|
Послесловие
Алексей Ерохин, «ПИСАТЕЛЬ СИЛЬНЫХ»
«Джек Лондон — писатель сильных» — эти слова из записной книжки поэта-солдата Семена Гудзенко верно определяют суть творчества знаменитого американского прозаика. Не раз в своих произведениях писатель формулировал жизненное кредо — кредо сильной личности. В его устах «удачное приспособление к среде» означает, что человек должен быть не рабом обстоятельств, но их хозяином, должен сам Сворить себя, не полагаясь на судьбу. Именно так жил Джек Лондон.
Будущий писатель родился 12 января 1876 года в Сан-Франциско, и судьба не сулила ему радужной перспективы. Вечно недоедающим мальчишкой в обносках, вынужденным, неустанно подрабатывать, то разнося газеты, то устанавливая кегли в кегельбане, он находил отдушину от будничных тягот в потрепанных томиках приключений. А портовый Окленд с лесом стройных мачт у причала придавал мечтам реальные контуры: какие удивительные края и отчаянные похождения могут ждать за Золотыми Воротами Сан-Франщкжского залива, ведущими в тихоокеанские просторы.
Целый год копил Джек шесть долларов, необходимые для покупки подержанного ялика. «В открытом ялике он пересекал залив при сильном юго-западном ветре, — пишет Ирвинг Стоун в книге «Моряк в седле», — и матросы с рыбацких шхун говорили, что он плетет небылицы, потому что проделать такое невозможно»1. А он испытывал свое мужество, давал волю деятельной рисковой натуре — и одновременно искал возможность отрешиться от гнетущего быта с горьким привкусом нужды.
Жизненные обстоятельства, и так довольно тягостные, складывались драматично: отчим покалечился, попав под поезд, и на плечи Джека лег еще больший груз ответственности за семью, оказавшуюся в полной нищете. Удалось устроиться на фабрику — этому периоду будет посвящен рассказ «Отступник» (1906 г.): за сущие гроши предприниматели превращают подростков в живые механизмы, работающие на износ. Герой рассказа Джонни-отступник, отказавшись от непосильного труда, избирает вольное бродяжничество. Подобно своему герою поступил в 1894 году и Джек, вступив в Братство Дороги, а пока он, пятнадцатилетний, уходит в пираты.
Старые добрые корсарские времена черных флагов и абордажей, знакомые ему по книжным страницам, ушли в прошлое. В заливе Сан-Франциско промышляли лишь отдаленные потомки легендарного Генри Моргана, заметно выродившиеся, уже не мощные испанские талионы грабили они, а занимались вполне тривиальным браконьерством, очищая под покровом ночи чужие устричные отмели. В этом вольном промысле была известная толика мятежной романтики, обаяние дерзкой авантюры, возможность бросить вызов общественному механизму регламентированной наживы и спеси охраняющего его закона, обывательским нравам и фатальной обреченности бессловесной рабочей лошадки.
Купив в долг шлюп «Рэззл-Дэззл», Джек с упоением окунается в бурную стихию устричного разбоя, где выпали на его долю и немыслимые штормовые рейды, и бесшабашные загулы, и нежная любовь юной Мэми, «королевы пиратов», и коварство конкурентов, пустивших ко дну его судно...
Судьба вскоре-предложила поворот довольно ироничный: вместе с закадычным крмпаньоном Сатаной Нельсоном Джек поступает на службу в рыбачий патруль и теперь уже сам охотится на своих недавних однокашников по устричному промыслу, равно как и на прочих удальцов-браконьеров залива Сан-Франциско.
В семнадцать лет Джек завербовался матросом на шхуну «Софи Сазерленд», отправившуюся бить котиков к берегам Японии, Кореи. На третий день пути во время шторма ему был доверен штурвал — и Джек с честью выдержал крещение тихоокеанской бурей, в «Путешествии на «Снарке» он с гордостью вспоминает об этом эпизоде.
Первый литературный опыт будущего писателя «Тайфуну берегов Японии» — очерк, рассказывающий о реальном эпизоде на шхуне «Софи Сазерленд», — был опубликован газетой «Сан-Франциско Колл» в 1893 году. Противоборство человеческой воли и мощной разъяренной стихии, личности и суровых обстоятельств — коллизия, типичная для прозы Д. Лондона, разрабатывавшаяся во множестве вариаций, впервые использована им в «Тайфуне у берегов Японии».
.«Сан-Франциско Колл» удостоила молодого автора премии, но пройдет еще немало времени, прежде чем Лондон вернется к литературной работе. Впереди был год скитаний по Америке плечом к плечу с другими неприкаянными бродягами — «хобо», жизнь по законам Дороги, сотни и сотни миль на товарняке, блуждания без гроша в кармане... И — пристальное познание все новых сторон действительности, людских взаимоотношений, торопливо заполненные страницы записной книжки.
Крепкая моряцкая закваска пригодится Джеку Лондону и в пору северной одиссеи, во время золотой лихорадки 1897 года. Хотелось попытать старательского счастья — и хотя золотоискателя из него не получилось, зато удалось обзавестись золотым запасом удивительных впечатлений. «Никогда, за всю историю Севера никто не рисковал так безрассудно, и никогда еще туда не проникали более отчаянные люди», — вспоминал позднее писатель. По пути в Доусон Джек с товарищами мог застрять в верховьях Юкона. Тысячи золотоискателей топтались тут в нерешительности перед бурными порогами под названием Белая Лошадь. Но молодому морскому волку, видавшему океанские шторма, не занимать было дерзости и хладнокровия: ведомая Джеком «Красавица Юкона», нагруженная снаряжением, лихо одолела кипящие стремнины.
Морские дали всегда манили Джека Лондона, и давней мечтой было путешествие на собственном судне. В 1903 году он приобрел парусный шлюп «Спрей» («Морская пена»). Многие страницы его романа «Морской волк», вышедшего годом позже, родились непосредственно на палубе «Спрея».
Отправившись в 1904 году на театр действий русско-японской войны корреспондентом газеты «Экзаминер», Джек Лондон нашел возможность еще раз испытать на прочность свои моряцкие навыки. Случилось так, что японские власти не торопились приглашать иностранных журналистов в действующую армию. Деятельная натура Джека не могла с этим смириться: наняв джонку и троих помощников, он совершил отчаянный шестидневный переход по Желтому морю от японского побережья до корейского. «Когда Лондон появился в Чемульпо, — вспоминал очевидец, — я его не узнал. Отморожены уши, пальцы, ноги. Развалина, да и только. Ему это, оказывается, было неважно, зато он добрался до фронта. Хочется сказать, что среди всех храбрецов, каких мне посчастливилось встретить в жизни, Джек Лондон — один из самых отчаянных. В мужестве он не уступит ни одному герою своих романов».
Личность Джека Лондона отчетливо сказалась в его произведениях, ведь он всегда стремился быть искренним в творчестве, как и в жизни. Еще в пору своего литературного становления Джек Лондон, излагая в одном из писем выработанные им принципы повествования, настаивал на том, что автор должен как бы самоустраняться из книги, поступки персонажей должны говорить сами за себя. «Плюньте на себя! Забудьте себя, и тогда мир будет вас помнить!» Это вполне справедливо в отношении литературной техники, однако секрет привлекательности прозы Лондона заключается именно в том, что его сильная и обаятельная личность ощутимо присутствует в его книгах. И кажется, что портрет Джека Лондона — лучшая иллюстрация к каждому тому его произведений. Его знаменитая улыбка произвела особый эффект, когда в 1909 году писатель вернулся в Сан-Франциско после путешествия на «Снарке». «Словами «улыбка, не сходящая с лица» и наполовину не выразишь, какая у Лондона улыбка, — писала одна из газет — Это что-то щедрое, душевное, широкое, как морские просторы, — посмотришь, и сердце радуется». Эффект был столь впечатляющ еще и оттого, что «Снарк» сочли погибшим, и многие газеты выразили соболезнование по этому поводу...
«Путешествие на «Снарке» интересно не только своей событийной стороной — ценно то, что писатель позволил себе «не устраняться» из повествования и, можно сказать, оставил нам автопортрет. Что мы можем сказать о нем, пригласившем нас в попутчики на борт «Снарка»?
Он откровенен — ведь он начал свой рассказ с разговора о смысле жизни.
Он с юмором относится к самому себе, а это признак сильной натуры.
Он упорен и жизнерадостен — создание «Снарка» было связано с массой проблем, хлопот, но описываются эти драматические перипетии все с той же легкой улыбкой, что и тропические болезни.
Он храбр — «Снарк» по океанским масштабам скорлупка, владелец же собирается вести* его не на воскресный речной пикник, а вокруг света.
Это было самое счастливое время его жизни; удивительное ощущение свободы, любимая Чармиан рядом, готовая делить любые напасти, — он ждет, что скоро она принесет ему сына... Хорошо работается, на борту «Снарка» Лондон писал «Мартина Идена», путевые заметки.
Он никогда уже не будет так безраздельно счастлив, как в эти месяцы на «Снарке». Болезнь не дала совершить кругосветного плавания. Чармиан родила девочку, которая вскоре умерла. А любимец «Снарк» пошел с аукциона — нужно было платить долги. «По иронии судьбы, — пишет Ирвинг Стоун, — оно досталось вербовщикам, набиравшим среди жителей Соломоновых островов работников для каторжного труда на плантациях — такой конец постиг судно, построенное одним из ведущих социалистов мира».
Джек Лондон вернулся из плавания в 1909 году — кругом уже поговаривали, что он сошел с круга, кончился как писатель. В это время Лондон работает по двенадцать часов. Ежедневная норма — тысяча слов. Выходит в свет «Мартин Иден». Пишется роман «Время-не-ждет», первые рассказы о Южных морях.
Пусть путешествие закончилось досрочно, но оно дало новый материал.
«Это дичайший уголок земли, — писал Лондон своему приятелю С Соломоновых островов. — Очень распространены охота за головами, каннибализм, убийства. В самых опасных местах архипелага мы никогда не расстаемся с оружием и выставляем на ночь .еще и дозорных».
Полинезийские рассказы насыщены экзотикой. Тут головы-трофеи белых охотников за золотом скалят зубы, став украшением туземных хижин. Тут удалец Ра Ундреундре, живший согласно закону своего края «Ешь, не то съедят тебя», имеет на своем гастрономическом счету восемьсот семьдесят два человека... Но чутье Джека Лондона позволило ему понять-здешних обитателей, отнестись к нйм с уважением и сочувствием.
В одном только рассказе «Зуб кашалота» — целая гамма душевных качеств туземцев. Им свойствен и здравый смысл: вождь Монгондро, выслушав лекцию Стархерста о сотворении мира, резонно возражает — он-де на то, чтобы сделать челнок, потратил три месяца, а тут целый мир — и за шесть дней? И своеобразный юмор — «Что значит такая мелочь, как миссионер?» — и уважение к противнику, признание его достоинств: «Где храбрец?» — поют туземцы, уже неся тело миссионера к печи.
Можно вспомнить и несгибаемую страсть к свободе Мауки, вновь и вновь бегущего из неволи. Для работорговцев Мауки — этот дикий туземец, носящий в носу для украшения ручку от фарфоровой чашки, самую большую свою драгоценность, как чудо воспринимающий вставные зубы белого, живой предмет купли-продажи, за который можно расплатиться табаком и ситцем. Но Мауки вольнолюбив и мужествен, он расправляется со своим врагом, обретает наконец независимость.
Над всякого рода фальшивыми каннибальскими страстями Лондон то и дело иронизирует, как, например, в рассказе «Страшные Соломоновы острова». Главное для него — проявление человеком мужества и достоинства независимо от цвета его кожи.
Есть в рассказах и типичный для Джека Лондона белый герой — таков Дэвид Гриф, центральный персонаж цикла «Сын солнца». Он с готовностью ввязывается в любую авантюру, причем вовсе не обязательно из соображений корысти. «...Мне просто хочется, — говорит Гриф. — А можете ли вы найти какую-нибудь более основательную причину для всех ваших поступков?»
Но удачливый и решительный Гриф куда менее западает в душу, чем Мауки или Кулау-прокаженный. Ведь их мужество — не от играющего в крови удальства, не «от нечего делать», оно имеет особую цену. Им тоже просто хочется, просто хочется — жизни, свободы. Гриф, отказавшись от своих эскапад, ничего не потеряет, кроме острых ощущений, ему лишь скучнее будет существовать. Мауки и Кулау ставят на карту неизмеримо больше...
Время столкнуло на тихоокеанских островах два разных жизненных уклада, две разные эпохи — и столкновение это трагично. «Истинную веру» несли сюда белые миссионеры. Джек Лондон пишет о плодах их деятельности с сарказмом: «И так усердно обращали они канаков и приобщали к благам цивилизации, что ко второму или третьему поколению почти все туземцы вымерли. Евангельские семена упали на добрую почву. Что до миссионеров, то их сыновья и внуки тоже собрали неплохой урожай в виде полноправного владения самими островами...»
Уместно вспомнить строки из записок нашего соотечественника, капитана российского флота Отто Евстафьевича Коцебу, побывавшего в здешних краях за восемьдесят лет до Джека Лондона.
«Новая религия была введена силой.. — писал Коцебу. — Были убиты все те, кто не хотел сразу переходить в новую веру. Религиозное рвение породило тигриную ярость в сердцах прежде столь кротких людей. Пролились потоки крови, целые племена были истреблены»1. И далее: «Миссионерская религия прекратила человеческие жертвоприношения, но на самом деле ей в жертву принесено гораздо больше человеческих жизней, чем когда-либо приносилось языческим богам»2. Джек Лондон видел уже закономерные последствия этого зловещего «просветительства».
Прожорливый Ра Ундреундре — дилетант по сравнению с пришлыми карателями, уничтожающими по десять туземцев за каждого белого. И это — суровая и трагическая реальность, а не беллетристический вымысел.
Джек Лондон всегда уважал людей своей крови за упорство, предприимчивость, волю, отдавал даже в известной мере превосходство расе англосаксов. Но честность художника побеждала предрассудки среды. Противоречия подобного рода сказывались в его творчестве — например, в романе «Приключение» (1910), написанном также на полинезийском материале. Но мало кто помнит сейчас роман с таким завлекательным названием — вспоминается совсем иное.
Вспоминается рассказ «Неукротимый белый человек», в котором с горькой усмешкой вкладывает автор знаменательную реплику в уста одного из персонажей: «И вообще это не так уж обязательно — понимать негров. Чем глупее белый человек, тем успешнее он насаждает цивилизацию...»
Вспоминается тот же Дэвид Гриф, пришедший на помощь обитателям Фуатино, этого острова любви, оказавшегося во власти «пиратов двадцатого века» (выражение, которое, можно предположить, пущено в обиход именно Джеком Лондоном: рассказ «Дьяволы на Фуатино» вышел в 1912 году).
Вспоминается, наконец, язычник Отоо с его благородным кодексом чести, Отоо, ставший верным товарищем белого. Он выручает Чарли после кораблекрушения, отбивает у охотников за головами, спасает ценою собственной жизни от акульей пасти... Есть здесь оттенок добровольной подчиненности Отоо, но на общем фоне ситуации этот союз двух честных сердец, пусть не во всем равный, — огромное достижение. Вот в таком содружестве видит писатель идеал отношений между расами, подобная модель встречается и в его северных рассказах.
Сила убеждений Джека Лондона заключается в том, что волю и мужество он тогда считает подлинными достоинствами, когда проявляются они в сплаве с благородством цели, душевной честностью и чистотой принципов. Писатель верил в сильного человека — ведь «в короткие мгновения полета он живет так, как никогда не жил бы, оставаясь на месте». И тем полнее счастье, чем длительнее эти мгновения. Нужно побеждать.
Джеку Лондону удалось это сделать. Конечно, не полностью сумел он «победить капиталистов по правилам их собственной игры», что сказалось на ряде страниц. Но его книги победили время и покорили многие поколения читателей.
«Россия зачитывалась Джеком Лондоном, — писал Всеволод Иванов. — Американцы... считая Джека Лондона детским писателем, объясняли любовь русских к нему слабоволием, инфантильностью, детскостью русских». Ну что касается места, отводимого в литературе деловитыми земляками, то, видимо, такое нередко случается в литературе. А вот инфантильность и слабоволие... Куда точнее было бы сказать о душевной восприимчивости и отзывчивости русского читателя.
Время иное, но и сейчас точно звучат слова одного из биографов Джека Лондона: «...Нельзя не испытывать к нему симпатию, как к человеку, который мог бы стать другом каждого из нас». Джек Лондон предлагает нам свою верную мужскую дружбу, и нужно стремиться быть достойными ее.
|
