Идеалогическая диверсия— Дрыхнешь, Котяра?.. Дима поднял голову и осоловело уставился на стоявшего над ним Степанова. Тот держал в руке свёрнутую трубочкой местную газету. Похоже, Степанов только что треснул его этой газетой по голове. А что это за слово такое — Котяра? Ему и в голову не приходило, что можно так обратиться. Все тут начинают понемногу сходить с ума. — Видал свою рожу? — Степанов развернул газету, и Котов действительно увидел на последней странице серию фотографий, где, среди прочих эпизодов финала и торжественного закрытия фестиваля, было и его лицо, снятое крупным планом. Из других членов ансамбля в кадр попали только локоть барабанщика и ухо Степанова. Газетный оттиск был довольно поганого качества: у Димы был такой вид, как у найденного по весне утопленника. Совершенно непонятно — радоваться или огорчаться такому подарку... — Жаль, что по-корейски,— сказал Степанов.— Интересно, про нас что-нибудь написано? — У Сунь Ли спроси, она прочитает. Котов сел на кровати и протёр глаза. Сунь Ли была их переводчица, студентка института Международных отношений имени Патриса Лумумбы. Не дождавшись реакции заторможенного Степанова, он сам снял трубку гостиничного телефона и накрутил две цифры. — Алло, Сунь? Здравствуй, дорогая! Из ансамбля «Обводный канал» беспокоят. Зайди к нам, пожалуйста, на минуточку... Да, в четырнадцатый. Ага, спасибо. В ожидании переводчицы Степанов открыл новую банку сока из холодильника, а Дима, свернув трубочкой драгоценную газету, устроил охоту на мух. Он уже так возненавидел этих не дававших ему покоя насекомых, что каждое удачное попадание, вид прихлопнутой и корчившейся в собственных внутренностях мухи доставлял ему садистское удовлетворение. Наконец в дверь осторожно постучались, и в комнату зашла миниатюрная и немного туповатая переводчица. — Слава руководителю! — сказал Котов. — Здравствуйте, мальчики,— ответила Сунь Ли, не поняв Котова или не расслышав. — Прочитай пожалуйста, что тут про нас написано,— Котов расправил газету и протянул её переводчице. Несколько минут девушка сосредоточенно читала заметку, потом подняла глаза и заговорила: — Здеся оцень холосо написано. О том, что в ансамбле уцяствуют лутьсие комсомольцы своего района, отличники учёбы, боевой и политической подготовки. Занимаюца обсественной работой, готовятся вступать в ряды капээсэса. Ребята поют о дружбе, о любви к своей великой стране, о комсомоле и о преданности коммуниститиским идеалам. Так... В конце тут написано, что у себя дома вы будете всем рассказывать о великих достижениях насего корейского народа под руководством великого Вождя и Учителя, отца всех народов товарися Ким Ир Сена. Сунь Ли радостно смотрела на Котова и Степанова. — Холосо написано, правда? Беззвучно шевеля губами, Степанов произнёс, по всей видимости, длинное матерное ругательство. — Позалуйста повтори, я не поняла. — Не надо,— отрезал Котов.— Холосо, холосо написано. Так ты говоришь... О любви к великому руководителю? Сунь Ли стала с начала пересказывать содержание заметки. Котов и Степанов закурили. — Ну хорошо, хорошо, иди,— Котов растянул губы в улыбке. Перед тем как вернуть газету, Сунь Ли повернула её, чтобы взглянуть на передовицу, и вдруг улыбка слетела с её лица. На передовице, как и положено, красовалось фото Великого Руководителя с приподнятой для приветствия рукой. Склонившись над газетой через плечо переводчицы, Дима увидел причину столь резкой перемены. Лицо Руководителя, данное крупным планом, его рука и крупно набранный текст — всё было испещрено грязно-красными пятнами раздавленных мух. Что-то рассеянно пробормотав, Дима потянул газету к себе. Но тут произошла неприятная неожиданность: Сунь Ли не отпустила газету, а, схватившись за неё ещё крепче, двумя руками, стала молча тянуть на себя. Ещё не до конца оценив ситуацию, Дима, подчиняясь какому-то инстинкту, силой вырвал газету из рук девушки, оставив в её стиснутых пальцах два клочка бумаги. — Ты что? — прикрикнул Дима, разорвал газету, зашёл в туалет, бросил и спустил воду.— Туалетная бумага кончилась? С твоей задницей и этого хватит. Сунь бросила на пол оставшиеся в пальцах клочки и вдруг, неприятно изменившись в лице, заговорила: — Вы нехорошие ребята. Вы не должны были так делать. Идите сейчас же к Владимиру Петровичу и расскажите ему. Вы обидели нашего Учителя, обидели наш народ. Вам не место в комсомоле, не место в нашей стране. Я буду говорить с вашим начальником, я буду говорить с начальником вашего начальника... Не дожидаясь окончания этой идиотской белиберды, находившийся на пределе Степанов развернул её за плечи и выставил из номера. Щёлкнув замком, он продул папиросу и выматерился наконец от души, вслух. А Сунь Ли, простояв несколько секунд за дверью в неподвижности, тоже что-то выразительно проговорила на своём языке и быстрыми решительными шажками удалилась в сторону комнаты Владимира, куратора питерской делегации, в которого она, кстати сказать, была тайно влюблена. — Да,— отметил Котов,— это штучка... Ты сам-то откуда появился? — Провёл разведку, насчёт местной «орбиты». — Ну и как оно... тут? — Вот, выменял часы на какую-то дрянь... — Степанов достал из спортивной сумки две плетёные бутыли.— Механические здесь в цене. А это у них что-то вроде рисовой самогонки. Продешевил, конечно, хер с ним, праздник всё-таки. — Какой праздник? — Так это... Седьмое ноября. Завтра, то есть. — Ах да! Верно! Только ты убери, не афишируй. — Чебрикова придёт? — Валя, ты не обижайся, сам понимаешь... Последнее означало то, что во время пребывания советской делегации в Пхеньяне группа «Обводный канал» располагалась в двух номерах гостиницы «Ленин». Осипов с Лисовским и Котов со Степановым. А поскольку у Котова время от времени, точнее, почти каждую ночь, оставалась Лена Чебрикова, Степанов был вынужден уходить к друзьям, где ему стелили на полу. |
