«Похождения ребят из Лесного»

PDF

      «Все одинаковые»

      Над волнистой снежной равниной дул резкий северный ветер. Под его порывами гнулись и выпрямлялись бурые ветки лозняка. Зимнее солнце, ненадолго приподнявшись над горизонтом, снова готовилось исчезнуть на всю длинную ночь, и его низкие негреющие лучи золотили белую поземку. Снег едва прикрыл окоченевшую землю, лишь у кустов намело изрядные сугробы.
      Окаймленная черным силуэтом леса поляна с темнеющими кое-где сенными сарайчиками казалась безжизненной. Но это только на первый взгляд. Вот, схоронившись от ветра под кустиком ивы, дремлет укутанный в мягкую серую шубку заяц. Он недвижно уставился на багровый круг холодного солнца. Изредка зайка подергивает верхней губой, приподымает то одно прижатое ухо, то другое: зябко.
      Через равнину наискосок протянулась еле приметная светлая полоска — дорога. Вот показались сани, лошадь бежала мелкой рысцой. С дровней кубарем скатился паренек лет тринадцати. На спине у него коричневый ранец, воротник поднят — только красный носишко торчит наружу. Это Андрис из хутора Лесное. Его подвез попутный колхозник.
      Солнце уже опускалось за лес, когда Андрис подошел к первым соснам на опушке.
      Он отогнул воротник овчинного тулупчика и сдвинул на затылок ушанку. Ветра тут нет, а от ходьбы стало жарко.
      Настроение у Андриса — лучше некуда. Начались каникулы. Книги теперь пролежат почти две недели в ранце. Правда, учительница кое-что задала, но сейчас меньше всего хотелось думать о занятиях.
      Поглядим, что скажут дома насчет табеля успеваемости! Малыш Яник, конечно, ничего не смыслит. Что карапузу табель! Цифры малость разбирает, а какой в них смысл — ему разве втолкуешь! Прошлый раз он совсем глупышом оказался.
      — Тут все одинаковые, — сказал он, ведя пальцем по столбику отметок вниз, и вдруг радостно воскликнул: — А во, другая!
      Как раз из-за этой-то четверки и разбирала Андриса досада. Не то, чтобы он больно гнался за пятерками, — нет, он вовсе не такой уж честолюбивый. Просто обидно, что так получилось: Гунтис с задней парты делал ему разные знаки, а учительница решила, что Андрису подсказывают дату! Звонок уже прозвенел, и Гунтис просто хотел показать, что будет ждать во дворе. История была тут ни при чем! Конечно, в датах Андрис не очень силен, но тогда он как раз знал и вот-вот назвал бы нужную.
      Это случилось в конце первой четверти, а теперь четверок нет вовсе. «Все одинаковые», как сказал в тот раз Яник.
      Да, приятно нести домой такой табель. А еще приятнее знать, что впереди десять свободных дней, которые можно провести в любимом лесу.
      «Интересно, приходят ли зайцы к моим веткам?» — вспомнил Андрис и зашагал по снегу к вороху осиновых сучьев, которые он заготовил недавно для зайцев. Около кормушки много заячьих следов, вон один даже совсем свежий.
      Он обошел бы и остальные кормушки, да уже смеркалось. К тому же голод давал себя знать — сегодня ребята разъезжались на каникулы, в школе обеда не было.
      Вот и Лесное. Старые березы колыхали свои зыбкие ветви над домиком лесника. В окнах горел свет: Андриса ждали.
      В кухонном окне показалась рожица Яника — круглая, как лепешка. Маленький брат пристально смотрел на тропинку, потом, увидав Андриса, исчез. Тотчас распахнулась дверь, выбежал рыжий охотничий пес Ласис, а за ним выскочил на порог Яник — в одной рубашонке и обшитых заячьим мехом шлепанцах. Андрис был далеко, а малыш уже кричал:
      — А папа сказал, чего он тебе купит! Угадай, что папа...
      Договорить ему не удалось. Из двери стремительно высунулась чья-то рука и затащила Яника вместе с концом фразы обратно на кухню.
      — Совсем ошалел — без штанов по снегу бегать! — услышал Андрис голос матери.
      Ласис прыгал Андрису на грудь, повизгивая от радости, норовил лизнуть в лицо.
      Когда Андрис вошел в дом, его встретили такие теплые, любящие взгляды, что он даже смутился.
      — Добрый вечер... — растерянно поздоровался он и не нашелся, что сказать дальше. Снял ранец, повесил тулупчик и шапку.
      В комнате было тепло и уютно. По запаху Андрис догадался, что на ужин его любимое блюдо — фасолевый суп со свининой. У стола сидел отец с газетой в руках.
      — Ну, все одинаковые или «другая» тоже есть? — спросил он с улыбкой и подмигнул Янику, когда Андрис подал ему табель.
      Все благоговейно воззрились на листок с отметками. Яник приткнулся к отцовским коленям, привстал на цыпочки:
      — Все одинаковые. Папа, надо покупать Андрису аппалат!
      — Ну, сын, потрудился честно. Пожалуй, и в самом деле будет тебе «аппалат».
      Насчет фотоаппарата Андрис намекал уже давно. Чего только тогда не наснимал бы! Андрис всегда мечтал об охоте с фотоаппаратом. Это куда труднее и увлекательнее, чем с ружьем.
      На дворе завывает метель, а тут так тепло, хорошо. Андрис прижался к отцу. Так только, немножко. К излишним ласкам тут никто не привычен. В семье и без того прекрасно понимают друг друга. Яник, скорчив гримаску, смотрел вверх на Андриса. Мать улыбалась, глядя на «своих мужчин».
      У Андриса прямо голова закружилась от счастья. Он рад хорошим отметкам, вкусному ужину, обещанному фотоаппарату и вообще всему — всему близкому и родному, что окружало его. От избытка чувств он обнял за голову братишку и чмокнул его в курносый носик, потом ущипнул пониже спины — тоже от избытка радости. А через минуту они уже затеяли возню на ковре из серых заячьих шкурок.
      — Погоди, вот скоро пойдем к кормушкам, — шепнул Андрис на ухо Янику, — знаешь, там зайцев — уух ты!
      Малыш вытаращил на брата глаза. И с чего это Андрис такой добрый сегодня? В другой раз сколько ни проси — ни за что не возьмет с собой, а тут — сам!
     
     
      Волк
     
      Несколько дней подряд крутила вьюга. Но вот однажды утром, ещё лежа в постели, Андрис услышал за окном: «Кап, кап, кап», — звенела капель. Оттепель! На крыльце можно стоять в одном пиджачке и башмаках на босу ногу — ничуточки не холодно.
      Сегодня и Янику позволили погулять.
      Снег до того липкий — прямо сам просит слепить из него аккуратненький круглый снежок. Только велика ли радость — метнуть его в угол дома или в деревянную бадью на колодце! Вот Яник — это мишень! Он стоит на пороге и, щурясь от яркого солнца, забавно морщит свою круглую улыбающуюся рожицу.
      Андрис заготовил несколько отличных снежков и, едва малыш нагнулся за снегом, тут же влепил их ему в поднятый задок. Метко — ничего не скажешь! Но разве поиграешь в снежки с таким клопом? Сразу бухнулся на четвереньки, вскочил и бегом домой.
      «Жаль, что нет в доме мальчишки постарше! — подумал Андрис. — Мы бы таких дел с ним наделали! Не то, что с Яником...»
      Сегодня мама разрешила Янику пойти вместе с Андрисом к кормушкам. Коли обещано, надо исполнять. Яник рад, зато Андрис нос повесил: таскайся теперь по лесу с карапузом!
      Мать посоветовала прихватить с собой саночки.
      — Далеко ли уйдет пешком этакий малыш? Устанет — посадишь на салазки. Сегодня не холодно.
      Андрис сунул за пояс топоришко, взял санки и отправился в путь. Пока что Яник ходок хоть куда — на санки ни разу не оглянулся.
      — Почему снег липкий, когда погода теплее?
      — Потому что тогда он тает, — весьма кратко отвечал Андрис, уже предвидя нескончаемую вереницу вопросов.
      — А как снег тает?
      — Ну, превращается в воду.
      — Значит, воду делают из снега?
      — Да нет же, — запнулся Андрис, — совсем наоборот: снег получается из воды. Вода в воздухе замерзает, и тогда на землю падает снег.
      — А как вода подымается в воздух?
      Чистое наказанье с этим мальчишкой! Андрис, сердясь, подыскивал слова, чтобы объяснить Янику круговорот воды в природе. Он пытался вспомнить, как сам отвечал на этот вопрос на уроке в школе. А Яник думал уже о другом. С голой березы поднялась ворона и, тяжело взмахивая крыльями, полетела над лесом. Ворона навела Яника на мысль о скворцах и ласточках.
      — Андрис, а где зимой живут ласточки?
      — Улетают в теплые страны.
      — А почему они улетают?
      — Им тут зимой нечего есть и слишком холодно.
      — А почему воронам есть чего есть и не холодно?
      — Вороны едят другую пищу и привыкли к холоду.
      — А почему ласточки не привыкли?
      Андрис поглядел на брата сверху вниз. Ну что за бестолочь этот мальчишка! Неужели не может помолчать? Яник, широко разинув рот, ждет ответа от всезнающего брата.
      — Знаешь, сейчас нельзя разговаривать. Скоро уже кормушка и, может, там как раз кормится заяц. Будем разговаривать — спугнем.
      Это Янику понятно. Он замолчал — слышно было только, как малыш сопит, с трудом поспевая за братом. А кормушек все нет и нет. Опять без вопроса не обойтись:
      — Андрис, а кормушка скоро будет?
      — Скоро, скоро.
      Вот она, наконец. Когда мальчики подошли к вороху осиновых веток, Яник окончательно разочаровался.
      — Тут же ни одного зайца нет!
      — А ты что думал? Они тебе усядутся в ряд и скажут: «Здравствуй, Яник»? Смотри, сколько следов на снегу! И ветки все начисто обглоданы.
      Яник посмотрел на испещренный следами снег; кое-где по нему рассыпаны серые шарики.
      — Гляди, какие кругленькие! — обрадовался он.
      — Где?
      — Во! — И Яник протянул брату горсточку шариков.
      — Да это же заячий помет! — расхохотался Андрис.
      — Да-а?.. — Яник смущенно растопырил пальцы и высыпал на снег найденное было сокровище.
      Ребята отправились дальше. Под елями, где ветру но намести сугробов, отец поставил ясли для кормления косуль. Над яслями крыша из дранки.
      — Кто первый до кормушки? — крикнул Андрис и припустился бегом. Но вдруг остановился, попятился. Подбежавшего с визгом Яника он схватил за плечо и дальше не пустил. Яник удивленно посмотрел на брата; на лице у Андриса — страх, жалость, недоумение. Яник тоже насупился. И тут он заметил причину странного поведения брата. Заметил и тотчас вцепился в шубейку Андриса.
      Впереди, неподалеку от кормушки, на окровавленном снегу лежала мертвая косуля, вернее остатки ее. Уцелела лишь голова и передние ноги; от остальной туши — обглоданные кости.
      — Кто съел козочку? — спросил Яник сквозь слезы, и Андрис на этот раз не знал, что ему ответить.
      В лесу послышался шорох, скрип талого снега. Андрис, загородив собой братишку, нащупывал за поясом топорище. Однако, не успели они испугаться, как вместо кого-то страшного из ельника появился... отец! Сегодня он ходил намечать новую канаву и на обратном пути тоже решил взглянуть на кормушку. Андрис облегченно вздохнул. Отец все знает, он объяснит!
      Отец наклонился над косулей, внимательно осмотрел следы, походил вокруг, там, где снег меньше затоптан, и, возвратившись, рассказал ребятам, что произошло минувшей ночью.
      У яслей кормились две косули. К ним подкралась рысь. Вот отсюда она сделала большой прыжок, косули метнулись в стороны. Однако вторым прыжком рысь настигла одну из них и загрызла. Видимо, только кровожадность толкнула рысь на убийство — ведь она почти не притронулась к мертвой косуле и вскоре ушла. Немного погодя по следу рыси прибежал волк. Сперва он не решался подойти и бродил среди елок. Потом голод пересилил осторожность. Волк почти целиком и сожрал косулю. Поутру объедки ночного пира подчистили лисицы.
      Домой все трое возвращались угрюмые. Яник устал, и отец вез его на санках. В голове Андриса зрели разнообразные планы мести. Рысь и волка надо застрелить во что бы то ни стало. Но как?
      — Всему свой черед, — больше отец пока ничего не сказал.
      Когда они шли по узкой просеке, над которой простёрлись темно-зеленые, украшенные бахромой лишайника еловые ветви, Яник вдруг спросил:
      — А маленьких детей волки едят?
      Отец засмеялся, посмотрел на сынишку.
      — A-а, будущий охотник волков боится? — Но увидев, что малыш перепуган не на шутку, добавил серьезно: — От волка всего ожидать можно! Вообще-то он труслив, но с голодухи наглеет. Сколько раз бывало, что волк забегал во двор и на глазах у людей загрызал собаку!
      В тот же вечер отец зарядил ружье картечью и отправился в лес. Домой он вернулся на рассвете с пустыми руками.
      — Ничего, — сказал отец в ответ на вопрошающий взгляд Андриса. — А если уж и завтра не повезет, устроим охоту с флажками. Все равно ни волку, ни рыси от нас не спастись!
      День стоял чудесный, хотя и пощипывал морозец. Яник вышел из дома и тут же припустился вниз к замерзшему пруду. Там можно здорово покататься!
      У пруда на снегу чьи-то большие круглые следы. Вначале Яник не обратил на них особого внимания, но потом у него даже мурашки по спине побежали.
      Волк!
      Кто же еще мог тут расхаживать? У Ласиса следы не такие громадные. «От волка можно всего ожидать. Не раз он забегал прямо во двор», — вспомнились Янику отцовские слова.
      Яник обернулся. Возле дома пусто. Не видать ни папы, ни мамы, ни брата. Волка на дворе тоже не видно. Между Яником и домом стояла развилистая дикая слива, густо опутанная тонкими побегами малины. Сколько раз осенью Яник ходил, бывало, вокруг сливы и никак не мог дотянуться до синего плода.
      Похоже, следы ведут к заметенному снегом кусту малины. Ясно — волк притаился около сливы и высматривает, на кого бы наброситься. Куда теперь бежать, где спрятаться? Яник стоял, словно пенек на берегу пруда. Нельзя ни в лес, ни домой. Придется идти кругом. И, не спуская глаз со сливы, он засеменил к дому, далеко стороной обходя страшное место. ’
      Ну, еще немного и все страхи останутся позади. Сердчишко колотилось, но вроде бы уже не так. А может, волк ушел? Яник, облегченно вздохнув, стал озираться по сторонам.
      И вдруг над снежным полем разнесся такой его вопль, какого даже привычная мама не слыхивала. Она как раз перетирала посуду на кухне, и от этого дикого крика ее прямо в дрожь бросило... Глиняная мисочка выпала из рук, по полу разлетелись черепки.
      В дверях она столкнулась с отцом. Тот тоже пулей выскочил из комнаты:
      — Что случилось? Где Яник?
      А Яник бежал, да так, как еще во весь свой век, длиной с мизинчик, не бегал. Ноги от страха не слушались, скользили и спотыкались, а лютый зверь вот-вот сцапает за шиворот, разорвет, загрызет — капут Янику!
      Отец подхватил его на руки, мать ощупала, оглядела. Вроде бы ничего не поломано, не разбито. Прибежал и Андрис. А Яник все еще не мог из себя выдавить ничего связного.
      Еще слишком живо стояло перед его глазами белоснежное поле и выскочивший из леса огромный черный зверь; из его разинутой пасти свешивался длинный красный язык. Наконец Яник с трудом выговорил:
      — Волк! Волк!
      Волк? Отец передал Яника на руки матери, а сам схватил ружье и побежал к пруду. Зверя нигде не видать. Около пруда отец заметил следы, нагнавшие такой страх на Яника. Он с любопытством осмотрел их и задумался... Снова наклонился к следу, выпрямился. На лице появилась улыбка. Вот он взял ружье на ремень и пошел к дому.
      Яник уже оправился от испуга и пил воду с сахаром.
      — Ну-ка, расскажи, как выглядел твой волк?
      — Большущий, черный! И шерсть длинная-предлинная. И еще у него красный язык!
      Яника прямо мороз по коже подирает при одном воспоминании.
      — Наверно, только что съел кого-нибудь! Пятнистый он был, да? Тут, спереди, белая отметина?
      Отец показал себе на грудь. Наконец он не удержался и захохотал:
      — Ай-ай-ай, Яник! Это же вовсе не волк был, а собака.
      Яник окончательно смутился. Не шутит ли папа? Он же ясно видел длинный красный язык и разинутую пасть. А какой он страшный! Конечно, волк...
      Тогда отец взял книжку и показал Янику картинку. На ней был изображен крупный зверь со стоячими ушами, не очень длинной шерстью; у него высокие, крепкие ноги и в разинутой пасти блестят белые клыки.
      — Ну, такой он был? — спросил отец.
      Яник посмотрел. Нет, давешнее чудовище выглядело иначе, да легко ли в этом признаться?
      — Ну да, такой! — настаивал малыш на своем.
      А в это время на опушке леса в елочках сидел большой черный пес с белым пятном на груди и жадно принюхивался к запаху пищи, доносившемуся из жилья. Сколько дней скитался он по лесу, — ни в один дом не пускают, а свой никак не найти. Давеча, когда он радостно бежал к мальчугану, тот встретил его таким истошным криком, что старый пес до сих пор недоуменно потряхивал головой. Однако пустота в брюхе снова заставляла его подойти ближе к дому. Теперь там тихо, только внутри слышатся человеческие голоса. И вот он, застенчиво и робко повиливая хвостом, приоткрыл мордой дверь.
      Яник в ужасе заметил знакомое белое пятно на груди.
      Только сейчас у зверя почему-то не было ни длинного красного языка, ни огромной пасти; вместо них — славная черная морда и приветливые глаза, уставившиеся на Яника...
      Через полчаса приблудный пес уже чувствовал себя как дома, и отец, видя, с каким удовольствием Яник играет с давешним волком, решил не прогонять собаку. Может, когда и отыщется ее настоящий хозяин.
      Лишь Ласис не был в восторге от нового жильца. Он сердито морщил верхнюю губу и надменно рычал, однако вскоре успокоился — настоящей охотничьей собаке не пристало затевать ссору с какой-то там простой дворняжкой.
      Вечером, одевшись потеплее, отец снова отправился в лес. Андрис знал: отец сидит в засаде неподалеку от разорванной косули и поджидает, когда к ней вернется волк.
      Поздняя ночь. Андрис и Яник уже в кроватях, собиралась ложиться и мать. Вдруг из леса донесся раскатистый выстрел. А немного погодя за окном послышались шаги. Отец сбил снег с сапог и, войдя в дом, велел жене позвать ребят. Яник уже разоспался и ничего не понимал. У Андриса глаза тоже слипались. Но когда отец поднял за загривок свою добычу, у обоих мальчуганов сон как рукой сняло.
      Собаки рычали, забившись в угол, шерсть у них топорщилась дыбом.
      Словно сойдя с картинки, на Яника уставилась злая морда с большими белыми клыками, безжизненно висели длинные, сильные лапы.
      — На картинке волка ты уже видел, а теперь посмотри на настоящего. Посмотри и запомни, как он выглядит, — сказал отец и, бросив убитого зверя на пол, добавил: — Этому больше уже не резать косуль!
     
     
      Удачная охота
     
      Как-то утром отец вернулся из леса необычно рано. Вбежал в комнату и тотчас схватил телефонную трубку. Аппарат висел на стене рядом с кроватью Андриса.
      Отец попросил соединить его с тридцать четвертым номером. Андрис знал — по тридцать четвертому звонят в лесничество.
      — Товарищ Тетерис? Здравствуйте! Говорит Арэ. Срочное дело! Только что в квартале 86 на своем обходе обнаружил трех рысей. Да, следы совсем свежие, вошли утром... Ладно, жду.
      Отец повесил трубку и тут увидел, что сын уже откинул одеяло и берется за одежду, сложенную на стуле.
      — Не торопись, успеешь. Пока еще охотники съедутся... И потом, мне кажется, не стоит тебе сегодня ходить по лесу. Очень холодно — двадцать градусов.
      Оттепель сменилась сильным морозом. Вчера было даже двадцать пять. Лес вокруг дома оделся инеем и застыл, как в сказке — веточка не шелохнется. Безмолвие, трескучий мороз и ослепительное сиянье снега в холодных лучах зимнего солнца.
      — Пап, а как же на рысей... Днем ведь теплее станет...
      Андрис умоляюще смотрел на отца.
      Отец повесил полушубок и сел за стол, в ящике которого хранятся охотничьи принадлежности.
      — Юный охотник на рысей собирается, — сказал он жене, кивнув на Андриса.
      Сына понять не трудно. В семье все были любителями леса и охоты.
      — А как же уроки? Домой без задних ног придет! Тогда уж будет не до занятий. Завтра в школу. Да и мороз на дворе, — возражала мать.
      — Мам, я все успею. Я еще вчера вечером все выучил, только арифметика осталась. — И Андрис бросился к своему ранцу.
      — Тогда охотники должны прежде всего как следует поесть. Завтрак стынет.
      — А не забоишься? — спросил отец. — А ну, как рысь тебя за чуб?
      Ну, нет! О таких вещах Андрис даже не думал. Там ведь отец будет рядом!
      И как раз в тот момент, когда Андрис, решив последнюю задачу, прихлопнул ладонью промокашку, — во двор въехали первые сани с охотниками. Это здешние — из Лесного. Андрис почти всех знает, они частенько заходят к отцу. Тут же лесничий Тетерис в коротком полушубке, а рядом, в зеленом ватнике, директор школы Озолс.
      Охотники привязали лошадей и зашли в дом. Вместе с ними ворвались клубы морозного пара и густой табачный дух. Повесили на стену ружья, расселись — кто за стол, кто поближе к горячей печке погреть озябшие руки. С валенок и сапог обтаивал снег, на пол натекали лужицы. В доме сразу стало шумно, все оживленно беседовали, перешучивались. Толковали о том, о сем — о холодах, об охоте и, разумеется, больше всего об охоте на рысей. Иной из бывалых охотников управился на своем веку не с одной хищницей-кошкой, другие, напротив, и в глаза не видывали рысь. И все-таки каждый норовил вставить словечко, каждому было что порассказать.
      — Вижу, идет... Я — бац из одного ствола: глазом не моргнула, уже почти рядом! Тут я как жахнул из второго — аккурат к ногам подкатилась, словно куль.
      — Оно важно, какой дробью бить.
      — Лучше помельче — подпусти ближе и жарь.
      — Это, милок, все дело случая. А у меня — во! — И пожилой охотник, вытащив из патронташа патрон, сунул его под нос любителю мелкой дроби. — Глянь! Шесть нулей. Вот это заряд! Ежели хоть один такой гостинец попал — все! И шагу не ступит.
      — А ну как в ляжку угодишь? Пожалуй, еще и ступит, а?
      — Из твоего мушкета и в ляжку-то не попасть.
      — Не болтай зря, у Карла ружье заграничное.
      — Подумаешь, эка важность! Мне одно попалось, — сдается, бельгийка была, — всю дробь по краям сыпала, а середка пустая...
      И охотники пустились в спор, какие ружья лучше — наши или заграничные. Каждый расхваливает свое. Со стороны послушаешь — можно подумать, что и во всем мире не сыскать ружей лучше, чем у здешних охотников.
      Андрис весь превратился в слух и старается не пропустить ни слова. Каких чудес тут не наслушаешься! Однако самые лучшие ружья были все-таки раньше, в дедовские времена. На этом сходились все рассказчики. Тогда охотник насыпал мерку пороха в ствол, горстку дроби, заколачивал бумажный пыж — и весь заряд на сто шагов шире шапки не разбрасывало, да еще трехдюймовую доску он пробивал.
      Непонятно Андрису одно: как это в старину умели делать такие хорошие ружья, а нынче разучились? Он читал в книгах и учебниках, что раньше оружие было куда хуже. Андрис видел, что отец стоит рядом и хитро улыбается. Наверно, все это просто охотничьи басни, не слишком-то им можно верить, соображал Андрис. И все-таки интересно!
      Наконец, послышался треск мотора — это подъехали долгожданные охотники из районного центра. Старый «газик» рычал, буксуя в снегу, и через несколько минут въехал во двор. Охотники в пальто и шубах, держа над собой ружья, спрыгивали через борта машины.
      — Минуточку внимания, — сказал лесничий. — Запомните, товарищи! Рысь очень коварный и осторожный хищник, а потому, стоя в облаве, необходимо соблюдать полную тишину, с места не сходить, не курить. Через просеку или тропу рысь перескакивает одним прыжком, и в такой момент попасть в нее трудно. А потому старайтесь заметить рысь до прыжка, пока она еще в зарослях перед просекой. Ну, как говорится, — ни пуха вам, ни пера!
      Затем метнули жребий, кому где стоять в окладе. Охотников набралось тридцать человек. Все понимают: рысь и волк — самые вредные хищники. Уничтожать их — долг каждого охотника. Чем меньше останется в лесу рысей, тем больше уцелеет косуль и зайцев.
      Андрис уже готов. Он в новых валенках, в шубейке, барашковой шапке, теплом шарфе — хоть в сугроб ложись, нe замерзнешь. Городских охотников Андрис не знал и немножко стеснялся — решил покамест побыть на кухне, около матери, которая заготавливала им с отцом бутерброды. Тут же вертелся и Яник.
      — Андрис, а мне с вами нельзя?
      — Лес тебе что — детский сад?
      — А ты же пойдешь?!
      — Я — другое дело. Я рюкзак понесу. И вообще — сколько мне лет и сколько тебе?
      — Мне уже совсем скоро пять будет.
      — Тебе пять, а мне тринадцать! Понял теперь? У тебя ноги коротенькие, силы мало. Сколько ты пройдешь?
      Андрис смягчился, положил руку Янику на плечо. Так всегда! Как посмотришь на чумазую мордашку братца, на глазенки, в которых собираются слезы, и сразу делается его жалко.
      — Андрис, а мне тоже хочется!
      — Ну, так пойди спроси у папы, что он скажет.
      Яник молча отошел в угол. У отца спрашивать бесполезно. Один раз Яник заикнулся, что, дескать, и он не замерз бы, — а папа даже не дослушал до конца, только поднял его за локти, встряхнул и сказал:
      — Где тебе, Яник! Оставайся-ка дома, охраняй маму! Трудно жить на свете, когда ты такой маленький.
      Охотники направились к двери. Андрис подбежал к братишке и шепнул ему в самое ухо (Янику даже щекотно сделалось):
      — Ты не горюй, я тебе все, все потом расскажу!
      И вот Андрис уже на дворе рядом с отцом.
      Охотники гуськом пересекают поляну. Впереди отец, Андрис и лесничий. Цепочка людей углубляется по просекам в лес. Громко хрустит снег под валенками. Лес кажется пустым, словно вымер. Только раз над просекой, ныряя и снова взмывая кверху, пролетел пестрый дятел. Андрис знает — тишина эта обманчива. О том же говорят и узоры на снегу. Там белочка перебежала просеку, оставив отпечатки крошечных ладошек; тут петлял заяц-беляк, а вот чьи-то крупные, глубокие и широко расставленные следы. Похожи на коровьи, да только кто погонит корову в лес зимой! Здесь проходил лось.
      Вот и нужный квартал. Разговоры смолкли. Охотники больше объясняются знаками. Они встали на некотором расстоянии друг от друга — где кому выпал жребий.
      Весь квартал обложен. Тишина. Охотники стоят в укрытии, кто за деревом, кто за кустом, ружья у всех наготове.
      Отец с Андрисом дошли до того места, где через просеку в глубь леса ведут большие крупные следы рысей, и двинулись по следу зверей вперед. Первым, с ружьем, отец, чуть позади — Андрис.
      Рыси шли сквозь густой подлесок, через заросли чахлых березок, потом углубились в такую чащобу, что отец с Андрисом еле продирались сквозь густо разросшийся ельник: того и гляди, ветка или острый сучок глаз выколет. Попадались тут и высокие деревья. Местами они были повалены бурей, подмяли и подогнули под себя целые груды елочек, спутались ветвями в сплошную неразбериху.
      — Самое место для рысей! Где-нибудь здесь и залегли, — шепнул отец, держа ружье наготове.
      Однако подойти к рысям и застать их врасплох не удается. Звери вовремя учуяли опасность и покинули дневное убежище. По следам видно, что две рыси поменьше метнулись вправо, а следы покрупнее уходят влево. Отец свернул влево, шепотом рассказывал Андрису:
      — Старая рысиха с двумя прибылыми... Рысь, сынок, ночной зверь. Днем она по чащобам отлеживается. Сейчас хоть и всполошились, а из чащи выходить не хотят... А это что за чудеса?
      Отец нагнулся, смотрит на снег — след рыси пропал.
      — Не проведешь, — усмехнулся отец. — Ишь, хитра до чего — назад своим же следом ушла. Поглядим, далеко ли...
      Они повернули обратно. Отец, низко нагнувшись, стал изучать след. Вскоре двойной след кончился. Отец раздвинул опушенные снегом еловые лапы, — за ними след появился опять: рысь прыгнула через ельничек...
      Зимнее солнце поднялось выше, мороз чуть отпустил, но еще крепок. Холодно стоять в окладе охотникам. Поразмяться бы, закурить, да нельзя — зверь может появиться в любую минуту.
      Андрис поотстал от отца. Трудно идти по глубокому снегу, к тому же интересно поглядеть, что делают охотники. Он подходит ближе к просеке и смотрит сквозь ветви.
      Как раз на одном из лучших «номеров», где чаша вплотную примыкает к просеке, стоит полный мужчина. Сверху на нем одежды много, пожалуй даже слишком: синяя шинель, поверх нее шуба с барашковым воротником — руками не пошевелить, — зато на ногах только тесные хромовые сапоги, и замерзли ноги у него — прямо мочи нет! Да и нос тоже начинает белеть. Охотник старается дышать кверху, чтобы согреть нос, но от дыхания запотевают очки, и теперь сквозь них ничего не видно. Вот горе! Ружье он воткнул прикладом в снег, а руки в кожаных перчатках поочередно отогревает за пазухой. Пальцы на ногах все время щипало, а теперь они будто вовсе отнялись. Этак и вправду отморозишь! Оглянувшись по сторонам, толстяк начинает топтаться на месте — сперва потихоньку, осторожно, а потом все резвей и резвей. Видно, ему уже не до рысей. Тридцать охотников — неужели они выскочат именно на него? Ох, скорее бы кончилось это мученье!
      «Ну и шляпа», — подумал про него Андрис и пустился вдогонку за отцом.
      Старая рысиха чует, что за ней гонятся по пятам. От одного ее запаха бросает в дрожь всех обитателей леса, а теперь свирепая и кровожадная зверюга сама угодила в беду. Она крадется, словно тень, тихо, тихо, веточки не заденет, снежинки не уронит; рыскает, петляет, путает след и все впустую — следопыт разгадывает ее уловки. Покидать чащобу рысихе не хочется. Там на просеках, на полянах, опасность подкарауливает ее со всех сторон. Она в западне!
      Нельзя оставаться и в чаще — кажется, и тут за каждым кустом подстерегает враг. Уже не раз испуганно шарахалась она от свежего, остро пахнущего следа, оставленного двуногим существом — человеком. Таких следов становится все больше и больше, они опутывают, прошивают весь этот дремучий уголок леса, где еще недавно, кроме нее, никто не ходил.
      Она больше не может выдержать. И вот огромная кошка крадется к просеке, где ельник особенно густ, — крадется быстро, бесшумно. Желтые глаза зорко стреляют по сторонам, чутко ловят уши малейший шорох. В зарослях вьется еле приметная тропка, слева просека, и оттуда доносится странное поскрипывание снега. Зверь замер и лишь на мгновенье, на какую-то долю секунды повернул голову к просеке. Взгляды рыси и человека встретились. Толстый охотник выдернул руку из-за пазухи, ноги в блестящих сапогах перестали топтаться, трясущееся ружье поднялось, только к плечу его никак не приложишь — слишком неловко рукам в двух шубах, к тому же запотели стекла очков...
      Рысиха бесшумно исчезла, и лишь через несколько прыжков ей в уши ударил зловещий грохот, разодравший тишину зимнего леса, а горячий заряд свинца отряхнул снег с ветвей там, где она только что стояла.
      Перепуганный зверь отбежал и снова приблизился к просеке. Вроде бы ничего незаметно. Кругом тихо, но тишина полна опасностей. Еще ближе, еще несколько шагов, а потом одним прыжком перемахнуть предательское открытое место — туда, где под шатрами снега так заманчиво склонились темно-зеленые еловые ветви...
      Старый охотник в сером ватнике едва уловимым движением вмял приклад ружья в плечо. Правая рука заранее высвобождена из рукава.
      Рыжеватый зверь, не подозревая, что уже замечен, крался все вперед и вперед. А охотник не торопился. Надо подпустить как можно ближе и стрелять наверняка. Оставалось не более двадцати шагов. Сейчас рысь прыгнет... Указательный палец правой руки охотника плавно нажал спуск. Рысь упала на месте, и когда охотник подошел к ней с ружьем наготове для второго выстрела, хищная желтизна в ее глазах уже потухла.
      И в то же самое мгновенье, сотней метров дальше, через просеку проскочили оба рысенка. Охотник, глядевший на убитую рысь, успел заметить лишь задние лапы второго рысенка. Не стоило даже вскидывать ружье. Андрис с отцом были на другом краю квартала и слышали только выстрел — события развернулись в их отсутствие. Охота закончилась. Возбужденные охотники сгрудились вокруг сегодняшнего счастливца — он с гордостью поднял за задние лапы застреленную рысь. Охотник был щуплого телосложения, а зверь оказался такой крупный, что передние лапы его волочились по снегу.
      Взволнованный, размахивая руками и протирая на ходу очки, подбежал толстяк.
      — Я брал точно на мушку, может чуть выше или чуть ниже пошло, — обращался он то к одному, то к другому. — Надо поглядеть, может какая дробина и попала...
      И он принялся трясущимися пальцами разгребать шерсть на правом боку убитой рыси, однако не обнаружил ни малейшей царапины.
      — Просто непонятно. Понимаете, брал точно на мушку! Раздались насмешливые замечания:
      — У кого какая мушка...
      — За молоком пошла!
      Андрис с отцом, оба запорошенные снегом, вышли из леса. Андрис как увидел, так и прилип к охотничьему трофею. Длинным ножом отец очистил от веток стройную елочку. Рысихе связали лапы и между ними просунули еловую жердинку, двое охотников взяли ее на плечи. Вокруг задымили папиросами. Охотники застоялись, натерпелись без курева и теперь с удовольствием затягивались привычным дымком. Дойдя до вырубки, они развели костер и уселись на пеньки обедать. Появились термосы с горячим чаем, у иных было припасено и кое-что покрепче. Все живо обсуждали сегодняшнюю охоту.
      Андрис жадно кусал бутерброд, не спуская восхищенного взгляда с невзрачного победителя рыси. А тот не спеша потягивал сигарету, щурясь от дыма.
      Среди остальных голосов все еще выделялся взволнованный:
      — Ведь точно на мушку взял... Быть не может, чтобы промазал!..
      Все согласились, что устраивать облаву на рысят нет смысла. Они удрали далеко, а зимний день короток, вечер на носу. Их час еще придет.
      «Интересно, эта ли рысь загрызла тогда косулю или другая? — размышлял Андрис, глядя на уже окоченевшего зверя. — А в общем-то все равно. Эта, небось, тоже не с одной косулей расправилась!»
     
      *
     
      После удачной охоты на рысь на участке лесника Арэ некоторое время было спокойно. Но вот однажды вечером в глубине леса прогремел выстрел. Сообщения о загадочных выстрелах поступали и с других участков. В лесу появился новый враг — гораздо умнее волка, осторожнее и коварнее рыси...
     
     
      «Думаешь, мы его не поймаем?»
     
      Быстро проносятся мимо чернополосатые дорожные столбики, голые рощицы, в которых резко выделяются темно-зеленые ели, хутора. От гладкой ленты асфальта вправо и влево убегают проселки и тропинки; через мгновенье они остаются далеко позади и можно сколько угодно фантазировать о тех местах, куда попадешь, если свернуть с главной магистрали.
      Из-за шоферской кабины с воем вырывается ветер, полоща углами серого брезента; Андрис сидит у стенки кабины, плотно прижавшись к отцу — сюда задувает меньше. Ему тоже не больно-то тепло, мороз пощипывает нос и пальцы на ногах, но для настоящего мужчины это сущие пустяки — потерпим. К тому же отец укутал его брезентом.
      Сегодня у Андриса большой день. Время от времени он ощупывает аккуратно завернутую коробку, которая лежит у него на коленях. В ней — новый фотоаппарат. Сейчас, правда, видно только серую оберточную бумагу, однако Андрис отчетливо представляет себе каждый крохотный винтик в аппарате. А особенно — серебристые буквы «Любитель». Кажется, будто они светятся сквозь упаковку.
      Позавчера отец получил премию за убитого волка, а сегодня вместе с сыном отправился в районный центр за покупками. Не подвернись колхозный грузовик, назад поспели бы только к вечеру на автобусе. Отец хотел дожидаться автобуса, опасаясь, как бы Андрис не замерз в открытом кузове. Все-таки удалось его уговорить, и вот они уже на полпути к дому.
      Ехать на грузовике — совсем не то, что в автобусе. Там все сидят, как в комнате. Мягкие сиденья, тепло, кто газету почитывает, кто книжку. Какая это езда? Зато сейчас у Андриса настроение великолепное. Ветер, кругом все видно, простор, грохочущие борта и заляпанный маслом брезент. Рядом подпрыгивают бензиновые бидоны и увесистый домкрат. Тут можно вволю помечтать — ничто не отвлекает мысли.
      Ему вспомнилось одно весеннее утро. Неподалеку от дома на пашню сели журавли — штук двадцать. Их курлыканье подняло Андриса с постели. Когда он попробовал по молодым посадкам подкрасться к журавлям, два крайних сразу встревожились: что это за пень, который меняет свое место и делается то длиннее, то короче? Крайние поднялись, пролетели над стаей, протрубили тревогу, и все остальные тотчас взмахнули могучими крыльями. Эх, вот где вышел бы снимочек! Тогда у Андриса еще не было фотоаппарата...
      Нынешней весной, как и в прошлые годы, Андрис получил синюю тетрадку и задание — записывать наблюдения. Учительница говорила, что, может быть, этот дневник отошлют даже в Ригу, в Музей природы. И Андрис старался. Много интересного уже записано. Теперь к заметкам прибавятся и фотоснимки. Скажем, тетеревиный ток на Ланкином болоте, или первые чибисы, или снимок барсучьей норы и рядом — полосатый толстячок на первой весенней прогулке. Отличные будут иллюстрации к наблюдениям! А впереди еще столько чудесных утренних зорь — уж они всегда покажут тебе что-нибудь интересное! Сам только не плошай, открывай глаза пошире.
      Мысли вернулись к сегодняшней поездке. Конечно, в кабине, рядом с шофером, лучше. Разок-другой Андрису уже доводилось там посидеть. Он прекрасно знает, что рычаг с шариком на конце, справа от шофера, — переключение скоростей, рядом с ним — тормоз. Знает он и зыбкую стрелку, которая показывает скорость автомобиля. Да-а, всесильный человек — шофер! Двинет рукой, нажмет ногой, и громадная машина подчиняется его воле.
      Только сегодня рядом с шофером девушка — счетовод колхоза. Она, как-никак, женщина, и не может в такую стужу ехать в открытом кузове грузовика. Андрис ни за что не соглашался залезть в кабину, когда она предлагала свое место «ребенку». Нет, наверху подобает сидеть только мужчинам!
      Сейчас машина на спуске в глубокую лощину. Шум мотора обрывается, слышен лишь вой ветра за бортами и шуршанье шин по асфальту.
      — Пап, шофер выключил мотор?
      — Да, выключил зажигание, — подтверждает отец. «Зажигание» — какое интересное, таинственное слово!
      — А зачем он выключил?
      — Горючее экономит.
      Начался подъем. Мотор снова взревел и легко вынес их на вершину холма. Пошли знакомые места. Вот и дорога в колхоз. Машина свернула направо и сразу затряслась, стала раскачиваться. По ухабистому проселку быстро не поедешь.
      Шофер знает, где им сходить, и остановился сам. Отец соскочил первый. Андрис подал ему фотоаппарат и свертки, затем перелез через борт.
      — Ну, падай! — крикнул отец.
      Ух, здорово! Андрис растопырил руки, зажмурил глаза и бросился вниз. А вдруг... но сильные руки отца подхватили его под мышки, вскинули в воздух и поставили на ноги.
      Снова взвыл мотор, и машина, ныряя по рытвинам, укатила.
      Они пошли краем болота. Среди низкорослых сосенок протянулась широкая просека — трасса будущей осушительной канавы. У обочины сложены сучья, стоят аккуратные штабеля дров, скоро тут пройдет экскаватор. Громадную работу сделает эта могучая машина. Все большущее Рагское болото прорежут канавы, вода потечет в реку, исчезнут топи, не станет чахлых сосенок.
      — Вчера у нас в лесничестве был начальник участка мелиоративной станции. Договорились обо всем. Скоро по этим просекам двинутся экскаваторы.
      Андрис слушает и глядит на отца. Как блестят у него иногда глаза, какой он бывает оживленный!
      Внезапно в лесу, где-то впереди, раздался выстрел. Эхо блуждает над верхушками деревьев, и снова воцаряется тишина.
      Отец умолк на полуслове. Его улыбавшееся лицо сразу стало серьезным и жестким, поперек лба резче обозначилась складка.
      — Кто там стреляет? — тревожно спросил Андрис.
      Отец не отвечал.
      — Папа! — дернул отца за руку Андрис.
      — Не знаю.
      — Может, какой охотник?
      — Никаких облав не назначали, и вообще сейчас всякая охота, кроме волчьей, запрещена. На тетеревов и глухарей сезон еще не начался, да их по вечерам и не стреляют.
      — Тогда кого же?
      — Давай-ка прибавим шагу, — сказал отец, и они молча устремились вперед. За болотом свернули. Теперь они чуть не бегом бежали. Выйдя на вырубку, отец внимательно пригляделся к высоким елям на другом краю и зашагал дальше. Андрис и так едва поспевал, а тут еще свертки цепляются за кусты. Под елями уже темновато, но вот меж стволов замелькали просветы. Наконец, совсем запыхавшись, они вышли к полю. Никого не видать. Поле еще под снегом, лишь местами, после недавней оттепели, обнажились проталины. На них ярко зеленеет озимь.
      — Та-ак, — проговорил отец, заметив свежий человеческий след. Тут человек задержался — снег натоптан. След сворачивал в поле и заканчивался темным пятном.
      — Папа, ведь это кровь! — в ужасе воскликнул Андрис.
      — Да, кровь, — подтвердил отец.
      С другой стороны к кровавому пятну подходят четкие следы косули. По две полоски — спереди узкие, больше врозь, сзади пошире и вплотную одна к другой. У Андриса вырвался вздох облегчения. Значит, это кровь не человеческая, как ему подумалось в первый момент.
      — Папа, он застрелил косулю, — грустно сказал Андрис.
      Они возвращались. Отец не отрывал взгляда от земли. В одном месте он нагнулся и поднял картонный кружок — переднюю крышечку от охотничьего патрона. На ней карандашом выведена четверка, вертикальная черточка и ноли.
      — Картечью?
      — Да, пятимиллиметровой. А стрелял из ружья двадцатого калибра, — сказал отец и спрятал находку в карман.
      Кое-где на снегу виднелись капли крови; у накатанной санной дороги след окончательно потерялся. Почти совсем стемнело.
      Отец остановился, мрачно посмотрел в темную чащу и отер ладонью вспотевший лоб.
      — Изрядного крюка мы с тобой дали, — удрученно проговорил он. — Пошли-ка, сынок, домой.
      — А он? — Андрис подумал о человеке, убившем косулю.
      — Сегодня его уже не поймать. Зря время не спешил во всю...
      Они молча прошли порядочный кусок и тогда отец добавил:
      — Пока ничего никому не рассказывай, особенно школьным товарищам. Ребята они хорошие, но на этот раз, для пользы дела, — молчок.
      Андрис понимающе кивнул головой. Отцовская рука лежала у него на плече.
      — Думаешь, мы его не поймаем? Еще как поймаем, сынок! Об этом не беспокойся. Только вот вечер нам этот негодяй испортил...
     
     
      На косульей полянке
     
      Проходили дни за днями, незаметно подошла весна. Деревья и кусты стояли голые, но уже полные жизненных соков. На лесных лужайках, на солнышке, из-под прошлогодней травы бойко пробивались молодые нежно-зеленые ростки, а в чаще, под разлапистыми ветвями старых елей, земля оставалась твердой как камень, держался снег, обратившийся в посинелую ледяную кору.
      По тропинке от дома лесника шли два мальчика. Старший шагал широко, а маленький, уцепившись за его руку, семенил вприпрыжку.
      — Андрис, а если там никого не будет? — спросил запыхавшийся Яник, подняв на брата большие голубые глаза.
      Андрис ответил, не поворачивая головы:
      — Должны быть. Сам ведь слышал, отец сказал: приходят каждое утро и вечер. В лесу есть нечего, а на полянах уже молодая травка.
      — А если они пойдут на другую поляну?
      — Нет, на другую не пойдут.
      — А если им захочется?
      — Не захочется. Косули, если их не пугают, всегда приходят кормиться на одно и то же место. Ты только поменьше разговаривай. Поляна близко. Знаешь, как папа говорит: «Кто в лесу много разговаривает, тот мало видит».
      Да, Яник знает — о том ему твердили не раз. Отец на обходе не любит лишней болтовни. Только Яник об этом вечно забывает. Чего-чего в лесу не увидишь — и сразу обо всем хочется спросить, высказаться. Потому-то отец и берет его с собой в лес без особой охоты. Пускай, говорит, сперва подрастет, ума наберется.
      Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь деревья, светили прямо в глаза. Вскоре желтый огненный диск скрылся за макушками Черного бора.
      — Теперь иди совсем тихонечко и ставь ногу туда же, куда я. Смотри на меня, как я делаю, — и Андрис отпустил вспотевшую ручонку брата.
      В точности подражая Андрису, чуть подавшись вперед и высоко подымая ноги, Яник двигался по тропинке, переступая через сучья и метелки багульника. Только шаги мелковаты, и от излишней старательности, не иначе, правая нога зацепилась за левую и — трах! Правая нога возьми да попади не в след брата, а рядом, прямо на сучок.
      Ну и посмотрел же Андрис на братишку! Отругать его нельзя, тумака тоже не дашь, — вот и приходится все высказать в одном лишь взгляде. И зачем он взял с собой такого растяпу? Дома небось знай канючит: «Буду тихо, буду слушаться...»
      Яник стоял, сжав кулачки, прикусив нижнюю губу, и в уголках обращенных на Андриса глаз быстро-быстро росли жемчужинки слез. Он и сам чувствовал себя таким виноватым, таким виноватым! Треск сломанного сучка раздался, кажется, на весь лес. А если косули услышали и теперь, спугнутые, ушли на другое место? Ну, чего Андрис смотрит такими страшными глазами, неужели не понимает? Вот же какой противный сук!
      Андрис уже не смотрел. Что поделаешь с этаким увальнем?! Он вышел на опушку и принялся внимательно озирать окрестности. Совсем оробевший и скуксившийся Яник подошел к брату, но тот его даже не заметил.
      В стороне от тропинки тесно срослись несколько елочек. Андрис забрался в середину и ловко срезал ножом ближайшие ветки, чтобы не мешали смотреть. Получилось вроде окошка, через него можно наблюдать за большей частью поляны, посреди которой маячил старый сенной сарайчик.
      Яник охотно помог бы брату, да боязно: как бы не сделать что не так! Лучше просто постоять, поглядеть.
      Ранней весной вечера прохладные. Влажная от пота рубашка на Янике стала холодной, и когда она прикасалась к телу, по спине пробегали мурашки. Яник задрожал так сильно, что, наверно, и Андрис это почувствовал — ни слова не говоря, он накрыл полой своей шубки спину брата, прижал его к себе. Пускай с виду Андрис все такой же сердитый — Янику сразу стало тепло и уютно. Лишь бы косули пришли! Но их нет и в помине. За поляной темнеет молодой ельник. Когда так усердно смотришь, начинает мерещиться — уж не зашевелился ли кто? Не мелькнула ли среди елочек чья-то тень? Яник прищурился, глядит изо всех сил. Нет, показалось! Еще и ноги так противно сводит от долгого сидения на корточках.
      Видно, все-таки испугались. А может, он, Яник, вовсе и не виноват? Может, косули с утра так наелись, что и до вечера не проголодаются? Или все же это он, тем сучком...
      А как все чудесно представлялось дома! Они вместе с Андрисом притаились и ждут. Но Андрис не видит косуль: одна за другой они выходят из леса как раз к тому месту, где стоит Яник. Он замер, не шелохнется. Старый козел осмелел и подходит совсем вплотную. Тут Яник протягивает ему на ладони корочку хлеба. Козел сперва боится, потом понимает, что у Яника ничего дурного на уме нет. Мягкими губами он берет корку, совсем как Гнедко. А там подходят и другие косули, и Яник всех угощает, пока хватает хлеба. И потом косули провожают его до самого дома. Ах, да, там же был и Андрис! Андрис тоже идет вместе с косулями, его тоже не боятся, потому что он — брат Яника...
      Яник пошарил рукой в кармане, где лежит кусочек хлеба. Брату он ничего не сказал про хлеб — тот наверняка засмеял бы. Яник и сам знает, что косули очень пугливы и человека близко не подпустят. Так-то оно так, да, может, как раз ему повезет и косули не побоятся. Неужели они не поймут, что он не хочет им ничего плохого — только приласкать и покормить?..
      Брат дал Янику хорошего тычка в бок, и мечты рассыпались в прах. Молча показал он на лужайку. Яника бросило в жар, глазенки вспыхнули. Где?
      Он посмотрел в направлении руки Андриса, но не смог ничего разглядеть, кроме серой травы и рыжеватых кочек. И тут у него вдруг словно открылись еще одни глаза... Яник увидел косуль! Они уже почти на середине поляны. Две рядом, одна подальше к сарайчику. Торопливо щиплют траву, переступая мелкими шажками. Время от времени то одна, то другая подымают голову и настораживаются, — уши растопырены бабочкой. И снова мордочка утыкается в траву.
      Яник уже два раза видел косуль. Одну летом, другую зимой — ту, загрызенную рысью. Он ее толком и не разглядел. Было очень страшно и глаза заволокло слезами. Летом тоже не удалось как следует посмотреть. Так только, мелькнула красной полоской в кустах и ускакала на стройных ножках. Оттого Янику ярче всего и запомнился ее цвет — точно у хвои засохшего можжевельника. А теперь косули серо-седые, лохматые. Шерсть какая-то сваляная, местами в плешинах. Вот чудеса-то!
      — Почему они такие? — забыв о запрете, шепотом спросил Яник.
      — Какие «такие»? — не понимает Андрис.
      — Ну, такие, серые.
      — Дурачок, зимой же косули меняют шерсть и делаются серыми. А сейчас они снова линяют и скоро опять будут красными.
      Одна косуля подошла ближе. Теперь Яник видел ее совсем хорошо. Шея у нее покороче и толще, чем у остальных, а между ушей торчат какие-то сучочки с набалдашниками. Рога! Значит, козел. Только что ж это за рога? Они словно обёрнуты серой пушистой материей. У папы на стене совсем другие — гладкие, блестящие, снизу усыпанные коричневыми бусинками. Яник снова в недоумении.
      — Почему у него такие смешные рога?
      — Потому что молодые, на них еще шкурка.
      — А когда состарятся, будут такие же, как у папы?
      Брат состроил гримасу, будто вот-вот расхохочется.
      — Разве у папы есть рога?
      Яник не понял. Неужели Андрис не видел?
      — Ну, дома, на стенке.
      — А, на стенке! Да, тогда будут такие же, как дома на стенке, — подтвердил Андрис. — А раз в год, осенью, козел рога сбрасывает.
      Яник посмотрел с недоверием. Что еще за чепуху городит старший брат? Небось подшутить над ним захотел! Потому так насмешливо и улыбнулся...
      Ладно еще, вырастает новая шерсть. Понять можно. У Яника волосы тоже растут и растут без конца. Сколько мама ни подрезает, а через месяц все равно снова на уши лезут. Только цвет у них все-таки не меняется, хоть зима, хоть осень — всегда золотистые. Нет, насчет рогов Андрис, видно, приврал!
      Вот козел подошел совсем близко и, опустив голову, глядит исподлобья на елочки. Не послышался ли там подозрительный шорох? Вроде бы человек сопит... Раздувая ноздри, козел втянул воздух и прислушался. Но шорох не повторился, и запаха тоже нет никакого. Мальчики сидят, затаив дыхание, и только Янику кажется, будто у него слишком громко стучит сердце. Тук! Тук! Как бы козел не услышал!
      Тишина. Козел тряхнул головой, опустил ее к земле, но тотчас поднял и опять насторожился. Нет, все-таки прячется что-то подозрительное за этими елочками! Он повернул и отошел обратно, к косулям, покачивая при каждом шаге головой. Снова прислушался, поглядел и опять стал щипать траву...
      — Гляди, учуял все-таки, — шепнул Андрис, — теперь уж не подойдет. Вечно ты с разговорами!
      — Опять я виноват, — обиделся Яник.
      — Жаль, темновато уже, нельзя сфотографировать. Завтра с утра обязательно приду с аппаратом! — сказал Андрис, распрямляя затекшую спину. Потом потянулся и невзначай глянул через плечо. Глянул и замер, сжав локоть брата. Яник болезненно поморщился и уставился на брата, на опушку леса...
      — Кто это, Андрис?
      Его рука вцепилась в рукав брата. Андрис не ответил, только втолкнул Яника под еловые ветви и сам припал к земле.
      На опушке у тропы, по которой недавно пришли мальчики, стоял какой-то человек в драном полушубке и барашковом треухе. Схоронившись за кустами, он сквозь ветки следил за косулями. Закатное зарево освещало его худое морщинистое лицо и грязновато-седую, торчащую вперед бороденку. Глаза глубоко запрятались под бровями. В руках одноствольное охотничье ружье.
      Вот две косули, пощипывая траву, приближаются к тропинке. Старик присел и бесшумно крадется вдоль опушки навстречу косулям... Ложится за кочкой и взводит курок.
      Андрис вспоминает: несколько лет назад в округе тоже появились браконьеры, но отец и другие лесники выследили их и поймали. С тех пор такое не повторялось, во всяком случае на отцовском обходе. И вот теперь этот хитрый чужак...
      Что делать? Как поймать его?
      Яник прямо оцепенел, когда понял, зачем явился этот страшный старик на Косулью полянку. Сейчас произойдет нечто непоправимое. Расстояние между незнакомцем и косулями сокращалось, а те ни о чем не подозревали, не знали, какая беда нависла над ними. Ручонка в кармане мяла и крошила ломоть хлеба, припасенный для милого козлика. Злой старик крепче прижимал к плечу приклад ружья, голова в треухе склонилась к стволу...
      Над поляной раздался отчаянный детский крик:
      — Беги!..
      Напугался сам Яник, напуган Андрис, а больше всего напуганы косули и чужак. Миг — и косули, подпрыгнув словно па пружинах, красивыми, длинными скачками умчались в заросли — только белые «зеркальца» замелькали.
      Браконьер вскочил на ноги, испуганно огляделся. Никого не увидав, он попятился к лесу и мигом исчез из виду. Донесся треск сучьев, и снова наступила тишина.
      Все это заняло лишь несколько секунд, и поляна так же пуста, как час назад. Только стало еще темнее, сарайчик почти слился с лесом.
      — Давай теперь и мы! — шепнул Андрис и, схватив за руку Яника, как бы онемевшего от собственного крика, ринулся в лес.
      Мальчики шли домой не по тропинке, а напрямик, через чащу. Тут только к Янику вернулся дар речи.
      — Не убил! Не убил! — повторял он, и все на его лице улыбалось: глаза, рот, даже крохотный носик.
     
     
      Дело не такое простое
     
      — Мам! — Андрис задыхался бега и волнения. — Мы браконьера видали! Он хотел выстрелить, а Яник ка-ак закричит!.. И спугнул его.
      — И косули остались живыми и большой козел жив, — добавил Яник.
      — Да полно вам! — не верила им мать. — Каков же он из себя?
      — Здоровенный! И с бородой, старый. Полушубок на нем, как у нашего лесоруба Зеллиша, а на ногах болотные сапоги, — рассказывал Андрис.
      — И берданка в руке, — вставил Яник.
      Рассказ у них получился очень путаный, потому что братья поминутно перебивали друг друга, но дуть дела мать все-таки поняла.
      Когда домой вернулся отец, всю историю пришлось рассказать еще раз.
      — Та-ак, а ну-ка, припомни хорошенько — не видал ли ты этого человека раньше? — спросил отец Андриса.
      — Нет, папа, ни разу не видал.
      — Я тоже не видал, — вторил брату малыш.
      Яник был взволнован больше всех. Сжав пальцы в кулачки, чуть наклонившись вперед, он смотрел на отца широко раскрытыми глазами.
      Отец думал, перебирал в памяти все виденные лица, но и он не мог припомнить человека, похожего на этого браконьера, как его описали ребята. Так и не вспомнив, он встал, походил по комнате и подошел к Янику.
      — Ну, Яник, так как же будем ловить этого хитрого старикана?
      — Позови всех лесников и Зеллиша. И пускай все окружат пещеру, где он живет, и тогда... и тогда пускай все сразу в нее выстрелят, и злой старик разлетится на мелкие кусочки! — Яник даже покраснел, выпалив единым духом такую длинную речь.
      — Эх, ты, дурачок! — презрительно бросил ему Андрис. Чего не наболтает этакий клоп!
      Однако отец нахмурил брови и взглянул на Андриса неодобрительно.
      — Мы с тобой тоже ничего путного не придумали. Почему же Яник — дурачок? Понимаешь, сынок, — обратился он к Янику, — браконьеры живут не в пещерах, а в домах, как все люди, и никто не имеет права просто взять да застрелить такого, точно рысь или волка...
      — Почему? — искренне удивился Яник.
      — Так они ведь люди, а в людей стрелять нельзя.
      — А зачем он хотел застрелить косулю?
      — Ну, за это его могут оштрафовать или посадить в тюрьму.
      — Это плохо.
      Яник разочарован и не очень-то понял слова отца.
      — Папа, а если попробовать с собаками? — предложил Андрис.
      — Ничего не выйдет. Наши собаки не возьмут след человека.
      Мать который раз гнала всех в постель и, наконец, пригрозила потушить свет. Делать нечего, надо отправляться спать. Но и в темноте еще долго продолжалось обсуждение.
      — Надо каждый вечер караулить у поляны, — советовал Андрис.
      — Кто же там станет сидеть? Я, что ли? — рассмеялась мать. — Ты-то ведь всю неделю в школе!
      — Папа, — неуверенно отвечал Андрис.
      — Я тоже могу, — предложил свои услуги Яник.
      — Ты же знаешь, что браконьер охотится, когда папа куда-нибудь уходит или уезжает, — сказала мать.
      Это странное обстоятельство не дает покоя Андрису.
      — Папа, ну откуда он знает, когда тебя нет ни дома, ни в лесу?
      — Кто-то знает и передает ему. А знать может только... Да-а, ну ладно, выясним! — Отец так и не досказал свое предположение.
      — А нельзя поймать браконьера капканом? — вдруг спросил Яник.
      — Еще не придуманы такие капканы, — с сожалением ответил отец.
      — Разве браконьер — крыса? — усмехнулся Андрис. — Выдумывает чепуху всякую!
      Яник вздохнул и промолчал. Что ему лезть — большие все равно не считаются с его советами! И тут у него в голове зашевелилась одна мыслишка...
      — Утро вечера мудренее, давайте спать! Завтра всем подыматься рано, — решительно прекратила разговоры мать.
      Однако кое-кто еще долго не мог уснуть.
      Утром первая мысль Андриса — о вчерашних событиях. Рассеянно укладывал он книжки. Мать, вспомнив о прохудившихся летних туфлях Андриса, положила их ему в ранец и наказала занести к сапожнику.
      Все это он едва слышал.
      Яник еще спал, закинув за голову ручонки, и Андрис не стал его будить, чтобы попрощаться, как всегда перед уходом в школу.
      До школы Андрис шел, почти не видя, что творится вокруг. В голове у него одно: как изловить браконьера? Сколько ни говорили, а даже отец не нашел никакого решения. Главное, теперь Андрис хоть знает, каков из себя этот тип. Должно быть, живет где-то неподалеку и, может, еще удастся его встретить.
      Ах, будь вчера вечером у Андриса ружье! Тогда сегодня не пришлось бы ломать голову... Андрис отчетливо представлял себе всю картину: как он замечает неизвестного, как тот ползет по опушке навстречу косулям, как залегает и целится. В этот момент Андрис твердым голосом окликает его: «Ни с места! Не пытайтесь бежать! Вы арестованы.» И незнакомец, испуганно оглянувшись, видит нацеленное на него ружье Андриса. «Сложить оружие!» — приказывает Андрис и велит Янику забрать ружье у истребителя косуль. Затем они ведут чужака — он идет впереди с поднятыми вверх руками. Дома его запирают до прихода отца в погребе.
      А то можно бы отвести браконьера прямо в лесничество.
      «Товарищ Тетерис, вот он, тот самый браконьер, которого никак не могли найти,» — так доложил бы Андрис изумленному лесничему.
      Нет, пожалуй, не стоит сразу в лесничество. Слишком далеко. Засветло не дойти, а в темноте старик может удрать.
      А что если браконьер не подчинится приказу Андриса и сам схватится за оружие? Придется стрелять...
      Тут Андрис остановил бег своих мыслей. Если признаться честно... Да, тогда ничего не получится. Андрис, конечно, никогда не решился бы выстрелить в браконьера. Это у Яника все просто: бабах, и разлетелся старик «на мелкие кусочки»! Дело не пустяшное — застрелить человека, пускай он даже браконьер. Уж лучше предположить, что браконьер подчинится Андрису. В книгах про шпионов и фашистов те всегда по первому приказанию поднимают руки и бросают оружие. Правда, там им приказывают опытные работники госбезопасности или знаменитые разведчики...
      Эх, да что об этом думать! Какой толк? Ружья все равно нет, и застать браконьера врасплох тоже больше не удастся. С досады Андрис поддает сапогом валяющуюся на дороге чурку. Наверно, выпала из газогенератора леспромхозовского ЗИСа, они тут всю зиму ездили — возили на станцию дрова и бревна. Мысли перескакивают с одного предмета на другой. Взор Андриса устремляется вдаль, туда, где в дымке тает изрезанный ручьями луг, и снова возвращается к разъезженной, чуть подмерзшей с утра дороге.
      И откуда браконьер знает, в какой день и час отца нет дома? Этот вопрос занимает Андриса больше всего. Отец почему-то не желает говорить об этом, сразу сердится. Наверно, подозревает кого-то, только не хочет сказать.
      Старик-браконьер начал представляться Андрису неким таинственным существом, всевидящим и всезнающим. Нигде его нет, и всюду он незримо присутствует. Вечером или ночью он вылезает из леса, подкрадывается к дому. Прислонится к окну или к двери и подслушивает, наблюдает, а чуть что — раз, и шмыгнул обратно в лес. Может быть, он даже следит за каждым шагом отца и Андриса и только ухмыляется в бороденку — так, мол, вы меня и поймали, держите карман шире!
      Да, но как же тогда таинственный всезнайка вчера не знал, что Андрис и Яник сидели рядом за елочками и все видели?! «Перетрусил он здорово!» — подумал Андрис самодовольно. Жаль, что это Яник, а не он закричал на браконьера. Он бы как рявкнул басом — у старика от страха, может, совсем руки-ноги отнялись бы!
      Вот и первые дома поселка. Андрис до того увлекся размышлениями, что сам удивился, как быстро дошел. Когда идешь по мосту, видно, что лед скоро тронется. Он стал рыхлым, ноздреватым, у закраин кое-где уже отстал, потрескался. Чувствуется, что под этим ненадежным покровом уже бурлят вешние воды.
      Вот и школа — желтое двухэтажное здание с белыми наличниками окон. День начался неудачно. Подымаясь в класс, Андрис не заметил новую учительницу латышского языка. Спохватился, лишь увидев прямо перед глазами ее блестящий черный халат.
      — Что-то Арэ сегодня такой сонный?
      Андрис сконфузился и не соображает, что надо сделать.
      — Здравствуй! Кажется, сегодня мы еще не виделись?
      — Здрасте! — Щеки Андриса обдало жаром. А учительница уже прошла дальше, в седьмой класс.
      Андрис оглянулся — не заметил ли кто-нибудь этот глупый случай? Средь бела дня, в широком коридоре наткнуться на учительницу!.. И даже не догадался поздороваться. Чтоб ему пусто было, этому браконьеру! Все из-за него!
      И так Андрису не везет целый день. На математике он не слышал вопроса, и учительнице пришлось повторить еще раз.
      На географии его вызвали к карте показать Индийский океан. И лишь когда в классе раздались смешки, до Андриса дошло, что кончик его указки кружит по полуострову Индостан вместо Индийского океана.
      Глупее всего вышло на уроке латышского. Ответить удалось хорошо, и учительница протянула руку за дневником.
      — Пожалуйста, — Андрис подал ей книгу, которую держал в руке. Учительница раскрыла ее, посмотрела удивленно.
      — Что ты мне дал? Это же учебник географии!
      Действительно... Андрис стал рыться в парте — дневник оставлен дома! Обложки одинаковые, вот и перепутал.
      Андрис ли в этом виноват? Виноват во всем браконьер, вот кто!
      Андрису вспомнилось волшебное зеркало из одной сказки. Стоило только у него спросить, где кто живет, что поделывает, и зеркало все тотчас покажет. «Где сейчас браконьер? Что он делает?» — спросил бы Андрис, и делу конец. Иди, хватай его за шиворот.
      А где взять такое зеркало? Жизнь — не сказка...
     
     
      «Самотрахалка»
     
      Браконьер ухватил Яника за ворот пальтишка и придавил ко мху. «А, это ты тот мальчишка, который мне косуль пугает? Сейчас я тебя съем!» Страшная голова совсем рядом. Из-за острых зубов высовывается длинный красный язык, колючая борода тычется Янику в лицо, царапает нос, душит. «Помогите! Помогите!» — кричит он, но слова застревают в горле. Собрав все силы, Яник борется со стариком, отталкивает его и... с трудом разлепив глаза, видит у себя на груди черную собачью морду, ласковые, карие глаза. Лацис — так назвали приблудного пса — стоит возле кровати и виляет хвостом, постукивая им по свисающей простынке.
      Яник облегченно вздохнул и прижал к себе голову Лациса, которую только что в ужасе отталкивал. Какое счастье проснуться в своей кровати, а не в лапах браконьера!
      Янику сразу вспомнилось все, о чем думал ночью, перед тем как заснуть.
      — Андрис! — Он посмотрел на постель брата, но та уже пуста.
      — Андрис! — позвал Яник громче. Неужели брат сегодня ушел, не попрощавшись? Огорченный Яник вылезает из кровати. Все уже обдумано, только бы с братом поговорить, посоветоваться. Ну, что ж, придется действовать самому. Зато какая будет неожиданность для Андриса! Яник приступил к одеванию. Фу ты, какие короткие руки, не дотянешься до пуговиц на спине! Яник пыхтел и злился, но делать нечего — пришлось идти на кухню к маме, пусть поможет.
      Погода сегодня хорошая. Одевшись, Яник стал готовиться к осуществлению своего плана. Долго он вчера думал. Разумеется, кое-какие мелочи еще не совсем ясны, да ничего, на месте будет виднее.
      Прежде всего надо раздобыть длинную веревку. Веревки хранятся на кухне в ящике. Спросить у мамы? Наверняка ведь не даст. Станет дознаваться, зачем ему веревка. Не скажешь же ей так прямо: чтобы ловить браконьера! А объяснять взрослым, что без веревки в таком деле не обойтись — ох, до чего это трудно! Ничего-то взрослые не понимают, другой раз даже выслушать его не хотят.
      А если взять без спросу? Что тут такого?... Потом, конечно, положить на место. Ведь там есть еще несколько мотков...
      Жаль, что у него нет карманов. У всех есть, только у него нет. Говорят, маленьким детям карманы не нужны. А куда веревку девать? Яник засунул моток за пазуху. В сенях он столкнулся с матерью. Плохо его дело — теперь обязательно-заставит сначала покушать.
      — Пойдем-ка завтракать, сынок.
      Мать повела Яника к столу.
      — Ну, мне же не хочется есть! Мама!
      — А как же мой Яник вырастет большой, если не будет есть?
      — Все равно я так медленно расту...
      Все казалось невкусным, даже брусничное варенье. Яник смотрел на мать: и как она может есть так много? Взрослым некуда торопиться... Все у них делается вовремя, без опоздания. Правда, мама говорит, что «работа работу подгоняет», но разве бывает у них так, чтобы нужно было куда-нибудь бежать со всех ног, как Янику?
      Мать подозрительно глянула на него, даже есть перестала.
      — Малыш, а что у тебя там болтается?
      — Где? — не понял Яник.
      — Что за бечевка? — Мамина рука протянулась над столом и ухватила кончик веревки, который вылез из-под штанишек Яника.
      — Это... Это бечевка от западни!
      — Да? А я думала, это моя, из ящика на кухне.
      Ну, все пропало! Однако, сдаваться нельзя.
      — Нет, теперь это бечевка для западни.
      Яник смотрел на мать. Неужели отберет? Уже почти весь моток вытащила. Яник схватил оставшийся кончик.
      — Я принесу и положу. Ну, пожалуйста!
      — Когда ты принесешь?
      В самом деле, когда же он ее принесет? Что сказать?
      — Когда браконьера поймаю, — недолго думая, нашелся он.
      Мать пристально посмотрела на Яника. Оба все так же держались за веревку.
      — Ну, так лови его поскорее, веревка мне будет нужна.
      — Ага, мамочка! Я его скоро-прескоро поймаю.
      Яник прямо ушам своим не верил. Какая мама все-таки добрая!
      — Только почему ты меня не спросил, а сам взял веревку?
      Янику стало очень стыдно оттого, что он так плохо думал о маме.
      — А вдруг бы ты не дала?
      Мама перестала улыбаться.
      — Сам подумай: как я могу не дать? Изловить браконьера — наше общее дело. Только не засиживайся у западни слишком долго!
      Наконец все было улажено, и Яник бодро шагал в лес. В руке поскрипывало старое игрушечное ведерко, полное камешков и осколков кирпича.
      Дело ясное — западню надо устроить у Косульей полянки. Но когда Яник вошел в лес, ему стало немножко не по себе. До поляны довольно далеко. Пока дом не скрылся из виду — еще ничего, но когда тропинка повернула и дом исчез за деревьями, Яник в нерешительности остановился. Зайти малость подальше? А что, если устроить западню прямо здесь? Яник стоял и раздумывал, глядя на убегающую в глубь леса еле приметную стежку. Все-таки лучше здесь. Ведь браконьер ходит повсюду! Ну, за дело, — решил Яник окончательно. Хорошо, что с ним Лацис. Вот он сидит, раззевался, показывает свои белые зубы. Когда Лацис рядом, ничего не страшно, как будто ты с Андрисом. Лацис большой и сильный. Яник быстренько поглядел во все стороны. А чего бояться-то? Верно — в лесу есть еще волки и рыси, но не взбредет же им в голову прийти сюда именно сейчас. Вот только не наскочил бы сам браконьер! Яник боится его больше всего. Хорошо, что дальше не пошел, — тут хоть дом рядом!
      Яник поставил наземь свое ведерко и вытер вспотевший лоб. Лопатка — с собой, надо в первую очередь выкопать яму: западня-то придумана двойная. Яник изо всех сил вонзил лопатку в землю. Она заскрежетала так, будто наткнулась на камень. Что же это такое? Яник уперся в лопатку ногой, та соскользнула, ноги разъехались, и вот, не успел он опомниться, как уже сидел на земле. Лопатка только мох сверху сковырнула, а глубже земля еще твердая, не оттаяла. Присев на корточки, Яник попробовал в разных местах воткнуть лопатку — не получилось. Кругом земля еще мерзлая. Плохо! От ямы, значит, придется отказаться, а заодно отказаться и от заманчивого зрелища, которое со вчерашнего вечера, как наяву, маячило перед глазами...
      ...Посреди тропинки глубокая черная яма, в яму провалился браконьер. Он кричит, барахтается, а Яник и не думает его выручать. Пусть побарахтается денек, другой, третий! Кормить его будут только водой и сухими корками. Совсем ничего не давать нельзя — еще умрет с голоду. За это Янику самому влететь может.
      Ну, раз не будет ямы, надо приниматься за другую лопушку.
      Андрис дважды видел в школе кинокартину про охотников, там был показан самострел. Андрис даже нарисовал Янику, как было привязано ружье к дереву и как протянута веревка. Поначалу Яник ничего не понял, а теперь — ого! Пусть только его спросят, что такое самострел и как он ставится!
      Ружья у Яника нет, и вообще устраивать такие самострелы запрещается, — зато есть ведерко и веревка. Ведерко, правда, старенькое, дно проедено ржавчиной, да для такого случая сойдет. Слегка подшибить браконьера все же надо. Не очень сильно, а так только, чтобы запомнил и никогда больше не приходил сюда. Для того Яник и набрал камешков, кирпичей и штукатурки. Здорово получится, когда все это вместе с ведерком трахнется вниз!
      Для ловушки Яник выбрал сосенку рядом с тропой. Кряхтя и отдуваясь, он стал карабкаться на деревцо; ведерко было повешено на левую руку. Ух, как далеко внизу осталась земля! Лацис, задрав голову, удивленно смотрел на своего хозяина.
      И вот ведерко привязано к двум сукам. Яник осторожно спускался вниз.
      Он был уже почти у земли, когда над головой раздался треск. Глянул вверх и тут же втянул голову в плечи. Ведро со всей начинкой, прыгая по сучкам, летело прямо на него. Ну, пропал!... Нет, все-таки пронесло, только куском штукатурки угодило по макушке. Лацис отскочил, ощетинился и залаял на ведро, которое все еще тихонько катилось по дорожке.
      Яник пощупал, цела ли голова. Кажется, цела, только шапка вся в известке. И он снова полез на дерево. Уф-ф, нелегкая это работа — браконьеров ловить! Яник пыхтел, как закипающий чайник.
      Спускаться надо совсем, совсем тихонечко. Лишь бы на этот раз ведро не свалилось! Ствол сосенки сотрясался от каждого движения Яника, покачивалось и ведерко. Однако теперь удалось слезть благополучно.
      Высоко вверху в расселине меж двух сучьев чернело ведерко. Чтобы увидеть его, нужно здорово задрать голову.
      — До него, наверно, целый километр, а то и два будет, — сказал Яник Лацису.
      Пес не возражал, только кивал головой. Приятно разговаривать с Лацисом. Он никогда не спорит с Яником.
      — А теперь протянем веревку.
      И тут Лацис не возражал. Конец веревки надо было занести на вторую сосенку, через тропинку. Лацису надоело сидеть, задрав морду кверху. Странно ведет себя хозяин сегодня — по деревьям чего-то лазает! Лацис со скуки взял в зубы веревку и легонько потянул за нее.
      — Лацис! Лацис! Не дергай! — донесся сверху сердито-жалобный возглас.
      Веревка выскользнула из рук Яника и упала на землю.
      — Ну что ты за дурак, — укорял Лациса слезший с дерева Яник. — Веревку у меня из рук вырвал!
      Лацис только хвостом вилял.
      — Ступай домой! Домой сейчас же, тебе говорят! — Яник махал ручонками перед самой мордой собаки.
      Лацис в недоумении отошел от него и улегся. Яник снова влез на сосенку. Теперь надо как следует обдумать, через какой сук пустить веревку. Потом он протянет ее над тропинкой и привяжет к стволу первой сосенки. Работы еще много...
      Ну, наконец-то готово. Даже спина взмокла. Труднее всего с этими узлами. Как их там полагается завязывать, ни за что не вспомнишь. Лучше и вернее всего — скрутить оба конца вместе, навертеть всяких петель, пока не получится толстый комок. Он так крепко держится, что даже мама с папой вдвоем не могут распутать, когда Яник по своему способу завяжет хотя бы шнурок ботинка. Не то, что другие завязывают, — чуть потяни за кончик и развяжется. Да, узлы на дужке ведра и на сосенке Яник завязал здорово, ничего не скажешь!
      Вообще-то Яник понимал, что такой штуковиной изловить браконьера нельзя — разве только напугать. Вот если у него ноги запутаются в веревке — тогда ему не убежать. А что? Еще как за путаются-то!
      Жаль, некому показать. Мама так далеко не пойдет. Неужели же никто не увидит эту замечательную западню? Ну, пусть хоть Лацис оценит ее! Куда он запропастился?
      — Лацис! Лацис, ко мне! Ты где?.. Знаешь, что это такое?
      Лацис взглянул довольно равнодушно и почесал лапой за ухом.
      — Это... а как же это назвать?.. Это, чтобы само трахнулось...- Самотрахалка! — осенило Яника. — Ты понимаешь, что такое самотрахалка? Это, Лацис, такая штучка — только держись!
      — Яник! Яник! Обедать! — донесся издали мамин зов. Тут только Яник, наконец, сообразил, что его все время донимало. Голод! Утром-то не было времени поесть.
      Он еще раз окинул довольным взглядом свою самотрахалку. Вот это работка!
      — Ну, Лацис, побежали домой!
     
     
      Неожиданное открытие
     
      Был солнечный весенний день. Скворцы, гордясь своим зеленовато-черным весенним нарядом, посвистывали в распускающихся березах, бегали, словно большие прилежные жуки, по оттаявшему озимому полю, разыскивая первых насекомых и червяков.
      Андрис брел по раскисшей деревенской улочке. Под мышкой у него завернутые в газету туфли — пора чинить летнюю обувь: скоро наступят чудесные теплые деньки.
      Мальчик подошел к красному кирпичному зданию с жестяной вывеской: «ПРОМКОМБИНАТ», поднялся по новенькой белой деревянной лестнице, еще пахнущей смолой и лесом. На двери сапожной мастерской приколота бумажка. «Мастерская закрыта на ремонт до 8 апреля», — прочитал Андрис. Сегодня
      пятое. Стало быть, еще три дня. Паренек потоптался перед дверью, подергал за ручку — заперто. Вот тебе и на!
      Позади Андриса скрипнула дверь. Оглянувшись, он увидел старушку с ведром в руке. Та оказалась очень разговорчивой. A-а, значит сынок пришел к мастерам? Да, да, нынче они не работают, в мастерской ремонт. Пусть он сходит к старому Байзге домой. Ах, не знает такого? Да этот старичок появился в здешних краях только осенью. Подрабатывает чем придется — кому сапоги починит, кому кастрюлю запаяет.
      И она рассказала Андрису, как найти этого мастера.
      Сперва Андрис вовсе не думал идти к нему. По словам старушки, жил он не близко — на самом краю поселка, у леса. Человек незнакомый — поди знай, возьмет ли. Но денек такой славный, к тому же и дорога туда ведет по-над рекой, вздувшейся от полой воды. «Ладно, схожу, просто ради прогулки», — решил Андрис.
      Реку не узнать. Закручивая в мутном потоке талые льдины, несется она, бурливая, шумная, сквозь сочно-коричневые заросли лозняка. В низинах образовались целые озера, а дальше — бескрайние луга сверкают сплошным водяным зеркалом; серыми островками торчат затопленные сенные сараи. Кусты, а кое-где и деревья, растут прямо из воды.
      Далеко от берега, там, куда не достанет выстрел самого лучшего ружья, среди затопленных кустов и застрявших там и сям льдин, плавают стаи диких уток. Уток десятки, а то и сотни. Из-за блеска воды сосчитать их невозможно: утка то исчезнет в сверкающей ряби, то снова появится, и не поймешь — та же самая или другая. Просто от избытка весенней радости нет-нет да взлетит какая-нибудь стайка, покружит в воздухе и, рассыпая белые брызги, садится на новом месте. Старые селезни горделиво выпячивают друг перед другом свои рыжеватые грудки с белыми галстуками, хлопают крыльями, потом успокоятся и плавают вокруг пестро-коричневых уточек.
      Чудесное зрелище захватило Андриса. Жаль, что слишком далеко — не сфотографировать. Утки на снимке, верно, и черными точками не получатся. Вот бы сейчас резиновый понтон, как в кино видел у красноармейцев, или хотя бы лодку, да вниз по течению, прямо в гущу уток! Сам лежи себе на животе, замаскировавшись ветками, и фотографируй.
      Сверток под мышкой напоминает Андрису о цели его прогулки. Вот и она — небольшая серая хибарка, бывший колхозный курятник. Шагов за сто до нее начинаются чахлые высокие елки, с редкими, неодинаковыми ветвями. Трудно было здесь углядеть за колхозными курами.
      «Лес прямо в двери лезет. Половину цыплят лисы передушили, другую — ястребы растаскивают. Попробуй тут поработай», — жаловались птичницы.
      Когда в колхозе построили новую птицеферму, домишко с заколоченными фанерой окнами долго пустовал. Загородку для птицы сломали. А теперь, оказывается, здесь живет этот не то сапожник, не то слесарь.
      Андрис остановился у двери. Одно из окон, видно, недавно застеклено. Других признаков жизни незаметно, но если прислушаться, изнутри долетает равномерное пыхтенье вроде как от кузнечных мехов, только потише.
      Андрис легонько постучал. Никто не отвечает, открывать тоже не идут. Андрис приподнял ручку, потянул. Дверь не поддалась, заперта изнутри. И по-прежнему слышалось странное пыхтенье. Заглядывать тайком в чужие окна неприлично. Андрис никогда этого не делал, но сейчас, сам не зная почему, взял и посмотрел. Может, оттого, что окно тут же рядом с дверью? Да и домик выглядел как-то очень уж таинственно... Что бы это могло быть за пыхтенье?
      Окно занавешено куском материи, однако в щелку Андрис увидел стол, на нем пыхтел примус, а над его синеватым пламенем была укреплена поварешка. Около примуса чернела фигура сидящего человека.
      Отпрянув от окна, Андрис постучал еще раз — посильнее. Чуть погодя пыхтенье смолкло, послышался вроде бы стук металлических предметов. Наконец, звякнул крючок и дверь отворилась.
      Андрис снял шапку и, переступая порог, поздоровался. Глаза постепенно привыкали к сумраку комнаты. Андрис уставился на сапожника. «А ведь я его где-то видел...» Вот чудеса! Уж не обознался ли он? Нет, нет! Перед ним стоял браконьер! Та же бороденка клинышком, глубоко запавшие глаза, пристально смотрящие из-под щетинистых бровей; та же чуть сгорбленная фигура. Определенно тот самый, что на лесной поляне крался за косулями!
      Что теперь делать? Бежать в лесничество? Звать на помощь? Рой сбивчивых, тревожных мыслей заметался в голове Андриса.
      Андрис вовремя успел сообразить, что так действовать нельзя. Что сказал отец? «Браконьер — самый хитрый, самый осторожный лесной враг. Чтобы поймать его, нужно терпение и еще больше хитрости, чем у него. И главное, чтобы он не узнал, что его выследили...» Да, главное, чтобы не узнал...
      Андрис все еще не в силах вымолвить ни слова.
      Тем временем старик присел к столу, заваленному разными инструментами и хламом. Там были напильники, отвертки, паяльник, гвозди, обрезки кожи и множество всякой всячины. Выглядел он вовсе не так уж страшно — старичок как старичок.
      — Ну, что хорошего скажет молодой человек? — заговорил старик, так как Андрис все молчал и только таращил на него глаза. — Небось, не за тем пришел, чтоб на меня посмотреть?
      Андрис почувствовал, что краснеет.
      — Тут у меня... — Он протянул сверток с туфлями.
      — А, башмачки! Ладно, ладно, — старик взял туфли, щелкнул подошвой о подошву.
      — Башмачки каши просят, и стельки-то проносил, — забормотал сапожник. Голос у него исходил, казалось, из носа, а губами он шевелил только для виду. — И каблучки тоже... Какую поставим подметку, кожаную или резиновую? Резиновая выйдет дешевле — рубликов двадцать, набойки — десяточка. Будешь бегать вприпрыжку, и мне, старому человеку, опять же свое удовольствие.
      — Да, резиновые, — не раздумывая, согласился Андрис. Он заметил, что примус со стола исчез и вообще нигде его не видно. На одном конце стола сложены тускло поблескивающие брусочки. Похоже — свинец. Взгляд Андриса остановился на картонной коробочке. Крышка приоткрыта, блестят латунные донышки охотничьих патронов. Андрис окинул взглядом комнату, но больше ничего примечательного не нашел. По стенам развешана одежда; в углу колченогая лавка. Часть комнаты отгорожена старой коричневой занавеской.
      — Ты чей же будешь? — снова раздался гнусавый голосок.
      — Лесника, — вырвалось у Андриса. Тут же он спохватился, что сказал лишнее, но поздно, слово — не воробей...
      Старик резко подался к нему.
      — Это какого же лесника? — спросил он, пристально глядя исподлобья.
      — Круминыпа, — выпалил Андрис первую попавшуюся фамилию.
      — Что-то не слыхал я такого. Из которого же это лесничества?
      — Из Озольниеков. Далеко отсюда, — уже немного смелее ответил Андрис.
      — Оно точно — далеко, — согласился старик, — да сам-то ты как так близко очутился?
      — У меня тут родные живут.
      — Это., значит, где же?
      — В Клявайшах.
      — Хм-м.
      Андриса так и бросило в жар. Он ощущал на себе острый взгляд старикана, — казалось, будто в него впились два маленьких шила.
      — Ну, значит, до свидания! — выдавил из себя Андрис и опрометью выскочил из дома. За углом он вспомнил, что надо надеть шапку. Не оглядываясь, пошел берегом обратно к поселку. Чудилось, будто глазки-шильца теперь впились ему в затылок, — наверно, старик вышел из дома и ухмыляется вслед. Только дойдя до кустарника, Андрис обернулся. Возле дома никого не было.
      «Вот заврался, так заврался! И как все глупо вышло. Как знать, поверил ли браконьер тому, что я нагородил? Наверняка не поверил. Вдруг бы еще стал выспрашивать, кто живет в этих Клявайшах; что тогда?!» О существовании такого хутора Андрис знал, а кто там живет — понятия не имел. Будь у него время подготовиться, продумать все хорошенько, что говорить... Главное, досадно из-за этого «сына лесника». Теперь старик наверняка разузнает, у кого из здешних лесников есть дети, и докопается до истины. Вообще, нескладно получилось! Впопыхах даже не спросил, когда приходить за туфлями. Впрочем, после такого разговора все равно туда больше не пойдешь. Пропади они пропадом, эти туфли!
      И все-таки, в одном ему здорово повезло. Теперь, наконец, известно, где живет браконьер и кто он такой. Андрис повеселел. Скорее бы только встретить отца, решить с ним, как действовать дальше.
      Быть может, попросить директора, чтобы разрешил позвонить домой? Нет, такие вещи по телефону рассказывать нельзя. В учительской все услышат. «Надо отпроситься под каким-нибудь предлогом домой!» — решил Андрис.
     
     
      «Самотрахалка» действует
     
      Андрис спешил домой напрямик, по короткой дороге. Луга остались позади, начался большой лес. Ближе всего — через поляну, на которой прошлое воскресенье видели браконьера. Дорога, может быть, каждая минута. Андрис свернул направо. Дремучий ельник сменился молодой порослью березок и елочек. Вот и поляна. Пройдя по сырому кочкарнику, Андрис вышел на тропинку и прибавил шагу. Сквозь деревья уже просвечивала опушка. Сейчас покажется дом.
      Вдруг левая нога Андриса за что-то зацепилась. Чтобы не упасть, он сделал большой шаг правой, но и она споткнулась не то о корень, не то о веревку. В тот же миг над головой раздался треск, что-то с грохотом рухнуло сверху, покатилось по тропинке, затарахтело, забрякало, кусок чего-то твердого ударил по плечу.
      Что за чертовщина!
      Андрис вздрогнул. Кажется, вот-вот из темноты вылезут чьи-то длинные пальцы и вцепятся в него ледяной хваткой. Не помня себя от ужаса, Андрис выбежал из сумрачного леса и остановился перевести дух. Сердце колотилось быстро-быстро, кажется, совсем подступало к горлу.
      Что это было? Андрис боязливо огляделся — в лесу все тихо. Спокойно и таинственно темнел он на фоне алого заката. «Привидений ведь не бывает», — пытался подбодрить себя Андрис. Да, но что же это? Его осенила догадка: а не браконьер ли? Вдруг он успел опередить? Взволнованный и обескураженный, Андрис вошел во двор.
      Отец был дома. Торопливо и сбивчиво Андрис рассказал о своей встрече с браконьером. Только о последнем, непонятном происшествии он не упомянул ни слова.
      У отца заблестели глаза, он стал расспрашивать о подробностях. Андрис постепенно успокоился, пересказал все не торопясь, вразумительно.
      — Теперь он у нас почти в руках! — Отец, довольный, встал и заходил по комнате, потирая руки. — И что ты — Круминьш? А он что, не поверил, да? Видать, стреляный воробей!
      — Папа, а как ты думаешь, не испортил я этим все дело?
      — Пожалуй, немножко подпортил. То, что ты сын лесника, мог бы не говорить, но тогда тебе пришлось бы придумать целую историю. Лучше уж было сказать правду. Неужели он... как его, говоришь, звать?
      — Байзга.
      — Да, Байзга. Так неужели ж ему не известно, у кого из лесников подрастает парнище вроде тебя? Ну, да ладно, пустяки.
      — А вдруг он больше совсем не придет в лес?
      Андрис все не мог успокоиться.
      — Осторожнее, конечно, станет, но пойти — все равно пойдет. Недаром говорят, что у волка шкура линяет, а повадок он не меняет. Кто однажды попробовал, тому трудно забыть вкус косульего мясца.
      Яник с восхищеньем смотрел на брата: Андрис нашел браконьера, разузнал, где тот живет! Старик уже почти попался! Наверно, завтра, а то и сегодня вечером отец пойдет и посадит его в тюрьму. Но и Яник не сидел сложа руки! Правда, теперь его самотрахалка уже ни к чему — отец и без нее доберется до браконьера. И все же эта замечательная штука еще пригодится — с ней кого угодно поймать можно! Яник сгорал от нетерпения — скорее бы рассказать брату про свое изобретение. Он уже несколько раз тянул Андриса за руку, но тот и внимания не обращал — слушал только отца.
      — Интересно, а что он там варил на примусе? — задумался Андрис.
      Отец улыбнулся.
      — Ты говоришь, на столе лежал свинец?
      — A-а, я теперь понимаю! — вдруг радостно воскликнул Андрис. — Байзга свинец плавил — наверно, хотел дробь катать.
      — Правильно! Раз Байзга охотится тайком ото всех, то, понятно, и дробь он делает тайком. Потому он так спешно и убрал примус.
      Теперь все ясно! Стоит вот так поговорить с отцом, и сразу рассеиваются все тайны...
      — Слушай, Андрис, ну слушай же! — взмолился Яник. — Я придумал самотрахалку!
      — Чего?
      — Ну, западню для браконьера! На дорожке. Эх, если б ты знал, какая западня! — Глаза у Яника засияли, он принялся скакать от радости.
      — В каком месте, говоришь, твоя западня?
      — На дорожке к Косульей поляне. Веревка через нее протянута...
      — Ах, веревка протянута? — Голос Андриса зазвучал как-то странно, глаза чуть прищурились.
      — Ну да... веревочка такая, — робко повторил Яник. Он отлично знаком с этим тоном брата: ничего хорошего он не предвещает. Впрочем, сегодня Яник не чувствовал за собой вины — он ведь правильно поступил! Раз надо изловить браконьера, что ж плохого в западне? Яник был глубоко озадачен таким отношением брата к его изобретению.
      — А что было на конце той веревки? — Андрис подошел ближе, его рука готова схватить Яника. Яник, на всякий случай, отступил к столу, поближе к отцу.
      — На конце ведро было... мое ведерко.
      — Ах, твое ведерко? Сейчас я тебе такое ведерко покажу — навек забудешь, как западни устраивать!
      Отец с матерью еле удерживались от смеха. При них счеты с братишкой не сведешь, Андрис это прекрасно понимает, и потому зло разбирает его еще сильнее.
      — По-моему тоже, самотрахалка — штука неплохая! А ты как считаешь? — как ни в чем не бывало спросил отец Андриса.
      Яник совсем уж не понимал, что происходит.
      — Неплохая? — вскричал Андрис. — Ну так пойдите и вы, пускай вас тоже ни с того ни с сего трахнет по голове эта погремушка! Вы и тогда скажете, что она неплохая?
      Отец с матерью расхохотались.
      — Потому-то и называется «самотрахалкой», что ни с того ни с сего трахает! — сказала мать. От смеха у нее даже слезы на глазах выступили.
      Андрис вспомнил, как он перепугался, как удирал без оглядки. И все из-за этого шпингалета! Но вокруг все так добродушно и весело смеялись, что и Андрис невольно улыбнулся, и вот он уже хохочет вместе с отцом и матерью.
      Лишь Яник стоит ошеломленный. Вот так-так! Андрис угодил в его западню!
     
     
      Неожиданные помощники
     
      Дни катились за днями. И вот как-то вечером — это было в четверг — отец, лукаво улыбаясь, сказал:
      — Послезавтра еду в район. В лесничество надо.
      Мать посмотрела и, заметив хитроватое выражение на лице мужа вдруг о чем-то вспомнила, засмеялась и пожелала счастливого пути.
      — Хорошо, что на этот раз твой район ближе, чем всегда, — сказала она.
      Их короткий разговор сразу привлек внимание Андриса. Он посмотрел на отца, на мать. Нет-нет, у отца на уме что-то иное! С чего вдруг послезавтра район будет ближе, чем всегда?
      — Папа, а ты правда едешь в лесничество?
      — Ну конечно, а что?
      Нет, тут все-таки что-то другое. Немного погодя Андрис вышел на кухню, громко хлопнул наружной дверью, а потом на цыпочках подкрался к двери в комнату: может, еще что-нибудь скажут? Определенно речь шла о браконьере. Недаром последнее время на все расспросы Андриса отец только загадочно улыбался и заверял, что старика должны сцапать со дня на день.
      — А ты думаешь, удастся? - слышит Андрис голос матери. Он затаил дыханье — предчувствие не обмануло.
      — Все рассчитано точно. Ведь в субботу у Вийгрезиса именины. О том, что мы едем в лесничество, он знает и поторопится сообщить Байзге. Утром в субботу старик преспокойно выйдет на промысел... Мы даже сядем в автобус, чтоб у них не было сомнений! Проедем несколько километров и возле дома Думиньша сойдем. Там и милиционер ждать будет. Потом — прямо к логову Байзги и устроим там засаду. На этот раз зверь обложен по всем правилам. Нет, не сможет он ускользнуть!
      — Да, пожалуй, -- согласилась мать.
      — А куда Андрис делся? Не на кухне ли он? — вдруг спросил отец.
      Сейчас выйдет посмотреть... Андрис попятился от двери, но ответ матери его успокоил.
      — Да нет, он во двор вышел. Я слыхала, как дверь хлопнула. А не лучше рассказать ему все? Ведь у парня этот браконьер из головы не выходит.
      — Я уж и сам думал, но сегодня лучше не надо. Если скажу, станет проситься со мной.
      — А что? Мог бы и взять.
      — Ты уже забыла, как мы забирали братьев Бейтик. Старика Вилкса отвезли в больницу с простреленной рукой... А пройди пуля на десять сантиметров левее — и был бы ему конец. С браконьерами шутки плохи!
      — Бейтики ведь были связаны с бандитами
      — А этот Байзга? Мы о нем пока ничего не знаем.
      — Так-то так, только очень уж обидно Андрису будет. — Ничего, после поймет. Расскажу.
      Андрис потихоньку вышел во двор. Вот оно как, значит... От него решили отказаться! Может, все-таки попросить отца хорошенько? Нет, ничего не выйдет. Андрис знает отца. Если уж что решил, не отступится. Да к тому же отец рассердится, когда узнает, что Андрис подслушивал за дверью.
      А что если попробовать самому? Воображение заработало во всю! Может, и правда перестрелка будет? Ну, под пули он не полезет, а поглядеть, послушать издали можно...
      На уроках Андрис опять рассеян, а звонка дожидается, как величайшего избавления. До чего же нудными иногда могут быть занятия! Ну при чем тут арифметика и латышский язык, если надо ловить браконьера?
      — А сейчас Арэ расскажет нам об употреблении знаков препинания в предложениях с обращением, — говорит учительница.
      Андрис лишь краем уха слышит свою фамилию. Опять его и, кажется, про обращение... «Все-таки обязательно надо сказать Гунтису», — думает он, вставая с места, и механически произносит:
      — Обращение отделяется от других предложений запятыми...
      Он замечает, как удивленно смотрит на него учительница. Наверно, что-то напутал! И снова мысль перескакивает на другое, более важное: да, теперь можно смело рассказать! Даже если Гунтис проболтается — делу это уже не повредит, потому что все произойдет завтра.
      — Как ты сказал? — перебивает мысли Андриса учительница.
      Встрепенувшись, он повторяет, к счастью теперь правильно.
      — Приведи пример, в котором было бы обращение!
      — Гунтис, после урока приходи за поленницу! — вслух высказал Андрис то, что у него на уме. Сказал и почувствовал, что краснеет. Кое-кто хихикнул, но учительница вполне серьезно одобрила его пример. Велела еще раз повторить правило. Наконец учительница удовлетворена, и Андрис, переглянувшись с Гунтисом, сел. Почему же до сих пор нет звонка?
      Дружба Андриса с Гунтисом началась с первых дней в школе. Учителям эта дружба доставляла немало хлопот, особенно когда у друзей возникал вопрос, требовавший немедленного обсуждения прямо на уроке. Друзей приходилось рассаживать. Зато на переменах и после занятий два товарища бывали неразлучны. И вот, несмотря на такую дружбу, Гун-тис до сих пор не посвящен в величайшую тайну Андриса — он ничего не знает о браконьере! Дело в том, что Гунтис не умеет подолгу хранить секреты, и Андрису это хорошо известно.
      — Дай слово никому не разбалтывать, что я тебе сейчас скажу, ну хотя бы... хотя бы один день!
      Приятели стоят за поленницей, прижавшись к мокрым дровам.
      — Один день? Да хоть год буду молчать!
      — Только на этот раз всерьез.
      — Ну, сказал же!
      — Так слушай!
      И Андрис довольно бессвязно рассказал все, что ему было известно про Байзгу и его делишки и даже про последний разговор между отцом и матерью.
      — Теперь решай, пойдешь завтра со мной или нет?
      Тут даже нечего спрашивать. По лицу Гунтиса видно, что он готов идти, куда угодно.
      — Было бы у нас из чего стрелять, сами поймали бы его, — сказал он взволнованно.
      — Неплохо бы, да где взять?
      — У меня есть еще кусок трубки, из какой я тогда «поджигатель» делал. Что, если опять сделать?
      — А что получилось с твоим «поджигателем»? Забыл, как его разорвало? Тот раз в палец осколок попал, а теперь, может, и без носа останешься.
      — Только после третьего выстрела разорвало... Ствол не был закреплен как надо. Теперь я придумал совсем другую конструкцию!
      — Нет. Отец говорит, от самоделок только без глаз останешься. Он-то в оружии понимает!
      — Ну, «ключ» возьму. Хоть припугнуть старика...
      — Бери, дело твое.
      О времени и месте встречи договаривались долго и подробно. Решили, что завтра, в половине четвертого утра, Андрис придет к дому Гунтиса.
      В то самое время, когда друзья заканчивали свой разговор, лесник Арэ с чемоданом в руках направлялся на автобусную остановку. Ему, разумеется, не могло прийти в голову, что в завтрашней операции, кроме уполномоченного милиции и лесника Думиньша, у него окажутся совсем неожиданные помощники...
     
     
      В засаде
     
      Ночь с пятницы на субботу кажется обоим мальчикам долгой, как вечность. Андрис так ни на минуту и не заснул по-настоящему. Стенные часы своими глухими ударами всякий раз заставляли его очнуться от дремоты. Раньше он никогда по ночам не слышал их боя, а тут даже тиканье не дает уснуть. «Тик-так, тик-так», затем раздавалось шипенье, словно кто-то с трудом, хрипло втягивал воздух. Андрис знает — сейчас будут бить. Бамм! Один раз... Сколько же? Половина первого или час? Мучительно тянулись секунды, минуты. Сколько раз пробьет теперь, один или два? Бамм! Один удар — значит, еще только час. Или уже половина второго?
      Снова полчаса напряженного ожидания. В доме тишина. Вот за шкафом скрипнула мамина кровать. Сегодня она спит беспокойно. Хорошо еще, что оттуда не видно Андриса, а то ему вечером не удалось бы залезть под одеяло в одежде! Андрис засиделся дольше всех — сделал вид, будто учит уроки. В школе дела у него пошли что-то не блестяще — в дневнике стали появляться четверки.
      «Ничего, еще наверстаю, — утешал себя Андрис. — Сегодняшний день все равно, считай, пропал. С понедельника возьмусь...»
      Под полом прошуршала мышь. Снова зашипели часы. Один удар... Значит, половина второго. Пожалуй, пора собираться.
      Андрис тихонько спустил ноги с кровати. Одеваться не надо — только надеть сапоги. Все надо проделать тихо, осторожно. Яник, хоть и рядом, не проснется, за это Андрис спокоен, а вот если услышит мама — тогда его планы рухнут.
      У Андриса все приготовлено заранее. Записка для матери лежит в кармане, фотоаппарат заряжен, дверь на кухню оставлена приоткрытой. Андрис взял в одну руку сумку, в другую сапоги и на цыпочках подошел к двери. Медленно, прислушиваясь к каждому шороху, отворил ее... Скрипнула петля. Рука отдернулась. Андрис замер на месте, переждал... Но вокруг все тихо, только сердце глухо стучит в груди.
      Нет, мать не проснулась.
      Записку Андрис положил на кухонный стол. Она все поймет и не станет сердиться.
      В углу зарычал Ласис, но, узнав Андриса, смолк.
      Бесшумно открылась наружная дверь. В лицо пахнуло прохладой весенней ночи. Ну, теперь можно вздохнуть свободно! Осторожно притворив за собой дверь, Андрис сел на приступки и натянул резиновые сапоги.
      До дома Гунтиса целых пять километров. Андрис идет быстрым шагом. Только бы не опоздать!
      Вот, наконец, он у цели. Обошел дом раз, другой, но друга не видно. Впрочем, половины четвертого наверно еще нет. Андрис подкрался к окну комнаты Гунтиса. В передней заворчала собака, тявкнула спросонок.
      — Трезор, Трезор! Ты же меня знаешь. Ну, не лай же, Трезор, милый, не лай! — зашептал Андрис собаке, пугливо озираясь по сторонам. Всюду чудится опасность. Чего там Гунтис копается? Без друга вся затея кажется невыполнимой. Идти в лес ночью одному, подстерегать браконьера? Если Гунтис не выйдет, он вряд ли рискнет пойти к дому Байзги...
      Но Гунтис не был бы Гунтисом, если бы не сдержал слова. Вдруг Андрис услышал шаги. Обернувшись, он увидел подле себя товарища.
      — Откуда ты взялся? — удивленно спросил Андрис.
      — А я через кухонное окно, чтобы никто не услышал. Через дверь нельзя, Трезор выбежит.
      — А я уж подумал, ты не придешь.
      Трезор начал скулить и царапаться.
      — Пошли, а то он весь дом подымет! — Гунтис настроен весьма решительно.
      Вначале мальчики шли молча, потом Андрис сказал:
      — Прямо к дому Байзги нам выходить нельзя, можем на отца наскочить. Они там в засаде будут...
      — Ну так куда ж ты меня поведешь?
      — Надо в обход.
      — Пошли в обход.
      Ребята свернули в прибрежный ивняк. По мягкой, усыпанной прошлогодней листвой земле почти не слышно шагов. Чем дальше они шли, тем яснее становилось Андрису, что, честно говоря, он и сам толком не представлял себе, куда идти. Дома все казалось просто — пойти, поглядеть, как отец ловит браконьера, может, даже еще и помочь. Лишь бы до места добраться, обратно-то их не прогонят. Но сейчас, в ночной темени, Андрис понял, что затеял дело нелегкое. Лес велик, кто знает -- где пойдет браконьер, где сейчас отец и
      куда им идти? В сердце закралось сомнение, — но не признаваться же в этом Гунтису!..
      Плеснула вода в речке, воздух с шумом рассекли крылья, и две птицы серыми тенями улетели в густую мглу. «Пээк… пээк», — разнесся над излучиной реки крик диких уток.
      Мальчики остановились. Андрис почувствовал, как Гун-тис вцепился ему в локоть. A-а, он все-таки тоже струхнул’ От волнения, от предрассветной прохлады по спине пробегает дрожь.
      — Это были утки... А ты что — напугался?
      — Я? Вот здорово! Чего ж тут пугаться?
      — Ну, бывает. Особенно, кто не привык, — самодовольно заметил Андрис.
      — Взлетели они неожиданно, что и говорить... — чуть погодя согласился Гунтис.
      Слева за затопленным лугом высится темная стена леса.
      — Так... Ну вот и дошли, — не совсем уверенно сказал Андрис и остановился.
      — Куда дошли? — спросил Гунтис, в недоумении озираясь: ивняк, где-то поодаль шумит река, а впереди сплошной разлив и за ним — лес.
      — Теперь нам надо в лес.
      — Луг-то весь под водой!
      — Придется по воде.
      — У меня же ботинки. Ты хоть в резиновых сапогах...
      — Да-а, хороши сапоги. Погляди! — И Андрис задрал ногу почти к самому носу Гунтиса. В носке зияла дыра.
      — Ты же сам сюда лез!
      — А тебя что — принес кто-нибудь?
      — Ты меня вел! Не я — тебя!
      — Ну ладно, я. Вот потому и говорю: дальше надо пройти по воде!
      — Сказал бы заранее, что придется преодолевать водную преграду!
      — Если боишься, иди домой! Надеюсь, не заблудишься!
      Андрис понял, что виноват-то он. Надо было вчера не фантазировать, а заблаговременно разведать местность. Теперь сам идет наугад, да еще товарища тащит неведомо куда. Да, нескладно получилось, что и говорить! Вот так и погибнет его слава знатока лесных тропинок! Закусив губу, Андрис ступил в холодную воду. Сапог тут же зачерпнул, ногу будто ледяными клещами схватило. Вскоре позади раздались шлепающие шаги Гунтиса. Все-таки пошел... Гунтис — настоящий друг, а вот сам он — сущий болван!
      Добрались до леса. Андрис, не останавливаясь, пошел вдоль опушки. Нога постепенно согрелась. Позади хлюпали полные воды ботинки Гунтиса.
      Где же свернуть в лес? Как на зло, ни тропинки, ни просеки — непроходимая чаща! Хорошо, что Андрис хоть представляет себе, где они сейчас находятся. Дом Байзги давно прошли, наверно и засаду уже миновали. Если сегодня Байзга отправился на отцовский обход, он должен возвращаться именно этой стороной леса.
      К счастью, слева открылась просека. «Все правильно! Значит, идем не совсем вслепую», — с облегчением подумал Андрис.
      — Давай, выльем воду из сапог и носки выжмем, а то больно громко хлюпают, — вполголоса сказал Андрис.
      Гунтис молча сел на кочку и, пыхтя, принялся стаскивать мокрые ботинки. На Андриса он даже не глядел.
      Тем временем почти рассвело. Занялось чудесное весеннее утро. От земли подымался крепкий горьковатый запах. На лугу пробовал свой громкий голос большой кулик — кроншнеп. Тихо и плавно скользил он над голыми березками и ветлами, потом, словно испугавшись чего-то, взмыл вверх и трепетно замахал крыльями — это не от страха, просто весенняя радость ищет себе выхода. Вот он снова продолжал свой спокойный полет; длинный изогнутый клюв раскрылся для нового торжествующего крика — клуии, клуии, клуии!
      На сухом кочковатом пригорке раздалось воинственное шипенье. Чувушш! Потом еще и еще... Началось мелодичное, слышное за километры бормотанье. Оно плыло и переливалось неудержимым весенним потоком пробуждающейся жизни, то стихая, то опять набираясь новой, бурливой силы. Когда прислушаешься, кажется, будто звуки идут со всех сторон. Это краснобровые тетерева запели свой гимн весне!
      Издавна знакомые и такие милые сердцу звуки весеннего утра проходили мимо ушей Андриса. И надо же было ввязаться в эту историю! А тут еще сапог нипочем не желает лезть на ногу! У Гунтиса с его размокшими ботинками дело идет еще хуже. Он что-то ворчит себе под нос, повидимому далеко не лестное для Андриса.
      Трах!.. Издалека, примерно с отцовского обхода, донесся выстрел. Немного погодя еще один.
      Андрис невольно вскочил на ноги. Гунтис тоже выпрямился с ботинком в руке. Андрис весь превратился в слух, — от напряжения казалось, будто сам воздух начинает звенеть.
      — Слыхал?
      — Слыхал.
      — Это уж точно — Байзга.
      — Наверно.
      — Два раза.
      — Два. Только... — На лице Гунтиса вдруг появляется сомненье. — А ну, как это не Байзга?
      — С чего ты решил?
      — Ну, может, кто другой стрелял. Может, по тетеревам.
      — Не верю. И стреляли определенно на отцовском обходе!
      — А стреляли-то два раза!
      — Ну, два.
      — А ты сказал, у Байзги одностволка.
      — Это верно...
      — А мог же он и перезарядить, правда? — В глазах Гунтиса снова вспыхнула искорка надежды. Улыбнулся и Андрис.
      — Определенно перезарядил! Если б двустволка,
      выстрелы были бы подряд, а тут с промежутком, да еще вон с каким! Теперь бы скорее выйти на какую-нибудь тропинку, — Андрису уже не стоялось на месте.
      — Наверно, опять косулю убил, — сквозь зубы произнес Гунтис.
      — Вот на ней-то он и влипнет, — сказал Андрис отцовским тоном, — эта будет для него последняя.
      Просека свернула в гору. Как раз на гребне холма еле приметная тропинка пересекала просеку и убегала в густой ельник. Рядом на просеке лежал ворох старых, обросших лишайником веток — все, что осталось от некогда стройной, могучей ели. Люди увезли дрова, а приехать за сучьями, видать, было недосуг.
      — Давай останемся здесь, — решил Андрис.
      — Почему именно здесь?
      — Потому что отсюда недалеко до отцовского участка, и Байзга наверняка пойдет этим краем. А ты, если хочешь, можешь для безопасности пройти вперед.
      Нет, уж этого Гунтис не хотел. Вместе лучше! Случись что-нибудь, все-таки можно будет помочь друг другу. Андрис не спорил. Мальчики зашли в ельник и замаскировались ветками.
      Потянулось томительное ожидание. Вскоре начали зябнуть мокрые ноги. Прошло, наверно, полчаса, а то и час. Перед Гунтисом на сыром мху лежал плоский камень и его «оружие» — обыкновенный ключ, набитый спичечными головками и заткнутый гвоздем. Камень припасен еще с вечера — как же иначе «выстрелить»? В лесу ведь не найдешь ничего такого твердого!
      Хорошо, что уже взошло солнце. Оно быстро подымалось над горизонтом, согревая спины ребят. Теперь браконьер может появиться с минуты на минуту. «Придет или не придет? А если он их заметит? А вдруг возьмет да и выстрелит? Нет, пожалуй, вряд ли решится...» Андрис, наверно в сотый раз, пытался вообразить, что произойдет, если они попадутся
      на глаза браконьеру. «А вдруг все-таки...» — И Андрис глубже забился в гущу еловых ветвей. Гунтиса мучили те же раздумья. Как и Андрис, он съежился в комок и смотрел на тропинку, терявшуюся среди деревьев.
      На просеке что-то зашуршало. Ребята разом вздрогнули и, припав к земле, боязливо поглядели из-под ветвей.
      Посреди просеки, шевеля усами, сидел заяц. Лишь несколько шагов разделяло их. Задрав голову, подергивая губой, длинноухий слушал... потом медленно опустился грудкой на передние лапы и прижал уши к спине. Через мгновение уши снова стояли торчком, словно серые рога с черными кончиками.
      Такой случай! Вот бы сфотографировать... Андрис осторожно потянулся за аппаратом. На минуту браконьер забыт. Вот заяц уже в видоискателе. Освещение хорошее — солнце как раз падает на просеку.
      Вдруг заяц опять сел на задние лапы, пошевелил ушами — да как прыгнет с просеки, прямо к ребятам! Со второго прыжка он очутился совсем рядом с Андрисом. Потом мелькнули его длинные, пушистые задние ноги, и зайца след простыл. Только сухие иголки посыпались с нижних ветвей елочек.
      — Близко-то как... Чуть на тебя не наскочил! Надо было хватать, — прошептал ошеломленный Гунтис.
      — У меня же аппарат был в руках.
      — Интересно, чего заяц испугался?
      — Ясно, не нас, а то побежал бы в другую сторону! Андрис взглянул на тропу и замер.
      — Смотри-ка! — едва пошевелил он губами.
      Там, шагах в тридцати от ребят, появился тот, кого они все время ждали и одновременно боялись увидеть. Втайне у Андриса крепло убеждение, что они караулят тут напрасно и, подождав еще немного, подобру-поздорову придется отправляться домой. Теперь отступать было поздно. К тому же не слушались ни руки, ни ноги. Дрожа от волнения и страха, прижавшись друг к другу, мальчики следили за облеплен-
      ними грязью сапогами Байзги. Взглянуть повыше, на лицо Андрис не решался. На уме одно: лишь бы не заметил!
      Байзга приблизился к просеке, внимательно осмотрелся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, он подошел к вороху сучьев, освободил одну руку из заплечного ремня и свалил со спины тяжелый брезентовый мешок, который глухо и мягко шмякнулся оземь.
      Андрис все еще не решался смотреть. Слышно, как чиркает спичка... И опять тишина... Ни звука.
      Долго ли можно так сидеть? Осторожно повернув голову, Андрис увидел браконьера. Тот стоял спиной к ребятам и курил. Синеватый дымок вился над его головой и уплывал, тая среди ветвей. К вороху сучьев было прислонено знакомое ружье.
      Бросив окурок, Байзга энергично принялся за дело. Он развязал мешок, и Андрис увидел тонкие ножки с черными блестящими копытцами. Вытащив косулю, браконьер пошарил в кармане и достал окровавленный нож.
      «Ах ты, бандит! — Андрис едва сдерживался. — Был бы сейчас здесь отец!»
      Выпотрошил косулю Байзга еще раньше и теперь принялся сдирать с нее шкуру. Быстро и сноровисто орудуют жилистые руки. Раз, два, и косуля распластана на части, мясо уложено в мешок. Старик сбросил с груды хвороста верхние сучья, под ними оказался тайник. Видно, браконьер не впервой прячет здесь свою добычу. Засунув туда мешок, Байзга опять прикрыл его лапником. Никому не придет в голову, что хранится под этой грудой серых еловых ветвей!
      Вдруг Байзга вздрогнул, рука потянулась к ружью, затем медленно опустилась. Он выпрямился во весь рост, трижды плюнул и пробормотал:
      — Ух, черт, напугал как...
      Андрис увидал на просеке быстро приближавшегося человека в сером брезентовом плаще, с большим коричневым чемоданом. Да ведь это же Вийгрезис, бухгалтер из лесничества! Вот когда браконьер попался — сейчас Вийгрезис его задержит!.. Андрис уже готов выскочить из укрытия, поздороваться. Но какое испуганное лицо у Вийгре-зиса — совсем не такое, как бывало в лесничестве, когда он, ласково улыбаясь, угощал Андриса конфетами. Почему-то он боязливо озирается... Андрис вспомнил подслушанный дома разговор. Отец упоминал имя Вийгрезиса, только непонятно к чему... Нет, надо обождать, тут что-то неладно!
      — Ну, как, есть добыча?
      — А когда у старого Байзги не было добычи?
      — Где она? Ах, уже спрятал? Тогда давай погрузим поскорее!
      И Вийгрезис бросился к куче ветвей, верхние скинул, затем открыл чемодан, изнутри застланный клеенкой. Видать по всему, он тут не первый раз.
      — Клади лучше сам, а то я руки перепачкаю, — сказал Вийгрезис, отходя в сторону.
      Байзга молча брал кусок за куском и перекладывал их из мешка в чемодан.
      Андрису все стало понятно. Так вот откуда браконьеру всегда известно, когда отца нет дома! Так вот почему не удавалось застигнуть его на месте преступления! Вийгрезис теперь еще более мерзок Андрису, чем Байзга. Сидя в лесничестве, он преспокойно слушал себе, куда посылают лесников, в какой день их не будет на обходах, и обо всем сообщал Байзге. И опять эти негодяи ускользнут, опять вывернутся! Где же отец?
      Андрис чувствует, как его рука сжимает что-то твердое. Синеватым стеклянным глазом поблескивает подаренный отцом фотоаппарат. И Андрису приходит в голову отличная мысль.
      Гунтис вытаращил глаза: что Андрис выдумал? Уж не с ума ли он спятил? Друга не узнать — лоб наморщен, губа прикушена... Такой ненависти Гунтис еще не видывал на лице Андриса.
      Взгляд Андриса впился в видоискатель. В нем изображены оба злоумышленника на просеке. Андрис не замечает,
      как рука товарища трясет его за плечо. Вот негодяи, вот мерзавцы! Пускай его заметят, пусть хоть убьют, но и им несдобровать. Страх пропал. Лишь бы получилось! И как раз в тот момент, когда Байзга вынимал из тайника кусок мяса, Андрис нажал затвор.
      У Гунтиса сердце оборвалось — кажется, будто щелчок затвора раздался на весь лес. Однако за разговором преступники не услышали его: Байзга о чем-то рассказывает...
      — Как дал первый раз, она и повалилась, ровно куль! А другая отбежала, глядит, куда первая девалась. Я зарядил опять и влупил по ней. Далековато было, но попало и ей, только не наповал. Ушла в лес подраненная!
      Байзга откашлялся.
      — Ну, все, только закроется ли? — Он нажал на крышку чемодана.
      — Закроется, — Вийгрезис, кряхтя, надавил коленом на чемодан и запер его.
      — Ну, как там? Не возвращались? — спросил Байзга.
      — Не бойся, не возвратятся. Сам видел, как Арэ в автобус садился. Думиньша тоже нет. Будь спокоен, сегодня тут духа ихнего не будет. Ну ладно, я побежал, — заторопился Вийгрезис, — снесу чемодан домой, пускай начинают готовить Ведь сегодня, сам знаешь... — И Вийгрезис прищелкнул себе пальцем по горлу. — Из Риги родня приедет. С тобой рассчитаемся потом: денег не захватил.
      — Ладно, ладно. Только вот порох кончился. Подбрось баночку.
      — Будет тебе порох, только стоит ли пачкаться с этими козлятами? Выгоды никакой! Ухлопал бы разок оленя... Целый воз колбасы выйдет. А деньжат-то отвалят! В Риге скупщик не раз спрашивал.
      — Отвалят! Засыпемся, тогда нам «отвалят»! Сам зайца застрелить не умеет, а меня за оленем посылает, — ворчит Байзга вслед удаляющемуся Вийгрезису, чья тщедушная фигурка скособочилась под тяжестью чемодана.
      Когда Вийгрезис скрылся за холмом, Байзга сунул в кучу ветвей мешок, отошел поглубже в лес и зарыл в мол шкуру, ноги и голову косули. Ружье сунул под ветки. Поглядев на перепачканные кровью руки, он направился вниз по просеке к затопленному лугу.
      Взволнованные виденным, друзья с трудом выпрямляют затекшие спины и тихо вылезают из своего укрытия.
      — Теперь быстрее к отцу, — шепчет Андрис. — Он наверняка где-нибудь около дома Байзги.
      — Побежали!
     
     
      Яникова косуля
     
      Мать сегодня спала беспокойно, а под утро и вовсе не смыкала глаз. Как там у них с браконьером? План разработали отменный, да как-то оно все получится?
      Утро прозрачное, свежее. Вот-вот взойдет солнце. Выпустив собак, мать остановилась на пороге. Токуют тетерева, заглушая все другие утренние звуки. И вот раздались выстрелы — один и второй... Недалеко — где-то на нижнем лугу. Ближайшие косачи, встревоженные эхом выстрелов, смолкли, но тут же с новой силой завели свою песнь.
      Значит опять Байзга орудует! Хорошо, что Андриса нет там, а то и вовсе душа изболелась бы.
      Мать возвратилась в комнату. Стало светлее — и вот она увидала: кровать Андриса пуста! Ни обуви, ни одежды, ни школьного ранца. Куда он удрал так рано, без спроса?
      На кухонном столе лежит записка; «Не бойся, что я рано ушел. Я ничего плохого не сделаю, потом все расскажу. Андрис».
      — Вон ты какой! — рассердилась мать и принялась за домашние дела. На душе было неспокойно. Никогда он так не убегал...
      Вот и Яник проснулся.
      — Андрис тебе не говорил куда утром пойдет?
      — Нет. — Яник заморгал сонными глазами Он даже не заметил тревоги в мамином голосе.
      После завтрака Яник сразу же выскочил во двор. Дел масса. Надо поглядеть, как себя чувствую! скворцы в новой скворешнице, не распустились ли на березе листочки, а главное — как выглядит воздвигнутая им вчера плотина у пруда. Он работал над ней до самого вечера. Все построено, как на Волге; про ту плотину отец недавно читал в газете и рассказывал Янику. Вот и он тоже построил себе - конечно, не такую большую, как на Волге, и никакого электричества из нее не выходит. У Андриса в школе есть электричество: горят кругленькие такие лампочки без всякого керосина и куда ярче. Говорят, у них дома тоже будет. Может, достать кусок проволоки и просто воткнуть его в плотину? Только лампочки нет, чтобы привязать к концу!
      Яник направился к пруду Убежавшие вперед собаки вспугнули запоздалого тетерева: он до того заслушался собственной песни, что и не заметил, как высоко поднялось солнце. Черная птица, быстро махая крыльями с белыми полосками, взлетела на вершину ели и забормотала, вытянув шею, на спугнувших ее собак и маленького человечка.
      Яник с грустью смотрел на свое вчерашнее творение. Посреди плотины образовалась большая промоина; вода, громко бурля и сверкая на перепаде беспрепятственно продолжала свой бег. Что глядеть — надо живо браться за дело. Яник притащил сучки, камни, дерн, и вот промоина снова заложена. Только надолго ли? Наде все время быть начеку — вода ведь ужасно хитрая! Вон с края прорвалась
      маленькая струйка... Не заткни ее сразу дерном — в вся работа насмарку Яник внимательно оглядел плотину. Вода подымалась все выше. Яник уложил сверху еще слой дерна, а то вот-вот польется через край.
      От дела его оторвали собаки Ласис чего-то занервничал.
      Задрав морду, он смотрит на лес, вскакивает и убегает в ельник. За ним с громким лаем помчался Лацис. Постепенно лай затих в глубине леса, потом снова слышен ближе.
      Чего они гам разлаялись? Лацис даже подвизгивает, а Ласис подает голос отрывисто, как и положено гончей. Вскоре причина собачьей тревоги выяснилась. Яник не верил своим глазам. Из леса выбежала косуля, хотела перескочить через изгородь, но ударившись грудью о жерди, упала на колени. Сразу встать ей не удалось, собаки нагоняли. Козочка с трудом поднялась на ноги и кинулась вдоль изгороди к поленницам дров. Яник видел, что бежать ей нелегко, на каждом шагу косуля как-то странно припадала на задние ноги.
      Яник вмиг забыл о плотине, через нее уже снова плещет вода Со всех ног кинулся он к поленнице, за которой исчезла косуля. Но собаки опередили его, и когда Яник подбежал к дровам, оттуда донесся крик, полный тоски и отчаяния, какого Яник никогда не слыхивал. Косуля попала
      в промежуток между двумя поленницами и не могла проскочить дальше: посредине вылезли несколько поленьев и перепуганное животное застряло там. Собаки злобно рычали, норовя укусить козочку за стройные ноги.
      Что тут делать? Яник бросился было к дому, но передумал — помощь придет слишком поздно. Косуля опять закричала так, что у Яника слезы брызнули из глаз. Он стал звать собак, но они уже разъярились и даже не замечали его. Тогда Яник протиснулся между поленницами, оттащил Ласиса, вцепился обеими руками в длинную шерсть Лациса. И вот он — между собаками и косулей. Прыгая, псы сбили его с ног, он больно ушиб себе колено, но сейчас не до того. Лациса отпустить нельзя. Какими вдруг страшными и дикими стали его закадычные друзья!
      — Назад, Лацис, Ласис, назад же!
      Яник поднялся, наступает на собак, но те все еще рычат и нехотя пятятся перед своим маленьким повелителем. Теперь надо позвать на помощь, надо освободить козочку, которая в смертельном страхе забилась еще глубже в дрова. А собаки, тяжело дыша, только и ждут, когда можно будет снова наброситься на свою жертву.
      — Не смейте кусать! Поняли? Не смейте кусать! — кричит Яник сквозь слезы на собак, и те понемногу затихают. Собрав все силы, Яник
      поставил на попа два чурбака, загородил ими проход между дровами, чтобы собаки не пролезли, и бегом побежал к дому. Мать как раз вышла поглядеть, что там за переполох.
      — Мама, мамочка, косуля застряла в дровах!
      — Да будет тебе! Правда?
      — Ну иди же, мама, иди скорее! — От бега и переживаний сердце Яника готово выскочить из груди.
      Он прибежал первым и заглянул в щель между дровами. Косуля стоит по-прежнему, как стояла. Порывисто вздымаются ее серо-седые бока, на которых уже проглядывает ярко-рыжая летняя шерсть.
      — Мама, что теперь делать?
      Мать убирает поставленные Яником поленья и потихоньку приближается к косуле, ласково приговаривая:
      — Не бойся, козочка, не бойся, глупышка моя.
      Косуля и в самом деле немножко успокоилась, и лишь изредка еще дергается в надежде вырваться. Тут только Яник заметил, что бока и задние ноги животного в крови.
      — Ой, мамочка, собаки искусали ее!
      Мать покачала головой:
      — Собаки тут, сынок, ни при чем. Похоже, косуля подстрелена. Я утром слыхала выстрелы. Не иначе — опять дело рук Байзги.
      Ах, вот оно что! Теперь ясно, почему косуля не могла перескочить через ограду.
      — Мы ее вылечим, мамочка, правда? — Яник смотрит на мать глазами, полными слез.
      — Сразу не скажешь.
      — Отнесем козочку домой и перевяжем ее.
      — Так вроде и придется сделать.
      — И хлебца ей дадим, да?
      — Хлеб она пока есть не станет, напугана больно. Ты оставайся здесь, а я запрягу Бериса, ведь нам ее не доташить.
      Вскоре мать подъехала на повозке. Голову косули она обернула старым фартуком, связала ей передние ноги. Общими силами они с Яником уложили дрожащее животное на телегу. И вот уже косуля лежит на пахучем сене в хлеву.
      Протянутый Яником хлеб она все-таки не взяла и боязливо рванулась в темный угол. Мать обмыла ранки чистой водой. Попали три дробины, но, похоже, опасного ничего нет, разве что будет прихрамывать на одну ногу
      Мать позвонила ветеринару, и он пообещал заехать на следующий день.
      А Яник ни на шаг не отходил от косули. Она обязательно выздоровеет, если за ней заботливо ухаживать. И Яник будет ухаживать изо всех сил! У него теперь есть своя косуля. Вот удивится Андрис, когда придет домой! Не поверит сначала...
      Может, козочка хочет пить? Яник убежал и принес в мисочке воды. Нет, не пьет... Ну, ничего, потом. Она еще напугана и, наверно, ей очень больно.
      В двери хлева появилась мать.
      — Яник, ты где? Иди к телефону! Андрис звонит. Ты не хочешь сам рассказать ему обо всем?
      Андрис? По телефону?.. Яник стремглав бросается к дому.
     
     
      Полная победа
     
      Уже несколько часов отец и уполномоченный милиции лежат, замаскировавшись в засаде. Думиньш, в полукилометре от них, засел у другой тропки, по которой может пойти Байзга.
      Лесник Арэ часто поглядывает на часы. Уж не ошиблись ли с выбором места? Но отсюда просека просматривается до самого луга. Нет, Байзга не мог прошмыгнуть незамеченным! Да и Вийгрезис вчера был у него — стало быть, предположения подтвердились. Теперь и этого скользкого угря ухватим: Арэ давно уже подозревал бухгалтера.
      Лесник и милиционер одновременно подняли головы, переглянулись. Слышен топот бегущих ног, хриплое дыханье. Они изготовились
      к прыжку, и тут... на просеку вы
      бежали двое мальчишек! Один из них Андрис. Ах, пострелята! Откуда они тут взялись? Лесник Арэ в полном недоумении.
      — Ребята, вы как сюда попали?!
      Мальчики остановились. Однако на сей раз Андрис не боялся, что ему влетит за самовольный поступок. Отца нашли — это главное!
      — Папа, браконьер у другой просеки! Косулю застрелил... Сейчас пошел на луг, наверно руки мыть. Мы все видели! Пойдем, покажу, — залпом выпалил Андрис.
      — У другой просеки?
      Теперь некогда подробно расспрашивать. Надо действовать — и побыстрей. Отец махнул рукой, из леса вышел милиционер.
      — Товарищ Ванадзиньш, ребята его видели! Я думаю, надо пойти ему навстречу, а то как бы не улизнул.
      — Ага, мы пойдем впереди! — Андрис уже считает, что их с Гунтисом не прогонят обратно.
      — Не впереди, а позади, да подальше! Понятно?
      — Понятно, — шепотом ответил Андрис.
      Отец с милиционером идут первыми, в нескольких шагах за ними — Андрис и Гунтис. Теперь ребятам уже нет нужды решать самим, как действовать дальше.
      Внезапно отец и милиционер спрятались за еловыми стволами. Андрис с Гунтисом тоже шарахнулись с тропинки и припали к земле. Что-то будет? Близятся решающие минуты. На просеке появилась фигура Байзги: он что-то подбирал с земли и складывал в кучу, кажется, ветки. Потом осмотрел на себе одежду, вот почистил куртку, закурил, поднял на плечо вязанку хвороста и опять зашагал неторопливо, попыхивая дымком. От елок, за которыми спрятались отец и милиционер, его теперь отделяют десятка полтора-два шагов.
      — Как ты думаешь, милиционер выстрелит? — тревожно шепнул Гунтис.
      — Если Байзга сопротивляться не станет — тогда зачем? Видишь, милиционер даже не вынимает пистолета.
      Все происходит очень быстро. По бокам Байзги вдруг вырастают отец и милиционер. У старика такое выражение лица, будто он самого черта рогатого перед собой увидел. Недокуренная папироса вывалилась у него изо рта, задрожали колени.
      — Гражданин! Что вы несете?
      — Кто, я? — Байзга никак не может очухаться. По всем законам лесник Арэ должен сейчас находиться километров за тридцать отсюда, а он стоит рядом и, что самое скверное, — в обществе милиционера. Правда, милиционер улыбается, однако эта улыбка и подчеркнуто мирный тон хуже всяких угроз. Бежать? Наверняка догонят. Только себе повредишь. Может, еще не все пропало, они ведь ничего не видели... Счастье, что не наскочил на них полчаса тому назад! А может, видели, подглядели? Нет, тогда не дали бы уйти Вийгрезису. И что ему приспичило именно сегодня нести ружье домой, чтобы почистить? Оставил бы в лесу! Ладно уж, попробуем прикинуться дурачком...
      В голове Байзги роятся невеселые мысли, но с лица тревожное выражение уже исчезло. Он даже пытается дурашливо улыбнуться.
      — Это я, значит? — повторяет Байзга, обдумывая положение.
      — Вы, вы.
      — Хворост несу, поди, сами видите.
      — Будьте добры, покажите нам этот хворост!
      Ничего не попишешь, придется развязать. В куче сухих веток синевато блеснула сталь.
      — Экие чудеса! Ружье в вязанке хвороста. Быть может, объясните, как оно тут очутилось? — Милиционер вытащил разнятое надвое охотничье ружье.
      — Верно, ружье! — Байзга скорчил еще более придурковатую гримасу. — Видать, кто-то выбросил. А я-то Приметил невзначай и думаю: дай, подберу, не оставлять же добро на земле валяться.
      — Вот как вам посчастливилось! Пойти в лес за хворостом и сразу ружье найти. И это тоже в лесу нашли?
      Байзга даже отпрянул — так неожиданно и резко милиционер сунул руку в карман его куртки и выхватил оттуда два патрона. Отец молча взял один патрон, достал записную книжку и вынул из нее маленький картонный кружок — верхнюю крышечку патрона. На ней выведена корявая четверка, черточка и ноль. Те же значки есть на патронах, отобранных милиционером у Байзги.
      — Поглядите, товарищ Ванадзиньш. Совпадают точно! Я думаю, сомневаться нечего. Это я подобрал в том месте, где стоящий перед нами браконьер застрелил пятнадцатого марта косулю, — обратился отец к милиционеру.
      — Ну, что вы на это скажете? — спросил милиционер у Байзги.
      — Ей-богу не пойму, о чем вы тут толкуете, — Байзга недоумевающе уставился на патроны, будто и сам видит их впервые.
      — Может, вы не знаете и куда девалась косуля, которую вы застрелили сегодня?
      — Какую косулю, товарищи? Не видал я никакой косули.
      — Ах, вот как — не видали! Выходит, косуля сама незаметно подошла к вам, и не только подошла, но даже потерлась о ваши брюки! — И милиционер снял с одежды Байзги несколько приставших шерстинок.
      — На прикладе ружья кровь, — сдерживая гнев, проговорил отец, показывая на темное пятнышко.
      Милиционер провел пальцем по прикладу.
      — Похоже, совсем свежая. Удивительно, как все совпадает, гражданин Байзга. Вам не кажется, а?
      Байзга угрюмо молчит. Что тут на скорую руку придумаешь? Паршиво получается — слишком много доказательств! Всегда старательно очищал одежду, а сегодня дело
      казалось таким верным... Остается только отказываться, отказываться от всего.
      — Ну, хватит комедию разыгрывать! Я требую показать, куда вы спрятали косулю! — Тон милиционера неожиданно становится резким, приказывающим.
      Вдруг Байзга оживился.
      — Что вы! Какая там косуля?! За что обижаете старого человека? Чего вам от меня надо?! Ступайте, сами ищите, ежели это знаете!
      — Да, и знаем! — раздался за спиной у Байзги тонкий голос.
      Старик обернулся, увидел перед собой двух мальчиков, и лицо его исказилось в злобной гримасе. Одного из них он припомнил сразу.
      Андрис смело выдержал колючий взгляд Байзги, и старик первым опустил голову.
      — Пойдемте, мы вам сейчас покажем.
      Андрис подвел милиционера к куче веток и достал спрятанный мешок. Потом он зашел в лес и разбросал ногой мох, под которым лежала шкура косули.
      Байзга тем временем, как бы невзначай, отошел в сторону и, косясь одним взглядом на милиционера, уже собирался шмыгнуть в чащу.
      — Не вздумай удирать! Побежишь — из обоих стволов влеплю по ногам! — Отец отвел назад предохранитель и перекинул ружье через руку. Сказано это было так решительно, что у Байзги мигом пропала всякая охота спасаться бегством.
      — А туша куда делась?
      Байзга не отвечает. Его дело — дрянь, это ясно, но про Вийгрезиса говорить нельзя. Не потому, что он жалеет своего сообщника, а просто эта размазня сразу все выболтает. Тогда Байзге держать ответ за всех убитых косуль, а так еще может обойдется одной этой.
      — Косулю унес Вийгрезис, — сообщает Андрис.
     
     
      — В чемодан запихал и уволок, — добавил Гунтис. — Мы тут лежали и все видели, — показал он на кучу елочек.
      Байзга совсем съежился и лишь мечет исподлобья злобные взгляды на ребят. Ну, теперь погиб окончательно...
      — Молодцы, вот молодцы! — Милиционер широко улыбнулся ребятам. — Это ваш, товарищ Арэ? — кивнул он на Андриса. — Смекалистый паренек!
      Все пятеро направились к шоссе. По пути к ним присое динился лесник Думинып. А вот и дом Вийгрезиса. Как видно, там готовятся принимать гостей — только, разумеется, не таких, как лесники с милиционером... Сам Вийгрезис только заикается, не зная, куда девать трясущиеся руки. Окровавленный! чемодан и найденное на кухне мясо говорят сами за себя. Однако свою связь с Байзгой бухгалтер упорно отрицал. Просто-напросто шел он сегодня по опушке и наткнулся на убитую косулю, ну и решил забрать на мясо... Наверно, этот негодяй Байзга, или как там его звать, убил бедное животное!
      Байзга молча бросил на Вийгрезиса уничтожающий взгляд и сплюнул в угол.
      — Какие счастливые люди нам сегодня попадаются! Один нашел в лесу ружье, другой наткнулся на застреленную косулю. — Милиционер, насмешливо улыбаясь, смотрит на Вийгрезиса. — А ребята рассказывают совсем другое!
      — Да что там ребята... Товарищ Ванадзиньш! Неужели вы им верите больше, чем мне? Выдумывают эти сопляки! От них всего ожидать можно...
      Андрис даже рот разинул: и врун же этот Вийгрезис!
      — Я их обоих сфотографировал, только не знаю, получилось ли, — говорит Андрис тихо. _
      — Что? — обернулся милиционер, — Даже сфотографировал? Нет, ну ты... Вот это парень! Наградить надо такого молодчину!
      Он с восторгом хлопает Андриса по плечу.
      — Делать нечего, граждане, придется вам пойти со мной, — обращается он к Байзге и Вийгрезису.
      И пока бухгалтер с причитаниями собирается в дорогу, милиционер спрашивает у Андриса:
      — Где можно пленку проявить?
      — В школе. У нас есть фотокружок.
     
      *
     
      Сегодня Андрис и Гунтис — в центре внимания всей школы. Перед бачком с закрепителем стоит сам директор и кое-кто из учителей. Не без волнения Андрис подымает мокрую ленту негатива. Получилось хоть что-нибудь или нет? На прозрачной пленке лишь в самом конце чернеет один квадрат снимка. Андрис поднимает негатив к свету. С большим интересом снимок рассматривают отец, директор, учителя и милиционер. Мальчики и девочки из пионерского звена Андриса обступили их тесным кольцом; сегодня до занятий должен был состояться сбор звена, потому они и явились так рано...
      На фоне леса четко выделяются фигуры двух человек. Длинный держит в руках окорок косули, а тот, что покороче — в нем даже на негативе можно узнать Вийгрезиса, — присел над раскрытым чемоданом. Своими вытянутыми руками с растопыренными пальцами он напоминает нахохлившуюся наседку. Снимок получился отличный.
      — И кто бы подумал на Вийгрезиса! — удивляется директор школы.
      Сам охотник, он возмущен до глубины души. В поселке все знают директора — добродушного, полного человека, за
      которым всегда семенит остромордая коричневая собачонка. Ни для кого не секрет, что стреляет он только уток и вальдшнепов, да иногда от его выстрела расстается с жизнью зазевавшаяся ворона. На косулю у него не подымается рука.
      Дальнейшее происходило уже в кабинете директора школы. Андрис и Гунтис тоже подписали протоколы, в которых изложено все, что они видели и слышали. Припертый к стенке Вийгрезис больше ничего не скрывал, только пытался свалить всю вину на Байзгу и подмазаться к милиционеру.
      Андрису с Гунтисом просто не дают проходу. Их расспрашивают и учителя, и ученики. О происшествии всем уже известно, но каждый хочет знать подробности.
      А у Гунтиса на уме — свое. Он несмело подошел к милиционеру, хриплым от волнения голосом произнес:
      — Не могли бы вы... — И тут окончательно растерялся.
      — Ну, ну, давай, что ты хотел сказать? — Милиционер наклонился к мальчику.
      — Не могли бы вы показать мне свой пистолет? — и Гунтис покраснел, как девочка, пролепетав последние слова.
      — С удовольствием, о чем разговор! — Ванадзиньш достал из кобуры свой увесистый «ТТ», вынул обойму с патронами и подал пистолет мальчику. Потом он объяснил, как действует это оружие, показал, как его разобрать и собрать.
      — Когда такая штука в руке, чувствуешь себя совсем по-другому! — восторгался Гунтис.
      Каким смешным и жалким представлялся ему теперь «ключ», впопыхах забытый на камне под елочкой.
      — Видал, а? — восторженно дернул он за рукав Андриса.
      В этот момент Андриса позвал отец:
      — Позвоним маме, пускай зря не волнуется! — и они подошли к директорскому телефону.
      Отец говорил довольно долго, рассказал обо всем, потом передал трубку Андрису.
      — Мама пошла за Яником. У него тоже для тебя новость!
      — Андрис, это ты там говоришь? — услышал Андрис голос братишки.
      — Я, я, — подтвердил он.
      — Андрис, ты даже совсем не знаешь, кто у нас есть. У нас есть косулька!.. Настоящая, живая! Только наверно, Байзга ей ногу прострелил. Она забилась в дрова, а мама завернула ее в передник, чтобы она подумала, что уже ночь, и не брыкалась. Только хлеба еще не ест, а мама говорит, что завтра, может быть, поест.
      — Что ты говоришь? Косуля?! — перебил Андрис поток слов брата.
      — Ага, а теперь она в хлеву, в загородке.
      — А мы, Яник, только что самого Байзгу поймали! Теперь он тоже насидится за загородкой!
      — Поймали? Тогда я побегу расскажу косуле, пускай она больше не боится! — И Яник бросил трубку.
      — Папа! Они косулю поймали! Это наверно та, в которую Байзга стрелял! — Андрис все еще не выпускает трубку из рук.
      — Так оно, наверно, и есть. Мне мама уже сказала.
      — А теперь прошу «вспомогательную милицейскую службу» в класс, — говорит директор. — Если не ошибаюсь, уже звонок.
      И в самом деле школьный коридор наполняется звонким дребезжанием. На лестнице стоит дежурная — маленькая девочка с алыми лентами в волосах — и что есть мочи трясет медный колокольчик.