«Последний див»

DjVu

Маленький клочок земли бедняка Мурада, зажатый с двух сторон усадьбами бая Салимбая и бая Саттарбая, был обнесён невысокой глиняной оградой. Она давно уже рухнула бы, если б не брёвна, которые её подпирали.
      Бай Салимбай был толст, грузен и постоянно что-нибудь ел. Худой, можно даже сказать, тощий бай Саттарбай занимался только своей перепёлкой, которую держал в клетке и заставлял петь.
      А бедняк Мурад был и не толстый, и не худой, и не высокий, и не низкий, — одним словом, обыкновенный. К тому же весёлый, жизнерадостный.
      Был день как день. Бедняк Мурад вспахивал свою полоску земли, время от бремени весело понукая старую лошадь. Это была очень умная лошадь.
      Бай Салимбай сидел на пуховых подушках и ел из огромного блюда плов. Щёки его раздувались, глаза бегали. Мурад остановился, чтобы передохнуть, посмотрел на него, покачал головой, глянул на бая Саттарбая. И лошадь — она тоже покачала головой — стала наблюдать за баем. В это время перепёлка у бая Саттарбая запиликала; бай расплылся в улыбке и размечтался.
      — Пой, пташка, пой, — елейным голоском начал он. — Завтра я отнесу тебя нашему шаху, а он, очарованный твоим пением, сделает меня своим визирем.
      Худой бай так размечтался, что, оторвавшись от тахты, на которой сидел, медленно взлетел вверх.
      — Вах! — крикнул толстяк Салимбай так неожиданно, что худой бай вздрогнул, и, не удержавшись на высоте своих мечтаний, опустился вниз.
      — Ха-ха-ха, — захохотал бай Салимбай. — Собираешься визирем стать? Да если хочешь знать, — визирь должен быть таким, как я!
      И он надулся, завращал глазами, но потерял равновесие и упал — лицом прямо в горячий плов. Теперь пришла очередь смеяться баю Саттарбаю.
      Смеялся и Мурад, глядя на них из-за забора. Весело ржала его лошадка и с наслаждением потягивала носом, почуяв запах вкусного плова.
      Подумал Мурад, что лошадь проголодалась, вынул из-за пазухи чёрствую лепёшку, разломил её пополам: одну половинку себе, другую лошадке. Увидев это, Салимбай заурчал, зафыркал, показывая пальцем на бедняка.
      — Смотрите на этого глупца, — кричал он, — смотрите, что он делает! Лепёшкой лошадь кормит.
      — Хе-хе-хе, — по-козлиному забормотал Саттарбай. — Вот уж правда, — глупец. Клянусь Аллахом.
      Лошадь фыркнула на них и оборотилась к хозяину. Мурад подумал, что она опять просит лепёшку, и протянул ей свою половину. Лошадка замотала головой, отказываясь, но Мурад настоял на своём.
      Тут уж оба бая принялись хохотать вместе. До того им было смешно, что Салимбай опрокинулся навзничь, дрыгая короткими ногами и хлопая себя по животу, а Саттарбай скакал, как мячик.
      Лошадка показала баям язык, потом постучала копытом себе по голове, словно хотела сказать: «Ну и дураки же вы, баи!»
      Поняли баи, что лошадка над ними потешается. Перестали хохотать, погрозили ей кулаком. Мураду же эта выходка лошади пришлась по душе, и он, весело смеясь, похлопал её по спине. Лошадка заржала и потянула соху. Мурад затянул ремень потуже и, налегая на соху, крикнул:
      — Но, веселее, моя Замухрышка!
      Быстрее пошла лошадка. Долго они так работали, однако, в конце концов, Замухрышка выбилась из сил и осела на ноги.
      Баи ещё пуще развеселились. Но как же изумились они, когда лошадка, пытаясь встать, вдруг встрепенулась, и, ударив по земле копытом, выбила из-под грунта небольшой глиняный кувшин. Салимбай и Саттарбай застыли на месте.
      Мурад не спеша нагнулся, поднял кувшин и стал очищать его от налипшей земли. Салимбай постарался подобраться к тыну и смотрел во все глаза.
      А Саттарбай пополз прямо на четвереньках и так шустро прыгнул на тын, что любая гончая позавидовала бы ему.
      Но когда Мурад попробовал постучать по кувшину, там что-то зашумело, загрохотало, из кувшина начал выползать во всём своём страшном, уродливом обличье, огромный одноглазый див.
      — Слушаю и повинуюсь, — сказал он громоподобным голосом. — Что хочешь от меня, о сын мужчины и женщины? Хочешь, разрушу самый прекрасный город?
      — Нет, хочу, чтобы моя лошадь стала снова сильной, здоровой и молодой.
      — Не в моей власти, господин, — ответил див. — Разорвать её в клочья могу, пригнать тебе табун лучших в мире коней — тоже могу. Делать добро не могу.
      — Ну, тогда ты нам не нужен.
      — А разве тебе не нужна моя сила?
      — Не нужна, — улыбнулся в ответ Мурад, — мне хватает своей.
      И он приналёг на соху, весело крикнул: «Но-о-о!» Замухрышка быстро тронулась с места.
      — Куда же ты уходишь, хозяин? Прикажи мне совершить какое-нибудь зло, — закричал див и, упав на колени, пополз за бедняком.
      Мурад остановился, задумался, поцокал языком и зашептал что-то на ухо лошадке. Та тоже зашевелила губами у его уха.
      Мурад выпрямился и сказал диву:
      — Вернись в кувшин, посиди там немного, а я сейчас придумаю какое-нибудь злое дело.
      — Прошу, господин, думать побыстрее, — отвечал див замогильным голосом и, свернувшись в клубок дыма, скрылся в кувшине.
      Только див исчез, как баи, преодолев тын, кинулись к кувшину. Куда девалась неповоротливость Салимбая! Он понёсся с невиданной для него прытью, выбросив вперёд руки, растопырив пальцы, даже опередил мчавшегося Саттарбая. Толстый Салимбай успел упасть на кувшин первым, закрыл его своим грузным телом. Тощий Саттарбай ринулся отвоёвывать сокровище. Они были похожи на злобных, сцепившихся, даже не собак, а каких-то бешеных чудовищ, которых можно увидеть только на картинках и нигде больше.
      Они катались по земле, издавая страшные крики и вопли, рычали, кусались, и каждый старался, схватив противника за плечи, бить его головой о землю. Это им удалось обоим: они и сами не успели заметить, как вбили друг друга в рыхлую, вспаханную землю. Похоже, что и земля помогала им, так как очень быстро они в ней исчезли. А на том месте, где оспаривали они добычу, сразу выросли кусты колючих трав и сцепились друг с другом. У таких кустов, кроме колючек, есть и сочные листья, лошади любят обгладывать их, — вот и Замухрышка, подойдя к кустам, принялась за эти листья.
      А Мурад тем временем придумал, что делать с кувшином. Лукаво улыбнувшись, он стал шептать лошадке на ухо какие-то слова. Лошадка сделала два шага и с силой пнула кувшин ногой, так что тот взвился в воздух и, упав на землю, разбился на тысячу мелких кусков.
      Чёрный-пречёрный дым заволок всё вокруг. Потом он начал рассеиваться, а когда рассеялся совсем, то оказалось, что вместе с ним исчезли и байские усадьбы. Не стало и тына, отделявшего Мурадову полоску земли от байских угодий.
      Легко и свободно дышалось вокруг. Земля словно наливалась плодородием и ждала, когда её вспашет Мурад.
      Мурад, затянув любимую песню, приналёг на соху и вместе с бодро зашагавшей Замухрышкой двинулся вспахивать поле.