https://sheba.spb.ru/bib/ Николай Яковлевич Агнивцев СБОРНИКИ СТИХОТВОРЕНИЙ ПРЕДИСЛОВИЕ В сборник «Мои песенки», вошли как поэтические безделушки из репертуара «Кривого Джимми», так и многие старые стихотворения Агнивцева, печатавшиеся в дореволюционных петербургских журналах. «Мои песенки»… Они канули, растворились, словно искрящиеся блёстки, в великом бурном море народной поэзии — трень-брень, мелодичный звон, отзвуки колокольцев и скрипок, не принадлежащие никому и отныне принадлежащие всем. Озорные, фривольные, фантазийные, милые эротические куплеты звенят беззаботно и весело — звенят о грёзах, которым дано пережить низвержение правителей и тиранов, шелестят о беспечной романтической чепухе, о красочных, пёстрых узорах, вытканных на чудесном ковре жизни, где даже смерть — лишь одна из ярких цветных горошин, рассыпанных по узорчатой ткани. ПОЭТ — И БОЛЬШЕ НИЧЕГО… …так ответил в одной из анкет на вопрос о «должности, званиях или занятиях» самый легкомысленный литератор Серебряного века — Николай Агнивцев. Колоритная фигура Агнивцева — длинноволосого, длинноносого, долговязого («выше его ростом в русской литературе — только Сергей Третьяков», — по свидетельству футуриста С. Боброва), в бархатной блузе с «артистическим» бантом вместо галстука, в широченных клетчатых штанах, всегда прожжённых папиросой, с массивной цепью браслета и удивительной тростью, украшенной металлическими пластинками с монограммами друзей, — была хорошо знакома питерской богеме. Впрочем, и сама богема, и слово, сие понятие обозначающее, появились на русской почве именно тогда: в десятые годы прошлого века. Поэт Николай Агнивцев был богемой порождён и взлелеян. Расцвет его творчества связан с работой для театров-кабаре, выступлениями в литературных кафе и артистических ресторанах. Песенки Агнивцева исполнял со сцены друг поэта, артист Александринского театра Николай Ходотов, стихи из петербургского цикла декламировала муза его поэзии, Александра Перегонец, сам автор тоже читал свои произведения с эстрады, и читал замечательно. Множество текстов Н. Агнивцева получили музыкальное воплощение благодаря интересу к ним Александра Вертинского, А. Варламова (в будущем — джазового композитора и музыканта; им написано пять песен на стихи Агнивцева), Д. Кабалевского, С. Прокофьева («Кудесник»), И. Дунаевского (в 1921–1927 годах он написал музыку к нескольким его пьесам и скетчам: «Весёлая война», «Неугомонный моссельпромшик» и др.; к стихам: «Белой ночью», «В тихом лунном свете», «Трамвай „А“», «Случай на Литейном», «Сказал мне примус…», «Перс на крыше» и др.). Не упоминаем здесь десяток других, менее известных имён. Основной жанр лирики Агнивцева — именно «песенки», легкомысленные куплеты, салонные баллады-пародии, стихотворные миниатюры с иронически-эротическими сюжетами. Если читатель полагает, что слышит об Агнивцеве впервые, сообщаем: «Гимназисточка» Александра Вертинского — это симбиоз двух стихотворений: Агнивцева и С. Есенина. Обрывки его стишков, неизвестно, как и когда запомнившиеся смешные рифмованные строчки может отыскать у себя в памяти любой грамотный человек: Длинна как мост, черна, как вакса, Идёт, покачиваясь, такса… За ней шагает, хмур и строг, Законный муж её — бульдог! Или: Покушав как-то травку, Зашёл слон по делам В фарфоровую лавку И повернулся там! Нетрудно также узнать в зачине знакомого каждому русскому ребёнку произведения Корнея Чуковского пародийный парафраз стишка Агнивцева «Крокодил и Молли»: Удивительно мил Жил да был крокодил, — Так, аршина четыре, не боле!.. И жила да была, Тоже очень мила, Негритянка по имени Молли. А про то, что «хорошо жить на Востоке», или про китайчонка Ли, кажется, все слышали, но вряд ли интересовались, кто же такое придумал, — кажется, это существовало в фольклоре всегда. Н. Я. Агнивцев сам называл свои стихотворения песенками, словно провоцируя на написание к ним мелодии, и позже, уже в эмиграции, небольшая их часть была собрана в книжку, так же и названную — «Мои песенки» (Берлин, 1921). Но ни в коем случае нельзя считать Агнивцева «поэтом-песенником». Он и в самом деле был — просто поэт: «поэт, и больше ничего». Несмотря на популярность многих его произведений, иногда становившихся «народными» (как стала таковой в 1930-е годы песня «Дымок от папиросы» на музыку Дмитрия Кабалевского, а на нашей памяти неожиданно превратился в шлягер его стишок «Хорошо жить на Востоке», исполненный Татьяной и Сергеем Никитиными), имя самого поэта до недавнего времени пребывало в забвении. Поэтому стоит рассказать о его судьбе подробнее. Николай Яковлевич Агнивцев (ударение на втором слоге), родился 8 (по старому стилю — 20) апреля 1888 года в Москве. Отец был дворянином, юристом по образованию, председателем судебной палаты. Мать Н. Агнивцев потерял в младенческом возрасте. Из-за служебных перемещений отца учился в гимназиях разных городов — Благовещенске, Владивостоке, Москве. В 1906 поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1908 году в девятом номере журнала «Весна», было напечатано первое стихотворение Агнивцева «Родной край». В нём ещё ничто не предвещало будущий игривый талант: обычные «народнические» стихи о суровом Севере, где он провёл детство и отрочество. А вот о своеобразии самого издания стоит сказать особо. «Весна» декларировался как «журнал литературных дебютов». Это означало, что каждый начинающий поэт, приносивший сюда свои творения, мог напечатать одно своё стихотворение, а вот публиковать ли потом второе — это уже решал редактор, Николай Шебуев. Так что для многих прославленных в дальнейшем поэтов Серебряного века первая публикация состоялась именно в этом издании. Достаточно сказать, что среди моря графомании здесь, например, впервые был напечатан Велимир — тогда ещё Владимир — Хлебников. Агнивцев, преодолев барьер первой, не слишком удачной публикации, в дальнейшем стал постоянным автором журнала. «Дебютную» книжку стихов, «Студенческие песни. Сатира и юмор» (1913), поэт с благодарностью посвятил Николаю Георгиевичу Шебуеву: «Первому улыбнувшемуся — первые песни». Университетского курса Агнивцев не закончил, диплома не получил, но вместо этого осталась на память книжка о бурной молодости, совпавшей с событиями первой русской революции, студенческими волнениями и забастовками. В сборник вошли политические сатиры, высмеивающие циркуляры министра просвещения Кассо, ужесточившего распорядок университетской жизни почти до казарменного («Проект», «Щекотливый вопрос» и др.) Наряду со стихотворными фельетонами на злобу дня, какие на короткое время стали едва ли не самым распространённым жанром журнальной поэзии, в сборник вошли шуточные зарисовки студенческого быта, милые сердцу молодого читателя («Чайная колбаса», «В университетской столовке», «Новоселье», «Молодое» и др.) Незатейливые стихи Агнивцева хотя и были далеки от совершенства, всё-таки нравились читателю, подкупали радостным приятием жизни, простодушным оптимизмом, точно подмеченными деталями голодного и весёлого «школярского» быта. В истории русской поэзии так уж сложилось, что первую книгу поэта чаще всего не замечают и не покупают (Марина Цветаева, Александр Блок), иногда даже сам сочинитель в стыде и отчаянии уничтожает весь тираж. «Студенческие песни» двадцатипятилетнего автора мгновенно разошлись, и в том же году книга вышла вторым изданием. Воодушевлённый Агнивцев решает целиком посвятить себя поэзии. Оставив университет, зарабатывает на существование литературой, печатается в «журнале красивой жизни» — «Столице и усадьбе», «Солнце России», изредка — в «Сатириконе», в других изданиях. Писал Агнивцев легко, брал талантом, но журнальная подёнщина приносила копеечные заработки: Надоело мне до смерти Рифмовать сажени строчек … Вдохновляться по заказу, Ловко рифмами играя («Вопль»). В 1915 выходит второй его сборник, на этот раз — казённой патриотической лирики «Под звон мечей» с шовинистическими выпадами против «швабских гномов» и призывом (позднее использованным В. Маяковским): Пусть каждый бьётся тем, чем может: Солдат штыком, поэт — пером. Такие стихи тогда, в военное время, увы, писали почти все. А потом, — и тоже почти все, не любили о них вспоминать. Агнивцев — не исключение. Точно так же всего через два года интеллигенция испытала прилив уже не патриотических, а демократических чувств, приветствуя февральскую революцию, когда, по словам О. Мандельштама, «казалось, что граждане так и останутся навсегда, как коты, с бантами». Необыкновенно популярным в это время было сочинённое Н. Агнивцевым стихотворение «Рассеянный король» («Затянут шёлком тронный зал…»), где события русской современности переживались в образах, декорациях и антураже Великой Французской революции. Вспоминают, что сам поэт читал его на митингах. Хотя это, конечно, картина довольно странная: легче представить нашего героя в более естественной для него обстановке. Один из современников, Л. Борисов, оказавшийся свидетелем любопытной сценки в знаменитом артистическом ресторане «Вена», через много лет рассказывал: «Такого рода стихи… запоминаются помимо нашего желания: они легки, смысл в них какой-то, по-хорошему сказать, опереточный. Агнивцев читал их очень чистым, каким-то стереофоническим голосом, слегка подскакивая на стуле, как в седле, размеренно дирижируя одной рукой… В зал набралось много официантов, они стояли на пороге у дверей и внимательно слушали, а по окончании аплодировали и просили на „бис“». Конечно же, легкомысленный Агнивцев, «пустовесный», безалаберный, нищий, не знающий пресловутых «мук слова», расточительно расходующий свой виртуозный версификаторский дар на сущие безделицы, — на «эротику-экзотику», вызывал снисходительное отношение и даже насмешку (не на зависти ли замешанную?) в среде «серьёзных» литераторов. К тому же стихи Агнивцева, рассчитанные на устное, актёрское произнесение (а настоящие поэты, как правило, с трудом выносят такую театрализованную декламацию), в напечатанном виде выглядят несколько неряшливо, изобилуют восклицательными знаками, в них порой спотыкаешься о тавтологию; строгий ценитель найдёт в них немало языковых огрехов. Но многое искупает обаяние и грациозный юмор. К этим песенкам так идут старомодные определения — гривуазные, куртуазные, жантильные! Стихотворения Агнивцева с удовольствием повторяли почитатели, печатали развлекательные и юмористические издания, а также «журнал красивой жизни» — «Столица и усадьба». Издатель «Столицы…» Ю. Крымов предполагал поначалу помещать на страницах журнала произведения авторов только высокородных, принадлежащих к высшему свету. Но вот беда! Князья, графы и баронессы писали бесцветные вирши о доле народной и о природе, а читателя терять нельзя было. Вот в редакции и изобрели несколько псевдонимов для нищего дворянина Николая Агнивцева (самый милый из них — Agni), и он честно отрабатывал свои гонорары. И вот, наконец, казалось бы, плодовитый литературный подёнщик нашёл своё дело, — главное дело жизни. 1910-е годы в Петербурге — это период расцвета театров и театриков-кабаре; «Бродячей собаки», «Приюта комедиантов», «Дома интермедий». В январе 1917 Николай Агнивцев вместе с режиссёром К. А. Марджановым и актёром Ф. Н. Курихиным создал в Петрограде театр-кабаре «Би-ба-бо», вскоре переименованный в «Кривой Джимми». Агнивцев писал для него почти весь репертуар (вторым автором театра был Н. Евреинов) — одноактные пьесы, весёлые скетчи, коротенькие водевили, одноактные пьесы, куплеты для хора, бесчисленные песенки. Успех был полный. Но вот беда, времени для подобных развлечений уже оставалось совсем мало. Летом 1918 года случилось к тому же пренеприятное событие: ведущего актёра, И. А. Вольского, арестовало ЧК — за слишком смелые частушки. Только вмешательство Луначарского спасло артиста. В «Красной газете» появилась статья-донос под выразительным названием: «Учреждение для паразитов». Театр оказался под угрозой закрытия. Из неспокойного и голодного Петрограда театр уезжает на гастроли по югу России. В 1921 в Тифлисе в издательстве театра вышла книжка Н. Агнивцева «Санкт-Петербург». Гастроли затянулись — любимый Санкт-Петербург — Петроград Агнивцев, по сути, потерял навсегда. Николай Агнивцев разделил судьбу тысяч русских беженцев. В 1921 он эмигрировал через Константинополь в Берлин, а затем Париж. В Берлине вторым изданием, исправленным и расширенным, вышел сборник о Городе — «Блистательный Санкт-Петербург». Но ни в Берлине, ни в Париже Агнивцев не прижился. Соблазнённый иллюзиями НЭПа, он через год возвращается в большевистскую Россию — уже тоже чужую и чуждую ему страну. Мучительно ищет своё место в новой политической и литературной ситуации. Пытается реанимировать театр «Кривой Джимми» в Петрограде, в феврале 1923 пробует открыть новый кукольный театр «Ванька-Встанька» в помещении бывшего кабаре «Нерыдай» в Москве. В мае 1923 «Свободный театр» (Невский, 72) дважды объявляет о «Неделях Н. Агнивцева». Но время театров-кабаре уходит вместе с НЭПом, и Агнивцев с его камерным и специфическим талантом оказывается на обочине литературного процесса. Неожиданно он становится детским писателем: издаёт два десятка стихотворных книжек для малышей. Пишет для цирка и эстрады. Изредка печатается в единственном сатирическом журнале-монстре — «Крокодиле». Ирония судьбы, как не вспомнить: «Жил да был Крокодил, удивительно мил…». Последний прижизненный сборник избранного Н. Агнивцева с выразительным названием — «От пудры до грузовика» (в наивных словах — обозначена эволюция его творчества) вышел в Москве в 1927 в издании автора. В эти годы, в состоянии всё большей растерянности, он переделывал свои старые стихи в соответствии с «социальным заказом»: менял мораль на противоположную, содержание доводил до абсурда, а форму… форму особенно жаль, она вопиюще не соответствовала содержанию. Были «Санкт-Петербургские триолеты», — стали «Триолеты с бензином». Насильственная трансформация не могла быть безболезненной, автор сам — от безысходности — калечил стихи. Например, одна из самых известных песенок — «Перс на крыше». Было: Хорошо жить на Востоке, Называться Бен-Гассан И сидеть на солнцепёке, Щуря глаз на Тегеран… — стало: Хорошо жить в Самарканде, Называться Салейман. И сидеть там на веранде, Щуря глаз на Самарканд. Жить-то как-то надо было, и не в придуманной им восточной сказке, а в советской Москве. В архиве сохранилась поэма «Ленин-мозг» (1924), написанная под впечатлением поразившего воображение события: бальзамирования тела Ленина. (Тогда многие культурные люди были потрясены этим чудовищным, языческим действом, подробности которого широко освещались в прессе.) Сюжет поэмы: пламенные ленинцы похитили мозг усопшего вождя из морга, разослали частицы во все страны, люди по микрону проглотили волшебное вещество, заразились коммунистическими идеями, и таким образом произошла мировая революция. Это не сатира, не юмор, не пародия, это — грустный диагноз времени. Трагифарс финала жизни Николая Агнивцева: в журнале «Крокодил» (1932, № 31) в качестве некролога было помещено одно из последних его стихотворений, написанных для сатирического театра «Крокодил» — «Марш тараканов». «Маленький человек» животного мира, несчастный таракан стихов капитана Лебядкина и Н. Олейникова не вызывает и капли сочувствия у «советского» (изо всех сил пытавшегося притвориться «советским»), поэта-сатирика. «Мы — тараканы, Такой народ, Мы страсть ударны Наоборот. Мы усиками шевелим И всё дрожим, дрожим, дрожим. Лбы у нас покрыты потом, Как не вышло бы чего там…» — и т. д. Умер Николай Агнивцев в полном одиночестве и заброшенности 19 октября 1932 года от скоротечного туберкулёза горла; похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Ольга Кушлиня МОИ ПЕСЕНКИ Всем, сценически обокравшим меня, стоически посвящаю СЛОН И МУХА Однажды некий толстый слон, Красою мухи поражён, К той мухе, словно феодал, Преступной страстью воспылал! Но муха, быстро рассудив, Что толстый слон, хоть и красив, Но всё ж велик для жениха, Взяла и скрылась от греха! Влюблённый слон не пил, не ел, Влюблённый слон худел, бледнел И таял, таял по часам… «Dans chaque malheure — cherchez la femme!»[1] И, как французский томный граф, Он умер, тихо прошептав: «Не для меня придёт весна»… Так муха слопала слона! Отсюда ясно, что слоны Влюбляться в муху не должны, Зане на сей предмет для них Судьба назначила слоних! РАССЕЯННЫЙ КОРОЛЬ Затянут шёлком тронный зал! На всю страну сегодня Король даёт бессчётный бал По милости Господней!.. Как и всегда, Король там был Галантен неизменно И перед дамой преклонил Высокое колено!.. Старый Шут, покосившись на зал, Подняв тонкую бровь, прошептал: — Он всегда после бала весёлого Возвращается без головы!.. Как легко Вы теряете голову! Ах, Король, как рассеянны Вы! Затянут красным тронный зал! На всю страну сегодня Народ даёт свой первый бал По милости Господней. Как и всегда, Король там был Галантен неизменно!.. И под ножом он преклонил Высокое колено!.. Старый Шут, покосившись на зал, Подняв тонкую бровь, прошептал: — Он всегда после бала весёлого Возвращается без головы!.. Как легко Вы теряете голову!.. Ах, Король, как рассеянны Вы!.. ПРИНЦЕССА АННА Из своей опочивальни, Чем-то очень огорчён, Побледневший и печальный Вышел в зал король Гакон… И, как то необходимо, Молвил, ставши на ступень: — Здравствуй, мой народ любимый! И сказали: «Добрый день!» 114 гофмейстеров. 30 церемониймейстеров. 48 камергеров, 345 курьеров И 400 пажей!.. И, дрожа, как от озноба, Продолжал Гакон король: — Нам сейчас одна особа Причинила стыд и боль!.. Видно нас (в том нет секрета!) За грехи карает Бог!.. Что вы скажете на это?.. И сказали грустно: «Ох!» 114 гофмейстеров. 30 церемониймейстеров, 48 камергеров, 345 курьеров И 400 пажей!.. — Наша дочь, принцесса Анна, Позабыв свои дела, Неожиданно и странно Нынче сына родила! Мы б узнать от вас хотели (Будьте ж честны и прямы!), — Кто замешан в этом деле? И сказали тихо: «Мы!» — 114 гофмейстеров, 30 церемониймейстеров, 48 камергеров, 345 курьеров И 400 пажей!.. ПЕРС НА КРЫШЕ Хорошо жить на Востоке, Называться Бен-Гассан И сидеть на солнцепёке, Щуря глаз на Тегеран… К чёрту всякие вопросы! Тишь, да гладь, да благодать! Право, с собственного носа Даже муху лень согнать!.. Прямо даже непонятно. Персия это? Иль — персидский рай?.. — Ай, как хорошо! Ай, как приятно! Ай, яй-яй-яй-яй-яй-яй!.. Хорошо сидеть на крыше Персом с ног до головы… И толстеть там от кишмиша, Абрикосов и халвы!.. Если ж станет очень грустно, Скушай персик от тоски!.. — Ай, как вкусны! Ай, как вкусны! Ай, как вкусны персики!.. Прямо даже непонятно, Персия это? Иль — персидский рай?.. — Ай, как хорошо! Ай, как приятно! Ай, яй-яй-яй-яй-яй-яй!.. Чтоб любви не прекословить, Стоит только с крыши слезть!.. Кроме персиков, ещё ведь — Персиянки тоже есть!.. Ай, Лелива! Глаз, как слива! Шаль пестра, как попугай! Ай, Лелива! Ай, Лелива! Как целуется! Ай-яй!!! Прямо даже непонятно, Персия это? Иль — персидский рай?.. — Ай, как хорошо! Ай, как приятно! Ай, яй-яй-яй-яй-яй-яй!.. ЭТО БЫЛО В БЕЛОМ ЗАЛЕ Это было в белом зале У гранитных колоннад… Это было всё в Версале Двести лет тому назад! Ах, назад тому два века, Не имея лучших тем, Герцог Гиз маркизе некой Прошептал вдруг: «Je vous aime!» — Ах, мой герцог! Ах, мой герцог! И мечтать я не могла!.. И ему маркиза сердце С реверансом отдала… Это было в белом зале У гранитных колоннад… Это было всё в Версале Двести лет тому назад! Но швырнул её он сердце На потеху для молвы!.. И маркиза шепчет: «Герцог, Герцог, герцог, где же вы? Пусть разбили сердце ложью, В этом сердце — вы один!!!» И, схвативши ножик, с дрожью Стала чистить апельсин… Это было в белом зале У гранитных колоннад… Это было всё в Версале Двести лет тому назад! ОЧЕНЬ ПРОСТО Солнце вдруг покрылось флёром!.. Как-то грустно!.. Как-то странно!. — Джим, пошлите за мотором И сложите чемоданы!.. Положите сверху фраки, Не забудьте также пледа: Я поеду в Нагасаки, В Нагасаки я поеду! Там воспрянет дух поникший, И, дивя японок фраком, Я помчусь на дженерикше По весёлым Нагасакам!.. Ах, как звонок смех японок Дня родившихся во фраках! Ах, как звонок! Ах, как звонок Смех японок в Нагасаках! Эскортируемый гидом, Я вручаю сердце Браме И лечу с беспечным видом В некий домик к некой даме. Имя дамы: «Цвет жасмина», Как сказал мне гид милейший… Ну а более рутинно: «Гейша — Молли, Молли — гейша!» К ней войду с поклоном низким, Поднесу цветы и ленты И скажу ей по-английски Пару нежных комплиментов… Запишу на память тему, Повздыхаю деликатно, Вдену в лацкан хризантему И вернусь в Нью-Йорк обратно! ГРУСТНЫЙ МЕСЯЦ Грустный Месяц, томясь по любви, Пальцем в небо потыкал И расстроился, и — Захныкал: — Ох, уж и грустно мне, Месяцу! Прямо сказать не могу! Впору, ей-богу, повеситься Мне на своём же рогу. Ноют и стынут все косточки, Не доживу я до дня!.. Милые барышни, звёздочки, Ах, пожалейте меня! Поодиночке ли, вкупе ли Вы бы меня приголубили!? Ну же, не будьте глухи! Звёздочки глазки потупили И отвечали: «Хи-хи!» Месяц сказал, что, конечно, В смысле утраты сердечной, Он, может быть, и утешится, Но… положенье — серьёзно! Звёздочки Месяца слёзно Очень просили не вешаться!.. И… я спокоен за будущность Месяца: Месяц теперь не повесится! КОРОЛЬ АРТУР Средь королевских всяких благ Король Артур, король-чудак, Жил-был давным-давно!.. И тем Артур известен был, Что лишь две вещи он любил: Раздумье и вино! И так всю жизнь, по мере сил, Король Артур грустил и пил Немного чересчур! И всех английских королей Он был грустнее и пьяней. Чудак — король Артур. Но вот однажды юный паж Сказал ему: «Король, нельзя ж Грустить и день и ночь! О, мой король, скажи, нельзя ль Твою гнетущую печаль Прогнать весельем прочь?!» Но, выпив залпом свой бокал, Мой мальчик, — сумрачно сказал Король ему в ответ: Король твой грустен оттого, Что он Король! И для него Ни в чём свободы нет. КРОКОДИЛ И НЕГРИТЯНКА Удивительно мил Жил да был крокодил — Так, аршина в четыре, не боле! И жила да была, Тоже очень мила, Негритянка по имени Молли. И вот эта Молли-девица Решила слегка освежиться И, выбрав часок между дел, На речку купаться отправилась… Крокодил на неё посмотрел: Она ему очень понравилась И он её съел!.. А, съевши, промолвил: «Эхма, Как милая Молли прекрасна!» — Любовь крокодилов весьма Своеобразна! ЗВЕЗДОЧЁТ Следя за шашнями светил, Без горя и забот, В высокой башне жил да был Почтенный Звездочёт. Он был учён и очень мудр… Но шутит зло Эрот! И вот в одно из вешних утр, Женился Звездочёт. У звездочетовой жены Глаза, что пара звёзд, Лицо, как томный лик луны, А страсть — кометин хвост! Она — грустна, она — бледна, У ней влюблённый вид, А Звездочёт всю ночь сполна За звёздами следит. Бледнея каждою весной, Как лилия в снегу,— Она с особенной тоской Глядела на слугу… Был недогадлив тот слуга… Но всё же как-то раз Воскликнул вдруг слуга: «Ага!» И… кончен мой рассказ! Отсюда вывод же такой: — Коль мужем стать пришлось, Смотри ты лучше за женой, А звёзды — брось! ПЕСЕНКА О НЕКОЕЙ КИТАЙСКОЙ БАРЫШНЕ В молчанье, с улыбкой лукавой, В Китае китайский пьёт чай Китайская барышня Ао — Сун-Фу-Липо-Тань-Ти-Фон-Тай. Согласно привычке старинной Пыхтя от любовных забот, К ней как-то с умильною миной Явился китайский Эрот: «Послушайте, барышня Ао, Нельзя же всё время пить чай! Ах, барышня Ао, в вас, право, Влюблён целиком весь Китай! Взгляните, как ясен день майский! Вот глупая!» И, на финал, Он в злости её по-китайски «Китайскою дурой» назвал… И быстро ушёл, негодуя, Прервавши с ней свой разговор… Вот всё!.. Что ж поделать могу я, Когда вдалеке до сих пор: В молчанье, с улыбкой лукавой, В Китае китайский пьёт чай Китайская барышня Ао — Сун-Фу-Липо-Тань-Ти-Фон-Тай!.. ЕРЕТИЧКА От Люксембурга до Бастильи, Еретикам на вечный страх, Герольды папские трубили На всех парижских площадях: «Мы, добрый Папа Лев IV-й, Скорбим о дщери Анж Питу, Продавшей явно душу чёрту За неземную красоту». И вот, в знак милости Господней К ней, пребывающей во зле, Казнить её велел сегодня Наместник Бога на земле!.. И к Анж Питу в час утра ранний С молитвой кроткой на устах И с папской буллою в кармане Пришёл напутственный монах. Она приподняла ресницы: — Ах, как безжалостны все вы! На небо к Господу явиться Я не могу без головы: Казни меня, но без увечья! Должна же я, пойми, монах, С моим возлюбленным при встрече Поцеловаться в небесах! ДВЕ СЕСТРЫ Их две сестры: одна от неба, Ну а другая от земли! И тщетно жду: какую мне бы Дать боги Случая могли: Вот ту, которая от неба, Иль ту, другую — от земли? Одна как статуя Мадонны, Ну а другая как вертеп! И я вздыхаю сокрушённо: В которую влюбиться мне б! Вот в ту, что статуя Мадонны, Иль в ту, другую, что вертеп? И та, что статуя Мадонны, И эта, что наоборот, Вдруг улыбнулись мне влюблённо! С тех пор сам чёрт не разберёт: Где та, что статуя Мадонны, И эта, что наоборот? ИШАК И АБДУЛ Раз персидскою весною Шёл Абдул к Фатиме в дом С нагружённым косхалвою Очень глупым ишаком! Шёл Абдул и пел: «Всю ночь-то Процелуюсь я, да как!.. Ты ж не будешь, оттого что Я Абдул, а ты — ишак!» Так, смеясь весьма ехидно И хватаясь за бока, В выражениях обидных Пел Абдул про ишака: — Вот идёт со мной ишак! Он — один, а глуп, как два! Ай, какой смешной ишак! Вва! И придя к ней — стук в окошко: Вот и я, Фатима, здесь! Целоваться вы немножко Не интересуетесь? Но она ему на это Отвечала кратко, что Мужу старому Ахмету Не изменит ни за что. Он сказал: «Ай, как вы строги!» И ушёл домой он… так!.. И обратно по дороге Про Абдула пел ишак: — Вот идёт со мной ишак! Он — один, а глуп, как два! Ах, какой смешной ишак! Вва!.. МАРКИЗ ФРАНСИЗ И дни и ночи в страстной позе Поёт о розах на морозе Перед окном девицы Клэр — Маркиз Франсиз де Помдэтэр! Он пел с подъёмом, очень мило, О том о сём… И выходило, Со слов маркиза, что маркиз В раю мог взять бы первый приз. Он, мол, не требует награды, Объятий, мол, ему не надо, Зане он может только сметь: Взглянуть, вздохнуть и умереть! Девица Клэр вздыхать — вздыхала, Но двери всё ж не отворяла — Не без причин, не без причин — Боясь коварности мужчин! Хоть Разум чуток, словно филин, Но Дьявол тоже очень силён! И… влез в окно к девице Клэр Маркиз Франсиз де Помдэтэр! И влезши к ней подобным родом, О звёздах буркнул мимоходом, Затем увлёк её в альков, Похитил честь!.. И был таков! Тут и конец, хоть очень жаль. Но если вам нужна Ещё к тому же и мораль? — Извольте, вот она: По вышеназванным причинам — Не верьте, барышни, мужчинам! ЭТО СЛУЧИЛОСЬ В СЕВИЛЬЕ Это случилось в Севилье, Где любят все в изобилье, С донной Эльвирой д'Амор Ди Сальвадор! Шли по ночам целоваться Юношей ровно 12 К донне Эльвире д'Амор Ди Сальвадор! Но вдруг, схватившись за сердце, Стукнул тринадцатый в дверцы К донне Эльвире д'Амор Ди Сальвадор! Но был отвергнут навеки Этот тринадцатый некий Донной Эльвирой д'Амор Ди Сальвадор! Ибо одно достоверно: Очень была суеверна Донна Эльвира д'Амор Ди Сальвадор! ГЛУПАЯ ШУТКА Как горний отблеск Парадиза, И непорочна и светла, Одна французская маркиза Жила, пока не умерла. Она была верна супругу И днём, и ночью, и в обед… И на галантную услугу Всем кавалерам был ответ: — Послушайте, где ваш рассудок?! Терпеть не могу глупых шуток! Сказали ей у Парадиза: — Ну-с, кроме мужа своего Кого любили вы, маркиза? Она сказала: «Никого!» И, в удивлении, её стал Тогда разглядывать в кулак Невозмутимый Пётр Апостол И наконец промолвил так: — Послушайте, где ваш рассудок?! Терпеть не могу глупых шуток! СОБАЧИЙ ВАЛЬС Длинна, как мост, черна, как вакса, Идёт, покачиваясь, такса… За ней шагает, хмур и строг, Законный муж её — бульдог! Но вот, пронзённый в грудь, с налёта, Стрелой собачьего Эрота, Вдруг загорелся, словно кокс, От страсти к таксе встречный фокс! И был скандал! (Ах, знать должны вы Бульдоги дьявольски ревнивы!) И молвил встречный пудель: «Так-с! Не соблазняй семейных такс!» И, получив на сердце кляксу, Фокс так запомнил эту таксу, Что даже на таксомотор Смотреть не мог он с этих пор! НЕГРИТЁНОК ДЖИМ К некоей лэди в шикарнейший зал, В силу печальных событий, Джим-негритёнок лакеем попал Прямо с родного Таити. И, запыхавшись средь всяческих дел, Вазу разбил как-то раз он!.. Он быть лакеем ещё не умел И был за это наказан! — Ах, госпожа, где же мог я узнать, Как обращаться с вещами такими?! Нехорошо, госпожа, обижать Бедного чёрного Джимми! Лэди была словно сахар бела, Джим же был чёрен, как сажа! Но… настигает Эрота стрела И папуасов ведь даже! И, в умилении, лэди в плечо Вдруг укусил как-то раз он! Он не умел целоваться ещё И был за это наказан. — Ах, госпожа, где же мог я узнать, Как обращаться с вещами такими?! Нехорошо, госпожа, обижать Бедного чёрного Джимми!.. ПОЧЕМУ? Много есть персиянок на свете, Но собою их всех заслоня, Как гора Арарат на рассвете, Лучше всех их Зюлейка моя! Почему? Потому! Много персов есть всяких на свете, Но собою их всех заслоня, Как гора Арарат на рассвете, Больше всех ей понравился я! Почему? Потому! Много есть ишаков в нашем месте, Сосчитать их не хватит ста лет. Только всё же глупей их всех вместе Муж Зюлейки — Гассан-Бен-Ахмет! Почему? Потому! ФАРФОРОВАЯ ЛЮБОВЬ В старомодном тихом зальце Увлеклись, скосивши взоры, Два фаянсовых китайца Балериной из фарфора. Увидав, что близок Эрос, Улыбнулась танцовщица, И ей очень захотелось Перед ними покружиться. Как легки её движенья! Как скользит она по зале! И китайцы в умиленье Головами закачали! И меж ними танцовщица, Улыбаясь им лукаво, Всё кружится да кружится, То — налево, то — направо! И, споткнувшись в авантаже, Вдруг упала без движенья! — Ах, в глазах китайцев даже Потемнело от волненья! Ах, как больно!.. Словно в спины Им воткнули вдруг иголки! Ах, разбилась балерина На мельчайшие осколки! Так окончился в том зальце — Неожиданно и скоро — Флирт фаянсовых китайцев С балериной из фарфора! ЛЕДА И ЛЭДИ Между статуй прямо к Леде Шла по парку гордо Лэди, А за нею чинно следом Шёл лакей с шотландским пледом. И сказала строго Лэди, Подойдя вплотную к Леде: «Шокинг!» И за этим вслед Завернула Леду в плед. О, заботливая Лэди, Плед совсем не нужен Леде! Уверяю вас: для Лёд Нужен Лебедь, а не плед! ТРЕНЬ-БРЕНЬ! В тот день все люди были милы И пахла, выбившись из силы, Как сумасшедшая сирень. Трень-брень! И, взяв с собою сыр и булку, Сюзанна вышла на прогулку! Ах, скучно дома в майский день! Трень-брень! Увидев издали Сюзанну, Благословлять стал Жан Осанну И прыгнул к ней через плетень! Трень-брень! Пылая факелом от страсти, Промолвил Жан Сюзанне: «Здрассте» И тотчас с ней присел на пень. Трень-брень! Была чревата эта встреча! И поглядев на них, под вечер, Стал розоветь в смущенье день! Трень-брень! И вот, наутро, как ни странно, Не вышла к завтраку Сюзанна! У ней всю ночь была мигрень! Трень-брень! Вот что, от края и до края, С Сюзаннами бывает в мае, Когда в саду цветёт сирень! Трень-брень! О СЛОНАХ И О ФАРФОРЕ Покушав как-то травку, Зашёл слон по делам В фарфоровую лавку И повернулся там! Мораль сей басни впереди, Она — острей булавки: Коль ты есть слон, то не ходи В фарфоровые лавки! БИЛЬБОКЕ К Дофину Франции, в печали, Скользнув тайком из-за утла, Однажды дама под вуалью На аудиенцию пришла. И пред пажом склонила взоры: Молю, Дофина позови! Скажи ему, я та, которой Поклялся в вечной он любви. Что вас так всех к Дофину тянет? Прошу, присядьте в уголке! Дофин устал! Дофин так занят! Дофин — играет в бильбоке![2] К Дофину Франции в покои, Примчав коня во весь опор, С окровавленной головою Ворвался бледный мушкетёр: — Эй, паж, беги скорей к Дофину! Приходит Франции конец! О горе нам! Кинжалом в спину Убит Король — его отец! — Что вас так всех к Дофину тянет? Прошу, присядьте в уголке! Дофин устал! Дофин так занят! Дофин — играет в бильбоке! К Дофину Франции, в финале, Однажды через чёрный ход, Хотя его не приглашали, Пришёл с дрекольями Народ! Весёлый паж, не без причины, Протёр глаза, потрогал нос И, возвратившись от Дофина, С полупоклоном произнёс: — Что вас так всех к Дофину тянет? Прошу, присядьте в уголке! Дофин устал! Дофин так занят! Дофин — играет в бильбоке! ДОН ПАСКУАЛЛЕ У доньи Лауры, испанки беспечной, Имеется домик (с балконом, конечно!), И вот под балкон (хоть его и не звали) Явился с гитарою дон Паскуалле… И, взявши аккорд, за отсутствием дел, О «розах и грёзах» немедля запел: «Гуэррэро! Дреймадера!.. Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Падеспань! Оллэ!» И шепчет Лаура, вздыхая влюблённо: «Как времени много у этого дона! Скорей бы, скорей бы вы с песней кончали И к делу приступим, о дон Паскуалле!» А дон Паскуалле, воззрясь в небосвод, О «розах и грёзах» поёт и поёт: «Гуэррэро! Дреймадера!.. Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Падеспань! Оллэ!» Одна за другой проходили недели, Настала зима и завыли метели… И, хмуро взглянувши на ртуть Реомюра, С балкона давно удалилась Лаура… А дон Паскуалле, воззрясь в небосвод, О «розах и грёзах» поёт и поёт: «Гуэррэро! Дреймадера!.. Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Падеспань! Оллэ!» Меж тем проходивший дон Педро ди Перцо, Увидев Лауру, схватился за сердце… И, будучи доном особого рода, Немедля забрался к ней с чёрного хода! А дон Паскуалле, воззрясь в небосвод, О «розах и грёзах» поёт и поёт: «Гуэррэро! Дреймадера!.. Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Падеспань! Оллэ!» При первой улыбке весенней лазури, Дон Педро женился на донье Лауре… Года друг за дружкою шли без отсрочки: У доньи Лауры две взрослые дочки!.. А дон Паскуалле, воззрясь в небосвод, О «розах и грёзах» поёт и поёт: «Гуэррэро! Дреймадера!.. Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Падеспань! Оллэ!» ЕСЛИ ХОЧЕШЬ Если хочешь, для Тебя я Пропою здесь серенаду, Буду петь, не умолкая, Хоть четыре ночи кряду?! Если хочешь, я мгновенно Сочиню Тебе отменный, Замечательный сонет? Хочешь? — Нет! КОРОЛЬ БУБЁН В далёком неком царстве, В заморском государстве, Хоть это выражение Немного старовато, Но всё же, тем не менее — Жил-был Король когда-то! Как водится, конечно, Он жил весьма приятно: Любил народ сердечно И был любим обратно! И назывался он — «Король Бубён!» Однажды на балу Король, к стыду и сраму, Заметил вдруг в углу Неведомую даму. — О кто вы, дивный Икс?.. Эй ты, Валет Червей, Кто это? — Дама-с Пик-с! — Позвать её скорей!.. Покинув бал тайком, Пылая страстью низкой, Сидят в саду вдвоём Король с авантюристкой. Лаская так и сяк, Вдруг молвил он, расстроясь: — Позвольте, как же так? Вы… только лишь… по пояс?! И крикнул, полон гнева: — Вы, значит, полудева?! На что сия кокотка Ответствовала кротко, Без слёз и не грубя; — Взгляните на себя! Взглянул, и был весьма смущён Безногий тот Король Бубён!.. Вздохнули оба платонично, И, против ожиданья, Окончилось свиданье, Увы, вполне прилично! БРОДЯЧИЙ ИШАК По горам, за шагом шаг, Неизвестный шёл ишак! Шёл он вверх, шёл он вниз, Через весь прошёл Тавриз, И вперёд, как идиот, Всё идёт он да идёт. И куда же он идёт? И зачем же он идёт? — А тебе какое дело? СЛУЧАЙ В СЕНТ-ДЖЕМСКОМ СКВЕРЕ Нет черней физиономий Ни в Тимбукту, ни в Танжере, Чем у некоего Томми И его подруги Мэри. Этот Томми с этой Мэри, Вспыхнув в страсти вроде спирта, Порешили в ближнем сквере Ночью встретиться для флирта. Целый день бродя в истоме, Оба думали о сквере… Бот и ночь! Но где же Томми? Вот и ночь! Но где же Мэри? Неужели разлюбили, Хоть клялись любить до гроба? — Нет! Их клятвы в прежней силе. И они явились оба. Отчего же не заметно Их тогда в притихшем сквере? Оттого, что одноцветны С чёрной ночью Том и Мэри! Так всю ночь в Сент-Джемском сквере, Сделав 104 круга, Чёрный Томми с чёрной Мэри Не могли найти друг друга. САНТУЦЦА Придя к Сантуцце, юный Герцог, По приказанью Дамы сердца, Был прямо в спальню проведён! Пусть ваши очи разомкнутся, Ведь в спальне не было Сантуццы, И не нарушен был бонтон!.. Но через миг у двери спальной Раздался голос, моментально Приведший Герцога к нулю: — Ах, милый Герцог, я из ванны Иду в костюме Монны-Ванны И отвернуться вас молю! Во всём покорный этикету, Исполнил Герцог просьбу эту. И слушал лишь из уголка Весьма застенчиво и скромно, Как шелестели с дрожью томной Любовь дразнящие шелка. И, просидев минут 15, Боясь от страсти разорваться, Он, наконец, промолвил так: — Когда же, о мадам Сантуцца, Мне можно будет повернуться? И был ответ ему: «Дурак!» БИМ-БОМ Где-то давно в неком цирке одном Жили два клоуна Бим и Бом. Бим-Бом! Бим-Бом! Как-то, увидев наездницу Кэтти, В Кэтти влюбились два клоуна эти Бим-Бом! Бим-Бом: И очень долго в петрарковском стиле Томно бледнели и томно грустили Бим-Бом! Бим-Бом! И наконец, влезши в красные фраки, К Кэтти явились, мечтая о браке, Бим-Бом! Бим-Бом! И, перед Кэтти представши, вначале Сделали в воздухе сальто-мортале Бим-Бом! Бим-Бом! — Вы всех наездниц прекрасней на свете, Молвили Кэтти два клоуна эти Бим-Бом! Бим-Бом! «Верьте, сударыня, в целой конюшне Всех лошадей мы вам будем послушней» Бим-Бом! Бим-Бом! И, в умиленье, растрогавшись очень, Дали друг другу по паре пощёчин Бим-Бом! Бим-Бом! Кэтти смеялась и долго, и шумно: — Ola-la! Bravo! Вы так остроумны Бим-Бом! Бим-Бом! И удалились домой, как вначале, Сделавши в воздухе сальто-мортале Бим-Бом! Бим-Бом! И поступили, в любовном эксцессе, С горя в «Бюро похоронных процессий» Бим-Бом! Бим-Бом! КУПАЛЬЩИЦА И КИТ Как-то раз купалась где-то В море барышня одна: Мариэта! Мариэта! Называлась так она. Ах, не снился и аскету, И аскету этот вид! И вот эту Мариэту Увидал гренландский кит. И, увлёкшись Мариэтой, Как восторженный дурак. Тут же с барышнею этой Пожелал вступить он в брак. Но пока он ту блондинку Звал в мечтах своей женой, Та блондинка — прыг в кабинку И ушла к себе домой. И разбив мечты свои там, Горем тягостным убит, В острой форме менингитом Заболел гренландский кит. Три недели непрестанно Кит не спал, не пил, не ел, Лишь вздыхал, пускал фонтаны И худел, худел, худел!.. И вблизи пустой кабинки, Потерявши аппетит, Стал в конце концов сардинкой Si devant[3] гренландский кит! ЗЮЛЕЙКА У Зюлейки-ханум Губы, как рахат-лукум, Щёки, как персики из Азарбинада, Глаза, как сливы из шахского сада! Азербайджанской дороги длинней Зюлейкины чёрные косы, А под рубашкой у ней Спрятаны два абрикоса! И вся она, вва! Как халва! Честное слово! Только любит она не меня, А — другого! НЕВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ Дребезжит гитара сонно, Где-то булькает мадера… Ночь. Луна. В окошке — Донна, Под окошком — кабальеро! Ну-с, итак, в испанском стиле Начинаю ритурнель я!.. Место действия — в Севилье, Время действия — в апреле! Скоро будет две недели, Как, жене своей на горе, Дон-Супруг на каравелле Где-то путается в море. Услыхав о том открыто, Дон-Сосед, от страсти ярой Вмиг лишившись аппетита, Под окно пришёл с гитарой. Всё что знал пропел он Донне! И, уставши, напоследок Он запел в мажорном тоне Приблизительно вот эдак: — Донна! Донна! В вашей власти Сердце вашего соседа! Ах, от страсти я на части Разрываюсь, как торпеда! — Нет! Не ждите поцелуя!! Отвечала Донна тонко, — Нет, нет, нет! Не изменю я Своему супругу дону! И добавила, вздыхая, Не без некоторой дрожи: — К вам не выйду никогда я! На других я не похожа! Вы не верите? Я — тоже!.. КОРОЛЕВА БЛЕДНА Королева бледна, Королева грустна, Королева от гнева дрожит. В стороне — одинок — Голубой василёк — Юный паж, пригорюнясь, сидит. Королева — бледна, Королева грустна, Королевская грудь, — как морская волна,— В пене кружев, вздымается, гневом бурля: Королеве сегодня всю ночь напролёт Снился юноша — паж, голубой Бернадот И… костыль Короля… ДОВОЛЬНО! Я, как муха в сетях паутины, Бьюсь с жужжаньем в гостиных!.. Довольно!. Ваши женщины, песни и вина, Понимаете, безалкогольны! И дошло до того, что, ей-богу, На Таити из первой кофейни Я уйду, захватив на дорогу Папирос и два томика Гейне! Там под первою пальмой, без риска Получить менингит иль простуду, Буду пить натуральное виски И маис там возделывать буду. И хотя это (вы извините) С точки зрения вашей нелепо, Буду ночью лежать на Таити, Глядя в синее звёздное небо! А когда, кроме звёздной той выси, И Эрот мне окажется нужен, Заработав кой-что на маисе, Накуплю там невольниц 5 дюжин! И, доволен судьбой чрезвычайно, Буду жить там, пока с воплем странным Пьяный негр, подвернувшись случайно, Не зарежет меня под бананом! РОЗОВЫЙ АЛЬКОВ К Монне Фиамете Стукнул на рассвете Граф Ренэ Камбон. И хоть Фиамета Не была одета, Всё ж был принят он В розовом алькове, Где у изголовья, Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет млея Мраморный Эрос! Ах, мой друг, ответьте: Что прекрасней в свете Неодетых дам? Граф был не дурак же, Думал точно так же! И всё стихло там… В розовом алькове, Где у изголовья, Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет млея Мраморный Эрос! В позе очень стильной Задремал жантильный Граф Ренэ Камбон… Тут я буду точен: Ровно двух пощёчин Вдруг раздался звон — В розовом алькове, Где у изголовья, Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет млея Мраморный Эрос! И, открывши веки, Граф Ренэ навеки Удалился вспять… Посудите сами: Чёрт возьми, при даме Разве можно спать?! — В розовом алькове, Где у изголовья, Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет млея Мраморный Эрос! ПЕСЕНКА О ХОРОШЕМ ТОНЕ С тонной Софи на борту пакетбота Плыл лейтенант иностранного флота. Перед Софи он вертелся, как чёрт, И, завертевшись, свалился за борт! В тот же момент к лейтенанту шмыгнула, Зубы оскалив, большая акула. Но лейтенант не боялся угроз И над акулою кортик занёс! Глядя на это, в смятенье большом Вскрикнула вдруг, побледневши, Софи: — Ах, лейтенант! Что вы? Рыбу — ножом!? — Фи! И, прошептавши смущённо: «Pardon!», Мигом акулой проглочен был он!.. МАРИЭТА И МАК Начинается всё это Приблизительно вот так: Отпросилась Мариэта В поле рвать душистый мак. Как ни странно, но, однако, В поле этом, доз-а-до,[4] Оказалось, кроме мака, Три сержанта из Бордо!.. По характеру был первый Всех товарищей скромней, И, щадя девичьи нервы, Улыбнулся только ей. Был второй нахал сугубый Удивительный нахал! И Марьэту прямо в губы, В губы он поцеловал! Ну а третий — Мариэте Всех других милее был!.. — Догадайтесь, как же третий, Как же третий поступил? — Ах, сударыня, при даме Рассказать нельзя никак! Коль узнать хотите — сами В поле рвать идите мак. НЕГРИТЁНОК ПОД ПАЛЬМОЙ О, иностранец в шляпе, взвесь Мою судьбу! Всю жизнь с пелёнок Сижу под этой пальмой здесь Я — бедный чёрный негритёнок! Я так несчастен! Прямо страх! Ах, я страдаю невозможно! О, иностранец в шляпе, ах! — Я никогда… не ел пирожных! В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПРИНЦЕССЫ В день рождения Принцессы Сам король Гакон Четвёртый Подарил ей после мессы Четверть царства и два торта. Королева мать Эльвира, Приподняв главу с подушки, Подарила ей полмира И горячие пампушки. Брат Антонио — каноник, Муж святой, смиренно-кроткий, Подарил ей новый сонник И гранатовые чётки. Два пажа, за неименьем Денег, взялись за эфесы И проткнулись во мгновенье В честь прекрасных глаз Принцессы. Только паж Гильом — повеса, Притаившийся под аркой, В день рождения Принцессы Оказался без подарка! Но ему упрёки втуне! Он стоит и в ус не дуя, Подарив ей накануне Сорок тысяч… поцелуев! ЕСЛИ БЫ Если бы я был слоном из Бомбея. То, избегая всех драм, Силы слоновой своей не жалея, Целую жизнь я на собственной шее Вас бы носил, о Madame! Если б я был крокодилом из Нила. То, подплывя к берегам И отряхнувшись от грязного ила, К вам я подполз бы… и тихо, и мило Съел бы я вас, о Madame! Если б я был быстроногою серной, То по отвесным камням (Хоть это было бы, может, и скверно!) Всё же от вас с быстротою чрезмерной Я бы удрал, о Madame! Но, к сожалению (как достоверно Это известно и вам), В смысле тех качеств я создан мизерно: Не крокодил я, не слон и не серна!.. Вот в чём беда, о Madame! О ДРАКОНЕ, КОТОРЫЙ ГЛОТАЛ ПРЕКРАСНЫХ ДАМ Как-то раз путём окрестным Пролетал Дракон… И там, По причинам неизвестным, Стал глотать прекрасных дам. Был ужасный он обжора. И, глотая что есть сил, Безо всякого разбора В результате проглотил: Синьориту Фиамету, Монну-Юлию Падету, Аббатису Агриппину, Синьорину Фарнарину, Монну-Лючию ди Рона, Пять сестёр из Авиньона И 617 дам Неизвестных вовсе нам! Но однажды граф Тедеско, Забежав Дракону в тыл, Вынул меч и очень резко С тем Драконом поступил!.. Разрубив его на части, Граф присел!.. И в тот же миг Из драконьей вышли пасти И к нему на шею прыг: Синьорита Фиамета, Монна-Юлия Падета, Аббатиса Агриппина, Синьорина Фарнарина, Монна-Лючия ди Рона, Пять сестёр из Авиньона И 617 дам Неизвестных вовсе нам! Бедный тот Дракон в несчастье, Оказавшись не у дел, Подобрав свои все части, Плюнул вниз и улетел! И, увы, с тех пор до гроба, Храбрый граф, пустившись в путь, Всё искал Дракона, чтобы С извинением вернуть: Синьориту Фиамету, Монну-Юлию Падету, Аббатису Агриппину, Синьорину Фарнарину, Монну-Лючию ди Рона, Пять сестёр из Авиньона И 617 дам Неизвестных вовсе нам! БАЛЛАДА О КОНФУЗЛИВОЙ ДАМЕ Подобно скатившейся с неба звезде, Прекрасная Дама купалась в пруде… Заметив у берега смятый корсаж, Явился к пруду любознательный паж. Увидя пажа от себя в двух шагах, Прекрасная Дама воскликнула: «Ах!» Но паж ничего не ответствовал ей И стал лицемерно кормить лебедей. Подобным бестактным поступком пажа Зарезана Дама была без ножа… Так в этом пруде, всем повесам в укор, Прекрасная Дама сидит до сих пор! ВАРИАНТ БЕСТАКТНЫЙ ПОСТУПОК Подобно скатившейся с неба звезде, Прекрасная дама купалась в пруде. Заметив у берега смятый корсаж, Явился к пруду любознательный паж. Увидев пажа от себя в двух шагах, Прелестная дама воскликнула: "Ах!" Но паж ничего не ответствовал ей И стал равнодушно кормить .голубей. Подобным бестактньм поступком пажа Зарезана дама была без ножа.* И вышла сердито она из воды, А паж в тот же вечер дождался беды: За дерзких поступков фривольный уклон В дворцовой конюшне был высечен он. ........................... * В некоторых списках вместо четырех последних строк стоит: Так, в этом пруду всем повесам в укор Прекрасная дама сидит до сих пор! КИТАЙЧОНОК ЛИ Чуть-чуть не с пелёнок Таская кули, Жил-был китайчонок По имени Ли. К научной программе Никак не влеком, Ходил он с кулями Дурак-дураком! Никакой с ним нету силы, Как его ни шевели! Ах и глуп же ты, мой милый Китайчонок Ли. Но вот, как ни странно, В вечерний досуг, К жене Богдыхана Забрался он вдруг! В окно к Богдыханше Залезть не пустяк! Ах, ну и болван же! Ах, ну и дурак! Никакой с ним нету силы, Как его ни шевели! Ах и глуп же ты, мой милый Китайчонок Ли. Ему было худо! И бросился вспять Он бомбой оттуда Часов через 5. В горячности странной, Вслед сжавши кулак, Жена Богдыхана Промолвила так: Никакой с ним нету силы, Как его ни шевели! Ах и глуп же ты, мой милый Китайчонок Ли. ЛЮСИ О, милый друг, хотя ты Весь мир исколеси, Все дамы грубоваты В сравнении с Люси. Она хрупка, как блюдце! И, Боже упаси,— Хоть к платью прикоснуться Застенчивой Люси! Все скажут, без изъятья, Кого лишь не спроси, Что Жанна Д'Арк в квадрате Безгрешная Люси. И быть бы ей в почёте, Когда бы в Сан-Суси Не числился в пехоте Сержантом сын Люси! ПРЕДАНИЕ О ЧЁРНОМ КАМНЕ В стране, где измену карает кинжал, Хранится в народе преданье, Как где-то давно некий Паж вдруг застал Принцессу во время купанья! И вот, побоявшись попасть на глаза Придворной какой-нибудь даме, Он прыгнул в отчаянье, словно коза, За чёрный обветренный камень. Но сын Афродиты не мог нипочём Снести положенья такого! И стал чёрный камень прозрачным стеклом Под взором Пажа молодого! Для вас, о влюблённые, был мой рассказ! И хоть было очень давно то, Давайте за это ещё лишний раз Прославим малютку Эрота! ТРИ НАБОБА Где-то давно, друг от друга особо, Жили да были три старых набоба. Верили твёрдо они с давних пор, Что, мол, спина — просто пыльный ковёр. Но как-то раз их раскаянье взяло! И порешили они, для начала, Так управлять, чтоб отныне вперёд В масле катался их добрый народ! С этой целью сошлись на совете Первый, второй и задумчивый третий… И, опираясь десницею в лоб, Молвил задумчиво первый набоб: — Всею душой устремляясь к народу, Я упраздняю плохую погоду, Зонтик огромный воткну в небосвод, Чтоб не чихал мой любезный народ! Было торжественно слово второго: — Я же для блага народа родного Распоряжусь, comprenez vous, chaque jour[5] Делать пейзанам моим маникюр! И в умилении каждый особо Слушали третьего оба набоба: — Я же для блага отчизны родной Просто возьму и — уйду на покой! МАДАМ ДЕ ШАВИНЬОМ Сам Папа мне свидетель, Что на сто вёрст кругом Известна добродетель Мадам де Шавиньом! Ей не страшно злоречье! Белей чем снежный ком, И реноме, и плечи Мадам де Шавиньом! И, словно ангелочки, Вдаль тянутся гуськом 12 юных дочек Мадам де Шавиньом! И к этой строгой даме Явился как-то раз С фривольными мечтами Приезжий ловелас! Но был от пылкой страсти Он сразу исцелён. Когда в ответ на «Здрассте» Она сказала: «Вон»! Когда ж от нагоняя Он бросился назад, Добавила, вздыхая: — Вон… Свечи ведь горят! И вмиг погасли свечи! И на сто вёрст кругом Во тьме сверкнули плечи Мадам де Шавиньом! БРАТ АНТОНИО В монастырской тихой келье, Позабывши о веселье (Но за это во сто крат Возвеличен Иисусом), Над священным папирусом, Наклонясь, сидел аббат: Брат Антонио — каноник, Муж учёный и законник, Спасший силой Божьих слов От погибельных привычек 49 еретичек И 106 еретиков! Но черны, как в печке вьюшки, Подмигнув хитро друг дружке И хихикнув злобно вслух. Два лукавых дьяволёнка Сымитировали тонко Пару самых лучших мух! И под носом у аббата Между строчками трактата Сели для греховных дел… И на этом папирусе Повели себя во вкусе Ста Боккаччьевых новелл! И охваченный мечтами Вспомнил вдруг о некой даме Размечтавшийся аббат!.. И, без всяких апелляций. В силу тех ассоциаций, Был низвергнут прямо в ад: Брат Антонио — каноник, Муж учёный и законник, Спасший силой Божьих слов От погибельных привычек 49 еретичек И 106 еретиков. МЕСЯЦ — ГУЛЯКА НОЧНОЙ Месяц — гуляка ночной Вышел гулять в поднебесье… Тихой ночною порой С шустрою звёздной толпой Любо ему куролесить… Месяц — гуляка ночной — Вышел гулять в поднебесье… С пачками свечек, сквозь тьму, Выбежав вмиг для проверки, Сделали книксен ему Звёздные пансионерки… Месяц же, ленью томим, Вместо обычной работы Стал вдруг рассказывать им — Анекдоты!.. Если тёмной летней ночью Вы увидите воочью, Как с полночной выси дальней, Впавши в обморок повальный, Тихо падают без счёта Звёздочки различные — Это значит — анекдоты Были неприличные!.. ТАК ПОЁТСЯ В СТАРОЙ ПЕСНЕ В старом замке за горою Одинокий жил Кудесник. Был «на ты» он с Сатаною. — Так поётся в старой песне. Был особой он закваски: Не любил он вкуса пудры И не верил женской ласке, Потому что был он мудрый! Но без женской ласки, право, Жизнь немного — хромонога! Деньги, почести и слава Без любви?.. Да ну их к Богу! И сидел он вечер каждый, О взаимности тоскуя. И задумал он однажды Сделать женщину такую, Чтоб она была душевно Наподобие кристалла, Не бранилась ежедневно И не лгала! И не лгала! И, склонясь к своим ретортам, Сделал женщину Кудесник, Ибо он «на ты» был с чёртом! — Так поётся в старой песне! И, чиста и непорочна, Из реторты в результате Вышла женщина!.. Ну точно Лотос Ганга в женском платье. И была она покорна, Как приручённая лайка, Как особенный, отборный Чёрный негр из Танганайка! И как будто по заказу Все желанья исполняла!.. И не вскрикнула ни разу, И ни разу не солгала… Ровно через две недели Вышел из дому кудесник И… повесился на ели! — Так поётся в старой песне! ПАЖ ЛЕАМ У короля был паж Леам — Проныра — хоть куда! 146 прекрасных дам Ему сказали: «Да!» И в Сыропуст, и в Мясопуст Его манили в тон: 146 прекрасных уст В 146 сторон! Не мог ни спать, ни пить, ни есть Он в силу тех причин, Ведь было дам 146, А он-то был — один! Так от зари и до зари Свершал он свой вояж! Недаром он, чёрт побери, Средневековый паж! Но как-то раз, в ночную тьму, Темнее всех ночей, Явились экстренно к нему 146 мужей! И, распахнув плащи, все враз Сказали: «Вот тебе, О, паж Леам, прими от нас 146 бэбэ!» — Позвольте, — молвил бледный паж, — Попятившись назад… Я очень тронут!.. Но куда ж Мне этот «детский сад»? Вот грудь моя! Рубите в фарш! Но, шаркнув у дверей, Ушли, насвистывая марш, 146 мужей! ЭКЗОТИЧЕСКИЕ ТРИОЛЕТЫ Жил-был зелёный крокодил Аршина эдак на четыре… Он был в расцвете юных сил! И по характеру он был, Пожалуй, самым милым в мире Зелёный этот крокодил Аршина эдак на четыре! Вблизи же, как бутон, цвела Слониха так пудов на двести!.. И грациозна, и мила, Она — девицею была… И, безо всякой лишней лести, Как роза майская цвела, Слониха та пудов на двести! Слониха та и крокодил Дошли в любви вплоть до чахотки! Слонихин папа строгий был И брака их не разрешил! Слова финальные коротки: Слониха та и крокодил Скончались оба от чахотки! ГОСПОЖА ЧИО-САН ИЗ КИОТО О Ниппон! О Ниппон! О фарфоровый звон Из-за дымки морского тумана! О Ниппон! О Ниппон! Шёлком тканый Ниппон! Золотистый цветок океана! Ах, весной весь Ниппон Поголовно влюблён, И весной, сердцем к сердцу приникши, Разбредясь по углам, Все целуются там От Микадо — до голого рикши! Даже бонза седой За молитвой святой Всем богам улыбается что-то… Лишь одна, лишь одна, Как фонтан холодна, Госпожа Чио-Сан из Киото! И шептали, лукаво смеясь, облака: — Чио-Сан! Чио-Сан! Полюби хоть слегка! И шептали, качаясь на стеблях цветы: — Чио-Сан! Чио-Сан! С кем целуешься ты? И шептал ей смеющийся ветер морской: — Чио-Сан! Чио-Сан! Где возлюбленный твой? И шептало ей юное сердце: — Ах, как хочется мне завертеться! И откликнулась Чио на зов майских дней. И однажды на пристани вдруг перед ней — Облака, и цветы, и дома, и луна Закружились в безудержном танце!.. Полюбила она, полюбила она — Одного моряка-иностранца! Он рассеянным взором по Чио скользнул, Подошёл, наклонился к ней низко, Мимоходом обнял, улыбнулся, кивнул, И — уехал домой в Сан-Франциско. И осталась одна Чио-Сан у окна! А моряк где-то рыщет по свету!.. И весна за весной Проходили чредой, А любимого нету и нету! И шептались, лукаво смеясь облака: — Чио-Сан! Чио-Сан! Не вернёшь моряка! И шептали, качаясь на стеблях цветы: — Чио-Сан! Чио-Сан, с кем целуешься ты? И шептал ей смеющийся ветер морской: — Чио-Сан! Чио-Сан! Обманул милый твой? И шептало ей юное сердце: — Ах, как хочется мне завертеться! Но сказала в ответ Чио-Сан: «Нет! Нет! Нет! Не нарушу я данного слова!» И ночною порой С неотертой слезой Чио-Сан… полюбила другого! ПЛЕЧИ МАДЛЕН Взвивайтесь Былого ракеты Про бал в «Казино — Табарен», Про лёгкую пену Моэта, Про звёздные плечи Мадлен! Когда в перевёрнутом зале, Среди мимолётных измен, Бесстрастные люстры сверкали, Как звёздные плечи Мадлен!.. И вот прошуршало всё это И скрылось… Как бархатный трен, Как лёгкая пена Моэта, Как звёздные плечи Мадлен! МИСС ЭВЕЛИН Есть старая, старая песня, Довольно печальный рассказ, Как — всех англичанок прелестней Гуляла в саду как-то раз: Мисс Эвелин с папой и мамой, С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками! Но кроме прелестной той миссис Лорд Честер в саду этом был… Любовный почувствовав кризис, Лорд Честер навек полюбил: — Мисс Эвелин с папой и мамой, С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками! Став сразу румяным от счастья И вскрикнув на целый квартал, В порыве бушующей страсти Он к сердцу навеки прижал: Мисс Эвелин с папой и мамой, С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками! Хоть в страсти пылал он, как Этна, Но всё же однажды в тоске (Хоть это весьма некорректно) Повесил на толстом суке: Мисс Эвелин с папой и мамой, С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками! БЕЛЫЙ ВАЛЬС О звени, старый вальс, о звени же, звени Про галантно-жеманные сцены, Про былые, давно отзвеневшие дни, Про былую любовь и измены! С потемневших курантов упал тихий звон, Ночь, колдуя, рассыпала чары… И скользит в белом вальсе у белых колонн Одинокая белая пара… — О, вальс, звени — Про былые дни! И бесшумно они по паркету скользят… Но вглядитесь в лицо кавалера: Как-то странны его и лицо, и наряд, И лицо, и наряд, и манеры!.. Но вглядитесь в неё: очень странна она… Неподвижно упали ресницы, Взор застыл… И она — слишком, слишком бледна, Словно вышла на вальс из гробницы!.. — О, вальс, звени — Про былые дни! И белеют они в странном вальсе своём Меж колонн в белом призрачном зале… И, услышавши крик петуха за окном, Вдруг растаяли в тихой печали… О, звени, старый вальс, сквозь назойливый гам Наших дней обезличенно-серых: О надменных плечах белых пудреных дам, О затянутых в шёлк кавалерах!.. — О, вальс, звени — Про былые дни! НИКОЛЕТТА Как-то раз, порой вечерней, В покосившейся таверне У красотки Николетты (Чьи глаза, как два стилета) Нас собралось ровно 7 (Пить хотелось очень всем!). За бутылкою Киянти Толковали мы о Канте, Об его «императиве», О Бразилии, о Хиве, О сидящих vis-a-vis И, конечно, о любви! Долго это продолжалось… В результате ж оказалось, Что красотка Николетта (Чьи глаза, как два стилета!) В развращённости своей Делит страсть на 7 частей!!! — Нет! — воскликнули мы хором: — Не помиримся с позором! Так мы этого не бросим: Подзовём её и спросим! Пусть сгорает со стыда! (Рассердились мы тогда!) Почему, о Николетта (Чьи глаза, как два стилета), Вы связали ваше имя Сразу с нами семерыми!.. Но ответ был дня ясней: Ах, в неделе ведь 7 дней. Больше мы её не спросим: — Слава Богу, что не 8. ПЯТЬ МИНУТ Бьёт полдень! И чеканным шагом Наряд дворцовых егерей, Склонившись к золочёным шпагам, У королевских встал дверей. В заботах вечных о народе, Любовью к подданным согрет, Его Величество проходит На пять минут в свой кабинет. — Parbleu! — Как вы неосторожны! Эй, тише там! Эй, чернь, молчать! Тсс! Тише! Тише! Разве можно Его Величеству мешать?! Настала ночь! Потухли свечи! Оделся тьмой дворцовый сад! Лишь под боскетом чьи-то плечи Зигзагом молнии блестят! Забыв на время о народе И чуть нарушив этикет, Его Величество снисходит На пять минут к мадам Жоржет. — Parbleu! — Как вы неосторожны! Эй, тише там! Эй, чернь, молчать! Тсс! Тише! Тише! Разве можно Его Величеству мешать?! Блеснуло утро! И, как птица, Сквозь гордый строй рапир и шпаг, Над побледневшею столицей Взметнулся гневно красный флаг! И снова вспомнил о народе, Увидев в первый раз народ, Его Величество восходит На пять минут на эшафот!.. — Parbleu! — Как вы неосторожны! Эй, тише там! Эй, чернь, молчать! Тсс! Тише! Тише! Разве можно Его Величеству мешать?! НИАМ-НИАМ С рожденья (кстати ль иль некстати ль) Всю жизнь свою отдав мечтам, Жил-был коричневый мечтатель Из племени ниам-ниам. Простого сердца обладатель, О мыле тихо по ночам Мечтал коричневый мечтатель Из племени ниам-ниам. И внял его мольбе Создатель: Приплыло мыло к берегам! И… скушал мыло тот мечтатель Из племени ниам-ниам… ВОТ И ВСЁ! В саду у дяди Кардинала, Пленяя грацией манер, Маркиза юная играла В серсо с виконтом Сен-Альмер. Когда ж, на солнце негодуя, Темнеть стал звёздный горизонт, Тогда с ней там в игру другую Сыграл блистательный виконт!.. И были сладки их объятья, Пока маркизу не застал За этим сладостным занятьем Почтенный дядя — Кардинал! В её глазах потухли блёстки И, поглядевши на серсо, Она поправила причёску И прошептала: «Вот и всё!» Примечания 1 Dans chaque malheure cherchez la femme — (франц.) в каждой неприятности ищите женщину. 2 Бильбоке — приспособление для игры, состоящее из стержня с чашечкой и привязанным на шнурке шариком; подбрасывая последний, стараются поймать его в чашечку. 3 Si devant — (франц.) — таким образом. 4 Доз-а-до — dos-a-dos (франц.) — спина в спину; гуськом. 5 Comprenez vous, chaque jour (франц.) — понимаете, каждый день. ||||||||||||||||||||||||||||||||| СБОРНИК СТИХОТВОРЕНИЙ ЛЮБОВЬ КРОКОДИЛА Удивительно мил,- Жил да был крокодил, Так аршина в четыре, не боле. И жила да была, Тоже очень мила, Негритянка по имени Молли. и вот эта Молли, девица, Решила слегка освежиться И, выбрав часок между дел, На речку купаться отправилась. Крокодил на неё посмотрел, Она ему очень понравилась, — И он её съел! А съевши, промолвил: «Эх-ма! Как милая Молли прекрасна!» Любовь крокодила весьма Своеобразна! АФРИКАНСКАЯ ИДИЛЛИЯ Однажды в Африке Купался жираф в реке. Там же Купалась гиппопотамша. Ясно, Что она была прекрасна. Не смотрите на меня так странно: Хотя гиппопотамши красотой и не славятся, Но она героиня романа И должна быть красавицей. При виде прекрасной гиппопотамши Жёсткое жирафино сердце Стало мягче самой лучшей замши И запело любовное скерцо! Но она, Гиппопотамова жена, Ответила ясно и прямо, Что она замужняя дама И ради всякого (извините за выражение) сивого мерина Мужу изменять не намерена. А если, мол, ему не терпится... жениться, То, по возможности, скорей Пусть заведёт себе жирафиху-девицу И целуется с ней! И будет путь жизни их ярок и светел, А там, глядишь, и маленькие жирафики появились... Жираф ничего не ответил, Плюнул и вылез. О КРОКОДИЛЕ Я расскажу вам об одном крокодиле, Квартировавшем в Ниле, Который был Всем крокодилам крокодил. Внутри этого крокодила Можно было Устроить танцевальний зал! И будучи на весь мир в обиде, Туристов, как устриц, глотал Этот Нерон в крокодиловом виде! И знали о его нраве И на острове Яве, И в Лондоне, и в .Трапезунде. А когда он бнл сражён кровожадной пулей, То из кожи его понаделали ридикюлей! Sic transit gloria mundi! Всё это пока юмористика. Но тут начинается мистика! Представьте, один из ридикюлей этих Попался некой Кэтти, Знакомой некого Джемми, Который был её милым И был в своё время Проглочен этим самым крокодилом. ИШАК По горам за шагом шаг Неизвестный шёл ишак. Шёл он вверх, шёл он вниз, Через-весь. прошёл Тавриз И вперёд, как идиот, Всё идёт он да идёт! И куда же он идёт? И зачем же он идёт? — А тебе какое дело МНОГО Много есть персианок на свете, Но собою их всех заслоня, Как гора Арарат.на рассвете, Лучше всех их Зулейха моя! Почему? Потому! Много персов есть всяких на свете, Но собою их всех заслоня, Как гора Арарат на рассвете, Больше всех ей понравился я. Почему? Потому! Много есть ишаков в этом месте, Сосчитать их не хватит ста лет. Только всё же глупей всех их вместе Муж Зулейхи Гассаи бен Ахмет! Почему? Потому! ДВА КОНЦА ПАЛКИ Раз персидскою весною Шёл Абдул к Фатиме в дом С нагружённым кос-халвою Очень глупым ишаком. Шёл Абдул и пел: «Всю ночь-то Процелуюсь я, да как! Ты ж не будешь, оттого что Я Абдул, а ты ишак!» Так, смеясь весьма ехидно И хватаясь за бока, В выражениях обидных Пел Абдул про ишака. «Вот идёт со мной ишак. Он один, а глуп, как два! Ай, какой смешной ишак! Вва!» И придя к ней, стук в окошко: — Вот и я, Фатима, здесь! Целоваться вы немножко Не интересуетесь? Но она ему на это Отвечала кратко, что Мужу старому Ахмету Не изменит ни за что! Он сказал: «Ой, как вы строги!» И домой он держит шаг. И с усмешкой по дороге Про Абдула пел ишак: «Вот идёт со мной ишак. Он один, а глуп, как два! Ай, какой смешной ишак! Вва!» ЭТО БЫЛО В БАРСЕЛОНЕ 19-го МАЯ Вновь гранатные деревья расцвели, благоухая. У вдовы сеньора Сузы собралася стая тёток, Черноокую Аниту убеждая выйти замуж. Тётки все единогласно ей советовали выбрать Барселонского гидальго Мануэло Эступидос. — Для вдовы в поре цветущей не найдёшь ты лучше мужа. Он богат, в солидных летах, шестьдесят ему не больше! На советы добрых тёток улыбнулася Анита И, потупив скромно очи, звонким молвила контральто: — Ах, мне кажется, что, вместо одного такого мужа, Трёх мужей двадцатилетних я охотнее взяла бы. При таком ответе странном стая тёток в изумленьи Вдруг отпрянула, закаркав: — Ты с ума сошла, Анита! А гранатные деревья улыбнулись, расцветая. Это было в Барселоне девятнадцатого мая. РАССЕЯНЫЙ КОРОЛЬ Затянут шёлком тронный зал! На всю страну сегодня Король даёт бессчётный бал По милости господней!.. Он так величественно мил, Галантен неизменно. Он перед дамой преклонил Высокое колено! Старый шут, покосившись на зал, Добродушно смеясь, прошептал: — Он всегда после бала весёлого Возвращается без головы! Как легко вы теряете голову! Ах, король, как рассеяны вы! Ворвались санкюлоты в зал! На всю страну сегодня Народ даёт свой первый бал По милости господней!.. Король был, как обычно, мил, Галантен неизменно!.. И под ножом он преклонил Высокое колено!.. Старый шут, покосившись на зал И злорадно смеясь, прошептал: — Он всегда после бала весёлого Возвращается без головы! Как легко вы теряете голову! Ах, король, как рассеяны вы! ДАМА И ОБЕЗЬЯНА Сбившись в слабостях со счёта, Догаресса монна Бланка В ожидании Эрота Забавлялась с обезьянкой. И взглянув на. вещи прямо, В элегическом мечтаньи Говорила эта дама Удивлённой обезьяне: — Почему мы к вам так строги? Ведь у вас, без всякой лести, Те же руки, те же ноги И всё прочее на месте! Всё, что требует от мужа Эротический регламент, Всё у вас есть! Плюс к тому же Африканский темперамент! — Ах, мадам, не в том вопрос-то! — Шимпанзе сказал, вздыхая, — Это всё ужасно просто, И причина здесь иная! Чтоб доставить даме счастье, Мы с большим успехом можем Потягаться в деле страсти С вашим мужем, старым дожем! Я бы мог быть арлекином: Шимпанзе ведь не священник! Но что делать?!.. Для любви нам Не хватает только... денег!.. СМЕРТЬ ПОЭТА Знайте: как-то, когда-то и где-то Одинокий поэт жил да был... И всю жизнь свою, как все поэты, Он писал, пил вино и любил. Обогнавши Богатство и Славу, Смерть пришла и сказала ему: — Ты поэт и бессмертен!.. И право, Как мне бить, я никак не пойму?!! Улыбаясь, развёл он руками И с поклоном промолвил в ответ: — В жизни я не отказывал даме! Вашу руку!.. И умер поэт. СЛОН И МУХА Однажды некий крупный слон, Красою мухи поражён, К той мухе, словно феодал, Преступной страстью воспылал. Но муха, быстро рассудив, Что толстый слон, хоть и красив, Но всё же толст для жениха, Взяла и скрылась от греха. Влюблённый слон не пил, не ел. Влюблённый слон бледнел, худел И таял, таял по часам. — Dans chaque malheure cherchez la femme! И как французский томный граф, Он умер, тихо прошептав: «Не для меня придёт весна!» Так муха слопала слона. Отсюда ясно, что слоны Влюбляться в муху не должны, Зане на сей предмет для них Судьба назначила слоних. КОРОЛЬ БУБЁН В далёком некем царстве, В заморском государстве, Хоть это выражение Немного старовато, Но всё же, тем не менее, Жил был король когда-то. Как водится, конечно, Он жил весьма приятно, Любил народ сердечно И был любим обратно. И назывался он Король бубён! Однажды на балу Король, к стыду и сраму, Заметил вдруг в углу Неведомую даму. — 0, кто вы, дивный Икс? Эй, ты, Валет червей, Кто это? — Дама пик-с! — Позвать её скорей! Покинув бал тайком, Пылая страстью низкой, Сидят в саду вдвоём Король с авантюристкой. Последний сделав шаг, Вдруг молвил он, расстроясь: — Позвольте... как же так? Вы... только лишь... по пояс?! И крикнул, полон гнева: — Вы, значит, полудева?! На что сия кокотка Ответствовала кротко Без слёз и не грубя: — Взгляните на себя! Взглянул... и был весьма смущён Король бубён. Вздохнул он платонично, И, против ожидания, Увы, весьма прилично Закончилось свидание. КОГДА ЦВЕТЁТ СИРЕНЬ В тот день все люди были милы И пахла, выбившись из силы, Как сумасшедшая, сирень. И взяв с собою сыр и булку, Сюзанна вышла на прогулку. Ах, скучно дома в майский день! Увидев издали Сюзанну, Воскликнул пылкий Жан: Осанна! И прыгнул к ней через плетень. Пылая факелом от страсти, Сюзанне Жан промолвил: 3драссте! И тотчас к ней присел на пень. Была чревата эта встреча! И, поглядев на них, под вечер Стал розоветь в смущеньи день. И вот на утро, как ни странно, Не вышла к завтраку Сюзанна... — Ах, мама, у меня мигрень! Вот что от края и до края С Сюзаннами бывает в мае, Когда в садах цветёт сирень!.. ЕРЕТИЧКА От Люксембурга до Бастильи, Еретикам на вечный страх, Герольды папские трубили На всех парижских площадях: — Мы, добрый папа Лев четвёртый, Скорбим о дщери Анж-Питу, Продавшей явно душу чёрту За неземную красоту. И вот, в знак милости господней, К ней, пребывающей во зле, Казнить её велел сегодня Наместник Бога на земле! И к Анж-Питу в час утра ранний С молитвой кроткой на устах И с папской буллою в кармане Пришёл напутственный монах. Она приподняла ресницы: — Ах, как безжалостны все вы! На небо к господу явиться Я не могу без головы! Казни меня, но без увечья! Должна же я, пойми, монах, С моим возлюбленным при встрече Поцеловаться в небесах! НИКОЛЕТТА Как-то раз порой вечерней В покосившейся таверне У красотки Николетты, Чьи глаза, как два стилета, Нас собралось ровно семь. Пить хотелось очень всем. За бутылкою кианти Говорили мы о Канте, 06 его императиве, О Бразилии, о Хиве, О сидящих vis-а-vis И, конечно, о любви. Долго это продолжалось. В результате оказалось, Что красотка Николетта, Чьи глаза, как два стилета, В развращённости своей Делит честь на семь частей — Нет! — воскликнули мы хором, — Не помиримся с позором. Так мы этого не бросим! Призовём её, и спросим! Пусть сгорает от стыда! Рассердились мы тогда. — Почему, о Николетта, Чьи глаза, как два стилета, Вы связали ваше имя Сразу с нами семерыми? И ответ был дня ясней: — Ах, в неделе же семь дней!* Больше мы её не спросим. Слава богу, что не восемь!!! ........................... *В некоторых списках вместо двух последних строк стоит: И пришлось нам примириться. Слава Богу, что не тридцать. В РОЗОВОМ АЛЬКОВЕ К монне Фиаметте Стукнул на рассвете Граф Ренэ Камбон. И хоть Фиаметта Не была одета, Всё ж был принят он В розовом алькове, Где у изголовья Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет, млея, Мраморный Эрос. Ах, мой друг, ответьте, Что прекрасней в свете Неодетых дам? Граф был не дурак же, Думал точно так же! И всё стихло там В розовом алькове, Где у изголовья Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет, млея, Мраморный Эрос. В позе очень стильной Задремал жантильный Граф Ренэ Камбон... Тут — я буду точен — Ровно двух пощёчин Вдруг раздался звон В розовом алькове, Где у изголовья Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет, млея, Мраморный Эрос. И, открывши веки, Граф Ренэ навеки Удалился вспять... Посудите сами, Чёрт возьми, при даме Разве можно спать В розовом алькове, Где у изголовья Под гирляндой роз Мраморной Психее Что-то шепчет, млея, Мраморный Эрос?! КОРОЛЬ АРТУР Средь королевских всяких благ Король Артур, король-чудак Жил был давным. Давно!.. И тем Артур известен был, Что лишь две вещи он любил: Раздумье и вино! И так всю жизнь по мере сил Король Артур грустил и пил Немного чересчур! И всех английских королей Он был грустнее и пьяней, Чудак, король Артур. Но вот однажды юный паж Сказал ему: «Король нельзя ж Грустить и день и ночь! О, мой король, скажи, нельзя ль Твою гнетущую печаль Прогнать весельем прочь?! Но выпив залпом свой бокал, Мой мальчик, — сумрачно сказал Король ему в ответ, — Король твой грустен оттого, Что он король!.. и для него Ни в чём свободы нет! МИСС ЭВЕЛИН Есть старая-старая песня, Довольно печальный рассказ, Как всех англичанок прелестней Гуляла в саду как-то раз Мисс Эвелин с папой и мамой. С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками. Но кроме прелестной той миссис, Лорд Честер в саду этом был. Любовный почувствовав кризис, Лорд Честер навек полюбил Мисс Эвелин с папой и мамой, С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками. Став сразу румяным от счастья И вскрикнув на целый квартал, В порыве бушующей страсти Он к сердцу навеки прижал Мисс Эвелин с папой и мамой, С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками. Хоть в страсти пылал он, как Этна, Но всё же однажды в тоске (Хоть это весьма некорректно) Повесил на толстом суке Мисс Эвелин с папой и мамой, С прислугой, обвешанной чётками, С неведомой старою дамой, С щенком и двенадцатью тётками. ЗВЕЗДОЧЁТ Я вас прошу, позвольте мне Сыграть вам на одной струне Возможно покороче О звездочёте, о весне, О звездочётовой жене, О звёздах и о прочем. Следя за шашнями светил, Без горя и забот В высокой башне жил да был Почтенный звездочёт. Он был учён и очень мудр, Но шутит зло Эрот!.. И вот, в одно из вешних утр Женился звездочёт. У звездочётовой жены Глаза, как пара звёзд, Лицо, как томный лик луны, А страсть — кометный хвост. Она грустна, она бледна, У ней влюблённый вид. А звездочёт всю ночь сполна За звёздами следит!.. Бледнея каждою весной, Как лилия в снегу, Она с особенной тоской Глядела на слугу... Был недогадлив тот слуга, Но всё же как-то раз Воскликнул вдруг слуга: «Ага!» И... кончен мои рассказ. А вывод здесь, друзья, такой: Коль мужем стать пришлось, Смотри-ка лучше за женой, А звезды брось! И ЛУЧШАЯ ИЗ ЗМЕЙ ЕСТЬ ВСЁ-ТАКИ ЗМЕЯ В старом замке за горою Одинокий жил кудесник, Был на «ты» он с сатаною! — Так поётся в старой песне. Был особой он закваски: Не любил он вкуса пудры И не верил женской ласке, Потому что был он мудрый. Но без женской ласки, право, Жизнь немного хромонога. Деньги, почести и слава Без любви... Да ну их к богу! И сидел он вечер каждый, О взаимности тоскуя, И задумал он однажды Сделать женщину такую, Чтоб она была душевно На подобие кристалла, Не бранилась ежедневно, Не лгала и не болтала. И, склонясь к своим ретортам, Сделал женщину кудесник, Ибо был на «ты» он с чёртом! — Так поётся в старой песне. И чиста, и непорочна, Из реторты в результате Вышла женщина... ну, точно Лотос Ганга в женском платье! И была. она. покорна, Как приручённая лайка, Как особенный, отборный Чёрный негр из Танганайки. И как будто по заказу, Все желанья исполняла, И не вскрикнула ни разу, И ни разу не солгала. Ровно через две редели Вышел из дому кудесник И... повесился на ели!- Так поётся в старой песне ГЛУПЫЕ ШУТКИ Как верный отблеск парадиза, И непорочна и светла, Одна французская, маркиза Жила, пока не умерла. Она была верна супругу И днём, и ночью, и в обед. И на галантную услугу Всем кавалерам был ответ: — Здесь нет доверчивых малюток! Я не терплю подобных шуток! Сказали ей у парадиза: — Ну-с, кроме мужа своего, Кого любили вы, маркиза? Она сказала: — Никого! И в удивлении её стал Тогда разглядывать в кулак Невозмутимый Пётр апостол И, наконец, промолвил так: — Здесь нет. доверчивых малюток! Я не терплю подобных шуток! БРАТ АНТОНИО В монастырской тихой келье, Позабывши о весельи, (И за это во сто крат Возвеличен Иисусом), Над священным папирусом Наклонясь, сидел аббат. Брат Антонио, каноник, Муж учёный и законник, Спасший силой божьих слов От погибельных привычек Сорок девять еретичек И сто шесть еретиков! Но черны, как в печке вьюшки, Подмигнув хитро друг дружке И хихикнув злобно вслух, Два лукавых дьяволёнка Сымитировали тонко Пару самих лучших мух... И под носом у аббата Между строчками трактата Сели для греховных дел... И на этом папирусе Повели себя во вкусе Ста боккачьевых новелл! И, охваченный мечтами, Вспомнил вдруг о некой даме Размечтавшийся аббат... И — без всяких апелляций — В силу тех ассоциаций Был низвергнут прямо в ад Брат Антонио, каноник, Муж учёный и законник, Спасший силой божьих слов От погибельных привычек Сорок девять еретичек И сто шесть еретиков! ЭТО БЫЛО В БЕЛОМ ЗАЛЕ Это было в белом зале У гранитных колоннад... Это было всё в Версале Двести лет тому назад. Ах, назад тому два века, Не имея лучших тем, Герцог Гиз маркизе некой Прошептал вдруг: «Je vous aime!» — Ах, мой герцог! Ах, мой герцог! И мечтать я не могла! — И ему маркиза сердце С реверансом отдала. Это было в белом зале У гранитных колоннад... Это было всё в Версале Двести лет тому назад. Но швырнул её он сердце На потеху для молвы! И графиня шепчет: — Герцог... Герцог, герцог, где. же вы?! Пусть разбито сердце ложью, В этом сердце вы один! И, схвативши ножик, с дрожью Стала чистить апельсин. Это было в белом зале У гранитных колоннад... Это было всё в Версале Двести лет тому назад. В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПРИНЦЕССЫ В день рождения принцессы Сам король Гакон четвёртый Подарил ей после мессы Четверть царства и два торта. Королева-мать Эльвира, Приподняв главу с подушки, Подарила ей полмира И горячие пампушки. Брат Антонио, каноник, Муж святой, смиренно-кроткий, Подарил ей новый сонник И гранатовые чётки. Два пажа, за неименьем Денег, взялись за эфесы И проткнулись во мгновенье В честь прекрасных глаз принцессы. Только паж Гильом, повеса, Притаившийся под аркой, В день рождения принцессы Оказался, без подарка. Но ему упрёки втуне, Он смеётся, в ус не дуя, Подарив ей накануне Сорок тысяч поцелуев. МАРКИЗ ФРАНСИЗ И дни и ночи в страстной позе Поёт о розах на морозе Перед окном девицы Клэр Маркиз Франсиз де Помдетер. Он пел с подъёмом очень мило О том, о сём, и выходило, Со слов маркиза, что маркиз В раю мог взять бы первый приз. Он, мол, не требует награды, Объятии, мол, ему не надо, Зане он может только сметь Взглянуть, вздохнуть и... умереть. Девица Клэр вздыхать вздыхала, Но двери всё ж не открывала, Не без причин, не без причин Боясь коварности мужчин. Хоть разум чуток, словно филин, Но дьявол тоже очень силён. И... влез в окно девицы Клэр Маркиз Франсиз де Помдетер. И влезши к ней подобным родом, О звёздах буркнул мимоходом, Затем увлёк её в альков, Похитил честь... и был таков. Тут и конец, хоть очень жаль, Но если вам нужна Ещё к тому же и мораль, Извольте... Вот она: «По вышеназванным причинам Не верьте, барышни, мужчинам!» ПРИНЦЕССА АННА Из своей опочивальни, Чем-то очень огорчён, Побледневший и печальный, Вышел в зал король Гакон. И, как то необходимо, Молвил, вставши на ступень: «Здравствуй, мой народ любимый!» И сказали: «Добрый день!» — 114 гофмейстеров, 30 церемониймейстеров, 48 камергеров, 345 курьеров и 400 пажей. И, дрожа, как от озноба, Продолжал Гакон-король: «Нам сейчас одна особа Причинила стыд и боль. Видно, нас (в том нет секрета) За грехи карает Бог!.. Что вы скажете на это?» И сказали тихо: «0х!» 114 гофмейстеров, 30 церемониймейстеров, 48 камергеров, 345 курьеров и 400 пажей. «Наша дочь, принцесса Анна, Позабыв свои дела, Неожиданно и странно Ночью сына родила. Мы б узнать от вас хотели, (Будьте честны и прямы) Кто замешан в этом деле?!» И сказали тихо: «Мы!» 114 гофмейстеров, 30 церемониймейстеров, 48 камергеров, 345 курьеров и 400 пажей. ДОН ПАСКУАЛE У доньи Лауры, испанки беспечной, Имеется домик, с балконом конечно. И вот, под балкон, хоть его и не звали, Явился с гитарою дон Паскуале И, взявши аккорд, за отсутствием дел О розах и грёзах немедля запел: Гуэрреро! Дреймадера! Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Па дэспань! Олэ!! И шепчет Лаура, вздыхая влюблённо: — Как времени много у этого дона! Скорей бы, скорей бы вы с песней кончали, И к делу приступим мы, дон Паскуале! А дон Паскуале, воззрясь в небосвод, О розах и грёзах поёт и поёт: Гуэрреро! Дреймадера! Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Па дэспань! Олэ!! Одна за другой проходили недели, Настала зима и завыли метели. И, хмуро взглянувши на ртуть Реомюра., С балкона давно удалилась Лаура. А дон Паскуале, воззрясь в небосвод, О розах и грёзах поёт и поёт: Гуэрреро! Дреймадера! Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Па д’эспань! Олэ!! Меж тем, проходивший дон Педро ди Перца, Увидев Лауру, схватился за сердце И, будучи доном особого рода, Немедля забрался к ней с чёрного хода. А дои Паскуале, воззрясь в небосвод, О розах и грёзах поёт и поёт: Гуэрреро! Дреймадера! Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада! Па дэспань! Олэ! При первой улыбке весенней лазури Дон Педро женился на донье Лауре. Года друг за дружкою шли без отсрочки, У доньи Лауры две взрослые дочки... А дон Паскуале, воззрясь в небосвод, О розах и грёзах всё так же поёт: Гуэрреро! Дреймадера! Кабалеро! Два сомбреро! Эспланада! Баррикада! Серенада!.Па дэспань! Олэ!! СЛУЧАЙ В СЕНТ-ДЖЕМСКОМ СКВЕРЕ Нет черней физиономий Ни в Тимбукту, ни в Танжере, Чем у некоего Томми И его подружки Мэри. Вспыхнув в страсти, вроде спирта, Этот Томми с этой Мэри Ночью встретиться для флирта Порешили в ближнем сквере. Целый день бродя в истоме, Оба. думали о сквере. Вот и ночь! Но где же Томми? Вот и ночь! Но где же Мэри? Неужели разлюбили, Хоть клялись любить до гроба? Нет, их клятвы в полной силе, И они явились оба. Отчего же незаметно Их тогда в притихшем сквере? Оттого, что одноцветны С чёрной ночью Том и Мэри. Так всю ночь в Сент-Джемском сквере, Сделав сто четыре круга, Чёрный Томми с чёрной Мэри Не могли найти друг друга. САНТУЦЦИ. Придя к Сантуцце, юный герцог, По приказанью дамы сердца, Был прямо в спальню проведён. Пусть ваши очи разомкнуться! Ведь в спальне не было Сантуцци, И не нарушен был бонтон. Но через миг у двери спальни Раздался голос, моментально Приведший герцога к нулю: — Ах, милый герцог, я из ванны Иду в костюме монны Ванны И отвернуться вас молю!.. Во всём покорный этикету, Исполнил герцог просьбу эту И слушал лишь из уголка Весьма застенчиво и скромно Как шелестели с дрожью томной Любовь дразнящие шелка. И просидев минут пятнадцать, Боясь от страсти разорваться, Он, наконец, промолвил так: — Когда же, о Мадам Сантуцци, Мне можно будет повернуться?! И был ответ ему: — Дурак!!! ПЕСЕНКА О ХОРОШЕМ ТОНЕ С тонной Софи на борту пакетбота Плыл лейтенант иностранного флота. Перед Софи он вертелся, как чёрт, И, зазевавшись, свалился за борт. В тот же момент к лейтенанту шмыгнула, Зубы оскалив, большая акула. Но лейтенант не боялся угроз И над акулою кортик занёс. Глядя на это в смятеньи большом, Крикнула, вдруг побледневши, Софи: «Ах, лейтенант! Что вы? Рыбу ножом?! ФИ !!! И прошептавши смущённо: Pardon», Мигом акулой проглочен был он! СОБАЧИЙ ВАЛЬС Длинна, как мост, черна, как вакса, Идёт, покачиваясь, такса. За ней шагает, хмур и строг, Законный муж её, бульдог. Но вот, пронзённый в грудь с налёта Стрелой собачьего Эрота, Вдруг загорелся, словно кокс, От страсти к таксе встречный фокс. И был скандал! Ах, знать должны вы — Бульдоги дьявольски ревнивы! И молвил некий нудель: «Так-с, Не соблазняй семейных такс!» И, получив на сердце кляксу, Фокс так запомнил эту таксу, Что даже на таксомотор Смотреть не мог он с этих пор. LAMOUR MALADE Как-то раз купалась где-то В море барышня одна. Мариетта, Мариетта Прозывалась так она. Ах, не снился и аскету, И аскету этот вид. И вот эту Мариетту Полюбил гренландский кит. И увлёкшись Мариеттой, Как восторженный дурак, Тут же с барышнею этой Пожелал вступить он в брак! Но пока он ту блондинку Звал в мечтах своей женой, Та блондинка. — прыг в кабинку... И ушла к себе домой! Тут, простившись с аппетитом, И красавицей забыт, В острой форме менингитом Заболел гренландский кит. Три недели непрестанно Кит не спал, не пил, не ел... Лишь вздыхал, пускал фонтаны И худел, худел, худел... И вблизи пустой кабинки, Потерявши аппетит, Стал в конце концов сардинкой Ci-devant гренландский кит! МЕСЯЦ, ГУЛЯКА. НОЧНОЙ Месяц, гуляка ночной, Вышел гулять в поднебесье. Тихой ночною порой С шустрою звёздной толпой Любо ему куралесить. Месяц, гуляка ночной... С пачками свечек сквозь тьму Выбежав, как для проверки, Сделали книксен ему Звёздочки-пансионерки. Месяц же, ленью томим, Вместо обычной работы, Стал вдруг рассказывать им Анекдоты! Если тёмной летней ночью Вы увидите воочью, Как с полночной выси дальней, Впавши в обморок повальный, Тихо падают без счёта Звёздочки различные, Это значит, анекдоты Были неприличные! ПАЖ ЛЕАМ У короля был паж Леам, Задира хоть куда. Сто сорок шесть прекрасных дам Ему сказали: «да!» И в сыропуст и в мясопуст Его манили в тон Сто сорок шесть прелестных уст В сто сорок шесть сторон. Не мог ни спать, ни пить, ни есть Он в силу тех причин. Ведь было дам сто сорок шесть, А он-то был один! Так от зари и до зари Свершал он свой вояж. Недаром он, чёрт побери, Средневековый паж! Но как-то раз в ночную тьму Темнее всех ночей Явились экстренно к нему Сто сорок шесть мужей! И, распахнув плащи, все в раз Сказали: «Вот тебе! О, паж Леам, прими от нас Сто сорок шесть бебе!» «Позвольте, — молвил бедный паж, Попятившись назад, — Я очень тронут! Но куда ж Мне этот детский сад? Вот грудь моя! Рубите в фарш!!» Но... шаркнув у дверей, Ушли, насвистывая марш, Сто сорок шесть мужей. О ДРАКОНЕ Как-то раз путём окрестным Пролетал дракон и там По причинам неизвестным Стал глотать девиц и дам. Был ужасный он обжора И, глотая что есть сил Безо всякого разбора, В результате проглотил: Синьориту Фиаметту, Монну Юлию.Падетту, Аббатису Агриппину, Синьорину Форнарину, Донну Лючию ди Рона, Пять сестёр из Авиньона И шестьсот семнадцать дам, Неизвестных вовсе нам! Но однажды граф Тедеско, Забежав дракону в тыл, Вынул меч и очень резко С тем драконом поступил! Разрубив его на части, Граф присел. И в тот же миг Из драконьей вышли пасти И к нему на шею прыг Синьорита Фиаметта, Монна Юлия Падетта, Аббатиса Агриппина, Синьорина Форнарина, Донна Лючия ди Рона, Пять сестёр из Авиньона И шестьсот семнадцать дам, Неизвестных вовсе нам! Бедный тот дракон в несчастьи, Оказавшись не у дел, Подобрал свои все части, Плюнул вниз и улетел. И, увы, с тех пор до гроба Храбрый граф, пустившись в путь, Всё искал дракона, чтобы С благодарностью вернуть Синьориту Фиаметту, Монну Юлию Падетту, Аббатису Агриппину, Синьорину Форнарину, Донну Лючию ди Рона, Пять сестёр из Авиньона И шестьсот семнадцать дам, Неизвестных вовсе нам! МАК И СЕРЖАНТЫ Начинается всё это Приблизительно вот так: Отпросилась Мариетта В поле рвать пунцовый мак. Как ни странно, но однако В поле этом — до-ре-до — Оказались, кроме мака, Три сержанта из Бордо. По характеру был первый Всех товарищей скромней И, щадя девичьи нервы, Улыбнулся только ей. Был второй нахал сугубый, Удивительный нахал. Мариетту прямо в губы, В губы он поцеловал! Ну, а третий Мариетте Всех других милее был! Догадайтесь, как же третий, Как же третий поступил? Ах, сударыня, при даме Рассказать нельзя никак. Коль узнать хотите, сами В поле рвать идите мак! ГИЛЬОМ ДЕ РОШЕФОР 1 Сейчас весь мир невольно Звенит от птичьих стай. Сейчас цветёт фривольный Весёлый месяц май. Пустивши без уступок Все стрелы в оборот, Кивает из-под юбок Смеющийся Эрот По уши в плед замотан, Кричит хаижа: «Ая-ай!» Дурак! На то Эрот он, На то и месяц май. Итак, увлёкшись маем, Забыв дела свои, Давайте поболтаем О странностях любви. Любовь многообразна, Но важно лишь одно: Любить друг друга страстно, А как, не всё ль равно?! 2 Итак, хоть для начала Уйдёмте, например, В тот век, когда блистала Маркиза Ла-Вальер, Когда в любовном хмеле С полночи до зари Сверкали и шумели Версаль и Тюильри. Теперь без долгих споров Позвольте мне, мадам, Гильом де Рошефора Сейчас представить вам. Известный волокита, По виду Адонис... Позвольте, где же вы-то, Блистательный маркиз? Поищем-ка немножко Маркиза мы... Ага! Вот домик, вот окошко, В окошке же нога. Я объясню вам это. Нет проще ничего: Окошко то Фаншетты, Зато нога его! Итак, вот этот ранний Повеса из повес На первое свиданье В окно к Фаншетте влез. Знакомая картина По сотне тысяч сцен: Она его кузина, А он её кузен. Вы положенье взвесьте: Беды особой нет, Когда обоим вместе Всего лишь тридцать лет. Но дьявол ловким змием Скользнул вдруг к их ногам И азбуку любви им Преподал по слогам. Так чёрт вновь одурачил Мамаш. И с этих пор Свою карьеру начал Гильом де Рошефор! 3 И всё забыв на свете, В тумане, как слепой, Блуждал он по Файшетте Дрожащею рукой. Добавлю, что за этот Весьма короткий срок Он изучил Фаншетту И вдоль и поперёк. Ах, ни один учёный С начала всех начал Так страстно и влюблённо Наук не изучал. Бледнеть стал звёздный купол, Умолкли соловьи... Маркиз всё так же щупал Всю почву для любви. И дар любви фривольной, В неведеньи блажен, Он расплескал невольно У розовых колен. Я слышу вопль рутины: «Ах, горе! Ах, беда! Ах, бедная кузина!» Оставьте, господа. Кузине горя мало: Ведь и в конце всего Она не потеряла... Ну, ровно ничего. Коль вдруг распухнут губки, Есть кремы для услуг. Ну, а для смятой юбки Имеется утюг. Любовь многообразна, Но важно лишь одно: Любить друг друга страстно, А как, не всё ль равно?! 4 Хоть был с кузиной нежен, Но, право, до сих пор, Как триста дев, безгрешен Гильом де Рошефор. Мужая неуклонно, Он только тем грешил, За что во время оно Онан наказан был. И до сих пор бы страсти Не знал он, если б в нём Не приняла участья Мадам де Жантийом. Тут я молчу в смущеньи И, падая к ногам, Вперёд прошу прощенья У всех знакомых дам. Сам папа мне свидетель, Что на сто вёрст кругом Известна добродетель Мадам де Жантийом. Ей не страшно злоречье. Белей, чем снежный ком, И реноме и плечи Мадам де Жантийом. И словно ангелочки, Вдаль тянутся гуськом Двенадцать юных дочек Мадам де Жантийом. И к этой строгой даме, Потупя скромно взор, С фривольными мечтами Явился Рошефор. Но тут от.пылкой страсти Был мигом исцелён, Когда в ответ на «3драссте!» Она сказала: «Вон...» Когда ж от нагоняя Он бросился бежать, Прибавила, вздыхая: «Вон... там моя кровать.» И тут погасли свечи, И на сто вёрст кругом Во тьме блеснули плечи Мадам де Жантийом! 5 Хоть он к заветной цели Спешил, что было сил, Но всё ж в любовном деле Весьма несведущ был. Итак, попав в объятья, В неведеньи своём Запутался он в платье Мадам де Жантийом. И так болтался в горе, Ногами шевеля, Как некий бриг на море Без мачт и без руля… И всё шептал с опаской: «Ах, смею ль? Ах, могу ль?» Тогда она с гримаской Сама взялась за руль И опытной рукою К источнику всего Дорогой вековою Направила его. И, наклонившись к даме, Он прямо в гавань — трах! Под всеми парусами Причалил впопыхах. Любовь многообразна, Но важно лишь одно: Любить друг друга страстно, А как, не всё ль равно?! 6 Простившись с дамой вяло, — Любить их нелегко — Маркиз шагал по залу За горничной Марго. Попав, как по заказу, С ней в тёмной коридор, Мгновенно ожил сразу Галантный Рошефор. И тут иль от смущенья Иль от избытка сил Вмиг без предупрежденья Зашёл любви он в тыл. И песнь любви, как мог он, Так спел ей второпях, Что был бы им растроган Любой персидский шах. Ах, есть свои услады У экзотичных ласк! О сказки Шахразады! О сладостный Дамаск! Поняв по ощущенью, В чём дело тут, Марго В немалом восхищеньи Воскликнула: «0го!» Любовь многообразна, И важно лишь одно: Любить друг друга страстно, А как, не всё ль равно?! 7 Как сложенные вместе Пять Лёд и шесть Юнон, Мила — вы это взвесьте — Красавица Нинон. Но всё-таки едва ли В девичий пансион На миг хотя бы взяли Красавицу Нинон. Был срок девичий отжит Давно. И с тех времён В любви щедра, как Ротшильд, Мадмуазель Нинон. О, страсть её безбрежна! Весь Н-ский гарнизон Порукой страсти нежной Красавицы Нинон. 8 По воле Афродиты К Нинон, хоть незнаком, Походкой деловитой Влетел маркиз Гильом. И быстро молвив «Здрассте», Заранее влюблён, Поднял свои кубок страсти Над чашею Нинон. Отбросив старый метод, Испорченный весьма, За кубок страсти этот Взялась она сама И поднесла в томленьи Сверх всяческих программ Тот кубок наслаждений К пылающим устам. Маркиз всем этим очень Был изумлён тогда, Воскликнул, озабочен: «Позвольте... не туда!» В ответ нежнейшей-скрипкой Хихикнула она И выпила с улыбкой По капле всё до дна. Ах, в деле страсти нежной Противен был шаблон Немножечко мятежной Мадмуазель Нинон. 9 Придя немного в чувство От сладостных истом, Над тайною искусства Задумался Гнльом. И так сидел он в нише, Задумчив, как пять тумб, Как только что открывший Америку Колумб. Но очень любопытен, Сконфузившись слегка, Решил и сам испить он Любовь из родника. И слушай, о прохожий, По образу Нинон К истоку страсти тоже Прильнул губами он. И слились в позе сладкой В одной из цифр, в какой Шестёрка иль девятка Имеют смысл иной. 10 Интригу кончив эту И не успев поспать, Он некую Жанетту Поехал провожать. Хоть было в той карете И тесно и темно, Но всё ж Эрот заметил Там кое-что в окно. И увлечённый этим, Дав крыльям полный ход, Влез между ними третьим Проказливый Эрот. Летела вдаль карета, И прыгали слегка Карета и Жанетта От каждого толчка. Что было в той карете, Известно лишь ему, Карете и Жанетте И больше никому. 11 И после этой тряски До утра как назло От тряски и от ласки Всю ночь его трясло. Но, встав часов в двенадцать, Как истый кавалер, Поехал представляться Графине Сент-Альмер. Когда же прямо в ванну Он был к пей приведён, Подумал: «0чень странно!» И молвил вслух: «Пардон!» Она же в брызгах пены, Не молвя ничего, Как нежная сирена, Глядела на него. О, дочери Нептуна! О, белый жемчуг дна, Где тело вечно юно И скользко, как волна. О, ласки без предела, Очей бездумных муть И молнией белой Сверкающая грудь! Чего ж ещё вам надо? Итак, по мере сил, Она была наядой, А он тритоном был. 12 От мокрой той графини На сушу вновь влеком, На завтрак к Жакелине Отправился Гильом. Увы, поверьте чести, Не описать перу, Какую с нею вместе Затеял он игру. В игре той нерутинной Был вот какой ансамбль: Гильом, с ним Жакелина И вишня раr ехаmрlе. Прибавлю добровольно, Что эту вишню рок Забросил вдруг в довольно Интимный уголок. Вы положенье взвесьте: Пусть это ерунда, Но вишни в этом месте Находишь не всегда. И вишню эту с жаром, Игрою увлечён, Прилежно с видом ярым Ловил губами он. Хотя детали лишни, Замечу всё же, что Поймать губами вишню Сумеет вряд ли кто! 13 Отсюда легче пуха, Вскочив в кабриолет, Помчал он что есть духу К Сюзанне на обед. Но огорчён чрезмерно Был там маркиз Гильом, Заставши фрейлен Эрну С хозяйкою вдвоём. Но отступал чтоб он-то? Ну как же!! Никогда!!!! И лихо на два фронта Он бросился тогда. И были без утайки Довольны все кругом. И милая хозяйка, И Эрна, и Гильом. И, прыгая, как школьник, Эрот из них в тиши Составил треугольник И рад был от души. 14 Но ужин тоже нужен, И, прошептав: «Адье», Гильом спешит на ужин К Анжель за пару лье. От всех, в ком страсть и шалость Кипят, она весьма Заметно отличалась Пытливостью ума. Вам с видом благосклонным Даря уста свои, Великим Эдиссоном Она была в любви. И в позе очень милой К нему склоняясь ниц, Она его любила При помощи ресниц. Любовь мнгообразна, Но важно лишь одно: Любить друг друга страстно, А как, не всё ль равно?! 15 Мой милый друг, хотя ты Весь свет исколеси, Все дамы грубоваты В сравнении с Люси. Она хрупка, как блюдце, И боже упаси, Хоть платьица коснуться Застенчивой Люси. Все скажут без изъятья, Кого ты не спроси, Что Жанна д'Арк в квадрате Безгрешная Люси. Уныл, как две вороны, С Люси той за столом Средь сотни приглашённых Сидел маркиз Гильом. Скучая от безделья, Он дело вдруг нашёл И с неизвестной целью Скользнул рукой под стол. Что делал там, не знаю, Но слышал, как Люси Ему в конце, вздыхая, Промолвила: «Мерси!» Любовь многообразна, Но важно лишь одно: Любить друг друга страстно, А как, не всё ль равно?! 16 Всю жизнь под град лобзаний Он мчался напролом По полю сладкой брани С приподнятом копьём. И в битве страсти томной Он к двадцати годам Пронзил копьём любовным Сто сорок восемь дам! Но был он хмур, как осень, Когда к нему лакей Впустил сто сорок восемь Обманутых мужей. И бросился спасаться, Когда пришли к дверям Пять тысяч двести двадцать Любовников тех дам. 17 Решив порвать все связи, Он утром влез в окно К невесте Франсуазе, Просватанной давно. Он лез с готовой фразой, Что флирту, мол, конец, Что завтра с Франсуазой Пойдёт он под венец* Но, влезши, сразу к месту Прирос маркиз Гильом, Застав свою невесту С Жоржеттою вдвоём. Но дело не в Жоржетте, А вот в одной из поз, Какою в целом свете Прославился Лесбос. Любовь многообразна, Но важно лишь одно: Любить друг друга страстно, А как, не всё ль равно? 18 В угоду моралистам Прибавлю на финал, Что бедный мой маркиз там Жестоко пострадал. Пылая жаждой мести, Прокляв девиц и дам, Копьё своё из мести Сломал он пополам. Для всяческих проказ он Потерян был с тех пор. Так Богом был наказан Маркиз де Рошефор! ДВЕ СЕСТРЫ Их две сестры. Одна от неба, А та, другая, от земли. Я тщетно жду, какую мне бы Дать боги случая могли. Вот ту, которая от неба, Иль ту, другую, от земли? Одна, как статуя мадонны, Ну а другая, как вертеп. И я вздыхаю сокрушённо, В которую влюбиться мне б. Вот в ту, что статуя мадонны, Иль в ту, другую, что вертеп? Но та, что статуя мадонны, И эта, что наоборот, Вдруг улыбнулись мне влюблённо. С тех пор сам чёрт не разберёт, Где та, что статуя мадонны, И эта, что наоборот! СТРАННЫЙ ВОПРОС У моей знакомой Сони Есть Тальони В медальоне на груди! Ну, а рядом с той Тальони В том же самом медальоне На груди у милой Сони, Ту Тальони заслоня, Помещён недавно я! Почему? — Потому! О СЛОНАХ И О ФАРФОРЕ Покушав как-то травку, Зашёл слон по делам В фарфоровую лавку И... повернулся там! Мораль сей басни впереди, Она острей булавки. Коль ты есть слон, то не ходи В фарфоровые лавки! СЕМЬ СЕСТЁР Иа Введенской до сих пор Проживает семь сестёр Словно семь кустов жасмина: Дора, Люба, Лена, Нина, Катя, Таня И ещё седьмая Маня... В каждой, как по прейскуранту, В каждой скрыто по таланту. Нина Играет на пианино, Люба Декламирует Соллогуба, Лена — Верлена, А Дора — Рабиндраната Тагора. У Тани, у Кати В гортани две Патти. Катя же кстати немножко И босоножка! Но всех даровитее Маня! Ах, Маня, талантом туманя, К себе всех знакомые влечёт! Она лишь одна не декламирует, Не музицирует И не поёт. ТРИОЛЕТЫ В БЕНЗИНЕ Сказал мне примус по секрету, Что в зажигалку он влюблён. И, рассказавши новости эту, Впервые выданную свету, Вздохнул и был весьма смущён. Но зажигалке и милее И симпатичнее был форд. И без любовного трофея Из этой повести в три шеи Был примус выброшен за борт! Тогда, нажав на регулятор, Взорвался примус от любви. Так, не дождавшись результатов, Хоть стильно, но и глуповато Свёл с фордом счёты он свои! Но, к счастью, для его хозяйки Был не опасен этот взрыв! Взревев, как негр из Танганайки, Он растерял лишь только гайки, Свою горелку сохранив. Пусть пахнет песенка бензином. Довольно нам любовных роз! И примус с очень грустной миной По всем посудным магазинам В починку сам себя понёс! ТРИ НОВОГОДНИХ ТОСТА (31 декабря 1916 г.) Куранты пробили...и вот под бранный дым и гром Сатурн венчает Новый год железом и огнём. Встаём мы вновь среди друзей, бокалами звеня, И есть для Родины моей три тоста у меня. Мой первый тост — за тех, чей взор как прежде бодр и прям, На чьей груди нам всем в укор Алеет грозный шрам, За тех, кто там, плечо с плечом сплотившись в ряд, звенят Но не бокалом, а мечом!.. Тост первый за солдат! Второй мой тост — бокалов звон — за жатву наших дней, За наше будущее он, за наших сыновей. Чтоб, помянув на тризне нас, на мелкие куски Они разбили в тот же час отцовские очки! И, сбросив в прах былой кумир, казавшийся святым, Смогли б увидеть новый мир под солнцем золотым! Второй мой тост — бокалов звон — за жатву наших дней, За наше будущее он. Второй тост — за детей! Звени, звени, мой третий тост, звени же вновь п вновь О вечно лгущей сказке звёзд! Тост третий — за любовь! Когда-то где-то в дни свои жил некий человек, Который не вкусил любви за весь свой долгий век. И потому и оттого узнал весь край о нём, И называли все его великим мудрецом. И вот явился, наконец, сам царь проверить слух, И оказалось, что мудрец был просто слеп и глух!.. Звени, звени, мои третий тост, звени же вновь и вновь О вечно лгущей сказке звёзд! Тост третий — за любовь! БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ В моём изгнаньи бесконечном Я видел всё, чем мир дивит: От башни Эйфеля до вечных Легендо-звонких пирамид! И вот «на ты» я с целый миром! И, оглядевши всё вокруг, Пищу расплавленным ампиром На диске солнца «Петербург». ГРАНИТНЫЙ БАРИН Париж, Нью-Йорк, Берлин и Лондон! Какой аккорд! Но пуст их рок! Всем четырём один шаблон дан, Одни и тот же котелок! Ревут моторы, люди, стены, Гудки, витрины, провода... И, обалдевши совершенно, По крышам лупят поезда! От санкюлотов до бомонда В одном порыве вековом Париж, Нью-Йорк, Берлин и Лондон Несутся вскачь за пятаком!.. И в этой сутолке всемирной — Один на целый мир вокруг — Брезгливо поднял бровь ампирный Гранитный барин Петербург. У АЛЕКСАНДРИНСКОГО ТЕАТРА Там, где Российской Клеопатры Чугунный взор так горделив, Александрийского театра Чеканный высится массив. И в ночь, когда притихший Невский Глядит на бронзовый фронтон, Белеет тень Комиссаржевской Средь исторических колонн... Ты, Петербург, с отцовской лаской Гордишься ею!.. Знаю я: Была твоей последней сказкой Комиссаржевская твоя. Нежнее этой сказки нету! Ах, Петербург, меня дивит, Как мог придумать сказку эту Твой размечтавшийся гранит?! СТРАННЫЙ ГОРОД Санкт-Петербург — гранитный город, Взнесённый оловом над Невой, Где небосвод давно распорот Адмиралтейскою иглой! Как явь, вплелись в твои туманы Виденья двухсотлетних снов, О, самый призрачный и странный Из всех российских городов! Недаром Пушкин и Растрслли, Сверкнувши молнией в веках, Так титанически воспели Тебя в граните и в стихах. И майской ночью в белом дыме, И в завываньи зимних пург Ты всех прекрасней, несравнимый Блистательный Санкт-Петербург! НА «СТРЕЛКЕ» Ландо, коляски, лимузины, Гербы, бумажники, безделки, Брильянты, жемчуга, рубины — К закату солнца — все на «Стрелке»! Струит фонтанно в каждой даме Аккорд Герленовских флаконов, И веет тонкими духами От зеленеющих газонов! И в беспрерывном лабиринте Гербов, камней и туалетов Приподымаются цилиндры И гордо щурятся лорнеты. И Солнце, как эффект финальный, Заходит с видом фатоватым Для Петербурга специально — Особо-огненным закатом САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ТРИОЛЕТЫ Скажите мне, что может быть Прекрасной Невской перспективы, Когда огней вечерних нить Начнёт размеренно чертить В тумане красные извивы?! Скажите мне, что может быть Прекрасней Невской перспективы? Скажите мне, что может быть Прекрасней майской белой ночи, Когда начнёт Былое вить Седых веков седую пить И возвратить столетья хочет?! Скажите мне, что может быть Прекрасней майской белой ночи? Скажите мне, что может быть Прекрасней дамы петербургской, Когда она захочет свить Любви изысканную нить Рукой небрежною и узкой?! Скажите мне, что может быть Прекрасней дамы петербургской? ПАВЕЛ I Смерть с безумьем устроили складчину! И, сменив на порфиру камзол, В Петербург прискакавши из Гатчины, Павел I взошёл на престол. И, судьбою в порфиру укутанный, Быстрым маршем в века зашагал, Подгоняя Россию шпицрутеном, Коронованный богом капрал. Смерть шепнула безумно-встревоженно: «Посмотри, видишь гроб золотой? В нём Россия монархом положена, Со святыми её упокой!..» Отчего так бледны щёки девичьи Рано вставших великих княжён? Отчего тонкий рот цесаревича Дрожью страшною так искривлён? Отчего тяжко так опечалена Государыня в утренний час И с лица побледневшего Палена Не отводит испуганных глаз?! Во дворце не все свечи потушены... Три свечи светят в гроб золотой. В нём лежит император задушенный! Со святыми его упокой!.. ГРАФ КАЛИОСТРО Колонный Эрмитажный зал Привстал на цыпочки!.. И даже Амуры влезли на портал! Сам император в Эрмитаже Сегодня польку танцевал. Князь К, почтён и сановит, Своей супруге после танца В кругу галантных волокит Представил чинно иностранца, Весьма почтенного на вид. — Граф Калиостро, розенкрейцер, Наимудрейший из людей! Единственный из европейцев, Алхимик, маг и чародей!! Прошло полгода так... И вот, Графине граф заметил остро: — Вам надо бы продолжить род Совсем не графов Калиостро, Ну, а как раз наоборот! Княгиня, голову склоня, В ответ промолвила смиренно: — Ах, не сердитесь на меня, Я невиновна совершенно!.. Ну, что могла поделать я? Граф Калиостро, розенкрейцер, Наимудрейший из людей! Единственный из европейцев, Алхимик, маг и чародей!! ДАМА ИЗ ЭРМИТАЖА Ах, я устала так, что даже Ушла, покинув царский бал! Сам император в Эрмитаже Со мной сегодня танцевал! И мне до сей поры всё мнится Блеск императорских погон, И комплимент императрицы, И цесаревича поклон. Ах, как мелькали там мундиры! (Знай, только головы кружи!) Кавалергарды, кирасиры, Конногвардейцы и пажи. Но больше, чем все кавалеры Меня волнует до сих пор Неведомого офицера Мне по плечам скользнувший взор! И я ответила ему бы, Но тут вот, в довершенье зол, К нему, сжав дрогнувшие губы, Мой муж сейчас же подошёл! Pardon! Вы, кажется, спросили, Кто муж мой?.. Как бы вам сказать... В числе блистательных фамилий Его, увы, нельзя назвать!.. Но он в руках моих игрушка! О нём слыхали вы иль нет? Александр Сергеич Пушкин, Камер-юнкер и поэт!.. ГРАНИТНЫЙ ПРИЗРАК Как бьётся сердце! И в печали, На миг былое возвратив, Передо мной взлетают дали Санкт-Петербургских перспектив!.. И, перерезавши кварталы, Всплывают вдруг из темноты Санкт-Петербургские каналы, Санкт-Петербургские мосты! И, опершись на колоннады, Встают незыблемой грядой Дворцов гранитные громады Над потемневшею Невой. Пусть апельсинные аллеи Лучистым золотом горят, Мне петербургский дождь милее, Чем солнце тысячи Гренад!.. Пусть клонит голову всё ниже, Но ни друзьям и ни врагам За всё Нью-Йорки и Парижи Одной берёзки не отдам! Что мне Париж, раз он не русский?! Ах, для меня под дождь и град На каждой тумбе петербургской Цветёт шампанский виноград! И застилая всё живое, Туманом невским перевит, Санкт-Петербург передо мной Гранитным призраком стоит!.. ДАМА В КАРЕТЕ В Париж! В Париж! как сладко-странно Ты, сердце, в этот миг стучишь! Прощайте, невские туманы, Нева и Пётр!.. В Париж! В Париж! Там дым всемирного угара, Rue de La Paix, Grande Opera, Вином залитые бульвары И карнавалы до утра! Париж — любовная химера, Всё пало пред тобой уже! Париж Бальзака и Бодлера! Париж Дюма и Беранже! Париж кокоток и абсента, Париж застывших луврских ниш, Париж Коммуны и Конвента И всех Людовиков Париж! Париж бурлящего Монмартра, Париж верленовских стихов, Париж штандартов Бонапарта, Париж семнадцати веков! И тянет в страсти неустанной К тебе весь мир уста свои, Париж Гюи де Мопассана, Париж смеющейся любви! И я везу туда немало Добра в фамильных сундуках: И слитки золота с Урала, И камни в дедовских перстнях! Пускай Париж там подивится, Своих франтих расшевеля, На чёрнобурую лисицу, На горностай и соболя! Но еду всё ж с тоской в душе я, Дороже мне поклажи всей Вот эта ладанка на шее. В ней горсть родной земли моей! Ах, и в аллеях Люксембурга И в шуме ресторанных зал Туманный призрак Петербурга Передо мной везде стоял!.. Пусть он невидим, пусть далёк он, Но в грохоте парижских дней Всегда, как в медальоне локон, Санкт-Петербург в душе моей! БУКЕТ ОТ ЭЙЛЕРСА Букет от Эйлерса! Вы слышите мотив Двух этих слов, увы, так отзвеневших скоро? Букет от Эйлерса, того, что супротив Многоколонного Казанского собора!.. И помню я: ещё совсем не так давно, Ты помнишь, мой букет, как в белом, белом зале На тумбочке резной у старого панно Стоял ты в хрустале на Крюковом канале? Сверкала на окне узоров льдистых вязь, Звенел гул санного искрящегося бега, И падал весело декабрьский снег кружась! Букет от Эйлерса ведь не боялся снега! Но в три дня над Невой столетье пронеслось! Теперь не до цветов! И от всего букета, Как срезанная прядь от дорогих волос, Остался мне цветок засушенный вот этот!.. Букет от Эйлерса давно уже засох!.. И для меня теперь в рыдающем изгнаньи В засушенном цветке дрожит последний вздох Санкт-Петербургских дней, растаявших в тумане! Букет от Эйлерса! Вы слышите мотив Двух этих слов, увы, так отзвеневших скоро? Букет от Эйлерса, того, что супротив Многоколонного Казанского собора!.. КОРОБКА СПИЧЕК Как вздрогнул мозг, как сердце сжалось! Весь день без слов, вся ночь без сна!.. Сегодня в руки мне попалась Коробка спичек Лапшина. Ах, сердце — раб былых привычек, И перед ним виденьем вдруг Из маленькой коробки спичек Встал весь гигантский Петербург: Исакий, Пётр, Нева, Крестовский, Стозвонно-плещущий Пассаж, И плавный Каменноостровский, И баснословный Эрмитаж, И первой радости зарницы, И грусти первая слеза, И чьи-то длнннне ресницы, И чьи-то серые глаза... Поймёте ль вы, чужие страны, Меня в безумии моем?.. Ведь это Юность из тумана Мне машет белым рукавом! Последним шопотом привета От Петербурга лишь одна Осталась мне всего лишь эта Коробка спичек Лапшина! ПЛАН ГОРОДА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА В Константинополе у турка Валялся, порван и загажен, «План города Санкт-Петербурга» (В квадратном дюйме — 300 сажен). И вздрогнули воспоминанья!.. И замер шаг... И взор мой влажен... В моей тоске, как и на плане — В квадратном дюйме —300 сажен! ВЫ ПОМНИТЕ БЫЛЫЕ ДНИ Вы помните былые дни, Когда вся жизнь была иною?! Как были праздничны они Над петербургскою Невою! Вы помните, как ночью вдруг Взметнулись красные зарницы И утром вдел Санкт-Петербург Гвоздику юности в петлицу? Ах, кто мог знать, глядя в тот раз На двухсотлетнего гиганта, Что бьёт его последний час На Петропавловских курантах! И вот иные дни пришли! И для изгнанников дни эти Идут вдали от их земли Тяжёлой поступью столетий. Вы помните иглистый шпиц, Что Пушкин пел так небывало? И пышность бронзовых страниц На вековечных пьедесталах? И ту гранитную скалу, Где всадник взвился у обрыва; И вдаль летящую стрелу Звенящей Невской перспективы; И вздох любви нежданных встреч На площадях, в садах и скверах, И блеск открытых женских плеч На вернисажах и премьерах; И чьи-то нежные уста, И поцелуи в чьём-то взоре У разведённого моста На ожидающем моторе?.. Вы помните про те года Угасшей жизни петербургской? Вы помните, никто тогда Вас не корил тем, что вы русский? И белым облаком скользя, Встаёт всё то в душ^ тревожной, Чего вернуть, увы, нельзя И позабыть что невозможно!.. КОГДА ГОЛОДАЕТ ГРАНИТ Был день и час, когда, уныло Вмешавшись в шумную толпу, Краюшка хлеба погрозила Александрийскому столпу! Как хохотали переулки, Проспекты, улицы!.. И вдруг Пред трёхкопеечною булкой Склонился ниц Санкт-Петербург! И в звоне утреннего часа Скрежещет лязг голодных плит!.. И вот от голода затрясся Елисаветинский гранит!.. Вздохнули старые палаццо... И, потоптавшись у колонн, Пошёл на Невский продаваться Весь блеск прадедовских времён!.. И сразу сгорбились фасады... И, стиснув зубы, над Невой Восьмиэтажные громады Стоят с протянутой рукой!.. Ах, Петербург, как странно-просто Подходят дни твои к концу!.. Подайте Троицкому мосту, Подайте Зимнему дворцу!.. ВОРОБЬИНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ Жил-был на свете воробей, Московский воробьишка... Не то, чтоб очень дуралей, А так себе, не слишком. Он скромен был по мере сил, За темпами не гнался, И у извозчичьих кобыл Всю жизнь он столовался. И снеди этой вот своей Не проморгал ни разу, И за хвостами лошадей Следил он в оба глаза! Хвостатый встретивши сигнал, Он вмиг без передышки За обе щёки уплетал Кобылкины излишки. Такое кушанье, оно Не всякому подспорье. И возразить бы можно, но О вкусах мы не спорим. Но вот в Москве с недавних пор, Индустриально пылок, Победоносный автодор Стал притеснять кобылок! Индустриальною порой Кобылкам передышка! И от превратности такой Надулся воробьишка. И удивлённый, как никто, Он понял, хвост понуря, Что у кобылок и авто Есть разница в структуре. «Благодарю, не ожидал! Мне кто-то гадит, ясно!» И воробъёныш возроптал, Нахохлившись ужасно. «Эх, доля птичья ты моя! Жить прямо же нет мочи! И н д у с т р и а л и з а ц и я — Не нравится мне очень!» И облетевши всю Москву, Он с мрачностью во взгляде Сидит часами тщетно у Автомобиля сзади... Мораль едва ли здесь нужна, Но если всё же нужно, Друзья, извольте, вот она, Ясна и прямодушна. Немало всё ж, в конце концов, Осталось к их обиде В Москве таких же воробьёв, Но в человечьем виде... Мы строим домны, города, А он брюзжит в окошко: — Магнитострой, конечно, да! Ну, а почём картошка? ||||||||||||||||||| КНИЖКИ С КАРТИНКАМИ ДЛЯ ДЕТЕЙ 1925—1930 гг. БОльшая часть текста переписана вручную из-за нечёткости и мешанины на страницах. — БК-МТГК. В ЗАЩИТУ ТРУБОЧИСТА По бульвару В куртке старой, 0 головой, склонённой вниз, В каплях пота — Утомлённый трубочист. И какая-то старушка Внучка тыкнула в живот: — Не шали, смотри, Ванюшка! А не то, сейчас же вот, Трубочист тебя возьмёт! И какие-то мальчишки — Коротышки И глупышки, Бросив книжку, Вдруг вприпрыжку, 0 улюлюканьем и свистом Понеслись за трубочистом: Грязный, чёрный трубочист! И увидевши такое Выступленье массовое Удивился свыше мер Проходивший пионер! — Отчего они ругают Вас, товарищ-трубочист? Трубочист присел сначала С пионером в стороне... И затем сказал устало: — Эх, товарищ-пионер! Есть такие лоботрясы, Что смеются надо мной — Оттого, что я — чумазый И запачканный такой! Об'ясни ты им, что я же В саже ведь мотаюсь! И — Если б сам я не был в саже, В саже были бы они! ВИНТИК-ШПУНТИК Вот-вот! Вот-вот! Вот-вот! Вот! С грохотаньем и гуденьем Со стальным машинным пеньем Вот-вот! Вот-вот! Вот! Работает завод! Завод! Завод! Завод! Вот! Прямо Всем машинам мама, — Поднатужась, во весь дух, — Крутит, вертит всех динамо: «Ух-ух! «Ух-ух! Ух!» Рядом — с края — Громыхает Старик — Маховик! И подталкивает всех: «Эх-эх! Эх-эх! Эх!» — Не забудьте и меня! Не какая-нибудь я! А я — Шестерня! Я — сознательная! А — в сторонке — Тонки, Звонки, Знай, хлопочут вперегонки И Форсунки и Маслёнки Второпях! Впопыхах! «Ах-ах! Ах-ах! Ах!» И совсем в сторонке — с края — Молчаливо исполняет Скромный долг машинный свой Винтик-Шпунтик! Вот такой Ма-лю-сень-кий! Вот-вот! Вот-вот! Так работал целый год Тот Завод. Только — вот: Выбирали раз когда-то Там куда-то Делегата... И тут каждый замолол: — Я-то! Я-то! Я-то! Я-то! Я-то — Всех умнее, мол! Винтик-Шпунтик слушал, слушал И ни разу не нарушил Он молчанья На собраньи. Наконец же, в свой черёд Он откашлялся... И — вот! Ясно, просто и толково Попросил ему дать слово. И (Позор! Позор! Позор! Всем — тогда и до сих пор!) — Потому и оттого, Что, мол, место у него Тут такое — Небольшое, Мы, почтенные машины, В силу этакой причины, Не желаем знать такого! И — ему не дали слова!!! Был, как видно, этот вот — Несознательный завод! Винтик-Шпунтик оттого, Что обидели его Ни с того И ни с сего, Не сердился, Не бранился, Не показывал кулак, А сказал всего: — Ах, так?! И подмышку Взяв трудкнижку И надвинув крепко Кепку, Повернулся и — ушёл! — До свиданья,мол!... На другой день, лишь гудок, Разбудивши всех, замолк, — Все машины, как всегда: И — туда, И — сюда Заметались! Замотались! И во весь машинный мах — «Тах-тах! Тах-тах! Тах-тах!» Что такое? Вот, так штука?! От хлопот Приналягте, братцы! Ну-ка! Эй-эй! Жарь сильней! Поддавай! Не выдавай! Поднатужься во весь дух! «Ух-ух! Ух-ух! Ух!» От хлопот И забот, Прямо — пот Так и льёт!.. А завод — Вот ведь вот — И — ни взад и — ни вперёд! В чём тут дело? В чём секрет? Глядь, а Винтика-то нет! Хоть и маленький, а всё-ж, Где такой Второй Найдёшь?! Без него-ж — Прямо — нож! Ну, никак не проживёшь! И пошли тогда с повинной На дом к винтику — машины Все большие, Вот такие! На шпунтах! На винтах! Прямо — страх! И с почтительным поклоном, Чуть не вывернувши спин, Прошептали все смущённо: «Извините, гражданин!» Винтик-Шпунтик звякнул, крякнул, Гайками в кармане брякнул, Кепку на голову шмякнул, И, собравшись на работу, Им сказал в пол-оборота: — Ну, вот, то-то! ВОЙНА ИГРУШЕК Жил был в детской — Молодецкий Полк отборных удальцов. Оловянных, Барабанных, Неустанных, Молодцов. И всё время С ними всеми Жили дружно на окошке «Ваньки-Встаньки» и «Матрёшки» Люди странные, Необычные: — Деревянные И тряпичные. Как-то вдруг В дверь «тук тук!» Целый тюк Новых всяческих игрушек: Пушек Мушек И хлопушек И ещё каких-то там Неизвестных вовсе нам. Все игрушки-то отличные, Все игрушки заграничные: Не простые — Заводные! И такие И сякие И вот этакие! «Ваньки-Встаньки» и «Матрёшки» И солдатики немножко Поконфузились. Потоптались, почесались, С духом кое-как собрались И промолвили: «Здрасс-те гости дорогие, Хоть мы люди и простые Всё-ж поможем Вам как можем И за совесть и за честь! Места хватит всем присесть» Отвечали гости гордо: — Бросьте, морды К нам вы лезть! Вы простые, Вы дрянные. Вы босые, Вы сухие И не мазаные! — Мы-же очень дорогие, «Ваньки-Встаньки» и «Матрёшки» И солдатики немножко Призадумались... И пришлось им тут сознаться: «Ах какие-же мы, братцы, Несознательные!» Тут солдаты деревянные Под удары барабанные Встали в ряд И говорят: — Коль их словом не проймёшь, Надо, братцы, Значит драться! Ну так чтож! — Даёшь Войну? Ну!? «Тра-ра-ра! Тра-ра-ра!» Начинается игра! И пошли на бой кровавый, Левой, правой, Левой, правой, Бодрым шагом С красным флагом, Под удары барабанные, Те солдаты оловянные. Эй, игрушки заводные Расписные, Дорогие И такие, И сякие, Благородные! Вы за что нам в шею дали И под стол нас запихали? И лупили в изобильи? Или: Если, значит, вы богаты А у нас — одни заплаты, Так должны Со старины Мы пред вами стукать лбом, Вы-ж сидеть на нас верхом? Мы страдали И терпели, Голодали И потели!.. Но, сейчас. Пробил час Революции! И у нас Есть для вас Резолюция! Вот, Отныне наперёд: Оттого и потому Объявляем вам войну! Ну-ка, суньтесь? Ну-ка? Ну?!. Мигом белые игрушки Гордо выставили пушки, Пулемёты, мины, танки, А у наших лишь баранки, Да ружьишко на троих!.. Как же нашим вздуть-то их? В первый день от перестрелки, Постадали лишь тарелки, На второй же день враги Грудью втретились в штыки! Треск! шум! прямо страх! Дзынь! Бум! Тарарах! Отошли враги за блюдца! Нo все блюдца Быстро бьются... И, когда ил стало тяжко, Отошли враги за чашки! И, принявши, вновь, удар, Отошли за самовар! Наступила ночь на фронте И хихикают враги: «Ну-ка троньте? ну-ка троньте? Ну-ка троньте нас?! хи! хи!» Но «начдив» Им в прорыв, В чайник хлоп! «Стоп» А комбриг, Вмиг, На балык Прыг; А оттуда Скок на блюдо! Скок скок На пирог! Тут враги все на утёк Вперегонки До солонки, До подноса, до ножа!.. А оттуда, чуть дыша, Под прикрытием стакана, Сели на аэропланы! И — Посмотри: Раз! Два! Три! Фр! Фр! Фр! Через масло! Через сыр! Пиф-паф! Пиф-паф! Все знамёна побросав, Фр! Фр! И на шкаф: — Пиф-паф! Победители присели И на шкаф тот—глядь поглядь: — Вот, так штука, в самом деле: — Как со шкафа их достать? А враги Во все бока: «Хи-хи-хи* Да «ха-ха-ха!» В положении таком Собран был тотчас «ревком». После разньш прений вскоре Молвил так один Иван: «Раз я ездил на моторе — Сяду на аэроплан» И Раз! Два! Три! Ваня на аэроплане Через масло! Через сыр! Фр — Фр! Пиф — паф! И на шкаф! Тут враги — В три моги, Побросавши пряники. Побежали в панике! Вперёд - На комод! Ка-ра-ул - На стул! А оттуда на кушетку! Я с неё на табуретку! П оттуда мигом, глядь, Эта рать И эта знать- Под кровать!.. «Ваньки-Встаньки» и «Матрёшки» Снова сели на окошке И впервые на свободе Закружились в хороводе! Все сапожки — «Топ-топ»! Все ладошки «Хлоп-хлоп!» — Ух ты! А солдаты оловянные. Под удары барабанные, Шагом марш За рядом ряд Вышли гордо на парад. «Дзинь тра-ра-ра! Дзинь тра-ра-ра! Урааа!!!» Я кругом Куда ни глянь-ка Вертуном Все «Ваньки-Встаньки» И «Матрёшки» По дорожке В раз В пляс! Все сапожки — «Топ-топ!» Все ладошки — Хлоп-хлоп!» — Ух — ты! ЗНАКОМЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ Почему всегда в стихах Пишут только о цветах, Небесах, Горах, Морях, Всяких ландышах в снегу А о нас — простых вещах Ни гу-гу? По-че-му? Ужасно нам не нравится Такое отношение. — Позвольте-ж вам представиться! — Войдите в положение! ПАРА ГАЛОШ Мы из всех — снаружи Хуже! Сделал нас Резинотрест, Чтоб мы шлёпали по лужам Всяких самых грязных мест... Но всегда всё ж помнить нужно, Что обманчива наружность! И, на нас сто миль отмерив, Вам, поди, и невдомёк, Что приехал к вам на север Замечательных деревьев — Замечательнейший сок! — Но узнать нас — ни за что! — Африканцы мы! Вот, что!.. КОРОБКА СПИЧЕК Мы росли в лесах дремучих, Где медведи бродят кучей... Топорами нас рубили, Нас на фабрике пилили, И особенной сноровкой Лили фосфор на головки... Тут уж капут! И теперь: зажечь ли свечку, затопить ли надо печку — Мы уж тут как тут! Так, всю жизнь свою в работе, Честно боремся мы против Холода и тьмы. Вот, какие мы!.. ЛИМОН Вы кладёте в чай меня, А не знаете — кто я, И со мной, за панибрата, Обращаетесь, ребята! А ведь я-то — Иностранен, Иностранец-итальянец! Я приехал полным ходом Океанским пароходом В безлимонный этот край, Чтобы тут попасть к вам в чай. — Ай, Не жмите так меня! Иностранец-же ведь я! Наконец-то еле-еле Мы в стихи попасть сумели! И теперь, на всё чихнув, Успокоились мы! — Уфф!!! КАК ПРИМУС ЗАХОТЕЛ ФОРДОМ СДЕЛАТЬСЯ 1 Примус очень Озабочен, Чем-то болен, Недоволен, Хоть он — Примус — первый сорт. — Ах, я, с горя, в печку кинусь, Ринусь, Кинусь, Опрокинусь... Отчего я только Примус, А не «Форд?» 2 — Эх, вот, если б я был «Фордом» Был бы я ужаено гордым. И помчался бы козулей — Пулей! Пулей! Пулей! Пулей! По московской мостовой. И меня-б не запихнули Снова в кухне вот такой — Рядом е этою кастрюлей И вот с той — Сковородой. — Шутки! — Дудки! Я-б со всей бензинной прыти Перед ахнувшим народом Разогнался-б полным ходом, Обгоняя Все трамваи, Автобусы, Омнибусы, — Эй, сворачивай е пути! — Осади! Впереди! Обогнал бы я-же Даже Боеоногих всех парнишек, Мишек, Гришек И Епишек, И вот этих! И вот тех! Всех! Эх! 3 Справедливо разве это: Чтобы Форд гонял по свету, Я-же жарил бы котлеты? По каким Таким Причинам Должен я страдать безвинно?! Он — машина, Я — машина! Он — с бензином Я — с бензином! В чём-же дело здесь тогда? -А?! 4 Думал, думал И придумал: — Дай, к Калинину пойду, мол! Если ты над всеми староста, Разберись и тут, пожалуйста! 5 — Где тут Староста? — Пожалуйста. — Он какой? — Вон тот, еедой.. — С бородой? — Да, с бородой. Ишь какой! Совсем проетой. А на должности большой. А я думал, что он — важный, Очень страшный, Двухэтажный, Золочёный, Расфранчённый, С галунами, С орденами И с такими вот боками!.. Тут сосед пожал плечами И промолвил тихо так: — Хоть ты Примус, а дурак! — Как? — Так! 6 Наконец, дошёл черёд И до Примуса!.. И, вот: Примус жалобно захныкал, Поднапыжилея, как пыж, И запшикал: — Пш! Пш! Пш! — Разъяснять всем всё повинен, Отвечал ему Калинин Под конец: — — Ты, товарищ, Жаришь, Варишь, В этом деле ты и спец! И ещё запомни твёрдо: Что для всяческой страны — Не одни нужны лишь «Форды», Но и Примусы нужны. Правда, с виду «Форды» краше И у них достоинств куча, Но хоть жить им и легко, Без твоих же щей и каши На моторе самом лучшем Не уедешь далеко! — Понял? — Понял! И с кряхтеньем Тарахтеньем — Разъясненьем Тем смущён, Почесал горелку он!... И пропшикал на прощанье: — До свиданья! — До свиданья! КИРПИЧИКИ МОИ Собою невелички, Знай, маялись в пыли — Кирпичики, кирпичики, Кирпичики мои... И господа из города В перчаточках своих Презрительно и гордо Ворочались от них. И долго от обидчиков Кряхтели, как могли,- Кирпичики, кирпичики Кирпичики мои... Но, вот, сердит стад с виду Простой народ! И, глядь: Обидчикам — обиды Вдруг стал припоминать!.. Озлившись, в день весенн Взъерошились штыки! И на дворцы — с гуденьем Пошли грузовики! И против всех обидчиков У баррикад легли, — Кирпичики, кирпичики, Кирпичики мои! А после всех событий — Народ к ним шасть опять: «Кирпичики, идите Домишки нам латать!» И, с края и до края, На всяческий манер — Кирпичики латают, Кряхтя — СССР. Собой хоть невелички, Да — умницы они: Кирпичики, кирпичики. Кирпичики мои! КИТ И СНЕТОК Отчего? Почему? Никому — Невдомёк: На вею рыбью страну Загордился Снеток! И заважничал! — Я — такой! Я — еякой! Небывалый герой! Нет сильнее меня! Нет храбрее меня! Я Хочу в океан! Я Хочу в ураган! И желаю при том — Я подраться с Китом Обязательно! И стали ахать над Снетком Ёрш, Килька, Корюшка и Сом! И улыбнулись тут над ним Сардинка, Угорь и Налим! И пропищали: «Дело — дрянь!» Пискарь, Плотица и Тарань! И заявили: «Очень жаль!» Уклейка, Окунь и Кефаль! И завопили: «Вот так-так!» Селёдка, Сёмга и Судак! И пробурчали: «Ну, дела!» Акула, Молот и Пила! И чуть не померли, смеясь, Салака, Щука и Карась! А Снеток, между тем, Загордившись совсем, На всех рыб смотрит очень нахально. И пищит, и вопит: — Ну, держись-ка, брат Кит! Уничтожу тебя моментально! Кит же, выставив пасть, Знай, похрапывал всласть, Позабывши, как есть, всё на свете. И Снеток в эту пасть По волне с маху шасть! Так, что даже и сам не заметил. Добродушнейший Кит Всё по-прежнему спит. А Снеток, в простоте, У Кита в животе Суетится ужасно во мраке. И пищит, и вопит: — Где же Кит?! Где же Кит?! Подавайте Кита мне для драки! МАЛЕНЬКИЙ ЧЁРНЫЙ МУРЗУК Где зреют бананы, Трещат обезьяны, И чешется слон о бамбук. Где прямо, как шпроты, Лежат бегемоты, Жил маленький чёрный Мурзук... Вокруг него так восхитительно, Что прямо даже — удивительно! — Эй, Скорей — Беги! Бежим! К морю! К морю! Дело скверно! Показался в море дым! Загорелось море, верно!.. — Дым всё ближе! Ближе! Ближе! — Эй, Мурзук, смотри, смотри же: Зверем новым — С дымом, с рёвом Подплывает быстро что-то Даже больше бегемота!... И у зверя мигом, — вот — Раскрывается живот!.. И оттуда — скок да скок — Со всех ног На песок, Вдруг, Стали а ряд И говорят: «Здрассте, братья чернокожие! Мы — английсние прохожие — Завернули мимоходом С этим самым пароходом Н вам сюда, Чтоб навсегда Осчастливить ваш народ!.. Вот!» Каких-то 10 штук Здесь невиданных людей!.. Точка в точку, как Мурзук, Только кожей побелей. И, раскрывши саквояжик, Дали горсточки стекляшек Неграм всем!.. А в обмен — За стекляшки те простые Взяли слитки золотые... Негры бусы понавесили И запели очень весело: «Ай-да-да! Ай-да-да! Ай, накие господа! Под их властью, обязательно, Будем жить мы замечательно!» Словно дети, До рассвета Негры эти Пели это... А на утро — на рассвете — Взяли негров гости в плети «Эй, ты, черненьний народ, Марш работать на господ!» После радости вчерашней Удивились негры страшно... И в ответ Сназали: «Нет, Для себя работать рады, Для других же нам не надо!» Но тут гости взяли в руки Странные тание штуки... И вдруг Из тех штук, Вмиг, Прыг — Тут кругом — Дым и гром!.. И у сотни негров в теле Сразу дырки провертели! И те негры, почему-то, В ту же самую минуту, Вдруг, попадали тогда!.. И — не встали никогда!.. И с тех пор, навзрыд рыдая, Песня там слышна другая: «В чёрной стране от работы и плети Чёрен для чёрных солнечный путь!.. Тяжно жить чёрным на белом свете, Тяжко нам чёрные спины гнуть! Много есть хлеба у нашего края Только не видит его наш рот! Белый начальник — метко стреляет, Белый начальник — больно бьёт!.. В чёрной стране — от работы и плети — Не просыхает до смерти рубашка... Тяжко жить чёрным на белом свете! Тяжно! Тяжно! Тяжко!» Ночью, забившись в сторонну Под свой знакомый бамбук, Плачет, прижавшись к слоненну, Маленький чёрный Мурзун... — Слон, ты не знаешь: за что же Белые чёрных так бьют?! Вот, посмотри: даже кожа Лопнула — тут и вот тут!.. С каждой прошедшею ночью — Меньше я делаюсь весь... Знаешь, всё время мне очень, Очень мне хочется есть... Больше я планать не буду, Только снажи об одном: Разве быть негром так худо, Слон мой, единственный слон?! — И до света Ждёт ответа Негритенон у слона... — Эй, ребята — Октябрята, Справедливо это?.. — А?! МЫШИ ИЗ ЦИРКА МЫШИ В ЦИРКЕ Есть мыши — простые И есть — цирковые. Простые — Грызут в полу дырки, Другие — Работают в цирке! На мышином вокзале — Суматоха и гам! Скорый поезд подали Пассажиркам-мышам! Разогнавшись во весь мах, Ищут мыши впопыхах Свой вагонный номер: — Эта едет — на Навназ! — Эта едет — в Арзамас! — Ну, а та — в Житомир! Носильщики — прямо Из сил выбиваются! И с шумом и с гамом Ужасно стараются! И таскают на спинах Ворох всякой поклажи: Чемоданы, корзины, Сундуки, саквояжи! — Эй, берегись! Посторонись! Кондуктор, стоя на площадке, Следит, чтоб было всё в порядне: — Вам, гражданна-мышь, сюда! Вам, гражданка-мышь, туда! Ну, а вы отсюда — киш, Несознательная мышь! Смазчик, выпачкавши нос, Что-то мажет у колёс, Чтоб они в своём том деле Не пищали, не скрипели И не портились! Стрелочник — над головами Поезду машет флажками: — Рельсы для вас, мол, свободны Жарьте, куда вам угодно! Начальник станции стоит, Храня ужасно гордый вид: Ему лишь стоит чуть Махнуть — И поезд двигается в путь! И тогда-то, в свой черёд, Машинист сигнал даёт. Он хватает рычажок, Выпускает дым в трубу И даёт мышам свисток; -У-у-у! Пш-пш-пш! — И паровоз — Тук-тук-тук! — мышей повёз!.. Мыши машут на прощанье: — До свиданья! До свиданья! О БЕДНОМ ЩЕГЛЁНКЕ Щеглёнок — Спросонок — Пищит, что есть сил! Щеглёнка Мальчонка Гнездо разорил! И на помощь к нему Понеслись потому: Сорока с тростинкой, Кукушка — с травинкой, Ворона — с тычинкой, Синичка — с личинкой! Павлин — с шоколадом, Орёл — с мармеладом, Индюк — с виноградом, Петух — с лимонадом! Галка — с малиной, Аист — с рябиной, Дятел — с калиной, Филин — с мякиной! Утка — с ватрушкой, Страус — с подушкой, Лебедь — с кадушкой, Ястреб — с хлопушкой! Голубь — с игрушкой, Рябчик — с горбушкой, Чижик — с гнилушкой, Цапля — с лягушкой! Ну а Гусь, вы представляете, ни с чем! И на гуся того — Потому, оттого — Стали птицы ужасно сердиться: «Ах ты жадина, Гусь! Ах ты гадина, Гусь! Не товарищ ты больше нам птицам!» И раскаялея Гусь, И расплакался Гусь: «Ну клянусь, ну клянусь, Ну клянусь, ну клянусь, Что я жадничать больше не буду!» ОКТЯБРЁНОК ПОСТРЕЛЁНОК Тонок, Звонок, Наш щеглёнок, Так же весел, так же мал, Октябрёнок — Пострелёнок В школу весело шагал. Вдруг, бегом — Кувырком, Из витрины Магазина Детсних книг Вмиг, — «Иван Царевич» прыг. Онтябренок, помоги! Много лет меня подряд В сказках дерзкие враги В заточении томят. Октябрёнок Постреленон, Руки В брюни Запихал, Прыснул, Свистнул И сказал: Вот и правильно. Права Эта самая братва. Лишь дуран её осудит, Попил нровушни и будет. Глядь, Опять, Нан по заказу, Из соседней книжни сказон Прыг усиленно. Баба-Яга, Костяная нога Морда глинянная. «Октябрёнок, стой и слушай: Я тебя желаю скушать. Ну-на, вот — Прыгай в рот, Прыгай лапушка. Я ведь Баба-яга, Костяная нога, Чёрту бабушка. Октябрёнок Пострелёнок Руки В брюки Запихал, Прыснул, Свистнул И сказал: «Чёрта — нет. Ты брось обман Это всё один дурман. Этих сказон не боюсь я Зря старается, бабуся. Глядь, Опять, Как по заказу, Из соседней книжки сказок Тихо крылышками вея, Розовеет, Млея, Фея. — Онтябренок, погоди-ка! Отчего глядишь так дико? Я ведь добрая, не злая. И весьма детей любя, Три подарка припасла я Для тебя. Вот «Ковёр-самолёт» — Без хлопот Он тебя, пак птица, влёт, Через горы и леса. Это ли не чудеса?.. Вот «Конёк-Горбунок» Знаменитый скакунок. Блещет грива, Нан огниво. Это ли тебе не диво?.. А вот «Скатерть-самобранка» Развернёшь её, и враз — Тут и булки и баранни И обед и чай и квас. Выбирай любое блюдо. Это ли тебе не чудо? Онтябренок Пострелёнок Руки В брюки Запихал, Прыснул, Свистнул И сказал: «Очень, тётя, Вы уж врёте... Ни к чему теперь, гражданка, Ваша «Скатерть-самобранка» Никого не удивите Этой штуною в «Нарпите». Неизвестно также вот, Кто кого перешибёт: Ваш «Ковёр-самолёт» Или наш «Добролёт?» Раз в сказках тех всегда На «Коньке-Горбунке» Дураки одни скакали — Пусть себе и скачут дале. Ну, а я предпочитаю, Знаете, вагон трамвая. — Э-эх, гражданка-фея! вы Не годитесь для Москвы. Ваш подарочек старёнек Нынче новая есть штука: Дай-ка радио-приёмник. — Ну-ка?» РАЗНОЦВЕТНЫЕ РЕБЯТА Посмотрите, что за вид: Там и тут, без передышки, Вскачь толпа ребят бежит По страницам этой книжки. Негритёнок, Циганёнок, Персенёнок, Япончёнок, Китайчёнок, Татарчёнок, И Турчёнок! Арабчёнок, Армянин, Грузин, Лезгин, Фин, Литвин И Бедуин! Англичанин, Египтянин, Молдаванин И Зырянин! Француз, Тунгус, Зулус, Индус! Испанец, Итальянец, Поляк, Американец! Впереди же этих всех: Русский, Немец, Грек И Чех! Прибежали! И — в прыжок На трибуну сразу — скок! И, нахмурившись ужасно, Заявили с высоты: ТРЕБУЕМ ЕДИНОГЛАСНО, ЧТОБЫ ТЫ: НА КРОВАТИ НЕ ВАЛЯЛСЯ, ЕЖЕДНЕВНО УМЫВАЛСЯ, НЕ ПИЩАЛ, НЕ БАЛОВАЛ И В НОСУ НЕ КОВЫРЯЛ. ВОТ! РЕБЯЧИЙ ГОРОД ЕСТЬ ОСОБЫЙ ГОРОДИШКО, ГДЕ ЖИВУТ ЛИШЬ РЕБЯТИШКИ. ОН — ДАЛЕКО В ТОЙ СТРАНЕ, ЧТО НАХОДИТСЯ ВО СНЕ... Деловой Емеля Мечется с портфелем. Хозяйка Маруся Несёт с рынка гуся. Почтальонша Ната Ищет адресата. Художница Тина Рисует картины. Архитектор Зоя Дом большущий строит. А смешной клоун Вовка Кувыркается ловко. Мороженщик Дима Орёт нестерпимо. А в ларьке у Мити Всё, что хотите! В лавочке у Нюши Яблоки и груши. Пред чемпионом Федей Конфузятся медведи. Танцовщица Наташа В Большом театре пляшет. Профессору Пете Всё ясно на свете. Пекарь Ильюшка Выпекает ватрушки. Портниха Катя Для всех шьёт платья. У рабочего Володи Много дела на заводе. Считает Ася Червонцы в кассе. А директор Афоня Знай, висит на телефоне. А на площади парад Военморов и слдат: Барабанят барабаны! Маршируют ветераны! Громыхает артиллерия, Скачет вихрем кавалерия, Мирно движется пехота Вслед идёт морская рота! И летают лётчики. Лётчики молодчики! И все те приёмы Проверяют зорко Командарм Ерёма И начштаб Егорка! Секретарша Аня Мчится на собранье. Продаёт Андрюшка Разные игрушки. У шофёра Бори Перебой в моторе. Продавщица Настя Предлагает сласти. И порядком руководит Милиционер Володя! НУ-КА, РЕБЯТКИ, СКАЖИТЕ, ВСЁ ПРОЧИТАВШИ СПЕРВА: КЕМ ИЗ НИХ БЫТЬ ВЫ ХОТИТЕ? — А?! — РИКША ИЗ ШАНХАЯ Я — Рикша! Такой Человек — с лошадиной судьбой! И вот, Подтянувши живот, Круглый год — Напролёт Ногами своими Босыми — В галоп по Китаю — Катаю Во всю человечью прыть Всех Тех — Кому лень ходить! Я бегаю быстро и много! На всех перекрёстных дорогах Вдавились в песок Следы моих ног... И только тогда, Когда Внутри, как ведро в глубь колодца, Сердце на миг оборвётся, А вокруг, Вдруг — Камни, вывески, ноги и лица, Вся дорога и все облака Захотят почему-то, Как спица, — Кружиться, — Я прошу разрешения у седока На минуту К чему-нибудь там прислониться!.. И снова бегу. Как могу, По Китаю — Потому что меня погоняют! Как хорошо хоть бы в скотном сарае Быть — человеком! Я не был! Не знаю! Как хорошо быть и лошадью, тоже — Крепкая очень у лошади кожа! И — Ночи и дни, Бегая рядом со мной, В нашей судьбе той Одной — Ей, ведь, не надо с собой Приносить хлеб домой На обед: Для дочки, которой 7 лет, Для дочки, которой 5 лет, И для сына, которому — год! — И Лошадь не так устаёт... СКАЗКА С ЦВЕТАМИ За цветами девочки В сад пошли однажды. И досталось девочкам По цветочку каждой. Роза — Тане, Астра — Мане. Кашка — Шуре, Лютик — Нюре. Маргаритка — Нине, Хризантема — Зине. Колокольчик — Оле, Незабудка — Лёле. Василёк — Алёне, Одуванчик — Соне. Жасмин — Наташе, Тюльпан — Параше. Лёвкой — Феклуше Пион — Катюше. Ну, а маленькой Анюте Не досталось ничего! — Отчего? — Оттого, Что: Про бедную Анюточку Забыли на минуточку! И заплакала она: «Вот те-на?! Всем цветы, а мне же — нет! Ах, какая я страдалица! На, Анюточка, букет! Брось печалиться! СОЛНЦЕ И СВЕЧКА 1. Эту сказку как-то, где-то Рассказал для персенят Старый перс Саади — летом Много лет тому назад. Изменились очень страны За прошедшие года — Взвились в высь аэропланы, Покатились поезда! Изменились и законы — Например, хотя бы, вот: Прежде правили короны, А теперь — наоборот! 2. Там, где прежде царства были Там теперь растёт трава! Все дворцы их стали пылью, А вот сказка-то — жива! И на вас из книжки глядя, Эту сказку, в этот раз, Знаменитый перс Саади Вновь расскажет вам сейчас! 3. Ну, так вот: Был год И час — Раз, Когда — За все года — Солнце малость Заломалось И немножечко зазналось! 4. Отчего? И почему? От какой Такой Вдруг блажи? Неизвестно никому! И ему Самому Даже! Просто, было в то мгновенье Солнце в скверном настроеньи! 5. И Забыв лета свои И свой Стаж весьма большой, Вдруг оно Через окно Перед свечкою простой Раскричалось, Разоралось И расхвасталось! — «Я — такое! Я — сякое! Я — большое! Золотое! Землю с края и до края Ежедневно освещаю! И за это — В красоте-то — От всего земного света: Я — сплошь славою облито! Я — сплошь лаврами повито! Я — сплошь золотом покрыто! Родовито! Именито! Вообще, я — знаменито! «Ну, а ты-то Так — зря: Фря!» ТВОИ МАШИННЫЕ ДРУЗЬЯ Вы, цветки И мотыльки, Лисенята И зайчата, Жеребята И телята, Гусенята И цыплята, Воронята И щеглята, Медвежата И щенята И особенно — котята! Марш домой без канители! Потому что — надоели! Вас, ведь, сотню лет без лишка Сo страниц всех детских книжек Не стащить канатами! И по эдаким причинам Нынче — время нам, машинам, Поиграть с ребятами! ТРАКТОР. Прытко, лихо и гулко На полях роюсь я... — Если ты любишь булку,- Полюби и меня! ПРИМУС. Молоко, чай, картошку — Всё варю горячо!.. Только... пахну немножко И — взрываюсь ещё! Ну да,впрочем, понятно: «И на солнце есть пятна!» Всем, ведь, не угодишь! Пш! Пш! Пш! ГРУЗОВИК. Не косись на меня, Что обтрёпанный я! — Очень служба припёрла Было дела по горло! — За свободу я дрался, На фронтах я мотался, В голод — воблой кормил, Нынче — брёвна возил! - От хлопот 8-ой год Расшибаюсь в лепёшку! Ну и ясно, что вот — Обтрепался немножко! ТРАМВАЙ. Чтоб всегда твои пятки Были в полном порядке — Я тебя умоляю: имей ты в виду — — Не влезай на меня ты с передней площадки! И не прыгай с меня на ходу! АНТЕННА. Палочки, верёвочки — Вот и все обновочки! А зато — через поля, Горы, реки, крыши — Разговор мой вся земля Слышит! АЭРОПЛАН. Попробуй-ка на птичку Усесться ты верхом. — У птички — С непривычки — Мозги пойдут кругом!.. И пискнет птичка в жалости. — А на меня — пожалуйста! ТВОИ НАРКОМЫ У ТЕБЯ ДОМА НАРКОМПРОС Он заботится о том, Чтоб ты не был дураком. НАРКОМЗДРАВ За тобою смотрит он Дома и на улице, Чтоб ты был здоровяком, А не мокрой курицей. НАРКОМЗЕМ Ходит с думой он одной О земле твоей родной, Чтоб она дала тебе бы Каждый день краюшну хлеба! НАРКОМТРУД Смотрит он Со всех сторон, Ниногда-бы, Никогда-бы и нигде Что тебя-бы — Не обидели в труде! НАРКОМПОЧТЕЛЬ От Египта до Сибири Вмиг со всех земных сторон Всё, что делается в мире, Всё тебе расснажет он! НАРКОМПУТЬ Он твои жалеет пятки! И тебя во все лопатки, Без забот и без хлопот, Паровоз иль пароход Куда надо довезёт! НАРКОМИДЕЛ Говорит он без умолку Из Москвы со всей землёй, Чтоб все страны — втихомолку Мирно жили бы с тобой. НАРКОМТОРГ Он вечно морщит лоб, Чтоб На суше-ли, на море-ли Тебя не об'егорили! ЗАМНАРКОМТОРГ Для тебя он, неустанно Об'езжая белый свет, Покупает в разных странах Всё, чего в Союзе нет. НАРКОМВОЕН До зубов вооружён, Озабочен Очень Он, Чтоб враги тебя, на горе, Не побили впопыхах Ни на суше, ни на море И ни в облаках! НАРКОМФИН Водит дружбу он с рублём И с копейкой всякой, Чтоб карман твой — серебром Звякал! НАРКОМЮСТ По всему краю сразу Он глядит в оба глаза, Чтоб тебя не обидел нинто-бы И ты сам никого-бы. ПРЕДСОВНАРКОМ Он и тут, он и там! У него работы — нуча! Заправляет всем — он сам, Чтоб тебе жилось-бы лучше! ВСЕСОЮЗНЫЙ СТАРОСТА Если ты чем озабочен, Не печалься этим очень, А — н Калинину иди! И — У него спроси совета! Он и «Староста» на это! ЧАШКА ЧАЯ Никитке Курихину, Чтобы знал — В чём дело! Автор. 1. Иш-ты, Виш-ты, Как сидишь ты!.. И пьёшь чай — Через край — Совершенно невзначай!.. 2. А не знаешь ведь про то, Что: Для того, чтоб ты пил чай, Весь Китай В месяц май — От границы до границы — Суетится, Копошится! И китайцы, словно зайцы, По черезполосице, По Китаю носятся! В тростниковые корзинки Собирают груды листьев, Предварительно почистив!.. 3. И бегут — И там и тут, Голося до хрипоты, Прямо — в чайные кусты!. И — рядами За кустами — Без заминки, Без запинки — 4. А потом — Их пластом Сыплют ловко На циновку... И проделав всё такое, Оставляют их в покое — Так часов до двух, до трёх-ли, — Чтоб на солнышке просохли! 5. А Когда Они готовы, Собирают в кучи снова, И ногами, на досках — Трах! Трах! Трах! Трах! Скок-скок! Скок-скок!.. Чтобы сок — Тёк! Тёк! Тёк!.. 6. И, лишь эти, отдыхая, На своих скамейка с края Ноги свесили, — В миг — другие, Как шальные, — Со всех ног — Поперёк — Скок-скок! Скок-скок! Даже — весело!.. 7. А потом — Их — гуртом — Накрывают сплошь холстом! Надо ведь Им — попреть! Это знают По Китаю — Все китайцы!.. Запах чайный Не случайно Получается! 8. Наконец — Самый главный Полноправный, Чрезвычайный Чайный «Спец» — Сквозь лукошко Их немножко — Хлоп! Шлёп! Хлоп! Шлёп! Чтоб: Ни травинки, Ни крупинки, Ни тростинки, Ни песчинки, Ни пушинки, Ни соринки, Ни былинки, Ни пылинки — Не попало бы в чаинки! И чтоб всякие букашки, Таракашки, Замарашки — Не купались в чайной чашке! Вот! 9. И тогда-то Ради платы, Те китайские ребята Этот чай, за пудом — пуд, Прямо к скупщикам несут: — «Ай-ай, Что за чай! Сами выпить были-б рады, Да ужасно денег надо!» 10. Но торгуются Экономно те: И — на улице, Да и — в комнате! 11. И, купив у бедняков — На копейку — пятаков, — И, добавивши в корзины Только чуточку жасмина, Те купцы — Во все концы — О своём китайском чае — От Китая — В край из края — Знай, трещат, как вентиляторы! Потому — эксплуататоры! 12. — Эй, гляди, — Впереди — Вдалеке По реке Вперегонки Мчатся джонки!.. А на джонках этих — чай! И везут его — в Шанхай! 13. — Эй, Правей! — Эй, Левей! Крепче руль! Ветер — груб! — Буль-буль! Хлюп-хлюп! Буль-буль! Хлюп-хлюп!.. 14. Из Шанхая Уплывая — Полным ходом — Параходом — Чай плывёт наискосок Прямо — во Владивосток!.. День! Два! Три!.. И вот: Загудел весь в дыму Пароход: — «у-у-у-у-у-у-у-у-у»! — Эй, встречай-ка! 15. А оттуда чай повёз — Паровоз! И всерьёз Запыхтел во весь свой дух: — «Ух-ух! Ух-ух! Ух-ух! Ух!» А вагоны — С перегона — Голосят неугомонно, Торопясь всю жизнь куда-то, — «Та-та-тА-та! Та-та-тА-та! Та-та-тА-та! Та-та-тА-та!» 16. «Та-та-тА-та! Та-та-тА-та! Та-та-тА-та! Та-та-тА-та!» День! День! Снова день! День! День! Снова день! Вот неделя! Вот неделя! Две недели! Две недели! Всё куда-то: «Та-та-тА-та! Та-та-тА-та! Та-та-тА-та! Та-та-тА-та!» 17. — «Эй, скажи-ка, голова, Это что за город? Вишь, — Что-то очень много крышь?!» — «М-о-с-к-в-а!» — «Пш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!».. — Приехали! 18. Вот — Запомни наперёд: Что такое «Чашка чая» — Между прочим-то! — С виду — вещь совсем простая, Да — не очень-то! ШАРМАНОЧКА Гражданочка-Шарманочка Век дружит с бедняком! Гражданочке-Шарманочке За это — наш поклон! Из двух нот у Шарманки Одна лишь, невзначай! Зато — с ней обезьянка И жёлтый попугай! У обезьянки рожица Хоть с виду и смешна, Но хмурится, и ёжится, И кашляет она. У попугая тоже Довольно грустный вид, Хоть сам понять не может, Что у него болит. Они ведь — иностранцы Из очень жарких мест, Где зреют померанцы, Как помидоры — здесь И, грустно вспоминая Про те места свои, У нас зимой чихают И кашляют они... Как ива на погосте Опушены в мороз: У обезьянки — хвостик, У попугая — нос! Ужасно было скверно Тут в первые им дни! Так скверно, что наверно Скончались бы они! Но добрая Шарманка Их приютила здесь... Ведь надо ж обезьянке И попугаю — есть! И с подписью фамилий Они втроём с тех пор — Навеки заключили Особый договор. И только лишь Шарман. Начнёт играть, как — глядь Сейчас же обезьянка Пускается плясать! А попугай, на корточки Присевши в тот же миг, На попугайской жёрдочке — Кувырк! Кувырк! Кувырк! Со всех сторон ребяга Бегут к ним по дворам! И рады гражданята Шарманочным гостям! И так весь век свой кряду, Танцуя и звеня, Они таскают радость Для малых гражданят! Гражданочка-Шарманочка Век дружит с малышом! — Гражданочке-Шарманочке За это — наш поклон! Распознавание, ёфикация и форматирование — БК-МТГК.