Где же ворота?

PDF

      I

      Сенькин отец в Москве жил, а Сенька в деревне.
      Минуло Сеньке восемь лет, отец его с собой взял, в школу учиться.
      Далеко ехать — триста вёрст. Пошёл Сенька с приятелями прощаться. Завидно им: как же, в Москву поедет.
      — Какая она, Москва-то?
      — Известно, какая. Все дома большущие, а в тех домах людей — миллион.
      — Ну, уж и миллион!
      — Право слово. А по улицам люди на разных машинах ездят — быстро-быстро, не догонишь. А то ещё фабрики — тоже дома большущие, а над ними всё трубы, трубы... вроде как у нас ёлки — целый лес.
      — Да ну?
      — Ты, Сенька, пиши, как в Москву приедешь, а то . позабудешь.
      — Нельзя мне вас позабыть. Выучусь — назад вернусь, тогда вас всему обучу.
      — Когда приедешь-то?
      — Я каждое лето приезжать буду.
      — Ну, смотри, ждать будем.


      II

      Добрались Сенька с отцом до станции.
      Взяли билет, в вагон сели, поехали.
      Сенька у самого окна примостился, глядит — бегут навстречу деревни, леса, речки, овражки...
      Глядел, глядел Сенька, устал даже. А тут ещё колёса вагонные выстукивают передние: Спать ложитесь! Спать ложитесь!», а задние своё: «Спать пора! Спать пора!»
      Забрался Сенька на верхнюю полку, улёгся, да что-то не спится.
      Поезд быстро, быстро бежит...
      «Как это люди раньше ездили? — думает Сенька. — вот бы узнать!»
      — Папанька, а папанька! Давно тут железная дорога проложена?.
      — Давно, лет пятьдесят, коли не больше...
      — А раньше как?
      — Так и ездили: запрягут лошадь и поедут.
      — Хоть тысячу вёрст?
      — Хоть тысячу вёрст. А то на перекладных. Дорога долгая, никакая лошадь не выдержит, если к спеху. В то время по дороге станции строили, при станциях лошадей держали. Едет, к примеру, возок, на каждой станции лошадей-то и меняют, оттого и называлось на перекладных ездить. Богатые тогда в возках да на тройках разъезжали, ну, а мы в те времена больше на своих на двоих хаживали.
      — Да ведь долго?
      — Ну и что же, что долго.
      — Да ведь трудно?
      — Ну что ж, что трудно, кому тогда до нас дело было...


      III

      В Москву приехали вечером поздно.
      — Вылезай, Сенька. Вот она, Москва.
      Вылезли.
      Вокзал большущий, конца-края не видно. Направо, налево поезда стоят. Считал, считал Сенька, так и не счёл, сколько.
      Вышли на площадь, на трамвай сели. Едет Сенька, дивится: «Не по-нашему всё. Ночь, а светло... Людям спать пора, а они по улицам бегают. Едут, а без лошадей. На площади ворота поставлены в целый дом, а забора нету. На что тогда ворота?
      Немного проехали, кондуктор кричит:
      — Граждане, кому у, Мясницких Ворот сходить?
      Сенька к окну — на Мясницкие ворота поглядеть. И того чище: ни ворот тебе, ни забора. Как есть гладкое место.


      IV

      Сегодня Сенька в первый раз в школу пришёл. Хорошая школа — большая, чистая, светлая, ребят много — не соскучишься.
      На первом уроке учительница Сеньку спрашивает:
      — А ты что умеешь?
      — Я всё умею.
      — Всё? Ну-ка скажи — что.
      — Пахать умею, сено грести, огород копать, лошадь запрягать, коров, овец загонять... Много умею — всё.
      — А науки знаешь?
      — Я птичью науку знаю.
      — Какую?
      — Птичью — когда тетерев токует, когда голубь воркует, когда гуси летят, когда совы кричат, когда утки яйца несут. Я и звериную науку знаю.
      — А человечью знаешь?
      — Нет, человечьей не знаю, учить буду.
      — Ну, учи, учи человечью науку.


      V

      Теперь Сенькин черёд спрашивать.
      — Что я у вас хотел узнать: ехал я с железной дороги к отцу на квартиру. Проезжали мы Мясницкими Воротами. Уж я глядел, глядел: где Ворота? Нигде нет ворот. Отца спросил — и он не знает. Куда же они подевались?
      Ребята смеются.
      — Никаких там ворот и не было.
      — Неправда, — учительница говорит, — были ворота, только давно, очень давно. Тогда ещё Москва маленькая была. На Тверской улице леса шумели, по лесам волчьи стаи бегали. Правил Москвой Фёдор — сын царя Ивана Грозного. Вот он и велел построить вокруг города крепкую стену, чтобы легче было от врагов защищаться. Выстроили стену по самому тому месту, где теперь по бульварам трамвай «А» бегает. Где дороги к Москве подходили, ворота поставили — Пречистенские, Арбатские, Никитские, Петровские, Сретенские, Мясницкие, Яузские. Кольцом шла белая стена от берега Москвы-реки и опять до берега. Оттого и город за стеной назывался «Белым».
      Потом и стена разрушилась, и ворота убрали, а название осталось... Вот, ребята отчего у Мясницких Ворот нет теперь ни ворот, ни забора.
      И правда, когда весной Сенька уезжал в деревню и трамвай проходил мимо Красных Ворот, на месте ворот было гладкое место — их уже успели убрать.


      VI
     
      После урока Сенька с ребятами в большую комнату пошёл. А на столе чёрная труба поставлена. Труба, как труба, чего ребята в неё глядят? Подошёл Сенька — ничего такого не видно. Да вдруг из трубы как закричит кто-то:
      — Алло! Алло! Алло! Говорит радиопионер! Слушайте, ребята!
      — Ишь ты, это кто же такое, радиопионер?
      Пионера Сенька видел, а радиопионера не видал, не приходилось.
      Сенька в самую трубу влез — никакого там пионера нет, и голос пропал.
      — Дяденька!
      Молчит.
      — Дяденька-а!
      Молчит.
      — Дяденька, ау!
      Молчит.
      Не вытерпел Сенька:
      — Ребята, где же он сидит?
      — Кто?
      — Да голос!
      — Известно, где: на радиостанции.
      — Это где же?
      — Далеко, за Шаболовской улицей. Отсюда не видать.
      — А здесь слыхать? Небось, раньше так не умели разговаривать?
      — Раньше одна почта-телеграф была.
      — Нет, ещё раньше, вот когда стена с воротами вокруг Москвы была?..
      Этого никто из ребят не знал.
      — Где ж про это узнать?
      — В книжке!
      — Где же книжку достать?
      — Учительницу попросить, уж она достанет.
      Достала учительница книжку, а там вот что написано:
     
      Снаряжался гонец,
      да не в ближний путь,
      выводил коня богатырского,
      принимал гонец княжью грамоту
      за тремя восковыми печатями.
      А и ехал неделю с месяцем,
      воевал во лесу разбойников,
      воевал во лесу зверя дикого...
     
      Вот тебе и почта... Долго с этой книжкой Сенька не расставался.

     
      VII
     
      Идёт раз Сенька по улице; магазинов на улице — не перечтёшь, а народу и того больше. Автомобили, автобусы взад-вперёд ездят, шум, сутолока...
      — Как эта улица зовётся? — спрашивает Сенька милиционера.
      — Кузнецкий Мост.
      — А где же тут мост?
      — Какой мост?
      — Как, какой? Кузнецкий!
      — Это улица — Кузнецкий Мост, а не мост.
      — А кузнецы где?
      Озлился милиционер: тут гляди, как бы народ не задавили, а мальчонка про мост спрашивает!
      «Что-нибудь да не так, — решил Сенька. — Наверное, был мост, да потом его сняли. Вот только зачем мост, если реки нет?»
      Вечером Сенька к отцу пристал:
      — Отчего на Кузнецком Мосту ни кузнецов, ни моста нет?
      А отцу и самому невдомёк. Однако дознался и Сеньке рассказал:
      — Был и мост, были и кузницы. Стоял на том месте пушечный двор, где московскому войску оружье делали. А вокруг жили новгородские кузнецы — мастера пушечного дела. Давно это было, 400 лет назад.
      — А мост? — не терпится Сеньке.
      — А мост был через речку Неглинку. Та речка и теперь есть, только бежит она в трубе, под мостовой, её и не видать. Потому и улица зовётся «Неглинная».
      «Вот бы поглядеть, какая тогда Москва была», задумался Сенька.

     
      VIII
     
      Отец уже давно спит, а Сеньке не спится. Наслушался он рассказов, начитался той книжки и кажется ему: стоит он опять на Кузнецком мосту, только ни домов, ни магазинов — ничего будто нет.
      Через Неглинку-речку деревянный мост поставлен, а по мосту войско идёт — и конные и пешие. Только совсем оно не теперешнее, на красноармейцев не похоже: и кафтаны разноцветные, и за спиной ружья длинные-длинные. Очень ружья чудные: ствол к концу шире, у курка кремень, под курком — полочка.
      «Это для пороху, — вспоминает Сенька. — Стрельцы идут».
      А за пешими везут толстую медную пушку — тоже на теперешние не похожа. Сбоку их начальник едет верхом на коне; одежда на нём красная, мехом обшита, на голове шапка соболья. Страшные все.
      Вдруг как запоют стрельцы песню, совсем как в книжке:
      Уж как мы, стрельцы-молодчики, государя слуги верные, не дадим бояр в обидушку, отстоим их силой ратною...
      Так громко, что Сенька проснулся. Проснулся, а за окном красноармейцы поют:
      Смело мы в бой пойдём за власть советов...
      Обрадовался Сенька: приснились только и царь, и стрельцы его...
      Так оно лучше, красноармейцы свои.

     
      IX
     
      — Вставай, Сенька, сейчас на Болото едем, за яблоками, варенье варить.
      Сенька спросонку на отца глядит, никак не поймёт.
      — Может, за клюквой? Или за брусникой?
      — Говорю, за яблоками.
      «Какие же это яблоки на болоте растут? — гадает Сенька. — Впрочем, Москва — она что хочешь вырастит...»
      Натянул он сапоги, чтоб ног не промочить, как по болоту пойдут, взял палку, отец ему корзинку в руки сунул — пошли.
      Из ворот вышли, на трамвай сели. Ну, в трамвае, конечно, народу много, сутолока, не заметишь, как время пройдёт.
      — Болото! — кричит кондукторша.
      Вылезли. Сенька глядит — улица, как улица. Всюду дома, фабрика с трубами большущими, впереди мост. А у домов все яблоками торгуют, целый рынок — и на возах, и на лотках, и по-всячески. Ну, яблок много, а вот болота не видать.
      — Папанька, где болото?
      — Да это Болото и есть.
      — Что же оно, пересохло?
      — А кто его знает? Может, раньше было, да пересохло.
      — Опять ты не знаешь, а я и сапоги болотные надел, даже ногу сапогом натёр. Ну, да я узнаю, дай только срок.
      И, правда, жаль, что Сенькин отец не знал, куда делось болото; не знал, что на этом самом болоте 3 дня торчала на колу голова казнённого донского казака Степана Разина, 250 лет назад вставшего мятежом на царя, воевод и бояр — вот за таких, как Сенька, как его отец, как 50 милллионов других «чёрных» людей тогдашнего Московского государства.