DjVu

      Маленький скверик — зелёный по сторонам, немножко жёлтый под ногами, совсем-совсем синий над головой. На скамейке дедушка и внук. Дедушка обыкновенный — седой, жилистый, какой-то весь лёгкий, весёлый, и внук обыкновенный — краснощёкий, курносый, непоседа. И разговор у них вроде бы тоже самый простой:
      — Деда, а деда, расскажи сказку.
      — Не умею, позабыл я все сказки, Митёк.
      — А ты вспомни. Или, ещё лучше, придумай новую сказку.
      — Да что ж я тебе писатель? Это писатели придумывать умеют. Я человек мастеровой. Как пилу направить, как мотор починить, как гвоздь правильно заколотить, — про это могу.
      — И расскажи! Ну, пожалуйста, расскажи!
      Дедушка задумчиво смотрит по сторонам — на зелёные кусты, под ноги — на жёлтую дорожку и ещё кверху — на синее небо. И начинает.
      — Тогда я больше не дедушка, Митёк. Я теперь молоток. Понял? И дальше не я говорить буду, а он — молоток, значит. Идёт?
      Митёк не понял ещё смысла игры и недоверчиво глядит на деда. А тот изменил голос и продолжает.
      — Здравствуйте, давайте знакомиться. Я — старый молоток, а вы, извините, кто будете?
      — Я? Я... — Митёк думает, как бы похитрее ответить деду, и, сам того не ожидая, выпаливает: — А я — профессор! Вот кто!
      — Очень приятно, товарищ профессор! С учёным человеком всегда поговорить интересно. Разрешите вопросик задать?
      — Пожалуйста, молоток! Хоть тысячу вопросиков.
      — Многих ли вы моих родственников знаете? С кем из молотков приходилось дело иметь?
      — Смешно спрашиваете. Да у моего дедушки целых три молотка — большой, поменьше и маленький... И ещё я один раз видел, как водосточную трубу починяли. Тогда дядька деревянным молотком так стукал, так стукал, что все даже уши затыкали. Вы довольны, молоток?
      — Нет.
      — Почему?
      — Очень вы мало, профессор, молотков знаете. Очень!
      — Почему это мало?
      — Не знаю, не знаю почему, только мало. Вы у часовщика в руках никогда моего самого маленького братишки не замечали? А чем железнодорожный обходчик рельсы обстукивает, не видели? Длинный у него такой молоток, весёлый. Мой дядя, между прочим. В кузнице не бывали? Там наших полно. В крокет — есть такая игра — не наблюдали, как мои братья-бездельники сражаются? Да, в семье не без урода, бездельники тоже попались, вот. А на сапожницкий молоток не случалось внимания обращать? Некрасивый такой, нос крючком, а дельный, ничего не скажешь, очень проворный. Племянник мой... Жалко, профессор, что вы такой ненаблюдательный...
      — Почему ненаблюдательный, я очень даже наблюдательный. Надо просто правильные вопросы задавать. Я вам, хотите, ещё сто молотков назову? У бабушки есть молоток: с одной стороны он даже топорик, а с другой в шишечках. Бабушка им мясо шлёпает. Раз! У доктора резиновый молоточек есть. Он им по коленкам стукает. Тихонечко. Совсем даже не больно. Два! Ну', и ещё всяких полно...
      — Очень приятно. Кое-что вы, действительно, замечаете. Тогда скажите, почему у простого слесарного молотка одна сторона остренькая, а другая плоская?
      — Очень даже просто — так сделали!
      — Э-э нет, профессор. Просто так и ворона не летает. В каждом деле надо причину искать.
      Митёк-профессор мучительно морщит лоб. И никак ему не удаётся сообразить, как ответить. Для чего-то, на самом деле, делают же молотки с неодинаковыми концами. А для чего?
      Дедушка-молоток подсказывает:
      — А дело простое, уважаемый профессор! Перед тем как гвоздь, например, заколотить, его надо к месту прицелить. Берёте вы, стало быть, гвоздик, аккуратненько так берёте — в два пальчика, приставляете в нужную точку и осторожно острым кончиком — тюк! А уж когда гвоздик на свои ножки встанет, тут вы меня оборачиваете плоской стороной вперёд и бьёте по шляпке в полную силу! Не так
      мы просты, профессор, как кажется. К нам, молоткам, тоже надо правильный подход иметь, а то недолго и пальчики оттяпать.
      — А кто вас придумал, молоток? — спешит спросить Митёк, чтобы увести разговор подальше от опасных вопросов.
      — Мы древней фамилии публика. Постарше всех профессоров на земле будем. Человек только ещё становился человеком, а догадался уже камень к палке привязать. Вот тогда и появился на свет мой первый пра-пра-пра, не знаю уж сколько раз, прадедушка. С тех пор мы
      и растём. Теперь нас миллионы, и без нас ничего на свете не делается.
      — Ну да, так уж и ничего! Без электричества, правда, жить нельзя. Бабушка сколько раз говорила! И без газа плохо. А молоток совсем даже не самый главный. Можно просто каменюку взять или пресс-папье, например.
      — Как-то странно, профессор, вы рассуждаете. Никакую газовую плиту, ни одну машину, даже ни один спутник без нас, молотков, не сделать. Кто, кроме нас, подобьёт, приклепает, загнёт, выровняет? А насчёт каменюки и пресс-папье, извините, конечно, но совсем вы отсталый человек. Ручка в молотке — великое дело. А вам известно, профессор, что в Чехословакии даже научно-исследовательский институт существует, который самые лучшие ручки к молоткам, лопатам, вилам и другим инструментам подбирает. И, между прочим, имейте в виду — не каждая деревяшка на ручку годится. Настоящему молотку извольте ручечку из кизилового дерева вытесать. Вот так.
      Замолчал дедушка, задумался и внук. Хорошо в скверике — по сторонам деревья зелёные и кусты пушистые, под ногами дорожка жёлтая, крупным речным песком усыпана, над головой небо синее, чистое, и плывёт в том небе яркое-яркое солнышко.
      — А теперь, профессор, сбегайте-ка самым быстрым аллюром и принесите мне прутик.
      — Толстый?
      — Средний. Я вам сейчас изображу, как за меня браться, чтобы пальцы ваши всегда целы были, и гвозди хорошо
      забивались, и мне чтобы от вас лишнего беспокойства не испытывать.
      Рисует дедушка, то есть молоток, и объяснения даёт. Вот какие это важные объяснения:
      „Высоко меня возьмёте — никакого толку: мне щекотно, а у вас удара нет.
      Туго меня схватите — опять неладно будет: мне
      душно, а вы силу своей руки не чувствуете — бьёте напропалую. Деликатно за ручку беритесь, но, конечно, не кисельными пальцами.
      И смотреть надо правильно. Мне вслед глядеть нечего. На шляпку гвоздя или на то место, по которому бьёте, всё внимание направляйте. Тогда и удар у нас ровный получится. А про пальцы не думайте — я свою точку знаю. Не задену!
      И перед работой не забывайте меня проверять. Сидит ли клинышек на месте? А то беда может получиться: замахнётесь, а у меня голова с плеч долой — фьють и полетела. Голова у меня крепкая, очень сокрушительная. Пожалуйста, вы об этом никогда не забывайте.
      Дедушка рисует. Не очень красивые получаются у него картинки: не художник дедушка — мастеровой
      человек. Всё он умеет сделать: и пилу направит, и мотор починит, и гвоздь, как надо, заколотит. А картинки — не по его части. Но понять всё-таки можно.
      — Дедушка, а дедушка, я лучше не буду профессором. Можно? — осторожно спрашивает Митёк и ждёт.
      — Ну что ж, не хочешь — не надо. Верно, слабоватый пока ещё из тебя профессор получается. Скажем, стало быть, на этом месте: стоп! А новый разговор начнём по-другому.
      — Жили на свете клещи. Старые, всеми уважаемые клещи. Знаешь такой инструмент, Митёк?
      — А чего ж не знать? Клещами гвозди выдёргивают, когда молоток криво забивает, или когда старый ящик разобрать надо, или даже когда дом чинят. Знаю!
      — Правильно. И вот задумали старые клещи подсчитать всю свою родню. Дескать, у молотка братишек и племянников вон сколько, а у нас? Пошли клещи в самую лучшую библиотеку и сказали:
      — Дайте нам, пожалуйста, книжки про всякий-всякий рычажный инструмент.
      Рычажный инструмент — это только кажется, что слово мудрёное, а объясняется оно просто: если инструмент из двух подвижных половинок собран, значит, — рычажный. И взяли клещи тетрадку и стали записывать.
      — А щипцы для пирожных, блестящие такие, с лопаточками на концах, не забыли записать?
      — Не забыли. Но не с них список начался. Первыми попали в тетрадь плоскогубцы, потом кусачки, потом круглогубцы, пассатижи; целый вагон ножниц — от тех, что железо, как бумагу, режут и ветки на деревьях укорачивают, до самых-самых маленьких — маникюрных. И щипцов тьма: которыми уголь из печки достают, которыми орехи щёлкают, которыми пломбы на вагонах ставят, которыми контролёры дырочки в билетах пробивают, которыми доктора зубы выдёргивают...
      — Деда, а деда, про зубы лучше не надо рассказывать, а то у меня даже во рту зачесалось.
      — Ладно, пропустим про зубы. Короче говоря, два дня клещи трудились, две тетрадки исписали и под конец очень загордились: шутка сказать, такая родня у них обнаружилась, что на всех ста страниц едва-едва хватило! А клещи, заметь, очень коротко биографии своих близких записывали, ну самое большое — листочек на каждый нос.
      После этой работы клещи ужасно заважничали, так загордились — сил никаких нет. С молотком они рядом жили, в инструментальном ящике моего приятеля Егора Васильевича; так с соседом своим и то здороваться перестали.
      — А я знаю Егора Васильевича, он нашего папку на заводе учил. Да?
      — Он самый, первой руки мастер был. Но слушай дальше. Приходит Егор Васильевич на работу, а он любил всегда пораньше прийти, пока в мастерской тихо, и слышит — клещи перед молотком вовсю выхваляются:
      — Ты всегда, молоток, портишь, а мы за тобой поправляем!
      Молоток ни звука — молчит.
      — Ты, молоток, только самую глупую работу делаешь, а мы? Вчера Егору Васильевичу колечко согнуть надо было, кого он пригласил? Ясно — не тебя, грубияна, а круглогубчики. А когда на моторе проводку меняли, кто с мастером работал? Опять не ты, чурбан неопиленный, а наш брат — плоскогубцы и кусачки. Мы и гаечку отвернуть можем! И болтик! С нами даже доктора дело имеют, а уж на что привередливый народ!
      Молоток не возражает — молчит.
      — А чай Егор Васильевич в какой компании пьёт? Конечно, не с тобой, мазаным, а с нашей роднёй — со щипчиками никелированными.
      Молоток, как воды в рот набрал, — молчит.
      — Молчишь, молоток? Да что тебе, серому, необразованному, и говорить-то! Нечего!
      А молоток возьми тут да и скажи такое, что клещи даже подпрыгнули!
      — Что ж он сказал, дедушка?
      — Засмеялся молоток и говорит: — Глупые вы глупые, клещи. И речи ваши глупые. Подумали бы лучше, кто вас на свет пустил? От кого вы взялись? Без нас, молотков, вас бы и в помине не было!
      Клещи страшно возмутились: — Чего ты болтаешь, молоток?
      А молоток усы подкрутил и с усмешечкой выкладывает: — Когда вы совсем-совсем молоденькими были и щёлкать-то ещё зубами не умели, кто вас ковал? Молоток. Видно, мало по голове вам настукал — не всю дурь вышиб. Эх вы!
      — Деда, а деда, что же клещи ответили?
      — Сначала только зубами кляцали. Так разозлились, слово выговорить не могли. А потом такой ход делают: — Допустим, что твой дедушка нашего дедушку действительно ковал. Ладно. Но «то тогда подковку держал? Не голыми же руками кузнец за раскалённое железо хватался? Вот и получается, что без нашего прадедушки и твой дедушка ничего бы не сделал! Что, молоток, съел?
      А молоток не сдаётся: — Всё равно ваш прадедушка не на огороде вырос. И его молот ковал.
      — Кто ж кого переспорил, деда?
      — А никто. Егор Васильевич слушал, слушал, пока ему не надоело. А потом взял молоток, забил здоровенный гвоздь в здоровенную доску, да так, что шляпка только чуточку торчать осталась, и велел клещам гвоздь этот вытянуть.
      Клещи пыхтели, сопели, ворчали — не вытянули: силёнки не хватило. Тогда Егор Васильевич подсунул молоток клещам под щёку, надавил на ручки, и Гвоздь — вон! Сразу вылез. Понял, Митёк, в чём смысл? Где тут хитрая точка?
      — Не-е-ет, деда, не понял.
      — Эх, профессор, профессор! А в том смысл, что всем дружно работать надо, вместе. А языком попусту трепать, своими родственниками похваляться — пустое занятие. Вот такое положение, Митёк.
      — А кто же всё-таки главный — молоток или клещи, деда?
      — Это трудная загадка. Вот я тебе о Егора Васильевича точке рассказал — без дружной работы никакое дело не ставится. Правильная точка, я с нею согласен, но только в одном смысле. В мастерской и молоток и клещи наравне. А вообще я лично молоток на первое место ставлю. Почему? Вот почему. Не зря товарищ Ленин, Владимир Ильич, велел на красном нашем знамени молоток с серпом вместе изобразить. Тонкое имел товарищ Ленин соображение. Старое без молотка не порушишь, а пока старое под ногами путается, новое не подстроишь. Усваиваешь, Митёк? Однако время, — пошли домой.
      — Нет, деда, не пошли, не надо, расскажи чего-нибудь ещё!
      — Дома, Митёк, дома. И расскажу и покажу. А теперь пора.
      Через маленький скверик идут двое — дедушка и внук. По сторонам весело, зелено, под ногами дорожка прямая, светлая, а над головой небо чистое, синее. Хорошо им идти.
      Пообедали. Бабушка принялась убирать со стола, а Митёк так уставился на дедушку, будто собирался его глазищами сфотографировать.
      — Ты чего, Митёк?
      — А кто обещал, когда домой придём, и рассказать и показать?
      — Слово — закон, обещал — держи.
      Дедушка открывает шкаф и откуда-то с самого низа достаёт большой блестящий ящик. Видно, ящик очень тяжёлый — дедушка даже покраснел, поднимая его на стол.
      — Это что, деда, там чего лежит?
      — Не спеши, Митёк, сейчас увидишь...
      — Здравствуйте - пожалуйста! Никак завод собрались открывать. А что ребёнку после обеда спать положено, это тебе, отец, неизвестно разве? Ты мне порядок не нарушай!
      — Мы быстро, мать. Обещал же. Только глянем — и сразу ляжем.
      — Ну, бабушка, ну, бабушка, мы только чуть-чуть посмотрим. Можно?
      — Чистое наказание с вами — и с малым и со старым никакого сладу нет. А мне что теперь прикажете делать? Гудеть, на работу вас вызывать?..
      Дедушка откидывает полированную крышку тяжёлого ящика и отступает в сторону.
      Никогда ещё Митёк не видел столько блестящих штук сразу.
      И каждая уложена в своём гнёздышке, каждая покрыта тонким слоем масла. Ничего не понятно.
      — Ух, ты! Сколько всяких! А это что? — тыкает- Митёк пальцем в какой-то кривоногий предмет.
      — Это кронциркуль, Митёк. Размер им снимают. Вот так. — Дедушка берёт в руки блестящую штуковину и, ловко разведя её кривые ножки, прихватывает Митька за нос. — Готово — ширина носа известна. Понял?
      — Понял. А это что?
      — Это, брат, тиски. Без них в слесарном деле да и по механической части ничегошеньки не сделаешь. Как для обеда стол, так для работы тиски.
      Дедушка достаёт из ящика аккуратные, выкрашенные яркой краской тисочки и начинает их протирать чистой тряпкой. Митёк заметил, что в тисках что-то разъезжается в разные стороны, и на всякий случай отступил подальше. С безопасного расстояния он говорит:
      — Деда, а деда, только не надо больше мой нос притискивать. Ты уже притиснул раз этим корн... как его там?
      — Кронциркулем. Иди сюда, не бойся. Вот так тисочки наши к столу приворачиваются. А теперь: надо тебе, допустим, ключ обработать — пожалуйста. Зажимай и действуй.
      Надо тебе тугую гайку отвернуть — тоже можно.
      Потребовалось железную полоску отрубить — ради бога. Ставишь. Так. В левую руку зубиле — вот оно. В правую — молоток. Давай!
      Придётся пруток укоротить — очень удобно. Для этого ножовка есть. Очень зубастая штука!
      Но самый главный на тисках работник — напильник, а по-нашему, по-слесарному, — пила.
      Дедушка увлёкся. Он не замечает недовольных бабушкиных жестов, не слышит радио. Половина инструмента уже на просторе.
      — Вот смотри, какие пилы бывают, Митёк.
      У меня тут целый набор приготовлен. Гляди — плоская, драчёвая пила. Насечка у неё крупная. Черновую работу делает. А это личник — им зачищают. А вот — бархатный.
      Ты потише хватай, он ведь не из плюша, название только — бархатный. А почему так зовётся? Им самую последнюю доводку делают, блеск наводят. Пилит он тонко и гладко. А если узкое какое-нибудь местечко пройти надо, есть квадратные пилы. Для отверстий, по-твоему, значит, для дырок, — круглые. Ещё и треугольные пилы имеются.
      У Митька глаза уже разбежались, а дедушка никак остановиться не может. Хорошему слесарю за инструмент подержаться всегда приятно, а если инструмент ещё такой замечательный — совсем праздник.
      — А здесь в отдельной коробочке надфили лежат. Они при самой-самой мелкой работе употребляются.
      — Отец, ты что ж на самом деле цех открывать вздумал? Побойся бога, квартира всё-таки не завод. Да и спать Митьку пора. Хватит вам, честное слово.
      — Сейчас, сейчас, мать. Только уберу. Ну, Митёк, посмотрел, а теперь ступай спать. Отдыхать тебе положено. На сегодня довольно. Всё равно за один раз всего не запомнишь и не узнаешь. Это, милый, такая наука, чтобы её превзойти, надо сто раз потом умыться...
      — Деда, а деда, и для чего тебе столько всяких инструментов? Всё равно ты уже на работу не ходишь, помнишь сам говорил:
      «Мы с тобой пенсионеры, наше дело гулять, отдыхать и слушаться бабушку».
      — Запомнил, Митёк? Это и не мне инструмент хранится, это тебе в наследство от деда. Понимаешь?
      — Какое наследство?
      — Ну, раньше богатые оставляли после смерти своим дочкам, сынкам и, конечно, внукам разные ценности — золото, всякие камни дорогие, чтобы сынки могли жить, в ус не дуть и ничего не делать. Это и называлось наследство. А я тебе вот какие ценности приготовил. Подрастёшь, подучишься, с таким инструментом нигде не пропадёшь: всё-всё им сделать сумеешь. Были б руки здоровые и голова с мозгами.
      Митёк смотрит на свои руки. Они у него совсем ещё маленькие, пухлые и ничего пока не умеют сделать как следует. Митёк даже растерялся. Тревожно глянул на деда, а дедушка ничего не замечает — отвернулся к окну и уставился куда-то на улицу.
      За окном скверик. Тот, где они каждый день гуляют: зелёный по сторонам, немножко жёлтый под ногами, совсем-совсем синий над головой. Кто ж его знает, о чём у дедушки мысли?
      — Деда, так я же ещё маленький! Разве я могу сам?
      — Вырастешь, Митёк, и обязательно сможешь. — Дедушка отошёл от окна, посмотрел на внука, а тот чуть не плачет.
      — Ты чего, Митёк? Дедушку жалко стало? Да ты не сомневайся, чудак, мне ведь помирать не к спеху. Сначала тебя выучу, до самой хитрой точки в нашем деле доведу, а уж потом...