DjVu

      МАССАРО ПРАВДА
     
      ил когда-то король, и были у него коза, ягнёнок, баран да рыжая круторогая корова. Король очень гордился своим стадом. Коза, ягнёнок, баран и круторогая корова паслись в королевском саду, и король каждое утро кормил их из собственных рук.
      Всё было бы хорошо, если бы не придворные дамы. Они поднимали пронзительный визг при виде коровы, а ягнёнка так целовали и тискали, что он от этих нежностей начал хиреть.
      Король не знал, что и делать. Тогда главный министр посоветовал отправить стадо на горное пастбище.
      — Это бы неплохо, — согласился король. — Но где же взять такого пастуха, которому бы я верйл больше, чем своим министрам? Вы-то всегда у меня на глазах, а пастух день и ночь по горам бродит,
      Принялись искать верного человека. Разослали во все стороны гонцов. Искали далеко, а нашли близко: у самой городской стены жил крестьянин, честнее которого не бывало ещё на свете. Ни разу в жизни этот человек не солгал, он говорил только правду. Его так и прозвали мастером правды — Массаро Правда. Призвал его к себе король и поручил ему свою любимую скотину.
      — Каждую субботу, — сказал он пастуху, — ты должен приходить во дворец и докладывать, как идут дела.
      Так и повелось. Каждую субботу Массаро Правда спускался с гор, входил в королевские покои, снимал свою войлочную шляпу и низко кланялся.
      — Здорово, ваше королевское величество!
      — Здорово, Массаро Правда! Как поживает моя козочка?
      — Свежа, как розочка.,
      — Ну, а мой ягнёнок?
      — Резвится, как ребёнок.
      — Расскажи скорей про барашка.
      — Барашек цветет, как ромашка.
      — А моя любимая корова?
      — Уж она-то вполне здорова!
      Король милостиво кивал головой, и Массаро Правда возвращался опять к стаду.
      Раньше королю не с кем было сравнивать своих министров. А теперь он то и дело подмечал, что министры нет-нет, да и проврутся. Поэтому король был недоволен своими министрами, а те, конечно, были недовольны королевским пастухом. И вот однажды главный министр сказал королю:
      — Неужели вы думаете, ваше величество, что Массаро Правда всегда говорит правду? Таких людей не бывает на свете.
      — Ну, уж нет! — воскликнул король. — Я готов прозакладывать его голову, что он никогда не солжёт.
      — А я, — в запальчивости закричал главный министр, — готов прозакладывать свою голову, что в первую же субботу он вас обманет!
      — Хорошо, — сказал король, — если он обманет, я прикажу отрубить голову пастуху, а если не обманет, палач отрубит голову тебе.
      Министр прикусил язык, но было уже поздно. Принялся он думать, как заставить Массаро Правду сказать неправду. Но чем больше думал, тем меньше мог придумать. До субботы оставалось всего три дня, и министр почувствовал, что голова его не так уж крепко держится на плечах.
      В четверг утром жена министра спросила мужа:
      — Что с тобой приключилось, чем ты так озабочен?
      — Оставь меня в покое, — заворчал муж. — Не хватает только, чтобы я советовался с женой о государственных делах.
      Но если уж женщину разберёт любопытство, она не успо-
      коится, пока не выведает всё, что ей нужно. Не прошло и часу, как главный министр рассказал своей жене о споре с королём.
      — Только и всего?! — сказала жена. — Не беспокойся, я сделаю так, что твоя голова будет цела.
      И она принялась наряжаться. Надела атласное платье с кружевами, на шею — жемчужное ожерелье, на запястья — браслеты, на пальцы — кольца. Потом села в карету и поехала в горы. Доехала до горного пастбиш,а и увидела Мас-саро Правду с королевским стадом.
      Тут она вышла из кареты и помахала ему кружевным платком. Пастух так и разинул рот — никогда ещё он не видел таких разряженных и красивых дам.
      Ах, как здесь хорошо, — заговорила самым нежным голосом жена министра, — так хорошо, что я готова от радости расцеловать всех на свете.
      — Так поцелуйте меня, ваше сияние. За один ваш поцелуй я отдам что угодно.
      — Отдай эту козочку. Мне давно хотелось иметь такую.
      — Э, — сказал Массаро Правда, — вот зтого-то я и не могу! Попросите что-нибудь другое.
      — Ну, тогда ягненочка.
      — Давайте договоримся, ваше ослепительство, — сказал Массаро Правда, — я отдам всё, кроме козы, ягнёнка, барана да рыжей коровы. Скотина не моя, — значит, нечего об этом и толковать.
      — Ну и что же! Мало ли в горах крутых обрывов и глубоких ущелий, — принялась уговаривать его жена министра. - Ягнёнок всегда может оступиться.
      — Так ведь он не оступился, — возразил озадаченный Массаро.
      — Но сказать это хозяину ты можешь. А я зато прибавлю к поцелую все свои перстни.
      Массаро покачал головой.
      Напрасно дама снимала кольца, браслеты, брошки, пряжки, а под конец даже жемчу^жное ожерелье. Пастух на всё это и смотреть не хотел. Разгневанная дама села в карету и укатила.
      Дома она сказала мужу:
      — Ну и упрямец же этот пастух.
      Министр схватился за голову и застонал.
      Да ты не беспокойся о своей голове, сказала жена. — Ещё не всё потеряно. Ты должен знать по себе: если я чего-нибудь захочу, - будет по-моему.
      На следующее утро жена главного министра оделась в лохмотья и побежала на горное пастбище
      Горе мне, горе! — начала она причитать, завидев пастуха.
      — Что с тобой, добрая женщина? — участливо спросил Массаро Правда.
      — Умирает мой единственный сын, мой белый цветочек. Доктор сказал, что ему нужно целый год пить утром и вечером парное молоко. А я так бедна, что могу давать ему вволю одну только воду.
      И она зарыдала ещё громче.
      Тут сердце Массаро Правды не выдержало.
      — Так и быть, отдам я тебе королевскую любимицу рыжую корову.
      — Спасибо гебе, пастух! — воскликнула женщина -Да послушай моего совета, скажи королю.
      — Ты не беспокойся, — отозвался пастух. — Я сам придумаю, что сказать королю.
      Вернувшись домой, жена министра объявила мужу:
      — Дело сделано. Твоя голова теперь крепко сидит на плечах. А вот за голову глупца пастуха никто не даст п сольдо.
      — Но самая умная голова у тебя, дорогая жёнушка, ей бы и быть министерской головой, — сказал главный министр целуя жену. — Сейчас я сведу корову во дворец и посмотрим что завтра скажет королю пастух.
      А тем временем Массаро Правда сидел на камне и ду мал, что он скажет завтра королю. Он взял пастуший посох воткнул в землю, накинул на него плащ, а сверху нахлобу
      ЧИЛ свою войлочную шляпу. Потом он отвесил посоху НИЗКИ!
      поклон.
      Здорово, ваше величество! — сказал он посоху.
      — Здорово, Массаро Правда, — ответил он за короля. — Как поживает моя козочка?
      - Свежа, как розочка.
      — Ну, а мой ягнёнок?
      — Резвится, как ребёнок
      — Расскажи скорей про барашка.
      — Барашек цветёт, как ромашка.
      — А моя любимая корова?
      — Корова... Корова. Э, скажу уж вам, ваше королевское величество, корова упала.. . упала, говорю, корова с высокого обрыва. Нет, не то.. .
      Массаро Правда выдернул из земли посох и воткнул его в другое место. Потом отошёл на три шага и начал всё сначала.
      — Здорово, ваше королевское величество!
      Пока речь не дошла до коровы, всё выходило гладко. Но только пастух спросил сам себя королевским голосом:
      — А моя любимая корова? — как язык его начал заплетаться:
      — Волки... её съели волки... Нет, опять не то.
      Он снова взял посох и воткнул его в третье место. Но и это не помогло. Слова не ложились ни так, ни сяк.
      В конце концов Массаро Правда сорвал с посоха плаш,, завернулся в него поплотнее и улёгся спать.
      А когда Массаро открыл глаза, уже наступило субботнее утро и пора было отправляться к королю. Шёл он быстро, но к полудню ещё не добрался и до половины дороги. И всё из-за того, что перед каждым деревом он останавливался, отвешивал поклон и заговаривал с королём. Но из разговора ничего не выходило, и Массаро отправлялся к следуюш,ему дереву. И вдруг у двадцатого дерева пастух придумал замечательный ответ. Он сразу повеселел и так побежал с горы, что камешки, которые он задевал ногами, не успевали его догонять.
      Между тем король, окружённый придворными, давно уже поджидал пастуха. Вот Массаро Правда вошёл во дворец, снял войлочную шляпу, поклонился и сказал:
      — Здорово, ваше королевское величество!
      — Здорово, Массаро Правда. Как поживает моя козочка?
      — Свежа, как розочка.
      — Ну, а мой ягнёнок?
      — Резвится, как ребёнок.
      — Расскажи скорей про барашка.
      — Барашек цветёт, как ромашка.
      — А моя любимая корова? — спросил король и подмигнул главному министру.
      Тут пастух и сказал то, что придумал дорогой:
      — Эх, ваше королевское величество, нет у вас больше коровы. Казните меня или милуйте, а только я её отдал одной женш,ине. Выслушал я бедняжку, да и рассудил, что ей корова нужнее, чем вам. И это чистая правда.
      Король захлопал в ладоши, а за ним и все придворные. Не хлопал один главный министр. Ведь он проиграл свою собственную голову, а этому радоваться трудно.
      Король всё рассказал пастуху и под конец добавил:
      — За то, что ты не побоялся королевского гнева, можешь просить королевскую награду.
      — А что ж, — ответил Массаро, — и попрошу. Оставь голову главного министра на месте, на его плечах.
      — Придётся оставить, раз я тебе обещал, — отвечал король. — Но растолкуй мне, почему ты просишь за него.
      — Очень просто, — сказал пастух. — Вот уж сколько лет меня прозывают Массаро Правдой. Однако правду легко говорить, если врать не нужно. Так я и не знал, справедливо это прозвище или нет. А теперь, спасибо твоему главному министру, я твёрдо знаю, что я и вправду Массаро Правда.
     
     
      ДАРЫ ФЕИ КРЕНСКОГО ОЗЕРА
     
      В Ниольских горах, где так редко выпадают дожди, где от жары камни рассыпаются в песок, а земля становится твёрдой, как камень, лепились к склонам домишки маленького селения. Крестьяне в этом селении жили бедно, хоть и работали много. Если бы они так трудились где-нибудь в долине, они, пожалуй, жили бы припеваючи. И всё-таки даже эта бесплодная земля кое-как кормила их.
      Но вот настал тяжкий год в Ниольских горах. Если на землю и падали капли влаги, то это был только пот, что стекал по лицам крестьян, измученных напрасной работой. А дождя за всё лето так и не было. В селении начался голод. Больше всех голодал старый крестьянин, у которого было двенадцать сыновей и ни одного мешка муки в запасе.
      Однажды он сказал:
      — Горько мне с вами расставаться, дети, но ещё горше видеть, как вы голодаете. Идите искать себе счастья в других краях.
      — Хорошо, — ответили одиннадцать сыновей, — только пусть младший брат, Франческо, остаётся с тобой. У нас сильные ноги, пойдём мы быстро, где ему, хромому, угнаться за нами.
      Тогда отец сказал:
      — Парни вы рослые и ноги у вас здоровые, только вот умом вы не богаты. Франческо и ростом не вышел, и хром, а голова и сердце у него золотые. Пока он с вами, я за вас и тревожиться не стану. Берегите Франческо, сами целее будете.
      Старшие не посмели перечить отцу. Поклонились все двенадцать родному дому и пошли.
      Шли они день, другой, третий. Франческо-хромоножка никак не мог поспеть за братьями и плёлся далеко позади. Нагонял он их лишь на привале. Но выходило так: только Франческо доберётся до них, а братья уже отдохнули, встали и идут дальше. Бедный Франческо опять ковыляет вслед. Совсем измучился, чуть не падает от усталости.
      На третий день старший брат сказал:
      — Зачем нам такая обуза? Пойдём вперёд побыстрее. Тогда Франческо нас не нагонит.
      Так они и сделали. Больше нигде не останавливались, ни разу назад не оглянулись.
      Пришли они к берегу моря и увидели привязанную лодку. Один из братьев говорит:
      — Что, если сесть в эту лодку и отправиться в Сардинию? Там, рассказывают, края богатые, деньги сами в руки просятся.
      — Хорошо, поедем в Сардинию, — сказали остальные.
      Посмотрели братья — в лодке всего места на десятерых, одиннадцатому поместиться негде.
      — Вот что, — приказал старший брат, Анджело, — пусть один из вас, хотя бы ты, Лоренцо, подождёт здесь, на берегу. Я потом вернусь за тобой.
      — Ну уж нет! — закричал Лоренцо. — Не такой я дурак, чтобы ждать, пока вы вернётесь. Оставайся сам здесь.
      — Как бы не так! — отвечал Анджело. — Оставаться, чтобы вы бросили меня, как Франческо. . .
      И он прыгнул в лодку. Остальные, толкаясь и бранясь, полезли за ним. Отчалили от берега и поплыли.
      В это время задул ветер, нагнал тучи, поднял в море волну. Не слушается перегруженная лодка руля, захлёстывают её гребни. Потом набежал огромный вал, ударил лодку о рифы и разбил её в щепки. Все братья один за другим пошли ко дну.
      А Франческо-хромоножка спешил, как мог. Вот доплёлся он до Кренского озера. Посмотрел кругом — трава мягкая,
      деревья тенистые, вода в озере студёная и прозрачная. Приятнее места для отдыха не найти. Однако братьев нигде не видать.
      Тут Франческе понял, что его бросили, и горько заплакал.
      — Эх, братья, братья, зачем вы это сделали! Мне, хромому, без вас плохо, да и вам без меня лучше не будет. Были бы у меня здоровые ноги, не случилось бы такой беды!
      Поплакал Франческо и уснул.
      И только он уснул, из-за дерева вышла фея Кренского озера. Она всё слышала от первого до последнего слова.
      Фея приблизилась к спящему юноше и дотронулась своей волшебной палочкой до его больной ноги. Дотронулась и опять спряталась за толстый ствол дерева. Стала ждать.
      Долго спал измученный Франческо, но, наконец, проснулся.
      Вскочил он и сам себе не поверил. Вот чудо! Обе ноги твёрдо стоят на земле, будто он и не был никогда хромым! Хочешь беги, хочешь пляши!
      — Что за чудесный доктор вылечил меня! Я готов разыскать его хоть на краю земли, чтобы сказать спасибо! — воскликнул Франческо.
      Тут фея показалась ему. Франческо даже глаза зажмурил, — такая она была красивая. Косы точно сплетены из солнечных лучей, глаза синие, как вода озера, щёки словно два лепестка шиповника.
      — Что же ты не говоришь мне спасибо? — улыбаясь сказала фея. — Тебе для этого не надо сделать даже шага.
      Но юноша не мог выговорить ни слова.
      — Слушай, Франческо. Перед тобой фея Кренского озера. Ты понравился мне, и я решила исполнить три твоих желания. Одно уже исполнено — твоя больная нога стала здоровой. Остаётся ещё два. Скажи, чего ты хочешь.
      Франческо ответил:
      - Ты исполнила не одно, а два моих желания. Когда я был ещё маленьким мальчиком и слушал сказки, мне всегда хотелось увидеть фею. Вот я и увидел фею.
      — Ну, тогда тебе всё-таки остаётся ещё одно желание, — засмеялась фея.
      — Что ж, — сказал Франческо. — Если уж ко мне явилась фея из сказки, так и желание моё будет словно в сказке: хорошо бы иметь волшебный мешок и волшебную дубинку. Чего бы я ни захотел, пусть мигом очутится в мешке, а дубинка, что ни прикажу, пусть то и сделает.
      Фея взмахнула палочкой. И — хлоп! — мешок и дубинка лежат у ног Франческо.
      Франческо обрадовался, а фея сказала ему:
      — Человек, владеющий таким мешком и такой дубинкой, может сделать много зла и много добра. Смотри, Франческо, чтобы мне не пришлось пожалеть о своём подарке.
      Сказав это, фея исчезла.
      А Франческо привязал мешок к поясу, сунул дубинку под мышку и отправился в путь. Но перед тем он как следует закусил. Во-первых, он был голоден, во-вторых, ему не терпелось испробовать подарок феи. Мешок оказался в точности таким, каким должен быть волшебный мешок. Франческо только приказывал, а мешок, не медля ни минуточки, угощал его и жареной куропаткой, и овечьим сыром, и горячим круглым хлебцем, и бутылкой золотистого вина. Ну, а дубинку Франческо не стал испытывать. Если первый подарок хорош, — значит, и второй не хуже.
      Весело шагает Франческо, распевает песню за песней.
      Солнце перевалило за полдень, когда Франческо увидел бедную хижину в лесу. На пороге сидел мальчик и плакал.
      Франческо решил его развеселить.
      — Эй, приятель! — крикнул он. — Видно, лить слёзы твоё ремесло. Почём берёшь за дюжину солёных капель?
      — Мне не до смеху, любезный синьор, — ответил мальчик.
      — А что у тебя стряслось?
      — Мой отец — дровосек, — сказал мальчик, — и один кормит всю семью. Сегодня он упал с дерева и вывихнул руку. Я побежал в город за доктором, но он и разговаривать
      со мной не захотел. Доктор ведь знает, что с сухого дерева не сорвёшь апельсина, а от бедняка не разбогатеешь.
      — Ну, это всё пустяки! — сказал Франческо. — Я помогу твоему отцу.
      — А разве вы доктор? — вскричал мальчик.
      — При чём тут я? — удивился Франческо. — Тебе нужен доктор? Сейчас он будет тут. Как его звать?
      ^ Доктор Панкрацио.
      — Прекрасно! — воскликнул Франческо и хлопнул по мешку. — Эй, доктор Панкрацио, — в мешок!
      Не успел мальчик сморгнуть слезу, как в воздухе что-то загудело. Это нёсся из города в мешок толстый доктор. Бац! И доктор в мешке. Ого, какой он был тяжеленный — Франческо так и пригнулся книзу. Хорошо, что он догадался отвязать мешок от пояса. Доктор шлёпнулся на землю и завопил:
      — Я знаменитый учёнейший доктор Игнацио Панкрацио и не позволю разным голодранцам распоряжаться моей важной особой. Раз я сказал, что не пойду к дровосеку, — значит, не пойду.
      — Так вам и ходить не надо, — сказал Франческо, — вы уже на месте. Остаётся только вылечить больного.
      — Не буду лечить, — отвечал из мешка доктор.
      — Я вижу, — сказал Франческо, — что доктор Игнацио Панкрацио сам тяжко болен и болезнь его называется упрямством и жадностью. Придётся сначала его полечить. Эй, дубинка, — за дело!
      Дубинка не заставляла себя просить дважды. Она принялась барабанить по толстой спине доктора.
      — Я уже здоров! — закричал доктор. — Где больной? Ведите меня к больному.
      Пока доктор вправлял дровосеку вывихнутую руку, Франческо велел мешку доставить припасов на целый месяц. Сложил всё это у порога и зашагал дальше.
      Через некоторое время Франческо пришёл в город.
      Время было к вечеру, и Франческо первым делом разыскал гостиницу. Хозяйка гостиницы подала ему ужин, а потом сказала:
      — Ox, сынок, сынок, жалко мне терять такого хорошего постояльца. Однако послушайся моего совета: ночь переночуй, а утром пораньше уходи из города.
      — Уж не чума ли в городе? — спросил Франческо.
      — Чума не чума, да не лучше чумб1, — принялась объяснять словоохотливая хозяйка. — Три месяца тому поселился у нас какой-то чужестранец — чтоб его разорвало на четыре части! Сбил он с толку всех юношей. И чем бы ты думал? Игрой в кости. Теперь игра идёт с утра до вечера и с вечера до утра. А кто проиграется дотла, тот и домой больше не показывается. Двенадцать юношей, скромных и послушных, как голуби, исчезли, словно сквозь землю провалились. И нет о них ни слуху, ни духу.
      — Спасибо, добрая женщина, что предупредила меня, — сказал Франческо, а сам подумал: «Э, кажется, в этом городе найдётся работа мешку и дубинке!»
      В восемь часов утра Франческо попросил у мешка богатую одежду и сто тысяч золотых скудо. В десять часов утра уже весь город говорил, что к ним прибыл принц Санто Франческо, известный повсюду знатностью и богатством. А в полдень в комнату Франческо постучал человек в длинном плаще и в шляпе с перьями.
      — Синьор Санто Франческо, — сказал он, — я живу в этом городе всего три месяца, но уже успел завести знакомство с лучшими молодыми людьми. Почту за великую честь, если и вы посетите мой дом. До меня дошли слухи, что вы замечательно играете в кости. Тут вы сможете показать ваше искусство.
      — По правде говоря, — отвечал Франческо, — я даже не знаю, как держать кости в руках. Но чтобы ближе познакомиться с таким любезным синьором, я готов играть с утра до вечера. У столь опытного учителя я, конечно, сделаю быстрые успехи.
      Гость был очень доволен. Он принялся кланяться так усердно, что, забывшись, выставил из-под плаща правую ногу. И что же увидел Франческо? Вы думаете, туфлю с бантом? Как бы не так! Он увидел чёрное мохнатое копыто.
      «Эге-ге! — подумал Франческо. — Оказывается, сам дядюшка чёрт навестил меня. Вот и хорошо, он найдёт тут хлебец как раз по своим зубам».
      Вечером того же дня синьор Санто Франческо играл в кости с синьором чёртом. Он сделал быстрые успехи и проиграл двадцать тысяч скудо.
      На второй вечер Франческо научился играть ещё лучше и проиграл тридцать тысяч скудо.
      Ну, а в третий вечер он овладел игрой в совершенстве и поэтому проиграл пятьдесят тысяч скудо.
      Тут чёрт решил, что обыграл юношу дочиста.
      — Дорогой синьор Санто Франческо, — сказал он вкрадчивым голосом. — Мне очень жаль, что мои уроки стоили так дорого. Но й могу помочь вам. Я верну половину вашего проигрыша, чтобы вы могли отыграться.
      — А если я не отыграюсь? — спросил Франческо.
      — А если вы не отыграетесь, будем считать, что вы принадлежите мне со всеми потрохами, душой и прочими пустяками.
      — Ах ты, чёртов чёрт! — воскликнул Франческо. — Теперь я знаю, куда делись двенадцать лучших юношей города. А ну, марш ко мне в мешок!
      Чёрт и опомниться не успел, как голова его уже была в мешке, а копыта болтались в воздухе. Через миг исчезли в мешке и копыта.
      — Этот весёлый синьор любит шутки шутить, — сказал Франческо. — Пошутим и мы. Спляши-ка, дубинка, парочку-другую хорошеньких танцев.
      Дубинка начала с тарантеллы. И Франческо нашёл, что она пляшет прекрасно. Зато чёрту танец дубинки совсем не понравился.
      — Я отдам вам, синьор Франческо, даром половину проигрыша! — вопил чёрт. — Нет, я отдам вам весь проигрыш. Ну ладно, я отдам все деньги, что выиграл в этом городе!
      Между тем дубинка кончила тарантеллу и принялась отплясывать весёлый крестьянский танец трескон.
      — Ради самого дьявола, — взмолился чёрт, — заставьте её остановиться! Скажите, наконец, чего вы от меня хотите?
      — Отдохни немножко, — приказал Франческо дубинке. — Так вот, слушай меня, чёрт. Прежде всего выпусти двенадцать юношей, которых ты уволок в преисподнюю. Потом проваливай сам, чтобы и духу твоего на земле не было.
      — Всё будет исполнено, — закричал чёрт, — только выпусти меня из мешка!
      Франческо развязал мешок, и чёрт выскочил оттуда, как кошка, на которую плеснули кипятком. Он топнул копытом, подпрыгнул и с треском провалился сквозь землю. А из-под земли появились двенадцать юношей.
      — Ну, что, — сказал им Франческо, — может, сыграем в кости?
      — Что вы, что вы! — закричали разом все двенадцать. — Мы теперь на эту чёртову игру и смотреть не хотим.
      — Это дело! — похвалил юношей Франческо. — Больше всех выигрывает тот, кто ни во что не играет. Вот вам по тысяче скудо и бегите порадовать родителей. Они, ожидая вас, все глаза проплакали.
      Юноши поблагодарили своего спасителя и разошлись по домам.
      А Франческо подвязал к поясу мешок, сунул дубинку под мышку и ушёл из города.
      в каком бы месте ни остановился Франческо, везде находилось дело мешку и дубинке. Потому что всюду были обиженные, которым надо помочь, и обидчики, которых следует проучить.
      В Италии дорог не счесть, по многим проходил Франческо, а привели его ноги всё-таки в родное селение.
      Тут Франческо узнал, что голод в Ниольских горах ста.п ещё злее. Франческо решил помочь своим односельчанам. Он открыл харчевню. Удивительная это была харчевня — кормили там досыта, а платы не требовали. Всё время дубинка лежала без работы, зато у мешка — хлопот хоть отбавляй!
      — Эй, цыплёнок на вертеле, живо в мешок! Эй, три круглых хлебца, — в мешок! Эй, бутылка вина, — в мешок! — то и дело кричал хозяин харчевни.
      Так продолжалось три года, пока в Ниольских горах длился голод. Наконец земля утомилась от безделья, и на четвёртый год она одарила крестьян богатым урожаем.
      В каждом доме запахло печёным хлебом, в кладовых на полках улеглись круги сыра, во дворах заблеяли овцы. А двери в харчевню всё не закрывались.
      — Э, — сказал Франческо, — пора моему мешку отдохнуть. Довольно ему быть поваром. Кормить сытых — значит кормить их не хлебом, а ленью.
      И он прикрыл харчевню.
      Скоро Франческо постигло горе. Старик отец поболел недолго и умер.
      Тут Франческо затосковал по своим братьям. Хоть и бросили они ei;"o когда-то одного посреди дороги, но Франческо давно перестал сердиться на них — всё-таки братья родные.
      И вот однажды вечером он сказал:
      — Анджело, старший брат мой! Я тебя обижать не хочу, но иначе нам не свидеться. Иди в мой мешок.
      Тотчас же мешок стал тяжелее. Франческо заглянул туда и отшатнулся. Там лежали лишь полуистлевшие кости. Франческо понял, что Анджело давно погиб.
      — Джованни, брат мой, — позвал он второго брата.
      и снова в мешке оказались только кости. И так все одиннадцать раз. Франческо узнал, что остался один на свете. Тогда он сказал:
      — Что ж, мои верные помощники — мешок да дубинка, пойдём с вами странствовать по дорогам. Кому я сделаю добро, тот меня и назовёт братом.
      От селения к селению ходил Франческо, то горными тропинками, то проезжими дорогами, а то и вовсе без троп и дорог. А впереди него шла молва. Заслышав весть о приближении Франческо, тряслись ночами злые начальники, жадные ростовщики, хитрые монахи. Зато радовались те, кто был несчастлив и обижен. Они и вправду называли Франческо братом.
      Текли годы. И вот настало время, когда люди, обращаясь к Франческо, звали его уже не братом, а отцом. А ещё через десяток лет его стали звать дедушкой. Волосы у Франческо побелели, спина согнулась, лицо покрылось морщинами. Но он всё бродил по Италии со своими верными помощниками — мешком и дубинкой.
      Однажды под вечер Франческо, тяжело дыша, поднимался в гору. Вдруг он услышал'за собой шаги. Франческо оглянулся и увидел, что его нагоняет Смерть. Дышала она ещё
      тяжелее, чем Франческо, потому что была очень стара. Так стара, как стар мир. К тому же она толкала перед собой тачку, покрытую рогожей.
      Смерть подошла и сказала:
      — Наконец-то я тебя догнала! Совсем замучилась. Девчонка я, что ли, за тобой по ста дорогам бегать! Сколько башмаков истоптала, полюбуйся...
      И Смерть откинула рогожу с тачки. На тачке и вправду были кучей свалены рваные-прерваные башмаки.
      Увидел Франческо, какую рухлядь таскает с собой старуха, и улыбнулся.
      Смерть опять заворчала:
      — Тебе хорошо ходить налегке, а я не могу тачку бросить, пока тебя не догоню. Ну, Франческо, много ты исходил дорог, теперь собирайся в самую дальнюю, последнюю дорогу.
      — Что ж, — ответил Франческо, — недаром говорится в пословице: дважды человек не может сказать да или нет — когда настала ему пора родиться и когда настала пора умирать. Но, видишь ли, мне нужно сперва кое с кем попрощаться.
      Смерть засмеялась, будто заскрипело ржавое железо.
      — Э, голубчик, ты, кажется, торгуешься, а я этого не люблю.
      И Смерть протянула к Франческо костлявые руки. Но Франческо успел крикнуть:
      — Смерть, — в мешок!
      Ох, и загремели же кости, когда Смерть свалилась в мешок!
      Франческо вскинул мешок на спину и отправился куда хотел. Путь его лежал к берегам Кренского озера.
      Вот пришёл он к Кренскому озеру, выпустил из мешка Смерть и сказал ей:
      — Жалко мне тебя, старуха! Верно, кости у тебя болят не меньше, чем у меня. Трава тут мягкая, присядь отдохни, пока я кончу свои дела.
      Смерть была так напугана, что не осмелилась перечить Франческо. Она отошла в сторонку и кряхтя уселась под деревом.
      А Франческо подошёл к берегу озера и крикнул:
      — Фея Кренского озера, покажись мне ещё раз!
      И фея появилась. Она была так же прекрасна и молода, как много лет тому назад, когда был молод и сам Франческо.
      — Ты позвал меня, и я пришла, — сказала она приветливо.
      — Я хочу рассказать, что я сделал с твоими дарами...
      — Не надо рассказывать, — прервала Франческо фея. — Я ведь вижу твоё лицо, это лицо доброго человека. Твои губы прячут добрую улыбку, а морщинки на лбу говорят о мудрости. Я рада, что не ошиблась в тебе.
      — Я делал, что мог, — ответил Франческо. — Но настала пора отдать тебе твои подарки. Видишь, там, у дерева, меня поджидает Смерть.
      — Хорошо, что ты подумал об этом, — сказала фея. — Ведь даже волшебный мешок и волшебная дубинка ничего сами не могут, может лишь человек, который ими владеет. Попади они к злому человеку — и злых дел будет не сосчитать. Но феи не берут своих даров обратно. Разведи костёр и сожги мешок и дубинку. Прощай, Франческо!
      Фея поцеловала старика и исчезла, будто растаяла.
      Франческо собрал хворосту, разжёг большой костёр и бросил в огонь дары феи Кренского озера. Он придвинулся поближе к костру, чтобы согреть озябшие руки, и глубоко задумался.
      — Пора, Франческо, — тихонько позвала его Смерть.
      Франческо не шевельнулся. От старости он стал плохо слышать. Тогда Смерть подошла к нему сзади и дотронулась рукой до его плеча.
      В это время пропел петух. Начался новый день. Но Франческо его уже не увидел.
     
     
      ПРЯЖКИ ПАДРЕ БОНИФАЧЧО
     
      Слышали ли вы когда-нибудь о нашем священнике — падре Бони-фаччо? Неужели не слышали? Как же это может быть! У нас на Корсике все от мала до велика знают падре Бонифаччо, какой он умный, какой учёный, какой обходительный.
      А о доброте его можно рассказывать с утра до вечера. Стоит узнать нашему падре, что кто-нибудь попал в беду, он ничего не пожалеет, чтобы помочь пострадавшему. Не деньгами, конечно, нет, падре Бонифаччо больше всего на свете не любит развязывать свой кошелёк. Зато у него для каждого имеется в запасе мудрый совет, благочестивое наставление. Мимо нищего падре Бонифаччо никогда не пройдёт, не сказав ласкового слова. Если нужно, встанет среди ночи и в любую погоду потащится по горам, чтобы напутствовать умирающего и получить за это пару флоринов.
      Только один совсем маленький недостаток и был у нашего падре Бонифаччо. Он без памяти любил свои пряжки. Да, да, не удивляйтесь, две прекрасные серебряные пряжки, которые он неизменно носил на туфлях. Когда туфли снашивались, он перешивал свою драгоценность на новую пару. В кармане сутаны у него лежала небольшая суконка, чтобы протирать любимые пряжки, едва их припорошит пыль или забрызгает грязь. И поэтому пряжки у падре Бонифаччо всегда сияли так, что глазам смотреть приятно.
      Из-за этих-то пряжек и получилась вся история.
      Видите ли, Скамбарону... Впрочем, если уж вы не слыхали о падре Бонифаччо, то о Скамбарону вы, конечно.
      и понятия не имеете. Тем более, что и звали его не Скам-барону.
      Придётся и тут начать по порядку.
      Скамбарону — это попросту старый башмак. А у нас на Корсике так прозывают тех, у кого ничего нет, кроме истоптанных рваных башмаков. У Скамбарону, о котором идёт речь, была, правда, жена и куча детей, ну да ведь это не имущество...
      Вот этот самый Скамбарону и позарился на пряжки падре Бонифаччо, которые тот берёг пуще глаза своего.
      И как только у этого бездельника хватило совести! Ведь наш падре сделал ему так много добра. К примеру, позапрошлой зимой у Скамбарону сдох мул. С превеликим терпением падре Бонифаччо уговаривал его не предаваться нечестивому отчаянию, быть покорным и не роптать. И вы думаете, это помогло? Нисколько.
      Послушали бы вы, какими проклятьями сыпал Скамбарону, таская хворост на своей спине вместо мула. А присаживаясь отдохнуть, он размышлял о том, что серебряные пряжки почтенного наставника стоят не меньше, чем хороший мул. Однако падре Бонифач.чо не спешил ради семейства Скамбарону расставаться со своими пряжками. И Скамбарону решил, что ему следует позаботиться об этом самому.
      Как же быть? Украсть пряжки? Но Скамбарону вовсе не собирался из-за каких-то там пряжек до конца дней своих ходить с нечистой совестью. Надо завладеть ими так, чтобы ни один человек, даже сам падре, не мог назвать Скамбарону вором.
      Долго он ломал голову и наконец придумал.
      Однажды, рано утром, когда все добрые люди ещё сладко спали, Скамбарону принялся колотить в дверь дома падре Бонифаччо. На стук выбежала заспанная служанка. Увидев Скамбарону, она изругала его и хотела было захлопнуть перед его носом дверь, но куда там! Скамбарону поднял такой крик, что падре, спокойно почивавший в своей постели, проснулся и велел его впустить.
      — Падре Бонифаччо, — заговорил Скамбарону, едва
      переступив порог спальни, — я бы никогда не осмелился побеспокоить вас так рано, но мне приснился удивительный сон, и я скорее побежал к вам.
      — Не стоило спешить, — хмуро заметил падре, — свой сон ты успел бы рассказать и попозже. Могу себе представить, какую нечисть видит по ночам такой грешник, как ты!
      — Ах, святой отец, да ведь я видел вас. Ну просто совсем как живого. Вокруг вашей головы светилось сияние, а за плечами трепыхались два крыла, вроде куриных, только побольше. И так вы грустно на меня посмотрели, что я заплакал, проснулся и побежал к вам.
      Скамбарону знал, что сказать. Всякому лестно услышать о себе такое, и сердце падре Бонифаччо растопилось, как воск от жаркого пламени.
      — Подойди поближе, сын мой, — сказал он растроганным голосом. — Сон твой вещий и означает, что грехи переполнили тебя, как тесто, о котором забыла нерадивая хозяйка, переполняет квашню. Покайся, покайся, сын мой!
      Скамбарону только этого и надо было.
      Он проворно стал на колени у самой постели падре Бони-
      фаччо и, смиренно опустив глаза, чтобы получше видеть пряжки, — туфли-то стояли под кроватью! — начал свою исповедь.
      — Э, святой отец, грехов у меня так много, что не знаю, с чего и начать.
      — Начинай с самых крупных, — посоветовал падре.
      — Ну, ладно. С неделю тому вывела у меня голубка пару голубят. Не прошло и дня, как ваша кошечка задрала одного голубёнка. Тут я, превеликий грешник, вместо того, чтобы отдать ей второго голубёнка, поймал эту гадину за хвост да так настегал, что она целый год на голубей и смотреть не захочет.
      — Ах, сын мой, — укоризненно сказал падре, — ты не только согрешил, обидев невинное творение, но грешишь и сейчас, ибо язык твой произнёс бранные слова.
      Вот, вот, — подхватил Скамбарону, — я ещё и не то говорю. Не дальше как пять минут тому назад я обозвал вашу почтенную служанку старой перечницей.
      — Ай, как нехорошо сын мой, — застонал падре и возвёл глаза к потолку.
      В это самое мгновение Скамбарону одним рывком отодрал пряжки с туфель падре Бонифаччо и положил их в карман.
      — Ну, с крупными грехами как будто покончено, — облегчённо вздохнул он. — Перейдём к мелким. Совсем недавно я украл у одного доброго человека пару серебряных пряжек.
      Падре даже привскочил в постели.
      — Как, сын мой, и это ты называешь мелким грехом! — закричал он в ужасе, представив, что было бы с ним самим, если б пряжки украли у него. — И они не прожгли тебе карман, нечестивец?!
      — Пока не прожгли, — ответил Скамбарону, — но жгут ужасно. Не возьмёте ли вы их у меня, святой отец?
      — Что ты, что ты! Да я никогда в жизни не притронусь к ним. Сегодня же отдай их законному владельцу.
      — Не знаю, как и быть, падре Бонифаччо, — отвечал Скамбарону, почёсывая затылок. — Я, видите ли, уже пытался это сделать. Да хозяин их не берёт.
      — Это дело другое, — рассудил падре, — что же ты раньше не сказал? В таком случае можешь считать, что пряжки ты не украл, а просто получил в подарок.
      — Спасибо вам, падре, — сказал, поднимаясь с колен, Скамбарону; — Вы облегчили мне душу! Она теперь свободна от грехов и пуста, словно бурдюк, из которого выпито всё вино до капли.
      — Тогда иди с миром, сын мой, — благословил его падре Бонифаччо.
      Скамбарону ушёл очень довольный. А был ли доволен наш падре, когда стал одеваться, судите сами.
     
     
      ДРОЗДЫ и СКВОРЦЫ
     
      Сидели как-то двое влюблённых на берегу озера. Вдруг над ними звонко запели две птицы. Юноша и девушка прислушались.
      — Какой чудесный голос у этих птичек! — сказала девушка.
      Твой голос ещё нежнее, — ответил юноша. — Никакие дрозды не сравнятся с тобой.
      — Ты хотел сказать — скворцы, правда?
      — Конечно, скворцы, если тебе так больше нравится, — сказал юноша.
      Разве кто-нибудь на его месте ответил бы иначе?
      — Нет-нет, — быстро сказала девушка. — Раз ты говоришь, что это дрозды, пускай будут дрозды.
      Тут они взглянули друг на друга и забыли и о дрочдах, и о скворцах, и обо всём на свете.
      Скоро влюблённые поженились и зажили душа в душу.
      Прошёл ровно год со дня их свадьбы. Ради такого праздника жена решила испечь пирог. Пока пирог пёкся, муж отправился выпить стаканчик-другой виноградного вина. Но едва он дошёл до винной лавки, как навстречу ему попался старик, весь увешанный клетками, в которых на тоненьких жёрдочках прыгали разноцветные птицы.
      «Вот кстати, — подумал муж. — Обрадую жену, куплю ей подарок».
      И он крикнул:
      — Эй, птичий хозяин, что просишь за пару птичек в зелёной клетке?
      Птички стоили четыре сольди. Но продавец ответил:
      — Шесть сольди, синьор.
      На то он и был продавцом.
      — Два сольди, — сказал муж.
      На то он и был покупателем. Сошлись, конечно, на четырёх.
      — Берите, синьор, эти птички принесут в ваш дом счастье, — сказал продавец, передавая клетку мужу.
      Муж взял клетку, выпил стакан вина и пошёл домой.
      Тем временем жена чисто убрала в доме и нарядилась в своё лучшее платье. Тут и пирог поспел. Только она поставила его на стол, как муж открыл дверь и крикнул с порога:
      — Посмотри, жёнушка, какой я принёс тебе подарок. Не правда ли, замечательные дрозды?
      — Замечательные, — ответила обрадованная жена. — Только это не дрозды, а скворцы.
      — Нет, дрозды! — заспорил муж.
      — Нет, скворцы] — заспорила жена.
      — Дрозды! — стоял на своём муж.
      — Скворцы! Скворцы! Скворцы!!! — затопала ногами жена.
      — Ах, раз скворцы, так пойду продам моих дроздов на базаре! — закричал выведенный из терпения муж.
      Тут жена вцепилась в клетку.
      — Скворцы не твои, а мои! Ты мне их подарил,
      — Но я подарил тебе дроздов, — ответил муж и рванул клетку к себе.
      Клетка затрещала и развалилась. Птички выпорхнули в окно и улетели. Жена громко заплакала от огорчения.
      — Зачем ты упустил моих скворцов! — закричала она.
      — Если бы не ты, дрозды не улетели бы! — закричал муж.
      Помирились они только к вечеру, когда кончился праздничный день — годовщина их свадьбы.
      Триста шестьдесят четыре дня они не могли нарадоваться друг на друга.
      Пролетел год, наступила вторая годовщина свадьбы. На этот раз муж подарил жене букет цветов. Жена поставила
      цветы в воду, поцеловала мужа, а потом они сели за праздничный стол.
      — А помнишь, — сказала улыбаясь жена, — как год тому назад мы поссорились из-за сущего пустяка — из-за пары скворцов?
      — Ужасно глупая ссора, — ответил муж. — Но только, дорогая жёнушка, то были не скворцы, а дрозды.
      — Скворцы! — сказала жена.
      — Дрозды! — сказал муж.
      — Нет, скворцы! — заспорила жена.
      — Нет, дрозды! — заспорил муж.
      И всё началось сначала.
      Так у них и повелось: весь год живут в полном согласии, а настанет годовщина свадьбы — непременно поссорятся.
      Время в сказке проходит быстро. У жены появились морщинки вокруг глаз, у мужа засеребрились виски.
      в двадцатую годовщину свадьбы жена сказала мужу:
      — Сегодня я не стану печь пирог. День такой хороший, пойдём погуляем.
      Они вышли из дому и пошли куда глаза глядят. Шли, шли и пришли к тому самому озеру, к тому самому месту, где сидели двадцать лет назад.
      — Отдохнём? — спросил муж.
      — Отдохнём, — ответила жена.
      И они сели под тем самым деревом.
      Вдруг над их головами запели две птицы. Может, и не те самые, но точно такие же.
      — А помнишь, — сказала жена, — как перед нашей свадьбой мы слушали здесь с тобой ск.. скв... птичек?
      — Разве я могу забыть таких чудесных др... дроз... птичек! — ответил муж.
      Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Оказалось, что не так уж трудно, чтобы жена уступила мужу, а муж уступил жене.
      С тех пор они никогда не ссорились, даже в годовщину свадьбы.
     
     
      ЧУЧЕЛО У КОЛОДЦА
     
      едалеко от Палермо стоят на двух холмах две деревни: Изнелло и Кьяна. Спросите наугад у любого жителя Кьяны — он вам скажет, что Изнелло хорошая деревня, только по воду ходить далеко. То же самое скажет вам о Кьяне любой житель Изнелло. И это будет сущая правда.
      Известное дело, что повыше, то и к солнцу поближе, а солнце в тех краях жаркое. Вот оно и высушило холмы, словно два сухаря. Хоть насквозь их прокопай, до влаги не доберёшься. За каждой каплей воды и кьянцам и изнеллцам приходилось спускаться в долину между холмами.
      Там был колодец, да такой глубокий и чистый, что воды в нём хватило бы ещё на три деревни.
      Что и говорить, не так уж приятно таскаться в такую даль — вниз порожняком, в гору с водой. Мулы, как только к их бокам начинали приторачивать бочонки или бурдюки, поднимали громкий рёв. Ну а люди? Люди, представьте себе, не жаловались. Всякому ведь интересно узнать, какие новости в соседней деревне. Так, запросто, в будни к соседям не выберешься — времени нет, да по гостям без приглашения и не ходят. А у колодца что ни день встречались жители обоих селений. Женщины судачили о разных женских пустяках, мужчины, посасывая трубки, обсуждали дела поважнее. Самая ленивая девушка в любую минуту готова была бежать к колодцу с глиняным кувшином, оплетённым прутьями; самый бездельный парень только и норовил запрячь мула и отправиться за водой., Сколько свадеб затевалось подле колодца, сколько он видел ссор, сколько примирении — и пересчитать трудно! А для ребячьих игр лучшего места не сыскать.
      Однажды рано утром жители Изнелло первыми приехали за водой. И что же они увидели? У колодца расположилась лагерем большая стая ворон. Вороны орали так оглушительно, что если бы и кьянцы и изнеллцы принялись кричать все разом, они бы не услышали своих голосов. Птицы прыгали, дрались и хлопали крыльями. Но всё это ещё полбеды! Самое главное, что на чистой воде колодца плавали перья, щепки и мусор, а земля вокруг была покрыта птичьим помётом.
      Что только ни делали изнеллцы — и уговаривали ворон, и стыдили, и грозились... Так нет же, проклятые пгицы и не думали улетать. Тогда кто-то из людей бывалых, повидавших свет, предложил поставить у колодца чучело.
      Сказано — сделано. Изнеллцы не пожалели ни жердей, ни соломы, ни тряпок. Ох и чучело же получилось! Огромное, высокое! Оно стояло над колодцем и махало рваными рукавами. Вороны испугались и разлетелись, а изнеллцы набрали воды и уехали.
      Думаете, этим и кончилось? Нет, с этого только началось. Едва уехали изнеллцы, с противоположного холма стали спускаться кьянцы. Издали они увидели страшного великана. Голова как бочка, туловище с три бочки, руки^ — что мельничные крылья. Как гут не испугаться! Кьянцы попробовали усовестить великана:
      — Эй, ты! Отойди от колодца. Дай людям воды набрать.
      Но великан молчал и только размахивал руками, угрожая кьянцам.
      Под горячим солнцем и люди рождаются с горячим нравом. Гнев ударил в голову кьянским смельчакам. Они смазали заржавленные ружья, залегли на склонах холма и принялись палить. Эхо так и отдавалось между холмами.
      Какой переполох поднялся в Изнелло! Видно, враги напали на Кьяну, грабят, разоряют! Не миновать и нам, изнелл-цам, беды. Надо спасаться, пока не поздно!
      Мужья приказали жёнам:
      — Увязывайте скарб, выводите скотину! Сейчас уйдём.
      Тут женщины подняли вой и плач. Всего не унести, а нажитое горбом бросать жалко.
      Женщины вопили, мужчины кричали, и вдруг кто-то додумался.
      — Зачем бросать нажитое, когда можно отъехать от страшного места с деревней вместе.
      Мигом закипела работа. Связали все верёвки, какие нашлись в селении. Пошли в ход и уздечки, и пояса, и шнурки от ботинок. Едва канат был готов, изнеллцы обвязали холм и принялись тащить его в сторону моря.
      Тем временем кьянцы устали палить, да и порох у них кончился. А великан как стоял, так и стоит!
      — Надо позвать на помощь людей Изнелло, — решили кьянцы. — Ведь колодец-то общий!
      Трое самых отважных и ловких парней отправились из
      Кьяны в Изнелло, далеко обходя стороной колодец с великаном. Вернулись они бледные, напуганные ещё больше, чем раньше.
      — Всему конец! Совсем беда! — заговорили они, перебивая друг друга. — Никого в Изнелло нет. Холм обвязан толстым канатом, а за холмом слышно: «Тяни дружней, тащи сильней!» Уходят изнеллцы на новое место. Видно, этого великана никто победить не может. Надо и нам уходить.
      Взялись и кьянцы за дело. Свили канат и принялись тащить свой холм в другую сторону.
      Чем бы всё это кончилось, — неизвестно, если бы не Чикко и Беппо.
      Оба прожили на свете, считая на двоих, ровнёхонько восемнадцать лет и были парни хоть куда. Чикко жил в Кьяне, а Беппо в Изнелло, но это не мешало им быть закадычными друзьями. Если мальчишки нападали на Беппо, Чикко вступался за него. Если нападали на Чикко, вступался Беппо. Ну, а уж если никто не нападал, друзья дрались между собой.
      Дня за три до страшных событий Чикко и Беппо нашли вдвоём бесценное сокровище — старый обруч от рассыпавшейся бочки. Они его и гоняли, и подбрасывали вверх, и заставляли вертеться волчком. А к вечеру, когда каждому надо было возвращаться в свою деревню, решили спрятать общее сокровище, чтобы никому не было обидно. Зарыли они его в песок неподалёку от колодца.
      И вот, как только обе деревни собрались переезжать, мальчики вспомнили о сокровище.
      «Непременно надо захватить обруч с собой!» — подумал Чикко.
      «Как бы не забыть обруч!» — подумал Беппо,
      И оба побежали к колодцу. Как же это они не побоялись? Э, в девять лет пугаются совсем не того, чего боятся взрослые.
      Чикко и Беппо сошлись у колодца и заспорили, кому достанется обруч. Спорили, спорили и, конечно, подрались. Да так, как ещё никогда не дрались. В конце концов
      обруч они поломали и каждый с рёвом побежал к своей матери.
      — Ты где запропастился, когда переезжать надо? — спросили у Чикко.
      У колодца, — ответил Чикко.
      — Как у колодца! И великан тебя не съел? — удивились кьянцы.
      — Какой там великан! Там чучело из соломы. Изнеллцы поставили ворон отгонять.
      Канат выпал из рук кьянцев.
      — Ты где был? — спросили у Беппо.
      — У колодца, — ответил Беппо.
      — Как у колодца! И вражеские войска тебя в плен не взяли?
      — Какие там враги! Это кьянцы палили по нашему чучелу.
      Изнеллцы переглянулись и молча разошлись по домам.
      Так все и остались на своих местах: и Кьяна, и Изнелло, и чучело у колодца.
     
     
      КОЛА-РЫБА
     
      Мессине, на самом берегу голубого Мессинского пролива, стояла хижина. Жила в ней вдова рыбака с единственным сыном, которого звали Кола́.
      Когда маленький Кола появился на свет, его приветствовал шум моря. Когда он впервые засмеялся, он засмеялся солнечным зайчикам, прыгавшим на волнах.
      Едва мальчик научился ходить, он побежал прямо к морю. Игрушками его были высохшие морские звёзды, выкинутые приливом на берег, да обкатанные водой блестящие камешки.
      Что же удивительного, что для мальчика море было род-нее родного дома!
      А мать боялась моря. Ведь оно унесло её отца, брата, а потом и мужа. Поэтому стоило мальчику отплыть хоть немного от берега, мать выбегала из дому и кричала:
      — Вернись, Кола! Вернись, Кола!
      И Кола послушно поворачивал к берегу.
      Но вот однажды, когда она звала его. Кола засмеялся, помахал ей рукой и поплыл дальше.
      Тогда мать рассердилась и крикнула ему вслед:
      — Если тебе море дороже матери, то и живи в море, как рыба!
      Ничего дурного она не желала своему сыну, просто крикнула в сердцах, как многие матери, когда их рассердят дети. Но то ли этот день был днём чудес, то ли услышал её слова злой волшебник, только Кола и впрямь навсегда остался
      в море. Между пальцами у него выросла перепонка, а горло вздулось и сделалось как у лягушки.
      Бедная мать, увидев, что натворили её необдуманные слова, заболела с горя и через несколько дней умерла.
      Хижина, в которой уже никто не жил, обветшала и покосилась. Но раз в год, в гот самый день, когда у матери вырвалось нечаянное заклятие. Кола подплывал к берегу и с грустью смотрел на дом, куда ему уже больше не вернуться.
      В такие дни мессинские рыбаки, их жёны и дети не подходили близко к этому месту. И вовсе не потому, что они боялись человека-рыбу. Кола был их большим другом. Он распутывал рыбачьи сети, если их запутывал морской чёрт — скат, показывал, какой стороной идут косяки рыб, предупреждал о вечно меняющихся коварных подводных течениях. Рыбаки не подходили к старой хижине, чтобы не помешать Кола одолеть своё горе в одиночку. Они ведь и сами так поступали — радость старались встретить вместе, горем не делились ни с кем.
      Как-то услышал о Кола-Рыбе король. И захотелось ему посмотреть на такое чудо. Король велел всем морякам зорко глядеть, когда они выходят в море, не покажется ли где Кола. Если увидят его, пусть передадут, что сам король желает с ним говорить.
      На рассвете одного дня матрос с парусной шхуны заметил в открытом море, как Кола играет в волнах, словно большой дельфин. Матрос приставил ко рту ладони и закричал:
      — Эй, Кола-Рыба, плыви в Мессину! С тобой хочет говорить король.
      Кола тотчас повернул к берегу. В полдень он подплыл к ступеням дворцовой лестницы, что уходила прямо в воду.
      Начальник береговой стражи донёс об этом привратнику, привратник — младшему лакею, младший лакей — старшему камердинеру, а уж старший камердинер осмелился доложить королю.
      Король в мантии и короне спустился до половины лестницы и заговорил:
      Слушай меня, Кола-Рыба! Моё королевство богато и обширно. Всё, что находится на суше, я знаю наперечёт. А что
      скрыто в моих подводных владениях, не ведомо никому, даже мне. Я хочу, чтобы ты узнал это и рассказал своему королю.
      — Хорошо, — ответил Кола и ушёл в морскую глубь.
      Когда Кола вернулся, он рассказал много удивительного.
      Рассказал, что видел на морском дне долины, горы и пещеры. Рассказал о рощах из разноцветных кораллов, о холодных течениях и горячих ключах, что бьют из расселин морских гор. Рассказал о диковинных рыбах, которых никто никогда не видел, потому что они живут далеко внизу, в вечных зелёных сумерках. Только в одном месте Кола не мог достичь дна — у большого Мессинского маяка.
      — Ах, какое огорчение! — воскликнул король. — Мне как раз больше всего хотелось знать, на чём стоит Мессина. Прошу тебя, спустись поглубже.
      Кола кивнул головой и снова нырнул — только легонько плеснула волна.
      Целый день и целую ночь он пропадал в пучине. Вернулся измученный, усталый и сказал королю:
      — Слушай, король, я опять не достиг дна. Но я увидел, что Мессина стоит на утёсе, утёс покоится на трёх колоннах. Что будет с гобой, Мессина! Одна из колонн ещё цела, другая дала трещину, а третья вот-вот рухнет.
      — А на чём стоят колонны? — спросил король. — Мы непременно должны это узнать, Кола-Рыба.
      — Я не могу нырнуть глубже, — ответил Кола. — Вода внизу тяжела, как камни. От неё болят глаза, грудь и уши.
      — Прыгни с верхушки сторожевой башни маяка, — посоветовал король. — Ты и не заметишь, как опустишься на дно.
      Башня стояла как раз в устье пролива. В те давние времена на ней, сменяя друг друга, несли свою службу дозорные. Когда надвигался ураган, дозорный трубил в рог и разворачивал по ветру флаг. Увидев это, корабли уходили в открытое море, подальше от земли, чтобы их не разбило о прибрежные скалы.
      Кола-Рыба поднялся на сторожевую башню и с её верхушки ринулся в волны.
      На этот раз Кола пропадал три дня и три ночи Только
      на рассвете четвёртого дня голова его показалась над водой Он с трудом подплыл к дворцовой лестнице и сел на первую ступеньку.
      — Горе тебе, Мессина, настанет чёрный день, и ты обратишься в прах! — заговорил он, едва отдышавшись.
      — Расскажи же скорей, что ты увидел! — нетерпеливо воскликнул король. — Что делается на дне?
      Кола покачал головой.
      — Не знаю. Я и теперь не добрался до дна. Откуда-то снизу поднимаются дым и пламя. Дым замутил воду, от огня она стала горячей- Никто живой, ни рыба, ни морские звёзды, не могут спуститься ниже, чем спустился я.
      Король рассердился.
      — Раньше я тебя просил, а теперь приказываю: что бы ни было там, внизу, ты должен узнать, на чём стоит Мессина.
      Кола-Рыба усмехнулся.
      — Слушай, король! Ветер и волны не поймаешь даже самой частой сетью. А я сродни ветру и волнам! Мне приказывать нельзя. Прощайте, ваше величество.
      Он соскользнул со ступенек в воду и собирался уплыть прочь.
      Тут король со злости затопал ногами, сорвал с головы корону и бросил её в воду.
      — Что ты сделал, король! ^ воскликнул Кола. — Ведь корона стоит несметных сокровищ!
      — Да, — согласился король, — второй такой короны нет на свете. Если ты не достанешь её со дна, мне придётся сделать то, что делают все короли, когда им нужны деньги. Я обложу податью всех рыбаков Сицилии, и рано или поздно мои сборщики выколотят из них новую корону.
      Кола-Рыба опять присел на ступеньку лестницы.
      — Будь по-твоему, король! Ради детей рыбаков я постараюсь достать до дна. Но сердце говорит мне, что я никогда не увижу больше родного сицилийского неба над головой. Дайте мне горсть чечевицы, я возьму её с собой. Если я погибну в глубинах, вы узнаете об этом.
      На серебряном блюдечке принесли чечевицу. Кола зажал плоские зёрна в руке и бросился в море.
      Король поставил часовых у того места, где погрузился в воду Кола-Рыба. Семь дней часовые не спускали глаз с морской глади, а на восьмой день вдруг увидели, что по воде плывёт чечевица. Тут все поняли, что Кола больше уже не вернётся.
      А вслед за покачивающимися на волнах зёрнами вынырнула удивительная рыба, какой никто никогда не видывал. Верно, одна из тех придонных рыб, о которых рассказывал Кола.
      В зубастой пасти она держала драгоценную королевскую корону. Рыба высунулась из воды, положила корону на нижнюю ступеньку лестницы и, плеснув хвостом, исчезла в море.
      Никто не знает, как погиб человек-рыба, который пошёл на смерть, чтобы избавить бедняков от беды. Но рассказы о нём передавались от деда к отцу, от отца к сыну.
      И вот вправду настал чёрный день Мессины. Всё кругом загудело и затряслось. Горы раскалывались на куски и с грохотом рушились вниз. Земля расступалась, и там, где было ровное место, зияли пропасти.
      Вмиг цветущий город превратился в груду развалин. Сбылось пророчество Кола.
      Однако люди не ушли из Мессины. Ведь каждому дороже всего край, где он появился на свет и прожил всю жизнь. Оставшиеся в живых выстроили новый город, ешё прекраснее прежнего. Он и сейчас стоит на самом берегу голубого Мессинского пролива.
     
     
      ТРИ СКАЗКИ ПОПУГАЯ
     
      Всё, о чём здесь рассказывается, случилось в давние времена. А в те времена было так: проедешь день и попадёшь в одно королевство, проедешь другой день — попадёшь в другое королевство. И, конечно, в каждом королевстве, большое оно или маленькое, был свой король. Потому что какое же это королевство, если в нём нет короля!
      Так вот, в те давние годы в густом-прегустом лесу жил дровосек.
      Было у него имущества ни мало, ни много: серый ослик, острый топор да весёлая песня. Ещё был у дровосека славный домик на поляне, а в домике приветливая жена.
      Как тут не бглть счастливым?
      Он бы и был счастливым, если б жена не печалилась.
      Уйдёт дровосек в лес или повезёт на ослике дрова в город продавать, а жене скучно, не с кем словом перемолвиться. Начнёт очаг разжигать — заговорит с огнём, пойдёт к колодцу — заговорит с водой, примется стряпать - заведёт разговор с ложками и мисками.
      А они все слушать слушают, отвечать не отвечают. Хоть плачь. И жена дровосека частенько вытирала слёзы фартуком.
      Вот однажды приходит дровосек домой и говорит:
      — Смотри, жёнушка, что я в лесу нашёл!
      И подаёт жене куклу. Жена дровосека глянула и залюбовалась. Она н не знала, что бывают на свете такие куклы. Вся в шелку и бархате, волосы чёрные, глаза голубые.
      щёчки розовые, губки алые — вот-вот заговорит. Засмеялась жена от радости.
      С тех гюр она ни разу больше не плакала. Муж уйдёт в лес, а жена хозяйничает и всё с куклой разговаривает. Кукла, правда, тоже только слушала, но зато смотрела голубыми глазами и улыбалась алыми губками. Вот женщине и казалось, что кукла всё понимает.
      Время что дорога: впереди всё меньше, позади всё больше.
      Сидели как-то жена дровосека и сам дровосек за столом в своём домике и ужинали. Кукла тоже сидела за столом и смотрела на них своими круглыми голубыми глазами.
      Вдруг кто-то постучал в окошко.
      — Кто бы это мог быть? — удивилась жена дровосека.
      А дровосек ничего не сказал, поднялся и распахнул
      окошко. В комнату влетела птица и села на середину стола. Тут и дровосек удивился. Уж птиц-то он перевидал в лесу великое множество, но такой не встречал ни разу.
      Птица отвесила поклон хохлатой головой и заговорила человеческим голосом:
      - Пусть в вашем доме всего будет вдоволь, кроме слёз и горя.
      — Спасибо за приветливое слово, — сказал дровосек, который часто бывал в городе на базаре и научился там любезному обхождению. — Но не скажете ли вы. крылатый синьор, кто вы такой?
      Я чудо-птица — говорящий попугай. А прилетел я к вам вот зачем. Нужна мне кукла, та самая, что сидит у вас за столом. Хозяйка моя, прекрасная Розалинда, не перестаёт скучать по ней с тех пор, как её потеряла. Белка, что живёт на сосне у вашего крыльца, как-то увидала куклу в окошко, рассказала голубопёрой сойке, та — сороке, сорока же принесла эту весть на хвосте прямо ко дворцу, где живёт её кума — придворная ворона. Ну, а про что знают сорока да ворона, то известно всему птичьему народу. Вот я и прилетел за куклой.
      Эх, жёнушка, — сказал дровосек, — ведь и впрямь придётся отдавать куклу, раз нашлась хозяйка.
      Но жена дровосека схватила куклу и крепко прижала её к груди.
      — И не подумаю отдавать. Я её лелеяла, словно родную дочку, а теперь вдруг отдай какой-то неведомой Розалинде, о которой я и слышать никогда не слышала.
      — Как? — удивился попугай. — Вы не слышали о мудрой и прекрасной Розалинде! Ну, так я расскажу вам о её славных и добрых делах. Слушайте же.
      ПЕРВАЯ СКАЗКА ПОПУГАЯ
      Жил богатый купец. Была у него дочь, прекрасная, как месяц и солнце, вышедшие разом на небо. Звали её Роза-линда.
      Однажды купец собрался в дальнее плавание, в заморские страны. Перед отъездом он спросил у Розалинды:
      — Дочь моя, что привезти тебе в подарок из далёких краёв? Может, расшитое золотом платье, может, драгоценное ожерелье?
      — Ах, отец, не надо мне ни платья, ни ожерелья. Если уж ты решил сделать мне подарок, привези чудо-птицу — говорящего попугая, что живёт в заморской стране. Ты при-
      ставил ко мне трёх старых нянек, но они только ворчат на меня да ссорятся между собой. Есть у меня любимая подружка, красавица кукла, но она не умеет говорить. Так что ты сам понимаешь, как мне нужен говорящий попугай.
      Посмеялся купец над причудами своей дочки, но обещал исполнить её желание. Потом сел на корабль и отправился в дальний путь.
      Розалинда осталась со своими тремя няньками А надо вам сказать, что няньки так пеклись о ней, словно она была неразумным ребёнком. Шагу ей не позволяли ступить, пылинке на неё не давали упасть. За два дня надоели они Розалинде до смерти. Ведь ей уже исполнилось шестнадцать лет.
      На третий день, когда няньки ещё крепко спали, Розалинда взяла свою любимую куклу и тайком убежала в лес погулять.
      На лужайке она увидела глазастую стрекозу и решила её поймать. Побежала она, а кукла осталась под кустом. Розалинда — за стрекозой, стрекоза — от Розалинды, всё глубже и глубже в лес. Наконец стрекозе наскучила эта игра, она взвилась вверх и исчезла. Тут девушка огляделась — кругом глухой-глухой лес, ни тропинок, ни следов.
      Принялась она искать дорогу к дому и ещё больше заблудилась. Вот и солнце начало клониться к закату. Устала Розалинда, прилегла у корней дуба на опавшие листья и заснула.
      Село солнце, взошла луна. Закатилась луна, взошло солнце. Л Розалинда всё спит да спит.
      Зато не спал в это раннее утро молодой королевич. Он скакал по лесу на добром коне в погоне за белым оленем.
      Вдруг конь королевича присел на всём скаку на задние копыта. Королевич рассердился, стегнул коня плёткой, тот ни с места. Смотрит королевич — у корней дуба спит девушка невиданной красоты. Разорвалось у него надвое сердце — одна половина стремится за оленем, другая велит навеки остаться возле девушки. Но потом королевич рассудил, что, пока девушка спит, он успеет подстрелить оленя и поднести красавице в подарок драгоценную добычу.
      Вынул он шёлковый платок из-за пояса и прикрыл им лицо девушки, чтобы никто на свете, даже само солнце, не глядел на её красоту. Потом он снова пришпорил коня и пустил его вскачь.
      Пускай королевич гонится за оленем. Останемся возле Розалинды. Вот она проснулась и увидела, что лицо её прикрыто шёлковым платком, а кругом никого нет. Удивилась Розалинда, спрятала платок и снова отправилась искать дорогу.
      Искала она её не день, не два и, наконец, нашла. Дорога привела её прямёхонько ко дворцу. Девушка немножко оробела — никогда раньше не приходилось ей бывать в королевском дворце. Но что было делать? Она так устала и проголодалась! Поэтому девушка тихонько постучала в чугунные ворота.
      Сам король поспешил ей навстречу, взял за руку и, как дорогую гостью, повёл во дворец.
      Три дня Розалинда прожила во дворце и так полюбилась старому королю, что он принялся её упрашивать:
      — Останься со мной, дитя. Вот уже год, как пропала моя дочь. Ей было бы сейчас столько лет, сколько тебе. Когда я слышу твой звонкий смех, мне кажется, что она вернулась, и горе не так терзает моё сердце.
      Розалинда спросила:
      — Что же случилось с вашей дочерью?
      Король, вздыхая, рассказал ей, как год назад явился во дворец какой-то старик и попросил у короля пристанища. Король не отказал старику и велел придворным обращаться с ним, как со знатным гостем. Но старику этого показалось мало. Он захотел примерить королевскую корону. Разумеется, король не позволил, ведь корона не старая шляпа. Тогда старик сказал: «Так не будет у тебя ни короны, ни дочери!» В тот же день старик исчез, а с ним исчезла и единственная дочь короля. Сколько её ни искали, так и не нашли.
      Розалинда выслушала эту печальную историю и подумала: «Мой отец вернётся ещё не скоро, так что некому обо мне беспокоиться. Любимую куклу я потеряла в лесу. Значит, дома меня ждут только ворчливые няньки. Ну и пусть
      себе ждут! А этому старому королю я помогу хоть ненадолго забыть горе».
      И она осталась.
      Розалинда пела королю песенки или рассказывала смешные истории, чтобы позабавить его. А когда король занимался своими королевскими делами или спал — а поспать он любил, — девушка гуляла по дворцовым садам. Однажды она забрела в самый глухой угол старого парка, к полуразрушенному пруду. Над прудом стояла башня, закрытая на семь ржавых засовов. Неровные камни, из которых она была сложена, обросли диким мохом и лишайником.
      Розалинда села у пруда и принялась смотреть, как паук плетёт паутину у двери в башню. Паук работал усердно. Не прошло и часу, а уже вся дверь была заткана серебристой частой сетью — ни комар, ни мошка не пролетит. Подивилась Розалинда мастерству восьминогого ткача и вернулась во дворец.
      Пришла она к пруду и на следующий день. Смотрит^ паутина вся порвана.
      «Что за диво, — подумала Розалинда, — видно, кто-то входил в башню. Да нет, не может этого быть».
      Розалинда просидела у пруда до самого вечера, но кругом было тихо и пусто. Другая девушка ушла бы себе, да и всё тут. Розалинда тоже ушла, но, ступая по траве, расправляла за собой каждый согнутый стебелёк, каждый примятый листик. А на следующее утро трава оказалась притоптанной. Значит, всё-таки сюда кто-то приходил. Вот какая хитрая была Розалинда!
      На этот раз она и вечером не вернулась во дворец. Спряталась за кустом шиповника и просидела там до самой полночи. Ровно в полночь послышался свист и на берег пруда прилетел дракон. Подполз к двери башни, ударился о землю и превратился в старика. Старик снял с шеи висевший на длинной цепочке золочёный ключик и повёл им по двери слева направо. И вот тяжёлая дверь с семью ржавыми засовами бесшумно распахнулась. Старик вошёл в башню. А бесстрашная Розалинда на цыпочках проскользнула за ним. И только она успела проскользнуть, как дверь так же тихо закрылась. Розалинда притаилась в тёмном углу и стала ждать, что будет дальше.
      Старик зажёг светильник. Летучие мыши метнулись в стороны. Тут Розалинда увидела, что на соломенной подстилке сидит девушка не старше самой Розалинды.
      — Что ты мне сегодня скажешь? — спросил волшебник, потому что всякому ясно, что старик был волшебник.
      Но девушка молчала.
      — Э, да ведь я забыл отомкнуть твои уста! — воскликнул старик и провёл по губам девушки слева направо золотым ключиком.
      — Ну, что же ты скажешь? — повторил он.
      — Нет! — сказала девушка.
      Волшебник так разозлился, что дважды стукнулся о землю. В первый раз он превратился в дракона, во второй — опять в старика.
      Гадкая, непослушная девчонка? — закричал он. — Рано или поздно ты скажешь «да».
      — Нет, — сказала девушка.
      Ну ладно, ладно, — проворчал волшебник. — Теперь поедим, я и сам порядком проголодался".
      Он топнул ногой, и на этом месте появился столик, уставленный яствами и напитками. Старик и девушка принялись за еду.
      У Розалинды в тёмном углу просто слюнки потекли, она ведь тоже целый день ничего не ела.
      Наевшись, старик сказал:
      - После сытной еды меня всегда в сон клонит. Женщины любят поболтать. Если говорить не с кем, они разговаривают сами с собой. Поэтому я не стану сейчас замыкать тебе уста. Болтай, пока я сплю. Но, чтобы ты не убежала, я замкну тебе руки и ноги.
      Волшебник снова топнул, столик исчез, а вместо него появилось мягкое ложе, покрытое коврами. Потом он взял свой ключик и провёл по рукам и ногам девушки справа налево.
      И вот уже девушка, словно скованная тяжкими цепями, не может даже шевельнуться.
      Волшебник повалился на ложе и в ту же минуту захрапел во всю глотку.
      Тут девушка и вправду заговорила. Она принялась горько жаловаться на свою судьбу:
      - Ах, я несчастная! Вот уже целый год, как я томлюсь в этой тёмной башне. Злой волшебник выпустит меня, если я соглашусь украсть для него корону моего отца. И каждую ночь я говорю ему «нет». Ведь если я скажу «да», волшебник примет облик короля, а мой бедный отец превратится в мула, на котором возят воду. Верно, я тут и умру, потому что никогда не скажу этого «да».
      - Не плачь, сестричка, — прошептала Розалинда и подошла к девушке.
      Она тихонько сняла с шеи спящего волшебника цепочку с ключиком и быстро замкнула руки и ноги старика.
      Она ведь всё видела, всё приметила из своего тёмного
      угла. Потом Розалинда освободила девушку и, открыв тем же ключиком двери башни, побежала вместе с ней во дворец.
      Сколько было пролито счастливых слёз, когда король увидел свою дочь живой и невредимой!
      На следующий день Розалинда сказала королю:
      — Теперь у вас есть ваша собственная дочь, и я вам больше не нужна. Очень прошу вас^ дайте мне карету, чтобы я могла вернуться в дом отца.
      Но король и дочь короля до тех пор упрашивали Роза-линду не покидать их, пока она не согласилась погостить ещё немного.
      Пошли тут балы и празднества. Девушки так подружились, что стали называть друг друга сёстрами,
      А волшебника король велел взорвать вместе с башней и на этом месте насыпать высокий холм.
      Вот и всё.
      Попугай важно поклонился и сказал: - Теперь вы знаете, как умна, добра и прекрасна моя хозяйка Розалинда.
      — Ах, какую интересную историю вы рассказали нам, синьор чудо-птица г — говорящий попугай! — воскликнула жена дровосека.
      Дровосек кивнул головой. Он ведь всегда соглашался со своей жёнушкой. А та продолжала:
      — Конечно, я отдам Розалинде её куклу, но не раньше, чем услышу, что было дальше. Ведь вы, синьор попугай, ничего не сказали о королевиче. Мы с мужем даже не знаем, убил ли он белого оленя.
      — Ну что ж, — сказал попугай. — Слушайте, что было дальше.
     
      ВТОРАЯ СКАЗКА ПОПУГАЯ
     
      Испанской королевне, дочери испанского короля, исполнилось шестнадцать лет. Пора было выдавать её замуж. Прослышали об этом женихи, и съехалось их с разных концов земли великое множество.
      Был тут и индийский раджа, и наследник французского престола, и португальский принц, и персидский шах, а князей да герцогов не перечесть. Последним приехал турецкий султан, старый и кривоногий.
      Королевна в щёлочку смотрела на женихов, которых отец принимал в парадном зале, и хохотала до упаду. Только дважды она не смеялась. Первый раз, когда увидела португальского принца, потому что он был статен, красив и очень понравился королевне. Второй раз она не засмеялась, когда увидела турецкого султана — очень уж он был страшен.
      Отец королевны растерялся: все женихи знатны и богаты — как тут выбрать достойного! Ведь он любил королевну так сильно, как всякий отец любит свою единственную дочь, есть у него корона или нет. Думал он три дня и, наконец, придумал. Пусть королевна бросит наугад золотой мячик. В кого он попадёт, тот и станет её мужем.
      Вот в назначенный день женихи собрались перед дворцом. Королевна вышла на балкон, и все женихи разом зажмурились, ослеплённые её красотой. Тут королевна и бросила свой золотой мячик. Метила она, конечно, в португальского принца. Да на беду рядом стоял турецкий султан. Увидев, куда летит мяч, он тесно прижался к португальскому принцу. Мячик коснулся плеча принца, но — увы! — он коснулся и плеча хитрого турка.
      И вот оба предстали перед королём и его дочерью.
      Король был в смущении. Ведь всю эту затею с мячом он придумал, чтобы не надо было выбирать. Да к тому же его любимая дочка, глядя на двух своих женихов, то плакала, то смеялась, и король никак не мог понять, за кого же ей хочется замуж.
      — Ваше королевское величество,, — сказал португальский принц, — я люблю вашу дочь и прошу её руки.
      — Мне королевна нравится не меньше, — возразил турецкий султан. — Незачем такой прекрасной девице выходить замуж за желторотого юнца, который даже ни разу ещё не был женат. Иное дело я — у меня сто жён, и я хорошо знаю, как с ними обращаться. Так что не сомневайтесь, ваше коро-
     
      левское величество, отдавайте свою дочку за меня.
      Но тут королевна твёрдо сказала:
      — Моим мужем может стать только тот, у кого я буду одна, как сердце в груди.
      И она посмотрела на португальского принца.
      Король наконец понял, чего хочет его дочь, и ответил:
      — Ничего не поделаешь, ваше турецкое султанство, поищите себе сто первую жену в других краях, потому что свою дочь я вам не отдам.
      Турецкий султан страшно разгневался. Он в ярости топтал свою чалму и приговаривал, что лучшего обращения она и не заслуживает, если её хозяина могли так унизить. Под конец он сказал королю:
      — Коль твоя дочь не досталась мне, так пусть не достаётся никому.
      С этими словами он подобрал свою чалму и ушёл.
      А на следующий день испанская королевна тяжко заболела. Она худела и бледнела с каждым часом.
      глаза её глубоко ввалились. Болезнь сводила ей тело, и королевна то и дело сгибалась, словно вязальщица снопов. Лекари не знали, как назвать болезнь и как её излечить.
      Тогда король в смятении ударил в колокол Совета.
      — Синьоры Совета! — сказал он. — Моя дочь чахнет день ото дня. Скажите, что мне делать?
      И мудрые синьоры Совета ответили:
      — Мы слышали, что в Италии при дворе одного из королей живёт девушка, по имени Розалинда. Она столь же прекрасна, сколь и мудра. Она разыскала пропавшую дочь этого короля и спасла её. Пошлите за ней, может быть, она спасёт и вашу дочь.
      — Прекрасно! — воскликнул король. — Ваш совет, синьоры Совета, пришёлся мне по душе.
      Король хлопнул в ладоши и приказал тотчас снаряжать корабли. Послом к итальянскому королю он назначил старейшего синьора Совета.
      Корабли уже поднимали якоря, когда король запыхавшись прибежал на берег.
      — Ах, старейший синьор Совета, ведь я чуть не позабыл вручить вам железную перчатку. Если тот король не согласится отпустить Розалинду, бросьте к его ногам перчатку в знак объявления войны.
      Посол поклонился королю, взял перчатку, и корабли отплыли.
      Перчатка и в самом деле чуть не пригодилась. Потому что король, названый отец Розалинды, наотрез отказался отпустить свою приёмную дочь в Испанию. И быть бы войне, если бы сама Розалинда не вбежала в зал. Услышав, зачем приехал посол, она сказала:
      — Не огорчайтесь, дорогой король, я съезжу в Испанию ненадолго. Может, я и помогу испанской королевне.
      И она так уговаривала короля, что он согласился.
      Вот приплыли корабли назад в Испанию. Сам испанский король и опечаленный португальский принц вышли встречать Розалинду.
      Только Розалинда ступила на берег, она сказала:
      — Ведите меня скорее к вашей дочери.
      И было самое время, потому что королевна совсем истаяла.
      «Это не простая болезнь, — сказала себе Розалинда, — тут что-то есть!»
      Она заперлась с королевной в её покоях и велела, чтобы никто к ним не входил три дня и три ночи. Испанский король своими королевскими руками наложил на двери, ведущие в покои дочери, семь больших восковых печатей.
      И вот настал вечер. Розалинда хотела зажечь свечу, но у неё не оказалось ни кремня, ни огнива, ни трута. Она взглянула в окно и приметила далеко-далеко на холме тусклый огонёк. Розалинда, недолго думая, взяла свечу, выпрыгнула в окошко и побежала в ту сторону. Чем дальше она шла, тем ярче становился огонь. А когда Розалинда подошла совсем близко, она увидела большой костёр. На костре стоял огромный котёл, в котором что-то кипело. Старый кривоногий турок в чалме помешивал варево и приговаривал что-то не по-итальянски, не по-испански, а по-своему, по-турецки.
      «Э, — подумала Розалинда, — не в этом ли котле тает жизнь испанской королевны?»
      И она сказала турку:
      — Ах, бедняжка, отдохни немножко, ты очень устал.
      — Я не могу отдохнуть, — ответил турок. — Я мешаю уже три месяца днём и ночью, ночью и днём. Осталось уже недолго. Скоро я уеду в свою Турцию, а то как бы мои сто жён не перессорились между собой.
      — Ну так давай я за тебя помешаю, — сказала Розалинда.
      — Мешай, мешай, но, клянусь бородой Магомета, если ты будешь плохо мешать, я и тебя сварю в этом котле.
      Турок сел на землю, скрестив ноги, а Розалинда принялась усердно мешать сушёной совиной лапой вонючее варево.
      — Хорошо я мешаю? — спросила она турка.
      — Мешай, мешай, — проворчал турок.
      — А ты поспи, — сказала Розалинда.
      Турок заснул.
      Тогда Розалинда взяла да и опрокинула котёл с волшебным зельем прямо на турка.
      Ох, что тут было! Турок сразу стал худым, как щепка, весь ссохся и наконец превратился в кучу трухи.
      А Розалинда зажгла свечу от тлеющих угольков и бросилась бежать ко дворцу.
      Когда она вернулась, испанская королевна впервые за много дней спала спокойно, как дитя. На её бледных щеках проступил румянец.
      В назначенный Розалиндой день испанский король сорвал семь печатей и открыл двери. На шею ему бросилась весёлая и здоровая дочь.
      Король наградил Розалинду богатыми подарками и с почестями отправил в Италию. Испанская королевна крепко обняла её, расцеловала и просила не забывать, что в Испании у Розалинды есть названая сестра. А португальский принц, её жених, добавил — и названый брат.
      — Вот и всё, — сказал попугай.
      — Как всё! — воскликнула жена дровосека. — Нет уж, как хотите, синьор чудо-птица — говорящий попугай, а я не отдам куклу, пока не узнаю всё до конца.
      — Да, — задумчиво сказал дровосек, — даже на базаре не каждый день услышишь такие чудесные истории. Так что, пожалуйста, крылатый синьор, расскажите нам, что было дальше.
      — О моей хозяйке я готов рассказывать до утра, — сказал попугай. — Уже как будто начинает светать. Как раз к восходу солнца я успею поведать вам самую короткую и самую радостную историю о прекрасной Розалинде.
     
      ТРЕТЬЯ СКАЗКА ПОПУГАЯ
     
      Жил в одном королевстве на юге Италии король. Был у него единственный сын, стройный, как кипарис, ловкий и сильный, как молодой лев, красивый, как месяц на небе. Больиле всего на свете любил он охоту.
      Вот однажды прослышал он, что на западе Италии, за десятью горами, за десятью долами, за девятью лесами в десятом лесу живёт белый олень. Взял королевич своих егерей и поскакал на дальнюю охоту.
      Два месяца пропадал королевич, а когда вернулся, то король, его родной отец, не узнал своего сына. Злой недуг вселился в королевича и с каждым днём подтачивал его силы. Королевич не ел, не пил. Целыми днями он лежал на своей раззолоченной кровати и тяжело вздыхал.
      Король -расспрашивал егерей королевича, не случилось ли с ним чего в пути. Но те ничего не знали. Они лишь сказали, что королевич ускакал от них за белым оленем, а вернулся только к вечеру, опечаленный и без добычи.
      — О пресвятая Мадонна! — воскликнул король. — Так убиваться из-за какой-то лесной твари!
      Король пустился на хитрость. Он приказал поймать и доставить во дворец оленя из ближнего леса. Тайком ото всех он собственноручно выкрасил этого оленя самой белой краской, какая только нашлась в королевстве. Потом выпустил его в дворцовый парк и побежал к сыну.
      — Сын мой, вставай скорее, иди в парк и ты увидишь то, к чему рвётся твоя душа.
      Королевич вскочил с кровати и, шатаясь от слабости, выбежал в парк. Когда он издали увидел белого оленя, стон вырвался из его груди. Что ему олень, если он по собственной вине потерял прекрасную девушку и своё сердце!
      С этого часа королевичу стало совсем плохо. Жизнь его таяла, как тоненькая свечка. Все доктора королевства уже сидели в дворцовой темнице, потому что ни один из. них не мог вылечить королевича.
      И вот в это горестное время дошла до короля весть
      о мудрой Розалинде, спасшей двух королевских дочерей. Король снарядил послов, снабдил их на всякий случай железной перчаткой и отправил за Розалиндой.
      — Что за несчастье! — сказал, всплеснув руками, названый отец Розалинды. — Видно, все короли решили по очереди показывать, какого покроя у них перчатки! Беспокойное дело быть твоим отцом, дорогая Розалинда.
      — Вспомните, как вы сами горевали по дочери, — ответила девушка, — и не удерживайте меня.
      И Розалинда отправилась с послами. Дорогой они рассказали ей всё, что знали о болезни королевича. Тут Розалинда задумалась: ведь лес, где охотился королевич, был тот самый, в котором она сама заблудилась.
      — А как зовут королевича? — спросила она у послов.
      Послы ответили:
      — Королевича зовут Габриэль-Джованни-Марчелло-Альфонсо-Пьетро-Чезаре-Антонио-Карло - Марио - Доменико-П аоло-Д жузеппе.
      Розалинда украдкой вытащила из-за корсажа шёлковый платок, тот самый, которым кто-то неведомый прикрыл ей лицо в лесу. Она взглянула на платок и увидела, что по краю его были вышиты буквы:
      Г. Д. М.А. П. Ч.А. К. М. Д. П. Д.
      Розалинда тихонько усмехнулась.
      Ехали, ехали послы с Розалиндой и, наконец, приехали.
      Розалинду ввели в покои королевича. Сердце доброй девушки преисполнилось жалости, потому что королевич, такой молодой и такой красивый, был уже совсем близок к могиле. Он лежал закрыв глаза, словно мёртвый, и только по неровному дыханию можно было догадаться, что в нём ещё теплится жизнь.
      т — Откройте глаза, дорогой королевич, если хотите стать снова сильным и здоровым, — сказала Розалинда.
      — Я не хочу открывать глаза, — ответил королевич. — Дай мне умереть спокойно.
      — Не дам, — сказала Розалинда, — прежде чем вы не взглянете на то, что я держу в руке. — И она вынула из-за корсажа тот самый платок.
      Но королевич даже не пошевельнулся.
      Тут Розалинда лукаво сказала:
      — Отгадайте, дорогой королевич, что это: вчера твоё, сегодня моё, а завтра станет ничьим или нашим.
      Как ни болен был королевич, а любопытство одолело его. Поэтому он приоткрыл один глаз. И что же он увидел? Свой шёлковый платок. Этим платком он прикрыл в дальнем лесу лицо спящей красавицы, которой он любовался одно мгновение, а потерял навеки.
      Тут королевич открыл второй глаз и увидел ту, по ком томилось его сердце. Глаза у него заблестели, как у здорового.
      Розалинда сказала:
      — Теперь вы разгадали загадку и вам надо отдохнуть. Закройте глаза.
      — я не хочу закрывать глаза, — воскликнул королевич, — я боюсь, что опять потеряю тебя! Но я с удовольствием поел бы чего-нибудь, например крепкого бульона.
      С этой минуты Розалинда только и делала, что кормила королевича бульоном.
      По приказанию счастливого короля во дворцовой кухне всё время варили бульон. За три дня его сварили столько, что во всём королевстве вздорожало мясо.
      Вскоре королевич совсем выздоровел и стал просить отца готовить всё к свадебному пиру.
      Во все края полетела весть, что прекрасная Розалинда выходит замуж за королевича. Первым на свадьбу прибыл родной отец Розалинды. Он как раз вернулся из заморских стран и привёз любимой дочери подарок, который она просила, — чудо-птицу — говорящего попугая. Подарок пришёлся как нельзя кстати — всё равно надо было что-то дарить на свадьбу.
      Приехали и названый отец Розалинды со своей дочерью, её дорогой сестричкой. Приплыли из-за моря испанский король и испанская королевна, а с ними португальский принц, который ни на день не хотел расставаться со своей невестой.
      Пир удался на славу!
      — Теперь вы узнали всё до самого конца! — сказал попугай.
      — Нет-нет, — закричала жена дровосека, — ещё не
      всё!
      — Как не всё, — возразил попугай. — Раз дело дошло до свадьбы, — значит, сказке конец.
      — А как поживает сейчас Розалинда? — спросили разом дровосек и его жена.
      — Очень хорошо, но ей не хватает её любимой куклы. Вот я и полетел её разыскивать.
      Жена дровосека поблагодарила попугая за его правдивые истории и отдала куклу.
      Может быть, вам жаль жену дровосека? Вы думаете, она скучает без куклы? Не беспокойтесь. Она утешилась, потому что у неё родилась дочка. А настоящая дочка гораздо лучше даже самой красивой куклы.
      Ну что же, скажете вы, значит, куклой играет Роза-линда. Да ничуть не бывало. У неё родился сын, а сын ведь ничем не хуже дочки.
      А у испанской королевны, что вышла замуж за португальского принца, родились сразу и сын и дочка.
      Куклу отдали первой названой сестре Розалинды. Она пока ещё не вышла замуж.
     
     
      КАК ШУТ ГОНЕЛЛА БИЛСЯ ОБ ЗАКЛАД
     
      ерцог Лоренцо Медичи, по прозванию Великолепный, никогда не садился за стол в одиночестве.
      — Только собака, — говорил он, — раздобыв кость, забивается с ней в угол и рычит на всех. А человеку должно быть приятнее угощать друзей, чем есть самому. К тому же занимательная беседа — лучшая приправа к любому блюду.
      Поэтому во дворце Лоренцо каждый вечер собирались к ужину учёные, поэты, музыканты и знатные горожане. Иные приходили послушать умные речи, другие сами не прочь были поговорить.
      Напрашивались к нему в гости и просто любители вкусно поесть.
      В один из таких вечеров за столом заговорили о том, что Флоренция богата не только прекрасными зданиями, фонтанами и статуями, но и искусными мастерами.
      — Больше всего в нашем славном городе суконщиков, — сказал пожилой судья, который всегда одевался так пышно, что все над ним смеялись.
      — Вздор, — ответил ему молодой дворянин, известный забияка, чуть что пускавший в ход свою шпагу, — во Флоренции больше всего оружейников.
      — Ах, нет, — вмешалась в спор прекрасная дама, вся увешанная драгоценностями, — больше всего золотых дел мастеров. Чтобы достать вот это кольцо, я объехала сто двадцать восемь ювелиров.
      — Л ты что скажешь, Гонелла? — повернулся герцог
      Лоренцо к своему шуту, который сидел подле него на маленькой скамеечке.
      — Во Флоренции больше всего докторов, — ответил, нё задумываясь, Гонелла.
      Герцог очень удивился.
      — Что ты! — сказал он. — В списках горожан Флоренции значится только три медика: мой придворный лекарь Антонио Амброджо и ещё два для всех прочих.
      — Ай-ай-ай! Как мало знают правители о своих подданных! Если мессер Амброджо день и ночь печётся о вашем здоровье, которое и без того не так уж плохо, вам кажется, что остальные флорентийцы здоровёшеньки. Между тем они только и делают, что болеют и лечатся. А кто их лечит? Говорю вам, Лоренцо, что во Флоренции каждый десятый — лекарь!
      Герцог, который охотнее смеялся, когда Гонелла подтрунивал не над Ним, а над его гостями, нахмурился.
      — Твои слова стоят недорого- Я охотно заплатил бы сто флоринов, если бы ты подкрепил их доказательствами.
      — Идёт! — отвечал Гонелла. — Я докажу вам, что каждое моё слово стоит гораздо больше флорина. Не позже завтрашнего вечера я представлю вам список лекарей.
      Герцог отстегнул от пояса кошелёк, отсчитал сто золотых монет и положил их в серебряную вазу.
      Гонелла стал на своей скамье во весь рост и поклонился сидящим за столом.
      — Не хотите ли вы, синьоры гости, участвовать в закладе? Вы так часто набиваете себе животы за столом герцога, что вам не мешает хоть раз заплатить за угощение если не самому хозяину, то хотя бы его шуту.
      Гостям ничего не оставалось, как развязать кошельки. Серебряная ваза до краёв наполнилась монетами.
      На следующее утро Гонелла обвязал щёку толстым шерстяным платком и вышел из дворца. Не прошёл он и ста шагов, как ему повстречался богатый купец, торговавший шелками.
      — Что с тобой, Гонелла? — спросил купец.
      — Ох, мои зубы! — застонал Гонелла. — Перец, рас-
      5 Три апельсина 55
      плавленное олово, пылающий огонь — вот что у меня во рту.
      — Я тебе посоветую верное средство, — сказал купец. — В ночь под Новый год ты должен поймать на перекрёстке четырёх улиц чёрного кота и вырвать у него из хвоста три волосинки. Эти волосинки сожги и понюхай пепел. Зубную боль как рукой снимет!
      — Благодарю вас, мессер Лючано! Жаль, что Новый год мы отпраздновали две недели назад. Но если мои зубы добо-лят до нового Нового года, я последую вашему совету. А пока разрешите его записать, чтобы я не забыл.
      Вторым, кто встретился шуту, был настоятель флорентийского монастыря.
      — Ах, святой отец, — заговорил Гонелла, едва завидев его, — грех произносить вслух бранные слова, но из-за этих проклятых зубов я всю ночь не спал.
      — Хорошо, что ты встретил меня, — сказал настоятель. — Я знаю верное средство. Пойди домой и согрей красного вина. Набери полный рот и читай про себя молитву. Кончишь молитву, проглоти вино. Потом снова набери в рот вина и опять помолись...
      — И много надо проглотить... я хотел сказать, прочесть молитв? — спросил Гонелла.
      — Да чем больше, тем лучше, — ответил настоятель.
      — Ваш совет мне нравится, — сказал Гонелла. — Я очень люблю красное вино. Пойду молиться.
      Гонелла внёс имя настоятеля и его совет в свой список и отправился дальше.
      Советы так и сыпались на него. Учёные, поэты, музыканты, знатные горожане, ремесленники и крестьяне — все останавливались, завидев обвязанного платком, охающего Гонел-лу. Как бы эти люди ни спешили по своим делам, они не жалели времени, чтобы растолковать шуту, каким способом избавиться от зубной боли.
      Гонелла всех выслушивал и всё записывал. Скоро у него и в самом деле чуть не разболелись зубы.
      Под вечер Гонелла, шатаясь от усталости, вернулся во дворец. На дворцовой лестнице он встретил самого герцога
      Лоренцо, который собирался покататься верхом перед ужином.
      — Мой бедный Гонелла! — воскликнул герцог. — У тебя болят зубы?
      — Ужасно, ваше величество, — ответил шут. — Я даже хотел попросить у вас разрешения обратиться к вашему придворному врачу мессеру Антонио Амброджо-.
      — Зачем тебе Амброджо? Я понимаю в таких делах больше, чем он, и сам вылечу тёбя. Возьми листья шалфея,, завари их покрепче и делай горячие припарки. Хорошо бы еш,ё настоять ромашку и полоскать рот. Неплохо помогает нагретый песок в холш,овом мешочке. Полезно также. . .
      Герцог надавал столько советов, что у Гонеллы, пока он их выслушивал, начали подкашиваться ноги.
      Вечером за столом герцога Лоренцо снова собрались гости. Герцог сидел во главе стола, а рядом примостился на своей скамеечке Гонелла. Повязку он уже снял.
      — Ну, Гонелла, — сказал герцог, — что-то я не вижу обеш,анного списка меди?;ов. Будем считать, что ты проиграл спор, и заберём назад наш заклад.
      Тут герцог придвинул к себе серебряную вазу г чамгдел, что она пуста.
      — Не беспокойтесь, ваше величество, — оказал спокойно Гонелла, я обменял золотые флорины кз доказательство своей правоты. Вот вам список.
      С этими словами он протянул герцогу длинный свиток. Герцог Лоренцо развернул его и начал читать вслух:
      — Мессер Лючано, флорентийский купец, просвещённейший медик. Советует.. Настоятель флорентийского монастыря, фра Бенедетто.. .
      Стены пышного зала, казалось, вот-вот рухнут, так громко смеялись герцог и его гости. Не смеялся только тот, чьё имя произносил вслух герцог.
      В списке уместилось триста имён и тысяча советов добровольных врачевателей.
      Гости уже изнемогали от смеха, когда Лоренцо свернул свиток, сказав:
      — Вот и всё.
      — Как всё? — воскликнул Гонелла. — Вы кое-кого забыли!
      Он схватил свиток и прочёл:
      — Хоть и последний в списке, но первый из первых медиков нашего славного города — его величество герцог Лоренцо Медичи — по прозванию Великолепный. Недаром он носит фамилию Медичи, — значит, в роду его были лекари. Лоренцо и сам утверждает, что лечит лучше, чем придворный врач Антонио Амброджо. Да и как может быть иначе, ведь в гербе его красуется шесть пилюль При зубной боли герцог советует. ..
      Тут зазвенели даже хрустальные подвески на люстрах. Не удержался от смеха и сам герцог.
      — Ну, Гонелла, ты выиграл! — воскликнул он.
      — А как же иначе! — отвечал шут. - Я не был бы шутом, если б не видел людей насквозь. Уж я-то знаю: единственное, что люди любят давать бесплатно, — это советы.
     
      ' Фамилия Медичи в самом деле происходит от слова «медики». В гербе Медичей помещено шесть кружочков, очень похожих на пилюли. Шут Гонелла — историческое лицо, герой множества легенд и рассказов.
     
     
      ПАСТУХ ИЗ КАЛЬТАНИСЕТТЫ
     
      Вот что рассказывают, вот что пересказывают в наших краях.
      В селении Кальтанисетта жил молодой пастух, по имени Мартино. Носил он всегда заплатанную куртку из грубого сукна, рваные башмаки, старую войлочную шляпу, а через плечо — холщовую сумку. «Э, — скажете вы, — зачем нам слушать про такого бедняка. Мы их и без ваших россказней видели немало, да и у самих в карманах монеты не часто бренчат». Так-то оно так, да ведь Мартино был красив, как ясное солнце на голубом небе. Даже, может, красивее. Потому что на солнце и взглянуть больно, а на Мартино смотри, сколько хочешь, пока самому не надоест. Надо ещё добавить, что Мартино к тому же лучше всех умел играть на пастушьей дудочке и звонче всех пел песни.
      Мартино нанимался в пастухи то в одном селении, то в другом. И повсюду девушки умирали от любви к нему, парни — завидовали, а старики ласково улыбались.
      Вот Мартино и загордился.
      Шёл он однажды из одной деревни в другую и присел отдохнуть на большом камне посреди полянки. Задумался, вынул из сумы дудочку и заиграл песенку.
      Услышала эту песенку лесная фея, и захотелось ей посмотреть, кто так хорошо играет. С маргаритки на клевер, с клевера на колокольчик, с колокольчика на гвоздичку — ведь феи порхают, как мотыльки, — добежала она до полянки.
      — Ах, какой ты счастливый! — воскликнула фея, увидев
      Мартино. — Всякий, кто услышит тебя, — заслушается, всякий, кто взглянет, — залюбуется.
      - Да что ты! Я самый несчастный человек на свете! Чтобы люди могли посмотреть на меня, мне приходится бродить, словно бездомной собаке, от деревни к деревне. А ведь я стою того, чтобы люди сами сбегались подивиться на меня. С такой красотой мне бы статуей быть. Тогда бы я стал счастливым!
      — Ну, так я сделаю тебя счастливым. Мне это совсем нетрудно.
      Тут фея дотронулась до Мартино своей волшебной палочкой. В тот же миг юноша превратился в прекрасную золотую статую. И войлочная его шляпа стала золотой, и заплатанная куртка, и ольховая дудочка. Золотым сделался даже камень, на котором сидел Мартино.
      Фея захлопала в маленькие ладошки, радостно засмеялась и убежала — с гвоздички на колокольчик, с колокольчика на клевер, с клевера на маргаритку, а там и совсем скрылась в лесной чаще.
      А золотой пастух остался сидеть посреди полянки на золотом камне.
      Исполнилось желание Мартино. Из ближних и дальних сёл приходили люди полюбоваться на него. По вечерам на полянке собирались парни и девушки. Иногда они пели, иногда кто-нибудь из парней принимался играть на скрипке, а все остальные плясали.
      Только Мартино оставался недвижным. А как ему хотелось петь и плясать со всеми вместе! Он пытался поднести дудочку к губам, но золотая рука не слушалась его. Пробовал запеть, но из золотого горла не вылетало ни звука. Собирался сплясать с какой-нибудь красоткой, но золотые ноги не отрывались от золотого камня. . . Даже крикнуть от горя он не мог, даже заплакать, потому что слёзы не вытекали из-под тяжёлых золотых век.
      Так проходили день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем.
      Ровно через три года на полянку — с цветка на цветок, с травинки на травинку — прибежала фея.
      — Вот сидит счастливый пастух, — сказала фея. — Он получил всё, что хотел. Скажи мне, ты счастлив теперь? Да?
      Статуя молчала.
      — Ах, — воскликнула фея, — я и забыла, что ты не можешь ответить! Не сердись, я на минуточку сделаю тебя снова живым человеком.
      Фея коснулась золотого пастуха своей волшебной палочкой.
      И только она это сделала, Мартино соскочил с камня и бросился бежать вместе со своей ольховой дудочкой и холщовой сумкой.
      — Постой! Постой! — кричала удивлённая фея.
      Но чем звонче она кричала, тем быстрее мелькали рваные башмаки бедняги Мартино.
     
     
      КИРПИЧ И ВОСК
     
      Лежали рядом на кухоннон полке кирпич и кусок воска. Кирпичу так и полагалось здесь находиться — ведь на нём хозяйка точила ножи. И острые же они становились после этого! А вот как воск попал на полку, этого никто не знал. Давным-давно кто-то положил его там, да и забыл.
      По ночам, когда в кухне никого не было, воск и кирпич вели между собой длинные разговоры. Однажды воск спросил у кирпича:
      — Скажи, сосед, почему ты такой твёрдый?
      Кирпич ответил:
      — Я не всегда был таким. Я и мои братья сделаны из мягкой глины. Глину замесили водой, долго мяли, наготовили кирпичей, а потом сунули в огонь. Там-то мы и стали звонкими и твёрдыми.
      — Ах, как бы я хотел походить на тебя! — вздохнул воск. — Когда ты примешься точить нож, приятно смотреть. Вжиг-вжиг! Только во все стороны искры летят. А попробуй я подставить ножу спину, он меня мигом изрежет на куски. Нет, нет, не уговаривай меня, мягким быть очень плохо.
      Утром хозяйка растопила очаг. Пламя так и плясало по поленьям.
      Тут воск вспомнил, что кирпич сделался твёрдым, побывав в огне. Он подвинулся к самому краю полки и скатился вниз на железный лист перед очагом. У, как жарко ему стало! Он весь обмяк и начал подтаивать. Верно, он растаял бы совсем, если бы в эту минуту в кухню не вошёл хозяин. А надо
      сказать, что хозяин был кукольник. Он ходил по дворам и давал со своими куклами из дерева и тряпок весёлые представления.
      Хозяин нагнулся, чтобы разжечь трубку угольком из очага, и вдруг увидел воск, который хотел стать твёрдым, как кирпич, но вместо этого чуть не растаял.
      — Вот замечательно, — воскликнул хозяин, — из этого воска я вылеплю новую куклу!
      Так он и сделал — вылепил куклу и назвал её Пульчи-нелло.
      Кукла получилась такая смешная, что кто ни взглянет на её вздёрнутый нос, рот до ушей и лукавые глаза, непременно рассмеётся.
      Когда кончалось представление, хозяин выставлял из-за ширмы Пульчинелло. Пульчинелло раскланивался во все стороны, а хозяин говорил за него тоненьким голосом:
      — Уважаемые синьоры! Было время, когда я завидовал кирпичу только за то, что он твёрдый. Из кирпича, закалённого в огне, можно построить дом, но из него нельзя сделать Пульчинелло. Из меня, конечно, дом не построишь, да и от огня меня следует держать подальше. Но зато я весел сам и веселю вас. Так что вы видите, старые, молодые и даже маленькие синьоры, что всяк хорош на своём месте.
      Потом Пульчинелло прятался за ширму и зрители, довольные, расходились по домам.
      А откуда же хозяин Пульчинелло узнал, о чём беседовали кирпич и воск ночью на полке? Да очень просто. Он сам выдумал эту сказку и рассказал нам. А мы рассказали вам.
     
     
      ЧЁРНАЯ ЛОШАДКА
     
      Жил в деревне, невдалеке от Сан-Ма-рино, крестьянин Джузепне Фран-чози, а попросту Пеппе. Были у него клочок земли и две работящие руки. Руки — хорошие помощники в хозяйстве, но Пеппе всегда хотелось иметь еще н осла. Сольдо да сольдо — два сольди, два сольди да сольдо — три сольди. Так и копил Пеппе, пока не скопил столько, что можно было отправляться на базар за ослом.
      В первое же воскресенье Пеппе, наряженный, как на праздник, с цветком за ухом, зашагал на базар. Идёт он и распевает во всё горло:
      — Я Пеппе, Джузеппе, Шагаю я вперёд, И вместе Со мною Всё кругом поёт. Тружусь я До пота.
      Но жизнь мне мила. Чтоб лучше Работать, Куплю себе осла.
      Услыхал эту песенку священник и выскочил за ворота.
      — Сын мой Джузеппе, если верить твоей песне, ты собираешься покупать осла.
      — Вы угадали, прете.
      — Ах, сын мой, ведь на базаре много обманщиков. Продадут какую-нибудь полудохлую скотину, что о каждый камень спотыкаться будет. Жаль мне тебя. Так и быть, уступлю я тебе лучшего друга, замечательного осла.
      Пеппе обрадовался. Он ведь не знал, что такое осёл прете.
      Они быстро сторговались. Священник вывел осла за ворота, а потом поспешно вошёл к себе в дом и заперся на засов.
      Осёл тут же показал, какого бесценного помощника приобрёл Пеппе. Он приловчился и в одно мгновение лягнул нового хозяина по ноге и укусил за ухо. Потом он вдруг помчался вперёд, словно добрый скакун.
      — Стой, стой! — закричал Пеппе и побежал вдогонку.
      Но только Пеппе поравнялся с ослом, тот стал как вкопанный.
      Пеппе его и уговаривал, и понукал, и принимался колотить. Осёл ни с места.
      Потом ослу, видно, самому надоело стоять и он опять поскакал вперёд. Так они и добрались до дому. Двадцать шагов бегут, полчаса стоят.
      Как же это Джузеппе Франчози дал себя обмануть? Да вот, говорит же пословица — чтобы раскусить мошенника, нужно полтора мошенника. А Пеппе мошенником никогда не был. Однако оставаться в дураках ему тоже не хотелось.
      В следующее воскресенье Пеппе снова отправился на базар. Только не покупать, а продавать.
      Он вёл за собой на поводу маленькую лошадку. Она была чёрная-пречёрная и блестела, как начищенный сапог.
      Проходя мимо дома священника, Пеппе опять запел песню:
      — Серый ослик, чёрная лошадка.
      Вот вам, прете, хитрая загадка.
      Если угадаете, что ж — моя беда,
      А не угадаете, посмеюсь тогда.
      Священник выглянул из окотка и увидел прехорошенькую лошадку.
      — Куда ты ведёшь её, сын мой?
      — На базар, продавать.
      — Пони вороной масти самые резвые, — заметил священник.
      — Известно, — отозвался Пеппе, — скотину по шерсти узнают, а на этой не сыщешь ни одного светлого пятнышка.
      — Я не прочь, пожалуй, купить твоего пони, — сказал священник.
      — Как хотите, прете. Только смотрите, чтобы потом не обижаться. Тому, кто покупает, ста глаз мало, а тому, кто продаёт, и одного достаточно. Уж я-то хорошо знаю.
      — Всё, что нужно увидеть, я уже увидел, — ответил священник, — а теперь я хочу услышать, что ты просишь за лошадку.
      Пеппе запросил цену, за которую можно было купить четырёх ослов.
      Священник предложил цену, за которую можно было купить четверть осла.
      Принялись торговаться. Продавец уступал, покупатель набавлял. Не прошло и трёх часов, как они сошлись. Священник заплатил за вороную лошадку вдвое больше, чем Пеппе за осла.
      Довольный священник решил, что лошадка станет ещё красивей, если её выкупать.
      Он велел слуге вести пони к речке, а сам пошёл рядом, любуясь на свою покупку.
      Вдруг пони брыкнул задними копытами и попробовал укусить священника.
      — Э, — сказал слуга, — если бы этот пони не был таким чёрным, я бы подумал, что это наш серый осёл.
      — Что ты, что ты, — прикрикнул на слугу священник, — просто лошадке захотелось порезвиться!
      Тут они подошли к реке.
      Пони вошёл в воду по колена и остановился. Дальше он ни за что идти не хотел. Пока слуга тянул его за повод, а священник подталкивал сзади, вся вода вокруг стала чёрной, как чернила.
      — Сдаётся мне, — сказал слуга, — что это всё-таки наш осёл. Посмотрите, прете, вода-то чёрная, а ноги у него серые.
      — Как это может быть, — заспорил священник, — ведь я заплатил за него столько, сколько стоят два осла. Знаешь что, лучше не будем его купать.
      Но стоило ему выговорить эти слова, как пони рванулся вперёд, и все трое окунулись с головой в воду.
      Потом они вынырнули — священник, его слуга и. .. серый осёл.
      — Вы только подумайте! — завопил прете. — Этот мошенник Пеппе продал мне моего собственного осла!
      Но делать было нечего.
      Пришлось мокрому священнику тащить своего упрямого осла к себе домой.
      С тех пор в Сан-Марино и сложили поговорку: обман возвращается в дом обманщика!
     
     
      МАТТЕО И МАРИУЧЧА
     
      Жили в городке Виджанелло девушка Мариучча и юноша Маттео. Девушка была так красива, что её никто не называл иначе, как «прекрасная Мариучча». А юноша был среди сверстников самым ловким, сильным и отважным. Мудрено ли, что, встретившись, молодые люди полюбили друг друга. Ну, а уж раз полюбили, так и за свадьбой дело не стало.
      В доме родителей Мариуччи уже всё было готово для свадебного пира. Зарезали белого как снег ягнёнка, двух баранов, зажарили дюжину зайцев и больше сотни куропаток. По старому обычаю возле места, где должны были сидеть молодые, поставили две плетёные корзинки со сластями. После свадебного обеда жених и невеста станут осыпать друг друга конфетами, чтобы жизнь их была сладкой, как мёд, из которого сварены лакомства.
      Родственники и гости сходились к дому со всех сторон.
      Вдруг по улице на взмыленном коне проскакал всадник. Он громко повторял только одно слово. Но слово это вселяло смятение в сердца горожан.
      — Сарацины! Сарацины!
      кричал всадник. И сейчас же с вершины холма, вздымавшегося над Виджанелло, зазвучал голос Коломбо и Пеллико — двух огромных морских раковин. В дни мира они молчали. Но как только Корсиканской земле грозила опасность, дозорные подносили их к устам. Тогда Коломбо и Пеллико тревожно пели над долинами, сзывая на битву сынов Корсики. Все мужчины — от безусых юношей до седобородых старцев, — заслышав их призыв, спешили навстречу врагу. Ни один из них не уклонялся от священного воинского долга. А если бы и нашёлся такой презренный, ему не удалось бы смыть позорное клеймо труса до конца своих дней.
      Так и на этот раз. Не успели умолкнуть Коломбо и Пел-лико, как мужчины, покинув плачущих жён и детей, звеня на бегу оружием, устремились к берегу моря, где высадились сарацины. А впереди всех на добром скакуне мчался Маттео.
      Бой был жестокий. Но мужество защитников не спасло города, потому что на каждого жителя Виджанелло приходилось десять сарацин. Вражеские полчища ворвались в город, всё уничтожая на своём пути.
      Бедная, бедная Корсика! Лежат в развалинах сожжённые селения, опустошены плодородные долины, а твоих прекрасных дочерей уводят в рабство.
      Не избежала печальной участи и Мариучча. Её красота поразила самого предводителя сарацин. Он схватил девушку и перекинул её через плечо, как волк полузадушенную овечку.
      Скоро сарацины с награбленным добром двинулись назад к берегу, где покачивались на волнах их корабли.
      А в это время Маттео лежал под огромной смоковницей, что росла у самой дороги. Из ран его струилась кровь, в глазах меркнул свет.
      И вот мимо него прошли сарацины с богатой добычей, с прекрасными пленницами. Среди пленниц Маттео с ужасом увидел свою невесту.
      Юноша вскочил, вытащил до половины острый клинок из ножен, но силы покинули его, и он упал.
      А сарацины прошли, даже не взглянув на несчастного.
      Скоро сумерки спустились над опустевшим Виджанелло. Настала ночь. И на поле, где днём звенели, скрещиваясь и высекая искры, мечи, появился властитель Царства мёртвых. Чёрные вороны с карканьем кружили над его головой. Властитель Царства мёртвых медленно перехоаил от одного павшего воина к другому и легко касался их своим жезлом. И те,
      кого он коснулся, становились его подданными. Приблизился он и к Маттео, но, заглянув юноше в лицо, сказал:
      — Этот пока не подвластен мне. Он скоро оправится от ран, ему суждено прЪжить долгие-долгие годы.
      — На что мне жизнь, — простонал Маттео, — когда родной город разграблен, а та, что дороже жизни, уведена в позорный плен!
      — Не хочешь ли ты сказать, смертный, что любовь тебе милее солнечного света и тёплого хлеба?
      — Без Мариуччи свет мне будет не мил и хлеб не нужен, — ответил Маттео. — И как я посмотрю в глаза сограждан? Ведь я не сумел за них отомстить.
      — А если я помогу тебе, ты согласишься умереть раньше назначенного срока?
      — О чём ты спрашиваешь! Конечно, да.
      — Так помни, ровно через год ты умрёшь! — сказал властитель мёртвых и провёл рукой над распростёртым телом Маттео.
      Тотчас раны юноши закрылись, он вскочил на ноги и рванулся в ту сторону, куда сарацины увлекли Мариуччу.
      Властитель мёртвых остановил его.
      — Куда ты стремишься, неразумный! Один ты не одолеешь сарацин.
      Он ударил жезлом по корявому стволу смоковницы. Дерево затряслось от корней до вершины, и с ветвей посыпались плоды и листья. Плоды с глухим стуком ударялись о землю, и на том месте вырастал воин, облачённый в доспехи. Листья становились чеканными щитами, черенки — острыми копьями. Перед Маттео выстроился отряд в тысячу воинов. А старая смоковница тяжело рухнула, подминая и ломая уже мёртвые ветви.
      Маттео махнул рукой, и войско двинулось следом за ним.
      Сарацины, опьянённые победой, расположились лагерем на берегу в виду своих кораблей. В этот предрассветный час они крепко спали у походных костров, выставив лишь дозорных.
      Завидев рать, шедшую на них, дозорные подняли тревогу.
      Бой разгорелся. Он был жарким, но недолгим. Лишь горстка врагов успела добраться до кораблей, остальные полегли тут же на берегу.
      Маттео бросился к связанным пленницам. Острым ножом он перерезал опутывавшие их верёвки. Вот и Мариучча! Юноша горячо обнял любимую и повернулся, чтобы поблагодарить своих соратников. Но воины исчезли, будто растаяли в воздухе. .
      Горе и радость смешались в городе Виджанелло. Радовались, потому что враг был разбит, потому что девушки вернулись в свои дома. Лили слёзы, потому что во многих семьях за столом во время трапезы пустовало место мужа или брата, или сына.
      Но жизнь текла своим чередом. Забывалось горе, и печаль на лицах жителей Виджанелло всё чаще сменялась улыбкой.
      И вот снова готовится свадьба Мариуччи и Маттео.
      Храброго юношу прозвали сыном Виджанелло, потому что он спас город. А если у юноши такой отец, какого ни у кого не бывает, — целый город, то и свадьбу надо отпраздновать так, чтобы теперешние дети, став стариками, рассказывали о ней своим внукам.
      День для свадьбы тоже выбирали всем городом и назначили в годовщину победы над сарацинами.
      Маттео был так счастлив, что даже не вспоминал о слове, которое дал властителю мёртвых. Всё, что случилось в ту ночь, казалось ему далёким сном,
      И вот настал назначенный день.
      С самого утра улицы заполнились народом. Горожане разоделись в лучшие платья, лишь кое-где среди праздничного убранства темнели траурные одежды. Колокола возвестили, что свадебный обряд начался.
      Маттео надел кольцо на палец невесте и сам протянул руку, чтобы она надела ему кольцо. Вдруг налетел страшный вихрь, чёрный смерч пронёсся над Виджанелло, подхватил Маттео и унёс с собою прочь.
      Никто из стоявших вокруг не увидел того, что видела Мариучча: не смерч, а сам властитель Царства мёртвых похитил Маттео.
      — Ах, Маттео, как ты мог оставить меня ни женой, ни невестой! — воскликнула девушка. — Ведь обряд венчания не кончен. Но я не уступлю тебя никому. Даже в Царстве мёртвых я найду тебя.
      Девушки Корсики так же отважны и решительны, как и мужчины. Мариучча отправилась искать своего Маттео.
      Вот кончились последние дома Виджанелло. Мариучча остановилась. Куда же идти? В какой стороне лежит Царство мёртвых?
      Тут к Мариучче — прыг-скок боком — подскакала ворона.
      — Кр-ра-сивое колечко. Подари мне колечко, девушка.
      — Не могу, — сказала Мариучча. — Это кольцо надел мне на палец мой жених, Маттео.
      Но ворона не отставала.
      — Дай тогда другое колечко, ведь у тебя два.
      — Ах, сестрица, второе кольцо я должна надеть на палец моему жениху Маттео в Царстве мёртвых. Я лучше подарю тебе серёжку.
      Мариучча вынула из смуглого ушка серёжку и протянула её вороне.
      Ворона схватила серёжку когтистой лапой и улетела. На лету она обернулась и крикнула:
      — Цар-рство мёртвых в той стороне, где заходит солнце. Иди прямо на закат солнца, девушка. Никуда не сворачивай.
      Мариучча повернулась спиной к востоку, лицом к запалу и пошла.
      Первые дни на её пути попадались деревни. Потом начались дикие места. Мариучча шла по спалённой солнцем пустой равнине. Острые камни изрезали ей ноги, горячий песок жёг их огнём.
      День сменяется ночью, ночь — днём, день — снова ночью. А девушка всё идёт и идёт.
      Впереди видны горы. За них садится солнце, из-за них восходит луна.
      Скоро или не скоро Мариучча подошла к первой горе, поросшей весёлым лесом. От дерева к дереву — она и сама не заметила, как очутилась на вершине. Тут, в небольшой котловине, лежало озеро, круглое и блестящее, как зеркало.
      Мариучча наклонилась над водой, чтобы умыться, и тотчас же отшатнулась. Из воды на неё смотрела морщинистая старуха с седыми волосами.
      — Да ведь это моё отражение! — вскрикнула Мариучча. - Неужто минули не дни, а годы, как я покинула родной дом? А может, горе состарило меня раньше времени. Как я, такая, покажусь Маттео?
      Девушка опустилась на прибрежный камень и заплакала.
      Она не знала, да и откуда ей было знать, что это озеро волшебное. Оно всё отражало наоборот. Посмотрится в него старуха — увидит себя молодой и прекрасной. Взглянет девушка — и испугается, как испугалась Мариучча. Будто ей и впрямь пора нянчить внуков, а не плясать на околице деревни с парнями.
      Поплакала Мариучча, потом решила:
      — Пусть разлюбит меня Маттео, но я всё-таки разыщу его в Царстве мёртвых.
      Она утёрла слёзы и стала спускаться с горы.
      В долинке у корней дерева пробивался родник. Мариучча не удержалась, посмотрелась в него и звонко засмеялась.
      — Нет, Маттео не отвернётся от меня. Я По-прежнему хороша и молода!
      Радость придала Мариучче силы, и она снова пустилась вперёд.
      А сил надо было много, потому что перед ней выросла вторая гора, выше первой. Гора была каменистая и крутая. Однако недаром Мариучча родилась на Корсике. Где пройдёт горная коза, там пройдёт и корсиканская девушка. Вот уже близка верипша, ещё два три уступа, и Мариучча одолеет гору. Вдруг иосльипался гром и из-под земли поднялось стеной пламя. Thictho Мариучча металась в поисках прохода. Она нигде его не находила,
      Мариучча была храбрая девушка, но всё-таки девушка. Поэтому она снова горько заплакала. Одна её слезинка капнула в огонь. Огонь зашипел, прижался к земле и погас.
      Мариучча достигла вершины и увидела, что за этой, второй, горой поднимается третья гора. Стоит она, как угрюмый великан, и голова её спряталась в тучах. Нет, никому не пройти по такой крутизне. Перелететь бы, да крылья за плечами у Мариуччи не выросли.
      Тут Мариучча услышала жалобный крик. Посмотрела — это белый голубь бьётся в траве, запутался лапкой в длинной травинке, никак ему не распутаться. А над голубем кружит голубка, то припадёт к земле, то опять взовьётся и так жалобно кричит, будто плачет.
      — Ах, бедняжка, — сказала Мариучча голубке, — у нас с тобой одно горе. Ты хочешь вызволить своего голубя, а я своего Маттео. Я помогу тебе, а мне, видно, никто не поможет.
      Девушка нагнулась и осторожно разорвала травинку. Голубь взлетел, сделал большой круг рядом с голубкой и вернулся к Мариучче.
      — Чем помочь тебе, девушка? — спросил он.
      — Вы не можете помочь мне, — печально ответила Мариучча. — Мне надо вон за ту высокую гору.
      Голубь взвился вверх и пропал. Не прошло и минуты, как воздух затрепетал от взмахов быстрых крыльев. Прилетела тысяча голубей. Они ухватили красными лапками Мариуччу за пояс и перенесли её через гору. Там они опустили девушку на землю у входа в уш,елье.
      — Счастливого пути! Счастливого пути! — закричали они, улетая.
      Мариучча вступила в узкий проход между скалами.
      Идёт девушка тесниной. Встали по бокам каменные утёсы, заслонили солнечный свет, сыро и темно в ущелье. Высоко над головой бежит дорожка неба, ведёт Мариуччу дальше и дальше. Всё уже ущелье, всё глубже уходит вниз. Еле видна вверху дорожка неба.
      Вдруг расступились скалы, и девушка вышла на берег
      реки. Река не струилась, не журчала, воды её тяжело колыхались, будто чёрная ртуть.
      Мариуччу мучпла жажда. Она хотела напиться, но вдруг вспомнила, что рассказывали у них в Виджанелло. Есть такая река, разделяющая Царство живых и Царство мёртвых: выпьешь глоток воды и сразу забудешь всё, что было. Может, это она, река забвения. И Мариучча не стала пить.
      Тут к берегу причалила лодка. Вёл её старый-престарый старик-перевозчик.
      — Здравствуй, дедушка, — сказала Мариучча, - перевези меня на ту сторону.
      Старик ответил:
      — Живым нечего делать в Царстве мёртвых. Я не повезу тебя.
      — Но ведь я uniy своего Маттео, — стала просить его девушка. Посмотри сам, вот это кольцо он надел мне на палец, а вот это кольцо я должна надеть ему на палец. Как же ты говоришь, что мне нечего там делать!
      — Ну что же, — сказал старик, — садись в лодку. Да запомни мой совет: когда найдёшь своего жениха и поведёшь назад, молчи и не оглядывайся.
      Старик поднял тяжёлое весло и, медленно загребая, повёл лодку поперёк реки. Весло поднималось и опускалось, но плеска воды не было слышно.
      Когда Мариучча вышла из лодки на том берегу, она увидела ворота, а над воротами надпись: «Этот порог дважды не переступают!»
      Но девушка не испугалась. Она перешагнула через порог и очутилась в Царстве мёртвых.
      Тут её обступили тени. Они были так похожи друг на друга, что Мариучча растерялась.
      «Пресвятая Мадонна, — подумала она, — как я найду моего Маттео, как я его узнаю?»
      Долго скиталась Мариучча по сумрачному Царству мёртвых. Там не было ни дня, ни ночи, ни пения птиц, ни душистого запаха трав. Вдруг сердце девушки дрогнуло. Перед нею остановилась тень, такая же серая, как все другие, но что-то знакомое проступало в неясных чертах.
      Мариучча быстро надела кольцо на палец тени. И вот чудо, — перед нею стоит не тень, а Маттео, её Маттео! Девушка схватила его за руку и побежала к выходу из Царства мёртвых.
      Вот впереди завиднелся яркий свет дня, блеснули тяжёлые воды реки. Ворота были открыты, но выход стерегло чудовище о семи головах. Каждая из голов изрыгала дым и пламя.
      Мариучча прижалась к Маттео, и они проскользнули мимо. Ещё три — четыре шага, и они вернутся в мир живых.
      Вдруг девушка почувствовала за спиной палящее дыхание. Она оглянулась и увидела, что чудовище подняло среднюю, самую большую голову и тянется к Маттео, чтобы напасть сзади и проглотить его.
      — Берегись, Маттео, любимый мой! — закричала в смертельном испуге Мариучча.
      Ах, зачем она оглянулась, зачем крикнула! Тотчас чары, охранявшие их обоих, распались. Захлопнулись тяжёлые ворота, Маттео и Мариучча стали тенями. Буря подхватила их и закружила, словно опавшие листья.
      Так и носятся они, гонимые ветром, не думая о будущем, не вспоминая о прошлом. Но они всё-таки вместе, они крепко держат друг друга за руки. На пальце Мариуччи сияет кольцо Маттео, а на пальце Д1аттео — кольцо Мариуччи.
     
     
      ЧТО ВАЖНЕЕ
     
      Поспорили однажды два друга: от чего зависит счастье.
      — И думать тут нечего! — воскликнул один. — Счастье приносят деньги. Ты ведь знаешь, как я стал поэтом. Никто не хотел печатать моих стихов. А вот умерла моя тётушка, оставила мне наследство, я сам их напечатал. С тех пор от издателей отбою нет. Если б не тётушкины деньги, никто и сейчас бы не знал, что я поэт.
      - Вздор, перебил его второй. — Всё решает судьба. Я теперь считаюсь лучшим певцом Италии. А давно ли меня и слушать никто не хотел. Вот я и пел только рыбам на берегу моря. Судьбе было угодно, чтобы сам граф Луиджи катался в этот час на лодке. Граф услышал меня и пригласил петь на балу в честь его невесты. С этого всё и пошло. При чём же тут деньги? Судьба, друг мой, судьба!
      Спорили, спорили ггоэт и певец, ни до чего не доспорились и пошли гулять.
      Вышли они из дому и побрели, куда глаза глядят. На самой окраине города они увидели полуразвалившуюся хижину.
      На пороге хижины сидел юноша, весь в лохмотьях, и играл на гитаре.
      — Послушай, приятель, ты, я вижу, превесело живёшь! — окликнул юношу поэт.
      — Какое тут веселье, ответил тот, — когда человек второй день ничего не ел.
      — Так зачем же ты играешь на гитаре? — спросил певец.
      — Да видите ли, гитара это всё, что мне оставил в наследство отец!
      Друзья переглянулись, потому что оба разом подумали: «Это, пожалуй, то, что нам нужно! Тут-то мы и узнаем, что важнее».
      Каждый вытащил из кармана по пятьдесят золотых монет и отдал их гитаристу.
      — Целых сто скудо! — воскликнул юноша. — Спасибо вам, добрые синьоры.
      — Прибереги свою благодарность. Ровно через год мы придём узнать, помогли ли тебе эти деньги, — сказали друзья и пошли назад.
      Только они скрылись за поворотом дороги, Альчиде — так звали юношу — сказал сам себе:
      — Для начала я куплю столько сосисок, сколько поместится в моём животе. А потом уже подумаю, как распорядиться нежданным богатством.
      Он положил деньги за подкладку своего берета и отправился в лавку.
      Не успел Альчиде пройти и десяти шагов, как вдруг
      неслыханное дело! с ветки оливкового дерева слетела большая лохматая ворона, вцепилась когтями в берет Альчиде и вместе с беретом взвилась вверх.
      — Воровка! Отдай деньги! - закричал бедняга Альчиде.
      Но ворона только быстрее захлопала крыльями и скоро
      скрылась из глаз.
      Миновал год. Поэт и певец снова пришли к хижине Альчиде. Им и стучаться не пришлось, потому что Альчиде, как и в первый раз, сидел у порога и играл на гитаре.
      — Как, — воскликнули друзья, — ты всё ещё бренчишь на гитаре?
      — А что мне остаётся делать, — уныло ответил Альчиде, - если лохматая ворона унесла моё счастье вместе со старым беретом.
      И он поведал короткую, но печальную историю.
      — Ну, — повернулся к поэту певец, — разве я не говорил, что счастье и несчастье посылает судьба? Пускай какой-то там вороне захотелось спать в гнезде не на голых сучьях, а на мягкой тряпице. Но объясни мне, почему ей понадобился берет Альчиде именно в ту минуту, когда тот положил в него деньги.
      — Вздор! — прервал певца поэт. — Если бы ворона не утащила деньги, Альчиде зажил бы припеваючи. Нет, дружище, деньги — это всё.
      С такими словами поэт полез в карман, вытащил ещё сто скудо и протянул Альчиде.
      Альчиде принялся горячо благодарить друзей, но те махнули рукой, пообещали прийти ровно через год и ушли.
      На этот раз Альчиде решил быть умней. Отправляясь в лавку за сосисками — не забывайте, что год тому назад ему так и не удалось полакомиться сосисками, — он засунул за щёку одну монету, а остальные девяносто девять хорошенько припрятал. Куда бы вы думали — в старый башмак, валявшийся в углу.
      Уж теперь никакая ворона не доберётся, — сказал он, очень довольный своей хитростью. — Да и вор на такое старьё не польстится.
      А между тем, пока Альчиде ходил в лавку, случилось вот
      что: в хижину забрела соседская кошка, которую хозяева кормили только тогда, когда сами были сыты, а такого никогда не случалось. Кошка обшарила всю комнату, но, разумеется, ничего съестного не нашла. Тут вдруг из норки выскочила мышка. Кошка за ней. Мышка заметалась и юркнула в старый башмак. В тот самый, где Альчиде припрятал деньги. Кошка мигом перевернула башмак, монетки раскатились по полу, а мышка улизнула в норку. Тогда кошка принялась играть монетами. Она катала их лапой до тех пор, пока не закатила все до последней в ту же норку, в которую спряталась мышка.
      Когда Альчиде вернулся из лавки, оказалось, что он не богаче, чем был вчера, — пропали деньги, да и только! Хорошо ещё, что он успел купить сосиски.
      Поэтому нет ничего удивительного, что певец и его друг, явившись через год, застали Альчиде на пороге старой хижины за старым занятием.
      — Ну, — воскликнул поэт, — это уже слишком! Может быть, ты станешь нас уверять, будто вторые сто скудо утащили мыши?
      — Увы, мои добрые синьоры, — вздохнул АлЬчиде, я не стану вас ни в чём уверять, потому что сам не знаю, куда делись деньги.
      — Теперь ты, наконец, убедился, — сказал певец поэту, — что всё решает судьба, а не деньги.
      — Наоборот, — ответил поэт, — я уверился ещё больше, что только деньги делают человека счастливым. Но доказывать свою правоту я уже не стану. Это обходится слишком дорого. Теперь доказывай ты.
      — Попробую, — сказал певец.
      Он порылся в карманах и вытащил небольшой свинцовый шарик. Признаться, певец и сам не помнил, что это зл шарик и как он попал к нему в карман.
      — Возьми, бедняга, сказал певец, протягивая шарик Альчиде. — Может, он тебе пригодится больше денег.
      Друзья попрощались и ушли.
      Шарик долго лежал в кармане певца, но ещё дольше он провалялся в кармане Альчиде Вспомнил он о шарике только
      тогда, когда у него совсем подвело живот от голода. Даже гитара перестала его веселить.
      Вытащил Альчиде шарик, покатал на ладони и задумался:
      «Продать? Да за него ни единого сольдо не дадут. Но раз кто-то его сделал, — значит, он на что-то годится».
      Тут Альчиде хлопнул себя по лбу
      — Как же это я раньше не догадался! Ведь из него выйдет отличное грузило.
      Он срезал гибкую, длинную ветку с ивы, согнул булавку крючком, подвесил на крепкой нитке шарик... Словом, через час Альчиде сидел на большом камне у моря и удил.
      Только рыба, как назло, не клевала. Альчиде просидел на берегу всё утро и весь день. Другой бы на его месте давно бросил эту затею. Но не таков был Альчиде. Если уж он за что брался, то держался крепко. Альчиде решил переупрямить рыб. И переупрямил-
      На закате рыба стала ловиться. Молодой рыбак только успевал вытаскивать и вновь закидывать удочку. Ох и вкусная же получилась уха из наловленной рыбы! Нам бы такую попробовать!
      Рыбы было так много, что половину её Альчиде рано утром продал на базаре. Потом он опять побежал к морю.
      Так и пошло: целые дни Альчиде просиживал у моря со своей удочкой. Через полгода он завёл небольшую сеть. Ешё через полгода — лодку и стал заправским рыбаком.
      А что же поэт и певец? О, у них было так много дела, что они совсем забыли о бедняге гитаристе. Оба уехали в дальние путешествия — один на запад, другой на восток — и встретились в родном городе только через пять лет. Тут-то они вспомнили об Альчиде и решили его навестить.
      Пришли на старое место.
      Смотрят — хижины нет. Вместо неё стоит приветливый домик. У домика играют двое ребятишек. А с порога улыбается детям молодая хозяюшка..
      Подошли друзья поближе и спросили у женщины:
      — Не знаете ли, куда делся гитарист Альчиде?
      — Как не знать! — ответила женщина, обернулась и крикнула: — Эй, муженёк, к тебе тут в гости пришли два важных синьора.
      Муженёк вышел на зов, и друзья увидели, что это и вправду сам Альчиде. Начались расспросы. Все уселись на пороге, и Альчиде принялся рассказывать по порядку всю свою историю. Всё с самого начала мы слушать не станем, нам это уже известно. А то, чего не знаем, послушаем.
      — ... Итак, дорогие синьоры, завёл я себе лодку, добротную сеть и стал заправским рыбаком. Потом приглянулась мне Джованна, ну и я, конечно, ей приглянулся. Признаться, немножко в этом деле ломогла мне гитара... Словом, не прошло и трёх месяцев, как мы поженились. Ну, а молодой жене жить в развалившейся хижине не пристало. Задумали мы на этом месте поставить домик. Стали ломать хижину. . . Слушайте теперь внимательно, дорогие синьоры, это и вас касается. В старой трубе оказалось брошенное воронье гнездо, в гнезде берет, а в берете сто скудо. И я очень рад, что могу, наконец, отдать свой давнишний долг.
      Альчиде сбегал в комнату и принёс рваный берет, в котором позванивали монеты. Он отдал певцу и поэту по пятьдесят скудо и продолжал свой рассказ.
      — Это ещё не всё. Только в хижине сломали пол, как в углу, в мышиной норке, нашлись девяносто девять скудо Сотый скудо я ведь тогда успел истратить на сосиски. Теперь я положил этот недостающий скудо обратно.
      При этих словах Джованна, жена Альчиде, вынесла деньги в красиво связанном кошельке, и Альчиде отдал его поэту.
      — Ну, а шарик, — сказал он, — я оставлю себе на память.
      Едва Альчиде кончил, между друзьями разгорелся старый спор. «Судьба!» — кричал певец. — «Деньги!» — перекрикивал его поэт. Пошли в ход все старые доводы — и наследство тётки и знатный вельможа граф Луиджи.
      Альчиде слушал, слушал и наконец вмешался в спор.
      ~ Позвольте и мне сказать своё слово. Деньги деньгами, судьба судьбой, но поверьте мне, что главное - это труд п упорство. Может быть, и вправду тётушкнно наследство вам помогло, синьор поэт, но ведь долгие годы вы были бедны и безвестны, однако не бросали писать стихи. Вас, синьор певец, прославил граф Луиджи, но ведь вы не переставали петь свои песни и до того счастливого часа, когда он проехал мимо вас на своей лодке. А что до меня, то всё, чего я достиг, — дело моих собственных рук.
      Певец и поэт помолчали немного, потом разом воскликнули:
      Клянёмся Мадонной, кажется, он прав!
     
     
      КОРОЛЕВСКИЙ СОКОЛ
     
      Эту историю рассказал мне один крестьянни за стаканом доброго вина. Слышал он её от своего деда, а дед слышал от своего деда. А уж от кого тот дед слышал, никто не знает. То ли это с ним самим случилось, то ли с его братохм, то ли с соседом. Ну да всё равно! А история презанятная. Если хотите, послушайте.
      Жил когда-то король, и был у него любимый ловчий сокол. Любил его король за сильные крылья, зоркие глаза и крепкие когти. Три года служил сокол своему господину и ни разу не возвращался без добычи. И за это повесил ему король на шею маленький колокольчик, наполовину из золота, наполовину из серебра. Как только птица поворачивала голову, колокольчик звенел то золотым, то серебряным звоном.
      Однажды захотелось королю отдохнуть от своих королевских забот. Вот он и отправился на охоту. Сокол, как всегда, сидел у него на вытянутом пальце. Доехал король до ровного поля и выпустил сокола. Выпустил в первый раз, тот принёс ему перепела. Во второй раз сокол принёс куропатку. А в третий раз взлетел и больше не вернулся. Может, вспомнила птица вольную жизнь, может, погналась за быстрым голубем и улетела далеко прочь. Так или не так, а пришлось королю возвращаться в свой замок без любимого сокола.
      На поиски птицы король послал семь оруженосцев. Искали они семь дней, а на восьмой вернулись с пустыми руками.
      Тогда король повелел глашатаям объявить по всему королевству такой указ. Кто найдёт сокола и принесёт в королевский замок, тот получит награду — двести золотых флори-
      нов, а кто найдёт сокола и утаит, тоже получит награду — верёвку на шею.
      Пока король горевал о любимой птице, пока глашатаи скакали из конца в конец королевства, сокол долетел до дальних гор и опустился на дерево.
      И надо же так случиться, чтобы как раз неподалёку от этого дерева пахал своё поле крестьянин. Он-то и был не то дедом деда того, кто рассказал мне эту историю, не то братом деда, не то соседом. Шагал он по борозде за ослом, запряжённым в плуг, и рассуждал вслух.
      У крестьянина была жена и двое дочерей. Если в доме три женщины, так мужчине лучше молчать. Из женщин слова сыплются, как из рваного мешка мякина. Их не перекричишь. А на беду, крестьянин и сам любил поговорить. Приходилось ему отводить душу в поле, с самим собой или со своим осликом.
      — Хорошо тебе, длинноухий, — рассуждал он, — никаких у тебя забот нет. А мне двух дочерей пристраивать надо. Девушки они тихие, скромные, не больше десяти раз на дню ссоры затевают. Да вот женихи нынче стали слишком разборчивы. Красоты нет, так приданое им подавай, а где я его возьму, это приданое.
      Вдруг крестьянин услышал тихий звон. Обернулся и увидел на дереве птицу. Крестьянин поднял руку и в шутку поманил птицу пальцем. И как же он удивился, когда птица размахнула широкие крылья и слетела к нему на палец, зазвенев колокольчиком.
      — Э, — сказал крестьянин, — да ты птица не простая. Небось моему работяге ослу никто на шею золотых побрякушек вешать не станет.
      Тут он присмотрелся повнимательнее и разглядел на колокольчике тонко вырезанную корону.
      — О такой шапке мы слыхали. Зимой она не греет, летом от солнца не укрывает. И поди ж ты, кто раз её на голову напялил, ни за что снимать не хочет. Бывает, конечно, что теряют эту шапку, да только вместе с головой. Ну, об этом лучше помолчать. Словом, птица, я тебя признал. Ты тот самый сокол, о котором неделю тому назад объявлял на деревенской площади глашатай. А ведь это неплохо, что ты попался мне в руки!
      С этими словами крестьянин отправился домой, неся сокола перед собой на пальце.
      — Ну, дочки, — сказал он, — вот ваше приданое, — и показал им птицу.
      — Ты, отец, видно, смеёшься над нами! — разворчались дочери. — Сулишь в приданое какую-то птицу, которая и курицы хорошей не стоит.
      — Много вы понимаете, — сказал крестьянин, повернулся и крикнул жене: — Эй, жена, собирай мужа в дорогу! Иду я в королевский дворец, а путь туда не близкий. Дай мне с собой три лепёшки, три маслины да три луковки.
      Пока жена укладывала три лепёшки, три маслины да три луковки в мешок из-под овса, крестьянин снял недоуздок со
      своего ослика, один конец обмотал вокруг лапки сокола, другой вокруг руки. Потом вскинул мешок за спину и отправился.
      День шёл, два шёл, на третий пришёл к королевскому дворцу.
      В крестьянской лачуге двери всегда настежь — только порог переступи — и всё. А в королевском дворце каменные стены, чугунные ворота всегда на запоре. Но крестьянина это не смутило. Он подошёл поближе и принялся колотить по воротам ногой, потому что руки у него были заняты — одна придерживала мешок, на другой сидел сокол.
      Ворота распахнулись, крестьянин уже хотел войти, но не тут-то было. Двое стражников преградили ему путь длинными копьями, а третий стражник забил в колокол, будто на пожар сзывал. Тут из дворца выбежал толстый начальник стражи и стал допрашивать крестьянина.
      — Куда идёшь, деревенщина?
      — К королю иду, — отвечал крестьянин.
      — А что у тебя на руке?
      — Сокол.
      Начальник стражи, конечно, сразу узнал птицу, но быстро успел смекнуть, что тут можно поживиться.
      — Сокол-то сокол, а чей сокол? — спросил он.
      — Королевский, — сказал крестьянин.
      — Ах, негодяй! — закричал начальник стражи. — Да знаешь ли ты, что король от тоски по своему любимому соколу не ест, не спит. Наконец-то я изловил тебя, бессовестного вора. Эй, стража правой половины ворот, исполняй своё дело!
      Стража потащила крестьянина направо, и он увидел прямо перед собой виселицу с болтавшейся наготове петлёй.
      «Чего доброго, и впрямь повесят!» — подумал бедняга и завопил:
      — Да что вы, совсем с ума спятили? Где это видано, чтобы вор краденое добро назад хозяину приносил!
      — Подождите вешать, — приказал начальник стражи. — Так ты что же — этого сокола королю принёс?
      — Конечно, королю, — отвечал обрадованный крестьянин.
      — Ну так давай его мне, — сказал толстый начальник стражи, — а я снесу королю.
      — Э, нет! Сокол-то мой!
      — Ах, твой! — опять закричал начальник стражи.. — Значит, ты всё-таки хочешь утаить королевскую птицу. Стража левой половины ворот, исполняй своё дело!
      Крестьянина снова подхватили и поволокли налево. Налево тоже стояла виселица, видно, родная сестра правой. Крестьянину она понравилась не больше, чем первая. Поэтому он вырвался из рук стражников и подбежал к начальнику.
      — Милостивый господин, — заговорил он, низко кланяясь. — Что-то не хочется мне болтаться между небом и землёй. Не сговоримся ли мы как-нибудь иначе?
      Начальнику только этого и надо было. Он подкрутил свои усы и важно сказал:
      — Королевская служба не шутка. Что ни случись, за всё начальник стражи в ответе., Мне свою голову даром терять тоже неохота.
      — Зачем же даром, господин начальник, — сказал крестьянин.
      — Вот это разговор другой. Так и быть, пойдём вместе к королю. Только смотри, уговор такой: сокола мы поймали вдвоём. А раз вдвоём, так и награда на двоих.
      — Будь по-твоему, — сказал крестьянин. — Идём к королю.
      Король даже вскочил с трона, увидев своего любимого сокола. Крестьянин размотал ослиный недоуздок, и сокол перелетел с его пальца на палец хозяина. Тогда король спросил:
      — Кто поймал?
      — Я... — начал крестьянин, — и... он тоже.
      — Да, я тоже, — подхватил начальник стражи.
      — А кто же увидел моего сокола первый?
      — Ну, увидел-то я первый, — ответил крестьянин. — Но поскольку ловили мы вдвоём, то всё, что ваше королевское величество пожалует, причитается нам поровну. Об одном только прошу у вашей королевской милости — не давайте нам награду золотыми монетами.
      — А чем же? — спросил король.
      — Я бы хотел получить плетьми. И сдаётся мне, что по пятьдесят ударов каждому будет в самый раз.
      Король очень удивился. Но королю не полагается выказывать удивление. Он позвал придворного палача и велел отпустить по пятьдесят ударов и тому и другому.
      Крестьянин подставил свою спину сам, и вид у него был предовольный. Зато начальника стражи тащили к палачу шестеро слуг, потому что от страха ноги его совсем подгибались.
      А король тем временем просто умирал от любопытства, и так как король всё-таки человек, то он не выдержал и велел привести к себе крестьянина.
      — Теперь, когда вы оба получили то, чего просил ты один, — сказал ему король, - обьясни мне, почему ты выбрал такую удивительную награду.
      — Потому что оба мы её заслужили, — принялся объяснять крестьянин. — Я за то, что дал себя провести, а господин начальник вашей стражи за то, что провёл меня.
      — Как так?
      Тут крестьянин рассказал всё по чистой правде.
      — Конечно, — добавил он, — я бы предпочёл что-нибудь другое, тем более, что я бедный землепашец и у меня две дочки на выданье. А битая спина незавидное приданое. Но я человек справедливый и рассудил так: кто что заработал, то и получай.
      Король расхохотался. Потом сказал:
      — Ну, и я человек справедливый. Поэтому рассужу иначе. Начальнику моей стражи я велю прибавить ещё пятьдесят плетей. А ты возьми себе вот этот кошель. В нём ровно двести золотых. Неплохое будет приданое у твоих дочерей.
      - Ну, если так, побегу их обрадую, — сказал крестьянин. Взял кошель, поклонился королю и пустился, весело распевая, в обратный путь.
     
     
      ОГОНЬ, ВОДА И ЧЕСТЬ
     
      ому, что тут рассказывается, можете верить, можете не верить. Но дослушайте до конца и вы согласитесь, что это самая поучительная история, какую вам когда-либо доводилось узнать.
      Однажды повстречались в пути Огонь и Вода. Огонь не любит сидеть на месте. Даже когда его запирают в печке или очаге, он только и думает, как бы выскочить. Вода тоже непоседа, вечно куда-то стремится. Вот они и решили прогуляться в свободную минуту.
      Только они поздоровались, видят — идёт Честь.
      Удивились Огонь и Вода, никогда они раньше Честь на дороге не встречали. Не такая это легкомысленная синьора, чтобы бегать с одного места на другое да бродить по дорогам. Они ведь не знали, что сегодня ей пришлось покинуть одного знатного кавальере, совершившего бесчестный поступок.
      — Синьора Честь, — сказали Огонь и Вода, — не окажете ли вы честь погулять с нами?
      — Спасибо за приглашение, — отозвалась Честь. — Я уверена, что это будет приятное путешествие. Но, простите, в моих правилах всегда знать, чем занимаются мои спутники.
      — О, не беспокойтесь, синьора Честь, — зажурчала Вода, — вам не придётся стыдиться того, что вы идёте со мною рядом. Я утоляю жажду путников, мою, стираю, орошаю поля и верчу мельничные колёса.
      Вода журчала истинную правду. Она умолчала только о том, что иногда её журчанье превращается в оглушительный рёв и тогда она рвёт плотины, заливает селения и разбивает
      в щепки корабли. Но кому же приятно говорить о себе такое, да ещё при первом знакомстве?
      — А я, — сказал Огонь, — освещаю и согреваю жилища, варю обед и помогаю кузнецам ковать железо.
      Огню не хотелось выглядеть перед Честью хуже Воды. Поэтому он тоже кое о чём умолчал. Например о том, что, разгулявшись, может сжечь целую деревню или, упав с неба, расколоть для забавы почтенный старый дуб, что простоял бы ещё лет триста.
      Честь, которая была весьма щепетильна, но доверчива, пришла в восторг от таких спутников.
      — Так пойдёмте же, друзья, гулять втроём! — воскликнула она.
      — Постойте, — сказал Огонь, — в пути кто-нибудь из нас может свернуть в сторону или отстать. Надо условиться, по каким приметам мы разыщем друг друга. Меня вот издали можно узнать по дыму, потому что, как известно, нет дыма без огня.
      Вода сказала:
      — Не ищите меня там, где растения пожелтели и поникли, где земля растрескалась от зноя. Я там, где плакучие ивы, ольха, тростник и высокая зелёная трава.
      — А что касается меня, — промолвила Честь,- то у меня нет особых примет. Если хотите дружить со мной, неустанно следите, чтобы я не потерялась. Берегите меня, как кривой бережёт свой единственный глаз. Потому что таково моё удивительное свойство, синьоры: кто меня потеряет, тот никогда не обретёт вновь.
      И Честь, единственная из троих, сказала истинную правду, ни о чём не умолчав.
     
     
      ВЕСЁЛЫЙ САПОЖНИК
     
      Жил на свете сапожник с большим-пребольшим горбом. Было у него семеро сыновей. Звали их Пер-ротто, Джианотто, Ринальдотто, Эрминотто, Арриготто, Амбро-джиолотто и маленький Пеппи-но. Да ещё семеро дочерей. Звали их Нинетта, Джилетта, Джованетта, Эрмеллинетта, Лауретта, Гелизетта и маленькая Кателлина.
      Сосчитайте-ка — семь да семь, это будет четырнадцать детей. А сколько же у этих детей ног? Ух ты, целых двадцать восемь. А сколько же нужно 'башмаков? Думаете, двадцать восемь? Как бы не так. А самого сапожника и его жену сосчитали? На всю семью нужно тридцать два башмака. Вот сколько!
      Сапожнику приходилось тачать так много башмаков для своей семьи, что едва хватало времени шить на заказ. Поэтому семья ела один день хлеб с водой, другой день — воду с хлебом.
      Но сапожник не унывал. Это был очень весёлый сапожник. Работает — поёт, отдыхает — пляшет. Он и песенку про себя придумал:
      Я молотком стучу — тук-тук -Не покладая рук. Работу кончу и тотчас Пущусь в весёлый пляс.
      Однажды весёлый сапожник сшил три пары башмаков и решил их продать в соседнем городке на ярмарке. Закинул
      он башмаки за спину и зашагал по дороге. Идёт, а башмаки стук-бряк по горбу, стук-бряк по горбу.
      «Всё бы хорошо, — думает сапожник, — только горб мне ни к че,му».
      Пришёл на ярмарку — с одним поговорил, с другим посмеялся. . . И забыл про горб.
      Башмаки у него мигом расхватали. На вырученные деньги сапожник накупил кучу подарков своей семье, сложил их все в мешок, закинул за спину и пустился в обратный путь. Идёт, а мешок с подарками стук-бряк по горбу, стук-бряк по горбу.
      «Нет, — думает сапожник. — всё-таки горб мне ни к чему».
      Тем временем начало смеркаться. А до дому ешё далеко. Решил сапожник свернуть в лес и пойти к своему селению прямиком. Пока шёл лесом, совсем стемнело. Хорошо ещё, что луна взошла. И вот при свете луны сапожник увидел. .. Кого бы вы думали? Лесную фею. Она была маленькая-маленькая. Фея сидела на пенёчке и плакала.
      — Отчего ты плачешь? — спросил её сапожник.
      — Мне скучно, — ответила фея.
      — Скучно? А вот мне никогда скучно не бывает.
      И он запел:
      Я молотком стучу — тук-тук — Не покладая рук. Работу кончу и тотчас Пущусь в весёлый пляс.
      Фея утёрла слёзы и улыбнулась.
      — Но это ещё не всё, — сказал сапожник. — Слушай дальше:
      Тружусь, танцую — столько дел. Что некогда скучать... Кто башмаки мои надел. Тот будет век плясать.
      — Так сшей мне скорей башмачки! — воскликнула фея.
      — Мигом сошью, — ответил сапожник.
      Он сорвал два листика подорожника, вместо дратвы в дело пошёл сухой стебелёк, вместо иголки — сосновая хвоинка. Скоро башмаки были готовы. Фея начала их примерять. Сапожник посмотрел, а феи нет.
      — Ой! — послышался голосок из левого башмака. — Они мне, кажется, велики.
      — Да, немножко велики, — сказал сапожник. — Ну, ничего. Я сейчас сошью тебе другие.
      Он нагнулся, сорвал два маленьких листочка клевера и сшил башмачки точно по ножке феи. Только она их надела, как сапожник запел свою песенку, и фея пустилась в пляс.
      Всю ночь танцевали фея и сапожник. А когда занялась заря, фея сказала:
      — Ох, и наплясалась же я! Славно ты меня повеселил. Скажи, что тебе дать за это?
      — Дать? — удивился сапожник. — Да мне ничего не надо.
      Потом он подумал немножко и сказал:
      — А не можешь ли ты у меня взять? Я бы с удовольствием избавился от моего горба.
      — Так за чем же дело стало! — ответила фея..
      Она вскочила на пенёк и дотронулась волшебной палочкой до горба сапожника. Горб мигом исчез, словно его и не бывало.
      — Вот спасибо! — воскликнул сапожник, расцеловал фею и отправился домой.
      Едва он вошёл в селение, навстречу ему попалась старуха соседка. У неё тоже был горб. Только не сзади, а спереди. Увидела она сапожника, и глаза у неё разгорелись от зависти.
      — Э, куманёк! Ты это или не ты? Где твой горб?
      Тут сапожник рассказал старухе, как всё произошло.
      На следующую ночь старуха отправилась в лес.
      — Как хорошо, что ты пришла! — закричала фея, увидев старуху. — Мне не с кем сегодня поплясать.
      — Только у меня и заботы, что плясать с тобой, — сердито ответила старуха.
      — А сапожник со мной плясал, — сказала фея. — Но если ты не хочешь, давай споём песенку.
      — Ещё что выдумала! — проворчала старуха.
      — А сапожник со мной пел, — сказала фея.
      — Бездельник твой сапожник, да и ты бездельница. Вам бы всё петь да плясать. Поработай лучше своей волшебной палочкой.
      — Хорошо, — согласилась фея. — Только знай: моя палочка может дать, может и взять. Так что же — дать или взять?
      «Скажу — взять!» — подумала старуха.
      Раскрыла рот и крикнула:
      — Дать! Дать! - Недаром она слыла самой жадной женщиной в селении.
      — Ну что ж! Получай, — усмехнулась фея.
      Она вскочила на пенёк и дотронулась до старухи волшебной палочкой. На спине старухи мигом вырос горб.
      Старуха и кричала, и бранилась, — ничего не помогало.
      Так и осталась старуха жить с двумя горбами — один спереди, другой сзади.
     
     
      КАК КОРТЕЗЕ ЗАПЛАТИЛ ЗА ОБЕД
     
      Случилось это лет сто тому назад, уж никак не меньше.
      Шёл по дороге из Поло в Попильяно благородный кавальере. Звали его Кортезе. Почему шёл? Да очень просто — коня у него не было. На голове у кавальере шляпа с пером, на ногах туфли с пряжками, на плечах бархатный камзол, а в кармане камзола — ни одного сольдо. Со знатными господами это частенько бывает. Однако не только в кармане у Кортезе было пусто, пусто было у него и в животе. До того пусто, что он, пожалуй, съел бы печёный камень.
      То-то он обрадовался, когда увидел при дороге харчевню.
      — Пербакко! Неплохо бы тут перекусить, — сказал он сам себе и открыл дверь харчевни.
      Хозяин бросился знатному гостю навстречу, усадил его на лучшее место и принялся подавать одно блюдо за другим: спагетти — длинные тонкие макароны, голубей в соусе, жареного поросёнка, бутылку белого вина и бутылку красного вина.
      Съев всё это, Кортезе закинул ногу на ногу, открыл табакерку и, сделав добрую понюшку, громко позвал хозяина.
      — Не знаешь ли. любезный, — начал он, — какие порядки в ваших краях? Если один человек даст другому хорошую затрещину, что скажет об этом судья?
      Хозяин ответил:
      — Хорошая затрещина стоит одного скудо штрафа.
      — А сколько стоит обед, который я съел? — продолжал спрашивать Кортезе.
      — Без двух сольди скудо, — ответил, кланяясь, хозяин и протянул руку за платой.
      — Так за чем же дело стало! — вскричал благородный кавальере. — Дай мне скорее затрещину, а два сольди оставь себе на чай.
      Хозяин побагровел от злости.
      — Хватит шутки шутить, синьор голодранец, плати за обед, а не то плохо придётся! — И хозяин стал засучивать рукава на своих огромных ручищах.
      Однако Кортезе ничуть не испугался.
      — Отнеси свой гнев в погреб, где ты хранишь своё прокисшее вино, — сказал он спокойно. — Там твоя злость поостынет. А не то я заставлю тебя бегать.
      — То есть как это бегать?! — запыхтел хозяин.
      — Да так. Как зайца. Или ещё быстрее.
      — Пятьдесят тысяч дьяволов, я не буду бегать!
      Но Кортезе стоял на своём.
      — Клянусь кровью поросёнка, которым я только что закусил, ты будешь бегать.
      — А если нет?
      — А если да?
      — А если я ни разу в жизни не бегал?
      — Ну так побежишь в первый раз.
      А если я не хочу?
      — Сейчас захочешь.
      — Бьюсь об заклад на стоимость твоего обеда, что я не сдвинусь с места! — заревел выведенньи lis терпения хозяин.
      Тогда благородный кавальере Кортезе поднял кулаки, вскочил и бросился. .. в открытую дверь.
      — Держи его, держи! — закричал хозяин и устремился вслед за Кортезе.
      Но кавальере отсчитывал плату за обед пятками с такой быстротой, что хозяин всё время оставался далеко позади. Когда Кортезе насчитал таким образом целый скудо, он остановился, поджидая хозяина.
      — Ну что, куманёк, — сказал кавальере, — а ведь за-клад-то выиграл я. Ты бежал побыстрее зайца. Так что не сердись, а понюхай лучше моего табачку.
      И он поднёс раскрытую табакерку к носу хозяина.
      Хозяин рассмеялся. Что же другое оставалось ему делать?
     
     
      ЛЕГЕНДА О СОКРОВИЩЕ КЬЯПАЦЦЫ
     
      У самого селения Кьяпаццы, там, где кончается его единственная улица, поднимается холм. На холме стоит старинный замок. Сейчас от него остались одни развалины и в его тёмных башнях гнездятся только совы да летучие мыши.
      Жители селения рассказывают об этом замке удивительные истории. Лет сто тому назад, каждый день ровно в двенадцать часов отодвигался ржавый засов. Тяжёлые двери со скрипом растворялись, и на порог выходил старик. Его длинная белая борода спускалась ниже пояса. Он был одет в куртку с пышными рукавами, короткие штаны, на голове у него был красный колпак, на ногах — туфли с пряжками. Старик кряхтя усаживался на ступенях лестницы, чтобы погреть на солнышке свои кости. А кости были очень-очень старые — никто не знал, сколько ему лет, да он и сам не смог бы их сосчитать.
      В этот час к замку сбегались все дети селения Кьяпаццы. Они влезали старику на колени, теребили его бороду, стаскивали с головы красный колпак. Но старик не сердился на детей. А иногда, когда солнце припекало особенно жарко и кости старика переставали ныть, он лукаво подмигивал ребятам, и те начинали, приплясывая,просить:
      — Покажи, дедушка!
      — Пусти нас, дедушка!
      — Дай, дедушка, поиграть!
      Старик поднимался и входил в тёмные двери, ребята на цыпочках шли за ним. Они проходили гулкими залами
      сводчатыми коридорами, потом долго спускались по узкой лестнице. Старик с трудом отодвигал железную дверь. Ребята переступали порог, и дверь захлопывалась за ними. И каждый раз рты и глаза их широко раскрывались от восхищения. Ведь в подземелье хранились сокровища Кьяпаццы. Грудами лежали золотые и серебряные старинные монеты, сундуки с откинутыми крышками были доверху полны драгоценными камнями. От камней шло такое сияние, что в тёмном подземелье казалось светло, как днём.
      Старик позволял детям играть сокровищами. Мальчики в шутку устраивали сражение. Одни размахивали мечами с золотыми рукоятками, другие прикрывались огромными щитами с затейливым узором. Девочки украшали себя самоцветами, надевали дорогие уборы. Платьица были у них старенькие, но девочки сразу превращались в маленьких принцесс.
      А старик, глядя на всё.это, тихонько посмеивался. Потом он брал в руки серебряный колокольчик и звонил. Принцессы снова становились маленькими оборванными девочками, храбрые воины — простыми мальчишками. Все быстро клали драгоценности на место и выходили из подземелья. И никогда никто из детей не уносил с собой ни одной монетки, ни одного камешка. Только один раз семилетний мальчик, который попал в подземелье впервые, положил в карман монету с квадратной дырочкой, чтобы сделать из неё грузило для удочки. И удивительное дело, железная дверь ни за что не хотела открываться. Тогда старик сказал:
      — Кто взял, — пусть отдаст.
      Мальчик, покраснев, бросил монету в кучу монет. Дверь тотчас распахнулась.
      Но в одну тёмную ночь в замок всё-таки пробрались три вора. Эти воры болели страшной болезнью — их сжигала жажда богатства. Пришли они издалека, потому что в тех краях, откуда они были родом, стало нечего красть. Всё, что можно было украсть, они уже украли.
      Воры эти были ловкие, любые двери могли открыть без шума. Башмаки они обмотали войлоком, лица прикрыли масками. Но всё-таки старик проснулся. Он вышел им навстречу и спросил:
      — Что вам нужно здесь, добрые люди?
      Воры, увидев, что имеют дело с дряхлым, безоружным стариком,осмелели.
      — Говорят, что Б этом замке хранятся сокровища! — закричали они.
      — Это правда, — ответил старик. — А зачем вам сокровища?
      — Я построю себе дворец в сто комнат, заведу сто слуг и буду жить в нём один, — ответил первый вор.
      Второй вор сказал:
      — А я куплю большой корабль и объеду все страны. И в каждой я буду есть только то, что ест сам король, правящий этой страной.
      — Ну, а я не так глуп, — сказал третий вор. — Я не стану растрачивать попусту свою долю богатства. Я спрячу золото и буду счастлив тем, что им владею.
      — Позвольте и мне сказать слово, — заговорил старик. — Напрасно вы делите то, чего никогда не получите. Уходите, пока я не рассердился.
      — Зачем мы даром теряем время, слушая бредни этого старого дурня! — крикнул первый вор. — Что он нам сделает!
      — Сейчас узнаешь что!
      И вор с ужасом почувствовал, какие могучие руки у этого дряхлого на вид старика. Старик сгрёб за шиворот всех троих и выволок за дверь. Словно неведомая сила подхватила первого вора и швырнула вверх. Хорошо еш,ё, что ему удалось ухватиться за тучу, проплывавшую мимо. Вернулся он на землю только через три дня, когда туча пролилась дождём.
      Второго вора старик закинул ещё выше — на молнию. Так он и слетел вниз, сидя верхом на этой молнии, когда через неделю разразилась гроза.
      А третьего вора старик забросил так высоко, что он до сих пор не вернулся на землю.
      Откуда же появились сокровища в замке Кьяпаццы? Кто был старик, охранявший эти сокровища, и куда они делись? И об этом могут рассказать жители селения, если их очень попросить.
      Говорят, что некогда замок Кьяпаццы принадлежал знатному роду владетельных синьоров. Последний в роду хозяин замка жил там редко и неподолгу. Он не задавал весёлых, шумных пиров, его не прельщали улыбки красавиц, не занимали беседы с учёными старцами. Больше всего на свете он любил скакать на добром коне с копьём наперевес навстречу врагу и скрестить свой меч с мечом противника в жаркой схватке. Одним словом, синьор владетель замка был воином.
      Однажды до синьора дошла весть о том, что сарацины высадились на побережье и напали на приморский город. Хозяин замка без промедления собрал отряд своих солдат и поспешил туда. Но было уже поздно. Сарацины разграбили
      город, сожгли его дотла и уплыли на своих кораблях, увозя богатую добычу.
      Синьор в мрачной задумчивости ехал по разрушенной пылающей улице, как вдруг услышал жалобный плач, доносившийся словно из-под земли. Синьор соскочил с коня и огляделся кругом. Не скоро он догадался заглянуть в заброшенный, пересохший колодец. При свете факела он увидел на дне его маленького мальчика. Как он туда попал, испуганный мальчик и сам не мог рассказать. Синьор пожалел ребёнка, посадил его перед собой на коня и увёз в свой замок.
      Когда мальчик подрос, синьор сделал его своим оруженосцем. И не было у него слуги вернее и преданнее.
      Ринальдо — так звали найдёныша — сопровождал своего господина во всех походах. Он всегда сражался бок о бок с синьором. Счастье изменчиво в жарких битвах. Но когда двое заботятся друг о друге, смерть пролетает мимо. Не раз Ринальдо прикрывал синьора своим телом, не раз синьор своим мечом отводил меч недруга, занесённый над головой Ринальдо.
      Так продолжалось много лет. Однажды воины синьора преследовали в далёких горах врага. Вражьему отряду удалось скрыться в ущельях. Между тем спустилась ночь. Место было незнакомое, и синьор решил дождаться рассвета. Ринальдо приметил у подножия крутого утёса пещеру, натаскал туда веток и устроил удобное ложе для своего господина. Сам же Ринальдо улёгся поперёк входа в пещеру, положив рядом с собой оружие.
      Ночью синьору, верно, не спалось. Оруженосец слышал его беспокойные шаги по каменному полу пещеры, а приподняв голову, видел дымное пламя факела, метавшееся в глубине под низкими сводами.
      Утром синьор вышел из пещеры хмурый и озабоченный. Вместо того, чтобы преследовать врага, он повернул отряд обратно.
      С тех пор жизнь Ринальдо потекла по-иному. Той ночью синьор открыл в пещере несметные богатства. Семь лет подряд он перевозил клад на белом хромом муле из пещеры в дальних горах в подземелье своего родового замка. А так как
      у синьора не было слуги вернее и преданнее Ринальдо, он поручил ему стеречь сокровища.
      Ринальдо с грустью замечал, что нрав его господина, дотоле великодушный и благородный, круто изменился. Он стал скупым и недоверчивым, не спешил больше на выручку обиженным, забыл о ратной славе. Когда синьор бывал в замке, он целые дни проводил один, запершись в подземелье, где лежали сокровища.
      На восьмой год синьор снова собрался в горы на своём белом хромом муле. Уезжая, он сказал Ринальдо:
      — Помни: что бы со мной ни случилось, ты должен беречь сокровище. Заклинаю тебя огнём, который сжёг твой родной город и пощадил тебя, заклинаю тебя мечом, которым я трижды три раза отводил смертельный удар от твоей головы, — береги сокровище! Если хоть малая частица его увидит свет дня, ты умрёшь!
      Синьор уехал и не вернулся. Ринальдо ждал его долго, потом перестал ждать. Он потерял счёт дням, месяцам и годам. Внизу под холмом, в селении Кьяпацце, умирали старики, женились молодые, рождались дети. Ринальдо издали видел то похороны, то крестины, то свадебный поезд. Только для него самого ничего не менялось. Он хранил сокровище.
      Как-то ночью он услышал свист бури и вой ветра. Деревья трещали и ломались. За всю свою долгую-долгую жизнь Ринальдо не видел такой бури. Дождь лил не каплями, не струями, а потоками. Думы о том, что делается там, внизу, в Кьяпацце, не давали уснуть дряхлому оруженосцу.
      Едва над землёй поднялся хмурый рассвет, старик встал и выглянул из бойницы. То, что он увидел, было страшнее поля битвы после долгого сражения. Там, где стояла Кьяпацца, бушевали мутные воды. Они крутили обломки брёвен и остатки домашней утвари. Кое-где над водой ещё чернели развалины домов. А на холме, у стен замка, толпились несчастные продрогшие жители селения.
      Старик широко распахнул двери замка. В каминах, в которых столько лет не разжигался огонь, затрещали поленья. Согревшись, дети с весёлыми криками принялись бегать по
      гулким залам, но лица их отцов и матерей оставались по-прежнему хмурыми. Одна бурная ночь унесла то, что наживалось целыми поколениями в тяжком труде. Они лишились крова, погиб урожай, утонул их скот.
      Старый оруженосец молча смотрел на плачущих женщин. Потом он заговорил:
      — На сокровище Кьяпаццы лежит заклятье. Я охранял это сокровище много-много лет, потому что так мне велел мой синьор. Оно никому не принесло счастья — ни моему господину, ни мне самому, ни тем, кто владел им раньше. Но, может быть, настал час, когда золото и драгоценные камни помогут людям, которые этого заслуживают. Я не раскрою вам двери подземелья, это значило бы раскрыть двери зависти, грабежам и убийствам. Я дам вам столько, сколько на-
      добно для того, чтобы построить заново Кьяпаццу. Уезжая, синьор сказал: если хоть малая частица сокровища увидит свет дня, я умру. Ну и что ж! Ведь мне моя старая жизнь давно ни к чему.
      Старик спустился в подземелье и вынес оттуда мешок золота. Женщины утёрли слёзы, мужчины расправили плечи. Старый оруженосец улыбнулся им и сказал:
      — А всё-таки я недаром хранил сокровище. И это были его последние слова. В ту же минуту он упал на каменные плиты зала и умер.
      Старый оруженосец подарил людям лишь малую часть сокровища. А что же сталось со всем кладом? Никто толком не знает. Говорят, оно превратилось в черепки и угли. Замок обветшал и почти разрушился. В нём никто не бывает. Лишь изредка какой-нибудь крестьянин посмелее спрячет там сено, чтобы его не намочили зимние дожди.
     
     
      ГЕНЕРАЛ ФАНТА-ГИРО
     
      Рассказывают и пересказывают удивительную историю, что случилась в давние времена.
      Жил король, у которого не было ни одного сына, зато было три дочери. Старшую звали Бьянка, среднюю — Ассунтина, а о младшей стоит поговорить отдельно. Только она родилась на свет и открыла чёрные-пречёрные глаза, все так и ахнули — такая она была красавица. И решили её назвать самым красивым именем, которого никто никогда на свете не слыхивал, — Фанта-Гиро́.
      Кроме трёх дочерей, у короля было три трона. Один голубой, другой чёрный, а третий пурпурный. На голубом троне король восседал, когда был весел, на чёрном — когда был чем-нибудь недоволен, а на пурпурном никогда не сидел.
      Вот однажды утром дочки прибежали поздороваться с отцом и увидели, что он сидит на чёрном троне и смотрит в окно.
      — Чем вы недовольны, отец? — спросили дочки и тоже посмотрели в окно.
      Ничего нового они не увидели. Перед дворцом расстилался луг, немного подальше блестела река, потом поднималась роща, за рощей стояла гора. А за горой начиналось соседнее королевство, только его не было видно.
      — Чем же вы недовольны, ваше величество? — опять спросили дочки.
      — Как мне быть довольным, если в соседнем королевстве солнце встаёт на целых полчаса раньше. И всё из-за проклятой горы! Я прожил семьдесят лет и никогда этого не
      замечал. Но сегодня я это заметил и теперь ни за что не сойду с чёрного трона.
      Дочки опечалились. Они знали, что во дворце не будет ни балов, ни праздников, пока отец не пересядет на голубой трон.
      Поэтому старшая, немного подумав, сказала:
      — Если перетащить дворец на триста шагов правее, гора не будет загораживать солнце.
      Король молча покачал головой.
      Тогда средняя дочь сказала:
      — Если вы не хотите перетащить дворец направо, можно перетащить его налево.
      Тут король чуть не заплакал от огорчения.
      — Вот и видно, что вы девчонки! — сказал он. — Ваш брат, мой сын, которого никогда и не было, не стал бы давать такие глупые советы. Он ведь прекрасно знает, то есть знал бы, что королевский дворец не собачья будка, которую можно перетаскивать с места на место. Там, где жил мой прапрадед, мой прадед, мой дед, мой отец, должен жить и я.
      — Есть о чём печалиться, дорогой отец, — весело сказала Фанта-Гирб. — Раз нельзя перенести дворец, прикажите срыть гору.
      — Ах, дочь моя, — закричал обрадованный король, — ты почти так же умна, как твой брат... Если бы он был.
      Король тут же отдал приказание срыть гору.
      Конечно, срыть гору нелегко, но возможно. Потому что, как говорит пословица, нельзя разрушить только тот дом, который нарисован на бумаге. Гора, правда, не дом, однако скоро или не скоро, а дело было сделано, и дочки пришли поздравить отца.
      Что же они увидели! Отец сидел не на чёрном троне, но и не на голубом. Король сидел на пурпурном троне.
      Такого с королём ещё ни разу не бывало.
      — Что случилось, синьор отец? — спросили дочери.
      — Мне грозит война, — ответил он. — Соседний король недоволен тем, что у него пропало эхо.
      — А куда же оно делось, дорогой отец, и при чём тут вы? — воскликнули дочери.
      — Да вот, видите ли, гора, которую я повелел срыть, стояла на нашей земле и принадлежала нам. А эхо, которое отдавалось от горы, было собственностью соседнего короля. Когда срыли гору, куда-то пропало и эхо. Соседний король собрал войско и требует, чтобы ему вернули его королевское эхо, иначе он объявит войну. Вот я и сел на пурпурный трон — трон войны.
      — И вы будете воевать? — спросили дочери.
      — Уж не знаю, как и быть, — ответил, вздыхая, король. — Во-первых, я ни разу не воевал и не знаю, как это делается. Во-вторых, я стар и немощен. А в-третьих, у меня нет генерала. Вот если бы у вас был брат, он и был бы генералом.
      — Если вы разрешите, — сказала Бьянка, старшая дочь, — генералом буду я. Неужели я не сумею командовать солдатами!
      — Не женское это дело, — проворчал король.
      — А вы меня испытайте, — настаивала Бьянка.
      — Испытать, пожалуй, можно, — согласился король. — Но помни, если ты в походе начнёшь болтать о разных женских пустяках, — значит, ты не генерал, а просто королевская дочка. Изволь тогда немедленно возвращаться домой вместе со всем войском.
      Так и порешили. Король велел своему верному оруженосцу Тонино ни на шаг не отходить от королевны и слушать, что она говорит.
      Вот Бьянка и Тонино поскакали на войну, а за ними всё войско. Миновали луг и подъехали к реке, поросшей тростником.
      — Что за чудесный тростник! — воскликнула Бьянка. — На обратом пути с войны обязательно нарежем его побольше и наделаем прялок.
      — Можете резать тростник хоть сейчас, — сказал Тонино, — потому что вы уже возвращаетесь.
      Он подал команду, и всё войско сделало налево кругом. Так и не удалось Бьянке стать генералом.
      — Теперь испытайте меня, — сказала королю средняя дочь, Ассунтина.
      Войско выступило во второй раз. Впереди скакали Ассунтина и верный оруженосец короля.
      Проехали тростник. Ассунтина не сказала ни слова. Въехали в рощу. Ассунтина заговорила:
      — Что за чудесные каштаны! Каких жердей можно нарубить для веретён!
      — Стой! — скомандовал войску Тонино. — Поехали домой.
      И всё войско — кавалерия, артиллерия, пехота и обоз — двинулось в обратный путь.
      Тогда к отцу прибежала младшая дочь — Фанта-Гирб.
      — Нет, нет, — сказал король, — ты слишком молода.
      — Дорогой отец, неужели вы любите меня меньше, чем сестёр?
      Король не устоял. Он издал третий указ и назначил генералом Фанта-Гирб.
      — Если уж быть генералом, так настоящим, — сказала себе девушка.
      Она надела доспехи, подобрала длинные косы под шлем, опоясалась мечом да ещё прибавила два пистолета. Генерал получился хоть куда.
      Двинулись походом в третий раз. Проехали тростник — Фанта-Гирб ни слова; проехали каштановую рощу — Фанта-Гирб будто воды в рот набрала. Вот и граница, а по ту сторону границы стоит вражеское войско. Перед войском разъезжает на вороном коне молодой король, красивый и статный.
      Тут Фанта-Гирб остановила свои полки и сказала Тонино:
      — Прежде чем начать сражение, я поговорю с соседом. А ты скачи туда, где стояла гора, и спрячься в кустах. Если я подъеду к тому месту и заговорю, повторяй за мной каждое моё последнее слово. Да погромче, слышишь?
      Будь Фанта-Гирб, как раньше, младшей королевской дочерью, Тонино, может, попробовал бы с ней спорить. Ведь он не кто-нибудь, а верный оруженосец самого короля. Ему ли, словно зайцу, прятаться в кустах. Но теперь Тонино стоял перед генералом. Поэтому он сделал налево кругом и отправился в кусты.
      А Фанта-Гиро подъехала к вражескому королю и сказала:
      — Ваше королевское величество, моё войско готово к бою. Кони сыты, пушки заряжены, ружья начищены, сабли наточены. Но давайте поговорим — из-за чего мы будем воевать? Ведь король, мой повелитель, мог делать со своей горой всё, что ему угодно.
      — С горой да, — возразил молодой король, — но ведь он посягнул на чужую собственность — на моё эхо.
      — Ах, ваше величество, я уверен, что вам это показалось. Поедем к тому месту, и вы убедитесь, что эхо никуда не исчезло.
      — Поедем, — согласился король.
      Они пришпорили коней и скоро очутились там, где ещё недавно возвышалась гора. Тут они остановились, и генерал Фанта-Гиро запел нежным голосом:
      Жило долго маленькое эхо На горе высокой и крутой. Слыша песню, людям на потеху Отвечало песенкой простой...
      — ^ ... Простой-ой-ой! — завопил из кустов Тонино, да так.
      что король вздрогнул.
      Но он тут же забыл про эхо, потому что генерал продолжал свою песенку:
      Говорят, теперь пропало эхо, Больше нет ни песенок, ни смеха... Только правды в том ни капли нет. Спой лишь звонче — эхо даст ответ.
      Ого-го! — заревел оруженосец. — Да ещё как да-аст!
      — О, пресвятая мадонна! — воскликнул король, затыкая уши. — И из-за этого я, безумец, хотел воевать!
      — Я могу спеть ещё, — любезно предложил генерал.
      — Только не здесь, — поспешно сказал король. — Мне очень нравится ваше пение, но эха я не желаю больше слышать. Забудем все наши раздоры и станем друзьями. Не согласитесь ли вы погостить в моём замке?
      — Охотно, ваше величество, — сказал генерал.
      Едва они приехали в королевский замок, король побежал в покои своей матери.
      — Матушка, я привёз с собой в гости неприятельского генерала. Но он совсем не похож на усатого вояку. Ах, какие глаза, какой ротик, какой нежный голос! Сдаётся мне, что это не генерал, а переодетая девушка. Вы мудрая женш,ина, посоветуйте, как мне узнать правду.
      — Сведи генерала в оружейную палату, — ответила королева. — Если генерал и впрямь девушка, она и внимания не обратит на оружие.
      Молодой король послушался совета матери. Но, едва генерал переступил порог оружейной палаты, он вскрикнул от восхиш,ения. Он хвалил длинноствольные пищали, пробовал, хорошо ли наточены мечи, заострены ли шпаги. Он схватил саблю и принялся размахивать ею перед самым носом короля.
      Тогда король снова поспешил к королеве.
      — Матушка, — сказал он, — генерал ведёт себя, как на-стояш,ий мужчина, но я ешё больше, чем раньше, уверен, что это девушка. И девушка с каждой минутой нравится мне всё больше.
      — Что ж, сынок, — ответила королева. — Поведи генерала в сад. Если это девушка, она сорвёт розу или фиалку и приколет к груди. Если это мужчина, он сорвёт веточку жасмина и заложит её за ухо.
      Молодой король пригласил Фанта-Гирб погулять в саду. Он глаз не спускал с генерала. А тот и не глянул ни на пышные розы, ни на стыдливые фиалки. Зато, проходя мимо цветущего куста жасмина, генерал небрежно сорвал веточку и сунул себе за ухо.
      Король в третий раз постучался в покои старой королевы.
      — Матушка, по всем вашим приметам генерал — мужчина, а сердце моё говорит, что это девушка. Что же мне делать?
      — Вот тебе мой последний совет. Пригласи генерала к обеду. Да смотри повнимательней. Женщина отрезает лом-
      тики, прижимая хлеб к груди, мужчина же режет хлеб на весу.
      Начался обед. Генерал взял нож и на весу отхватил большой ломоть хлеба.
      А после обеда мать сказала сыну:
      — Теперь ты окончательно убедился, что генерал — мужчина.
      — Нет, матушка, это девушка. И я сам испытаю её.
      Подойдя к Фанта-Гиро, молодой король сказал:
      — Я так подружился с вами, генерал, что хочу познакомить вас с моей невестой. Сейчас мы немного отдохнём, а к вечеру, если вы согласны, велим оседлать коней и поедем к ней в гости.
      Ох, что сделалось с генералом! Он побледнел, потом покраснел и ответил дрожащим голосом;
      — Охотно, ваше величество. Увидеть вашу невесту будет для меня самым большим удовольствием.
      Потом король проводил генерала в отведённые ему покои.
      Когда же часа через два. он пришёл снова, генерала и след простыл. Молодой король, не медля ни минуты, вскочил на коня и поскакал в соседнее королевство.
      А Фанта-Гиро в это время обнимала своего отца, сидевшего снова на голубом троне.
      — Ах, дорогой отец, — говорила она, горько плача, — я поехала на войну, а привезла с собой мир.
      — Так о чём же ты плачешь, милая дочь? — спросил её отец.
      — Я потеряла там своё сердце! — отвечала она, заплакав ещ,ё жалобней.
      Вдруг под окнами дворца послышался топот копыт, а через минуту в тронный зал вбежал молодой король. Он подошёл прямо к Фанта-Гиро и сказал:
      — Генерал, прошу вас стать моей женой.
      — А ваша невеста? — спросила девушка.
      — Милая Фанта-Гиро, когда я вам рассказывал о невесте, вы были генералом. А неприятельского генерала обмануть, право же, не грешно. Никакой невесты у меня нет, кроме вас, если вы на то согласны.
      — Согласна, она согласна, — ответил старый король за свою дочь.
      Скоро сыграли свадьбу. Фанта-Гиро, забросив боевые доспехи, надела платье с длинным шлейфом и приколола к груди розу. Молодой король весь сиял, глядя на свою красавицу жену. А старый король и старая королева так отплясывали тарантеллу, что любо было смотреть.
     
     
      ТРИ АПЕЛЬСИНА
     
      По всей Италии рассказывают историю о трёх апельсинах. Но вот удивительно — в каждой местности её рассказывают по-своему. Генуэзцы говорят одно, неаполитанцы — другое, сицилийцы третье. А мы выслушали все эти сказки и теперь знаем, как всё случилось на самом деле.
      Жили когда-то король и королева. Был у них дворец, было королевство, были, конечно, и подданные, а вот детей у короля и королевы не было,
      Однажды король сказал:
      — Если бы у нас родился сын, я поставил бы на площади перед дворцом фонтан. И била бы из этого фонтана ровно семь лет высокая струя, да не воды, а доброго вина.
      — А я бы приказала поставить рядом с этим фонтаном другой фонтан, — сказала королева. — И било бы из него не вино, а золотистое оливковое масло. Семь лет приходили бы к нему женщины с кувшинами и благословляли бы моего сына.
      Скоро у короля и королевы родился прехорошенький мальчик. Счастливые родители выполнили свой обет, и на площади забили два фонтана. В первый год фонтаны вина и масла вздымались выше дворцовой башни. На следующий год они стали пониже. Словом, королевский сын, что ни день, становился больше, а фонтаны — меньше.
      На исходе седьмого года фонтаны уже не били, из них по капле сочилось вино и масло.
      Как-то королевский сын вышел на площадь поиграть в кегли. А в это самое время к фонтанам притащилась седая сгорбленная старушонка. Она принесла с собой губку и два глиняных кувшина. По каплям губка впитывала то вино, то масло, а старуха выжимала её в кувшины.
      Кувшины почти наполнились. И вдруг — трах! — оба разлетелись в черепки. Вот так меткий удар! Это королевский сын целился большим деревянным шаром в кегли, а попал в кувшины. В тот же миг иссякли и фонтаны, они уже не давали ни капли вина и масла. Ведь королевичу как раз в эту минуту исполнилось ровно семь лет.
      Старуха погрозила скрюченным пальцем и заговорила скрипучим голосом:
      — Слушай меня, королевский сын. За то, что ты разбил мои кувшины, я положу на тебя заклятье. Когда тебе минет трижды семь лет, на тебя нападёт тоска. И станет она тебя терзать, пока ты не найдёшь дерево с тремя апельсинами. А когда ты найдёшь дерево и сорвёшь три апельсина, тебе захочется пить. Тогда-то мы и посмотрим, что будет.
      Старуха злорадно засмеялась и поплелась прочь.
      А королевский сын продолжал играть в кегли и через полчаса уже забыл и о разбитых кувшинах и о старухином заклятье.
      Вспомнил о нём королевич, когда ему исполнилось трижды семь — двадцать один год. Напала на него тоска, и ни охотничьи забавы, ни пышные балы не могли её развеять.
      — Ах, где найти мне три апельсина! — повторял он.
      Услышали это отец-король и мать-королева и сказали:
      — Неужели мы пожалеем для своего дорогого сына хоть три, хоть три десятка, хоть три сотни, хоть три тысячи апельсинов!
      И они навалили перед королевичем целую гору золотых плодов. Но королевич только покачал головой.
      — Нет, это не те апельсины. А какие те, что мне нужны, я и сам не знаю. Оседлайте коня, я поеду их искать.
      Королевичу оседлали коня, он вскочил на него и поехал. Ездил, ездил он по дорогам, ничего не нашёл. Тогда свернул королевич с дороги и поскакал напрямик. Доскакал до ручья, вдруг слышит тоненький голосок:
      — Эй, королевский сын, смотри, как бы твой конь не растоптал моего домика!
      Посмотрел королевич во все стороны — никого нет. Глянул под копыта коню — лежит в траве яичная скорлупка. Спешился он, наклонился, видит — сидит в скорлупке фея. Удивился королевич, а фея говорит:
      — Давно у меня в гостях никто не бывал, подарков не приносил.
      Тогда королевич снял с пальца перстень с дорогим камнем и надел фее вместо пояса. Фея засмеялась от радости и сказала:
      — Знаю, знаю, чего ты ищешь. Добудь алмазный ключик, и ты попадёшь в сад. Там висят на ветке три апельсина.
      — А где же найти алмазный ключик? — спросил королевич.
      — Это, наверно, знает моя старшая сестра. Она живёт в каштановой роще.
      Юноша поблагодарил фею и вскочил на коня. Вторая фея и вправду жила в каштановой роще, в скорлупке каштана. Королевич подарил ей золотую пряжку с плаща.
      — Спасибо тебе, — сказала фея, — у меня теперь будет золотая кровать. За это я тебе открою тайну. Алмазный ключик лежит в хрустальном ларце.
      — А где же ларец? — спросил юноша.
      — Это знает моя старшая сестра, — ответила фея. — Она живёт в орешнике.
      Королевич разыскал орешник. Самая старшая фея устроила себе домик в скорлупке лесного ореха. Королевский сын снял с шеи золотую цепочку и подарил её фее. Фея подвязала цепочку к ветке и сказала:
      — Это будут мои качели. За такой щедрый подарок я скажу тебе то, чего не знают мои младшие сёстры. Хрустальный ларец находится во дворце. Дворец стоит на горе, а та гора за тремя горами, за тремя пустынями. Охраняет ларец одноглазый сторож. Запомни хорошенько: когда сторож спит — глаз у него открыт, когда не спит — глаз закрыт. Поезжай и ничего не бойся.
      Долго ли ехал королевич, не знаем. Только перевалил он через три горы, проехал три пустыни и подъехал к той самой горе. Тут он спешился, привязал коня к дереву и оглянулся. Вот и тропинка. Совсем заросла она травой, — видно, в этих краях давно никто не бывал. Пошёл по ней королевич. Ползёт тропинка, извиваясь, как змея, всё вверх да вверх. Королевич с неё не сворачивает. Так и довела его тропинка до вершины горы, где стоял дворец.
      Пролетала мимо сорока. Королевич попросил её:
      — Сорока, сорока, загляни в дворцовое окошко. Посмотри, спит ли сторож.
      Сорока заглянула в окошко и закричала:
      — Спит, спит! Глаз у него закрыт!
      — Э, — сказал себе королевич, — сейчас не время входить во дворец.
      Подождал он до ночи. Пролетала мимо сова. Королевич попросил её:
      — Совушка, сова, загляни в дворцовое окошко. Посмотри, спит ли сторож.
      Сова заглянула в окошко и проухала:
      — Ух-ух! Не спит сторож!. Глаз его на меня смотрит.
      — Вот теперь самое время, — сказал себе королевич и вошёл во дворец.
      Там он увидел одноглазого сторожа. Около сторожа стоял трёхногий столик, на нём хрустальный ларчик. Королевич поднял крышку ларчика, вынул алмазный ключик, а что открывать им — не знает. Стал он ходить по дворцовым залам и пробовать, к какой двери подойдёт алмазный ключик. Перепробовал все замки, ни к одному ключик не подходит. Осталась только маленькая золотая дверка в самом дальнем зале. Вложил королевич алмазный ключик в замочную скважину, он пришёлся, как по мерке. Дверца сразу распахнулась, и королевич попал в сад.
      Посреди сада стояло апельсиновое дерево, на нём росли всего-навсего три апельсина. Но какие это были апельсины! Большие, душистые, с золотой кожурой. Словно всё щедрое солнце Италии досталось им одним. Королевский сын сорвал апельсины, спрятал их под плащ и пошёл обратно.
      Только королевич спустился с горы и вскочил на коня, одноглазый сторож закрыл свой единственый глаз и проснулся. Он сразу увидел, что в ларце нет алмазного ключика. Но было уже поздно, потому что королевич скакал во весь опор на своём добром коне, увозя три апельсина.
      Вот перевалил он одну гору, едет по пустыне. День знойный, на лазурном небе ни облачка. Раскалённый воздух струится над раскалённым песком. Королевичу захотелось пить. Так захотелось, что ни о чём другом он и думать не может.
      «Да ведь у меня есть три апельсина! — сказал он себе. — Съем один и утолю жажду!»
      Едва он надрезал кожуру, апельсин распался на две половинки. Из него вышла красивая девушка.
      — Дай мне пить, — попросила она жалобным голосом.
      Что было делать королевичу! Он ведь и сам сгорал от
      жажды.
      — Пить, пить! — вздохнула девушка, упала на горячий песок и умерла.
      Погоревал над ней королевич и поехал дальше. А когда оглянулся, то увидел, что на том месте зеленеет
      апельсиновая роща. Королевич удивился, но назад возвращаться не стал.
      Скоро пустыня кончилась, юноша подъехал к лесу. На опушке приветливо журчал ручеёк. Королевич бросился к ручью, сам напился, вволю напоил коня, а потом сел отдохнуть под раскидистым каштаном. Вынул он из-под плаща второй апельсин, подержал его на ладони, и стало томить королевича любопытство так же сильно, как недавно томила жажда. Что скрыто за золотой кожурой? И королевич надрезал второй апельсин.
      Апельсин распался на две половинки, и из него вышла девушка. Она была ещё красивей, чем первая.
      — Дай мне пить, — сказала девушка.
      — Вот ручей, — ответил королевич, — вода его чиста и прохладна.
      Девушка припала к струе и мигом выпила всю воду из ручья, даже песок на дне его стал сухим.
      — Пить, пить! — опять застонала девушка, упала на траву и умерла.
      Королевич очень огорчился и сказал:
      — Э, нет, уж теперь-то я и капли воды в рот не возьму, пока не напою третью девушку из третьего апельсина!
      И он пришпорил своего коня. Проехал немного и оглянулся. Что за чудо! По берегам ручья стеной встали апельсиновые деревья. Под густой зеленью их веток ручей наполнился водой и опять запел свою песенку.
      Но королевич и тут не стал возвращаться. Он поехал дальше, прижимая к груди последний апельсин.
      Как он страдал в пути от зноя и жажды, — и рассказать невозможно! Однако, рано или поздно, доскакал королевич до реки, что протекала у границ его родного королевства. Здесь он надрезал третий апельсин, самый большой и спелый. Апельсин раскрылся, и перед королевичем появилась девушка невиданной красоты. Уж на что были хороши первые две, а рядом с этой показались бы просто дурнушками. Королевич взора не мог от неё отвести. Лицо её было нежнее цветка апельсинового дерева, глаза зелёные, как завязь плода, волосы золотые, словно кожура спелого апельсина.
      — Пить, пить! — попросила девушка
      Королевский сын взял её за руку и подвёл к реке. Девушка наклонилась над рекой и стала пить. Но река была широка и глубока. Сколько ни пила девушка, воды не убывало.
      Наконец красавица подняла голову и улыбнулась королевичу.
      — Спасибо тебе, королевич, за то, что дал мне жизнь. Перед тобой дочь короля апельсиновых деревьев. Я так долго ждала тебя в своей золотистой темнице! Да и сёстры мои тоже ждали.
      — Ах, бедняжки, — вздохнул королевич. — Это я виноват в их смерти.
      — Но ведь они не умерли, — сказала девушка. — Разве ты не видел, что они стали апельсиновыми рощами? Онц будут давать прохладу усталым путникам, утолять их жажду. Но теперь мои сёстры уже никогда не смогут превратиться в девушек.
      — А ты не покинешь меня? — воскликнул королевич.
      — Не покину, если ты меня не разлюбишь.
      Королевич положил руку на рукоять своего меча и
      поклялся, что никого не назовёт своей женой, кроме дочери короля апельсиновых деревьев.
      Он посадил девушку впереди себя на седло и поскакал к родному дворцу.
      Вот уже заблестели вдали дворцовые башенки. Королевич остановил коня и сказал:
      — Подожди меня здесь, я вернусь за тобой в золотой карете и привезу тебе атласное платье и атласные туфельки.
      — Не надо мне ни кареты, ни нарядов. Лучше не оставляй меня одну.
      — Но я хочу, чтобы ты въехала во дворец моего отца, как подобает невесте королевского сына. Не бойся, я посажу тебя на ветку дерева, вот над этим прудом. Тут тебя никто не увидит.
      Он поднял её на руки, посадил на дерево, а сам въехал в ворота.
      В это время хромоногая, кривая на один глаз служанка
      пришла к пруду полоскать бельё. Она наклонилась над водой и увидела в пруду отражение девушки.
      — Неужели это я? — закричала служанка. — Как я стала прекрасна! Верно, само солнце завидует моей красоте!
      Служанка подняла вверх глаза, чтобы посмотреть на солнце, и заметила среди густой листвы девушку. Тут слу* жанка поняла, что видит в воде не своё отражение.
      — Эй, кто ты такая и что тут делаешь? — со злобой крикнула служанка.
      — Я невеста королевского сына и жду, когда он приедет за мной.
      Служанка подумала: «Вот случай перехитрить судьбу».
      — Ну, это ещё неизвестно, за кем он приедет, — ответила она и принялась изо всех сил трясти дерево.
      Бедная девушка из апельсина старалась, как могла, удержаться на ветвях. Но служанка раскачивала ствол всё сильнее и сильнее. Девушка сорвалась с ветки и, падая, превратилась опять в золотистый апельсин.
      Служанка живо схватила апельсин, сунула за пазуху и полезла на дерево. Только успела она примоститься на ветке, как подъехал королевич в карете, запряжённой шестёркой белых коней.
      Служанка не стала дожидаться, пока её снимут с дерева, и спрыгнула на землю.
      Королевич так и отшатнулся, увидев свою невесту хромоногой и кривой на один глаз.
      Служанка быстро сказала:
      — Э, женишок, не беспокойся, это всё у меня скоро пройдёт. В глаз мне попала соринка, а ногу я отсидела на дереве. После свадьбы я стану ещё лучше, чем была.
      Королевичу ничего другого не оставалось, как везти её во дворец. Ведь он поклялся на своём мече.
      Отец-король и мать-королева очень огорчились, увидев невесту своего любимого сына. Стоило ездить за. такой красоткой чуть не на край света! Но раз слово дано, надо его выполнять. Принялись готовиться к свадьбе.
      Настал вечер. Весь дворец так и сиял огнями. Столы были пышно накрыты, а гости разряжены в пух и прах. Все веселились. Невесел был только королевский сын. Его томила тоска, такая тоска, будто он и не держал никогда в руках трёх апельсинов. Хоть снова садись на коня да поезжай неведомо куда, неизвестно за чем.
      Тут ударили в колокол, и все сели за стол. А во главе стола посадили молодых. Слуги обносили гостей искусно приготовленными кушаньями и напитками.
      Невеста попробовала одного кушанья, попробовала другого, но каждый кусок так и застревал у неё в горле. Ей хотелось пить. Но, сколько она ни пила, жажда не унималась. Тогда она вспомнила про апельсин и решила его съесть. Вдруг апельсин выкатился у неё из рук и покатился по столу, выговаривая нежным голосом:
      Кривая кривда сидит за столом, А правда с нею проникла в дом!
      Гости затаили дыхание. Невеста побледнела. Апельсин прокатился вокруг стола, подкатился к королевичу и раскрылся. Из него вышла прекрасная дочь короля апельсиновых деревьев.
      Королевич взял её за руки и подвёл к отцу и матери.
      — Вот моя настоящая невеста!
      Злую обманщицу тотчас прогнали прочь. А королевич с девушкой из апельсина отпраздновали весёлую свадьбу и прожили счастливо до глубокой старости.
     
     
      ПАСТУХ И МЕСЯЦ МАРТ
     
      Три года пас пастух помещичьи стада. А когда кончился срок, помещик дал ему козу и козла, овцу и барана.
      Тут пастух сказал: — Больше не буду батрачить. У меня теперь целое стадо — коза и козёл, овца и баран. Стану сам себе хозяином.
      Как он за своим стадом ухаживал, — и рассказать невозможно. По травинке собирал корм и приносил в полах куртки — корзины-то у него не было! А воду таскал из дальнего ключа в своей шапке — ведра-то тоже не было!
      И вот через год коза принесла ему двух козлят, а у овцы родились два ягнёнка.
      Ещё через год каждая из трёх коз принесла по два козлёнка и каждая из трёх овец — по два ягнёнка.
      Так и пошло: что ни год — растёт и множится стадо.
      Стал пастух богачом. Живёт в новом хорошем доме, с бедными соседями и здороваться перестал.
      Раньше пастух был и на шутку скор, и на помощь другому щедр. А теперь ходит надутый, как индюк, всё время губами шевелит — про себя барыши подсчитывает.
      Если и слышал от него кто ласковое слово, так это только братья месяцы. Известно — какая погода на дворе, такая и у пастуха на сердце.
      А откуда погода берётся? Да говорят, братья месяцы с собой в котомке её приносят.
      Вот пастух и старался братьев задобрить. Каждому выходил навстречу, низко кланялся, перед каждым в похвалах
      рассыпался. Похвалит, похвалит, да и попросит, что ему нужно. То ему месяц Май должен траву погуще и повыше вырастить, то Июль жары поубавить, чтобы овцы не худели, то Январь морозы придержать, чтобы козы не дрогли. Попросит, а потом опять нахваливает.
      И удивительное дело — верили, что ли, месяцы, будто он и впрямь их так любит, только были к нему всегда благосклонны. Чего он просил, то ему и посылали.
      Но страшнее всего пастуху переменчивый месяц Март. Март для скота — месяц недобрый: польёт дождями, рассыплется градом, а не то и мор на стада нашлёт. Вот пастух и улещивал его больше, чем других.
      Так и в тот год, о котором сказка рассказывает, как наступил месяц Март, пастух за своё принялся:
      — Ты, месяц Март, и силён и красив. А уж долог как — ну куда до тебя Февралю!
      С утра до вечера пастух Март выхваляет, а Март и уши развесил. Разразится градом — град стороной пройдёт, у соседей половину овец покалечит, а у пастуха всё стадо целёхонько. Разбушуется Март бурей — у соседей стада по горам размечет, пойди собери их потом! У пастуха та же буря овец и коз в кучу собьёт, им тепло, ни одна не потеряется.
      Так и прошёл Март, ещё один последний денёк ему остался — тридцать первое.
      Решил Март разгуляться напоследок. Засвистел, завыл на разные лады, закрутил снежные вихри.
      Проснулся пастух, глянул в окно и даже затрясся от злости. А вышел на порог — сладко улыбнулся.
      — Ох, и шутник же ты, месяц Март! Люди на тебя обижаются. А я всегда всем твержу: глупые вы, как такому богатырю не потешиться, не поиграть на воле.
      Понравились Марту такие слова. Он ещё пуще разыгрался.
      Вот и день кончился, вечер наступил. Скоро полночь, а Март не унимается. Тут пастух не выдержал.
      — Ну чего ты бесишься! Ведь ты почти прошёл. Ох и надоел же ты. Март, за этот месяц март! Скажу тебе
      напрямик: самый ты что ни на есть дрянной месяц. И злюка-то ты, и пакостник. Поскорей бы ты проваливал!
      Услышал это месяц хМарт, и от гнева у него дух захватило, даже метель сразу утихла, ветер улёгся.
      А когда опомнился Март, ему и вправду уже уходить пора!
      Взял он свои пожитки — ветры да метели, мокреть да гололедицу, сложил всё в котомку и отправился восвояси.
      А навстречу ему Апрель идёт. Встретились братья на дороге ровно в полночь.
      Тут Март и говорит:
      — Апрель, младший брат мой, уступи старшему брату три своих дня. У тебя нрав мягкий, весенние подарки ты успеешь раздать и за двадцать семь дней.
      Месяц Апрель был и впрямь добрый, а уж для старшего брата и совсем ничего не жалел. Очень он его уважал за твёрдый характер.
      Получил Март от Апреля три дня в подарок и принялся за дело.
      Мало ему показалось того, что в котомке за спиной лежит. Мигом облетел он землю. На вершинах гор разбудил уставшие от зимних трудов бури, погнал перед собой тучи с градом и ливнями. А как пролетал над гнилыми болотами, прихватил лихорадку. И всё, что собрал, обрушил на стада пастуха.
      в первый день поливал их дождём, бил градом. Треть стада погибла.
      Во второй день послал Март на работу бури. Засвистели ветры — разметали овец и коз по скалам и ущельям. Пропала ешё треть стада.
      Под конец напустил Март лихорадку.
      Вот кончился последний призанятый день, пришёл весенний месяц Апрель. Согрел землю, вырастил траву, повеял тёплым ветерком. Да к чему всё это пастуху? Ведь остались у него всего-навсего коза да козёл, баран да овца. .
      С чего пастух начал, при том и остался.
     
     
      ГАРПАЛИОНУ — ВЛАДЫКА ЛЬВОВ
     
      Жил на свете ослёнок. Его никак не звали, потому что от роду ему было всего три дня и хозяин ещё не успел придумать ему имя. Ослёнок был очень весёлый, очень любопытный и постоянно совал свой нос куда надо и куда не надо.
      На четвёртый день своей жизни он гулял по двору и увидел маленькую ямку в песке. Это показалось ослёнку очень странным. Он расставил пошире копытца, наклонился и понюхал, чем тут пахнет. Вдруг из песка выскочило страшное чудовище — брюхо круглое, лап много-много и все так к ослёнку и тянутся! Это был жучок-паучок, муравьиный лев, что сидит в песчаной ямке, Муравьёв поджидает. Ослёнок, конечно, не муравей, но всё равно он перепугался и закричал во всю глотку. На крик прибежал его хозяин. Увидел, в чём дело, и принялся хохотать.
      — Вот так храбрец, букашки, муравьиного льва, испугался! Ну, теперь я знаю, как тебя назвать. Будешь зваться Гарпалиону — владыка львов.
      Так ослёнок получил имя.
      Время шло, ослёнок рос, рос и вырос, наконец, в большого осла. Однажды стоял он в стойле и жевал сено. А пока жевал, в его ослиной голове бродили разные мысли.
      «Наверно, я всё-таки необыкновенный осёл. Вот, к примеру, одного моего знакомого зовут Длинноухий, другого — Серый. Но нет на всей земле такого осла, которого бы звали Гарпалиону. Ослу с таким именем не пристало таскать кладь на спине да слушать понукания».
      и наш осёл решил пойти по свету поискать лучшей доли.
      Он дёрнул головой — оборвал недоуздок, лягнул копытами — разбил дверь сарая и выбежал на волю.
      • Бежит осёл по полям и равнинам. Трава кругом высокая, чертополоху хоть отбавляй! Остановился он, замахал хвостом и заревел от радости так, что далеко кругом эхо раскатилось.
      Проходил мимо лев, услышал ослиный рёв и захотел узнать, у кого это такой прекрасный голос. Выскочил из кустарника, увидел осла и удивился.
      Никогда он такого зверя не встречал. Голос почти что львиный, хвост с кисточкой совсем как у льва, а всё-таки не лев!
      — Ты кто такой? Как тебя зовут? — спросил он у осла.
      — Гарпалиону, — ответил осёл.
      — Гарпалиону? — оторопел лев.
      — Да, — с достоинством подтвердил осёл. — Я ведь сильнее всех на свете и умнее всех на свете.
      — Очень рад с тобой познакомиться, если так. Давай будем товарищами, — предложил лев.
      — Это мне подходит, — ответил осёл.
      И они пошли дальше вдвоём.
      Скоро путь им преградила река.
      — Сейчас начнётся самое неприятное, — сказал лев, поёживаясь. — Придётся замочить шкуру!
      — Пустяки! — фыркнул осёл. — Только блохи боятся воды.
      Лев рыкнул от обиды и бросился в реку. Осёл не торопясь тоже вошёл в воду. Ему частенько приходилось перетаскивать кладь вброд через мелкие речушки. И на этот раз всё было хорошо, пока он чувствовал под собой твёрдое дно. Но вот холодная вода защекотала ему брюхо, потом пришлось задрать морду, а дальше уже совсем худо — дно ушло из-под ног. Осёл сразу погрузился с головой и чуть не захлебнулся. Забил копытами, вьшырнул, опять окунулся, опять вынырнул.
      А лев тем временем давно уже выскочил из воды, отряхнулся и с недоумением смотрел на своего нового товарища, который всё ещё барахтался на середине реки.
      Наконец и осёл выбрался на берег. Он сипел, хрипел, фыркал, кашлял и чихал.
      — Что с тобой? — спросил лев. — Ты же говорил, что плавать — сущие пустяки!
      — Так и есть, — сказал Гарпалиону. — Но видишь ли, я приметил в воде рыбу и подцепил её хвостом, чтобы угостить тебя обедом. Глупая рыба не могла понять, какую ей оказывают честь, и упиралась изо всех сил. Вот и пришлось с ней повозиться,
      — Где же рыба? — спросил лев,
      — Да у самого берега я разглядел, что это всего-навсего костлявая щука, и бросил её.
      Друзья немножко обсохли и отправились дальше. Шли, шли и подошли к высокой стене. Лев, недолго думая, перемахнул её одним прыжком. А бедняга осёл сначала поднял передние ноги, забросил их на верх стены, оттолкнулся задними и повис на брюхе — передние копыта по одну сторону, задние — по другую.
      Лев очень удивился.
      — Что ты там делаешь? — закричал он.
      — Разве ты не видишь, что я взвешиваюсь? — еле выговорил осёл.
      Тут он отчаянно брыкнул задними ногами и свалился на землю.
      — Удивительное дело, — сказал он своему спутнику, — сколько раз ни взвешиваюсь, всегда одно и то же — перетягивает голова, да и только. Впрочем, это и понятно, у кого так много ума...
      — Умён-то ты умён, — согласился лев, — а вот... Ты не обижайся, но силой ты, кажется, похвастал понапрасну.
      — Ну знаешь, — возмутился осёл, — силы во мне не меньше, чем ума. Да зачем далеко ходить, давай померяемся силой на месте. Попробуй-ка разрушить эту стену
      Лев кивнул косматой головой, поднял лапу, размахнулся и ударил по каменной стене. Стена как стояла, так й осталась стоять, а лев пребольно расшиб себе лапу.
      За дело принялся осёл. Сначала он внимательно осмотрел кладку и приметил камень внизу стены, державшийся
      не очень прочно. Потом повернулся задом, примерился и лягнул стену раз, другой. Камень вылетел, и большой кусок стены рухнул, зашибив льву вторую лапу.
      — Да, — сказал с уважением лев. — До сих пор я думал, что сильнее льва зверя нет. Оказывается, я ошибался. А что ты умеешь ещё делать? — спросил он почтительно.
      — А ещё я умею есть колючки, — сказал осёл, который к этому времени сильно проголодался.
      — Ну, уж этому невозможно поверить! — воскликнул лев.
      Гарпалиону огляделся кругом, выбрал самый пышный
      куст чертополоха и с удовольствием принялся жевать колючие листья и колючие цветы.
      — Теперь я вижу, ты действительно необыкновенный зверь и имя своё носишь недаром, — сказал лев. — Ты рождён, чтобы царствовать над всеми зверями. Идём скорее, я познакомлю тебя с моими сородичами. Уверен, что они будут счастливы назвать тебя своим владыкой.
      — Это мне подходит, — согласился осёл.
      Лев пустился огромными прыжками вперёд. Осёл еле поспевал за ним.
      Скоро они достигли пустынной местности, где среди жёлтых песков вздымались скалистые утёсы. Лев взбежал на самый высокий и оглушительно зарычал. В ответ послышалось такое же грозное рычание, и со всех сторон стали собираться косматые сородичи.
      Наш осёл, признаться, оробел при виде львиного племени. Но потом вспомнил, что его зовут Гарпалиону, и приосанился — захлопал ушами и отставил хвост в сторону.
      Лев сказал:
      — Собратья, я привёл к вам удивительного зверя. Думаю, что лучшего владыки нам нигде не найти.
      — А зачем нам владыка? — спросили львы.
      — Но вы не знаете, что он умеет делать. Он ловит рыбу хвостом, он так умён, что голова его всегда перевешивает зад, и так силён, что от удара его могучих ног рушатся каменные стены. Но самое главное — это то, что он может есть колючки. К тому же его зовут Гарпалиону.
      — Ну, если так, — сказали львы, — пусть будет нашим королём.
      И осёл Гарпалиону стал владыкой львов.
     
     
      ЭЙ, ВВОДИ ЛОШАДЬ!
     
      енился возчик Петруччо. Привёл после свадьбы в дом молодую жену и говорит ей:
      — Теперь мы с тобой, Рози-на, хорошо заживём! Я буду работать, ты хозяйничать. Работы я не боюсь. Хоть с рассвета дотемна прикажи мне лошадь погонять — и то ничего. Но уж зато как приеду домой — баста! Всё остальное твоё дело. Только остановлю повозку у ворот да крикну: «Эй, вводи- лошадь!» — ты скорее выбегай.
      — Вот ещё! — сказала Розина. — Стану я с лошадью возиться.
      — Как же с ней не возиться, ведь её распрячь, накормить, напоить нужно! Так вот, только я крикну: «Эй, вводи лошадь!..»
      — Да говорю тебе, — перебила мужа Розина, — что я к лошади и не притронусь. Не этому меня в доме у отца с матерью обучали.
      — Ты не беспокойся, — сказал Петруччо, — я тебя всему обучу. Введёшь ты во двор лошадь...
      — Не введу!
      — То есть как это не введёшь, если я крикнул: «Эй, вводи!..»?
      — Ты крикнешь, а я ни с места.
      — - Ох, Розина, — сказал Петруччо, — не серди меня, лучше введи лошадь.
      — Не введу! — закричала Розина.
      Тут закричал и Петруччо.
      — Вводи сейчас же!
      — Не введу!
      — Вводи!
      — Не введу!
      На шум прибежали соседи и принялись расспрашивать молодожёнов:
      — Что это у вас делается? Из-за чего спор?
      Петруччо начал объяснять соседям:
      — Да вот жена не хочет мне помогать. Я ей говорю: «Введи лошадь», а она говорит: «Не введу...».
      — И не стыдно вам из-за этого ссориться? — сказал старый Джузеп'пе. — Давайте я введу вашу лошадь. Где она у тебя?
      — Да, видите ли, — замялся Петруччо, — пока ещё лошади у нас нет. Я её только собираюсь купить.
     
     
      БУЙВОЛ И БАРАБАН
     
      Встретились как-то два приятеля. Завернули в харчевню, уселись за столик и заказали по стакану вина.
      — Э, — заговорил первый, — давненько мы с тобой не видались. А за это время случилось мне побывать в Неаполе. Столько я в пути всякого насмотрелся, что и удивляться перестал. А один раз всё-таки удивился. Шёл я, шёл по дороге, вдруг вижу — барабан. Огромный-преогромный! Я его едва за три дня кругом обошёл. А на барабане выстроена деревня. Когда жители этой деревни выгоняют скот на пастбище, копыта коров такую дробь выбивают, что на пятьсот миль слышно.
      — Бывает, — отвечал, зевнув, второй приятель. — Кое-что и я повидал. Сам знаешь, я заправский охотник. Дичи перестрелял — и не сосчитать. А однажды случилось мне убить буйвола. Вот это был буйвол! Передние его копыта упирались в вершину одной горы, а задними он стоял на другой горе. Вместо травы этот буйвол жевал вековые деревья со всеми сучьями и корнями...
      Ну! — возмутился первый. — Уж это ты приврал. Не может быть такого буйвола.
      — Как так не может быть! Ведь барабан, о котором ты рассказывал, как раз и сделан из шкуры этого буйвола. Пришлось вралю прикусить язык.
     
     
      ЗЛАЯ СУДЬБА
     
      Жили когда-то семь сестер, семь королевских дочерей. Росли сёстры во дворце, не зная заботы и горя. Недаром говорит пословица: богатому да счастливому и свеча, как солнце, светит. Но едва старшей дочери исполнился двадцать один год, а младшей, Сангине, пошёл пятнадцатый, счастье покинуло королевскую семью. На королевство напало вражеское войско. Король потерял свою армию, потом свой трон, а потом и самого его взяли в плен. А королеве с семью дочерьми пришлось бежать в чужое королевство и укрыться в глухом лесу, в тёмной хижине, в которой когда-то жил угольщик.
      Теперь королевская семья узнала вторую половину пословицы — бедному да несчастному и солнце, как сальная свечка, чадит. Вместо мягких пуховиков и атласных одеял у них были голые доски, чуть прикрытые сухой травой. Вместо золотых и серебряных блюд — одна глиняная миска и восемь деревянных ложек. А в миске что? Иногда похлёбка из грибов, а иногда и вовсе ничего. Так вот и жили.
      Однажды вечером королева-мать вышла из хижины посидеть у порога. Тут к ней подошла старая-престарая старушка с корзиной в руках и спросила:
      — Не купите ли вы у меня немного винных ягод?
      — Ах, добрая женщина, — ответила, вздохнув, королева, — ещё недавно я могла бы купить у тебя хоть сто таких корзин. Но сейчас у меня нет ни одного сольдо. Возьми этот гребень и дай мне за него семь винных ягод для моих семи дочерей.
      — Не надо мне гребня, — сказала старушка, — я и так дам тебе ягод. Поведай мне о своём горе. Может, я и сумею помочь.
      Королева рассказала старушке обо всём, что случилось с ними за последний год.
      Старушка выслушала, покачала головой и сказала:
      — Бедная королева! У одной из твоих дочерей злая судьба. Все ваши несчастья от этого. Пока с вами девушка Сфортуна — девушка Неудача — не ждите удачи.
      — У которой же из моих дочерей злая судьба? — спросила королева.
      — У той, что спит, скрестив на груди руки, — ответила старушка. — Прогони её, и всё пойдёт хорошо.
      Потом она подняла с земли корзину и исчезла за деревьями.
      Королева вошла в хижину, зажгла свечу и склонилась над старшей дочерью. Та спала, вытянув руки. Вторая дочь закинула их за голову, третья подложила ладони под щёку, четвёртая — под подушку, пятая рукой прикрывала глаза, у шестой рука свесилась вниз.
      И всякий раз королева облегчённо вздыхала.
      Но вот мать поднесла свечу к младшей дочери, Сантине, и чуть не вскрикнула, — младшая дочь спала, скрестив на груди руки.
      Королева стала на колени у её постели и горько зарыдала. Слёзы так и капали из её глаз. Одна горячая слеза упала на щёку девушки. Она проснулась и услышала, что говорит мать.
      — Ах, моя доченька! Ты такая любящая и ласковая, неужели ты и вправду можешь приносить несчастье! Нет, нет, моя бедная Сантина, никогда я не назову тебя Сфорту-ной, что бы ни говорила старуха. Я никогда не прогоню тебя. Лучше мы будем делить с тобой всё, что накличет твоя злая судьба.
      Горько было слышать это юной королевне, но она лежала тихо, как мышка, и ничем не показала, что проснулась. Когда же мать, наплакавшись, задремала, Сантина встала, связала в узелок свои пожитки — старенькое платьице, гребёнку да деревянную ложку, глянула в последний раз на спящих сестёр и мать и покинула хижину.
      До самого рассвета шла она лесом, а чуть поднялось солнце, вышла на равнину. Куда ни глянь, ни холмика, ни кустика, только один дом и возвышался на равнине. Королевна приблизилась к дому и заглянула в окно. Она увидела трёх женщин, которые сидели за ткацкими станами и ткали. Одна ткала золотыми нитями, другая — серебряными, а третья ткала алой нитью по синей основе. Под искусными пальцами мастериц нити ложились такими красивыми узорами, что королевна не могла отвести глаз.
      Вдруг та, что ткала золотом, подняла голову и заметила девушку. Ткачиха встала и открыла дверь.
      — Не хочешь ли войти? — спросила она.
      — Если позволите, — ответила королевна.
      — А как тебя зовут?
      Королевна подумала: «Если я и вправду приношу неудачу, пусть меня и зовут Неудачей — Сфортуной».
      Так она и сказала ткачихам, а потом добавила:
      — Оставите меня в этом доме, — буду вам прислуживать. А не оставите, — пойду дальше.
      — Ну что ж, — сказали ткачихи. — Оставайся.
      И Сфортуна принялась за работу. Она подмела пол, развела огонь в очаге и начала стряпать.
      К полудню обед был готов. Ткачихи поели, похвалили искусную повариху и снова уселись за станы.
      Когда солнце стало клониться к закату, старшая из мастериц, та, что ткала синие и алые узоры, сказала:
      — Сегодня мы приглашены в гости. Путь туда не близкий, и вернёмся мы только к утру. Хорошенько охраняй без нас дом. Ведь пряжа наша сделана из серебра, золота и шёлка, а ткани, что сходят с наших станов, заказал сам король для свадебных нарядов невесты. Запри дверь за нами на засов, а мы ещё снаружи навесим большой замок.
      Ткачихи надели праздничные платья и ушли.
      Сфортуна всё чистенько прибрала, вымыла посуду, потом положила в угол соломенный тюфячок и, задув свечу, заснула.
      Проснулась она ровно в полночь. Ей показалось, будто кто-то ходит по комнате. Что-то звякало и шуршало.
      — Кто там? — вскрикнула девушка.
      В ответ из темноты послышался скрипучий старушечий голос:
      — Это я, твоя судьба. Утром увидишь, какой хорошенький подарочек я тебе приготовила. — И судьба пронзительно захихикала.
      Потом всё стихло. Сфортуна подумала: «Дверь крепко заперта изнутри и снаружи, никому не войти в дом. Верно, мне это снится».
      Подумала так, повернулась на другой бок и закрыла глаза.
      Утром вернулись ткачихи и громко застучали в дверь.
      Королевна вскочила и открыла хозяйкам. Луч солнца ворвался в комнату. Сфортуна побледнела, ткачихи так и ахнули. Дорогая пряжа была спутана и изорвана, а золотые и серебряные ткани изрезаны на куски. Вот что наделала злая судьба Сфортуны.
      — Ах, негодница! — закричали ткачихи на бедную девушку. — Так-то ты платишь за нашу доброту! Убирайся вон!
      Пинки и толчки посыпались градом.
      И вот снова молодая королевна бредёт, сама не зная куда.
      К вечеру пришла она в какое-то селение. Во всех окнах уже светились приветливые огоньки. В этот час семья собирается у очага за ужином после дня, проведённого за работой. Но ни в одном из этих домов нет места для Сфортуны. Она так и не решилась постучаться в какую-нибудь дверь. Сфортуна добрела до площади и села на каменную ступеньку крыльца богатого дома.
      Скоро хозяин вышел закрывать ставни и увидел девушку.
      — Что ты здесь делаешь? — спросил он.
      — У меня больше нет сил идти, — ответила Сфортуна. — Пожалуйста, не прогоняйте меня.
      — Ты, девчонка, видно, не знаешь, с кем имеешь
      дело. Ведь я поставляю вино самому королю. Я не могу позволить тебе сидеть здесь на ступеньках. Вставай и входи в дом.
      Сфортуна вошла.
      — Залезай на эти бочки с вином и спи, — сказал хозяин. — Им ничего не сделается, это простое вино. А то, что приготовлено к свадьбе короля, запечатано в десяти бочонках и хранится вот тут, в погребе.
      И хозяин хвастливо постучал по дверце люка в полу.
      Уставшая Сфортуна крепко заснула. Под утро ей приснился удивительный сон. Будто она сидит над ручьём. Ручей бежит по камешкам, журчит и лепечет, как ребёнок. Его бы песенку слушать да слушать, а Сфортуне почему-то страшно.
      Тут она проснулась в испуге и вдруг услышала, как кто-то бормочет скрипучим голосом:
      — Десять красных ручейков, собирайтесь в озеро! Я своё дело знаю, а девчонке от меня не отвязаться.
      Бедная Сфортуна поняла, что её злая судьба опять натворила беды. Королевна громко закричала:
      — На помощь! На помощь!
      Прибежал заспанный хозяин со свечой. И что же он увидел? Никого в лавке нет, кроме девушки. Крышка люка откинута. В погребе так и плещется вино. Десять пустых бочонков плавают сверху.
      Что могла сказать бедная Сфортуна! Молча она вытерпела брань и побои.
      Вдоволь накричавшись, хозяин вытолкал её за дверь.
      Заливаясь горькими слезами, Сфортуна опять побрела, куда глаза глядят. К полудню она вышла на берег речки и увидела женщину, стиравшую бельё.
      — Э, — сказала женщина, — к прачке Франчиске пришла помощница. Не так ли, девушка?
      — Если вы позволите, — ответила Сфортуна, — я охотно помогу вам.
      — Ну, так берись за дело, — сказала прачка Фран-чиска. — Я буду намыливать, а ты полощи.
      Живо пошла у них работа. Солнце ещё не устало при-
      пекать, а бельё уже было всё развешано. Только оно подсохло, Сфортуна уселась на траве и начала штопать дырки. Принялась помогать ей и Франчиска, но у неё выходило куда хуже.
      — Подумать только, — сказала прачка, — двадцать лет я стираю и штопаю бельё нашему молодому королю и всегда думала, что никто на свете не может сделать это лучше меня. А теперь я вижу, что гожусь тебе в подмастерья. Вот что, дитя, оставайся жить со мной.
      — Ах, добрая женщина, — ответила девушка, — я не смею даже переступить порог твоего дома. Недаром я прозываюсь Сфортуной. Моя злая судьба насылает несчастья на меня и на дом, в который я вхожу.
      — Ну, это пустяки! — сказала Франчиска. — Судьба, конечно, особа важная. Да ведь и человек не флюгер, чтобы вертеться, куда ветер подует. Можно и против ветра повернуть, можно и злую судьбу подобрее сделать. Посиди здесь, я скоро вернусь.
      Не прошло и часа, как прачка вернулась. Она принесла два больших румяных кренделя.
      — Возьми эти крендели, — сказала она Сфортуне, — и иди вниз по течению речки. Речка приведёт тебя к морю. Стань на берегу моря и позови мою судьбу.
      — Как же можно позвать судьбу? — удивилась Сфортуна.
      — Да очень просто. Крикни погромче: «Ого-го-го! Судьба Франчиски-и-и!» И так три раза. Тут моя судьба и покажется. Ты с ней обойдись повежливей, ну да, впрочем, тебя этому учить не надо... Отдай моей судьбе один крендель, поклонись от меня да расспроси её, как разыскать твою судьбу. Второй крендель подари своей судьбе.
      Шла, шла Сфортуна и вышла к берегу моря. Три раза позвала она судьбу Франчиски, и та появилась перед ней.
      — Синьора судьба Франчиски! Франчиска посылает вам привет и вот этот крендель. И ещё, если будет на то ваша милость, научите, как мне разыскать мою судьбу.
      — Научить я тебя могу, — сказала судьба Франчиски. — Только ты этой встрече не обрадуешься. Твоя судьба презлая старушонка. Но, если хочешь, слушай. Видишь вьючную тропинку, ведуш,ую в горы? Ступай по ней. Как дойдёшь до ущелья, сверни в первую расселину между скалами. В самом тёмном углу стоит печка, у печки хлопочет старуха. Это и есть твоя судьба. А уж разговаривай там, как сама знаешь, потому что с ней и сам чёрт сговориться не может.
      Сфортуна поблагодарила судьбу Франчиски и поилла искать свою судьбу.
      Вот и уш,елье, вот и расселина, вот и печка. А вот и судьба Сфортуны. Ох, что у неё был за вид! Седые волосы висели грязными космами, крючковатый нос перепачкан в саже, платье изодрано в клочья. Молодой королевне было уже почти шестнадцать лет, и можно было поклясться, что за все эти годы её судьба ни разу не умывалась.
      — Зачем пришла? — заворчала старуха, увидев Сфор-туну. — Когда мне понадобится, я и сама тебя разыщу. А пока убирайся прочь.
      — Я сейчас уйду, дорогая синьора моя судьба. Возьмите только в подарок вот этот крендель.
      — Очень мне нужны твои подарки! — сказала судьба и повернулась спиной к девушке.
      Но Сфортуне показалось, что голос старухи стал чуть помягче.
      Девушка положила крендель на печку и тихонько ушла.
      А тем временем прачка Франчиска отнесла бельё королю» Молодой король посмотрел на бельё и воскликнул:
      — Нья Франчиска...
      Король называл прачку нья Франчиска — кума Франчиска — потому, что сколько помнил себя, столько помнил и её, ведь она стирала ещё его пелёнки. Так вот, увидев бельё, он воскликнул:
      — Нья Франчиска, никогда вам не удавалось выстирать лучше, чем сегодня. Какое оно белое! А штопки! Они красивее кружев на моих рубашках. Вот вам десять скудо сверх положенной платы.
      Франчиска очень обрадовалась и накупила на эти
      деньги всякого добра — платье для Сфортуны, башмаки для Сфортуны, а на голову ей чёрную кружевную шаль.
      Целую неделю прожила Сфортуна у прачки Франчиски. Вот прошло воскресенье, настал понедельник, а по понедельникам у Франчиски всегда бывала большая королевская стирка. Они принялись за дело вдвоём. К полудню всё выстирали, а потом Сфортуна ночь напролёт штопала и гладила.
      Наутро, когда прачка принесла королю бельё, тот сказал:
      — Э, нья Франчиска, с каждым разом ты становишься всё искуснее. Как заглажены складки! А белые воротнички вздымаются, словно морская пена.
      И король дал прачке целых двадцать скудо сверх положенной платы. Нья Франчиска поблагодарила короля и снова отправилась за покупками. На этот раз она опять купила платье, башмаки, красивый головной платок. Но это ещё не всё, она купила мыло, губку, гребёнку и целый пузырёк с драгоценным розовым маслом.
      Прачка принесла покупки домой и сказала Сфортуне:
      — Смотри, какие подарки я приготовила твоей судьбе. Сейчас я испеку крендель, и ты пойдёшь к ней в гости. Одень её во всё новое, да сперва вымой хорошенько.
      Судьба Сфортуны была такой же грязной, как и раньше, но встретила она девушку поприветливей.
      — Крендель принесла? — спросила она, завидев Сфор-туну.
      — Конечно, принесла, дорогая синьора моя судьба.
      И она протянула старухе крендель.
      Только судьба подошла к Сфортуне, девушка крепко схватила её за руки и потащила к ручью. Ну и вопила же старуха, когда Сфортуна тёрла её намыленной губкой.
      — Не хочу мыться! Не хочу мыться! — кричала она, вырываясь.
      Но Сфортуна не обращала внимания на её крики. Она чистенько вымыла свою судьбу, причесала её, надела новое красивое платье, обула в новые скрипучие башмаки и вылила на неё весь пузырёк с розовым маслом.
      Ах, какая милая добрая старушка стояла теперь перед ней! А пахло от неё, как от десяти кустов роз. Известное дело, все женщины, даже самые старые, любят новые наряды. Судьба налюбоваться на себя не могла. Она то и дело оправляла оборочки на юбке, поскрипывала новыми ботинками, примеряла шаль.
      — Умница ты моя, — сказала она Сфортуне. — Так уж повелось: если у человека злая судьба, он только и знает, что жалуется да клянёт её. Вот она и становится ещё злее. Никому и в голову не придёт, что надо самому постараться сделать свою судьбу краше. Ты, моя голубка, так и поступила. Теперь всё у тебя пойдёт хорошо. Спасибо тебе за подарки, прими и от меня подарочек.
      И судьба дала Сфортуне маленькую коробочку. Девушка расцеловала старушку в обе щёки и побежала к Фран-чиске.
      Вместе с Франчиской они открыли коробочку. И что
      же там лежало? Всего-навсего кусочек галуна, длиною с палец.
      — Не очень-то щедрая у тебя судьба, — сказала Фран-чиска и засунула коробочку в ящик комода.
      Ну, а в понедельник, как всегда, Сфортуна с Франчиской выстирали бельё, и во вторник прачка понесла его во дворец.
      На этот раз король даже не взглянул на бельё, так он был озабочен
      — Ваше величество, — сказала прачка, — нья Франчиска осмеливается спросить вас, чем это вы обеспокоены?
      — Ах, нья Франчиска, у меня тысяча бед и сто неприятностей. Видишь ли, советники подыскали мне невесту в заморском королевстве. Невесту я никогда и в глаза не видал, и жениться мне вовсе на ней не хочется. Но если советники что-нибудь вобьют себе в голову, они ни за что не отстанут. Я и согласился.
      — Что ж тут плохого? — сказала Франчиска. — Свадьба — дело весёлое.
      — Ну, а мне совсем не весело. Во-первых, у меня к свадьбе нет вина. Какая-то девчонка забрела к моему поставщику и выпустила всё лучшее вино из бочек...
      — Это ещё не беда! — сказала Франчиска. — Когда гости напляшутся, они не разбирают, каким вином утоляют жажду.
      — Во-вторых, — продолжал король, — невеста потребовала, чтобы я подарил ей три платья — из золотой, серебряной и сине-алой парчи. Три ткачихи наткали парчи. А какая-то девчонка забрела к ним и изрезала все драгоценные ткани.
      — Э, ваше величество, — сказала Франчиска, — самый красивый наряд для невесты — это белое платье.
      — Так я и сам решил. Платье из белого шёлка уже готово. По подолу его обшили галуном. Но вот горе! Представь себе, нья Франчиска, галуна не хватило. Совсем маленького кусочка, этак с палец длиной. А такого галуна нет больше во всём государстве.
      — Ваше величество! — вскричала прачка. — Подождите, я сейчас вернусь.
      Франчиска побежала домой, порылась в комоде и принесла королю коробочку с галуном. Его и не отличить было от того галуна, которым обшивали платье невесты.
      — Ну, нья Франчиска! — воскликнул король. — Ты спасла меня от позора перед заморской королевной. За это я отвешу тебе столько золота, сколько весит твой галун.
      Стали взвешивать кусочек галуна. Сперва на маленьких весах, потом на средних, потом на самых больших. Но, сколько ни сыпали золота, галун оказывался тяжелей.
      — Нья Франчиска, — спросил король, — скажи правду: чей это галун?
      Франчиска рассказала о Сфортуне. Король пожелал взглянуть на девушку.
      И вот Сфортуна в своём новом платье пришла во дворец. Только король и Сфортуна увидели друг друга, как сразу влюбились. И нечему тут удивляться, ведь оба они были молоды и красивы.
      Король тотчас же позвал советников и сказал:
      — Вы искали мне невесту за морем. А я нашёл её в собственном королевстве. Если кому-нибудь из вас боль-И1е нравится заморская королевна, пусть женится на ней сам.
      И король приказал готовить всё к свадьбе.
      Потом он велел позвать трёх ткачих и поставщика вина. Те так и обмерли, увидев невесту короля.
      Король заплатил им за изрезанную парчу и пролитое нино и отпустил с миром.
      Теперь королевну никто не называл Сфортуной, ведь она уже не была девушкой-Неудачей. Звали её теперь тем именем, которое дали ей отец и мать, — Сантина.
      За три дня до свадьбы Сантина сказала своему жениху:
      — - Ах, ваше величество, как бы мне хотелось узнать о моей дорогой матери и сёстрах, о моём несчастном отце.
      — Успокойтесь, милая Сантина, — отвечал король, — в тот день, когда я впервые увидел вас, я послал гонцов в соседнее королевство. Сегодня гонцы вернулись и привез-
      ли радостную весть. Король, ваш отец, бежал из плена, собрал войско и вернул себе трон. Королева, ваша мать, и королевны, ваши сестры, находятся сейчас в пути. Они едут сюда.
      Радости Сантины не было конца.
      Настал день свадьбы. За пышным столом на самом почётном месте сидели молодые, а по бокам отец, мать и шестеро сестёр Сантины. Была тут, конечно, и нья Фран-чиска.
      А за креслом невесты стояла ещё одна гостья. Она радостно кивала каждый раз, когда слышала смех Сантины. Но никто не видел эту гостью, кроме молодой королевны, потому что это была её собственная судьба.
     
     
      КАК МОНАХ СПАСАЛ СВОИ УШИ
     
      Жили муж и жена. Во всём бы у них было полное согласие, если бы... Стоило жене приготовить на обед что-нибудь повкуснее, как муж выскакивал на улицу и тащил первого попавшегося прохожего за стол. Такой уж он был человек, что кусок, не приправленный разговорами и шутками, не лез ему в горло.
      Ну, а жена? Чего ж ей радоваться, когда на её долю доставались от обеда только обглоданные косточки. Приправу-то она получала наравне с мужем, да одними шутками сыт не будешь. Она и уговаривала мужа, и сердилась, и грозилась. Но муж ей только отвечал:
      — Дорогая жёнушка, разве я виноват, что ты такая хорошая хозяйка? Мне всему свету хочется показать, как ты чудесно стряпаешь.
      Какая женщина устоит перед такой похвалой! Услышав эти речи, жена переставала сердиться.
      Но вот однажды она купила на рынке пару прежирных перепелов. Вернулась домой и говорит мужу:
      — Сегодня, пожалуйста, никого не зови. Перепелов только два, как раз нам с тобой. Сейчас я их распотрошу, наточи мне нож поострее.
      — Хорошо, жёнушка, будь по-твоему, никого не позову, — ответил муж, взял нож и вышел на улицу, чтобы отточить его о камень у крыльца.
      Как на грех, проходил мимо толстый монах. Муж не удержался и пригласил его на обед.
      Он ввёл его в комнату и сказал:
      — Займи, жёнушка, святого отца достойной беседой, RoKa я доточу нож.
      Тут терпению жены пришёл конец, и она решила проучить мужа.
      — Ах, святой отец, — сказала она тихонько монаху, — страшно и подумать, что сейчас вы лишитесь лучшего вашего украшения. Вы знаете, зачем этот злодей точит нож? Он зазывает невинных людей в дом, отрезает им уши, жарит и ест.
      Услышав такое, монах подхватил полы сутаны и, хотя был жирнее борова, понёсся по улице, как легконогий олень.
      — Что с ним случилось? — закричал удивлённый муж.
      — С ним-то ничего не случилось, — отвечала жена, — зато перепела наши улетели. Унёс и-х с собой монах, даже спасибо не сказал.
      Тогда муж бросился догонять монаха.
      — Эй, святой отец, — кричал он на бегу, — разве это по-честНому! Зачем тебе одному два? Отдай хоть штучку!
      Но монаху не хотелось лишаться даже одного уха. Поэтому он припустил ещё быстрее.
      — Послушай, святой отец, я помирюсь хоть на половинке!
      Напрасно кричал бедняга. Монах скоро совсем скрылся с глаз.
      Муж был так огорчён, что сел на камень у дороги и просидел до самого вечера. А жена тем временем зажарила перепелов и съела всё до последней косточки.
      С тех пор муж стал приглашать к обеду только добрых друзей, да и то по праздникам
     
     
      ОТВЕТ ПАПЫ РИМСКОГО
     
      Жили в Сан-Марино два дурака. Сами-то они не считали себя дураками, да жители Сан-Марино каждый день говорили им об этом. Но дураки всё не верили.
      Вот сошлись как-то оба и принялись советоваться, как бы им узнать — дураки они или нет. Думали они, думали — у кого спросить...
      — У судьи, — предложил первый дурак.
      — Э, нет, — ответил второй. — К судье я не пойду. Примерно этак с месяц назад я подал жалобу на соседа за то, что тот избил меня палкой. А судья вместо того, чтобы наказать негодяя, обозвал меня дураком и прогнал прочь.
      — А за что тебя бил сосед? — спросил первый дурак.
      — Не знаю. Это, видишь ли, мне приснилось. Я только хотел соседа спросить, за что он меня колотит, да в эту минуту и проснулся. Пойдём-ка лучше к лавочнику. Про него говорят, будто он так умён, что самого чёрта перехитрит.
      — Э, к лавочнику я не пойду, — ответил первый дурак. — Прошлое воскресенье захотел я купить себе башмаки. Дал мне лавочник башмаки. Поглядел я, они разные: у одного носок в одну сторону смотрит, у другого — в другую. Нет, думаю, меня не проведёшь. И попросил у него два одинаковых башмака. Тут лавочник и говорит: «Если тебе вздумалось два левых носить, так плати и за два правых. А не хочешь, пошёл вон, дурак». Ну, я и пошёл.
      — Что же нам делать? — сказал второй дурак.
      Стали опять думать. Думали, думали и решили отпра-
      виться к самому папе римскому. Ведь падре в церкви говорил, что папа римский никогда не ошибается.
      Пошли дураки в Рим к папе римскому.
      Поцеловали у него туфлю по обычаю и принялись жаловаться.
      — Пресвятой папа, рассуди ты нас с жителями Сан-Марино. Прозвали нас дураками, а мы не верим. Если мы и вправду дураки, — значит, дураки, а если не дураки, так вели соседям называть нас умными.
      — Ну что ж, рассужу, — согласился папа римский. — Только ты мне скажи, — повернулся он к одному из дураков, — за что тебя в первый раз назвали дураком.
      — А вот за что, — ответил тот. — Лет пять тому назад послала меня утром мать за водой. Взял я ведро, пришёл к ручью и стал наливать воду палкой. Окуну палку — стряхну капельку, окуну палку — стряхну капельку. До самого вечера набирал воду, а ведро всё ещё не полное. Тут
      прибежала мать и изругала меня дураком. Ну, а соседй и услыхали. С тех пор и пошло: дурак да дурак! А что же мне было — пальцем наливать? Да я бы его в холодной воде совсем заморозил.
      — А тебя за что в первый раз дураком назвали? — спросил папа римский у второго.
      - — Э, такой пустяк и вспоминать неохота. Послала меня бабушка в погреб за кувшином молока. Отправился я, да дверца там оказалась низкая. Весь прохожу, а голова не проходит. Я попросил бабушку двери в погребе повыше сделать. А она вместо этого обозвала меня дураком. С того и пошло.
      Выслушал их папа с самого начала до самого конца и подумал:
      «Дураку объяснять, что он дурак, — всё равно, что на ветру муку просеивать. Но недаром я зовусь папой римским — я их не отпуш,у без ответа».
      Он велел своему прислужнику поймать мышку и посадить её в шкатулку. Шкатулку он дал дуракам и сказал:
      — Вот вам мой ответ. Не заглядывайте в шкатулку, пока не вернётесь в Сан-Марино. Но знайте: если упустите ответ, — значит, вы последние дураки.
      Дураки взяли шкатулку, поцеловали папе туфлю по обычаю и отправились той же дорогой назад.
      Вернулись домой — заперлись в комнате, наглухо закрыли двери и окна. Потом приподняли крышку шкатулки, а оттуда что-то как выскочит! Бросились дураки ловить ответ папы римского, а мышка юркнула в норку — и нет её.
      — Слушай-ка, — говорит один дурак,- какой же это ответ? Это, кажется, мышь.
      — Мышь? Вот уж не знаю, — сказал второй дурак. — Я никогда мыши не видал. А ты?
      — Я видал. Она маленькая, серенькая, с хвостиком и сзади у неё кошка.
      — А тут маленькое было, серенькое было и хвостик был. А кошки не было. Выходит, это не мышь.
      Посмотрели дураки друг на друга и говорят:
      — Ничего не поделаешь. Упустили мы ответ папы римского. Значит, мы и вправду дураки.
     
     
      ШЕСТЕРО БРАТЬЕВ
     
      У одного отца было шестеро сыновей. Пять глупых, а шестой дурак. Отец на них нарадоваться не мог. Вот однажды отец говорит:
      — Пойдите в город, купите, что понравится.
      Пошли братья в город. Зашли в лавку. Стали покупать. Пятеро братьев купили ружья без ствола, а шестой — без дула. Повесили ружья на плечо, пошли назад.
      Вдруг, откуда ни возьмись, бегут им навстречу шесть зайцев. У пяти зайцев ушки на макушке, а у шестого торчком. Завидев братьев, пять зайцев помчались прочь, а шестой пустился наутёк.
      Братья мигом вскинули ружья и прицелились. Пятеро закрыли глаза, а шестой зажмурился. Выпалили все, как один, только пятеро промахнулись, а шестой не попал.
      Тогда братья бросились за зайцами вдогонку. Пятерых схватили, а шестого поймали. Вот так удача!
      Пришли домой. Решили зайцев в напёрстке варить. Пять зайцев в напёрстке не помещаются, а шестой не влезает.
      Отец сказал:
      — Сходите к соседям, попросите шесть кастрюль, чтобы всех зайцев сварить разом.
      Пошли братья к соседям. Пятеро соседей были скупые, а шестой жадный. Дали соседи, что кому не жалко — пять кастрюль дырявых, а одну без дна.
      Принесли братья кастрюли домой и поставили зайцев варить. Под пятью кастрюлями огонь забыли развести, а под шестой и не разжигали.
      Варились зайцы, варились. Пять не сварились, а шестой остался сырым.
      Стали зайцев есть. Пятеро братьев разжевать не могут, а шестому и не откусить.
      Принялись братья отца угощать. Отец пять зайцев съел, шестым подавился.
      Привели братья шесть докторов. Пять докторов невежды, а шестой и совсем ничего не знает. Осмотрели доктора отца и заспорили. Пятеро сказали, что он нездоров, а шестой, что болен.
      А чем же дело кончилось? Пока неизвестно. Доктора ещё спорят. Вот как придут к согласию, тогда и дальше можно рассказывать.
     
     
      НОВАЯ ЮБКА
     
      Жили муж и жена. Жили не то, чтобы богато, а просто сказать — бедно. У жены была одна-единствен-ная юбка, драная-предраная, ношеная-переношеная. Целыми днями она только и делала, что ставила на нее заплаты. Под заплатами и юбки не видно.
      Вот пришёл муж домой, а жена плачет.
      — Посмотри — опять дыра на юбке! И залатать нечем.
      На следующий день муж на все заработанные деньги купил жене новую юбку. Принёс домой и сказал:
      — Хоть без ужина, да с обновкой.
      Жена очень обрадовалась.
      Муж лёг спать, а она принялась за дело.
      Проснулся муж, видит — жена всю новую юбку на куски изрезала, на старую юбку новых заплат наставила. Ахнул он, а жена говорит:
      — Спасибо тебе, муженёк, все прорехи я починила да ещё вон сколько кусков осталось, на целый год хватит.
     
     
      ПОХЛЁБКА ИЗ КАМНЕЙ
     
      Жили две сестры — Анна-Мария и Виттория. Анна-Мария вышла замуж за богатого лавочника, Виттория — за угольщика. Уголь жечь — не то, что товары в лавке продавать да барыши подсчитывать. Угольщик работает много, зарабатывает мало. Но в маленьком домике, что стоял на опушке леса, всегда было весело, потому что угольщик вставал с песней и спать ложился с песней, да не с одной и той же, а всё с разными. И откуда он их брал! Дети у Виттории — две девочки и три мальчика — росли румяные, послушные и весёлые.
      А у Анны-Марии был всего один сын, да и тот злой и плаксивый. Как мать ему ни угождала, как ни баловала, он только худел и бледнел от злости. Вот богатая Анна-Мария и завидовала бедной Виттории.
      Настал год, когда в местности, где жили сёстры, появилась чёрная лихорадка со своей подругой — костлявой смертью. Они заглядывали то в один дом, то в другой. Не миновали страшные гостьи хижины угольщика, постучались и в Дом лавочника. В один день сёстры вышли замуж, в один день стали вдовами.
      Осталась Виттория с пятью маленькими детьми. Уголь обжигать не женское дело, а другой работы Виттория, как ни искала, найти не могла. Тогда решила она пойти к своей сестре Анне-Марии.
      — Помоги мне, сестра, — попросила Виттория. — Дай хоть немного хлеба, чтобы накормить детей.
      — Навязались на мою голову, дармоеды! — закричала
      Апна-Мария. — Ну, так и быть, бездельница, лрибери в доме, вычисти хлев, накорми скотину, выполи огород, тогда и просить будешь.
      Виттория прибрала в доме, вычистила хлев, задала корм коровам, подоила их, все сорняки в огороде выдергала.
      — А теперь испеки хлеб, - приказала Анна-Мария.
      Когда хлеб испёкся, она выбрала самый маленький хлебец и дала сестре.
      — Можешь приходить завтра опять, — сказала лавочница, а про себя подумала: «Недолго же будут румяными твои дети, если ты разделишь на пятерых такой хлебец!»
      Виттория пришла и на следующий день. Сестра задала ей работу ещё тяжелей, а вечером положила перед ней хлебец меньше вчерашнего. Только на этот раз Виттория оказалась похитрей — вымесила тесто, а руки мыть не стала. Пришла домой, поставила котёл на огонь и всю приставшую к ладоням муку стряхнула в воду. Получилась вкусная мучная похлёбка. Дети поели её и почти сытые легли спать.
      Так и стала делать Виттория. И румянец на щеках её детей разлился ещё ярче, чем раньше.
      Однажды Виттория во дворе у сестры молола на ручной мельнице зерно. Вдруг в ворота вошёл нищий старик.
      — Дай мне кусочек хлеба, добрая женщина, — сказал он, — я голоден.
      Виттория ответила:
      — И рада бы накормить тебя, да я здесь не хозяйка. Попроси у моей сестры.
      Тут Анна-Мария выбежала из дома и принялась браниться:
      — Убирайся, бродяга, пока я собаку на тебя не натравила!
      А за Анной-Марией выскочил её сыночек. Он собрал камешки под ногами и давай швырять их в старика.
      Нищий повернулся, чтобы уйти, но Виттория успела шепнуть ему:
      — Вечером жди меня у поворота дороги, где растут большие оливы.
      Виттория кончила работу и пошла домой. На камне у по-
      ворота дороги сидел нищий и ждал Витторию. Она вынула из корзинки свой хлебец, разломила его на шесть равных частей и одну протянула старику. Старик взял хлеб и спросил:
      — Чью же долю ты мне отдала, женщина?
      — У меня пятеро детей, — ответила Виттория, — шестая я сама. Вот я и отдала свою долю. Ты не беспокойся, я сегодня много поработала и скоро усну. А во сне человеку есть не хочется.
      — Что ж, спасибо. Может, и я тебе когда-нибудь помогу, — сказал старик.
      Прошло ещё немного времени. Как-то сын Анны-Марии увидал паряшего в небе орла и захотел с ним поиграть. Анна-Мария так любила сына, что будь у неё крылья, она непременно полетела бы за орлом. Однако крыльев у неё не было, и она стала уговаривать милого сыночка поиграть другими игрушками. Но милый сыночек хотел только орла. Он разинул свой большой рот и принялся вопить. Да так, что к вечеру все в доме оглохли от его крика, а сам он заболел.
      — Ну, а твои дети. — спросила Анна-Мария у Витто-рии, — здоровы?
      — Здоровы, — ответила Виттория.
      И тут Анну-Марию начала грызть чёрная зависть. Она послала сестру работать в поле, а сама побежала к ней в дом. Когда Анна-Мария увидела, какие румяные и весёлые дети у Виттории, она чуть не заплакала от огорчения
      — Э, милые племянники, добра бы вам не видать, чем кормит вас мать, что у вас такие круглые щёки? — И она больно ущипнула младшего мальчика.
      — Мы едим мучную похлёбку, — ответил старший.
      — Мучную похлёбку? А где же мать берёт муку?
      — Как только мама приходит домой, она стряхивает над котлом муку, приставшую к ладоням, — сказала девочка.
      «Ах вот оно что!» — подумала Анна-Мария.
      В тот же вечер она велела своей сестре хорошенько вымыть руки перед уходом и прогнала её, не дав ни кусочка хлеба.
      Виттория пошла домой с пустой корзинкой На повороте
      дороги она остановилась и задумалась. Что она скажет голодным детям, чем их накормит?
      Тут Виттория увидела у обочины три камня. Она подняла их, положила в корзинку и сверху прикрыла передником.
      К её возвращению дети, как всегда, наносили воды, вымыли котёл и разожгли огонь в очаге. Когда Виттория пришла. вода в котле уже закипала.
      Ну, детки, — сказала она, — сегодня у нас будет похлёбка, да не мучная, а из хорошего мяса.
      С этими словами Виттория опустила в котёл три камня.
      — А мясо долго варится? — спросили дети.
      — Долго, детки, видите, какое оно твёрдое, — и Виттория постучала деревянной ложкой по камням в котле. — Когда оно станет мягким, похлёбка будет готова. А пока поиграйте.
      Дети побежали играть. Мать села у котла, в котором варились камни, и горько заплакала.
      «Час уже поздний, — думала она, — дети поиграют и
      уснут, позабыв о еде. Сегодня я их обманула, а что с нами будет завтра? Удастся ли мне найти работу?
      Но вот двери распахнулись и в комнату вбежали дети. Они привели с собой — кого бы вы думали? -того самого старика-нищего, которого Виттория недавно накормила хлебом.
      — Мама, мама, — закричал старший сын, — дедушка сказал, что он тоже голоден! Накорми и его нашей мясной похлёбкой.
      — Почему же не накормить? — проговорила Виттория. Но мясо ещё твёрдое. Пусть дедушка погреется у очага н подождёт, а вы побегайте немного.
      Дети убежали. Тогда женщина сказала старику:
      — Не сердись, добрый человек. В прошлый раз я отдала тебе свою долю. А сегодня у меня ничего нет.
      — Что же варится в котле? спросил старик.
      — Камни, — отвечала печально Виттория.
      — Зачем ты обманываешь меня? Я чувствую запах мяса.
      — Клянусь тебе, там нет ничего, кроме камней, — сказала бедная женщина и, подбежав к котлу, черпнула из него большой деревянной ложкой.
      Как же она удивилась, увидев в ложке большой кусок варёного мяса!
      — Я же говорил, что пахнет мясом, — сказал старик. — Зови детей ужинать.
      — Но похлёбку ещё нужно посолить, а у меня нет соли.
      — У тебя красные глаза. Значит, ты плакала. Может, одна слезинка попала в котёл. Нет ничего солонее материнских слёз.
      Виттория попробовала похлёбку. И правда, она была солона в меру.
      — Детки, идите есть! — закричала она обрадованно и налила похлёбку в большую миску.
      — Дай детям по куску хлеба к похлёбке, — сказал старик.
      Виттория покачала головой.
      — В доме нет хлеба.
      — Ты опять меня обманываешь, — ответил старик, усмехаясь. — Посмотри на полке в шкафу.
      Виттория послушно открыла дверку шкафа и увидела, что на полке лежат семь паньолу — маленьких круглых хлебцев.
      Все сытно поели. Потом старик сказал:
      — Теперь неплохо бы выпить стаканчик доброго вина и закусить ломтиком броччо. Спустись-ка, женш.ина, в погреб.
      Виттория, не говоря ни слова, спустилась в погреб, хотя знала, что там совсем пусто, даже мышам поживиться нечем.
      Но чудеса не кончились. В погребе стоял бочонок вина, и рядом лежали головки броччо — солёного овечьего сыра, а с толстого крюка на потолке свисали копчёные окорока и гроздья колбас.
      После ужина ребятишки уснули.
      — Ах, синьор ниш,ий, — воскликнула Виттория, — да вы, видно, волшебник!
      — Так оно и есть, — ответил старик. — Сделать всё, что я сделал, сущие для меня пустяки. Видишь ли, за последнюю тысячу лет я порядком устал. В лесу в горах стоит старый дуб, мой ровесник; в его дупле я всегда отдыхаю, когда мне хочется. Сейчас я решил немножко вздремнуть, годков этак сто. А перед тем как отправиться в горы, хочу рассчитаться со всеми долгами. Всё, что я подарил, останется при тебе. В котле не переведётся мясо, в шкафу — хлеб, в погребе — вино, сыры и колбасы. А теперь я пойду. Есть у меня ещ.ё один должок — твоей сестрице и её сынку. Платить его не так приятно, но что поделаешь!
      И старик, кряхтя, поднялся со скамейки. Виттория догнала его у двери и схватила за край одежды.
      — Ах, добрый синьор волшебник, прошу вас, пощадите мою сестру!
      — И рад бы, да не могу. У нас, у волшебников, тоже свой закон — за всё платить по заслугам. Кто чего заслужил, то и получит.
      Старик ушёл.
      А Виттория так и не заснула до света. Хоть и злая у неё сестра, а всё-таки сестра. Утром побежала она к Анне-Марии.
      Смотрит — Анна-Мария, целая и невредимая, вышла встречать её на крыльцо.
      — Беда, сестрица! — закричала она. — Вчера вечером приходил ко мне тот самый проклятый ста... Ой, ой, ой! — и Анна-Мария схватилась за щёку. — Тот самый добрый старичок и сказал, что всякий раз, когда я начну браниться, у меня заболят зубы. А как не браниться, чтоб его черти уне... Ой, ой, ой! Храни его пресвятая Мадонна!
      Тут вбежал во двор и сынок Анны-Марии с палкой в руке. У крыльца спокойно сидела собака. Милый сынок хотел было замахнуться на собаку палкой, но палка извернулась змеёй и ударила его по лбу.
      — Золотой мой персик, — стала причитать, увидев это, Анна-Мария, — и тебя не пощадил старый ду... Ой, ой, ой! Подумай только, сестрица, бедному ребёнку теперь и поиграть нельзя! Камень бросит — в себя же попадёт. То и дело к его синякам и царапинам примочки прикладываю.
      Виттория засмеялась и повернула домой.
      Тут бы можно и кончить сказку, да вот что надо ещё сказать.
      С той поры, как случилась эта история, прошло без малого сто лет. Скоро проснётся в своём дупле старый волшебник и опять пойдёт бродить по свету. Может, и вы, ребята, встретитесь с ним. Вы его не бойтесь. Он старик хороший. Не забывайте только, что он за всё платит по заслугам: кто чего заслужил, то и получит.
     
     
      СНЫ ГУАЛТЬЕРО
     
      Жил некогда во Флоренции молодой дворянин, по имени Гуалтьеро. Был он здоров, красив и не беден, так что, как говорится, друзья за него не тревожились, а враги ему завидовали. Однако, если бы Гуалтьеро рассказал о себе побольше, друзья опечалились бы» а враги обрадовались.
      А всё потому, что несчастный Гуалтьеро каждую ночь видел страшные сны. Дошло до того, что он боялся ложиться спать. С прогулки верхом он, шатаясь от усталости, отправлялся на бал, после бала снова шёл гулять... Но без сна человек жить не может. В конце концов Гуалтьеро, словно подкошенный, валился на свою постель.
      И тут его начинали мучить кошмары. Гуалтьеро кричал во сне, обливался холодным потом, просыпался со стоном и больше не мог заснуть.
      Однажды юношу навестил старый друг его отца, синьор Рикардо. Синьор Рикардо жил в загородном доме, вдали от шумной Флоренции, и очень редко приезжал в город. Он так ласково заговорил с Гуалтьеро, что тот рассказал ему о своей беде. Внимательно выслушав юношу, синьор Рикардо сказал:
      — Видишь ли, в моём уединении я часто читаю старинные рукописи, и мне открылись тайны, неведомые другим. Иные назвали бы меня волшебником, однако это совсем не так — я ведь никогда не пользуюсь тем, что узнал. Но твоего отца я любил, как брата, а тебя люблю, как сына. Поэтому я попробую помочь тебе. Слушай же: дождись ночи, когда нарождается молодой месяц, и сорви в лесу три ветки папоротника. Одну брось в текучую воду, вторую — в пылающий огонь, а третью, перед тем как уснуть, положи под подушку. Что бы тебе ни привиделось, не бойся. Будь во сне таким же храбрым, как наяву. Да вот ещё что... Ты ведь знаешь — в самом страшном сновидении нам подчас является что-то прекрасное. Дотронься до этого и скажи:
      — То, что я вижу, — я вижу во сне, Но ты наяву приходи ко мне!
      Вот всё, что я могу тебе посоветовать. А там посмотрим, что будет...
      С этими словами синьор Рикардо попрощался со своим юным другом и уехал.
      Гуалтьеро в точности исполнил всё, что велел ему Рикардо. И в ту же ночь ему приснился такой сон. Он очутился на балу, в большом, пышно убранном зале. Тут собралось множество разодетых дам и кавалеров. Все они пели, танцевали, смеялись, но, едва к ним подходил Гуалтьеро, они отшатывались, словно он был шелудивой собакой. Дамы брезгливо подбирали шлейфы, а мужчины так и норовили дать ему пинка. Ах, каким несчастным и униженным чувствовал себя Гуалтьеро!
      Вдруг дамы и кавалеры расступились, и Гуалтьеро оказался перед высоким синьором. В зале было очень светло, но Гуалтьеро, как ни силился, не мог разглядеть лица этого человека. И это было так страшно, что юноша покрылся холодным потом. Человек сказал глухим голосом:
      — Пора покончить с этой тварью!
      Он вытащил из золочёных ножен меч с рукояткой, осыпанной драгоценными камнями. Гуалтьеро, точно заворожённый, не смел отвести глаз от меча, который медленно и неотвратимо поднимался над его головой. Ещё мгновение — и смертельный удар обрушится. Тогда Гуалтьеро собрал всё своё мужество. Он бросился вперёд, дотронулся до блистающего лезвия и сказал:
      То, что я вижу, — я вижу во сне. Но ты наяву приходи ко мне!
      Тотчас же всё исчезло. Погасли огни в зале, словно растаяли дамы и кавалеры, сверкнул и пропал меч...
      Гуалтьеро спокойно проспал до утра.
      А утром... Гуалтьеро не мог поверить своим глазам. Меч с рукояткой, осыпанной драгоценными камнями, висел у его изголовья.
      На следующую ночь Гуалтьеро приснилось, что он бежит по бесконечному полю, как загнанный заяц. А за ним скачет на вороном скакуне всадник в развевающемся плаще, с копьём наперевес. Ноги у юноши подкашивались, сердце стучало о рёбра. Всадник настигал его. «Сейчас мне конец!» — подумал юноша и упал на колени, покорно ожидая своей участи. Тут он вдруг вспомнил наставления синьора Рикардо. Гуалтьеро вскочил на ноги и обернулся к преследователю. Лицо всадника было закрыто плащом, но конь... Пресвятая Мадонна, как хорош был конь! Чёрный, без единой отметины, тонконогий, с пышной гривой! Гуалтьеро дотронулся до него и быстро произнёс своё заклинание. И опять всё исчезло.
      Гуалтьеро проснулся утром. Он оглядел комнату — ничто не изменилось. Но, когда юноша выглянул в окно, он увидел, что у крыльца бьёт копытом чёрный, без единой отметины, конь, тонконогий, с пышной гривой.
      — Зачем мне конь! Зачем мне меч! — воскликнул Гуалтьеро. — Ведь я не мечтаю о воинской славе. Моё сердце хочет только покоя, а сны продолжают мучить меня, как и раньше.
      Однако он всё-таки решил ещё раз исполнить совет синьора Рикардо. Когда пришло время спать, он снова положил под подушку лист папоротника.
      В ту ночь ему приснилось, что он бродит в тёмной пещере. Гуалтьеро хотел из неё выбраться, и не мог найти выхода. Он шёл в одну сторону и натыкался на глухую каменную стену. Шёл в другую — и снова попадал в тупик. Ему казалось, что он провёл под этими низкими сводами целую вечность. Тогда он в отчаянии ударил по стене кулаком. Камни раздвинулись, и на Гуалтьеро потоком хлынули ослепительно сиявшие драгоценности — золотые монеты, рубины и изумруды. Они сбили Гуалтьеро с ног и всё сыпались и сыпа-
      лись. Задыхаясь под их тяжестью, юноша из последних сил прокричал заклинание.
      Едва Гуалтьеро открыл утром глаза, как тотчас снова зажмурил их: так ярко играли солнечные лучи в груде самоцветов. Целая куча их, словно насыпанная после молотьбы пшеница, лежала посреди его комнаты.
      Гуалтьеро, приподнявшись на локте, смотрел на красные, зелёные и синие переливающиеся огни. Вдруг в дверь постучали. И не успел Гуалтьеро крикнуть: «Войдите!» — как дверь медленно раскрылась и в комнату вошёл маленький важный человечек. У него была такая длинная борода, что кончик её, словно метла, подметал пол, нос похож был на сосновую шишку, а глазки — как два буравчика. Одет человечек был с такой пышностью, что ему позавидовал бы любой придворный щёголь.
      Как ни удивился Гуалтьеро, он не мог удержаться от смеха.
      А человечек тем временем ловко, словно белка, влез по
      ножке на кровать и взобрался на колено Гуалтьеро. С этого высокого места он отвесил поклон и заговорил пронзительным голосом:
      — Синьор Гуалтьеро! Мой властелин, его величество король страны сновидений, весьма обеспокоен тем, что происходит в его королевстве. Вы присвоили себе меч такой красоты, какая только может присниться во сне! Вы увели скакуна, который скачет быстрее мысли. А сегодня ночью вы опустошили королевскую сокровищницу, и она теперь пуста, как сон новорождённого младенца, который ещё не умеет видеть снов. Так дальше продолжаться не должно. Мой король прислал меня, чтобы договориться с вами.
      — Ах вот как! — закричал в ярости Гуалтьеро. — А как ваш король обращается с несчастными людьми, которые против своей воли попадают в королевство сновидений! Наконец-то я расквитаюсь с ним! Столько лет я боялся закрыть глаза по ночам, а теперь пусть он дрожит, когда я ложусь спать. Гот, кто пляшет, должен платить волынщику, кто разрезал дыню, должен купить её, кто доит корову, тот её и кормит. Не было ещё собаки, которая укусила бы меня и не получила бы от меня пинка. А ваш король дразнил, изводил, терзал, мучил меня, пил кровь из моего сердца и слёзы из моих глаз. Осиное гнездо — вот что такое ваше королевство! В ваших реках течёт не сладкая вода забвения, а луковый сок!..
      Тут Гуалтьеро остановился, чтобы перевести дыхание. Тогда человечек, оглушённый этой бурей слов, быстро сказал:
      — Но мой король обещает не посылать вам больше дурных снов.
      — Дёшево же он хочет от меня отделаться! — отвечал Гуалтьеро.
      — Ну, так мы можем договориться иначе, — сказал посол. — Вы отдадите всё, что уже забрали у моего короля, и поклянётесь не уносить у него никогда ни одной вещи. А король взамен будет вам посылать самые отборнейшие сновидения, из тех, которые любит смотреть он сам.
      — Идёт! — ответил, развеселившись, Гуалтьеро.
      — В таком случае приятнейших снов! — пискнул человечек и мигом исчез.
      Вместе с ним исчезли драгоценные камни, не стало меча, опустела конюшня.
      С этого времени Гуалтьеро зажил спокойно. Он весело проводил дни, а ложась спать, заранее радовался снам. Сны и вправду были самые приятные. Иногда смешные, так что юноша, вспомнив их днём, вдруг начинал смеяться; иногда такие чудесные, что жалко было проснуться.
      Так прошло три года. И вот Гуалтьеро однажды ночью увидел себя на цветущем лугу. Рядом с ним шла девушка. Никогда Гуалтьеро не был так счастлив, как сейчас. Он слушал её нежный голос, глядел в лучистые глаза и чувствовал, что сердце его согревается горячей любовью. Внезапно он вспомнил, что это только сон, и опечалился. Он сказал:
      — Идём помедленнее! Я боюсь, что когда мы дойдём до края луга, ты исчезнешь. Я всегда с радостью ждал наступления дня, но сегодня мне хотелось бы, чтобы солнце не всходило и ночь не кончалась. Словом, я люблю тебя...
      — Ведь в твоей власти сделать так, чтобы мы не расставались! — воскликнула девушка. — Что же ты медлишь? Скорее дотронься до меня и скажи свои волшебные слова.
      — Но я поклялся вашему королю никогда не уносить из его страны ни одной вещи.
      — Разве я вещь? — удивилась красавица. — Я лёгкое облачко, тающее в вышине, сонная грёза, уходящая с зарёй. И если ты дотронешься до меня, я ведь тоже не стану вещью. Я буду живой девушкой, которая любит тебя.
      — Ты любишь меня! — вскричал Гуалтьеро.
      Позабыв обо всём на свете, он крепко обнял свою любимую и проговорил;
      — То, что я вижу, — я вижу во сне, Но ты наяву приходи ко мне!
      Тающая в небе тучка, сонная грёза стала явью. Гуалтьеро женился на девушке, и они зажили счастливо.
      Но вот удивительное дело — Гуалтьеро с той поры не видел снов, ни плохих, ни хороших. Верно, король страны сновидений повелел стражам не впускать его в своё королевство. Однако Гуалтьеро не печалился. Ведь с ним была та, которую он встретил во сне и любил наяву.
     
     
      ТАЙНА ФЛОРИО
     
      лучилась эта история в славном городе Флоренции. В каком же другом городе она могла случиться? Речь в ней пойдёт о прекрасных статуях. А ведь как раз Флоренция и прославилась на весь мир великими ваятелями, художниками и зодчими.
      Так вот, жил в славном городе Флоренции молодой скульптор Флорио. За статуи, высеченные его резцом из мрамора или отлитые из бронзы, платили огромные деньги. А между тем Флорио оставался жалким бедняком, чуть ли не нищим. Да и имени его почти никто не знал.
      Зато не сходило с уст ценителей искусства имя его учителя, мастера Фабиано. Фабиано и впрямь был когда-то хорошим ваятелем и живописцем.
      Со всех концов Италии к нему приезжали молодые художники, чтобы учиться у него мастерству. Но слава вскружила голову Фабиано. Он слишком много думал о блеске своего имени и о богатстве. Дружбу он старался водить только со знатными синьорами и добился знаков внимания даже от самого герцога. Всё реже он брался за резец или кисть. В эту пору и поступил к нему в ученики пятнадцатилетний юноша Флорио.
      — Скажи, мастер, — спросил он в первый день, — как
      изваять статую, чтобы она была прекрасной? — Очень просто! — засмеялся Фабиано.
      И очень труд-
      но. Я отвечу тебе словами величайшего из мастеров — словами самого Микеланджело. Возьми глыбу мрамора и отсеки от неё всё ненужное.
      Флорио много думал над этим советом, а ещё больше трудился.
      Прошёл год, второй и третий. Как-то Фабиано, поздно вечером вернувшись с шумного карнавала, заглянул в свою мастерскую. В дальнем углу горела одинокая свеча. При её свете работал Флорио. Фабиано неслышно подошёл сзади и замер восхиш,ённый, так прекрасно было изваяние, вышедшее из-под резца юноши. Фабиано с горечью подумал, что ученик опередил его. Восхиш,ение сменилось завистью, потом страхом. Он словно слышал, как повсюду говорят о Флорио, а о нём, Фабиано, молчат. Весёлая карнавальная маска выпала у него из рук. Флорио вздрогнул и обернулся. Увидев Фабиано, он поклонился и сказал:
      — Взгляните, мастер! Достиг ли я чего-нибудь?
      — Что ж, работа неплоха, — ответил небрежно Фабиано. — Ты не напрасно трудился. Но доверься моей опытности. На творения безвестного художника, как бы хороши они ни были, никто и смотреть не захочет. Толпа поклоняется громким именам. Но я помогу тебе. Я согласен вырезать своё имя на пьедестале статуи. Я сделаю больше: я уплачу тебе за неё сто флоринов, хотя никакой прорицатель не скажет, выручу ли я даже десятую часть этого.
      — Спасибо, учитель! — воскликнул простодушно Флорио. — Как вы добры ко мне! Лучшая для меня награда, что мою статую увидят люди и, может, она принесёт кому-нибудь радость.
      — Если ты будешь работать не хуже, я, пожалуй, соглашусь поставить своё имя и на других статуях. И за каждую из них я буду щедро платить тебе по сто флоринов. Но помни, никто не должен знать о нашем договоре.
      — Клянусь своим резцом, — ответил юноша, — из моих уст никто об Этом не услышит.
      Вот почему Флорио оставался нищим и безвестным, а слава Фабиано засияла новым ярким светом.
      У Флорио был друг — молодой поэт Симоне. Хотя один работал резцом, а второй сплетал слова в причудливые узоры стихов, мыслями они были близки, как кровные братья. Долгие часы они проводили вместе, гуляя в окрестностях Фло-
      ренции. Симоне часто читал свои стихи и стихи иных поэтов, Флорио же всегда говорил о творениях других мастеров и никогда о своих. И Симоне не раз спрашивал себя, почему Флорио, который, как чуткая струна^ отзывается на прекрасное, прозябает в подмастерьях и сам, как видно, ничего не создаёт. Удивлялся он и другому.
      — Во имя Вакха — бога веселья, объясни мне, как этот придворный блюдолиз Фабиано может извлекать из мрамора полные жизни и мысли статуи! Говорю тебе, Флорио, тут кроется какая-то тайна.
      Флорио только грустно улыбался в ответ.
      Но однажды случилось так. Флорио условился встретиться с Симоне, но тот не пришёл в назначенный час. А Симоне как раз сочинил новый сонет и непременно хотел прочесть его другу. И вот, недолго думая, Симоне отправился в мастерскую Фабиано. Однако двери мастерской были заперты. Тогда Симоне вспомнил о том, что как будто в доме есть ещё и второй ход, для слуг. Он прошёл во внутренний дворик с фонтаном, поднялся по узкой лестнице на галерею и через кухню вошёл в дом. Навстречу ему не попалось ни одной живой души, да и в мастерской было пусто. И всё же Симоне чувствовал, что в доме кто-то есть. Пройдя множество комнат и коридоров, он вошёл в пристройку, находившуюся в самом отдалённом углу здания.
      Наконец Симоне разгадал тайну Флорио и Фабиано.
      Флорио стоял перед статуей. Она, казалось, была уже закончена. Но Флорио снова и снова касался резцом белого камня. И каждый раз Симоне поражался необходимости прочерченной линии. Статуя изображала девушку, почти девочку, смотрящуюся в зеркало. Её лицо, руки, плечи — всё говорило о том, что она предчувствует счастье, сама ещё не зная, каким будет это счастье. Статуя не была похожа ни на одно творение, когда-либо виденное Симоне, и в то же время она была будто родной сестрой всех тех статуй, которые принесли настоящую славу Фабиано и на которых стояло его имя.
      — Теперь я знаю правду! — воскликнул Симоне. — Какой же он негодяй!
      Флорио оглянулся и побледнел.
      — Молю тебя, молчи, если Ты не хочешь сделать меня бесчестным человеком. Я поклялся ему свято соблюдать договор.
      — Но ведь ты мне ничего не говорил. Я увидел сам, — возразил Симоне.
      — Фабиано этому никогда не поверит, — покачал головой Флорио.
      И он так просил своего друга хранить случайно раскрытую тайну, что Симоне согласился.
      Спустя неделю Фабиано объявил флорентийцам, что он закончил новую статую и что каждый, кто хочет, может прийти на неё посмотреть. В среду, ровно в двенадцать часов, он снимет с неё покрывало.
      В среду, ровно в двенадцать часов, в мастерской Фабиано собралось много народу. Тут были художники, музыканты, знатные горожане. Сам герцог с придворными пришёл посмотреть новую работу ваятеля. Был здесь, конечно, и Симоне. А в стороне от всех стоял безвестный подмастерье Флорио. Многие из присутствующих даже не знали, как его зовут.
      Вот Фабиано сдёрнул холст, закрывавший статую. Толпа, собравшаяся в мастерской, замерла в восхищении. Первым заговорил герцог, ведь он был самым знатным и ему подобало сказать первое слово.
      — Благодарю тебя, мой Фабиано, за доставленную нам радость. Лукавая прелесть этой девушки возвращает нас к далёким дням нашей юности, когда всё ещё было у нас впереди и всё было неведомым и манящим. Твоя статуя полна жизни. Не хватает только, чтобы она заговорила.
      — О, ваше величество, я счастлив вашей похвалой, — отвечал, низко кланяясь герцогу, Фабиано. — Льщу себя надеждой, что это заслуженная похвала. Если бы статуя и в самом деле могла заговорить, она рассказала бы, скольких бессонных ночей и дней, полных труда, она стоила своему создателю.
      Все разразились рукоплесканиями в ответ на эту короткую речь, полную скромного достоинства. Не рукоплескал один Симоне. Он смотрел на своего друга. Глаза Флорио были полны слёз. Тогда Симоне шагнул вперёд и обратился к статуе:
      — От нежного лица струится тихий свет.., Ты — юность, и мечта, и тайна.
      Ты тщетно ищешь в зеркале ответ. Разгадку красоты твоей нежданной.
      А мы стоим смущённою толпой, На мраморное глядя изваянье. Скажи нам, молчаливая, открой: Чьё ты созданье?
      И вдруг статуя заговорила. Она не сделала ни одного движения. Только чуть приоткрыла изогнутые, словно лук стрелка, губы. Статуя сказала:
      — В тиши ночей медлительный резец Меня из камня вывел к свету.
      Не Фабиано, нет, мне Флорио отец. Безвестный Флорио, хоть он молчит об этом.
      Произнеся эти слова, статуя сомкнула губы. Но тут гневными голосами закричали другие статуи, её сёстры и братья:
      — Сотрите с нас неслыханный позор!
      Нас создал Флорио! А Фабиано — вор!
      И снова в мастерской наступила тишина. Все стояли словно поражённые громом. Потом огляделись по сторонам, ища глазами Фабиано. Но его уже не было в комнате. Бежал ли он от упрёков своей нечистой совести, испугался ли заслуженного гнева герцога и презрения сограждан — неизвестно. Только никто никогда его больше не видел.
      — Флорио! Эввива Флорио! Да здравствует Флорио! — дружно закричали собравшиеся в мастерской.
      А герцог сказал:
      — Кто пасёт своих овец на чужом пастбище, рано или поздно потеряет всю отару. Все лисы когда-нибудь да встретятся в лавке меховщика. Если чёрт прикроет рога, его выдаст хвост, если он подберёт хвост, его узнают по копытам. Пусть негодяй Фабиано теперь твердит про себя эти поговорки. Но объясни мне, Симоне, какой силой ты заставил заговорить мрамор? Я думал, что в наш просвещённый век чудес не бывает.
      Симоне ответил:
      — Но тут и не было чуда! Посмотрите на статуи, ваше величество. Они безмолвны, но и сейчас они кричат о том, кто их изваял. Всякое истинное создание искусства, будь то картина, скульптура, музыка — говорит голосом своего творца. Я постарался лишь сделать этот язык более внятным.
     
     
      ОЗЕРО ГАНДЗИРРИ
     
      Приехал как-то в Мессину богач. Он был так богат, что и сам толком не знал, сколько у него богатства. Пошёл он прогуляться на берег озера Гандзирри и залюбовался его красотой. А у богачей такая привычка — уж если им что-нибудь понравится, они непременно захотят купить.
      Стал богач спрашивать:
      — Чьё это озеро?
      — Королевское, — отвечают ему.
      Богач пошёл к королю.
      — Ваше величество, не продадите ли вы мне озеро?
      — Отчего не продать! — сказал король. — Если сойдёмся в цене, продам.
      — Какая же будет цена?
      — Да я возьму недорого. Устелите дно Гандзирри золотыми монетами. А потом поделимся — монеты мне, озеро вам.
      — Идёт! — воскликнул богач.
      Увидев, как легко согласился покупатель, король испугался, что продешевил. Поэтому он поспешно добавил:
      — Но я сказал ещё не всё. Монеты должны стоять ребром.
      — Нет, ваше королевское величество, это слишком дорого. Пусть монеты лежат плашмя.
      — Ребром! — заупрямился король.
      — Плашмя! — заупрямился богач.
      Так в этот вечер они и не сошлись в цене. Но утром богач увидел восход солнца над озером Гандзирри и прямёхонько побежал к королю.
      — Э, ваше королевское величество, пускай будет по-вашему.
      А ещё через день богач начал возить монеты. Караван в сто мулов, каждый с двумя перемётными сумками на спине, приходил утром и уходил вечером ровно двадцать дней. На берегу озера выросли золотые горы. Потом монеты стали укладывать на дно.
      Король сам следил, чтобы их ставили ребром, плотно одна к другой. Золотые горы быстро таяли, а дно озера Гандзирри сияло теперь, как чешуя золотой рыбки.
      И вот в последний день, в последний час, в последнюю минуту, когда богач уже считал озеро своим, оказалось, что не хватило одной-единственной монетки.
      — Ну, да это неважно, — сказал богач. — Что там один золотой!
      — То есть как это неважно! — воскликнул король. — Вы что же, думаете, что я отдам такое великолепное озеро даром? Подавайте сейчас же монету!
      А по правде говоря, у богача от его богатства ровным счётом ничего не осталось. Однако признаваться королю он не хотел.
      — Не стану я гонять целый караван мулов из-за одной монеты, — сказал он. — Если вы так настаиваете, одолжите мне эту недостающую монету.
      Теперь уж придётся открыть всю правду до конца. У короля тоже не было ни одной золотой монеты. Пиры да маскарады, да богатые подарки придворным дамам опустошили казну. Королевская казна была пуста, как большой барабан. Но король-то тем более не мог в этом признаться. И он сказал:
      — Я король, а не какой-нибудь грязный меняла, чтобы давать в долг. Когда нет денег, не покупают озеро Гандзирри!
      Богач очень рассердился.
      — Ну, раз так, — крикнул он, — то мне и не нужно ваше озеро Гандзирри! За такую цену я, пожалуй, куплю себе небольшое море.
      И богач велел вытащить со дна монеты и погрузить их обратно на мулов.
      Так у них ничего и не вышло.
      Купил ли богач себе море, — неизвестно. А вот король до самой смерти жалел, что у него в казне не было одной-един-ственной золотой монеты. Только подумать, ведь он мог стать богатым королём!
     
     
      ДУРМАН-ТРАВА
     
      Застала ночь бродячего торговца в пути. Вот он и свернул в деревенскую тратторию. Торговец поставил в угол короб, в котором носил товары, и попросил хозяйку приготовить ужин.
      Хозяйка отправилась в кухню, чтобы зажарить яичницу со свининой. Разжигает хворост в очаге, а сама думает: «Хотела бы я знать, что у постояльца в коробе».
      Жарит яичницу, а про себя приговаривает: «Короб-то, видно, полон всякой всячиной. Когда его торговец в угол ставил, пол так и задрожал».
      Подаёт хозяйка сковородку постояльцу, а сама на короб косится. «Какой кому прок от этого короба! Одна хозяйка ленточку купит, другая — пряжку... Весь товар и разойдётся по мелочам. А если бы всё это да в одни руки... В мои, например!»
      Тем временем постоялец съел яичницу, вытер сковороду коркой хлеба и задремал тут же на скамье.
      А хозяйка побежала к своему мужу и зашептала:
      — Ох, если б ты знал, чего только нет в коробе у торговца! И тебе на куртку да штаны хватило бы, а обо мне и говорить нечего! Уж я бы себе нашила платьев! Как сделать, чтобы торговец ушёл, а короб остался?
      — Ничего нет проще, — ответил муж. — Подлей ему настоя дурман-травы. Кто хоть каплю этого настоя выпьет, у того память так и отшибёт. Постоялец уйдёт, а короб забудет. Вот он нам и достанется.
      Жена очень обрадовалась. Побежала она на луг.
      нарвала дурман-травы, заварила её в чайнике и влила в стакан вина три капельки настоя.
      А торговец всё спит да спит на скамейке. Хозяйка растолкала его и говорит:
      — Проснитесь, синьор, я вам принесла стакан вина.
      — Так ведь я вина не заказывал, — удивился торговец.
      — У нас в траттории такой порядок, — объяснила хозяйка, — кто закажет яичницу, тот бесплатно получает и вино.
      — Хороший у вас порядок! — воскликнул торговец и залпом осушил стакан.
      Потом он лёг поудобнее и захрапел опять.
      Хозяин и хозяйка тоже улеглись, но сон к ним не шёл. Всю ночь они шептались, как распорядятся нежданным богатством. Заснули оба только под утро. А проснулись от того, что солнце так и било им в глаза.
      Хозяйка встала, заглянула в комнату, где спал постоялец, и принялась бранить мужа.
      — До седых волос дожил, а всё чужим россказням веришь и мне голову морочишь. Старый ты дурак! Скажи, что твоя дурман-трава стоит! Нет ведь короба, унёс его постоялец.
      — Ну, короб унёс, — значит, что-нибудь другое забыл, — сказал муж. — Дурман-трава своё дело непременно сделает.
      — Да говорю тебе, — ничего он не забыл! — закричала жена.
      — Не может этого быть, — твердил муж, — раз отвара хлебнул, должен забыть.
      Тут жена хлопнула себя по лбу.
      — Так оно и есть!
      — Вот видишь, я прав, — сказал довольный муж. — Что же он такое забыл?
      — Забыл заплатить за ужин и ночлег, вот что он забыл!
     
     
      БОГАТОЕ ПРИДАНОЕ
     
      Захотела Метелица-Бореа выйти замуж. Полетела она к Сирокко — южному ветру — и говорит:
      — Дон Сирокко, не хочешь ли на мне жениться?
      А Сирокко о женитьбе и не думал. Он любил вольную жизнь. То в Африку слетает, то над морем носится — на что ему жена! Поэтому он ответил:
      — Э, дрнна Бореа, когда два бедняка женятся, они богаче не становятся. У меня ничего нет, да и ты приданым не богата.
      — Как это не богата! — обиделась Бореа. — У самого богатого короля нет столько золота, сколько у меня серебра.
      И тут Бореа принялась дуть изо всех сил, так что у самой дух захватило. Ну, а всякому известно, что бывает, когда задует Метелица-Бореа. Дула она три дня и три ночи. Покрыла снегом холмы и долины, припорошила крыши домов и деревья. Блестят на солнце снежинки, искрится иней, словно чистое серебро.
      — Ну, что, дон Сирокко, разве бедное у меня приданое? Разве мало у меня серебра?
      Сирокко ничего не ответил, только усмехнулся и тоже принялся дуть. Дул он всего один день и одну ночь. И растопил весь снег до последней снежинки. А потом спрашивает:
      — Так как же, донна Бореа, пойдёшь за меня замуж?
      — Что ты! Что ты! Мне нужен муж бережливый. А ты всё моё приданое за одни сутки промотал. Не пойду за тебя.
      С тех пор Бореа рассыпает своё серебро только тогда, когда Сирокко носится где-то далеко.
     
     
      УЧЁНЫЙ КОТ
     
      Рассказывают и пересказывают, что некогда жил в Палермо принц, который похвалялся, что может весь свет переделать по-своему. И правда, во дворце его творились диковинные вещи. Лошадь он научил есть мясо, собака у него жевала сено, а осёл плясал тарантеллу, колотя по бубну копытом.
      Но больше всего гордился принц своим котом.
      Десять учёных в пышных париках и чёрных мантиях потратили десять лет, чтобы обучить принца всем наукам, приличествующим его высокому званию. А принц положил ещё больше труда, чем десять учёных за десять лет, чтобы кот позабыл о том, что он кот. Когда принц наконец достиг, чего хотел, он сказал своим друзьям:
      — Приходите ко мне завтра на ужин и вы убедитесь, что, если очень постараться, можно превозмочь природу. Это докажет вам мой учёный кот.
      Друзья приняли приглашение. Один из них, человек умный и Догадливый, подумал так: «Если речь идёт о коте, то не плохо на всякий случай запастись мышкой!»
      Так он и сделал.
      На следующий день все собрались в парадном зале дворца. Там был накрыт пышный стол. А посреди стола неподвижно, как деревянная статуя, стоял на задних лапах учёный кот и держал зажжённую свечу.
      Когда гости уселись за стол, слуги начали вносить на золочёных блюдах кушанья, приготовленные из мяса, дичИ и рыбы. От блюд поднимался такой вкусный запах, что у при-
      глашённых потекли слюнки. А кот? Кот даже усом не повёл. Не шелохнувшись, он продолжал держать горящую свечу.
      Принц обвёл всех торжествующим взглядом.
      — Ну, что я вам говорил! — воскликнул он. -Не правда ли, искусство выше природы!
      — Конечно, конечно! — закричали восхищённые гости.
      Только один из них промолчал. Он положил рядом с собой широкополую шляиу, украшенную перьями, и незаметно пустил под неё мышку.
      Мышка, почувствовав себя на свободе, живо высунула из-под шляпы остренькую мордочку. Едва кот завидел мышку, как забыл разом всё, чему обучил его принц с таким трудом. Свеча полетела в сторону, зазвенели разбитые бокалы, а кот схватил мышку и убежал с ней, задрав хвост.
      Так принцу и не удалось не то что весь свет, а даже кошачью природу переделать на свой лад.
     
     
      КОРОЛЕВСКИЕ УЗНИКИ
     
      В давние времена в Италии было так: что ни город, то королевство, а что ни королевство, то и король.
      Вот в одном таком городе умер старый король и его корону надел сын. Первым делом молодой король решил осмотреть свои владения.
      В сопровождении первого министра и главного советника он объехал на белом коне своё государство, благо оно было невелико. Выехал он в полдень, а вернулся в замок, когда солнце ещё не закатилось.
      Молодой король сел на трон и спросил:
      — Всё ли мы осмотрели?
      — Нет, не всё, — ответили первый министр и главный советник. — У вашего королевского величества есть ещё королевская темница, а в ней королевские узники.
      — Я непременно должен сейчас же осмотреть её! — воскликнул король, вскакивая с трона.
      — Но ведь уже стемнело, — возразил первый министр.
      — Вздор, — ответил король, — если это настоящая темница, то в ней и днём темно. Прикажите слугам зажечь факелы и ведите меня.
      Гремя цепями, оборванные, измождённые узники выстроились в ряд перед королём.
      — За что ты осуждён? — спросил король у первого.
      — О, ваше королевское величество, я ни в чём не виноват. Меня схватили на улице и бросили в темницу.
      — Какое преступление совершил ты? — спросил король у второго.
      — Никакого, — ответил узник, обливаясь слезами. — Меня схватили, когда я мирно обедал в кругу своей семьи, и бросили в темницу.
      — Ну, а ты? — спросил король у третьего.
      — Небо видит, что я заточён понапрасну. Меня подняли среди ночи с постели и бросили в темницу.
      Четвёртого, пятого, десятого спросил король, и все они клялись, что не знают за собой никакой вины.
      Наконец король подошёл всё с тем же вопросом к последнему узнику.
      — Ваше королевское величество, — сказал тот, — я совершил много преступлений. Я крал, грабил и убивал...
      — Ах, негодяй! — закричал король. — Как же ты смеешь находиться среди хороших, честных людей. Я не позволю тебе портить моих королевских узников. Убирайся из темницы!
      И король приказал снять с него цепи и выгнать вон.
     
     
      ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ИСКАЛ БЕССМЕРТИЕ
     
      ил некогда в великом городе Риме учёный. В голове у него умещалось столько премудростей, что называли его не иначе, как «Грантэста», а это значит «Большая голова». Три года он изучал медицину. Он знал названия всех болезней на свете, даже таких, которыми никто никогда не болел, и названия всех лечебных трав, даже таких, которые нигде не росли. Три года он изучал историю и мог без запинки сказать, что произошло в такой-то день, в такой-то час тысячу лет, пятьсот лет и триста лет тому назад. Но если кто-нибудь пробовал рассказать ему, что случилось вчера или сегодня в Риме, Грантэста затыкал уши.
      Какое мне дело до всех этих мелочей, — говорил он. —
      Это станет интересным через триста лет.
      Три года он изучал астрологию' и мог дать ответ, под какой звездой лучше родиться, чтобы быть удачливым, а с каким небесным светилом не стоит даже и связываться.
      Потом Грантэста изучал географию и математику. Он постиг бы ещё много других наук, если бы не случилось вот что.
      Грантэста вспомнил однажды, что в далёком горном селении живёт его старая мать и что он лет десять не видался с ней. Он нехотя оторвался от книг, велел оседлать мула и поехал.
     
      ' В средние века верили, что по расположению звёзд можно пред сказать судьбу человека. В те времена существовала даже такая «наука» — астрология.
     
      Путь был не близким. Грантэста ехал не спеша и думал о том, что он постиг все тайны мира вещей и мира живых. Сердце его было преисполнено гордости, а ум — покоя. К вечеру мул поравнялся со стариком, медленно бредущим по дороге.
      — Куда едешь, сынок? — спросил старик.
      — Зачем тебе это знать? — неприветливо отозвался Грантэста.
      — Видишь ли, я устал и хотел бы хоть часть дороги пройти, держась за стремя твоего мула.
      — И ради этого ты прервал размышления великого Грантэсты? — надменно сказал учёный. — Не тревожь меня, ступай прочь.
      Старик спокойно ответил:
      — Пусть так. Я не буду больше тревожить тебя. Но пролетят годы, как быстрые птицы, ты станешь старым и немощным. Может, тогда ты поймёшь, что мудрость и доброта ходят рука об руку. Но окажется поздно. Страшно тебе будет умирать, глупый Грантэста, считающий себя умным.
      Грантэста проехал мимо старика и вдруг остановил мула.
      — Что такое болтал этот нищий о смерти? — воскликнул он. — Он сказал: ты умрёшь. И ведь это правда. Зачем же я столько учился? Я не хочу умирать.
      Тут Грантэста повернул своего мула, хлестнул его и поехал назад, в Рим. О матери он даже не подумал.
      С тех пор Грантэста забыл обо всех науках. Как крот, он рылся в пожелтевших рукописях, в полуистлевших пер-гаментах. И вот в одной старинной книге он прочёл о долине бессмертия и об озере бессмертия. Грантэста выучил наизусть всё, что там было написано, и отправился на поиски.
      Он странствовал так долго, что потерял счёт дорогам, неделям и месяцам. Мул его пал, сапоги истоптались, одежда обветшала. Но Грантэста всё шёл и шёл вперёд.
      Наконец, одолев горный перевал, он спустился в долину. Она лежала среди диких скал, как в согнутой ладони, зелёная, весёлая, прохладная. В ней пели птицы и журчали ручьи.
      — Э, — сказал Грантэста, — не это ли место я ищу? Может, здесь не умирают!
      — Не умирают... — откликнулось ему в ответ.
      Грантэста не знал — эхо это или голос гор. Так или иначе,
      но он остался в долине.
      С каждым днём он убеждался, что это и впрямь та долина, о которой он прочёл в старинной книге. Трава тут не увядала, листья не желтели и не падали, даже синий мотылёк, чья жизнь измеряется часами, порхал и порхал над одним и тем же цветком.
      Незаметно текли дни, месяцы, годы. Грантэста не скучал. Он вёл с собой длинные беседы, задавал себе мудрые вопросы и придумывал мудрые ответы, — словом, был вполне доволен своим собеседником.
      Но вот однажды, в жаркий день, когда солнце стояло в зените, на долину налетел чёрный вихрь. Небо потемнело и затянулось низкими сизыми тучами, апельсиновые деревья гнулись под натиском бури, вода в ручьях покрылась мутной пеной.
      Грантэста в растерянности озирался кругом.
      Ветер затих так же мгновенно, как налетел. Тучи рассеялись в одно мгновение, и солнце снова ярко засияло на небе.
      И тут Грантэста увидел что-то, что показалось ему страшнее бури. К долине приближалось чудовище, летевшее быстрее, чем луч света. У него были кожистые крылья, бородавчатый мягкий живот и огромная пасть с торчащими зубами.
      Чудовище облетело долину и опустилось на скалу. Оно подобрало своей пастью одну-единственную песчинку и снова взмыло вверх.
      Грантэста закричал вслед:
      — Что тебе нужно было здесь, мерзкая тварь? Ты напугала менЯ; Стоило ли поднимать такой шум из-за ничтожной песчинки!
      Но чудовище уже улетело. А на вопрос Грантэсты медленным гулким голосом ответила самая высокая гора.
      — Всё идёт своим чередом. Раз в тысячу лет прилетает посланец времени и уносит с собой одну песчинку. Когда все горы, что вздымаются выше облаков, по песчинке будут рассеяны во все четыре конца света, погибнет эта цветущая долина.
      — Как?! Значит, здесь нет бесмертия? — воскликнул Грантэста.
      — Не тревожься, человек. Миллионы миллионов лет протекут, прежде чем ты увидишь, как посланец времени уносит последнюю песчинку. Только тогда твои глаза закроются навеки.
      — Нет, — сказал Грантэста, — мысль о смерти — уже смерть. Мне нужно настояш^ее бессмертие, В книге было написано ещё про озеро, пойду его искать.
      Как он его искал, — долго рассказывать. По пути он видел много озёр. Но всё это были обыкновенные озёра, только на то и годились, чтобы рыбу в них ловить. Наконец он подошёл к озеру, огромному, как море. Три реки катили в него воды, и каждая из них принимала по пути тысячу притоков. На берегу озера рос старый дуб, тень которого могла бы покрыть целое селение. Под этим дубом Грантэста сел отдохнуть.
      Вдруг дуб заговорил скрипучим голосом:
      — Эй, ты, человек внизу, уходи отсюда. Смертным здесь нечего делать. На этих берегах не умирают!
      Ох, как обрадовался Грантэста! От радости он даже расцеловал шершавую кору.
      — Не ворчи, старик! — сказал Грантэста дубу. — Мы тут с тобой заживём превесело. Я ведь это озеро давно ищу!
      Едва он успел договорить, как небо разом потемнело. Озеро вздыбилось, словно спина дикого зверя, а дуб затрясся всеми ветками и всеми листьями.
      И вот Грантэста увидел, как в нескольких шагах от него село страшное чудовище — посланец времени. Оно взяло в свою пасть одну-единственную каплю воды из озера и, взмахнув крыльями, устремилось ввысь.
      Грантэста сжал кулаки и погрозил дубу.
      — Отвечай, деревянный чурбан, зачем прилетало чудо-
      вище? Ты сказал, что здесь не умирают. Значит, ты обм-анул меня?
      — Миллионы миллионов лет протекут, прежде чем посланец времени унесёт последнюю каплю воды и жизнь замрёт на этих берегах. Это ли не бессмертие, смертный?
      — Нет! — закричал Грантэста. — Оставайся здесь со своей жалкой вечностью, которой рано или поздно придёт конец. А я ухожу отсюда искать настоящее бессмертие.
      И Грантэста снова отправился в путь.
      Он спускался в глубокие ущелья, поднимался на вершины гор, пересекал пустыни. Вот он добрёл до берега моря. Дальще идти было некуда. Грантэсту охватило отчаяние и злоба. Он сорвал с пальца золотое кольцо и щвырнул его в волны, воскликнув:
      — Говорят, за морем живут феи. Уж они-то наверно бессмертны. Пусть та фея, которая найдёт моё кольцо, покажет мне дорогу в свою страну.
      Грантэста сидел на берегу до самого вечера. Когда сумерки уже сгустились, мимо него прощла женщина с вязанкой хвороста. Она сказала:
      — Ты, видно, идёшь издалека. Если хочешь, можешь переночевать в моей хижине. Я бедная вдова рыбака, но клок соломы, чтоб не так жёстко было спать на полу, у меня найдётся.
      Грантэста отправился за женщиной в её жалкую хижину, где она жила со своим маленьким сыном.
      Усталый Грантэста быстро уснул. Ночью ему приснилась фея. Она молча показала орлиное перо и исчезла.
      Скоро Грантэста проснулся и услышал плач. Это плакала вдова рыбака.
      — Ах. добрый прохожий, — сказала она, увидев, что Грантэста уже не спит, — заболел мой сыночек Не знаешь ли какого-нибудь снадобья против злой болезни?
      — Я знаю все снадобья на свете, женщина, — ответил Грантэста. — Сейчас я посмотрю твоего сына.
      Он хотел подойти к мальчику, как вдруг взгляд его упал на орлиное перо, лежавшее возле него на полу.
      «Конечно, это то самое перо, что держала в руках фея!» — подумал Грантэста и спросил у женщины:
      — Скажи, нет ли у вас в окрестностях орлиного гнезда?
      — Есть, синьор, — ответила вдова рыбака, — направо от двери вьётся тропинка. Если пойти по ней, придёшь к утёсу. На утёсе и живёт орёл! А что, синьор, орёл может помочь моему мальчику?
      — Не приставай ко мне с пустяками. Мне не до тебя.
      — Но мой бедный сыночек! Он горит, словно в огне...
      Однако Грантэста ничего уже не хотел слушать. Он зажал в руке перо и выбежал из хижины. Свернув по тропинке направо, Грантэста дошёл до утёса и принялся карабкаться вверх, цепляясь за выступы и расселины. На вершине он и вправду увидел орлиное гнездо. Сейчас гнездо было пусто, Грантэста сел на камень и стал ждать.
      Орёл прилетел в полдень. Ещё издали он приметил непрошеного гостя и грозно заклекотал. Он растопырил когтистые лапы, чтобы расправиться с человеком, осмелившимся приблизиться к его одинокому жилищу. Но Грантэста поднял высоко над головой подарок феи — орлиное перо. И орёл смирился.
      — Друг феи — мой друг, — сказал он. — Что тебе надо от меня?
      — Я хочу в страну фей, — ответил Грантэста.
      — Хорошо, я отнесу тебя туда, — согласился орёл. — Садись ко мне на спину.
      Грантэста сел на спину птицы, крепко уцепился за перья на её шее, и они поднялись в воздух.'
      Путь их был долог. Они пронеслись над морем, пролетали над высокими горами и широкими равнинами, над реками и озёрами.
      Потом Грантэста снова увидел под собой море. Орёл замедлил полёт и опустил свою ношу на цветущем острове посреди океана.
      Грантэсту встретила фея, та самая, что приходила к нему во сне. На пальце у неё блестело кольцо, которое Грантэста
      бросил в море. Так Грантэста попал, наконец, в страну Оес-смертия.
      Что за чудесный это был край! Цветы пели здесь, как птицы, а нежное оперение птиц напоминало лепестки цветов. На тиграх ездили верхом, с волками и медведями играли в прятки. Фея и её сёстры жили превесело. С утра до ночи они распевали песенки и плясали, а в лунные вечера водили хороводы.
      Сколько прошло так времени, Грантэста не знал, потому что в краю бессмертия незачем считать минуты, часы и дни.
      Но вот, хотя всё кругом было полно безмятежности и покоя, в душу Грантэсты запала тревога. Может, её принесло ветром с земли людей, которых он покинул, может, она родилась в нём самом. Грантэста вдруг вспомнил о матери, ради которой пустился в путь из великого города Рима. Он захотел увидеть её.
      Фея долго отговаривала его, но он стоял на своём. Тогда фея подвела к нему крылатого коня и сказала:
      — Конь отнесёт тебя, куда ты пожелаешь. Но помни, что твоя нога не должна касаться земли.
      Грантэста, радостный, вскочил на коня, и они помчались.
      С трудом узнал родную деревню Грантэста, так она изменилась. Подъехав к первому дому, он спросил, где живёт старая Джованна, его мать. Но крестьянин ответил:
      — Что? Старая Джованна? У нас в селе такой нет. Но что-то, помнится, я о ней слышал. Спроси кого-нибудь из стариков, может, они знают.
      Привели самого древнего старца.
      Грантэста повторил свой вопрос.
      Старик долго припоминал, потом кивнул головой.
      — Я слышал о ней от своего деда. Хорошая она была, говорят, женщина, добрая и сердечная. Вырастила она сына, а тот уехал и, видно, позабыл о ней. Так она, бедная, и умерла в слезах и горе.
      — А как звали её сына? — спросил Грантэста.
      — К чему помнить имя дурного человека, — ответил старик.
      — Но ведь он великий учёный.
      — А что он сделал доброго для людей?
      — Он искал и обрёл бессмертие.
      — Для одного себя? Мудрено ли, что люди не помнят его имени, если он не думал о них. Он ничтожнее мухи.
      — Глупый старик! — закричал учёный. — Меня, Гран-тэсту, ты осмелился сравнить с ничтожной мухой!
      Не помня себя от гнева, он спрыгнул с коня, чтобы проучить обидчика.
      Но в тот же миг крылатый конь исчез, а Грантэста рассыпался в прах, стал горсткой пыли. Налетел лёгкий ветерок и развеял пыль. Не осталось и следа от бессмертного Гран-тэсты.
     
     
      КОЧАН КАПУСТЫ
     
      У самого моря стояла старая-престарая хижина, а в хижине жил старый-престарый рыбак со своей женой. Были они бедняки. Наловит старик рыбы, старуха сварит уху — тем и сыты.
      Вот однажды вернулся старик вечером с рыбалки домой, принёс десяток макрелей. Старуха уже и котелок на уху приготовила, да вдруг посмотрела на рыбу и разохалась:
      — Каждый день рыба да рыба! Как же она мне надоела. До смерти мне капустки хочется.
      — Не дури, жена! Есть рыба, и то хорошо, '
      Вздохнула старуха и принялась раздувать огонь
      в очаге.
      Тут заговорил старик:
      — Мне и самому капустки до смерти хочется...
      — А где её взять! — отозвалась старуха. — Был бы у нас огород... Вон у соседки какие кочаны на грядках сидят, большие да круглые,, что поросята!
      — Так то у соседки! А море не огород, его не вспашешь, волны — не грядки, их не засеешь. Э, да что с тобой говорить! Пойду сети на просушку развешивать.
      Вышел старик из хижины, остановился за дверью и раздумался: «Жалко мне мою старуху. Хоть бы раз её капусткой побаловать. А не забраться ли мне в соседский огород? Вечер тёмный, кто меня там увидит».
      Решил так старик и пошёл по тропинке.
      А старуха тем временем тоже раздумалась: «Жалко мне моего старика. Хоть бы раз его капустой побаловать.
      у соседки капуста хороша уродилась. Одним кочаном меньше, она и не заметит».
      Подумала так старуха и побрела к соседскому огороду.
      Немного прошло времени — вернулся старик домой, хмурый, как осеннее море. А следом за ним и старуха пришла, дрожит вся, что пожелтевший лист на ветру.
      Старик на старуху набросился:
      — Я из-за тебя чуть со стыда не умер! Капусты ей, видишь, захотелось! А я, старый дурак, и отправился в чужой огород за капустой. Нагнулся кочан сорвать, гляжу — женщина над грядкой наклонилась, не иначе, как хозяйка. Пустился я назад, едва меня ноги домой принесли. И всё ты виновата!
      — Я же у него и виновата! Да я сама от страха опомниться не могу. Зашла я в соседский огород для тебя кочан срезать, гляжу — мужчина на грядке копошится, не иначе, как хозяин. Я бежать... До сих пор ноги подгибаются.
      Тут отворилась дверь, и в хижину вошла соседка, та самая, у которой в огороде капуста на диво уродилась.
      Рыбак и его жена так и обмерли. А соседка сказала:
      — Каждый день у нас капуста да капуста. До смерти нам с мужем рыбы захотелось. Не дадите ли нам на уху?
      Старик обрадовался.
      — Бери, бери, сегодня хорошая макрель уловилась!
      Взяла соседка рыбу и сказала:
      — Не обидьте и вы нас. Принесла я вам капустки, самый лучший кочан выбрала.
      Рыбак и его жена переглянулись.
      Сварила старуха на ужин душистую капустную похлёбку. Начал рыбак есть и вдруг опустил ложку.
      — Постой, постой, жена! Ты с какой стороны зашла на огород?
      — С левой.
      — Ну, значит, нам обоим стыд старые глаза застлал. Я-то на чужой огород справа заходил. Вот и не узнали мы друг друга. Только страху натерпелись. А чего бы проще — пойти попросить капустки. Соседка-то умнее нас оказалась!
     
     
      ХРАБРЫЙ МАЗИНО И ВЕДЬМА
     
      Случилось всё это в Покапалье — маленьком горном селении. Его домишки толпятся на самой макушке высокого холма. Склоны холма до того круты, что, когда курам приходит время нести яйца, жители Покапальи каждой несушке подвязывают полотняный мешочек. А не подвяжи — яйца так и покатятся вниз по склону, прямо к подножию холма, поросшему густым лесом. По одному этому видно, что жители Покапальи вовсе не такие лежебоки, какими они слывут.
      О беднягах вообще много чего рассказывают. Сложили даже поговорку: «В Покапалье всё наоборот — осёл погоняет, хозяин ревёт». Но поговорку эту придумали крестьяне из долины. Ведь жители долин только и ищут случая посмеяться над жителями гор. А над покапальцами смеялись особенно охотно. «За что же?» — спросите вы. Да только за то, что те были людьми покладистыми и никому ни в чём не перечили.
      — Э-э, — отвечали они насмешникам, — дайте срок, вернётся наш Мазино, посмотрим тогда, кто заревёт громче — мы или вы!
      Но покапальцы знают, кто такой Мазино, а вы не знаете. Ну так вот. Мазино — это любимец всего селения. Не подумайте, что он какой-нибудь богатырь. Вовсе нет.
      Мазино родился сущим заморышем, маленьким и хилым. Мать испугалась, что он совсем раздумает жить на свете, и решила выкупать его в тёплом вине. Отец Мазино докрасна раскалил на огне подкову и сунул её в лохань с вином, чтобы
      оно нагрелось. После такого купанья Мазино и стал хитрым, как вино, и крепким, как железо. А в люльку маленького Мазино положили скорлупки незрелого каштана. Ведь всякому известно, что горькие зелёные каштаны делают человека умным. И верно, Мазино ума занимать не надо было — своего хватало.
      Вот каков Мазино! Откуда же он должен был приехать? Из Африки. Он там служил в солдатах.
      А между тем в Покапалье начало твориться что-то непонятное. Каждый вечер ведьма Мичиллина похищала из стада покапальцев то корову, то быка.
      Страшная ведьма Мичиллина жила в лесу у самого подножия холма. Стоило ей только дунуть, и коровы как не бывало. Крестьяне, слыша, как с наступлением темноты ведьма шуршит и возится в лесу, стучали от страха зубами и падали на колени, призывая всех святых. Они даже стихи сложили:
      Осёл погоняет, Хозяин ревёт. Внизу под горой Мичиллина живёт.
      Мы ночью боимся Ступить на порог: Чихнёт Мичиллина — Мы валимся с ног.
      Глухими ночами Всё снова и снова У нас исчезают Быки и коровы.
      Ужасная ведьма Всех бедствий причина! Дрожите, бегите, — Идёт Мичиллина!
      Раньше в Покапалье коровы паслись, сколько хотели и когда хотели, а ночевали, где придётся. Теперь их на ночь сгоняли на полянку, выставляли дозорных и разводили огромные костры. Но и это не помогало. Потому что стоило проклятой ведьме Мичиллине зашевелиться в кустарнике, как дозор-
      ные жались к костру, затыкали себе уши пальцами и зажмуривали глаза. А чуть рассветёт, глядь — опять в стаде не хватает одной, а то и двух коров. Тут дозорные принимались вопить и плакать, трясли кулаками и посылали ведьме проклятья.
      Не подумайте, что коров не искали. Крестьяне Покапальи устраивали даже облавы, только, разумеется, днём. Но ни коров, ни самой Мичиллины они так ни разу и не видели. С наступлением дня Мичиллина исчезала, оставляя только следы огромных сапог на сырой земле да пряди длинных чёрных волос на колючих ветках кустарника.
      Пришлось бедным покапальцам запереть своих коров в хлевах и ни на шаг не выпускать оттуда.
      Шли недели и месяцы. Коровы взаперти совсем захирели. Они так отощали, что вместо скребницы их можно было чистить граблями — зубья грабель как по мерке приходились между торчавшими рёбрами.
      Никто не отваживался водить скотину на пастбище, никто не ходил в лес, и грибы, которых никто не собирал, вырастали величиной с зонтик.
      Жители Покапальи каждый вечер сходились на деревенской площади, чтобы решить, что же им делать. Вечера в горах холодные, и покапальцы разводили костёр. Сидя у огня, они чесали затылки и на все лады кляли свою несчастную судьбу, а заодно и ведьму Мичиллину.
      Чесали они затылки семь дней, чесали дважды семь дней, чесали трижды семь дней и, наконец, надумали просить защиты у самого графа.
      Граф жил в круглом замке на вершине соседнего холма. Замок был обнесён высокой каменной стеной, густо утыканной поверху гвоздями и битым стеклом.
      Вот в одно прекрасное утро покапальцы подошли к воротам замка. Они сняли свои круглые рваные шляпы и только потом осмелились постучать в ворота. Им открыли, и покапальцы очутились во дворе замка. Они увидели множество графских наёмных солдат. Солдаты сидели на земле и мазали свои пышные рыжие усы оливковым маслом. А посреди двора в бархатном кресле восседал сам граф. Четыре
      солдата, могучие, как молодые дубы, старательно расчёсывали графу его длинную-предлинную чёрную бороду четырьмя гребешками. Чесали они её с самого верху до самого низу, а потом опять с самого верху до самого низу.
      Старший из покапальцев долго переминался с ноги на ногу, наконец набрался храбрости и заговорил:
      — Мы пришли, чтобы просить у вашей светлости помощи.
      Граф не промолвил ни слова.
      — Проклятая ведьма Мичиллина, — продолжал старик, — совсем нас замучила.
      Граф не промолвил ни слова,
      — Мы хотим, — добавил старик, — просить вашу светлость о великой милости. Прикажите своим солдатам изловить ведьму Мичиллину, чтобы мы спокойно могли пасти наших коров.
      Тут граф открыл рот.
      — Если я пошлю в лес солдат, мне придётся послать и капитана... — Крестьяне радостно заулыбались. — Но если я пошлю капитана, — сказал граф, — с кем же я буду играть по вечерам в лото?
      Крестьяне упали на колени.
      — Смилуйтесь, синьор граф, помогите нам!
      А солдаты вокруг зевали во всю глотку и мазали рыжие усы оливковым маслом.
      Граф сказал:
      — Я граф, и стою троих. Поэтому скажу вам — нет, нет и нет. Да и вообще, раз я не видел вашу ведьму Мичилли-ну, — значит, никакой ведьмы нету.
      Тут солдаты зевнули в последний раз, взяли ружья наперевес и стали медленно наступать на покапальцев. Те пятились, пятились и сами не заметили, как очутились за воротами.
      Ничего другого не оставалось покапальцам, как снова
      собраться вечером на площади, развести костёр и чесать затылки. Через час кто-то из крестьян сказал:
      — А не написать ли нам Мазино?
      Все обрадовались. Написали письмо и отправили.
      И вот как-то вечером Мазино явился на побывку.
      Сколько тут было шуму и радости! Мазино обступили со всех сторон. Его расспрашивали наперебой и рассказывали наперебой. Через каждые два слова поминали ведьму Мичиллину.
      Мазино всех выслушал, а потом заговорил сам:
      — В Африке я видел людоедов, которым приходилось питаться саранчой, потому что люди не соглашались, чтобы их ели. В море видел я рыбу, обутую в туфлю и башмак; она хотела стать царицей рыб только потому, что у её подруг не было ни туфли, ни башмака. Видел я в Сицилии женш,ину, у которой было семьдесят сыновей и всего один котелок для супа. Видел, как в Неаполе люди мчатся по улице, не двигая ногами, потому что если двое неаполитанцев остановятся посудачить на углу, от их крика поднимается такой ветер, что во всех четырёх улицах невозможно устоять на месте. Видел людей чёрных и белых, жёлтых и красных, видел худых, как буйвол, и толстых, как щепка, видел немало храбрецов, а ещё больше трусов. Но таких трусов, как в моей родной Покапалье, я ещё не встречал.
      Односельчане слушали речи Мазино, развесив уши и разинув рты. Однако, когда он дошёл до конца, рты их захлопнулись, и они в первый раз призадумались, не следует ли им обидеться.
      Но Мазино не дал им времени подумать об этом как следует. Он заговорил снова:
      — Сейчас я задам вам три вопроса, а когда пробьёт полночь, я отправлюсь ловить вашу ведьму Мичиллину.
      Где уж тут было обижаться!
      — Спрашивай! Спрашивай! — хором закричали покапал ьцы.
      — Пусть первым отвечает цирюльник. Много ли бород пришлось ему брить и стричь за последние полгода?
      И цирюльник ответил:
      — Бороды мягкие, бороды жёсткие, Бороды длинные, бороды плоские. Холёные бороды, бороды грязные. Курчавые бороды, бороды разные Стригу я и брею без счёта, — Такая уж наша работа!
      — Так я и думал, — сказал Мазино. — Теперь пусть скажет сапожник. Много ли сапог заказывали тебе за последние полгода?
      — Айме! — вздохнул сапожник.
      — Я звонкие цокколи Делал, бывало,
      И туфли
      С резным каблуком...
      Видать, Покапалья Совсем обнищала: Сижу я без дела. Хожу — босиком!
      — И это похоже на правду! — сказал Мазино. — На третий мой вопрос пусть ответит верёвочник. Много ли верёвок продал ты за последние полгода?
      И верёвочник ответил:
      — Верёвки прочные, плетёные. Верёвки крепкие, кручёные. Бечёвки, дратву и канат. Тесёмки, нитки и шпагат
      За прошедшие недели У меня скупить успели...
      - Теперь, пожалуй, всё, — сказал Мазино. — Очень уж я устал с дороги. Вздремну часок-другой. Разбудите меня ровно в полночь, и я схожу за ведьмой.
      Мазино улёгся у костра, надвинул на глаза свою солдатскую каску и захрапел. До самой полночи покапальцы сидели не шевелясь, даже вздохнуть боялись, чтобы не разбудить солдата.
      Ровно в полночь Мазино вскочил на ноги, выпил коте-
      лок тёплого вина, трижды сплюнул в костёр и, не взглянув ни на кого, зашагал по дороге к лесу.
      Односельчане принялись ждать. Понемножку все поленья в костре превратились в уголь. Потом все угли превратились в пепел. Потом пепел стал чернеть, чернеть...
      К этому времени и вернулся Мазино. Он тащил... Кого бы вы думали? Самого графа! Мазино тащил его за длинную чёрную бороду, а граф просил, вопил, упирался и лягался.
      — Вот вам ваша ведьма! — сказал Мазино и, оглядевшись кругом, озабоченно спросил: — А куда же вы поставили горячее вино?
      Хотя от костра ещё шло тепло, граф весь сжался в комочек, словно муха в осеннюю стужу.
      А покапальцы смотрели то на графа, то на Мазино и слова не могли выговорить от удивления.
      — Ну чему тут удивляться!? — прикрикнул на односельчан Мазино. — Всё очень просто. У ведьмы Мичиллины была длинная борода. А цирюльник сказал, что все вы исправно бреетесь. Значит, ни один из жителей Покапальи не мог быть ведьмой Мичиллиной и оставлять на кустах клочья бороды. Ведьма Мичиллина обувалась в добрые сапоги. А сапожник говорил, что покапальцы забыли, как башмаки надевают на ноги. Значит, опять-таки, никто из вас не был ведьмой Мичиллиной и не оставлял на земле следов огромных сапог, подбитых гвоздями. А если бы ведьма Мичиллина была и вправду ведьмой, зачем бы ей, скажите на милость, покупать столько верёвок? Ведь нечистой силе не надо привязывать краденую скотину... Да куда же запропастилось горячее вино?!
      Тем временем граф пытался спрятаться в свою собственную бороду, потому что прятаться больше было некуда.,
      Мазино спросил:
      — Что же с ним сделать?
      Покапальцы, которые до сих пор молчали, теперь принялись кричать все разом:
      — Удавить его собственной бородой!
      — Поставить в огород вместо пугала!
      — Посадить в мешок с шестью собаками и шестью кошками!
      — Э, — сказал Мазино, — от всего этого мало толку. Прежде всего, пусть вернёт всех украденных быков и коров. Пусть вычистит хлева, в которых из-за него заперт скот пока-пальцев. Ну, а потом пусть пасёт стадо до тех пор, пока рёбра коров не покроются мясом и жиром.
      Так и сделали.
      А Мазино, устроив дела односельчан, снова отправился служить в солдатах.