Хижина на пустыре

PDF

      ВСТРЕЧА НА УЛИЦЕ.

      Когда я жил в немецком городе Берлине, у меня был приятель мальчик Фриц.
      Ему шёл четырнадцатый год, а я сначала думал, что ему лет десять. Такой он был худой и маленький. Потом я увидел, как он живёт, и понял, почему он такой хилый.
      А подружился я с ним вот как.
      В Берлине торговцы всячески расхваливают свои товары, чтобы привлечь покупателей. Чего-чего только они ни придумывают!
      Рисуют пёстрые, яркие вывески и плакаты.
      А когда стемнеет, то зажигают на стенах и на крышах домов большущие цветные, огненные надписи. На улицах становится светло, как днём.
      Один хвалит папиросы своей фабрики. Другой — своё мыло и духи. Третий — материю. Тот расхваливает вино и конфеты, а этот автомобили и разные машины.
      Хороши товары, спора нет! Только не всякий может купить их. Немецкий рабочий работает в день часов десять. Он выколачивает в месяц 80—100 марок (немецкая «марка» на русские деньги — копеек 50). На эти деньги только и можно, что жить впроголодь.
      А то ещё торговцы делают так:
      Наймут людей, нарядят их почудней и заставят ходить гуськом по улице с большими плакатами. А на плакатах написано: покупайте, мол, такие-то товары, такого-то купца - фабриканта!
      Однажды шёл я по улице и вижу — идут с плакатами человек десять. Костюмы у них нарядные: синие с золотым галуном и красные шапки. А лица у них угрюмые и усталые. На плакатах написано: «ЧИСТИТЕ ЗУБЫ ТОЛЬКО ЗУБНЫМ ПОРОШКОМ «ЖЕМЧУЖИНА»!»
      Смотрю, тащится сзади них маленький парнишка, лет десяти. Всё от товарищей отстаёт. Не то устал, не то руки замёрзли держать плакат.
      Беда, — смотреть жалко! Уж больно он был чуден в костюме с чужого плеча и в большой красной шапке. А день был холодный и мокрый. Ветер так и свистел. Снег падал и сразу таял. На улице было грязно.
      Вдруг слышу — кричат что-то маленькому двое мальчиков с панели. Смеются над ним.
      Им хорошо; на них меховые курточки, вязаные шапки и шерстяные чулки до колен. А тот, видно, совсем продрог.
      — Эй ты, франт! — кричат. — Какой портной шил тебе фрак?
      А парнишка отвечает:
      — Да уж не тот, который на вас, дармоедов, работает!
      Мальчишки кинулись с кулаками на него, а он — бежать. Тут я подоспел и прогнал озорников.
      А парнишка говорит;
      — Спасибо! Если бы они меня толкнули в грязь, хозяин удержал бы всю мою выручку за испачканный костюм!
      Мы пошли рядом. Автомобили и трамваи так и снуют кругом нас.
      — Замёрз, — спрашиваю, — устал?
      — Замёрз, — говорит и смотрит на меня из-под шапки.
      — Давай, — говорю, — я подержу плакат, а ты погрей руки.
      — Нет, спасибо! — говорит. — Мне надо догонять своих, а то заругают.
      — Как тебя зовут? — спросил я.
      — Фриц Штимме!
      Я сказал, как звать меня. А Фриц говорит:
      — Русский? Камрад1)? Ну, коли так, я к тебе в гости приду. Ладно?
      1) «Камрад» по-немецки — товарищ.
      Я дал свой адрес, и он побежал догонять товарищей, сказав на прощанье:
      — А зубной порошок «Жемчужина» не покупай! Должно быть, дрянь, потому что хозяин и злой и мало платит!
     
      МОЙ ПРИЯТЕЛЬ ФРИЦ.
     
      Прошло два дня.
      Я уж и думать забыл о Фрице. Вдруг стучит в дверь моя хозяйка:
      — Тут вас какой-то оборвыш спрашишивает.
      Я снимал комнату у офицерской вдовы. Она меня терпеть не могла, называла большевиком и всё ждала, когда меня заберёт полиция.
      Я вышел в прихожую, смотрю — пришёл Фриц.
      — А я уж думал, ты не придёшь! — говорю.
      — Нет, как же! — отвечает Фриц, — я был занят и не мог притти.
      Я провёл его к себе. Слышу, хозяйка ворчит за моей спиной:
      — Ишь какой! С оборванцами знается!
      А мне наплевать, что она говорит.
      — У тебя тепло, — сказал Фриц. — У нас холоднее. А главное — сыро у нас: со стен так и льёт.
      Фриц снял платок, в который он кутался вместо шубы, и сел к столу.
      Щуплый, зелёный был мой приятель Фриц. Только кончик носа и уши покраснели от холода. Фриц рассказал мне:
      — Я думаю, что я такой дохлый потому, что у нас в доме и на дворе никогда не бывает солнца. А на улицах копоть от фабрик. Мы в школе вот что сделали: в два горшка мы посадили по картошке. Один горшок стоял в классе на окне. Он пустил росток и вот вырос весёлый, зелёный кустик. Другой горшок мы унесли в тёмный подвал. Он тоже пустил росток. Только белый, бледный, как неживой... Учитель сказал нам: это потому, что ему мало света и солнца. Вот я и думаю, что солнце — очень хорошая вещь. А мы его и не видим. Вот если бы мне пожить за городом!
      Потом он рассказал, что два дня работал на угольном складе. Он насыпал, уголь в пакеты.
      — Работа, знаешь, лёгкая! — сказал Фриц, — только много пыли и всё чихаешь. А с работы придёшь чорт чортом, весь чёрный!
      Фриц рассказал, что ему частенько приходится подрабатывать. Отец зарабатывает 100 марок в месяц. Семья большая: отец, мать, сестра Марта, сестра Лизхен, Фриц и ещё малыш — шесть человек. Потом Фриц рассказал, что отец его работает в столярной мастерской. Что он коммунист и что за это уж шесть раз вылетал со службы.
      — Ему всё ни по чем! — сказал Фриц, — отец у меня молодчина: крепкий человек!
      Когда Фриц рассказал про свою школу и про то, что у него есть две морские свинки, мы стали пить чай.
      Мы согрели на спиртовке воду. Я достал хлеб и сахар. Пришла моя очередь рассказывать.
      Я рассказал маленькому немецкому пролетарию про жизнь Советской России, рассказал ему про то, к чему мы уж привыкли, а для него всё это было незнакомым и чудесным.
      Я рассказал Фрицу про вас, товарищи-ребята, про то, как вы весело живёте, бодро работаете и честно учитесь в трудовой школе.
      Меня послали за границу в командировку. Я три месяца жил в Германии, я соскучился по Советской стране и сам разволновался, говоря и вспоминая о ней.
      — Камрад! — сказал мне Фриц, — ты должен рассказать всё это отцу и дяде Отто!
     
      РАБОЧИЕ КВАРТАЛЫ.
     
      Фриц часто приходил ко мне. Я рад был его видеть. Мы с Фрицем подружились.
      Как-то раз он привёл с собой свою сестрёнку Лизхен.
      — Здравствуй, Лизхен! — сказал я, пожимая её крохотную лапку. — Мне Фриц всё про тебя рассказал. Я знаю, что ты помогаешь сестре Марте делать бумажные цветы на продажу. Как идут ваши дела?
      — Неважно, — сказала Лизхен, — мы продали всего на 10 марок.
      Фриц сказал, что он пришёл звать меня к себе.
      — А твой отец не рассердится, если я приду? — спросил я.
      Фриц сказал, что отец будет рад. Отец не сердится на друзей Фрица. Вот только, когда школьный товарищ Фрица — Ганс — разбил окно, отец рассердился и прогнал его.
      Я обещал окон не бить, взял пальто и шапку, и мы пошли.
      Мы долго шли по рабочим кварталам Берлина. Кругом были высокие серые дома, похожие на коробки, да грязные, тёмные улицы. На улицах воняло стиркой, кухней, отбросами. За домами видны фабричные трубы, дымящие день и ночь.
      Вот и дом, где живёт Фриц. Мы вошли на двор. Не двор, а колодец: небо высоко, высоко! Стали подниматься по тёмной скользкой лестнице. Сырой, холодный воздух так и пронизал меня всего. Я вспомнил, какие дома строят у нас в России для рабочих. Белые да чистенькие, с большими окнами — хорошие дома.
      Мы поднялись на четвёртый этаж. Фриц открыл дверь, и мы вошли. За столом сидел отец Фрица — Карл Штимме — и брился перед зеркальцем.
      — Ну вот видишь, Фриц, — сказал я, — вот мы и помешали!
      — Ха! Камрад из Советской России не может помешать Карлу Штимме! — сказал отец, вставая. — Мне Фриц уж рассказывал про тебя. Здорово, дружище!
      Он как клещами стиснул мою руку.
      Ого! как ласково встретили меня в семье Фрица. Мне было хорошо и весело в кругу рабочей семьи. Я чувствовал себя как дома в этой низкой, неуютной комнате. Тёмные пятна сырости покрывали её стены. Маленькое окно выходило на двор. Да, уж в эту комнату никогда не заглянет солнце!
      Начались разговоры. Я опять рассказывал про Советскую Россию, а все слушали меня. Особенно дядя Отто — здоровый бородатый мужчина. Он навалился грудью на стол и смотрел мне в рот, вытаращив глаза.
      — Он глухой, а хотел бы тебя послушать! — сказал Фриц.
      — Дядя Отто работал в Гамбурге на судостроительной верфи клепальщиком. Вот он и оглох от грохота клёпки! — сказала мне мать Фрица.
      — Я читаю газету «Роте Фане» («Красное Знамя»), — сказал дядя Отто глухим голосом, — и вот я кое-что знаю про страну Советов.
      Карл Штимме сказал мне, что боится снова потерять место.
      — В Галле думают бастовать! — сказал он. — В Галле народ дружный: встанут все, как один! А у нас, как запахнет забастовкой, всех коммунистов выметают с фабрик.
      — Ничего, как-нибудь справимся! — сказала мать Фрица.
      Но я видел, какими тревожными стали её глаза.
      — Ничего, — крикнул Карл, — и я говорю — ничего! Если два «ничего», значит, всё будет хорошо!
      — Я тоже могу заработать марку в день! — сказал Фриц, а если бросить школу, то и больше...
      — Молчи, парень! — сказал Карл, — твоё дело пока что учиться и учиться!
      Потом Фриц показал мне морских свинок, а потом мы пили желудёвый кофе.
      Когда я шёл домой, пустынные улицы и серые дома рабочего района казались мне не такими уж мрачными.
      Я знал, что здесь рано или поздно вспыхнет пламя восстания, которое будет ярче зарева от огней, вставшего над далёкими богатыми, шумными улицами.
     
      В ГОРОДЕ ПАХНЕТ ВЕСНОЮ.
     
      В воскресенье был день рождения Фрица. Мы с ним целый день гуляли по городу и вернулись домой, когда стало темно.
      Сначала мы пошли на бульвар, где был митинг «красных фронтовиков». Красные фронтовики — молодцы ребята! Это рабочая дружина Германии.
      Толпа заполнила весь бульвар. Над толпой рабочих вились красные флаги. Мы слушали, что говорил оратор. А он говорил о борьбе с буржуазией и о том, что немецкий рабочий должен учиться у своего русского товарища. Около бульвара бродили полицейские и хмурились, слушая одобрительные крики толпы.
      Потом мы сели в трамвай и поехали в центр города. Фриц редко ездил в трамвае и всему радовался.
      Вот это улицы, так улицы!
      Какие здесь дома, какие магазины! Какая нарядная толпа!
      — Смотри, Фриц, как не похоже всё это на дома и улицы рабочих. Фриц, как ты думаешь, кто здесь живёт?
      Вот автомобили в три ряда едут по улице. В три ряда в одну сторону, в три ряда в другую сторону.
      Вот трамваи идут гуськом, один за другим без перерыва.
      Вот полицейский в зелёном мундире поднял руку. Автомобили встали, пешеходы переходят улицу.
      — Давай-ка, Фриц, пойдём пешком да посмотрим, какие вещи выставлены в окнах магазинов.
      — Нет, Фриц, не место нам здесь! Смотри, какие нарядные прохожие — давай уйдём, Фриц! Наше место пока что на скучных улицах рабочего района! Скорее, Фриц, вниз по лестнице, под землю.
      Под землёй, под городом — подземная дорога. По длинным туннелям носятся с рёвом поезда. Выскочат из-под земли, пронесутся по улице, взлетят на крышу дома и снова под землю! Вот мы с Фрицем едем под землёй. Ух, как быстро мчится поезд.
      Остановка! Мы вышли.
      — Здравствуй, Марта! — крикнул Фриц. — Вот так штука! — На станции подземной дороги, в киоске, торгует папиросами сестра Фрица — Марта.
      Подъёмная машина поднимает нас наверх. Мы снова идём по улицам.
      Вот это улицы, так улицы!
      Широкие, чистые. А на улицах сады. А в садах красивые дома.
      — Смотри, Фриц, как не похоже всё это на дома и улицы рабочих.
      — Фриц, ты не знаешь, кто здесь живёт? Здесь воздух чище, здесь пахнет весной. Смотри, Фриц, какие почки на деревьях. Слышишь, как чирикают воробьи.
      — Эх, мне бы здесь пожить! — сказал Фриц. — Здесь всё равно, что на даче.
      — Нет, Фриц, не место нам здесь! Наше место пока что на грязных улицах рабочего района! Там у нас о весне и не слышно...
      Вечером мы с Фрицем едем домой. Мы очень устали. Улицы горят огнями. На улицах толчея. В городе Берлине много автомобилей. Они так накатывают асфальт, что он блестит, как лакированный. В нём отражаются огни, как в чёрной спокойной воде. Дома Фриц говорит:
      — Скоро будет весна! У богатых уж пахнет весною. Хорошо бы нам поехать за город, на дачу!
      — Ха! — говорит Карл Штимме. — Мой Фриц хочет собственную дачу. Ого! ещё не пришло время, когда немецкий рабочий будет иметь свою дачу. Я — нищий, батрак, Фриц. У меня весь капитал — свои две руки.
      — Я тоже хочу на дачу! — говорит маленькая Лизхен.
      — И ты хочешь? — смеётся Карл. — Ну, тогда надо будет подумать. Может быть, мы к лету и построим свою дачу...
      И Карл Штимме хитро улыбается, глядя на нас сквозь дым своей трубки.
     
      СТРОИМ ДАЧУ.
     
      Ну и дела! — мы строим дачу.
      Настали трудовые, весёлые, хлопотные дни. Мы работаем вчетвером: Карл Штимме, дядя Отто, я да Фриц нам помогает. Дело было так. — Вот стало тепло. Пришла весна. Пошёл первый дождик и смыл снег. Утром бывали заморозки, а днём грело солнце. Я вспоминал, как весело бывает весною у нас в Москве. Звенят ручьи, щебечут воробьи, с крыш капает.
      Немцы живо убрали весь город, свезли снег, вымели улицы — весне и делать нечего!
      Однажды Карл сказал мне:
      — Мы будем строить дачу, помоги нам. Я очень удивился, а он мне всё объяснил. На окраинах города Берлина, там, где за фабриками тянутся пустыри, рабочая беднота строит себе летние жилища. Каждому хочется хоть летом чуточку подышать свежим воздухом и не видеть своих закопчённых улиц и тёмных сырых домов; На пригородных пустырях вырастает целый город. Из ящиков, из досок, из фанеры сколачивают рабочие кривые лачуги. Вот такую дачу решил построить Карл Штимме, а мы все стали ему помогать. Каждый день после работы мы собирались за городом. Когда я пришёл в первый раз, Карл, дядя Отто и Фриц бродили по пустому месту и не знали, за что взяться.
      — Ха, — сказал Карл, — не так-то легко построить дом, когда не из чего строить!
      А кругом кипела работа, соседи строили.
      Один вёз на тачке пустые ящики. Другой нёс на спине оконную раму. Третий тащил бревно. А вот какой-то чудак катит большую бочку. Всё идёт в дело.
      Мы постояли, почесали в затылках и разошлись.
      Я пошёл к себе домой. У дворника я выпросил раму от окна, дверь, снятую с петель и старую гладильную доску. Я ещё раньше заприметил их в сарае, а теперь радовался, что у Фрициной дачи будет настоящая дверь и настоящее окно.
      Карл пошёл в мастерскую, где работал. Старший мастер дал ему пять досок и два листа фанеры. За это Карл должен был отработать 6 часов.
      Фриц нанялся в яичный склад купца Хаммера. За два дня работы он получил три больших ящика из-под яиц.
      Вот когда мы через несколько дней снова сошлись на пустыре за городом, тут уж дело пошло по-другому! Я привёз на тележке дверь и раму. Карл принёс доски и фанеру. Фриц и Марта привезли на тачке ящики. А дядя Отто пришёл после всех. Он шёл, согнувшись до земли. Он принёс два листа ржавого кровельного железа. Карманы его были полны старыми гвоздями. Ну и устали же мы все!
      Мы уселись на земле и смотрели по сторонам.
      А ведь и в самом деле пришла весна!
      Земля просохла. Прошлогодняя, рыжая трава торчком торчала на пустыре. Дул ровный, сильный ветер. По вечернему небу неслись высокие облака.
      Изо дня в день мы работали с утра до вечера. Над пустырём раздавался стук молотков и визг пилы. Мы вкапывали в землю брёвна, сколачивали доски, гремели железом.
      Упавшая доска набила Фрицу шишку. Мне придавило бревном ногу. Дядя Отто разорвал о гвоздь штаны.
      Мы работали, не покладая рук. Мы плохо знали, как надо строить, но всё-таки строили.
      Мы шутили с соседями, учились у них и помогали друг другу.
      Иногда работа останавливалась. У нас нехватало материала, чтобы строить дальше, и мы расходились в разные стороны на поиски его.
      Когда мы уставали, мы усаживались на земле и, подняв носы к вечернему, ясному небу, говорили про весну и пели песни.
      Вот какая дача получилась у нас.
      В длину — восемь шагов. В ширину — четыре шага. В вышину... пониже дяди Отто. Мы часто говорили ему:
      — Эй ты, не прошиби крышу головой!
      Наша дача была вся из кусочков.
      Одна стена из яичных ящиков. Другая стена из досок и фанеры. Третья стена — из всего, что подвернулось под руку. В четвёртой стене была моя дверь и оконная рама. Крышу мы сделали из 2-х листов железа, из старой вывески и из обрывков толя.
      — Вот так дворец! Ай да мы! — посмеивался Карл.
      — Весь в заплатках, как мои штаны, — сказал Фриц.
      Мы привели мать Фрица, Марту и Лизхен и показали им «дачу».
      Мы очень гордились. Мы важничали, рассказывая, как трудно строить дом.
      Мы решили ещё устроить ограду кругом, чтобы всё было, как надо. Марта сказала:
      — А я вскопаю грядку! Мы посадим овощи и цветы.
      По дороге проезжал синий автомобиль.
      Он остановился недалеко от нас. Двое людей — один коротенький, а другой длинный — вышли из него на дорогу. Они смотрели на нашу хижину и посмеивались, куря сигары.
      — Смотри, — сказал один, — видал что-нибудь подобное?
      — Это похоже на хижину дикарей! — сказал другой.
      Карл Штимме встал и вынул трубку изо рта.
      — Эй, вы! — сказал он. — Немецкий рабочий не плачет, глядя на ваши богатые дачи. Не сметь смеяться над конурой рабочего! — крикнул он. — Вон отсюда! Раз, два, три!..
      Те двое, как по команде, бросили сигары и... бежать к автомобилю. Только мы их и видели!
     
      ПЕРВОЕ МАЯ НА ДАЧЕ.
     
      Вот пустыри подёрнулись зелёным пухом молодой травы. Чахлая берёза, стоявшая на холме, покрылась клейкими листьями.
      В городе дымили заводы, в городе было шумно и жарко. А здесь было тихо, просторно и зелено.
      Пустыри ожили с наступлении тепла.
      Уж иного рабочих семейств перебралось сюда из города. Много народу ютилось в наскоро сбитых клетушках.
      Семья Штимме тоже приехала на свою дачу.
      Они перевезли стол, стулья, кое-какую посуду и все свои тюфяки. Спали вповалку, на полу.
      По вечерам я часто приходил к ним.
      Фриц и Лизхен рассказывали мне целую кучу новостей.
      В овраге Лизхен нашла одуванчик. Фриц видел двух скворцов. Фриц сделал ветряную мельницу. Марта посадила на грядке лук, укроп, петрушку и маргаритки.
      Кругом было шумно. Рабочая молодёжь, кончив работу, веселилась, как умела. Пели песни, играли на гармошке. Немецкие рабочие радовались жалким лачугам, построенным на пригородном пустыре.
      Праздник первого мая я провёл у своих друзей. Был хороший солнечный день.
      Я пришёл на пустырь и не узнал его.
      Сотни хижин рабочей бедноты разукрасились красными флагами, лозунгами, звёздами и фонариками.
      Всюду бродили весёлые, шумные толпы рабочих. На один день они забыли про свою нужду. Первое мая — рабочий праздник! Первое мая — весёлый праздник! Пели песни, слушали ораторов. Службу по охране несла рабочая дружина — красные фронтовики. Из города пришли рабочие манифестации. Они несли знамёна. Гремела музыка.
      Фриц смастерил звезду из красной материи и дощечек. Мы поставили звезду на крыше. Когда стало темно, мы зажгли лампочку и поставили её в звезду. Везде кругом тоже зажглись огни.
      Красные фонарики горели над каждой крышей. Красное зарево встало над пустырём.
      Кругом нас веселилась дружная рабочая семья. Гремела музыка. Раздавались песни.
      И нам казалось, что на всём белом свете нет места веселее, чем пригородный пустырь, где среди других стояла наша хижина и где мы праздновали праздник первого мая.