DjVu

DjVu

      ЖИВАЯ БУСИНКА
     
      В спичечной коробочке у Гали жила семья бусинок. Им жилось хорошо: они каждый день ходили гулять. Вот и сейчас Галя наклонила коробочку, и все бусинки выкатились на стол: две красных, две синих и- одна жёлтая. На прогулку они пошли парами: впереди — красные, за ними — синие, а сзади — жёлтая.
      Эту бусинку Галя нашла на крылечке. Ковыряла щепочкой в шёлке, вытащила оттуда кусочки коры, угольки, камешки — всё неинтересное, и вдруг — бусинка! Кругленькая, гладенькая, тяжёлая, ну сразу видно, что купленная. Только без дырочки. А вместо дырочки — пятнышко и рядом точно козьи рожки нарисованы. Ничего, что без дырочки. Гале понравилась новая бусинка больше всех остальных.
      Как-то раз Галя повела свои бусинки на море. Море было в глубокой тарелке. Там плавали три лодки — ореховые скорлупки. Галя посадила бусинки в лодки, и они поплыли. В первой лодке ехала пара красных бусинок, во второй — пара синих, а в третьей — жёлтая. Вдруг на море поднялась буря, все лодки перевернулись кверху дном, а бусинки потонули. И не успела Галя их спасти, как её позвала мама, и Галя пошла с ней гулять.
      А вернулась — сразу стала выручать свои бусинки из беды. Вынула со дна моря красные — ничего: живы и здоровы, вынула синие — тоже ничего. А когда вытащила жёлтую, взглянула на неё и даже испугалась: что с ней стало! Вся в морщинках, как мамины пальцы, когда мама стирает.
      Галя положила больную бусинку на ладошку и понесла её к маме. Может, мама бусинку починит.
      А мама сказала:
      — Это не беда. Пусть она полежит в воде до утра. Поправится сама.
      Утром Галя вынула из воды жёлтую бусинку и видит: поправилась. Да ещё как поправилась! Выросла, раздулась, потяжелела, но уже больше не твёрдая, перестала походить на бусинку. И там, где у неё были нарисованы козьи рожки, теперь точно хоботок под кожицей спрятан.
      Галя побежала показать её маме:
      — Только погляди, мамочка, какая бусинка стала» Какая важная! Но я играть с ней больше не хочу-зачем она такая мягкая? Красные и син1 бусинки лучше.
      А мама сказала:
      — А мне она нравится. Оставь её у меня.
      Мама налила в блюдечко воды, положила на дно тряпочку, а на мокрую тряпочку — жёлтую бусинку.
      Там она и лежала, когда мама позвала Галю посмотреть, что ещё случилось с её бусинкой.
      Галя взглянула и закричала:
      — У неё зубок прорезался, как у братишки! Посмотри, какой беленький, остренький!
      И правда, у бусинки кончик хоботка прорвал кожицу и вылез наружу, как зубок.
      — Почему у бусинки зубок? — спросила Галя. — Разве она оживела?
      — Да она всегда была живой.
      — А когда жила в коробочке?
      — И тогда. Ты думаешь, что это бусинка, а это живая горошинка.
      — Нет, я так не хочу — живая горошинка, — сказала Галя, — лучше — живая бусинка.
      Зубок у живой бусинки стал длинным корешком. А кверху петелькой поднялся стебелёк. И видно, живой бусинке захотелось в землю.
      Мама с Галей пошли её сажать. Вышли во двор. Холодно. Снег недавно стаял. И свежая травка выросла только у самой стены. Тут, у дома, Галя выкопала ямку, а мама опустила туда живую бусинку и засыпала её землёй. А рядом воткнула палочку.
      Галя спросила:
      — И палочка для живой бусинки?
      — Да, для неё.
      Тогда Галя засмеялась и сказала:
      — Когда живая бусинка обо мне соскучится, она выберется из земли и влезет на палочку посмотреть, где я. Правда, мама?
      В тот день Галя то и дело подбегала к палочке. Но живая бусинка не выглядывала из земли.
      Стало тепло. Расцвели цветы, залетали бабочки. Мама занялась огородом. У Гали тоже было много дела, и она позабыла о живой бусинке.
      Но вот как-то раз пробегала она мимо палочки и вдруг видит: рядом стоит кустик. Подошла и удивилась: кустик держится за палочку. Своими листиками держится! На листиках — зелёные ниточки, они обмотались вокруг палочки и привязали к ней весь кустик. Вот так фокус!
      Галя побежала за мамой.
      А мама говорит:
      — Ведь это же горох — это твоя живая бусинка. Как же ты не догадалась?
      Галя очень обрадовалась и спрашивает:
      — А зачем она в палочку вцепилась?
      — А чтобы ей крепче стоять. Вот как твой братишка: сам стоять не может, а уцепится ручками за спинку кроватки и стоит.
      Красные и синие бусинки лежат у Гали в спичечной коробочке. Они всё такие же, как были. А к живой бусинке когда ни прибежишь, увидишь новенькое.
      Вчера ничего не было, а сегодня среди листиков внизу что-то белеется. Галя подумала, что мотыльки. А это цветки! Живая бусинка расцвела. И у кого это она научилась? Два цветочка на одной ножке. Галя их сорвала. Один подарила маме, а другой братишке.
      А мама сказала:
      — А когда ещё распустятся, ты не трогай.
      — А почему?
      — Они живой бусинке нужны. Вот увидишь, что с ними потом станет.
      И Галя увидела: каждый цветок поцветёт немного, а потом белые лепестки завянут и опадут. А из серединки цветка вырастет стручок!
      Стручок на солнышке просвечивает, и в нём видны тёмные шарики. Гале очень хотелось посмотреть, какие они. Но она жалела живую бусинку и её стручки не трогала.
      А стручки всё росли да росли. Стали большие и толстые. Потом пожелтели, и мама сказала:
      — Ну, Галочка, поспел твой горох.
      И позволила Гале все стручки оборвать. В серединке у них оказались жёлтые бусинки. Кругленькие, гладенькие, тяжёлые! Ну будто купленные и дорогие.
      Галя повела их понарошку на прогулку. Бусинки пошли парами. Вышла длинная-длинная цепочка: от одного края стола до другого. Впереди шли жёлтые живые бусинки, а в конце — пара красных и пара синих.
      Галя им сказала:
      — Помните, давно-давно сзади вас шла гулять жёлтая бусинка? А теперь посмотрите вперёд — это всё её детки. Видите, как их много? Мне не сосчитать, и братишке, конечно, тоже. Одна мама может сосчитать.
     
     
      ЛУКОВИЦА С РАДОСТЬЮ
     
      Нынче осенью папа привёз мне с юга большую луковицу и сказал:
      — В серединке этой луковицы спрятана радость,
      дочка.
      Я удивилась: в такой-то некрасивой, серой луковице и вдруг — радость!
      Мама посадила мою луковицу в горшочек и отнесла в подполье.
      Прошло много дней. Я уже и позабыла о папином подарке. Вдруг мама подаёт горшочек, а там остренький жёлтый торчок. И мама говорит:
      — Ну, теперь расти из него цветок.
      Мама поставила горшочек на окно в ванной. Накрыла росточек бумажным колпачком, а окно
      занавесила, чтобы было прохладно. Так было нужно чтобы цветок сначала рос в тёмной беседке и на холоде.
      С тех пор я, как только проснусь, босиком, в одной рубашке бегу в ванную. Сниму колпачок и вижу: подрос мой цветок за ночь, подрос и потолстел!
      Он рос и рос. И вот раздвинулись листики, и из серединки выглянул толстый столбик, весь в бутонах. Тогда мы перенесли цветок на солнечное окно.
      И перед самым Новым годом он расцвёл! Сколько у него было цветков — синих-синих, душистых-душистых! И все они смотрели в разные стороны, точно хотели разглядеть всё, что стояло в комнате. А как красив был каждый цветочек!
      Папа сказал, что мой цветок зовут гиацинтом.
      Под Новый год, когда собрались гости, папа потушил свет, потом сказал:
      — Минуточку внимания!
      А в это время я с Гиней в руках тихонько вошла в комнату. Тут лампочки загорелись. Гости увидели замечательный гиацинт и захлопали в ладоши. Потом Гиню поставили на середину стола, и все им любовались. И все радовались.
      Вот какая радость была спрятана в некрасивой, серой луковице!
     
     
      МУШКА-КЛУШКА
     
      Мой брат Миша хвастается, что умеет предсказывать погоду. Но нынче летом он попался, и я ему больше не верю. Правда, вначале у него всё шло гладко: семь дней предсказывал дождь, и всё в точку. А на восьмой он объявил, что будет ясно.
      Я обрадовалась: давно собиралась пойти на луг рисовать колокольчики, да всё дождь мешал. А тут живо собралась.
      Прежде чем рисовать, я решила хорошенько присмотреться к колокольчикам.
      У всех колокольчиков головки были наклонены, а один из них смотрел прямо на меня. И я стала рассматривать его толстенький пушистый язычок. И вдруг на этот язычок прилетела муха. Крошечная мушка, ростом в полкомара. Посидела, потом вспорхнула на голубой потолок и поползла в самую глубину цветка.
      Я и туда заглянула. В колокольчике на дне лежал комочек сухих перепутанных ниточек, наверно, засохших тычинок. Мушка побродила по ним немного, а
      потом уселась на эту кучку и замерла. Сидит и сидит, как курица на яйцах. Клушка, да и только!
      А мне-то досадно! В кои-то веки вздумала понаблюдать за насекомым, а наблюдать-то и нечего: не шелохнётся моя мушка-клушка. А по глазам не поймёшь, спит ли, нет ли.
      Я решила её расшевелить. Но только протянула руку, как на руку упала капля дождя. Вот так раз! Дождь! Да ещё какой!
      Пока я добежала домой — до ниточки промокла. Ох и напустилась же я на предсказателя погоды!
      А он говорит:
      — Ты сама виновата. Как не стыдно быть такой ненаблюдательной: туч не заметила.
      А я говорю: как раз в это время наблюдала, но только не за небом, а за глупой мушкой-клушкой.
      Тут Миша сказал:
      — Она-то сразу почуяла дождь и спряталась в колокольчик. А ты мчишься сломя голову под дождём, мокнешь и злишься. Вот тебе и глупая мушка! Она умнее тебя оказалась!
     
     
      ТЫКВЯТА
     
      Знаете, ребята, даже тыква, самая обыкновенная круглая тыква может иногда удивить человека.
      Наша мама очень любит тыквы и всегда в мае, когда ещё холодно, выращивает тыквенную рассаду на подоконниках.
      Но нынче весною заболел корью мой младший братишка, и мама забыла про тыквы. А бабушка ей, конечно, не напомнила. Она сама всё позабывает.
      И вот настал июнь, на дворе уже стало жарко, и тут только мама вспомнила про тыквы и сказала:
      — Эх, какая досада! В прежние-то годы у меня в эту пору уже была рассада, а сейчас и семена-то ещё лежат внутри матушки-тыквы.
      Тут она достала с печки большую жёлтую тыкву, которая там пролежала с прошлого года. Тыква уже
      стала портиться, и один бок у неё провалился внутрь. Мама стала его вырезать й опять вспомнила:
      — Раньше у меня в конце мая уже была рассада, а сейчас только выну семена.
      Мама сбросила ножом в ведро сгнивший кусок и тут увидела нечто удивительное:
      — Идите-ка, ребята, сюда! Поглядите-ка! —крикнула она.
      Мы, конечно, сразу подбежали и смотрим. Вот так раз! В тыкве растут тыквята! И какие славные! Стебельки у них беленькие, толстенькие, пушистые, а на стебельках два жёлтых листочка — один над другим. А растут тыквята внутри тыквы, как в болоте: на дне тыквы вода.
      Мама вытащила одного тыквёнка; у него оказалась целая борода корешков, и все перепачканы в жёлтой тыквенной грязи.
      Мы очень удивились тыквятам, а бабушка сказала, что так бывает.
      Мама осторожно выбрала тыквят из тыквы и посадила их в бумажные горшочки, чтобы тыквята немножко окрепли в комнате.
      — Вот у меня и рассада! — сказала мама. — Выручила меня тыква-матушка: сама детишек подрастила.
     
     
      КУКУШОНОК
     
      I
     
      Я очень люблю маленьких цыплят. А в прошлом году у нас вдруг заклохтала моя любимая курица — Чернушка. Я, конечно, стала приставать к маме, чтобы она посадила её на яйца. А мама — ни за что! Говорит:
      — Лучше, Вика, не проси! С цыплятами возня, а у меня сейчас столько дела — хоть разорвись! Да ещё папа уехал в колхоз.
      А я говорю:
      — Да я, мамочка, сама с ними буду возиться, ты только посади!
      Хожу за мамой хвостом и всё пристаю: посади да посади!
      Она под конец рассердилась и говорит:
      — Ох и характер же у тебя, Виктория!
      А у меня и правда такой характер: если захочу, непременно по-своему сделаю. Утром мама ушла в контору, а я — к курятнику.
      Курятник у нас очень интересный. Его не сразу и найдёшь. Прямо за нашим домиком — большая гора, как будто это тётка-великанша в широкой зелёной юбке. И вот на самом подоле этой юбки вдруг дверь со стеклянным окошечком. Это и есть наш курятник. Папа выкопал его прямо в горе. Потолок сделал деревянный, стенки обложил соломой, а чтобы она не падала, сделал вдоль всех стенок деревянные решётки. Вышло очень хорошо.
      А куры несутся под самым потолком, прямо на земле — в ямках.
      Я сделала ещё одну ямку — в самом дальнем углу. Потом положила туда тринадцать яиц. Выбрала все Чернушкины: они у неё тёмненькие, будто на солнышке загорели.
      Когда я подняла Чернушку к гнезду, она так и рванулась из рук. Потом уселась, расширилась и стала подгребать яйца под себя клювом. Я немножко загородила спереди гнездо соломой. И пусть бы теперь кто-нибудь стал его искать, ни за что не нашёл бы.
     
      II
     
      Мама пришла с работы, мы пообедали. Потом она собрала курам еды и уже хотела к ним идти, но я взяла у неё чашку и сказала:
      — Я, мамочка, накормлю кур сама. Я теперь буду их и на ночь запирать, и утром выпускать, всё буду делать сама.
      Мама усмехнулась:
      — Посмотрим, надолго ли у тебя хватит терпения»
      А терпения у меня хватило на целую неделю! Может быть, хватило бы и ещё, но пришли подруги звать меня в лес за грибами. Я живенько собралась, а про кур-то и позабыла!
      Из леса мы вернулись поздно, в седьмом часу. Подбегаю к нашему дому и вдруг вижу — навстречу мама с Чернушкой под мышкой. Оказывается, мама несёт Чернушку купать, чтобы перестала клохтать. Чернушка привыкла, что я её каждый день снимаю с гнезда сама, и попалась маме на глаза. Как она меня подвела! Пришлось во всём сознаться маме. Ну, конечно, мне здорово попало.
      Но купать Чернушку мама, понятно, уже не стала. Вернулась домой, вынула из Чернушкиного гнезда яйца и стала смотреть их на свет. Если внутри тёмненькое — значит, яйцо с цыплёнком, а если светлое — без цыплёнка.
      И вот все яйца подряд: с цыплёнком, с цыплёнком, с цыплёнком... Даже мама немножко развеселилась. Она ведь и сама-то любит цыплят. Только последнее яйцо оказалось без цыплёнка. Но оно было совсем и не Чернушкино — белое.
      — Это четырнадцатое, — сказала мама, — и наверно, Белянкино.
      Тут я вспомнила, что притащила как-то Чернушку с гулянья, а в её гнезде сидит Белянка! Но я и не подумала, что Белянка там снеслась.
      Мама отложила Белянкино яйцо в сторону, а я его взяла и сказала:
      — А может, из него потом тоже вылупится цыплёнок?
      — Да, наверно, — ответила мама, — но он вышел бы через несколько дней после остальных, а курица на одном яйце сидеть не станет. Брось куда-нибудь это яичко. Вика!
      Но я его не бросила. Мне хотелось посмотреть, что будет. И я потихоньку от мамы снова подложила его под Чернушку.
      Ну и дожидалась же я Чернушкиных цыплят! Отметила на календаре, когда они должны вылупиться, и каждое утро считала, сколько осталось дней.
      И вот наконец настал двадцать первый день, тот самый, который был отмечен. Я встала рано-рано. В курятнике было ещё совсем темно. Но я ещё с порога услышала, что Чернушка что-то ласково бормочет в своём углу.
      Я сунула под неё руку и нащупала пушистое тельце. Цыплёнок! Я схватила его и побежала будить маму. Я думала, что теперь нужно расколупывать остальные яйца и вынимать цыплят.
      Но мама сказала, что ни цыплят, ни курицу тревожить нельзя: они сами справятся.
      Мы с мамой считали пустые скорлупки. Когда вынули тринадцатую — последнюю, мама пересадила Чернушку с цыплятами в корзинку и унесла в сени.
      А я в это время взяла из гнезда секретное Белянки-но яичко. Что же с ним делать? Когда мама велела его бросить, это было просто яйцо. А сейчас в нём под скорлупкой лежал цыплёнок.
      Может, его согласится погреть какая-нибудь другая курица? Тут я вспомнила, что недавно тётя Катя посадила на яйца курицу.
      Тётя Катя пекла пироги и не очень мне обрадовалась. А когда узнала, зачем я пришла, она и руками замахала:
      — Что ты, что ты! Лишнее яйцо! Да у меня и курочка-то совсем маленькая!
      Но я снова к ней пристала и всё-таки добилась своего!
      Только и надоела же я потом тёте Кате! Просто не сосчитать, сколько раз я к ней прибегала спрашивать, нет ли цыплёночка.
      Но вот наконец прибегаю, а тётя Катя сама идёт мне навстречу. Подаёт коробочку и говорит:
      — Ну, забирай, надоеда, своего кукушонка!
      Так назвала она моего цыплёнка за то, что он вывелся из яйца в чужом гнезде. Каким чудесным был тогда Кукушонок! Совсем жёлтенький и пушистый-пушистый, даже ножки с пушком! Глазки большие, тёмные. Присел на моей ладошке и поглядывает на меня так спокойненько, как будто давно уже со мной знаком.
      Я побежала с ним к маме и всё ей рассказала. Она немного поворчала, что я такая непослушная, а потом сказала:
      — Примет ли ещё Чернушка твоего Кукушонка?
      Чернушка раскапывала лапами землю, а цыплята бегали вокруг. Я протянула к ним на ладони своего Кукушонка. Он сразу привстал, что-то тиликнул, поднял крылышки и рванулся навстречу цыплятам. Соскочил С ладони, но на ножках не удержался и упал.
      Чернушка вытянула шею и сказала ему совсем так же, как своим ребятам:
      «Кво-кво!»
      Тогда я пододвинула его к ней, и он сразу же подлез и зарылся в перьях.
     
      III
     
      На другой день утром мы с мамой кормили цыплят. Она —чёрненьких, а я — своего жёлтенького. И я похвасталась :
      — Смотри, мама, какой он стал большой и сильный! Вот как крепко стоит на ножках! Он сегодня будет бегать лучше, чем твои.
      Но вышло не так. Чёрненькие цыплята весело тиликали, бегали среди травинок, как в лесу, что-то клевали и даже пробовали царапать землю своими крошечными лапками.
      А Кукушонок не отходил от Чернушки. Немножечко походит рядом — и опять к своей маме. Нырнёт под неё и закопается между перьями. Чернушка присядет, погреет его, но только малюсенькую минуточку, и сейчас же встаёт опять. Ей хотелось гулять с остальными ребятами.
      А Кукушонок вытряхнется на землю и стоит, покачиваясь, сонный-сонный. И не понимает: то ли он всё ещё в яйце, то ли в неведомом краю. Мне было его очень жалко, но я себя утешала:
      «Ничего! Он подрастёт скоро! Ведь через четыре дня он будет таким же бойким, как эти катышки».
      В первые дни я никогда не забывала подкармливать Кукушонка. Но, наверно, ему этого было мало.
      Ведь Чернушка целый день рылась в земле и находила там что-нибудь вкусное для ребят. Схватит червячка в клюв и подзывает цыплят:
      «Ко-ке-ке!»
      Они бегут к ней со всех сторон. Кто подбежит первый, тому она и отдаст. Нет чтобы по очереди. И Кукушонок тоже бежал на зов, но всегда подбегал последним. Поднимет головку и удивляется:
      «Мама, ты что же меня звала? Зачем?»
      Чёрненькие цыплята подрастали очень быстро, а жёлтенький Кукушонок отставал от них всё больше и больше. У чёрненьких скоро выросли на крылышках перья и крылья стали настоящими, как у птичек. Чернушка стала уводить цыплят далеко от дома, вверх по горе.
      Вот как-то мама послала меня покормить цыплят. Я зову их, зову:
      — Цып, цып, цып!
      Нет ни Чернушки, ни цыплят. Вдруг как полетели птички с горы, как полетели! А за ними и большая чёрная птица — Чернушка! Мне смешно стало: ну совсем как воробышки слетались цыплята!
      Только смотрю — Кукушонка-то и нет! Я скорей вытряхнула кашу на землю и полезла на гору. Ищу Кукушонка, ищу, нет и нет! Думаю:
      «Наверно, коршун унёс».
      Стала спускаться с горы. Вдруг слышу, кто-то в траве пищит. А это Кукушонок! Лежит, крылышки по траве разметал. А лапки у него все цепкой травой запутаны.
      Я давно уже его не брала в руки и удивилась, какой он худенький, жалкий. Пёрышки на крыльях ещё только из трубочек вылезли. Несу его, а он всё пищит и пищит.
     
      IV
     
      Я уже поняла, что Кукушонок никогда не догонит своих сестрёнок и братишек. И я уже не радовалась, как прежде, когда мама выносила еду и нужно было кормить Кукушонка. Возись с ним не возись, а всё такой же заморыш. Мне было даже неприятно, совестно на него смотреть.
      Мама сердилась, а я всё чаще стала убегать подальше от дома: то за цветами, то за ягодами.
      — Ты совсем, Виктория, распустилась, — говорила мама. — Скорей бы уж отец приезжал!
      Чернушкино семейство жило у нас в сенях до тех пор, пока цыплята не научились садиться на насест. Они сами нам это показали. У нас во дворе были сложены жерди. И вот цыплята рассядутся на жердях, а Чернушка сидит внизу, на земле, с Кукушонком под крылом. Кукушонок уже был весь в пёрышках. Но он ни разу не попробовал взлететь хоть на самую низкую жердь. Он уже привык, что у него никогда ничего не получается.
      Мама решила перевести Чернушку в курятник, а насчёт Кукушонка сказала:
      — Его пока придётся самой подсаживать вечером на насест.
      Так она и стала делать. И всё было хорошо. Но однажды она поручила это сделать мне. И как раз тогда понадобилось терпение. А терпения у меня никогда не хватает. Потому и получилось плохо.
      Чернушка со своими чёрными ребятами уже сидела на насесте, а Кукушонок устроился на земле около соломенной стенки.
      Я посадила его рядом с братишкой. Но братишка его клюнул. Тогда я посадила его с другого края, рядом с сестрёнкой. Она его не тронула, только повернула к нему головку. Но Кукушонок уже испугался, втянул голову в плечи и опять слетел на старое место.
      — Виктория, ты скоро? — позвала меня мама: мы с нею собирались в кино.
      — Сейчас! — крикнула я.
      Хотела поймать Кукушонка, но он не дался и убежал в дальний угол. Тогда я рассердилась:
      — Если так, оставайся где хочешь. Некогда мне с тобой возиться!
      Из кино мы с мамой возвращались поздно. Было темно. Я шла впереди и светила электрическим фонариком. Мне было весело, и я напевала песенку, которую слышала в кино.
      Вдруг мама сказала:
      — Постой, Вика, — слышишь? Уж не наши ли это куры?
      Тут И я услышала вдали кудахтанье. Мы с мамой побежали, но я, конечно, прибежала к курятнику первая. Что там делалось! Я никогда в жизни не слышала, чтобы куры так кричали! Я так перепугалась, что еле открыла замок, всё ключ не попадал на место.
      Подбежала мама, открыла дверь. Везде были белые перья, а на земле, вытянув лапки, лежал на боку Кукушонок.
      — Дай фонарик. Вика, — сказала мама и наклонилась над Кукушонком.
      — Он ещё жив! Принеси корзинку!
      Когда я принесла корзинку, мама переложила в неё Кукушонка. Он был в крови.
      — Там, в углу, — нора, прямо из горы, — сказала мама. — Я пока заложила её камнем.
      Дома мама смазала Кукушонку йодом раны, а самую большую зашила. Влила ему в горлышко вина и тёплого молока.
      Кукушонок лежал на столе не шевелясь, с закрытыми глазками.
      — Мамочка, он ещё может ожить? Он оживёт?
      — Не знаю, — ответила мама. — Но я сделаю всё, чтобы его спасти.
      Мама сидела на кровати, опустив руки между коленями. Лицо у неё было грустное и усталое. Мне вдруг стало её очень жалко. Я подошла к ней, прижалась и сказала:
      — Мамочка, я больше не буду! Вот увидишь! Я теперь всё буду делать сама. Вот увидишь!
      В этот раз я своё слово сдержала. Маме не пришлось больше возиться с Кукушонком: я его не забывала. В первые дни я поила его молоком. Потом он
      стал сам поднимать головку и клевать творог и кашу из моей руки. Только всё лежал врастяжку на дне корзинки, и мы боялись, что у него повреждены лапки.
      Но вот как-то просыпаемся, а Кукушонок вылез и сидит на краю корзинки. Как мы с мамой обрадовались! На другой день Кукушонок уже стал бродить по полу. А скоро и совсем поправился. Только хвост у него остался искалеченным — свёрнутым вбок. Но это не беда: ведь Кукушонок-то оказался не петухом, а курицей. А для курочки красивый хвост не обязательно.
      Всё равно лучше моей курочки ни у кого нет! Как только меня увидит, бежит навстречу и взлетает на плечо. Не курочка, а золото!
      А зверя, который чуть её не съел, на другой же день поймали в курятнике в капкан. В первый раз я видела такого: спинка рыжая, щёки жёлтые, а живот чёрный! Мама отдала его в школу, в живой уголок, и там сказали, что это хомяк.
     
     
     
      СКАЗКИ
     
     
      МЫШОНОК ЗАБЛУДИЛСЯ
     
      Лесному мышонку мама подарила колесо из стебля одуванчика и сказала:
      — На, играй, катай возле дома.
      — Пип-пити-пип! — закричал мышонок. — Буду играть, буду катать!
      И покатил колесо по тропинке под гору. Катал его, катал и так заигрался, что не заметил, как очутился в чужом месте. На земле валялись прошлогодние липовые орешки, а вверху, за вырезными листьями, просвечивали белые и жёлтые чаши цветов. Совсем, совсем чужое место! Мышонок притих. Потом, чтобы не было так страшно, положил своё колесо на землю, а сам сел в серединку. Сидит и думает:
      «Мама сказала: «Катай возле дома». А где теперь возле дома?»
      Но тут он увидел, что трава в одном месте дрогнула и оттуда выпрыгнула лягушка.
      — Пип-пити-пип! — закричал мышонок. — Скажи-ка, лягушка, где возле дома, где моя мама?
      На счастье, лягушка как раз это знала и ответила:
      — Беги всё прямо и прямо под этими цветами. Встретишь тритона. Он только что выполз из-под камня, лежит и дышит, собирается ползти в пруд. От тритона сверни налево и беги по тропинке всё прямо и прямо. Встретишь бабочку-белянку. Она сидит на травинке и кого-то поджидает. От бабочки-белянки сверни опять налево и тут кричи свою маму, она услышит.
      — Спасибо! — сказал мышонок.
      Поднял своё колесо и покатил его между стеблями, под чашами цветов белой и жёлтой ветреницы. Но колесо скоро заупрямилось: то об один стебель стукнется, то о другой, то застрянет, то упадёт. А мышонок не отступался, толкал его, тянул и, наконец, выкатил на тропинку.
      Тут он вспомнил о тритоне. Ведь тритон-то так и не встретился! А он потому не встретился, что уже успел уползти в пруд, пока мышонок возился со своим колесом. Так мышонок и не узнал, где ему нужно было свернуть налево.
      И опять покатил своё колесо наугад. Докатил до высокой травы. И опять горе: колесо запуталось в ней — и ни взад, ни вперёд!
      Еле-еле удалось его выпутать. И тут только вспомнил мышонок о бабочке-белянке. Ведь она так и не встретилась.
      А бабочка-белянка сидела, сидела на травинке и улетела. Так мышонок и не узнал, где ему нужно было свернуть опять налево.
      На счастье, мышонок встретил пчелу. Она прилетела на цветы красной смородины.
      — Пип-пити-пип! — закричал мышонок. — Скажи-ка мне, пчёлка, где возле дома, где моя мама?
      А пчёлка как раз это знала и ответила:
      — Беги сейчас под гору. Увидишь — в низинке что-то желтеет. Там будто столики накрыты узорчатыми
      скатертями, а на них жёлтые чашечки. Это селезёночник, такой цветок. От селезёночника поднимись в гору. Увидишь лучистые, как солнышко, цветы и рядом — на длинных ножках пушистые белые шары. Это цветок мать-и-мачехи. От него сверни направо и тут кричи свою маму, она услышит.
      — Спасибо! — сказал мышонок.
      Поднял своё колесо, и оно само побежало под гору. Да так быстро, что мышонок еле поспевал. В один миг он очутился в низинке. Там он увидел, будто столики накрыты узорчатыми жёлтыми скатертями, а на них — жёлтые чашечки.
      — Пип-пити-пип! — закричал мышонок. — Вот и селезёночник! Теперь-то уж скоро я буду дома. Цветы
      не убегут, цветы не улетят, цветы обмануть не могут. Пип-пип-пити-пип!
      Он стал подниматься в гору, но колесо опять заупрямилось. Под гору бежало, а в гору не захотело. Как мышонок его ни толкал, как ни тащил, ничего не вышло. Растрепалось, разомкнулось, и пришлось его бросить.
      Взбежал мышонок на гору, а жёлтых цветов не видать! И белых пушистых шаров тоже нету.
      Пока мышонок возился со своим колесом, они закрылись, потому что наступил вечер, а цветы и пушистые шарики мать-и-мачехи всегда закрываются на ночь.
      Так мышонок и не узнал, где ему нужно было свернуть направо. Куда же теперь бежать? А уже стало темнеть, и никого-то кругом не видно! Мышонок сел под листик и заплакал. И так громко заплакал, что его мама услышала и прибежала. Как он ей обрадовался! А она ещё больше: уж и не надеялась, что сынишка жив. И они весело рядышком побежали домой.
     
     
      БОЛЬШОЕ ЧУДО
     
      Дождевой червяк родился на земле, под гнилушкой, и целый год прожил в темноте, прокапывая норки. На волю он выглядывал только в сумерки, чтобы забирать и утаскивать под землю опавшие листья. Это была его любимая еда.
      Но однажды, после сильного летнего ливня, дождевому червяку пришлось выбираться из затопленной норки наружу.
      Земля была мокрой и мягкой. Солнце светило сквозь облачко и не жгло, а ласкало нежную кожу дождевого червяка. Травы и деревья роняли с листьев последние капли дождя. Было так хорошо, что дождевому червяку казалось, будто это он сам нарочно вылез поглядеть на белый свет. Он так и сказал:
      — Я пришёл посмотреть, как вы все тут живёте.
      — Ну что ж, посмотри, — приветливо ответили ему травы и деревья. Они его знали и любили: ведь он жил в большой дружбе с их корнями. — Поползай по земле, и ты увидишь много разных чудес.
      — Одному-то ползать страшно, — сказал дождевой червяк. — Мне бы товарища!
      Едва успел он это сказать, как увидел гусеницу, которая сползла с объеденного кустика. Гусеница была гладкая и длинная, как раз под пару червяку, только что не розовая, а зелёная и с полосками.
      «Раз всё кругом зелено, не удивительно, что и червяки наряжаются в зелёное? — подумал дождевой червяк.— Но почему этот зелёный червяк ползёт совсем не по-червяковски? Вот так раз! Да у него на животе ножки! Наверно, это одно из тех чудес, о которых говорили травы и деревья.
      И дождевой червяк громко спросил:
      — Червяк ползёт на ножках, это чудо?
      — Нет, это ещё не чудо, — ответили ему травы и деревья.
      Когда гусеница подползла поближе, дождевой червяк сказал:
      — Давай отправимся вместе путешествовать. Посмотрим, какие бывают на свете чудеса.
      — Ну давай, — согласилась гусеница. — Я всё сидела на том кустике и грызла его листья. А сейчас мне вдруг захотелось ползти и ползти, всё равно куда.
      И вот они поползли. Дождевой червяк полз так: вытянет вперёд переднюю половинку тела, остановится и подтянет к ней заднюю. А гусеница ползла по-своему, перебирая ножками.
      По пути им встречались муравьи и улитки. Это были всё старые знакомые дождевого червяка. Некоторые
      из улиток даже родились под той же самой гнилушкой, где родился он.
      Но вот на низеньком розовом цветочке дождевой червяк увидел совсем незнакомое и удивительное насекомое: на спине у него росли голубые листики. Насекомое опустило голову над самой серединкой цветка и будто задумалось. Вдруг листики на его спине распахнулись, снова поднялись, опять распахнулись, насекомое отделилось от цветка и поднялось в воздух!
      Дождевой червяк не мог прийти в себя от удивления. Ну как это — держаться за воздух и не падать!
      А гусеница спокойно объяснила:
      — Это бабочка, у неё — крылья, и она летает.
      — Летает? — повторил дождевой червяк. — У нас, под землёй, никто никогда не летал. — И он громко спросил: —Животное летает — это чудо?
      — Да, это маленькое чудо, — ответили ему травы и деревья.
      — Ну пусть чудо, — сказала гусеница. — А я бы тоже полетела, если бы у меня были крылья.
      Весь день путешествовали гусеница и дождевой червяк. Много видели они чудес. Видели, как ловко отрываются от земли прыгуны-лягушата. Видели, как раскрываются и закрываются цветы. Видели, как загорается светлячок.
      Но травы и деревья уверяли, что это всё только маленькие чудеса. А большого чуда друзьям в тот день так и не пришлось увидеть.
      Ночевать они поползли на уютный огонёк светлячка и устроились под широким листом подорожника.
      Светлячок сидел на потолке, и его зелёная лампочка освещала всю комнатку под листом подорожника.
      Дождевой червяк вдруг увидел, что гусеница выкопала ямку и заботливо устраивает себе постель.
      Ишь ты какая неженка! — сказал дождевой червяк, — спать-то здесь придётся всего одну ночь! Не знаю, что со мной, — ответила гусеница. — Я всегда спала без постели, просто под листком. А сейчас мне вдруг захотелось сделать себе хорошую постель, чтобы спать в ней долго-долго!
      — А я не дам тебе спать долго, — сказал дождевой червяк, — разбужу!
      Но червяку не пришлось будить гусеницу. Утром он её не нашёл. Его подруга исчезла. А в ямке, где она возилась, устраиваясь спать, дождевой червь увидел какую-то продолговатую коричневую штучку. С одного конца она была покруглее, с другого — поострее. И на круглом конце были бугорочки и бороздки, как будто глаза, лапки, крылышки, а острый конец был весь составлен из колечек. Вот какая это была удивительная
      штучка! Дождевой червяк нечаянно толкнул её в бок. И вдруг она зашевелилась.
      — Живая! — удивился дождевой червяк.
      — Не узнаёшь? — спросил кто-то с потолка.
      Это был светлячок. Утром он погас, и дождевой червяк его даже не заметил.
      — Не узнаёшь? Ведь это же твоя подруга. Она скинула ночью свою зелёную кожу и стала тем, что ты сейчас видишь — куколкой.
      Дождевой червяк очень удивился и громко спросил:
      — Животное стало куколкой, это большое чудо?
      — Не такое уж большое чудо, — ответили ему травы и деревья. — Но если ты хочешь увидеть большое чудо, навещай свою подругу.
      — Хорошо, — сказал дождевой червяк. Тут он распрощался со светлячком, прокопал норку и ушёл под землю.
      Он навещал свою спящую подругу до самой зимы. Листья подорожника побурели и плотно прилегли к земле. Травы замерли. Деревья грустили, прощаясь с умиравшими листьями. А куколка всё по-прежнему неподвижно лежала в своей ямке. Потом стало холодно, и дождевой червяк, прячась от морозов, ушёл поглубже в землю. Там он сделал себе комнатку, свернулся клубочком и заснул до весны.
      А весной он вспомнил о путешествии, о чудесах, которые видел, и о подруге-куколке. И он решил её навестить.
      Но он даже не узнал знакомого места: на земле лежал ковёр прошлогодних листьев. Разве найдёшь под ними маленькую ямку? Дождевой червяк очень огорчился, но делать было нечего, и он растянулся на земле отдохнуть.
      Вдруг он почувствовал, что рядом кто-то шевелится. Он изогнулся и увидел, что из-под земли, раздвинув листья, выползает какое-то насекомое. Сначала показалась голова с большими глазами, потом лохматая грудка и длинные лапки. А вот и всё насекомое вылезло наружу и поползло по стебельку.
      «Оно похоже на бабочку, — подумал дождевой червяк, — только крылья совсем не такие: они смяты, как осенние листья в моей узкой норке».
      А странная бабочка, уцепившись за стебелёк, начала помахивать своими уродливыми крыльями.
      Они постепенно расправлялись и крепли. И вскоре она стала самой настоящей бабочкой с узорчатыми крыльями, похожими на листики.
      — Откуда ты пришла? — спросил её дождевой червяк.
      Бабочка повернулась на его голос и сразу же спорхнула со стебелька на землю.
      — Здравствуй, дождевой червячок! — сказала она. — Помнишь, когда мы ползли, я говорила тебе, что хотела бы летать?
      — Так это ты! — не веря тому, что слышит, сказал дождевой червяк.
      — Да, это я, твоя подруга! Ты видел меня гусеницей, но видел и куколкой. Помнишь, на мне тогда была твёрдая коричневая шкурка? А теперь я её разорвала и выползла на волю. И сейчас я полечу! И ты посмотришь, как я полечу. А потом я буду прилетать к тебе в гости.
      — Ты была червяком, а теперь у тебя крылья! — сказал дождевой червяк. — И спрашивать не надо — это большое чудо!
      — Да, это большое чудо! — отозвались травы и деревья.
      Теперь дождевой червяк был совсем счастлив: к нему вернулась подруга, и он наконец увидел настоящее большое чудо!
     
     
      ЖЕЛТЫЙ, БЕЛЫЙ, ЛИЛОВЫЙ
     
      Был такой хороший весенний день, что даже навозному жуку захотелось приподнять свои пыльные крылья и полетать, посмотреть, есть ли что-нибудь на свете лучше родной широкой, залитой солнцем дороги. И, увидев попрыгунью-кобылку, он спросил, где она живёт.
      — На весёлом жёлтом лугу, — сказала кобылка. — Там цветут свербига, одуванчики и лютики. Как блестят лепестки у лютика! В них видишь мордочку другой кобылки. Знаешь, как это бывает, когда глядишь в воду.
      — Я прилечу к тебе и посмотрю, — сказал навозный жук.
      И он стал собираться. Но по привычке всё копался и копался. И прокопался очень долго. А когда полетел, то не нашёл жёлтого луга. И при встрече пожаловался кобылке.
      — Ах, — сказала кобылка, — да ведь луг-то теперь не жёлтый, а белый! Там цветут купырь, ромашка.
      дрёма и подмаренник. Какие мелкие цветочки у подмаренника! Заберёшься между ними —и точно облако вокруг тебя. А как пахнет!
      — Я прилечу к тебе и понюхаю, — сказал навозный жук.
      И он стал собираться. Но по привычке всё копался и копался! И прокопался очень долго. А когда полетел, то не нашёл белого луга. И при встрече пожаловался кобылке.
      — Ах, — сказала кобылка, — да ведь луг-то теперь не белый, а лиловый! Там цветут колокольчики и короставник, полевая герань и мышиный горошек. Какие забавные усики у мышиного горошка! Он цепляется ими за травинки. И на нём так славно качаться!
      — Качайся на здоровье! — сказал навозный жук. — А я больше туда не полечу. Уж не расцветут ли там завтра чёрные цветы? Нет, я предпочитаю свою родную дорогу. Навоз — всегда навоз, и пыль — всегда пыль. А серый цвет для глаз всего приятнее.
     
     
      КАК ОБЛАЧКО
     
      Подмаренник был ещё совсем маленьким: у него были тоненький стебелёк и узенькие листики тремя этажами. Ему ещё долго нужно было расти. И он ещё не знал, какие у него будут цветы.
      — Прилетишь ко мне, когда я расцвету? — спросил он пёструю мушку. — У меня будут большие-большие цветы жёлтым шариком, как у купавки.
      — Не сочиняй! — сказала пёстрая мушка. — Я-то знаю, какие у тебя будут цветы: меньше моей головы и беленькие.
      — Нет, не такие! Нет, большие! — сказал подмаренник и заплакал.
      Но когда он увидел хорошенькую белую бабочку, он стал опять придумывать:
      — Знаешь, какие у меня будут цветы? Большие-большие, голубым колпачком, как у колокольчика. Прилетишь тогда ко мне?
      — Не сочиняй! — сказала белая бабочка. — Я-то знаю, какие у тебя будут цветы: меньше моего глаза и беленькие.
      — Нет, не такие! Нет, большие! — сказал подмаренник и заплакал.
      Он плакал, пока не пошёл дождь. А после дождя он познакомился с дождевой каплей и рассказал ей о своём горе.
      — Я хочу, чтоб у меня были большие, красивые цветы. Я хочу, чтоб их было всем видно. И чтобы ко мне все прилетали. Ну на что мне цветочки меньше мушкиной головки, меньше бабочкиного глаза!
      — Успокойся, — сказала дождевая капля. — Видишь это круглое облачко? Я раньше жила в таком же облачке. И знаешь, ведь оно всё из таких малюсеньких капелек, что их не видно. А гляди, какое облачко! Уж его-то видят все. Может так случиться и у тебя: цветочки-то будут маленькие, но зато их будет много.
      — Да, очень много! — развеселился .подмаренник.
      И больше он уже не думал о своих цветах.
      А когда он вырос совсем большим и расцвёл, то вспомнил дождевую каплю. У него было так много малюсеньких цветочков и они так густо сидели на стебельках, что все вместе очень походили на маленькое облачко. И к этому облачку со всех концов лужайки летели мушки и жучки.
      — Каким я раньше был дурачком! — говорил подмаренник. — Ну зачем мне были нужны большие цветы?
     
     
      ЗИМНЯЯ ПИРУШКА
     
      Заяц всё лето кормил хромую белку: озорной мальчишка перебил ей лапку. А когда белка поправилась, она простилась с зайцем и сказала:
      — Спасибо тебе, зайчик, спасибо! Смотри никаких запасов на зиму себе не делай. Летом ты меня кормил, зимой я тебя прокормлю.
      Но с того дня заяц белку не видел. Последняя трава скрылась под снегом. И остались зайцу, чтобы поглодать, только голые веточки да кора. В непогоду он часто голодал. Тогда он вспоминал белку, и ему становилось веселее:
      «Стоит мне только её найти, а тогда заживём!»
      И вот наконец заяц наткнулся на белку. Она сидела на сучке у своего дупла.
      — Здравствуй, — крикнул заяц, — какое счастье, что я тебя нашёл! Ведь как раз сегодня я с утра ничего не ел.
      — Ладно, ладно, поставлю для друга самовар,—
      сказала белка. —Вот только принёс бы ты мне берёзовых веток, я бы из них угольков нажгла.
      — Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
      А белка-то хитрила. Ей стало жаль своих запасов. И она нарочно отослала зайца.
      «Когда-то он ещё найдёт берёзку, — думала белка.— Я тем временем потихоньку перетащу все свои запасы в другое дупло и сделаю вид, будто меня куница съела».
      Но не успела белка вдеть в иголку нитку, чтобы починить мешок, а заяц тут как тут.
      — На, получай берёзовые ветки, хлопотунья!
      — Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
      — Да ведь берёзу-то нетрудно найти, — сказал заяц, — с опушки видно, как березнячок белеется.
      «Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
      — Угольки-то у меня будут, а разжечь-то мне их нечем. Принёс бы ты мне осиновых веток, я бы из них спички сделала.
      — Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
      А белка думает:
      «Ну, осину-то зимой ты не скоро отыщешь: ведь без листьев все деревья друг на друга похожи, одна берёзка белая ото всех отличается».
      Но не успела белка первую заплату на мешок положить, а заяц уж тут как тут.
      — На, получай осиновые ветки, хлопотунья.
      — Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
      — Да ведь осину-то нетрудно найти, — сказал заяц, — осинничек как частокол стоит. Осинки тоненькие, пряменькие, серо-зелёные, а кора у них горькая.
      «Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
      — Самоварчик-то я поставлю, а как я на стол на-
      крою? Ведь стола-то у меня нету. Принёс бы ты мне дубовых брёвнышек, напилила бы я досочки, сделала бы дубовый стол.
      — Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
      А белка думает:
      «Ну, дуб-то зимой ты не скоро отыщешь».
      Но не успела белка десяти орешков в мешок сложить, а заяц уж тут как тут.
      — На, получай дубовые брёвнышки, хлопотунья.
      — Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
      — Да ведь дуб-то нетрудно найти, — сказал заяц. — Большой, толстый да корявый, а на веточках зимой, как флаги, висят засохшие листья.
      «Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
      — Стол-то я сделаю, а пошоркать его нечем. Принёс бы ты мне липовой мочалки.
      — Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
      А белка думает:
      «Ну, липу-то зимой ты не скоро отыщешь!»
      Но не успела белка мешок с орехами перевязать, а заяц тут как тут.
      — На, получай липовую мочалку, хлопотунья.
      — Быстро же ты обернулся.
      — Да ведь липу-то нетрудно найти, — сказал заяц, — у неё каждая ветка посередине прогнулась, будто на ней в этом месте сидел верхом медвежонок.
      «Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
      — Пировать-то мы с тобой попируем, но какой же это пир без музыки? Принёс бы ты мне кленовых брёвнышек. Сделала бы я из них балалаечку.
      — Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
      А белка думает:
      «Ну, клён-то зимой ты уж не скоро отыщешь!»
      Но не успела первый мешок с орехами взвалить на плечи, а заяц тут как тут.
      — На, получай кленовые брёвнышки, хлопотунья.
      — Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
      — Да ведь клён-то нетрудно найти, — сказал заяц, — у него все прутики сидят парами, вот как человек стоит, руки кверху поднял: тело — это ветка, руки — прутики. Только и загоняла же ты меня, хлопотунья! Ну да ничего, уж для такого праздника стыдно не постараться. Да и лапы у меня большие, крепкие, не чета твоим. Я, когда летом перевязывал тебе лапку, всё удивлялся: как такие лапочки могут выдержать твои прыжки?
      Тут белка вспомнила, как заяц за ней ухаживал, как всё лето её кормил, и белке стало стыдно. Ей стало так стыдно, что она вся покраснела и из серенькой опять стала рыжей.
      — Посиди немножко, зайчик, — сказала белка тихо и ласково. — Я всё сейчас приготовлю.
      И она быстро сделала из осины спички, нажгла берёзовых углей, растопила самовар, сделала дубовый стол, отшоркала его липовой мочалкой и наставила на него всякой всячины. Всего-всего наставила, как для большого пира.
      А когда они с зайцем немножко подкрепились, белка наладила кленовую балалайку и заиграла. И тут у у них с зайцем такое веселье пошло, что даже все ближние деревья в этот вечер жалели, что у них нет ног, чтобы потанцевать.
     
     
      В ЖИВОЙ КОМНАТКЕ
     
      Новорождённый жук слишком много ползал, летал и копошился, празднуя первый день своей жизни. К вечеру он так устал, что не мог пошевелить ни лапками, ни усиками.
      Он лежал посередине большого жёлтого цветка. Цветок был не чашечкой, а лепёшечкой и весь из узеньких лепестков, мягкий-мягкий. От него пахло мёдом. И он был ещё тёплый: так сильно нагрело его солнце.
      А солнце уже опускалось за пригорок. И небо, которое было голубым, будто на нём цвели незабудки, одни незабудки, стало красным, как будто там распустились маки.
      Вот на небе загорелась первая звёздочка. Новорождённый жук встрепенулся. Ему захотелось взлететь. Взлететь прямо туда и покружиться вокруг этой сверкающей звёздочки.
      Вдруг он почувствовал, что цветок под ним зашевелился. Жук вцепился в него лапками покрепче.
      «Может, и ему, цветку, захотелось взлететь?» — подумал новорождённый. Тут он увидел, что со всех сторон вырастают жёлтые стены. И они становятся всё
      выше и выше. А небо — всё уже и уже. Только звёздочка всё ещё сверкает. А вот и она стала меньше. Сверкнула —и погасла. И стало совсем темно, очень
      темно И тесно.
      «Как это цветок вдруг сделался щёлкой?» —подумал новорождённый жук, засыпая.
      На второе утро своей жизни жук проснулся на дне тёмного мешка. Попытался вскарабкаться по мягкой стене, но это ему не удалось. Грустно сидел на дне закрытого цветка и думал, что уже никогда не увидит солнышка.
      Вдруг он почувствовал, что цветок зашевелился. И сразу вверху прорвался свет. Прорвался сквозь щё-лочку, которой раньше там не было. А теперь она становилась всё шире и шире. И жёлтые стены вокруг тихо опускались. Вот цветок стал опять лепёшкой.
      И жук увидел солнце! Оно поднималось за лесом. А когда его луч упал на жука, жук сразу окреп и развеселился.
      — Лечу! — крикнул он солнцу.
      Он расправил на краю цветка свои крылышки и полетел, сам не зная куда.
     
     
      ВЕТЕР, ПТИЧКА И МУРАВЕЙ
     
      Сошлись однажды ветер Задувало, птичка Славка и муравей Собирала. Разговорились и так подружились, что решили не разлучаться — одно и то же дело делать и в одном и том же доме жить.
      Вот пошли они искать себе работу. Идут, идут, дошли до огорода. Увидел их овоще-вод и спрашивает:
      — Куда, ребята, идёте?
      А ветер Задувало за всех отвечает:
      — Идём искать себе работу.
      — Идите ко мне, — говорит овощевод.
      Есть у меня работа: трещотку вертеть, кротов пугать, овощи от них спасать.
      — Эта работа как раз по мне, — сказал ветер.
      Тут все трое пришли на огород и видят: стоит кол, а на верхушке у него вертушка-трещотка.
      Как дунет на неё ветер! Вертушка завертелась, за-трещала, кол задрожал, а кроты под землёй побежали с огорода прочь.
      — Вот спасибо, — сказал овощевод, — оставайся у меня работать.
      А ветер Задувало отвечает:
      — Мы все трое решили одно и то же дело делать и в одном и том же доме жить. Так пусть теперь мои товарищи попробуют подуть.
      Птичка Славка села на трещотку, клюнула её, но она ни с места.
      — Ну и плохая же ты работница, — сказал овопце-вод.
      А муравей Собирала говорит:
      — Я и пробовать не стану: сестрице не под силу — мне и подавно.
      Делать нечего, простились друзья с овощеводом и пошли дальше.
      Идут, идут, дошли до фруктового сада. Увидел их садовод и спрашивает:
      — Куда, ребята, идёте?
      А птичка Славка за всех отвечает:
      — Идём искать себе работу.
      — Идите ко мне, — говорит садовод. — Есть у меня работа: с вредными жуками и гусеницами сражаться, фруктовые деревья спасать.
      — Эта работа как раз по мне, — сказала птичка Славка.
      Тут все трое зашли в сад и видят: на деревьях сидят жуки и гусеницы и прогрызают в листьях дырки.
      Как налетит на них Славка! Жука за жуком хватает, гусеницу за гусеницей клюёт!
      — Вот спасибо! — сказал садовод. — Оставайся у меня работать.
      А птичка Славка отвечает:
      — Мы все трое решили одно и то же дело делать и в одном и том же доме жить. Так пусть теперь мои товарищи попробуют поклевать.
      Ветер Задувало нацелился на жука, но вместо него сбил на землю яблоки.
      — Ну и плохой же ты работник! — сказал садовод.
      А муравей Собирала говорит:
      — Я и пробовать не стану: братцу не под силу — мне и подавно.
      Делать нечего, простились друзья с садоводом и пошли дальше.
      Идут, идут, дошли до опушки леса. А им навстречу бабушка. Увидела их и спрашивает:
      — Куда, ребята, идёте?
      А муравей Собирала за всех отвечает:
      — Идём искать себе работу.
      — Идите ко мне, — говорит бабушка, — полечите мои больные ноги.
      — Эта работа как раз по мне, — сказал муравей Собирала, — я хороший доктор.
      Влез бабушке на ногу. Впрыснул ей под кожу муравьиной кислоты.
      — Вот спасибо, — сказала бабушка. — Оставайся у меня больных лечить.
      А муравей отвечает:
      — Мы все трое решили одно и то же дело делать и в одном и том же доме жить. Так пусть мои товарники попробуют полечить.
      Но ветер Задувало и птичка Славка говорят:
      — Мы и пробовать не станем: у нас нет никаких лекарств, нам нечем лечить.
      Делать нечего, простились друзья с бабушкой и пошли дальше.
      Идут, идут и пришли в густой зелёный лес.
      — Куда, ребята, идёте? — зашумел лес.
      А ветер Задувало, птичка Славка и муравей Собирала в один голос отвечают:
      — Идём искать себе работу.
      — Оставайтесь у меня, — сказал лес. — Есть у меня работа: разносить семена, а то они прорастут рядышком с растениями-матерями, и всем будет тесно.
      Ветер взглянул вверх и увидел: висят на деревьях под широкими листьями разные крылатки с семенами.
      — Эта работа по мне, — сказал ветер. Сорвал с деревьев крылатки, закружил их в воздухе и унёс.
      Птичка посмотрела в лесную глушь и увидела: под
      деревьями растут кусты, а на них — ягоды.
      — Эта работа по мне, — сказала птичка. И стала клевать ягоды, а семена ронять на землю, подальше ОТ кустов.
      А муравей смотрел на траву и видел на травинках разные семена, а у семян — белые приростыши.
      — Эта работа по мне, — сказал муравей.
      И он пополз по травинкам за семенами. Белые приростыши отгрызал от семян и ел, а семена по земле растаскивал.
      Так и остались друзья в лесу. Все делают одно и то же дело: семена лесные сеют. Все живут в одном и том же доме: ветер Задувало — между ветками деревьев, в третьем этаже, птичка Славка — на кустах, во втором этаже, муравей Собирала — на земле, в первом этаже.
     
     
      ТРАВКА ПУПАВКА
     
      Подул весенний ветерок, и все травки в саду обрадовались, что можно поболтать. Болтать они могли, только когда их качал ветерок.
      — Смотрите, смотрите! — зашелестели травки. — Кто это там вырос, прямо на дорожке?
      И они качнулись низко-низко, чтобы получше разглядеть.
      А там, посреди дорожки, росла низенькая, толстенькая травка Пупавка с листочками, как ниточки.
      — Дурочка, дурочка, — шелестели травки, — зачем ты тут выросла?
      — А мне здесь нравится.
      — А когда затопчут, понравится, понравится, понравится?
      Травка Пупавка обиделась, что её дразнят, и перестала разговаривать. Молчит и пахнет. Молчит и пахнет. Она была очень душистая.
      Дядя Репейник её пожалел и сказал:
      — Не беда! Затопчут — отрастёшь снова. Так всегда делал мой дедушка. Он жил у окошка, где продавали квас. Сколько туда приходило ног!
      — Не каждый умеет отрастать, — сказал Мак. Посмотрел на травку Пупавку и покачал головой...
      На дворе стало очень тепло, и все травки зацвели. Зацвели кто как мог. И стали хвастаться своими цветами.
      — Мои цветы — как солнышко, — сказал дядя Одуванчик. — И когда дети на них смотрят, они улыбаются.
      — И мои похожи на солнышко, — сказал Мак. — Таким красным оно бывает иногда по вечерам. Может, оно сердится, что его рано укладывают спать.
      А дядя Репейник вздохнул. Его цветы походили только на кисточки, которыми мылят лицо, когда бреются.
      Все травки показывали друг другу свои цветы. И тут вспомнили про низенькую, толстенькую травку Пупавку.
      — Покажи-ка, покажи-ка твои цветы! — зашелестели травки.
      А её цветы были маленькими зелёными шишечками. Она их и показала:
      — Вот у меня какие!
      — Смотрите, смотрите! Вот так цветы! Вот так цветочки!
      Травка Пупавка обиделась, что её дразнят, и перестала разговаривать. Молчит и пахнет. Молчит и пахнет. Дядя Репейник и дядя Одуванчик стали её утешать:
      — Не беда! Зато уж на такие цветочки никто не позарится.
      — И ты нисколечко не подурнеешь, когда они отцветут,— сказал Мак.
      На дачу приехали дачники: дачница, дачник, маленький дачник и дачная собачка.
      — Смотрите, смотрите, сколько ног! — зашелестели травки.
      А дачники прошли прямо посреди дорожки, где росла травка Пупавка. Собачка наступила на неё лохматой лапкой, маленький дачник — сандалией, дачница — каблуком, а дачник — огромной ботиночной подошвой.
      И когда они прошли, травка Пупавка уже не стояла, а лежала на земле.
      — Затоптали, поломали! — зашелестели травки. — Теперь прощай, травка Пупавка!
      И вдруг они услышали её голос:
      — Нет, не «прощай»! Мне даже ничуточки не больно.
      И вскоре она встала как ни в чём не бывало.
      И листики — зелёные ниточки — остались невредимыми.
      И даже цветочки — маленькие шишечки — не примялись.
      — Вот это так листочки! — сказал дядя Репейник.
      — Вот это так цветочки! — сказал дядя Одуванчик
      — Просто не верится, — сказал Мак.
      Все травки были очень рады, что травка Пупавка жива и здорова. И в этот день её никто не дразнил.
      У дяди Одуванчика цветы стали пушистыми шариками.
      Налетел ветерок, и травки зашелестели:
      — Смотрите, смотрите, как летят дети дяди Одуванчика!
      Они летели всюду над травой и улетали за забор и даже за речку.
      Ветерок качал головку Мака, и оттуда через дырочки выпрыгивали крошечные дети Мака. И падали на землю кто куда.
      — Как хорошо, что дует ветерок! Мы так его ждали! — шептали травки.
      Только дядя Репейник ждал не ветерка, а собачку. И когда она пробегала мимо, прицепил к её хвосту колючую корзинку. В ней сидели его ребятишки.
      Собачка выбежала за калитку и стала ловить свой хвост. Бот вцепилась зубами в колючую корзинку и оторвала. А оттуда так и посыпались дети дяди Репейника.
      А дядя Репейник смотрел и улыбался. Весь день летали и сыпались семена. Травки были очень заняты.
      Они отдохнули только к вечеру, когда прошёл маленький дождик. Тут они вспомнили, что ещё не видали деток травки Пупавки.
      А она была рада, что о ней позабыли. Её дети были очень простенькие, да ещё после дождя почему-то стали липкими. Липкими-липкими, точно их вытащили ИЗ капли мёда. Травка Пупавка боялась, что такие никому не понравятся. И она отгадала.
      — Ну и дети! — зашелестели травки. — Ну и деточки! Прилипли к маме, и никак от них не отвяжешься! Вот так детки! Что же ты станешь с ними делать?
      Опять шёл дождь. А когда он прошёл, из дачи выбежал мальчик и побежал по дорожке к калитке. Травка Пупавка прижалась к земле под его сандалькой. Потом он побежал по другой дорожке, через огород. А потом уже бегал в палисадник и собирал дождевых червей на всех дорожках.
      Подул ветерок и прогнал последние тучи. Травки обрадовались и начали болтать. Вдруг они заметили, что травка Пупавка облысела. Облысела, как дядя Одуванчик. Ни одного-то на ней семечка!
      — Где же твои детки-прилипалки, куда они девались? — зашелестели травки.
      Но лысая травка Пупавка улыбалась и молчала.
      — Верно, их смыло дождём? Тебе под корешок смыло? Ну и тесно же будет расти им весной!
      — Нет, — ответила травка Пупавка, — совсем не будет тесно. Теперь всё очень-очень хорошо! И как я рада, что выросла посреди дорожки!
      Травки очень удивились и ничего не поняли.
      А дядя Репейник и дядя Одуванчик спросили у травки Пупавки по секрету, где её дети.
      И она им сказала.
      А весной об этом секрете узнали все, потому что по всем дорожкам выросли маленькие травки Пупавки. И у калитки, и по дорожке через огород, и по всем дорожкам в палисаднике. Везде-везде, где после дождя бегал прошлым летом маленький мальчик, вылезли маленькие травки Пупавки.
     
     
      НЕЖЕЛАННЫЙ ГОСТЬ
     
      Муравей и пчела пили воду из одной лужицы, тут они и познакомились и подружились. И не удивительно, что подружились: оба всю жизнь трудились, и оба очень любили сладкое.
      Но насчёт сладкого пчела была гораздо счастливее: она летала и всегда находила цветы, в которых был сладкий душистый сок. А муравей бегал по земле, цветы же расцветали высоко-высоко над ним, и он их не знал.
      Жалко стало пчеле муравья, и она сказала:
      — Я тебя угощу, мурашка, полечу сейчас на белые цветы — на глухую крапиву, а ты что есть силы беги
      за мной. Я тебя подожду и окликну, ты влезешь по стеблю и наешься до отвала.
      Так и сделали. Пчела потихоньку полетела, а муравей помчался по земле что было силы.
      И вот прибежал он в страшные места: со всех сторон, куда ни взглянешь, торчат длинные, острые колья. Толстенные колья, не тоньше муравьиной ноги! И прикреплены эти колья к толстым зелёным стволам.
      Муравей остановился. Жутко ему стало. И вдруг слышит сверху голос пчелы:
      — Лезь скорее наверх по этому стеблю! Это и есть глухая крапива. Она угостит тебя на славу!
      — Да как я полезу, — отвечает муравей, — когда кругом колья! Крошечной букашечке не пробраться между ними, не то что мне, муравью.
      — Прости меня, мурашка, — сказала пчела. — Я ведь знала, что у глухой крапивы такие колья, знала, да не догадалась, что у нас так плохо получится. Но не горюй! Я полечу сейчас потихоньку на красные цветы смолки, а ты что есть силы беги за мной. Я тебя подожду и окликну. У смолки стебель гладкий, живо влезешь и наешься до отвала.
      Так и сделали. Пчела потихоньку полетела, а муравей помчался что было силы. Через камешки, соринки перелезает, под сухие травинки подлезает, по мелкому песочку с пригорочков скатывается, лужицы кругом обегает.
      И вот прибежал он в густой лес. Кругом стоят зелёные гладкие стволы, а вверху, под голубым небом, алеют прекрасные цветы.
      Муравей на них любуется. Вдруг слышит сверху голос пчелы:
      — Лезь скорее наверх по этому стеблю! На славу угостят тебя смолкины цветы!
      Муравей и полез. Быстро побежал по гладкому
      стеблю. Но вдруг видит: впереди, поперёк дороги,— чёрное топкое болото и в нём мёртвые мошки! Ножки у них увязли, крылышки прилипли к чёрной грязи, усики не шевелятся.
      Испугался муравей, да и несчастных мошек очень жалко. Что же теперь делать? Нет ли где-нибудь дороги через это страшное болото? Нет ли хоть тропиночки?
      Муравей побежал вкруговую по стеблю. Нет, болото весь стебель опоясывает.
      А пчела торопит:
      — Лезь сюда поскорее! До чего сок сладкий!
      «Может быть, попробовать? — подумал Муравей. — Ведь всё-таки я не какая-нибудь мошка, а муравей!»
      И он сунулся в болото передними ногами. Сунулся... и прилип! Тянет ноги к себе, а болото не пускает. Ой, как перепугался муравей! Не своим голосом закричал:
      — Увяз! Погибаю!
      — Понатужься! — отозвалась пчела. — Упрись и тяни ноги ЧТО есть силы! Не отчаивайся, вылезешь!
      Муравей подбодрился. Понатужился посильнее... и вытянул ноги из болота.
      — Прости меня, мурашка, — сказала пчела. — Я ведь знала, что у смолки вокруг стебля топкое болото, знала, да не догадалась, что у нас так плохо получится! Но не горюй! Я полечу сейчас потихоньку на жёлтые цветы льнянки, а ты что есть силы беги за мной. Я тебя подожду и окликну. У льнянки стебель гладкий и без всяких хитростей. Живо влезешь и наешься до отвала.
      Так и сделали. Пчела потихоньку полетела, а муравей помчался что было силы.
      И выбежал он к солнечной горе. На горе стоят сизо-зелёные стволы, а на них длинные сизо-зелёные листья. Наверху жёлтые цветы, к ним летит пчела. Увидела муравья и кричит:
      — Лезь скорее наверх по стеблю! На славу угостят тебя льнянкины цветы!
      Муравей быстро взбежал наверх к жёлтым цветам и уселся на лист рядом с пчелой отдыхать. Смотрит на льнянкины цветы и удивляется:
      «Ну и цветы! Кверху торчат жёлтые уши, спереди морда с надутой оранжевой губой, а книзу свешивается жёлтый хвост».
      Ну как к такому страшилищу подступиться!
      А пчела говорит:
      — Я тебя научу.
      Влезла на оранжевую губу, толкнулась головой в середину цветка, он приоткрылся, и пчела пролезла
      в щель. Проглотил цветок пчелу! Только кончик брюшка да задние ноги торчали из его пасти.
      Муравью даже страшно стало: выпустит ли страшилище пчелу? Но она хоть и с трудом, но выкарабкалась.
      — Ну, — сказала она, — теперь полезай ты.
      Муравей влез на оранжевую губу, потолкался, потолкался головой в цветок, но без толку: цветок не раздвинулся. Муравей чуть не заплакал. Так есть хочется, так близко еда, а нет — не достанешь!
      — Прости меня, мурашка,—сказала пчела. — Я ведь знала, что у льнянки цветы всегда закрыты, Знала, Да не догадалась, что у нас так плохо получится.
      — Я на тебя нисколько не сержусь, — сказал муравей. — А только, думается мне, неспроста так получается! Это нарочно против меня колья выставили, нарочно на стебле болото устроили, и мордастый цветок нарочно закрыт. Цветам для меня капельки сладкого сока и то жалко!
      — А ведь это ты, пожалуй, правильно догадался! — сказала пчела.
      — Только почему эти жадюги для тебя ничего не жалеют? — спросил муравей.
      — Я-то для них работаю, — сказала пчела. — Видишь, я вся в цветочной пыльце. Я её переношу на своей лапке с цветка на цветок. И так надо, чтобы у цветов были семена. За это меня цветы и любят, зовут в гости и угощают. Но я никак не думала, что они тебя так плохо встретят.
      — Ничего, — сказал муравей, — я не летаю, шубки не ношу, пыльцы таскать не умею, значит, так мне и надо! Побегу-ка лучше к своим.
      Тут друзья расстались. Пчела полетела в свой улей, а муравей побежал в свой муравейник.
      Но под конец ему всё-таки повезло: возле дома он встретил братишку, который тащил огромный кусище сахара. Он признался, что стащил его на даче со стола.
      Муравей ел сахар, пока не наелся, а потом помог братишке дотащить остатки в муравейник.
     
     
      ПОД КУСТОМ
     
      Старый куст очень не любил, когда под ним что-нибудь росло, пусть даже совсем тоненькая травка.
      И с самой весны, как только почки на его голых ветках начинали толстеть, куст уже поглядывал вниз. Поглядывал — не выросла ли там какая-нибудь нахальная травинка.
      И он очень рассердился, когда заметил под своей нижней веткой жёлтенький цветочек — гусиный лук.
      — О чём ты думал, когда выбрал это место? — крикнул он цветку.
      — Да я никогда и не думаю, — сказал цветочек.
      И это была правда: он не думал. Он просто радовался, что живёт. Радовался теплу, и солнышку, и небу, и весёлым мушкам, которые садились на его цветы. Он радовался и раскрывал один за другим свои звёздочки-цветочки.
      А у куста из почек вылезли листья. И куст, поглядывая вниз, грозился:
      — Вот погоди, гусиный лук, скоро ты узнаешь, что такое тень!
      Но гусиный лук не пугался и по-прежнему радовался, что всё кругом так хорошо. Солнышко освещало то один, то другой из его узеньких листьев. Первые цветочки у него уже отцвели, и в зелёных коробочках росли семена.
      А листья на кусте раскрылись. И под кустом поселилась тёмная тень. И не стало видно неба. Жёлтые цветочки гусиного лука уже отцвели, а семена начинали поспевать.
      — Как тебе нравится моя тень, гусиный лук? — крикнул куст. — Хорошо ли тебе теперь живётся?
      — Я немножко устал, — сказал гусиный лук, — и мне хочется спать.
      — Неправда!—сказал куст. — Ты просто ослабел и скоро умрёшь. Моя тень убивала все травы, которые вырастали там, внизу.
      Листья на кусте распрямились и росли. И тень под кустом с каждым днём становилась всё чернее и чернее.
      — Жив ли ты ещё, гусиный лук? — крикнул куст.
      Но никто ему не ответил.
      — Наконец-то погиб, — сказал куст. — И прекрасно! От моей тени нет спасения ни одной травинке.
      И до самой осени под старым кустом не выросло ни единой зелёной былинки. Осенью листья опали. Ветки куста опять стали голыми. И сквозь них снова было видно и огромное небо и. солнце. Только некому было смотреть и радоваться.
      Но прошли осень и зима. И опять наступила весна. Старый куст ещё не успел проснуться, а внизу под
      ним какой-то сильный зелёный росток проколол прелые листья. Проколол, развернул свои листики, выпустил стебелёк и раскрыл жёлтую звёздочку-цветок.
      — Гусиный лук! — крикнул куст. — Ты ожил, гусиный лук?
      Да я и не умирал,
      сказал цветочек.
      И ЭТО была правда: он не умирал. Он просто был маленькой луковицей всё это время. Он был маленькой луковицей и спал под землёй. Спал всё лето, и осень, и зиму, чтобы весной снова вырасти весёлым цветочком.
     
     
      ХИТРЫЙ ОДУВАНЧИК
     
      Хитрый одуванчик рос вместе с другими одуванчиками среди красной кашки и колосков на краю тропинки. Он дружил с колосками и всё о чём-то с ними шептался, когда они к нему наклонялись. Со своими братьями-одуванчиками хитрый одуванчик болтать не любил. А братья жили между собой дружно, пока не наступила пора расставаться со своими ребятами-семенами.
      Они жили у одуванчиков прямо на головах, и это было очень удобно и красиво: все ребята вместе и сидят на голове спокойно, аккуратно — пушистым шариком.
      У каждого ребёнка-семечка была своя пушинка вроде раскрытого зонтика, чтобы держаться в воздухе и лететь по ветру.
      И вот ребята подросли и надо было им где-то устраиваться жить своим домом.
      Тут-то одуванчики-родители и заспорили, кто из них сумеет раньше отправить в полёт своих детей, кто скорее облетит, да так, чтобы начисто — до последней пушинки.
      Только хитрый одуванчик ни с кем не спорил. Пошептался с колосками и замолчал. А другие одуванчики не успокоились, пока не увидели мальчишку, который бежал им навстречу. Тут они сразу перестали спорить и стали приставать к мальчишке:
      — Подуй на меня!
      — На меня, меня!
      — На меня, меня, меня!
      Только хитрый одуванчик почему-то молчал.
      Мальчишка посмотрел на пушистые шарики сердито-пресердито и сказал:
      — Не хочу на вас сегодня дуть, не буду!
      Сказал и убежал, ни на кого не подув.
      Одуванчики приуныли. Но вдруг видят, что по тропинке им навстречу бежит собака. Тут они стали к ней приставать:
      — Вильни, вильни хвостом, сбей с меня пушинки!
      — С меня, с меня!
      — С меня, с меня, с меня!
      Только один хитрый одуванчик почему-то молчал. Собака посмотрела на пушистые шарики сердито-пре-сердито и сказала:
      — Не хочу вилять хвостом, не буду. Сегодня приехал мой хозяин, и я от радости всё утро виляла хвостом, и он у меня совсем увилялся.
      Сказала и убежала, не сбив ни одной пушинки. Одуванчики чуть не заплакали. Но тут прилетел вете-
      рок. Подул, раскачал их высокие стебельки, сбил с голов пушистые семена, подхватил и понёс за пригорок.
      Когда ветер стих, одуванчики огляделись. Ну, кто больше всех облетел? У всех появились лысинки. Счастливцы облысели наполовину. Но совсем-совсем наголо, до последней пушинки облетел только один одуванчик— хитрый одуванчик, который дружил с колосками. Тут все стали к нему приставать:
      — Скажи нам, что ты сделал?
      А хитрый одуванчик засмеялся и сказал:
      — Теперь-то уж я всем расскажу свой секрет. Я сговорился с колосками, с моими друзьями, что, как только подует ветер, каждый из них хлопнет меня по макушке своей метёлочкой. И вот видите?
      Да, всем было видно, что на стебельках хитрого одуванчика осталось только по белой пуговке.
     
     
      ЧЬИ БАШМАЧКИ?
     
      Наши башмачки стоят на окошке. Прыгнула на окошко киска. Нюхает наши башмачки.
      — Кыш, кыш, киска! Не нюхай наши башмачки! Кыш, кыш!
      Киска испугалась. Киска повернулась, толкнула башмачки и — прыг! — на пол. А башмачки — бух! — во двор.
      Лежат башмачки во дворе и плачут:
      — Где же тут ножки? На кого мы наденемся? Подошёл к башмачкам гусь:
      — Го-го-го! Надевайтесь на мои ножки!
      — Нет, не наденемся: у тебя ножки красные, между пальчиками тряпочки. Нет, не наденемся!
      — Го-го-го! Надевайтесь!
      — Кыш, кыш, гусь! Не лезь к нашим башмачкам. Кыш, кыш!
      Вот гусь и убежал.
      Лежат башмачки во дворе и плачут:
      — Где же тут ножки? На кого мы наденемся?
      Подошёл к башмачкам петушок:
      — Ко-ко-ко! Надевайтесь на мои ножки!
      — Нет, не наденемся: у тебя ножки гладкие, как палочки, а на пальчиках — острые когти. Нет, не наденемся!
      — Ко-ко-ко! Надевайтесь!
      — Кыш, кыш, петушок! Не лезь к нашим башмачкам. Кыш, кыш!
      Вот петушок и убежал.
      Лежат башмачки во дворе и плачут:
      — Где же тут ножки? На кого мы наденемся?
      Подошла к башмачкам собачка:
      — Гав-гав-гав! Надевайтесь на мои ножки!
      — Нет, не наденемся: у тебя ножки лохматые, везде шёрстка, и пальчиков не видно.
      — Собачка, собачка, возьми-ка башмачки. Принеси-ка их нам. Здесь наша детка. Ждёт свои башмачки.
      Собачка послушалась, взяла башмачки в зубы.
      — Иди, иди, собачка! Иди, иди к нам!
      Вот и принесла собачка наши башмачки домой! Вот теперь где башмачки! Вот на чьих ножках!
     
     
      ЗЕМЛЯНИЧКА
     
      Светит солнышко. На поляне созрела ягодка земляничка. Увидел её комар и запищал:
      — Ягодка созрела: красная, душистая!
      Услышала комара птичка, полетела на поляну. Хочет съесть земляничку.
      Услышала комара мышка, побежала на поляну. Хочет съесть земляничку.
      Услышала комара лягушка, поскакала на поляну, Хочет съесть земляничку.
      Услышала комара змея, поползла на поляну. Хочет съесть земляничку.
      Набежала на солнышко туча. Увидел её комар и запищал:
      — Дождь пойдёт, мокрый, холодный! Услышала комара птичка — скорей на дерево.
      Услышала комара мышка — скорей в норку. Услышала комара лягушка — скорей под листок. Услышала комара змея — скорей под корень. А ягодка земляничка под дождём купается да радуется, что её никто не тронул.
     
     
      НА МАШИНЕ
     
      Мышка, зайчик и собачка сели в машину и поехали.
      Едут, едут. Наехали на камень.
      Бух! — и опрокинулись! Полетели кто куда!
      Сидят на земле. Плачут. Но ехать-то дальше надо!
      Тут мышка и говорит:
      — А я машину подниму.
      Стала поднимать, да никак не поднять! Зайчик говорит:
      — Дай-ка я подниму. Я посильнее. Стал поднимать, да никак не поднять! А собачка говорит:
      — Давайте-ка, ребята, все вместе поднимать. Стали поднимать все вместе. Раз! — и подняли. Влезли в машину. А машина не идёт: камень задние колёса не пускает.
      Тут мышка и говорит:
      — А я камень в сторону столкну. Стала толкать, да никак не столкнуть! Зайчик говорит:
      — Дай-ка я столкну. Я посильнее. Стал толкать, да никак не столкнуть!
      А собачка говорит:
      — А давайте-ка, ребята, все вместе толкать. Стали толкать все вместе. Раз! — и столкнули камень в сторонку.
      Влезли на машину и поехали.
      Едут, едут, едут и не опрокидываются. Вот как хорошо!
     
     
      ЛЯГУШКА У КОЛОДЦА
     
      Игрушка-лягушка захотела построить колодец. Кубик— к кубику, кубик — к кубику, кубик — на кубик, и вышел колодец.
      Лягушка прыг на колодец. Заглянула вниз: есть вода? Есть! Принесла ведро. Стала ждать, кто придёт, кто попросит водицы напиться.
      Прибежал к колодцу козлик. Просит:
      — Дай мне, лягушечка, водицы напиться.
      Лягушка достала ведром водицы.
      Дала козлику напиться.
      — Спасибо!
      И козлик побежал домой: топ, топ, топ!
      Прискакала к колодцу птичка. Просит:
      — Дай мне, лягушечка, водицы напиться!
      Лягушка достала ведром водицы. Дала птичке напиться.
      — Спасибо!
      И птичка полетела домой: шу-у-у!
      Прибежал к колодцу поросёнок. Просит:
      — Дай, лягуха, воды! Пить хочу!
      — Не дам! Зачем меня лягухой зовёшь?
      — Не дашь? Укушу!
      — Не укусишь!
      Лягушка прыг в колодец и спряталась. Не достать её поросёнку! Так он и ушёл ни с чем.