DjVu

      ОГЛАВЛЕНИЕ
     
      1. Вокзал уплыл.
      2. Пассажиры и чайки завтракают.
      3. Сигнал бедствия.
      4. Второе пари.
      5. Тишь да гладь.
      6. Трудное объяснение.
      7. Таней движет догадка.
      8. Получилось очень солидно.
      9. В семье Рязанцевых.
      10. Всё из-за Перчихина.
      II. «Трам-та-та-там!..»
      12. Гром-камень.
      13. Вокруг именинного пирога.
      14. Гениальнейшая из идей.
      15. Попробуй-ка стать хорошим!
      16. Физика за стаканом чая.
      17. Опять в отсутствие Тани.
      18. Вот так сюрприз!
      19. Нa Женю свалилась напасть.
      20. Выручайте, беда.
      21. Сады прекрасные.
      22. Перчихин всё погубил.
      23. У лохматой стены.
      24. Под сенью деревянного мухомора.
      25. Как же разбогатеть?
      26. Жизнь сложна.
      27. На вершине купола.
      28. Невесёлое утро.
      29. Объект внимания.
      30. Приличный приём.
      31. Бессовестный симулянт.
      32. Под одним пиджаком.
      33. Привет от восьмого «Б».
      34. Неожиданный поворот.
      35. Перчихин ставит галочки.
     
     
      1. ВОКЗАЛ УПЛЫЛ
     
      Девять часов пятьдесят девять минут. Речной вокзал действует точно. В десять ноль-ноль теплоход должен отвалить от стенки Северного порта столицы — отправиться в плавание по каналу имени Москвы. Но теплоход не отваливает. Недвижной ярко-белой громадой возвышается он над зеленоватой, чуть колышущейся водой.
      Кого ожидает этот великолепный двухэтажный плавучий дом, населённый нетерпеливымп пассажирами? Конечно, Женьку Перчнхина! Вот он, длинный п тощий, бежит вдоль причала в измятой серой рубахе. Мчится со стороны пляжа, машет мокрыми трусами. Ему кричат:
      — Скорей!
      — Жми, растяпа!
      Женьку торопят не только восьмые «А» и «Б» классы, выбравшиеся в праздничный день второго мая подышать воздухом, не только ребята из девятого и десятого, по и другие, неорганизованные экскурсанты. Весь теплоход волнуется: «Скорей!» Валентина Фёдоровна, самая молодая из классных руководителей школы, стала похожа на девочку, которая вот-вот заплачет. Кто бы подумал, что она, такая всегда стеснительная, вежливая, способна вцепиться в чужой рукав, в чужую флотскую форменку?! Вцепилась и молчит при всём народе:
      — Не снимайте трап! Этого мальчишку нельзя одного оставить...
      Восьмой «Б» согласен, что Перчихина одного оставить нельзя. Даже сегодня успел отличиться. Вместе с другими ребятами дал на школьном дворе обещание крепко-накрепко помнить, что купальный сезон не наступил, а уже через час, когда все осматривали Химкинский парк, удрал искупаться. Ясно - у педагога волнение.
      — Погодите, — просят Валентина Фёдоровна. — Погодите! Или я сама сойду на берег.
      Обладатель красивого флотского кителя подождал. Женька наконец взошёл на палубу. Именно взошёл, а не вбежал, не впрыгнул. Сообразил, что без него не отчалят, и, дразня псех, не спеша, вразвалочку поднялся по трапу.
      Руки за спину. Выхваляется, что опоздал. На палубу — ноль внимания! Не видит, что всё вокруг будто новенькое, полы вымыты чисто-начисто, стены словно только что высохли после покраски, перила тоже. Люди радуются чистоте, белизне, слепящему блеску, а Перчихина ничем не возьмёшь. Ему что? Отдышался н плюхнул на чистенькую скамью неотжатые, с налипшим мокрым песком трусы.
      — Неряха!
      — Негатнвист! Эта кличка прижилась после недавнего родительскиго собрания. Одна родительница, выступая, сказала, что инсола ещё намучается с этим новичком, что нельзя держать в классе такого негативиста. Ребята про это пронюхали, ну и пошло — «Женька-Негативист».
      Слово понятное. Многие ребята увлекаются фото. Чёрное на негативе получается белым, а белое — чёрным. Хотите ещё понятной? Жеyька не просто Женька, а Женька-Наоборот.
      Кого из своих одноклассников он терзает больше всего? Конечно, того, кто несёт за него ответственность. Приходится добиваться, чтобы Перчихин подтянулся к концу учебного года, чтобы о его поведении перестали гудеть на собраниях и в учительской. Даже, если хотите, чтобы не срывал график движения теплоходов.
      Кто же в восьмом «Б» избран для обуздания этого типа? Трудно поверить — Таня Звонкова! Вон она — откинула за спину мягкие светлые косы, привстала на цыпочки, ищет, как бы пробраться к самому борту. Если сейчас на палубе выстроить весь класс и предложить Звонковой выйти из шеренги вперёд, окажется, что она замыкающая. Самая маленькая, самая худенькая или, как она иногда говорит со вздохом, самая невидимая на все старшие классы.
      Осенью Таню Звонкову чуть было не послали вожатой в пятый «А» класс. Но она ни в какую: «Разве меня будут слушать? Незаметная я...» Смеялись все, кто был на заседании комсомольского комитета, смеялась и Таня. Но на своём настояла, только дала обещание вырасти поскорей.
      Если бы Таня могла, она бы каждый день вырастала па сантиметр. Малый рост — большая беда. Например, соберёшься компанией в кино. Поскольку фильм интересный, у входа не-иременно объявление: «Детям до шестнадцати лет...» Всех пропустят, хотя им тоже четырнадцать-нятнадцать, а тебе: «Марш, марш домой!» И ведь косы убраны под косынку, надеты мамины туфли на каблуках.
      Сегодня Таня в новеньких красных туфельках — лёгких, г, дырочками для прохлады. Сегодня она нарядная и могла бы быть очень весёлой. Но так ли просто наслаждаться пра:едником, если ты ответственна за человека, который всегда поступает наоборот?
      Вот, например, уговорились быть на экскурсии в самых красивых весенних нарядах, конечно, у кого что имеется.
      Мальчики обещали надрть светлые рубашки. Можно — гладкие, можно — в полосочку. Все так и пришли, чистые, аккуратные, зато Жепька папялил скучную, серую, испачканную чернилами рубаху. Напялил — и грудь вперёд.
      Да ну его, надоело! В конце концов Таня не ху?ке других людей. У неё тоже праздник. Она тоже имеет право греться на солнышке. И пусть ей никто не мешает. Ни Женька, ни чужие снины, которые вечно ей всё загораживают. Рискуя измять своё лучшее платье, Таня крепким плечиком проложила себе дорогу к перилам. Оперлась локтями на согретые солнцем белые поручни, огляделась и отбросила все заботы.
      Над головой ярко синело небо. Внизу беспокойно поблёскивала водная рябь. Плескали волны, непрестанно возникающие за кормой. Слева на поле, за прибрежным кустарником, дрожал, сотрясая воздух, приземлившийся вертолёт. Когда его гул перестал заглушать голоса, пассажиры — и справа и слева от Тани — заговорили о корабле-спутнике. О нём этой весной без конца говорят. Теперь, если вечером глянешь на далёкие звёзды, видишь их по-иному — выпуклыми, чёткими, ослепительно яркими. Такими, какими их увидел человек в черноте космического пространства.
      Сейчас утро. Перед Таней сияет всего лишь одна звезда — пятиконечная, вскинутая ввысь шиилем из нержавеющей стали. Звезда венчает речной вокзал, пленивший Таню ещё на суше. Он и внутри настоящий речной, не какой-нибудь сухонутиый. Даже библиотека в нём не просто библиотека, а бассейновая. От одного этого слова веет простором и путешествиями. Правда, не межпланетными путешествиями, а всего-навсего ио морю или же по каналу, макет которого занимает добрые полстены в высоком зале Химкинского вокзала. Канал синий, из цветного стекла. Стоит коснуться кнопки, пристани вспыхивают весёлыми огонькамп. Вода тут же как заискрится, как заструится!
      Вот же она: плещет, шумит у борта. Живая, пока ещё очень холодная, с белыми гребешками на взлетающей быстрой волне.
      Таня вздохнула, переступила красными туфельками.
      — Уплывает от нас вокзал... И фонтаны с дельфинами. И медведи полярные.
      Откуда ни возьмись — Жепька Перчихин!
      — Ха-ха! А я-то, дурак, думал, что это теплоход плывёт. Что мы уплываем, а вокзал остаётся на месте. Но поскольку первая ученица разъяснила...
      Тане почудилось, все пассажиры с усмешкой поглядывают па неё. Отвернувшись, она стала смотреть на воду, хотя, казалось, и там, внизу, проглядывало бледное, вытянутое, как огурец, лицо Жени, его длинный нескладный подбородок и волосы, торчащие, как колючки ежа. Она ничего ему не ответила. ]^спшла смолчать и смолчала.
      Не смолчал Алёша Рязанцев пз десятого класса. Он такой... Оя только кажется спокойным и добродушным, а всмотритесь, как напряглись мышцы его широкого скуластого лица!
      — Ты, Перчихрш, верно сказал про себя, что дурак. Дурак — значит непонятливый. Такой ты и есть. Вот и поучпсь у Тани.
      Перчихин скрестил на груди руки:
      — Учусь. Я же сказал: первая ученица...:
      — Л лучше бы придержал язык.
      И вдруг Таню словно током ударило: она-то сама не придержала язык! Самой придётся предать человека всеобщему осмеянию. Предать... И какого человека — Алёшу!
      ...В канун праздника, когда Таня вместе с девочками возвращалась домой, в их компанию затесалась Ира Касаткина. Ирочка-Касаточка — она любит, чтобы её так называли и считает себя самой хорошенькой в восьмом «Б». Она похожа на куклу, не на какую-нибудь смешную, лохматую, а на дорогую, с густыми ресницами, с вьющимися золотыми волосами.
      Мама Касаткиной сказала однажды на родительском собрании: «Девочка не виновата, что она такая славненькая. Зачем говорить, что она кокетничает? Она просто всем нравится». Ира, узнав про такое мамино выступление, осталась очень довольна.
      Под праздник поневоле летишь из школы чуть не вприпрыжку. Вот они и летели, размахршали портфелями; гадали, какая погода будет первого и второго мая; обсуждали, кому что надеть на экскурсию. Ира предвкушала, как она поразит своим видом всех пассажиров. Она к маю получила модное платье, такое, .знаете, — юбка «бочоночком»! Ужасно жаль обновлять, тем более что на солнце голубой цвет легко выгорает... Но она обновит! Хотя бы из-за некоторых старшеклассников. Например, па-за Алёшки Рязанцева. Слишком учёный. Делает вид, что ему все безразличны...
      Таня не переносит, когда Ира становится похожей иа свою мамашу. Так же губки складывает п тянет каждое слово. И вообще никто не смеет так говорить об Алёше!
      — Ты его совершенно не знаешь. Он на тряпки не обращает внимания.
      — А на что? На умные разговоры?
      — Представь себе!
      Девочки на минуту замерли возле ввитрин «Гастронома». Розовый окорок, колбаса, шпроты в золотистых коробках — всё это в предобеденный час дразнит молодой апнетит. Кроме того, приятно увидеть и собственные физнономии, отражённые толстым оконным стеклом. Таня обычно становится на цыпочки, чтобы не так выделяться, но теперь, разволновавшись, забыла привстать и такой показалась себе маленькой, неприметной, хоть плачь... Ира же покрасовалась, подмигнула своему отражению:
      — Бедные мы... Где уж нам тягаться с теми, кто умеет увлечь беседой!
      Вот тут-то Тане и следовало придержать язык. Но она протянула в тон Ире:
      — Правильно, где уж...
      — Пожалуй, скажешь, что он от тебя без ума?
      Оглянувшись, не показался ли в переулке Алёша, Taня невозмутимо ответила:
      — Всё может быть.
      — Вера, Лида! Слышали?
      Лида отвела глаза: она не любила участвовать в столкновениях. Л Вера пришла в восторг. Про неё говорнла, что из всех навыков и умений ею за четырнадцать лет жизни освоено только одно — уменье смеяться по поводу и без повода.
      — Слышали! Ха-ха-ха! На экскурсии убедимся.
      — Убедимся в другом. — самодовольно отрезала Ира. Опа, прищурясь, оглядела Таню и предложила пари: — спорим! Как раз у тебя ничего не получится.
      — Получится. Как раз у меня. Спорим!
      — На что?
      Таню давно гипнотизировал лоснящийся жирный окорок. Она продлжила:
      — На пирожки с мясом. На пять штук...
      Ира и Таня протяиули друг другу руки. Вера разбила и, тряхнув встрёпанными кудрями, весело крикнула:
      — С разбивалы не брать.
      Сейчас Таня отдала бы гору пухлых горячих пирожков, лишь бы это пари было забыто. Но девочки номнят, посмеиваются, переглядываются... Перчихин и тот вытянул длинную шею, будто что-то пронюхал. Один Алёша простодушно склонился к Тане:
      — Хватит тебе расстраиваться. Лучше гляди на вокзал, пока не уплыл.

      Конец первой главы.