DjVu

      ОБ ЭТОИ КНИГЕ И ЕЁ АВТОРЕ
     
      Я хорошо знаю и люблю творчество Минеля Левина. Его книги воспитывают молодых читателей в духе благородных идеалов, растят их людьми идейно убеждёнными, честными. И мужественными!
      Это закономерно: биография автора стала как бы биографией и многих его героев. Много лет М. Левин был пограничником в горах Памира. Тогда и появились его первые рассказы, сюжеты которых подсказала сама жизнь.
      А потом М. Левин стал автором широко известных повестей, тоже посвящённых трудной, но столь нужной для Родины, глубоко романтичной службе защитников советских границ.
      Произведения М. Левина выдержали много изданий, они переведены на языки наших братских республик и в социалистических странах.
      Новый сборник рассказов и повестей тоже одухотворён идеалами высокими и благородными: он учит юных читателей добру, верности, храбрости, готовности к подвигам во имя родного Отечества.
      Произведения эти вдохновлены и любовью к родной природе. Не оставляют равнодушными рассказы о верных друзьях пограничников — служебных собаках
      И ещё юмор всегда присутствует на страницах книг М. Левина. Некоторые наивно ставят знак равенства между словами «весело» и «несерьёзно». А,
      между тем, юмор и занимательность — это порой кратчайшее расстояние между самой серьёзной проблемой и сознанием юного читателя.
      Я верю, что новая книга М. Левина полюбится нашим ребятам. Пожелаем ей счастливого пути!..
      АНАТОЛИЙ АЛЕКСИН,
      лауреат Государственных премий
      СССР и РСФСР, премии
      Ленинского комсомола.
      г. Москва


      СОДЕРЖАНИЕ

      ПОВЕСТИ

      Динга идёт по следу.... 5
      Кошки для шпионов......51

      РАССКАЗЫ

      Операция «Ходики»......93
      Сочинение............ 106

      О ВЕРНОМ ДРУГЕ

      Рекс............ 111
      Дик .......... 117
      Веста............120
      Пальма......... 124
      Аян............ 127
      Тайга........... 130

      ПОВЕСТИ

      ДИНГА ИДЁТ ПО СЛЕДУ
     
      Каримчик протянул мне «Пионерскую правду». Я сразу понял, что он чем-то очень взволнован. Ещё не зная причины, я тоже заволновался, потому что изучил своего друга.
      — Читал? — спросил он.
      — С продолжением? — догадался я.
      — С каким продолжением?
      — Ну, повесть...
      — А, — махнул он рукой. — Вот что читать надо. Я на эту заметку и внимания не обратил. Один мальчик, сын путевого обходчика, увидел незнакомого человека и сообщил о нём пограничникам. Задержанный оказался агентом иностранной разведки. Сыну путевого обходчика вручили медаль «За отличие в охране государственной границы СССР».
      — Понял? — спросил Каримчик. Я кивнул.
      — Скажи, здорово! — приставал он.
      — Ну, здорово.
      — Вот бы нам такую медаль!
      Я подумал, что медаль действительно не помешает. Только ведь кто нам её даст? Он словно угадал мои мысли:
      — Дадут нам эту медаль!
      — Когда дадут? — спросил я, чувствуя,
      что очень хочу иметь медаль.
      Представляете: заходим мы в школу, снимаем
      пальто. Медленно так снимаем. И вдруг — ах! — все видят медаль.
      — Когда дадут, — передразнил Каримчик. — Сначала её заслужить надо.
      — А как?
      Он уже всё решил. Отец у Каримчика — майор. Работает он в нашем городе, но часто бывает на границе и однажды брал Каримчика с собой.
      — Теперь мы поедем вместе, — сказал Каримчик. — Вот будут каникулы и махнём...
      Меня вначале не хотели пускать. Мама сказала, что это глупости.
      — И совсем не глупости, —пытался я возразить ей.
      — Ну, что тебе делать на границе? —строго спросила она.
      Я чуть было не сказал, что мы едем за медалями. Но это было нашей тайной, и я не, мог просто так взять и выложить её всем. Тут вмешался папа. Он сказал, что меня надо приучать к самостоятельности и, если я не буду в тягость. Одним словом, он позвонил майору. Но Каримчик своего отца уже обработал, и тот подтвердил, что берёт нас обоих.
      Мама стала готовить меня в дорогу. У меня была синяя спортивная куртка.
      — Вот в ней и поедешь, — сказала мама.
      Я настаивал на новом костюме, потому что мне должны были прикрепить медаль.
      Но мама и слушать не захотела. Я решил не спорить. В конце концов потом можно будет медаль перевесить.
      На следующее утро к нашему дому подкатил газик. Каримчик вышел с отцом из своего подъезда, я — из своего. Интересно, что Каримчик жил в четвёртом подъезде и учился в четвёртом классе. У меня так не получалось. Я учился в третьем классе, а наш подъезд был вторым.
      Шофёр поздоровался с майором и открыл переднюю дверцу кабины.
      Каримчик потянул на себя заднюю дверцу и присвистнул от удивления. Я взглянул через его плечо и увидел огромную овчарку. Спина и хвост у неё были чёрные. На груди шерсть белая, густая. А медалей у неё было столько, что их, наверно, хватило бы на весь наш класс. Ну, если не на класс, так уж на звено точно.
      — Залезайте смелее, ребята. — сказал шофёр. — Она вас не тронет.
      — А мы и не боимся, — ответил Каримчик. Он даже сказал овчарке, чтобы она подвинулась.
      — Молодцы, — заметил водитель, когда мы уселись. — Кстати, можете познакомиться. Её зовут Динга.
      — Поехали, — сказал майор.
      Шофёр включил скорость. Я различил на его погонах золотую нашивку.
      Каримчик шепнул мне, что это ефрейтор Алиев.
      Газик вырвался на шоссе и стал обгонять машины. Нам это очень понравилось.
      Динга с трудом разместилась между сидениями. Она положила морду на колени Каримчика и дышала мне в руку, словно хотела, чтобы я уступил ей своё место.
      Но мне было хорошо сидеть. Это Каримчика Динга здорово стеснила. А я мог даже болтать ногами. Кроме того, мне была видна стрелка спидометра. Ему за спиной ефрейтора стрелку не было видно, и я время от времени спрашивал:
      — Знаешь, какая скорость?
      — Какая?
      — Семьдесят.
      — Ничего.
      — А сейчас?
      — Ну, какая?
      — Сто, честное слово!
      — Медаль выдать за это! — развеселился Каримчик.
      Майор усмехнулся.
      — Зато тебе не видать медали.
      — Почему? — спросил Каримчик.
      — А тройку в своём дневнике забыл?
      — Какую тройку?
      — По арифметике.
      — Так я её исправил.
      — Но ведь была тройка.
      — Исправил! — упрямо повторил Каримчик.
      У меня тоже была тройка в дневнике, и я стал допытываться:
      — Правда, если у школьника есть тройка, ему не дадут медаль?
      — Какую медаль? — не понял майор.
      — Ну, медаль...
      — За учёбу, что ли?
      — При чём тут учёба, — сказал Каримчик отцу. — Пионеры совершают подвиг. Так может быть?
      — Какой же подвиг можно совершить с тройкой? — усмехнулся майор.
      Ефрейтор Алиев переключил скорость и с пониманием подмигнул мне.
      — Ничего, ребята, совершайте подвиг. У меня в штабе писарь знакомый.
      Я сразу успокоился.
      С обеих сторон к дороге подступали хлопковые поля. Земля была чёрная и дымилась. Это трактора оставляли за собой след.
      Я закрыл глаза. Теперь это были уже не трактора, а танки.
      Машину подбросило. Я открыл глаза. Замелькали переплёты железного моста. Под ним была речка, из которой всю воду словно выпили.
      И опять — поля. Осенью они будут белые. Это я хорошо знал. Мы сюда приезжали собирать хлопок.
      Потом зарябил ветвями яблоневый сад. И сразу за ним — вишнёвый. Зелень уже просматривалась.
      А вот ещё мост. Бежал по донышку тоненький ручеёк. С гор, наверно. Они маячили вдали. Такие высокие и могучие...
      Я знал, что скоро все реки разбухнут, потому что в горах тают снега.
      Вот интересно, если снежные барсы тоже растают!
      Почему есть снежные барсы, а снежных слонов нет?..
      Я размечтался, а газик тем временем взобрался на перевал.
      Здесь было холодно. Хорошо, что я надел куртку. И кожаную кепку с чёрным козырьком. У Каримчика такой кепки не было. Зато у него была пыжиковая шапка. Не знаю, что лучше. Наверно, всё-таки кепка: в ней не так жарко.
      Газик побежал под уклон.
      Динга перевалилась в мою сторону, и теперь я мог болтать только одной ногой.
      Я погладил Дингу и спросил:
      — Чья она?
      Ефрейтор Алиев сказал, что это овчарка его друга Пулата Шакирова. Он был с ней на окружных соревнованиях. Динга заработала ещё одну золотую медаль, и Пулата, в порядке поощрения, отправили в Москву.
      — Того самого Пулата? — заинтересовался майор.
      — Так точно.
      — А я хотел наших ребят с ним познакомить.
      — Ну, мы это сделаем, — ответил Алиев. Газик спустился в долину. Здесь было гораздо теплее, чем по ту сторону перевала. Нас встретили совсем зелёные чинары.
      Уж какие другие деревья, а чинары я всегда различу. В нашем дворе стоит чинара. Ей, говорят, пятьсот лет. Мы берёмся вшестером за руки, но не можем её обхватить.
      Потом чинары отступили, и вдоль дороги выстроились тополя.
      Я вдруг захотел есть. Утром торопился и почти совсем не завтракал.
      Незаметно мы въехали в пограничную зону. Газик остановился у шлагбаума.
      Пограничник с тремя золотыми нашивками на погонах заглянул в кабину.
      — Товарищ майор, на участке без происшествий. Докладывает старший наряда сержант Баратов.
      — Продолжайте службу! — сказал майор.
      — Здравствуй, Хамид! — поприветствовал ефрейтор Алиев.
      Сержант поправил кобуру с пистолетом и улыбнулся в ответ. Я тоже очень старательно улыбнулся сержанту, потому что вдруг это и есть писарь.
      Сержант заметил в машине Дингу, и улыбка его стала ещё шире.
      — А где же Пулат Шакиров? — спросил он.
      — Вчера я проводил его в Москву, — сказал Алиев. — Вот и везу Дингу домой.
      Мы с Каримчиком переглянулись. Если этот Пулат Шакиров такой знаменитый, то нам, конечно, познакомиться с ним не мешает.
      Вдруг сержант спросил:
      — Ты, наверное, запарился в кабине, Изат?
      — Что правда, то правда, — ответил ефрейтор Алиев. — Очень мне, понимаешь ли, жарко.
      Только он сказал «жарко!», как Динга положила передние лапы ему на плечи и осторожно сняла с головы фуражку.
      — Спасибо, умница! — сказал ефрейтор. А мы с Каримчиком даже рты разинули от удивления.
      — Так и запишем, — продолжал улыбаться сержант Баратов. Ну, теперь-то я уже точно знал, что он — писарь.
      Потом я всё-таки не выдержал и, когда мы поехали дальше, спросил у ефрейтора Алиева:
      — Это был писарь?
      — Кто?
      — Ну, тот сержант у шлагбаума.
      — Какой писарь? Я напомнил.
      — Что медали даёт.
      — А, так ты вот о ком! — засмеялся Алиев. — Тот писарь в штабе сидит. И потом разве он медали даёт? Он только удостоверения выписывает.
      Прошло ещё некоторое время. Пейзаж постепенно изменился. Теперь газик, сердито пофыркивая, взбирался на холмы. За одним из них должна была показаться граница.
      Наконец мы перевалили через самый высокий холм, и дорога резко пошла вниз.
      — Реку видишь? — спросил меня Каримчик.
      — Ну, вижу.
      — Интересно?
      — Река как река.
      — А вот и не как река! — с превосходством ответил он. — Это и есть граница.
      Я, конечно, удивился, потому что не знал — какая она. Я даже думал, что там есть стена, и сказал об этом Каримчику. Он захохотал.
      — А ты знаешь, на сколько километров протянулась наша граница? — спросил ефрейтор Алиев.
      Я пожал плечами.
      — На шестьдесят тысяч!
      Для такой стены, наверно, кирпича не хватит. Ефрейтор Алиев сказал:
      — Но кое-что у нас тут, разумеется, есть. Всякие
      инженерные сооружения. Может, кое-что и увидишь...
      Прежде всего я увидел дувалы. Дувалы — это глинобитные ограды. Ну, стены такие. За самым высоким дувалом находился пограничный отряд.
      Отец Каримчика сошёл у железных ворот. На воротах были пятиконечные звёзды. Я сразу догадался, что это отряд.
      — До вечера, ребята! — сказал майор и назвал шофёру какой-то адрес.
      Мы опять поехали.
      — Сейчас увидишь! — шепнул мне Каримчик. Вначале я увидел худенькую старушку в очках.
      Она стояла у раскрытой калитки и, когда газик остановился, сказала:
      — Приехали!
      Из калитки высунулась девочка лет восьми, тоже худенькая, с косичками. И показала нам язык. Ефрейтор Алиев вежливо поздоровался.
      — Клавдия Васильевна, —сказал он старушке. — Можно я у вас пока Дингу оставлю?
      — Это не Пулата ли собачка?- — спросила старушка.
      — Шакирова, — подтвердил ефрейтор.
      — А сам-то он где?
      Алиев стал рассказывать про своего друга, но мы всё это уже знали и потому особенно не прислушивались. Наконец он сказал:
      — Детишек она любит, сами знаете. Собака дисциплинированная. С мальчиками познакомилась...
      — Да заходите, заходите, пожалуйста, — перебила его Клавдия Васильевна.
      Ефрейтор скомандовал Динге вперёд и отдал поводок Каримчику. Мой друг смело вошёл в калитку. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним.
      Уже потом я вспомнил, что .забыл попрощаться с ефрейтором Алиевым.
      Динга вела себя прилично и никого не укусила. Она просто ни на кого не обращала внимания.
      Мы вошли в какую-то комнату. На стене висел портрет офицера. Девочка, показавшая нам язык, наверно, была его дочь. Так оно и оказалось. Только её отец уехал в отпуск с женой. А Танька осталась с Клавдией Васильевной.
      — Она учительница? — спросил я у Таньки. Не знаю, почему я так решил. Наверно потому, что Клавдия Васильевна была в очках и строгая.
      — Она — моя бабушка! — сказала Танька и стала прыгать на одной ноге.
      Нам с Каримчиком отвели отдельную комнату. Мы хотели и Дингу пристроить туда, но Клавдия Васильевна сказала:
      — Ещё чего выдумали?
      Вскоре нас позвали к столу. Мы здорово проголодались, но когда Клавдия Васильевна отворачивалась или выходила на кухню, мы с Каримчиком кидали куски мяса и колбасу Динге, которая лежала у дверей.
      Танька молчала, поджав губы.
      Я спросил:
      — А ты чего не кидаешь?
      Но она лишь смерила меня презрительным взглядом.
      Когда мы вставали из-за стола, Каримчик назвал Таньку жадиной.
      — Ну вас с вашей собакой! — сказала она.
      — Да ты знаешь, чья это овчарка? — спросил Каримчик.
      — Ну, чья?
      — Товарища Шакирова!
      — Ха-ха-ха! — тоненьким голоском залилась Танька.
      — Вот тебе и ха-ха-ха!
     
     
     
     
     
      /
      — Подумаешь, то-ва-ри-ща Ша-ки-ро-ва! —сквозь смех передразнила она.
      — Заткнись! — сказал Каримчик.
      — Бабушка! — обиженно запищала Танька.
      — Что там у вас происходит? — спросила Клавдия Васильевна, появляясь в комнате.
      Мы с Каримчиком стали благодарить её за вкусный обед. Таньке ничего другого не оставалось, как тоже сказать спасибо.
      Потом мы забыли про ссору. Танька позвала нас играть в классики. Ещё чего выдумала. У нас было своё дело. Очень важное. И мы постарались от неё отвязаться.
      Каримчик сказал, что Динга должна отработать колбасу.
      — Как? — спросил я.
      — А мы возьмём её с собой, и пусть она ищет след.
      — Чей след? — спросил я.
      — Ну, шпиона, — сказал Каримчик.
      — А кто шпион?
      — Этого я ещё не знаю.
      Мы взяли Дингу на поводок и вышли на улицу.
      Было тепло, но Каримчик напялил шапку. Наверно, он хотел, чтобы Танька заметила, какая у него красивая пыжиковая шапка. Моя-то кепка с чёрным козырьком была в самый раз для такой погоды. Он, наверно, потому и взял с собой шапку, чтобы всех удивить.
      Я всё-таки у него спросил:
      — Ты зачем шапку напялил?
      — А тебе завидно? — спросил он.
      — Вот ещё выдумал!..
      Мы свернули в переулок и пошли вдоль длинного забора. Потом мы вышли на главную улицу. Она была неширокая и летом, вероятно, пыльная. Городок был маленький. Районный.
      Вначале нам не везло. Только мы заподозрим кого-нибудь, как он пройдёт немного и встретит знакомых. Ну, понятно, значит он здесь свой человек. Не шпион.
      Где-то уже в седьмом часу, когда народу на улицах стало ещё больше, мы вдруг заметили подозрительного типа. Он был в кожаной куртке. Чёрная борода. Синие очки.
      Мы сразу пошли за ним. Каримчик с Дингой впереди, я чуть сзади.
      Так мы шли довольно долго. Потом «Борода» заметил нас и нырнул в магазин.
      Ну, этот номер не пройдёт. Мы спрятались за аптечным киоском. «Борода» вышел из магазина и свернул за угол.
     
     
     
     
     
     
     
     
     
      Мы тоже свернули. Теперь «Борода» шёл быстро и, чтобы не отстать, мы почти бежали.
      «Борода» ещё куда-то свернул. И мы свернули. Потом он ещё раз свернул и исчез.
      Перед нами стояли одинаковые двухэтажные дома, и в какой из них он нырнул — мы не знали. Зато теперь мы точно знали, что раз он исчез, значит — шпион.
      Выручить нас могла только Динга.
      — След! — сказал ей Каримчик.
      Она сразу потянула нас в крайний слева дом. Замерла у дверей на втором этаже.
      — Будем звонить? — шёпотом спросил я.
      — Нет, — рассудил Каримчик. — Мы знаем, где он скрылся, а теперь бежим к пограничникам.
      Мы выскочили из подъезда и побежали в отряд. Но отряд, оказывается, был далеко. Зато нам почти сразу встретился милиционер. Он выслушал нас и сказал, что мы молодцы. Особенно, когда узнал, что отец у Каримчика — майор и что мы приехали с ним.
      — В этом доме? — спросил милиционер.
      — В этом, — подтвердили мы.
      — Ну, ведите дальше.
      Мы повели милиционера к дверям, на которые указала Динга.
      Милиционер нажал на звонок. Дверь открыла женщина. Милиционер извинился за беспокойство и спросил, не заходил ли сюда посторонний?
      — Нет, — ответила она.
      — Вы уверены? — спросил милиционер.
      — Конечно.
      — Она врёт! — не выдержал Каримчик.
      — Что значит врёт? — возмутилась женщина.
      — Ну, вы говорите неправду! — поправился Каримчик.
      — Я говорю неправду? — удивилась она.
      — Мы сами видели, как к вам заходил посторонний.
      — Ну, знаете ли! — всплеснула она руками. — Султан, ты слышишь?
      Вопрос относился к кому-то в комнате.
      — Слышу! — ответил кто-то сердито. — Сейчас выясним.
      На пороге показался наш «Борода». Теперь он был в пижаме и тапочках.
      — Так вы говорите, ребята, что сюда заходил посторонний? — Он покосился на женщину.
      — Извините, — сказал Каримчик. — Мы перепутали дома.
      — Ничего мы не перепутали, — возразил я.
      — Перепутали! — упрямо повторил Каримчик. Выходя из подъезда, мы услышали, как «Борода» недоверчиво спросил у женщины:
      — А может быть, к тебе кто-нибудь приходил? На улице Каримчик сознался:
      — Мы эту «Бороду» выследили. Милиционер хотел рассердиться, но тут Каримчик сказал:
      — Жарко!
      Динга сразу сняла с него шапку. Милиционер очень удивился и не стал нас ругать.
      — Вот это собака! — сказал он.
      — А мы шпионов ищем! — признался Каримчик.
      — Ладно, — усмехнулся
      милиционер. — Ищите дальше.
      Каримчик стал рассказывать про сына путевого обходчика, о котором даже писали в «Пионерской правде».
      — Я знаю другой случай, — сказал милиционер. — Здесь у нас ребята тоже незнакомого человека выследили. И хоть его не сразу поймали, начальник пограничного отряда наградил их именными часами.
      — Как не сразу? — стал допытываться Каримчик.
      — Сперва он ушёл, но след оставил. А потом, когда снова появился на границе, его и опознали.
      — Это был шпион? — спросил я.
      — Нет, — сказал милиционер. — Он от закона убегал.
      — Как от закона?
      — Совершил тяжкое преступление перед Родиной. В годы войны полицаем служил у немцев. Партизан вешал. Потом жил где-то в Сибири по чужим документам. Нашли гада. Вот он и решил от возмездия за границу убежать. По закону-то ему расстрел полагался.
      — А почему вы у «Бороды» документы не проверили? — вдруг спросил Каримчик.
      — Потому что это наш районный прокурор, — ответил милиционер.
      Он пошёл налево, мы — направо. Динга несла в зубах шапку.
      — Теперь понял, зачем я надел шапку? — спросил Каримчик.
      Я сказал, что Динга с таким же успехом могла снять мою кепку.
      — Ха! — сказал он. — Так ведь это же твоя кепка. А это — моя шапка.
      Я хотел с ним поспорить, но тут он стал рассуждать :
      — Чего мы к бороде привязались? Шпион не будет привлекать к себе внимания. Он будет самым обыкновенным.
      Я согласился и забыл, о чём хотел спорить.
      Было уже поздно, и мы пошли домой.
      Потом мы опять подкармливали Дингу, а Танька жадничала. Она даже нарочно съела всю колбасу, нарезанную тоненькими ломтиками. Мы же видели, как она давилась, но ела.
      А потом она съела все котлеты. Бабушка сказала, что у Таньки ещё никогда не был такой хороший аппетит.
      Мы свои котлеты скормили Динге и, хотя не наелись, были довольны.
      После ужина Клавдия Васильевна вдруг наложила Динге целую миску мяса и ещё чего-то. Мы пожалели о своих котлетах. А Танька сказала, чтобы мы их взяли у Динги обратно.
      Тут приехал ефрейтор Алиев. Он рассердился, узнав, что мы брали Дингу с собой в город. Это ему, конечно, Танька наябедничала.
      Ефрейтор сказал, что Динга могла сорваться с поводка и кого-нибудь покусать. Мы стали оправдываться, но он и слушать не захотел. Взял Дингу и уехал.
      Отца Каримчика в тот день мы так больше и не видели. Он пришёл, когда мы уже спали. А ушёл опять, когда мы ещё не проснулись.
      Но мы тоже встали довольно рано и позавтракали без Таньки. На этот раз мы всё съели сами, потому что бросать котлеты было некому.
      Мы сказали Таниной бабушке, что не знаем, когда вернёмся, и пусть нас особенно не ждут к обеду. Клавдия Васильевна предупредила, что на обед будет что-то исключительно вкусное, но что именно — мы не расслышали.
      Полдня мы прослонялись зря. Ничего не было выдающегося. А потом вдруг мимо прошёл самый обыкновенный мужчина лет двадцати пяти или тридцати.
      — Он! — сказал Каримчик. — Ты как думаешь?
      — Я не знаю.
      — Не знаю! — передразнил он. — А у меня нюх. Понял?.. Пошли.
      И мы пошли.
      Мужчина шёл не спеша. Я был ему за это благодарен. Оказывается, я натёр ноги. Особенно давил правый ботинок, и я бы его с удовольствием скинул.
      Я так и сказал Каримчику.
      Он захихикал:
      — А ты правда скинь. И топай в одном ботинке. Пока мы так говорили, мужчина исчез. Вначале мы растерялись. Потом стали соображать, куда он мог деться. Была бы с нами Динга — другое дело.
      Оказывается, мы стояли перед городским парком. Ну, положим, это был не парк, а так — небольшой сад или, лучше сказать, сквер.
      Мы, не сговариваясь, двинулись в сквер. В нём было не так много аллеек. Каримчик пошёл в одну сторону, я —в другую.
      Не прошёл я и сорока шагов, как Каримчик свистнул. Я бросился к нему.
      Так и есть: мужчина сидел на скамейке, закинув ногу на ногу, и не то читал газету, не то обмахивался ею.
      Каримчик показал на соседнюю скамейку. Мы сели и стали ждать.
      Неподалёку от скамейки, на которой уселся мужчина, был киоск «Союзпечати». Там он, наверное, и купил газету. Конечно, он её читал.
      Только неужели он решил прочесть её всю от первой до последней строки? Мы уже полчаса сидели, а он всё читал, только менял ноги: то левую закинет на правую, то правую — на левую.
      Я тоже закинул правую ногу, и ботинок вроде стал меньше жать. А потом нога у меня затекла. Она даже вся онемела просто. Я сказал об этом Каримчику.
      Ему, конечно, тоже надоело сидеть зря.
      — А ты пойди и купи газету, — посоветовал он.
      — «Пионерскую правду»?
      — Какая есть.
      Я встал и постарался незаметно проскользнуть мимо мужчины, которого мы выследили.
      Он отложил газету и поманил меня к себе. Стараясь не дышать, я подошёл и остановился в двух шагах от него.
      — Уж не к газетному ли ты идёшь киоску, парень? — спросил он.
      Я удивился: откуда он это знает? Я кивнул.
      — Тогда, братец, сделай одолжение, — оживился он. — Скажи той девочке, то есть тётеньке, которая продаёт газеты, что пора закрывать лавочку.
      — Какую лавочку? — спросил я.
      — Ну, киоск, — усмехнулся он. — Экий ты, право, непонятливый.
      Я побрёл дальше.
      Киоскёрша была молодой и красивой. У неё были большие чёрные глаза и длинные ресницы.
      — Чего уставился? — спросила она.
      Я смутился и сказал, что ей пора закрывать киоск.
      — Это ещё почему? — удивилась она.
      Я сказал, что так велел тот мужчина, который сидит на скамейке.
      — Ещё чего?! — фыркнула она. — Жена я ему что ли?
      — А-а, — протянул я.
      — Не «а», — сказала она. — А пойди да так и передай.
      Ну, я пошёл. Мне всё равно надо было возвращаться к Каримчику. Не торчать же, как примороженному, у киоска.
      — Она говорит, что вам не жена, — передал я мужчине.
      — Ну и чёрт с ней! — вдруг рассердился он. Свернул газету и зашагал из сквера.
      Мы с Каримчиком за ним. По дороге он меня обо всём расспросил. Я рассказал.
      — Так, — сказал Каримчик. — Очень странный тип. Кажется, мы правильно его выследили.
      Теперь мужчина шёл быстро, по-прежнему не обращая на нас никакого внимания. Он кружил по городу, и я уже еле передвигал ноги, особенно правую.
      Потом он зашёл в ресторан. Мы остановились у дверей, и я вдруг почувствовал, что очень хочу есть. Даже боль в ноге куда-то исчезла.
      Было уже поздно. Мы и не заметили, как наступил вечер. Пора было возвращаться домой. Отец Каримчика, вероятно, уже ищет нас.
      Я сказал об этом другу.
      — Ничего. — ответил он. — Подождёт. У него свои дела. У нас свои. И тоже не какие-нибудь.
      Я согласился.
      Целую вечность мужчина сидел в ресторане, а у меня всё сосало под ложечкой. Прямо всего высосало, как насосом.
      — Терпи, — сказал Каримчик. — Медаль ведь не даром дают.
      Теперь я тоже знал, что не даром.
      Интересно, а что такое исключительное приготовила Клавдия Васильевна на обед? Наверно, пельмени., потому что я их очень люблю. Только откуда она знает, что я люблю пельмени?
      — И ничего не пельмени, — сказал Каримчик, когда я поделился с ним своими мыслями. — Она приготовила люля-кебаб. Ты не знаешь, как она это здорово делает.
      Люля-кебаб — это такие маленькие, длинные котлетки. Ну, не совсем котлетки, а что-то вроде молотого шашлыка, скатанного в котлетки. С жареным луком и подливкой. Вкусно, конечно.
      Когда я уже больше не мог терпеть и думал, что сейчас умру от голода, мужчина вышел из ресторана и, слегка пошатываясь, куда-то быстро пошёл.
      Сами того не ожидая, мы вновь оказались у сквера. Мужчина вёл себя странно. Неожиданно он остановился, и Каримчик толкнул меня за дерево. Он сделал это вовремя, потому что мужчина стал беспокойно озираться по сторонам. Никого не заметив, он стал, крадучись, удаляться по аллейке, ведущей к газетному киоску.
      — Ну! — ликующе зашептал Каримчик и вытянул шею. — Ты гляди, гляди!..
      А мужчина тем временем оторвал полоску чистой бумаги от газеты и, достав авторучку, что-то написал.
      — Сейчас положит в тайник! — захлебнулся от волнения Каримчик.
      Нам всё было видно из своей засады. Мужчина подошёл к киоску и поколдовал у дверей. Он долго не задержался, а сразу ушёл.
      — Я пойду за ним, — шепнул Каримчик. — А ты найди тайник и достань записку.
      Я сразу нашёл записку. Так быстро я её нашёл, что даже было неинтересно. Она просто торчала в замочной скважине.
      Читать я записку не стал. Каримчик сказал, что прочтём вместе. И хоть я сгорал от любопытства, но всё-таки выдержал и был страшно доволен собой.
      Каримчик вернулся минут через двадцать. Видно, он бежал, потому что был весь мокрый от пота.
      — Ну? — нетерпеливо спросил я.
      — Давай вначале прочтём записку, — сказал он. — Или ты уже прочитал?
      — Вот ещё! — обиделся я.
      Он взял у меня записку и стал читать вслух.
      — «Ты будешь моей женой».
      — Чего? — спросил я.
      — «Ты будешь моей женой», — растерянно повторил он.
      — Кто —я?!
      — Вот чучело. Это же в записке.
      — Пароль, что ли? — Я ещё не терял надежды, что мы выследили шпиона.
      — Какой там пароль, — признался он уныло и потащил меня на площадь к памятнику Ленина.
      На площади была установлена Доска Почёта. На одном из снимков в самом верхнем ряду я узнал нашего «шпиона».
      Как он нашёл эту Доску, Каримчик не стал рассказывать. И мы, не глядя друг на друга, поплелись домой.
      Взбучка нам была, конечно. Оказывается, отец Каримчика приезжал проведать нас и уехал на заставы. Дня на три-четыре. Так он сказал Клавдии Васильевне. Это она выдавала нам взбучку. Ну, подумаешь. Кто она нам? Пусть себе ворчит, сколько влезет.
      А Танька, так та прямо сияла от радости, что нам попало.
      Мы съели всё, что подали на стол. Я теперь уже даже не помню что. Может, и люля-кебаб. Помню только, что всё было очень вкусно. Я даже сказал Таньке, что теперь знаю, кем раньше была её бабушка.
      — Ну кем? — спросила она.
      — Поваром.
      — И совсем не поваром.
      — Ну кем? — спросил я.
      — Директором школы. Этого уж я никак не ожидал.
      — Но ведь ты сама говорила, что она не учительница.
      — Ничего я не говорила.
      — Нет говорила!
      — Что я говорила?
      — Что она твоя бабушка.
      — Ну и что? А раньше была учительницей.
      — Так ведь я тебе и сказал, что она учительница.
      — А я что сказала?
      — Что она твоя бабушка.
      — Ну, правильно, —сказала Танька.
      — Что ты с ней связался? — спросил Каримчик. — Не видишь разве, что у неё весь ум в косичках?
      — А у тебя... А у тебя, — запинаясь, сказала Танька, и у неё сами собой потекли слёзы.
      Мы скорей убежали в свою комнату. Тут Каримчик вспомнил, что чужая записка осталась у него в кармане. Это было нечестно. Записку надо было положить на место.
      Каримчик вылез через окно и побежал в парк.
      Я, наконец, снял свои проклятые ботинки и забрался под одеяло. Когда он вернулся, я сказал, что мы так ничего не добьёмся.
      — Правильно, — согласился он. — Что ты предлагаешь?
      Я не знал, что предложить.
      — О чём же ты тут без меня думал? — недовольно спросил он.
      — Ну просто, что надо действовать не так.
      — А как? — приставал он.
      — Не знаю.
      — У тебя что, головы нет?
      — Есть, — сказал я.
      — Ну, тогда думай.
      Я долго ворочался, не мог уснуть. «Ладно, — решил я наконец. — Утром что-нибудь придумаю».
      Сразу мне стало легче, и я заснул. Но утром я ничего не придумал. После завтрака Каримчик сказал:
      — Давай пойдём на границу.
      — А нас пустят?
      — Мы пойдём, куда пустят. Я сразу согласился.
      На улице было прохладно. Собирался дождь. Несколько капель упало мне на лицо.
      Я люблю разглядывать тучи. Они бывают смешные. Один раз я даже думал, что это заяц из мультфильма «Ну, погоди!».
      Сейчас я тоже задрал голову. Капля угодила мне в глаз. Я чихнул.
      — Ты чего чихаешь? — спросил Каримчик.
      — Да капля попала в глаз.
      — А ты что, глазом чихаешь? — удивился он. Я тоже удивился.
      — Вообще-то дождь нам сейчас ни к чему, — заметил Каримчик.
      — Может, он пройдёт стороной? — высказал я предположение.
      — А ты ещё раз чихни, — сказал он. — Тучи и унесёт.
      Я чихнул.
      — Ещё! — сказал он. Я снова чихнул.
      — Хватит, — сказал он.
      — Ладно, — ответил я и снова чихнул.
      Он рассердился и сказал, что пойдёт один. Я испугался и перестал чихать. А может, я потому перестал чихать, что выглянуло солнце.
      Нигде не останавливаясь, мы вышли из районного центра на шоссе. Только это было не то шоссе, по которому мы приехали сюда. Мы не знали, куда оно нас выведет. Да и зачем нам это было знать. Всё равно мы до конца не дойдём.
      Я так думал, а Каримчик всё шёл и шёл. Я испугался, что мы будем идти до вечера.
      То и дело нас обгоняли машины. Они пронзительно гудели, и мы жались к обочине дороги.
      — Отгадай, — вдруг спросил Каримчик. — Что нас сейчас обгонит: грузовик или легковушка?
      Я сказал, что легковушка. Но тут нас обогнал ишак. Самый обыкновенный. На четырёх ногах. С хвостом.
      — Это легковушка? — спросил Каримчик, показывая на ишака.
      — Конечно.
      — Нет, грузовик.
      На ишаке действительно были мешки. На мешках сидел старик и подгонял свой «грузовик» палкой.
      — Давай ещё загадаем, — предложил я.
      — Давай.
      — Теперь ты.
      — Грузовик, — сказал он.
      Нас и вправду обогнал грузовик.
      Шоссе потянулось к холмам. Они горбатились, как коты, и мне стало смешно.
      Тут Каримчик заметил тропинку, сворачивающую к реке. Мы пошли по ней в сторону границы. Теперь река была совсем рядом. Мы даже слышали, как она шумит. Но подойти к ней мы не могли, потому что нас отделяла от неё колючая проволока,
      На железной вышке стоял часовой, смотрел на чужой берег.
      Мы тоже стали смотреть. Ничего особенного: берег как берег. Пески. Холмы. Сады тоже есть.
      А вот и селение. Облезлое какое-то. Жалкое. Будто в нём все вымерли.
      Мы даже остановились, чтобы лучше его разглядеть. Дувалы повалены, как после землетрясения. И ни одной машины.
      Вдруг мы увидели верблюда. Я бы там жить не
      стал, хоть бы мне этого верблюда насовсем подарили.
      — Идём! — сказал Каримчик.
      Повторяя извилины реки, тропинка уводила нас всё дальше и дальше.
      Я уже стал припадать на одну ногу, потому что ботинок жал. А Каримчик даже не оглядывался. Мне жаловаться не хотелось, и я молча шёл за ним, стиснув от боли зубы.
      Я даже подумал, что меня ранили в ногу. Но я продолжаю преследовать шпионов, и все восхищаются моим мужеством.
      Я так размечтался, что не заметил, как налетел на Каримчика.
      — Ты чего, спишь? — спросил он.
      — Я не сплю.
      — Значит, мух ловишь!
      Мы стояли в тополёвой роще. Вот куда нас заманила тропинка. Граница отступила, но между стволами деревьев мы видели колючую проволоку.
      — А вышку видишь? — спросил Каримчик.
      — Какую вышку?
      — С пограничником.
      — Не вижу, — признался я.
      — Значит, это хорошее место.
      — Почему?
      — Ты хочешь быть следопытом? — спросил он.
      — Хочу.
      — Вот здесь и будем учиться.
      Он зашептал мне свой план на ухо, будто нас могли подслушать.
      Я согласился.
      Мы это место запомнили и побежали домой.
      Танька с нами не разговаривала. После обеда Каримчик заставил меня играть с ней в классики.
      — Ещё чего не хватало! —гордо сказала она, но тут же стала чертить квадраты.
      Я прыгал плохо. Она смеялась. А в это время Каримчик делал своё дело.
      Мы дождались вечера и сказали, что пойдём гулять.
      — Я с вами, — заявила Танька.
      — Мы с девчонками не ходим! — ответил Каримчик.
      Танька страшно обиделась и так надулась, что я думал, она сейчас лопнет.
      — Чтобы тебе не было скучно, — сказал Каримчик, — в другой раз мы приведём Дингу. Попросим, э-э... сержанта Шакирова.
      Танька вдруг развеселилась. Я подумал, что Шакиров, наверно, не сержант, а старшина и поправил Каримчика.
      Танька даже присела от смеха.
      — То есть лейтенант, — сказал я.
      — Ой, бабушка! —выдавила сквозь смех Танька.
      — А ты знаешь Шакирова? — подозрительно спросил Каримчик.
      — Нет, — призналась Танька. — Лейтенанта Шакирова я не знаю.
      — Ну и молчи тогда! — отрезал Каримчик. — А его Динга даже шапку снимать умеет.
      — Подумаешь! — опять надулась Танька.
      — Чучело ты чумичело, — с сожалением сказал ей Каримчик.
      — Да чтобы она подавилась — ваша Динга! — окончательно обиделась Танька, и я понял, что она сейчас заплачет.
      — Ну, ты... полегче! — заступился за Дингу Каримчик.
      — А вот чтобы она подавилась! — упорствовала Танька.
      — Это уж не от твоих ли котлет? — спросил он. Танька показала ему язык и убежала. Каримчик
      крикнул ей вслед, что если она ещё раз покажет
      язык, то он будет у неё такой же длинный, как у Динги.
      Наконец мы вышли на улицу. Каримчик отодвинул от забора только ему известный камень и извлёк из своего тайника Танькин портфель. В портфеле лежали старые туфли на высоких каблуках. Каримчик показал их мне.
      — Это чьи? — спросил я.
      — Танькины, — усмехнулся он.
      — Она ходит на высоких каблуках?!
      — Ну и чучело же ты! — теперь перепало мне.
      Я тоже обиделся и решил, что не буду с ним разговаривать.
      Ботинок жал. Я всё сильней припадал на правую ногу. На меня стали обращать внимание.
      Каримчик совсем рассердился. Он сказал, что эту ногу мне надо отрезать. И одной ноги хватит для того, чтобы играть в классики.
      Мы снова вышли на шоссе. Стемнело. Пограничную вышку уже не было видно.
      Вдруг откуда-то вырвался сноп огня. Он был такой яркий, что мы зажмурились.
      — Вот чёрт! — восхитился Каримчик. — Прожекторная установка!
      — Что теперь? — спросил я растерянно.
      — Что, что! — передразнил он. — Ложись! Я лёг.
      Он тоже лёг.
      Луч прожектора пошарил по земле и, описав дугу, стал удаляться.
      Мы побежали.
      Было так темно, что я не знал, куда мы бежим. Каримчик бежал, а я за ним.
      Вскоре, однако, луч опять стрельнул в нашу сторону. Мы прижались к земле.
      Сколько раз мы повторяли этот манёвр — не знаю.
      Но вот и тропинка, а там — роща,
      — Фу! — сказал Каримчик, — Давай отдышимся. Потом он отдышался, а я ещё нет. Но он сказал,
      что пора действовать и достал из портфеля туфли,
      — Давай, — сказал он.
      — Что давай?
      — Надевай туфли.
      — Зачем?
      — Будешь прокладывать след.
      — Какой след?
      — Да ты что, с луны свалился?
      Мне вдруг стало страшно. Ночь. Рядом граница. А мы одни.
      — Пошли домой, — сказал я.
      — А след?
      — Пошли-и домой!
      — Ты что, боишься?
      Я на всякий случай промолчал.
      — Ну, раз не боишься, — сказал он, — прокладывай след,
      — А почему ты взял женские туфли? — вспомнил я,
      — Что попалось, то и взял, — ответил он. Я заупрямился:
      — Зачем нам такие следы?
      — Как то есть зачем?
      — Разве женщины-шпионы бывают?
      — А может, это мужчина надел туфли, чтобы сбить всех с толку.
      — А мы это разгадаем?
      — Конечно.
      — Тогда нам обязательно дадут медали?
      — Сообразил! — рассмеялся он.
      — А если нам дадут часы? — спросил я.
      — Почему часы?
      — Ну, милиционер говорил, что тем ребятам дали часы.
      — Так они нашли просто преступника, а мы — шпиона! За это медаль дают. Как тому мальчику, сыну путевого обходчика.
      — А почему ты сам не наденешь туфли? — всё ещё пытался я возражать.
      — Ботинки-то ведь у тебя жмут! — сказал он.
      Я вздохнул и полез в туфли. Он прислонил портфель к дереву и стал мне помогать.
      Никогда не думал, что так трудно идти в туфлях на высоких каблуках. У меня всё время подвёртывались ноги, и если бы Каримчик меня не поддерживал, то я давно бы упал.
      — Хватит? — наконец сказал он.
      Мы пошли назад и стали искать следы женских туфель. Но в темноте у нас ничего не получилось, и мы решили отложить это занятие до утра.
      — Слушай, — спросил вдруг Каримчик, — а ты можешь ещё в туфлях идти?
      — Зачем?
      — Ну, просто так.
      — Нет, — сказал я. — Просто так не могу.
      — А если для воспитания воли?
      — Тогда могу.
      — До самого дома?
      — Конечно, — сказал я и сразу надел туфли. Мы целую вечность добирались до райцентра, а потом ещё столько же петляли по улицам. Я был весь мокрый и еле держался на ногах от усталости. У Танькиного дома стоял газик. Мы сразу узнали ефрейтора Алиева.
      Я снял туфли и вздохнул с облегчением. Мне было трудно идти, но теперь я даже испытывал к себе уважение.
      Алиев возился с машиной. Я почему-то решил, что он не настоящий пограничник.
      — Как это не настоящий? — обиделся за него Каримчик.
      — Ну, он — шофёр.
      — Всё равно пограничник!
      — А следы читать не умеет.
      — Кто тебе сказал?
      — Я так думаю. Каримчик возмутился:
      — Он думает... Тоже мне гений. Да хочешь, он эти туфли по нашему следу найдёт?
      — Так уж и найдёт, — не поверил я.
      — Ладно, — сказал Каримчик. — Ты стой здесь, а я отведу его в рощу.
      — И скажешь, что мы проложили след?
      — Вот ещё! — фыркнул Каримчик. — Он сам во всём разберётся.
      — А мне что делать?
      — Спрячь туфли.
      — Куда?
      — Куда хочешь, туда и спрячь.
      Он побежал к машине. Я видел, как он размахивал руками, что-то объяснял ефрейтору. Алиев, должно быть, не поверил. Тогда снова заговорил Каримчик.
      — Ладно, — вдруг согласился ефрейтор, да так громко, что я услышал. — По дороге захватим Дингу.
      Они давно умчались, а я всё стоял, разинув рот: и что теперь будет?
      Потом я вспомнил, что надо запрятать туфли. Вдруг я похолодел. Ведь мы забыли Танькин портфель под деревом. Динга сразу его найдёт.
      Тут из калитки выскочила Танька. Её, наверно, уже укладывали спать, но она выскочила. Следом за ней выскочила Клавдия Васильевна и схватила Таньку за руку.
      Едва за ними захлопнулась калитка, как я тоже нырнул во двор. Туфли я засунул под рубашку, и они упёрлись каблуками мне в рёбра. Конечно, можно было засунуть их под куртку, но я решил, что под рубашку надёжней.
      В коридоре стояло много всякой обуви, и я подумал, что если запрячу среди них эти туфли, то никакая овчарка не найдёт.
      Затем я пробрался в нашу комнату и, очень довольный собой, залез под одеяло. Пусть все думают, что я тут ни при чём. А потом Каримчик расскажет мне, как было дело.
      Я и не заметил, как уснул.
      Но вдруг я проснулся от лая. Я сразу вскочил и стал натягивать брюки. Кто-то барабанил в калитку. Вероятно, её заперли. В комнате Клавдии Васильевны зажёгся свет.
      Я прилип к окну и старался не дышать.
      Клавдия Васильевна пошла открывать калитку. Она отодвинула засов, и Динга чуть не сшибла её с ног. Клавдия Васильевна испуганно шарахнулась в сторону.
      Тут выскочила из комнаты Танька. Динга оставила Клавдию Васильевну и бросилась к Таньке. Танька пронзительно завизжала. У меня, наверно, лопнули перепонки.
      Ефрейтор Алиев кое-как навёл порядок.
      Потом он сидел напротив нас в кабинете Танькиного отца и, судя по всему, был страшно рассержен. Он долго молчал, прислушиваясь к причитаниям Клавдии Васильевны за стеной.
      Ефрейтор, наконец, заговорил.
      — А теперь, ребята, расскажите, для чего вы всё это придумали?
      — Что придумали? — спросил Каримчик, не выдавая меня. Но всё равно сердце у меня куда-то закатилось.
      — Проложили след в туфлях Клавдии Васильевны.
      — Кто вам это сказал? — промямлил я, подозрительно глядя на своего друга. Он делал мне какие-то знаки.
      — Так ведь Динга почему бросилась на Клавдию Васильевну? — спросил ефрейтор.
      — Ну, почему?
      — Она запомнила запах туфель и нашла их хозяйку.
      — Но ведь ей надо было найти туфли! — чувствуя, что краснею, вставил я.
      — А на Таню она бросилась потому, — ефрейтор строго взглянул на Каримчика, — что мы с тобой нашли её портфель. И ты, конечно, знал, чей это портфель, хотя говорил мне, что видишь его в первый раз.
      Каримчик засопел.
      — Ну, а ты что скажешь? — спросил меня ефрейтор Алиев.
      — Я спал, — признался я.
      — Молодец...
      Потом он сказал Каримчику, чтобы тот брал с меня пример. Не знаю, чем бы закончилась эта беседа, но ефрейтор вдруг заторопился.
      — Что твоему отцу сказать? — строго спросил он.
      — А что? — в свою очередь спросил Каримчик. — Ладно, — усмехнулся ефрейтор. — Ничего я ему на этот раз не скажу. Но чтобы вы больше не шкодили.
      Когда он ушёл, мы стали выяснять, кто больше виноват в этой истории, и поссорились.
      Утром друг с другом не разговаривали. Молчали и всё. И между собой. И с Танькой. И с Клавдией .Васильевной. Она нас не ругала. Ничего. Молча поставила на стол сковороду с яичницей. И тарелки. И ножи. И вилки. И хлеб в плетёной корзинке. И масло.
      Мы кое-как поели и встали из-за стола. Долго бродили по городу. Забрели в кинотеатр. Танька сказала, что идёт хороший фильм. Она, оказывается, тоже ходила с нами. А нам было всё равно, потому мы её сразу и не заметили. Мы купили билеты...
      Потом мы так же молча обедали. Не то что обедали, а ковыряли ложками в супе. И снова пошли в кино. И Таньку взяли с собой.
      Потом сидели в сквере. Я пошёл за газетами. Киоскёрша с длиннющими ресницами узнала меня.
      — А, старый знакомый, — сказала она. — Что, пора закрывать киоск?
      — Почему? — удивился я.
      — Ну, ты тогда говорил, что пора. Я всё вспомнил и покраснел.
      — Хороший ты мальчик, — вдруг пропела она ласково и дала мне переводные картинки.
      Я вернулся к скамейке, на которой сидели Каримчик и Танька. Протянул Таньке переводные картинки.
      — А где газета? — спросил Каримчик.
      — Какая газета?
      — Ты зачем к киоску ходил?
      — Зачем я ходил?
      — За газетой.
      — Правда.
      — А купил переводные картинки.
      — Я их не покупал.
      — Что же, ты их просто так взял? Я не стал ему ничего отвечать. Спать мы легли рано.
      Следующий день был таким же бесцветным. Неожиданно позвонил ефрейтор Алиев.
      — Как дела, следопыты?
      — А что? — подозрительно спросил Каримчик.
      — Вечером будьте дома. Я за вами заеду и познакомлю с Пулатом Шакировым.
      — Он разве приехал? — обрадовался Каримчик.
      — Одним словом, ждите! — ефрейтор повесил трубку.
      — Всё! — сказал Каримчик. — Теперь у нас будут медали.
      — Почему?
      — Шакиров приехал. С ним-то уж мы обязательно разыщем шпиона.
      Мы сразу помирились. У меня снова сладко засосало под ложечкой. Вот все удивятся, когда мы придём в школу с медалями. Наверно, про нас тоже напишут в «Пионерской правде».
      — Знаешь что, — сказал Каримчик, — давай пока потренируемся.
      — Как? — спросил я.
      — Может, вначале товарищ Шакиров попросит нас проложить учебный след. Я знаю, так занимаются с овчарками.
      — Ну?
      — Что ну? Вот мы с тобой его и проложим.
      — Каким образом? — не очень-то обрадовался я.
      — Очень просто. Как в туфлях Клавдии Васильевны прокладывали.
      — И мне опять залезать в эти туфли? — совсем приуныл я.
      — Не беспокойся, — успокоил он. — Ты в них не полезешь.
      — Тогда ладно, — согласился я.
      — Теперь мы возьмём ботинки.
      Я опять скис. Он сказал, что приметил тут одни и выскочил в коридор. Вскоре он вернулся с ботинками огромного размера. Наверно, это были ботинки Таниного отца.
      . — А что мы с ними будем делать? — подозрительно спросил я.
      — Опять двадцать пять! — рассердился Каримчик, — Проложим след.
      — Зачем?
      — Ну, я же тебе оказал. Потом товарищ Шакиров попросит нас проложить след, а у нас уже имеется опыт.
      — А вдруг опять влипнем?
      — Так ведь мы никому не скажем.
      — Ну, ладно, — уступил я.
      Мы завернули ботинки в газету и хотели выскользнуть на улицу. Но у калитки стояла Танька.
      — Вы куда? — подозрительно спросила она.
      — Никуда.
      — А что у вас в газете?
      — Бомба! — соврал Каримчик.
      — Так я вам и поверила.
      — Вот что, — сердито сказал он, — ты занимайся своими делами, а мы — своими.
      — Я вот сейчас скажу бабушке, что вы убегаете, — пригрозила Танька.
      — Ну и что? — спросил Каримчик.
      — А то, что скоро обедать.
      Не успела она это сказать, как Клавдия Васильевна выглянула в окошко на кухне и предупредила, чтобы мы далеко не забирались: через полчаса будет обед.
      Танька злорадствовала.
      — Отцепись! — сказал Каримчик, и мы побрели в свою комнату.
      — Ничего, — успокоил он меня. — Для пользы дела можно немного и подождать.
      Я кивнул и стал думать о медалях. Ах, как здорово они сверкали!
      «Дай потрогать!» — приставала Танька. Каримчик не дал, а я дал.
      «Хочешь поиграть в классики?» — спросила она.
      Мне вдруг захотелось поиграть с ней, и я посмотрел на Каримчика.
      «С медалью-то?» — только и сказал он.
      Я понял, что теперь мне никогда не играть в классики. И вообще с ребятами я теперь тоже не буду играть. Все будут показывать на нас с Каримчиком, а директор школы скажет: «Берите с них пример, ребята»...
      Я так живо всё это себе представил, словно нам уже вручили медали.
      — А эти медали золотые? — спросил я.
      — Нет, — сказал Каримчик. Он, наверное, в этот момент тоже думал о медалях. — Золотая — Звезда Героя.
      — Ладно, — решил я. — Медаль тоже неплохо.
      — А знаешь, — сказал Каримчик. — Давай сделаем дырки.
      — Какие дырки? — не понял я.
      — Ну, если медали дадут.
      Мы побежали на кухню и попросили у Клавдии Васильевны ножницы.
      — Зачем вам ножницы? — подозрительно спросила она.
      Каримчик что-то стал объяснять и на всякий случай попросил ещё иголку.
      Ему дали иголку с ниткой и ножницы.
      Танька решила с нами помириться и сказала, что умеет шить. А что нам было шить?
      Мы кое-как отвязались от неё и заперлись в своей комнате.
      Я спросил:
      — С какой стороны делать дырку?
      — С левой, — ответил Каримчик.
      Я надел куртку, чтобы примерить, где её надо делать.
      — Стой! — сказал он. — Давай я тебе сделаю дырку, а ты мне.
      Он ловко сделал мне дырку на куртке и очень довольный сказал, что дырка получилась хорошая.
      Я это и сам видел. Только, наверно, в неё могла пролезть вся медаль.
      Я сказал об этом Каримчику.
      — Нет, — возразил он. — Вся медаль не пролезет. — И вдруг хмыкнул.
      — Ты чего? — спросил я.
      — А зачем мы дырки делаем?
      — Как зачем?
      — Ну, медали ведь на этих... как их... булавках.
      — Правда, — согласился я. — Зачем же ты мне куртку испортил?
      Куртка у меня была почти новая, и я расстроился. Дома мне теперь попадёт. Себе так он дырку не сделал, а мне сделал. Я ему об этом сказал.
      — Так ведь я не нарочно, — возразил он.
      — Нет нарочно!
      — Ну давай и мне сделаем.
      — Зачем?
      — Чтобы тебе не было обидно.
      Мне сразу расхотелось делать ему дырку.
      — Ты не расстраивайся, — успокоил он. — Под медалью этой дырки не будет видно.
      — А сейчас? — спросил я.
      — Сейчас видно.
      — Вот видишь! — настроение у меня совсем испортилось.
      — А иголка на что? — вспомнил Каримчик. Но оказалось, что мы шить не умеем.
      — Давай всё-таки позовём Таньку, — предложил я.
      Он даже глаза вытаращил.
      — Ты что?
      — А что?
      — Ну, если она спросит: зачем дырка?
      — Что же мне теперь до смерти с дыркой ходить? — спросил я.
      Тут нас позвали обедать.
      Мы всё съели очень быстро, поблагодарили и хотели встать. Но Клавдия Васильевна сделала нам замечание.
      — Ещё не все поели. Из-за стола встанете вместе.
      Это Танька копалась. Она, вероятно, догадалась, что мы хотим убежать без неё и нарочно копалась.
      — Давай быстрей наворачивай! — шепнул ей Каримчик.
      — А вы меня с собой возьмёте? — спросила она.
      — Ещё чего не хватало!
      — Бабушка, —сказала Танька, протягивая тарелку, — я хочу добавки.
      Клавдия Васильевна вся прямо так и расцвела.
      — Ладно, — сдался Каримчик. — Возьмём.
      — Я расхотела! — тут же заявила Танька и первой встала из-за стола.
      Каримчик нахлобучил свою пыжиковую шапку и вывел нас за калитку.
      — Куда пойдём? Я промолчал.
      — В кино, — сказала Танька.
      Понравилось ей, видите ли, ходить с нами в кино!
      Я взглянул на Каримчика. Сейчас он ей выдаст!.. Но он сказал: «Правильно!» — и повёл нас в кино.
      Я ничего не понимал. Однако я шёл за ним, то есть я почти бежал, так он быстро шёл.
      «Сейчас мы от неё убежим!» — догадался я.
      Но Каримчик привёл нас к кинотеатру. Он подошёл к кассе и купил три билета на ближайший сеанс.
      Я опять ничего не понимал.
      Ещё бы немного, и мы опоздали. Только мы вошли в зал, как погасили свет.
      — Садись! — сказал Каримчик, показывая Таньке на свободное место.
      Она села, потому что сзади уже стали шикать.
      Меня Каримчик схватил за руку и потащил к экрану. Я стал упираться, потому что не любил сидеть близко. Но он меня всё-таки куда-то тащил, и я не сразу сообразил, как мы очутились у входа.
      — Вы куда? — зашипела билетёрша.
      — А нам надо! — сказал Каримчик.
      — Назад не пущу! — пригрозила она.
      — Угу! — сказал Каримчик и, скользнув за дверь, зажмурился от света.
      Я тоже зажмурился. На улице я продолжал жмуриться, потому что солнце было очень яркое.
      — Ты чего жмуришься? — спросил Каримчик.
      — Так ведь невозможно глядеть на солнце.
      — А зачем тебе глядеть?
      Я не знал зачем и пожал плечами.
      — Ты лучше гляди под ноги, — сказал он и побежал к Танькиному дому.
      Я догадался, что мы бежим за ботинками.
      Клавдия Васильевна затеяла стирку. Она не заметила, как мы пробрались в свою комнату и вынесли завёрнутые в газету ботинки. Мы боялись, что она нас увидит. Тогда бы начались расспросы: куда мы идём, что несём, где Танька? А нам нужно было спешить: вечером ефрейтор Алиев будет знакомить нас с Пулатом Шакировым.
      Не сговариваясь, мы побежали в рощу, где я надевал туфли Клавдии Васильевны. Место там было тихое, безлюдное, и мы решили, что нам никто не будет мешать.
      Мы бежали, напевая что-то весёлое, и даже не заметили, как очутились у своей тропинки. Мы сразу свернули на неё.
      Река за колючей проволокой подпевала нам. А возможно, и часовой на вышке. Конечно, он мог нас заметить. Только он, наверно, смотрел на чужой берег. А если он нас и заметил, так что из этого? Мы по своей земле шли. Нам это было можно.
      Часовой смотрел на чужой берег, но там ничего не изменилось за это время. Пески как были серые, так и остались. Холмы тоже на своём месте. И селение совершенно безжизненное, мёртвое. Даже верблюд куда-то запропастился. Мне вдруг стало его жалко. Я бы на этом верблюде в школу ездил. И кормил. Вот бы мне все завидовали!..
      Ладно, совсем я размечтался что-то.
      Каримчик развернул газету и достал ботинки. Я таких больших ботинок ещё не видел.
      — А ты Танькиного папу видел? — спросил Каримчик.
      — Ну, видел.
      — Где ты его видел? — засомневался он.
      — На портрете.
      — На портрете, — передразнил он. — Это разве называется видел? Вот я видел. Если меня посадить на верблюда, Танькин папа всё равно будет выше.
      — Да ну? — не поверил я.
      — По-моему, эти ботинки ему даже жмут, — сказал Каримчик с сочувствием.
      Я невольно вздохнул.
      — Начали? — спросил Каримчик.
      — Давай.
      Он полез к колючей проволоке и там надел ботинки, которые мы принесли с собой.
      Потом он старался делать большие шаги и пыхтел. Мне стало его жалко. Но всё-таки в туфлях Клавдии Васильевны мне, наверно, было ещё труднее.
      Поравнявшись со мной, Каримчик сказал, чтобы я шёл сбоку и не затаптывал след, который он прокладывает.
      Каримчик шагал, с трудом передвигая ноги в чужих ботинках. Но он всё-таки молодец. Он делал такие большие шаги, что я в каждый его шаг умещал два своих.
      Так мы вышли на шоссе. Каримчик немного передохнул и спросил у меня, куда лучше идти: в районный центр, откуда мы пришли сюда, или в сторону холмов?
      — Не знаю, — ответил я.
      — Ну, а если ты шпион?
      — Я не шпион, — сказал я и даже слегка обиделся.
      — Да я знаю, что ты не шпион, — согласился Каримчик. — Я говорю: если... Вот если бы ты был шпионом, то куда бы пошёл?
      — Туда, — сказал я, никуда не показывая.
      — Ну, куда?
      — Туда...
      — А ты покажи.
      Я на всякий случай показал в сторону холмов.
      — Почему?
      — А зачем мне идти в райцентр? Там пограничники.
      — Правильно! — обрадовался Каримчик и подбросил свою пыжиковую шапку.
      Я тоже высоко подбросил свою кожаную кепку и поймал её за козырёк. У меня это всегда здорово получалось.
      — Ура! — закричал Каримчик, скидывая ботинки, которые его совсем замучили.
      Я тоже хотел заорать от восторга, но вдруг застыл, разинув рот. Прямо на нас мчалась овчарка. Мы не заметили, откуда она взялась.
      Я испугался и побежал. Каримчик бросился за мной. Мы чуть не попали под колёса грузовика. Шофёр высунулся из кабины и погрозил нам кулаком. Но это я вспомнил потом, а сейчас я бежал, как ещё никогда в жизни не бегал.
      Вскоре, однако, у меня стали заплетаться ноги. Я чуть не упал. Просто не знаю, как я сумел удержаться.
      Каримчик тоже остановился. Он тяжело дышал. Овчарка была совсем рядом и, если бы её спустили с поводка, она бы нас разорвала.
      — Стойте и не шевелитесь! — приказали нам. Мы и так не шевелились.
      — Кто такие?
      Только сейчас мы боязливо взглянули на человека с овчаркой. Я вдруг обомлел: это был черноглазый мальчишка, примерно нашего возраста.
      — Кто такие? — повторил он сурово.
      Я перевёл взгляд на овчарку и не поверил своим глазам.
      — Динга! — позвал я.
      Она предостерегающе зарычала. Но всё равно это была Динга. Спина и хвост чёрные, грудь белая, лапы в жёлтых подпалинах.
      Каримчик тоже узнал Дингу. Он сразу осмелел и набросился на мальчишку.
      — А ты сам кто такой?
      — Здесь я спрашиваю! — по-прежнему строго сказал мальчишка. Он был выше нас и шире в плечах. Но вдвоём мы его могли одолеть. Каримчик сжал кулаки. Динга зарычала. Это нас сразу охладило.
      — Откуда знаете Дингу? — подозрительно спросил мальчишка.
      — Ты лучше скажи, почему она с тобой? — недовольно пробурчал Каримчик.
      — Странный вопрос. Потому что это моя собака.
      — Не обманывай, — сказал я.
      — Что значит, не обманывай?
      — Вовсе она не твоя.
      — А чья же? — насмешливо спросил мальчишка.
      — Пулата Шакирова.
      — Так я и есть Шакиров. Пулат...
      Мы были поражены. Теперь, наконец, я понял, почему Танька прямо чуть не умерла со смеху, когда мы назвали его товарищем Шакировым да ещё лейтенантом.
      Каримчик, наверно, тоже подумал об этом. Он спросил, знает ли Пулат Таньку?
      — Внучку учительницы? — догадался наш новый знакомый.
      — Это раньше она была учительницей, — решил я проявить осведомлённость.
      Пулату моё замечание не понравилось.
      — Для меня она всегда будет любимой учительницей, — сказал он.
      Динга поняла, что все мы тут свои, и успокоилась. Пулат погладил её и посмотрел на часы. Часы у него были круглые, в жёлтом корпусе.
      — Ты чего такой будильник нацепил? — поддел Пулата Каримчик.
      — А мне подарили, — просто сказал он.
      Я вдруг вспомнил милиционера, которого мы привели к «Бороде». Он, наверно, нам про Пулата рассказывал.
      — У тебя часы именные? — спросил я.
      — Именные.
      — Дай посмотреть.
      — Вначале скажите, кто вы такие? — потребовал он.
      Мы назвались.
      — У него отец — майор, — сказал я, показывая на Каримчика.
      — А мой был лейтенантом, — вздохнул Пулат. — Погиб на границе в прошлом году...
      Он снял с руки часы и протянул их мне. Я увидел гравировку на крышке.
      «ПУЛАТУ ШАКИРОВУ. ЗА БДИТЕЛЬНОСТЬ».
      Ах, как мне захотелось иметь такие часы! Я даже забыл о медалях.
      Каримчик тоже прочёл надпись и вернул часы Пулату.
      — Ты молодец, — сказал он. — Только чего это ты вдруг за нами погнался?
      — И совсем не вдруг, — ответил Пулат. — Я давно за вами слежу.
      — Как давно? — не поверили мы.
      — А что вы делали в роще?
      Тут Каримчика понесло. Иной раз на него это находит. Он стал рассказывать, что мы выследили неизвестного. Прятался в роще, а потом стал пробираться на шоссе. Мы за ним. Тут след пропал. Мы стали соображать, куда он делся, но Пулат с Дингой всё испортили.
      — Почему это мы испортили? — возразил Пулат. — Ничего мы не испортили. И если вы не врёте, то мы этого человека очень просто найдём.
      Каримчик предложил начать поиск с рощи, где мы, якобы, обнаружили след.
      — Ну что же, — согласился Пулат. — Пошли в рощу.
      Меня Каримчик толкнул в бок локтем. Я вдруг сообразил, что у него в руках нет ботинок.
      «Куда он их выбросил?» — подумал я.
      Конечно, Динга сразу найдёт ботинки, и Пулат узнает, какие мы выдумщики.
      Когда, наконец, удалось переброситься парой слов с Каримчиком, я высказал ему свои соображения.
      — Ничего они не найдут! — успокоил он меня. «Куда же он их дел?» — совсем удивился я.
      В роще Пулат спросил:
      — Здесь начинается след? Мы сказали, что здесь.
      — Отлично, — ответил он и сразу нашёл, откуда начинался след.
      — Что же, неизвестный через колючую проволоку перемахнул? — спросил Пулат.
      — Не знаю, — ответил Каримчик, поправляя шапку.
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
      Я посмотрел на его шапку и подтвердил, что мы это не видели. Мы и вправду ничего не видели.
      — Так, — сказал Пулат. — Допустим, что перемахнул. Значит, он был очень высокого роста?
      — Правильно, — подхватил Каримчик. Пулат поколдовал над следом.
      — Ботинки сорок шестого размера.
      — Вот видишь! — обрадовался Каримчик. Пулат достал из кармана телефонную трубку и, к нашему удивлению, воткнул её в один из столбиков, на который была натянута колючая проволока. Вероятно, там была замаскирована розетка.
      С кем-то он поговорил.
      Вскоре по ту сторону колючей проволоки мы увидели газик с брезентовым тентом. Машина остановилась перед нами. Из неё вышел пограничник и внимательно осмотрел вспаханную полосу, подступавшую к колючей проволоке.
      Этого уж мы никак не ожидали.
      — Следов нет, — сказал он через некоторое время.
      — Спасибо, — поблагодарил Пулат. — Извините за беспокойство.
      — Ничего, — ответил пограничник. — Это наша служба.
      Потом он улыбнулся мне и Каримчику.
      — А вы, ребята, что сюда зачастили?
      Мы от смущения будто языки проглотили. Он так и не дождался от нас ответа. Сел в газик и уехал.
      — Может, ваш незнакомец свалился с неба? — насмешливо спросил Пулат.
      — Может, и с неба! — первым пришёл в себя Каримчик.
      — Значит, его сбросили с самолёта, — глаза у Пулата сузились. — В таком случае, где парашют?
      — Чего ты ко мне привязался? — рассердился Каримчик. — Я тебе показал след, а откуда он взялся — не моё дело.
      — Тоже зерно, — согласился Пулат.
      Он измерил расстояние между отпечатками следов левого и правого ботинка.
      — Что же он так семенил? — спросил Пулат.
      — Ничего он не семенил, — сказал я честно, потому что Каримчик, прокладывая след, делал такие большие шаги, что просто невозможно.
      — Но здесь, — сказал Пулат, — между отпечатками следов всего двадцать пять сантиметров.
      «Может, один раз Каримчик и сделал нормальный шаг», — подумал я, но промолчал. А Каримчик сказал:
      — Он хотел нас запутать.
      — Ну, что же, — сказал Пулат, — дадим слово Динге. .
      Она сразу взяла след и потянула нас к шоссе. Мы побежали, чтобы не отстать.
      Потом след исчез, и Динга заволновалась, тычась мордой то туда, то сюда.
      Пулат быстро определил, что в этом месте притормаживала машина.
      «Правильно, — подумал я. — Это когда она нас чуть не раздавила».
      — Вот видишь, — сказал Каримчик. — А ты нам не верил.
      Пулат стал изучать след, оставленный грузовиком.
      — «ЗИЛ-150», — определил он.
      — Куда ты дел ботинки? — успел я шепнуть Каримчику.
      — Бросил в кузов той машины! — очень довольный собой признался он.
      — Вот что, — вдруг решил Пулат. — Сейчас мы кое-что предпримем.
      — Это ещё зачем? — спросил Каримчик.
      — Тут мне не всё ясно, — совсем по-взрослому ответил Пулат и вдруг остановил проезжавший мимо грузовик. — Садитесь!
      — Давай всё ему расскажем, — опять шепнул я, вслед за другом карабкаясь в кузов.
      — Ещё
      чего! — зашипел
      Каримчик. — Пусть ищет, если он такой умный...
      Грузовик остановился у железных ворот с пятиконечными звёздами. Вот это был номер!
      — Слезайте! — сказал Пулат.
      А что нам ещё оставалось делать?
      — Пошли.
      — Куда?
      — В отряд.
      — Придумал тоже! — заупрямился Каримчик.
      — Пошли! — Пулат схватил его за руку.
      — Ладно тебе, — стал вырываться Каримчик. Динга опять зарычала.
      В это время нас увидел дежурный офицер.
      — Вы что тут делаете, ребята? Пулат стал рассказывать.
      — Идёмте со мной, — сказал офицер и повёл нас в дежурную комнату.
      Здесь он заставил Пулата повторить свой рассказ, а потом обратился к нам:
      — Ну, а вы что добавите, ребята?
      Мы хотели во всём признаться, но тут вошёл отец Каримчика. Он тоже спросил, что мы тут делаем?
      Дежурный стал нас хвалить.
      — Молодцы ребята. Они чужого человека выследили. Сейчас проверим в чём дело.
      — Да выдумывают они всё! — строго сказал майор. Конечно, это относилось не к Пулату, а ко мне и Каримчику.
      Мы захлопали глазами.
      — Сигнал надо проверить, — сказал дежурный. В это время зазвонил телефон. Дежурный с кем-то поговорил и вдруг улыбнулся.
      — Ну, ребята, —сказал он. — Вам крупно повезло.
      — Почему? — спросили мы в один голос.
      — Вашего шпиона задержали.
      — Да ну? — ахнули мы.
      — Сейчас сами увидите, — пообещал он. — Разрешите, товарищ майор, воспользоваться вашим газиком?
      Мы, конечно, не знали, откуда взялся шпион. Но если говорят «наш»... Я даже про медали вспомнил...
      Ефрейтор Алиев обрадовался, увидев нас вместе с Пулатом.
      — А я собрался вас познакомить.
      — Мы и сами познакомились, — буркнул Каримчик.
      Дежурный подозвал Алиева и дал ему какие-то указания.
      — Всё ясно, товарищ капитан! — ответил ефрейтор, приглашая нас в машину.
      Он сразу развил такую скорость, что я думал — мы сейчас перевернёмся. Машина взлетала на холмы — вверх, вниз, вверх, вниз. Динга совсем прижала меня к сидению, и я даже кряхтел.
      — А вы читали в «Пионерской правде», как один мальчик шпиона задержал? — вдруг спросил Каримчик у ефрейтора.
      — Читать не читал, — ответил Алиев. — Но вполне возможно. Нам пионеры из ЮДП здорово помогают.
      — Что такое «ЮДП»?
      — Юные друзья пограничников. Есть такая пионерская организация. Разве вам Пулат ничего не рассказывал?
      Пулат гладил Дингу. За всю дорогу он не обронил ни слова.
      — Что же ты, Пулат? — спросил Алиев.
      — Не успел ещё, — ответил Пулат.
      — А нас примут в ЮДП? — спросил я.
      — Не знаю, — сказал ефрейтор. — Ведь это организация серьёзная. Здесь не в шпионов играют, а помогают охранять границу.
      — Как помогают? — спросил Каримчик.
      — Патрульную службу несут. Заметят незнакомого человека и сразу сообщают нам. Мы к их сигналам всегда прислушиваемся. Своих эти ребята хорошо знают, так что чужого сразу различат. Верно, Пулат?
      Мне вдруг очень захотелось остановить машину. Но пока я собирался это сделать, вдали показался шлагбаум. Здесь заканчивалась пограничная зона.
      Газик остановился, и к нам подошёл сержант Баратов. Я сразу узнал его. Когда мы ехали на границу, я ещё подумал, что он писарь.
      — А ну вылезайте! — приказал ефрейтор. Пулат взял Дингу на поводок и, очутившись на земле, она заволновалась.
      — Сюда, сюда! — сказал сержант Баратов.
      Он повёл нас к автофургону, которого я почему-то раньше здесь не заметил, и открыл дверь.
      Динга чуть не сорвалась с поводка. Она бросилась в автофургон и так зарычала, что мы от страха закрыли глаза. Когда мы их открыли, то увидели в руках Пулата ботинки.
      — Ваши? — спросил ефрейтор Алиев.
      Это были те самые ботинки сорок шестого размера.
      Мы с Каримчиком отвернулись.
      — Ну что же, — сказал сержант Баратов. — Так и запишем.
      Я не знал, что он запишет и куда. Щёки у меня горели. И шея. Ефрейтор Алиев, наверно, это заметил.
      — Помоги ребятам, Пулат, — сказал он. — Видишь, им стало жарко.
      Пулат улыбнулся.
      — Жарко, Динга! — сказал он, показывая на меня.
      Динга вильнула хвостом и сняла с меня кепку. Осторожно так сняла, за козырёк. И отдала мне.
      Потом она подошла к Каримчику. Он, конечно, ещё был в своей пыжиковой шапке. Она сняла и с него шапку.
      А я всё мял и мял свою кепку в руках...
     
      КОШКИ ДЛЯ ШПИОНОВ
     
      Мы нашли котёнка. Наверно, его подбросили. Он был такой смешной и толстый, что даже не смог залезть на дерево. Вот мы его и поймали.
      Вообще-то коты бывают разные. Ну, чёрные, серые, рыжие. А мой друг Каримчик видел даже зелёного.
      — Фантазёр он, вот кто! — сказала мама.
      А что? В нашем дворе сиамская кошечка есть. Так у её хозяйки волосы синие.
      Но мы-то нашли котёнка совсем необыкновенного. Спинка у него была серая с чёрными квадратиками, как у такси. Три лапки белые, одна серая. Одно ушко серое, другое белое. А какие у него были усы!
      — Ты что, таракан? — спросил Каримчик.
      — Мяу, — ответил котёнок.
      — Что он сказал? — обратился ко мне Каримчик.
      Я неопределённо пожал плечами.
      — А дважды два сколько? — спросил он.
      — Четыре.
      — Ну, хоть это ты знаешь. Я обиделся:
      — А сам-то ты знаешь?
      — Конечно.
      — Ну, что?
      — Котёнок.
      — Как бы не так!
      — Да котёнок он, честное слово! — стал уверять меня Каримчик.
      — Ясно, котёнок.
      — Чего же ты тогда споришь? Я вытаращил глаза.
      — Ну, и характер у тебя, — сказал Каримчик. — Давай срочно перевоспитывайся.
      Он взял котёнка на руки. Тот замурлыкал. Я сразу решил, что его зовут Мурик. А что? И совсем это неплохое имя.
      — Правильно, — согласился Каримчик. — Вот ты и возьми котёнка себе.
      — Почему я?
      — А кто должен перевоспитываться? Маме наша затея не очень понравилась.
      — То щенок, то котёнок, — сказала она. — Скоро слона приведёшь.
      Раньше у меня и вправду был щенок. Только он потом убежал.
      — Ну, зачем тебе котёнок? — спросила мама.
      — Как зачем? — ответил я и очень удивился, потому что и в самом деле не знал, для чего он мне нужен.
      — Ладно, — вдруг согласилась мама. — Из двух зол надо выбирать меньшее.
      Это она, наверное, имела в виду слона. Папа пришёл с работы и тоже удивился:
      — Это ещё что за явление? Я сказал:
      — Никакое это не явление, а котёнок.
      — Что же, ты его по следу пускать будешь? Я ничего не ответил, но позвонил Каримчику.
      — Что с Муриком делать?
      — Напои молочком.
      — А потом?
      — Ещё напои.
      — А потом?
      — Посади на горшочек.
      Я обиделся и повесил трубку. Но в школу мы, как всегда, шли вместе.
      — Как там млекопитающее поживает? — спросил Каримчик.
      Я сразу вспомнил свои заботы.
      — Послушай, — сказал я. — А если мы научим его охранять квартиру?
      — Ты что, ненормальный? — спросил Каримчик.
      Я тоже, конечно, понимал, что из этого ничего не выйдет. Но ведь не мышей же ему ловить. Где мы возьмём мышей? Легче, наверное, научить его лаять. Кажется, я так и сказал.
      — Вот-вот, — согласился Каримчик. — А сам-то ты лаять умеешь?
      — Умею.
      — Ну, полай. Я стал лаять.
      — Молодец, — заметил
      Каримчик. — Тебя
      и учить не надо. Вот ты и лай.
      Я снова обиделся и решил, что больше не буду с ним разговаривать. Но вечером он позвонил сам:
      — Что будет, если овчарка идёт по следу, а тут откуда ни возьмись кошка?
      — Не знаю, — ответил я.
      — Эх, ты! Овчарка бросится за кошкой.
      — Ну и что?
      — Как что? А шпион-то уйдёт!
      — Куда? — спросил я.
      — Да не всё ли равно? Только пограничники его не поймают.
      — Вот это да! — Я даже присвистнул.
      — То-то, — сказал Каримчик.
      Но тут я подумал, что овчарка поймает кошку и снова бросится за шпионом.
      — А он ей под нос другую кошку! — сказал Каримчик. — А потом третью!
      — Откуда же у него столько кошек? — удивился я.
      — Откуда, откуда? — передразнил Каримчик, — Наловит где-нибудь и в мешок.
      — Что же делать? — спросил я растерянно. Но» Каримчик уже придумал:
      — Надо, чтобы они подружились.
      — Кто?
      — Ну, собаки с кошками.
      — А как?
      — Давай попробуем.
      — Ура! — закричал я.
      — Но пока это тайна! — предупредил Каримчик. Мне сразу ещё больше понравилось его предложение.
      Мы сразу побежали искать собак. Они всегда вертелись под ногами, а тут куда-то вдруг запропастились.
      — У них, наверное, выходной, — сказал Каримчик.
      — Ты так думаешь? — спросил я.
      — Вот чучело!
      А что я такого спросил?
      — Не сопи, — сказал Каримчик, потому что я и вправду зашмыгал носом.
      Он скрылся в своём подъезде, а я побежал на троллейбусную остановку.
      Где-то на окраине города я всё-таки выловил щенка. Он был рыжий, косолапый и очень грязный. Но я его чуть не расцеловал, потому что теперь Каримчик поймёт, какого верного помощника имеет в моём лице.
      Я вызвал его на улицу и показал щенка.
      — Ты что, в приветом? — спросил Каримчик.
      — Почему?
      — А кого ты приволок?
      — Щенка.
      — Ясно, не крокодила. Но ведь нам овчарка нужна.
      Я не знал, что ответить.
      — Вот что, — сказал Каримчик. — Отнеси его назад и беги домой, потому что тебя уже разыскивают.
      — Ужин остыл! — сказала мама сердито. Я молча сел за стол.
      — А уроки сделал? — спросила она. Но у меня был набит рот, и я что-то промычал неопределённое. Она поняла это по-своему и успокоилась.
      Папа сидел у телевизора, смотрел скучную передачу для взрослых. Я на всякий случай пристроился рядом.
      — Спать, спать! — рассердилась мама.
      Я сказал всем спокойной ночи и отправился в свою комнату.
      — Через пять минут проверю! — недовольно сказала мама.
      Я решил хоть чем-нибудь её порадовать и быстро разделся. Потом аккуратно повесил брюки на спинку стула и вспомнил про носки. Я их вытряхнул прямо с брюками, и они где-то валялись на полу. Но один носок я нашёл сразу, а другого не было. И под стулом его не было, и под кроватью. В брюки я, разумеется, тоже заглянул. Ничего. Меня даже пот прошиб. Что же я весь день в одном носке проходил?
      — Ты ещё не лёг? — строго спросила мама.
      Я сразу юркнул под одеяло. Она погасила свет и вышла из комнаты. А я долго не мог уснуть. Всё думал: куда же делся носок?
      Проснулся утром и снова про носок вспомнил. Было уже светло. Я весь пол облазил на четвереньках. Носка нигде не было.
      Потом слышу — мама проснулась.
      — Это ещё что за новости? — спросила она. Мне, конечно, стало интересно.
      Она открыла дверь в мою комнату:
      — Ты уже протёр глаза? — А в руке мой носок держит. — Не хватало ещё, чтобы ты свои носки разбрасывал по всей квартире.
      Я даже рот раскрыл от удивления.
      — Ну, что ему делать в кухне? —спросила она. Вдруг слышу папин голос:
      — Где мой носок? Я сказал:
      — Это, наверно, папин носок.
      — Да он ему и на нос не полезет! — рассердилась мама.
      В самом деле, это был мой носок. А где же папин?
      — Ну, знаете! — вдруг ахнула мама и сняла папин носок с книжной полки.
      Я вдруг догадался, чьи это проделки. Тут позвонил Каримчик. Я стал жаловаться:
      — Такой противный котёнок.
      Но он даже не обратил на это внимание.
      — Танька приехала!
      Я чуть не подпрыгнул от удивления.
      — Вот здорово!
      Она жила на границе с бабушкой — Клавдией Васильевной. Ещё она, конечно, жила с родителями. Но мы познакомились с её бабушкой. Это было на прошлых каникулах. Отец Каримчика поехал в командировку и взял нас с собой.
      А Танькина бабушка раньше была учительницей. Ещё она очень вкусно готовила пельмени. Правда, меня она пельменями не угощала, но я их люблю с детства. Может, я их ещё из соски сосал. А что? Бульон из пельменей вполне можно сосать из соски.
      На границе мы задержали шпиона. Только он оказался районным прокурором. А зачем бороду отрастил? Мы ведь не знали, что у прокуроров тоже бывают бороды. Ну, мы там ещё разные подвиги совершили. И с Танькой играли в классики. Ножки у неё тоненькие. Косички ещё тоньше. В общем хорошая девочка. Только показывает язык.
      Мы сразу побежали к Таньке. Дверь открыла Клавдия Васильевна.
      — Внученька, посмотри, кто пришёл! Танька высунулась в дверь:
      — А у меня сегодня день рождения! Мы, конечно, поздравили.
      — А мне папа щенка подарил.
      — Овчарку? — сразу спросил Каримчик.
      — А то кого?
      Мы с ним переглянулись.
      — Не боитесь? — спросила Танька.
      — Вот ещё!
      — Тогда входите.
      Но Каримчик схватил меня за руку и потащил вниз.
      — Вы куда? — запищала Танька.
      — Скоро узнаешь!
      — А правда, куда мы бежим? — спросил я.
      — За подарком.
      В нашем дворе мы, наконец, остановились.
      — Ну, и что же мы ей подарим? — спросил я.
      — Твоего котёнка!
      Вот это был номер. Я бросился домой. Мурик растянулся в кресле. Я схватил его на руки. Он замурлыкал. Мне вдруг стало жалко с ним расставаться. Но дело есть дело.
      Опять нам открыла Танина бабушка.
      — Заходите, заходите! — обрадовалась она.
      Я вошёл первым и обомлел. Прямо на меня надвигалось шоколадное чудовище. С перепугу я выронил Мурика. Мурик увидел чудовище. Чудовище — Мурика.
      Я даже глаза закрыл. Не знаю, сколько я так простоял. Потом открыл один глаз. Овчарка с любопытством разглядывала котёнка. Она была вовсе не шоколадного цвета, а местами чёрного, местами серого. Шерсть у неё была густая, блестящая.
      Тут выскочила Танька, бросилась к Мурику.
      — Ой, какой хорошенький!
      — Это твой барбос? — спросил Каримчик.
      — А то чей?
      — Но ведь ты говорила, что у тебя щенок.
      — Правильно. Мне ж его папа принёс.
      — Он что, за один день вырос?
      — Кто, папа?
      — При чём тут папа? Я — о щенке.
      — Так ему всего полгодика, — известила Танька и показала язык.
      — Ну, берегись! — пригрозил Каримчик.
      Мы всё ещё стояли в передней. Клавдия Васильевна, конечно, тоже увидела котёнка. Я думал, что она рассердится. Но Клавдия Васильевна поправила очки и сказала, что это очень симпатичный котёнок. Мне вдруг тоже показалось, что он симпатичный, и я даже расхотел его отдавать.
      — Танечка, приглашай гостей, — сказала Клавдия Васильевна.
      — Айка, иди сюда! — позвала Танька.
      У щенка была приплясывающая походка и морда очень весёлая, смешная. Я даже подумал, что они с Муриком родственники.
      — А вам что особое приглашение? — спросила Танька.
      Ну, мы тоже пошли к столу. Клавдия Васильевна поставила перед нами коробку шоколадных конфет .и бутылку лимонада.
      — Мальчики, поухаживайте за именинницей. Она зачем-то снова пошла на кухню, а мы принялись ухаживать за Танькой. Я налил ей лимонад» Каримчик придвинул коробку с конфетами.
      — Пей, — сказал я. Танька гладила котёнка:
      — Такой хорошенький!
      Айка положила морду ей на колени. Каримчик съел конфету.
      — Она с чем? — спросил я.
      — С капустой.
      — Ну, да?
      — А ты попробуй. Начинка была вишнёвая.
      — Обманщик! — сказал я. Он взял другую конфету.
      — С капустой.
      Я тоже съел ещё одну конфету.
      — С вишней.
      Он долго примерялся к конфетам и, наконец, выбрал самую красивую в серебряной обёртке.
      — С капустой!
      Мне снова досталась конфета с вишней.
      — С капустой!
      — С вишней!
      — С капустой!
      — С вишней!
      Когда в коробке осталось всего несколько конфет, мы, наконец, вспомнили про Таньку. Она по-прежнему гладила Мурика. Айка всё так же стояла рядом, положив морду ей на колени. Я протянул Айке конфету. Она тут же её выплюнула.
      — Это потому, что она с вишней, — сказала Танька.
      — А если с капустой? — спросил Каримчик.
      — Пирог, что ли? — спросила Танька.
      — Конфета, — сказал я.
      Танька хихикнула.
      — А у него были с капустой, — сказал я.
      — Правда, — подтвердил Каримчик.
      Танька потянулась к единственной конфете, оставшейся в коробке. Но Каримчик опередил её.
      — С капустой!
      — Бабушка! — запищала Танька.
      — Ну, что случилось? — спросила Клавдия Васильевна, появляясь в дверях комнаты.
      — У них конфеты с капустой.
      — В самом деле?
      — Угу, — ответил Каримчик.
      — А у тебя?
      Я почему-то сказал, что с пельменями.
      — Вот видишь, — заныла Танька.
      — Зато у тебя голова с опилками! — сказала Клавдия Васильевна.
      — А у него — с пельменями! — подхватил Каримчик.
      — Ну, значит, разобрались, — засмеялась Клавдия Васильевна и опять направилась в кухню.
      Мне вдруг стало весело. А что? Может, я потому и люблю пельмени.
      Айка положила морду на стол.
      — Хочешь лимонаду? — спросил я.
      — Иди лучше ко мне, пёсик, — сказал Каримчик. — Я тебе котёнка дам.
      — Только посмей! — пригрозила Танька.
      — А что будет?
      — Ну, попробуй.
      Он сразу вырвал у неё котёнка. Мурик бросился наутёк. Айка за ним. Спасаясь, Мурик прыгнул на стол. Опрокинул бутылку с лимонадом. Полетели на пол бокалы.
      — Ба-бу-шка-а! — завопила Танька... Мы возвращались домой довольные.
      — Видишь, — объяснил Каримчик. — Любая овчарка сразу бросится за котёнком.
      — Почему же она сперва виляла хвостом? — усомнился я.
      — Так она, может, решила, что он игрушечный?
      — А дальше что будет? — спросил я.
      — Поживём — увидим.
      Утром я не выдержал и позвонил Таньке. Я очень, боялся, что Айка загрызла Мурика. Она, может, его даже съела.
      Трубку взяла Клавдия Васильевна.
      — Здравствуйте, — сказал я. — Таню можно?
      — Она побежала в аптеку.
      У меня даже всё оборвалось внутри.
      — А он жив? — всё-таки спросил я.
      — Кто?
      — Да котёнок.
      Она сказала, что ещё пять минут тому назад он, кажется, был жив.
      Я набросился на Каримчика:
      — Это всё ты виноват!
      Мы тут же помчались к Таньке. У гастронома мы толкнули какую-то тётеньку с авоськой. В авоське, кажется, были яйца, потому что они разбились. А если бы в авоське была картошка или яблоки, то они бы не разбились.
      Тётенька крикнула вслед, что мы сумасшедшие. Но нам некогда было на неё обидеться.
      Мы бежали всё быстрее и быстрее, ни на кого не обращая внимания. И вдруг наткнулись на Таньку. Она шла медленно, облизывая эскимо на палочке.
      — Да как ты можешь? — набросился на неё Каримчик.
      — А что?
      — Будто не знаешь.
      — А ты знаешь? — спросила Танька.
      — Конечно.
      — Ну, что?
      — Твой котёнок умер!
      — С чего это вы взяли? — удивилась она.
      — Твоя бабушка сказала! Танька захлопала ресницами.
      Дальше мы побежали втроём. Танька ревела.
      — Что с тобой? — испугалась Клавдия Васильевна.
      — Ко-отёнка жалко! — сквозь слёзы выдавила Танька.
      — А что с ним случилось?
      — У-умер!
      — Что-о?!
      Тут из комнаты вышла Айка и следом за ней Мурик. Он тёрся об её лапы, мурлыкал. Танька схватила Мурика, стала целовать.
      — Кто вам сказал, что он умер? — спросила Клавдия Васильевна.
      — Вы, — ответил я.
      Она покачала головой:
      — Ты, случаем, не заболел, мальчик?
      — А зачем Танька ходила в аптеку? — напомнил я.
      — Ну, внученька, ты зачем ходила в аптеку? — спросила Клавдия Васильевна.
      — За соской, — ответила Танька. — Котёнка кормить.
      — Ладно, — сказал Каримчик, когда мы возвращались домой. — В жизни ещё не такое бывает.
      Но я чувствовал себя неловко. Я даже подумал, что лучше бы Айка съела Мурика.
      Потом меня каждый день вызывали к доске. Я и не заметил, как пролетела неделя. Потом вдруг опять воскресенье.
      Я стал натягивать носки и вспомнил про Мурика. Зачем мы отдали его Таньке? Лучше бы я научил его приносить носки. А что? Если он мог их уносить, то и приносить бы научился. Он мне носок, я — конфету. Он — носок, я — конфету.
      — Тебя к телефону, — сказала мама. Конечно, это звонил Каримчик.
      — Что будем делать?
      — А ты что предлагаешь?
      — Давай сходим к Таньке. Я сразу согласился.
      — Будем играть в куклы, — сказала Танька.
      — Тоже придумала! -г- оскорбился Каримчик.
      — А вы посмотрите. Она запеленала котёнка.
      — Сейчас отнесу в ясли.
      Из другой комнаты, дверь в которую была закрыта, раздалось нетерпеливое повизгивание. Танька толкнула ногой дверь. Мы увидели Айку.
      — Здравствуй, нянечка, — сказала Танька. Айка нетерпеливо залаяла.
      — Лежать, Айка! — Танька поднесла к ней Мурика.
      — Мяу? — раздалось из пелёнки.
      Айка встала на задние лапы и хотела лизнуть котёнка.
      — Я кому сказала? — прикрикнула Танька. Айка послушно легла.
      — Я принесла вам сыночка, — сказала Танька.
      Мурик выполз из тряпки, в которую она его завернула*, л пополз к Айке. Она чуть придавила его лапой и,стала лизать. Котёнок замурлыкал от удовольствия.
      — Ясно, — сказал Каримчик. — В домашних условиях собака легко привыкает к кошке.
      — Ну и что? — спросила Танька.
      Я стал объяснять, что шпионы идут через границу с огромным: мешком. В этом мешке кошки.
      — Десять, — подсказал Каримчик. Я прибавил ещё столько же.
      — Сорок! — сказал он.
      Танька даже присела от удивления.
      Мы стали рассказывать, как овчарка выходит на след, а шпион ей под нос кошку. Овчарка, конечно, не может этого стерпеть. Она загоняет ;кошку на дерево и бежит за шпионом. Тогда он вытаскивает из мешка сразу две кошки. Овчарка мечется, не знает, за какой бежать. Но в конце кондов она их тоже загоняет на дерево. А шпион уже. далеко. Овчарка настигает его в последний момент. И тогда он бросает ей под нос три кошки.
      — А потом? — с замиранием спросила Танька. Я сказал, что четыре.
      — Понимаешь, что может случиться, пока она их всех переловит? — спросил Каримчик.
      В общем, когда мы от Таньки уходили, она уже твёрдо знала, что всех собак нужно приучить к кошкам, а всех кошек — к собакам. Она дала честное слово, что завтра после обеда приведёт к нам во двор Айку, и мы начнём заниматься с ней по особой программе.
      Пока эту программу Каримчик держал в строгой тайне; Мне он сказал, что прежде всего нужно решить проблему котов. Я сразу согласился.
      В нашем дворе за железными воротами стояла котельня. Уже много лет она не работала. Двери были сорваны, одна; стена наполовину разобрана. Но сносить котельню не собирались, наверное, потому, что в ней жили коты.
      Каримчик потащил, меня к воротам.
      — Кис-кис, — позвал он.
      Первым откликнулся Толстомордик. Он присел на почтительном расстоянии и уставился на нас блестящими зелёными пуговаса,ми;
     
     
     
      —
      Потом, лениво потягиваясь, вышел из своего укрытия Васька. Это был старый кот. Беззубый и добрый. Все ребята в нашем дворе его любили,
      Толстомордик был недоверчив. А Васька даже знал квартиры, где его не прогонят, и заваливался спать под кроватью или на стуле. К нам он тоже иногда приходил.
      — Кис-кис! — повторил Каримчик. Прихрамывая на переднюю лапку, из котельни выполз дымчатый кот с белым воротничком. Он был, пожалуй, самым красивым из наших котов.
      А тут ещё, откуда ни возьмись, Страхолюдка. Это была горбатенькая, кривобокая кошечка с уродливым бельмом на правом глазу.
      — Видишь, какой выбор! — сказал Каримчик.
      — А ещё Тарзанка! — напомнил я.
      Мы немедленно побежали искать Тарзанку. Это была совершенно необычная кошечка. Она жила на дереве. Ещё котёнком забралась туда и с тех пор не слезала. Даже зимой и в дождь. Я во всяком случае не видел. Шерсть у Тарзанки была песочного цвета, пушистая.
      — Сибирячка! — сказал Каримчик. Ну, я ему сразу поверил.
      Мы кидали Тарзанке кусочки колбасы и рыбу прямо на ветки. Она очень здорово научилась ловить и ни разу не сорвалась. А мы соревновались в меткости. С Каримчиком трудно было бороться за первенство, но я всё-таки тоже бросал хорошо.
      — Кис-кис! — позвал Каримчик.
      Тарзанка откликнулась. Она была очень высоко, и мы не сразу различили её среди ветвей.
      — Как в загадочной картинке, — сказал я. Каримчик полез в карман. Тарзанка перепрыгнула на ветку пониже.
      — А у меня ничего нет! — сказал он.
      Тарзанка немного подождала и стала карабкаться вверх.
      — Ну и чёрт с ней! — решил Каримчик. Танька сдержала своё обещание и привела Айку на поводке.
      — Привяжи к дереву, — распорядился Каримчик.
      Утром мы сбегали в гастроном и купили мороженую мойву на тридцать пять копеек. Теперь мы побежали ловить котов.
      Мы остановились у железных ворот. Слева и справа от них тянулся глинобитный забор. На воротах висел огромный замок. Но сквозь решётки в воротах мы хорошо видели котельню.
      — Кис-кис! — снова позвал Каримчик. Вначале показался Хромоножка. Мы бросили ему самую маленькую рыбёшку. Хромоножка заковылял к ней и почти сразу проглотил. Мы опять бросили, но теперь уже ближе к воротам. Он подумал и эту рыбёшку съел.
      Тогда мы положили новую приманку так, чтобы можно было схватить Хромоножку за лапки. Но он даже не посмотрел на неё, а заковылял к котельной.
      Мы стали звать других кошек. Наконец показался Толстомордик. Он сел на порожке и зевнул.
      — Скоро вы там? — крикнула Танька.
      Мы бросили Толстомордику мойву. Так ловко мы её бросили, что она шлёпнулась прямо перед его носом. Он фыркнул и отскочил в сторону.
      — Ешь! — закричал Каримчик. Толстомордик не шелохнулся.
      — Ну, погоди! — рассердился Каримчик и схватил камень. Толстомордик уловил его движение и моментально спрятался в котельню.
      — Мне уже надоело! — запищала Танька. Айка тоже подала голос.
      — Этого ещё не хватало! — совсем рассердился Каримчик. — Так вы нам всех кошек распугаете!
      Я вспомнил про Ваську. В котельной его точно не было. Уж он-то бы не стал ломаться. Где-то он сейчас дрыхнул.
      — А что, — согласился Каримчик. — Надо , проверить.
      Мы стали перебирать квартиры, в которые он обычно заходил. Потом я побежал в первый подъезд, а Каримчик — в девятый. Потом я во второй, а он в восьмой. Я пробежал мимо своей квартиры и на последнем этаже позвонил тёте Вале. Она всех кошек в нашем дворе кормила.
      Тётя Валя открыла дверь.
      — Васька не у вас? — спросил я.
      — А что случилось?
      — Ничего.
      — Зачем же он тебе нужен?
      Я чуть было не посвятил её в нашу тайну, но вовремя спохватился.
      Я сказал, что мы хотели накормить Ваську мойвой.
      Тётя Валя прямо вся так и расцвела:
      — Хорошенькие вы мои, добренькие мальчишки! Только я всех кошечек уже накормила.
      Вот почему они к нам не шли. В общем, Васьки у неё не было, и я побежал в соседний подъезд.
      Наконец мы столкнулись с Каримчиком.
      — Ну, что?
      — У меня ничего.
      — И у меня ничего.
      — Что же делать? — спросил я.
      — А Тарзанка? — вспомнил Каримчик.
      — Я уже совсем устала! — пожаловалась Танька, когда мы пробегали мимо.
      Тарзанка сидела на своём дереве.
      — Вот! — сказал Каримчик и показал ей рыбу. Тарзанка спустилась на одну ветку.
      — Давай, давай, иди сюда! — уговаривал Каримчик.
      Она переступила ещё на одну ветку.
      — Держи! — Каримчик бросил ей мойву. Она ударила лапкой по воздуху.
      — Держи! — повторил он.
      Опять мимо.
      — Эх, ты! — пожурил Каримчик.
      Тарзанка спустилась ещё ниже. Он кинул рыбку, но промахнулся. Я поднял её с земли и тоже бросил. Тарзанка моментально среагировала и с добычей в зубах помчалась наверх.
      Я победоносно взглянул на Каримчика.
      — Что ты наделал? — спросил он.
      — Как что?
      — Разве теперь мы её поймаем?
      Я только сейчас догадался, что он нарочно бросал мимо.
      Тут я увидел Страхолюдку. Она сидела под кустом, сжавшись в комочек. Перед ней весело прыгал воробышек. Страхолюдна, видно, нацелилась на него.
      — Есть! — закричал я и схватил Страхолюдку.
      — Давай! — закричал Каримчик.
      Танька отстегнула поводок. Айка стала прыгать вокруг неё.
      — Давай! — замахал руками Каримчик.
      Айка бросилась к нему и залаяла. Страхолюдка прижалась ко мне. Я стал её отдирать. Она больно царапалась.
      Айка увидела Страхолюдку. Я всё-таки её отцепил. Страхолюдка пустилась наутёк. Айка за ней.
      Вдруг из котельной вылетел Толстомордик. Айка за ним. Толстомордик на дерево. Айка чуть не схватила его зубами.
      Танька всё время звала Айку. Она даже хрипеть стала. Но Айка не обращала на неё никакого внимания.
      Каримчик был очень доволен.
      — Теперь видите, что приучать животных можно только в домашних условиях.
      Наконец мы проводили Таньку домой. У меня все руки были в крови.
      — Совсем как на войне, — сказал Каримчик.
      Я сразу почувствовал себя героем. Он повёл меня в госпиталь.
      — Сейчас извлечём пулю и перебинтуем.
      — А кость не задета? — спросил я.
      — Всё будет в порядке. В крайнем случае мы её заменим на металлическую.
      Он вызвал лифт и нажал кнопку.
      — Как вы себя чувствуете? Я не ответил и закрыл глаза.
      — Ты почему молчишь? — спросил он.
      Я ответил, что потерял сознание. Он стал сильно тереть мне уши.
      — Ты что делаешь? — возмутился я.
      — Привожу в чувство.
      Лифт остановился. Каримчик повёл меня к нашим дверям. Дома никого не было. Я достал ключ.
      — Вам нельзя делать лишних движений, — сказал он и открыл замок.
      На лестничную площадку преспокойненько вышел Васька.
      — Он как тут оказался? — подозрительно спросил Каримчик.
      — Не знаю, — честно ответил я.
      — Ты что же, в свою квартиру не заходил?
      — Так откуда я знал, что он здесь?
      — Не буду я тебя лечить! — заявил Каримчик и скатился по перилам.
      Я думал, что он теперь совсем рассердится. Но Каримчик вскоре позвонил.
      — Надо продолжить эксперимент.
      Я согласился. Он предложил отнести Ваську к Таньке.
      — Посмотрим, как его встретит Айка.
      Но Васька снова куда-то исчез. Мы решили вновь обойти все квартиры.
      Вдруг из кустов прямо на нас вышла серая кошечка. Я поманил её и взял на руки. Каримчик сказал, что я настоящий дрессировщик.
      Мы побежали к Таньке.
      — Вот, — сказал я, протягивая ей кошечку.
      — Что это? — спросила Танька.
      — Крокодил, — ответил Каримчик.
      — Так у меня уже есть, — сказала она. Я даже заикаться стал:
      — Н-настоящий?
      — Вот чучело! — сказал мне Каримчик.
      Она впустила нас в квартиру. Клавдии Васильевны дома не было. Зато в передней стояла Айка. Кошечка не произвела на неё никакого впечатления.
      Тут выскочил Мурик. Увидел кошечку и выгнул спину. Она прижалась ко мне. Я медленно опустил её на пол. Мурик подкрался и трахнул кошечку лапкой.
      Айка удивлённо повела ушами.
      — Ладно, — обронил Каримчик. — Ты их воспитывай, а мы пошли.
      Во дворе нам встретилась генеральша. Она недавно переехала в наш дом, и мы ещё ничего о ней толком не знали. Но все говорили, что она генеральша.
      — Сенечку не видели? — спросила она. Мы решили, что это её внучка.
      — Серенькая такая.
      — С косичками? — спросил я на всякий случай.
      Генеральша махнула рукой.
      — Кис-кис! — позвала она.
      Так это мы, наверное, её кошечку занесли к Таньке.
      — Что теперь делать? — спросил я.
      — А ничего! — ответил Каримчик. — В другой раз пусть она своих кошек выводит на поводке.
      Мы позвонили Таньке:
      — Как семейство?
      — Бабушка сказала, что выгонит меня из дома вместе с кошками.
      — Ну, а как они себя ведут?
      — Мурик не отходит от Айки. А Куколка на серванте.
      — Какая ещё куколка?
      — Ну, та кошечка, которую вы принесли.
      — Она Сенечка, — пояснил Каримчик.
      — Ну, значит Сенечка, — не стала возражать Танька.
      — Что же она на серванте делает?
      — А дрожит.
      — Айка что ли загнала?
      — Нет. Айка на неё даже не смотрит. А Сенечка с перепугу забралась на сервант и дрожит.
      — Так, — многозначительно произнёс Каримчик.
      — Вы её заберёте? — с надеждой спросила Танька.
      — Ладно, — ответил он. — Заберём.
      — Вот, — сказали мы генеральше. — Это ваша кошечка?
      Она очень обрадовалась:
      — Где вы её нашли?
      — На базаре, — сказал Каримчик.
      Генеральша очень удивилась. А Каримчик подумал немного и добавил:
      — В мясном ряду.
      Потом мы сели на скамейку у фонтана.
      — А что она там делала? — спросил я.
      — Кто?
      — Ну, Сенечка.
      — Где?
      — Да в мясном ряду.
      — Нет, — сказал Каримчик. — С тобой просто невозможно.
      — А если бы генеральша спросила? — не отставал я.
      — Ну, предлагала себя на котлеты.
      — Или на свиную отбивную, — решил я...
      Просто удивительно, какие нелепые бывают сны. На этот раз Айка торговала мясом. А все наши кошки из котельной и Мурик стояли в очереди.
      — Всё ясно, — расшифровал мой сон Каримчик. — Надо ещё раз проверить их в деле.
      Какие-то у него были соображения.
      — Кто первый стоял в очереди? — переспросил он.
      — Мурик! — ответил я, не задумываясь.
      — Подожди здесь! — сказал он и побежал звонить Таньке.
      Она пришла с Айкой и Муриком. Мы привязали Айку к дереву. Это ей не очень понравилось.
      — Ну, чего ты разлаялась? — спросил Каримчик. Айка не знала почему и замолчала.
      Он стал объяснять:
      — Ты спустишь Айку с поводка, — это он обращался ко мне. — Танька бросит Мурика. А я буду его спасать.
      Танька вдруг заныла, что ей очень жалко Мурика.
      — Ладно, — сказал Каримчик. — Тогда Мурика брошу я, а ты спустишь Айку с поводка.
      Танька сразу согласилась.
      — А мне что делать? — спросил я.
      — Ловить ворон.
      — Тоже для дрессировки?
      — Вот чучело! — сказал он.
      В этот момент Танька отстегнула поводок. Я даже не успел обидеться.
      Айка покружила немного и учуяла Мурика. Каримчик поднял его над головой. Айка уселась рядом и стала ждать.
      — Фас! — крикнул Каримчик и бросил Мурика. Тот припустил к ближайшему дереву. Айка, приплясывая, побежала за ним.
      Мурик подпрыгнул на полметра и вцепился коготками в ствол. Он был такой неповоротливый, что даже не смог вскарабкаться выше. Айка стала подпихивать его носом.
      Мурик сорвался и кинулся к другому дереву. Но Айке вдруг стало неинтересно. Она что-то нашла под кустом и стала лапами рыть землю.
      Каримчик легко снял Мурика с дерева. Снова он крикнул: «Фас!». Но Айка лишь чуть повернула морду в его сторону.
      Потом мы отловили Толстомордика.
      — Фас!
      Айка сразу бросилась за ним. Толстомордик стрелой помчался к котельне.
      Потом мы отловили Хромоножку. Айка стала гонять его по двору. Он даже про свою больную лапку забыл.
      Потом откуда-то взялась Страхолюдка.
      Потом Айка бросилась к фонтану и полчаса пила воду.
      Потом мы проводили Таньку домой. Каримчик вёл Айку на поводке, а Танька прижимала к себе Мурика и ревела, потому что он с перепугу забрался в подвал, и мы его еле нашли.
      — Ещё немного, — сказал Каримчик, — и можно идти к пограничникам.
      — Зачем? — удивился я.
      — Ну, для чего мы всё это затеяли? Я не знал.
      — Здравствуйте, — сказал он. — А шпионы?
      Я сразу вспомнил, для чего им нужны кошки.
      Утром пришёл Васька, попил молочко и развалился в папином кресле.
      «А вдруг его тоже посадят в мешок?» — испугался я.
      — Ты что прохлаждаешься? — спросила мама. Я показал на Ваську:
      — Ты его, пожалуйста, сегодня не выпускай на улицу.
      С Каримчиком мы встретились на большой перемене.
      — Всё дело в Тарзанке, — сказал он, — Мы приведём её к Таньке, и если уж эта дикарка подружится с Айкой, то эксперимент можно считать законченным.
      — Как же мы её достанем? — усомнился я.
      — Спилим дерево.
      На следующем уроке я всё время качал головой. В самом деле, не так-то просто спилить дерево.
      — Тебе что-нибудь не ясно? — спросила учительница.
      — А у царей были кошки? — вдруг спросил я. Она свела брови:
      — Опять выдумываешь?
      Но мне очень захотелось это узнать.
      — Наверное, были, — сказала она. — Только ни одна из них не вошла в историю.
      Мне стало обидно.
      — Ничего, — успокоил Каримчик, когда я рассказал ему об этом. — Зато наши войдут.
      Мы стали искать пилу. Да где её взять?
      — А если обойтись без Тарзанки? — спросил я.
      — Кого же мы разыщем?
      Я помчался домой, схватил сонного Ваську. Ничего не стоило узнать, что Клавдия Васильевна на родительском собрании.
      Танька открыла дверь. Айка уже хорошо знала нас и завиляла хвостом.
      Каримчик опустил Ваську на пол. Айка с любопытством уставилась на него. Он сразу пошёл на кухню. Айка — за ним. Васька сунулся в её миску, что-то полизал. Айка стала его обнюхивать. Он потянулся и, не обращая на неё никакого внимания, проследовал дальше. В одной из комнат ему понравился диван. Васька забрался на него и свернулся клубочком. Вскоре он уже сладко спал.
      Айка постояла немного и тоже разлеглась на ковре.
      — А где Мурик? — спросил я.
      Танька повела нас на балкон. Мурик безмятежно посапывал в качалке.
      — И ничего? — спросил Каримчик.
      — Ты о чём?
      — Ну, хвост у него на месте?
      — А где же ему быть? — спросила она.
      — Может, Айка откусила.
      — Ещё чего!
      — Ну, где у него хвост?
      — А это что?
      — Так, может, ты пришила?
      — Ничего я не пришивала!
      Мы нарочно позвали Айку. Она увидела Мурика и стала его лизать. Он замурлыкал.
      — Всё ясно! — сказал Каримчик.
      Он подошёл к дивану, на котором развалился Васька.
      — Спит, как у себя дома, — недовольно сказал он.
      — А что ему ещё делать? — спросила Танька.
      — Читал бы книжки.
      — Скажешь тоже.
      — А что? «Кот в сапогах». Ему бы, наверняка, было интересно.
      Тут подошла Айка. Она Ваську тоже лизнула. Он чуть пошевелился.
      — Прямо чудеса! — сказал я.
      — А почему говорят: как кошка с собакой? — вдруг заинтересовалась Танька.
      Я этого не знал.
      — Правда, правда. Когда люди ссорятся, то говорят, что они живут, как кошка с собакой. Я сама слышала.
      Мы посмотрели на Каримчика. Он был старше меня на год и, конечно, всё знал.
      — Так ведь это уличные кошки, — объяснил он.
      — И собаки тоже уличные! — догадался я. Танька взглянула на часы.
      — Скоро бабушка придёт.
      Мы взяли Ваську и отнесли домой. То есть, мы отнесли его в наш двор. Он бы, конечно, пошёл со мной. Но он не захотел обидеть Каримчика и потому, наверное, свернул в кусты.
      Завтра мы должны были провести ещё один опыт. Самый последний.
      После уроков мы сразу позвонили Таньке:
      — Ты не забыла?
      — Вот ещё!
      Она опять привела Айку.
      На этот раз Васька был у Каримчика. Он стал мяукать, когда было ещё темно. А Каримчик всю ночь думал о Ваське. Он ему даже приснился. Каримчик решил, что Васька мяучит во сне, а он мяукал в подъезде. Каримчик открыл дверь и впустил его. Васька залез на кондиционер и сразу заснул.
      — Держи Айку, — сказал Каримчик, а сам побежал за Васькой.
      Все другие коты, как только увидели Айку, попрятались кто куда. Она стояла невозмутимо, чуть склонив голову на бок и навострив уши.
      Каримчик опустил Ваську на землю. Танька отстегнула поводок. Айка сразу подлетела к Ваське. Мы думали, что он убежит. Но Васька трахнул её лапой по морде. Айка так удивилась, что даже взвизгнула.
      Васька задрал хвост трубой и с гордым / видом прошествовал мимо нас.
      — Фас! — крикнул Каримчик.
      В это время над нашей головой хрустнула ветка. Айка моментально отреагировала на звук. Она» наверное, почуяла Тарзанку и, подбежав к её дереву, стала отчаянно лаять. А про Ваську она забыла.
      — Теперь всё, — сказал Каримчик с очень серьёзным видом. — Мы свою задачу выполнили.
      Он пожал мне руку.
      — Благодарю за службу.
      — А меня? — спросила Танька.
     
     
     
      — Тебя тоже.
      Айка стала прыгать на дерево.
      — Вот так будет с каждым шпионом, — заявил Каримчик.
      — Почему? — спросил я.
      — Ну, она загонит его на дерево, и пусть тогда попробует взорвать мост.
      — Какой мост? — спросила Танька.
      — Железный, — подсказал я.
      — Правильно, — согласился Каримчик.
      — А зачем ему взрывать мост?
      — Так ведь это — шпион.
     
     
     
     
     
      — А-а, — протянула Танька.
      — Не понимаешь, что ли? Она честно пожала плечами.
      — Вот чучело, — сказал Каримчик. — Ну, такое у него задание.
      Танька надулась.
      Мне вдруг стало её жалко:
      — Почему чучело?
      — Это всё, что тебе не ясно? — спросил он.
      — Нет, — сказал я. — А кошки? — Какие кошки?
      — У него же в мешке кошки?
      — Фу ты, — сказал Каримчик. — Совсем вы меня запутали. Конечно, шпион будет бросать их всю дорогу. Толстомордика, Хромоножку...
      — И Страхолюдку, — подсказал я.
      — Правильно.
      — А Мурика? — испуганно спросила Танька. Мы стали объяснять, что Мурика он не возьмёт.
      Мурика Айка не станет загонять на дерево.
      — Но он-то про это не знает, — сказала Танька.
      — Кто он?
      — Да шпион.
      — Вот и хорошо, — сообразил я. — Значит, он всё-таки возьмёт Мурика. Но Айка за ним не погонится. Тогда он вытащит из мешка Ваську...
      Тут я почувствовал, что окончательно запутался. Каким образом наши кошки достанутся шпиону? И вообще как всех собак на свете перезнакомить со всеми кошками? Ну, ещё советских можно попробовать. А которые заграницей?
      Каримчик очень внимательно меня выслушал.
      — Конечно, невозможно.
      — Так для чего мы проводили опыты?
      — Ну, может шпион сбить овчарку со следа, если приготовит мешок с кошками?
      Я согласился.
      — Вот об этом мы и должны срочно предупредить пограничников.
      — А потом?
      — Они что-нибудь придумают.
      — А потом?,
      Он вдруг хлопнул меня по плечу:
      — Орден не обещаю. Но медаль за бдительность обеспечена.
      Я с гордостью посмотрел на Таньку. Она, конечно, тоже заслужила медаль. Только лучше бы нам дали, а ей подарили куклу. А что? Она ведь девочка. Зачем ей медаль? Пусть она играет в куклы, а мы будем охранять границу.
      Тут мы вспомнили, что её папа — пограничник, и решили обязательно с ним познакомиться.
      — Где он сейчас? — спросил Каримчик.
      — В школе.
      — А когда придёт?
      — Наверное, завтра.
      — Что же, такое длинное будет собрание? — не поверил Каримчик.
      — Какое?
      — Ну, родительское.
      — А разве сегодня собрание? — спросила Танька.
      — Так ведь это ты сказала.
      — Когда? — удивилась она.
      — Здравствуйте! — Каримчик даже вздохнул. — Ну, где твой папа?
      — В школе.
      — И что он там делает?
      — Работает.
      — В школе?!
      — А то где?
      Мы с Каримчиком переглянулись.
      — Он разве учитель?
      — Нет, пограничник.
      — А ты говоришь: в школе.
      — Так ведь он в пограничной школе. Вот это было здорово!
      — Что же ты раньше молчала? — упрекнул Таньку Каримчик.
      — А вы спрашивали?
      Они, оказывается, потому и переехали в город, что эта школа находится поблизости.
      Мы ещё больше захотели познакомиться с Танькиным папой. Она обещала это устроить. Ждать пришлось недолго.
      — Заходите! — сказала Танька.
      Мы увидели очень высокого майора. Он, наверное, был с пограничную вышку.
      — Ну, гвардейцы, — спросил он. — Какое у вас ко мне дело?
      Мы стали объяснять. Он слушал внимательно, ни разу не перебивал. Наконец, мы замолчали.
      — Ну, что же, — сказал он. — Всё это достаточно серьёзно. Ведь вы, насколько я понял, озабочены охраной границы?
      Мы закивали.
      Он обещал пригласить нас в свою школу.
      — Думаю, что вы это заслужили. Потом мы вместе пили чай с вареньем.
      Он вдруг сказал, что собака была известна человеку ещё в древнекаменном веке и с тех пор не расстаётся с ним вот уже около сорока тысяч лет.
      Я даже глаза вытаращил.
      — В те далёкие времена, — сказал он, — собака предупреждала о приближении диких зверей, помогала в охоте.
      Оказывается, древние люди в обмен за хорошую собаку давали двух лошадей.
      А что удивительного? И я бы дал. Только у меня их нет.
      Потом я спросил:
      — А сколько дадут за Мурика? Танин папа улыбнулся.
      — Ну, хоть жеребёночка, — сказал я. Каримчик толкнул меня локтем в бок.
      — Ладно, — сразу уступил я. — Тогда полжеребеночка.
      Танька прямо чуть не лопнула от смеха.
      — Что же ты с одной половинкой делать будешь? — спросил её папа.
      — Так я за одну отдам Мурика, а за другую Ваську, — сказал я. — Или Страхолюдку.
      — А я Мурика и за табун не отдам! — возмутилась Танька и показала мне язык.
      Потом мы узнали, что ещё за четыре с половиной тысячи лет до нашей эры собак использовали для охраны крепостей. Их, оказывается, выводили на ночь за стены крепости и запирали ворота. Когда приближался враг, собаки поднимали стражу громким лаем.
      А в рабовладельческом обществе собаки составляли первую шеренгу в бою. Во второй шли рабы, в третьей — воины. И на собак даже надевали кольчуги.
      Я, конечно, спросил:
      — А у царей были собаки? Танькин папа улыбнулся:
      — Разумеется.
      — Жаль только, что ни одна из них не осталась в истории, — сказал я.
      — Отчего же? — возразил он. — Вот у Петра Первого, например, была собака, которая во время его многочисленных походов помогала поддерживать связь с военачальниками, переносила приказы и донесения. Это общеизвестно.
      — А коты тоже остались в истории? — спросил я. Но Танькин папа только улыбнулся в ответ.
      Потом он рассказал о собаках-санитарах и подносчиках патронов. А в годы Великой Отечественной войны они даже подрывали фашистские танки!
      Наконец мы узнали, что Айка имела родословную. В её породе были чемпионы Москвы и Ленинграда, пограничных войск и Туркестанского военного округа.
      Мне сразу захотелось узнать родословную Мурика. А что? Может, его отец больше всех на свете мышей переловил. Ну, конечно, потому их сейчас и нет в нашем дворе.
      Я хотел сказать об этом, но тут Каримчик спросил о розыскных собаках. Мне это тоже было интересно.
      В России их, оказывается, стали применять для охраны государственной границы ещё с середины прошлого века.
      А школа-питомник для собак-ищеек уголовного розыска была создана в Петрограде сразу после Октябрьской революции. Это была первая такая школа в нашей стране. Теперь их много. И в одну из них мы с Каримчиком скоро поедем. В пограничную!
      — А кошек брать? — спросил я.
      — Конечно, — ответил Танькин папа. — Ведь надо проверить вашу теорию.
      Мы еле дождались следующего воскресенья.
      Я, конечно, надел синюю куртку, на которой Каримчик ещё в марте провертел дырку для медали. Ну, это было, когда мы ездили на границу. Затем, правда, выяснилось, что медали на булавках. И вообще мы их не заслужили. А маме я тогда сказал, что напоролся на гвоздь.
      — Как это? — не поверила она.
      Я объяснил, что случайно сел на гвоздь. Мама заштопала дырку, а меня попросила больше не садиться грудью.
      — Что ты такое говоришь? — удивился я.
      — А где у тебя дырка? — спросила она. Я, разумеется, промолчал.
      Теперь мы, наверное, всё-таки получим медали.
      Потом я заманил Ваську и посадил его в базарную сумку. Каримчик выловил Страхолюдку. Он завернул её в какую-то тряпку и прижал к себе.
      Танька увязалась за нами. Мурика она тоже, конечно, взяла. А её папа вывел на поводке Айку.
      Когда мы садились в машину, незнакомая женщина в шляпке критически покачала головой:
      — А если она их покусает?
      — Собака никогда не причинит детям вред, — успокоил майор. — Наоборот, спуская слишком многое, она может приучить их к грубости, неумению замечать чужую боль.
      — Уж вы тоже придумаете!
      — Так ведь это не я, а Лоренц.
      — Что ещё за Лоренц? — спросила она.
      — Конрад Лоренц — австрийский учёный с мировым именем. Один из создателей этиологии — науки о поведении животных.
      Она пожала плечами и больше не стала спорить. А мы поехали в школу.
      Васька всю дорогу проспал. Мурик тоже вёл себя вполне прилично. А Страхолюдка всё норовила вырваться из тряпки. Каримчик с трудом её удерживал.
      Айка с любопытством глядела в окно. Язык у неё вывалился на грудь. Мне вдруг стало жалко Таньку. Если она не перестанет показывать язык, то он будет у неё такой же длинный. Мы ведь предупреждали.
      Огромные ворота с пятиконечной звездой раздвинулись, как по щучьему веленью. Газик въехал на территорию школы.
      — К питомнику! — приказал майор.
      За железными решётками было так много собак, что Айка даже перепугалась и не хотела вылезать из машины.
      Страхолюдка поцарапала Каримчика. Он с нею совсем извёлся. Мурик прижался к Таньке. А Васька всё спал.
      К майору подошёл пограничник в новой зелёной фуражке и отдал честь.
      — Вот эти гвардейцы, — сказал Танькин папа, показывая на меня и Каримчика.
      Нам он сказал, что это сержант Морозов — инструктор службы собак, опытный дрессировщик. А его Джек — лучшая ищейка в школе, и у неё много медалей.
      — Сейчас Джек проработает след, — сказал сержант, — а вы попробуете сбить его своими кошками.
      — Как проработает? — спросил я.
      — Ну, он кого-нибудь разыщет по следу.
      — Шпиона, — сразу догадался я.
      — Вот именно, — засмеялся сержант.
      В это время из небольшого домика с чёрной трубой вышел человек в тулупе. На улице было тепло, а он точно собрался на Северный полюс.
      — Кто это? — спросил я.
      — Шпион, — ответил сержант Морозов.
      — Настоящий? — удивился я.
      — Конечно, нет. Это мой помощник, ефрейтор Тиллоев. Он проложит след, а минут через тридцать я пущу по нему Джека.
      — Почему через тридцать? — спросил Каримчик.
      — Можно и через несколько часов, — ответил сержант. — Только зачем ждать? Для вашего опыта и полчаса хватит.
      Мы согласились.
      — А откуда он вышел? — спросил я.
      — Из кухни. Мы здесь готовим пищу для собак.
      — У них сегодня на обед пельмени? — спросил я.
      — Вот балда! — зашипел на меня Каримчик. Я сразу умолк.
      Сержант увёл Айку в питомник и сказал, что здесь она будет "проходить общую дрессировку. Её научат лежать, ходить рядом, подносить предметы, преодолевать препятствия. А потом её передадут в школу для специальной дрессировки. Тогда её тоже можно будет использовать для розыскной службы.
      Танька заныла: — Ты же мне подарил Айку!
     
     
     
     
      — Но ведь ты не хочешь, чтобы она была дурочкой? — спросил майор.
      Танька смахнула слезу и прижала к себе Мурика.
      — Вот и хорошо, — сказал майор. — С Муриком тебе не будет так скучно.
      Ефрейтор Тиллоев спустился к речке, и вскоре мы потеряли его из виду.
      А сержант Морозов вернулся с такой громадной овчаркой, что я и передать не могу. Она была больше слона. Ну, не африканского, конечно. Есть ведь и среди слонов маленькие. Вот она такая была. Со слонёнка. Как волк. А что? И волки бывают со слонёнка.
      — Сидеть, Джек! — приказал сержант.
      Я заглянул в сумку. Васька продолжал спать. А Страхолюдка вдруг увидела Джека и подняла крик.
      Джек навострил уши.
      — Фу! — приказал сержант. Джек сразу отвернулся.
      Но тут проснулся Васька и стал вылезать из сумки. Я запихал его обратно. Он принялся мяукать. И Мурик. Прямо настоящий концерт.
      Майор стоял рядом, улыбался.
      — Может, отменим опыт? — спросил он. — И так, по-моему, теперь всё ясно.
      Мы с Каримчиком переглянулись.
      — А, сержант?
      — Всё будет нормально, товарищ майор, — ответил Морозов.
      Танькин папа взглянул на часы.
      — Ну, тогда действуйте. Сержант сказал Каримчику:
      — Спускайся к реке и беги вдоль берега. Увидишь чинару — затаись. А когда мы с Джеком подойдём, выпустишь своего зверя.
      — Ага! — закивал Каримчик.
      Мне и Таньке сержант тоже дал ответственное задание. Мы побежали в другом направлении. Я, конечно, с Васькой в сумке, которую так и не выпускал из рук. Он ещё разок-другой попытался выбраться из сумки, но вскоре успокоился и опять заснул.
      Перемахнув через мостик на другой берег, мы помчались в ту сторону, куда скрылся Каримчик. Я увидел чинару, за которой он должен был спрятаться, и остановился, как нам велели.
      Минут через пятнадцать показался сержант Морозов. Впереди, припадая к земле, бежал Джек. Когда он поравнялся с чинарой, Каримчик выпустил Страхолюдку.
      Я заметил какую-то точку, метнувшуюся перед самым носом овчарки. Джек на мгновение замер, но тут же побежал дальше.
      Мы с Танькой ждали. Она гладила Мурика и почему-то всхлипывала.
      Спустя ещё некоторое время на нашем берегу появился Джек. Вероятно где-то, за излучиной, тоже был мостик.
      Я помнил наставления сержанта и, как только Джек приблизился, вытряхнул Ваську из сумки.
      Танька одновременно со мной должна была бросить Мурика. Но она ещё крепче прижала его к себе.
      — Ну, чего ты? — зашипел я.
      Джек вдруг увидел Ваську. Тот выгнул спину дугой, но и не думал бежать. Шерсть у Джека поднялась дыбом.
      — След! —строго приказал сержант.
      Джек сразу припал к земле и, забыв про Ваську, помчался дальше, увлекая инструктора за собой.
      Неожиданно я увидел Тиллоева. Он был, оказывается, совсем рядом. Джек бросился на него и, вцепившись в тулуп, повалил на землю.
      Ваську я, конечно, поймал и снова запихал в сумку.
      Танька целовала Мурика. Он прижался к ней и мурлыкал. А Танька ревела.
      — Успокойся, — сказал её папа. — Всё окончилось благополучно.
      Я и не заметил, как он подошёл.
      — Ну, ребята, — сказал сержант Морозов, когда все мы собрались вместе, — подведём итоги. Теперь вы убедились, что ваши кошки не смогли сбить Джека со следа. А, значит, и шпиону, пусть у него будет хоть сто кошек в мешке, не удастся это сделать. А почему?
      Мы не знали.
      — Да потому, — сказал сержант, — что овчарку, идущую по следу, ничего больше не интересует, кроме определённого запаха. Это для неё самый сильный раздражитель. Так уж она натренирована. Или, как мы говорим, сработал условный рефлекс.
      Он повёл Джека в вольер. А ефрейтор Тиллоев собрался на кухню. Я попросил дать самый вкусный кусок Айке, потому что она в гостях. Ефрейтор улыбнулся и сказал, что специально для неё приготовит бифштекс.
      Я вдруг тоже захотел есть и сказал об этом Каримчику. Он попросил у Тиллоева сырое мясо.
      — Зачем тебе? — удивился ефрейтор.
      — А вы Айке дайте бифштекс, а ему — сырое мясо. — Каримчик показал на меня.
      Ефрейтор засмеялся.
      — И ему дайте сырое мясо, — сказал я. Но Каримчик возразил, что бифштекс его больше устраивает.
      Тут я вдруг вспомнил про медали и сразу расхотел есть..
      — Эй! — сказал я Каримчику, показывая на заштопанную дырку. — Ты забыл, что ли?
      Он, конечно, не забыл.
      — Вы о чём шепчетесь? — спросил Танькин папа.
      — А когда нам дадут медали? — осведомился Каримчик.
      — За бдительность, — подсказал я. Танькин папа улыбнулся:
      — Вот станете настоящими пограничниками и заработаете.
      Потом сержант Морозов рассказал нам такую историю. Однажды они прорабатывали след. Ночь была тёмная. Вдруг Джек зарычал. В чём дело? Сержант пригляделся. А параллельно, оказывается, двигалась целая стая волков. Но Джек продолжал идти по следу, и они задержали опасного нарушителя государственной границы.
      Я тоже решил окончить школу служебного собаководства. Тогда мне подарят Айку, и мы будем вместе служить на самой лучшей заставе.
      В конце мая Каримчик улетел в Москву. Мне почему-то стало грустно, и я позвонил Таньке.
      — Ой! — воскликнула она. — Я тебе такое покажу!
      Конечно, я сразу побежал к ней.
      — Ну, заходи, заходи, — сказала она и потащила меня к открытому окну.
      Внизу, на зелёной травке, чуть левее подъезда, я увидел котёнка. Спинка у него была серая с чёрными квадратиками, как у такси.
      — Мурик! — позвала Танька.
      Котёнок навострил ушки. Одно из них было серое, а другое белое.
      — Мурик, домой! — закричала Танька.
      Котёнок сразу юркнул в подъезд. Танька открыла дверь и схватила его на руки.
      — Видишь, какой он умненький.
      Я сразу захотел стать дрессировщиком. А что? Соберу всех кошек с нашего двора — и Мурика, и Ваську, и Страхолюдку. и Толстомордика, и Хромоножку, и Тарзанку, и Сенечку. И такой номер подготовлю, что все цирки мира лопнут от зависти.
      — Ребята, к столу! — позвала Клавдия Васильевна.
      — А у нас сегодня пельмени, — сказала Танька. Она всё-таки очень хорошая девочка. Вот мы с
      Каримчиком женимся на ней и будем вместе дрессировать кошек. И Айку.
      РАССКАЗЫ
     
      ОПЕРАЦИЯ «ХОДИКИ»
     
      У Каримчика отец пограничник. И у них есть овчарка. Найда. Может, слыхали? У неё семь медалей! Каримчик живёт в нашем доме. Мы с ним дружим и учимся в одной школе.
      В тот день мы опоздали в школу. Как было не опоздать? Каримчик утром встал, а у Найды — щенки!... Конечно, он сразу позвонил мне. Я прибежал.
      Найда лежала на полу в ванной комнате и рычала. Мы стояли в коридоре. Страшно было подойти ближе. Серые комочки смешно тыкались слепыми чёрными мордочками в её бок. Мы хотели сосчитать, сколько их, но они переползали с места на место, и мы сбивались. Я даже решил, что их двадцать, не меньше.
      Но Каримчик сказал:
      — Так не бывает.
      На уроках мы почти не слушали учительницу. Еле дождались последнего звонка.
      Мы даже не остались играть в футбол, а побежали к Каримчику. Я стал упрашивать его отдать мне одного щенка. Он сразу сказал:
      — Выбирай любого! — И добавил: —Операция «Чёрный нос». Приступить к исполнению немедленно.
      Но я не верил в такое счастье.
      — Хочешь, возьми парусник или ракету, — говорил я.
      Он бежал рядом.
      — Не надо мне твоей ракеты. И парусника не надо. Для друга ничего не жалко.
      — И мне не жалко, — отвечал я, решив отдать ему и парусник и ракету.
      Снова Найда рычала на нас, а мы старались разглядеть самого лучшего щенка.
      Тут пришла мама Каримчика и прогнала нас. Она сказала, что щенки должны подрасти. Их отдадут не раньше, чем через месяц.
      Конечно, я огорчился. Подумать только: ещё целый месяц! Но я в тот же день принёс Каримчику парусник и ракету. Он вначале не брал, а потом махнул рукой:
      — Ладно, пусть стоят у меня. Всё равно играть будем вместе.
      Так уж повелось. Мы всё делали вместе. Даже деньги на детскую железную дорогу копили. Это была наша операция «Семафор».
      Честно говоря, мы хотели стать пограничниками. И участвовать в боевых операциях, как отец Каримчика и Найда. А пока всё, что задумали, тоже считали «операцией».
      Никогда ещё так медленно не тянулось время. Прошёл только день, и впереди было ещё столько, что страшно подумать. За уроки я не садился. Всё бегал к Каримчику.
      — Ты им надоел! — сердилась мама.
      Ночью я спал плохо и утром, отказавшись от завтрака, побежал к Каримчику. Мне снилось, что операция «Чёрный нос» провалилась.
      Он даже засмеялся:
      — Вот ещё, выдумал!
      В школе оказалось, что мы забыли выполнить письменное задание по математике и схватили двойки.
      Папа сказал:
      — Никакого щенка у тебя не будет, если принесёшь ещё хоть одну двойку. — Помолчал и добавил : — Или тройку.
      С Каримчиком встретились во дворе. Ему тоже попало. Повздыхали мы с ним, но делать нечего, сели за уроки. А вечером я, конечно, не выдержал и снова собрался к нему.
      — Ты куда? — строго спросила мама.
      — К Каримчику.
      — Опять на щенят смотреть?
      Я сказал, что не могу решить задачу.
      — Не выдумывай, — сказала мама. — Всегда надо говорить правду.
      Ну, это я много раз слышал.
      Потом было воскресенье, и мы с Каримчиком не отходили от Найды. Его мать вначале сердилась, затем махнула рукой. А нам даже удалось подержать щенят в руках. Я привязал одному из них на шее тесёмочку. Теперь это был мой щенок. Операция «Чёрный нос» развивалась успешно.
      В понедельник Каримчику повезло: принёс домой две пятёрки. А я вновь засыпался: ведь тройка меня не устраивала.
      — Ну что? — спросила мама.
      — А ничего.
      — Спрашивали?
      — Не спрашивали.
      — Опять обманываешь, — сказала она. — По глазам вижу. А ну, дай дневник.
      И чего это у меня глаза такие?
      Так я целый месяц промучился. Всё валилось у меня из рук. Боялся, что щенят раздадут или они не выживут. Правда, свои отметки исправил.
      Наконец Каримчик сказал:
      — Поздравляю с блестящим завершением операции «Чёрный нос». Теперь все силы сосредоточить на операции «Семафор»!
      — Есть! — ответил я и спрятал щенка под пиджак. Но прежде мой дневник тщательно изучали дома.
      ...Я решил назвать его Азом. Читал где-то про овчарку с такой кличкой. Она ловила шпионов. И мой Аз, конечно, будет ищейкой. Аз!.. Правда, красиво?
      Тут вдруг оказалось, что моему щенку больше подходит кличка Пальма или Каштанка.
      Я бросился к Каримчику менять щенка. Однако всех уже разобрали.
      Каримчик сказал:
      — А ты назови его Азихой.
      — Сам ты Азиха! — обиделся я.
      Я вёл его по двору, и рыжая Анка из двадцатой квартиры спросила:
      — Это что, пудель, да?
      Ей было три года, поэтому я не стал с ней связываться. От своей ровесницы я бы такого оскорбления не стерпел.
      — Овчарка, — сказал я. — Глаза иметь надо.
      — А...чарка, — согласилась она.
      — Чарка! — передразнил я. — Даже выговорить не можешь.
      И тут меня осенило. Я помчался к Каримчику:
      — Чарка! Подходит?
      — Здорово! — воскликнул он. — Как это ты придумал?
      — Да вот, придумал.
      Не говорить же ему про Анку...
      В зимние каникулы Чарке было уже три месяца. Я стал её учить. А что мне ещё было делать? Каримчика отец взял с собой на границу. Моя мама к девяти уходила на работу. Папа — ещё раньше.
      Вот мы и были с Чаркой весь день одни. Она уже умела сидеть. И когда я говорил: «Ко мне!» — летела через всю комнату, потому что у меня всегда был сахар.
      А потом я решил всех удивить и стал учить её брать препятствия. Для этого очень подходил кабинет отца.
      За окном лил дождь. Скучный у нас январь на юге...
      В кабинете были мягкие кресла, диван. Книжный шкаф из красного дерева и в нём медицинские книги. Письменный стол тоже из красного дерева. За ним, прижавшись к стене, стояли огромные часы. Они были почти в два раза выше меня. Маятник и стрелки с позолотой. Тяжеленные гири. А какой красивый бой!
      Впрочем, это я помнил, что бой красивый, словно переговаривались колокольчики. Вот уже скоро год, как часы не шли.
      На столе — письменный прибор, который отцу
      подарили в больнице ко дню рождения. Отец очень дорожил этим прибором. Гранёные чернильницы с серебряными крышками, подставки из драгоценного камня. Рядом телефон с белым пластмассовым корпусом.
     
     
     
     
     
      Отец боялся, что я всё это опрокину, разобью и не разрешал мне играть в кабинете, особенно с Чаркой.
      Но кто мог узнать, что мы там бываем, если все на работе?
      А тут:
      — Вперёд! — И Чарка прыгает в кресло. Потом на подлокотник кресла. Потом на спинку. Я тоже прыгаю в кресло, сбрасываю её на пол.
      Так мы носимся весь день. У неё язык вывалится. Я весь в поту. Будут и у нас медали!..
      А перед самым началом занятий вернулся Каримчик. Я позвал его к себе. Устроил Чарке экзамен.
      Каримчик уселся на диван, заложил ногу на ногу, как это делала наша учительница. Даже надел очки. Стащил у своей бабушки.
      Он сидел и гундосил:
      — Ну-с, молодые люди! — Где-то он это вычитал. Чарка охотно выполняла команды. И в кресло прыгнула сразу и на подлокотник.
      Каримчик сидел, не шевелясь. Очки скрывали выражение его глаз. Мне, во всяком случае, стало казаться, что он равнодушен. Тогда я решил его удивить и — была не была! — ударил ладонью по столу:
      — Вперёд!
      Чарка перемахнула со спинки кресла на стол.
      — Ура! — крикнул Каримчик.
      Но тут полетела на пол чернильница. Я кинулся её спасать, неосторожно толкнул часы. Они упали, больно придавив мне ногу.
      Нога что — заживёт! А вот часы...
      К счастью, они не разбились. Значит, поставим их на место, и никто ничего не узнает.
      Пыхтя, мы кое-как справились с этим трудным делом.
      — Ура! — опять сказал Каримчик и ударил по маятнику.
      Что уж там случилось, не знаю, только часы пошли. Они мерно отстукивали секунды. А мы стояли, разинув рты, потому что раньше никто не брался чинить эти часы.
      Потом мы плясали от радости и прыгали на диване. И Чарка хватала нас за ноги.
      И, конечно, мы решили никому не говорить, как «починили» часы.
      Вскоре Каримчика позвали домой, а я стал ждать родителей. Никогда, кажется, я не ждал их с таким нетерпением: уж очень хотелось их удивить.
      Каримчик через каждые пять минут звонил:
      — Как операция «Ходики»? Наконец он снова позвонил:
      — Твоя мама идёт! — Его окна были на улицу, а наши во двор. Я уже хотел положить трубку, но он вдруг закричал:
      — А стрелки ты перевёл?
      — Какие стрелки?
      — Ну, стрелки!..
      В самом деле — на наших часах было одиннадцать.
      — Сейчас двадцать минут седьмого! — кричал Каримчик.
      Только я успел подвести стрелки и выскочить из отцовского кабинета, как в замочную скважину вставили ключ.
      Мама чмокнула меня в щёку и прошла на кухню.
      — Как ты провёл день? — спросила она.
      — Да так, — ответил я уклончиво.
      — Ничего не случилось?
      — Что могло случиться? — сказал я и отвёл глаза, чтобы они меня не выдали.
      Чарка вертелась под ногами, и мама бросила ей кусок сырого мяса.
      Потом она стала жарить лук и плотно закрыла дверь. Чарка осталась с ней. Разве она могла уйти от мяса?
      Я чинно сидел в кабинете, ждал отца. Вдруг он позвонил, сказал, что задерживается.
      — Приходи скорей! — попросил я.
      — Ладно, — сказал он. — Мама уже дома?
      — Дома.
      — Позови её к телефону.
      Они о чём-то поговорили. Мама улыбалась и не слышала, как громко тикали часы. Она положила трубку, и тиканье стало просто угрожающим.
      Я стоял и глядел ей в глаза.
      — Что с тобой? — спросила она. — Не заболел? Просто удивительно, как она не замечала, что часы идут!
      Она пощупала мой лоб и даже заставила показать язык. А потом опять пошла заниматься хозяйством.
      Часы пробили шесть.
      Мама высунулась из кухни:
      — Телефон?
      — Нет, — сказал я.
      — Тогда открой дверь. Я открыл.
      — Никого?
      — Никого.
      — А мне показалось: звонили... Вот здорово получается! Потом опять звонил Каримчик:
      — Операция «Ходики»! —И мы хихикали в трубку.
      Около семи, наконец, пришёл отец. Он был большой и сильный. Обнял мать. Подбросил меня к потолку.
      В последнее время мне это не нравилось: что я — маленький? Но сегодня я сделал вид, что радуюсь, и отец остался доволен.
      — Мать, а мать! — весело сказал он. — Мужчины хотят есть.
      Он пошёл на кухню, и я отвернулся. Пусть обнимаются. Где-то там взвизгнула Чарка. Видно, попалась под ноги.
      Я с трудом сдерживал нетерпение.
      Сейчас отец пойдёт в кабинет, возьмёт газеты и сядет в кресло.
      Чарка тоже сунулась в кабинет, но я щёлкнул её по носу. Она отскочила и опять хотела пролезть в кабинет.
      — Ты её, наверно, сюда пускаешь, — сказал отец, подозрительно оглядывая комнату. На столе всё было в порядке, мы успели убрать. Он успокоился.
      А часы тикали. Чудеса да и только!
      Между тем большая стрелка снова подбиралась к двенадцати. Я затаил дыхание.
      Отец не сразу понял, что часы бьют. Я никогда не видел его таким растерянным.
      — Что это? — спросил он.
      — Часы...
      — Я понимаю, что часы. Кто их починил?
      — Я.
      — Ты?
      — А кто ещё?
      — Ты умеешь чинить часы?!
      — Что тут такого?
      Он позвал мать. Наконец и она заохала:
      — Ходят? Подумать только! — Но не поверила,
      что я починил часы. — Выдумщик! — сказала она.
      — Что же, они сами починились? — спросил я, пряча глаза.
      Отец поверил и стал говорить, как хорошо всё уметь делать самому. Потом он расчувствовался и спросил:
      — Сколько ещё не хватает на железную дорогу?
      — Семь рублей, — сказал я. Он достал десять рублей:
      — Молодец, ты их заслужил.
      Я покраснел и не знал, что делать. Но потом взял деньги и, свистнув Чарке, выбежал во двор. Там уже был Каримчик. Я показал ему деньги:
      — Только это, наверно, нечестно.
      — Почему нечестно?
      — Ну, так ведь мы их не чинили.
      — Как не чинили?
      — Они сами пошли.
      — И ничего не сами! — убеждал Каримчик. — Теперь закончим операцию «Семафор».
      Я колебался.
      — Ты как девчонка! — сказал он.
      — Ладно, — решил я. — Завтра пойдём в «Сказку».
      Но оказалось, что надо готовиться к контрольной, и мы в магазин не попали.
      А вечером пришёл отец. Он не подбросил меня к потолку, а по-мужски, крепко пожал руку. И мне опять стало стыдно, что я его обманываю.
      Признаться? Рассказать отцу обо всём? Но как же тогда операция «Семафор»? И потом ведь это была не только моя тайна.
      Так я рассуждал. А отец в это время позвал меня в кабинет.
      — Садись...
      Чего это, думаю, он мнётся? Как-то даже на него не похоже.
      Он достал из кармана часы:
      — Понимаешь, у нашего Петра Семёновича они вдруг встали. Посмотришь?
      — Сейчас не могу, — сказал я, начиная гореть. — Завтра, пожалуйста.
      Отец согласился:
      — Хорошо. Посмотри завтра. Я к Каримчику.
      — Проверяет, — решил он.
      — А как быть?
      — Чепуха, — говорит. — Пойдём и починим.
      На другой день мы пошли к часовому мастеру, и он при нас починил часы.
      — Операция «Ходики» закончена! — бодро сказал Каримчик.
      Мы отсчитали деньги и довольные побежали в «Сказку». Но отдел, где продавалась железная дорога «Пионерская», был закрыт на переучёт.
      Отец пришёл с работы.
      — Как часы?
      А я уже положил их ему на ст©л. Он похвалил меня и обещал летом взять в Москву. Мне стало не по себе. Он это заметил:
      — Ты не рад?
      — Рад.
      — А почему вздыхаешь?
      — Да так, вздохнулось...
      Он засмеялся и сказал маме:
      — Вырос мальчишка, и не заметили. Она расчувствовалась, смахнула слезу.
      Я больше не мог терпеть. Я всё хотел им рассказать: и как мы «чинили» часы, и всё прочее. Но тут вбежала Чарка, схватила меня за ногу. Я хотел сказать: «Фу!», но от расстройства сказал: «Вперёд!» — и тогда она прыгнула в кресло.
      — Это ещё что такое? — удивился отец.
      — Пошла вон! — отчаянно закричал я.
      Но она прыгнула на подлокотник, оттуда на спинку. Ещё мгновение, и она окажется на столе. Я перехватил её и выкинул в коридор.
      — Вот видишь, — назидательно сказал отец. — Её нельзя пускать в кабинет.
      Так ничего я ему и не рассказал...
      На следующий день он принёс ещё чьи-то часы. А мама — будильник тёти Кати. Его никто не брался чинить, но мама сказала, что я обязательно починю.
      Весь дрожа от обиды, я сообщил об этом Каримчику.
      — Подумаешь, — рассудил он. — Операция «Ходики» продолжается. Только и всего. Починим.
      Мы пошли к уже знакомому часовому мастеру к показали ему часы. Он поглядел на них через лупу:
      — Вот эти починим. А эти выкиньте.
      Но мы не могли выкинуть будильник. Мы посовещались и стали искать такой же, но только новый... Найти-то мы его нашли, да отцовских денег не хватило, и нам пришлось тратить свои сбережения.
      «Прощай, железная дорога!» — думал я.
      Но Каримчик не привык хмуриться.
      — Операция «Семафор» откладывается, — сказал он. — Зато всё это у нас смешно получается.
      Я спросил:
      — А если ещё принесут часы? Он ответил уверенно:
      — Не у всех же они ломаются! Но вечером сам принёс мне часы.
      — Это ещё чьи? — спросил я.
      — Да наши.
      — Зачем ты их притащил?
      — А мама узнала, что ты чинишь...
      Я хотел возмутиться. Он сказал примирительно:
      — Ладно, завтра починим.
      Теперь мы уже совсем не думали о железной дороге. Мы думали о том, как закончится операция «Ходики». А тут ещё отец стал спрашивать про эту самую дорогу: почему не купили?
      Я изворачивался, как мог.
      Несколько дней всё было спокойно. А в субботу мама принесла ещё чьи-то часы:
      — Посмотри, что с ними.
      — Потом, — сказал я, глядя в сторону.
      — Почему потом? — спросила она.
      — Надо гулять с Чаркой.
      — Она подождёт.
      — Мы с ней всегда гуляем в это время.
      — Давай, я пройдусь.
      — Ты устала.
      — Хорошо, — вдруг согласилась она. — Погуляй. А часы можно починить и завтра.
      Но у меня больше не было денег!.. Опять мы совещались с Каримчиком.
      — У меня ещё три рубля, — сказал он. — Последние.
      — Наверно, хватит, — решил я и тут увидел отца. Чем ближе он подходил ко мне, тем больше я менялся в лице. В руке он держал... часы.
      И тогда я не выдержал. Я ничего не мог с собою поделать. Захлёбываясь слезами, я всё рассказал про операцию «Ходики».
      Каримчик стоял рядом. Как настоящий друг, он пытался меня защищать.
      Не сразу я решился поднять глаза.
      Отец усмехался. И тогда я понял, что он давно всё знает. Наверное, он сразу разгадал нашу тайну. И мама тоже.
      Я низко опустил голову. Мне было стыдно.
      Но почему-то мне было ещё и приятно, что операция «Ходики» провалилась...
     
      СОЧИНЕНИЕ
     
      — Ребята, — сказала наша учительница, — в понедельник принесёте сочинение на тему: «Как я провёл выходной день».
      Мне это очень понравилось. Я решил всех удивить и стал придумывать разные чудеса. А может, забраться в самолёт и улететь на Луну?
      Но тут же я подумал, что никто этому не поверит, потому что на Луну самолёты ещё не ходят.
      «Ладно, — решил я, —отправлюсь куда-нибудь поближе».
      Сразу после завтрака в воскресенье я позвонил своему другу Каримчику:
      — Куда лучше лететь?
      — В Париж, — ответил он.
      — Я серьёзно.
      — Тогда на Северный полюс.
      Я не стал с ним больше разговаривать и повесил трубку. Но тут же раздался телефонный звонок.
      — А зачем тебе лететь? —спросил Каримчик. Я стал объяснять.
      — Всё ясно, — сказал он. — Мы такое сочинение уже писали.
      — Ну, и что ты придумал?
      — Ничего не придумал. Всё как было, так и написал.
      Я стал допытываться.
      — Ну, что десять раз подряд обыграл тебя в шахматы, — сказал он.
      — Когда же ты меня столько обыгрывал? — удивился я.
      — А в то воскресенье.
      — В какое ещё то?
      — Ну, в то.
      — Да в то мы с тобой и не виделись!
      — Как это не виделись, если я тебя обыграл? — спросил Каримчик.
      — Как это обыграл, если мы даже не виделись? — возмутился я.
      — А что ты делал в то воскресенье?
      — В какое то?
      — Ну, в то.
      — Откуда я помню?
      — Вот видишь, — сказал Каримчик. — Просто ты не хочешь сознаться.
      — Ну, давай сыграем сейчас, — предложил я.
      — Пожалуйста.
      — Тогда приходи.
      — Это ты хочешь сыграть, вот и приходи, — ответил Каримчик.
      — Да я не хочу играть, — сказал я. — Я просто не понимаю, как ты мог меня обыграть, если мы с тобой даже не виделись?
      — Заладил одно и то же, — рассердился Каримчик. — Да я и сейчас могу тебя обыграть, не выходя из своей комнаты.
      — Это как же?
      — По переписке.
      Я даже захлебнулся от удивления.
      — Ну что, боишься? — спросил он.
      — Я боюсь?!
      — А то кто?
      — Ладно, — сказал я. — Записывай ход.
      — Ничего я не буду записывать.
      — Почему?
      — Это же по телефону.
      Я вырвал лист из тетради и быстро написал: е4. Не одеваясь, я выбежал на улицу и в соседнем подъезде мгновенно взлетел на третий этаж.
      Каримчик открыл дверь.
      — Держи! — сказал я, протягивая ему листок. Он тоже всучил мне листок, и я, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, помчался домой.
      Отдышавшись, я развернул листок. Каримчик написал: е4.
      Я схватил телефонную трубку:
      — Ты что написал?
      — А ты что?
      — е4.
      — Ну, и я то же.
      — Почему ты так написал?
      — А ты почему?
      — Я играю белыми.
      — И я белыми.
      — Так не бывает!
      — Тогда играй чёрными, — сказал он.
      Я решил, что его не переспорить и согласился:
      — Тогда мой ход — е5.
      — Принеси записку, — сказал Каримчик.
      Я опять помчался к нему. Он взял записку и захлопнул передо мной дверь.
      Я подождал немного и стал звонить.
      — Чего надо? — спросил Каримчик, появляясь на пороге с часами в руках.
      — Давай записку.
      — Не суетись, — сказал он. — У меня ещё есть время на обдумывание.
      Я поплёлся домой. Мама сказала:
      — А тебе только что звонил Каримчик. Я сразу побежал к нему.
      — Держи, — сказал он.
      В записке стояло: КсЗ. Я тут же хотел написать ответный ход, но, оказалось, что у меня нет ручки.
      — Дай что-нибудь, — попросил я. Он принёс конфету.
      — Зачем она мне? — удивился я.
      — Ну, ты же просил что-нибудь.
      — Как же я буду писать конфетой?
      — А мне какое дело?
      Я закусил губу от обиды и побежал домой,
      — Что ты бегаешь взад и вперёд? — спросила мама.
      — А мы играем в шахматы.
      — Первый раз вижу, чтобы так играли в шахматы.
      — А мы по переписке. Она только махнула рукой.
      После двадцатого хода ноги у меня заплетались, и вообще я уже ничего не соображал.
      — Тебе мат! — сказал Каримчик.
      — Это нечестно! — возразил я.
      — Почему?
      — Ты же меня загонял. Он пожал плечами:
      — Просто ты не умеешь играть.
      — Как это не умею?
      — Не умеешь, и всё.
      — А давай теперь ты будешь приносить записки, — предложил я.
      — Что я, девчонка? — фыркнул он.
      — Почему?
      — Ну, это девчонки любят записки.
      — А я девчонка?
      — Не знаю.
      — Как это ты не знаешь? — возмутился я.
      — Если бегаешь с записками, может, и девчонка.
      — Ты что, спятил? Какая же я девчонка?
      — Не знаю, не знаю.
      — Ну, где у меня косички?
      — А ты их отрасти.
      — Зачем они мне?
      — У всех девчонок косички. Губы у меня задрожали:
      — Так я разве девчонка?
      — Ты — бегемот, — сказал Каримчик.
      — Это ещё почему?
      — А бегемоты не умеют играть в шахматы.
      — Я умею.
      — Но сейчас проиграл.
      — Ну и что?
      — А десять раз подряд?
      — Не было такого!
      — А в то воскресенье?
      — В какое — то?
      — Ну, в то!
      Голова у меня пошла кругом, и я полез на него с кулаками.
      — Тише, тише, — успокоил Каримчик. — Тебе ещё сочинение писать надо.
      А я про сочинение и забыл!
      — То-то неё, — назидательно сказал он.
      Я сел за стол и открыл тетрадку. Написал заголовок: «Как я провёл выходной день». Задумался. А как я его провёл?
      Тут позвонил Каримчик:
      — Ну, что сочинил?
      Меня вдруг осенило. Я написал, что играл в шахматы по переписке и выиграл... двадцать парти|й. Не на Луне же я был, в самом деле.
     
      О ВЕРНОМ ДРУГЕ
     
      РЕКС
     
      В детстве у меня был щенок. Я выменял его на старый бинокль. Бинокль был без окуляра, а щенок... без хвоста. Говорят, он таким родился. Но не в хвосте дело. Щенок был серый и сошёл за овчарку... Иначе бы я не отдал бинокль-Весь день я придумывал ему кличку. Джеком он быть не захотел, Тайфуном — тоже.
      На другое утро я поставил перед ним консервную банку с молоком.
      — Пей, Рекс!
      Он сразу стал пить, и я решил, что эта кличка ему по душе.
      Потом я начал с ним заниматься. Он научился лаять, когда видел у меня в руках сахар, и переставал лаять, когда я его убирал.
      Это был очень смышлёный щенок. Я завёл на него табель успеваемости. И если сам получал пятёрку, то и ему ставил пятёрку. А если вместо пятёрки случалось получить «пару»...
      Словом, Рекс безошибочно определял, какое у меня настроение. Он либо весело бежал навстречу, либо забивался под крыльцо и никаким сахаром его невозможно было выманить.
      Рос он быстро, но больше в длину. Вскоре стало ясно, что это не овчарка, а помесь таксы с обыкновенной дворнягой.
      А я хотел овчарку. Да где её возьмёшь, настоящую?
      Когда меня призвали на границу, то предложили поступить в школу служебного собаководства. Я с радостью согласился.
      Помню, подводят к вольеру. Там злобный кобель, тёмно-серый, с мощной грудью. Ощерился. Клыки — в палец.
      — Ваш, — говорят. — Кличка — Рекс.
      — Это Рекс? — спрашиваю.
      — Рекс.
      Надо же, такое совпадение!
      — Ну, идите, знакомьтесь.
      Я — к вольеру. Рекс скалит зубы. Страшно, но иду. Он бросается на решётку. Лапы, как у медведя, бревно перешибёт.
      Зову нежно:
      — Рекс! Куда там...
      Так и ушёл ни с чем.
      В обед приношу кашу. Проталкиваю миску палкой под решётку. Он впивается зубами в палку. Хочу вырвать — не могу. Бросаю палку, и он разжимает челюсти.
      — Ешь! — говорю,
      А он в сторону миски даже не смотрит.
      Я стою, уговариваю. Рекс рычит только. Обозлился я и ушёл.
      Через некоторое время опять иду к нему. Миска чистая. Я обрадовался. За палку и тащу к себе миску.
      Рекс — лапой по миске. Отлетела она в дальний угол. Не достать.
      Тут сержант, инструктор:
      — Подружились?
      — Ещё как! — говорю.
      Вечером надо кормить Рекса, а миски нет. Стыдно сознаться, что отобрал у меня Рекс миску. Ну, были кое-какие сбережения. Я — в военторг. Купил миску. Иду в раздаточную.
      — Что это у вас за миска? — спрашивает сержант.
      — Особенная, — говорю. — Чтобы не путать. Несу Рексу ужин.
      Рычит и опять к прыжку изготовился. Я — за палку. Втиснул миску под прутья и рванул палку назад. Только полоснул по ней Рекс клыками, а схватить не успел.
      Утром та же история. Подхожу за миской, и эта — в дальнем углу. Рекс лежит тихо. Положил морду на лапы.
      Потоптался я, потоптался. Нашарил мелочишку в кармане и знакомой дорогой — в военторг.
      Опять в раздаточной:
      — Что это у вас вчера зелёная миска была, а сегодня — синяя?
      — И вчера была синяя, — говорю. А сам глаза отвожу.
      Иду с полной миской к Рексу. Ничего. Не рычит. Без палки толкаю к нему миску. Подошёл он к ней, понюхал, и нос воротит.
      — Ешь. Не ест.
      — Ешь!
      Зло берёт, а ничего не могу поделать.
      Спрятался я за угол. Наблюдаю из своего укрытия : стал есть.
      Вот бестия!
      Подождал я, пока он миску вылижет, и опять подхожу. А он словно играет: бац лапой по миске, и летит она в дальний угол.
      Я схватил камень, и тут мою руку перехватили.
      Инструктор:
      — Так дело не пойдёт.
      — Что же теперь? Даёт он мне поводок:
      — Выводи на прогулку.
      — Как?
      — Заходи в вольер и приласкай.
      — Да вы что?
      — Только смело иди. Ну?..
      Понимаю: он опытный. Зря говорить не будет. Но как идти?
      — Давай, давай, — подбадривает он. Иду.
      Рекс насторожился.
      Я отпираю запор. Скрипит дверца. Ноги будто приросли к земле.
      И голос вроде не мой:
      — Хорошо, Рекс, хорошо. Он ощерился. Рычит.
      — Смелей! — подбадривает сержант. И, поверите, ничего.
      Погладил я Рекса. Пристегнул к ошейнику поводок. Он охотно пошёл гулять. Засиделся, видно.
      Так мы с ним подружились.
      Через несколько дней началась дрессировка. Я с первых же дней приучил его к дисциплине. Конечно, и тут инструктор помогал.
      В школе я понял, что дрессировка — сложная наука и одним сахаром тут не отделаться. Научить собаку трудно. Здесь мало воспитать условный рефлекс на команду или жест. Надо совершенствовать его до безотказности.
      Возьмём самый простой приём дрессировки: посадка.
      Рекс садился охотно, но сразу вскакивал. Я строго повторял команду. Он посидит немного и поднимается. Ещё строже повторяю команду, нажимаю на спину. Сидит.
      — Хорошо, — говорю я, но сахар даю не сразу, а лишь когда разрешаю встать.
      Так он постепенно научился сидеть сколько угодно.
      Между прочим, всегда давать сахар или кусочки мяса не рекомендуется. Нужно чередовать лакомства с командой «хорошо» и оглаживанием.
      Или, скажем, прорабатываем учебный след. Вдруг, откуда ни возьмись, чужая собака. Рекс вначале бросал след и — за ней.
      — Фу! — говорил я резко и дёргал за поводок так, чтобы ему было больно. «Фу!» — команда запрещающая, и Рекс научился это понимать.
      А я тоже учился терпению...
      Помню, уже после окончания школы, на заставе несли мы службу в плавнях.
      Ночь была тёмная. Накрапывал дождь. Река шумела. В такую погоду вся надежда на собаку.
      Я хорошо изучил Рекса. Поведёт ушами, значит, учуял кого-то. Опустит — ничего страшного нет. Может, хорёк, может, кабан.
      И всё-таки чуть Рекс шевельнётся, я настороже. Зря он шевелиться не будет. Лежит, прижмётся ко мне, точно заснул. А сам всё слышит.
      В ту ночь обстановка на участке была напряжённая. Начальник заставы, отправляя нас в наряд, сказал : возможно нарушение границы.
      Лежим мы час, другой. Рекс не шелохнётся. А дождь то припустит, то затаится. У Рекса шерсть мокрая, но терпит, не отряхивается. Знает: нельзя.
      Ещё час прошёл.
      Скоро рассвет.
      Вдруг Рекс насторожился. Ткнулся мордой в ладонь.
      — Слушай!
      Он застыл, к прыжку приготовился. Теперь и я услышал: идёт кто-то.
      — Фу! — шепнул одними губами.
      Мы так взяли нарушителя, что он даже сообразить ничего не успел...
      В другой раз — сложней.
     
     
     
     
     
     
      Мы преследовали неизвестного. Он, видно, хорошо знал местность и спешил к большому селу, где его следы могли затеряться. Дважды дорогу пересекала речка. Рекс волновался, потому что нарушитель хотел сбить нас со следа и забирался в воду. Но Рекс снова находил след и рвался вперёд.
      Мы настигли нарушителя в кустарнике, за которым начиналась церковная ограда. Перемахни он через неё, и трудно сказать, как бы дальше развернулись события.
      Я спустил Рекса с поводка. Он сшиб нарушителя с ног, прижал к земле.
      — Фу! Слушается.
      — Встать, руки вверх! — приказал я неизвестному.
      Пока мой напарник обыскивал задержанного, я снова взял Рекса на поводок.
      Мужчине лет тридцать. Зарос щетиной. Брюки полувоенного образца. В заднем кармане пистолет. В потрёпанном бумажнике — советская валюта, билет на поезд, командировочное удостоверение. Сапоги сбиты.
      Стали мы конвоировать нарушителя — прихрамывает на левую ногу.
      Мы вели его на заставу, разгорячённые погоней, довольные, что всё обошлось благополучно.
      Вдруг он остановился.
      Мы шли среди камышовых зарослей. До заставы было уже недалеко.
      — Не могу идти дальше, — прохрипел нарушитель и попросил разрешения снять сапоги.
      Я был ещё неопытным. Разрешил.
      Он сел на дороге. Стянул сапог. Засунул руку в голенище.
      — Так и есть — гвоздь! — сказал он и рванул
      руку.
      Мы не успели опомниться, как Рекс бросился на него. Неизвестный вскрикнул, разжал кулак и... выронил пистолет. Где он там у него в сапоге помещался, просто удивительно.
      Этот урок я запомнил на всю жизнь.
     
      ДИК
     
      Грудь у него была широкая. Морда квадратная. Челюсти хорошо развиты. Недоверчив. Вот, пожалуй, и вся характеристика. К такой собаке не сразу подберёшь вожатого.
      А у нас как раз был набор в школу. Я в то время был уже лейтенантом, начальником учебной заставы. Просматриваю личные дела курсантов. Курбанов. Боксёр-перворазрядник. Этот, думаю, подойдёт.
      Вызываю Курбанова к себе. Предупреждаю: овчарка злобная, не терпит обиды.
      Курсант слушает равнодушно. Что ему Дик?
      — Жаль, нет тигра. Так и говорит...
      Не очень мне понравилось его бахвальство. Но, гляжу: кулаки-молоты. Быка собьёт с одного удара.
      — Ты вот что, — говорю, — помягче с Диком. Одной силой доверия не завоюешь.
      — Есть! — отвечает он и — к выходу. Я наблюдаю со стороны.
      Смелый парень. У Дика шерсть дыбом, мечется по вольеру. А Курбанов входит, как к себе домой, прижимает Дика к железной решётке, надевает намордник.
      Вывел он его погулять. Чуть Дик в сторону, Курбанов с такой силой дёргал поводок, что Дик хрипел и буквально валился с ног.
      Завёл Курбанов Дика в вольер. Не приласкал. Запер дверцу.
      Я снова вызвал курсанта к себе.
      — Так не годится. Порвёт Дик.
      — Да что вы, — усмехнулся Курбанов. — Он у меня будет шёлковым.
      Не помогла беседа.
      И на другой день и на третий вёл себя курсант вызывающе. Все овчарки встречали своих хозяев радостно, а Дик даже ни разу хвостом не вильнул.
      Потом начались занятия. Дик оказался понятливым. Но курсант моих советов не слушает. Всё грубее и грубее обращается с Диком.
      Пошёл я к начальнику школы.
      — Что у вас? — спросил майор. Так и так, говорю.
      — Ваше решение?
      — Откомандировать Курбанова в другое подразделение.
      Майор нахмурился:
      — Не вижу повода.
      — Так ведь порвёт его Дик.
      — А вы на что?
      Не скажу, что после этого разговора у меня полегчало на душе...
      На следующий день были занятия по расписанию: забор, яма, бум. Все выводят овчарок без намордников. И Дик тоже без намордника.
      Овчарки молодые, необученные. Боятся бума, ямы, опрокидывают забор.
      А Дик будто решил показать себя. Забор перемахнул легко. На бум пошёл сразу, словно всю жизнь только этим и занимался.
      Когда Дик стал уже спускаться, Курбанов вместо того, чтобы поощрить его, нарочно, с силой рванул поводок. И тут Дик набросился на курсанта, прокусил палец, стал рвать тренировочную куртку. Мы насилу оттащили его.
      Курбанов поднялся бледный. И куда спесь делась. Увели его в медчасть. Перебинтовали. Укол сделали. Неприятно, конечно. А начальник школы ещё — под арест курсанта.
      Вышел Курбанов с гауптвахты. Обидно. И мы осуждаем. И никто из товарищей не поддерживает. И решимости той, с которой раньше входил к овчарке, уже нет. А ведь она это сразу почувствует.
      Опять я беседую с ним, разъясняю, как следует вести себя с Диком.
      Слушает. Молчит.
      — Разрешите идти?
      — Понятно? — спрашиваю.
      — Понятно.
      — Ну, идите.
      Курбанов неуверенно подошёл к вольеру.
      — Дик!
      Рычит Дик. Шерсть дыбом.
      — Ну, не сердись, Дик, — говорит Курбанов твёрдо, как я учил, но не зло, как раньше.
      Дик уловил перемену в его голосе. Перестал рычать, а сам настороже.
      Курсант открыл дверцу, и тут случилось неожиданное. Он не стал заходить в вольер, а сел на порожке. Обхватил голову руками. Глазам своим не верю: плачет!
      Дик подбегает к нему, лижет. Честное слово.
      Курбанов вначале его плечом отталкивал, а потом вдруг обнял.
      С тех пор любовь у них такая началась, что Курбанов три года проходил в сверхсрочниках.
     
      ВЕСТА
     
      Письма из Душанбе приходили часто. Здесь жили мои родители, и каждое их слово я знал наперёд.
      Однако в тот раз я ничего не понял. Мать просила не торопиться с женитьбой.
      «Конечно, — писала она, — это хорошо, что у тебя есть невеста, но вначале отслужи срок».
      Потом шли вопросы: давно ли мы знакомы, чем она занимается, кто родители?
      Меня даже пот прошиб.
      Перевернул страничку :
      «Спасибо, сынок, за откровенность. Но ведь ты даже имя её не сообщил».
      Тут, наконец, я догадался, в чём дело. В прошлом письме домой я сделал приписку, что служба идёт нормально, и Веста ко мне относится хорошо.
      Веста — это кличка овчарки.
      Вот как я написал :
      «Ко мне Веста относится хорошо, и я тоже крепко её полюбил».
      А мама знала мою слабость не дописывать слова. Да ещё трудно различить, где у меня большая буква, а где маленькая.
      Эта история развеселила заставу. А тут ещё часовой на вышке ефрейтор Хатамов увидел, что мы возвращаемся с границы, и позвонил дежурному:
      — Товарищ сержант, жених с невестой идут!
      — Ладно, Хатамов, — пообещал я. — Когда-нибудь рассчитаемся.
      С тех пор прошло много времени. Вдруг он говорит :
      — Когда же ты со мной рассчитаешься?
      — О чём ты? — не сразу сообразил я.
      Он напомнил. Я усмехнулся и ничего не ответил. Обида давно прошла. Да и какие могут быть счёты между друзьями?
      А Хатамов решил по-своему. Повар пересолил кашу. Хатамов отставил миску в сторону и недоверчиво покосился в мою сторону.
      В другой раз старшина отчитал его за плохо начищенные сапоги и поставил меня в пример.
      Хатамов обиделся.
      — Сводишь счёты? — сказал он мне. Приехали шефы из театра Лахути, а он в наряде.
      — Ты подстроил!
      Перестала писать девушка. И тут, оказывается, я виноват.
      — Совсем ты свихнулся, Хатамов, — с сожалением произнёс я.
      Несколько дней не разговаривали. Потом он извинился: пришло долгожданное письмецо.
      Я в это время занимался с Вестой. Она принесла апорт и села возле меня.
      — Можно погладить? — спросил Хатамов. Я взял у Весты апорт.
      — Попробуй.
      Он не стал рисковать и вдруг огорошил меня вопросом:
      — А когда ты со мной рассчитаешься? Тут уж и я не выдержал:
      — Сегодня!
      Вначале мне и в самом деле захотелось его проучить. А что, если облить водой ночью и спросить, почему простыня мокрая? Но я тут же устыдился своей выдумки. Да и зачем что-то придумывать? Он и так наказал себя, постоянно ожидая расплату.
      Вечером мы узнали, что вместе пойдём в наряд.
      Дежурный разбудил в два часа ночи. Приказ был ясен. Двигаться вдоль вспаханной полосы на левый фланг. В районе пограничного столба замаскироваться и нести службу в «секрете».
      Было темно и пасмурно. Я спустил Весту с поводка, уверенный, что она не свернёт с дозорной тропы. Веста хорошо знала службу, чутко реагировала на шорохи.
      Время от времени я включал следовой фонарь. Яркий луч света выхватывал разрыхлённую бороной землю.
      Теперь мы шли в окружении камышовых зарослей. Где-то, совсем рядом, шумела река.
      Неожиданно Веста застыла, подзывая меня к себе. Я различил заячьи следы. Они были совсем свежими.
      — Хорошо, Веста, — шепнул я, продолжая путь. За излучиной камыши отступили. В это время тучи раздвинулись, и луна высветила пограничный столб. До него было рукой подать. Я даже различил Государственный Герб Советского Союза.
      Вокруг было безлюдно и тихо. Я решил залечь с Вестой в камышах, а Хатамову приказал выдвинуться вперёд.
      Ефрейтор сделал шаг в сторону пограничного столба. Веста зарычала.
      — Фу! — тихо сказал я.
      Хатамов не обернулся. Веста вдруг бросилась на него, сшибла с ног. Он упал лицом в землю. Я не знал, что и подумать.
      — Ко мне, Веста!
      Она не повиновалась. Одним прыжком я оказался рядом, схватил за ошейник.
      Хатамов медленно поднялся. Губы у него дрожали :
      — Нашёл время рассчитаться. Он отряхнулся и пошёл дальше.
      Веста громко залаяла. Она никогда не подавала голос без команды.
      — Фу! — зашептал я, чувствуя, как всё тело у неё напряглось.
      Считанные метры отделяли Хатамова от пограничного столба.
      Веста бесновалась.
      — Стой, Хатамов! — приказал я. Он медленно повернулся:
      — Если ты её отпустишь — пристрелю!
      — Хатамов, назад!
      — Что? — удивлённо переспросил он.
      — Назад!
      Признаться, я ещё толком не знал, почему настаиваю на этом.
      Он неохотно подошёл ко мне. Веста сразу успокоилась.
      — Ну, что, добился своего? — с обидой произнёс Хатамов.
      Я не знал, что ответить.
      Веста вдруг лизнула ему руку.
      — Вспомнила, что я твой друг, — усмехнулся Хатамов.
      — Ладно, — произнёс я смущённо. — Выполняй приказ.
      Он снова двинулся к пограничному столбу, и опять Веста задрожала, готовая броситься на него.
      — Стой, Хатамов!
      Наконец, я понял, в чём дело. По столбу медленно сползала кобра, изготовясь для смертоносного броска. Я выстрелил ей в голову. Веста бросилась к издыхающей змее, стала рвать на части.
      Хатамов будто окаменел. Только теперь он понял, какой опасности подвергался. Не сразу он пришёл в себя. Но вот побелевшие губы тронула улыбка:
      — Будем считать, что ты со мной рассчитался?
      — Хорошо, — согласился я. — Но чтобы ты ко мне с этим вопросом больше не приставал.
     
      ПАЛЬМА
     
      В последнее время я стал видеть сны. Раньше спал, как убитый. На заставе считали самым трудным делом вынудить меня проснуться. Но однажды старшина сказал:
      — Я за тебя всю картошку почищу, если проснёшься сам.
      Тогда меня рабочим по кухне назначили, а он дежурным заступал. Я, конечно, согласился. Правда, он условие поставил: если не проснусь — буду чистить картошку до самой демобилизации.
      «Уж один-то раз выдюжу!» — подумал я. Но на всякий случай решил всю ночь не спать.
      Лежал я с открытыми глазами, посмеивался. Подумаешь, испытание. Слышал, как наряды поднимались. Я по ним время отсчитывал. Последний в пять часов утра выходил на границу.
      «Теперь всё в порядке!» — обрадовался я. И заснул...
      Вот и пришли сны, один другого страшнее. То я всю картошку должен был съесть, то затолкать в диск вместо патронов. А тут ещё подвернулась «Мифология». На одном рисунке крылатое страшилище — гриф — с головой орла, туловищем льва. Так этот гриф стал сниться и всё норовил выклевать глаза, будто они у меня из картофелин.
      Я даже похудел. Рассказать про свою беду совестно, а что делать — не знаю.
      Через какое-то время назначили меня в наряд с молодым солдатом по фамилии Мороз. Он призвался на границу со своей овчаркой Пальмой. Но мы перекрестили её: То-Ли-Есть-То-Ли-Нет. Очень уж она была флегматичная. Другой бы на его месте обиделся, но он стерпел. И ничего не пытался доказать. Мы решили, что он скучный человек, а про себя стали называть: Ни-Жарко-Ни-Холодно.
      Одним словом, взял я автомат, диск с патронами, сигнальный пистолет. Ни-Жарко-Ни-Холодно молча проверил моё снаряжение и кивнул.
      Мы получили боевой приказ, вышли на дозорную тропу. Ни-Жарко-Ни-Холодно впереди. Я, как и положено, держался на расстоянии видимости.
      Мы спустились к реке, затаились в камышах. Целую вечность вслушивались в ночные голоса, отражали нападение комаров. Потом осторожно пошли дальше. Проверили сигнальную систему. Снова залегли...
      Наконец пришла пора возвращаться. То-Ли-Есть-То-Ли-Нет бесшумно скользила вдоль вспаханной: полосы. Я с трудом различал её силуэт. Вдруг она свернула с тропы.
      Ни-Жарко-Ни-Холодно подал знак остановиться. Вскоре он два раза ударил по голенищу. Это тоже был условный сигнал. Я подошёл ближе.
      То-Ли-Есть-То-Ли-Нет застыла у телеграфного столба. Ни-Жарко-Ни-Холодно ткнул пальцем в небо. Где-то там, над проводами, затаилась крупная птица.
      — Гриф! — прошептал Ни-Жарко-Ни-Холодно. Я пригляделся. Это и в самом деле был гриф, только без львиного туловища.
      Я хлопнул в ладоши. Он не отреагировал. Я стал раскачивать столб. Опять хоть бы что.
     
     
     
      I
      Ни-Жарко-Ни-Холодно принялся меня уговаривать:
      — Ладно, пусть сидит.
      А я вдруг решил проучить грифа.
      «Вот сгоню это страшилище, — подумал я, — и больше не будет сниться всякая чепуха».
      Я навалился на столб. Гриф повёл из стороны в сторону хищным клювом.
      — А ну, пошёл! — вконец рассердился я.
      Гриф и не думал улетать. Тут я вспомнил про сигнальный пистолет. В мгновенье ока я разобрал его и запустил в грифа деревянной рукояткой. Он тяжело взмахнул крыльями и улетел. Я сразу успокоился.
      — Идём, — сказал Ни-Жарко-Ни-Холодно.
      — Сейчас, — ответил я и принялся искать рукоятку. Но она куда-то запропастилась.
      — Посвети, — сказал я.
      Ни-Жарко-Ни-Холодно вскинул следовой фонарь. Луч света скользнул по земле. То-Ли-Есть-То-Ли-Нет шарахнулась в сторону.
      Мы вспотели, прочёсывая всё вокруг, однако рукоятка будто сквозь землю провалилась.
      — А что, если её гриф унёс? — огорошил меня вопросом Ни-Жарко-Ни-Холодно.
      Я сразу согласился. С таким клювищем, как у этого грифа, не то что сигнальный пистолет, футбольный мяч заглотить можно.
      Ни-Жарко-Ни-Холодно развёл руками. Наверно, потому он и не привлекал овчарку к активному поиску.
      Угрюмые возвращались мы на заставу. Как объяснить свой поступок, и что будет за порчу государственного имущества?
      То-Ли-Есть-То-Ли-Нет спокойно бежала впереди. Ну, кому нужна такая собака?
      За поворотом вспыхнули огни заставы. Ни-Жарко-Ни-Холодно подозвал овчарку, чтобы взять на поводок. Вдруг он два раза ударил по голенищу.
      «Что там ещё стряслось?» — невесело подумал я.
      — Гляди! — сказал он, протягивая рукоятку от сигнального пистолета.
      Я опешил.
      — А Пальма-то, оказывается, её подобрала, — разъяснил он.
      Вот это был номер!..
      Я поставил автомат в пирамиду и пошёл на кухню.
      — Отдыхай после наряда, — сказал старшина.
      — У меня долг, — ответил я.
      Но на этот раз я не стал чистить картошку. Я выпросил у повара мясо и понёс Пальме. Больше ,я не буду называть её То-Ли-Есть-То-Ли-Нет.
      В казарме Мороз разбирал постель. Он увидел меня, улыбнулся. Ну, как можно говорить про него: ни жарко, ни холодно?
      Я забрался под накомарник.
      «Если и теперь придёт сон, — подумал я, засыпая, — то он непременно будет хорошим».
     
      АЯН
     
      Свердловск встретил дождём. Ветер сорвал с головы фуражку, погнал по глянцевым плитам аэропорта. К козырьку прилип мокрый, жёлтый лист.
      Я стряхнул фуражку и надвинул её на лоб.
      — Такси!
      Думал, что опоздаю к поезду, но ничего, обошлось...
      Электричка мчалась мимо голых полей. Косые струи дождя хлестали по окнам.
      В Нижнем Тагиле меня встретил перетянутый ремнями капитан.
      — Будете отдыхать или сразу приступим к делу? : — спросил он.
      Я сказал, что времени у меня в обрез.
      — Ну что же, поехали.
      Мы долго тряслись в автобусе. Я приехал отбирать собак для границы, и капитан на все лады расхваливал овчарок из своего питомника.
      — Чудо, а не овчарки! —повторил он несколько раз. — Есть тёмно-серые. Такая масть вас устраивает?
      — Устраивает, — ответил я.
      — А есть чепрачные.
      — Ещё лучше.
      — А Кичи совсем чёрная. Подойдёт?
      — Хоть синие в полосочку, — сказал я.
      — А может, вам нужны белые? — усмехнулся капитан.
      — Конечно, — ответил я, не скрывая иронии. — Такие собачки называются шпицами.
      Капитан заметил вежливо:
      — Я — про овчарок, — и опять усмехнулся. «Ладно, — подумал я, — говори, что хочешь. Приедем, на месте разберёмся».
      Теперь я смотрел в окно. На мостовую мягко ложился снег. Первый снег в этом году.
      — Где-нибудь в Мурманске, — сказал капитан, — таким овчаркам цены нет.
      Я пропустил его замечание мимо ушей.
      В помещении, где отбирали собак, стоял гвалт. Несколько пограничников, приехавших сюда за день до меня, уже осмотрелись. Доложили, что овчарки хорошие.
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
      Я забыл о капитане. Слева и справа от меня метались на привязи овчарки. Инстинкт подсказывал им, необученным, годовалым щенкам, что чужого надо встречать лаем. Они выходили из себя, гремели цепями, заливались до хрипоты. И один из них задавал тон.
      Он стоял в конце зала, выше всех на голову. Редко встречается такая овчарка. Я не мог отвести от неё глаз. Я уже любил эту овчарку и знал, что обязательно увезу её с собой.
      — Аян! — сказал кто-то за моей спиной.
      Кличка-то какая звучная: Аян!
      Тут только я снова вспомнил о капитане. Ну, конечно, это он назвал кличку понравившегося мне щенка.
      — Аян? — переспросил я. Он кивнул.
      — Нравится?
      — Ещё бы! — восхитился я и только тут сообразил, что ведь Аян белый, как снег.
      Капитан рассмеялся. Он, конечно, помнил наш разговор в автобусе.
      Но какое это имело значение? Я шагнул к Аяну.
      — Стойте! — капитан схватил меня за руку. — Разорвёт!
      — Вот ещё! — в свою очередь засмеялся я.
      — Разорвёт! — повторил капитан убеждённо. Аян предостерегающе зарычал.
      — Да он вас просто к себе не подпустит, — вдруг успокоился капитан.
      — Не подпустит?
      — Конечно.
      — Хотите пари?
      Мы ударили по рукам.
      — Аян! — В моём голосе были и ласка и приказ. Таким тоном с ним ещё не разговаривали. Пока он соображал, что к чему, я уверенно погладил его и отвязал поводок.
      — Гуляй, Аян!
      Он ловил снежинки и резвился, как все щенки. Капитан только махнул рукой.
      Вечером я уже садился с Аяном в электричку.
      Время было позднее. Вагон полупустой. Я устал и решил прилечь. Привязал Аяна к столику у окна. Вздремнул. И вдруг слышу лай.
      — Что случилось?
      Стоит в проходе испуганный контролёр. Оказывается, Аян не подпустил его ко мне.
      Ну, контролёра я успокоил. А мой верный страж заработал кусок сахара. Он понял, что поступил правильно, и потом всю дорогу до самой части никого ко мне не подпускал.
      Вы спросите: где сейчас Аян? Разумеется, на границе. Между прочим, дрессировке он поддавался легко. Поощришь — и всё поймёт, всё сделает. Неутомим в поиске...
      Не верите, что бывают белые овчарки?.. А он — белый! Тут надо обратиться к генетике. Наука такая есть о наследственности.
      Вот, например, недавно Флинта принесла щенят. Трое в неё — тёмно-серые. А один, как белоснежный комочек. Назвали Аяном, в честь отца.
      Отличная собака наш Аян. Гордость отряда.
      Не ошибся я тогда в Нижнем Тагиле.
     
      ТАЙГА
     
      Она положила свою тяжёлую, массивную морду мне на колени. Я прочёл в её умных глазах участие и тревогу.
      — Ну, хорошо, хорошо!- — сказал я, сдерживая волнение.
      Но мой голос звучал не так, как обычно. Она это почувствовала. Стала давать лапу. Этот жест преданности всегда меня трогал.
      — Ладно, — сказал я через силу и протянул к ней руку. Она отскочила, игриво наклонив голову.
      Мне стало не по себе. Я спрятал лицо в ладонях. Одним прыжком она оказалась рядом. Стала лизать руки.
      «Что с тобой? — спрашивали её глаза. — Чем я могу помочь?»
      Она готова была выполнить всё, что я прикажу. Но она не знала, какое её ждёт испытание.
      А я глядел на часы, неумолимо отсчитывающие последние минуты перед нашей разлукой. Через полчаса подъедет газик, и мы простимся.
      Она ничего не поймёт. Будет ждать меня день, другой, третий. А как-то я уезжал на две недели. Но я всегда возвращался. Теперь я уезжаю учиться в Академию и не могу взять её с собой. Значит, мы расстаёмся навсегда.
      Она протягивает мне лапу. Я знаю, что она будет это делать до тех пор, пока я не засмеюсь. Тогда она поверит, что мне хорошо, и успокоится.
      Три года назад необученным щенком её привезли в школу служебного собаководства из Астрахани. Она сразу обратила на себя внимание. Было что-то царственное в её классическом экстерьере, гордой посадке головы. Я жалел, что она не попала в моё подразделение. Любовался издали.
      У неё был хороший вожатый. Он не скупился на ласку, заботливо ухаживал за ней. И она отвечала старанием. Училась легко и весело. Все собаки на четвёртый-пятый день усваивают команду «апорт». А она уже на втором занятии безошибочно опознавала и подносила предметы.
      Помню, я стоял рядом. Она смотрела на вожатого и будто спрашивала: ты доволен?
      — Умница, Тайга! — сказал он, улыбаясь мне. Она протянула лапу. Никто её этому не учил. Она сама придумала давать лапу, чтобы обратить на себя внимание. Он засмеялся и достал из кармана кусочек сырого мяса.
      Особенно ей нравилось работать по следу. Из десятков и даже сотен различных запахов она находила тот единственный, который был задан. Следы становились всё сложнее, но она не сбивалась. Наоборот, дополнительные трудности возбуждали её, и в школе стали говорить, что этой собаке цены нет.
      Начальник школы разъяснял новобранцам, показывая на Тайгу:
      — Известно ли вам, что хорошая овчарка может различить до полумиллиона запахов? Что чувствительность обоняния собаки в одиннадцать с половиной тысяч раз сильнее, чем у человека?
      Одним словом, к концу учебных сборов Тайга бы* ла первой претенденткой на медаль, а её вожатый — на сержантские знаки отличия.
      И тут случилось непредвиденное. За две недели до экзаменов вожатого увезли в госпиталь. Пришлось срочно оперировать. В школу он больше не вернулся.
      Временно к Тайге прикрепили другого солдата. Но у него был свой пёс, и Тайга была для него обузой. Он наспех чистил её и наспех кормил. И команды он подавал ей не так, как её бывший хозяин. Она не слышала в его приказе привычную ласковую интонацию и стала ошибаться. Он дёргал поводок вместо того, чтобы подбодрить её, и она ещё больше ошибалась. Правда, она как-то пыталась дать ему лапу. Но он резко сказал: «Фу!» С тех пор она перестала давать лапу.
      Часами она лежала в вольере, глядя в ту сторону, откуда всегда появлялся хозяин. Но его не было, а она всё ждала. У неё пропал аппетит. Ввалились бока. Глаза стали грустными.
      Накануне экзаменов начальник школы устроил выводку.
      — Это Тайга? — спросил он удивлённо.
      — Так точно! — ответил солдат. Подполковник не верил своим глазам.
      — Тайга! — позвал он.
      Она стояла, безучастная ко всему.
      Начальник школы побагровел. Он долго распекал солдата за нерадивость. Досталось и командиру отделения, и начальнику учебной заставы.
      Я тоже чувствовал себя виноватым, хотя у меня были свои заботы.
      А подполковник бушевал.
      И вот за Тайгу взялись. Её искупали. Поставили на дополнительное питание. Но, видно, она не почувствовала искренности и осталась равнодушной к заботе, которую проявляли по обязанности.
      Наконец, подошли экзамены. Как и все, Тайга выдержала их. Но мы-то знали, что она способна на большее.
      Вскоре овчарки со своими вожатыми разъехались по заставам. Но у Тайги не было вожатого, и временно её оставили при школе. Подполковник хотел закрепить за ней опытного инструктора. А тут вдруг приказ: его переводили в другую часть.
      О Тайге забыли.
      Новый начальник школы начал с выбраковки собак. История Тайги не произвела на него впечатления:
      — В расход!
      Она стояла перед ним — худая, и можно было сосчитать, сколько у неё рёбер. Шерсть свалялась. В глазах такая боль и тоска, что мне стало не по себе.
      А новый начальник непреклонен:
      — В расход!
      Списать, расстрелять — вот что значит этот страшный приказ.
      И тут же с неё сорвали ошейник. Накинули на шею верёвку. Сейчас её отведут в овраг за ветеринарной частью, и всё будет кончено.
      Она словно поняла это. Виновато опустила голову.
      Я не выдержал:
      — Стойте!
      — Что это значит? — сердито спросил начальник школы.
      — Разрешите, товарищ полковник, я возьму Тайгу...
      — Глупости! — перебил он. — Не овчарка, а сентиментальная барышня.
      Я настаивал.
      Он вдруг согласился.
      — Хорошо. Но чтобы в школе я её больше не видел!..
      В город я вёз её на такси.
      — Откуда такой исторический экземпляр? — допытывался водитель.
      Я показал серебряную медаль. Он не поверил:
      — Этой дохлятины?
      Я не стал ему ничего объяснять. Стал гладить Тайгу. Она неуверенно протянула лапу. Я обрадовался.
      — Хорошо. Даёшь лапу? Шофёр засмеялся:
      — Так у меня Жучка даёт лапу. А дворняга-то третий сорт.
      Я плохо его слушал. Гладил Тайгу. Она жалась к моим ногам.
      Телефон звонил настойчиво. Я не торопился брать трубку. Я знал, что означает этот звонок.
      Тайга склонила голову на бок: ну, что же ты? В глазах ожидание: а если нас позовут?
      — Слушаю! —сказал я.
      — Товарищ майор, машина вышла.
      — Хорошо. — Я медленно положил трубку. Вот и всё. И ничего нельзя изменить.
      А Тайга бросилась за поводком: гулять?
      Я научил её приносить поводок и бархатную ленту с медалями. Она положила их у моих ног.
      Я не шелохнулся.
      «Ну, что же ты?» — нетерпеливо тронула лапой.
      Я думал. От штаба части до моего дома пятнадцать минут езды. Значит, ещё есть время. Я прижался к ней и закрыл глаза. Она стала лизать мне руки...
      Вот так же она лизала мне руки в ту ночь, когда случилось ЧП. Вернее, руки она лизала мне уже на следующий день. Но для нас он был продолжением той трудной ночи и, значит, я не ошибся.
      Нарушители иногда используют домашних животных — лошадей, ослов, верблюдов, волов — для преодоления вспаханной полосы на линии государственной границы, а затем перегоняют их обратно. В таких случаях на этой полосе, ещё её называют контрольной, остаётся след вола или, скажем, лошади в наш тыл и обратно за границу. Может сложиться впечатление, что животное случайно перешло границу и вернулось домой.
      Именно так решил тогда пограничный наряд, в составе которого были солдаты-первогодки. Они даже не стали докладывать на заставу, а продолжали службу. Дежурный узнал о происшествии лишь несколько часов спустя, когда наряд вернулся с границы.
      К месту происшествия срочно выехала группа пограничников во главе с начальником заставы. Это был опытный офицер. Он сразу во всём разобрался.
      В нашу сторону шла ровная дорожка следов» оставленных копытами двух лошадей. Такие следы обычно оставляют управляемые животные. Лошади, идущие сами по себе, оставляют извилистые следы.
      В одном месте кони останавливались. Начальник заставы отчётливо различил следы топтания.
      — Всё ясно, — сказал он. — Без седока лошадь никогда не будет топтаться на месте.
      Вероятно, нарушителя переправили через границу, а затем проводник увёл лошадей.
      Каким-то образом неизвестному удалось преодолеть сигнальную систему. Дальше начинался каменистый грунт, который не сохранил следов.
      Вот тогда-то и вызвали нас с Тайгой.
      С момента нарушения границы прошло много времени, но я был уверен в Тайге. И она не подвела.
      След вывел нас в пески. Огромное жёлтое море казалось бесконечным.
      Огненный диск солнца подбирался к зениту. Мы давно уже изнемогали от жары. Песок накалился, и я чувствовал его жар сквозь толстые подошвы сапог.
      С тревогой следил я за Тайгой. Она дышала тяжело, но, видимо, мы настигали нарушителя, потому что она рвалась вперёд, и мы едва поспевали за ней.
      Он спрятался среди могил на старом мусульманском кладбище. Решил не сдаваться без боя. Я спустил Тайгу с поводка. Она подкралась к нему и, одним прыжком оказавшись рядом, прижала к земле.
      Она всё-таки сожгла лапы. Мы только сейчас это /заметили. Ожог второй степени, словно бежала по раскалённым углям. Не могла подняться. Я остался с ней, и она лизала мне руки.
      Вот так же она лизала мне руки. Но сейчас я уеду, а её возьмёт к себе мой старый приятель, офицер, с которым мы вместе кончали военное училище ;и служили в одной части. У него тринадцатилетний сынишка, Тимур. Он-то и будет ухаживать за Тайгой. Они друзья — Тимур и Тайга. Когда я уезжал, Тимур был с ней. Но тогда он жил в моей комнате. А теперь Тайга переедет к ним и неизвестно, как она это воспримет.
      «Чепуха, — успокаивал я себя. — Привыкнет».
      За окном раздалась автомобильная сирена. Почти сразу позвонили в дверь.
      Вбежал Тимур, стал обнимать Тайгу. Я был рядом, и она лишь вежливо вильнула хвостом. Она будет его признавать, когда поймёт, что снова осталась с ним.
      Тимур обычно писал, как она ведёт себя в моё отсутствие. Я немедленно отвечал и давал советы.
      Он её перекармливал. Всё время ему казалось,, что она недоедает. А потом жаловался, что у неё расстройство желудка. Я ругал его в письмах и объяснял, как надо давать биомицин.
      Она неохотно выполняла команды.
      — Добивайся беспрекословного выполнения! — требовал я.
      Но она всё делала как-нибудь. Ждала меня и, дождавшись, мгновенно преображалась.
      — Вот видишь, — говорил я Тимуру. — В другой раз постарайся заслужить её доверие.
      — Как? — спрашивал он.
      — Лаской.
      — Так я уже её заласкал!
      Он был прав. Но Тайга любила только меня. Его она терпела по необходимости.
      Это-то и тревожило меня сейчас, когда мы должны были расстаться навсегда.
      Будет ли Тайга любить мальчика так же самозабвенно, как любила меня? Удастся ли ему заслужить такую любовь?..
      Договорились, что Тимур будет писать мне раз в неделю. А если появится необходимость — то и чаще.
      Я взял чемодан и пошёл к дверям. Тайга схватила поводок и забежала вперёд.
      — Ты останешься дома, — сказал я.
      Я и раньше ей так говорил, и она отступала. Но на этот раз моё беспокойство, вероятно, передалось ей. Она словно окаменела.
      Я на неё прикрикнул. Она глядела на меня своими понимающими, преданными глазами, в которых уже поселилась тоска.
      Я отвернулся. Она протянула лапу.
      — Пусти! — сказал я почти грубо и хлопнул дверью.
      Потом я пять часов летел в самолёте и всё время думал о ней. И в Академии она не выходила у меня из головы.
      Тимур писал часто. Он сразу привёл Тайгу к себе. Они жили на другом конце города в новом микрорайоне.
      Тайга на следующий день убежала.
      Он вскочил в автобус и раньше её оказался у моей бывшей квартиры. Туда уже кто-то въехал. Мальчик перехватил Тайгу у подъезда. Она вырвалась и стала царапаться в дверь. Её впустили... Запахи были новые. И всё здесь было не так. Но она легла на том самом месте, где раньше была её подстилка, и ни за что не хотела вставать. С большим трудом удалось Тимуру увести её.
      Она плохо привыкала на новом месте. Нехотя ела. Нехотя гуляла.
      Лето стояло жаркое. Как-то Тимур пошёл с ребятами купаться на Душанбинку. Вода в этой речке ледяная — с гор. И Тайгу он, разумеется, взял с собой. Она любила купаться. И на этот раз оживилась.
      Он бросил палку в стремительный, бурный поток.
      — Апорт!
      Она охотно выполнила команду. Принесла палку. Он снова бросил, и она опять принесла.
      Потом он купался, и она — с ним. Он замёрз и вылез на берег. Она разыскала палку, подала ему. Он снова бросил её в реку.
      Они забыли о времени, и лишь когда солнце стало садиться, вернулись домой.
      Ночью Тайга чихала. Утром не притронулась к пище. У неё оказалось воспаление лёгких.
      И тут Тимур проявил себя с самой лучшей стороны. Он купил шприц и делал ей уколы пенициллина, строго следуя предписаниям врача.
      Она лежала в его комнате. Он вставал ночью, поил её тёплым молоком и бульоном. Чего он только не делал! И Тайга стала поправляться. А однажды, разбудив его носом, протянула лапу.
      Так она признала его хозяином и всю свою любовь, всю свою преданность отдала ему.
      Она очень скучала, когда мальчик уходил. Чувствуя это, он почти не расставался с ней. В городе часто видели неразлучных друзей. — мальчика и овчарку чепрачной масти. Она шла, прижимаясь к его ноге, и гордо несла свою красивую голову, ни на кого не обращая внимания.
      Потом начались занятия в школе. Тимур стал оставлять Тайгу дома. Если кто-нибудь был в квартире — отец или мать Тимура — она вела себя спокойно. Но стоило ей остаться одной, как начинала волноваться. Вероятно, у собаки появилась боязнь, что её снова бросят.
      Тимур написал мне, что однажды застал Тайгу за странным занятием. Она стояла на балконе, как бы примеряясь к железной решётке.
      Я понял: она спрыгнет с третьего этажа, если вдруг решит, что так надо. И ничего её не остановит, даже боязнь высоты, потому что самым страшным для неё было снова потерять хозяина.
      Я дал телеграмму: «Уходя, обязательно запирай дверь на балкон».
      Тимур ответил, что так и делает. Но я не успокоился и в каждом письме напоминал ему об этом.
      Потом он вдруг замолчал. Я не вытерпел и позвонил его отцу в часть.
      Предчувствие не обмануло меня. На этот раз Тимур оставил дверь на балкон открытой. Он опаздывал в школу и забыл про дверь. С улицы увидел на балконе Тайгу. Она впилась в него глазами.
      — Назад! — крикнул он и махнул рукой. Но она уловила только жест и восприняла его по-своему.
      Легко оттолкнувшись сильными лапами, она перемахнула через решётку.
      — Жива? — с замиранием спросил я.
      — Жива, — ответил отец Тимура. — Только что толку? Серьёзное повреждение позвоночника. Отнялись задние конечности. Врачи говорят, безнадёжно. Предложили усыпить, но Тимур и слушать не хочет. Пытается выходить.
      Три недели мальчик не отходил от своего четвероногого друга. И уколы он Тайге делал, и раздобыл где-то кварцевую лампу, и убирал за ней, потому что она не могла подняться. Но всё было бесполезно. Врачи только разводили руками: медицина бессильна. А Тимур во что-то ещё верил.
      Он очень похудел: не спал ночью. И стал пропускать школу. Дальше так не могло продолжаться. Было решено Тайгу усыпить.
      Тогда мальчик дал мне телеграмму. Он просил срочно приехать и всё решить на месте. Я был для него последней надеждой.
      Как уж там удалось, но я прилетел на следующий день. Дверь открыл мальчик. Прижался ко мне, заплакал.
      — Ну, ну, Тимур, — сказал я. — Будь мужчиной!
      И вдруг я услышал лай. Безудержный, радостный лай. Таким лаем меня всегда встречала Тайга. Значит, она узнала мой голос. Значит, она меня не забыла.
      — Тайга! — позвал я.
      Она бросилась ко мне, чуть не сшибла с ног. Она лизала мне лицо, руки. Я закрыл глаза, пытаясь увернуться от её ласки.
      — Тайга! — повторил я, открывая глаза.
      В ответ раздался лай, на этот раз жалобный, виноватый. Лай из соседней комнаты. Значит, она не вставала, значит, всё это мне показалось.
      Я вбежал в комнату Тимура.
      Тайга беспомощно лежала на подстилке. Она увидела меня и сделала отчаянную попытку подняться. Но ей это не удалось, и она тихо заскулила.
      — Лежи, лежи, — сказал я, опускаясь перед ней на колени. — Как же это ты так оплошала? А?
      Она стала лизать мне руки и всё тянула единственную уцелевшую лапу. Она даже не могла вильнуть хвостом, потому что был повреждён позвоночник.
      Не знаю, сколько прошло времени. Я ласкал её и находил всё новые нежные слова. И боялся подняться, уйти, потому что знал — это конец, я тоже не в состоянии помочь ей, спасти.
      Но когда-то я должен был встать. И я встал. И увидел Тимура. Лицо у него было бледное.
      — Оставь на память её медали, — сказал я. Он всё понял и снова прижался ко мне.
      А я думал о Тайге. Дружба с нею сделала меня добрее, наполнила мою жизнь новыми красками.
      Я обнял Тимура. У нас было одно горе. И только мы могли понять друг друга.