На главную Тексты книг БК Аудиокниги БК Полит-инфо Советские учебники За страницами учебника Фото-Питер Техническая книга Радиоспектакли Детская библиотека

Андерсен Г. «Гадкий утёнок». Иллюстрации В. Чинёновой. - 1977 г.

Андерсен Г. «Гадкий утёнок».
Иллюстрации В. Чинёновой. - 1977 г.


DjVu

 

Хорошо было за городом! Стояло лето. Золотилась рожь, зеленел овёс, сено было смётано в стога; по зелёному лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски — этому языку он выучился у матери. За полями и лугами тянулись большие леса, а в лесах были глубокие озёра. Да, хорошо было за городом!
      Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окружённая глубокими канавами с водой; от стен дома до самой воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными листьями во весь рост. В чаще лопуха было глухо и дико, как в самом густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Она должна была выводить утят, и ей это порядком надоело, потому что сидела она уже давно и её редко навещали — другим уткам больше нравилось плавать по канавам, чем сидеть в лопухах да крякать с нею.
      Наконец яичные скорлупки затрещали.
      — Пип! Пип! — запищало внутри.
      Все яичные желтки ожили и высунули головки.
      — Кряк! Кряк! — сказала утка.
      Утята быстро выкарабкались из скорлупы и стали озираться кругом под зелёными листьями лопуха; мать не мешала им — зелёный цвет полезен для глаз.
      — Ах, как велик мир! — сказали утята.
      Ещё бы! Тут было куда просторнее, чем в скорлупе.
      — Уж не думаете ли вы, что тут и весь мир? — сказала мать. — Какое там! Он тянется далеко-далеко, туда, за сад, в поле, но там я отроду не бывала!.. Ну что, все вы тут? — И она встала. — Ах нет, не все. Самое большое яйцо целёхонько! Да когда же этому будет конец! Я скоро совсем потеряю терпение.
      И она уселась опять.
      — Ну, как дела? — спросила старая утка, которая пришла её навестить.
      — Да вот с одним яйцом никак не управлюсь, — сказала молодая утка. — Всё не лопается. Зато посмотри-ка на малюток! Просто прелесть! Все, как один, — в отца.
      — А ну-ка покажи мне яйцо, которое не лопается, — сказала старая утка. — Наверняка это индюшечье яйцо. Вот точно так же и меня однажды провели. Ну и было же мне с этими индюшатами хлопот, скажу я тебе! Никак не могла заманить их в воду. Уж я и крякала, и толкала — не идут, да и только! Ну-ка, покажи яйцо. Так и есть! Индюшечье! Брось его да ступай учи деток плавать!
      — Посижу уж ещё! — сказала молодая утка. — Столько сидела, что можно и ещё посидеть.
      — Как угодно! — сказала старая утка и ушла.
      Наконец лопнуло и большое яйцо.
      — Пип! Пип! — пропищал птенец и вывалился из яйца.
      Но какой же он был большой и гадкий!
      Утка оглядела его.
      — Ужасно велик! — сказала она. — И совсем не похож на остальных! Уж не индюшонок ли это, в самом деле? Ну да в воде-то он у меня побывает, силой да загоню!
      На другой день погода стояла чудесная, зелёный лопух был залит солнцем. Утка со всею своею семьёй отправилась к канаве. Бултых! — и она очутилась в воде.
      — Кряк! Кряк! — позвала она, и утята один за другим тоже побултыхались в воду. Сначала вода покрыла их с головой, но они сейчас же вынырнули и отлично поплыли вперёд. Лапки у них так и работали, и даже некрасивый серый утёнок не отставал от других.
      — Какой же это индюшонок? — сказала утка. — Вон как славно гребёт лапками! И как прямо держится! Нет, мой он, мой родненький... Да он вовсе и не дурён, как посмотришь на него хорошенько. Ну, живо, живо за мной! Сейчас я введу вас в общество, представлю вас на птичьем дворе.
      Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!
      Скоро добрались и до птичьего двора. Батюшки! Что тут был за шум! Два утиных семейства дрались из-за одной головки угря, а кончилось тем, что головка досталась кошке.
      — Вот видите, как бывает на свете! — сказала утка и облизнула язычком клюв — она и сама была не прочь отведать угриной головки. — Ну-ну, шевелите лапками! — сказала она утятам. — Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех. Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у неё на лапке красный лоскут. Как красиво! Это высшее отличие, какого только может удостоиться утка. Это значит, что её не хотят потерять, — по этому лоскуту её узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вовнутрь! Благовоспитанный утёнок должен выворачивать лапки наружу, как отец и мать. Вот так! Смотрите! Теперь наклоните голову и скажите: «Кряк!»
      Так они и сделали. Но другие утки оглядели их и сказали громко:
      — Ну вот, ещё целая орава! Как будто нас мало было? А один-то какой безобразный! Уж его-то мы не потерпим!
      И сейчас же одна утка подлетела и клюнула его в затылок.
      — Оставьте его! — сказала утка-мать. — Ведь он вам ничего не сделал!
      — Положим, но он такой большой и странный! — ответила чужая утка. — Ему надо задать хорошенько.
      — Славные у тебя детки! — сказала старая утка с красным лоскутом на лапе. — Все славные, вот только один... Этот не удался! Хорошо бы его переделать!
      — Это никак невозможно, ваша милость! — ответила утка мать. — Он некрасив, но у него доброе сердце. А плавает он не хуже, смею даже сказать — лучше других. Я думаю, со временем он выровняется и станет поменьше. Он слишком долго пролежал в яйце, оттого и не совсем удался. — И она почесала у него в затылке и огладила пёрышки. — К тому же он селезень, а селезню красота не так уж нужна. Я думаю, он окрепнет и пробьёт себе дорогу.
      — Остальные утята очень, очень милы! — сказала старая утка. — Ну, будьте как дома, а найдёте угриную головку, можете принести её мне.
      Вот утята и устроились как дома. Только бедного утёнка, который вылупился позже всех и был такой безобразный, клевали, толкали и дразнили решительно все — и утки и куры.
      — Больно велик! — говорили они.
      А индейский петух, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел к утёнку, поглядел на него и сердито залопотал; гребешок у него так и налился кровью.
      Бедный утёнок просто не знал, что ему делать, куда деваться. И надо же ему было уродиться таким безобразным, что весь птичий двор смеётся над ним!..
      Так прошёл первый день, а потом пошло ещё хуже. Все гнали бедного утёнка, даже братья и сёстры сердито говорили ему: «Хоть бы кошка утащила тебя, несносный урод!» А мать прибавляла: «Глаза бы на тебя не глядели!» Утки щипали его, куры клевали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногою.
      Не выдержал утёнок, перебежал двор — и через изгородь! Маленькие птички испуганно вспорхнули из кустов.
      «Это оттого, что я такой безобразный!» — подумал утёнок, закрыл глаза и пустился дальше. Бежал-бежал, пока не очутился в болоте, где жили дикие утки. Усталый и печальный, пролежал он тут всю ночь.
      Утром дикие утки поднялись из гнёзд и увидали нового товарища.
      — Это что за птица? — спросили они.
      Утёнок вертелся и кланялся во все стороны, как умел.
      — Ну и страшилище ты! — сказали дикие утки. — Впрочем, нам всё равно, только не думай породниться с нами.
      Бедняжка! Где уж ему было думать об этом! Только бы позволили ему посидеть в камышах да попить болотной водицы.
      Два дня провёл он в болоте. На третий день явились два диких гусака. Они лишь недавно вылупились из яиц и поэтому очень важничали.
      — Слушай, дружище! — сказали они. — Ты такой урод, что, право, нравишься нам! Хочешь летать с нами и быть вольной птицей? Здесь поблизости есть другое болото, там живут хорошенькие дикие гуси-барышни. Они умеют говорить: «Га-га-га!» Ты такой урод, что, чего доброго, будешь иметь у них успех.
      Пиф! Паф! — раздалось вдруг над болотом, и оба гусака замертво упали в камыши; вода обагрилась их кровью. Пиф! Паф! — раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей. Пошла пальба. Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые засели даже в нависших над болотом ветвях деревьев. Голубой дым облаками окутывал деревья и стлался над водой. По болоту бегали охотничьи собаки — шлёп! шлёп! Камыш и тростник так и качались из стороны в сторону. Бедный утёнок был ни жив ни мёртв от страха. Он хотел было спрятать голову под крыло, как вдруг прямо перед ним очутилась охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она сунулась пастью к утёнку, оскалила острые зубы и — шлёп! Шлёп! — побежала дальше.
      «Не тронула, — подумал утёнок и перевёл дух. — Уж видно, такой я безобразный, что даже собаке противно укусить меня!»
      И он притаился в камышах. Над головою его то и дело свистела дробь, раздавались выстрелы.
      Пальба стихла только к вечеру, но утёнок долго ещё боялся пошевелиться. Лишь через несколько часов он осмелился встать, огляделся и пустился бежать дальше по полям и лугам. Дул такой сильный ветер, что утёнок еле-еле мог двигаться.
      К ночи добежал он до бедной избушки. Избушка до того обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, потому и держалась. Ветер так и подхватывал утёнка — приходилось упираться в землю хвостом. А ветер всё крепчал. Тут утёнок заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и висит так криво, что можно свободно проскользнуть через щель в избушку. Так он и сделал.
      В избушке жила старуха с котом и курицей. Кота она звала сыночком; он умел выгибать спину, мурлыкать и даже пускать искры, если погладить его против шерсти. У курицы были маленькие, коротенькие ножки, потому её и прозвали Коротконожкой; она прилежно несла яйца, и старушка любила её, как дочку.
      Утром чужого утёнка заметили. Кот замурлыкал, курица заклохтала.
      — Что там? — спросила старушка, осмотрелась кругом и заметила утёнка, но по слепоте приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.
      — Вот так находка! — сказала старушка. — Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. Ну, да увидим, испытаем!
      И утёнка приняли на испытание. Но прошло недели три, а яиц всё не было. Настоящим хозяином в доме был кот, а хозяйкой — курица, и оба всегда говорили: «Мы и весь свет!»
      Они считали самих себя половиной всего света, и притом лучшей половиной. Правда, утёнок полагал, что можно быть на этот счёт и другого мнения. Но курица этого не потерпела.
      — Умеешь ты нести яйца? — спросила она утёнка.
      — Нет.
      — Так и держи язык на привязи!
      А кот спросил:
      — Умеешь ты выгибать спину, мурлыкать и пускать искры?
      — Нет.
      — Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди!
      И утёнок сидел в углу нахохлившись.
      Вдруг вспомнились ему свежий воздух и солнышко, страшно захотелось поплавать. Он не выдержал и сказал об этом курице.
      — Да что с тобой? — спросила она. — Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца или мурлычь, дурь-то и пройдёт!
      — Ах, плавать так приятно! — сказал утёнок. — Такое удовольствие нырять вниз головой в самую глубь!
      — Вот так удовольствие! — сказала курица. — Ты совсем c ума сошёл! Спроси у кота — он умнее всех, кого я знаю, — нравится ли ему плавать и нырять. О себе самой я уж и не говорю! Спроси, наконец, у нашей старушки госпожи, умнее её никого нет на свете! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять?
      — Вы меня не понимаете, — сказал утёнок.
      — Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймёт! Ты что ж, хочешь быть умнее кота и хозяйки, не говоря уже обо мне? Не дури, а будь благодарен за всё, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, ты попал в такое общество, в котором можешь кое-чему научиться. Но ты пустая голова, и разговаривать-то с тобой не стоит. Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя. Так всегда узнаются истинные друзья. Старайся же нести яйца или научись мурлыкать да пускать искры!
      — Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят, — сказал утёнок.
      — Ну и ступай себе! — отвечала курица.
      И утёнок ушёл. Он плавал и нырял, но все животные по прежнему презирали его за безобразие.
      Настала осень. Листья на деревьях пожелтели и побурели; ветер подхватывал и кружил их по воздуху. Стало очень холодно. Тяжёлые тучи сыпали на землю то град, то снег, а на изгороди сидел ворон и каркал от холода во всё горло. Брр! Замёрзнешь при одной мысли о таком холоде! Плохо приходилось бедному утёнку.
      Раз; под вечер, когда солнышко ещё сияло на небе, из кустов поднялась целая стая прекрасных больших птиц, утёнок никогда ещё не видал таких красивых: все белые как снег, с длинными, гибкими шеями.
      Это были лебеди. Издав странный крик, они всплеснули великолепными большими крыльями и полетели с холодных лугов в тёплые края, за синее море. Высоко-высоко поднялись лебеди, а бедного утёнка охватила непонятная тревога. Волчком завертелся он в воде, вытянул шею и тоже закричал, да так громко и странно, что сам испугался. Ах, он не мог оторвать глаз от этих прекрасных счастливых птиц, а когда они совсем скрылись из виду, нырнул на самое дно, вынырнул и был словно не в себе. Не знал утёнок, как зовут этих птиц, куда они летят, но полюбил их, как не любил до сих пор никого на свете. Красоте их он не завидовал; ему и в голову не приходило, что он может быть таким же красивым, как они.
      Он был бы рад-радёхонек, если б хоть утки не отталкивали его от себя. Бедный гадкий утёнок!
      Зима настала холодная-прехолодная. Утёнку приходилось плавать без отдыха, чтобы не дать воде замёрзнуть совсем, но с каждой ночью полынья, в которой он плавал, становилась всё меньше и меньше. Морозило так, что даже лёд потрескивал. Без устали работал лапками утёнок, но под конец совсем выбился из сил, замер и весь обмёрз.
      Рано утром проходил мимо крестьянин. Он увидал утёнка, разбил лёд своими деревянными башмаками и отнёс полумёртвую птицу домой к жене. Утёнка отогрели.
      Но вот дети вздумали поиграть с ним, а ему показалось, что они хотят обидеть его. Шарахнулся от страха утёнок и угодил прямо в подойник с молоком. Молоко расплескалось. Хозяйка вскрикнула и взмахнула руками, а утёнок между тем влетел в кадку с маслом, а оттуда — в бочонок с мукой. Батюшки, на что он стал похож! Хозяйка кричала и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо ещё, дверь была открыта, — утёнок выскочил, кинулся в кусты, прямо на свежевыпавший снег, и долго-долго лежал там почти без чувств.
      Было бы слишком печально описывать все беды и несчастья утёнка за эту суровую зиму. Когда же солнышко опять пригрело землю своими тёплыми лучами, он лежал в болоте, в камышах. Запели жаворонки. Пришла весна!
      Утёнок взмахнул крыльями и полетел. Теперь в крыльях его гудел ветер, и они были куда крепче прежнего. Не успел он опомниться, как очутился в большом саду. Яблони стояли в цвету; душистая сирень склоняла свои длинные зелёные ветви над извилистым каналом. Ах, как тут было хорошо, как пахло весною!
      И вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утёнок узнал прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть.
      — Полечу-ка к ним, к этим величавым птицам. Они, наверное, заклюют меня насмерть за то, что я, такой безобразный, осмелился приблизиться к ним. Но пусть! Лучше погибнуть от их ударов, чем сносить щипки уток и кур, пинки птичницы да терпеть холод и голод зимою!
      И он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям, которые, завидя его, тоже поплыли к нему.
      — Убейте меня! — сказал бедняжка и низко опустил голову, ожидая смерти, но что же увидел он в чистой, как зеркало, воде? Своё собственное отражение. Но он был уже не гадким тёмно-серым утёнком, а лебедем.
      Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца!
      Теперь он был рад, что перенёс столько горя и бед, — он мог лучше оценить своё счастье и окружавшее его великолепие. А большие лебеди плавали вокруг и гладили его клювами.
      В сад прибежали маленькие дети. Они стали бросать лебедям хлебные крошки и зёрна, а самый младший закричал:
      — Новый прилетел!
      И все остальные подхватили:
      — Новый, новый!
      Дети хлопали в ладоши и плясали от радости, а потом побежали за отцом и матерью и опять стали бросать в воду крошки хлеба и пирожного. Все говорили:
      — Новый лебедь лучше всех! Он такой красивый и молодой!
      И старые лебеди склонили перед ним голову.
      А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он был очень счастлив, но нисколько не возгордился — доброе сердце не знает гордости; ему вспоминалось то время, когда все смеялись над ним и гнали его. А теперь все говорят, что он самый прекрасный среди прекрасных птиц. Сирень склоняла к нему в воду свои душистые ветви, солнышко светило так тепло, так ярко... И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик:
      — Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был ещё гадким утёнком!
      1832

 

На главную Тексты книг БК Аудиокниги БК Полит-инфо Советские учебники За страницами учебника Фото-Питер Техническая книга Радиоспектакли Детская библиотека


Борис Карлов 2001—3001 гг.