Сделал и прислал Кайдалов Анатолий. _____________________
К ЧИТАТЕЛЯМ
Повесть польского писателя Адама Багдая «0:1 в первом тайме» обладает одним очень важным достоинством — она предельно правдива. Иногда даже кажется, что Адам Багдай описал собственное детство, настолько понятны и близки ему поступки и мысли мальчишек с варшавской окраины Воли.
После фашистского нашествия в Польше остались не только развалины домов и выжженные поля — остались сироты. Их было много. Мальчишки и девчонки, потерявшие в войну родных и близких, обрадованно, но порой и растерянно встречали мирную жизнь. Постепенно, однако, жизнь в стране налаживалась. Новые хозяева республики думали не только о восстановлении столицы — они были озабочены судьбой детей. Нужно было помочь им найти своё место в жизни, вырастить их достойными и честными людьми. Этим занялись в новой Польше партийные и молодёжные организации, профсоюзы и школы. Но есть ещё одно очень важное средство воспитания чувства дружбы и товарищества, того чувства, которое часто определяют как «один — за всех, все — за одного». Это средство — спорт.
Ведь спорт — это не только крепкие мускулы, лёгкость движений и физическая выносливость. Настоящий спортсмен прежде всего хороший товарищ. Он, не задумываясь, совершит смелый поступок, поможет старому, больному человеку, выручит попавшего в беду друга.
Всеми этими качествами обладает герой повести, которую вы собираетесь прочесть, — юный футболист Манюсь Ткачик, в шутку прозванный товарищами Чеком.
Нелегко живётся Чеку. Из всех родных осталась у него одна больная тётка, которая мало чем может ему помочь. Мальчику даже пришлось бросить школу. Чтобы раздобыть денег на мороженое или на стакан молока, Манюсь разыскивает во дворах пустые бутылки…
Живёт он в доме, от которого после бомбёжки осталась лишь половина.
Но этот маленький весёлый варшавянин не привык, не хочет жаловаться на свою судьбу. Привычка самому заботиться о себе и большое чувство юмора рождают в нём тот оптимизм, который не покидает его даже в самые трудные минуты жизни.
Однако, как ни велико желание Манюся стать настоящим спортсменом, как ни дружен он с товарищами — такими же славными ребятами, как и он, — в старой Польше судьба его сложилась бы совсем по-другому. Вряд ли кто-нибудь протянул бы руку помощи оборванному малограмотному мальчишке. По-прежнему собирал бы он пустые бутылки да гонял на пустыре тряпичный мяч.
Но в Польше наступили иные времена. Над «Сиренкой», командой окраинной детворы, берёт шефство «Полония» — футбольная команда, в которой играют рабочие варшавских заводов. Лучший игрок «Полонии», слесарь Стефанек, ставший тренером «Сиренки», очень хочет вырастить достойную смену польским мастерам футбола. Но в первую очередь этого истинного патриота заботит моральный облик его подопечных. Он старается помочь им вырасти грамотными, честными и трудолюбивыми людьми, строителями новой Польши.
Адам Багдай очень любит героев своей повести. Он «болеет» не только за «Сиренку», но и за судьбы мальчишек с Воли. Но он любит их по-мужски — без слезливой жалости, без вздохов над их порой очень трудной жизнью. Он твёрдо верит в способность маленьких футболистов достойно войти в новую жизнь.
Вероятно, поэтому, читая увлекательную книгу, мы от страницы к странице всё больше дружим с замечательным вратарём Жемчужинкой; с нескладным Пауком, который сумел стать отличным футболистом; с «неисправимым» романтиком Рыжим Милеком.
И вместе с писателем мы презираем всех тех, кто, пытаясь поживиться за счёт народа, втягивает в свои грязные дела вступающую в жизнь молодёжь. Печальный конец этих людей для нас вполне оправдан.
Адам Багдай закончил свою повесть победой ребят с Воли в футбольном турнире. Но дело не только в выигрыше «Сиренки». В народной Польше выиграно сражение в битве за детей — надежду и будущее страны.
Э. Боровик
ГЛАВА I
Манюсь проснулся. Протерев глаза, он зевнул и сонным взглядом обвёл комнату. Было пусто и тихо, только из испорченного крана монотонно капала вода.
Выгоняя из разогретого тела остатки дремоты, Манюсь потянулся. Ноги его вылезли из-под одеяла. Нельзя было сказать, чтобы они отличались особой чистотой. «Тётя, наверное, уже ушла, — подумал Манюсь. — Интересно, оставила ли она мне что-нибудь поесть?»
Он встал. Вразвалочку подошёл к печи. На плите в беспорядке стояли старые, закопчённые кастрюли. Манюсь по очереди подымал крышку с каждой из них, но разочарованно прикрывал снова. Во всех кастрюлях было пусто, даже в той, красной, с оторванным ухом, в которой тётка обычно оставляла кофе.
«Ловко это тётя мне подстроила! — думал он, недоумённо покачивая головой. — Ничего не оставила, ни капельки! Так спешила, что не успела даже кофе вскипятить. А может, у неё уже и денег нет ни на «ячменный», ни на сахар».
На всякий случай Манюсь всё же открыл стоящий возле печи шкафчик и заглянул в засунутые меж тарелок и мисок старые бумажные кульки. Однако, кроме горсти ячневой крупы, ничего отыскать не удалось. С минуту он постоял в растерянности, ероша пальцами жёсткие волосы и бездумно повторяя: «Ловко мне это тётя подстроила! Ловко мне это тётя подстроила!..»
Впрочем, не такой он был человек, чтобы расстраиваться из-за подобных мелочей. С удивлением обнаружив, что он бессмысленно уставился на пустые полки шкафчика, Манюсь задорно свистнул и решительно отвернул кран. С шумом хлынула вода. Едва смочив руки, Манюсь, пофыркивая для храбрости, потёр ими глаза и нос. На этом утренний туалет был закончен.
Но Манюсь уже почувствовал себя бодро и весело. По утрам он неизменно просыпался в отличном настроении. А что касается завтрака, так, в конце концов, не первый раз выходит он из дому натощак. Уж как-нибудь да уладится… И он принялся насвистывать песенку, которую слышал вчера возле универмага на Вольской: «Николо, Николо, Николино…» Это окончательно привело его в равновесие.
Мальчик глянул в окно. Глухая стена соседнего дома искрилась под ярким солнцем, лоскут неба над крышей был чистый и весёлый. В такой день до самого обеда можно побродить по городу.
Оделся он быстро. Для того чтобы натянуть заплатанные вельветовые брюки, трикотажную рубашку и дырявые тапочки, не требовалось много времени. Единственным предметом, который придавал ему немного шику, была новая велосипедная шапочка с маленьким приподнятым козырьком. Манюсь лихо натянул её на голову, беглым взглядом окинул себя в выщербленном зеркале и, насвистывая «Николо, Николо, Николино…», вышел из комнаты. Он запер дверь и положил ключ под тряпку, лежавшую у порога.
Итак, день начался. День, столь похожий на все остальные. Но мальчик над этим не раздумывал. Старая лестница немилосердно скрипела у него под ногами. Престранная это была лестница. Несколько сбитых, прогнивших досок, отгороженных от лифтового колодца шаткими перильцами. Спуск с пятого этажа требовал большой ловкости, но Манюсь спускался так легко и беззаботно, как будто это были подвижные ступени на трассе Восток — Запад.
Удивительная эта лестница висела в удивительном доме. Когда-то богатый жилой дом был словно разрезан пополам большой бомбой и теперь напоминал пчелиные соты, вытащенные из гигантского улья. Внутри этих сот ютились, словно голуби, обитатели Воли.
Но для Манюся это был самый обычный и вовсе не плохой дом. Он на два этажа превышал всех своих соседей, и окрестные жители называли его «Голубятней». Это было даже удобно. Если кто-нибудь спрашивал Манюся: «Где живёшь?», — достаточно было просто ответить: «В Голубятне», — и всё было ясно.
На пятом этаже гнездились дикие голуби, воробьи и летучие мыши. На остальных этажах сбитые из досок двери свидетельствовали о том, что здесь живут люди.
Манюсь на минуту приостановился. Вытащив из-за перил железный прут, он три раза ударил нм по рельсу лифта. Раздался звук, напоминавший сигнал гонга. По обе стороны лестничной клетки почти одновременно открылись две двери, в которых показались двое ребят: один — стройный, высокий, с ясным, открытым лицом и светлыми вьющимися волосами; второй — маленький, щуплый, стриженный ёжиком, с худым лицом, усеянным веснушками.
— Привет! — дружески поздоровался Манюсь.
— Привет! — ответили они как по команде.
— Каникулы, братец! — улыбнулся маленький, Богусь, прозванный ребятами «Жемчужинкой».
Манюсь выпятил губу:
— Э, мне всё равно, что каникулы, что нет…
— Ну конечно, ты в школу не ходишь…
Второй из ребят, Фёлек, известный на Гурчевской улице под кличкой «Манджаро», серьёзно сказал Манюсю:
— Это хорошо, Чек, что ты появился. Мы сегодня начинаем тренировку. Скажи всем, чтобы пришли к четырём на площадку. — Тон его был резкий, почти повелительный.
Манюсю не понравился этот тон:
— Посмотрим.
— Что — посмотрим? — заволновался Манджаро. — Ведь только у тебя одного есть время.
Манюсь поморщился:
— Это только так кажется.
— А что тебе делать?
— Эх, братец! — Манюсь горько усмехнулся. — Жизнь — это не сказка и не фильм. Ты дома никаких забот не знаешь, а мне приходится самому организовывать.
— А в чём дело?
Манюсь хотел было уже рассказать, как тётка оставила его без завтрака, но передумал. В конце концов, у каждого должна быть своя гордость. К чему жаловаться? Поэтому он только махнул рукой и насмешливо бросил:
— Ладно, как прикажете, начальник, так и будет.
Манджаро не почувствовал насмешки:
— Смотри не подведи, дело важное. Мы должны сколотить сильную команду.
— В воскресенье играем с хлопцами с Окоповой, — вмешался Жемчужинка. У него даже глаза загорелись при мысли о предстоящей игре.
Манюсь нахмурил брови:
— С «фазанами»?
— А ты с кем хотел бы?
— Дадут они нам, вот увидите!
— Это ещё неизвестно.
— Обыграют под ноль.
— Увидим!..
— Увидим, — подтвердил Манюсь и щёлкнул на прощание по козырьку своей шапочки.
Манджаро перегнулся через перила:
— Запомни, Чек, в четыре на нашем поле!
Когда разыскиваешь пустые бутылки, самое главное — хорошо знать места, где их можно найти. В этом деле у Манюся имелся немалый опыт. Выйдя из Голубятни, он сразу же направился к обширной строительной площадке, где возводились новые жилые дома. Обогнул высокий, сбитый из досок забор, прошёл мимо больших ям с извёсткой и приблизился к баракам, из которых доносился сонный перестук пишущих машинок. Безошибочное чутьё привело его туда, где вчера после окончания работы сидели тёплой компанией каменщики. Это был укромный уголок между двумя бараками, под выступающей крышей, которая спасала и от дождя и от палящих солнечных лучей. Мальчик не ошибся: под стеной, на выступе из кирпича, по росту были расставлены пять пустых бутылок. Все бутылки были целёхонькие и чистые. Их даже не нужно было мыть. Манюсь удовлетворённо присвистнул, восхищённый таким порядком. «На пятёрку наберётся, — подумал он. — Иногда и без помощи тёти можно прожить на свете, особенно у нас на Воле».
Он собрал бутылки и вернулся на Гурчевскую, где за одной из витрин виднелась большая надпись: «Приём посуды».
— А, Чек, ты уже здесь! — дружески приветствовала его продавщица.
— Пять бутылочек, товарищ начальница! — Улыбнувшись во весь рот, Манюсь лукаво подмигнул: — Прямо от потребителей.
— Чистые?
— Неужели я посмел бы принести грязные? Их можно сразу снова наполнять, и не будет никакого нарушения санитарных правил!
Получив из кассы пятизлотовую бумажку, он плюнул на неё и прихлопнул ладонью.
— Порядочек, пани Казя! Вы всегда мне счастье приносите. Хорошее сегодня начало. Прошу прощения, но меня ждут дела. Ведь надо как-то жить…
Продавщица, глядя на мальчика, на мгновение задумалась.
Манюсь же, покончив с официальной частью, переменил тон. Подойдя поближе и оглядевшись, не подслушивает ли кто, он доверительно зашептал:
— Пани Казя, а тот брюнет, Збышек… ну вы знаете… опять о вас спрашивал. Если бы вам вдруг понадобилось какое-нибудь письмецо или весточку, то я к вашим услугам. Для вас всё, что угодно, пани Казя, только не заставляйте меня бутылки мыть, я не люблю этого.
Продавщица быстрыми движениями поправила крашеные волосы:
— А что говорил пан Збышек?
— Ну, что… Спрашивал о вас: как здоровье, как ваша почтенная семья, и вообще в этом роде.
— И больше ничего?
— Больше? Больше не помню, пани Казя. Но, если
нужно какое-нибудь письмецо или иную корреспонденцию, к вашим услугам. — Он поднёс руку к козырьку и, посылая пухлой продавщице самую весёлую на всей Воле улыбку, исчез за дверью.
— Ах, — вздохнула та, глядя ему вслед, — какой милый мальчик этот Чек!
Выйдя из магазина, Манюсь направился к молочной «Под взбитыми сливками», подсчитывая про себя, что он сможет съесть на пять злотых. По дороге он пришёл к выводу, что обойдётся большой булкой и чашкой молока, а оставшиеся деньги спрячет на дальнейшие расходы.
Выходя из молочной, Манюсь чувствовал себя так, как и должен чувствовать себя мальчик его возраста после хорошего завтрака. Он сунул руки в карманы и засвистел песенку, мотив которой всё утро не покидал его: «Николо, Николо, Николино…»
Шагал он весело и беззаботно.
— Как дела, Чек? — спрашивали его.
Он щурил искрящиеся глаза:
— Спасибо, помаленьку!
— Как дела, Чек? — остановила его на углу пани Вавжинек, владелица тележки с фруктами, могучая женщина цветущего возраста.
— Добрый день, пани начальница! Как идёт торговля? Подешевели уже ваши замечательные шлёпки? — приветствовал он свою приятельницу, с которой его связывало множество общих дел.
— Что это ты сегодня такой весёлый? — спросила торговка, отгоняя от фруктов мух.
— Как всегда, пани начальница, особенно когда вижу вас. Это уж точно! Кстати, может, у вас для меня найдётся какая-нибудь работа? Полакировать яблочки или перебрать черешни? Глядишь, и оба довольны будем.
Вообще-то у пани Вавжинек не было работы для самозванного помощника, но разве можно отказать мальчику, который так галантно приветствует тебя? Да, Воля — это Воля, и люди здесь вежливые и обходительные, хоть и умеют постоять за себя.
Широкая улыбка появилась на её лоснящемся от пота лице…
— Никакой особой работы, правда, нет, но ты можешь перебрать черешни — некоторые испортились и кое-кто из моих клиентов уже носом вертит.
«Да, — думал Манюсь, перебирая липкие, истекающие соком ягоды, — хотя тётя и не оставила мне завтрака, но человек интеллигентный и обходительный никогда с голоду не умрёт. Нужно иметь в голове кое-что да чтоб язык был хорошо подвешен…»
Черешен было немного. Часть из них попала Манюсю в рот, часть — на помойку, а остальное — в корзину.
— Ничего себе перебрал! — всплеснула руками пани Вавжинек. — Да ведь от них и половины не осталось!
— Ничего не поделаешь, пани начальница, — объяснил Манюсь. — Фирма у вас известная и никогда плохого товара клиенту не подсунет.
Сдерживая улыбку, пани Вавжинек вытащила из кассы два злотых и, разгладив их на ладони, протянула мальчику.
— Ладно уж, будет время — приходи. Что-нибудь всегда придумаем.
Манюсь прикоснулся пальцами к козырьку шапочки:
— Почтение пани начальнице! Почтение наисолиднейшей фирме на Воле! Удачных оборотов, и храни вас бог от растрат!
Отойдя на достаточное расстояние, он вытащил из кармана большую румяную грушу. Как она оказалась в его кармане, он и сам не знал. Но груши пани Вавжинек, Вероятно, сами знают, где им удобнее лежать!
«Пусть это будет премией за перебирание черешни», — подумал он и так вцепился в шлёпку своими крепкими зубами, что по подбородку у него сразу потёк сладкий сок. Доедая сочную грушу, он мысленно похвалил пани Вавжинек за хороший товар.
На следующем углу он остановился перед витриной, за которой улыбалось фарфоровое лицо раскрашенной красавицы. Это была единственная реклама парикмахерской третьего разряда, принадлежавшей пану Эузебиушу Сосенке. На фарфоровой голове красавицы топорщился фантастически зачёсанный пук выцветших волос цвета неочищенного льна. Если бы не приклеенные ресницы, похожие на лапки жука, и не лёгкое косоглазие, красавица была бы удивительно похожа на пани Казю из магазина.
Весело настроенный Манюсь улыбнулся фарфоровой физиономии, и ему показалось, что она ответила ему мягкой, едва заметной улыбкой. Приободрённый, он толкнул дверь и вошёл в парикмахерскую. Первое, что он увидел, был большой блестящий лысый череп пана Сосенки, склонённый над намыленным до самых глаз лицом клиента.
— Моё почтение пану шефу! — воскликнул Манюсь, снимая шапку. — Ну как, пан шеф, выигрываем, а?
Пан Сосенка отвёл бритву от синего лица клиента.
— Не мешай! — проворчал он, посылая Манюсю укоризненный взгляд.
Манюсь поморщился: шеф в плохом настроении. Последнее время с ним это часто случалось — ведь его любимая команда «Полония» проиграла подряд два матча. Мальчик уже хотел отступить, но передумал. Он решил попытаться развеселить мрачного парикмахера.
— Вы знаете, у меня есть предчувствие, что следующий матч мы обязательно выиграем, — небрежно проговорил он, не глядя на шефа. — Да ещё под ноль.
— Под ноль! — воскликнул пан Сосенка.
— По существу, если разобраться, нет игроков лучше, чем «полонисты». Они же играют, как по нотам. А если иной раз неудача, так ведь и они люди. Да к тому же, этот последний матч судья отсудил.
Пан Сосенка так взмахнул бритвой, будто собрался перерезать клиенту горло. Его широкое лицо просветлело, глаза потеплели. .
— Вот именно! — воскликнул он хриплым от волнения голосом. — Всё дело в судье!
— Таких судей надо гнать! — подхватил Манюсь.
— Хуже! Их надо забирать в милицию, как хулиганов. — И пан Сосенка прошёлся бритвой по лицу перепуганного клиента.
— Конечно! — подтвердил Манюсь.
— Если говорить правду, Чек, мне этот судья полжизни стоит. Спать не могу, есть не могу, работать не могу. Я уж и сам не знаю, что могу и чего не могу! — вздохнул парикмахер.
— На этот раз «Полонии» обеспечен выигрыш, пан шеф, — утешил его Манюсь. — Голову даю на отсечение, что она выиграет.
— Выиграет, говоришь?
— Это вопрос решённый, пан шеф.
Пан Сосенка ещё раз перевёл дыхание и наконец, успокоенный, принялся за бритьё. Намыливая лицо клиента, он благодарно глянул на Манюся.
— Эх, Чек, ты прямо золото, а не парень! Ну, чего дожидаешься? Бери щётку и принимайся за работу! Принесёшь воды, а потом сбегаешь за папиросами. Я всегда курю только «Спортивные».
— Будет выполнено, пан шеф! — Мальчик схватил щётку и начал старательно подметать пол.
Он знал, что ему и здесь перепадёт пара злотых.
Выходя из парикмахерской, Манюсь ещё раз проверил свою кассу. От завтрака осталось два злотых, столько же он получил от пани Вавжинек и три — от парикмахера. Итак, он был обладателем семи злотых. «Не так уж плохо, — подумал он, — хватит и на мороженое и на леденцы. Куплю тёте немного кофе, чтобы по утрам не было неожиданностей. Пусть знает, что я тоже думаю о доме».
Только теперь он вспомнил о поручении Манджаро. Значит, в четыре тренировка. Нужно оповестить ребят: воскресный матч с «фазанами» не шутка. У «фазанов» команда сильная, и играют в ней только старшие ребята. Да, выиграть будет нелегко. Манюсь приостановился. Ближе всего было к Тадеку Пухальскому. Он сунул руки в карманы, засвистел «Николо, Николо, Николино…» и быстро зашагал по улице.
Манджаро дал условный сигнал — три раза ударил по рельсу, торчащему из пустого колодца лифта. Металлический звон на минуту заполнил тёмный провал лестничной клетки. Мальчик нетерпеливо постукивал мячом о голую стену с отвалившейся штукатуркой. Но вот заскрипели сколоченные из досок двери, и из полумрака вынырнула маленькая веснушчатая рожица Богуся — Жемчужинки.
— Тебя, братец, всегда ждать приходится! — сердито проговорил Манджаро. — Уже около четырёх, надо спешить.
Жемчужинка посмотрел на него с укором:
— Ты думаешь, для меня это так просто… Я ещё должен был посуду после обеда вымыть.
— Старик дома?
— Дома… — Жемчужинка запнулся и через минуту грустно добавил: — Опять еле на ногах стоит. Пришлось сапоги с него стаскивать.
— Всыпал тебе?
— Нет, мой старик хороший… Да и зачем он будет драться?
— С пьяными никогда ничего не известно. Этот, из подвала, Пеховяк, знаешь? Как напьётся, так колотит своих, что только визг стоит. Вчера у них опять милиция была.
Жемчужинка улыбнулся:
— Ну, мой старик не такой. Он, когда возвращается, обязательно что-нибудь домой принесёт. Он вообще хороший и, если б не эта водка… — Мальчик внезапно замолчал и махнул рукой.
Дальше шагали молча. Манджаро постукивал мячом о нагретую мостовую. У него из головы не выходил воскресный матч. Неожиданно он остановился:
— Как ты думаешь, Чек всех оповестил?
— Наверное… — пробормотал Жемчужинка.
— У него никогда ничего не поймёшь.
— Увидим.
Манджаро снова торопливо пошёл вперёд, зажав под мышкой старый, ободранный, полопавшийся по швам мяч. Лицо у него было озабоченное.
— Знаешь что? — быстро заговорил он, не глядя на товарища. — Мы должны сколотить сильную команду, лучшую на Воле. И для этого нужно основать клуб. Я уже всё обдумал.
Жемчужинка остановился, вытаращив на Фёлека маленькие кошачьи глазки.
— Клуб! — воскликнул он. — Первоклассная мысль! Я тоже об этом думал.
Манджаро сделал ещё более серьёзное лицо:
— Да, братец, нам нужно сорганизоваться. Сегодня на тренировке устроим собрание. Выберем капитана команды, казначея, наметим план тренировок, составим список игроков. До сих пор всё у нас шло как попало. Дальше так продолжаться не может, — закончил он решительно.
— Дальше так продолжаться не может, — подтвердил Жемчужинка и изо всех сил хлопнул Фелека по спине. — Здорово ты всё это обмозговал. Ох, как я рад! У нас будет клуб! Купим новый мяч, всем сошьём одинаковые трусы. Может быть, красные, как ты смотришь? — Он восторженно взглянул на Манджаро.
— Нет, чёрные, как у «Полонии».
Это был, конечно, убедительный аргумент. «Полония» была самой любимой командой для всех ребят с Гурчевской, а особенно — для обитателей Голубятни. Болели они за неё до беспамятства и всегда готовы были вступить в жаркую схватку со сторонниками армейцев или «Гвардии». Поэтому ничего удивительного не было в том, что Жемчужинка и не пытался возражать.
Он только спросил:
— А как мы назовём наш клуб?
— У меня уже есть название, но нужно будет его утвердить.
— Какое, скажи! — Жемчужинку разбирало любопытство.
Не поспевая за высоким Манджаро, он подпрыгивал, потирал ладони и сжимал кулаки. Но Манджаро сохранял спокойствие, как и пристало автору удачной идеи.
— Не скажу, узнаешь на собрании. Каждый напишет на листочке своё название, а потом проголосуем.
— Прекрасно! — Жемчужинка подпрыгнул, как кузнечик. — Я тоже что-нибудь сочиню. Только нужно это обмозговать.
И Жемчужинка так задумался над этим сложным вопросом, что за всю остальную дорогу уже не сказал ни слова.
Пустырь, который ребята называли своим футбольным полем, занимал небольшое пространство между остававшимися ещё развалинами. Он был засыпан обломками кирпича и буйно зарос по обочинам жухлой травой. Но горячим поклонникам футбола он казался цветущим оазисом. С одной стороны его отделяла от улицы глухая стена сожжённого многоэтажного дома, с другой — поросшие бурьяном развалины одноэтажного дома, с третьей — высокий забор, а с четвёртой — огород. На этом «стадионе» и проходила спортивная жизнь ребят с Гурчевской и соседних улиц. Наиболее оживлённо бывало здесь в послеобеденные часы, когда кончались занятия в школе. А теперь, во время каникул, ребята приходили сюда с самого утра. Здесь разыгрывались захватывающие дух матчи, которые часто завершались ссорами и даже драками. Происходили здесь и соревнования по лёгкой атлетике, а иногда и по акробатике — мальчишки ходили на руках, прыгали, состязались в беге.
С того времени, как ребята из Голубятни под предводительством Манджаро выиграли матч у команды с Гурчевской, площадка эта стала их «собственным стадионом». Каждого пришельца, который пытался помешать их тренировкам, они беспощадно изгоняли, и кое-кому приходилось покидать «стадион» с подбитым глазом.
Манджаро и Жемчужинка ещё издалека, через пролом в стене увидели, что на «стадионе» кто-то уже гоняет мяч. Взволнованные, они помчались туда. Кто же это осмелился занять их поле да ещё в часы, предназначенные для их тренировки? Они поспешно юркнули в пролом, выбрались на затоптанную траву площадки и остановились как вкопанные.
На площадке они увидели Скумбрию, предводителя «фазанов» с Окоповой, капитана команды, с которой они должны были состязаться в ближайшее воскресенье. Зрелище это так поразило их, что они даже растерялись, не зная, что можно предпринять в таком непредвиденном случае. Из состояния полного ошеломления их вывел только Польдек Пеховяк, прозванный среди ребят с Гурчевской улицы за щуплую фигуру и непропорционально длинные руки и ноги «Пауком». Паук принадлежал к категории самых старательных футболистов, и тем не менее второго такого размазню и растяпу трудно было отыскать. Не было ничего удивительного, что он вечно был объектом насмешек и попрёков.
Он подошёл к ребятам, озабоченный и подавленный, покачиваясь на длинных, как костыли, ногах.
— Видите, что делается? — выдавил он шёпотом.
Манджаро в сердцах сорвал на нём злость:
— Это ты, наверное, впустил их сюда?!
Паук плаксиво скривил губы:
— Что, они у меня спрашивались?
— Нужно было им сказать, что это наш стадион.
— Сказал.
— Ну, и что?
— Да… Скумбрия только высмеял меня. «Ваш стадион? — говорит. — Тогда убери отсюда кирпичи, потому что мы играть хотим».
— Эх ты, растяпа! Нужно было их прогнать!
— Попробуй сам…
Манджаро наградил Польдека взглядом, полным презрения, и снова повернулся к «стадиону». «Фазаны» били по воротам. Скумбрия уже собирался ударить по мячу, когда Манджаро, перебежав через поле, дёрнул его за рукав.
— Это наш стадион, — процедил он сквозь зубы.
Скумбрия только досадливо оттолкнул его:
— Не мешай! Видишь, люди играют?
— Это наш стадион, — запальчиво повторил Манджаро.
Только теперь Скумбрия сделал вид, что узнал его. Засунув руки в карманы, слегка приподняв плечи, он презрительно прищурил глаза.
— Может быть, ты снял его у магистрата? — спросил он насмешливо.
Манджаро покраснел до корней волос. Выдвинув вперёд челюсть, он сжал кулаки и, готовый к бою, взглянул на насмешливо улыбающегося Скумбрию.
— Не задавайся, Рысек, — сказал он. — Советую вам — уходите отсюда поскорее: ровно в четыре мы начинаем тренировку.
— Что ты смотришь, Рысек, дай ему в ухо! — раздался чей-то низкий вызывающий голос, и в ту же минуту к ним подскочил стройный, ладно сколоченный паренёк, одетый по самой последней моде.
Шерстяная клетчатая рубашка, узкие вельветовые брюки с широкими манжетами, замшевые ботинки на толстой подошве с двойным рантом и старательно зачёсанные волосы свидетельствовали о том, что мальчишка подражает самым бойким стилягам варшавского центра. У него было тонкое, почти девичье лицо, и только тёмные мрачные глаза говорили, что в этом маленьком франте таится что-то недоброе. Это был Юлек Вавжусяк, прозванный на Воле «Королевичем». Стоило ему подойти к Манджаро, как окружившие их ребята с почтением расступились.
Но тут из-за спины Манджаро, как пружинка, выскочил маленький, вёрткий Жемчужинка.
— Потише, потише! — закричал он высоким фальцетом. — Нечего нас пугать! Подождите, сейчас сюда придут все наши.
Ободрённый Манджаро ещё грознее взглянул на противников.
— Считаю до десяти, если не смоетесь… — Держа наготове кулаки, он начал медленно считать.
Но не успел досчитать и до десяти, как Скумбрия ловким ударом выбил у него мяч. Манджаро отступил на полшага и тут же молниеносным прыжком бросился на своего более сильного и рослого противника. Сцепившись, они кряхтели, пытаясь свалить друг друга на землю. Окружившие их тесным кругом ребята громкими криками подбадривали противников.
— Об землю его, Рысек! — кричали ребята с Окоповой. — Об землю!
— Не поддавайся, Манджаро! Не поддавайся! Покажи ему! — старался перекричать их маленький Жемчужинка.
Паук предусмотрительно отступал к пролому в стене, чтобы в случае опасности побыстрее выскользнуть на улицу.
Противники, красные от злости, вспотевшие, запыхавшиеся, упорно тузили друг друга. Временами казалось, что сильный, мускулистый Скумбрия подомнёт Манджаро н свалит его на землю, но ловкий и быстрый Манджаро не уступал своему сопернику.
— Не возись с ним! Задуши щенка! — всё громче орали ребята с Окоповой.
— Хорошо, Фелюсь! Дай ему, братец! — визжал Жемчужинка.
Он совершенно осип, и его тоненький голосок еле пробивался сквозь хор раскричавшихся «фазанов». Паук всё ближе подбирался к пролому в стене.
Широко расставив ноги, Манджаро сделал резкий шаг назад, но в эту минуту кто-то сзади дал ему подножку. Пытаясь удержать равновесие, Манджаро запрыгал на одной ноге, но Скумбрия приподнял его кверху, и оба они рухнули, как два подпиленных дерева. Скумбрия, навалившись на противника, всей тяжестью придавил его к земле. Манджаро ещё сопротивлялся, но было видно, что он теряет последние силы.
В это мгновение на «стадионе» появился крепкий мужчина в синем комбинезоне и кепке на седеющей голове. Тяжело дыша, он бежал к ребятам, крича издалека:
— Эй вы, задиры, прекратите сейчас же! Ах вы, щенки!
Схватив драчунов за шиворот, он попытался их растащить. Но это было не так просто. Разъярённые мальчишки долго не отпускали друг друга. Наконец неожиданный пришелец растащил ребят и поставил обоих на ноги.
— Так-то вы играете, сопляки несчастные? — сказал он густым басом. — Это у вас футбол называется?! Небось спортсменами себя считаете?
Теперь уже все узнали его. Это был механик Лопотек, удельный властитель соседнего со «стадионом» кладбища старых автомобилей. Он не раз следил из-за забора за игрой, бескорыстно подавая юным футболистам профессиональные советы. Но сейчас его добродушное, так часто улыбавшееся лицо пылало гневом.
— Вот какие вы спортсмены! — повторил он, ещё раз встряхнув за шиворот обоих драчунов.
— Но ведь они хотели занять наш стадион! — с трудом простонал Манджаро.
— А что, может, нельзя? — не сдавался Рысек-Скумбрия. — Может, они его у магистрата сняли?
— В четыре у нас должна быть тренировка! — вставил Жемчужинка, пытаясь спасти честь своей команды.
— Они здесь каждый день играют, а нам не дают! — крикнул кто-то сзади.
— У них на Окоповой свой стадион! — оправдывался Жемчужинка.
— Тихо! — Пан Лопотек топнул ногой, и на его широком лице появилась усмешка. — И из-за чего здесь шум подымать? — спросил он спокойно. — К чему эти скандалы, к чему сразу же лезть в драку? Вы что, спокойно сыграть не можете?
— У нас в воскресенье матч, — объяснил Манджаро, потирая подбитый глаз.
— Матч матчем, — продолжал пан Лопотек. — Это, дорогие мои сорванцы, совсем другое дело. А пока, хоть кому скажу, нужно взять мячик, составить две команды или сыграть в одни ворота. Так мы, хоть кому скажу, делали, когда были такие, как вы. Но мы играли без драк, спокойно, как настоящие спортсмены. Футбол — это прекрасный спорт и хулиганства не терпит. Ну, кавалеры, давайте друг другу лапы, и чтоб это было в последний раз, иначе я забью дыру и никого сюда больше не впущу. Ну, чего дожидаетесь?
Мальчики исподлобья смотрели друг на друга. Видя их воинственное настроение, пан Лопотек по-отцовски улыбнулся.
— Никто не остался в обиде. У одного подбитый глаз, у другого опухший нос. Результат ничейный — один:один, — пошутил он.
В глазах у «противников» всё ещё мелькали злые огоньки, но после уговоров и объяснений пана Лопотека руки их наконец встретились в неохотном рукопожатии.
— А теперь выбирайте, — приказал посредник, похлопав их по спине. Он вынул из кармана монету, подкинул её на ладони и спросил: — Орёл или решка?
Манджаро выбрал решку. Монета взвилась в воздух, потом упала на землю, покатилась и наконец легла кверху решкой. Манджаро огляделся. Под выжидающими взглядами он указал на маленького Жемчужинку. Он ведь знал, что Богусь лучший вратарь из всех ребят Воли, а хороший вратарь — это половина победы.
Теперь наступила очередь Скумбрии. К великому изумлению ребят, Скумбрия выбрал первым не кого-нибудь из своей команды, а указал на Манюся — Чека, который минуту назад появился на стадионе. Было известно, что у Чека наилучший удар и он прекрасно умеет сводиться».
На стадионе появилось ещё несколько ребят с Гурчевской: Кшись Слонецкий, Тадек Пухальский, Игнась Парадовский. Теперь было из кого выбирать. Два самозванных капитана делили игроков между собой, и очерёдность, с какой проводился выбор, определяла спортивные качества выбираемых.
Пан Лопотек остановился посреди стадиона.
— Начинаем! — крикнул он басом. — Сегодня я буду судьёй. Игра должна быть чистой. А если кто вздумает бить по ногам, я его живо с поля выгоню, понятно?
Ребята вымерили ворота, соорудили из рубашек и кепок границы поля, и по свистку судьи матч начался.
Если кто-нибудь считал, однако, что тренировочный матч может окончиться в нормальное, намеченное паном Лопотеком время, он сильно ошибался. Не бывало ещё па Гурчевской такого случая, чтобы две команды не поссорились.
На этот раз всё началось с замшевых ботинок Королевича. Франт с Окоповой, играя нападающим, угодил не по мячу, а по ноге защитника, Тадека Пухальского. Тадек явно почувствовал удар тяжёлым ботинком. Сам он играл в тапочках и не мог ответить тем же. Поэтому он ответил сильным ударом под ребро, королевич, не желая остаться в долгу, огрел Тадека по уху. Не прошло и минуты, как обе команды снова разделились на «фазанов» и «голубятников», и разгорелась всеобщая драка. Старые обиды взяли верх над спортивными правилами и, несмотря на усиленные просьбы и угрозы судьи, прерванный матч превратился в побоище.
Пан Лопотек, видя крушение всех своих педагогических планов, был вынужден прибегнуть к иному аргументу: схватив валявшийся на стадионе кусок резины, он начал раздавать им меткие и достаточно чувствительные удары.
— Ах вы, хулиганы несчастные! — кричал он. — Я вижу, с вами никто толку не добьётся! И вы ещё хотите быть спортсменами! Заложу вход и никого не впущу. Играйте на улице, если не умеете вести себя на поле!
Наконец он растащил наиболее задиристых игроков. Остальное докончил дождь, внезапно хлынувший на город и охладивший пыл самых горячих. Под струями июньского ливня мальчики возвращались домой, оживлённо обсуждая всё, что произошло на «стадионе».
— Во всём виноват Пухала, — говорил Жемчужинка, размахивая руками. — Зачем завёлся с Королевичем?
— Умный какой! — возмутился Пухальский. — Если бы ты так получил по ноге, небось тоже не стоял бы и не смотрел!
— Нужно было сказать судье, — вмешался Манджаро. — Пан Лопотек выгнал бы его с поля.
— Судья не видел, — защищался Пухальский. — Я только было подал Слонецкому, а тут подбегает Королевич и как даст мне по косточке!
— Всё равно, — отрезал Манджаро, — на поле драться нельзя.
— Да я его и не бил! Так, ткнул разок под ребро, чтобы не очень задавался.
— А жалко, — вздохнул Чек, — матч мог быть стоящий!
— Нужно составить правила, — вмешался Игнась Парадовский. — Надо объявить, что разрешается играть только в тапочках.
— Ну, это уж нет, — запротестовал Кшись Слонецкий, который недавно получил в подарок от отца настоящие футбольные бутсы. — Я не согласен, в бутсах тоже можно играть.
— Нет, если все в тапочках, то все, — заявил маленький Жемчужинка.
Манджаро только рукой махнул:
— Всё это неважно. Основное — это организация. Мы должны основать клуб. Я предлагаю пойти сейчас всем в Голубятню и созвать собрание.
— Мирово! — захлопал в ладоши Жемчужинка и замолк. Название клуба не давало ему покоя.
Минуту спустя все остановились перед домом, в котором жили Манджаро, Чек и Жемчужинка.
— Поехали на самый верх, ребята! — громко приказал Манджаро.
Это означало, что надо взбираться на шестой этаж. На четвёртый этаж Голубятни подымались по выщербленным ступеням, на пятый — по сбитой из досок лестничке, но, чтобы попасть на шестой, нужно было обладать большой ловкостью. Лестницы здесь не было, и подниматься приходилось по подвешенным над колодцем лифта планкам и выбоинам в стене. Справившись с этими трудностями, все оказались на бетонной площадке, над которой светилась прохудившаяся крыша. Это было мальчишеское подоблачное королевство, место тайных сборищ и игры в прятки, прекрасный полигон для запуска авиамоделей и обыкновенных ласточек из бумаги, идеальный наблюдательный пункт, откуда можно было обозревать почти всю окраину.
— У кого есть карандаш и бумага? — спросил Манджаро, когда все расселись под стенами в импровизированных креслах из кирпичей.
— У меня, — отозвался Кшись Слонецкий.
— Хорошо, ты и будешь вести протокол. — Манджаро привстал, несколько раз значительно откашлялся и обвёл взглядом собравшихся. — Прежде всего, — начал он, — нам нужно подобрать название для нашего клуба…
— «Полония»! Пусть будет «Полония»! — вырвалось у Чека.
Манджаро нахмурился:
— Сиди тихо. Обязательно ты должен выскочить! «Полония» уже есть, надо подыскать что-нибудь новое.
— У меня есть, — отозвался тоненький голосок Жемчужинки. — Пусть он называется «Наша Воля».
— Может, ещё «твоя воля»? — передразнил его Тадек Пухальский. — Ну, ты уж и придумаешь!
— Тише, товарищи! — успокаивал их Манджаро. — Я предлагаю, чтобы каждый из нас написал своё название на бумажке, а потом проголосуем.
— Ну и бюрократ же ты! — засмеялся Чек. — Всё бы ты только писал да писал. Карандаш пожалей. Ну ладно, вали, брат, если у тебя есть что хорошее. Не стесняйся.
Манджаро раздумывал.
— Я… — начал он через минуту, — я предлагаю назвать наш клуб «Сиренка».
— Порядок! — заявил Чек. — Нечего больше и голову ломать! «Сиренка» — это такое наше, варшавское.
— Э-э-э-э!.. — Тадек Пухальский недовольно поморщился. — Слишком простое название. Не годится для спортивного клуба.
— А ты чего бы хотел? — вспылил Жемчужинка. — Ты, Пухала, вечно всем недоволен! Тебе бы только прицепиться к чему-нибудь.
— Оставь его в покое, — прервал товарища Манджаро. — Если у него есть лучшие, пускай предлагает.
Все с любопытством уставились на Пухальского. Тадек сидел, прислонившись спиной к стене, и рассматривал собственные руки.
— У меня такое название, что у вас глаза на лоб вылезут.
— Ну говори, чего ждёшь? — торопил его Чек.
Пухальский, не глядя на товарищей, закинул голову.
— «Тайфун»! — прошептал он вдохновенно.
Раздались возгласы разочарования.
Чек расхохотался:
— А может, «Град»? Так было бы ещё лучше!
Когда дело дошло до голосования, все высказались за «Сиренку».
— А сейчас надо выбрать капитана команды, — объявил Манджаро, когда шум немного улёгся. — Это важный вопрос, и мы поставим его на голосование.
Кшись вырвал из блокнота несколько чистых листов, разорвал каждый на четыре части и раздал ребятам. Через минуту по кругу избирателей начал ходить карандаш. Каждый проставлял своего кандидата. Когда все листки были заполнены, Чек собрал их в свою шапку, и начался подсчёт голосов. Кшись отмечал в своём блокноте, сколько получил каждый кандидат. Оказалось, что за Манджаро проголосовало семь человек, за Чека — четыре, а за Тадека Пухальского — один.
— Он сам за себя и голосовал, — засмеялся Жемчужинка.
Бледное лицо Тадека залилось румянцем.
— Возьми свои слова обратно! — прошипел он сквозь сжатые зубы.
— А ты потише, ведь я твой почерк знаю, — взорвался Жемчужинка. В его кошачьих глазах вспыхнули злые огоньки.
— Тихо! — Манджаро стал между ними, желая предотвратить драку. — Тихо! — повторил он. — Здесь не улица, а серьёзное собрание.
Сунув руки в карманы вельветовых штанов, Тадек вызывающе посмотрел на Манджаро:
— Ты его защищаешь, потому что он за тебя голосовал.
— Я не знаю, за кого он голосовал, голосование было тайное. — И Манджаро добавил с ударением: — Я-то, во всяком случае, за себя не голосовал.
Жемчужинка высунулся из-за высокого плеча Манджаро.
— Я голосовал за него, потому что он хорошо играет и мировой парень.
— Подлизываешься! — насмешливо процедил Пухальский.
В этот момент из-за спин троих ребят выглянуло весёлое, улыбающееся лицо Манюся.
— Мы тут по всем правилам голосуем, а вы спор подымаете. Прекратите, прямо тошно уже!.. Сидите тихо, как в школе, и поехали дальше.
— Внимание! — воскликнул Кшись. — Капитаном команды выбран Феликс Загорский!
— Браво, Манджаро! — пискнул тихонько Паук, который до этого момента не сказал ни слова.
— Браво! Да здравствует Манджаро! — молодым петушком пропел Жемчужинка.
Пухальский опустил голову, горько усмехнулся и медленно опустился на кирпичи.
Чек лукаво улыбнулся.
— Порядочек! — объявил он на жаргоне извечного обитателя Воли. — Но, по-моему, самое главное — это касса. Если у нас не будет солидных наличных, то мы будем лежать в лёжку. Кто купит нам новый мяч, спрашивается? Кто нам купит трусы, майки или спортивные костюмы? Не можем же мы выглядеть, как голодранцы. А на всё это нужны денежки.
— Нужно выбрать казначея, — подтвердил кивком головы Манджаро. — Можно ещё раз проголосовать.
— Не нужно, — отозвался из своего угла Жемчужинка. — Я вам говорю, что Чек лучше всех подойдёт для этого.
— Чек, Чек! — Тадек Пухальский сорвался с кирпичей. — Друг дружку тянете! Как капитана выбирать — так голосование, а теперь — как кто хочет!
— Ну что ж, мы можем и проголосовать, — резко оборвал его Манджаро.
Жемчужинка оказался прав: голосование было абсолютно излишним. Чек получил десять голосов, Пухальский ни одного. После такого позорного поражения он уселся в самом тёмном углу и до конца собрания не проронил ни слова, только завистливо следил за лицами товарищей.
— Ребята! — воскликнул Жемчужинка. — Прежде всего — мяч! Наш уже совершенно истрепался. Тренироваться нечем.
Манюсь поднял руку:
— Не волнуйтесь, мяч я достану.
— Каким образом? — спросил его Манджаро.
— Не беспокойся, это уж моё дело. Но вот ни трусов, нн маек я вам шить не берусь — на это нужно собрать деньги. Пусть ссыпают в кассу кто сколько может, — он хлопнул себя по карману. — У меня, как в сберкассе, — гарантия и. порядок. Даю для начала пять злотых. — Он вытащил из кармана измятую бумажку, разгладил её и показал. — Хватит на резинки для трусов.
К Манюсю подошёл Кшись Слонецкий, высокий, стройный блондин с серьёзным лицом. Обычно он выделялся аккуратностью и чистотой одежды. А сейчас на нём были короткие поплиновые штаны, рубашка с короткими рукавами и серый свитер, на котором, увы, виднелись следы от грязного мяча. Кшись вынул кошелёк, порылся в нём, вытащил десятизлотовую бумажку и вручил её Чеку.
— Это от меня… пока, — сказал он озабоченно. — Мама дала на сладости.
— Отлично! — весело отозвался Манюсь. — Касса принимает. Квитанцию получишь завтра, когда налажу бухгалтерию.
Кшись был сыном инженера, жил в одном из новых домов. С ребятами из Голубятни его сблизила общность спортивных интересов.
Сначала «голубятники» посмеивались над ним, но вскоре своей хорошей игрой и сильными ударами по воротам он завоевал их признание. Кшись сделался постоянным игроком команды с Гурчевской.
— Друзья! — взял слово капитан команды. — Нам ещё нужно подробно обсудить вопрос о воскресном матче.
— С «фазанами» мы играть не будем! — выкрикнул Жемчужинка. — Они всем ноги переломают.
— А с кем ты будешь играть? С девчонками? — отозвался Игнась. — Можно играть и с «фазанами», только все должны быть в тапочках.
— А мы уже теперь будем играть как спортивный клуб «Сиренка»? — робко вставил Паук.
— Как, ты тоже собираешься играть? — засмеялся Жемчужинка. — Выкинь это из головы. Ты сначала научись по мячу бить…
Паук жалобно скривился:
— А что, может, я не являюсь членом клуба?
— Являешься. Будешь подавать мяч, когда вылетит с поля.
— Оставь его в покое, — оборвал Жемчужинку Манюсь. — Тоже ещё мастер нашёлся!
— Спокойствие! — Манджаро постучал палкой по стене. — Значит, играем в воскресенье, — сказал он, когда все немного утихомирились.
Чек пожал плечами:
— Что ж, если нет другого противника…
ГЛАВА II
Манюсь выгреб со дна чашки жёлтый, растаявший в кофе сахар, доел последний ломтик хлеба со смальцем, вытер рукой рот и удовлетворённо улыбнулся. Суббота, последний день перед матчем, начиналась великолепно. Чек мог отправиться в город с полным желудком и в прекрасном настроении. Подойдя к крану, он подставил под него голову и пустил на свои жёсткие волосы струю воды. Потом беззубым гребешком попытался пригладить свою непокорную шевелюру.
— Опять шататься идёшь? — беззлобно проворчала тётка, сухонькая, измученная женщина. Рано, слишком рано состарилась она, но тёмные глаза её по-прежнему светились добротой.
— Так ведь я, тётя, всё сделал как надо, — ответил мальчик после минутного раздумья. — Воду принёс, уголь принёс, дров нарубил, в магазин сходил…
— А разве нельзя хоть разок посидеть дома?
Манюсь пожал плечами:
— Тётечка, миленькая, а кто же пойдёт бутылки собирать и другими делами заниматься?
— Много ты от этого имеешь, — вздохнула она. — Лучше занялся бы какой-нибудь порядочной работой или снова в школу пошёл. Что ж, ты всю жизнь будешь баклуши бить?
Манюсю все эти разговоры были давно знакомы. Делая вид, что он ничего не слышит, мальчик разыскивал в старом сундуке свою шапку.
— Другие ребята учатся или на работу ходят… — привычно тянула тётка, всё громче стуча тарелками и кастрюлями, которые она мыла в маленьком котелке. — Пока я, слава тебе господи, здорова… А как слягу, что с тобой будет? Я обещала твоей покойной матери, что выращу из тебя порядочного человека, а ты что? Вечно с хулиганьём таскаешься!
Манюсь бочком отступал к двери.
Тётка со злостью поставила вымытую чашку на кухонный стол.
— Слышишь, что тебе говорят?
— Слышу, слышу. — Он осторожно нажал ручку. — Честное слово, мне необходимо… Срочное дело. Сосенка велел прийти… Может, кое-что перепадёт.
Тётка бессильно опустила руки:
— Ну, иди уж, иди… Только ничего путного из этих хождений не выйдет…
Но Манюсь уже не слушал. Тихонько выбравшись на лестницу, он осторожно, но быстро спустился по скрипучему помосту. А вдруг тётке что-нибудь ещё взбредёт на ум и она позовёт его обратно? Нельзя рисковать, особенно в такой день, перед важнейшим матчем.
На дворе он столкнулся с Пауком. Польдек, приседая на длинных худых ногах, с азартом подбрасывал головой старую надутую камеру от мяча. Он был так увлечён, что даже не заметил Чека. Только когда камера упала на землю и покатилась Манюсю под ноги, Паук остановился и смущённо улыбнулся:
— Привет, Чек!
— Привет! — Манюсь щёлкнул пальцами по козырьку шапочки. — Тренируешься?
— Что делать, приходится тренироваться.
— Молодец, Паук! Посмотришь, из тебя ещё выйдет настоящий футболист.
Паук преградил ему путь.
— Послушай, Манюсь, — умоляюще глядя на Чека, сказал он шёпотом, — будь другом, скажи Фелеку, чтобы он включил меня в команду. Сам видишь, я тренируюсь. Я уже восемь головок подряд могу сделать.
— Здорово! — похвалил его Чек тоном опытного тренера. — А как с ударами, с дриблингом?
— С ударами хуже, но я тренируюсь. Посмотри, — он показал на забор, на котором мелом были нарисованы ворота, — три раза я уже попадал в самую девятку.
— А дриблинг?
Польдек потёр подбородок и помрачнел:
— Дриблинг я ещё не отрабатывал, но… А как это делается?
— Ты возьми, братец, два кирпича, поставь их во дворе и вообрази, что это игроки, — объяснил Чек со знанием дела. — А потом на полном ходу веди мяч и прорывайся к воротам.
— Кирпичи? — удивился Паук.
— А ты знаешь, как тренируются в «Полонии»? Именно так. — И для убедительности Манюсь свистнул сквозь зубы.
— Хорошо, я попробую. Только ты смотри не забудь напомнить Фелеку. Ты и представить не можешь, как это мне нужно!
Чек испытующе поглядел на Польдека. Худой, со скованными движениями, робкий, неловкий, тот мало походил на футболиста. Однако, взглянув в бледно-голубые умоляющие глаза Польдека, Манюсь пожалел товарища.
— Ладно, — сказал он, — только не знаю, выйдет ли что-нибудь из этого. Манджаро вчера уже уточнил состав.
— Попробуй. Он тебя послушается.
— Посмотрим. — И Манюсь ободряюще улыбнулся.
Через минуту он уже исчез в воротах, а Паук с ещё большим жаром принялся подбрасывать мяч головой.
Выйдя на улицу, Чек с удивлением остановился. На тротуаре, задрав голову, стояли Манджаро и Жемчужинка, наблюдая, как Игнась Парадовский, взобравшись на лестницу, приклеивал к забору большую афишу.
— Гляди! — радостно приветствовал его Жемчужинка. — Здорово нарисовал, правда? — Он указал на балансирующего на лестнице Игнася.
Манюсь взглянул вверх. На большом листе белой бумаги чёрной краской был нарисован вратарь. Казалось, он повис под перекладиной ворот. Длинные руки его были вытянуты по направлению к мячу, который стремительно влетал в ворота. Полёт мяча был обозначен несколькими завитками чёрной краски. Над рисунком виднелась большая надпись красными буквами:
«Внимание!! Синсацыонный матч на поле с. к. «Сиренка».
УРРРАГАН — против — СИРЕНКИ в воскресенье в 5 часов полполудня. Билеты по доступным ценам в кассе».
Очарованный этим необычайным зрелищем, Чек на минуту окаменел. Потом сдвинул на затылок шапку, сунул руки в карманы и протяжно свистнул.
— Фе-но-ме-наль-но! Потрясающе! И всё это Игнась нарисовал? Сам?
— А ты что думал?! — подтвердил Жемчужинка таким тоном, как будто тут была и его заслуга.
Манджаро подтолкнул Манюся локтем:
— Здорово, а? Тут уж никто не пройдёт мимо. Только мне кажется, что «ураган» пишется через одно «р».
Я нарочно поставил три, — крикнул сверху Игнась, — чтобы лучше звучало!
— Ну что за мелочи! — пренебрежительно сказал Чек. — Три «р» или одно — какая разница! И вообще, это не школьная диктовка, а спортивная пропаганда. Право, Игнась, не видать мне своей тётки, если из тебя не получится мировой художник.
Наконец Игнась приклеил афишу, ещё раз разгладил ладонью своё произведение, прихлопнул углы, чтобы не отставали от стены, и спрыгнул с лестницы.
— Локти они себе грызть будут, когда увидят!
— Кто?
— А эти, с Окоповой. Пусть знают, какой у нас клуб!
Когда все досыта нагляделись на произведение Игнася, Чек отвёл в сторону капитана команды.
— Слушай, может, ты найдёшь местечко для Польдека? — начал он задушевно.
Манджаро пожал плечами:
— Ты ведь знаешь, что команда уже укомплектована.
— Я понимаю, но ведь это же наш парень, с Голубятни. Ты можешь пойти во двор и посмотреть, как он тренируется. Восемь головок подряд, братец! Это тебе не шутка!
— Не получится, — коротко отрезал капитан команды: — Паук слишком слаб физически, не выдержит.
— Так мы его сегодня немножко подкормим. Я ему принесу хлеба со смальцем, съест — и придёт в форму.
— И технически он слаб. Мы не можем поступать так легкомысленно.
Чек поморщился:
— Э-э-э… я с тобой — как с другом, а ты со мной — как государственный тренер.
Но Манджаро хотел говорить только всерьёз:
— Это ответственный матч, чудак человек! Мы обязаны выиграть! Дело идёт о чести клуба.
Аргумент этот, казалось, убедил Манюся. На секунду его живые глаза потухли. Но неожиданно он щёлкнул пальцами.
— Есть выход, — сказал Чек весело: — чтобы ему не было обидно, мы его поставим резервным.
— У нас уже есть три, больше не нужно.
— А, что там… четвёртый тоже пригодится, — подмигнул Чек. — Пойми, ему будет очень обидно. Свой парень, пусть порадуется.
Теперь задумался капитан.
— Погоди, погоди, как бы это сделать? — Он с размаху поддал ногой лежавший на тротуаре камень. — Ну ладно, включим его резервным. Ты прав: пускай парень порадуется.
Чек даже покраснел от удовольствия. Его чёрные глаза снова весело заблестели.
— Я всегда знал, что ты мировой друг, Фелюсь! Давай лапу! Увидишь, из нашего Паука ещё получится футболист;
Они торжественно обменялись рукопожатием и улыбнулись друг другу. Чек уже прощально постучал пальцем по козырьку шапочки, как вдруг увидел, что Манджаро задумчиво трёт щёку. Очевидно, что-то его беспокоило.
— Послушай, — неожиданно сказал капитан, — ты куда идёшь?
— Как это — куда? Иду пропаганду делать, чтобы публика на матч валом валила.
— А как быть с мячом? Старым мы играть не можем — это же позор!
— Да, я знаю…
— Ну, так как же?
Чек ухватил его за рукав спортивной рубашки:
— Ты, Манджаро, плохо ещё знаешь своего друга. Слово Манюся — стальное слово. Я сказал, что будет мяч? Сказал. Так о чём же беспокоиться?
— Да нет, я только хотел тебе напомнить…
— Всё будет сделано.
И Манюсь гордо удалился. Разве может он подвести друзей? Для собственного клуба, для «Сиренки», он хоть из-под земли, а добудет мяч.
Раздумывая таким образом, он уверенным шагом, с улыбкой на лице шёл по Гурчевской улице, разрабатывая про себя план действий. Решил не идти ни к пани Вавжинек, ни в парикмахерскую. Мяч — важнее личных дел.
Приняв такое решение, он, весело насвистывая «Николо, Николо, Николино…», отправился двадцать седьмым номером трамвая в направлении Жолибожа. План свой он продумал во всех деталях.
Для молодых любителей футбола с Воли, Муранова, Жолибожа и Старого Мяста все дороги вели на Конвикторскую улицу, где находился стадион «Полонии» Каждый мальчик, стоило ему хоть раз побывать в воскресенье на стадионе и полюбоваться игрой этой команды, до конца своих дней оставался болельщиком этого самого популярного в Варшаве футбольного клуба. И, уж конечно, у каждого из одиннадцати игроков «Полонии» были свои поклонники.
Проехав несколько остановок, Манюсь сошёл на углу Новотки и Конвикторской и, насвистывая песенку, свернул к воротам большого стадиона. Он осторожно обошёл высокий амфитеатр трибун и направился к боковому тренировочному полю. Так и есть: первая команда уже тренировалась.
Футболисты, одетые в чёрные костюмы, проделывали сложные гимнастические упражнения. Манюсь всех их знал по имени, знал их номера, ему были известны сильные и слабые стороны каждого футболиста. Словом, он ориентировался во всём великолепно. Недаром каждое воскресенье Чек пускал в ход все свои таланты только для того, чтобы пробраться на поле без билета и полюбоваться игрой любимой команды.
Внимательный взгляд мальчика тотчас выделил в толпе игроков правого нападающего Вацлава Стефанека. С удовлетворением вглядывался Манюсь в его смуглое лицо, следил за его ловкими движениями. С той минуты, когда он узнал, что Стефанек живёт в новых домах возле Гурчевской, этот футболист стал его любимцем, и Чек мысленно называл его «своим парнем с Воли». Оказывается, знаменитый «полонист» был почти что его соседом.
Через минуту по свистку тренера футболисты прекратили разминку, и началась настоящая футбольная тренировка. На поле высыпали целый мешок красивых, почти новых мячей. Кажется, их было двенадцать, точно подсчитать Чек не мог. Затаив дыхание следил он, как с молниеносной быстротой перелетают мячи от ноги к ноге. Иногда мальчику казалось, что он смотрит групповое выступление жонглёров.
«Вот это тренировка! — думал он. — Нужно посоветовать Манджаро завести такое же в нашей «Сиренке». Но откуда нам взять столько мячей?»
И тут он вспомнил о цели своего прихода. Его разбирала зависть. Столько мячей на обычной тренйровке, а у них для завтрашнего матча нет ни одного!
Случалось, что мяч от слишком сильного удара залетал далеко за пределы поля. Тогда Чек, не дожидаясь просьбы футболистов, бежал за ним и подавал мяч, обрадованный, что может хотя бы так принять участие в тренировке. Чаще всего мячи летели за линию ворот, позади которой тянулась высокая живая изгородь.
Мальчику уже несколько раз пришлось продираться сквозь колючую живую изгородь, и вратарь крикнул ему:
— Эй, дружок, оставайся там, зачем тебе мучиться!
Манюсь без возражений последовал совету, тем более, что это отвечало его тайному плану. Правда, из-за изгороди он уже не мог наблюдать волнующую игру в двенадцать мячей и точные удары лучших игроков, но сегодня не это было его главной целью. Он покорился и всё более охотно выбрасывал заблудившиеся мячи. Видя такого доброжелательного, улыбающегося помощника, футболисты громко выражали ему свою благодарность.
Внимательно осмотревшись, Манюсь заметил, что неподалёку от него стоит большой ящик для песка, которым посыпали волейбольную площадку. Ящик был полон только наполовину, и крышка его откинута.
Со всё возрастающим волнением дожидался Манюсь нужного момента. И, когда два мяча почти одновременно оказались за изгородью, мальчик схватил один из них, пригнулся, чтобы его не заметили, и быстрым, незаметным броском кинул его в ящик. Второй мяч он тут же, сделав безразличное лицо, сильным ударом послал на поле.
— Эй, паренёк, а второго там нету? — крикнул кто-то из футболистов.
— Нет, — не мигнув, соврал Чек.
— Поищи, может, найдётся, — услышал он знакомый голос своего любимца Стефанека.
Чек собрался было уже кинуться к ящику и возвратить спрятанный мяч, но, вспомнив о завтрашнем матче, о ребятах, заколебался. Делая вид, что разыскивает мяч, он громко ответил:
— Нет, здесь его нигде нет!
Стефанек одним прыжком перемахнул через живую изгородь. В другое время Манюсь пришёл бы в восторг от его ловкости, но сейчас мальчик лишь испуганно посмотрел на спортсмена. Что будет, если Стефанек обнаружит в ящике мяч? Тем временем знаменитый «полонист» осматривался, раздвигал кусты, ворошил ногой высокую траву и в недоумении пожимал плечами.
— Что за чёрт, я же сам видел, как сюда полетели оба мяча!
Чек с притворным старанием помогал ему в поисках.
— Не видать мне моей тётки, не заметил я второго, — пробормотал он как бы про себя.
— Ну что, нет? — крикнул кто-то с поля.
— Нет! — отозвался Стефанек, не отрывая глаз от земли. Неожиданно он перевёл взгляд на большой ящик с песком. — А может, здесь? — пробормотал он.
«Всё пропало!» — подумал Манюсь и закрыл глаза. Он чувствовал, что сердце его замирает от страха. Казалось, остановилось время. Наконец мальчик вздохнул с облегчением, услышав недовольный голос Стефанека:
— Нет его… нигде нет.
— Иди играть! Что ты там копаешься?! — кричали футболисты с поля.
Стефанек махнул рукой.
— Слушай, — обратился он к Манюсю, — поищи, может, найдётся. Странно, ведь я видел, как сюда летели оба мяча.
Манюсь неловко улыбнулся:
— Будет сделано, пан Вацек. Если только найдётся, я принесу. — И он с ещё большим усердием принялся шарить в кустах и высокой траве.
Стефанек, понадеявшись на старательного мальчугана, вернулся на поле. Снова раздался громкий свисток тренера, и снова мячи, как дрессированные, принялись путешествовать от одной ноги к другой.
Присев на траву под изгородью, Манюсь снял шапку и провёл ладонью по вспотевшему лбу.
«Фу! Ну и набрался же я страху! — подумал он. — Но этот мяч, видно, просто предназначен для «Сиренки», если даже лучший игрок «Полонии», правый крайний Стефанек, не нашёл его в ящике с песком. Да и вообще, что для них один несчастный мяч? Клуб богатый, не обеднеют. А ребята с Воли завтра сыграют матч почти новёхоньким мячом. Нужно будет дождаться конца тренировки, а потом, когда игроки вернутся в раздевалку, вынуть мяч из ящика. Ну и обрадуются же теперь Манджаро и все ребята! Пусть знают: если Чек что обещал — это сталь!»
Жемчужинка тихонько подбирался к отцу. Он подкрадывался на цыпочках, чтобы не разбудить его. Осторожно потянул свисающую из жилета никелированную цепочку, вытащил старомодные часы. Было около трёх. Жемчужинка беспомощно опустил руки. Что делать? Ведь в три часа он должен быть на поле.
Отец вернулся домой час назад. Пьяно пошатываясь, он что-то бессвязно бормотал. Жемчужинка предложил было ему обед, который сам приготовил, но отец свалился на постель и заснул без памяти. Сейчас он лежал, широко раскинув руки, и храпел, от него резко несло водкой. Вообще-то Жемчужинка уже успел притерпеться к этому. Однако сейчас обида перехватывала ему горло. Нужно же было отцу напиться именно сегодня! Ведь мальчик предупреждал его утром, что у него такой матч, что он в три часа должен быть на поле.
Глядя на чужое лицо отца, на его полузакрытые глаза, Жемчужинка был готов заплакать от страшного унижения.
Совсем другой была бы их жизнь, если бы отец не пил. Жемчужинке не пришлось бы ежедневно выслушивать один и тот же вопрос товарищей с Голубятни: «Опять твой старик нализался?» Они могли бы пригласить какую-нибудь женщину помогать по хозяйству. По существу, они живут, как цыгане: никогда не знают, что и где будут есть. А ведь отец совсем неплохо зарабатывает. Да, всё могло бы быть иначе, лучше…
Они жили так уже шестой год, с того самого дня, как умерла мать. Именно тогда отец и начал пить.
Часто, вернувшись домой в нетрезвом виде, он усаживался на постель и, обхватив голову руками, говорил, говорил о покойной, как будто она только что умерла. Потом обнимал сына, плакал, каялся, но пил снова.
Жемчужинка продолжал стоять в растерянности, когда внезапно услышал пронзительный звон железного рельса.
Это Манджаро подавал сигнал, что пора идти на поле. Жемчужинка бросил осторожный взгляд на храпящего отца, потом — на дверь. Будь что будет, придётся оставить старика. Не за тем не спал он полночи, раздумывая о сегодняшнем матче, чтобы сейчас опоздать.
Он взялся уже было за ручку двери, как вдруг услышал сиплый голос:
— Ты… куда?
— На матч, папа. — Мальчик остановился в растерянности. — Ведь я тебе говорил: у нас сегодня матч.
Отец посмотрел на него осовелыми, мутными глазами. Он с трудом поднялся и, покачиваясь, уселся на краю скрипучей кровати.
— На матч… Какой матч?
— Я говорил уже… с «Ураганом». — Мальчик умоляюще посмотрел на отца.
— Ни на какой матч ты не пойдёшь, — пробормотал отец, ероша пальцами волосы. — Я тебе уже давно обещал, что мы отправимся сегодня с тобой кататься на карусели.
— Так это же вечером, папа.
— Не вечером, а сейчас, — повторил отец с настойчивостью пьяного.
Он вытянул руки, собираясь обнять сына, но Жемчужинка, испуганно взглянув на отца, отодвинулся.
— Папа, меня ребята ждут! — почти выкрикнул он.
Как бы в ответ на эти слова, на лестничной клетке
снова раздался звон рельса. На этот раз он звучал настойчиво, как сигнал тревоги.
— Мы на карусель пойдём, сынок. Будешь себе кататься, сколько захочешь. Пускай не говорят, что у тебя плохой отец.
— Но, папа, я стою в воротах, никто не может меня заменить.
— Значит, ты не хочешь пойти с родным отцом?
— Хочу, но только позже, вечером…
— Отец для тебя ничего не значит? Тебе лучше с друзьями, с этим Фелеком, да?
— Нет, папа, но матч очень ответственный. Мы всю неделю тренировались, а сейчас…
— Значит, матч тебе важнее! — рявкнул отец голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
Мальчик забился в закуток между шкафом и дверью. Его бледное лицо искривилось гримасой плача. Губы дрожали, глаза тревожно бегали.
— Папа, пусти меня, — прошептал он, — это действительно важный матч. Я сразу же вернусь. Я вратарь.
Отец с трудом поднялся и, шатаясь, приблизился к мальчику:
— Если не хочешь идти с отцом, то никуда не пойдёшь… никуда, понял?
На лестнице в третий раз прозвенел рельс! Отец качнулся к двери. Он распахнул её так сильно, что ветром сдуло со стола бумагу.
— Богусь никуда не пойдёт! Слышите, щенки? — крикнул он в тёмную пропасть лестницы. — Убирайтесь отсюда, пока целы!
Жемчужинка вспотевшими руками закрыл лицо. Он слышал быстрые шаги сбегающих по лестнице ребят, насмешливый, спокойный голос Чека:
— Ладно, ладно, пан Альбиновский, только не надо так громко — мы ведь не глухие. И советуем вам хорошенько проспаться.
Жемчужинка тихо всхлипывал.
«Какой стыд! Какой стыд!» — повторял он про себя. Он предпочёл бы, чтобы отец его выпорол, а не подымал крик на лестнице. Как сможет он теперь встретиться с друзьями, смотреть им в глаза! Неужели отец не понимает этого? Неужели ему нравится подвергать сына унижениям?
Хлопнула дверь, и Жемчужинка понял, что отец направляется к нему. Он снова почувствовал резкий, невыносимый запах водки. Сжавшись, мальчик ждал внезапного удара. Но отец только погладил его по голове.
— Ну, не плачь. Пойдёшь с отцом на карусель, — услышал он пьяное бормотание.
Чувство обиды и унижения сменилось вдруг резкой вспышкой гнева. Оттолкнув руку отца, Жемчужинка закричал, глядя на него полными слёз глазами:
— Не хочу я на карусель, не хочу на матч, никуда я не пойду!
— Ребята, мы должны выиграть во что бы то ни стало! — Игнась Парадовский сказал это с такой убеждённостью, что к нему повернулись все головы.
Ведь он высказал самую заветную мечту. Выиграть у «Урагана»! Да, это был бы настоящий успех для новой команды. Задача эта была, однако, нелёгкой. Ребята с Окоповой были не только старше и выше ростом, но и опытнее. Они уже давно выигрывали на своей улице все матчи и пользовались репутацией лучших футболистов. Скумбрия и Королевич прославились на всю Волю как опасные и результативные нападающие. По всему выходило, что в первом матче победителем должен выйти «Ураган».
И всё-таки в сердце каждого молодого футболиста из «Сиренки» теплилась надежда. «В футболе всякое бывает, — размышляли ребята, — а Манджаро, Чек и Тадек Пухальский тоже играть умеют». Ничего удивительного, что по мере приближения матча напряжение росло, как ртутный столбик в термометре.
— Мы должны выиграть! — повторил Игнась, глядя на товарищей горящими глазами.
— Без вратаря? — вмешался всегда недовольный Тадек Пухальский.
— Жемчужинка ещё может прийти, — заметил серьёзный капитан команды.
На нём лежала главная ответственность за результат матча, поэтому неудивительно, что его больше всех беспокоило отсутствие маленького вратаря.
— И говорить не о чем! — Чек безнадёжно махнул рукой. — Ты что, не видел, что его старик снова под мухой?
— Ничего страшного, — отозвался Кшись Слонецкий. — Олек Колпик тоже умеет стоять в воротах.
— Э, братец, это совсем не то, что Жемчужинка! — В голосе Чека прозвучала нотка подлинного восхищения маленьким вратарём.
— Ничего не поделаешь, — прервал дискуссию Манджаро. — Нельзя расклеиваться. Подождём ещё немного и, если Жемчужинка не придёт, поставим резервного.
Сказав это, он заботливым хозяйским взглядом окинул поле. Всё уже было в порядке: мусор и кирпич убраны, линии аутов и вратарские площадки обозначены извёсткой, ворота соорудили из столбиков кирпичей, а в проломе стены — единственном входе, ведущем на этот «стадион», — поставили кассу — маленький столик и стул. Одним словом, подготовка к матчу была проведена образцово, теперь оставалось только дожидаться зрителей и противников. Подготовкой команды капитан «Сиренки» тоже был доволен. Но, кроме отсутствия вратаря, его беспокоило ещё одно: откуда Чек раздобыл та» кой прекрасный мяч? Поэтому, отозвав казначея в сторону, он спросил:
— Манюсь, скажи правду, где ты достал этот мяч?
Минутное замешательство отразилось на лукавом лице Чека.
— Как это — где? — вспылил он. — Организовал, и всё!
— «Организовал»! Но такой прекрасный мяч должен стоить, пожалуй, сотни три.
Манюсь пренебрежительно скривил губы:
— Пожалуй, побольше.
— Ну, так где же?
Манюсь хитро подмигнул:
— О чём ты так беспокоишься? Пусть у тебя голова не болит. Организовал, и всё. Может, ты предпочитаешь играть тряпичным мячом?
Манджаро положил руку ему на плечо:
— Слушай, Манюсь, смотри, как бы нам не засыпаться. Я знаю, у тебя иногда кое-что прилипает к рукам. Наша «Сиренка» молодой клуб и должна быть чистой, как стёклышко.
Физиономия Чека расплылась в плутоватой усмешке:
— Не дури. Манюсь сказал, что мяч будет, и мяч есть. Так в чём же дело?
— Даёшь слово, что ты честно достал его?
— Не видать мне тёти Франи! Честнее быть не может!
Нельзя сказать, чтобы это заявление полностью успокоило капитана команды, однако на дальнейший разбор дела уже не оставалось времени — в проломе стены показались головы первых зрителей. Это были малыши, которые обычно раньше других появляются на всех стадионах мира. Один из них, не обращая внимания на большую надпись: «Вход для взрослых 2 злотых, для молодёжи 1 злотый», с независимым видом пролез на площадку. За ним последовали другие.
— Стоп, господа! — крикнул Манюсь, который, как казначей клуба, исполнял также обязанности кассира. — Сегодня здесь не игра в тряпичный мяч, а самое настоящее состязание. За вход надо платить, а кто не желает — выметайтесь, пока не выгнал.
Веснушчатый подросток в кепке, надвинутой на глаза, насмешливо проговорил:
— Я и не на такие матчи зайцем ходил.
— Я тоже, — в тон ему ответил Манюсь. — Но сегодня, мой дорогой, не получится.
— Пусти меня, Манюсь, — не отступал парнишка. — Я тебя знаю. Я живу рядом с Голубятней.
— Сегодня никаких поблажек! Даже абиссинскому императору и то пришлось бы заплатить за билет. Иначе касса не выдержит. Ну, ребята, либо платите, либо вылетайте мелкой пташкой!
Юмор и решительность кассира взяли своё. Ребята без возражений выбрались со «стадиона» и густо забили тротуар. У кого был злотый, тот подходил к столику и с болью в сердце покупал билет. Те, у кого денег не было, поджидали, не представится ли случай проскользнуть зайцем. Чтобы убить время, громко спорили, кто выиграет — «Сиренка» или «Ураган». Извечный спор болельщиков становился всё громче и грозил перейти в общую потасовку. Сторонники «Сиренки» уже грозно посматривали на болельщиков «Урагана». У входа на площадке всё кипело и шумело. Традиция великих матчей не была посрамлена.
Тем временем начала подходить более солидная публика.
Чек, к великой своей радости, разглядел соломенную шляпу парикмахера пана Сосенки.
— Моё почтение пану шефу! — приветствовал он его. — Вам за два злотых? Пожалуйста — билетик для взрослых, одна штука. Вы понимаете, пан шеф, — прибавил он тихо, — я с удовольствием пустил бы вас по знакомству и без билета, но ведь это дело общественное.
Широкое, набрякшее лицо пана Сосенки засияло при виде Чека.
— Ну, о чём разговор, — сказал он, добродушно посмеиваясь. — Само собой разумеется, касса — дело общественное. Давай уж два билета, разоряй старика.
— О, пан шеф, тогда ведь вы можете провести с собой одного мальчишку. А ну-ка, ты, иди сюда, — кивнул он веснушчатому подростку. — Поблагодари пана шефа за билет и не жалей голоса для нашей команды! Чтобы выиграть, надо иметь поддержку публики.
Примерно так же приветствовал Чек панну Казю из магазина, пани Вавжинек, владелицу тележки с фруктами, и других хороших знакомых с Гурчевской улицы, «Моя клиентура не подводит», — думал он, быстро пересчитывая кассу. В ящике столика было, пожалуй, уже более пятидесяти злотых. Одно только беспокоило Манюся: «Что будет, если не придёт Жемчужинка?» Он ежеминутно выглядывал из-за столика и с нетерпением посматривал на тротуар, где с каждой минутой усиливалась давка. Несколько раз прибегал разгорячённый Манджаро, допытываясь, не приходил ли Жемчужинка. Уже появилась вся команда «Урагана» во главе с Рысеком-Скумбрией и Королевичем, а Жемчужинки всё не было. Казначей собирался было уже передать кассу своему помощнику Франеку Мотыльскому, когда среди толпящихся на улице ребят увидел маленького вратаря.
— Наконец-то! — обрадованно воскликнул Чек, когда Жемчужинка, запыхавшись, приблизился к кассе. — Если б ты знал, как мы тут из-за тебя беспокоились!
Но Жемчужинка только махнул рукой и отёр пот со лба. Глаза его горели каким-то странным блеском.
— Посмотри, Манюсь, что делается! — проговорил он, запыхавшись. Вытащив из кармана кусок измятой газеты, он разгладил его руками. — Читай, — торопил он товарища.
Чек был настолько взволнован, что буквы прыгали у него перед глазами. Но вот он наконец увидел набранный жирным шрифтом заголовок:
«БОЛЬШОЙ ТУРНИР «ДИКИХ» ФУТБОЛЬНЫХ КОМАНД».
— Ну, и что из этого? — спросил он.
— Читай дальше, тогда поймёшь.
Чтение обычно шло у Манюся не слишком гладко, но тут уж он постарался. Коротенькая заметка гласила: «Редакция газеты «Жице Варшавы» организует большой турнир «диких» футбольных команд. Просьба подавать заявки в спортивный отдел редакции от 15 до 19 часов до 15-го числа текущего месяца. Подробности будут вскоре опубликованы в столичной прессе».
Жемчужинка подтолкнул его локтем:
— Понимаешь?
— Не очень…
— Ну и растяпа же ты! Мы сможем играть в турнире.
— С кем?
— Это ещё будет видно. В турнире примут участие такие команды, как наша, как «Ураган». Дошло до тебя? Будут розыгрыши. Здорово, правда?
Только теперь Манюсю всё стало ясно. Схватив Жемчужинку в объятия, он подбросил его, как мячик.
— Понимаю, понимаю! Это действительно фантастическая вещь! Нужно сейчас же сказать Манджаро, а завтра побежим в «Жице» записываться, ведь потом может не хватить места!
— Пан Лопотек, вы должны нас спасти! Через пять минут начало матча, а у нас нет судьи, — начал Манджаро умоляющим голосом.
Чек мягко отстранил его и остановился напротив механика, который расположился на втором этаже сожжённого дома и с видом великого ценителя наблюдал гоняющих мяч игроков.
— Пан чемпион, — воскликнул Манюсь шутливо, — спасите честь нашей команды! Проданы семьдесят два билета, публика ждёт великой международной .встречи, а тут судья подвёл! Не пришёл, и всё тут! Теперь наша судьба в ваших руках.
Механик улыбнулся и, тряхнув буйной шевелюрой, закурил папиросу.
— Нет, дорогие мои, второй раз вы меня не проведёте. Опять сцепитесь на поле, а я растаскивай!
— Так ведь это же серьёзная встреча, — вмешался маленький Жемчужинка.
Механик ещё раз покачал головой:
— Уж я-то вас прекрасно знаю. Двадцать лет живу на Воле и. никогда ещё не видел матча, который бы закончился по-божески.
— Не станем же мы подводить платную публику, дорогой пан Лопотек. Не видать мне моей тёти, не будет никакой драки! — убеждал его Чек, изо всех сил колотя себя в грудь. — Если Чек что скажет — это гранит, пан чемпион. Вы ведь лучший судья, какого я только видел на Воле. Не подводите же нас. Ведь дело идёт о чести нашей команды.
Лопотек улыбнулся.
— Ну и умеешь же ты задуривать голову! — погрозил он ему пальцем.
— Понимаете, я — ответственный за кассу. Если матч не состоится, все кинутся ко мне. «Отдавай деньги», — скажут. А этого, пан чемпион, допустить нельзя. Мы сделаем вас председателем нашего клуба, только вы уж берите свисток: пора начинать матч, а то болельщики волнуются.
И действительно, на шатких, наспех сооружённых трибунах уже раздавались первые свистки и выкрики:
— Начинать матч! За что деньги платили! Начинать игру!
Лопотек, видя озабоченные лица ребят, наконец сдался. Скинув синий праздничный пиджак и развязав галстук, он надел на шею шнурок от судейского свистка и трижды хлопнул в ладоши.
— Начинаем! — крикнул он ребятам, которые столпились у ворот.
Зрители утихли. По толпе желторотых болельщиков прокатился шорох. Все глаза были устремлены на поле, где в один ряд выстроились обе команды. Капитан «Сиренки» Манджаро подал своим ребятам сигнал, и в тот же момент раздалось громкое:
— Честь! Честь! Честь!
Это хозяева поля приветствовали своих противников. Ребята с Окоповой не остались в долгу и ответили ещё более громким трёхкратным «Привет!».
Судья подал игрокам знак, чтобы они приблизились к нему.
— Слушайте, — произнёс он серьёзно, почти торжественно, — все вы спортсмены, правда? Значит, вы и играть должны по-спортивному. И, если кто-нибудь из вас будет бить по ногам, я его моментально выставлю с поля. Я таких шуток не люблю. Я старый футболист и не позволю, чтобы вместо матча на поле была свалка. Играйте красиво, с огоньком, и сами увидите, какой будет интересный матч. Поняли? — И он обвёл ребят строгим взглядом.
— Поняли, поняли! — отозвались несмелые голоса.
Королевич подтолкнул локтем Рысека-Скумбрию:
— Смотри, какой важный!
Механик услышал его. Подойдя к Королевичу, он спокойно спросил:
— А ты не понял, правда?
Стройный парнишка отодвинулся.
— К чему такая длинная проповедь? — сказал он насмешливо.
Лопотек за локоть притянул Королевича к себе, внимательно приглядываясь к нему.
— Задиристый ты, братец. — Неожиданно взгляд механика упал на шикарные замшевые ботинки с двойным рантом. — Да ещё франт, — добавил он с усмешкой. — Но в таких штиблетах ты играть не будешь. Было условлено, что все играют в тапочках.
— Я не барахольщик, могу разрешить себе и ботинки, — нагло отрезал Королевич.
Лопотек притянул его ещё ближе.
— Э, да ты к тому же ещё и хвастун, — процедил он уже серьёзно.
— Юлек, прекрати, — вмешался Скумбрия. — Сними ты эти ботинки. Так было условлено.
Возмущённый тем, что товарищ не стал на его сторону, Королевич резким движением освободился от тяжёлой руки механика.
— Ладно, — почти прошипел он, — я и без ботинок могу по ноге дать.
Лопотек погрозил ему пальцем:
— Попробуй только — сразу вылетишь с поля.
Королевич пожал плечами, медленно вышел за боковую линию и не спеша принялся расшнуровывать свои замшевые ботинки.
Наконец все игроки заняли места на поле. Капитаны команд кинули жребий. Манджаро выбрал решку. Подкинутая судьёй монета взлетела над задранными головами игроков и упала вверх решкой. Футболистам «Сиренки» повезло — им не пришлось играть против солнца.
Шли последние минуты перед началом матча, волнение нарастало. Чек, игравший на левом крае, подбежал к Манджаро, который возглавлял нападение.
— Фелек, дорогой, не забывай своего друга. Подавай мне на край, а я буду на центр отыгрывать.
Манджаро кивнул головой.
— Ладно, — сказал он, — только спокойнее и дружнее. Основное — это быстрота. Незачем долго возиться с мячом: вперёд — и по воротам. Кшись, — окликнул он центрального защитника, — смотри, чтобы Скумбрия тебя не обошёл! А ты, Тадек, — кивнул он Пухальскому, который играл правого защитника, — страхуй Королевича. Он ловкий и может уйти от тебя.
В это время на поле выбежал на своих ногах-ходулях Паук и, размахивая в запальчивости руками, взволнованно завопил:
— Ребята, не поддавайтесь! Покажите им, что такое «Сиренка»! Как забьёте пару голов, сразу переходите в защиту!
— Отстань! — оборвал его Тадек Пухальский. — Лучшая оборона — это наступление. Всей командой идём к воротам. Так играют армейцы.
Каждый обязательно хотел высказаться и предлагал свою систему игры. Больше всех разорялся, однако, Тадек, считавший себя лучшим знатоком и теоретиком футбола. Но разрешить спор уже не было времени — пан Лопотек подал знак начинать игру, раздался резкий свисток, и Скумбрия лёгким ударом послал мяч полузащитнику «Урагана». И тут же среди развалин поднялся адский вопль. Это болельщики «Урагана» ободряли свою команду в её первой атаке.
— «Ураган»! «Ураган»! «Ураган»! — старались вовсю ребята с Окоповой.
В окнах и на балконах соседних домов появились встревоженные жильцы.
Этот воинственный клич придал энергии игрокам «Урагана», и они помчались в атаку. Рослый, ладно скроенный Скумбрия подал мяч Королевичу, тот легко обошёл Пухальского, пустил мяч вперёд и помчался за ним. Перед Королевичем вырос защитник, но тот едва заметным движением ноги передал мяч подбегающему Скумбрии, который с хода послал мяч в ворота.
— Есть!.. — раздался единый вздох на трибунах.
Но над лавиной устремившихся к воротам игроков пружиной взвился маленький, вёрткий Жемчужинка, мгновенно схватил мяч и упал с ним на землю.
— Браво! Браво, Жемчужинка! — завопили сторонники «Сиренки».
Опасная комбинация «Урагана» была ликвидирована.
Мяч получил Кшись Слонецкий. Он огляделся вокруг и быстрым, точным ударом передал мяч левому крайнему. Манюсь вихрем помчался вперёд. Мяч, как заколдованный, послушно катился у его ног. Чек обошёл полузащитника, потом защитника и у самой линии вратарской площадки передал мяч на центр. Из толпы игроков вылетел стройный Манджаро, стремительно рванулся к мячу и головой направил его в ворота. Закрытый собственными защитниками, вратарь «Урагана» только в последний момент успел заметить мяч. Вытянув руки, он кулаками отбил его в поле.
Раздался гром аплодисментов. Одни хвалили Манджаро за красивую игру головой, другие — вратаря, сумевшего отбить мяч. Однако опасность у ворот «Урагана» не миновала. На вратарской площадке столпилось столько игроков, что трудно было уследить за мячом. Наконец им овладел Игнась Парадовский, игравший левого полусреднего, и послал Чеку. Тот пробил с хода. Из толпы снова вырвался возглас восхищения. Мяч молнией влетел в ворота, но прошёл слишком высоко. Судья не засчитал гола. Решение это вызвало бурю протестов среди сторонников «Сиренки». Одни, срываясь с мест, кричали:
— Был гол! Был гол!
Другие громко свистели и требовали удалить судью с поля.
Трудно было, конечно, опротестовать решение пана Лопотека. Не имевшие перекладины, сложенные из обломков кирпича ворота безусловно могли служить поводом для споров. Не обращая внимания на крики, судья энергичным жестом указал на линию ворот и приказал защитнику пробить свободный удар.
Манюсь остро переживал решение судьи. Он был уверен, что пробил точно. При нормальных воротах мяч наверняка забился бы в сетке. Чек попытался было протестовать, но спокойный Манджаро быстро охладил его пыл.
— Успокойся, — сказал он. — Судья лучше видит.
Это вовсе не переубедило Манюся, но, чтобы не подымать шума, он замолчал. Про себя, однако, он решил при первом же случае доказать, насколько точны его удары.
Между тем на ворота «Урагана» шла новая атака. Тадек Пухальский — один из лучших игроков «Сиренки», — обойдя нескольких противников, передал мяч Манджаро. Тот, в свою очередь, перевёл мяч на левый край, к Манюсю. Чек погасил мяч, подвёл его ближе к воротам и пробил. На этот раз низкий, идущий под острым углом мяч попал прямо в руки вратарю.
— Молодец, Манюсь, давай и дальше так! — утешил его пробегавший Манджаро.
— Э-э-э… что там! — поморщился Чек. — Говорю тебе: первый раз был гол.
Игра продолжалась. Попеременно атакуя, команды временами разыгрывали красивые комбинации у ворот противника. Но время шло, а счёт так и не удавалось открыть.
У забора, отделявшего «стадион» от огородов, расположились на траве взрослые болельщики — истые, умудрённые опытом ценители футбола. Рядом с мастером парикмахерских дел паном Сосенкой уселся высокий, стройный юноша. На нём был элегантный синий костюм в чуть заметную белую полосочку и новёхонькие замшёвые ботинки с двойным рантом. Причёсан он был ёжиком, согласно требованиям царящей на Воле моды. В нём с первого взгляда можно было распознать старшего брата Королевича, хорошо известного на Воле Ромека Вавжусяка: то же худощавое лицо, те же блестящие глаза, оттенённые длинными ресницами, и вызывающе модная одежда.
И владелец парикмахерского заведения с Гурчевской, и франт с Окоповой затаив дыхание наблюдали за матчем. Правда, пан Сосенка всем сердцем был на стороне «Сиренки», а Ромек Вавжусяк фанатично болел за «Ураган».
Приближался конец первой половины игры, а счёт всё ещё не был открыт. Юные футболисты, увлечённые игрой, забыли обо всех основах тактики, и команды, как табуны разыгравшихся жеребят, гонялись за мячом. Более взрослые и сильные игроки «Урагана» постепенно завоёвывали перевес, но и подвижные малыши с Гурчевской при каждом удобном случае с горячностью напирали на ворота противников.
Получив подачу от полузащитника, Манджаро, приняв мяч, пошёл вперёд. Он удачно обошёл защитника и полузащитника и упорно пробивался к воротам.
— Ну и играет же этот, на центре! — сказал с уважением пан Сосенка. — Бей! Бей! — внезапно закричал он, вскочив и размахивая в воздухе шляпой.
Ему так хотелось ободрить своих любимцев!
— Да сядьте вы! — оборвал его флегматичный Ромек Вавжусяк. — Они и так своё получат. — Он указал на игроков «Сиренки».
— Что? «Сиренка» проиграет? — возмутился парикмахер. — Да скорее у меня здесь волосы отрастут. — Он указал на свою пухлую ладонь. — Мои ребята играют, как по нотам!
— Чепуха, — махнул рукой Вавжусяк. — Вы лучше посмотрите на моего брага. У этого есть смекалка!
Пан Сосенка отёр платком вспотевшую лысину и не слишком доброжелательно взглянул на своего соседа.
— Чепуха — вы говорите? — Он весь покраснел от злости. — Да весь ваш «Ураган» ничего не стоит! Такие дылды и не могут забить этим малышам ни одного гола. Пускай ваш «Ураган» раньше научится играть тряпичным мячом, а потом только переходит к настоящему. Срам! — Сказав это, пан Сосенка сплюнул прямо под рыжие замшевые туфли франта с Окоповой.
— Вы лучше посмотрите на поле, — насмешливо улыбнулся Вавжусяк, одарив парикмахера полным презрения взглядом.
В эту минуту мяч перехватили ребята из «Урагана». Они разыграли его очень быстро: Скумбрия отпасовал левому крайнему, тот моментально передал его Королевичу, который, обойдя защитника, резко пробил прямо в угол ворот. Но опять, в который раз, жёлтая рубашка Жемчужинки мелькнула в воздухе, его худенькое тело вытянулось в молниеносном броске, а руки, точно магнит, притянули к себе мяч.
Пан Сосенка даже привскочил с места.
— Браво! Браво! — зааплодировал он. — Видели, как взял? — обратился он к соседу. — У вас никогда не будет такого вратаря. Феноменально! Феноменально! — повторял он.
Но в это время «Ураган» опять начал атаку на ворота «Сиренки», и парикмахеру пришлось замолчать. На этот раз даже флегматичный Ромек Вавжусяк, не удержавшись, вскочил с места и, отряхнув идеально заглаженные брюки, следил, прищурившись, как правый крайний «Урагана» подаёт угловой удар. Мяч описал дугу над головами собравшихся у ворот игроков. Маленький Жемчужинка взвился вверх, но опередивший его Королевич головой послал мяч на левый край. Там, как из-под земли, вырос Скумбрия, перехватил мяч и, не раздумывая, пробил по воротам. Жемчужинка не успел отбить — мяч прошёл всего в нескольких сантиметрах от него. Протяжный свисток судьи ознаменовал первый забитый гол. Зрители по-разному — с радостью и болью — переживали его.
Ромек Вавжусяк отряхнул пыль со своих брюк, расстелил на траве платок, уселся и издевательски поглядел на парикмахера:
— Ну как, вырос уже первый волосок на вашей почтенной ладони?
Парикмахер прикрыл руками маленькие синие, как васильки, глаза.
— Нет, это невозможно! — вздохнул он горько. — Этакие неучи, этакие дылды — и забили гол!
— Подождите, — с покровительственной иронией сказал Вавжусяк, — сейчас будет следующий. Советую вам послать своих детишек в детский сад— пускай подучатся считать, потому что сейчас посыплется целая очередь. Видели, как мой Юлек сыграл головой? Первый класс! Такие удары можно увидеть только на играх мастеров.
Парикмахер оторвал руки от глаз:
— Уважаемый мой, матч ещё не окончен. Г олову даю на отсечение, мои ребята покажут ещё такую игру…
— …на гармошке, — улыбнулся Вавжусяк.
Парикмахер вспыхнул. Лицо его налилось кровью.
— Предлагаю пари! — вызывающе сказал он.
Ромек скосил на него глаза:
— Жаль мне вас. И волосы у вас на ладони вырастут, и голову вам отсекут, а тут — на тебе! — ещё и пари проиграете.
— Значит, вы не согласны держать пари?
— А вам обязательно хочется проиграть?
— На сотню согласны?
— Ну что ж, давайте.
Тем временем на стадионе раздался свисток. Судья объявил конец первой половины игры. Усталые, запыхавшиеся игроки покинули поле. Огорчённый Манюсь никак не мог себе простить, что не забил ни одного гола, и шёл повесив голову рядом с капитаном команды.
— Влепили нам… — шепнул он виновато.
Манджаро попытался улыбнуться.
— Это ничего, — сказал он, — ноль: один в первом тайме.
Вопли, доносившиеся из-за стен обгорелых развалин, разбудили не только дремлющих в соседних домах жильцов, но обеспокоили даже случайных прохожих. Люди останавливались на тротуарах, задирали головы и с изумлением спрашивали, что здесь происходит. Караулившие у ворот мальчишки, которым не удалось проникнуть на стадион, с гордостью сообщали им, что идёт великий матч за первенство на Воле.
Проезжающий по Гурчевской Стефанек остановил свой новый мотоцикл, с интересом прислушиваясь к хорошо знакомой мелодии футбольного матча. Взгляд его упал на афишу. Выразительность рисунка и орфографические ошибки в тексте вызвали понимающую улыбку на лице известного футболиста. После минутного раздумья Стефанек решил заглянуть на «стадион» и понаблюдать, что там происходит. Ему вспомнились его первые шаги на футбольном поле. Именно здесь, на Гурчевской, он тряпичным мячом сыграл свой первый матч, здесь переживал первые волнения борьбы за ворота, учился азбуке футбола. Стефанек подтащил свой мотоцикл к обгорелой стене и уже собрался было пройти через пролом, как вдруг перед ним вырос какой-то мальчишка:
— А билетик у вас есть?
Стефанек без единого слова протеста заплатил за вход и, погружённый в воспоминания, вошёл на содрогающийся от адских воплей «стадион». При виде гонявших мяч маленьких, ободранных, запыхавшихся подростков он снова улыбнулся.
— Что это за матч? — спросил он недоумевающе.
Пан Сосенка оглянулся и окинул вновь прибывшего любопытным взглядом.
— Не мешайте, разве вы не видите, что идёт игра? — Потом, сменив немного гнев на милость, добавил сухо: — Наша «Сиренка» с «Ураганом» с Окоповой… — Едва успев выговорить это, он сорвался с места, как будто сидел на муравейнике, и, размахивая в воздухе закрытым зонтиком, закричал во всё горло:— Веди, Чек, веди!
Как раз в эту минуту Чек отобрал мяч у полузащитника и, обойдя его, пошёл на ворота. Перед ним вырос защитник «Урагана». Манюсь обошёл и его, снова догнал мяч и подал на границу вратарской площадки. Манджаро перехватил мяч, погасил и легонько передал подбежавшему Игнасю. Тот пробил. Удар был таким молниеносным, что вратарь не успел даже вытянуть руки: мяч пролетел мимо него. Судейский свисток оповестил о забитом голе.
Среди зрителей началось неистовое волнение.
— Браво, Игнась! Браво, Манджаро! Браво, Чек! — вопили маленькие ребята.
Игроки обнимали и. целовали Игнася.
— Это всё из-за вас! — громко кричал своим, защитникам вратарь «Урагана». — Не могли уследить за ним? Стали, как мамонты, и заслонили от меня поле!
Пан Сосенка неистовствовал. Он размахивал зонтиком, подбрасывал соломенную шляпу, топал ногами, хохотал и подпрыгивал. Словом, вёл себя, как подлинный болельщик на подлинном матче. Наконец, немного остыв, он тронул концом зонтика плечо неподвижно сидящего Ромека Вавжусяка:
— Ну как? Я говорил, что сравняют? Как ваше самочувствие? Держать пари вам захотелось? Платите вперёд, потому что вашему «Урагану» сейчас покажут, что такое настоящий футбол.
Не глядя на сияющего парикмахера, франт со злостью процедил:
— Посмотрим.
— Хорошо было сыграно, — вставил Стефанек, наблюдая воинственный танец пожилого болельщика.
Пан Сосенка сердито скользнул по нему взглядом:
— Ничего не понимаете в футболе, так уж лучше молчали бы! «Хорошо сыграно». Это было феноменально! Феноменально, вы понимаете! Если бы «полонисты» так играли, то уже давно были бы в группе А. Вы видели, как мой дорогой Чек подал на ворота? А как Манджаро погасил мяч, вы видели? А как пробил этот маленький полузащитник? Ничего вы не видели! А раз не видели, так уж сидите и помалкивайте и не суйтесь со своими замечаниями, потому что я на футболе все зубы съел.
Знаменитый «полонист» в изумлении выслушал эту отповедь. Когда парикмахер наконец умолк, Стефанек понимающе улыбнулся и спросил:
— А этот, на левом крае, кто?
— Это Чек, лучший игрок. Через несколько лет вы ещё о нём услышите. Это я научил его играть в футбол, мой воспитанник, — ответил пан Сосенка, уже ласковее глядя на пришельца, который соизволил заинтересоваться его любимцем.
Стефанек задумался.
«Откуда я его знаю?» — размышлял он и вдруг припомнил парнишку, который часто приходил на Конвикторскую и подавал игрокам мячи во время тренировки. Неожиданно взгляд его остановился на катящемся по полю новеньком мяче, удивительно походившем на тот, который таинственным образом исчез на последней тренировке.
«Да, это действительно лучший игрок», — сказал он про себя.
Тем временем борьба на поле обострялась. Сейчас упорно атаковали «урагановцы». Любой ценой они стремились завоевать победу. Они оттеснили «Сиренку» к самым воротам и жали на неё немилосердно. Ежеминутно в воздухе мелькала жёлтая рубашка Жемчужинки. Вратарь разрывался на части, выхватывал мяч из-под ног противников и отстаивал ворота в, казалось бы, совершенно безнадёжных положениях. И результат по-прежнему оставался один: один.
«Хорошо, хорошо, — шептал про себя Манюсь. — Только бы удержать ничейный результат».
Силы Чека были на исходе. Еле держась на ногах, он отступал к своим воротам, но упрямо продолжал борьбу. Вот мячом завладел Скумбрия. Обойдя Кшися Слонецкого, который, споткнувшись, растянулся на поле. Скумбрия точно передал мяч неприкрытому Королевичу.
Тот пробил так молниеносно, что Жемчужинка только метнулся к мячу, но схватить его не успел. Лёжа на земле, маленький вратарь с испугом видел, как новый жёлтый мяч промелькнул у него перед глазами.
— Го-о-о-л! — завопили ребята с Окоповой.
— Гол! — как эхо, отозвался пан Сосенка и, схватившись за голову, полуживой, сел на траву.
— Два:один, — флегматично отметил Ромек Вавжусяк. — Говорил я вам! Сотня у меня в кармане.
Парикмахер вытащил из жилета часы:
— Ещё десять минут до конца. Наши ещё могут выиграть… «Сиренка», играть! «Сиренка», не сдаваться! — крикнул он могучим голосом.
— «Сиренка», даёшь гол! — подхватил хор маленьких болельщиков.
Услышав этот боевой клич, ребята с Гурчевской снова упрямо устремились в атаку.
Напряжение возрастало с каждой минутой. Отдельные выкрики слились в один несмолкающий гул. Мячом опять завладел Чек. Он тяжело дышал, пот заливал ему глаза, но маленький футболист не сдавался. Сжав зубы, он вёл мяч. Как сквозь туман, различал он перед собой набегающих игроков. Ловким движением обошёл первого, перебросил мяч через второго и остановил его на линии аута. Последним усилием направил мяч в сторону подбегающего Игнася. Тот подпрыгнул и головой послал его Манджаро. Капитан команды, видя перед собой стенку игроков «Урагана», обошёл одного из них и снова отдал мяч Чеку. Манюсь пробежал с мячом ещё несколько , метров и вдруг различил впереди клетчатую рубашку вратаря противников. Мяч катился быстро. Кто первым догонит его — он или вратарь? Рванувшись вперёд, Манюсь ударил по мячу, который пролетел над головой выбежавшего вратаря. Манюсь столкнулся с вратарём и, уже падая на землю, как в тумане, услышал радостный крик:
— Го-ол!
Кто-то поднял его с земли, кто-то подал руку, но Манюсь, как бесчувственный, снова соскользнул на грязный песок стадиона. Только в ушах по-прежнему звучал победный, радостный крик: «Го-ол!» Значит, он всё-таки забил гол? Значит, счёт всё-таки сравняли? Теперь нужно было только удержать ничейный результат, и первый их матч увенчается замечательным успехом.
— Что с тобой? — услышал он над собой голос Манджаро.
— Ничего, ничего! — По своему обыкновению, озорно усмехнувшись, Манюсь с трудом поднялся с земли.
— Можешь играть?
— Ясно, могу. — Мальчик уже приходил в себя.
Он видел, как Скумбрия с кислой миной устанавливал мяч в центре поля. Ребята окружили Чека со всех сторон, целовали его, пожимали ему руки. Совсем как на матчах мастеров. Манюсь выпрямился, счастливый и весёлый, потом поднял руки и крикнул, возвращаясь на своё место:
— Отлично, ребята, жмём дальше!
Пан Сосенка с нетерпением поглядывал на свои большие карманные часы. Минуты тянулись немилосердно долго. Казалось, остановилось время. Забеспокоился и Ромек Вавжусяк. Он встал, отряхнул брюки и не отрывал от поля бегающих блестящих глаз. Видно было, что он недоволен своими подопечными. Подойдя к самой боковой линии, Ромек крикнул брату:
— По ногам их, Юлек, покажи им!
Стефанек, который тоже поднялся, схватил его за рукав:
— Как вы можете подстрекать их к грубой игре?
— А что же им, проигрывать таким малышам?
— Нельзя давать такие советы!
Глаза Ромека злобно сверкнули.
— Не лезьте не в своё дело! — буркнул он и, повернувшись к собеседнику спиной, ещё раз крикнул:— По ногам их, Юлек!
Пан Сосенка настолько был занят происходящим на поле, что не слышал этой стычки. Видя, что «Ураган» заставил команду «Сиренки» перейти к защите, он повторял дрожащим голосом:
— Не поддавайтесь, братцы, не поддавайтесь, братцы!
Мяч принял маленький Игнась и, воспользовавшись общим замешательством, помчался вперёд. За ним побежал Манджаро. Прорыв был настолько быстрым, что защитники, которые слишком выдвинулись, остались позади атакующих. Зрители снова подняли крик:
— На ворота! На ворота! Давай, Игнась!
Перед самыми воротами Игнась заколебался.
— Бей! — завопили болельщики.
Но Игнась до того был обескуражен этим неожиданным прорывом, что, вместо того чтобы послать мяч в ворота, подал его бегущему рядом Манджаро. И в это мгновение вратарь противника, бросившись на землю, молниеносно выхватил мяч из-под ног капитана «Сиренки».
Игнась схватился за голову.
— Что я наделал! — воскликнул он в отчаянии.
— Чего же ты не бил, несчастный? — обрушился на Игнася Тадек Пухальский. — Ведь была бы выигранная игра! Почему ты не бил по воротам, жертва футбола?
— Оставь его в покое! — резко оборвал капитан команды. — Неизвестно, как бы ты поступил в таком положении.
Судья подал сигнал к окончанию матча.
Пан Сосенка снял шляпу и, чтоб засвидетельствовать свою радость, дважды подбросил её в воздух. Тяжело дыша, он вытирал платком вспотевшую лысину.
— Ух! Ну и наволновался же я! — обратился он к своему соседу Ромеку Вавжусяку.
Но тот стоял мрачный и злой. Ни на кого не глядя, он в ярости повторял:
— С такими ничтожными малышами так сыграть, с такими молокососами!..
— Так как же наше пари? — поддел его сияющий парикмахер.
Ромек только пожал плечами. Пан Сосенка тронул его за плечо:
— Пошли со мной пиво пить, я ставлю. Мои ребята играли, как по нотам.
— Хорошо играли эти малыши, — подтвердил стоящий рядом Стефанек.
— «Хорошо»?! — возмутился парикмахер. — Я вижу, вы просто ничего не понимаете в спорте. Феноменально, говорю я вам, феноменально!
Больше всех радовался Чек. Потирая руки, обнимая по очереди всех друзей, он гордо повторял:
— Ну, ребятки, и показали же мы этим «фазанам»! Ещё немного — и мы бы разделали их в пух и прах. Хотя ничейный результат это тоже не пустяк, да и касса полная. В следующий раз будет ещё лучше!
По привычке, он трижды подпрыгнул и улыбнулся так радостно, как будто это был самый счастливый день в его жизни. Но неожиданно улыбка замерла на его губах. Среди оставшихся на стадионе зрителей он разглядел загорелого, как всегда спокойного Стефанека. Мальчик попытался юркнуть за спину высокого Манджаро, но Стефанек, как назло, направился прямо к Манюсю.
— Погоди-ка. — Он протянул к нему руку: — Как твоя фамилия?
У Чека подкосились усталые ноги. Слова застряли у него в горле, а щёки залил кирпичный румянец.
— Я?.. Это… Мариан Ткачик, — выдавил он наконец с трудом.
Лицо футболиста осветилось дружеской улыбкой.
— Хорошо играл! — Стефанек обнял его за плечи. — У тебя есть задатки настоящего игрока. Да и гол ты забил первоклассный.
Манюсь вздохнул с облегчением. Он озорно прищурился и бросил с гордостью:
— Играем понемножку, пан Вацек, — и тотчас же добавил:— А я вас знаю. Я бываю на каждом матче на Конвикторской.
— И на тренировки тоже приходишь?
Манюсь так съёжился, будто кто-то вылил ему за шиворот стакан холодной воды. Не желая, однако, обнаруживать своё смущение, он лихо ответил:
— Бываю время от времени. Присматриваюсь к вашим комбинациям.
Стефанек оглянулся и увидел Игнася Парадовского с мячом в руках.
— Ого, да у вас прекрасный мяч! — сказал Стефанек. — Покажи-ка его, братец!
Пока он тщательно осматривал мяч, Манюсь дрожал, как в лихорадке. Ноги горели, как будто он стоял на раскалённых углях. Больше всего ему хотелось растаять в воздухе или провалиться сквозь землю. Наконец он почувствовал на себе внимательный взгляд Стефанека и услышал:
— Откуда у вас этот мяч?
Наступило тягостное молчание. Стефанек повторил свой вопрос.
— Организовали его, — ответил Манджаро.
— Ах, вот как? — Стефанек прикинулся удивлённым. — Как же вы его организовали?
Собравшись с силами, Манюсь прищурился, улыбнулся и заявил:
— Мы одолжили его на один матч.
— А где же вы его одолжили?
— В «Полонии», пан Вацек.
Стефанек помрачнел.
— Зачем ты лжёшь? — спросил он резко.
Мальчик побледнел, лицо его перекосилось.
— А чем же мы должны были играть, — пробормотал он, — тряпичным, что ли?
— Так ты что, не мог прийти и попросить?
— Я побоялся.
— А воровать не побоялся?
Чек рванулся. В его кошачьих глазах вспыхнул гнев:
— Я не воровал! Я собирался отдать!
— И самовольно взял тогда на тренировке?..
— Но ведь матч был уже на носу… и… я пообещал товарищам, что достану.
— Говорил я, что влипнем! — простонал стоящий рядом Манджаро.
У Манюся на глазах сверкнули слёзы. Подняв голову, он громко сказал:
— Они ничего об этом не знали: это всё я сам.
Стефанек отпустил мальчика, ударил несколько раз
мячом об землю и сказал:
— Нужно было прийти и попросить, мы бы вам одолжили. А сейчас что же это получается: играете ворованным мячом?..
Не дожидаясь ответа, он протолкался сквозь кольцо окружавших его мальчиков и направился к воротам. Уже у самого пролома он неожиданно оглянулся и помахал ребятам рукой:
— Приходите завтра в пять, поговорим.
Но никто не отозвался. И, только когда Стефанек скрылся в проломе, Жемчужинка пробормотал:
— Люди добрые, так ведь это же сам Стефанек из «Полонии»! Пришёл на наш матч. Вот так неожиданность!
Манджаро, который считал, что несёт личную ответственность за всё, что происходит в клубе, был расстроен.
— Я знал, что так получится! — сказал он как бы про себя. Потом, точно очнувшись, он, сжав кулаки, направился к Чеку:— Видишь, что ты натворил! Теперь будут думать, что мы все такие.
Манюсь, сунув руки в карманы, повернулся боком и остановился в выжидательной позе.
Улыбка давно исчезла с его лица. Это был уже не обычный весёлый, озорной Манюсь. Глаза его пылали гневом, губы дрожали, во всей его фигурке было что-то угрожающее.
— В чём дело, Манджаро? — процедил он сквозь зубы.
— Дело в чести всей команды.
— Так ведь я же ему сказал, что это я сам…
— Ты думаешь, он поверил?
— Я сказал правду.
Манджаро сплюнул ему
под ноги:
— Тьфу! Мне совестно за тебя!
Чек одним прыжком подскочил к Фелеку и схватил его за рубашку:
— Возьми свои слова обратно!
— Мне совестно за тебя, — повторил тот дрожащим голосом.
Жемчужинка, видя, что назревает драка, втиснулся между ними:
— Бросьте! Не валяйте дурака. Сыграли вничью такой матч, а они лезут друг на друга. Было бы из-за чего, а то из-за какого-то дурацкого мяча!
Чек отступил, воинственно потряхивая головой:
— Достал такой мяч, а он ещё пристаёт! Думает, что если его выбрали капитаном, то ему всё можно. Если бы не я, то и этого матча не было бы или играли бы тряпичным. Задавала!..
Манджаро не остался в долгу:
— Нам таких, как ты, в команде не нужно! Можешь, братец, идти себе к «фазанам», им ты подойдёшь!
Это было уж слишком. Манюсь стиснул зубы и, прищурившись, кинул прямо в лицо Фелеку:
— С такими сопляками, как ты, я и не стану играть. Вечером отдам кассу — и привет… — Он повернулся на каблуках и медленно удалился развалистой походкой.
— Ну и натворил же ты дел, братец, — вздохнул Игнась Парадовский, поглядывая на Манджаро.
Тот пожал плечами.
— Не стану по нем плакать, — небрежно сказал он. Но видно было, что ему очень обидно и что чувствует он себя неловко. Со злостью поддёв ногой кусок кирпича, Манджаро подтянул трусы, оглядел ребят и заявил: — Ну, вот что… Сегодня в половине седьмого сбор на Голубятне. Нужно обсудить важные вопросы.
ГЛАВА III
На кладбище старых автомобилей, или, иначе говоря, в удельное княжество пана Лопотека, можно было попасть либо через калитку со «стадиона», либо через ворота с Гурчевской. Манджаро и Жемчужинка прошли через ворота. Для разрешения столь важного вопроса, рассудили они, лучше войти с главного хода — это будет выглядеть более официально.
Попав на обширное пространство, сплошь заваленное скелетами машин различных марок и размеров, ребята не сразу заметили правителя этой огромной территории. Только внимательно приглядевшись, обнаружили они длинные ноги, высовывающиеся из-под обломков старой «Шкоды». Пан Лопотек был занят вывинчиванием какой-то части из внутренностей заржавелого мотора. Ребята остановились, почтительно глядя на неподвижные, смешно раскинутые ноги, обутые в сандалии, Манджаро деликатно кашлянул.
— Сто тысяч гнилых помидор, кто там? — отозвался басистый голос.
— Это мы, пан Лопотек, — ответил Манджаро.
— Что ещё за «мы»?
— Мы… из «Сиренки»…
— Вы что, не видите, что у меня работы по горло? Приходите попозже, сейчас у меня нет времени.
Ребята посмотрели друг на друга, потом на ноги мастера, забавно подергивавшиеся в этот момент. Жемчужинка усмехнулся.
— Пан Лопотек, — сказал он тоненьким голоском, — мы по очень важному делу!..
— Опять какая-нибудь серьёзная драка?
— Нет, — пояснил Манджаро, — мы по поводу турнира, о котором писали в «Жице Варшавы».
— Ну, какого ещё там турнира? — скептически отозвался из-под машины пан Лопотек.
Всё же известие это, видимо, заинтересовало знаменитого судью, потому что минуту спустя ноги высунулись ещё немного, а за ногами выполз и весь пан Лопотек. Загорелое лицо его, седеющие усы и шевелюра — всё было в копоти и ржавчине. Он внимательно оглядел ребят, а затем пробежал глазами вырезку из газеты, которую протянул ему Манджаро.
— Ну хорошо, а что, собственно, вам нужно? — спросил он, закончив чтение.
— Мы, если пану угодно, — вежливо пояснил капитан команды, — хотим принять участие в этом турнире. И вот пришли к вам, чтобы посоветоваться, есть ли у нас какие-нибудь шансы.
Механик долго раздумывал, потирая испачканной ладонью поросшую жёсткой щетиной щёку, и наконец серьёзно ответил:
— Этот турнир, хоть кому скажу, — неплохая вещь. А если толковать о вас, то могу вам дать один совет…
Он оторвал руку от щеки и ещё серьёзнее глянул на ребят.
— Какой? — вырвалось у нетерпеливого Жемчужинки.
— Вы здорово сыграли тот матч, хоть кому скажу, но у вас ведь одна мелюзга, малыши. Вот если бы вам объединиться с «Ураганом» и составить одну команду, тогда дело пойдёт.
— Это невозможно! — почти в один голос закричали ребята.
Пан Лопотек возмутился:
— Как так — невозможно?
— Это невозможно, — упрямо повторил Манджаро. — Не для того мы сколачивали свою команду, чтобы объединяться с этими «фазанами» с Окоповой!
— Эге, что я слышу! — Механик прищурился. — Вам кажется, что они играют хуже вас? А вы видали, как здорово водит этот франтик в замшевых ботинках? А этот дылда в центре нападения? Говорю вам, если бы они знали тактику футбола, то всыпали бы вам десять: ноль, а то и почище!
— Это вам только так кажется, — запротестовал обиженный Манджаро.
Лопотек, ухватив его за пуговицу рубашки, притянул к себе:
— Я, дорогой мой, разбираюсь в футболе. Девять лет играл левого бека в «Искре». Не тебе, хоть кому скажу, меня учить. Если я сказал, то так оно и есть. Да в чём же дело? Разве не все вы — ребята с Воли? Разве Воля должна плестись в хвосте? Нет! Так что же вам раздумывать? Объединяйтесь и увидите, что будете, хоть кому скажу, выигрывать под ноль у других команд.
Манджаро задумался. Доводы пана Лопотека показались ему убедительными, но сама мысль об объединении с «Ураганом» вызывала в нём возмущение.
— Может, они тоже не захотят… — постарался он увильнуть.
— Поговорите с ними. Объясните, что вместе с ними у вас получится сильная команда, у которой будут шансы попасть даже в финал. Ведь у вас тоже есть несколько хороших игроков.
Манджаро признал себя побеждённым.
Дойти до финала в турнире «Жице Варшавы», о котором пишут в газетах, завоевать славу для Воли — это была действительно прекрасная идея.
— Ну ладно… — нехотя сказал он, чтобы механик не вообразил,, будто его так-то уж легко переубедить. — Но что будет, если они не согласятся?
— А на что же ты считаешься капитаном команды?
Уговори их! Я советую — объединитесь. Не пожалеете.
От пана Лопотека ребята возвращались, полные самых противоречивых мыслей. Конечно, обидно было сливаться с «фазанами», но соблазняла возможность попасть в финал. Вернувшись на Голубятню, мальчики вскарабкались на шестой этаж и принялись обсуждать вопрос с самого начала.
Манджаро вытащил свой «капитанский» блокнот, где были записаны состав команды и члены клуба. Нарисовав одиннадцать кружков, он расположил их так, как располагаются игроки на поле, и начал объяснять Жемчужинке:
— Это неплохая идея. У нас вправду получилась бы сильная команда. Гляди-ка! В воротах будешь ты, это не подлежит никакому сомнению… Защита у них лучше, вот мы и поставим сюда Мельчика и Енджейчика из «Урагана». Центральным защитником будет Кшись. Он не больно силён, но всё-таки лучше, чем их парень. Правым полузащитником будет Пухальский, а левым — их Генек Стройко. Нападение у нас будет первоклассное. Смотри, братец: на левом краю, конечно, Чек… — Манджаро прикусил язык, вспомнив вчерашнюю ссору.
— Хе, Чек! — с сожалением усмехнулся Жемчужинка. — Ты вчера так обошёлся с лучшим другом, как будто это хулиган какой-то.
— Он сам виноват! — Манджаро хотелось поскорее избавиться от неприятной темы.
— Да, Чек — это игрок! — Жемчужинка даже причмокнул, как будто речь шла о любимом лакомстве. — Такого нам уже не найти.
— Это тебе только так кажется, — холодно отозвался Манджаро. — Вот смотри: сказал, что сдаст кассу, а до сих пор ещё не явился.
— Он говорил мне, что тётка заперла шкаф и он не мог взять деньги.
— Вечно он врёт!
— И чего ты к нему цепляешься? — возмутился Жемчужинка. — Что он тебе сделал? Мировой товарищ…
— Он опозорил всю команду.
— Зато раздобыл мяч. Уж если он что скажет, то слово сдержит, — вступился за Манюся маленький вратарь.
По тому, как он это сказал, Манджаро почувствовал настоящую, от сердца, привязанность к другу и соседу по Голубятне. Капитан команды со злостью вычеркнул фамилию Чека, которую, по рассеянности, занёс было в блокнот.
— Что касается нападения, — заявил он, чтобы прекратить этот разговор, — то вместо Чека мы поставим на левый край Скумбрию.
— Но он же играет в центре..
— Ничего страшного. Хороший игрок сумеет сыграть в любом месте. В центре буду играть я.
— Ещё бы! — Жемчужинка криво усмехнулся.
— Что, может, тебе это не нравится?
— Да нет, ничего, я так просто…
Манджаро смутился, покраснел и, желая сгладить неприятное впечатление, миролюбиво добавил:
— А, собственно, всё равно. Могу и я сыграть на краю. Итак, я — левым крайним, левым полусредним — Игнась, в центре — Скумбрия, правым полусредним — Королевич, правым крайним — наш Метек Гралевский… Ну, как тебе нравится такое нападение?
— Подходяще… — неуверенно протянул Жемчужинка. — Но всё-таки жаль, что нету Чека!
Прежде чем начать переговоры с капитаном «Урагана» о слиянии обеих команд, Манджаро долго колебался. После обеда он послал Жемчужинку на Окоповую, чтобы тот договорился со Скумбрией о встрече. Вернувшись, маленький вратарь докладывал о своей миссии без особого подъёма.
— Ни черта из этого не получится, — сказал он:— они, братец ты мой, нос задирают.
— Неважно, — прервал его Манджаро. — Ты лучше скажи: придут они или не придут?
— Придут, только…
— Что — только?
— Только неизвестно, придут ли…
Манджаро внимательно глянул на вратаря:
— У тебя что, горячка, братец?
Жемчужинка поморщился:
— Если бы ты слышал, как они со мной разговаривали, ты бы тоже не знал, придут они или не придут. Говорили, что в четыре будут на Вольской.
В четыре часа делегация «Сиренки» — Манджаро, Жемчужинка и великий знаток футбола Тадек Пухальский — уже стояла у главного входа в большой универмаг. В молчании дожидались они «урагановцев». Минуту спустя на площади перед зданием показались Скумбрия и Королевич. Они шагали медленно, осанка их была полна достоинства, как и подобало делегатам и руководителям клуба.
Поздоровались холодно и серьёзно. Королевич небрежно сказал:
— На улице нечего болтать. Зайдём в «Маргаритку». Такие дела надо решать с удобствами, за порцией мороженого.
Лица ребят из Голубятни вытянулись. Ни у кого из них в кармане не было ни гроша. Воцарилась напряжённая тишина, которую дипломатично нарушил Жемчужинка:
— Тут речь не о мороженом, а о серьёзных вещах!
Королевич насмешливо улыбнулся:
— Можете не беспокоиться, сегодня я угощаю. У меня хватит на всех.
После недолгого колебания все вошли в ближайшую кондитерскую и заняли столик в тёмном углу маленького зала. Королевич держал себя, как завсегдатай. Уселся поудобнее, подтянув штанины новых «дудочек», кивнул проходящей официантке:
— Пять двойных шоколадного.
Официантка окинула взглядом всю компанию. Оборванные, не слишком опрятные ребята, очевидно, не вызвали у неё особого доверия.
— Деньги прошу вперёд! — сказала она.
— Да ведь это я плачу! — возмутился Королевич. Он вытащил из кармана пачку денег и жестом миллионера швырнул их на мрамор.
— Откуда у него столько денег? — шепнул Жемчужинка.
Манджаро пожал плечами в знак того, что это его не касается. Скумбрия откашлялся.
Начинаем, — оповестил он, переходя на деловой тон.
Манджаро неторопливо вытащил из кармана блокнот, положил его на стол и спокойно принялся объяснять, каков, по его мнению, должен быть состав объединённой команды. Придерживался он при этом тех же соображении, какие утром были высказаны паном Лопотеком.
— Дело серьёзное, и мы должны иметь сильную команду, если хотим выйти в финал, — заключил он. — Воля обязана с честью закончить турнир.
— Всё это хорошо, — отозвался Скумбрия, который слушал с большим вниманием. — Но какие ваши условия?
Манджаро обменялся с товарищами быстрым взглядом.
— Вот состав команды, который мы предлагаем. — Он протянул Скумбрии свой блокнот, где над кружками, обозначающими расположение позиций, были надписаны фамилии игроков.
Капитан «Урагана», взглянув на предложенный ему план, небрежно отодвинул записную книжку.
— Можете всё это забросить подальше, — отрезал он. — Забираем у вас Чека, Жемчужинку и тебя. — Он показал на Манджаро. — Ну, может, ещё Парадовского… Остальным скатертью дорога…
Королевич бросил взгляд из-под длинных ресниц, облизнул ложечку с мороженым и в знак согласия соизволил кивнуть головой.
— Вы что, смеётесь? — вырвалось у Жемчужинки. — А куда же Кшися? Куда Тадека?
— Ну конечно, — вмешался Тадек Пухальский, — обо мне, понятно, забыли.
— Наш Павел лучше, — не терпящим возражения тоном отозвался Королевич. Вытянув ноги, он разглядывал свои замшевые туфли.
— Лучше меня?! — взорвался Пухальский.
— Угу, — буркнул Королевич.
— Да уймитесь вы! — попытался их утихомирить Манджаро. — Тут важное дело, а они задираются!.. Я только должен вам сказать, что на такие условия мы не можем согласиться.
Скумбрия побренчал ложечкой о стакан.
— А мы — на ваши. И ещё одно: новая команда должна называться «Ураган».
— Что за чушь! Может, ещё «Вольный ветер»? — съязвил Жемчужинка.
— Или «Землетрясение»? — добавил Тадек Пухальский,
Как только он убедился, что «урагановцы» не собираются включать его в свой состав, он тут же превратился в заядлого противника слияния команд.
— Тише, орава! — цыкнул Королевич. — Я не для того угощал вас мороженым, чтобы вы устраивали здесь шум. Мы ведь вас ни о чём не просим. Хотите — хорошо, а нет — так нет. Только не очень задирайтесь, а то мы с вами поговорим иначе.
Вспыльчивый Жемчужинка не мог этого вынести. Он так порывисто вскочил со стула, что стоявший перед ним бокал с мороженым покатился на пол и разлетелся на мелкие осколки.
Бледное лицо вратаря залилось румянцем, крупные веснушки проступили отчётливее, а маленькие глазки превратились в щёлочки.
— Не нужно нам вашей милости! — тоненько выкрикнул он. — Идём, Фелюсь, что тут разговаривать с этими фазанами из курятника. Пускай себе играют одни!
Манджаро, помня об ответственности за свою команду, ещё пытался спасти положение, но теперь, точно пробудившись от сна, оживился Королевич. Выпрямившись, он быстрым, гибким движением схватил Жемчужинку за шиворот и рывком притянул к себе.
— Повтори, что ты сказал! — зашипел он ему прямо в лицо.
— Фазан несчастный, хулиган! — по-кошачьи фыркнул Жемчужинка.
Неожиданным толчком Королевич сбил маленького вратаря… Тот, как кукла, кувыркнулся через стул, ударившись о доску стола, заставленного недоеденными порциями мороженого. Осколки стекла жалобно зазвенели на мраморе стола, и посыпались на пол.
— Убирайтесь отсюда, бандиты вы этакие! — хватаясь за голову, отчаянно завопила официантка. — Кто теперь мне за посуду заплатит?!
Никто, однако, не слушал её причитаний. Звон разбитого стекла послужил сигналом ко всеобщей схватке. Тадек Пухальский и Манджаро при виде пострадавшего товарища бросились на «урагановцев». Манджаро сцепился со Скумбрией, а Пухальский, не решаясь прямо напасть на крепкого Королевича, танцевал вокруг него, как боксёр на ринге.
Официантка, выбежав из кафе, подняла тревогу:
— Спасите! Хулиганы затеяли драку!
Не прошло и минуты, как в дверях появился рослый плечистый милиционер. Он быстро захлопнул дверь и ринулся к сцепившимся ребятам.
Первым узнал его маленький Жемчужинка. Это был участковый сержант, прозванный на Воле «Глыбой». Питая почтение к его могучим плечам и грозному виду, Жемчужинка тут же залез под стол и оттуда наблюдал за полем боя.
Милиционер схватил за шиворот Пухальского и Королевича, поднял их с пола, для острастки столкнул лбами и поставил перед собой. То же самое он проделал с Манджаро и Скумбрией.
— Управы на них нет! — из-за спины представителя власти простонала официантка. — Кто же мне за посуду уплатит?
— Вы, гражданка, не волнуйтесь, — успокоил её милиционер. — Сейчас мы составим протокол, а потом отведём этих птенчиков в комиссариат: Там сразу выяснится, кто из них должен платить.
Услышав, что сержант толкует о протоколе и комиссариате, Жемчужинка замер от страха. «Надо спасаться», — решил он, глядя на непроходимый барьер из пяти пар ног. Осторожно отодвинувшись от широченных милицейских штанов, заканчивающихся огромными чёрными ботинками, он обнаружил просвет между потрёпанными брюками Манджаро и новенькими «дудочками» Королевича. Пока Жемчужинка ожидал подходящего момента, сердце его испуганно колотилось, в носу невыносимо щекотало от поднятой в суматохе пыли. Он чуть было не чихнул, но в этот момент дверь распахнулась, и в поле зрения маленького вратаря возникли чьи-то стройные женские ноги.
— Закройте, пожалуйста! — резко прозвучал голос милиционера.
Воспользовавшись замешательством, Жемчужинка вынырнул из-под стола и в три прыжка добрался до полупритворенной двери. Через секунду он был уже на улице. Услыхав сзади окрик милиционера: «Стой! Стой!», Жемчужинка по-спринтерски пустился коротким закоулком, нырнул в какой-то подъезд, взлетел на самый верх и там, забившись в тёмный угол, прислушался, нет ли погони. Но с улицы доносился только обычный приглушённый шум уличного движения.
«Спасён! — подумал он и с превеликим облегчением перевёл дыхание. — Теперь нужно слетать на Гурчевскую и рассказать ребятам, как мы влипли»,
В это самое время Чек катил двадцать седьмым номером трамвая в сторону Конвикторской. Переполненный в эту пору дня вагон тяжело продвигался по раскалённой, пыльной улице Лешно. Ежеминутно пронзительно взвизгивали тормоза, и прицеп встряхивало на рельсах. Однако Манюсь не замечал этого. Погружённый в собственные мысли, он не обращал внимания на неудобства путешествия.
Левый крайний «Сиренки» порядочно трусил. Если бы не ссора с Манджаро, он ни за что не решился бы на такой неосмотрительный шаг. Мальчику казалось, что он направляется сейчас не к знаменитому полузащитнику «Полонии», а прямиком в львиную пасть. Главной причиной, которая заставила его, несмотря ни на что, отважиться на подобное предприятие, было желание вернуться в свою команду. Манюсь очень сожалел, что так скоропалительно расстался с «Сиренной». Теперь, когда была возможность участвовать в большом турнире на кубок «Жиця Варшавы», страсть к футболу одержала в нём верх над страстью к бродяжничеству. Манюсю хотелось сделаться хорошим футболистом, таким, как Стефанек.
В тот раз, отобрав мяч, Стефанек, покидая поле, велел ребятам зайти за ним в понедельник в пять часов. Выла это ловушка или шутка, никто не мог сказать. Достаточно того, что никому из мальчишек и в голову не пришло подвергать себя опасности. Только Чек решился рискнуть.
«Голову мне не оторвут, — думал он. — Самое большее — услышу порядочную проповедь и получу по шее».
Несколько раз подходил мальчик к воротам стадиона, но каждый раз у него не хватало смелости войти туда. Наконец, когда часы у трамвайной остановки показали пять, он сказал себе громко: «Эх, один раз козе смерть». В воротах его остановил сторож:
— Ну-ка, давай отсюда! Ты что, не знаешь, что сюда вход воспрещён?
— Я к пану Стефанеку, — вкрадчиво улыбнулся Манюсь.
— Нельзя! Мне уж раз досталось, мяч тут как-то пропал.
Манюсь проглотил слюну и ещё раз улыбнулся:
— Дорогой мой, ведь я по служебному вопросу. Меня уже ждут. От нашей беседы зависит будущее польского футбола. Вы уж, пожалуйста, пан председатель, сами справьтесь. В пять я должен быть у пана Вацека.
Сторож, обезоруженный приветливой улыбкой, махнул рукой:
— Ну иди, только помни: если наврал, я тебе уши оборву!
— Сердечно благодарен!.. — Манюсь направился к тренировочному полю.
Там он узнал, что тренировка закончилась и футболисты моются в душевой. Смелость снова покинула мальчика. Остановившись перед дверью раздевалки, он вдруг пожалел, что явился сюда. Стефанек не захочет с ним разговаривать. Если бы пришёл Манджаро или Жемчужинка, другое дело. Но он, виновник всего скандала! Манюсь уже собрался повернуть к выходу, когда увидал в дверях Стефанека. В руке у него была большая спортивная сумка с эмблемой «Полонии». Одетый в светлые габардиновые брюки и рубашку с отложным воротником, он являл собой образец спортсмена, воплощение мечты ребят с Воли. Увидев Чека, он улыбнулся:
— А где же остальные? Разве ты один пришёл?
Но Чек, который славился хорошо подвешенным языком, сейчас не мог выдавить из себя ни слова.
— Где твои друзья? — снова спросил Стефанек.
— Дома… — с трудом пробормотал мальчик.
— Почему же они не пришли?
— Не знаю, наверное, они… боялись.
— А ты?
— Я?.. Я тоже боялся.
Стефанек рассмеялся от всей души. Обняв мальчика за плечи, он подвёл его к скамье, стоящей у спортивной площадки.
— Понравилась мне ваша игра, — начал он, когда они уселись. — Я тоже когда-то играл в такой дворовой команде. Правда, я не одалживал мячей, — подчеркнул он многозначительно.
У Манюся опустились руки — рухнули все его надежды. «Сейчас начнётся», — подумал он.
Однако вместо нотации он услышал весёлый голос Стефанека:
— И ты мне понравился. Есть у тебя футбольная жилка. Есть талант, а это уже много.
Манюсь с трудом проглотил слюну.
— Я… я, знаете, хотел попросить прощения за этот мяч. Не видать мне тёти Франи, я сделал это только для товарищей, для команды. Без мяча какая игра…
Стефанек внимательно посмотрел на Манюся:
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать… ещё не исполнилось.
— Родители есть?
— Какие там родители!.. Во время восстания погибли.
— А кто же за тобой смотрит?
— Тётя Франя смотрит, если можно так выразиться.
— А чем она занимается?
— В артели «Чистота» работает, нанимается помогать по домам. Ей по часам оплачивают, но это не стоящее занятие.
— В школу ходишь?
— Ходил, но… — Тут Манюсь запнулся.
Стефанек коснулся не слишком приятной темы. И вообще не нравились Манюсю эти расспросы — ведь он не в комиссариате. Да и какое могло быть дело футболисту, спортсмену, до того, кто смотрит за Манюсем и ходит ли он в школу? Может, ещё спросит, что Манюсь ест на завтрак и сколько они за газ платят? Мальчик поморщился и, не глядя на своего собеседника, добавил:
— Мне бы больше всего хотелось играть в футбол так, как вы. — Он стремился направить беседу по иному руслу.
Но Стефанек был неумолим. Не сводя с него своих серых проницательных глаз, он ещё раз повторил:
— Значит, в школу ты не ходишь?
— Не хожу…
— Почему?
— А не знаю даже.
— И сколько ты классов кончил?
— Шесть.
— А теперь что делаешь?
Вопрос был настолько неожиданным, что Манюсь, разинув рот, уставился на «полониста» широко раскрытыми глазами.
— Болтаешься просто, да?
— Да нет, пан Вацек, зарабатываю как могу. Продаю бутылки, помогаю пани Вавжинек торговать фруктами, а иногда убираю парикмахерское заведение.
— А к учению тебя не тянет?
— Не получается что-то у меня, пан Вацек.
— Значит, ты на шести классах решил остановиться?
— Для продажи бутылок и такого образования достаточно.
— Ты что же, всю жизнь собираешься продавать бутылки?
— Если возрастёт потребление, это будет выгодное занятие.
— Ах, вот что… — Стефанек покачал головой.
Стефанек был взволнован. В юности, оставшись без родителей, он точно так же был брошен в водоворот жизни. Что-то роднило его с этим мальчишкой, который сейчас, ковыряя рваной тапочкой песок дорожки, исподлобья поглядывал на него.
— Значит, — как бы про себя произнёс Стефанек, — ты не хочешь сделаться настоящим футболистом?
Манюсь очнулся от своего раздумья. Сдвинув шапку на затылок, он так и сорвался со скамьи.
— Честное слово, хочу! — закричал он так искренне, что Стефанек рассмеялся.
— У хорошего футболиста не только в ногах сила, в голове у него тоже кое-что должно быть. Бессмысленно гонять мяч — это и дрессированная обезьяна сможет. Для современного футбола нужны знания, а с твоими шестью классами далеко не уедешь.
Манюсь почесал за ухом.
— Да, да, — доброжелательно улыбнувшись, подтвердил Стефанек. — А теперь скажи-ка, братец, когда у вас следующий матч?
«Наконец заговорил о деле!»— подумал Манюсь, с благодарностью глядя на «полониста».
— Мы, пан Вацек, хотим участвовать в турнире, о котором в газете писали. Это же мировое дело!
— А тренируетесь вы?
— Ещё как! Паук, то есть Польдек Пеховяк, двадцать «головок» за раз отбивает, аж глаза на лоб вылазят. Ведь тренировка — это хорошая форма, а хорошая форма — это уже наполовину выигрыш, — закончил мальчик со знанием дела.
— Ну ладно. А когда у вас следующая тренировка?
И вдруг Манюсь вспомнил, что он уже не является членом «Сиренки», что Манджаро за «организацию» мяча его выставил. Однако, не желая в этом признаваться, он, не моргнув глазом, соврал:
— В среду, в пять часов, на нашем поле.
— Тогда скажи ребятам, что я приду к вам. Погляжу, как вы тренируетесь… А сейчас подожди-ка минутку, у меня есть для тебя сюрприз.
Манюсь остался один. Он до того был ошеломлён неожиданным и благоприятным оборотом этого разговора, что даже боялся поверить знаменитому футболисту. Подумать только: лучший игрок «Полонии» хочет присутствовать на их тренировке! Прославленный Стефанек явится к ним собственной персоной! Чек растерянно по-, тирал лоб, ему казалось, что всё в мире вдруг переменилось. Ужасный день точно канул куда-то, а когда показался Стефанек с новёхоньким мячом под мышкой, Манюсь окончательно оторопел.
— Я переговорил с руководителем нашей секции, — сказал футболист, — рассказал ему о вашем матче… словом, обо всём. Он согласился одолжить вам на время мяч, но только с тем условием, чтобы вы его берегли и не дрались на поле.
— Само собой разумеется, пан Стефанек! — закричал мальчик, не в силах оторвать восхищённый взгляд от прекрасного нового мяча.
— Вот! Передай его своим товарищам, а в среду я приду посмотреть, как вы играете.
Распрощавшись со Стефанеком, Манюсь долго не мог сообразить, что произошло. Ему казалось, что всё то, что он слышал и видел минуту назад, происходило не наяву, а в каком-то прекрасном сне. И, только оглядевшись по сторонам и снова увидев бетонные ряды трибун, вход в раздевалку, где только что исчез Стефанек, залитую весёлым солнечным светом траву тренировочной площадки, Манюсь окончательно пришёл в себя и даже подпрыгнул от радости. Расцеловав новый мяч, он тут же помчался домой, чтобы как можно скорее поделиться с товарищами чудесной радостью.
Подходя к Голубятне, Чек уже издали узнал Жемчужинку.
«Вот и отлично, — подумал он, — с Богусем можно спокойно потолковать».
Однако, подойдя вплотную, он увидел, что Жемчужинка стоит, точно пришибленный, словно его постигло какое-то ужасное несчастье. Увидев товарища, маленький вратарь протянул ему свою худенькую руку.
— Беда! — крикнул он взволнованно. — Манджаро и Тадек сидят под арестом в комиссариате. Попали вместе со Скумбрией и Королевичем… Что теперь делать? Загорская у меня уже допытывалась, где Фелек. Сказал ей, что Манджаро пошёл к Игнасю гонять голубей. А что дальше? Положение безвыходное, конец света, словом… — тарахтел Жемчужинка, как пулемёт.
Он до того был расстроен, что даже не обратил внимания на мяч, который держал Чек.
— Спокойствие! — прервал Манюсь этот невразумительный поток жалоб. — Выкладывай по порядку, а то у тебя ничего не поймёшь.
Маленький вратарь снова начал своё путаное повествование.
Манюсь оборвал его на полуслове:
— О чём речь, собственно?
— Речь о том, что они сидят в милиции.
— Собирались объединиться со Скумбрией, вот тебе и объединились, — констатировал факт Чек. — А я тем временем мяч раздобыл и организовал тренера для нашего клуба. Ну, чего уставился? Как тебе всё это нравится?
Жемчужинка посмотрел на него с упрёком.
— Товарищи попали в беду, а он занимается болтовнёй! Нужно их выручать, понимаешь?
— Понимаю, только не могу сообразить, как это сделать.
Жемчужинка умоляюще уставился на друга:
— Сообрази что-нибудь, у тебя же всегда получается.
— Получается с бутылками и тому подобной ерундой, а здесь этот номер не пройдёт. И вообще, должен тебе сказать: Манджаро задаётся, а я, значит, должен его выручать?
— У него были основания: мяч-то ты стащил?
— Не стащил, а одолжил, чтобы потом вернуть его обратно.
— Такой ты, значит, товарищ! — с обидой сказал Жемчужинка. — Был бы ты на их месте, так уж Манджаро что-нибудь бы сообразил. Подумай только, что будет, когда все узнают, что капитан «Сиренки» сидит в милиции!
Чек, как всегда в таких случаях, нахлобучил шапку на лоб, потом сдвинул её на затылок и почесал за ухом.
— Трудновато, — пробормотал он, как бы про себя, — но история действительно неприятная, надо что-то придумать…
Он замолчал, а Жемчужинка так пытливо уставился на него, точно собирался прочитать его мысли. Наконец, ударив мячом о землю, Чек победно свистнул:
— Ну, вот что, брат. Тут никакие комбинации не помогут, надо прямо идти в комиссариат.
Жемчужинка вытаращил глаза:
— А кто же пойдёт?
Манюсь ткнул себя в грудь пальцем:
— Я, собственной персоной. А если меня задержат, скажешь ребятам, что в среду тренировка. Придёт… угадай, кто? Ни за что не угадаешь! Сам Стефанек, лучший игрок «Полонии», придёт и будет нас тренировать! А теперь идём со мной. Подождёшь меня у комиссариата и подержишь мяч.
Мальчики бодро двинулись в путь. Однако по мере приближения к комиссариату они всё замедляли и замедляли шаг. Казалось, их подошвы были смазаны клеем. Неуверенно глядя на друга, Жемчужинка спросил:
— И ничего получше ты не мог придумать?
Чек тяжело вздохнул.
На углу они на минутку остановились. У Манюся было такое впечатление, что он идёт на верную гибель. Однако сдаваться было нельзя.
— Держись, Чек, — шепнул Жемчужинка.
— Будь спокоен! — Манюсь свистнул сквозь зубы и двинулся вперёд.
Однако походка его отнюдь не свидетельствовала о том, что он идёт без всякой опаски.
Войдя в тёмный коридор, Чек толкнул дверь и попал в обширное помещение, разделённое посередине сквозной деревянной перегородкой, за которой у столика сидел дежурный милиционер. Собравшись с силами, Чек на цыпочках подошёл к дежурному.
— Моё почтение! — Он щёлкнул себя по козырьку шапочки.
— Что нужно? — спросил дежурный, оторвавшись от разложенных на столе бумаг.
— Я, с позволения пана, к пану сержанту Ногайскому, который у нас участковым.
Милиционер недоверчиво посмотрел на мальчика:
— По какому делу?
— По важному, пан поручик.
Дежурный не мог удержаться от улыбки.
— Сержант, а не поручик, — поправил он.
— Это неважно, при следующей аттестации у пана сержанта будет звёздочка, — не остался в долгу мальчик.
Дежурный громко расхохотался и уже ласковее глянул на Чека.
— Ты, значит, спрашиваешь гражданина сержанта Ногайского?
— Точно, пан сержант.
Дежурный снял трубку и набрал номер.
— Как тебя зовут? — спросил он, дожидаясь соединения.
— Мариан Ткачик, но пускай пан скажет, что ожидает Чек, так будет лучше.
Кончив разговор, милиционер повернулся к мальчику:
— Подожди минутку, сейчас придёт.
— Что я сказал! — гордо произнёс мальчик. — Чека тут все знают!
Его одолевали сомнения. И эта минута показалась ему вечностью. Стоит ли дожидаться сержанта? Может быть, ничего не выйдет и лучше удрать, пока не поздно, а Жемчужинке сказать, что с ним не захотели разговаривать? А может, всё-таки подождать? Что ему грозит? В конце концов, это не он перевернул в «Маргаритке» столики, побил посуду и произвёл «нарушение общественного порядка»… Однако Глыба может припомнить другие, давние его проказы. Правда, это было ещё весной, а с тех пор мальчишки с Голубятни не доставляли много хлопот представителю народной власти… И всё же лучше было бы не показываться участковому на глаза.
Такие мысли только усилили растерянность и беспокойство мальчика. Но вот с шумом отворилась стеклянная дверь, и появился сержант.
Манюсь вытянулся в струнку и сорвал шапочку с головы.
— Гражданин сержант, — начал он, предварительно откашлявшись, — я к вам от имени коллектива, то есть «Сиренки». Мы имеем честь пригласить уважаемого гражданина сержанта на матч, который состоится в воскресенье, в пять часов, на нашей площадке.
Почему ему пришла в голову эта идея, откуда взялся этот фантастический Матч, — Чек и сам не знал. Очевидно, идеи рождаются в самые неожиданные моменты. Но на этот раз заявление мальчика произвело на представителя власти достаточно сильное впечатление, в особенности если принять во внимание, что сержант Ногайский сам некогда игрывал в футбол и, конечно, был горячим болельщиком варшавской «Гвардии».
— Эх вы, горлодёры, — буркнул сержант, забавно щуря свои небесно-голубые глазки, — опять какую-нибудь свалку устроите. Знаю я ваши матчи! — После такого недоброжелательного вступления он, однако, добавил с любопытством: — А с кем играете?
— С «Ураганом», пан сержант, матч-реванш. В последний раз мы с ними свели вничью, два:два.
Сержант, кинув взгляд на дежурного, который прислушивался к разговору, понял, что его авторитет находится под угрозой. Он поправил пояс, принял официальный вид и строго спросил:
— Так ты только для этого меня искал?
— Я хорошо знаю вкусы пана сержанта, и поэтому хотел вас лично оповестить. Матч будет редкий.
— Ну ладно, приду, если будет время, — согласился участковый.
Но Манюсь мгновенно весь как-то сник и до того помрачнел, что сержант поразился, глядя на него.
— Ну вот, — пробормотал парнишка, — а ведь неизвестно, состоится ли вообще этот матч.
— Почему неизвестно?
— Всё зависит от уважаемого гражданина сержанта.
— От меня?— Сержант вытаращил глаза.
— Ну да, от пана сержанта, потому что пан сержант ослабил нашу команду.
Тут участковый понял всю игру Чека. Вспомнив о четырёх мальчишках, которые сидели сейчас в милиции за скандал в «Маргаритке», он схватил Манюся за плечи:
— Не выпущу их, мой милый, пока за ними не явятся родители. И не будет у меня жалости к этим хулиганам!
— Это лучшие игроки, — несмело ввернул Чек.
— Это безобразники и скандалисты! — гремел сержант. — И слушать о них не хочу!
Манюсь потянул носом и скривился, точно собирался заплакать:
— Значит, в воскресенье матч не состоится…
— Не состоится! — Сержант ударил кулаком по перегородке.
— Значит, пану сержанту безразлично…
— Безразлично! — последовал второй удар.
— Значит, с футболом у нас на Воле полный провал.
«Полный провал», — уже вертелось на языке участкового, однако сержант воздержался и удивлённо спросил:
— Почему провал?
— Потому что народная власть не заботится о развитии спорта. — Заметив, что участковый смутился, Манюсь разыграл из себя обиженного. — Провал по всему фронту. Команда разлетится. Ребята, вместо того чтобы играть в футбол, начнут шататься по улицам. Спортивных мероприятий не будет. Всеобщая катастрофа. Пан сержант… В последний раз… За Загорского и Пухальского я ручаюсь своей честью. В конце концов, если пан мне не доверяет, пусть он справится у Вацека Стефанека из «Полонии»: он над нами шефствует.
Фамилия лучшего игрока «Полонии» произвела на сержанта впечатление. После минутного размышления он произнёс:
— Ладно, этих двух выпущу, но дам знать о них в домоуправление, а за теми пускай явятся родители.
— Наши не виноваты, это не они начали! — закричал Чек вне себя от радости. Он был готов броситься сержанту на шею.
Жемчужинка уже потерял надежду увидеть Чека. Уверенный, что его тоже задержали в комиссариате, он уже собрался возвращаться домой, когда увидел в воротах троих ребят. На минуту он онемел от радости, а потом бегом кинулся им навстречу:
— Ну как, удалось?
Манюсь прищурился:
— Удалось, брат. Уж если Чек что скажет, будет порядок.
Спутники Чека ещё носили на себе явные следы недавних происшествий. Оба шли бледные, расстроенные. У Тадека Пухальского на память о схватке со Скумбрией остался синяк под глазом; у Манджаро был расцарапан лоб. Но лица их светились улыбкой. Ещё бы, ведь всё закончилось благополучно!
Жемчужинка изо всех сил хлопнул Манджаро по плечу.
— Твоё счастье, брат! Говорил я тебе, что Чек мировой товарищ!
Манджаро как-то криво усмехнулся. Ни слова не сказав, он неловко пожал руку Манюсю.
Так неудачно закончилась попытка объединить «Сиренку» и «Ураган». Однако, несмотря на доводы пана Лопотека и надежды Манджаро, большинство игроков «Сиренки» были рады такому исходу. «Обойдёмся как-нибудь сами», — думали ребята. Объединение с «Ураганом» не обещало ничего хорошего и могло лишь прибавить хлопот и неприятностей.
Утром во вторник на совещании всей команды была избрана делегация, которой предстояло отправиться на Маршалковскую, в редакцию «Жиця Варшавы». В состав делегации вошли Манджаро, Чек и Кшись Слонецкий. Тадек Пухальский был в обиде, что его, знаменитого знатока футбола, снова обошли, однако ребята ему объяснили, что слишком много народу в редакцию посылать нельзя. Без четверти пять ребята были уже у входа в здание «Жиця Варшавы».
— Вам куда? — спросил швейцар, подозрительно глядя на вытертые штаны Манюся и продранную на локтях рубашку Манджаро.
— Моё почтение! — приветствовал его как всегда любезный и улыбающийся Чек. — Мы по делам спорта. Хотим записаться на турнир.
— Второй этаж, комната двадцать: три.
Ребята взбежали на второй этаж и остановились поражённые. В широком коридоре стояли шум и толкотня, как у ворот стадиона во время международной встречи.
— Говорил я, что нужно торопиться! — волновался Кшись.
Чек почесал за ухом.
— Пропали мы, братцы! Очередь больше, чем в универмаге на Вольской. Надо справиться, не дают ли номерков. — Нахлобучив шапку на лоб, подтянув спадающие штаны. Манюсь, работая локтями, нырнул в толчею.
— Не пропускайте его! — раздались сзади возмущённые крики.
— Становись в очередь, а то по уху заработаешь! — предупредил его рослый парень в купальной шапке.
— Спокойствие, граждане, я только за справками и советом.
— Не пускайте его! — верещал кто-то в конце коридора.
Но Чек был уже недалеко от желанных дверей. За матовым стеклом, на котором виднелась надпись «Отдел спорта», двигались тени. Рядом с. собой он увидел равнодушное лицо Королевича и широкие плечи Скумбрии.
— Почтение! — приветствовал он их насмешливой улыбкой. — Как вы себя чувствуете после отпуска?
Королевич скривился и неопределённо пожал плечами: его трудно было вывести из равновесия. Скумбрия окинул Чека полным ненависти взглядом.
— И вы сюда? — Он насмешливо улыбнулся.
— И мы сюда, — рассмеялся Манюсь ему в лицо.
— Эту мелюзгу не запишут, — пробормотал Королевич, обращаясь к Скумбрии.
Тот рассмеялся:
— Ничего, пригодятся: будут нам мяч подавать.
— Когда будете его из своих ворот вытаскивать, — нашёлся Манюсь и весело расхохотался.
Вслед за ним рассмеялись несколько подростков. Им понравилась весёлая рожица Манюся, его лукавые глаза и острый язык.
— Ты из какой же команды? — покровительственно похлопав его по плечу, спросил здоровый верзила.
— Я с Воли, с Гурчевской улицы. Наш клуб называвши «Сиренка», запомни хорошо, ещё не раз о нём услышишь.
— А я с Жолибожа. У нас команда первый класс, — похвастался детина.
Манюсь не хотел остаться в долгу. Состроив важную мину, он бросил мимоходом:
— У нас тоже солидная организация. Имеем хорошего тренера.
В глазах верзилы зажглось любопытство:
— Кто у вас?
— Стефанек. Вацлав Стефанек.
— Этот, из «Полонии»? Не может быть! — воскликнул верзила, с уважением взглянув на Чека.
— Брехня! — вмешался Скумбрия. — Нет у Стефанека другой работы, как такую мелюзгу тренировать!
Манюсь прищурился:
— Не веришь — приходи в среду в пять часов к нам на поле. Убедишься сам.
— Брехня! — повторил Скумбрия. — Ты стащил у него мяч, а он же тебя будет тренировать?
Манюсь весь ощетинился, точно готовясь к драке. Его раздражало то, что Скумбрия вмешался в разговор, и вместе с тем он чувствовал, что перехватил малость, рас: сказывая о тренере. Ведь на самом деле Стефанек только пообещал прийти к ним на поле, а о том, что собирается их тренировать, он не обмолвился ни словом. Это он сам. Чек, в своём воображении уже назначил Стефанека тренером «Сиренки». Да, нехорошо вышло! Но не мог же он не поднять брошенной перчатки.
— Что ты можешь знать, — крикнул он Скумбрии, — если два дня просидел в милиции? Стефанек подарил нам мяч и пообещал, что будет у нас тренером.
— Всё равно вам ничего не поможет, — презрительно усмехнулся Королевич.
Манюсь уже собирался ответить острым словцом, но дверь с матовым стеклом широко распахнулась, и на пороге появился высокий, плечистый мужчина.
— Пять следующих! — закричал он.
Несмотря на шум, все его расслышали. У двери образовалась такая давка, что никто не мог протиснуться в комнату.
— Потихоньку, друзья, потихоньку, — стоя в дверях, успокаивал их журналист. — Не толкайтесь, а то мы прекратим запись. Прошу входить в порядке очереди.
Однако ни просьбы, ни угрозы редактора спортивного отдела не помогли. Толпа ребят с шумом продолжала напирать к заветной двери. Образовалась пробка. Темперамент юных футболистов взял верх над рассудком. Началась давка, подобная той, что бывает при опасном положении у футбольных ворот на соревнованиях в пригородах Варшавы.
Если бы не трезвый ум и не спокойствие журналиста, юные любители футбола разнесли бы весь коридор с. его сверкающими на дверях табличками.
Редактор Худынский загородил своей могучей фигурой вход в комнату и вытащил из кипящего котла пятерых растрёпанных мальчишек. В числе их оказался и Манюсь. Обрадованный, что ему удалось так быстро пробиться к двери, он в то же время беспокойно озирался по сторонам, ища глазами остальных членов делегации. Вскоре, однако, мальчик успокоился.
«Неужто я настолько неграмотный, что не сумею записать команду в турнир?» — подумал он, комкая в потных руках шапку.
Очутившись перед широким, гладко выбритым лицом редактора Худынского, он по всем правилам щёлкнул каблуками, откашлялся и, состроив приветливую и озорную улыбку, зачастил:
Мы, пан редактор, с Воли, с Гурчевской. Хотели бы записаться в этот турнир «диких»… Но мы, собственно, и не «дикие»… Мы организовали команду, которая называется «Сиренка».
Редактор, чуть приподняв лохматые брови, внимательно взглянул на Чека.
— А сколько тебе лет, приятель? — неожиданно спросил он.
— Мне? — запнулся Чек. — Четырнадцать с гаком.
Редактор ласково улыбнулся:
— А твоим товарищам?
— Ну, они, конечно, старше, — соврал Чек, чувствуя, что в расспросах редактора кроется какая-то опасность.
Журналист чуть отодвинулся и ещё раз внимательно оглядел парнишку.
— Мне что-то кажется, что тебе и четырнадцати нет. А ребят моложе четырнадцати мы не допускаем к турниру.
— Мне нет четырнадцати лет?! — Лицо Манюся выразило возмущение. — Хотел бы я за каждый день после четырнадцати получить по злотому. — Он изо всех сил стукнул себя кулаком в грудь.
— Тогда покажи школьное свидетельство.
Мальчик помертвел. Однако, не желая обнаружить своё смущение, ещё раз с силой стукнул себя в грудь.
— Не видать мне тёти Франи, четырнадцать уже исполнилось. А если пан редактор не верит, прошу справиться у тёти Франи.
— Покажи свидетельство, и я тебе поверю. — На широком загорелом лице редактора появилась укоризненная улыбка.
— В школу я не хожу, и никаких других доказательств у меня при себе нет.
Редактор развёл руками:
— Жаль мне тебя, приятель, но никак не могу вас записать — молод ты слишком.
У Манюся всё поплыло перед глазами. Рыдания подступили к горлу.
— Пан редактор! — взмолился он. — Если пан меня не запишет, меня выставят из команды: ребята только об этом турнире и говорят! Тренируются, стараются, а уважаемый пан редактор перечёркивает всё наше будущее!
С губ журналиста исчезла укоризненная улыбка. Во взгляде появилась заинтересованность.
— Вы уже участвовали в каком-нибудь матче?
— Ну конечно, пан редактор! В воскресенье сыграли вничью с «Ураганом». У нас дельные ребята: и с мячом умеют обращаться, и к футболу у них большое пристрастие. Но, если они узнают, что их не допустили к турниру, тогда всё: клуб разлетится, игроки разойдутся по другим командам, а на Воле вместо футбола начнут играть… в прятки или в классы. В общем, печальная перспектива, иначе говоря — похороны спортивной жизни.
Редактор громко расхохотался:
— Если бы ты так играл, как умеешь себя отстаивать, было бы неплохо.
— А вы, пан редактор, приходите к нам в пятницу, в пять часов, тогда убедитесь, что это всё правда, — подхватил Манюсь, видя, что дело ещё не проиграно.
Он хотел было ещё добавить, что тренирует их сам Стефанек, лучший игрок «Полонии», но вовремя остановился — тут рисковать было нельзя.
Журналист долго потирал пальцами гладко выбритую щёку и наконец махнул рукой.
— Ну ладно… Так как называется ваша команда?
— «Сиренка», пан редактор.
Редактор занёс команду в турнирный список, записал адрес площадки и на прощание добавил:
— Хорошо, я приду, но, если увижу, что всё это враньё, вычеркну вас без всякой пощады.
— Без пощады! — обрадованно закричал Манюсь, грациозно шаркнул рваными тапочками и пулей вылетел из комнаты.
За дверью его уже дожидались Манджаро и Кшись. По их надутым физиономиям можно было понять, что они обижены на товарища?
— Ну как? — взволнованно спросил Манджаро.
Манюсь весело подмигнул:
— Порядок… Ну и попотеть пришлось!..
— А почему ты нас не дождался?
— Радуйся, что тебя там не было. Ну и попотел я! — повторил Чек, отдышавшись немного. — Редактор не хотел нас записывать. Говорил, что мы ещё молоды.
— Ну, и что же? — спросил Кшись.
Манюсь толкнул его в плечо:
— Ты что, не знаешь Чека? Все неприятности кончились. Я вам ещё пропаганду устроил.
Ребята удивлённо посмотрели на него.
— Пропаганду? Что ты болтаешь?
— А вот что: редактор придёт в пятницу к нам на тренировку. Наверное, ещё о нас что-нибудь напишет.
ГЛАВА IV
Королевич свернул в разрушенные ворота и вошёл в тёмный, заваленный мусором двор. В закоулках развалин было смрадно и мрачно. Только на выщербленных, разрушенных стенах кое-где мелькали слабые отблески заходящего солнца. Королевич вынул из кармана пачку папирос и закурил. После первой же затяжки он сухо закашлялся, но тут же пересилил себя и, несмотря на то что давился дымом, папиросы не бросил.
Подождав немного, он сунул в рот два пальца и громко свистнул.
Из-под тёмного свода отозвался голос:
— Это ты, Юлек?
— Я! — ответил Королевич. — Поторапливайся — мы опаздываем.
Поджидая Скумбрию, он равнодушно оглядывал развалины.
«И как здесь живут люди?» — думал он, глядя на тусклый свет, пробивающийся сквозь закопчённое окошко подвала.
В это время из подвала послышался другой голос, резкий и раздражённый:
— Куда ты его тащишь, бродяга! Хочешь, чтобы вас снова милиция зацапала? Сегодня опять был сержант. Спрашивал, как вы себя ведёте.
Мать Рысека! Королевич испуганно спрятал папиросу за спину, отступил на шаг, но ничего не ответил.
— Мама, оставь, — послышался из глубины пролома голос Скумбрии. — У нас дела.
— Вечно вы так!.. — Женщина повысила голос: — Какие ещё дела по ночам?
— Я скоро вернусь, — успокаивал её сын.
— Нашёл себе подходящую компанию! — пронзительно выкрикивала женщина. — Одно хулиганьё!
— Вы не очень-то, пани Покорская, — бросил почти спокойно Королевич.
— А ты, сопляк, лучше помалкивай, когда старшие разговаривают! Ишь, как все поумнели!
Во двор выскользнул Скумбрия.
— Пошли, а то ещё не пустит, — шепнул он и заговорщически подмигнул.
— Помни, Рысек, возвращайся пораньше, не то я тебе порку закачу! — донеслось ему вслед.
Выйдя на улицу, Скумбрия остановился.
— Каждый день такое, — сказал он с обидой. — С тех пор как приходил сюда участковый, мать не даёт мне ни минуты покоя.
— Боишься? — усмехнулся Королевич.
— Ну, вот ещё! Только надоело мне всё это. — Он ухватил Королевича за рукав:— Ну как, был ты там?
— Был.
— Ну, и что?
Королевич только махнул рукой;
— Гроб нам, братец.
— Как это — гроб?
— Обыкновенно. Оказывается, Чек вовсе не врал. Иду я к ним на поле, смотрю — а Стефанек их тренирует. Стали в кружок, и один другому мяч подаёт, совсем как на Конвикторской. Чтоб мне сдохнуть!.. — Он сплюнул и вытащил папиросу. — Закуривай — американские, брат угостил.
Скумбрия протянул было руку, но тут же отдёрнул обратно.
— Стефанек, ты говоришь?
— Ну да.
— Откуда же они его выудили?
Королевич пожал плечами:
— А я почём знаю! Чек хвастался, что это всё он организовал… Ну, будешь курить? — Он ещё раз протянул пачку «Честерфильд».
— Нет, настоящие футболисты не курят.
Королевич насмешливо усмехнулся.
— Ну, и что же будет? — спросил вдруг Скумбрия.
— Если мы не раздобудем какого-нибудь тренера, они нас обыграют, как маленьких.
Некоторое время они шли молча. Наконец остановились перед ярко освещённой вывеской дешёвого ресторана «Под селёдочкой». За запылённым окном на блюде в расплывающейся подливке торчало несколько кусочков фаршированной рыбы — реклама пригородного питейного заведения.
— Ромек ожидает нас с шефом, — шепнул Королевич.
Скумбрия заколебался:
— Может, я здесь постою?
Королевич потащил его за собой:
— Пошли! Чего боишься?
Нырнув под бархатную портьеру, ребята очутились в просторном зале, заставленном столиками. В углу они разглядели подстриженную ёжиком шевелюру старшего Вавжусяка. Он сидел с рослым, плечистым мужчиной с красной, блестящей от пота физиономией.
— Наконец-то! — приветствовал Юлека старший брат. — Присаживайтесь.
— Мы только на минутку… — робко начал Скумбрия, оглядываясь вокруг.
Он чувствовал себя неловко в ресторане, где основными посетителями были пожилые, порядком подвыпившие мужчины.
— Садись, Скумбрия! — Старший Вавжусяк с размаху хлопнул его по спине и силой усадил на свободный стул. — Не бойся, здесь вам ничего не грозит.
Сидящий напротив мужчина, которого Королевич называл шефом, пьяно подмигнул Скумбрии.
— Это капитан вашей команды? — спросил он Королевича.
— Да, — коротко ответил мальчик.
— Пани Стася! — окликнул шеф проходящую мимо официантку. — Две сладких вишнёвки для молодых граждан.
Скумбрия с изумлением посмотрел на Королевича.
— Я сейчас не пью… — пробормотал он тихо.
— Настоящий спортсмен, — засмеялся шеф. — Ну, тогда выпей тёмного пива. Солодовое пиво можно давать даже грудным детям. Пани Стася, две большие тёмного.
— Чего это у вас такие кислые мины? — обратился к ним Ромек Вавжусяк.
Язык у него уже заплетался и голова покачивалась. По опорожнённой бутылке из-под водки, стоявшей среди объедков и стопок, можно было судить, что беседа продолжалась уже достаточно долго.
— У нас? — скривился Королевич, щуря свои красивые глаза.
— Неприятности у нас… — начал Скумбрия.
— Ну, в чём дело? — заинтересовался Вавжусяк.
— Дадут нам в этом турнире, — спокойно сказал Королевич. — Эта мелюзга из Голубятни раздобыла настоящего тренера. Стефанека из «Полонии».
— Стефанека? Полузащитника из первой команды? — спросил шеф. Его мутные глаза как будто протрезвели. Размахнувшись, он так стукнул по столу, что подпрыгнули стопки. — У вас тоже будет! — хрипло крикнул он.
Это было настолько неожиданно, что сидящие за соседним столиком люди обернулись на них. Но шеф, ни на кого не обращая внимания, громко продолжал:
— Не допущу я, чтобы мои ребята с Окоповой были хуже «голубятников». Будет у вас тренер, не сойти мне с этого места! Всё у вас будет. Куплю вам бутсы, костюмы, мяч, гетры. У меня на всё хватит. Пускай мои ребята выглядят, как настоящая команда. Пани Стася, ещё пол-литра припишите к тому счёту! — крикнул он официантке, которая в этот момент подошла к столу с двумя кружками пенящегося пива.
Скумбрия весь сжался при мысли, что шеф заставит их выпить за свою неожиданную идею. Однако, поскольку идея показалась мальчику великолепной, он готов был принести и эту жертву. Перед командой неожиданно открывалась прекрасная перспектива: у них будет новый мяч, новые костюмы, новые футболки. Такое не грезилось ему даже в самых Сокровенных мечтах. Когда официантка налила водку только в две опорожнённые стопки, Скумбрия с облегчением вздохнул и осторожно глянул на Королевича. Тот был по-прежнему невозмутим.
— А тренер? — неожиданно спросил Королевич, как бы пробудившись от сна.
— Тренер тоже будет! — пробасил шеф и ещё раз стукнул по столу.
— Кто?
— Лободович. — И шеф выпучил глаза в ожидании впечатления, которое это имя должно было произвести на молодых футболистов.
Но Королевич и Скумбрия почти одновременно пожали плечами — они не слыхали о таком футболисте.
— Хорошая идея, — вмешался Ромек Вавжусяк. — Когда-то это был первоклассный игрок. Помню, как он после войны играл в «Легии».
— Феноменальный! — подхватил обрадованный шеф. — Сейчас он немного вышел из формы, но это неважно: футбола он ещё не забыл.
Лица ребят вытянулись. Они были уверены, что получат в качестве тренера какую-нибудь звезду из «Полонии», а тут им обещают бывшего игрока, о котором они ничего не слышали.
— Говорю вам, — начал шеф, — мы сколотим такую команду, что не подкопаешься. Я знаю толк в футболе. Я тоже перед войной играл в «Маримонте». А сейчас я буду вашим председателем, — засмеялся он. — Провалиться мне на этом месте!
Ромек Вавжусяк глянул на часы и, проведя рукой по своим глянцевитым волосам, кивнул ребятам:
— Ну, вам пора.
— Пойдём, что ли?
— Езжайте, — сказал шеф изменившимся голосом, — А мы здесь подождём. — Он вытащил из кармана горсть смятых бумажных денег, выбрал из них пятьдесят злотых и протянул Королевичу: — Возьмёте такси и поедете на Грохув, там вас уже будут ждать в гараже. Примете пакет и привезёте его мне. Сдачу не возвращайте — это для вас. Понятно?
Королевич кивнул:
— Понятно.
— Только мигом, дело важное!
Когда они выходили, Скумбрия толкнул локтем Королевича;
— Слушай, что это за пакет?
Королевич рассердился:
— А мне какое дело? Важно, что мы на этом заработаем. Такси больше тридцатки не нащёлкает. Двадцать останется нам.
— По десятке, — вставил Скумбрия.
— Нашёл дурака! Получишь пятёрку и за то спасибо. Скумбрии было всё равно. В эту минуту он думал об «Урагане».
— Да, — пробормотал он, как бы про себя, — теперь у нас будет настоящая команда!
Манюсю вспоминался этот день, как какой-то яркий, радостный фильм. Все собрались точно к пяти часам, однако никто не смел и прикоснуться к мячу. Больше всех волновался Манюсь. Какой будет провал, если Стефанек не придёт на тренировку! Все бы высмеяли Чека и обозвали его лгуном. Но, к счастью, точно в пять на улице затрещал мотор, и через минуту в проломе стены появился Стефанек, ведя красивую красную «Яву».
Манюсь чуть не запрыгал от радости. Его беспокойство уступило место безмерной гордости. Ведь это он, Манюсь, уговорил знаменитого полузащитника «Полонии» прийти на тренировку «Сиренки». Именно благодаря Манюсю все ребята могут сегодня поглядеть на своего любимца.
Они окружили Стефанека и его машину, помогли ему поставить мотоцикл у стены и ждали, что произойдёт дальше. Знаменитый футболист вёл себя так, как будто всех давно знал. Пожав каждому руку, он остановился посреди поля и с улыбкой спросил:
— Интересно, что вы умеете?
А потом началась тренировка. Настоящая, серьёзная тренировка, такая, как на Коивикторской, в команде мастеров.
— Главное в футболе, — объяснял Стефанек, — это техника. Если игрок не овладел техникой, он не имеет права показываться на поле. А основными элементами техники футбола являются умение останавливать мяч, вести его, а кроме того — подача и удар.
Всё это казалось таким простым, что ребята смотрели на «полониста» с разочарованием. И, только когда он показал им несколько элементарных приёмов и заставил повторить их, ребята поняли, как мало они ещё умеют.
— Футбол — это красивая, но трудная игра, — смеялся Стефанек, когда кто-нибудь не мог принять или плохо отбивал мяч. — Нужно учиться, учиться и учиться!
Тренировка проходила так интересно, что ребята и не заметили, как начали сгущаться сумерки.
— Ну, на сегодня хватит, — закончил Стефанек. — Если как следует потренируетесь недели две, сможете занять в турнире приличное место.
В этот же день случилось ещё одно приятное событие. На поле неожиданно для всех пришёл редактор Худынский из «Жиця Варшавы». Он долго разговаривал с мальчиками, расспрашивал обо всём и под конец пообещал, что поместит в газете заметку о команде и о её подготовке к турниру.
Ребятам это страшно польстило. Ведь «Сиренке» всего-навсего несколько дней от роду, а о ней уже напишут в газете!
— Только не забудьте написать обо мне!.. Обо мне тоже!.. И обо мне! — наскакивал на редактора каждый из юных футболистов.
А Худынский добродушно посмеивался и раздавал шоколадные конфеты.
Ну как же не вспоминать такой день, не переживать его в душе по нескольку раз!
Утро следующего дня.
— Манюсь, пора вставать, — расталкивает его тётя Франя.
— Сейчас, тётя… — бормочет мальчик и ещё крепче зажмуривает глаза, чтобы внезапно не прервался прекрасный фильм о вчерашнем дне. И вдруг он вспоминает, что необходимо встать и приготовить завтрак. Уже несколько дней, как бедная тётя жалуется на боль в пояснице, а вчера раньше обычного вернулась с работы и слегла.
Вчера приходил районный врач, осмотрел её, выслушал, покачал головой и сказал, что, если легче не станет, придётся лечь в больницу.
Бедная тётя Франя!.. Неужели она не могла подождать, пока не кончится турнир? Всю жизнь на неё сыплются одни несчастья. Да, нелегко ей приходится. Ежедневно она вскакивает на рассвете и бежит в свою артель. Там ей поручают какую-нибудь работу, но ничего приятного в такой работе быть не может — выметать чьи-то углы или стирать чужое бельё… А сейчас ещё — эта болезнь…
Кончился красочный фильм, и наступила серая обыденная действительность. Нужно вставать и приниматься за работу, потому что нет на свете волшебников, которые принесут за Манюся воду, растопят печь и приготовят завтрак.
Позёвывая и почёсываясь, мальчик сполз с постели. Ничего радостного на сегодня не предвиделось. Забылась даже его любимая песенка «Николо, Николо, Николино…»
Когда он умывался, в дверь постучали. Показалась веснушчатая рожица Жемчужинки.
— Слушай, Чек, — сказал маленький вратарь, — спускайся вниз. Манджаро проводит совет команды. Кшись и Тадек тоже пришли.
— Так пускай подождут, — проворчал Манюсь. — Ты что, не видишь, что я сейчас не могу пойти?
— Почему?
— Присмотрись получше. Тётя заболела.
Тётка пошевелилась на постели.
— Оставьте его хоть сегодня в покое! — простонала она.
— Тётя, не волнуйтесь, — успокоил её Манюсь. — Я свои обязанности знаю… Ну, чего дожидаешься?— прошипел он Жемчужинке. — Скажи им, что я приду попозже.
— С тобой всегда так!.. — проворчал огорчённый вратарь.
— Что я, виноват, что тётя заболела?
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказал Жемчужинка. — Скажу… Только ты приходи обязательно, потому что дело очень важное.
Манюсь добросовестно выполнил все указания тётки и, выходя, с гордостью заявил:
— Ну как, довольны вы обслуживанием, тётя? Такого обслуживания нет даже в отеле «Бристоль».
Женщина слабо улыбнулась:
— По дороге заверни к пани Загорской. Попроси, чтобы она зашла ко мне.
— Будет сделано, — ответил Чек, довольный, что честно выполнил свой долг.
Но, когда он спускался по ступенькам расшатанного помоста, его охватила внезапная грусть. «Как всё-таки плохо, что нет у меня ни отца, ни матери, — подумал мальчик. — У других жизнь идёт спокойно, старшие о них думают, заботятся, беспокоятся. А я?..»
Во дворе он увидел друзей.
— Тебя всегда приходится дожидаться! — уже издали крикнул Манджаро.
У Чека чуть было не сорвалось с языка резкое словечко, но он сдержался. «Не стоит затевать ссору», — подумал он.
— В чём дело?
— Мы определяем состав команды для первого матча. Ведь ты же знаешь, что мы в воскресенье играем.
— Так вы что, не могли составить его без меня?
— Нет, — ответил Кшись Слонецкий. — Ведь ты входишь в совет команды.
В совет они после первой тренировки со Стефанеком выбрали трёх членов. Итак, Манджаро, Чек и Кшись должны были решать вопрос о составе команды для каждого матча.
— А у Стефанека вы спрашивали?
— Спрашивали. Он сказал, чтобы мы сами наметили, и вмешиваться в это не хочет. Потом дадим ему на утверждение.
— Пошли ко мне, там всё обсудим, — предложил Кшись Слонецкий.
— Пойдём, — согласился Манджаро.
— А мне можно с вами? — спросил Тадек Пухальский. До сих пор он стоял надувшись и не принимал участия в разговоре.
— Ты что, с ума сошёл?! — воскликнул Жемчужинка. — Раз совет, так совет.
Тадек скривился:
— Да ну вас! У людей делают всё вместе, а у нас распоряжаются только Манджаро и Чек. А я что, не понимаю ничего в футболе?
Манюсь насмешливо улыбнулся:
— Тебе, я вижу, не нравится это?
— Конечно, нет. В «Урагане» иначе. У них уже есть новые костюмы.
Это известие было как гром с ясного неба. Ребята с недоверием посмотрели на Пухальского.
— А ты откуда знаешь? — спросил Манджаро.
— Я был сегодня на Окоповой. Видел, как они тренируются. У них тоже есть тренер…
— Тренер! — хором воскликнули ребята.
— А как же. Лободович, бывший игрок «Легии». А костюмы у них новенькие, первоклассные. Гетры в чёрную и белую полоску. Выглядят, как настоящая команда, а не какая-нибудь мелюзга. Королевич говорил, что у них будут и новенькие футболки.
Жемчужинка присвистнул:
— Откуда у них столько денег?
— У них богатый председатель. Умеют устраиваться. А у нас что? Даже на одинаковые трусы не хватит.
Чек прищурился:
— Тебе что, у них больше нравится, да?
— Нет… только у них настоящая команда. Заботятся об игроках. А у нас что?
Манджаро подошёл к Пухальскому:
— Я вижу, что тебе у нас ничего не нравится!
Тадек отступил. Губы его слегка дрожали, глаза беспокойно бегали.
— Не хотите, чтобы я был в совете, а я ещё должен радоваться…
— Не выбрали тебя, так при чём мы здесь?
— Вы, из Голубятни, всегда один за другого!
— Тебе никогда ничего не нравится! — пискнул Жемчужинка. — Вечно ходишь обиженный!
Пухальский окинул вратаря завистливым взглядом.
— А раз не хотите, я тоже не обязан… — Он повернулся и не спеша удалился.
Ребята смотрели ему вслед. Когда он скрылся в воротах, Кшись Слонецкий покачал головой:
— Если ему уж так хочется быть в совете, я могу отказаться. Пусть он будет вместо меня.
— Да брось ты! — засмеялся Чек. — Ему никогда не угодишь. Важничает, как кинозвезда…
Они направились в сторону новых домов. За поворотом улицы, там, где кончались развалины, лачуги и старые заборы, открывался как бы новый мир, Казалось, солнце ласковее пригревает здесь подстриженные газоны, веселее отражается в больших чистых окнах нового жилого квартала. Даже лазурь неба над серебристыми крышами казалась здесь более яркой.
На куче песка посреди сквера играли чистые, хорошо одетые дети. Стайка голубей сорвалась с карниза дома.
Чек с интересом огляделся. Он уже не раз заходил сюда, но ещё никогда так болезненно не ощущал разницу между новыми домами и Голубятней. Это чувство ещё больше усилилось, когда они вошли в квартиру Кшися.
— Ну, брат, ты живёшь, как индийский магараджа! — сказал Чек, с удивлением осматриваясь по сторонам.
Паркетный пол блестел, кругом были ковры, дорожки, цветы.
— Вы только хорошо вытирайте ноги, чтоб мама не сердилась, — попросил их Кшись.
— Чудак человек, — тихо сказал Чек, — здесь нужно на вертолёте летать, чтобы пол не испортить!
Все расселись, и Манджаро вытащил из кармана новый блокнот. Он раскрыл его на коленях, разгладил листки рукой и торжественно начал:
— У меня уже есть некоторые предложения. Посмотрите, как я себе представляю состав команды.
Ребята ещё теснее придвинулись к нему. На листке был начерчен план нового состава.
Манджаро вопросительно посмотрел на друзей:
— Ну как вам нравится?
Чек покачал головой:
— Всё правильно, только куда ты дел Паука?
— Польдека Пеховяка? Он будет запасным.
— Чудак человек! — воскликнул Манюсь. — Так ведь он по двадцать раз подряд головой бьёт! Этого даже я не сумею.
Капитан «Сиренки» был явно недоволен тем, что Чек вносит поправки в тщательно обдуманный им состав команды.
— Польдек слабый. Физически не выдержит, — заметил он. — А вообще-то… на чьё бы место ты его поставил?
Манюсь ещё раз внимательно просмотрел листок.
— Вместо левого полузащитника Фелека Рингера, — сказал он через минуту. — Во время последнего матча он был слабее всех.
— А твоё мнение?— Манджаро посмотрел на Кшися.
— Моё? Мне кажется, Чек прав.
— Ну хорошо. — Манджаро вычеркнул Фелека и неохотно вписал Польдека Пеховяка. — А теперь нужно подумать, в каких костюмах мы будем выступать на матче. Я предлагаю, за те деньги, которые имеются у нас в кассе, купить материалу на чёрные трусы…
— Не хватит… — прервал его казначей. — На эти деньги мы можем получить только по одной штанине.
— А сколько у нас в кассе?
— Сто семьдесят пять злотых пятьдесят грошей, — отбарабанил без запинки Чек. — Все сведения по последнему подсчёту. Бухгалтерия и счета у меня в полном порядке. Могу представить их в любой момент. Растрат у нас не бывает!
— Ладно. — Манджаро задумался. — Тогда приноси кассу на тренировку. Об этом деле нужно потолковать сообща.
— Обед первоклассный, тётя, — сказал Манюсь, ставя тарелку на полку. — Подле такого обеда я буду в форме до воскресного, матча. Только с мытьём посуды хуже, потому что она жирная.
Он налил в котелок тёплой воды и принялся мыть тарелки. Раздумывая о только что съеденном обеде, Манюсь никак не мог понять, откуда взялась такая прекрасная еда.
В обычный, будничный день он привык к борщу с картошкой, ячневой каше на молоке или к клёцкам под луковой подливкой. А сегодня пани Загорская приготовила им прекрасную солянку и по куску мяса под хреном. Он догадывался, что поводом для этого явилась болезнь тёти Франи. Да оно и понятно: чтобы поскорее выздороветь, тётя должна хорошо питаться.
После вкусного обеда мальчик пришёл в хорошее настроение, тем более что сегодня его ещё ожидала тренировка. Чем ближе подходил срок турнира, тем сильнее волновались молодые футболисты, и каждая тренировка доставляла им всё больше радости.
Манюсь вытер вымытые тарелки, расставил их на полке и подмёл пол. Покончив со всеми делами, он взглянул на стоявший на комоде будильник. Тренировка начиналась через полчаса. Правда, сегодня Стефанека не будет, но они должны были отрабатывать показанные им приёмы: дриблинг между кирпичами, подача углового, удары головой.
Он уже собирался выходить, как вдруг вспомнил, что Манджаро просил его принести клубные деньги. Манюсь держал их в альбоме с почтовыми марками. Он не торопясь выдвинул ящик и достал альбом. Денег не было. Манюся кинуло в жар. Он ещё раз лихорадочно перелистал все страницы, но обнаружил только листок, на котором вёл счета. Руки его, судорожно сжимавшие старый альбом, задрожали, в глазах потемнело.
— Что ты там ищешь? — услышал он слабый голос.
Манюсь обернулся. Тётка испуганно смотрела на него.
— Где деньги? — дрожащим голосом спросил мальчик.
Женщина медленно отвела взгляд и уставилась на свои худые руки, лежащие на одеяле.
— Где деньги? — повторил Манюсь плачущим голосом.
— Какие деньги?
— Эти, из альбома.
— А, эти… — Тётка притворилась удивлённой. — Я как раз хотела тебе сказать. Пришла пани Загорская… Я просила её пойти в магазин и дала эти деньги…
Мальчик ошеломлённо взглянул на неё.
— Так ведь это же не мои! — почти крикнул он. — Это клубные!.. — Он швырнул альбом на пол. — Ну что вы, тётя, наделали! Как мне теперь быть?!
Женщина уселась в постели.
— А я думала, это твои… за бутылки…
— Эх! — простонал он, сжимая кулаки. — Что мне теперь делать? Что мне делать?
Тренировка должна была начаться в половине пятого. Время подходило к пяти, однако нескольких игроков ещё не было. Манджаро нервничал и постукивал мячом по земле. Мрачный и злой, он ежеминутно посматривал на пролом в стене.
— Вечно у нас так! — сказал он Жемчужинке. — Сколько раз я объяснял, что в команде прежде всего должна быть дисциплина. С такими порядками мы недалеко уедем.
Маленький вратарь с тревогой посмотрел на капитана команды. Он не любил, когда Манджаро злился.
— Подождём ещё немного, может, придут, — сказал он несмело.
Манджаро со злостью швырнул мяч.
— К чёрту! Где Чек? Где Пухаля? Где Ромек Мармол? Где Игнась?
Как раз в эту минуту, как бы на зов капитана команды, в проломе стены появился Игнась Парадовский. Увидев ребят, он, запыхавшись, подбежал к ним.
— Ну и банда! — воскликнул он.
— Что случилось? — спросил шустрый Жемчужинка.
— Представьте себе, «Ураган» перетянул Пухалю!
Ребята умолкли. Ошеломлённые, они в изумлении глядели друг на друга. Известие это настолько их поразило, что они долго не могли произнести ни слова. Первым отозвался Манджаро.
— Это невозможно, — отчеканил он с возмущением. — Ведь это же предательство!
Игнась ударил себя кулаком в грудь.
— Честное слово! Я собственными глазами видел.
— Врёшь! — проговорил Жемчужинка. Одна мысль, что кто-нибудь может бросить «Сиренку», казалась ему неправдоподобной.
Игнась, видя, что очутился в центре внимания, с возмущением принялся рассказывать:
— Это факт. Вижу, что остаётся ещё немного времени, и решил: пойду на Окоповую, посмотрю, что там делается. Только подошёл, а эти «фазаны» уже тренируются. Интересно, думаю, как они тренируются. И тут вижу — с ними Пухаля.
— Может, он просто так, для фасону? — вставил Казик Пигло.
— Не перебивай! — возмутился Игнась. — Для фасону? Для какого там фасону! Он, как только меня увидел, хотел удрать, но Королевич схватил его за штаны и говорит: «Чего стесняешься? Разве тебе у нас плохо?» А потом мне: «Слушай, малый, может, и ты у нас будешь играть? Получишь новый костюм, футболку да ещё на мороженое».
— Ну, а ты что? — спросил Манджаро.
— Я?.. Я им сказал, что плевать я хотел на их костюмы и футболки. Что им меня не купить… Говорю вам, Пухаля был белый, как бумага. На меня он даже не посмотрел, только сказал Скумбрии: «Он из Голубятни. Его перетянуть не удастся». А потом вдруг говорит мне! «Скажи нашим, что я перешёл в «Ураган».
— Вот свинья! — вырвалось у Жемчужинки.
Манджаро нахмурил брови. Однако, как и подобает капитану команды, он постарался сохранить невозмутимый вид.
— Я знал, что так будет, — сказал он. — Сегодня после тренировки соберём собрание и вычеркнем его из списков клуба. Нам не нужны такие предатели.
— А жалко, — прошептал, как бы про себя, Жемчужинка. — Тадек всё-таки хороший игрок.
Манджаро вытащил свой блокнот.
— Это серьёзно ослабит наше нападение, но ничего не поделаешь. Вместо него мы поставим Фелека Рингера, а полузащитником будет играть Паук.
— Ничего страшного, — сказал Паук, подпрыгнув на своих длинных ногах. — Фелек тоже неплохо мотается, а я в полузащите не подкачаю.
Обсуждая нежданные трудности, ребята не заметили, как на поле появился Чек. Он шёл очень медленно и нерешительно. Казалось, это был не смешливый, всегда уверенный в себе Манюсь, а какой-то другой мальчик, вялый и робкий.
Жемчужинка подбежал к приятелю:
— Ты слышал? Тадека перетянули в «Ураган»!
Чек отозвался на это сенсационное известие только одним словом:
— Барахольщик!
— А тебе необходимо было опоздать! — задиристо приветствовал его Манджаро.
Чек только плотнее сжал губы.
— Ты ведь знаешь, тётка у меня больна.
— А деньги принёс?
Манюсь побледнел. Он надеялся, что капитан команды заговорит о деньгах только после тренировки. Вызывающе глянув на Манджаро, он отчётливо произнёс:
— Куда ты так торопишься? У меня, как в банке.
Манджаро развёл руками:
— Ведь я говорил тебе, чтобы ты принёс!
— С такими деньгами ходить по улице? — сказал Манюсь. — Дам их тебе вечером.
— Я уже целую неделю прошу тебя отчитаться.
Манюсь горько усмехнулся:
— Даже и в банке ты не получил бы раньше.
— Да ты что, смеёшься надо мной? Скажи, может, у тебя уже нет денег?
— Не беспокойся.
— Так чего же ты выкручиваешься?
Чек поднял голову и сверкнул глазами.
— В чём дело, Фелюсь? — спросил он резко.
Манджаро заколебался, но не мог сдержать раздражение.
— Может, с этими деньгами так же, как с тем мячом? — спросил он, глядя Чеку прямо в лицо.
В глазах у Манюся вспыхнули злые огоньки, он сжал зубы и по-бычьи нагнул голову:
— Ты меня подозреваешь?
Манджаро усмехнулся:
— Не подозреваю, а просто… просто мне хотелось бы видеть клубные деньги.
— Хорошо, тогда ты их увидишь ещё сегодня! — Манюсь повернулся и двинулся с поля медленным, неуверенным шагом, точно под бременем какой-то тяжести.
— Манюсь, куда ты? — крикнул ему вслед Жемчужинка.
Но Манюсь даже не оглянулся. Он пересёк облысевшее поле и исчез в проломе стены.
Улица была затоплена волнами яркого света. В воздухе клубилась лёгкая пыль, поднятая проезжающими автомашинами. Сквозь щели разрушенных домов просачивались дрожащие потоки солнца и тёплыми пятнами ложились на тротуары. Дребезжал разогнавшийся трамвай, из открытых окон домов доносилась музыка радиоприёмников. Чей-то высокий мужской голос тянул весёлую песенку: «Николо, Николо, Николино…» Но Манюсь, казалось, ничего не слышал. Сжав кулаки в карманах, шаркая разбитыми тапочками, он озабоченно шагал по нагретым плитам тротуара.
«Фелек Манджаро стал слишком важный, — думал Манюсь. — Пусть не задаётся. Деньги он, конечно, получит, если бы даже мне пришлось их из-под земли достать. Но всё же — где их взять? Десять, двадцать злотых можно было бы легко организовать, но сто семьдесят пять — совсем другое дело».
Нужно было сказать ребятам всю правду… Нет, на такое мог решиться только щенок, не имеющий никакой гордости. Какое дело членам «Сиренки» до того, что у Манюся внезапно заболела тётка и ей захотелось приготовить обед получше? Это ведь его личное дело. К чему позориться?
Он так задумался, что не заметил, как прошёл мимо продовольственного магазина. Пришлось повернуть обратно.
— Что это ты сегодня такой мрачный? — спросила продавщица.
— У каждого свои неприятности, панна Казя, — ответил он мягко.
— Почему не принёс утром бутылок?
Мальчик по-взрослому вздохнул.
— Эх, что там говорить! Жизнь — это не цветной фильм. — И быстро добавил: — Тётка заболела, и я теперь что-то вроде медсестры. — Он огляделся и продолжал вполголоса: — Панна Казя, я к вам по деликатному вопросу. Мне необходимы наличные.
— Кому не нужны наличные? — пошутила продавщица, с удивлением глядя на необычно серьёзное лицо мальчика.
— У меня есть к вам одно предложение, — снова начал Манюсь. — Я буду целый месяц бесплатно приносить вам бутылки, а вы, если можете, одолжите мне немного наличными.
— Сколько же тебе нужно?
— Немного, панна Казя, сто семьдесят злотых. Что это для вас при ваших оборотах?
Круглое лицо продавщицы помрачнело, большие глаза глядели насторожённо. Мальчик поглядывал на неё со всё возрастающим беспокойством и надеждой одновременно.
— Сто семьдесят злотых? — сказала она спустя мгновение. — Откуда же я возьму для тебя столько денег?
— В качестве аванса за бутылки, панна Казя. Ведь у меня солидная фирма, я всё верну.
— Не повезло тебе, Чек: завтра мы как раз рассчитываемся за бутылки. Если бы ты пришёл попозже…
Мальчик жалобно сморщился:
— И ничего нельзя сделать?
Продавщица пожала плечами.
Он поднёс ко лбу руку, как бы желая отогнать неприятные мысли.
— Ну что ж, ничего не поделаешь. Придётся поискать где-нибудь ещё.
Выйдя из магазина, он ещё ниже опустил голову, зашагал ещё медленнее. Он знал, что продавщица сказала ему неправду. Расчёт она производит всегда под конец месяца. Как видно, она ему не доверяет, боится за свои деньги. Он даже не сердился, ему было лишь очень обидно.
Следуя своим ежедневным маршрутом, он уже издали заметил тележку с фруктами, за которой стояла приземистая, толстая, обливающаяся потом пани Вавжинек. На мгновение он приостановился. Ему не хотелось, чтобы она заметила его грустный вид. «Держись!» — шепнул он себе и, прибавив шагу, направился к тележке.
— Привет начальству! Как процветает фруктово-овощная торговля? — с усилием выдавил он, пытаясь улыбнуться.
Торговка в ответ развела руками.
— Каждый день какие-нибудь новости, Чек. Смотри, какие мне сегодня привезли яблоки. Половину этой дряни нужно на помойку выбросить.
— Или домашним способом переделать в мармелад, — быстро заметил мальчик.
— Мармелад мармеладом, но расходы не окупаются-
— Вы слишком хороший специалист, чтобы допустить перерасход, — напал он любезно. — А что производство подводит, так ведь это не ваша вина. Я бы им всё это вернул — пусть сами делают мармелад.
— Ох да, да, родной мой, вечно только одни неприятности!
— Неприятности, — подхватил он озабоченно. — Если бы только пани знала, какие у меня неприятности!.. — Он передвинул шапку на макушку и погрустнел.
— Что ещё? — Маленькие глазки торговки оживились.
— Полный провал, дорогая пани… полный провал. Тётка заболела, и я остался единственным кормильцем в доме.
Торговка заломила пухлые руки и сочувственно закивала головой:
— Да, да, бедному всегда ветер в глаза дует.
Видя такое сочувствие, Манюсь решил действовать немедленно.
— Пани Вавжинек, мне необходимы наличные. Немного — сто, сто пятьдесят злотых. Верну через неделю, как только тётя выздоровеет.
Добродушное лицо пани Вавжинек так изменилось, что Манюсь подумал: «Вот история! Стоит упомянуть о деньгах, как люди сразу меняются, будто их укусил кто-то».
— Сто злотых! — Торговка произнесла эти слова, точно имя господне. — Где же ты, парень, одолжишь сто злотых?
— Я думал, что в вашей почтенной фирме… — Он искоса глянул на неё.
— Во имя отца и сына! — истово перекрестилась пани Вавжинек. — Не видишь разве, что у меня товар гниёт? Я ещё и пятидесяти не наторговала. Покопайся пару минут, перебери эти паршивые яблоки — получишь пятёрку.
Чек в упор посмотрел на пани Вавжинек. Он знал, что за сборкой перкалевого платья находится набитый деньгами мешочек. «Не вышло, — с горечью подумал он. — Эта тоже не хочет рисковать».
— Спасибо, — произнёс он медленно, изменившимся голосом, — сегодня для такой деликатной работы у меня нет времени. — Он поклонился и двинулся вперёд.
— Ах ты, сопляк! Пять злотых для него не деньги! — донёсся до него гневный голос торговки.
Манюсь хотел было ответить острым словечком, но раздумал. Неудачи придавили его. Оставался ещё пан Сосенка. Если уж и он не даст взаймы, тогда незачем и показываться в Голубятне.
Мальчик остановился перед парикмахерской и бездумно взглянул на витрину. Ему показалось, что у фарфоровой красавицы сегодня тоже грустное выражение лица. После непродолжительного колебания он открыл дверь. Пан Сосенка накидывал белую, но уже не очень чистую пелеринку на какого-то клиента. Судя по мрачному взгляду, которым он встретил мальчика, здесь тоже трудно было ожидать чего-либо хорошего.
— Как это тебе нравится, Чек? «Полония» опять проиграла! — начал парикмахер.
— Когда?! — воскликнул поражённый мальчик.
— Я вижу, что ты не следишь за спортивной жизнью. Сегодня. Представь себе, что сегодня! Они играли товарищеский матч с «Гопланой» и проиграли. Я уж не знаю даже, что делать.
— Наверное, судья подсуживал, — робко попытался утешить его мальчик.
— Где там!- Говорю тебе, дело плохо! Если и дальше так пойдёт, у меня будет нервное расстройство.
Глядя на мрачное лицо парикмахера, Чек понял, что пришёл напрасно. Всё же он решил попытаться.
— Пан шеф, — шепнул он, — у меня к вам небольшое дело.
— Что ещё? — Пан Сосенка раздражённо помигал маленькими глазками.
— Наличные мне нужны… немного, каких-нибудь сто злотых…
Голубые глаза парикмахера стали ещё меньше.
— Да ты что, с ума спятил! — фыркнул он. — Откуда мне взять сто злотых, да ещё именно сегодня?
— Я отработаю вам, пан шеф, или отдам через несколько дней, как только у меня наладятся дела.
— Можешь посмотреть сам. — Пан Сосенка указал на столик, в котором держал деньги. — Один мусор! Это не предприятие, а одна видимость! Я предпочёл бы шимпанзе в зоопарке стричь!
Клиент, который ожидал своей очереди, с укором посмотрел на парикмахера. Тот, видя его нетерпение, схватил Манюся за руку и подтолкнул к двери:
— Заходи как-нибудь в другой раз, сейчас у меня нет времени.
У мальчика подступили к глазам слёзы. Проглотив обиду, он вышел на улицу.
«А что теперь?» — подумал он, и ему вспомнилось, как Манджаро сказал: «С этими деньгами, наверное, так же, как с тем мячом…» Потом у него в ушах прозвучали собственные слова: «Подозреваешь меня? Хорошо, тогда ты их увидишь ещё сегодня!..» Да, Манджаро ещё сегодня должен получить эти деньги. Но где их взять?
И Манюсь побрёл, сам не зная куда, подавленный и задумчивый.
Он даже не заметил, как очутился у Вольского универмага. В такое время у входа в универмаг всегда можно было встретить ребят с Воли.
Маленькие коллекционеры менялись здесь почтовыми марками, пуговицами, для старших это было место встреч.
Манюсь, затерявшись в потоке прохожих, остановился перед главным входом. С минуту он наблюдал, как группа мальчишек участвовала в конкурсе, кто дальше плюнет. В удивлении пожав плечами, он уже собирался направиться дальше, как вдруг сзади его окликнул знакомый голос:
— Эй, Чек!
Оглянувшись, он увидел Королевича. Обычный наряд младшего Вавжусяка — замшевые ботинки и брюки «дудочки» — сегодня дополняла новая американская рубашка с самыми фантастическими узорами. На фоне пальм был изображён целый зверинец. Одним словом, последний крик моды, купленный на барахолке.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Королевич, пожимая Манюсю руку.
— Ничего… А ты?
— Ничего. Так себе.
— Ну ладно…
После такого краткого разговора они окинули друг друга испытующим взглядом. Чек оглядел Королевича с восхищением, Королевич — Чека с лёгким презрением в красивых глазах. После минутного молчания молодой Вавжусяк сказал:
— Жара страшная! Пойдём съедим мороженого.
Чек согласился. Он был настолько огорчён, что даже
не отдавал себе отчёта в том, что делает. Они зашли в летнее кафе, где под зонтиками было расставлено несколько столиков.
Королевич с равнодушным выражением лица заказал две двойные порции шоколадного мороженого.
— Ты слышал? — спросил он. — Пухальский перешёл к нам.
— Где там перешёл — перетянули.
— Нет, сам пришёл.
— Барахольщик!
— Но играет неплохо.
Чек пожал плечами, как бы желая показать, что это его не касается. Королевич прищурил тёмные бархатные глаза.
— Мы собираем сильную команду.
— Увидим,
— Ты что, не веришь?
— Увидим, как вы сыграете, — повторил Манюсь.
Разговор не клеился, мешало извечное недоверие между «голубятниками» и «фазанами». Королевич уплатил по счёту. Он таким небрежным жестом вынул из кармана горсть измятых бумажек, будто деньги не представляли для него никакой ценности.
— Откуда у тебя столько денег? — спросил Манюсь.
— Подрабатываем.
— Бутылками?
Королевич усмехнулся:
— Какие там бутылки. Серьёзные дела с братом…
«Может быть, попросить у него? — неожиданно подумал Манюсь. — Нет, не буду одалживаться у фазана. Но ведь я же верну ему, как только достану», — убеждал он сам себя.
— Послушай, — сказал он сдавленным голосом, — мне нужно немного денег, у меня тётка заболела. Не смог бы ты мне дать взаймы?
— Я? — удивился Королевич. Он никак не мог ожидать, чтобы Чек, этот упрямый парень из Голубятни, обратился к нему с подобной просьбой.
— Я отдам через несколько дней.
— А сколько тебе?
— Сто пятьдесят… — пробормотал Манюсь. — Или, может, немного больше.
Королевич рассыпал деньги по столу и быстро пересчитал их.
— Шестьдесят пять с мелочью, — сказал он небрежно. — Тебя это не устроит!
Чек загоревшимися глазами смотрел на деньги.
— Давай, остальные как-нибудь раздобуду…
Но Королевич снова собрал деньги.
— Это тебя не устроит, — повторил он. — Приходи ко мне вечером, что-нибудь скомбинируем.
— Откуда?
— Ромек добавит…
— Вы, видно, неплохо зарабатываете. На чём, интересно?
— Приторговываем. Дела серьёзные. Председатель всегда даёт заработать,
— Председатель?
Ты знаешь короля толкучки Дёрчака?
— Нет.
— Это наш председатель. Он нам раздобыл новые костюмы и тренера. Денег у него — как снегу зимой. Если бы ты был у нас, тоже подрабатывал бы. — Королевич внезапно остановился и выжидающе посмотрел на Манюся.
Чек холодно усмехнулся:
— Я, братец ты мой, не Пухальский. Меня не перетянете.
Королевич помрачнел. В глазах его сверкнули злые огоньки. Вставая, он небрежно бросил:
— Подумай. А нужны будут деньги — приходи вечерком. Потолкуем.
Манюсь возвращался домой уже в сумерках. Он шёл медленно, стараясь насколько возможно оттянуть момент возвращения. После встречи с Королевичем остался неприятный осадок. Он понимал, чего от него хочет младший Вавжусяк. Но Юлек просчитается. Чек не предаст своей команды. Что бы ни случилось, не перейдёт в «Ураган».
Когда он подошёл к Голубятне, в мрачных бетонных развалинах уже загорались первые огни. На тёмном дворе кто-то громко звенел пустыми вёдрами. В провале лестничной клетки чахоточным светом горела запылённая лампочка.
Манюсю почудилось, что на третьем этаже кто-то стоит. Он прислушался.
— Это ты, Чек?— раздался голос Манджаро.
— Я, а что?
— Да вот жду тебя. — Манджаро приблизился к нему. Его светлые волосы поблёскивали в мутном свете.
Манюсь взорвался:
— Боишься за деньги?!
— Нет… просто хотел с тобой поговорить.
— Не бойся, сейчас я тебе принесу их. — Слова эти были продиктованы непобедимым упрямством. Манюсю казалось, что это говорит не он, а кто-то другой, чужой.
— Ладно, — спокойно отозвался Манджаро. — Я подожду здесь. Неси отчёт, потом поговорим.
Только теперь Манюсь понял, какую глупость он сказал. И зачем только он это сделал? Ведь ещё минуту назад он был готов во всём признаться друзьям.
— Хорошо, — выговорил он не своим голосом и стал быстро подниматься по лестнице.
На пятом этаже он перешёл на другой конец коридора, откуда вела вниз запасная лестница. На высоте четвёртого этажа она была целиком сорвана, в этом месте зияла глубокая пропасть. Чек, однако, знал дорогу вниз по балкам и выбоинам в стене. Днём такое путешествие не представляло для мальчика особых трудностей. Но сейчас, когда царил мрак, Манюсю приходилось внимательно следить, чтобы не поскользнуться и не сорваться на виднеющуюся внизу бетонную площадку.
Он спускался медленно, осторожный, как кот. Коснувшись наконец ногами площадки, он с облегчением вздохнул. «Подожди, братец, — мысленно сказал он Манджаро, который дожидался его по ту сторону коридора, — будут у тебя твои деньги!»
Манюсь быстро выбежал во двор, проскользнул в ворота и бегом помчался на Окоповую.
Вавжусяки жили в одноэтажном домике, укрытом меж двух крыльев большого дома и окружённом маленьким садиком. Манюсь остановился у забора и свистнул.
Минуту спустя дверь заскрипела и в садике появилась чья-то тень.
— Юлек! — позвал Чек.
Королевич подошёл к забору:
— Это ты, Чек? Ну как, надумал?
— Мне нужны деньги.
Королевич кивнул головой:
— Заходи. Ромек тут. Поговорим.
В комнате они застали старшего Вавжусяка. Он брился, стоя перед зеркалом.
— Я слышал, у тебя неприятности, — обратился он к Чеку.
— Всяко бывает, — неловко улыбнулся Манюсь. — Мне нужны наличные. Отдам через несколько дней.
— Зачем отдавать? Да и откуда ты их возьмёшь?
— Соберу, если постараюсь.
— Ловкий ты парень! Если хорошо подумаешь, то получишь. — Он поднял безопасную бритву и проехался ею по щеке, оставляя среди густой пены тёмную полоску.
Королевич хлопнул Манюся по спине;
— Садись! К чему такая воинственная мина? Я уже говорил с Ромеком. — Он указал движением головы на брата. — Всё будет сделано, только… сам понимаешь… нам нужен хороший левый край. Получишь деньги, и все останутся довольны.
Манюсь посмотрел на него почти с ненавистью.
— А без этого… ты мне взаймы не дашь?
Ромек громко расхохотался:
— Ну и хитёр! Нравишься ты мне, но разве кто-нибудь даёт взаймы почти две сотни только за одни красивые глаза?
— Чего ты боишься?— вмешался Королевич. — Ведь даже в командах мастеров игроки меняют свои клубы.
Манюсь съёжился, как от удара. Время идёт, Манджаро ждёт его, а эти Вавжусяки напирают. На душе у него было скверно.
— Хорошо, — пробормотал он еле слышно.
Королевич повеселел. Манюсь уставился в пол,
до боли стиснув зубы.
— Можешь дать ему, Ромек, — сказал Королевич.
— Сейчас, сейчас, — улыбнулся тот в зеркало. — Сначала пусть подпишет заявление. Возьми бумагу, я тебе продиктую.
— Зачем это?— испугался Манюсь.
— Не волнуйся, простая формальность. Подпишешь и получишь деньги. Пиши, Юлек. Как твоя фамилия?— обратился он к Чеку. А когда тот назвал, продиктовал:— «Я, Мариан Ткачик, добровольно прошу принять меня в спортивный клуб «Ураган» и обязуюсь играть в нём до конца года». А теперь подпишись, — кивнул он Манюсю.
Когда Манюсь подписывал, рука его дрогнула, и на бумаге осталась большая клякса. Королевич быстрым движением выхватил у него листок. Улыбнулся с.удовлетворением.
— И чего ты так долго раздумывал? У нас теперь команда будет на все сто. Увидишь, выиграем турнир.
Манюсь ничего не ответил. Когда старший Вавжусяк отсчитал ему требуемую сумму, он спрятал деньги в карман.
— Нужно идти. Тётка у меня болеет, — оправдывался он.
— Если захочешь подработать, приходи, — сказал ему Ромек. — У нас всегда найдётся дело.
Королевич проводил его до дверей.
— Запомни: завтра в десять тренировка, — напутствовал он его.
— Хорошо, хорошо, — не думая прошептал Манюсь.
Всю дорогу он мчался бегом и остановился только перед Голубятней. С минутку постоял, чтобы немного отдышаться, а потом, взбежав на третий этаж, схватил прут и ударил по рельсу.
Манджаро вышел на лестницу. Он был уже в одних трусах.
— Чудак человек, что ты так долго делал? Исчез куда-то… А я здесь жду, жду…
— Это неважно, — сухо прервал его Манюсь. — Вот тебе твои деньги, билеты и счёт.
— Так ведь ты мог принести это и завтра.
— Раз я сказал сегодня — значит, сегодня.
Манджаро пристально взглянул на него:
— Что это ты сегодня какой-то странный, братец?
— Вот тебе касса, — почти выкрикнул Манюсь. — Я больше не буду казначеем.
Манджаро схватил его за руку:
— Что с тобой?
Но Манюсь оттолкнул его:
— Ничего. И вообще — не твоё дело.
— Ты что, заболел?
— Нет. Можешь обо мне не беспокоиться. Как-нибудь сам обойдусь!
Сказав это, Манюсь повернулся и направился наверх. Уже поднявшись на четвёртый этаж, он услышал голос Манджаро:
— Манюсь, слушай, я забыл тебе сказать — тётку твою забрали в больницу.
Мальчик так резко остановился, как будто его вдруг оставили силы. Глаза горели от слёз. Он до боли сжал в руках деревянные скользкие перила и долго стоял так, не смея двинуться дальше. И только при звуке чьих-то шагов, испуганно сорвавшись с места, побежал наверх. Ключ как всегда лежал под тряпкой. Манюсь отпер дверь и вошёл в комнату. Не зажигая огня, бросился на постель, спрятал лицо в горячих ладонях и долго, долго плакал.
ГЛАВА V
Мотоцикл с треском мчался по залитой солнцем улице. Стефанек, склонившись над рулём и жмурясь от встречного ветра, следил за бегущей лентой асфальта. Настроение у тренера было прекрасное: он вёз ребятам хорошую новость.
«Ну и обрадуются же мои мальчишки! — повторял он про себя. — Ну и обрадуются!..»
Однако, введя свою «Яву» на «стадион», он с удивлением увидел, что ребята, вместо того чтобы тренироваться, собрались в конце поля и о чём-то ожесточённо спорят. Капитан команды Манджаро и вратарь Жемчужинка готовы были вцепиться друг в друга.
— Это ты виноват! — запальчиво кричал Жемчужинка. — Это всё из-за тебя! Вечно ты задаёшься. А теперь поищи-ка такого левого крайнего!
Манджаро, засунув руки в карманы, сверху вниз смотрел на маленького вратаря.
— А я тебе говорю, что он поступил по-свински. Предлагаю выгнать его из команды.
— Тебе бы только всех выгонять!
— Поставим на голосование.
— Плевать мне на твоё голосование! Чем оно нам поможет? В воскресенье матч, а мы без Чека!
В пылу спора они не заметили, как подошёл Стефанек.
— Что случилось, ребята?
Все обернулись к тренеру. На минуту воцарилось неловкое молчание. Первым отозвался Манджаро:
— Чека перетянули в «Ураган».
— Это ещё не точно, — вмешался Жемчужинка.
— К сожалению, точно, — мрачно произнёс Игнась Парадовский.
— Что-то не верится мне! — Стефанек сказал это с таким убеждением, что ребята замолчали.
Он обвёл взглядом их встревоженные лица. Откровенно говоря, он был так поражён, что не мог даже сразу собраться с мыслями. Неужели возможно, чтобы чек перебежал в «Ураган»? Тот самый Чек, который так самоотверженно стоял за свой клуб, который так был к нему привязан?
Игнась Парадовский безнадёжно махнул рукой:
— И говорить нечего, пан тренер. Чек подал им заявление.
— Какое заявление?
— Юлек Вавжусяк показывал мне… Я видел…
— А может, он только хвастался? — пытался отстоять друга Жемчужинка. — У них всё может быть.
— Не встать мне с этого места — сам видел, — грустно сказал Игнась.
— Лучшим доказательством является то, что он не явился на тренировку, — вставил Манджаро.
— Потому что у него тётя заболела и лежит в больнице, — объяснил Жемчужинка, со злостью глянув на капитана.
Стефанек поднял руку:
— Успокойтесь, ребята. Лучше всего будет, если мы с ним сами поговорим. Нужно всё выяснить. Если Чек действительно перешёл в «Ураган», это недостойно настоящего спортсмена. А если это неправда, не к чему судить его заранее. После тренировки пойдём к нему. А пока… — он окинул их повеселевшим взглядом, — я сообщу вам радостную весть: «Полония» взяла шефство над вами. Мы считаем, что из вас вырастут хорошие футболисты. Я берусь сколотить из вас настоящую дисциплинированную команду, а председатель клуба дал согласие на всё остальное.
Известие это несколько успокоило взволнованных ребят, но не произвело такого впечатления, какого ожидал Стефанек. Посыпались вопросы: «Как это будет? Вольётся ли команда в «Полонию»? Останется ли у «Сиренки» её название?»
Стефанек спокойно пояснил:
— Вы по-прежнему останетесь той же «Сиренкой», только «Полония» возьмёт над вами шефство. Вы получите костюмы, мячи, бутсы. Тренироваться будете на Конвикторской. Тот, кто хорошо проявит себя на тренировках и оправдает доверие, впоследствии будет играть в юношеской команде.
— Ур-р-ра! — выкрикнул Паук, подпрыгивая на своих тонких ногах. — Я, пан тренер, уже делаю двадцать четыре «головки».
Жемчужинка горестно вздохнул:
— Эх, жаль, что нету Чека! Вот он порадовался бы!.. Тренер поднял мяч и несколько раз ударил им о землю.
— А теперь за дело, ребята. Тренироваться вы должны как следует, ведь в воскресенье первый матч.
Никто не знал, что произошло с Чеком. Когда после тренировки вся команда во главе со Стефанеком отправилась на Голубятню и взобралась на пятый этаж, дверь Чека оказалась на замке. Ребята долго стучались в надежде, что кто-нибудь откроет, но им отвечало только эхо, глухо расходившееся по всему дому.
— Говорил же я, что его с утра нет дома, — объяснял Жемчужинка.
На лице тренера отразилось разочарование. Он надеялся, что всё удастся быстро выяснить и подозрения рассеются.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул он, — придётся отложить до завтра. Пускай кто-нибудь из вас дождётся его и скажет, чтобы он пришёл ко мне, — обратился он к мальчуганам. — Мне хотелось бы с ним потолковать.
— Я подожду, — вызвался Жемчужинка, — это же мой лучший друг.
Итак, порешили, что Жемчужинка постарается поймать Манюся и передаст ему все поручения. Однако напрасно маленький вратарь допоздна дожидался своего дружка — Манюсь в этот день так и не появился на Голубятне. До позднего вечера Жемчужинка и Паук сидели на ступеньках, вскакивая при каждом звуке шагов, раздававшихся на лестнице. Время тянулось медленно, и они коротали его за беседой о приближающемся турнире, изучали результаты жеребьёвки шестнадцати команд, подавших заявление в «Жице Варшавы».
Турнир должен был разыгрываться по кубковой системе: сначала тянули номера, а потом по этим номерам расставлялись команды. Проигравшая выбывала из турнира. Выигравшая переходила в следующий тур. Паук с нескрываемым беспокойством всматривался в таблицу розыгрыша.
— Ничего, братец, я в этом не пойму, — бормотал он, потирая щёку.
— Да смотри же, — втолковывал ему Жемчужинка, — нам достался четырнадцатый номер, значит, мы будем играть с тринадцатым, то есть с «Антилопой». Если выиграем этот матч, выйдем в четверть финала…
— Ну и что?— спросил Паук, уставясь в таблицу.
— Ну и, значит, сыграем тогда с победителями матча. «Погоня» — «Рух». Если победит «Погоня», значит, с «Погоней».
— А если мы выиграем у «Погони»?
— Тогда выйдем уже в полуфинал и можем встретиться с «Ураганом», если они выиграют свои два матча, понимаешь?
— Ах, вот оно что! — улыбнулся Паук. Его вытянутая вверх голова склонилась над таблицей. — А какая команда будет всех сильнее?
— В том-то и дело, братец, что этого никто пока не знает. Это только первый турнир. Каждая команда надеется, что выйдет в финал. Представляешь себе, какая будет борьба?
— Это здорово! — пробормотал Паук.
— Для нас не так-то уж и здорово, ведь мы выступаем в ослабленном составе — без Чека и без Пухалы. В нападении была вся наша сила. А теперь что получается? На месте Пухалы играет Фелек Рингер, а на левом краю вместо Чека — запасной вратарь Олесь Колпик. А что будет, если они меня подшибут? В ворота придётся стать левому краю.
Паук вытаращил водянистые голубые глаза.
— Да, не очень-то… А что будет, если мы проиграем?
— Может, ещё не проиграем. Но, в общем, хорошего мало.
— Ой, мало! — вздохнул Паук.
Жемчужинка глянул через перила на лестницу.
— Эх, братец, если бы только этот Чек явился?
Прямо тебе скажу: как вспомню о нём, так хоть плачь. Отколол номер, скажи на милость!
Паук заморгал своими голыми веками.
— Думаешь, они его на самом деле переманили?
— Не хотелось бы этого думать, но так получается… Игнась клянётся, что видел его заявление.
— Но сегодня у них на тренировке его не было.
— В том-то и дело… — Жемчужинка на минуту задумался. — Здесь какая-то тайна, — сказал он шёпотом.
В тот же момент оба сорвались с места: внизу послышались чьи-то шаги.
— Он! — шепнул Паук с надеждой.
— Может быть.
Стояли молча, прислушиваясь и всматриваясь в тёмную пропасть лифта, из-за которого виднелся зигзаг идущих вверх ступенек. Неожиданно Жемчужинки толкнул товарища:
— Видишь, кто идёт?
— Королевич! — прошептал поражённый Паук.
Через некоторое время на площадке четвёртого этажа из полумрака вынырнули фигуры Королевича и его старшего брата. Увидев обоих «голубятников», они остановились.
— Ты к Манюсю? — спросил Жемчужинка, глядя на Королевича сузившимися от ненависти глазами.
— На прогулку вышел, не видишь? — насмешливо бросил младший Вавжусяк и двинулся дальше, оттолкнув маленького вратаря.
Тот судорожно вцепился в перила.
— В неудачное время вышел, — сказал он прерывающимся от злости голосом. — Его нет дома. Ещё не вернулся.
Королевич насмешливо улыбнулся;
— Увидим. — Он кивнул старшему брату, и они медленно, с достоинством проследовали дальше по лестнице.
Мальчики смотрели им вслед со всё возрастающим удивлением.
— Видишь, — прошептал Паук, — здесь что-то есть. Они пришли к нему.
— Может, они только сейчас собираются его перетянуть?
— Может быть, — пробормотал Паук с проблеском надежды в голосе.
Тем временем наверху скрипнули ветхие доски площадки и раздался громкий стук. Минуту спустя стук повторился, ещё более громкий и настойчивый. Наконец донёсся голос Ромека Вавжусяка:
— Нет этого щенка! Не стоит ждать!
Когда они спускались, оба мальчика расступились, давая им дорогу. Старший Вавжусяк остановился, схватил Жемчужинку за шиворот и притянул к себе.
— Передай ему, — процедил он, — что мы были у него и в другой раз не придём! И что, — здесь голос его перешёл в свистящий шёпот, — что я ему советую как можно скорее явиться к нам, потому что — он знает — мы шутить не любим!
Жемчужинка весь съёжился под этим злобным взглядом. Он понял, что Манюсю грозит большая опасность.
Вавжусяки уже спустились вниз. Отзвуки их шагов утонули в глубокой тишине, но ребята долго ещё сидели молча. Наконец Жемчужинка очнулся.
— Вот так положение! — сказал он серьёзно.
Паук, обняв руками худые, костлявые колени, опёрся на них подбородком и произнёс, как бы обращаясь к самому себе:
— Дело серьёзное. Надо дождаться Чека.
Но ждали они напрасно.
Манюсь спал неспокойно. Метался, выкрикивал что-то бессвязное, тихо всхлипывал. Снились ему недобрые, тревожные сны. Они то обрывались и исчезали, то снова возникали из какой-то глубокой, бескрайной пропасти. Сначала ему чудилось, что он на футбольной площадке «Сиренки». Играют ребята из Голубятни. Он стоит и с завистью смотрит на них. Но, как только он пытается подбежать и ударить по мячу, кто-нибудь из друзей преграждает ему путь и с презрением бросает: «Предатель!»
Потом приходит другой сон. Вместо друзей появляется Стефанек. На нём спортивный костюм, точно он только что с тренировки. Манюсь хочет к нему подойти, но, когда расстояние между ними сокращается до нескольких шагов, фигура Стефанека вдруг исчезает и появляется уже в другом месте, а Манюсь кричит плачущим голосом: «Пан тренер! Пан тренер!»
— Пан Вацек! Пан Вацек! — всхлипнул он и вскочил.
С минуту он водил вокруг бессмысленным взглядом, не соображая, где находится. И, только когда рассеялись остатки кошмарного сна, он припомнил, что вчера зарылся в этот стог на поле между Сасской Кемпой и Грохувом. Почему он именно здесь искал пристанища, Манюсь не мог сказать. Он помнил только, что вчера, пробродив целый день, страшно устал и еле дотащился до стога.
Постепенно до него дошёл весь ужас положения, в котором он очутился.
Накануне Манюсь проснулся один в своей комнате, пустой и неприбранной. Вчера он так и заснул одетый. Вспомнив, что тётя Франя в больнице, Манюсь не заплакал, но долго стоял у запылённого окна, уставившись в глухую стену разрушенного дома. И только когда он припомнил, что вчера подписал заявление в «Ураган», слёзы невольно покатились по его грязным щекам. Теперь нельзя показаться товарищам из «Сиренки», Разве можно вынести презрительный взгляд Манджаро, укор в глазах честного Жемчужинки, удивление Паука?
Что же делать? Играть в «Урагане»? Но одна мысль об этом казалась ему отвратительной. Нет, этого он никогда не сделает. Тадек Пухальский мог на это согласиться, потому что он барахольщик, у которого нет ни капли самолюбия, но он, Чек, левый крайний «Сиренки» и гордость всей команды, предпочёл бы смерть такому позору.
Что делать? Что делать?
Манюсь вынул из шкафа кусок чёрствого хлеба, сунул его в карман и вышел. Спустился боковой лестницей, чтобы его никто не заметил. Было ещё очень рано. Голубятня тонула в утренней тишине. Только где-то далеко-далеко выли фабричные гудки. Проскользнув пустым двором, Чек юркнул в ворота и вышел на улицу. Мысль, что он может встретиться с товарищами, гнала его от дома. Разыскав несколько бутылок, он выполоскал их под колонкой и направился к магазину.
Сегодня он панне Казе даже не улыбнулся. Она оскорбила его вчера, не хотела дать взаймы денег, так пускай же знает, что у Чека тоже есть гордость. Нечего рассусоливать. Чек покончит с этим и распрощается с магазином холодно и сухо, как равнодушный ко всему деловой клиент.
На пани Вавжинек и пана Сосенку он был обижен ещё больше и решил к ним не заходить вовсе. Чек выпил в молочной молоко, закусил чёрствым хлебом, а на остальные деньги купил кулёк конфет — это будет для тёти.
Из записочки, которую она оставила на столе, Манюсь знал, что её взяли в больницу на Плоцкой улице. Ему долго пришлось ждать в приёмной; наконец сестра проводила его в большую палату, пропахшую лекарствами. Тётка встретила его с радостным изумлением, но лицо её тут же приняло озабоченное выражение.
— Что же ты, бедняга, будешь без меня делать? Такое несчастье, ну такое несчастье! — повторяла она.
— Вы, тётечка, не волнуйтесь, — утешал он её, смущённо улыбаясь, — я как-нибудь устроюсь.
— Я попросила пани Загорскую, чтобы она за тобой присмотрела. В шкафчике ещё есть крупа, мука, сахар. За окном — кусочек мяса. Смотри, чтобы не протухло. Пани Загорская тебе приготовит. И пачка кофе есть на полке, за печкой.
Манюсь плохо слушал эти заботливые наставления: он знал, что на Гурчевскую уже не вернётся.
— Э, чего там, — улыбнулся он, желая утешить больную, — я не пропаду, пусть только тётечка не волнуется.
Когда Манюсь сунул ей кулёк с конфетами, тётка совсем расстроилась.
— Боже мой, — растроганно прошептала она, сдерживая слёзы, — какой ты хороший мальчик! А я ещё у тебя деньги забрала! Да я не знала, Манюсь, господь бог свидетель. Я думала, это твои.
— Да ну, тётечка, это всё ерунда, — остановил он её. — Вы только поскорее выздоравливайте. Я ведь понимаю, как нудно лежать в этой больнице.
Манюсь окинул взглядом палату с рядами белых коек, увидел бледные, отмеченные печатью страдания лица больных и жалостливо вздохнул.
— Да, — сказал он, — это не комната смеха.
— Храни тебя господь! — Она погладила его по замурзанной щеке. — Значит, помни: кофе — на полке, за печью.
Мальчик пообещал тётке, что вскоре снова придёт её навестить, и, сопровождаемый её благословениями, вышел из палаты.
Целый день он бродил над Вислой, смотрел, как грузчики насыпают пирамиды золотого песка, провожал взглядом электричку, с грохотом пролетавшую мост. Добрался даже до Сасской Кемпы, где вдоль вала пёстро раскинулись пристани, лежал, заложив руки под голову, в чаще ивняка, следя, прищурив глаза, за белыми треугольниками парусов, скользившими, подобно тетрадным листам, по медной от солнца реке.
Почувствовав голод, Манюсь перелез через ограду на людный мужской пляж в надежде разыскать бутылки из-под лимонада и пива. Искать долго не пришлось.
«Как-нибудь обойдусь», — думал мальчик, сдавая бутылки в продовольственном магазине.
Он снова зашёл в молочную, съел большую булку и выпил стакан горячего молока. Потом долго бродил по берегу Вислы. С наступлением вечера, когда над водой поднялась полоска тумана, его охватила безмерная усталость. Боковыми улочками Сасской Кемпы он отправился за город, в поле, где забрался в стог прошлогодней соломы.
Манюсь проделал в стоге небольшое отверстие и, выбирая из волос соломинки, глядел на затянутые мглой поля.
Дождь монотонно шуршал по соломе, заслоняя серой завесой дальние городские крыши. Воздух был пропитан сыростью, которая чувствовалась даже внутри стога. Манюсь свернулся в своём согревшемся логове и зажмурил глаза.
Мысли его снова вернулись к Гурчевской улице, к Голубятне. Завтра начнётся розыгрыш турнира, «Сиренка» играет свой первый матч, а он не займёт своего обычного места на левом фланге нападения! Чем больше он об этом думал, тем сильнее охватывала его грусть. Монотонный шум дождя наводил тоску, всё в мире казалось мрачным, лишённым всякого смысла.
Неизвестно, долго ли пролежал бы Манюсь в своём стоге, если бы голод не дал о себе знать. Мальчик выбрался из своей норы, стряхнул с себя солому и, съёжившись, побрёл по направлению к пристани.
Было холодно. Промокшая рубашка липла к телу, в разорванных тапочках хлюпала вода. В такой день невесело было бродяжничать. Чек уселся под навесом для лодок и бездумно следил за проходившим мимо пароходом…
«Эх, очутиться бы сейчас на таком пароходе и поплыть далеко-далеко, до самого моря!» — думал он, дрожа от холода.
Вдруг Чек заметил, что кто-то крадётся под навес. Это был парнишка примерно его роста, худой, сутулый, в такой же поношенной одежде, как и Чек. Поверх рубашки у него была накинута изодранная куртка. Из-под шапки выбивались космы рыжих волос. Увидев Манюся, парнишка остановился и уже собрался было бежать, однако, не обнаружив ничего угрожающего, тоже укрылся под навесом.
— И ты за лодкой?— спросил он, подозрительно поглядывая на Манюся.
— Я?— удивился Манюсь. — Да нет, просто жду изменения атмосферных явлений.
— А-а. — В голосе мальчика прозвучала нотка разочарования. — А я думал, ты за лодкой. Я-то, братец, как только дождь — сразу сюда. Можно стащить ялик на воду и покататься немножко. Вёсла у меня припрятаны в кустах…
Это было уже любопытно. «Должно быть, мировой парень, раз такое надумал», — решил Манюсь, но вслух заметил небрежно:
— В такую погоду разве интересно на лодке кататься? Ревматизм можно заработать. Ты что, греблей занимаешься? — спросил он рыжего паренька.
— Конечно! — гордо ответил тот. — А ты?
— Я, братец, тоже спортсмен, футболист. По-моему, это самый лучший вид спорта. Как же тебя зовут?
— Милек. А тебя?
— Манек. Только ребята называют меня «Чек»,
Милек прыснул со смеха.
— Чек?!
Манюсь обиженно взглянул на него:
— Ничего смешного нет. Просто в школе учительница как-то спрашивает: «Манюсь, если ты пойдёшь в лавку, спросишь две булки по восемьдесят грошей и дашь кассирше два злотых, что она тебе даст?» А я и говорю: «Проше, пани, кассирша даст мне чек». С тех пор меня и прозвали «Чек».
— Здорово! — Милек уже совсем по-приятельски улыбнулся.
— С этими прозвищами по-разному бывает, — серьёзно продолжал Манюсь. — Есть у нас в команде такой парень — Богусь Альбиновский, наш вратарь. Все звали его «Богусь». А однажды отец его напился и кричит ему: «Жемчужинка ты моя драгоценная!» С того времени никто иначе его не зовёт, как Жемчужинка.
— А у меня кличка «Рыжий Милек», — смущённо ввернул любитель спорта.
— Ну что ж, ничего странного, ведь ты действительно рыжик, братец.
Рыжий Милек кисло усмехнулся. Он, видно, недолюбливал своё прозвище. С минуту он разглядывал Манюся и вдруг сказал:
— Ты, как видно, свой парень. Может, вдвоём отправимся в путешествие?
— Вещь неплохая, — Манюсь свистнул сквозь зубы, — только куда?
— Возьмём ялик и поплывём в море, а потом, может быть, удастся попасть на какой-нибудь корабль. Я читал книжку про двух парней. Они нанялись на английский корабль и поплыли на Мадагаскар.
— Всё это хорошо, — с видом знатока сказал Манюсь, — только не сейчас. Сейчас у меня дела посерьёзнее: ведь начинается турнир, братец.
— Это турнир «диких»? Ты будешь там играть?
На этот вопрос левому крайнему «Сиренки» было нелегко ответить. Он долго думал и наконец пробормотал:
— Вот то-то, братец, что неизвестно. И могу играть, и не могу.
И Манюсь в ярких словах описал Рыжему Милеку всю свою трагедию.
Милек слушал с разинутым ртом, словно кто-то пересказывал ему полную приключений книжку. Когда Манюсь закончил: «Да, братец, жизнь — это не цветной фильм», он взволнованно сказал:
— Только не унывай. Что-нибудь придумаем.
Но Манюся его слова не очень приободрили.
— Тебе легко говорить. Ведь завтра первый матч, наши ребята будут мучиться, а я? Как подумаю об этом, прямо жить не хочется.
В словах мальчика было столько горечи, что оба замолчали.
Дождь барабанил по навесу, дробился серебристой пылью, сквозь которую еле проглядывала мутная река. На воде у берега собирались пузыри. Где-то вдали маячило рыбацкое судёнышко, за ним — неясные контуры левого берега Вислы.
— Что же теперь делать? — спросил Рыжий Милек.
Манюсь безразлично пожал плечами:
— Откуда я знаю…
Милек потянул его за рукав:
— Слушай, пойдём ко мне. Я скажу дедушке, что ты мой товарищ.
— Неплохая идея… — Чек с симпатией поглядел на Милека. — Жилищные трудности, значит, улажены. А как будет с прожиточным минимумом? Я ведь не могу на даровщинку…
— Ну, это ерунда, я тоже, братец, зарабатываю: после обеда продаю «Экспресс».
— О! — удивился Манюсь. — Интересно, сколько же на этом можно заработать?
— Как когда… «Экспресс» стоит пятьдесят грошей. Но порядочные покупатели меньше злотого не дают. А бывает, попадётся такой, что и пятёрку отвалит.
Это Манюся пока устраивало.
— Ну что ж, братец, — сказал он, — значит, будем работать по линии пропаганды.
— «Экспресс»! «Вечерний Экспресс»!..
Манюсь немедленно уловил мелодию газетчиков. Благодаря природному уму и опыту мальчишки, который привык сам зарабатывать себе на жизнь, он быстро усвоил несложное искусство варшавских продавцов газет. Кричать надо было громко, но мелодично, знать, где на какую газету лучше спрос и кому и как её преподнести. Для Манюся это не было сопряжено с большими трудностями. Уже после первого рейса по Новому Свету и Краковскому предместью он далеко обогнал Рыжего Милека.
— У нас будет общая касса, — объявил он перед выходом в город. — Когда всё продадим, выручку поделим поровну.
Сначала Рыжий Милек беспокоился, что ему это будет невыгодно, однако, увидев, как быстро Манюсь отделывается от газет, понял, что заработки его будут расти. Чек, в свою очередь, сразу понял, что от сотрудничества с мечтательным Милеком он не выиграет. Но нарушать соглашение было не в характере Чека. Тем более что именно Рыжий Милек втянул его в это дело.
— «Вечерний Экспресс», «Экспресс Вечерний»!.. — выкрикивал Чек, размахивая белой кипой газет. — Последние свежейшие новости! Сенсационные новости!
Увидев огромную дверь большого кафе, Манюсь с криком ворвался в вестибюль.
— Тише ты, щенок! — преградил ему дорогу гардеробщик. — А ну давай отсюда!
Но Манюсь, вытащив из пачки газет номер, пахнущий свежей краской, помахал им, как флажком.
— Интереснейшие спортивные новости, — сказал он. — Великая победа Сидлы… Хромик побил рекорд Польши, «Полония» опять проигрывает! Сто тысяч злотых выиграли в лотерею в Катовицах.
Гардеробщик, ошеломлённый потоком сенсационных новостей, кивнул мальчику и вытащил из ящика злотый.
— Ну, уж давай, — милостиво сказал он.
— Для пана шефа — бесплатно, показательный экземпляр, — многозначительно подмигнул Чек. Он потерял пятьдесят грошей, но понимал, что это быстро возместится. В самом кафе он с лихвой покроет убыток. А заполучить в друзья швейцара — первое условие солидных оборотов в будущем.
Манюсь вошёл в огромный, переполненный посетителями зал кафе и волчком завертелся между столиками, изобретательно и с юмором рекламируя газету. Толстая пачка таяла у него под мышкой.
Неожиданно ему бросилось в глаза знакомое лицо. Мальчик порылся у себя в памяти и вдруг припомнил: да это же редактор «Жиця Варшавы» Худынский!
— Моё почтение, пан редактор, — приветствовал он его. — Не желает ли пан «Экспрессик»? Правда, эта газета ваш конкурент, но…
Увидев Чека, журналист так и вскочил с места.
— Подожди-ка! — закричал он. — Да ведь я тебя знаю: ты из клуба «Сиренка».
— Пожалуй, вы угадали, — отозвался Чек, награждая редактора одной из самых своих очаровательных улыбок.
— Тебя зовут Чек?
— Именно так, пан редактор.
— Садись. — Журналист схватил парнишку за плечо, усадил рядом с собой и пристально поглядел на него, хмуря мохнатые брови. — Что же ты, бродяга этакий, делаешь?
— Я? — удивился мальчик. — Я. как пан редактор видит, работаю сейчас в прессе.
Но лицо журналиста оставалось суровым,
— Почему ты сбежал?
— Я? — С лица мальчика исчезла озорная улыбка.
— Не вывёртывайся, говори правду.
— Обстоятельства, пан редактор!
— Все о тебе беспокоятся. Стефанек был сегодня у меня, просил дать объявление в «Жице Варшавы». Ребята разыскивают тебя по всей Варшаве. А ты газетами торгуешь!
— Нужно же зарабатывать на жизнь.
Редактор взял мальчика за руку:
— Мой совет тебе — возвращайся домой. К чему все эти выдумки?
Манюсь задумался.
— Не получается, пан редактор, — медленно выговорил он, потирая немытую щёку.
— У вас большие перемены. «Полония» взяла шефство над вашей командой. Ребята тренируются на Конвикторской. У всех — новые костюмы. — Испытующе взглянув на Чека, журналист заметил, что парнишка жадно ловит каждое известие о своей команде. — Сейчас всё у вас будет иначе, а ты бродишь неизвестно где, как бездомный щенок.
Манюсь поморщился:
— Я буду жить у товарища.
— А почему ты не хочешь вернуться?
— Не могу, пая редактор, — ответил Чек с горечью взрослого, много испытавшего человека.
— И всё-таки мой совет тебе — возвращайся домой, — повторил редактор, пожимая руку мальчика.
Манюсь поклонился и молча пошёл к выходу. У него было такое чувство, что он упустил счастливый случай. Может быть, следовало обо всём рассказать Худынскому, послушаться его совета и вернуться на Гурчевскую? Встреча с редактором сбила его с толку. С болью снова вспомнил Чек «Сиренку», товарищей, турнир, завтрашний матч. Нет, всё-таки страшно возвращаться домой. Он не мог бы снести унижений, которые его там ожидали.
«Ну что ж, такова жизнь», — подумал он.
Быстро избавившись от газет, Чек пришёл на помощь Рыжему Милеку, и, когда они, закончив свой первый совместный рейс, подсчитали кассу, оказалось, что каждый заработал по двадцать четыре злотых.
— Для начала неплохо, — подытожил Манюсь. — Можно жить!
Но на душе у него по-прежнему было тоскливо. Возвращаясь к Рыжему Милеку, Манюсь неотступно думал о том, что творится сейчас на Гурчевской.
Наутро Чек вскочил как встрёпанный. «Сегодня ведь начинаются соревнования», — подумал он и начал проворно одеваться. Однако гардероб его после вчерашнего дождя выглядел довольно плачевно. Вельветовые брюки были скомканы, рубашка мятая и грязная, тапки испачканы. «Как же я пойду в таком виде»? — волновался он, с ужасом разглядывая свою одежду.
Рыжий Милек ещё спал, широко раскинув руки и как бы желая обнять весь чердак. Нельзя сказать, чтобы это было удобное место для ночлега. Сквозь щели в крыше просвечивало голубоватое небо. Охапка прогнившей, слежавшейся соломы, брошенная в угол чердака, между старой, заржавевшей печкой и кучей железа, служила им постелью; укрывались мальчики рваными одеялами. Однако Манюсь над этим не раздумывал. Его больше беспокоила одежда.
Он попытался разбудить Милека:
— Послушай, нельзя ли у вас раздобыть утюг?
— Спроси у дедушки, может, у него есть, — сонно пробормотал Милек.
И действительно, внизу утюг нашёлся.
Глуховатый дедушка Милека был старьёвщиком. Он занимал маленькую клетушку, в которой стояли деревянный топчан и печурка, а по углам валялись старые ботинки, тряпьё, обрезки кожи, бутылки и железный хлам.
Манюсь включил утюг и принялся за дело.
— Только смотри, баловник, не сожги мне хату, — ворчал дедушка. — Эх, в воскресенье можно хоть полежать, отоспаться… А ты куда это так наряжаешься?
— У нас матч, — коротко объяснил мальчик.
Чек так выгладил брюки и рубашку, вычистил тапочки, точно собрался на большой праздник. Когда он был совершенно готов, заглянул ещё раз на чердак.
— Если хочешь идти со мной, торопись! — крикнул он Милеку.
По дороге они купили в киоске «Жице Варшавы», и Манюсь в спортивной рубрике отыскал расписание матчей.
— Сегодня в одиннадцать играем с «Антилопой», — сообщил он Рыжему Милеку.
Тот не проявлял слишком большого интереса к турниру. Он шёл просто за компанию. Мечты его всё время возвращались к великому путешествию на ялике. Однако, желая поддержать разговор, он всё же спросил:
— Как ты думаешь, кто выиграет?
— Как можно задавать такой вопрос? — возмутился Чек. — Конечно, мы… то есть «Сиренка». Впрочем, — добавил он менее уверенно, — мяч-то — круглый. Да и, к тому же, наши будут играть без меня и без Тадека Пухальского.
Школьный спортивный парк в «Агриколе» был полон людьми, которые непрерывным потоком стекались к стадиону. Сегодня должно было состояться торжественное открытие турнира. Основная масса зрителей состояла из бойких, голосистых мальчишек, тех самых, что перед каждым матчем классных команд шумом осаждают ворота футбольных стадионов. Это они громче всех освистывают судью, горячо болеют за своих любимцев, а после окончания матча врываются на поле, чтобы с триумфом проводить победителей и безжалостно осмеять проигравших.
Небрежно одетые, крикливые, всегда готовые к драке и в то же время самые горячие болельщики футбола, таящие в своих сердцах неизменную любовь к спорту, шли они сюда, как на праздник. Здесь, на утоптанной траве школьного поля, решалась судьба первенства «дикого» футбола. И ничего удивительного не было в том, что перед этим великим турниром возникали горячие споры.
Манюсь внимательно оглядывался в толпе, чтобы не натолкнуться на кого-нибудь из обитателей Воли. Когда они добрались до поля, он, присмотрев большое дерево вблизи от площадки, с кошачьей ловкостью взобрался на него. Тут у него имелся немалый опыт — он на каждом классном матче занимал почётное место на «зелёной трибуне» за часами. Он помог вскарабкаться на сук и Милеку и, вздохнув с облегчением, уселся поудобнее в развилине могучего ствола. Отсюда можно было, оставаясь невидимым, наблюдать за всем полем.
— Правда, мировое место? — обратился он к Рыжему Милеку. — Почётная ложа с видом на те и другие ворота.
Шутку эту Манюсь бросил скорее по привычке, потому что настроение у него было неважное — его пожирала жгучая зависть. «Они будут играть, а я, лучший левый край всей Воли, должен только наблюдать за матчем! Разве это справедливо?» Со слезами на глазах он уставился на зелёный прямоугольник и, стиснув зубы, застыл в ожидании.
Заиграл оркестр железнодорожников, на поле четвёрками вышли команды. Затаив в сердце обиду, Манюсь разыскивал свою «Сиренку».
— Идут! — толкнул он Рыжего Милека.
Впереди шагал Манджаро. Его светлая голова со спадающими на лоб прядями волос резко выделялась на фоне тёмного поля. За Манджаро по росту двигалась вся команда. Замыкающим был маленький Жемчужинка.
Манюсь крепче прижался к ветке и отвернулся. Когда он снова глянул на поле, по его худым щекам к уголкам рта катились две большие слёзы.
— Держат фасон, — прошептал он, восхищаясь новыми костюмами.
Ребята были в белых майках с эмблемами клуба на груди, в чёрных трусиках и чёрно-белых гетрах. Ему казалось, что ни одна из команд не выглядит так красиво, как «Сиренка».
Минуту спустя из шеренги построившихся в один ряд команд вышел рослый парень. Он стал перед микрофоном и зачитал торжественное обязательство.
В ушах Чека громко звучали чётко выговариваемые слова: «Мы, молодые спортсмены… обязуемся… бороться благородно… Пусть футбольный спорт станет для нас радостью… пусть он закаляет наши молодые характеры и укрепляет нас физически… Клянёмся, что в этой благородной борьбе мы будем примерными спортсменами, не допустим грубости в игре…»
Заключительные слова обязательства утонули в звуках фанфар. Трое молодых футболистов от разных команд подошли к мачте и под пронзительные звуки труб подняли флаг. Он медленно поехал вверх, трепеща, как крыло птицы.
— Организация — первый класс, — похвалил Рыжий Милек.
Манюсь молчал. Наблюдая за этим чудесным зрелищем, прислушиваясь к голосу фанфар, он в сотый раз приходил в отчаяние. Эх, если бы его не избрали казначеем, если бы не болезнь тёти Франи, если бы он не встретил тогда Королевича, стоял бы он сейчас рядом с Кшисем Слонецким, рядом с Игнасем Парадовским, и для него, как для товарищей, взвился над кронами деревьев и радостно затрепетал бы в небе этот флаг!
Сквозь слёзы глядел он на яркие картины: рапорт команд, парад…
Наконец начался матч.
— Наши играют с «Антилопой», — прошептал Чек задремавшему на ветке Рыжему Милеку.
Обе команды уже вышли на поле: «Сиренка» в черно-белых костюмах и «Антилопа» в красных майках. Манджаро и капитан «Антилопы» разыгрывали стороны поля. Возле своих ребят Манюсь увидел Стефанека. Тренер спокойно разговаривал с ними. Наверное, давал последние указания.
Потом игроки заняли свои места, прозвучал свисток судьи, матч начался.
— Е-е-е-е-есть! — вырвался из толпы радостный вопль.
Закачался лес голов, взметнулись в воздух шапки, пиджаки, куртки. Это сторонники «Антилопы» приветствовали первый гол, забитый в ворота «Сиренки».
— Есть! — тихим, приглушённым, каким-то обиженным эхом ответили им малыши с Воли.
Манюсь даже не уследил, как это произошло. Ещё минуту назад всё нападение «Сиренки» было у ворот противника. Гол, казалось, уже «висел в воздухе», как вдруг защитник «Антилопы» передал мяч левому краю, тот отпасовал на центр, а Фелек Рингер, вместо того чтобы страховать полусреднего, торчал на месте, будто врос в землю. Центральный нападающий «Антилопы» прорвался и ударил. Жемчужинка растерянно метнулся, но мяч был пробит с такого близкого расстояния, что маленький вратарь не мог его взять.
Чек схватился за голову.
— Святые угодники! — воскликнул он. — Как можно так играть! Это вина защиты. Я всегда говорил: защита— наше слабое место! Бросили Жемчужинку одного! А этот Фелек мазила, а не футболист!
Рыжий Милек несколько оживился.
— Слушай, — он взглянул на Манюся, — а эта ваша «Сиренка» совсем не такая уж сильная команда.
— Погоди, скоро сам увидишь. Это просто тактическая ошибка. В начале игры всяко бывает. — Манюсь покрепче ухватился за ветку и, набрав в лёгкие побольше воздуха, закричал что есть мочи: — «Сиренка», играть! «Сиренка», на ворота!
Снизу ему ответило мерное скандирование:
— «Си-рен-ка»! «Си-рен-ка»! «Си-рен-ка!»
Нападающие «Сиренки» бросились вперёд. Манюсь с радостью увидел, как Манджаро красиво довёл мяч до линии ворот и передал его Игнасю. Тот отослал мяч Метеку Гралевскому, который пробил на центр. К мячу помчался Фелек Рингер, но не успел. Однако из-под ног противников мяч преспокойно вытащил Кшись Слонецкий. Новая атака. Манджаро попытался пойти напролом. Лёгким поворотом он обошёл одного, второго и пробил. Мяч мелькнул над выбежавшим вратарём и прошёл в нескольких сантиметрах от перекладины.
— Видел, какой удар! — закричал обрадованно Чек. — Наши давят.
Рыжий Милек проворчал:
— Давят, давят, а сделать ничего не могут!
— «Антилопе» просто везёт. Смотри, как Игнась их мотает.
Игнась Парадовсхий перешёл на край. Он обошёл двух игроков и направил мяч на штрафную площадку «Антилопы». Там закипела свалка. Мяч метался в гуще ног. Манджаро выловил его, отвёл в сторону и подал Кшисю Слонецкому. Тот пробил с хода. Мяч пролетел среди ног и попал в штангу.
— Эх! — простонал Манюсь. — Не везёт нам! Могло уже быть два:один в нашу пользу! Видел, какой был пушечный удар?!
Рыжий Милек кивнул:
— Первоклассный, но что с того? Гола-то ведь нет.
— Подожди, сейчас будет.
Предсказание Чека сбылось, но, увы, гол снова забила «Антилопа» и снова — по вине защиты. «Сиренка» давила, нажимала, но, когда почти все игроки стянулись к воротам «Антилопы», защитник «Антилопы» подал мяч на край, тот вихрем полетел вперёд, передал его на центр, подбежавший полусредний пробил…
— Е-е-е-е-есть! — раздался громкий крик.
Толпа вокруг поля забурлила..
У Манюся потемнело в глазах, точно футбольный мяч угодил ему в лоб. Этого он не ожидал. «Антилопа» ведёт два: ноль, это почти поражение! Теперь трудно будет сравнять.
— Да, — глухо простонал он, — с такой защитой всё пропало! Два гола из-за них пропустили. Два гола!..
— Ваши уже проиграли, — заметил Рыжий Милек.
Это обидное замечание несколько отрезвило Чека.
Сложив ладони рупором, он принялся кричать:
— «Сиренка», играть! Не поддавайтесь, ребята! Бейте по воротам! По воротам!
Но этот отчаянный вопль не принёс большой пользы. Сбитые с толку после двух голов игроки «Сиренки» передвигались по полю вяло, будто их внезапно охватила страшная усталость. «Антилоповцы» тем временем приободрились и непрерывно наступали. У ворот Жемчужинки росла толпа игроков. Красные майки волной наступали на оттягивающихся «сиренковцев». Мяч ежеминутно выходил за линию ворот.
— Ну и слабы, ну и слабы, — повторял Чек. — Будь я там, всё было бы совсем иначе!
Вдоль боковой линии бегал Стефанек. Манюсь видел, что он то и дело что-то кричит ребятам, подбадривает их. Однако и это не помогало. Казалось, на поле совершенно другая команда: угасшая, неловкая, какая-то бескрылая.
Приближался конец первой половины игры, но ничто не говорило о том, что «Сиренка» сможет изменить результат. Чек погрустнел. Он неподвижно сидел на ветке и только время от времени что-то глухо бормотал.
Неожиданно он оживился. Паук, отобрав у противников мяч, ловко подбил его ногой и несколько раз сыграл головой. За этот искусный манёвр зрители наградили его аплодисментами.
— Моя школа! — радостно воскликнул Манюсь. — Видел, как он сыграл головой? Он может так сделать двадцать четыре раза подряд!
— Э-э-э… — Рыжий Милек пожал плечами. — Такие фокусы хороши для цирка. Вот пускай он забьёт гол, тогда я скажу, что он умеет играть
— Смотри, как он ведёт! — подтолкнул его Манюсь
Казалось, Паук стряхнул с себя обычную сонливость.
Он послал головой мяч вперёд, мчась за ним на своих худых ногах, довёл его до центральной линии и там красиво отпасовал Гралевскому. Правый крайний выпустил вперёд Игнася. Тот обошёл защитника, но сам не пробил, а ловко перебросил мяч подбегающему Манджаро. Молниеносный удар…
«Есть!..» — чуть было не крикнул Чек, но не успел. Мяч отскочил от перекладины и вернулся на поле.
— Прямо заколдованные ворота, уже третья штанга! — воскликнул кто-то внизу.
— С такими ничего не поделаешь — колдуют! — подхватил Чек. — Повесили за хвост дохлую крысу возле штанги. Вот как они с нами поступают!
Манюсь никогда не верил ни в какие приметы, но сейчас было приятнее объяснить поражение своей команды сверхъестественными силами, чем превосходством «Антилопы».
— Смотри, — снова толкнул он Рыжего Милека. — Смотри, как играет Паук. А его ещё не хотели ставить в команду.
Паук погасил мяч, ловко подбросил его кверху и головой передал Игнасю. Тот молниеносно отпасовал Манджаро. Манджаро, видя перед собой стену противников, отдал мяч подбегающему Пауку. Со стороны могло показаться, что полусредний «Сиренки» хочет опять блеснуть своим футбольным искусством, приобретённым во время неустанных тренировок во дворе Голубятни, но нет… Он пробил так молниеносно, что мяч только мелькнул над головами игроков и затрепетал в сетке.
— Вот это парень! — завопил Чек. Забывшись, он уже сложил руки для аплодисментов, но покачнулся на ветке и чуть было не свалился на землю. — Да! — с уважением произнёс он. — Это был самый красивый гол. Молодец Паук! Сразу видна моя школа.
До перерыва счёт оставался без изменений. Когда судейский свисток возвестил начало второй половины игры, Манюсь крепко сжал кулаки и прошептал:
— Сейчас или никогда!
С горящими от возбуждения глазами следил он за жёлтым мячом, который попеременно переходил то к белым, то к красным майкам. Отсюда, с высоты, казалось, что мяч обладает какой-то магической притягательной силой. Два десятка ребят гонялись за ним в ожесточённой борьбе.
— «Сиренка»! «Сиренка»! «Сиренка»! — вопили болельщики с Воли.
Им немедленно отвечали жители Муранова, которые сконцентрировались возле ворот своей любимой команды.
— «Антилопа»! «Антилопа»! «Антилопа»! — отзывался хор хорошо спевшихся голосов.
А на поле тем временем продолжалась ожесточённая борьба. «Сиренка» любой ценой стремилась сравнять счёт, «Антилопа» — удержать результат и с победой уйти с поля.
— Может быть, сейчас, — пробормотал Чек про себя.
В этот момент Метек Гралевский как раз подавал угловой. Разбежавшись, он мягким ударом послал мяч на штрафную площадку. Мяч вычертил дугу над головами игроков. Вратарь «Антилопы» высоко подпрыгнул, пытаясь схватить его, но рядом с ним, как из-под земли, вынырнул Манджаро и головой направил мяч в ворота.
— Сравняли! — вздохнул Чек. Носком тапочки он подтолкнул сидящего ниже Рыжего Милека: — Видел? Сравняли!
За воротами «Сиренки», как стая голубей, взлетели вверх шапки. На поле ребята окружили Манджаро, обнимали его, целовали. «Теперь будет самое интересное! Посмотрим, кто выиграет!» — говорили болельщики.
Манюсь, покрепче ухватившись за ветку и вытянув шею, кричал сдавленным дискантом:
— Давай, «Сиренка»! Давай!
Он увидел, как Ромек Мармол отнял мяч у полусреднего «Антилопы».
— Ромек, веди! — советовал он, не думая о том, что его не слышно на поле. — Давай, братец! Теперь обводи этого. Хорошо!.. Теперь отдай… Держи, Игнась!.. Ну и лопух же ты! Такой мяч отдать!.. Держи его, Паук! Держи!.. Прекрасно!. Та-ак… Отдай! Манджаро!.. Блеск! Манджаро, чего ты ждёшь? Бей! Бей! Е-е-е-есть!
— Есть! — оживился и Милек. — Эта «Сиренка» совсем неплохо играет. — Он посмотрел на Чека, который в этот момент, упиваясь успехом, целовал ветку, нежно обнимая её, как лучшего друга.
— Есть! Есть! Есть! — шептал он сияя.
Ему казалось, что это он своими советами помог забить гол, который давал «Сиренке» преимущество в счёте.
Матч приближался к концу. «Антилоповцы», чувствуя, что проигрывают, начали нажимать. Ежеминутно волна красных маек накатывалась на ворота Жемчужинки. Но маленький вратарь был начеку. Он выбегал из ворот, бросался под ноги нападающим, отбивал мяч кулаками, прямо творил чудеса. Однако угроза «ничьей» всё же нависла над «Сиренкой».
— Ребята, держитесь! Держитесь! — шептал Чек. — Франек! — вдруг закричал он. — Франек, что ты делаешь!
Франек Мотыльский, правый защитник «Сиренки», видя, что мяч катится к воротам, а он не может достать его ногой, бросился на землю и схватил его обеими руками. «Одиннадцатиметровый!» — промелькнуло в голове у Манюся. В ту же минуту судья остановил игру и указал на белый кружок. Чек схватился за голову.
— Ох, — простонал он, — был выигранный матч, а этот лопух — руками!..
Воцарилась тишина. Жемчужинка стал посреди ворот, нервно переступая с ноги на ногу. Тёмный, стройный центральный нападающий «Антилопы» установил мяч на одиннадцатиметровой отметке. Все вокруг замерли. Глаза нескольких тысяч людей уставились сейчас в одну точку — на маленький жёлтый мяч. Наконец раздался свисток, и стройный парень с разбегу пробил по воротам. Мяч сверкнул в воздухе, но одновременно ему навстречу метнулся красный свитер Жемчужинки, и две протянутые руки как бы приклеились к мячу.
— Взял! — выкрикнул Чек, изо всех сил хлопая Милека по плечу.
Раздались восторженные крики.
— Взял! Жемчужинка, дорогой, спас честь команды!
Свисток судьи возвестил о том, что матч окончен. Чек вздохнул с облегчением.
— Трудный был матч, — сказал он Рыжему Милеку, — но мы его всё-таки выиграли!
ГЛАВА VI
Проснувшись на следующий день, Манюсь подтолкнул локтем Рыжего Милека:
— Слушай, братец, я всё обдумал. Возвращаюсь в команду. Не могу смотреть, как они мучаются без порядочного левого крайнего. Если бы я вчера играл, они бы выиграли под ноль.
Милек, протяжно зевая, протирал заспанные глаза.
— Ну хорошо, а как же с нашим путешествием?
— После турнира что-нибудь придумаем. А сейчас самое важное — это турнир. Мы уже в четвертьфинале.
Рыжий Милек зевнул, потянулся ещё раз и вынырнул из-под тряпья, которым он укрывался.
— Но как же ты вернёшься?
— С честью, братец, чтобы не было позора. Я уже всё обдумал. На «Экспрессе» мы зарабатываем совсем не плохо. Будем теперь брать пачки побольше, и увидишь — всё распродадим. Вдобавок я ещё заработаю на бутылках. Как насобираю сто семьдесят злотых, пойду к Королевичу и скажу, чтобы отдал моё заявление.
— А если он не отдаст?
В смеющихся глазах Манюся появился злой блеск.
— Не отдаст — придётся ему иметь дело с Чеком. Уж я-то быстро сведу с ним счёты. Хватит из меня дурака делать! Я должен вернуться в «Сиренку», они без меня проиграют, понимаешь?
Сидя внизу у деда за завтраком, они разработали план на день. Прежде всего порешили пойти к Висле за бутылками, и, если всё сойдёт хорошо, сделать пробный рейс на ялике. После обеда — продажа «Экспресса». План был прост и не требовал дальнейших обсуждений. Мальчики рассуждали солидно, как взрослые люди. Погода, однако, им не благоприятствовала. День выдался хмурый, дождливый. Черняковская улица, на которой стояла халупка деда, тонула во мгле. На тротуарах блестели лужи. Вздымая рыжую пену, текли потоки грязной воды. Редкие прохожие, съёжившись под зонтами, старались быстрее добраться до дому.
Однако ничто не могло заставить Чека отказаться от принятого решения. Когда Рыжий Милек заикнулся было, что в этакую слякоть не стоит выходить из дому, Манюсь наградил его насмешливой улыбкой:
— Можешь оставаться. Я пойду один.
Вышли вместе. Милек успел уже крепко привязаться к Манюсю. Они шли вдоль Черняковской набережной, шаря по кустам и закоулкам в поисках бутылок. После того как ребята сдали бутылки в ближайшем магазине, Манюсь хотел было поделиться с Милеком выручкой, но тот запротестовал.
— Послушай, ты ведь должен насобирать на своё заявление.
— Но ведь нужно по справедливости, — решительно возразил Чек.
— Не беспокойся. Пусть только закончится этот турнир — мы объединимся и будем вместе копить деньги на путешествие. Придётся закупить сухарей, консервов, взять с собой запас пресной питьевой воды. Ведь до Мадагаскара далеко: я смотрел по карте.
Все эти планы и мечты Манюсь не принимал всерьёз. «Вбил себе парень в голову! — думал он. — Ну ничего, пускай тешится». Манюся, правда, тоже влекли дальние странствия, но пока у него на уме был только футбол.
Под моросящим дождиком брели они вдоль Черняховской набережной. Глядя на свои дырявые тапочки, Манюсь подумал, что, пожалуй, следовало бы приобрести новые. Однако сейчас прежде всего нужно отдать долг Королевичу.
Мальчики дошли до Сольца, поднялись на виадук моста и на сто семнадцатом автобусе доехали до пристаней.
На этот раз за проводника был Рыжий Милек. Он лучше разбирался в лодочных делах, знал, как лучше пробраться, кто из сторожей меньше следит за имуществом станции.
Ребята выбрали маленькую лодочную пристань, отгороженную от улицы высоким забором. Без труда перемахнув через него, они, крадучись, добрались вдоль зарослей по берегу Вислы до навеса, под которым стояли лодки. Достаточно было только снять ялик со стоек, дотащить его до воды — и перед двумя искателями приключений открывалась возможность путешествия по реке.
Манюсь с неохотой разглядывал маленькие голубые лодки.
— А стоит ли? — спросил он Милека. — Льёт так, что жабы и те под листьями прячутся, а ты, братец, собрался в синие дали.
Милек вытаращил на него глаза:
— Чудак, да это ведь единственная возможность! Сейчас лодки никто не стережёт.
— А если нас поймают?
— Не бойся, уж я-то знаю, что делаю. Не первый раз.
Манюсь пожал плечами:
— Ну что ж, тогда спускаем ялик на воду и поехали. Нечего долго раздумывать.
Убедившись, что. никто за ними не следит, мальчики присмотрели ялик, который стоял поближе к воде, сняли его со стоек и быстро затащили в лозняк.
— Видишь, ничего страшного, — улыбнулся Рыжий Милек. — Вёсла есть, всё в порядке. Я знаю толк в таких вещах.
— А обратно опять придётся тащить?
— Можно оставить в кустах — сторож сам его разыщет.
Мутная желтоватая пода лизала лозняк, с плеском подмывая песчаный берег. Кое-где течение образовывало водовороты. На воде вскакивали белые пузыри, лопались, сбивались в грязную пену. Ребята столкнули ялик на воду. Рыжий Милек прыгнул первым. Лицо у него было такое счастливое, точно он ступил на палубу трансатлантического парохода.
— Прыгай, чего дожидаешься? — крикнул он.
— Гопля! — засмеялся Манюсь.
Он прыгнул, но тапочки его скользнули по мокрой глине, и мальчик по колена окунулся в воду.
— Эх ты, недотёпа! — обрадовался Милек, довольный, что на этот раз может продемонстрировать своё превосходство.
— Чтоб она провалилась, твоя гребля! — оборвал его Манюсь, — Бесплатная ножная ванна.
Он вскарабкался в ялик, ребята взялись за вёсла и оттолкнулись от берега. На водовороте лодочку рвануло, но потом ровное течение понесло их, почти не качая.
— Ну как, — обернулся к товарищу Милек, — здорово, правда? Поплывём до моста и обратно. Были бы у нас припасы и палатка — могли бы отправиться дальше…
— На Мадагаскар, — пошутил Манюсь. — У тебя, брат, мечты, как в кино.
— Эх, — вздохнул Милек, — вот это было бы путешествие! Я читал об одних, которые переплыли на плоту Тихий океан. Они плыли без перерыва три месяца!
— И им не надоело?
— Чудак человек! Да ведь это самое настоящее путешествие! Было бы у меня ещё с парочку таких, как ты, я тоже построил бы плот.
— Ладно уж, — проворчал Манюсь и ещё сильнее налёг на вёсла.
Ялик стремительно помчался вперёд, громко шлёпая носом по волнам. Было холодно. Холодными горошинами падал дождь. Дрожа от озноба в промокшей рубашке, Манюсь энергично грёб, чтобы хоть как-нибудь согреться.
Когда они уже подплывали к быкам моста, позади послышался рокот. Мальчики оглянулись. Вспарывая мутную воду, катя перед носом вал пены, к ним направлялась милицейская моторка.
— Сматываемся, — шепнул Манюсь.
Милек ответил почти спокойно:
— Ничего страшного. Они каждый день патрулируют. Это речная милиция.
— Всё равно, какая. Мон совет тебе — сматываться.
Он резким рывком весла повернул ялик и принялся подгребать к берегу. Но моторка, описав широкую дугу, пошла им наперерез.
— Стойте! — свесившись с борта, крикнул молодой милиционер.
У ребят от отчаяния опустились руки. Моторка быстро приближалась. Вскоре борт её ударился о борт ялика.
— Где вы взяли эту лодку? — спросил милиционер.
Ребята молча обменялись растерянным взглядом.
— Эх, вы! — сказал милиционер. — Воровать им захотелось! Ну погодите, мы вас отучим. — Он привязал ялик к буксирному канату и завёл заглохший мотор.
Лодочку сильно дёрнуло, ребят качнуло, и моторка потащила ялик вверх по реке, к пристани.
— Мы и так его отдали бы, — сказал Милек, стараясь перекричать рокот мотора.
— Как же, как же, — кивнул головой милиционер, — знаем мы вас.
— Честное слово! — жалобно пропищал мальчик.
Но милиционер только рукой махнул.
Манюсь молчал. С отчаяния, что дал подбить себя на это путешествие, он был готов кинуться в воду. Ведь теперь рухнули все его планы. Если его заберут в милицию, он не сможет продавать «Экспресс», а если он не будет продавать газеты, то не соберёт деньги и не сможет вернуться в «Сиренку». А узнают обо всём на Гурчевской — и вовсе вышибут его из клуба. От этих мыслей ему стало так тошно, что он с безразличием покорился своей участи.
Когда пристали к берегу, на помосте пристани их уже дожидался сторож, пожилой человек в полосатой трикотажной рубашке и наброшенном на плечи дождевике.
— Поймали птенчиков? — приветствовал он милиционера. — Это чума, просто чума, уверяю вас! Не дают даже в буфете посидеть спокойно.
Манюсь подтолкнул Рыжего Милека:
— Видишь, что ты натворил!
Но тот только поморщился с видом мученика, страдающего за идею.
В помещении водной станции составили короткий протокол.
— Красть ялик я не собирался, — спокойно оправдывался Милек. — Я уже не раз брал лодки у пристани. Ведь сейчас никто на них не катается. Зачем же яликам простаивать зря?
— Не вывёртывайся! — грозно прервал его милиционер. — И ты не собирался красть? — повернулся он к Манюсю.
— А мне всё равно, уважаемый пан сержант. Я являюсь невинной жертвой. Меня гребля не касается. Вот футбол — другое дело. Я дал себя уговорить ради товарища. А он, — Манюсь кивнул на Рыжего Милека, — он тоже жертва. Вычитал в книжке, что какие-то люди переплыли на плоту океан, вот парню и захотелось немножко потренироваться.
По грозному лицу стража общественного порядка проскользнула лёгкая улыбка: мальчуган оправдывался довольно забавно. Однако милиционер тут же принял официальный вид и покачал головой:
— Вы никогда не виноваты. Посмотрим, что вы в комиссариате запоёте.
— Попались мы с тобой, братец, и совсем по-дурацки, — сказал Манюсь, отжимая свою велосипедную шапочку.
Рыжий Милек поскрёб мокрый затылок.
— С путешественниками тоже по-разному бывает. Иногда на них в море нападают пираты и забирают в неволю. Если хочешь плыть со мной на Мадагаскар, ты должен быть готов ко всему.
— Собрался на Мадагаскар, а высадился в комиссариате на Сасской Кемпе, — ухмыльнулся Манюсь. — Ну и чудак же ты, братец! Думаешь, что всё получается так, как в книжках или в кино. Выбей ты лучше у себя из головы этот Мадагаскар.
— О нет! — энергично запротестовал Милек. — Вот увидишь, на следующий год я насобираю сухарей, чтобы хватило на целый месяц плавания без захода в порты, и отправлюсь в путь.
Манюсь махнул рукой. «Что с таким толковать! подумал он. — Это ведь одержимый».
Они сидели в маленькой комнате для задержанных, на окнах которой были решётки. Три старых стула, расшатанный столик и полочка с засохшей геранью составляли убранство этого мрачного помещения. Манюсь дрожал, сам не зная отчего: от холода или от страха.
Минуту спустя в дверях показался молодой милиционер, тот самый, который привёл их сюда.
— Пройдёмте со мной, — кивнул он ребятам.
Прошли извилистый коридор и по узкой лесенке поднялись на второй этаж. Милиционер открыл какую-то дверь и впустил мальчиков внутрь. За столом сидела женщина в милицейской форме.
— Садитесь, ребята, — пригласила женщина.
Голос у неё был мягкий, и смотрела она не так строго,
как милиционер, который их задержал.
— Ты где живёшь? — Она подняла на Манюся голубые добрые глаза.
— Я на Гурчевской, — ответил он, не чувствуя страха.
— С родителями?
— Какое там! С тётей Франей, но она сейчас в больнице.
— А на чьём же ты иждивении?
Манюсь пожал плечами:
— Сам на своём… На чьём я могу быть иждивении? Тётя — в больнице, а я…
— Хорошо, — сказала женщина. — А кто мог бы за тебя поручиться?
В первую минуту Манюсь не понял вопроса. Но потом припомнил, как участковый велел родителям Скумбрии и Королевича явиться к нему в комиссариат. Он нерешительно улыбнулся и вдруг брякнул:
— Ну… Стефанек.
Чек сам не знал, почему ему пришла в голову именно эта фамилия.
— Стефанек? — Женщина-милиционер удивлённо подняла брови. — А кто это?
— Вы не знаете? Ведь это лучший игрок «Полонии», — в свою очередь, удивился мальчик.
Но, видимо, это объяснение не удовлетворило её, потому что она спросила:
— Он что, твой родственник?
— Нет, это тренер нашей команды.
— Какой команды?
— Футбольной. «Сиренки», той, что вчера выиграла турнирную встречу, — добавил он с некоторой гордостью, а сам подумал: «Трудно с ней разговаривать, решительно ничего не понимает в футболе. Как можно не знать Вацлава Стефанека?»
— Ну, ну… — Женщина-милиционер озабоченно улыбнулась. — Значит, этот Стефанек является вашим тренером?
— Ну конечно!
— Это его профессия?
— Нет, вообще-то он слесарь и работает на заводе имени Каспшака.
— Ах, вот как! — Озабоченное выражение исчезло с её лица.
Сняв трубку, она набрала номер.
Только теперь Манюсь понял, в какую историю он попал. Женщина соединится с фабрикой, будет разговаривать со Стефанеком, и тот узнает, что левый крайний «Сиренки» не только предал свой клуб, но ещё и обвиняется в краже лодки. Стефанек, безусловно, может сказать, что всё это его не касается. Да и какое Манюсь имел право ссылаться на него? Как ему пришло в голову впутывать самого Стефанека в эти грязные дела?
Тем временем давал показания Рыжий Милек. Великий путешественник держался мужественно. Он с жаром рассказывал о своих великолепных планах.
— Разве это справедливо, что ялики стоят без дела? — горячо говорил Милек. — Я только хотел показать другу, как это будет, когда мы отправимся в дальнее странствование…
— Понимаю, паренёк, — прервала его женщина, — однако, если бы все рассуждали так, как ты, получилось бы, что каждый может забирать ялики с пристани.
— Ну что вы! — запротестовал Милек. — Уверяю вас, что это не так. Кому охота плавать в такую погоду? Нужно же иметь любовь к этому делу. А я уже привык — на море ведь частенько бывает и похуже…
Наконец зазвонил телефон. Комиссариат соединили с заводом имени Каспшака. Женщина-милиционер попросила к аппарату Вацлава Стефанека. Манюсь ждал этого разговора с возрастающим страхом.
— Гражданин Стефанек? Говорят из девятого комиссариата, комната несовершеннолетних… Задержан парнишка, по фамилии Ткачик… Мариан Ткачик. Ссылается на вас… Так… Хорошо… Если можете, прошу приехать сейчас же…
Минуты ожидания тянулись бесконечно. Манюсю казалось, что он сидит не на стуле, а на раскалённой сковороде. Он и боялся появления тренера и в то же время с нетерпением ждал его. За окнами висела густая пелена дождя и тумана.
Буйными потоками струилась вода, омывая пышные заросли сирени. Воробьи тучами копошились под крышей соседнего дома… Но всё это сейчас казалось мальчику каким-то далёким, чужим миром. «Как же мне смотреть в глаза Стефанеку? Что он скажет, когда увидит меня?» — думал Манюсь.
Вдруг кто-то громко постучал в дверь, и на пороге появился знаменитый футболист. Его зелёный плащ весь намок, на загорелом лице искрились капельки дождя. Он остановился, огляделся и, увидев Манюся, безнадёжно развёл руками.
— Ну что мне с тобой делать, Чек, что мне с тобой делать!
Во сто раз было легче, если бы тренер накричал на него, а не смотрел с таким укором.
— Значит, вы знаете этого мальчика? — спросила женщина-милиционер.
— Ох, знаю, знаю! — Стефанек покачал головой.
Она переложила на столе какие-то листки и, не отрывая от них взгляда, медленно произнесла:
— Если вы возьмёте на себя опеку над этим парнишкой, мы его освободим. А иначе придётся его задержать и передать дело в комиссию при районном совете.
Прежде чем ответить, тренер поглядел на Манюся.
У мальчишки на глазах выступили слёзы, и, хотя он не произнёс ни слова, взгляд его ясно говорил: «Не оставляй меня».
— У него есть тётка, — пояснил Стефанек, — но сейчас она лежит в больнице. До её возвращения я могу взять заботу о парнишке на себя.
— Вот это нам и надо. Подпишите обязательство, — она пододвинула к Стефанеку листок бумаги, — и можете его забирать… А ты смотри, — повернулась она к мальчику, — если ещё раз очутишься в милиции, отправим в исправительный дом.
Когда они выходили, Манюсь шагнул к Рыжему Милеку и крепко пожал ему руку:
— Держись, братец! Дедушку ждёшь?
— Дедушку, — мотнул тот рыжей головой. — Только бы он не выпорол меня. Он ведь ни малейшего понятия не имеет о том, что значит путешествовать.
— Ну, парень, заварил кашу — теперь расхлёбывай! — сказал Стефанек.
С той минуты, как они покинули комиссариат, Манюсь с опаской дожидался выговора. Однако тренер, точно позабыв обо всём, ни словом не обмолвился о бегстве Чека. Посадив его позади себя на «Яву», он доехал до ближайшего ресторана.
— Проголодался, наверное, — сказал он. — Перекусим, а потом поедем ко мне.
Когда они уже сидели за столиком, Стефанек вдруг сказал:
— И на что мне вся эта история? Сам не знаю.
Манюсь рассматривал свои грязные руки, разорванные тапочки, бахрому на вельветовых брюках, ежеминутно трогал что-то на столе, передвигал, злясь на себя за то, что не может оставаться спокойным.
Вопрос Стефанека так и остался без ответа.
— Не волнуйся, я всё знаю, — донеслось наконец до Чека. — Твои товарищи мне всё рассказали. Заходили мы и к твоей тёте. — Обхватив мальчика за плечи, тренер легонько его встряхнул. — Почему же ты не пришёл ко мне? Уж я, во всяком случае, тебе помог бы.
Чеку показалось, что вокруг него всё как-то прояснилось, а с плеч свалился огромный груз. Проведя ладонью по лбу, моргая глазами, он пробормотал:
— Стыдно было. Не так-то всё это просто…
— Вот и надо было прийти ко мне. Дал бы тебе взаймы эти деньги. Не твоя вина, что тётя их взяла. И не её — она ведь думала, что деньги твои.
А Манюсь слушал и думал: «Ох, какой же я дурак, какой дурак!»
— Ну что ж, заварил кашу — теперь расхлёбывай! — повторил Стефанек.
— Придётся, — прошептал мальчик, комкая в руках бумажную салфетку.
— Теперь ты должен отправиться в «Ураган», возвратить им деньги и потребовать назад своё заявление.
— А если они не отдадут? У меня ведь только тридцать злотых. Они и говорить со мной не станут…
— Я дам тебе денег, не волнуйся… Но вместо тебя я туда не пойду!
— Я понимаю… — сказал Манюсь уже громко, и в первый раз за последние дни его тёмные глаза озорно заблестели.
Потом, когда уже они ехали городом, мальчику вспомнилась любимая песенка. Крепко ухватившись за плащ тренера, он тихонечко замурлыкал себе под нос: «Николо, Николо, Николино», и мир для него снова, как когда-то, стал тёплым и светлым.
Стефанек жил на Гурчевской, в старом, добротном каменном доме. На двери сверкала бронзовая табличка с его фамилией. Квартирка состояла из маленькой комнаты, кухни и ванной. Было чисто, полы блестели не хуже, чем у Кшися Слонецкого.
В передней тренер снял с себя мокрый плащ.
— Прежде всего тебе следует выкупаться, — сказал он. — Ты, парнишка, такой грязный, будто только что из болота.
Когда Манюсь очутился в голубоватой горячей воде, его одолела дремота. Было так хорошо… Так хорошо, что он даже зажмурился, отдаваясь мечтам о «Сиренке», о ребятах с Голубятни, о тренировках на Конвикторской… Вот все аплодируют Чеку, забившему самые эффектные голы… Глаза мальчика слипались, веки наливались какой-то блаженной тяжестью, и только голос тренера вывел его из этого оцепенения:
— Разотри себя всего хорошенько щёткой. Полотенце висит над умывальником, то, с красной каёмкой. Растирайся хорошенько, я сейчас проверю.
Манюсь беспрекословно выполнял все распоряжения тренера. Тёр своё худенькое тело жёсткой колючей щёткой до тех пор, пока кожа не побагровела и не начала гореть. Когда он вытерся мохнатым, пахнущим чистотой полотенцем, Стефанек кинул ему свой старый спортивный костюм. Куртка приходилась Манюсю ниже колен, а штаны, хоть он и подтягивал их под самые подмышки, волочились по полу. Мальчик глянул в зеркало и прыснул со смеху.
«Ты, братец, — улыбнулся он своему отражению, — точно гном в одежде великана. А беленький какой — словно из муки вылез!». И вдруг его охватило волнение. Хотя и очень смутно, но мальчик уже понимал, что для него начинается какая-то новая, иная, может быть лучшая жизнь.
После полудня распогодилось. Свежий ветер разогнал скопище туч, протёр небо, словно грязное оконное стекло. В высокой лазури, точно пушистые комочки ваты, проплывали круглые весёлые облачка. Проносились наперегонки от крыши до крыши и пропадали где-то в развалинах, словно играя в прятки. Солнце подсушило промытые дождём улицы, и только вдоль обочин ещё оставались голубоватые лужицы — маленькие зеркальца, отражавшие небо, облака, дома и прохожих. Воздух был чистый, ароматный, бодрящий. Даже развалины казались сейчас отлитыми из бронзы.
Манюсь шёл к Голубятне, как идут на свидание с близким человеком, которого очень давно не видели.
С тревожной радостью думал он о первой встрече с товарищами. Чем ближе к дому, тем больше замедлял он шаг. Наконец остановился перед воротами и улыбнулся при виде висящей у входа таблицы. Читал медленно, чтобы не пропустить ни одной буковки. Сверху значилось: «Спортивный клуб «Сиренка», а под надписью — прекрасный рисунок, изображающий футболиста, бьющего по воротам. Футболист нарисован был так красиво и выразительно, что должен был приковать внимание каждого прохожего. Манюсь даже свистнул от восхищения. Он сразу узнал руку Игнася Парадовского. Под афишей висел большой лист плотной бумаги, на котором была вычерчена таблица результатов турнира.
Манюсь несколько раз внимательно просмотрел эту таблицу, стараясь запомнить все результаты. «Удачно, — подумал мальчик: — мы играем с «Погоней», а «Ураган» — со «Столицей». Если обе команды выигрывают, то встретимся в полуфинале». Самой опасной из всех команд казалась ему «Амброзиана», сумевшая забить своим противникам семь голов. К счастью, грозные нападающие из Праги находились в верхней половине таблицы и «Сиренка» могла с ними встретиться только в финале, к которому вёл трудный и далёкий путь.
На таблицу была наклеена вырезка из газеты. Покраснев от волнения, Манюсь прочёл: «Среди команд, принимающих участие в розыгрыше, особо следует отметить «Амброзиану» и «Зух» из Праги, «Ураган» и «Сиренку» с Воли. Приятно было наблюдать, как маленькие футболисты из «Сиренки» смело вступили в единоборство со значительно более взрослыми ребятами из Мирова. Знатоки футбола прозвали их «жонглёрами». Они отлично овладели техникой футбола. Особенно техничным игроком показал себя Леопольд Пеховяк, полузащитник «Сиренки»…»
Манюсь даже застонал от восхищения.
«Говорил ведь я этому Манджаро, чтобы он поставил его в команду! — подумал он. — Смотрите-ка, Паук — самый техничный игрок!.. Вот, наверное, радуется парень!»
Неожиданно Манюсь почувствовал на своём плече чью-то руку. Резко обернувшись, он увидел вытянутую, похожую на яйцо голову Паука.
— Паук! — воскликнул он обрадованно. — Видел, братец, что о тебе пишут?
Паук долго всматривался в сияющее лицо Чека. Открыл рот, хотел было что-то сказать, но от волнения не смог. Наконец еле слышно пробормотал:
— Страшно рад… Опять у нас будет сильное нападение… — Схватив руку Чека, он долго тряс её. — Вот только с защитой у нас плоховато, братец. Ты был на матче?
— Ясно, был, братец. Из-за этого несчастного Мотыльского проворонили два гола, а ведь могли бы выиграть под ноль.
— Трудный был матч.
— Ох, трудный! Только не беспокойся, в четверг дело пойдёт лучше.
— С «Погоней» играем.
Манюсь даже не заметил, как углубился в эту профессиональную беседу. Всё казалось ему таким привычным, точно он никогда и не покидал команды.
В воротах показались две знакомые фигуры: Манджаро и Жемчужинка! Увидев Чека, они остановились как вкопанные. Манджаро чуть побледнел, однако ни на минуту не утратил осанки капитана команды. Жемчужинка изумлённо раскрыл рот, вся его веснушчатая физиономия так и расплылась от радости. Наконец маленький вратарь рывком, точно бросаясь на мяч, помчался вперёд, кинулся Манюсю на шею и на радостях стал так усердно хлопать его по плечу, что Манюсь закричал от боли.
— Ты! Наконец-то! А мы тут так волновались! Что с тобой случилось? Эх, если бы ты знал, Чек, как у меня было тяжело на душе! Хорошо, что ты уже с нами!
Неторопливо подошёл Манджаро и протянул Манюсю руку:
— Прости, я тогда поступил по-свински.
— Ерунда, — ответил Чек, мгновенно забывая о своей обиде на капитана команды.
Жемчужинка не отходил от Манюся.
— Идём на наше поле, — сказал он, — постукаем немножко. А завтра в пять тренировка на Конвикторской.
Манюсь выхватил у вратаря мяч и ударил по нему изо всех сил. Пролетев высоко над мостовой, мяч упал вдали от мальчиков и запрыгал по сухим плитам тротуара.
— Идём, братва! Выиграем у «Погони», вот увидите!
Зажигались первые фонари, бледные на фоне мутного вечернего неба. По улицам грохотали ломовые телеги. Усталые кони тяжело шагали, опустив голову, выбивая по неровной мостовой последнюю мелодию трудового дня. Ласточки попискивали под навесами крыш, а над развалинами бесшумно кружила первая летучая мышь.
Манюсь вытащил из кармана деньги, полученные от Стефанека, и ещё раз пересчитал. Было ровно сто семьдесят пять злотых.
«Не потребуют ли они с меня ещё проценты? — подумал он. — Словом, «заварил кашу — придётся расхлёбывать», — повторил он про себя слова тренера. Мысли были невесёлые, однако Чек смело двинулся вперёд.
«Нужно со всем этим поскорее разделаться, чтобы совесть была чиста». Мальчик прибавил шагу и вскоре очутился у дома, где жил Королевич. В окнах Вавжусяков горел свет по старой привычке, Манюсь свистнул, заложив в рот два пальца. Через минуту в дверях показался Королевич. Младший Вавжусяк беспокойно озирался.
— Кто там? — спросил он тихо.
— Это я, Чек.
Королевич оживился и подбежал к забору.
— Явился наконец! — зло усмехнулся он. — Набрался страху и вернулся, щенок! Ну, да ладно… Пригодишься — в четверг играем со «Столицей».
— С кем ты там, Юлек? — В дверях стоял старший Вавжусяк.
— Нашёлся беглец, — со смехом ответил Королевич.
— Ах, вот как! — Ромек медленно двинулся к забору. — Пришла коза до воза?
Манюсь уже издали почувствовал запах водочного перегара. Он отступил было, но Ромек быстро схватил его за плечо.
— Не бойся, — просипел он ему прямо в лицо, — поговорим спокойненько. Почему ты тогда не явился?
Но Манюсь молчал, глядя в мутные от хмеля глаза Ромека.
— Деньжата загрёб, а прийти не соизволил. — Тон Ромека не предвещал ничего хорошего. — «Ураган» тебе не нравится,, так, что ли?
— Я не играл ни в какой команде, — испуганно сказал мальчик.
— Ах, гадина! — засмеялся Вавжусяк, сгрёб Манюся за шиворот и притянул к себе. — А ты, оказывается, кусачий щенок. Но, как видишь, «Ураган» и без тебя выиграл пять: два. А твоя паршивая «Сиренка» еле вылезла. — Наклонившись к самому лицу мальчика, он внезапно спросил: — Ну, а сейчас как будет?
— Вот я как раз и пришёл вернуть вам деньги, — Манюсь сунул руку в карман и вытащил свёрнутые в трубку бумажки.
Ромек отвёл его протянутую руку.
— Начхать мне на твои деньги! — крикнул он, — Спрячь их себе на конфетки. Ты подписывал заявление или нет?
— Подписывал, — дрожащим голосом пробормотал Манюсь, — но я хочу взять его обратно…
Он не успел договорить — Вавжусяк изо всех сил ударил его по лицу. Если бы он не держал Чека за рубаху, мальчик свалился бы наземь.
У Манюся потемнело в глазах. Лицо горело от удара, в голове гудело. Рассыпавшиеся монетки тоненько зазвенели по тротуару.
— Что вам от меня надо?— прошептал Манюсь.
— Заявление подписал, а играть не хочешь? — ввернул Королевич.
— Не буду я у вас играть!
— А деньжата небось пригодились? — ухмыльнулся Ромек.
— Не хочу я ваших деньжат, не хочу! — в бешенстве выкрикнул Манюсь.
И в эту минуту последовал второй удар в лицо. Почувствовав на губах солоноватый вкус крови, Манюсь рванулся так резко, что треснул рукав рубашки.
— Пусти меня, — пробормотал он сдавленным голосом.
Однако Вавжусяк держал его крепко.
— Слушай, гад: если пойдёшь к ним, я тебя так разделаю, что и тренер твой тебя не узнает. А теперь забирай монету и сматывайся. Смотреть противно на твою рожу1
Он так толкнул Манюся, что тот, пошатнувшись, свалился на тротуар. Однако он тут же поднялся.
— Берите свои деньги. Не буду я у вас играть! Не хочу! — крикнул он, пускаясь наутёк.
Но никто его не преследовал, и вскоре Манюсь остановился, тяжело дыша. Почувствовав на шее тёплую струйку крови, он рукавом рубашки вытер лицо. Рукав тотчас потемнел и намок от крови. У мальчика закружилась голова. Он прислонился к холодной шершавой стене и беззвучно заплакал.
— Что я им сделал? Чем всё это кончится? — шептал он всхлипывая. Страшная обида вдруг сменилась гневом. Подняв руку, Манюсь изо всех сил ударил кулаком по стене. — Что я им сделал? Чего они от меня хотят?— снова повторил он, чувствуя, как растёт в нём злоба против преследователей.
Когда Манюсь немного успокоился, он прежде всего стал думать о том, как бы отомстить обидчикам. «Надо собрать ватагу ребят с Голубятни, — решил он, — нагрянуть к дому Вавжусяков я повыбивать им стёкла камнями». Уже не раз ребята с Воли сводили таким образом свои счёты, доставляя неприятности сержанту Глыбе. Да, но что скажет обо всём этом Стефанек? Ведь так можно скомпрометировать всю команду. Нет, нельзя злоупотреблять доверием тренера. Надо как-нибудь самому уладить это дело.
У колонки на Гурчевской Манюсь обмыл лицо и руки. Распухший нос мучительно ныл, горела рассечённая губа. Медленно побрёл мальчик к дому, где жил Стефанек. Остановился было, раздумывая, не лучше ли переночевать у себя, в Голубятне, но вспомнил, что тренер его ждёт.
— Что с тобой? Что у тебя за вид? — встревожился Стефанек, открывая ему дверь.
— Споткнулся и ушиб нос о какую-то железяку, — соврал Манюсь. Ему хотелось избежать неприятных расспросов.
Однако Стефанек, взяв мальчика за подбородок, испытующе взглянул ему в глаза.
— Слушай, — сказал он, — ведь я сейчас твой опекун, как бы твой старший брат. Скажи правду, кто тебя так разделал?
Мальчик отвёл глаза.
— Неважно, пан Вацек, — ответил он, и голос его дрогнул. — Ведь вы сами сказали, что кашу придётся расхлёбывать мне самому.
— Значит, это они тебя избили?
— Ерунда. — Манюсь пожал худыми плечами. — Хуже, что они не отдали моего заявления.
Обняв мальчика за плечи, тренер притянул его к себе:
— Не волнуйся, бедняга, заявление твоё недействительно, ведь тебя принудили подписать его. А теперь скажи прямо: кто тебя избил?
Мальчик снова помрачнел.
— Это моё дело, пан Вацек. Живёте здесь же, на Воле, а задаёте такие вопросы? Не скажу, — пробормотал он упрямо.
— Ну, делай как хочешь, только с меня хватит.
Стефанек велел Манюсю умыться как следует, потом уложил его на диван и укрыл одеялом. Распухший нос Манюся он слегка протёр спиртом и приложил к нему холодную примочку. Это непривычное проявление заботы Манюсь принимал с чувством растущего смущения и радости. Поглядывая на хлопочущего вокруг него тренера, он шёптал про себя: «Как твой старший брат… Как старший брат…»
Подсев к Манюсю, Стефанек, не глядя на мальчика, тихо заговорил.
— Да, нелёгкая у тебя жизнь, парень. Я-то тебя хорошо понимаю: ведь у меня тоже по-настоящему не было детства. Остался сиротой, как и ты. Воспитывала меня старшая сестра…
— Мне ещё не так плохо, пан Вацек. — Манюсь улыбнулся смущённо и вместе с тем лукаво. — Как-нибудь обойдусь.
— Думал я о тебе, — продолжал Стефанек. — Надо кончать с бродяжничеством, иначе можно попасть в исправительный дом, а то и в тюрьму. Пора тебе взяться за работу. Я уже говорил с паном Лопотеком.
Глаза мальчика, пристально следившие за каждым движением тренера, внезапно омрачились.
— А что я буду у него делать?
— Будешь ему помогать. Поучишься немного на механика и на слесаря. А после каникул вернёшься обратно в школу.
Манюсь поморщился, точно лизнул ломтик лимона.
— Это не для меня! — запротестовал он.
— Ты что же, собираешься всю жизнь торговать бутылками и газетами?
— Газеты довольно выгодная вещь. Можно ежедневно зарабатывать двадцать злотых.
— И попасть в комиссариат, как в тот раз?
— Прошу прощения, в тот раз была просто ошибка… Всё из-за этого Рыжего Милека. Жалко мне его стало, вот я и поплыл с ним, чтобы он не думал, что я плохой товарищ.
Стефанек принялся шагать по комнате. Наконец он остановился перед Манюсем.
— Послушай, приятель, вот тебе на выбор: либо мы останемся добрыми друзьями и ты примешься за работу, либо ты будешь продолжать своё и тогда я тебя знать не хочу. Понимаешь?
Манюсь весь сжался под взглядом тренера.
— Эх! — прошептал он. — Вы уж как-то сразу: либо — либо… Конечно, я хочу быть вашим другом…
— Значит, пойдёшь завтра на работу?
— Может, после турнира?
— Нет, завтра.
— Трудновато, — сказал мальчик, не скрывая своего огорчения. — А как же с тренировкой? Ведь в четверг у нас встреча с «Погоней».
— На тренировки пан Лопотек будет тебя отпускать.
— А на матч?
— Тоже, конечно.
Манюсь задумался. В конце концов, и вправду лучше иметь постоянную работу. Да и к чему волноваться заранее? Что-нибудь да получится.
В тот вечер он спокойно уснул на топчане Стефанека.
ГЛАВА VII
Спортивная жилка мастера парикмахерского дела пана Эузебиуша Сосенки преобладала в нём над чувством долга. Узнав, что «Сиренка» играет четвертьфинальный матч с «Погоней», он на четыре засова запер свой салон и поехал на Агриколу. Дорогой он размышлял над тем, почему Чек перестал к нему заходить. Около недели он уже не видел его весёлой рожицы. Мальчик исчез самым таинственным образом. Может, обиделся? Но ведь в тот день, когда Чек попросил у него денег взаймы, в кассе не было и ста злотых. Пану Сосенке очень полюбился озорной парнишка. Одинокий парикмахер так к нему привязался, что без Манюся ему чего-то не хватало.
По дороге на Агриколу пан Сосенка купил большой кулёк конфет и килограмм сочных груш для левого нападающего «Сиренки». Пускай парнишка знает, что он не забыл о нём, что пан Сосенка заботится о молодых футболистах с родной Воли.
Стадион был полон. В тени развесистых грабов переодевались герои предстоящего матча. Пан Сосенка ещё издали увидел Манюся.
— Как поживаешь, Чек? Я вижу, ты совсем забыл старых друзей! Почему не заглянешь ко мне?
Мальчик ответил ему искренней, открытой улыбкой:
— Моё почтение, пан шеф! Разве пан не знает, что я уже перестал быть безработным? Тружусь у пана Лопотека в качестве технической помощи. Это хорошо, что пан не забывает нашу команду.
— Вот тебе конфеты и груши, угости ребят. — Парикмахер протянул Манюсю оба кулька.
— Большое спасибо! Витамины нам очень пригодятся.
Но приятную беседу внезапно прервал Ромек Вавжусяк. Он, как всегда, был отлично одет: синий костюм в полоску, замшевые ботинки, новый шёлковый галстук. Не обращая внимания на парикмахера, он кивком головы подозвал Манюся.
— Хочу с тобой поговорить.
Мальчик побледнел и нахмурился.
— Что тебе надо? — прошептал он.
— Ты собираешься играть в «Сиренке»?
— Да, собираюсь, — твёрдо ответил Манюсь.
— А заявление? — Глаза старшего Вавжусяка горели недобрым огнём.
— Заявление недействительно.
— Как это — недействительно?
— По принуждению.
Тёмные глаза Вавжусяка с ненавистью глядели на мальчика.
— Смотри, Чек, я знаю, ты шустрый парень, но с нами ты лучше не задирайся… Уже получил раз…
Манюсь вымученно улыбнулся:
— Оставьте меня в покое, я вас не задираю!
— Если ты будешь играть, мы заявим протест. К чему это вам? Хотите, чтобы матч аннулировали?
— Заявляйте. Мы вас не боимся.
— Подумай, Чек, по-хорошему тебе советую.
— Я уже давно всё обдумал.
Вавжусяк снова со злостью взглянул на него:
— Запомни, что я тебе сказал, и смотри, чтобы потом не пришлось жалеть.
— А что пану от него нужно? — вмешался подошедший парикмахер.
Ромек скользнул по нему презрительным взглядом.
— Не ваше дело. — И, бросив Манюсю ещё один предостерегающий взгляд, удалился.
В это время к мальчику подошёл редактор Худынский.
— Как поживаешь, беглец? — приветствовал он его, протягивая руку. — Я слышал, что ты уже покончил с «Экспрессом».
— Это правда, пан редактор. Теперь пан уже может не бояться конкуренции. «Жице Варшавы» победило.
Редактор опустил ему на плечо тяжёлую руку:
— Скажи ребятам, чтобы сегодня играли ещё лучше, чем всегда. У меня есть для вас один сюрприз.
— Может, пан хочет написать репортаж и опишет все опасные положения у ворот?
— Нет, ещё интереснее.
— А может, пан привёз с собой фоторепортёра, чтобы тот увековечил всех нас?
— Ещё интереснее!
Манюсь присвистнул от удивления:
— Тогда не могу догадаться.
— Будем транслировать по радио репортаж о вашем матче для спортивной хроники.
— Ур-ра! — изо всех сил закричал Чек. — Значит, и тётя Франя в больнице сможет слушать, как мы тут играем!
— Словом, помни: играйте так, чтобы мне не было стыдно за вас.
— Само собой, пан редактор! — И Чек тут же помчался к ребятам сообщить им сенсационную новость.
Известие это вызвало целый переполох. Сначала никто не хотел верить Манюсю, и только после того, как Стефанек подтвердил, что это правда, раздались громкие возгласы восхищения.
— Люди добрые, — сказал маленький Жемчужинка, — теперь мы обязаны сыграть на самом высоком уровне! Чур, не мазать!
Игнась Парадовский от радости обнял Паука.
— Только бы защита не подкачала!
— Защита!.. Защита! — возмутился Казик Пигло. — Забивайте голы, а уж защита справится.
— Мы обязаны очень хорошо провести игру, — вмешался Метек Гралевский. — Подумать только — вся Польша будет слушать этот матч! Вся Польша!
— А может быть, и в других странах, кто знает, — добавил Кшись Слонецкий. — Вот это сенсация!
Поднявшуюся волну энтузиазма усмирил, однако, председатель клуба пан Лопотек.
— Вы вот что, прошу я вас, не горячитесь слишком, а то это может плохо кончиться, — говорил он, расчёсывая свою густую седеющую чуприну. — Не обращайте внимания на микрофон, микрофон за вас играть не будет. Вы должны помнить одно: матч очень важный, и надо хоть из кожи вон вылезти, а выиграть!
— Правильно, — поддержал его Стефанек, — вы должны помнить о тактике игры. Ещё раз повторяю: нельзя всем бегать за мячом, точно стадо баранов. Каждый должен играть на своём месте. Между игроками должна быть постоянная связь. Когда противник атакует, полузащита должна подтянуться к воротам, чтобы усилить защиту. Если будете помнить об этом, можете играть спокойно, не волнуясь. А это в игре самое важное.
С поля прибежал Олесь Колпик:
— Ребята, выходим! Пора!
Построились. Впереди — капитан команды Манджаро, за ним — вратарь Жемчужинка, а дальше, по росту, вся команда.
На поле их приветствовал гром аплодисментов и громкие крики болельщиков.
— «Си-рен-ка»! «Си-рен-ка»! — неслось с трибун.
Ребята выстроились в шеренгу.
Манюсь подтолкнул локтем стоящего рядом Игнася Парадовского.
— Страшновато всё-таки, — шепнул он.
Игнась улыбнулся.
— Мне тоже, братец. Ну ничего. Держись! Надо выиграть!
Во время перерыва ребята разлеглись на траве под деревьями, в густой прохладной тени. Одни прихлёбывали из бутылок лимонад, другие занялись розданными Чеком сочными грушами. Счастливые, они с радостным оживлением обсуждали первую половину матча.
— Порядок! — тоненьким голоском доказывал Жемчужинка. — Ведём два ноль. Теперь нужно только удержаться.
— Не радуйся преждевременно, — посоветовал Игнась. — Помнишь, «Антилопа» тоже вела с нами два:ноль, а потом села в калошу.
— Не каркай! — оборвал его Манджаро. — Если дальше будем играть так же, как в первой половине, должны выиграть.
— И выйдем в полуфинал, — поддержал его обрадованный Паук.
Чек скромно молчал, как и полагалось герою дня, — ведь это именно он забил оба гола! Мальчик переводил сияющий взгляд с одного лица на другое, дожидаясь признания товарищей. В это время появился пан Сосенка. Радостный, он кинулся к маленькому футболисту.
— Чек, дорогой мой мальчик! — закричал он, тяжело отдуваясь. — Ты поддержал честь Воли! Оба гола — первейший класс! И за каждый из них я после матча ставлю тебе двойную порцию шоколадного мороженого!
Левый крайний, утонув в объятиях парикмахера, смущённо пробормотал что-то невразумительное.
— Моя школа, моя школа, Чек! — восторгался пан Сосенка. — Ведь это я тебя учил, как забивать гол! Забьёшь ещё один — получишь новые тапочки. Покажите этим пражским задавалам, как надо играть в футбол. Покажите им, как играют у нас, на Воле!
— Будет сделано, пан шеф, — улыбнулся Чек, вонзая зубы в большую грушу.
В это время к ребятам подошёл высокий человек в сером спортивном костюме.
— Кто тут Мариан Ткачик? — спросил он.
— Я, а что? — Чек встал перед незнакомцем.
Тот вытащил из кармана измятую бумажку и показал её мальчику:
— Ты подписывал это заявление?
Манюсь побледнел. Он никак не ожидал, что Вавжусяк передаст его заявление в организационный комитет.
— Я, — тихо произнёс он.
Мужчина в сером пристально взглянул на Чека:
— Почему же ты играешь в «Сиренке»?
— Я всегда играл в «Сиренке».
— А как же твоё заявление?
Манюсь с тоской смотрел на измятую бумажку. Ну что сказать этому человеку! Разве можно ему объяснить, как всё произошло?
Но мальчика выручил Стефанек.
— Об этом заявлении мне известно, — сказал он, подойдя к человеку в сером костюме. — Я опекун Ткачика и одновременно тренер команды. Уверяю вас, что это недоразумение. Я сам всё объясню в организационном комитете.
— Ну, смотрите, — сказал работник комитета, озабоченно поглядывая на бумажку. — Однако, поскольку от «Урагана» поступил протест, мы вынуждены разобрать это дело. Они уверяют, что Ткачик — их игрок и не имеет права играть в «Сиренке».
— Я никогда у них не играл! — возмущённо крикнул Манюсь. — Пусть уважаемый пан спросит ребят. Они просто хотели меня переманить.
Стефанек легонько оттолкнул его.
— Успокойся, я всё объясню. — Он повернулся к члену комитета. — Беру ответственность на себя. А если у вас есть какие-нибудь сомнения — прошу обратиться к редактору Худынскому. Ему известны все подробности этого дела.
— Хорошо, — ответил тот. — Но я всё-таки посоветовал бы вам вывести Ткачика из состава команды, потому что, если протест будет удовлетворён, мы будем вынуждены признать матч недействительным и присудить победу «Погоне».
Пан Сосенка не мог вынести такую несправедливость. Ломая свои пухлые ручки и растроганно глядя на Манюся, он вмешался в разговор:
— Но это же явное жульничество, господа любезные! Ведь этот парнишка всё на свете отдаст за «Сиренку». Разве он мог бы играть в таком дрянном клубе, как «Ураган»?
Работник комитета только покачал головой.
— Всяко бывает. У нас с этими мальцами столько возни. Всё время какая-то неразбериха… — Он не докончил фразы — над полем разнёсся свисток судьи, сигнал к началу второй половины игры.
— Пан Вацек, можно мне играть? — спросил Манюсь, умоляюще глядя на тренера.
— Иди и играй спокойно. — Стефанек потрепал его по плечу. — Играй так же, как в первой половине. А с «Ураганом» я сам улажу. Их наглость переходит уже всякие границы.
Мальчик припомнил угрозы Ромека Вавжусяка. «Они будут мне мстить», — подумал он. Однако, выбежав на поле, тут же позабыл обо всех тревогах. Его охватила горячка игры. Все мысли сосредоточились на мяче, который в эту минуту Манджаро устанавливал посреди поля.
Редактор Худынский с довольной улыбкой глядел на поле. Прошло около десяти минут, с тех пор как началась вторая половина матча. Борьба была упорной, и, пожалуй, она могла бы удовлетворить самого требовательного знатока футбола.
— …Нужно признать, что это великолепный матч, — говорил он в микрофон. — Из этих мальчишек вырастут когда-нибудь достойные преемники наших лучших футболистов. Каждую минуту на поле возникает какая-нибудь отличная комбинация, каждую минуту кто-нибудь из игроков демонстрирует хорошую технику. Великолепен Жемчужинка в воротах «Сиренки». Его броски высокого класса. Красиво подаёт мяч Манджаро, прекрасно играет головой Паук. Однако больше всех мне нравится Чек. Этот парнишка — прирождённый футболист.
Пока «Сиренка» ведёт два: ноль, однако «Погоня» не сдаётся. Эта команда борется весьма настойчиво. Многие её атаки могли увенчаться голом, если бы не мастерство маленького Жемчужинки. Этот мальчик творит чудеса.
…Снова грозная атака «Сиренки». Слонецкий подаёт Парадовскому, тот — Чеку. Чек переводит игру на правый край. Однако Гралевскнй опоздал к мячу. Аут.
…Мяч затерялся в ногах игроков! Браво, Паук! Красиво вынес мяч из давки, легонько подбил его и головой послал Парадовскому. Парадовский — Манджаро. Тот бьёт. Ох, несчастье — игрок поскользнулся, и удар был вялый.
На исходе пятнадцатая минута второй половины игры. Результат всё ещё два:ноль в пользу «Сиренки». Но «Погоня» снова нападает. Этот чёрный смуглый парнишка из Праги так и рвётся к воротам Жемчужинки. Вот он уже у самых ворот, но Жемчужинка снова взял мяч. Послал Слонецкому. Слонецкий очень красиво передал мяч Игнасю Парадовскому. Парадовский передал Чеку. Точно из-под земли выскакивает Манджаро. Готово! Нет, вратарь в последнюю минуту выбил на угловой. «Сиренка» бьёт угловой. Удар! Игроки располагаются у ворот… Гралевский осматривается. Бьёт… Отлично! Мяч пролетает над головами. Выскакивает Манджаро, не достаёт мяча, однако тут же оказывается Чек. Подаёт Парадовскому, тот — прекрасно — обратно ему. Чек, бей! Теперь всё! Блестящий удар! Такого мяча не взял бы и сам Шимковяк. Итак, «Сиренка» усилила своё преимущество, результат три:ноль в пользу ребят с Воли.
До конца матча осталось несколько минут. «Погоня» как будто начинает сдавать. Ничего удивительного: ей трудно отыграться. Сейчас у «Сиренки» огромный перевес. Она отбросила противника на его штрафную площадку. К сожалению, ребята слишком устали и не в силах использовать своё преимущество. Игра идёт довольно беспорядочно. У ворот давка. Не хватает опыта на то, чтобы оттянуть силы и только потом атаковать. Стараются в тесноте любой ценой забить ещё один гол.
Ещё один неожиданный прорыв «Погони». Удар!.. Ох, браво, Жемчужинка, браво! Прекрасно взял. «Погони» так и не удалось уйти от «сухого» счёта.
Судья оглашает конец матча. Болельщики с Воли подбегают к своей команде. Сумасшедший энтузиазм! Игроков несут на плечах. Да, аплодисменты заслуженные — мальчики играли красиво и одержали значительную победу, которая даёт им право на участие в полуфинале… А сейчас постараемся передать коротенький разговор с героями сегодняшнего матча.
У микрофона появляются Манюсь и Жемчужинка. Оба смущённые, но гордые своей победой. Редактор, схватив за плечо маленького вратаря, тащит его к микрофону.
— Дорогие слушатели! У нашего микрофона оба героя сегодняшнего матча: вратарь Жемчужинка и левый крайний Чек. Что ты скажешь о сегодняшнем матче? — обратился он к маленькому вратарю.
Жемчужинка открыл было рот, но от смущения не мог вымолвить ни слова. Он растерянно смотрел на блестящий никель микрофона и молчал, как заворожённый.
— Ну, расскажи нам, как шла игра?
— Хорошо, — пробормотал мальчик.
— Доволен её результатами?
— Доволен.
Когда Жемчужинка закончил своё не совсем удачное выступление, к микрофону храбро подошёл Чек. Улыбнувшись, он бойко начал:
— Сегодня матч был знаменитый. Противник, конечно, сильный, однако мы всё же выиграли со счётом три: ноль. А это прекрасный результат.
— И ты, приятель, забил все три гола. Поздравляю! — Редактор крепко пожал Манюсю руку.
— Получилось так, пан редактор, — засмеялся Манюсь. — Но в этом — заслуга всей нашей команды. Сегодня все играли на медаль. Воля — это Воля! У нас хороший тренер, пан Стефанек из «Полонии». Это он нас готовил к состязанию. Ему в первую очередь следует вынести благодарность… Ну конечно, и публике, которая не жалела ни голоса, ни рук! — Он искоса глянул на Худынского.
Тот потрепал его по плечу:
— А как будет в полуфинале?
— Увидим, пан редактор. Ведь мы ещё не знаем, с кем будем играть. Если «Ураган» выиграет у «Столицы», то с «Ураганом», а это сильная команда… А сейчас я поздравляю тётю Франю, она в больнице на Плоцкой. Пускай поскорее выздоравливает и приходит в воскресенье на полуфинал… Будет на что посмотреть.
— Благодарю! — сказал редактор. — На этом мы заканчиваем нашу передачу со школьного футбольного поля. До следующей встречи в эфире.
Когда Чек отошёл от микрофона, Жемчужинка с величайшим уважением поглядел на товарища.
— Однако и подвешен же у тебя язык, братец! — сказал он, качая головой.
— Всё дело в опыте, — рассмеялся Манюсь. — Я ведь не первый раз работаю в прессе.
ГЛАВА VIII
В субботу Манюсь уже с утра радовался тому, что сегодня раньше закончит работу. В два часа дня, когда завоет гудок «Каспшака», он сможет наконец бросить эту проклятую рессору, над которой мучается целый день, а в четыре отправиться с ребятами на последнюю тренировку перед встречей с «Ураганом». Стефанек предупредил, что после разминки обсудит с ними тактику матча. Ребята очень гордились тем, что Стефанек обсуждает с ними тактические приёмы игры в футбол. Это для них было нечто вроде манёвров перед большим сражением.
В последние дни жизнь Манюся проходила почти спокойно. Он уже успел привыкнуть к работе у пана Лопотека, хотя его не раз подмывало выбраться из мастерской и заглянуть к старым знакомым — панне Казе, пани Вавжинек или пану Сосенке. Но раз его любимый тренер не советовал так делать, у него, очевидно, были для этого основания.
История с заявлением Манюся в «Ураган» уладилась. Организационный комитет турнира, выслушав объяснения Стефанека и редактора Худынского, отвёл протест. Вавжусяки, правда, пригрозили, что выведут свою команду из розыгрыша, однако не пошли на это, тем более что после выигрыша у «Столицы» их команда вышла в полуфинал.
Тётя Франя в понедельник должна была возвратиться из больницы домой. Всё, таким образом, складывалось очень удачно.
Манюсь трудился над старой рессорой с самого утра. Отбивал молотком ржавчину, смазывал рессору маслом.
— Ну, как идёт работа? — спросил механик, останавливаясь возле мальчика.
— Идёт понемножку, пан председатель, — ответил тот весело. — Хотя я бы лично выбросил это старое барахло на свалку.
Пан Лопотек тряхнул своей седеющей головой.
— Наберись терпения! Увидишь, что из этого получится. Не рессора будет, а куколка! Это ведь, хоть кому скажу, — знаменитая сталь. Сейчас таких рессор уж не делают.
— Это-то и счастье, потому что через тридцать лет кому-нибудь пришлось бы над ними мучиться так же, как мне сейчас.
— Эх, из тебя, видно, лень палкой не выбьешь. Побродяжничал бы сейчас немножко, а? — поддел его старый механик.
— С удовольствием бы, пан председатель, но долг не позволяет.
— Посмотрим, что ты запоёшь осенью, когда пойдёшь в школу. Мы с паном Вацеком уже решили, что ты будешь учиться. Человека из тебя сделаем.
— До осени далеко, — усмехнулся парнишка, — может быть, пан председатель ещё раздумает.
«Да, до осени далеко, — думал Манюсь, изо всех сил протирая рессору. — А потом?.. Потом школа. А может быть, они и правы… Во всяком случае, пока что об этом нечего тревожиться».
Размышляя таким образом, он вдруг за грудой автомобильного лома увидел Тадека Пухальского. Бывший игрок «Сиренки» остановился и поглядел на Чека, точно собираясь сказать ему что-то очень важное. Манюсь был поражён: никак не ожидал он этого посещения. Разглядев грустную физиономию Тадека, он крикнул:
— Привет! Как там у «фазанов»?
Пухальский кисло улыбнулся. У него, видно, не было никакой охоты шутить.
— Я узнал, что ты здесь работаешь, — сказал он уклончиво.
— Работаю, брат. Уже целую неделю оказываю квалифицированную помощь по оживлению этих трупов. Из старых «Оппелей» и «Шевроле» делаем новые «Люксы». Чудеса техники с применением новейших изобретений, — рассмеялся Чек.
Тадек, видя, что Манюсь смотрит на него почти по-дружески, пододвинулся к нему поближе.
— Хочу с тобой поговорить, — произнёс он шёпотом.
— Присаживайся и шуруй рессору с другой стороны. Таким образом ты внесёшь и свой вклад в дело развития техники.
Тадек неохотно глянул на старую рессору, однако, понимая, что так ему будет сподручнее завязать с Манюсем разговор, принялся за дело.
— Ну, как там у вас? — первым заговорил Манюсь.
— Эх, — вздохнул Тадек, — лучше об этом не говорить!
— Опять тебе не нравится?
— Это не клуб, а банда!
— Почему же?
— Если бы ты только видел… Ты же знаешь: я настоящий спортсмен. Больше я там не выдержу. Пришёл к тебе посоветоваться. Ведь ты свой парень, не то что этот задавала Манджаро. Послушай-ка, я хотел бы к вам вернуться.
— Ха-ха-ха! — залился Чек. — Пришла коза до воза.
— Брось дурачиться. Я пришёл к тебе как к товарищу, а ты ломаешься!
— Да, получается вроде этого, — примиряюще улыбнулся Манюсь.
— И у нас всяко бывало, — продолжал Тадек, — но всё-таки команда была сыгранная, дружная. А там… Представь себе, сегодня утром на тренировке Лободович дал мне по уху.
— По уху? — присвистнул Манюсь. — Ничего себе воспитательные приёмы! А ты что?
— Собрался и ушёл. А Королевич кричит: «Проваливай, «голубятник» несчастный, выиграем и без тебя…» Говорю тебе, Чек: не по мне весь этот «Ураган». А этот шеф…
— Какой шеф? — прервал его Манюсь.
— Ну, тот толстяк, что даёт деньги клубу… Не знаешь разве? Дарчак этот. Тоже, братец, хорошая птица. После матча со «Столицей» забрал всех нас в ресторан и велел пить вино.
— Заботится, значит… — насмешливо начал было Чек.
— Иди ты! — обрушился на него Тадек. — И это называется спортивный клуб! Я им говорю, что не могу пить, потому что я настоящий спортсмен, а они меня же высмеяли… Или позавчера… Приходит ко мне Королевич и говорит: «Идём, братец, на одно дело». — «На какое дело?» — спрашиваю. «Иди и помалкивай…» Пошли мы на Гроховскую. Оказалось, что они перегружали какой-то товар, а вся команда сторожила, не идёт ли милиция. Потом каждому дали на мороженое.
— Интересно, — пробормотал Манюсь. — Что же они там грузили?
— Откуда я знаю? Они всегда что-нибудь комбинируют. Этот Дарчак вместе с Ромеком Вавжусяком обделывает тёмные делишки. Скупает в магазине какие-то товары, а потом на толкучке их перепродаёт. Поэтому его и прозвали «Король толкучки». А денег у него — пруд пруди. Он же всем им костюмы и форму купил. И сейчас пообещал: если выиграем, то каждому купит новые бутсы.
— Так это же профессионалы! — не выдержал Манюсь. — За деньги играют!
— Ещё похуже бывает… — продолжал Тадек. — Вчера я был у Королевича, а там целое сборище. Я слышал, они толковали о каком-то автомобиле. Автомобиль хотят украсть, понимаешь. Ромек говорил, что разберёт его на части, а потом продаст покрышки и что удастся…
— Ого! — Манюсь вскочил. — Вот так комбинаторы! Надо будет с сержантом поговорить.
— Прошу тебя, не делай этого! — закричал Тадек. На лице у него был написан ужас. — Они предупредили, что если я пикну хоть одно словечко, то повесят меня, как собаку… — Он умоляюще поглядел на Манюся.
Оба помолчали с минутку, с азартом протирая старую рессору. Слышно было только шарканье тряпок по ржавой стали и прерывистое дыхание ребят.
— Ну и влип ты! — прервал молчание Манюсь.
— Что и говорить, — вздохнул Тадек. — Но к ним я больше не вернусь. Слушай, Чек, поговори с нашими, чтобы меня приняли.
— Это не так просто. Манджаро захочет созвать собрание, проголосовать… Я-то буду за тебя, но другие… — Манюсь оставил на минуту рессору и глянул на Пухальского. — Я тебя понимаю… Знаешь что? Лучше всего будет, если ты пойдёшь к Стефанеку и расскажешь ему всё откровенно.
— Да он меня за дурака посчитает…
— Не бойся, это мировой парень. Я для начала сам с ним поговорю, а потом посмотрим.
Оставив эту скользкую тему, ребята перешли к более интересным вещам, обсудили множество матчей турнира, высказали соображения по поводу результатов будущих матчей, углубились в размышления о технике футбола. Беседовали спокойно и дружески, и, чем дольше они говорили, тем ярче разгорался румянец на их щеках. Время летело быстро, и вскоре старая рессора засверкала так, будто её только что отникелировали.
— Работа первый класс, норма выполнена досрочно, — с удовлетворением заявил Манюсь.
Подняв тяжёлую рессору, он взвалил её на плечо и, весело посвистывая, пошёл в мастерскую.
— Пан шеф! — закричал он, выкладывая рессору на станок механика. — Пусть пан полюбуется, какая работа!
Пан Лопотек с удовлетворением кивнул седой головой.
— Вот видишь. Хоть кому скажу — хорошая работа А хорошо выполненная работа — тебе же удовлетворение. — Механик глянул на висящие на стене старомодные часы. До двух оставалось ещё четверть часа. — Можешь идти, — объявил он, кладя руку на плечо мальчику. — Возвращайся после тренировки — есть срочное дело.
Манюсь помрачнел.
— Сверхурочные часы перед самым матчем… — как бы про себя пробормотал он.
— На полчасика, не больше.
— Ну ладно, — улыбнулся мальчик. — Для пана шефа и часа не пожалею.
— Смотри приходи к восьми. Только не запаздывай, работа срочная. Приедет один шофёр — хочет, чтобы я ему раму выпрямил. Заработаешь на мороженое.
— Будет исполнено, пан начальник! — весело крикнул Чек и, по обыкновению, щёлкнул по козырьку шапочки.
Когда ребята возвращались с тренировки, ласковый летний вечер уже окутывал фиолетовыми сумерками шумные улицы. Как всегда в этот час, здесь было очень людно.
В скверах на скамейках сидели матери, которые вывели на прогулку своих «птенцов». Маленькие сорванцы бегали по дорожкам, перекликаясь громкими, пронзительными голосами. На балконах расселись мужчины постарше, отгородившись газетными листами от гудящей улицы. Из открытых окон неслась музыка.
Ребята свернули на Гурчевскую. Они были очень возбуждены, и темой их шумной беседы был, конечно, завтрашний матч. Они обсудили его уже много раз, однако он всё ещё оставался неисчерпаемым источником споров и ссор.
Остановились у Голубятни.
— Мне ещё надо зайти помочь старику, — с достоинством произнёс Манюсь. — Привет. Держитесь — завтра будет горячий день! — Он улыбнулся приятелям, щёлкнул пальцем по козырьку и удалился быстрым шагом.
Он всё ещё раздумывал о завтрашнем матче и, сжимая кулаки, повторял шёпотом:
— Мы должны выиграть, чёрт побери! Должны!
Когда он добрался до пролома в стене, в развалинах уже царила темнота, В разрушенных домах кое-где зажигались огни, точно лампионы, повисшие на обрывках каких-то фантастических декораций.
Мальчик быстро проскользнул в пролом, пересёк пустую тёмную площадку и направился к маленькой калитке, ведущей на кладбище автомобилей. Неожиданно он остановился как вкопанный. У калитки, посасывая папироску, стоял Ромек Вавжусяк и внимательно смотрел на огороженное пространство, где хранились сокровища пана Лопотека Манюсю сразу вспомнились все его угрозы и сегодняшний рассказ Тадека Пухальского. Его охватил страх. Что будет, если Ромек его заметит?
В глубине кладбища автомобилей послышался приглушённый шум мотора. Большая, крытая брезентом грузовая машина въехала на площадь, осветив светом фар скелеты старых автомобилей. Рокот мотора стих, и свет погас так внезапно, что вокруг воцарилась слепящая темнота.
Тень Ромека Вавжусяка сдвинулась с места. Из глубины площади послышался чей-то голос:
— Пан Лопотек, вы здесь?
— Здесь. Зайдите на минутку.
Хлопнула дверца кабины, и минуту спустя — дверь мастерской. Тогда Вавжусяк толкнул калитку и начал осторожно подкрадываться к машине. Манюсь пошёл за ним. «Что ему здесь нужно?» — думал он, прячась за остовами машин. Он увидел, как Вавжусяк, проскользнув в просвете между разбитыми машинами и грузовиком, скрылся за его могучим корпусом. Потом тихо скрипнула дверь кабины и внезапно заворчал мотор — глухо, беспокойно, точно сигнал тревоги.
«Ведь Тадек говорил, что они собираются украсть машину», — промелькнуло в голове у мальчика. Что-то толкнуло его к грузовику. Когда он подбегал к машине, та уже трогалась с места. Колёса забуксовали, вспарывая сухую глину, а потом помчали тяжёлую машину на полной скорости. Манюсь успел ухватиться обеими руками за край заднего борта. Его рвануло, ноги на минуту повисли в воздухе. Мальчик ещё раз оттолкнулся от земли и ловким рывком перекинул тело в кузов набирающей скорость машины.
В этот момент он услышал позади тревожный крик:
— Стой! Стой!
Манюсь оглянулся. Дверь мастерской была распахнута. В полосе тусклого света бежал пан Лопотек, за ним — водитель грузовика. Услышав их крик, Вавжусяк прибавил газу, и грузовик помчался как бешеный. Две бегущие фигурки быстро уменьшались и наконец растаяли в густом мраке.
Манюсь хотел крикнуть, но так велик был его страх перед Вавжусяком, что у него перехватило горло.
Внезапно завизжали тормоза на повороте, и Манюсь, как кукла, покатился на лежащие в глубине кузова ящики. Но вскоре мотор опять ровно загудел, и грузовик, набирая скорость, помчался по почти пустому шоссе.
Оправившись от растерянности, Манюсь решил выскочить из мчащегося грузовика. Ведь если Вавжусяк узнает, кого он везёт под тентом украденного грузовика, Манюсю придёт конец. Мальчик подполз к заднему борту и попытался выскочить. Но, как только он перекинул ноги наружу, машину внезапно подбросило.
Ухватившись изо всех сил за боковой борт, Манюсь дожидался момента, когда машина сбавит ход или остановится на перекрёстке.
Но ждал он напрасно — машина мчалась всё быстрее. Брезентовый верх гудел и хлопал от встречного ветра, пронзительно выл мотор. Тёмная лента шоссе стремительно убегала из-под колёс.
Манюсь осматривался, пытаясь запомнить улицы, по которым они проезжали. Вначале он до того испугался, что с трудом собрался с мыслями. Только когда въехали на Жолибожский виадук, мальчик пришёл в себя.
Он надеялся, что на площади Инвалидов или на площади Парижской коммуны машина немного сбавит ход. Но пока что уличные фонари сливались в светящиеся полосы. С головокружительной быстротой пролетали они мимо встречных машин и переполненных трамвайных вагонов. Надежда выбраться из этой тюрьмы на колёсах таяла с каждой минутой.
На площади Парижской коммуны машина резко свернула вправо, к Висле. Потом опять влево. Колёса грузовика запрыгали по неровной мостовой. Ящики плясали и сталкивались друг с другом, как пьяные. Манюсю казалось, что эта бешеная езда будет длиться вечно.
Внезапно грузовик резко затормозил, и мальчик вместе с грохочущими ящиками поехал к самой кабине. Выглянув, он убедился, что грузовик замедляет ход и сворачивает к какой-то постройке. Одним прыжком он был у заднего борта. Опёрся о него руками и выскочил…
Подошвы его точно обожгло от резкого удара, и Манюсь, не удержавшись на ногах, упал на землю. В ту же минуту он различил над собой чью-то тень. Тень эта росла, пока не покрыла его целиком, придавив к земле. Мальчик рванулся, поднял голову и узнал Королевича.
— Пусти! — крикнул он в отчаянии.
Где-то в стороне раздался резкий свист, и в воротах появился мужчина в распахнутой на груди рубашке.
— Что ещё там случилось? — зло крикнул он.
— Он был в машине, пан шеф, — выдавил Королевич, крепко держа Чека.
Подбежавший человек схватил Манюся за шиворот и снова придавил к земле. Потом, одним рывком подняв его на ноги, затащил мальчика в подворотню.
— Кто это? — спросил он стоящего рядом Королевича.
— Это тот самый Чек, знаете…
Плотный мужчина, которого Королевич называл шефом, прислонил мальчика к стене.
— Ты что здесь делаешь, щенок? Зачем сюда приехал? Говори, не то я тебе голову разобью о стенку!
Манюсь замер от страха. Он сжался и закрыл глаза. Раздался хриплый голос старшего Вавжусяка:
— Как ты сюда забрался, гад?
На мальчика обрушился град ударов. Застонав, он рухнул на колени и вдруг почувствовал страшный пинок в живот. К горлу подступила тошнота, и Манюсь потерял сознание.
Придя в себя, мальчик в слабом свете керосиновой лампы разглядел три склонившиеся над ним физиономии: красную, обрюзгшую — шефа, смуглую, почти детскую — Королевича и перекошенную от злости — старшего Вавжусяка.
— Дышит ещё, — сказал шеф.
— Ничего с ним не сделается, — добавил Ромек Вавжусяк.
Королевич молча, огромными от испуга глазами смотрел на лежащего на земле Чека. Губы его дрожали.
Ромек толкнул мальчика ногой:
— Вставай!
Манюсь приподнялся на руках, потом на коленях и с трудом встал.
Вавжусяк схватил его за горло.
— Где ты прыгнул в машину? — спросил он, тряхнув мальчика.
Но Манюсь только со страхом глядел на него.
— Говори или задушу!
— У пана Лопотека!
— Кто тебе велел?
— Я сам…
— Для чего?
Манюсь пожал плечами. В этом движении было такое безграничное бессилие, что Вавжусяк отпустил его и, вытерев рукой вспотевший лоб, повернулся к шефу.
— Ну, что теперь с ним делать?
Шеф посмотрел на мальчика налитыми кровью глазами.
— Пускай посидит здесь.
Может, наберётся ума.
Они вышли. Медленно, со скрежетом закрылась за ними дверь. Ещё какое-то мгновение сквозь щели проникали бледные, мигающие полоски света, но вскоре и они потускнели и исчезли. Манюсь остался один. Стоял, опершись о стену, и всматривался в неразличимый уже прямоугольник двери. Вокруг было темно. Пахло сыростью и затхлостью погреба. Манюсь рукавом вытер нос. От нестерпимой обиды горячие и горькие слёзы стекали по щекам. Он чувствовал их солёный вкус на запёкшихся губах. И всё время его одолевала одна мысль: «Ведь завтра же матч… ведь завтра матч… Как они без меня сыграют?..»
Стефанек вернулся домой поздно. По дороге к дому его одолевало беспокойство: «Сумеет ли мальчик сам заварить чай? Найдёт ли в шкафчике масло и сахар? Выкупается ли перед сном?» Тренер заботился о Манюсе, как о родном сыне. Когда он поставил мотоцикл в сарай, перед ним выросла высокая фигура пана Лопотека.
— А я как раз был у вас, — сказал механик. — Хотел справиться, не вернулся ли Чек.
Стефанек изменился в лице:
— Разве его нет?
— Я звонил — никто не открывает.
— Может быть, парнишка спит. Нужно посмотреть.
Они быстро взбежали на второй этаж. Стефанек повернул ключ в замке, толкнул дверь и включил свет. Топчан был пуст. Тщательно постеленное одеяло так и осталось нетронутым.
— Нет его, — произнёс он, будто про себя.
Так вот же… — сказал пан Лопотек, взлохмачивая рукой густые волосы, — я потому и пришёл: парнишка должен был быть у меня в восемь и не явился.
— Что же могло, случиться? Последнее время он был очень аккуратен и всегда возвращался домой вовремя.
— В том-то и дело, — вздохнул механик.
Усевшись на кончике стула, он рассказал тренеру о похищении машины. Когда он закончил свой рассказ, Стефанек спросил дрогнувшим голосом:
— Вы думаете, что эта кража имеет какое-то отношение к исчезновению мальчика?
Механик пожал плечами:
— Не знаю, хоть кому скажу. Однако история подозрительная. Показалось мне, что какой-то мальчишка сидит в кузове… вроде как будто наш Чек. Но, может, мне это только почудилось? В таких случаях человеку трудно точно сказать, видел он что или не видел, но мне так показалось.
— Вы сообщили в милицию?
— Водитель машины сообщил. Он со страху совсем голову потерял — ведь машину с товаром у него из-под самого носа стащили. С дорогим товаром, хоть кому скажу. Вёз ящики кофе и какао в «Гастроном». Подстерегли, мерзавцы. Хитрые бестии! Знали, что красть. Новёхонький «Стар» и товар такой деликатный… Вот теперь и ломай голову. — Пан Лопотек изо всех сил хлопнул себя по колену и сокрушённо покачал седеющей головой.
— Любопытно, — задумчиво произнёс Стефанек, — но, чёрт возьми, откуда же взялся в машине Чек?
Пан Лопотек развёл руками:
— В привидения я, хоть кому скажу, не верю. Глаза у меня ещё хорошие. Присягать не берусь, но кажется мне, что видел я парнишку.
— Значит, вы допускаете, что он был в сговоре с ними… — Стефанек замолчал, удручённый этой мыслью.
— Да у меня в голове такое не умещается, — подхватил пан Лопотек, — ведь, по существу, он порядочный паренёк.
— Мне тоже не верится, — сказал Стефанек. — Но нужно уведомить милицию об исчезновении мальчика.
Манюсь просидел в погребе всю ночь. Свернувшись клубком, как побитая собачонка, он, вздрагивая от холода, забылся тревожным сном. Утром его разбудил рокот мотора. Мальчик прислушался. Какая-то машина с грохотом выехала со двора. Манюсь, постепенно приходя в себя, сообразил, что воры уводят украденный грузовик. И только теперь он ясно представил себе своё положение…
В первую минуту ему захотелось кинуться к двери и потребовать, чтобы его выпустили. Однако при первом же движении мальчик почувствовал непереносимую боль в животе. Он вспомнил, как ударил его Ромек Вавжусяк, и решил, что пока двигаться не следует.
Было, вероятно, ещё очень рано, потому что после отъезда грузовика вокруг воцарилась глухая, звенящая в ушах тишина. Манюсь с отчаянием огляделся по сторонам. Погреб был пуст. Только в одном углу стояла старая, рассохшаяся бочка, а в другом валялись гнилые овощи. Из-под двери пробивался слабый свет, и по сырой земле расходились бледные лучи. Сбоку тоже как будто что-то мерцало. Вглядевшись, Манюсь различил в стене небольшую щель, сквозь которую проникал свет занимающегося дня.
Мальчик уселся, подтянув к подбородку худые разбитые колени, и снова впал в тревожную дремоту. Долго ли он находился в этом состоянии, он не знал. Очнулся Манюсь от скрежета ключа в замке. Забившись в угол, он с ужасом дожидался своих мучителей.
Наконец дверь отворилась, и в мутной полосе бьющего сверху света Манюсь разглядел Королевича.
— Чек, где ты тут? — шёпотом спросил младший Вавжусяк, с непривычки щурясь в темноте.
— Чего тебе от меня надо? — так же шёпотом ответил Манюсь.
Королевич подошёл ближе. Он был в новом костюме, и от него пахло дешёвым одеколоном и бриллиантином.
— И к чему тебе было ввязываться в эту историю? — сказал он с каким-то проблеском сочувствия. — Ни с шефом, ни с Ромеком задираться не стоит.
Уловив в его голосе доброжелательную нотку, Манюсь спросил:
— Что они со мной сделают?
Королевич огляделся и ещё более понизил голос:
— Слушай, сегодня наш матч. Я тебя выпущу… Пускай не болтают, что вы проиграли только потому, что не было Чека… Если выиграем у вас, это будет по-честному. Только ты должен мне поклясться, что слова никому не скажешь, понятно?
Ошеломлённый Манюсь безмолвно кивнул головой.
— Клянёшься?
— Клянусь.
— Чем?
— Нашей «Сиренкой».
— Мало.
— Клянусь своей жизнью. Если скажу хоть слово, можете меня убить.
— Ладно. Но помни: я тоже рискую. Если они узнают, что я тебя выпустил, мне попадёт так же, как тебе вчера. Видишь, я не такой, как ты думал. А сейчас ступай. — Он потянул Манюся за рукав.
— Юлек! — раздался негодующий голос. — Где ты болтаешься?
Королевич прижался к влажной стене.
— Прячься, — шёпотом сказал он Манюсю.
На верхней ступеньке лесенки показались чьи-то ноги.
— Юлек!
— Что? — отозвался Королевич.
— Чего ты там ищешь?
— Да ничего… Занёс ему поесть. Ведь он же со вчерашнего дня ничего не ел.
Однако стоящий наверху человек не удовлетворился этим ответом, и по лестнице прозвучали быстрые шаги. Манюсь в один миг перескочил несколько ступенек и спрятался за дверью. Через щёлку он разглядел плотного плечистого мужчину. «Шеф», — догадался он.
В эту минуту человек с красной набрякшей физиономией схватил Королевича за рукав.
— Чего ты здесь крутишься, растяпа?! — крикнул он. — Хочешь заработать по уху?
Вытолкнув Королевича из погреба, он захлопнул дверь и запер её на ключ.
С болью в сердце следил Манюсь сквозь щёлку, как они поднимались по ступенькам. Сначала оба были видны по пояс, потом он различал только их ноги, ботинки и, наконец, в поле зрения мальчика осталась лишь пустая пыльная лестница. Упираясь лбом в шершавые доски двери, Манюсь ощутил вдруг такую пустоту, точно остался один на целом свете. Надежда, которая минуту назад придавала ему уверенность в том, что к полудню он выйдет на поле рядом с Жемчужинкой, Манджаро, Игнасем и другими товарищами, сейчас уступила место горькому отчаянию.
«И почему всё это на меня свалилось?» — повторял он про себя. Мальчик побрёл в свой угол, съёжился, как обиженный больной зверёк, и закрыл глаза. Ему померещилось, что он на Агриколе. Вокруг поля толпятся малыши. «Смотрите, — кричат они, — это тот самый Чек, который забил «Погоне» три гола!» Высоко в безоблачном небе трепещет бело-красный флаг, а ещё выше подобно облачку взмывает стайка голубей. Через минуту должен начаться матч. У всех серьёзные, торжественные лица. На поле выходит судья в чёрном спортивном костюме. Подносит к губам серебряный свисток… Свистит изо всех сил…
Очнувшись от своих грёз, Манюсь открыл глаза, и взгляд его остановился на слабом луче света, который пробивался через щель в стене. «А что, если попробовать расковырять эту щёлку, выломать кусок стены и выбраться наружу?» — подумал он. Эта мысль придала ему бодрости.
— Нужно попробовать. Нужно попробовать! А вдруг мне удастся и я ещё успею на матч! — шептал он.
Подойдя к стене, Манюсь нащупал щель.
Она была так узка, что в неё невозможно было просунуть даже ладонь. Однако сложенная из дикого камня стена не казалась особенно толстой..Мальчик огляделся по сторонам. Кроме старой бочки из-под капусты, в погребе ничего не было. Но вот под руку ему попался железный обруч бочки.
«Есть! — подумал Манюсь. — Нужно сбить обруч с бочки, а потом его разломать!»
Больших усилий это ему не стоило. Обруч свалился после первого сильного удара по клепкам. Мальчик прижал его ногой к земле и принялся сгибать. Наконец обруч лопнул в том месте, где был разъеден ржавчиной, и в руках у Манюся очутился острый кусок железа.
Мальчик принялся выворачивать камни. Он работал упорно и быстро, легко выбивая железом штукатурку. Наконец первый камень поддался. Манюсь ещё с минуту отбивал вокруг него штукатурку. Потом попробовал вынуть камень. Дело пошло на лад. Теперь работа двигалась веселее. Следующий камень он вывалил, поддёв его железом. Работал всё быстрее и быстрее. Думал только о том, что сейчас на поле его дожидаются ребята.
— Го-о-о-ол! — из нескольких тысяч грудей вырвался этот возглас и эхом отдался в залитом солнцем парке.
«Гол!» — повторил про себя Стефанек и недовольно поморщился, глядя, как Жемчужинка вынимает из сетки мяч.
За минуту перед этим «Ураган» превосходно провёл
атаку. Их левый крайний перешёл на центр, поменявшись местами с Королевичем. Королевич, обойдя Мотыльского, подал мяч Скумбрии, и тот ударил с ходу. Удар был таким неожиданным, что Жемчужинка не успел даже протянуть руки. Счёт был 1 :0 в пользу «Урагана».
«Мотыльский слабоват, — подумал Стефанек. — Это из-за него забили гол».
Подойдя к боковой линии, он крикнул рослому пареньку:
— Франек, больше жизни! Следи за Вавжусяком!
Тот только кивнул головой. Стефанек взглянул на часы. Прошло уже двадцать пять минут первой половины игры. До перерыва оставалось пять. Тренер с беспокойством оглядел футбольное поле. Игра опять начиналась с центра. Манджаро подал мяч Парадовскому. Полусредний передал его Пауку, а тот повёл его к воротам.
Среди зрителей раздался оглушительный крик:
— «Сиренка», играть! «Сиренка», давай гол!
Паук ловким финтом обошёл одного противника и, танцуя на длинных ногах вокруг другого, послал мяч на левый край — Колпику, который играл вместо Чека. Маленький Олесь принял мяч, но столкнулся с рослым защитником «Урагана» и сам отлетел, как мячик.
«Да, — вздохнул Стефанек, — был бы сейчас Чек, иначе пошло бы дело».
Едва он вспомнил о Манюсе, как его снова охватило беспокойство. Вчера вечером, когда от него ушёл пан Лопотек, он позвонил в комиссариат и дал знать об исчезновении мальчика. Тренер надеялся, что Манюсь вернётся утром, но мальчика до сих пор не было. Ребята тоже были расстроены: им приходилось играть без своего лучшего игрока. Их волнение отражалось на игре. Играли как-то невнимательно и, хотя до сих пор пропустили только один гол, чувствовалось бесспорное преимущество «Урагана». Счёт матча не увеличивался только благодаря блестящей игре Жемчужинки, который несколько раз брал труднейшие мячи.
«Ураган» атаковал без устали. Вот Скумбрия снова пошёл на прорыв. Его светлый чуб метался в толпе игроков «Сиренки», которых он обходил с большой лёгкостью. Когда мяч был уже у ворот, он направил его в ноги подбежавшему Королевичу, и тот молниеносно пробил.
Стефанек зажмурился. Он был уверен, что мяч снова угодил в сетку. Но нет!.. Гола на этот раз не было. Жемчужинка выбил мяч в поле, а «Ураган» снова пошёл в атаку.
— Не спать, ребята! — закричал Стефанек. — Следить за игрой! Оттянуться к воротам!
Это был совет опытного футболиста. Единственное спасение было сейчас в том, чтобы прикрывать ворота и отражать бурные атаки. Пусть противник вымотается, своя команда отдохнёт, и, может быть, после перерыва картина игры изменится…
Когда свисток судьи оповестил о конце первой половины игры, Стефанек с облегчением вздохнул.
«Итак, 0:1 в первом тайме», — подумал он.
Ребята молча направлялись к деревьям, под которыми устроили себе раздевалку.
Жемчужинка, опершись спиной о ствол дерева, со злостью швырнул кепку.
— К чёрту такую игру! — сказал он плачущим голосом. — Человек стоит в воротах и не знает, есть у него защита или нет!
Франек Мотыльский развёл руками:
— Если ты такой умный, становись на моё место. Полузащитники должны были оттянуться. Один я не могу удержать всё нападение.
— Играешь, как сундук, — ввернул Игнась, — а ещё оправдываешься!
Мотыльский обозлился по-настоящему.
— А вы, вместо того чтобы бить, без толку бегаете с мячом! Много наиграешь с таким нападением! — Он с сердцем откупорил бутылку лимонада.
— Успокойтесь вы, ради святой Анели! — крикнул Манджаро. — Матч ещё не проигран, а вы уже плачете.
— «Не проигран»! — передразнил его Жемчужинка. — А давят на нас так, что и дохнуть невозможно.
— Если бы не Жемчужинка, в сетке уже три мяча сидело бы, — с видом знатока сказал Кшись Слонецкий.
— И вообще… — вмешался в разговор Паук, который редко принимал участие в спорах, поэтому не было ничего удивительного, что он споткнулся на первом же слове.
— Что «вообще»? — засмеялся Метек Гралевский. — Может, лучше «в частности»?
Паук покраснел.
— А в общем, ни к чёрту! — выдавил он со злостью.
С места поднялся Стефанек. Он был спокоен и сдержан.
— Дорогие мои, — сказал он, — прошу вас, не ссорьтесь. Матч ещё далеко не проигран. Возьмите себя в руки, и вы сможете сравнять счёт.
— Эх, — прервал его маленький вратарь, — был бы с нами Чек… — Он вдруг замолчал. В толпе окружающих их болельщиков он вдруг разглядел знакомую фигуру. Жемчужинка поднялся, от изумления открыв рот. Чек или не Чек? Парнишка, который подходил к ним, мало напоминал их весёлого товарища с Голубятни. Лицо его, всё покрытое пылью, было в синяках, глаза ввалились.
— Чек! — радостно закричал Жемчужинка и бросился навстречу товарищу.
Встреча была настолько неожиданной, что остальные ребята замерли на месте. Маленький вратарь обхватил Манюся за шею.
— Ты, братец! А мы уж думали, тебе конец! Чек, дорогой, ты жив! — выкрикивал он с радостью.
Теперь уже вся команда окружила своего левого крайнего. Ребята засыпали его вопросами:
— Где ты был? Что с тобой случилось? Почему у тебя такой вид?
Стоя среди товарищей, Манюсь полными слёз глазами вглядывался в их лица, как бы не веря, что он снова с ними. Увидев Стефанека, грустно улыбнулся и спросил:
— Можно мне играть, пан Вацек?
Стефанек притянул его к себе.
— Эх, парень, парень, что мне с тобой делать! — Обняв его за плечи и глядя ему прямо в глаза, тренер спросил тихо: — Где ты был?
Манюсь упёрся взглядом в землю.
— Не могу сказать, — прошептал он.
— Скажи мне только одно: это ты привёл тех людей к пану Лопотеку?
Мальчик, подняв голову, взглянул тренеру прямо в глаза.
— Не я, — сказал он.
— Верю. — Стефанек улыбнулся, точно сбросив с себя огромную тяжесть. — Ну ладно. Переоденься — через минуту мы начинаем играть.
«Ураган» ведёт один: ноль… «Ураган» ведёт один: ноль…» Эта мысль сидела в Манюсе, как заноза. Выбежав на поле, мальчик позабыл обо всём, об украденной машине, о клятве, данной Королевичу, о побоях Ромека Вавжусяка, даже о боли, которой сопровождалось каждое его движение, — он думал о матче.
Младший Вавжусяк, увидев его, слегка побледнел и от неожиданности бессильно опустил руки.
— Откуда ты взялся? — закричал он.
Манюсь вместо ответа только пожал плечами.
Игра началась под аккомпанемент отчаянных выкриков зрителей:
— «Ураган»! «Ураган»! «Ураган»!
И, как эхо, отвечали им возгласы с другого конца поля:
— «Сиренка»! «Сиренка»! Сиренка»!
Двадцать два игрока, как по мановению волшебной палочки, кинулись в схватку. Мяч жёлтой пулей покатился по зелёной траве, приковывая к себе тысячи заискрившихся глаз.
Чек, отступая вдоль боковой линии, с огромным напряжением следил за мячом. Он видел, что нападение «Урагана» снова подвигается к воротам Жемчужинки. Вот клубок игроков уже у самых ворот. Мяч запрыгал между ногами игроков. Мелькнул жёлтый свитер, и маленький вратарь вытащил мяч прямо из-под ног приготовившегося к удару Скумбрии.
Жемчужинка ударил. Мяч описал широкую дугу и упал поблизости от Чека. Тот погасил мяч и повёл вперёд. Движения его были плавны и быстры. Неожиданным финтом обманул противника и поглядел вперёд. Лавина чёрных и зелёных маек кинулась к воротам «Урагана». Чек на полном ходу передал мяч Манджаро. Центральный нападающий только чуть коснулся его головой. Мяч изменил направление и упал под ноги Игнасю. Удар Игнася был молниеносен. Но, увы, мяч прошёл мимо штанги.
«Отлично! — подумал Чек. — Ещё одна — две такие комбинации, и мы сравняем счёт».
«Ураган» начал новую атаку. Королевич, как всегда, выделялся своей отличной техникой. Приняв мяч от защитника, он быстро повёл его вперёд. Казалось, мяч приклеен к его ловким ногам. Послушный каждому его движению, он мчался по направлению к воротам. Вавжусяк обошёл уже двух игроков и ловко послал мяч Скумбрии. Тот пробил… Жемчужинка вытянулся, как струна, и почти в последнюю секунду отбил мяч за линию ворот.
«Угловой», — подумал Чек.
Левый крайний «Урагана» установил мяч, отошёл на несколько шагов, разбежался и послал мяч в поле. Каждый из игроков старался его перехватить. Наконец мяч упал. Королевич ринулся к нему молниеносным кошачьим прыжком и ударил с лёта…
Снова аут.
Чек нетерпеливо топтался на месте. Его беспокоила эта борьба возле ворот.
— Братва! — закричал он товарищам. — Играть, а не спать! Прикрывайте хорошенько каждого!
Но разговаривать не было времени. Кшись Слонецкий как раз принял мяч у защитника и перевёл его на левый край. Манюсь поймал мяч в воздухе, погасил и легонько послал вперёд. Увидев у мяча противника в зелёной майке, он быстрым рывком опередил его, переменил направление и что было сил погнал к воротам. Перед его глазами мелькали чьи-то ноги. Мяч метался, точно жёлтое пламя, но Манюсь со стеснённым от бега дыханием продолжал вести его. И вдруг увидел перед собой выбегающего вратаря. Лёгким движением ноги он изменил направление мяча, в глазах у него промелькнула чёрная майка Игнася, и сетка затрепетала…
— Гол! — раздался радостный крик.
Манюсь поднял руки кверху и с криком: «Есть один: один… Сравняли!» — упал прямо в объятия Игнася.
Полусредний обрадованно хохотал:
— Ну и блестяще же ты ударил! Спасибо тебе, Чек!
Прибежал Манджаро.
— Классно! — закричал он. — Будем так дальше играть — обязательно выиграем.
Выровняв счёт, ребята из «Сиренки» снова бросились в атаку. Забитый гол вернул им веру в свои силы. Теперь уже вся команда толково решала каждую задачу. Мяч, послушный чётким движениям игроков, так и летал от ноги к ноге.
Чек просто разрывался на части. В нервном возбуждении он без конца мысленно повторял: «Забить ещё один гол! Ещё только один!»
Он принял мяч у Паука и послал его головой Игнасю. Игнась удачно перешёл на левый край, оттянув на себя противника, и послал мяч в центр. Манюсь вынырнул из давки и головой направил мяч в ворота. Вратарь растерянно метнулся, но ему удалось только чуть коснуться мяча пальцами.
Манюсь поскользнулся, упал и, лёжа в траве, напряжённо глядел на судью.
— Гол! — гремело с трибун.
«Гол!» — промелькнула радостная мысль, но в ту же минуту мальчик заметил, что судья протестующе машет рукой.
— Вне игры! — отозвалось у него в ушах.
Вскочив, он подбежал к судье.
— Пан судья, не было офсайда!
Но судья указал место, откуда «Ураган» должен был бить свободный удар.
— Пан судья! — взмолился мальчик.
— Прекрати споры, — услышал он рядом голос Манджаро. — Судья лучше видел, чем ты.
В толпе подростков раздались свистки. Высокий, напряжённый до предела голос протяжно выкрикнул:
— Неправильно! Был гол!
Судья, не обращая внимания на неуёмных болельщиков, дал сигнал, и игра возобновилась.
— Даю слово, что не было офсайда! — взволнованно кричал Чек Игнасю.
Они отходили к своим воротам. В это время Скумбрия, получив мяч посреди поля, попытался идти напролом. Его складная фигура, скользя между игроками, с каждой секундой приближалась к воротам. Жемчужинка присел и неожиданно бросился ему под ноги. Руки вратаря и ботинок нападающего почти одновременно сошлись на светлом кружке мяча. Казалось, кто-то хлопнул рукой по натянутой коже.
Оба игрока упали на землю, а мяч медленно покатился по направлению к воротам.
— Гол! — простонал Манюсь.
Но в эту минуту, словно из-под земли, вырос: Казик Пигло и сильным ударом отбил мяч с самой линии ворог.
— Гол! — закричал Королевич, подбегая к судье.
Судья вытянул вперёд руку, как бы защищаясь от нападения Королевича.
— Был гол! — поддержали товарищи Вавжусяка.
— Не было, — спокойно оборвал их судья.
— Жульничество! — крикнул Королевич.
Судья погрозил ему пальцем:
— Ещё раз услышу — выведу с поля.
Королевич закусил губу. Его красивые глаза пылали гневом. Он хотел было отпустить какое-то словечко, но подбежавший Скумбрия оттащил его в сторону.
Игра пошла дальше, но атмосфера всё более накалялась. Результат оставался ничейным, и обе команды любой ценой старались добиться преимущества. Борьба была острой и беспощадной, а игра тем временем приближалась к концу. Выкрики болельщиков сливались в один общий вопль. Зрители, разделённые на два лагеря, непрерывно подбодряли своих любимцев. Вокруг футбольного поля всё гремело и содрогалось — несколько тысяч людей были охвачены спортивной горячкой.
Пан Сосенка, продираясь сквозь гурьбу мальчишек, осаждающих боковую линию, сорвал с головы соломенную шляпу и, размахивая ею над головой, кричал во всю силу могучих лёгких:
— Чек, покажи им, на что ты способен!
Манюсь, который в эту минуту получил мяч, услышал этот боевой клич и рванулся вперёд. Он летел как ветер. Прорвавшись сквозь стену игроков, Чек подал мяч Манджаро. Тот ударил, и зрители замерли. Мяч мелькнул над выбежавшим вратарём и… отлетел от штанги. Но его тут же подхватил Паук. Атакованный двумя противниками, он несколько секунд танцевал на месте, а потом рванулся вперёд и послал мяч на левый край. Чек пробил…
— О-о-ох! — вздохнули тысячи зрителей.
Мяч, почти коснувшись штанги, прошёл мимо ворот.
Пан Сосенка даже застонал от огорчения. Утирая платком красное, мокрое от пота лицо, он бормотал про себя:
— Что за удар! Что за удар! На один сантиметр от штанги!
— Ребята, ещё только три минуты! — кричал Стефанек, бегая вдоль боковой линии. — Три минуты! — повторял он взволнованно.
Чек услышал его. «Три минуты! — повторил он про себя. — Если положение не изменится, присудят добавочное время, и тогда «Ураган» может выиграть!»
Жемчужинка выбил мяч. В центре его перехватил Кшись Слонецкий и отдал Пауку. Тот, щегольнув двумя красивыми ударами головой, пробегая мимо полузащитника, передал мяч Игнасю. Игнась выскочил вперёд и на полном ходу отдал мяч Чеку.
— Бей! — раздалось с зелёных трибун.
Чек был до того измучен, что его пошатывало. Ему казалось, что вокруг всё тонет в какой-то вязкой мгле. Каждое движение причиняло боль. Однако, увидев впереди мяч, он рванулся из последних сил. Кто-то, тяжело дыша, бежал рядом с ним. Какая-то зелёная майка пыталась преградить ему дорогу. Прямо перед собой он смутно различал прямоугольный просвет. Обогнав противника, Манюсь с силой ударил. В этот момент кто-то дал ему подножку, и он упал на самой линии ворот.
В ушах его раздавался могучий рёв трибун, в глазах мелькали чёрные и красные круги. Он видел лежащего на земле вратаря и жёлтый мяч в углу ворот.
«Гол!» — подумал Манюсь.
— Гол! Гол! — услышал он ликующие возгласы товарищей.
С трудом поднявшись с земли, Манюсь стоял, ошеломлённый неожиданным счастьем. Зелёная трава поля, голубой лоскут неба, пёстрая толпа, чёрные майки игроков— всё кружилось у него перед глазами, будто он находился в самой середине огромной карусели.
Игнась и Манджаро кинулись ему на шею.
— Чек, дорогой! Молодец!
Манюсь слышал их задыхающиеся голоса. Если бы его не поддержали, он снова упал бы на землю. В конце поля мальчик разглядел Стефанека. Тренер поднял руку, приветствуя его. Ещё дальше, среди столпившихся зрителей, маячила белая шляпа пана Сосенки.
Манюсь чувствовал, что у него от радости слёзы навёртываются на глаза. Он не мог выговорить ни слова.
Раздался протяжный свисток, возвещающий конец матча, и пёстрая толпа зрителей обрушилась, как плотина в половодье. На поле тучей высыпали мальчишки с Воли. С пронзительным победным криком бежали они к своим любимцам, а впереди всех мчался мастер парикмахерского дела — пан Сосенка. Он забавно подпрыгивал, не желая, чтобы его обогнали маленькие сорванцы. Первым добежав до Чека, пан Сосенка прижал его к своему объёмистому животу и, тяжело дыша, принялся приговаривать:
— Я знал, что вы выиграете! Мальчики, родные мои… Я знал, что ты забьёшь этот решающий гол! Я не ошибся в тебе!
Это всё, что он успел сказать, потому что восторженные болельщики подняли Чека на плечи и, громко выражая свой восторг, пронесли через всё поле до самых деревьев, где игроки сложили свою одежду. Несли и других победителей: Манджаро, Жемчужинку, Игнася и Паука. Герои зелёного поля высоко плыли над морем голов. Манюсь широко развёл руки, приветствуя радостной улыбкой глядящих на него мальчишек.
Это был большой праздник для ребят с Голубятни. Несмотря на все насмешки и на обидное прозвище «шпингалеты», они обыграли непобедимых до этого «фазанов». Об этом матче долго ещё будут толковать маленькие футболисты с Воли, и ни один из игроков «Сиренки» не забудет этого матча.
Манюсь на плечах своих поклонников приближался к купе деревьев.
Неожиданно его сияющая физиономия помрачнела. Опершись спиной о ствол огромного клёна, стоял Королевич и, щурясь, смотрел на триумфальное шествие. Манюсь сразу понял, что Королевич поджидает именно его.
Освободившись от напористых мальчишек, он сам направился к Вавжусяку. Тот, склонившись к нему, шепнул:
— Сказал?
— Нет. Я же поклялся.
— Не врёшь?
— Даю слово. А что ты хотел?
— Ничего… Посадили Хромого Генека, этого самого, из Маримонта.
— Какого Генека?
— Ну… этого, у кого был грузовик… Ромек тебя ищет. Берегись! Если он тебя зацапает, Кости переломает…
Манюсь побледнел. С минуту он удивлённо смотрел на Королевича, потом повернулся, схватил с земли свою одежду, свернул её и помчался в густые заросли, тянущиеся вдоль теннисных кортов. Позади себя он услышал голос Стефанека:
— Чек, Чек, подожди!
Но он даже не повернулся и только ещё глубже нырнул в прохладную гущу привядшей листвы.
ГЛАВА IX
Выглядывая из своего убежища, Манюсь следил за шумной толпой, устремившейся по главной аллее к воротам стадиона. Вот промелькнула соломенная шляпа пана Сосенки. Потом на момент возникла стройная фигура Стефанека. Рядом с ним он разглядел Жемчужинку и узкую стриженую голову Паука. Однако вскоре все они скрылись из глаз, невидимые за густыми ветвями каштанов.
Ребята шли, вероятно, к Слонецкому: отец Кшися пригласил всю команду к себе на обед. Будут толковать о матче, обсуждать каждый момент у ворот, каждый удар по мячу, а Манюся не будет с ними. Он не может пойти с товарищами, потому что ежеминутно, где бы он ни был, его подстерегает злобная физиономия Ромека Вавжусяка. Ромек думает, что это он, Манюсь, навёл милицию на след Хромого Генека. Нет, Манюсь не хочет встречаться с Вавжусяком. Ведь теперь расправа будет ещё злее.
Парк опустел. Только на светлой траве футбольного поля несколько мальчишек, завзятых энтузиастов футбола, ещё гоняли тряпичный мяч. На аллеях, посыпанных жёлтым висленским песком, легли кружевные, лёгкие тени. По Мысливецкой пролетали троллейбусы, на нагретом асфальте посвистывали шины велосипедов.
Манюсь выбрался из зарослей и в раздумье остановился посреди пустой аллеи. Потом бесцельно медленно зашагал по направлению к главным воротам. Песок тихонько поскрипывал под его старыми тапочками.
На Лазенковской улице, проходя мимо теннисных кортов, Манюсь вспомнил, что когда-то проходил здесь с Рыжим Милеком. Это идея! Сейчас он отправится к товарищу, а вечером они снова будут вместе продавать газеты.
Манюсь ещё издалека разглядел покрытые пылью кусты сирени и маленькое оконце, глядящее на залитую солнцем улицу.
Толкнув скрипучую калитку, он прошёл небольшой палисадник и постучался в облупленные двери.
— Кто там? — донёсся из глубины домика старческий, дребезжащий голос.
— Это я, Манюсь! — крикнул он почти весело и, не дожидаясь разрешения, вошёл в сени.
Дверь в маленькую комнату была открыта. В глубине, у стола, сидел дедушка Милека и возился со старыми разобранными часами. При виде Манюся он поднял морщинистое лицо.
— Милек дома? — спросил Манюсь.
Дед жалостно покачал головой.
— Эх, какой там Милек!.. — проговорил он.
— А где же он?
— Милек построил себе плот и удрал из дому, — ответил старик почти безразлично. — Уже третий день, как его нету.
Манюсь удивлённо свистнул.
— Ну и дела!..
— Да, да… Нет уже Милека. Сказал, что поплывёт на Мадагаскар или ещё куда-то. Начитался этих книжек, и помутилось у него в голове. На Мадагаскар! — коротко хохотнул дед и натужно закашлялся.
— На Мадагаскар? — прошептал Манюсь.
— Какой там Мадагаскар! — возмутился старик. — Милиция схватит его где-нибудь под Модлином. Срам только один.
— А если его не поймают? — задумчиво спросил мальчик.
— Тогда утонет. Плавать ведь он не умеет. Говорит, что Колумб тоже не умел плавать, а открыл Америку. Ох, уж эти ребята!..
«Вот так ситуация!» — подумал Манюсь.
— А далеко этот Мадагаскар? — спросил он вдруг.
— Э, парень, это где-то за Африкой… Да я и не знаю даже… А ты для чего спрашиваешь?
Манюсь усмехнулся:
— Жаль, что он не подождал меня, поплыли бы вместе… А он не написал вам?
— Какое там! Я ходил уже в милицию. По радио его разыскивают.
— По радио! — прошептал Манюсь.
«Прославился Милек, — подумал он. — Все заговорят о нём. Через каждые несколько часов по радио будут объявлять: «Пропал без вести мальчик лет тринадцати, рыжий, худенький… Отплыл от Черняковской пристани на плоту и до сих пор не вернулся… Отправился на Мадагаскар. Людей, знающих что-либо о его местонахождении, просят сообщить в ближайший комиссариат».
— Ох, эти ребята, эти ребята! — снова пробормотал дед и склонился над разобранными часами, мастеря что-то худыми, жёлтыми, как пергамент, пальцами.
Манюсь кашлянул.
— Ну, извините тогда, — пробормотал он и медленно вышел из дома.
На улице его обдало зноем. От усталости, голода и жары у мальчика кружилась голова. Ему показалось, что улица плавится в лучах палящего солнца, асфальт мостовой струится, как река, покрытая мелкими волнами. Мальчик облокотился о проволочную сетку чахлого садика и потной ладонью протёр лоб и глаза. Всё вокруг стало на своё место, однако чувство слабости и опустошённости не проходило.
Бредя вдоль улицы, Манюсь увидел на углу большой киоск, у которого мужчины в белых расстёгнутых рубашках пили пиво. Густая рыжеватая пена стекала с кружек. От одного её вида мальчику стало приятно и прохладно.
Он облизнул запёкшиеся губы и высыпал из кармана мелочь. Быстро подсчитал. Набиралось больше двух злотых.
Манюсь жадно припал к кружке. Пена стекала по подбородку на грудь, приятно холодя разгорячённое тело. Казалось, в него вливаются новые силы. По потной спине Манюся пробежала мелкая холодная дрожь. Мальчик вытер рукавом губы, сплюнул и побрёл дальше, к Висле.
В зелёном ивняке шелестел тёплый ветер. Песок был сыпучий и мягкий, как бархат. Манюсь улёгся в тени, закинул руки за голову и, прищурив глаза, следил за игрой солнечных зайчиков, прыгавших на воде. Гребешки волн то отливали золотом, как чешуя большой бронзовой рыбы, то вспыхивали мелкими искорками. Вода тихонько плескалась у низкого берега и уходила в нагретый песок. Тени лозняка скользили по её поверхности, как гоняющиеся друг за другом змейки.
Далеко на том берегу в фиолетовой дымке тонула пристань. Белые треугольники парусов, точно кусочки нарезанного картона, лениво плыли по воде. Изредка показывалась лодка, напоминая опустившуюся на озарённую солнцем воду большую стрекозу.
Река плавно несла свою медную воду вниз, к мостам. Кое-где мутные воронки бороздили её гладкую поверхность. Там запрокидывалась синяя грива волны и мелкими искорками рассыпалась по водной глади А река сонно и плавно продолжала свой бег. «Эта река унесла и Рыжего Милека, — думал Манюсь. — Может быть, он уже далеко-далеко… там, где река впадает в море. Почему же он не пришёл ко мне, не сказал, что собирается в путь? Почему не подождал? Теперь, когда «Сиренка» обыграла «Ураган», мы могли бы поплыть вместе. Было бы веселее. А я избавился бы от Вавжусяка. Никто бы нас не разыскал, пускай бы радио хоть десять раз сообщало об исчезновении двух мальчиков. Эх, Милек, Милек, что ж ты не подождал товарища!»
Манюсь зажмурился и, укачиваемый мерным шумом воды, заснул.
Когда он открыл глаза, полоска реки казалась уже серо-стальной. Противоположный берег тонул в синем сумраке. Мальчик потянулся, выгоняя из тела дремоту. Волны всё ещё шептались, но рокот их казался теперь угрожающим, мрачным и враждебным. Над мостами висели светлые жемчужины фонарей. В зарослях лозняка квакали лягушки.
Манюсь поднялся, сорвал прутик и бездумно стал хлестать им по тёмной глади воды. Он не знал, что ему делать, куда идти, боялся тронуться с места. Мальчику казалось, что на каждом шагу его подстерегает Вавжусяк. Стоит с наглой, злой усмешкой на загорелом лице, а его сжатые кулаки уже готовы для удара.
Мальчик со злостью плюнул в воду.
— И что я ему сделал? — прошептал он. — Разве это я его засыпал? Ведь я и слова никому не сказал.
Неожиданно Чек вспомнил, что тётя Франя сегодня возвращается из больницы. Наверное, она уже дома и ждёт его. Нужно показаться хотя бы на минутку, не то она будет волноваться. Мальчик решил, что ненадолго зайдёт к тёте. Не хотелось думать о том, что будет после. Манюсь надеялся, что Вавжусяк не знает о возвращении тёти. Будет искать его у Стефанека, в мастерской пана Лопотека, но уж никак не в Голубятне. Мальчик глубже надвинул шапочку и двинулся в сторону моста, по которому светящимися гусеницами ползли трамваи.
Когда Манюсь входил в ворота, ему показалось, что на другой стороне улицы в развалинах шевельнулась чья-то тень. Заколебавшись, он остановился, раздумывая, входить ему в Голубятню или пройтись немного по улице, чтобы убедиться, что его никто не подстерегает. Однако он вспомнил, что в Голубятне есть множество скрытых переходов, которых никто из чужих не знает. Вот хотя бы эта боковая чёрная лестница — по ней всегда можно удрать.
Он ещё раз глянул на развалины, которые высились по другую сторону улицы, но ничего угрожающего не заметил. «Показалось», — подумал он, входя в ворота. Двор был пуст. Только какая-то бездомная дворняжка рылась в мусорном ящике. Увидев мальчика, она оскалилась и, поджав хвост, удрала через пролом в стене.
В подвале у Пеховяков грустно заливалась гармонь. Чей-то осипший голос затянул незнакомую песню. На третьем этаже сквозь щель в лестнице пробивался желтоватый свет, озаряя кусочек покрытого выбоинами неметёного асфальта.
Неожиданно Манюсю показалось, что кто-то крадётся вдоль тёмной дворовой стены. Оглянувшись, он вздрогнул и прислушался. Сзади прозвучали чьи-то тихие шаги, и в полосе света промелькнула тень.
Манюсь бросился бежать и в ту же минуту услышал за спиной голос Ромека Вавжусяка:
— Не бойся! Подожди!
Но слова Ромека только подогнали его. Перепрыгивая через несколько ступенек, Манюсь мчался вверх по лестнице. Пробежал второй этаж, добрался до третьего. Сзади слышались шаги и тяжёлое дыхание.
На третьем этаже Манюсь оглянулся. Ромек Вавжусяк был уже недалеко. Мальчик на ходу выдернул железный прут и изо всех сил ударил им по рельсу лифта. Чёрная пропасть лестничной клетки заполнилась пронзительным лязгом.
— Что ты делаешь! — услышал он глухой крик Ромека.
Добравшись до деревянной площадки, Манюсь услышал, как на следующем этаже открылась дверь.
— Жемчужинка! Жемчужинка! — закричал он.
Но в эту минуту Вавжусяк успел схватить его за рукав. Манюсь рванулся, старенькая рубашка треснула, как бумага, и рукав остался в кулаке Вавжусяка. В несколько прыжков Манюсь очутился наверху. Бросившись к двери, он принялся стучать в неё кулаками.
Однако ответом ему было только глухое эхо.
— Тётя!
Вопль мальчика остался без ответа. За спиной его заскрипели ступеньки. Тень поднимающегося по ним Вавжусяка вырастала в конце коридора.
«Удрать чёрной лестницей», — подумал Манюсь. Он бросился в сторону и утонул в мрачном туннеле пустого коридора. Там, где начиналась чёрная лестница, он на секунду застыл на месте: две оборванные ступеньки свисали над пропастью, как трамплин. Внизу серел бетонный пол. Но Манюсь хорошо знал эту дорогу. Схватившись руками за выступ стены, он, свесив ноги, торопливо искал опоры. Наконец он нащупал её, но в эту самую минуту над ним нависла тёмная фигура Вавжусяка.
— Что ты делаешь? — услышал он задыхающийся голос.
От испуга Чек резко отклонился назад, рука его соскользнула с шершавого железа. Ещё секунду он искал опоры, но так и не нашёл её. Тогда, отчаянно взмахнув руками, словно уходя под воду, мальчик полетел вниз…
Больничный пустой коридор сверкал безукоризненной чистотой. На деревянной скамье молча сидели Стефанек, пан Лопотек и трое ребят с Голубятни — Жемчужинка, Манджаро и Паук. Все они не отрываясь глядели на дверь, ведущую в палату.
Когда дверь эта тихонечко скрипнула, все поднялись, как по команде.
На пороге показался врач в белом халате.
— Пан доктор, — с тревогой прошептал Стефанек.
Врач устало посмотрел на тренера.
— Положение тяжёлое, — медленно и глухо сказал он. — Мальчик ещё не пришёл в себя.
Загорелое лицо Стефанека побледнело.
— Пан доктор, спасите паренька, — прошептал он.
Врач чуть пожал плечами:
— Делаем всё, что в наших силах.
Маленький Жемчужинка, закрыв лицо шапкой и отвернувшись к белой кафельной стене, громко всхлипывал. Его худенькие плечи содрогались от плача.
Врач подошёл к мальчику и положил ему на плечо белую тонкую руку.
— Не плачь, дружок, — сказал он мягко, — сделаем всё, что можно.
Мальчик повернулся к нему, открыв веснушчатое, залитое слезами лицо.
— Пан доктор, — сказал он, — пожалуйста, спасите его, это наш самый лучший товарищ.
Белая рука врача погладила худенькое лицо парнишки.
— Хорошо… Хорошо… Успокойся, малыш.
Когда врач отошёл, все снова уселись на скамью. Пан Лопотек, запустив огрубевшие пальцы в свою густую гриву, тихо вздохнул:
— Боже мой… Такой был всегда подвижный — живое серебро, а не мальчик.
Тренер прикусил губу:
— А мы его тогда заподозрили…
— Смелый парнишка, — прошептал пан Лопотек. — Хотел спасти грузовик. Всё это я узнал, хоть кому скажу, в комиссариате. Вызывали меня. Спрашивали, что за парнишка забрался в машину. А что я мог сказать? Объяснил, что это Чек… И ничего больше…
— Воры думали, что это он их выдал.
— Сами они, хоть кому скажу, себя и выдали. Один из ящиков по дороге лопнул, и какао начало высыпаться. По этому какао их и проследили до самого притона. Того, что спрятал краденое, накрыли, а остальных разыскивают. — Механик сжал кулак и погрозил: — Эх, попали бы они ко мне в руки! Такого хлопца хотели погубить!
Жемчужинка с большим уважением поглядел на кулак пана Лопотека. Будь он такой же сильный, как слесарь, и будь у него такие же большие кулаки, ми за что бы он тогда на лестнице не выпустил Вавжусяка. А вот Ромек воспользовался замешательством и удрал.
— Пан Лопотек, — неожиданно тихо сказал Стефанек, — ребят нельзя оставлять без надзора. Я после матча беседовал с Радошем, руководителем футбольной секции… «Полония» возьмёт над ними шефство.
— Стало быть, и над «Сиренкой»?
— Да…
— Это хорошо… Но ведь сколько таких ребят на нашей улице! А во всей Варшаве? Если даже десять клубов возьмут их под своё покровительство — всё будет мало.
— Но зато хороший пример. Если мы возьмём под свою опеку «Скрепку» и сколотим дружный коллектив, то нашему примеру последуют другие. — Тренер замолчал, услышав рядом чей-то громкий храп.
Повернувшись, он увидел, что Польдек Пеховяк, прислонившись к его плечу, крепко спит, разинув рот. Рядом с ним дремал Манджаро. И только Жемчужинка мужественно продолжал бодрствовать. Однако и его веки слипались.
Тренер легонько потряс Паука за плечо:
— Ребята, уже поздно, пора по домам.
Паук громко зевнул и бессмысленно вытаращил глаза, Манджаро встряхнулся, как будто кто плеснул на него холодной водой, а Жемчужинка заморгал светлыми ресницами,
— Я не уйду, — сказал он упрямо. — Там ведь мой самый лучший товарищ. — Он указал головой на дверь палаты.
— Я тоже, — добавил Манджаро.
Паук был так утомлён, что поддержал товарищей только кивком головы.
Тренер уже хотел было запротестовать, но в эту минуту дверь палаты открылась, и в ней показалось бледное лицо дежурной сестры. Все вскочили, с волнением глядя на неё.
— Кто из вас Стефанек? — спросила она шёпотом.
— Я. — Тренер выступил вперёд.
— Мальчик просит вас в палату.
Жемчужинка схватился за голову.
— Жив! — закричал он радостно.
Стефанек вошёл в палату, освещённую лишь бледным светом маленькой ночной лампочки. На подушке виднелась забинтованная голова мальчика. Стефанек подошёл па цыпочках. Из-под белых бинтов на него смотрели затуманенные глаза Манюся.
— Пан Вацек, — прошептал он, с трудом протягивая руку.
Тренер взял эту горячую, пылающую руку.
— Чек, мой мальчик, — только и мог он выговорить.
— Пап Вацек, — глаза Манюся блеснули, — когда мы играем финальный матч?
— В субботу.
Рука мальчика сжала пальцы тренера.
— Пан Вацек… Мы должны выиграть… Должны…
Манюсь закрыл глаза. Его густые ресницы бросили тень на бледные щёки.
— Выиграем, — с уверенностью сказал тренер.
На плече он почувствовал ладонь сестры.
— Вам нужно уходить. Он ещё очень слаб.
— Но ему уже лучше?
Она только кивнула головой.
Сестра привычным движением стряхнула термометр, сделала отметку на таблице температуры и улыбнулась мальчику.
— У тебя, Чек, железное здоровье, — сказала она своим певучим голосом, — через неделю уже сможешь встать.
— Только через неделю! — отозвался Чек, отвечая ей озорной улыбкой. — Хотелось бы уже сегодня.
— Какой быстрый! Другому на твоём месте целый месяц пришлось бы лежать.
— Да, но сегодня матч.
О том, что сегодня должен был состояться матч, знала чуть ли не вся больница. Личность левого крайнего «Сиренки» возбуждала у окружающих не только интерес, но и симпатию. Маленького пациента ежедневно навещали мальчишки с Воли, тётя Франя, мастер Сосенка, пан Лопотек. И вообще горячность, с какой мальчик повествовал о своей команде и о приближающемся матче, могла бы любого приохотить к футболу.
В этот день в больничных палатах с самого утра толковали только о матче. Больные разделились на два лагеря: один стоял за «Сиренку», а другой — за «Амброзиану», второго участника финального соревнования. Не нужно добавлять, что сторонников «Сиренки» было значительно больше. За «Амброзиану», болел только один каменщик со сломанной ключицей да продавец из магазина, которому упавшим ящиком с помидорами размозжило палец на ноге. Тут сказывался местный патриотизм — оба болельщика жили в Праге, которую и представляла на зелёном поле славная «Амброзиана».
Отходя от кровати Чека, сестра поддразнила:
— Без тебя твоя «Сиренка» проиграет.
Мальчик приподнялся на локте:
— А вот увидите, что не проиграет! Пан Вацек прекрасно их натренировал.
— А у тебя только мяч в голове, — укорила сестра.
— Нет, не только мяч, — защищался парнишка. — Я ведь после каникул пойду в школу… — И вздохнул.
— Тебя это огорчает?
— Немножко есть… Ведь ещё неизвестно, как будет со школой. Не знаю, всё ли в голове осталось на месте после моего полёта.
— Не горюй, всё в порядке. Может, даже ещё лучше стало… — пошутила сестра.
Манюсь, закрыв глаза, погрузился в свои мысли. В больнице времени для размышлений было сколько угодно. Можно было путешествовать с улицы на улицу, странствовать, не завися от времени, рассуждать до отказа с кем хочешь, переноситься в мир мечтаний. Мысли неслись быстрой рекой.
До недавних пор мальчик ненавидел Королевича, ежеминутно готов был на стычку с ним. А теперь, когда узнал от ребят, что Королевича отправили в исправительный дом, он даже немного пожалел его. Да, нет Королевича — и весь «Ураган» разлетелся. Нет и их опекуна. «Шефа» арестовали где-то в Грохове, а Ромек Вавжусяк ещё скрывается. Но и его скоро поймают. Разлетелся могучий «Ураган», команда, само название которой вызывало страх у мальчишек с Воли.
Зашелестела газета, и Манюсь открыл глаза. Его сосед слева, молодой токарь с Жерани, перевёртывал листик «Жиця Варшавы».
— Тут, Чек, пишут о тебе, — заявил он.
— Наверное, редактор Худынский, — отозвался мальчик почти равнодушно. — Прочитайте, пожалуйста, — попросил он, однако, через минуту.
— «Сегодня на поле «Агриколы», — громко читал слесарь, — состоится финальный матч «диких» футбольных команд на кубок «Жиця Варшавы».
— Ну, это-то я знаю, — прервал его Манюсь, — а где же там обо мне?
— Сейчас… — Слесарь среди мелкого шрифта поискал глазами последние спортивные новости. Вот: «Сиренка» приступает к матчу в ослабленном составе, без своего лучшего игрока — Мариана Ткачика. Это большой шанс для и без того сильной «Амброзианы». — Токарь глянул на мальчика.
Тот кивнул головой:
— Понятно. Только пускай заранее не радуются. Футбол — это такая игра, в которой трудно всё заранее предсказать. Каждый игрок мечтает выиграть, каждый хочет забить гол. Случается, что результат зависит от того, кто сильнее хочет выиграть.
Сказал он это с такой уверенностью, что токарь одобрительно кивнул.
Манюсь опустился в подушки и закрыл глаза.
— Который час? — спросил он.
— Пять.
Мальчик подскочил и горящими глазами обвёл палату.
— Начинается матч! — закричал он. — Нужно всем крепко зажать палец, чтобы моя «Сиренка» выиграла!
Когда дверь в палату приоткрылась и в ней показалась сияющая веснушчатая рожица Жемчужинки, всем всё стало ясно. За Жемчужинкой протискивалась вся команда. Манюсь, с трудом приподнявшись, взволнованно вглядывался в весёлые лица товарищей.
— Выиграли четыре:два, братец! — первым закричал Жемчужинка.
За Жемчужинкой с торжественным видом выступал Манджаро, держа в обеих руках большой хрустальный кубок. А за Манджаро — вся команда: задумчивый Паук, маленький Игнась с курносым носиком, Кшись Слонецкий, рослый и чистенький, точно только что из химической чистки, приземистый Метек Гралевский и прочие славные игроки команды-победительницы. А за ними — их любимый тренер Стефанек. Он улыбался и многозначительно щурил глаза.
Рядом с ним лоснилась увлажнённая потом физиономия пана Сосенки, а в самом конце процессии виднелась седая чуприна пана Лопотека. Механик оглядывался с таким озабоченным видом, точно он единственный нёс ответственность за этот массовый налёт на больницу.
Манджаро поставил хрустальный кубок на ночной столик и с облегчением перевёл дыхание. Жемчужинка протянул Манюсю худенькую, не слишком чистую руку. Чек долго её жал. Он хотел что-то сказать, но внезапно нахлынувшее волнение помешало ему.
— Выиграли, братец, — повторил Жемчужинка. — Первый гол забила «Амброзиана», но через пять минут Игнась сравнял счёт. Другую штуку забил Манджаро, но перед самым концом они тоже сравняли… Ну, и… сам понимаешь — пришлось играть дополнительное время. И мы играли. Манджаро сунул им две бомбы… И получилось четыре: два.
Теперь, после этого короткого сообщения, Манюсь наконец обрёл дар речи.
— Поздравляю! — произнёс он и, чтобы подчеркнуть торжественность момента, добавил: — Заслуженная победа! — А напоследок одарил всех своей чудесной улыбкой.
Неожиданно за спиной пана Сосенки он в самом конце палаты разглядел Скумбрию. Бывший капитан «Урагана» стоял, смущённо оглядываясь по сторонам, точно не решаясь присоединиться к этой радостной компании.
— Как жизнь, Рысек? — приветствовал его Манюсь.
По лицу Скумбрии скользнула слабая, но искренняя улыбка.
— Ой, да! — закричал Жемчужинка. — Мы и забыли тебе сказать: Рысек перешёл к нам. Все игроки «Урагана» переходят в «Сиренку».
— Завтра рассмотрим это дело на собрании, — пояснил, как всегда аккуратный, Манджаро.
Чек свесился с кровати, протянул Скумбрии руку и весело заявил:
— Здорово! Значит, наша команда будет теперь ещё сильнее!
Ёфикация текста — творческая студия БК-МТГК.
|