|
БРАТЬЯ АРБУЗИКИ И ГОША ГАЛОШИН
СМЕШИНКА ВО РТУ
Говорят, что у весёлых людей во рту ВО РТУ есть смешинка. Если такому человеку показать, например, палец — самый обыкновенный палец — человек рассмеётся.
А братья Боровиковы, Саша и Коля, люди весёлые. И сейчас они смеялись до упаду. До настоящего упаду: Коля даже с табуретки полетел.
Правда, развеселил их не палец — совсем другое.
Убирая с обеденного стола грибной суп, мама сказала:
— Сейчас будем есть жареного карпа. Пальчики оближете!
И тут Коля прыснул. Саша взглянул на брата, сразу же понял его и тоже рассмеялся. Тогда Коля взвизгнул, будто его щекотнули, и захохотал совсем громко.
Мама смотрела на них и ничего не понимала. Но её губы сами стали расплываться в улыбке. Папа нахмурился, отодвинул тарелку и вдруг... тоже улыбнулся.
— Карп, жареный! — вскрикнул Коля и больше уже ничего не мог вымолвить.
— Да объясните же, в чём дело,— сказала мама.
Братья захохотали пуще прежнего. Пёс Жмурик, сидевший в углу, удивлённо склонил свою ушастую голову набок и тоненько тявкнул.
— Ещё этого не хватало,— сказал папа.
Тут Коля даже подпрыгнул от удовольствия, закатился хохотом и — шмяк на пол.
— Ну вот что,— сказал папа,— пойдите просмей-тесь, а потом уже возвращайтесь за стол.
Братишки немедленно юркнули в коридор, и вслед за ними шмыгнул Жмурик. Видно, тоже пошёл просмеиваться.
— Что это они? — удивлённо спросила мама.— Смешинка в рот попала?
Папа только пожал плечами.
Откуда же ему знать, что произошло сегодня во дворе?
А во дворе сегодня у Саши и Коли состоялось новое знакомство.
Они и раньше часто видели худого сутулого старичка из второго подъезда. У него не было ни усов, ни бороды, но из-под шляпы виднелись седые волосы и лицо было в морщинах. Раз морщины и седые волосы, значит, старичок. Это каждому понятно. Саша и Коля вежливо здоровались с ним, и старичок всегда отвечал:
— Здравствуйте, арбузики!
«Арбузики», наверное, потому, что стриженые головы братишек были круглые. Сами они были тоже круглые и подвижные, как шарики, особенно Коля, младший брат. Папа говорил, что с возрастом это пройдёт. Он говорил, что в детстве сам был такой же коротышка, а потом стал заниматься спортом и вырос.
Чтобы вырасти поскорее, братишки начали по утрам делать зарядку. Не очень она получалась, эта самая зарядка, но всё же... Ну, об этом как-нибудь потом, а сейчас о безусом старичке.
Так вот. Братишки здоровались с ним, но знакомы не были. Как-то не получалось знакомство.
А вчера они приметили, что старичок почти полдня в самое что ни на есть рабочее время просидел в дворовой беседке с журналом в руках. Сидел и читал, иногда мурлыкал какую-то песенку и блаженно щурился на солнышко.
Сегодня он опять пришёл в беседку. И опять читал и щурился.
Братья-арбузики сделали вид, что занимаются своим важным делом, а сами потихоньку наблюдали за старичком. Жмурик лежал рядом и жмурился. Очень терпеливый пёс.
— И чего сидит второй день? — шепотком сказал Саша.
— Может, больной,— сказал Коля.— Ангина, может, у человека. Или грипп.
— Ну да! — возразил Саша.— Больной, так сидел бы дома. У него, наверное, отпуск.
— В отпуск люди на курорт ездят,— сказал Коля.
Может, это и не такая уж важная загадка — почему человек в рабочее время на солнышке греется — только братьям почему-то очень захотелось её разгадать. Саша взял да пнул камешек в сторону беседки. Коля — он человек догадливый — тоже. И Жмурик понятливый — бросился вслед за братьями. Саша снова пнул, потом снова Коля.
Так они и допинали камешек почти до самой беседки.
Тут старичок опустил очки на нос, взглянул на братьев и сказал приветливо и весело:
— Здравствуйте, арбузики!
— Здравствуйте,— ответили братья.
— Камешки пинаем, делать нечего? — насмешливо спросил старичок.
— Да нет,— сказал Саша.
— Мы так,— сказал Коля.
— Так — пятак, нет — монет,— неожиданно проговорил старичок.
Братья взглянули на него, потом друг на друга. Они всегда смотрели друг на друга, если чего-нибудь не понимали.
— Смешно? — спросил старичок.
— Непонятно,— пожал плечами Саша.
— А вы тоже непонятно выражаетесь,— сказал старичок и передразнил:— «Да нет, мы так».
Теперь братья заулыбались: стало ясно, что старичок шутит. И Коля осмелел:
— Вы почему сегодня на работу не пошли? И вчера тоже.
— Ого! — воскликнул старичок и вдруг грозно нахмурил брови.— А у вас есть документы, чтобы меня допрашивать?
— Какие такие документы? — растерялся Саша, а Коля начал поворачиваться к старичку боком, чтобы легче было убегать.
Жмурик на всякий случай тявкнул и вопросительно посмотрел на своих друзей.
— Нет документов? — наступал старичок и всё хмурился.
— Мы школьники,— не очень уверенно сказал Саша.
Он не совсем понимал, чего хочет этот человек. Коля стал незаметно подёргивать брата за штаны, намекал, что надо удирать.
И тут старичок засмеялся. Весело, раскатисто.
И сквозь смех всё выкрикивал:
— Ах, арбузики! Ах, карапузики!
— Мы пойдём,— решительно сказал Саша.
Старичок разом оборвал смех и воскликнул:
— Вот так раз! Обиделись? Ну-у-у-у...— Он тянул свое «ну», наверное, целую минуту.— Как же так вы пойдёте? Мы ведь ещё и не познакомились как следует. Я даже но знаю, как вас зовут. «Арбузики да арбузики», а на самом-то деле вы человеки. И у вас, я думаю, есть имена. Есть?
— Есть,— сказал Коля и сделал шаг поближе к старичку.
— Ну, тогда вы рассказывайте мне о себе, а потом я расскажу вам о себе. Идите сюда в беседку. У меня в кармане полная коробка леденцов.
Братишки, подталкивая друг друга, сначала робко, а потом посмелее двинулись к старичку. И верно, он открыл перед ними коробку с разноцветными ароматными леденцами.
Но братишки люди серьёзные, не малышня какая-нибудь. Они смотрели не только на леденцы. Теперь они хорошенько разглядели и старичка. Вблизи его лицо было добрым, и глаза под клочковатыми бровями смотрели приветливо, даже ласково. Теперь-то ребята поняли, что он только прикидывался грозным. Шутил. Хороший дедушка, даже и не очень старый.
— А Жмурику можно дать один леденец? — спросил Коля.
— Обязательно можно,— разрешил старичок.
Рассказывать такому человеку о себе оказалось легко и просто. Теперь старичок не хмурился и не щурился. Он понимающе кивал и вообще вёл себя так, будто беседовал с равными.
Братья назвали себя, сказали, где они живут и какая у них фамилия. Саша сообщил, что закончил два класса и сейчас его уже можно считать учеником третьего класса.
— А меня второго,— вставил Коля с радостью и важностью.
Еще Саша сказал, что каникулы у них с братом начинаются неудачно: они не попали на летнюю площадку.
— Это Спиридонов прошляпил,— вставил Коля, вспомнив мамины слова.
— Какой такой Спиридонов? — заинтересовался старичок.
— Один бюрократ у мамы на работе,— пояснил Саша.— Но мама сказала, всё равно добьётся.
— А где работает мама? На заводе?
— Ага. Она у нас крановщица. А папа шофёр. А еще мама сказала, будет добиваться, чтобы нас в лагерь взяли. Хоть мы ещё и не пионеры, нас в лагерь всё равно должны взять.
— У меня уже и барабан есть,— сказал Коля,— я умею играть походный марш.
— Но всё равно мы сейчас неорганизованные,— с грустью признался Саша.— Вы знаете, что такое неорганизованные дети? Это значит, что мы ни в какой организации — ни в школе, ни на площадке, нигде.
Старичок поджал губы и покивал.
— Знаю, арбузики, знаю. Представьте, я тоже неорганизованный. Да, да. Сорок лет я был организованный и аккуратно ходил на работу, а теперь вот вышел на пенсию. Вот поэтому-то я в рабочее время сижу и греюсь на солнышке. Теперь вы поняли?
— Вам без работы скучно? — догадался Саша.
— Да,— сказал старичок.— Чего-то не хватает. Солнышко замечательное, журнал интересный, вы милейшие ребята, а мне чего-то не хватает.
— А вы пойдите обратно на работу,— подсказал Коля.
— Нет,— возразил старичок,— я теперь уже не работник, я пенсионер. Пенсионеры отдыхают. Вообще-то это очень хорошо, это чудесно устроено в нашей стране. Если человек честно работал всю свою жизнь, под старость ему говорят: «Вот теперь ты отдыхай, посмотри на плоды своего труда». И платят деньги.
— Вы не работаете, а вам платят деньги? — удивился Коля.
— Да. Называется: пенсия.
— Ну нет,—сказал Коля,— я бы не стал брать деньги, если не заработал.
— Ты не понимаешь,— сердито сказал Саша.— Это за то платят, что раньше всю жизнь честно работал. Вот и... вот он...— Саша замялся, потому что не знал, как назвать старичка.
А старичок понял это и подсказал:
— Меня зовут Карп Иванович.
Коля даже рот открыл: карп?
— Ну да?! — удивился и Саша.— Ведь карп — это рыба.
— Есть рыба, есть и имя. Вот, например, лев. Это имя или животное?
— И то, и другое.
— Во-от! —торжествующе воскликнул Карп Иванович и хотел добавить ещё что-то, но в это время в квартире Боровиковых открылась балконная дверь и мама громко позвала братишек.
— Обедать,— огорчённо сказал Коля.
Карп Иванович взглянул на часы:
— Пожалуй, и мне пора.
— А после обеда мы опять придём,— сказал Саша и при этом выжидающе посмотрел на Карпа Ивановича.
— Ну, значит, и я приду,— сказал тот.
Коля весело скомандовал: «Жмурик, за мной!» — и вприпрыжку помчался к дому.
Жмурик вскочил, сделал хвост колечком и припустился следом.
— Обязательно приходите! — уже на бегу крикнул Саша...
Братишки, конечно, немедленно рассказали бы папе и маме о новом знакомстве. Но папа отчего-то был не в духе. Наверное, устал. Довольно сердито он буркнул, чтобы ребята почище мыли руки, а когда Коля за столом начал было рассказ, папа косо взглянул на него: «Опять болтовня за едой!»
Коля нетерпеливо ёрзал на табуретке и ел кое-как. А тут мама сказала про жареного карпа. Ну кто бы из вас на месте Коли и Саши удержался от смеха?
И вот сейчас они, изгнанные, стояли в коридоре и неудержимо хихикали. Только старались, чтобы получалось не очень громко.
Наконец, Саша сказал:
— Ну ладно, не маленькие, пошли есть.
— Жареного Карпа Ивановича? — спросил Коля, и оба снова захохотали.
Из-за двери послышался голос папы:
— Эй, смехачи, пойдите сюда!
Голос был не сердитый. От вкусной жареной рыбы, что ли, папа подобрел.
— Ну, рассказывайте, какая смешинка вам в рот попала.
— Вовсе и не смешинка,— сказал Саша,— а Карп Иванович.
И братишки рассказали про своего нового знакомого.
— Это Валов из второго подъезда,— подсказала мама.
— Знаю,— кивнул папа,— он в третьем цехе работал. Хороший человек, коммунист.
— Ага,— сказал Коля,— хороший. Он нас леденцами угощал.
— Но он не потому хороший, что леденцами,— уточнил Саша,— он вообще хороший.
Папа похмыкал, так: «хм, хм», потом вдруг спросил:
— А почему вы не смеялись, когда ели суп?
— А в супе что смешного?
— Грибы.
— Ты скажешь! — криво усмехнулся Саша.— Почему >ке это гРибы смешные?
— А почему смешная рыба?
— Так это же понятно! — Коля совсем как папа приподнял плечи.— Рыба — карп и человек — Карп. Жареный Карп Иваныч!
— А ты варёный,— сказал папа.
— Как это я варёный? — обиделся Коля.
— А у нас фамилия-то — Боровиковы. А боровик означает: белый гриб. Мы ели суп с белыми грибами. Смешно?
Второй раз сегодня спрашивали это у Коли и Саши: «Смешно?» И второй раз им вовсе не было смешно.
Коля сказал:
— А вот ещё — лев. Имя и животное сразу.
— Соображаешь?! — удивился папа.
— А ещё бывают такие фамилии: Волков, Медведев, Синицын, Ершов. А в классе у нас Щукин есть,— это добавил Саша. Сразу видно, что образованный человек, вон сколько примеров привёл.
— Ну что ж, я вижу, вы всё поняли,— улыбнулся папа.— Тогда садитесь побыстрее к столу, ешьте.
— А мы после обеда опять с Карпом Иванычем разговаривать будем,— похвастал Коля, усаживаясь за стол.
ГОША ГАЛО-ШИН И НОЖИК
После обеда братишки опять отправились во двор. Но Карпа Ивановича а беседке не было. В беседке сидел
Гоша Галошин. Гоша, надо вам сказать, совсем не радость. Этот человек учился в одном классе с Сашей, но друзьями они никогда не были. Гоша был не то что вредный, но очень уж хитрый и жадный, все старался для себя одного. За это его ребята не любили.
— Ты что тут делаешь? — спросил Коля, подходя к беседке.
— А вот, смотри! — Гоша повертел перед братьями новенький перочинный ножик.— Два лезвия, и ещё шило есть, вот тут.
— Покажи.
— А что дашь?
— По затылку дам. Где взял?
— На марки выменял. Всего десять марок. Красота?
— А зачем скамейку портишь?
На скамейке свежими ранками белели буквы: ГАЛ... Не так уж трудно было догадаться, что это начало фамилии Гоши.
Есть же люди вот с такими дурными руками! Любят свою грамотность показать не в тетрадке, а на стене, на парте или скамейке. Знают, что делать этого нельзя, при учительнице или родителях никогда вырезать не станут, а пакостят тайком.
— Зачем портишь? — наступал Саша.
— Ну чего ты, чего? — бормотал Гоша.— Ножик попробовать нельзя, да? Подумаешь, обиделся!
А Саше, и верно, стало обидно. Вот придет сюда Карп Иванович почитать свой журнал, а скамейка изрезана. Очень ему приятно любоваться Гошкиными упражнениями!
— Давай замазывай,— потребовал Коля. Он всегда поддерживал брата.
— Чем же это я замазывать буду?
— А чем хочешь!
Ребята и не заметили, как рядом оказался Карп Иванович. Он подошёл, всё понял, но молчал, только приглядывался к спорщикам. Потом сказал:
— Что, петухи, распетушились?
Ребята притихли.
— Да нет,— сказал Гоша.
— Мы так,— сказал Саша.
— Так — пятак, нет — монет,— усмехнулся Карп Иванович. Наверное, у него была такая поговорка.— Дело тут ясное. Что же ты, уважаемый товарищ Га-лошин, оставляешь свои росписи там, где не полагается?
«Уважаемый» он сказал, конечно, так, для иронии, насмешливо. Какой же Галошин уважаемый, если безобразничает?
— Ну вот что,— нахмурился Карп Иванович.— Ножик — в карман. И слушать мою команду. Будем работать. Дома у меня есть краска. Превосходная зелёная краска. Вам понятно, что мы будем делать?
Что же тут непонятного? Все понятно.
Карп Иванович послал Гошу за краской, кистью и замазкой. Потом повернулся к братьям:
— А вы, арбузики, молодцы.
Это он о споре с Гошей. Коле и Саше стало приятно, что Карп Иванович похвалил их. Они хотели ответить, но Карп Иванович продолжал:
— Разговаривал я про вас со Спиридоновым. Звонил ему. О детской площадке и лагере.
— А разве вы его знаете? — удивился Саша.
— Я, брат, всех знаю. А у этого бюрократа я, наверное, партий сто в шашки выиграл. Вот как! И не такой уж он бюрократ. Просто трудно ему. Ребят вон как много, и всех надо куда-то пристроить. Он обещал и о вас позаботиться. Если с площадкой не выйдет, в лагерь поедете обязательно. Так что пригодится, Коля, твой барабан, не сомневайся.
Глазёнки у Коли так и засияли. А Саша — он всё-таки постарше, посолиднее — сказал:
— Спасибо, Карп Иванович!
— Это не мне спасибо, это Советской власти спасибо, что она для вас лагерь приготовила...
Гоша принес всё, что было надо.
Краска в баночке казалась бархатной. Так и хотелось поскорее окунуть в неё кисть. Но сначала нужно было замазать Гошино «художество».
— Разминай замазку и заделывай,— распорядился Карп Иванович.— А мы посмотрим, какой ты работник.
Сухая замазка крошилась в пальцах. Гоша беспомощно оглядывался на Карпа Ивановича. А тот повторял своё:
— Мни, мни.
Наконец, замазка стала мягкой, податливой, как пластилин. Гоша начал вмазывать её в углубления, вырезанные им самим. Замазка ложилась неровно, бугрилась.
— А ты ножичком разравнивай, ножичком,— подзуживал Саша.
— У него два лезвия, любым! — поддакивал Коля.
Гоша пыхтел и злился.
— Ну, теперь можно и красить,— объявил Карп Иванович.
— Я! — сразу же бросился к кисти Коля.
— Нет, я! — закричал Саша.
— А я? — надулся Гоша.
Понятное дело, красить — интересно, всем хочется.
Карп Иванович навёл порядок:
— Вот эту половину покрасит Коля, а ту половичку — Саша.
— А я? — снова повторил Гоша, и губы у него скривились.
— Ага, сразу два удовольствия захотел? — заворчал Карп Иванович.— И резать, и красить... Ладно уж, уступлю тебе свою долю. Будешь спинку малевать.
Любо-дорого было посмотреть, как скамейка покрывалась нежной бархатистой зеленью. Сразу стало видно, какими грязными и некрасивыми были доски. Теперь-то уж никто не посмеет притронуться к скамейке ножиком.
Саша так и сказал Гоше:
— Теперь-то, Галоша, близко со своим ножом сюда не подходи.
Гоша сделал вид, что ничего не слышал. Чтобы задобрить Карпа Ивановича, он сказал:
— А можно всю беседку покрасить.
— Не только можно — нужно. Однако нам с вами не справиться. Вон какая она высокая.
— А мы... А я...— Гоша соображал, что бы такое сделать, чтобы Карп Иванович увидел его старательность.
— Это мы старших попросим,— сказал Карп Иванович и вдруг заохал:— Ох, Коля, ох!.. Ботинок-то зачем красишь?
На ботинке перестаравшегося маляра поблёскивало большое пятно зелёной краски. Коля принялся соскребать его и замазался пуще прежнего.
Гоша хохотал, Саша насупился: попадёт от мамы.
— Ничего,— успокоил Карп Иванович.— Передай кисть брату, пойдём со мной. Керосином мигом всё отмоется...
Когда они вернулись, Гоша уже докрашивал спинку скамьи. Саша топтался рядом и ворчал:
— Ровней мажь, не брызгай.
Может, и верно краска не везде легла ровно, но всё же скамейка выглядела теперь замечательно.
— Как из магазина, новенькая,— сказал Карп Иванович.
— Может быть, ещё что-нибудь покрасим? — деловито предложил Коля. Он чувствовал себя заправским маляром, и руки просто зудились от желания выкрасить что-нибудь ещё.
— Нос тебе покрасим,-— засмеялся Саша.
А зря смеялся он над братом. Потому что вот что приключилось тут же.
Жмурик вертелся возле скамьи. И, конечно, помахивал хвостом. То ли по привычке, то ли от удовольствия. А на хвосте, как известно, глаз нету. И Жмурик ударил хвостом по окрашенному.
— Жмурик! — закричал Саша.— Что ты делаешь?
Услышав своё имя, Жмурик начал вилять хвостом ещё усерднее. Саша бросился к нему, хотел оттащить. А Жмурик решил, что с ним играют, и отпрыгнул. Саша упал, и хвост пса проехался ему по носу.
Нос у Саши стал зелёным.
Очень милая получилась картинка!
Хорошо, что Карп Иванович прихватил с собой из дома пузырёк с керосином. Пришлось Саше нанюхаться этой жидкости, ничего не поделаешь...
— Теперь тут все будут мазаться,— сказал Гоша, и было не очень понятно, радуется он или огорчается.
— Надо написать, что окрашено, пусть люди поостерегутся,— озабоченно сказал Карп Иванович.
Коля побежал и притащил фанерку. Тут же, во дворе, нашёл.
— Дай-ка я напишу. Ты первоклашка, у тебя не получится.— Гоша отобрал у него фанерку.
Он взял кисть и начал выводить:
АКРАШ...
— Ха-ха-ха! Ну и грамотей! — засмеялся Коля, а за ним и остальные.— Надо же: окрашено. О! А он — а!
Гоша смутился: опозорился при Карпе Ивановиче. Вот так второклассник! Он поправил «а» на «о» и продолжил слово. Но когда человек волнуется, ошибки так и прыгают из-под его руки. Гоша волновался, и у него получилось: «ОКРАШНО». Пропустил букву.
— Окрашно — страшно! — засмеялся Коля.
Пришлось переделывать всю надпись. Только те-перь писал уже не Гоша, а Саша. На другой стороне фанерки. Теперь-то получилось грамотно. И даже красиво.
— Ну вот, работа сделана,— довольно сказал Карп Иванович и достал из кармана свою коробку с леденцами.
К ней протянулись четыре руки: Колина, Сашина и две Гошиных.
— Вы не трогайте,— сказал Гоша,— от вас керосином пахнет. Верно, Карп Иваныч? Я для них тоже возьму.
Он протянул леденец Коле, потом леденец Саше.
А себе загрёб целую пригоршню.
— Ты, видать, справедливость любишь,— усмехнулся Карп Иванович и бросил леденец Жмурику.
— Угм,— кивнул Гоша. Ответить толком он не мог: рот был забит леденцами.
— А теперь что будем делать?
— Теперь бы, Коля, хорошо посидеть, отдохнуть, да негде,— сказал Карп Иванович.
— У!О! — враз сказали братья.— Есть где. Во-он в том углу двора видите доски? Там хорошо сидеть.
— Там даже качаться можно на одной доске,— дополнил Гоша.
Чьи это были доски, никто не знал. Может, строители забыли. Дом построили, а доски оставили.
Карп Иванович присел и стал смотреть, как ребята качаются. Длинный конец одной доски высовывался и, если сесть на него, пружинил и раскачивался.
Саша взобрался на него и закричал:
— Корабль «Восток-10» улетел в космос!
— Ура! Летим на Марс! — Коля уже совсем забрался на доску, Саша качнул сильнее, и Коля, верно, полетел... на землю. Вверх тормашками.
— Авария! — мрачно сказал он, лёжа на животе. Потом стал пыхтеть. Наверное, всё-таки больно с «космического корабля» трахнуться на землю.
— Следующий! — крикнул Саша, но Гоша только похмыкал и отрицательно покачал головой.
А Коля всё пыхтел и не вставал.
— Ты что? — спросил Саша, притормаживая «корабль».
— Ножик! — закричал Коля.— Гоша, дай ножик.
— Это зачем? — насторожился тот.
— Ну дай. Я червяка ловлю. Надо подкопать.
— Еще испортишь.
— Вот жадина! От земли твой ножик даже лучше блестеть будет.
Саша спрыгнул с «корабля», подобрал какой-то ржавый гвоздь и стал им рыхлить землю. К братьям пристроился и Гоша. Однако ножик из кармана он не вынул. Даже Карп Иванович встал с досок и подошёл поближе. Жмурик суетился тут же.
— Поймал! — Коля торжественно поднял извивающегося червяка.
Это был самый обыкновенный дождевой червь.
— Подумаешь! — презрительно сказал Гоша.
— Превосходно! — неожиданно обрадовался Карп Иванович.— Это как раз то, что мне нужно. Просто позарез нужно.
— Червяка? — удивился Саша.
— Не червяка, а червяков. Много.
— Зачем?
— На уху.
Ну, уж это вовсе неудачная шутка. Хотя... Стоп! Уха...
— Вам для рыбалки? — спросил Коля.
— Удивляюсь, как это ты догадался,— усмехнулся Карп Иванович.— Именно для рыбалки. Думаю завтра пойти.
Гоша даже подскочил.
— А меня возьмёте? Я вам, знаете, сколько червяков накопаю! У меня же — вот! — он проворно вытащил из кармана своё сокровище с двумя лезвиями.
У Коли мелко задрожала нижняя губа. Как же так? Червяка нашёл он, этот жадина пожалел ножа, а теперь первый же напрашивается на рыбалку.
Но Карп Иванович сказал:
— Нет, Гоша, что ты, ещё испортишь свой ножик. Мы вон с Колей лопаткой накопаем. Верно, Коля?
— Ага! Я сейчас принесу...
— Не торопись. Накопаем утречком.
— А меня... А нас с Сашей вы возьмёте?
— Отчего же не взять, если родители разрешат. Спросите у них. И снасть нужно — леску, крючки, поплавки.
— О, у нас их полный дом,— сказал Саша.— У нас же папа, знаете, как часто рыбачит. Он нам даст.
— И у меня дома есть,— вставил Гоша.— Мне тоже можно?
— Как, арбузики, возьмём товарища Галошина?
Братишки молчали. Коля сначала хотел сказать, что брать его не надо, но потом ему стало жалко Гошу. Все-таки рыбалка! А Гоша смотрел на братьев-арбузиков прямо-таки умоляюще. Ведь теперь они должны были решить, идти ему вместе с ними или нет.
Саша помолчал и сказал:
— Ладно уж, пусть...
РЫБАЛКА С ЛИМОНАДОМ
Солнце было уже яркое, но пряталось за домом. Со двора ещё не улетучилась ночная свежесть. Гоше стало даже холодновато. Он прыгал то на одной ноге, то на другой — потеплело. Но всё ещё никто не появлялся: ни Карп Иванович, ни братья-арбузики.
«А вдруг они ушли без меня?» — испугался Гоша. Он специально вышел из дому пораньше, ждёт, наверное, уже минут тридцать, а их нет и нет.
«Может, они прямо на улицу вышли ?» — встревоженно подумал Гоша и хотел уже бежать на улицу, но тут заметил, что из подъезда выскочил Жмурик.
За Жмуриком выкатились братья.
— Что же вы так долго спите? — закричал Гоша.— Я тут уже два часа вас дожидаюсь.
— Лучше бы еще с вечера ждал,— хмуро сказал Саша.— Ведь договорились в шесть... Ты чего это вырядился?
На Гоше красовалась широкополая шляпа — панама из белого войлока.
Грудь перепоясывали два ремешка.
На одном болталась фляга, на другом — походный котелок. За плечами висел тощий рюкзак. Обут Гоша был в высокие резиновые сапоги. На земле лежали две бамбуковые удочки.
Жмурик обнюхал удочки, сапоги и заурчал.
— Ничего я не вырядился,— пробормотал Гоша.— Это всё для удобства. Пить захотелось — пожалуйста. Уху варить — пожалуйста. Мне тётя и перец дала, и лавровый лист. А фляжку лимонадом налила. Ещё сами у меня попросите.
Тётя у Гоши торговала газированной водой на углу. Тётя очень любила племянника.
— Она мне вот что подарила,— сказал Гоша и вытянул перед братьями руку.
На запястье поблескивал большой новенький компас. Очень хороший компас. Такие, наверное, бывают у настоящих путешественников.
Ох, и завидно стало братьям. Но Саша только усмехнулся и сказал:
— Подумаешь! На Карьеры всякий дорогу знает — зачем компас-то?
— Ну, мало ли что случится,— важно ответил Гоша.
Коля долго думал, как бы ещё подковырнуть Гошу, и, наконец, придумал:
— А ты в воду упадёшь,— сказал он,— вода в твои сапоги набежит и потянет тебя ко дну.
— Хо! — ответил Гоша.— Они у меня знаешь как легко снимаются? Вот так.
Он дрыгнул ногой, будто пинал мяч, и сапог сразу соскочил с ноги, перевернулся в воздухе и полетел... прямо в Карпа Ивановича.
— Эй-эй! — закричал Карп Иванович.— Это меня за что? Думаете, я опоздал? Ещё без двух минут шесть.
— Ох, извините, Карп Иваныч,— сморщился Гоша,— я нечаянно.
Они быстренько накопали червей и отправились на Карьеры. Идти нужно было километра два, за город.
Впереди, свернув хвост калачиком, бежал Жмурик. За ним бодро вышагивал Карп Иванович. По бокам у него шли Саша и Коля. Гоша сначала пристраивался то слева, то справа, потом отстал и поплёлся сзади. Сапоги его болтались на ногах, шляпа съезжала на глаза, а фляга и котелок били по бёдрам.
— Дай, помогу,— предложил Коля.
— Да нет, я сам.
Иногда Гоша посматривал на компас. Карп Иванович оборачивался к нему и спрашивал с усмешкой:
— Ну как, Галошин, правильно идём?
Гоша хмурился и молчал. Только сапоги хлюпали. Пока дошли до места, он совсем измучился.
Карьерами называли небольшие искусственные озерки. Когда-то, много лет назад, здесь добывали песок для строительства завода. Экскаваторы вырыли глубокие и широкие выемки. Они наполнились водой и превратились в озёра. Берега их поросли весёлым молодым леском. Сюда жители рабочей окраины приходили отдохнуть, искупаться, порыбачить.
Сюда пришли и наши рыболовы.
— Ну,— сказал Карп Иванович,— берегись теперь рыба.
— Бе-ре-гись! — закричал Коля, и крик его шлёпнулся о воду, поскакал по ней, как плоский камешек, ударился о крутой противоположный берег и вернулся обратно.
— Эхо,— пояснил Саша.
Скинув сапоги и сняв рюкзак, Гоша уселся на траву. Прежде всего он оглянулся — не смотрят ли за ним. Никто как будто не смотрел. Тогда он отвинтил у фляги пробку, запрокинул голову и стал пить.
Жмурик, приподняв одно ухо, прислушивался, как булькает лимонад.
— Вкусно? — ехидно спросил из-за куста Коля. Гоша даже поперхнулся.
— Да не... Горло, ну, прямо совсем пересохло. Я только смочить.
— Ну конечно,— сказал Коля и прошел мимо, стараясь не смотреть на флягу.
— Ты тоже пить хочешь? — спросил Карп Иванович.— У меня в бутылке чай есть.
— Нет,— сказал Коля,— спасибо,— и облизнул губы.
Червяков поделили на четыре части, и рыбаки заняли свои места. Коля пристроился поближе к Карпу Ивановичу. Гоша долго возился с удочками. Одну из них нужно было закрепить на берегу, чтобы не держать в руках. Саша старательно поплевал на червяка: он видел раньше, что так делали некоторые рыболовы.
Первая добыча досталась Коле.
Поплавок дёрнулся и замер. Потом он снова дрогнул, вдруг окунулся в воду и поплыл наискось от берега.
— Клюнуло! — заорал Коля и сам испугался: а что, если рыба сорвётся?
— А ты не ори,— ласково сказал Карп Иванович.— Подсекай, подсекай — и на берег.
Коля судорожно дёрнул удочку, потом рванул её вверх, и в воздухе блеснула рыбёшка. На траве затрепыхался маленький окунёк.
— Ого-го-го! — крикнул Коля.
— С первым уловом, арбузик,— поздравил Карп Иванович.
Сняв рыбёшку с крючка, Коля бросился показывать её.
— Молодец,— похвалил Саша. Ему было немножко завидно, но ведь всё-таки он старший брат.
— Мелочь,— поморщился Гоша.— Вот я сейчас вытяну так вытяну!
— Давай её на кукан,— сказал Карп Иванович.
Он нацепил окунька на проволоку и опустил в воду. Другой конец проволоки он примотал к стволу прибрежного куста.
— Пусть там поплавает на привязи,— и подмигнул.
Потом удача отвернулась от Коли. Карп Иванович поймал уже трёх окуней, а Колин поплавок мирно и скучно дремал на воде. У остальных было не лучше. Только одну рыбёшку зацепил Саша.
Жмурик бродил от одного рыбака к другому, потом прилёг, развалился на солнышке и закрыл глаза.
Гоша решил проверить крючки. Он вытащил одну удочку крючок был пустой, голый. Какой-то окунь-нахал преспокойно сожрал червяка, а крючок не тронул. Гоша сделал новую насадку и взялся за вторую удочку. Она не вытаскивалась. Гоша потянул сильнее. Удилище напружинилось, согнулось — кто-то крепко держал крючок, не выпускал из воды.
— Та-ак!—торжествующе пропел Гоша.— Я говорил?-— и закричал: — Карп Иваныч! У меня что-то громадное. Щука или сом. Я вытянуть не могу.
Примчался Коля, за ним рысью прибежал Карп Иванович. Он взял удочку и тоже потянул.
— Бревно,— сказал Карп Иванович.
— Кто бревно? — обиделся Гоша.
— Не кто, а где. В воде бревно или коряга, крючок и зацепился.
— Не может быть,— сказал Гоша и снова сильно потянул.— Во! Во! Смотрите!
В тихой зеленоватой воде мелькнуло что-то тёмное и длинное.
— Щука! — враз выговорили Гоша и Коля.
— Ишь ты! — покрутил головой Карп Иванович.— Как же!
— Осторожнее,— зашипел Саша,— осторожнее, а то сорвётся.
— Не сорвётся,— похвастал Гоша.— Я сейчас вытащу, а вы сразу наваливайтесь на неё. Метра два щука.
— Ну да! — не поверил даже Коля.
Гоша весь напрягся и от натуги покраснел. Он даже не услышал, как закатился смехом Карп Иванович.
— Вот! — крикнул Гоша, вытягивая удочку, и тут засмеялись и братья-арбузики.
На крючке волочился длинный, набухший водой мешок. Самый обыкновенный мешок, очень старый, весь драный.
— Во щука какая!— хохотал Саша..
— Два метра! — вторил ему Коля.
Гоша оторопело моргал.
Жмурик проснулся, подошёл и, пофыркивая, стал обнюхивать мешок. Мешок ему не понравился.
— Ну-ка давай сюда
удочки, кое-что поправить надо,— насмеявшись, сказал Карп Иванович. — Спуск у тебя велик, расстояние от крючка до поплавка, видишь, какое большое. Поплавок на воде, а крючок волочится по дну...
Снова все разошлись по местам.
Солнце карабкалось по небу всё выше. Вода задорно поблёскивала. Становилось жарковато.
Гоша положил удочку на землю и потянулся к фляге. Она лежала в тени под кустом. Он уже отвинтил пробку и приложился к горлышку, когда Саша дико вскрикнул:
— Клюёт! Гоша, у тебя же клюёт!
Гоша повернулся к удочке, она вдруг дернулась и поползла к воде. Он вскочил, удочка рванулась вперёд. Гоша за ней, и фляга полетела в воду.
Гоша совсем растерялся. Фляга, булькая, погружалась на дно, удочка быстро уплывала от берега. Гоша не знал, что делать.
— Эх, растяпа! — сказал Саша, быстро скинул сандалеты и прыгнул в воду. Он ухватился за удочку обеими руками и обернулся к товарищу:— Вот теперь настоящая рыбина. Сейчас вытянем.
К ним бежал Коля:
— Что поймали, мешок или старую галошу?
— А фляжка? — почти захныкал Гоша.
— Что же ты стоишь? — рассердился Саша.— Полезай в воду.
Гоша разделся и полез за флягой. Саша выбросил на берег окуня. Он был довольно крупный, длиннее ладони.
Гоша не знал, то ли радоваться рыбине, то ли горевать над испорченным лимонадом.
— Давай я допью,— предложил Коля.
Гоша попробовал сам. Вода была ещё сладковатой, хотя припахивала тиной.
— Хороший лимонад,— сказал Гоша.— На, только не всё пей.
Саша хмыкнул.
— Теперь знаешь как клевать будет! Рыбы страшно любят лимонад.
— Ну да? — удивился Гоша.
— А ты не знал? Я думал, ты лимонад взял для приманки. Специально.
— Нет, верно? — Гоша потоптался и протянул руку к фляжке.— Давай сюда,— он ещё раз пристально посмотрел на Сашу и опрокинул флягу в воду.
— Ну вот,— сказал Саша,— теперь надо менять место. Отсюда все рыбы разбегутся.
У Гоши отвисла губа.
— Ты что, издеваешься, да?
— Ага,— подтвердил Саша.— Чтобы ты не жадничал. А насчёт рыб не бойся. Рыбы на лимонад не обращают внимания. Я всё выдумал.
Коля помчался к Карпу Ивановичу рассказать про лимонад.
Ого! На кукане болталось уже десятка полтора окуней, а может, и больше. Как это ловко получается у Карпа Ивановича! Чуть не каждую минуту у него клюёт.
— Леденчика хочешь? — протянул коробку Карп Иванович.— Как там у них, у мешколовов?
Коля рассказал как. Пока он рассказывал, на кукане добавилась ещё одна рыбка.
— Ну вот, штучки по две ещё поймаем и будем сматывать удочки,— сказал Карп Иванович.
Но Коле поймать «две штучки» так и не удалось.
— Кончается клёв, рыбы отдыхать пошли,— сказал Карп Иванович,— пойдём и мы.
Подошли Саша и Гоша.
— А разве уху варить не будем? — спросил Гоша.— Я же и перец с собой взял, и лавровый лист. И котелок есть.
— Хм,— задумался Карп Иванович.— А соль?
— Вот балда! — признался Гоша.— Соли-то я и не взял.
— Ну так будем варить уху или нет?
— Карп Иванович! Кто же варит уху без соли?
Стали обсуждать, как делить рыбу. Можно сложить всё, а потом поделить на четыре части. Тогда у Саши с Колей выйдет ничего, порядочно, зато помалу будет у Гоши и у Карпа Ивановича. А если каждому взять то, что он поймал, один смех получится: у Карпа Ивановича — целая куча окуней, а у ребят — по две-три рыбки.
— А зачем нам делить? — сказал Карп Иванович.— Сложим всё вместе и сварим одну хорошую, наваристую уху. Как вы думаете?
Сразу же выяснилось, что все именно так и думают.
Обратно возвращались в старом порядке: впереди Жмурик, позади Гоша. И так же жалобно хлюпали его сапоги.
В обед все с великим аппетитом ели превосходную окуневую уху, вспоминали рыбалку и договаривались, как проведут воскресенье.
...ПЛЮС ТАТКА ПУЗЫРЬ
ДВЕ КОСИЧКИ, ОДИН БАНТ
Хотя они и договаривались насчёт воскресенья, все планы их разрушились. В субботу Карп Иванович сообщил братьям-арбузикам:
— Радость у меня, ребятки, внучка летит.
Он был необычно оживлённый и весёлый. Коля перестал ковырять в носу и деловито спросил:
— Она у вас лётчица?
Карп Иванович рассмеялся.
— Нет, пока ещё не лётчица. Пока она ещё такой же карапуз, как вы. Маленькая ещё.
— А откуда она летит?
— Из Иркутска. Это, может, слышали, далеко в Сибири. Живёт она в деревне на берегу Байкала. Родители её отправляются на курорт, а дочку свою дедушке решили подбросить. Мне.
Саша посопел и сказал:
— Девчонка, значит...
Карп Иванович нахохлился и суховато поправил:
— Девочка.
— Ну, девочка,— согласился Саша.— Только всё равно, выходит, воскресный поход отменяется.
— Выходит, отменяется,— покивал Карп Иванович, и было непонятно, рад он этому или тоже грустит...
До позднего вечера ребята торчали во дворе, поближе к подъезду Карпа Ивановича, караулили, когда появится его внучка. Так и не докараулили, не дождались — пришлось отправляться домой спать.
Коля старательно пыхтел, вышагивая разом через две ступеньки, потом остановился и сказал с надеждой:
— А может, она вовсе и не прилетит?
— Как это не прилетит? — возразил арбузик-старший.— Раз путёвка на курорт. А маленьких туда не пускают. Обязательно прилетит.
— А может, у самолёта авария?
— Сам ты сплошная авария! — сердито сказал Саша...
Утром арбузик-старший проснулся первый и нежился в постели, не очень торопясь вставать, Вдруг он услышал негромкое, почти шёпотом, бормотанье. Это, укрыв голову одеялом, бубнил что-то Коля. Саша прислушался.
— Р-р-р-р-р,— приглушённо раздавалось из-под одеяла.— Р-р-р-р... Бах! Румк-грамк! Вжьи-и-и-и-и... У-у-ух!
Саша тихонечко спустил ноги с кровати и прыгнул на брата. Тот заверещал и сразу высунул голову из-под одеяла.
— Что у тебя за театр во сне?
— Совсем и не во сне,— обиделся Коля.— Я уже давно не сплю и всё представляю, как её самолёт трахается.
— «Представляю»! — передразнил Саша. Он сразу вспомнил о приезде девчонки, о сорвавшемся плане и рассердился.— Давай вставай, будем зарядку делать.
Коля сморщился:
— Сегодня можно и не делать. Сегодня воскресенье.
Вместо ответа Саша сорвал с него одеяло.
— Ковш воды хочешь?
— Да я уже встаю... Я уже встал... Я уже... Бац!
Вскочив на кровати, Коля со всей силой бацнул Сашу подушкой по голове. Тот чуть с ног не полетел. Но только чуть.
Присев, он ухватил братца за пятку и рванул её к себе. Коля, как подкошенный, рухнул на постель. Не давая ему опомниться, Саша сдёрнул подушку со своей постели и запустил её в Колю. Ответ последовал немедленно.
— Бац!
— Бух!
— Ух!
— Гав, гав!
Они и не заметили, как в дверь проскользнул Жмурик и, повизгивая и взгавкивая, заметался по комнате, обрадованный весёлым переполохом.
Подушки, как тяжёлые пушечные ядра, плюхались о тела братьев. Ребята ухали и пыхтели.
— Это что такое?!
На пороге стояла разгорячённая, в кухонном фартуке, мама. Перестрелка сразу прекратилась.
— А у нас зарядка,— сказал Коля и тут же прыс-нул смехом от своего вранья.
— Я вот вам по попам пропишу зарядку,— нахмурилась мама, очень стараясь скрыть улыбку — Кто начал это безобразие?
— Мы оба начали,— сказал Саша, потом решил поправиться:— Оно у нас само началось.
— Вот пусть само и кончится. Делайте настоящую зарядку, обтирайтесь да поторапливайтесь: у мен? уже целая гора блинов напечена.
— О-о,— сказал Коля.— Блины-ы! Саша, становись.
Кроме общей с братом зарядки, у Коли была своя. Он делал её по совету папы. Сначала он полмесяца поднимал по пятьдесят раз спичечный коробок, потом полмесяца — пенал, сейчас очередь дошла до пресс-папье. Папа сказал, что если постепенно, медленно увеличивать вес предмета, который поднимаешь, то со временем можно стать таким же сильным, как мировой чемпион Юрий Власов.
Саша посмеивался над братом и говорил, что он подождёт, когда Коля начнёт поднимать по пятьдесят раз утюг, и тогда уж присоединится.
Только, пожалуй, он зря посмеивался. После зарядки Коля подошёл к папе и попросил пощупать мышцы. Папа пощупал и сказал серьёзно и уважительно:
— Крепче стали, заметно крепче.
Тут Саша крадче покосился на свои руки и подумал о том, как бы ему не отстать от младшего брата. Придётся, подумал он, с завтрашнего дня тоже начать силовую тренировку...
На двор они вышли степенные и важные: ведь там уже могла быть внучка Карпа Ивановича. Но никого во дворе не оказалось, они пошли к доскам — покачаться, и вдруг откуда ни возьмись выскочил Гоша Галошин, наставил на них пистолет и закричал:
— Руки вверх!
— Ну, ну,— сказал Коля и попятился.
— Да он у него игрушечный,— сказал Саша.
— Ага, как бы не так, игрушечный! — презрительно скривил губы Гоша.— Самый настоящий, только зарядов нет.
— А ну покажи.
— Смотри, только в руки я его тебе не дам, так смотри.
Пистолет, и верно, очень походил на настоящий. Чёрный, чуть отливающий синевой, с грозным отверстием дула. Когда Гоша нажимал на спусковой крючок, пистолет зловеще щёлкал.
— Пистонами стреляет? — догадался Саша.
— Ага. Только пистонов нет. Тётя обещала купить, вот тогда будет да! Верно?
— Дай подержать.
Гоша задумался, потом протянул игрушку:
— Возьми. Только Коле не давай. Маленьким нельзя.
— Какой же он маленький?.. На, Коль.
Гоша швыркнул носом и выпятил нижнюю губу, но промолчал. Ничего не поделаешь с этими братьями Боровиковыми, они всегда друг за друга.
Коля прицелился в воробья, который вертелся возле досок, два раза щёлкнул, потом, не выпуская пистолет из рук, предложил:
— А давайте в милицию играть. Гоша будет бандит, Саша дружинник, а я милиционер.
— Ишь ты! — сказал Гоша.— Пистолет-то ведь мой, значит, я и буду милиционер.
— Мы по очереди будем. А? — Саше тоже хоте, лось побыть милиционером.
— Ну давай сюда, давай,— тянул Гоша руку.
— Хоп, стоп! — сказал Коля.— Появилась.
Они оглянулись и увидели, что из крайнего подь. езда выбежала девочка. Она была загорелая и длин, ноногая. На спине гю лёгкому голубому платьицу весело подпрыгивали две русые косички. Девочке прошлась по асфальту возле подъезда, огляделась и, не обратив никакого внимания на ребят, принялась играть в мяч. Она бросала его о стену, хлопала в ладоши и перевертывалась, а потом ловила мячик. Это получалось у неё легко и красиво.
— Фасонит,— сказал Гоша.— Кто такая, не знаете!
— Это, должно быть, внучка Карпа Ивановича.
— Какая внучка? У него нет никакой внучки.
— Нет есть. Прилетела из Сибири.
— Хм,— сказал Гоша и опять швыркнул носом.
Девочке, видимо, надоело играть в мяч, она достала из кармана мелок и начертила на асфальте «классы». Она бросала в квадраты и полукружья «классов» какую-то стекляшку и прыгала за ней то на одной ноге, то на двух, то держа стекляшку на вытянутом носке. И это получалось у неё очень ловко.
Ребятам хотелось подойти к ней, но они не знали, как это сделать получше. С чего это вдруг они подойдут к незнакомой девчонке?.. Саша, однако, придумал хитрость. Он решил послать вперёд верного разведчика — Жмурика.
— Жмурик, усь, возьми её! — указал он на девочку.— Усь, усь, возьми.
Жмурик гавкнул, вильнул хвостом и помчался, куда ему указывали. Он подлетел к «классам», круто остановился, гавкнул ещё разик и замахал хвостом.
— Ой, какая собачушечка! — присела рядом с ним девочка.— Как тебя зовут? Жучка, Барбосик?
— Его Жмуриком зовут,— сказал Коля подходя.
— Это наш пёс,— добавил Саша.
А Гоша ничего не сказал, только почему-то фыркнул. Насмешливо так фыркнул.
Девочка повернулась к нему. У неё были яркие голубые глаза. По курносому носу и по щекам рассыпались редкие веснушки. Они ей шли, особенно когда она улыбалась. Она улыбалась и сейчас,
— Здравствуйте, мальчики,-— сказала она вполне вежливо и вдруг грозно нахмурилась на Гошу Галс, шина:
— А ты чего фыркаешь?
— А это я над тобой смеюсь,— нахально сказал Галошин.— Очень смешно: две косички, а бант один.
— Ну и что? — нос её, казалось, даже вздёрнулся.— Просто ты глупый человек. По-твоему, лучше одна косичка и два банта, да? — она подступила к самому Гоше.— Хочешь, я тебе два банта привяжу на твои длинные уши?
Гоша растерялся от этого натиска и часто заморгал. Коле даже стало смешно.
Саша спросил:
— Ты кто? Внучка Карпа Ивановича?
— Внучка,— с достоинством ответила девочка.— Меня зовут Таня Пузырь.
Гоша снова фыркнул. Только потише.
— Какой же ты пузырь? — удивился Саша.— Ты тощая.
— Я не тощая, у меня спортивное сложение. А Пузырь — это моя фамилия. Только не вздумайте меня дразнить — получите по шее.
И всё же Коля не удержался.
— Пузырь-пупырь-упырь,— сказал он и захохотал.
— Один бант на две косички,— глупо повторил своё Галошин и тоже захохотал.
Саше смеяться не хотелось, ему девочка понравилась, но ребята смеялись, и у него рот тоже начал расплываться.
— А вы вси цуцики! — сказала Таня, резко повернулась и... чуть не столкнулась с Карпом Ивановичем: он только что вышел из подъезда.
ДЕД ПОДНИМАЕТ ВНУЧКИН АВТОРИТЕТ
— О, да у вас, я смотрю, весело! — воскликнул Карп Иванович, помахивая вязаной авоськой.
— Не весело, а смешно,— сквозь хохот выдавил Галошин.
— Это тоже хорошо.
— И ничего тут нет хорошего! — выкрикнула Таня.— Они какие-то дурные. Этому длинному мой бант, видите ли, не понравился. А у самого у него уши ослиные. Да, да, ослиные!
— Та-атка! — укоризненно сказал Карп Иванович.— Да ты что это, милая? Очень они тебя обидели? Непохоже, они ведь ребята славные. Просто вы ещё не знаете друг друга. Вот смотри, например, как они замечательно скамейку покрасили. Пойдемте-ка, посидим на ней, леденчиков пососём...
Они уселись так: с самого края надувшаяся Татка, потом Карп Иванович, за ним Коля и Саша, потом Гоша. Гоша поджимал губы и сопел: «ослиные уши» не давали ему покоя.
Леденцы сегодня были другие — в красивых цветных обертках. Сосали их молча. Карп Иванович поглядывал на ребят и хитренько щурился.
— Вам моя Татка, видно, ещё не успела рассказать, как она этой весной в Байкале выкупалась? — спросил он и, не дождавшись ответа, продолжал.— Выкупалась, чертёнок, героически выкупалась.
— Да ну их, деда, не надо,— сказала Татка.
— Отчего же не надо? Про хорошие дела всегда надо... Играли они на берегу, а озеро уже вскрылось, только по берегам кой-где лёд припаянным остался. И вот одна девчоночка... как её... Анюткой звать?
— Нюра,— подсказала Татка.— Ей четыре годика всего.
— Вот, значит, Нюра. Она на закраину льда выбежала да и оступилась. Ухнула в ледяную-то воду. Несмышлёныш совсем, в пальтишке, в ботинках. Перепугалась и, конечно, сразу ко дну. Вскрикнула только разок. Ребята, что на берегу были, услышали, поняли всё и оцепенели. А наша Татка, не думая, прыг — и за Нюрой. Ухватила её, рванула вверх, а сама тоже тонуть начинает. Вода такая — судорогой сводит. Татка за край льдины цепляется, а льдина не выдерживает уже, обламывается. Она цепляется, а льдина обламывается. Однако Нюру Татка не выпускает, держит. Совсем уже пузыри начала пускать наша Пузырь, обессилела, закоченела. Ладно, взрослые услышали крики, прибежали, вытащили обеих.
— Они мне доску сначала протянули, я за доску ухватилась — сказала Татка; она порозовела от воспоминаний, глаза её поблёскивали.
— Здорово,— сказал Саша.
— А тебе очень страшно было? — спросил Коля.
— Когда прыгала, совсем было не страшно. А когда тонуть стала вместе с Нюрой, тогда страшно сделалось. И обидно очень, что лёд ломается. И ещё страшно было, что от мамы попадёт. Я в новом пальто была, только что купили.
Некоторое время все молчали. Коля откровенно таращил глаза на новую знакомую. Саша поглядывал на неё украдкой. Даже Жмурик, будто всё ему было понятно, задрав мордочку, смотрел на Татку и вилял хвостом. Только Гоша уставился в землю и придумывал, что бы такое сказануть.
— Вот какая у нас Татка! — негромко, очень довольный, молвил Карп Иванович.
Гоша посопел и сказал:
— Там и воды-то, наверно, было всего по колено.
— Только колено это куда повыше твоих ушей! — тотчас огрызнулась Татка.
— Ну-ну,— примирительно улыбнулся Карп Иванович.— Дело-то ведь даже и не в глубине. Хотя и глубина немалая.
Чуть напыжившись, Саша сказал:
— Байкал — самое глубокое озеро в мире.
Татка взглянула на него с благодарностью. Ей хотелось рассказать, какое оно замечательное, её родное озеро. Верно, почти на два километра уходят в глубь земли его воды. Триста тридцать рек впадают в Байкал, а вытекает лишь одна — красавица Ангара. Шумят вокруг густые леса, высятся могучие дикие горы. Дуют над великим озером быстрые шалые ветры и гремят штормы. А Таткин папа всё равно выходит в «море» — так люди называют Байкал — и ловит много разной рыбы. Попробовали бы вы, мальчики, байкальского омуля — полчаса бы пальчики облизывали. А полюбоваться на нерпу — байкальского тюленя...
О многом хотелось рассказать Татке, но она молчала. Ещё скажут: расхвасталась.
— Иваныч!—раздалось вдруг с одного балкона.— Где же молоко-то?
— Ох! — спохватился Карп Иванович.— Заболтался я с вами, попадёт мне теперь.— И закричал жене, стоящей на балконе:— Сейчас я, сейчас! Одним мигом буду.— Он засеменил к выходу со двора, коротко взмахивая авоськой и приговаривая:— Ох, попадёт...
Татка улыбнулась:
— Бабушка у нас строгая. Вся в меня.
— А ты боевая,— уважительно сказал Саша.
— Я тоже сильный буду,— сообщил Татке Коля.— Я каждый день упражняюсь. Вот посмотри, какие мускулы.
Она из вежливости потрогала его руку.
Гоша с независимым и скучающим видом щёлкал пистолетом. Ему хотелось, чтобы Татка обратила на пистолет внимание. Но она не обращала.
— Давайте как-нибудь играть,— предложила она.
— У нас кукол нету,— пренебрежительно отозвался Гоша.
Татка сделала вид, что не слышала.
— Например, в Арктику играть. Давайте?
— Это как — в «Арктику»?
— Вы не умеете? — удивилась Татка.— Сейчас я расскажу...
Через двадцать минут двор стал Ледовитым океаном. По нему плыли две дрейфующие полярные станции. Одной станцией — на куче досок — командовал Саша, другой — в беседке — Гоша. Коля изображал полярную авиацию. Он находился в распоряжении начальника всех полярных станций Татки. Своим командным пунктом она выбрала небольшой гараж, притулившийся в углу дома. Ловко взобравшись на его крышу, Татка командовала:
— Начинайте научную работу! Ведите разные наблюдения и обо всём докладывайте мне по радио. Мои позывные: «Метель».
Тотчас с досок в эфир поступило сообщение:
— «Метель», «Метель»! Докладывает станция номер двадцать. Нас быстро уносит к северу. Надвигается ураган.
Татка распорядилась продолжать научную работу, чуть-чуть выждала и снова «включила» свою рацию:
— Станция номер двадцать один! Почему вы молчите? Почему вы молчите? Что произошло?
Гоша выхватил пистолет и начал бешено им щелкать. Ему не очень-то хотелось отвечать этой «начальнице», но все же он ответил.
— На нас напала стая белых медведей,— закричал он.— Двадцать штук... Ого, уже сорок!
— Отбивайтесь своими силами. Скоро вышлю самолёт... И не забывай называть мои позывные.
Стрельба на станции номер двадцать один усилилась.
А с досок поступило новое донесение:
— «Метель», «Метель»! Ураган разураганился. Льдина под нами разламывается.
С командного пункта распорядились:
— Ищите переход на другую льдину. К вам вылетает спасательный самолёт... Лётчику Боровикову Николаю срочно вылететь к станции номер двадцать и вывезти всех на другую льдину.
— Р-р-ррр... Вж-жжжи-и-и...— Коля «завёл самолёт», «поднялся в воздух» и, раскинув руки, начал «планировать», высматривая место для посадки во льдах. Возле ног его прыгал Жмурик.
— Переходите на другую льдину, переходите на другую льдину! — командовала Татка.— Ты чего, Саша, ждёшь? Разбрасывай доски! Это будут другие льдины.
— Помогай! — крикнул брату Саша и начал растаскивать доски.
Коля бросился на помощь.
В это время Татка заметила вышедших из подъезда двух маленьких девчушек. В розовых платьях, круглые, розовощёкие, они очень походили друг на друга. Это были сёстры-близнецы. Вытаращив глаза, они смотрели на старших ребят.
— Внимание! — закричала Татка.— Слушайте все! В квадрате около подъезда терпит бедствие рыболовное судно...
Но её перебил Гоша:
— «Метель»! — заорал он.— Станция номер двадцать один идёт ко дну. Под кучей настрелянных медведей провалился лёд, теперь он проваливается под станцией.
— Спасательному самолёту немедленно вылететь на станцию номер двадцать один! — приказала Татка.— Стой, Коля! Захвати с собой доску. Это будет запасная льдина. И скорей! Надо ещё спасать рыбаков.
Саша тем временем принялся оборудовать «жильё» на новой льдине. Пыхтя, Коля тащил большую доску к беседке.
— Сое! — вспомнил Гоша международный сигнал о бедствиии.— Сое! Погибаем! Скорее!
В этот миг Коля плюхнулся, больно ударив доской ногу. Он лежал, сморщившись и сдерживая слёзы. Очень хотелось зареветь, но как тут заревёшь, когда ты полярный лётчик и на тебя смотрит Татка!
А у Татки было очень трудное положение. Она даже вспотела. Гибнет станция, гибнет самолёт, да ещё это рыболовное судно...
— Внимание! — закричала начальница всех полярников.— На станции номер двадцать один прекратить панику. Экипажу самолёта ликвидировать аварию своими силами и продолжать рейс. Я вылетаю на спасение рыбаков. Командование на это время передаю начальнику станции номер двадцать.
Татка присела у края крыши, смерила взглядом расстояние до земли и... прыгнула вниз. Девчушки у подъезда ахнули: наверное, подумали, что девочка расшиблась.
А она вскочила как ни в чём не бывало и побежала к ним. Схватив одну из сестричек на руки, Татка понесла её к доскам. Другая от возбуждения запод-прыгивала:
— И меня. Я тоже хочу прокатиться.
Глупенькая! Разве это катание? Это же смертельно опасные спасательные работы!
Татка перетащила на доски и вторую «рыбачку». Теперь на станции номер двадцать стало три зимовщика. Надо было подумать о том, чтобы зимовщиков распределить более равномерно.
Полярная начальница снова заняла своё место на командном пункте и распорядилась:
— Станциям — доложить обстановку...
...Кончилось всё неожиданно и скверно. Во дворе вдруг появился дядя Филя, дворник. Это был одноногий, грузный, весь какой-то растрёпанный мужчина. Оглядев свои владения, он зарычал:
— Безобр-разие! Эвон что опять натворили,— и рявкнул:— Кавардак!
А какой кавардак? Доски по двору разбросали — это верно. Ну так ведь их собрать недолго.
А дядя Филя надрывался:
— Я, что ли, за вами прибирать буду? От горшка два вершка, а уже хулиганят. Боровиковы, отцу пожалуюсь... А это что за девчонка на крыше? Немедля с крыши долой!... А ну, доски на место! Живо поворачивайтесь!
Он метался по двору, припадая на деревянную ногу, размахивая руками и покраснев от злости.
А чего тут злиться? Ребята быстренько собрали доски и сложили их на место. Только куда-то исчез Гоша. Татка косилась на дворника и яростно пофыркивала. Саша сказал:
— Ничего. Это он с похмелья. Покричит — и успокоится. Просто ему нравится кричать.
— А мне, когда на меня орут, не нравится,— сказала Татка и потихоньку показала дяде Филе язык.
ГОШИНА ТАЙНА
Когда под вечер Татка опять вышла во двор, там никого не было. Двор был пустой и скучный. Четыре небольших деревца, беседка, куча досок да гараж — вот и всё, что было во дворе.
Татка побросала мячик о стену, потом, пиная камешек, побрела по асфальтовой дорожке вдоль дома. Возле одного из подъездов она услышала какие-то странные звуки — похоже, поскуливала собачонка.
— Жмурик! — позвала Татка и заглянула в дверь.
В подъезде было сумрачно. Под лестницей, уткнувшись лицом в стену, стоял Гоша Галошин. Его плечи вздрагивали. Гоша плакал.
Татка тихонечко окликнула его, и Гоша обернулся. В мокрых глазах были горечь и злость. Он, конечно, помнил её слова про ослиные уши, а она — его презрительные слова о ней. Но всё равно Татка подошла поближе.
— Ты что? Случилось что-нибудь?
Он опять отвернулся к стене.
— Тебя побили? Или что? — Ничего,— сердито буркнул он и судорожно вздохнул.
Татка потопталась на месте, не зная, что сказать.
— Ну ладно,— решила она наконец, — пойдём во двор, там никого нет.
— Не пойду я никуда,— не очень внятно ответил Гоша; ему было стыдно.
Татка это поняла.
— Да ведь все равно я видела, как ты плакал. Пойдём.
Через минуту Гоша тоже вышел. Он присел рядом с ней на доски и, низко нагнувшись, стал щепкой ковырять землю.
56
Татка деликатно помолчала, потом не выдержала: — Что ж ты не рассказываешь? Или ты ревел от удовольствия?
Гоша ещё раз всхлипнул и пробурчал:
— А ты бы не заревела, если бы тебя жуликом обозвали?
— Как это жуликом?
— А вот так!
И Гоша рассказал ей всё.
У него родителей нет, и живет он с тёткой и дядей. Тётка родная, сестра его мамы, она Гошу любит. А дядя — человек угрюмый и злой. Он всё время твердит, что жена балует племянника, и ругается, когда тётка дарит что-нибудь Гоше. Недавно она подарила ему компас. Дядя всё ворчал, а потом напился и поломал компас. Взял молоток и разбил. А вчера тётка подарила пистолет и сказала: «Ты не говори дяде, что это я тебе купила. Скажи, будто приятели дали». Сегодня дядя увидел пистолет и отобрал. Гоша сказал ему: «Это не мой, это ребята дали». А дядя разорался и обозвал племянника жуликом. Ещё прибить хотел. Обидно ведь. Как тут не заревёшь?
— Что он у тебя зверь какой-то, что ли? — сказала Татка.
— Ты же его знаешь, видела,— ответил Гоша и, взглянув в её удивлённые глаза, пояснил:— Ну, днём-го сегодня на нас кричал. Дворник. Это и есть мой дядя. Дядя Филя, Филипп Романович.
— А-а-а-а,— сказала Татка, будто ей всё-всё сразу стало понятно. Помолчав, она деловито спросила:— Ну и что будем делать?
— А ничего не сделаешь,— Гоша вздохнул. Татка задумалась. Ей стало жалко Гошу. Она представила, как ему живётся. В одном углу комнаты сидит ласковая тётка и манит племянника подарками да сладостями, а в другом — лохматый злой мужик грозит ему кулаком и ругается. И сама тётка боится мужа, учит племянника врать. Вот он и врёт. И ребятам врёт, хвастает, выхваляется, а самому плакать хочется.
Трудно живётся Гоше. А как ему помочь?
— Только ты смотри,— сказал Гоша Татке,— не говори об этом никому.
Она передёрнула плечиком, сказала насмешливо и горько:
— Тайна?
— Да,— насупился он,— тайна. Зачем это мне, чтобы ещё ребята насмехаться стали?
— Почему насмехаться? Разве над таким насмехаются?
Гоша опустил голову.
— Надо всем насмехаются.
— А вот и нет! — горячо возразила Татка.— Ть. говоришь совсем неправильно. Если молчать, всё так и останется, как есть. Наоборот, надо рассказать ребятам, Саше и Коле рассказать — тогда, может быть, мы что-нибудь придумаем.
— Что ты придумаешь?
— А я ещё не знаю. Все вместе подумаем — и придумаем.
— Ну, смотри,— неопределённо сказал Гоша; в душе он уже согласился с Таткой.
Скоро появились и братья Боровиковы.
Сначала из подъезда выскочил Жмурик. За ним с лопатой на плече появился Коля, а потом с ведром в руках — Саша.
— Вы куда? — окликнула их Татка.
— у нас боевое задание,— весело объявил Коля.
— Принести с пустыря чёрной земли,— добавил Саша.
— Мама на балконе цветы будет высаживать,— объяснил Коля.
— Пойдём с нами,— пригласил Саша.
Татка и Гоша переглянулись, как бы совещаясь. Теперь их связывала тайна, и они должны были совещаться друг с другом.
— Пойдёмте,— встала Татка, а глазами добавила только для Гоши: «Там всё им и расскажем»...
Жмурик носился по пустырю, словно только что сорвался с цепи, и от радости повизгивал. Потом он принялся ловить пёструю чёрно-коричневую бабочку-крапивницу. Она вспархивала перед самым его носом, перелетала на несколько метров, трепетно и осторожно опускалась на былинку и опять вспархивала — будто дразнила пса. Он начал сердиться и взлаивать. Бабочке это, видимо, не понравилось. Она поднялась повыше и улетела совсем. С виноватой мордой Жмурик вернулся к ребятам и, усталый, улёгся возле них.
Чтобы добыть хорошую землю, надо было снять верхний, поросший травой слой почвы — дёрн. Всем хотелось поворочать лопатой. Делали это по очереди. Ведро быстро наполнилось чернозёмом.
— Это здесь оставим? — спросил Коля.
Все посмотрели, куда он указывал, на вырезанные лопатой куски дёрна. Они ярко зеленели густой пышной травой. И верно, оставлять здесь эту красоту было жалко.
— Давайте возьмем с собой, положим около беседки,— предложила Татка.
— Засохнет же,— возразил Саша.
— А мы поливать будем.
Они присели передохнуть. Гоша и Татка опять обменялись взглядами, и Татка начала:
— Мальчики... Ребята... я хотела... Я должна вам рассказать...
И она рассказала всё, что узнала от Гоши. Он сидел отвернувшись. Ему было стыдно. Только зря он отворачивался. Ребята во всём разобрались.
Саша сказал:
— Это верно. Он злой — дядя Филя, недаром его все не любят.
— У меня есть план,— сообщил Коля.— Мы все зайдём к ним в квартиру. Татка начнёт заговаривать дяде Филе зубы, Гоша схватит пистолет, я схвачу один протез, Саша — другой, и тут все мы дадим дёру... А? Что он тогда будет делать?
— Поймает и излупит,— мрачно откликнулся Гоша.
— Ну, а я... А мы...— начал было Коля, но умолк: действительно, от дяди Фили не так-то просто удрать.
— Нет,— сказала Татка,— надо сделать по-другому. Мы сделаем так. Саша пойдёт к дяде Филе и скажет, что это его, Сашин, пистолет. Пусть отдаёт. Это не очень большой обман, потому что пистолет почти общий. Верно, Гоша? А потом мы пойдём к Гошиной тётке и всё ей скажем. Или пусть она не скрывает от дяди свои подарки, или пусть уж лучше ничего не дарит. Верно, Гоша?
— Верно.— Гоша грустно покачал головой.
Так и решили.
На обратной дороге им пришлось туговато. И ведро с землёй, и куски дёрна были тяжелющими. Пришлось несколько раз отдыхать. Одному Жмурику было легко. Но он не покидал друзей — носился вокруг них и отчаянно размахивал хвостом, как будто старался ободрить товарищей.
Дёрн сложили около беседки, ведро отнесли домой к Боровиковым. Затем ещё раз состоялся военный совет.
Идти к дяде Филе Саше было страшновато. Боялся и Гоша. Но раз надо — значит, надо. Татка почти так и сказала.
— Мы же договорились. Идти на попятный уже нельзя. Вы, главное, не трусьте. Мальчишки должны быть храбрыми. А если кто трусит — это уже не мальчишка.
— Ладно,— решительно сказал Саша и повернулся к Гоше:— Идём. Только ты молчи — разговаривать с ним буду я.
— Ладно,— согласился Гоша.
Они ушли. Татка с Колей присели в беседке. Было тревожно. Коля сказал опасливо:
— Вот он их как турнёт!
Татка нахмурилась:
— Не турнёт. А если турнёт, тогда я пойду. Я ему такой трам-тара-рам задам!
— Ну да,— недоверчиво сказал Коля, однако на Татку посмотрел с уважением.
Ребята всё не возвращались. Даже Жмурик начал беспокоиться. Он всё лежал в тени, а тут поднялся и стал бродить от беседки к подъезду, от подъезда к беседке и обратно.
Вышли во двор розовые сестрёнки-близнецы. Завидев Татку, они побежали к беседке.
— А мы будем опять играть?
— Ты будешь нас спасать?
Видно, игра в Арктику понравилась им.
Татка промолчала.
— Ой, травка! — заметила дёрн одна из сестричек.
— Не трогайте,— строго предупредил Коля.— Это дёрн, мы будем его укладывать.
— Верно, давай-ка возьмёмся за дело.— Татка выпрыгнула из беседки.— Только его очень мало.
Они быстро уложили дёрн. Он занял совсем немного места. Чтобы обложить беседку кругом, дёрна понадобилось бы им, наверное, раз в двадцать больше.
— Будем носить ещё,— сказала Татка.
— А давай, пусть Саша с Гошей носят, а мы с тобой будем укладывать,— предложил Коля.
Татка скосила на него глаза и усмехнулась:
— Ох ты и лодырь...
Тут Жмурик взгавкнул и вприпрыжку помчался к подъезду. Оттуда выходили Саша и Гоша. Саша победно размахивал пистолетом. Однако Гоша опасливо оглядывался на дверь.
— Получилось? — радостно воскликнула Татка.
— А ты думала! — небрежно сказал Саша.
На самом деле он лишь храбрился. Всё было не так просто.
Дядя Филя встретил их не с раскрытыми объятиями. Он, и верно, чуть не турнул их. Правда, это Сашу не испугало. Он наступал на дворника и требовал вернуть пистолет. «Это мой пистолет»,— повторял он. Наконец, дяде Филе, видно, все надоело, и он вытащил игрушку из комода. «Возьми, Боровиков, возьми, только знай, что я ещё у твоего отца спрошу, чья это пушка». Вот это Сашу уже напугало — разговор с отцом.
— Что же теперь будем делать? — растерянно спросила Татка.
— Опять придётся что-то врать,— уныло отозвался Саша.
Ребята сидели в беседке задумавшись. Сестрёнки-близнецы тоже притихли, а потом куда-то исчезли — ушли, наверное, играть в свои дошкольные игры.
— Ладно,— решительно тряхнула головой Татка, и её косички и бант подпрыгнули.— Расскажем обо всём деду. Он у нас мудрый, он рассудит.
— Ага! — возмущённо откликнулся Гоша.— Этого ещё не хватало. То была тайна как тайна, а теперь все будут в меня пальцем тыкать.
— Нельзя рассказывать,— поддержал его Саша.
— Может, вы сами очень умные,— ехидно сказала Татка,— скажите тогда, что надо делать.
Тут к беседке подошёл Карп Иванович.
— Неужто ссоримся? — весело поинтересовался он.
— Да нет,— сказал Гоша.
— Мы так,— сказал Саша.
А Коля выпалил:
— Так — пятак, нет — монет.
Карп Иванович шутливо щёлкнул его по носу:
— Дразнишься, арбузик? Ну-ну. А кто же это дёрн сюда приволок?
— А это мы,— охотно доложил Коля.— Мы его ещё приволокём. Всю беседку им обложим и поливать будем.
— Ишь ты,— улыбнулся Карп Иванович,— озеленители! Впрочем, это вовсе неплохая идея. Только ещё бы и цветочков сюда, а? У нас дома лишняя рассада намечается. Может, высадим?
— Обязательно высадим! — воскликнул Коля.— У нас тоже лишняя рассада есть, мама говорила.
64
Карп Иванович озабоченно поглядывал на остальных ребят. «Почему это,— размышлял он,— один Коля за всех объясняется, а те помалкивают?»
А Татка в это время думала: «Как же это нехорошо получается. Вот будем дёрн таскать, цветы садить, а потом все узнают, что мы лгуны. Позор!»
Она опять тряхнула косичками:
— Я всё-таки скажу! — но на всякий случай повернулась к ребятам:— Сказать, а?
Саша тяжело вздохнул и обречённо махнул рукой. Гоша пожал плечами.
И тут они всё рассказали Карпу Ивановичу. От Гошиной тайны даже маленького хвостика не осталось.
Карп Иванович помолчал, потом протянул:
— Н-да-а... Это, знаете, всегда так: одна ложь обязательно тянет за собой другую. Цепочка получается... Рубить надо эту цепочку!
— А как?
— Правдой рубить... Вот что. Вы тут посидите или займитесь каким-нибудь делом, а я пойду. Я пойду,— повторил он, поправил шляпу и решительно зашагал к дому.
Он шёл к подъезду, где жили Боровиковы. В груди у Саши заныло. Да и не только у него...
БОЛЬШОЙ СОВЕТ И ДЕЛО
Двор накрыло уже настоящим вечером, а ребята всё ещё сидели в беседке и не ведали, не знали, что происходит в доме.
Карп Иванович вышел во двор с отцом Саши и Коли. Братья-арбузики присели за перилами беседки. Но отец даже не взглянул в их сторону. Вместе с Карпом Ивановичем он прошёл в подъезд к дяде Филе.
— Что они затеяли? — встревоженно спросила Татка.
Но кто же из ребят мог ответить на её вопрос!
Вскоре в тот же подъезд вошла тётка Гоши — вернулась с работы. Газированной водой она торговала и в воскресенье.
Нахохленные, грустные, сидели ребята в беседке.
— Саша, Коля, домой! — раздалось с балкона Боровиковых.
Звала мама. Братья-арбузики топтались в нерешительности.
Вдруг дверь подъезда распахнулась, из неё вышли Карп Иванович, Сашин-Колин отец, дядя Филя и еще двое или трое жильцов. Все они направились к беседке, только Карп Иванович пошёл зачем-то в следующий подъезд.
Тут ребята совсем струхнули. Но всё обошлось благополучно. Лишь дядя Филя буркнул сердито:
— Георгий, марш домой, ужинать и спать.
И Сашин-Колин отец сказал:
— Вы всё ещё тут? Домой!
Ох, уж это «домой», «домой»! Однако хочешь, не хочешь, а идти надо. Жмурик оглянулся на Татку и мелконько затрусил за братьями Боровиковыми. А Татка бросилась догонять деда.
— Дедушка, что это вы все собираетесь? Что вы задумали?
Он положил ей руку на голову, легонько потрепал косички.
— У нас, внученька, большой совет. Думать будем, советоваться. А о чём — завтра, может быть, узнаешь...
Поужинав, Татка проскользнула на балкон. В беседке было людно, там о чём-то разговаривали.
Вспыхивали и гасли в темноте папироски взрослых.
Что же они всё-таки затеяли, эти взрослые?..
А хранить свою тайну они умели получше, чем ребята. Ни вечером, ни утром никто не узнал, о чём разговаривали взрослые в беседке. Только Саше и Коле отец сказал:
— Чтобы в шесть вечера всей командой быть у беседки. Ясно?
Нет, ничего им не было ясно. Весь день они слонялись по двору, и ничто не шло на ум. Правда, сходили ещё на пустырь и принесли два ведра земли для цветов и два куска дёрна. А потом опустились руки. Ведь это же таскать — не перетаскать: тяжесть, жара, а беседка, оказывается, такая большая!
Но вот настало шесть часов.
— Они, наверно, опять все соберутся и начнут нас воспитывать и перевоспитывать,— высказала предположение Татка.
— Если все, это ничего, не страшно,— успокоил Гоша.— Вот если дядя Филя...
— А вдруг пистолет отберут? — сказал Саша.
— Давайте спрячем его.— Коля хотел действовать.
Он уже протянул руку за драгоценной игрушкой, но тут во двор въехала грузовая машина. Это была знакомая машина: на ней всегда ездил отец.
Он и сейчас выглянул из кабинки и помахал ребятам рукой. Потом стал давать гудки. Будто звал кого-то.
Это было интересно и непонятно.
— Ну, что вы стоите? — закричал отец ребятам.— Топайте сюда!
Они нерешительно двинулись к машине.
Тут, заслышав гудки, из подъездов дома стали выходить жильцы. Они несли лопаты и вёдра. Вышел Карп Иванович, улыбающийся, довольный, вышла Сашина-Колина мама, вышел, припадая на протез, дядя Филя...
— Ну, орлята, теперь вам понятно, что мы будем делать? — спросил у подошедших ребят Боровиков-старший.
— Нет,— честно признался Коля.
— Поня-ятно! — пронзительно заверещала Татка.— Ур-ра!
Тут понял и Коля и, подпрыгнув, помчался домой за барабаном...
Какой же это был чудесный вечер!
И взрослые — их набралось человек десять — и ребята забрались в кузов грузовика, Коля ударил в свой барабан, отец гуднул в последний раз и направил машину к пустырю. Следом со звонким лаем помчался Жмурик. Он ничуть не обиделся, что его забыли посадить в кузов.
Сашина-Колина мама неожиданно запела старую задорную песенку:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы — пионеры, дети рабочих...
И все, кто был в кузове, подхватили песню. Сердцам сделалось широко и весело. Даже прохожие, совсем чужие люди, оборачивались и с добрыми, теплыми улыбками смотрели на поющий грузовик.
На пустыре все дружно заработали лопатами. Широкие пласты дёрна складывали штабелем. Оголилась жирная чёрная земля. Ее нагребали в вёдра и ссыпали в грузовик. Все весело покрикивали что-то, шутили, смеялись и не заметили, как громадный кузов сделался полным.
— Стоп! — громко распорядился Карп Иванович.— Молодцы, работнички. Теперь — сверху дёрн...
Обратно ехали, рассевшись на зелёном травяном ковре, которым покрыли землю. И опять пели, и Коля выстукивал на барабане зовущий вперёд походный марш.
Приехав, Карп Иванович распорядился, чтобы мужчины сгружали дёрн и землю и укладывали в клумбы вокруг беседки. Женщинам он велел пойти готовить рассаду.
— А нам что делать? — спросила Татка.
— А среди вас разве нет ни мужчин, ни женщин? — удивился Карп Иванович.
— Нет,— сказал Коля,— мы еще просто дети.
— Ну, дети могут идти по домам.
— Ага! — возмутился Гоша.— Если он ребёнок, так и пусть идёт по домам. А мы с Сашей... Дайте, Карп Иваныч, лопату...
— Сам ты ребёнок! — обиделся Коля.— Я знаете как лопатой-то умею работать...
Но ему лопату не дали. Он суетился вокруг работающих, советовал, как и что лучше делать, только его советов никто не слушал.
И ещё нашёлся один советчик — дядя Филя. Но он оказался настоящим советчиком. Дядя Филя почувствовал себя здесь главным хозяином: всё-таки дворник.
Припадая на протез, он быстро обошёл беседку, потом стал рыхлить землю и всем велел сначала рыхлить старую, утрамбованную землю, а уже затем насыпать ту, что привезли. И его слушались. Видно, дядя Филя кое в чём знал толк.
Коля заскочил в беседку, чтобы положить барабан, и вдруг увидел пистолет. Пистолет валялся на полу возле перил. Это, когда ребята пошли к машине, Саша оставил его тут и забыл.
Коля поднял игрушку и закричал:
— Внимание! Сейчас будет салют в честь клумбы!
Все обернулись к нему. Кто улыбнулся, кто нет, а дядя Филя хмыкнул, кашлянул и сказал:
— Ты, Боровиков, не балуйся. Сохрани заряды-то. Пригодятся ещё... белых медведей стрелять,— и улыбнулся.
И ребята поняли, что история с пистолетом закончилась для них вполне благополучно...
Когда клумба вокруг беседки была готова, женщины стали высаживать цветочную рассаду. А мужчин Карп Иванович хотел послать за водой — полить цветы.
— Не надо! — запротестовал дядя Филя.— У меня же шланг есть. Я мигом...— Он поспешно заковылял к дому.
— А ребячьей команде — подмести вокруг,— распорядился Карп Иванович, и Гоша вприпрыжку побежал за метёлками...
Скоро возле беседки было чисто, цветы уже торчали в клумбе, и дядя Филя торжественно направил на них струю из шланга. При этом воду он старательно разбрызгивал. В косых лучах заходящего солнца зажглась сияющая трепетная радуга.
Это было очень красиво. Все так и замерли.
Последние капли упали на чёрную влажную землю.
— Ну вот,— негромко сказал Карп Иванович.— Вот и сделали доброе дело.
И тут все заговорили.
— Теперь ещё пару скамеек поставить надо.
— А беседку покрасим. Завтра же и начнём.
— Осенью деревцев надо будет подсадить.
— Там вон ещё клумбу соорудить можно.
— У подъездов тоже цветы высадим.
— Бордюрчиком таким, каёмочкой.
А кто-то произнёс:
— И как это мы раньше не додумались?
— А всё Карп Иванович, спасибо ему!
— Нет,— сказал Карп Иванович.— Это не мне спасибо надо говорить. Это вот им спасибо,— он указал на ребят.— Они надоумили.
— Да нет,— смущённо потупился Саша.
— Мы так...
— Так не так, а всё равно хорошо,— сказал Карп Иванович.— Сначала скамеечку покрасили, потом дёрн принесли, а теперь вот и клумба готова. Потом другую состряпаем, деревьев добавим, и будет у нас не двор, а сад. Одно хорошее дело всегда тянет за собой другое хорошее. Цепочка получается.
— Которую рубить не надо,— с хитрой усмешечкой добавила Татка.
— Не надо, внучка, не надо.— Карп Иванович привлёк к себе Татку, и Сашу, и Колю, и Гошу. Все они оказались у него под руками, как птенцы под крыльями.— Вот какая славная у меня четвёрка!
Тут к ним подскочил Жмурик и усердно завилял хвостом.
— А нас не четвёрка,— сказал Коля.— Жмурика-то забыли? Нас — пятёрка.
— Пятёрка так пятёрка. Хорошая пятёрка!
— На отлично?
— Пока ещё на хорошо. Пятёрка на четвёрку.
— Ну, мы постараемся, чтобы на пятёрку,— сказала Татка.
Люди вокруг улыбались. Похоже, они верили, что слова Татки сбудутся.
_________________
Распознавание текста — sheba.spb.ru
|
