DjVu

      Экзамен на аттестат зрелости мы держим один раз, и май действительно месяц перед этими экзаменами. Но потом идёт ещё длинная жизнь и предлагает всё новые экзамены. Как ты справишься с этими испытаниями? Зависеть это будет от того, какие у тебя были друзья, какие учители, кого ты любил...
      Если в семнадцать лет твой друг слишком требователен к тебе, это бывает и тяжело. Но нетребовательному другу какая цена?
     
      ГЛАВА ПЕРВАЯ,
      написанная Колей Медведевым, который учится в Первомайской средней школе № 2 и в этом году оканчивает её
     
      Началась эта история с событий вроде незначительных. Подходила к концу последняя контрольная по геометрии, и мы толпились в коридоре, ожидая тех, кто ещё сох над своими листками.
      Между прочим, Нина до сих пор не вышла, и Ант тоже. Наша математичка снабдила их самыми трудными вариантами. Она любила оказывать доверие и говорить: «Каждому по его способностям».
      Ещё она любила и умела заставлять работать даже самых ленивых из нас. Недаром у Вовки Семнноса вид был такой, словно он только что вырвался из пекла. Само собой, Семинос ещё и иреуяелштва.и свою усталость. Отдышавшись, Вовка спросил у нас:
      — Нинку ждёте? Нинка сегодня за двоих трудится. Скоро не будет.
      — Звонковой помогает? — спросил Лёнчик Шагалов, которого всегда интересовало всё, что касалось Нины. Лёнчик при этом попытался отодвинуть Семиноса, чтоб заглянуть в класс.
      Но Семинос стоял — прямо прирос к двери, и лицо у него уже было не озабоченным, а ухмыляющимся, как всегда.
      — Почему Звонковой? — Семинос. поднёс это ухмыляющееся лицо вплотную к Лёнчику. — Не Звонковой — Антонову помогает ваша Рыжова. Он записку через меня передал. В записке условия задачи и SOS.
      Это не было, конечно, громом среди ясного неба, но звучало всё же довольно неожиданно.
      — А он ведь тоже на медаль надеялся, — вздохнул Марик Гинзбург.
      — Что значит «тоже»?
      — Он хотел сказать: «Как и Нинка», — объяснил Семинос. Голос у него при этом оставался вроде совсем безразличным, но Лёнчик всё равно подпрыгнул.
      — Ты же знаешь, она о медали не думает. Ей медаль до лампочки.
      — Сейчас, может, не думает, мысли Виктором заняты. А раньше думала. В этом году все снова думают...
      — Кажется, ты тут был, когда она говорила, что всё равно сначала пойдёт на завод...
      — Меня душит дикий смех. — Семинос даже отвернулся от Лёнчика и покачал своей круглой головой. — Вроде ты не знаешь, как можно шпарить лозунгами. А поступит в институт безо всякой работы и тоже лозунгом себя утешит: «Каждому по способностям...»
      Они стояли и препирались так. Семинос — лениво, а Лёнчик — изо всех сил стараясь держать себя в руках. Ребята давно привыкли к тому, что Ленька кипятится, когда речь идёт о Нине, и сейчас на него никто не обращал внимания. Кроме того, нам хотелось видеть, что делается в классе, и я только было подставил спину Марику Гинзбургу, чтобы он заглянул в незабелённое третье стекло, как вдруг раздался какой-то шум, кто-то крикнул:
      — Медведь — встречный марш! Нинка работу сдаёт!
      В нашем марше была, конечно, какая-то доля насмешки. Как-никак Нинка выходила чуть ли не последняя.
      Там, за дверями, оставались только Ант, Звонкова да ещё несколько девочек, никогда но отличавшихся особой любовью к геометрии. Но, в общем, все были рады Нинкиному появлению и старались. Только она вышла с каким-то кислым видом и, прижав ладонь тыльной стороной ко лбу, сказала:
      — Не надо, мальчики, голова ужасно болит.
      — От двух вариантов? — Вовка Семинос подвинулся к ней почти вплотную.
      — Почему «от двух»?
      — Это я тебе записку от Анта передавал...
      — И не выдержал — сунул нос? — Она опустила руку, и лицо её стало насмешливым ничуть не меньше, чем Вовкино. Только это была другая насмешка. От такой насмешки нельзя было увернуться, нельзя было сделать вид, что ты её не заметил.
      Но так продолжалось недолго. Нинка опять рассеянно посмотрела на нас и сказала:
      — Я нe решила, мальчики.
      Она сказала это совершенно отчётливо, но таких слов мы от неё никогда ещё не слышали, и поэтому с первого раза их никто толком не понял.
      Потом я посоветовал:
      — Taк ещё нe вечер. Вернись, сделай вид, что выходила воду нить. А то человек ни за грот пропадёт.
      — Я свой вариант не решила, мальчики. — Она подчеркнула слово «свой» и была какая-то потерянная.
      Мы, конечно, не могли ни понять, ни одобрить этой капитуляции. У Леонида даже губы дрогнули не то от обиды, не то от огорчения.
      — Свой? Что ж ты мне?.. Что же я?..
      И тут Нина приняла такой вид, словно у двери собралось не пять мальчишек, в общем-то относящихся к ней хорошо, а какие-то недруги. И надо было тех недругов миновать, оставить далеко позади. Но Ленька стал ей поперёк дороги:
      — У тебя что, действительно невыносимо голова болит? Мы же вчера совершенно похожую решали.
      Нина посмотрела на него, как на цыпочки встала:
      — Не совершенно. Здесь было ещё одно условие.
      — «Условие, условие»! Эх, и надоумил же меня чёрт так рано выйти!
      — А то бы? — Она спросила это с каким-то непереносимым, неизвестно откуда взявшимся превосходством.
      А он был маленький и убитый. Он буркнул:
      — А то бы решил твой вариант — и все разговоры.
      — А Виктора вариант тоже?
      — Мне не жалко...
      — Может, ещё вернёмся? Мне Аннушка верит, не то кто Звонковой.
      Было видно: никуда возвращаться она не собирается. Просто срывает зло. Но Ленька засуетился:
      — Что бы такое придумать? А, ребята? А?
      Тут она вырвала свою руку из Лёнькиной, и прошла сквозь нас, и пошла по коридору. А потом мы могли ещё любоваться, как она несёт свою гордость по школьному двору, по улице. Очень занятное было кино...
      — Больше всего злится, что не смогла Витьке помочь. Женщины страшно любят руку помощи нашему брату протягивать. Особенно если неравнодушные, сказал Семинос, когда Нинка спрыгнула с крыльца.
      Нинка подходила ужо к калитке-вертушке. Локти у неё были прижаты к чёрному свитеру, голова откинута, н весь вид, хоть и со спины, был у неё такой независимый — спасу нет... Мы молчали. Потом Вовка развил дальше свои мысли:
      — Этакий ангел-хранитель. Подойдёт и осенит тебя крылом. С улыбкой ясной, почти но Лермонтову. Одни, кто послабее, пуговицу пришьют, носки выстирают. Ну, а Рыжовой дай повыше: ей бы задачу для любимого человека решить. А тут, как назло, не сошлось с ответом.
      Он говорил не торопясь. Уверен был в том, что мы его не перебьём. По крайней мере, пока Нина не скроется за углом. И мы в самом деле но перебивали. Но только в последний раз мотнулась клетчатая юбка, мы все повернулись друг к другу. И Марик спросил у Леонида удивлённо:
      — Нет, ты правда решил бы и Витьки и вариант?
      Я точно знал, Лёлька ответил бы: «А что, я слиняю?» или что-нибудь в таком неё роде. Но тут дверь нашего класса, о которой мы все уже забыли, открылась, и на пороге появился сам Ант. Виктор Литонов.
      — Кто тут упоминает моё имя? — спросил он, — И в каком контексте?
      — Решил? — кинулись к нему все.
      — Нет.
      — Не горюй. Нинка — тоже.
      Но утешали мы его совершенно зря. Само собой, для Анта контрольная по геометрии значила ничуть не меньше, чем для Нины, и всё-таки он держался иначе. Он сказал почти весело:
      — Кошмар, ребята! Ваша Аннушка, я бы сказал, просто дракон-живоглот какой-то — такое навертеть!
      Честное слово, он будто даже восхищался математичкой, он был горячий, как после драки. Там его хотя и отдубасили как следует, но вовсе но выбили оптимизма. Он ещё руками хотел размахивать, рассказывать, как ломал голову не то над чертежом, не то над тем, как передать Нине записку. Но Лёнчик остудил его:
      — Условия задачи у тебя есть?
      — Есть.
      Теперь мы все смотрели не на Виктора — на Шагалова. Он рассматривал смятый Внтькин черновик одну минуту, потом сказал вроде бы недоверчиво:
      — Это твоя задача?
      — Что, трудная?
      — Да нет, ничего. Оставь мне. Я на свободе разберусь. Есть тут одно условие...
      Виктор пожал плечами.
      — Разбирайся, а кого мы ждём, ребята?
      — Ждём, пока над Милочкой с Катюшкой Ивановой шефская помощь осуществится.
      — А скоро?
      — Скоро. Аннушка им никогда трудного не задаёт. Имеет гуманность. Да и Нинка разрешает кое-что намекнуть. ..
      Мы ещё немного потолкались в коридоре. Но это было уже совсем неинтересно. Весь азарт, который умела за-
      жечь в нас Анна Николаевна, куда-то улетучился. Может быть, нам было жалко Нинку, как она юла, старательно подняв голову... А то, может быть, мы все обиделись на Виктора: мог бы больше огорчиться и за себя, и за неё.
      Но всяком случае, мы стояли довольно мрачные, когда из класса выпорхнула Милочка Звонкова, такая радостная, сверкающая, прямо смотреть на неё было занятно.
      — Всё в порядке, ребята. Катюшка немножко задержалась, сейчас выйдет.
      Виктор улыбнулся ей:
      — Решила?
      Милочка посмотрела на него в упор. Почему-то ей не понравился тон Виктора.
      — Решили, — сказала она, довольно резко поправляя Виктора. — А вам не решили?
      — Нам не решили.
      Он развёл руками: что ж поделать, мол.
      — То-то у Аннушки физиономия вытянулась-вытянулась вся.
      Он опять развёл руками и смотрел на Звонкову всё с той же усмешкой.
      И тогда я вдруг в первый раз подумал: странно, как это Виктору понравилась Нина, а не Милочка Звонкова? Почему я так подумал? Потому что они сейчас стояли друг перед другом, одинаково переступая с носков на пятки и слегка раскачиваясь, как в каком-то танце или игре? Потому что они были одинаково красивые и неогорчённые? А то ещё потому мог подумать, что сегодня впервые увидел Нинку побеждённой.
      В это время в дверях показалась Аннушка, наша математичка, наш дракон-живоглот, как сказал Ант. Она спросила:
      — Проявляете сочувствие пускающим пузыри?
      Вовка Семинос поспешно шаркнул ножкой, поклонился.
      — Совершенно верно.
      Анна Николаевна посмотрела на нас прищурившись. Словно ей надо было увидеть не только пас, а что-то ещё за нашими спинами, вдали.
      — Дорогие мои. Я ведь вижу не только пузыри, но и спасательные круги. Они крупнее. Приходится освещать до десяти вопросов, да ещё с чертежами.
      — А мы думали... — начал было Марик.
      — Да нет, — перебила его Анна Николаевна, — я ведь ноту очки. Так что близорукость не мешает.
      — И вы всё видите?.. — Вовка задал свой вопрос с особым нажимом на слове «всё».
      — В основном вижу, что и пузыри и круги чаще всего появляются раньше времени. Кстати, кто мне объяснит, что случилось с Ниной?
      — У неё заболела голова, — сказал Виктор.
      — Надо думать, у вас тоже?
      — Зачем такие параллели? Я и со здоровой не смог решить...
      Он сказал это очень достойно. Он сказал это как-то так, что Анна Николаевна посмотрела на него внимательно, даже изучающе. Будто в эту минуту Виктор что-то такое приоткрыл ей в себе, чего она не ждала. Она стояла, медленно поглаживая худую гладкую щёку дужкой от очков. Потом резко повернулась к Милочке:
      — Вот видите, Звонкова? Хорошая оценка Антонову нужна была больше, чем вам. Но это называется: идти ко дну и всё-таки не сдаваться. С гордо выброшенным флагом, так сказать.
      Милочка, как всегда в подобных случаях, не стала спорить или там опровергать Аннушкины высказывания. Стояла, только ресницы опустила. Есть у ней такая привычка: в нужном случае опускать ресницы, и всё.
      А мы не могли усечь: действительно ли наша математичка и классный руководитель видела только Милочкину шпаргалку? Или приметила она и кое-что другое, да хочет испытать Виктора?
      Тут мы все двинулись по коридору. Только Леонид вернулся зачем-то в класс. Я остановился на лестнице, поджидая его. Анна Николаевна открыла дверь в учительскую, оставила там наши контрольные и сейчас же вышла. Она снова пошла в глубь коридора. Не то ей надо было захватить что-то в нашем классе, не то она просто хотела посмотреть, все ли ушли с четвёртого зтажа, не знаю. По пути она встретила Леньку Шагалова, и тут между ними завязался вот какой разговор.
      — Лепя? Что ты здесь делаешь, Шагалов? — спросила Анна Николаевна.
      Ленька ответил не сразу и как-то неохотно:
      Рассматриваю детали одной железобетонной конструкции.
      — Насколько мне. помнится, никакого железобетона п задачах не было.
      Я о характере, по о задачах.
      А в руках у тебя что? Но к характеру же, надо думать, чертежи всё-таки?
      Лина Николаевна, видно, потянулась к тому, что держал в руках Ленька, потому что он сказал вежливо, но твёрдо:
      — Не могу, Анна Николаевна, секрет. Одно я вам только скажу: на этот самый железобетон снизу вверх глядеть — голова кружится н дух захватывает.
      А зачем тебе снизу вверх? — спросила Анна Николаевич, и я догадался, что она улыбается, причём улыбка её относилась к чему-то такому, понятному ей и Лёнчику, о чём я даже не догадывался. — Зачем тебе — снизу вверх? Такой железобетон хорош до тех пор, пока предполагает взгляд на равных.
      Анна Николаевна сказала ото, уже когда проходила мимо меня. Мне показалось: не для Лёнчика только, для самой себя тоже. Меля она вроде и не заметила, не видела, что я стою на лестничной площадке, умирая от любопытства, н вес тут.
      Лёнчик тоже хотел пробежать мимо, но я окликнул его, н домой мы пошли вместе.
      Однако лицо у Шагалова было такое, что становилось совершенно ясно: он вовсе не собирается обнародовать то, о чём говорил с Анион Николаевной.
      КОНЕЦ ФРАГМЕНТА КНИГИ