DjVu

      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      Сын слепца 5
      Вода в пустыне 22
      Мальчик освобождает воинов 37
      Город справедливости 58
     
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      В государстве дивов и пери 79
      Гор-оглы отправляется в Ширван 95
      Битвы с ханами и дивами 114
      Гибель Города Тьмы 138
     
      Узбеки — парод древней культуры. Во всём мире славятся великолепные здания Бухары и Самарканда, старинные рукописные книги, украшенные золотом и киноварью миниатюр, — книги великого поэта Алишера Навои, книга Лутфп, Вабура, Муками, Фурката.
      Мало кто знал до Октябрьской революции, что живут па плодородной узбекской земле книги, которые не пашутся, ив печатаются, а сказываются изустно. В чайхане, под зелёным иавесом чинара, у хауза-водоёма, окружённый в кишлаке хлопкоробами, а на городском базаре — ремесленниками, старик сказитель излагал, в стихах и в прозе, под аккомпанемент двухструнного инструмента — домбры, удивительно яркие, звонкие, увлекательные поэмы.
      Недаром наши сказители-современники Эргаш Джуман-булбул-оглы, Пулкан-шаир и в особенности повсеместно знаменитый Фазил Юлдашев пользовались воистину всенародной любовью.
      Из уст сказителей узбекские фольклористы в советское время записали много десятков изумительных по своим художественным достоинствам поэм-дастанов. Среди них особое место занимают поэмы о Гор-оглы. Этот герой известен и азербайджанцам (под именем Кёроглу), и туркменам, и туркам, и армянам. У таджиков он именуется Гур-угли. В узбекских поэмах — а их больше сорока — Гор-оглы является как бы живым олицетворением парода. Он — мудрый и храбрый правите.^ Чамбиля, города равных, страны, которая, по словам сказителей, стала «мечтой всех народов».
      Книга, которая предлагается вниманию читателя, не является переводом или переложением этих поэм, а написана по их мотивам. Взяв за основу некоторые сюжетные линии поэмы «Лукавая Царевна» («Малика Айяр»), которую он сам перевёл на русский язык, автор «Царевны ив Города Тьмы» ввёл в своё повествование черты, образы, краски, эпизоды из других произведений узбекского народного творчества, придав этому повествованию художественную цельность и единство.
      Пусть эта книга расскажет по-русски нашим современникам о старинном герое узбекской народной поэзии.
      Просим отзывы об этой книге присылать по адресу: Москва, Д-47, ул. Горького, 43. Дом детской книги.
     
     
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     
      Сын слепца (фрагмент)
     
      Был ты встречен громким плачем, сын слепца: Где тебя от горя спрячем, сын слепца? Кто же знал, что ты — бездомных поводырь. Что глаза вернёт незрячим сын слепца!
      Эту книгу мы начнём с того, что пожелаем сам добра. Так заведено у каждого узбека: не пожелав добра, не начнёт он речи. Да и в самом деле, к чему же вести разумную речь, если не к добру?
      И ещё говорят узбеки: только тот разбиряется в жизни, кто испробовал и сладкое, и горькое. Вот и в этой книге будет сладкое, как шербет в ханском дворце, и горькое, как солончак в пустыне. Вы узнаете о будничных трудах и коварных чарах.
      об искусных умельцах н о прелестных колдуньях, о Чамбиле, городе справедливости, и о Городе Тьмы.
      У всякого рассказа есть с, вое начало, по начало всякого рассказа есть конец другой повести, и какой гордец вправе утверять, что он будто бы начал с самого, с самого начала?
      Видимо, началось это дело с коня. Если подумать и вспомнить, то многие дела начинались в старину с коня. Конь соединяет жилище с жилищем, друга с другом, врага с врагом, Конь выходит из жаркой битвы и приводит к студёному ключу. Короче: у птицы есть крылья, а у человека — преданный конь. Так, дгожет быть, мы начнём всё-таки с человека?
      Звалп этого человека Сакибульбуль. Жил он возле базара, в глиняном домнке за кожевенным рядом.
      Aй, хороши у наг базары, люблю их, прости меня аллах!
      Найти базар легче всего. Все дороги в городе ведут к базару. А если вы чужеземец, то пройдите через городские ворота, прорубленные в толстых стенах, и вы неироменно увидите издали ханскую крепость, а где крепость, там и базар.
      Сперва бросится вам в глаза не то, что едят, а то, из чего едят: обожжённая и кованая посуда, а рядом — скобяной товар, не медный, н железный: точила, скребницы, замки, лопаты, кетмснн, ключи, бубны, барабаны, котлы, жаровни. В мучном ряду ншспнчная мука вас ослепит сплошной белизной, в то время как любое зёрнышко риса живёт отдельной жизнью, хоть и смешивается с другими, а не сливается. Вот и мясной ряд, с огузками, оковалкамп, жирными тушами, голенями, н бараньи головы глядят па вас мёртвыми, но всё ещё прекрасными глазами. Глубоко вздыхая мехами, нышет пламенем кузнечный ряд, ржанием зазывает конный, молчалив и важен верблюжий, весел игрушечный — там продают и стулья для малетних детей, все стулья с дырками, а для чего — догадайтесь сами.
      Но венец базара, его украшение, его душа — плодовый ряд. Все краски мира иьтлают здесь. Разрезанные пополам гранаты как бы состоят из пурпура и золота, кожура дынь похожа на степное марево, арбузы полосаты, как халат чиновника, персики ненчны, как щёки танцовщицы, густым румянцем стыдливой юностн залиты яблоки, каждая груша томно просит: «Съешь
      меня», гроздья винограда, тяжёлые, то тёмно-фиолетовые, то зелёные, таковы, что кажется, будто драгоценные камни, вобрав в себя солнечный жар, стали съедобными. А миндаль? А инжир? Л курага? А изюм? Чего только нет в плодовом ряду! Денег — нот чего нет, вернее, деньги есть, но не у нас с вами.
      Ну, а за плодовым рядом, около водоёма, в котором плавают листы чинара, находится базар новостей — чайхана. По дороге к ней особенно шумно, здесь торгуют нловом, горячей лапшой, ннрогами, свежими, пахучими лепёшками, шипящими шашлыками, льдом и снегом в мешках из козьей шкуры, здесь повстречается вам п нищий монах, и плут, и ростовщик, и коновал, и юродивый, и слепец, и калека па костылях, и знахарь, и продавец мускуса, — только он один не кричит, ибо его благоуханный товар говорит сам за себя.
      Зато другие кричат вдоволь, наслаждаясь криком своим, кто звонко и мерно, кто хрипло и без лада. Безмолвны вдалеке одни чурбаны, на которые навешаны халаты, малахаи, чалмы, тюбетейки, разукрашенные, как павлиньи перья, сверкающие, как петушиный глаз. Это — базар одежды, за которым начинается базар стремян, уздечек, ремней, а там уже в загородках мычат телята, медленно жуют коровы свою скучную пнщу, с неясным испугом ждут чего-то овцы, а там, подальше, — глиняные домики, обиталище торгового и ремесленного люда.
      Но лучше вернёмся в чайхану, где теплом жизни веет от большого самовара, где прохладно у тихой воды, где люди на глиняном возвышении пьют зелёный чай, где неспешно, как время, текут слова, где бесплатно продаётся хороший товар — новости.
      — Так ты говоришь, уважаемый Сакибульбуль, что пи один конь из конюшни нашего хана — будь благословенно его имя! — не сравнится с копем какого-то безвестного маслобоя?
      Все в городе знали того, кому был задан этот вопрос. Саки-бульбуля почтительно называли знатоком лошадей. Хотя на земле ремёсел меньше, чем живых существ, их всё же предостаточно, и одним из них занимался Сакибульбуль. Без него в городе не обходилась ни одна покупка породистого коня, и ходили слухи, что он, хотя и запинаясь, разговаривает с лошадьми на их языке. Он и с людьми разговаривал запинаясь, движения его
      были медленны, и только глаза вспыхивали быстро и, казалось, тем же серебряным блеском, что и белые нити в его смоляной бороде.
      Настоящего нмеии ого собеседника никто не знал. Все называли его Безбородым. Ныло ему много лет, может, сто, а скорее всего — двести, и давно умерли те, кто знал его настоящее имя. Брюхо у него было толстое и косое, голова — как тыква, а мясистые щёки — голые, как стуння. Один только длинный волос висел у него на подбородке, и на зтот волос Безбородый нанизал несколько жемчужин. Узкие глаза, всегда прищуренные, выглядывали из-под густых бровей, как разбойничьи ножи из листвы ночного леса. Да, двести лет прожил Безбородый, двести никчёмных и чёрных лет, н все эти двести лет шутил, хихикал, утирал рукавом нос.
      Он толге зантгался одним из ремёсел, существующих на земле: оя был ханским соглядатаем. Деду хана Шахдара, отцу хана Шахдара, а теперь самому Шахдару он передавал всё, что о хане говорили на базаре, хорошее и дурное. О хорошем он говорил хихикая, о дурном — с ядовитой злобой, поэтому его слова во всех случаях приносили людям беду.
      Казалось бы, жители города должны были его опасаться, но люди к нему привыкли, как привыкает больной к болезни, а старик — к старости. Да и присловье древнее надо помнить: «Ложь нагла, а правда доверчива».