Учебник истории

DjVu

      ОГЛАВЛЕНИЕ
     
      Предисловие 3 — 5.
      1. Дальний Восток за 2500 — 1500 лет до нашего времени 7 — 37. Три культуры Старого света 7. Старинная история Китая 8. Конфуцианство 10. Даосизм 13. Великая китайская империя 15. Конфуцианские правители и народные верования 18. Круг сношений китайской империи 22. Буддизм в Китае 24. Старинное устройство Японии 30. Китайская культура и буддизм в Японии 32.
      2. Конец римской империи 38 — 71. Гунны в Европе 38. Начало великого переселения народов 39. Церковные споры восточной империи 43. Гибель Рима и западной империи 45. Юстиниан — восстановитель империи 50. Папа Григорий I 57. Вера и нравы европейцев около 600 года 61. Падение персидской державы 65.
      3. Арабский халифат и варварская Европа 72 — 112. Арабы в начале VII века 72. Учение Мохамеда и первая мусульманская община 74. Начало халифата и первые завоевания 77. Гражданские войны арабов и оборона Византии 83. Могущество и падение Омайядов 87. Иконоборство в Византии 92. Кз льтура арабов при Аббасидах 96. Франкские вожди и римские папы 103. Империя Карла Великого 105. Культура христианского запада 110.
      4. Византия и начало новоевропейских государств 113 — 159. Распадение Карловой монархии 113. Возникновение английского, германского и французского королевства 117. Первые славянские государства 119. Восточная Европа IX веке 124. Возрождение Византии 126. Замечательное столетие 131. Великоболгарское царство 132. Византия и киевская Русь в X веке 134. Рассказы киевской летописи о начале земли русской 137. Падение халифата 140. Гибель Болгарии и крещение Руси 142. Киевская культура 148. Германия и Польша 153.
      5. Крестовые походы и татарское нашествие 160 — 216. Турецкое нашествие. в Передней Азии 160. Западная Европа в XI веке 163. Реформа церкви 168. Крестовые походы 172. Рыцарство и коммуны 177. Киевская держава в XI и ХП вв. 182. Суздаль-Владимир, Галич, Новгород 186. Папское могущество 193. Великая хартия вольностей 199. Монгольское нашествие 201. Конец крестовых походов 207. Европа и Дальний Восток 212.
      6. Время упадка Европы 217 — 251. Перевес Азии над Европой 217. Завоевание Ливонии германцами 218. Татарское иго на Руси 222. Великий Новгород 224. Возвышение Москвы 227. Объединение югозападной Руси Литвой 230. Итальянские республики после крестовых походов 231. Распадение Германии в XIV веке 236. Борьба между Францией и Англией 240. Восстание крестьян в Англии 247.
      7. Восточная Европа в борьбе с азиатскими кочевниками 252 — 276. Натиск османских турок 252. Куликовская битва и нашествие Тимура 255. Соборная реформация и гуситство 260. Гибель Византии 266. Соединение Литвы с Польшей 270. Москва до середины XV века 273. Средние века в истории Европы 276.
      Указатель 279.
     
      Предисловие.
      Данная книга, излагающая «Средние века», является непосредственным продолжением первой части Учебника истории, заключающей в себе «Древность», и написана по тому же методу. Составитель позволяет себе, в немногих словах, очертить главные собенности предлагаемого им метода.
      Прежде всего им было обращено внимание на то, чтобы по возможности избегать описаний и отвлеченных характеристик так наз. состояний, обычно помещаемых под заголовками «суд», «религия», «военное устройство», «феодализм», «горожане» и т. д. Составитель по своему педагогическому опыту вспоминает, что ученики обыкновенно плохо усвоивали содержание, заключенное в рубриках подобного рода, и мало интересовались изложенными там обобщениями; с другой стороны, они не видели связи с событиями, с прагматической историей. Поэтому казалось более правильным постараться изобразить учреждения, нравы и понятия каждой эпохи в виде действий и столкновений выдающихся или типичных личностей. Так напр. судебный процесс средневековья хорошо представить на двух, трех реальных случаях: клятве папы Льва III в 800 г., произнесенной вместе с соприсяжниками, судебном поединке, происходившем в присутствии Оттона саксонского и др. Или напр., нравственные понятия Киевской Руси мо-i -ут быть отчетливо обрисованы деятельностью Владимира Мо-i юмаха; характер восточно-христианских сект лучше всего изо! Зразить на истории первых вселенских соборов; старинная тор-I /овля наилучше выступает в поездках русских в Царьград. И т. д.
      Учебник должен, по мнению составителя, дать не обобщения, а фактический материал для них. Познакомившись с таковым, ученики, под руководством преподавателя, могут с пользой поработать над выделением фактов из цепи развивающихся событий и над сопоставлением их для разных аналогий и сравненй. Тогда, в виде решения некоторых элементарных исторических задач, они сами сделают те выводы и обобщения, которые предлагались им прежде в виде готовых сухих формул. Вопросов и задач в этом отношении может быть поставлено сколько угодно. Напр.: что такое кровная месть? чем отличается вера и обряды мусульман от веры и обрядов христиан? какова была торговля в старину? где и из каких условий произошел вексель в денежном обмене? в каком отношении китайская культура превос-
      ходила европейскую в ХШ. в.? что такое была феодальная служба и феодальное вознаграждение? какие сословия были в XIV в. во Франции? И т. п.
      Составитель вполне сознает, что введение повествовательного момента увеличивает размеры книжки, умножая вместе с тем число имен разных действующих лиц, местностей, деталей и т. д. Он думает однако, что в этом расширении нет опасности в смысле обременения памяти учащихся, нет и большей трудности для заучивания содержания. Как раз все имена и подробности, связанные с изображением фактов, действий, помогают закрепить представление о данной эпохе, об ее учреждениях и нравах. Притом в книге целый ряд подробностей введен вовсе не для того, чтобы их заучивать; иные страницы можно прочитывать в классе для беседы, другие прелагать к изучению дома.
      В данном виде учебник предназначен для русских школ. Поэтому он преследует совершенно определенную задачу — ввести национальную историю органически в состав истории всеобщей. До сих пор на такую связь обращалось мало внимания: русская история излагалась совершенно отдельно, в роде обособленной судьбы какой-то глухой провинции. Составителю казалось, что было бы желательно осуществить наконец и для нашего народа то, что имеется у всех культурных наций Европы, где национальная история составляет основной ствол, около которого группируются явления истории мировой.
      В предшествующей, первой части учебника история Древности изложена таким образом, чтобы подготовить ко введению национальной истории в общую связь европейских и азиатских событий. Этой цели служат рассказы о культуре Триполья, о быте скифов, о роли греческих черноморских колоний, о торговле со Средней Азией, о судьбе Боспорского царства. Все это должно нарисовать, с одной стороны, дарования рас, населявших издавна восточно-европейскую равнину, с другой — невыгодные условия, в которых они находились на окраине Европы в отношении к наплыву степняков, разрушавших одну за другой возникающие восточно-европейские культуры.
      Между прочим составитель считает уместным высказаться здесь против того предрассудка, будто античная древность имеет отношение лишь к западной Европе, а не к восточной. Правда, судьбы народов Запада, романских и германских, особенно тесно связаны с Римом, но за то для славянского мира первостепенную важность представляет другая половина классического мира, заключенная в Передней Азии и Греции. Нельзя забывать, что без культуры Византии, которая в свою очередь есть драгоценнейший остаток античности, не было бы и русской культуры.
      Внимание к особенным требованиям национальной истории определило еще одну черту данного учебника, а именно заставило ввести в более широком, чем обычно, размере судьбы Азии. В XIX. в. среди, успехов технического прогресса было почти забыто,
      что, помимо европейской, есть еще другие ценные культуры на свете. Для нас, народа близкого географически и этнически к Азии, во многих отношениях испытывавшего ее влияние, есть все основания ознакомиться с ее стариной, во всяком случае не уступающей старине европейской в культурности.
      Может быть, стоит обратить внимание преподавателей еще на одну особенность данного учебника. Составитель стремился ввести элемент синхронизма, изображать одновременные моменты и действия в разных странах, насколько это возможно было без нарушения связи событий в порядке развития народностей. Иногда это вызывалось самой сложностью и сплетением происшествий. Так напр. для того, чтобы понять хорошо смысл разделения католической и православной церквей в IX. в., необходимо было изобразить столкновение двух выдающихся людей эпохи, папы Николая I и патриарха Фотйя, хотя они и принадлежат двум разным кругам. Или напр., чтобы дать почувствовать силу панской теократии, хорошо было приурочить к моменту правления Иннокентия III и завоевание крестоносцами Византии, и первое выступление меченосцев в Прибалтийском крае, и борьбу Франции с Англией за Нормандию, и обстоятельства возникновения Великой хартии в Англии.
      Иногда синхронизм помогает выделить особенности культур, дает случай для важной аналогии. Таково напр. сопоставление патриархальной Европы при Карле Великом со всесветным халифатом Харуна эр-Рашида, или напр. могущества киевской державы при Ярославе Мудром с раздробленностью и усобицами современного ему Запада, или культурности Китая XIII в., в эпоху путешествия Марко Поло, с грубостью и бедностью тогдашней Европы.
     
      I. Дальний Восток за 2500 — 1500 лет до нашего времени.
      Три культуры Старого Света. Самая старинная из культур Старого Света возникла вокруг Леванта, т. е. восточной части Средиземного моря, где соприкасаются материки Африки, Азии и Европы. Ее средоточия, Нильская долина, Двуречье, Малая Азия, юг Балканского полуострова, острова Эгейского моря, нижнее Приднепровье и Крым, уже в третьем тысячелетии -f3000 — 2000 гг.) до Р. X. находились в оживленных взаимных отношениях. Очень рано начались и крупные военные столкновения между народами Передней Азии и юговосточной Европы. Войны все более выдвигали на первое место европейцев, сначала греков, потом римлян. Походы и завоевания служили сближению народов и распространению обычаев и верований; но в то же время они привели к разорению Ближнего Востока; около времени Рождества Христова культура, возникшая у Леванта, находилась в упадке.
      Значительно позже стала слагаться культура южной Азии по pp. Инду и Гангу. Ее процветание приходится на последнее тысячелетие (от 1000 года) до Р. X. Западные народы, особенно греки, жадно стремились овладеть умственными и материальными богатствами Индии; учение Будды проникло на запад к персам, а через них оказало влияние на религиозные понятия переднеазиатских и европейских народов. Сами индусы однако проявляли мало интереса ко всему, что лежало за пределами их страны: между восточной Азией, обращенной к Индийскому и Великому океанам, и западной частью материка, связанной с Европой, так и легла неизгладимая черта разделения.
      Еще более самостоятельно и независимо от Передней Азии и Европы развилась культура Дальнего Востока. Ее центром сделался Китай по течению рек Хоан-го и Янцзы, а влияние ее распространилось на большую часть азиатского материка: к западу и северу на Тибет, Туркестан и Монголию, к югу и востоку на области, прилегающие к Великому океану, на Заднюю Индию или Индокитай, на Корею и Японию. Государственная жизнь, религия, наука, семейный быт, нравы и понятия дальневосточной культуры во многом разнятся с тем, к чему мы привыкли в Европе. Культура Китая возникла позже левантийской и скорее одновременно с индийской. Ее процветание вместе с образованием громадной империи, равной по размерам всей Европе, относится к последним векам до начала нашей эры и первым векам после нее (с 300-го года до Р. X. до 200-го года после Р. X.).
      Старинная история Китая. Родина многочисленного народа, составляющего теперь главное население Китайской империи, — плоскогория Средней Азии. Во второй половине 3-го тысячелетия до Р. X. родоначальники «черноголовых», как сами себя называют китайцы, ушли из засыпанных песками оазов восточного Туркестана (в бассейне р. Тарима) на восток и сели в равнине по нижнему течению Хоан-го (Желтой реки) от ее большого загиба к северу до моря.
      Отсюда китайские колонисты двинулись в долину Янцзы (Синей реки), покоряя и втягивая в свою среду туземные, более дикие племена родственного им монгольского происхождения. Еще позже добрались они до морских берегов к югу от устья р. Янцзы и заняли долину Си-кианга (Жемчужной реки). Средоточием власти в Китае был и остался до последнего времени северный край, равнина нижнего Хоан-го и его притока Вей-хо; здесь были столицы старинного китайского государства; отсюда выходили объединившие всю страну завоеватели и династии.
      Из среднеазиатской родины своей китайцы принесли веру в духов, витающих вокруг человека и приносящих ему то удачу, то несчастия и болезни; до настоящего времени сохранились колдовские заклинания добрых гениев и многообразные способы борьбы с бесами. Исстари также у китайцев развито почитание умерших предков: внимание к ним со стороны живых, ухаживание за ними считается главной добродетелью истинного китайца. Обязанность почитания умерших родителей коренится в огромном значении у китайцев отцовской власти. Хотя молодой человек 20 лет уже признается совершеннолетним, однако в действительности он приобретает самостоятельность лишь по смерти отца. Старший сын умершего обязан приносить ему жертвы. Вся семья собирается в особой комнате дома, чтобы оповещать предков о всех важных событиях, касающихся родства, о рождении детей, достижении ими совершеннолетия, вступлении в брак, повышении по службе и пр.
      Почитание предков — не только нравственный завет, но также необходимая мера предосторожности. Души умерших, за которыми никто не ухаживает, по убеждению китайцев, бродят без корма и пристанища, пугают живых, вредят им всячески. Поэтому в Китае всякий хочет непременно иметь свою семью и окружить себя обильным потомством; тот, кто умирает бездетным, осуждает на вечную гибель не только самого себя, но и всех своих предков, которые также должны лишиться почитания.
      Сохранив религиозные понятия старинной кочевой патриархальной жизни, китайцы в своем быту и занятиях отклонились от привычек бродячих скотоводов: среди плодороднейших стран мира они сделались необычайно трудолюбивыми земледельцами и садоводами. Пользуясь многоводными реками и обильными
      дождями юговосточной Азии, они завели обширное искусственное орошение, которое особенно важно для возделывания риса. В то время, как на севере Китая преобладает пшеница и маис, юг выделяется плодовыми садами (Китай — родина апельсинного дерева), разведением сахарного тростника, чайного куста и хлопчатника, тутового дерева и шелковичного червя. Население, особенно в южном Китае, сидит плотно, ни один клочек земли не пропадает даром. В обработке полей применяются те же домашние живот-ны, мто и в Европе, лошади, рогатый скот, но в отличие от западных народов китайцы вовсе не знают употребления молока.
      Китайцы удивительно усердны и точны в работе, бережливы в хозяйстве, трезвы и спокойно терпеливы. Женщины у них живут замкнуто, в обществе не появляются, в зажиточных слоях бывает и многоженство. Народ проявлял всегда несравненно более послушания правительству, чем где-либо в Европе. Никогда в Китае не поднималась своевольная воинственная аристократия. Высший класс в Китае издавна составляли ученые чиновники, через посредство которых государь, избранник Неба, правил народом; далее выделялись классы земледельцев, ремесленников и купцов.
      История Китая приблизительно до VIII в. до Р. X. представляется нам, европейцам, очень неясной. Сами китайцы передают о первых своих правителях сказки, которые возникли однако не в народной среде, а составлены учеными позднейшего времени с нравоучительной целью.
      Согласно этим рассказам, в третьем тысячелетии до Р. X. правили мудрые и добродетельные Фуси, Яо, Шун и Юй, которые выкопали каналы, научили народ земледелию, садоводству и шелководству, изобрели письменность и календарь, установили законы, ввели обряды служения Небу и Земле. Сначала государь сам назначал себе достойнейшего преемника, но впоследствии утвердились наследственные династии. Из рассказов о судьбе правителей можно заключить, что китайцы представляли себе мир в виде огромного механизма, в котором Небо, или великий Шаи-ди направляет и движет, а земля служит опорой и местом приложения небесной мудрости. Государь, в силу поручения от Всевышнего, обладает властью неограниченной: он составляет как бы часть мирового порядка; голос народа не участвует в его выборе, а возмущение против правителя считается великим грехом. То обстоятельство, что династии кончались именно возмущениями, по главе которых стояли счастливые вожди, основатели новых правящих семей, не смущало китайских мыслителей. Для оправдания мятежей на законном основании, они рассказывали следующее.
      Последний государь второй династии (Ш а н ь с к о й, правившей 1766 — 1122 до Р. X.) Чжоу-синь и его возлюбленная Тайцзи были порочные и жестокие тираны: они привязывали своих врагов к раскаленной медной колонне; Тайцзи изжарила тело.своей соперницы и угостила ужасным блюдом отца убитой. Лучшие из вельмож и чиновников стали переходить к Вэн-ваню, одному из
      подчиненных областных князей. После смерти Вэн-ваня они начали возбуждать к мятежу сына его У-вана. Долго не решался на это У-ван, боясь разгневать Шанди, которому единственно дана власть карать людей. Но когда горы стали обваливаться, реки выступили из берегов, разразились голод и чума, и на небе стали видны два солнца, что явно свидетельствовало о неблаговолении Шанди к правителю, У-ван поднял знамя восстания. В речи своей к войску он сказал: «свет добродетели усопшего родителя моего подобен свету солнца и луны; если я одержу победу над Чжоу-синем, то это будет последствием не моей храбрости, а безупречной добродетели Вэн-ваня, моего усопшего родителя; если Чжоу-синь победит меня, то это будет не потому, что добродетель Вэн-ваня несовершенна, а потому что я, слабый человек, не имею хороших качеств».
      У-ван победил Чжоу-синя, и этим Небо выказало свою волю, оправдавши восстание. Чжоу-синь заперся в своей столице, в Оленьей башне, и сгорел со всеми своими драгоценностями. Тайцзи цыталась очаровать У-вана своей красотой, но он остался непоколебим и велел казнить ее. У-ван сделался основателем третьей (Ч ж о у с к о й) династии, правившей очень долго (от 1122 до 256 г. до Р. X.). В качестве мудрого и благодетельного государя он считается изобретателем компаса (в действительности свойство магнитной стрелки стало известно китайцам несколько позже, но во всяком случае задолго до европейцев); он же установил обычай давать умершим предкам посмертные имена и возводить их в божественный чин. Тому же У-вану приписывается и установление удельного порядка. Своим родственникам и близким, помогшим ему при восстании против свергнутой династии, он роздал области в управление: удельные владетели должны были в известные сроки являться ко двору государя, платить ему налоги, приводить на помощь военные отряды, а он брал на себя решение споров между ними и вмешивался в случае столкновений.
      При слабых преемниках У-вана удельные князя приобрели полную самостоятельность; они перестали являться ко двору государя и подносить ему дары. Между ними происходили постоянные усобицы, которые ослабляли Китай и открывали его разрозненные области нападениям диких кочевников, напиравших с севера и запада, особенно племени х и у н г н у (по европейскому произношению — гуннов). Однако время раздробления (VIII — III века до нашей эры) было вместе с тем эпохой крупных умственных и религиозных движений, конфуцианства и даосизма, влияние которых обнаружилось потом в великую пору образования китайской империи.
      Конфуцианство. Основатель конфуцианства был современником Дария Гистаспа и родился в 551 г. доР.Х. во владении удельного князя, составляющем нынешнюю область Шань-дунь на восточном краю Китая близ моря. Его настоящее имя Кун-цю, по
      смерти он был прозван Кунфуцзе, что значит «великий учитель»; впервые узнавшие о нем в XVII в. европейские миссионеры-иезуиты переделали его имя на латинский лад в Конфуция.
      Сын мелкого чиновника в удельном княжестве, Конфуций сам в молодые годы служил надсмотрщиком за продажей хлеба. Мечтой его жизни было стать главным управителем при сильном государе, чтобы преобразовать согласно разумным началам всю жизнь китайского народа, спасти его от нравственной порчи. Однако ему удалось лишь короткое время побыть министром юстиции в уделе, где он родился. Долголетние переезды его из одного удела в другой, в поисках государя, который вручил бы ему власть, не увенчались успехом. В то же время обладая громадными знаниями и необычайным даром преподавания, Конфуций собрал около себя многочисленную школу преданных слушателей и завещал им свои правила жизни.
      Во всей своей деятельности, в изданных им книгах, в завещанных наставлениях Конфуций отражает одну черту, свойственную характеру китайского народа, — любовь к стройным, размеренным движениям, соблюдение чинности и внешней пристойности (впоследствии европейцы, с оттенком некоторой иронии, назвали эту черту «китайщиной»). По его убеждению, только соблюдением этикета, точным, истовым исполнением обрядов и церемоний, сохранением правильного, как в музыке, такта, держится вся жизнь и создается разумное воспитание людей. «Гимны поднимают дух человека, правила приличия устанавливают его характер, музыка увенчивает все здание».
      В книге Чао-цзинь («о сыновней почтительности») Конфуций предписывает в точности, как должен быть исполняем траур: «когда почтительный сын справляет память по умершем родителе, он может только плакать, но при этом пусть воздерживается от продолжительных рыданий; при исполнении церемониальных движений нечего ему заботиться о красоте; слова его должны быть лишены изящества; невозможно ему надевать блестящие платья; если он слышит музыку, то не испытывает никакого наслаждения; если съедает лакомство, не чувствует вкуса в нем. Таковы должны быть истинное горе и печаль».
      Конфуций не требует от людей геройства, подвигов самоотвержения, чрезвычайного подъема чувств и мыслей, веры в чудеса. Его нравственные правила умеренны и ограничены. «Не делайте другим того, чего бы вы не хотели, чтобы делали вам». Все обряды, церемонии, гимны, песни, поучительные рассказы — как он убежден — даны были народу еще в глубокую старину, в блаженные времена добродетельных государей Яо и Шуна; оттого, что их забыли, в Китае начались беспорядки, водворились дурные нравы. Главное внимание Конфуция было направлено на то, чтобы восстановить древние заветы: он собрал исторические сведения, законы,.молитвы, правила этикета в большие сборники Шу-цзинь, Ши-цзинь и Ли-цзи, которые сделались потом священными кни-
      гами китайцев. «Я только излагаю предание — говорил он о себе но не создаю ничего нового; я верю в старину и люблю ее».
      Учение Конфуция носило характер аристократический: оно было предназначено служить руководством главным образом для «высшей породы людей», как он сам выразился, т. е. для призванных к управлению исполнителей воли Шанди, уравновешенных, спокойных, трезвых и разумных. Для высшего класса установлены и 16 главнейших заповедей. Вот некоторые из них.
      Конфуций играет на цимбалах (китайский рельеф II-го века после Р. X.).
      «1. Превыше всего цените сыновнюю почтительность и братнюю преданность для того, чтобы поднять этим значение общественных связей. 3. Соблюдайте мир и согласие с соседями, чтобы избегать ссор и тяжеб. 4. Поддерживайте земледелие и шелководство для того, чтобы всегда было достаточное количество пищи и одежды. 5. Берегите школы и высшие учебные заведения, чтобы работы ученых не отклонялись от правильного пути. 8. Объясняйте законы, чтобы предостеречь невежд и упрямцев. 9. Показывайте изысканную вежливость и знание этикета, чтобы улучшить нравы и поведение людей. 14. Платите налоги без промедления, чтобы избегнуть взыскания денег, которые вы должны отдать».
      В беседах с учениками Конфуций избегал упоминания о чудесном и таинственном. Хотя он не отрицал бессмертия души, однако никогда не говорил о загробной жизни, о рае и аде. Когда однажды ученик спросил, что такое смерть, Конфуций ответил уклончиво: «раз ты еще не знаешь, что такое жизнь, как можешь ты понять смерть?» Холодная и неглубокая мудрость Конфуция не могла удовлетворить людей, искавших ответа на вопросы о тайнах мироздания; не успокоивала она и тех, кто стремился к осуществлению на земле высшей правды. Отсюда успех другого направления мысли, возйикшего одновременно с конфуцианством и ведущего свое начало от Лаоцзы.
      Даосизм. О жизни Лаоцзы ничего не известно (род. в 604 до Р. X., на полвека раньше Конфуция). Его последователи любили рассказывать о встрече и беседе двух мыслителей, где Лаоцзы в конец осудил Конфуция. На вопрос Конфуция относительно старых обрядов Лаоцзы будто-бы ответил: «люди, о которых ты говоришь, давно обратились в прах вместе с костями своими. Если человеку высшей породы улыбнется счастье, он достигает почета, но если ему не повезет, он катится как пук соломы по песку. Я слыхал, что умный купец скрывает свои запасы под землей так, что на поверхности у него бедно и пусто; так и человек высшей породы, достигнув совершенной добродетели, по внешности кажется простоватым. Оставь-ка лучше свои гордые притязания и суетные желания, брось свои широкие планы; все это не принесет тебе никакой пользы».
      Подобно Конфуцию, Лаоцзы признает великий беспорядок в человеческом мире и порчу нравов, однако думает, что никакими внешними приемами и обрядами беды не поправишь. В природе все идет естественным путем: «голубь не купается ежедневно, чтобы оставаться белым, а ворон не красится в черный цвет». «Ты хочешь — говорит он Конфуцию — установить справедливость и человечность своими правилами порядка и приличия? Ты похож на человека, забившего в барабан, чтобы отыскать заблудшую овцу». Человеческая природа не исправляется силою законов, изданных мудрыми министрами или просвещенными государями. Единственная возможность спасения в том, чтобы человек ушел в самого себя, занялся усовершенствованием своей личности.
      Путь к добродетели называется дао, отсюда последователи Лаоцзы — даосы. Дао есть великая и глубокая истина. Дао — начало всех вещей и их конец, последняя цель, к которой устремлена жизнь мира. Дао — корень человеческого существа, его истинная добрая природа, к которой человек должен вернуться. Наиболее ревностные даосы отрекались от богатства, от удобств жизни, уходили в одиночество, надевали грубые, серые рясы. В утонченности городской жизни они видели глубокое падение человека; они объявляли вредной всякую науку и заботу о культуре. По мнению этих аскетов и отшельников, мудрые государи древности были велики не тем, что просвещали народ, а тем, что оставляли его в простоте и незнании.
      Так же, как конфуцианство, и даосизм захватил сначала только высшие образованные слои общества, но скоро, в отличие от конфуцианцев, последователи Лаоцзы приобрели влияние на широкие народные массы. В то время, как Конфуций относился с пренебрежением к народной вере, находя ее несогласной с разумом, даосы вникали в религиозные обычаи простых людей.
      Почитание духов, населяющих, по народным понятиям, весь мир, казалось, похоже на учение последователей Лаоцзы о великом Дао, проникающем природу и вносящем во все живое искру божественности. В свою очередь отшельники казались народу могучими волшебниками, обладающими в силу своей святой жизни даром творить чудеса. Многие даосы, искавшие напитка бессмертия и камня, превращающего все металлы в золото (тайна эта потом у арабов и в Европе получила название алхимии), в глазах народа, были чудотворцами. К ним постоянно обращались, ожидая их помощи в борьбе со злыми духами. О самом знаменитом из волшебников, Чандаолине, рассказывают следующее.
      В ночь его рождения на нёбе появился блестящий шар, опустившийся перед дверьми дома, где жила его семья. Ребенок рос не по дням, а по часам и уже в семилетнем возрасте знал всю великую книгу Дао-де-цзинь, составленную Лаоцзы. Чандаолин становится отшельником, его окружает толпа учеников; на лестные приглашения к императорскому двору он отвечает отказом. У подножия волшебной горы, когда над ним в воздухе реяли белый тигр и зеленый дракон, он выбрал себе пещеру, где занялся составлением жизненного эликсира, дающего юность и бессмертие. Едва вкусил он последнего, как из 60-летнего старца превратился в цветущего юношу. Далее он приобретает волшебные качества взлетать на небо, быть вездесущим и принимать вид любого существа. К нему нисходит Лаоцзы и, вручив два волшебные меча и печать, велит ему изгнать злых демонов, которые особенно мучили народ. Чандаолин собрал вокруг себя 36.000 духов и уничтожил всех демонов. В награду за этот подвиг Лаоцзы взял Чандаолина во дворец бессмертных в горах Куэн-лунь, но увидав, что отшельник еще недостаточно проник в глубину Дао, снова отправил его на землю. Прошли еще долгиие годы размышления и благочестивых подвигов, и наконец Чандаолин был признан достойным появиться перед лицом Лаоцзы. Уходя из сего мира, он передал сыну своему оба волшебные меча, печать, святые книги и сказал: «возьми это, борись со лжеучениями, изгоняй демонов, помогай стране и старайся успокоить людей.» После этого он со своей женой и двумя любимыми учениками поднялся на небо.
      Заклинатели духов в Китае долго потом чтили Чандаолина как своего покровителя, а их глава, носивший титул т ь е н ш и, т. е. «управитель неба» до последнего времени, согласно завещанию волшебника, избирался из его потомства. Он жил на горе Лун-ху-шан в Гуан-си, одной из областей юяшого Китая, во дворце, окруженном храмами и монастырями. В народе ходил слух. что в тысячах глиняных сосудов он держит у себя пойманных и заколдованных демонов.
      Великая китайская империя. Во время своего разделения на уделы Китай жестоко терпел от набегов кочевых племен, напиравших с севера и с запада. Но как раз удел Циньский, помещавшийся на западной границе и выдерживавший самую трудную борьбу с варварами, закалил свои силы в этих боях; около 300 г. до Р. X. он перерос по своему могуществу все другие уделы, вместе взятые. Циньский ван (князь) Чжуан-сян устремил свое оружие на покорение восточных областей, заставил отречься от престола последнего представителя Чжоуской династии (в 256 г.) и основал новую (четвертую) династию, Циньскую.
      Против eFO сына, Чжена (246 — 210 до Р. X.), получившего власть в самой ранней молодости, составился большой союз восточных князей. Чжену пришлось бороться с врагами в собственном доме; сурово расправился он с родной матерью, пытавшейся занять престол вместе со своим возлюбленным. За такое непочтительное Отношение к родительнице Чжен подвергся резкому осуждению конфуцианцев. С этого времени началась его вражда к ученым, которые вместе с тем служили главной опорой самостоятельности уделов.
      Неизменно счастливый в своих походах, Чжен сломил сопротивление удельных князей; все они, один за другим, ему подчинились. В 221 г. он сделался единодержавным правителем всего Китая и усвоил грьмкий титул Ши-хуан-ди, что можно перевести «августейший император», а также «владыка лёсса» (лёсс — желтая плодородная земля северного Китая, отсюда желтый цвет сделался придворным).
      Объединитель Китая был самой крупной личностью среди китайских императоров, полный энергии и жажды деятельности, но в то же время жестокий и нетерпимый. Для зашиты от нападения варваров со стороны пустыни на севере он начинает постройку великой каменной стены. Для себя он строит громадный дворец, сгоняя на работу 700.000 осужденных на каторгу преступников. Тотчас же после объединения империи он приказал отобрать у жителей побежденных уделов оружие и отправить его в новую столицу С ян- ян (на притоке Янцзы), куда в то же время были переведены на жительство 120.000 семейств тех военных людей, которые отличились в боях за объединение империи. Затем Шихуанди отправился для обозрения своих новых владений на окраинах империи. Чтобы достойно принять государя, чиновники на местах выстроили превосходные дороги. Шихуанди выразил желание, чтобы такие дороги были всюду между главными городами областей.
      Он вообще хотел настойчиво ввести везде однообразные порядки управления с тем, чтобы скрепить разрозненные до тех пор области и заставить население бывших удельных княжеств забыть свои особенные обычаи. В лице главного министра Ли-Сы император нашел ревностного и беспощадного выполнителя нововведений. Среди других мер Ли-Сы предложил упростить необык-
      норенно сложное китайское письмо, заменив принятое в каждой области особое написание слов однообразной для всего Китай орфографией.
      Эта перемена правописания вызвала сильное недовольство в среде образованных чиновников бывших удельных княжеств, которые держались учения Конфуция, крепко стояли за старину и за самостоятельность областей. Ли-Сы не остановился перед самыми суровыми средствами борьбы. Он сделал императору следующий доклад: «Вы, государь, открыли новые пути и способы управления, благодаря которым навеки должна утвердиться Ваша августейшая фамилия. Все приветствуют и почтительно встречают их кроме книжников, которые не хотят на них согласиться.
      Наверху изображено покушение на Шихуанди; внизу — два божества с драконовыми хвосгами (рельеф на стене древней могилы).
      У них на устах все время обычаи старины, они беспрерывно только об этом и толкуют. Неужели вы, государь, позволите этим людям переезжать из одной области в другую, как прежде во времена усобиц, отыскивать преданных им князей и помогать им в мятежах и восстаниях?»
      «Мое мнение, что новые буквы, введенные вами, необходимо сделать обязательными, под страхом самых-тяжелых наказаний. Для того, чтобы скорее дойти до цели, нет лучшего средства, как сжечь Шу-цзинь и Ши-цзинь и вообще все книги, кроме лишь тех, которые содержат сведения о медицине, астрономии и гадания о судьбе, а также историю Циньского царствующего дома; далее велеть всем, кто имеет старые книги, под страхом смерти выдать их властям на сожжение; после этого всякого, кто осмелится ю-ворить о Шу-цзине и Ши-цзине, подвергать всенародно смертной казни; тому же наказанию предавать неисполнительных чиновников и всех, кто осмелится осуждать меры правительства... Когда Ео всех домах останутся лишь одни дозволенные книги, написанные по новой азбуке, они возьмут верх и вытеснят все другие.»
      В 213 г. на 33-ый год своего правления Шихуанди выпустил указ, согласно советам Ли-Сы, о сожжении книг, составленных Конфуцием и его учениками. В самой столице Сян-яне ученые и знатоки старинной литературы подняли открытый ропот. Тогда Шихуанди показал всю свою жестокость: в столице 460 человек, признанных вожаками недовольных, были закопаны живыми в землю; в разных городах сожгли несколько сот конфуцианских ученых.
      Преследуя немилосердно конфуцианцев, Шихуанди увлекалсн в то же время учением даосов и в особенности их поисками волшебных средств, дающих бессмертие и вечную юность. Он разделял веру в существование на дальнем востоке островов блаженных, служащих местопребыванием бессмертных духов и скрывающих чудесное растение, которое дает вечную молодость. Много раз мечтатели отправлялись в открытое море к райским островам, но либо их отгоняли противные ветры, или корабли подвергались крушению. Шихуанди, который во всем был готов на решительные действия, задумал испытать чудо, посадив на корабли невинных детей; но и на этот раз сильные ветры помешали искателям добраться до цели, хотя они уверяли, что видели издали предмет своих желаний.
      Вскоре после жестоких указов и казней ученых Шихуанди умер (в 210 г.), и тут сразу обнаружилось, как слаба империя, наскоро сколоченная внешними завоеваниями, как ненавистны правители, которые хоть и дали стране величие и мощь, но в то же время решились опрокинуть ее старые обычаи и местные особенности. Сын Шихуанди был убит одним из придворных после 3-летнего правления. Внук великого императора Ин-ван покончив с собою, когда войска его перешли на сторону мятежного командира Любана. Так оборвалась Циньская династия. Победитель Любан, в качестве императора принявший имя Као-цу, основал самую знаменитую в истории Китая (пятую) династию, Хань-скую (с 206 до Р. X. по 221 после Р. X.).
      Между тем как Циньская династия враждовала с конфуцианцами, Ханьские императоры, напротив, построили свое управление на союзе с этой партией. Преследование книг и ученых со стороны Шихуанди и Ли-Сы, вместо того, чтобы убить дело Конфуция, послужило только к возвеличению его памяти. Осуждая на сожжение" составленные им сочинения, преследователи как бы окружили образ Конфуция светом мученичества. Императоры новой династии обратно показывали всем на вид свое глубокое уважение памяти Конфуция. Као-цу в 194 г. посетил могилу ученого и принес ему в жертву быка. В 191 г. до Р. X. был отменен указ о сожжении старинных книг, изданный Шихуанди. Конфуцианцы с необыкновенной ревностью принялись за восстановление текстов, собранных великим их учителем. Каждый отрывок Шуцзиня, Ши-цзиня и Лицзы, извлеченный из развалин, получил значение драгоценной святыни. Император покровительствовал этой работе ученых. В половине II века до Р. X. на месте рождения,Конфуция был воздвигнут храм. С течением времени такие храмы возникли во всех значительных городах Китая. Род Кун-ов, происходящих от Конфуция, до последнего времени пользовался в Китае величайшим почетом; старший потомок по прямой линии назывался
      Иен-шен-кун, что значит «князь, продолжающий род святого»; его обязанностью было служить у гроба и в храме своего предка. Вслед за возведением Конфуция в святые были возвышены в тот же не бесный чин некоторые из его учеников.
      Ханьские императоры получили в наследство от прежней династии войны на окраинах, особенно с гуннами на севере. Они достроили великую каменную стену (длиной более 2000 верст) и пытались обойти гуннов с фланга, проникнув на восток вдоль Печилийского залива и завоевав Корею. На этом далеко не окончилась борьба с гуннами: постоянно против них посылались военные экспедиции; диких степняков задабривали грузами шелку, риса, вина, иногда отдавали их вождям в жены китайских принцесс.
      Между 140 и 82 гг. до Р. X. в Китае правил неутомимый завоевательВу-ти, или У-ди, современник Суллы. В 119 г. он одержал решительную победу над гуннами и окончательно избавил Китай от страшных нападений. Врезавшись в самую глубину их кочевья, У-ди покорил восточный Туркестан и, переваливши через большой поперечный горный кряж Средней Азии, дошел до Ферганской долины; здесь он вступил в сношения с греческими царями Бактрии. Вместе с тем он приобрел господство над заднеиндийскими странами: Тонкином, Аннамом и Кохинхиной. Китайская империя дошла до величайших пределов своего расширения.
      Конфуцианские правители и народные верования. Попытка Шихуанди перестроить по новому управление Китая и обходиться без помощи ученых знатоков старины окончилась полной неудачей. Ханьская династия, напротив, искала опоры в конфуцианцах
      Китайская женщина старинной одежде.
      и в них видела главное орудие для скрепления широко раскинутых, разноплеменных и разнообразных по характеру частей империи. Знание мудрости Конфуция сделалось необходимым условием дли получения должности мандарина (чиновника управления). В течение долгих веков до нашего времени происходили экзамены на чины: экзаменующихся запирали для исполнения письменных работ в особые кельи, где они проводили иногда несколько суток; соревнование было весьма велико, а испытания очень строги, так что напр. на 30.000 испытуемых в трех самых населенных областях выдавались только 500 дипломов. За то карьера ученого чиновника была вполне общедоступна: в Китае не существовало никаких привилегий (преимуществ) и никаких ограничений.
      Образованный высший класс, занимавший должности, удовлетворялся рассудочной (рационалистической, от латинского слова ratio === разум) религией, проповеданной Конфуцием. Сам Конфуций и его ученики, силой императорских указов возведенные в небесный чин святых, богами не сделались: в посвященных им храмах нет никаких идолов или изображений; имена их начертаны на досках, стоящих на алтаре; в честь их только поются гимны и славословия. Почитание Конфуция входит в состав государственных обрядов, исполняемых императором, придворными сановниками и мандаринами. Только правящие и должностные лица могут приносить жертвы и обращаться с молитвами к великому Шанди (по старому обычаю под открытым небом), к солнцу, луне и звездам. Весь остальной народ воспринимает благодать от высших богов не иначе, как через их посредство.
      Для конфуцианцев было ясно, что народные массы не могут успокоиться на такой сухой и далекой от них обрядности. По- этому они допустили старые, привычные народу заклинания бесов, позволили даосам справлять молебны для прекращения засухи, для отражения опасности от тигров, для спасения душ утонувших и т. д., хотя в глазах просвещенных правителей и чиновников все эти обычаи основаны на грубых предрассудках. Мало того: конфуцианцы искусно воспользовались народными верованиями дли целей управления.
      Во всяком городе империи чтится особый бог-покровитель, который есть не что иное, как умерший мандарин-правитель данной округи, императорским указом вознесенный в число небожителей. Небесный чин этих богов вполне отвечает значению данного города в империи: на небе такая же лестница почета, как и на земле; перейдя на тот свет, бывший градоначальник как бы продолжает руководить паствой; он ведет летопись добрых и злых дел человеческих: о первых докладывает великому небесному богу, о вторых князю ада. Городской бог — точно соглядатай адского правителя; в его храме обыкновенно изображены на стенах мучения, которым подвергаются нечестивцы в 10 отделениях адь, называемых «подземными тюрьмами».
      Конфуцианцы не запрещают верить, согласно понятию даосов, что благочестивые и добрые души опять возвращаются на поверхность земли и возрождаются в каком-либо привлекательном образе, и что злодеи, осужденные адским судом, или испытывают вечные мучения, или превращаются в нечистые и безобразные животныя. На такое превращение между прочим осуждаются заклинатели и священники, которые не исполнили заупокойных молитв, получивши за них деньги: сначала они видят в воздушном зеркале отвратительный образ, который им суждено принять, а потом их заставляют читать неисполненные молитвы в темной адской келье при мерцающем свете лампы по мелко и неразборчиво исписанной книге. Сами конфуцианцы не верят в эти грубые картины адского суда и наказаний. Однако, чтобы вызвать в толпе страх и почтение к духовному главе своему Конфуцию, они рас-
      Даоский храм, перестроенный из зала разрушенного старинного дворца.
      пространяют веру, что лица, осмелившиеся разорвать или уничтожить конфуцианские книги, будут на том свете повешены за ноги и заживо ободраны.
      Городской бог не только властвует над округой, но у него также есть обязанности перед людьми, он должен заботиться о их благоденствии. Когда напр. слишком долго длится засуха и не помогают никакие молебны, всем становится ясно, что это недосмотр городского бога. В таком случае, с соизволения властей, принимается мера исправления: идол, в котором предполагается присутствие самого бога, выносят из храма; с него снимают все одеяние и заставляют испытать на голом теле жгучие лучи солнца. Если же и это не помогает, тогда остается одно: свергнуть бога
      с его положения и заменить его другим. Конфуцианцы не только руководят всеми этими действиями расправы над провинившимся божеством, но допускают в них участие даосов, последователей Лаоцзы. Они даже признали должность верховного заклинателя духов, тьенши: потомку волшебника Чандаолина предоставлена важная духовная обязанность — наблюдать за поведением городских богов; он имеет право отнять божественный чин у провинившегося и на место свергнутого предложить нового кандидата. Однако возводить на небо новых богов тьенши не может; все его предложения рассматриваются в столице особым ведомством по делам небесным, и все назначения утверждаются императором.
      Конфуцианцы допустили между прочим обычай приносить в храм шелковые ленты с написанными на них молитвами, списком жертвоприношений, заклинаниями ит.д.; по окончании богослужения ленты сожигаются.
      Сожжение письмен или рисунков основано на учении даосов, утверждающих, что боги принимают лишь ду ховную долю всякого дара и приношения, а она освобождается и возносится к небу лишь благодаря сожжению. Вера в чудодейственную силу сожжения, чуждая конфуцианцам, все больше и больше распространялась в народе; но так как шелковые ленты стоили дорого и были не по средствам массе людей малосостоятельных, появился запрос на материал более общедоступный. В 100 г. после Р. X. управляющий императорским оружейным заводом Цай-лунь придумал изготовлять бумагу из тряпья, древесной коры, пеньки и старых рыбацких сетей. Изобретатель получил высочайшее одобрение; долго потом показывали в виде одной из достопримечательностей Китая дом знаменитого человека и камень, служивший ему подставкой при тиснении бумаги. Вслед за изобретением тряпичной бумаги, скоро появился способ механического печатания.
      Бумага и типография изобретены были в Китае задолго до появления тех же искусств в Европе (раньше на 12 — 13 веков); но
      Божество смерти.
      в то время, как европейцы применили оба изобретения к распространению дешевой книги, в Китае бумага и печать стали служить религиозным и волшебным целям. Бумажные ленты, бумажные фигуры, плакаты, флаги, вывески идут в дело в огромном количестве и служат сотням разнообразных потребностей. В начале нового года красными бумажными полосками, на которых вытиснены изречения и картинки, обклеиваются двери, стены, шкапы, сундуки и ящики: цель состоит в том, чтобы обеспечить дому благоденствие, а красный цвет нужен потому, что его не любят и боятся бесы. Бумага с таинственными знаками наклеивается на крышу, чтобы отогнать духов, приносящих заразу и болезнь, или же бумагу сожигают и дают больному выпить раствор золы в воде, чтобы изгнать из него духа болезни. Съумасшедших запирают в комнаты, стены которых обклеены изображениями адскил мучений; цель опять в том, чтобы напугать бесов, вселившихся в больного, и выгнать их из него.
      Наконец, люди пользуются бумагой для переписки с богами. Часто перед совершением молебна, на который со стороны приглашены священники, собирают суммы по подписке. Отправляясь в храм, священники по дороге выдают подписчикам бумажные амулеты, предохраняющие от несчастий, а также принимают от них написанные на бумаге молитвы, желания и просьбы, обращенные к богам, при чем проситель должен выставить свое имя, год и день рождения и адрес для того, чтобы бог точно знал, куда ему потом направить свои милости.
      Круг сношений китайской империи. Восточно-азиатский мир и по своему географическому положению, и по судьбе своей культуры очень непохож на мир европейский. Европа, сравнительно бедная естественными произведениями, с ранних пор, в погоне за чужими богатствами, стала высылать воителей и колонистов; к тому же, будучи открыта в сторону других материков, Европа изобилует удобными выходами. Напротив, восточная Азия замкнута с материковой стороны высокими горами и бесплодными пустынями. Население счастливо одаренных от природы речных долин Китая не имеет основания зариться на постороннюю добычу. Восточно-азиаты легко могли бы забыть об остальном мире и жить исключительно в своем культурном кругу. Так и существовали долгие века китайцы, не имея сношений даже с ближними к ним частями азиатского материка, Индией, Сибирью, Туркестаном, и так могло бы остаться на веки, если бы к ним не являлись в свою очередь чужестранцы, не вызывали бы их на бой, на соперничество и на выселение.
      К началу нашей эры, одновременно с римской империей, Китай беспокоили кочевые среднеазиатские племена, особенно гунны. Долго старались китайцы ограничиться обороной; свидетельством их усилий осталась единственная в мире крепостная етена в 2000 слишком верст длиной. Но все-таки им пришлось выйти из границ и сделаться в свою очередь завоевателями. Со-
      крушая кочевников, врезываясь в глубину степей, китайские вожди шли беспрепятственно на запад от линии Дзунгарских проходов, ведущих к западному (ныне русскому) Туркестану. Самый далекий из походов был совершен в 95 г. по Р. X.: китайское войско достигло восточных берегов Каспийского моря.
      Пробив себе путь наружу, китайцы открыли этим свою страну вниманию иностранцев: из эллинистических государств Передней Азии направились к ним произведения греческого и сирийского искусства и ремесла; греческие торговцы устремились за изумительным для европейца продуктом Китая, шелковыми материями. Однако китайцы, верные себе, не допускали чужих в глубину своего края: покупатели шелка доезжали только до восточного (ныне китайского) Туркестана, куда китайцы подвозили им весь товар; шелковичный червь и шелковое производство оставалось для запада тайной. Встречая непреодолимую загородку с суши, европейцы эпохи римской империи пытались добраться до Китая океаническим путем, выходя из Суэца у Аравийского залива и огибая всю южную Азию. С берегов Тонкина, где приставали их корабли, привезли они в Европу имя страны шелка, слышанное у малайцев — Хина, которое до сих пор принято на западе (усвоенное нами название Китай пришло другим путем:
      так обозначена северная часть империи у итальянского путешественника XTTT века Марко Поло).
      В летописях Ханьской династии под годом, соответствующим нашему 166 г. после Р. X., значится, что китайский государь принимал депутацию от царя Антуна (это — римский император Марк Аврелий из династии Антонинов); послы прибыли морем, подъехавши к одному из южно-китайских портов. Но сами китайцы никогда не делали морских выездов в обратном направлении, к западу. То, чего не достигли европейские торговцы и путешественники, удалось буддийским монахам Индии, проникшим в Китай в обход Гималайских гор, через Бактрию и Тибет.
      Буддизм в Китае. Есть рассказ о том, как император Ханьской династии, Минг-ди (в 61 г. по Р. X.) видел во сне парившее в воздухе над дворцом золотое изображение божества. Брат императора, тайный приверженец буддизма, объяснил, что сновидение указывает на статую Будды, и стал убеждать государя ввести новую веру в Китае: решено было отправить в Индию посольство с поручением добыть учител-ей и книги буддийской веры. Шесть лет спустя вернулись послы в сопровождении индийских ученых, впервые начавших переводить буддийские тексты на китайский язык. Скоро китайцы стали увлекаться буддийским учением, принимать посвящение в монашеские ордена буддистов, совершать богомолья в Индию, которая обратилась для них в страну священную.
      В 221 г. по Р. X. Ханьская династия прекратилась, и Китай распался на несколько государств, между которыми поднялась вражда и усобицы. Хотя в 265 г. единство империи восстановилось, но правители были слабы, войско пришло в упадок, могущество Китая исчезло. Север, несмотря на великую стену, подпал опять господству гуннов, тунгузов, татар и других кочевников; для него утратились связи с Сирией, Индией и Явой, с торговцами и путешественниками, посещавшими южнокитайские порты. Императоры перенесли свою столицу подальше от беспокойной северной границы вНанкин. В свою очередь южный Китай не принимал участия в борьбе с кочевниками; северные страны, Манджурия и Корея, мало его интересовали.
      Раздробление империи не помешало проповеди буддизма распространиться по всему Китаю. Слабые императоры смутного времени были покровителями ученых и художников, собирателями книг, любителями театра, поэзии и философии; все, что выходили из Индии, воспринималось при дворе с великим интересом. Но не только образованный класс увлекался новой религией; буддизм распространился и в народной среде благодаря тому, что проповедники искусно умели приспособляться к исконным китайским понятиям и верованиям.
      В Китае буддизм сильно отклонился от своего первоначального индийского учения. В Индии последователи Будды учили, что добродетельные души, освобождаясь от тягости переселений, в виде высшего блаженства, погружаются в Нирвану, состояние полного безразличия, бесчувствия и отсутствия сознания. В новой стране проповедники заметили, что китайцам с их приверженностью ко всему житейскому, осязательному, с их заботой о загробном благополучии предков, учение о Нирване не может понравиться; они подхватили, напротив, веру даосов в существование
      земного рая. Но даосы предполагали в раю лишь одних духов добра, не допуская возможности перехода туда человеческих существ; буддисты же, расцветив картины блаженного бытия самыми яркими красками, широко применяя свое учение о равенстве людей всех званий, учили, что праведная жизнь открывает рай всем добродетельным душам. Кто усердно молится, кто чтй райского Будду-Амитаба, кто, перебирая четки, бесконечное число раз повторяет его имя, тот заслужил после смерти возродиться- в самом раю и этим навсегда избавиться от превратностей новых перерождений.
      До появления буддизма в Китае не было духовенства, почти не было храмов и изображений богов. Сторонники Конфуция, рассудительные и холодные, не чувствовали потребности ни в духовниках-учителях, ни в сияющих образах неземной жизни. Даосы, последователи Лаоцзы, отдавали больше внимания миру таинственного; но их мифы были кратки
      и неинтересны, божества в их рассказах оставались бледными, неясными тенями.
      Даосы являлись в дома лишь в качестве заклинателей в опасностях, в трудных исключительных случаях, но не служили постоянными исполнителями правильно повторяемых обрядов. Напротив, буддийские монахи и проповедники сумели сделаться участниками всех событий обыденной жизни. Особенно нужным лицом становился бонза, или буддийский священник, когда в семье приключалась смерть: его звали читать заупокойные молитвы, силой которых душа умершего высвобождается из ада и переносится в рай. Китайцы, более всего озабоченные судьбой своих предков, жадно воспринимали новое учение о загробной жизни; бонзы как бы принимали на себя ответственность за судьбу умерших; занимая положение посредников между миром небесным и земным, они вместе с тем создавали себе источник немалых доходов.
      Буддисты принесли с собой незнакомые до тех пор китайцам мифы о божествах-покровителях, трогательные рассказы о вые-
      Кшайский воитель в старинном вооружении.
      Конфуций, Будда и Лаоцзы (старинная резьба на камне).
      ших существах, исполненных любви и милосердия к людям. Из буддийских божеств в Китае более других стала дорога всем ищущим утешения в горе — богиня Куан-йинь, образ которой близко напоминает христианскую Богоматерь тем более, что ее часто изображают с младенцем в руках. На острове Путошан, к югу от устья Янцзы находится великое святилище Куан-йинь; здесь о милосердой богине рассказывают следующую повесть.
      Младшая дочь царя, Мяошан, против воли родителей ушла в монастырь. Разгневанный отец велел зажечь монастырское здание; но Мяошан пронзила себе гортань булавкой от волос, кровь брызнула к небу, пролилась оттуда дождем и потушила пламя. Царь приказал отрубить ей голову, но меч сломился в руках палача. Наконец, ее удалось задушить; тогда поднялся жестокий вихрь, и бог в образе тигра унес убитую в подземное царство. В лду Мяошан, проникаясь жалостью к осужденным на муки, спасает одного за другим силой своей непорочной светлой молитвы. Сами князья ада просят у нее позволения присутствовать при ее молитвах, и Мяошан соглашается с условием, что души осужденных получат освобождение. Ад превращается в рай. Правитель подземного мира Иен-ло-ванг из страха потерять всякую силу над своими подданными, выпускает душу Мяошан на свободу и возвращает ее земле; Будда указывает ей путь на остров Путошан, где она и становится богиней Куан-йинь.
      Из Индии буддисты принесли обычай строить обширные храмы, украшать их бронзовыми и каменными изображениями
      Будды, высекать колосальные фигуры тем как храмы конфуцианцев были ства, святилища буддистов при влекали народ своим блеском, позолотой, роскошеством статуй, светильников, занавесов, хоругвей. Конфуцианцы не могли сочувство вать буддизму: проповедью безбрачия, ухода от семейной жизни, добровольной бедности и отказа от производительной работы буд диеты нанесли ущерб старинному укладу китайской жизни. С беспо койством смотрели последователи Конфуция, как множились буд. дийские монастыри, как увлечение отшельничеством проникло в придворную среду ь как, наконец, один из императоров отрекся от престо ла для того, чтобы принять обеты и надеть рясу индийского монаха.
      Пока длилось раздробление Китая, конфуцианцы были бессильны против распространения буддизма. Но положение изменилось, когда воинственный Тай-цун (627 — 50) из династии Тан (правившей с 618 по 906) объеди нил опять великую империю, за ставил признать господство китайцев в Корее, Тибете и Туркестане и возобновил могущество императорского двора. Теперь, побуждаемые конфуцианскими учетными, власти начинают пресль довать буддистов, особенно стараются разрушить их монастыри.
      По временам гонения принимали жестокий, беспощадный характер; тысячами изгонялись из страны буддийские монахи, во множестве закрывались монашеские общежития.
      Куан-йинь (резьба на камне первой половины VIII в. после Р. X.)
      Преследования однако не могли сломить буддизм: слишком привыкли в Китае к его богослужению и обрядам, слишком полюбились народу его милосердые, близкие к людям боги. После временного разгрома буддизм опять стал оживать; постепенно он захватил большую часть китайского народа; Китай сделался средо-
      точием проповеди буддийской, направившейся в другие страны, дальше на север и восток. Вместе с тем буддизм сам изменился до неузнаваемости, забыл свое высокое учение о духовном просветлении; соединившись с даосизмом, он так же, как раньше даосизм, допустил колдовские обычаи и другие суеверия.
      Старинное устройство Японии. Могущество китайской империи, созданное Ханьской династией, было началом широкого распространения китайской культуры. Завоеватели открыли дорогу торговцам, путешественникам, ремесленникам и ученым, искателям прибыли, распространителям знаний и проповедникам веры. Создался большой культурный круг, охвативший восточную половину Азии, совершенно отделенный от западной части Старого Света. h этом восточно-азиатском мире после Китая следующее по значению место занимает Япония.
      Японцы гораздо позже китайцев стали покидать варварский быт. На островах, составляющих нынешнюю Японию (Гондо, Песо, Киушиу, Шикоку) они появились в качестве завоевателей, вытесняя более старинных поселенцев, айнов, остатки которых сохранились в настоящее время лишь на северном острове Иесо. Среди японцев и сейчас еще различают две расы: одну более грубого типа монголо-малайского, пришедшую с юга, от островоь Зондского архипелага, другую с более тонким очертанием лица, манджуро-корейского происхождения, переправившуюся через пролив с азиатского материка.
      В японском быту за 2000 лет до нашего времени нет почти ни одной черты, характерной для современной Японии: нет чая, шелководства, фарфора, разрисованных вееров, лакированных изделий; все эти виды производства пришли позднее из Китая. Исстари в Японии существует только разработка риса, рядом с ней главное место занимала охота и рыболовство. Религия японцев так же, как китайская, коренится в верованиях кочевников средней Азии: у них то же поклонение предкам, то же почитание бесчисленных к а м и (богов и духов), направляющих светила небесные, посылающих на землю дожди, ветры, урожай и засуху, дающих людям удачу счастья и тягости болезней. Эта старинная религия по- лучила потом китайское название ш и н т о, что значит «дорога богов».-Японский шинтойский храм так же, как первоначальный китайский, лишен всяких изображений; в маленькой часовне стоит только стол, на нем металлическое зеркало, символ солнечного блеска, и драгоценный камень или шарик из горного кристалла, означающий чистоту и могущество добрых духов.
      Характер японцев иной сравнительно с серьезными, тяжелыми на подъем, рассудительными китайцами; они подвижнее, обладают более живым воображением, наклонностью к юмору. Черты эти отражаются в мифах о происхождении земли и людей.
      Первая пара божественных существ, Изанаги и Изанами, создают острова Японии и множество богов. Когда Изанами погибла от порожденного ею же бога огня, Изанаги спускается за ней в преисподнюю; охваченный ужасом от смерти и гниения, он бежит оттуда и заваливает выход громадной скалой. Чтобы очиститьси от посещения подземного мира, он создает новых богов, между ними Аматерасу, богиню солнца, и ее брата, хитрого и злого Сусаново. Завидуя блаженству царства света, Сусаново совершает намеренно грехи, оскорбляющие Аматерасу, и этим вынуждает богиню спрятаться в пещеру. В мире водворяется мрак и печаль. Чтобы выманить Аматерасу из пещеры, боги устраивают игры, пляски и песни. Аматерасу выглядывает немного, удивленная, что без нее веселятся. Тогда один из богов подставляет ей зеркало, видя в нем самое себя, но предполагая мнимую соперницу, Амате-расу с живостью выходит наружу, и мир опять получает тепло и свет. Волшебное зеркало она передает потом внуку своему вместе с властью над «страной, где растут 1500 осенних свежих колосьев обильно орошенного поля» (Японией). От этого Джимму, первого правителя, ведет свое начало императорская династия.
      Долго сохранялись у японцев старинные обычаи, принесенные ими из среднеазиатской родины: гадание по оленьей лопатке, которую подпаливают на огне, наблюдая образующиеся в кости трещины; зарывание в землю, вместе с умершим вождем, его слуг и
      лошадей. Позднее, со смягчением нравов, живых людей на похоронах заменили глиняные их подобия. Однако жестокость осталась в нравах японцев так же, как некоторое коварство, совмещаясь с ласковым, приятным обхождением. Японцы не любят общих рассуждений, отвлеченных от действительности, строгих, связывающих правил; в Японии не появлялось законодателей и учителей, подобных Конфуцию и его последователям. К жизни японцы относятся легко и свободно, ценят все, что имеет красивый вид. Они всегда были очень наблюдательны и переимчивы: начиная с IV века по Р. X. они подпали сильнейшему влиянию Китая.
      До тех пор в Японии господствовало старинное родовое устройство, так наз. уджи: во главе каждого рода, т. е. семей, связанных общим происхождением, с принадлежащими к ним подзащитными и подневольными, стоял наследственный вождь, который творил суд над родственниками, приносил от их имени жертвы богам, получал дары и приношения и пользовался в своей волости полной независимостью. Роды различались между собою по знатности; наиболее гордые и могущественные производили себя от богов. Выше всех поднимался род императорский в качестве потомков богини солнца; постепенно императорам удалось увеличить круг своего господства, благодаря тому, что они скопляли у себя подарки, приносимые народом в большие праздники искупления от грехов, а также собирали вокруг себя множество зависимых людей, особенно переселившихся из чужих краев ремесленников. При дворе образовалась аристократия высших сановников и знатнейших семей, производивших себя от спутников Джимму и считавшихся кровными родственниками государя. Новый император при воцарении получал из рук этих высших сановников знаки своего достоинства; все дела он обсуждал вместе с ними. Если император умирал, не назначив себе преемника, высшие сановники сами. решали, кого из принцев возвести на престол.
      Под конец Ханьской династии около 200 г. по Р. X. в Японию стали проникать китайские товары; японцы начинают поставлять в; Китай рабов, получая оттуда золото и шелк. Скоро китайские искусства, письмо и живопись, направились в Японию через Корею,. отделенную от острова Киушиу лишь узким проливом. Сохранилось известие, что китайская каллиграфия перенесена в Японию корейцем Вани в 48 г. по Р. X. Китай производил чарующее впечатление на японцев своею роскошью, изящными изделиями, шелководством, плодовыми садами, ученостью, стройной религией, порядком в управлении. Обмен с этой волшебной страной вывел Японию из замкнутости; с островов молодые люди едут на материк учиться медицине и. юридическим наукам; среди японцев начинает распространяться китайская литература: они знакомятся с сочинениями Конфуция и с учением буддизма, который только что достиг в Китае своих наибольших успехов.
      Китайская культура и буддизм в Японии. Китайские понятия проникают в Японию в то самое время, когда японский импера-
      торский дом старался увеличить свою власть и подчинить себе вождей родо.в. Внутри самого двора происходила однако борьба между двумя сильными родами, вожди которых занимали две виднейшие должности, Оми и Мурайи; каждый из них старался подчинить императора своему влиянию. К соперничеству двух сановников присоединилось еще религиозное разделение: Оми принял буддизм, Мурайи держался старой веры, шинтоизма. Сторонники старины приписывали несчастия, постигавшие страну, гневу богов, возмущенных вторжением новой веры; охваченный страхом народ вторгался в святилища и монастыри буддистов, сожигал буддийские образа, оскорблял монахинь.
      В 587 г. дело дошло до крупного столкновения враждующих партий: в большой битве Мумако, занимавший должность Оми, победил Мурайи и дал полное торжество буддизму; обширные земли, принадлежавшие родству Мурайи, были отобраны у них под буддийские храмы, сами они в количестве 273 человек, обращены в храмовых рабов. Императорский дом стал в полную зависимость от могущественного Оми. Победитель 587 г., Мумако возводил и свергал императоров, наконец породнился с царствующей семьей. С 593 г. по 628 престол занимала его племянница Суико; в действительности же правление находилось в руках ее племянника, принца Умайядо, женатого на дочери Мумако и более известного по своему прозвищу Шотоку Таиши («учитель добродетельной мудрости»).
      Шотоку (род. в 571 г. одновременно с Мохамедом, основателем мусульманства) находился под сильнейшим влиянием китайской литературы, одновременно воспринимая учения Конфуция и Будды, Он ввел при дворе китайские церемонии: всякий, переступающий порог дворца, должен был падать ниц. Во время великого сражения 587 г. Шотоку дал обет построить храм Будде и даже успел среди битвы вырезать из дерева изображение Будды. После победы, которую буддисты приписывали благочестию Оми и молодого принца, были построены крупные святилища в Осаке и Наре, которые вместе с тем сделались резиденциями; императорская семья заказала огромную статую Будды. Под влиянием Шотоку множество японцев обратились в буддийских монахов.
      В 604 году Шотоку издал указ, где изложены совершенно новые для Японии правительственные взгляды; ученый принц повторяет в нем буквально то, что он"вычитал из китайских книг, особенно конфуцианских.
      «Единение и гармония — говорится в 1-й статье указа — высокоценны, послушание безусловно необходимо. У всех людей свои особые интересы и между ними мало рассудительных. Поэтому они по временам перестают повиноваться государям и родителям своим, ссорятся со своими соседями. А между тем, когда высшие и низшие в гармонии, когда их речи и мысли в согласии, все дела идут сами собою, и тогда все превосходно удается». — Почитайте ревностно три драгоценности: Будду, закон его и монашескую общину. Эти драгоценности — последнее убежище всех живых существ и основные начала всех стран. Кто из людей, какое из поколений не будет чтить эти законы? Мало людей, которые были бы совсем плохи и неисправимы. Их можно научить и довести до повиновения законам; а для этого нет иного средства, как почитание трех драгоценностей (ст. 2)». — «Все министры и чины должны в ранний час приходить ко двору и в поздний удаляться, ибо день, даже наиболее длинный, слишком краток для исполнения всех общественных обязанностей (ст. 8)». — «Землевладельцы не должны облагать народ податями в свою пользу. В государстве не должно быть двух государей, и народ не должен иметь двух господ. Всякая пядь земли и всякий человек из народа
      ьещал. Ирука, внук всевластного Мумако, отстранил сына Шотоку, Ямаширо, от престола, довел его до самоубийства, истребил все родство Шотоку. Но и сам обидчик погиб злою смертью. Против Ирука составился заговор, во главе которого стоял принц Охине; заговорщики, чтобы избегнуть подозрений, сходились под видом ученых занятий по китайской литературе. Охине убил Ируку во время приема у императрицы и отменил должность Оми, сделавшуюся столь грозной для императорской власти. Вступив на престол, он принял китайский титул т е н н о (небесный властитель) и установил впервые в Японии неограниченную власть (645 — 72).
      Согласно новым законам, так наз. т а и к в а, управление Японией было преобразовано по примеру Китая. Государство разделили на провинции; вместо наследственных вождей для управления решено посылать чиновников, назначаемых в столице императорским двором. Вся земля объявлена собственностью императора; из нее положено выдавать участки наместникам и другим должностным лицам для временного пользования. Государя окружают назначенные им сановники, канцлер и министры; для проверки управления на окраинах они посылают судей и ревизоров; земледельцы обязаны платить оброки и выполнять барщины (работы) для содержания императора и чиновников. До тех пор император обыкновенно странствовал со своим двором по усадьбам. Теперь, увеличивши штат служащих, он поселился в постоянной резиденции; скоро столицей сделалось Киото.
      На помощь императорской власти пришло буддийское учение о равенстве людей всех званий, которое подрывало старинное знач чсние родовых вождей, производивших себя от богов. Несмотря на эти перемены, в Японии, где издавна была сильная аристократия, опиравшаяся на воинственных слуг, самодержавие (неограниченная власть) не могло достигнуть той же высоты, как в Китае. Сломить силу наследственных вождей не удалось: постепенно они приладились к новым порядкам, постарались занять должности наместников в своих родных областях; земли, выдаваемые из казны за службу, они укрепили за собою и обратили в наследственные владения; на севере, где продолжалась борьба с айнами, военный начальник, опираясь на подчиненные ему отряды, стал совсем независим. В Японии не было и тех великолепных дорог, которые в Китае позволяли императору быстро передвигать военные отряды в провинции и держать в страхе наместников.
      Вслед за воинственными и беспощадными государями VII века появились на престоле правители, не обладавшие энергией, интересовавшиеся не столько войной и управлением, сколько искусством, красивыми праздниками, литературой, собиратели книг и картин; отделенные от народа затейливым сложным церемониалом, замыкавшим их во дворце, они предоставляли дела своим министрам. Много повредило императорской власти увлечение буддизмом, благодаря которому правящие государи отрекались от престола, чтобы вступить в монашеский чин; в таких случаях приходилось заменять правителя малолетним наследником и устанавливать над ним опеку.
      Из двух культурных сил, принесенных китайцами в Японию, конфуцианства и буддизма, первая, вследствии аристократического устройства Японии, не имела большого успеха. Зато буддийская проповедь и буддийские обряды утвердились в Японии так же прочно, как в Китае. На островах Нипона (что значит «страна Восхода») появились богато убранные просторные буддийские храмы с -большими статуями Будды, его воплощений и других богов. По всей Японии распространилось почитание милосердной богини Куан-йинь, по-японский произносимой Кваннон. Всюду возникали монастыри, служившие приютом для обиженных жизнью, расстроенных горем или для людей, склонных к тихой созерцательной жизни, открывавшиеся для простолюдинов одинаково с богатыми и знатными.
      Уже в Китае буддизм по большей части покинул свое первоначальное индийское учение и сблизился с понятиями народной веры. Еще больше уступок сделал буддизм в Японии старинному шинто, сторонники которого долго и упорно сопротивлялись введению нового учения. Примером уменья буддистов может служить случай, происшедший при благочестивом императоре Шому (724 по 48), первом из тех государей, которые отрекались от престола и уходили в монастырь. Шому дал обет воздвигнуть большую статую Будды. Но когда приключились в стране голод и чума, шин-тоисты объявили, что старые боги гневаются на поклонение людей новым божествам. Император испугался и обратился за советом к Гийоги, буддийскому священнику, родом из Кореи. Гийоги отправился в Исе, к храму шинтойской богини солнца. Там у него было видение: явилась сама богиня и открыла ему, что она, солнце, и есть индийская Бирошана, божество, принесенное буддистами. Обрадованный император велел вылить из бронзы огромную статую Будды, стоящую и сейчас в городе Наре. Вслед за Гиойги буддийские священники скоро нашли, что все принесенные ими боги совпадают с шинтойскими.
      2. Конец римской империи.
      Гунны в Европе. Блестящие победы императоров Ханьской династии избавили от варварских нашествий Китай, но на культуре западной части Старого Света они отозвались невыгодно: кочевники, отогнанные от цветущих стран Дальнего Востока, нахлынули. на Переднюю Азию и Европу.
      Самое воинственное из диких монгольских племен, хиунгну, или гунны, раскололось: южные гунны остались на месте в подчинении китайской империи; северные направились к Алтаю, к верховьям Оби и Иртыша. Здесь масса переселявшихся кочевникоь опять разделилась. Одна часть, так наз. белые гунны, утвердившись у Аральского моря, в нынешней Хиве и Балхе, стали делать опустошительные набеги на персидскую державу Сассани-дов, потом через Авганистан пробились в Индию. Другая часть, гунны в собственном смысле, из степей югозападной Сибири и северного Туркестана, перешла через широкие «ворота народов» между Каспийским морем и Уральским хребтом, в безлесные равнины юговосточной Европы. Здесь монгольские желтолицые кочевники натолкнулись на бродячие европейские племена, властвовавшие над земледельческими массами.
      Около 350 г., когда в империи правили преемники Константина, гунны напали на сарматский народ аланов, занимавших низовье Волги. Часть аланов бежала в Кавказские горы (остаток их — нынешные осетины у горы Казбека), другая присоединилась к гуннам. Увлекая за собой толпы покоренных, гунны перешли Дон и обрушились на большое германское племя готов, раскинувших свое господство на всем протяжении от Дона до Карпат и Дуная. Старый вождь Эрманрих, создавший могущество готов, прославленный в воинских песнях и сказаниях, в отчаянии покончил с собою. Так же как аланы, разделились и готы: в то время как остроготы вынуждены были следовать за гуннами, в и з и готы бежали на запад.
      Своей многочисленностью, своим диким натиском гунны вызывали всюду неслыханный ужас. Грекам и римлянам бросалась ь глаза их некрасивая наружность, их приземистые, широкоплечие фигуры, их скуластые, безбородые лица с приплюснутыми носами, их грубая одежда из невыделанных шкур, их жадность до сырого мяса; поражало, что у них нет даже юрт; в то время, как женщины и дети живут в кибитках, служащих при передвижении, мужчины почти не расстаются со своими невзрачными и быстрыми, как ветер, лошадками. Сражались гунны не сплоченными рядами, а врассыпную, окружая врага со всех сторон, увлекая его притворным бегством, затем внезапно оборачиваясь и переходя в нападение; они метали пращи из заостренных костей, ловили и запутывали противника арканом, рубились кривыми саблями.
      Начало великого переселения народов. Отступая от гуннов, визиготы с женами, детьми и всем скарбом подошли к нижнему Дунаю и потребовали у римлян допущения в имперские провинции. Император Востока, Валент, согласился предоставить готам Мёзию (нын. Болгарию) при условии, что они выдадут оружие: он рассчитывая оживить поселением готского народа пограничные области, опустошенные прежними набегами германцев, и создать из колонистов защитный вал против новых нападений; до тех пор, пока пришельцы не наладят на уступленной земле хозяйства, было обещано кормить их насчет империи. Но римские чиновники, принимавшие визиготское племя, дали себя подкупить и втайне оставили варварам оружие; в то же время они обманули готов, не доставивши им припасов. Озлобленные, голодающие готы позвали к себе на помощь гуннов и аланов и бросились грабить соседние области империи; к варварам присоединился всякого рода недовольный и бродячий люд: беглые крепостные из римских имений, горнорабочие, несостоятельные должники, осужденные на каторгу, рабы. Сам Валент выступил против грозных орд, но в ожесточенном бою при Адрианополе был разбит и погиб (378 г.).
      Отправляя спешно военные силы на Балканский юлуостров, правитель запада Грациан предоставил главнокомандующему, испанцу Феодосию, императорскую власть над Востоком. Своими искусными действиями Феодосии усмирил готов, но все-таки уступил им в главном: ь/арвары были приняты на поселение в провинциях Фракии, Мёзии и Македонии в качестве федератов, т.-е. союзников Рима, обязанных служить ему против других германских народов. У римлян, греков и других народов, населявших в это время провинции великой державы, не хватало патриотизма, т. е. чувства национальной гордости, желания отстаивать свою независимость; имперцы разучились сами владеть оружием и неохотно платили налоги для поддержания наемных войск. Нерасположенные к войне на защиту государства, подданные империи однако делились на религиозные партии, жестоко между собою враждовавшие.
      Хотя со времени Константина обязательной верой стало христианство, большинство оставалось приверженным к старой греческой и римской религии; много было язычников в должностях придворных и военных, из языческой среды выходили талантливые ораторы, писатели, ученые и преподаватели. Помимо столкновений между язычниками и христианами, происходили резкие споры между православными и еретиками. Главной ересью в то время было арианство. Осужденные на первом вселенском соборе в Ни-кее 325 г. ариане вовсе не сдались: арианские проповедники отправились к германцам и обратили восточные племена готов, бургучдов, вандчлов в свою веру; арианский епископ Вульфила передел на готский язык Библию.
      Император Феодосии отличался необычайной ревностью к православию. Он созвал в 381 г. в Константинополе второй вселенский собор, на котором ариане еще раз подверглись осуждению; собственноручно рвал он сочинения еретиков. Он считал необходимым истребить до конца язычество: под страхом смерти были воспрещены жертвоприношения в храмах, гадание по внутренностям животных; преследовались также такие невинные обряды, как зажигание факелов, украшение жилищ гирляндами цветов в праздники. В 391 г. с одобрения правительства александрийский епископ Феофил принялся за разгром великого храма Сераписа в Египте: во главе разъяренной толпы монахи взяли громадное укрепленное здание штурмом. Разрушили его до основания, сожгли при этом большую часть знаменитой александрийской библиотеки, заключавшей в себе ученое и литературное творчество античной Греции.
      Феодосии умер в цвете сил — 49 лет (в 395 г.). Незадолго до смерти он взял в свои руки запад империи; в последний раз накануне германских нашествий объединилась громадная держава, простиравшаяся от Атлантического океана до Евфрата, от Северного моря до пескоё Сахары. По завещанию Феодосия империя разделилась между двумя малолетними сыновьями, Аркадием и Гонорием, причем старшему досталась восточная половина с Константинополем, младшему западная с Римом; из этого разделения видно, что старый Рим уступил свое первенство новому. На западе Феодосии назначил главнокомандующим Стилихона, по рождению вандала, поднявшегося на римской службе и сделавшегося зятем императора; ЕОЙСКО, которым располагал Стилихон, состояло из германских наемников и германских поселенцев: одни варвары за-шищали империю от нашествия других.
      Тотчас же вслед за смертью Феодосия визиготы вышли из повиновения империи. Они оказались плохими и ленивыми хозяевами, всегда готовыми сняться с места, чтобы идти за добычей. Поднятый ими на щит и провозглашенный конунгом Аларпх вторгся в Македонию и Грецию, разорил Афины и Коринф. Сти-лихон пришел на помощь восточной империи, но вместо благодарности встретил одно коварство. Константинопольский двор принял Алариха на свою службу и, чтобы отделаться от опасного соседа, посоветовал ему искать счастья на западе. Аларих двинул все племя визиготов, намереваясь через северную Италию пробиться в Галлию. Заколебались также вандалы, бургунды и другие восточно-германцы, жившие за Дунаем. Стилихону пришлось напрячь все силы для отражения варваров. Не успел он отбить Алариха и прогнать его назад на Балканский полуостров, как на Италию напали орды задунайских германцев под начальством Радагайса. Стилихон стянул все войска, какие только оставались в империи, отозвал легионы из Британии, Галлии и с Рейна, набрал отряды среди самих дикарей-гуннов. При осаде Радагайсом Флоренции удалось его окружить; Сти-лихон принудил германского вождя сдаться и большую часть пленных варваров продал в рабство.
      Этот блестящий успех стоил однако потериБритании и обезоружения Галлии, открывшихся для нападения германцев, которые теперь освободились от всякой сдержки. Мало того: в ослабленную борьбой Италию пришел опять Аларих и потребовал выкупа в 4000 фунтов золота. Стилихон, вынужденный удовлетворить варваров, обложил налогом богатых сенаторов - землевладельцев. Не желая разоряться на защиту империи, римские аристократы обвинили Стили-хона в измене и стремлении к верховной власти; трусливый и подозрительный император Гонорий велел его схватить и казнить. Теперь Ала-риху некого было больше бояться: он двинулся к Риму добывать золото силой. Го-норий бежал в крепкую Р а в е н н у у Адриатического моря.
      Изображение Стнлихона на пластинке (из слоновой кости), служившей пригласительным билетом к торжественным играм в амфитеатре. Наверху сам Стилихон в парадном мундире со знаками отличия; надпись гласит: начальник императорского конного двора, главнокомандующий войсками, бывший правитель Востока, консул". Внизу — в полукружии зрители и бой зверей, происходящий на арене.
      Напрасно римское посольство пыталось остановить германцев напоминанием о громадном количестве жителей вечного города. Аларих только посмеялся: «чем гуще трава, тем легче косить!» Когда под страхом голода Рим открыл свои ворота завоевателю, готы обрушились со всею жадностью варваров до сокровищ и три дня грабили столицу мира. Старинной неукротимости римлян не было и в помине; ослабевшее, отвыкшее от оружия население равнодушно отнеслось к разгрому: одни отдавались прожиганию жизни в грубых наслаждениях, другие тупому отчаянию. Лишь немногие, подобно монаху Иерониму, до которого весть дошла в далекий Вифлеем, плакали об участи Рима: «мой голос пресекся, когда я услыхал, что покорен город, которому покорялся весь земной шар. Когда погас самый яркий светоч, и голова римской державы отсечена от туловища, когда вместе с Римом погиб весь мир, я поник духом, я уже не вижу нигде добра, меня точно пожирает внутреннее пламя.»
      Совершенно иначе отнесся к гибели столицы другой церковный писатель, африканский епископ Августин, для которого Рим; был не лучше, чем грешный Вавилон, осужденный на сожжение. Августин находил в событиях лишь новое подтверждение своей; веры, что государства, составляющие дело рук человеческих, должны неминуемо разрушаться, тогда как Божья, церковная община будет все расти и крепнуть. «Не надо — говорил он — приходить в отчаяние от тяжких испытаний судьбы. Все равно, как при шатании стен от землетрясения люди быстро спасаются в спокойные места, так христиане, видя разрушение сего мира, должны устремиться к превращению земных богатств в сокрбвища небесные.»
      Аларих умер вскоре после занятия Рима, а его преемник Ата-ульф заключил с императором соглашение, в силу которого готам предоставлялась югозападная Галлия с главным городом Толозой (нын. Тулуза на реке Гаронне). Увлеченный блеском имперской культуры Атаульф оделся в римский костюм, взял себе в жены захваченную в плен сестру Гонория. Он уверял, что хочет силами готов восстановить прежнюю славу и могущество римской державы. Все эти возвышенные речи не мешали варварам водворяться среди империи полными господами. В северовосточной Галлии утвердились перешедшие через Рейн франки; в юго-посточной Галлии по р. Роне сели бургунды; визиготы, помимо югозападной Галлии, заняли по другую сторону Пиренеи север Испании. Еще раньше них пробилось в Испанию племя вандалов; под начальством предприимчивого и необузданно-жестокого вождя своего Гейзериха вандалы переправились через пролив, отделяющий Испанию от африканского материка и, пройдя мавританским берегом, обрушились на цветущую область Карфагена.
      Визиготы и бургунды сели в провинциях империи с согласия Рима, в качестве гостей и сотрапезников, присоединившихся к римским владельцам земель и домов. Другие германцы, напр. вандалы и франки, водворились без всякого соглашения. Но в действительности как те, так и другие одинаково овладевали имениями и вытесняли прежних господ. Вместе с разорением прежних землевладельцев пришли в упадок и города, где они проживали большую часть года, разорились служившие им поставщики товаров, художники, ремесленники, врачи, адвокаты. У самих варваров не было никакого интереса к городской жизни; они остались в деревнях, продолжали ходить в своих овчинах; только те, кто был побогаче, выкрашивали тулуп в пурпуровый цвет.
      Весьма равнодушно отнеслись-к перемене владельцев колоны, крепостные крестьяне, работавшие на господской земле; скорее они были даже рады приходу варваров, так как он их избавлял от всех тягостей римского управления, от дорожной, подводной и других повинностей, от доставки припасов в армию и уплаты налогов на содержание войска. Наконец клир (духовенство) вовсе не приходил в уныние от водворения германцев. Правда, варвары местами сильно пограбили ризницы и церкви, но зато епископы утешались прибавлением новой многочисленной паствы, в которой они надеялись найти людей простых, со свежими чувствами, более доступных проповеди, чем утонченное, избалованное римское общество.
      Церковные споры восточной империи. «Новый Рим», спо койный в своем безопасном положении, с поразительным равнодушием относился к судьбе своего старшего собрата. В то времь как Стилихон выбивался из сил в борьбе с варварами, громившими Италию, константинопольский двор утопау1 в роскоши и удовольствиях; столичное духовенство вело жизнь светскую и развращенную; церковь забыла свою первоначальную заботу о неимущих и угнетенных, в полном небрежении находилась участь многочисленной городской бедноты.
      Впечатления несправедливости и греха заставили людей идеального склада мысли искать в монашестве спасения своей душевной и телесной чистоты. В своем рвении многие из них впадали в противоположную крайность, отдаваясь изнурительным постам и жестоким самоистязаниям. Возвращаясь в города, эти подвижники встречали глубокое сочувствие народных масс тем более, что они поднимали голос против роскоши, против жадно- -сти священников, призывали богатых к покаянию, напоминали им о великом долге в отношении обездоленных. Речи эти внушали немалые опасения высшим классам и самому императорскому двору, который чувствовал себя задетым обличениями проповедников. Но, с другой стороны, нельзя было и преследовать отшельников, столь же строгих к другим, как и к самим себе: в этот век религиозной ревности императоры не раз объявляли, что «государство держится не столько внешними средствами, сколько молитвами и подвигами святых людей.»
      В 397 г. архиепископом константинопольским сделался один из таких ревнителей — антиохийский священник Иоанн.Ученик зна-
      ыенитого языческого оратора Либания, сам красноречивый проповедник (его прозвали потом Златоустом), Иоанн рано ушел в пустыню. Он настойчиво советовал родителям отдавать сыновей ло окончании школы в монастырь: только тут в уединении, в суровой работе, на свободе от раболепной общественной моды, может сложиться характер, развиться независимость мысли и чувства.
      Иоанн Златоуст сурово преследовал вольные нравы столичного духовенства; по его мнению, только отрекшийся от блаi сего мира, самоотверженный аскет может быть достойным пастырем народа. В большой соборной церкви, куда приходила во главе своего двора расточительная императрица Евдоксия, Иоанн гремел против безумных трат на шелковые наряды и жемчужные украшения. Перед большой толпой народа он любил противопоставлять несправедливому строю своего века коммунистический идеал первоначальной церкви, когда не было бедных, так как «все христиане составляли одно целое, все у них было в общем пользовании, богатые продавали свои владения и имущества и разделяли между всеми смотря по надобности» (слова новозаветной книги Деяний Апостольских). Единственное средство поправить вопиющую неправду роскоши одних и голодания других он видел в широкой, постоянной и обильной помощи бедным. «Богатство, остающееся в пользовании немногих счастливцев — говорил он — становится великим грехом; богачи, не уделяющие части своего имущества, — не что иное, как грабители и разбойники.»
      Чем более благоговейно внимала толпа пламенному оратору, который вместе с тем вызывал преклонение своей святой жизнью, тем больше беспокойства испытывал императорский двор. Наконец Евдоксии удалось добиться смещения и ссылки сурового иерарха. Но следом за его отъездом произошло землетрясение, испуганная Евдоксия бросилась к императору и настояла на возвращении святого человека, приписывая несчастие гневу Божию за изгнание его. Скоро после этого однако Иоанна одолело духовенство, возмущенное его строгостью: нашли, что при смещении епископов за дурную жизнь он нарушал церковные правила, и добились заключения его в дальний монастырь в Армянских горах, где он скоро и окончил свои дни (407 г.).
      Так же, как в свое время греки делились на философские кружки, жестоко между собою враждовавшие, теперь в восточных эллинистических странах кипели споры между сторонниками религиозных учений. Как только выступал ученый богослов с особым взглядом и собирал вокруг себя секту, противники его объединялись, объявляли новое учение -ересью, требовали созыва собора для его осуждения.
      В 428 г. константинопольским патриархом (так стали зваться епископы крупнейших городов) сделался Несторий, крайне заносчивый и нетерпимый. В первой же проповеди перед громадной толпой он сказал, обращаясь к императору: «дай мне, го-
      сударь, вселенную, очищенную от ересей, а я тебе помогу благословением в борьбе с персами!» От усердия патриарха борьба религиозных партий еще больше усилилась, переходя нередко в уличные столкновения и кровопролитные побоища. Когда патриарх приказал отнять у ариан еще остававшуюся в их руках часовню в столице, еретики подожгли ее, пожар быстро распространился-и уничтожил значительную часть города.
      Среди преследований враги Нестория сделали открытие, что строгий судья церкви впал в ересь: он отрицал учение о Богоматери, признавая и Марию, и рожденного ею Иисуса за смертных: людей: по его мнению, с личностью Иисуса, величайшего пророка и праведника, лишь временно соединялся Сын Божий. Адвокат Евсевий однажды прервал проповедь Нестория в церкви, крикнувши: «ложь и богохульство!» Враги Нестория раздавали народу листки, в которых возвещалась «анафема тому, кто Сына Божия отделяет от сына Марии!»
      Всего опаснее для Нестория было выступление александрийского ученого патриарха, Кирилла. Заручившись поддержкой римского епископа, за которым собор 381 г. признал первое место среди иерархов, Кирилл потребовал суда над Несторием. В 431 г. сошлись в Эфесе епископы на третий вселенский собор. Несторий, опираясь на поддержку императора, явился со своими приверженцами; сначала образовались два собора, заседавшие отдельно и посылавшие друг другу проклятия. Но противники Нестория взяли верх, император от него отступился; его лишили сана и послали в дальний египетский Амонастырь.
      В пылу борьбы, настаивая на божественной природе Христа,. Кирилл впал в крайность, противоположную Несторию: его-не-доброжелатели заметили, что он не признает человеческой природы Спасителя. В то время, как за Кирилла вступилось большинство духовенства и народа в Египте и Сирии, малоазийцы и константинопольцы потребовали суда над ним. Двадцать лет спустя после осуждения Нестория (в 451 г.) на четвертом вселенском соборе в Халкидоне (нын. Скутари у Босфора против Константинополя) учение Кирилла было в свою очередь признано ересью, под названием м о н о ф и з и т с т в а (т. е. учения о единосущной природе Христа, тогда как православие остановилось на взгляде, что в Христе соединяются две природы, божественная и человеческая).
      Гибель Рима и западной империи. Во время несторианских и монофизитских споров положение западной империи все более ухудшалось. Вандальский конунг Гейзерих завладел Африкой, главной житницей Рима, отрезал подвоз хлеба в Испанию; мало того, он завел свой флот, занял Сицилию и стал грозой всего Средиземного моря. На Дунае появилась новая опасность: гунны, в свое время давшие первый толчок переселениям, перебросили сами свои кочевья за Карпаты и придвинулись к самому порогу империи.
      В 440 г. разрозненные до тех пор дружины и отряды гуннов объединились в большую орду под начальством темнолицего Ат-тилы, которого народное сказание за дикую энергию прозвало «бичем Божиим». Из своего лагеря на верхнем течении Тиссы он повлек за собой гуннов с остроготами и другими подвластными народами на запад, перешел Рейн и вступил в Галлию. Начальник германо-римской армии Аеций, сам варвар по происхождению, призвав на помощь франков и визиготов, встретил Аттилу на равнинах нынешней Шампани. Искусству римского вождя и дикой ярости визиготов, мстивших за смерть своего старого конунга, удалось отбить полчища Аттилы. Победителя, Аеция, постигла та же участь, что и Стилихона: последний импера тор из династии Феодосия, ничтожный Валентиниан III, приказал его казнить.
      Аттила на другой год обошел Восточные Альпы и двинулся прямо на Рим. Его встретило посольство, во главе которого находился римский епископ, или папа, Лев I. Богатые подарки римлян, а также слухи о восстании на Дунае побудили Аттилу повернуть домой, но там его внезапно постигла смерть. Громадная орда, державшаяся только его волей, немедленно распалась. Рим ничего не выиграл от ги бели Аттилы: два года спустя вандал Гейзерих напал со стороны моря и подверг Рим новому разграблению, гораздо худшему,- чем было первое (455 г.). Среди добычи вандалы увезли в Карфаген сокровища, захваченные в иерусалимском храме Титом.
      После этого в течение 20 лет сменилось несколько императоров, которые были вполне в руках варварских вождей германских, защищавших Итатию. Все сношения метрополии с провинциями прекратились; римские гарнизоны, не получая жалованья из казны, разбежались; По великолепным римским дорогам нельзя было ни ездить, ни возить товары из-за беспрерывных грабежей герман-
      ских дружин, которые вырвались на волю после распадения царства Аттилы.
      В совершенно беззащитном придунайском Норике (нык. Австрии), среди заморенного, отчаявшегося населения, появился в год разграбления Рима никому неведомый подвижник, по имени Северин, пришедший из далекой Фиваидской пустыни в Египте. Он поражал все х своей выносливтгетью, в жестокий мороз ходшi босиком, спал на голой земле, принимал пищу раз в день после заката солнца. По словам жития, составленного благоговейным учеником Северина, один священник вздумал прогнать отшельника за его проповедь поста и покаяния; не успел уйти Северин, как священник и много народа с ним были перебиты напавшими варварами. В одном городе, захваченном германцами, он обещал жителям близкую Божию помощь; никто сначала не поверил ему, но вот скоро произошло землетрясение, варвары побежали и в темноте перебили друг друга. В народе стали говорить, что он повелевает силами природы, что гнев Божий неминуемо должен обрушиться на всякого, кто посмеет нарушить его заветы.
      Северин приобрел неограниченную власть в провинции: там, где уже давно нельзя было собрать налог для,казны, он предписал собирать, по церковному обычаю, десятину (десятую часть жатвы и приплода скота), чтобы употребить вырученные деньги на выкуп пленных и на помощь беднякам. Даже варвары, к которым проникла слава его прорицаний, стали его слушаться; нередко у германских конунгов добивался он освобождения пленных или пощады обывателям какого-нибудь угрожаемого города. Северин основал в Норике несколько монастырей; по восточному обычаю каждый монастырь составлял группу небольших хижин. Однажды к нему зашли за благословением варвары, отправлявшиеся в Италию искать счастья; среди них выдавался рослый, покрытый лишь звериной шкурой Одоакр, который должен был согнуться для того, чтобы стоять в низкой келье подвижника. Северин сказал ему:.«иди в Рим, сейчас ты плохо одет, но скоро ты будешь раздавать народу обильные дары.»
      И, эти слова Северина сбылись. Одоакр занял видное место среди германских начальников, защищавших Рим. Когда варвары потребовали отвода им земель и дворов в Италии, как будто это была завоеванная ими страна, Одоакр обещал исполнить их желание, если они выберут его конунгом. Захватив в свои руки власть, он отстранил малолетнего Ромула Августула (т. е. маленького Августа), носившего императорский титул, и отослал знаки императорского достоинства в Константинополь (476 г.).
      В это время восточную империю теснили остроготы, освободившиеся от гуннской неволи и захватившие на Балканском полуострове то-же самое положение, какое за сто лет до того занимали визиготы. Император Зенон повторил ту же политику, которую тогда применили к Алариху: принял вождя остроготов Тео-дориха на службу и натолкнул на Одоакра. Получив от Зенона почетный титул консула, Теодорих сказал императору: «Италия и город Рим, столица и глава мира, — в руках конунга-варвара, который притесняет твой сенат и целую половину империи; пошлите меня с готами, лучше я получу власть от тебя в подарок.» Бее племя остроготское двинулось кругом Адриатического моря в Италию. В борьбе с Теодорихом Одоакр был разбит и погиб.
      Новый властитель Италии также не решился принять императорский титул. Он считался наместником римского императора и конунгом лишь над своими германцами. Выросши при константинопольском дворе, Тепдорих проникся глубоким уважением к римской культуре; в то же время он хотел сохранить воинскую силу своих германцев. Между готами и римлянами было проведено строгое разделение: военную службу несли только готы; но они зато не допускались к делам управления; наместники, сенаторы, сборщики податей были по прежнему римляне. Туземцы и пришельцы остались совершенно, чПжды друг другу; их разделяла еще разница вероисповедания: готы были ариане и след. еретики в глазах католических (или правоверных) римлян.
      Иной, более прочный характер приобрело господство ф р а н к о в, утвердившихся в северовосточной Галлии. Между тем как готы и вандалы оторвались от старой родины и жили разрозненные среди римского населения, франки, хотя и передвинулись частью в Галлию, но сохранили свои прежние поселения за Рейном; притом они перешли на новые места сплоченной массой. Франкский вождь Хлодвиг из фамилии Меровингов, по старинному Аобычаю никогда не стригших своих волос, долго не соглашался, несмотря на увещания своей жены-христианки, покинуть веру в Подана, бога буйного ветра и войны, и обратиться к Христу. Во время битвы с алеманнами (племенем, занимавшим югозападную Германию) он поднял руки к небу с молитвой: «я призывал" своих старых богов, но они меня покинули. Если ты, Иисусе Христе, дашь мне победу над врагами, и я узнаю силу твою, испытанную народом, который тебе поклоняется, я поверю в тебя и окрещусь именем твоим.» Когда епископ Ремигий, собираясь его крестить, рассказал о страданиях Христа, Хлодвиг воскликнул: «если бы я был тут с моими франками, я бы отмстил за него!»
      Принятие христианства не укротило нрава франков. Хлодвиг продолжал коварно истреблять своих соперников, других франкских вождей, придумывая все новые предлоги: одного он убил будто бы за трусость, другого он сначала подговорил умертвить своего отца, а потом выступил мстителем за убитого и поразил убийцу. Под конец он стал жаловаться на свое одиночество и отсутствие родственников и друзей. Но люди, знавшие его, уверяли, что и это была хитрость тирана: Хлодвигу хотелось выведать, не объявится-ли кто из его родства, с тем, чтобы поскорее от такого соперника избавиться.
      Принявши католичество, т. е. учение римской церкви, франки выиграли много над другими германцами, державшимися ереси арианства. Опираясь на сочувствие католического духовенства, Хлодвиг сломил господство арианских бургундов и визи-готов, занимавших южную половину Галлии: бургундов он заставил сдаться, визиготов прогнал из Галлии за Пиренеи. Вся страна от океана до Альп и Рейна вместе с родиной франков за Рейном была теперь в руках франкского короля.
      В начале шестого века (500 — 520) западной римской империи не существовало более: на ее месте образовались 4 большие государства германцев: в Африке — вандальское, в Италии и Испании — остроготское и визиготское, в Галлии — франкское. Бри-таннию заняли германские племена англов и саксов, покинувшие низовья Эльбы и переплывшие на ладьях Северное море. Великое переселение народов Европы окончилось после 125 лет (375 — 500) странствований. Области от Эльбы до Днепра- и от Балтийского моря до Дуная, опустевшие вследствие ухода германцев, заняли племена славянские.
      Юстиниан - восстановитель-империи. Уцелевши от бурь великого переселения, восточная империя, неожиданно поднимается
      в VI веке до небывалого раньше могущества. Это былоделом немногих талантливых людей, провинциалов темного происхождения, соединившихся вокруг личности Юстиниана, также уроженца деревенской глуши, который пробился сквозь ряды аристократии к высшей власти.
      В конце V века дядя Юстиниана, Юстин, македонский крестьянин, пришел в Константинополь пешком с сумой за плечами. На военной службе ему посчастливилось подняться до чина начальника императорской гвардии; бездетный, он вызвал из родной деревни племянника и доставил ему прекрасное образо-юпиниан (с мозаики, т. с. картины, выложенной вание. Когда в 518 г. цветными камешк. в церк. св. Виталия в Равенне). Юстин был провозглашен императором, настоящим правителем стал Юстиниан; в 527 г. по смерти Юстина, он принял императорский титул (все его долгое правление от 518 до 565 года).
      Юстиниан обладал неутомимой жаждой деятельности. В великолепном дворце он жил монахом, во время постов не ел даже хлеба, пил только воду, вкушал через день немного овощей, пропитанных солью и уксусом, по обычаю египетских монастырей. Не видно было, когда он отдыхает; нередко ночью он подымался, чтобы пересмотреть какое нибудь политическое или церковное дело, или бродил в лихорадочном возбуждении по бесконечным галлереям дворца, точно «демон в образе человека», как говорили в народе. Юстиниан имел притязание все знать и во все вмешиваться; он сам набрасывал планы военных кампаний, сам разбирал судебные дела, спорил с монахами о догматах, отправлял проповедников к язычникам, сочинял церковные гимны, крестил приезжавших в Константинополь варварских князей.
      Подстать Юстиниану, ревнивому до власти, завистливому и подозрительному, была его жена Феодора, в молодости актриса и танцовщица. Эти два непомерно честолюбивых человека окружили себя церемониалом, заимствованным у персов, который загораживал государя от народа и возвышал его на степень божества.
      Особенным блеском старались ослепить на приемах иностранные посольства. Пройдя по громадным покоям дворца, сверкав-
      шим мрамором, порфиром, малахитом, самоцветными камнями, через ряды великанов-гвардейцев в золоченом вооружении и бесчисленных придворных чинов в шелковых, расшитых жемчугом мундирах, послы достигали консистории, т. е. тронного зала. Как в театре, дожидались они поднятия занавеса, за которым был скрыт император; наконец он показывался на высоком золотом престоле среди двух статуй Победы в сияющей одежде и венце бога Солнца; послы три раза припадали к земле, целовали ноги государя, выслушивали его милостивое приветствие и получали позволение поднести подарки, которые император впрочем уже изучил по просмотренному раньше списку.. Не только иностранцы, но и свои придворные, начиная с высших сановников, должны были, появляясь перед особой государя, отдавать ему земные поклоны, касаться губами края его одежды.
      Воображением Юстиниана целиком владела мысль о возрождении прежней империи. «Единый Бог проповедан всему миру, одна держава поставлена для того, чтобы собрать и скрепить все народы: римская империя и христианская вера предназначены объединить узами вечного согласия род человеческий». У римских императоров, по мнению Юстиниана, было два великих- дара: «торжествовать над побежденными врагами и, устраняя посредством законов несправедливость и клевету, защищать истинное право». Юстиниану казалось, что он способен исполнить то и другое. В течение всего своего правления он вел упорные войны для покорения оторванного варварами запада, уверенный, что «Бог дарует ему вернуть все страны, которыми владели римляне до границы двух океанов». И так же непрерывно и усердно занят он был изучением и собиранием законов, чтобы оставить по себе память установителя правды и справедливости.
      Направителем юридических работ Юстинианова царствования был глава судоустройства, Трибониан, уроженец Памфилии, по словам самого Юстиниана, чудо учености и здравого смысла, все знавший и понимавший, во всяком деле умевший найти ясное решение. Под руководством Трибониана постановления римского народа и указы римских императоров, за выключением законов устаревших и потерявших силу, были собраны в стройную систему Юс тинианова кодекса. К этой справочной книге для судей Трибониан прибавил Д и г е с т ы, собрание мнений знаменитых римских законоведов, иИнституции, руководство для начинающих юристов, также составленное по лучшим римским образцам. Вместе с законами самого Юстиниана, или Новеллами, эти сборники, исполненные по идее и замыслу императора, образовали Свод гражданского права.
      Громадное издание Свода, по своему значению равное целой библиотеке, сохранило для последующих времен произведения римской культурыг оно дает нам теперь возможность судить о гении римлян в делах суда и управления. Понятно, что впоследствии, когда европейцы вышли из варварского быта и образовали у себя университеты, для них кодекс Юстиниана приобрел значение основной, как бы священной книги, наряду с сочинениями Аристотеля, олицетворявшего мудрость другого античного народа, греков.
      Восстановление империи, при всем блеске и величии, имело свою оборотную темную сторону: оно было связано с обременением народа налогами и повинностями, с притеснениями и вымогательствами чиновников; сами сотрудники Юстиниана, искусные и талантливые, были в то же время людьми беспощадными, жестокими, корыстолюбивыми. Императоры, предшествовавшие Юстиниану, боялись чрезмерно отягчать народ податями, в особенности не хотели затрогивать влиятельных магнатов, т. е. аристократию богатых землевладельцев, образовавшуюся из сенаторов, наместников, военных начальников и придворных. Юстиниан, чуждый аристократии по своему происхождению, враждебный ей по своим понятиям о власти государя, стал донимать магнатов налогами и конфискациями (отобранием в казну) земель; он разорял их тяжбами, овладевая наследствами, объявляя недействительными завещания, вымогая золото угрозами.
      Раздраженные магнаты объединили всех недовольных Юсти-ниановым управлением и подготовили в столице восстание, опи-
      раясь на вооруженные партии цирка, или ипподрома, как он назывался на востоке. В Константинополь перешли из Рима старинные языческие ристания на колесницах с тем же увлечением народа зрелищами, тем же разделением на партии по цвету костюма кучеров; особенно выдавались Зеленые (цвет морского бога Посейдона) и Синие (цвет богини Афродиты). Так как Синим, под покровительством которых выдвинулась Феодора, при дворе благоволили, враги Юстиниана обратились к Зеленым, подвергавшимся преследованию за монофизитство.
      Внутренность храма св. Софии (черные шиты с надписями ит корана подвешены мусульманами после взятия Константинополя 1453 г.).
      В январе 532 г., когда император по обычаю появился в своей ложе ипподрома, Зеленые стали осыпать его жалобами на притеснения чиновников. Император отвечал резко и в свою очередь услыхал такие оскорбительные речи, что ему оставалось только удалиться. Неловкость правительства толкнула и Синих на союз с Зелеными. Стараясь привлечь население кличем «ника» (победа!), мятежники провозгласили своего императора и укрепились в огромном строении ипподрома; в столице начались опустошительные пожары. Юстиниан сначала растерялся: еще раз пошел в цирк с Евангелием в руках, чтобы принести народу покаяние, затем в отчаянии собрался бежать на корабле. Его остановила Феодора, сохранившая мужество и хладнокровие. В то время как Синих постарались опять привлечь ко двору щедрым подкупом, против Зеленых призвали лучшего полководца империи, Велизария, только что вернувшегося из персидского похода; он собрал небольшой отряд лично ему преданных воинов, штурмовал цирк с двух концов и учинил среди мятежников жестокую резню.
      Едва избавившись от грозной внутренней опасности, Юстиниан приступил к осуществлению своей заветной цели — восстановить римскую империю в ее прежнем объеме. Первый удар был направлен на Африку, занятую вандалами. Велизарий, располагая сравнительно небольшими силами, применяя гуннскую конницу, легко разгромил германское воинство, совершенно оторванное от своей родины, ослабевшее от знойного климата и роскошной жизни. С особенным блеском по старинному отпраздновал он свой триумф: за колесницей победителя следовал пленный вандальский конунг, везли богатейшую добычу, редкие драгоценности, он бросал народу монеты, на которых был изображен вместе с императором сам счастливый полководец. Одно было непохоже на старый Рим: солдаты, следовавшие за Велизарием,были все иностранцы — германцы, славяне, арабы, гунны, мавры, персы, армяне; большая часть их находилась на личной службе вождя, от него получала жалованье и добычу: поход составлял как бы частное его предприятие.
      Затем наступил черед расправы с остроготами, пришедшими в расстройство после смерти Теодориха. И здесь Велизарий также быстро одержал ряд побед, вернул империи Рим и Равенну. К триумфальным титулам «африканского и вандальского» Юстиниан присоединил имя «готского». Вместе с сокровищами Теодориха привезли в Константинополь пленного готского конунга и оставили его доживать свои дни в придворном чине патриция. Однако завоевание Италии затянулось на двадцать лет, в значительной мере по вине самого императора. Сам лишенный военных талантов, Юстиниан боялся чрезмерного успеха и возвышения своих генералов. Поэтому, кроме Велизария, он назначил в Италию вторым командиром Нарзеса, хранителя своей дворцовой спальни, в сущности для того, чтобы наблюдать за Велизарием; рознь начальников пришлась только на пользу противнику. Юстиниан делал одну ошибку за другой. Бывшую метрополию империи обратили в провинцию, зависимую от Константинополя; в страну, не успевшую оправиться от войны, прислали чиновников, которые тотчас же принялись за усиленное собирание налогов. Недовольством римлян, которые ждали вовсе не такого освобождения, воспользовался готский вождь Тотйла, съумевший своим великодушием и щедростью привлечь население на свою сторону.
      Среди боев за обладание Италией на империю обрушился страшный враг с востока. Союзник готов, персидский шах Хозрой Аношарван («благословенный») занял Месопотамию, Иберию (Грузию), Армению, разорил и сжег Антиохию. У персов была своя имперская политика. Их цель состояла в объединении всех азиатских провинций, как было во времена Кира и Дария; они хотели достигнуть Черного моря и Леванта, загородить европейцам доступ к азиатским рынкам и властвовать над торговыми путями из Индии и Китая в Европу на всем их протяжении. Главную поддержку своей политики шах находил в последователях Нестория, изгнанных из римской империи после соборов V века и образовавших в пределах персидской державы свою церковь с католикосом (патриархом) во главе, который жил в столице персов, двойном полугреческом городе Селевкии-Ктезифоне на Тигре. Несториане, в качестве торговцев и банкиров, стремились сосредоточить в своих руках весь обмен между Европой и Азией, усиленно добиваясь также проникновения на Дальний Восток, в китайскую империю.
      Хозрой (531 — 79) был достойным противником Юстиниана, хорошо образованным, заботившемся о порядке в судах и управлении; при всей своей вражде к империи, он знал греческий язык, чи-тал%Платона; в то же время он увлекался мыслью о возрождении персидской народности и культуры, велел собрать исторические рассказы и предания персов, перевести на персидский язык индийские повести и басни. Во всех войнах с империей Хозрой имел перевес. Отозванный из Италии, Велизарлй на востоке ке добится успехов; только ценой ежегодной дани в 2000 фунтов золота удалось Юстиниану заключить перемирие с шахом.
      Лишь развязавшись с восточной войной, можно было опять приняться за покорение Италии, почти целиком захваченной готом Тотилой; но теперь для истребления готского воинства имперцам пришлось вызывать из-за Альп франков. Юстиниан овладел еще западною частью Средиземного моря с островами Сицилией, Сардинией, Корсикой и Балеарами, отнял у визиготов югозападную часть Испании. Это было последним усилием восстановления империи: о возвращении остальной Испании, затем Галлии, Британии, придунайских земель не могло быть и речи, в такой мере исчерпались его средства; и то надо изумляться почти нечеловеческой энергии властителя, который беспрерывно сражался на два фронта, вынужден был набирать свои военные силы среди самих варваров, напиравших на империю, который не только воевал, но также воздвигал множество крепостей, восстановлял разрушенные города, возобновлял заброшенные водопроводы, исправлял испорченные пути сообщения и без конца строил церкви и монастыри.
      Громадным бременем легла на имперское население беспокойная деятельность Юстиниана. Когда после 47-летнего правления император умер 82 лет, пережив всех своих сверсников и сотрудников, Феодору, Трибониана, Велизария, в народе точно пронесся глубокий вздох облегчения. Его преемника, при первом появлении в цирке встретила необозримая толпа плачущих, коленопре-р;лоненных людей. «Сжалься над нами — голосили они — мы погибаем. Приди на помощь рабам твоим, ты милосерд и всемогущ. Взгляни на слезы наши, облегчи страдания наши».
      Папа Григорий I. Восстановленную Юстинианом империю было очень трудно уберечь от надвигавшихся со всех сторон вар-варов.А На месте распавшейся гуннской орды утвердились новые кочевники авары. Свое главное кольцо, или лагерь, где сохранялась драгоценная добыча, авары устроили между Карпатами и Дунаем, в нынешней Венгрии; отсюда они совершали набеги на Балканский полуостров и на берега Черного моря, где еще сохранялись основанные греками города.
      Особенно тяжело было положение Италии. Не успели им-перцы уничтожить остроготов, как с Дуная пришли более дикие лангобарды. Они явились со стадами свиней, со своими рабами; также, как другие германцы, они избегали городской, жизни и устроились в римских виллах (больших сельских имениях). Но в качестве укреплений они воспользовались городами и потому гораздо прочнее, чем их предшественники, утвердились в Италии. Весь полуостров им, правда, не удалось захватить. Только север, равнину реки По, они заняли сплошь (до сих пор по их имени страна зовется Ломбардией). Южнее они забрали только внутренние горные области; берега, западный и восточный, остались в руках имперцев, но сухопутные сношения между Римом и Равенной, где сидел наместник, были перерезаны. Лишенные помощи Констатинополя, римляне должны были обороняться от варваров, как умели, своими силами; вождем и защитником туземного населения сделался римский папа, который выступил здесь заместителем императора.
      С 590 г. по 604 папский сан занимал Григорий I, человек гениальных дарований. Он происходил из старинной римской семьи, быстро поднялся на императорской службе, в качестве префекта (градоначальника) Рима щеголял шелковой одеждой, украшенной жемчугом. Внезапно он бросил блестящую светскую- жизнь, отдал все свое состояние на устройство монастырей и сам стал отшельником. Отказавшись от соблазнов роскоши, Григорий однако не утратил жажды деятельности и управления. Один из пап вызвал его заведовать, в качестве диакона, имуществом римской церкви. На новой службе, в духовном ведомстве Григорий опять выдвинулся: его отправили послом в Константинополь защищать интересы Рима перед императором.
      Папство Григория началось во время чумы, только что унесшей в могилу его предшественника. Обезумевший от ужаса народ молил нового первосвященника о помощи, и Григорий предписал римлянам великий очистительный обряд. К церкви Богоматери двинулись со всех сторон монахи и все население, взрослые и дети, в черных платьях и покрывалах; составилось семь больших отря-
      дов, во главе которых шли семь диаконов римской церкви; духовенство заменило собой прежних римских чиновников и начальников городских районов. Участники крестного хода рассказывали о виденном ими чудесном явлении: при иХ приближении к церкви св. Петра, над гробницей императора Адриана показался ангел, вложивший огненный меч в ножны в знак прекращения чумы (могила Адриана зовется с тех пор замком св. Ангела).
      Папа старался воспроизвести все обычаи императорского двора; у него был свой штат придворных, своя канцелярия, он издавал предписания наподобие императорских указов. Он выезжал в парадном платье верхом, окруженный свитой высших духовных лиц, в сопровождении большой толпы служителей, принимал прошения от народа и раздавал милостыню. Он имел в своем распо-ряжениии большие хлебные магазины, из которых выдавалось бедному населению зерно, как в свое, время это делало правительство при республике и империи. Епископский двор получал припасы и товары из своих обширных имений, образовавшихся путем благочестивых вкладов, дарений и завещаний; к нему перешли также бывшие императорские виллы, лежавшие в разных местах Италии. Все это составляло теперь вотчину св. Петра, который считался первым епископом римским. Папа заведовал хозяйством имений через ректоров (управляющих) и кондукторов (приказчиков и сборщиков податей) ;эти чиновники, наблюдавшие за работой колонов (крестьян), были уже не светские лица, как во времена империи, а клирики, получавшие пострижение в монахи и приносившие клятву верности у гроба ап. Петра, главной святыни Рима.
      Вместо императорского Рима поднялся Рим св. Петра. Преемник старшего из апостолов, папа называл себя униженно «рабом рабов Божиих», в то время как его собрат, патриарх константинопольский, присвоил себе громкий титул вселенсщго. В действительности римский епископ, почти независимый от императора, имел гораздо больше власти, чем столичный патриарх, который при всем блеске своего положения, должен был подчиняться приказам светского государя. Притом духовный глава Константинополя был в восточной империи не единственным крупным иерархом; наравне с ним по влиянию стояли патриархи антиохийский, иерусалимский, александрийский. Римский папа, напротив, был главным и единственным по значению церковным правителем на всем протяжении прежней западной империи; никто из епископов Италии, Испании, Галлии или Африки не мог с ним в этом отношении поспорить.
      Ко времени Григория арианская ересь, опиравшаяся на германцев, потерпела полное крушение: визиготские конунги Испании со своим воинством обратились в католичество; лангобардские вожди стали католиками, благодаря стараниям самого Григория I. Освободившись от ереси, страны бывшей западной империи составили одно церковное целое: в этом было новое преимущество
      Рима перед восточной империей, где ереси возникали одна за другой, и где как раз ко времени Григория I свирепствовала вражда между монофизитами и православными.
      Обширную и без того область своего влияния римский папа еще увеличил, отправляя проповедников в новые страны к народам языческим. Рассказывали, что однажды на рынке рабов Григорий увидал молодых людей, рослых и красивых, привезенных из Британии; узнав, что они принадлежат к племени англов, папа сказал, играя созвучием слов: «они, правда, ангелы по виду, но прискорбно, что души их лишены спасения». Посылая на далекий остров монахов-проповедников для обращения англосаксов в христианство, папа дал им подробные наставления, как поступать с язычниками.
      Очень суровый к еретикам, папа советовал мягкость и терпимость в отношении новообращенных варваров. Не должно навязывать новую веру насильно и резко. Там, где проповедники найдут хорошо выстроенный храм старых богов, они не должны разрушать его, а лишь удалить идолов, затем окропить здание святой водой, поставить алтарь и в нем положить мощи. «Когда народ увидит, что прежнее место молитвы осталось, он охотно пойдет туда же по привычке, чтобы покланяться, вместо демонов, истинному Богу». Не надо также уничтожать вовсе старинные обряды, напр. обычай приносить в жертву быков или окружать храм кущами из ветвей и зелени. Пусть народ по прежнему сходится на веселье и убивает скотину, но уже не в виде приношения дьяволу, а для христианского пиршества, во имя и в честь Бога. «Если вы остггвите этим людям внешние развлечения, вы легче зароните в них жажду внутренней радости».
      Римские посланцы папы легко взяли вверх над хранителями старой веры: тогда как языческие жрецы ничего не могли сказать о загробной жизни, христианские проповедники изображали яркими чертами рай и ад, внушали веру в воздаяние на том свете, обещали грешникам помощь церковных молитв. Труднее было римлянам спорить с монахами, которые являлись к англосаксам с соседнего острова Ирландии. Ирландские проповедники, производившие сильное впечатление самоотречением и горячностью веры, имели свои обряды, непохожие на общепринятые у христиан империи: они крестили не детей, а взрослых, служили не на латинском языке, а на народном, молились в небольших деревянных часовнях, где не было ни алтаря, ни икон. Чтобы отвлечь англосаксов от ирландцев, римляне нашли могущественное средство в. учении об апостоле Петре, которому Христос дал силу вязать й решить ищущих царства небесного. Язычники поняли значение апостола в буквальном смысле, что он охраняет врата небесные. Один из конунгов, внимательно выслушав римских проповедников, отвергнул ирландцев в следующих словах: «Если Петру Господь дал ключи от царства небесного, я хочу во всем повиноваться тому, что им установлено, так как я боюсь, чтобы в час, когда я предстану у врат неба, не отвернулся от меня обладатель ключей, и тогда некому будет впустить меня».
      Вера и нравы европейцев около 600 года. Первые учителя христианства, как напр. апостол Павел или Юстин Философ, были люди тонко образованные, знакомые с греческой наукой; Евангелия распространялись среди общества, читавшего греческую и римскую литературу. Теперь после германских нашествий все переменилось: школы пришли в упадок, а потом стали и вовсе исчезать. Само духовенство содействовало гибели культуры. Папа Григорий I, боясь, чтобы клирики не заразились язычеством, запретил им чтение античных писателей, а также изучение математики, как науки, связанной с волшебством; старинную библиотеку, помещавшуюся в Риме на Палатинском холме, где были императорские дворцы, он приказал сжечь.
      Греческий текст новозаветных книг, а также латинский перевод его для массы варваров были непонятны, но скоро они стали недоступны и для огрубевшего романского населения. Таким образом книги, заключавшие в себе основу христианства, сделались достоянием одного духовенства. Среди неграмотного населения проповедь велась исключительно устная: новообращенные узнавали учение, о Христе с голоса, как Хлодвиг от епископа РемиЕия.
      Христианские проповедники должны были приспособляться к новому обществу, жившему верой в колдовство. При этом они допускали множество понятий и обычаев, совершенно чуждых христианству; они сами незаметно для себя грубели, усвоивая воззрения окружающего варварского мира. Таково было учение о чистилище (временных муках ада), ведущее свое начало от самого папы Григория I.
      Однажды в монастыре, основанном Григорием, у монаха Юста, лежавшего при смерти, нашли под подушкой три золотых, которые он заработал врачебным искусством, сберег себе и не отдал братии. Папа жестоко осудил это укрывательство и велел умершего закопать без обряда в навозную кучу; деньги бросили с покойником в яму, приговаривая: «золото да послужит тебе на погибель!» Спустя месяц после смерти папа однако сжалился над грешником и предписал, чтобы в течение 30 дней читались по нем заупокойные молитвы. На 30-ый день Юст освободился от мук чистилища и возвестил о том в видении своему родному брату. С этих пор утвердилось учение, что церковь имеет силу своими молитвами заменять вечные муки временными.
      Христианство европейцев после великого переселения гораздо более напоминает старое язычество, чем учение апостолов и отцов ц е р к в и (т. е. христианских писателей II и Ш веков по Р. X.). В молитвах обращались не к Христу, а к различным святым, под которыми разумели своих старых языческих богов.
      Как в прежней Греции больные шли в храм небесного врача Асклепия, так теперь отправлялись за исцелением к могиле святого угодника. Григорий, епископ галльского города Тура, знаменитого могилой св. Мартина, в своей книге «О чудесах» рассказывает. что больные ложились спать в церкви у самой гробницы, надеясь в сновидении узнать о лекарстве или способе лечения. Жаждущим чудесной помощи иногда удавалось видетьА как ночью святой сам справлял литургию, как невидимые руки зажигали свечи, слышалось пение небесных голосов. Однажды святой запоздал, и больные стали волноваться и громко жаловаться. Но вот он вошел торопливым шагом, объясняя свое промедление тем, что ему пришлось спасать моряков, потерпевших кораблекрушение. В доказательство он показал свое мокрое платье: больные, забыв свои страдания, заслушались рассказа и даже несмотря на слабость, обступили святого, чтобы поймать хоть капельку, сбегавшую с его одежды.
      Необычайно сильно распространилось почитание мощей, останков умерших подвижников. Ни одна могила не могла в этом отношении равняться с гробницей св. Петра в Риме. Считалось, что богомолье к такому месту есть приближение к небу: кому выпадает счастье умереть и быть похороненным близ могилы святого, тому обеспечен прямой переход в рай. Особенно много богомольцев и странников высылала к Риму новообращенная Британия, или Англия: целые вереницы мужчин и женщин, старых и
      молодых, богатых и бедных, шли пешком, не взирая на все трудности и лишения, на опасности от разбойников, на стужу и ветер при перевале через снежные Альпы. Масса странников погибали в пути, разорялись, обращались в бродяг и нищих; их участь не останавливала других, и поток благочестивых путников продолжал стремиться с острова на материк к заманчивой цели.
      Помимо святынь несдвигаемых, почитались еще подвижные, которые могли странствовать, становиться вездесущими, останавливать бури, спасать тонущих, сохранять в целости дома среди бушующего пожара, давать победу в сражении. Часто воины и торговцы брали с собою кусочки мощей, зубы, пальцы и волосы святого в опасные предприятия и трудные поездки. Их покупали за дорогие цены,их бессовестно выкрадывали; из-за них поднимались жестокие распри, совершались всякие насилия и преступления. Однажды конунг франкский Г ундобад услыхал, что был на востоке царь, неизменно одерживавший победы благодаря пальцу св. Сергия, который он прикреплял к своей правой руке. Жадно стал конунг разыскивать в городе Бордо останки этого святого, и когда узнал, что таковым пальцем обладает один сирийский купец, отправил ко владельцу чудотворного средства своего приближенного, римлянина Муммола. Напрасно сириец предлагал 200 золотых, чтобы ему оставили сокровище; Муммол велел вскрыть шкатулку, где хранилась драгоценная кость, расколол ее на три куска и один из них унес.
      Епископы пользовались верой варваров в волшебство, чтобы внушать им страх и оберегать от них свое церковное достояние. Григорий Турский рассказывает, что один из Меровингов Хари-берт хотел забрать имение, принадлежавшее исстари церкви св. Мартина в Туре. Он отправил туда своих конюхов с лошадьми; как только лошади начали есть сено, снятое с лугов церковных, они взбесились и вырвались на волю: одни ослепли, другие бросились со скалы и расшиблись. Испуганные слуги донесли о не-счастии своему господину, прося поскорее возвратить то, что было неправильно захвачено. Хариберт ответил в гневе: «справедливо это или нет, пока я царствую, церковь ничего не получит». Тотчас же после этого конунга поразила смерть, и его преемник поспешил вернуть имение церкви.
      Конунги, или короли (как их потом называли славяне от имени знаменитого франкского конунга Карла), далеко не имели той власти над народом, которою располагали римские императоры и их наместники. У них не было канцелярий, не было многочисленных писцов, чтобы описать и оценить имущества для вычисления налога, не было также сборщиков, чтобы взимать подати с населения. Они иначе добывали доходы: своих дружинников (т. е. военных товарищей, которые обыкновенно жили вместе с вождем) они назначали заведовать переправами и мостами через реки, проходами в горах, чтобы собирать деньги и товары с проезжающих, или по сылали к рудникам и соляным варницам, чтобы отбирать долю добытого железа, меди, золота, соли у промышленников и рабочих. Во всех этих случаях часть сбора доставлялась королю, часть поступала в виде вознаграждения заведующему дружиннику.
      Во всех государствах, основанных германцами, короли в подражание римским властителям, составляли свой закон, в котором старались определить штрафы и наказания за разные проступки. Был закон Салический (у салических, т. е. западных франков); Лангобардский и др. (мы называем эти законы также П р а в д а м и, по сходству их с Русской Правдой, старинным законодательством Киевской Руси). Для того,, чтобы прекратить убийства, совершаемые самоуправно родственниками и друзьями потерпевших, в Правдах взамен мести назначен денежный выкуп: одна часть уплачиваемой суммы должна идти в пользу потерпевшего увечье, другая часть поступает королю. В выкупе оценивалась не человеческая жизнь вообще, а звание и сила потерпевшего. По Салической Правде франки оценены гораздо выше римлян, т. е. туземного населения: за убийство свободного франка платится 200 со-лидов (монет) серебра, за убийство королевского дружинника франкского происхождения — 600 солидов, тогда как за убийство римлянина 100 солидов, а если римлянин находился в свите короля — 300 солидов.
      Однако эти законы варваров (как их называли в более новые времена) плохо исполнялись. У короля не хватало подчиненных, чтобы останавливать кровавые распри, вмешиваться в споры об имуществе, наказывать преступников. И германцы, и римляне, не рассчитывая на помощь властей, постоянно прибегали к самоуправству.
      По рассказу Григория Турского, на одном пиру встретились два врага, Сихарий и Аустрегизель: между провожатыми того и другого из этих богатых и знатных людей завязался спор, который перещел в побоище; Сихарий, у которого приверженцев было меньше, бежал, но Аустрегизель успел истребить часть его слуг и забрать большую добычу. Когда Сихарий пожаловался королевскому судье, Аустрегизеля осудили на уплату выкупа за причиненные обиженному убытки и кроме того еще определили ему штраф. Так как Аустрегизель отказался исполнить постановление суда, Сихарий решился сам добиться возвращения своего имущества: он напал на дом, где были сложены забранные у него предметы и перебил живших там сторонников и друзей Аустрегизеля. Только один из них, Храмнезинд, избег смерти; теперь возникла тяжба между Храмнезиндом и Сихарием, и суд приговорил последнего к уплате 1800 солидов за убитых им людей. Сихарию готов был помочь сам епископ Григорий Турский, предложивший заплатить штрафную сумму из церковного имущества. Но Храм-незинд не согласился: в свою очередь напал он на усадьбу в имении Сихария, сжег его дом и убил нескольких слуг. В ответ на жалобу Сихария суд простил ему половину наложенного на него штрафа.
      На этом решении обе стороны как будто успокоились: у Храм-незинда в руках оказалась хорошая сумма денег, а Сихарий выхлопотал себе королевскую охранную грамоту. Однако вражда не кончилась: несколько лет спустя Сихарий заехал к Храмнезинду в гости и сказал: «ты должен быть мне очень благодарен, потому что на сумму, которую ты от меня получил, ты наполнил свой дом золотом и серебром; ты остался бы нагим и жалким, если бы я-тебе не помог.» Тогда Храмнезинд потушил огонь, убил Сихария, стащил с него одежду и повесил труп на виселицу; последним своим действием он хотел показать, что сознает себя вполне правым. Так как Сихарий состоял под королевской охраной, убийце пришлось бежать; но его взяла под свое покровительство королева Брунегильда; Храмнезинд принес покаяние, и ему позволили вернуться домой.
      Падение персидской державы. Противник Юстиниана, Хозрой Аношарван (531 — 79) был последним крупным правителем персидским. Так же, как его отец, Кавад I (488л — 531), он вел беспощадную борьбу с аристократией, которая в V веке создала себе в областях независимое положение, держала свои собственные военные отряды, располагала в своих громадных имениях множеством слуг и крепостных рабочих. Чтобы сломить магнатов, Кавад открыл простор проповеди маздакитов (последователей Маз-дака), восстававших против неравенства имуществ, провозглашавших отмену рабства и коммунизм, прославлявших бедность. Хозрой также объявил себя заступником слабых против сильных и этим привлек на свою сторону мелкую знать, враждовавшую с крупной. Конфискациями больших имений магнатских, усиленным взиманием налогов, поземельного и поголовного, введенных по образцу империи, он создал себе полную казну; это дало ему возможность взять на свое содержание всю панцырную конницу, прежде раздроблявшуюся по областям в подчинении отдельным магнатам.
      Создавши неограниченную власть, Хозрой получил перевес во внешних делах, в войнах с Юстинианом. Но, с другой стороны, непрерывное почти военное положение принесло персидской державе свои опасности: выросло чрезмерно значение войска и его предводителей. Слабые преемники Хозроя, сами неумелые в военном деле, не могли спразиться со своеволием генералов. Ко всем затруднениям прибавились еще религиозные распри. Среди последователей Заратустры было два направления: одни держались дуализма (раздвоения мира), признавали добрую силу Ормузда и злую Аримана равными друг другу, допуская, что лишь в конце времен первая возьмет верх над второй; другие считали мир целостным зданием и возводили начало всех жизненных явлений к одному высшему божественному существу (учение монизма). Сторонники монизма приближались к христианству и были настроены благоприятно к империи; вследствие этого при Хозрое, непримиримом враге империи, это учение подверглось осуждению, как ересь. Для обеих сторон, как для персидской державы, так и для империи оыло выгодно разжигать религиозные споры у своего противника: в то время как империя поддерживала монистов, персы выдвигали против нее несториан.
      Почти непрерывные войны между империей и персидской державой отражались наиболее вредно на Сирии и нижнем Двуречьи, двух цветущих, плотно населенных странах, которые и составляли главную опору у каждого из противников: с них более всего собирали налогов, и они же, как пограничные, более всего терпели от неприятельских нашествий. Между тем обе области, расположенные по окраинам большой сирийско-аравийской пустыни, представляли привлекательную добычу для степняков-а рабов, налетавших с юга на своих быстрых конях. Вместо того, чтобы обороняться общими силами против возростающего натиска арабов, империя и персы пользовались их вооруженной силой в борьбе друг против друга. Императоры поселили в Сирии на краю пустыни несколько западно-арабских племен, поручив им границу наподобие германских федератов; такие же военные колонии- из арабов восточных образовали персы в Двуречьи для обороны своих владений от империи. Как население германских федератов на северных границах империи подготовило захват ее европейскими варварами, так и здесь водворение арабов на южной окраине двух культурных государств подготовило завоевание степняками всей Передней Азии.
      Особенно гибельны и для персидской державы, и для империи были войны начала VII века. Хозрой II. заключил союз с аварским каганом, уговорившись одновременно напасть на Константинополь и на азиатские провинции. Династия Юстиниана погибла среди военной грозы, надвинувшейся со всех сторон. В 610 г. население столицы, с одобрения патриарха, провозгласило императором экзарха (наместника) африканского Ираклия: он прибыл в Константинополь во главе большого флота, корабли которого все были украшены статуями Богоматери. В это время персидские войска вторглись в Сирию и Малую Азию, взяли Антиохию, Дамаск и наконец Иерусалим, где захватили крест Христов. На севере они добрались до Черного моря, на юге заняли Александрию в Египте и отрезали подвоз хлеба к столице.
      Ираклий собирался уже бросить Константинополь и перенестистолицу в Карфаген, как его остановил патриарх Сергий, от имени аристократии и народа, взявши с императора клятву не покидать столицы и предпринять крестовый поход против язычников для освобождения святынь. Церковь предоставила в распоряжение императора свои громадные богатства; все пошло на войну; перестали выдавать столич-номунаселениюхлебот казны. Чтобы обеспечить себе тыл, император заключил с каганом унизительный мир, заплатив ему громадный выкуп.
      Военное устройство империи пришлось поставить на совершенно иную ногу. Теперь, когда германцы ушли на запад и уселись прочно на новых местах, у империи не было более в распоряжении федератов. Ираклий стал набирать войско из населения самой империи. С тем, чтобы закрепить постоянный состав солдат, он раздавал военно-обязанным земледельческие участки, главным образом в областях пограничных или опустошенных врагами, надеясь тем самым восстановить и разрушенное хозяйство. Участки передавались в наследственное владение и были неотчуждаемы: сыновья поселенных на этой земле воителей должны были снова заполнять ряды войска. Таким образом пограничные области обратились в ф е м ы, т. е. поселения полков, поставленные под власть военных начальников.
      Ираклий сам отправился во главе армии в Азию. Ему удалось вытеснить персов с Малоазийского полуострова, настигнуть и разбить персидское войско в самом Адзербейжане, коренной об-
      ласти огнепоклонников, разрушить их знаменитый храм в Ганджа-ке. На его сторону перешли кавказские горцы. После второго большого сражения при Ниневии Хозрой бежал в Ктезифон, где был убит своим сыном Кавадом II. Между тем имперцы под руководством патриарха Сергия отбили яростное нападение персов и арабов на Константинополь. Кавад заключил с Ираклием перемирие и возвратил захваченный его отцом св. крест, который Ираклий торжественно привез в столицу (628).
      Бог Ормузд вручает власть царю Бараму (рельеф, высеченный в скале).
      енной. Север Балканского полуострова пришлось предоставить аварам и славянам. О возврате итальянских областей, занятых лангобардами, нельзя было и думать. Юг Испании, отнятый Юстинианом, опять вернули себе визиготы. Таким образом империя потеряла большую часть того, что было восстановлено в правление Юстиниана. Она опять сжалась, покинула замыслы о возвращении запада, сосредоточилась больше на востоке. В Константинополе перестали интересоваться Британией и Галлией, напротив о Китае
      Византийцы, персы, арабы около 600 г. по Р, X.
      начали усердно собирать сведения: многим имперцам нравилось спокойствие китайской политической жизни, отсутствие споров из за престола, нравилась строгость китайских законов, запрещавших обвешивать себя золотыми украшениями.
      Хотя государство продолжало называться римской империей, а его население ромеями (римлянами), но все больше стала в нем проступать греческая народность. При Юстиниане языком официальным (придворным и канцелярским) был еще латинский; при его преемниках с конца VI века обязательным языком становится греческий, на котором говорила большая часть населения: в армии Ираклия раздавалась уже греческая команда.
      Эту вновь эллинизованную империю мы зовем греческим именем Византии. В качестве самостоятельного государства Византия просуществовала более 800 лет (610 — 1453).
     
      3. Арабский халифат и варварская Европа.
      Арабы в начале VII века. Родственные по языку евреям, арабы составляли население огромного Аравийского полуострова, который по своему климату, вместе с Сахарой, может быть назван самой сухой и жаркой частью света.
      На юге в плодородном И е м ен е, или Счастливой Аравии, было развито садоводство; благодаря тропическому солнцу и сухости здесь изобиловали сильно пахучие растения, бальзамные кусты и ладанное дерево. Йемен снабжал страны средиземноморского мира курением для храмов, мазями, духами и притираниями, а также предметами роскоши, изделиями из золота и слоновой кости, алмазами, жемчугом и самоцветными камнями, привозимыми из Индии. Благодаря торговле, в Йемене возникли цветущие города; сношения с другими странами, с Индией, Сирией, Египтом, принесли южным арабам новые понятия, ввели их в круг культурных народов. Раньше своих северных единоплеменников познакомились они с иудейством и христианством.
      Иной характер представляли арабы северные, или так наз. из-маильтане, населявшие прибрежную полосу на западе, X и д ж а с, и середину полуострова, Н е д ж д. В этой части Аравии лишь немного оазов, прерывающих огромные безводные пространства. Постоянно текущих рек совсем нет; есть только временные потоки от проливных дождей, после которых остаются сухие русла (вади). Население, сравнительно редкое, вынуждено странствовать со своими стадами от одного колодца к другому, весною переселяясь в травянистые степи, на холодное время года прячась от буранов в закрытые долины. Бедуи ны, т. е. степные арабы, не любят труда, особенно земледельческого, плуг им ненавистен, они способны подолгу довольствоваться скудной пищей, но зато также склонны к разбою. Степной герой гордится тремя спутниками: «смелым сердцем, блестящей саблей, темнокоричневым, гудящим луком». Свою семью, свой скарб, свой шатер, разобранный по частям, он перевозит на одногорбом верблюде, а сам. скачет на стройной «быстрой, как стрела» лошади, которую любит больше всего на свете.
      Бедуин крепко стоит за свою честь, готов защищать свой род и лагерь. Между соседними племенами — вечные усобицы; спор часто начинается состязанием в насмешливых стихах; от одного поколения к другому передаются рассказы о богатырских подвигах предков; из рода в род переходит священный долг кровавой мести за убитых родственников и единоплеменников. Одной из
      главных добродетелей считается гостеприимство: ночью у шатра горит огонь для того, чтобы заблудившийся видел, где ему найти приют; даже злейшему врагу своему бедуин не смеет отказать в покровительстве, если тому удалось охватить его шатер руками. Однажды осужденный на смерть попросил у судьи глотка воды; напившись, он сказал: «неужели ты убьешь своего гостя?» — и судья подарил ему жизнь.
      В быту степных арабов господствует всесильный случай, и мало значения имеет правильный труд: то удачный набег доставит несметную добычу и обогатит на всю жизнь, то, напротив, чума или неожиданный буран унесет сразу целое стадо — все достояние кочевника. Араб привык поэтому покоряться судьбе: при наступлении беды он говорит спокойно и без отчаяния: «так определено на небесах!»
      В Хиджасе садовладельцы нашли себе выгодное занятие по перевозу на верблюдах товаров. Когда род богател, его глава, гордясь своим обильным потомством, окружал себя многочисленной челядью, слугами и подчиненными, взятыми в плен и отдавшимися под его покровительство. Несколько таких родов, называвшихся корайшитами, сосредоточились в М е к к е, на пол-пути движения торговых караванов из Йемена в Сирию и к Средиземному морю. С большим искусством корайшиты привлекли беспокойных бедуинов к праздникам около главного святилища Мекки, Кааб ы, здания кубической формы со вделанным в стену черным камнем, который, по преданию, был передан ангелом Адаму, первому человеку, или Аврааму, общему праотцу арабов и евреев. В Каабе почитался бог Мекки Хобал-Аллах, но стояли также изображения богов всех племен, заключивших союз с корайши-тами. На мекканских ярмарках степные арабы продавали скот и покупали ковры, оружие и другие произведения сирийского ремесла, привозимые корайшитами; на четыре месяца в году прекращались разбойничьи набеги и устанавливался всеобщий мир в Аравии; к мекканским святыням подходили со всех сторон богомольцы, получавшие возможность потом спокойно вернуться домой. Корайшиты устраивали для приезжих блестящие конские скачки и музыкально-поэтические состязания:самые удачные стихи степных поэтов вышивались шелком на занавесах, украшавших потолок Каабы.
      В языческую среду арабов стали проникать великие религии культурных народов. Незадолго до Юстиниана христианские проповедники из Египта направились в Абиссинию, горную область северовосточной Африки, лежащую против Йемена; принявши христианство, воинственные абиссинские цари покорили южную Аравию, где уже успела распространиться иудейская вера. Тогда арабы обратились к помощи персов, и Хозрой Аношарван отправил в Йемен войско и наместников. Скоро однако арабы разочаровались в персах; многие, убегая от тягостей персидского управления, стали переселяться к своим более диким единоплемен-
      кикам в Хиджас и Неджд. Корайшиты, управлявшие Меккой, оказались в положении затруднительном: не легко было найти занятие для вновь прибывшей бездомной массы и оберечься от ее жадной воинственности.
      Наплыв южан имел еще одно последствие для севера. Они принесли северным арабам религиозные понятия, близкие к иудейству и христианству; появились ганифы, отшельники, своим примером чистой непорочной жизни подкреплявшие учение о Едином божестве, бесконечно высоко поднимающемся над узкой жизнью разрозненных родов и племен. Под влиянием ганифов началась проповедь Мохамеда, объединителя арабского народа.
      Учение Мохамеда и первая мусульманская община. Мохамед (род. 570 г.) принадлежал к корайшитам, но происходил из семьи обедневшей; с детства чувствовал он себя чуждым правящим родам Мекки, из которых особенно выдавались Омайяды. В качестве управителя дел богатой вдовы Хадиджи, на которой он потом женился, Мохамед совершил немало торговых поездок на север и на юг Аравии, всюду присматривался к религиозным обычаям и верованиям. Его поражало строгое почитание единого Бога иудеями сравнительно с грубым идолопоклонством у арабов; сильное впечатление также произвело на него христианское учение о близящемся Страшном суде. Болезненный, склонный к видениям, он часто слышал таинственные голоса, которые, казалось, внушают ему откровение Божие. Долго он сомневался в своем призвании, боясь, что внушение идет от злых бесов; наконец, когда в пророчество его уверовали близкие люди, его жена Хадиджа, его сверс-ник Абу-Бекр, его приемный сын Али, затем пылкий и властолюбивый Омар и даже один из Омайядов, Отман, Мохамед сам признал себя избранным орудием Божиим, продолжателем пророков Авраама, Моисея и Иисуса, высшим из всех. Первое и основное положение он выразил в словах: «нет иного Бога, кроме Аллаха, и Мохамед — его пророк.»
      Кругозор Мохамеда был ограничен Аравией. Он требовал истребления идолов и восставал против жестокого обычая зарывать живыми в землю новорожденных девочек. В ожидании предстоящего великого суда, в котором каждому воздастся по делам его, и особенно пострадают бессердечные богачи, он предписал собирать щедрую милостыню в пользу бедных; по его учению, богатства должны равномерно распределяться между всеми благочестивыми людьми. Новую веру он назвал и с л а м о м, т. е. покорностью Богу.
      В Мекке, где преобладали промышленные расчеты, Мохамед встретил мало сочувствия; богатые корайшиты, окруженные множеством подчиненных, боялись провозглашения равенства и коммунизма, грозившего разрушить старое родовое устройство. В 617 г. все мекканские роды сомкнулись против Мохамедова родства, запретили своим сочленам всякие с ним сношения и повергли его в большую нужду. Мохамед должен был прекратить свою проповедь; он уже подумывал о бегстве в Абиссинию, как познакомился с посещавшими мекканские ярмарки жителями Я т р и б а. В этом городе, находившемся на север от Мекки, ближе к Сирии, населенном наполовину евреями, принявшем много беглецов из южной Аравии, Мохамед встретил больше расположения к новой вере, чем на родине. Вступая в союз с ятрибцами, он произнес клятву: «мир за мир, кровь за кровь; вы — доля моего существа, к доля вашего!»
      Соглашение с чужеродцами было по арабским понятиям изменой родной общине, след. великим преступлением. Когда оно открылось, Мохамеду пришлось бежать со своими приверженцами в Ятриб; там его с радостью приняли, так как между двумя городами были вечные споры и вражда. Мохамед назвал Ятриб М е -дина а л ь н а б и, т. е. городом пророка; со времени гиджры, или бегства (622 г. после Р. X.) мусульмане (муслимы), т. е. преданные вере, начинают считать свою историю.
      В Медине Мохамед заменил родовое устройство, основанное на происхождени от знаменитых предков, устройством религиозным, которое возвышалось над родственными связами и стирало сословные различия между людьми; вследствие этого кровная месть осталась обязательной лишь в кругу тех, кто уверовал в единого Бога и его пророка. В договорной грамоте между наби Мохамедом и верующими мусульманами Корайша и Ятриба говорилось: «они составляют единую общину против всех остальных людей. Ни один верующий не должен убивать -другого из-за неверного, не должен помогать неверному против верующего.» Все споры разрешаются судом Божиим через Мохамеда. Близ дома, где поселился пророк, была устроена мечеть, т. е. помещение для общей молитвы в виде большого барака с крышей из пальмовых ветвей; сюда же приходили все, кто хотел посоветоваться с Мохамедом.
      Опираясь на мединцев, Мохамед начал борьбу с правителями Мекки. Он привлек на свою сторону соседние племена бедуинов, стал нападать на торговые караваны корайшитов. Когда однажды ему удалось отбить у них богатую добычу, он распорядился удержать одну треть захваченного для Бога, для семьи своей, для сирот. для бедных и неимущих путников, остальное предписал разделить поровну между всеми верующими, как участниками боя. Он старался воспламенять их к храбрости, обещал особенную награду всем, кто запечатлеет свою веру «свидетельством крови своей»; рай он рисовал красками грубыми, понятными степняку-арабу в виде тенистого парка с журчащими ручьями, где ароматные яства подают вечно юные подруги героев, гурии. О загробной жизни женщин, как существ низшего рода, Мохамед почти не упоминает. После смерти своей первой супруги он взял себе несколько жен и разрешил своим последователям многоженство.
      В Медине Мохамед определил свое отношение к другим исповеданиям. В начале он увлекался примером христианских отшель-
      ников, а в евреях видел лучших друзей своих, вследствие чего на молитве обращался лицом к Иерусалиму. Но заметив нежелание тех и других принять его веру, он резко разошелся с ними, стал сравнивать эти два исповедания с ослами, влачащими на себе книги, которых они не понимают, или, если и понимают их смысл, скрывающими правду и уродующими ее; христиан в частности он осудил за то, что приняв учение о Троице, они изменили единобожию. Скоро в нем возобладали его арабские привязанности, он начал всей душой тянуться к Мекке, на молитве стал поворачи- , ваться в сторону Каабы, всем мусульманам поставил в обязанность совершать богомолья к мекканской святыне. Однако христиан и евреев, в качестве обладателей Писания, сн резко отделил от язычников. Идолопоклонство должно быть сметено с лица земли: к язычникам не может быть пощады, они подлежат истреблению
      Мусульмане на молитве.
      или обращению в ислам; напротив с христианами и евреями можно заключать договоры и предоставлять им свободу исповедания за уплату дани.
      Озабоченный лишь изменением религиозных воззрений, Мохамед не искал перемен в быту арабском. Обряды, им установленные, отвечая привычкам и обычаям арабов, вносили только известный порядок и стройность в их жизнь. У разбросанных в степи племен и родов не могло возникнуть духовенства, как в городах римской империи и персидского государства; среди скудного быта кочевников нет места пышному богослужению. Зато молитва так проста, что безграмотный легко может ее запомнить; она читается пять раз в день, и очередь ее служит степняку для счета времени. В молитве, предписанной Мохамедом, выражается отличие арабско-мусульманского мировозрения от европейско-христианского. Христиане умоляют Бога об исполнении своих желаний или об изменении событий в благоприятную для них сторону. Мусульмане, готовые покоряться неисповедимой воле неба, не просят Бога, а только славословят Его: «Бог велик, Тебе, Боже, хвала, верую в совершенство Бога Всемогущего!»
      Корайшиты вначале превосходили мединскую общину количественной силой; дошло до того, что они осадили Мохамеда в Медине; мусульманам помогла военная изобретательность приезжего перса, который посоветовалМохамеду выкопать глубокий ров для защиты. В войне «у рва» корайшиты потерпели поражение и отступили. Пользуясь победой, Мохамед договорился с мекканскими родами, чтобы отныне оба города считались независимыми общинами, и арабским племенам было предоставлено выбирать между Меккой и Мединой. После этого успеха влияние Мохамеда стало быстро возростать. Он отправил послов во все концы Аравии, стал склонять племена и общины к принятию новой веры, кого обещанием выгоды, кого лестью, кого угрозами; нередко бедуины решали присоединиться к пророку после того, как их поэтов побеждали в состязании мединские стихотворцы.
      Когда большая часть Аравии признала пророка, к нему„начали переходить многие влиятельные мекканцы, между ними Амр и Халид, будущие победоносные вожди великих арабских завоеваний. В 630 г. Мохамед подошел к Мекке с войском под предлогом нарушения корайшитами договора; глава рода Омайядов, Абу Со-фиан предложил без боя отдать город пророку; в свою очередь за мекканцами, после принятия их в мусульманскую общину, были признаны их владения и равная доля участия в добыче от всех войн. Мохамед вступил в Мекку победителем; он велел выкинуть из Каабы все идолы; доступ в святилище был воспрещен неверующим арабам, а также евреям и христианам. И.теперь однако он не порвал с арабской стариной: лишив прежних богов почитания,. он не запретил верить в их существование, как злых духов.
      Далекий от мысли о распространении новой веры по всему свету, Мохамед хотел только объединения исламом одних арабов. В то же время большая часть единоплеменников, примкнувших к нему под конец его жизни, и особенно мекканцы, были чужды религиозного увлечения: Омайяды и другие корайшиты, в душе несогласные с понятием о равенстве всех верующих, по прежнему считали себя прирожденными господами простонародья. Как ни расходились во взглядах ревнители веры и равнодушные, те и другие с одинаковой жадностью готовы были устремиться на завоевания и воинственные переселения. Для того, чтобы отвлечь и занять их, Мохамед решил объявить священную войну Византии; но среди приготовлений он внезапно умер к большому смущению своих горячих приверженцев,, уверенных, что еще при жизни его произойдет Страшный суд на земле (632 г.).
      Начало халифата и первые завоевания. В минуту смерти Мохамеда положение основанной им новой общины было очень шатко. Среди последователей пророка, давних его товарищей и новообращенных, грозило вспыхнуть междоусобие; бедуины, приняв-
      шие ислам, отказывались платить обещанную Мохамеду дань на дело веры; многие из степных племен не желали признавать мединского главу верующих и провозглашали своих пророков. В виду всех этих опасностей ближайшие друзья Мохамеда поспешили передать власть Абу-Бекру, верному товарищу пророка с первых шагов его проповеди, не раз замещавшему Мохамеда на молитве в мечети и руководившему по его поручению караванами богомольцев; Абу-Бекр и назвался поэтому халифом, т. е. заместителем божьего посланника. Выполняя завет Мохамеда о подчинении арабов исламу, он послал против непокорных «меч Божий», сурового беспощадного Халида, который быстро уничтожил «лжепророков» и подавил восстание в потоках крови; все арабские племена полуострова обязались признать Божий мир, прекратить взаимные усобицы; Аравия объединилась под верховенством Медины. Следом за этим успехом преемник Мохамеда направил беспокойных и склонных к разбою храбрецов в священную войну.
      Давно уже арабов привлекали соседние с пустыней области персидского государства и восточно-римской империи: на св. хлебородное Двуречье, которое арабы называли Ираком, или С а -в ад ом (т. е. черноземным краем), на сз. Сирия и Египет с их цветущими садами и красиво обстроенными, утопавшими в роскоши городами. Покорение этих областей облегчалось тем, что в них жили единоплеменники степных арабов, поселенные в свое рремя для защиты Византии и персов, но в сущности всегда гото-
      вые соединиться с бедуинами и броситься на разграбление своих господ; к тому же перед самым вторжением мусульман имперское правительство, за неимением денег в казне, перестало платить жалованье-арабским военным поселенцам. Вместе с тем арабам-за-воевателям нечего было бояться сопротивления со стороны народа, населявшего эти страны: как в персидском государстве, так и в Византии крестьяне и горожане были измучены тяжелыми налогами. В Персии против богатой знати и магов (священников) выступали маздакиты с проповедью коммунизма, похожей на учение Мохамеда о равенстве всех правоверных. В Сирии и в Египте почти все население принадлежало к монофизитской ереси, и только чиновники, приезжавшие из центра, были православные; преследуемые правительством, монофизиты склонны были сами отдаться завоевателям, обещавшим терпимость их исповеданию,
      Война с персами была для арабов крайне заманчива по обилию богатств, но в тоже время представляла большие трудности, чем борьба с Византией, так как имперцы владели в Азии посторонними для них колониями, персы же защищали свои кровные владения. Пока персидский правитель Рустем, опекавший малолетнего шаха Ездегерда, медленно собирал большое ополчение с разных концов империи, Халид успел покорить весь край вдоль Евфрата; истребляя усадьбы знатных землевладельцев, уводя в плен их жен и детей, арабы щадили крестьян, чтобы не разорять тех, кто будет потом на них работать и платить налоги. Среди завоевания Ирака Халид получил приказ идти в Сирию; как ни был он взбешен распоряжением халифа, пришлось подчиниться. Чтобы не делать крюка по северной окраине пустыни, где Евфрат соприкасается с Сирией, Халид со своим войском прошел прямой дорогой через пустыню: в течение пяти суток его солдаты, идя ускоренным маршем, обходились без воды. Близ Иерусалима арабский вождь нанес сильное поражение брату императора Ираклия; но на востоке Рустем стал теснить немногочисленных бедуинов, покинутых в Ираке Халидом. В это время умер Абу-Бекр, л его заместил неукротимый Омар (634 — 44).
      Омар не уставал сняряжать все новые и новые силы мусульман; в ряды сражающихся он включал проповедников, которые возбуждали воителей изречениями и обещаниями Мохамеда. Пророк как бы подкрепил свойственную арабам покорность судьбе своим учением о предопределении: по его словам, Бог ведет по пути истины, кого хочет, и оставляет в заблуждении, кого хочет; от века предопределено и записано в небесах, кому идти в рай, кому в ад. Для того, чтобы стать твердой ногой в Двуречьи, Омар основал на Шат-эль-Арабе, слиянии Тигра с Евфратом, колонию военно-поселенцев, Басру, имея в виду вместе с тем перерезать морские сношения персов с Индией. В 636 году Халид, пользуясь изменой сирийских арабов, одержал новую решительную победу над византийцами при Генисаретском озере. Наблюдавший за ходом борьбы старый император Ираклий, счи-
      тая потерю Сирии неизбежной, бежал в Константинополь. Иерусалим сдался победителю; в город, который мусульманам казался столь же священным, как иудеям и христианам, прибыл лично из Медины сам халиф. Народ, привыкший лицезреть императоров в золоте и парче, среди блестящей свиты, с изумлением увидал нового властителя в потертом плаще восседающим на верблюде: халиф отклонил предложение патриарха войти в храм и совершил свою молитву на ступенях.
      Как неограниченный самодержец, направлял Омар все завоевания из Медины. После покорения Сирии он сместил Халида, а его испытанные в бою войска отправил опять в Ирак, куда двинуто было также множество южных арабов. При Кадесии к северу от Вавилона произошло сражение, решившее участь персидского государства. Обе нации выставили свои лучшие силы: у персов красовались блестящие всадники в тяжелых бронях в сопровождении своих слуг, вокруг старинного знамени Сассанидов из леопардовой шкуры, 30 боевых слонов; битву направлял Рустем с высоты золотого престола. На другой стороне выступали сподвижники Мохамеда, герои первой священной войны, веденной против корайшитов, самые храбрые племена бедуинов. Главнокомандующий, старый Саад, сумел искусно соединить дикую храбрость арабов с подчинением их дисциплине: разделенные на десятки, с вожатым у каждой колонны, племена бились на виду друг у друга, соревнуя в доблести.
      Три дня длилась ожесточенная битва, и однП время казалось, что персы одолеют; однако на четвертые сутки, в «ночь ужасного гула», когда вихрь залепил персам глаза песками пустыни, и когда пал Рустем, арабы взяли верх; их потери были так велики, что они не решились преследовать врага. Разбитые персы отступили за горы, в. старинные области персидского государства. Завоеватели ринулись на беззащитный Ктезифон и овладели несметными богатствами столицы. Степнякам досталось неслыханное количество золота и серебра в монетах и слитках, редкие диковинки в роде золотого всадника на серебряном верблюде, или ковра, сплошь вышитого жемчугом и драгоценными камнями; когда ковер привезли в Медину, Али предложил разрезать его на кусочки, чтобы каждому из правоверных досталось по сверкающему камешку.
      С возрастанием добычи увеличивалось число участников священной войны. Пять лет спустя после захвата Антиохии и Ктези-фона произошло новое расширение арабского владычества. Арабы перевалили за горы,-отделяющие родину персов от Двуречья, еще раз разбили их при Эг батане и заставили последнего царя Ездегерда бежать в далекий Туркестан; персидская монархия кончилась, и перед завоевателями, принявшимися истреблять идолопоклонство, открылось все Иранское плоского рье.
      Одновременно арабы сделали важное приобретение на западе. Пользуясь смутами, которые возникли в Византии после смерти
      Ираклия, арабский командир Амр вступил в Египет, главную житницу империи. Здесь еще меньше, чем в Сирии, было приверженности населения к империи, еще больше ненависти еретиков к православным чиновникам, к приезжим из столицы, византийцам. Наместник изменил императору, гражданские власти растерялись, патриарх александрийский заключил соглашение с арабским вождем, выговорил срок для выселения православных греков; арабы потребовали дани и обещали коптам (туземному населению Египта) сохранение имущества и свободу исповедания (642 г.).
      Арабы приобрели венец цветущих стран, окаймляющих огромную степь. Между тем как до тех пор Сирия и Двуречье составляли предмет вечного спора между персами и империей, новые властители соединили их в одно целое; торговый путь от Средиземного моря вглубь азиатского материка был теперь весь в их руках. Только на Малоазийском полуострове удержались европейцы; в остальном Азия совершенно отошла от них. Точно также арабы оторвали от связи с Европой Египет, который со времени Августа служил поставщиком хлеба на Италию: Омар приказал восстановить канал, выкопанный при фараонах на соединение Нила с Аравийским заливом, чтобы повернуть доставку пшеницы в пользу новых повелителей Передней Азии.
      Верный заветам Мохамеда, Омар хотел сохранить в неприкосновенной чистоте простой быт верующих. Сам халиф продолжал жить в Медине без всякой роскоши, почти как бедуин, а когда узнал, что Саад приспособляет себе великолепный дворец персидских царей в Ктезифоне, послал приказ сжечь это здание. Как ни хотелось Амру водвориться в пышной Александрии, но Омар велел выстроить для войска и наместника в Египте особый лагерь, Ф о с т а т, что значит шатер (впоследствии Каир). По мысли Омара, завоеватели, «народ Божий» не должны смешиваться с покоренными; их поселяли в колониях, где продолжалась лагерная жизнь, и куда не имели доступа люди других исповеданий: кроме Басры, в Ираке для арабов была построена К у ф а на правом берегу Евфрата; в Сирии военным городом стал Дамаск.
      Арабы должны были остаться подвижным воинством, не связанным с определенным местом, всегда готовым выступить в поход. Мусульманам, вне пределов Аравии, запрещалось владение землей и занятие хлебопашеством; они освобождались от податей, кроме взноса на дело веры, установленного Мохамедом. Повинность кормить воинство правоверных и содержать всю мусульманскую общину лежала на покоренных; средства для этого получались из двух налогов: поголовного, платимого всеми неверными, и поземельного, собираемого с собственников имений сообразно достоинству земли и способу ее обработки. Налоги эти были продолжением податей, платившихся подданными византийской империи и персидской державы; для того, чтобы исправно и полностью их получать, арабские правители сохранили греческих и персидских чиновников, заведовавших описью имущества и сбором налогов. Весь доход государства наравне с военной добычей считался общим достоянием правоверных; для распределения богатств между отдельными членами общины, Омар создал новое, чисто арабское учреждение, диван. В диване сходились получаемые со всего государства суммы;отсюда же выдавались по списку отдельным мусульманам приходящиеся им доли; особенно крупные выдачи были обеспечены родственникам Мохамеда и старейшим сподвижникам его; остальные правоверные получали по мере своих заслуг в деле защиты веры, т. е. тем больше, чем раньше кто примкнул к пророку.
      По смыслу Мохамедовых заветов священная война означала истребление упорствующих в неверии и обращение в ислам покоряющихся. Но если бы арабы принялись за неуклонное исполнение цели, поставленной пророком, они были бы вынуждены отказаться от доходов и добычи. Как ни верен был Омар велениям Мохамеда, ему скоро пришлось изменить смысл священной войны, а именно щадить иноверцев, особенно зажиточное население богатых стран Сирии, Египта, Двуречья, не отнимать у них владений, оставлять их при прежнем хозяйстве, чтобы завоеватели могли извлекать из них наибольшую для себя пользу. Арабы не очень радовались, если иноплеменник принимал ислам, потому что новообращенного приходилось освобождать от налогов и присоединять к числу участников дивана, т. е. уменьшать долю старых получателей. С другой стороны, богатым собственникам было невыгодно переходить в ислам, так как они при этом лишались владений; кроме того войти в мусульманскую общину значило приписаться в какое-либо из арабских племен клиентом, подчиненным человеком; на это соглашались лишь бедные люди, которым нечего было терять.
      Гражданские войны арабов и оборона Византии. Омар умел железной рукой сдерживать массы воинственных степняков, вско-лебленные проповедью Мохамеда. Суровый халиф как бы отвел от Аравии грозу дикой ярости враждующих между собою племен и направил ее на чужеземные иноверные страны. Но лишь на время неукротимые бедуины отвлеклись завоеваниями; скоро старые соперничества в их среде опять ожили с прежней силой, и между самими завоевателями начались кровавые столкновения, которые не раз грозили опрокинуть созданную их храбростью державу.
      У третьего халифа Отмана, принадлежавшего к старинному мекканскому роду Омайядов, не хватало твердости Омара, чтобы заставить всех слушаться своей воли. Озабоченный установлением правильного и одинакового для всех вероучения, халиф поручил секретарю Мохамеда, Сеиду, записать пророчества, изречения и правила, данные пророком, которые сохранялись до тех пор в изустных преданиях или домашних записях. Составленный Сеидом коран («книга») был признан за нерушимое правило веры. Оригинал корана оставили на хранение в Медине, копии были послаиы в Дамаск, Куфу и Басру с предписанием умножить их для верующих; в тоже время халиф велел сжечь все другие записи, составленные частными лицами.
      Само составление корана послужило к новому раздору партий. Рядом с основной книгой появилась еще дополнительная запись, сунна, в которой собраны были изречения и правила к разным вопросам житейского характера. Сунну без всякого колебания приняли западные арабы; поселившись в Сирии и Египте, странах христианских, они были менее ревностны в делах веры. Ее отвергли арабы восточные, занявшие персидские области; в колониях Ирака образовались кружки ревнителей, так наз. «читателей корана», строго отбиравшие подлинные речи Мохамеда; осуждая сирийское воинство за отклонение от ислама, они готовы были сами отделиться от массы, нетвердой в вере; они получили от суннитов прозвание шиитов, т. е. раскольников. Грозящий распад мусульманской общины Отман еще увеличил тем, что роздал самые доходные наместничества своим родственникам из дома Омайядов; его стали обвинять в пристрастии; поднялись все враги Омайядов, завидовавшие их успеху. Арабские поселенцы из Куфы и Басры взбунтовались и двинулись на Медину, чтобы свергнуть Отмана. Убийством священной особы халифа началась ожесточенная первая гражданская война (656 — 661).
      Ревнители веры, шииты, мединцы, восточноарабские поселенцы признали халифом Али, приемного сына Мохамеда и мужа его единственной дочери Фатимы. Сунниты, сирийские арабы, мекканцы и вообще люди светского направления, равнодушные к исламу, выдвинули против него сирийского наместника Моавию, Омайяда, сына Абу-Софиана, в свое время главного врага Мохамедова. Стремясь найти опору в правоверном воинстве, Али перенес свою столицу из Медины в Куфу; Моавия остался в Дамаске.
      В решительной битве при С и ф ф и н е, на границе Сирии и Двуречья, Али во главе восточных арабов стал одолевать сирийцев, но Амр, бывший на стороне Моавии, вырвал у противника победу хитростью, рассчитанною на благоговение мусульман к священному Писанию; приказав поднять на копьях раскрытые книги корана и остановив этим натиск ошеломленных воителей, он
      Отрывок из корана в старинном арабском, так наз. куфическом письме (страничка печатного экземпляра X. в., необычайно редкого в следствие того, что потом печатание священной книги было стрсго воспрещено).
      предложил вместо кровопролития искать решение спора в слове Божием и с этой целью назначить беспристрастный суд. Пока тянулись переговоры между соперниками, Али был убит одним из х ар и дж и т о в, т. е. республиканцев, отделившихся от монархического шиитства и согласных признать халифом лишь того, кто, по Божьей воле, будет избран всем народом правовер-
      ных арабов. Смерть Али сделала Моавию бесспорным обладателем власти.
      Окруженный в. Сирии христианами, которые занимали важные места по управлению, Моавия не стеснялся нарушать староарабские обычаи, заветы пророка и правила Омара. Все реже и реже выступая на молитве среди верующих, халиф лишь по имени остался духовным главой мусульман. Восток, где сильны были шииты и хариджиты, он отдал под управление своего приемного брата, эмира (наместника) Зийяда, который завел, по прежнему обычаю, вооруженную полицию, что очень оскорбляло свободолюбивых арабов; все попытки восстания со стороны религиозных ревнителей и республиканцев жестоко преследовались.
      Гражданская война остановила завое вания арабов, которые на западе дошли до Карфагена, на востоке до Аму-Дарьи; во время смуты они потеряли Африку, отнятую у византийцев, и Туркестан. Моавия возобновил войны на всех границах. Командиры, посланные Зийядом, взяли Са-марканд,Ховарезм (Хиву),обратилив арабских данников турок, заняли Авганистаи и оттуда совершили несколько походов в Индию. Моавия впервые посадил арабов на корабли, к великому негодованию старозаветных людей; арабский флот отнял у византийцев Кипр, Сицилию, берега Балканского полуострова. Снова арабы проникли до Карфагена, выстроили недалеко от него укрепленную колонию в Кайруане. Каждый год повторяли они свои набеги на византийские владения в Малой Азии/
      Византийцы однако защищались теперь несравненно лучше, чем за 25 лет ДО того, в борьбе с полчищами Омара. Большие неудачи в конце концов послужили на пользу Византии. Держава сильно сократилась в размере, но зато стала однороднее по составу; теперь не приходилось больше защищать колониальные владения, населенные враждебными империи еретиками. Всюду взяла перевес господствующая греческая народность, ереси уступили место единому православному исповеданию. Не осталось ни одной области, которую не приходилось бы защищать от неприятеля; поэтому преемники Иракиия применили заведенное им на границах военное устройство по всей империи. Государство было разделено на ф е м ы, военные наместничества: италийская
      фема оборонялась от лангобардов, в Малой Азии анатолийская и армянская фемы предназначались для борьбы с арабами, которых стали звать сарацинами; в Европе фракийская фема представляла поле борьбы с аварами; у проливов на виду Константинополя расположена была фема императорской гвардии, отборных полков, служивших для обороны столицы. На место громоздких, медленно собираемых армий, которые приходилось передвигать на большое расстояние, иногда очень далеко от места набора солдат, появились областные отряды, набираемые из туземного населения и обязанные защищать только свой родной край.
      Суровой рукой подавляли правители религиозные споры, грозившие целости государства. Задумав прекратить вовсе столкновения монофизитов и православных касательно божественной и человеческой природы Христа, внук Ираклия Констант II издал в 648 г. закон, в силу которого «подданным воспрещалось впредь рассуждать об единой воле (и энергии) или о двух волях (и энергиях)». Когда же папа Мартин I на соборе итальянских епископов осудил этот закон и высказался против вмешательства светской власти в церковные дела, Констант приехал в Рим, которого восточные императоры не посещали в течение 200 лет; римского епископа он сослал в далекий Крым, а из старой столицы забрал с собою бронзовые статуи Пантеона.
      Начиная с 672 г. в течение 7 лет непрерывно громил Моавия Константинополь с моря и суши; арабы заняли Халкидон, переправились через Геллеспонт на европейскую сторону, зимовали у Мраморного моря. В это время авары и славяне осадили Салоники, второй город империи. Византийцы, однако, отбили все нападе-мия; арабы оказались бессильны против крепких стен Константинополя, их корабли истреблялись «греческим огнем» (так называлось таинственное для них артиллерийское изобретение грека Каллиника, состоявшее в метании металлических трубок со взрывчатым веществом); они терпели также зимой от непривычного климата, от снега и холодного ветра. Утомленный борьбой, Моа-вия покинул свой гордый план уничтожения империи, заключил с Византией мир на 30 лет и даже для того, чтобы обеспечить себя от нападений византийского флота, согласился платить императору дань.
      Арабские завоевания были остановлены второй гражданской войной (680 — 99). Сына Моавии, Езида, не хотели признавать ни в колониях Ирака, ни в староарабских городах Медине и Мекке, где сохранилось влияние сподвижников Мохамеда и корайшитов: в Ирак направился сын Али Хуссейн в надежде привлечь на свою сторону шиитов, ожидавших законного халифа из рода пророка; в Медине произнесли проклятие над дамасским халифом, отдавшимся роскошной жизни, изменившим правоверию. В борьбе с восстаниями наместники халифа Езида обнаружили полное презрение ко всему, что связывалось с памятью пророка. Отряд Хуссейна, окруженный при К е р б е л а близ Вавилона, был весь изрублен; с тех пор могила внука Мохамедова, как великого мученика, служит главной святыней шиитов. Посланные в Аравию карательные отряды истребили до 5000 сподвижников Мохамеда и корайшитов; Медина, город пророка, подверглась полному разграблению; в Мекке после обстрела ее метательными ядрами, сожгли Каабу, причем священный черный камень раскололся от огня.
      После этого Аравия потеряла свое значение в мусульманском мире. Толкователи корана перешли в Ирак и в персидские области; здесь ревнители веры соединились в ненависти к сирийским халифам с персами, горевшими враждой против своих завоевателей; шиитство, в которое стали переходить персы, сделалось как бы национальной их верой; преданные дому Али, они ждали правоверного халифа, который избавит их от господства злых нечестивцев.
      Могущество и падение Омайядов. Из дома Омайядов выходили один за другим даровитые вожди. Халиф Абдальмелик (с 685 г.) сумел одолеть все мятежи, заговоры и восстания, спасти арабскую державу от опасности внутреннего распадения и поднять ее к новому могуществу. Но в то же время политика дамасского халифа все больше отступала от Омарова устройства, основанного на резком отделении правоверных от остального населения. Мусульманам он позволил приобретать землю в собственность в покоренных странах и смешиваться с туземными землевладельцами. С другой стороны, халиф не хотел, чтобы от перехода в ислам людей других исповеданий уменьшался доход государства; поэтому Абдальмелик постановил не освобождать новообращенных от поголовной подати, которую взимали с неверных. Таким образом арабы перестали быть только временными гостями и собирателями дани в завоеванных странах; они перешли к оседлости, привыкли к жизни в городах. Абдальмелик воздвигал на место староарабских молельных шатров обширные красивые мечети по образцу христианских церквей, строил госпитали, каравансараи (гостинные ряды и товарные магазины), прокладывал водопроводы.
      Абдальмелику и его сыновьям (685 — 743) удалось направить iбуйных воителей, враждовавших между собою, опять на внешние завоевания. Своих величайших размеров арабская держава достигла при старшем сыне Абдальмелика, Валиде (705 — 15). В это время на востоке арабы перешли Сыр-Дарью, завоевали Ташкент и Ферганскую долину, достигли границ Китая, переправились через Инд и основали на этой реке колонию М а н с у р у (что значит «победа»). На западе арабские завоевания пошли еще более бурно, благодаря союзу с народностью берберов (у римлян называвшихся маврами и нумидийцами), занимавших нынешний Тунис, Алжир, Марокко. Берберы, столь же тесно связанные со степью и так же защищенные пустыней, как арабы, никогда не примирявшиеся с римским господством в Африке, горячо приняли ислам, столь подходивший к их быту и настроению. Закоренелые враги Карфагена, они вместе с арабами обрушились на великолепный город, представлявший последний остаток римской империи в Африке; когда византийский адмирал подвез на кораблях помощь, нечего было больше спасать: от Карфагена остались только развалины. Скоро весь северный берег Африки перешел в руки завоевателей.
      Встретив на западе предел в водах Атлантического океана, арабы и берберы не могли успокоиться: они тотчас обратили свое оружие на близлежащий угол Европы, на Испанию, отделенную от Марокко лишь узким проливом.
      Государство визиготов, занимавших Испанию в течение почти трех веков со времени переселения народов, находилось в полном расстройствежрестьяне, работавшие на земле,терпели от угнетения крепостными барщинами, король бессильно склонялся перед притязаниями аристократии, военное дело пришло в упадок: духовенство было занято лишь одним делом — беспощадным проведением в стране единой веры. Религиозным преследованиям более всего подвергалось многочисленное еврейство: из иудейских семей вы-
      рывали насильно детей, отдавая их в монастыри на воспитание христианам. Подозревая среди раздраженного иудейства заговоры и подготовку мятежа, собор, созванный вТоледо в 694 г., постановил конфисковать по всему государству имущество евреев, обратить их всех в рабство и распределить между христианами, разослав их по местам, далеким от родины каждой семьи.
      Арабский наместник Африки, Муса, поручил сначала своим вольноотпущенным, Тарифу и Тарику, с небольшими силами сделать набег на Пиренейский полуостров. До сих пор в Испании сохранились имена первых арабов, которые вступили на ее почву: южная оконечность полуострова называется мысом Тарифа, а близлежащая скала горой Тарика (Джебель аль Тарик, в испанском произношении Гибралтар). В первой же битве, недалеко от места высадки, Тарик одержал решительную победу над христианским войском; последний король визиготов Родрик пропал без вести, города сдавались один за другим. Арабский вождь быстро прошел до столицы, Толедо, встречая всюду полное равнодушие простого народа и горячую поддержку евреев. Визигот-ское государство сразу рухнуло; только ничтожные остатки военной знати спаслись в горах северной области, Астурии (712 г.).
      Так наз. Омарова мечеть в Иерусалиме (построена Омайядом Абдаль-меликом в 690 году).
      Услыхав о великом успехе своего подчиненного, завидуя его славе и обогащению, Муса из Кайруана поспешил в Испанию с большим арабско-берберским войском. Когда Тарик, встречая в Толедо своего начальника, почтительно сошел с коня, Муса ударил его плетью по голове, затем бросил в тюрьму и велел отобрать у него всю добычу. Но и Муса в свою очередь пострадал от зависти халифа Валида, который вызвал покорителя Испании в Дамаск и отнял у него богатства, захваченные во время войны на западе. Новому наместнику Испании халиф Сулейман, второй сын Абдальмелика, поручил продолжать завоевания в Европе: арабы перешли Пиренеи, заняли Нарбонну и Тулузу в нынешней южной Франции и стали подвигаться к р. Луаре, угрожая государству франков.
      Одновременно Сулейман возобновил великий план завоевания Константинополя, покинутый арабами после упорных попыток Моавии; брат халифа, Маслама, переправил через Геллеспонт сухопутное войско, к Босфору подъехало до 1800 кораблей (717 г.). Христианский мир переживал самые опасные минуты своего существования: победоносные в Африке и Азии мусульмане с двух концов надвигались на Европу.
      Подвигом невероятного мужества и искусства показалась византийцам оборона Константинополя, которою руководил только что избранный императором Лев Ш (717 — 41). Сириец по происхождению, основатель исаврийской династии, он сумел использовать перевес греков в морской и артиллерийской технике и привлечь против арабов нового союзника в лице полудиких болгар. Вылазки воодушевленных императором византийцев, греческий огонь, уничтожавший вражеские корабли, натиск болгар, действие непривычной для арабов зимы, — все это заставило Масламу, после года осады, отступить от Константинополя; гибель арабской экспедиции довершила сильная буря, унесшая почти весь их флот.
      За первой большой неудачей последовало два крупных поражения, которые повели к остановке арабских завоеваний на востоке и на западе. В 732 г. вождь франков, Карл, по прозванию Мартел (молот) разбил вторгнувшихся из Испании мусульман при Пуатье, недалеко от Луары; арабам пришлось отказаться от мысли о покорении Галлии. В 740 году освободитель Константинополя Лев III нанес войскам халифа сильное поражение при Акройне в Малой Азии, после чего арабам нельзя было и думать о завоевании полуострова.
      В течение 80 лет (632 — 712) арабы образовали державу, которая значительно превосходила размерами все предшествовавшие империи, персидскую, македонскую, римскую. По сравнению с римлянами арабы составили свою империю гораздо скорее; но за то она уступала римской в степени своей прочности. Тогда как римское государство, окружавшее Средиземное море, объединялось именно благодаря оживленным морским сношениям, арабская держава была лишена такого единства. Простираясь от Инда и Памира до Атлантического океана, она образовала чрезвычайно длинную и сравнительно узкую полосу земель, заключавших в себе ПО большей части степи подтропического климата. Правда, эти страны представляли однородные условия жизни, но в то же время они были крайне невыгодно расположены для взаимных сношений: между тем как восточная, азиатская половина державы захватывала чисто материковые области, недоступные с моря, ее западная, африканская половина, несмотря на то, что вытянулась вся вдоль моря, не давала однако выгод морского положения, потому что противоположный берег Европы находился в руках христианских, враждебных исламу народов.
      Арабский халифат.
      При таком своеобразном географическом характере государства, управление его провинциями из центра в Сирии было чрезвычайно трудно. К тому же две сильные многочисленные народности, персы и берберы, неохотно подчинялись господству арабов. Дамасские халифы должны были еще бороться с внутренними раздорами в среде самых арабов, с ненавистью друг к другу шиитов и суннитов, южных арабов и северных, мединцев и сирийцев.
      В 740 г. свободолюбивые берберы, к которым проникла республиканская проповедь хариджитов, возмутились против арабского владычества. В отправленной для подавления мятежа армии мединцы не хотели сражаться рядом со своими заклятыми врагами, сирийцами; раздираемое смутами, правительственное войско не выдержало столкновения с многочисленными африканцами и подверглось полному истреблению. Пока халиф был поглощен грозными событиями, разыгравшимися в Африке, на востоке готовилась еще более значительная опасность владычеству Дамаска. Там действовали сторонники Аббасидов, потомков дяди- пророка, Аббаса, уверявших, что династия Али уступила им свои наследственные права; они постарались завербовать в свою пользу всех недовольных сирийским господством, особенно шиитов, ожидавших появления истинного, благословенного Богом халифа, и персов, ненавидевших присылаемых из Дамаска наместников.
      С проклятием нечестивым убийцам Хуссейна, с призывом стать «за коран и за дом пророка», перс Абу Муслим, производивший себя от Ахеменидских царей, поднял в Мерве черное знамя Аббасидов (в то время как у Омайядов знамя было белое, у Алидов — зеленое, у хариджитов — красное). Избивая врагов и всех колеблющихся, увлекая за собой шиитов и персов, два брата Аббасида, Аббуль-Аббас и Абу-Джафар, заняли Куфу. Здесь старший, Аббуль-Аббас, провозглашенный халифом, сказал в мечети, обращаясь к правоверному воинству: «вы, воители Куфы, предмет нашей любви и привязанности, одни никогда не изменяли своих мыслей и своей веры под напором злодеев, пока Бог не принес вам царство нашей династии. Вы и будете самыми счастливыми из всех за то, что больше всех вы перед нами заслужили; мы вам прибавляем к вашему жалованью сто д и р г е м (арабских серебряных монет). Будьте готовы, ибо я беспощадный кровопийца и ужасный мститель.»
      Он сдержал свое слово: после гибели халифа Мервана, проигравшего битву при М о с с у л е, Абассиды заманили всех родственников опрокинутой династии, под предлогом примирения, на пиршество, где они были изменнически перерезаны (750). В Дамаске вырыли из могил трупы халифов, сожгли их и развеяли пепел по ветру.
      Иконоборство в Византии. Арабские завоевания отодвинули Византию от Евфрата и Нила, отрезали от путей к Средней Азии, заставили сосредоточиться у Черного, Эгейского, Ионического морей. Правда, благодаря победам Льва Ш, для Константинополя прошла грозная опасность со стороны мусульман, но зато появились другие беспокойные соседи и враги с севера. Из-за Дуная непрерывно надвигались славянские переселенцы; они проникли за Балканы, зашли далеко на юг, заняли Фессалию, Аттику и Пелопоннес; Греция ославянилась, как говорили потом византийцы; чисто греческое население сохранилось только в приморских городах. В свою очередь византийцы старались подчинить славянскую массу своим обычаям, вере, языку; но это удавалось лишь в областях, близких к столице и к морю; чем дальше на север, тем труднее было взять власть над славянами, и больше всего там, где сред них село-турецкое кочевое племя болгар, когда-то с гуннами пришедшее из Средней Азии. Болгаре заняли бывшую римскую провинцию Мёзию, область между Дунаем и Балканскими горами. Лев Ш сам позвал их на помощь для изгнания из Европы арабов, затем продолжал платить им дань, чтобы удержать их от набегов.
      Пришлось устремить свое внимание на мир кочевников, простиравшийся в степях восточной Европы. Всего важнее для Византии было заключить дружбу с народностью хазар, занявших низовья Волги и западное побережье Каспийского моря, так как они владели Каспийскими воротами, т. е. проходом в восточной части Кавказского хребта, который всегда могли запереть для арабов: Лев Ш для скрепления союза женил своего сына на дочери хазарского кагана, вследствие чего его внук назывался Львом Хазарянином.
      При непрерывных почти войнах, благодаря потере восточных культурных областей и притоку чужих полудиких народностей, вера и обычаи в Византии очень огрубели. Христианство в империи стало весьма непохоже на ту просвещенную религию, которую возвещали ее основатели во времена Марка Аврелия и Диоклетиана. Население вернулось опять к языческим поверьям и обрядам, осуждавшимся прежними христианскими проповедниками. Святые заступили место Всевышнего, опять водворилось многобожие. Жители Солуня (Салоник) во время тяжелой осады города болгарами молились о помощи своему покровителю Димитрию, соединяя его в Троицу с Христом и св. Духом. Иконам, т. е. статуям и картинам, изображавшим Христа, Богородицу и святых, стали кланяться, как будто они были воплощением самого божества. Предполагая в них чудотворную силу, с ними связывали колдовские обычаи, напр. соскабливали с иконы краску и принимали ее вместе с причащением, чтобы застраховаться от разных болезней и напастей. Вернулась опять прежняя жестокость нравов. Между тем, как при Феодосии, под влиянием христианских проповедников, были отменены гладиаторские сражения и бои с дикими зверями осужденных на казнь, теперь, при полном равнодушии духовенства, опять восстановили для забавы народа публичные истязания пленников в цирке.
      Появление ислама, религии, лишенной внешних символов, оказало сильное влияние на умы византийского общества. В спорах с православными монофизиты, враждебные обоготворению святых, с горечью указывали на то, что мусульмане ближе к возвышенному богопочитанию, чем погрузившиеся в суеверия христиане. Особенно сильно восставала против огрубения религиозных обычаев возникшая на границе с халифатом сирийская секта павликиан. Примыкая близко к учению персидских манихеев о двух великих силах, борющихся в мире, божественной и сатанинской, павликиане отрицали поклонение мощам, обращение к святым и Богородице, вооружались против икон: все эти обряды и материальные символы были, в их глазах, служением телесному дьявольскому началу; церковь, наполненную образами, они называли капищем сатаны.
      Император Лев Ш, считавший, себя, в качестве «верховного священника», обязанным наставлять народ в чистой вере, сочувствовал взглядам павликиан. Под впечатлением указа халифа Езида II, приказавшего удалить или закрасить иконы во всех христианских церквах арабской державы, он задумал реформу (преобразование) церковных обрядов. На большом совете во дворце, к которому было приглашено духовенство и высшие сановники, император предложил признать, что изготовление икон — дело дьявольского искусствами что им не должно покланяться. Патриарх Герман отказался подписать это заявление и был лишен своего сана.
      Духовенство разделилось. Значительная часть епископов, особенно малоазийцы, более начитанные и образованные, чем европейские клирики, вооружаясь против колдовства и суеверий, приняли сторону императора. За сохранение икон особенно горячо вступились монахи, между прочим потому, что многие из них читали молитвы у знаменитых образов или занимались изготовлением икон. Так же решительно против реформы, объявленной императором, высказался римский папа Григорий II (715 — 31), ссылаясь на мнение знаменитого одноименного с ним предшественника, Григория I: «если св. Писание предназначено для тех, кто умеет читать, то иконы — книги для безграмотных.»
      В Византии, где так привыкли к послушанию власти, не было сильного сопротивления приказам императора; из церквей стали выносить произведения искусства, закрашивать мозаики, оголять стены. После смерти Льва III в Константинополе провозгласил себя императором его зять Артавазд, опираясь на верных иконам европейцев. Сын Льва Ш, Константин V (740 — 75), одолел мятеж при помощи солдат-павликиан, набранных в Малой Азии. Артавазда он ослепил, а патриарха Анастасия, принимавшего сторону восстания, заставил проехать в цирке на осле задом наперед.
      Обязанный солдатам-еретикам жизнью и властью, Константин еще более сблизился со своим воинством во время борьбы с болгарами; такой же выдающийся воитель, как его отец, он решил вовсе освободиться от соседства страшной орды, в своих опусто-
      шительных набегах доходившей до стен самого Константинополя. Он совершил 9 походов в страну болгар, два раза предпринимал экспедицию морем к устью Дуная и вверх по реке, чтобы потом пройти с севера насквозь всю страну, разрушая укрепленные лагери, забирая во множестве пленников и уводя их в рабство. На земле болгар он возвел ряд византийских крепостей и поселил в них своих малоазийских воинов.
      Спор об иконах при Константине V разгорелся с новой силой. В 753 г. созванный императором собор 338 епископов с патриархом во главе объявил народу свое решение, согласное со взглядом «самим Христом вооруженного, равноапостольного государя»: «во имя св. Троицы мы все, облеченные в священный союз, постановляем, что из христианских церквей должны быть удалены всякие телесные образы и картины, как предмет ненавистный и отвратительный. Никто да не осмелится впредь совершать столь нечестивые и кощунственные поступки, как изготовление образов (статуй, картин и распятий), равно помещение их в церквах или частных домах, а также воздавание им почестей, иначе будет смещен, если это епископ или священник, подвергнут анафеме, если это светское лицо или монах; такой человек будет наказан в силу имперских законов, как мятежник против велений божьих и враг учения отцов церкви.» На вопрос императора, все-ли единодушны, епископы ответили восторженными кликами в честь правителя и его наследника: «многие лета обоим императорам! Вы светочи православия! Вы опрокинули идолослужение! Проклятие Герману , а также язычнику, сарацину, оскорбителю Христа Мансуру (т. е. жившему при дворе халифа Иоанну Дамаскину, который, впоследствии, при восстановлении икон, был причислен к лику святых)!»
      Считая главными противниками своими монахов, Константин закрыл множество монастырей; здания монашеских общежитий он стал обращать в арсеналы, казармы, конюшни; обширные монастырские земли он отбирал в казну и раздавал военным в виде награды за службу. Запрещено было из рук монаха принимать причащение; монахов заставляли вступать в брак и надевать светское платье; те, кто подчинялся, получали должности и подарки, упорствующих предавали позорным шествиям в цирке, сажали ь тюрьмы, изгоняли из страны.
      Иконоборство держалось главным образом настойчивостью двух императоров и преданного им войска, набиравшегося в значительной части из малоазийских сектантов. Скоро после смерти Константина при малолетнем внуке его наступил поворот в пользу икон. Правительнице-матери Ирине, захватившей власть противно византийским обычаям, пришлось искать поддержки у правоверного духовенства. В 787 году она созвала в столице новый собор (считаемый седьмым вселенским), на котором преобладали епископы,монахи и игумны монастырей.смещенные и преследовавшиеся Константином. Сначала солдаты, чтившие память импера-
      тора-иконоборца, разогнали собрание. Тогда Ирина распустила гвардию и перенесла собор из Константинополя в Никею; здесь было решено восстановить иконы, но сделано прибавление, запрещавшее молиться им, как идолам.
      Спор об иконах оставил глубокие следы в жизни как Византии, так и Италии. Из греческих церквей исчезли вовсе статуи, стало меньше картин, внутренность храмов утратила свой яркий и пестрый вид, стала мрачнее и строже. Духовенство на востоке, несмотря на торжество иконопочитания, потеряло свою независимость: эта победа была одержана не стойкостью священников и епископов, а давлением воли правителей. Для Италии иконоборство послужило поводом отделиться от Византии. Все теснее сближались римские епископы с франкскими вождями, потомками Карла Мартела; отвернувшись от еретических государей Нового Рима, папа стал помышлять о передаче императорской короны властителю запада, чтобы иметь в его лице защитника Рима старого.
      Культура арабов при Аббасидах. Назвавшись богоспасаемой династией, Аббасиды построили свое владычество по внешности на строгом правоверии: особенно ревностно, с соблюдением всех обрядов, совершали они богомолья в Мекку. В действительности же они еще более удалились от староарабского быта, чем Омай-яды. В то время, как сирийские халифы при блеске и роскоши, все таки сохраняли некоторое подобие народных вождей, жили открыто и допускали свободное к себе отношение воинства, Абба-сиды нашли нужным покинуть даже верную Куфу из-за своеволия и республиканских повадок тамошних арабских поселенцев. Второй халиф династии, Абу-Джафар, прозванный эль Мансуром т. е. «победоносцем» (754 — 75), выстроил себе заново столицу на р. Тигре недалеко от разрушенной резиденции Сассанидов, Ктези-фона. В этом сильно укрепленном городе, получившем имя Багдада (богоданного), дворец халифа с его обширным гаремом, службами, помещением для стражи, садами и парками для охоты был еще в свою очередь отделен высокой стеной: властитель стал совершенно недоступен для народа.
      Утвердившись на почве персидской монархии, Аббасиды во всем старались подражать быту и управлению прежних самодержцев. Халиф обыкновенно предоставлял все заботы по управлению, издание указов, просмотр докладов, надзор за наместниками, верховный суд, полномочному визирю, который воспроизвел должность «ока государева», бывшего при царях Дарий и Ксерксе. Со времени Мансура в течение 50 лет при трех халифах эту должность занимала семья Бармекидов, потомков священника Зороастровой религии из города Балха (древней Бактры). Восстановилось при Аббасидах также устройство персидской государственной почты;великолепные дороги, благоустроенные станции, быстрые курьеры служили не только для проезда чиновников и для
      передачи правительственных приказов, но также для целей тайного надзора. Начальник почты должен был доносить государю о самых разнообразных вещах: о положении земледелия, о состоянии крестьян, о количестве монеты, о всякого рода злоупотреблениях, следить за исправностью войска и уплатой ему жалованья.
      Аббасиды усвоили себе все дворцовые нравы прежних восточных царей. Для народа они были воплощением, божества, творцами закона, в свою очередь никакому закону не подчиненные. Такой ничем не ограниченный произвол имел невыгодные последствия для самой династии. Омайяды обыкновенно представляли наследника престола воинству и этим обеспечивали ему передачу власти. У Аббасидов, решавших все дела вдали от народа, халиф назначал себе преемника по усмотрению, но после смерти с его завещанием не считались, происходил переворот, и воцарившийся победитель беспощадно расправлялся с ближайшими родственниками своими.
      Халиф Махди (775 — 86) передал власть своему старшему сыну Хади. Но мать предпочла младшего, Харуна, прозванного эр-Рашидом (Правосудом); ее рабыни задушили подушками Хади, а визирь из фамилии Бармекидов распорядился провозгласить халифом Харуна (786 — 809). Также было опрокинуто завещание самого Харуна, несмотря на то, что он положил документ в святом месте, в самой Каабе. Халиф устранил на этот раз от престола старшего сына своего, Абдаллаха эль Маамуна (Твердослова), как рожденного от персидской рабыни, в пользу младшего, чисто арабского происхождения. Но Маамун, располагая в своем восточном наместничестве, Хорассане, сильным войском, надвинулся на Багдад, разбил в сражении и умертвил брата своего и воцарился сам.
      Аббасидам свойственна была, кроме жестокости, еще черта вероломства в отношении своих вернейших слуг. Эль Мансур с холодным расчетом убил Абу-Муслима, посадившего его на престол.
      Внутренний вид мечети в Кордове (южн. Испан.).
      Харун эр-Рашид не менее изменническим образом отделался от Бармекидов, которым он был обязан властью. Бармекид Джафар был в течение 17 лет его визирем: исполняя днем тысячу дел по своей должности, он вечером развлекал халифа, как остроумный и веселый собеседник. Задумав смерть министра своего, Харун вызвал из Багдада в загородный дворец начальника полиции и сказал ему. «если бы пуговица моей рубашки знала о поручении, которое я тебе даю, я бросил бы ее в Евфрат.» Вечером он нежно
      расстался с Джафаром и отпустил своего врача проводить визиря домой; через два часа, когда врач вернулся к халифу, он увидел via подносе голову Джафара.
      Вместе с гибелью Омайядов сокрушилось и могущество основанной им державы. Халифат уже никогда не мог дойти до размеров государства Абдальмелика и Валида; со времени Аббаси-дов началось его раздробление. Африка так и не вернулась в подчинение верховному халифу; в Испании объявил себя независимым халифом единственный спасшийся от избиения потомок Омайядов, Абдеррахман (этот халифат называется по имени главного города Кордовским).
      Военные силы халифата значительно сократились: теперь уже нельзя было помышлять о походе на Константинополь и даже о завоевании Малой Азии. Прекращение крупных войн, которые доставляли главное богатство Омайядам, заставило Аббасидов изменить хозяйственные порядки государства. Прежние халифы ограничивались взиманием налогов с населения, не входя в заботы об условиях производства и труда. Мансур настойчиво занялся исправлением засорившихся каналов, проведением новых русл для того, чтобы поднять земледелие и садоводство на черной земле Мрака.
      Впрочем, обращаясь от военного ремесла к занятиям мирным, прабы не сделались особенно ревностными и искусными сельскими хозяевами. Гораздо больше увлеклись они торговлей, отвечавшей их подвижности и склонности к путешествиям: не даром Мохамед разрешил правоверным во время богомолья совершать торговые сделки. При Аббасидах арабская держава сделалась крупнейшим торговым государством, а города Ирака, Басра, Куфа и Багдад, па которые преимущественно опиралась династия, главными средоточиями обмена товаров со всех концов света. Смелые моряки подвозили из Индии, с Малайских островов к устью Евфрата строевой лес, пряности, ладан- и алоэ для курения, красильные вещества, черное дерево для художественных изделий, золото, драгоценные камни. Сухим путем караваны верблюдов доставляли из Китая шелк, фарфор и мускус, из Туркестана меха, из Африки слоновую кость и черных недольников. Из халифата в свою очередь вывозили финики, тростниковый сахар, стеклянные и стальные изделия, хлопчатобумажные материй, персидские ковры.
      Обработанные продукты преимущественно направлялись на север через Каспийские ворота и через порты Черного моря в восточную Европу, а по Средиземному морю к берегам Европы югозападной. Азиатский восток своим художественным ремеслом значительно превосходил Европу: для церковных облачений христианские епископы покупали парчу и атлас, изготовленные мусульманскими мастерами и покрытые узорчатыми арабскими надписями. Европа была к тому же и гораздо беднее Азии. Ее скудость и зависимость от востока ярко отражалась в сбыте на арабские рынки европейских рабов: багдадские торговцы скупали у варварских племен Европы подростков, платили деньги сновавшим по Дунаю разбойникам за похищаемых ими людей.
      Господство арабов в качестве торговой нации оставило потом следы во всех отраслях европейского торгового, промышленного и банкирского дела. С арабского языка заимствованы слова: атлас, тариф, базар, арсенал, магазин, балдахин (что собственно значит «багдадское изделие», так как Багдад у западноевропейцев был Балдах). От арабов идет также изобретение торгового век-
      Минарет большой мечети в Самарре (близ Багдада) столице Аббасида Мутасима, преемника Маамуна (обрат, внимание на сходство "постройки с вавилонским зиккуратом).
      селя, вызванное тем, что арабские купцы в своих далеких поездках не решались возить с собою много золота и предпочитали пересылку денежных обязательств с расчетом наличными на конечных станциях.
      По мере того, как у арабов остывала воинственность, изменялись их умственные интересы и наклонности. Издавна, еще в пору
      своей дикарской степной жизни, они отличались суеверным почтением к писанному слову; не даром Мохамед выделил христиан и иудеев от язычников во внимание к тому, что они обладают Писанием. Поселившись в Сирии, в Ираке и персидских областях и овладевши их книжными богатствами, арабы стали знакомиться С-литературой и наукой покоренных народов. Через сирийцев узнали они о великих греческих ученых, Аристотеле, Галене (основателе медицинской науки), Птолемее (александрийском астрономе), забытых в это время самими европейцами.
      Арабы не могли отнестись самостоятельно и критически к открытой ими чужой мудрости: они принимали добытые сведения за абсолютную (непререкаемую) истину. Так, в астрономии они усвоили целиком и без возражений систему мироздания, как она изображена у Птолемея; а между тем этот ученый, живший в эпоху упадка науки во II веке после Р. X., покинул открытие Аристарха Самосского, учившего о вращении планет вокруг солнца, и вернулся к старинному взгляду, что земля составляет центр мира, и что солнце со всеми планетами ходит вокруг нее. Сочинение Птолемея было в чрезвычайном почете у арабов; впоследствии оно перешло к западноевропейцам в арабском переводе под именем Альмагеста (из арабской приставки «аль» и греческого прилагательного «мегисте» == величайшая). Знакомство со звездным небом скоро уклонилось у арабов в сторону астрологии, гаданий и предсказаний по звездам.
      Несмотря на преобладание ученых, слепо отдававшихся чужим теориям, знакомство арабов с греческой философией все-таки порождало среди них свободомыслие. Благодаря влиянию сирийских христиан стало распространяться учение о свободной воле человека, о господстве в мировой жизни разумного начала. Богословы и толкователи корана, проводившие подобного рода р а -ционалистические взгляды, резко противоположные вере в предопределение, получили название мотазилитов (отщепенцев). Наряду с учениями, допускавшими критическое отношение к Писанию, появились другие, мистические, т. е. основанные на внутреннем просветлении и отрицавшие Писание; их главной опорой была прежняя Зороастрова религия и буддизм, занесенный из Индии.
      Правоверные арабы в ужасе от вторжения новых ересей, к которым присоединились старые секты маздакитов и хариджитов, добились в 783 г. при халифе Махди установления должности в е -ликого судьи веры для строгого преследования зендиков, т. е. всех отклонившихся от единственно правильного пути (зендик собственно значит «колдун»).
      В царствование Маамуна (813 — 33) нападающие и обороняющиеся поменялись местами. Как покровитель ученых, Маамун основал в Багдаде «дом науки», т. е. институт для изучения математики, астрономии и философии; большие средства были отпущены
      на устройство библиотеки и обсерватории. Наподобие индийского Ашоки или конфуцианских императоров Китая, Маамун решил просветить народ разумными понятиями о религии. В 827 г., руководясь идеями мотазилитов, он издал закон о правильном понимании корана: тогда как, согласно превоначальному учению, коран не создан, а находился от века у Бога и непосредственно с неба передан Мохамеду, халиф предписал считать священную книгу человеческим созданием.
      Свободомыслящий Маамун оказался столь же нетерпимым, как и староверы. Отправляясь в поход против византийцев, он назначил богословам испытание в вере, предполагая сурово расправиться с несогласными. Когда он узнал, что в Ираке многие богословы отвергают предписанное им учение о коране, он вызвал их в свой лагерь у Тарса на границе Малой Азии; их ожидала оы самая печальная участь, если бы самого халифа не постигла внезапная смерть.
      Франкские вожди и римские папы. В течение первых ста лет распространения ислама христианство всюду уступало новой религии. Оно потеряло господство в странах своей первоначальной проповеди и удержало самостоятельность лишь в узкой полосе, пересекавшей наискось западную Европу от Атлантического океана к Эгейскому морю: казалось, что христианство утратило способность дальнейшего расширения. Но как раз именно натиск мусульманства и вывел христианский мир из состояния расслабленности, воспламенил воинственность в самих христианах. Особенно заметна эта перемена в жизни франков.
      Преемники Хлодвига, завоевателя Галлии и югозападной Германии, впали в полное ничтожество; все дела они предоставили майордомам, управлявшим двором и войском. Народ видел только по временам, как эти «ленивые короли» выезжали, по старому обычаю, в "громоздкой" колеснице, запряженной парой волов. Когда с юга из Испании бурно вторглись мусульманские наездники, не король династии Меровингов, а майордом Карл Мартел отбил страшного врага; это была первая победа христиан после 100 лет отступления перед исламом. Продолжая трудную борьбу со степной конницей, Мартел сам должен был завести новую армию, преимущественно из всадников.
      Государство франкское не располагало казной, подобной арабскому дивану, и не могло ни приобретать лошадей, ни кормить воинов и коней в походе. Поэтому у франков вождь не имел неограниченной власти Омара, Моавии или Валида, передвигавших большие войска на любые расстояния и требовавших от подчиненных бессрочной и непрерывной службы. Франкский вождь уговаривался с каждым из своих вассалов, т. е. военно-обязанных, в отдельности. Вассал поступал под покровительство вождя, как сеньера (старшего), приносил ему присягу верности и обязывался снаряжаться в поход на коне с копьем и мечем, а если был человек состоятельный, то кроме того — приводить с собою известное количество слуг своих, также в вооружении.
      Сеньер-назначал вассалам место майского поля, т. е. военного смотра, когда коней можно было пустить на подножный корм. Отсюда отправлялись в летний поход; считая кроме походного времени еще по месяцу на проезд из дому и на возврат домой, вассал должен был захватить с собою провианту на 4 — 5 месяцев. Быт воинства у франков носил иной характер сравнительно с арабами. Азиатские степняки, очень умеренные в еде, избегавшие мяса и вина, довольствовались немногим. Германцы, напротив, любили обильные и жирные обеды, запиваемые хмельными напитками; за армией следовали обыкновенно стада рогатого скота, предназначавшегося на убой, и к большому собранию воинов вождь выписывал из своих имений пивоваров.
      Несмотря на меньшую подвижность своих войск, франки в упорной борьбе стали одолевать сарацин и вытеснять их из Галлии. Сознавая себя народом Божиим, они снова, как во времена Хлодвига, пришли в сильное возбуждение; в союзе с церковью, под начальством даровитых неутомимых вождей, Карла Мартела, Пиппина, Карла Великого, составивших династию Каролингов, они образовали в VIII веке большую державу от Атлантического океана до Эльбы и Дуная, от Северного моря до Адриатического.
      В то время как франки под начальством Мартела боролись на юге Галлии с исламом, среди германских племен, живших за Рейном, происходила своего рода война, которую вели англосаксонские монахи с язычеством. Приезжая из-за моря на опасный подвиг, они начинали с сокрушения идолов, срубали старинные дубы, посвященные богу-грозовику Водану, далее запрещали всякого рода охотничьи обычаи, напр. употребление в пищу мяса бобров, оленей, медведей, и наконец старались отучить народ от колдовства, заменяя его христианскими обрядами. Во главе англосаксонских миссионеров стоял ученый Винфрид, почитатель Рима, переделавший свое имя на латинский лад в Бонифация. Папа Григорий II обязал Бонифация применять среди новообращенных лишь те обычаи, которые приняты в Риме; в случае малейшего сомнения обращаться к папе, преемнику ап. Петра. В одну из своих поездок в Рим Бонифаций был посвящен папою в сан архиепископа Германии с поручением устроить в ней епископства; в знак этой власти он получил паллий, т. е. белую шерстяную ленту с черными крестами, символ агнца, несомого на плечах Христом Добрым Пастырем.
      Обращением восточных германцев в христианство Бонифаций не только расширил господство римской церкви, но вместе с тем укрепил власть франков за Рейном. Все больше и больше соединяли пап и франкских вождей взаимные интересы: с одной стороны, папы, поссорившись с византийскими императорами, искали опоры в могущественных правителях запада, с другой майордомы, оттеснивши старую династию Меровингов, нуждались в освящении своей власти римской церковью, самой авторитетной во всем христианском мире. Сын и преемник Карла Мартела, Пиппин, послал в Рим спросить папу, допустимо-ли, чтобы королем назывался тот, кто не выполняет королевских обязанностей. На это папа Захарий ответил, что в государстве не может быть порядка, пока настоящий правитель не будет именоваться королем. Пиппин тотчас после этого заключил в монастырь последнего Меровинга, папа же поручил Бонифацию совершить помазание франкского вождя на царство (751 г.). Этим церковным обрядом папа создал как бы новую высшую власть, тогда как раньше преклонение перед длинноволосыми Меровингами основывалось на языческом веровании в волшебную силу старинного рода.
      Четыре года спустя Пиппин, обратно, помог папе. Когда лангобардский король Айстульф, пользуясь смутой иконоборства в Константинополе, завоевал византийское наместничество с городом Равенной и стал подступать к Риму, папа Стефан III бежал за Альпы, умоляя франкского короля о спасении вотчины св. Петра.
      Король принял от него сан патриция, т. е. покровителя Рима, выступил со своим войском и принудил лангобардов очистить захваченные земли, Но с его уходом Айстульф возобновил нападение, и даже лангобарды сожгли половину Рима. Тогда папа отправил Пиппину следующее послание: «я, апостол Божий Петр, принявший вас в сыны мои, увещеваю, чтобы вы спасли Рим. Не допустите, чтобы мы терпели мучение от неприятеля; иначе вас будет мучить адский огонь.. Более всех народов предан мне, апостолу Петру, франкский народ, и потому я всегда давал ему победу. Если не послушаете меня, объявляю вам именем св. Троицы, что выключу вас от царства небесного и вечной жизни силой власти, данной мне Господом Иисусом Христом.»
      Грозное послание папы возымело действие. Пиппин быстро надвинулся через альпийские проходы и запер Айстульфа в его столице, Павии; лангобардский король сдался на все условия, обещал заплатить большой выкуп и отказался от Равенны. Напрасно послы императора Константина V требовали выдачи византийского наместничества: франкский король подарил Равенну своему союзнику, папе, который сделался теперь светским владетелем.
      Империя Карла Великого. Опираясь на союз с папою, применяя христианство, как орудие завоевания и средство власти, сын Пиппина, Карл (768 — 814) соединил большую часть западноевропейских стран, занятых германцами, в могущественную монархию.
      В 772 г. Карл приступил к обращению в христианство саксов, полудикого северо-германского племени, которое цепко держалось за языческие обряды, оберегая в них свою независимость. Как Бонифаций, он начал с низвержения огромного священного древа Ирменсуля «опоры мироздания», по верованию язычников. Разрозненные по областям и деревням, саксы не оказывали сопротивления, пока в их стране стояло франкское воинство. Но как только Карл уходил, они разрушали церкви, изгоняли епископов и священников.
      Через два года, на призыв папы Адриана I дать защиту от лангобардов, франкский король направился путями, проложенными его отцом, за Альпы. Прибыв в Рим, он поднялся, целуя ступени, по лестнице храма св. Петра и возобновил у гробницы апостола, в присутствии духовенства и франкских магнатов (крупных вассалов), союз с папою. Крепкая Павия должна была сдаться, а короля лангобардского Карл принудил уйти в монастырь; из лан-гобардских воителей он стал набирать вассалов и водить их в свои походы за Пиренеи, на Дунай и к Эльбе. В 778 г. Карла отвлекла от саксов с северовосточной окраины государства на далекий юго-запад в Испанию экспедиция против сарацин. Этот поход окончился неудачей; при отступлении в горных проходах Пиренеи арьергард Карла вместе с обозом, предводительствуемый его племянником Роландом, уничтожили баски, своеобразный народец, упорный и самобытный, до нашего времени сохранивший древнее колдовство и язык, непохожий ни на одно из европейских наречий. Слух об этом поражении вызвал всюду восстания против франков.
      Только с подавлением мятежей Карл мог опять направить все свои силы против саксов. В 782 г. на собрании вассалов, созванном с особой торжественностью в Саксонии, Карл издал строгий закон против отступников от христианства, угрожая смертной казнью не только за нападение на священника или ограбление церкви, но и за несоблюдение Великого поста. На саксов эта угроза не подействовала: когда Карл послал саксонское ополчение совместно с франками сражаться против славян, оно обратило оружие против франков. На этот раз свирепой расправе над ними не было предела. Карл объявил казнь всем, кто будет уличен в содействии язычникам против христиан: перебили четыре с половиной тысячи саксов, подозреваемых в измене, захватили в рабство и переселили в далекие от родины места множество семей. Но эти жестокости лишь еще больше разожгли жажду мести в саксах: подстрекаемые Ви-дукиндом, искусно скрывавшимся от франков в северных лесах, саксонские воители поднялись все до последнего человека.
      Карлу удалось окончательно завладеть страной лишь, когда у множества эделинг о в, т. е. мелкой знати, составлявшей главную массу воитедей, были отняты их имения. Эти земли король частью отобрал себе, частью роздал монастырям, франкским своим вассалам и тем саксонским магнатам, которые изъявили покорность. Для наблюдения за спокойствием в завоеванной
      Фнрау1ркс1в1рИемве,иинКа1р1оа миагонва)я стран() Карл назначил графов (намест обрат, внимание на его че- ников) из среды самой саксонской ари-шуйчатый панцырь. стократии. На месте разрушенной франками твердыни языческого бога войны Карл заставил саксов отрекаться от сатаны; сам Видукинд явился смиренно и принял крещение. Положение зависимых людей, свободных и крепостных, обрабатывавших земли воителей, не изменилось к лучшему: они лишь перешли к новым господам, и на них легла новая повинность: доставлять священникам и епископам десятину с урожая полей и приплода скота.
      В 791 г. Карл предпринял большой поход против главной орды аваров, занимавшей нынешнюю Венгрию. Пользуясь помощью славянских племен, искавших освобождения от аваров, он двинул против кочевников два ополчения, одно из Германии, другое из Италии; неся хоругви, распевая церковные гимны, шли его воины вдоль обоих берегов Дуная старинными римскими дорогами; по реке везли припасы и оружие. Когда взяли главное кольцо аваров, где хранились награбленные от набегов богатства, король подарил часть сокровищ папе, остальное роздал вассалам, чтобы «они и впредь прославляли его милость и помогали ему в тяжелых походах.» Из пограничных земель было основано военное наместничество восточной марки (основа будущей Австрии).
      В 800 году Карл заключил против испанских Омайядов союз с Харун эр-Рашидом. Багдадский халиф отправил на далекий запад посольство с подарками, в числе которых находился живой слон; в знак особого расположения передал он Карлу право покровительства над христианскими святынями Иерусалима. Соединившись с остатками испанских готов, франки взяли Барселону и образовали между Пиренеями и Эбро пограничную готскуюмар-к у. После 30 лет непрерывных войн получилось очень большое государство, охватывавшее нынешние: Францию, Бельгию, Голландию, Швейцарию, западную и южную Германию, Австрию, большую часть Италии и северо-западную Испанию. На востоке граница владений Карла доходила до Эльбы; но и за этой рекой славянские племена признавали мощь франкского короля, так что его верховенство простиралось до Вислы и до среднего Дуная. В состав государства Карла входили из романских стран (т. е. бывших провинций римской империи) все те, которые уцелели от арабского завоевания. Вся западная половина христианской церкви была теперь заключена во владениях франков вместе с городом Римом, столицей старой империи. Отсюда у Карла возникла мысль принять императорский титул.
      Во время переговоров короля с халифом приехал на север папа Лев Ш просить защиты против врагов своих в Риме, которые его свергли и нанесли ему тяжкие оскорбления. Король велел разобрать дело франкским своим вассалам; затем хотя и наказал врагов папы, но продержал его самого целый год в ожидании. По приезде своем в Рим Карл заставил Льва Ш в собрании франков поклясться в своей невиновности: папа оперся на раку с мощами, 28 соприсяжников, окруживши его и взявшись друг с другом за руку, должны были заодно с ним повторить слово в слово его признание; по окончании клятвы они должны были провести несколько минут в полной неподвижности; малейшее колебание тела или запинка в произнесении присяги служили бы признаком виновности.
      Восстановленный в своих правах, Лев III задумал осуществить цель, намеченную еще его предшественником. В первый день Рождества, когда Карл молился в церкви св. Петра, папа надел на него венец и приветствовал его обрядом и словами, обычными при встрече прежних императоров. Стоявшие кругом франки и римляне скрепили венчание своими криками: «победа и здравие
      Карлу, Августу, Богом венчанному, великому и миротворящему императору римлян!»
      Карл не был доволен таким оборотом дела. Не от духовного лица хотел он получить признание высшей власти, а из самого Константинополя, от прямого преемника римских императоров. Поэтому он завел переговоры с императрицей Ириной, которая в это время захватила власть, опрокинув правление своего уже взрослого сына и подвергнув его ослеплению. Однако Ирину в свою очередь сверг логофет (министр финансов) Никифор (802 г.). Сам очень воинственный, он вовсе не желал уступать Карлу и даже отправил флот для отвоевания Италии. Но византийцы все-таки были не в силах воспрепятствовать образованию империи на западе: в 811 г. Никифор погиб в войне с болгарами, которые со времени разгрома их страны при Константине, успели подняться с новой силой; хан Крум сделал себе из черепа императора чашу.
      После венчания Карл велел установить для народа новую особенно важную присягу: в ней было сказано, что «все должны исполнять свою службу Богу, не совершать ни насилия, ни измены по отношению к церкви или к вдовам, сиротам и странникам, так как государь-император наречен после Господа Бога и святых покровителем и защитником надо всеми». Обряд помазания на царство, венчание новым титулом, приносимые государю клятвы, все это, казалось, неизмеримо возвышает его власть. Наподобие персидских самодержцев, он стал отправлять в подвластные страны государевых послов, которые должны были следить, чтобы графы не утесняли народ поборами, принимать жалобы от населения и потом, вернувшись после объезда, обо всем давать отчет королю. Главным орудием королевской власти было духовенство; послами назначались большею частью епископы, как люди образованные, прошедшие церковную школу, которая тогда была единственной. При дворе клирики занимали должности канцлера, приготовлявшего все указы и грамоты, и капеллана, королевского духовника и советника по церковным делам, называвшегося так по имени хранимой им капы (плаща) св. Мартина Турского, главной святыни франкской.
      Несмотря на тесный союз с церковью, Карлу не удалось создать неограниченную власть. Все, кто выполнял королевские поручения, кто снаряжался в поход, в том числе графы, епископы и государевы послы, давали королю особую служебную присягу; сверх условий, в ней выговоренных, король не мог потребовать ничего лишнего. При составлении указов государь не запирался в тайном совещании со своими ближайшими советниками. Все дела обсуждались в собраниях вассалов: помимо майского поля, осенью, по окончании похода, король созывал еще магнатов, службой которых особенно дорожил, потому что они приводили целые отряды подвассалов, т. е. воинов, в свою очередь состоявших у них на частной службе.
      Культура «ристианского запада. Карл, не умевший писать, благоговел перед книжной ученостью. Его страстью было соби-
      рать отовсюду писателей, художников, ученых; англосаксонский монах Алькуин, его ученик франк Эйнгард, секретарь и биограф Карла, визиготский поэт Теодульф, лангобардский летописец Павел Диакон составляли его постоянное общество, и Карл любил слушать их споры и поэтические состязания. Алькуин устроил придворную школу по образцу англосаксонских монастырей; в нее Карл набирал преимущественно сыновей магнатов, чтобы приготовлять их для разнообразных дел по управлению.
      Стихи, речи, богословские сочинения, летописи составлялись не на разговорных наречиях, а на языке книжном, латинском. Для изучения латыни, списывали и заучивали отрывки из Виргилия, Августина и других римских писателей. В отличие от арабов, увлекавшихся естественными науками, химией, медициной, астрономией, западноевропейцы в это время отдавали наибольшее внимание грамматике и ретор и к е (искусству красиво выражаться). В наставлении Карла о занятиях науками говорится:
      «каждый должен изучить то, что он желает исполнять, и душа наша тем лучше будет понимать, что нужно делать, чем правильнее язык будет хвалить Господа, не оскорбляя его ошибками». В дошедшем до нас изложении урока, который преподал Алькуин сыну КарлаПиппину, все внимание обращено на подбирание интересных слов и сравнений вместо того, чтобы разъяснять строение мира или отдельных предметов и существ действительной жизни. Напр. ученик говорит: «я боюсь, учитель, пускаться в море,хотя меняй побуждает любо- (шахматная фигура). пытство». Алькуин обещает сесть вместе с мальчиком и последовать за ним, куда бы он ни отправился. «Но я не знаю, как устроить корабль?» На это учитель отвечает: «корабль есть странствующий дом, постоянная гостинница, путник, не оставляющий следа, сосед берегов». — «А что такое берег», спрашивает ученик. — «Стена земли».
      Ученым и поэтам, окружавшим Карла, казалось, что «обновляются времена, воскресает жизнь древних, возрождается то, чем сиял Рим». Однако варварские понятия были в полной силе, даже среди духовенства, проходившего школу. Однажды Карлу донесли о смерти епископа, который оставил только два фунта серебра на поминание души своей; случайно услыхавший об этом молодой клирик заметил: «мало же он заготовил себе для такого далекого и долгого пути (разумея странствование души на тот свет)!» Карлу понравилась такая искренность и, в обход многих знатных просителей, он назначил бедного священника на очистившееся место, поощрив его набрать побольше средств в загробное путешествие.
      Весь строй жизни во франкском государстве был иной, чем в современном ему арабском халифате (правление Аббасидов Мансура, Махди и Харуна 754 — 809, Каролингов Пиппина и Карла 751 — 814). В то время, как мусульманский восток выделялся блеском и роскошью своих многочисленных городов, в империи Карла жили по селам и усадьбам, в низких деревянных строениях; для больших собраний вассалов быстрр сколачивали целый лес лачуг и бараков; все эти постройки так же быстро и выгорали. Только в А х е н е (на границе нынешней Германии и Бельгии), где Карл особенно любил останавливаться, соорудили большую п ф а л ь ц (то же слово, что русское «палаты», от латинского palatium == дворец). Здесь обширный двор разделял два каменные строения: круглый собор и королевский зал, в котором семья государя и ближайшие к нему люди с приглашенными магнатами собирались у большого камина (от камин а ты, т. е. отапливаемого помещения, происходит наше слово «комната»). Обе основные постройки, вместе с примыкавшими к ним спальнями, мастерскими, девичьими, кладовыми, каморками для слуг, помещениями для каноников (соборных священников) и для военной охраны были обнесены высоким забором с каменными воротами и сторожевой башней у входа.
      4. Византия и начало новоевропейских государств.
      Распадение Карловой монархии. В истории Западной Европы такой крупный завоеватель, каков был Карл, появился лишь тысячу лет спустя в лице Наполеона. Недаром сложилось предание о железном Карле, от приближения войск которого дрожит земля. В глазах потомков он вырос в образ сверхчеловека, глубокомудрого, способного читать в сердцах подчиненных; его воображали предводителем позднейших крестовых походов против неверных. Однако величие Карловой монархии так же, как впоследствии могущество Наполеоновской империи, оказалось недолговечным. Франки проявили необычайный воинственный подъем в борьбе с сарацинами, лангобардами, аварами, саксами, но их силы исчерпались в этой борьбе, и они уже не могли всюду удержать покоренных в подчинении наподобие римской империи; беспомощны оказались они против нового нашествия — норманнов, т. е. северных народов.
      При своем военном обаянии и страхе, внушаемом современникам, Карл умел вербовать все новых и новых воителей: он заставлял епископов вооружать целые отряды на счет богатых церковных земель; он требовал, чтобы герцоги, т. е. наследственные вожди племен (баварского, саксонского и др.) приводили своих вассалов. Для больших, трудных войн он поднимал на ноги общее ополчение: небогатых крестьян заставляли складываться по трое, по четверо, чтобы снарядить одного ополченца из своей среды. Ослушаться короля не решались: за неповиновение грозил разорительный штраф в 20 быков. Но сама служба в ополчении жестоко разоряла деревенских жителей: им часто приходилось продавать коров, плуги, запасы из амбаров, иной раз хлеб среди самой жатвы за ничтожные цены, чтобы раздобыть денег и вооружить требуемое число ополченцев.
      Со смертью Карла (814) установленные им повинности стали приходить в упадок. Сын его Людовик, прозванный Благочестивым, разделил власть со своими детьми; но скоро сыновья не поладили с отцом и отказали ему в повиновении. Падением императорской власти тотчас же воспользовались епископы: привлеченные Карлом к делам управления они стали теперь считать себя в праве вмешиваться во все мирские дела и даже разбирать споры между властителями.
      В 829 г. в Париже синод (собрание местного духовенства) объявил, что духовная власть выше светской. Когда Людовик поссорился с сыновьями, папа Григорий IV взял на себя обязанности верховного судьи: незванный, приехал он из Рима на север в лагерь императора и потребовал примирения, при чем ясно дал понять, что виновным в раздоре считает отца. Приговор папы произвел сильное впечатление на воинов: большая часть ополчения покинула старого императора и вслед за папою отправилась в лагерь его сыновей. Людовика ожидало еще худшее унижение: в Суассоне он должен был отказаться от власти и перед собранием епископов принести покаяние в своих грехах. Когда он признал за собою совершение убийств, клятвопреступлений и святотатств, епископы простили его и возвратили императорское достоинство.
      Внуки Карла Великого: Лотарь, Людовик Германский и Карл II Лысый, не сумели удержать единство империи. Младшие братья, Людовик и Карл, не хотели повиноваться старшему, обладавшему императорским титулом. Заключая между собою союз, Людовик от имени восточных франков и других зарейнских германцев и Карл от имени франков западных, галльских, съехались в г. Страсбурге и, в присутствии своих вассалов,громко произнесли клятву взаимной верности. Вто время, как Карл говорил перед войском Людовика на германском наречии, Людовик обращался к войску Карла на языке р о м а н с к о м (т. е. происшедшем от языка римлян, латыни), так как западные франки, живя в течение 4 веков среди галлоримлян, утратили свою старинную речь и слились с туземным населением; единственной памятью германского их происхождения осталось новое имя Галлии, которая стала называться Францией, тогда как область их восточных единоплеменников, находившихся в среде чисто германских племен, саксов, баварцев и др., сохранила имя Германии. В 843 г. в Вердене между тремя братьями произошел раздел, в силу которого Лотарь был признан королем Италии, Людовик — Германии, Карл — Франции.
      Папа, продолжая обращаться к военной помощи Каролингов, не сохранил и тени почтительности к франкским вождям. Вместе
      с тем, опираясь на свое достоинство владыки, возлагающего корону на императора, папа присвоил себе верховную власть над епископами всех западных стран. Настоящим церковным деспотом показал себя папа Николай I (858 — 67). По его словам: «св. Петр бережет римскую церковь так, что еретики и даже сам ад ничего не смогут сделать против ее господства». Когда император Людовик И, сын Лотаря, разошелся со своей женой, не испросив разрешения папы, Николай сместил тех епископов, которые утвердили развод императора; отказавшись принять Людовика в Риме, он объявил, что «государи лишь тогда достойны короны, когда умеют владеть сами собою; иначе их следует считать тиранами, а не государями; тогда мы не только не должны оказывать им повиновения, но обязаны сопротивляться и восставать против них.» Высказываясь таким образом о праве сопротивления подданных, папа положил основание революционному учению против монархии: мятежники всегда могли сослаться в свое оправдание на грозные и внушительные слова самого духовного владыки западных христиан.
      Раздробление державы, созданной Карлом, совпало с появлением на ее окраинах, северной и южной, двух опасных врагов, сарацин и норманнов, вторгавшихся со стороны морей Средиземного и Северного. Занятые взаимными спорами, преемники Карла не заботились об охране границ империи, о поддержании береговой охраны. Пользуясь этим, «морские волки» начали дерзко нападать на побережья, въезжать в устья рек, грабить и жечь города и селения.
      Сарацинские пираты выходили во множестве из Испании и особенно с северных берегов Африки. В 831 г. они отняли у византийцев Палермо в Сицилии, скоро потом завладели всем островом и сделали его основой дальнейших нападений на берега южной Европы. В 846 году через устье р. Тибра сарацины ворвались в Рим и разграбили церковь св. Петра. Они укрепились недалеко от Ниццы в нынешней южной Франции и стали совершать отсюда набеги вдоль Альп, запирая горные проходы движению богомольцев и купцов и разоряя долины.
      Еще страшнее были нападения норманнов, выходивших с полуостровов Ютландского и Скандинавского. В этих странах ко времени образования Карловой монархии заметен большой наплыв воинственных масс, прибывавших с востока из-за Балтийского моря. Могущественные вожди, опираясь на большие дружины, положили основание нынешним трем северным государствам: Дании, Швеции, Норвегии. Но королям-объеди-нителям удалось подчинить себе лишь часть неукротимой вольницы: множество воителей, не получивших земли, среди них младшие сыновья вождей, иногда 12 — 14 летнего возраста, пускались в дальние предприятия — отыскивать себе счастье и добычу за морем. Норманские викинги,-т. е. береговые вожди, выходили из фиордов (глубоких морских заливов) Норвегии и Дании. Опасное плавание у их скалистых берегов, бури Северного моря, несравнимые с волнениями моря Средиземного, закалили норманнов, вдохновляя их неудержимый натиск дикой отвагой; благодаря обильным в Скандинавии металлическим рудникам и особенно хорошему железу, они вооружались лучше среднеевропейцев; страшны были их секиры, снабженные остроконечным штыком. Своеобразно соединяли они военные предприятия с торговыми: нередко, набравши большую добычу и желая от нее отделаться, они подвозили товары к рынку и, установив с туземцами перемирие, продавали им богатства; иногда викинг, завладевши ценными сокровищами, возвращался домой и принимался за мирную жизнь гостеприимного хозяина.
      Перерезывая Северное море на своих небольших судах, в одно и то же время парусных и гребных, норманны как бы лучами расходились во все стороны. Одни двинулись на северозапад, заняли Исландию, открыли Гренландию и добрались до Америки; местность около Ныо-Иорка, поразившую их своим теплым климатом, они назвали В и н л а н-дом (т. е. страной винограда). Другие стали высаживаться на А Ц //1 берегах нынешней Ирландии, Шотландии и восточной Англии. J4 ш/ Главная масса норманнов направилась на западное побережье европейского материка: начиная от
      Эльбы и Рейна в северной Германии и до Тахо и Гвадалкивира в Испании не было ни одной большой реки, в которую бы они не вторгались Не остановились СНИ и перед Гибралтарским проливом; заПзжая в Средиземное море, они соперничали с сарацинами в нападениях на Италию и на южную Францию.
      Норманны сохранили старинные языческие обряды и веру: украшали свои корабли изображением дракона, вместо креста чтили символ молота, посвященного богу грозы Тору, верили в Валгаллу, небесный дворец Одина (то же, что германский Водан), куда переносятся души павших в бою на загробное пиршество. Умершего вождя хоронили вместе с конем, а для того, чтобы у него был по смерти выбор, вступить ли в Валгаллу верхом или въехать в экипаже, под курганом помещали и седло, и колесницу. Франкские вожди пытались действовать на северян своим обычным средством, которым одолели саксов — проповедью христианства; но в среде норманнов вера юга плохо прививалась. При Людовике Благочестивом крестился один из датских вождей, и в Данию отправился монах Ансгарий, по своему рвению похожий на Бонифация; после нескольких лет проповеди его назначили архиепископом Гамбурга, чтобы наблюдать за дальнейшим распространением христианства на севере. Однако в 845 г. датский король Эрик отправил свой флот к устью Эльбы; поднявшись вверх по реке, викинги напали на Гамбург, заставили бежать Анс-гария и разорили город.
      В годы, следовавшие за договором в Вердене, франкское государство переживало очень тяжелое положение. Норманны врывались по Эльбе, Рейну, Маасу, Шельде, Сене, Луаре, сожгли дворец Карла Великого в Ахене, три раза подступали к Парижу. Они нещадно били созываемые королями ополчения крестьян. Отряды вассалов, правда, оттесняли врага из глубины страны, но не было никакой возможности освободить от него берега.
      Во Фрисландии (нын. Голландии) Людовик Германский вынужден был уступить норманскому вождю Рёреку.(или Рюрику, по русскому произношению) большой торговый город Дурстеде и остров Вальхерен, лежащий в устье Рейна. Карл Лысый попробовал нанять норманнов, засевших на р. Сомме, для вытеснения дружины, занимавшей устье Сены и угрожавшей Парижу. Он обещал в награду за эту службу 3000 ф. сер. и чтобы набрать такую сумму, обложил весь народ, не исключая и духовенства, тяжелым налогом. Но королю не удалось в срок доставить деньги воителям; между тем они увеличили свои требования до 5000 ф., а норманны-противники, которых они взялись изгнать, предложили отступное в 6000 ф. с тем, чтобы вместо борьбы,- они уехали домой.
      Возникновение английского, германского и французского королевств. Нападения сарацин и норманнов ускорили распадение державы Карла Великого; но в отдельных странах население стало объединяться против жестокого врага, а из этих объединений возникли национальные государства новой Европы. Раньше всего сплотилась германская народность англосаксов, утвердившихся в южной части о. Британии.
      В то время, как англосаксы теснили на западе бриттов, на них самих нагрянуло норманское нашествие. Викинги, называвшиеся здесь датчанами, образовали около времени вердёнского договора, постоянные лагери на восточном берегу и, подкрепляя себя новыми силами, стали подвигаться к югу, стремясь овладеть Лондоном, крупнейшим городом страны, выгодно расположенным близ моря в устье Темзы. Против них выступил король Альфред (871 — 901).
      В борьбе Альфреда, национального героя англосаксов, с датчанами, было не мало превратностей. Сначала враги нападением с моря и с суши взяли Лондон. Король бежал на запад, долго скрывался в лесах и болотах, его считали погибшим. Однако он стал неутомимо готовить свой народ к отпору: говорили, что он делит воинство на две половины: одну ведет в бой, в то время как другая обрабатывает поля, на следующий год их очередь меняется. Еще рассказывали, что Альфред, переодеваясь странству-
      ющим певцом, проникал в датский лагерь, высматривал положение, изучал нравы врагов. Наконец ему удалось разбить датчан и взять их оплот на восточном берегу. Впрочем, об их изгнании с острова не могло быть и речи. Альфред должен был разделить владение Британией с датским королем Гутормом, который принял христианство. Альфредово южное, английское королевство составляло лишь одну треть нынПшней Англии. Король занялся прежде всего возобновлением гавани Лондона, построением больших морских судов; с его времени началась торговая слава английской столицы. Другой заботой Альфреда было восстановление книг и научных занятий.
      Культура англосаксов вполне зависела от Рима: не было у св. Петра более усердных почитателей, как богомольцы, многими тысячами пробиравшиеся к его гробнице с дальнего острова. С другой стороны, во времена Бонифация и Алькуина Англия высылала своих ученых на материк, "ее школы служили образцом по всему западу. Но в IX веке Альфред жаловался: «прежде иностранцы искали мудрости и наставления с нашей стороны, а теперь мы сами вынуждены обращаться к иностранцам. Все пришло в такой упадок, что едва немногие священники понимают богослужебные книги или могут перевести письмо с латинского языка на английский.» Напоминая своим увлечением наукой Карла Великого, Альфред усердно старался восстановить ученые рукописи и составить руководства для изучения истории и философии.
      Встретив преграду на острове, датчане обрушились главными силами на материк. Франкская империя объединилась еще раз под властью сына Людовика Германского, Карла III, по прозванию Толстого. Этому слабому и вялому человеку пришлось иметь дело с неодолимыми трудностями. Папа, теснимый сарацинами, писал ему: «помогите против неверных, чтобы чужие народы не спрашивали: где же император?» Едва справившись с сарацинами и со славянами, которые вышли из повиновения империи, Карл спешил на помощь осажденному датчанами Парижу (885). В течение 8 месяцев парижане, воодушевляемые епископом Гозленом и графом области Одоном, отчаянно защищались. Епископ погиб во время осады, Одон выскользнул, чтобы известить императора и каким-то чудом через стан врагов пробрался обратно в город. Император разочаровал мужественных борцов своим малодушием: вместо того, чтобы пустить против врага свои превосходные силы, он золотом купил отступление норманнов.
      Ничтожество правнука Карла Великого запечатлело конец державы Каролингов. После смерти Карла III три государства. Франция, Германия и Италия, "окончательно разделились, каждая со своим королем. Во Франции магнаты решились даже, отстраняя от престола потомков Карла Великого, прибегнуть к новому способу замещения власти: они выбрали королем храброго защитника Парижа, графа Одона (его потомки составили впоследствии династию Капетингов).
      Франция была в то время (около 900 г.) значительно меньше современной; ее восточная граница представляла почти прямую линию от Шельды к устью Роны. Власть короля французского была весьма незначительна: он имел силу лишь над вассалами ближнего к нему края; воители более отдаленных концов страны состояли вассалами магнатов, командовавших по областям и носивших титулы графов и герцогов (по французски comtes, dues). Располагая отрядами, нередко более сильными, чем верховный сеньор, присвоивши себе право выбора короля, магнаты считались его ровнями (по французски pairs). Одним из этих самостоятельных сеньеров был утвердившийся в северной Франции норманский вождь Рольф, или Роллон. В 1011 году король должен был уступить ему береговую полосу у Ламанша по обе стороны низовья р. Сены под условием принятия христианства и принесения присяги вассальной верности. Роллон не захотел сам целовать ногу короля и послал для совершения обряда одного из своих спутников. Накануне крещения своего он с норманнами принес жертву языческим богам, как бы в виде прощания; на смертном одре он велел заклать сотню пленных христиан и в то же время подарил церквам своего княжества 100 фунтов золота, желая таким образом угодить и Одину, и триединому Богу. Нормандия — так до сих пор называется эта уступленная Роллону область — сделалась главной колонией северян в средней Европе; сюда долго потом приливали норманские воины и отсюда вышли в следующем, XI веке новые завоеватели, покорившие Англию, южную Италию и Сирию.
      Выделившееся из империи, подобно Франции и Италии, германское королевство также было меньше позднейшей Германии. Хотя на западе оно и заходило дальше нынешних пределов, захватывая Голландию, Бельгию и французские области, начиная от р. Мааса, но зато на востоке народность германцев доходила только до Эльбы, а дальше уже простирался славянский мир. В то время как Англия и Франция были поглощены борьбой с норманнами и датчанами, Германии пришлось иметь дело со славянами, среди которых, так же, как и в Скандинавии, стали возникать большие государства. В борьбе с восточными соседями германских королей поддерживала церковь так же, как во времена Бонифация и Карла Великого. Папа Николай I отдавал величайшее внимание проповеди христианства среди славян; она обещала расширить круг его власти далеко за пределы римской империи, которой он являлся наследником.
      Первые славянские государства. Имя славян созвучно с корнем «слава»; может быть, славяне, подобно индийским арийцам, сами звали себя «знаменитыми», «благородными». Для народов западноевропейских имя славян однако получило прямо противоположный смысль — «рабов». Это произошло потому, что впервые оно появилось у византийских писателей, узнавших славян в качестве приниженных, жалких невольников при воинственных кочевниках (у византийцев произносилось склавинй, отсюда итальянское schiavi, французск. esclaves, герм. Sklaven).
      По языку славяне родственны иранцам, грекам, германцам, т. е. народам арийским, или индоевропейским; всего ближе к ним по наречию их северные соседи, племена латвийско-литовские. Неизвестно, когда славяне впервые появились в Европе; византийцы застали их живущими по склонам Карпат и по рекам Черноморского бассейна. Сравнительно с другими индоевропейскими народами славяне заняли самое невыгодное положение на восточной окраине большой европейской низменности, открытой к широкой степной полосе, по которой передвигались бесконечной вереницей воинственные кочевые племена; будучи народом земледельческим, оседлым, они постоянно терпели от опустошительных набегов подвижной конницы скотоводов. Но и на другой, западной своей границе, славяне не имели покоя: их утесняли германские народы, устремлявшиеся в просторные края восточной Европы тем более охотно, что на западе им некуда было податься: в странах бывшей римской империи сами они встречались с населением плотным и давно осевшим.
      Великое переселение V века сильно потрясло славянский мир. Готы со своих старых мест поселения у Балтийского моря прошли к Черноморью, прорезавши славянские племена посредине; в состав государства Эрманриха вошли юговосточные славяне, жившие по рекам Черноморского склона. Следом за этим завоеванием, славян подчинили себе гунны, оттеснившие готов. С гуннов начинается прилив из Азии народов турецкого или у р а л о а л т а йс к о г о происхождения. Когда разрушилась гуннская орда, южнославянские племена подчинились их преемникам, аварам и болгарам.
      И гунны, и авары, и болгары, оставаясь среди земледельческого населения кочевыми стадовладельцами, разделили между отдельными воителями оседлых жителей деревень, которые сделались их крепостными, подобно колонам римской империи: каждый всадник имел в своем распоряжении несколько земледельческих дворов; начальникам принадлежали целые села или несколько сел: у южных славян долго оставались от времени господства кочевников названия жуп и жупанов, т. е. сельских округов и их начальников, управлявших работой крестьян я живших на их приношения. На войне господская конница гнала перед собой крепостных, вооруженных пращами и дрекольем. Если этой толпе слабых воинов удавалось опрокинуть врага, всадники бросались его преследовать и забирать добычу; в случае неудачи передовых воинов они имели достаточно времени, чтобы спастись отступлением.
      Скоро после Юстиниана аварский каган Баян (от имени его происходит титул б а н а, т. е. воеводы, до XX века сохранившийся у хорватов, или кроатов в нынешней Югославии) своеобразно устроил большое разбойничье государство, имевшее средоточие
      в равнинах нынешней Венгрии: на западе против саксов, баварцев и лангобардов он всюду выдвинул славянских поселенцев, которые заняли обширную полосу земель от Балтийского моря до Адриатического; обеспечив себе таким образом западную границу от нападений германцев, он с тем большею смелостью обрушивался на владения Византии, при чем и тут у него впереди шли славянские воины.
      Так, под давлением кочевников расширился в разные стороны круг славянских колоний: на западе они дошли до Эльбы, до верхнего Дуная, проникли в долины восточных Альп; на юге заняли равнины среднего и южного Дуная, перешли эту реку и распространились по всему Балканскому полуострову; к востоку от низовьев Днепра достигли Дона и Кубани. У славян был ещё свободный выход на север в лесистые края нынешней средней и северной России; уходя от кочевников, они в свою очередь оттесняли здесь более слабые туземные племена финского, или угорского происхождения.
      Славян, когда они пребывали в вечном страхе от нападения кочевников, нам описывают византийцы, между прочим Прокопий, современник Юстиниана. Их жилища расположены на берегу рек и озер, среди лесов и болот, где они стараются укрыться от врага. Они живут в грязных, разбросанных хижинах и часто меняют свое местопребывание. В своих домах они делают несколько выходов, чтобы можно было ускользнуть на всякий случай от опасности. Все свое имущество они зарывают в землю; снаружи не видно ничего излишнего, чтобы не привлекать неприятельских набегов. В бою они нападают на врагов пешие, без панцырей и плащей, вооруженные только копьями и щитами. Они отличаются мягким характером и уступчивостью; нет в них ни жадности, ни лживости; напротив, они радушны и гостеприимны.
      Замеченные византийцами черты быта дольше всего удержались у тех славян, которые укрылись в лесных дебрях, простиравшихся на северо-восток от Карпат между Вислой и Днепром особенно по реке Припяти, з нынешнем белорусском Полесье. Эти древляне (от древа — «жители лесов») имели одинаковую участь с литовцами, жившими еще дальше от степей, по Неману и Западной Двине: они жили бедно, в дикости, «звериным образом», как говорит про них потом (в XI в.) киевский летописец. В противоположность им, главные массы славян, оставшиеся среди кочевников, хотя испытали тяжелые превратности судьбы, но зато закалились в боях, вышли на большую дорогу культурных сношений с другими народами, стали сами соединяться в крупные государства.
      Из времен подчинения славян кочевникам киевский летописец сохранил лишь предание о том, как угнетали обры (т. е. авары) племя дулебов-(в нын. Волыни): «когда нужно было обрину ехать, он впрягал не коня и не вола, а по 3, 4, 5 (славянских) женщин в телегу.» Три века спустя о самой борьбе с аварами уже никто не помнил, и Летописец отмечает только конец страшных повелителей: «Были обры телом велики, а умом горды, и Бог истребил их и умерли все и не осталось ни единого обрина; поэтому есть поговорка до сих пор на Руси: погибли как обры, от которых нет ни племени, ни наследства.»
      После разрушения аварской державы, в IX веке стали подниматься славянские государства в трех местах: 1) между Судетами
      и средним течением Дуная чехи и моравы соединились в великоморавское государство; из всех славянских племен чехи всего дальше продвинулись на запад, занявши по верхней Эльбе и ее притокам Богемию (или Бойогемию, т. е. страну б о й е в, народа кельтического племени, родственных галлам); в IX в , у них уже есть большой город П р а г а; 2) на нижнем Дунае и прилегающей к нему части Балканского полуострова, между Карпатами и Балканами, образовалось государство болгарское из смешения югославянских племен с пришлым турецким воинством болгар, при чем последние скоро забыли свой азиатский язык, передавши туземному населению свое имя и свой неукротимый нрав; 3) на среднем Днепре ближайшие соседи древлян поляне, воинство которых называлось Русь (у византийцев Р о с), образовалось государство русское; у полян-руси было несколько городов, т. е. укрепленных поселений, между которыми выдавался большой, оживленный по торговле Киев.
      Расселившись сначала под давлением кочевников, а потом силой своего собственного оружия, славяне заняли около % всей Европы. В IX в. их поселения простирались от Балтийского моря до морей Адриатического, Эгейского и Черного, от Альп, от Эльбы до верхней Волги, Оки и Дона. Вследствия смешения в различных областях с турецкими народами, германцами, кельтами, иллирийцами и финнами, славяне в последующее время уже не представляли внешнего однообразия. Там, где они соединились с азиатскими кочевниками или с кельтами и южноевропейскими расами, преобладают черноволосые и темноглазые с резкими чертами лица: таковы сербы и кроаты в северозападной части Балканского полуострова, (между Дунаем и Адриатическим морем), болгары, украинцы (потомки полян). Там, где они перемешались с германцами, литовцами, финнами, скандинавами, у Балтийского моря, в нынешней средней и северной России, перевешивают белокурые.и рыжеволосые, светлоглазые; таковы поляки (по р. Висле), белорусе ы (от племен дреговичей и древлян) и великороссы (от кривичей, радимичей и вятичей по Западной Двине, в области великих озер, по Волге, Оке и верхнему Днепру).
      То же самое надо сказать и о характере славян, который ело жился далеко не одинаково в различных странах в зависимости от судьбы и условий жизни. Там, где им приходилось бороться с упорными врагами,у них выработалисьбоевыекачества.непохожие на мягкость и устойчивость нрава, о которой писал Прокопий византийский. Саксонец Видукинд говорит о западных славянах, сражавшихся на Эльбе против германцев: «славяне — народ неподатливый, в работе упорный; они привыкли к самой простой пище, и что для нас, германцев, кажется тяжелым бременем, они почитают чуть не за удовольствие. Дороже всего на свете им свобода, поэтому, несмотря на все поражения, они снова и снова берутся за оружие. Между тем как саксы сражаются из-за славы и ради расширения границ, славяне бьются исключительно за независимость.»
      Восточная Европа в IX веке. С VIII в. при Аббасидах, арабы, стремясь расширить свою торговлю, проникли в восточную Европу. У них было два главных пути: один на судах через Каспийское море от северного края Персии, другой на верблюдах от Хо-варезма (Хивы) по нынешним киргизским степям.
      Той и другой дорогой они достигали большого государства хазар, занимавших низовья Волги и Дона и восточное Предкавказье. Хазары, представлявшие смешение финских и турецких племен, соединяли у себя быт бродячий и оседлый; жители столицы И т и л я, расположенного по обе стороны Волги (немного выше нынешней Астрахани), жили в городских домах только зимою, а весной и летом уходили в степи на кочевья. Хазары подчинялись двум властителям: кагану, принимавшему божеские почести, но также отвечавшему жизнью за бедствия страны, и б е г у, который был настоящим правителем, командовал войсками, собирал подати, управлял городами. Плывя по Волге вверх, арабские купцы доезжали до города Б о л г а р а, недалеко от впадения Камы, где и вступали в торговые сношения с народом, родственным дунайским болгарам. На волжские рынки арабам привозили множество всякого рода товаров славяне и финны из нынешней средней и северной России; арабские серебряные диргемы доходили до Балтийского моря и проникали в Скандинавию.
      Главным товаром, вывозившимся арабами из восточной Европы, были шкуры пушных зверей: соболей, горностаев, бобров, куниц и др.; из них ни один мех так не ценился, как чернобурая лисица. Арабский географ и путешественник Масуди рассказывает: «темный лисий мех — самый модный на востоке; из него делают себе шапки, кафтаны, шубы и накидки цари и князья арабские и персидские, перебивая друг друга своим роскошеством. Один из халифов захотел определить, какой мех всего теплее: для этого он велел в холодную зимнюю ночь завернуть бутылки с водою в различные шкуры; оказалось, что-единственно под чернобурой лисицей вода не замерзла.»
      Переправляясь с Волги на Дон и дальше по левым притокам Днепра, арабские купцы доезжали до Киева; дальше к западу посредниками в торговле мехами и невольниками были евреи, доставлявшие пушной товар в мусульманскую Испанию и в М а -гриб (северозападную Африку, нын. Марокко и Алжир), а рабов из Богемии на рынок в Итиле. В IX в. торговые сношения арабов начали как бы кольцом охватывать христианские страны старой римской империи, Италию и Византию. Сама Византия находилась в это время, благодаря тяжелым внутренним волнениям и внешним неудачам, в расстройстве и слабости.
      Вслед за Никифором, опрокинувшим правление Ирины, три императора, один за другим, достигли власти насильственным путем, опираясь или на мятежных солдат или на столичное население, среди которого выдавались мастера художественных ре-месл, работавшие на двор и на церкви, литейщики, ювелиры, скульпторы, иконописцы, драпировщики, парфюмеры и особенно изготовители шелковых материй, главной гордости Византии со времени Юстиниана, добывшего от китайцев тайну шелководства. В Константинополе уживались рядом две крайности: с одной стороны, сомневаться в правильности решений божественной власти императора считалось кощунством, с другой — константинопольский народ и войско, по примеру пролетариев и легионов старинного Рима, присуждали пурпур людям своего избрания.
      Провозглашенный павликианской армией, Лев V Армянин возобновил войну против икон. «Вы видите — говорил он своим сторонникам — что все государи, которые признавали иконы и покланялись им, погибли или в изгнании, или на войне. Только иконоборцы умерли своей смертью на престоле и погребены с почетом в храме Апостолов. Я также хочу подражать им, чтобы после долгой жизни моей и моего сына царство наше удержалось до четвертого и пятого поколения». По его настоянию собор 815 г. воспретил возжигать свечи и курить ладан перед «бездушным деревом» и осудил «бесполезное и несогласное с преданиями церкви» производство икон. Опять началось преследование монахов, разгром церквей. Однако иконоборство держалось лишь угрозой, которую представляло еретическое войско. Как только удалили солдат из столицы, императрица Феодора, правившая в малолетство Михаила III, в 843 г. восстановила почитание икон; новый собор установил праздник православия в память избавления от иконоборческой и всех других ересей.
      Спор об иконах очень ослабил Византию и понизил ее умственную жизнь. В то время, как иконоборцы разрушали произведения искусства, монахи со своей стороны, желая укрепить веру, уничтожали книги и громили науку за то, что она питает дух сомнения и критики. Наиболее талантливый и смелый защитник икон Федор Студит (т. е. монах студийского, строгого общежития) призывал папу, чужестранного владыку: «услышь нас, апостольский глава, богоизбранный пастырь христианских овец, клю-ченосец неба, скала веры, на которой построена католическая (вселенская) церковь; ты еси Петр, украшающий собой престол Петра. Покори еретических зверей волшебством чарующих звуков слова Божия». После таких обращений, папы, действительно, стали вмешиваться в дела византийской церкви, и она как бы утратила самостоятельность.
      Извне Византия терпела одну неудачу за другой. Испанские сарацины завладели на пороге Эгейского моря островом Критом: его новое имя, Кандия, происходит от арабского хандак, глубокого рва, которым завоеватели окружили построенную ими крепость. В то же время начались нападения мусульманских моряков на Сицилию и южную Италию. Византийская торговля в Средиземном море пришла в упадок. С севера империя также не имела покоя. Болгарский хан Крум, победитель императора Никифора, отнял у византийцев С а р д и к у (нын. Софию) и подступил к столице, желая «вонзить копье в Золотые ворота». Хотя этот преемник помирился с империей, но пограничная черта прошла уже недалеко от Константинополя. На северозападе у Византии появился новый враг — Р у с ь: они беспокоили греческий X е р с о нес в Крыму, нападали на малоазийский берег Черного моря. В 860 г. на 200 кораблях русские подплыли к Константинополю, разграбили и сожгли предместья столицы; с трудом удалось отбить эту «северную страшную грозу», «грубый варварский народ». как выражались византийцы.
      Возрождение Византии. Из тяжелого положения и ничтожества Византия начинает быстро оживать с середины IX века. Успехи арабов в торговле, в науках, в инженерном деле подстрекнули соревнование византийцев; они черпнули новой мощи в своих преданиях, в превосходстве своих знаний, своих искусств над окружающими варварами; в области просвещения, религиозной проповеди, дипломатии, управления государством выступает ряд даровитых личностей, которые завоевали для своей страны могущество и влияние в Европе.
      Первые проблески возрождения Византии заметны в царствование Михаила III (842 — 67). Дядя императора, слабого и развращенного, кесарь (т. е. цезарь или соправитель) Варда, враждебный монашеству, основал в Константинополе университет (высшую школу) с даровым обучением бедных. Кроме астрономии, геометрии, медицины, философии, — наук, процветавших в это время у арабов, в константинопольской школе занялись также изучением юриспруденции и древнегреческой литературы, а самым выдающимся профессором скоро стал Фотий (род. 820 г.), собиратель библиотеки старинных рукописей, умевший соединять вокруг себя пламенных и усердных учеников.
      Свой взгляд на значение науки Фотий выразил однажды в следующих словах: «большая часть людей увлекаются богат-
      ством, наслаждениями и блеском земной славы; благородные же души стремятся прежде всего к мудрости, которая дарует сокровища непреходящие, вечные. Эта мудрость не гоняется за красивым нагромождением громких и пустых фраз, а делает слово, согласно разуму, носителем мысли, исследует причины явлений; она не довольствуется знакомством с поверхностью вещей, а проникает в сокровеннейшие глубины того, что подлежит исследованию, собирая по крупинкам золото чистого знания.»
      В 857 г. Варда низверг неугодного ему патриарха Игнатия, опиравшегося на монахов, враждебных наукам, и возвел в патриаршество Фотия, занимавшего при дворе должность асикрита (секретаря тайных дел). Этому назначению воспротивился властолюбивый папа Николай I, считавший восточную церковь подчиненной себе. На соборе, созванном в Риме, он объявил Фотия вторгнувшимся в церковь разбойником и потребовал «во имя Всемогущего Бога, апостолов Петра и Павла, всех святых отцов вселенских соборов, согласно суду св. Духа» сложения Фотием патриаршей власти, в противном случае угрожая проклятием.
      Между двумя гениальными представителями Византии и Рима завязалась борьба. Фотий поставил себе целью расширить круг влияния Византии и вывести восточную церковь из онемения, в котором она находилась со времени торжества над нею ислама. Своего ученика и друга, македонянина Константина, он отправил ко двору хазарского кагана, которому незадолго до того византийские инженеры выстроили на нижнем Дону крепость С а рк е л. Кроме дипломатического поручения — скрепить дружбу с хазарами — Константину, очень способному к изучению языков, поставили еще религиозную задачу: в разноплеменном государстве, где встречались еврейство, мусульманство и старое азиатское язычество, он выступил с изложением христианства, вел диспуты (споры) о вере с представителями других исповеданий.
      Вскоре после этой поездки Фотий послал Константина вместе с его старшим братом Мефодием в государство великоморавское. Здесь византийские ученые начали дело необычайно важное для всего славянского мира: в противоположность западным просветителям, итальянцам и германцам, приносившим Писание и богослужение на непонятном народу книжном латинском языке, они ввели впервые литургию на местном наречии и стали переводить на славянский язык Евангелия, Псалтырь и другие книги Библии; они изобрели также для славян особую азбуку, похожую на греческий алфавит (863). Значительно уступавшие им в образованности западные проповедники должны были преклониться перед их искусством и знаниями; их прозвали «философами». Фотию не удалось однако сохранить руководство над этим далеким северным предприятием. Николай I, считая Моравию подчиненной себе, вызвал обоих братьев в Рим. Повинуясь папе, они отделились от своей родины: Константин скоро умер, приняв перед смертью монашество под именем Кирилла; Мефодия папа назначил архиепископом в славянские земли, Моравию и Паннонию (нын. западную Венгрию) по среднему течению Дуная.
      Папа и патриарх столкнулись также в Болгарии. По рассказу греков, болгарский царь (т.е. цезарь — титул, принятый им вместо азиатского «кагана») Борис принял крещение после того, как византийский проповедник-Живописец нарисовал ему картину Страшного суда, где неверные осуждены итти в ад. У царя были также политические соображения для принятия христианства: он
      видел в новой вере, признающей божественность власти, средство обуздать б о я р (т. е. богатых стадовладельцев и обладателей земель). Когда он потребовал крещения от всего народа, бояре возмутили толпу и подступили ко дворцу, угрожая возвести на престол другого царя, язычника. Борис однако победил восстание и с неумолимой строгостью казнил не только самих зачинщиков, но и все их потомство, истребив 22 больших боярских рода. Он искал теперь у Византии и у Рима оправдания своей жестокости, совершенной ради веры; он хотел, чтобы ему назначили епископов и проповедников.
      Оба владыки, Фотий и Николай I, прислали ему свои наставления; в них обнаруживается различие тогдашней Византии и Рима.
      Фотий излагает подробно учение о Троице, историю 7 вселенских соборов, изображает борьбу церкви против ересей. Он как будто обращается к византийскому принцу, в котором хочет воспитать просвещенного государя-народолюбца. По его словам, христианский правитель должен во всем соблюдать спокойствие и рассудительность. Нужно следить за своей внешностью, походкой и всеми вообще движениями; нехорошо быстро говорить, громко смеяться, вести неприличные разговоры. Государь должен быть не тираном, внушающим страх своим подданным, а милостивцем, опирающимся на их любовь и преданность, неустанно заботиться о благе народа. Истинная слава воителя не в завоеваниях, не во внешнем расширении государства, а в нравственном совершенствовании своих подданных, в облагорожении их духа.
      Наставление Николая I проще и практичнее. Так же, как знаменитый его предшественник, Григорий I, при обращении англосаксов, папа советует никого из язычников не принуждать к принятию новой веры; пусть остается старая национальная одежда и обычаи. Он не настаивает на слишком строгом соблюдении постов, как того требовали византийцы. Надо понемногу истреблять колдовство; надо вместо клятвы на мече, приносить присягу на Евангелии, лошадиный хвост, служивший знаменем, заменить изображением креста. Папа считает особенно важным установление десятины для содержания духовенства и церковного убежища для всех, кто ищет охраны от преследования властей. Несколько раз повторяет папа свое главное правило: светские люди не могут судить священников; поэтому книги, заключающие в себе гражданские законы и церковные предписания, должны находиться только в руках духовенства, но никак не светских лиц; во всех колебаниях должно обращаться к римскому престолу.
      Недовольный тем, что из Византии не прислали епископов, Борис склонился в пользу Рима и изгнал из своей страны греческих священников. В Константинополе эта новая победа папы вызвала сильное негодование: не только при дворе, но и в народе поняли обиду, нанесенную Византии. Опираясь на общее сочувствие, Фотий решился в свою очередь напасть на твердыню пап, присвоивших себе право повелевать над всем христианским миром. Приглашая восточных патриархов, александрийского, антиохийского и иерусалимского, на собор в Константинополь, Фотий обратился к ним с окружным посланием (энцикликой), где доказывал, что лишь восточная церковь сохранила истинные предания, тогда как западная, латинская, приняла догматы и обычаи, чуждые первоначальному христианству, между прочим запрещение брака для священников. На соборе 867 г. в Константинополе Фотий назвал латинян слугами Антихриста и отлучил Николая I от церкви. Он предложил западному императору Людовику II, находившемуся во вражде с папою, низвергнуть римского первосвященника. Против притязаний на первенство старого Рима он выдвинул величие Рима нового: если первый обладает могилами апостолов Петра и Павла, то Византия была полем деятельности первозванного апостола Андрея; великие церковные учителя составляют исключительную славу греческой нации, которая одна сохранила просвещенность и человечность среди общего варварского огрубения.
      Однако в первом своем столкновении с Римом Фотий потерпел неудачу. В год смерти своего противника, Николая I (867), он был сам низвергнут с патриаршего престола новым императором Василием.
      "Василий Происходил из армянской семьи, поселенной в Македонии (отсюда основанная им династия, самая долгая в византийской истории, 867 — 1054, называется Македонской). В молодости он был захвачен в плен болгарами, а когда его выкупили, добрался до Константинополя нищий и оборванный. Обладая громадной физической силой, ловкий наездник и укротитель коней, он понравился Михаилу Ш, увлекавшемуся цирковыми ристаниями. Скоро любимец императора сделался управителем двора, соперником кесаря Варды. Хотя Варда взял с Михаила и Василия клятву верности, при чем оба дали свои подписи, обмакнув перья в вино Причастия, Василий изменнически убил кесаря, заставил провозгласить себя августом, а затем покончил и с самим Михаилом.
      Свой незаконный захват власти он старался укрепить дружбой с напою и ради нее-то вернул на патриарший престол свергнутого Вардой Игнатия.
      Фотий ушел в монастырь, отдался опять своим научным занятиям, вступил в переписку с арабскими учеными. В глазах большинства византийского общества он еще более поднялся, как защитник независимости Византии и провозвестник ее духовного первенства. Его осыпали сочувственными адресами (приветствиями), как патриота, все цехи константинопольских ремесленников вплоть до меховщиков, рыботорговцев, плотников, слесарей. Смещенные вместе с ним епископы и священники, ученики и последователи его сплотились вокруг главы своего. Император поневоле помирился с опальным патриархом: он пригласил Фотия быть воспитателем наследника престола, а в 877 г., через 10 лет после свержения, опять восстановил Фотия в патриаршестве. Еще в другом отношении Фотий испытал торжество своих прежних замыслов: царь Борис, недовольный тем, что папа не утверждает угодных ему епископов, отклонился от Рима и просил прислать византийских проповедников.
      Достигнув власти путем преступлений, Василий сделался потом превосходным правителем (867 — 886), одним из лучших в Византии. Как Фотия можно назвать основателем могущественной по своему влиянию греческой православной церкви, так Василий заслуживает имени восстановителя блеска и силы византийского государства.
      Прежде всего он поправил финансы (ведомство государственных доходов и расходов), приведенные в расстройство безумными тратами его предшественника. Строгостью, бережливостью, точной уплатой всех обязательств и жалований он восстановил старую славу византийского управления. Богатая казна дала возможность устроить отличное войско. Помимо наемников византийское правительство стало применять стратиотов (обязанных службой воинов), которые получали от государства земельные участки, должны были обработывать их сами или посредством рабочих и на доходы с них кормитьсвоисемьи, а также снаряжаться для войны. Участки были различной величины, и сообразно этому служба с них была неодинакова. Владелец поместья (большого участка) должен был являться на коне; владельцы крестьянских участков служили пехотинцами или матросами в военном флоте; владельцы самых малых участков составляли по несколько человек складчину, и каждая группа на общий счет снаряжала одного солдата из своей среды. Стратиоты пользовались облегчением в податях, но в то же время не имели права бросать свои участки, не могли их продавать, уходить с них или избирать себе другое занятие.
      Особенно занят был Василий устройством правосудия: он выстроил для суда обширный дворец; предоставил для судебных за-
      седаний цирк в будничные дни, сам присутствовал при разбирательствах; согласно взглядам ученых юристов, прошедших школу Фотия, Василий поставил целью своей открыть всем суд равный и справедливый, дать каждому бедняку средства защищать свое дело. Подобно Юстиниану, Василий хотел произвести пересмотр и очищение законов, из которых многие устарели. Помимо большого свода под названием В а с и л и к (царских законов), он велел еще составить сокращенный сборник, так наз. Прохирон (руководство) из наиболее важных постановлений, чтобы сделать законодательство общедоступным.
      Фотий, как великий ученый, принимал участие в составлении законодательных сборников. В Прохироне он определил мировое положение патриарха в следующих словах: «патриарх — живой образ Христа, выражающий собою высшую истину как в словах, гак и в делах. Он охраняет паству в правильной вере и нравственной жизни, обращает к истинному учению всех еретиков, вызывает преклонение в язычниках своей достойной и блестящей деятельностью и создает в них ревность к принятию веры. Для мира и счастья подданных необходима полная гармония и согласие между двумя властями: императором и первосвященником.»
      В действительности, однако, между духовной и светской властью далеко не было того равенства и взаимного уважения, которое мыслилось Фотию. Император считал себя главою церкви, а в патриархе видел лишь исполнителя своей воли. Под конец жизни Фотий еще раз испытал на себе -произвол светской власти. Преемник Василия, Лев VI (886 — 912), по прозванию Философ, обязанный Фотию своим образованием, сместил его внезапно без объяснения причин и назначил патриархом своего 16 летнего брата.
      Замечательное столетие. По обилию и важности событий девятый век по Р. X. занимает особое место в истории Европы. К этому времени относится образование большей части ныне существующих европейских государств: четырех западных (английского, французского, германского и итальянского),трех скандинавских (Дании, Швеции, Норвегии), и трех славянских (чехоморав-ского, болгарского и русского). Отличительная черта всех этих государств состоит в том, что каждое из них заключает в себе наци ю, т. е.. соединение людей хотя и разных племен, однако сближенных общностью языка, преданий и быта.
      Девятый век отмечен также оживлением христианства, проникающего в страны восточной и северной Европы. Из церковных школ выходят деятельные, смелые, самоотверженные люди, направляясь просвещать варваров и воспитывать их к более мягким нравам. В то же время среди ученых растет интерес к изучению древней культуры, происходит первое возрождение наук в Европе. Византийцы, сохранившие больше преданий и связей с античным миром, обращаются к разысканию рукописных старинных книг, погружаются в тексты Платона, Аристотеля и других писателей,доступных им Б подлниинкеВниом положении были западные ученые, незнакомые с греческим языком; для того, чтобы удовлетворить свои умственные запросы, германские и французские монахи едут учиться в высшие школы мусульманской Испании, в Толедо и Кордову.
      Усиление христианской проповеди сопровождалось соперничеством между выдающимися деятелями церкви. Римские папы требуют себе верховной власти среди христиан, константинопольские патриархи отстаивают свою независимость и равное положение нового Рима со старым. В споре Николая I с Фотием впервые наметилось разделение церквей: западной, в странах бывшей римской половины империи, и восточной, з гречссчой ее половине. Каждая из церквей заявляет притязание на имя правоверной и вселенской; восточная усвоила по преимуществу название православной, западная — католической (т. е. всемирной).
      Великоболгарское царство. Распространением христианства Византия старалась ослабить натиск окружающих ее варварских народов, приобрести среди них друзей и союзников. Но как раз в ближайшем соседстве, в Болгарии от перенесения к варварам греческой культуры на первых порах получились только новые опасности для империи.
      Неграмотного, мрачного Бориса, который после 30 лет правления отрекся от престола и ушел в монастырь, заменил учившийся в Константинополе, ставший «полугреком», блестящий, преданный роскоши сын его Симеон (893 — 927). В свою полудикую родину он принес вместе с увлечением Демосфеном и Аристотелем мечту о господстве над Константинополем. Так же, как Карл Великий жадно стремился к Риму и достиг своей заветной цели в венчании императорской короной, Симеон назвался царем болгар и греков, ромейским (римским) кесарем. Император Лев Философ неосторожным назначением высоких пошлин на товары, приходившие из Болгарии, оскорбил Симеона и вызвал его на войну. Оба противника не стеснялись применять в борьбе силы дикарей, язычников и мусульман. Болгарский царь поручал при осаде городов ставить стенобитные машины арабу-инженеру; один из военачальников Симеона носил турецкое имя Альп-Багатура. У Льва на службе были хазарские наемники, а в крайности ему пришлось даже вооружить мусульманских пленников. Особенную услугу Византии оказали мадьяры, или венгры (угры), народ финского племени, пришедший с pp. Ишима и Иртыша, где до сих пор живут его родичи, вогулы), смешавшийся с гуннами, через Волгу и Дон перебравшийся в черноморские степи и оттуда вытесненный печенегами. Призванные греками, венгры напали на северную часть болгарского царства, простиравшуюся за Дунаем (нынешние восточную Венгрию, Трансильванию и Валахию).
      Для того, чтобы сосредоточить все свои силы на войне с греками, Симеон предоставил венграм задунайскую часть своего государства. Враги венгров, печенеги, следовавшие за ними по пятам, заняли нижний Дунай (Валахию), а венгров заставили уйти в равнину Паннонии на среднем Дунае. Появление в середине Европы новых кочевников, подобных гуннам и аварам, определило дальнейшую судьбу славянских народов. Венгры расположились на месте прежних аварских и гуннских укрепленных лагерей; их вождь Арпад приспособил себе один из прежних, замков Аттилы. С силой ринулись они на великоморавское государство и разрушили его (906). Отделив чехоморавов и поляков от сербов и болгар, они разрезали славянский мир на две части. Теперь греческие проповедники не могли больше проникать за Дунай и Карпаты; отрезанные венграми, северные славяне неизбежно должны были подпасть влиянию Германии и Рима. Таким образом венгры как бы докончили разделение стран европейских между западной и восточной церквами.
      Освободившись от венгерской опасности, Симеон обратился к завоеванию Балканского полуострова. Императором в это время сделался Константин VII Багрянородный (913 — 59), т. е. рожденный в Багряной палате дворца и след. благословенный по преимуществу. Необыкновенно ученый, описавший управление Византии, дипломатию и церемониал ее двора, а также быт соседних с нею народов, Константин был неспособен в политике; его оттеснил от дел навязавшийся в соправители друнгарий (начальникфло-та) Роман Лекапен, который объявил себя главным императором, провозгласил кесарями трех своих сыновей, а самого Константина поставил на пятое место.
      Болгары овладели большей частью Фракии, Македонией, Фессалией, Эпиром; Албания обязалась платить им дань, сербам Симеон назначил жупана. У византийцев остались в Европе только Константинополь, Солунь и еще несколько приморских городов. Симеон сказал самоуверенно императору: «ваше государство досталось мне; болгары привыкли брать чужое, греки уступать свое собственное.» Собираясь напасть на столицу, Симеон заключил союз с африканским халифом из династии Фатимидов (от Фатимы, дочери Мохамеда), обещавшим поддержку своего флота. Спасло Византию лишь новое обращение к венграм и печенегам, а также отпадение сербов от болгарской державы. Среди приготовлений к осаде Константинополя Симеон умер (927). Однако империя должна была заключить с болгарами позорный для нее мир: болгарский царь сохранил императорский титул, Болгария получила своего особого патриарха; за сына Симеонова Петра император выдал свою дочь — неслыханная для Византии уступка!
      По своим великодержавным замыслам, по увлечению наукой и литературой Симеон похож на Карла Великого и Альфреда английского. Приняв изгнанных из Моравии учеников Мефодия, проповедников Горазда и Климента, он вместе с тем ввел славянскую литургию; по его поручению было переведено множество книг с греческого, между прочим Изборник (по нынешнему Энциклопедия) сведений по богословию, философии, истории, а также
      свод византийских законов. В предисловии к Шестодневу, т. е. описанию земли под видом шести дней творения, изображается столица болгарского царя, живущего в расписанных на византийский манер палатах, окру женного болгарами в парчевой одежде и гвардией в сияющих позолоченных панцырях. В то время, как болгарский двор упивался вывезенной из Константинополя роскошью, в бедных деревнях стала раздаваться проповедь суровых павликиан, перешедших также из Византии и получивших здесь имя богомилов. Осу-я богослужение в разукрашенных церквах, богомилы проклинали блестящий быт высших классов, проповедовали свободу крестьян от барщин на царя и на бояр, объявляли крепостную работу служением греху и сатане.
      Византия и киевская Русь в X веке. Одновременно с грозой болгарского завоевания, Византия терпела от нашествий русских моряков, свирепствовавших на Черном море. В год разгрома венграми великоморавского государства (906), по рассказу русского летописца, на Константинополь напал большой флот под предводительством киевского князя Олега, за свои удачи прослывшего вещим (колдуном). Высадившись на берегу близ византийской столицы, он будто бы велел поставить свои корабли на колеса, и ветер подкатил их к самим стенам. Чтобы избавиться от страшного врага, греки заплатили большой выкуп, давши по 12 гривен, или 6 фунтов серебра на каждого русского воина, а князь в знак победы прибил свой щит к стене Константинополя; он увез из Византии золото, паволоки (шелковые ткани), овощи (южные плоды), вино и узорочье (византийские ювелирные изделия).
      Византийские писатели не упоминают об этом походе Олега и даже вообще не знают имени Олега. Русский летописец, писавший более ста лет спустя после излагаемых событий, составил свой рассказ по преданиям, а в преданиях обыкновенно несколько происшествий, разделенных временем, соединяются вместе и несколько удачных дел, совершенных разными вождями, приписываются одному герою. Но хотя подвиги Олега и преувеличены, все же верно то, что в конце IX и начале X века между Византией и киевской Русью были войны, которые чередовались с торговлей; сами войны сопровождались вывозом из Константинополя русскими различных товаров в виде выкупа, а кроме того при заключении мира уговаривались насчет постоянного торгового обмена.
      До нас дошел договор 911 г о д а, в силу которого русским было позволено ввозить свои товары (меха, мед, воск, рабов) в Константинополь. Торговцы однако могли вступать в город лишь безоружные и не более, как по 50 человек, через определенные ворота в сопровождении царского чиновника; они должны были останавливаться в предместья Константинополя, около церкви св. Мамы (Мамонта) близ гавани Золотого Рога, получали пропитание в течение 6 месяцев, пользовались банями (одним из замечательных учреждений византийской столицы), снабжались припасами и корабельными снастями на возвратный путь. Обе стороны обещали друг другу доверие и приязнь, обязались взаимно выдавать преступников, грабителей и разбойников, военнопленных и рабов. При заключении договора, византийцы целовали крест, русский князь и его дружины молились богам Перуну и Волосу, клялись своим оружием. Со своим обычным искусством византийцы старались извлечь из сношений с русскими возможно большевыгоды, победить диких воителей своей дипломатией, своими шедрыми подарками, наконец воспользоваться их воинской силой в борьбе против арабов и болгар: в 920 г. русский отряд уже сражался за императора против Симеона болгарского.
      Константин Багрянородный рассказывает подробно о том, как русские снаряжали караваны для отправки в Византию. Князь с дружиной из Киева едет осенью в полюдье, т. е. для сбора дани с подвластных ему племен (кривичей, дреговичей, северян и др.); так он проводит зиму, кормясь со своим воинством и вместе с тем накопляя товары к отвозу за море. Зимой также жители лесов собирают древесный материал и делают лодки; весною спускают их в воду и отправляют в торговые города, где и продают их русским купцам, которые в свою очередь, собравшись из Н о в -города, Смоленска, Любеч а, Чернигова, Вышгорода, съезжаются в Киеве. В июне суда во множестве идут вниз по Днепру; в Витичеве, немного ниже Киева, они еще выжидают два, три дня, пока соберутся запоздавшие. Самое трудное и опасное место пути — у днепровских порогов: особенно боятся русские нападения печенегов у Ненасытецкого порога, где приходится тащить лодки несколько верст вдоль берега реки, нести товары на плечах, стеречь везомых на продажу рабов, чтобы они не разбежались (их держат поэтому в оковах), и в то же время оберегаться от нападения диких кочевников. Добравшись до устья Днепра, они отдыхают на о. св. Эферия (нынешн. Березани) и потом едут вдоль берега Черного моря мимо устья Дуная к Константинополю, где и кончается этот «отчаянно-тяжкий и мучительный» путь. Торговлей руководит сам князь, большая часть товаров принадлежит ему с дружиной; вместе с караваном судов он посылает в Византию грамоту, где обозначено их количество; его воины сопровождают купцов в самой опасной части пути.
      Торговый договор с греками 911 года подписали дружинники Киевского князя, имена которых звучат не по-славянски: Карлы, Иньгелд, Фарлоф, Верьмут, Руалд. В старинной русской летописи они зовутся варягами. Летописец повествует о большом постоянном наплыве варягов из-за моря (Балтийского), которое у него поэтому называется Варяжским. По его рассказу видно, что варяги принадлежат к тому же скандинавскому племени, которое под именем норманнов, своими наездами с моря держало в страхе и напряжении западноевропейские страны." Варяги были те же дерзкие и предприимчивые воины-торговцы, те же викинги (само это название сохранилось в нашем слове «витязь»). Варяги и норманны различались только тем, что одни были преимущественно выходцами из Швеции, тогда как другие происходили из Норвегии и Дании.
      Варяги не встречали в восточной Европе того сопротивления, какое оказывали норманнам на западе, где среди плотно населенных стран им с трудом удавалось отбить себе какую-нибудь прибрежную полосу земли; здесь, напротив, они вступали в обширный край с редким населением; превосходные водные пути восточноевропейской равнины как бы приглашали в еще более далекие плавания и новые смелые предприятия.
      Большая водная дорога начиналась у Финского залива: по широкой Неве через Ладожское озеро она приводила к озеру Ильменю; от притоков Ильменя, Меты и Ловати, берущих начало на Валдайской возвышенности, по небольшим волокам (водоразделам, где лодки перетаскивают канатами или переносят на плечах) легко перейти на речные системы Волги и Днепра (пользуясь притоками Западной Двины). Водная дорога здесь разветвлялась: по Волге путь шел через поселения волжско-камских болгар в царство хазар и дальше ко владениям халифата у Каспийского моря; по Днепру варяги достигали Киева, а далее им открывался выход в Черное море к византийским берегам (переезд от Балтийского моря к Черному назывался поэтому путем из варяг в греки).
      В наибольшем количестве скоплялись варяги на первой остановке пути, в г. Новгороде на р. Волхове. Опираясь на варяжские дружины, новгородский князь мог решиться на далекие предприятия к югу. Так и поступил Олег, сначала княживший в Новгороде: он спустился по Днепру и овладел Киевом; затем, утвердившись здесь, из Киева совершил свой знаменитый поход на Византию. В Киеве варяги уже не могли сохранить господствующее положение, какое занимали в Новгороде: среди многочисленного и сильного племени полян-руси они утрачивали свой скандинавский язык и обычаи, становились русскими. Киев, хотя и завоеванный новгородскими выходцами, все-таки скоро взял верх над менее значительным Новгородом: завоеватель основал в нем свою столицу, а Новгородом стал заправлять через подчиненного князя или посадника (наместника), как городом второстепенным.
      Рассказы киевской летописи о начале земли русской. В самой старинной летописи (составленной в Киеве около 1040 года) рассказ начинается с основания Киева тремя братьями: Кием, 1Деком и Хоривом; потом летописец сразу переходит к изображению походов новгородского князя Олега «мужа мудрого и храброго»; более ранних властителей он не зает.
      В летописи более поздней прибавлено новгородское предание о предшественнике Олега, Рюрике, варяжском воителе, прибывшем из-за моря и водворившемся в Новгороде. Своим рассказом о Рюрике новгородцы хотели сгладить обидное для них воспоминание о господстве чужестранцев в городе и потому сообщали, что варяги сначала были изгнаны восставшими против них славянами и финнами; потом когда между освобожденными племенами поднялись усобицы, и город встал на город, они решили поискать себе князя, который бы «владел ими и рядил их по праву», сами отправились за море к варягам и сказали: «земля наша велика и обильна, а наряда (порядка) в ней нет; идите к нам княжить и владеть». На этот призыв пришли три брата с большой дружиной: Рюрик, Синеус, Трувор, которые сели в Новгороде, Белоозере и в Изборске. По смерти братьев Рюрик остался единым правителем всего северного края.
      Записавши это известие, киевский летописец постарался связать Рюрика с Олегом и вывести от Рюрика весь род князей большого восточно-славянского государства. У него выходит, что Олег был родственником Рюрика и сделался князем благодаря малолетству сына Рюрика, Игоря. В Киев Олег прибыл с маленьким Игорем на руках, убил Тамошних князей, Аскольда и Дира, и сел на их место.
      В 941 году Игорь двинул большие силы подвластных ему варягов и славян, а также наемных печенегов к Константинополю. Наместник греческого Херсонеса (по русски Корсуня) в Крыму успел прислать в столицу известие о выходе в море русского флота, и византийцы заперли врагу доступ в Босфор. Русские бросились опустошать берега Малой Азии; греки рассказывают о их свирепом нраве, о том, как они распинали людей, пригвождали их к земле. Натиском македонской конницы удалось прогнать их с суши, а греческим огнем истребить значительную часть их флота; остальные корабли вынуждены были возвратиться домой. Игорь со своими дружинами собирался сразу взять громадную торговую добычу с Византии, но вместо того проиграл: в новом договоре, заключенном с греками, условия были менее выгодны, чем в предшествующем; русским воспретили зимовать в Константинополе; они обязались не затрогивать византийских владений в Крыму и даже защищать их от нападения пиратов.
      Олег и Игорь не могли взять к себе на службу всех воителей, скоплявшихся на пути из варяг в греки. Многие соединялись в самостоятельные отряды и совершали походы на свой страх и риск. О таком набеге русских дружин, независимо от киевского князя, рассказывает арабский географ Масуди. Большой русский флот из 500 судов по 100 человек на каждом корабле появился на Волге; неукротимые воители потребовали у хазарского кагана пропуска через охраняемый им вход в Каспийское море, обещавши ему половину будущей добычи; они обрушились затем на города западного, кавказского берега этого моря, разорили Баку «в нефтяной стране», далее на юге цветущие поселения персидских областей Адзербейджана, Гиляна и Табаристана, принадлежавших халифату. «Когда русские стали проливать кровь, брать в плен жен-шин и детей, грабить имущество и жечь селения, народы, обитавшие около Каспийского моря, в ужасе возопили, потому что им не случалось с древнейшего времени, чтобы враг ударил на них здесь, а прибывали к ним только суда купеческие и рыболовные. Никто не решался напасть на руссов в открытом море; наконец мусульмане, жившие в хазарском государстве, сказали кагану: «позволь нам отомстить, ибо этот народ разоряет страну наших братьев единоверцев». После упорного боя при Итиле, мусульманам удалось изгнать русских из пределов хазарского государства.
      По рассказу летописи, Игорь погиб среди походов за добычей. Дружина князя стала жаловаться, что у нее мало удачи, тогда как самостоятельный отряд, отделившийся под начальством Све-нельда, обогатился: «отроки (воины) Свенельжи изукрасились
      оружием и портами (одеждой), а мы наги; пойдем с нами, князь, в дань, чтобы и тебе добыть, и нам.» Игорь, послушавшись их, отправился в страну древлян, хотя он всего недавно там был на полюдьи. Но древляне вышли из своего города Искоростена, окружили Игоря и убили его. Далее летописец рассказывает предание о жестокой мести жены Игоря, Ольги, взявшей, в свои руки правление за малолетством сына Игорева, Святослава. Обещанием выйти замуж за князя искоростенского, Мала, она заманила к себе древлянских послов; под видом почести их несут к княгине в лодках, но затем бросают в глубокую яму. «Хороша-ли вам честь?» спрашивает Ольга, наклоняясь над ямой. «Пуще нам Игоревой смерти» слышится голос несчастных, засыпаемых живыми в землю. Месть заканчивается сказочным оборотом. Наступая на древлянскую землю с войском, Ольга требует от иско-ростенцев дани по три голубя и три воробья со двора; прицепив к хвостам птиц зажженные фитили и выпустив их лететь по домам, она сжигает ненавистный город со всеми жителями.
      Предания изображают Ольгу, подобно Олегу, личностью большого ума и воли. Всюду она оставила по себе память. Она подчинила Новгород Киеву «установила, как говорит летопись, по Мете погосты (торговые рынки) и дани, и по Лузе оброки и дани; и ловища ее суть по всей земле и знамения (места охоты на пушного зверя) .. и сани ее стоят во Пскове и до сего дня (т. е. времени, когда пишет автор, лет восемьдесят спустя) и по Днепру перевесища (сети для ловли птиц) и по Десне, и есть ее
      Печенежские всадники (направо) и греческая дружина воеводы Варды Склира (налево) по изображению старинной греческой рукописи.
      село Ольжичи и доселе». Летописец рассказывает также о поездке Ольги в Константинополь, где она приняла христианство; император Константин Багрянородный, пораженный ее мудростью, сказал ей: «ты достойна царствовать в граде сем с нами».
      Хотя русский писатель и преувеличивает дела Ольги, но она всетаки была выдающейся правительницей. Ее поездка в Византию и крещение имели политическую цель — сближение с империей. Кругозор ее захватывал еще дальше: Ольга искала дружбы с германским королем Оттоном (936 — 972) давала ему надежду на принятие русскими христианства, так что король решился отправить в Киев епископа.
      С увлечением изображает летописец сына Игоря и Ольги, Святослава. Сам богатырь, он съумел собрать вокруг себя беспредельно доверявшее ему воинство: «быстро и легко наступал он в походах, точно пардус (барс), не возил с собой ни запасов, ни котлов для варки мяса, а, изрезав на тонкие ломти конину или дичину, или говядину, пек на угольях, обходился без шатров, спал на земле, подложив под голову седло; таковы же были и все его воины». Соединив в своих предприятиях все прежние набеги русских, Святослав удержал под своей властью и всю громаду дружин славянских и варяжских, собравшихся к середине X века в восточной Европе.
      Первые походы Святослава (957 — 72) были направлены на восток против хазарского царства. Он покорил вятиче й, которые до тех пор платили дань хазарам; затем разрушил построенный византийцами Саркел (у русских называемый Белой Вежей), разграбил хазарскую столицу Итиль и хазарский торговый город Семендер (у Каспийского моря близ устья Терека). Победы Святослава прикончили хазарское царство; хазары более уже не могли подняться; их место в степях заняли гораздо более дикие печенеги. Далее Святослав от Каспийского моря прошел к Черному, победил я с о в (т. е. аланов, нынешних осетин) и к а-согов (черкесов), завладел Тмутараканью (бывшая греческая колония Фанагория, нын. Тамань при устьи Кубани). Вскоре ему открылся новый простор для завоеваний на противоположной, западной от Киева стороне в непосредственной близости Византии.
      Падение халифата. Искусная политика византийских правителей, распространявших христианство среди восточных народов и заключавших с ними торговые договоры, создала новое могущество Византии.
      Константинополь становится посредником обменамежду Азией и Европой. Византийцы берут с итальянских, варяжских, славянских торговцев пошлину в 10% цены за товары, привозимые с востока и направляющиеся на запад; папы, итальянские и германские епископы выписывают из Византии дорогие облачения, храмовую утварь, художественные бронзовые двери для церквей. Византины, полновесные золотые монеты, чеканенные в Константинополе, стали одолевать в международной торговле арабские серебряные диргемы. Богатая казна дала Византии возможность покупать помощь воинственных народов восточной Европы, венгров, русских, печенегов, увеличивать число своих стратиотов-поселенцев. На основе этой возросшей воинской силы три выдающихся вождя: Никифор Фока (963 — 9), Иоанн Цимисхий (969 — 76) и Василий II Болгаробойца (976 — 1025), своими победами раздвигают пределы Византии и делают ее самым сильным государством своего времени.
      Между тем как слагалось новое могущество Византии, халифат послеМаамуна (умер в 833 г.) стал приходить в упадок. Главная опора Аббасидов, арабы Ирака, из воителей превратились в народ ремесленников, купцов, ученых. Не доверяя столичному населению, халиф завел себе гвардию из турок, среднеазиатского кочевого племени. Турецкие солдаты скоро получили такую силу в государстве, что халиф передал все управление главнокомандующему армии, под титулом эмир-аль-омра (князя князей).
      Турецкие наемники Лстоили несравненно дороже прежних арабских и персидских войск: халиф тратил на них два миллиона золотых — вдвое больше ежегодного поступления поголовной подати со всего государства. Для того, чтобы обеспечить себе хоть часть дохода с областей, халиф стал отдавать их н а откуп наместникам. Правитель области, уплачивая государю уговоренную сумму, становился совершенно самостоятельным, облагал народ по своему усмотрению, назначал чиновников, держал собственное войско. Таким образом разорение государства вело к его распадению. Отделившиеся наместники присвоили себе титул халифов и основали особые правящие династии (таковы были Фатимиды в Африке). Новые правители сохранили лишь в молитвах имя главного багдадского халифа. К 900 году, помимо отделившихся раньше западных стран, Испании, Африки, Египта, Монета императора Константина Мономаха с изображением Божией матери Влахернской (Влахерны — часть Константинополя).
      отпал Туркестан и восточно- персидские области с Индией; главный халифат сохранил за собою только Сирию, Двуречье и западно-персидские области, не более одной шестой части прежней державы. Сам халиф совершенно утратил всякое значение в государстве; в 945 г. эмир-аль-омра провозгласил себя султаном, т. е. неограниченным властителем, оставив представителю Абба-сидской династии лишь сан и почет духовного владыки.
      При таком положении дел халифат не имел достаточной силы, чтобы защищаться против византийского нападения. Оно началось при Никифоре из рода Фок, богатом землевладельце Каппадокии, сделавшемся императором благодаря браку с Феофано, матерью Василия и Константина, двух малолетних наследников македонской династии. Никифор, некрасивый и нескладный, предмет насмешки для придворных, монах по образу жизни, в то же время изумительный воин, боготворимый солдатами, вернул Византии острова Крит и Кипр, отнял у мусульман Киликию и северную Сирию с Антиохией, перешел Евфрат и завоевал Месопотамию, отрезав таким образом Армению от халифата и подготовив ее присоединение к Византии.
      Гибель Болгарии и крещение Руси. Одновременно с восточными походами Никифор Фока задумал покорение Болгарии. Большое царство Симеона распалось на две части: восточную, ближайшую к Константинополю, расположенную по обе стороны Балканского хребта, и западную с центром в Македонии у озера Охриды, где утвердился враждебный Симеоновой династии и греческой культуре боярин Шишман. Для отвоевания восточной Болгарии Никифор пригласил, в качестве союзника, Святослава, пославши ему 1500 фунтов золота через посредство херсонесца Ка-локира, хорошо знакомого с русскими. Святослав, по словам византийского историка, «весь огонь, отважный и неукротимо-деятельный», жадно схватился за предприятие, «которое отвечало его завоевательным мечтам. Но вместо того, чтобы помогать византийцам, Святослав завладел сам восточной Болгарией и водворился в Переяславце ( Преславе), бывшей столице Симеона.
      К счастию для византийцев, русского князя отвлекли с Дуная грозные события, происходившие на его родине: большие силы печенегов осадили Киев, где заперлась Ольга с малолетними детьми Святослава. Прогнав печенегов, Святослав не захотел однако оставаться дома: «не любо мне — говорил он — в Киеве быти, хочу жить в Переяславце, потому что там середина моей земли, и туда сходятся все блага: от греков паволоки, золото, вино и плоды, от чехов и венгров серебро и кони, из Руси — меха, мед, воск и рабы». Его замыслы еще более расширились: он стал готовить наступление на Константинополь с суши; в Болгарии он казнил приверженцев Симеоновой династии и, стремясь привлечь бояр на свою сторону, обещал им возврат язычества вместе с восстановлением их прав и влияния.
      Между тем в Византии произошел переворот: Феофано подговорила сподвижника Никифора Фоки, Иоанна Цимисхия (армянина Чемешгика) убить императора и занять его место; свое воцарение Цимисхий купил щедрыми раздачами столичной бедноте и разорившимся крестьянам окрестностей Константинополя, на что ушло громадное его имущество. Цимисхий, так же, как Никифор Фока, выдающийся командир, направил все средства империи на борьбу со Святославом: наступая сам со стороны Балкан, он послал флот, вооруженный греческим огнем, через устье Дуная вверх по реке русским в тыл.
      Святослав проявил необычайное упорство против превосходных сил византийцев. Цимисхий взял Переяславец и осадил русского князя в Доростоле (нын. Силистрии). С той и другой стороны выступали богатыри, как в сказках: сарацин на византийской службе Анема поборол скандинавского исполина Икмора; в другой раз Анема сбил с коня самого Святослава, но был изрублен подоспевшими дружинниками князя. Византийцев поражали дикие языческие обычаи русских: среди воинов яростно сражались женщины: павших в битве они сожигали в лунные ночи на берегу Дуная, убивая им в жертву пленных и бросая в реку мла-
      денцев и петухов. Наконец, мучимый голодом, Святослав должен был сдаться под условием свободного пропуска домой; русские отказались не только от Болгарии, но и от притязаний на Корсунь; Святослав обещал быть верным союзником Византии.
      При заключении мира, русский князь имел свидание с императором. Цимисхий подъехал к берегу Дуная на коне в сверкающем вооружении среди многочисленной разодетой свиты. Святослав подплыл на лодке, работая веслом наряду с гребцами, одетый в белую рубаху, отличавшуюся от других лишь большей чистотой, без всяких украшений, кроме золотой серьги в ухе; голова его была выбрита, на висках спускались две пряди волос «что, по словам византийского историка, указывало на знатность рода»; крепко сложенный, голубоглазый, с нависшими бровями, усатый, он имел мрачный и суровый вид.
      Обремененный богатой добычей, Святослав двинулся на судах к устью Днепра. У порогов его стерегли печенеги. Свенельд посоветовал оставить лодки, товары и пехоту на низу реки, чтобы с дружиной на конях поскорее добраться до Киева. Святослав, не желая расставаться с богатствами, решил лучше перезимовать в Белобережьи (берег Днепровского лимана). Весной недостаток припасов заставил его всетаки пробиваться через пороги: в неравной борьбе он погиб, всего 30 с небольшим лет от роду; печенежский князь Куря «взял голову его, изо лба сделал чашу, оковавши лоб и стал пить из нее».
      После Святослава остались три сына: старший Ярополк занял Киев и первое место между братьями; Олег получил Древлянскую землю; младшего, Владимира, вместе с дядей его, Добрыней, отец послал на север, в Новгород. Скоро Ярополк убил Олега. Владимир, опасаясь той же участи, вызвал из-за моря варягов, собрал славян (новгородцев), кривичей и чудь (финское племя) и двинулся с ними на юг; по дороге к Киеву он захватил П о л о ц к на Зап. Двине, убил тамошнего князя Рогволода и взял себе насильно в жены его дочь Рогнеду, обещанную Ярополку. Опираясь на свою варяжскую дружину, Владимир овладел Киевом и умертвил Ярополка. Варяги, недовольные тем, что он не дал им разграбить город, потребовали выкупа в две гривны (фунт серебра) на человека. Владимир просил их подождать месяц, пока соберут куны (деньги, по старинному обозначаемые ценой куньих шкур). По прошествии месяца, увидя свои надежды обманутыми, варяги стали проситься у князя «итти в греки». Тогда Владимир отобрал из них лучших воинов и роздал им города (для получения с жителей дани); остальные ушли вЦарьграД (Константинополь) на службу к императору.
      Владимир проявил ту же воинственность, что и Святослав. На востоке, укрепив господство Киева над вятичами и радимичами, он ходил на камских болгар, на западе отнял у ляхов (поляков) города Червен и Перемышль(в нынешней Галиции). Под властью киевского князя образовалось очень большое государство, охватывавшее бассейны Ильменя, Западной Двины, верхней Волги, Оки, Днепра и Днестра; к этой сплошной массе земель прибавлялась отрезанная печенегами область Тмутаракани у нижнего Дона и Азовского моря. Держава Владимира по своему устройству не была похожа на халифат и Византию; киевский князь лишь получал дань с областей, но не управлял ими, не судил подвластных и вообще не входил в местные дела; население городов и поселков жило, как говорит летописец, «кождо с родом своим на своих местах», т. е. родственники держались вместе большими союзами, и эти союзы решали споры между собою усобицами или полюбовными соглашениями.
      Для того, чтобы усилить свою власть и скрепить разноплеменные части своего государства, Владимир старался собрать в Киеве богов, почитаемых у отдельных племен и обратно ввести всюду почитание Перуна, бога киевского князя и его дружины. В столице он поставил на холме вне двора теремного, т. е. княжеского, деревянное изображение Перуна с серебряной головой и золотыми усами, а также идолы Хорса, Дажьбога и Стрибога. В отдаленный Новгород он послал своего дядю Добрыню вводить поклонение киевскому богу: кумир Перуна поставили тоже на холме над р. Волховом.
      Уже давно за преобладание в Киеве спорили представители трех вероисповеданий: германские католики, православные византийцы и мусульмане халифата. Всего меньше успеха имели мусульмане благодаря отдаленности халифата и вследствие разрушения Святославом хазарского царства, которое служило посредником в распространении ислама в Европе. Католики вели свою проповедь очень настойчиво: присылали епископа при Ольге, привлекли на свою сторону Ярополка перед ссорой его с братом. Но верх взяли все-таки византийцы. Своих проповедников они стали направлять в Киев раньше всех других исповеданий, еще приФотии. Приезжавших в Царьград русских греки водили по своим церквам, и они, пораженные великолепием богослужения, рассказывали потом дома: «не знаем, где мы были, на небесах или на земле, нигде мы такой красоты не видели.» В дружине Игоря было уже не мало христиан: при заключении договора с греками часть его воинов приносила присягу в церкви св. Илии в Киеве, построенной греческими архитекторами. Привлечь к христианству остальную дружину и самого князя удалось, когда обстоятельства привели к новому тесному союзу русских с Византией.
      После внезапной смерти Цимисхия, отравленного в самом цветущем возрасте, власть перешла в руки багрянородных императоров македонской династии, Василия и Константина. Младший, Константин, человек ничтожный, совершенно отстранился от управления. Старший, Василий, в молодости преданный разгулу, вдруг резко переменился, стал суровым воином-монахом. В бесконечных походах, заполняющих его долгое царствование, в борьбе с мятежными аристократами, с арабами и болгарами, он неизменно сам предводительствовал; упрямый, раздражительный и в гневе страшный, он решал все дела в государстве личными приказами, в министрах видел не советников, а исполнителей своей воли. Самовластию императора вовсе не намерены были подчиниться в л а с т е л и, т. е. крупные малоазийские землевладельцы, располагавшие множеством слуг и крепостных, точно князья самостоятельные в своих громадных имениях. Самые сильные из них, Фоки, родственники императора Никифора, возмутили против Василия всю Малую Азию, стали угрожать Константинополю.
      В своем крайнем затруднении Василий обратился к помощи Владимира, и киевский князь прислал в Малую Азию 6000 воинов под условием выдачи за него замуж сестры императора, багрянородной Анны, выражая при этом готовность креститься. Одолевши с помощью русских восстание, Василий не спешил выполнять свои обещания, пока его не принудили к тому новые бедствия: в Малой Азии восстали Склиры, другой род могущественных властелей; на Солунь, второй город империи, напал из западной Болгарии грозный Самуил, сын боярина Шишмана, возобновляя мечту Симеона о великоболгарском царстве; наконец сам Владимир, обманутый в своих ожиданиях, двинулся на крымские владения Византии и захватил Корсунь. Для того, чтобы вернуть Корсунь и приобрести дружбу киевского князя, император решил наконец отправить сестру в далекий варварский край и передать Владимиру столь желанные для него регалии (т. е. знаки царского достоинства), как в свое время Симеону болгарскому. С греческой царевной в Киев приехали византийские священники; Владимир с дружиной крестился, принявши христианское имя Василия в честь императора.
      С тою же решительноетью, как при водворении языческих богов, поступал Владимир и теперь при введении христанства. В Киеве он велел низвергнуть идол Перуна и спустить его вниз по Днепру к порогам, со строгим приказом не давать кумиру приставать к берегу. Затем он объявил по всему городу: «если не придет кто завтра к реке, будь то богатый или нищий или работник, он будет мне врагом.» На другое утро появился князь с греческим духовенством у Днепра, собрались все киевляне, взрослые с малыми детьми, вошли в воду и приняли крещение. В Новгороде Владимир поручил опрокинуть языческих богов тому же Добрыне, который насаждал раньше Перуна. Однако в то время, как в Киеве новая вера утвердилась без затруднений, так как здесь с ней были давно знакомы, в Новгороде, более далеком от сношений с Византией, язычество оказало сильное сопротивление. Исполнители княжеской воли, особенно тысяцкий (военный начальник) Пу-тята, сурово расправлялись с мятежниками, так что у новгородцев сложилась поговорка: «Добрыня крестил огнем, а Путята мечем.»
      Завершив свой союз с киевской Русью религиозной связью, Василий II справился со всеми затруднениями, угрожавшими его пгестолу. В борьбе с малоазийскими властелями, которые составили свои громадные владения скупкой мелких участков и изгнанием крестьян из деревень, он объявил себя защитником бедных, государем-народолюбцем: осуждая в приказах богатых, несправедливо наживающихся насчет неимущих, он предписал, чтобы крупные землевладельцы платили недоимки за своих соседей, бедных крестьян. Узнав, что имение властеля Филокалеса, который вышел сам из крестьянской среды, составилось путем изгнания его односельчан и уничтожения родной деревни, Василий распорядился снести господский дворец, отнять у помещика всю землю, разделить ее опять между мелкими владельцами и его самого вернуть в прежнее крестьянское звание.
      Лишь укрепившись в восточной части империи, мог Василий приблизиться к главной цели своей жизни — уничтожению болгарского царства. После многих неудач в тридцатилетней борьбе,
      перевес стал склоняться на сторону византийцев. В 1014 г. император в решительной битве разгромил все соединенные силы своего упорного противника Самуила. Свою победу он завершил
      Изображение Василия 11 на заглавном листе Псалтыри, посвященной этому императору.
      неслыханной жестокостью, приказав ослепить 15.000 пленных болгар, при чем на каждую сотню оставил по одному одноглазому, чтобы привести слепцов домой (отсюда прозвание Василия-Болгаробойца). Самуил не мог вынести зрелища этой страшной процессии и умер от потрясения. Болгарское царство, в течение 300 лет угрожавшее Византии, перестало существовать, отдельные области сделались фемами империи под управлением византийских наместников.
      Киевская культура. Василий II (976 — 1025) и Владимир (980 — 1015) были двумя крупнейшими властителями своего времени, Византия и Киевская Русь двумя самыми сильными государствами мира.
      После удачных войн Никифора, Цимисхия и Василия II, византийские владения простирались от морей, омывающих южную Италию, до Кавказских гор и от Дуная до Тигра и Аравийской пустыни. Империя удвоилась в размерах против того, что она представляла в начале своего возрождения при Фотии и Василии I. Очень важно для Византии было расширение круга ее церковного и культурного влияния: на север после крещения Руси константинопольский патриарх присылал в Киев для управления делами веры митрополита (т. е. главного епископа), и русская земля стала считаться одной из митрополий (церковных областей) Византии.
      В просвещенных греческих священниках, которые принесли с собою византийские книги, законы и обычаи, Владимир приобрел новую опору своей власти. Они настояли на том, чтобы князь казнил разбойников и убийц, а не давал бы лихим людям и преступникам отделываться от наказания вирой, т. е. уплатой денежного выкупа. На сомнения Владимира, который «боялся греха пролития крови», они отвечали ему словами византийских императорских законов: «ты поставлен от Бога на казнь злым, на милость добрым; вот почему ты должен наказывать преступников, но не иначе, как произведя расследование.» Византийцы научили также Владимира совершать обильные раздачи столичной бедноте, как это делали императоры в Константинополе: он повелел приходить на княжеский двор нищим и убогим для еды, питья и получения всяких припасов; затем во внимание к тому, что немощные и больные не могут добраться до его двора, он приказал развозить по городу на телегах хлеб, мясо, овощи, мед и квас в бочках и раздавать нуждающимся.
      Киевская держава привлекала большое внимание западных соседей, германцев, чехов и поляков. В 1000 году ко двору Владимира приехал из Германии Брунон, прозванный «архиепископом язычников», собравшийся проповедовать христианство самому дикому из народов, печенегам. Владимир принял миссионера с большим почетом и стал его отговаривать от опасной поездки, но, в виду решимости Брунона, взялся его проводить до границы: тут католический епископ увидал высокую и крепкую деревянную стену, которую на большом расстоянии выстроил князь для защиты от набегов кочевников. С печенегами, жестоко опустошав-
      шими приднепровские степи, происходила почти непрерывная борьба. Владимир лично водил воинство в походы и потому оставался в тесном товарищеском общении с дружиной. Былины (песни, устно передаваемые из рода в род) изображают его в кругу богатырей: Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича и др., которые борются с поганой, т. е. иноверной силой (поганые — латинское слово pagani, что значит язычники). Б о -яре и гриди (высший и низший разряды дружинников) собирались к нему на совещания и пиры. Однажды дружина стала роптать, что столь богатый князь заставляет их есть деревянными ложками вместо серебряных; Владимир, услыхав эти жалобы, велел наковать серебряных ложек и сказал: «серебром и золотом я не добуду себе дружины, а с дружиной добуду себе золото и серебро так же, как дед и отец мой.»
      Возвращение князя Бориса с дружиной после погони за печенегами (из старинной рукописи).
      С объединением восточно-славянских племен под властью киевского князя исчезли все другие князья, не принадлежавшие к роду Рюрика. Управление обширной державой Владимир разделил со своими 12-ю сыновьями: властвуя из Киева над полянами, северянами (по р. Десне с городом Черниговом), радимичами и вятичами (между Днепром и Окой), он отдал Туров (на Припяти) Свя-тополку, Полоцк Изяславу, Новгород Ярославу, Владимир Волынский (близ Зап. Буга) Всеволоду, Тмутаракань Мстиславу, Ростов (близ верхней Волги, на земле финского племени Мери) Борису, Муром (на нижней Оке) Глебу.
      По смерти Владимира (1015) старший сын его Святополк хотел добиться единовластия, на подобие Аббасидских халифов, истреблением своих братьев. Ему удалось умертвить троих: Бориса, Глеба (обоих церковь причислила к святым мученикам) и Святослава. Ярослав, княживший в Новгороде, получил предупреждение из Киева от сестры Преславы. Но как раз в ту минуту, когда ему так нужна была бы помощь новгородцев, он успел с ними жестоко поссориться: горожане истребили часть варяжской дружины князя, раздражавшей народ своими грабежами, а Ярослав, под влиянием своей жены, шведской королевны Ингигерды, в отместку казнил множество новгородцев. Пришлось ему на вече (собрании горожан) каяться в необдуманном поступке своем; новгородцы, рассчитывая на выгодный поход против Киева, простили князю его вину. Со всеми силами своими, варяжскими и новгородскими, он двинулся по великому водному пути на юг; таким образом в третий раз с конца IX века (после Олега и Владимира) новгородский князь собрался на-завоевание Киева.
      В изображении борьбы между братьями летописец резко выражает свое осуждение одного и сочувствие другому. У Свято-полка оказался могущественный союзник в лице его тестя, Болеслава Храброго, объединителя польского народа. Поляки разбили Ярослава и вошли в Киев; согласно польскому преданию, Болеслав, вступив в город, ударил своим мечем по каменным воротам, отчего на оружии получилась зазубрина; этот «щербец» (т. е. зазубренный меч) служил потом при короновании польских властителей. После ухода Болеслава, Ярослав изгнал Святополка, и тот обратился к помощи печенегов. На р. Альте произошла битва, по словам летописца, самая страшная, какая только была на Руси. Разбитый в ней Святополк бежал на запад, к полякам, но по дороге погиб. Сравнивая злодея с библейским братоубийцей Каином, летописец точно видит его перед собой безумно скачущим на коне, потом совершенно обессиленным на носилках, в ужасе от настигающих его мстителей (за ним осталось прозвание Окаянного).
      По смерти Святополка Ярослав (1019 — 54) встретил опасного соперника в лице другого брата, Мстислава Тмутараканского. По своему беспокойному характеру Мстислав напоминает деда, Святослава; кроме тмутараканской дружины князь вел с собой еще иноплеменников, хазар и касогов (черкесов), вождя которых, исполина Редедю, он перед тем поборол в поединке. Мстислав утвердился в стране северян, по правую сторону Днепра, и старался захватить также левый берег с Киевом. В решительной битве он поставил северян против Ярославовых варягов, свою же дружину скрыл в засаде и сберег до конца боя; обходя поле на другой день после победы, он с торжеством говорил: «кто же не будет сему рад? вот лежит северянин, вот варяг, а моя дружина цела.» Противники помирились на том, что границей владений будет течение Днепра; лишь после смерти Мстислава Ярослав сделался самовластием (т. е. единым правителем) земли русской.
      Ярослав принадлежит, вместе с Святославом и Владимиром, к числу самых выдающихся и могущественных властителей Руси. Уступая своему деду и отцу Б воинских талантах, он их превосходил в искусстве дипломатии и управления. Он первый из князей киевских стал, подобно византийским императорам, издавать «уроки» (законы) для руководства судьям (об этих законах мы узнаем из Русской Правды, сборника установлений Ярослава и его сыновей). Посольствами и заключением браков он умел завязать дружбу с такими близкими к Руси странами, как Польша и Венгрия, и с такими отдаленными, как Англия, Франция, Норвегия: его сестра вышла замуж за польского короля Казимира, одна из дочерей за французского короля Генриха I, другая за венгерского Андрея; руку третьей получил норвежский принц Гаральд Гардраде (суровый), витязь, который объездил весь доступный европейцу свет, на византийской службе сражался в Средиземном море с сарацинами и богомольцем проник в самый Иерусалим.
      Своим увлечением византийской культурой Ярослав напоминает Симеона болгарского. В Киеве он старался воспроизвести все, чем славился Константинополь, и церковь св. Софии, и Золотые ворота в главной крепостной стене. Усердный читатель греческих книг, он окружил себя переводчиками, при чем и сам переводил с греческого на славянский язык; из собранных им литературных произведений составилась библиотека при софийской церкви, которую он открыл для общего пользования. В то же время Ярослав, подобно Симеону, соперничая с Византией, хотел добиться равного с ней положения в мире. В 1043 г. под предлогом мщения за убитого в Константинополе русского купца, Ярослав отправил к берегам Византии большой флот, предводительствуемый его старшим сыном Владимиром и воеводой Вышатой. Русские однако понесли сильное поражение, как за 100 лет до того при Игоре; часть кораблей была разбита бурей, другая истреблена и отогнана греческой артиллерией. Потерпев неудачу на войне, Ярослав старался тем не менее сбросить зависимость Киева от константинопольского патриарха: в 1051 году он повелел собору русских епископов, не дожидаясь присылки митрополита из Византии, поставить главою церкви Илариона, священника села Берестова, которое было любимым местопребыванием князя.
      Иларион был так же, как Ярослав, ревностным учеником Византии. Он первый выкопал на берегу Днепра пещеру по примеру греческих отшельников, гнездивших свои кельи в расселинах каменистых обрывов, и положил этим начало Печерского монастыря, устроенного потом по образцу византийской обители того же имени. В своем сочинении «О законе и благодати» (т. е. об иудейском Ветхом и христианском Новом Завете) Иларион, подражая торжественным выражениям греческих церковных ораторов,
      призывает князя Владимира встать из гроба и взглянуть на просветленную христианством столицу свою, на величественный город, на церкви, сверкающие блеском икон, благоухающие фимиамом и оглашаемые божественным пением. В русский язык, не применявшийся до тех пор в литературе, он старается внести поэтические обороты и сравнения из болгарских церковных книг,
      и речь его вследствие этого принимает смешанный русско-болгарский характер. Иларион исполнен сознания величия своего народа и своей страны: русская земля не какая-нибудь худая и неизвестная, а напротив, она «вПдома и слышима есть всПми коньци земля».
      Современником Ярослава был еще другой выдающийся русский писатель, составивший первую летопись. Обычай со-
      ставлять запись замечательных событий был принесен из Византии греческим духовенством, и появилась впервые летопись при митрополичьей церкви св. Софии в Киеве. Но у русского автора, при всем подражании греческому образцу, вышло произведение весьма оригинальное. Он первый собрал и изложил устные предания «о начале земли русской», т. е. об основании Киева и первых князьях, о походах Олега и Игоря, о мести Ольги, о подвигах Святослава; несмотря на свои христианские понятия, он с любовью рисует богатырские личности языческих предков. О походах Святослава на Дунай он сообщает то, что вычитал в болгарской летописи; рассказ о принятии Владимиром христианства, о том, как князь был-поражен картиной Страшного Суда он также заимствовал из иностранной повести, при чем перенес на Владимира то, что передавалось о болгарском царе Борисе. События борьбы между Святополком и Ярославом он передает по личным воспоминаниям. Рассказ заканчивается ораторским прославлением Ярослава и похвалой книжной науке.
      «Подобно тому, как один вспашет землю, другой же посеет, а третьи пожинают и вкушают изобильную пищу, и здесь отец его (Ярослава) Владимир землю вспахал и умягчил, просветив ее крещением, а он посеял книжные слова в сердца верующих людей, мы же пожинаем, принимая учение книжное. Великая польза от учения книжного .. это ведь реки, напояющие вселенную, это — создания мудрости; в книгах — глубина неизмеримая; ими мы утешаемся в печали, они служат обузданию страстей.»
      Сочинения Илариона и летописца отражают понятия нарочитых мужей, т. е. высших классов общества, княжеской семьи, дружинников и богатых горожан, в среду которых только и могло проникнуть в то время просвещение. Русские люди показали в этой области блестящие способности, обнаружили силу воображения, поэтический дар, нашли красоту языка. Им много помогло то обстоятельство, что они были не первыми славянами, учившимися у греков: они воспользовались работой просветителей западного славянства, Кирилла, Мефодия и их болгарских учеников, переводивших Писание и другие книги с греческого и приспособивших к славянскому языку алфавит.
      Германия и Польша. Забравшись в середину земледельческих стран, венгры сделались бичем Божиим для западной Европы, подобно своим предшественникам, гуннам. Встречая на востоке преграду в Карпатах, они предпринимали набеги в противоположную сторону, вверх по Дунаю, опустошали все области Германии, переправлялись за Рейн, во Францию и даже, обходя восточные Альпы, проникали в Италию, где соединялись с сарацинскими пиратами. Неожиданно налетали они на своих малорослых быстрых лошадках, расстреливали противника отравленными стрелами, ловили людей своими арканами, забирали пленников для продажи в рабство и для крепостной работы на захваченной ими земле, тащили драгоценности из церквей.
      В Германии каждое из племен — саксы, франки, баварцы — имея во главе своего наследственного герцога, оборонялось за себя, старалось откупиться от венгерского грабежа данью, не заботясь вовсе об участи соседей. Саксы продолжали так поступать даже и тогда, когда их герцог Генрих, по прозванию Птицелов,. в 918 г. был избран королем германским: он заключил с венграми перемирие на 9 лет и воспользовался передышкой, чтобы загородить Саксонию с юговостока целым рядом бургов (укрепленных городов). Достигнув безопасности и спокойствия-своей страны, саксы получили перевес над другими племенами. Сын Генриха, Оттон I (936 — 72), властный, неутомимый вождь, напоминавший Карла Великого, подчинил себе всё другие германские герцогства: Франконию, Баварию, Швабию (на югозападе), Лотарингию (нын. Голландию, Бельгию и северозападную Германию), и кроме того включил под свою власть славянского князя Богемии. Соединив силы всех своих вассалов, он в 955 г. перерезал путь отступления большой венгерской орде, напавшей на рейнские области: близ города Аугсбурга на р. Л е х е, притоке Дуная, произошла битва, после которой венгры, на голову разбитые, должны были отдать своих пленников и добычу. Набеги кочевников на Германию прекратились, а вместе с тем великий успех короля закрепил объединение в его руках германских племен.
      Оттон сохранил разделение страны на герцогства, но всюду заменил местных властителей своими сыновьями и зятьями. На взгляд испанского халифа это была не очень разумная мера: по мнению араба, король должен был один удержать всю власть, а не доверять слишком много магнатам, хотя бы это были его близкие родственники. Король германский воспользовался однако еще одним средством управления, которого мусульмане не знали и не применяли: он стал опираться на духовенство. Епископам и аббатам (настоятелям монастырей) он отдал в л е н (т. е. в награду или в виде жалованья) богатые города и большие доли земли во всех герцогствах; на доходы с этих владений клирики были обязаны снаряжать конные отряды и, во главе своих вассалов, являться в королевские походы. Выгода короля состояла в том, что клирики, как люди бессемейные, не имели наследников; после смерти клирика земля или город, выданные ему в лен, опять возвращались к королю, и он мог снова передать их, кому захочет.
      По церковным правилам, епископа и аббата мог выбрать только капитул (собрание священников). Оттон этим не стеснялся и сам распределял церковные должности. Он сам совершал инвеституру (обряд назначения на должность). Клирик, подобно любому вассалу, становился на колени перед королем, как сеньером своим, клал в его руки свои и произносил слова присяги верности; король вручал ему к о п ь е и кольцо, знаки его военной и светской власти; после этого капитул передавал королевскому избраннику посох, знак духовного пастырства. Вошло в обычай платить королю за инвеституру хорошую сумму денег. Однажды Оттон, назначая епископом сына казненного им магната, сказал с грубой откровенностью: «вот тебе от меня вира за убитого!»
      Генрих Птицелов и Оттон I разделяли варварские понятия тогдашних германцев. Генрих ревностно собирал мощи и реликвии; узнав, что у короля Бургундии (на р. Роне и по склону зап. Альп) есть копье Константина Великого, в которое впаян гвоздь с креста Спасителя, он потребовал выдачи святыни, грозя в противном случае разгромить все королевство. Не меньшей дикостью отличались нравы самих клириков, которые выступали в походы во главе отрядов, верхом на конях с палицами в руках (чтобы убивать, не проливая крови). Рыцари (от германского слова Ritter, что значит конный воин) во всякое время дня и ночи имели доступ в спальню епископа; если рыцарь был недоволен своим жалованием, то клал на постель преосвященного палку, содравши с нее кору; если же на этот знак не последовало увеличение платы, он считал себя в праве бросить службу и вернуться домой.
      Пренебрегая заветами христианства, духовные лица участвовали в кровавых усобицах, в мщении за обиды, не стеснялись прибегать к суду Божию, т. е. поединку, исход которого считался признанием правоты победителя и виновности побежденного. Однажды архиепископ магдебургский велел схватить и бросить в тюрьму подчиненного ему саксонского графа Герона, которого рыцарь Вальдон обвинил в измене. Оттон созвал по этому делу магнатов и они предоставили решение спора между Героном и Вальдоном суду Божию. В присутствии судей оба противника, вооруженные с головы до ног, яростно набросились друг на друга. Вальдон, хотя сам тяжело раненый, успел опрокинуть Герона на землю и заставил его признать себя побежденным (т. е. виновным); тотчас же после этого торжествующий обвинитель пал мертвым. Несмотря на этот неожиданный исход поединка, король приказал обезглавить Герона; архиепископ захватил труп его и лишь за большой выкуп отдал голову казненного его дочери.
      Большая часть епископских городов находилась в западной, наиболее населенной части Германии, особенно по Рейну, представлявшему собою бойкую торговую дорогу; таковы были Кёльн, Майнц и Страсбург, дававшие клирикам богатые доходы. Иной характер носили новые епископства, учрежденные Отгоном на севере по нижнему течению pp. Везера и Эльбы, а также у Балтийского моря; их главной задачей было обращение в христианство славян, живших между морем и горами Судетскими и Карпатскими: лютичей, сорбов, поморян, ляхов (или поляков); вместе с проповедниками в обширный лесной и озерной край, незаметно переходивший в равнины восточной Европы, направлялись германские колонисты, земледельцы и ремесленники, а руководил этим передвижением народа архиепископ Магдебурга.
      Ближайшие к Германии народцы, лютичи, сорбы, разрозненные и несогласные между собою, не оказывали германцам сопротивления, но за Одером, по его притоку Варте (в нынешней Познани), по верхней и средней Висле (в области Кракова и нынешней Варшавы) ляшские, или польские племена стали сплочи-ваться вокруг князей из дома П я с т о в. Современник Святослава, князь Мешко (или Мечислав 963 — 92) упорно боролся с германскими маркграфами (наместниками марок, пограничных областей), которым Оттон поручил завоевание заэльбского края. Польский князь сохранил в целости свои владения, но должен был признать себя вассалом германского короля, крестился и принял в свою страну епископа, зависимого от Магдебурга.
      От покорения славянского мира внимание Оттона было скоро отвлечено за Альпы в Италию. В той же мере, как болгарские и киевские князья тяготели к Византии, вожди германцев подчинились очарованию старинной римской культуры, которая для них соединялась с обладанием Римом и Италией.
      Объединение Италии было затруднено географическими условиями, растянутостью узкого полуострова, вдобавок еще перерезанного во всю длину горным хребтом. Мешали сплочению итальянских областей и городов в одно целое притязания посторонних государств: юг оставался в руках Византии, к которой тяготела и Венеция, главный порт у Адриатического моря, север же привлекал из-за Альп воителей Франции и Германии, Ни один из итальянских герцогов не был настолько силен, чтобы подчинить других и обеспечить за собой королевскую власть. В своих спорах они сами обратились к Оттону. Германский король перешел Альпы с большим рыцарским войском и в Павии, старой лангобардской столице, надел на себя так наз. железную корону Италии (в золотой короне был железный гвоздь с креста Спасителя). Но его тянуло дальше в Рим, к восстановлению священной империи, согласно мечте, направлявшей за два века до того Карла Великого. В соборе св. Петра, облеченный в одежду клирика, он принял из рук папы императорский венец (962).
      С этой поры сам Оттон I, его сын Оттон II и внук Оттон III заняты Италией больше, чем Германией. Они стремятся подчинить себе юг полуострова, отнять его у византийцев и арабов. В то же время они подчиняются влиянию Византии, вводят у себя церемониал константинопольского двора. Оттон II женился на греческой царевне Феофано, сестре Василия и Константина. Оттон III (983 — 1002), оставшись по смерти отца трех лет, под опекой матери-гречанки, воспитанный ученым французским монахом Гербертом, вырос человеком без национальности, скорее — как говорили про него — римлянином и византийцем, чем германцем. Вместо политических и военных целей, его ум занят фантазиями. Он едет в Ахен, чтобы вскрыть могилу Карла Великого; назначив папой своего учителя Герберта под именем Сильвестра II, мечтает с ним о подчинении вселенной двум властителям: римскому первосвященнику и императору. На парадных приемах Оттон выступал в пестром восточном костюме, весь обвешанный сверкающими камешками и бубенцами, точно языческий идол; вытканная на поясе надпись гласила, что три страны света: Европа, Азия, Африка, признают его правителем мира.
      С другой стороны Оттон увлекался монашескими подвигами. В Риме, со своим другом Адальбертом Пражским, он замыкается г, тесной подземной келье, постится и бичует себя, совершает трудное богомолье, пробираясь в горный монастырь южной Италии, босой во власянице. Адальберт, по славянски Войтех, родом из старинной чешской семьи, против своей воли назначенный епископом Праги, сначала возымел желание обратить своих единоплеменников, погруженных в удовольствия и роскошь, к суровой жизни отречения; потом, отчаявшись в своей цели, проклинаемый народом за строгость, под влиянием вещего сна, он посвятил себя опасному подвигу проповеди христианства среди язычников. Отправившись в соседнюю с поляками страну литовского племени пруссов (между нижней Вислой и Неманом), он скоро нашел смерть, которой искал (997).
      Сын Мешка и чешской княжны Домбровки, Болеслав Храбрый (992 — 1025) выкупил у пруссов тело Адальберта, поместил драгоценные мощи мученика в соборе города Г н е з н а и объявил его святым покровителем Польши. К 1000 году, когда в Европе множество людей. ожидало с трепетом прихода Анти ?риста и кончины мира, в Гнезно прибыл беспокойный Оттон III, чтобы вымолить прощение грехов у гроба друга своего. Болеслав, воз- веденный императором в сан римского патриция, искусно воспользовался благочестием Оттона и невниманием его к интересам Германии. По желанию императора папа Сильвестр II назначил - архиепископом Гнезна Адальбертова брата и отделил Польшу в виде самостоятельной Изображение польских воинов на митрополии от Магдебурга. бронзовых воротах города Гнезна (ХЛ в) После смерти Оттона Болеслав совсем оторвался от Германии; пытаясь создать большую западнославянскую державу, он захватил Богемию и Моравию, подчинил себе славян Поморья (Померании) и даже стал отнимать земли восточной германской марки (нын. Силезию и Саксонию). Преемник Оттона, император Генрих II, в упорных боях с трудом высвободил от поляков германские владения и оттеснил их из Праги. Болеслав стал искать возмещения на востоке, породнился с киевским князем Влади-д1иром, в союзе со своим зятем Святополком занял Киев. В 1024 г.
      он добился торжества своей политики: польские епископы венчали его, помимо папы и императора, королем Польши.
      Почти одновременно с поляками приняли христианство вен-г р ы. Поражение при Лехе произвело великую перемену в их быту и настроении. Поневоле пришлось им теперь ограничиться раз занятой страной и перейти к оседлости; составляя меньшинство среди громадного количества захваченных христианских рабов, дикие кочевники подчинились их влиянию и прежде всего их вере. Так же, как в Болгарии, принятию христианства больше всего противилась аристократия; беспощадно расправлялся с магнатами главный вождь Гейза и особенно сын его Вайк, в крещении Стефан (997 — 1038), женившийся на дочери баварского герцога и от папы Сильвестра II в 1000 г. получивший королевскую корону.
      KOHEЦ ФPAГMEHTA УЧЕБНИКА