|
Как нашли гору
Что же тут особенного — найти гору! Гора — не иголка, отовсюду видно. Разве гору нужно искать? Всё это так, да только гору нашли не обычную, а магнитную. Внутри она из железа, которое притягивает, будто магнит. И найти её вовсе не просто: с виду ведь она, как все другие горы, — попробуй отличи! А всё же нашли. Вот как это было.
Работали двое геологов в тайге возле больших гор, искали полезные ископаемые, всякие руды: железо, медь, свинец. Почему — ископаемые? Да ведь сколько надо земли ископать, чтобы их найти?
Ходили геологи по лесу с маленькой лопаткой и с геологическим молотком на длинной ручке. Лопаткой копали песок и глину, молотком разбивали камни — всё смотрели, нет ли в земле руды. А ещё был у них компас — круглая коробочка со стрелкой-магнитиком. Один конец у стрелки синий, другой — красный. Синий всегда на север смотрит, а красный — всегда на юг. Вот почему с компасом даже в лесу нельзя заблудиться.
Однажды геологи шли по незнакомому лесу и сбились с пути. Посмотрели на компас, а он ведёт себя как-то странно: стрелка всё время дрожит и никак не хочет остановиться.
Геологи встревожились: «Неужели компас испортился? Ведь заблудимся без него».
Один из них сказал:
— Сейчас я проверю, не размагнитилась ли стрелка.
Но, как только он поднёс компас к железному молотку, стрелка сразу повернулась навстречу. Значит, не размагнитилась!
Пошли они дальше. Идут, а сами то и дело на компас поглядывают: как бы не обманул! А стрелка то успокоится, то снова забегает в круглой коробочке.
Посмотрели геологи на часы: время— полдень. Солнце сейчас на юге. А красный конец совсем в другую сторону показывает. Тут один и говорит:
— Я знаю, в чём дело: у меня на ремне пряжка железная, она-то и мешает стрелке.
Снял он пряжку с ремня, закинул в кусты подальше. А стрелка всё равно глядит туда же, куда и глядела. Что за удивительный случай? Неспроста это! Значит, стрелку что-то притягивает, решили геологи.
Вышли они к реке, на открытое место. Стали осматриваться. Позади — лес, впереди — река. А за рекой — гора виднеется. И стрелка синим концом упирается прямо в гору. Так вот оно в чём дело!
Переправились геологи через реку. Стали гору кругом обходить. С какой стороны ни зайдут, стрелка всё к горе поворачивает. Вот, значит, что её притягивает — гора! Подошли они поближе. Сверху гора лесом поросла да кустарником. И ничего в ней особенного нет. Копнули лопатой землю, а в земле что-то твёрдое. Поглядели — блестит! Отбили молотком кусок, а это — самая лучшая магнитная руда. Целая гора такой руды! Из неё потом на заводе железо получают.
Приехали на это место рабочие, инженеры и построили на горе рудники, чтоб руду добывать.
А геологи пошли дальше — искать новые полезные ископаемые.
Земля-то наша большая!
На плоту
Двое геологов работали в тайге далеко от жилья. Кончили они свою работу. Домой собрались возвращаться. Но не пешком, а на плоту по реке. Срубили несколько деревьев посуше, состругали с них кору и сколотили плот. Спустили они плот на воду, погрузили на него рюкзаки и спальный мешок, сами сели и оттолкнулись от берега длинным шестом.
Плыть на плоту совсем нетрудно. Сиди себе разговаривай сколько хочешь или пой песни. Да шестом слегка подруливай, чтобы не относило к берегу. Сидели геологи, разговаривали, пели песни и смотрели на воду. Если смотреть на воду, кажется, будто плот на месте стоит. Это потому, что щепки и сухие листья плывут рядом,
не обгоняя и не отставая. А если смотреть с плота на берег, то кажется, будто берег назад уплывает, а плот всё равно стоит на месте. А на самом деле он, конечно, вперёд плывёт.
Вдруг геологи услыхали впереди, за поворотом реки, неясный шум. Он становился всё громче, громче. А тут и течение такое быстрое сделалось — прямо выбивает шест из рук. Не успели они опомниться, а их уже вынесло к повороту. А за поворотом — перекат. Торчат со дна реки большущие камни.
Ну, думают геологи, пропали: если плот на такой камень наскочит, разобьётся вдребезги.
Приготовился младший в воду прыгать, чтобы спасаться вплавь, да посмотрел на старшего. А тот стоит себе — хоть бы что, держит шест наперевес. А течение тащит плот на самый большой камень. Изловчился старший, наставил шест и упёрся им прямо в камень. Стоит
посреди плота — не сдвинется, даже покраснел от натуги. Вдруг — крак! — переломился шест, не выдер-жал. И в ту же секунду плот ударился о камень. Но не изо всех сил, а мягко. Это другой геолог успел подставить между плотом и камнем спальный мешок— он-то и смягчил удар. Повернулся плот вокруг камня, покачнулся на волнах и поплыл дальше.
— Здорово ты это придумал—с мешком,—сказал старший младшему, когда опасность миновала.
— Нет, это ты здорово придумал — с шестом,— сказал младший старшему. Про то, что он хотел один вплавь спасаться, он ничего не сказал.
А шум, который они тогда услыхали за поворотом, был от воды: билась вода о камни — вот и шумела, как водопад.
Упрямая берёзка
Вы думаете, я вам про обыкновенную берёзу хочу рассказать? Ничуть не бывало! Обыкновенную-то кто не видел! А я — про карликовую... Тогда я впервые приехал работать в тайгу. Тайга мне вроде нашего леса показалась. Те же деревья— сосна, ёлка, иногда кедры встречаются. А внизу — мягкий мох и разные кустики: брусника, черника, можжевельник, ещё и другие, которых я раньше не встречал.
Выдали мне на складе кирзовые сапоги — толстые, прочные, не промокают. В таких — хоть по лесу, хоть по болоту, хоть в дождь, хоть в снег. Настоящие вездеходы! Обрадовался я и давай в сапогах напролом лезть — по камням, по кустам, по корягам!
Не прошло и месяца, мои сапоги так истрепались и разлохматились, будто не из прочной кирзы, а из мочала сделаны. Увидел это наш начальник, заругался:
— Что же ты, такой-сякой, обувь не бережёшь, по берёзкам лазаешь!
А я ему:
— По каким таким берёзкам? Я по земле хожу, а на деревья лазить мне совсем незачем. Наверно, ваши сапоги только с виду крепкие!
Выдали мне новые сапоги. Однако решил я их поберечь: по камням не прыгал, коряги обходил. Без сапог в тайге далеко не уйдёшь, а других мне теперь до осени не дадут.
Берёг я их, берёг, а всё равно не уберёг. И порва-лись-то сапоги не там, где подмётка, а в самом непонятном месте — у голенища.
Взял я толстую нитку-дратву, вдел в сапожную иглу, принялся зашивать дыры. Зашиваю, а сам на сапоги злюсь: совсем они не прочные, даром что толстые!
Подошёл ко мне приятель-геолог, поглядел:
— Зачем же ты по берёзке ходил?
Бросил я сапог в сторону да как заору:
— Что вы ко мне со своей берёзой пристали! Здесь, в тайге, и берёзы-то нет ни одной! По земле я, по земле хожу!
А приятель посмотрел на меня удивлённо и рассмеялся:
— Да ведь эти вот кустики и есть берёзка. Только карликовая. Эта берёзка — самый страшный враг сапогам.
Тут и я удивился: сколько по этим кустам ходил, а не знал, что это берёзка: вовсе они на берёзку не похожи. Берёзка белая, а эти — коричневые. Берёзка высокая, а эти — по колено. Только вот листья у кустов берёзкины, хоть и совсем маленькие, с двухкопеечную монету.
Пригнул я карликовую берёзку к самой земле — не ломается. Отпустил — она снова выпрямилась. Совсем как тугая железная проволока. Так вот почему сапоги об неё рвутся!
Разозлился я на эту берёзку, взял да вырубил топором всю поляну. Устал даже. А потом пожалел: за что ж это я её? Она ведь не виновата, что такая выросла: если бы она не была упрямая да выносливая, не выжила бы на суровом Севере. А такой ей всё нипочём: и мороз, и ветер, и даже сапоги. От мороза она под снег прячется, от ветра только гнётся, а сапоги сами её боятся.
Собрал я упрямые берёзкины прутики, сложил в свой рюкзак, а когда делать было нечего, сплёл из них корзинку. Очень она получилась прочная. С этой корзинкой я теперь по грибы хожу. Кто не знает, думает, что корзинка обыкновенная.
Олешка
На берегу реки Печоры есть оленеводческий совхоз. Там живёт народ коми. Коми разводят оленей: смотрят за ними, пасут их. И олени у них совсем ручные. Целые стада оленей!
Зимой олени пасутся рядом, в тайге. Острыми передними копытами они разгребают снег, даже очень глубокий, и добираются до самой земли. Там растёт лишайник. Он как маленькая бледно-зелёная травка — неказистый, лохматенький. Но олени его очень любят.
А летом в тайге появляются тучи комаров, которые со всех сторон облепляют оленей и кусают их. Олени чешутся о деревья, отмахиваются копытами, бегают, но всё напрасно. Они очень нервничают и даже перестают есть. И тогда пастухи-коми перегоняют стада оленей ещё дальше на север, в тундру, к Баренцеву морю. Там нет леса и всё время дует ветер. А комары не выносят ветра.
Геологический отряд, куда я приехал совсем недавно, работал в тайге летом. И я очень жалел, что так и не увижу ни одного оленя. Но вот однажды утром я проснулся раньше всех и вышел из палатки. Смотрю, а напротив меня, шагах в десяти, стоит какой-то зверь и смотрит на меня большущими глазами. Глаза у него грустные и мокрые, будто заплаканные. Я сначала не понял, что это за зверь. Даже напугался! А когда разглядел, очень удивился: ведь это же олень! Совсем такой, каких на картинках рисуют. Только живой.
Я позвал его шёпотом, чтобы не спугнуть: «Олешка! Олешка!» А он всё стоит и не верит, что я ему ничего не сделаю. Тогда я положил на землю кусок хлеба, а сам в сторонку стал. Олень потянул носом воздух, посмотрел на меня внимательно и подошёл к куску. Он немножко хромал на переднюю ногу, и я сразу понял тогда, почему он не вместе со всеми оленями: трудно ему с такой ногой далеко идти, вот он и отстал.
С тех пор он жил у нас. Был он до того худ, что хребет торчал у него на спине острый, как крыша избы. Но мы все жалели Олешку — так его стали звать — и давали ему всё, что у нас оставалось: хлеб, кашу, суп. Он всё ел и даже стал поправляться.
Утром он шёл вместе с нами на работу. Но вскоре налетали комары, и Олешка не выдерживал, убегал назад к палатке. Там наш повар готовил на костре обед. Олешка очень любил вертеться рядом с костром: дым ведь прогоняет комаров.
Но повар почему-то невзлюбил Олешку. Наверно, потому, что он был скучный и не добрый человек. Когда мы возвращались с работы, повар спрашивал нас: «А правда, что оленье мясо вкусное?.. А из шкуры оленьей можно шубу сшить?.. А почему у вашего оленя рога не выросли? Вот бы из них вешалку для пальто сделать». Мы на него очень сердились за Олешку и не отвечали ему.
А однажды случилось вот что. Развёл повар костёр,
поставил на него котелки и кастрюльки, а сам лёг рядом и уснул. Наверно, он плохо ночью спал. Или просто любил поспать. Жарко разгорелись сухие, смолистые дрова. Высохла рядом с костром зелёная травка и тоже загорелась. А от неё загорелись кусты. А от них — деревья у корней. Пошёл разгораться пожар по земле. Огня почти не видно, а дым из-под каждого дерева валит. Так часто начинаются лесные пожары. Кто знает, чем бы это кончилось, если бы не Олешка!
А Олешке, конечно, понравилось, что так много дыму стало: все комары улетели. Он, наверно, походил вокруг костра, попробовал губами рвать траву с земли, а она су-
хая, горячая. Как тут было не перепугаться Олешке. Вот он и растолкал повара. Повар спросонья выругал оленя, а когда протёр глаза и увидел дым, вскочил на ноги и бегом за нами. Потом мы все вместе, схватив топоры, лопаты, вёдра с водой, тушили пожар и к вечеру совсем потушили его. Хорошо ещё, что он не успел разгореться!
А повар с тех пор перестал ругать нашего оленя и давал ему еду.
Когда мы окончили работу и уезжали, Олешка уже почти не хромал. Нам было очень грустно с ним расставаться. И ему тоже. Мы оставили его на берегу реки Печоры в оленеводческом совхозе. Там ему будет хорошо.
Яков-керка
В тайге посёлки и деревни встречаются очень редко. Поэтому тамошние жители, коми, строят в лесу избушки для охотников, рыбаков, оленеводов и всех других, кому приходится ходить в тайге далеко от жилья.
Кто построит избушку в лесу, по имени того человека её и называют.
Однажды я тоже набрёл на такую избушку — Яков-керку. Керка — это и есть изба по-комяцки. А Яков — тот самый человек, который когда-то её построил.
В тайге было холодно и шёл дождь со снегом. Я промок, устал и поэтому очень обрадовался, когда вошёл в из-
бу. Там было пусто и никто не жил. Но под чёрным котлом на печке я нашёл банку с солью и коробку спичек. А рядом лежали сухие дрова.
Я затопил печь, сварил каши и напился горячего чаю. И сразу мне стало хорошо и тепло. Я решил здесь переночевать, потому что было уже поздно.
Когда печка немного остыла, я расстелил на ней брезентовый плащ и улёгся. Но спать мне почему-то не хотелось. Я лежал и всё думал об этом человеке, Якове, который построил избушку.
Наверно, это был очень сильный человек, думал я. Если бы он не был сильным, он не смог построить избушку из таких толстых и прочных брёвен.
Наверно, он был очень большого роста: ведь потолок в избушке такой высокий, что до него рукой не достанешь. И дверь тоже почти до потолка.
А потом я подумал, что этот человек, наверно, любил хорошо поесть. Иначе зачем же ему такой огромный котёл?
И ещё я подумал, что он любил хорошо поспать после работы. Иначе для чего же он сделал такую широкую, удобную лежанку на печи?
А ещё мне кажется, что этот человек, которого звали Яков, был очень хороший и добрый человек. Ведь если бы он не был добрым, он унёс бы с собой котёл, не оставил бы ни соли, ни спичек, ни дров.
Я тоже, когда проснулся, наколол дров и оставил под котлом на печи соль, спички и немного крупы. Пускай человек, который придёт сюда после, скажет спасибо тем, кто был здесь до него. Это значит, он и мне спасибо скажет.
Лосиные рога
У меня дома в Москве в прихожей висит лосиный рог. Он как очень широкая ладонь с растопыренными пальцами. Я на Севере в тайге работал, там и нашёл этот рог под сосной. Лоси ведь сбрасывают свои рога зимой, а к лету у них вырастают новые.
Когда ко мне приходят приятели, они вешают на лосиный рог свои шапки и шляпы. А когда уходят, снимают их.
Кто-то из них сказал, что у моего рога пять пальцев, потому что лосю было пять лет. Наверно, это так и есть.
А недавно ко мне приезжал товарищ издалека, с Севера. Мы с ним пили крепкий чай с клюквенным вареньем и вспоминали про разные случаи. Потом он достал из своего чемодана лосиный рог и говорит:
— Вот, бери на память. А я себе ещё другой найду.
Повесил я этот рог рядом со старым. Получилось, будто лось через стенку рога просунул. Но потом я заметил: у нового рога пальцев-то не пять, а семь. Ну конечно, он же совсем от другого лося. А вдруг это мой лось успел подрасти? Ведь в тайге я не был целых два года!
Теперь, когда я в полутёмной прихожей гляжу на эти рога, мне иногда кажется, будто я совсем не дома, в Москве. И рядом вовсе не пальто на вешалке, а старая, замшелая сосна. И вовсе не калоши на полу, а чьи-то глаза блестят.
Гляжу я на лосиные рога, и кажется, будто они заманивают меня далеко-далеко В края, где лес до небес — кедры да сосны стеной стоят, где в быстрых речках плещется озорная рыба хариус, где желтеет во мху сочная ягода морошка.
Наверно, я скоро снова туда уеду.
|
