DjVu

      ГЛАВА ПЕРВАЯ
     
      Неприятный разговор с бабушкой. — Мама беспокоится. — Джек идёт по горячим следам. — Странная находка в кабинете профессора Енотова. — Таинственное исчезновение Ивана Гермогеновича.
     
      В тот час, когда мама накрывала белой скатертью стол, а бабушка резала хлеб к обеду, и произошли эти очень странные, удивительные, невероятные события. Именно в это время Карик и Валя уже летели высоко над городом в неизвестный мир, где поджидали их необыкновенные приключения.
      — Вот и обед, — ворчливо сказала бабушка, — а ребята гдето собак гоняют. И где они — ума не приложу!… Никогда не приходят вовремя… Раньше, когда я была маленькой…
      — Ах, — сказала мама, — они и не завтракали даже. Голодные, наверно, как волки.
      Она подошла к открытому окну, легла на подоконник.
      — Кариииик! Вааааляя! — закричала мама. — Идите обедать!
      — Ну как же, — заворчала бабушка, — так они и спешат. Им, поди, не до обеда теперь. Ты обедать их зовёшь, а они, может быть, в затяжные прыжки играют. Им, может, не обед нужен, а «Скорая помощь».
      — Какие ещё затяжные прыжки? Да и зачем им «Скорая помощь»?
      — Да мало ли что может случиться с непослушными детьми, — сказала бабушка.
      Она взяла клубок шерсти, вытащила из кармана фартука вязальные спицы и длинный, недовязанный шерстяной чулок. Спицы засновали в её руках, вытягивая из клубка толстую шерстяную нитку.
      — Ты Валерика знаешь? — спросила бабушка.
      — Какого Валерика?
      — Да один он у нас во дворе… баловник. Сынок управхоза. Ведь что надумал… Достал гдето большой зонтик, устроил из него парашют и сиганул с балкона пятого этажа, как воздушный десантник.
      — Ну и что?
      — А ничего особенного. Зацепился штанами за трубу и повис вниз головой. Висит и орёт. Вызвали, конечно, «Скорую помощь». Врач посмотрел и побежал звать пожарную команду. С полчаса, наверное, висел… Ну, сняли, конечно. А он уж весь синий. Еле дышит. Врач ему и массаж сделал, и укол, а надо бы его ремешком полечить, чтобы не баловался больше. Вот какие они озорные теперь… Когда я была маленькой…
      — Ах, — сказала мама, — Карик и Валя не будут прыгать с зонтиком, да и зонтикато у нас нет.
      — Ну, знаешь, ребята могут придумать чтонибудь и похуже зонтика. Вот в соседнем дворе один безобразник изобрёл подводную лодку. Сколотил её из бочки и опустился в яму с водой. Хорошо ещё, что погружение это дворник заметил. Еле откачали озорника. А то недавно ещё трое космическую ракету запустили. Одному зубы выбило, а двум другим…
      — Нет, нет, — замахала руками мама. — Не надо! И слушать не хочу… Ну что вы, в самом деле, пугаете меня.
      И она снова подошла к окну и снова крикнула:
      — Карик! Валя! Идите обедать!
      — Когда я была маленькой… — начала бабушка.
      Мама отмахнулась нетерпеливо.
      — Да вы уж сколько раз рассказывали об этом. Они не сказали вам, куда собираются пойти?
      Бабушка сердито пожевала губами.
      — Когда я была маленькой, — сказала она, — я всегда говорила, куда иду. А теперь такие дети растут, что хотят, то и делают… Хотят — на Северный полюс едут, а то и на Южный… Или, например, передавали недавно по радио…
      — Что, что передавали? — поспешно спросила мама.
      — А ничего! Утонул какойто мальчик! То и передавали.
      Мама вздрогнула.
      — Ну, — сказала она, — это… это вздор! Карик и Валя не пойдут купаться!
      — Не знаю, не знаю, — бабушка покачала головой, — купаются они или не купаются, не скажу, а только давно пора обедать, а их все нет и нет. Где они?
      Мама провела ладонью по лицу. Не говоря ни слова, она быстро вышла из столовой.
      — Когда я была маленькой… — вздохнула бабушка.
      Но что делала бабушка, когда была маленькой, мама так и не узнала: она уже стояла посреди двора и, щуря глаза от солнца, оглядывалась по сторонам.
      Посреди двора, на жёлтой песочной горке, лежал зелёный совочек Вали, рядом валялась выцветшая тюбетейка Карика. И тут же, вытянув все четыре ноги, грелся на солнышке рыжий толстый кот Анюта. Он лениво жмурился и так вытягивал ноги, словно хотел подарить их маме.
      — Где же они, Анюта?
      Кот сладко зевнул, взглянул на маму одним глазом и перевернулся лениво на спину.
      — Ну куда же, куда они делись? — бормотала мама.
      Она прошлась по двору, заглянула в прачечную и даже посмотрела в тёмные окна подвала, где лежали дрова.
      Ребят нигде не было.
      — Каариик! — ещё раз крикнула мама. Никто не отозвался.
      — Ваааля! — закричала мама.
      «Ававгавгавгауу!» –взвыло гдето совсем рядом.
      В боковом подъезде сильно хлопнула дверь. Во двор, волоча за собой гремящую цепь, выскочила большая остромордая собака овчарка.
      Жирный кот Анюта одним прыжком взлетел на поленницу дров.
      «Тссс! — зашипел он, поднимая лапу. — Прошшшу не шшшууметь!»
      Собака гавкнула сердито на Анюту, с разгона взлетела на горку и стала кататься по песку, поднимая густые столбы пыли, потом вскочила, отряхнулась и с громким лаем бросилась на маму.
      Мама отскочила в сторону.
      — Назад! Нельзя! Пошёл прочь! — замахала она руками.
      — Джек! Тубо! К ноге! — раздался из подъезда громкий голос.
      Во двор вышел, переваливаясь, толстый человек в сандалиях на босую ногу, с дымящейся папиросой в руке. Это был жилец четвёртого этажа — фотограф Шмидт.
      — Ты это что же, Джек? А? — спросил толстяк строго и погрозил толстым пальцем.
      Джек виновато вильнул хвостом.
      — Экий дурень! — засмеялся фотограф.
      Притворно зевая, Джек подошёл к хозяину, присел и, звеня цепью, старательно почесал задней лапой шею.
      — Хорошая погодка сегодня, — приветливо улыбнулся толстяк, обращаясь к маме. — Вы не собираетесь на дачу? Самое время теперь — грибки собирать, рыбу ловить.
      Мама взглянула на толстяка, на собаку и недовольно сказала:
      — Опять вы её, товарищ Шмидт, без намордника выпустили. Ведь она же у вас настоящий волк. Так и смотрит, как бы кого цапнуть.
      — Это вы про Джека? — удивился толстяк. — Ну что вы! Мой Джек и ребёнка не тронет. Он смирный, как голубь. Хотите погладить его?
      Мама махнула рукой.
      — Ну вот, только и дела у меня, что собак гладить. Дома обед стынет, в комнатах не прибрано, а тут ещё ребят дозваться никак не могу… И куда пропали, — не понимаю. Кааарик! Ваааля! — снова закричала она.
      — А вы приласкайте Джека, попросите его хорошенько. Скажите ему: «Нука, Джек, разыщи поскорее Карика и Валю». Он их мигом найдёт.
      Шмидт наклонился к собаке, потрепал её по шее.
      — Найдёшь, Джек?
      Джек тихонько взвизгнул и, неожиданно подпрыгнув, лизнул фотографа в губы. Толстяк отшатнулся, брезгливо плюнул и вытер губы рукавом.
      Мама засмеялась.
      — Напрасно смеётесь, — сказал Шмидт. Кажется, он очень обиделся. — Мой Джек великолепная ищейка. Дайте ему понюхать какуюнибудь вещь Карика или Вали, и он найдёт их, где бы они ни были. Это же премированная ищейка. Он идёт по следам человека» как паровоз по рельсам. Дайте ему чтонибудь игрушку ребят, рубашку, тюбетейку — и вы сами увидите, какой он замечательный следопыт.
      Мама нерешительно пожала плечами, однако, подумав, наклонилась, подняла с земли зелёный савочек Вали и тюбетейку Карика.
      — Ну что ж, — сказала она, — пусть понюхает. Это — вещи моих ребят.
      — Прекрасно! — потёр руки Шмидт. — Замечательно! Очень хорошо!
     
      Он сунул под нос Джека совочек и тюбетейку.
      — Нука, Джек, — скомандовал Шмидт, — покажи, как ты умеешь работать. Ищи, Джек! Ищи, собачка!
      Джек взвизгнул, пригнул голову к самой земле и, вытянув хвост, побежал по двору широкими кругами.
      За ним бодро мчался фотограф.
      Добежав до поленницы дров, Джек остановился и вдруг, подпрыгнув, встал на задние лапы, а передние положил на поленницу. Нос Джека очутился перед мордой кота Анюты.
      «Рррааззоорррву!» — зарычал Джек.
      Кот вскочил, изогнулся в дугу и, сверкнув зелёными глазами, зашипел, как змея: «Меня? Шшшалишшшь!»
      Джек попытался схватить его за хвост. Кот ощерился и закатил Джеку такую оплеуху, что бедный пёс завизжал от боли и от досады, но тотчас же оправился и с громким лаем снова кинулся на Анюту. Кот зашипел ещё громче, поднял лапу и закричал на своём кошачьем языке: «Пошшшшёл вон! Зашшшщшибу!»
      — Нуну, довольно, Джек, — сказал сердито фотограф. — Не отвлекаться! — И он так сильно натянул поводок, что собака присела на задние лапы.
      — А теперь ищи!
      Сердито тявкнув на кота, Джек побежал дальше. Он обежал весь двор, остановился у водосточной трубы и, шумно втягивая ноздрями воздух, посмотрел на хозяина.
      — Понятно! Всё понятно, Джек! — кивнул головою фотограф. — Ты хочешь сказать, что они сидели тут и, наверно, играли с Анютой? Прекрасно! Но куда же они пошли отсюда? Ну? Ищи, ищи, собачка!
      Джек заюлил, завертелся волчком, поскрёб лапами землю под трубой, потом с громким лаем помчался к парадному подъезду.
      — Ага, ага, вы видите? — крикнул Шмидт. — Он уже напал на след.
      Шаркая сандалиями, фотограф вприпрыжку побежал за собакой.
      — Если найдёте ребят, пошлите их домой! — крикнула мама и направилась через двор к воротам.
      «Наверное, они в соседнем дворе», — подумала она и, уже не обращая внимания на Джека и его хозяина, вышла за ворота дома.
      Натягивая с силой цепочку, Джек тащил толстяка по лестнице вверх.
      — Тише, тише! — пыхтел толстяк, еле поспевая за собакой.
      На площадке пятого этажа Джек на секунду остановился, взглянул на хозяина, потом, отрывисто тявкая, бросился к дверям, обитым клеёнкой и войлоком. На дверях висела белая эмалированная дощечка с надписью:
      Профессор Иван Гермогенович Енотов
      Пониже была приколота записка:
      Звонок не действует. Прошу стучать.
      Джек с визгом подпрыгивал, царапая когтями клеёнчатую обивку двери.
      — Тубо, Джек! Тут просят стучать, а не визжать.
      Фотограф Шмидт пригладил ладонью причёску, обстоятельно вытер платком потное лицо, потом согнутым пальцем осторожно постучал в дверь.
      За дверью послышались шаркающие шаги.
      Щёлкнул замок.
      Дверь приотворилась. В щели показалось лицо с мохнатыми седыми бровями и жёлтобелой бородой.
      — Вы ко мне?
      — Простите, профессор, — смущённо сказал фотограф, — я только хотел спросить вас…
      Но не успел толстяк договорить, как Джек вырвал из его рук поводок и, чуть не сбив профессора с ног, бросился в квартиру.
      — Назад! Джек! Тубо! — закричал Шмидт.
      А Джек уже громыхал цепью гдето в конце коридора.
      — Извините, профессор, Джек так молод… Разрешите войти. Я сейчас же уведу его обратно.
      — Да, да… Конечно, — рассеянно сказал профессор, пропуская в квартиру Шмидта, — войдите, пожалуйста! Надеюсь, ваша собака не кусается?
      — Очень редко! — успокоил профессора Шмидт.
      Фотограф переступил порог. Закрыв за собой дверь, он сказал негромко:
      — Тысяча извинений! Я на одну минутку… У вас, товарищ профессор, должны быть ребята… Карик и Валя! Из второго этажа…
      — Позвольте, позвольте… Карик и Валя? Ну да! Конечно. Прекрасно знаю. Очень славные ребята. Вежливые, любознательные…
      — Они у вас?
      — Нет! Сегодня их не было у меня.
      — Странно! — пробормотал толстяк. — Джек так уверенно шёл по следу…
      — А может быть, это вчерашний след? — вежливо спросил профессор.
      Но Шмидт не успел ответить. В дальней комнате звонко залаял Джек и тотчас же чтото загремело, задребезжало, зазвенело, как будто на пол упал шкаф или стол с посудой. Профессор вздрогнул.
      — Да ведь он перебьёт всё! — закричал он плачущим голосом и, схватив Шмидта за рукав, потащил за собой по тёмному коридору.
      — Сюда! Сюда! — бормотал он, толкая дверь.
      Как только профессор и фотограф переступили порог комнаты, Джек кинулся хозяину на грудь, взвизгнул и с лаем бросился назад.
      Он носился по комнате, волоча за собой цепочку, обнюхивал книжные шкафы, вскакивая на кожаные кресла, вертелся под столом, бестолково бросался из стороны в сторону.
      На столе звенели, подпрыгивая, колбы и реторты, качались высокие прозрачные стаканы, дрожали тонкие стеклянные трубочки.
      От сильного толчка качнулся, сверкнув на солнце, микроскоп.
      Профессор еле успел подхватить его. Но, спасая микроскоп, зацепил рукавом сияющие никелем чашечки какихто сложных весов. Чашечки упали, подпрыгнули и со звоном покатились по жёлтому паркетному полу.
      — Что же ты, Джек, — угрюмо сказал фотограф, — оскандалился? Лаешь, а зря. Ну? Где же ребята?…
      Джек наклонил голову набок. Насторожив уши, он внимательно смотрел на хозяина, стараясь понять, за что же его ругают.
      — Стыдно, Джек, — неодобрительно покачал головой фотограф, — а ещё ищейка! С дипломом! За кошками тебе гоняться, а не по следу идти! Ну, пошли домой! Извините великодушно, товарищ профессор, за беспокойство!
      Фотограф неловко поклонился и шагнул было к двери. Но тут Джек словно взбесился. Он схватил своего хозяина зубами за брюки и, упираясь лапами в скользкий паркетный пол, потащил к столу.
      — Да что с тобой? — удивился толстяк. Повизгивая, Джек снова принялся бегать вокруг стола, а потом прыгнул на диванчик, который стоял перед открытым окном.
      Положив лапы на подоконник, он коротко, отрывисто залаял.
      Шмидт рассердился.
      — Тубо! К ноге! — закричал он, хватая собаку за ошейник, но Джек упрямо мотнул головой и снова бросился к дивану.
      — Ничего не понимаю! — развёл руками фотограф.
      — Наверное, мышь за диваном! — попробовал догадаться профессор. –А может, корка хлеба завалилась или кость? Я ведь часто и обедаю тут. — Он подошёл к дивану, отодвинул его от стены.
      Чтото зашуршало и мягко шлёпнулось на пол.
      — Корка! — сказал профессор.
      Джек рванулся вперёд. Он протиснулся между стеной и отодвинутым диваном, завертел хвостом и, кажется, схватил чтото зубами.
      — А ну, что там у тебя? Покажи! — крикнул фотограф.
      Джек попятился, мотнул головой, круто повернулся к хозяину и положил к его ногам детскую стоптанную сандалию.
      Фотограф растерянно повертел находку в руках.
      — Кажется, детская обувь, так сказать…
      — Гм… Странно, — сказал профессор, разглядывая сандалию, — очень странно!
      Пока они вертели в руках находку, Джек вытащил изза дивана ещё три сандалии: одну такую же и две поменьше.
      Ничего не понимая, профессор и толстяк смотрели то друг на друга, то на сандалии. Шмидт постучал согнутым пальцем по твёрдой подошве одной сандалии и неизвестно для чего сказал:
      — Крепкие! Хорошие сандалии!
      А Джек между тем вытащил изза дивана синие трусики, потом ещё трусики и, прижав их лапой к полу, негромко тявкнул.
      — Это ещё что такое? — совсем уже растерялся профессор.
      Он нагнулся и протянул к трусикам руку, но Джек, оскалив зубы, так зарычал, что профессор поспешно отдёрнул руку.
      — Какой у него, однако, неприятный характер! — смущённо сказал профессор.
      — Да, он у меня не очень вежливый! — согласился фотограф.
      Он взял трусики, встряхнул их и, аккуратно сложив, передал профессору.
      — Прошу!
      Профессор покосился на Джека.
      — Нет, нет, не надо, — сказал он, — я и так всё вижу… Ну да… Ну да… Вот и метки!… «В» и «К» — Валя и Карик! — И потрогал пальцем белые буквы, вышитые на поясах трусиков.
      Толстяк вытер ладонью потное лицо.
      — Ванна в квартире есть? — деловито спросил он.
      — Нет, — сказал профессор, — ванны нет! Но если вам нужно вымыть руки, то…
      — Да нет, — запыхтел толстяк, — вымыться я и дома могу. Я думал, что они разделись и купаются в ванне. Понятно?
      — Да, конечно, — кивнул головой профессор. — Впрочем, не совсем понятно.
      — Видите ли, — важно сказал фотограф, — если ребята сбросили трусики — значит, они решили искупаться. Что это ещё они могут делать без трусов и без сандалий? Ничего не понимаю! — развёл руками Шмидт.
      Он широко расставил ноги, заложил руки за спину и, опустив голову, долго смотрел на жёлтые квадратики паркета, потом выпрямился и сказал уверенно:
      — Ничего! Мы их найдём! Они здесь, профессор! Они просто прячутся! Будьте уверены! Мой Джек никогда не ошибается.
      Профессор и фотограф обошли все комнаты, заглянули на кухню и даже осмотрели чулан.
      Джек уныло плёлся за ними.
      В столовой толстяк открыл дверцы буфета, сунул голову под стол, а в спальне пошарил руками под кроватью. Но ребят в квартире не было.
      — Куда же они спрятались? — бормотал
      фотограф
      — А помоему, — сказал профессор, — они не приходили сегодня.
      — Вы думаете? — задумчиво переспросил Шмидт. — Думаете, что их не было? А ты как думаешь, Джек? Здесь они или нет?
      Джек тявкнул.
      — Здесь?
      Джек тявкнул ещё раз.
      — Ну, так ищи! Ищи, собачка!
      Джек сразу повеселел. Он бросился назад и снова привёл профессора и Шмидта в кабинет. Тут он опять прыгнул на подоконник и стал громко лаять и визжать, как бы уверяя своего хозяина, что ребята ушли из квартиры через окно.
      Шмидт рассердился:
      — Да что с тобой сегодня, Джек? Уж не думаешь ли ты, что ребята прыгнули во двор с пятого этажа? Не хочешь ли ты сказать, что они улетели, как мухи или стрекозы?
      Профессор быстро повернулся к фотографу, схватил его за руку.
      — Что такое? Какие мухи? Нет, вы понимаете, что вы говорите?
      Фотограф развёл руками и смущённо улыбнулся.
      — Да вот мой Джек так думает! Профессор схватился руками за голову.
      — Какой ужас! — прошептал он, бледнея. Фотограф взглянул на профессора и пробормотал испуганно:
      — Что с вами? Вам нехорошо? Вылейте воды!
      Он шагнул было к столу, на котором стояли графин с водой и стакан, но профессор вдруг закричал так, будто наступил босыми ногами на раскалённое железо.
      — Стоп! Стоп! Ни с места! Испуганный фотограф застыл с поднятой ногой, не смея шевельнуться, и даже перестал дышать.
      Профессор стремительно протянул руку к столу, схватил стакан с бесцветной жидкостью, торопливо поднёс его к глазам и посмотрел на свет. Потом быстро выхватил из кармана большую лупу с чёрной костяной ручкой.
      — Не двигайтесь! — крикнул он Шмидту. — Пожалуйста, не двигайтесь! И собаку держите покрепче! А лучше возьмите её на руки! Прошу вас!
      Перепуганный толстяк растерянно поглядел на, профессора и, не спрашивая его больше ни о чём, сгрёб собаку в охапку, крепко прижав её к животу.
      «Кажется, старик с ума спятил!» — подумал он.
      — Так и стойте! — крикнул профессор. Держа перед глазами лупу и согнувшись в три погибели, он принялся внимательно осматривать квадратики пола один за другим.
      — И мне долго придётся стоять, профессор? — робко спросил фотограф, с тревогой следя за странными движениями профессора.
      — Ставьте ногу сюда! — крикнул профессор, указывая пальцем на ближайшие квадратики паркета.
      Шмидт неловко поставил ногу и так крепко прижал к себе Джека, что тот забился на руках и тихонько взвизгнул.
      — Молчи! — прошептал Шмидт, со страхом следя за профессором.
      — Теперь — вторую ногу! Ставьте её сюда! Толстяк безропотно повиновался. Так, шаг за шагом, профессор довёл онемевшего от удивления фотографа до дверей.
      — А теперь, –сказал профессор, широко распахнув двери, — а теперь уходите, пожалуйста!
      Дверь захлопнулась перед носом Шмидта.
      Со звоном щёлкнул французский замок. Толстяк выпустил из рук Джека и, теряя сандалии, кинулся вниз по лестнице, тяжело дыша, поминутно оглядываясь.
      Джек с громким лаем мчался за ним.
      Так они добежали до отделения милиции.
      А к вечеру во двор въехала машина с красными полосами по бортам. Несколько милиционеров выскочили из машины, вызвали дворника, потом поднялись на пятый этаж, где жил профессор Енотов.
      Но профессора дома не оказалось.
      На дверях его квартиры висела приколотая блестящими кнопками записка:
      Не ищите меня. Это бесполезно.
      Профессор И. Г. Енотов.
     
      ГЛАВА ВТОРАЯ
     
      Чудесная жидкость. — Загадочное поведение трусиков и сандалий. — Необыкновенное превращение в самой обыкновенной комнате. — Приключение на подоконнике. — Карик и Валя отправляются в удивительное путешествие.
     
      А дело было так.
      Накануне того дня, когда исчезли ребята, Карик сидел вечером в кабинете профессора Енотова.
      В такие часы он любил беседовать с Иваном Гермогеновичем.
      Весь кабинет погружён в полумрак; из тёмных углов поднимаются к потолку длинные чёрные тени; кажется, — там притаился ктото и глядит на светлое пятно над большим столом.
      Голубые огоньки спиртовок тянутся, вздрагивая и раскачиваясь, к закопчённым донышкам стеклянных колб. В колбах чтото булькает и клокочет.
      Сквозь фильтры медленно просачиваются и звонко падают в бутыль прозрачные капли.
      Карик залез с ногами в большое кожаное кресло.
      Прижав подбородок к столу, он внимательно следил за ловкими руками профессора, стараясь не дышать, не шевелиться.
      Когда профессор работает, он насвистывает разные песенки, а иногда рассказывает Карику забавные истории о своём детстве, о дальних странах, где пришлось ему побывать, о разных удивительных зверях, которых он видел в Америке, Африке и Австралии.
      Вот и сейчас, засучив рукава халата, насвистывая, Иван Гермогенович работал, склонившись над столом, переливая синие, красные, чёрные жидкости из одного стаканчика в другой, помешивая их стеклянной палочкой и то и дело взбалтывая. Карик следил за каждым движением профессора, словно перед ним был фокусник или волшебник.
      Иван Гермогенович схватил большую стеклянную колбу с густой маслянистой жидкостью, разлил её по узким длинным стаканам, понюхал и вдруг засмеялся:
      — А ведь, кажется, получается! Попробуем проверить раствор, подбросим в него вот эти белые кристаллики.
     
      Он подцепил роговой ложечкой из чёрной банки белые крупинки и принялся бросать их по одной в приготовленные стаканчики. И вдруг жидкость закипела, в ней появились белые хлопья, которые начали медленно опускаться на дно, и тотчас же она превратилась в тёмнофиолетовую, а белые хлопья стали золотистыми.
      — Победа! — закричал Иван Гермогенович. — Ура! Это величайшая победа! Наш труд увенчался успехом! Теперь нам остаётся только угостить подопытного кролика нашей волшебной жидкостью, и тогда…
      — И что тогда будет? — спросил Карик.
      — О, тогда ты увидишь такое, чего никто ещё в мире не видел.
      Он щёлкнул пальцами и громко запел:
      — О жидкость — чудо и краса! Творить мы будем чудеса!
     
      Карик невольно поморщился: пел профессор хотя и очень громко, но у него не было слуха, и все песни поэтому он распевал на один мотив, похожий на завывание ветра в трубе.
      — А если кролик не станет пить? — спросил Карик.
      — Как это не станет? Заставим выпить… Но это уже завтра… А сейчас… — Иван Гермогенович взглянул на часы и засуетился: — Айяйяй, Карик! Как мы засиделись!… Одиннадцать часов… Да… Одиннадцать часов и две минуты.
      Карик понял, что ему пора идти домой. Вздохнув, он нехотя слез с кресла и спросил:
      — А завтра вы не начнёте без меня?
      — Ни в коем случае, — мотнул головой профессор. — Ведь я обещал тебе.
      — А Валю можно привести?
      — Валю? — профессор подумал. — Ну что ж… Приходи с Валей.
      — А вдруг ничего не получится?
      — Всё получится, — уверенно сказал профессор, гася спиртовки.
      — И кролик превратится в блоху?
      — Ну нет, — засмеялся профессор, — кролик так и останется кроликом.
      — А люди могут уменьшаться?
      — А почему же нет?
      — Ну как же, — нерешительно сказал Карик, — человек всётаки царь природы и… вдруг…
      — И вдруг?…
      — И вдруг… Он будет меньше мухи… Это же…
      — Что?
      — Это же неприлично!
      — Почему?
      — Не знаю! Бабушка говорит, — неприлично. Мы с Валей читали недавно книжку про Гулливера и лилипутов, а бабушка взяла да и порвала её. Она говорит, неприлично изображать людей крошечными. Бабушка рассердилась даже. Она сказала: человек больше всех животных, а потому все и подчиняются ему.
      — А почему же прилично человеку быть меньше слона?
      — Так то же слон!
      — Глупости, мой мальчик, человек велик не ростом, а своим умом. И умный человек никогда не подумает даже, прилично или неприлично выпить уменьшительную жидкость и отправиться в странный мир насекомых, чтобы открыть многое такое, что очень нужно и полезно человеку. Да и, кроме того… А впрочем, пора, мой друг, и по домам.
      — А скажите, Иван Гермогенович…
      — Нет, нет. Больше я ничего не скажу. Довольно. Отложим разговор до завтра! Иди, дружок, домой. И я устал, да и тебе пора уже спать.
      Всю ночь Карик ворочался с боку на бок. Во сне он видел розового слона, да такого крошечного, что его можно было посадить в напёрсток. Слон ел компот, бегал по столу вокруг тарелок и так шалил, что рассыпал всю соль, а сам чуть не утонул в горчице. Карик достал его из горчичницы и принялся обмывать в блюдечке, но слон вырывался и толкал Карика хоботом в плечо. Потом он прыгнул ему на голову и сказал голосом какойто знакомой девочки:
      — Карик, что с тобой? Чего ты кричишь? Карик открыл глаза. У кровати стояла завернувшись в одеяло, Валя.
      — Ага! Ты уже проснулась, — сказал Карик. — Очень хорошо. Одевайся быстрее.
      — Зачем?
      — Надо идти. Пойдём к Ивану Гермогеновичу. Уух, что там будет сегодня… Такие чудеса! Такие чудеса!
      — А что?
      — Одевайся быстрее!
      — Я надену трусики и сандалии! — сказала Валя, торопливо заправляя кровать.
      — Надевай, что хочешь, — только побыстрее!
      Разыскивая сандалии, Карик рассказывал шёпотом:
      — Ты понимаешь, как он здорово придумал!…
      — Придумал?
      — Ну да! Иван Гермогенович придумал… Такую жидкость придумал… Понимаешь?
      — Вкусную? Да? — спросила Валя, застёгивая ремешки сандалий.
      — Очень вкусную… Хотя неизвестно ещё… Для кроликов жидкость!… Сегодня он даст им попить этой жидкости, а как они выпьют, — тогда… Уйюйюй!
      — Ой, как интересно! — всплеснула руками Валя.
      — И знаешь, что с ними будет? С кроликами?
      Валины глаза широко открылись.
      — Ну и что же с ними будет? — спросила она почемуто шёпотом.
      — С ними? — Карик подумал немного и сказал честно: — Пока ещё неизвестно, будет чтонибудь с ними или не будет, но… Мы сейчас увидим… Это же пока только опыты. Пошли быстрее!
      Карик, а за ним Валя закрыли за собою дверь и тихонько прошмыгнули через мамину комнату.
      Мама крикнула чтото вслед, но Карик схватил Валю за руку и, погрозив ей пальцем, быстро потащил за собой.
      — Молчи, — зашептал Карик, — а то начнётся сейчас: зубы чисти, умывайся, одевайся, завтракай, ногами за столом не болтай… Обязательно опоздаем!
      Перебежав двор, они юркнули на парадную лестницу, взбежали, не останавливаясь, на пятый этаж. Карик первым схватил ручку двери, на которой висела записка со словами:
     
      Звонок не действует. Прошу стучать.
     
      Карик постучал, но никто не отозвался… Тогда он потянул на себя ручку двери, и она вдруг открылась.
      Ребята вошли в полутёмную переднюю. Здесь было прохладно. В углу поблёскивало большое зеркало. Сверху с большого шкафа смотрели на ребят бронзовые и мраморные головы. На вешалке висели шуба профессора, пальто и тёмный плащ, похожий на шахматную доску.
      В квартире было тихо. Гдето очень далеко, наверное, на кухне, капала из крана вода. В столовой размеренно постукивали часы.
      — Наверное, Иван Гермогенович у себя в кабинете! — сказал Карик. — Идём быстрее!
      Но и в кабинете профессора не было.
      Ребята решили подождать его.
      Окна профессорского кабинета были раскрыты настежь. Яркое летнее солнце щедро освещало большой белый стол. Он весь был заставлен пузатыми банками, колбами и ретортами. Между банками стояли в стаканах пучки очень длинных стеклянных трубочек… Ослепительно сверкали на солнце никелированные чашечки, матово светились фарфоровые ступки, весело сияли медные части микроскопа. Резвые солнечные зайчики стремительно проносились по потолку, скользили по стенам, прыгали по колбам и ретортам.
      Громоздкие и важные стояли вдоль стен стеклянные шкафы с толстыми и тонкими книгами.
      Названия книг прочитать ещё можно было, но для того, чтобы понять прочитанное, нужно, наверное, очень и очень долго учиться. Золотыми буквами на корешках книг написаны такие названия: «Экология животных», «Гидробиология», «Хирономиды», «Аскариды».
      Эти книги, пожалуй, лучше всего было не трогать.
      Ребята молча обошли кабинет, покрутили немножко винтики микроскопа, посидели по очереди в кожаном кресле, на спинке которого лежал, раскинув пустые рукава, белый «халат профессора, а потом стали рассматривать банки, колбы и реторты.
      — А в какой банке вкусная жидкость? — спросила Валя. — Ты сказал, что Иван Гермогенович придумал вкусную жидкость.
      — Ой, Валька, — строго сказал Карпаты лучше отойди от стола и ничего не трогай!
      — Я не трогаю! — вздохнула Валя и придвинулась совсем близко к высокому узкому стакану, который был наполнен доверху золотистой жидкостью. Со дна стакана поднимались маленькие светящиеся пузырьки и беззвучно лопались на поверхности. Жидкость, похожая на газированную воду, наверное, была такая же прохладная. Валя осторожно взяла высокий стакан. Он был холодный как лёд. Она поднесла стакан к лицу и понюхала. Вода пахла персиками и ещё чемто незнакомым, но очень, очень вкусным.
      — Ой, как хорошо пахнет! — закричала Валя.
      — Поставь на место! — сказал сердито Карик. — Ничего не трогай. Может быть, это отрава. Отойди от стола. Слышишь?
      Валя поставила стакан на место, но от стола не отошла: жидкость так хорошо пахла, что хотелось понюхать её ещё раз.
      — Валька,отойди, — сказал Карте. — А то я маме скажу. Честное пионерское!
      Валя обошла вокруг стола, посидела в кресле, но скоро вернулась обратно и нечаянно очутилась опять перед стаканом.
      — А знаешь, Карик, это же газированная вода! — сказала она, и вдруг ей так захотелось пить, будто весь день она ела копчёные селёдки.
      — Не трогай! — крикнул Карик.
      — А если мне хочется пить? — спросила Валя.
      — Иди домой и пей чай.
      Валя ничего не ответила. Она подошла к окну, посмотрела вниз, а когда Карик отвернулся, быстро подскочила к столу и, схватив стакан, отхлебнула немножко.
      — Вот вкусното! — прошептала Валя.
      — Валька, ты с ума сошла! — закричал Карик.
      — Ой, Карик, как вкусно! Попробуй! — И она протянула стакан брату. — Холодная и очень вкусная… Никогда такой не лила.
      — А вдруг это отрава? — сказал Карик, недоверчиво посматривая на жидкость.
      — Отрава бывает горькая, — засмеялась Валя, — а это очень вкусное.
      Карик переступил с ноги на ногу.
      — Наверное, дрянь какаянибудь! — сказал он, нерешительно протягивая руку к стакану.
      — Совсем не дрянь. Попробуй. Пахнет персиками, а на вкус как ситро. Только ещё вкуснее.
      Карик оглянулся по сторонам. Если бы в эту минуту вошёл профессор, у него с Кариком, пожалуй, произошёл бы очень неприятный разговор. Но в кабинете была только Валя, поэтому Карик торопливо отпил несколько глотков и поставил стакан на прежнее место.
      — А ведь, правда, вкусно..! — сказал он. — Только больше не пей, а то Иван Гермогенович заметит. Давай лучше посидим на окне. Наверное, скоро придёт Иван Гермогенович, и мы начнём делать опыты.
      — Хорошо, — вздохнула Валя и посмотрела с сожалением на стакан с такой вкусной жидкостью.
      Ребята забрались на диван, который стоял около стола, а с дивана перебрались на подоконник.
      Свесив головы вниз, они лежали, болтая ногами и рассматривая сверху далёкий двор.
      Внизу бродил кот. Анюта. Он был такой маленький, как будто игрушечный.
      — Уух, как высоко! — сказала Валя и плюнула вниз. — Ты бы прыгнул?
      — Прыгнул, — ответил Карик, — с парашютом прыгнул бы.
      — А без парашюта?
      — Без парашюта? Нет, без парашюта с такой высоты не прыгают.
      Мимо окон проносились ласточки, хватая на лету мошек. Сизые голуби садились на балконы и подоконники.
      — Стрекоза! — закричала вдруг Валя. — Смотри, смотри!
      Прямо на ребят мчалась, может быть, спасаясь от ласточек, голубая стрекоза. Увидев ребят, она застыла неподвижно в воздухе, потом ринулась в сторону и с такой силой ударилась в стекло открытого окна, что упала на подоконник замертво.
      — Моя! — крикнул Карик.
      — Нет, моя! — закричала Валя. — Я первая увидела её.
      Стрекоза лежала на подоконнике между Кариком и Валей, беспомощно перебирая крошечными лапками.
      Карик протянул руку к стрекозе, и вдруг ему показалось, что он теряет трусики; он торопливо нагнулся, но не успел их подхватить, — трусики скользнули вниз, а вслед за ними упали с ног и сандалии.
      Карик хотел спрыгнуть с подоконника на диван, стоявший у окна, но диван вдруг быстро помчался вниз, точно лифт с верхнего этажа.
      Ничего не понимая, он растерянно посмотрел по сторонам и тут увидел, что вся комната както странно растягивается и вверх и вниз.
      — Что это? — испуганно закричал Карик. Стены, пол и потолок раздвигались, как мехи огромной гармошки.
      Люстра мчалась вместе с потолком вверх. Пол стремительно уходил вниз.
      Прошло не более минуты, а комнату уже нельзя было узнать.
      Высоко над головой покачивался гигантский стеклянный стратостат, обвешанный сверкающими на солнце прозрачными сосульками.
      Это была люстра.
      Глубоко внизу раскинулось необозримое жёлтое поле, расчерченное ровными квадратами. На квадратах валялись четырёхугольные брёвна с обожжёнными концами. Рядом с ними лежала длинная белая труба, на которой огромными буквами было написано: «Беломорканал». Один конец её был опалён и покрыт густой шапкой серого пепла.
      В стороне, точно кожаные горы, стояли чёрные кресла, а белый халат профессора покрывал их, как вечный снег покрывает торные вершины.
      Там, где стояли книжные шкафы, теперь поднимались небоскрёбы из стекла и коричневых балок. Сквозь стёкла можно было видеть большие, как пятиэтажные дома, книги.
      — Карик, что это? — спокойно спросила Валя, рассматривая с любопытством чудесное превращение комнаты.
      Тут только Карик заметил Валю. Она стояла возле него без сандалий и без трусиков.
      — Смотри, Карик, смешно как! — засмеялась она. — Это опыты начались? Да?
      Но не успел Карик ответить, как рядом чтото зашумело, застучало. Густые тучи пыли поднялись над подоконником. Валя вцепилась Карику в плечо. В ту же минуту дунул ветер. Пыль взлетела вверх и медленно рассеялась.
      — Ай! — крикнула Валя.
      На том месте, где только что лежала крошечная стрекоза, шевелилось толстое и длинное, как бревно, коленчатое тело с огромным крюком на конце.
      Покрытое бирюзовоголубыми пятнами, коричневое тело судорожно сжималось. Суставы двигались, то наползая друг на друга, то выгибаясь в сторону. Четыре огромных прозрачных крыла, покрытых густой паутиной сверкающих жилок, дрожали в воздухе. Чудовищная голова билась о подоконник.
      — Кариик! — прошептала Валя. — Кто это?
      — Шшш!
      Осторожно ступая, Карик пошёл по подоконнику, который теперь был похож на деревянную автостраду, но, сделав несколько шагов, испуганно остановился.
      Он стоял на краю пропасти.
      Ему показалось, что он смотрит вниз с высоты Исаакиевского собора.
      И тогда Карик понял, что случилось. Он повернулся к Вале, взял её за руку и, заикаясь от ужаса, сказал:
      — Это… Это, наверное, была вода для кроликов… Понимаешь?… Опыт профессора удался… Только уменьшились не кролики, а мы с тобой.
      Валя ничего не поняла.
      — А это что такое? — спросила она, указывая на чудовище, которое неподвижно лежало на подоконнике.
      — Это?… Стрекоза!
      — Такая громадная?
      — Совсем не громадная, — уныло сказал Карик, — она такая же, как была. Зато мы с тобой стали крошечными… Вроде блохи…
      — Вот интересното! — обрадовалась Валя.
      — Дура! — рассердился Карик. — Ничего интересного нет… Посадят нас теперь в банку и станут рассматривать через микроскоп.
      — А помоему, — уверенно сказала Валя, — рассматривать не будут. Иван Гермогенович придёт и сделает нас опять большими.
      — Даа, большими! Он даже не заметит нас!
      — А мы закричим!
      — Не услышит!
      — Не услышит? Почему? Разве он глухой?
      — Онто не глухой, а голоса теперь у нас, наверное, как у комаров.
      — Ну да? — недоверчиво улыбнулась Валя и что было силы крикнула: — Эгеей! Мы здееесь!
      Она взглянула на Карика и спросила:
      — Ну что? Плохо слышно?
      — Для нас — хорошо, а для Ивана Гермогеновича — плохо.
      — А что же теперь будет с нами?
      — Ничего особенного. Смахнут тряпкой с подоконника, растопчут ногами — вот и всё…
      — Кто смахнёт?
      — Да сам же Иван Гермогенович.
      — Смахнёт тряпкой?
      — Ну да! Станет пыль вытирать и смахнёт! С пылью!
      — А мы.. А мы… А мы… Слушай, Карик, я уже придумала… Знаешь что, мы сядем на стрекозу. Иван Гермогенович увидит дохлую стрекозу и обязательно положит её к себе на стол, а мы тогда заберёмся под микроскоп, и он увидит нас… Ну конечно, увидит! И сделает опять большими… Залезай скорее на стрекозу.
      Валя схватила Карика за руку.
      — Садись!
      Помогая друг другу, ребята проворно вскарабкались на стрекозу, но лишь только они уселись, как стрекоза зашевелилась, застучала громыхающими крыльями, тяжело заворочалась и запыхтела, как машина.
      Ребята почувствовали, как под ними начало выгибаться сильное мускулистое тело.
      — Ой, она живая. Слезай скорей! — взвизгнула Валя.
      — Ничего, ничего. Держись крепче.
      Ребята крепко обхватили руками и ногами туловище стрекозы, но она изгибалась всем телом, пытаясь освободиться от неприятной ноши. Карик и Валя качались, подскакивая, точно на пружинах.
      — Сбросит! Ой, сбросит! — визжала Валя.
      — Подожди! — крикнул Карик. — Я ей… Вот, стойка!
      Он дополз до головы стрекозы, перегнулся и изо всей силы ударил её несколько раз кулаком по глазам.
      Стрекоза вздрогнула, изогнулась и замерла.
      — Кажется, опять сдохла, — сказала Валя.
      — Посмотрим.
      Карик слез со стрекозы, обошёл её вокруг, потом схватил двумя руками прозрачное, как слюда, крыло и попробовал приподнять её. Стрекоза не шевелилась.
      — Сдохла, — уверенно сказал Карик, вскарабкиваясь на стрекозу.
      Некоторое время ребята сидели молча, посматривая то и дело на дверь, но скоро им стало скучно, и они принялись рассматривать стрекозу. Карик забрался на крыло и попробовал оторвать его от туловища. Но крыло держалось очень крепко. Тогда Карик прыгнул на голову стрекозы и постучал пятками по её глазам.
      — Уух, глазищато какие? Видишь?
      — Ага.
      Робко протянув руку, Валя осторожно дотронулась до холодных, точно вылитых из хрусталя, глаз.
      — Страшные!
      У стрекозы в самом деле были удивительные глаза — огромные, выпуклые, вроде стеклянных фонарей. Покрытые тысячами ровных граней, они светились изнутри голубоватозелёными огнями. И эти странные глаза глядели сразу и на Карика, и на Валю, и на двор, и на небо, и на потолок комнаты, и на пол. Казалось, в каждом глазу светились тысячи отдельных зеленоватых глаз, и все они смотрели внимательно и зорко. А перед этими огромными глазами, на самом краю головы, сидели ещё три маленьких коричневых глаза, и они тоже очень зорко следили за ребятами.
      — Знаешь, — сказала Валя, — всётаки она живая. Она смотрит, Карик, видишь?
      — Ну и что же?
      — Надо убить её ещё раз. Вдруг она оживёт?… Ты знаешь, чем питаются стрекозы?
      — Кажется, травой или соком цветов, — неопределённо сказал Карик. — Хорошо не помню. А что?
      — Боюсь, как бы она не съела нас, если оживёт. Кто знает, что она привыкла есть? Давай лучше убьём её ещё один раз.
      Валя спустила было ноги на пол, пытаясь слезть со стрекозы, но в это время в квартире как будто грохнул взрыв. Потом раздался мерный, тяжёлый топот.
      — Что это? — замерла Валя.
      — Это… Урра! Это Иван Гермогенович идёт! — радостно закричал Карик.
      Валя поспешила занять прежнее место.
      Дверь хлопнула. В окно ударила волна воздуха. В кабинет вошёл человекгора с бородой, похожей на стог белого хлопка.
      Тут Карик и Валя закричали что было силы:
      — Иван Гермогенович!
      Человекгора открыл широко глаза. Ладонь величиной с обеденный стол взлетела вверх и остановилась у скрученного раковиной уха, из которого торчали в стороны седые пучки волос, толстые, как рисовальные карандаши. Он посмотрел по сторонам, прислушался, пожал недоумевающе плечами.
      — Иван Гермогенович! Иваан Геермоогеенович! — крикнули Вместе Карик и Валя.
      Человекгора шумно вздохнул. В комнате всё загудело. Ребята чуть было не слетели вместе со стрекозой вниз, на каменный двор.
      — К наам! Сюдаа! Человекгора шагнул к столу.
      — Урра! — закричал Карик. — Он слышит!
      — Мы здесь! Здеесь! — надрывалась Валя.
      Человекгора остановился.
      — К наам! Сюда! Мы здесь!–кричали ребята.
      Человекгора подошёл к окну.
      Но вдруг стрекоза шевельнулась, затрещала слюдяными крыльями, подняла на подоконнике густое облако пыли и вместе с Кариком и Валей провалилась вниз, в синий воздушный океан.
      — Держись! — закричала Валя, хватая Карика за шею.
     
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     
      Встреча в воздушном океане. — Прожорливый самолёт. — Невольные парашютисты. — Приключения Карика и Вали в большой луже. — Подводная тюрьма. — В лапах восьмиглазого чудовища.
     
      Стрекоза летела, шумя прозрачными жёсткими крыльями. Они гремели, словно листовое железо.
      Упругий ветер мчался навстречу, рвал волосы, пронзительно свистел в ушах.
      Он бил в лицо, слепил глаза. Дышать было трудно. Крепко вцепившись в стрекозу, охватив её руками и ногами, ребята сидели ни живы ни мертвы.
      — Карик! — крикнула сквозь вой ветра Валя. — Как мне держаться? Меня тащит… Вниз тащит… Ветром!
      — Молчи! Упадём! — закричал Карик и чуть не задохнулся от ветра.
      Ветер дул с такой силой, что казалось, — он оторвёт Валю и Карика от стрекозы и сбросит их вниз. Ребята пригнулись к самой спине стрекозы, но и это не помогало.
      — Ложись, Валька! — закричал Карик, вытягиваясь во весь рост.
      Валя последовала его примеру.
      — Ну что? — крикнул Карик. — Лучше стало?
      — Немножко!
      И в самом деле, теперь напор ветра был не так уже силён. Теперь можно было открыть глаза и даже оглядеться по сторонам.
      Не поднимая головы, Валя крикнула:
      — А ведь так совсем не страшно!
      Сквозь шум ветра Карик услышал только одно слово: «страшно».
      Он слегка повернулся назад и сказал как можно громче и спокойнее:
      — Ничего, держись крепче!
      Стрекоза мчалась плавно, то взлетая на воздушные горы, то стремительно скатываясь вниз.
      — Ой, Карик, — визжала Валя, — она хочет сбросить нас!
      Но Карик не слышал Валиных слов.
      Он следил внимательно за работой слюдяных стрекозиных крыльев.
      Два передних крыла стояли в воздухе почти неподвижно. Их движения были еле заметны. Изредка они выгибались то вверх, то вниз, и тотчас же стрекоза или опускалась ниже, или взлетала ещё выше.
      Этими крыльями она, как видно, управляла при полёте. И они же поддерживали её в воздухе.
      Но зато два задних крыла мелькали, как пропеллеры. Они гудели и выли, быстро загребая воздух, и, отталкиваясь от него, гнали стрекозу вперёд.
      Но вот задние крылья начали приподниматься вверх и вдруг встали ребром, как паруса. В спину подул ровный ветер. Стрекоза бесшумно, как воздушная яхта, поплыла в воздухе.
      — Ой, как интересно! — шептала Валя. — Вот бы такой самолёт построить!
      Карик искоса взглянул на сестру и недовольно шмыгнул носом. Её легкомыслие начинало сердить Карика.
      — Сиди и молчи! — сказал он, хмуря брови.
      Но Валя не могла сидеть молча; да и как можно было молчать.
      Мимо, точно встречные поезда, проносились, обдавая ребят ветром, огромные крылатые звери. Они пролетали так быстро, что Даже нельзя было понять, кто они такие. Птицы? Пчёлы? Стрекозы?
      Валя то и дело кричала:
      — Кто это? Кто? Ты видел, Карик?
      Они чуть было не столкнулись в воздухе с какимто гигантским, величиною с танк, жуком. Весь разукрашенный золотыми и фиолетовыми красками, он так ослепительно сверкал на солнце, что на него невозможно было смотреть.
      Жук летел прямо на стрекозу. Столкновение казалось неизбежным, но вдруг он с такой же быстротой, и даже не поворачиваясь, помчался назад.
      — Задний ход! — закричала Валя. — Он может лететь задним ходом. Ты видел?
      Внезапно под крыльями чтото зажужжало, завыло. Откудато снизу вынырнуло волосатое круглое животное. Поджав под себя мохнатые ноги, оно с гудением мчалось навстречу, бросаясь из стороны в сторону. Зеленоватые крылья животного сияли на солнце, то вспыхивая яркими зелёными и синими огнями, то угасая.
      — Кто? –спросила Валя.
      — Муха! Только очень большая! Как под микроскопом!
      Расстояние между мухой и стрекозой становилось всё меньше и меньше. Теперь и Валя узнала муху. Она была такая большая, как на плакатах: «Берегись мух — они распространяют заразу».
      Но не успела Валя подумать о том, какую же заразу несёт муха, как та вильнула в сторону и понеслась кудато вниз.
      Стрекоза повернула, точно на стержне, свою огромную голову вправо, влево, вверх, вниз, сверкнула голубоватозелёными хрусталиками огромных глаз и кинулась вслед за мухой.
      — Ай! — закричала Валя, хватая Карика за ногу.
      — Держись! — ответил Карик. Начались крутые повороты, стремительные спуски, подъёмы.
      Преследуя муху, стрекоза то падала вниз камнем, то описывала петли, то скользила боком и, наконец, налетев на муху, протянула к ней огромные, покрытые шипами клещи.
      Муха перевернулась и помчалась на спине, ногами вверх. Ноги её угрожающе вытягивались, стараясь оттолкнуть прочь стрекозиные клещи.
      Но это ей не помогло.
      Стрекоза нагнала её, и тотчас мохнатые ноги стрекозы сомкнулись вместе, превратившись в корзинку. Этой корзинкой она подхватила муху, как сачком.
      — Жжжж! — зажужжала, забилась муха.
      На землю, медленно кружась, полетели одно за другим крылья, а через минуту из корзинки вывалилась пустая оболочка мухи.
      Карик и Валя молча переглянулись. Так вот она чем питается, стрекоза!
      — А ты говоришь, соком цветов! — шепнула Валя.
      Ей стало так страшно, что она закрыла глаза. Уж если стрекоза пожирает мух, которые теперь в несколько раз больше Карика и Вали, так ихто она шутя проглотит.
      Ребята испуганно прижались друг к другу.
      А стрекоза носилась в воздухе, вычерпывая своей корзинкойсачком всё новых и новых крылатых летунов, на ходу пожирая их и отбрасывая прочь пустые оболочки.
      Далеко впереди плыли, покачиваясь, огромные цветные крылья с ровными полосами по краям, похожими на траурные повязки. Концы крыльев были покрыты тёмными бархатными пятнами.
      — Кто это? — прошептал Карик. Крылья подпрыгивали в воздухе, словно красивый летун танцевал, то падая вниз, то взлетая вверх. Под крыльями уже можно было видеть извивающееся тело, похожее на полосатый дирижабль. Длинные усы с набалдашниками на концах беспокойно вздрагивали, как бы готовясь сразиться с хищной стрекозой. Крылатый летун был не меньше стрекозы. И если стрекоза попытается напасть на него, тогда, наверное, начнётся страшная битва в воздухе.
      — Ой, только бы они не подрались! — прошептала Валя.
      Во время схватки двух таких чудовищ вряд ли можно будет удержаться на спине стрекозы.
      Подлетев ближе, Карик и Валя увидели на крыльях огромную чешую, покрытую пушистой цветной пылью.
      Крылья бестолково кружились в воздухе, трепетали, как паруса на ветру.
      Но вот радужное животное заметило стрекозу. Оно засуетилось, мягко захлопало крыльями, потом, сложив их, начало стремительно падать вниз.
      Однако уйти от стрекозы ему не удалось.
      Стрекоза ринулась за ним, ударила с налёта грудью, и когда радужное животное перевернулось в воздухе, она схватила его, свернула ему голову и, оборвав крылья, сожрала в один миг. И снова помчалась, как самолёт; могучие крылья её загудели, и над головой опять запел протяжно ветер.
      — Кого это она?
      — Бабочку! — крикнул сквозь шум ветра Карик. — Кажется, бабочку!
      А скоро стрекоза догнала и проглотила ещё одну муху, ещё одну бабочку — на этот раз белую с голубыми пятнами, потом комара.
      — Ну и обжора! — закричал Карик. Валя зябко поёжилась.
      По небу ползли облака. Время от времени они заслоняли солнце, и тогда землю покрывали холодные синие тени.
      И тут ребята с удивлением заметили, как странно ведёт себя стрекоза, когда облака набегают на солнце.
      Лишь только солнце пряталось, стрекоза становилась какойто вялой и медленно, как планёр, скользила вниз.
      Но стоило солнцу выглянуть изза туч, стрекоза оживала. Лёгкий взмах крыльев — и она стремительно взлетала вверх и снова принималась за охоту.
      — Карик! — крикнула Валя. — Ты замечаешь, что с ней делается?
      — Да, да! — кивнул головой Карик. Он замечал ещё и коечто другое. Попадая в потоки солнечных лучей, тело стрекозы раздувалось, становилось крепким и, гладким. Но как только набегала холодная тень от облаков, оно сжималось, морщилось и начинало пружинить, точно сиденье старого кресла.
      Казалось, солнце нагревало внутри стрекозы воздух, и он распирал её; но стоило стрекозе Попасть в холодную, теневую полосу, её тело снова сжималось, становилось дряблым, как воздушный шарик, который проткнули иголкой. Так оно и было на самом деле, но этого ребята не знали, а поэтому они не могли понять странного поведения стрекозы.
      Охота продолжалась.
      Стрекоза пожирала мух, бабочек и комаров без устали.
      Если бы ребята решили дать своему живому самолёту какоенибудь имя, то лучше, чем «Смерть комарам и мухам», пожалуй, они не могли бы придумать.
      В погоне за белой бабочкой стрекоза сделала резкий поворот. Валя соскользнула со спины крылатого обжоры и непременно упала бы на землю, если бы не успела ухватиться за ноги Карика. Но и сам Карик тоже елееле держался на стрекозе.
      — Помоги! — закричала Валя.
      — Не… не могуу! — хрипел Карик. Валя тянула его вниз, как тяжёлая гиря.
      Напрасно он ухватился руками за гладкие, упругие стрекозиные бока. Руки его одеревенели. Пальцы скользили. С отчаянием погибающего он упёрся в крыло стрекозы подбородком, обхватив рукой её упругое тело. Но забраться обратно было ему не под силу.
      — Нет! Не могу больше! — закричал Карик.
      Глубоко внизу, точно в бездонной пропасти, плыла под ногами синяя поверхность огромного озера. Зелёные камыши поднимались над водой, теснясь вдоль берегов. Белые чаши водяных лилий стояли, точно впаянные в спокойную синеву озера.
      Стрекоза сделала резкий разворот.
      В грудь Карика ударил мощный поток воздуха, руки скользнули последний раз по гладким бокам стрекозы.
      Он закрыл глаза, и вдруг сердце его ёкнуло, замерло: под ногами всё проваливалось, в ушах засвистел, завыл протяжно ветер.
      Ребята полетели вниз.
      — Иии! — завизжала Валя.
      — Ааа! — закричал Карик.
      Они летели, кувыркаясь через голову.
      Несколько раз небо и земля поменялись местами.
      Небо.
      Земля.
      Небо.
      Земля.
      Уух!
      Взметнув фонтаны брызг, ребята врезались в зеркало пруда и камнем пошли ко дну, рассекая воду, плотную, как студень, и прозрачную, как стекло.
      Ударившись ногами о дно, они пробкой вылетели обратно на поверхность и отчаянно забили по воде руками и ногами. Оглушённые падением, они кружились на одном месте, ничего не понимая, ничего не соображая.
      Первым пришёл в себя Карик.
      — Надо плыть к берегу! — крикнул он выплёвывая воду.
      — А где берег? — спросила Валя, захлёбываясь.
      Карик мотнул головой в ту сторону, где вдали виднелась высокая зелёная стена леса.
      — Ох, доплывём ли? — захныкала Валя.
      — Конечно, доплывём! — уверенно сказал Карик. — Только не надо торопиться, а как устанешь, — скажи мне. Будем отдыхать на спинке. Ну, плыви за мной!
      И они поплыли к берегу, поднимая брызги, фыркая и отдуваясь.
      Вдруг Валя вскрикнула:
      — Смотри! Кто это? Он прямо на нас бежит.
      Какоето странное животное скользило по воде на высоких, полусогнутых ногах.
      — Кто?
      — Не знаю! — шепнул Карик, втягивая голову в плечи.
      — Кусается?
      — Не знаю!
      Животное скользило, как конькобежец по льду, приближаясь к ребятам с каждой минутой.
      — А этот… не такой, как стрекоза? — спросила шёпотом Валя.
      — Не знаю… Но ты приготовься на всякий случай… Если нападёт, ныряй как можно глубже.
      Широко расставив длинные ноги, животное мчалось по зеркалу воды, ловко перепрыгивая с разбегу через водяные растения.
      Конькипоплавки оставляли на воде волнистый, еле заметный след.
      — Да это же водомерка! — вскрикнул Карик. — Ну да, конечно. Обыкновенная водомерка. Только гораздо больше.
      Водомеркавеликан приближалась с невероятной быстротой. Бурое тело, покрытое снизу беловатыми волосками, слегка покачивалось на ходу. Большие шарообразные глаза пристально смотрели на ребят. На крутых поворотах водомерка откидывала назад и в стороны задние ноги, тянула их за собой, слегка поворачивая то вправо, то влево. Видимо, они служили ей рулём. Водомерка мчалась прямо на ребят.
      — Ай! — крикнула Валя.
      Водомерка, мотнув головой, подняла вверх длинный, как копьё, и острый, как игла, хобот. Он был покрыт, словно ржавчиной, бурой засохшей кровью. Конец его дрожал, словно расправленная стальная пружина.
      — Она убивает этим! — закричала Валя.
      Водомерка придвинулась ещё ближе. Приподняв над водой передние ноги, она нацелилась копьём на Валю.
      Но тут Карик схватил сестру за руку и потянул под воду.
      Ребята нырнули. Там, где только что плыли Карик и Валя, остались лишь круги на воде и мелкие пузыри.
      Водомерка растерянно повела по сторонам круглыми глазами. Ведь только что добыча была под самым носом — и вдруг…
      Что это значит?
      Водомерка ещё раз посмотрела по сторонам и, прижав плотно хобот к белому брюшку, помчалась дальше, скользя по водяной плёнке.
      Фыркая и отплёвываясь, ребята вынырнули изпод воды.
      — Где она? — спросила, тяжело дыша, Валя.
      — Ууф! Не знаю! — тихо ответил Карик. — Кажется, укатила.
      — Куда?
      — Давай к берегу, — рассердился Карик. — Плыви, не разговаривай.
      Некоторое время ребята плыли молча, боязливо оглядываясь по сторонам.
      И вдруг ноги Вали запутались в крепкой и скользкой подводной сетке.
      Она рванулась, стараясь освободиться, забила по воде руками, но все её усилия были напрасны. Подводные сети опутывали её ноги всё крепче и крепче.
      — Да что ты крутишься на одном месте? — закричал Карик. — Ты к берегу плыви.
      — Я не могу! — захныкала Валя. — Меня держат сети. Никак не выбраться.
      Фыркая и выплёвывая воду, Карик поплыл к сестре.
      — Держись! Не бойся! — крикнул он. — Сейчас я освобожу тебя!
      Он нырнул, протянул руки, нащупал сети, но лишь только он начал освобождать Валю, как по рукам его скользнуло чтото живое, упругое, сдавило так, что у него потемнело в глазах.
      Перед ним поплыли жёлтые рябые круги, в ушах запело, зазвенело тоненькотоненько: «Тиииить!»
      Ещё секунда, и Карик задохся бы, но тут его чтото подбросило вверх — и лёгкие сразу наполнились воздухом.
      Карик тяжело перевёл дыхание. Он ещё не знал, кто вытащил его из воды, но теперь, когда он уже мог дышать, ему показалось, что он спасён. Раскрыв глаза, он неожиданно увидел рядом с собою мокрое, испуганное лицо Вали. Она широко открывала рот, силясь чтото сказать, но вместо слов изо рта выплёвывалась вода.
      Карик поднял глаза к небу, но вместо неба он увидел покатые своды пещеры. Стены пещеры и свод светились в полутьме, словно серебряные. Глубоко внизу плескалась чёрная вода.
      Карик и Валя висели между водой и сводом, но как они держались в воздухе, Карик не мог понять. И вдруг он увидел чудовищную лапу. Онато и держала их над водою. Лапа поднималась из чёрной воды, и когда Карик увидел в полутьме самого хозяина лапы, он закричал от страха. Из воды торчала жирная блестящая туша. Потоки чёрной воды скатывались по круглым бокам, потом над водой начали всплывать одна за другой огромные мохнатые ноги, и наконец Карик увидел гигантского паука. Он покачивался на воде, рассматривая ребят холодными, немигающими глазами. Восемь змеиных глаз злобно стерегли каждое движение Карика и Вали.
      — Пустиии! — завизжал Карик. Валя заплакала.
      — Ну, чего пристал? — заплакал и Карик, отбиваясь руками и ногами.
      Чудовищная лапа сдавила ребят так, что у них перехватило дыхание. И тотчас же чудовищный паук перевернул их вниз головами и принялся вертеть и кружить с такой быстротой, что Карик и Валя потеряли сознание.
     
      ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
     
      Профессор Енотов отправляется в странный мир. — Загадка простой паутины. — Первая охота. — Панцирь и копьё. — Ловушка. — Иван Гермогенович в опасности.
     
      На вершине зелёного холма стоял профессор Енотов. Белые брюки Ивана Гермогеновича были измазаны жёлтой глиной. Галстук съехал набок. Помятая шляпа сидела на затылке, открывая красный потный лоб. Из густой бороды профессора торчали сухие веточки.
      Одной рукой профессор прижимал к груди небольшой фанерный ящик. В другой у него был длинный тонкий шест. Красный платок, привязанный к шесту, развевался по ветру, как флаг.
      — Пожалуй, искать их надо здесь! — бормотал профессор, поглядывая на тихий пруд у подножия холма.
      Он поставил ящик на землю, рядом воткнул шест с флагом и, сбросив шляпу с головы, принялся рвать обеими руками траву.
      Нарвав целую охапку, он тщательно прикрыл травой фанерный ящик, потом подошёл к шесту, воткнул его поглубже, подёргал, качнул вправо, влево. Шест стоял крепко.
      — Отлично! — сказал Иван Гермогенович.
      Он засунул руку в карман, вытащил маленькую пузатую бутылку. Серебристые пузырьки, поднимаясь со дна бутылки, сталкивались и лопались.
      Иван Гермогенович разделся, бросил одежду на траву, взял в руки бутылочку с золотистой жидкостью.
      — Я думаю, этого хватит вполне! — сказал он.
      Посмотрев по сторонам, он грустно вздохнул и, запрокинув голову, выпил залпом всё, что было в пузырьке.
      — Ну, вот и прекрасно! — пробормотал профессор и, размахнувшись, бросил пустой пузырёк в пруд.
      Некоторое время Иван Гермогенович стоял на месте, задумчиво посматривая на широкие круги, которые бежали один за другим по воде, на свои руки, потом шагнул вниз к пруду и… словно растаял.
      Там, где только что стоял большой человек, теперь торчал одиноко длинный шест с красным флажком, а внизу, около шеста, валялась помятая одежда, ботинки и полосатые носки.
     
      Что же стало с профессором?
      Проглотив жидкость, он стоял, переступая босыми ногами.
      И вдруг всё вокруг начало изменяться чудесным образом.
      Трава с удивительной быстротой потянулась вверх. Каждая травинка росла, набухала, становилась всё толще и выше.
      Не прошло и минуты, как вокруг Ивана Гермогеновича зашумел густой лес. Блестящие зелёные стволы обступили профессора со всех сторон. Каждое дерево было похоже на гигантский бамбук.
      Высоко над вершинами деревьев тихо раскачивались огромные чаши красных, жёлтых, голубых цветов, осыпая лес золотистой пылью, от которой шёл пряный одуряющий запах.
      — Ну вот, ну вот, — сказал, потирая руки, Иван Гермогенович, — я так и знал.
      В этом удивительном лесу не было мрака и тишины, как в сосновом бору. Не походил этот лес и на берёзовую рощу, где листва шумит и шелестит не умолкая.
      Нет, это был особенный лес.
      Он весь светился, зелёный и солнечный. Голые блестящие стволы стояли на холмах, спускались в овраги. В лесу сияли синие озёра, тихо журчали ручьи.
      Тишину то и дело нарушали странные шорохи. Казалось, гдето совсем рядом осторожно крались за профессором какието звери.
      Идти было трудно. Тело царапали острые листья. Иван Гермогенович поминутно проваливался в ямы. Солнце так припекало, что профессору казалось, будто он прогуливается в печке. Почва леса была похожа на поле битвы, изрытое артиллерийскими снарядами.
      В густых зарослях то тут, то там висели липкие сети, и нужно было очень осторожно обходить эти ловушки.
      — Паука работа! — бормотал Иван Гермогенович, пробираясь сквозь заросли.
      Изредка он останавливался и долго стоял, рассматривая искусную работу лесного ткача.
      Но особенно внимательно профессор вглядывался в бесчисленные узелки, густо рассыпанные по всей паутине.
      Ивану Гермогеновичу, конечно, было известно, что ловит насекомых не сеть, а именно эти крошечные, липкие узелки. К ним, точно к свежему столярному клею, прилипают крылья и лапки насекомых, и тогда насекомое становится добычей паука.
      Всё это было давно известно профессору, но одно дело — знать, другое дело — видеть своими глазами.
      Прошёл уже целый час, а Иван Гермогенович совсем забыл, где он находится и зачем пришёл сюда. Ему казалось, что он сидит у себя в кабинете, склонившись над микроскопом, и перед ним один за другим проходят его старые знакомые.
      Но что микроскоп?! Разве через стёкла микроскопа увидишь всего паука сразу?
      Конечно, нет.
      Микроскоп позволяет рассмотреть только глаз паука или кончик его ноги, или коготок, похожий на гребень, или узел паутины. А тут перед профессором сидел весь паук, огромный, как бык, и можно было сразу разглядеть его восемь глаз, две пары челюстей, восемь ног с коготкамигребнями и вздутое мягкое брюхо.
      Но больше всего радовало Ивана Гермогеновича то, что паук был живой и охотился.
     
      Под микроскопом — даже под самым совершенным микроскопом — нельзя увидеть, как паук ловит свою добычу. А вот сейчас профессор мог наблюдать это на расстоянии вытянутой руки.
      Паук охотился.
      Огромный свирепый хищник сидел, притаившись, около расставленных сетей. Прямо к нему тянулась сторожевая нить. А он сидел, как рыбак на берегу, и ждал.
      Вотвот дёрнется нитка — и тогда паук бросится на свою добычу, вонзит в неё когти с ядом, убьёт и высосет из неё кровь.
      Профессор смотрел на раскинутую сеть, позабыв всё на свете.
      И вдруг над его головой чтото прожужжало, точно снаряд, и с воем врезалось в сеть.
      Сеть вздрогнула, заплясала.
     
      — Ага! — крикнул Иван Гермогенович — Есть одна!
      В сетях билось, извиваясь и барахтаясь, огромное крылатое животное
      Оно было побольше паука, во всяком случае, длиннее его Прозрачные, покрытые жилками крылья выгибались дугой, пытаясь оторваться от липких узелков паутины, но выбраться из сетей было не такто просто
      — Оса! — решил Иван Гермогенович Он подошёл поближе к сети и, покашливая, стоял, наблюдая, за борьбой паука и осы
      Паук, опираясь на гребни ног, заскользил по своей паутине, прочёсывая её ногами Он обежал вокруг осы раз, другой, потом стал подкрадываться к ней сзади.
      Оса стреканула острым жалом.
      Паук отпрыгнул назад и снова закружился, забегал вокруг осы. Но стоило ему только приблизиться к ней, как оса выгибала своё коленчатое брюхо и угрожающе вытягивала вперёд гладкое острое жало.
      Паук попробовал напасть на неё сзади, сбоку, но всякий раз его встречало осиное жало.
      — Любопытно, очень любопытно! — бормотал профессор, наблюдая за борьбой осы и паука.
      Наконец после бесплодных попыток паук вынужден был отказаться от борьбы с опасной добычей.
      Описывая широкие круги, он суетливо побежал по своей паутине, сотрясая её, заставляя осу прыгать, как в люльке.
      Оса забилась ещё сильнее.
      Бегая вокруг неё, паук торопливо обрывал нитку за ниткой. Наконец оса рухнула, увлекая за собой сеть на край глубокого оврага.
      Беспомощно барахтаясь и запутываясь все больше и больше, она покатилась вниз по крутому склону; следом за ней посыпались комья земли и камни.
      — Ага! Ага! Вот это прекрасно! — обрадовался Иван Гермогенович. — Это мне как раз и нужно. Очень удачно!
      Он подбежал к оврагу, посмотрел вниз.
      На дне оврага билась и корчилась покрытая сетями огромная оса. Она выгибала полосатое туловище, каталась по земле, стараясь освободиться от паутины, но паутина только плотнее опутывала её крылья, ноги, голову.
      Профессор побежал по краю оврага, озабоченно посматривая под ноги.
      И вот наконец он остановился перед большой каменной глыбой с острыми углами.
      Поднять её профессор, пожалуй не взялся бы. Глыба была в несколько раз больше Ивана Гермогеновича. Но, к счастью, она висела над краем оврага.
      Нужно было только качнуть её хорошенько, толкнуть, и она обрушится вниз, прямо на дно.
      Профессор упёрся ногами в землю и принялся раскачивать глыбу. Работа была нелёгкая.
      Глыба шевелилась, качалась, как гнилой зуб. Но держалась крепко. Профессор пыхтел, как паровоз.
      — Врёшь! Врёшь! — бормотал он, нажимая на глыбу плечом — Качаешься, — значит, упадёшь.
      Всего только какихнибудь полтора часа назад Иван Гермогенович мог бы столкнуть такой камень в яму одним щелчком, но теперь это было уже не так просто.
      Профессор раскраснелся, запыхался. Лицо его покрылось потом.
      — Отдохнём немного, — сказал, тяжело дыша, Иван Гермогенович и вытер ладонью потное лицо.
      Он присел на камень.
      Почти над самой его головой сновал паук, сооружая новую сеть. На брюхе паука Иван Гермогенович разглядел четыре вздувшихся, точно бурдюки с вином, бугра.
      — Паутинные бородавки! — вспоминал профессор.
      Однако теперь было бы смешно называть эти мешки бородавками. Каждый из них был значительно больше головы профессора. Иван Гермогенович без микроскопа видел в паутинных бородавках сотни дырочек, из которых сочились капельки тягучей жидкости. Они вытягивались, как нити, тянулись за пауком и тут же свивались в толстые тросы с блестящими клейкими узлами.
      В несколько минут паук закончил починку разорванной сети и тотчас же, накинув на неё сторожевую паутину, забрался с концом паутины в укромный уголок.
      — Ну, а я что же? — рассердился Иван Гермогенович.
      Вскочив на ноги, он собрал все силы и упёрся плечом в глыбу.
      — А ну, взяяли!
      Толчок. Ещё толчок.
      — Эй, ухнем! Эй, рааз!
      Глыба закачалась, повисла над оврагом как бы в раздумье и вдруг, с гулом и грохотом, обрушилась вниз, поднимая столбы пыли. Когда пыль рассеялась, Иван Гермогенович закричал радостно:
      — Урраа!
      Глыба лежала на дне оврага.
      Под глыбой извивалась, судорожно перебирая ногами, раздавленная оса.
      Её длинное полосатое брюхо сжималось, растягивалось, как мехи гармоники.
      — Отлично! Очень хорошо! — сказал Иван Гермогенович, потирая руки.
      Недолго думая, он спустил с обрыва ноги и, цепляясь руками за корни и выступы камней, начал осторожно спускаться на дно. Когда Иван Гермогенович добрался наконец до осы, она уже не шевелилась.
      Профессор толкнул её ногой, потрогал руками — оса не двигалась.
      — Ну вот, — сказал Иван Гермогенович и, посвистывая, спокойно принялся за работу.
      Целый час он возился, пока ему удалось вытянуть из тела осы длинное, похожее на копьё, жало.
      — Прекрасное оружие! — сказал Иван Гермогенович, обтирая руками жалокопьё.
      С таким копьём теперь уже не страшно было бродить в травяных джунглях, разыскивая Карика и Валю.
      В случае опасности профессор мог теперь уже не только защищаться, но и сам нападать на тех, кто вздумал бы сожрать его.
      Теперь следовало позаботиться и об одежде. Какникак, а путешествовать по лесу голым профессор не собирался.
      Ловко орудуя острым копьём. Иван Гермогенович разрезал паутинные сети, в которых запуталась оса, тщательно очистил их от липких узлов и обмотал вокруг себя. Мягкие, шелковистые верёвки плотно обвили его тело.
      — Ну вот, — сказал профессор, — когдато я только изучал пауков, а теперь придётся пожить рядом с ними.
      Он невольно поёжился.
      Всётаки пауки не такие уж добрые соседи для человека его размеров. Ведь теперь даже крошечный комарик был для Ивана Гермогеновича таким же опасным, как медведь.
      А пауки?
      Профессор знал, какое большое семейство пауков живёт на свете. И крошечные, не больше булавочной головки, и огромные, как тарелки. И питается коекто из пауков не только насекомыми, но и мелкими птичками. Поразному и охотятся пауки. Одни плетут паутину и терпеливо ждут, когда в их сети влетит добыча, но есть паукиохотники, которые арканят свои жертвы, набрасывая на них паутину, как лассо.
      «Как хорошо, — подумал Иван Гермогенович, — что в нашей стране не живёт мексиканский паук пододора. Уж с нимто я не хотел бы встретиться».
      Встреча с пододорой и в самом деле была бы ужасной.
      У себя на родине, в Мексике, этот паук не ждёт, когда к нему в паутину попадёт добыча. Он бродит в листве деревьев, зорко высматривая летающих насекомых, а заметив подходящую добычу, подкрадывается к ней, держа в передних лапах длинную паутинулассо с клейкими капельками на конце.
      Бесшумно подкравшись к жертве, пододора бросает, словно лассо, паутину, арканит добычу, а затем бежит к ней по липкой паутинке и пожирает её.
      — Мда, — пробормотал профессор, — у пододоры мне, пожалуй, не удалось бы отобрать паутину.
      Он похлопал ладошками по новому костюму, очень довольный своей серебристой одеждой.
      — Конечно, — сказал он, усмехнувшись, — костюм мой не такой уж модный, но в моём положении привередничать не приходится.
      Костюм был, конечно, не слишком красив, но зато очень и очень прочен.
      «Я в нём, как в панцире!» — подумал Иван Гермогенович с удовольствием.
      Вскинув копьё на плечо, он бодро двинулся в путь, обходя глубокие ямы, перепрыгивая через рытвины и канавки.
      Выбирая дорогу, Иван Гермогенович то и дело останавливался, подолгу стоял на одном месте, прислушиваясь к лесному шуму, а иногда прятался за могучими зелёными стволами, откуда опасливо поглядывал по сторонам.
      Эти предосторожности были нелишними. Травяные джунгли кишмя кишели чудовищными животными.
      Грохоча, словно листами жести, над головою Ивана Гермогеновича пролетали стрекозы, более похожие теперь на гигантские самолёты, чем на обыкновенных насекомых.
      Прыгая через вершины деревьев травяного леса, проносились зелёные, величиной с автобус, кузнечики.
      Раздвигая могучими телами чащи джунглей, ползли полосатые гусеницы. Они были так велики и производили такой шум, что профессору казалось, будто мимо него катятся по земле товарные, тяжело гружённые поезда.
      Изредка быстробыстро топоча ногами, припадая к земле длинными телами, пробегали сороконожки. Любая из ног этих тварей теперь легко могла бы сплющить профессора, вдавить его в землю.
      Сражаться со всеми животными травяных джунглей было бы, конечно, глупо.
      Да и не было для этого у Ивана Гермогеновича ни времени, ни охоты.
      Пробираясь к пруду, синеющему сквозь просветы между деревьями, профессор шёл, переходя от дерева к дереву, временами останавливаясь, чтобы получше разглядеть то дерево, то огромные, словно колокола великанов, цветы. Названия цветов Иван Гермогенович прекрасно знал; и в те дни, когда профессор был обыкновенным человеком, он мог без труда сказать, как называется любой цветок, но сейчас он уже не назвал бы с уверенностью, пожалуй, ни одного цветка.
      Все цветы были так огромны, что многие из их профессор просто не мог узнать, и это очень забавляло его.
      — Ну, вот этот, например, — вздыхал Иван Гермогенович, посматривая на голубой шар, похожий на гнездо аиста, — как же он называется в нашем мире?
      Но кто же мог ответить теперь профессору па его вопросы?
      Над вершинами леса тихо качались розовые кувшины, гигантские жёлтые звезды, красные шары, сиреневые корзинки. Из шаров, точно иглы ежа, торчали во все стороны свекольнокрасные трубы.
      — Что же это такое? — заинтересовался Иван Гермогенович и, вдруг хлопнув ладонью по лбу, крикнул со смехом: — Клевер! Обыкновенный клевер!
      Рядом с цветами клевера раскачивались в воздухе, вздрагивая и приплясывая, лиловые колокола. Они просвечивали на солнце, и земля под ними казалась тоже лиловой.
      — Ну, васто я знаю! — весело сказал профессор. — О вас даже стихи написаны.
      И он запел во весь голос:
      Колокольчики мои, Цветики степные…
     
      — Если такой цветок оборвётся и упадёт на мою голову, я вряд ли останусь живым, — засмеялся Иван Гермогенович.
      С любопытством разглядывая незнакомый мир, Иван Гермогенович пробирался сквозь заросли травяных джунглей.
      Скоро перед его глазами открылась необъятная водная гладь.
      Вода сверкала на солнце, как огромное зеркало.
      — Кажется, это должно быть здесь! — в раздумье сказал Иван Гермогенович.
      Он вышел на опушку травяного леса.
      Путь его пересекала длинная, узкая канава, заполненная до краёв коричневой водой.
      Иван Гермогенович разбежался, подскочил и легко перепрыгнул через канаву, но в ту же минуту он почувствовал, как земля под его ногами ползёт, оседает.
      Профессор вскрикнул и, болтая в воздухе ногами, полетел вниз, в тёмную нору.
      Упав на дно, Иван Гермогенович быстро вскочил на ноги, огляделся.
      Над головой его синело далёкое небо.
      Слабый свет освещал чёрные стены норы, густо оплетённые подземными корнями. Прямо перед собой Иван Гермогенович заметил вход в чёрный тоннель. Профессор нагнулся.
      Из тоннеля в лицо дохнуло сыростью и холодом.
      — Нда, — сказал Иван Гермогенович.
      Он отошёл от тоннеля и полез по отвесной стене норы, цепляясь руками и ногами за подземные корни.
      Он уже почти добрался до самого края, оставалось только протянуть Руку, и солнце снова засияло бы над головой, но в ту самую минуту, когда голова профессора высунулась из норы, он увидел перед собой безобразную морду какогото чудовища.
      — Извините! — вежливо сказал профессор и тотчас же, торопливо втянув голову в плечи, юркнул обратно в нору.
      Чудовище, шевельнув огромными лапами, повернулось к профессору, и глаза их встретились.
      «Жук, — чуть не крикнул Иван Гермогенович, — жукнавозник!»
      Жук катил к норе огромную серую грушу, которая не поместилась бы даже в самой большой комнате, если бы вдруг весь мир наш уменьшился так же, как Иван Гермогенович. Подталкивая грушу, жук придвинул её к краю поры, и не успел профессор вспомнить латинское название жука, как груша закупорила нору и закрыла собою небо.
      В норе стало темно. Испуганный профессор быстро вскарабкался по стене и изо всей силы стал толкать грушу плечом и головой. Он старался открыть выход из подземелья, но всё было напрасно.
      Груша не поддавалась. Он нажал сильнее, но как раз в это время жукнавозник навалился сверху на грушу с такой силой, что она закупорила нору, как пробка бутылку.
      Сильный толчок сбросил профессора вниз. На голову посыпалась земля, в грудь больно ударил острый камень.
      — Таак… — крякнул профессор. Потирая ушибленную грудь, он попытался подняться и вдруг почувствовал, что в этой тёмной норе он не один.
      Профессор быстро оглянулся. Сзади за его спиной ктото шевелился, осторожно подкрадываясь к нему.
      Иван Гермогенович пошарил вокруг себя руками.
      Пальцы его нащупали копьё. Он крепко сжал его и, вскочив на ноги, прижался к стене.
      «Тцзаанк!» — щёлкнуло совсем рядом. Профессор услышал прерывистое дыхание. Он замахал перед собой копьём и хрипло закричал:
      — Кто? Кто там?
     
      ГЛАВА ПЯТАЯ
     
      В плену у паука. — Битва в подводной тюрьме. — Растение — бродяга. — Скверное положение. — Карик находит выход.
     
      Карик открыл глаза и вдруг вспомнил все. Вспомнил, как они с Валей летели на стрекозе. Вспомнил страшный хобот водомерки, сильные лохматые лапы паука.
      Вокруг было темно и пахло сыростью. Гдето внизу, под ногами, тихо плескалась вода. Рядом с Кариком ктото оченьочень тихо дышал.
      Карик лежал вытянувшись во весь рост, но никак не мог понять, на чём же он лежит. В голове у него шумело, руки и ноги одеревенели. Он застонал и тотчас же услышал испуганный голос Вали:
      — Тише! Он здесь!
      Карик повернул голову и стукнулся лбом о Валин висок.
      Валя тихо вскрикнула.
      Карик попробовал отодвинуться от неё подальше, но не мог: ктото обмотал его и Валю с ног до головы толстыми верёвками и крепконакрепко привязал друг к другу.
      Карик рванулся посильнее, и вдруг от сильного толчка он и Валя начали раскачиваться, как на качелях, из стороны в сторону.
      — Тише! — быстро зашептала Валя. — Тише, пожалуйста! Он внизу.
      — Паук?
      — Ага… Он сейчас возился там… Я слышала…
      — Тебе страшно?
      — Очень. А тебе?
      — Тоже страшно, только ты не плачь. Сначала попробуем как нибудь освободиться.
      Карик раздвинул головой верёвочные сети и огляделся. Внизу чернела вода, из которой поднимались тёмные гладкие стены, а над головой — покатый потолок.
      Ребята висели в воздухе посреди норы.
      — Понимаешь, — прошептал Карик, — он подвесил нас. Прицепил к потолку.
      — Ага, — кивнула Валя, — подвесил, я уже давно это поняла.
      — А зачем?
      — И я думаю: зачем?
      — Ничего не придумала?
      — Нет.
      Карик с трудом выдернул из паутинных верёвок сначала одну руку, потом другую.
      — Что ты делаешь, Карик?
      — Тише! Молчи!
      Стараясь не дышать, Карик окончательно высвободил голову и стал смотреть вниз.
      Внизу, как раз под ребятами, суетился паук. Он беспокойно бегал по воде вдоль стен своего жилища, время от времени останавливаясь и как будто к чемуто прислушиваясь.
      Сверху, с потолка, отрывались водяные шарыкапли и звонко шлёпались о поверхность чёрной воды. К потолку взлетали фонтаны брызг.
      До слуха Карика донёсся глухой шум. Гдето совсем рядом — кажется, за стеной — не то стучали, не то скребли. Было похоже, что там бродит человек, шарит по стене, отыскивая дверь.
      Этот шум определённо беспокоил паука. Он то и дело подскакивал к стене, ждал чегото, потом, шевеля длинными лапами, пятился в сторону.
      — Ты слышал? — тихо сказала Валя. — За стеной шумит ктото.
      — Да, да, — зашептал Карик, — я слышу. Шум становился всё сильнее и сильнее. Казалось, в стену били мягкими, но увесистыми кулаками.
      — Сюда ктото лезет! — шепнула Валя. В ту же минуту стены подводного дома дрогнули так сильно, что ребят подбросило в их паутинной люльке вверх. Люлька ударилась в стену и закачалась, точно маятник.
      — Смотри: паукто, паук! — зашептала Валя.
      Паук выскочил на середину норы. Беспокойно перебирая ногами, он уставился всеми глазами на стену своего жилища.
      И вдруг стена треснула. В воду посыпались куски, похожие на штукатурку. В проломе стены показались большие мохнатые лапы.
      Лапы с силой рванули стену. Подводный дом задрожал, закачался. Люльку с ребятами начало кидать от одной стены к другой.
      Стена рухнула.
      С шумом и плеском в подводное жилище ворвался толстый паук, похожий как две капли воды на хозяина подводного дома. Он подобрал под себя коленчатые ноги, как бы приготавливаясь к прыжку, и тихотихо стал продвигаться вперёд.
      Хозяин подводного дома взмахнул щупальцами.
      Пауки смотрели друг на друга выжидающе.
      Потом хозяин поднял щупальца высоко над головою и стремительно бросился на непрошеного гостя.
      В темноте началась жестокая битва. Щупальца свистели в воздухе, шлёпали по воде. К потолку взлетали брызги, и скоро стены покрылись дрожащими каплями воды.
      Битва пауков сотрясала подводный дом так, что дрожмя дрожали стены, качался купол и вода кипела внизу, словно в котле.
      От сильных толчков снова начала раскачиваться люлька, в которой лежали ребята. С каждым новым толчком она взлетала все выше и все выше ударялась то в одну, то в другую стенку.
      Перед глазами Карика и Вали мелькали, точно в кино, стены, купол, пауки, вода и снова купол, стены, вода.
      Пауки бились молча.
     
      Они оплетали друг друга мощными лапами, раскачивались, как борцы в цирке, потом вдруг отскакивали один от другого, насторожённо поглядывая свирепыми глазами друг на друга, и снова, словно по команде, кидались в бой, и тогда опять клокотала и пенилась внизу вода, а стены подводного дома тряслись от могучих толчков так, будто началось землетрясение.
      Ребята следили за битвой страшных пауков, не смея дышать.
      — Ой, Карик, — вдруг захныкала Валя. — Ой, куда мы попали? Никто теперь не узнает… Ни мама… никто… никто…
      — Тише ты! — захрипел Карик. — Болтаешь тут, а надо бежать… освобождаться какнибудь. Молчи, пожалуйста, кажется, я освобожу сейчас ноги.
      От сильных толчков и раскачивания паутинные верёвки ослабели. Помогая друг другу освободиться от верёвок, ребята, хотя и с большим трудом, всётаки выбрались из верёвочной люльки.
      Руки и ноги Карика и Вали были свободны, но что же, однако, делать, если пауки нападут на них?
      Сражаться с такими чудовищами было не под силу Карику и Вале. Некуда было бежать, негде было и спрятаться.
      — Ничего, ничего, Валька! Не бойся! — прошептал Карик дрожащими губами. — Какнибудь выйдем отсюда. Ты только не плачь, пожалуйста?
      — Я совсем не плачу! — всхлипнула потихоньку Валя и незаметно от Карика поспешно провела ладонью по глазам.
      Поглядывая на пауков, Карик вылез осторожно из верёвочной люльки, протянул руку к толстому канату, который спускался с потолка к люльке, и, держась за канат, встал во весь рост.
      Внизу было тихо.
      Вытянув шею, Карик смотрел на пауков и чтото бормотал под нос. В эту минуту он был похож на судью ринга, который стоит над боксёром, сбитым на землю, и считает:
      — Раз, два, три… пять… семь… девять! Если сбитый на землю боксёр не может подняться после того, как судья скажет громко «девять», — значит, боксёр считается побеждённым. А Карик считал все громче и громче.
      — Сто один, сто два, сто три, сто четыре… Ура! — вдруг закричал он. — Оба готовы! Смотри, они не шевелятся! Вставай! Я же говорил, не надо плакать. Теперь нам только бы выбраться отсюда поскорее!
      Валя поднялась, встала рядом с братом.
      — Да, — сказала она, вздохнув, и посмотрела по сторонам, — а как же выбраться? Ты знаешь?
      — Ерунда! — уверенно сказал Карик. — Какойнибудь вход и выход тут должен быть!
      — А может быть, и не должен!
      — Вот здорово! — усмехнулся Карик. — А как же, потвоему, нас притащил сюда паук? Надо искать вход и выход! Он должен быть здесь! Смотри получше!
      Ребята свесили головы, но Валя не видела ничего, кроме пауков. И это было немудрёно, потому что она смотрела только на них, все ещё не веря; что они погибли в жаркой схватке.
      Безжизненные туши покачивались на тёмной воде.
      Волны загнали пауков к пролому в стене, и они лежали на воде бок о бок, рядом, не обращая друг на друга внимания.
      В подводном доме наступила такая тишина, что стали слышны тихие всплески воды и шум капель, падающих на воду с обрызганных стен и купола подводного дома.
      — Сдохли! — радостно крикнул Карик. Он нагнулся, вытянул шею и плюнул сначала на одного паука, потом на другого. Пауки не шевелились.
      Ребята посмотрели друг на друга: сдохли или не сдохли?
      Карик крикнул:
      — Эгегегей!
      Пауки плавали, точно кожаные подушки, надутые воздухом.
      — Сдохли! — уже уверенно сказал Карик и, смерив глазами расстояние до воды, выпустил из рук верёвку. В воздухе мелькнули руки и ноги, и Карик камнем упал в воду.
      — Карик! Сумасшедший! — закричала Валя, с тревогой взглянув на взметнувшийся вверх фонтан брызг.
      Голова Карика показалась на поверхности воды.
      Вынырнув, он осмотрелся по сторонам и поплыл к паукам саженками.
      — Карик! — завизжала Валя. — Вернись! Они ещё дышат!
      Но Карик, не обращая внимания на крики сестры, подплыл к одному пауку и, подняв руку над водой, сильно хлопнул его по брюху. Брюхо загудело, как барабан.
      Карик поспешно отплыл прочь, но, взглянув на паука, вернулся обратно и ударил его пяткой по голове. Паук не шевелился. Тогда Карик залез на тушу, как на плот, и встал по весь рост.
      — Прыгай! — крикнул Карик, махнув Вале рукой.
      — Нет! — мотнула Валя головой. — Тут высоко очень!
      — Что ж, ты всегда сидеть там будешь? Всё равно придётся прыгать! Ну! Прыгай! Валя тяжело вздохнула.
      — Прыгай скорей, а то, может, сюда придут другие пауки, тогда нам ещё хуже будет.
      Валя закрыла глаза, разжала руки и, взвизгнув, грохнулась вниз. Карика ударил дождь брызг. Волны качнули пауков.
      Фыркая и отдуваясь, Валя вынырнула из воды.
      — Лезь сюда! — крикнул Карик, барабаня ногами по вздутому брюху паука. — Не бойся! Давай руку!
      Бледная и дрожащая Валя подплыла к страшной туше, нащупала руками толстое, мохнатое тело паука, но тотчас же, отдёрнув руку, испуганно вскрикнула:
      — Шевееелиится!
      — Не ври! Никто не шевелится! — рассердился Карик. — Ну, скорей!
      Наконец после долгих уговоров Валя взяла руку, протянутую Кариком, и он вытащил её на страшный плавучий островок.
      Паук не шевелился. Бояться было нечего. Валя присела на корточки и стала выжимать мокрые волосы, а Карик встал во весь рост и принялся внимательно разглядывать мрачную нору паука.
      — Надо уходить отсюда, — вздохнула Валя. — Надо поискать дверь.
      — А вот она, дверьто! — Карик протянул руку к чёрному пролому в стене.
      Всплеснув ладонью над головой, он прыгнул в воду и быстро поплыл к пролому в стене.
      Валя с беспокойством следила за Кариком, а когда он скрылся в темноте, она закричала:
      — Ну что? Что там? Карик молчал.
      Валя взглянула под ноги и побледнела. Ей показалось, что паук начинает шевелиться.
      — Каариик! — закричала она.
      Голос её прокатился под сводами и замер
      — Каариик! — крикнула Валя ещё громче. Она уже приготовилась прыгнуть в воду и поплыть за братом, но в эту минуту Карик показался в тёмном проломе.
      — Чего ты кричишь? — сказал он сердито. Увидев Карика живым и невредимым, Валя успокоилась. Она протянула брату руки и, помогая ему взобраться на паука, спросила:
      — Ну, что ты видел? Там есть какаянибудь дверь?
      — Нет. Такая же нора, как наша, — ответил Карик, пожимая плечами.
      — А есть там ктонибудь?
      — Никого!
      Карик сел, подтянул колени к самому подбородку и, обхватив их руками, задумался.
      — И двери нет?
      — Нет!
      — А что, если нам нырнуть под стену?
      — Под стену?
      Карик нагнулся. Свесив голову, он стал рассматривать тёмную воду.
      Сквозь толщу воды было видно чёрное илистое дно пруда. Серебристые паутинные верёвки поднимались из чёрного ила к самым краям подводного колокола, удерживая его, не давая ему всплыть.
      — Надо нырнуть под стену! — повторила Валя.
      — А это ты видишь?
      И Карик показал рукой на растянутые под водой сети, которые оберегали вход и выход в подводную тюрьму.
      Нет! Нырять было страшно.
      — Должна быть дверь! — сказал Карик. — Ведь мы же както вошли сюда.
      Валя чтото промычала.
      Карик взглянул на сестру и быстро схватил её за руку.
      — Валя, что с тобой?
      Она сидела бледная, широко открыв рот.
      — Душно, — хрипло сказала она, — мне… не хватает воздуха…
      — Сейчас, сейчас! — растерянно забормотал Карик.
      Но он не знал, как помочь сестрёнке, да и у него чтото набухало в груди, распирая до боли ребра.
      В голове шумело, сердце билось сильносильно, будто Карик поднимался на крутую высокую гору. Сырой, тяжёлый воздух входил в лёгкие, как перегретый пар; он только стеснял дыхание.
      Надо было чтото делать.
      — Ты не бойся! — сказал Карик, тронув Валину руку. — Какнибудь выберемся!
      И снова, в сотый раз, стал осматривать подводную тюрьму. Голова Карика кружилась.
      Он наклонился, зачерпнул пригоршней воды, плеснул на лицо, и вдруг рука его повисла в воздухе. Он увидел на чёрном илистом дне огромные зелёные яйца, расщеплённые с одного конца. Одно яйцо шевельнулось, медленно отделилось от ила и, стукнувшись о край подводного дома, взлетело кудато вверх. Так же всплыло и исчезло второе яйцо.
      Карик протянул руку Вале.
      — Водокрас! Видишь? — сказал он дрожащим голосом.
      Карик не ошибся: это были почки водокраса — водяного растения. В большом мире он часто видел почки водокраса и теперь узнал их без особого труда. Вместе с другими юными натуралистами он собирал эти почки для школьного уголка юннатов и даже написал однажды об этом удивительном растении заметку для «Пионерской правды».
      Водокрас — бродячее растение — путешествует все лето по прудам и озёрам, гонимое ветром от берега к берегу. Корни его, похожие на усики земляники, добывают питание прямо из воды. К концу лета на усиках появляются молодые побеги. Они выходят на поверхность воды и тут распускаются в листья, похожие на сердце, как его рисуют на картинках.
      Зимой водокрас вмерзает в лёд и погибает. Но ещё раньше он успевает разбросать по дну свои удивительный почки.
      Всю зиму почки — зелёные яйца — лежат на дне. А лишь только наступают тёплые дни, они наполняются газами, всплывают наверх и здесь превращаются в плавающее растение.
      Вот этито почки водокраса и увидел Карик.
      Схватив Валю за руку, он быстробыстро заговорил:
      — Слушай! Эти штуки взлетают, как пробки… Надо нырнуть и схватиться за одну из них. Они сами нас вынесут наверх…
      — А паутина? Смотри, сколько верёвок под водой.
      — Всё равно надо попробовать… Ныряй скорей! Как раз в эту минуту на дне зашевелилось гигантское зелёное яйцо. Раздумывать было некогда. Почка отделилась от чёрного ила и начала всплывать.
      — Ныряй! — крикнул Карик.
      Валя собрала все силы. Глубоко вздохнув, она оттолкнулась от паука и исчезла под водой. Карик видел, как, нырнув под стену, Валя ухватилась обеими руками за толстую почку водокраса и вместе с ней взлетела вверх. Следом нырнул и Карик.
      Раскрыв под водой глаза, он добрался до зелёной торпеды. Она шевельнулась. Карик обхватил руками и ногами толстые скользкие бока и тотчас же завертелся волчком. Почка водокраса перевернулась несколько раз и вдруг стремительно помчалась вверх, пробирая толщу воды.
      Наверное, долго всётаки пришлось ей сверлить воду, потому что Карику уже нечем стало дышать. Ещё минута — и у него лопнуло бы от недостатка воздуха сердце, но, к счастью, в это самое мгновение он, как пробка, вылетел на поверхность воды. В лицо ударили горячие лучи солнца. Ослеплённый ярким светом, Карик барахтался в воде и дышал. Дышал полной грудью.
      Рядом плавала Валя, с жадностью глотая свежий воздух.
      — Эй, Валя, — засмеялся Карик, — жива? Дышишь?
      — Дышу!
      — Главное — не бояться ничего, — радостно сказал Карик, — не падать духом, не хныкать. Уж если мы от такого страшного паука сумели уйти, — значит, и до дома сумеем добраться.
      Бедные ребята даже не подозревали, что придётся пережить им в этом незнакомом мире и какие опасности встретятся на их пути до возвращения домой.
     
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
     
      Отважные водоплаватели. — Странные пассажиры. — Карик и Валя пробиваются сквозь водяные джунгли. — Поиски пищи. — Ребята находят удивительные ягоды. — На краю гибели.
     
      Подняв голову над водой, ребята смотрели по сторонам. Всюду, куда только хватало глаз, расстилалась синяя водная гладь, и только на западе, где опускалось солнце, чернела зубчатая стена леса. Над лесом клубились облака.
      — Надо добираться до земли, — сказал Карик, — а потом и до дома.
      — Доплывём, думаешь? — спросила Валя, глядя на далёкий берег.
      — Доплывём! — уверенно сказал Карик. — Вот на этих штуках обязательно доплывём. Залезай на свой корабль.
      Ребята сели верхом на зелёные торпеды.
      — Греби ногами!
      Они стали болтать в воде ногами, стараясь двинуться в путь, но огромные почки только покачивались, а с места не трогались.
      — Стой! — крикнул Карик. — Перебирайся ко мне! Будем грести вдвоём.
      Валя перебралась к брату. Почка водокраса погрузилась в воду больше чем наполовину.
      — Греби! — сказал Карик.
      Ребята дружно ударили по воде руками, как вёслами. Почка вздрогнула и медленно поплыла.
      Сначала почка вертелась то вправо, то влево, но скоро дело наладилось. Разрезая носом воду, зелёная торпеда поплыла к берегу.
      Ребята гнали её вперёд и вперёд, усердно работая руками.
      Со стороны берега доносился какойто странный шум. Казалось, ктото шлёпал по воде не то доской, не то вёслами; и чем ближе ребята подплывали к берегу, тем явственнее слышался этот шум. И вдруг совсем рядом оглушающе заревело зелёное чудовище.
      «Квааагаагага!» — разнеслось по воде.
      Валя, вздрогнув, чуть не свалилась с почки водокраса.
      — Кто это? — прошептала она, переставая грести.
      — Лягушка!… Наверное, лягушка… Обыкновенная лягушка, только побольше пятиэтажного дома. Не бойся.
      — Да, — жалобно сказала Валя, — обыкновенная… Нас теперь любая муха может сожрать, не то что пятиэтажная лягушка.
      — Ничего, — успокоил Карик сестру. — Лягушка не заметит нас.
      Валя замолчала.
      Ребята плыли теперь, огибая зелёные, изрезанные бухтами берега.
      Из воды поднимались мясистые яркозелёные острова; они чуть покачивались, точно плоты на мёртвых якорях. Чтобы не налететь на них, нужно было зорко смотреть по сторонам.
      — Как ты думаешь, что это такое? — спросила Валя, указывая на один из островков.
      — Не знаю, — нерешительно ответил Карик, — наверное, листья какиенибудь… Наверное, водяные растения.
      То справа, то слева выбрасывались из воды круглые животные с гладкой, отполированной, точно кузов легкового автомобиля, спиной. Да и сами они были не меньше автомобиля.
      Расправив крылья, животные взлетали и снова падали в воду, поднимая тучи брызг.
      В широком протоке между островами ребята увидели коричневое волосатое чудовище на длинных изогнутых ногах. Оно сновало взад и вперёд, скользя по воде круглым, толстым брюхом.
      На спине толстобрюхого зверя сидело пять таких же зверёнышей, но они были ещё маленькими и беспомощными. Крепко вцепившись в свою маму, малыши беспокойно поглядывали по сторонам.
      Время от времени толстобрюхий волосатый зверь останавливался, вылавливал из воды какихто животных. Малыши тотчас же соскальзывали со спины на воду, быстро возвращались на спину с кусками добычи и тут же пожирали её.
      — Слушай, — испуганно прошептала Валя. — Это тоже какойто паук.
      Ребята, перестав грести, с ужасом рассматривали огромного водяного зверя. Почка лениво покачивалась на воде.
      — А на спине у него — паучата, — сказал Карик. — Подождём лучше немного, пускай они уйдут подальше.
      Но тут изза острова выскочил другой паук, такой же коричневый и волосатый. На спине у него тоже копошились детёныши.
      Пауки бросились один на другого.
      Это были пауки доломеды — надводные хищники.
      Они свирепо столкнулись друг с другом. Паучата кубарем слетели в воду.
      Пока большие пауки дрались, их детёныши бестолково бегали по воде, быстро собирались в кучки и снова разбегались в стороны.
      Но вот битва кончилась.
      Один из пауков начал медленно погружаться в воду. Широкие водяные круги подхватили паучат, качнули их вверх — вниз.
      Они запрыгали на волнах, точно неоперившиеся утята.
      — Сейчас маленькие передерутся! — тихо сказала Валя.
      Но малыши вряд ли могли сражаться. Они суетливо забегали по воде, налетали один на другого, кувыркались, а потом все кинулись к паукупобедителю и, толкаясь, проворно взобрались к нему на спину.
      Карик и Валя переглянулись.
      — Как ты думаешь, — спросила Валя, — сбросит он чужих паучат со спины или не сбросит?
      Но паук доломед и не заметил даже, что пассажиров на спине стало чуть ли не вдвое больше.
      Он спокойно стоял на воде, расставив длинные ноги, и ждал, пока все паучата усядутся. А когда все до одного уселись, он как ни в чём не бывало помчался вперёд и скоро исчез в лабиринте островов.
      Ребята поплыли дальше.
      — Интересно… — задумчиво сказала Валя.
      — Что интересно?
      — А интересно, что они ели, эти паучата? Карик пожал плечами.
      — Какуюнибудь гадость! Валя вздохнула.
      Она вспомнила, что ничего ещё не ела со вчерашнего дня, и тихонько сказала:
      — А может быть, это совсем не гадость. Сначала, может быть, невкусно, а потом привыкнешь — и ничего. Станет вкусно.
      Время было обеденное.
      Ребята задумались.
      Чтото делают сейчас дома? Бабушка, наверное, накрывает на стол. Мама говорила вчера: «Обед будет очень вкусный. Не опоздайте, смотрите».
      — Как ты думаешь, — спросила Валя, — что у нас сегодня на обед?
      — Кажется, окрошка и пирог с луком и яйцами. Валя проглотила слюну.
      — А может быть, борщ со свининой, с ветчиной или сосисками. А на второе бифштекс с луком и поджаристой картошкой. Ты что бы съела?
      — Я? — Валя подумала немного и сказала: — Я бы сейчас съела корочку хлеба и… немножко сыру.
      — А я, — сказал Карик, — я бы бифштекс. Только большой… Как тарелка… И многомного картошки с зелёным салатом, а потом я мог бы ещё съесть целый пирог и земляничный торт, а потом…
      Валя перестала грести. Она повернулась к Карику и спросила:
      — А что же мы будем обедать?
      — Обедать сегодня не придётся.
      — А ужинать?
      — И ужинать не придётся…
      — А завтракать?
      — И завтракать не придётся.
      — А что же придётся?
      — Ничего, — сказал угрюмо Карик. — Придётся об этом не думать. Валя вздохнула.
      — Ну греби! Давай к берегу поскорей! — крикнул Карик. — На берегу найдём чтонибудь.
      — Хорошо бы найти землянику. Она теперь в десять раз больше нас. Наверно, такая большая, как копна сена. Знаешь, в одной ягодке можно будет сделать пещеру и жить в ней, а кушать можно стенки пещеры и потолок.
      — Не болтай! — нахмурился Карик. — Греби лучше, там увидим.
      Валя замолчала.
      Под дружными взмахами рук и ног почка мчалась к берегу, вспенивая воду. Сзади, точно водяные усы, тянулся длинный, растекающийся след.
      Берег приближался с каждой минутой.
      Все выше и выше поднимался из воды лес. Казалось, он сам плыл навстречу ребятам.
      — А ну нажми! — покрикивал Карик.
      — Даю самый полный ход! — пыхтела Валя.
      Почка летела стрелой.
      Не прошло и часа, как перед юными путешественниками вырос, заслоняя солнце, высокий тростниковый лес. Густая холодная тень лежала на воде, и вода около леса была прохладная, не такая, как на солнце.
      Почка плыла между могучими коленчатыми стволами; они росли прямо из воды. Вершины их уходили к самому небу.
      — Тише греби! — скомандовал Карик.
      — А что?
      — Тут ктото есть! Слышишь?
      Ребята перестали грести.
      Карик прижал палец к губам.
      Тревожно поглядывая друг на друга, брат и сестра молча прислушивались к нестройному шуму, который доносился до них из леса.
      Кривые стволы качались, тёрлись один о другой, громко скрипели. В тёмной чаще леса, откуда тянуло холодом и сыростью, ктото шумно плескался, ктото пронзительно стрекотал, верещал.
      Лес стоял, словно затопленный половодьем. Сквозь просветы блестели синие разводья, а дальше поднимались сплошные густые заросли.
      По воде между тростниковыми деревьями носились странные быстроногие животные, а за ними вдогонку мчались другие, ещё крупнее и страшнее. Они настигали свою добычу и тут же пожирали её.
      — Дааа! — сказал Карик и тихонько свистнул.
      Валя поняла его без слов.
      Испуганно поглядывая на брата, она спросила шёпотом:
      — Обратно поедем? Да?
      — Куда обратно? — сказал Карик, помолчав минуту. — Надо пристать к берегу, где нет страшилищ. Поищем другой берег.
      Они выбрались из зарослей на чистую воду и погнали почку вдоль тростникового леса, то и дело оглядываясь, стараясь держаться от него подальше.
      — Знаешь, — сказала Валя, — я предлагаю назвать этот берег — «Джунгли кошмарных ужасов».
      — Ну и глупо! — сказал Карик.
      — Почему глупо? — удивилась Валя. — Все путешественники дают названия. Я сама читала у Жюля Верна.
      Карик ничего не ответил. Посматривая на тростниковый лес, мимо которого они плыли, он насвистывал невесёлую песенку.
      — Или, — сказала Валя, — можно назвать — «Лес кровавых тайн».
      — Ладно, — буркнул Карик, — греби знай.
      Тростниковый лес понемногу редел и скоро совсем кончился. Справа потянулся пустынный берег, засыпанный жёлтыми, сверкающими на солнце камнями.
      Было так жарко, что все живое попряталось, отсиживаясь под листьями, под камнями. Ребята плыли теперь, не встречая ни одной живой твари. Путь был свободен.
      Карик повеселел.
      — Вот эти берега, — сказал он, показывая рукой на каменные завалы, — я назвал бы «Мыс добрых надежд».
      — Почему мыс? Я не вижу никакого мыса.
      — Это неважно, — ответил Карик, направляя почку к берегу, — может быть, пока мы путешествуем, мыс какойнибудь появится.
      — А я…
      — А я причаливаю! — закричал Карик, брызгая водой в лицо Вали. — Ррраз!
      Ребята в последний раз взмахнули руками, и зелёная торпеда врезалась в каменистый берег.
      От сильного толчка почка перевернулась. Карик и Валя полетели в воду, но быстро вскочили и, цепляясь руками за выступы жёлтых скал, вскарабкались на берег.
      Камни были горячие от солнца. Валя села на один из них и сейчас же вскочила.
      — Что? Кусается? — засмеялся Карик. — Как ты предлагаешь назвать этот камень?
      Он приставил растопыренную ладонь козырьком к глазам, оглядел горизонт и сказал:
      — А знаешь что?… Ведь эти камни — песок. Когда мы были большие, он казался нам мелким, а теперь каждая песчинка стала для нас, как камень.
      — Ну и что же?
      Карик вздохнул и сказал:
      — Говорят, в Африке пекут яйца, зарывая их в песок. Боюсь, как бы нам не поджариться на этих камнях.
      Он потрогал рукой камень и покачал головой.
      — Нет, тут нам нельзя высаживаться! Надо ехать дальше.
      Ребята вернулись на зелёную торпеду, и почка снова тронулась в путь.
      — Я предлагаю, — сказала Валя, — назвать этот берег…
      — "Тайной ужасных камней", — подхватил Карик и громко захохотал.
      Валя обиженно замолчала.
      Сдвинув брови, она сидела, усердно подгоняя зелёную торпеду руками и ногами.
      Молчал и Карик.
      Сколько времени гнали ребята почку водокраса вдоль жёлтого берега, они и сами не знали, но руки и ноги у них начали уставать.
      — Если бы ты знал, как хочется есть! — заговорила Валя, нарушив долгое молчание.
      — Знаю, — отозвался Карик, — у меня у самого все кишки слиплись.
      — Хорошо бы, — сказала Валя, — поймать когонибудь и поджарить на этих камнях…
      — Кого, например?…
      — Ну, когонибудь… Бабочку… Стрекозу…
      — Ты думаешь, это будет вкусно?
      — Конечно! Если поджарить, обязательно будет вкусно.
      — А я, — признался Карик, — я и сырую, кажется, мог бы съесть… Только нам не справиться с ней.
      Так, разговаривая, они доплыли до берега, покрытого зарослями травяного леса.
      Над лесом поднимался знойный пар летнего дня. То тут, то там стояли узловатые стволы деревьев, похожие на баобабы, которые Карик и Валя видели на картинках.
      — Тут, — закричала Валя, — должны быть ягоды! Уж это я знаю. В лесу всегда бывают ягоды. Давай причаливай!
      Почка остановилась у пологого берега. Ребята прыгнули на землю и, спотыкаясь, побежали к лесу.
      В лесу было душно. От деревьев пахло болотной травой. На их зелёных блестящих стволах не было коры. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густые заросли, ложились на землю редкими жёлтыми пятнами. Земля под ногами была влажной и вязкой.
      — Ну! — крикнула Валя, углубляясь в чащу леса. — Кто первый найдёт обед?
      — Ладно, — сказал Карик, — ищи, только не отходи далеко, а то мы ещё потеряемся тут.
      Перекликаясь и аукаясь, ребята шли по лесу, зорко посматривая по сторонам.
      По дороге они останавливались, отводили обеими руками тяжёлые листья и смотрели, нет ли под листьями ягод. Они залезали на травяные деревья и там искали ягоды. Но ягод не было.
      Вот странный лес! Неужели придётся умереть от голода?
      Вдруг ребята услышали впереди глухой шум.
      Они остановились. Карик поднял руку.
      — Ты слышишь?
      — Ага, — кивнула головою Валя. — Это вода! Кажется, это речка шумит. Идём! Около речек всегда бывают ягоды. Я знаю!
      Валя побежала.
      Карик бросился за ней.
      — Тише! — закричал он. — Может быть, это не речка вовсе, а какаянибудь лягушка дышит.
      Он взял Валю за руку.
      Ребята двинулись в ту сторону, откуда доносился шум, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху.
      Кучи поваленных стволов, обросших слоем высохшей грязи, преграждали им путь. Сухие листья стояли стеной, а когда ребята попробовали обойти один листик, он упал на них, и они еле выбрались изпод него.
      Наконец Карик и Валя подошли к высокому холму. Они взбежали на его вершину и вдруг почувствовали, как в лицо им повеяло холодом.
      Впереди шумел поток.
      Раздвинув руками заросли, они увидели перед собой речку.
      Речка была невелика. Бурля и пенясь, она скакала по камням, неслась, виляя то вправо, то влево, низвергаясь грохочущими водопадами.
      — Вижу! — закричала Валя. Она вырвала свою руку из руки брата, оттолкнула его и помчалась вперёд.
      — Валька! Стой! Назад!
      Но Валя уже скрылась за стволами деревьев.
      — Сюда! Сюда!… — услыхал Карик её голос. — Скорей! Здесь ягоды! Да какие большие! Скорее, Карик!
      Карик побежал на голос сестры.
      Валя стояла под высоким деревом и, задрав голову, показывала вверх.
      Карик подбежал к ней.
      — Ягоды? Да?
      — Ага! Здесь! Большие!
      Валя хлопнула рукой по изогнутому зелёному дереву.
      Карик взглянул вверх.
      Высоко над землёй висели, прижимаясь к стволу, тёмные плоды, большие, как бочки. Полные сочной мякоти, они притаились в тени длинных и узких листьев.
      — Ну? — сверкнула глазами Валя.
      — Что «ну»? Вперёд! — крикнул Карик, бросаясь к дереву.
      Обхватив ствол руками и ногами, ребята полезли вверх, не спуская глаз с тёмных плодов, — сначала Карик, а за ним Валя. Ствол слегка покачивался, листья дрожали. Внизу, под обрывом, шумела и пенилась река.
      Валя взглянула вниз.
      — Ох, если свалимся — беда! — сказала она.
      — Лезь! — крикнул Карик сверху. — Не свалимся!
      Проворно перебирая руками и ногами, они добрались наконец до заманчивых плодов.
      Карик протянул руку, и вдруг в глазах у него потемнело. Руки разжались.
      — Ты что? — поспешно спросила Валя и в ту же минуту почувствовала оглушающий шум в ушах. Голова у неё закружилась.
      Взмахнув руками и перевернувшись в воздухе, ребята стремительно полетели вниз, в быструю, бурную реку.
      Сильное течение подхватило Карика и Валю и, швыряя о камни, понесло вперёд, к грохочущему водопаду.
     
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
     
      Бои в подземелье. — Животные с ушами на ногах. — Необыкновенный лес. — Иван Гермогенович становится пилотом. — Неожиданная встреча.
     
      Иван Гермогенович сидел в норе. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел в глубине чёрной пещеры огромную голову с длинными усами.
      — Ну и гусар! Кто же это такой? — пробормотал растерянно Иван Гермогенович.
      Голову и переднюю часть туловища прикрывал широкий выпуклый щит. Изпод щита высовывались зубчатые лапы, короткие, но очень широкие. Профессор сразу понял, что бороться с подземным животным ему не под силу. Оно убьёт его одним ударом лапы. Но всётаки Иван Гермогенович решил защищаться.
      Он прижался спиной к холодной, сырой стене подземелья и выставил вперёд осиное жало.
      Животное зашевелилось. Большое жёсткое тело, словно составленное из широких костяных колец, задвигалось. Со стен пещеры с шумом посыпалась земля.
      «А что, если напасть на него сзади?» — подумал Иван Гермогенович.
      Но и сзади животное было неуязвимо. Два перепончатых крыла, сложенных вместе, прикрывали туловище крепкой броней.
      «Но кто же это? Кто?»
      Профессор приподнялся на цыпочки, вытянул шею и вдруг с ужасом увидел две пики с острыми шипами, которые волочились по земле, как два хвоста.
      — Подземный сверчок! Медведка! — прошептал Иван Гермогенович.
      Медведка шумно ворочалась в подземелье, разгребала лапами землю и подвигалась все ближе и ближе к профессору.
      «Питается личинками насекомых, земляными червями, — вспомнил профессор, — значит, сожрёт и меня».
      Беспомощно оглядываясь по сторонам, Иван Гермогенович начал осторожно отступать в тёмный угол пещеры, стараясь держаться как можно дальше от медведки.
      «Надо обойти её!» — подумал профессор, пробираясь вдоль стены в тыл своего врага.
      Медведка повернулась. Она повела усами, точно принюхиваясь или прислушиваясь.
      Профессор затаил дыхание.
      Медведка опустила усы и, неуклюже загребая лапамилопатами, кинулась прямо на профессора.
      Иван Гермогенович помчался назад и встал на старое место.
      Нет! Не такто легко обмануть медведку под землёй. Ведь она здесь чувствует себя, как рыба в воде.
      Нет! Не убежать! Надо драться!
      Иван Гермогенович остановился и, решительно вскинув копьё на изготовку, приготовился к бою. Он отступил назад. Локти его коснулись стены, и тут он внезапно почувствовал под локтем пустоту.
      Он проворно повернулся. Прямо перед ним зиял вход в широкую тёмную нору.
      Профессор перевёл дыхание.
      Куда ведёт этот тоннель? Кто вырыл его? Не скрывается ли здесь новая опасность?
      Но об этом сейчас некогда было думать…
      «Спрятаться, уйти, зарыться глубже в землю!» — мелькнуло в голове профессора, и он, не раздумывая, юркнул в нору.
      Спотыкаясь и ударяясь больно о камни, Иван Гермогенович стал пробираться в полной темноте, ощупывая дорогу руками.
      Тоннель оказался длинным. Он то спускался вниз, то поднимался вверх, то поворачивал вправо, то круто уходил влево и становился всё уже и уже.
      Приходилось низко нагибаться, а коегде даже ползти на четвереньках, волоча за собою копьё.
      Но все это были пустяки. Со всеми этими неудобствами профессор готов был примириться. Он согласен был ползти целый день даже на животе, только бы уйти от проклятого сверчка! Только бы спрятаться куданибудь!
      Но казалось, уйти от медведки невозможно. Она шла по горячим следам неотступно, и профессор ясно слышал за собой нарастающий шум погони.
      Лишь только Иван Гермогенович проскользнул в тоннель, медведка остановилась, пошарила усами по стенам пещеры и замерла, как бы раздумывая: куда же скрылся этот странный и такой проворный червяк?
      Усы медведки беспокойно задвигались. Они ощупывали пол, стены, потолок и вскоре обнаружили вход в нору.
      Медведка просунула туда голову, тяжело задышала.
      Тут он, что ли?
      Она постояла немного на месте, постукивая лапами, а потом решительно втиснула своё громоздкое тело в нору и, быстро загребая землю, поползла по тоннелю.
      Медведка продвигалась как горячий гвоздь в куске сливочного масла. Она шла, пробивая своим телом рыхлую землю, буравя её с непостижимой быстротой.
      Профессор услышал позади, за своей спиной, прерывистое дыхание, и вдруг на плечи его опустились жёсткие усы медведки.
      Они ощупывали его, скользили по лицу, по рукам.
      Иван Гермогенович вскрикнул. Быстро повернувшись, он ударил копьём по усам и полез дальше.
      Неровные стены узкого тоннеля больно царапали бока, плечи, локти.
      Тоннель стал таким тесным, что Иван Гермогенович с большим трудом подвигался вперёд.
      От плесени и сырости дышать было трудно.
      Профессор обливался потом. Сердце его стучало. Руки и ноги дрожали.
      Чем дальше, тем труднее было пробираться по тесному подземному коридору, но профессор уже не слышал за спиной прерывистого дыхания медведки. Она осталась гдето далеко позади, и теперь Ивану Гермогеновичу казалось, что он ушёл от погони.
      Упираясь в землю локтями и коленками, профессор полз, напрягая все силы, тяжело дыша, еле сдерживая кашель. И вдруг перед ним выросла стена земли. Дальше хода не было.
      Тоннель кончался тупиком.
      Иван Гермогенович вздрогнул: «Неужели смерть? Но кто же тогда спасёт Карика и Валю?»
      Обливаясь потом, он торопливо шарил в темноте, но руки всюду натыкались на плотные земляные стены.
      Что же делать?
      Он сидел в норе, как в ловушке. Сзади наступает медведка, впереди — глухая стена.
      Что можно предпринять в таком безвыходном положении?
      Иван Гермогенович почувствовал, как по телу его поползли мурашки. Руки и ноги похолодели. Во рту пересохло.
      — Ну нет, — сказал решительно профессор, — мы ещё посмотрим, кто кого. Ты — большое, сильное животное, но ведь я человек. Я буду драться с тобой и буду победителем.
      Час назад Иван Гермогенович мог бы раздавить пальцем медведку, а теперь нужно собрать все свои силы, да и то он не может сказать с уверенностью, чем кончится бой.
      Иван Гермогенович повернулся назад и, прижимаясь к плотной земляной стене тупика, выставил вперёд копьё.
      — Буду бить прямо в нервный узел, под глаз, — громко сказал профессор.
      Но тут в голове его мелькнула мысль, от которой он содрогнулся: «А как же я выйду отсюда, если убью медведку? Ведь она закупорит тоннель своей огромной тушей. Как убрать с пути такое громадное чудовище?»
      Думать, однако, было некогда.
      Все громче и громче нарастал подземный шум. Медведка была совсем близко.
      Прошла минута, другая.
      — Прочь! Прочь! — закричал Иван Гермогенович, размахивая копьём и стараясь криком напугать медведку.
      Земля с гулом рухнула. По стенам тоннеля пронёсся шорох Шершавые усы медведки протянулись к профессору, ощупывая в темноте его голову и плечи. Иван Гермогенович рванулся назад и принялся наносить чудовищу по голове бессчётные удары копьём.
      — Вот! Вот! Вот! — хрипло кричал профессор. Медведка не ожидала такого нападения. Пятясь, она поползла назад.
      — Ага! Ага! — закричал Иван Гермогенович, смело бросаясь на врага.
      Медведка протянула усы. Профессор ударил по ним наотмашь кулаком и, громко ругаясь, погнал животное по тоннелю.
      Он, не переставая, бил медведку по голове копьём, стараясь попасть острым концом в нервный узел. Но вдруг медведка втянула голову под щит, и копьё застучало по роговой крышке без всякого толку.
      Чудовище остановилось. Видно, копьё больше не беспокоило его. Профессор понял: битва проиграна.
      Шевельнув широкими лапами, медведка перешла в наступление.
      Профессору пришлось теперь снова отступать.
      Размахивая копьём, он стал медленно отходить в конец тоннеля, пока не почувствовал сзади плотную стену.
      «Вот и конец!» — подумал Иван Гермогенович.
      Закрыв устало глаза, он втянул голову в плечи и весь сжался в комок.
      Вдруг он услышал над головой шум. Потолок норы трещал, как будто его сверлили сверху. На голову Ивана Гермогеновича посыпалась земля.
      Потолок лопнул. В норе на одно мгновение мелькнул мутный свет, профессор увидел кусок далёкого синего неба, но тотчас же, закрывая щель, сверху спустилось в тоннель чтото вроде огромного стручка.
      — Что это? — крикнул профессор, схватив стручок руками.
      Стручок вздрогнул и начал быстро подниматься вверх.
      Профессор понял только одно: этот стручок пришёл оттуда, где было солнце, и он должен выйти к солнцу изпод земли вместе с ним, с этим стручком.
      Он ещё крепче обхватил стручок руками и ногами и в ту же минуту пробкой вылетел изпод земли.
     
      Солнце ослепило его. Профессор зажмурил глаза.
      — Спасён! Спасён! — обрадовался Иван Гермогенович.
      Но не успел он разжать руки, как какаято непонятная сила подбросила его вверх, потом швырнула вниз, потом опять вверх. Профессор взлетал, как мячик, и снова падал на землю.
      Надо было скорее избавиться от прыгающего стручка. Профессор разжал руки. Вертясь в воздухе, он полетел на землю и кубарем покатился по камням.
      Вскочив на ноги, Иван Гермогенович увидел неподалёку зелёное чудовище, сверкающее на солнце. Оно стояло, расставив длинные ноги, покрытые острыми шипамишпорами. Могучие голени поднимались углами над гигантским туловищем. Толстый, изогнутый хвост, почти вдвое длиннее самого животного, лежал на земле.
      — Ах, вот это кто! — пробормотал профессор, потирая ушибленные бока. — Значит, это ты спас меня? Ну спасибо, дорогой! Спасибо!
      Услышав голос профессора, животное повернуло к нему сплюснутую большеротую голову, шевельнуло усами неимоверной длины.
      — Из какого же ты семейства, мой спаситель? — вежливо спросил Иван Гермогенович.
      Зелёное, точно покрытое блестящим лаком животное пошевелило ногами.
      — Ах, вот ты кто! — закричал профессор. — Ты слушаешь меня ногами? Так, так. Понятно. Ты зелёный кузнечик. Ну что ж, спасибо, дорогой! Спасибо, что выручил из беды.
      Кузнечик снова шевельнул ногами. Продольные слуховые щели его передних ног повернулись к профессору. Кузнечик, видимо, прислушивался.
      Теперь профессору стало понятным всё, что произошло с ним.
      В это время года самки кузнечиков буравят землю, чтобы спрятать глубоко в почву свои яйца. Весной из этих яиц вылупятся личинки кузнечика. Они вылезут на поверхность земли и примутся уничтожать гусениц, бабочек, мух. На счастье профессора, самка пробуравила землю как раз в том месте, куда загнала его медведка.
      Но кузнечик не успел положить яйца. Коснувшись яйцеклада, Иван Гермогенович, конечно, сильно испугал самку, поэтомуто она так поспешно выдернула изпод земли свой хвостяйцеклад.
      — Извини, пожалуйста, — весело сказал Иван Гермогенович, — извини, что помешал тебе.
      Кузнечик подпрыгнул. Расправив сверкнувшие на солнце крылья, он исчез в зелёной чаще травяного леса.
      — Прощай! Счастливого пути! — крикнул Иван Гермогенович, помахав кузнечику рукой.
      Профессор остался один. Он стоял, оглядываясь, поглаживая седую бороду.
      — Однако, — забормотал Иван Гермогенович, — куда же ты затащил меня, зелёный скакун? Где же пруд? Как пройти к нему? Направо мне идти или налево?
      Вокруг шумел лес. Но только сейчас профессор заметил, как не похож этот лес на травяные джунгли.
      Тут не было искривлённых бамбукоподобных деревьев. Длинные, слегка изогнутые стволы тянулись вверх, словно гигантские свечи. Профессор, взглянув на кроны, удивлённо заморгал. Там, на головокружительной высоте, тихо покачивались огромные белые шапки. Каждое дерево стояло, как длинная жердь, на которую нахлобучили сверху гигантскую белую папаху,
      — Какие же это? — прищурился Иван Гермогенович.
      Он подошёл поближе к стволам и вдруг остановился как вкопанный. Прямо на его глазах белое пушистое облако сорвалось с вершины одного дерева и внезапно исчезло. Оно как будто растаяло в воздухе.
      Неожиданно к ногам Ивана Гермогеновича сверху упало тяжёлое продолговатое ядро.
      Профессор нагнулся. Из головки ядра торчал длинный тонкий хлыст, на нём трепетал пушистый парашют.
      — Ах, вот что! — закричал профессор. — Да ведь это же… Но как я сразу не догадался?
      Он внимательно оглядел высокие, странные деревья, потом подошёл к одному из них и попытался подняться по стволу наверх. Охватив дерево руками и ногами, Иван Гермогенович начал подниматься к вершине.
      Ствол дерева был толстый и липкий. Руки и ноги приклеивались к нему, но профессор только порадовался такому неудобству. Ведь если бы дерево было гладким, ему было бы трудно подняться вверх.
      С трудом отдирая руки и ноги, тяжело дыша и обливаясь потом, он полз по стволу, как муха по клейкой бумаге, бормоча под нос:
      — Так, так! Прекрасно! Мне положительно везёт сегодня.
      Вначале подъем был трудным, но чем выше поднимался профессор, тем тоньше становился ствол и тем легче было передвигаться. Ветер раскачивал дерево, и вместе с деревом качался Иван Гермогенович, в страхе поглядывая изредка на землю.
      Но вот и верхушка дерева: белая пушистая шапка.
      Профессор протянул руку, приготавливаясь перебраться со ствола на крону, как вдруг по его руке скользнуло чтото мягкое.
      Иван Гермогенович прижался к стволу. Вокруг него неожиданно захлопали крылья, воздух загудел. Перед глазами профессора понеслись, приплясывая, крылатые животные.
      Перепуганный профессор втянул голову в плечи.
      «Сожрут! Непременно сожрут, разбойники!» — тоскливо подумал он; однако, взглянув на крылатых животных, сразу же успокоился.
      — Уф! Какой я всётаки трус! — вздохнул с облегчением Иван Гермогенович.
      Расправив длинные, тонкие ноги, животные кружились вокруг дерева, трепеща прозрачными жёсткими крыльями. Их длинные хвосты задевали лицо профессора, скользили по всему телу.
      — Подёнки! Всего только подёнки! — пробормотал Иван Гермогенович и, ухватившись руками за мясистые листья кроны, спокойно полез на вершину удивительного дерева.
      Подёнки только с первого взгляда казались великанами. На самом же деле они были немногим больше профессора. Казались же они гигантскими только потому, что сзади у них развевались хвостовые нити, похожие у одних на вилку, у других — на циркуль.
      Хвостовые нити были вдвое длиннее туловища.
      «Ишь как пляшут! — подумал профессор. — Неужели скоро станет темнеть?»
      И, не обращая больше внимания на крылатых плясунов, Иван Гермогенович вскарабкался на самую крону.
      Бояться подёнок у него не было причин. У этих насекомых нет даже рта. Их жизнь так коротка, что им вовсе не нужно заботиться о пище. Они появляются на свет, чтобы проплясать в тёплом воздухе свой единственный в жизни танец.
      В весёлом хороводе весь день кружатся подёнки, без устали размахивая крылышками, а когда наступают летние сумерки, спускаются на воду, кладут здесь яйца и уже никогда больше не поднимаются вверх. В эти дни трупы подёнок рыжими коврами покрывают реки.
      Течение несёт миллиарды безобидных существ, мчит их вдоль крутых и пологих берегов, но к устью реки не доплывёт ни одна подёнка. Всех их пожрут по дороге рыбы и птицы.
      Незавидна участь подёнки. Сплясать и быть съеденной — только за этим они и приходят в наш мир!
      Окружённый хороводами подёнок, Иван Гермогенович стоял на макушке дерева, чемто похожей на купол. Вся её покатая поверхность была сплошь усажена тёмными блестящими ядрами. От каждого ядра поднимались вверх гибкие стебли с парашютами на концах. Они шумели над головой профессора, как весенний сад.
      Время от времени то одно, то другое ядро, вздрогнув и качнувшись, отрывалось от купола и с минуту висело над кроной. Порыв ветра подхватывал парашют, и тогда ядро уплывало по воздуху вместе с пушистым парашютом и стеблем.
      Профессор потрогал стебли руками и принялся за работу.
      Выбрав десяток самых крупных парашютов, он оторвал их от ядер. В руках у него появился пучок зонтиков с пушистыми облачками на концах. Парашюты так и рвались вверх, приподнимая Ивана Гермогеновича над кроной; и ему пришлось напрягать все силы, чтобы удержаться на месте.
      Потом Иван Гермогенович быстро сорвал ещё пару парашютов и, резво подпрыгнув, повис в воздухе. Некоторое время он висел, болтая ногами, но лишь только дунул ветер, парашюты весело зашумели над его головой.
      Воздушный поток подхватил профессора и понёс над лесом.
      — Замечательно! Просто замечательно! — засмеялся Иван Гермогенович, раскачиваясь в воздухе, словно маятник. — Вот уж никогда бы не подумал, что мне придётся летать на пушинках одуванчика.
      Странные деревья с белыми шапками выглядели теперь с поднебесной высоты как самые обыкновенные одуванчики.
      Лес казался похожим на простую луговую траву.
      Профессор огляделся по сторонам. Вокруг простирались травяные джунгли, песчаные пустыни.
      Вдалеке, на высокой горе Иван Гермогенович увидел высоченный столб, на котором развевалось красное полотнище.
      — Ага! Мой шест! — прошептал он, довольно улыбаясь.
      Ещё дальше и правее синела широкая водная гладь,
      — А вот и пруд! Прекрасно! Теперь я знаю направление.
      Ветер трепал пушистые парашюты. Ныряя в воздухе, Иван Гермогенович летел над лесами и полями, зорко смотря вниз. Но вот встречный воздушный поток подхватил Ивана Гермогеновича и понёс его прямо к пруду.
      — Эге! Так я и утону, пожалуй! — нахмурился профессор. — Надо опускаться, пока меня не унесло в открытое море.
      В эту минуту Иван Гермогенович пролетал над солнечной поляной. Место было удобное для спуска. Он решил приземлиться.
      Выпустив из рук один за другим несколько парашютов, профессор прошёл бреющим полётом над землёй и медленно стал снижаться. И вот трава уже снова превращается в дремучий лес, а узенький ручеёк — в широкую и бурную реку.
      — Гопля! — вскрикнул профессор, выпуская из рук разом два парашюта.
      Его помчало над рекой. Профессор свесил голову, отыскивая удобное место для посадки, и вдруг увидел плывущих по реке Карика и Валю. Волны кидали их на камни, тащили по течению; они переворачивались в воде, как поленья.
      — Дсржииитесь! — закричал профессор сверху.
      Выпустив из рук последний парашют, он камнем полетел в пенящуюся воду.
     
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
     
      Спасение утопающих. — Дорога к фанерному ящику. — Живые форточки. — Путешественники встречают стада травяных коров. — Грустные воспоминания. — Нападение воздушной черепахи.
     
      Сильное течение валило профессора с ног.
      Он падал то на одно, то на другое колено; вода сбивала его, покрывала с головой, но он снова поднимался и, осторожно переступая с одного камня на другой, двигался дальше.
      Карик и Валя лежали у него на руках. Глаза их были закрыты, руки беспомощно мотались, ноги волочились по воде.
      — Ничего, ничего! — шептал профессор, тяжело дыша. — Всё будет хорошо! — И он ещё крепче прижимал ребят к себе.
      Но вот наконец и берег.
      Профессор опустил Карика и Валю на землю, сел на корточки и принялся растирать ребят ладонями.
      — Да ну же, ну! Что вы, в самом деле? — бормотал Иван Гермогенович.
      Он сгибал им руки, ноги, перевёртывал то вверх, то вниз лицом. Но всё было напрасно. Ребята лежали неподвижно, закрыв глаза и плотно стиснув побледневшие, подёрнутые мертвенной синевой губы.
      — Ну что мне с вами делать? — нахмурился Иван Гермогенович.
      Он потёр ладонью лоб и вдруг весь просиял.
      Профессор вспомнил старый, теперь уже забытый способ спасения утопающих. Быстро вскочив, он схватил Валю за ноги, приподнял над землёй и с силой начал трясти.
      Изо рта, из носа Вали хлынула вода. Валя застонала.
      — Стонешь! — обрадовался Иван Гермогенович. — Прекрасно! Значит, будешь жить!
      Положив девочку на землю, он принялся за Карика.
      — Рраз! Два!
      Изо рта Карика вырвались мутные потоки.
      — А теперь полежи и ты.
      Отплёвываясь и кашляя, ребята открыли глаза. Они смотрели, ничего не понимая.
      Перед ними стоял Иван Гермогенович. Живой, настоящий Иван Гермогенович. Большой, бородатый, такой, каким они привыкли видеть его каждый день.
      От радости ребята не заметили даже, как странно одет профессор. Они видели только его добрые, смеющиеся глаза, его растрёпанную седую бороду.
      — Иван Гермогенович! — закричала Валя.
      Она бросилась к нему и заревела от радости.
      — Ну, ну, ну! — смущённо кашлянул профессор и погладил девочку по голове. — Теперьто плакать зачем?
      Валя размазала кулаком по лицу слезы и улыбнулась:
      — Это… Это… вода выходит… Сколько её налилось!…
      — Много, — согласился Иван Гермогенович. — Ну, а теперь, друзья мои, скажите мне: кто разрешил вам хозяйничать в моём кабинете?
      Ребята опустили головы.
      — Ах, молчите! Вы разучились разговаривать?
      Ребята вздохнули.
      Мокрые, несчастные, они стояли перед профессором, не смея взглянуть на него.
      Карик так низко опустил голову, что его подбородок упёрся в грудь, покрытую липкой грязью.
      И вдруг Валя захохотала:
      — Ой, Иван Гермогенович, какой вы смешной в этих… верёвках. Зачем вы так обмотались?
      — Вопервых, это не верёвки, а паутина, а вовторых, ничего смешного я тут не вижу.
      — Но почему они такие толстые? Паутина же совсем не такая.
      — Паутина такая же, но вот мы теперь стали другими, потому тебе и кажется, будто это верёвки. — Профессор строго посмотрел на Валю и сказал ворчливо: — Ты спрашиваешь, зачем обмотался? Такой костюм защищает меня от солнечных лучей, от царапин и ссадин. В нём я не буду мёрзнуть ночью, в нём можно спать на сырой земле, не опасаясь простуды. А кроме того, не привык я ходить раздетым.
      — А где вы достали столько вере… паутины?
      — Это мой первый охотничий трофей, — с гордостью ответил Иван Гермогенович и рассказал о встрече с пауком, о битве паука с осою. — Вот так я, друзья, приоделся и вооружился копьём — жалом осы.
      — А где же ваше копьё?
      — К сожалению, копьё пришлось оставить в подземелье после битвы с медведкой. — И профессор снова начал рассказывать о своих приключениях, о встрече с навозным жуком, с медведкой, с зелёным кузнечиком. Он говорил, не замечая, как ребята уже клюют носом. Они так много пережили за несколько часов жизни в незнакомом мире и так устали, что оба сейчас хотели только спать. — Но все хорошо, что хорошо кончается, — бодро сказал профессор. — Теперь мы вместе направимся домой. Однако и вам придётся одеться. Посмотрю, на кого вы сами будете похожи в паутинных костюмах.
      — Я не хочу в паутину, — сонно пробормотала Валя. — Я боюсь пауков.
      Карик приоткрыл слипающиеся глаза и спросил:
      — А паутина не ядовитая? Я читал недавно про ядовитых пауков. От ядовитых пауков можно… эту… паутину… чтобы одеться?
      — Глупости, — отмахнулся Иван Гермогенович. — В нашей стране только два ядовитых паука живут. Тарантул и каракурт. Но они живут далеко от нас. На юге. Да и вообще их не так уж много во всём мире. Всего шесть видов. В Северной Америке можно встретить паука «чёрная вдова», в Южной Америке — ядовитого мико, на Мадагаскаре — меноведи и в Новой Зеландии — катипо. Вот эти пауки действительно весьма ядовитые. Укусы их смертельны и для животных, и для человека. Правда, учёные знакомы только с тридцатью тысячами видов семейств пауков. Вполне возможно, что есть и другие ядовитые пауки. Среди ещё не изученных и не известных науке видов…
      Тут Иван Гермогенович услышал дружный храп.
      Профессор повернулся к ребятам. Карик и Валя сидели, свесив головы на грудь, и крепко спали, причмокивая во сне губами.
      — Не понимаю, — обиженно проворчал Иван Гермогенович, — как можно заснуть в такую минуту, когда можно узнать много интересных сведений о замечательном семействе пауков… Ах, бедняжки, бедняжки, они не подозревают даже, как много потеряли, заснув раньше, чем услышали мои рассказы о пауках.
      И в самом деле, разве можно было спать, попав в такой мир, где на каждом шагу сидят, плавают и даже летают пауки?
      Профессор собирался рассказать и о том, как пауки путешествуют по воздуху, выпуская из брюшка лёгкие паутинки. Ребята могли бы узнать о замечательных массовых полётах пауков в Южной Америке, где осенью все небо кажется застланным паутиной. Так много появляется в это время молодых пауков, летающих над землёй в поисках постоянного места охоты.
      А разве не интересно было бы Карику и Вале послушать рассказ о замечательном пауке нефиле, о самом красивом, самом нарядном пауке, который живёт на Мадагаскаре?
      О, если бы они знали, какая у этого красавца золотая грудка, какие прелестные огненнокрасные ноги в чёрных чулочках и какая ценная паутина у него.
      Местные жители изготовляют из серебристой паутины нефил такие тонкие и такие прочные сети, что ими можно ловить и птиц, и рыбу. А женщины Мадагаскара делают из этой же паутины чудесную воздушную ткань, которая по лёгкости и прочности превосходит даже шёлк.
      Правда, в нашей стране нет пауков нефил, но у нас есть тысячи других видов пауков, не менее полезных, чем нефилы.
      Пусть у наших пауков нет красивой прочной паутины, но зато они охраняют здоровье человека, пожирают миллиарды миллиардов вредных мух.
      А что такое муха? Ах, если бы ребята узнали, какая это вредная, опасная тварь! Ведь одна пара мух может расплодиться за одно лето так, что вся земля покроется слоем мух в 14 метров толщины. Муха не только плодовита, она и опасна для человека. На своих щетинках мухи переносят такие болезни, как туберкулёз, брюшной тиф, дизентерию, яички многих паразитов, в том числе самых страшных для человека — яички аскарид. Одна из мух — она называется вольфартова муха — откладывает в ранки, в нос, в уши личинки, которые разрушают кровеносные сосуды человека. Муха кохломиаамериканка впрыскивает в глаза людей сразу по двести личинок. И эти личинки разъедают глазные мышцы человека, вызывают слепоту. Вместе с солёной рыбой и сыром в кишечник человека проникает серная муха и грызёт кишечник, пока человек не умрёт.
      — Ах, дети, дети, — грустно вздохнул огорчённый профессор, — ну как вы можете спокойно спать в этом незнакомом мире, не зная, кто населяет его и какие серьёзные опасности вам могут встретиться на пути к дому. Чтобы не погибнуть, вам нужно отлично знать всех жителей этого мира, их нравы и повадки. И не только для того, чтобы добраться живыми до дома, но и чтобы не умереть от голода и холода.
      Но профессор не мог долго сердиться.
      — Ладно, — сказал он, хмуря густые брови, — дорога нам предстоит долгая, и я ещё успею рассказать ребятам всё, что им необходимо знать для жизни в этом мире. А теперь, пожалуй, и я подремлю.
      Профессор оторвал от незабудки лепесток, прикрыл им спящих ребят, а потом растянулся рядом с ними на земле и заснул богатырским сном.
      Иван Гермогенович и ребята спали почти два часа. Первой проснулась Валя.
      Протирая кулаком глаза, она сказала сонным голосом:
      — Не буду я одеваться в паутину. Профессор вздрогнул, открыл глаза. Посмотрев по сторонам, он проворно вскочил на ноги.
      — Кажется, мы немножко вздремнули, — сказал Иван Гермогенович. — Но это неплохо! Сон освежает человека, даёт ему силу и бодрость! Карик, вставай быстро!
      Карик потянулся, сладко зевнул.
      — Ох, и страшный же сон я видел, — сказал он. — Снилось мне, будто мы все уменьшились и будто… — Но тут он взглянул на странную одежду профессора, на Валю, на пролетающую над головами крылатую зверюгу, большую как корова, и смущённо пробормотал: — Что же нам делать теперь?
      — Как это — что? — удивился Иван Гермогенович. — Подниматься и шагать! Нус, собирайтесь быстро — и вперёд в путьдорогу!
      — А куда?…
      — Что — куда? Куда идти? Домой, конечно!
      — Домой, домой! — весело закричала Валя. Подпрыгнув, она захлопала в ладоши.
      — А далеко от дома, Иван Гермогенович? — спросил Карик. — За час мы дойдём?
      — Час? Ну нет.
      Профессор покачал головой.
      — Нам теперь и за десять часов не дойти… Ведь мы находимся почти в десяти километрах от нашего дома.
      — Ой, хорошо как! — запрыгала Валя. — Мы бегом пробежим такое расстояние. За один час добежим.
      — Гм… — смущённо кашлянул Иван Гермогенович. — Когдато, то есть ещё сегодня утром, мы, конечно, могли бы пройти десять километров за два часа. Это верно! Но сейчас нам придётся идти несколько месяцев.
      — Как? — удивился Карик.
      — Почему? — широко открыла глаза Валя.
      — Да потому, что за час мы пройдём самое большое метр или полтора. Вы забываете, что раньше каждый наш шаг равнялся полуметру, а теперь он равен ничтожной доле сантиметра.
      — Как? Разве мы все ещё маленькие?
      Валя быстро оглянулась.
      Вокруг стояли странные деревья с зелёными узловатыми стволами. По берегу реки бродило какоето крылатое существо поменьше телёнка, но много больше барана. В воздухе, как нарочно, над головами промчалось огромное, точно автобус, заросшее чёрной шерстью животное.
      Ребята удивлённо переглянулись.
      Что же это значит? Профессор настоящий, а вокруг попрежнему все необыкновенное, ненастоящее.
      — А… а как же так? — растерянно замигал ресницами Карик. — Ведь вы же настоящий, большой… Какой вы, настоящий или ненастоящий?
      Профессор улыбнулся.
      — И настоящий, и ненастоящий, — сказал он. — Но ты подумай сам: ведь я и раньше был выше вас ростом, — значит, и в этом малом мире я имею право быть таким же. Ясно?
      — Ясно! — нерешительно ответил Карик. Но профессор понял по глазам Карика, что ему ничего ещё не ясно.
      — Представь себе, — сказал Иван Гермогенович, — что жидкость, которую я изобрёл, выпил бы ты, я, слон, лошадь, мышь и собака. Все, понятно, уменьшилось бы в сотни тысяч раз, но для нас, людей, слон попрежнему был бы большим, каким мы привыкли видеть его в зоологическом саду, а мышь, ну что же, мышь так и осталась бы крошечной, только в сотни тысяч раз меньше обыкновенной мыши. Но всех нас, вместе со слоном, лошадью, собакой и мышью, настоящий человек без труда посадил бы к себе на ладонь.
      — Понимаю, — кивнул головой Карик.
      — А я не поняла… — сказала Валя.
      — Что тебе не понятно?
      — Я не понимаю, как вы узнали, где мы находимся.
      — Расскажу и об этом, но не сейчас, — сказал профессор, похлопав Валю по плечу. — Дорога у нас длинная, идти придётся долго, успеем поговорить обо всём в пути. Вы расскажете, что видели и что узнали, а я расскажу, как нашёл вас… Сейчас же вот что, друзья мои… По дороге к дому мы, возможно, потеряем друг друга, в таком случае каждый из вас должен сам найти дорогу домой… Идёмте за мной… Прежде чем мы двинемся в путь, я должен вам коечто рассказать.
      — Но мы не хотим потеряться! — сказала Валя, хватая Ивана Гермогеновича за руку.
      — Очень хорошо. И всётаки… На всякий случай… Мало ли что может случиться.
      Профессор подхватил ребят под руки и быстрыми шагами поднялся на пригорок.
      Ребята вприпрыжку бежали, чтобы поспеть за ним.
      — Видите? — спросил профессор, протягивая руку.
      Вдали над густыми зарослями травяных джунглей поднимался в небо, как высоченная труба, огромный столб. Наверху в синем воздухе развевалось огромное красное полотнище.
      Столб стоял среди леса, но его можно было видеть так же хорошо, как одинокую сосну в степи.
      — Это моя мачта! — сказал Иван Гермогенович. — Я поставил её вместо маяка.
      — Зачем?
      — А вот слушай… Где бы мы с вами ни были, мы всегда сможем увидеть наш маяк. Стоит только взобраться на вершину травинки, и…
      — Понятно, понятно! — закричали ребята.
      — Ну, остальное все очень просто… Внизу, около мачты, я оставил небольшой фанерный ящик. Он плотно закрыт со всех сторон, надёжно защищён от дождей и солнца. А для того чтобы мы могли попасть в него, я прорезал сбоку, в одной из стен ящика, небольшую дырочку.
      — А зачем попасть?
      — Когда мы доберёмся до ящика, мы влезем в него и там найдём коробку с белым порошком… Это, друзья мои, увеличительный порошок… Достаточно каждому из нас проглотить пригоршню этого порошка, как мы снова превратимся в больших, настоящих людей. Понятно?
      — Ой! — вырвалось невольно у Вали. — А вдруг ктонибудь унесёт ящик?
      Профессор смутился. Он и сам уже думал об этом. Но стоило ли говорить сейчас ребятам про свои тревоги?
      Погладив бороду, профессор сказал уверенно:
      — Ерунда! Ну кому понадобится старый фанерный ящик? Насколько мне известно, здесь, в этих краях, вообще очень редко встречаются люди. И… и вообще, довольно болтать, не будем терять понапрасну время. В дорогу, Друзья мои! Вперёд! Ну, выше головы! Руку, Карик! Руку, Валя!
      — Куда же мы сейчас?
      — Туда! — махнул рукой профессор. — Курс — на фанерный ящик.
      Высоко подняв голову, Иван Гермогенович зашагал к лесу. Ребята шли за ним, о чёмто оживлённо перешёптывались. Профессор услышал:
      — Скажи ты!
      — Почему я? Скажи сама!
      — В чём дело? — спросил Иван Гермогенович, останавливаясь.
      — А как же теперь мы будем спать, как обедать, завтракать? — спросила Валя.
      Иван Гермогенович пожал плечами.
      — Какие пустяки! Мы будем спать, как спали наши предки. На деревьях, в шалашах, в пещерах. И, право, это куда интереснее, чем спать в душной комнате. Считайте, что мы переехали на дачу. Устраивает это вас?
      — А что мы будем есть?
      — Ну, еды здесь сколько угодно. Можно обедать, ужинать и завтракать хоть по десять раз в день,
      — А вот нас, — сказала Валя, — когда мы хотели сегодня съесть одну ягоду, ктото ударил и сбросил в реку.
      — Ударил? — удивился профессор.
      — Ну да.
      И Валя рассказала, как они пытались сорвать с дерева ягоду, да не долезли и свалились вниз, в бурную речку.
      — Вы ели эти ягоды? — с тревогой спросил Иван Гермогенович.
      — Нет! Мы не успели!
      Профессор с облегчением вздохнул:
      — Ну и хорошо сделали. Это были, по всей вероятности, ягоды ядовитой дафны, или, как чаще всего называют это растение, ягоды волчьего лыка.
      — Но ведь мы не ели его.
      — Неважно. Вы надышались ядовитыми испарениями дафны и поэтому потеряли сознание.
      — Знаете, Иван Гермогенович, — решительно сказал Карик. — Мы согласны ночевать на ветке и где угодно, только…
      — Только что?
      Карик глотнул слюну и сказал:
      — Только мы ничего ещё не ели со вчерашнего дня. И… и мы совсем не можем идти… Нам бы…
      — Ну вот, ну вот, — засуетился профессор. — И как это я не догадался сразу?… Конечно, мои друзья, конечно… Прежде чем двинуться в путь, мы с вами хорошенько закусим… Хотите молока?
      — Настоящее молоко?
      — Мм… Не совсем, конечно, настоящее, но всётаки молоко.
      — Давайте! — протянул руку Карик.
      — Только побольше! — сказала Валя.
      — Идёмте! — сказал профессор.
      Иван Гермогенович пошёл вперёд, разглядывая травяные деревья и чтото отыскивая глазами. Наконец он остановился под тенью травянистого баобаба, у которого были такие большие листья, что на каждом из них вполне могла бы поместиться футбольная площадка, да ещё остались бы места для зрителей.
      — Вот! — протянул вверх руку профессор. — Здесь пасутся стада коров.
      — Коровы на дереве?
      — Ну да… У них тут чтото вроде альпийских пастбищ… Так кто же из вас полезет первым, друзья мои?
      — А… а… а эти коровы не кусаются?
      — Не кусаются и не бодаются. Ни зубов, ни рогов у них нет.
      Карик и Валя разом бросились к дереву. За ними полез Иван Гермогенович.
      Хватаясь за мягкие зелёные ветви, они карабкались, помогая друг другу, и скоро добрались до вершины могучего дерева.
      Тихо покачивались, сияя на солнце, глянцевитые широкие листья, похожие больше всего на гладкие зелёные лужайки. Путешественники влезли на один из таких гигантских листьев и пошли по нему, ступая босыми ногами по мягкой мясистой поверхности. Но, сделав всего лишь несколько шагов, ребята нерешительно остановились.
      — В чём дело? — спросил профессор. Валя протянула дрожащий палец.
      — Что это? — показала она на поверхность листа.
      — Да, да, что это такое? — спросил Карик, пятясь.
      Лист был совсем как живой.
      Его глянцевитая поверхность шевелилась, сжималась и растягивалась. Она была усеяна тысячами ртов, которые не то жевали чтото, не то норовили схватить Карика и Валю за босые ноги.
      — Ну? Что вас смущает? — удивился профессор.
      — Разве это лист? — сказала Валя. — Смотрите, что он делает, так и хочет откусить ноги. Я боюсь таких листьев.
      — Какие глупости! Стыдитесь! Да это же самые обыкновенные устьица.
      — Устьица?
      — Ну конечно. Это же форточки листа, которые проветривают растение. Это его лёгкие, которыми оно дышит.
      — А… они не могут схватить нас за ноги?
      — Ясно, нет. Не бойтесь, идите за мной смело! И профессор зашагал по листу вдоль крепких жил, которыми была прошита зелёная лужайка во всех направлениях. Следом за профессором двинулись ребята.
      Первой увидела коров Валя.
      — Ой, смотрите! — закричала она. — Разве это коровы? Совсем не похожи. И какие зелёные!
      По краям листалужайки бродили, перебирая тонкими, длинными ногами, зелёные животные, похожие на исполинские груши. Некоторые из них сидели, опустив на мясистую поверхность листа и глубоко вонзив в него загнутый хобот.
      — Ну, вот, — сказал профессор, — знакомьтесь. Травяные коровы. Пусть не смущает вас, что они не похожи на коров. Зато молоко у них великолепное. Не хуже, чем у настоящих коров.
      — А как их зовут? — спросила Валя.
      — Неужели ты ещё не догадалась? Да это же тля. Самое обыкновенное насекомое. Если ты когданибудь читала о муравьях, то должна, конечно, знать и тлей.
      — Ага, я помню! — сказал Карик. — Муравьи разводят их.
      — Вот, вот, ты прав, Карик, — ответил Иван Гермогенович. — Муравьи нередко переносят тлей к себе, кормят их, ухаживают за ними.
      — Как в молочном совхозе!
      — Да, почти… У муравьёв тля в большом почёте. Так же, как у людей корова Муравьи доят их, питаются молоком тли и… осторожнее, пожалуйста. Не наступите на молоко.
      Профессор остановился перед лужей густой жидкости.
      — Я думаю, — сказал Иван Гермогенович, — доить зелёных коров не стоит. Здесь и так текут молочные реки, угощайтесь, друзья мои!
      Он лёг на живот, припал губами к луже тлиного зелёного молока и, пачкая в нём бороду, сделал несколько глотков.
      — Очень вкусно! Прошу! Угощайтесь!
      Ребята последовали примеру Ивана Гермогеновича и с жадностью накинулись на сладкое, густое молоко.
      — Ну как? — спросил профессор. — Вкусно? Понравилось?
      — Лучше настоящего! — сказал Карик, с довольным видом вытирая ладонью рот.
      Валя чавкала, не поднимая головы, и только мычала чтото нечленораздельное.
      Наконец все насытились.
      Ребята отползли от молочной лужи и растянулись на листе, точно на пляже.
      Валя лежала, поглаживая живот, Карик раскинул широко руки и ноги
      — Хорошо! — сказал он.
      — Если вы уже сыты, идёмте! Не будем терять напрасно ни одной минуты!
      — Ой нет! — торопливо сказала Валя. — Сначала отдохнём немножечко.
      — Хоть полчасика! — поддержал Карик сестру Отяжелевшие ноги казались чужими. Руки лежали на мясистом листе, точно налитые свинцом. Двигаться было лень.
      — Ну, хорошо! — согласился Иван Гермогенович. — Отдыхать так отдыхать. — И лёг рядом с ребятами.
      Некоторое время путешественники лежали молча, жмурясь от яркого солнца, переваливаясь с боку на бок.
      Над головами шумел ветер. Лист покачивало, словно люльку.
      — А хорошо ведь! — пробурчал профессор. Он начал чтото бормотать, потом положил голову на лист и тихо захрапел, чуть посвистывая носом.
      — Заснул, — сказала Валя.
      — Пусть спит. И мы отдохнём. Валя помолчала немного.
      — Мама теперь плачет, наверное! — вздохнула она.
      — Ясно, плачет! — сказал Карик, хмуря брови.
      Валя вздохнула ещё тяжелее, словно и сама собиралась заплакать, но в эту минуту в воздухе чтото загудело и с шумом ударилось в лист.
      Лист задрожал.
      — Кто это? — взвизгнула Валя.
      Профессор приоткрыл сонные глаза.
      По листу ползла огромная черепаха, чутьчуть только поменьше танка. Спина черепахи блестела красным лаком. Чёрные пятна на спине сияли, точно лакированные японские тарелки.
      Профессор зевнул, закрыл глаза и безмятежно захрапел.
      Ребята с беспокойством поглядывали на красное чудовище, которое легко, совсем не почерепашьи, бежало прямо на них.
      Они прижались друг к другу.
      Красная черепаха подбежала к ребятам, взглянула на них сверху, точно с крыши сарая, и грозно шевельнула усами…
      Карик и Валя вскочили и с визгом и криком бросились бежать.
      Они пронеслись мимо зелёных коров, которые мирно паслись на листелужайке, и подбежали к самому краю листа.
      Дальше бежать было некуда.
     
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
     
      Тяжёлый поход. — Кафебуфет в травяных джунглях. — Штурм лесной крепости. — Битва с муравьями. — Под грибом. Наводнение.
     
      Карик и Валя стояли на самом краю листа. Внизу под ногами покачивались вершины деревьев; сквозь просветы листьев виднелась далёкая земля. Прыгать вниз? Но разве можно прыгать с такой высоты?
      Валя крепко вцепилась в руку Карика. Красная черепаха подползла совсем близко. Ещё минута — и она набросится на ребят, собьёт их, схватит и съест…
      — Не бойтесь! Не бойтесь! — вдруг услыхали ребята голос Ивана Гермогеновича. — Это божья коровка. Она не тронет вас. Идите сюда.
      — Она не тронет? — шепнула Валя, прячась за спину Карика.
      Не спуская глаз с гигантской черепахи, Карик отодвинулся от неё подальше.
      — Ну, ну! Смелей! — подбадривал профессор. Ребята круто повернулись и бросились бежать со всех ног, налетая на зелёных коров.
      Еле переводя дыхание, они примчались к профессору и шлёпнулись с разбегу на лист, юркнув тотчас же за широкую спину Ивана Гермогеновича.
      — Она же безобидная! — сказал профессор. — Напрасно вы её боитесь!
      — Безобидная, но очень страшная! — часто задышала Валя.
      — Ой, смотрите, что она делает, эта безобидная! — крикнул Карик.
      Божья коровка подобралась к стаду зелёных коров, остановилась и вдруг, точно лев, сшибла ударом лапы одну из них, подмяла под себя и, навалившись на корову всем телом, впилась в неё. В одно мгновение от коровы осталась только зелёная шкурка.
      Божья коровка принялась пожирать других. Она подминала их под себя, грызла, как семечки, брезгливо отбрасывая шкурки.
      Не успели ребята опомниться, как на листе не осталось ни одной тли.
      Сожрав тлей, божья коровка провела огромной лапой по усам и, отряхнув приставшие к ногам шкурки, подошла к самому краю листа.
      Тут она приподняла свой панцирь, выпустив изпод него прозрачный кремовый шлейф. С лёгким треском панцирь разломился на два тяжёлых, похожих на корыта, крыла. Жёстко шурша, развернулись ещё два крыла, тонких, прозрачных. Они закрутились, затрещали, словно пропеллеры. В лицо путешественникам пахнуло ветром. Божья коровка медленно отделилась от листа и поплыла, удаляясь, над лесом.
      — Вот так божья коровка! — сказала Валя. — Слопала всех и улетела.
      — Ну и прекрасно! — сказал Иван Гермогенович. — Так и нужно. Это очень хорошо.
      — Хорошо?
      — Конечно… Тлю нужно уничтожать всеми способами. Но, пожалуй, самое лучшее средство борьбы с тлями — божья коровка… В Америке собирают эту коровку мешками и весной выпускают на огороды, где водится тля. Охотники за коровками имеют даже особые карты, на которых помечены места, где скопляются на зимовку эти полезные насекомые. Вот тутто их и собирают.
      — А зачем нужно уничтожать тлей? — спросила Валя. — У них такое вкусное молоко.
      — Молоко хорошее, — согласился Иван Гермогенович, — но сама тля очень вредное насекомое, да и, кроме того, она самое плодовитое существо на свете. Если бы этого вредителя не уничтожали божьи коровки, нам, людям, было бы очень трудно бороться с тлями.
      — Чем же они вредят?
      — Они нападают на листья фруктовых деревьев, на цветы, на листья овощей. Словом, летом почти невозможно встретить такое растение, на котором бы не было тлей.
      — И что они делают?
      — Тля высасывает из растений соки. Но это ещё полбеды. Хуже всего другое. Своим зелёным молоком, которое вам так понравилось, тля залепляет устьица листа, мешает ему дышать и расти. Лист, понятно, погибает. А если гибнут листья, — значит, не жди ни фруктов, ни овощей. Однако довольно болтать. Отдохнули — пора и в путьдорогу. Пошли, друзья мои!
      Но прежде чем слезть с дерева, Иван Гермогенович отыскал на горизонте далёкий маяк.
      На западе над зарослями травяных джунглей развевался по ветру огромный красный флаг.
      — Ага, — пробормотал Иван Гермогенович, спускаясь вниз, — наш путь лежит на запад. Надо держать направление на солнце.
      Профессор спрыгнул на землю.
      — Пошли! — крикнул он и, шагая через полянку, запел, как ветер в трубе:
      Марш вперёд — труба зовёт,  Браавыее ребяятаа ! Выше головуу держаать , Слаавныее орлята!
     
      Валя поморщилась, заткнула уши пальцами. Карик махнул рукой: пускай поёт. У каждого человека должен быть какойнибудь недостаток. Профессор был только человеком.
     
      Путешественники шли лесом.
      Высокие деревья без сучьев, без веток стояли точно исполинские радиомачты.
      Солнечные лучи, падая сверху, ложились на землю золотыми полосами, и земля была похожа на полосатое жёлтое одеяло.
      Путешественники то карабкались на крутые, почти отвесные горы, то скатывались вниз.
      Глубокие овраги сменялись высокими холмами. Лес спускался на самое дно оврагов и поднимался вверх, на хребты высоких гор.
      Почва была вся изрыта, исковеркана.
      Руки и ноги профессора и ребят покрылись ссадинами и царапинами.
      У Вали на лбу синела большая шишка. У Карика распух нос и через всю грудь тянулся красный шрам.
      Ребята пыхтели, но от профессора не отставали ни на шаг.
      Солнце до боли обжигало плечи и руки. Иван Гермогенович поминутно вытирал ладонями мокрое лицо. Валя стала такая красная, как будто её обварили кипятком.
      — Ну и Африка! — попробовал пошутить Карик. — Ещё один такой день — и мы начнём линять. Будем полосатые, как зебры.
      Иван Гермогенович и Валя промолчали. Они шли, облизывая языком потрескавшиеся губы, и то и дело посматривали по сторонам, — не блеснёт ли гденибудь пруд или речка.
      Но воды не было.
      — Пить как хочется, если бы вы знали! — не выдержала наконец Валя.
      — Ну, ну, нос не вешать! — подбадривал ребят профессор. — Гденибудь поблизости должна быть вода.
      Скоро Валя совсем выбилась из сил.
      — Отдохнём! — говорила она через каждые десять минут.
      Путешественники останавливались, присаживались отдохнуть, но сидеть на раскалённой земле было ещё хуже, чем идти по ней. Не просидев и минуты, они снова пускались в путь.
      — Нда… — бормотал профессор, — путешествуем, точно в пустыне Каракумы. Валя шла шатаясь.
      — Пить! Пить! — хныкала она.
      Карик шагал как во сне, спотыкаясь и наталкиваясь на деревья.
      И вдруг в просветах леса мелькнула синяя полоса.
      — Вода! — закричала Валя, бросаясь вперёд.
      Профессор и Карик забыли про усталость. Перегоняя друг друга, они побежали за Валей.
      Лес расступился.
      Среди зелёных зарослей висели огромные синие цветы, но воды и тут не было.
      Валя упала на землю.
      — Я не могу больше! — застонала она.
      — Сейчас, сейчас! — бормотал профессор. Он подхватил Валю под руку.
      — Надо идти! Идём, Валек!
      Холодная, освежающая вода мерещилась ребятам и профессору на каждом шагу; она мелькала то впереди, то справа, то слева.
      Обессиленные путешественники, выбиваясь из последних сил, бежали к воде, но всякий раз они находили только синие цветы.
      — Пить! Пииить! — хрипела Валя.
      — Пить! — шептал пересохшими губами Карик. Иван Гермогенович пошатнулся и упал лицом на землю. Ребята свалились рядом.
      Они лежали, задыхаясь от жары и жажды. Мимо пробегали чудовища травяных джунглей. Они сновали взад и вперёд, словно тут был перекрёсток шумных проспектов. Но путешественники теперь не обращали на них никакого внимания. Одна гусеница прошла совсем рядом. Она даже наступила на руку Вали, но Валя и не пошевелилась.
      — Пииить! Пииить! — стонали ребята. Шатаясь, профессор встал.
      Надо было идти. Но куда? В какой стороне можно найти воду?
      Иван Гермогенович прислонился к дереву и, опустив бессильно голову на грудь, глядел по сторонам мутным взглядом. И вдруг неожиданно, почти совсем рядом с Иваном Гермогеновичем, зашевелился земляной холм. Камни с шумом покатились к подножию холма, и вершина его развалилась надвое. В воздухе мелькнули длинные усы, изпод земли показалась огромная голова, а затем выползло тёмное тело с жёлтой каймой по краям.
      — Спасены! — закричал профессор. Ребята приподняли головы с земли.
      — Вставайте! Есть вода! — кричал Иван Гермогенович.
      Собрав последние силы, Карик и Валя поднялись.
      — Дайте… какакапельку.
      — Через минуту вы получите целую речку. Нас проводит до воды мой хороший знакомый.
      Профессор махнул рукой в ту сторону, где стояло, очищаясь от пыли и грязи, чудовище с жёлтой каймой. Оно было похоже на жука, но этот жук казался таким большим, как тепловоз.
      — Кто это? — прошептал Карик.
      — Это обыкновенный плавунец! Жукплавунец! — сказал Иван Гермогенович таким голосом, словно он говорил об одном из своих старых знакомых. — Очень удачная встреча! Он и проводит нас до воды. Только не отставайте!
      Старый знакомый Ивана Гермогеновича повёл усами так важно, будто понял, что это о нём говорят, и, повернув вправо, уверенно двинулся вперёд, подминая под себя травяные деревья.
      Все сразу повеселели.
      — А зачем же он сидит под землёй? Может быть, там есть подземная речка? — спросил Карик.
      Иван Гермогенович с увлечением начал рассказывать ребятам о жизни и повадках этого поразительного насекомого, позабыв обо всём на свете и уже не обращая внимания ни на изнурительную жару, ни на скверную дорогу, по которой брели, спотыкаясь и то и дело проваливаясь в ямы, Карик и Валя.
      Ребята слушали Ивана Гермогеновича рассеянно и только при словах «вода, водяные, водные» грустно вздыхали и ускоряли шаги.
      А профессор, ничего не замечая, рассказывал:
      — А размножаются эти изумительные насекомые яйцами, которые они прикрепляют к водным растениям. Через месяц из яиц вылупляется личинка, очень похожая на гусеницу, а своими наклонностями — на тигра. Эти смелые, прожорливые личинки нападают почти на всех водных жителей, даже на рыб, хотя рыбы больше этих личинок в тысячи раз. Когда же личинка вырастает, она выползает из воды на берег, находит удобное, спокойное место и зарывается глубоко под землю. Здесь личинка превращается сначала в куколку, а потом в большого, настоящего жука. Жук выходит изпод земли — вы это уже видели сами — и отправляется разбойничать в свою родную стихию — в воду.
      — А как же он знает, где находится вода? — спросила Валя, облизывая пересохшие губы.
      — А как знают птицы, где юг, когда улетают осенью на зимовку в тёплые края?
      Профессор говорил не умолкая, он знал, что дорога становится короче для тех, кто идёт беседуя.
      — Этот жук, — говорил Иван Гермогенович, — пожалуй, самое замечательное животное на земле. Встретить его можно в любом водоёме. Когда вы его увидите, присмотритесь к нему хорошенько… Запомните, друзья мои, он плывёт по воде, как глиссер, ныряет, как утканырок, может сидеть на дне пруда дольше водолаза, путешествует под водой не хуже подводной лодки, летает по воздуху, как самолёт, и ходит по земле, как человек. Таких животных не часто приходится встречать в нашем мире… Однажды я…
      — Вода! — закричала Валя.
      Не слушая больше профессора, ребята бросились вперёд.
      Среди зелёных зарослей стояло неподвижное синее зеркало воды.
      Жук подошёл к обрыву, бултыхнулся вниз и пропал. По зеркалу воды побежали водяные круги.
      — Вода!
      — Вода!
      У берега озера стояли деревья с крупными голубыми цветами. Тёмные листья бросали на землю густые, прохладные тени. Карик, не останавливаясь, сбежал с пригорка, подпрыгнул и, вытянув руки, бултыхнулся в воду, как жук.
      Он плескался, хватал воду ртом, брызгался, громко смеялся. Усталости как не бывало.
      — Скорей! — кричал Карик. — Скорей сюда, пока я не выпил всю воду.
      Ковыляя и спотыкаясь, к берегу подбежали Иван Гермогенович и Валя. Они прыгнули в воду, подняв тучи брызг, и сразу начали пить, припадая к воде потрескавшимися от жары губами.
      — Ух, хорошо! — подняла голову Валя. Нос её был мокрый, по щекам и подбородку стекали капли воды.
      Накупавшись вдоволь, путешественники вылезли из воды, обсушились на солнце, а потом забрались в чащу травяного леса и растянулись в прохладной тени под деревьями с голубыми цветами.
      Так лежали они, не двигаясь, не разговаривая, рассматривая сквозь просветы цветов и листьев синее небо, лениво прислушиваясь к шуму травяных джунглей.
      Внезапно профессор встал, поправил костюм, подошёл к дереву и вцепился обеими руками в зелёную ветку.
      — Куда вы? — закричали ребята.
      — Лежите спокойно. Я сейчас… Профессор полез на дерево. Ребята переглянулись.
      — Полезем и мы! — сказала Валя.
      — Полезем!
      Они подбежали к дереву, но не успели схватиться за нижние ветки, как вверху чтото затрещало, будто там рвали крепкое полотно.
      — Ловите, ребята! Карик и Валя подставили руки. Лениво кружась и покачиваясь, прямо на головы ребят опустилось большое голубоватое покрывало.
      — Что это? — закричал Карик.
      — Лепесток незабудки! — крикнул сверху профессор.
      — А зачем?
      — Как это зачем? Сошьём из лепестков костюмы, сделаем зонтики… Не знаю, как у вас, а у меня вся спина пузырями покрылась! От солнечных ожогов.
      Профессор сбросил ещё несколько лепестков. Ребята подобрали их, сложили в кучу. Один лепесток Валя накинула себе на голову. Лепесток был большой, широкий. Скользнув по плечам, он покрыл её горячую спину, точно резиновый плащ.
      — Ну как? — спросил Иван Гермогенович, спрыгнув с дерева на землю.
      — Большой очень! — ответила Валя.
      Профессор взял лепесток, повернул его в руках, сложил пополам, затем перегнул ещё раз и откусил угол зубами.
      — Вот ведь крепкий какой! — сказал Иван Гермогенович, бережно развёртывая прокушенный лепесток.
      Посередине лепестка оказалась неровная, с рваными краями дырка.
      — А нука просунь сюда голову! — сказал Иван Гермогенович.
      На плечи Вали, обожжённые солнцем, легла прохладная, мягкая одежда.
      Лепесток закрыл Валю от плеч до колен.
      — Ничего! — одобрил Карик. — Вроде плащпалатки.
      — Не плащпалатка, — сказал профессор, — а простой цветочный плащ! — И протянул Карику такой же лепесток. — Нука, наряжайся и ты. Эти плащи спасут вас днём от солнечных ожогов, а ночью от холода.
      Когда ребята принарядились, Иван Гермогенович сказал, поглаживая бороду:
      — Прекрасные костюмы! Пожалуй, я тоже приоденусь в незабудочный наряд!
      Он смастерил из двух лепестков незабудки отличный плащ и, накинув его на плечи, повернулся перед ребятами:
      — Ну как?
      — Вам очень идёт этот цвет! — сказала Валя. — Вы стали похожим…
      — Ни слова больше, — поднял руку профессор. — Для нас сейчас не так уж важно, на кого мы похожи. Была бы только одежда удобной и лёгкой, защищала бы от палящего солнца. Кстати, почему бы нам не вооружиться зонтиками? Нука, за работу, друзья мои. Пусть каждый найдёт палку и закрепит на ней лепесток незабудки.
      — Ура! — закричала Валя и побежала искать ручку для зонтика.
      Прошло всего лишь несколько минут, и маленькая компания путешественников, одетая в голубые плащи, двинулась в дорогу, как странствующий цирк.
      Профессор шёл впереди, придерживая одной рукою зонтик с лепестком незабудки над головой, напевая свою любимую песню про отважного капитана.
      Следом за профессором шагали Карик и Валя, теперь уже уверенные, что непременно вернутся домой, увидят свою маму, встретятся с друзьями. Никто из них и не подозревал даже, какие ещё страшные приключения поджидают их на пути к дому,
      Лес остался позади. Путешественники вышли на солнечную поляну.
      Высоко над головами проносились с гудением, словно самолёты, огромные крылатые чудовища. Они мчались кудато по своим делам, сверкая прозрачными крыльями, и хотя Карик и Валя знали, что это не чудовища, а самые обыкновенные насекомые, они то и дело останавливались в испуге.
      — А вы напрасно их боитесь! — успокаивал ребят профессор. — Это же только нам они кажутся такими страшными, но не такие уж они опасные для нас. Это же обыкновенные бабочки, стрекозы, жуки, подёнки. Одни питаются мухами, другие гусеницами, третьи бабочками, комарами, соком цветов. Многие летающие насекомые вообще ничего не едят. Они появляются на свет только для того, чтобы отложить яички, а затем умирают. У многих нет даже рта. Как видите, здесь так же безопасно, как на улице любого города. Я уверен, что никто из насекомых и не подумает полакомиться нами…
      Профессор не договорил.
      Он схватил неожиданно Карика и Валю за руки и дёрнул их изо всей силы к себе. Ребята полетели на землю. Иван Гермогенович растянулся рядом с ними.
      — Тссс! — зашипел профессор, прижимаясь к земле.
      В ту же минуту над головами путешественников просвистело чтото и с шумом грохнулось в чащу леса.
      Путешественники торопливо прикрылись зонтами.
      — Кто?
      — Кто это?
      Профессор осторожно выглянул изпод зонтика. Неподалёку за тёмным бугром над вершинами леса сверкала на солнце чьято блестящая зелёная спина. Она то поднималась, то опускалась, потом животное поползло в сторону, подпрыгнуло и, с треском раскрыв крылья, исчезло.
      — Зелёный кузнечик! — сказал профессор, вставая и отряхиваясь.
      Карик тихонько подтолкнул Валю в бок.
      — А разве кузнечики — людоеды? — спросил он.
      — Видишь ли, — пробормотал смущённо Иван Гермогенович, — кузнечик — хищное насекомое, и почём я знаю, что может прийти ему в голову? Осторожность ещё никому не вредила, друзья мои.
      И путешественники, не торопясь, двинулись дальше.
      Они шли, переходя вброд речки, переплывая небольшие пруды, пробираясь сквозь густые заросли джунглей. Иван Гермогенович показывал то на одно, то на другое травяное дерево и рассказывал ребятам интересные истории о разных растениях. И кажется, не было такой травы и такого цветка, которые росли просто так, без всякой пользы и смысла.
      Вдруг Валя схватила профессора за руку.
      — Смотрите! — крикнула она. — Смотрите… Кто там?
      Все остановились перед густыми зарослями.
      — Где? Кого ты видишь?
      — Вон! Вон они! Подстерегают!
      — Ничего не вижу! — нахмурился Иван Гермогенович.
      Приложив к глазам ладонь козырьком, он вытягивал шею, поднимался на цыпочки, внимательно всматриваясь в густые заросли.
      — И я! И я вижу! — сказал Карик. — Они круглые и шевелятся.
      — Да где вы видите? — спросил встревоженный Иван Гермогенович.
      Он шагнул вперёд и вдруг весело засмеялся:
      — Ну, пустяки. Да вы и сами посмеётесь, когда подойдёте поближе к этим лесным чудовищам. Идёмте.
      И, широко шагая, профессор двинулся к логовищу страшных животных. Ребята пошли за ним следом.
      Чем ближе подходили они к лесным чудовищам, тем яснее можно было видеть висящие на травяных деревьях бурые шары. Издали они были похожи на футбольные мячи, вблизи же оказалось, что каждый из них не меньше аэростата. Стенки этих бурых аэростатов были сделаны из брёвен и кусков земли.
      — Угадайте, что это? — спросил Иван Гермогенович, останавливаясь.
      — О?! — закричала Валя. — Круглые дома! Смотрите, сколько тут квартирантов. Это лесная гостиница «Приют насекомого».
      — Или лесной ресторан «Тайна круглого дома», — засмеялся Карик.
      По толстым выпуклым стенам ползали жёлтые шестиногие животные. Они сталкивались у тёмных выходов, лениво ползли в разные стороны, потом снова сходились, ощупывали друг друга усиками и, смешно ковыляя, скрывались в тёмных коридорах круглого дома.
      — Да ведь это же тли! — закричал Карик. — Но только почему они жёлтые?
      — Очень просто, — ответил Иван Гермогенович. — Этот вид тли приспособился к цвету жилища… На севере все птицы и животные окрашены в белый цвет, под цвет снега, а вот на юге у животных окраска пёстрая, похожая на пёстрые краски южных лесов и степей. Разве ты не знал об этом?
      — Это для того, чтобы лучше прятаться? — спросил Карик.
      Профессор кивнул головой.
      — И для того, чтобы прятаться, и для того, чтобы лучше подкрадываться к своей жертве. Пятнистая шкура жирафа помогает ему легче спрятаться, а полосатая шкура тигра позволяет ему незаметно подкрадываться к добыче.
      Иван Гермогенович подошёл к бурому круглому дому, осмотрел его со всех сторон и даже постучал по стенкам ручкой зонтика.
     
      — Прекрасная работа! Замечательная! Добросовестная! — сказал профессор. — Молодцы муравьи!
      — Муравьи? Разве это они построили?
      — Ну да.
      — А почему же тут живут эти тли?
      — Да потому что это — молочные фермы муравьёв…
      Профессор взмахнул голубым зонтиком и сказал:
      — Так же, как человек разводит коров, муравьи разводят тлей. И не только разводят, но и оберегают тлей от врагов. А чтобы шестиногих коров не смыло дождём, муравьи строят для них вот эти домафермы.
      — А как же муравьи уносят отсюда молоко?
      — Зачем же им носить? Муравьи сами приходят сюда пить молоко.
      Карик весело засмеялся:
      — Так это же не ферма, а кафебуфет.
      — Некоторые виды муравьёв, — продолжал Иван Гермогенович, — перегоняют тлей на зиму в муравейник и всю зиму питаются свежим молоком.
      — Ловко! — свистнул Карик. — А я читал, будто муравьи засыпают зимой и ничего не едят.
      — Совершенно верно. Однако не все. В некоторых муравейниках часть муравьёв бодрствует. Вот онито и питаются молоком тлей.
      — Это, наверное, белые муравьи питаются зимой! — сказала Валя. — Я тоже читала. Они — в Африке. Называются термиты.
      — Ты, Валя, все спутала. Белых муравьёв не бывает. И термиты — не муравьи, хотя постройки их очень похожи на муравьиные. Термиты — ближе к тараканам, чем к муравьям.
      — Значит, не бывает белых?
      — Нет! Но есть чёрные, рыжие, красные, кровяные, жёлтые. Есть муравьискульпторы, муравьирудокопы, каменщики, скотоводы, земледельцы, медовые муравьи, зонтичные, муравьиодиночки. Да всех и не перечислишь, пожалуй.
      Разговаривая о муравьях, путешественники вышли к обрыву. Он круто спускался вниз, в зелёную долину, окружённую невысокими горами.
      Лёгкие облака бежали над горами. Вершины гор были залиты оранжевым светом предвечернего солнца.
      — Смотрите! — закричала вдруг Валя. — Египетские пирамиды! Смотрите! Смотрите же! Посреди долины возвышалась круглая гора. Она была сложена из тёмных брёвен, пересыпанных землёй. Висячие галереи огибали пирамиду, спускаясь спиралями книзу.
      — Муравьи! — сказал Иван Гермогенович. — Чёрные муравьи. Хозяева молочных ферм, мимо которых мы только что прошли сейчас.
      Длиннотелые, как гончие собаки, муравьи суетились вокруг муравейника. Они сновали взад и вперёд, пробегали, толкаясь, по висячим галереям, сбивали друг друга с ног, вскакивали и снова бежали. Казалось, что они были чемто испуганы. Они хватали огромные коконы и поспешно тащили их в тёмные ходы своего жилища. Длинные белые коконы, покачиваясь, плыли над головами чёрных муравьёв.
      — Это они таскают яйца! А зачем? — спросила Валя.
      Профессор пожал плечами.
      — Надо полагать, — сказал Иван Гермогенович, поглядев на небо, — что скоро будет дождь. Обычно перед дождём муравьи прячут коконы, или, как ты называешь их, яйца, и закрывают все входы и выходы… Но не будем терять времени понапрасну: пока муравьи заняты своим делом, попробуем перебраться через долину. Надо и нам, друзья мои, подыскать укромное местечко, где можно спрятаться от дождя.
      Путешественники начали спускаться вниз. Но лишь только они сделали несколько шагов, как услышали какойто неясный нарастающий шум.
      Профессор остановился.
      — Неужели уже дождь?
      Он посмотрел на небо.
      Оно потемнело, края его были обложены грозовыми тучами. Травяные джунгли стояли неподвижно, как будто притихли. Но дождя ещё не было.
      — Что же это всётаки шумит?
      Путешественники насторожились.
      Ребята с беспокойством смотрели на профессора, который внимательно прислушивался к нарастающему шуму, поглаживая седую бороду.
      — Странно… Очень странно! — пробормотал профессор. — Не нравится мне этот шум, друзья мои.
      Профессор и ребята спрятались на всякий случай за травяные деревья.
      — Как будто сюда бежит ктото! — сказал Карик, осторожно выглядывая изза толстого ствола.
      Шум приближался. Теперь уже можно было расслышать топот быстрых ног. Казалось, прямо на путешественников мчится перепуганное стадо коров.
      Вершины далёких гор задымились.
      Их застлало облако пыли.
      — Вижу! — крикнула Валя. — Вот! Вот они! Смотрите! Идут! Ой, сколько их!
      На волнистых хребтах появились чёрные точки.
      Сначала они рассыпались вдоль хребта, потом на секунду остановились и вдруг покатились по склонам вниз.
      Горы сразу потемнели. Несметные полчища какихто животных лавиной обрушились вниз, и скоро вся долина зашевелилась, как живая. А сзади, изза гор, все шли и шли новые и новые колонны.
      — Красные муравьи! — крикнул Иван Гермогенович.
      Профессор не ошибся.
      Это были огромные красные муравьи. Крепкие тела их отливали медью. Они были вдвое больше чёрных. А какой у них был свирепый, воинственный вид!
      Не останавливаясь, муравьипришельцы кинулись на штурм муравейника чёрных. Они хватались за перекладины цепкими ногами и скоро живым потоком затопили все галереи.
      Навстречу свирепым муравьям выбежали хозяева муравейника.
      На галереях завязался ожесточённый бой.
      Красные муравьи, как стая голодных собак, рвали мирных скотоводов, убивали их, сбрасывали с галерей.
      Они атаковали муравейник со всех концов.
      Скотоводы защищались отчаянно. Они гибли сотнями, храбро отстаивая каждый вход в своё жилище. Но силы были неравны.
      По трупам изуродованных чёрных муравьёв красные продвигались шаг за шагом вперёд и, наконец опрокинув маленьких защитников, с шумом ворвались в муравейник.
      Всюду на галереях валялись убитые чёрные муравьи.
      Внизу, у подножия муравейника, маленькие кучки чёрных муравьёв ещё храбро сражались с красными. Но бой уже кончился.
      Красные муравьи разгромили чёрных и принялись грабить муравейник.
      Победители тащили из тоннелей белые коконы и торопливо спускались по галереям вниз, где собирались беспорядочной толпой. Они были похожи на бандитов, которые, разгромив дом, тащили в узлах награбленное имущество.
      — Чего они не поделили? — с недоумением спросил Карик.
      — Разве ты не видишь? — шёпотом ответил Иван Гермогенович. — Красные муравьи отняли у чёрных их коконы, их детей. Теперь они отнесут эти коконы к себе в муравейник, и когда из них выйдут муравьи, они превратят их в своих рабов.
      — Чтоо?
      Карик вскочил точно ужаленный.
      — Так чего же это вы молчали всё время? Эти рабовладельцы грабят, а мы сидим сложа руки?!
      Он схватил камень и, размахнувшись, пустил его с силой в толпу бандитов, которые тащили из муравейника белые коконы.
      — Бейте их! Валька, чего смотришь? Не видишь, что ли?! Ах, паразиты несчастные!
      В красных муравьёв полетели комья земли и камни.
      Не думая об опасности, ребята выскочили изза деревьев.
      — Пли! — скомандовал Карик. И два камня со свистом врезались в толпу разбойников.
      Перепуганный Иван Гермогенович схватил ребят за руки.
      — Стойте! Сумасшедшие! Что вы делаете? Вы хотите, чтобы они бросились на нас?
      — Ну и пускай! — нахмурилась Валя. — Пускай бросаются. Мы им покажем, как забирать рабов!
      — Нам не справиться с ними! — уговаривал профессор.
      — Это мы ещё посмотрим: кто кого?! — воинственно ответил Карик, обстреливая красных муравьёв камнями.
      Ребята так разошлись, что их нельзя уже было унять.
      Профессор, махнув рукой, отошёл в сторону. Он сел на край обрыва и, свесив ноги, стал считать сшибленных ребятами муравьёв.
      Вот ктото из ребят метко угодил одному муравью прямо в голову. Муравей зашатался и медленно, точно раздумывая, начал падать. Тотчас же в грудь его со свистом врезался второй камень. Муравей дёрнулся и затих. Кокон выпал у него из лап и покатился под горку.
      К нему сейчас же подбежал другой бандит. Он уже схватил было его цепкими лапами, но камень, пущенный Валей, ударил муравья по лапе. Муравей завертелся, припадая на один бок, закружился и, прихрамывая, пополз прочь.
      — Ага, не нравится! — засмеялась Валя и нагнулась за камнем.
      А к брошенному кокону уже бежал третий муравей. Подхватив кокон, он быстро помчался к своей шайке.
      — Шалишь! — закричал Карик. — Не отдам! И он так метко пустил камень, что с одного удара сшиб с ног и этого муравья.
      Кокон далеко откатился в сторону.
      — Кройте их! — крикнул Карик. — Этих паразитов ещё не так надо бить. Эх, если бы сюда привести наш пионерский отряд, мы бы показали этим рабовладельцам… Какие негодяи! Их не трогают, а они лезут… Нука, все разом! Батарея, пли!
      В красных муравьёв полетели увесистые камни.
      — Ура! Они бегут! — радостно закричала Валя.
      Она нагнулась, чтобы поднять с земли новый камень, как вдруг прямо перед ней появилась страшная муравьиная морда.
      Как пробрался муравей через овраг? Почему его никто не заметил?
      Схватив глыбу с земли и высоко приподняв её, она ударила муравья по голове и закричала:
      — На помощь!
      Муравей зашатался, но тотчас же двинулся снова на Валю.
      — Ну что вы наделали! — схватился за голову профессор. — Их миллионы, а нас только трое.
      Да, конечно, ребята поступили неблагоразумно, но теперь уже поздно было сожалеть о случившемся.
      Профессор поднял над головой каменную глыбу и скомандовал:
      — Я — спереди, вы — сбоку! Бейте по голове! По голове его!
      — Уррррааа! — закричали ребята и бесстрашно бросились на муравья.
      Профессор обрушил каменную глыбу на голову муравья, Карик и Валя подбили камнями муравьиные ноги.
      Муравей вздрогнул, зашатался и упал на бок, беспомощно дрыгая ногами.
      — Ура! — закричала Валя. — Победа! Вперёд! В атаку!
      — Перестаньте! — крикнул Иван Гермогенович. — Какая ещё атака! Бежать надо! Спасаться, пока не поздно. Взгляните на овраг!
      На помощь муравьюразведчику, подбитому путешественниками, мчались через овраг полчища свирепых муравьёввоинов. Они бежали, ловкие, мускулистые, солнце освещало их красные сияющие бока, они, казалось, были покрыты сверкающей медью.
      Профессор побледнел. Он знал, как быстро бегают муравьи. Если бы люди бегали с такой быстротой, они пробегали бы за час тысячу пятьсот километров.
      Он схватил за руки Карика и Валю и сказал торопливо:
      — Просто от них не убежать. Они быстрее нас в сотни раз. Но у них очень плохое зрение. Надо бежать заячьими петлями, путая следы! За мной!
      Путешественники помчались, прыгая через ямы, спотыкаясь о камни.
      Ветер засвистел в ушах, запел тоненько: «Не уйтииии! Не уйтиии!»
      — Всем направо! — крикнул профессор, круто повернувшись в сторону.
      Карик и Валя бросились за ним.
      Несколько минут они бежали, не слыша за собою тяжёлого топота муравьёввоинов. Казалось, они оторвались от преследователей.
      Профессор оглянулся. Он увидел снующих в стороне муравьёв, явно потерявших следы, но вскоре они перестроились и снова кинулись по горячим следам профессора и ребят.
      Травяные джунгли задрожали от тяжёлого гула муравьиных ног.
      — А теперь налево! — крикнул Иван Гермогенович и бросился с ребятами влево, задыхаясь от быстрого бега.
      Так бежали они, петляя то вправо, то влево. Иван Гермогенович с беспокойством посматривал на ребят — выдержат ли они эту гонку?
      «Не уйти! — тоскливо подумал профессор. — Не уйти ни за что!»
      Но что же делать? Погибать? И ребятам, и ему?
      Нет, немыслимо!
      А что, если остановиться и задержать муравьёв? Может быть, ребята успеют скрыться, пока он будет драться с муравьями?
      Профессор как будто нечаянно споткнулся и остановился.
      Увидев это, ребята тоже остановились.
     
      — Бегите! Бегите! — замахал руками Иван Гермогенович.
      Карик и Валя побежали, но, пробежав несколько шагов, снова остановились.
      — Да бегите же вы, чёрт возьми! — рассердился профессор. — Бегите! Что вы стоите? Ну что? Что?
      — Река! Тут река!
      — Где?
      Профессор подбежал к ребятам. Впереди тянулась цепь невысоких холмов. За холмами синела река.
      — Переплывёте? — быстро спросил профессор, тяжело переводя дыхание.
      Карик и Валя переглянулись и разом ответили:
      — Переплывём!
      — Конечно, переплывём!
      — Тогда — вперёд! Мы спасены! Профессор взбежал на крутой холм.
      — Ныряйте! — крикнул он. — Плывите на тот берег! — И, взмахнув руками, бросился с обрыва в реку.
      — За мной! — услыхали ребята.
      Не раздумывая больше ни одной минуты, Карик и Валя нырнули следом за профессором.
      От холодной воды захватило дух. Карик выскочил пробкой на поверхность и быстро осмотрелся.
      Впереди, отдуваясь и фыркая, как тюлень, плыл профессор. Лысая голова его сверкала на солнце, словно полированный бильярдный шар.
      Загребая торопливо руками, Карик и Валя плыли за профессором.
      Но он, кажется, не видел ребят. Он вертел головой, выпрыгивал из воды, осматривался.
      — Эгегеге! — кричал Иван Гермогенович. — Где вы?
      — Здесь!
      — Здесь!
      — Не отставайте!
      Карик и Валя били руками по воде. Напрягая все силы, они старались догнать Ивана Гермогеновича, но он, как видно, был отличным пловцом. Расстояние между ним и ребятами увеличивалось с каждой минутой. Профессор уже подплывал к другому берегу, а Карик и Валя были ещё только на середине.
      Валя чтото крикнула. Тогда Иван Гермогенович повернул обратно и, поравнявшись с ребятами, поплыл рядом с ними.
      — Ну как? — с беспокойством спрашивал он. — Не устали? Доплывёте?
      — Доплывём! — еле выдохнула Валя, пуская пузыри.
      Карик повернул голову назад; он больше всего боялся, как бы красные муравьи не пустились в погоню вплавь. Карик видел, как они суетились на берегу, подбегали к реке, наклонялись к самой воде, осторожно вытягивая лапы, точно собираясь плыть, но тотчас же пятились назад.
      Никто из них не решался войти в воду. Измученные путешественники добрались до другого берега и, шатаясь от усталости, побрели к полосатым камням.
      Ребята сели на камни.
      — Вот так война! — сказал профессор, выжимая воду из бороды.
      Карик и Валя промолчали.
      Они смотрели не отрываясь на тот берег, где взад и вперёд бегали красные муравьи.
      — А эти не плавают… муравьи? — спросила Валя, вытирая лицо руками.
      — Нет! — успокоил девочку Иван Гермогенович.
      — А я, — сказал Карик, тяжело переводя дыхание, — а я читал, что они, цепляясь друг за друга, устраивают мосты и так переходят через реки.
      — Верно! — кивнул головой Иван Гермогенович. — Однако их не так много, чтобы они могли построить такой мост… А вообщето…
      Профессор озабоченно взглянул на обложенное тяжёлыми грозовыми тучами небо и круто повернулся к берегу.
      — Нам, друзья мои, грозит другая опасность. Сейчас хлынет такой дождище… Айайай… Мы должны укрыться гденибудь… И как можно скорее.
      Валя засмеялась:
      — Так ведь мы же все равно мокрые. Чего нам теперь бояться?
      — Ты забываешь, — сказал Иван Гермогенович, — что теперь первая же капля дождя сшибёт нас с ног, а следующие капли вколотят в землю. Нука, друзья мои, смотрите лучше по сторонам, нет ли тутпоблизости надёжной крыши, где можно переждать дождик.
      Не успели путешественники отойти от реки, как небо потемнело, над вершинами травяных джунглей прошумел холодный ветер, и частый, крупный дождь забарабанил по листьям.
      Но это были только первые капли.
      — Скорей! — крикнул профессор. — За мной, друзья мои!
      Он кубарем покатился вниз по крутому спуску, потом быстро вскочил и побежал дальше.
      Ребята помчались за профессором.
      Их голубые плащи развевались от ветра. Зонтики трепетали. Тонкие ручки зонтов выгибались дугой.
      Вдруг профессор круто свернул в сторону.
      — Сюда, ребята! — крикнул он, подбегая к серой высокой скале, которая вздымалась над долиной, точно силосная башня.
      Вверху на скале лежала огромная тёмнокоричневая глыба.
      Издали всё это было удивительно похоже на исполинский гриб.
      Профессор подбежал к подножию этой странной скалы и, запрокинув голову, быстро осмотрел её.
      — Ну, право, это чудесно! — сказал он, потирая руки.
      Карик и Валя подбежали к Ивану Гермогеновичу и разом крикнули:
      — Что это?
      — Что за скала?
      — Не узнаете? — спросил профессор. — А нука, взгляните на это чудо получше.
      Скала уходила высоко в небо, и чем дальше поднималась, тем она тоньше становилась.
      Вверху, на высоте десятиэтажного дома, висела круглая пористая крыша. Она опускалась, точно поля огромной шляпы, намокшей от дождя. Чёрная тень падала от крыши до середины столба.
      — Гриб! — закричала Валя.
      — Ну, конечно, гриб! — рассмеялся Иван Гермогенович.
      — А интересно, какой гриб? — спросил Карик. — Белый, подберёзовик, мухомор, сыроежка?
      Иван Гермогенович открыл рот, собираясь ответить, но тут хлынул проливной дождь. Голос профессора потонул в громовом шуме ливня.
      Такого дождя ни профессор, ни ребята не видели ещё никогда в своей жизни.
      В воздухе со свистом и воем проносились тяжёлые водяные шары и с грохотом падали на землю. Комья земли взлетали вверх, точно от взрыва снарядов. Не успевала грязь осесть на землю, как сотни новых водяных шаров, грохоча и воя, врезались в почву, взрывая её, разбрасывая, разбрызгивая.
      Потоки воды обрушились на землю. И скоро мутная водяная завеса закрыла от путешественников весь мир.
      Воздух внезапно похолодел.
      Поёживаясь и поджимая ноги, профессор и ребята стояли, как гуси на льду.
      Леденящий ветер поддувал сбоку, обдавая путешественников холодными брызгами.
      — Холллодно! — лязгнул зубами Карик.
      — Скверно, друзья мои, — сказал Иван Гермогенович, передёрнув плечами. — Этак мы совсем окоченеем. Надо найти подветренную сторону гриба. Вот что… Ты, Карик, иди направо, а ты, Валя, налево. Сборный пункт здесь. Взгляните, нет ли тут получше местечка… Ну, марш!
      Выбивая зубами барабанную дробь, ребята побежали вокруг гигантского гриба.
      Валя обогнула толстый выступ грибной скалы. Ветер дохнул ей в спину и пропал.
      За выступом было тихо.
      Тут под ногами лежали сухие жерди и бревна. Земля была тёплая. Ступая по ней озябшими ногами, Валя почувствовала, как она сразу же стала согреваться.
      Это было самое сухое и самое тёплое место под грибом, но только немного темноватое. Невысоко над землёй толстая кожа гриба лопнула и свешивалась, точно навес над крыльцом, затемняя землю. Валя забралась под навес.
      — Сюда! Ко мне! — закричала она. — Палатку нашла! Здесь палатка! Идите ко мне!
      С разных сторон гриба подбежали к Вале профессор и Карик.
      Укромный уголок под навесом им сразу понравился.
      — Ну, — сказал профессор, — все хорошо, конечно, что хорошо кончается. А ведь, если бы не река, муравьи растерзали бы нас. И поделом! Они занимались своими делами, а вы напали на них, стали бросать в муравьёв камни, драться с ними, убивать их. Что же им оставалось делать? Только защищаться.
      — Но они же первыми напали на бедных чёрных муравьёв, — сказал Карик. — Они же убивали чёрных, отнимали у них детей. Разве можно смотреть на такое сложа руки? Я теперь без пощады буду уничтожать муравейники рыжих бандитов.
      — Вот это уж я не одобряю! Глупо! Очень глупо! Разоряют муравейники только бездельники и глупцы. Все муравьи в наших лесах — наши друзья. Они защищают леса от вредителей, помогают лесу лучше расти, и потому муравьёв надо охранять, а не уничтожать.
      Профессор положил руку на плечо Карика.
      — Между прочим, — сказал Иван Гермогенович, — итальянцы покупают для своих лесов гнезда муравьёв в Австрии. Полные грузовики с муравьями отгружает Австрия для лесов Италии ежегодно. А ты хочешь разорять, уничтожать муравьёв.
      — Но, может быть, австрийские муравьи полезные?
      — Я уже сказал: все муравьи, живущие в наших лесах, полезны. Они ежедневно уничтожают свыше килограмма вредителей.
      — Каждый муравей?
      — Каждое муравьиное семейство! За лето они съедают два миллиона вредных гусениц, личинок жуковвредителей и вредных для леса бабочек. Одно семейство! А ведь в каждой муравьиной колонии живёт двадцать семейств и больше. Подумайте сами, сколько вредителей истребляет в лесах только одна муравьиная колония.
      — А их много… этих лесных вредителей?
      — Да немало! Более пятисот разных видов, а среди них попадаются такие, как, например, сосновый шелкопряд. Гусеница этой вредной бабочки способна полностью уничтожить огромный сосновый бор за лето.
      — А сколько в муравейнике муравьёв? — спросила Валя.
      — Примерно тричетыре миллиона. Вообще вполне достаточно, чтобы справиться с нами. Это вы должны знать хотя бы для того, чтобы в будущем не связываться с ними.
      — Пока мы сейчас совсем крошечные — конечно, а когда снова станем большими, вряд ли они сумеют победить нас.
      — Напрасно ты так думаешь, Карик! Африканские муравьикочевники обращают в бегство целые деревни негров. Люди бегут от них, бросая дома, имущество, запасы пищи. А ведь негры — народ храбрый. Они с копьями выходят на бой со львами и слонами. В той же Африке люди нередко отказываются собирать плоды кофейного дерева, если деревья становятся добычей муравьёвпортных.
      — А что они шьют? — спросила Валя.
      — Так называют муравьёв Берега Слоновой Кости. О, это очень интересные насекомые. Облюбовав кофейное дерево, муравьипортные стягивают края кофейных листьев, соединяют их вместе, потом один муравей берет в челюсти муравьиную личинку и прикладывает её к соединённым краям листа. Личинка выпускает шёлковую нить, сшивает плотно края, и через несколько минут сшитые шёлком листья превращаются в муравьиную комнату, где они живут и выращивают своих детей. За день муравьипортные могут превратить все кофейное дерево в гигантский муравейник. И надо вам сказать, эти муравьи так жестоко кусаются, что ни один человек не решается подойти к дереву близко.
      — Значит, не все муравьи полезные?
      — Полезные только лесные муравьи. Но есть муравьи и вредные. Для человека вредные. В Америке, например, живёт огненный муравей, который уничтожает посевы. На Антильских островах муравьилисторезы стригут плодовые деревья так, что от них остаются только ветки и сучья.
      — Они питаются листьями?
      — Нет! Они питаются тоже вредителяминасекомыми, но листья заготовляют для разведения в муравейниках грибов. Этими грибами они выкармливают своих личинок. Однако, по сравнению с аргентинским муравьём, листорезы и огненные муравьи — детские шалости. Живут аргентинские муравьи в стенах, как клопы, людей не кусают, но там, где они появились, нельзя ничего ни положить, ни поставить. Муравьи забираются в банки с вареньем, набрасываются на сыры, колбасы, хлеб, на муку, крупу и другие продукты, причём, как бы ни упаковывали продукты, муравьи все равно добираются до них. Они прогрызают и обёрточную бумагу, и ткани, и кожу. Живёт этот муравей на Лазурном Берегу — так называется местность Франции — и доставляет французам немало неприятностей.
      — А их нельзя травить, как клопов?
      — Пробовали! Но, — профессор развёл руками, — муравья не такто легко отравить. Дело в том, что у муравьёв, как у пчёл, погибают только фуражирыразведчики. А когда муравьи и пчелы видят гибель своих фуражиров, они уже не прикасаются к этой пище.
      — Ух, какие хитрые. Умные они, что ли?
      — Не скажу, что они умные, но опыт у них есть. Ведь муравьи живут на земле более сорока миллионов лет. На тридцать девять миллионов лет больше, чем человек. А за это время нетрудно научиться чемунибудь.
      — Сорок миллионов лет?! — Валя всплеснула руками. — Это, значит, самые древние насекомые?
      — Ну нет! Задолго до появления на земле муравьёв на ней уже резвились тараканы и близкие к тараканам насекомые — термиты; примерно триста миллионов лет назад появились первые тараканы и первые термиты.
      Карик спросил, недоумевая:
      — Но почему же всётаки их называют белыми муравьями?
      — Кто называет термитов муравьями, тот просто не знает энтомологии. Нет, нет! Термит не муравей. И даже не родственник муравья. У термитов другие родичи. Термит больше похож на таракана, чем на муравья. Да и питается он иначе. Муравьи едят гусениц, личинки жуков, многих насекомых, нападают на змей, не брезгают мёртвыми птицами, лягушками, разводят грибы и тлей. А термит ничего, кроме древесины, не может есть.
      — Но почему же термитов называют белыми муравьями?
      — Наверное, потому, что у муравьёв и термитов колонии строятся почти одинаково. Но только почти. Однако у термитов сооружения более совершенны, чем у муравьёв. Термитные постройки превосходят сооружения даже пчёл и ос. А по размерам они не имеют равных… В Африке можно встретить термитники до ста метров в окружности. Такие термитники выше человеческого роста и более всего похожи на дома пигмеев, чем на колонии насекомых. Многие колонии термитников издали выглядят, как деревни людей. Иная у термитов и матка. Она по своей величине не меньше сосиски. А яйца откладывает с быстротою пулемёта: по сотне яиц в минуту, вот почему…
      — Ай! — закричала Валя, схватив испуганно профессора за руку.
      Сверху, изпод крыши грибной шляпки, дождём посыпались на землю толстые белые змеи с чёрными головами. Шлёпаясь о землю к ногам путешественников, они крутились, извивались, как бы норовя укусить их за ноги.
      Профессор захохотал.
      — Не бойтесь, друзья мои, это же безобидные личинки комаров!
      — Эти змеи — личинки комаров?
      — Ну да! Обыкновенные личинки грибного комарика. — Профессор протянул руку к шляпке гриба. — Смотрите, как они источили гриб… Вам, я думаю, попадался когданибудь червивый гриб. Так это — работа грибного комарика. Точнее, его личинок. Нам он не страшен. У личинок сейчас своя забота… Пока земля мокрая, рыхлая, они спешат забраться поглубже в почву, чтобы превратиться там в куколок, из которых выйдут потом грибные комарики.
      Ребята успокоились.
      Все снова уселись под грибом и крепко прижались друг к другу.
      А вокруг бушевал ливень. Травяной лес валился, пригибался к земле под напором потоков воды. По шляпе гриба дождь барабанил с такой силой, что вверху, над головами, как будто перекатывался гром.
      Вдруг Карик закричал:
      — Смотрите! Ещё какойто появился. Ой, он, кажется, к нам подбирается. Кто это?
      Вверху по мясистому зонту лениво ползло голое, жирное животное. Оно было похоже на туго набитый грязный матрац. Спина урода лоснилась, словно смазанная жиром.
      — Какой страшный! — взвизгнула Валя и быстро юркнула за спину Ивана Гермогеновича.
      — Кто страшный? Что ты, Валя? Это же обыкновенная голая улитка. Или, как её ещё называют, простой слизень.
      — Он тоже будет падать? Профессор улыбнулся:
      — Ну нет! Этот не упадёт. Не ждите! Нечего делать ему на земле.
      — Тоже вредитель?
      — Слизеньто? Что ты! Слизень — лучший друг гриба. Правда, он уничтожает гриб, но в то же время даёт ему новую жизнь.
      — А разве можно быть полезным и вредным сразу?
      Профессор погладил бороду и неторопливо ответил:
      — Слизень глотает кусочки гриба, в которых находятся споры — грибные семена. Споры эти проходят через желудок слизня, а когда они падают на землю — прорастают. Многие грибы, не будь слизня, встречались бы гораздо реже, чем теперь.
      Неожиданно Иван Гермогенович выпрямился, предостерегающе поднял палец вверх. К чемуто прислушиваясь, он посмотрел на ребят и сказал, явно встревоженный:
      — Что бы это могло быть? Вы слышите?
      Путешественники встали.
      Сквозь шум и грохот ливня они услышали какойто смутный рёв. Казалось, гдето совсем недалеко грохочет о скалы море. Шум прибоя, приближаясь с каждой минутой, становился все громче и громче.
      — Гром, что ли? — прошептала Валя, прислушиваясь.
      И вдруг в воздухе заревело, загудело. Неизвестно откуда хлынула вода, и вокруг забурлили пенящиеся потоки мутного моря.
      Иван Гермогенович и ребята стояли на маленьком островке, плотно прижимаясь к стволу гриба.
      Опрокидывая все на своём пути, вода с рёвом мчалась, ломая травяные деревья, пригибая их к самой земле.
      Гриб стоял, точно башня на острове, но вода поднималась всё выше и выше, угрожая затопить и остров, и башню.
      Она плескалась уже почти у самых ног.
      — Гденибудь тут неподалёку протекает речка, — сказал профессор, — по всей вероятности, она выступила из берегов — и вот…
      Он беспомощно развёл руками.
      — А нас не смоет водой? — с беспокойством спросила Валя.
      Профессор ничего не ответил. Хмуря брови, он молча разглядывал свои ноги, шевеля озябшими, синими пальцами.
      Вода подступала.
      Она поднималась, как тесто, грозила смыть путешественников с островка, умчать в травяные джунгли и потопить там в какомнибудь глубоком овраге.
      Взглянув на растерявшегося профессора, Карик понял, что Иван Гермогенович уже ничего не может придумать для спасения.
      — Послушайте, Иван Гермогенович, — решительно сказал Карик, дотрагиваясь до холодной руки профессора, — мне кажется, положение наше не такое уж страшное.
      — Что же ты предлагаешь?
      — Надо залезть на гриб! — ответил Карик.
      — Да, да, — растерянно забормотал профессор, — попробуем залезть на гриб!
      Но, взглянув на круглый толстый ствол гриба, который отвесно поднимался вверх, он вздохнул и грустно покачал головой: забраться на него было невозможно.
      Беспомощно разглядывая ствол гриба, Карик вдруг увидел свисающую над головой площадку — лопнувшую кожу гриба. Она висела козырьком, словно крыша беседки, и могла, пожалуй, выдержать всех троих.
      — Иван Гермогенович, — крикнул Карик, — а что, если нам забраться на эту штуку?
      Взглянув вверх, профессор сказал обрадованно:
      — Чудесно! Великолепно! Туда вода не так скоро доберётся. Это же просто замечательно. Скорей, друзья мои. Залезайте ко мне на плечи, а с плеч — на эту площадку.
      Дрожа от холода, Карик и Валя вскарабкались на плечи Ивана Гермогеновича, а потом и на выступ гриба. Вскочив на ноги, ребята нагнулись, протянули руки профессору.
      — Влезайте, Иван Гермогенович!
      Но втащить профессора на площадку ребятам было, конечно, не под силу. Всётаки он весил вдвое больше, чем Карик и Валя.
      Иван Гермогенович добродушно замигал глазами.
      — Ничего не выйдет, друзья мои, — сказал он. — Вы уж сидите, а я и тут постою.
      Между тем вода поднималась всё выше и выше. Она уже затопила островок, на котором стоял гриб, и подбиралась к ногам Ивана Гермогеновича.
      Волны бились о ствол гриба, окатывали дрожащего от холода профессора с ног до головы.
      Что же делать?
      Плыть?
      Но куда?
      Пока доплывёшь до суши, окоченеешь. Да и оставить одних ребят Иван Гермогенович не решался.
      Он стоял, лязгая зубами, тоскливо поглядывая на бушующее вокруг озеро.
      Вода поднялась уже до колен профессора. Сильное течение валило его с ног.
      Прямо на него плыли бревна. Они толкали его, больно ударяли по коленям. Ноги Ивана Гермогеновича покрылись ссадинами.
      Вода поднялась уже до пояса.
      Он стоял, крепко сжав застывшие от холода губы, стараясь уже ни о чём не думать.
      «Кажется, — мелькнуло в голове Ивана Гермогеновича, — ребятам придётся одним пробираться домой».
     
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
     
      Мёртвый лес. — В поисках ночлега. — Валя находит лесную гостиницу. — Профессор нападает на ручейника. — Первая ночь в новом мире.
     
      — Залезайте сюда! — кричали ребята, с беспокойством поглядывая на Ивана Гермогеновича.
      — Ничего, ничего! — ответил он, дрожа от холода.
      Вытянув шею и приоткрыв рот, Валя чуть не плача глядела на профессора; Карик, хмуря брови, прикусил губу и отвернулся.
      Он понимал, что помочь Ивану Гермогеновичу они с Валей не могут, но в то же время трудно было смотреть без слёз на добряка профессора, который может погибнуть у них на глазах.
      Валя заплакала.
      — Ну, вот что, друзья мои, — сказал Иван Гермогенович твёрдо, — если со мною случится чтонибудь, не забудьте о маяке. Ищите его, идите к нему, спешите добраться до него как можно быстрее. Вернуться домой вы можете только так, как я уже объяснял вам. Иных путей к спасению у вас нет.
      Ребята растерянно молчали. Они как будто не слышали слов Ивана Гермогеновича. По щекам у них катились слёзы.
      «Неужели мы останемся одни в этом страшном мире?» — с ужасом думала Валя.
      — Мы же погибнем без Ивана Гермогеновича! — побледнел Карик.
      Да так бы оно и случилось, если бы дождь не прекратился так же внезапно, как начался.
      И все вокруг тотчас же стихло. Только гдето в лесных джунглях падали с шумом редкие капли, да можно было слышать, как шумят бегущие дождевые реки.
      По небу ещё мчались грязные, рваные тучи, но уже с каждой минутой край неба становился всё чище и чище, а скоро изза туч брызнул солнечный свет, и все вокруг засияло, засветилось. Земля задымилась тёплыми испарениями, и они сгущались в призрачный белый туман.
      В мутных потоках плыли, крутясь, бревна и вырванные с корнями травяные деревья.
      Профессор стоял, широко расставив ноги, отталкивая окоченевшими руками мокрые, скользкие стволы, которые лезли на него, точно живые.
      Вода пошла на убыль.
      Огромное дерево, плывшее мимо гриба, вздрогнув на волнах, медленно опустилось на землю.
      Иван Гермогенович торопливо встал озябшими ногами на мокрый ствол.
      — Кончилось! — радостно крикнул Карик.
      — Она уходит! Уходит! — захлопала в ладоши Валя. — Смотрите, больше нет воды. Можно слезать…
      Иван Гермогенович зябко повёл плечами. Переступив с ноги на ногу, он хрипло закашлял.
      — Да, да, слезайте… Надо идти! — сказал он. Ребята проворно спустились на землю.
      — Ой, вы совсем замёрзнете! — сказала Валя, обращаясь к профессору. — Давайте побежим. Когда бежишь, всегда становится жарко.
      — Хорошо, — кивнул головой Иван Гермогенович, — но сначала посмотрим, в какую сторону нам идти. Нука, Карик, влезь, дружок, на дерево да погляди, где маяк!
      — Сейчас, Иван Гермогенович!
      Карик подбежал к высокому стволу, покрытому колючками, и, цепляясь за мокрые колючки, быстро полез наверх.
      Дерево качнулось.
      По листьям, как по водосточным канавкам, хлынули на Карика потоки холодной воды.
      Карик вздрогнул, прижался к стволу, но тотчас же встряхнулся, как кошка, и полез дальше.
      Вот и вершина травяного дерева.
      Она сгибалась под тяжестью Карика, и он тихо покачивался, поворачивая голову то вправо, то влево.
      Внизу, насколько хватало глаз, тянулся лес, лес и лес, но теперь он уже был не похож на прежний. Все деревья склонились в одну сторону, как будто подрубленные.
      Широкие листья пригибались под тяжестью огромных водяных шаров, точно отлитых из тонкого хрустального стекла. Лучи заходящего солнца отражались на их поверхности багровым светом.
      Весь лес горел тысячами огней.
      Дрожа от холода, Карик повернулся на дереве и взглянул назад.
      Далеко на западе он увидел одинокую мачту. На её вершине безжизненно висел мокрый флаг.
      — Вот он! — крикнул Карик, махнув рукой на запад. — Туда нужно. В ту сторону.
      — Видим, видим! — закричала снизу Валя. Карик спустился на землю. Путешественники двинулись в путь и скоро углубились в чащу травяных джунглей.
     
      В лесу было тихо.
      Изредка с шумом и грохотом падали на землю водяные шары, и снова наступала мёртвая тишина.
      Не видно было ни одного живого существа. Вокруг все как будто спало мёртвым сном, словно в заколдованном сказочном царстве.
      — А куда же девались эти?… Дождём их убило, что ли? — спросила Валя.
      — Кто эти?
      — Да разные… Дикие звери…
      — Насекомые?… Гденибудь здесь! — ответил профессор, поёживаясь. — Гденибудь спрятались.
      — Спят?
      — Сохнут!
      Иван Гермогенович крепко потёр озябшие руки и прибавил шагу.
      — Все, кто летает, — сказал он на ходу, — и все, кто прыгает в травяных лесах, сидят после дождя и ждут, когда солнце высушит их, а тогда уж они снова забегают, запрыгают и полетят… Так же терпеливо ждут они восхода солнца по утрам, когда сидят в траве, покрытые тяжёлой росой.
      — Вот хорошо! — засмеялся Карик. — Пусть хоть круглый год сохнут, ничуть не пожалею.
      — Мы, значит, теперь одни в лесу? — сказала Валя. — А я — то все боялась: вдруг ляжем спать, а ночью они возьмут да нападут на нас. Ну, теперь я не боюсь ничего.
      Ребята повеселели.
      Они шли, болтая без умолку, потом затеяли игру. Гоняясь по лесу друг за другом, они громко перекликались, прятались за могучие стволы травяных деревьев.
      Карик то и дело убегал далеко вперёд, а Валя храбро совала нос в каждую щель, в каждую нору. Она хотела посмотреть, как выглядят после дождя чудовища травяных джунглей.
      Профессор следил за Кариком и Валей с нарастающим беспокойством и, наконец, сказал сердито:
      — Не думайте, друзья мои, что все насекомые будут теперь сидеть и смирно ждать восхода солнца… Лишь только станет темно, из нор и щелей выползут ночные хищники. А ночные хищники, пожалуй, пострашнее дневных… И вообще я не советую вам соваться в каждую щель.
      Ребята переглянулись.
      — Мы, — сказала притихшая Валя, — не знали про ночных.
      Они взялись за руки и пошли следом за Иваном Гермогеновичем, не отставая ни на шаг, не забегая вперёд.
      Солнце зашло.
      В лесу стало совсем темно и както особенно тихо. Чёрные деревья обступили путешественников стеной. Вверху, над головами, печально шумел ветер. Изредка шлёпались на землю, точно каменные глыбы, тяжёлые капли дождевой воды.
      В темноте идти было трудно.
      Профессор и ребята все чаще и чаще налетали на деревья, поминутно спотыкались и падали.
      — Подождите, — сказал наконец Иван Гермогенович, останавливаясь. — Так мы, пожалуй, заблудимся, да и вообще нам пора позаботиться о ночлеге. Я думаю, лучше всего идти сейчас по лесу цепью, не теряя, конечно, друг друга из вида.
      — Темно же, — прошептала Валя. — Мы можем заблудиться!
      — Будем перекликаться.
      — А потом?
      — А потом нужно внимательно искать какоенибудь укромное местечко… Кто встретит подходящее место для ночлега, пусть крикнет… Согласны?
      — Согласны! — разом ответили Карик и Валя. Путешественники разошлись в разные стороны. Валя пошла вдоль широкого ручья. Левее от неё побрёл Карик, а ещё дальше — Иван Гермогенович.
      — Смотрите внимательно! — послышался голос профессора.
      — Ауу! — крикнула Валя.
      — Ауу! — отозвался Карик.
      Вдруг Вале показалось, что рядом с ней ктото шевельнулся.
      Она побежала, но тотчас же за спиной у неё послышались чьито торопливые шаги.
      Валя остановилась и спряталась за дерево. Ей стало страшно.
      — Ауу! — закричала Валя.
      — Эгегегей! — откликнулись откудато изза деревьев два голоса.
      Профессор и Карик были совсем близко. Валя успокоилась и опять двинулась вперёд, но тотчас же сзади снова послышались осторожные шаги.
      — Кто? Кто это? — крикнула Валя и, не ожидая ответа, побежала в тёмную лесную чащу.
      Она бежала, спотыкаясь, боясь остановиться, не смея оглянуться.
      Вдруг в темноте выросла высокая стена. С разбегу Валя чуть было не налетела на неё. Хорошо ещё что она успела вытянуть вперёд руки.
      Её ладони упёрлись в холодную каменную глыбу.
      — Ауу! — крикнула Валя.
      — Ауу! — тотчас откликнулся Карик.
      Тяжело дыша, Валя пошла вперёд, держась рукой за глыбу. Земля под ногами хлюпала. Ноги увязали в грязи.
      Пройдя несколько шагов, Валя остановилась. Перед ней лежала большая, глубокая лужа.
      «Обойду её с другого конца», — подумала Валя и, круто повернув, пошла назад.
      Она выбралась на сухое место и, ощупывая руками гранитную глыбу, попробовала обойти её, но, сделав несколько шагов, вдруг почувствовала под руками пустоту.
      Валя остановилась. В темноте чернел вход в пещеру.
      — Сюда! — закричала она. — Скорей сюда! Я нашла пещеру!
      Первым прибежал Карик. Взглянув на каменную глыбу, он сказал сердито:
      — Какая пещера? Это же камень. Валя подтолкнула брата к чёрному входу, который вёл в глубину каменной глыбы:
      — Смотри! Вот и вход в пещеру!
      — Мда! — важно кивнул головой Карик. — Ничего! Приличная гостиница!
      Это было длинное, немного похожее на сигару каменное строение.
      Оно лежало между стволами больших узловатых деревьев; казалось, его сюда принёс и положил какойто сказочный великан. Оно почти висело в воздухе. Между ним и землёй с трудом можно было просунуть руку.
      Карик сложил ладони рупором и закричал:
      — Иван Гермогеновииич! Нашлиии!
      — Ауу! Иду! Идуу!
      Карик повернулся к Вале. Похлопав её по плечу, он сказал важно:
      — Молодец! Это вроде каменного ангара… Кажется, тут и в самом деле можно ночевать… Нука, попробуем забраться туда.
      У самого входа в пещеру лежал поваленный дождём толстый ствол. Карик вскарабкался на него и заглянул в тёмную широкую дыру.
      — Жалко, нет спичек! — сказал он. — Ничего не разглядеть.
      Он подтянулся на руках, просунул в пещеру голову и плечи.
      — Ну что там? — нетерпеливо дёрнула его за ногу Валя.
      Вдруг Карик, отпрянув назад, кубарем скатился с мокрого ствола.
      Одним прыжком он отскочил от пещеры и, схватив Валю за руку, быстро присел за деревом.
      — Занято! — зашептал он. — Там сидит ктото… Огромный… Страшный…
      Из тёмного входа высунулись два длинных щупальца, потом появилась чёрная круглая голова. Она посмотрела вправо, влево, качнулась и медленно убралась обратно.
      — Видела?
      — Ага! Усач какойто! Что это у него — усы? Да?
      — Наверно, усы! Тут они все усатые.
      — Надо позвать Ивана Гермогеновича! — тихо сказала Валя.
      — Ау! — крикнул Карик.
      — Ауу! — услыхали ребята голос Ивана Гермогеновича. — Да где же вы? Куда идти?
      — Здесь! Здесь!
      — Сюда!
      В лесу зашумели листья, потом послышались грузные шаги и хриплый кашель. Изза деревьев вышел профессор:
      — Ну как? Нашли чтонибудь?
      — Нашли!
      — Почти нашли! — Валя показала рукой на пещеру. — Это я нашла! — сказала она с гордостью.
      Профессор подошёл ближе и постучал палочкой по каменной стене.
      — Узнаю… Весьма удачно… Просто замечательно… Это как раз то, что нам сейчас нужно… Прекрасная гостиница для таких путешественников, как мы.
      Иван Гермогенович встал на поваленный ствол и заглянул в пещеру.
      — Стойте, стойте! — закричал испуганно Карик, схватив его за руку.
      — Что ещё? Что случилось?
      — Занята гостиница эта… Там сидит какойто… Раньше нас забрался.
      — Головастый такой… Страшныйпрестрашный, — шёпотом сказала Валя.
      — Ничего, ничего, — спокойно ответил профессор, — этого постояльца я хорошо знаю… Старый знакомый… Не пройдёт и минуты, как мы освободим помещение.
      Профессор перешёл вброд лужу и остановился около узкого конца каменной глыбы. Присев на корточки, он пошарил по стене руками.
      — Так! Так! — услыхали ребята. — Все в порядке! Бормоча чтото себе под нос, Иван Гермогенович направился в чащу леса.
      — Куда он? — спросила Валя.
      — Не знаю.
      — Куда вы, Иван Гермогенович? — крикнула Валя.
      — Стойте на месте. Я сейчас… Одну минутку! — послышался в темноте голос Ивана Гермогеновича.
      Прошла минута, но профессор не возвращался. Ребята слышали его шаги и бормотание, но что он делал в лесу — понять было трудно.
      Наконец профессор вернулся.
      — Ну вот и я! — крикнул он, волоча за собой по земле длинную жердь.
      Подтащив жердь к каменной глыбе, профессор опять пошарил по стене руками и, нащупав круглое отверстие, сунул туда острый конец жерди.
      Карик и Валя следили за каждым движением Ивана Гермогеновича, но никто из них не мог понять, что затеял профессор.
      — Кажется, — сказала Валя, — будет сражение.
      — Ага!
      Ребята нагнулись, пошарили по земле руками. Карик поднял увесистую дубину. Валя нашла камень и крепко зажала его в руке. Теперь в любую минуту они могли прийти на помощь профессору.
      — Нука, друзья мои, отойдите в сторону, — выпрямился Иван Гермогенович.
      Ребята не спеша отошли от пещеры и, держась за руки, стали в стороне.
      — А теперь, — засмеялся профессор, — смотрите, как этот большой и страшный будет улепётывать.
      Профессор повернул жердь вправо, влево, потом вогнал её глубоко в узкую щель и принялся ворочать ею, точно кочергой в печке.
      Чудовище забеспокоилось.
      Тёмная голова, покрытая шипами, поднялась над входом и, качаясь, свесилась вниз.
      — А ну! — крикнул профессор, наваливаясь всем телом на толстый конец жерди.
      Страшилище вздрогнуло, будто ужаленное, выбросило вперёд три пары ног и, быстро перебирая ногами, вывалилось из пещеры. Потом, волоча по земле изгибающееся, коленчатое тело, поползло к ручью.
      Не успели ребята разглядеть его, как странное животное покатилось под откос и с глухим всплеском упало в воду. Быстрое течение подхватило его, и оно тотчас же скрылось в темноте.
      — Вот ловко! — засмеялся Карик. — В следующий раз не полезет в чужую гостиницу.
      — Ладно, ладно! — добродушно заворчал Иван Гермогенович. — Сейчас не будем разбирать, кто у кого захватил территорию. Он у нас или мы у него. Во всяком случае, судиться с нами он не станет.
      — Как? — догадался Карик. — Значит, мы отняли у этого урода его собственную квартиру?
      — Тото и есть! — сказал профессор. — Но раскаиваться теперь уже поздно, да и не стоит, пожалуй… А теперь, друзья мои, давайте устраиваться на ночлег. Тащите ветки, листья, сучья. Складывайте все это около входа.
      В темноте закипела работа.
      Профессор и ребята подтаскивали к домику листья, корни и травяные стволы. Нелёгкая это была работа.
      Один лист пришлось тащить вдвоём. А какойто влажный и толстый лепесток цветка они еле дотащили втроём.
      Иван Гермогенович, видимо, торопился и, работая не покладая рук, всё время поторапливал ребят:
      — Ну, ну, скорее, скорее!… Валя, не лезь в воду! Карик, брось этот лист, всё равно не поднимешь… А нука, помогите мне подтащить вот эти ветки!
      Иван Гермогенович был доволен. Он боялся, что им придётся провести ночь под открытым небом, и вдруг такое неожиданное счастье.
      — Ах, друзья мои, — приговаривал Иван Гермогенович, — нам удивительно везёт сегодня. Наверное, как говорят англичане, мы родились с серебряной ложкой во рту… Вот погодите, залезем под крышу, тогда сами увидите, какие мы счастливцы…
      — А наводнение? — спросил Карик. — Брр… даже страшно вспомнить. Совсем оно не похоже на серебряную ложку.
      — Наводнение?… Да, это, конечно, наши самые чёрные часы. Однако мы не утонули всётаки…
      И знаете, друзья мои, оно оказало нам немалую пользу… В сущности, не будь наводнения, я даже не знаю, где бы мы ночевали сегодня и что случилось бы с нами в эту ночь… Ведь это же наводнение выкинуло на берег ручейника с его домикомчехлом.
      — Он даже не защищался! — сказала Валя. — Большой, а такой смирный.
      — Кто? Это ручейникто смирный? Иван Гермогенович засмеялся.
      — Ну, совсем уж не такой тихоня, — сказал он. — Под водой ручейник никому не даёт спуску. Этот прожорливый хищник нападает на крошечных раков, на личинки насекомых, а нередко пожирает даже своих родичей.
      — Такой разбойник?
      — Самый настоящий разбойник… А посмотрите, как выходит он на охоту. О, вооружён ручейник просто замечательно. Ведь он, каналья, закован, точно рыцарь большой дороги, в крепкую, непроницаемую броню. Да что рыцарь! Рыцари надевали только латы, шлемы и кольчугу, а этот господин таскает на себе целую крепость.
      — Он, значит, сидит в ней, как в танке? — спросила Валя.
      — Не совсем так, — сказал Иван Гермогенович, — потому что танкисты сами едут в танке, а ручейник таскает свой танк на себе.
      Валя поглядела на каменную глыбу и покачала головой.
      — Такая тяжесть, ойойой!
      — Однако не у всех ручейников такие тяжёлые дома, — сказал Иван Гермогенович. — Там, где растут камыши и на дно падают кусочки сухого камыша, ручейники устраивают своё жилище внутри камышинок, а там, где дно песчаное или каменистое, они соединяют вместе камешки, ракушки, песчинки и строят из них свои домакрепости. Можно, впрочем, встретить домики ручейников, построенные из самых простых листиков, которые падают в воду.
      — А почему у него два входа в домик: один большой, а другой маленький?
      — Для того, — ответил Иван Гермогенович, — чтобы вода свободно проходила через весь домик.
      — А зачем ей проходить?
      — Как это зачем? — удивился профессор. — Ведь дом ручейника всегда полон воды. А если она не будет меняться, стены дома покроются плесенью, и крепость этого хищника возьмут штурмом миллионы разных бактерий. Для них стоячая вода — то же самое, что для нас с вами воздух.
      — Но как вы ловко придумали прогнать его! — с восхищением сказал Карик.
      — О, — скромно ответил Иван Гермогенович, — это не моё изобретение. Помню, в детстве мы, ребята, частенько добывали ручейников таким способом. Бывало, вставишь соломинку в чёрный ход, а ручейник уже выглядывает из парадного. Шевельнёшь слегка — и он уже падает на ладонь.
      — Зачем? — с удивлением спросил Карик.
      — А мы ловили рыбу на ручейника! — ответил профессор. — Как насадка — это очень ценное существо.
      — Рыбу? — переспросил Карик. Он даже подпрыгнул. — И хорошо клюёт на него?
      Профессор засмеялся:
      — Да ты не рыболов ли? Ишь как загорелся весь.
      — Ого! — замахал руками Карик. — Рыба… Да я могу хоть целый месяц просидеть с удочкой…
      — И как? Удачно ловишь?
      — Нет, — честно сознался Карик. — Мне почемуто не везёт.
      — Вот как! Ну, тогда я скажу тебе: почаще лови на личинку ручейника. Лучшей насадки на крючок, чем эта самая личинка, нет и не было.
      — Надо попробовать.
      — А как же он теперь, этот ручейник… без чехла? — спросила Валя. — Пропадёт?
      — Не пропадёт! — беспечно сказал Иван Гермогенович. — Пока мы разговариваем, он, наверное, уже полдомика себе построил… Да ты не бойся. Он не погибнет… Вырастет, а потом превратится в летающее насекомое.
      — Он? В летающее?
      — Ну да, — сказал Иван Гермогенович, волоча по земле тяжёлый лепесток. — Превратится в насекомое, очень похожее на ночную бабочку… Впрочем, ручейник — мастер не только летать. Он неплохо бегает и по земле, и по воде. А когда наступает время откладывать яички, он спускается под воду и здесь прикрепляет свою икруяички к водяным растениям.
      Иван Гермогенович окинул взглядом гору веток, листьев, лепестков, которые они натаскали во время разговора, и сказал:
      — Ну хватит. А то мы так завалили вход. что нам самим в пещеру не пробраться… Залезайте!
      Карик и Валя долго просить себя не заставили. Они перескочили через кучу веток и осторожно вошли в полутёмный, низкий коридор.
      В самом конце елееле заметно светилась узкая щель.
      Ребята шли в темноте, ощупывая стены руками. Ноги ступали будто по мягкому, нежному ковру.
      Такими же мягкими, шелковистыми были и стены.
      Карик поднял руку, пощупал потолок.
      — И тут мягко! — удивился он.
      Ребята дошли до конца коридора и остановились перед круглой дырой. Холодный ветер дунул по ногам.
      — Эту форточку надо закрыть! — сказал Карик. — Мама не велела на сквозняке сидеть.
      Карик вернулся, принёс мягкий лепесток, скомкал его и крепко забил лепестком отверстие.
      — Теперь не дует, — сказала Валя, — но зато стало очень темно. Идём обратно.
      Ребята вернулись к входу в пещеру, где копошился среди веток, листьев и лепестков профессор.
      — Ну как? Понравился дом? — спросил Иван Гермогенович. — Жить можно?
      — Кругом ковры, ковры! — весело сказал Карик. — Очень неплохо живёт ручейник.
      — Недурно! — согласился Иван Гермогенович. — Между прочим, эти ковры не простые. Если ктонибудь захочет вытащить ручейника из домика, он уцепится за них крючками, и тогда уж никакая сила его не сдвинет… Однако за дело, друзья мои! Помогитека мне заложить вход, а то ещё ночью к нам заберётся какойнибудь нежданный, непрошеный гость!
      Профессор с помощью ребят навалил у входа кучу корней, на них положил ветки, а на ветки — лепестки. Получилась настоящая баррикада. Только сверху оставалась узкая щель, через которую в дом ручейника проникал синий ночной свет.
      — Прекрасно, — сказал профессор. — Теперь уж к нам никто не заберётся. Располагайтесь, друзья мои. Отдыхайте.
      Ребята выбрали в углу, у самой стены, удобное местечко, растянулись на пушистом коврике и крепкокрепко прижались друг к другу. Профессор лёг рядом.
      Отважные путешественники притихли, слушая, как за стенами домика шумит ночной печальный ветер и как уныло скрипят травяные деревья.
      Сверху с мокрых листьев падали на крышу тяжёлые, словно чугунные ядра, капли воды. В домике было тепло и сухо.
      Профессор и ребята растянулись на полу. Ковры были мягкие, как пуховики. Но путешественники долго не могли заснуть.
      Это была их первая ночь в странном, новом для них мире, где за один только день они так много пережили и встретили так много опасностей. Сквозь щели баррикады просвечивало тёмное ночное небо, и в небе мерцали огромные звезды.
      Валя лежала с открытыми глазами. Она смотрела не отрываясь на голубую звезду, которая висела над входом в пещеру. Звезда была такая большая, как полная луна, но только часточасто мерцала. Вот так и дома, когда лежишь в кровати и смотришь в окно, перед глазами качается большой, похожий на луну, весёлый уличный фонарь.
      Валя вспомнила дробное позвякивание трамваев, хриплые, сердитые гудки автомобилей и быстрые светлые полосы, которые бегут по окнам, будто догоняя одна другую. Она закрыла глаза.
      На минуту ей показалось, что она лежит у себя дома в тёплой кровати и слушает весёлый уличный шум.
      Дверь в соседнюю комнату приоткрыта, изпод двери виднеется жёлтая полоска света. В столовой мама убирает посуду. Гремят тарелки и чашки, звенят чайные ложечки. Перемыв посуду, мама смахивает со стола крошки, накрывает стол чистой белой скатертью.
      Валя вздохнула. Она вспомнила крошки сыра, которые оставались утром на столе после завтрака, и проглотила слюну.
      Ах, если бы вот сюда, вот в эту пещеру, хоть бы одну крошку сыра, такого свежего и вкусного! Этой крошки, конечно, хватило бы на ужин и профессору, и ей, и Карику да и на завтрак осталось бы немного. И Валя вздохнула снова.
      А может быть, они навсегда останутся в этом страшном мире?
      Вернутся ли они домой? Увидят ли они маму?
      — Мама плачет, наверное, — тихонько сказала Валя.
      — Плачет, — согласился Карик, — ясно, плачет. Ребята задумались.
      Чтото делает сейчас мама? Может быть, лежит одетая на кровати и при каждом шорохе поднимает голову с подушки и все прислушивается: не идут ли её ребята?
      На столе стоит, покрытый салфеткой, ужин, оставленный для них. В столовой тихо постукивают часы. В тёмном углу возится кошка. На глаза Вали навернулись слёзы. Она потихоньку вытерла их кулаком и крепко зажмурилась.
      — Нет! Всётаки плакать не буду!
      За стенами домика уныло свистел полночный ветер.
      Путешественники лежали, и каждый думал о большом мире, в котором они ещё так недавно жили.
      — Все ерунда! — с шумом вздохнул наконец профессор. — Не может быть, чтобы мы не вернулись… Вернёмся, друзья мои, не унывайте.
      Карик и Валя ничего не ответили. Они уже спали крепким, здоровым сном. Тогда Иван Гермогенович сладко зевнул, повернулся на бок и, положив голову вместо подушки на кулак, раскатисто захрапел.
      Путешественники спали так крепко, что даже не слышали, как ночью снова хлынул проливной летний дождь.
     
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
     
      Необыкновенный воздух. — Профессор угощает ребят яичницей. — Иван Гермогенович открывает фабрику одежды. — Пчела Андреевна. — Профессор и Карик исчезают.
     
      Над холодной землёй густыми волнами перекатывался белый туман. Он точно молоком залил притихший тёмный лес, заполнил глубокие лога и овраги.
      Вершины деревьев то погружались в туман, то появлялись снова.
      Утренний холод и сырость ползли в пещеру сквозь щели баррикады, и скоро здесь стало так же прохладно, как под открытым небом.
      Ребята беспокойно ворочались во сне, поджимали колени к самому подбородку, но от этого теплее не становилось.
      Наконец Карик не выдержал, вскочил, протёр сонные глаза, зябко поёжился и с недоумением посмотрел на покатые стены. Они были серебристобелые, точно покрытые инеем. Карик прикоснулся к ним.
      — Нет, это не иней. Это ковры. Серебристые ковры. Брр, хоолодно!
      На полу на ковре лежала, свернувшись в комочек, Валя. Она подтянула колени к закрытым глазам, а голову прикрыла руками. Во сне она тихонько стонала и всхлипывала.
      Карик запрыгал на одном месте, стараясь согреться, потом побежал вдоль стены в конец коридора.
      Ему стало как будто немного теплее.
      Он повернул обратно и с разбегу перекувырнулся через голову — один раз, другой, третий и вдруг шлёпнулся прямо на Валины ноги.
      — Что? Что такое? — закричала Валя, вскакивая. — Уже нападают?
      Дрожа и ёжась, она смотрела на Карика заспанными, испуганными глазами.
      — Чего ты? — удивился Карик. — Это же я. Очнись… Ты совсем замёрзла… Синяя вся… Нука, давай бороться. Сразу согреешься. Начали!
      Он подскочил к Вале и, прыгая вокруг сестры, принялся тормошить её.
      — Отстань! — оттолкнула Карика Валя. Но, падая, он вцепился в сестру, и они покатились по мягкому, пушистому полу.
      Валя захныкала:
      — Уйди! К тебе не лезут, и ты не лезь.
      — Эх ты, улитканедотрога! Я ж согреть хочу тебя.
      — А я спать хочу, — пробурчала Валя и опять улеглась.
      — Ну и спи, — рассердился Карик. За стенами ктото возился, стучал, кашлял и вдруг громко и весело запел:
      — Где обедал, воробей? — В зоопарке у зверей. Пообедал у лисицы, У моржа попил водицы.
     
      Это был голос профессора.
      — Вот видишь, — сказал Карик, — все уже встали, поют, а ты валяешься…
      Он подбежал к выходу из ковровой пещеры и крикнул:
      — Иван Гермогенович, где вы?
      — Здесь! Здесь! Вставайте, друзья мои. Завтрак уже готов.
      — А что на завтрак?
      — Прекрасная яичница.
      — Яичница?
      О, это было интереснее, чем мёрзнуть, а поэтому Валя быстро вскочила на ноги.
      — Пошли!
      Ребята откинули ветки и сучья, которыми был завален вход в дом ручейника, и выбрались на свежий воздух. Но лишь только Валя ступила на землю, как тотчас же испуганно попятилась назад.
      — Что это, Карик? Где мы? — зашептала она, крепко сжимая руку брата.
      Ни земли, ни неба, ни леса не было видно.
      В воздухе плавали тучи блестящих пузырьков. Пузырьки кружились, сталкивались, медленно опускались вниз и снова взлетали вверх.
      Вокруг кружилась пурга светящихся пузырьков.
      — Иван Гермогенович! — крикнул Карик. — Что такое? Что это кружится?
      — Туман! — услышали ребята голос профессора. Иван Гермогенович был тут же, гдето поблизости, совсем рядом, но ребята не видели его.
      — Разве туман такой бывает? — недоверчиво спросила Валя.
      — Да, Валек, это туман. Такой он бывает под микроскопом.
      Голос профессора звучал глухо, как будто доносился из глубокой ямы.
      Ребята протянули руки, пытаясь поймать пузырьки, но они лопались, растекались холодной водой по пальцам.
      — Ну где вы там застряли? — крикнул из гущи тумана Иван Гермогенович. — Бегите скорее!… Тут есть у меня коечто поинтереснее тумана.
      Карик и Валя, осторожно ступая, двинулись на голос профессора.
     
      — А много яичницы у вас? — крикнула Валя.
      — Если поторопишься, может быть, и тебе удастся попробовать её, — отозвался Иван Гермогенович. — Иди скорее, пока я не съел все сам.
      Вдали в тумане заблестел синий огонёк.
      — Огонь! — крикнул Карик.
      Неужели профессор развёл костёр? Но где же он взял спички?
      Валя во весь дух помчалась к огню.
      — Костёр, костёр! У нас костёр! — кричала она. Впереди, разбрасывая тучи пузырьков тумана, плясало пламя костра.
      Высокий столб зелёного огня поднимался до самых вершин чёрного, мокрого леса. У костра на корточках сидел профессор. Толстой палкой он ворошил хворост, корчившийся на огне с весёлым потрескиванием.
      — Ура! — закричали ребята. Они подбежали к огню и, взявшись за руки, принялись отплясывать дикий танец.
      — Гопля! — кричала, прыгая, Валя.
      — Гопляляля! — кричал раскрасневшийся Карик.
      — Тише, тише! — останавливал ребят профессор. — Так вы у меня, пожалуй, всю посуду перебьёте. Садитеська лучше да поешьте.
      От костра тянуло таким жаром, что невозможно было стоять даже далеко от него. А между тем сучьев в костре было не такто уж и много. Валя схватила охапку сухого хвороста и хотела подкинуть в костёр, но Иван Гермогенович остановил её:
      — Не надо! Яичница уже готова.
      — А костёр?… Он же потухнет.
      — Нет, он не потухнет… Садитесь, друзья мои, завтракать, — сказал Иван Гермогенович и поставил перед Кариком и Валей прямо на землю огромную белую посудину с неровными краями; она была доверху наполнена дымящейся яичницей.
      Не ожидая повторного приглашения, ребята с жадностью набросились на еду. Обжигаясь и дуя изо всех сил на пальцы, они глотали кусок за куском.
      Валя раскраснелась. У Карика нос покрылся потом. И только Иван Гермогенович ел не спеша, орудуя, точно ложкой, куском сложенного вдвое лепестка.
      Ребята не съели ещё и половины яичницы, как почувствовали, что сыты по горло.
      — Ну, — сказал профессор, вытирая клочком лепестка бороду, — надеюсь, вы сыты?
      — Ещё как! — засмеялся Карик. — У меня даже живот перекосился набок.
      — И у меня перекосился, — сказала Валя.
      — Прекрасно! Замечательно! — улыбнулся профессор. — Я очень рад, что яичница понравилась вам.
      — А из чего вы её состряпали? — спросила Валя.
      — Ясно, из чего делают яичницу, — из яиц, — перебил её Карик. — Это же просто. А вот как костёр вы разожгли? Где спички достали? И потом — почему огонь столбом стоит, почему он зелёный и почему костёр горит без сучьев?
      — Тебе не нравится костёр без сучьев? Ну что ж, тогда подбросим в огонь вот эту охапку.
      Иван Гермогенович подбросил в костёр сучьев и, поправив их палкой, весело подмигнул ребятам.
      — Вы думаете, я бездельничаю ночью? Ничего подобного. Я всю ночь ел поджаренную ветчину с зелёным горошком, горячие пироги, бифштексы, борщи, фрукты, торты. Но, к сожалению, все эти кушанья подавали мне во сне… Проснулся голодный как волк. Ну, вскочил и побежал искать чегонибудь съедобного. Однако отойти далеко от нашей роскошной квартиры побоялся… Видите, какой туман стоит… За два шага ничего не видно. Заблудишься, чего доброго, или свалишься в какуюнибудь пропасть. Что делать? Ждать рассвета?… Идти на авось?… Подумал я, подумал и решил развести костёр. К счастью, ещё вчера вечером я нашёл в лесу два кремешка. Онито и выручили меня… Набрал я сухих веток, сложил их в кучу и принялся работать…
      — Как доисторический человек! — прошептала Валя.
      — Вот именно, — улыбнулся профессор. — Ну, скажу я вам, это была нелёгкая работа, и помучился же я, пока, наконец, мне удалось превратить искру в огонь… Теперь только я понял, что нашим допотопным предкам жилось совсем невесело.
      — А почему всётаки огонь зелёный? — спросил Карик.
      — Почему? Да потому, что это горит газ. Обыкновенный торфяной газ — метан, который во многих местах выбивается изпод земли… Мне повезло… Я случайно развёл костёр в таком месте, где под землёй скопилось много этого газа… Ну, а яичница сама пришла на костёр.
      Валя так и ахнула:
      — Сама пришла?
      Иван Гермогенович посмотрел на Валю, важно погладил бороду и сказал:
      — Как только костёр разгорелся, рядом со мной ктото начал шуметь, возиться, и вдруг сильный ветер свалил меня с ног. Вокруг все так загудело, будто я нечаянно выпустил изпод земли ураган. Это была птица. А ураган поднимали её крылья. Должно быть, огонь спугнул её с гнезда.
      — Она не сгорела?
      — Нет, она улетела, — сказал Иван Гермогенович, — а я начал искать её гнездо. Ведь не зря же она сидела так тихо.
      — Нашли?
      — Конечно… Из этого гнезда я и добыл яйцо.
      — Оно не вороньё?
      — Нет. По всем признакам, это яйцо малиновки, белое с крапинками. Вы когданибудь видели яйца малиновки?… Они чуть побольше крупной горошины. Но мне пришлось изрядно повозиться с ним. Я катил его перед собой, как бочку, и по дороге, наверно, раз десять отдыхал. Но ещё труднее было разбить скорлупу. Целый час, кажется, я долбил её камнем. Наконец разбил всётаки и чуть было не утонул в белке… Хорошо ещё, что успел отскочить в сторону.
      Профессор, посмеиваясь, поглядел на ребят:
      — Ну, всё остальное просто. Белок вылился сам, а желток я поджарил на скорлупе, как на сковородке.
      Карик встал, одёрнул незабудковую рубашку.
      — Иван Гермогенович, — сказал он, рассматривая внимательно собственные ноги, — если вы хотите дать каждому из нас по хорошему подзатыльнику — не стесняйтесь, пожалуйста. Мы готовы расплатиться за своё поведение… Нам, конечно, ничего не надо было трогать у вас в кабинете, но понимаете… Так уж получилось! Только знаете что, вы лучше влепите мне два подзатыльника. Один за себя, один за Вальку. Она же маленькая!…
      Профессор добродушно махнул рукой:
      — Да ну тебя! Придумал тоже… Чепуху какуюто… Вы и так уж наказаны за непослушание, а потому садись и не петушись. Побереги свой затылок, он тебе ещё пригодится.
      Подкинув в костёр охапку сучьев, профессор улыбнулся:
      — А в сущности, друзья мои, и здесь, в этом мире, можно неплохо прожить! Вот подождите, привыкнем немного и тогда устроимся поуютнее.
      — Как? — с тревогой в голосе спросил Карик. — Разве вы думаете, что мы не вернёмся домой и останемся такими, как сейчас?
      — Этого я не думаю, — ответил профессор, — однако мы должны быть готовы к самому худшему… Наш маяк может повалить буря; наконец, какойнибудь любопытный паренёк может забрать фанерный ящик домой для исследования… Мало ли что на свете бывает…
      — И что же тогда?
      — Да ничего особенного, — пожал плечами Иван Гермогенович. — Будем жить травяными робинзонами… Кстати, друзья мои, наше положение куда лучше, чем у настоящего Робинзона. Ему нужно было целое хозяйство завести, а у нас все под рукой. Молоко, яйца, мёд, душистый нектар, ягоды, мясо. Лето мы проживём без особых забот. А на зиму насушим черники, земляники, грибов; запасёмся мёдом, вареньем, хлебом…
      — Хлебом?
      — Ну да. Мы посадим одно только зерно, и нам хватит урожая на всю зиму…
      — Но откуда же мы возьмём мясо?
      — А будем есть насекомых.
      — Насекомых? Разве их едят?
      — Представьте себе, — сказал Иван Гермогенович. — Даже в большом мире и там едят насекомых… Вот саранча, например. Её едят и жареную, и копчёную, и сушёную, и солёную, и маринованную.
      Профессор, вспомнив чтото, улыбнулся:
      — Когда спросили арабского халифа Омар Бен эль Коталя, что он думает о саранче, халиф ответил:
      «Я желал бы иметь полную корзину этого добра, уж я бы поработал зубами…» В старые времена, когда саранча налетала целыми тучами на арабские земли, в Багдаде падали цены на мясо… Между прочим, из саранчи приготовляют муку и пекут на масле превосходные лепёшки.
      — Фу, гадость! — с отвращением плюнула Валя.
      — Ну вот уж и гадость! — засмеялся Иван Гермогенович. — Просто непривычная для тебя пища — и только… Едим же мы омаров, креветок, крабов и даже раков, которые питаются падалью… Едим да ещё похваливаем… А вот арабы смотрят на тех, кто ест крабов и раков, с отвращением… Кроме саранчи, люди едят и других насекомых. В Мексике, например, туземцы собирают яйца полосатого плавунчика клопа, называют они их «готль» и считают самым лакомым блюдом… Неплоха, по мнению знатоков, и цикада. Та самая цикада, которую воспел в своей оде поэт Древней Греции Анакреон.
      Иван Гермогенович откашлялся и, подняв руку над головой, прочитал нараспев:
      Сколь блаженна ты, цикада, Ты — почти богам подобна.
      Профессор задумчиво погладил бороду:
      — А простые грекипрозаики жарили эту богоподобную цикаду в масле и с аппетитом ели… Даже таким насекомым, как муравьи, и тем случалось попадать в руки поваров. Когдато во Франции из муравьёв делали соус к мясным и рыбным кушаньям… Индейцам, между прочим, очень нравятся зонтичные муравьи. Они жарят их, чуть подсолив, на сковородке, но, бывает, едят и сырыми.
      — А жуков едят? — спросила Валя. — Они самые противные, помоему.
      — В Египте, — ответил Иван Гермогенович, — из жука медляка бороздчатого приготовляли особое кушанье. Это кушанье ели женщины, желающие потолстеть.
      — Вот это здорово, — сказал Карик. — Теперь я вижу, что у нас дело пойдёт на лад… Мы закоптим окорока кузнечиков, наготовим колбасы из бабочек, засолим бочку стрекоз… Прямо целый амбар придётся строить. Под потолком повесим окорока и колбасы, а вдоль стен поставим бочки с маринованными тлями.
      — А муравьи? — спросила Валя. — Они кисленькие?
      — Из муравьёв приготовим пикули… Нет. лучше сделаем из них разные приправы к блюдам.
      — Замечательно! — поглаживал бороду Иван Гермогенович. — Просто замечательно!… Как видите, друзья мои. наше будущее прекрасно. Если случится чтонибудь и мы не сумеем попасть домой, то проживём здесь лучше всех робинзонов мира.
      — Все это хорошо, — сказала Валя, — но ведь мы замёрзнем зимой, и все окорока и маринады пропадут зря.
      — Ничего, — успокоил Валю Иван Гермогенович, — мы найдём пещеры с газовым отоплением. Наконец, можно провести по камышовым и по тростниковым трубам этот газ куда угодно.
      — Конечно, — сказал Карик. — Торфяной газ даст нам тепло и свет и… Иван Гермогенович, мы ведь сможем построить тут целые фабрики и заводы…
      — О нет, мой друг, — улыбнулся Иван Гермогенович. — Но мы могли бы заняться приручением насекомых…
      — Ура! — крикнул Карик. — Мы будем на них летать, переплывать озера.
      — Мы, — подхватила Валя, — заставим их рыть тоннели, прокладывать каналы и… и вообще — пускай они работают.
      — Правильно! — сказал Карик. — На гусеницах можно пахать, жуков поставим на заготовку леса, а на стрекозах будем летать.
      — А чтобы нас не съели, — вздохнув, сказала Валя, — хорошо бы придумать такие дома, как у ручейника, чтобы их можно было таскать на себе.
      — Тоже выдумала! — махнул рукой Карик. — Я же говорил, что ты улитка. Улитка и есть.
      — Но как же нам защищаться? — спросила Валя.
      — Иван Гермогенович выдумает порох, — ответил Карик и повернулся к профессору: — Вы можете выдумать порох, Иван Гермогенович?
      — Ой, нет… Пороха я, пожалуй, не выдумаю, — засмеялся Иван Гермогенович, — но я надеюсь, что мы и так не пропадём. Без пороху. Я ведь, друзья мои, биолог. Неплохо знаю жизнь окружающего нас мира, а эти знания сильнее всех взрывчатых веществ… А теперь, Карик, подбрось в костёр хворосту. Приятно сидеть, когда в огне потрескивают сучья.
      Карик принёс охапку хворосту, бросил его в зелёный огонь и растянулся на земле, задумчиво поглядывая на костёр.
      Все замолчали.
      Весело трещали сучья и ветки. Дым столбом поднимался в небо.
      Путешественники сидели у огня и думали каждый о своём.
      Торопиться было некуда. Пока туман не рассеется, двигаться вперёд невозможно. Да и куда, в какую сторону идти? Где теперь маяк? Впереди? Сзади?
      — Ну, — сказал профессор, — пока нам нечего делать, предлагаю спеть песню.
      Ребята испуганно переглянулись.
      «Что угодно, только не это», — можно было прочитать на лицах Карика и Вали. Слушать спокойно, как поёт Иван Гермогенович, могли бы только мёртвые. На всех живых голос профессора действовал, как удар дубиной по голове.
      Жмурясь от дыма и закрывая лицо руками, Карик повернулся боком к дымящемуся костру и поспешно спросил профессора, который готов уже был запеть:
      — А скажите, Иван Гермогенович, как вы догадались, что с нами случилось, и как вы нас разыскали?
      — Очень просто, — ответил профессор. — Вы же выпили у меня почти полстакана жидкости… И это я, конечно, заметил.
      — Но…
      — И у меня было «но», — засмеялся Иван Гермогенович. — Выпитьто вы выпили, а вот куда после этого исчезли?… Я целый час ползал по полу с лупой в руках, но… ничего… Понимаете? Никаких следов.
      — Значит, мы улетели! — сказала Валя.
      — Это слишком поспешный вывод, — остановил её Иван Гермогенович.
      — Но мы же в самом деле улетели, — сказала Валя.
      — Тем не менее я не имел основания предполагать этого, пока собака уважаемого фотографа Шмидта не разыскала ваши трусики и не бросилась на подоконник… Вот тутто я и вспомнил, что, когда вошёл в кабинет, на подоконнике сидела стрекоза. И я готов был ручаться, что слышал комариные голоса, которые кричали: «Сюда!»
      — Да, да… Это мы кричали.
      — Сначала я подумал, что ослышался, но потом, сопоставляя одно с другим, я понял: шалунов утащила стрекоза, и, если я хочу спасти их, я должен бежать в Дубки, к пруду, который зовут «Гнилое болото».
      — Но почему вы пошли сюда? — спросил Карик. — Ведь стрекоза могла утащить нас в лес, в поле…
      — Нет, этого не могло быть, — снисходительно улыбнулся Иван Гермогенович. — Стрекозы живут около воды. В воду они кладут яйца, в воде родятся, в воде живут и растут стрекозьи личинки. У воды стрекозы обычно и охотятся. Но иногда в погоне за добычей стрекоза улетает от места постоянной охоты.
      — И так далеко, — сказала Валя. — Ведь от нас до Дубков больше пятнадцати километров.
      — Для стрекозы это не такое уж большое расстояние. Стрекозы за час покрывают расстояние в девяносто километров.
      — Ого! Быстрее поезда, значит? Это, наверное, самые быстрые насекомые?
      — Коекто из насекомых летает ещё быстрее. Так, например, овод летит со скоростью сто двадцать два километра в час — Так вот, зная, что стрекоза живёт около воды и что в пятнадцати километрах от города находится пруд "Гнилое болото, где можно встретить тысячи стрекоз, я и решил искать вас в окрестностях этого пруда. Есть, правда, в нашей местности ещё один пруд, но он расположен в трехстах километрах от города. А уж оттуда вряд ли могла прилететь стрекоза. Всётаки стрекозы охотятся в том районе, где родятся, где живут постоянно. И как видите, я не ошибся.
      — А вы не хотите послушать, что с нами случилось? — спросила Валя.
      — Ах да… Конечно… Я рад буду услышать паши рассказы, — забормотал Иван Гермогенович. — Ну, ну, рассказывайте. Это должно быть очень интересно.
      Он обнял ребят за плечи и протянул пятки к огню. Карик и Валя стали наперебой рассказывать, что с ними было после того, как они выпили чудесную жидкость.
      Слушая ребят, профессор понимающе кивал головой и без устали приговаривал:
      — Совершенно верно… Все понятно…
      — И мне все понятно, — сказал наконец Карик. — Но всётаки я не все понимаю.
      — Да? Чего же ты не понял?
      — Почему в гнезде у подводного паука сначала можно было дышать легко, а потом мы чуть было не задохнулись?
      — Очень просто, — ответил Иван Гермогенович. — Судя по твоему рассказу, я думаю, вы попали в лапы к подводному пауку аргиронету… Аргиронет — это значит серебряная пряжа. Зовут его также пауксеребрянка… Он строит под водой гнездо, похожее на водолазный колокол. В таких колоколах водолазы опускались когдато под воду. Но этот колокол не больше грецкого ореха. А держится он, не всплывая, только потому, что с боков его удерживает паутина, прикреплённая к подводным растениям…
      — Ого! — сказал Карик. — Мы еле пробрались сквозь эту паутину.
      — Воздух паук приносит в свой колокол с поверхности пруда. Он поднимается наверх, выставляет наружу брюшко, покрытое очень тонкими волосками. Эти волоски и хватают воздух. Когда пространство между волосками наполнится воздухом, паук натягивает на брюшко паутину и несёт воздушный баллон к себе в домик. Кстати, со своим воздухом в чемоданах путешествуют под водой и многие водяные жуки.
      — И надолго ему хватает воздуха?
      — Увы, — сказал профессор, — много воздуха он захватить не может, а поэтому ему приходится то и дело подниматься на поверхность за свежими порциями. Ну, а когда воздухом паука пришлось дышать и вам, то совсем неудивительно, что вы стали задыхаться. Всётаки на троих одной порции маловато. Вот почему подводный хищник аргиронет и сам действовал вяло… Между прочим, когда вы вернётесь домой, сходите на пруд и посмотрите, как паук серебряная пряжа трудолюбиво поднимается то и дело на поверхность за воздухом. Если наберётесь терпения, вы увидите, как трудится паук, наполняя своё подводное гнездо воздухом.
      — А как мы узнаем паука аргиронета? — спросила Валя. — Ведь он же не таким страшным будет, когда мы снова станем большими.
      — Паукисеребрянки, — ответил Иван Гермогенович, — похожи на шарики ртути с чёрными точками… Всплывают аргиронеты чаще всего около водяных зарослей… Они поднимаются брюшком вверх, головой вниз. Несколько секунд остаются па поверхности, а затем медленно опускаются под воду… С первого взгляда кажется, что эти паучки — самые безобидные существа. А на самом деле аргиронет — свирепый хищник… Он никому не даёт спуску ни на дне, ни на поверхности воды.
      — Почему же он не сожрал нас, а подвесил к потолку? — спросила Валя.
      — Да, да, это и меня интересует, — сказал Карик.
      — На ваше счастье, аргиронет был сыт, — ответил Иван Гермогенович. — Поэтому он подвесил вас про чёрный день… Так же, впрочем, поступают лисы, белки, человек, многие птицы, и в этом нет ничего удивительного… Он сожрал бы вас в тот день, когда холод или сильная жара разогнали бы всю его добычу.
      — Ага! Понимаю, — сказала Валя. — Наш паук был сыт, а который рядом с ним жил, у того было плохо с продовольствием, поэтому он залез, чтобы сожрать нас.
      — О нет! — сказал Иван Гермогенович. — К нашему пауку явился… Знаете кто?
      — Знаю! — закричал Карик. — Его враг.
      — Нет! — улыбнулся Иван Гермогенович. — Пришёл к нему… жених.
      — Жених? Откуда вы знаете? — удивились ребята.
      — Эти пауки, — сказал профессор, — всегда строят свои подводные домики рядом: к дому паучихи прикрепляет свой дом паук. Потом этот паук прогрызает стенку и является с визитом…
      — Который, — подхватил Карик, — называется дракой.
      — Да, иногда рассерженная чемнибудь невеста бросается на жениха и пожирает его, а иногда, осилив невесту, пожирает её жених, но чаще всего невеста встречает своего жениха благосклонно, и они начинают жить очень дружно. Однако, — сказал профессор, поднимаясь и отряхиваясь, — нам уже пора в путьдорогу. Собирайте посуду, продукты питания, укладывайте все в рюкзак и — марш в поход!
      — В рюкзак? — удивилась Валя. — В какой рюкзак?
      — Не в руках же нам нести посуду и продукты. Иван Гермогенович пошарил руками в груде камней и вытащил оттуда отличный кожаный мешок.
      — Ой! — Валя широко открыла глаза. — Как настоящий! Это где же вы достали?
      Профессор улыбнулся:
      — Это подарок тихоходки. Пока вы спали, я коечто отрезал от этого мешка, и, как видите, получился великолепный рюкзак.
      — Что за тихоходка?
      — Одна из моих старых знакомых!
      — Понимаю, — кивнул головой Карик, — на вас напала какаято тихоходка. Вы убили се и сняли шкуру.
      — Ничего подобного, — сказал Иван Гермогенович. — Тихоходка никак не могла напасть на меня. Это же очень крошечное существо, не более миллиметра. Не нападал и я на тихоходку.
      — А мешок из шкуры?
      — А мешок… Видите ли, друзья мои, тихоходка размножается яйцами, а для того чтобы яйца эти не сожрал ктонибудь, она снимает с себя шкуру и складывает в неё яйца, как в чемодан.
      — А сама помирает? — спросила Валя.
      — Нет.
      — Как змеи! — сказал Карик. — Они тоже меняют шкуру.
      — Да, — кивнул Иван Гермогенович. — Но только змеи бросают старую шкуру, а вот тихоходка приспособила шкуру для защиты потомства от холода, жары и дождя.
      — Яйца вы, конечно, выбросили?
      — Ну конечно, они, к сожалению, не съедобны. Профессор открыл тихоходкин мешок, положил в него посуду из яичной скорлупы и остатки яичницы, бережно завёрнутые в лепесток.
     
      Подул свежий ветер. Туман стал редеть. Ветер нёс его, точно дым, над полями, сметая в лога и овраги.
      Профессор завалил костёр землёй.
      — Ну, — сказал он, — кажется, можно идти. Собирайтесь, друзья мои.
      — А мы уже готовы, — вскочила Валя.
      Иван Гермогенович внимательно осмотрел Карика и Валю и неодобрительно покачал головой.
      — Мда! — сказал он, о чёмто думая. — Но в чём же вы пойдёте? В этих лохмотьях? Вам придётся переодеться, друзья мои.
      — Во что же мы переоденемся? — спросила Валя, оглядывая своё незабудковое платье. В дороге оно порвалось и теперь висело на ней голубыми клочьями.
      — Надо будет посерьёзнее одеться, — сказал Иван Гермогенович. — Как видите, незабудковая одежда непрактична в этих джунглях. За один день она уже превратилась в лохмотья. А вот этот материал уже покрепче. Он и через месяц будет таким же прочным, как в первый день.
      Иван Гермогенович сбросил с плеч незабудковый плащпалатку и остался в серебристом свитере из паутины.
      — Ой, я боюсь. — Валя сложила руки на груди. — И все равно нам не отобрать у него паутину. Он такой огромный и страшный, а мы теперь такие крошечные. Уж лучше не связываться с ним.
      Карик спросил хмуро:
      — А как мы победим его? Оружие бы надо достать!
      — Ну нет, — засмеялся Иван Гермогенович. — Отбирать паутину у паука я, пожалуй, не стану, да и вам не советую… Ваши костюмы мы найдём в другом магазине… Идите за мной.
      И профессор зашагал к дому ручейника. Слабый утренний свет еле освещал домик ручейника, но теперь можно было разглядеть, что и стены, и пол, и потолок были покрыты густой и плотной паутиной.
      — Вот они, ваши костюмы, — сказал Иван Гермогенович.
      Он подошёл к одной стене и вцепился в неё руками.
      — Эй, ухнем! — крикнул профессор и рванул паутину к себе.
      Стена затрещала.
      — Эх, взяли! — ещё громче крикнул Иван Гермогенович.
      Паутина отставала кусками, точно отсыревшие обои.
      Профессор бросил несколько кусков Карику и Вале:
      — Разматывайте, друзья мои, паутинные пакеты, очищайте их от клея.
      Ребята принялись мять паутину руками. Высохший клей крошился и падал комками. Карик нашёл конец и начал разматывать. Шёлковые шнуры паутины ложились ровными витками, и скоро у ног Карика и Вали выросла серебристая груда распутанной паутины.
      — Ну и длинная! — сказал Карик, разматывая бесконечную нить.
      — Бывают и подлиннее, — усмехнулся Иван Гермогенович. — Паутину шелковичного червя, например, можно вытянуть на целых три километра.
      Профессор нагнулся, взял конец серебристого шнура и протянул его Вале:
      — Одевайся!
      — В нитку… Как же я в неё оденусь?
      — А вот как…
      Иван Гермогенович сделал из шнура петлю, накинул её на Валю, точно аркан, а потом, схватив девочку за плечи, принялся вертеть в одну сторону. Нить в куче дрогнула и побежала быстро, наматываясь на
      Валю, как на катушку.
      — Замечательно!… Прекрасно! — сказал Иван Гермогенович, оглядев Валю. — Прочно, тепло и удобно. Ну, а теперь ты, Карик.
      Но Карик уже сам обвязал конец паутины вокруг пояса и быстробыстро завертелся волчком.
      Не прошло и пяти минут, как ребята были уже одеты в длинные серебристые фуфайки.
      — Ну, вот и все, — сказал Иван Гермогенович. — Теперь прогуляйтесь вокруг домика, а я тем временем тоже переоденусь.
      Ребята вышли.
      Туман совсем рассеялся.
      Вокруг стоял мокрый лес. Огромные капли воды лежали на травяных деревьях, точно хрустальные шары.
      Лишь только Валя и Карик переступили порог дома, по вершинам скользнули первые лучи утреннего солнца.
      И вдруг все вспыхнуло, засверкало, загорелось тысячами разноцветных огней.
      Это было так неожиданно, что ребята зажмурили глаза и невольно отступили назад.
      Несколько минут они стояли молча, разглядывая странный лес, обвешанный сверкающими тарами.
      — Вот бы маме показать! — сказала наконец Валя.
      Карик вздохнул:
      — Мама кофе варит сейчас!
      — И молочница, наверное, уже пришла, — грустно сказала Валя.
      — Нет, — покачал головой Карик. — Рано ещё. Молочница в семь приходит.
      — А сейчас сколько?
      — Не знаю.
      — Ну, всё равно… Знаешь, Карик, давай полезем на это дерево, посмотрим, нет ли тут зелёных коров,
      — Полезем.
      Ребята подбежали к дереву, похожему на баобаб, и начали было карабкаться вверх, но в это время Иван Гермогенович высунул из пещеры голову и крикнул:
      — Напрасный труд, друзья мои!
      — Почему?
      — Сегодня вы днём с огнём на найдёте зелёных коров.
      — А где же они? — удивился Карик. — Ведь вы говорили вчера, что тли пасутся на каждом дереве.
      — Так это было вчера, — ответил Иван Гермогенович. — Вчера днём, а вечером пошёл дождь, и, конечно, он смыл всех тлей дочиста… Вот я и готов. Идёмте!
      Ребята повернулись к профессору и вдруг, взглянув на него, захохотали.
      — В чём дело? — смущённо осмотрел себя Иван Гермогенович.
      — Ой!… Как вы…
      — Как вы оделись… — хохотали ребята. Иван Гермогенович стоял, обмотанный шелковистым шнурком от горла до пяток. Всю паутину, которая была в домике ручейника, он намотал себе на живот, на плечи, на шею.
      — Вы похожи на кокон! — сказала Валя, давясь от смеха.
      Профессор улыбнулся:
      — А ты сама, думаешь, на бабочку похожа? И ты, и Карик похожи сейчас на маленьких гусениц… Идёмте, друзья мои!
      — А куда идти? — спросил Карик, оглядываясь.
      За ночь вода залила все кругом. Идти можно было только в одну сторону. От домика ручейника тянулась узкая полоса земли, покрытая густым зелёным кустарником.
      Профессор вскинул мешок на плечо и сказал:
      — Очевидно, придётся сначала выйти из этого болота, а там уже мы увидим, что делать. Вперёд! И, махнув рукой, профессор затянул:
      Марш вперёд — труба зовёт,  Бравые ребята! Выше голову держать, Славные орлята!
     
      Густые заросли травяного леса были безмолвны. Тяжёлые водяные шары висели низко над головами путешественников, приходилось идти очень осторожно, чтобы падающие капли не сбили с ног.
      В пустом и гулком лесу падение водяных шаров производило такой шум, как взрывы бомб. Одна капля упала прямо на путешественников.
      — Ай! — взвизгнула Валя, падая.
      — Уух! — крикнул Карик, отброшенный в сторону.
      — Ничего, ничего! Утренний душ полезен! — смеялся Иван Гермогенович.
      Но вот солнце поднялось высоко над лесом. Горячие лучи словно подожгли землю. Она задымилась. Пар окутал травяные джунгли. Стало душно, как в бане.
      К полудню путешественники вышли па опушку леса.
      Впереди сквозь редкие просветы деревьев мелькнули жёлтые холмы.
      Один холм поднимался над землёй острой вершиной, точно щедро позолоченная пирамида.
      Взглянув на солнечную вершину, Иван Гермогенович сказал:
      — Вот с этой вершины мы непременно увидим наш маяк.
      — Золотой Везувий! — всплеснула руками Валя. — Бежим!
      Карик бежал, обгоняя Валю, Иван Гермогенович ковылял сзади и скоро стал отставать от быстроногих ребят.
      До Золотого Везувия расстояние было неблизким, и когда Карик и Валя подбежали к нему, оба так запыхались, что еле переводили дыхание. Вытирая на лбу проступивший пот, Карик сказал:
      — Тоже мне Везувий!
      Это была обыкновенная гора из жёлтых камней. А странные камни, которые блестели, как золотые, были простым песком.
      Тяжело отдуваясь, ребята стояли, поджидая Ивана Гермогеновича, а когда он подошёл, стали подниматься на вершину раскалённой песчаной горы. Профессор шёл впереди.
      — Мне, — сказал он, — чтото не нравится этот Везувий. Уж очень он похож на одну коварную ловушку. Я, возможно, ошибаюсь, но не мешает быть и осторожными. Прошу идти за мной, вперёд не забегать.
      Гора под ногами ползла, камни срывались с места и с грохотом мчались вниз. И с каждым шагом подниматься становилось всё труднее и труднее.
      Солнце стояло уже высоко, когда отважные альпинисты поднялись на самую вершину.
      Иван Гермогенович выпрямился, приложил к глазам ладонь и, поворачивая голову то вправо, то влево, начал осматриваться.
      Ребята поднимались на цыпочки, чтобы получше рассмотреть горизонт. Но ни профессор, ни Карик и Валя не могли обнаружить приметный шест с красным флагом.
      — Странно, — кашлянул Иван Гермогенович. — Неужели маяк повалило ветром?
      — А дождём не могло его смыть? — спросил с тревогой Карик.
      — Нет, нет. Я укрепил шест надёжно. Разве что…
      Профессор не договорил. Земля под его ногами неожиданно расступилась, и он провалился по пояс. Ребята бросились на помощь. Но в то же мгновение вершина горы дрогнула и вдруг разверзлась, как чудовищная пасть.
      Путешественники полетели вниз по узкой, наклонной земляной трубе. Следом за ними посыпались с грохотом камни и тяжёлые комья земли.
      С визгом и криком, вцепившись друг в друга руками, путешественники мчались вниз и через минуту врезались в мокрое вязкое дно.
      Первым опомнился профессор. Кряхтя и охая, он выбрался из густой, липкой грязи и, потирая поясницу, грустно сострил:
      — Затяжной прыжок без парашюта. Разрешите поздравить с благополучным приземлением. Поднимайтесь, друзья мои.
      Он вытер руки о костюм, заботливо поглядел на ребят, которые барахтались в грязи, и спросил:
      — Все в порядке, надеюсь? Как Валя? Не ушиблась?
      — Ничего, — ответила, поднимаясь, Валя, — только локоть, кажется, ободрала.
      — А ты, Карик?
      — А я колено ушиб.
      Потирая ушибленные места, ребята испуганно оглядывали тёмные стены узкого колодца.
      — Ну, это пустяки! — сказал Иван Гермогенович. — А вот я потерял мешок с провизией и посудой. Это уже хуже.
      — Где мы? — спросила Валя.
      — Сейчас узнаем, — пробормотал Иван Гермогенович, задирая бороду вверх.
      Высоко над головами сияло далёкое небо. Бледный дневной свет падал на высокие отлогие стены, но на вязком дне этого глубокого, мрачного колодца было почти совсем темно.
      — Кажется, — сказал Карик, — мы попали в нору к паукуземлекопу. Это очень страшные пауки. Я читал про них.
      — Как? — вздрогнула Валя. — Опять пауки? И в воздухе, и на земле, и под водой, и под землёй — пауки?
      — Успокойся, — сказал Иван Гермогенович, — паукиземлекопы, о которых говорит Карик, живут в Италии и на юге Франции. У нас их нет.
      — Но тогда чья же это нора?
      Профессор ничего не ответил. Пощипывая бороду, он обошёл колодец вокруг, постучал кулаком в стены и задумчиво сказал:
      — Да, да… Это она… Андрена!
      — Какая ещё Андреевна? — захныкала Валя.
      — Да, да… Я так и думал… Все в порядке, друзья мои. Ничего опасного. На этот раз мы провалились удачно. Мы попали прямо в кондитерскую.
      Глаза Вали стали круглыми от удивления.
      — И здесь, — спросила она, — можно найти торты и пирожные?
      — Да! — улыбнулся профессор.
      — Но где же все это? Я вижу только грязь.
      — Минутку терпения!
      Профессор стукнул кулаком по стене:
      — Сезам, откройся!
      Стена загудела, точно он ударил по днищу пустой бочки.
      — Не открывается! — сказала Валя, облизнув губы.
      — Немудрёно! — улыбнулся профессор. — Ведь это только в сказках все делается по щучьему веленью. Нам нужно будет поработать немного. Копайте землю. Вот в этом месте.
      Иван Гермогенович подошёл к стене и принялся рыть землю, как медведка, разбрасывая руками тяжёлые, липкие комья.
      Карик и Валя бросились помогать профессору.
      Особенно усердствовал Карик. Изпод рук его так и летели комья земли и камни.
      — Тише, тише! — закричал Иван Гермогенович. — Так ты и нас засыплешь. Осторожнее! Не торопись, пожалуйста!
      Карик хотел чтото ответить, но в эту минуту стена дрогнула, к ногам путешественников посыпались камни, и все увидели в стене глубокую нишу.
      В воздухе запахло свежими медовыми пряниками.
      — Что это? — облизнулась Валя. — Пахнет, как на ёлке в Новый год.
      — Это и есть кондитерская! — ответил Иван Гермогенович, нагибаясь. — А теперь отойдите в сторону… Так! Прекрасно!
      Он запустил в нишу обе руки и, широко расставив ноги, принялся тянуть чтото к себе.
      — Есть! Есть! — засмеялся профессор. Поднатужившись, он вытащил из тёмной ниши чтото круглое, покрытое, словно жёлтой пудрой, мелким песком, и сказал весёлым голосом:
      — Ну, вот и всё! А сейчас я угощу вас сладким блюдом.
      Опустив осторожно свою находку на землю, Иван Гермогенович старательно смахнул с неё жёлтую пыль, потом ударом кулака отбил круглый, как гусиное яйцо, шарик, который лежал сверху. Карик схватил шарик и засмеялся.
      — Ого! — сказал он. — Опять яичница будет? Профессор улыбнулся.
      — Ну нет! Сейчас мы попробуем коечто получше яичницы. А яйцо брось. Из него яичницы не выйдет. — Он похлопал ладонью по своей находке, похожей на огромный колобок. — Вот что мы будем есть.
      — Что это?
      — Цветочный торт!
      Иван Гермогенович отщипнул кусок колобка, положил его в рот. На лице его появилась улыбка сластёны.
      — Чудесно! — Он прищёлкнул языком. — Великолепно! Лучше кондитерского торта. Угощайтесь, друзья мои.
      Вязкое, душистое тесто пахло мёдом и цветами. Оно так и таяло.
      — Вот вкусното! — сказала Валя. — Вкуснее сливочного торта.
      — Ты просто проголодалась, — ответил Иван Гермогенович, улыбаясь. — И немудрёно… Завтракали мы чуть ли не ночью, а сейчас уже скоро полдень.
      — Нет, нет, правда, это очень вкусно! — уверяла Валя.
      — А что это такое? — спросил Карик, уплетая за обе щеки душистое тесто.
      — Цветочная пыльца с мёдом! — ответил профессор.
      — Почему же она оказалась в колодце? Профессор поднял с земли белое яйцо, покрытое упругой кожицей, и подбросил его на ладони.
      — А вот почему, — сказал Иван Гермогенович. — Торт был приготовлен для личинки, которая выйдет из этого яйца, а положила сюда торт и яйца подземная пчела андрена.
      — Если она подземная, — сказала Валя, — тогда мы должны поскорее уходить отсюда. Профессор улыбнулся.
      — Подземной пчелой, — сказал он, — называют андрену только потому, что она устраивает свои гнезда под землёй, но сама андрена живёт там, наверху, где живут стрекозы, мухи, комары. Правда, иной раз гнездо её можно найти и на поверхности земли: в гнилых пнях, в стволах поваленных деревьев, но чаще всего в земле. Поэтому зовут андрену подземной пчелой.
      И профессор рассказал Карику и Вале, как из яйца выходят личинки, как питаются они приготовленным для них вкусным пирогом и как потом превращаются в крылатую пчелу андрену.
      — Таких пирогов, — сказал Иван Гермогенович, — лежит в каждом гнезде андрены несколько штук. Если вы хотите, я сейчас ещё достану.
      Ребята засмеялись.
      — Что мы, слоны, что ли? — сказал Карик. — Нам и этого не съесть… Давайте лучше удерём отсюда, пока пчела Андреевна не вернулась домой.
      — Вопервых, андрена, а не Андреевна, — поправил Карика Иван Гермогенович. — А вовторых, я уже сказал: после того как андрена выроет гнездо, положит в него яйца и приготовит для своего потомства корм, она больше сюда не заглядывает. Ей тут нечего делать… Да и нам, конечно, оставаться тут незачем. Подкрепились — и до свиданья.
      Профессор подошёл к наклонной стене и, цепляясь руками за корни растений, полез наверх. Ребята проворно, точно обезьяны, полезли следом.
      Медленно, шаг за шагом продвигались они по стене колодца к большому, круглому отверстию, над которым сияло голубое небо. Время от времени они останавливались, отдыхали, а потом снова карабкались вверх.
      Камни, вырываясь изпод ног, с гулом падали вниз, на самое дно гнезда андрены. Профессор первым добрался до края колодца.
      Здесь было светло и жарко.
      — Уф! — тяжело вздохнул он. — Ну и подъем!… Что же это вы отстаёте?… Я старик, а раньше вас управился.
      Он нагнулся над тёмным колодцем, протягивая руку вниз:
      — Давайте помогу!
      Но Карик не успел ухватиться за его руку, Иван Гермогенович вдруг подпрыгнул, словно резиновый мячик. Высоко над колодцем мелькнули его пятки, и он исчез.
      Карик в ужасе прижался к стене:
      — Шшш!
      — Что такое? — спросила Валя.
      — Его склевала птица! — шепнул Карик. — Большаябольшая. С крыльями. Валя вздрогнула:
      — Ты видел?
      — Да, видел крылья… Огромные… Как паруса! Ребята поглядели друг на друга. На глазах Вали показались слёзы. Карик сказал:
      — Все равно вырвется! Валя тихо заплакала.
      — Ну, не плачь, пожалуйста! Он же вырвется! — утешал сестру Карик и, осторожно выглянув из колодца, громко крикнул:
      — Иван Гермогенович! Ответа не было.
      Валя вытерла слезы кулаком и решительно сказала:
      — Надо вылезать!
      — Надо! — согласился Карик.
      Помогая друг другу, ребята вылезли из колодца.
      Они стояли на вершине пика Золотой Везувий. Впереди расстилалась холмистая жёлтая пустыня. Сзади, точно зелёное море, шумели травяные джунгли, сквозь которые все утро пробивались путешественники. Справа и слева синели озера, поросшие по берегам высоким тростниковым лесом.
      Но профессора нигде не было.
      — Иван Гермогенович, где вы?! — закричала Валя.
      Она прислушалась. Ни звука.
      — Иван Гермогенович!
      Но в ответ только ветер прошумел печально над вершиной горы да покатилось, замирая за холмами, разноголосое эхо.
      — Давай крикнем вместе! — предложил Карик.
      Ребята взялись за руки.
      — Иван Гермогеновиич! — закричали они разом.
      «Оовиич!» — отозвалось эхо и смолкло. У Вали из глаз ручьём полились слезы. Она закрыла лицо руками и заплакала навзрыд. В ту же минуту над ней промчался с воем вихрь. Её отбросило в сторону и покатило по огромным камням.
      Когда она наконец поднялась на ноги и огляделась, Карика на вершине горы не было. А ведь он только что стоял здесь, вот у этого круглого камня…
      — Карик! — испуганно закричала Валя. — Карик, где ты? Зачем пугаешь?
      Высоковысоко, точно под самыми облаками, ктото отозвался слабым голосом:
      — Вааля!
     
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
     
      В лапах крылатого чудовища. — Путешественники встречаются в кувшине. — Деревянный Монблан. — Живые консервы. — Карик и Валя расстаются с профессором.
     
      Валя в тревоге металась по склонам горы. Она сбегала вниз, снова возвращалась на вершину, заглядывала в тёмный колодец.
      — Карик! — кричала она. — Иван Гермогенович! Ответа не было.
      — Ой, где они? — бормотала Валя.
      Бедная девочка совсем выбилась из сил. Она села на горячий камень, сжала голову руками и заплакала.
      Сквозь слёзы, точно сквозь мутные от дождя стекла, она видела, как мимо неё пролетали огромные крылатые животные. Они проносились близко, совсем рядом с Валей. Валя втягивала голову в плечи, пригибалась к земле, со страхом наблюдая за полётом крылатых чудовищ.
      А они то взлетали вверх, то снова со свистом падали на землю. Сложив прозрачные, блестящие крылья и выгнув полосатые туловища, они неуклюже ползали по песку, потом, подхватив чтото с земли, снова взмывали вверх.
      Одно из чудовищных животных проползло совсем рядом с Валей. Оно даже задело её крылом. От сильного толчка Валя упала с камня на землю. Полосатое животное быстро повернулось к ней, рассматривая её блестящими выпуклыми глазами.
      Валя замерла.
      Животное неторопливо поползло дальше. Но едва только девочка шевельнулась, чудовище мгновенно прыгнуло к ней. Покачивая над её головой усами, оно остановилось совсем близко.
      Валя похолодела от страха. Затаив дыхание, она смотрела на длинные усы широко открытыми от ужаса глазами.
      Наступила тишина, прерываемая только её собственным дыханием. Затем Валя услышала, как чудовище поползло, тяжело передвигая по земле своё тело, удаляясь с каждой минутой.
      Валя вскочила. Она вся дрожала. Тело её покрылось испариной. Взмахнув руками, она с визгом бросилась вниз, к подножию горы. Но тут вокруг её тела сомкнулись цепкие мохнатые лапы. Острая игла проколола паутинную фуфайку, содрав на спине кожу. Это было очень больно, но Валя не успела вскрикнуть. Над головой её загудели, затрещали крылья, и девочка очутилась в воздухе.
      Крепкие лапы прижимали её к мохнатому брюху, которое то сжималось, то раздувалось, точно кузнечные мехи. Валя попробовала повернуть голову и посмотреть, что за чудовище держит её в своих лапах, но лишь только она пошевелилась, лапы сжали её, точно железные клещи.
      Она застонала от боли.
      — Помогите! — крикнула Валя.
      Свист ветра заглушил её голос. Она кричала до хрипоты, но крика своего не слышала.
      Внизу проплывали зелёные луга и леса, мелькали реки и синие озера, тянулись бесконечные жёлтые пески.
      Все дальше и дальше улетала Валя от колодца, где её могли бы найти профессор и Карик.
      Куда теперь утащит Валю этот страшный крылатый дракон? Что будет делать она одна в дремучих травяных джунглях? Как найдёт дорогу домой, да и вернётся ли она когданибудь обратно в большой, уютный мир?
      Валя изловчилась, повернула голову и со злостью вцепилась зубами в упругую сильную лапу.
      Лапа была твёрдая, гладкая, как полированное дерево. Валины зубы только скользнули по ней.
      В ту же минуту цепкие клещи сжали бедную девочку ещё сильнее. Бороться с чудовищем было бесполезно. Оно могло раздавить её как муху.
      — Умру, — всхлипнула Валя, — умру, и никто не узнает даже, что я умерла.
      Ей стало так жалко себя, что она заплакала навзрыд.
      Потом и слезы высохли. Глаза стали сухими, будто из них выжали все до единой слезинки. Тогда Валя начала снова брыкаться и кричать:
      — Пусти! Чего пристала? Я тебя трогаю, что ли? Пусти! Уйди! Отстань!
      Но крылатое чудовище все летело и летело вперёд, свистя своими жёсткими, гремящими крыльями, которые шумели, как лесопильный завод.
      Но вот скользящим полётом оно спустилось вниз, затрепетало в воздухе крыльями и, вытянув вперёд лапы, в которых была зажата Валя, сунуло её, будто в печку, в какуюто тёмную дыру.
      Валя стукнулась головой обо чтото твёрдое и стремглав покатилась вниз, как по ледяной горке
      «Пропала я!» — мелькнуло в голове Вали.
      От страха она закрыла глаза и вдруг почувствовала, что её снова подхватили какието лапы.
      — Ой! — закричала Валя, отбиваясь руками и ногами.
      Она в ужасе открыла глаза и увидела, что лапы, которые её держат, вовсе не лапы, а руки старого профессора.
      — Иван Гермогенович, это вы? — крикнула Валя.
      — Я, Валечка, я! — ласково ответил профессор, опуская её на покатый пол.
      — И я тоже здесь! — услышала Валя голос Карика.
      — А где же мы все? — спросила Валя, всхлипывая.
      — Ладно, ладно, потом разберёмся! — сказал Иван Гермогенович. — Мы все вместе, а пока это самое главное
      Валя растерянно оглянулась по сторонам.
      Гладкие стены, поднимаясь в полумраке, уходили крутым наклоном вверх, где сияло голубое небо, пропуская через широкое круглое отверстие бледные солнечные лучи. В полосах света плавала, то поднимаясь, то опускаясь, прозрачная пыль
      Путешественники стояли на дне глубокого колодца, откуда выбраться было просто невозможно Каменные стены колодца были такими гладкими, словно их отполировали до зеркального блеска И только небольшие щели в стенах, похожие на узкие ниши, могли бы пригодиться для подъёма вверх.
      Валя с ужасом рассматривала тёмные стены колодца, не понимая, как попали сюда профессор и Карик, как очутилась здесь она сама
      — Кто это нас принёс? — захныкала Валя — Зачем? Вы знаете, Иван Гермогенович? Что с нами будет теперь?
      — Ладно, ладно, — сказал профессор, озабоченно оглядывая стены колодца — Не время сейчас болтать. Надо поскорее выбираться отсюда. Иначе мы погибнем. Попробуем всётаки выбраться За мной!
      Профессор сунул руку в щель колодца и медленно стал подниматься по гладкой, отлогой стене.
      За ним поползли ребята.
      Подъем был трудный. Руки и ноги скользили, точно по льду Профессор почти добрался до края кувшина, но вдруг колени его дрогнули, ладони скользнули, и он с грохотом покатился обратно на дно, увлекая за собой ребят
      — Неудачно, — сказал он, поднимаясь на ноги — Попробуем ещё раз.
      И путешественники снова поползли по гладкой стене. И снова скатились вниз
      — Попробуем ещё!
      Несколько раз пытались они подняться, но все усилия их были напрасны.
      — Не вылезти нам отсюда, — грустно сказала Валя.
      — Замолчи, — рассердился профессор. Он смерил глазами расстояние от верха кувшина до пола, оглядел Карика с ног до головы и решительно сказал:
      — А нука забирайся ко мне на плечи. Карик подпрыгнул как мячик, схватил профессора за шею и проворно вскарабкался к нему на плечи.
      — Попробуем дотянуться до верха, — сказал Иван Гермогенович.
      Карик потихоньку начал выпрямляться. Держась руками за стену, он выпрямил согнутые колени и наконец встал во весь рост.
      — Теперь ставь ноги на мои ладони! — сказал профессор, подставляя обе руки.
      Карик поставил сначала одну ногу, а потом и другую на ладонь профессора.
      — Не упадёшь? — спросил профессор.
      — Не упаду!
      Профессор поднатужился и, кряхтя, начал поднимать Карика вверх, точно тяжёлую штангу.
      — Есть! — крикнул Карик, хватаясь за неровные края кувшина.
      — Прекрасно! Подтянись ещё, ещё выше! Карик, извиваясь всем телом, стал подтягиваться на руках, крепко упираясь пятками в ладони профессора.
      — Ну, ну, ну! — подбодрял профессор. Наконец Карик подпрыгнул и ловко сел верхом на край колодца.
      — Прекрасно! — сказал Иван Гермогенович. — Принимай теперь Валю.
      Подхватив Валю с пола, он передал её Карику. Потом быстро начал разматывать паутину, в которую был завёрнут. Размотав свой костюм до половины, он сделал на конце паутинной верёвки петлю.
      — Ловите! — крикнул Иван Гермогенович, бросая петлю ребятам.
      Карик подхватил верёвку и накинул петлю на выступ колодца.
      — Готово! — весело сказал он.
      Иван Гермогенович, дёрнув паутину, попробовал, крепко ли она держится, потом ухватился за неё обеими руками и медленно пополз вверх, передвигаясь короткими толчками. Тяжело дыша и отдуваясь, он взобрался наконец наверх.
      Путешественники взглянули вниз.
      Колодец, из которого они выбрались, был прикреплён к гигантскому бревну, покрытому рыжими буграми. От этого бревна во все стороны отходили бревна потоньше, а из них зелёными пучками торчали огромные копья.
      В просветах между брёвнами виднелась далёкаядалёкая земля.
      — Куда мы попали? — спросила Валя, со страхом озираясь по сторонам. Профессор улыбнулся:
      — Мы находимся на самой обыкновенной сосновой ветке.
      — На ветке? — переспросила Валя, недоверчиво покачивая головой.
      — Да, на сосновой ветке, которую ты, надеюсь, видела на своём веку тысячи раз. Ветка, конечно, осталась такой же, как была всегда, но зато сама ты стала гораздо меньше. Вот отчего все кажется таким удивительным.
      — Ну хорошо. Ветка так ветка, но как мы с неё спустимся на землю? — сказал Карик. — Без парашюта тут ничего не выйдет.
      — Обойдёмся и без парашюта, — сказал Иван Гермогенович.
      Он похлопал рукой по своему костюму и весело подмигнул ребятам:
      — А вы ещё смеялись над моим нарядом… Нет, дорогие мои, для таких бедных путешественников, как мы с вами, каждая нитка — клад.
      И профессор снова принялся разматывать серебристую паутину, в которую был обернут.
      — Нам тоже раздеваться? — спросила Валя.
      — Ну конечно! Одного моего костюма не хватит. Карик и Валя взялись за дело. Они сматывали с себя кольца паутины, бережно укладывая их бухтами рядом с собой.
      — Торопитесь! Торопитесь, друзья мои! — подгонял ребят Иван Гермогенович. — Зверюга, которая притащила нас сюда, скоро вернётся назад, и тогда мы пропали.
      — У нас уже всё готово! — крикнула Валя.
      — Прекрасно! Попробуйте теперь свить толстые верёвки.
      — А как это делается?
      — Очень просто! Вот так! — И профессор показал, как нужно свивать верёвки.
      Помогая друг другу, путешественники поспешно вили из паутинных нитей верёвки, а из верёвок — толстый канат.
      Наконец всё было готово для спуска
      Иван Гермогенович собрал весь канат в кучу, обмотал один его конец вокруг толстого бревна, остальной ворох сбросил пинком ноги вниз.
      Тяжёлая бухта, скользнув между ветвей, помчалась вниз, разматываясь на лету в длинный узловатый канат.
      Конец каната повис над нижней веткой сосны.
      — Первой спускается Валя! — распорядился Иван Гермогенович.
      — Почему я?
      — Не время спорить! — нахмурился профессор.
      — Ну ладно, ладно, — поспешно сказала Валя, — я полезу первая, только не сердитесь, пожалуйста!
      Она храбро ухватилась за канат и быстро заскользила вниз.
      — Счастливого пути, — махнул рукой Иван Гермогенович. — Когда спустишься, придержи конец.
      — Придержуу! — крикнула Валя, скользя по канату.
      Профессор и Карик наклонились и молча следили, как спускается их маленький товарищ.
      — Нетруусь! — закричал Карик.
      — И не думаю даже! — донёсся снизу слабый голосок Вали.
      Она спокойно скользила по канату от узла к узлу и уже добралась до середины его. Но тут внезапно подул ветер. Валю стало раскачивать, точно маятник. Она судорожно вцепилась в узел каната. Подняв голову вверх, она растерянно искала глазами профессора.
      — Спускайся! — закричали разом профессор и Карик.
      Ветер раскачивал канат всё сильнее и сильнее. Валя описывала широкие круги над пропастью.
      — Спускайся!
      Валя зажмурилась и опять заскользила по канату от узла к узлу. Наконец её ноги коснулись чегото твёрдого. Это была нижняя ветка сосны, которая оказалась ещё шире и значительно толще верхних ветвей. Валя могла по ней прогуливаться так же свободно, как люди гуляют по широкому проспекту.
     
     
      — Долезла! — крикнула Валя, взглянув вверх. Высоко над её головой висел гигантский кувшин.
      На краю его сидели Иван Гермогенович и Карик и чтото кричали. Валя прислушалась.
      — Придержи верёвку! — кричал Карик сверху. Валя схватила верёвку за конец. Верёвка дрогнула, натянулась. Карик, а за ним профессор быстро спустились вниз и стали рядом с Валей.
      — Отсюда до земли не так уж далеко! — сказал Иван Гермогенович, поглядывая вниз. — Посмотрим, в какой стороне наш маяк.
      Он поглядел направо, налево и вдруг закричал:
      — Вон он!
      — Где? Где? — спросили Карик и Валя, вытягивая шеи.
      Сквозь заросли сосновых игл путешественники увидели на далёком горизонте шест с красным флагом.
      Но как далеко он был теперь! Он казался совсем крохотным — такими бывают флажки на игрушечных пароходах.
      Валя, прищурив глаза, посмотрела на маяк, на Карика, на профессора.
      — Нам не дойти до него! — сказала она. — За год не дойти. Мы такие маленькие, а он так далеко теперь!
      — Нда, — процедил сквозь зубы профессор, — пожалуй, придётся шагать месяца два или даже три.
      — Три месяца? Но ведь тогда наступит зима… Придётся дом строить, — сказала Валя.
      — Гм… возможно… Однако что же мы стоим? Идёмте по ветке к стволу сосны.
      Профессор осмотрелся ещё раз и уверенно пошёл вперёд.
      Следом за ним побрели ребята.
      Они карабкались по тёмнокрасным буграм сосновой коры, прыгали через узкие, но глубокие расщелины.
      Наконец путешественники дошли до отвесной стены.
      Это был ствол. Краснокоричневые глыбы коры громоздились одна над другой; между глыбами проходили глубокие ущелья. В некоторых местах эти ущелья густо заросли серым, седым кустарником.
      — Отдохнём, друзья мои, — сказал Иван Гермогенович, присаживаясь. — А потом спустимся по стволу, как муравьи.
      Ребята взглянули вниз и невольно попятились.
      — Страшно! — сказала Валя.
      — И всётаки придётся спускаться! — сказал Иван Гермогенович.
      Валя прижалась к красной глыбе.
      — Ничего, ничего, — сказал профессор, — на Кавказе и на Памире наши альпинисты взбираются на горы ещё покруче. И спускаются, конечно, с них. А там разве такие подъёмы и спуски? То и дело встречаются ледники, глетчеры. От ветра слезятся глаза. От холода замерзают слезы на щеках. Бррр… Подумать страшно. Ну, а по нашему деревянному Монблану не так уж и опасно спускаться.
      — Ну что ж, какнибудь спустимся! — вздохнула грустно Валя.
      — Конечно, спустимся, — отозвался Карик. — Ведь всё равно другого пути на землю нет? Значит, нужно спускаться по стволу? Ладно! Спустимся!
      Профессор размотал ещё часть своего костюма, свил надёжную верёвку и протянул один её конец Вале.
      — Ты опять пойдёшь первой, — сказал он. — Обмотай верёвку вокруг пояса и держись за неё крепче. Следующим пойдёт Карик. Я буду спускаться последним.
      Иван Гермогенович, сделав из верёвки петлю, накинул её на плечи Карика:
      — Освободи руки. Таак.
      Карик поднял руки, опустил петлю до пояса, затянул её покрепче.
      — Ну вот и все, — сказал профессор.
      Путешественники двинулись вниз.
      Сначала спускали на верёвке Валю. Она шарила внизу ногами, нащупывая выступ коры, и кричала:
      — Стою! Отпустите немножко верёвку! Верёвку ослабляли. Следом за Валей спускался Карик, Иван Гермогенович ждал наверху, широко расставив ноги, придерживая верёвку обеими руками. Он следил за каждым движением ребят.
      Как только Валя и Карик укреплялись на новой площадке, Иван Гермогенович сбрасывал им верёвку и, крепко цепляясь за каждый выступ, осторожно спускался сам.
      Так прошли они почти половину опасного пути. Земля приближалась с каждым шагом. Уже можно было разглядеть узловатые стволы травяного леса.
      — А всётаки далеко ещё! — сказал Иван Гермогенович. — До земли мы доберёмся, пожалуй, не раньше чем через два часа.
      Все они сильно устали.
      Плечи и колени путешественников были в ссадинах, в синяках, в царапинах. Руки и ноги дрожали.
      Пора было отдохнуть.
      На одной из широких площадок профессор и ребята остановились.
      — Привал! — скомандовал профессор, падая в изнеможении на бугристую площадку.
      Ребята опустились рядом с ним.
      Иван Гермогенович лежал, тяжело дыша, вытирая ладонью мокрое от пота лицо. Карик и Валя сидели, свесив ноги над пропастью.
      Все молчали.
      Вдруг Валя вскочила, замахала руками:
      — Ай, смотрите! Кто это?
      — Что? Что такое? — спросил Иван Гермогенович, приподнимаясь.
      И тут профессор увидел огромную голову, покрытую лесом густой щетины. Короткие, но цепкие лапы хватались за края площадки. Наконец животное вскарабкалось на площадку. Выгибая лохматое длинное тело, оно поползло по коре, перебирая многочисленными ногами. За ним появилось другое, такое же лохматое и длинное, затем ещё и ещё.
      — Не бойтесь, — сказал Иван Гермогенович, усаживаясь на выступ коры. — Это гусеницы соснового шелкопряда. Нас они не тронут.
      — Ох, всётаки я их боюсь! — прошептала Валя.
      — Чего трусишь? — сказал Карик. — Говорят тебе, что они не тронут, — значит, не тронут… Чем они питаются? — спросил он у профессора.
      — Зелёной хвоей и мягкими, молодыми побегами сосны, — ответил Иван Гермогенович.
      — Ну вот видишь. Это гусеницывегетарианки. Можешь даже погладить рукой любую гусеницу.
      Но Валя на всякий случай отодвинулась подальше. Профессор, улыбаясь, подошёл к Вале, похлопал её по плечу, сказал:
      — Не бойся, не бойся, дружок. Сейчас они уползут дальше. Мыто им совсем не нужны. Они подбираются к хвое, к молодым побегам сосны. А вот зелени достанется от волосатых вегетарианок. О, я их прекрасно знаю! Когдато написал даже о них книгу.
      — Книгу о гусеницах? — удивилась Валя.
      — Что ж тут удивительного? — пожал плечами Иван Гермогенович. — Ведь эти гусеницы — настоящая лесная саранча. Они собираются в бесчисленные стаи и пожирают хвойные леса, как саранча пожирает хлеб. Однажды я видел лес, по которому прошли шелкопряды. Он был начисто обглодан этими обжорами. Десятки километров ехал я, но нигде не видел ни одного зелёного пятнышка, только голые сучья торчали во все стороны.
      Тут профессор поглядел вверх и улыбнулся, как будто увидел самого лучшего из своих друзей.
      — А вот и микрогастер неморум! — сказал Иван Гермогенович. — Добро пожаловать! Добро пожаловать!
      — Где? Кого это вы увидели?
      — А вы разве не видите?
      В воздушных волнах, прямо над гусеницами шелкопрядов, бесшумно парили огромные животные с узкими телами, с длинными прозрачными крыльями.
      — Комары! — закричала Валя.
      — Микрогастер неморум! — повторил Иван Гермогенович. — Наездники! Друзья лесов и полей. Смотрите, ребята, что будет дальше. Многие учёные позавидовали бы сейчас! Ррраз! — отсчитывал профессор. — Есть один! Рраз! Другой! Прекрасно! Рраз! Третий! Молодцы! Смотрите! Смотрите!
      Крылатые наездники падали сверху на гусениц, точно коршуны на добычу, и усаживались у них на спинах.
      — Едут! Едут! — засмеялась Валя. — Настоящие наездники!
      Это было похоже на забавное представление в цирке, где собаки катаются на лошадях, а на кошках мчатся перепуганные мыши.
      Ребята захлопали в ладоши. Но вдруг Валя опустила руки, поглядела на профессора и растерянно спросила:
      — Эти… микры… что ж они делают? Она увидела, как наездники быстро поднимают вверх брюшко с острой шпагой на конце и со всего размаху вонзают эту шпагу в спины гусениц.
      Кольнув гусеницу, они сейчас же взлетали вверх.
      — Дерутся! — сказала Валя. — Дерутся, а не катаются!
      — И не дерутся и не катаются! — ответил Иван Гермогенович. — Наездники прокалывают своим острым яйцекладом кожу гусеницы и под кожу кладут яички. Через некоторое время из яиц выйдут личинки наездника и примутся уничтожать гусениц… Они, я полагаю, сожрут гусениц раньше, чем из них выйдут бабочкишелкопряды… Если бы, друзья мои, не было наездников, сосновый шелкопряд пожрал бы все леса, но микрогастер не даёт ему расплодиться. Поэтому мы можем назвать микрогастера лучшим сторожем наших лесов.
      — А нельзя ли разводить их искусственно? — спросил Карик.
      — Микрогастеров?… Можно! — сказал профессор.
      — Так почему же их не разводят?
      — Пробуют, но не всегда эти опыты бывают удачны, — ответил Иван Гермогенович. — К сожалению, в личинки этих наездников откладывают свои яйца другие наездники. Правда, совсем крошечные, по эти яйца убивают микрогастера, и он погибает.
      — Вот паразиты! А разве нельзя эту мелюзгу уничтожить?
      — Можно! У этих крошечных наездников есть тоже свои враги, тоже наездники. Это уже совсем малютки.
      — Ну вот, — сказал Карик, — этихто, значит, и надо разводить!
      — Да, это, конечно, разумно, — согласился профессор, — да вот беда: есть ещё на свете наездники, которые откладывают свои яйца в личинки этих полезных крошек.
      Карик смущённо развёл руками:
      — Вроде… сказки про белого бычка. Начало есть, а конец потерялся.
      — Вот именно, вот именно! — подхватил Иван Гермогенович. — Иной раз кажется, что ты уже нашёл конец и все, всё узнал о том или ином животном, но стоит только поглубже и посерьёзнее вникнуть в суть дела, как убеждаешься, что в твоих руках не конец, а только начало новой, увлекательной главы исследования.
      Профессор позабыл, что он сидит на кусочке коры.
      Он вскочил и с жаром начал говорить о том, как учёные, точно Колумбы, путешествуют ежедневно в неведомых странах и как открывают они все новые и новые материки.
      По коре, точно по широкому просёлочному тракту, ползли вверх шелкопряды.
      Навстречу им спускались гигантские жуки. Над сосновой дорогой порхали крылатые животные.
      Профессора бесцеремонно толкали гусеницышелкопряды, деловито ползущие вверх. Его чуть не свалил с ног огромный чёрный жук, а он все говорил, говорил, говорил…
      Как долго простоял бы Иван Гермогенович на кусочке коры, словно на кафедре, неизвестно. Возможно, что беседа затянулась бы до вечера. Но тут неожиданно в неё вмешался какойто крылатый зверь.
      Он камнем упал рядом с профессором и ударом крыла отбросил его в сторону. Потом, приподняв вверх брюхо с длинной острой пикой, зверь коротким, сильным ударом пробил кору около самой головы профессора
      Пика глубоко погрузилась в кору.
      Ребята и вскрикнуть не успели, а животное уже выдернуло пику и исчезло так же молниеносно, как появилось. Карик и Валя прижались к красной скале. Бледные от испуга, они тяжело дышали.
      — Ну вот, — приподнялся с коры Иван Гермогенович, — я немножко заболтался, кажется! А нам ведь надо до ночи спуститься на землю.
      Он поглядел на Карика, на Валю и сказал:
      — Ничего опасного! Это самый обыкновенный талесса, или, попросту говоря, тоже наездник.
      — Он кладёт яички в кору?
      — Зачем же в кору? — сказал профессор. — Он положил яички в личинку вредителя сосны.
      — В личинку? — оглянулся Карик. — Где же она?
      — Под корой!
      — Как же вы её видите?
      — Я её не вижу, но готов ручаться чем угодно, что под нами, под слоем коры, шевелится личинка какогонибудь жучкаусача.
      — Значит, наездник видит сквозь кору?
      — Нет. Он тоже не видит личинки, но он её чувствует… Нам, впрочем, этого не понять. Мы вообще плохо знаем нравы и жизнь насекомых. А многое из жизни этих удивительных созданий и вовсе нам не известно. Мы хорошо не знаем даже, для чего, например, нужны насекомым усики, — сказал Иван Гермогенович.
      Он встал, не спеша намотал конец верёвки на руку.
      — Ну, — сказал Иван Гермогенович, — поднимайтесь, друзья мои! Пойдём дальше.
      И снова начался опасный и тяжёлый спуск по глыбам коры.
      Гремя от времени профессор и ребята, выбрав площадку для отдыха, молча ложились на красные скалы.
      Растирая одеревеневшие руки и ноги, они осматривали, целы ли верёвки, не перетёрлись ли узлы, потом вставали и снова пускались в путь, прыгая, как козы, со скалы на скалу.
      На одном из привалов путешественникам пришлось просидеть довольно долго.
      Это было уже совсем недалеко от земли.
      Профессор и ребята после короткого отдыха приготовились было спускаться, как вдруг над их головами зашумели крылья.
      Иван Гермогенович взглянул вверх и побледнел. Быстро схватив ребят за руки, он вместе с ними юркнул в узкое ущелье.
      — Сидите смирно! — шепнул профессор. Мимо пролетело полосатое животное с узкой длинной талией. Его вытянутое тело было покрыто жёлтыми и чёрными полосами, как тигровая шкура. Рассекая воздух прозрачными крыльями, животное мчалось, прижимая к брюху чтото извивающееся, похожее на змею.
      — Оса, — прошептал профессор, — оса эвмена. Оса подлетела к кувшину, из которого только что выбрались Иван Гермогенович и ребята, сбросила туда свою добычу и залезла в кувшин.
      — Это она перетащила нас? — спросила Валя.
      — Она, — кивнул Иван Гермогенович. — Я думаю, друзья мои, что эвмена приняла нас за гусениц. Но посмотрите, что она делает?
      Оса эвмена вылезла из кувшина, стремительно ринулась на землю и тотчас же снова взлетела вверх.
      Овеяв путешественников ветром, она, как вихрь, пролетела мимо них и, описав круг, опустилась на кувшин. Суетливо ползая вокруг отверстия, эвмена проворно перебирала лапками, деловито постукивая по краям кувшина головою.
      Потом она улетела.
      Путешественники увидели, что входное отверстие кувшина было плотно замазано чемто серым. В середине, как пробка, торчал большой острый камень.
      — Видите, — сказал Иван Гермогенович, — как оса замуровала свой кувшин. Ну, друзья, если бы мы вовремя не выбрались оттуда, мы пропали бы, умерли от голода.
      — А разве нельзя сломать стенку?
      — Нет! Эвмена приготовляет из пыли и собственной слюны такой крепкий цемент, что его даже большим людям нелегко сломать.
      — Я всётаки не понимаю, — сказал Карик. — Ну, она притащила нас, ну, запихала нас в кувшин… А для чего? Почему она не съела нас?
      — Да она и не собиралась нас есть, — ответил Иван Гермогенович. — Эвмена питается соком цветов, а гусениц она таскает для своего потомства, для будущих своих детей… При этом, заметьте, она не убивает свою добычу. Ударом жала она только усыпляет гусениц… Консервирует их… Приготовляет из гусениц живые консервы…
      — Почему же она не усыпила нас? — спросила Валя.
      — Не знаю! — пожал плечами профессор. — Ничего не понимаю… Может быть, жало не могло проткнуть наши фуфайки из паутины, а может быть, её яд не подействовал на нас. Не знаю! Да и вообще все это очень удивительно… Право, я не понимаю, как могла она спутать нас с гусеницами… Обычно осы не ошибаются в таких случаях… Для науки это совершенно загадочный случай.
      — А кто сделал ей такой кувшин? — спросила Валя.
      — Сама же она его и сделала, — ответил Иван Гермогенович. — Из своего цемента. За этими надёжными стенами личинка эвмены может расти, не опасаясь, что её ктонибудь проглотит или раздавит. Пищи для неё приготовлено как раз столько, сколько нужно… Когда же личинка вылупится из яйца, она спустится по паутинке вниз, упадёт на гусениц и начнёт пожирать их. И как пожирать! Неделями грызёт она свою жертву, но до последнего дня гусеница остаётся живой, а мясо её свежим… Потом личинка закукливается, а через некоторое время из кокона вылетает самец или самка осы эвмены… Из нашего кувшина должен был вылететь самец, но теперь…
      — Почему вы знаете, что непременно самец?
      — Знаю! — ответил Иван Гермогенович. — Оса опустила в этот кувшин нас троих и принесла после ещё одну гусеницу. Четыре гусеницы — это запас для будущего самца. Для яйца, из которого должна выйти самка, оса оставляет десять гусениц. И это вполне понятно. Будущая самка осы крупнее самца, а поэтому и пищи для неё нужно оставить побольше.
      — Значит, осы умеют считать до десяти? — спросила Валя.
      — Не думаю, чтоб они умели считать даже до двух, — ответил, улыбаясь, Иван Гермогенович. — Вспомнитека, оса ведь залезала в кувшин после того, как мы оттуда выбрались? Не правда ли?
      — Ну залезала!
      — А залезала затем, чтобы положить яйца. Значит, она видела, что в кувшине не четыре гусеницы, а только одна. И всё же она не догадалась принести ещё трех гусениц, а так и замуровала кувшин. Личинка, конечно, теперь погибнет.
      Профессор вышел из ущелья, поглядел вправо, влево и сказал:
      — Она умчалась, и мы можем идти спокойно. До земли было уже недалеко, и скоро путешественники благополучно спустились вниз. Перед ними лежала каменистая пустыня. Слева синел далёкий травяной лес. Над лесом, точно соломинка, торчал шестмаяк с крошечным красным флажком.
      Путешественники двинулись в путь.
      Весь день шли они по пескам, лесам и горам. Пробирались через овраги, переходили вброд ручьи.
      К вечеру, усталые и голодные, они остановились на берегу бурливой реки. Перебраться через речку было уже не под силу ребятам.
      Валя растянулась на берегу и сказала:
      — Не могу больше!
      На землю спускались сумерки. Небо потемнело. Багровые облака клубились над лесом. Вверху, над головами, потянулись с криком стаи птиц.
      — Ну что ж, — сказал Иван Гермогенович, — придётся здесь переночевать.
      — На берегу?
      — Попробуем найти пещеру или какуюнибудь берлогу.
      После недолгих поисков Карик набрёл на огромную, как стог сена, коричневую глыбу. Сбоку в её плотной стене чернела круглая дыра.
      Карик заглянул внутрь и закричал:
      — Идите ко мне! Я, кажется, нашёл какойто дом.
      Профессор подошёл ближе, осмотрел глыбу со всех сторон и, подумав, сказал:
      — Пустой орех. Брошенная квартира личинки жука орехового долгоносика. Залезайте, ребята. Вполне сносная гостиница.
      Становилось уже темно. У ребят от усталости слипались глаза. Ныли ноги. Быстро юркнув в дырочку ореха, Карик и Валя упали на шершавый пол и сразу заснули как убитые.
      Между тем профессор бродил, вздыхая, вокруг ореха. Входное отверстие было так узко, что Иван Гермогенович мог просунуть в него только голову Плечи его уже не пролезали.
      — Экая досада! — бормотал профессор.
      Сердито ворча, он ещё раз заглянул в орех, послушал, как ровно дышат во сне ребята, и побрёл искать пристанище для себя.
      Недалеко от ореха он нашёл в ямке раковину улитки, осмотрел её. Раковина была пуста. Иван Гермогенович, кряхтя и охая, забрался туда.
      Покатый пол раковины был жёсткий и холодный, но профессор, утомлённый дорогой, даже не заметил этого.
      Подложив под голову кулак, он вытянулся во весь рост и тотчас же заснул.
      Около полуночи в воздухе чтото загудело. Профессор смутно слышал это сквозь сон. Вероятно, поднимался ветер.
      Проснувшись от холода, он открыл глаза.
      Небо было подёрнуто тучами, в тучах ныряла луна. Профессор поёжился, поджал под себя ноги и задремал, беспокойно ворочаясь во сне.
      А за стенами раковины носился как бешеный холодный порывистый ветер. По земле летели, кружась, пыль, травинки, лепестки.
      Орех зашатался под напором ветра и, наконец, сильно дрогнув, качнулся и, подхваченный ветром, стал медленно сползать к реке.
      Новый порыв ветра столкнул орех в воду. Он заплясал на волнах и поплыл вниз по течению.
      Сквозь сон ребята почувствовали, как их покачивает, точно в люльке.
      Прижимаясь друг к другу, они спали, улыбаясь во сне. А река мчала орех, уносила ребят от профессора все дальше и дальше.
     
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
     
      Высадка в неизвестной гавани. — Снова в плену. — Иван Гермогенович идёт по горячим следам. — Животное, которое дышит хвостом. — Неожиданное открытие.
     
      Перед рассветом поднялся сильный ветер.
      Орех, ныряя в волнах, то взлетал на высокие гребни, то исчезал в белой, кипящей пене. Волны с шумом перекатывались через него, подбрасывали, швыряли во все стороны. Холодные брызги сыпались сверху в широкий люк, падали на Карика и Валю, но ребята только беспокойно ворочались во сне, закрывали лицо и шею руками да отодвигались подальше от люка. Они так измучились и устали, что их не смог бы разбудить даже ледяной душ.
      Но вот сильное течение завертело орех, закружило в водовороте. Орех резко качнулся, накренился набок. Карик перекатился через сестру, больно ударился головой о стену.
      — Что? Что такое? — вскрикнул Карик. Он попробовал встать, но орех опять качнуло, и Карик снова покатился по полу. Хватаясь за шершавые стенки ореха, он коекак приподнялся и закричал:
      — Валька, чтото случилось! Вставай! Ктото тащит наш орех!
      Протирая заспанные глаза руками, Валя растерянно посмотрела на Карика.
      — Может, зверь какойнибудь напал на нас? Надо разбудить скорее Ивана Гермогеновича… Иван Гермогенович! — закричала Валя, вскакивая.
      Но лишь только она выпрямилась, пол под её ногами качнулся. Валю отшвырнуло к стене. Она сшибла Карика и вместе с ним покатилась по шершавому полу
      Вокруг было темно, и только сверху, через круглый люк, падал голубоватый ночной свет
      Держась за стенки ореха, Карик подполз к люку, высунул голову. В лицо хлестнула волна
      Ветер со свистом метался над водой, поднимая крутые, пенящиеся валы
      Вокруг бушевали волны Все кругом кипело, как в котле
      Карик закричал.
      — Валя! Скорей! Смотри, что это? Смотри, мы плывём!
      Валя с трудом добралась до люка и вцепилась в его края руками
      — Плывём! — испуганно сказала Валя — Кудато плывём
      Качало так, будто ребята плыли по настоящему океану
      Валя оглянулась, потом посмотрела на Карика, потом оглянулась снова и побледнела
      — А где же Иван Гермогенович?
      — Не знаю — растерянно ответил Карик — Гденибудь рядом!
      — Где рядом! Что ты говоришь? — испуганно закричала Валя. — Мы же в орехе. В орехе — понимаешь? А кругом вода
      Сильный толчок отбросил ребят от люка. Пол под ногами завертелся, запрыгал
      Карик и Валя упали
      Ветер с яростным свистом пронёсся над рекой Все кругом завыло, загудело. В люк плеснула волна, ребят окатило с ног до головы холодной водой. Мокрые и дрожащие, они сидели на полу, крепко обнявшись, со страхом посматривая на круглый люк
      Над люком в мутном небе проносились чёрные облака.
      Орех кренился набок, и тогда перед самым люком прыгали пенящиеся валы. Но вот новый крен, и снова мимо люка быстро несутся облака, и в облаках ныряет бледная луна.
      При каждом новом толчке ребята разлетались в стороны, но тотчас же Валя торопливо подползала к брату и крепко цеплялась за него. Бедные ребята ничего не могли понять: где Иван Гермогенович, как орех попал в воду и куда их несёт река?…
      А орех мчался все вперёд и вперёд, то прыгая по гребням волн, то зарываясь в воду.
      Но вот как будто буря стала стихать. Орех уже не бросало и не швыряло, а только покачивало, как люльку.
      Ребята встали.
      — Кажется, кончилась болтанка! — сказал Карик.
      Он подошёл к люку, выглянул из него.
      Мимо, совсем близко, плыли берега, поросшие лесом. Волны тихо плескались внизу. И вдруг орех остановился. Чёрные глыбы земли поднимались перед самым люком, точно стена. Берег был так близко, что до него можно было дотронуться рукой.
      Орех пришвартовался к неизвестной пристани.
      — Кудато всётаки приехали! — тихо сказала Валя.
      — Вылезай скорей! — приказал Карик, цепляясь руками за края люка.
      Помогая друг другу, Карик и Валя выбрались из ореха и спрыгнули на землю.
      Было раннее утро.
      В серых предрассветных сумерках стояли тихие, печальные холмы. На далёком горизонте еле заметно светилась розовая полоса.
      В тихой бухте у самого берега плавал, чуть покачиваясь, чёрный, мокрый орех.
      Мимо с шумом катилась река. Течение мчало по волнам жерди, сухие ветки, лепестки. Их несло в бухту, прибивало к берегу. Они кружились и, проплывая мимо ореха, слегка подталкивали его, как бы пытаясь сдвинуть с места.
      Вся бухта, точно шелухой, была покрыта сухим плавником. Ребята поднялись на пригорок и нерешительно остановились. Поёживаясь от холода, они стояли, растерянно посматривая друг на друга.
      Куда идти?
      Что делать?
      Ах, если бы здесь, рядом с ними, был Иван Гермогенович!
      — Неужели пропал? — вздохнула Валя.
      — Найдём, — решительно сказал Карик. — Он здесь. Обязательно гденибудь здесь…
      Он сложил ладони рупором, приподнялся на цыпочках и крикнул что было силы:
      — Иван Гермогееныыыч! Гдето сзади, за тёмными холмами, зашумела листва.
      Ребята прислушались.
      Шаги?
      Нет. Это ветер. Это шумят деревья.
      Валя опять тяжело вздохнула.
      — Ничего, ничего. Мы найдём его. Вот увидишь. Он не бросит нас.
      Карик взял сестру за руку и повёл её за собой по берегу реки. Через каждые пятьшесть шагов они останавливались и громко кричали:
      — Иван Гермогеныыыч! Но профессор не откликался.
      — Знаешь что, — сказал Карик, — я пойду по берегу, а ты иди немного подальше. Вон видишь, там какаято роща за холмами. Ну вот. Ты иди к этой роще и кричи. Только громче. Сначала буду я кричать, потом ты, потом опять я, потом ты! Ладно?
      — Ладно.
      — Только не отходи далеко да по сторонам поглядывай. Осторожнее. Ну, иди.
      Карик пошёл по берегу, а Валя направилась к тёмной роще. Время от времени ребята останавливались, кричали и снова шли дальше.
      Валя дошла до рощи.
      В роще было темно и мрачно. Чёрные узловатые стволы деревьев поднимали вверх изогнутые, искривлённые ветки; широкие листья свисали до самой земли.
      — Эй, Вааляя! — прокатилось гдето у реки.
      — Ау! — отозвалась Валя. — Я здесь!
      Валя подошла к тёмному, развесистому дереву. От дерева шёл вкусный, приятный запах.
      И, странное дело: пахло настоящим миндальным печеньем, как дома перед праздниками, когда мама вынимала из духовки листы с печеньем.
      Валя вспомнила, что со вчерашнего дня она ещё ничего не ела.
      «Надо посмотреть, чем это вкусно пахнет?» — подумала она и решительно подошла к дереву.
      — Эй, Карик! — закричала Валя. — Я на дерево полезу. С дерева буду кричать. Ты слышишь?
      — Залезай и кричи. Только громче. Я иду к тебе! — отозвался Карик.
      Валя ухватилась руками за мокрые, скользкие ветви и быстро, пообезьяньи, полезла вверх.
      Раздвигая широкие листья, которые свешивались со ствола, преграждая дорогу, Валя лезла все выше и выше. Изредка она поглядывала наверх.
      Совсем близко над головой виднелось чтото вроде огромной чашки. Валя добралась до неё, уцепилась за влажные, упругие, точно резиновые, стенки и заглянула внутрь.
      Совсем близко от неё покачивались пушистые шары. Они висели на толстых длинных хлыстах, поднимавшихся со дна чашки.
      От нихто и шёл крепкий и вкусный запах.
      Валя почувствовала, что, если сейчас же, сию минуту не съест вот этот шар, который качается перед её носом, она просто умрёт от голода.
      Она подтянулась на руках и села верхом на край лепестка, как на забор.
      Вкусный шар был совсем рядом. Валя вцепилась в него руками и с силой дёрнула к себе. Но оторвать его не удалось. Шар держался крепко.
      Валя дёрнула сильнее.
      Лепесток, на котором она сидела, качнулся, и она чуть не потеряла равновесие. Чтобы не упасть, девочка отпустила шар, крепко ухватилась за край лепестка.
      Шар отлетел в сторону, ударился о другой край чашки и тотчас же снова заплясал перед глазами Вали.
      Тогда Валя рванула шар с такой силой, что вся чашка задрожала.
      Шар оторвался от шеста, и в ту же минуту Валя вместе со своей добычей грохнулась вниз, на дно чашки.
      Не выпуская шара из рук, Валя вскочила и посмотрела вверх и по сторонам. Она находилась в сердцевине огромного цветка. Влажные лепестки поднимались вокруг, точно гладкие стены круглой башни. Сквозь щели тёмных лепестков просачивался розовый утренний свет.
      Гдето далекодалеко кричали птицы. Внизу, шурша листвой, пробежал ктото, быстро перебирая лёгкими ногами.
      «Надо слезать на землю!» — подумала Валя.
      Крепко прижимая к груди вкусный шар, она обошла чашкуцветок и остановилась перед узкой щелью между лепестками. Она попыталась протиснуться сквозь щель, но щель оказалась слишком узкой.
      Тогда Валя попробовала взобраться наверх по хлысту, но, лишь только ухватилась она за него руками, стены чашки задвигались, словно живые, и медленно стали сближаться.
      Огромный цветок, в который залезла Валя, сложил над её головой лепестки. В цветке сразу стало темно.
      Напрасно Валя пыталась раздвинуть лепестки, выбраться из цветка. Лепестки крепко сжались, не выпуская её из душистой тюрьмы.
      — Карик! Каарик! — испуганно закричала девочка. — Скорей! Сюда! Ко мне!
      Она кричала что было силы, но голос её не мог пробиться сквозь мягкие, толстые стены. Казалось, она кричит, уткнувшись лицом в пуховую подушку.
      Этот придушенный, еле слышный крик, словно отголосок далёкого эха, донёсся до Карика. Он остановился, прислушался. Ему показалось, будто гдето, далекодалеко за холмами, кричит Иван Гермогенович.
      — Ага! — обрадовался Карик. — Идёт сюда. Нашёл всётаки нас.
      Он быстро взбежал на высокий пригорок и, сложив руки рупором, закричал:
      — Здеесь! Сююда! Мы здесь! В ответ только гукнула ночная птица. У подножия холма с шумом катилась река. Волны плескались о берег. Мягко шуршал осыпающийся с обрыва песок.
      «Откуда же он кричал? — думал Карик. — Справа или слева?»
      Он постоял немного и снова крикнул.
      Но никто не отозвался. Он крикнул ещё и ещё раз, повёртываясь в разные стороны.
      Напрасно. Ему не отвечал никто.
      Карик нахмурился:
      — Нет. Должно быть, мне показалось.
      Он взглянул на тёмную рощу, где осталась Валя, и громко сказал:
      — Валя, ты слышала? Как будто Иван Гермогенович кричал? Слышала ты или нет?
      Но на этот раз и Валя не ответила Карику. «Ну, не хватает ещё, чтоб она пропала!» — подумал Карик и крикнул погромче:
      — Вааля!
      С обрыва упал в воду камень. Карик вздрогнул, оглянулся, постоял немного и снова крикнул:
      — Ваалькааа! Валя не отвечала.
      «Ну вот, говорил ей, чтоб сидела на дереве и ждала, а она ушла кудато… Свяжешься с девчонками — сам не рад будешь».
      И он не спеша пошёл через поле к роще.
      Но вот и роща.
      Карик подошёл к деревьям. Задрав голову, он посмотрел на густые вершины.
      Утренний ветерок тихо покачивал широкие листья, из которых выглядывали огромные жёлтые шары.
      Вали на деревьях не было.
      — Где же она? — совсем растерялся Карик.
      Он крикнул ещё раз и ещё раз, но только ветер прошумел ему в ответ. Валя не отзывалась.
      Карик прикусил губу, остановился и задумался:
      «Валя не могла убежать далеко. Значит?… Значит, её ктото схватил, утащил кудато, а может быть… сожрал».
      Карик даже вздрогнул.
      «Ах, если бы здесь был Иван Гермогенович! Он бы непременно чтонибудь придумал, непременно нашёл бы Валю».
      Карик беспомощно огляделся.
      Вокруг лежали безмолвные холмы. Холодное небо висело над мёртвыми песками. Тоскливо шумел голый, высохший лес на соседнем пригорке.
      Над головой со свистом мчались кудато исполинские жуки, задевая крыльями уродливые деревья.
      Всё кругом было чужим, непривычным, страшным. Карик, вздрогнув, с пронзительным криком побежал вперёд, не разбирая дороги.
     
      Перед рассветом Иван Гермогенович проснулся от страшного холода. Он придвинулся к стенке, но тотчас же отскочил от неё, точно ужаленный. Роговая стенка раковины была холодна как лёд. Спать в таком леднике было просто невозможно. Иван Гермогенович выбрался из раковины и принялся бегать вокруг неё, стараясь хоть немного согреться.
      Ещё светила луна.
      Холодный ветер дул в лицо, в спину, поднимал тучи мелких камней, они больно хлестали по рукам и ногам.
      — Ну и ночка! — ворчал профессор. — Хорошо ещё, что ребята устроились в тёплом месте.
      Он решил посмотреть, как они спят в орехе. Удобно ли им? Спокойно ли? Дрожа от стужи, он пошёл к реке.
      Бледная луна освещала голый пригорок с одиноким сухим деревом на вершине. Профессор взбежал на пригорок, растерянно огляделся.
      Пригорок был пуст.
      Сухое, искривлённое дерево скрипело на ветру, грустно шурша высохшими листьями. Чёрные тени листьев печально ползли по холодной земле.
      — Странно… Очень странно… — пробормотал Иван Гермогенович.
      Он прекрасно запомнил, что здесь, на этом самом месте, лежал огромный орех. Вот и неглубокая впадина, вдавленная его круглыми боками. Ну конечно, это то самое место. Сомнений быть не могло.
      Профессор наклонился к земле, внимательно рассматривая её.
      От впадины к реке тянулась чёрная широкая полоса; казалось, здесь протащили недавно тяжёлую кладь.
      — Странно! Очень странно!
      Профессор пошёл по следу, то и дело останавливаясь, внимательно рассматривая землю. Так он дошёл до реки.
      Пощипывая бороду и растерянно оглядываясь, Иван Гермогенович задумчиво смотрел на чёрную реку. Она катила с шумом воды, мчала огромные лепестки цветов и сухой плавник.
      Профессор стоял на берегу реки, не зная, что и подумать.
      — Если бы на ребят напал ктонибудь, когда они спали, — я услышал бы, как они кричат, зовут на помощь. Я так чутко сплю, что во сне слышу даже все шорохи. Но что же тогда случилось? Может быть, орех сдуло ветром в воду, а ребята так крепко спали, что и не проснулись даже? Ну конечно, только так и могло быть. Однако куда же понесло орех? В какую сторону?
      Профессор спустился к реке, бросил в воду кусочек сухого листа.
      Течение подхватило листок, закружило и помчало вправо, подбрасывая его на тёмных волнах.
      Профессор побежал по берегу в ту сторону, куда понесло листок.
      Лес подступал к самой реке. Профессор то пробирался сквозь чащу, то шёл по воде, тёплой, как парное молоко.
      Ночь была светлая, лунная. Только у берегов, где густо росли высокие травяные деревья, лежали чёрной полосой широкие тени.
      Посередине реки по лунной дорожке неслись, обгоняя профессора, лепестки, гигантские листья и бревна.
      Они ныряли, то пропадая, то появляясь снова, — издали казалось, что ктото плывёт, борясь с волнами.
      Всякий раз, когда на середине реки проплывало, ныряя, бревно, Иван Гермогенович останавливался и с тревогой следил за ним: «Не ребята ли плывут?»
      Он лез в реку, заходил по пояс в воду, готовясь броситься на помощь. Но вот бревно подплывало ближе. Уже совсем отчётливо выступали голые сучья.
      — Фу! — с облегчением вздыхал Иван Гермогенович и быстро шёл дальше.
      Река долго петляла среди тёмных лесов и гор и наконец раскинулась перед профессором широким, сияющим плёсом.
      Раздвинув руками мокрые ветки, Иван Гермогенович вышел из леса и вдруг невольно остановился.
      По залитой лунным светом реке плыли Карик и Валя.
      — Да, да, это они! — зашептал Иван Гермогенович.
      Вон посередине реки плывёт Карик, а немного правее его, ближе к берегу, — Валя. Головы их то исчезают под водой, то являются снова, точно поплавки. Очевидно, ребята давно уже выбились из сил и вотвот пойдут ко дну.
      — Ах, только успеть бы!
      Профессор бросился в воду. Течение подхватило его, понесло вдоль берега.
      — Держиитесь! — закричал Иван Гермогенович. Рассекая руками воду, он быстро поплыл на помощь к ребятам. С каждым взмахом руки расстояние между ним и ребятами сокращалось.
      И вот уже профессор подплыл к ним вплотную, протянул руку… Но что это?
      Он увидел под водой изгибающиеся буквой 5 суставчатые тела.
      — Ах, будь ты неладна! — вырвалось с досадой у профессора, и он поспешно повернул обратно к берегу.
      То, что принял он при неверном лунном свете за ребят, были только самые обыкновенные личинки мухильвинки.
      Они держались на поверхности реки, цепляясь за водную плёнку своими удивительными хвостами, похожими на растрёпанные парики.
      Личинки плыли вниз головой, то и дело хватая зазевавшихся речных жителей. Дышали они своими волосатыми хвостами.
      Когдато в молодости профессор собирал этих личинок для аквариума. Из личинок выходили потом мухи с чёрными и жёлтыми полосами, похожие на пчёлку, и даже откладывали яички на цветущие водные растения аквариума.
      О кузнечиках, которые слушают ногами, и о львинке, которая дышит хвостом, профессор даже написал книгу.
      В другое время Ивана Гермогеновича нельзя было бы оттащить и силой от этих удивительных насекомых, но сейчас ему было не до них.
      Нащупав ногами дно, профессор вышел на берег и, дрожа от холода, побежал, стараясь согреться на бегу. Время от времени он останавливался, прислушивался. Но слышал только, как стучит его сердце да как шумит над головою ветер.
      Заметив в стороне пригорок, он бежал к нему, забирался наверх и, сложив ладони рупором, громко кричал:
      — Кааариик! Ваааля!
      И снова бежал к реке.
      «А что, если спустить на воду плот? — подумал Иван Гермогенович. — Столкнуть в реку тричетыре бревна, связать их — и плот готов. На плоту я, пожалуй, скорее догоню ребят».
      Но профессору не пришлось сколачивать плот. Плот, точно в сказке, точно по щучьему веленью, сам подплыл к берегу. Он остановился около тёмной песчаной отмели и закружился на месте.
      — Вот это замечательно! — крикнул Иван Гермогенович. Он, с разбегу вскочив на плот, принялся раскачивать его, помогая ему сойти с песчаной мели.
      Наконец плот дрогнул, качнулся из стороны в сторону и, раскачиваясь, медленно поплыл по течению.
      Рядом с профессором плыли такие же плоты, появляясь то справа, то слева. Впереди и сзади плыли плоты побольше и поменьше по размерам, но все они были похожи один на другой, как близнецы.
      — Откуда тут столько плотов? — удивился Иван Гермогенович. — Что за плоты и куда они плывут так дружно?
      Он наклонился и при неверном лунном свете стал осматривать плот, на котором плыл сам.
      Под его ногами лежали плотно подогнанные друг к другу бревна, похожие на гигантские сигары. Иван Гермогенович нагнулся, потрогал влажные бревна рукой.
      — Ах, вот это что, — пробормотал профессор, отдёргивая поспешно руку. — Скажите, пожалуйста, какое странное путешествие… Никогда бы не подумал, что мне придётся плавать на таком страшном плоту.
      Плот, на котором плыл Иван Гермогенович, был набит необыкновенным грузом: трюмы его были начинены лихорадкой: каждое бревносигара скрывало в себе личинку малярийного комара анофелеса.
      — Вот уж никак не думал, что мне придётся быть капитаном малярийного корабля! — усмехнулся Иван Гермогенович.
      Справа и слева от плота проплывали, обгоняя профессора, такие же малярийные суда. Очевидно, гдето в верховьях реки анофелесы откладывали яйца.
      Время от времени по реке проплывали и яйца простого, самою обыкновенного комара. Они плыли, склеенные стопочкой, стоймя, точно поплавки, и с виду очень походили на лодочки.
      На каждом повороте, на каждой излучине реки Иван Гермогенович вытягивал шею, напряжённо всматриваясь в темноту: не прибило ли орех к берегу, не плавает ли он в какойнибудь тихой заводи? Лесистые берега давно остались позади. Река круто повёртывала в сторону. Мимо проплыли бесконечной цепью голые холмы.
      Светало. Луна побледнела. Звезды гасли одна за другой, точно их тушил ктото, и только низко над холмами висела одинокая зелёная звёздочка.
      Плот несло сильным течением к берегу. Иван Гермогенович стоял на самом краю плота, растирая холодные руки, грудь и бока. Река повернула вправо. И вдруг профессор услышал вдали, за холмами, чейто слабый голос. Иван Гермогенович вздрогнул. Сердце у него забилось.
      — Аая! — кричал ктото на берегу. Профессор забегал по зыбкому плоту и во весь голос крикнул:
      — Карик! Валя!
      — Иван Гермогеновиич! — донеслось до него изза холмов.
      — Здесь! Здесь! Сюда! — засуетился Иван Гермогенович.
      Изза пригорка показалась голова Карика, потом плечи, наконец Карик выскочил на пригорок, растерянно оглядываясь по сторонам.
      — Сюда! Карик! Сюда! — закричал Иван Гермогенович.
      Увидев профессора, Карик както странно всхлипнул и сломя голову побежал к реке.
      — Причаливайте! Причаливайте скорей! — кричал он, бестолково размахивая руками.
      Профессор лёг на плот и начал торопливо загребать руками воду, но плот, как нарочно, относило вниз по реке, кружило в водоворотах, бросало на камни.
      Он промчался мимо Карика, быстро удаляясь по течению.
      — Остановитесь! Пожалуйста, остановитесь! — кричал Карик, догоняя плот.
      — Сейчас, сейчас, голубчик! — И профессор стал ещё быстрее загребать руками воду.
      Но плот не слушался его. Тогда Иван Гермогенович подбежал к его краю и с разбегу нырнул в воду.
      Карик заплакал и тоже полез в реку.
      — Куда ты, куда? — крикнул профессор, поднимая над водой голову.
      Но Карик, ничего не соображая, шёл по воде навстречу профессору, остановился же только тогда, когда зашёл в реку по пояс. Профессор подплыл к мальчику.
      — Ты один? А где Валя? Чтонибудь случилось? — спросил он, с тревогой поглядывая на заплаканное лицо Карика.
      — Случилось! — всхлипнул Карик. — Валька пропала!
      — Что ты говоришь? — Профессор схватил Карика за руку. — Как же это случилось? Когда? Где ты её потерял?
      — Ну, мы плыли сначала в орехе, потом приплыли к берегу и пошли вас искать, а потом… — Карик махнул рукой.
      — Ну а дальше, дальшето что? — торопил профессор. — Говори, где ты её оставил?
      — Там, — неопределённо махнул рукой Карик, — за этими холмами.
      — Ты помнишь это место?
      — Да, но отсюда не найду, а вот от ореха найду!
      — А где орех?
      — Там, в бухте.
      — Вот что, — решительно сказал Иван Гермогенович, — пойдёмка сначала к бухте, где остановился орех, а там уж видно будет, что делать. Пошли!
      И они, выйдя на берег, молча зашагали по холодной мокрой земле.
      — Показывай дорогу! — приказал Иван Гермогенович.
      — Я показываю, — вздохнул Карик и снова всхлипнул, — вот сюда надо идти.
      — И пожалуйста, не плачь! Мы найдём её. Не иголка ведь — живой человек… И покричать может. И нас услышит… Найдём. Обязательно найдём.
      Вдали показалась бухта. На спокойной воде покачивался, как баржа, чёрный огромный орех.
      — Вот он, — сказал тихо Карик.
      — Вижу.
      Профессор остановился.
      — Ты помнишь, куда вы пошли отсюда?
      — Помню, — сказал Карик. — Я пошёл по берегу, а Валя пошла вправо. Туда.
      — Хорошо! — сказал Иван Гермогенович. — Веди по той дороге, где проходила Валя.
      Путешественники двинулись в путь. Когда они дошли до рощи, Карик сказал:
      — Вот отсюда она кричала мне в последний раз. А потом пропала.
      — А что она кричала, ты не помнишь?
      — Кажется, «ау»! — неуверенно ответил Карик. Профессор задумался:
      — Утром ты её искал здесь?
      — Искал. Всю рощу обошёл.
      — Вот что… Ты ступай вправо, а я пойду влево, — сказал Иван Гермогенович. — Не теряй только из виду эту рощу. Тут, в роще, и встретимся. Пошли!
      Профессор и Карик разошлись в разные стороны. Они шли, осматривая внимательно каждую ямку, заглядывали под камни, приподнимали с земли толстые листья и смотрели: не спряталась ли туда Валя, не заснула ли она там?
      Карик кричал, пока не охрип. Но всё было напрасно.
      После долгих поисков они вернулись в рощу. Иван Гермогенович и Карик так устали, что еле передвигали ноги. Говорить не хотелось. Они сели под деревом и, опустив головы, сидели, стараясь не смотреть друг на друга.
      Над самой головой профессора свешивалась ветка с жёлтыми шарами.
      Шары раскачивались, волоча по земле круглые тени. Один шар был совсем как живой. Стенки его дрожали. Он както странно шевелился на ветке, словно хотел оторваться и спрыгнуть на землю. Другие шары висели спокойно.
      — Ну что ж, — вздохнул профессор, — пойдём посмотрим ещё раз. Ты иди в эту сторону, а я пойду к реке. Потом опять вернёшься в рощу. Понял?
      — Понял, — сказал печально Карик.
      Иван Гермогенович встал и быстрыми шагами направился к реке. Карик пошёл в противоположную сторону. Когда он уходил, ему послышался слабый, приглушённый крик. Он быстро повернулся.
      — Иди, иди, — закричал профессор, — не теряй напрасно времени!
      И снова они принялись за поиски, бегая по холмам, изредка перекликаясь друг с другом. Вдруг профессор остановился.
      В стороне от рощи он увидел странные следы. Земля была разрыта, раскидана. Отпечатки чьихто ног были ясно видны на рыхлых буграх. Очевидно, здесь недавно произошла горячая схватка. Профессор наклонился к самой земле.
      Свежий широкий след тянулся к песчаным холмам.
      — Это она, — выпрямился профессор, — надо торопиться. Карик, скорей сюда! — махнул он рукой.
      — Нашли? — закричал Карик издали.
      — Иди сюда!
      Когда прибежал запыхавшийся Карик, Иван Гермогенович молча показал ему следы борьбы на земле.
      — Что это? — побледнел Карик.
      — Кажется, — тихо сказал профессор, — её здесь схватили. Как видно, она сопротивлялась, но… Профессор замолчал.
      — Её растерзали? — вскрикнул Карик.
      — Не думаю, — сказал неуверенно Иван Гермогенович, — по её потащили в нору.
      — Для чего её потащили?
      — После об этом, а сейчас бежим скорее по следу. Кажется, я знаю, кто её схватил. Бежим. Мы ещё успеем.
      Профессор и Карик помчались по следу.
      Они бежали все дальше и дальше от рощи, где в жёлтом цветке осталась Валя.
      Ветер поднял на холмах высокие столбы пыли, закружился, завертелся вокруг профессора и Карика, заметая на земле их лёгкие следы.
     
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
     
      Встреча с аммофилой. — Растениехищник. — Любопытные разговоры в энотеровой роще. — Чудесные корзины. — Дождь мертвецов.
     
      Роща давно уже скрылась за холмами. Путешественники бежали теперь по широкой голой долине. Справа и слева от них поднимались, точно жёлтые стены, крутые песчаные горы.
      Изредка по дороге попадались чахлые травяные деревья. Ветки на них были поломаны. Листья засыпаны песком.
      — Она жива! — кричал Иван Гермогенович на бегу. — Видишь, она хваталась за кусты. Она боролась. Надо бежать как можно быстрее. Мы ещё успеем. Вперёд, Карик! Вперёд, мой мальчик!
      И они помчались ещё быстрее.
      — Вижу! Вижу! — вдруг закричал Карик. — Смотрите! Вон там, у деревьев. Вот они. Борются.
      Чахлые травяные деревья раскачивались, как будто их ктото сильно тряс.
      — Это Валька! Отбивается! — проговорил хрипло Карик. — Скорей, Иван Гермогенович, скорей!
      Профессор и Карик понеслись во весь дух. Но, когда они добежали до редких деревьев, здесь уже никого не было.
      Деревья были примяты к земле, ветви поломаны. Широкий след уходил кудато дальше, в чащу травяных джунглей.
      Профессор остановился. Карик чуть было не налетел на него с разбегу.
      — Стой! — угрюмо сказал Иван Гермогенович.
      — А что? — тихо спросил Карик.
      Иван Гермогенович слегка подтолкнул его и протянул руку вперёд.
      Вдали на жёлтых песках мальчик увидел крылатое длинноногое животное, похожее на осу. Оно волокло по земле огромную гусеницу. Гусеница была большая, толстая, в несколько раз больше осы. Она отчаянно сопротивлялась, но, как видно, не могла вырваться из цепких лап осы. Оса волочила гусеницу, оставляя на земле широкий след.
      По этомуто следу и бежали путешественники.
      — Песчаная осааммофила, — угрюмо буркнул Иван Гермогенович, — тащит к себе в нору озимого червя. Самого страшного вредителя хлебных и свекловичных полей… Ну хорошо. Она тащит добычу для своего потомства, а намто какое до этого дело? Мыто зачем бежим за ней?
      Карик растерянно посмотрел на профессора.
      — А как же теперь Валя? — спросил он.
     
      — Надо вернуться, — сказал Иван Гермогенович. — Далеко она не могла уйти. Нужно искать её около бухты. А если не найдём до ночи, зажжём болотный газ. Валя увидит огонь и, конечно, догадается, что мы здесь. А если и не догадается, так все равно она пойдёт на огонь.
      Но Карик уже плохо верил, что они найдут Валю.
      «Пропала! Не найти! Ни за что не найти!» — думал он, шагая за профессором. И всё стало ему както безразлично. Он хотел заплакать, но глаза были сухие. Карик тяжело вздохнул. И тут только почувствовал, как сильно он устал.
      Ноги его дрожали. Он спотыкался на каждом шагу. Во рту пересохло. Язык распух и горел, точно в огне. Сейчас Карик мог бы выпить залпом ведро ледяной воды, но вокруг лежали мёртвые, сухие пески.
      «Хоть бы ручеёк какойнибудь, хоть бы лужица какая», — думал Карик, поглядывая по сторонам.
      И вдруг у подножия жёлтого холма он увидел высокий голый ствол. Ствол слегка покачивался на ветру.
      Карик подошёл поближе.
      Внизу под стволом лежали мясистые серозелёные листья.
      Из листьев торчали, точно ресницы огромного глаза, полусогнутые гибкие хлысты.
      С конца каждой ресницы свисали тяжёлые серебристые капли.
      — Роса! — крикнул Карик, бросаясь к этим странным листьям. — Идите. Я догоню вас. Я только попью росы.
      Карик перепрыгнул через канаву.
      — Стой! — закричал Иван Гермогенович. — Слышишь? Стой, Карик! Вернись сейчас же!
      — Но если я хочу пить, — упрямо сказал Карик. Иван Гермогенович перескочил канаву и решительно преградил ему дорогу:
      — Это не роса. Это нельзя пить! Он взял Карика за плечо и подвёл его к странному растению.
      — Смотри! — сказал он.
      Подняв с земли камень, Иван Гермогенович размахнулся и бросил его в гущу сверкающих капель.
      Лишь только камень коснулся листа, хлысты сомкнулись и плотно прикрыли его.
      Камень исчез.
      — Что это? — удивился Карик.
      — Росянка, — спокойно ответил Иван Гермогенович, — насекомоядное, хищное растение.
      — Как? — ещё больше удивился Карик. — Разве есть у нас такие растения? Они же только в жарких странах растут. Я даже читал об этом в какойто книге.
      — Правда, — сказал Иван Гермогенович, — в жарких странах такие растения встречаются гораздо чаще, чем у нас, но и здесь их можно встретить немало, особенно там, где земля бедна соками. На такой земле простым, обыкновенным растениям не прожить. А вот растенияхищники и на бедной земле неплохо себя чувствуют. Земля не кормит, так они охотой промышляют. Ловят насекомых и высасывают из них питательные соки. Вот так и живут, так и растут. Ни животное, ни растение, а то и другое вместе. Запомни хорошенько: кроме росянки, охотятся за насекомыми также некоторые виды первоцвета, жирянки, а в прудах нередко встречается хищная пузырчатка, которая ловит даже мелкую рыбёшку. Вообщето их очень много, этих хищников, мой друг. Я мог бы назвать тебе более пятисот видов, но…
      — Стойте! — закричал Карик. — Теперь я все понимаю: Валя попала в такое растение…
      — Чтоо? — остановился Иван Гермогенович и с беспокойством взглянул на Карика.
      — Да, да, теперь я припомнил. Она кричала:
      «Я лезу на дерево». И значит, она всётаки полезла, а на землю уже не спустилась. Вот почему я не нашёл её в роще.
      Они помчались, прыгая по жёлтым кочкам.
      — А как оно ест? — крикнул на бегу Карик, — Сразу или потихоньку?
      — Эти растения, — задыхаясь, ответил Иван Гермогенович, — сначала поливают свою добычу соком и держат её, пока она не размокнет, а потом высасывают из неё кровь и все питательные вещества!
      — Но Валька ещё не размокла? — спросил Карик.
      — Не болтай глупостей!
      Профессор, сжав руку Карика, потащил его за собой. Они стремительно миновали заросли и наконец добежали до бухты.
      — Здесь! — закричал Карик. — Стойте, это здесь! Тяжело дыша, они остановились на высоком холме.
      Внизу лежала жёлтая пустыня. Вправо от путешественников зеленела небольшая роща.
      — А где эти деревья? — спросил профессор. — Я пока не вижу ни одного насекомоядного растения.
      — А всётаки это здесь! — быстро ответил Карик. — Я хорошо помню: Валька пропала вон в той роще.
      Карик махнул в ту сторону, где стояли развесистые деревья с жёлтыми шарами.
      — В той роще? — спросил Иван Гермогенович. — Но там мы уже были. Ты уверен, что она полезла именно на эти деревья?
      — Ну да. Других же нет в этой роще. Иван Гермогенович внимательно посмотрел на жёлтые шары и рассмеялся:
      — Ну о чём я только думал? И как я не догадался сразу? Да ведь это же… Ой!..
      Он повернулся к Карику и быстро спросил:
      — Когда это было? Утром? Ночью?
      — Утром. Солнца ещё не было. Профессор взволнованно потёр руки.
      — Тогда все понятно, — сказал Иван Гермогенович. — Да, да, теперь я все понимаю…
      Он с шумом вздохнул, улыбнулся и, схватив Карика за руки, с силой сжал их:
      — Валя жива. Она там. Сидит в цветке.
      — В цветке?
      — Ну да. Валя сидит в цветке энотеры.
      — А это не опасно? — спросил Карик.
      — Нет, нет, — ответил Иван Гермогенович. — Мы скоро увидим её живой и здоровой.
      — Тогда бежим! — закричал Карик, хватая профессора за руку. — Залезем скорей на энотеру и поможем Вальке выбраться.
      Иван Гермогенович покачал головой.
      — Видишь ли, — сказал он, както особенно покашливая, — сейчас это, пожалуй, бесполезно: мы ведь с тобою не знаем даже, на какую энотеру залезла Валя. Это вопервых. Но допустим, что мы и найдём эту энотеру. Найдём, допустим, даже цветок, в котором Валя сидит. А как мы освободим её? К сожалению, освободить её мы всё равно не сумеем. У нас просто не хватит силы, чтобы раздвинуть лепестки энотеры. Это вовторых.
      — А втретьих, Валька там не задохнётся? — спросил Карик.
      — Не задохнётся. Цветок большой, просторный. Подождём до вечера, он сам откроется.
      — Вот странный цветок, — сказал недовольно Карик, — Другие цветы открываются по утрам, а этот почемуто вечером.
      — Заморский гость. Чужестранец. Прибыл к нам из Америки и живёт по старой, американской привычке.
      Карик недоверчиво улыбнулся.
      — Я не шучу, — серьёзно сказал Иван Гермогенович, — энотеру привезли из Виргинии. Лет триста назад её семена прислали в Европу для ботаника Каспара Богена. И вот за триста лет энотера перешла через Италию, Францию, Германию, Польшу и, наконец, появилась у нас… А в наши дни по песчаным берегам многих рек энотеруиностранку встречают теперь гораздо чаще, чем другие, местные растения.
      — Но вечером она обязательно откроется?
      — Безусловно. Каждый вечер цветы энотеры обязательно распускаются и стоят открытыми всю ночь, а рано утром закрываются снова. Недаром её прозвали «ночная свечка»! Однако, мой друг, что же нам делать? Сидеть и ждать?
      — Не обязательно ждать. Можно поесть чтонибудь, — неуверенно предложил Карик. — Тут не найдётся хорошего завтрака?
      — Ну, пищи тут сколько угодно. Ты что хотел бы?
      — Чтонибудь такое же вкусное, как торт пчелы Андреевны.
      — Андрены! — поправил Иван Гермогенович. — Но мы найдём чтонибудь и повкуснее. Ты слышишь, как гудят у мыска реки пчелы? Пойдём туда. Там должны быть цветы, а где цветы — там теперь и наша пища.
      Профессор не ошибся.
      Лишь только они перевалили через холмы, как увидели внизу, в долине, огромные деревья, которые торчали то тут, то там. Вершины деревьев гнулись под тяжестью лиловых цветов.
      Иван Гермогенович подошёл к одинокому дереву, осыпанному цветами, залез на него и крикнул сверху:
      — Стой на месте!
      Он забрался в цветок и принялся за какуюто сложную работу.
      Карик стоял внизу.
      Он видел мелькающую в зелёной листве обожжённую солнцем красную спину Ивана Гермогеновича. Профессор работал, широко расставив локти; локти его то поднимались, то опускались, точно поршни машины.
      Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне она месила тесто.
      — Эгей! — крикнул Иван Гермогенович, повёртываясь лицом к Карику. — Лови свежие булки!
      По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.
      Подняв один колобок, Карик откусил от него кусочек.
      — Ну как? — спросил сверху профессор. Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы андрены.
      — Это из пыльцы и мёда? — спросил Карик.
      — Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?
      — Очень вкусно. Как вы их там делаете?
      — А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить, как тесто.
      Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева.
      Карик подбирал их, складывал в кучки.
      Наконец профессор слез с дерева, сел на землю и, выбрав колобок покрупнее, сразу откусил половину.
      — А ведь не плохая у нас, в сущности, жизнь! — дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.
      — Да, — согласился Карик, — жить тут можно, но всётаки… — Он вздохнул и замолчал.
      — Ну, ну, — сказал Иван Гермогенович, — ничего. Вернёмся домой, и всё будет хорошо. Профессор встал:
      — Хотя до вечера и далеко ещё, но мы не должны уходить от энотеровой рощи. Пойдёмка туда, сядем и будем ждать Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.
      — И я так думаю, — кивнул головою Карик. — Она, бедняжка, ведь целый день ничего не ела. Ей теперь все понравится.
      — Это хорошо, — задумчиво сказал Иван Гермогенович, — но как мы понесём колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, Друг мой, ты посиди немного, а я поищу корзинку.
      Он посмотрел вправо, влево, подошёл к большим бурым кучам, которые виднелись на берегу реки. Наклонившись над одной из них, Иван Гермогенович поковырял её щепочкой.
      — Прекрасно, — сказал он. — Кажется, это как раз то, что нам с тобою нужно.
      И профессор принялся разгребать кучу.
      — Нука, дружок, прополощи вот эту штуку, — протянул он Карику большой комок грязи.
      Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке.
      Он вошёл по колени в воду и спустил находку профессора в реку.
      Вода замутилась. Грязь таяла, как кусок масла на раскалённой сковороде. И вдруг чтото белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать её и неожиданно нащупал в густой, липкой грязи твёрдую, хотя и очень тонкую, ручку.
      — Кажется, в самом деле корзинка! — удивился он.
      А когда сильные струи воды начисто смыли грязь, в руках Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.
      Он поднял её за ручку, поднёс к самым глазам и минуту стоял, рассматривая с удивлением узорчатые решётки, которые, казалось, были выточены из слоновой кости.
      — Ну как? Хороша корзинка? — услышал Карик за своей спиной голос профессора.
      — Прямо как будто из кружев сплетена, — ответил Карик, любуясь. — Кто ж её такую сделал?
      — Об этом после, — сказал профессор, — а сейчас прополощи ещё вот эти.
      Иван Гермогенович бросил на землю два тяжёлых шара грязи и пошёл обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.
      Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые.
      Одна корзиночка была удивительнее другой.
      Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решётки. На решётках лежали щиты, украшенные звёздами, листьями, венками. Можно было подумать, что маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.
      Одна корзиночка напоминала чемто маленький дворец с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решётки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.
      Это были вырезанные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.
      — И все разные! — удивлялся Карик.
      — Да, — сказал Иван Гермогенович, — они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и всё же ты каждый день будешь открывать все новые и новые формы этих растений.
      — Что? — Быстро повернулся к профессору Карик. — Вы сказали, — это растение?
      — Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея! Вернее, оболочка растения. В этих красивых корзиночкахоболочках живёт простая водоросль — диатомея. Вот в этой, — поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, — живёт диатомея гелиопельта, в этих треугольных — трицератея, в этой ромбовидной — навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, — это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твёрдые оболочки остались. Пройдут ещё десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.
      — Ого, — сказал Карик, — они действительно очень крепкие. Смотрите, никак не сломать.
      Профессор усмехнулся:
      — Потому что оболочка диатомей построена из кремнезёма. А это очень крепкий материал.
      — Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..
      — Ты хочешь спросить, как очутились они на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть, очень давно здесь было озеро, которое диатомей засыпали сверху донизу.
      — Такие маленькие? Как же они могут засыпать озеро?
      — Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды. Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озёр и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов. Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем, все выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов. И вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется её география. Огромные озера превращаются в болота. Исчезают с географических карт.
      На острове недалеко от Ленинграда расположен город Кронштадт. Тридцать километров надо ехать до него по Маркизовой луже. Но через две с половиной тысячи лет из Ленинграда в Кронштадт можно будет пройти не замочив ног. Трупы диатомовых покроют Маркизову лужу плотным, крепким грунтом. Как видишь, эти крошки незаметно для человека меняют и самый вид земли.
      Профессор погладил бороду.
      — Ну а сейчас, — сказал он, — оболочки диатомей получат новое назначение. Выбирайка для своих колобков кошёлки.
      Карик наполнил две корзиночки колобками и пошёл следом за профессором в энотеровую рощу.
      Положив корзинки с нектаровыми колобками под деревьями, они легли на землю в прохладной тени.
      Поглаживая ладошкой живот, набитый вкусными колобками, Карик повернул голову к Ивану Гермогеновичу.
      — А знаете, — сказал он, — без вас мы с Валькой непременно погибли бы. Тут все такое незнакомое. Даже не знаешь, что можно есть, что нельзя. Как хорошо, что вы знаете насекомых.
      Профессор улыбнулся:
      — О, всех насекомых никто ещё не знает. Учёные не знают даже, сколько видов насекомых населяют нашу землю. Может, их два миллиона, а может быть, и десять миллионов. Пока что учёные изучили и описали только около миллиона видов этих удивительных созданий. А вероятно, среди неизвестных насекомых есть немало очень и очень полезных для человека.
      — Ну, полезныхто я всех знаю! — сказал Карик. — Это пчелы, которые дают мёд, и тутовый шелкопряд, который делает шёлковые нити. Ах да, теперь ещё знаю, какие полезные муравьи.
      — А наездники, которые уничтожают вредителей леса? А стрекозы? А пауки? И как знать, может быть, большие пауки способны выделять паутину ещё более ценную для человека, чем шёлковые нити тутового шелкопряда. У многих пауков, между прочим, паутинные нити удивительно крепкие. Во всяком случае, крепче даже стальной проволоки, если, конечно, проволока будет не толще паутины.
      Профессор засмеялся.
      — Иногда неожиданно для себя человек находит полезных насекомых среди таких, какие кажутся всем бесполезными. Помню, на одном гигантском строительстве в рабочих бараках развелись клопы. Кровопийцы эти не давали рабочим спать ночью, да и днём от них не было покоя. Клопов травили разными химическими опрыскивателями, окуривали газами, но избавиться от них никак не могли. И вот один профессор посоветовал собирать и разводить… Кого бы ты думал? Тоже клопов. Хищных клоповредувиев. Собрали их всего полведра и по нескольку десятков расселили по баракам. И что же? Клопыредувии — пожиратели домашних клопов — расправились с ними за несколько дней. Одних успели сожрать, другие в панике бросились удирать из бараков.
      — А потом они не грызли, не кусали людей, эти… редувии?
      — О нет! Для клопаредувия человек такая же неподходящая пища, как для тебя, допустим, доски, дрова, палки.
      — А долго надо учиться, чтобы сделаться… этим… ну, который насекомых знает?
      — Специалист по насекомым называется энтомологом. А учиться нужно не меньше, чем учатся врачи, педагоги, инженеры. Только, видишь ли, мой друг, энтомологу приходится учиться и после окончания университета. Ведь эта наука — самая молодая в мире и менее всего изучена.
      — А что самое нужное людям я могу сделать, если стану изучать насекомых?
      — Для человека любое знание может быть только полезным. Но сейчас особенно важно научиться бороться с вредителями мира насекомых. Они крошечные и как будто безобидные. Однако вредные насекомые ежегодно уничтожают столько продуктов питания, что их хватило бы на несколько лет для питания народам Швеции, Бельгии, Норвегии, Болгарии, Голландии, вместе взятым.
      — Но почему же их не уничтожают ядовитыми порошками?
      — Не так это просто, мой друг. Вот есть на свете такое насекомое, которое называют аптечным жуком. Он проникает в аптеки и, говорят, пожирает разные лекарства. И даже такие, как стрихнин, белладонна, никотин, опий. Для человека это страшный яд, а вот для аптечного жука — лакомство. Чтобы вывести этого вредителя, аптекари насыпали на полках ядовитый порошок для истребления насекомых. И что бы ты думал? Аптечный жук попробовал порошок, и он ему так понравился, что он стал питаться только этим порошком. Ну и, кроме того, многие порошки и химические жидкости уничтожают вместе с вредными насекомыми и полезных, а также домашних животных, рыбу, птиц. Более разумно, конечно, бороться с вредителями с помощью самих же насекомых, но для этого надо знать и вредных, и полезных насекомых. Э, да ты, я вижу, спишь, энтомолог. И немудрёно. Не все ребята твоего возраста способны слушать скучные лекции. Пожалуй, и я вздремну немножко.
      Профессор положил под голову руку и тоже заснул.
      Иван Гермогенович спал без снов, а Карик видел во сне, будто он построил жуков, гусениц, бабочек и какихто неизвестных ему насекомых в одну шеренгу и, выйдя перед строем, закричал:
      «А ну, которые тут вредные — выходи! Довольно уж вам вредить людям».
      Из шеренги вредителей выпорхнула бабочка с радужными крыльями и потрогала Карика длинными усиками, потом сложила крылья и прищемила его нос.
      — Вставай! — закричала бабочка человеческим голосом. — Довольно спатьто! Карик открыл глаза. Его теребила за нос Валя.
      — Вставай! — сказала она.
      Рядом с Кариком сидел на земле Иван Гермогенович и протирал руками заспанные глаза.
     
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
     
      Карик знакомится с муравьиным львом. — Ночёвка в пещере. — Шмелиный склад. — Таинственные огни. — Необыкновенная лошадь. — Нападение мух.
     
      В розовом свете вечерней зари перед профессором и Кариком стояла Валя.
      Живая, настоящая Валя.
      В руках она держала корзиночкудиатомею, внимательно рассматривая её серебристые узоры. Она то подносила корзиночку к самым глазам, то поднимала высоко над головой и рассматривала её, прищурив один глаз.
      — Глядите, граждане! — засмеялся Карик. — Перед вами продолжение фильма «Девушка с Камчатки». Пропавшая девочка таинственно появляется на западном побережье.
      Иван Гермогенович ничего не сказал. Он только крепко прижал Валю к себе и молча погладил её по голове.
      Валя вывернулась из рук профессора и, вертя перед глазами корзинкудиатомею, спросила:
      — Неужели вы сами сделали? Из чего это? И чем она так вкусно пахнет? Её можно есть?
      — Корзиночку нельзя, но булки, которые лежат в корзинке, можно, — сказал профессор.
      — Тебе сколько? Две? Три? — спросил Карик, доставая колобки из корзиночки.
      — Пять! Мне пять! — быстро ответила Валя. Иван Гермогенович и Карик засмеялись.
      — Вот это проголодалась! — сказал Карик.
      — Ничего, ничего! Пусть ест как следует. Да и мы с тобою закусим заодно.
      Путешественники сели в тени развесистого дерева. Профессор поставил против Карика и Вали по корзиночке колобков и широким, гостеприимным жестом пригласил ребят к ужину.
      Валя, откусив кусочек колобка, сказала:
      — Очень вкусно! — и принялась уплетать колобки.
      Профессор и Карик посматривали на неё улыбаясь.
      Карик подмигнул Ивану Гермогеновичу и с самым невинным видом спросил:
      — А это правда, что в Москве жил человек, у которого был аппетит слона?
      — Не слышал, — ответил профессор.
      — А я слышал. Говорят, он съедал десять тарелок супа.
      — И я съела бы! — сказала Валя, запихивая в рот большой кусок колобка.
      Карик подтолкнул Ивана Гермогеновича локтем:
      — А на второе — пятнадцать отбивных котлет.
      — И я могу пятнадцать, — сказала Валя.
      — И наконец, после обеда он съедал двадцать компотов! — продолжал Карик.
      — А я хоть тридцать!
      Карик отодвинул от себя корзинку и вытер пальцы о лепесток.
      — А потом этот человек подвязывал салфетку на грудь и говорил: «Ну, кажется, я заморил червячка, теперь, пожалуй, можно приступить и к настоящему обеду!»
      — И я…
      Валя протянула руку к восьмому колобку, но, дотронувшись до него, подумала немного и, тяжело вздохнув, сказала:
      — Нет, я уже больше не хочу.
      — Ну а теперь, — Иван Гермогенович похлопал Валю по плечу, — рассказывай, как ты ухитрилась попасть в цветок энотеры.
      — А мы с Кариком вас искали… Правда, Карик? Карик кивнул головой.
      — Я ходилаходила и вдруг захотела есть, а в лесу пахнет, как в кондитерской. Полезу, думаю, на дерево. И полезла. А там каак захлопнется и не пускает. Кричалакричала, даже уши заболели.
      — И плакала, наверное?
      — Немножко… А потом заснула, да так, что даже ничего во сне не видела. А потом слышу, кричат:
      «Валя, Валя!» Я хочу проснуться, но никак не могу!
      — Ну, все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Иван Гермогенович. — А чтобы нам опять не потерять друг друга, дайте мне слово, что теперь вы больше не отойдёте от меня ни на шаг.
      — Честное пионерское! — сказал Карик.
      — Честное под салютом! — подняла руку Валя.
      — Тогда — в поход! — весело сказал профессор. — В поход, друзья мои, в поход!
      Путешественники забрали корзинки с колобками и пошли вдоль реки.
      К ночи они добрались до больших холмов. Здесь в какойто норке переночевали, а утром, закусив душистыми колобками, двинулись снова в путь
      Нелёгким оказалось путешествие по дорогам незнакомого мира. Они шли будто по чужой планете. Тут всё было таким непохожим на тот большой мир, где они родились и выросли, что им казалось часто, будто они спят и видят непонятный, страшный сон. Пробыв в этом мире уже много дней, они так и не могли привыкнуть к нему.
      Поглядывая на четырехногих, шестиногих, восьминогих и десятиногих чудовищ, прыгающих вокруг, бегающих, летающих, Валя говорила с тоской:
      — Знаешь, Карик, что я хотела бы? Увидеть самую обыкновенную собаку. С хвостом! И чтобы она лаяла. Собаки так чудесно лают, не правда ли? И хорошо бы просто ходить и не бояться, что тебя ктонибудь съест или утащит. Ходить и слушать, как лают собаки, мяукает кошка, кричит ворона. И чтобы не слышать, как… все эти скрипят, шуршат, трещат, воют крыльями… Ой, Иван Гермогенович, смотрите, кто там ползёт? Ух какой страшный!
      Иван Гермогенович остановился, внимательно оглядел зелёного незнакомца и сказал спокойно:
      — Ну, это мирное существо! Видите, какое оно зелёное. А все зелёные, да будет вам известно, не опасны для нас. Зелёный цвет — это же визитная карточка вегетарианцев. Он как бы говорит: «Не бойтесь! Я питаюсь растительной пищей и вместе с ней впитываю в себя зелёное красящее вещество — хлорофилл…» Зелёные нас не тронут. А вот чудовища, раскрашенные в красные, багровые, розовые цвета, могут при желании и нас попробовать.
      Както раз, увидев гигантскую гусеницу, покрытую красными пятнами, ребята закричали, прячась за спину Ивана Гермогеновича:
      — Смотрите, красное ползёт! Хищное какое, смотрите!
      Профессор посмотрел на гусеницу:
      — Ну, эта гусеница только пугает нас.
      — Как пугает?
      — Очень просто. Боится, как бы её кто не съел. Вот она и раскрасилась для устрашения всех. Ползёт и как бы кричит своей раскраской: «Не подходи ко мне близко! Я очень опасная хищница! Прочь с дороги — не то я тебя съем!» Между прочим, так поступают не только насекомые, но и рыбы, птицы и пресмыкающиеся. Неядовитая змея полоз в минуты опасности начинает греметь хвостом, словно гремучая змея. А некоторые безногие ящерицы, встречаясь со своими врагами, извиваются позмеиному и даже пытаются шипеть. «Не подходи! Укушу! Я страшно ядовитая змея!» А кусатьто и нечем. Ящерицы ведь беззубые. Что ж, каждый борется за свою жизнь, как может. Одни применяют защитную окраску, другие пугающую.
      И вот что интересно: пугают чаще всего врагов самые беспомощные существа, неспособные защищаться, не умеющие быстро бегать, хорошо летать. Когда видишь на крылышках безобидной бабочки чудовищные глаза, на которые даже смотреть страшно, невольно спрашиваешь бабочку: «Ну зачем тебе такие ужасные глаза?» А для того, оказывается, чтобы бабочка могла пугать птиц, пожирающих бабочек. Ну какая же птица осмелится клюнуть бабочку с такими глазами? А вдруг такое глазастое само нападёт на птицу?
      Вот и гусеница эта разукрасила себя пугающими красками для спасения собственной жизни. Попробуй тронуть её, такую страшную. Между прочим, так поступали многие племена индейцев, раскрашивая себя перед битвами чёрными, красными полосами. Не обращайте на неё внимания, на эту гусеницу. Для нас она не опасна.
      Валя нашла в травяных джунглях красивый цветочный горшок.
      — Смотрите, — закричала она, — смотрите, что я нашла! Горшок для цветов. Профессор улыбнулся:
      — На горшок похоже. Это верно. Но только это не горшок, а самые обыкновенные яйца бескрылой бабочкипяденицы.
      — Вот так обыкновенные! — Карик даже свистнул от удивления. — Да они же ничем не похожи на яйца.
      — Ну, дорогой мой, в мире насекомых многое вообще нельзя сравнивать с жизнью большого мира. Тут все удивительное, все необычное, все необыкновенное. Но самое поразительное — это яйца насекомых. Так, например, у минирующей мухи они похожи на крошечные футбольные мячи с шахматной раскраскою. У репной белянки — на сложенные вместе ребра, у капустного клопаарлекина — на бочонки с чёрными обручами. У одних насекомых яйца шарообразные, у других — плоские, у третьих — цилиндрические, а есть изогнутые, как бумеранг, есть длинные, как спички, а есть похожие на шипы. Словом, у разных насекомых и яйца разные по форме. Нет только похожих на куриные. Между прочим, и окрашены они поразному. Есть яйца чёрные и зелёные, коричневые и розовые, жёлтые и красные, оранжевые и полосатые.
      — А какие самые лучшие? — спросил Карик. — Какие вкуснее всех?
      Иван Гермогенович пожал плечами:
      — Нуу… Таким вопросом наука пока ещё не интересовалась. Придётся, видно, нам выяснить, какие яйца вкусные, а какие нет. Одно могу сказать: все они, безусловно, питательные. Ведь в каждом яйце находится всё необходимое для жизни любого живого существа — цыплёнка, жука, утёнка, бабочки, пчелы, а потому можете смело пробовать все яйца подряд.
      Так шли они несколько дней, ночуя в цветах, в раковинах, в пустых осиных гнёздах и даже под камнями, в мрачных, сырых берлогах.
      Питались они нектаром, пчелиным мёдом, яйцами бабочек, зелёным молоком.
      В долине Трех рек профессору удалось убить малиновку. Путешественники ели три дня жареную и копчёную дичь, и, наверное, им хватило бы мяса ещё на две недели, но по дороге на них напали жукикожееды, отняли всю провизию и чуть не искалечили Ивана Гермогеновича и Карика.
     
      С каждым днём путешественники подходили все ближе и ближе к озеру, на другой стороне которого стоял шестмаяк.
      По расчёту профессора, они должны были прийти к озеру на другой день к вечеру, за ночь переплыть его. а там уж совсем недалеко было и до маяка.
      — Примерно через дватри дня мы будем дома! — уверял профессор ребят.
      Но расчёты Ивана Гермогеновича не оправдались.
      Когда путешественники были уже совсем близко от озера, произошло печальное событие.
      Это случилось рано утром.
      Профессор и ребята только что вышли из пещеры, в которой провели ночь, и двинулись в путь, шагая по холодной утренней росе.
      — Ну и стужа! — ёжился профессор. Дрожа от холода и выбивая зубами мелкую дробь, путешественники шагали по холмам и долинам. Казалось, босые ноги ступают по льду, только слегка засыпанному землёй. Хотелось остановиться, поджать под себя ноги, как поджимают лапы гуси на льду.
      Наконец ребята не выдержали и, чтобы хоть немного согреться, быстро побежали вперёд.
      — Не убегайте далеко! — крикнул вдогонку профессор.
      Но ребята уже мчались к высокой цепи холмов, обгоняя друг друга, перепрыгивая с разбегу широкие рвы и небольшие ручьи.
      — Вернитесь! — кричал Иван Гермогенович. — Вернись, Карик! Иди сюда, Валя!
      Но Карик только махнул рукой и, взбежав на гребень песчаного холма, скрылся за ним.
      Валя остановилась, как бы раздумывая: вернуться ей обратно или бежать за Кариком, но, подумав немного, полезла за братом и тоже скрылась за холмом.
      Встревоженный Иван Гермогенович прибавил шагу. И вдруг изза холма показалась Валя. Она махала руками, звала Ивана Гермогеновича на помощь.
      — Скорей, скорей!… Нападают! — кричала она. Профессор побежал так быстро, как только мог.
      Он с разбегу взлетел на холм.
      — Где он? Где? — задыхаясь, спросил профессор.
      — Вон! Вон он! — показывала Валя пальцем на глубокую воронку.
      На дне воронки, зарывшись по горло в песок, ворочалось страшное чудовище. Большая чёрная голова с длинными, изогнутыми крючками быстробыстро подбрасывала вверх мелкие камни и песок. На краю воронки стоял испуганный Карик. Он беспомощно закрывал голову руками, выкрикивая чтото непонятное. Песок и камни летели в него с такой силой, что он то и дело падал, поднимался и снова падал. А чудовище швыряло в него не переставая, стараясь ослепить его песком, сбить с ног камнями.
      Песчаные стены воронки осыпались, оседали под ногами Карика, и он сползал все ниже и ниже, прямо в логово чудовища, приближаясь к нему с каждой минутой.
      — Повернись спиною! Спиною повернись к нему! — кричал Иван Гермогенович.
      Но Карик ничего не понимал и, кажется, ничего уже не слышал. Тогда Иван Гермогенович сбежал проворно вниз, схватил Карика на руки и полез из воронки по осыпающейся стене, крепко прижимая его к груди.
      Вдогонку профессору и Карику полетел со свистом град камней. Но Иван Гермогенович стиснул крепко зубы и, не выпуская Карика из рук, продолжал карабкаться вверх, втягивая голову в плечи и пригибаясь к самой земле.
      Наконец он выбрался из воронки. Осторожно положив Карика на землю, Иван Гермогенович пробормотал растерянно:
      — Ну вот ведь какой ты… Ну разве можно так пугать меня?
      Карик лежал на земле бледный, с закрытыми глазами. По щеке его тоненькой струйкой ползла кровь. Голова Карика и весь он с головы до ног был покрыт густым слоем пыли и песка.
      Валя смотрела на Карика широко открытыми глазами.
      — Он живой? — наконец прошептала она, опускаясь около Карика на колени.
      — Живой! — хмуро ответил Иван Гермогенович, подкладывая под голову Карика свёрнутый лепесток незабудки.
      — Ой, я боюсь! — прошептала Валя, посматривая в сторону страшной воронки. — А вдруг он вылезет, этот страшный, и опять набросится!
      — Не вылезет, если вы сами к нему не полезете, — буркнул Иван Гермогенович, сердито взглянув на Валю. — Не надо совать нос в каждую пасть, если не хотите потерять головы.
      Он склонился над Кариком, приложив ухо к его груди, нащупал пульс и зашевелил беззвучно губами. Карик вздохнул.
      — Ты меня слышишь? — громко спросил профессор.
      Карик приподнялся, посмотрел на профессора мутными глазами. Губы его еле шевелились.
      — Он… ушёл? — спросил слабым голосом Карик.
      — Ушёл, ушёл! — сказал профессор. — А вот тыто как? Можешь встать?
      — Кажется, могу! — сказал Карик.
      Шатаясь, он встал на ноги и сказал, стиснув зубы:
      — Пойдёмте!
      Некоторое время путешественники шли не разговаривая, но профессор не мог долго сердиться. Когда они сели отдохнуть, Иван Гермогенович поглядел на Карика и сказал усмехаясь:
      — Герой какой… А? Смотритека! В берлогу льва полез!
      — Я нечаянно, — сказал Карик. — Бежалбежал — и вдруг эта воронка. Ну, я и скатился вниз…
      — А ты бы под ноги смотрел да не считал в небе ворон. Ведь ещё немного — и ты попал бы на обед к муравьиному льву.
      — Как, вы сказали, его зовут? Муравьиный лев? — спросила Валя.
      — Именно так его и зовут, — кивнул головою Иван Гермогенович, — но это был не сам муравьиный лев, а только его личинка. Самто он не сидит в яме, сам он летает, но ещё чаще ползает по деревьям. Я думаю, вы даже встречали его когданибудь…
      — Какой он? На кого похож?
      — Похож на стрекозу немного. Но увалень и лентяй ужасный! Сядет на дерево, опустит четыре длинных крыла, да так и висит целый день, точно его булавкой прикололи. А эта забияка, которая сидит в яме и швыряется камнями, — его личинка. Она охотится тут. Видели, какую хитрую ловушку поставила для ротозеев?
      — Для муравьёв?
      — Не только для муравьёв. Она и другим насекомым не даёт спуску. И что самое обидное, — улыбнулся Иван Гермогенович, — тебя хотело съесть животное, у которого даже и рта вовсе нет.
      — Ну да… А чем же оно меня стало бы есть? Ногами?
      — Да вроде того! — сказал профессор. — Видишь ли, дружок, у муравьиного льва нет ротового отверстия, но зато у него на голове есть два огромных крючка, которыми он присасывается к жертве и вытягивает из неё кровь. Ещё дветри минуты — и ты бы познакомился с этими крючками. Профессор поднялся с земли и сказал:
      — Ну ладно, пойдёмте!
      Валя побежала за профессором, а Карик поплёлся сзади, стараясь не отставать от Вали.
      Временами резкая боль заставляла его подпрыгивать и останавливаться. Ему казалось, что он наступает на длинные, острые иглы.
      И всё же он шёл. Морщился, гримасничал, кусал губы, но шёл, не отставая ни на шаг.
      Иван Гермогенович поминутно оглядывался, украдкой наблюдая за Кариком. Когда же Карик спотыкался, профессор останавливался и с тревогой спрашивал:
      — Ну что там у тебя?… Может быть, ты обопрёшься на меня?
      — Нет, нет, ничего, — торопливо отвечал Карик, — это так… Наступил на острый камень.
      Наконец Карик начал отставать.
      Он теперь уже не шёл, а подпрыгивал на одной ноге, волоча по земле другую.
      Иван Гермогенович остановился:
      — Ну ты, я вижу, совсем раскис.
      — Нет, нет! — запротестовал Карик. — Я хоть сто километров ещё пройду.
      Он выпрямился и быстро пошёл вперёд, но… сделав несколько шагов, упал и, обхватив больную ногу, застонал. Тогда профессор, не говоря ни слова, взвалил Карика себе на плечи.
      — Да я пойду. Пустите! Я сам! — отбивался Карик.
      — Сиди уж! — прикрикнул профессор. — Дойду!… Подумаешь, скороход какой…
      Прижимая к себе Карика, Иван Гермогенович шёл, хмуро поглядывая под ноги. Рядом с ним шагала с виноватым видом Валя.
      Карик положил голову на плечо профессора и начал дремать, а скоро глаза его закрылись, и он заснул.
      Когда же открыл глаза, он увидел, что лежит на берегу большого озера. Профессор стоял на камне и, приложив ладонь козырьком к глазам, смотрел на другой берег, где одиноко торчал далёкий шестмаяк.
      Карик услышал, как Валя спросила чтото, но что именно, он не разобрал.
      Карик приподнял с земли голову, прислушался.
      Теперь уже говорил Иван Гермогенович:
      — Построим корабль и поплывём. Но сначала поищем удобную квартиру. Ведь нам придётся пожить недельку, а может быть, и две недели, на берегу.
      — А зачем?
      — Как это зачем? Разве ты не видишь, как расхворался наш Карик?
      — Не надо!… — сказал Карик, приподнимаясь на локтях.
      — Что не надо?
      — Не надо жить на берегу. Я смогу доползти до корабля и даже грести буду.
      — Чепуха! — махнул рукой профессор. — А вдруг поднимется буря? Ты же камнем пойдёшь ко дну.
      Иван Гермогенович нагнулся над Кариком, осторожно потрогал его распухшее колено.
      — Гляди, как посинело! И болит, наверное?
      — Болит, — поморщился Карик, — и жжёт все, будто горячим утюгом по колену гладят.
      Профессор задумался и вдруг, хлопнув себя по лбу, побежал к озеру.
      — Ух какая распухшая! — дотронулась Валя кончиком пальца до больной ноги Карика.
      — Да, тебя бы так обстреляли, и ты бы распухла! — сказал Карик, поглаживая больное колено.
      — А ты не ступай на эту ногу, тогда скорей пройдёт! Хочешь, я костыль найду?
      В это время вернулся профессор. Он держал перед собой на вытянутых руках небольшой листик, с которого струилась на песок вода.
      — А нука, повернись, — сказал Иван Гермогенович Карику, — дайка твою ногу.
      И, положив мокрый, холодный листик на горячее, опухшее колено, он ловко обернул им больную ногу Карика:
      — Ну как?
      — Хорошо, — сказал Карик. — Вроде компресса. Сразу стало полегче!
      — Прекрасно! Лежи смирно, а мы пойдём с Валей поищем место для ночлега.
      К счастью для путешественников, на этот раз им не пришлось долго искать убежище. Весь берег озера был изрыт глубокими пещерами.
      Профессор и Валя заглянули в одну, в другую и наконец выбрали сухую песчаную пещеру с низкими сводами, с узким входом.
      — Давайте останемся в этой! — предложила Валя.
      Профессор согласился.
      Он вернулся на берег, поднял Карика и на руках перенёс его в пещеру.
      — Лежи! — сказал Иван Гермогенович, укладывая Карика около стены. — Удобно тебе?
      Карик ничего не ответил. Он уже спал тяжёлым сном больного.
      Иван Гермогенович и Валя сели у входа и при слабом вечернем свете поужинали остатками медового теста.
      — А теперь спать! — сказал профессор. Завалив вход в пещеру камнями, путешественники растянулись на сухом песке и скоро заснули.
     
      Под утро Иван Гермогенович увидел во сне муравьиного льва. Лев крепко держал Карика изогнутыми крючками и в упор смотрел на него выпуклыми большими глазами.
      Карик бил по голове чудовище руками и ногами и тихо стонал.
      Профессор открыл глаза. «Ну и приснится же!» — подумал он. Однако стоны не прекращались. Значит, это не сон?
      — Карик, ты что? — окликнул его профессор. Карик не отвечал.
      В пещере было темно.
      Профессор встал и, держась рукой за стенку, пошёл к выходу.
      Нащупав в темноте баррикаду из камней, которая загораживала вход в пещеру, он снял сразу два больших камня и осторожно, чтобы не напугать шумом ребят, положил их на землю.
      В пещере стало светлее.
      Серый предутренний свет падал на песчаный пол, на спящих ребят.
      Посреди пещеры лежала, свернувшись калачиком, Валя. Около стены спал, раскинув широко руки, Карик, Он был весь красный. На лбу у него проступил пот. Карик вздрагивал и стонал во сне.
      Профессор подошёл к нему, наклонился и тихонько дотронулся до распухшего колена, завёрнутого в листик.
      Не просыпаясь, Карик поджал ногу и громко застонал.
      — Карик, ты пить не хочешь? — спросил профессор.
      Карик приоткрыл глаза. Ничего не соображая, он долго смотрел на Ивана Гермогеновича, потом молча отвернулся от него к стене.
      — Тебе принести воды?
      — Ннет! — сквозь зубы сказал Карик.
      — А хочешь, я компресс переменю? — спросил Иван Гермогенович.
      — Да… компресс, пожалуйста! Профессор принёс свежий мокрый лепесток, положил его на распухшее колено:
      — Ну как, получше стало?
      — Получше! — вздохнул Карик.
      — Ну вот и хорошо! Спи тогда. А я пойду поищу чтонибудь поесть. Если Валя проснётся, ты не выпускай её из пещеры. Я скоро вернусь.
      Карик молча кивнул головой.
      Иван Гермогенович завалил камнями вход в пещеру и, оглядываясь поминутно, чтобы хорошенько запомнить место, где остались ребята, отправился искать завтрак.
      Недалеко от пещеры стояла гора, покрытая густым кустарником.
      Иван Гермогенович подошёл к подножию горы, внимательно осмотрел её, потрогал мягкие, пушистые ветви зелёных кустов:
      — Кажется, это мох! Да, да, самый настоящий мох. Ну что ж, посмотрим, нет ли тут чегонибудь съестного.
      Иван Гермогенович смело полез в густые заросли мха. Но, сделав несколько шагов, он неожиданно провалился по пояс, однако, падая, успел схватиться за ветви.
      Болтая ногами над чёрной ямой, он заглянул вниз и в полумраке увидел земляные своды, гладко утоптанный пол. Слабый свет проникал сверху сквозь густые заросли, скупо освещая тёмное подземелье.
      В глубине подземелья вдоль стен стояли ровными рядами белые бочки.
      — Кажется, шмелиный склад! — пробормотал Иван Гермогенович.
      Он смерил глазами расстояние до земляного пола и, выпустив из рук ветви, прыгнул вниз.
      Земля под ногами была сухая, тёплая.
      С любопытством оглядывая подземелье, профессор подошёл к бочкам. Все они были плотно прикрыты белыми круглыми крышками. Он приподнял крышку одной из бочек, наклонился над ней, понюхал:
      — Ну, так и есть!
      Бочка была наполнена до краёв душистым мёдом. Рядом с ней стояли такие же бочки, и все они были доверху налиты мёдом.
      Всё это было похоже на кладовую, в которой хранятся запасы на чёрный день.
      Это была кладовая шмелей.
      Маткашмель кладёт в гнездо яичко и рядом с ним оставляет комочек мёда с цветочной пыльцой. Из яичка выходит личинка, съедает комочек мёда и пыльцы и закукливается в коконе, похожем на бочоночек. Через некоторое время молодой шмель открывает на верхнем конце бочонка крышечку и улетает. Но коконы не пропадают даром. Летом шмели наполняют их мёдом и в холодную дождливую погоду, когда нельзя вылетать из гнезда, питаются им.
      Иван Гермогенович не спеша позавтракал, потом выбрал бочку покрепче и принялся вытаскивать её из кладовой.
      Это была нелёгкая работа. Бочка, точно живая, вырывалась из рук, толкала профессора, валила его с ног, но всё же Иван Гермогенович вытащил её наверх.
      Колени его дрожали. Руки одеревенели. Сердце билось так сильно, что стучало даже в висках.
      «А вот как докатить бочку до пещеры?» — размышлял Иван Гермогенович.
      Положить её на бок и катить по земле, как обычно катают простые бочки, профессор побоялся. Верхняя крышка могла открыться, и тогда весь мёд вылился бы на землю.
      — Ну что ж… будем какнибудь иначе. Иван Гермогенович ухватился за край бочки руками и сильно тряхнул её. Бочка качнулась.
      — Ага! Пошла! — обрадовался профессор.
      Он накренил бочку и, держа её за края, принялся толкать, повёртывая с боку на бок, словно пытался просверлить бочкой землю.
      Медленно, шаг за шагом, подталкивая её руками и нажимая на бочку всем телом, Иван Гермогенович наконец подкатил её к пещере.
      Профессора встретила заспанная Валя. Она потягивалась и зевала, но, увидев бочку, всплеснула руками.
      — Это большой торт? Да? — радостно закричала она.
      — Ну, хотя и не торт, однако и это, думаю, понравится тебе!
      — Ой, что же это?
      — Мёд!
      — Целая бочка?
      — Да не одна, Валек! Я нашёл целый склад с такими бочками! Нам, пожалуй, и за год не съесть половины сладкого клада.
      — Вот хорошото! — обрадовалась Валя.
     
      Она вцепилась руками в края бочки и принялась помогать Ивану Гермогеновичу с таким усердием, что не прошло минуты, как дружными усилиями бочка с мёдом была втащена в пещеру и поставлена в угол.
      — Ну, вот и отлично, — сказал Иван Гермогенович, вытирая потную шею ладонями. — Теперь ты можешь позавтракать мёдом. А я пойду поищу постель для Карика! Но смотри, не вздумай уходить из пещеры. Тут бродят такие страшные чудовища, что ты и крикнуть не успеешь, как они сожрут тебя.
      Профессор ушёл, а Валя, проводив его до выхода из пещеры, тотчас же вернулась обратно, подошла к бочке и принялась хозяйничать. Она откинула без особого труда крышку бочки, понюхала мёд и, облизнувшись, запустила руки прямо в бочку.
      — Ух как много! — прошептала Валя. Она ела так усердно, что скоро все лицо, грудь и руки до самых локтей покрылись, словно клеем, янтарножёлтым мёдом. Вся она стала такой липкой, что прилипала к бочке, к стенам пещеры, да и к ней самой липли песчинки, кусочки листьев и сухих лепестков.
      Растопырив липкие пальцы, Валя бродила по пещере, обрастая, как снежный ком, всякой сухою всячиной: старой паутиной, сухими волокнами растений, пыльцой цветов и ещё какойто дрянью, похожей на хлопья пыли.
      — Пойду помоюсь! — вздохнула Валя. Она осторожно высунула голову из пещеры, посмотрела по сторонам: нет ли поблизости страшных животных, — а потом, припадая к земле, помчалась прямо к озеру и тут плескалась в воде, пожалуй, не меньше часу. Изредка, когда над головою с рёвом и свистом жёстких крыльев проносились шестиногие глазастые страшилища, Валя поспешно ныряла под воду, но потом, вдруг вспомнив паукааргиронета, завизжала от страха и, выскочив из воды, помчалась обратно к пещере.
      Перед самым входом в пещеру она налетела на Ивана Гермогеновича, чуть было не сбив его с ног.
      — Ты это куда же бегала? — строго спросил Иван Гермогенович. — Ты хочешь попасть в лапы эвмены?
      — Я… Я ходила мыться! Профессор покачал головою:
      — Я вижу, ты не очень хочешь вернуться домой… Ведь если ты и Карик будете уходить от меня и знакомиться сами с чудовищами этого мира, я боюсь, ваша мама никогда не увидит вас.
      — А я перепачкалась мёдом! — сказала Валя, опуская голову.
      — Тем более, — сказал Иван Гермогенович. — Ведь тебя могли бы утащить муха, пчела, оса — да мало ли тут охотников до девочек, вымазанных мёдом… Так вот, чтобы больше этого не повторялось! Ты слышишь, что я говорю?
      — Да! — сказала Валя.
      — А теперь помоги мне устроить для Карика постель.
      И тут Валя увидела у стены пещеры огромный ворох пушистого волоса.
      — Как настоящий матрац. — Валя потрогала волос. — Это вы принесли? А где взяли?
      — Подарок непарного шелкопряда! — улыбнулся Иван Гермогенович.
      — Подарок? — недоверчиво переспросила Валя.
      — Ну да! Ведь завтра мне исполняется ровно шестьдесят лет. Так почему бы непарному шелкопряду не подарить мне чтонибудь к дню рождения?
      — И… и он подарил?
      — Ах, он такой недогадливый, — улыбнулся Иван Гермогенович, — и такой неблагодарный! Я изучал шелкопряда два года, написал о нём три статьи и думаю, что имею полное право на этот матрац.
      — Шелкопряд спит на матраце?
      — Сам? О нет! Сам он вообще не спит, а без устали летает, но вот своё потомство непарный шелкопряд заботливо прикрывает пушком. Под такими плотными пушистыми одеялами не страшны ни дождь, ни холод яичкам, из которых выклюнутся новые шелкопряды… Нус, а теперь давайка устроим пуховую постель для Карика!
      — Я сама постелю! — сказала Валя.
      Она сложила ворох мягкого волоса в самом сухом углу пещеры, взбила руками, как взбивают пуховики, потом бросила в изголовье большую охапку волоса и отошла в сторону.
      — Так, кажется, хорошо! — сказала Валя, любуясь своей работой.
      — Прекрасно! Великолепно! — одобрил Иван Гермогенович.
      Он поднял спящего Карика и на руках перенёс его на пуховую, мягкую постель. Валя прикрыла Карика, как одеялом, поблекшим лепестком жёлтого цветка.
      — Ну, теперь ему, кажется, будет удобно. Посмотри за ним, а я уйду на полчасика, — сказал Иван Гермогенович, — есть тут у меня коекакие дела… Если Карик проснётся, накорми его!
      — Ладно, — сказала Валя, — идите, у меня тоже есть коекакие дела.
      Когда профессор ушёл, Валя приготовила ещё две постели, притащила два новых голубых одеяла из лепестков колокольчика, подмела кусочком лепестка пол, потом вкатила в пещеру четыре больших камня и положила на них плоский камень, а сверху разостлала, как скатерть, белый лепесток ромашки.
      Получился замечательный стол.
      Вокруг стола Валя поставила камни поменьше, обложила их остатками волоса и накрыла жёлтыми лепестками.
      — Это будут кресла! — сказала Валя. Окончив работу, она обошла пещеру и осталась очень довольна: в пещере стало совсем уютно.
      — Теперь тут можно целый месяц ждать, пока выздоровеет Карик.
      Она на цыпочках подошла к постели брата, нагнулась над ним, заботливо поправила одеяло.
      — Спи! Спи! — шёпотом сказала она. Скоро вернулся профессор. Тяжело отдуваясь, он вкатил в пещеру вторую бочку с мёдом и поставил её около стены.
      — Смотрите, что я тут наделала! — похвасталась Валя.
      — А что? — испуганно спросил Иван Гермогенович, но, оглядев пещеру, одобрительно закивал головой: — Браво, браво! Молодец! Да ты настоящая хозяйка! — похвалил он Валю. — Кстати, и я могу украсить коечем наше жилище. Сейчас тут, около самой пещеры, я нашёл довольно интересную вещичку.
      Приложив палец к губам, Иван Гермогенович поспешно вышел и через десять минут вернулся с листиком в руках.
      На листике, как на подносе, лежали горкой продолговатые яйца.
      — Что это? — спросила Валя. — Их едят?
      — Нет, — ответил Иван Гермогенович, — их не едят, но они пригодятся нам, да ещё как пригодятсято!
      — А для чего пригодятся?
      — Поживёшь — увидишь!
      Иван Гермогенович поставил поднос с яйцами на бочку и сказал:
      — Значит, так: наш больной, очевидно, пролежит несколько дней. Чтобы не терять напрасно времени, мы перекатим с тобой все бочки с мёдом в пещеру, а потом… Ну, а потом, вероятно, нам придётся построить броненосец.
      — Какой броненосец?
      — Да уж какой выйдет, такой и построим! И как только Карик выздоровеет, отправимся в дальнее плавание. Ведь наш маяк находится на другом берегу, — значит, нам придётся плыть к нему на корабле.
      Закусив мёдом, Иван Гермогенович и Валя принялись перекатывать бочки с мёдом из шмелиного склада в пещеру. Всякий раз, когда они возвращались, профессор подходил к Карику, прислушивался к его неровному дыханию, щупал пульс.
      Карик спал как убитый.
      Когда весь угол пещеры был заставлен бочками с мёдом, профессор сказал:
      — Ну, а теперь пошли строить корабль.
      — Вот интересното! — обрадовалась Валя.
      — Не знаю, будет ли это интересно, — сказал Иван Гермогенович, — но готов ручаться головой, что потрудиться придётся изрядно.
      Завалив вход в пещеру камнями, чтобы к Карику не забрались хищные насекомые, профессор и Валя пошли на озеро.
      — А из чего мы построим корабль? — спросила Валя, шагая рядом с профессором.
      — Да найдём чтонибудь! Разве мало валяется на берегу сухих листьев? Вот из листьев мы и построим. Сегодня утром я видел за холмами настоящий лес. Не травяные джунгли, а зелёную дубовую рощу. Думаю, ветры и сюда приносят сухие дубовые листья.
      Профессор и Валя побрели по берегу, внимательно присматриваясь ко всему, что встречали на своём пути. Вдруг Валя закричала:
      — Нашла! Нашла! Уже нашла!
      — Где? Что нашла?
      — А вот! — И Валя приподняла двумя руками край жёлтого огромного листа, который лежал почти у самого озера. Это был добротный, крепкий лист с глубоко вырезанными краями. Толстые жилы расходились во все стороны.
      Профессор обошёл лист, осмотрел его со всех сторон, приподнял край и, заглянув под него, сказал:
      — Да, это лист дуба, но, к сожалению, из него нам не построить корабль.
      — Почему?
      — Галлы на листе! Видишь? Весь лист осыпан галлами!
      — Галлы? А что это такое? Профессор приподнял край дубового листа повыше.
      Валя присела и посмотрела под лист. Вся его нижняя сторона была покрыта тёмными шарами. Эти шары были точно припаяны к листу. Валя потрогала их руками. Они были твёрдые, как камень.
      — Такой лист нам с места не сдвинуть! — сказал Иван Гермогенович.
      — Что же это за штуки? — спросила Валя.
      — А это гнезда насекомых! — ответил Иван Гермогенович. — Видишь ли, дружок, многие насекомые откладывают свои яйца прямо на листья. Но листьям это совсем не нравится, и они изо всех сил защищаются от непрошеных гостей. Клеточки листа собираются вокруг яичка, стараясь вытолкнуть его вон, как выталкивают белые шарики крови занозу, которая попадает в палец. При этом на пальце образуется нарыв, а на листьях появляются опухоли — вот эти самые галлы. Называют их чаще всего чернильными орешками, хотя далеко не все такие орешки чернильные.
      — А какие насекомые откладывают яйца на лист? — спросила Валя.
      Профессор пожал плечами.
      — Разные, — сказал он. — Свои яички откладывают в листья шестьдесят видов бабочек, сто тринадцать видов жуков, четыреста восемьдесят шесть видов мух и двести девяносто видов других насекомых.
      — Значит, надо искать другой лист?
      — Значит, надо искать другой! — сказал профессор.
      Уже смеркалось, когда Иван Гермогенович и Валя отыскали наконец удобный для плавания сухой дубовый лист. Но он лежал так далеко от берега, что столкнуть его в воду профессору и Вале было не под силу.
      — Не дотащить! — покачала головой Валя. Иван Гермогенович задумался. Поглаживая бороду, он стоял на листе, молча рассматривая его.
      — А что, если?… Ну да, конечно! — пробормотал профессор и вдруг засмеялся.
      — Вы что? — удивилась Валя.
      — А вот что, — сказал Иван Гермогенович. — Идём домой. Завтра мы впряжём в эту работу лошадей.
      — Лошадей?! — ещё больше удивилась Валя. Профессор ничего не ответил. Бормоча чтото под нос, он быстро зашагал в сторону пещеры. Валя вприпрыжку побежала за ним.
      — Ну, Иван Гермогенович, ну, миленький, скажите, — какие лошади? Откуда вы их возьмёте?
      — Не скажу!
      — Скажите! — приставала Валя.
      — Не будь любопытной, увидишь завтра сама.
      — Ну, Иван Гермогенович, — заныла снова Валя и вдруг замолчала.
      Впереди блеснул огонь. Валя схватила профессора за руку и остановилась.
      — Горит! Смотрите! Наша пещера горит! Огонь просвечивал между камнями, которыми был завален вход в пещеру.
      — Пожар! В нашей пещере пожар! — испуганно сказала Валя. — Бежим скорее, Карик сгорит!
      — Ничего! Это не страшно! Не сгорит твой братец!
      Но Валя, не слушая профессора, опрометью побежала к пещере.
      — Карик! — кричала она на бегу. — Ты горишь? Ты горишь, Карик!
      — Нет, это не я! — услышала Валя спокойный голос Карика.
      Валя поспешно отвалила камень. Вскочив в пещеру, она остановилась как вкопанная.
      — Что это?
      Угол, где на подносе лежали горкой яйца, принесённые Иваном Гермогеновичем, был освещён мерцающим голубым светом, как будто это горели фонарики новогодней ёлки. Но только эти яйца горели ещё светлее. При таком освещении без труда можно было бы читать, писать и рисовать.
      — Ну как? — спросил Иван Гермогенович, опуская руку на плечо Вали.
      — Вот красивото! — восхищённо сказала Валя. — Это ж они… яйца эти светятся.
      — Да, — улыбнулся Иван Гермогенович, — яйца светляка.
      — Ага, знаю! — кивнула Валя головой. — Это такой червяк. Червячоксветлячок!
      — Да! Его зовут так, однако на самом деле это не червяк, а жук. В этом легко убедиться, если посмотреть, чем питается он и как живёт. Обыкновенные черви живут под землёй и едят землю, а этот жук живёт в сырой траве и питается улитками.
      — Да, да! Я вспомнила. Эти жуки светятся в траве.
      — Совершенно верно. Светятся они сами, светятся их личинки, светятся их яйца… Красиво, не правда ли?
      — Очень красиво! — сказал Карик из своего угла. — Это хорошо, что вы нашли их.
      — Ну, а как мы себя чувствуем? Лучше? Хуже? — Иван Гермогенович подошёл к больному, — Ты поесть не хочешь?
      — Уже! — сказал Карик. — Уже поел! Пока вас не было, я тут все осмотрел, нашёл мёд и закусил как следует.
      — Напрасно ты встаёшь, — нахмурился Иван Гермогенович, — рано тебе вставать! Рано, дорогой мой! Смотри разболеешься ещё больше.
      — А знаете, — сказал Карик, — когда я проснулся, смотрю: стол стоит, кресла, горит огонь. Ну, я и подумал, что я уже дома, что настало утро и надо вставать.
      — Тебе нравится наша новая квартира? — спросила Валя.
      — Очень! — сказал Карик. — И особенно нравятся лампочки светляка. Какой у них сильный свет!
      — Ну, это ещё что! — сказал профессор. — Вот если бы сюда принести парочку ночных пирофор, такой ли ещё был бы свет!
      — А это что за штука… пи… пирофоры ваши?
      — Такие жуки! Живут они в Гвиане, в Бразилии и Мексике. И вот когда какомунибудь бразильцу или мексиканцу понадобится ночью идти по лесу, он ловит ночных пирофор, привязывает их к шляпе. Свет, который излучают эти жукифонари, такой яркий, что можно идти даже в самых тёмных тропических зарослях, не сбиваясь с дороги. А мексиканские дамы прячут пирофоры в причёске, рядом с бриллиантами, а иногда делают из них пылающие ожерелья или обёртывают их вокруг талии, словно огненный пояс. После бала местные модницы купают насекомых, устраивают для них ванну, а потом кладут в стеклянную вазу, и тогда всю ночь пирофора освещает спальню мексиканки нежным, приятным светом. Светятся также многие другие насекомые. Светляк лампири из семейства мягкокожих жуков имеет светящиеся круглые глаза, и там, где он живёт, лес словно осыпан голубыми звёздами, а каждое дерево похоже на новогоднюю ёлку с крошечными свечечками. Иванов жук, светящиеся бактерии на гнилых пнях, гниющие на берегу рыбы излучают голубой и зелёный свет, но есть насекомые, которые светятся жёлтым, красным и оранжевым светом, а вот личинки уругвайского жука излучают одновременно и красный и зелёный свет. Эту личинку так и называют «железнодорожный поезд». Почему, как вы думаете?
      — Наверное, потому, что поезда ходят всегда с красными и жёлтыми фонарями. А эти… которые светятся… они только ночью светят?
      — Да! Только ночью. И только для того, чтобы могли находить в темноте друг друга.
      — А как вы думаете…
      — Я думаю, что нам пора спать, — сказал профессор, — мы же не светящиеся ночные насекомые. И никаких больше вопросов. Спать! Спать! Сейчас же ложитесь, и чтоб через минуту видеть приятные сны.
      Утром Карик и Валя ещё спали, а профессор уже поднялся и, стараясь не разбудить ребят, потихоньку вышел из пещеры.
      Вернулся он часа через два, волоча за собою ворох паутинных верёвок, и принялся свивать из них толстые канаты. Закончив работу, закричал бодро:
      — Подъем! Вставай, Валя. Пора на работу! Позавтракав мёдом, Иван Гермогенович взвалил канаты на плечи.
      — Ты готова, Валя?
      Валя вытерла рот лепестком.
      — А какая будет сегодня работа? — спросила она, поднимаясь.
      — О, сегодня работы хватит. Будем ловить лошадь, дрессировать её, учить ходить в упряжке.
      — Ой, можно мне с вами? — поднялся Карик.
      — Лежи и выздоравливай. Завтра возьмём и тебя.
      Профессор шёл, сгибаясь под тяжестью канатов.
      Валя бежала вприпрыжку. Подбежав первой к дубовому листу, она спросила:
      — А где же лошадь?
      — Будет и лошадь! — сказал профессор и, сбросив на землю канаты, пошёл к большим серым камням. Остановившись перед огромным серым камнем, он встал на четвереньки и стал внимательно рассматривать чёрный лаз под камнем. Потом встал, бросил туда пригоршню песку.
      — А нука, сивкабурка, вылезай! — крикнул Иван Гермогенович. — Тут одна девочка желает познакомиться с тобой.
      Под камнем ктото начал возиться.
      — Славный жеребец! — сказал Иван Гермогенович, вставая. — Если он только не будет брыкаться, мы быстро спустим корабль на воду!
      — Кто там сидит? Под камнем? — шёпотом спросила Валя.
      — Дикая лошадь! — пошутил профессор. — Конь о шести ногах! Нука, помоги, Валек!
      Иван Гермогенович подтащил канат из паутины к черенку листа, замотал его вокруг черенка и, с силой дёрнув на себя, крепко затянул петлю.
      — Прекрасно! — пробормотал он.
      Волоча другой конец каната по земле, профессор отошёл с ним в сторону от листа, и, когда канат вытянулся, Иван Гермогенович скрутил на его конце вторую петлю. Потом притащил четыре коротеньких чурбачка и поставил их торчком на землю, как ставят «письмо», когда играют в городки.
      Слегка пристукнув камнем чурбачки, Иван Гермогенович загнал их неглубоко в землю, затем, толкая тихонько ногою то один, то другой чурбачок, установил их так, что они падали при самых лёгких толчках.
      — Прекрасно! — сказал профессор. Валя с любопытством наблюдала за ним, но ничего не могла понять.
      — Вам помочь? — спросила она наконец.
      — Ничего, ничего! Я сам!
      Иван Гермогенович поднял петлю каната и, подтащив её к чурбачкам, осторожно положил сверху.
      Петля повисла над землёй, опираясь на качающиеся чурбачки.
      — Ну, хомут готов, — сказал Иван Гермогенович, — а теперь пойдём за лошадью. Ты когданибудь запрягала лошадей? — шутливо спросил профессор.
      — Нет, — созналась Валя, — лошадей я никогда не запрягала!
      — Чудесно! Мне тоже не приходилось. Но это не беда,
      Иван Гермогенович, подняв длинную жердь, протянул её Вале:
      — На! Держи!
      Потом нашёл жердь подлиннее и, положив её на плечо, скомандовал:
      — За мной!
      Широко шагая, он повёл Валю к большому серому камню.
      Около камня Иван Гермогенович остановился, стукнул концом жерди о землю и, выставив ногу вперёд, сказал:
      — Теперь слушай внимательно. Вот здесь, под этим камнем, прячется от дневного света личинка жужелицы. А жужелица — это хищный жук, который питается насекомыми. Сама личинка, как и её родитель, также питается насекомыми. Днём она смирно сидит под камнями, а ночью отправляется на охоту. Сила у неё необыкновенная! Прямо тигрица, да и только!
      — Я боюсь! — прошептала Валя, глядя на профессора испуганными, широко открытыми глазами.
      — Напрасно! — ответил Иван Гермогенович. — Да и некогда нам труса праздновать… Итак, мы должны будем выгнать личинку жужелицы изпод камня и надеть на неё хомут. А там она уже сама потащит корабль к берегу озера. Я думаю, мы легко с ней справимся. Только не надо трусить.
      — А вдруг она укусит?
      — Конечно, укусит, если будем зевать!
      — А как же мы её погоним?
      — А вот так: сначала выгоним изпод камня, а потом ты станешь с той стороны, а я с этой. Как только она подползёт, ты не давай ей ползти вправо, а я не дам ползти влево. Будем загонять её прямо в хомут. Ну, приготовились? Отойди подальше!
      Валя отбежала в сторону. Иван Гермогенович сунул жердь под камень и принялся ворочать ею, точно кочергой в печке.
      — Ага! Идёт! Идёт!
      Профессор отскочил.
      Прямо на Валю ползло, вытягивая изпод камня длинное тело, огромное чудовище. Валя ударила его жердью по спине. Чудовище вздрогнуло, повернуло голову к профессору. Иван Гермогенович стукнул его жердью по голове с такой силой, что оно попятилось было назад, но тотчас же, торопливо перебирая шестью ногами, поползло прямо к дубовому листу. Однако на полдороге остановилось снова.
      Иван Гермогенович подскочил к жужелице и так ударил её сзади, что она, вздрогнув, закрутилась на месте.
      — Валя, подгоняй, подгоняй её! Валя ткнула жужелицу жердью в бок:
      — Но, но! Пошла! Пошла!
      Так, шаг за шагом, они двигались к дубовому листу, подгоняя личинку жердями.
      Наконец голова жужелицы поравнялась с петлёй. Профессор сбил жердью чурбачки. Петля упала на голову жужелицы. Иван Гермогенович бросил жердь, схватил руками канат и с силой дёрнул его. Петля затянулась. Тогда профессор подобрал жердь и подбежал к голове жужелицы.
      — Поехали! — закричал Иван Гермогенович. Лист дрогнул. Поднимая тучи пыли, он медленно потащился к берегу.
      Жужелица металась из стороны в сторону, но всякий раз она натыкалась на острые жерди. Путешественники не позволяли ей свернуть ни вправо, ни влево.
      Наконец она смирилась и потащила тяжёлый лист к озеру.
      Она ползла, поглядывая с удивлением на Ивана Гермогеновича и Валю большими глазами, не понимая, чего от неё хотят эти странные двуногие насекомые с такими длинными жердями в лапах.
      — Ну и сивкабурка! Молодец! — кричала в восторге Валя.
      — Не сивкабурка, а карабус канцелятус, — строго сказал Иван Гермогенович. — Карабус — фамилия, канцелятус — имя!
      Личинкажужелица подтащила дубовый лист к самой воде, но тут она точно взбесилась. Она помчалась сначала вдоль берега, потом круто повернула и побежала обратно к пещере.
      Профессор и Валя с криком бегали за ней, лупили её жердями по голове, по бокам, по спине.
      Как долго продолжалась бы эта война — трудно сказать. Но кончилась она совсем неожиданно. Пробегая мимо огромной скалы, жужелица остановилась и юркнула под скалу.
      — Фуу, — тяжело вздохнул профессор, — ну и карабус! Помучил же он нас.
      — А как же нам теперь отцепиться от него, от этого карабуса? — спросила Валя.
      — Очень просто! — сказал Иван Гермогенович, отвязывая канат от черешка листа. — Хотя и жалко бросать такой хороший канат, но ничего не поделаешь! Пойдём! На сегодня, пожалуй, хватит. Надо и нам отдохнуть немного.
      Оставив лист на берегу, путешественники вернулись домой.
      За обедом Валя рассказала Карику, как они запрягали личинку жужелицы и какой она оказалась упрямой.
      Карик слушал рассказ с нескрываемой завистью.
      — Эх, жалко меня не было! — вздохнул он. — Вдвоём, конечно, не легко возить тяжести на личинке, а втроём мы показали бы ей, как надо правильно ходить в упряжке. Надо бы её гнать прямо в воду.
      — Ничего! — сказал профессор. — Всётаки она подтащила дубовый лист почти к самой воде. Столкнуть его в воду уже не так будет трудно.
      Он провёл ладонью по усам, вытер на бороде мёд и встал:
      — Завтра будем собираться в большое плавание. А сейчас попробуем перетащить на берег бочки с мёдом. Сегодня же нам нужно приготовить для нашего корабля мачты, паруса, канаты.
      Иван Гермогенович взвалил на плечи охапку волоса шелкопряда.
      — Пойдём, Валек! — сказал он, направляясь к выходу из пещеры.
      Весь день профессор и Валя провели на берегу озера. Валя плела верёвки из волоса шелкопряда, Иван Гермогенович сначала помогал ей, потом ушёл разыскивать мачту для корабля.
      Когда он вернулся, на плечах его лежала длинная сухая мачтатравинка.
      К вечеру корабль был спущен на воду. Иван Гермогенович пробил острым камнем в середине листа дыру, вогнал в эту дыру мачту, а потом облепил пол вокруг мачты толстым слоем глины и сказал:
      — Завтра солнце обожжёт глину, и наша мачта будет пришита к кораблю крепконакрепко.
      Профессор осмотрел корабль, немного подумал, потом взял из рук Вали длинную верёвку и прошёл к узкому концу листа. Здесь он нагнулся, накинул петлю на черешок и с силой натянул верёвку. Лист дрогнул, конец его, зашлёпав по воде, немного приподнялся вверх. Теперь дубовый лист был совсем похож на корабль. Он покачивался, высоко приподняв нос над водой.
      — Вроде гуся шею выгнул, — засмеялась Валя. — Вот если бы ещё парус поставить!
      — Будет и парус, — уверенно сказал Иван Гермогенович, — из лепестка какогонибудь сделаем!… Только сейчас, пожалуй, не стоит его ставить. Это уж потом. В день отъезда. А то ещё высохнет на солнце, скукожится, превратится в лохмотья.
      Иван Гермогенович крепко забил в берег толстый кол и так же крепко привязал к нему волосяной верёвкой корабль.
      — Ну, — потирая довольно руки, сказал Иван Гермогенович, — на таком замечательном корабле нетрудно будет совершить даже большое кругосветное путешествие!
      Тем временем Валя забралась по верёвке на нос корабля и осколком ракушки чтото начертила там.
      — Что там ещё? — спросил Иван Гермогенович.
      — Мы позабыли назвать наш корабль, — сказала Валя, — но теперь у него будет неплохое название! Вот смотрите!
      Валя спрыгнула вниз. Иван Гермогенович подошёл поближе и приложил ладонь козырьком к глазам.
      — Гм… Что ж… Неплохо! — одобрил он.
      На носу корабля было выцарапано крупными буквами одно только слово:
      «КАРАБУС».
     
      На другой день путешественники начали шить дорожную одежду из лепестков, а когда одежда была готова, Иван Гермогенович и Валя принялись перекатывать на «Карабус» бочки с мёдом. В хозяйственных хлопотах прошёл весь день.
      Опухоль на ноге Карика почти пропала, и он уже пытался ходить и даже несколько раз пробовал помогать профессору и Вале катать бочки с мёдом. Но Иван Гермогенович не позволял ему подниматься с постели, и каждый раз, когда Карик вставал, профессор сердито кричал:
      — Ты опять встал? Ох, кажется, я привяжу тебя к постели верёвками, если ты будешь поминутно вскакивать!
      Так было и в этот день, который принёс так много хлопот путешественникам. Утром, когда Иван Гермогенович и Валя стали выкатывать бочки, Карик вскочил с постели и бросился помогать им, но Иван Гермогенович закричал на него и заставил лечь в постель. Это было, конечно, очень неприятно, однако Карик не стал спорить. Он покорно лёг на постель, повернулся лицом к стене и притворился спящим, а сам украдкой поглядывал на Ивана Гермогеновича и Валю.
      «Ладно, ладно, — думал Карик, — вы ещё увидите, как я могу работать. Вот уйдёте только, а я тут, без вас, один сделаю не меньше, чем вы вдвоём. Вы убедитесь в этом сегодня же».
      Лишь только Иван Гермогенович и Валя отошли от пещеры и покатили на берег первую бочку, Карик вскочил, схватил первую попавшуюся бочку и начал толкать её к выходу.
      Он почти уже выкатил её из пещеры, но тут случилось несчастье: под ногами Карика подвернулся круглый камень. Карик взмахнул руками и упал на бочку. От сильного толчка бочка накренилась. Он ухватился за края бочки, но, потеряв равновесие, растянулся на земле, а бочка перекатилась через порог пещеры и, подпрыгнув както странно, остановилась. Крышка откинулась. Густая медовая кашица поползла по земле.
      Карик встал. Отряхиваясь от пыли, он растерянно смотрел на опрокинутую бочку. «Вот так помог!»
      Медовая лужа расползлась по земле, точно жидкое тесто. Карик отодвинулся в сторону, оглянулся, а затем, махнув безнадёжно рукой, запрыгал на одной ноге к пещере.
      …Было уже совсем темно, когда вернулись профессор и Валя. Карик ещё издали услышал их голоса. Он поспешно зарылся в волосяной матрац и притворился спящим.
      — Ой, что это? — испуганно крикнула Валя, останавливаясь у самого входа в пещеру.
      Карик заткнул уши и крепкокрепко зажмурил глаза.
      — Ой, не могу идти! — крикнула Валя. — Мои ноги прилипли к земле!
      Иван Гермогенович бросился к ней на помощь, но, как только он подбежал к Вале, и его ноги завязли в липкой медовой кашице.
      — Что такое? — удивился профессор. Увязая по щиколотки, он с трудом добрался до Вали и протянул ей руку:
      — Давай!
      Валя подала руку. Иван Гермогенович шагнул назад и потащил Валю к себе. Валя качнулась, и… ноги её ещё крепче завязли в той медовой каше.
      — Стойте! — закричала она. — Я совсем прилипла! Я как муха в варенье.
      — Ничего, ничего! — бормотал профессор, отдуваясь.
      Коекак выдернув Валю из медовой каши, он зашагал к пещере. Мёд под ногами хлюпал, чавкал, вздыхал, как живой. Кашица приставала к ногам, точно тяжёлая, липкая грязь.
      Наконец профессор выбрался из лужи. Опустив Валю на землю перед входом в пещеру, он с помощью толстой палки очистил от мёда свои ноги и помог почиститься Вале.
      — Эй, Карик! — крикнул профессор, заглядывая в пещеру. — Что такое здесь было?
      Карик ещё глубже зарылся в свой матрац. Профессор и Валя молча переглянулись.
      — Ну, ясно, — сказал Иван Гермогенович, входя в пещеру, — это уж, конечно, Карик постарался!… И ведь не спит! Слышит все! Только стыдно ему смотреть на нас. Эй, Карик!
      Карик осторожно повернул голову и приоткрыл один глаз. И тут он увидел, что прямо на него смотрит Валя. Карик поспешно зажмурил глаза и очень громко захрапел.
      — Спит! — засмеялась Валя.
      Профессор покачал головой, но ничего не сказал.
      Путешественники легли спать.
     
      Незадолго до рассвета Карик услышал сквозь сон очень странный шум. Он поднялся с матраца, подошёл к выходу.
      Сквозь щели между камнями Карик увидел площадку, залитую нежным светом раннего летнего утра.
      На площадке ползали огромные крылатые животные.
      Карик узнал их. Это были мухи. Они суетились около лужи мёда, толкались, с жужжанием взлетали вверх и снова опускались на мёд.
      С каждой минутой мух становилось всё больше и больше.
      Сильный шум разбудил профессора и Валю. Иван Гермогенович чтото сказал, но ребята не расслышали ни одного слова. Мухи жужжали и гудели так, словно рядом гремели мощные моторы. Тащить теперь на корабль оставшиеся бочки с мёдом было, конечно, нельзя. Мухи могли сбить путешественников с ног и даже убить их. Они толклись у самого входа, нахально заглядывали в пещеру, пытаясь просунуть сквозь щели свои длинные хоботы. Они ползали по камням, которыми был завален вход, и под тяжестью мух камни шатались.
      Путешественники со страхом смотрели на свою баррикаду. Вотвот обвалится она, в пещеру ворвутся полчища мух — и тогда… они погибли. Но к вечеру мухи исчезли.
      — Ушли! — обрадовалась Валя.
      — Ничего не ушли, — уныло сказал Карик. — Завтра они вернутся обратно и опять полезут в пещеру. Ято их знаю! Они чуют бочки с мёдом!… А сейчас они спать улетели.
      — Давайте завалим получше вход! — предложила Валя.
      — Чепуха, — сказал профессор. — Сидеть ещё день и дрожать? Благодарю покорно!
      — Так что же нам делать?
      — Наступать! — сказал профессор. — Наступать, а не обороняться.
      Он поднял с пола корзиночкудиатомею, взял яйцо светляка и, подняв его над головой, точно факел, выбежал из пещеры.
      — Куда вы, Иван Гермогенович? — закричали ребята.
      — Сейчас, сейчас! Я их угощу, негодных! Голубой огонёк замелькал в темноте и пропал.
      — Куда это он?
      — Не знаю! Чтото, кажется, придумал. Поздно ночью профессор вернулся в пещеру очень довольный и весёлый. Он поставил корзиночку на пол и, отдуваясь, сказал:
      — Вот! Бомбы принёс! Завтра откроем по мухам артиллерийский огонь.
      Ребята бросились к корзиночке.
      — Бомбы? Вот здорово!
      Карик осторожно запустил руку в корзиночку и достал оттуда серый комочек. Лицо его вытянулось.
      — Ну и бомбы! Какието ерундовые комочки.
      Просто засохшая грязь. Разве бомбы такие бывают?
      Профессор засмеялся.
      — Не нравятся? — спросил он. — Напрасно! Вот посмотришь, как они завтра будут действовать. Не хуже пироксилиновых шашек.
      Иван Гермогенович вытряхнул комочки из корзины, разделил их на две кучки и, придвинув маленькую кучку Вале, сказал:
      — Возьмика, Валя, вот это и пойдём! Нагруженные бомбами, профессор и Валя вышли из пещеры.
      — Разбрасывай бомбы перед пещерой! — услышал Карик голос Ивана Гермогеновича.
     
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
     
      Битва с мухами. — Необыкновенные паруса. — Глаза на ногах. — Клоп играет на скрипке. — Верхом на шмеле.
     
      «Хлоп! Хлоп!»
      Ребята вскочили с примятых, разворошённых постелей. Протирая глаза, они испуганно осмотрелись.
      — Карик, что это?
      — Не знаю.
      — Может быть, это наши батареи палят?
      В пещере попрежнему мерцал голубой свет. Тёмные своды висели низко над головой. В углу, вдоль стен, рядами стояли толстые белые бочки.
      «Хлоп! Хлоп! Хлоп!» — трещали за стеной взрывы.
      Иван Гермогенович поднялся со своего волосяного матраца, широко зевнул и, протирая заспанные глаза кулаками, пробормотал:
      — Ага!… Действуют… Работает моя артиллерия…
      Иван Гермогенович, а следом за ним и ребята подошли к баррикаде, загораживавшей выход из пещеры.
      Сквозь щели между камнями просвечивал утренний свет. Площадка перед пещерой ослепительно сверкала на солнце жёлтым песком. Лужи пролитого мёда блестели, как жидкое золото. В стороне валялась опрокинутая набок белая бочка.
      Путешественники зажмурились от яркого света.
      — Хороший будет денёк! — сказал профессор, рассматривая чистое, точно вымытое, голубое небо.
      — Зато мух сколько будет! — вздохнула Валя. — Ещё даже больше, чем вчера.
      — Это ничего! — успокоил Валю Иван Гермогенович и, весело потирая руки, сказал: — Скоро их станет меньше! Значительно меньше… И вообще теперь они уже не страшны для нас!
      — Почему?
      — А разве ты не слышишь, как хлопают мои бомбы? — с удивлением спросил Иван Гермогенович.
      — Слышу, — сказала Валя, — но мухи, кажется, совсем не боятся ваших бомб. Я вижу, как бомбы рвутся среди мух, а мухам хоть бы что.
      — Погоди немножко! — спокойно погладил бороду Иван Гермогенович. — Не торопись! Мухи от моих бомб не сразу погибают. После того как в муху попадёт осколок, она ещё ползает часиков пятьшесть и только потом начнёт очень интересно умирать… О, на это стоит посмотреть!
      — А эти мухи уже раненные?
      — Несомненно! — с уверенностью ответил Иван Гермогенович. — Ведь перепалка идёт, если я не ошибаюсь, с самого рассвета.
      Валя вытащила из баррикады камень и, прильнув к образовавшейся амбразуре, стала разглядывать площадку.
      По камням бродили огромные мохнатые мухи. Они подходили к медовой луже, погружали хоботки в мёд, толкали друг друга. Одна из них, толстая, с белым брюхом, села на опрокинутую бочку. Бочка качнулась.
      Муха испуганно взлетела и закружилась, рассматривая бочку сверху огромными выпуклыми глазами. Потом осторожно опустилась и села рядом с бочкой.
      И вдруг она зашаталась, словно пьяная. Ноги её подогнулись. Она упала на землю, повозила по песку отяжелевшей головой и замерла. Но её растопыренные крылья все ещё слегка шевелились.
      — Есть одна! — закричал Карик.
      — Это ещё не все! — сказал Иван Гермогенович. — Подождите, то ли ещё с ней будет.
      Через некоторое время профессор и ребята опять подошли к баррикаде.
      На площадке перед пещерой валялось уже несколько мух. Одни из них были ещё живы и шевелились, другие лежали, растопырив крылья, уткнувшись головой в песок. Они были покрыты чемто белым, точно инеем, а у мухи, которая лежала возле бочки, вырос из брюха длинный, тонкий хлыст с круглой шляпой на конце.
      — Что это у неё? — спросила Валя. — Смотрите, на гриб похоже!
      — Да это и есть грибок эмпуза. Вдруг шляпка грибка отвалилась и упала на землю.
      — Новая эмпуза созрела! — сказал Иван Гермогенович.
      — Какое смешное слово — эмпуза! — фыркнула Валя.
      — Разве смешное? А вот мне оно никогда не казалось смешным… С эмпузой я давно вожусь. Это мой старый знакомый. Грибокпаразит… Один из полезнейших для человека грибков… Он убивает мух… Вот эта новая эмпуза, которая упала сейчас на землю, разорвётся, как только к ней подойдёт поближе муха, и осыплет её осколкамисеменами; семена прорастут, убьют муху и выбросят на погибель другим мухам новую бомбугрибок.
      — А если мухи не подойдут?
      — Тогда эмпуза не разорвётся!
      — Ну, а если не муха подойдёт, а пчела, — разорвётся эмпуза или нет?
      — Нет, не разорвётся.
      — Значит, в пчёл они не стреляют, эти эмпузы?
      — Эти нет. Но у пчелы есть тоже свой грибокпаразит. Он попадает в соты и портит их. Ну, конечно, такие грибки не полезны, а даже оченьочень вредны.
      «Хлоп!» — треснуло чтото на площадке. Профессор высунул голову и сказал:
      — Ещё пяток мух готов! Скоро и они протянут ноги.
      И действительно, вскоре вся площадка покрылась мушиными трупами.
      Путь к озеру был свободен.
      После обеда Иван Гермогенович решил сходить на берег посмотреть славный «Карабус». На месте ли он? Не сорвало ли его ветром? Не повалило ли набок?
      Иван Гермогенович собрал ворох паутинных верёвок, взвалил верёвки на плечи и, сунув за пояс острый камень, направился к выходу.
      — Ну, Валя, пошли! Ты, надеюсь, поможешь мне?
      — Конечно, помогу, если только…
      — Если только — что?…
      — Если на площадке нет ни одной мухи…
      — Нет и не будет! — ответил Иван Гермогенович.
      — А новые? Не прилетят?
      — Ни в коем случае. А если даже и прилетят, то погибнут тотчас же. Ведь наша площадка теперь заминирована эмпузой.
      Успокоенная Валя двинулась к выходу.
      — А я? — вскочил с матраца Карик.
      — А ты лежи! Поправляйся! Мы и сегодня без тебя справимся.
      — Без меня? — возмутился Карик. — Да знаете ли вы, что такое гротмачта? А что такое бизань? А кливер? А шкоты? А брамсели?
      — Ну, ну, — усмехнулся профессор, — смотрите, какой волк морской!
      — И не волк, и не морской, а в кораблях коечто понимаю! — с гордостью ответил Карик, который слышал все эти морские названия от одного знакомого моряка.
      Профессор махнул рукой:
      — Ну, если так, идём! Ничего не поделаешь. Только осторожней, не повреди больную ногу. Путешественники вышли из пещеры.
      — Настоящее мамаево побоище! — сказал Иван Гермогенович, пробираясь между мёртвыми мухами.
      Валя старательно обходила трупы, искоса поглядывая на них. Хотя мухи были мёртвые, но… всётаки уж лучше держаться от них подальше.
      — Стойте! — закричал вдруг Карик. Профессор и Валя быстро оглянулись. Карик стоял около большой мухи, которая лежала, широко раскинув крылья.
      — Что ты, Карик?
      — Смотрите, — ответил Карик, приподнимая обеими руками прозрачное крыло мухи. — Парус! Понимаете?
      — Понимаю! Конечно, понимаю! — обрадовался Иван Гермогенович.
      Он подошёл к мухе и, пошевелив её гремящее крыло, сказал:
      — Прекрасный выйдет парус! Воспользуемся! Вытащив изза пояса острый камень, профессор взобрался на муху и сильным ударом отсек крыло. Крыло упало к ногам Карика.
      — Одного мало, — сказал Карик, поднимая и рассматривая его. — Этого хватит только на кливер. А нам ведь нужны паруса и для гротмачты.
      — Что ж, можно и для гротмачты, — сказал профессор.
      И принялся ловко отсекать острым камнем гремящие крылья и сбрасывать вниз. Ребята складывали их в кучу. Наконец Карик сказал:
      — Пожалуй, хватит!
     
      Они уложили крылья стопкой одно на другое, как укладывают листовое железо.
      Профессор привязал к самому нижнему крылу верёвку и, перекинув её через плечо, потянул за собой тяжёлый груз к берегу.
      — Вот видите, — говорил весело Карик, придерживая крылья руками, — уж я — то знаю, какие паруса нужны. Я как только увидел эти крылья, так сразу понял, что с ними надо делать!
      — Ладно, ладно! — посмеивался Иван Гермогенович. — Расхвастался! Придерживайка получше крылья, не то мы растеряем половину по дороге.
      С большим трудом путешественники дотащили тяжёлую кладь до берега.
      В тихой гавани покачивался на приколе славный «Карабус».
      Его изогнутый нос отражался в тихой, спокойной синей воде. Низкие борта лежали почти на одном уровне с поверхностью озера. Вокруг высокой мачты стояли белые бочки с мёдом.
      — Настоящий корабль, — сказал Карик, — только парусов не хватает.
      — А вот сейчас и паруса будут! — отозвался Иван Гермогенович.
      Перетащив мушиные крылья на корабль, путешественники приступили к его оснастке.
      Карик взобрался на мачту.
      — А нука, давайте сюда крылья и верёвки! — крикнул он сверху.
      Работа закипела.
      Профессор подавал Карику крылья, а Карик привязывал их к мачте одно над другим, и скоро гротмачта покрылась прозрачными парусамикрыльями.
      В крыльях зашумел ветер. Паруса «Карабуса» задрожали. И вдруг кол, на который была накинута верёвка, затрещал и переломился.
      — Ой! — крикнула Валя.
      Иван Гермогенович, не говоря ни слова, прыгнул в воду.
      — Что случилось? — спросил сверху Карик. Но ему никто не ответил. Просунув голову между крыльями, он увидел профессора, который стоял по пояс в воде и, побагровев от натуги, подтягивал корабль к берегу.
      — Отвязалась? — спросил Карик.
      — Да нет! Это оса перегрызла кол! От удивления Карик даже сполз с мачты на палубу.
      — Оса? — спросил он. — Что же она, дура, что ли, чтобы палки есть?
      — Вовсе нет, — сказал Иван Гермогенович, наматывая пойманную верёвку на толстый пень. — Палок оса не ест, но они нужны ей для приготовления бумаги, а бумага нужна осам для постройки гнезда.
      Валя широко открыла глаза:
      — Осы умеют делать бумагу?
      — Да… Они, кстати, и человека научили делать бумагу из древесины, — ответил Иван Гермогенович и прочёл ребятам целую лекцию об осах, о древесине, о старинных, давно забытых открытиях. — Было время, — рассказывал Иван Гермогенович, — когда бумагу приготовляли из одних только тряпок. Но шведский учёный ЯковХристиан Шефер, который жил в восемнадцатом веке, исследуя жизнь насекомых, научился у них делать бумагу из древесины. Рассматривая однажды гнездо осы, он заметил, что оно сделано из материала, который похож на бристольский картон. Он проследил за работой ос. И тут Христиан Шефер обнаружил, что осы жуют кусочки древесины и приготовляют из неё отличную бумагу.
      Но в то время на открытие Шефера никто не обратил внимания.
      Прошло ещё пятьдесят лет. Другой учёный, Келлер, напомнил людям про открытие Шефера, и напомнил как раз кстати. В бумаге в то время уже сильно нуждались, а тряпок не хватало… Попробовали делать бумагу, как делают её осы, из древесины… Сначала ничего не выходило, но потом дело наладилось. С тех пор почти вся бумага изготовляется исключительно из древесины.
      — А зачем же осы делают бумагу? — спросила Валя. — Разве оса эвмена из бумаги сделала кувшин, в котором мы сидели?
      — Ну, так то была оса эвмена. А ведь кроме осы эвмены есть ещё двадцать тысяч видов других ос. И все они поразному строят свои гнезда. И по форме разные и по размерам. Оса амазонская полибия, например, строит гнезда величиной с человеческий рост. Эти огромные гнезда висят на деревьях, словно корзины с ручками. А вот оса ординер имеет гнездо величиной с куриное яйцо. Есть осы, которые строят свои гнезда наподобие трубчатых камер. Осы полисты строят свои гнезда прямо под открытым небом, без «крыши». Есть осы, строящие гнезда на деревьях, а есть немало и подземных ос.
      — Ну, хорошо, — сказал Карик, — они делают бумагу. Но не такую же хорошую, какую делают люди?
      — Напрасно так думаешь. Многие осы приготовляют бумагу лучше человека. Бумага осы не боится ни снега, ни дождей, не рвётся от ветра. Вот если станешь энтомологом — попробуй разгадать секрет приготовления бумаги осами. Такая бумага будет очень полезной людям. А ты о чём задумалась, Валя?
      — Я думаю, как бы поскорее уйти отсюда. Если они уже грызут наш причал, значит, они гдето недалеко от нас. Я боюсь их. Пойдёмте домой!
      — Ну что ж, — сказал Иван Гермогенович, — домой так домой. Пошли!
      И путешественники вернулись в свою пещеру.
     
      Утром чуть свет они перекатили на корабль последние бочки с мёдом, перенесли волосяные матрацы, захватили и яйца светляков.
      Одно яйцо как сигнальный фонарь Карик прикрепил к верхушке мачты.
      Суетился он, пожалуй, больше всех. И немудрёно. Ведь он так долго болел и так мало приложил сил для спуска и оснастки корабля, что ему теперь необходимо было работать больше Вали и профессора.
      Бегая по кораблю, Карик командовал, как, казалось ему, должен командовать настоящий капитан:
      — Эй, на юте! Подобрать шкоты! Валя смотрела на него широко открытыми глазами.
      — А что такое «на юте»? — спрашивала она.
      — Нууу… Ясно что! Где ты стоишь сейчас — это и есть ют!… На корме, значит… Эй, юнга Валентина, шкоты подбери!
      — А что такое «шкоты»?
      — Не знаешь, что такое шкоты? Шкоты — это верёвки.
      — А нельзя ли, — спросил Иван Гермогенович, — верёвки называть верёвками, а корму кормой? Карик горько усмехнулся:
      — Можно, конечно, но тогда нас надо называть не моряками, а плавучим детским садиком.
      — А мы уже моряки?
      — А кто же? Пассажиры? Нам же вести корабль приходится. А если мы моряки, нам и разговаривать надо на морском языке.
      Перетаскивая груз на «Карабус», отважные мореплаватели обливались потом, но как только корабль был нагружен, все уселись на палубе, осматривая размещённое на корабле снаряжение.
      — Кажется, все перенесли! — сказал профессор. — И продукты, и матрацы, и снасти.
      — Жалко, что не попался нам ручейник, — сказала Валя. — У него мягкая шёлковая паутина. Такие матрацы были бы лучше волосяных.
      — Неженка! — сказал Карик. — Настоящие моряки даже на голых досках должны спать. Море неженок не любит.
      — Но я, — сказал профессор, — не собираюсь быть моряком. Да и Валя, думаю, не мечтает о море. Поэтому ты можешь спать на волосяном матраце, а мы с Валей поищем чтонибудь помягче.
      — Тут есть ручейники? — спросила Валя.
      — Ну, свои домики выстилают мягким пушистым шёлком не только ручейники. Тонким шелковистым веществом выстилают свои гнезда трубки и звонцы, или, как их ещё называют, комарыдергуны. Немало и других насекомых могут одолжить нам мягкую подстилку. Я могу сходить поискать.
      — Да нет! Доплывём и на волосяных матрацах! — сказала Валя. — Я боюсь остаться без вас. А вдруг опять ктонибудь утащит нас или вас.
      — Правильно! — закричал Карик. — Уж если ехать — так ехать.
      — Ладно! Поехали! — сказал профессор. — Командуй!
      Карик подбежал к парусам, взял в руки шкоты.
      — Отдать концы! — закричал он громовым голосом. — Марсовые, по местам! Поднять сигналы!
      Профессор выбрал причальную верёвку, аккуратно сложив её на корме.
      «Карабус» был готов к дальнему плаванию.
      «А хорошо бы, — подумал Карик, — пальнуть из пушки перед тем, как покинуть гавань…»
      Но, к сожалению, пушки не было.
      Карик прошёл по кораблю, переваливаясь с боку на бок, как заправский моряк, оглядел свою команду и тихо плюнул за борт.
      Минута была торжественная.
      Карик поднял руку вверх.
      — Внимание!
      Команда следила за своим капитаном, не спуская с него глаз.
      — Зюйдвест! Полный вперёд, тысяча чертей и одна ведьма!
      — Есть, капитан! — гаркнул Иван Гермогенович, весело подмигнув Вале.
      Ветер заполоскал паруса.
      «Карабус» дрогнул, качнулся, точно раздумывая, плыть ему или остаться в гавани, и тихо отошёл от берега.
      — Полный вперёд! — крикнул бравый капитан.
     
      …Дул ветер. По воде бежали белые барашки. Корабль качало, подбрасывало на волнах. Тёплые брызги летели в лицо мореплавателям. Славный корабль мчался, черпая бортами воду.
      Вокруг «Карабуса» шныряли огромные водяные чудовища. Они обгоняли корабль, выпрыгивали из воды, резвились, точно дельфины. Одно животное, похожее на кролика с рогами оленя, но совершенно прозрачное, долго плыло рядом, не отставая от корабля путешественников. У этого причудливого спутника «Карабуса» можно было разглядеть сквозь прозрачную оболочку все его внутренности.
      — Кто это? — спросила Валя.
      — Самая обыкновенная водяная блоха, — ответил профессор.
      Валя стукнула её по голове палкой. Блоха исчезла.
      Мимо, обгоняя корабль, промчалось чтото, очень похожее на подводную лодку. Животное плыло под водой, а на поверхности был виден только пенящийся след. Это животное чуть было не налетело на «Карабус», но в самую последнюю минуту круто свернуло вправо и быстро исчезло под водой.
      — Кто это? — прошептала испуганная Валя.
      — А это, — ответил спокойно Иван Гермогенович, — самая обыкновенная улиткапрудовик.
      — Водяная улитка?
      — Угу!
      — Как же она передвигается?
      — Вот этот вопрос, — сказал улыбнувшись Иван Гермогенович, — был самым трудным для всех учёных, однако и он разрешён блестяще. Водяная улиткапрудовик путешествует, как это ни странно, вниз головой. Вытянув свою единственную ногу, она выделяет на поверхность воды слизь, прикрепляется этой слизью к плёнке воды и скользит по ней, как по плоту.
      — Но она же, в таком случае, не видит.
      — Прекрасно видит. Ведь её глаза находятся на ноге.
      — Вот это здорово! — удивился Карик.
      — Нда! — промычал Иван Гермогенович, — Что ж тут удивительного? Мы уже встречали хищных животных, у которых нет рта, и животных, которые слушают ногами. Если вы увидите когданибудь самого обыкновенного сверчка, обратите внимание на колени его передних ног. Белый диск на ногах сверчка — это ухо, которым он слушает. Такие же уши вы найдёте у кузнечиков и термитов. Но если можно слушать ногами, то почему ноги не могут видеть? Водяная улитка глядит на мир ногами и видит все преотлично. Впрочем, в этом удивительном мире можно встретить ещё более странные существа. И это не чудовища из сказок Андерсена и Гримма. Все они живут рядом с нами, в самой замечательной сказке, которая называется «жизнь». О, я мог бы рассказать вам такие чудесные истории об этих животных, которые занимательнее, чудеснее любой сказки. Однако я так часто читаю лекции о жизни насекомых, что боюсь, как бы вы не подумали, будто я разыскал вас не для того, чтобы вместе с вами вернуться домой, а для того лишь, чтобы читать вам лекции. — Профессор откашлялся. — А не спеть ли нам, друзья, песню юнги? Про весёлый ветер! Про моря и голубые просторы!
      И он запел хрипло:
      А нука песню нам пропой, весёлый ветер!
     
      — Смотрите, смотрите! — торопливо закричала Валя, прижимая к ушам ладошки, потому что Иван Гермогенович пел все песни на один мотив, да и не пел даже, а выл таким голосом, каким, наверное, и ногами петь было бы неприлично. — Смотрите, плывёт чтото полосатое. Видите? На самом дне? Под «Карабусом»?
      Профессор взглянул через борт. «Карабус» мчался над полосатыми глыбами. Они лежали на дне водоёма, словно затонувшие корабли.
      — О! — сказал он и небрежно махнул рукой. — Эти не плывут и вообще не плавают. Это — обыкновенные ракушки. Бывшая пища человека. Когдато, очень давно, ракушки были для людей тем же самым, чем сейчас является для нас хлеб. Но теперь мы смотрим на этот бывший хлеб с брезгливостью.
      — Не думаю, — сказал Карик, — что ракушки вкуснее хлеба.
      — Ты прав, — согласился Иван Гермогенович, — но всётаки жаль, что такое огромное количество пищи пропадает напрасно. Ведь эти ракушки можно было бы собирать миллионами центнеров.
      — Но для чего же, если их не едят?
      — В Германии, например, их собирают, варят в больших котлах и…
      — Неужели едят?
      — Нет!… Ими кормят свиней… От такой пищи свиньи быстро жиреют и мясо у них становится исключительно нежным и вкусным.
      На некоторое время разговор смолкал, но лишь только ребята слышали угрожающее покашливание, а это значило, что профессор собирается запеть, они торопливо задавали ему какойнибудь вопрос.
      Так прошло несколько часов.
      «Карабус» мчался на всех парусах. Но вот солнце поднялось высоко и ветер стих.
      Теперь корабль лениво тащился по мёртвой зыби, елееле покачиваясь. Паруса обвисли. Капитан приуныл.
      Путешественники сели у борта, свесили в прохладную воду ноги.
      В колеблющейся воде резвились водяные животные. Они сновали среди зелёных подводных лесов, которые поднимались с тёмного дна, лениво покачиваясь из стороны в сторону.
      Подводные леса, над которыми плыл «Карабус», остались позади. Теперь сквозь толщу воды можно было видеть холмистое, серое дно.
      По склонам подводных холмов ползали, извиваясь и сплетаясь друг с другом, огромные красные змеи. Их было так много, что в некоторых местах они покрывали дно словно красным живым ковром.
      — Смотрите, сколько тут водяных змей! — закричала Валя.
      Профессор добродушно усмехнулся:
      — Да какие же это змеи? Самые обыкновенные кулициды хирономус… А попросту, порусски, личинки комарадергуна… Любимая пища мелкой рыбёшки.
      — Но как их много!
      — А это хорошо, что много. Чем больше таких личинок в прудах, озёрах и реках, тем больше в них рыбы. Ведь это единственный для многих рыб корм. Не будь в воде личинок дергуна — не было бы у нас плотвы, окуней, ершей, язей, лещей, голавлей.
      — Смешное какое название — дергуны. Почему их так зовут?
      — Да потому, что они неустанно сучат, дёргают ногами, словно стараются стряхнуть чтото с ног.
      — А я и не знала, что комаров называют дергунами.
      — Нет, — сказал Иван Гермогенович, — так называют только один вид комаров. У других комаров — другие названия.
      — Как? — удивился Карик. — Разве комары бывают разные? Я думал, все комары на один лад.
      — О нет, их сотни видов. В одном только нашем районе есть комарыдергуны, комарытолкунчики, бородатые комарики, комарыдолгоносики, малярийные комары, комары перистоусые, комары земноводные, комары обыкновенные. У нас есть даже снежный комарик.
      — Белый?
      — Нет! Снежным он называется потому, что живёт на снегу.
      — Разве и зимой комары живут?
      — Жизнь не прекращается ни летом, ни зимой, — ответил Иван Гермогенович. — Летом ползают, прыгают и летают одни насекомые, зимой — другие. Например, у нас на снегу можно встретить снеговых блох, снежных червей, снежных паучков, ледничников, бескрылых комариков и ещё многомного других живых существ.
     
      — А комары все кусаются? — спросила Валя, боязливо поглядывая на личинку дергуна.
      — Личинка не кусается, да и взрослый дергун не трогает ни человека, ни других животных. А вообщето что такое, в сущности, укус нашего комарика? Так! Чепуха! Пустяки! — Иван Гермогенович погладил бороду и улыбаясь сказал: — Вот на острове Барбадосе комары кусают, так это действительно, я вам скажу, кусают!
      — А что? Очень больно? — прошептала Валя.
      — Чувствительно… Там, между прочим, был такой случай. В городе Веракруце какаято женщина заснула летаргическим сном. Её родственники решили, что она умерла, потому что лицо у неё было восковое, а сама она холодная как лёд. Ну, её, понятно, положили в гроб, а гроб вынесли на веранду.
      — Ну и что же?
      — И вот, лишь только наступила ночь, как на веранду налетели тучи барбадосских комаров. Они густо облепили мнимоумершую и принялись её так жалить, что она проснулась, схватила с перепугу крышку гроба да так, с крышкой в руках, и выбежала на улицу.
      — И уже больше не умирала? — спросил Карик.
      — Да, после этого она жила до самой смерти. Вдруг Валя вскочила и закричала:
      — Ой, смотрите, какая барбадоска плывёт! Уйюйюй!
      Под водой в стороне от корабля мчалось длинное серое животное с огромной головой. Все оно было точно сшито из кусков. Широкий хвост, похожий на три петушиных пера, извивался с поразительной быстротой.
      Животное время от времени останавливалось, вытягивалось, как струна, и вдруг быстробыстро надувалось. Надувшись до отказа, оно отбрасывало назад упругую струю воды. Этой струёй оно отталкивалось, двигаясь вперёд, как ракета.
      — Личинка стрекозы! — сказал профессор.
      — Вот бы нам её, — сказал Карик, — вместо мотора.
      Профессор засмеялся:
      — Ну, с таким мотором нам, пожалуй, не справиться. Личинка стрекозы, друзья мои, очень опасная зверюга. Она нападает даже на мелкую рыбку и пожирает её. А ведь любая рыбёшка по сравнению с нами — целый кит.
      — А вот и её мамастрекоза! — сказала Валя. — Смотрите, куда это она лезет?
      Прижав к спине крылья, большеголовая, глазастая стрекоза уцепилась за ствол подводного дерева и стала спускаться на дно вниз головой.
      — Чего это она? — удивился Карик. — Топиться вздумала, что ли?
      Валя поглядела на стрекозу, подумала немного и нерешительно сказала:
      — Наверное, она пришла свою личинку навестить. Соскучилась, вот и пришла. Очень даже просто!
      Профессор засмеялся.
      — А ещё проще и вернее вот что, — сказал он. — Стрекоза опускается под воду, чтобы отложить яички.
      — Ух, страшная какая! — сказала Валя.
      — Что ты, она очень красивая! — возразил Иван Гермогенович. — Недаром немцы дали ей поэтическое имя — вассерюнгфер — водяная дева, а французы называют стрекозу демуазель, что порусски значит «девица».
      В это время по озеру побежали волны. Паруса зашумели. За кормой заплескалась вода.
      — Команда, по местам! — закричал Карик.
      — Есть, капитан! — ответил Иван Гермогенович.
      И корабль снова помчался по волнам.
      Карик забрался на мачту.
      «Карабус» плыл, лавируя между зелёными плоскими островами; это были мясистые листья кувшинок и белых лилий.
      Наконец «Карабус» вышел на чистую воду.
      Карик приложил ладонь к глазам.
      Вдали, за синевой озера, сверкающей под солнцем, он увидел туманный берег. Берег почти сливался с водой.
      Облака лежали над голубой полоской земли как белые ватные горы.
      Когда Карик присмотрелся, он заметил на горизонте крошечную, тонкую, как булавка, чёрточку. Наверху трепетало чтото очень похожее на красную пушинку.
      — Вон он, маяк! Держите, Иван Гермогенович, вправо. Так, так! Ещё правей! Натяните правые шкоты, тысяча чертей! Ещё! Ещё! Стоп! Так держать!
      — Есть так держать! — гаркнул профессор.
      Прямым курсом «Карабус» помчался к берегу. И вдруг все кругом зазвенело, запело. Пела вода, пело небо.
      Карик испуганно оглянулся и торопливо спустился с мачты на палубу.
      Профессор стоял, задумчиво прищурив глаза, и, склонив голову набок, слушал удивительную музыку.
      Казалось, тысячи скрипок и флейт играли несложную, но очень приятную песенку.
      Профессор вздохнул:
      — Удивительно нежная музыка, не правда ли? Можно подумать, будто поют сказочные морские сирены, а между тем это поёт ансамбль водяных хищников.
      — Кто они?
      — Свирепые хищники! Клопыкориксы. Обжоры и разбойники. Но до чего же талантливы, шельмецы. Какая удивительная музыкальность!
      — Как же они поют? Разве у клопов есть голос?
      — Поют они ногами, — сказал Иван Гермогенович, блаженно улыбаясь, слушая хор хищников с закрытыми глазами. — Клопыкориксы, клопыгребляки, клопыгладыши потирают передними ногами свои хоботки, словно щетинками по зубчикам музыкального ящика, а трение порождает музыку. Кстати, среди насекомых певцов и музыкантов немало. Но самое музыкальное насекомое — это, конечно, цикада. У неё и самый сложный музыкальный орган.
      — Вот смешно как, — засмеялась Валя. — И поют ногами, и слушают ногами.
      — Не все ногами слушают. Комары, муравьи и бабочки слушают усиками… И слушают поразному и поют поразному. Сверчки, например, любители хорового пения, но многие насекомые выступают как солисты.
      — Интересно, почему они поют? Потому, что весело, или потому, что скучно? — спросила Валя.
      — Видишь ли, одни насекомые поют, как бы аукаясь. Все их песни — это перекличка. «Ау, я здесь! — поёт один. — А ты где?» — «Я тут, я тут!» — отвечают другие. «Держитесь все вместе!» — поют они уже хором. Другие насекомые, как, например, цикады и кузнечики, пугают своим пением врагов. «Я очень страшный! — поют они, — Не подходи ко мне, если дорожишь своей жизнью!»
      Между тем «Карабус» мчался на всех мушиных парусах, и с каждой минутой отлогий берег становился всё ближе и ближе.
      Скоро можно было уже видеть песчаные отмели, прибрежные камни и травяной лес.
      — Где будем швартоваться? — спросил деловито Карик.
      — Да где хочешь, — ответил Иван Гермогенович, поглядывая на берег, — немножко ближе, немножко дальше — это не так и важно сейчас, ведь нам всё равно придётся пешком тащиться.
      Валя вздохнула:
      — Неужели опять пешком? Ох, и надоело мне!
      — Ничего, Валя, потерпи, — сказал Иван Гермогенович, — когданибудь, надеюсь, наше путешествие всётаки кончится. Мне и самому хотелось бы поскорее домой попасть. Меня же студенты в университете ждут!
      Профессор вдруг захохотал:
      — Вот если бы мои студенты увидели меня на этом кораблике из дубового листа, под парусами из мушиных крыльев, что бы они сказали?! Ведь меня сейчас любой из них мог бы в жилетный карман посадить, за пояс заткнуть! Хахаха!
     
      …Был полуденный час.
      Царапая днищем о камни, «Карабус» тихо подошёл к берегу и остановился, лениво покачиваясь на лёгкой зыби.
      Путешественники вышли на берег.
      За ближним лесом торчала чёрная мачтамаяк.
      Казалось, она находится совсем рядом, стоит только пройти через этот лесок — и вот она.
      Карик оглянулся. Посмотрев грустно на славный «Карабус», он помахал на прощанье рукой и тяжело вздохнул:
      — Прощай, «Карабус»! Не забывай своего капитана!
      — А я думала, мы до самого маяка доедем! — сказала Валя.
      — Напрасно думала! — пожал плечами профессор.
      — Тогда зачем же мы нагрузили на корабль столько продуктов?
      — Как это зачем? — возмутился Карик. — А если бы началась буря? А если бы нас выбросило на какойнибудь необитаемый водяной лист? Что бы ты стала есть?
      — Верно, — сказал Иван Гермогенович, — надо быть предусмотрительным, когда отправляешься в путь. Лучше потом выбросить лишнее, чем умереть с голоду.
      Через дватри часа профессор и ребята расположились на опушке леса и плотно позавтракали.
      Иван Гермогенович встал, вытер лепестком усы, бороду, руки и сказал:
      — Ну, а сейчас мы с на…
      Профессор не договорил. Отбросив прочь лепесток, он проворно, как мальчик, взбежал на ближайший пригорок.
      — Так, — сказал он, глядя вверх, — очень хорошо! Прекрасно! Просто замечательно!
      Ребята тоже подняли головы.
      Над лесом мчались на широких, точно стеклянных, крыльях какието тяжёлые мохнатые чудовища.
      Не их ли разглядывал Иван Гермогенович?
      — Осы! — сказал Карик.
      — Не осы, а шмели! — поправил профессор. Тёмные, с золотом, шмели кружились над густыми зарослями травяного леса, кружились и опускались на странные деревья, у которых вместо кроны были огромные лиловокрасные шапки. Шмели садились на эти шапки, копошились в них, а потом, взмыв вверх, летели в сторону маяка и там исчезали, — должно быть, садились на землю.
      Профессор схватил ребят за руки и, пристально посмотрев на них, сказал:
      — Вот что, друзья мои, мне пришёл в голову очень смелый план… Дальше мы полетим на шмелях.
      Ребята испуганно попятились.
      — На шмелях?… Я… я не хочу на шмелях! — сказала Валя. — Я боюсь.
      Профессор обнял Валю за плечи:
      — Не бойся, голубчик! Это совсем безопасно. Ведь летают же личинки жукамайки на пчёлах, и пчелы их не трогают.
      — Может быть, лучше на пчёлах полететь? — спросил Карик.
      Профессор покачал головой:
      — Нет, на пчёлах нельзя! Пчелы утащат к себе в улей, и там нам конец будет. А шмели понесут нас прямо к маяку. Наверное, у них там гнезда. Видите, куда они летят? Значит, нам больше подходит шмель, а не пчела.
      — Нет, я всётаки боюсь! — замотала головой Валя. — Я…
      — Да ты постой, — перебил её Иван Гермогенович, — я расскажу тебе подробно, как путешествуют на пчёлах личинки жукамайки, и, надеюсь, после этого ты перестанешь бояться.
      Профессор сел на пригорок, усадил ребят рядом с собой и начал:
      — Очень прошу вас, друзья мои, не смешивать жукамайку с майским жуком. Это далеко не одно и то же. У жукамайки есть одна удивительная особенность… Почти как правило, у всех насекомых бывает три превращения: из яйца выходит личинка, потом личинка становится куколкой и наконец куколка превращается в совершенное насекомое. Ну, а вот у жукамайки целых четыре превращения: яйцо, личинкатриунгулина, потом просто личинка, куколка и наконец взрослый жукмайка. Запомните: триунгулина. Так вот, эта триунгулина питается только пчелиным мёдом… А как найти ей соты?… Кто покажет ей дорогу к пчёлам? Кто отнесёт её в улей?
      — Её мама! — сказала Валя.
      — Ну, на маму не приходится надеяться, — усмехнулся Иван Гермогенович. — Когда личинка вылезет из яйца, её мамы часто уж и на свете нет… Чтобы попасть в пчелиное гнездо на полное иждивение, триунгулина должна забраться на цветок и, притаившись, ждать пчелы. Лишь только пчела опустится на цветок, триунгулина хватает её лапками за мохнатую шубу и держится до тех пор, пока пчела не перенесёт её к себе… Поняла, Валя? А теперь ты подумай: какаянибудь глупая триунгулина и та не боится воздушных полётов; так неужели же ты испугаешься?
      — Так то триунгулина, — вздохнула Валя, — она же глупая!
      — Да брось ты трусить, Валя, — сказал Карик. — Если мы не полетим на шмелях, нам придётся идти пешком, может быть, целых три недели, а может быть, и месяц. Да ещё неизвестно, что с нами случится. В пути мы можем встретить тысячи опасностей. Какойнибудь жук слопает нас, или гусеница раздавит, или бабочка смахнёт в пропасть. Уж лучше на шмелях! И… и вообще пионеры не должны трусить.
      — Ладно, поехали на шмелях! — сказала Валя дрожащим голосом. — На какой цветок нужно лезть?
      — Вот на этот! На красный огромный шар, который качается наверху. Это красный клевер. Любимый цветок шмеля.
      По высокому стволу Иван Гермогенович и ребята вскарабкались на лиловокрасную шапку клевера и спрятались между его трубочками, которые таили в себе капли чистого, светлого мёда.
      — А скоро шмель прилетит? — шёпотом спросила Валя.
      — Почём я знаю? — также шёпотом ответил Карик.
      — Тише вы! — зашипел профессор.
      Так просидели они больше часа.
      Наконец над их головами загудели крылья. Широкая тень заслонила небо, как будто на солнце набежала туча.
      Валя прижалась к брату. Сердце её стучало, руки и ноги тряслись. Она хотела чтото сказать, но губы не слушались.
      — Приготовьтесь! — чуть слышно сказал профессор.
      Валя украдкой стиснула Карику руку.
      Всё сильнее и сильнее шумели могучие крылья. Взъерошенный, лохматый шмель, кружась, спускался к цветку. Вот он уже вытягивает лапы и собирается сесть.
      Но что было дальше, Карик и Валя не поняли. Огромное волосатое тело опустилось на них, точно тяжёлая медвежья шуба.
      Ребята услыхали глухой голос профессора:
      — Хватайтесь крепче!
      Они вцепились руками в шерсть и в ту же минуту вихрем взлетели вверх.
     
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
     
      Странная земля. — Профессор сражается с бабочкой. — Приключения Карика и Вали в фанерном ящике. — Дорогая экофора. — Профессор запакован. — На пути в старый мир.
     
      От ветра у путешественников перехватило дыхание, земля качнулась и пропала.
      — Держитесь крепче! — крикнул профессор.
      Ребята едва расслышали его голос. Ровное густое гудение шмелиных крыльев и пронзительный свист ветра заглушали все.
      Сначала шмель летел высоко над землёй. Но потом ему, как видно, стало тяжело, а может быть, — и больно. Три пары рук вцепились в его мохнатую шерсть, три пары ног колотили его по брюху и груди при каждом резком повороте.
      Шмель стал метаться из стороны в сторону, должно быть, для того, чтобы сбросить непрошеных пассажиров.
      Он летел, спускаясь все ниже и ниже, отряхивался на лету, но избавиться от тяжёлой ноши не мог.
      У Вали кружилась голова, сердце так и ёкало.
      Профессор со страхом поглядывал на неё. Только бы удержалась, бедняжка, только бы не разжала рук!
      И вдруг шмель ещё сильнее затрещал крыльями.
      В ушах у путешественников завизжал ветер.
      Шмель стрелой помчался вниз.
      «Эх, жалко будет, если мы сядем раньше времени, — мелькнуло в голове у Карика. — Уж хоть бы дотащил он нас до середины пути!»
      Земля приближалась с каждой минутой.
      Профессор и ребята поджали ноги, чтобы не стукнуться обо чтонибудь твёрдое при посадке.
      Все ближе и ближе верхушки травяных джунглей.
      И вот — сильные толчки, один, другой, третий…
      Ещё толчок, и путешественников выбросило из меховых кабин, швырнуло на землю.
      Кувыркаясь через головы, ребята и профессор покатились по какомуто синему мягкому полю, покрытому такими же мягкими холмами и буграми
      Наконец перекувырнувшись в последний раз, профессор ухватился руками за край огромного гладкого камня.
      Иван Гермогенович встал на ноги. Придерживаясь за края камня рукой, он пошёл вокруг него, кряхтя и слегка прихрамывая.
      — Странно! — бормотал Иван Гермогенович, ощупывая плоский и гладкий камень, похожий на мельничный жёрнов, — что же это такое5 А вон ещё точно такой же круглый камень. А вот и третий, и четвёртый…
      Профессор с трудом вскарабкался на один из камней и взглянул вокруг себя. Перед ним лежала странная земля. Она была похожа на шахматную доску. Ровные синие шоссе пересекали её из края в край Он наклонился над странным круглым камнем, добросовестно осмотрел его гладкую чёрную блестящую поверхность, и вдруг смелая догадка пронеслась в его голове.
      — Пуговица! — хлопнул ладонью по лбу профессор. — На пуговице стою… А шахматная земля и синие дороги — это же… Ребята! — закричал он Карику и Вале, которые сидели на клетчатом бугорке, потирая ушибленные бока и колени. — Ребята, мы же почти дома. Это мой пиджак.
      Обрадованные ребята вскочили.
      — А ящик?.. Где ящик с увеличительным порошком? — нетерпеливо крикнула Валя.
      Профессор, стоя на пуговице, внимательно разглядывал окрестности пиджака. Он искал шест с красным платком. Но шеста нигде не было.
      — Странно… Очень странно, — пожал плечами Иван Гермогенович.
      Он осмотрелся ещё раз и вдруг увидел гигантский столб, который лежал на земле. Другой конец его уходил далеко на запад. Лесные джунгли расступились, и прямая просека терялась гдето в голубеющей дали, сливаясь с далёким горизонтом.
      — Упал! Упал, разбойник! И не более как десять минут назад.
      — Кто упал? — разом спросили ребята.
      — Наш маяк!.. Но это не беда. Мы уже на месте. Ящик должен быть здесь… В этой стороне, где лежит маяк. За мной, друзья мои!
      И профессор бодро побежал по лацканам пиджака, перепрыгивая через петли, спотыкаясь о нитки. За ним бежали вприпрыжку Карик и Валя.
      На краю пиджака все остановились. Впереди шумели травяные джунгли.
      — Вот он! — крикнул Иван Гермогенович, протягивая руку к густым зарослям.
      Сквозь просветы джунглей они увидели высокое жёлтое здание.
      — Урра! — радостно закричали ребята и, взявшись за руки, бросились к ящику.
     
      Пыхтя и отдуваясь, подбежал к ящику и профессор.
      — Ну вот, ну вот, — возбуждённо потирал руки Иван Гермогенович, — наконецто кончились наши мытарства! И как хорошо, что мы не испугались шмеля! Это просто замечательно! Ведь пешком мы не смогли бы добраться до ящика так скоро! Маякто, как сами видите, упал за несколько минут до нашего приземления!.. Да! Быть смелым — это то же самое, что быть счастливым!
      Профессор провёл рукой по лысине и сказал чрезвычайно взволнованно:
      — Итак, друзья мои, через минуту мы снова станем большими, настоящими людьми. Здесь, у стен этого ящика, кончается наше тяжёлое, опасное путешествие. Мы стоим на пороге большого мира. Но прежде чем покинуть этот малый мир, я хочу сказать вам несколько слов… Вы многое увидели за эти дни, но, если правду сказать, вы заглянули только в один из крошечных уголков малого мира. Вы прочитали только несколько строчек из толстой книги, которая называется «Природа». И эти строчки, я бы сказал, ещё далеко не самые интересные. В книге природы есть и другие страницы, от которых просто невозможно оторваться.
      Вы увидели пока лишь крошечный кусочек соседнего с нами мира… Он мал, он незаметен, этот мир. Мы часто не обращаем на него внимания. Мы плохо знаем его. А между тем это очень важная часть большого мира, в котором живём мы с вами. Его жизнь крепко связана с нашей жизнью… Во всяком случае, гораздо крепче, чем об этом думают многие.
      В этом малом мире есть и друзья наши, есть и враги.
      И тех, и других нам нужно знать.
      — Ну, теперьто мы уже знаем коечто! — сказал важно Карик.
      Профессор усмехнулся:
      — Что ж, коечто вы действительно узнали. Но совсем немного. А тот, кто знает немного, ничего не знает. Вот вы оба видели муху и дома, и здесь. И думаете, наверное, что вы её знаете. Да что тут знать? Как будто ничего особенного муха не представляет собою. А между тем эти самые мухи убили несколько сот лет назад в Европе двадцать четыре миллиона людей, то есть четвёртую часть всего населения старой Европы.
      — Мухи? Не может быть! Как же это они?
      — Очень просто! Разносили на щетинках по странам Европы «чёрную смерть», и люди…
      — Какую «чёрную смерть»?
      — Так называли когдато бубонную чуму… Ничтожные, крошечные мухи могут убить людей больше, чем убивают во время войны пушки, танки и самолёты… Вот ты, — Иван Гермогенович положил руку на плечо Карика, — говоришь, что хочешь работать так, чтобы быть полезным людям. Конечно, любой труд человека приносит людям пользу. Одни строят города, другие воздвигают плотины, делают машины, выращивают хлеб, разводят домашних животных, водят корабли, добывают руду, лечат людей, сочиняют для них песни, пишут книги. А вот энтомологи охраняют богатства человека, его здоровье, а потому труд энтомолога так же полезен, как труд других людей. Мы с вами уже знаем, что насекомые переносят возбудителей таких болезней, как жёлтая лихорадка, малярия, чума, слоновая болезнь, все виды тифа, сонную болезнь и другие тяжёлые заболевания. А когда мы знаем, кто виновник заболеваний, — нам легче бороться с ними. Когдато в нашей стране миллионы людей болели малярией и никто не знал, что эту болезнь разносит комар анофелес. А когда учёные узнали об этом, они нашли и способ борьбы с этим зловредным комаром.
      — А почему нельзя уничтожить всех насекомых? — спросила Валя.
      — Ну хотя бы потому, что среди насекомых немало и полезных. Вы знаете о пауках, муравьях, о наездниках, о тутовых шелкопрядах, которые не менее полезны человеку, чем пчелы. Но вам неизвестно ничего о других полезных насекомых, а их очень и очень много.
      Некоторые насекомые дают человеку мёд, воск, красители, другие идут в пищу. Так, например, на рынках Западной Африки бойко торгуют личинками пальмового долгоносика. Это африканский деликатес. Африканские мальчишки и девчонки объедаются крылатыми термитами, которые считаются одним из замечательных лакомств. В пустынях Синая люди и сейчас собирают, как манну небесную, сушёных червецов.
      — Про саранчу вы говорили! — напомнила Валя.
      — Едят и саранчу, — кивнул профессор. — Она собирается в самые крупные стаи. Более десяти миллиардов этих насекомых опускаются на поля, сады и плантации, и когда они поднимаются вверх — земля и деревья становятся оголёнными. Все колосья, листья, плоды саранча пожирает полностью. Весит такая стая тридцать — сорок миллионов тонн. Разорённые крестьяне говорят: «Ты, саранча, съела всё, что я посадил и посеял. И мне не остаётся ничего другого, как съесть тебя!» И они сушат, коптят саранчу, солят, чтобы не умереть от голода… Насекомых не только едят. Южноамериканские индейцы лечат раны муравьём эцитоном. Некоторые племена пустыни Калахари извлекают из жука диамфидия яд для стрел. Многие насекомые помогли инженерам открыть секреты воздухоплавания. Я говорю только о тех насекомых, которых знает наука. А знают учёные, как я уже говорил, меньше четвёртой части огромной рати насекомых. В этом мире так много ещё не открытого, что любой энтомолог может быть Колумбомпервооткрывателем и может принести людям огромную пользу. Вот вам один только пример. Двести лет назад один мексиканец переехал в Австралию и обзавёлся небольшим участком земли, где стал разводить овец. На память о своей родине переселенец прихватил с собою мексиканский кактус опунцию. И что же? Уже в конце прошлого века этот кактус так разросся, что вытеснил все растения на площади в двадцать миллионов гектаров. Там, где когдато росла пшеница, торчали только безобразные мясистые колючки. Пробовали от него избавиться всеми способами, но безуспешно. И только в тысяча девятьсот двадцать пятом году учёныйэнтомолог вернул крестьянам поля и пастбища, освободив их от кактуса. И знаете как? С помощью бабочки огнёвки. Гусеницы этой бабочки полностью уничтожили кактус, а закончив свою полезную работу, все погибли сами.
      — Они могли питаться только кактусом?
      — Вот именно! Кактусы были съедены, есть было больше нечего, и они умерли от голода. Но добрая память о них осталась в Австралии. За свою работу гусенице огнёвке благодарные австралийцы воздвигли памятник. И это пока единственный в мире памятник полезному насекомому.
      — А я бы поставил памятник человеку, а не гусенице! — сказал Карик. — Всётаки гусеница ничего не открыла. Это же её открыли.
      Профессор улыбнулся:
      — Что ж, ты прав, конечно. Гусеницу, как ты говоришь, действительно открыли учёные, но ведь трудиласьто она. Стало быть, и гусеница заслужила благодарность.
      — Давайте увеличиваться! — закричала Валя.
      — И в самом деле, — спохватился Иван Гермогенович. — Не будем терять напрасно времени.
      Он подошёл к фанерному ящику, заглянул в круглое окошечко, вырезанное в боковой стенке, и расправил бороду руками.
      — Итак, друзья мои, наше удивительное путешествие закончено. Но оно было удивительным не потому, что нам пришлось прожить долго в непривычном для нас малом мире, а потому, что мы мужественно шагали через все препятствия, не падали духом, не хныкали, а боролись и потому победили. Я надеюсь, вы поняли теперь, какой величайшей силой человека являются его знания и почему люди земли стали хозяевами нашей планеты. Но пора уже и увеличиваться!
      — Ой, а вдруг ктонибудь взял и унёс увеличительный порошок?
      — Кто же мог взять? Зачем? Не говори глупости! Иван Гермогенович снова заглянул в круглое окошко ящика.
      — Все в порядке! — сказал он, потирая возбуждённо руки. — Коробка с увеличительным порошком стоит на месте, и мы можем увеличиваться! Залезайте в ящик!
      Карик, а за ним и Валя бросились к ящику.
      Иван Гермогенович подсадил сначала Валю, потом Карика и уже полез было за ними сам, как вдруг на стенку ящика села бабочка с блестящими крылышками, словно отлитыми из металла.
      Это была очень крошечная бабочка, всего в несколько раз больше профессора.
      Взглянув на неё, Иван Гермогенович опустил руки и, задыхаясь от волнения, прошептал восторженно:
      — Боже мой, да это же оливковая экофора!
      Затаив дыхание, он приближался к фанерной стенке, не спуская с бабочки взгляда охотника, который увидел редкостного зверя.
      А экофора, не обращая внимания на такую мелочь, как профессор, сложила крылышки и не спеша стала подниматься по стене вверх.
      Сердце Ивана Гермогеновича на мгновение остановилось, затем так забилось, так застучало, словно хотело выскочить вон.
      — Стой! — закричал профессор. Высоко подпрыгнув, он вцепился в бабочку.
      Бабочка рванулась, стараясь освободиться от объятий профессора, но он крепко держал её. После минутной борьбы они оба рухнули на землю.
      Упираясь ногами в грудь профессора, экофора билась под ним, стараясь освободиться, но Иван Гермогенович, подмяв экофору под себя, не выпускал её, хотя это было делом не лёгким. Бабочка взмахнула крыльями, приподняв профессора в воздух, но он ударил её по голове, и она снова оказалась под ним.
      — Ну нет уж, нет, — бормотал профессор, напрягая все силы, — не отпущу я тебя. Ни за что не отпущу! Умру, но не выпущу из рук!
      В эту минуту он позабыл обо всём на свете. И немудрёно. В руках его билась оливковая экофора — редкая в наших краях, удивительная бабочкамоль, самый крошечный представитель семейства чешуекрылых.
      Как появилась на стене фанерного ящика эта бабочка — жительница тёплых стран, об этом профессор сейчас не думал. В его богатой коллекции отряд бабочек семейства молей представляли застывшие навечно на булавках под стеклом ковровая моль, меховая моль, волосяная, зерновая, вишнёвая, боярышниковая, лопушниковая и полевая моль, но в этой коллекции не было оливковой моли — экофоры. И теперь она будет! Только бы не упустить её, и тогда коллекция молей у профессора будет полной.
      — Да погоди же ты, — уговаривал Иван Гермогенович экофору, которая таскала его по земле, била крылышками, брыкала ногами, всячески пытаясь освободиться. — Ай какая ты! Да перестань же, перестань! Как не стыдно брыкаться. Все равно же я тебя не выпущу!
      Пока Иван Гермогенович боролся с оливковой экофорой, Карик и Валя пробрались в правый угол ящика, где стояла коробочка с увеличительным порошком.
      Постепенно глаза их привыкли к полумраку. Они разглядели пустую комнату с голыми стенами. Сквозь круглое окошко падал на пол косой солнечный луч. Золотая пыль кружилась в солнечном свете, и луч казался живой дорогой.
      — А здесь очень весело. Правда, Карик? — сказала Валя, оглядываясь.
      Карик, не отвечая, шагнул в угол, где стояла огромная, как сундук, белая коробка, накрытая толстым листом пергамента.
      — Вот она! — сказал Карик. Он взобрался на край коробки, побарабанил босыми пятками по стенкам и протянул Вале руку.
      — Лезь сюда! Давай!
      Валя вскарабкалась наверх и села рядом с Кариком.
      Карик поднатужился и сдвинул с коробки пергаментную крышку.
      — Ешь! Увеличивайся! — сказал он, склоняясь над коробкой.
      — А разве мы не будем ждать Ивана Гермогеновича?
      — Нет… И знаешь что? Давай увеличимся раньше его. Подумай, как это будет интересно. Мы уже большие, а он ещё маленький.
      — Ладно! Согласна! — сказала Валя.
      Проворно сунув руку под пергамент, она достала полную пригоршню блестящего, как бертолетовая соль, порошка.
      Она поднесла ладонь ко рту, открыла рот и вдруг, опустив руки, повернулась к Карику:
      — А сколько его надо съесть, чтобы увеличиться?
      — Ешь больше!
      — Ну, а если мы вырастем очень большие… Не оченьто ведь приятно быть девочкой с каланчу ростом.
      — Ничего, ешь! — спокойно ответил Карик. — Если перерастёшь лишнее, — уменьшительной жидкости выпьешь и подравняешься. Вот и все. Смотри, как я ем. Вот так.
      И Карик высыпал в рот целую пригоршню порошка:
      — Готово!
      Валя проглотила порошок и сказала, морщась:
      — Уменьшительная жидкость вкуснее…
      — Нет, и порошок тоже ничего… Кисленький. Карик спрыгнул на пол и дёрнул Валю за ногу:
      — Теперь бежим скорей отсюда.
      — Почему? — спросила Валя.
      — Да потому, что сейчас нам тесно здесь станет.
      — Почему тесно?
      — Почему, почему? — рассердился Карик. — Да потому, что мы будем превращаться в больших людей… Пон… Ой! — вскрикнул Карик, прикусив язык.
      Голова его стукнулась о потолок. Раздался громкий треск, ящик развалился. Яркий дневной свет ослепил Карика. Он зажмурился, протёр глаза и снова открыл их. Перед ним стояла Валя…
      Она ничуть не изменилась. Зато всё вокруг стало совсем другим: зелёные джунгли превратились в самую обыкновенную траву. На траве лежал тонкий шест с красной, выцветшей на солнце тряпкой; комары опять стали комарами.
      — Как хорошо! — сказала Валя. — Подумай только, уж теперьто комара не надо бояться… Вот хлопну ладонью — его и нет.
      — Погоди, — перебил её Карик озабоченно, — а где же коробка с порошком?
      Они посмотрели под ноги.
      На траве валялись обломки фанерного ящика. Среди этих обломков лежала перевёрнутая коробочка, а рядом с ней — крошечный пергаментный листик. Ветер разносил по траве лёгкую белую пыль.
      — Это же увеличительный порошок! — испуганно закричал Карик, бросаясь ловить пыль. Но было поздно.
      — Что же теперь будет? — с тревогою спросила Валя. — Значит, Иван Гермогенович останется теперь навсегда маленьким? А может быть, мы его уже раздавили?
      — А ты не суетись! — прикрикнул на неё Карик. — Чего доброго, ты и в самом деле раздавишь.
      Валя застыла на месте, а Карик, присев на корточки, принялся прочёсывать растопыренными пальцами, точно гребнями, прохладную траву. Но всё было напрасно.
      — Карик, — сказала Валя, — он же здесь гдето, и, наверное, слышит нас. Пусть он сам выходит.
      — Да, да, — согласился Карик.
      Он нашёл среди обломков ящика маленькую, гладкую дощечку, смахнул с неё соринки и, положив на ровное место, сказал негромко, но внятно:
      — Иван Гермогенович. Вы слышите нас? Выходите на эту площадку. Вот на эту, — постучал Карик пальцем по дощечке. — Не бойтесь. Мы не пошевельнёмся.
      Прошло несколько минут. Ребята сидели неподвижно на корточках и, склонив головы, смотрели на дощечку.
      И вдруг на жёлтой фанере появилась какаято мошка.
      — Он! — задышала Валя.
      — Постой, — прошептал Карик. — Не сопи, как паровоз. Ты же сдунешь его с дощечки.
      Сдерживая дыхание, Карик ещё ниже наклонился над дощечкой.
      Прищурив один глаз, он стал пристально рассматривать крошечное существо, которое бегало взад и вперёд по краю дощечки.
      — Он! Наш Иван Гермогенович! — сказал Карик, прикрывая ладонью рот.
      — Смотри, смотри, — зашептала Валя. — Видишь — ручками шевелит… малюсенький какой! Неужели и мы такие были?
      — Ещё меньше даже, — ответил Карик. — Не разговаривай. Сиди и молчи.
      Валя даже перестала дышать. И в наступившей тишине они услышали тоненькийтоненький писк — слабее комариного.
      — Говорит чтото! — прошептал Карик, наклоняясь.
      — Что говорит?
      — Не понять!
      Профессор соскочил с дощечки на землю и пропал в траве.
      — Ушёл!
      — А куда?
      — Значит, надо. Сиди и жди. Через несколько минут он появился снова. На этот раз не один.
      — Смотри, смотри, — сказала Валя, — на него ктото напал.
      Ребята нагнулись над дощечкой, но, как ни смотрели, не могли понять: то ли это сам Иван Гермогенович тащит за собой тёмную бабочку, то ли бабочка вцепилась в профессора и не пускает его на дощечку. Бабочка билась, махала крыльями, валила профессора с ног.
      — Поможем ему, — сказала Валя, — а то эта дрянь съест Ивана Гермогеновича.
      Профессор барахтался у края фанеры, чтото пищал.
      — Слышишь, Карик?.. Это он кричит: помогите, помогите!
      Валя протянула руку к бабочке.
      — Подожди! — остановил Карик сестру. — Он опять чтото говорит.
      Но Валя уже схватила бабочку и с размаху отбросила её прочь, потом подняла дощечку с профессором к самым глазам.
      — Он, кажется, недоволен чемто! — сказала Валя. — Наверное, бабочка здорово помяла его.
      Профессор поднимал руки к небу, бегая по дощечке, и пищал. Он хватался руками за голову, топал крошечными ножками.
      — Не бойтесь, — сказала Валя, — она вас не тронет.
      Но и это не успокоило профессора. Он ещё сильнее замахал руками и даже, кажется, несколько раз плюнул. По всему было видно, что Иван Гермогенович рассержен не па шутку.
      — Ну, хорошо, хорошо, — успокаивала профессора Валя, — я сейчас найду её и раздавлю. Я ей покажу.
      Услышав эти слова, Иван Гермогенович схватился за голову и вдруг так резко начал подпрыгивать на дощечке, так пищать, что Карик сразу понял: учёный хочет сказать чтото важное.
      — Сейчас раздавлю! — крикнула Валя.
      — Да ты не кричи! — шёпотом сказал Карик. — Ты оглушишь его. Он ведь маленький. Дайка мне его сюда.
      Карик бережно стряхнул профессора с дощечки к себе на ладонь и поднёс его к уху.
      — Экофора, — услышал он слабый голос Ивана Гермогеновича. — Единственная экофора… Такой экземпляр!..
      — Про экофору какуюто говорит! — шепнул Карик.
      — Это, наверное, порошок так называется, — тихо ответила Валя, — А порошкато и нет…
      Карик посмотрел на ладонь и сказал раздельно:
      — Иван Гермогенович, что делать? Ветер унёс весь порошок… Мы не виноваты… И опять поднёс ладонь к уху.
      — Это ничего, — пропищал чуть слышный голосок Ивана Гермогеновича, — у меня в лаборатории есть ещё несколько граммов такого порошка… Несите меня домой… Только отыщите сначала экофору… Она тут… В траве…
      — А что такое экофора? — спросил Карик.
      — Экофора, — пропищал Иван Гермогенович, — бабочка из семейства молей… Водится только на юге… В наших местах такие бабочки чрезвычайно редки, а Валя отняла её у меня… Пусть непременно найдёт.
      — Ну, Валька, — сказал Карик, — ищи экофору. Сама выбросила эту редкость, сама и найди.
      Валя наклонилась, пошарила и подняла за крылышки маленькую полумёртвую бабочку.
      — Эта? — спросил Карик, показывая бабочку профессору.
      — Эта! Эта! — обрадовался Иван Гермогенович. — Захватите её домой, но только, пожалуйста, осторожнее… Не сомните крылышек.
      — А нам в какую же сторону идти? — спросил Карик.
      — Идите прямо к пруду, никуда не сворачивая, а там за прудом вы и сами увидите дорогу в город Одна тут дорога в город!
      Карик сорвал широкий лист подорожника, ловко свернул его фунтиком и бережно посадил на дно этого фунтика великого учёного — Ивана Гермогеновича Енотова.
      — Ну, а теперь бежим домой, — сказал он Вале. — Только смотри не потеряй драгоценную экофору.
      — Постой… Как же мы пойдём по городу голыми?
      — Подумаешь! — презрительно фыркнул Карик.
      — Нет, нет! — сказала Валя. — Это нехорошо.
      — Что значит нехорошо? — удивился Карик.
      — Да у меня все кости торчат наружу. Смотри, какая я худая. Надо мной смеяться будут.
      — Ничего, добежим.
      — Нет, нет, — замотала головой Валя. — Надо одеться.
      Валя подняла с земли скомканную рубашку профессора и накинула её на себя.
      — Ну и чучело! Посмотри, на кого ты похожа. Рубашка доходила Вале до самых пяток. Рукава свисали до колен. Но всётаки это была одежда. Валя, засучив рукава, подобрала рубашку, точно шлейф.
      — А ты как? — спросила она у Карика, не обращая внимания на его смех. — Надень и ты чтонибудь.
      Карику пришлось влезть в брюки профессора.
      Он натянул их до самого горла.
      — Очень прилично! — одобрила Валя. Утопая в штанах, Карик сделал несколько шагов, споткнулся и упал. Хорошо, что он успел вовремя поднять руку, в которой держал профессора, а то бы потерял его или раздавил.
      — Подверни брюки! — посоветовала Валя, помогая брату подняться и справиться со штанами.
      Наконец сборы были окончены. Карик взял сестру за руку, и оба, точно сговорившись, запели дружно:
      Марш вперёд — труба зовёт, – Бравые ребята! Выше голову держать, Славные орлята!
     
      За прудом, точно стрела, лежала асфальтовая дорога. Она вела прямо в город.
     
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
     
      Неожиданное нападение. — Биология пригодилась. — Снова дома. — Волнения и радости профессора Енотова. — Нелепые слухи о слонах и мухах.
     
      Был уже вечер, когда Карик и Валя вошли в тёмные улицы города.
      В окнах домов светились жёлтые огоньки. Улицы были пустынны. Гдето далеко впереди кричали ребята. Должно быть, они играли в казаков и разбойников.
      Над тёмной зеленью сада имени Коминтерна стояли, как голубое зарево, отсветы электрического света. Там гремела музыка, скрипели качели; люди в саду шумели, смеялись; весело позванивали колокольчики, призывно гудела труба.
      — Гулянье в саду, — сказал, прислушиваясь, Карик, — значит, сегодня выходной день.
      — А мы когда пропали? — спросила Валя.
      — Давно уже.
      — Недели две пропадали! — вздохнула Валя — А почемуто кажется, что несколько лет. Сад был недалеко от дома.
      — Побежим давай! — предложила Валя.
      Но лишь только они пробежали несколько шагов, как изпод ворот большого дома выскочила лохматая кривоногая собачонка с оборванным ухом.
      Задыхаясь от лая, она набросилась на Карика и Валю, норовя схватить их за пятки.
      Карик запустил в неё камнем. Собачонка взвизгнула и, поджав хвост, юркнула под ворота.
      — Эй! — крикнул ктото за воротами. — Это кто же нашего Тузика избивает?
      На улицу выбежала толпа мальчишек.
      Карик и Валя остановились.
      Поддерживая одной рукой сползающие штаны и высоко поднимая над головой другую руку, в которой был зажат лист подорожника с профессором, Карик сказал:
      — А пускай ваш Тузик не бросается на людей. Ребята подошли, плотно окружив Карика и Валю. Мальчишка в жилетке сунул руки в карманы по самые локти, лихо сплюнул и осмотрел Валю и Карика с ног до головы.
      — Что за люди? — насмешливо спросил он. — Откуда такие взялись на нашей улице?
      — Мы — путешественники! — робко сказала Валя. Мальчишки захохотали.
      — Она с мамкой на рынок путешествует! — крикнул один.
      — Что ты, что ты! Это же дочь того самого тюленя, который дрейфовал на одной льдине с зимовщиками.
      — Ничего подобного! Она под стол пешком путешествует.
      Карик нахмурился.
      — Нука, вы, — сказал он, выставляя одну ногу вперёд, — пропустите нас, а не то…
      — А что будет?
      — Увидишь тогда!
      Мальчишки начали дёргать Валю за длинную рубашку, а Карика за широкие профессорские штаны.
      — Перестаньте, пожалуйста! — захныкала Валя. — Нам поскорее домой нужно. Мы давно уже не были дома.
      — А вы откуда? — спросил мальчишка в жилетке.
      — А вам не все равно? — сказал Карик.
      — Ясно, не всё равно. У нас на огороде два чучела пропали: одно — в рубахе, другое — в штанах. Мальчишки засмеялись.
      — Эй, ребята, — крикнул один из них, — тащи их на огород, пускай ворон пугают!
      — А нука суньтесь! — храбро сказал Карик. Он поднял руку с профессором высоко над головой, вытаращил глаза и страшным голосом закричал:
      — Микрогааастёр немоооруум! Мальчишки переглянулись.
      — Триунгуулииинаа! — взвизгнула Валя.
      — Карррабус! — заскрипел зубами Карик.
      — Ой, сумасшедшие! — испуганно крикнул какойто мальчишка, и ребята кинулись врассыпную.
      В темноте замелькали белые пятна рубашек, справа и слева захлопали калитки. Улица мгновенно опустела.
      — Вот видишь, — сказал Карик, тяжело отдуваясь, — всётаки биология нам пригодилась… А теперь бежим скорее, чтобы никого больше не встретить… Должно быть, и в самом деле мы похожи на чучел.
      Карик и Валя помчались так, что в ушах у них засвистел ветер. Дома, переулки, углы, сады — все это мелькало мимо, словно в кино.
      Но вот и знакомые зелёные ворота.
      Ребята с разбегу влетели во двор.
      — Ивана Гермогеновича не потерял? — спросила, запыхиваясь, Валя.
      Карик осторожно отогнул кончик листика:
      — Здесь! Сидит!
      Во дворе было пусто. Ребята подняли головы и долго смотрели на освещённые окна во втором этаже.
      Сквозь занавески было видно, как ктото — бабушка или мама — переходит от стола к буфету.
      — Ужин собирают! — прошептала Валя.
      — Ну, мыто к ужину не опоздаем! — сказал Карик. — Пошли!
      — Ой, Карик, страшно!… Мама будет ругаться!…
      — Вот тоже! Что ж, мама страшнее осы эвмены? Ребята сорвались с места, толкаясь и перегоняя друг друга, они взбежали по лестнице и остановились у дверей квартиры тридцать девять. Карик торопливо нажал белую кнопку. За дверью затрещал звонок.
      После полуминутной тишины, которая показалась ребятам вечностью, послышались торопливые шаги. Загремела дверная цепь. Дверь широко распахнулась. На пороге стояла мама.
      — Вы?! — вскрикнула она и заплакала. — Воробушки вы мои! Ну дайте, дайте мне обнять вас!
      Она принялась тискать ребят и прижимать их к себе.
      — Мама, стой! Подожди! — кричала Валя, вырываясь. — Ты раздавишь Ивана Гермогеновича.
      — Валечка, да что с тобой? — сказала мама и заплакала ещё сильнее.
      — Постой, мама, не плачь! — сказал Карик серьёзно. — Дай нам сначала маленькую чистую рюмочку.
      — Рюмочку?
      — Ну да! — кивнул головою Карик. — Мы посадим в рюмочку Ивана Гермогеновича, а то я боюсь, как бы нам не потерять его.
      Мама всплеснула руками:
      — Оба! Оба помешались! Да что же это такое? Натыкаясь на стулья и опрокидывая их, мама подбежала к телефону, сорвала трубку и крикнула плачущим голосом: «Скорую помощь»! Немедленно! Скорей! Что? Чей адрес? Ах, наш адрес?"
      — Постой, мама, — сказал Карик, отбирая у мамы телефонную трубку, — ему нужна только рюмочка, а ты вызываешь целую карету «Скорой помощи»… К чему это? Ведь он заблудится в карете и будет бродить в ней целый год… Дай лучше рюмочку.
      Мама испуганно попятилась. Она вспомнила, что с сумасшедшими лучше всего соглашаться, не раздражать их. Поэтому, не говоря больше ни слова, она достала из буфета чистую рюмку и, обливаясь слезами, протянула её Карику.
      Затаив дыхание, она ждала, что же будет делать Карик. А он, развернув помятый листик подорожника, положил рюмку набок и сказал:
      — Переходите в хрустальный дворец, Иван Гермогенович!
      И вдруг мама увидела, как по зелёному листику засеменила ножками какаято букашка и бойкобойко побежала внутрь рюмочки. Карик осторожно перевернул рюмку, поставил её ножкой на стол.
      — Удобно вам тут? — спросил он и наклонил ухо к самым краям рюмки.
      В рюмке чтото пискнуло.
      — Хорошо! — сказал Карик, — Я накрою дворец чистым носовым платком, а вместо матраца брошу вам кусочек ватки. Отдыхайте пока.
      — Теперь я понимаю, — улыбнулась сквозь слёзы мама, — это какаято новая игра. Но что это за козявка, которую вы посадили в рюмочку?
      — Козявка? — обиделся Карик. — Хорошенькое дело!… Разве можно называть так учёного человека?
      — Понимаю! — засмеялась мама. — Она у вас называется учёным.
      — Не у нас, а во всей мировой науке… И не она, а он.
      — Нука покажите. Дайте взглянуть, что тут у вас?
      Мама нагнулась над рюмкой. Она ожидала увидеть какоенибудь дрессированное насекомое.
      — Че… че… человечек! — крикнула она не своим голосом.
      — Ну нет, это совсем не человечек, — сказал Карик. — Это профессор, Иван Гермогенович. Он изобрёл жидкость, которая превратила его в маленького. Мы тоже были такими, даже ещё меньше. Потом мы съели увеличительный порошок и стали большими. А для Ивана Гермогеновича порошка не хватило. Но он есть у него в кабинете. Мы его отнесём сейчас и увеличим.
      Мама с удивлением слушала ребят и наконец поняла, что ребята не сошли с ума.
      — Ребята, — сказала она, — но ведь квартира Ивана Гермогеновича запечатана милицией. Нам придётся подождать до утра. Скажите об этом Ивану Гермогеновичу.
      Карик раздельно и тихо повторил все профессору.
      — Ничего, Карик, — весело пискнул Иван Гермогенович, — я здесь великолепно устроился… Подождём до утра!
      Карик поднял голову и сказал маме:
      — Подождём до утра.
      В рюмке снова пискнуло. Карик послушал и сказал:
      — Садись, мама. Иван Гермогенович просит, чтобы мы рассказали тебе все, все…
      Мама послушно села.
      Карик кашлянул и неторопливо начал рассказывать о необыкновенных приключениях трех отважных путешественников на земле и под землёй, на воде и под водой, между небом и землей, в воздухе, в лесах, в горах, в пещерах и в ущельях. И снова все трое в этом рассказе совершили свои подвиги: они снова храбро сражались, плыли на кораблях, летали по воздуху, спускались в глубокие, тёмные норы. Слушая Карика, мама качала головой, иногда всхлипывала, иногда смеялась, но чаще всего прислушивалась, широко открыв глаза, не смея ни дышать, ни шевелиться.
      — Бедные вы мои! — сказала мама, вытирая слёзы. — Сколько вам, бедняжкам, пришлось пережить! Вот бабушкато поахает, когда вернётся и услышит про ваши похождения!
      — А знаешь, мама, — сказал Карик, — я думаю, бабушке не надо рассказывать о наших приключениях.
      — Ты прав, — сказала мама, немного подумав. — Бабушка женщина слабая. Слушать такие рассказы для неё, пожалуй, вредно. Я скажу ей, что вы были у дяди, у Петра Андреевича… А чем угощать вас сейчас? Что вы будете есть?
      — Ой, мама! — сказала Валя. — Теперь мы все, все едим.
      Мама засуетилась. В столовой загремела посуда. На кухне загудели газовые рожки.
      Пока ребята мылись и одевались, мама накрыла стол, и на столе появилась шкворчащая на сковороде ветчина с яйцами, холодная курица, салат, сыр и горы мягкого душистого хлеба.
      Когда всё было готово, все сели за стол.
      — Прошу за стол, Иван Гермогенович! — сказал Карик и торжественно поставил рюмку с профессором между своей тарелкой и Валиной.
      Карик отщипнул крошку сыра и бросил её в рюмку.
      — Угощайтесь, Иван Гермогенович! — сказал он. В рюмке пискнуло.
      — Просит хлеба, — сказала Валя, опуская на дно рюмки крошку хлеба.
      За столом стало очень весело. Профессор тоже не терял времени даром. Он ел сыр…
      Скоро в доме все заснули.
      В своих чистеньких постелях ровно дышали Карик и Валя. Свернувшись на комочке ваты, спал в рюмке профессор. В первый раз за последние дни их сон был мирным и спокойным.
      Им больше ничего не угрожало.
      На другой день Иван Гермогенович как ни в чём не бывало сидел за столом у себя в кабинете.
      Десять корреспондентов фотографировали профессора, записывая в блокноты его удивительные похождения. А вскоре в одном журнале была напечатана обо всём этом замечательная статья с большим портретом Ивана Гермогеновича Енотова.
      Ктото пустил слух, будто профессор Енотов научился превращать слона в муху, а потом все перепутали и стали говорить: «Он делает из мухи слона»
      Впрочем, может быть, и есть такой профессор, который делает из мухи слона, но про него я ничего не знаю и говорить не буду, потому что не люблю писать о том, чего никогда не видел собственными глазами.