PDF

      КАК ВИТЕК ДОБЫЛ ПРИНЦЕССУ
     
      У одного короля было четверо детей — три королевны и королевич. Королевича звали Витек, да не в этом дело.
      Вот однажды королю с королевой надо было съездить куда-то в чужие земли. Собираясь в путь, наставляют они Витека: смотри, до нашего возвращения все дела на тебя оставляем; смотри, Витек, чтобы всё было как надо. Мужская голова, мол, всё лучше рассудит.
      Уехали они. Вот в одиннадцать часов ночи кто-то стучит Витеку в окно.
      Малый спрашивает:
      — Кто там?
      — Я король Солнце, приехал посватать у тебя твою старшую сестру.
      «Господи, вот так удача, — думает Витек. — Ведь это самый богатый король на свете, он всем владеет. Отдам ему сестру». Сбегал за ней, подвёл к окну, жених схватил её в объятья и умчался в золотой карете.
      Утром девицы встали и ну упрекать брата: «Зачем отдал, зачем украл у нас сестрицу? Вот погоди, приедут отец с матерью, попадёт тебе!»
      А вечером средняя сестра пришла к нему и говорит:
      — Брат! Если ещё какой жених объявится, ты и меня отдай!
      Легли все спать. Уснули. В одиннадцать часов ночи опять кто- то стучится. Витек вскочил и спрашивает:
      — Кто там?
      — Я король Месяц, приехал посватать у тебя среднюю сестру.
      «Вот это здорово! — думает Витек. — Король Месяц! Это не кто-нибудь! Вот какие у нас зятья!» Пошёл за королевной, привёл её.
      Жених умчался с ней в серебряной карете.
      Утром младшая сестра стала его упрекать:
      — Погоди, погоди, вот приедут отец с матерью, они с то бой поговорят! Это что же такое — взял да двух королевен так, за здорово живёшь, и отдал.
      А вечером сама приходит к нему:
      — Знаешь что, братец, если будет свататься ко мне какой- нибудь жених, отдай меня ему!
      Легли спать. В одиннадцать часов ночи вдруг стучат в окно.
      — Кто там?
      — Я король Ветер, приехал посватать за себя младшую королевну.
      — Ну и ну! Ишь, какие богатые зятья у меня будут!
      Скорей — за сестрой. Жених увёз её в ветровой карете.
      Так ни одной королевны дома и не осталось.
      Вот приезжают король с королевой. Раскричались на него, что плохо стерёг, дочери разбежались.
      — Да ведь за каких молодцов они вышли! Богаче этих женихов нигде бы не нашли, чего вам ещё надо? А я очень рад, что они вышли замуж. Вон какие теперь у меня зятья!
      — Пусть бы хоть нас подождал, что же это, даже проститься не пришлось.
      — Ну, так бы они меня и послушали! Ведь первеющие короли на целом свете! Стали бы они ждать! Поехали бы в другое королевство, девок — везде хватает. А ваши дочери так и остались бы вековушками.
      Родители успокоились и перестали его упрекать. Проходит
      время. Однажды Витек и говорит родителям:
      — Знаете что, я тоже хочу жениться.
      — Ну что же; тебе, мол, ещё не поздно.
      — Я пойду к волшебнику, у него много портретов всех королевен, принцесс и царевен; какая мне понравится, ту и выберу.
      Приходит Витек к волшебнику и говорит:
      — Хочу жениться, помоги мне подыскать какую-нибудь принцессу.
      Ежи-дед ведёт его в комнату и показывает портреты. Витек смотрит, и одна принцесса очень ему понравилась.
      — Хочу вот эту!
      — Эх, маху дал, парень! Этой ещё рано замуж!
      -И портрет сейчас же исчез. А Витек хочет только её, других ему не надо.
      — Пойду, — говорит, — искать её! Либо она будет моей женой, либо вовсе не женюсь.
      — Ну, делай как знаешь! — отвечает Ежи-дед.
      Пошёл Витек к старшему зятю, королю Солнцу, который весь мир освещает. Думает: «Может, он знает, куда делась принцесса». Пришёл к нему. Сестра ходит по двору, одного ребёнка на руках держит, другой за подол цепляется.
      — Куда это несёт тебя, брат? Ведь мой разорвёт тебя на куски.
      — Да брось ты, с чего это он на меня накинется? Ведь он мой зять, а ты — сестра.
      Всё же она спрятала Витека от греха подальше. Дескать, утихомирится муж, придёт в себя, тогда и выпущу.
      Вот прилетает домой король Солнце, как бешеный, начинает нюхать воздух. Нюхал-нюхал и говорит жене:
      — У тебя здесь человечьим духом пахнет!
      — Это тебе почудилось! — засмеялась жена. И сейчас же подаёт ему ужин. Он наелся и повеселел. Сел записывать в большую книгу всё, что видел за день на белом свете. Тогда королевна привела брата:
      — Смотри,— говорит,— наш Витек пришёл к нам в гости. Король Солнце приветливо поздоровался с ним и спрашивает:
      — Зачем к нам пожаловал, братец?
      — Да вот выбрал я себе невесту, а она пропала. Пришёл спросить тебя, не знаешь ли, куда она делась.
      — Нет, дорогой, знать я о ней не знаю и ведать не ведаю. Ступай к брату Месяцу — может, он знает. Ведь Месяц и днём и ночью светит, во все щёлочки заглядывает,— отвечает Солнце и подаёт Витеку золотой кнутик.— На, мол, возьми себе. Попадёшь в беду — только хлестни этим кнутиком, я тебя выручу.
      Проводили они Витека, показали ему дорогу к Месяцу. Вот Витек приходит, Месяца дома нет. А сестра ходит по двору, одного ребёнка на руках держит, другой за ней бегает.
      — Куда это тебя несёт, брат? Увидит мой — на куски разорвёт!
      — Да брось ты! Зять на моей сестре женат, неужели он это сделает?
      — А кто его знает!
      И спрятала его.
      — Когда успокоится, тогда, мол, позову.
      Только спрятала — возвращается Месяц. Нюхает, нюхает воздух.
      — Ой, человечиной пахнет!
      — Да что ты выдумываешь! На вот, ешь.
      Месяц сел, поужинал. Потом вынул большую книгу и стал записывать всё, что за день и ночь увидел. Тут она и привела брата. Зять обрадовался, стал угощать шурина. Вот за столом Витек и завёл речь о своём:
      — Потерял я невесту, ищу её. Не знаешь ли, зятёк, где она теперь?
      — Хм, хм! Нет, брат, не скажу — не знаю. Может, король Ветер знает — ведь он по всем кустикам шарит, каждый закоулок выметает. Верно, он тебе поможет. Ступай к нему. Да возьми на память мою золотую дудочку: попадёшь в беду, только свистни в неё, я и приду на помощь.
      Вот отправился Витек к Ветру и так скоро пришёл, будто на коне прискакал. Сестра ходит по двору, одного ребёнка на руках держит, другой за ней бегает.
      — Братец, дорогой, куда это тебя несёт? Прилетит муж, разорвёт тебя на куски, развеет по белу свету, как сухие листья! Он этак умеет.
      — Да брось ты, ведь он мне — зять!
      — На всякий случай всё же спрячу тебя!
      Только успела спрятать — примчался Ветер и сейчас же начал принюхиваться. А фыркал-то! Занавески на окнах так и взвились.
      — Это тебе чудится! — уговаривает его жена.
      Подала она ему ужин. Как поужинал Ветер, утихомирился. Достал с полки книгу и стал записывать, что где встретил. Несколько листов исписал. Когда всё записал, она приводит брата:
      — Гляди-ка, наш Витек пришёл к нам в гости. Поговори с ним.
      Обрадовался Ветер, сели пировать. За столом Витек завёл разговор насчёт той принцессы: не знаешь ли, дескать, зятёк, как разыскать её.
      — Как же, знаю, братец. Только хитрое это дело,— говорит Ветер.— Томится твоя принцесса у огненного короля. Приковал он её к столбу и ждёт её смерти. Давно бы испеклась эта принцесса, если бы я не обдувал её холодом. Возьми у чародейки коня-летуна и мчись к огненному королю. Прежде сослужишь у чародейки три службы. Вот тебе мой перстень: если нужна будет тебе помощь, поверни его, и я мигом прилечу.
      Пошёл Витек к чародейке на высокую гору. Пришёл в её замок и просит:
      — Дайте мне коня-летуна, за невестой съездить.
      — Коня я тебе одолжу, но прежде сослужи мне одну службу. Есть у меня двенадцать диких жеребцов, выпаси их и вычисти хорошенько. Если вечером недосчитаюсь хоть одного, плохо тебе будет.
      Открыла она конюшню, жеребцы вихрем разбежались в разные стороны. Витек взял кнутик, чуть-чуть похлестал их, и мигом все кони присмирели, как цыплята. Вычистил он их и улёгся отдыхать.
      Вечером пригнал их Витек домой и привязал к яслям. Жеребцы стоят кроткие, как козлята. Как увидела это чародейка, зубами заскрежетала и давай чертыхаться. А потом и говорит:
      — Это ещё не всё! Есть у меня двенадцать диких коров, подои их, молоко поставь на огонь и, когда закипит, подымется, вымойся в кипящем молоке.
      Пошёл он в хлев. А коровы — злые, того и гляди забодают. Витек только чуть-чуть похлестал их кнутиком — присмирели они, как ягнята стали. Надоил он целую кадку молока, поставил его на огонь. Вот закипело молоко ключом, чародейка усмехается:
      — А теперь искупайся-ка, братец!
      Витек разделся и повернул перстень, налетел студёный ветер, обдул котёл, и молоко стало как парное. Витек прыгнул в котёл, вымылся на славу и стал краше прежнего!
      А чародейка-то была рябая и конопатая. Понравилось ей, как Витек похорошел, она и просит:
      — Подои моих коров ещё раз.
      — Я-то подою, а вы тем временем выведите коня-летуна да привяжите его у ворог. Хочу объездить его.
      Чародейка вывела и привязала коня. Витек подоил коров. Ей не терпится искупаться. Как закипело молоко, она прыг в котёл. Тут вышло жаркое солнце, снизу её молоко шпарит, сверху солнце припекает.
      А Витек больше на неё и смотреть не стал, сел на коня-летуна и весело поскакал к огненному королю. Одним духом туда примчался. Зашёл в замок, там меч скачет в ножнах, как бешеный.
      — Ишь ты, какой буйный! Ты мне пригодишься!
      Вынул он этот меч, а вместо него вложил свой. Приходит к огненному королю. Принцесса к столбу прикована, на костре сидит. Студёный ветер её обдувает, ей ни тепло, ни холодно. Огненный король возле неё сидит, стережёт. В ту пору он спал. Витек как рубанёт этим мечом, цепь и рассыпалась, будто пряничная. Витек подхватил принцессу на коня и умчался стрелою.
      Вот проснулся огненный король, поглядел:
      — Ах ты, пропасть! Кто же это украл мою принцессу? Сейчас
      же вскочил на своего коня-летуна — и в погоню.
      А солнце ударило ему прямо в глаза, ветер в плащ упёрся: огненный король бранится, как пьяный сапожник, но не может и с места сдвинуться.
      А Витек тем временем прискакал домой и сейчас же стал приглашать гостей на свою свадьбу. Всех трёх зятьёв позвал. Но принцесса вдруг ему и говорит:
      — Прежде надо нам с тобою побиться. Если перерубишь мой меч — буду верна тебе до могилы, а если я перерублю твой — расстанешься с жизнью.
      — Ладно.
      Как схватился Витек за свой волшебный меч, тот так и вылетел из ножен. С одного удара перебил Витек меч принцессы. Теперь она уже окончательно стала его невестой, сыграли они славную свадьбу, гостей туда съехалось и ближних и дальних великое множество. А как сидели они все за столом, пришёл святой Михал и всех их там перемешал.
     
     
     
     
      ГОНЗА И СКРИПКА
     
      Жила-была в Чехии в старые времена бедная женщина со своим сыном Гонзой. И в такой нужде они жили, что после долгих раздумий и слёз решилась наконец мать отправить своего единственного сына в чужие места на заработки. Очень не хотелось Гонзе расставаться со своей матушкой, но ничего нельзя было поделать. Приходилось идти. Обняла его мать на прощанье, дала ему три гроша, ломоть хлеба, и отправился Гонза в путь-дорогу.
      Прошёл Гонза ни много ни мало, а ровно полпути до ближайшего города, когда на опушке леса повстречался ему нищий старик и попросил дать что-нибудь на пропитание. Гонза протянул нищему грош и при этом сказал:
      — Возьми, пожалуйста, у меня ещё осталось два гроша... Пошёл Гонза дальше и у самого поворота дороги встретил ещё одного нищего старика. Этот был по виду ещё несчастнее первого и тоже просил хоть что-нибудь на пропитание. Гонза дал ему второй грош и не успел сделать несколько шагов, как из-за кустов появился ещё один нищий.
      Можно было подумать, что они, как грибы, вырастают в этом лесу!
      Гонза уже не стал дожидаться, пока этот нищий попросит у него милостыню, и отдал ему свой третий грош. И, отдавая, подумал: «В конце концов мне не так плохо, как ему, у меня ведь остался ещё ломоть хлеба».
      Нищий посмотрел на Гонзу и сказал:
      — А ты, паренёк, меня не узнал? Это ведь я все три раза просил у тебя милостыню. И ты мне отдал всё до последнего гроша. В награду за это я исполню три любых твоих желания.
      — Вот я слыхал, — после некоторого раздумья нерешительно промолвил Гонза, — что есть на свете такой чудесный кошелёк, в котором никогда не переводятся монеты... Нам бы с матушкой очень пригодился такой кошелёк...
      — Раз, — произнёс нищий, и в этот самый миг в руке у Гонзы появился кошелёк, в котором позвякивали монетки.— Ну, говори своё второе желание.
      Гонза сперва положил в карман кошелёк и только потом сказал:
      — Говорят, что есть такое ружьё, которое всегда попадает в цель и никогда не промахнётся. Вот если б можно было ..
      — Два,— произнёс старик, и на правом плече Гонзы появилось ружьё.— Говори, какое у тебя третье желание.
      — Хотелось бы мне ещё скрипку, — сказал Гонза, — но непростую, а такую, что, если на ней заиграть, все бы пустились в пляс...
      — Три,— произнёс старик, а на левом плече Гонзы уже висела скрипка на алом шнуре.
      И, прежде чем Гонза поблагодарил старика, тот исчез, словно его никогда и не было.
      Гонза поскорее открыл кошелёк, вытащил из него два гроша, а в кошельке зазвенели новые. Вытащил Гонза и эти гроши. В кошельке появились ещё две монеты. Убедился Гонза, что кошелёк волшебный, и захотелось ему поскорее испытать ружьё.
      Побежал Гонза к пруду и вскоре увидел дикую утку, которая плавала очень далеко от берега. Из простого ружья в неё, конечно, никогда бы не попасть. Снял Гонза ружьё, взвёл курок и уже собирался выстрелить, как вдруг услышал чей-то голос:
      — Эй, простофиля, неужели ты собираешься попасть в утку на таком расстоянии?
      Гонза оглянулся и увидел мельника, который подходил к нему. Это был жадный и злой человек.
      — Ты же, чудак, стрелять не умеешь,— продолжал издеваться мельник.
      Ничего не ответил Гонза и нажал курок. Бах! — раздался громкий выстрел, и подстреленная утка забила крыльями по воде.
      — Моя, моя! — закричал жадный мельник, быстро скинул кафтан и побежал вприпрыжку к воде. Но вдруг остановился: по самому берегу, вокруг пруда, росли густые кусты колючего репейника. А Гонза взял скрипку и заиграл плясовую. И мельник стал плясать. Он скакал в зарослях репейника, весь исцарапался, но никак не мог остановиться.
      — Ой, ой, довольно! — взмолился мельник.— Я тебе дам сто золотых, только перестань играть...
      Гонза перестал играть. А скупому мельнику пришлось дать ему сто золотых.
      Мельник оделся и побежал в город к самому главному судье и начал кричать, что какой-то бродяга украл у него сто золотых. Судья послал двух стражников к пруду. Они обыскали Гонзу, нашли у него сто золотых и отвели в тюрьму.
      В этом городе в те старые времена существовал очень жестокий обычай — вешать вора без всякого суда. Отобрали у Гонзы кошелёк, ружьё и скрипку и повели на большую площадь.
      Гонза стал просить, чтобы ему разрешили в последний раз перед смертью поиграть на скрипке.
      Услыхав про скрипку, мельник закричал:
      — Нет, нет! Не давайте ему скрипку!
      А Гонза продолжал просить:
      — Дайте скрипку, хотя бы на минуточку!
      В народе закричали:
      — Дайте ему скрипку! Пусть поиграет в последний раз!
      Дали Гонзе скрипку. Начал он играть, и тут все, кто был
      на площади, пустились в пляс. Плясали все — и сам главный судья, и стражники, и мельник. У них уже подкашивались ноги, но остановиться они никак не могли. Тогда стали просить Гонзу перестать играть, а Гонза всё играл. Судья обещал немедленно освободить его, если он перестанет играть.
      — Пусть мельник расскажет всю правду,— сказал Гонза,— тогда перестану.
      Жадному мельнику пришлось рассказать всё, как было, и возвратить Гонзе сто золотых. Гонза в тот же день вернулся домой. И с тех пор зажили они с матушкой очень хорошо. В кошельке у них никогда не переводились гроши, ружьё без промаха стреляло на охоте, и на обед всегда бывала утка или заяц... А на скрипке Гонза и теперь играет, когда людям хочется повеселиться и поплясать.
     
     
     
      ГОНЗА И ХОЗЯИН
     
      Жила вдова с сыном Гонзой. Были они так бедны, что никогда не ели досыта. Подрос Гонза, и сказала ему мать:
      — Вот что, Гонзик: пойди-ка ты по свету, поищи себе работу. Может быть, тебе повезёт, и ты не будешь так бедствовать, как я. Не забудь тогда свою старую мать. Собрался Гонза и пошёл по свету. Ходил он, ходил из одной деревни в другую и наконец нанялся в батраки к богатому крестьянину.
      Наутро позвал Гонзу хозяин и сказал ему:
      — Отрежь себе хлеба: ты пойдёшь сегодня снопы вязать. Взял Гонза нож и только было собрался отрезать себе
      большой ломоть хлеба, как хозяин закричал:
      — Тпру-тпру, это уж слишком много!..
      Гонза хотел отрезать кусок поменьше, но хозяин опять остановил его:
      — Тпру-тпру, опять ты много режешь!..
      — И это много, режь поменьше! — в третий раз закричал хозяин.— А если хочешь, чтобы ломоть был побольше, опусти его в ручей. Там он вырастет.
      Отправился Гонза в поле. Быстро съел хлеб, лёг под куст и заснул. К вечеру он проснулся и связал один сноп. Когда стемнело, Гонза пошёл домой.
      — Ты, наверное, целую скирду сложил? — спросил его хозяин.
      — Тпру-тпру, это слишком много! — ответил Гонза.
      — Знаю, что ты не переработаешь,— сказал хозяин.— Сколько же ты связал — полскирды?
      — Тпру-тпру, и это слишком!
      — Что же ты целый день делал? Уж не один ли сноп связал?
      — Один. И положил его в ручей, чтобы он там вырос.
     
     
     
      ГРАМОТЕЙ И ЕГО СЕСТРА ГАНЕЧКА
     
      За лесами, за горами жил-был Грамотей со своей сестрой Ганечкой.
      Однажды Ганечка плела венок на зелёном лугу. Вдруг, откуда ни возьмись, налетел Вихрь, подхватил девушку и унёс неизвестно куда.
      Оседлал брат вороного коня, поехал разыскивать милую сестру. Многих людей он о Ганечке расспрашивал, но никто её не видал. Долго ли ехал Грамотей, неизвестно, только приехал он наконец в Страну птиц. Хотел он подстрелить одну птицу, тут подлетела к нему седая утка, королева уток, и сказала:
      — Не стреляй птиц, добрый юноша. Лучше помоги мне их пересчитать, а я тебе за это добром отплачу.
      Согласился Грамотей и принялся уток пересчитывать. Когда сосчитал всех, королева уток дала ему в награду пёрышко и сказала:
      — Только бросишь пёрышко на землю — я мигом прилечу к тебе на помощь.
      Грамотей спрятал пёрышко и поехал дальше. Скоро очутился Грамотей в дремучем лесу. Расседлал он коня и хотел лечь спать. Но только прилёг, стали его муравьи кусать. Решил тогда Грамотей костёр разложить, чтобы муравьёв отогнать. Испугался муравьиный король и стал просить:
      — Не поджигай наш муравьиный дом, добрый юноша!
      Пожалел Грамотей муравьёв и перешёл на другое место.
      А муравьиный король подарил ему щепочку и сказал:
      — Только бросишь её на землю — тут мои муравьи приползут к тебе на помощь.
      Спрятал щепочку Грамотей, а сам улыбнулся: чем, дескать, могут ему муравьи помочь. Муравьиный король увидел, как Грамотей улыбается, и прибавил:
      — А ещё, Грамотей, поутру муравьи впереди тебя по тропинке цепочкой поползут — прямо в замок короля Ветров. Тебе дорогу укажут. Ведь твоя сестра Ганечка там живёт.
      Обрадовался тут Грамотей, еле утра дождался и поехал скорей в замок короля Ветров.
      Поклонился Грамотей королю Ветров и попросил отпустить его сестру Ганечку обратно домой.
      Вздохнул король Ветров и сказал:
      — Жалко мне Ганечку отпускать — она мне книжки читает, скучать не даёт. Ну, да ладно. Отдам я тебе сестру. Только и ты меня уважь. Давно хранятся у меня мак и просо, да перемешал их шутник какой-то. Вот если ты до вечерней зари мак от проса отделишь да сочтёшь все зёрна, так и быть — отдам я тебе сестру.
      Отвёл король Грамотея о комнату, где мак и просо хранились, и запер его там.
      Затужил Грамотей, понял, что до вечерней зари не успеет он зёрен разобрать, да вспомнил о муравьином подарке. Бросил оземь малую щепочку, и сейчас же изо всех углов поползли муравьи. Принялись они за работу и мигом отделили зёрна проса от маковых зёрнышек... Вот Грамотей все зёрнышки сосчитал и зовёт скорее короля Ветров.
      Удивился король, что Грамотей задачу его выполнил, и говорит:
      — Рад я всей душой твою сестру отпустить, да не могу. Запер я Ганечку в светлицу, а ключи в синее море уронил. Достанешь ключи — отпущу девушку.
      Пошёл Грамотей к синему морю, бросил оземь белое пёрышко, и тотчас появилась перед ним седокрылая королева — утиная хозяйка. Узнала, в чём дело, закрякала. Прилетели дикие утки. Стали они нырять возле берега и нашли золотые ключи.
      Проснулся утром король Ветров, а золотые ключи перед ним лежат. Позвал он Грамотея и говорит:
      — Так и быть — идём в светлицу.
      Отомкнул король Ветров дверь, и увидел Грамотей двенадцать девушек — каждая точь-в-точь на сестру его Ганечку похожа. Вот и догадайся, какая из них настоящая Ганечка.
      Ходит Грамотей вокруг девушек и никак не может сестру узнать. Вдруг крайняя девушка руку подняла — и сразу все одиннадцать руки подняли. А крайняя девушка над своей головой написала пальцем в воздухе: «Это я!» Следом и другие одиннадцать стали пальцами по воздуху водить. Водить-то водят, а написать ничего не могут.
      Взял тогда Грамотей сестру за руку, подвёл к королю и говорит:
      — Я узнал Ганечку, вот она!
      Пришлось королю Ветров отдать Ганечку брату. Посадил её Грамотей на коня, и поехали они скорее домой.
     
     
     
     
      ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ
     
      Было у матери две дочки: одна родная, другая падчерица. Родную она очень любила, а падчерицу терпеть не могла, и всё из-за того, что Марушка красивей Олены была. Но Ма- рушка не знала о своей красоте; у неё и мысли такой быть не могло: мачеха, как только на неё взглянет, так и нахмурится. И она думала, что, наверно, чем-нибудь мачехе не угодила.
      Пока Олена то наряжалась да прихорашивалась, то по горнице расхаживала или на дворе прохлаждалась, то на улице разгуливала, Марушка в доме чистила, прибирала, варила, стирала, шила, пряла, ткала, траву для скота косила, коров доила — всю работу делала. А мачеха, знай, бранит её да ругается целый день. И не смягчало её то, что та всё терпеливо сносила, как настоящая мученица; напротив, от этого она обращалась с бедной девушкой всё хуже и хуже. А всё
      из-за того, что Марушка с каждым днём становилась всё красивее, а Олена всё безобразней.
      И подумала мачеха: «Какая мне радость держать красивую падчерицу в доме? Будут приходить парни в гости, станут влюбляться в Марушку и не захотят любить Олену».
      Потолковала она с Оленой, и надумали они такое, что никому другому и в голову бы не пришло.
      Однажды — было это вскоре после Нового года, в трескучий мороз — захотелось Олене фиалок понюхать. Она и говорит:
      — Ступай, Марушка, в лес, набери мне букет фиалок. Хочу его к поясу приколоть: очень мне хочется фиалочек понюхать.
      — Боже мой! Милая сестрица, что это тебе в голову пришло? Слыханное ли дело, чтобы под снегом фиалки росли? — ответила бедная Марушка.
      — Ах ты, гадкая грязнуха! Как ты смеешь разговаривать, когда я тебе приказываю? — закричала на неё Олена.— Ступай сейчас же вон! И коли не принесёшь мне фиалок, я тебя убью!
      А мачеха выгнала Марушку из дому, дверь за ней захлопнула да на ключ заперла.
      Заливаясь слезами, пошла девушка в лес. Снегу там — целые сугробы, и нигде ни следа ноги человеческой. Долго бродила Марушка по лесу. Голод её мучил, мороз до костей пробирал. Наконец заплакала она ещё горше и стала просить господа-бога, чтобы он лучше её к себе на тот свет взял... Вдруг видит вдали огонёк. Пошла она на тот огонёк и пришла на вершину горы. Там горел большой костёр, а вокруг костра лежало двенадцать камней, и на тех камнях сидели двенадцать человек: трое из них с белыми, седыми бородами, трое помоложе, трое ещё моложе и трое совсем молодых. Сидят тихо, молча, неподвижно глядя на огонь. Это были двенадцать месяцев. Январь сидел на самом высоком камне. Волосы и борода у него были белые, как снег, а в руке он держал палку.
      Испугалась Марушка, совсем от страха помертвела. Но потом набралась храбрости, подошла поближе и попросила:
      — Люди добрые, позвольте мне погреться — я дрожу от холода.
      Январь кивнул головой и спрашивает её:
      — Зачем пришла, девица? Чего здесь ищешь?
      — Я пришла за фиалками,— ответила Марушка. — Не время теперь фиалки рвать. Кругом снег...— возразил Январь.
      — Знаю,— сказала Марушка,— да сестра моя Олена с мачехой велели принести им из лесу фиалок. А коли не принесу, они меня убьют. Прошу вас покорно, дяденьки, скажите, где бы мне фиалок нарвать?
      Тут сошёл со своего места Январь, подошёл к самому младшему месяцу, дал ему в руку палку и сказал:
      — Братец Март, садись теперь ты наверх, на моё место.
      Месяц Март взобрался наверх, на самый высокий камень
      и взмахнул палкой над огнём. Огонь взвился вверх столбом, снег начал таять, деревья покрылись почками, под молодыми буками зазеленела трава, и в траве закачались бутоны цветов. Наступила весна. Среди кустарников, укрывшись под листьями, зацвели фиалки. И увидела Марушка, что вся земля словно голубым платком покрыта.
      — Рви скорей, Марушка, рви скорей! — стал торопить её молодой Март.
      Марушка обрадовалась, стала рвать фиалки и скоро нарвала большой букет. Потом сказала месяцам спасибо и поспешила домой.
      Удивилась Олена, удивилась и мачеха, когда увидели, что она спешит домой с фиалками. Отворили они ей дверь, и весь дом наполнился запахом фиалок.
      — Где же это ты их нарвала? — сердито спросила Олена
      — Они растут высоко на горе, под кустами. Их там видимо- невидимо,— спокойно ответила Марушка.
      Олена вырвала букет у неё из рук, прицепила его себе к поясу, стала нюхать сама и матери давала нюхать, но сестре не сказала: понюхай.
      На другой день сидела дома Олена у печки, и захотелось ей ягод.
      — Ступай, Марушка, принеси мне ягод из лесу.
      — Боже мой! Милая сестрица, что это пришло тебе в голову? Слыханное ли дело, чтобы под снегом ягоды росли?
      — Ах ты, гадкая грязнуха! Как ты смеешь разговаривать, когда я тебе приказываю? Ступай сейчас же, и коли ты мне ягод не принесёшь, я тебя убью, — пригрозила Олена.
      Мачеха выгнала Марушку вон, дверь за ней захлопнула и на ключ заперла.
      Заливаясь слезами, пошла девушка в лес. А там сугробы снега стеной стоят, и нигде ни следа человеческого. Долго бродила Марушка по лесу. Голод её мучил, мороз до костей пробирал. Стала она просить господа-бога, чтобы он лучше её к себе на тот свет взял.
      Вдруг видит вдали тот же огонёк. И опять она, идя на огонёк, пришла к костру. Вокруг него опять сидели двенадцать месяцев, и выше всех — Январь, белый и бородатый, с палкой в руке.
      — Люди добрые, позвольте мне погреться; я совсем замёрзла, — попросила Марушка.
      Январь кивнул головой и спрашивает её:
      — Зачем опять пришла, девица? Чего здесь ищешь?
      — Пришла по ягоды, — ответила девушка.
      — Ведь теперь зима, на снегу ягоды не растут, — промолвил Январь.
      — Знаю, — печально ответила Марушка. — Да сестра Олена с мачехой велели ягод им набрать. А коли не наберу, они меня убьют. Прошу вас покорно, дяденьки, скажите, где бы набрать ягод?
      Тут сошёл со своего места Январь, подошёл к тому месяцу, который сидел напротив него, и сказал:
      — Братец Июнь, садись ты теперь на моё место.
      Июнь взобрался на самый высокий камень и взмахнул палкой над огнём. Огонь взвился в три раза выше, снег в несколько мгновений растаял, деревья покрылись листьями, кругом защебетали птицы, всюду зацвели цветы. Наступило лето. Под кустами стало белым-бело, словно там насыпали белых звёздочек, и белые звёздочки эти на глазах начали превращаться в ягоды, которые зрели и становились красными. И не успела Марушка опомниться, как стало их так много, что казалось, будто земля кровью покрыта.
      — Собирай скорей, Марушка, собирай скорей! — стал торопить её ласковый Июнь.
      Марушка обрадовалась и быстро набрала ягод полный передник. Потом сказала месяцам спасибо и поспешила домой.
      Удивилась Олена, удивилась и мачеха, когда увидели, что она спешит домой и ягод у неё полный передник. Отворили ей дверь, и весь дом наполнился запахом ягод.
      — Где же это ты их набрала? — сердито спросила Олена.
      — Они растут высоко на горе. Их там видимо-невидимо, — спокойно ответила Марушка.
      Олена взяла у неё ягоды и наелась досыта; наелась и мачеха. Но Марушке они не сказали: возьми себе ягодку.
      Полакомилась Олена, а на третий день захотелось ей уж яблока отведать.
      — Ступай, Марушка, в лес, принеси мне яблок румяных, — приказала она.
      — Боже мой! Милая сестрица, что это пришло тебе в голову? Слыханное ли дело, чтобы зимой яблоки зрели?
      — Ах ты, гадкая грязнуха! Как ты смеешь разговаривать, когда я тебе приказываю? Ступай сейчас же в лес, и коли мне румяных яблок не принесёшь — убью, — пригрозила Олена.
      Мачеха выгнала Марушку из дому, захлопнула за ней дверь и на ключ заперла.
      Заливаясь слезами, пошла девушка в лес. Сугробы снега там стеной стоят, и нигде ни следа ноги человеческой Долго бродила Марушка по лесу. Голод её мучил, мороз до костей пробирал. Стала она просить господа-бога, чтоб он лучше её к себе на тот свет взял. Вдруг видит — вдали опять тот же огонёк; пошла Марушка на него и пришла к костру. Двенадцать человек — двенадцать месяцев — сидели вокруг, словно прикованные, и выше всех — Январь, белый и бородатый, с палкой в руке.
      — Люди добрые, позвольте мне погреться. Мороз меня совсем донял,— попросила Марушка.
      Январь кивнул головой и спросил:
      — Зачем опять пришла, девица?
      — Пришла за яблоками румяными,— ответила девушка.
      — Теперь зима. Разве зимой зреют румяные яблоки? — говорит Январь.
      — Знаю,— печально ответила Марушка.— Но Олена и мачеха пригрозили, что, коли я не принесу им румяных яблок из лесу, они меня убьют. Очень прошу вас, дяденьки, помогите мне ещё раз.
      Сошёл со своего места Январь, подошёл к одному из старших месяцев, дал ему палку в руку и сказал:
      — Братец Сентябрь, садись на моё место.
      Сентябрь взобрался на самый высокий камень и взмахнул палкой. Огонь взметнулся вверх, снег растаял. Но листья на деревьях не распустились, а, пожелтелые, понемногу стали падать на землю. Наступила осень. Не увидела Марушка ярких цветов, да и не искала их. Она смотрела теперь только на деревья. И вдруг увидала яблоню, а на ней высоко-высоко на концах ветвей висят румяные яблоки.
      — Тряси, Марушка, тряси скорей! — сказал Сентябрь.
      Марушка тряхнула яблоню, и с неё упало яблоко, тряхнула
      другой раз — упало другое.
      — Бери, Марушка, бери скорей и беги домой!— крикнул Сентябрь.
      Схватила она два яблока, сказала месяцам спасибо и поспешила домой.
      Удивилась Олена, удивилась и мачеха, когда Марушка вернулась. Отворили они ей, и она подала им два яблока.
      — Где же это ты их сорвала? — спросила Олена.
      — Они растут высоко на горе. Там ещё много,— ответила Марушка.
      Только она сказала, что их много, как Олена накинулась на неё:
      — Ах ты, гадкая грязнуха! Почему же ты больше не принесла? Верно, сама по дороге съела.
      — Милая сестрица, не ела я ни кусочка. Когда я первый раз дерево тряхнула, одно яблоко упало. Второй раз тряхнула — упало второе. А больше трясти мне не дали. Крикнули, чтоб я домой шла,— сказала Марушка.
      — А, чтоб тебя нелёгкая взяла! — забранилась Олена и кинулась бить её. Мачеха не захотела отставать и схватила дубинку. Но Марушка не далась им в руки, убежала на кухню и спряталась за печью. Лакомка Олена перестала браниться и набросилась на яблоко. Другое матери дала. Таких сладких яблок они ни разу о жизни не едали. В первый раз отведали.
      — Мама, дай мне сумку, я сама в лес пойду. Эта дрянь непременно опять съест всё по дороге. А я найду то место и все яблоки стрясу, хоть сам чёрт на меня напустись!
      Так кричала Олена, и мать напрасно её отговаривала. Повесила Олена сумку на плечо, набросила платок на голову, закуталась хорошенько и пошла в лес. Мать только руки ломала в отчаянии от того, что её дочка задумала.
      Пришла Олена в лес. Сугробы снега там стеной стоят, и нигде ни следа ноги человеческой. Бродила Олена, бродила, потому что охота яблочков поесть гнала её осе дальше и дальше,— ну, просто мученье! Вдруг увидала она вдали огонёк, пошла на него и пришла к костру, вокруг которого сидели двенадцать человек — двенадцать месяцев. Но она не поклонилась им, не попросила пустить её к костру, а просто протянула руки и стала греться, будто огонь для неё и разведён.
      — Зачем пришла? Чего тебе надо? — сердито спросил Январь.
      — Что ты меня расспрашиваешь, старый дурак? Не твоё дело, куда хожу, зачем хожу! — отрезала Олена и пошла на гору, словно яблоки там только её и ждали.
      Январь нахмурился и взмахнул палкой у себя над головой. В одно мгновение небо покрылось тучами, костёр погас, повалил снег, подул холодный ветер. Олена ничего не видела на шаг перед собой и всё больше и больше тонула в глубоких сугробах.
      Ругала она Марушку, господа-бога. Руки и ноги у неё замёрзли, колени подломились, и, наконец, она упала в изнеможении.
      Ждёт мать Олену, глядит в окошко, выходит посмотреть за дверь Проходит час, другой, а Олены всё нет и нет. «Что она, от яблок не может никак оторваться, что ли? Пойду сама погляжу»,— решила мать, взяла сумку, закуталась шалью и пошла дочку искать.
      Снег валит всё гуще, ветер дует всё сильней, сугробы стоят, как стены. Шагает она по сугробам, зовёт дочь — ни одна душа не отзывается. Заблудилась, сама не знает, куда забрела, ругает Олену и бога. Руки и ноги у неё замёрзли, колени подломились, упала и она...
      А Марушка дома приготовила обед, прибрала в избе и подоила корову. Ни Олены, ни матери всё нету.
      — Что же это они так долго? — беспокоится Марушка, садясь вечером за прялку. Сидит она за прялкой до поздней ночи, а о них ни слуху ни духу.
      — Ах, боже мой! Что с ними приключилось? — волнуется добрая девушка и с тоской смотрит в окошко. Там ни единой души — только после утихшей вьюги сияют звёзды, земля искрится от снега, да крыши трещат от мороза. Печально опустила она занавеску и начала молиться за сестру и за мать. С утра опять стала ждать их и к завтраку и к обеду, но так и недождалась ни Олены, ни матери: обе замёрзли в лесу.
      После них остались Марушке домик, коровка, садик, поле и лужок возле дома. А пришла весна, нашёлся и хозяин всему этому богатству — красивый парень, который женился на доброй Марушке, и они славно зажили в любви и мире. Мир да любовь всего дороже!
     
     
     
     
      ДАЙ БОГ ТЕБЕ СЧАСТЬЯ, МОСТИК!
     
      У одного вдовца была дочь. Она часто ходила в соседний дом то попрясть, то для какой другой работы, как у девчат водится. Там, у соседей, у неё подружка была, дочь вдовы. И не обращала девушка никакого внимания на разговоры о том, будто мать этой подружки — колдунья. А та всегда была с ней ласкова, будто с родной дочерью. Сладких ли лепёшек напечёт, другое ли что в доме у них заведётся, всегда она обеих девушек этим поровну наделяла. И наша девица так её любила, словно та ей родной матерью была.
      Раз пришла дочь вдовца на посиделки: сели обе девицы за прялку и начали прясть. Баба-яга, как будто невзначай, подмигнула им и промолвила:
      — Как бы хорошо было вам, детки, в одном доме жить да всегда вот так вместе сидеть! Будто две сестрицы! Ты бы,
      милая, отцу шепнула: что он всё один да один? Живи я с вами, могла бы по дому помочь. Вам обоим было бы лучше.
      Девушка промолчала, но подумала, что и в самом деле это было бы хорошо.
      А вернувшись домой, и говорит отцу:
      — Отчего ты не женишься, отец? Тебе была бы помощь, да и у меня, сироты, была бы мать. С доброй мачехой я жила бы душа в душу. Возьми замуж соседку — она со мной всегда такая ласковая.
      — Ах, дочка, — ответил отец. — О нашей соседке толкуют, что она колдунья. Ну разве такая годится в мачехи?
      — Да ты уж только женись. А она будет ко мне ласковой Мало ли чего ни толкуют! Всё это неправда.
      И уговаривала отца до тех пор, пока тот не посватался. Но что же вышло? Не успели свадьбу сыграть, стала мачеха донимать падчерицу, да так, что и описать невозможно. Всякую работу заставляла её делать, отдыху не давала с утра до вечера И не кормила как следует: в один горшок с собакой кое-каких объедков ей кинет да лепёшек из золы напечёт; а вместо платьев обноски ей отдавала, которых её родная дочь уж носить не могла. Родную-то дочку она, понятно, не обижала! Та у неё всегда нарядная, как пава, ходила, с карманами, полными сдобных булок и всякой сладкой снеди. Но дочь была такая же злая, как мать. Приходила к падчерице и, глядя, как та трудится, начинала скалить зубы, сытая, нарядная:
      — Посмотри, какое у меня красивое платье! А на тебе од ни лохмотья. Видишь, какие я ем вкусные лепёшки? Думаешь, дам? И не подумаю!
      Ну, могла ли бедная падчерица этого ждать от своей недавней милой подружки?
      После таких речей она всегда горько плакала; сердце у неё просто разрывалось от обиды. Шла к колодцу и там исходила слезами.
      Как-то раз увидал отец, что она там плачет.
      — Видишь, дочка, — сказал он. — Ведь я был прав, когда говорил, что она не будет тебе доброй мачехой. Но теперь ничего не поделаешь. Уж терпи, пока сам господь-бог этого не изменит.
      — Да, ты был прав, отец. Я сама виновата, что ни о чём не догадывалась, — ответила дочь. — Но сама и поправлю дело. Пойду искать по свету какой-нибудь работы.
      — Ну что ж, ступай, коли думаешь, что так лучше будет,— ответил отец.
      Стала она в путь-дорогу собираться. Попросила мачеху, чтобы та её снарядила, как полагается. Мачеха обозлилась: как же её снаряжать? Чего ей ещё не хватает? Разве она плохо одета? Или у неё нет рук, чтобы заработать, что нужно? Так и не дала ей ничего, кроме того тряпья, которое на ней было, да несколько лепёшек из золы напекла. И девица пошла куда глаза глядят.
      Шла она, шла и пришла к реке. А через реку мостик переброшен.
      — Дай бог тебе счастья, мостик! — поздоровалась путница.
      — Дай бог счастья и тебе, девица! — ласково ответил мостик.— Куда ты идёшь, куда?
      — Иду службу искать.
      — Ах, переверни меня, переверни на другой бок,— попросил мостик. — Уж много лет все ходят только по этому боку, и никто не догадается перевернуть меня на другой. Переверни —• я тебе отслужу.
      Девица перевернула мостик и пошла дальше. Шла, шла и встретила вшивую собачонку.
      — Дай бог тебе счастья, собачка! — поздоровалась девушка.
      — Дай бог счастья и тебе, девица! — ласково ответил пёсик. — Куда ты идёшь, куда?
      — Иду службу искать.
      — Обери с меня вошек, — попросила собачка. — Сколько уж народу мимо прошло, а никто надо мной не сжалился. Я тебе отслужу.
      Девица хорошенько её обчистила и пошла дальше. Долго ли, коротко ли, подошла она к старой груше.
      — Дай бог тебе счастья, грушенька! — поздоровалась она с деревом.
      — Дай бог счастья и тебе, девица! Куда идёшь, куда?
      — Иду службу искать.
      — Ах, стряси с меня груши, стряси. Мне уж их держать не под силу, а никто не срывает... Я тебе отслужу.
      Путница хорошенько потрясла и всю грушу и каждую ветку на ней, так что дереву гораздо легче стало. Потом пошла дальше. Шла, шла и видит: на зелёном лужку бычок пасётся.
      — Дай бог тебе счастья, бычок!
      — Дай бог счастья и тебе, девица! Куда идёшь, куда?
      — Иду службу искать.
      — Выведи меня отсюда! Сколько уж лет я тут пасусь, а никто за мной не приходит. Я тебе отслужу,— попросил бычок.
      Вывела она бычка с этого луга и пошла скорей дальше. Шла, шла, видит: печь, а в печи неугасимый огонь горит.
      — Дай бог тебе счастья, печка!
      — Дай бог счастья и тебе, девица! Куда идёшь?
      — Иду службу искать.
      — Ах, выгреби из меня огонь. Сколько уж лет он меня жжёт, а никто его не выгребет. Я тебе отслужу.
      К печи была прислонена кочерга. Взяла её путница, выгребла огонь из печи и скорей дальше: столько ей в дороге дел
      переделать пришлось, что большая задержка вышла.
     
      ***
      А дальше путь шёл густыми лесами. Шла она, шла теми густыми лесами, старыми дорогами. Кругом — ни души. Вот, наконец, видит: маленький лесок. И в том леску одинокая избушка. Вошла она в избушку: и там — никого, только какая-то старуха.
      А была та старуха сама Баба-яга.
      — Дай бог тебе счастья, хозяйка! — поздоровалась девица.
      — Дай бог счастья и тебе, девица! Куда же это ты одна бредёшь, куда?
      — Иду службу искать. А что, если б я к тебе попросилась, ты меня не взяла бы?
      — Что ж, возьму. И ничего тебе делать не надо, кроме как эти вот одиннадцать комнат подметать... Только вон в ту, двенадцатую, никогда не заглядывай!
      — Как скажешь, так и буду делать, — ответила девица и, только с дороги немножко отдохнула, сейчас же за работу принялась.
      Подметала она, подметала изо дня в день одиннадцать комнат, но войти в двенадцатую ей и в голову не приходило. А всё-таки больно чудно казалось, отчего это туда даже заглянуть нельзя! Думала она, гадала, что бы там такое могло быть, но так и не догадалась. Потом стала думать, как бы ей разузнать об этом. И в конце концов решила хоть одним глазком посмотреть, что там такое.
      Вот раз Баба-яга пошла куда-то в костёл. Наша девица только того и ждала. Когда решила, что Баба-яга уж где-нибудь в костёле и устроилась там удобно, кинула она метлу в угол, потихоньку подкралась к дверям и приоткрыла их так, чтобы одним глазком только внутрь заглянуть. Видит: посреди комнаты три большие кадки стоят.
      — Что же может быть в этих кадках? — спросила она себя.
      Отворила дверь побольше и увидала: в одной червонцы, в
      другой серебро, в третьей золото. Больше ей уж там нечего было делать, но — словно кто ей шепнул, — подбежала она к золоту, окунулась в него вся и позолотилась.
      — Хоть память, — говорит, — останется.
      Она решила, что брать ничего не надо. И бросилась бежать, что есть духу!
      Худо ли, хорошо ли, только вернулась Баба-яга из костёла домой. Видит: комнаты не подметены, двери в двенадцатую распахнуты, по всему полу золото разлито. Поняла она, что случилось. Схватила железные гребешки, села верхом на мялку для льна и — айда за девицей!
      Уж совсем её возле печи догнала, да печка пропустила беглянку, а сама, как только Баба-яга примчалась, взяла да развалилась и весь огонь на старуху выкинула. Огонь жаркий был! Мялка у Бабы-яги дотла сгорела, сама она от жары без памяти упала, и всю её опалило. А наша позолоченная девица далеко убежала.
      Пришлось Бабе-яге дальше на своих на двоих бежать. Возле бычка опять она девицу догонять стала да кричит ей противным голосом:
      — Ах ты, такая-сякая! Погоди, вот я с тебя всю позолоту этим гребешком сдеру.
      Но бычок пропустил девицу, а на Бабу-ягу, рога наставив, кинулся. И загнал её бог знает в какую даль.
      Пробежала наша девица часть пути. Возле груши Баба-яга опять за ней по пятам гнаться стала. Но дерево взяло и свалилось на Бабу-ягу, да чуть-чуть её не задавило.
      Когда Баба-яга вылезла из-под груши, девица была уже возле собачки.
      — Ах, милый пёсик, помоги мне! — взмолилась она, потому что Баба-яга опять уж её настигала. Собачка была теперь крепкая, проворная. Она выскочила навстречу Бабе-яге, изорвала на ней одежду и искусала её.
      Девица что есть мочи побежала дальше. Оглянулась, только когда мостик перебежала. Теперь, слава богу, она была за рекой. Глядит, а Баба-яга уж на мостик взошла. Но только взошла, мостик под ней нарочно перевернулся, и Баба-яга бултых в воду по самые уши! Стала она тонуть, а всё кричит вслед убегающей:
      — Погоди же ты, обезьяна негодная! Только до тебя доберусь, всю кожу сдеру. Видишь эти гребешки?
      Но напрасны были все её проклятья и угрозы: перебираться через реку она побоялась.
      Наша золотая девица уже подходила к дому. Подходит и слышит — на отцовском дворе петух запел:
     
      Кукареку!
      Миновала реку!
      Наша княжна
      Скоро прийти должна.
      Позади звон.
      Впереди трезвон!
     
      Но золотая девица не пошла в дом: мачехи побоялась. А пошла она к колодцу, где прежде плакала. Пришла и села возле него. Увидела её там мачехина дочка, побежала скорей к матери:
      — Мама, мама! Та-то ведь со службы уж вернулась, и кабы ты видела! Вся в золоте!
      — Что ты врёшь?
      — Верно говорю: у колодца сидит.
      Побежала мать к колодцу. И, хитрая такая, притворилась ласковой, стала звать падчерицу в дом. А всё ради того, чтобы разузнать, где та была и как бы дочке гоже озолотиться. Только падчерица вошла в комнату, всё кругом так и засияло. Тут мачеха стала ещё приветливей, осматривает её со всех сторон и превозносит до небес, а свою дочь ну бранить и ругать:
      — Вот видишь, видишь! Кто по свету походит, тот всегда чего-нибудь раздобудет. А ты только и знаешь дома торчать. Шла бы, красавица, в люди, чтобы из тебя что-нибудь вышло!
      — Что ж, — отвечала дочь. — И пойду. Почему бы мне не пойти? Только пусть расскажет, куда идти-то.
      Падчерица подробно рассказала ей, куда. А мачеха собрала родную дочь в дорогу, да не так, как падчерицу собирала. Напекла ей сдобных булок, велела одеться во всё новое и пошла далеко провожать. Да ещё батожок сама несла. А та шагала гордо, идя поступать на службу, за которую её должны озолотить.
      Шагала она, шагала и подошла к мостику. Но не стала с ним здороваться и ничего ему не сказала. А когда мостик попросил перевернуть его другим боком, потому что с этого уж очень его потоптали, она ответила:
      — Больно нужно мне с тобой возиться!
      Пришла к тому месту, где собачка лежала. Попросила собачка её почистить и обещала отслужить. Но белоручка ответила, что до такой вшивой дряни не дотронется. На грушу и не взглянула. Бычка, только завидела, подальше обошла. Пришла к печи. Печь и на этот раз жарким огнём горела. Стала она просить девицу, чтобы та, ради бога, не дала ей сгореть: я, мол, тебе отслужу. Но девица притворилась глухонемой. Наконец пришла в лесок, к той самой избушке. Вошла в дом, видит: Баба-яга за столом сидит.
      — Дай бог счастья, хозяйка! — поздоровалась.
      — Дай бог и тебе счастья, девица! — ответила Баба-яга.— Куда путь держишь?
      — К тебе пришла. Возьми меня на службу.
      — Отчего ж не взять? Будешь у меня одиннадцать комнат подметать. Только вон в ту, двенадцатую, смотри не заглядывай, а не то тебе несдобровать.
      — Ладно, ладно, хозяйка. Уж как-нибудь сделаю.
      И с этими словами расположилась, как дома.
      Подметала она, подметала одиннадцать комнат и всё никак
      не могла дождаться, когда же Баба-яга из дому уйдёт. Вот раз та пошла в костёл. Мачехина дочь — шмыг! — прямо в двенадцатую комнату. Как увидела золото, бросилась к кадке и вся, как есть, в него окунулась, чтобы можно было и из волос и из платья потом его выжать. Да вся мокрая давай бог ноги!
      Вернулась Баба-яга, видит: золото по всем комнатам разлито и разбрызгано.
      — Ну, погоди же, негодная! — закричала.— Покажу я тебе, как в запретную комнату входить!
      Схватила гребешки, на ноги железные сапоги надела, в которых — что ни шаг, то миля позади остаётся.
      Прибежала девица к печи — печь весь огонь на неё и выкинула, так что добрая половина золота растопилась. Добежала до бычка, а он стал её бодать и становиться ей поперёк дороги. Догнала тут её Баба-яга и содрала с неё всё золото гребешками. Потом отпустила, а золото собрала. Пока собирала, девица успела до груши добежать. Груша повалилась на неё и придавила её ветвями, так что она выбраться из-под неё не могла. Баба-яга опять её настигла и содрала с неё почти всю одежду. Но не легче девице стало, когда она её отпустила: выбежала на дорогу собачка и давай её кусать. Тут опять примчалась Баба-яга и стала её скрести; последние лохмотья содрала. Когда же мачехина дочь, наконец, на мостик взбежала, тот под ней перевернулся, и она очутилась в воде. А Баба-яга ещё и в воде поскребла её — на смех.
      Горько плача, вылезла мачехина дочь из воды и, вся ободранная, поплелась дальше, еле ноги волоча. Как к дому стала подходить, петух запел у них на насесте: Кукареку! Миновала реку! Наша княжна Скоро прийти должна. Мокрая, грязная, Неряха безобразная!
      К матери идти она побоялась. Пошла к колодцу и там стала причитать:
      — Ах, я бедная, несчастная! Вот что выслужила, вот в какую беду попала! Как мне теперь людям на глаза показаться?
      Мать услыхала её голос, но о несчастье она и не думала. Прибежала радостная.
      — Ах, дочка моя милая, уже вернулась? Что же ты прячешься? Ну, показывай, что выслужила?
      А на той ничего нет: вся, как есть, голая, в чём мать родила.
      — Так-таки ничего и не выслужила? Да лучше б тебя громом убило там! Где ж это ты шаталась, негодница?
      И принялась ругать её так, что люди стали выбегать из ворот— спрашивать, что случилось. С тех пор мать свою родную дочь невзлюбила: ну, кто такую ободранную замуж возьмёт?
      А на нашей золотой девушке женился молодой пан. Пришёл к отцу и взял её замуж. И было ей не житьё, а масленица!
     
     
     
     
      У СОЛНЫШКА В ГОСТЯХ
     
      Однажды большая туча занавесила небо. Солнце три дня не показывалось. Заскучали цыплята без солнечного света.
      — Куда это солнышко девалось? — говорят. — Нужно его поскорее на небо вернуть.
      — Где же вы его найдёте? — закудахтала
      наседка. — Разве вы знаете, где оно живёт?
      — Знать-то мы не знаем, а кого встретим, того спросим,— ответили цыплята.
      Собрала их наседка в дорогу. Дала мешочек и сумочку. В мешочке — зёрнышко, в сумочке — маковинка.
      Отправились цыплята. Шли-шли и видят: в огороде, за кочаном капусты, сидит улитка. Сама большая, рогатая, а на спине хатка стоит.
      Остановились цыплята и спрашивают:
      — Улитка, улитка, не знаешь ли, где солнышко живёт?
      — Не знаю. Вон на плетне сорока сидит — может, она знает.
      А сорока ждать не стала, пока к ней цыплята подойдут. Подлетела к ним, затараторила, затрещала:
      — Цыплята, куда вы идёте, куда? Куда вы, цыплята, идёте, куда?
      Отвечают цыплята:
      — Да вот солнышко скрылось. Три дня его на небе не было. Идём его искать.
      — И я пойду с вами! И я пойду с вами! И я пойду с вами!
      — А ты знаешь, где солнышко живёт?
      — Я-то не знаю, а заяц, может, знает: он по соседству, за межой, живёт! — затрещала сорока.
      Увидел заяц, что к нему гости идут, поправил шапку, вытер усы и пошире ворота распахнул.
      — Заяц, заяц,— запищали цыплята, затараторила сорока,— не знаешь ли, где солнышко живёт? Мы его ищем.
      — Я-то не знаю, а вот моя соседка утка — та, наверно, знает: она около ручья, в камышах, живёт.
      Повёл заяц всех к ручью. А возле ручья утиный дом стоит и челнок рядом привязан.
      — Эй, соседка, ты дома или нет? — крикнул заяц.
      — Дома, дома! — закрякала утка.— Всё никак не могу просохнуть — солнце-то три дня не было.
      — А мы как раз солнышко идём искать! — закричали ей а ответ цыплята, сорока и заяц.— Не знаешь ли, где оно живёт?
      — Я-то не знаю, а вот за ручьём, под дуплистым буком, ёж живёт — он знает.
      Переправились они на челноке через ручей и пошли ежа искать. А ёж сидел под буком и дремал.
      — Ёжик, ёжик,— хором закричали цыплята, сорока, заяц и утка,— ты не знаешь, где солнышко живёт? Три дня его не было на небе, уж не захворало ли?
      Подумал ёж и говорит:
      — Как не знать! Знаю, где солнышко живёт. За буком — большая гора. На горе — большое облако. Над облаком — серебристый месяц, а там и до солнца рукой подать!
      Взял ёж палку, нахлобучил шапку и зашагал впереди всех дорогу показывать.
      Вот пришли они на макушку высокой горы. А там облако за вершину уцепилось и лежит-полёживает.
      Залезли на облако цыплята, сорока, заяц, утка и ёж, уселись покрепче, и полетело облако прямёхонько к месяцу в гости. А месяц увидел их и поскорее засветил свой серебряный рожок.
      — Месяц, месяц,— закричали ему цыплята, сорока, заяц, утка да ёж,— покажи нам, где солнышко живёт! Три дня его не было на небе, соскучились мы без него.
      Привёл их месяц прямо к воротам солнцева дома, а в доме темно, света нет: заспалось, видно, солнышко и просыпаться не хочет.
      Тут сорока затрещала, цыплята запищали, утка закрякала, заяц ушами захлопал, а ёж палочкой застучал:
      — Солнышко-вёдрышко, выгляни, высвети!
      — Кто под окошком кричит? — спросило солнышко.— Кто мне спать мешает?
      — Это мы — цыплята, да сорока, да заяц, да утка, да ёж. Пришли тебя будить — утро настало.
      — Ох, ох!..— застонало солнышко.— Да как мне на небо выглянуть? Три дня меня туча прятала, три дня собой заслоняла. Я теперь и заблестеть не смогу...
      Услыхал про это заяц — схватил ведро и давай воду таскать. Услыхала про это утка — давай солнце водой умывать. А сорока
      — полотенцем вытирать. А ёж — давай колючей щетинкой начищать. А цыплята — те стали с солнышка соринки смахивать.
      Выглянуло солнце на небо, чистое, ясное да золотое. И всюду стало светло и тепло.
      Вышла погреться на солнышке и курица. Вышла, закудахтала, цыплят к себе подзывает. А цыплята тут как тут. По двору бегают, зёрна ищут, на солнышке греются.
      Кто не верит, пусть посмотрит — бегают по двору цыплята или нет.
     
     
     
     
      ГРЯЗНУХА ВЕЧНЫЙ—ЖИТЕЛЬ ЗАПЕЧНЫЙ
     
      У одного отца было три сына, уже взрослых. Двое старших такие щёголи, что кто их ни встретит, только присвистнет. А младший, лежебока и неряха, знай себе на печи да в золе валялся. Его так и прозвали: «Грязнуха вечный — житель запечный».
      И было у отца поле, овсом засеянное. Каждую божью ночь какой-то негодяй в том овсе катался, мял его и топтал, так что смотреть было жалко,— ну, хуже быть не может. И хозяин никак не мог узнать, кто той беде причина.
      — Вот ужо доберусь до тебя, кто бы ты ни был,— сказал он как-то и велел сыновьям ехать в поле вора сторожить.
      — Вы только его поймайте да хорошенько поколотите, что бы отбить у него охоту так безобразничать. Это будет ему наука.
      Два старших сына стали собираться, будто на край света:
      коней, собаку, дубины — чего только с собой не берут! Мать пирогов напекла, мяса нажарила-натушила и той снедью набила им в дорогу сумки до отказа, так что те чуть не лопались.
      — Вы,— говорит,— детки, поешьте там, в овсе, как следует, а то как бы вам с голоду не помереть.
      А они ещё вина взяли, чтобы было чем еду запивать, и поехали в поле.
      Ну, а Житель запечный, он как? Отпер он потихоньку ящик в столе, взял оттуда сухариков, положил их в холщовый мешочек и пошёл в поле. А мать ещё, лопатой из кухни его выгнала, когда он её о чём-то попросил.
      Вот старшие два брата приехали в поле, развели костёр, коней рядом привязали; пироги и мясо поели, вино выпили, да и собаке не только мяса, а пирогов и вина дали.
      — Веселись и ты с нами,— говорят.— Ешь, пей, пока жива.
      Крепко напоили пса. Потом головушки опустили, в овёс
      повалились, и собака рядом с ними. Если бы кто у них по куску мяса вырезать вздумал, и то не проснулись бы. А Жителя запечного — того к себе и не подпустили. Наш увалень-лежебока взобрался на дикую яблоню и стал там корочки грызть, а когда ему пить захотелось, сорвал себе яблочки и сосать стал.
      В полночь прискакали три волшебных коня, и один прямо к яблоне — давай листья щипать. Тут Житель запечный — прыг!
      — Cел к нему на спину, за недоуздок ухватился, да и держит что есть мочи. Как пустился конь скакать — с борозды на борозду, с межи на межу, с полосы на полосу мечется. Летал-летал — всё Жителя запечного скинуть хотел. Но тот больно крепко держался. Наконец устал конь, да и видит, что всадник его не отпустит.
      — Вижу, ты удалой удалец,— говорит.— Возьми себе этот недоуздок. Как им тряхнёшь, так что захочешь — получишь. Тот так и сделал: взял недоуздок и пошёл домой. Наутро глядят
      — весь овёс потоптан. Рассердился отец на сыновей, что никого они не устерегли.
      — Может, ты видел? — спрашивает Жителя запечного.
      — Ну что я мог видеть? — ворчит тот себе под нос.— Я ведь спал...
      На вторую ночь опять стали караулить. Старшие братья набрали с собой пирогов, мяса жареного, а Житель запечный взял сухариков. Ели они, пили и напились. А он на дереве грызёт себе сухари да кислые яблочки. В полночь прискакали два волшебных коня, и один из них прямо к яблоне — листья щипать. А Житель запечный — прыг! — и уж у него на спине Принялся тот с борозды на борозду, с межи на межу, с полосы на полосу скакать. Да Житель запечный не отпустил его. И говорит конь:
      — Отпусти меня, а себе возьми мой недоуздок: как им тряхнёшь, так что захочешь — получишь!
      Житель запечный недоуздок взял и ушёл.
      На третью ночь опять их посылают. Старшие, как прежде, взяли много всякой снеди, потом набили себе брюхо, словно гуси зоб, налились вином, как бочки, и заснули. А Житель запечный опять одни сухарики да кислые яблочки грызёт и глаз не смыкает.
      В полночь прилетел уж один только конь и — шасть под яблоню! А Житель запечный с дерева — гоп! — прямо на него и давай на нём по бороздам, да по межам, да по овсам скакать, пока тот ему свой недоуздок не отдал.
      — Что хочешь,— говорит,— получишь, коли недоуздком тряхнёшь. Только отпусти меня.
      Житель запечный недоуздок взял и пошёл себе восвояси. Рано утром братья-пьянчуги со стыдом домой воротились. Отец видит:
      ничего не поделаешь! И велел овёс на сено косить.
     
      ***
     
      Раз,— по какой такой причине, неизвестно,— вышел от короля указ, что он дочь свою за того замуж выдаст, кто на скаку с облака золотой перстень на золотом шнурке сорвёт. Разнеслась об этом весть во все концы; и братья Жителя запечного собираться стали.
      — А ты, Житель запечный, верно, не поедешь? — спрашивают.
      — Нет, нет, я тоже поеду,— ответил он и стал рядом с ними.
      Оседлали коней, нарядились. А он сел на большую пёструю свинью и пустился в путь — перстень снимать.
      Ну, посмеялись тут братья и весь честной народ вдосталь! А
      Житель запечный тряхнул за гумном недоуздком.
      — Что угодно пану? — послышался голос.
      — Ничего не надо, только медную одежду и медного коня! Тотчас явились и медный конь и медная одежда. Нарядил ся он и поскакал во дворец.
      А перед дворцом полным-полно знатных господ — все на конях. Каждому хотелось перстень достать, но ни у кого не выходило. И братья Жителя запечного скакали даром: перстень остался висеть.
      Вдруг прилетел, словно на облаке, юноша на медном коне, взвился в воздух, схватил золотой перстень со шнурком, королевне головой кивнул — и прочь умчался.
      Тут стали про него разузнавать, расспрашивать, писать о нём во все края. Но так медного молодца и не отыскали.
      Тогда вышел другой указ, что королевну отдадут замуж за того, кто с ещё более высокого облака на скаку золотое яблочко сорвёт. Опять братья к «ему, начали его дразнить;
      — Поедешь, Грязнуха? Опять на пёстрой свинье?
      А он ничего, только плечом повёл.
      — Конечно, поеду Почему ж мне не ехать? — отвечает.
      И когда они, разодевшись, сели на коней, он за ними на той же пёстрой свинье в путь тронулся. А за ним — толпа ребят, и народ на него пальцем показывает.
      Но только он — уже за гумном — один остался, как вынул из сумки недоуздок и тряхнул им.
      — Что угодно пану? — раздался голос.
      — Ничего не надо, только серебряного коня и серебряную одежду! — приказал он.
      Тотчас всё явилось, и он переоделся.
      А перед королевским дворцом опять полно знатных и нарядных господ. Все скакали понапрасну. Вдруг примчался яркий, как молния, молодец в серебряной одежде, на серебряном коне, так что все вздрогнули при этаком чуде. Взвился к яблочку, оглянулся на королевну и вместе с яблочком исчез. Все на него, рот разинув, уставились — не в обиду будь сказано —как баран на новые ворота; а потом уж, сколько ни расспрашивали, серебряный молодец как в воду канул.
      Наконец в третий раз король указ издал, чтобы все съезжались, и кто с самого высокого облака на скаку золотой платок достанет, тому он и дочь и всё своё королевство отдаст.
      Тут понабралось-понаехало панов, что деревьев в лесу. И Грязнухины братья в дорогу пустились. А Грязнуха вечный — житель запечный проехал верхом на свинье — людям на смех — по всей деревне до самого гумна и там тряхнул недоуздком.
      — Что угодно пану?
      — Ничего не надо, кроме золотого коня и золотой одежды!
      Надел он золотую одежду, и такое сияние пошло вокруг —
      ярче солнца! Сел «а волшебного золотого коня и помчался ко дворцу... Там никто и подумать не мог о том, чтобы скакать так высоко. Вдруг бурей пронёсся золотой молодец на коне, взвился к облаку, схватил платок и умчался, как птица. Тут король промолвил:
      — Где бы он ни был, а должен я его найти.
      И дал приказ все порода, деревни, замки, дома, кухни, печки, дворы, гумма и закрома — всюду-всюду все углы обшарить и найти его. А Грязнуха вечный сидел дома за печью в том самом виде, как утром с печи слез,— в одних портках и рубахе да в старой изодранной шапке, так что прямо пугалом огородным выглядел. Но добычу при себе держал: золотой платок и золотое яблочко он спрятал в шапку, а золотой перстень укрыл в золе, в горячих угольях, на верёвочке, к пальцу привязанной, и, подёргивая верёвочку, играл с ним, как дитя.
      Пришли посланные короля к тому дому и спрашивают сыновей. Подошли и к Жителю, запечному, да и говорят ему на смех:
      — Не ты ли это был, Грязнуха?
      — Вы про что? Как я на свинье-то ездил? — спросил он, да таким смешным тягучим голосом.
      — Ну, что за удалец!—сказал один из старших братьев.— В такой молодецкой гусарской шапке только индюшек пасти!
      И для потехи надвинул ему шапку на лоб. Выпали вдруг оттуда яблочко и платок. Хотел Житель запечный поскорей шапку поправить, да и выдернул за верёвочку перстень из пепла. Тут паны тотчас его узнали. И все диву дались, как такой недотёпа писаным красавцем мог стать.
      Но Грязнуха вечный — житель запечный показал, как это могло быть. Подтянулся он, тряхнул недоуздком.
      — Что угодно пану?
      — Золотую одежду и золотого коня!
      Тотчас появилось и то и другое. Оделся он, вскочил в седло и одним духом прискакал в королевский дворец. Там его ласково встретили, выдали за него королевну, сыграли свадьбу. И живут они оба до сих пор, коли не померли.
     
     
     
     
      ЗОЛОТОВОЛОСАЯ ОТОЛОНКА
     
      Жили-были братец и сестричка. Хлопчика звали Яхимка, а девочку — Отолонка. Отец у них был добрый, а вместо родной матери была у них злая мачеха. Била она детей каждый день, а слова доброго они от неё никогда не слыхали. Когда дети подросли, Отолонка сказала:
      — Братец мой, давай уйдём из дому искать работу! В чужих людях легче жить, чем со злой мачехой. Там нас бить не будут, да и что-нибудь заработаем.
      Брат согласился, и они пустились в путь-дорогу. Поднялись они на высокую гору и присели отдохнуть. Посмотрел Яхимка на сестру и говорит:
      — Ах, сестра! Как блестят на солнце твои золотые волосы, какая ты красавица!
      А Отолонка была девушка красоты удивительной. Золо
      тые её косы спускались до колен; когда она смеялась, на устах у неё расцветали золотые розы; когда плакала, жемчужины падали из очей. Где она ступала, там вырастали цветы. Вода, которой она умывалась, благоухала.
      Посмотрел брат на неё и не мог удержаться, чтобы не сказать ещё раз:
      — Как ты хороша, сестра моя!
      — Ну и что же, что хороша! А много ли я видела счастья? И кто знает, что ещё может быть впереди!
      И пошли брат с сестрой дальше. Дошли они до одного селения.
      — Ну, братец,— говорит сестра,— не стоит нам дальше вместе идти. Я останусь здесь, а ты ступай дальше. А то как бы не пришлось тебе за мою красу слёзы лить.
      — Неправда, сестра моя! Почему я должен за твою красу страдать?
      — Так часто бывает,— ответила сестра.— А чтоб ты обо мне не забывал, дам я тебе на память один мой волосок. Как посмотришь на него, вспомнишь обо мне. Только людям его не показывай да не проговорись, что он мой, а не то и тебе и мне плохо будет. А когда я тебе буду нужна, приходи в это село. Я здесь наймусь к кому-нибудь.
      Попрощались они и разошлись в разные стороны.
      Шёл Яхимка горами-долами, кривыми и ровными путями, весь белый свет из конца в конец прошёл и нанялся к одному королю за четырьмя конями ходить. Так любил и холил Яхимка своих коней, что стали они лучше всех коней в королевской конюшне: чистые и гладкие, грива — волосок к волоску, шерсть, как шёлк, переливается.
      Рассердился король на конюхов:
      — Почему у Яхимки кони — любо глядеть, а на других смотреть тошно? Всыпать лентяям по двадцать плетей на конюшне!
      Схватили слуги конюхов и выпороли всех, кроме Яхимки. Затаили конюхи на Яхимку обиду и решили отплатить за неё.
      Подпоили они раз Яхимку вином и стали выпытывать, почему у него кони всегда чистые.
      — Да ведь я их днём и ночью чищу да холю! — сознался Яхимка.
      — Как же ты их ночью впотьмах чистишь? — удивились конюхи.
      — Есть у меня золотой волосок—вот этот волосок мне по ночам и светит. Подарила мне его на память моя сестра, золотоволосая Отолонка.— И рассказал Яхимка, какая красавица его сестра.
      Поутру протрезвился Яхимка и вспомнил, что проболтался, да уже было поздно. Конюхи всё рассказали королю. Позвал король Яхимку и спрашивает:
      — Ну, рассказывай, отчего у тебя кони всегда чистые. Долго запирался Яхимка, но в конце концов показал королю золотой волос Отолонки.
      Увидел король золотой волос и сказал:
      — Хочу немедля видеть золотоволосую Отолонку! Собирайся в путь и покажи мне твою сестру. Если она так красива, возьму её себе в жёны.
      Яхимка запряг четырёх коней в золотую карету и вскочил на козлы. В карету посадили придворную даму, чтобы она одела Отолонку в подвенечное платье.
      А эта дама была ежи-баба (баба-яга). Тайком она посадила в карету свою уродливую дочку.
      Король сел на своего скакуна, Яхимка хлестнул коней, и полетели они через горы и долы. Вот примчались к тому селению, где жила Отолонка, и остановились у колодца. К колодцу прибежали любопытные девушки и окружили золотую карету.
      Глянул король на девушек и сразу узнал среди них Отолонку
      — так она была прекрасна. Стал король просить девушку выйти за него замуж.
      Статный король понравился Отолонке, и она согласилась. Король обрадовался и приказал придворной даме одеть Отолонку в подвенечное платье. Стала девушка ещё прекраснее.
      Посадили её в золотую карету. Король вскочил на своего скакуна и помчался впереди кареты.
      На полпути оглянулся король назад и крикнул Яхимке:
      — Тише, тише, а то ещё разобьёшь карету я изувечишь мою красавицу!
      А Отолонка спрашивает:
      — Что сказал мой пан, что?
      — Он велел отрезать тебе руку по локоть. А не дашь — убить Яхимку! — ответила ежи-баба.
      — Ой! Не убивайте моего братца, пани! Лучше отрубите мне руку по локоть!
      Отрубила ежи-баба Отолонке руку по локоть. А Яхимка ни о чём не догадывается, сидит на козлах, подгоняет коней. Король снова оглянулся на карету и крикнул:
      — Тише, тише гони! А то разобьёшь карету и изувечишь мою пани!
      А Отолонка:
      — Что сказал мой пан, что? А ежи-баба:
      — Пан приказал отрубить тебе ногу до колена. А если не дашь, убить твоего брата.
      — Ой, не убивайте моего братца! Лучше отрубите мне ногу!
      Отрубила ежи-баба Отолонке по колено ногу. Оглянулся король — мчится карета по берегу моря во весь опор. Того и гляди, перевернётся.
      — Тише, тише гони коней! Разобьёшь мою пани! А Отолонка:
      — Что сказал мой пан, что? А ежи-баба:
      — Чтоб я сняла с тебя подвенечное платье и бросила тебя в море. А не дашь — убить Яхимку.
      Заплакала Отолонка:
      — Пусть будет так, как приказал король! Только не тронь те моего братца!
      Сняла ежи-баба с Отолонки подвенечное платье и столкнула её в море, а подвенечное платье надела на свою рыжую дочку. Яхимка это видел, но от страха и с места не двинулся. Когда приехали домой, ежи-баба говорит королю:
      — Отолонка устала с дороги. Дозволь отдохнуть ей до вечера.
      Закутала ежи-баба свою дочку в свадебную фату, и король не
      заметил обмана.
      Вечером король устроил свадебный пир. На пир собралось много знатных гостей. Молодая королева сидела на пиру с опущенной фатой. Гости поздравляли короля с красавицей женой.
      Подвыпил король и захотел похвастаться перед гостями:
      — Открой своё лицо, моя дорогая! Пусть полюбуются люди твоей красотой.
      Не хотела королева открывать своё лицо, да пришлось снять фату.
      Взглянул на неё король и обомлел: вместо золотоволосой красавицы рядом с ним сидела рыжая уродина.
      Улыбнулась королева, а вместо золотой розы с её уст упала на стол жаба и заквакала:
      — Ква! Ква! Ква!
      Рассердился король и ударил королеву по лицу.
      Заплакала королева, и вместо жемчужин из её глаз поползли белые пауки.
      Когда кончился ужин, слуги подали гостям воды, чтобы они вымыли руки.
      Королева сполоснула руки — вода запахла так, что гости заткнули носы и разбежались в разные стороны.
      Идёт ежи-бабина дочка, и где ступит — вместо золотой травы колючки вырастают.
      Загрустил король, не знает, что и делать. А ежи-баба тут как тут:
      — Это всё Яхимка! Это он околдовал тебя и подсунул тебе в жёны свою поганую сестру!
      — Закопайте его в землю по пояс! — приказал разгневанный король.
      А Отолонка упала в море и превратилась в белую утку с золотым хохолком на голове. Только не могла она плавать: не было у неё одного крыла и одной лапки. Легла белая утка у бережка и стала греться на солнышке.
      Шёл по берегу моря садовник. Увидал он белую утку с золотым хохолком и бросился её ловить. Вырвалась утка из рук, ударилась о землю и вдруг превратилась в красавицу-девушку.
      — Ах, не убивай меня, несчастную, не убивай! Рада бы я улететь, да видишь: нет у меня ни руки, ни ноги!
      Заплакала Отолонка, и покатились из её очей жемчужины, одна крупнее другой.
      Подобрал садовник жемчужины и спрашивает:
      — Чем же я могу тебе, девушка, помочь?
      Улыбнулась Отолонка, и из её уст выпали золотые розы.
      Удивился старый садовник: немало вырастил он на своём
      веку цветов, а золотые розы увидел впервые.
      — Возьми эти розы и ступай с ними к молодой королеве,—• сказала Отолонка.— Захочет она купить эти розы — денег не бери. Проси за них руку и ногу. А в награду возьми себе жемчужины.
      Пошёл садовник к дворцу, ходит под окнами и кричит:
      — Продаю золотые розы! Кто купит золотые розы?
      Услыхала ежи-бабина дочка и позвала к себе садовника:
      — Сколько ты хочешь за золотые розы? Я их покупаю.
      — Не хочу я за них денег. Есть у меня дома девушка- калека: без руки, без ноги. Дай мне руку и ногу — отдам тебе золотые розы.
      Взяла королева у своей матери Отолонкины руку и ногу, отдала садовнику за золотые розы.
      Принёс садовник Отолонке руку и ногу. Приложила их Отолонка, и они мигом приросли. Ударилась Отолонка о землю, превратилась в белую утку с золотым хохолком и улетела в море.
      В синем море купались, полоскались белые утки. Среди них плавала белая утка с золотым хохолком. Вечером стали утки между собой говорить:
      — Ах, ах! — начала одна.— Старая ежи-баба добилась своего: подсунула королю свою рыжую дочку вместо красавицы Отолонки.
      — Ах,— сказала другая,— если бы только это! Из-за неё закопали Яхимку в землю по пояс.
      Поговорили между собой утки, взмахнули крыльями и полетели к берегу на ночлег. А ночью, когда совсем стемнело, полетели утки к дворцу.
      Тут одна утка, белая как снег, с золотым хохолком, ударилась о землю и превратилась в золотоволосую Отолонку. В самую полночь застучала она в ворота на тот двор, где был закопан в землю бедный Яхимка:
      — Кто спит, кто не спит—отворите ворота!
      — Я сплю и не сплю,— отвечал ей Яхимка.— Только отворить не могу! Я по пояс в землю закопан и железной цепью за руки к столбам прикован.
      Отворила Отолонка сама ворота, подошла к Яхимке и стала ему выговаривать:
      — Братик мой! Зачем ты не сдержал слова и рассказал про меня? Я за тебя руки и ноги не пожалела, а ты даже не вступился за меня! Видишь, в какую беду я попала?
      — Ах, не кори меня, сестра! Я так жестоко наказан!
      Погоревали они, пожалели друг друга. Вытерла Отолонка
      своими золотыми волосами брату лицо и стала просить:
      — Братик, нет ли у тебя чего поесть? Изголодалась я, а птичья пища в горло не лезет.
      — Ничего нет, сестрица моя! Ведь я сам только тем и живу, что добрые люди мне тайком в рот сунут.
      Попрощалась Отолонка с братом, пошла тихонько в королевскую горницу, открыла шкаф и всё, что там доброго было, съела. Потом взяла королевский гребень и стала чесать им свои золотые волосы.
      Тут забили крыльями под окном белые уши. Отолонка положила гребень на место, превратилась в белую утку и улетела со своими подружками.
      Рано утром король встал с постели и хотел причесаться. Смотрит — в гребне между зубьями вьётся несколько золотых волосков. Проголодался король, открыл шкаф — а в нём нет ничего, всё съедено!
      Собрал король всех, кто был во дворце, и спрашивает:
      — Не видели ли, кто сегодня ночью заходил ко мне?
      Все молчат. Все крепко спали, и никто никого не видел. Только один Яхимка мог бы всё рассказать, да его-то не спросили.
      На следующий день вечером плавали белые утки по синему морю и толковали между собой:
      — Нашему Яхимке сегодня ещё хуже стало!
      — Конечно, хуже. Старая ежи-баба его по грудь в землю закопала, чтобы скорее помер. Бедный Яхимка!
      Поговорили утки, взмахнули крыльями и полетели тёмной ночью во двор, где был закопан Яхимка.
      Одна из них, белая как снег, с золотым хохолком, ударилась о землю и превратилась в золотоволосую Оголонку. Застучала она в ворота:
      — Кто спит, кто не спит — открывайте ворота!
      — Я сплю и не сплю,— отвечал Яхимка.— Только отворить не могу! Я по грудь в землю закопан.
      Сама себе отворила ворота Отолонка и побежала к Яхимке. Вытерла Отолонка брату лицо, поцеловала его и стала просить:
      — Братик, нет ли у тебя чего поесть? Изголодалась я, а птичью еду не могу проглотить.
      — Нет у меня ничего, сестрица! Я сам только тем сыт, что добрые люди в рот положат.
      Прокралась Отолонка в королевскую горницу, всё, что было в шкафу, съела и стала расчёсывать гребнем свои золотые волосы.
      Вдруг где-то половица скрипнула. Положила девушка гребень, заплакала, и жемчужины градом покатились на
      пол. Превратилась Отолонка в белую утку и вылетела в окно.
      Рано утром проснулся король, взял гребень причесаться и видит: на гребне золотые волосы. Подошёл к шкафу: всё до крошки съедено, а весь пол жемчужинами усыпан.
      «Что же это такое?» — задумался король.
      Собрал он всю свою челядь и спрашивает:
      — Не видел ли кто сегодня ночью кого чужого а замке?
      — Нет, никого не видали,— отвечала челядь.
      Один повар стоит и с ноги на ногу переминается. Увидел это король и говорит:
      — Рассказывай, что ты видел?
      — Шёл я ночью за водой. Вижу: бежит по двору девушка, и где она ступит — вырастают цветы. Я за ней, потихоньку... Зашла эта девушка в ваши покои, съела всё, что в шкафу было, и стала чесать свои золотые волосы. Тут заскрипела по до мной половица, и девушка исчезла. А куда она подевалась, не знаю.
      — Завтра ночью я сам буду караулить,— решил король и приказал повару поставить : в шкаф самые вкусные кушанья.
      По синему морю плавали белые утки и разговаривали.
      — Плохо нашему Яхимке! — говорила одна
      — Очень плохо! — отвечала другая.— Сегодня закопала его старая ежи-баба в землю по шею, чтобы он скорее умер.
      — Ничего бы не было,— говорит третья,— если бы старая ежи-баба не прознала, что Отолонка между нами. Завтра она придёт нас убивать. Потому и приходится улетать нам от этого моря. Завтра будем чужой водой умываться.
      Поговорили белые утки, взмахнули крыльями и тёмной ночью полетели во двор, где стонал бедный Яхимка.
      Тут одна из них, белая как снег, с золотым хохолком на голове, ударилась о землю и превратилась в Отолонку. Застучала она в ворота:
      — Кто спит, кто не опит — отворите ворота!
      — Я сплю и не сплю, только отворить не могу! Я по шею в землю закопан.
      Отворила Отолонка ворога, подбежала к брату, обняла его голову и говорит:
      — Бедный мой братик! Прощай навсегда! Сегодня улетаем мы на другое море. Дай мне что-нибудь поесть!
      — Ах, где же я тебе возьму, дорогая! Ведь я только тем и сыт, что добрые люди мне тайком в рот сунут.
      Прокралась Отолонка в королевскую горницу, съела всё, что в шкафу приготовлено было, и принялась королевским гребнем овои золотые косы расчёсывать.
      Король тихонько встал с постели, подкрался к Отолонке, крепко схватил её и кричит:
      — Теперь ты от меня не уйдёшь!
      Услышали крик белые утки, испугались, взмахнули крыльями и улетели.
      Попробовала Отолонка вырваться, а король держит её крепко- накрепко.
      Стала Отолонка просить, чтобы король отпустил её, заплакала, и из очей её посыпались жемчужины
      — Не отпущу до тех пор, пока не расскажешь, что же с тобой было.
      Рассказала Отолонка про ежи-бабу.
      — Прости меня, Отолонка!—взмолился король.— Обвела меня старая ежи-баба вокруг пальца! И если я тебе люб хоть самую малость, останься и будь мне женой!
      — Прикажи выкопать Яхимку и накажи злую ежи-бабу с рыжей дочкой — тогда останусь.
      Король приказал немедля выкопать Яхимку и тотчас собрать совет. Пришли все паны, и ежи-бабу тоже позвали.
      — Ну, старая матка,— говорит король,— ты между нами самая мудрая. Посоветуй, что делать с тем злодеем, который со зла две невинные души хотел загубить?
      — Что с ним делать? — откликнулась ежи-баба.— За это любой суд приговорил бы посадить такого злодея в бочку, забить её и бросить в море. А если у злодея есть помощник, надо привязать его к хвостам диких коней и пустить коней в широкую степь, чтобы разорвали они злодея на части и разбросали по белому свету!
      — За обман, за то, что Отолонку с Яхимкой хотели со света сжить, ты сама себе и своей дочке казнь назначила! — сказал король.
      Как было сказано, так и было сделано.
      Король отпраздновал богатую свадьбу, а Яхимка был у молодых дружкой. На пиру все люди радовались и славили красоту золотоволосой Отолонки.
     
     
     
     
      МЕЛЬНИЧКА И СУМА
     
      Давно это было, ещё в четвёртом веке. Один мужик сильно обеднел. До того дошёл, что ни скотинки в хлеву, ни горсти семян на посев не осталось. А всё это случилось из-за жены — такая была небережливая. Махнул он на всё рукой и стал с тоски горькую пить. Пришла весна. Взял мужик в долг у соседа полчетверика гороху и выехал на соседской кляче в поле. Вот посеял он горох и собирается скородить. Тут подходит к нему какой-то парень с тросточкой, здоровается:
      — Бог помочь! Что сеете?
      — Горох.
      — А не продадите ли его мне?
      — Да ведь он уже посеян!
      — Ну и что ж? Это я сделаю. Куплю горох и велю собрать его.
      — Как же вы его соберёте?
      — А вам-то что до этого? Продайте. Заплачу, сколько скажете.
      Мужик задумался: «Видно, кучу денег можно получить».
      — Сейчас заплатите? — спрашивает.
      — Э, нет! Когда настанет время жатвы, придёте за платой на Крконошские горы в день святого Яна Осеннего, в одиннадцать или двенадцать часов.
      Так и договорились, ударили по рукам. Вот парень стал среди поля, засвистел на все четыре стороны, налетели стаей голуби и собрали весь горох. Ни одной горошинки не осталось.
      Проходит время. Мужик говорит соседу:
      — Погляди-ка, сосед: ведь горох-то, что я у тебя взял, так и не взошёл.
      — Ну, видно, семена были плохие.
      Как подошёл срок, пошёл мужик за платой. Шёл, шёл, наконец видит Крконошские горы. Навстречу ему — старая бабушка. Пожелал он ей здоровья. Она поблагодарила и спрашивает:
      — Далеко ли путь держите?
      — Ну вот ещё, стану я вам рассказывать! Что зря толковать, ведь вы мне не поможете!
      — А вы почём знаете? Скажите мне, какие у вас заботы? Может, я вам и помогу?
      Рассказал ей мужик, куда идёт.
      — А что просить будете?
      — Тысячу талеров!
      — А я вам вот что скажу — не просите денег!
      — Чего же ещё просить?
      — А вот послушайте меня: если вас не будут туда пускать, скажите, что желаете поговорить с хозяином. Придёте к большой реке, через реку положен мостик, вокруг него рыбы плавают. Они положат головы на мостик и рты раззявят, будто съесть вас хотят. А вы не бойтесь, ступайте дальше. Придёте в первый зал, там будут работать мастеровые, идите мимо них во второй. Там вам будут давать деньги, а вы их не берите и отвечайте, что хотите поговорить с самим хозяином. А в третьем зале просите ржавую мельничку, которая стоит на печке, а не будут давать, окажите, что хотите поговорить с хозяином. Пошёл мужик, и всё вышло, как бабка говорила: рыбы не хотели пропускать его через речку, слуга не пускал в первый зал, а он всё шёл вперёд и всем отвечал:
      — Хочу поговорить с хозяином.
      Так прошёл он все залы и вошёл в третий.
      — Хочу вон ту мельничку!
      — Да на что вам этот старый хлам? Ведь она вся проржавела! Куда её?
      — Нет, нет, ничего другого не возьму. Отдайте мне мель- ничку. А не то ведите к хозяину.
      Отдали ему мельничку; взял он её под мышку и пошёл. Ушёл с Крконошских гор, поглядел на мельничку и стал браниться на чём свет стоит:
      — Чёрт принёс эту бабку! Лучше взял бы я деньги!
      Идёт дальше, встречает другую старушку.
      — Дай бог здоровья, добрый человек!
      — Дай бог!
      — Что глядишь невесело?
      Рассказал он, что шёл на Крконошокие горы за платой, повстречал старую бабушку и она, мол, посоветовала ему не брать денег, а просить вот эту старую мельничку.
      — Да её и нести-то не стоит! Ведь сколько денег я мог там получить!
      — А ты, поди, и не знаешь, что это за мельничка? Ну-ка, сядь на тот пенёк, поставь её и крути ручку вправо.
      Он так и сделал и сейчас же намолол кучку талеров.
      — Вот видишь: это штука неплохая. А теперь поставь её на другое место и крути влево!
      Сделал он так, и намолола ему мельничка кучу дукатов.
      — Ну, спасибо вам, бабуся, за совет! Возьмите всё это себе!
      Отдал ей все деньги и пошёл своей дорогой. Зашёл в трактир. В трактире сидел бродяга с тростниковой сумой за плечами. Мужик сел, заказал себе еды. Как поел, покрутил мельничку, и сразу высыпалась куча талеров. Зовёт трактирщика.
      — Хватит вам этого?
      Трактирщик обрадовался:
      — Спасибо! Спасибо!—и принёс ему ещё бутылку вина.
      Бродяга глядел, глядел и говорит:
      — У вас штука хороша, а моя ещё лучше! Как взгляну на эту суму, сразу выскочит столько солдат, сколько захочу. Только скажу им: «Сделайте то-то»,— мигом всё сделают. Давайте поменяемся!
      «Хороши будут работники», — подумал мужик.
      Поменялись. Бродяга взял мельничку и ушёл. Мужик вышел следом за ним на крыльцо. «Дай, думает, попробую!» Взглянул на суму и говорит:
      — Шестеро солдат — сюда!
      И сейчас же тут как тут шестеро солдат. Мужик приказывает им:
      — Догоните вон того бродягу, поколотите его и отнимите мельничку!
      Солдаты так и сделали. Теперь у мужика были и сума и мельничка.
      Приходит он домой и говорит:
      — Ну, теперь мне и чёрт не брат! Всё время буду пиры закатывать!
      Вот разнеслась повсюду весть, что простой мужик всякий день пирует и что есть у него волшебная мельничка. Узнали об этом и высокие господа. Даже до государя дошла эта весть.
      Государь велел сейчас же призвать мужика и говорит ему:
      — Всё, что есть у крестьянина, принадлежит не ему, а государю.
      И послал государь роту солдат, те пришли к мужику и отняли у него мельничку.
      Мужик взглянул на суму и говорит:
      — Пусть сюда явится целое войско!
      Войско пустилось в погоню за государевыми солдатами, отняло у них мельничку и вернуло мужику.
      Опять стал он лиры задавать. Ну, когда жена его состарилась, взял себе красивую барышню. Она знала, куда он убирает мельничку и суму и какая в них сила. Всё у них шло хорошо, пока не пришло ей время родить. Мужичок-то был богатый, взял и выгнал её. «Возьму, думает, другую».
      А барышня-то знала, где у него что припрятано, возьми и обчисть его! Всё утащила. Ушла от него и скоро родила сынишку. Мужик затужил, стал звать её обратно, а она — не пойду, мол. Вышла замуж за бедного. Мельничка им молола, денег было вволю. Сума не нужна была, спрятали её в хворост да как-то раз нечаянно с хворостом и спалили. На деньги уж и не смотрели, вряд ли кто и знал, откуда у них такое богатство. Один раз забыли мельничку на окне и уснули. Ночью проходил мимо добрый человек и украл её. Не осталось у них ни сумы, ни мельнички. Но хозяйство было уже заведено, так и прожили безбедно.
     
     
     
     
      ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЛЕС
     
      Жила в небольшом домике бедная вдова с двумя сыновьями, и были они у неё друг на друга похожи, как две капли воды: родная мать с трудом различала их. Братья жили душа в душу, а мать не рассталась бы с ними ни за что на свете. Так шёл год за годом, и всем троим было хорошо. Но вот парни выросли и увидали, что другие уходят на чужую сторону счастья искать; потянуло и их из дому. И сказали они матери, что хотят посмотреть, как на чужой стороне живётся. Ей это было не по душе.
      — Ах,— говорит она,— разве вам дома плохо, что в чужие края захотелось? Кто знает, что может там с вами приключиться. Лучше сидите дома и меня одну не оставляйте.
      Но все уговоры ни к чему не привели: что они себе в голо
      ву забрали, на том и упёрлись. Бедная мать день и ночь плакала, все углы в избе слезами залила.
      — Милая мама, — утешали её сыновья, — не плачьте и не бойтесь за нас. Ведь не первые мы на чужую сторону уходим. Через три года опять тут будем. А что вам на это время понадобится, мы всё заранее приготовим.
      И припасли они ей зерна, муки, гороху, масла, дров, так чтобы всего хватило на три года. Увидала это мать, отлегло у неё немного от сердца, и она им тоже всякой всячины в дорогу собрала. Всё уже было готово, только не хватало хорошего куска жареного мяса.
      — Не можете ли вы, дети,— сказала она,— пойти чего-нибудь подстрелить? Не хочется мне без мяса вас отпускать.
      Ходили они, бродили по лесу с утра до полудня, с полудня до вечера — ни на один след не набрели. Решили домой возвращаться. Вдруг с разных сторон выбежали два волка и начали между собой грызться. Братья не знали, стрелять или не стрелять.
      — Если,— говорят,— мы в обоих сразу не попадём, разъярённый волк может на нас броситься. Лучше попробуем дать им по куску хлеба с салом.
      Дали они им сала; волки перестали грызться и пошли спокойно, как собаки, за братьями да так по-хорошему с ними до самого дома и добежали. Заперли братья волков в хлев, а сами пошли в горницу.
      — Ну, подстрелили чего-нибудь? — опрашивает мать.
      — Ничего не подстрелили,— отвечают,— а привели двух волков и заперли их в хлеву.
      — Ой, беда! — воскликнула мать.— Ведь они там мою корову зарежут. Бегите бегом, спасайте её!
      Все побежали в хлев, видят: корова стоит спокойно на своём месте, а волки в угол забились, и у обоих на пасти по большому замку. Все только диву дались.
      Утром снова пошли братья на охоту, но опять ничего не подстрелили. Только на обратном пути видят: два медведя грызутся. Они дали медведям по куску хлеба с салом; медведи перестали драться и пошли за братьями до самого дома. Их тоже в хлев заперли. Мать, как услыхала про медведей, опять страшно испугалась. Но когда пошли посмотреть, всё было спокойно, и у медведей на пасти замки висели.
      На третий день братья, как и прежде, ничего не убили, но двух львов, которые между собой грызлись, укротили и домой привели.
      — Видно, так вам жареного мяса и не будет,— сказала мать.
     
      ***
     
      Три дня и три ночи шли братья вместе, пока не пришли туда, где две дороги в разные стороны расходятся; там липа росла.
      — Послушай, брат,— оказал старший,— вот мы и на распутье. Тут нам надо расстаться. Ты ступай по той дороге, а я пойду по этой. Только знаешь что? Чтобы тот из нас, кто сюда вернётся, мог узнать, что сталось с другим, вырежем на этой липе свои имена и воткнём в них ножи. Кто вернётся первый, пусть вытащит нож из имени брата, и если пойдёт кровь, значит, брат жив, а если потечёт вода, значит, он умер.
      Младший согласился. Вырезали они свои имена и воткнули ножи. Потом поделили между собой зверей, пожали друг другу
      руки, и каждый пошёл своей дорогой.
     
      ***
     
      Долго бродил старший брат по густым лесам, по зелёным лугам, пока не пришёл к одному городу, который был весь чёрным сукном затянут.
      Он вошёл в гостиницу и спросил хозяина:
      — Что хорошего слышно?
      — Ах, хорошего ничего, зато плохого сколько хочешь,— отвечал тот.— У нас в городе есть только один колодец, мы все из него воду берём. Да дорого нам та вода обходится. Дело в том, что в пещере около города живёт двенадцатиглавый дракон, которому мы должны каждый день девушку на растерзание отдавать. А коли перестанем давать, он никого к тому колодцу подпускать не будет, и нам придётся от жажды погибнуть. Уж изо всех домов подряд горожане отдали по девушке, и теперь дошла очередь до королевской дочери. Поэтому король и велел весь город чёрным сукном затянуть, но в то же время оповестить, что, если найдётся человек, который того дракона убьёт, он за него свою дочь замуж выдаст, в приданое полкоролевства даст, а после своей смерти и всю страну ему оставит.
      Как услыхал это парень, тотчас охватило его желание породниться с королём, и он сказал, что попытается того дракона убить, если только сил хватит.
      Хозяин гостиницы побежал к королю и рассказал, что у него есть постоялец с тремя зверями, который берётся убить дракона, и что он в простой одежде, но, должно быть, сильный, коли сумел таких страшных зверей укротить.
      Короля эта весть очень обрадовала. Он тотчас послал парню богатую одежду и приказал, чтоб тот немедленно явился к нему. Парень оделся и отправился со своими зверями во дворец. Там все его благодарили, и король подтвердил, что если он дракона убьёт, то обязательно получит королевскую дочь в жёны. А парень попросил, чтобы зверям его дали каждому по два барана, а ему самому приготовили острую саблю.
      Только стало светать, королевская дочь села в карету. Карета тронулась, а за ней зашагал со своими зверями парень с острой саблей в руке. Когда они были уже недалеко от пещеры, он велел кучеру остановиться. Королевская дочь вышла из кареты и села на коня.
      — Вот так,— оказал он.— Только держитесь крепче и проскачите мимо пещеры, чтобы нам дракона наружу выманить. А карета пусть здесь останется.
      Королевская дочь пулей пронеслась мимо пещеры. Дракон почуял и высунул голову, но вместо красивой девушки в глазах у него сверкнула острая сабля. Парень не промахнулся, отсёк дракону голову. Рассердился дракон, высунул ещё три головы, которые испускали страшный огонь. Тут кинулись звери и начали чудовище со всех сторон рвать, пока храбрый парень изо всей силы сёк и рубил, так что вскоре уже четыре головы лежали на земле. Но что это? Дракон высунул сразу ещё восемь голов, изрыгающих страшное пламя. Парень устал, уже еле держал саблю в руках; волк с медведем тоже обессилели и только с боков прыгали. Но тут разбежался храбрый лев, вскочил дракону на спину и своими страшными когтями все восемь голов вместе с шеей от мерзкого драконова тела оторвал. Дракон упал, а головы долго ещё на земле бились. Парень вытащил нож, повырезал драконовы языки, положил их в сумку и побежал к освобождённой королевской дочери. Та от великой радости не знала, как его благодарить, стала целовать-миловать его. Потом взяла свой перстень, разломила надвое и одну половину ему отдала. Он, усталый, положил голову ей на колени и задремал. Звери тоже легли, и все заснули.
      Негодяй-кучер, как увидал, что все спят, схватил саблю и отсёк парню голову, а королевскую дочь заставил семь раз поклясться, что она его не выдаст. Головы драконов он собрал— в доказательство, будто это он убил чудовище, и помчался с королевной к королю.
      Проснулись звери и видят: хозяин убит. От великой кручины они страшно заревели и завыли. Потом вдруг лев приказывает волку:
      — Бели скорей вон по той дороге. Встретишь на ней змею с травинкой во рту. Она несёт ту травинку, чтоб оживить сестру, которую телега переехала. Попроси у ней полтравинки, а коли добром не отдаст, силой отними.
      Волк тотчас кинулся по дороге, но встретил на ней извозчичий обоз. Только его люди увидели, схватили дубины, и он в страхе побежал обратно.
      — Экий дурак,— сказал лев.— Ступай ты, медведь, принеси эту травинку.
      Медведь побежал и наткнулся на тот же обоз. Как увидели возчики медведя, так попрятались в телеги, словно мыши в норы от кошки. Медведь прибежал к змее и попросил у неё полтравинки; злая змея отказала и хотела медведю яд в тело пустить. Рассердился медведь, прижал змею лапой и насильно отнял у неё полтравинки. Со всех ног примчался он обратно ко льву. Тот сейчас же потёр этой травинкой хозяину шею и приставил к шее голову, да неладно — лицом назад.
      Видит лев, что хозяину так будет трудно ходить, повалил его на землю, оторвал ему голову, потёр травинкой и уже как следует приставил. Она тотчас приросла. Парень очнулся, встал на ноги и вздохнул.
      — Славно,— говорит,— я выспался.
      Да как ни в чём не бывало позвал своих зверей и пошёл куда глаза глядят.
      Через месяц пришёл он опять в тот город и увидел, что теперь город весь красным сукном затянут. Остановился он в той же самой гостинице и спрашивает:
      — Какие новости?
      — Хорошие,— отвечает хозяин.— Теперь уж нам нечего бояться за своих дочерей, потому что королевский кучер дракона убил. Сегодня как раз обручение, а завтра он с королевской дочерью венчается.
      Услыхал это парень и задумался: очень ему стало обидно, что кучер у него такое счастье отнял. Потом вскочил и говорит хозяину:
      — Давай биться об заклад, что и мне от этого пира что- нибудь перепадёт.
      Хозяин не поверил и ударил с ним по рукам. Парень попросил у него корзинку, написал письмо, завернул в него половину перстня, положил в ту корзинку, сунул её в пасть медведю и велел ему во дворец идти.
      Пришёл медведь во дворец. На дворцовом дворе все цепные собаки и гончие подняли на него лай, но он потихоньку шагал себе дальше; только когда они уж очень на него наседать стали, поставил корзинку на землю и разогнал буянов, потом опять взял корзинку и вошёл в тот самый покой, где господа сидели за столом и пировали. Медведь подошёл прямо к королевской дочери и подал ей корзину с письмом. Как только кучер медведя увидал, из-под него три подушки упали.
      Королевна прочла письмо, встала из-за стола, наполнила корзину самыми лучшими угощениями, поставила в неё полный стакан вина, обе половинки перстня туда опустила, и медведь отнёс всё это своему хозяину.
      Хозяин гостиницы проиграл заклад, а парню пришлось очень по вкусу всё, что королевна прислала. Наевшись досыта, взял он стакан и опорожнил его одним духом. Видит, на дне лежит перстень, целый — обе половины прочно срослись. Понял парень по этому знаку, что сегодня ему счастье улыбнётся. Тотчас отправился он со своими зверями во дворец и входит прямо в тот покой, где пир шёл. Как королевна его увидала, радостно кинулась навстречу и на глазах у всех обняла его. Король и гости диву дались, что это делается. А негодяй-кучер затрясся, как осина; все подушки из-под него вывалились. Тут королевна всё рассказала, а парень в подтверждение её слов вынул языки дракона. Со злодеем-кучером расправа была короткой: его дали тем зверям на мелкие куски разорвать. Король был очень рад и отдал свою дочь настоящему её освободителю. Наш парень сделался королевским зятем, получил полкоролевства и зажил
      так хорошо, что лучше желать невозможно.
     
      * * *
     
      Как-то утром, когда слуга одел королевского зятя, выглянул тот в окошко и видит: по одну сторону — прекрасные зелёные леса, а по другую — лес стоит печальный, жёлтый, словно осенью. Очень он этому удивился, потому что повсюду тогда была чудесная весна.
      — Отчего это так? — говорит.— Все леса вокруг ярко зеленеют, и только этот такой печальный...
      — Господин,— ответил ему слуга,— это заколдованный лес. Там уже много народу погибло, потому что кто туда вой дет, тот больше оттуда не выйдет.
      Он выслушал, но ничего не сказал; только затаил неприязнь к тому лесу.
      Вот раз объявил он жене, что идёт на охоту, взял зверей и пошёл.
      Только вышел из сада,— откуда ни возьмись, выскочила прямо на него лисица. Пустился он за ней вместе со зверями, но они никак не могли её догнать, а на выстрел она не подпускала. Долго они гнались за ней, а лисица то чуть поближе их подпустит, то опять вперёд убежит да всё дальше и дальше заманивает.
      Королевский зять просто терпение потерял, рассердился и нечистую силу помянул, чего прежде никогда с ним не бывало. А лисица только этого и ждала, потому что над людьми, ни в чём не повинными, у неё не было власти. Она сразу скрылась у него из глаз, и он очутился в густом лесу: вокруг него тьма, Словно в полночь. И стало ему вдруг так тесно, что захотелось на свободу.
      Но он только всё глубже, глубже в чащу забирался, потому что лес его своими чарами опутывал.
      Остановился он под дубом и, так как был голоден, развёл костёр, стал сало жарить. Вдруг слышит над собой голос:
      — Холодно, холодно мне!
      Оглянулся он по сторонам и видит: на одном дереве старая сгорбленная старуха сидит.
      — Коли тебе холодно, иди погрейся! — крикнул он ей снизу.
      Она замолчала.
      А через минуту опять послышалось:
      — Холодно, холодно мне!
      — Я же говорю: коли тебе холодно, иди погрейся.
      Опять стало тихо. Потом в третий раз послышалось:
      — Холодно, холодно мне!
      И он ей сердито крикнул:
      — Или грейся, или замолчи!
      — Я бы сошла, да твоих зверей боюсь. Вот возьми прутик, стегни их, и я сойду.
      Он стегнул зверей. Тогда колдунья спустилась с дерева и отбежала в сторону. Вдруг приносит насаженную на щепку жабу и начинает поворачивать её над огнём. Поворачивает её, а сама его дразнит:
      — Ты жаришь сало, а я жабу. Сало будет у меня, а жаба у тебя.
      И то на сало жабьим соком брызнет, то жабой по губам ему проведёт. После того как она несколько раз так сделала, он рассердился и стал на неё своих зверей натравливать. Но они не тронулись с места, потому что от прикосновения прута окаменели. Он повернулся к ним, но колдунья его самого прутиком хлестнула, и он тоже окаменел. Тут она его схватила и кинула в яму, где уже погиб не один человек.
      В королевском дворце ждут не дождутся королевского зятя. Но прошёл день, прошёл второй, а он всё не возвращается. Все опечалились и решили: не иначе как он в заколдованном лесу заблудился и там погиб.
     
      * * *
     
      Младший брат пустился в обратный путь и пришёл к заветной липе.
      — Как-то,— говорит,— мой брат поживает?
      Вытащил он воткнутый в липу нож. И с одной стороны потекла кровь, а с другой вода...
      «Нет,— подумал он,— тут что-то неладно: он не жив и не мёртв. Я должен пойти отыскать его».
      И тотчас пустился в путь по той дороге, которую выбрал его брат.
      Шёл он, шёл со своими зверями по чистым полям, по густым лесам, пока не пришёл к тому дворцу, где его брат с королём породнился.
      В это время королевна как раз во дворе была. Увидев его, она обрадовалась и побежала ему навстречу.
      — Ах,— говорит,— где же ты так долго пропадал? Я так по тебе тосковала.
      Она приняла его за своего мужа, потому что, мы ведь знаем, они были на одно лицо. Он отговорился, как умел, сразу догадавшись, что попал к жене брата.
      Когда наступила ночь и они легли спать, младший брат положил в постель между собой и женой брата меч. Она не знала, что и думать: как это муж успел к ней так охладеть? И всю ночь проплакала.
      На другой день он встал поздно, потому что очень устал. Когда слуга одел его, увидел и он тот печальный пожелтелый лес и спрашивает:
      — Отчего это такое: все леса вокруг так ярко зеленеют, и только этот вот такой жёлтый?
      Слуга глаза вытаращил.
      — Я ведь вам про это докладывал. Разве вы не помните?
      — Не помню я, чтобы ты мне про это говорил,— ответил младший брат.
      Тогда слуга рассказал ему, что это, мол, такой заколдованный лес: кто в него попадёт, тот из него уже не выйдет. И младшему брату не нужно было больше объяснять. Он сразу понял, что брат его где-то там в беду попал.
      Пошёл он на охоту; и у него тем же порядком с той же лисицей всё так же было, как у его брата; только младший брат нечистой силы не поминал. Пришёл он к тому же дубу, развёл костёр и начал сало жарить. Звери отошли в сторону и стали своих окаменелых братьев лизать.
      — Холодно мне! — завыла старая колдунья на дубу.
      — Коли тебе холодно, иди погрейся! — крикнул он снизу.
      — Я бы сошла, да твоих зверей боюсь. Вот возьми прутик, стегни их, я и сойду.
      Парень обернулся и увидел возле своих зверей других, каменных. Тут ему сразу всё ясно стало. «Погоди,— думает,— я тебя на свежую воду выведу».
      И не стал стегать своих зверей, а стегнул по земле.
      Колдунья спустилась с дерева, принесла маленькую жабу на щепке и начала её над огнём поворачивать.
      — Ты жаришь сало, а я жабу. Сало будет у меня, а жаба у тебя,— дразнила она парня.
      И то на сало жабьим соком брызнет, то жабой по губам' ему проведёт. Парня это рассердило, и он дал ей оплеуху. Колдунья кинулась на него — вот-вот задушит. Но он кликнул своих зверей, и те бросились на неё. Тут колдунья в страхе взмолилась, чтобы он её от зверей избавил.
      — Оживи тех зверей,— сказал он,— и я тебя отпущу.
      Она сняла свои сапоги, велела ему надеть их, взобраться
      на дерево, найти там золотой прутик и стегнуть им зверей. Он сделал всё так, как она сказала: стегнул зверей золотым прутиком, и они сразу ожили.
      — Хватайте её теперь,— крикнул он,— и рвите когтями, пока она не скажет, куда моего брата дела.
      Колдунья не выдержала мученья, дала ему мази, сказала, чтоб он спустился в яму и там этой мазью брату шею потёр. Тот сразу ожил, и оба вернулись к зверям.
      Но послушайте, что там после этого приключилось. Звери без всякого науськиванья кинулись на колдунью, чепец её упал в костёр и сгорел со страшным треском, а её самое они разорвали на куски. Когда с колдуньей было покончено, кругом вдруг стало светло и весь лес от радости зазеленел.
      А потом случилось диво дивное. Те звери, которые прежде каменными были, вдруг превратились в вооружённых рыцарей и тех, что каменными не были, на мелкие куски изрубили и сложили в кучу. Но только сложили, как из той груды изрубленного мяса поднялись три таких же рыцаря. Тут все они по-братски обнялись и друг другу все обиды простили.
      Братья, глядя на всё это, только диву давались, глазам своим не веря. Но тут один из тех шестерых заговорил:
      — Не удивляйтесь, благодетели наши, а послушайте, что я вам расскажу. Мы — шестеро братьев королевского рода. Но родители оставили нас неразделёнными, так что мы всё время между собой ссорились из-за того, кому королём быть. За это одна наша родственница нас заколдовала, чтобы мы были волками, медведями и львами до тех пор, пока нас два ни в чём не повинных брата не усмирят и мы не станем жить дружно. А остальное вы знаете, как было. Мы отдаём вам
      Теперь вое наше богатство и хотим под вашей защитой всю жизнь до самой смерти прожить.
      И все вернулись в королевский дворец. Там разобрались, кто муж, кто брат мужа, кто между собой братья, и устроили ещё пир, во много раз пышнее, чем первый.
      В скором времени добрые сыновья привезли туда и свою мать. Старший брат остался там королём, а младший уехал с теми шестерыми в их государство, где они в благодарность за всё отдали ему королевскую корону и после примирения жили между собой дружно и счастливо.
     
     
     
     
     
      ПРОРОК
     
      У одного плута-крестьянина ничего в хозяйстве не осталось, кроме коровы. Из-за глупой жены своей он всё спустил, что имел. «Продам и корову,— решил он.— На что она мне? Всё равно моя бездельница-жена скоро отучит её есть, а за шкуру ничего не удастся выручить. Да, но что же мы без коровы делать будем? Эх, да что тут долго раздумывать! Найдётся, я думаю, и для меня какое ни есть ремесло, которым прокормиться можно».
      Сказано — сделано: погнал корову на базар. А жена увидела и кричит:
      — Смотри, коли продашь, купи мне юбку. Хоть какую-нибудь узкую!
      — Ладно, ладно. Я и сам думал чем-нибудь разжиться! — крикнул в ответ крестьянин уже с другого конца деревни.
      Только пришёл на базар, тут же и продал корову. Купил.
      календарь. Ну, и гуску жареную. То и другое сунул в сумку, а остальные деньги пропил. Пил целые сутки.
      Дома жена растопила печь, согрелась возле неё как следует и решила, что коли так тепло, на что ей старая юбка: всё равно муж новую принесёт. Сняла она эту рвань, да и кинула в печку. И не только юбка в печи истлела, но весь огонь погас, а сама печка и горница выстудились, пока муж где-то винцо потягивал. А жена дома тряслась теперь от холода в рваной рубашке, которая на ней осталась. Наконец вернулся муж. Только он дверь отворил, жена ему из-за печи кричит:
      — Милый муженёк, давай скорей юбку.
      — Какую юбку? Я никакой юбки не покупал.
      — Как же так? Я ведь тебе кричала, чтоб ты купил мне хоть какую-нибудь узкую.
      — Я и пришёл с гускою. И тебе дам, только замолчи!
      Да и что же ей оставалось делать, как не молчать, забившись под самый дымоход: разве могла она в своей рваной рубашке людям на глаза показаться? Спасибо, кинул муж хоть кой-чего пожевать.
      А ему только и надо было, чтоб жена молчала: у него теперь завелась волшебная книга, в которой на все случаи свои знаки, черты да каракули имеются. Первым долгом пустил он слух по деревне, будто угадывать может, куда девалась любая пропажа: идите, мол, все к новоявленному пророку! А волшебную книгу, календарь, поставил перед собой вверх ногами, потому что букв не знал; но делал вид, будто знает все книги, всю мудрость ложкой выхлебал. Долго никто не приходил. Но вот как-то раз, когда он так сидел за столом, входит к нему в горницу сосед.
      — Соседушка...— начал было вновь пришедший.
      — Экий ты невежа,— прервал его наш крестьянин.— Разве так входят к пророку? Выйди вон, постучись, как полагается, и, коли я скажу тебе «можно», тогда входи, снявши шапку. Потом уж начинай со мной разговаривать, да вежливо, по- господски.
      Пришлось соседу выйти вон и вежливо, по-господски поклониться, а потом уж начать разговор.
      — Пан пророк, пропала у меня пара волов. Не укажете ли, кто их взял? Я дам вам двадцать гульденов да мешок от борного, как золото, гороха.
      — Вот видишь, невежа! Сразу надо было так поклониться, не дожидаясь, когда тебя научат. А теперь неси двадцать гульденов и мешок с горохом. Твои волы найдутся.
      Сосед обрадовался так, словно волы были уже дома, и тотчас принёс и горох и деньги.
      — Подойди сюда,— молвил пророк,— и смотри, коли глаза есть. Вот этот кривоногий,— тут он показал фигурку в календаре,— отвязал их у тебя ночью. Но ежели до завтрашнего утра на место не поставит, вот увидишь, непременно на другую ногу охромеет, и тогда уж мы его зацапаем.
      Молнией разнеслась по всей деревне весть, что пропавшие волы всё равно найдутся и кривоногому плохо будет. А был это не кто другой, как хромой Якубко, с нижнего конца. Прибежал он, задыхаясь, к пророку, постучался, как следует, поклонился и говорит:
      — Пан пророк, пан предсказатель, вы дома?
      — Дома. Чего тебе надобно, лукавая душа? — спросил пророк.
      — Эх, что душа! Душа сама не рада была; во всём тело виновато. Я, знаете, насчёт тех двух волов пришёл, чтобы мне хуже не было.
      — А что дашь, чтобы хуже не было?
      — Ах, я готов столько же дать, сколько ваш сосед вам дал. Только чтоб уж всё хорошо было.
      И всё получилось хорошо. Деньги да горох были у пророка, а волы к утру — на месте. Так понемногу то у одного, то у другого стали находиться пропавшие вещи, а у пророка наполнялись кошелёк и кладовая. Жену он хорошо кормил, только юбки ей всё не покупал и не покупал, даже узкой. «Пусть лучше сидит за печкой,— думал он,— а то как бы мне в моём ремесле не навредила». Но ей это надоело, хоть и лакомилась она у себя за печкой и гусятиной и поросятиной, и всем прочим, чего только ни приносили пророку.
      Раз пропал у владелицы замка золотой обручальный перстень. И никого не находилось, кто бы знал, где его искать. Прошёл слух, что госпожа обещает сто гульденов тому, кто перстень найдёт, а того, кто его похитил, ждёт смерть на колесе. Потом явился к пророку слуга из замка. Он тоже вошёл прямо в горницу и сказал, что коли тот пророк, так должен знать, что пропало у барыни, и найти ему вещь.
      — Что у твоей барыни пропало, я знаю лучше тебя,— ответил крестьянин.— А ты — невежа неотёсанный, коли не знаешь, что прежде должен поклониться пророку.
      И выгнал его вон. Только после того, как слуга постучал в дверь и поклонился, наш пророк принял его. Да и объявил:
      — Высокородной пани должно быть известно, что пророк к таким господам пешком не ходит. Коли она желает меня видеть, пусть пришлёт за мной карету.
      Барыня послала, и пророк прибыл в замок, гордо восседая в карете и держа перед собой открытый календарь. Он потребовал, чтобы ему отвели отдельную горницу и дали неделю времени, в течение которой кормили бы его самыми тонкими блюдами и поили самым лучшим вином, пока он не вычитает, где находится перстень. Барыня согласилась: она и так была главной в доме, а тут ещё пан уехал на неделю. Наш пророк ел, как паук, наливался вином, как бочка, и спал эту неделю за семерых! Но жене его дома за печкой не больно сладко было: и холодно и голодно. Нужда кого хочешь расшевелит, расшевелила и её. Пошарила она, нет ли чего поесть, потом, хоть и в одной рубашке, вышла из дому и пустилась прямо к замку, за мужем. А тому парню, который за пророком ходил, больно хотелось хоть чем-нибудь ему насолить: он её и впустил. Что же пророку было делать? Стал он её ласково уговаривать, чтобы она молчала, говорил, что тут она досыта наестся, что кушаний подают без счёту на стол.
      — Вот уж первый идёт! — сказал он, увидя на лестнице лакея, несущего первое блюдо.
      Тот услышал эти слова и задрожал, потому что он был один из похитивших перстень, и подумал, что пророк не иначе, как о нём говорит.
      Когда появился другой лакей со вторым блюдом, пророк опять воскликнул:
      — Милая жёнушка, вот и второй!
      И этот тоже задрожал от страха. Наконец появился третий лакей с третьим блюдом. Пророк опять:
      — Ну, не говорил ли я тебе, что явится и третий!
      Третий лакей не успел даже блюдо на стол поставить,—
      упал перед пророком на колени:
      — Ах, что уж тут скрывать, коли вам всё известно! Да, это мы трое украли перстень. Что было делать, коли он так плохо лежал? Мы просим вас только об одном: устройте так, чтобы нас не выдавать. Понятно, не задаром. Уж мы наскребём сотенку-другую гульденов. А пани и тому будет рада, что перстень нашёлся до возвращения пана.
      — Да, я сразу подумал про вас, — провещал наш пророк важно, на манер священника.— Но ясно это стало мне только сейчас, когда вы нам ужин подавать стали и я, вас же жалеючи, заговорил об этом и заставил в своём грехе признаться, потому что завтра было бы поздно. Беда стряслась бы. Да и стрясётся, коли не сделаете, как я говорю: деньги сейчас принесите сюда, а утром дайте проглотить перстень самому большому индюку на дворе. Об остальном я уж сам позабочусь.
      Деньги были тотчас принесены. Теперь оставалось только ждать, что будет утром. Но наш пророк опал спокойно.
      А утром всё чуть не разладилось из-за того, что барыня долго не позволяла резать самого красивого индюка: как это он мог схватить её перстень?
      — Да уж в другом месте его не найдёте и никак до него иначе не доберётесь,— говорил пророк.— Знаки врать не станут!
      Наконец она согласилась, скрепя сердце. И вот золотой перстень оказался у индюка в зобу. Барыня тотчас отсчитала пророку сто гульденов, чтобы он только скорей уходил, пока пан не вернулся.
      — Ухожу, ухожу,— сказал пророк.— Только как же быть? Мне ведь стыдно идти среди белого дня с этой вот, которая пришла сюда вечером в одной рваной рубашке.
      Тогда барыня приказала отдать жене крестьянина самое красивое своё платье, и пророк гордо зашагал со своей гордой супругой к воротам замка.
      Но тут навстречу им пан. Остановил их и спрашивает, что это такое. Кто эта особа, разодетая в лучшее платье барыни' Скрывать было невозможно всё само вышло наружу.
      — Ну, коли ты такой пророк, испытаю тебя и я! — сказал пан, когда ему всё рассказали.
      И устроил большой пир. Хозяева замка пригласили других господ в гости: индюка всё равно уже зарезали! На стол подали двенадцать кушаний в открытых мисках, а тринадцатое в закрытой. Это было кушанье, которое пан с собой привёз, и в этом году его ещё ни разу не подавали. Пророк должен был отгадать, что это такое. Но он не знал.
      — Отгадывай скорей! — стал торопить его пан.
      Тот видит, что попал в переделку, и тяжело вздохнул:
      — Эх, Рак, Рак! Плохо твоё дело!
      Это фамилия его была такая — Рак.
      А пан в ответ:
      — Молодчина! Ну, просто молодчина!
      И открыл миску: там был большой морской рак, варёный докрасна. Все просто глаза раскрыли от удивленья,— не знаю, на красного рака или на мудрость пророка. Известно только что каждый из панов пожертвовал пророку по сто гульденов, и его велели отвезти со всем добром домой, потому что мудрости пешком ходить не пристало.
      Теперь уж было у него на что завести хозяйство. Только с женой пришлось ему ещё не раз выдержать потасовку, хоть она и получила новую юбку, да притом уж не узкую. Но в конце концов он передал ей частицу своего ума, и они стали жить более дружно. А как он это сделал? Хороший пророк и человек опытный знает, что для этого требуется.
     
     
     
     
      СЯЛЬВЕНТ И ЦЫГАНКА
     
      В одном крае были дремучие леса. Все долины, все горы поросли лесом. В тех лесах медведей и львов было великое множество. А людям, конечно, от зверей одно разорение.
      Тамошние жители никак не могли избавиться от этой напасти. Ружей, пороху не имели, ходили на зверей с мечами да с цепами — понятно, толку было мало.
      Но вдруг один цыган попросил разрешения поселиться в этом лесу. Облюбовал он себе там местечко — с одной стороны никакой ветерочек не продувает, а с другой стороны солнышко пригревает.
      — Если,— говорит,— дадите мне эту полянку, я буду уничтожать зверей.
      Его пустили. Цыган построил себе там хату, купил две колоды пчёл. Пчёлы попались сильные, роистые, место было
      тёплое, роились хорошо. Цыган их отсаживал, и стало у него четырнадцать колод. Лёгкая рука у него была. Он и пчёл водил и зверей уничтожал — копал ямы, расставлял капканы, и всё ему удавалось. Люди радовались, что завёлся у них такой умелец.
      Цыган был уже немолодой, женатый. Цыган приторговывал лошадьми, цыганка ворожила, предсказывала судьбу, тем и жили. Была у них единственная дочь, да такая красавица, такая картиночка, что к ней и рамки не подберёшь.
      Вот состарился цыган и умер. Похоронили его честь честью. Перед смертью наказал он, чтобы и после него держали пчёл — так заботился о них.
      Недалеко от леса был хутор. Купил его приказчик и поселился там с женой. Они были бездетные, а им хотелось иметь ребёнка — для кого же иначе добро-то копить! Но вот прошло время, и родился мальчик, махонький, как котёночек. Хоть в рукавичку его прячь.
      — Что же он такой крохотный?
      — Да ну тебя,— говорит жена.— Погоди немного, имей терпение, вырастет.
      На второй день младенец уже заметно подрос, а через шесть недель ему все пелёнки малы стали. Очень шибко рос, а понятливый был — просто на удивление. Бабушка стала торопить родителей:
      — Пора уж его окрестить. Как хотите назвать?
      — Вишь, как сильно растёт; дадим ему имя Сильвент.
      Сильвенту ещё пяти лет не было, а он уже просит:
      — Дайте мне меч!
      Ему дали большую саблю, и все радовались, какой он молодец! А когда пошёл в школу учиться — такая у парня была ясная голова, что он всю науку очень быстро прошёл и всё мог объяснить, как по-писаному. А мечом-то, мечом как помахивал!
      — Отпустите меня в лес, там опять львы и медведи развелись, буду бить их,— попросил он родителей. Но те побоялись отпустить его, а он им и говорит:
      — Не бойтесь за меня!
      Пошёл в лес, в самую чащу, где больше зверей, долго бродил там, и вдруг идёт ему навстречу огромная медведица Сильвент перерубил её пополам, разделил на четыре части Да послушай, что дальше-то было! Не успел с этой покончить, вторая навстречу бредёт. «Ну, и с тобой сейчас разделаюсь!» Она рассвирепела, разинула пасть, а Сильвент как сунет туда руку, рука насквозь пролетела, ухватил её за хвост и вывернул наизнанку. Медвежата запищали, ну, он их всех до единого перебил.
      Тут вышла цыганка, увидала, какую он кашу заварил, и говорит:
      — Вот ты какой! Так и наш цыган не умел.
      Сильвент оглянулся, видит — с нею девушка. Красивая,
      рослая. Спрашивает:
      — Кто это с вами?
      — Моя дочь.
      — Ого! Вы — цыганка черномазая, а она такая красивая!
      — Удалась, стало быть.
      Сильвент загляделся на девушку.
      — Отдайте её за меня замуж!
      — Нет, нет, золотенький! Она пойдёт только за могучего богатыря. Кто хочет на ней жениться, должен прежде доблесть свою доказать.
      — Дайте попробую.
      Пришёл домой и рассказывает матери, что в лесу живёт молодая красавица цыганка.
      — Она,— говорит,— должна стать моей женой. Другой не весты мне не надо. Без цыганочки мне и жизнь не мила.
      Мать испугалась:
      — Что это тебе в голову взбрело, милый? Можешь найти себе другую, получше.
      — Нечего мне находить, я уж нашёл. Только как мне доблесть свою доказать и богатырём стать?
      Мать видит, что парень не на шутку задурил, и, чтобы его успокоить, говорит ему:
      — Ну, погоди, послушай меня: я знаю, где живёт ворожея, схожу к ней; она присоветует, что делать.
      Мать быстренько собралась, пришла к ворожее, а бабка ей и говорит:
      — В такой-то стране живёт силач и на всех страх наводит. Как вскочит на коня — земля дрожит. Кто этого силача прикончит, тот и будет самым могучим богатырём.
      Сильвент, как услыхал это, шапку в охапку и — туда. Пришёл в ту страну и спрашивает, где силач, который на всех страх наводит.
      — Уехал, погодите немного, скоро вернётся!
      Сильвент оглянулся, видит — тот уже мчится. Как крикнет Сильвент:
      — Гей! Гей! Стой!
      Силач остановил коня:
      — Чего тебе?
      — Ничего! Вызываю тебя на бой, вот чего!
      — Почему? У нас с тобой вражды не было.
      — Иди сюда, а то убью твоего коня.
      — Ну, убей, попробуй.
      Как бросится Сильвент, как треснет кулаком — из коня и дух вон, а силач далеко в сторону отлетел. Поднялся, глаза вылупил:
      — Ну, чего ты этим добился? Гляди, что наделал!
      Но Сильвент не стал с ним долго разговаривать:
      — А теперь выходи биться со мной, не то стукну и тебя, как твоего коня.
      — Стукни, коли охота. Мне ещё на свете жить не надоело.
      Сильвент как даст ему, у того сразу искры из глаз посыпались.
      Больше не стал с ним время проводить, повернулся к лесу. Спешит, ног под собой не чует: иду, дескать, за жёнушкой, за желанной цыганочкой! Да послушай, что вышло. Ещё не дошёл до поляны, как налетят на него пчёлы! Облепили его, жалят, кусают, ходу не дают. Сильвент остановился, а старая цыганка кричит ему:
      — Прочь, прочь! Беги отсюда, если жизнь дорога! Разлучился" Сильвент в душе со своей цыганочкой и помчался оттуда со всех ног. Пчёлы оказались сильнее его.
      Пришёл домой невесел и говорит матери:
      — Не хочу больше жить на белом свете!
      — Да брось ты, сынок, забудь! Я найду тебе хорошую невесту, будешь доволен! Мало ли на свете красивых девушек?
      — Нет, нет, и не говори!
      — Ну, погоди, я схожу к другой ворожее, может, она нам получше нагадает.
      Пошла к другой бабке, та дала такой совет:
      — В такой-то, мол, стране есть огромная липа в три обхвата, так крепко в земле укоренилась, что никакой ураган её свалить не может. Три у неё вершины, все три до облаков достают. Кто эту липу сломает, тот и будет самым могучим богатырём на свете.
      Сильвент, как услыхал, сейчас же отправился в путь. Пришёл, видит: стоит огромная липа, если её свалить — целое село выстроить. Вот так липа! Всё осмотрел. Вокруг неё лавочки наделаны, скамеечки. В сторонке скотина пасётся. Поглядел ещё раз — до чего ж высока! Полез на самую вершину. Залез, раскачал и вдруг — трах! Вершина отломилась и упала. Скотина разбежалась во все стороны. Сильвент — на вторую. Трах — свалилась и эта. Теперь ещё третья вершина осталась. Раскачал, грохнулась и третья. Изуродовал всё дерево. Вот Сильвент соскочил на землю, упёрся в липу. Ствол затрещал, подался — и конец липе, с корнями вывернул. Если бы ты слышал, какой грохот поднялся! Можно было подумать, что свалилась фабричная труба или башня.
      Тут со всего села народ сбежался, староста кричит:
      — Кто это здесь наше добро портит?
      Ну, видят, какой-то лесовик. Лучше с ним не связываться
      — вон какую липу свалил, его голыми руками не возьмёшь.
      А Сильвент уже пятки им показал. Идёт, веселится, — дескать, нет меня сильнее! Теперь женюсь, ждёт меня моя цыганочка Мария. Приходит в лес, и уже издали — ой-ой-ой! — все пчёлы тучей на него, жала свои высунули. Зачем, дескать, лишил нас пропитания. Старая цыганка грозит:
      — Иди другой дорогой! Если хочешь живым быть, близко не подходи!
      А пчёлы окружили его и давай жалить. Сильвент побежал сломя голову, а пчёлы до самого хутора гнались за ним.
      Вот когда он затужил! Как же так, пчёлы его победили!
      — Вот видишь, сынок, — говорит мать, — брось это, забудь!
      — Нет, нет, лучше жизни своей решусь! Если не добьюсь своего, так пусть меня пчёлы до смерти зажалят, не мил мне белый свет!
      Отец рассердился на него, а матери стало жаль парня, и спустя немного времени она говорит ему:
      — Погоди, я ещё раз попытаюсь. Была я у двух ворожеек, теперь пойду к колдуну.
      Пришла, рассказала ему всё по порядку:
      — Не хочет, дескать, парень от своего отступиться, столько подвигов уже совершил, а пчёлы всякий раз побеждают его.
      Колдун выслушал и говорит:
      — Вот что я вам посоветую: в такой-то стране царит безмерная нужда, земля там не родит. Почва такая, что никак её не вспахать. Если твой сын решится пробыть там два года, вспашет эту землю,- чтобы помочь тамошним людям, Мария пойдёт за него. Пусть всех обеспечит едой. Им нужна пшеница, горох, вино. А земля хорошая: надо только хорошо её вспахать, и всё уродится.
      Сильвент думает: два года — это долгий срок! Но всё-таки решил пойти. Домашние утешают его как могут.
      — Возьми с собой из дому всё, что нужно для такой работы, и пиши нам почаще.
      Не откладывая в долгий ящик, отправился он в ту страну, сначала всё там хорошо осмотрел, понял, чего эта почва требует, и пошёл за плугом и парой волов. Волов подобрал себе здоровенных, гору могли своротить. Взялся пахать Всё вспахал, камни, мусор всякий убрал с полей и начал всё подряд засевать. Семена ему прислал отец. И когда прошло два года, не было лучше этого края! Клевер, как шуба, расстилается, хлеба высокие, глаз не оторвёшь! Всё хорошо росло, кончилась нужда. До последней капли выцедил Сильвент свой пот на эти поля.
      Наладил им всё, посмотрел на себя: весь грязный, худой, руки в мозолях. Даже самому перед собой совестно.
      «Пускай! — думает. — По крайней мере положил свои силы на доброе дело!»
      Весело бежит по лесу, а пчёлы высоко летают. Он им три поля клевера оставил: кормитесь, паситесь сколько хотите! Мария ещё издали рукой машет:
      — Не бойся, иди сюда!
      Старая цыганка тоже его привечает. Повёл он их на свой хутор. Родители обрадовались. Сейчас же стали печь пироги, пчёлы наносили мёду. Справили свадьбу. Всех, кто мимо проходил, так кормили, что ремни лопались.
     
     
     
     
     
      ЛЕСНИК ЯНКО И ТРИ СОБАКИ
     
      Жил на свете бедняк, у которого, кроме нескольких человек детей, ничего не было. В доме его царила нищета. Столько народу, всех напои-накорми, а заработка никакого; да и уродиться тоже ничего не могло, потому что и земли-то никакой не было. А семья всё растёт да растёт. Много бедняжки слёз пролили, голода-холода натерпелись, помаленьку, даже вовсе не поевши, спать ложиться научились. Воем было тяжко, а отцу и вовсе невтерпёж, потому что он их беду лучше всех видел, и сердце его больше болело, когда он смотрел, как дети с голоду под печкой да на лавках шарят, и ничем помочь не мог. А жена ещё ребёнка ждала. Это уж совсем его доконало, и он в отчаянии проклял будущего ребёнка.
      Пришёл срок, и родила жена бедняги вместо деток трёх щенят. При каждом была дудочка. Принялся бедняк тех ще
      нят выкармливать да выхаживать как мог лучше, и через год стали они большими красивыми собаками. Отец сам дал им имена: одного назвал Могучим, другого Железным, третьего Зорким.
      Раз пошёл бедняк куда-то и собак с собой взял; а они рядом с таким худым человеком, как он, казались ещё упитанней. Шёл он долго, устал и зашёл в корчму стаканчик винца выпить. Велел себе налить; сидит, выпивает, а верные псы возле него на полу разлеглись. И зашёл туда один лесник; потребовал себе бутылку и сел на другом конце стола Сперва оба пили молча. Но молчанье не долго длилось: через минуту лесник его прервал, обратившись к бедняку с такими словами:
      — Скажи, добрый человек, кто ты, откуда и куда идёшь?
      — Я из такой-то и такой-то деревни,— отвечает бедняк.— Иду туда-то.
      — А это твои собаки? Какие большие! Где ты их взял? Я бы всё отдал, лишь бы таких иметь.
      — Мои, — ответил бедняк, а об остальном промолчал.
      Тогда велел лесник Янко — так его звали — принести пять
      ковриг хлеба: каждой собаке по одной кинул, одну бедняку подал, а одну сам надломил. Потом приказал подать ещё бутылку и стал угощать нового знакомого. За разговорами незаметно пришла пора расставаться. И говорит бедняк леснику:
      — Янко, — говорит, — ведь так тебя зовут? Эти три собаки— мои родные дети, которых я, своим и деток моих горем- злосчастьем до отчаяния доведённый, проклял в материнской утробе. Вон того, самого крупного, Могучим звать, среднего Железным, а третьего Зорким. Ты так их накормил, как они у меня ни разу не ели. А я их кормить как надо не могу, а тебе это легко Да ты же и хотел их иметь. Так я тебе их дарю. Видишь, у каждой к ошейнику дудочка привешена. Коли ты в какую опасность попадёшь, только в эти дудочки подуди,— собаки, хоть ты на краю света будь, сейчас же прибегут и тебя освободят. А теперь счастливо оставаться, и не забывай меня, который тебе добра желает!
      Янко взял дудочки, поблагодарил бедняка, и они разошлись в разные стороны. А собаки, словно понимая человеческую речь, поклонились уходящему отцу и побежали за лесником.
      Янко пошёл таким густым лесом, что даже неба не было видно, и в том густом лесу собаки его потеряли: видно, проголодались и захотели в чаще какого-нибудь зверя поймать. После долгих блужданий вышел Янко на широкое поле и видит: рота солдат марширует.
      «Дай, — думает, — испытаю, правда ли то, что мне этот крестьянин о собаках сказал».
      Подошёл он к солдатам и крикнул:
      — Стой!
      Солдаты оглянулись на него и зашагали дальше. Он крикнул в другой раз; солдаты не стали останавливаться. Крикнул в третий раз — они остановились. Подошёл к нему офицер, спрашивает, чего ему надо? Зачем их остановил?
      — Да просто так,— ответил Янко.— Хотел испытать, послушаетесь вы меня или нет
      — Ах, коли так, я гебе покажу, как солдат останавливать! — закричал офицер.
      Велел он Янка связать и на первом суку повесить. Вот стоит Янко связанный, под деревом — ждёт, что с ним делать будут. И попросил он, чтоб дали ему перед смертью в дудочки подудеть Офицер позволил.
      — Только недолго, — говорит.
      Задудел Янко, прибежали собаки и опрашивают;
      — Что прикажешь?
      — Освободите меня из рук этих злодеев.
      Собаки накинулись на солдат, стали рвать и кусать их, как бешеные Офицер видит, дело плохо, приказал развязать Янка и стал усердно просить его отпустить их души на покаяние Янко смиловался над ними, приказал собакам больше не кусать их и пошёл в одну сторону, а солдаты в другую.
      Долго шёл Янко и пришёл в город, где король жил. Хотелось ему на службу поступить, и лучше бы всего к королю. Пришёл он к королю и говорит:
      — Дай вам бог счастья, светлейший король!
      — И тебе тоже, сын мой, и тебе тоже! Чего ты от меня хочешь?
      — Да немногого. Хочу спросить вас, не нужен ли вам лесник. Я поступил бы.
      — Так и так, — отвечает король. — У меня уже есть двенадцать лесников, но послушаем, что скажет мой старший лесничий. Может, тринадцатого нужно? Матей, Матей, поди сюда!
      Пришёл Матей.
      — Что прикажете, светлейший король? — спрашивает.
      — Этот молодец хочет ко мне в лесники поступить. Я не знаю, взять или нет. Не надо нам тринадцатого?
      — Как вам будет угодно; всё от вашей воли зависит. Скольких примете, столько и будут служить, — ответил Матей.
      Король подумал и говорит:
      — Ладно, возьму я тебя на службу, но ты должен доказать, что умеешь хорошо стрелять. Видишь, на той вон башне, на самом верху, воробей сидит. Если ты его застрелишь, да так, чтобы голова в одну сторону, а туловище в другую упали, — будешь служить у меня лесником, а иначе нет.
      — Что ж, попробую.
      Взял Янко ружьё, зарядил, прицелился, выстрелил, и голова воробья упала в одну сторону, а туловище в другую. Удивился король, обрадовался. Подошёл к стрелку, по плечу его потрепал.
      — Молодец,— говорит.— Служи хорошенько, и тебе у меня хорошо будет.
      Поступил Янко к королю на службу. А старому Матею больно не понравилось, что король с новым лесником так ласково разговаривал. «Я,— думает,— сколько лет королю верно служу, а никогда от него таких ласковых слов не слыхал, какие он новичку говорил. Ладно, покажу я этому проходимцу!» Он ничего не сказал, а замыслил недоброе.
      На другой день, только рассветать стало, пошли двенадцать лесников со старым Матеем на охоту. Янко вышел вслед за ними попозже и в другую часть леса отправился. Собак не взял, да и без них только стрелять поспевай: он на весь лес гремел и в короткое время множество зверей настрелял, будто дров нарубил. Вечером подошли к нему другие лесники. Они всего-навсего несколько зайчишек убили, а он целую кучу всякого зверья. Рассердился Матей, увидев это, накинулся на Янка, прямо съесть его хочет; стал бранить его на чём свет стоит, а за что — неизвестно. Чем дальше, тем больше, а когда Янко что-то ответил, Матей вытащил шомпол и стал изо всей силы бить его. Остальные лесники, заранее наученные Матеем, забрали всю Янкову добычу, отнесли её королю, а Янка оклеветали, будто он ленивый, позже их на охоту выйдя, ничего не настрелял и не заслуживает, чтобы его на службе держали. Выслушал их речи король и страшно удивился: чудно ему показалось, что такой хороший стрелок ничего не застрелил, а они втрое больше дичи принесли против обычного. Выслушал он их, но ничего не сказал.
      На другой день опять охотились, Янка избили, всё, что он настрелял, у него отобрали и к королю отнесли, да ещё хуже вчерашнего перед королём его очернили, потому что все были злы на него, что он лучше их стреляет. Король опять удивился множеству дичи, а когда лесники снова свою вчерашнюю песню о бездельности Янка запели, сам рассердился и гневно промолвил:
      — Ступайте завтра ещё раз, и, если он ничего не застрелит, я прогоню его с места.
      На третий день пошли на охоту, и опять с нашим Янком то же, что и раньше, случилось. К счастью, удалось ему из того, что он застрелил, отложить в сторону одну птицу, которую король давно иметь хотел, да никто на свете достать ему не мог. Побили опять Янка, дичь у него отобрали, и старый Матей отказал ему от места. После того Янко ещё в лесу оставался и, только когда уже мрак с вечерней росой на землю опустился, понёс королю застреленную птицу.
      Приходит к королю, а тот на него злыми глазами смотрит:
      — Удивительно,— говорит,— как это ты — такой хороший стрелок, а ничего застрелить не можешь. Я бы тебя на службе оставил, если бы ты что-нибудь путное сделать мог; но лентяев кормить не желаю. Убирайся с глаз моих долой, ищи себе другую службу.
      — Что ж, светлейший король, пусть будет по вашей воле. Примите только ещё вот эту дичину,— ответил Янко и подал королю желанную птицу. Король страшно обрадовался, стал опять Янка хвалить и на службе его оставлять. Да не развеселили Янка эти похвалы: остался он по-прежнему печальным.
      — Что с тобой? — опросил король. — Может, тебя кто оби дел, что ты печальный такой?
      — Как же мне не быть печальным, когда меня так перед вами оклеветали? Лесники сказали вам, будто я лентяй-лежебока, ничего не делаю и вашей службы нести не хочу, а ведь я больше их работал. Правда, я позже их на работу выходит но каждый день больше их всех дичи добывал: ведь что они вам приносили, почти всё это я один настрелял. Они моему счастью позавидовали и каждый раз всё у меня отбирали, а потом хвастали этим перед вами, как своей добычей, и меня же ещё били. Если не верите, посмотрите на мою избитую спину. Оклеветали меня, а я, видит бог, ни в чём не повинен. Старый Матей уже и со службы меня уволил.
      — Да, я вижу, тебя обидели, шибко обидели, — сказал король.— Но будь спокоен и ничего не бойся: я всё поправлю Если хочешь, оставайся у меня на службе; я позабочусь о том, чтобы тебе хорошо было.
      Так утешал король измученного неправдой Янка.
      — Рад я остаться у вас, светлейший король, — ответил тот. — Только сделайте так, чтобы у Матея никакой власти надо мной не было, потому как мне уж невтерпёж стало.
      Король согласился. Время было позднее, ночное, и они разошлись. Король лёг спать, но никак не мог заснуть. Лежит, с боку на бок переворачивается, а глаза сомкнуть не может. Вдруг какая-то мысль его озарила, но какая, об этом никто не знал, только он один.
      Так промучился он до самого утра. Только рассвело, велел он позвать к себе лесника Янка. Пришёл Янко, и король его спрашивает:
      — Скажи мне, Янко, обратил ты внимание на тот вон замок, там, вдали?
      — Не раз уже обошёл я его вокруг, светлейший король, и осматривал его со всех сторон. И всякий раз, как я к нему подходил или глядел на него, какой-то страх меня брал. Так и кажется, словно с этих стен что-то тебе грозит. Будто оттуда какие-то стоны слышатся; а прислушаешься — вое тихо вокруг. Или вдруг на стенах то здесь, то там какие-то страшные фигуры замаячат; всмотришься — ничего, кроме седых стен, невидно. Только невозможно вокруг того замка долго ходить вдруг чувствуешь, что по проклятому месту шагаешь; так мороз по коже и побежит, ноги сами прочь уносят.
      — Это ты правильно говоришь, Янко: кто на тот замок смотрит, того страх охватывает! Нет такого человека, который бы там переночевал: кто ни брался, никогда живым оттуда не выходил. Уж столько народу пробовало — все погибли. Видишь, в чём дело. Замок этот когда-то принадлежал моему отцу. Он никому завещать его не захотел; после смерти себе его оставил. Вот с тех пор, как умер он, там каждую божью ночь и творится неладное. Днём туда можно спокойно войти и по комнатам ходить,— только не по всем, потому что некоторые так крепко заперты, что их никто открыть не может. Сколько я ни добивался и ни требовал, чтобы их отворили, только зря хлопотали и деньги тратили. Я хочу тебя испытать. Если освободишь замок от злых духов, отдам тебе полкоролевства с этим замком и дочь замуж за тебя выдам, а после моей смерти и другая половина королевства к тебе перейдёт, потому что у меня нет наследника.
      Задумался Янко, но в конце концов, полагаясь на своих собак, согласился. Только условием поставил, чтобы ему слугу дали, который дрова таскал бы и другую помощь оказывал. Король велел Матею в наказание за наговоры слугой Янку быть. Тот упёрся было, но всё-таки пошёл, после того как король смертью ему пригрозил
      Вечером набрал Янко свечей и отправился в замок. Пришёл, свечи зажёг, потом вынул кости, стал играть. А Матей должен был огонь развести. Через некоторое время оглянулся на очаг Янко, видит: дров нет. Послал он Матея за дровами. Как ни горько тому было, послушался. Ждал, ждал его Янко, тот все не возвращается. Пошёл Янко искать его и нашёл с охапкой дров в руках: стоит, прислонившись к стене, а голова отрубленная между ног положена. Взял Янко дрова, и хоть бы что: развёл огонь, сидит, греется. В полночь послышался из дымохода голос:
      — Ай, ай, мне холодно, холодно!
      — Коли тебе холодно, иди погрейся,— ответил Янко.
      Никто не ответил. И так три раза. В третий раз из дымохода
      ветром повеяло, и оттуда упала огромная нога. Янко поставил её в угол. Потом другая, и за ней по очереди все части тела. Янко все их в кучу покидал. Вдруг все они поднялись, и перед ним выросла огромная страшная фигура, вся костяная.
      — Чего тебе надо? — закричала она.— Как ты смел сюда прийти?
      — А тебе чего надо? — ответил Янко.— Чего ты тут шляешься?
      — Я хозяин этого замка. Как ты смеешь на моём очаге огонь разводить?
      — Да тебе ведь холодно. Вот и погрейся.
      Скелет согрелся, а потом как обхватит Янка вокруг пояса,— совсем было его задушил. Да собаки выручили. Стали они скелет грызть, и он пощады запросил.
      — Отпусти,— говорит,— меня. Больше не приду.
      Отпустил его Янко и, словно после трудной работы, улёгся
      на шёлковую постель, а собак перед собой на шёлковых подушках уложил.
      Через некоторое время раздался стук в двери, которые были заперты; потом повеял ветер, двери распахнулись, и в комнату вошёл скелет. Он накинулся на Янка и стал душить его. Янко крикнул собакам, и те впились в скелет. Тот опять стал просить, чтоб Янко отпустил его, обещая, что больше не вернётся. А когда Янко исполнил его просьбу, он потихоньку вытащил верёвку из сумки, которую Янко всегда с собой носил, и пропал.
      Янко опять лёг. Через некоторое время скелет снова появился. Он держал в руке три ключа: один золотой, другой серебряный, третий стальной. Янко хотел собак на него натравить, но старик стал просить, чтобы Янко его не трогал, сказал, что он ему кое- что покажет, и позвал его с собой. Янко взял свечку и пошёл за ним со своими собаками. Старик рассказал Янку, что замок принадлежит ему, что он не хотел отказывать его своему сыну за его жестокость и злобу и что ему вое не удаётся найти подходящего наследника. Теперь он отдаст его Янку, потому что Янко — хороший юноша, честный человек. «Но с условием, что ты его моему сыну не передашь»,— прибавил старик.
      Потом он ввёл Янка в золотую и серебряную комнаты, где всё было из золота и серебра. Третьим ключом отпер он калитку в большой сад, показал там Янку грушевое дерево и велел запомнить его. Потом он долго водил Янка туда-сюда, привёл в конце концов опять к этому дереву и велел ему на нём повеситься, сделав петлю из верёвки, которая прежде у Янка в сумке была. «Теперь,— говорит,— ты всё видел и, чтоб никому о том рассказать не мог, повесься!» Собаки были заперты. Встал Янко под грушевое дерево и попросил разрешения на дудочке поиграть. Только заиграл, прибежали собаки, набросились на старика и до тех пор его рвали, пока он весь как дёготь не растёкся,— так Янко им приказал!
      Крепко проспал до утра наш беззаботный Янко. Утром король послал слугу в замок. Тот прибежал обратно со страшной вестью, что Матей стоит, прислонившись к стене, а голова его лежит у него между ногами. Тогда король вызвал всех лесников, и они, вооружённые, пошли в замок. Там нашли они Янка, живого и здорового. Он рассказал всё, как было. Сказал, что старик ему замок отдал, но потребовал, чтобы Янко гот замок королю не передавал. Ничего не поделаешь: пришлось королю выполнить свой договор с Янком. Отдал он ему полкоролевства и дочь за него выдал.
      Вот раз поехал Янко с женой кататься. А собаки возле кареты бегут: одна впереди, две по бокам. Вдруг останавливают они коней, так что те шагу ступить не могут, и просят Янка, чтоб он им за верную службу головы порубил. Долго не хотел он исполнить их просьбу, да видит, что иначе ему с места не сдвинуться, и сделал по-ихнему. А из собачьих тел три голубки выпорхнули и полетели через горы, через долы.
      Рассказала королевская дочка своему отцу об этом: она зла была, что её за лесника выдали. А король уже давно на зятя зубы точил.
      Велел он его в темницу посадить, а потом повесить. Но голубки зоркие были: летая над отцовским домом, видели они, что Янко в беду попал. Полетели обратно, опять собаками обернулись и злого короля с дочерью растерзали. Народ обрадовался, Янка королём поставил. Янко женился на другой королевне, собак у себя оставил, отца их тоже к себе взял и до сих пор царствует, коли не помер.
     
     
     
     
     
      МУДРЫЙ ЮВЕЛИР
     
      Радошу было восемнадцать лет, когда умерли его отец и мать. Был он теперь совсем один на свете.
      «Пойду-ка я в большой город, — решил он, — может быть, там найду работу». Собрался и пошёл.
      Долго ходил Радош по городским улицам. Всему он здесь удивлялся. Юноша никогда ещё не бывал в городе.
      Вдруг на одной из улиц увидел он в окне изделия замечательной красоты: шкатулки, браслеты, дорогую посуду. Они сверкали всеми цветами радуги. Здесь была ювелирная мастерская. В ней работало много людей.
      Долго смотрел Радош сквозь окно, как ловкие руки мастеров превращают золото, серебро, драгоценные камни в чудесные изделия. Очень понравилась ему тонкая работа ювелиров.
      «Вот где я должен работать!» — решил он и вошёл в мастерскую.
      — Что тебе нужно? — опросил хозяин мастерской.
      — Я хочу научиться делать красивые вещи. Возьмите меня в ученики,— попросил юноша.
      — В ученики? Да ты слишком велик для этого. Ведь ювелирному делу нужно учиться не меньше восьми лет.
      — Ничего, я постараюсь быстрее научиться,— настаивал Радош.
      — А как платить будешь за ученье? — спросил снова хозяин.
      — Платить-то я не могу, у меня совсем нет денег. И родных никого нет, кто мог бы платить Но я бы так работал, что вы были бы мной довольны. Ни минуты не сидел бы без дела.
      — Ну ладно, так и быть, оставайся,— сказал хозяин, подумав.— Вот здесь, возле двери, будешь работать, а там вон будешь спать.
      Так Радош стал учеником ювелира.
      Сначала другие ученики смеялись над Радошем, дразнили его, видя, как неумело он берётся за работу.
      Но вскоре умолкли. На второй день он уже работал не хуже многих из них. А в неделю научился тому, чему другие учились два года.
      У юноши оказались золотые руки. За что он ни брался, всё ему удавалось. Через две недели Радош делал перстни, серьги и браслеты не хуже мастера.
      — Не знаю,— говорил хозяин жене,— что о Радоше и думать. Или он уже опытный ювелир и только скрывает это, или парень под счастливой звездой родился.
      — Не думаю, чтобы он тебя обманывал,— ответила же на,— он, по-моему, никогда не лжёт.
      Через месяц Радош закончил ученье, и хозяин оставил его работать подмастерьем.
      Вот однажды проходил Радош с хозяином мимо королевского дворца. Видит он: на воротах дворца белеет человеческий череп, насаженный на кол.
      — Что это значит? — спросил он хозяина.
      И тот рассказал:
      — Есть у нашего короля единственная дочь, да такая красавица, какой во всей округе не сыскать. Только вот беда: с двенадцати лет перестала она говорить. Уже пятый год принцесса не может произнести ни слова. Она читает, гуляет, вышивает, но все делает молча. Сколько лекарей у неё перебывало, и всё напрасно. А три года назад была здесь мудрая предсказательница. Она сказала, что принцесса Либена заколдована. И колдовство может кончиться только тогда, когда придёт юноша, который сумеет заставить её заговорить. Король издал приказ: кто вызовет его дочь на разговор, получит её в жёны. Много всяких знатных юношей наехало во дворец. Каждый хотел с принцессой заговорить, да только всё без толку. Надоело это и королю и принцессе. Принцесса ушла в свои покои и не хотела больше никуда выходить. А король приказал рубить голову каждому, кто возьмётся исцелить принцессу, но не сумеет сделать это в три дня. Сутолока прекратилась. Все, кто надоедал принцессе, разъехались по домам: никому не хотелось головы лишиться.
      Только после долгого времени приехал в замок молодой, красивый юноша. Он попросил разрешить ему попробовать, не излечит ли он принцессу. Король разрешил.
      Три дня, говорят, стоял юноша на коленях перед Либеной и просил вымолвить хоть одно слово, но та и не шелохнулась. Так и лишился юноша головы. Эту голову выставили здесь для устрашения. С той поры никто больше не хочет пытать счастья...
      Подивился Радош рассказу хозяина. Жаль ему было и несчастного юношу, напрасно потерявшего жизнь, жаль и красавицу Либену, обречённую на вечное молчание.
      Прошёл год с тех пор, как Радош стал работать у хозяина. Был он теперь лучшим ювелиром мастерской.
      Однажды пришёл в мастерскую придворный от короля.
      — Король приказал сделать для принцессы драгоценные украшения,— сказал он хозяину мастерской,— но они должны
      быть такой красоты, какой никто нигде никогда ещё не видал.
      — Хорошо,— ответил ювелир,— сделаю.
      А когда придворный ушёл, хозяин в раздумье почесал затылок. Не знал он, как выполнить такую работу.
      — Что случилось, хозяин? — спросил Радош.
      Тот рассказал.
      — Не печальтесь. Я возьмусь сделать украшения для принцессы.
      — А ты думаешь, что справишься с работой, за которую я сам боюсь браться? Как же я могу потратить столько золота и драгоценных камней, не зная, получится ли у тебя то, что нужно?
      — Ну, дайте мне что-нибудь одно сделать, а если понравится, тогда другое.
      Хозяин дал ему золота и драгоценный камень. Радош сейчас же взялся за работу.
      Как же удивился старый ювелир, когда принёс ему Радош готовый перстень! Не было равного этому перстню по красоте.
      С радостью дал он тогда юноше и золота и бриллиантов столько, сколько нужно, чтобы сделать и остальное.
      Радош трудился и день и ночь. Наконец всё было готово. Юноша сделал ещё серебряную шкатулку. Положил в неё приготовленные драгоценности и понёс хозяину.
      Когда хозяин увидел всё это, бросился он на шею Радошу со словами:
      — С сегодняшнего дня ты мой учитель! Больше я тебе в работе указывать не могу: ты меня далеко обогнал.
      Действительно, это была работа, которую мог сделать только великий мастер. Невозможно было глаз отвести от ажурного ожерелья, чудесных серёг, браслетов и других украшений. Золотые и серебряные узоры их были тонки, словно лёгкая паутина, а листья и цветы казались совсем живыми.
      — Не знаю, чем тебе за такую работу отплатить,— сказал потрясённый ювелир.
      — Ничем. Позвольте только мне самому отнести их королю.
      Хозяин охотно разрешил, и Радош отправился в королевский дворец.
      Когда королю доложили, что принесли заказанные драгоценности, он приказал сейчас же впустить ювелира.
      Юноша низко поклонился и подал королю серебряную шкатулку. Долго смотрел король, не отрываясь, на чудесные украшения. Потом спросил:
      — Скажи мне, юноша, кто делал это?
      Радош ответил:
      — Я сам, милостивый король.
      — Да ты такой художник, каких я и не видывал! Если я могу оказать тебе какую-нибудь милость — проси
      — Милостивый король! Я слышал, что к принцессе может быть допущен каждый, кто хочет попробовать вернуть ей речь Я бы хотел попытаться сделать это. Разрешите мне повидать принцессу.
      Со страхом ожидал Радош ответа короля.
      — Конечно, юноша,— сказал король,— ты можешь попытаться исцелить принцессу. Но знаешь ли, что ждёт тебя, если тебе это не удастся?
      — Знаю,— твёрдо ответил Радош.
      Король позвал своего придворного, приказал ему отвести Радоша в покои принцессы и оставить там одного. А сам тайным знаком приказал придворному, чтобы тот подслушал, что там будет происходить
      Придворный повёл его через множество зал, одна роскошнее другой. Наконец дошли они до покоев принцессы. Придворный открыл последнюю дверь и знаком показал Радош/, чтобы тот вошёл.
      Принцесса Либена сидела в своей комнате у окна и вышивала золотом.
      Ни одна жилка на её лице не дрогнула, когда Радош вошёл. Ни на один миг она на него не взглянула, словно принцесса была безжизненной, как её портрет, который висел в золотой раме на стене.
      Радош поклонился принцессе, но не стал говорить с ней.
      Он подошёл к портрету Либены и, обращаясь к нему, сказал:
      — Разреши ты, прекрасный образ, большой спор, который идёт во дворце: резчик вырезал из дерева девушку, портной сшил для неё платье, а третий человек дал ей речь. Кому та девушка обязана своей жизнью?
      — Кому же, как не тому, кто дал ей речь! —вдруг промолвила принцесса и продолжала шить.
      Радош с поклоном вышел. Радостно было у него на душе: принцесса заговорила!
      Но придворному, который всё это слышал, стало завидно, что простому, бедно одетому юноше удалось сделать то, чего не смог добиться ни один знатный барин. И он сказал королю, что принцесса не произнесла ни слова.
      Король приказал, чтобы Радош остался в замке на второй день.
      На следующий день придворный опять привёл Радоша в покои принцессы. Снова юноша задал портрету тот же вопрос. И принцесса опять ответила:
      — Я вчера тебе уже сказала, что третьему человеку она обязана жизнью.
      Придворный, который подслушал и этот разговор, опять доложил королю, что принцесса не произнесла ни слова.
      Но на третий день король сам захотел пойти послушать.
      Радош вошёл к принцессе и опять обратился к портрету с таким же вопросом.
      — Я уже два раза тебе сказала, что девушка обязана жизнью человеку, который дал ей речь. Что тебе ещё нужно? — сказала Либена и встала из-за стола.
      Тут вбежал король и, плача от радости, бросился к дочери. Потом взял Радоша за руку и сказал:
      — Юноша, ты избавил меня от большого горя! Ты исцелил мою любимую дочь! Будь же моим сыном и королём, потому что я вижу, что ты умнее и талантливее всех других.
      — Милостивый король,— ответил Радош,— ведь я из простых людей. Захочет ли прекрасная принцесса, чтобы я был её
      мужем?
      — Ты меня своим умом освободил от колдовства. Никого другого не хочу я иметь своим мужем, хроме тебя,— сказала Либена и подала Радошу руку.
      Сейчас же по городу разнеслась весть, что принцесса исцелена, а её исцелитель — простой подмастерье ювелира.
      Через некоторое время была свадьба, и принцесса блистала в драгоценностях, которые её жених сделал собственными руками.
      Радош правил мудро, как ни один король перед ним, и народ его любил.
      Было у него несколько сыновей, и каждый из них должен был с детства учиться какому-нибудь ремеслу. Но были ли они так же умны, как их отец, неизвестно.
     
     
     
     
     
      ТРИ ПРАЧКИ
     
      Жили-были три бедные прачки. Не было у бедняжек ничего, кроме того, что сами своими руками заработают. Жили они далеко за городом, в маленьком домике, со своими тремя мужьями. Мужья их ходили в город дрова колоть, а сами они на речке людям бельё стирали; так с грехом пополам и перебивались. Вот раз ждут они вечером мужей домой из города, а те всё не идут. Да так и не пришли. И найти их бедные не могли,— как ни искали, кого только ни расспрашивали. Стало бедным прачкам без мужей ещё труднее жить. Кто им теперь дрова в лесу нарубит? Всё самим приходилось делать: и нарубить, и принести.
      Купили они раз мерку ржи — хотели хлеба себе испечь. Намесили теста в квашне, всё приготовили — только печь затапливай. А огня-то нет!
      Пошла старшая в город огня добывать, а младшие обе крепко ей наказали скорей возвращаться, потому — больно есть хочется, целый день ничего не ели, а уже солнце садится. Стали они её ждать. Ждали дотемна, а её всё нет. Видно, заблудилась, потому что жили они в лесу. Хотели они обе пойти на розыски, да нельзя дом бросить. И пошла средняя, а самая младшая осталась тесто месить, чтобы к их приходу всё готово было. Перемесила она тесто, посидела, отдохнула, а тех всё нет. Стали страх и голод её мучить; что делать — не знает. Подумала и сама собралась пропавших искать. На дорогу испекла себе из поскребышков три хлебца прямо на уголёчках, что ещё горячие были. «Найду их обеих,— думает,— вместе съедим».
      Пошла она старой знакомой тропинкой в город и, хоть ночь тёмная была, ни разу с дороги не сбилась. Вдруг видит: узкая ложбина вниз с горы. «Не пройти ли мне этой ложбиной? — подумала.— Ведь так, пожалуй, ближе будет».
      И свернула туда. Шла она, шла, бежала, бежала, а ложбине всё конца не видно. И когда уж далеко зашла, поняла она, что заблудилась. Только хотела назад вернуться, вдруг видит: вверх по ложбине, навстречу ей, светлый всадник едет и собачка бежит. Подошла она к нему, опрашивает, куда дорога ведёт. Очень понравился ей этот светлый худой всадник; не могла она на него надивиться. Такими же светлыми и худыми были и конь его и собачка, что впереди бежала.
      — Дай вам бог счастья, молодой господин,— обратилась путница к всаднику.— Не скажете ли, как мне до города добраться? Ах, какие вы худые,— и вы сами, и конь ваш, и собачка! Может, покушаете? Вот у меня поскребышек.
      Вынула она один хлебец из сумки и протянула им. Собачка раскусила его на три одинаковые части и одну дала хозяину, другую коню, а третью сама съела.
      — Спасибо, что нас накормила,— сказал всадник.— Дорогу мы тебе указать не можем. Но ступай всё по этой ложбине. Встретишь ещё одного всадника; только тот потемней будет, потому что от меня свет получает. Может, он тебе дорогу укажет. А мне надо скорей дальше.
      Пошла она дальше, а от всадника такое сияние идёт, что в ложбине и тёмной ночью всё, как есть, видно,— с дороги не собьёшься, в лесу не заблудишься. И только она всадника из виду потеряла,— глядит, навстречу ей другой светлый всадник, и впереди опять собачка бежит.
      — Дай вам бог счастья, молодой господин! Может, укажете мне дорогу: как из этого леса поскорей выйти? Я уже давно тут брожу, всё никак не выберусь. Нате вот, покушайте поскребышка — вы такой худой.
      И протянула ему хлебец. Собачка схватила хлебец, раскусила на три части и разделила между ними троими.
      — Спасибо, что нас накормила! — сказал всадник.— Но дорогу мы тебе указать не можем, потому что сами не знаем. Мы должны за тем передним всадником всегда ездить, из виду его не теряя, чтобы часть света от него всегда на нас падала. А ты ступай дальше по этой ложбине. Встретишь ещё одного — чёрного всадника Он тебе скажет, что делать.
      От этого всадника свет шёл уже слабее; скоро путница совсем потеряла его из виду и шагала в чёрной тьме. Вдруг навстречу ей третий, совсем чёрный, всадник. Она отдала ему третий хлебец и спросила, куда ей идти.
      Чёрный всадник остановил коня и собачку.
      — Ступай,— говорит,— по этой ложбине; только смотри, не сбейся с дороги и не заблудись в лесу. И придёшь ты к одному дому. Посреди двора, увидишь, дрова в костёр сложены, и на нём фонарь горит. Ты в дом не ходи, а иди в конюшню Там в сенях недоуздок висит. Сними его, только тихонько, чтобы дыханья твоего не было слышно. А то разбудишь коня, что в конюшне стоит, и он за тобой кинется. Как возьмёшь недоуздок, ступай в дом,— через две горницы в третью. Там всё будет светиться. Но ты хоть страшное увидишь, не пугайся, а иди смело вперёд. Войдёшь в третью горницу,— там старый колдун, за столом сидя, спит. Накинь ему на шею недоуздок, и что он ни станет делать, ты не обращай внимания, а тащи его за недоуздок прямо во двор, к костру, зажги тот костёр свечой из фонаря и наверх положи колдуна. Пусть он сгорит. Не выпускай его, что бы он ни делал, как бы ни изворачивался, во что бы ни превращался. Коли всё это исполнишь — освободишь и нас и себя, а коли нет — пропадёшь так же, как пропали твои подруги, которые тоже так вот заблудились. Первый всадник, которого ты встретила, служит тому колдуну вместо солнца, второй — вместо месяца, а я — вместо ночи Ты нас накормила, и мы не будем домой спешить, подольше на дороге задержимся: пока мы ездим, колдун не проснётся. У тебя довольно времени; только не мешкай и делай всё осторожно, как я тебе сказал.
      Теперь узнала путница, где она, как ей быть и что делать. Собралась она с духом и пошла вперёд, в темноту. Сама не знала, где идёт, куда придёт, но в конце концов очутилась на дворе колдуна возле дров. Видит, в фонаре свеча горит, и в той горнице, где колдун спит, окошко светится. Прокралась она потихоньку в конюшню, сняла, затаив дыханье, со стены недоуздок и пошла в дом. Отворила дверь — видит: на кухне всякая посуда, какая хочешь; только всё из человеческих костей вырезано: миски — из черепов человеческих, ложки — из рук, а из ног — песты да скалки, из туловищ— корыта. При виде всего этого она страшно испугалась, но скоро опомнилась, отворила другую дверь и вошла в горницу. Горница была полна железных клеток с людьми, которых колдун откармливал. Среди них были и её подруги: они тоже сюда пришли, но ничего не могли дать худым всадникам, и те им не подали никакого совета, а колдун проснулся и посадил их в клетку. Теперь все спали.
      Она, не дыша, потихоньку отворила дверь в третью горницу, где колдун сидел. Старик проснулся и стал было вставать из-за стола. Но она быстро накинула ему на голову недоуздок и потащила на двор к костру Колдун начал менять обличья: превращался во всяких чудовищ, змей, жаб, ящериц, птиц, медведей, лисиц, волков и бог знает во что ещё. Но она не стала обращать на это внимания, а подвела его к дровам, вскинула наверх и зажгла костёр свечой из фонаря. В одно мгновенье дрова затрещали, колдун сгорел, а огонь и пепел исчезли.
      Где был двор, оказалась целая страна, а где дом — целый город. Пришло множество народу, и все стали благодарить свою избавительницу за то, что она сняла с них заклятье. Три всадника оказались мужьями трёх прачек: её мужем был чёрный всадник, рассказавший, что ей делать. Они стали здоровыми, полными людьми, а худыми были оттого, что колдун кормил их раскалёнными угольями.
      Как собрались все вместе, пошли у них тут радость да веселье. И до сих пор живут они да радуются, коли не померли.
     
     
     
     
     
      НА ВСЕХ НЕ УГОДИШЬ
     
      То, о чём мы расскажем, случилось очень давно в одной маленькой деревушке возле Татр, откуда видно и Герлаховку, где так хорошо полотно белят. Лёг пятьдесят тому назад поехал хожельский мельник на ярмарку в Соботы купить себе кой-чего для дома: мельница его была далеко от деревни, возле леса, потому что в деревне нет такого ручья, который мог бы мельничное колесо вертеть; там только из родничка маленький ручеёк на восток, к «швабам» бежит ручеёк тот, вместе с другими водами, доходит до Чёрного моря. А из другого родника ручей бежит лугами на запад, к Сторожам, от Сторожей к Попрадову паду, а оттуда до самого Ледяного моря на севере. Мельник взял с собой сына, лет тринадцати-четырнадцати мальчика, и посадил его на осла. Мальчик ехал впереди; осёл был старый и медленно переставлял под ним ноги, а мельник, тоже уже старый мужик, потихоньку шёл сзади, опираясь на палку.
      Так вышли они на большую дорогу. И попался им навстречу какой-то шутник. Увидал он, как они еле-еле шагают, и кричит:
      — Славное дело! Осёл с мальчишкой впереди, а старик сзади плетётся...
      Мельник ничего не ответил, но, когда насмешник скрылся, прошёл вперёд и повёл осла за собой. Только сделали они несколько шагов,— навстречу им сильно подвыпивший крестьянин. Хлопнул себя по бёдрам, заржал:
      — Ха-ха-ха! Вот так комедия! Один осёл другого ведёт. Этого молодца надо долой с осла: пускай бежит, а сидеть старик должен. Счастливый вам путь, господа, тому и другому!
      И повалился возле дороги, да и остался там лежать. А мельник с сыном продолжали свой путь. Потом мельник сказал:
      — Слезай, сынок! Я что-то устал.
      И сел на осла; так они почти до самого города добрались.
      Только стали спускаться под гору, догнали их женщины, которые тоже на ярмарку шли. Одна пожалела мальчика бедненького за то, что ему приходится пешком идти, другая — осла, что он должен мельника на себе тащить, так что колени подгибаются. Мельнику крепко досталось. Мельник всё терпел, только головой качал, но скоро слез с осла и повёл его порожняком за собой.
      Потом .встретился им гусар, который сильно шпорил коня.
      — Ну, таких дураков — дьявол вас возьми совсем — я в жизни не видел: иметь осла и пешком идти. Уж не знаю, то ли тебя, усатого, то ли обоих вас за ослов считать?
      Ругнулся ещё два раза — да и след простыл.
      — Сядем вместе на осла, сынок, ни черта ведь с ним не сделается.
      Посадил мельник парнишку впереди и сам на осла вскарабкался. Осёл теперь еле ноги волочил, а с ярмарки уже целая толпа народу возвращалась. Вся долина смехом огласилась, когда люди увидели, как наши всадники гарцуют.
      —- Далеко ли путь держите? — спросил один из встречных.
      — Видно, из Иерусалима в Эммаус перебираетесь? — крикнул другой.
      — Не скорей ли будет пешком? — заметил третий
      — Так у вас осёл на дороге сдохнет. Коли хотите, чтоб он жив остался, сами его на руки возьмите,— издевался четвёртый.
      И прошли, не слушая, что бормочет себе под нос мельник. Вдруг у осла ноги подкосились.
      — Ей-ей, тятя, сейчас он сдохнет,— сказал паренёк.— Давай слезем, чтобы нам хоть как-нибудь без беды в город по пасть. А то ярмарка кончится, пока мы дотащимся.
      В конце концов осёл лёг, и они уже никак не могли его с места сдвинуть.
      — Видно, в самом деле придётся нам его, как тот говорит, себе на плечи взвалить, чтобы хоть до города добраться.
      — Не беда, дотащим!
      Парень вынул из сумки верёвку, связал ослу ноги, продел дубину, и взяли они его на плечи. Упарились оба, но тащили, пока ноги двигались.
      Как раз шли из Попрадова туда же на ярмарку вербовщики в армию. Увидев мельника и мальчика с ослом на плечах, вербовщики обступили их и дёрнули плясовую. Сбежалось множество народа, и загремел такой смех, что струны чуть не полопались.
      — Таких дураков, как вы, мне ещё встречать не приходи лось, — объявил капрал. — Да я бы лучше его вон туда в воду бросил, чем так тащить. Всё равно он у вас до вечера не протянет.
      Не выдержал мельник, мигнул парню. Кинули они осла в воду — в ту лужу, которая из Попрада на дорогу выступала, потому что под мостом ей мало места было. И пошли в город купить, что нужно. А осёл очнулся, отдохнул, напился воды, попасся на травке и совсем ожил. Вернувшись из города, отец с сыном положили на него мешок с покупками, и он как ни в чём не бывало донёс тот мешок до дому. Но уж ни отец ни сын больше на осла не садились.
     
     
     
     
     
      ПРИНЦЕССА-ЛЕБЕДЬ
     
      Жил в королевской столице бедняк, вязал он мётлы. Навяжет целый воз и везёт на рынок продавать. Вот узнал он, что какой-то барин нанимает работников и платит по сто золотых в месяц. Говорит бедняк сыну:
      — Это, парень, работа стоящая! Не пойти ли тебе? Сто золотых в месяц! Ну, наш Тонда сейчас же собрался, пошёл и нанялся. Целый месяц никуда не ходил, не ездил, кормил пару коней. Первый месяц кончился, он и думает:
      «Что ж, сто золотых получил, пойду-ка в трактир пива выпить».
      Только пришёл, за ним сейчас же прибегает служанка. Беги, дескать, скорей домой, повезёшь барина на прогулку.
      — Что, — говорит, — за чёрт, целый месяц дома просидел, а как только захотел кружку пива выпить — вези барина!
      Однако пошёл домой. Барин приказывает ему запрягать. Покатили они через зелёный луг, приезжают к морю. Барин слез, хлестнул по воде прутиком, вода сейчас же расступилась, получилась в море сухая тропинка, а они пошли по ней, идут хоть бы что.
      Шли, шли, вдруг Тонда заупрямился — не пойду, дескать, дальше, и повернул обратно. Но позади них опять было море, так что, хочешь не хочешь, пришлось идти дальше. Барин привёл его к чёрному замку и приставил к стене лесенку.
      — Лезь, — говорит,— Тонда, в то вон окно, там куча денег, сбрасывай их мне.
      Тонда влез в окно. И вдруг окно начинает сжиматься, делается всё уже и уже, а барин снизу кричит:
      — Тонда, кидай!
      — А как мне кидать? Вот окно разойдётся, станет таким же, как было, когда я залез, тогда и буду кидать.
      А окно вдруг и вовсе сошлось, закрылось, и даже щёлочки не осталось. Остался наш Тонда, как в мешке. Темно, точно в погребе. Вдруг раздался страшный грохот, подкатилась ему под ноги чёрная бочка, и стало светло, как на пожаре. Бочка рассыпалась, и из неё выскочил какой-то пан—весь чёрный, будто в саже искупался.
      — Что ты здесь ищешь, Тонда? — закричал он. А голос у него будто из-под земли доносится.
      Тонда трясётся, как студень.
      — Я, барин, ни крейцера не выбросил!
      А гот опять:
      — Что ты здесь делаешь?
      — Я, барин, ни крейцера не выбросил!
      — А что же ты здесь делаешь?
      — Я, барин, ни крейцера не выбросил!
      — Ну, раз ты ни крейцера не выбросил, пойди погляди, сколько твой хозяин работников загубил. Их было тут девяносто девять. Погляди на них; а ты был бы сотый, если бы хоть к грошу притронулся! Но раз ты его не послушал и ничего не взял, можешь остаться у меня работать. Будешь получать сто золотых в месяц.
      А тамошний месяц был — наш год. О еде, питьё Тонде заботиться не приходилось, всегда всё готовенькое на столе стояло. Поправился Тонда за этот год, стал круглый, как пончик.
      Отслужил первый месяц. Тут чёрный пан говорит ему:
      — Тонда, я на месяц отлучусь. Оставайся здесь, будешь ходить за парой коней и козой. Смотри, чтобы всё было в порядке.
      Проходит месяц. Вдруг опять пошёл страшный грохот по всему замку, подкатывается чёрная бочка, обручи лопаются, появляется чёрный пан.
      — Ну, у тебя здесь всё в порядке, это мне нравится. А ты как живёшь?
      — Да как! Мне скучно.
      — А чего бы тебе хотелось?
      — Карты, время коротать.
      — Что одному с картами делать! Не выиграешь, не проиграешь. Ну, да вот тебе карты.
      Через месяц пан приходит пешком, всё осматривает.
      — Вижу, Тонда, что у тебя всё в порядке; люблю за это. А ты как поживаешь?
      — Скучно что-то.
      — А что ты хочешь?
      — Жену.
      — Хм, жену! Вот слушай: пойдёшь на одни день вон на тот пруд. Там ракитовые кусты. Залезь в куст и сиди. Прилетят купаться три лебёдки. Которая опоздает, ту поймай и вырви у неё из-под крыла три пёрышка. Она будет бегать за тобой, клянчить, но ты ни за что их не отдавай.
      Прилетели лебеди, поплескались вволю и улетели. Но одна лебёдка испугалась, замешкалась. Тонда схватил её и вырвал из- под крыла три пёрышка. В тот же миг превратилась она в прекрасную принцессу и просит-молит его: отдай, зачем ты это сделал.
      Но Тонда и разговаривать не стал. Пошёл своей дорогой, а та прибежала следом за ним к чёрному пану.
      — Вот видишь, Тонда, теперь у тебя есть жена. Больше не будет у тебя на столе появляться несваренная еда, теперь тебе будет хозяйка готовить.
      Хозяин запер пёрышки в старый сундук в седьмой комнате, ключ отдал Тонде, а сам опять уехал.
      Через месяц пан возвращается. Весь побелел, только на шее осталось два чёрных пятнышка.
      — Как живёшь?
      — Хорошо, хозяин! Только по родителям соскучился, охота с ними повидаться.
      — Ой, не делай этого! Станешь несчастным.
      — Всё равно пойду. Они уже старые. Я обещал вспомнить их хоть грошиком, а теперь сколько времени прошло, а я им ни разу ничего не посылал.
      — Ну, ждёт тебя там несчастье.
      Но Тонда стоял на своём, и пан дал ему ключ:
      — На, возьми ключ, бери коней и поезжай. Козу оставь здесь, я с ней побуду.
      Тонда поехал домой. Приехал, вышел на барский луг, воткнул ключ в землю и повернул его влево. Сейчас же на этом месте появился чёрный замок, такой же, как и тот. Тонда поставил коней в конюшню и пошёл в замок. Отцов домик стоял на отшибе, прямо против этого замка. В городе в тот день был престольный праздник.
      Тонда говорит своей принцессе:
      — Пойдём повидаемся с родителями.
      Заперли дом и пошли. Мать мешала шкубанки , батя стоял у окна.
      — Гляди-ка, жена, — говорит, — гляди, кого это к нам не сет? Какие-то господа идут сюда на храмовый праздник.
      — Молчи, балда! Кто к нам пойдёт? У самих ничего нет, и парень сколько лет где-то пропадает.
      * Национальное кушанье.
      — Да ну тебя! Сказано, идут сюда.
      Тут Тонда открывает дверь, здоровается и сразу к ним:
      — Были у вас дети?
      — А как же! Был у нас сын, да уж сколько лет где-то пропадает. Даже весточки ни разу не прислал. Должно быть, и в живых нет.
      — А вы его узнали бы?
      — Как не узнать! У него слева под мышкой чёрное родимое пятно.
      Тонда скинул пиджак и показывает им эту примету. Мать тут же в обморок упала. Привели её в чувство, и после обеда Тонда повёл их в свой замок. Было чем похвастать! Провёл по всем палатам. Приходят к седьмой, где был старый сундук, а в нём три пёрышка.
      Мать говорит:
      — А сюда почему не пускаешь? Известное дело, разбогател и не хочешь с нами знаться.
      — Э, да там ничего нет.
      — Вижу, вижу, что не хочешь с нами знаться.
      Пришлось отпереть.
      — А что у тебя в этом сундуке?
      — Что? Ничего у меня там нет, ничего!
      — Ну да, просто не хочешь с нами знаться.
      Тонда не утерпел, отпер сундук, лебедь сейчас же схватила свои пёрышки и улетела. А у Тонды ничего не осталось, сидит на зелёном лугу и горько плачет. Когда выплакался, пошёл пешком обратно к морю, в чёрный замок. Хозяин спрашивает:
      — Ну, как съездил?
      — Эх, барин, плохо! Жена у меня пропала, не знаю, куда девалась.
      — Вот видишь, говорил я тебе. Я тоже не знаю. Остаётся одно — спроси нашу козу, может, она что знает.
      Приходит заплаканный Тонда к козе. Коза спрашивает:
      — Что с тобой?
      — Ах, не знаешь ли чего о моей хозяйке, улетела, и неизвестно, где её искать.
      — Да она, милый, золотой, за триста миль отсюда. Отпросись у хозяина на три дня, поедем за ней.
      Тонда говорит чёрному, тот стал чесать затылок:
      — За три дня не справишься, где там! На это дело потребуется тебе не меньше девяти дней.
      Вот сел Тонда на козу и поехал. Коза шаг шагнёт — сразу миля. Примчались в какой-то городишко. Там пруд, возле пруда корчма. А вдова шинкарка была ведьма. Как увидела Тонду, сразу решила сбыть ему свою дочь Амальку. А в этом пруду каждый вечер купались те три лебёдки, и Тонда тотчас понял, что приехал куда надо.
      Вечером пошёл на пруд подстерегать их. Амалька — с ним, показать ему место, а шинкарка дала ей два яблока:
      — На, будешь есть, когда придёте на запруду. А второе яблоко дашь этому невеже, посмотришь, что будет.
      Ладно. Приходят на запруду, девчонка принимается за яблоко.
      — М-м, какое душистое яблоко! Дай и мне отведать.
      — На, вот тебе целое.
      Тонда съел яблоко и тотчас заснул как убитый. Тут прилетают три лебёдки. Одна только окунулась и сейчас же — к нему. Будит его, трясёт, а Тонда всё спит. Вынимает она из кармана белый вышитый платочек и говорит Амальке:
      — Если он пришёл сюда выспаться, го скажите ему, барышня, чтобы в другой раз оставался дома и меня не огорчал.
      Как только Тонда проснулся, Амалька сейчас всё ему рассказала. У Тонды слёзы из глаз брызнули, и он обещал себе быть умнее.
      На следующий вечер опять собрался на пруд подстерегать лебедей. Тут шинкарка дала дочери две груши:
      — Как придёте на запруду, дай ему одну!
      Амалька проводила его, сели вместе у пруда. Девка начинает грызть грушу.
      — Какие хорошие груши! Дай и мне отведать. — На, возьми себе целую.
      Тонда съел грушу и опять заснул, как пень. Прилетели три лебёдки, а он спит, хоть дрова на нём коли. Одна лебёдка только ноги ополоснула и сейчас же — к нему. Будит его, щекочет, чего только не делает. Тонда и не пошевельнётся. Тогда она снимает со своего пальца кольцо, надевает ему и говорит:
      — Если он ходит сюда только спать, то скажите ему, барышня, пусть лучше остаётся дома и не причиняет мне огорчений.
      Лебеди поднялись в воздух, фррр — и улетели. Когда Тонда проснулся, Амалька всё ему рассказала. Тонда и говорит:
      — Ну, всё равно, теперь буду умнее.
      На третий день шинкарка дала дочери два букета и сказала:
      — Ты к ним не наклоняйся, а дай ему, пусть понюхает. Амалька опять проводила его к пруду. Уселись на берегу.
      Она положила эти букетики на колени и всё поигрывает ими. Тонда говорит:
      — Какие красивые букеты! Что это за цветы?
      — На, понюхай.
      Тонда понюхал, сейчас же свалился и заснул, и спит так крепко, будто сто лет не спал.
      Прилетели лебеди, сели в камышах у омута. Одна лебёдка только лапки чуть-чуть смочила и летит к нему. Будит его, бьёт крыльями, клюёт, но всё напрасно — Тонда не просыпается.
      Тогда она пристегнула к его поясу шпагу с королевским именем и фамилией и говорит:
      — Барышня, передайте ему: если хотел выспаться, оставался бы дома, а меня он больше не увидит.
      Все лебёдки поднялись в воздух, взвились за облака и исчезли.
      Тонда проснулся, протирает глаза. Амалька тотчас ему всё рассказала. Он и голову повесил Плачет, как маленький ребёнок. Вдруг слышит — в хлеву коза блеет: «Ме-е, ме-е».
      — Видишь, говорила я тебе, чтоб про меня не забывал. Теперь они ещё на триста миль дальше улетели.
      Тонда всё бросил, в корчму даже и не зашёл, помчался дальше. Что ни прыжок, то — миля. Приехали в замок этой принцессы. Она уже расколдована, вернулась к своим родителям. Объявила, что будет бросать из верхнего окна кольцо: кто поймает это кольцо на шпагу, тот будет её мужем. Коза и говорит:
      — Тонда, как поймаешь кольцо, кинь его ей обратно и уезжай прочь, больше ни на что внимания не обращай!
      Рыцарей туда съехалось — тьма. Всякому хочется её заполучить. Но, кому она ни бросит, у всех кольцо только звякает о шпагу, а поймать ни один не поймал. Вот является ещё один рыцарь, последний. Это был наш Тонда. Коза дала ему вороного коня, чёрный камзол, а серебряные доспехи так и блестят на солнце. Принцесса бросила кольцо. Тонда сразу поймал, но тут же кинул его обратно, повернул коня и был таков. Тут все загалдели, что чужеземный рыцарь пренебрёг принцессой, а ей- то как досадно было! Объявила, что завтра снова будет бросать кольцо.
      Тонда нарядился ещё лучше: весь в алмазах. Когда всем рыцарям пришлось с позором отъехать в сторону, последним подъезжает он. Опять поймал кольцо, но бросил его обратно и ускакал. Все хлопают в ладоши и говорят, что этот неведомый рыцарь не больно-то за принцессой гонится.
      На третий день коза привела ему белого коня, дала белый камзол, весь в золоте. Всем уж не терпелось увидеть, чем это дело кончится. Тонда опять бросил кольцо обратно и поворачивает коня, чтобы сразу ускакать. А принцесса приказала страже стрелять по нём — не убить, а только пятку легонько ранить. Тонда глядит — ворота высокие, коню не перепрыгнуть, но всё же поскакал. И тут прострелили ему задник сапога. Однако уехал, дома коза замазала ему рану, и нога зажила.
      Опять улизнул от принцессы! Тогда она даёт приказ: все, у кого квартируют чужеземцы, должны заявить королю. Сейчас же притащился старый шинкарь:
      — У меня, — мол, — ночует такой-то пан, и коза с ним. Она сейчас же запрягла карету четвёркой, поехала за ним и забрала его в свой замок.
      Тут перестали они друг перед дружкой петушиться и сейчас же стали готовиться к свадьбе. Потом поехали в чёрный замок, а замок-то уж переменился, стал красивый, и чёрный пан поженил их во второй раз. Но с Тонды взял слово, что тот срубит головы и ему и козе. Принёс меч, Тонда срубил обоим головы, и упало с них заклятие: чёрный-то пан был король, а коза — королева! Веселья и радости было столько — ну, никто такого не упомнит.