Наталья

PDF

Тридцать лет была Наталья бабой и вдруг стала женщиной.
      А случилось это так.
      Пошёл по деревне десятник Пахомыч на сходку скликать. Идёт, палочкой по окнам постукивает, жиденьким голоском покрикивает:
      — Эй, мужики, которы дома, на сходку!
      Баб Пахомыч не зовёт. Напрасно председатель сельсовета наказывает Пахомычу:
      — Смотри, старый хрен, и баб зови, все чтоб были!
      Кивнёт Пахомыч кудлатой головой:
      — Ладно, позову.
      Хлопнул дверью и думать о бабах забыл.
      — Ещё не позвать, дожидайся! Ишь, выдумали— баб на сходку звать. Нешто бабье дело.
      Идёт от избы к избе, палочкой по окнам постукивает:
      — Эй, мужики, которы дома!
      Мимо избёнки Натальи Мосевой Пахомыч проходит молча. А уж Наталья давно крик услыхала, у калитки стоит, поджидает.
      — А баб чего не кричишь?
      — Не вашего ума дело.
      Пахомыч, сердито похрустывая пудовыми валенками, торопится мимо.
      Наталья Мосева из бойких. Ни одной сходки не. пропустит. Стоит, речи мужицкие слушает. Иной раз и вмешается. Как будто и по делу баба скажет, а мужики всё своё:
      — Не лезь, не бабье дело!
      Раз как-то не вытерпела:
      — Много вы, мужики, кричите, а толку мало, Натальин шабёр* сейчас же с оговоркой:
      * Сосед.
      — Помалкивай, востра больно.
      Обидно шабру, — совсем Наталья его бабу испортила, поперёк мужнина нрава баба пошла, от рук отбилась.
      У Натальи во всю щёку зарево:
      — Не баба я,— женщина!
      Сход так и грохнул:
      — Хо-хо-хо! Женщина!
      — Ах-ха-ха! Уморила!
      — Ах, каянна баба, выдумат такое!
      С тех пор и пошло — женщина да женщина, будто и Натальей никогда не звали. Наталья с вёдрами на речку, а мальчишки гурьбой за ней:
      — Женщина, женщина!
      Наталья по делу куда, а бабы вдогонку:
      — Вон, женщина наша пошла.
      Словно прорвало с тех пор Наталью, что ни сходка, то речь, да, ведь, говорит-то, на вожжах не удержишь. За Натальей и другие бабы потянулись, иной раз их на сходке, как в церкви — полным полнёхонько. Смеются мужики, а сами нет-нет да и сделают по натальиному.
      Везли раз из соседней волости голодающих детишек в город. Ни одежонки, ни обувки на детишках. Сходка как раз случилась. Председатель к сходу с речью:
      — Так, мол, и так, товарищи-граждане, обуть— одеть детишек надо.
      Мужики замялись, зачесали в затылках:
      — Оно, конечно, надо бы.
      — Кто говорит, знамо, надо, да вишь, сами пообносились до нельзя.
      — У самих ребятишки голые, нашим кто даст?! Наталья в сторонке стоит, кумачом полыхает. Сейчас к председателю:
      — Дозвольте слово.
      И давай мужиков пробирать:
      — Как не стыдно! Детишки мёрзнут, а на вас которых по две шубы. Чужие что ль! Мы не оденем, кто оденет?
      Тёплую шаль с головы долой да к саням. Наклонилась над девчуркой, в шаль кутает. И потянулись все за Натальей,— одели, обули, накормили и с собой надавали.
      Подковырнули раз Наталью на сходе. Опять же всё свой человек — шабёр.
      — Наталью бы протокол подписать, учёна больно стала.
      В самое темя стукнуло Наталью,— знает шабёр чем ударить,— безграмотна Наталья. С пяти лет у матери за няньку росла, шестерых выняньчила, время ль было о грамоте думать.
      Как в воду опущенная, пошла со сходки Наталья. Верно, чего соваться мирские дела решать, когда аза в глаза не смыслит. Знай уж, видно, своё бабье дело, а в мужичьё не суйся. Шибко затужилась Наталья, как мимо своей избёнки пролетела и не заметила. Дома уткнулась в постель да так до самого вечера и пролежала.
      Вечером пошла к учительнице Настасье Петровне. Крепко затворила за собой дверь.
      — Здравствуй, Настасья Петровна.
      — Здравствуй, Натальюшка.
      — Пошептаться с тобой, Петровна, надо.
      Давно в их селе Настасья Петровна, привыкла, что со всякой докукой бабы к ней, как к своей.
      — Ну-ну, Наталья, давай пошепчемся.
      — Вот грамоте бы обучиться как, Петровна, смерть хочется, а не знаю — можно ли?
      Л со страхом на Настасью Петровну во все глаза,— вдруг откажет.
      А та с улыбкой такой хорошей да ясной:
      — Можно, Натальюшка, отчего нельзя.
      — А ну, как, думаю, стара уж я, не пойму, разум-то не молоденький.
      — Поймёшь, была бы охота. Давай-ка попробуем.
      Целый вечер просидела Наталья. И потом каждый вечер часа по два у учительницы просиживала, а что там делала, и свои домашние не знали. Пробовали было допытываться, а Наталья всё шуткой:
      — Погодите. Придёт срок, узнаете.
      Два месяца не была Наталья на сходках, а как пришла, схватились мужики за бока:
      — Хо-хо-хо. Женщина пришла!
      — Дай ей протокол подписать!
      Секретарь сельсовета — ничего себе парень — а тут будто белены объелся. Лезет к Наталье с бумагой:
      — Подпишись!
      Протолкалась Наталья вперёд, взяла у секретаря протокол, обмакнула перо в чернила, нагнулась над бумагой.
      — Смотри, смотри, пишет!
      — Да ну?
      — Право, ей-богу, пишет!
      Сгрудились мужики у стола, через плечи друг другу заглядывают. На протоколе, пониже печати, прижимаясь друг к дружке, вытянулись рядком корявые твёрдые буквы:
      — Наталья Мосева.
      Ахнули мужики.
      — Ай да Наталья!
      — Действительно, женщина...
      Холодно в школе. Дыхнёшь, — пар струёй. Окна снежным ковром на вершок запорошило.
      Дует.
      Настасья Петровна в нагольном полушубке, в валенках, большой тёплой шалью закуталась. Ходит по классу ряженой медведицей, губами посинелыми книжку читает. Руки у ребятишек, как лапки гусиные. Хнычут ребятишки, жалуются.
      — Холодно, Настасья Петровна.
      — Вижу, что холодно. Да что ж я, ребятки, поделаю.
      — Сходи к председателю. Замёрзли, мол, ребятишки.
      — Да уж сколько раз ходила. И председателю надоела, и заведующему наробразом надоела. Хоть сама поезжай в лес дрова рубить. Схожу ещё раз.
      После занятий пошла в совет.
      — Товарищ председатель, я закрою школу. Нельзя заниматься, все ребятишки переболеют, кому отвечать за них — мне, ведь.
      Председатель сердито швырнул лежавшую перед ним бумажку.
      — Что ж я вам дрова рубить поеду? Мало у меня без вас работы!
      — Знаю, что много, ну и мне никак ждать нельзя.
      — А чего вам?
      — Дайте наряд на подводы.
      — Сто раз давал, толку-то что. Вишь, у всех ноне лошади-то скелеты.
      Заметил, что Настасья Петровна затужилась, и сказал несколько мягче:
      — Ладно, поговорю ужо с мужиками.
      Вышла Настасья Петровна из исполкома, задумалась.
      — Ну, куда теперь? Всё равно ничего не выйдет. Сколько раз обещал, ему что, только бы отделаться, а у меня ребятишки мёрзнут.
      Вдруг вспомнила про Наталью.
      — Вот куда, — обрадовалась Настасья Петровна,— коли с мужиками ничего не выходит, авось что бабы придумают.
      Пошла в женотдел.
      — Выручай, Наталья.
      — В чём дело, Петровна?
      — Хочу школу закрывать, терпенья никакого нет. В нетопленной школе занимаемся.
      В совете была?
      — Везде была, все пороги обила, никакого Тедку не добилась. Председатель к заведующему, заведующий к председателю. Так и хожу взад-
      вперёд, сватаюсь. А в школе попрежнему только волков морозить.
      Внимательно выслушала Наталья.
      — Трудно, Петровна, с мужиками ладить, знаю сама, толку от них, как от козла молока. Ну да погоди, училище закрывать зачем, нельзя без ученья. Надо чего-нибудь придумать.
      — Вот затем и пришла к тебе, может, думаю, Наталья что придумает
      Наталья задумалась.
      — Вот что, Петровна, приходи-ка сегодня вечером, собранье созовём, да своим бабьим умом будем придумывать. А училище зачем закрывать?!
      — Ну, спасибо тебе, Наталья, сразу легче на душе стало...
      Вечером в женотделе будто ярмарка, — баб битком. Наталья за своим секретарским местом, рядом с ней Настасья Петровна. Постучала Наталья по чернильнице, подождала, пока угомонились бабы.
      — Товарищи женщины! На повестке дня доклад товарища Зиминой по вопросу о школе.
      — Петровна, докладывай!
      Настасья Петровна встала с места и просто рассказала о своей беде. О занятиях в холодной школе, о своих напрасных хлопотах, — вот уж целый месяц как она ходит от председателя к заведующему, от заведующего к председателю,— о том, как её кормят завтраками:
      — Завтра наряд дадим.
      — Завтра мужики поедут в лес.
      Бабы внимательно слушали и время от времени качали головами. Когда Настасья Петровна кончила свой доклад, бабы зашумели:
      — Да чего нам рассказывать. Ребятишки у всех плачут, в училище нельзя ходить.
      — Знаем, всё знаем.
      Наталья дала бабам нашуметься и потом спросила спокойно:
      — Так как же, товарищи, закрыть надо училище?
      — Как закрыть? Пошто закрыть?
      — Значит, топить надо?
      — Конечно, топить, как ещё. А закрывать зачем? Сами бельмес-бельмесом да ещё ребятишек не учить. Зимой нельзя — училище не топлено, летом нельзя — работать надо, когда ж учиться?
      Наталья чисто оратор городской,— ведёт свою линию тонко:
      — Какие предложения по докладу?
      Все замолчали. Ну какие ещё там предложения, топить, больше ничего, — это всем было ясно, но высказаться никто не решался, скажешь ещё да не так.
      — Ну, есть какие предложения по докладу?— повторила Наталья.
      Встала Агафья Скворцова.
      — Я с предложением. По-моему так— каждый парнишка и каждая девчонка, что в школу ходит, обязательно по полену. Нет полена, не ходи и в школу.
      — А у которых у самих ни щепки нет? С теми как быть? Не у всех припасено да нарублено,— крикнула с места Катерина Кожевникова.
      — Правильно, Катерина,— поддержали бабы,— лошади-то ныне одры, да и то не у каждого, а на себе много не навозишь.
      — Знамо так, и то, которые беднейшие, мусором разным топят.
      — Я так, бабоньки, думаю,— продолжала Катерина, ободрённая поддержкой других,— собраться нам завтра с салазками да всей гурьбой по дворам. У кого что есть — давай. Дрова там, ай солома, ай кизяк.
      Бабы недоверчиво закачали головами:
      — Много ли насберешь так. У кого ребята не учатся, совсем ничего не дадут.
      — Сколько насберём. Выйдет всё, опять по дворам.
      — Так и будем всю зиму по дворам шугать?
      — А как ещё.
      Поднялась и Наталья.
      — Теперь я, товарищи, хочу сказать.
      — Говори, Наталья, говори. Да тише вы там!
      — По-моему и так и эдак. И как Агафья говорит и как Катерина хочет. Так и попробуем. Пусть завтра Петровна скажет своим ребятишкам, штоб тащили дров, кто сколько может.
      Настасья Петровна кивнула:
      — Ладно, попробую.
      — А мы с утра с салазками по дворам. Может, на неделю, а то и на две насберем. Но это только полдела, товарищи. Училище мы этим всё равно не натопим, зима-то длинная, дров много занадобится. Я так, товарищи, думаю, что нам самим в лес ехать дрова рубить.
      — О!
      — Это как же!
      — Да так же. Собраться всем гуртом да и поехать в лес. Неужли у всех мужики бестолковые, лошадей не дадут. Ну и пусть не дадут, на салазках перевозим. Нас ведь вон сколько, а лес-то не за горами, пяти вёрст не будет.
      Бабы зашумели, задвигались. Предложение Натальи показалось им чересчур необычным. Ну-ка самим в лес ехать!
      — Ой, бабоньки, никак и впрямь самим ехать рубить.
      — Ну-к чтож, и поедем, наших лежебоков когда дождёшься?
      — Конечно, поедем, невелика работа — лес рубить, кабы не доводилось никогда.
      — Знамо, бабоньки, доводилось.
      Наталья сейчас карандаш в руки, листок бумажки перед собой.
      — Ну, товарищи, кто согласен на рубку дров ехать, записывайся.
      Бабы двинулись всей гурьбой,— впереди Катерина Кожевникова с Агафьей Скворцовой, за ними Марья Казачкова, Авдотья Горшкова. И пошли и пошли.
      Без малого всё, что были на собрании, записались...
      Утром по всему селу бабы с салазками. Крик, смех.
      — Ну, что, дают?
      — Дают, милые, дают, которые полено, а которые и в шею.
      Шутя-шутя, а два добрых воза к обеду приволокли в школу.
      — Топи, Петровна.
      — Вот, спасибо, милые.
      — Не на чем, Петровна. А завтра в лес поедем.
      На завтра чуть свет у волисполкома пять подвод. Катеринин муж подводу дал, агафьин (векор, Иван валяльщик, Пахом Перегудкин, арьин муж.
      Дарьин муж и сам с бабами поехал.
      — Уж, видно, планида моя такая — с бабами эзиться. Свою бабу проворонил, вот теперь другие на шею садятся.
      Вечером пять подвод по селу полным-полнёхоньки. Всей гурьбой — прямо к школе:
      — Топи, Петровна.
      Стали спать ложиться, катеринин муж на смех:
      — Ну, што, Аника воин, взопрела?!
      И Катерина в ответ смехом:
      — Завтра опять поеду, только, вот, обед-то некому приготовить.
      — С ума ты, Катерина, сошла, нынче без обеда, завтра без обеда. Ты что баба, белены объелась?
      — Зачем объелась. Надо же за дровами кому ни то ехать. Что ж, закрывать по-твоему училище?
      Поскрёб мужик в затылке.
      — Вот, каянна баба! — и сказал:
      — Ну, вот что, Катерина, ты сиди дома, завтра сам поеду.
      Катерина к мужу бочком
      — Давно бы так, медведь...
      Агафьин свёкор школьным попечителем сколько лет ходил, школьную нужду понимает. Свесил с печки кудлатую голову, кричит агафьина мужа:
      — Эй, Фёдор!
      — Чего, тять?
      — Пора бы, чай, пироги затевать.
      Фёдор не понял отцовской насмешки:
      — Чай, не моё дело, агафьино.
      — Агафья-то умаялась.
      Догадался мужик, рассмеялся.
      — А ты, тять, не смейся.
      — Чего смеяться. Бабы за мужичье дело взялись, не иначе мужикам за бабье браться. Пироги-то, говорю, не пора ставить?
      И стыдно Фёдору и смех разбирает.
      — Пёс-те возьми, ну и бабы. Не иначе завтра самому в лес ехать.
      Утром опять по селу пять подвод, а на подводах вместе с бабами дарьин мужик, катеринин мужик, агафьин мужик.
      Через неделю дров в школе полон двор.
      — Топи, Петровна, на всю зиму хватит.