DjVu

      ОГНЕННЫЙ ШАР
      1. Сигналы из тайги

      — Мне не пришлось быть на фронте, — начал свой рассказ Петров. — В ту пору я был ещё очень молод и работал учеником в радиолаборатории.
      Где-то далеко, над полем боя, проносились истребители, самолёты-корректировщики по радио указывали цель, разговаривали между собой штурманы бомбардировщиков. Сквозь треск разрядов и писк телеграфных сигналов прорывались их глухие голоса.
      Всё это доносилось из чувствительного приёмника в лаборатории.
      Затихали голоса в приёмнике, фронт уходил всё дальше и дальше, а с ним и мои надежды, что когда-нибудь я буду военным радистом.
      Командование института так и не отпустило меня в армию. Но радистом на танке мне всё же удалось побывать. Произошло это уже после войны.
      По заданию института я прилетел в небольшой сибирский городок для установки на ионосферной станции нового записывающего прибора, разработанного у нас в лаборатории. Попутно меня просили ознакомиться с аккумуляторами нового типа, изготовленными местными изобретателями, и если это дело окажется стоящим, то выяснить возможность перевода изобретателя в наш институт.
      В ту пору я мечтал сделать совершенно необычный аппарат, мысленно называя его «Всевидящий глаз», но для него нужны были лёгкие и мощные аккумуляторы, которых ещё никто не придумал.
      Вот почему я с радостью согласился посмотреть, что вышло у сибирского изобретателя. А вдруг это то, что мне нужно!
      Но кто мог предположить, какие необыкновенные приключения мне придётся там пережить!
      Правда, о них я вспоминаю с некоторым чувством неловкости — ведь молодость романтична, а подчас и наивна. Сейчас я бы несколько иначе оценивал свои поступки и более трезво смотрел бы на окружающее, но тогда мне всё представлялось в ином свете и, главное, в преувеличенных масштабах.
      Не судите слишком строго, до сих пор я сам не могу отличить в этих событиях правду от вымысла.
      Буду рассказывать о том, как это мне представлялось тогда.
      Вечером того дня, с которого начинается этот рассказ, я сидел у раскрытого окна в номере маленькой гостиницы и вертел ручку своего портативного радиоприёмника. Я его сам сконструировал и никогда с ним не расставался.
      Из крохотного репродуктора доносились какие-то визгливые мелодии, обрывки разговоров, бульканье телеграфных станций. Светящаяся стрелка ползла по шкале. Интересных передач не было, да и к тому же мешали грозовые разряды.
      Я откинулся на спинку кресла. Стрелка на шкале остановилась против цифры «68».
      Тихо шипел приёмник, надоедливый комар жужжал над ухом. За окном звенела трава. Она высохла до того, что мне казалось — стоит тронуть один стебелёк, он хрустнет, а за ним, как стеклянные трубочки, начнут лопаться соседние травинки. И побежит этот стеклянный звон до самой тайги.
      На горизонте едва проступала неровная полоска далёкого леса. Над ним висело звёздное августовское небо.
      Оставляя за собой бледно-голубую полосу, пронеслась падающая звезда. «Нужно загадать самое сокровенное желание», — невольно вспомнилась старинная примета.
      И я подумал о дерзкой мечте далёкого детства — о межпланетном корабле. Как промелькнувшая звезда, он вычертит в небе светящийся след. Что, если это желание вдруг осуществится? Я уже был не мальчиком, но по-прежнему мечтал о необыкновенных путешествиях, хотел побывать в таких местах, где не ступала нога человека.
      Глухой отдалённый взрыв донёсся из тайги. Я высунулся из окна и прислушался. Но взрыв не повторился.
      Тишина. Тёплый ветер шевелил волосы, тоненько звенела неотвязная песня комара. Всё было обычным.
      Но что это за взрыв? Я не знал этих мест — много ли увидишь с самолёта, когда под тобой бесконечная тайга? Возможно, здесь идут взрывные работы: прокладывают дорогу, взрывают пни.
      Спать не хотелось, и я раскрыл книгу, которую взял с собой в дорогу. По странной случайности, это оказался сборник романов Уэллса.
      Перелистывая страницы, я вновь увидел знакомые с детства снаряды марсиан и вновь — в который раз! — перечитал об их прибытии на Землю. Невольно улыбнулся, вспомнив о том, как реально представлял себе эту возможность в двенадцать лет! Затем мысли сосредоточились на том, что я должен сделать завтра. Это моя первая командировка. Я встречусь со своим бывшим учителем начальником ионосферной станции профессором Черниховым. Интересно, изменился ли Николай Спиридонович? Ведь мы не виделись два года.
      Из репродуктора послышались странные телеграфные сигналы, прерывистые и неразборчивые, будто кто-то неумело и нервно работал ключом.
      Я попробовал разобрать их. Три коротких импульса подряд — возможно, что это буква С, — затем три тире. Неужели сигналы бедствия?
      Над светящимся диском шкалы кружились ночные бабочки, а из чёрного решётчатого отверстия репродуктора вырывались громкие сигналы, точки и тире, будто кто-то кричал о помощи.
      «По-жар...ос...т...ров», — по буквам разбирал я.
      Странно, какой же здесь остров, когда рядом тайга и степи? Но, может быть, это дальние сигналы? Я повернул ручку настройки. Нет, сигналы слышны на нескольких делениях, точно радиостанция совсем рядом.
      Внутри приемничка была ферритовая направленная антенна. Вращая её ручку, я добился самой громкой слышимости. Стрелка указала в сторону тайги. Отражённый луч? Не похоже.
      Резкий звонок телефона прервал мои размышления. Я взял трубку и повернул регулятор громкости на приёмнике. Сигналы стали еле слышны.
      — С вами говорит инженер-капитан Ярцев по поручению профессора Чернихова, — услышал я глуховатый голос. — Профессор сообщил мне, что получил вашу телеграмму, и просил проводить вас на ионосферную станцию.
      — Благодарю... Но разве так трудно туда добраться? — Видите ли, по этой дороге можно ехать только верхом. Хотите завтра утром?
      — Благодарю, — рассеянно согласился я, прислушиваясь к сигналам из репродуктора. — Да, кстати... Я сейчас принимаю очень странные сигналы. Радиостанция где-то поблизости, но я не знаю, куда сообщить... Бот опять... Одну минуту...
      — Что передают?
      — Могу разобрать только два слова: «Пожар, остров», «Пожар, остров» больше ничего. Впрочем, послушайте сами. — Я приблизил трубку к репродуктору. — Ну, что вы на это скажете?.. Вы слышите меня?
      Но ответа не было.
      — Говорите? — спросила телефонистка.
      Минут десять я ждал, когда снова позвонит этот незнакомый человек, назвавший себя инженер-капитаном Ярцевым. Почему он бросил трубку?
      В репродукторе опять послышались сигналы.
      Небо посветлело, как будто уже наступало утро. Так рано? Не может быть. Я подошёл к окну. Над лесом трепетала призрачная светлая полоска. Она разгоралась всё ярче и ярче, чтобы на мгновение погаснуть и снова вспыхнуть зловещей огненной лентой.
      В дверь торопливо постучали.
      — Войдите!
      В освещённом квадрате двери показался человек в комбинезоне. Это был пилот, с которым я сюда прилетел.
      — Вот какое дело, товарищ Петров, — неуверенно проговорил он. — Там просят на разведку слетать. Говорят, люди остались...
      — Какую разведку? Какие люди?
      — В тайге люди. Пожар...
      Я невольно оглянулся. Огненная заря вставала над тайгой.
      Захлопнув окно, я повернулся к приёмнику, чтобы его выключить.
      «Ос...т...ро...в», — в последний раз послышалось из репродуктора, и всё смолкло.

      2. Только этот путь!

      Кусочек голубого неба просвечивал сквозь чёрные клубы дыма, закрывающие горизонт. Краешек солнца, встающего на востоке, казался тёмно-красным.
      Мы летели над тайгой.
      Начальник аэродрома сообщил пилоту ориентиры, по которым можно найти людей. Но найдём ли мы площадку для посадки самолёта?
      Стало трудно дышать, дым вызывал кашель, горло воспалилось, как при ангине.
      Пожар приближался.
      В чёрной дымовой завесе замелькали языки пламени. Над ними взлетали горящие ветки, искры метались под крылом самолёта. Пылающая ветка трассирующим снарядом пронеслась мимо. Самолёт подбросило на вершину восходящего потока. Пришлось забираться ещё выше.
      Уже около часа летали мы над горящим лесом, но в дыму ничего не могли обнаружить. Как найти людей в этой стихии?
      На одно мгновение блеснул кусочек озера. Да, именно здесь и должен быть остров, с которого подавались сигналы.
      Мы кружили над озером и в те короткие мгновения, когда ветер хоть немного разгонял дым, старались рассмотреть островок.
      Наконец, как будто в глубоком колодце, мне удалось заметить две светлые фигуры на фоне пожелтевшей травы. Они махали руками и, вероятно, что-то кричали.
      Всё это промелькнуло и сразу пропало в дыму.
      Озеро с трёх сторон окружал горящий кустарник. Огонь уже подобрался к деревьям на берегу. Раскалённые сучья падали в воду, и тогда вместе с чёрным дымом поднимался вверх белый пар.
      Мы набрали высоту и, выждав момент, когда на секунду показалось озеро, ринулись вниз. Где-то сбоку я увидел двух человек и горящую изгородь прибрежного кустарника.
      Посадка невозможна. Я понял это в тот момент, когда самолёт почти вертикально взвился вверх, пробив толстый слой горячего дыма.
      Выправив самолёт, пилот обернулся.
      — Видели? — спросил он.
      Капелька пота, стекая по его чёрной от сажи щеке, оставляла светлый след.
      На обратном пути я всё время посматривал назад, надеясь, что пожар скоро утихнет. Нет, он разгорался всё больше и больше.
      Думая о людях, окружённых огненным кольцом, я представлял себе, как они поливают траву, вырубают кустарник. Продержатся ли они, пока подоспеет помощь? Конечно, огонь рано или поздно потушат. Но как спасти людей?
      Бросив взгляд на крыло самолёта, покрытое тонкой перепонкой перкаля, пропитанного нитролаком, я только сейчас понял, что наша птица могла вспыхнуть, как целлулоидная лента.
      Но как, какими путями добраться к острову?
      Возможно, в танке? Ведь были же случаи, когда танки прорывались сквозь пылающую деревню.
      Я тронул пилота за плечо. Тот сбавил газ и вопросительно посмотрел на меня.
      — Спасут на танке! — прокричал я.
      Он покачал головой и глазами указал на тонкий шланг.
      По блестящей металлической трубке прозрачной слезой катилась капля бензина.
      Самолёт приземлился. Нельзя было терять ни минуты.
      Я наскоро стёр чёрные полосы сажи с лица и прямо с аэродрома поехал в танковое училище.
      Меня встретил начальник училища подполковник Степанов Егор Петрович и прежде всего спросил:
      — Вы их видели?
      Волнуясь и спеша, я рассказал о полёте над тайгой. Спасение с воздуха невозможно. В то время вертолётов почти не было.
      Степанов рассеянно провёл рукой по лицу.
      — Ну что ж, придумаем что-нибудь другое, — спокойно сказал он.
      Позднее я узнал, что ещё до моего прихода он собрал небольшую группу преподавателей, для того чтобы совместно с ними наметить пути спасения людей из горящей тайги. И конечно, идея прорваться на танке к озеру появилась у танкистов раньше, чем у меня.
      — Товарищ подполковник, пошлите меня! — горячо попросил коренастый смуглый лейтенант с чёрными, словно завитыми волосами и с узкой полоской усов над верхней губой. Большие тёмные глаза его с надеждой и тревогой смотрели на подполковника. — Мой танк никогда не горел. Можно обойти огонь. А если нельзя, пойду насквозь. Прикажите, Егор Петрович. Очень прошу!
      Степанов покачал головой:
      — Нет, Беридзе. Прорваться сквозь десять километров сплошного огня невозможно... А вы что скажете, капитан? — обратился он к высокому офицеру, стоявшему у окна.
      Тот вздрогнул и, как бы отгоняя какую-то навязчивую мысль, взмахнул рукой:
      — Вы правы, товарищ подполковник, горючее вспыхнет, да и экипаж не вынесет такой высокой температуры...
      Мне показался знакомым его голос. Наступило молчание. За окном где-то далеко фыркал мотор.
      — Итак, — подполковник задумчиво пригладил седые волосы и, сощурившись, оглядел офицеров, — на танке прорваться нельзя?
      — Нельзя, — отозвался высокий офицер. — Но я вам докладывал своё мнение. Другого выхода у нас нет.
      — Боюсь, что не успеете, — с сомнением заметил Степанов. — Задача сложная. Но проще ничего не придумаешь.
      — Итак, вы разрешаете использовать нашу опытную учебную машину? Мы её переоборудуем, — инженер-капитан взглянул на часы, — сегодня к шестнадцати ноль-ноль...
      Степанов на мгновение задумался и протянул ему руку:
      — Я надеюсь на вас, товарищ Ярцев.
      «Так вот кто звонил мне по телефону!» — догадался я.
      — Сейчас некогда совещаться, — продолжал подполковник. — Когда распределите обязанности и люди начнут работу, поговорим подробнее. — Он вынул портсигар, постучал папиросой по крышке и отрывисто бросил: — Начинайте!
      — Есть! — Ярцев круто повернулся и вышел из комнаты.
      Сандро Беридзе в волнении мял пилотку, вертел головой, будто ему мешал воротничок, и горячо меня убеждал:
      — Смелый человек Андрей! Замечательный человек! Ум, как игла. Всё изобретает... На войне начальником фронтовой мастерской был. Недавно новый аккумулятор придумал. Поразительная штука. Да? Но почему-то забраковали, ошибки нашли.
      Он схватил меня за руку и потащил к двери.
      — Пойдём к нему на полигон, — говорил Беридзе, не умолкая ни на минуту. Удивительный человек! Как тяжело неудачи переживает! Не пьёт, не ест, всё думает. Ночью ходит по двору взад-вперёд и курит. Сегодня ночью на мотоцикле ездил в тайгу, гимнастёрка загорелась, волосы опалил, брови сжёг, всё хотел добраться к озеру. Там девушка осталась. Любит её, а не скажет, скрывает. Сильный человек, гордый человек!
      Он привёл меня на полигон, где ещё издали на фоне светлого неба можно было заметить тяжёлый танк. Около него стоял Ярцев и задумчиво грыз карандаш.
      Увидев нас, он сунул карандаш в карман и быстро зашагал навстречу.
      — Прошу прощения, — хмуро проговорил он, крепко пожимая мне руку. — Я очень невежливо прервал телефонный разговор. Но вы поймёте меня. Радиограмма... так неожиданно. Там у меня... друзья... А ведь мы хотели именно сегодня поехать к профессору.
      — Ничего, ничего, — пробормотал я, думая о людях, оставшихся в тайге. Поездка не уйдёт. Не беспокойтесь! Успеется.
      Ярцев посмотрел на меня и резко выдернул руку:
      — О чём вы говорите? Разве можно ждать?
      — А что такого? Профессор подождёт. Это дело не такое срочное, товарищ Ярцев. У вас есть дела поважнее.
      Ярцев отвернулся. Вполне понятно, что он взволнован, поэтому его невежливость мне не показалась странной. Хотелось хоть как-нибудь отвлечь его от неприятных мыслей, и я спросил:
      — Как вы думаете защитить мотор? Ведь огонь будет всасываться вместе с воздухом? И горючее...
      — Горючего не будет!.. — отрывисто произнёс Ярцев. — Извините, везут асбест. — И он побежал навстречу машине.
      Признаться, я не понял, как мотор сможет работать без горючего, но зачем приставать к Ярцеву, когда рано или поздно ты об этом узнаешь.
      Несколько раз я забегал к радисту, который регулярно принимал с острова сигналы бедствия, но сколько он ни кричал в микрофон, ответа не получил. Либо там не было приёмника, либо здешнюю радиостанцию на острове никак не могли принять. Почему? Неизвестно.
      Курсанты покрывали броню танка шершавыми асбестовыми листами. Странно было видеть белый зимний танк на фоне зелёной травы.
      Рядом лежали розоватые квадратные куски материи. Возле них хлопотали два танкиста. Зашипел, заговорил сдавленным шёпотом компрессор, затрепетала ткань и превратилась в толстые стёганые одеяла. Это надули сжатым воздухом мешки из пропитанной особым составом асбестовой или стеклянной ткани. Получилась надёжная теплоизоляция для обивки стенок внутри танка.
      Я заглянул в открытое смотровое окошко. Там на месте водителя сидел Беридзе и, недовольно хмурясь, поворачивал рычаг реостата, будто в трамвае. Видимо, техника эта танкисту не нравилась, уж очень она непривычна.
      Не успел я отойти от окошка, как туда заглянул Ярцев.
      — Сандро... со мной? — спросил он вполголоса.
      — Почему спрашиваешь, Андрей? Разве Сандро не друг тебе? Да? Я за тебя в огонь и воду...
      — Пока только в огонь, Сандро, — грустно улыбнулся Ярцев.
      В напряжённом труде проходили часы. Сизый туман стлался по земле — это полз из тайги едкий тяжёлый дым.
      На пикапе привезли аккумуляторы в футлярах из голубой пластмассы. Аккумуляторы закрепили в танке в заранее подготовленных отсеках. Электрики стали проверять контакты. Вспыхнули фары, яркие, как мощные прожекторы. «Так вот зачем нужны такие большие аккумуляторы, — подумал я. — Иначе трудно будет идти в дыму».
      Подполковник ходил вокруг танка, гладил непривычные шероховатые асбестовые бока, ощупывал надутые подушки внутренней обшивки, проверял, всё ли готово.
      Неподалёку Андрей Ярцев инструктировал Сандро, видимо опасаясь, что тот не справится с необычной техникой.
      Во мне шевельнулось чувство зависти. Никому ещё из людей не доводилось путешествовать в огненном море. Они будут первыми!

      3. Сквозь огонь

      В дымной мгле танк казался фантастической птицей. Над ним колыхался необыкновенный призрачный шатёр, сотканный из лучей светящихся фар, голубого дыма и серебристого тумана. Толстый чёрный кабель тянулся по траве. Казалось, что это сказочное существо находится на привязи.
      «Так вот в чём дело! — наконец-то догадался я. — Танк действительно привязан. Значит, он потащит за собой провод, питающий электромотор... Остроумная учебная конструкция. Но её невозможно использовать. Десять километров тяжёлого кабеля...»
      — Вы хотите подвезти электростанцию прямо к тайге? — спросил я у проходившего мимо Ярцева.
      Тот удивлённо посмотрел на меня.
      — Какую электростанцию? Мы сейчас дополнительно подзаряжаем аккумуляторы.
      — Значит, электромотор танка будет питаться от аккумуляторов? — изумился я. — Но ведь они должны быть огромной ёмкости! Это о них нам писал Николай Спиридонович?
      — Да, он просил провести практические испытания. У этих аккумуляторов при одинаковом весе и объёме с обычными существующими запас энергии больше в десятки раз... Впрочем, всё это вы узнаете из протоколов, — Ярцев помолчал, нервно постукивая карандашом по пальцу. — Настоящая проверка начинается только сейчас, Кстати, представитель из Москвы сможет точно определить практическую ценность этих аккумуляторов.
      Он повернулся ко мне спиной и отошёл в сторону.
      Мне почему-то показалось, что последняя фраза о «представителе из Москвы» была произнесена с некоторой иронией — возможно, он не доверяет слишком молодому эксперту? Но и сам изобретатель не старше. Впрочем, дело, конечно, не в этом. Нервозность Ярцева была вполне естественна при данных обстоятельствах.
      Заканчивались последние приготовления. Проверялись опытные асбестовые костюмы, доставленные из пожарной части, укладывались лёгкие кислородные баллоны, медикаменты — всё, что могло понадобиться во время этого необыкновенного путешествия.
      Радист так и не сумел вызвать остров. А если так, то не было смысла устанавливать в танке радиостанцию, тем более что это требует и времени и дополнительного места, уже занятого аккумуляторами.
      Но вот как будто бы всё готово. Ярцев, который с нетерпением ждал, когда отсоединят кабель питания, наконец сел на место водителя и, почему-то зажмурив глаза, повернул рукоятку контроллера.
      Все замерли: подполковник — с папиросой, которую не успел донести до рта, Беридзе — с повешенным через плечо кабелем, молодой курсант — с протянутыми к танку руками. Так на мгновение останавливается фильм.
      Послышалось ровное гудение, задрожал люк на башне, и танк медленно двинулся.
      Напряжение минуты прошло, Егор Петрович с наслаждением затянулся папироской, Беридзе бросил кабель и побежал за танком, а молодой курсант удивлённо заморгал и совсем по-детски рассмеялся.
      Тут я понял, что ярцевские аккумуляторы заслуживают самого серьёзного внимания. Сравнительно не большие и лёгкие, они отдавали такую мощность, что могли двигать тяжёлый танк. Вот бы мне взять хоть одну банку для пробы... Конечно, потом, сейчас не до этого!
      Времени оставалось немного. Каждая минута была дорога. Андрей быстро натянул асбестовый костюм, подбежал ко мне и, застёгивая на ходу «молнии», взволнованно зашептал:
      — Я уверен, что машина не подведёт. Она часто испытывалась на полигоне... Но я боюсь — не найти их. В горящем лесу нет ни дорог, ни тропинок.
      — Но зато есть радиостанция, которая приведёт вас к острову.
      И я посоветовал Ярцеву воспользоваться радиопеленгацией. Но так как подобной аппаратуры в танковом училище не было, то пришлось предложить свой приёмник.
      — У него специальная направленная антенна... Она скомпенсирована особым образом, — начал приводить я технические подробности и вдруг замолк.
      Дело в том, что этим экспериментальным приёмником со множеством ручек и кнопок было очень трудно управлять. Во всяком случае, в нашей лаборатории его пока ещё никто не освоил. Мой начальник окрестил эту конструкцию «аккордеоном». На нём ещё надо научиться «играть».
      Однако, несмотря на это, я вскочил в первую попавшуюся машину и помчался за своим «аккордеоном» в гостиницу.
      Бросив беглый взгляд на моё произведение, Ярцев вздохнул:
      — Никто из наших радистов не разберётся. Они ведь привыкли к стандартным рациям. — Он пристально посмотрел на меня и отвернулся к танку.
      Что-то внутри у меня похолодело. Неужели я упущу эту единственную возможность совершить неповторимое путешествие в огненной стихии? А потом, самое главное — ведь я действительно могу помочь добраться до острова, если радиостанция не прекратила своей работы.
      И я решился:
      — Поеду с вами. Действительно, с моей радиоигрушкой никто не справится.
      Ярцев хмуро меня отговаривал, напоминал о риске, но чувствовалось, что он колеблется.
      Подошёл подполковник и, узнав, о чём идёт речь, покачал головой:
      — Сложный вопрос. Операция рискованная. Но если вы сами вызвались помочь спасению людей, то... — Он замолчал, отечески обнял меня и крепко пожал руку.
      Мне навсегда запомнилась эта минута, хотя в то время я как-то плохо представлял, что ждёт меня впереди, и если говорить честно, то в этом решении немалую роль сыграла юношеская романтика.
      Вскоре мы стояли у башни танка в белых комбинезонах с никелированными застёжками, в белых шлемах и рукавицах. За спиной — похожие на ранцы баллоны с кислородом. Впереди нашей необыкновенной машины ревел другой мощный танк, который должен был отбуксировать нас к горящей тайге, чтобы не расходовать энергию раньше времени.
      Ярцев торопливо записывал в блокнот какие-то цифры. Признаться, меня несколько удивило его поведение. Разве сейчас до расчётов? Вот это выдержка! Впрочем, может быть, это только внешнее спокойствие?
      Подполковник Степанов в последний раз окинул взглядом экипаж танка:
      — Торопитесь, там вас ждут!
      Ярцев закусил губу, сунул блокнот в карман комбинезона и дал знак водителю переднего танка.
      Запыхтел мотор, трос натянулся, и наш электротанк медленно двинулся вперёд.
      Мы шли по пыльной дороге. Переднего танка не было видно, лишь блестел в огне прожектора натянутый трос. Казалось, что тащит нас на буксире тёмная дымная туча.
      В дыму метались неясные тени: это звери бежали из горящего леса. Промелькнули сучковатые рога обезумевшего лося. Рядом, не повернув к нему головы, пронёсся волк. Зайцы и белки прыгали в обожжённой траве. Чёрные птицы кружили над головой, кричали и громко хлопали крыльями.
      Впереди чувствовалось горячее дыхание огня.
      Сейчас я со смущением вспоминаю, что тогда говорил Ярцеву:
      — Подумать только — ведь ещё ни один человек не путешествовал в огненном море! А мы...
      Ярцев удивлённо посмотрел на меня и вдруг приказал:
      — Надеть кислородные маски!
      Да, это, пожалуй, был самый лучший способ прервать мои неуместные восторги!
      Необыкновенный мир окружал нас. В свете фар мелькали хлопья сажи, чёрным вороньём опускались на землю. Иногда сказочной жар-птицей проносилась ветка, объятая пламенем.
      Передний танк остановился, трос, как живой, послушно свернулся кольцом и улёгся в пыли. Из чёрной глубины показался водитель танка-буксира и прокричал Ярцеву на ухо:
      — Дальше ехать нельзя, мотор перегрелся!
      Он отвёл танк немного назад и поставил его в безопасное место у перекрёстка дорог. Дальше мы должны идти одни.
      Где же та невидимая дорога, что должна привести нас к озеру? Может быть, радиостанция на острове давно уже прекратила работу?
      Включив приёмник, я повернул антенну в направлении леса и снова услышал отрывистые сигналы.
      Ярцев дотронулся до моего плеча.
      — Ну как, слышно?
      Я утвердительно кивнул головой и показал направление на северо-восток.
      Пропустив меня вперёд, Андрей закрыл за собой люк и включил холодильную установку.
      Танк вошёл в горящий лес. Свистом и воем встретил нас пылающий кустарник. Я заглянул в смотровое окно. Кроме дыма и пляшущих языков пламени, ничего не было видно. Я невольно закрыл глаза. Какая страшная картина!
      Сквозь щели пробивалось пламя. От жары не спасал ни асбест, ни толстый ватный костюм.
      Танк переваливался через кочки и обгорелые пни, его бросало из стороны в сторону.
      Послышался резкий удар по броне. Это рухнуло сгоревшее дерево.
      Снова удар, ещё и ещё. Горящие головни забарабанили по танку.
      Вокруг него метались волны огня; они вздымались вверх и с остервенением набрасывались на поникшие ветви деревьев. Тонкими струйками огонь растекается по смоле, бересте, сухим веткам, и вдруг дерево сразу вспыхивает, как факел, с пронзительным шипением и свистом разбрасывая вокруг себя огненные брызги.
      Впереди — только огонь. Огонь со всех сторон: снизу — от горящей травы, сверху — от пылающих веток... В этом ослепительном мире нет теней. Всё накалено, сверкает, искрится. Море света. Глаза мучительно ищут спасительной тьмы. Навёртываются слёзы, и я отворачиваюсь, чтобы не ослепнуть.
      Вдруг танк остановился.
      — Куда ехать дальше? — закричал Сандро, пролезая к нам в башню.
      Лавируя между деревьями, он потерял курс.
      В танке тускло светила маленькая лампочка, еле заметная в синем дыме, словно мы ехали в тесном купе вагона, где сильно курили.
      Мне показалось, что Ярцев вопросительно смотрит на меня. Но что я мог ответить? Внутри стальной коробки танка нельзя услышать сигналов радиостанции.
      — Придётся открыть люк, — нерешительно проговорил я, наблюдая за язычками пламени, прорывающимися сквозь щели.
      Андрей медлил. Но другого выхода не было, и он поднял люк.
      Пламя забушевало над головой. Я взял приёмник, накрылся, как плащом, куском асбестовой ткани и сел на ребро башни. Даже сквозь асбест и ватную одежду чувствовался раскалённый металл.
      Поворачивая ручки приёмника, я следил за тем, чтобы случайный язычок пламени не коснулся его панели. Вот волна «68». Ничего не слышно, полное молчание.
      Андрей поднял голову и тронул меня за ногу. «Ну как?» — спрашивали его глаза сквозь стёкла кислородной маски.
      Проходили томительные минуты. Вой пламени и треск горящих деревьев мешали мне услышать знакомые сигналы.
      Пролезая ко мне, Андрей что-то кричал и наконец крикнул в самое ухо:
      — Прорвёмся наугад. Будет поздно!
      Я пожал плечами и, стремясь во что бы то ни стало принять сигналы, снова начал настраиваться.
      На сто двадцатом делении послышался знакомый отрывистый треск. Он то пропадал, то явственно прорывался сквозь вой и свист огня. Тире... тире... точка...
      Прячась под асбестовым покрывалом от всепроникающего пламени, я поворачивал ручку антенны, желая узнать, в какой стороне находится ионосферная станция. Ведь это её сигналы.
      Но вот стрелка точно указала направление. Теперь надо проверить, прямой ли это сигнал или отражённый. Я уже сам запутался в ручках компенсации и подстройки... Нет, как будто бы всё в порядке, и я указал нужное направление...
      Мы спустились вниз, и Андрей захлопнул люк.
      С земли крутящимся столбом поднимался огненный смерч, впереди него бежала искрящаяся позёмка. Казалось, мы попали в невиданный снежный буран, насквозь пронизанный ослепительным солнцем.
      Чем дальше мы углублялись в тайгу, тем сильнее разгорался пожар. Впереди уже ничего не видно: ни стволов, ни веток — сплошное бушующее пламя, осязаемое, плотное, будто наш танк плыл в расплавленной магме.
      Танк снова остановился. Клубы горячего белого дыма ворвались в башню.
      Нет, это не дым — в окошко видно, что танк оказался среди облаков свистящего и клокочущего пара.
      Сандро пробрался к нам и крикнул:
      — Фронт прорван! Дошли до озера!

      4. «Малиновый остров»

      Так между собой Андрей и Сандро называли безымянный островок на озере, к берегу которого мы наконец добрались.
      Это была первая победа, однако, для того чтобы танк оказался на островке, надо найти мост. А как найдёшь его в пламени и дыму? Ничего не видно.
      — Придётся ехать по берегу вокруг озера, — предложил Андрей. — Где-нибудь найдём.
      Открыли верхний люк. Сквозь дым просвечивал розовый отблеск воды. Впереди, немного левее, темнели стволы деревьев, ещё не тронутых огнём. Танк шёл по прибрежному песку, иногда залезая раскалённой гусеницей в озеро, и тогда вода рассерженно клокотала, окутывая броню мутными клубами пара.
      Мы увидели мост, лишь подойдя к нему почти вплотную. На расстоянии вытянутой руки чернел его бревенчатый настил.
      — Выдержит? — спросил Сандро у Андрея.
      — Выдержит: сваи и настил крепкие, — ответил тот, напряжённо вглядываясь в еле заметные очертания острова.
      Танк осторожно вступил на бревенчатый настил и остановился, словно в раздумье. Сандро выпрыгнул из люка, побежал вперёд по мосту и как бы растаял в дыму. Через минуту он возвратился обратно, помахал нам рукой и занял своё место.
      Сначала неуверенно, но потом всё быстрее и быстрее двигался танк, пока на полном ходу не выскочил на берег.
      На восточной стороне острова горели кроны высоких сосен, слева от нас пылал кустарник. «Вероятно, малинник, — подумал я. — Такие маленькие островки на озёрах часто бывают богаты малиной». И в эту самую минуту я понял, что мы у цели.
      Аккумуляторы Ярцева выдержали первое практическое испытание. Если бы не обстановка, в которой мы тогда находились, я бы с радостью поздравил изобретателя, но ему было не до этого.
      Он сел рядом с Сандро и показывал дорогу к зданию ионосферной станции.
      Танк натолкнулся на кирпичную трубу. Вокруг неё громоздилось переплетение железных балок, согнутых труб и решёток.
      На обгорелых брёвнах резвились синенькие огоньки.
      Это было всё, что осталось от здания. Но где же люди, которые здесь жили и работали? Что сталось с ними?..
      Андрей выпрыгнул из танка и мгновенно исчез. Сандро побежал за ним.
      Я сел на башню и опять занялся приёмником. Сигналов станции не слышно... Прошёл по всему диапазону: на разные лады пищала «морзянка», со всех концов мира неслись мелодии. Московский диктор рассказывал о пшенице за Полярным кругом, о новом балете, о новых книгах. Эфир жил своей бурной, разнообразной, весёлой и печальной жизнью, но сигналов, которые я так настойчиво искал, не было.
      Передо мной, как на негативе, проявились фигуры Андрея и Сандро. Они шли прямо на танк, вытянув руки вперёд.
      Ничего утешительного они сказать не могли. Обыскали чуть ли не весь остров, но пока безрезультатно.
      — Пойдём с той стороны, у воды поищем, — предложил Сандро и потянул Андрея за рукав.
      Они снова ушли, долго не появлялись, и я уже начал беспокоиться. Сняв рукавицу, посмотрел на часы. Было шесть часов вечера. Кислорода в баллонах могло хватить только на два часа. Правда, есть ещё запасные баллоны для людей, которых мы рассчитывали здесь найти. Для них мы взяли и костюмы и кислородные аппараты.
      Недалеко от печной трубы, что еле-еле различалась в дыму, появилась вертикальная светящаяся линия. Боясь поверить своей догадке, я побежал к сгоревшему зданию.
      Так и есть: это горела антенная мачта. А что, если они пользовались именно этой антенной? Тогда они должны быть где-то близко...
      «Так, разберёмся, — старался я сохранить спокойствие. — У каждой антенны есть снижение... Его-то и надо сейчас найти... Но разве найдёшь провод в густом дыму?»
      Мне ничего не оставалось делать, как позвать на помощь, и я, вовсе не думая о последствиях, снял маску и закричал:
      — Скорее сюда! Ко мне!..
      Едкий дым ворвался в горло. Я закашлялся, опять крикнул и чуть совсем не задохнулся.
      Путаясь в шлангах и ремнях, сдерживая дыхание, я пытался снова надеть маску. Но это почему-то не получалось, стёкла для глаз оказывались где-то на затылке, шланг, идущий от баллона, перекручивался... Хотел бежать к танку, но зацепился за какую-то проволоку и упал в горящие угли.
      Последнее, что отпечаталось в моём сознании, — звон в ушах, как будто надо мной гудели сотни колоколов.
      Очнулся я от приятного ощущения, что снова могу дышать. Надо мной склонилось лицо в маске. В стёклах её отражался слабый огонёк маленькой лампочки. Стояла какая-то странная тишина.
      Я спросил:
      — Андрей?
      Маска покачала головой.
      — Сандро? — Я приподнялся на локте.
      Человек в маске снова отрицательно покачал головой и сказал:
      — Полежите немного, не волнуйтесь.
      Тут я должен заметить, что, разговаривая в масках, мы слышали друг друга плохо. И это не только в данном случае, а и за всё время путешествия. Теперь я рассказываю об этом так, будто мы могли вести оживлённую беседу, но тогда мы были менее многословны и больше объяснялись знаками.
      Но всё же мне припоминается, что голос незнакомца, который посоветовал мне не волноваться, я где-то слышал.
      Я огляделся. Мы находились в бревенчатом помещении без окон, вероятно в подвале. В углах пряталась темнота, лампочка освещала рассохшиеся бочки, окованные жестью ящики. Среди них стоял чёрный, поблёскивающий никелем шкаф передатчика с двумя большими круглыми приборами, которые, как пустые глаза, слепо уставились на меня.
      Голова кружилась. Наверно, я вдохнул много дыма, да и вообще от пережитых волнений состояние моё было прескверное. Именно поэтому я не могу достаточно подробно описать встречу с профессором Черниховым, хотя, видимо, вы уже догадались, что тогда именно он был рядом со мной.
      Высокий, плотный — на нём еле застёгивался асбестовый комбинезон, — стоял он передо мной и о чём-то спрашивал.
      — Кто вы? — поспешил я спросить.
      Он наклонился ко мне совсем близко:
      — Чернихов Николай Спиридонович. Возможно, слыхали?
      Утвердительно кивнув головой, я снова огляделся. На профессоре такой же комбинезон, как и на мне. Значит, здесь были Андрей и Сандро. Но где же они сейчас? Где дочь Николая Спиридоновича?
      Он перехватил мой взгляд.
      — Не беспокойтесь, ваши друзья скоро вернутся. Они пошли за моей лаборанткой.
      Николай Спиридонович отвернулся к выходу, завешенному серым, как дым, брезентом, который сливался с дымной мглой подвала.
      Я помню, как на одной из лекций профессор с усмешкой доказывал, что люди уже вдоль и поперёк исследовали каждый уголок земного шара, каждый материк, каждый остров в океанах. Человек побывал всюду: под водой, под землёй, в воздухе, — а потому гораздо интереснее путешествовать в ионосфере, посылая туда радиолучи. Там столько ещё загадочного, малоизученного!
      Он надолго покинул столицу и, чтобы никто не мешал его путешествиям в заоблачных высотах, уединился на здешней ионосферной станции. На лето к нему приезжала дочь Валя, которая училась в радиоинституте, а тут проходила добровольную практику под руководством отца.
      И вот всё закончилось. Станция сгорела, удалось спасти лишь часть радиоаппаратуры. Об этом я узнал позже, а тогда был обеспокоен судьбой моих новых друзей и незнакомой девушки, которую до сих пор не нашли.
      Но что меня особенно удивило — это поведение Николая Спиридоновича.
      Он довольно долго молчал, наконец тряхнул плечами, будто сбрасывая невидимую тяжесть, и, наклонившись ко мне, спросил:
      — Ваши друзья сказали, что вы радиоинженер. Если не ошибаюсь — коллега?
      Не помню, что я тогда пробормотал, но, кажется, весьма категорично отрёкся от столь лестного для меня предположения. Ведь, по существу, я был лишь начинающим конструктором, а не умудрённым опытом специалистом, изучающим распространение радиоволн.
      — Это ничего не значит, — отмахнулся профессор и вытащил откуда-то из-за моей спины приёмник. — Ваш?
      Пришлось сознаться, но я всё ещё не понимал, к чему он клонит.
      — Мне неудобно вас утруждать, — извинившись, начал профессор, — да и обстоятельства весьма неподходящие, но за последние дни происходят редкие явления в ионосфере. А сегодня случилось что-то совершенно невероятное. Я не знаю, чем это объяснить... Возможно, ионизацией угольных частиц в пламени или частичным преломлением в слое Е...
      Должен оговориться: вероятно, я не совсем точно передаю его речь и вовсе не об этом слое он упоминал. Потом он рассказывал о целом ряде не совсем понятных мне предположений, говорил, что якобы мне выпала редкая удача проследить за прохождением волн в сплошном огне. Тут могли быть интереснейшие явления... Во всяком случае, я даже растерялся и не знал, как воспринимать его слова. Что это — научный фанатизм или старомодное чудачество учёного? Пропала дочь, сам в огненном кольце, кислорода осталось немного — при чём тут явления в ионосфере!
      — Вы, вероятно, принимали отражённые волны? — спрашивал он и тут же продолжал: — Я давал передачи на разных частотах, но самое главное — что не смог проверить десятиметровый диапазон... Приёмник не успели спасти... Всех людей я отправил в экспедицию. Но вы-то, надеюсь, принимали эту волну?
      — Не помню, — честно признался я. — На одном диапазоне было слышно, на другом нет. Я разные пробовал.
      — И ничего не записали?
      — Простите, Николай Спиридонович, я даже не подумал об этом.
      Профессор с досадой приподнялся и зацепил лампочку, подвешенную под потолком. Она качнулась, и огромная тень с поднятыми руками заметалась по стене.
      Натыкаясь на ящики, Николай Спиридонович отошёл в дальний угол, постукал пальцем по стеклу прибора на шкафу передатчика и опять возвратился ко мне.
      — Неужели профессор, который много месяцев подряд рассказывал вам о законах поведения радиоволн, не смог вдохнуть в вашу холодную душу хоть искорку той творческой взволнованности, что отличает учёного от ремесленника? Кто же читал у вас этот курс?
      — Профессор Чернихов, — ответил я.
      У входа заколыхался брезент. Вместе с клубами густого дыма на пороге появились Андрей и Сандро.
      — Вали на острове нет, — сказал Андрей, приподняв маску.
      Его голос звучал хрипло. Он закашлялся, закрыл рукой рот, снова надвинул маску и отвернулся.
      Лампочка под потолком всё ещё раскачивалась, тени метались по стене. Наконец лампочка успокоилась, замерла, застыли и тени. Лишь у одной огромной, Николая Спиридоновича, — я заметил лёгкое дрожание. Это вздрагивали его плечи.

      5. Мост горит!

      Позже мне рассказали, что когда я упал, то зацепился за какой-то провод. Это был провод от антенны, который я хотел найти. Он спускался в подвал, где спасались от пожара профессор и его дочь. Все остальные сотрудники ионосферной станции, как сказал Николай Спиридонович, были в экспедиции или по случаю выходного дня в городе. Пожар в тайге не дал им возможности вернуться обратно.
      Услышав крик, Андрей и Сандро поспешили ко мне. Быстро надели маску и, обнаружив провод антенны, спустились в подвал.
      Там, зажимая рот платком, задыхаясь от едкого дыма, сидел у передатчика профессор Чернихов и посылал сигналы в эфир. Он работал на аварийном запасе ярцевских аккумуляторов. Вместе с небольшим передатчиком их притащили сюда за несколько дней до пожара.
      Он даже начертил расписание работы радиостанции с указанием часов, минут и длины волны. Расписание было составлено с расчётом на трёхдневную работу передатчика.
      Оставив меня на попечение Николая Спиридоновича, Андрей и Сандро обыскали весь остров, но никаких следов Вали не было. Как же тут не волноваться?
      ...Николай Спиридонович сидел на ящике, опустив голову и смотря сквозь стёкла маски на кирпичный пол.
      — Сколько времени прошло с тех пор, как... Валя... — подыскивал слова Андрей.
      Наклонившись ещё ниже, профессор машинально надел асбестовые рукавицы.
      — Примерно час назад, — глухо проговорил он. — Где-то здесь раздобыла старый противогаз и убежала. Сумасшедшая!.. Я старался её отговорить.
      Мы поднялись вверх по шаткой лестнице. Андрей сорвал брезент и распахнул дверь. В неё хлынул дым. Казалось, что подвал наполняется мутной, глинистой водой.
      Мачты уже не было — по-видимому, рухнула. Вокруг всего озера бушевало пламя.
      Перескакивая через горящие кустики, мы шли к танку. Под ногами хрустели тлеющие угли, подёрнутые прозрачной серой плёнкой. Наконец в оранжевом свете пламени показался танк. Чёрные пятна копоти покрывали его бока, он напоминал странное пятнистое животное.
      Николай Спиридонович напряжённо смотрел по сторонам, как бы пытаясь что-то увидеть в густом сизом дыму.
      Подойдя к танку и заметив закутанные в теплоизоляцию аккумуляторы, он спросил Андрея:
      — Они? Те самые?
      Андрей утвердительно кивнул.
      Сандро взял профессора под руку и осторожно усадил в машину. Мы с Андреем также поторопились занять свои места.
      Раздумывая над судьбой Вали, я пришёл к выводу, что она успела перейти через мост, пока огненное кольцо вокруг озера ещё не сомкнулось. Далеко ли она могла уйти? Неужели погибла в огне? Нет, этого я не хотел допускать даже в мыслях.
      Взметая вверх снопы искр, танк помчался к мосту.
      Боязливо взглянув на стрелки манометра, я убедился, что кислорода оставалось всего лишь на полтора часа. Мы должны скорее найти Валю и выбраться из тайги.
      Но вот мы и у берега. Через озеро тянулась огненная полоса.
      — Мост горит! — хрипло сквозь маску крикнул
      Сандро и с досады ожесточённо стукнул по броне.
      Действительно, горели перила и настил моста.
      Рухнули подгоревшие сваи, и брёвна с шипением нырнули в воду. Обратный путь был отрезан...
      Мы вылезли из танка и стали у воды, с тревогой и надеждой глядя на противоположный берег. Нечего было и думать, чтобы переплыть туда, оставив танк на острове. Мы бы и шагу не сделали в огне, несмотря на наши защитные костюмы.
      — Ваш танк не плавает? — озабоченно спросил профессор. — Не амфибия?
      Андрей отрицательно мотнул головой.
      Я поинтересовался, насколько здесь глубоко.
      — Шесть-семь метров, — ответил Андрей. — Вброд не перейдёшь.
      Наступило молчание. На противоположном берегу рухнула сосна. До нас долетело несколько горящих веток. Николай Спиридонович стряхнул пылающие угли с рукава и выжидательно повернулся к Андрею.
      — Пойдём по дну, — предложил Сандро.
      — Совершенно верно, пойдём ко дну, — погружённый в свои мысли, невпопад подтвердил профессор.
      Андрей приблизился к моей маске вплотную и, поглядывая на профессора, торопливо заговорил:
      — Это единственный выход. Правда, риск большой, но что делать? До того берега метров пятьдесят. На всякий случай пойдём с открытыми люками... Если в мотор проникнет вода — выплывем.
      Признаться, мне не очень понравился этот выход. Спускаться под воду в сухопутном танке!.. Но решение было принято, и мне оставалось только подчиниться.
      Сандро тщательно заклеил специальной лентой щели у коллектора мотора, проверил, нет ли где отверстий в приборах, и плотно завинтил пробки аккумуляторов. Я завернул приёмник в непромокаемую ткань.
      — По местам! — скомандовал Ярцев.
      Наш водитель — уже на месте. Профессор протиснулся в башню. Мы с Андреем остались наверху, взявшись за поручни.
      Танк вплотную приблизился к берегу. Вода, освещённая пламенем, казалась расплавленным чугуном, только что выпущенным из домны. Осторожно, как бы пробуя, холодна ли вода, танк постепенно вошёл в озеро. Вдруг он остановился.
      Поднявшись к нам, Сандро предупредил:
      — Хочу проверить, нет ли здесь обрыва, ямы. Разрешите, товарищ капитан?
      Получив согласие Ярцева, он бросился в воду, но через мгновение вылетел оттуда как пробка: не пустил его на дно лёгкий и большой, как ранец, кислородный баллон.
      Досадуя на себя, Сандро выскочил на берег, схватил большой камень и, держа его под мышкой, исчез под водой.
      Через озеро тянулась тусклая пунктирная линия. Это просвечивали сквозь дым догорающие сваи — всё, что осталось от моста.
      Сандро долго не возвращался, Андрей всматривался в синюю дымную пелену, что колыхалась над озером. Нервно постукивал каблуком по броне Николай Спиридонович. С деревьев падали горящие ветки и раскалённые угли; касаясь воды, они с шипением гасли.
      И вот рядом с только что упавшей горящей веткой, ещё не успевшей погаснуть, вынырнул Сандро. Ветка, как пылающий факел, освещала ему дорогу. Быстрыми, размашистыми гребками Сандро приближался к берегу.
      — Надо взять правее! — сказал он, взбираясь на башню.
      Снова двинулся танк. Вот уже погрузились в воду гусеницы, залило передние люки. Постепенно вода наполнила башню и шумно плескалась в ней, как в котле. Мне было как-то не по себе.
      Сквозь мутно-зелёную воду просвечивали фары и мертвенно-бледный огонёк лампочки в башне танка. Наконец взбудораженные волны сомкнулись над головой.

      6. Огонь и вода

      Ничего удивительного я под водой не заметил — ни диковинных рыб, ни разноцветных водорослей. Ведь это не морское дно. Однако это коротенькое подводное путешествие я, видимо, никогда не забуду.
      Андрей спустился вниз, а я остался у верхнего люка.
      Озеро было довольно чистым и прозрачным, фары далеко светили вперёд, не то что там, наверху, в дымном воздухе.
      Как будто покрытое фосфоресцирующей краской, перед нами лежало песчаное дно с редкими подводными камнями и похожими на мох водорослями. Казалось, что едем мы ранним туманным утром по песчаному берегу, поросшему травой.
      Но стоило посмотреть вверх, как привычные ассоциации мгновенно исчезали.
      Над головой нависло огромное живое зеркало. Оно покачивалось и трепетало. Лучи танковых фар, отражаясь от золотого песка, ударялись о стеклянный потолок, снова падали вниз, метались под водой, стремясь прорваться сквозь прозрачное зеркало. Да, оно было почти прозрачным. Ведь сквозь него просвечивало розовое пламя! «Видимо, так восходит заря в этом подводном мире», — подумал я.
      Не отрывая глаз, смотрел я на хрустальный потолок — небо озёрных обитателей. В нём вспыхивали мерцающие огни, похожие на падающие звёзды. Я не мог понять сущности столь необыкновенного явления, но потом догадался — это падали в воду горящие головни.
      Вместо воя пламени и треска горящих деревьев слышалось шлёпанье гусениц по твёрдому дну, бульканье и всплески воды.
      Из верхнего люка вылез Николай Спиридонович, выпуская пузыри, сел на край башни и, видимо, заметил то появляющиеся, то исчезающие раскалённые головни. Невольно он поднял руку, чтобы указать на них, отпустил край люка, за который держался, и в тот же миг, как огромный пузырь, взвился вверх.
      Я в испуге постучал по броне. Удары колокола загудели в ушах, потом сразу настала тишина. Танк остановился. Ко мне поспешил Андрей, и мы знаками пытались объясниться.
      Трудно было рассчитывать на то, что профессор сумеет доплыть до противоположного берега. А если и доплывёт, то выйти не сможет — сплошная огненная стена подступила уже к самой воде.
      Я посмотрел вверх, и мне представилось, что я вижу половину расколотой надвое фарфоровой фигурки. Белый комбинезон и белые асбестовые сапоги казались облитыми блестящей глазурью.
      То ли условия преломления под водой, то ли причуды человеческой памяти, но мощная фигура Николая Спиридоновича показалась мне тогда статуэткой, которую я разбил в детстве. Положение профессора было далеко не трагическим, но всё же меня раздосадовало столь неуместное сравнение. И главное, я до сих пор не могу его вычеркнуть из памяти.
      Прорывая зеркальную плёнку, над нами показалась фарфоровая рука, потом маска. Видимо, профессор смотрел на нас с высоты нескольких метров, раскачиваясь под этим странным потолком.
      Вдруг послышался какой-то странный музыкальный звук. Он повторился ещё раз и ещё: похоже, что кто-то играл на гребёнке.
      Из переднего люка, крепко держась за выступающие части танка, вылезал Сандро. Уцепившись за поручни, он откинул асбестовый капюшон с маски и прижал её тонкую резину ко рту.
      — Что случилось? — спросил он дребезжащим голосом.
      Всё объяснялось довольно просто: если заставить вибрировать тонкую резину, как бумажку на гребешке, то можно разговаривать под водой. Колебания такой своеобразной мембраны распространялись в воде так же, как и в воздухе.
      Ни мне, ни Андрею не пришлось прибегать к этому способу, чтобы ответить на вопрос Сандро. Он сразу же увидел барахтающегося наверху Николая Спиридоновича и, прижав резину к губам, продребезжал:
      — Сейчас достану!
      Через минуту, будто подброшенная невидимым трамплином, взметнулась вверх белая фигура. За ней тянулся трос: один его конец был привязан к танку, а другой — к поясу Сандро.
      После небольших усилий мы втащили в танк нашего водителя, который крепко обнимал профессора.
      — Вот уж не мог представить себе, — говорил позже Николай Спиридонович, что для моего же спасения меня будут тащить с поверхности воды на дно!
      Загудел мотор. Его голос покрывал все звуки подводного мира: журчание холодных струй, кипение пузырьков газа, выделяемого нашими аппаратами, всплески от падения головнёй.
      По светящемуся песку, по зелёным водорослям шёл танк, и вверх от него тянулись тысячи блестящих пузырьков, как стеклянные ёлочные бусы.
      Что-то с силой вылетело из башни танка и пропало над головой. «Быть может, какое-нибудь обгорелое полено, застрявшее в люке?» — подумал я, но танк уже отъехал от этого места, и я ничего не заметил.
      Янтарная вода сулила близость берега: то светились горящие прибрежные кусты. Вскоре свет наших фар слился со светом, проникающим сквозь воду.
      Дно начало постепенно подниматься к зеркальному потолку. Всё ниже и ниже нависал он над нами. Наконец танк как бы проломил стеклянную крышу и вынес свой экипаж на землю.
      Огонь бушевал в прибрежном камыше, подбираясь к воде.
      Мы мгновенно спрятались в башню, закрыли люки и включили холодильную установку. В воздухе стояла такая страшная жара, что, казалось, сам танк вот-вот расплавится.
      Он шёл напролом, преодолевая бесконечные завалы поверженных деревьев, поднимаясь на горы обугленных стволов и подминая под себя пылающие ели. Охлаждения было явно недостаточно, и от наших мокрых костюмов валил пар.
      Прошло пять, десять мучительных минут. Стало труднее дышать. Стрелка манометра неумолимо двигалась влево, кислорода оставалось не больше чем на час.
      На сколько же времени хватит энергии аккумуляторов? Неужели при такой нагрузке они всё-таки дают достаточное напряжение? Надо за этим проследить. Я достал блокнот и, по примеру Андрея, стал записывать показания приборов.
      Танк замедлил ход и остановился. Сандро приоткрыл люк. Впереди — сплошная огненная стена.
      Он попробовал обойти основной очаг пожара. Продвинулся вправо, но и там бушевало ненасытное пламя. Повернул влево, где сквозь розовый дым просвечивали чёрные, ещё не тронутые огнём стволы деревьев. Может быть, там мечется девушка в противогазе, пытаясь спастись от огня. Скоро он подойдёт и сюда.
      Сандро на мгновение придержал машину, потом с каким-то неистовым остервенением, как будто он давил гусеницами расчёт вражеского орудия, бросил свой танк вперёд.
      Больно ударившись о верхний люк, я почувствовал, как земля уходит из-под ног, В глазах потемнело. Падение казалось бесконечным. Но вот снова удар, во сто крат более сильный, и сразу настала тишина.
      Приоткрыв глаза, я увидел в дымном полумраке, что все мои спутники лежат на полу. Николай Спиридонович слегка стонал. Андрей скользил руками по гладкой поверхности надувных подушек, пытаясь приподняться. Я услышал стук открываемого люка и быстрые шаги по броне.
      Крышка на башне приподнялась, над нами показалась голова Сандро:
      — Живы?
      Андрей потёр ушибленное плечо.
      — Живы, Сандро.
      — Кажется, живы, — пробормотал профессор, ощупывая голову.
      — Смотрите! — закричал Сандро, тормоша меня за плечо и помогая выбраться наружу. — Пожар кончился! Сюда не дошёл!
      Действительно, огня как не бывало. Казалось, мы попали в другой мир. Словно «провалились сквозь землю». Обычно часто произносят эту фразу, но только сейчас я понял, что это значит.
      Откуда-то издалека доносился вой пламени. Сверху опускался густой и плотный дым, похожий на клочья ваты. Скупо светилось небо, будто сквозь стеклянную крышу, покрытую снегом.
      Невольно повинуясь неожиданному порыву, я бросился обнимать холодные стволы деревьев, прижимался к ним лицом, стараясь сквозь липкую резину маски ощутить спасительную прохладу.
      Сандро нагнулся и сорвал ромашку.
      — Наверно, пожар мимо прошёл, — сказал он, рассматривая цветок. — Ничего не понимаю.
      Мне нечего было ответить, к тому же меня озадачил Андрей — он как бы собирался в дорогу. Взял запасной костюм для Вали, маску, подкинул на руке карманный компас и, заметив, что я лезу в башню за приёмником, попросил:
      — Заодно захватите, пожалуйста, кислородный баллон.
      Я понял, о каком баллоне шла речь. О единственном, оставшемся для Вали.
      Потом я узнал, что противопожарные костюмы были экспериментальными, без запасных баллонов. Да, собственно говоря, пожарникам они не нужны. В одном баллоне сжатого воздуха или кислорода умещается достаточно.
      Спустившись в танк, я не нашёл баллона, хотя точно помнил, где он был укреплён.
      Андрей наклонился над люком и торопил:
      — Не нашли ещё? Правее, правее!
      Убедившись, что баллона нет, он спросил Сандро и профессора, но никто из них ничего не знал. И тут я вспомнил, как что-то вылетело из люка, когда мы находились под водой. Значит, это был запасной баллон, который мы берегли для Вали. Каждый из нас всё время помнил о ней, но по какому-то молчаливому уговору никто не произносил её имени.
      Я не думал, что Андрей пойдёт на поиски Вали, но вдруг его с нами не оказалось.
      Прошло несколько минут. Андрей не возвращался. Мы с профессором насторожённо всматривались в чёрную дымовую завесу.
      Вполне вероятно, что Андрей хочет определить направление, куда нам идти по компасу. Для этого надо отойти от стальной массы танка по крайней мере на десяток метров. Но найдёт ли он нас? Фары не горят — разрядилась часть аккумуляторов, кричать бесполезно — сквозь маску очень плохо слышно. Можно пройти совсем рядом с танком и не заметить его.
      Неподалёку показалась фигура в светлом комбинезоне. Подойдя вплотную к танку, человек ловко вскочил на корпус. Стёкла маски, круглые, как иллюминаторы, чуть заметно блестели, отражая мерцание лампочки, свет которой проникал из башни.
      — Андрей! — обрадовался я, помогая ему взобраться на танк.
      — А разве его нет? — послышался голос Сандро.
      Всё перепуталось в этой дымной мгле. Оказывается, Сандро уже успел кое-что разведать, а мы с Николаем Спиридоновичем даже не заметили его отсутствия.
      Пришлось довольно долго ждать Андрея. Кислород уже был на исходе — надо торопиться. Возникла мысль, которую я всё время гнал от себя: что Андрей заблудился или с ним случилось нечто более серьёзное.
      Сандро отбегал от танка, приподнимал маску, кричал, но бесполезно.
      И тут я понял, что опять могу быть полезным со своим приёмником.
      Николай Спиридонович и Сандро о чём-то разговаривали. Я прислушивался к глухим звукам, прорывающимся из-под масок, и мне казалось, что всё это происходит во сне, что нет ни горящей тайги, ни танка, ничего, кроме этих ставших бесконечно мне близкими людей. Я хотел протереть глаза, чтобы очнуться от сна, но стёкла маски прижимались к векам, и рука скользила по стеклу.
      Однако время дорого. Я как-то сразу отрезвел и отвёл Сандро в сторону.
      — Попробую поискать Андрея. Если через... — тут я посмотрел на манометр кислородного прибора, — полчаса меня не будет, не ждите. Уезжайте. Надо спасти профессора!
      — Зачем так говоришь? — возразил Сандро. — Как ты обратно придёшь? По какому ориентиру? Скажи, пожалуйста.
      Я не стал тратить время на объяснение. Мне пришла в голову до смешного простая идея. Спустившись в башню танка, я взял оттуда приёмник, завёрнутый в асбестовую ткань, и стал готовиться в путь.
      Заметив мои приготовления, Николай Спиридонович спросил:
      — Что хотите делать? Вы же заблудитесь.
      — Нет, дорогу обратно я найду.
      — Но ведь в дыму ничего не видно!
      — Мне ничего не нужно видеть. Попрошу вас периодически замыкать и размыкать вот эти два провода, — сказал я и, ещё раз взглянув на манометр, поспешил на розыски Андрея.

      7. Удивительная находка

      Не знаю, как вы назовёте эту часть моего рассказа, где в самом деле речь идёт о необыкновенной находке, но я мог бы предложить и другое название, например: «Посланец неба». Оно кажется несколько старомодным, но более точно определяет тему. Впрочем, это ваше дело.
      И ещё об одном я хотел бы предупредить: ничего героического в моих поступках не было, и если я пошёл на поиски Андрея, то потому, что твёрдо верил в возможность возвращения к танку, будто я привязан к нему невидимой, но прочной ниткой.
      Но это уже техника, я о ней расскажу потом. Она столь проста, что мне даже неловко про неё вспоминать.
      Так вот, когда я отошёл от танка, мне показалось, что я спускаюсь куда-то вниз, в глубокий овраг, где висел тяжёлый туман. По счастливой случайности, танк задержался на склоне и не сорвался в глубину. Я торопился, почти что бежал. Думалось, что Андрей не стал взбираться вверх, где ещё бушевал огонь, а искал Валю в овраге...
      Вдруг я зацепился за что-то и растянулся на траве. Стал освобождать ногу и почувствовал в руке тонкую и прочную бечёвку.
      Откуда она здесь? Я потянул её к себе и понял, что бечёвка идёт куда-то вниз. Пропуская эту «ариаднину нить» между пальцами, спускался я в овраг, радуясь, что в случае необходимости могу по ней возвратиться обратно. Возможно, это Андрей воспользовался столь древним способом, чтобы не заблудиться. Иногда полезно знать мифологию.
      Впереди дым казался гуще. Сквозь чёрный лиственный узор просвечивал чуть заметный огонёк. Он то поднимался, то опускался, приближаясь ко мне. Казалось, что навстречу идёт кто-то со свечой.
      Мигающий огонёк подполз совсем близко. Я уже протянул руку, чтобы встретить неожиданного гостя, но рука так и повисла в воздухе. По тонкой бечёвке, шипя и потрескивая, бежал резвый огонёк, он подобрался к моей руке, лизнул горячим розовым язычком и погас.
      Так погасла и моя надежда вернуться назад, пользуясь древним способом Ариадны. Но всё же я запомнил направление, по которому бежал огонёк. Под гору было идти легко. Казалось, что ноги несут тебя сами.
      Я опускался как бы на дно тёмного, глубокого омута. Но чем дальше я шёл, тем прозрачней становилась тьма.
      Странный, дрожащий свет озарял лощину. Сквозь чёрный туман просвечивал красный диск. Таким нам кажется солнце, когда на него смотришь сквозь закопчённое стекло.
      Всё ярче и ярче горело это маленькое солнце. Постепенно теряя свой тёмно-красный цвет, оно приобретало розовую, затем оранжевую окраску.
      Нет, это не солнце, отражённое в воде. Это раскалённый шар, и уже чувствуется его горячее дыхание. Издали я видел, что лежит он среди обугленных кустов. Чёрная выжженная полоса поднимается по склону. Похоже на то, что он скатился сверху, что именно из-за него начался пожар.
      Я подошёл ближе, чтобы рассмотреть это маленькое светило, упавшее на землю и напоминающее «действующую модель» солнца, на котором даже пятна можно различить.
      Над ним мерцало фиолетовое сияние, золотые искры пробегали по поверхности.
      У меня почему-то появилась твёрдая уверенность, что передо мной метеорит, падение которого я вчера наблюдал. Он не сгорел, не взорвался, не зарылся в землю.
      Метеориты меня интересовали, и я о них немало читал. Учёные утверждали, что никогда ещё от метеорита не загорался лес, что падают они на землю остывшими.
      Тогда в чём же дело?
      А вдруг это снаряд или своеобразная ракета, посланная с другой планеты? Чепуха! Дикая фантазия! Начитался про марсиан!
      Обойдя большой куст, я остановился настолько поражённый, что перехватило дыхание.
      В дымном тумане, озарённые красным отблеском огненного шара, двигались какие-то странные существа, похожие на гигантских раков с уродливыми клешнями, Испуг помешал мне в первый момент определить, сколько же их находилось около шара. Но потом я разглядел, что передо мной всего лишь два существа. Наверно, это были злые и коварные создания. Во всяком случае, те, за которыми я наблюдал, казались мне недружелюбно настроенными друг к другу. Они размахивали клешнями и зловеще сверкали глазами.
      Теперь мне стыдно сознаться в своей ошибке, но учтите обстановку: таинственный мир, освещённый дрожащим фиолетовым сиянием, огненный шар и к тому же страшное напряжение последних часов, которое невозможно вынести без привычки. Да тут всякое померещится.
      Я видел, как неизвестные пришельцы настолько перессорились, что один из них — повыше и покрупнее — вцепился в своего товарища и потащил его прочь от шара.
      Послышался негодующий женский крик и мягкое увещевание Андрея.
      Вот какие случаются вещи на свете! Пошёл искать Андрея и вдруг не узнал его, хотя последние часы видел его только в маске и защитном костюме. Правда, возле метеорита Андрей оказался в противогазе — видимо, кислородную маску отдал Вале. Но как хорошо, что наконец-то все нашлись! Теперь надо поскорее бежать к танку.
      Не буду рассказывать о встрече. Я постарался оттащить Андрея и Валю подальше от метеорита — боялся каких-нибудь вредных излучений — и напомнил, что кислорода у девушки остаётся мало, да и сам Андрей в противогазной маске долго не продержится.
      Но Андрей, покосившись на Валю, тут же перевёл разговор на другую тему.
      — Видал? — указал он на метеорит. — Что будем делать с этой штукой?
      — Прежде всего, найдём танк. Надо только выбрать самый короткий путь, чтобы вылезти из оврага.
      Валя протянула мне бечёвку:
      — Это я предусмотрела.
      Но в руках у неё оказался лишь небольшой кусочек.
      Видимо, в споре с Андреем она и не заметила, как подполз к ней огонёк и погас в асбестовой рукавице.
      Мне пришлось её успокоить.
      — Найдём танк по радио. — И я развернул ткань, в которой находился приёмник.
      Андрей удивился:
      — Мы же не успели установить в танке передатчик.
      — Не беспокойтесь, он уже работает. Идёмте скорее, потом расскажу.
      Но Валю интересовало другое:
      — Как вы думаете перевезти метеорит? Это нужно сделать как можно скорее.
      «Так вот из-за чего они ссорились», — подумал я и немедленно составил план действий. Нельзя было терять времени на попытки образумить упрямую девушку.
      — Прошу не отставать! — взяв на себя функции начальника, распорядился я. Потом вернёмся за метеоритом.
      Моя решимость повлияла на Валю, и она покорно пошла вслед, чего не мог добиться командир спасательной экспедиции Андрей Ярцев. Видимо, у них сложные отношения и Валя ни в чём ему не желает уступить.
      Конечно, я не был вправе обещать вернуться за метеоритом, но подумал, что это сделают другие, когда потушат пожар.
      На ходу я включил приёмник и стал настраиваться. Андрей и Валя с нетерпением ждали сигналов, видимо поддаваясь моему настроению. Они заметили, как я торопливо подкручивал то одну, то другую ручку приёмника и с беспокойством прислушивался.
      Неужели я так ничего и не услышу? Что там могло случиться?
      Резкий треск вырвался из репродуктора. Вначале мне показалось, что где-то над головой затрещали горящие деревья. Но нет, я слышал пронзительные, отрывистые сигналы, посылаемые самодельным передатчиком из танка. Для меня они звучали чудесной музыкой.
      — Возьмитесь за мой пояс, — сказал я Андрею.
      Обратный путь был труден. Мы теряли друг друга в густом дыму, спотыкались о выступающие из-под земли корни, но направление было точным, хотя указывала его не современная радиостанция, а примитивная искра времён изобретателя радио Попова.
      Через несколько минут мы увидели эту искру на башне танка.
      От бобины зажигания, которую ещё не успели снять с экспериментального танка, на крышу башни шли два провода. Между ними через наскоро сделанную спираль проскакивала голубоватая искра.
      А внизу, прямо на земле, сидел профессор, доктор технических наук, консультант по строительству мощных радиоцентров, и... чиркал проводом по клемме аккумулятора.
      Можно было с уверенностью сказать, что никогда в жизни профессору не приходилось работать на таком странном передатчике, но мне казалось, что если бы заглянуть под его маску, то на лице Николая Спиридоновича мы прочли бы ту же сосредоточенность, с какой он обычно проводил опыты по исследованию ионосферы.
      Увидев свою дочь целой и невредимой, Николай Спиридонович бросился к ней и, что-то бормоча, прижал к груди. Только теперь мы поняли, с каким нетерпением ждал он её возвращения. Нужна была железная выдержка, чтобы, испытывая мучительную тревогу за судьбу близкого человека, сохранять в то же время внешнее спокойствие.
      Вполне понятно, что тогда я никак не мог представить себе внешний облик Вали — мешковатый, не по росту асбестовый костюм, маска, которая не только закрывала лицо, но и приглушала голос, отчего он казался сдавленным и неприятным, но что-то мне нравилось в этой девушке, хотя я до сих пор не могу простить ей безрассудство и упрямство.
      Несмотря на то что кислорода осталось мало, что Андрей еле дышит в своём противогазе. Валя хлопотала возле танка и искала буксировочный трос.
      — Да где же он? — спрашивала она у Андрея.
      Здесь Андрей показал свою решимость:
      — Мы не будем спускаться вниз. Дорога каждая минута. Достаточно того, что мы чуть не силой увели вас от метеорита.
      Сандро с недоумением повернулся к нему:
      — Почему метеорит? Откуда метеорит?
      Но тут вмешался Николай Спиридонович:
      — Я целиком на вашей стороне, товарищ Ярцев. Двинулись, пока не кончился пожар.
      Пришлось и мне удивиться.
      — Не понимаю, Николай Спиридонович: если пожар утихнет, то нам легче будет выбраться из тайги.
      — У меня на этот счёт свои соображения. — Профессор взял меня под руку и объяснил: — Неужели вам неинтересно проверить прохождение волн в столь необычных условиях? И я должен наконец понять, что за явления происходили в ионосфере! Да и вы поймите по-человечески: ведь не могу я упустить эту возможность!
      Далее он говорил, что помнит расписание работы других ионосферных станций Советского Союза, что он надеется принять некоторые отражённые волны, и тогда... Впрочем, я очень невнимательно его слушал, думая о том, как тяжело дышать Андрею. Иногда Сандро его заставлял вдохнуть хоть несколько глотков кислорода из своего баллона, это же предлагали ему и Валя, и я, но у нас он не взял ни одного глотка, так же как и у Николая Спиридоновича.
      Валя подошла к нам, и в эту минуту профессор неосторожно сказал:
      — Вам, как радиоспециалисту, гораздо важнее исследование прохождения радиоволн, чем поиски упавших метеоритов.
      — Что? Бросить метеорит и уехать? — возмутилась Валя. — И вы после этого смеете называться учёными? На помощь подбежал Сандро:
      — Я, конечно, извиняюсь, но зачем спорить? Наука — это очень хорошо, но сейчас, как водителю танка, мне людей доверили. Дорога далёкая, трудная, кислорода мало. Пройдём через огонь, тогда Сандро опять поедет сюда: метеорит тащить, пожар тушить, волны проверять — хочешь в огне, хочешь в воде, хочешь в воздухе.
      Валя спокойно выслушала его и упрямо заявила:
      — Нет, мы сейчас возьмём метеорит. А не хотите, вернусь к нему и буду там дежурить.
      Ничего нет хуже девичьего упрямства. Хочется поступить по-рыцарски — пусть будет по-вашему, — но ведь не здесь же, не в таких условиях.
      Заметив нерешительность Андрея, я попробовал показать характер:
      — Товарищ Ярцев, мы должны возвращаться. Не следует рисковать.
      Как мне показалось, у Вали под маской гневно сверкнули глаза. Голос её задрожал:
      — Вы... это вы так говорите?
      Я несколько растерялся. Почему бы мне этого не сказать? И я добавил, что за метеоритом можно вернуться завтра.
      — Не хочу вас слушать! — оборвала меня Валя. — Стыдитесь! Я видела, как упал метеорит, и побежала искать его... Я не огня боялась, а того, что шар исчезнет, рассыплется, превратится в золу. Я сидела возле него, и мне казалось, что он уменьшается прямо на глазах... Но я ничего не могла сделать... А вы, мужчины, инженеры, учёные... — Она хотела что-то ещё сказать, но махнула рукой и отвернулась.
      Признаться, мы все были несколько смущены. Действительно, такой необыкновенный метеорит может попросту сгореть, как кусок угля, и никто даже не опишет это чудо природы, не говоря уж о том, чтобы его подробно исследовать.
      Всё, о чём я сейчас рассказываю, заняло тогда совсем немного времени, видимо исчисляемое минутами, но постоянное напоминание стрелки манометра на кислородном аппарате и страх, что скоро нечем будет дышать, вызывали ощущение, что проходят часы.
      После того как нас пристыдила Валя, наступило, вероятно, секундное молчание. Профессор смотрел куда-то вверх. Сандро задумчиво постукивал кулаком по броне. Андрей нетерпеливо поправлял маску противогаза.
      Мне было особенно неприятно. Благоразумие требовало, чтобы мы, не медля ни секунды, выбрались из пылающей тайги, но в глубине души я был всецело на стороне смелой девушки. Странная форма метеорита, как и при первой встрече с ним, рождала самые пылкие фантазии. Тогда я глушил их в своём сознании, но они возвращались опять и опять.
      Андрей наклонился к Сандро и что-то сказал. Тот, кивнув в ответ, полез в башню.
      — По местам! — скомандовал Ярцев.
      И мы не заставили его повторять приказание.
      Какое же он принял решение? Будем ли мы сейчас прорываться сквозь огонь или спустимся вниз за метеоритом?
      Танк развернулся и пополз вверх по склону.
      Валя повернула ко мне злые глаза, блестевшие сквозь стёкла маски.
      — Радуйтесь, победила ваша осторожность!
      — Но это не моё решение. Я тут ни при чём...
      — Как ни при чём? — возмутилась она. — Я хорошо знаю Андрея и Сандро, отца тем более. Никто из них не отступил бы перед опасностью. Но из-за вас они должны возвращаться.
      — Как из-за меня? Почему? — удивился я.
      Валя посмотрела на Андрея и, убедившись, что он занят проверкой холодильной установки и не обращает на нас никакого внимания, наклонилась ко мне:
      — Ну, конечно, вы здесь новый человек, гость... Они не хотят подвергать вас лишнему риску.
      Неужели это правда? Из-за меня?.. Мне показалось это обидным, и, чтобы тут же выяснить недоразумение, я схватил Андрея за плечо:
      — Скажите откровенно...
      В этот самый момент танк обошёл густой бурелом и быстро пошёл под гору, туда, где мы оставили шар.
      Андрей выжидательно смотрел на меня. Я не стал продолжать и молча пожал ему руку.
      Танк быстро сползал по склону, ловко обходя наиболее крутые места.
      По малозаметным, но запомнившимся мне приметам узнавал я дорогу, где мы шли недавно с Андреем и Валей.
      Вот густой кустарник, в нём застрял плотный, свинцовый дым. Вот полянка, откуда я видел «странные существа с другой планеты». Вот чёрная, выжженная полоса, а вот бугорок, на котором... Но что это? Что здесь произошло?
      Метеорит исчез.

      8. «Неужели это конец?»

      Собственно говоря, вы уже знаете, что никакого трагического конца не могло быть, если я сижу рядом с вами и разговариваю.
      Конечно, не я один находился в горящей тайге, там могли погибнуть мои товарищи. Но вряд ли я тогда решился бы рассказывать об этом — слишком тяжело. Да и читателей не следовало бы огорчать. Я, например, не люблю, когда в книгах гибнут хорошие люди. Что стоит сохранить их живыми? Ведь каждый человек за свою жизнь обязательно теряет кого-нибудь из друзей или близких. Зачем ему лишний раз об этом напоминать?
      Вероятно, мои рассуждения покажутся вам наивными, но как вспомнишь о том, что случилось с нами на обратном пути из тайги, то одно лишь упоминание о смерти приводит меня в самое отвратительное настроение. Нет, это не трусость, а нечто иное, гораздо более сложное.
      Не знаю, в чём тут дело, виновата ли излишняя впечатлительность или что другое, но даже спустя много времени после нашего путешествия я избегал смотреть на огонь костра, ненавидел запах дыма, и даже зажжённая спичка пробуждала во мне самые тягостные воспоминания.
      Но это, как говорится, лирика, и вряд ли она кому-нибудь интересна. Лучше я расскажу об исчезнувшем метеорите.
      Не только дым, но и высокий, густой кустарник скрывал от нас дно оврага. Может быть, шар провалился в какую-нибудь яму или в самом деле сгорел? Куда он мог так неожиданно исчезнуть?
      Валя была встревожена больше всех. Вместе с Андреем и Сандро она искала шар неподалёку от того места, где он находился.
      Я опустился на колени, надеясь отыскать куски рассыпавшегося метеорита.
      Крошечные, еле заметные искорки привлекли моё внимание. Словно составленная из микроскопических осколков стекла, блестевших на солнце, лежала передо мной призрачная золотистая дорожка. Я пошёл по ней и за помятым, обугленным кустарником вскоре увидел яркое огненное пятно.
      Это был пропавший шар. Мне даже почудилось, что он слегка раскачивается.
      «Какой же это метеорит, — неожиданно подумал я, — если он может передвигаться, словно управляемая машина?»
      Валя сразу оказалась рядом. За ней подъехал танк. Растерянный Сандро выпрыгнул из люка и потянул за собой буксирный трос.
      — Такой огромный шар! — изумился он, останавливаясь с петлёй в руках. Как можно его тащить?
      — Наверно, он внутри пустой, — сказал я, хотя никаких оснований для этого предположения у меня не было.
      Сандро расправил петлю и, как лассо, ловким движением набросил на шар. Петля на мгновение задержалась посередине и соскользнула на землю.
      — Нет, так ничего не выйдет, — озадаченно проговорил Сандро. — Петля на нём не удержится.
      Он сделал ещё одну попытку. Петля зацепилась за какую-то неровность на поверхности шара, он покачнулся и... покатился прямо на нас. Мы еле успели отскочить.
      Пышущая жаром махина пронеслась мимо и остановилась.
      Покачав головой, Сандро ещё раз забросил петлю, и она точно опустилась до середины шара. Сандро осторожно затянул её. Гибкий стальной трос плотно вошёл в толстый слой окалины.
      Найдя точку опоры, Сандро с силой потянул трос. Шар подвинулся ближе.
      — Ну, вот видите! — обрадовалась Валя. — Его даже человек дотащит.
      В то время я удивлялся, как Сандро сумел закрепить петлю и почему она не так уж часто соскальзывала при буксировке шара, но потом разглядел, что метеорит был отнюдь не правильной шарообразной формы, а более напоминал каплю. На её поверхности оказались выступы и впадины, так что трос вполне надёжно стягивал шероховатое тело метеорита, особенно после того, как Сандро опоясал его дважды и ещё раз поперёк.
      Николай Спиридонович приблизился ко мне и, глядя на метеорит, проговорил:
      — Странно, очень странно. Интересно, из какого металла он может быть сделан?
      Эта мысль не давала мне покоя, и я с радостью её подхватил:
      — Вы тоже думаете, что он «сделан»?
      Профессор испуганно замахал на меня рукавицами и быстро отошёл.
      Начался обратный путь. Мы забрались в танк, трос натянулся, и шар пополз за ним.
      Танк поднимался вверх по склону. До нас доносилось завывание огненной пурги. Пожар бушевал уже совсем близко. Навстречу нам по траве бежали острые язычки пламени. Танк давил их своими тяжёлыми гусеницами, и тогда за ним тянулись две чёрные полосы, по которым, как по рельсам, двигался огненный шар.
      Показался горящий кустарник. Пришлось закрыть люки. Но как же метеорит? Даже при коротком тросе его не всегда различишь в пламени. Каждый десяток метров танк останавливался, и мы с Андреем поочерёдно выскакивали из башни, пробуя натяжение троса.
      Валя несколько раз порывалась выйти из танка, чтобы самой убедиться, не потерялся ли метеорит, но Андрей категорически запротестовал.
      Мне удалось уговорить Андрея, чтобы он хоть на пять минут поменялся со мной масками, и эти минуты в противогазе показались мне вечностью.
      Настала моя очередь проверки, не оторвался ли метеорит, но в это время танк вошёл в горящий лес. Сверху летели раскалённые головни, падали обгоревшие стволы, Выходить было опасно.
      Взяв меня за руку, Андрей прокричал на ухо:
      — Довольно... Запрещаю. Чёрт с ним, с метеоритом! Больше нельзя рисковать.
      Не успел я осознать по-настоящему, чем это грозит, как выяснилось, что мы идём без курса, наугад, а если так, то вряд ли нам хватит кислорода.
      В смотровом окошке, кроме пламени и дыма, я ничего не увидел. Никаких внешних ориентиров, по которым можно было бы определить нужное направление.
      Вполне понятно, что я опять вспомнил о приёмнике. Но тогда работала радиостанция на острове, а сейчас как быть? Я размышлял поспешно, лихорадочно: «Мы вошли в тайгу с западной окраины... Значит, надо найти запад и пробираться в этом направлении. Но в дыму и огне не видно солнца, компас в танке не действует... Остаётся приёмник... На западе — Москва, и если принять любую московскую станцию, то мы выйдет из тайги».
      В стальной коробке танка ничего принять нельзя. Попробовал приоткрыть крышку люка, но нечего было и думать, чтобы выбраться наружу.
      С большим трудом высунул я из люка приёмник, завёрнутый в асбест, и прислушался.
      Видя, что я занялся приёмником, Николай Спиридонович придвинулся ко мне и с жадным любопытством следил за каждым моим движением. Наконец не выдержал и дёрнул меня за рукав:
      — Пламя непосредственно экранирует антенну! — крикнул он. — Экран, то есть огонь, нужно хоть немного отодвинуть, тогда будет возможен приём.
      По приказу Андрея Сандро искал поляну, которую бы пощадил огонь, но всюду стояли и лежали деревья, объятые пламенем.
      Вдруг Сандро резко затормозил, полез у нас под ногами в задний отсек танка и достал завёрнутый в асбест свёрток.
      — Пригодился всё-таки. Маленький пожар можно тушить. Разрешите, товарищ капитан?
      Ярцев увидел в руках у Сандро самый обыкновенный огнетушитель и устало кивнул головой. «Пожалуйста, действуй, если это поможет».
      Пенная свистящая струя заметалась возле танка. Через минуту огонь присмирел, зачадил и погас.
      Нас окружало пространство в несколько квадратных метров, очищенное от огня. Не успел я вытащить наверх приёмник, как неподалёку от нас раздался взрыв, затем второй, третий.
      Взрывы следовали один за другим. Казалось, что идёт ожесточённая бомбёжка с воздуха. Я вспомнил, что для ликвидации больших лесных пожаров применяются огнетушительные бомбы. Вот уж не ожидал, что после войны где-то в Сибири попаду под бомбёжку!
      Сандро не мог усидеть на месте и кричал:
      — Вот это я понимаю! Авиация бомбит передний край противника. Сейчас будем прорывать его оборону!
      Я выставил приёмник из башни и начал искать Москву.
      Профессор опять тронул меня за рукав:
      — Слышите ли вы периодические замирания сигналов?
      Чуть слышный писк в репродукторе заставил меня насторожиться, Я уже начинал разбирать отдельные слова, когда настойчивое подёргивание за рукав снова отвлекло моё внимание. Я с неудовольствием обернулся к Николаю Спиридоновичу.
      — Ну что, я был прав? Экранирующее действие пламени сейчас менее заметно? — спросил он и, не дожидаясь ответа, потянулся к ручке переключателя. — Теперь проверим десятиметровый диапазон.
      Ну что мне было делать? Хоть и невежливо, но я всё же отстранил его руку:
      — Одну минуточку, Николай Спиридонович, надо сначала принять Москву.
      Наконец-то после долгих поисков я отчётливо услышал: «Передача производилась по радиостанции...», и дальше голос... Николая Спиридоновича:
      — Это совсем другая волна. Она нас совсем не интересует.
      Трудно было сдержаться, я чуть не вспылил, но в эту минуту в репродукторе загремело: «Говорит Москва!» Будем идти на её голос.
      — Только не потеряй направление, Сандро... Иди прямо, что бы ни случилось!.. — хрипло проговорил Андрей и схватился за горло.
      Лишь тогда я понял, каких нечеловеческих усилий стоило ему дышать в противогазе. Я тут же поднёс ему свою кислородную маску. Он сделал несколько глотков и, возвращая обратно, взглядом указал на манометр. Стрелка застыла в самом начале шкалы.
      Танк проскочил дымящийся участок, где огнетушительные бомбы разметали пламя, и снова впереди загудел огонь, как в печной трубе.
      Пройдя несколько метров, танк вдруг остановился.
      — В чём дело, Сандро? — крикнул Ярцев.
      — Аккумуляторы!
      Мгновенно спустившись к водителю, Андрей посмотрел на приборную доску.
      — Разряжены. Танк не пойдёт.
      Валя прижалась к нему:
      — Неужели это конец?
      Сандро открыл люк, и пламя ворвалось в танк.

      9. «Посланец неба» напоминает о себе

      Не только Николая Спиридоновича и меня интересовали ярцевские аккумуляторы, но и Сандро, бывший танкист, именно из-за этих аккумуляторов переменил военную профессию и стал хорошим электриком. Он работал у Ярцева в лаборатории и настолько увлёкся экспериментами с необычными аккумуляторами, что даже не представлял себе, как можно расстаться с их изобретателем.
      Да и я не хотел этого. Мне казалось, что инженер Ярцев и техник Беридзе как нельзя лучше подойдут для нашей подмосковной лаборатории. Там у них будут все условия, чтобы по-настоящему заняться изобретательством, тем более что здешнее танковое училище реорганизуется и перед ним ставятся совсем иные задачи.
      Об этом я узнал от Николая Спиридоновича, который высоко оценивал технические знания Ярцева и Беридзе, так как они помогали ему при монтаже аппаратуры на ионосферной станции. Что же касается моральных и волевых качеств моих новых друзей, то в них я сам убедился, путешествуя вместе в горящей тайге.
      Хотите верьте, хотите нет, но в самые трагические минуты нашего путешествия, когда танк остановился и мы уже почти задыхались в своих масках без кислорода, у меня нет-нет да и мелькала мысль: неужели эти замечательные ребята не смогут работать в нашем институте?
      Мне было жаль и Николая Спиридоновича, и Валю с её наивным и мужественным упрямством, которое мне всё больше и больше нравилось. Ведь не для себя же она хотела сохранить метеорит и даже не для собственной диссертации.
      Я совершенно отчётливо представлял себе, какая участь ждёт моих друзей, но всячески гнал мысль, что и мне уготована их судьба. Видимо, это делалось ради самосохранения. Я не надеялся на свою психику, боялся, что она подведёт и тогда, сбросив бесполезную маску, я буду истерично кричать и визжать либо в отчаянии брошусь в огонь.
      Однако, как это ни странно, ничего подобного не произошло, и, несмотря на то что каждая минута пребывания в танке напоминала мне, что скоро придёт мой конец, я довольно спокойно вертел ручки приёмника, надеясь услышать, что помощь близка. Не могут же про нас забыть! Теперь трудно восстановить подробности последовавших за этим событий. Запомнились только отдельные моменты.
      Холодильная установка перестала работать. Для неё также не хватало энергии. Трубки, которые до этого были покрыты инеем, стали горячими, как и все металлические части в танке. Маска прилипала к лицу. Мокрые костюмы нагрелись, и от них шёл пар. Мы обливались потом, словно в жестокой лихорадке.
      — Я больше всего этого боялся, — хрипло проговорил Андрей, наклонившись ко мне. — Мои аккумуляторы разряжаются через несколько часов, всё равно, работают они или нет... Думал, успеем. Если бы хоть на десять минут продлить их жизнь!
      — Аккумуляторы, вероятно, разрядились от жары?
      Андрей задыхался, но я не мог предложить ему маску — в баллоне кислорода почти не осталось. Да и сам Андрей ни за что не взял бы у меня последние глотки.
      — От жары? — переспросил он и заговорил торопливо, чтобы успеть высказаться между учащёнными вздохами. — Они хорошо изолированы... от огня... Но всё равно они активнее работают... при высокой температуре... Стой! — Он крепко схватил меня за руку. — Надо содрать... с них обшивку... Пусть кипят...
      Рассчитывая каждое движение, чтобы сохранить силы, мы вспарывали ножом воздушные подушки, которыми были обшиты аккумуляторы.
      Андрей бессильно опустился на пол.
      — Сандро, пробуй... включай!..
      Танк качнулся, дёрнулся и пошёл. Он полз, еле переставляя гусеницы. Кипевшие аккумуляторы отдавали последние частицы энергии. Успеем ли дойти?
      Впереди опять загремели взрывы. Может быть, удастся принять передачу с самолёта?
      В репродукторе послышался голос радиста из танкового училища, который сейчас вызывал не остров, а нас:
      — Следите за передачей с воздуха. Самолёты ищут вас.
      Он несколько раз повторил номер волны, на которую я должен настроиться, и стал вызывать самолёт:
      — «Ландыш», «Ландыш»... Я «Фиалка». Я «Фиалка». Нашли или нет? Сообщите номер квадрата.
      Сейчас я уже не помню, но кажется, что потом с самолёта передал бортрадист, чтобы мы следовали в том направлении, где слышны бомбовые разрывы.
      — Не беспокойтесь, вас заметили.
      Всё это давало некоторую надежду, но как можно «следовать», если в аккумуляторах уже почти не осталось энергии!..
      Дальнейшее мне представляется совсем смутно. Помню, что в смотровом окне видел тлеющие деревья, раскиданные огнетушительными бомбами. Внутри танка еле-еле светилась лампочка: видно, даже для неё не хватало энергии.
      Стало так трудно дышать, что я, вероятно, был в каком-то полуобморочном состоянии. Мне представлялось, будто слышу грохот танков, идущих в наступление. Будто лежу я в придорожной канаве и не могу крикнуть. А танки идут, всё идут мимо...
      Загрохотал люк, и над головой в клубах дыма, как в облаках, показалось лицо в маске. Это был водитель буксирного танка. Он ждал нас на перекрёстке дорог.
      Так пришло спасение.
      Когда мы вдоволь надышались кислородом из доставленных танком тяжёлых баллонов, водитель рассказал, что подполковник послал навстречу нам несколько танков.
      И действительно, через минуту со всех сторон почти одновременно появились силуэты боевых машин со светящимися фарами. Казалось, что они ожидали за деревьями сигнала к наступлению.
      Сандро вылез из люка и, стоя на броне, что-то выкрикивал, указывая на собравшиеся машины. Я поднялся к нему.
      — Знаешь, дорогой, — закричал он мне на ухо, — я извиняюсь, конечно, но если бы они были с электромоторами, как у нас, то повёл бы их обратно в тайгу!
      — Зачем? Там же никого не осталось! — удивился я.
      — Как зачем? Там огонь остался! — Сандро притопнул от возбуждения и погрозил в тайгу кулаком. — Страшный огонь! Его фугасами надо рвать, бомбами бить, огнетушителями... Танковый десант посылать.
      — Я в этом деле ничего не понимаю, но думаю, что с ярцевскими аккумуляторами можно построить несгораемые пожарные машины для лесов, степей, торфяных болот... А этот пожар и так скоро потушат.
      Уже совсем стемнело. Пятнистый, опалённый танк устало тащился на буксире. А за танком, подпрыгивая на неровностях дороги, как гигантский мяч, катился остывающий шар. На его тёмно-вишнёвой поверхности то вспыхивали, то гасли золотые искры.
      Поздним вечером подполковник пригласил нас к себе. Он жил недалеко от танкового училища, на берегу реки.
      Я приехал несколько раньше и в ожидании друзей вышел на веранду. Оранжевый абажур мягко снял над столом, накрытым к ужину, ночные бабочки летали под лампой.
      Стояла необыкновенная тишина, столь радостная и прозрачная, что, казалось, ничто не могло её нарушить. Всё отдыхало: поля, берёзы, ленивая, уставшая река.
      Лёгкая прохлада вечернего воздуха заставляла приятно ёжиться. Я чувствовал свежесть вечерней росы, вкус мяты во рту, ощущал капельки воды на волосах и всем знакомую лёгкую усталость освежённого после купания тела.
      Сидя в затемнённом углу, куда не падал свет лампы, я смотрел на еле заметный среди клумб и кустов тёмно-красный остывающий шар. Казалось, и он отдыхает.
      Никогда я не ощущал радости тишины так глубоко, как сегодня, после грохота танка и завывания огня.
      На столе тоненько звякнули рюмки. Вошёл Андрей и незнакомая мне девушка. Неужели это Валя? Так вот она какая без маски!
      В белом платье, перетянутом золотистым пояском, с лёгким шарфом того же золотистого цвета она ничем не напоминала упрямую пассажирку несгораемого танка. Светлые волосы, смеющиеся глаза и губы, мягкие движения — всё это невольно располагало к ней.
      Не заметив меня, она по-дружески взяла Андрея под руку и подвела к перилам веранды:
      — К утру шар совсем остынет. Подполковник сказал, что представители Академии наук прилетят только завтра... Я всю ночь не усну. А вдруг это действительно вестник с другой планеты?
      — Пожалуй, я догадываюсь, откуда идут эти фантастические предположения, сказал Андрей, и в голосе его послышалась ласковая усмешка. — Вы не обидитесь?
      — Говорите, — разрешила Валя. — Надеюсь, что не услышу от вас дерзостей.
      — Не знаю, как это вам покажется. Но я всё-таки скажу. В детстве вам дарили шоколадную бомбочку с сюрпризом. Вы слушали, как гремит в ней «что-то», и жгучее любопытство заставляло вас раздавить шоколадный шарик, чтобы вынуть оттуда игрушечные часики пли колечко. Так и сейчас: вы готовы расколоть этот шар, чтобы заглянуть внутрь...
      Мне было неудобно прислушиваться к чужому разговору, я поднялся и вышел на свет.
      Валя удивлённо посмотрела на меня, и улыбающийся Андрей поспешил нас познакомить:
      — Но это так, для проформы... Вы же знаете друг друга, потому что немногие часы, проведённые вместе в танке, стоят многих лет знакомства.
      Мы обменялись рукопожатием. Валя бесцеремонно рассматривала меня и вдруг весело рассмеялась. Признаться, я даже смутился.
      Но Валя извинилась и объяснила свою весёлость тем, что вспомнила, какими мы были уродами в масках и как ей сейчас радостно, что она не ошиблась, представляя мою внешность именно такой, как видит её сейчас.
      Мне это показалось не совсем убедительным, но Андрей вступился за Валю:
      — Избавим её от необходимости оправдываться... Ведь сегодня такой вечер!
      Да, этот вечер останется в памяти на всю жизнь. Ведь, в конце концов, и Ярцев, и Сандро, и в какой-то мере я сделали всё, чтобы вырвать людей из огня. Об этом мы избегали говорить, и не потому, что скромничали, а просто боялись пышных слов «героизм», «самоотверженность». Вдруг у Вали или Николая Спиридоновича они вырвутся невзначай! Неловко — глаз не поднимешь. И если рассуждать по справедливости, то неизвестно, у кого было больше мужества — у нас или у людей на островке.
      К нашему счастью, разговор больше всего касался загадочного метеорита, отражения радиоволн и ярцевских аккумуляторов.
      Пришли подполковник Степанов и сияющий Николай Спиридонович.
      Профессор успел связаться с соседней ионосферной станцией, которая подтвердила правильность гипотезы Чернихова насчёт какого-то там отражения. Видимо, его наблюдения оказались очень ценными.
      — Представьте себе, — возбуждённо заговорил он, поправляя спадающее пенсне, — у них записаны на ленте все мои передачи. Завтра поеду на остров и возьму журнал наблюдений. Дьявольски интересная штука!
      Меня же интересовали аккумуляторы. Я тоже завтра собирался посмотреть ярцевский журнал лабораторных наблюдений. Но самое главное — что практические испытания аккумуляторов в самых необыкновенных условиях, в огне, убедили меня, что это изумительное изобретение. Кто знает, пришёл бы я к этому выводу, если бы прочитал только протоколы лабораторных испытаний?
      — Ведь они работали в страшнейшей жаре, — восхищался я. — Да и прочность у них необыкновенная.
      — Ещё бы, ведь танк падал в овраг, и тем не менее с ним ничего не случилось... — вставил Николай Спиридонович, невольно потирая затылок.
      На пороге показался Сандро в ослепительно белом кителе с серебряными погонами. Аккуратная складка тщательно выутюженных брюк упиралась в носки до блеска начищенных ботинок.
      Я вспомнил чёрные полосы копоти на его асбестовом комбинезоне и не мог сдержать улыбки.
      Вообще нам всем было весело, и мы смеялись подчас беспричинно. Однако Сандро ещё не успел заразиться нашим настроением, удивлённо осмотрел свой костюм и, не найдя в нём никаких дефектов, подошёл к Егору Петровичу:
      — Товарищ подполковник! Лейтенант Беридзе прибыл по вашему приказанию. Разрешите утром отправиться на тушение пожара. Аккумуляторы уже поставлены на зарядку.
      Егор Петрович с улыбкой придвинул ему стул.
      — Во-первых, я тебе ничего не приказывал, а просил зайти ко мне в гости. А во-вторых, огонь погашен уже час назад. Опоздал, Сандро... К столу прошу, товарищи... Друзья мои, — сказал он, когда все уселись, — давно уже прозвучал последний салют, возвещающий миру об окончании войны, и, может быть, кое-кому из вас, молодых, показалось, что вместе с ней исчезла героика, что сейчас не время для подвигов. Но жизнь наша ярка и многообразна. И не только в таких исключительных обстоятельствах, с которыми вы встретились сегодня, можно совершить подвиг... Для того чтобы овладеть тайнами природы и заставить её служить человеку, также необходимы герои...
      Мне захотелось поддержать Егора Петровича. Я поднял бокал за радость творческих исканий и пожелал успеха изобретению Ярцева.
      Андрей говорил о боевой дружбе в нашей мирной жизни. Его лицо светилось внутренним светом такой страстной, утверждающей силы, что я невольно им залюбовался.
      На Валю я старался не смотреть, думая, что Андрею это будет не очень приятно. Ведь я вместе с Валей вернусь в Москву, а он останется здесь. Кто знает, как могут сложиться обстоятельства — не все девушки постоянны, — и к тому же Валя ни словом, ни взглядом не выказывала своих чувств к Андрею.
      Самая обыкновенная дружба, и ничего больше.
      Мне понравилось, что Валя осталась верна себе и опять заговорила о метеорите:
      — Тут уже Егор Петрович упоминал о тайнах природы. На земле ещё столько неразрешённых загадок, но природа не ждёт, пока мы их все разгадаем, и посылает загадки с неба. — Она по-детски зажмурилась от удовольствия и спросила: — Егор Петрович, а когда прилетят ваши учёные? Утром или только к вечеру? Никак не дождусь!
      — Шоколадная бомбочка, — усмехнувшись, напомнил Андрей.
      Валя чуть было не рассердилась, и я, чтобы предотвратить возможную ссору, спросил у нёс, когда она кончает институт.
      — Хочу перейти на заочный. Устраиваюсь на работу.
      — Куда?
      К моему изумлению и тайной радости. Валя назвала исследовательский институт, где я работал. Возможно, её назначат лаборанткой в нашу лабораторию.
      Мы спорили, перебивали друг друга и вдруг сразу же умолкли.
      Из сада послышалось какое-то странное клокотанье, затем пронзительный треск, точно в двух шагах от нас разрывали материю, и всё озарилось ослепительным фиолетовым пламенем.
      Вскочив из-за стола, мы бросились к перилам. Из небольшого отверстия в шаре вырывался лиловый огонь. Шар сорвался с места, покатился по песчаной дорожке, перепрыгнул через клумбу и, сломав проволочную ограду, со свистом выкатился на теннисную площадку.

      10. Желание, которое должно исполниться

      Очень жаль, что в тот вечер к нам не успели прилететь представители Академии наук. И несмотря на то что профессор Чернихов был известнейшим учёным, с большим научным кругозором, всё равно он ничем не мог нам помочь в разрешении загадки метеорита. Домыслы, предположения, гипотезы — и никакой ясности.
      Да что там говорить! Когда я рассказывал о нашем метеорите кое-кому из специалистов, всю жизнь занимающихся небесными телами, те пожимали плечами и говорили, что наука не знает ничего похожего на данный прецедент.
      Но ведь мы-то собственными глазами видели этот «прецедент». Не уверен, сможет ли он повториться, но почему бы не допустить этого? Разве не существует на свете научных загадок?
      Мне помнится, что в тот вечер, о котором я сейчас рассказываю, нам пришлось столкнуться с разными загадками, и мы старались, пусть довольно примитивно, всё же их объяснить, опираясь на свои познания в технике. К чистой пауке это не имело никакого отношения.
      Итак, наш метеорит вёл себя довольно странно. Зачем ему понадобилось выкатиться на теннисную площадку?
      Встают перед глазами помятая клумба, сломанные стебли георгин, обгорелые чашечки лилий, расплавленный песок на дорожке — всё это было освещено беспокойным фиолетовым пламенем, похожим на свет ртутной лампы, и казалось нарисованным, неправдоподобным.
      Не успели мы опомниться от неожиданности, как шар уже остановился. Пламя погасло, стало темно, светилась только раскалённая дыра в оболочке шара, будто сопло реактивного самолёта. На противоположной стороне чернела глубокая трещина, чем-то похожая на щель приоткрытого люка.
      — Ну и ну! — покачал головой Николай Спиридонович. — Сплошная метафизика!
      Подполковник поднял с земли палку, обошёл вокруг шара и осторожно постучал по его поверхности. Внутри, по-видимому, была пустота.
      Палка начала тлеть, весёлые искорки побежали по тёмной окалине метеорита.
      — Он ещё не совсем остыл, — спокойно сказал Егор Петрович.
      — Надо бы привязать его буксирным тросом, — как бы про себя, сказал Сандро.
      — Зачем? — усмехнулся Андрей. — Улетит он, что ли? — Но, заметив гневный взгляд Вали, тут же проглотил усмешку. — Надо, конечно, установить наблюдение.
      Егор Петрович долго ходил вокруг шара, внимательно его осматривая, наконец остановился, вынул портсигар и, не достав папиросы, снова положил в карман.
      — Не подходите, — предупредил он, заметив движение Вали. — Отойти всем... Сейчас вызову охрану, тогда...
      — Прошу извинения, Егор Петрович, — перебил его профессор. — Зачем охрана? Что и от кого охранять? Здесь нужно просто научное наблюдение.
      — Это само собой... А я обязан предусмотреть любые неожиданности.
      Сандро вытянулся по-военному:
      — Разрешите мне пока здесь остаться.
      — Разрешаю, — согласился Егор Петрович. — Только близко не подходить. Наблюдение вести из-за укрытия. — И, взяв Валю под руку, сказал: — Хватит сегодняшних приключений. Зачем подвергать себя лишнему риску?
      Валя с лукавой улыбкой посмотрела на него:
      — Я думаю, что даже у вас разыгралось воображение. Все мы ждали чего-то необыкновенного от этого странного метеорита.
      Взбежав по ступенькам террасы, она закашлялась, видимо ещё чувствуя в горле дым горящей тайги, вынула из кармана платок и что-то выронила.
      Я нагнулся и передал Вале обломок голубоватого металла.
      — Спасибо, — поблагодарила она. — Как же я о нём забыла? Ведь специально принесла показать.
      Выяснилось, что Валя нашла этот кусок возле метеорита и подумала, будто это его осколок.
      Андрей долго вертел его в руках, царапал ножом, изучал внимательно и наконец облегчённо вздохнул:
      — Если взглянуть на это дело по-инженерски, то мне понятно, почему не разбился пустотелый метеорит.
      Все выжидательно молчали. На губах у Вали блуждала скептическая улыбка: видимо, она заранее предполагала, что Андрей постарается развенчать её романтические представления о небесном подарке.
      — Этот лёгкий и весьма стойкий металл, который не сгорел в атмосфере, сухо, по-деловому объяснял Андрей, — видимо, образовывал внешнюю оболочку метеорита...
      Мне эта гипотеза не показалась убедительной, но после того, как Андрей развил свою мысль, я почти согласился с ним. Он говорил, что оболочка метеорита, находясь в расплавленном состоянии, послужила своеобразным амортизатором и смягчила удар. Освободившись от неё, метеорит скатился в овраг.
      — Согласны вы с этим, Николай Спиридонович? — в заключение спросил Андрей.
      — А что меня спрашивать? Завтра изложите свою гипотезу специалистам. Я вполне прилично изучил ионизированные хвосты метеоритов, а в руках не держал даже осколочка. Вон только сегодня посчастливилось... Но зато раньше учёные изучали электропроводность пламени в газовой горелке, а у меня получилось куда интереснее... Вы понимаете, Виктор Сергеевич, что высокие частоты...
      Но я не понимал или, вернее, не хотел сейчас понимать, занятый мыслями о метеорите. Да метеорит ли это? Догадка Андрея насчёт расплавленной оболочки будоражила воображение.
      — Вы совершенно правы, — сказал я, отводя Андрея в сторону, — именно жидкая оболочка, внутри которой находится шар с высокой теплоизоляцией. При ударе о землю получается нечто вроде масляного амортизатора... Я слышал взрыв. Это, наверно, лопнула верхняя корка из окалины. Хитро придумано?
      — Придумано? — рассеянно переспросил Андрей, глядя на Валю, которая оживлённо о чём-то рассказывала. — Кем придумано?
      Ему было не до меня. Я спустился по ступенькам в сад и вновь ощутил досаду. Неужели я никак не могу отвязаться от диких бредней? На землю падали метеориты и большие, и маленькие, и самой разнообразной формы. Что же тут удивительного?
      Я уже с трудом различал остывающий метеорит. Он сливался с ночными сумерками и казался бесформенным, только маленькое пятно сбоку светилось, словно огонёк папиросы.
      Вдали темнели деревья, а внизу, под ними, по краям площадки, тянулась бледная полоска как бы ещё не растаявшего снега. Это цвели табак и левкои. Ветер доносил оттуда пряный, волнующий запах.
      Оглушительный взрыв разорвал тишину. Слепящий свет, словно вспышка магния, выхватил из темноты клумбы, скамейки, квадрат теннисной площадки. Высокая струя фиолетового пламени на мгновение повисла в воздухе, и всё погасло.
      Снова наступила тишина. Тьма окутала сад. Оглянувшись на террасу, я только через минуту мог различить тусклую лампочку, прикрытую абажуром, светлое пятно скатерти и какие-то неясные тени вокруг стола.
      Что-то ударилось о крышу раз... другой...
      Я бросился на площадку.
      На том месте, где мы оставили шар, темнела воронка с рваными краями. Неподалёку лежал куст георгин, поднимая вверх вывороченные корни.
      Исчез не только шар, но и Сандро. Опять в сознание закралась нелепая мысль: а что, если его втащили в люк? Кто? Зачем? Тогда я не отдавал себе отчёта и если сейчас об этом рассказываю, то для того, чтобы вы поняли, насколько мы были наэлектризованы этими удивительными событиями.
      Зря я беспокоился за судьбу нашего «наблюдателя». Послышался треск ломаемых веток, и сквозь еловую изгородь на площадку прорвался Сандро.
      — Что? Что случилось? — испуганно проговорил он, размахивая биноклем.
      — Это у вас надо спросить, — сурово заметил Егор Петрович, появляясь рядом с нами. — Вы оставались здесь для наблюдения?
      Пришлось Сандро оправдываться. Он бегал за биноклем, который оставил на вешалке в прихожей. В бинокль очень хорошо было бы следить за каждой трещиной в шаре, за изменением его цвета, о чём Сандро собирался записывать в блокнот. Кстати, его он тоже оставил в кармане плаща.
      Сандро посмотрел на комья земли, раскиданные по площадке, и печально развёл руками:
      — Да вот, кажется, опоздал.
      Я невольно посмотрел вверх, надеясь увидеть светящийся след в чёрном небе.
      — Не туда смотрите, — послышался голос профессора. — Метеорит остался на земле.
      Он поднёс к моим глазам чёрные, обожжённые осколки лёгкой ноздреватой породы.
      — Пройдите по площадке, их там много.
      На меня напало тупое безразличие. Всё! Лопнула моя мечта, как самый обыкновенный мыльный пузырь. Напрасно я успокаивал себя решением технических загадок. Ну, хотя бы почему взорвался метеорит. Вероятно, из-за неравномерного охлаждения. Или он случайно скатился в канаву с водой, что подтверждалось оставленным им следом на песке и о чём сейчас Андрей спорит с Валей. Не всё ли равно?
      Вале тоже было обидно. Она доказывала, чуть ли не плача:
      — Ведь могли бы его сберечь? Могли! Почему он скатился в воду? Ведь площадка ровная!
      — Ровная, — упавшим голосом соглашался Андрей. — Но он сдвинулся сам... Я объясняю это тем, Валечка, что в его стенках находились пустоты. Из них время от времени вырывались горящие газы и силой отдачи толкали шар... Всё это очень просто.
      — Зачем тогда тросом не привязали? — подкидывая на руке лёгкий осколочек, как бы про себя сказал Сандро. — Надо было за ним в училище съездить.
      Егор Петрович сокрушённо покачал головой:
      — Моя вина. Но что поделаешь — впервые в жизни с этой техникой встречаюсь.
      — Наверно, это углистый метеорит, — подбирая осколки, заметил Николай Спиридонович. — Тяжёлая потеря для науки. Как мы не догадались хотя бы его сфотографировать!..
      Все были подавлены. Каждый из нас понимал, что вряд ли удастся склеить метеорит или сделать его слепок для музея или коллекции Академии наук. Но дело даже не в этом — улетучились газы из пустот, всё рассыпалось. Видимо, изменилась и его структура. С какими постными лицами разочарованные учёные будут осматривать жалкие осколки, которых они повидали тысячи на своём веку! В конце концов, мы даже не можем ничем доказать, что существовал огненный шар.
      Валя подобрала несколько осколков, хотела рассмотреть их, но в темноте это было трудно, и она пошла на террасу.
      В молчании, стараясь не глядеть друг на друга, мы двинулись за ней.
      Вспомнился вчерашний вечер, падающая звезда, желание, которое я загадал. О чём же горевать? Ведь оно исполнилось. Я испытал необыкновенное путешествие, побывал в таинственном мире огня. Я встретился с чудесным изобретением Ярцева и познал его ценность на практике. Твоя мечта о необычайном сбылась, так позабудь о маленьком приключении с упавшей звездой.
      Но как я ни уговаривал себя, забыть об этом не мог.
      Валя подошла к столу, высыпала на скатерть остатки метеорита и всплеснула руками.
      — Идите скорее! — восторженно закричала она. — Да что же это такое!
      Все, кроме меня, подбежали к столу. Андрей взглянул на осколки, зажмурился и прошептал что-то. Сандро застыл в оцепенении. Егор Петрович вынул папиросу из портсигара, привычно постучал ею по крышке, затем смял и выбросил. Облокотившись обеими руками на стол, он не отрывал глаз от осколков.
      Николай Спиридонович торопливо снял пенсне, вынул из кармана большой голубой платок, тщательно протёр стёкла и, порывисто вскинув их на нос, промычал:
      — М-да... редкая находка!
      Я как мог сдерживал пожиравшее меня любопытство. Стоя у барьера веранды, я до боли в ногтях впивался пальцами в мокрое от росы дерево.
      Не знаю, что именно удерживало меня на месте. Возможно, я испытывал силу воли, борясь со жгучим нетерпением? Я всегда был любознателен и всю жизнь подчинялся этому ненасытному чувству. Стараясь удовлетворить его, я прочитал тысячи книг, проделал бесчисленное количество экспериментов за лабораторным столом, и это чувство росло во мне. Теперь же мне хотелось помучить себя, оттянуть, насколько возможно, удовлетворение этого вполне законного любопытства.
      — А ну-ка, батенька, подойдите сюда! — крикнул мне Николай Спиридонович. Видали ли вы что-нибудь подобное?
      Я был искренне рад этому приглашению, которое служило прекрасным предлогом для того, чтобы закончить своё единоборство с любопытством.
      От режущего света лампы я прищурил глаза. И вдруг тонкий, невероятно знакомый лучик проскользнул между век. Он светился в горке осколков, дрожал и переливался лиловым, зелёным, голубым огнём. Вот мелькнуло радостное алое пламя, и засиял прозрачный, кристально чистый, ослепительно белый луч.
      У меня перехватило дыхание.
      — Алмазы! — мог лишь вымолвить я, не в силах протянуть руку, чтобы взять их и рассмотреть поближе.
      Валя чувствовала себя хозяйкой положения. Она первая нашла метеорит и первая обнаружила алмазы, а потому, как говорится, «от щедрот своих» решила поскромничать:
      — А может быть, это какое-нибудь особое вулканическое стекло? Я не слыхала, чтобы в метеоритах находили алмазы.
      — Ты ещё о многом не слыхала, доченька, — сказал Николай Спиридонович, ласково поглаживая её по голове, — и этим не следует хвастаться. У меня память стариковская, да и не очень-то я в юности увлекался небесными телами, по всё же помню, что вычитал когда-то давно: в 1886 году в Пензенской губернии упал углистый метеорит весом около двух тонн. В нём, оказывается, были алмазы, правда очень мелкие. Не то что эти.
      Он попросил Сандро отвинтить стекло от бинокля и стал сквозь него, будто через лупу, рассматривать алмазы. Он суетился, выбирал самые крупные, ложился всем телом на стол и, прищурив один глаз, разглядывал столь необыкновенные подарки неба.
      Наконец и я решился: взял кусок угля, на котором горели, будто уже отшлифованные, алмазы, и для проверки самого главного, их твёрдости, стал царапать острыми гранями дно стакана. Сомнения исчезли — алмазы были настоящими.
      — Дело, конечно, не в этом кладе, буквально свалившемся с неба, — сказал Николай Спиридонович. — Кто знает, не поможет ли его изучение найти совершенно новый способ изготовления искусственных алмазов? Крупных бриллиантов?
      — Как это чудесно! — воскликнула Валя. — Что может быть благороднее и красивее бриллианта? Конечно, алмазы прежде всего нужны технике... Вы, Андреи, уже представляете себе, что скоро дешёвые искусственные алмазы в десятки карат пойдут на буры, на резцы для скоростных станков-автоматов. Помните, как-то вы мне рассказывали?
      — Помню, — ответил Андрей и, почему-то смутившись, добавил: — Хватит алмазов и для техники и для...
      Он сделал вид, что закашлялся, но мне почему-то подумалось, будто он хотел сказать «и для любимых», хотя столь явное выражение чувств было не в его характере. Правда, потом я поразмыслил и решил, что он зря смутился. При чём тут Валя, когда это может касаться всех любимых на земле. Разве они не заслуживают самых красивых подарков, тем более что бриллианты потеряют высокую денежную ценность, столь противную духу романтиков, и навсегда останутся лишь прекраснейшим произведением природы, искусства и человеческого разума.
      Андрей этого ничего не сказал, а потому наступило некоторое замешательство, и, чтобы его не усугублять, пришёл на помощь Егор Петрович:
      — Вы правы, Андрей. Нам ценны алмазы и для техники и как украшение. Но главная ценность — в иных алмазах чистой воды, таких твёрдых и стойких, что даже в огне не горят. В вашем танке, как в огненном шаре, кристаллизовались характеры людей. И эти люди с волей алмазной твёрдости — самая величайшая наша драгоценность.
      Пожалуй, не следовало бы приводить столь незаслуженно высокую оценку наших поступков, но я подумал, что эти слова касаются многих истинных героев, к ним они как нельзя лучше подходят. И конечно, не только в танке — это частный случай — кристаллизуются характеры, а всюду и везде среди настоящих людей.
      Я нашёл этих людей, они могут сделать всё. Работать вместе с ними, мечтать и спорить было моё единственное желание.
      И снова в чёрном ночном небе промелькнула падающая звезда. Медленно таял её призрачный след. Но я уже не мечтал о заоблачных путешествиях, не загадывал наивных желаний. То желание, о котором я только что думал, всё равно исполнится.
      1946 (1957).



      ТЕНЬ ПОД ЗЕМЛЁЙ

      В коридоре одного из научно-исследовательских институтов мне указали на суховатого юношу с тонкой шеей и узким, вытянутым лицом:
      — Это Петров Виктор Сергеевич.
      Я много слыхал об этом изобретателе, знал о нём и как о руководителе группы.
      Рассказывал он о своих изобретениях несколько смущённо, стараясь придерживаться точных формулировок, говорил бесстрастно и сухо, ничем не выдавая настоящего, творческого отношения к своей работе.
      Мне уже казалось, что, несмотря на его молодость, несмотря на его смелые и необыкновенные изобретения, человек он скучный и неинтересный.
      Но я ошибался. Стоило мне только заговорить о будущем его аппаратов, как Петров буквально преобразился. Я увидел перед собой мечтателя и романтика, страстно влюблённого в своё дело.
      Мне захотелось узнать о практических испытаниях его новых аппаратов.
      Инженер отмахнулся.
      — Они ещё не доработаны. Встречались всякие неожиданности.
      — Из разговора с директором я понял, что вы можете рассказать не только о неожиданностях, но и приключениях.
      Петров нахмурился, стараясь скрыть смущение.
      — Ничего особенного, — сказал он. — При первых испытаниях всякое бывает. Опыта у нас маловато... Короче — рассказывать тут не о чем. Да вы и не поверите.
      — А может быть, попробуем? Я запишу ваши рассказы о первых испытаниях и предложу их читателям.
      Петров возражал, говоря, что ни он, ни его маленькая группа не заслуживают подобного внимания, что лучше писать о больших и серьёзных учёных, но в конце концов согласился рассказать об испытаниях «Всевидящего глаза» и аппарата «СЛ-1».
      — Только напишите об их будущем.
      Должен признаться, я старался возможно точнее записать повествование инженера Петрова, но потом, при обработке этих записок, несколько расширил технические возможности созданных им аппаратов. Тем самым я слегка заглянул в будущее, как об этом просил изобретатель.

      Тень под землёй

      — Под этим названием и я и мои товарищи часто вспоминаем довольно интересный эпизод из жизни нашего маленького коллектива, — так начал свой рассказ инженер Петров. — Если разобраться как следует, то, пожалуй, все приключения, с которыми мы встретились во время командировки на юге, произошли лишь потому, что мы были, как никогда, увлечены испытаниями своего аппарата, только о нём и думали. Мне кажется, вам хорошо известно, что значит для молодых изобретателей первая проверка их конструкции на практике.
      Впрочем, рассказ нужно начать с того, что случилось до испытаний, поэтому я прежде всего должен говорить не о нашем аппарате, а...

      О проекте архитектора Бродова

      Представьте себе окраину большого приморского города.
      Осыпаются листья каштанов. Ветер кружит их в воздухе, несёт по тротуарам, бросает в окна разрушенных домов.
      Сквозь клочья разорванных облаков проглядывают скупые лучи осеннего солнца. В городе давно уже наступило утро, а в тёмных провалах выбитых окон, казалось, ещё таилась ночь.
      Мимо этих угрюмых зданий я каждый день проезжал на испытательный полигон.
      Однажды пришлось изменить привычный маршрут. Срок моей командировки кончался. Но я не мог уехать из города, не повидав старого фронтового друга, с которым не встречался со времени войны.
      В одном из разрушенных кварталов я вышел из машины и стал искать семнадцатый строительный участок.
      Свернув в узкий переулок, я невольно остановился. Как знакомы нам всем эти разбитые здания с выщербленными зубчатыми стенами, с глубокими трещинами сверху донизу, груды раскрошенного кирпича, изломанные и согнутые балки, повисшие решётки балконов!.. Всё было таким же, как и на многих улицах, но вдали клубилась белая строительная пыль, гудели моторы, слышался лязг и грохот. Там уже ничто не напоминало о тишине, о жёлтых каштановых листьях, о лирическом пейзаже уходящего лета.
      Я пошёл вдоль переулка. Здесь восстанавливали и строили новые дома. Разрушенный войной город возрождался буквально на глазах. Словно дым, поднималась белая пыль, плыли над этажами, как мачты океанских пароходов, строительные краны, стальные леса опоясывали стены.
      Около одного такого дома я остановился. Не знаю, как вам, но мне никогда не приходилось видеть, чтобы на строительстве здания одновременно применялись всё новые методы техники сооружения. Здесь работали необыкновенные машины, подъёмные краны с длинными, вытянутыми, как у жирафа, шеями, какие-то странные эскалаторы, непрерывно поднимающие материалы наверх, машины, выплёскивающие тесто штукатурки прямо на стену, и гигантские руки механических кровельщиков.
      Всё это гудело, гремело, двигалось. Но — странное дело — людей на стройке почти не было. Я заметил лишь нескольких человек у кранов, подъёмников, моторов и других механизмов. Действительно, здесь применялись самые последние новинки советской строительной техники.
      Загремел взрыв. Облако белой пыли взметнулось над угловым зданием напротив. В ту же минуту я услышал плеск воды. Из развалин бил высокий фонтан, увлекая за собой белёсую пыль, и, как град, барабанил по крыше.
      Две-три капли скользнули по моему лицу. Я снял шляпу и вынул платок.
      — Витюша, дорогой! Ты ли это? — послышался знакомый голос.
      Я обернулся. Фёдор Григорьевич Колосков, мой старший товарищ и друг, стоял рядом. Как же не помнить его? Встречались во время поездок на фронт, где я проверял новые радиостанции. На всю жизнь останется у меня в памяти трогательная отеческая заботливость майора Колоскова.
      — Ну-ка, покажись. Совсем взрослым стал! Прямо не узнать! — говорил он удивлённо и радостно.
      Мой друг был не очень-то молод, но по-мальчишески задорный взгляд и юная порывистость движений настолько молодили его, что я как бы чувствовал в нём сверстника.
      — Взрослеем понемногу, — сказал я, обнимая друга. — Хочешь не хочешь, а годы идут. Но от вас, Фёдор Григорьевич, они совсем отступились. Никаких изменений не произошло. Впрочем, в зеркало потом будем смотреться. А сейчас скажите: откуда здесь фейерверк с фонтаном?
      Колосков сразу сделался серьёзным.
      — И не спрашивай! Обычная чертовщина. Здание железобетонное, с трещинами. Разбирать долго, вот кое-где и подрываем. А в земле — водопровод, кабели, когда-то проложенные в этих местах. Да разве их увидишь? Планов подземных магистралей здешнего района мы не нашли. Во время войны пропали. Вот и рвём наугад.
      Рассказывая, он нервно пощипывал свои коротко подстриженные усы. Я смотрел на его синий лёгкий пиджак, парусиновые брюки, белую фуражку — сугубо штатский костюм — и всё-таки по-прежнему видел человека военного, майора со Второго Украинского фронта. На подбородке краснел шрам. Слегка царапнуло, когда Колосков рассматривал ратушу. Оказывается, даже во время боёв он не забывал архитектуру...
      — Случайно узнал в Москве, что вам поручено строить санаторий, рассказывал я. — Приехал сюда, спрашиваю в горкоме, где, мол, знаменитый майор Колосков, строитель какого-то необыкновенного санатория? «Ну, как же, говорят, «Воздушный дворец»? Идите на семнадцатый участок. Колосков там начальствует».
      — Да, да... приходится, — мрачно сказал он, провожая взглядом бегущий по тротуару ручеёк.
      Я удивился и спросил:
      — Так чем же вы недовольны, Фёдор Григорьевич? Вот уж не понимаю... Город восстанавливаете, огромная честь. Люди мечтают о таком труде, а вы...
      — Я газеты регулярно читаю, мой молодой друг, — неожиданно рассердился Колосков. — Там всё про это написано, и нечего меня агитировать. Очень прошу, — прошептал он, — не нужно... по-человечески прошу: не напоминай мне об этом дворце...
      — А что такое? — может быть, не совсем тактично полюбопытствовал я.
      Колосков махнул рукой.
      — Ну, это дело длинное. Не стоит говорить... А насчёт моей работы не беспокойся. Наш участок на первом месте. Об этом тоже в газетах писали. Так что, видишь, — он вздохнул, — всё в порядке.
      Но я понимал, что далеко не всё было благополучно. Раньше мне не приходилось видеть Колоскова, скажем, чем-то расстроенным, мрачным. Тем он и отличался, что даже в тяжёлую минуту всегда у него находились в запасе и острая шутка и крепкое ободряющее словцо.
      Он молча подошёл к стоявшей неподалёку машине и достал оттуда плоский деревянный футляр, позеленевший от сырости.
      — Вот смотри, — он с волнением протянул мне коробку. — Сегодня нашёл в развалинах... Готовальня архитектора Бродова, автора «Воздушного дворца». Колосков поднял голову к небу и, вздохнув, добавил: — Дворца, который никогда не будет построен...
      Тогда я ничего не мог понять — ни горя моего друга, ни его чувств, связанных с неожиданной находкой.
      Всё это было для меня загадкой. Я открыл заржавевший замок готовальни и откинул крышку. На полуистлевшем синем бархате лежали покрытые зелёной окисью инструменты.
      Колосков смотрел на них задумчиво, будто о чём-то вспоминая, затем бережно взял у меня готовальню, закрыл её и, не говоря ни слова, положил обратно в машину.
      Тут он заторопился. Мы расстались и условились встретиться у меня.
      Жил я тогда в гостинице «Европа», чудом сохранившейся после фашистской оккупации.
      Это было маленькое, приземистое здание на окраине города, доживающее последние дни среди заново выстроенных многоэтажных корпусов. По плану реконструкции города на месте «старой гостиницы», как называли её жители, должно вырасти большое здание архитектурного института.
      Старую гостиницу жители не любили. Об этом я узнал чуть ли не в день моего приезда. Они рассказывали, что во время хозяйничанья фашистов в этом доме помещалась то ли тюрьма, то ли гестапо. Неприязненное чувство к этому хмурому зданию с маленькими сводчатыми окнами, толстыми стенами и тёмным вестибюлем, в котором как бы сохранилась вековая сырость, охватывало каждого, кто переступал его порог.
      Я остановился в гостинице «Европа» только потому, что от неё было ближе к полигону, где испытывались интереснейшие приборы, разработанные местным физическим институтом. Они представляли собой маленькие радиолокаторы для определения расстояний. Заказали их геодезисты, чтобы ночью и в тумане можно было производить геодезические съёмки. Это требуется для наших огромных работ и на реках и в пустыне. Кроме того, эти приборы предназначались и для других целей...
      Однако я увлёкся техникой и позабыл о своём рассказе.
      Дальше события развивались так.
      Вечером ко мне в номер пришёл Фёдор Григорьевич.
      Он молча снял пальто, присел на диван и вынул из кармана аккуратно свёрнутый листок полупрозрачной кальки. Расправил его на коленях и сказал, словно продолжая разговор:
      — Ты, конечно, прав. Работа моя стоящая, и, нечего греха таить, с ней я никогда не расстанусь. Во всяком случае, до тех пор, пока полностью не закончится восстановление города. Мы тут, на нашем участке, применили новую механизацию и даже пробуем телемеханическое управление агрегатами. Труда здесь много положено.
      — Фёдор Григорьевич, вы чего-то не договариваете, — сказал я напрямик, причём даже удивился своей смелости. — Чего вам не хватает?
      — Вот этого, — и Колосков протянул мне листок. «
      Список чертежей ВД», — прочёл я. Дальше шли номера и названия.
      Колосков заметил, что листок не произвёл на меня никакого впечатления, глубоко вздохнул и начал подробно рассказывать:
      — Там, где я нашёл готовальню, когда-то помещалось наше проектное бюро. Фашисты взорвали это здание при отступлении. Перед самой войной работавший вместе со мной старый архитектор Евгений Николаевич Бродов создал проект огромного санатория. Его хотели строить на берегу моря. Это было чудо архитектурного искусства. В проекте Бродова строгое изящество классических форм сочеталось с новейшими достижениями строительной техники. Особенно поражала совершенно исключительная по смелости инженерной мысли конструкция грандиозного куполообразного свода, до сего времени нигде не применявшаяся в строительстве. Это было гениальное изобретение русского зодчего. Я не буду рассказывать о красоте этого архитектурного творения — с лёгкими прозрачными колоннами, уходящими к облакам, с садами на огромных балконах, опоясывающих всё здание. Мы их в шутку называли «Висячими садами Семирамиды». Да, действительно это был не санаторий, а сказка, в которую даже трудно поверить. Архитектор назвал своё детище «Воздушным дворцом».
      Колосков вскочил, забегал по комнате и, бросившись снова на подушки дивана, продолжал:
      — В то время я был помощником у Евгения Николаевича. Он доверял мне во всем и обычно прислушивался к моим предложениям. Проект утвердили. Вместе с Бродовым мне поручили руководить строительством. И вот тут-то — будь он проклят, этот день! — у меня мелькнула мысль предложить Евгению Николаевичу изменить расположение балконов, с тем чтобы максимально увеличить их площадь. Хотелось, чтобы воздушные сады, которые должны были окружать здание до самых верхних этажей, полностью изолировали его от уличной пыли. Когда я сказал об этом Бродову, он посмотрел на меня сквозь очки и, усмехнувшись, заметил: «Вы подаёте надежды, молодой человек».
      Колосков грустно улыбнулся. Видно, это воспоминание он сохранил надолго.
      — Да, действительно я для него был молодым человеком, — продолжал он, хотя имел уже за плечами добрых тридцать пять лет. Евгений Николаевич разрешил мне внести нужные изменения в чертежи. Но я, как это иногда бывает с нашим братом, переусердствовал, забрал все чертежи к себе, выписал вторые экземпляры из Москвы и начал их переделывать. Получилось так, что все чертежи, за исключением комплекта, принадлежавшего Евгению Николаевичу, оказались собранными у меня. Свои чертежи Бродов хранил в специально сконструированном для этого цилиндрическом сейфе. Он считал, что для чертежей, обычно свёрнутых в трубку, такая форма наиболее удобна.
      Фёдору Григорьевичу не сиделось на месте. Он опять вскочил с дивана, подбежал к окну, поплотнее затянул шторы и, возвратившись ко мне, продолжал рассказ.
      — Всё это случилось летом сорок первого года... Ты знаешь, наш город одним из первых подвергся бомбардировке. Проектное бюро эвакуировали. Бродов не захотел уезжать. Трудно покинуть город, в котором родился, вырос и прожил столько лет. Все чертежи проектного бюро, кроме тех, что хранились в личном сейфе автора «Воздушного дворца», срочно отправили на машине из города. Я в это время уже находился в армии, и ты представляешь моё состояние, когда я узнал, что наши чертежи погибли. Едва машина, нагруженная документами бюро, выехала на шоссе, как в неё попала бомба. Рассказал мне об этом приехавший из города офицер, который до войны работал вместе со мной чертёжником. А позже пришла тяжёлая весть: враги заняли город. Я беспокоился за судьбу чертежей, принадлежавших Бродову. Но потом выяснилось, он предусмотрительно спрятал свой сейф где-то в городе. Возможно, замуровал в стене или зарыл в землю...
      Я слушал этот взволнованный рассказ, мне было искренне жаль своего друга, но всё же я не мог удержаться от вопросов.
      — Ну и как? Нашли чертежи? Что случилось с архитектором?
      — Гестаповцы заключили его в лагерь вместе со многими другими. Узнав о том, что старик является автором редкостного архитектурного проекта, они пытались выведать у Бродова данные, касающиеся очень простой и остроумной конструкции купола. Как потом выяснилось, эти расчёты потребовались представителям одной иностранной фирмы для строительства военных химических заводов. Бродов же предполагал, что расчёты купола немцы хотели использовать для постройки самолётных ангаров. Здесь, в этой гостинице, его долго мучили, наконец посадили вместе с другим заключённым, который назвался профессором. Он пытался войти в доверие к Бродову и узнать что-нибудь о конструкции купола. Это был опытный агент гестапо, к тому же неплохой актёр. Говорили, что когда Бродов догадался, кто сидит с ним, то не помня себя бросился на гестаповца и задушил... Трудно поверить, но в старом, измученном пытками архитекторе вдруг проснулась такая неожиданная сила, которая могла быть вызвана только ни с чем не сравнимой ненавистью к врагу...
      — Ну, а потом? — торопил я Колоскова.
      — Потом всё было, как обычно. — Стараясь подавить волнение, он взглянул на часы, быстро поднялся и пошёл к двери. — Евгения Николаевича расстреляли в то же утро. Так никто и не знает, где он спрятал чертежи...
      — Но их искали, по крайней мере?
      — Везде, где только можно. Никаких следов. Теперь ты понимаешь, чего я хочу, — говорил Колосков, надевая пальто и тщетно пытаясь попасть в рукав. — У меня перед глазами стоит этот воздушный дворец. С мыслью о нём я засыпаю и, просыпаясь, вижу только его... Сейчас проектируется новый санаторий. Был конкурс, но в Москве пока не утверждён ни один проект. Наверно, некоторые из членов жюри, в своё время видевшие работу Бродова, так же, как и я, не могут забыть этот прекрасный дворец... Впрочем, ты и сам понял хотя бы из моего поведения, как можно относиться к этому проекту. Чёрт знает, до чего расчувствовался! Даже и сейчас руки дрожат. — Фёдор Григорьевич потянулся за фуражкой. — Да, братец мой, такой вещи нам с тобой не придумать...
      — Ну, это вы напрасно прибедняетесь, — возразил я. — Настанет время, и мы увидим проект Колоскова получше бродовского. Ещё бы, столько лет прошло! Сами же говорили, что и строительная техника сегодня иная и возможности другие. А если так, то и проекты могут быть ещё более смелые и оригинальные.
      У Фёдора Григорьевича опять задрожали руки.
      — Всё это, конечно, верно. Но пойми, это не только техника, это искусство. Такой шедевр человек создаёт раз в жизни. Именно проект Бродова — эти единственное в своём роде произведение, как картина старого мастера, умершего сотни лет тому назад, как скульптура, дошедшая до нас из глубины веков. Мы все знаем цену таким произведениям человеческой культуры. Они хранятся у нас в музеях как величайшие сокровища народа.
      Я, как сейчас, помню эту горячую речь Колоскова: он стоял тогда посреди комнаты, опустив руки вниз и комкая смятую фуражку.
      — Не спорю, — продолжал он, — вполне возможно, что я отношусь к проекту Бродова пристрастно или, мягче говоря, не совсем объективно. Но ничего не поделаешь, болен я им... Места себе не нахожу.
      Наступило молчание. Казалось, было слышно, как по стеклу ползут дождевые капли.
      Я никогда не мог себе представить, что существует на свете такая глубокая привязанность, такое всепобеждающее страстное чувство не к человеку, не к своей идее или изобретению, а к чужому проекту, связке чертежей, которые давно потеряны. Колосков говорил о них, как о самой большой потере в своей жизни.
      Мне до боли хотелось помочь своему другу, и я не знал, что придумать. Где же всё-таки искать чертежи?
      — А вы не помните, в какой камере, то есть в каком номере этой гостиницы, был заключён Бродов? — спросил я.
      — В шестом... Это седьмой? Значит, в соседнем номере. Там же он и задушил гестаповца. Я видел его фотографию. Омерзительная личность, хромой, с тросточкой. Старая облезлая обезьяна.
      В дверь тихо постучали.
      — Войдите, — сказал я.
      Дверь приоткрылась. В щель просунулась металлическая палка, затем рука в тёмной кожаной перчатке. На пороге появился человек с миноискателем.
      — Разрешите спросить?.. — вдруг, как бы весь напружинившись, отчеканил он по-военному.
      Его голубые глаза под густыми светлыми бровями не моргая уставились на меня. Я несколько растерялся. Видно, произошла какая-то ошибка.
      Парень стоял передо мной в расстёгнутой шинели без погон и в кокетливо сдвинутой набок синей кепке.
      — Мне, собственно говоря, товарища Колоскова. Кое-что передать ему... сказал он извиняющимся тоном.
      — Ну? — с тревогой спросил Фёдор Григорьевич.
      — Да я... собственно... — парень взглядом указал на меня.
      — Можешь говорить, — разрешил Колосков.
      — На втором этаже, где перекрытия остались, под полом прямо так и обнаруживается.
      — Точно проверил? Может, там балка металлическая или труба?
      — Никак я с этим не согласен. Потому гудит только в одном месте, посреди комнаты...
      — Что это у вас за опыты? — удивился я.
      — Да так, на всякий случай, — Колосков махнул рутой. — Решил проверить среди развалин проектного бюро, нет ли где замурованного сейфа. Попросил вот его, бывшего сапёра, — указал он на парня, — он у меня на участке мотористом работает. Пусть походит по зданию с миноискателем. В школе связи достал. Да что толку-то! Где ни пройдёшь, где ни пошаришь — везде пищит в телефоне. Конечно, рыть начинаем. То гвоздь вытащим, то кабель, то трубу. Вчера он подкову нашёл. Смеётся, друг милый, говорит — к счастью. А какое тут, к чертям, счастье! Горе с таким аппаратом. Он же слепой, ничего не различает: где сейф, а где кусок ржавого железа. Морока одна. Ну, пойдём, что ли, Колосков сердито посмотрел на смущённого парня и надел фуражку.
      — Может быть, и мне пройти с вами? — спросил я. — Кое-что в этой технике понимаю.
      Возражений не последовало, и мы вышли из гостиницы.
      Помню, на улице тогда было совсем темно. Вокруг фонарей дрожали радужные нимбы. Моросил дождь. Ветер проносился над лужами и со злостью как бы выплёскивал из них отражения качающихся фонарей.
      На строительном участке, кроме дежурных, мы никого не застали.
      Колосков вызвал одного из них, и мы вчетвером направились к разрушенному зданию, освещённому сверху лучом прожектора.
      Я на мгновение задержался у входа, чтобы посмотреть на застывшие механизмы. Как скелеты доисторических чудовищ, замерли подъёмные краны. Вытянув длинные шеи, они словно засматривали внутрь разрушенного дома.
      Там осталось только одно перекрытие во втором этаже.
      Зелёный обруч миноискателя скользил по обгорелому полу. Около него ползал голубоватый луч фонарика.
      — Вот здесь, — глухо проговорил сапёр и передал аппарат Колоскову.
      Фёдор Григорьевич снял фуражку, надел наушники и медленно провёл кольцом по полу.
      Гудение в телефоне возникало на определённом участке пола в радиусе не больше тридцати сантиметров. Перекрытия были толстые, поэтому почему бы и не предположить, что между полом второго этажа и потолком первого находился сейф с чертежами Бродова...
      — Вскрывайте пол, — приказал тогда начальник строительного участка.
      — Трудновато... Сразу не приспособишься, — с сомнением заметил сапёр.
      — Ничего. Действуйте. А я на всякий случай проверю, нет ли чего-нибудь похожего в первом этаже.
      Осторожно, чтобы не повредить кольцо миноискателя, Фёдор Григорьевич спускался вниз. Я не отставал от него. Наконец спустились, встали у оконного проёма, и Колосков завёл разговор о миноискателе.
      — Вот уж несколько дней я вожусь с этой штукой, а до сих пор привыкнуть не могу и, главное, не знаю, как она устроена. Знаю, что здесь есть лампы, батареи, как у радиоприёмника, а вот как она действует — толком не пойму.
      — Это на вас не похоже, Фёдор Григорьевич, — удивился я. — Ведь, насколько я помню, вы были очень дотошным человеком. Неужели на фронте не поинтересовались миноискателями? Не поверю.
      — Ты мне мораль не читай, — чуть было не рассердился Колосков. — Просят тебя, так рассказывай, а не хочешь... обойдёмся.
      Он уже успел убедиться, что в грудах щебня, откуда торчали трубы, радиаторы и куски кровельного железа, нельзя было даже пытаться искать сейф. В телефонах гудело бы всё время.
      Мне пришлось рассказать ему о миноискателе, стараясь не напоминать о цели наших поисков, так как Фёдор Григорьевич был совершенно обескуражен неудачей. Видимо, лишь сейчас он понял, насколько бесплодна его затея.
      — Вот в этом футляре, — ткнул я пальцем в четырёхугольную коробку у кольца, — находятся два маленьких радиогенератора, настроенных на одну волну. Когда настройка точна, то в телефоне ничего не слышно, но стоит ей только слегка измениться, появляется резкий свист. Настройка может меняться, когда генератор приближается к металлу, ну, скажем, к корпусу или взрывателю мины, а в данном случае к... — Я чуть было не сказал «к сейфу», но вовремя спохватился. — Для того чтобы аппарат был чувствительнее, — продолжал я, — и захватывал большую площадь, одну из катушек генератора делают в виде кольца или рамки.
      — И на какой глубине можно обнаружить мину?
      — Не больше нескольких десятков сантиметров.
      — А если надо глубже?
      Я не успел ответить. Какая-то тяжёлая металлическая масса пронеслась мимо нас, видимо сорвавшись с потолка, и скатилась вниз по груде щебня.
      — Скорее сюда... Товарищ Колосков! — кричали сверху.
      Мы быстро взобрались по разрушенной лестнице. Около развороченного пола чернел пустой проём.
      Освещая фонариком толстый заржавевший круг, сапёр недоуменно пожимал плечами.
      — Непонятность какая-то. Подняли мы доски, и вот что увидели. Ну, думаем, нашли! Тут ещё болты торчали с гайками. Всё честь по чести. Конечно, смущённо продолжал он, — может, и не надо было этого делать, но, сами понимаете, не терпелось узнать, где там чертежи спрятаны... Вынул я ключ, начал гайки отвинчивать. Отвинчиваю, а они вроде как вниз уходят. Вдруг совсем ушли. Слышу — внизу что-то грохнуло...
      Я приподнял круг. Под ним на пыльных досках темнели четыре сквозные дыры. Мне всё стало ясно. Диск поддерживал обломки исковерканной люстры, висевшей в первом этаже. Сапёр отвинтил гайки, и она обрушилась. Хорошо, что нам не на голову. Тут я почему-то представил себе другую ситуацию. А что, если бы Фёдор Григорьевич и его помощник нашли такой круг, ну, скажем, в квартире, где когда-то жил архитектор? Предположим, получили бы они разрешение приподнять половицы в жилой квартире... И вот вечером, когда в первом этаже семья сидит за чайным столом... падает люстра. Смешного в этом мало, но я почему-то улыбнулся.
      В эту минуту луч фонарика упал на меня, и Фёдор Григорьевич вздохнул.
      — Смеётесь, Виктор Сергеевич? Ну, да я и сам понимаю, что таким способом ничего не найдёшь. Пришлось бы во многих местах поднимать половицы. Разве иначе что увидишь?
      — Почему бы и нет?
      Фёдор Григорьевич недоверчиво посмотрел на меня.
      — Ерунда всё это, — буркнул он. — Что ты можешь видеть сквозь доски?
      — Даже сквозь слой земли.
      — Конечно, почему не видеть? Всё можно, если бы я умел так же фантазировать, как ты... — Колосков поёжился от холода и, подавив зевоту, добавил: — Ночи прохладные становятся. Пойдём ко мне, чаю выпьем.
      Всю дорогу он вспоминал наши встречи на фронте, общих знакомых, но ни одним словом не обмолвился о сейфе. Моё замечание о том, что можно видеть сквозь толщу земли, он также оставил без внимания.

      «Всевидящий глаз»

      Так, несколько романтично и не совсем точно, назвали мы свой новый аппарат. Потом я расскажу о нём подробнее, а сейчас вы, наверное, спросите о том, что случилось дальше? Буду рассказывать по порядку.
      Я скоро закончил своя испытания, распростился с Колосковым и вылетел в Москву, где, как вам известно, работаю в исследовательском институте, — он в основном занимается внедрением методов радиотехники, в народное хозяйство.
      Откровенно говоря, я всегда завидовал людям, которые увлечены настоящими большими делами: строят самые мощные в мире гидроэлектростанции, плотины, орошают пустыни, переделывают лицо земли. А в нашем институте дела пустяковые, маленькие, как и те аппаратики, которые мы придумываем.
      Однажды я просил директора института отпустить меня на какое-нибудь большое строительство. Он рассмеялся и сказал, что я сейчас уже работаю для новых строек и наш аппарат «Всевидящий глаз» принесёт им немалую пользу. Так и закончился этот разговор.
      В то время я неясно представлял себе практическое использование нашего «Всевидящего глаза» для таких огромных дел. Я говорю «нашего», потому что в создании прибора принимали участие мои друзья. Андрей Ярцев, серьёзный и вдумчивый инженер, обладающий совершенно исключительными математическими познаниями, чем я, к сожалению, не могу похвастаться. Он сделал все основные расчёты, а я занимался разработкой схемы и общей конструкцией аппарата. Измерения и наладку отдельных элементов схемы производила Валя Чернихова, очень способная лаборантка, настоящая «исследовательская душа». Правда, она была ещё очень молода, упряма, не признавала никаких технических авторитетов и часто спорила с самим Андреем, пытаясь опровергнуть его математические анализы. В них она ещё не очень хорошо разбиралась, будучи лишь студенткой заочного института.
      Всевидящий глаз» пользовался большой поддержкой чуть ли не всего институтского коллектива, начиная от профессоров-консультантов и кончая токарем опытного цеха. Они все немало потрудились при создании этого аппарата. Ясно, что без них ничего бы не сделала только одна «молодёжная бригада», как часто называл нас директор института.
      Наш аппарат пока что не вышел из стен лаборатории. Мы ещё не изучили его свойств и возможностей. Но вот сразу же после моего приезда из командировки директор предложил нашей группе подготовить «Всевидящий глаз» для практических испытаний.
      По его мнению, аппарат надо прежде всего опробовать на участках, где ведутся восстановительные работы. Это будет, так сказать, первая часть испытаний.
      Я согласился и тут же стал убеждать директора, что лучше всего проверить аппарат в городе, где я только что побывал. Я даже упомянул о семнадцатом строительном участке.
      Не могу не сознаться, что, кроме обычных испытаний, мне хотелось попробовать «Всевидящий глаз» в поисках чертежей архитектора Бродова. Директор института не сразу ответил на моё предложение и обещал только утром сказать, где и когда будет испытываться «Всевидящий глаз».
      В лаборатории, которую мы оборудовали по собственному проекту, тянулись вдоль стен белые длинные стеллажи, уставленные приборами и макетами новых экспериментальных конструкций.
      Одну из стен занимало огромное окно. Оно начиналось у самого пола и упиралось в потолок, как бы поддерживая его своим тонким металлическим переплётом.
      В то утро, о котором я рассказываю, у окна вместе со мной стоял Ярцев, ожидая приезда директора института. Андрей что-то подсчитывал на линейке и записывал в тетрадь.
      За окном виднелось поле, как бы разрезанное надвое прямой белой дорогой. Каждое утро по ней проезжала машина директора. Он всегда был точен и ровно в десять входил в свой кабинет.
      Мягкие лапы серебристых елей лезли в окно и, раскачиваясь от ветра, стучали в стёкла.
      Всё это мне хорошо запомнилось, так как в минуты напряжённого ожидания, когда многое решается в твоей жизни, невольно фиксируется внимание на каждой мелочи. Они как бы подчёркивают значимость событий.
      Помню, как в ответ на настойчивый стук в окно строгий математик Ярцев скупо улыбнулся, отложил линейку и повернул рычаг на подоконнике. Рамы раздвинулись в стороны, и в комнату ворвался бодрящий воздух осеннего утра.
      Сегодня Андрей казался особенно юным, почти подростком. Но в его стройной худощавой фигуре чувствовалась военная подтянутость и собранность.
      Как всегда, он был задумчив и молчалив.
      Валя утверждала, что во всём виноваты интегралы, но кому-кому, а ей бы нужно было знать причины хандры, которая вот уже довольно долго держит в своих цепких лапах нашего замечательного математика.
      Впрочем, об этом — потом. Я не хочу выдавать своего друга, когда дело касается, как говорится, самых тонких струн его мятущейся души. Мне он своих тайн не поверял.
      В то утро, о котором сейчас идёт речь, мы долго не отходили от окна.
      — Знаешь, Андрей, — начал я тогда разговор, — смотрю на тебя и думаю: нет для любителя высоких абстракций Андрея Ярцева более трудной проблемы, чем борьба с ожиданием. Вот где твой главный враг.
      Андрей подошёл к одному из приборов и с деланной неторопливостью оправил складки чехла:
      — Вполне понятно. Вчера в одиннадцать ноль ноль мы получили приказание готовиться к выезду. Куда, как — никому не известно. — Он иронически посмотрел на меня. — Не думаю, чтобы ты был абсолютно спокоен и холоден, как лягушка. Но у тебя есть хоть какое-то терпение. А у меня нет, и ждать я действительно не умею. Это моя слабость.
      Он нервно зашагал по комнате и снова остановился у окна.
      — Ожиданием можно оправдывать собственное ничегонеделание. «Что ты делаешь?» — «Жду». Ответ вполне исчерпывающий. Но если проанализировать причины ожидания, то выяснится, что эта болезнь...
      Я не выдержал и рассмеялся.
      — Да, да, болезнь, другого я не подберу названия, — горячился Андрей. Эта болезнь происходит от неорганизованности, расхлябанности, недостатка культуры или даже просто не очень высоких моральных качеств, скажем, некоторых из нас. Мы по привычке ждём в приёмной у начальника, вместо того чтобы заранее попросить его установить час встречи. Мы теряем дорогое время из-за того, что человек обещал прийти в семь часов, а приходит в восемь. И чаще всего это из-за лени. В таких пустяках мы привыкли не сдерживать своего слова. И до чего же это тягостное, неприятное состояние. Но я оптимист и надеюсь, что скоро никто никогда и никого не будет ждать. — Он подошёл ко мне вплотную и посмотрел в глаза. — Честное слово, можно подумать... что тебе до всего этого нет дела. Самое обыкновенное кокетство! Смотрите, мол, я создал гениальное изобретение, а где и как его будут испытывать, мне наплевать.
      Чудак Андрей, если бы он тогда знал, насколько мне было не безразлично, куда мы повезём «Всевидящий глаз». О сейфе я ничего не говорил раньше времени.
      В комнату вошла Валя. Она несла перед собой аппарат, напоминающий большую зеркальную фотокамеру. Длинный полуметровый объектив был опущен книзу, а на верхней стенке, где у фотоаппаратов такого типа находится матовое стекло, светился зеленоватый экран.
      Валя внимательно наблюдала за тенями, которые скользили по экрану. Только подойдя вплотную к окну, она подняла голову и, обращаясь ко мне, сказала:
      — Вы спрашивали инструкцию, Виктор Сергеевич? Возьмите. У меня руки заняты. — Кивком головы указала на боковой карманчик в стенке аппарата.
      Я вынул оттуда зелёную тетрадку. Валя снова стала рассматривать тени на стекле.
      В тот день, я помню, она пришла на работу в нарядном платье, отделанном какой-то золотистой вышивкой. Светлые волосы были уложены в замысловатую причёску. Это сложное сооружение, а также очень высокие каблуки сделали из нашей маленькой лаборантки довольно внушительную фигуру. Ей даже можно было не приподниматься на носки, разговаривая с Ярцевым и тем более со мной.
      Но как ни старалась бедная наша Валя придать такую же внушительность и даже строгость своему круглому личику с чуть широковатым и слегка приплюснутым носом, с бровями, зачем-то взлетевшими вверх, — отчего с Валиного лица никогда не сходило выражение удивления, — с мягким детским ртом и маленьким острым подбородком, — ничего у неё не получалось. Мы видели всё ту же Валю, знали, что ей немногим больше двадцати лет, и никакие пышные наряды, причёски и даже лёгкий слой пудры на румяных щеках не заставят нас поверить, что наша лаборантка вдруг стала по-настоящему взрослой. Больше того, мне показалось, что весь её праздничный наряд не особенно гармонирует со строгой обстановкой лаборатории.
      — Что означает ваш костюм, Валентина Николаевна? — спросил я с нарочитой начальственной строгостью. — Чем вызвана такая торжественность?
      — По-моему, у нас сегодня праздник.
      — Какой же?
      — А вы не будете смеяться, Виктор Сергеевич?
      — Не вижу к тому оснований.
      Валя поставила аппарат на стол и погладила стекло экрана.
      — Я понимаю, это немного наивно. Но что поделаешь. Ведь сегодня мы закончили работу! Всё получилось, как ожидали... И я уже вижу наши аппараты у археологов, строителей, водолазов.
      — Ну, до этого ещё далеко, — прервал её Андрей. — Сплошная фантазия, Валентина Николаевна. Ведь наш аппарат практически не испытывался. А это не маленькое дело. В технике нельзя быть оракулом.
      — Сердечно благодарю, — Валя поклонилась и с ехидной улыбочкой заметила: Очень жаль, что фантазия не поддаётся вашим расчётам.
      — Опять — споры! — остановил я друзей. — Займёмся инструкцией, Валентина Николаевна.
      Она села рядом со мной. Я вооружился красным карандашом для необходимых пометок.
      — Прежде всего — «Назначение прибора», — начал я вслух читать инструкцию и по ходу дела вставлять те или иные замечания. — Что ж, посмотрим, как вы это изложили. «Прибор, предназначенный для определения местоположения металлических предметов под землёй». По-моему, это всё-таки не точно и, главное, не полно. Не только сквозь толщу земли видит наш прибор, но и сквозь любую другую среду, кроме, конечно, металлической. Впрочем, это ясно, металл в металле не увидишь. Здесь ещё надо добавить: «Для визуального определения», иначе какая же разница между нашим прибором и миноискателем? Ещё надо уточнить, что прибор позволяет не только определять местоположение металлического предмета, но и видеть его. Мне кажется, Валентина Николаевна, формулировку надо всё-таки переработать. Вы, конечно, понимаете, как важно просто и толково рассказать о нашем приборе какому-нибудь технику, который будет им пользоваться, рассказать человеку не только о том, какую ручку крутить, но и объяснить принципы работы самого аппарата. Для этого и составляется инструкция. Я думаю, что вам небезынтересно ознакомиться с технической сущностью «Всевидящего глаза», а если так, то мне придётся об этом рассказывать примерно в той же форме, как я объяснял Вале.
      Валя нахмурилась, закусила губу, что выражало у неё и обиду и сосредоточенность, однако не прерывала меня, продолжая слушать.
      Я сделал на полях жирную пометку и перешёл к следующему пункту:
      — «Принципы работы». Ну, Валентина Николаевна, что у нас здесь получилось? — пришлось подбодрить обидчивую девушку. — «Прибор работает на принципе отражения радиолуча от металлических предметов. Обычно эта система применяется в современных радиолокационных установках для обнаружения самолётов, где направленный луч очень коротких волн, отражаясь от металлических плоскостей, принимается на земле специальным приёмником». — Хорошо, — заметил я, отрываясь от чтения. — Допустим эту аналогию. О радиолокации столько писали, что, пожалуй, на неё можно сослаться для ясности. Хотя я бы скорее сравнил наше устройство с комбинацией из трёх известных приборов: рентгеноаппарата, эпидиоскопа и телевизора. С рентгеновским аппаратом я бы сравнил его потому, что наш прибор позволяет видеть металлические предметы сквозь непрозрачную среду. С эпидиоскопом он сходен тем, что мы видим на экране отражённое изображение, а не просвечивающее, как в рентгеноаппарате. И, наконец, сравнивая наш «Всевидящий глаз» с телевизором, мы должны отметить, что оба эти прибора имеют систему так называемой развёртки, то есть принцип последовательной передачи изображения, когда оно передаётся не сразу, а по частям. Вы понимаете, Валентина Николаевна, — говорил я, — мне кажется, что здесь надо рассказать о принципе действия передачи изображения в простейшем телевизоре. Ведь эта инструкция рассчитана на человека, мало понимающего во всех этих делах.
      — Так как же написать? Посоветуйте... — И Валя отвернулась к окну, заметив, что Андрей пристально смотрит на неё.
      Это её раздражало, — трудно сосредоточиться, — потому и злилась и на Андрея и на меня. Но разве я мог запретить инженеру Ярцеву наблюдать за работой лаборантки, которая обычно выполняла его задания?
      Я понимал её состояние, ещё не установившийся, вспыльчивый характер и старался по-дружески, но вместе с тем с необходимой требовательностью объяснить, как написать инструкцию.
      — Например, можно так рассказать о принципе работы телевизионной камеры, говорил я. — Бегает световой зайчик по изображению, или, вернее, по тому предмету, который находится перед её объективом, и как бы говорит: «Здесь темно» — это когда он попадает на тёмную часть предмета, или: «Здесь светло» когда проходит светлый участок. А в иконоскопе, или, проще говоря, специальном фотоэлементе, ток от этого изменяется, становится то сильнее, то слабее. В нашем аппарате вместо светового луча используется очень мощный радиолуч. Обычно столь высокие частоты, которые мы применили в аппарате, отражаются и от земли и от стен, но всё же какая-то часть энергии может проходить и сквозь толщу земли и сквозь другие среды. Это получается потому, что мощность нашего луча огромна. Опыты показали полную возможность просвечивания такими частотами и земли и соды. Правда, пока ещё очень не глубоко. Мощный луч, проходя сквозь землю, отражается от находящихся в ней металлических предметов, попадает на специальный приёмник и дальше, претерпевая ряд изменений, управляет электронным лучом кинескопа. На его экране он словно вычерчивает контуры металлического предмета, спрятанного под землёй. Вот примерно так бы я рассказал об этом. Согласны, Валентина Николаевна?
      Валя молча кивнула головой.
      — Ну, теперь как у вас тут дальше написано? — Я продолжал читать инструкцию: — «Метод последовательной развёртки изображения позволил в узком пучке радиолуча сосредоточить значительные мощности, которые дали возможность высоким радиочастотам проникнуть вглубь земли».
      — Да, это нужно особенно подчеркнуть, — сказал я. — Но вы тут ничего не говорите о способе получения узкого пучка. Возможность создания столь узкого луча, который бы позволил передавать изображение по частям, как это делается в телевизоре, многие подвергают сомнению. Это не световой луч, он требует довольно больших рефлекторов. Можно концентрировать радиочастоты с помощью «волноводов» и специальных линз, но в нашем аппарате, как вам известно, применены другие устройства. Думаю, что о них не следует писать. Есть ещё в мире разные вояки, они могли бы воспользоваться нашим способом концентрирования радиоэнергии для других, далеко не мирных целей. Правильно сделали, Валентина Николаевна, что не включили в инструкцию этого описания, похвалил я лаборантку. — Правда, без формул Андрея никто бы не смог разобраться в принципе концентрирующего устройства, но лишняя предосторожность не помешает. Должен сделать ещё одно замечание. Меня удивляет, почему наша уважаемая Валентина Николаевна ни одним словом не обмолвилась об аккумуляторах Ярцева? Я думаю, сам изобретатель мог бы выбрать время для того, чтобы рассказать о них подробно.
      — Это не вызывалось особой необходимостью, — холодно сказала Валя. — У меня имеются все данные аккумуляторов. Записаны все циклы и сняты кривые саморазряда. Материал достаточный.
      Она замолчала и с подчёркнутым равнодушием взглянула на Андрея.
      Должен вам сказать, что замечание нашей лаборантки было принято Андреем не только «к сведению». Она намекнула ему о самом главном и самом больном. Когда-то молодой инженер Ярцев математически доказал возможность создания нового аккумулятора очень большой ёмкости и предложил совершенно новую систему.
      Специальная лаборатория два года разрабатывала идею Ярцева. Результаты оказались многообещающими. Лёгким и портативным аккумуляторам учёные предсказывали огромное будущее.
      Представьте себе бесшумные автомобили, мотоциклы. Зарядки такого аккумулятора хватит на сотни километров пробега. Машины станут удивительно просты и дёшевы. Что может сравниться с надёжностью электромотора? Будут созданы крохотные двухместные автомобили, не тяжелее велосипеда. Его можно ставить в прихожей и заряжать аккумулятор от электросети. Лёгкий аккумулятор большой ёмкости — это мечта всех конструкторов. Можно было бы построить спортивный самолёт с электромотором — летающий мотоцикл.
      Но всё это оставалось пока только мечтой. Аккумуляторы Ярцева сами по себе, без всякой нагрузки, разряжались через час. Запасать в них энергию — это всё равно что хранить воду в дырявом ведре. Ярцев ссорился с химиками, ему казалось, что только они виноваты в повышенном саморазряде аккумуляторов.
      Валя не могла провести длительных измерений в аппарате, приходилось каждый час бегать в аккумуляторную за свежими банками. Причём, как правило, это бывало при самых ответственных измерениях. Например, когда снималась какая-нибудь сложная кривая, Валя злилась и нервничала, поэтому не случайно умолчала об ярцевских аккумуляторах.
      Мне пришлось её поправить.
      — Попрошу вас, Валентина Николаевна, подробно написать в инструкции о правилах пользования аккумуляторами Ярцева. Возьмите материалы из двенадцатой лаборатории. Вам известно, что без этих аккумуляторов нельзя было создать такого портативного прибора. Надо написать, что от аккумуляторов столь большой ёмкости мы берём десятки киловатт мощности. Конечно, не всякий поверит, что в ящике размером с фотоаппарат заключены мощности чуть ли не целой радиовещательной станции. Правда, эта радиостанция работает импульсами, то есть передавая свою энергию только в краткие мгновения, но это как раз то, что нам и нужно.
      — Машина идёт, — с подчёркнутым спокойствием сказал Андрей.
      Я отложил инструкцию и подошёл к окну.
      Вдали по дороге катилась «голубая капля». Это была экспериментальная машина, которой часто пользовался директор. Тонкий прутик антенны дрожал и пригибался от ветра.
      — Я не знаю, стоит ли упоминать об аккумуляторах? — сказал Андрей, нетерпеливо следя за машиной. — Но если о них писать в инструкции, — говорил он уже Вале, — то убедительно прошу вас привести точные цифры, ёмкость, напряжение... Причём без всяких эмпирических сравнений. Любая техника требует точности, и этим, как мне кажется, не следует пренебрегать даже в инструкции по эксплуатации прибора.
      Я тут же согласился с Андреем. Валя повела плечами и ничего не ответила. «Приказ есть приказ», как бы говорили её слегка поджатые губы и независимое, равнодушное выражение лица.
      Однако я прекрасно понимал, она готова была выбросить ненавистные ей аккумуляторы не только из инструкции, но даже из самого аппарата. Впрочем, она, конечно, знала, что это невозможно, и не могла не оценивать по достоинству хоть и несовершенные, но изумительные по выдумке аккумуляторы Ярцева.
      Машина подлетела к подъезду и остановилась.
      — Точно, — заметил Андрей, взглянув на часы. — Он никогда не заставляет себя ждать.
      — Вероятно, учитывает особенности вашего характера, — съязвила Валя.
      — Нет, просто он знает, что точность — один из элементов культуры.
      Из громкоговорящего телефона послышался гудок.
      — Он, — уверенно сказал Андрей.
      Я подошёл к телефону и назвал себя.
      Из репродуктора мы услышали голос директора:
      — Выполняю ваше желание, дорогие друзья. Если вам удобнее проводить испытания в знакомых местах, то пожалуйста, не возражаю. Но помните, что это первое практическое испытание вашей конструкции, где нужно определить её полезность и пока ещё скрытые возможности. Думаю, что «Всевидящий глаз», как вы называете свой аппарат, будет полезен строителям, восстанавливающим город. План испытаний согласуйте с главным инженером. Вылетите завтра в восемь ноль ноль.

      «Испытания начинаются»

      Пожалуй, так и следует назвать эту часть моего рассказа, где говорится о начале опытов с нашим аппаратом. В угоду занимательности я мог бы предложить и другие названия, например: «Часы бьют полночь», или «Человек за дверью». Они будут полностью соответствовать содержанию, так как всякой таинственности потом вы об этом узнаете — тут хоть отбавляй. Но я не хочу выдумывать, поэтому рассказываю всё, как было на самом деле.
      Ранним утром мы вылетели из Москвы.
      Под нами раскинулась жёлто-зелёная земля. Мы поднялись так высоко, что казалось, будто наш скоростной самолёт остановился в воздухе подобно вертолёту.
      С такой высоты земля была совсем неинтересной. Города выглядели кучкой детских кубиков, случайно забытых в пожелтевшей траве. Около кубиков я заметил блестящую проволоку. Это была железная дорога. Сверкающий на солнце кусок бутылочного стекла при внимательном рассмотрении становился озером. Я долго разгадывал непонятный ребус: к проволоке почему-то прицепился кусок ваты, он болтался на ветру и постепенно растягивался, становясь прозрачным. Потом только я догадался, что видел дым от паровоза.
      Наскучило смотреть вниз. Пожалуй, я начал понимать Андрея, его ненависть к ожиданию, и даже стал сочувствовать ему. Действительно неприятное занятие сидеть и ничего не делать, когда впереди столько работы. Признаюсь по совести, меня тогда очень волновала эта командировка... Что-то покажут наши аппараты?
      Я не успел их как следует проверить. Только перед самым отлётом пришлось немного походить по двору института, чтобы увидеть на экране «Всевидящего глаза» какие-нибудь случайные гвозди или потерянные гайки.
      Впереди меня сидели Андрей и Валя. Андрей протянул свои длинные ноги и откинулся на спинку кресла. Беспокойная струйка холодного воздуха из вентилятора шевелила его мягкие волосы. Андрей рассеянно откидывал их назад, искоса поглядывая на Валю. Та его просто не замечала, грызла карандаш и что-то записывала на полях инструкции к аппарату.
      Я облокотился на спинку кресла Андрея и решил поделиться со своими друзьями, как бы мне хотелось помочь Колоскову.
      — Должен откровенно предупредить вас, — говорил я, — что, кроме официальных испытаний, нам придётся встретиться с совершенно неожиданным применением «Всевидящего глаза». Вам покажется удивительным, но его мы испробуем в поисках «клада»... Не делайте большие глаза, Валентина Николаевна, это у вас не получается, — пошутил я. — Клад был спрятан при очень загадочных и таинственных обстоятельствах. Не правда ли, довольно романтическое начало? Тут я вопросительно посмотрел на Андрея.
      Он притворно зевнул и вытащил из кармана логарифмическую линейку.
      — Ну ещё бы, ни одни испытания у тебя без этого не обойдутся, — процедил он. — Ты всюду ищешь приключения.
      Я помню, Валя осчастливила бедного Андрея таким взглядом, что он даже поперхнулся.
      — До чего же скучный вы человек! — сказала она. — Ну, прямо как дождь осенний. Вы думаете: вся жизнь умещается на этой вашей линейке? — Валя неприязненно покосилась на неё. — Не всё рассчитывается и предугадывается.
      — Почти всё. Даже погода, — прервал её Андрей. — Трудно найти такое явление, которое бы не поддавалось расчёту.
      — Да вы что? Всерьёз или как? — Валя говорила негромко, боясь, что услышат другие пассажиры. — «Расчёты, расчёты», — передразнила она моего растерянного друга. — Вы можете заранее знать, например, когда заболеете? Какого числа? Разрешите спросить. Или когда полюбите — вам тоже известно?
      Ярцев вздохнул и спрятал линейку. Не эту тему он не решался разговаривать с Валей. Но она уже чувствовала свою победу и хотела ею насладиться до конца.
      — Вы уже заранее рассчитали, какой будет та, которую вы полюбите? язвительно спрашивала она. — Знаете, сколько ей лет, цвет глаз, волос, в каком городе она живёт?..
      — На какой планете, — подсказал я, выручая друга. — Вы оба правы. Действительно, многие явления для нас перестали быть тайной, однако, Андрей, я бы на твоём месте не стал спорить с Валей насчёт того, где ты найдёшь свою подругу. Межпланетные полёты не за горами, и кто знает, не понравится ли тебе какая-нибудь марсианка с удивительно мягким и добрым характером, который так редко встречается на Земле.
      Тут Андрей буркнул что-то совсем непонятное. Я не помню, но кажется, он упрекнул меня в некоторой несправедливости к жительницам Земли, намекая на какой-то мой печальный опыт. Впрочем, это к делу не относится.
      Валя была нетерпелива, под стать Андрею, и, кроме того, любопытна. Тут же она затормошила меня.
      — Расскажите о кладе, Виктор Сергеевич, товарищ Ярцев всё равно ничего не поймёт. Думает, что на Земле ни кладов, ни приключений не осталось. Расскажите. До смерти люблю слушать про необыкновенное. Так какой же это клад? Золото?
      — Может быть, с «Чёрного принца»? — иронически спросил Андрей. — Тоже был легендарный клад. А потом выяснилось, что золото это стащили англичане ещё до того, как корабль затонул. А сколько лет голову морочили, экспедиции посылали... Оказалось, обыкновенное жульничество. Вот и мы к морю летим... Уж не искать ли золото на дне?
      — Нет, мы будем искать не золото, — заявил я серьёзно, — а то, что ценится гораздо дороже. Я говорю о замечательном произведении искусства.
      — Портрет графини неизвестных лет, неизвестной национальности, кисти неизвестного художника, — съехидничал Андрей и, повернувшись ко мне, положил подбородок на спинку кресла. — Неужели наш абсолютно прозаический аппарат способен найти такой портрет? Вот это, я понимаю, романтика!
      Помню, я даже обиделся.
      — Валя права: твоя насквозь пропитанная формулами душа этого не поймёт. Ради точности, столь необходимой твоей натуре, должен сказать: искать мы будем не портрет графини, а... чертежи советского архитектора.
      Валя победоносно посмотрела на Андрея и снова застыла в ожидании.
      — Можете ли поверить? — говорил я. — Когда я услышал историю пропавших чертежей чудесного архитектурного творения, то мне страшно захотелось найти их. А это можно сделать только нашими аппаратами. И наряду с обычными испытаниями по программе мы будем заниматься поисками круглого сейфа.
      — Сейфа? — переспросил Андрей, взглянув на Валю. — Но ведь...
      Она сделала протестующий жест и заставила его замолчать.
      Дальше я рассказал друзьям о том, что вам уже известно. Не забыл историю с убийством старика и даже сообщил, что это произошло в гостинице, — где я останавливался. Упомянул и о других не менее романтических подробностях.
      Друзья молчали: видимо, каждый из них по-своему оценивал мой рассказ. Глухо рычали четыре мотора.
      Наконец Андрей потянулся и, удивлённо взглянув на меня, спросил:
      — Неужели ты во всё это веришь?
      — А почему бы и нет? — Тут я удивился не меньше его. — Колосков не такой человек, чтобы...
      Андрей не дал мне договорить, нетерпеливо взмахнул рукой.
      — Да я не о том. Твой друг не станет обманывать, в этом я не сомневаюсь, но он может ошибаться. А главное — в другом. Как могут наши аппараты найти железный ящик, если он спрятан неизвестно в какой части города? Не будем же мы ходить по квартирам?
      Я ничего не ответил. В самом деле, город очень большой. Посмотрел на Валю, словно хотел призвать её в союзники.
      Но она не заметила моего взгляда: откинувшись в кресле, полулежала, закрыв глаза. Тени пролетающих облаков скользили по её лицу. Возможно, как и я, думала о новом и неизвестном, что ждёт нас через несколько часов.
      Самолёт снижался.
      На аэродроме нас встретил Колосков, с которым я договорился по телефону. Предупредительно открывая дверцы машины, он с уважением посматривал на наши чемоданы, видимо, догадываясь, что там должны быть аппараты.
      Он уже знал, они будут испытываться на его участке.
      Мы въехали в город. Чувствовалось дыхание моря. Мне тогда показалось, будто оно пахнет свежими огурцами. По обеим сторонам улиц уже были выстроены новые здания, но кое-где ещё стояли, ожидая своей очереди, унылые остовы домов без крыш, с закрытыми тёмной фанерой окнами.
      — Что-то не узнаю дороги. Куда вы нас везёте? — спросил я у Колоскова, когда машина выехала на главную улицу.
      Это был не тот путь, по которому я ехал в прошлый раз.
      — В новую гостиницу, там для вас уже оставлены номера.
      — Нет, Фёдор Григорьевич. Там нам делать нечего, — возразил я. — Мы приехали к вам на участок для того, чтобы работать, а не гулять по этому вылизанному асфальту. Везите в старую гостиницу. Это совсем близко от места восстановительных работ, где мы и будем проводить испытание. Поймите, Фёдор Григорьевич, — убеждал я его, — нам нужны развороченные тротуары, голые остовы домов, исковерканные балки, засыпанные щебнем. Там для нас, как говорится, и воздух другой...
      — Вот и я так же думаю, — поддержала меня Валя. — Аппараты надо испытывать в самых сложных условиях, — и деловито спросила: — Когда начнём?
      — Я думаю, завтра с утра.
      — А почему не сегодня? — вмешался Андрей. — Хотя бы через час.
      — Ещё лучше — через пять минут. — Валя искренне рассмеялась. — За всю свою жизнь я ни разу не встречала человека с таким, ну просто чудовищным нетерпением.
      — Во-первых, Валентина Николаевна, я бы на вашем месте никогда не ссылался на жизненный опыт, — вежливо напомнил Андрей. — Это величина, как говорят нелюбимые вами математики, бесконечно малая. А во-вторых, в моём предложении нет ничего смешного. Нам нужно экономить время.
      Спор мог бы возникнуть каждую минуту, поэтому я постарался прервать его в самом начале.
      — Второй аппарат надо ещё немного подрегулировать.
      — Будем испытывать один, — настаивал Андрей.
      — Как хочешь, — согласился я. — Сегодня так сегодня. Начнём часа через три.
      Едва мы успели распаковать свои вещи и умыться с дороги, как за нами в «Европу» зашёл Колосков. Видимо, он тоже заразился нетерпением. Мы с Андреем взяли аппарат и направились к строительному участку номер семнадцать.
      Валя тоже хотела идти с нами, но вид у неё был усталый, и я посоветовал ей остаться в гостинице: пусть хорошенько отдохнёт. Валя, конечно, обиделась, однако не всегда приходится с этим считаться.
      — Предположите, Фёдор Григорьевич, — обратился к Колоскову Андрей, — что в вашем распоряжении есть аппарат, который позволяет видеть металл под землёй. Что бы вы с ним сделали?
      — Я бы нашёл ему работу, — уверенно заявил Колосков. — Мне, например, очень важно знать, где под землёй проходят водопроводные и газовые трубы, нет ли там телефонных или электрических кабелей, которые могут пригодиться. Потом...
      — Одну минуту, — перебил его Андрей. — Подержите, пожалуйста, чемодан.
      Он вынул аппарат, надел его на себя и застегнул ремни.
      — Теперь смотрите на экран.
      Мы подходили уже к участку Колоскова.
      Фёдор Григорьевич наклонился над аппаратом. На тёмном экране вспыхнула яркая зелёная точка и вытянулась в линию. Через мгновение весь экран загорелся зеленоватым светом и стал похож на огромный кошачий глаз.
      Длинный объектив, вернее, направленная антенна, заключённая в трубу, была опущена книзу и как бы смотрела в землю. По экрану пробежала чёрная линия. Андрей остановился, отрегулировал фокусировку, и на экране стал чётко виден контур водопроводной трубы.
      — Посмотрим, куда она ведёт? — сказал Андрей и зашагал дальше, не выпуская её из поля зрения.
      Андрей остановился у стены.
      — Здесь труба входит в дом.
      — Сейчас проверим, — и Колосков взялся за лопату.
      Он энергично раскапывал груду мелкого щебня. Лопата звякнула. Да, действительно здесь проходила труба.
      Фёдор Григорьевич вытер лоб.
      — Здорово. Но я придирчивый. Работу требую на совесть. Мне мало знать, где проходит труба. Может, она посредине лопнула или, скажем, вообще никуда не годится?
      — Ваша придирчивость нам только на пользу, — сказал Андрей. — Попробуем доказать зоркость аппарата.
      Он пошёл вдоль водопровода в обратную сторону. Метров через двадцать линия на экране резко искривилась, здесь были заметны сплющенные стенки трубы.
      — Можно сказать... замечательно, — проговорил Колосков. — Всё видно как на ладони. Значит, этот отрезок надо сменить. Ну, а что ещё там есть, под землёй?
      Целый час ходили мы тогда по строительному участку. На круглом экране были видны тёмные контуры спрятанных в земле труб, кабелей, водоразборных колодцев, всё, что человек с таким трудом заботливо укладывал в землю.
      Фёдор Григорьевич не скрывал своего восхищения. Он сделал множество отметок в записной книжке. Всё, что обнаружено здесь, под землёй, должно было так или иначе использоваться.
      — А нельзя ли проверить, каково здоровье этой уважаемой стены? — спросил Колосков, останавливаясь возле железобетонного здания с глубокими извилистыми трещинами. — Посмотрите в её нутро? Как там с арматурой? Нет ли трещин в каркасе? Как сохранились другие стены? Может быть, удастся восстановить эту коробку?
      — «Всевидящему глазу» всё равно, что земля, что бетон, — ответил Андрей, рассматривая потрескавшиеся стены. — Радиоволны пройдут.
      Он повернул трубку аппарата перпендикулярно к стене и взялся за ручку фокусировки.
      На экране появилась будто вычерченная железная конструкция. Словно невидимым лучом прожектора Андрей ощупывал стену, поднимая хобот аппарата то вниз, то вверх. Он внимательно просматривал каждую стойку.
      — Подожди, — остановил я Андрея. — Мне кажется, здесь небольшое искривление. Увеличь изображение. Ну хотя бы в десять раз.
      Ярцев перевёл регулятор. На экране, как в кино крупным планом, показалась часть железной стойки. Можно было заметить неровности и выступы, оставшиеся на ней после проката. Словно в гигантский микроскоп смотрели мы тогда на эти бугорки, небольшие раковины от окалины, видимые только при увеличении.
      — Подними аппарат немного выше, — попросил я, невольно заражаясь азартом. — Вот сюда, к трещине. Ну, конечно, здесь небольшой разрыв стойки. Как вы считаете, Фёдор Григорьевич, этот поверхностный разрыв сильно повлияет на прочность всей конструкции?
      Колосков нагнулся к аппарату.
      — Внутренних трещин у стойки нет, — определил он. — А эта пустяковина ничего не значит. Так что же получается? — вдруг как бы опомнившись, встряхнул он головой. — Можно просмотреть все здание, и если внутри нет разрушений, то... одним словом, мы можем использовать старый остов, и нечего бояться за прочность. Каково! Ну, конечно, — тут же поправился он, — если нужно кое-где заменить стойки или балки, то это сразу видно будет... Чудесный аппарат вы придумали!..
      Мы ходили по всему участку, просматривали перекрытия домов, обнаруживали в груде кирпичей остатки, отопительной системы, нашли под развалинами засыпанный котёл центрального отопления и множество погребённых в мусоре радиаторов. В комнатах, которые не очень пострадали от авиабомб, мы находили осветительную проводку, спрятанную под штукатуркой.
      Наступил вечер. Дома вдруг сделались лиловыми, потом голубовато-серыми. Ещё ярче засветился зелёный глаз аппарата. Утомлённые, измазанные в извести и в песке, мы вышли на улицу.
      Колосков взял меня под руку и возбуждённо заговорил:
      — Завтра я комиссию сюда позову. Пусть дают другие сроки. Мне сейчас уже видно, где что нужно делать. Понимаешь, Виктор Сергеевич, мы теперь с ребятами работу быстро закончим, а вот потом, — он остановился и, с надеждой глядя на аппарат, который Андрей укладывал в чемодан, добавил: — Потом будем строить «Воздушный дворец». Уверен, что найдём чертежи.
      — Попробуем, Фёдор Григорьевич, попробуем! — сказал я. — У нас с собой два аппарата. Один будем испытывать здесь, другой используем для поисков сейфа. Это будет серьёзным испытанием.
      Он порывисто обнял меня, и я сразу же почувствовал себя неловко. Не хватало твёрдой уверенности, что нам удастся ему помочь, и я не вправе был переоценивать возможности нашего аппарата. Он пока ещё очень несовершенен.
      Я помню, в этот вечер Валя встретила нас у подъезда гостиницы, и по выражению лиц, особенно Колоскова, поняла, что первые испытания прошли удачно.
      Она даже не стала обижаться за то, что мы обошлись без неё. Во всяком случае, я так думал. Однако когда я спросил, проверила ли она аккумуляторы, то услышал отрицательный ответ. Я не мог представить себе, что Валя позабыла о них или поленилась. Значит, были какие-то другие причины.
      Вместе с ней мы поднимались на второй этаж по лестнице старой гостиницы.
      — Какая здесь тишина, — вполголоса говорила Валя. — Ещё девочкой я ездила с экскурсией в Ленинград. Помню, мы осматривали Петропавловскую крепость, были в полутёмном равелине — старинной страшной тюрьме для политических заключённых. Я никогда не забуду эти холодные сводчатые коридоры и длинный ряд камер. Там было очень страшно. Сколько лет прошло, а я всё ещё вспоминаю эту гнетущую тишину. Сквозь толстые стены не долетало ни одного звука. Экскурсовод сказал, чтобы мы на минутку замолчали и послушали эту тишину. Она доводила заключённых до сумасшествия. И действительно, когда наступило молчание, то нам стало просто не по себе.
      Под впечатлением своего рассказа Валя приумолкла.
      Видимо, эти воспоминания были вызваны обстановкой старой гостиницы, и не случайно наша упрямица встретила нас у подъезда. Она не могла проверить аккумуляторы, потому что боялась оставаться в пустом номере, тем более что в гостинице на этот раз почти все комнаты оказались свободными. По коридору никто не ходил, стояла тишина, как в равелине.
      Андрей осторожно взял Валю под руку:
      — Представляю ваши ощущения в крепости. Но это было давно, а дети многого боятся.
      Она освободила руку.
      — Вы хотите напомнить мне, что я уже не дитя. Благодарю. Это полезно. Но, может быть, вам покажется смешным, а я и сейчас многого боюсь. В этом виноваты книги. С детства они научили меня пугаться летучих мышей, тёмных углов, где прячутся крысы и всякие непонятные призраки. Мне неприятен крик совы, полумрак, сырость. Всё это описано в старинных книгах. Я помню страшные рассказы о замках с привидениями.
      — Мне понятен ваш интерес к привидениям, — сказал я, подсмеиваясь. — Они обещали проверить аккумуляторы. Безответственный народ. Обманули.
      Валя покраснела и опустила голову.
      Я вспомнил вдруг историю, рассказанную Колосковым, и спросил его, когда мы шли по коридору:
      — Фёдор Григорьевич. Это здесь простился с жизнью шпион, которого посадили к Бродову?
      — Вот видите, Валентина Николаевна, — с ласковой усмешкой, сказал Андрей, — сегодня ночью вы сможете встретить своих старых знакомых из книг. Для этого тут все условия. Таинственная гостиница... Тишина... Бьёт двенадцать часов... Появляется привидение, старик со стеклянными глазами...
      Валя сердито посмотрела на него и отвернулась.
      — Говорят, этот старик жил вот здесь, — сказал Колосков, останавливаясь у двери, где белела табличка «No6». — С вами рядом, Виктор Сергеевич. — Он попрощался и ушёл.
      — Итак, Валентина Николаевна, — сказал я. — Можете спокойно спать. Призрак по-соседски прежде всего зайдёт ко мне. Кстати, мне сейчас не до сна. Хочу подрегулировать второй аппарат.
      Мы разошлись по своим комнатам.
      Опять мне попался тот же номер: узкий и мрачный. Сводчатый потолок спускался очень низко, как в подвале... Я решил не включать света, чтобы лучше видеть изображение на экране.
      Ночной сумрак, словно синий густой туман, застилал комнату, свисая тяжёлыми портьерами в тёмных углах. Синим казалось всё: ковёр, диван, круглый стол и даже кресло, где я сидел.
      Несмотря на удачные испытания, я чувствовал тревогу и мучительное недовольство. Меня очень беспокоили непонятные капризы второго аппарата, который мы не успели как следует наладить. Он очень трудно поддавался регулировке.
      Я вытащил его из чемодана, поставил на стол и повернул ручку переключателя.
      В глухой тишине зажужжал вибрационный преобразователь. Вспыхнул зеленоватый экран.
      Закончив проверку фокусировки аппарата, я направил объектив книзу и увидел чёрную полосу балки, костыли и гвозди в основании паркета.
      Я надел аппарат на себя и прошёлся по комнате. Помню, что заметил тогда провода люстры, висевшей на потолке нижнего этажа. Видна была и сама рогатая люстра. Она резко выделялась на светло-зелёном фоне. Появилась монета, лежащая под ковром, лезвие бритвы, застрявшее в щели паркета, английская булавка...
      Но всё это было видно с какими-то дополнительными тенями и радужными ореолами. Приходилось сильно увеличивать напряжение и брать от аккумуляторов непосильную для них нагрузку. Я уже поставил новый аккумулятор, который только что отсоединил от выпрямителя, но и он скоро разрядился. Долго пришлось возиться с аппаратом, пока я не наткнулся на причину всех бед.
      Наконец схема была исправлена, и я вновь начал испытания.
      Невидимые лучи аппарата скользили по стене.
      Водопроводная труба, электропроводка, телефонная линия мелькали на зелёном экране. Видно было чётко и хорошо. В поле зрения попал мой чемодан, и я увидел в пространстве, ограниченном чёрными линиями его металлической окантовки, какой-то кружок, усечённый конус и другой конус поменьше. Мне это было непонятно. Ведь я знал содержимое своего чемодана. Долго я не мог догадаться, что проектировалось на экране. Потом вдруг припомнил: это же бритвенный прибор и кисточка.
      Я узнал рамку логарифмической линейки, увидел пуговицы на одежде. Появились тени отвёрток, плоскогубцев, электропаяльника. Все эти инструменты могли понадобиться, и я взял их на всякий случай.
      Луч аппарата бродил по стене соседней комнаты. Я почувствовал себя невидимкой, проникающим в любое запертое помещение.
      Я помню, что видел семь замков письменного стола, детали бронзового чернильного прибора, ярко очерченный контур настольной лампы. Она казалась очень странной — без лампочки и абажура.
      На зеленоватом мерцающем фоне появился скелет железной кровати. Настроился поточнее — кровать стала видна ещё резче. «Вот здесь он лежал», — мелькнуло в голове. Я оторвал взгляд от экрана и вдруг подумал, что сейф может быть замурован где-нибудь в стене соседнего номера. Впрочем, тут же отогнал эту мысль.
      Мертвенный свет уличного фонаря разливался по паркету. Свет был неприятный, зеленовато-фиолетовый. Снова я наклонился над экраном и невольно отшатнулся. На экране что-то двигалось.
      Я хорошо знал, что в соседней комнате никто не живёт, но в зелёном светящемся круге я видел какой-то странный тёмный стержень, который равномерно раскачивался.
      Было такое впечатление, что кто-то стоял посреди комнаты и медленно помахивал тростью. «
      Может быть, это призрак хромого старика?» — попробовал я подшутить над собой.
      В самом деле, это было бы забавно. При помощи радиотехнического, прибора, созданного на основе последних достижений науки, инженер вдруг обнаруживает привидение, да ещё с тросточкой! Случай совершенно фантастический.
      Невероятное сочетание техники и старомодной мистической романтики удивляло своей несообразностью. В то же время у меня невольно разыгрывалось воображение. Я представлял себе освещённого отблеском фонаря человека с зеленоватым лицом, он встал с кровати и, глядя на стену стеклянными, остановившимися глазами, задумчиво покачивал перед собой железной тростью.
      Именно тростью. О ней мне говорил Фёдор Григорьевич. Я понимал, что это чепуха, но не мог оторвать взгляда от экрана. Больше того, я злился на себя, представляя, как будут смеяться Андрей и Валя, если им рассказать, что я видел на экране железную трость привидения.
      Где-то пробили часы. Действие развивалось, как в старинных романах, о которых вспоминала Валя. Я не знал, сколько было времени. Возможно, и двенадцать. Призрак начал бродить по комнатам. Чем чёрт не шутит, мог заглянуть и ко мне.
      Однако он не спешил, стоял спокойно на том же месте, равномерно помахивая тростью. Странная методичность была в этом движении. Трость раскачивалась, как маятник.
      Ну, конечно! Это и был маятник. Маятник больших старинных часов. Я живо представил себе: высокая узкая тумба красного дерева со стеклянной дверцей, я даже мог разобрать на экране аппарата кружок на конце «тросточки», а вверху квадрат циферблата.
      Я мысленно пристыдил себя, что дал волю не в меру разыгравшемуся воображению, и снова занялся аппаратом. Он всё-таки работал не так хорошо, как мне бы хотелось. В такие минуты, когда остаёшься один со своим капризным созданием, представляешь его буквально живым и можешь даже разговаривать с ним, тщетно убеждая строптивый аппарат подчиниться прежде всего законам радиотехники, затем твоему опыту и настойчивости.
      Помню, в тот раз я тоже что-то шептал, склонившись над экраном и поминутно заглядывая под панель прибора, где контрольная лампочка освещала скелет конструкции, путаницу цветных проводов, похожих на артерии и вены в анатомическом атласе, конденсаторы сопротивления, катушки контуров — всю ту живую, как мне казалось, плоть, из которой был создан наш аппарат.
      — Что случилось с тобой?.. Мало напряжение? Сейчас подбавим, — шёпотом говорил я этому непокорному творению и подкручивал реостат. — Так, правильно... Доволен? Но почему у тебя на экране вдруг появились тёмные полосы? Синхронизация шалит? — Я тут же подстраивал нужный контур. — А это что за новости? Ты стал совсем близоруким? Твой брат видит куда лучше тебя. Проверим напряжение на тиратроне.
      Я подключал концы от вольтметра, менял сопротивления и с надеждой смотрел в огромный зелёный зрачок, где отпечатывалось то, чего не видели мои несовершенные глаза.
      Наконец мне удалось убрать тёмные полосы и устранить «близорукость». Направляя объектив на дверь своего номера, я всё ещё разговаривал с аппаратом:
      — Вот теперь правильно. Развёртка нормальная... Экран чистый... Посмотрим внимательно, — шептал я, подкручивая ручки напряжений и фокусировки. — Яркость и контрастность вполне подходящие... Только мне не очень нравится светящийся ореол вокруг изображения. Лишний он, брат, лишний.
      Я отвернул крышку в одном из отсеков прибора и снова занялся регулировкой. Ореол исчез. Всё это, конечно, было не так просто, как я рассказываю. Пришлось заменить конденсатор, подстроить контуры, увеличить напряжение на сетке тиратрона. В конце концов второй аппарат стал работать не хуже своего собрата.
      Долго я смотрел на экран, регулируя чёткость изображения ручки двери. Глаза устали от напряжения, я на минуту закрыл их и, когда снова посмотрел на светлый круг, неожиданно заметил движущееся тёмное пятно. Мне показалось это странным. Никакими законами техники его нельзя было объяснить.
      Я вынул из кармана платок, протёр стекло экрана, потом машинально вытер платком глаза и с досады выругался.
      Это не было обманом зрения: на фосфоресцирующем экране я совершенно ясно увидел очертания металлической трости. Она медленно плыла по экрану, как вытянувшаяся змея в зеленоватой воде аквариума.
      Поворачивая объектив, я не выпускал её тёмного силуэта из поля зрения аппарата. Доплыв до края экрана, трость повернула обратно.
      Я поднял объектив повыше. На экране появились какие-то странные узкие кольца. Они боком проектировались на светящемся поле и казались эллипсами. Но вот кольца повернулись, и я вдруг представил себе, что кто-то смотрит на меня сквозь большие очки в металлической оправе. Правда, я сразу же отогнал эту мысль: видеть через дверь нельзя. Меня смутили особенности нашего аппарата, который в известной степени обладал этой возможностью.
      Однако я не только видел оправу очков. По затаённому дыханию, по еле слышному скрипу ботинок мне стало ясно, что за дверью в самом деле кто-то есть. Но что ему было нужно? В первое мгновение я просто хотел выйти и узнать. Но потом решил повременить с этим. Я никогда не видел человека на экране «Всевидящего глаза», а это, наверное, интересно. По изображению на экране мне хотелось представить себе внешние особенности незнакомца, который стоял за дверью. Помню, тогда я очень удивился, обнаружив, что человек может носить десятки металлических предметов на костюме и в карманах.
      Вдруг очки заметались из стороны в сторону. Тень трости перечеркнула экран, запрыгали тени пуговиц, ключей, и всё исчезло. Зелёный зрачок «Всевидящего глаза» как бы иронически смотрел на меня.
      В коридоре послышались шаги, приглушённые голоса. Ко мне постучали.
      В жёлтом, слабо освещённом прямоугольнике двери появились Валя и Андрей.
      — Что это ты в темноте сидишь? — удивился Ярцев и повернул выключатель.
      Жмурясь от яркого света, он стал рассказывать самые последние новости.
      Не знаю, как могло получиться, да я и не хочу вдаваться в существо этого дела, но, в общем, Валя где-то встретила Андрея, потом они вместе гуляли по городу, и когда возвращались в гостиницу, их догнал Колосков. Он уже успел сообщить в горсовет о наших аппаратах. Там этим заинтересовались и просили, если мы сможем, приехать с аппаратом завтра утром в горсовет, где должны были собраться коммунальники, связисты, строители. Они считают, что «Всевидящий глаз» мог бы принести огромную пользу городскому хозяйству.
      — А как же наши испытания? — не скрывая своего беспокойства, спросил я.
      Валя развела руками.
      — Не знаю. Колосков просил нас завтра же проверить одно здание. Дело, говорит, особенно срочное. Вот если бы...
      Она не договорила и замялась.
      Андрей пришёл ей на помощь.
      — Напрашивается следующее решение, — сказал он. — Валентина Николаевна хочет взять аппарат и самостоятельно поработать с ним на участке. Я думаю, это ей полезно.
      — Отлично, — согласился я. — Мне не очень нравится эта демонстрация в горсовете, но я считаю, что специалисты разных профессий могут многое подсказать. Значит, решили: дадим один аппарат Валентине Николаевне, а второй возьмём в горсовет.
      — А вы его успели исправить? — озабоченно спросила Валя.
      — Всё в порядке, — поспешил я её успокоить. — Недоставало напряжения в сетке тиратрона. Потом надо было подстроить каскады. В общем, теперь «глаз» видит всё, даже то, что ему и не положено.
      — То есть?
      — Какой-то призрак с тростью бродил у двери. Не понимаю, что ему было здесь нужно?
      Послышался осторожный стук. Валя вздрогнула. Андрей с усмешкой покачал головой и пошёл к двери.
      На пороге стоял швейцар.
      — Просили передать, — сказал он, протягивая мне записку.
      Когда дверь за швейцаром закрылась, я удивлённо развернул листок бумаги, пробежал его и молча передал Андрею.
      Там было написано примерно следующее: «
      Уважаемый товарищ Петров!
      У меня имеются некоторые данные о месте, где спрятаны чертежи архитектора Бродова. К сожалению, я не дождался вас, чтобы поговорить об этом. Завтра увидимся».
      Подпись была неразборчива.
      — Ну что ж, будем ждать этого неизвестного доброжелателя, — спокойно сказал я.
      Но подумал тогда о другом. Возможно, это автор записки бродил за дверью. И почему-то у него была металлическая трость. Неожиданное совпадение.
      Я махнул рукой, словно навсегда отметая ненужные ассоциации, и деланно рассмеялся.
      Андрей удивлённо посмотрел на меня, — видно, почувствовал эту неестественность, — и проворчал:
      — Мне непонятно, откуда он узнал, что мы хотим искать чертежи?
      Взглядом спросив у меня разрешения, Андрей передал записку Вале.
      — А Колосков? — подсказала она. — Я уверена, что он уже всем рассказал о своих надеждах и соображениях. Дело касается «Воздушного дворца». Вы же сами, Виктор Сергеевич, считаете, что он этим серьёзно болен.
      — Завтра спросим, кому он говорил, — сказал я и невольно покосился на аппарат.
      Он был всё ещё включён. В правой стороне светящегося круга темнела как бы повисшая в воздухе ручка двери, похожая на букву «S».

      «Косой луч»

      Так мы назвали наше удивительно простое открытие. Впрочем, какое там открытие? Задача решалась настолько очевидно, что сейчас даже смешно подумать, как мы раньше не догадались использовать «Всевидящий глаз» подобным способом.
      Итак, если вам не скучно, я буду продолжать рассказ о том, что случилось дальше, во время наших довольно интересных испытаний.
      Демонстрация «Всевидящего глаза» в горсовете прошла с успехом. Зря я тогда беспокоился.
      После моего небольшого сообщения всех пригласили во двор, где Андрей с аппаратом ходил по каменным плитам и показывал желающим тени на экране. В земле было столько старого металла, что его хватило бы на целый год работы какой-нибудь небольшой артели, выделывающей ножи, замки и всякую другую бытовую мелочь.
      Все участники совещания толпились возле аппарата и наперебой приглашали нас к себе в строительные, монтажные, ремонтные и прочие организации. Отказываться было неудобно, но если бы нам разрешили выполнить все эти просьбы, наша командировка затянулась бы на многие месяцы.
      Нам не терпелось приступить к испытаниям по программе и, не скрою, к поискам сейфа. Поэтому, наскоро попрощавшись, мы уложили аппарат в машину и решили уже сегодня начать эти поиски.
      — Надо всё как следует организовать, — сказал Андрей, доставая карту. — Откуда ты думаешь начать?
      — Ну, хотя бы от здания проектного бюро, — показал я на карте. — Для начала не всё ли равно?
      — Так у нас ничего не получится, — возразил он, укоризненно покачав головой. — Нужен элементарный расчёт.
      Андрей расправил на коленях план города с густой сеткой нумерованных квадратов.
      — Мы должны обследовать квадрат за квадратом.
      — Но сколько же времени потребуется, чтобы обыскать весь район, а может быть, и город? — воскликнул я. — Ты это рассчитал?
      Андрей вытащил из кармана линейку, но тут же сунул её обратно, так как прекрасно понимал убедительность моих доводов.
      — Поработать придётся, — сказал он тогда. — Но только такой метод обеспечит нам верный успех.
      — Хорошо, — согласился я. — Будем искать по квадратам, но сначала выберем такие участки, где скорее всего мог быть спрятан сейф.
      Внимательно рассматривая карту, Андрей сличал её с местностью, где мы проезжали.
      Мы тогда находились на окраине города, неподалёку от строительного участка Фёдора Григорьевича Колоскова.
      — Отсюда и начнём искать, — предложил я, — то есть с левого углового квадрата номер один. Кстати, проектное бюро рядом, в квадрате номер два.
      Выйдя из машины, я надел на себя аппарат. Андрей сопровождал меня с картой в руках.
      Я высказал сомнение, что сейф едва ли будут закапывать посреди дороги.
      — Откуда мы знаем? — возразил Андрей. — Может быть, этого сейфа совсем и не существует, но уж если мы взялись за поиски, то придётся обследовать каждый метр земли, каждый метр стены всех двадцати шести зданий этого квартала.
      — Безнадёжная работа. Надо в квадратах обследовать только наиболее «подозрительные места».
      Андрей ничего не ответил. Видимо, втайне соглашаясь с моими доводами, он по привычке к последовательности математического анализа не мог сразу же принять моё предложение.
      Я смотрел на экран. Земля хранила в себе следы человеческой рассеянности. На маленьком участке дороги под верхним слоем щебня я увидел перочинный ножик, монету, какое-то кольцо, ключи. Я видел бесчисленное количество английских и простых булавок, крючков, пряжек и других мелких предметов. Может быть, сотню лет тому назад по этой дороге ездили в старинных каретах разряженные дамы, теряя булавки и крючки. Эту металлическую «пыль веков» каким-то чудом пощадило время, она ещё не успела превратиться в ржавчину и зелёную медную окись.
      Мы прошли в сторону от дороги и стали пробираться среди колючего кустарника.
      Вдруг экран погас, стал почти чёрным, и только маленькие искорки, изредка пробегавшие по тёмному кругу, напоминали, что аппарат всё ещё работает.
      Это было совсем непонятно. Продираясь сквозь колючки, мы ходили взад и вперёд, но «Всевидящий глаз» оставался слепым. Мы уже хотели отложить поиски на следующий день, если, конечно, за это время удастся исправить аппарат. Но вот мы выбрались на дорогу, и экран неожиданно вспыхнул, засиял зелёным светом.
      Откуда же могла появиться огромная тень возле дороги, как будто в земле оказались тонны металла? Правда, я в этом не был уверен и многое объяснял капризами пока ещё несовершенного аппарата.
      — Так что же за человек ходил возле твоей двери? — спросил Андрей, и я почувствовал в его голосе скрытую насмешку.
      — Я с ним не знаком, — равнодушно ответил я. — Видел очки, запонки, пуговицы, трость...
      — Удивительная наблюдательность.
      — Во время экспериментов она никогда не бывает лишней. Да и вообще в наших условиях это качество считаю полезным. Чёрт его знает, кто там стоял за дверью.
      — «Тень бродила за стеной», — продекламировал Андрей. — Дай-ка мне аппарат. У тебя он видит совсем не то, что от него требуется.
      — Бери, может быть тебе повезёт, — сказал я, снимая аппарат.
      — Я всё-таки не могу представить себе, — застёгивая ремни, удивлялся Андрей, — как можно обратить внимание на запонки у человека, который вчера стоял за дверью, поджидая свою знакомую из комнаты напротив. Я не думаю, чтобы у него были другие причины топтаться в коридоре. К сожалению, аппарат не показал, что в левом кармане у человека с тростью лежали два билета в филармонию: шестой ряд, места четырнадцатое и пятнадцатое. Впрочем, при твоей фантазии ты мог и не это увидеть.
      Я прервал его разглагольствования и посоветовал внимательно смотреть на экран.
      Пройдя отрезок дороги до конца квадрата, мы повернули обратно и пошли по пустырю, пересечённому буграми. Поднимаясь на один из них, мы обнаружили в земле новую находку. Как тень во время затмения солнца, на светлый экран выползло тёмное пятно, и я увидел чёткий силуэт круга.
      — Сейф! — прошептал Андрей.
      Трудно было поверить этой удаче. Но мало ли чего не бывает на свете!
      Андрей крикнул шофёру, чтобы тот принёс сапёрную лопату. Она лежала у нас в машине.
      Опустившись на колени, я начал срезать плотный дёрн. Мне очень хотелось верить, что именно здесь, у дороги, зарыт сейф с чертежами.
      Под верхним слоем земли показалась синяя глина с жёлтыми прожилками песка. Мы думали, этой глине не будет конца. Наконец лопата заскрежетала по металлической поверхности, и среди голубовато-серых комьев, словно вылезая из глубины, появилось нечто похожее на большой стальной купол.
      Я стал осторожно смахивать приставшие к куполу кусочки глины.
      Андрей положил на землю аппарат и, нахмурившись, смотрел в яму.
      — Но почему же он шарообразный? — пробормотал Андрей и, опустившись на корточки, стал помогать мне очищать глину. — Нет, это, наверное, не сейф. У него должен быть замок или петли. А тут...
      Рука его вдруг провалилась куда-то в пустоту. Земля посыпалась внутрь сферы, и зияющая чёрная дыра словно взглянула на нас.
      Я разочарованно вздохнул.
      — Колпак пулемётной точки. Ты попал рукой прямо в бойницу.
      Андрей поднялся, стряхнул пыль с колен.
      — Теперь я и сам вижу, — недовольно признался он. — Место для него подходящее выбрали. Отсюда простреливалось всё поле.
      Мы ехали всю дорогу молча. Андрей делал какие-то заметки в блокноте. Я, помню, был очень удручён неудачей. «Всевидящий глаз» мог ошибаться, как и обычный миноискатель. Он заставил нас вырыть стальной колпак, оставшийся ещё со времени войны.
      Я представлял себе всю трудность обследования десятков квадратов. Ещё несколько таких ошибок, и можно было потерять веру в аппарат. Тогда ничего не стоит пропустить и настоящий сейф, он мелькнёт на экране тёмным пятном. В сознание понемногу закрадывалось сомнение. Оно вызывало чувство горечи и разочарования. Мне уже не хотелось продолжать поиски. Я старался гнать эти мысли. Горе, когда сам автор охладеет к своему детищу. Это страшно и непоправимо. Я успокаивал себя как мог, упорно внушая мысль, что «аппарат удачен, что далеко не всегда он ошибается, что это простая случайность. Он может всё видеть, но его надо совершенствовать».
      Я смотрел на обочину дороги, и мне всюду мерещились тёмные круги. Вдруг в самом деле я заметил в кювете жестяной проржавевший круг, дно от старого ведра.
      — Стой! — приказал я шофёру.
      Машина остановилась.
      Я выскочил на дорогу, надел на себя аппарат и подбежал к жестяному кругу. Он появился на экране чёрным пятном. Я отошёл немного дальше, и пятно превратилось в эллипс. Так и должно быть, на круг я смотрел в ракурсе. Затем я взял лопату и зарыл круг в канаве. Снова отошёл и посмотрел. На этот раз я не увидел ни круга, ни эллипса. «Значит, при «косом луче» на экране я ничего не смогу увидеть. А если так, то мы никогда не найдём сейфа, потому что нам не хватит времени для того, чтобы вытаскивать из земли всякие детали, имеющие очертания круга. Например, колёса вагонов, большие шкивы или те же ржавые днища от бочек и вёдер», — примерно так рассуждал я, проделывая свои опыты.
      Андрей молча смотрел на мои бесплодные попытки видеть под углом и наконец сказал:
      — Нам обязательно надо осматривать предмет и сверху и сбоку. Но почему это не удаётся?
      Не скрывая досады, я тут же ему напомнил, что у «Всевидящего глаза» был и остался основной порок, — недостаточная мощность. С этим мы только что встретились на практике. Мощности генератора нашего аппарата не хватает, чтобы проникнуть сквозь толщу земли больше чем на один метр, а если луч направить под углом, то здесь ему придётся преодолевать слой в полтора-два метра.
      Мы уже сели в машину, когда Андрей спросил:
      — А если увеличить мощность генератора?
      — Не задавай наивных вопросов, — сказал я, рассердившись. — Твои же аккумуляторы не позволяют.
      Андрей задумался, затем вынул блокнот.
      — Прости, я забыл. В этих образцах мы какой ток берём от аккумуляторов? — снова спросил он.
      — В импульсе примерно до шестисот ампер.
      Андрей беспокойно заёрзал на месте, затем, успокоившись, посмотрел на бегущую впереди нас дорогу и начал что-то считать, перелистывая листки блокнота.
      — Ты понимаешь, — обратился он ко мне через несколько минут, — я сейчас прикинул и убедился, что от аккумуляторов можно брать ток в тысячу сто ампер, то есть почти в два раза больше, чем мы берём сейчас. У нас есть запасные аккумуляторы. Подсоединим их последовательно, потом переключим обмотки в преобразователе. Таким образом мы увеличим первичную мощность, а отсюда и мощность излучения.
      Мне было понятно, что Ярцев предлагал довольно простое решение проблемы «косого луча». В этом случае какие-нибудь круги или шары мы могли бы осматривать со всех сторон. Андрей доказывал, что лучи аппарата будут проникать на значительно большую глубину, чем мы проектировали. Всё это он подкреплял формулами на листках блокнота.
      — Но позволь, мы не рассчитывали на такие плотности тока в твоих аккумуляторах, — сказал я, мельком проглядев записи. — Через несколько дней аккумуляторы полностью разрушатся.
      — Придётся с этим мириться, — убеждённо проговорил он. — Мои аккумуляторы могут отдавать огромную энергию. Пусть недолго, но всё же могут.
      Я подумал, что в данных испытаниях и поисках сейфа нужна максимальная энергия не только аккумуляторов, но и нас самих.
      Показались знакомые контуры здания. Машина подъезжала к конторе Колоскова. Он, видимо, с нетерпением ждал нас и вышел навстречу.
      — Ну, чем обрадуете? Как там, в горсовете? Удивили вы их своим «зелёным глазом»? — опрашивал он с воодушевлением. — Воображаю, сколько там сейчас разговоров.
      Я вкратце рассказал Колоскову о наших делах.
      — Валентину Николаевну не видели? — спросил Андрей, оглядываясь по сторонам. — Она впервые проводит испытания. Как её успехи?
      — Лучше не надо. Мы засняли и зарисовали уйму нужных вещей. А разве не вы прислали за ней машину?
      — Какую машину? — удивился Андрей. — Валентина Николаевна уехала?
      — Да. Часа полтора тому назад.
      — Кто же за ней приезжал?
      — Признаться, я не видел толком. Меня в это время отрывали по разным делам, — говорил Колосков. — Но помнится, что в машину садился пожилой человек, в шляпе, в очках... С палкой...
      Я вздрогнул. Опять какое-то странное совпадение. Но потом успокоился: «К обеду приедет. Или она уже в гостинице».
      Моё предположение не подтвердилось. Вали в номере не оказалось. Я не мог понять, почему она так неожиданно уехала. Знакомых в городе, насколько мне известно, у неё не было. Возможно, кто-нибудь из соседей-строителей упросил её просмотреть здание или найти водопровод. Во всяком случае, дело найдётся для нашего аппарата. Я был спокоен за Валю и за аппарат, зная, что наша лаборантка винтика не потеряет, не говоря уже о ценном приборе.
      Не терпелось проверить предложение Андрея — увеличить мощность радиолуча. Позабыв обо всём, мы занялись переделкой аппарата. Нам это удалось очень просто и хорошо, что в лабораторной практике далеко не всегда бывает.
      Закончив работу, вышли из гостиницы, намереваясь немедленно начать испытания «косого луча». Но не успели мы пройти и нескольких шагов, как ко мне подбежал человек в запылённом рабочем комбинезоне.
      — Товарищ Петров, прошу извинения, — взволнованно говорил он, запыхавшись от быстрого бега. — На карьере обвал, — продолжал он скороговоркой, — засыпаны механизмы, вагонетки, рельсы, инструмент. Работа остановилась. Послал начальник, просит помочь. Не знаем, где что искать. Подряд раскапывать всё долго. Камень срочно нужен. Посмотрите аппаратами. Очень просим. Пожалуйста.
      — Попробуем помочь, — сказал я и обратился к Андрею: — Кстати испытаем «косой луч». Едем!
      — Спасибо, вот спасибо! — обрадованно говорил человек в комбинезоне и потащил нас к машине. — Тут совсем недалеко.
      — Может быть, ты останешься? — спросил я у Андрея. — Подождёшь Валю и приедешь со вторым аппаратом?
      Андрей отрицательно покачал головой.
      Мы быстро проехали улицу с разрушенными домами и помчались по шоссе, возле которого нашли стальной купол.
      На карьере, где велись разработки известняка, мы увидели замершие без движения экскаваторы, остановившиеся на полпути вагонетки канатной воздушной дороги. Люди растянулись цепью у белой каменной стены высотою с двадцатиэтажный дом и торопливо откапывали механизмы и инструмент.
      Навстречу нам спешил начальник разработок, белый, как известь. Он смахивал с ресниц приставшую пыль.
      — Мне рассказали о ваших испытаниях. А тут видите, какое дело вышло... Обвал, причём совершенно неожиданный. К счастью, ни одной жертвы. В обеденный перерыв обвалилось. Главное теперь — механизмы найти...
      — Найдём, — пообещал Андрей, вытащил аппарат из чемодана и надел на себя.
      Мы бродили по грудам известняка и смотрели на экран. То в одном, то в другом месте обнаруживали мы лопаты, врубовые машины, пневматические молотки, электробуры. Они чётко вырисовывались на зелёном блюдце экрана. «Косой луч» позволял видеть их даже издали, не только под ногами.
      За нами шли несколько землекопов — вспомогательных рабочих, их на карьере насчитывалось совсем немного, так как все основные работы были механизированы. Рабочие откапывали найденный нами инструмент и отдавали своим товарищам.
      То здесь, то там под толстым слоем обвалившейся породы — вагонетки, электрокары, транспортёры. За нами шёл инженер и по списку отмечал обнаруженные машины.
      На всём участке обвала не осталось ни одного квадратного метра, где бы не побывал «Всевидящий глаз». Мы указывали, где именно нужно капать, и вскоре в разных местах возникали горки выброшенной наверх породы.
      Приехала комиссия для расследования необычайного обвала. Специалисты были очень удивлены, увидев, что так быстро найдены машины и инструмент.
      — Ну и «глаз»! — с восхищением говорил начальник разработок. — Да этот чудесный прибор сократил нам работу по меньшей мере на десять дней.
      — Ваше счастье. Повезло, — сказал низенький и толстый председатель комиссии, обмахиваясь соломенной шляпой. — Вы говорите, жертв не было? А учли, что часть породы засыпала дорогу? В это время там никто не проезжал?
      — Ну что вы? — встревожился начальник разработок, и его лицо ещё больше побледнело под слоем известковой пыли. — Мы бы заметили.
      — Для полного спокойствия можно проверить засыпанный участок дороги, — предложил я.
      Председатель комиссии удивился.
      — Но как это сделать?
      Мне было понятно, в чём он сомневался, и я пояснил:
      — На экране мы можем увидеть не только машину под обвалившейся породой, но и следы человека.
      — Не понимаю. Какие следы? — ещё более удивился председатель.
      — Сейчас я вам скажу. — Тут я направил на него объектив. — У каждого человека достаточно металла и на одежде и, конечно, в карманах. Вот у вас, например, я вижу монеты, ключи, ножик со штопором, а выше, над поясом, что-то совершенно непонятное из цепей и блоков.
      — Ничего непонятного, — смущаясь, возразил председатель и подтянул брюки. — Я вчера купил... такие специальные подтяжки... Очень даже удобно...
      — Ну вот видите, значит и человека можно найти, — сказал я. — Но я и думать не хочу, что кто-нибудь попал в обвал.
      — Этого ещё недоставало, — буркнул Андрей и взял у меня аппарат.
      Перебираясь через завалы известняка и утопая по щиколотку в крошеве мелкой, раздроблённой породы, мы достигли дороги. Андрей принялся исследовать её засыпанный участок.
      — Так чем вы объясняете неожиданный обвал? — обратился председатель комиссии к руководителю работ. — Ведь только три дня назад мы проверяли технику безопасности.
      — Виктор! Скорее ко мне! — взволнованно закричал Андрей.
      Я подбежал и увидел, что он с ужасом смотрит на экран.
      На мерцающем поле чётко обрисовывалась тень небольшого обруча. Внутри его — силуэты металлического флакона, крошечных ножниц, шестигранной пудреницы и других мелких предметов, обычно встречающихся в дамской сумочке.
      — Ты понял? — хрипло спросил Андрей. — Узнаёшь?
      Тени на экране задрожали. Андрей уже не мог держать аппарат.
      — Это просто совпадение, — успокаивал я его. — Мало ли у кого может быть такая же круглая сумочка.
      Но Андрей не слушал.
      — Скорее сюда с лопатами! — крикнул он и, когда подоспели рабочие, попросил: — Пожалуйста, здесь. Поскорее!
      Он ходил по засыпанной дороге, просвечивая её аппаратом шаг за шагом.
      С минуты на минуту я ждал в отчаянии, что он увидит силуэт расплющенной машины или другие признаки гибели людей.
      Рабочие вырыли глубокую яму и вытащили из неё покрытую белой пылью круглую сумочку с металлическим обручем. Я взял её, сдул пыль. Точно такую же сумку, из красной кожи я видел у Вали.
      Андрей вырвал её у меня из рук и нажал кнопку на обруче. Сумка раскрылась. В ней лежали ножницы, золочёная пудреница-шестигранник и записная книжка Вали.
      Начальник здешних разработок с удивлением смотрел на искажённое волнением лицо Андрея и, видимо, ничего не понимал. С его точки зрения, сумка могла быть просто случайной находкой. Мало ли кто проходил по этой дороге. Других признаков, что здесь мог кто-то погибнуть, не обнаружено.
      И на самом деле: кроме этой сумочки, мы ничего не нашли.
      Это несколько успокоило Андрея. Оценивая его поведение, я понял тогда многое. Мне стало жаль своего друга, потому что я не знал, чем ему помочь. Валя всегда говорила с ним, нарочито подчёркивая своё равнодушие. То ли это было пустой девичьей фрондой, или объяснялось неприязнью к суховатому математику, но Андрею от этого было не легче. Он старательно прятал своё чувство, и только случай с печальной находкой выдал его.
      Андрей высказал предположение, что, должно быть, Валентина Николаевна проезжала этой дорогой и потеряла сумку. Его так же, как и меня, удивляло, почему она нас не предупредила.
      — В верхней части карьера остался засыпанным кое-какой инструмент, — обратился ко мне начальник разработок. — Если не устали, то... — Он виновато улыбнулся.
      С большим трудом поднялись мы наверх. Я взял у Андрея аппарат и, шагая по самому краю обрыва, направил объектив на обрушившийся склон.
      Я следил за тенями, мелькающими на экране, изредка поглядывая вниз, где работали люди. Они откапывали засыпанные машины.
      На экране появилась необычная тень.
      — Странно, — глядя через моё плечо на экран, проговорил здешний начальник. — Трёхлинейная винтовка образца тысяча восемьсот девяносто первого года. Ого, да она здесь не одна. Целый склад!
      На экране «Всевидящего глаза» видны были аккуратно уложенные в гнёзда винтовки. Их могли мы обнаружить только «косым лучом», направляя объектив под углом к земле. Винтовки стояли вертикально. Почва в этом месте осела, образовалась глубокая впадина, от которой во все стороны разбежались чёрные извилистые трещины.
      — Теперь понятно, почему произошёл обвал, — заметил председатель комиссии, рассматривая трещины под ногами. — Обрушилась почва над этой пещерой, сдвинулась с места порода вверху карьера и, как лавина, скатилась вниз. Но что это за склад оружия, хоть убейте, не пойму.
      Я ещё раз продемонстрировал удивительную зоркость «Всевидящего глаза».
      — Смотрите на экран. Под нами, конечно, не пещера. Видите, от склада оружия протянулась дорожка из рассыпанных патронов? Ещё дальше темнеют пустые гильзы. Если проследить за ними, то они нам встретятся довольно далеко отсюда. Это подземный ход. Люди здесь часто ходили, роняли гильзы, патроны, гвозди от ящиков, пуговицы, кусочки проволоки. Видите, как их много. Кстати, обратите внимание на черту — это линия полевого кабеля.
      — Вы правы, — согласился мой спутник, глядя на светящийся экран. — Здесь, конечно, подземный ход. Но куда он ведёт?
      Мы сравнительно далеко отошли от карьера. Помню тогда, что линия полевого телефона пропала.
      Возвращаясь обратно, я спросил у начальника карьера:
      — Откуда здесь может быть подземный ход? Не ведёт ли он к знаменитым катакомбам?
      — Не думаю, — сказал он. — До них достаточно далеко.
      Мы собрались в город. Нас провожал радостный начальник карьера и всё время допытывался, нельзя ли приобрести «Всевидящий глаз».
      — Поймите, инженеры, мне такой «глаз» каждый день нужен. Конечно, не лопаты искать, а проверять, как в породе инструмент идёт, бурение. Тут мы новый способ придумали.
      Он просил ему посодействовать, чтобы получить аппарат из первой серии. Сам за ним приедет.
      В машине Андрей почти ничего не говорил, задумчиво рассматривая сумочку из красной кожи.
      Через полчаса мы уже подъезжали к гостинице. Андрей мгновенно скрылся в подъезде. Я решил подождать в машине, причём беспокоился не меньше Андрея. А вдруг Валя ещё не приехала и с ней случилась какая-нибудь неприятность.
      Стало уже темнеть. Я сидел как на иголках. Наконец замелькали стёкла вращающихся дверей гостиницы и словно вытолкнули Андрея на тротуар.
      — Мне сейчас сказала дежурная, — быстро заговорил он, — что вчера тебя спрашивал какой-то старик. Он сначала поднялся наверх, а потом оставил записку. — Не он ли заезжал сегодня на строительство и увёз Валю с аппаратом показать, где спрятан сейф.
      — Но ведь она не ребёнок. Должна бы предупредить...
      — Всё это верно, — нетерпеливо прервал меня Андрей. — Но ты же знаешь её характер: она всегда действует в одиночку. Зря мы ей доверили аппарат... Ну, да что теперь говорить! Разумные мысли приходят слишком поздно... Вот и сейчас она узнала про сейф и поскакала за ним. Помнишь, как тогда... в горящую тайгу побежала за метеоритом?
      Признаться, мне не хотелось об этом вспоминать. За Валентиной Николаевной числилось немало проступков, вытекающих из свойств её характера. Основными его чертами я бы назвал творческую пытливость, упрямство, правда, в лучшем понимании этого слова, постоянное стремление к самостоятельности и почти детскую доверчивость. Они доставляли нам немало хлопот.
      Я помню, как однажды у Вали не удавался предложенный ею метод измерения. Она билась над ним две недели, пока не нашла свои ошибки. В это время для неё ничего другого не существовало и, главное, она не хотела ничьей помощи. Можно было припомнить немало подобных случаев... Например, как-то зимой, при испытании нового переносного радиолокатора, она просидела в поле на морозе восемнадцать часов только потому, что никак не могла обнаружить исчезнувший на пятидесятикилометровой высоте шар-пилот.
      Особенно меня беспокоила мысль, что кто-нибудь мог воспользоваться Валиной доверчивостью. Если бы к ней явился не то что пожилой человек с тростью, а какой-нибудь босоногий мальчишка и заявил, будто он знает, где сейф, она бы поверила и отправилась с ним куда угодно, хоть на край света. «
      А если это уловка с целью завладеть аппаратом? Но кому он нужен? Зачем?» — думал я, не решаясь поделиться своими опасениями с Андреем.
      Он с хмурым видом стоял около машины и наконец предложил:
      — Может быть, обратиться в милицию?
      — Да, это наша обязанность. — Я сердито повернулся к нему. — Скажи, Андрей, разве это нормально? Хотели найти пропавший сейф, а ищем свою сотрудницу. Придётся всё-таки поговорить с ней «по-дружески».
      Андрей смотрел в землю, словно чувствуя себя виноватым.
      Тень движется под землёй
      Представьте себе, даже это мы заметили на экране «Всевидящего глаза». Никогда я не мог подумать, что наш аппарат будет показывать подобные чудеса. О них я расскажу потом, а сейчас послушайте, как мы искали нашу сумасбродную лаборантку.
      Пришли мы в отделение милиции. Дежурный лейтенант сидел за письменным столом и, искоса поглядывая на какой-то протокол, от которого мы его оторвали, с вежливой улыбкой слушал рассказ Андрея.
      Свет настольной лампы под зелёным абажуром освещал молодое худощавое лицо лейтенанта. Оно мне показалось приветливым и простым.
      — Вы говорите, что вашей сотрудницы не было дома с утра, — уточнил он, не переставая улыбаться, — то есть с того момента, когда она выехала на испытания. Сейчас, — он взглянул на часы, — всего лишь девять часов вечера. Она могла где-нибудь задержаться... Какие у вас основания для беспокойства, кроме того, что на дороге вы нашли её сумочку?
      — Прежде всего она уехала с ценным аппаратом, — сказал Андрей.
      — Так... — Лейтенант задумался, затем спросил: — Вы можете описать вашу спутницу?
      Андрей слабо улыбнулся.
      — Попробую. Вам, конечно, нужна точность?
      Лейтенант наклонил голову в знак согласия.
      — Ей двадцать два года, — начал Андрей. — Рост сто пятьдесят семь сантиметров. Потом, потом... — припоминал он, но мне почему-то казалось, что у него в голове путались только одни цифры.
      Андрей назвал ещё размер перчаток Вали, — вероятно, он узнал его случайно, — и уже ничего не мог добавить.
      — Простите, я вас перебью, — вежливо пришёл ему на помощь лейтенант. — Эти точные цифровые данные нам не так важны. Опишите её характерные внешние признаки.
      Андрей снова замялся.
      Я был уверен, что он бы мог довольно подробно описать Валю. Однако и моя попытка не увенчалась успехом. Конечно, у Вали были свои особенности, которые её отличали от многих других девушек. Но почему-то в тот момент я не мог их вспомнить. У неё густые брови, небольшой рот, серые глаза... Но по таким признакам нельзя отыскать человека. И я досадовал, что моя наблюдательность оказалась слишком односторонней.
      — На ней тёмно-синий костюм, — с трудом припоминая, говорил Андрей.
      — Маленькая шляпа. Светлые волосы, — дополнил я, чувствуя, что эти признаки не очень выразительны. — Наконец она с чемоданом...
      — Не думаю, чтобы можно было легко найти девушку, располагая такими данными, — заметил дежурный. — Но если чемодан у неё какой-нибудь особенный?
      — Самый обыкновенный, — сказали мы чуть не в один голос.
      — Тогда постарайтесь рассказать о внешности её спутника. Итак, она уехала с пожилым человеком, который ходит с палкой. Какие у него ещё особенности? Понимаете, что местного жителя нам легче найти.
      — Попытаюсь описать этого человека, — решился я и начал: — Прежде всего, он невысокого роста, худощавый, когда улыбается, показывает золотые или, возможно, стальные зубы. Он носит круглые очки, одет несколько старомодно, но жилет современный, с застёжкой «молния». Поверх костюма плащ с металлическими пуговицами. Запонки с камнями, на левой руке два кольца.
      Дежурный нагнулся к столу и, не отрываясь от бумаги, начал быстро записывать приметы незнакомца. Я продолжал:
      — Не вполне уверен в их достоверности, но могу сообщить ещё и дополнительные сведения. Например, этот человек живёт в отдельной квартире. Мне кажется, он одинок... Ранен в ногу выше колена... Вчера был в рентгеновском кабинете. У него какая-то болезнь желудка... Ну, ещё что? Да, вспомнил... Он занимается фотографией. Вот и всё, что я могу о нём сказать.
      Дежурный отложил перо и недоверчиво посмотрел на меня:
      — Вы его видели?
      — Нет.
      — Вы его знаете?
      — Нет.
      — Вам о нём рассказывали?
      — Нет.
      Откинувшись на спинку кресла, лейтенант смерил меня насмешливо-внимательным взглядом.
      — И всё-таки вы подтверждаете эти подробности?
      Я покосился на Андрея. Он рассматривал ногти, видимо, имея особое мнение по данному вопросу. Всё же я подтвердил.
      — Да, как будто бы.
      Дежурный, видимо, считал наши опасения неосновательными. Он позвонил куда-то по телефону и, прощаясь с нами, с вежливой иронией заметил:
      — Если не вашу сотрудницу, которую вы почему-то знаете меньше, чем её случайного спутника, то его мы попытаемся завтра разыскать. Впрочем, я надеюсь, — тут он улыбнулся, — что этого не потребуется. Жду вашего звонка. Сейчас приедете в гостиницу и позвоните, что девушка уже вернулась.
      Мы вышли из отделения милиции, и я почувствовал, что Андрей мною недоволен. Он этого и не скрывал.
      — Твоя вина, что мы направили лейтенанта по ложному следу, — сердито сказал он. — Странная фантазия — заниматься ни на чём не основанными детективными домыслами, не имея к этому никаких способностей!
      — Почему же ты считаешь, что мои домыслы ни на чём не основаны? — возразил я. — Я абсолютно уверен в точности своего описания.
      — Не нужно переоценивать возможностей аппарата. Нас будут принимать за шарлатанов. Допускаю, что ты мог определить «Всевидящим глазом», какие человек носит запонки, очки, кольца, пуговицы... Но уверять, что этот человек болен, одинок, занимается фотографией... Это уж, извини, ни в какие ворота не лезет.
      — Если хочешь, я тебе всё объясню.
      — Избавь от этого удовольствия. Я не хочу даже вспоминать о том позоре, который мне пришлось испытать в милиции. Я глаз не мог поднять, когда ты рассказывал свои пинкертоновские бредни. Неужели ты не заметил, как лейтенант над тобой смеялся?
      Мне и самому было как-то неудобно. Действительно, что мог подумать лейтенант? Я же ничего ему не сказал о нашем аппарате. Да он бы и не поверил.
      Машина остановилась у подъезда. Андрей вбежал в вестибюль. Я поспешил за ним.
      На чёрной доске с ключами под цифрой «9», так же как и утром, висел тяжёлый бронзовый ключ. Значит, Валя не возвращалась. Я, помню, смотрел тогда на ряды цифр и думал о том, что математик Ярцев чувствует сейчас искреннюю неприязнь к девятке.
      Я прошёл в свой номер. Признаться, мне всё ещё не давал покоя разговор с Андреем. Зачем нужно было рассказывать о своих наблюдениях за человеком у двери? Ведь я мог во многом ошибаться и, конечно, выглядел очень нескромно... История с Валей меня не очень тревожила. Самое большее, что я допускал, — это авария с машиной далеко от города, причём, конечно, без всяких жертв или ранений, так как в милиции об этом знали бы.
      Усталый и раздосадованный, я опустился в кресло. Должен сознаться, что тогда я размышлял о странном явлении, которое касалось меня непосредственно. Я никогда не отличался ни хорошей зрительной памятью, ни наблюдательностью. Представьте себе, как это неприятно.
      Например, весна для меня всегда начиналась намного позже, чем для других: я её долго не замечал. В один из погожих майских дней, возвращаясь из института, я вдруг случайно обнаруживал, что на деревьях уже распустилась зелень. Я никак не могу запомнить даже хорошо знакомые мне лица, и часто, встретясь в метро с человеком, которого когда-то знал, я долго и мучительно вспоминаю: «А где же я его видел?» Приходится разговаривать осторожно, выдавливая из себя ничего не значащие фразы: «А вы всё там же работаете?», «Отдыхали в прошлом году?» Этими наводящими вопросами я пытаюсь узнать, где же всё-таки мы встречались. Подобная беседа обычно ни к чему не приводила, и мне не раз приходилось расставаться со знакомым, так и не узнав, с кем же я разговаривал целых полчаса.
      Часто я испытывал эту своеобразную слепоту. Не узнавал людей на улице, не здоровался с ними, и меня считали гордецом. Сидя в троллейбусе, я иной раз не замечал входящей женщины, не уступал ей место, и меня считали невежей. Вы не представляете себе, как это тяжело.
      Мне было непонятно, что изменилось с тех пор, как я начал заниматься испытаниями «Всевидящего глаза», однако даже Андрей начал удивляться моей наблюдательности. Я запоминал каждую мелочь из тех, что видел на экране.
      Не помню, сколько прошло времени в этих размышлениях. Я ждал или звонка из милиции, или появления Вали. Минутная стрелка словно циркулем медленно вычерчивала невидимый круг...
      Очнулся я от резкого стука в дверь.
      На пороге стоял Андрей.
      — Приехала?
      — Нет... Но... — Андрей вынул из кармана план города, — надо бы сейчас проверить шестой квадрат, он здесь рядом. Продолжим испытания.
      Я понял, что, полный тревоги за Валю, Андрей просто не находил себе места. Ему нужно было чем-нибудь заняться.
      В зеркале я заметил, как Андрей болезненно поморщился, и уже спокойно проговорил:
      — Если она вернётся, шофёр приедет за нами. Я сказал, где нас искать.
      Мы вышли на улицу.
      Небо казалось совсем чёрным, и звёзды, крупные и яркие, какие бывают только на юге, висели над землёй. Они висели так низко, что, как однажды утверждал Андрей, стоит только позвать монтёра, и он, взобравшись на стремянку, легко снимет с неба пару прекрасных полуваттных звёзд по сто свечей каждая...
      Редкие на этой улице прохожие иногда задерживали свой взгляд на человеке с большим и неуклюжим фотоаппаратом на груди.
      Опустив вниз его длинный объектив, я медленно пошёл по тротуару. Андрей молча шагал рядом и смотрел на экран.
      На светящемся стекле мелькали тени гвоздей, пуговиц, подков... Проплыл металлический прут, изогнутый костыль, сломанные железные грабли. Видимо, когда-то давно здесь была деревня, уступившая место расширяющемуся городу.
      Все эти предметы — костыль, грабли и гвозди — располагались на экране в три этажа; мы проверяли это изменением фокусировки.
      Мы смотрели сквозь стены домов и всюду видели металл, лишний раз убеждаясь, какое важное место занимает он в нашей жизни. Стоило только взглянуть на экран аппарата, направив незримые лучи сквозь стены любой квартиры, и в рамке из тёмных линий труб, осветительных и телефонных проводов мы видели все металлические вещи в комнатах.
      Помню, в одной из таких комнат мы увидели замки буфета, за ними повисшие как бы в воздухе поднос, кофейник, фигурный металлический чайник, тут же висели ложки и вилки, где-то наверху выстроились в ряд подстаканники. Возле них темнела крышка сахарницы, вырисовывался узор ажурной корзинки для хлеба.
      Вдруг чайник сорвался с места, за ним поплыли чайные ложки. Они быстро разместились в подстаканниках, а чайник поплыл по кругу, низко кланяясь каждой ложке.
      — Смотри, Андрей, — указал я на экран. — Семья села пить чай.
      Андрей из-за моего плеча равнодушно посмотрел на движущиеся тени.
      — Сейфа, здесь не видно.
      Для меня это тоже было ясно, но, прежде чем его найти, мне хотелось подробно изучить особенности нашего аппарата: что он может видеть, насколько чётко и на каком расстоянии?
      На экране, как я помню, тогда были видны: нож, танцующий над резной металлической сухарницей, потом я увидел беспокойную ложку — она сначала кружилась на одном месте, затем стала подниматься и опускаться. Я обратил внимание, что немного выше воображаемого стола, который отмечался на экране петлями откидывающейся крышки, дрожали большие причудливые серьги. Между ними останавливалась чайная ложка. Вероятно, какая-то женщина с серьгами пила чай с ложечки.
      Меня тогда заинтересовали эти загадочные картинки. Я сравнил себя с героем романа Лесажа, который приподнимал крыши домов, чтобы заглянуть внутрь.
      Невидимый луч скользнул дальше. На экране появилась решётка из тонких пересекающих линий. Около неё видны были коленчатые рычаги, они то поднимались, то опускались. В этой квартире стояла очень сложная машина. Её механизмы двигались сами по себе, так как никакого мотора вблизи от неё я не видел. Трудно было понять, откуда в квартире появился такой агрегат.
      Но вдруг из открытой форточки до меня донеслись звуки музыки. Странная машина оказалась обыкновенным пианино. Кто-то играл на нём, двигались тонкие рычажки, поднимались молоточки и ударяли по струнам.
      Я направил объектив на соседнюю квартиру.
      — Приёмник «Радиотехника». Пять поддиапазонов. Девять ламп, — и Андрей провёл пальцем по стеклу экрана.
      Он посмотрел на часы, упрямо сжал губы. «Прошёл ещё час, а от Вали никаких известий», — вероятно, подумал Андрей, с нарочитой заинтересованностью склонившись над экраном.
      Я разглядывал металлический скелет приёмника. В своей технической обнажённости он произвёл на меня странное впечатление. Трудно было разобраться в тенях от ламп, трубок, дисков, рычагов, проводов и деталей. Отгадать по этим пятнам и линиям марку приёмника мог только Андрей. Он видел скелет, как привычный чертёж, но определить сущность обыкновенных вещей, угадать их в тенях на экране не умел; может быть, не хватало воображения.
      Говорят, что окружающие нас предметы, если на них взглянуть с какой-то новой, неожиданной точки зрения, кажутся нам странными и фантастическими. Так, например, вы можете долго рассматривать фотографию пчелиных сот или пачки карандашей, если они сняты при большом увеличении, в неожиданном ракурсе, смотреть и не понимать, что же всё-таки изображено на снимке.
      В нашем путешествии по городу мы испытывали подобное ощущение. Трудно, а подчас и невозможно было узнать знакомые, всем известные вещи.
      Скажем, мы тогда обследовали новую квартиру во втором этаже. По полу ползал рогатый зверь на верёвке. Силуэт его будто бы знаком, но всё-таки я долго ломал голову, прежде чем определить, что на экране обыкновенный пылесос. Опыт приобретался постепенно. Я скоро научился узнавать шкафы холодильников, электросчётчики, стенные часы, телефонные аппараты.
      Мы ходили сравнительно долго. Андрей то и дело оглядывался. Он ждал, что нас догонит шофёр. Но пока наши ожидания были напрасными, так же, впрочем, как и поиски. Никаких круглых сейфов мы не видели. Встречались круглые подносы, большие металлические баки, тазы, но они никак не походили на хранилища чертежей.
      Скользил невидимый луч «Всевидящего глаза». Во многих новых квартирах мы видели пианино или рояли, холодильники и пылесосы. Просто и обычно входят эти вещи в быт, спокойно и деловито размещаясь в квартирах и нисколько не претендуя на какую-то особую значимость в жизни советского человека.
      Кабинет. На экране я видел рамки портретов, старинный письменный прибор с фигуркой лошади. А рядом бежало перо... Кто сидел за этим письменным столом? Писатель, учёный, инженер? Или, может быть, взгромоздившись с ногами на высокое кресло, школьник готовил уроки?
      Долго мы ходили с нашим аппаратом. Видимо, Андрей уже давно убедился, что предложенный им метод поисков сейфа ни к чему ни приведёт. Сколько нужно затратить времени для того, чтобы исследовать все этажи! И не сейфом были в тот вечер заняты его мысли. Он всё реже и реже смотрел на экран, беспокойно вглядывался в лица случайных прохожих, точно спрашивая: «Не видал ли кто из вас девушку в синем костюме... двадцати двух лет, невысокого роста?..»
      Да, тогда ему было не до поисков сейфа, так как прошло уже четырнадцать часов с тех пор, как Валя уехала из гостиницы.
      Я настолько увлёкся испытаниями, что не заметил, как мой ассистент исчез.
      Остановившись у облицованной керамикой стены, я направил на неё луч аппарата. Мощный поток радиоволн прошёл сквозь неё, как луч света через прозрачное стекло.
      На экране появился металлический скелет кресла. Над ним я увидел оправу очков, и дальше — совершенно невероятное: тонкая извивающаяся змея, выпустив острое жало, вдруг стала подбираться к лицу человека, — во всяком случае, я представлял себе, что ниже очков должен быть нос, рот. Я даже заметил металлические зубы. Вот сюда и подбиралась змея.
      Мне стало не по себе, должен в этом признаться по совести. Невероятные предположения приходили в голову. Помню, как подскочили вверх дрожащие очки. Из-за окна послышался приглушённый стон.
      Я невольно вздрогнул, не понимая, что же могло твориться за стеной. На всякий случай стал искать подъезд, где и увидел освещённую лампочкой чёрную стеклянную табличку: «Зубной врач М.С. Уманский. Лечение и удаление зубов без боли».
      Со вздохом облегчения я прислонился к стене. Ничего страшного не произошло. Видимо, крикнул бедный пациент. Голос я слышал в форточку. Откровенно говоря, я ему посочувствовал, но в то же время с досадой подумал о совершенно непонятных явлениях, с которыми нам приходится встречаться.
      Судите сами: вот стоит человек с аппаратом, его незримые лучи позволяют видеть за стеной, как зубной врач, пользуясь приёмами и техникой буквально средневековой давности (неважно, что за последние десятки лет бормашина вертится от мотора, а не от ноги врача), «без боли» сверлит долотом в зубах у стонущего пациента. Мне всегда это казалось удивительным анахронизмом, и он меня возмущал своей особенной нелепостью. Ведь врачи других специальностей не только уничтожили боль, они научились оперировать сердце и мозг, научились спасать человека от страшнейших, когда-то неизлечимых болезней, открыли новые препараты и создали первоклассную медицинскую технику.
      Я помню, с чувством обиды и какой-то непонятной злости вновь направил объектив на кабинет врача. Как везде и всюду, даже в лучших клиниках, я увидел на экране печально знакомую миллионам людей бормашину, вероятно изобретённую испанской инквизицией.
      В зубоврачебной практике она, видимо, навсегда останется высшим достижением современной техники.
      Самым безудержным фантастом я считал одного молодого врача. Он доказывал, что даже сейчас можно обходиться без этих машин, незачем сверлу жужжать во рту человека, находящегося в полном сознании. Он чувствует, будто ему просверливают череп за то, что избегал одонтологов. Мечтатель успокаивал: найдены действительно обезболивающие средства; отныне кончается средневековье и зубные врачи тоже могут называться исцелителями. Я ему не верил и упорно не хотел садиться в страшное кресло, так же как и многие мои товарищи, готовые потерять все зубы, только бы не быть жертвой непонятной отсталости этой области медицины.
      Раздумывая над судьбой одонтологии, я долго стоял у стены и слышал сквозь форточку все тот же знакомый стон. Оглядевшись по сторонам и не найдя Андрея, я опять стал наблюдать, что творилось на экране.
      Мне было трудно оторваться от него. Дрожала и покачивалась чёрная змея. Она вызывала во мне самые мрачные воспоминания... Ведь за несколько дней до этих событий я вновь решился встретиться с одним из представителей ненавистной мне отрасли медицины. Ничего хорошего из этого не получилось. Но это так, к слову, воспоминания не из приятных.
      Вернёмся к событиям того вечера.
      Металлическая змея на экране скользнула вниз, и очки повернулись в мою сторону. Я чуть не вскрикнул от изумления. Опять увидел я знакомые зубные протезы, застёжку «молнию», два кольца на левой руке, запонки с камнями, десятки мелких признаков, по которым сразу узнал человека, стоявшего вчера вечером за дверью моей комнаты.
      Удивительное совпадение. Размышлять было некогда: очки приподнялись, и человек встал с кресла. Понятно, что я не мог упустить возможности встретиться с ним.
      Я вбежал в парадный подъезд, но позабыл посмотреть на табличке номер квартиры врача. Возвращаться было поздно, я боялся, что не встречу интересующего меня человека. Я ходил около массивных дубовых дверей и пытался найти табличку с фамилией врача. Позвонил наугад. Мне долго не открывали. «
      Наверное, не здесь», — решил я и, досадуя на свою рассеянность, вернулся на улицу. Оказалось, что квартиру я определил правильно. Снова нетерпеливо позвонил. Дверь открыла заспанная женщина и, зевая, проводила меня в приёмную.
      Я поставил аппарат под кресло. Дверь кабинета завешена тёмно-зелёной портьерой. Оттуда должен выйти человек, который мне был необходим. Мучила тревога: узнаю ли его?
      Скрипнула дверь. На пороге кабинета показался врач с чёрной ассирийской бородкой. Он посмотрел на меня проницательно и строго, словно гипнотизёр, и широко откинул портьеру.
      — Прошу вас!
      Я растерялся. Неужели человек, которого я искал, уже успел уйти? А что, если он там, в кабинете?
      — Прошу, — уже не скрывая своего нетерпения, не отрывая от меня острого, сверлящего взгляда, повторил хмурый врач.
      Будто под гипнозом, я медленно пошёл за ним, думая о том, как всё ему объясню.
      Широкая спина в халате не давала возможности заглянуть внутрь кабинета. Я помню, у меня появилось тогда странное желание посмотреть сквозь неё «Всевидящим глазом».
      Врач предупредительно взял меня под руку и посадил в кресло. Оглядевшись по сторонам, я вздохнул. В кабинете, кроме врача, никого не было.
      Наверное, я разминулся с человеком, которого искал, в тот момент, когда смотрел табличку. Уже решил извиниться перед врачом и спросить у него о только что ушедшем пациенте. Однако проклятая стеснительность не позволила это сделать. Неудобно поздним вечером просто так приходить к врачу и задавать ему нелепые вопросы. Решил немного выждать. Он положит вату с лекарством на зуб, который у меня действительно часто болел, — тогда удобнее расспрашивать.
      Надо мною склонилось мрачное лицо с прямоугольной бородой, блеснули сплошные золотые зубы в натянутой улыбке:
      — Будьте любезны, откройте рот.
      Отступать было поздно...
      Я пожаловался на больной зуб и попросил его успокоить. Врач ничего не ответил, подошёл к окну, закрыл зачем-то форточку и отвернулся к столику.
      Его широкая спина предстала передо мной, как белый экран в кино.
      Послышалось жужжание, словно перед началом сеанса, и я увидел у своего лица блестящую змею с острым жалом.
      Со злобным шипеньем она подползала ко мне...
      Не хочу вспоминать о дальнейшем. Это ни вам, ни тем более мне не доставит удовольствия.
      Отплёвываясь на каждом шагу и проклиная свои неудачи, врачей, бормашины, старика с тростью, так неожиданно исчезнувшего из кабинета, и даже «Всевидящий глаз», я шёл по тротуару, и аппарат казался мне особенно тяжёлым.
      Врач ничего не знал о пациенте, который посетил его до моего прихода. Так, собственно говоря, и должно быть. У человека сильно заболел зуб, ему не до анкет. Фамилия и адрес тоже не очень интересовали врача, — он не надеялся на то, что будет лечить постоянно этого нервного человека. Я это почувствовал уже в тот момент, когда услышал сквозь форточку стон бедного пациента, несогласного с методами лечения «без боли». Этот стон долго ещё стоял у меня в ушах. Впрочем, я ещё активнее выражал свой протест, но об этом мы уже решили не вспоминать.
      Меня немного беспокоило неожиданное исчезновение Андрея; потом я решил, что он просто не вытерпел и вернулся в гостиницу. Я даже представил себе, как он сидит у телефона и каждые пять минут звонит в милицию, спрашивая о Вале.
      До конца улицы осталось обследовать всего несколько домов.
      Только простая случайность помогла бы мне напасть на след сейфа. Кто знает, а вдруг он где-нибудь поблизости... Непонятная упрямая сила заставляла идти всё дальше и дальше.
      Я устал, зуб отчаянно ныл. Помню, я сел отдышаться на лестнице какого-то нового здания. Сел и позабыл обо всём.
      Высоко уходили в тёмное небо вновь выстроенные корпуса. Они казались иллюминированными, будто в дни праздников, так как во всех окнах светились разноцветные абажуры. Пылающим маком повис один из них над столом — его я видел в окне второго этажа. Расцветали оранжевым, голубым, сиреневым цветом тюльпаны в окнах третьего этажа. Золотистые шёлковые шары, как игрушечные солнца, просвечивали сквозь занавеси в четвёртом этаже, пятом, шестом. Зелёным светом свободного пути, как огни семафоров, горели настольные лампы.
      Я, помню, тогда прищурил глаза, и мне почудилось, будто иллюминированное здание вдруг поплыло, словно огромный океанский пароход... Через несколько кварталов оно выплывет на простор в открытое море.
      Тут я опять вспомнил, что мне не до мечтаний. Щёлкнул переключателем, по привычке нащупав его сбоку аппарата, и посмотрел на экран. Он светился зелёным светом надежды. Мне подумалось, что сегодня же найдутся и следы старика с тростью, и Валя, и даже сейф. Это, конечно, был ничем не оправданный оптимизм, но я верил в возможности «Всевидящего глаза». Мне почему-то представлялось, что старика я встречу в какой-нибудь квартире. Ведь узнал же я его за стеной зубоврачебного кабинета.
      Помню, я досадовал на аппарат за то, что он плохо видит сквозь стены верхних этажей: в путанице линий проводов, железных балок и каркасов трудно было разобраться. Тени набегали одна на другую, пересекались и двигались, так как в каждой комнате люди носили с собой или перекладывали с места на место металлические вещи.
      Я не мог себе представить, что «Всевидящий глаз» окажется настолько зорким, но неудачные поиски человека и сейфа воспринимались мною, как серьёзный недостаток всей конструкции. Над нею ещё надо много работать.
      Испытания аппарата продолжались. Уже в самом конце улицы подошёл я к невысокому зданию с колоннами. Сквозь завешенные тёмными портьерами окна почти не проникал свет.
      Объектив аппарата скользнул по стене. На экране — всё то же самое: балки, решётка бетона, провода... Но в этом сложном переплетении я заметил тёмное пятно. Как это мне тогда ни показалось странным, однако я должен был самому себе признаться, что видел тень человека с огромной головой. На экране она выглядела очень выразительно: плотный высокий человек с широкими угловатыми плечами. Движения замедленные и даже неестественные.
      Я видел не куски металла, застёжки или крючки, а сплошную тень. По экрану двигался «железный человек» в буквальном понимании этого слова.
      Я посмотрел на выступающие ступени подъезда и заметил, что по обеим сторонам входа высечены из камня огромные якоря. Снова взглянув на экран и уже внимательно присмотревшись к тени, я увидел очертания глубоководного металлического скафандра.
      Вероятно, за стеной находилось какое-нибудь водолазное училище. «
      Всевидящий глаз» открывал всё новые и новые возможности. Если я видел водолаза за стеной, то почему бы его не увидеть под водой, и не только водолаза, но и остов затонувшего корабля?
      Я уже представлял себе, как наш аппарат помогает отыскивать и поднимать суда.
      Мелькнула мысль: почему мы весь вечер искали сейф за стенами? Вероятнее всего он зарыт в земле, как и думалось поначалу.
      Я опустил объектив аппарата вниз, и снова на экране появилось изображение водопроводных линий, кабелей, кусков железа, гвоздей. С какой целью я исследовал почву под ногами, откровенно говоря, и сам не знал. Нельзя же было всё-таки предполагать, что сейф зарыт прямо на улице!
      А что мне ещё оставалось делать? Конечно, разумнее сего отложить до утра эти бесполезные поиски, но мною руководило безотчётное, упрямое желание делать хоть что-нибудь, вместо того чтобы сидеть сложа руки в гостинице и ждать, когда все эти, как мне тогда казалось, загадочные события разрешатся сами собой.
      Совсем неожиданно я остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. «Что это может быть?» — думал я, рассматривая тени на помутневшем зелёном круге. От волнения я никак не мог найти ручку фокусировки. Помню, как случайно тронул регулировку яркости, — экран ослепительно вспыхнул, будто под ним взорвалась зелёная ракета. Еле сдерживая нетерпение, я повернул ручку обратно.
      Наконец мне удалось установить точную фокусировку, и на экране я вдруг увидел знакомую комбинацию из очков, трости, застёжки, колец. Час тому назад они встретились мне за стеной кабинета врача.
      Да, это было невероятно. Странная в своей несообразности мысль промелькнула в голове: «Почему человек, которого я видел в кабинете врача, через час уже лежит в земле?» Какая-то мистическая чепуха безудержно лезла на экран моего аппарата, и я ничего не мог понять. Оставалось только злиться на себя и на «Всевидящий глаз», который будто издевался надо мной.
      Я готов был с досады выключить его, но всё-таки человек под землёй оставался реальностью. Аппарат не ошибался.
      — Спишь на дороге, фотограф! — крикнул шофёр грузовика, остановившегося передо мной. — Смотреть по сторонам надо, коль площадь переходишь!
      Я оглянулся. Испытания привели меня на большую асфальтированную площадь, где изредка бесшумно скользили машины.
      Пришлось извиниться за свою рассеянность. Машина тронулась, а я снова остался на площади наблюдать за тенью под землёй.
      Меня тогда ничто не интересовало, кроме этой необыкновенной загадки. Я не мог оторваться от экрана, от его зеленоватого круга, на котором были чётко видны знакомые силуэты. Я опасался, что они исчезнут так же неожиданно, как и появились.
      Однако тени не исчезли, они вдруг ожили. Пошевелились очки, изогнулась застёжка «молния», запрыгали пуговицы и запонки, поползла трость, и вся составленная из этих теней фигура закачалась и медленно поплыла за пределы экрана.
      Не было никаких сомнений — тень под землёй двигалась. Не выпуская её из поля зрения аппарата, я пересекал площадь.
      В голову лезли самые невероятные предположения. Мне тогда казалось, что я обнаружил таинственный подземный ход, о котором никто не знал...
      Тень подходила к концу площади, и я уже хотел проследить, под каким домом она скроется, но снова потерпел неудачу. Очки качнулись и исчезли, вслед за ними пропала трость, а за ней и всё остальное. Экран потемнел, точно какая-то огромная металлическая крыша возникла на пути радиолуча, и под нею скрылся человек с тростью.
      Я быстро вернулся на середину площади. Экран вспыхнул, опять на нём — тени подковы, гвоздей, монет, но очков и трости не было.
      Мне хотелось выяснить, куда шёл подземный ход. На экране появились какие-то странные силуэты. Я увидел чёрное цилиндрическое тело, похожее на остроносую рыбу. За ней тянулся длинный тонкий хвост. Необыкновенная рыба уплывала от меня, будто хотела спрятаться в тени, где исчез человек, за которым я гонялся с аппаратом.
      Ну, наконец-то! — услышал я знакомый голос и поднял голову.
      Передо мной стоял Андрей.
      — Мы ищем тебя вот уже сорок пять минут, — сказал он, посмотрев на часы.
      Опасаясь, чтобы Андрей не принял меня за одержимого навязчивой идеей, я решил пока ничего не говорить ему о трости и очках, которые путешествуют под землёй. С сожалением проводил я глазами плывущую на экране тень остроносой рыбы, затем посмотрел на Андрея и понял, что Валя ещё не вернулась.
      — Откуда ты узнал, что нас пригласили сюда на испытания? — спросил он.
      Я не понял. Какие испытания? Кто пригласил?
      — Ну как? Точно они идут? — спросил чей-то голос, и я только тогда разглядел, что позади Андрея стоял Колосков.
      — О чём вы спрашиваете? — недоумевал я.
      — А разве ты не за ними следишь? — в свою очередь удивился Андрей и рассказал мне, что Колосков нашёл нам новую работу.
      Две бригады строителей рыли переход под площадью и закладывали тюбинги. Бригады шли навстречу друг другу. Главный инженер был уверен в точности расчётов, но всё же Фёдор Григорьевич пригласил нас проверить это аппаратом. «
      Так вот он, какой подземный ход!» — подумал я.
      На экране снова появилась остроносая рыба. Она плыла, слегка покачиваясь.
      — Отбойный молоток, — пояснил Колосков и тут же спросил, тронув меня за рукав: — Ничего не обнаружили?
      — Пока нет, — со вздохом признался я. — По-моему, здесь не может быть. Впрочем...
      Дальше я уже ничего не сказал, боясь поверить странной догадке. Человек с тростью был под нами. Зачем? Что он делал под землёй? Он сам писал, что знает кое-что о сейфе. Не связано ли с этим его посещение подземных работ?
      Мы подошли почти к середине площади. На экране вздрагивала причудливая тень врубовой машины, сбоку от неё покачивались отбойные молотки, лопаты. Проплыла вагонетка. Всё это было видно совершенно ясно, но как бы сквозь зелёное стекло.
      — Вот уже куда добрались, — проговорил Фёдор Григорьевич. — Сделаем отметку и посмотрим, где находится другая бригада.
      Он вынул из кармана кусок мела, ещё раз взглянул на экран, нагнулся и отметил чертой на асфальте конец тоннеля. Это было нетрудно сделать, так как на экране то место, под которым находилась пройденная шахта, казалось более светлым, чем окружающая её порода.
      Вторая бригада, шедшая навстречу первой, работала неподалёку — на расстоянии десяти метров. Колосков и там сделал отметку.
      — Возможно, пригодятся наши аппараты для контроля проходки шахт, тоннелей... — нерешительно проговорил Андрей.
      — Почему же только шахт? — возразил Колосков. — А если бурить нефтяные скважины или вообще при бурении? Можно видеть, как идёт бур, нет ли поломок и скручивания труб. Наконец издали можно определить, сколько ещё осталось метров до нефтеносного или рудного пласта.
      — Конечно, потому что тень от пластов разных пород и ископаемых будет иметь различную плотность, — помню, согласился я. — Но вы, Фёдор Григорьевич, слишком многого хотите от нашего аппарата. Я вам говорил, на какую глубину проникает луч «Всевидящего глаза»?
      — Метра на два?
      — Сейчас на три с половиной, — уточнил Андрей.
      — А глубина бурения, достигнутая нашими инженерами, исчисляется в километрах, — продолжал я. — Так что ещё работать и работать надо. Когда-нибудь и на километры будем видеть.
      После некоторого молчания Андрей спросил:
      — Ты что там искал под землёй? Сейф?
      — Нет, я снова видел тень того человека.
      Андрей удивлённо взглянул на меня, улыбнулся, но ничего не сказал.

      Валя действует в одиночку

      Мы никогда не могли предполагать, что творческая инициатива и самостоятельность, которые проявила наша лаборантка во время испытаний «Всевидящего глаза», доставят нам столько волнений и хлопот.
      Вы уже знаете, как обстояли дела с испытаниями аппарата на строительстве подземного перехода. Сейфа мы тогда не нашли, человека с тростью я тоже потерял. Теперь мне хотелось бы рассказать о приключениях нашей лаборантки, хотя я и несколько смущён, называя технические испытания приключениями.
      До сих пор у меня никак не укладывается в сознании столь странное сочетание строгой науки с событиями, которые вы назвали бы фантастическим вымыслом. Однако всё это было именно так, как я рассказываю.
      Вы помните, что Валя получила аппарат для самостоятельных испытаний. Для неё это была ни с чем не сравнимая радость. Как я уже говорил, она много вложила труда в создание «Всевидящего глаза». Измерения усилителя, налаживание телевизионной системы, снятие характеристик генератора, приёмника... Да стоит ли перечислять всё то, чем она занималась при разработке этого прибора! Поэтому не случайно мы дали Вале возможность самой убедиться в практических достоинствах «Всевидящего глаза», как бы в награду за многие месяцы её упорного труда.
      И вот этот день наступил. Валя не могла дождаться той минуты, когда за ней пришлют машину.
      Аппарат должен был испытываться на строительном участке Колоскова.
      Стояло чудесное утро. Ветер дул с моря. В небе ни облачка. Таким же безоблачным было я настроение Вали, когда она подъезжала к семнадцатому участку. Об этом я узнал позже со всеми подробностями.
      Колосков предупредительно распахнул дверцу машины, встречая гостью с чемоданом, где хранился наш «Всевидящий глаз».
      Пряча радостную улыбку под напускной серьёзностью, Валя быстро надела на себя аппарат.
      — Итак, каковы задачи? С чего начнём?
      — Порядок обычный, — ответил Фёдор Григорьевич. — Прежде всего общий осмотр здания, определение состояния железного каркаса, труб, кабелей, отопления... А потом, — тут он замялся, — вы уже, наверное, знаете... Может быть, вам удастся найти сейф Евгения. Николаевича. — Он сделал ударение на слове «вам».
      Нашей Вале это особенно польстило.
      Колосков не исключал возможности находки именно здесь, так как здание, которое предстояло обследовать Вале, находилось вблизи от проектного бюро.
      Он шёл рядом с озабоченной лаборанткой, смотря на экран, и опять с увлечением рассказывал о проекте «Воздушного дворца», о том, какое это гениальное произведение и какое это несчастье, что до сего времени не найдены чертежи.
      — Понимаете, милая Валентина Николаевна, — сказал он с грустью и разочарованием, — в сейфе лежит тетрадь с формулами расчёта купола. Я, конечно, их восстановить не могу.
      Растроганная Валя смотрела на экран аппарата, и ей, наверное, уже казалось, что вот-вот мелькнёт в зеленоватом тумане ярко очерченный круг.
      Это было бы огромное счастье не только для Колоскова, так как Валя верила, что проект архитектора Бродова необыкновенно прекрасен.
      Валя тогда сказала:
      — Мне почему-то кажется, что мы найдём этот цилиндрический сейф. Я, например, сделаю всё возможное. — Тут она помолчала и смущённо призналась: — Наши говорят, будто я очень упрямая.
      Если бы мы с Андреем слышали этот разговор, то охотно подтвердили бы эту оценку Валиного характера.
      Колосков тоже растрогался и, не скрывая восхищения, горячо пожал ей руку и счастливо пробормотал:
      — Ну, спасибо, спасибо. Я побегу, там меня рабочие ждут.
      Среди прямолинейных каркасов зданий Валя старалась увидеть круг. Иногда ей казалось, что на мерцающем зелёном поле проступает силуэт, похожий по форме на запрятанный сейф. В эту минуту у неё сильнее билось сердце, кровь приливала к щекам, движения становились резкими и беспокойными. Она была готова ногтями расцарапать бетон или землю, где, возможно, скрывается сейф, но внутренний голос профессионала, знающего своё дело, заставлял её отойти немного в сторону, отрегулировать фокусировку, направить волны «косым лучом» и убедиться, что в стене или в земле находился какой-нибудь металлический круг. Радиоспециалистка могла не определить его назначения, но хорошо знала — это не сейф.
      К Вале приходил Колосков, записывал данные, чертил эскизы расположения деталей каркаса здания, и каждый раз с надеждой заглядывал в её лицо.
      Через несколько часов Валя устала, уложила аппарат в чемодан, вытерла белую пыль с лица и присела на груду камней. Её костюм не был приспособлен для путешествий по развалинам. С сожалением она рассматривала выпачканный известью и глиной рукав, запылённые туфли и разорванный чулок.
      Неподалёку остановилась машина. Валя подумала, что это приехали за ней, однако из машины вышел, опираясь на блестящую трость, пожилой человек в круглых золотых очках.
      Слегка прихрамывая, он прошёл мимо Вали, снова возвратился и, увидев стоящий рядом с ней чемодан, сказал:
      — Прошу извинения. Мне кажется, вы должны знать инженера Петрова, приехавшего из Москвы.
      — Вы не ошиблись, — согласилась Валя.
      — Так, так... Я могу узнать, где его найти?
      — Сейчас он на докладе в горсовете.
      — Жаль, — сказал незнакомец и пожевал губами. — Заезжал в гостиницу, но опять его не застал, — уже недовольно добавил он.
      — Я работаю в его группе, — сказала Валя. — Что-нибудь передать?
      — Простите, не имею чести знать вашего имени-отчества...
      — Валентина Николаевна, — сухо отрекомендовалась она.
      Старик снова пожевал губами.
      — Так, так... Мне придётся доложить вам, уважаемая Валентина Николаевна, так сказать, существо моего дела. Завтра я уезжаю и уже не надеюсь встретиться с вашим глубокоуважаемым начальником. — Он поправил очки и сказал решительно: — Мне доподлинно известно, что вы заинтересованы в поисках сейфа с чертежами...
      Тут Валя вздрогнула, но вновь овладела собой. Только широко раскрытые глаза выдавали её волнение.
      — Есть предположение, — говорил неизвестный, — даже почти уверенность, что сейф скрыт недалеко отсюда, примерно в пяти километрах.
      — И вы знаете это место? — нетерпеливо спросила Валя.
      — Нет, я вам этого не говорил. — Незнакомец нахмурился. — Мне известен только район, правда довольно ограниченный. Надеюсь, что ваш аппарат поможет в поисках.
      — Поедемте! — вдруг решительно сказала Валя и быстро вскочила на ноги. — Можно сейчас?
      — Я именно туда и направляюсь, — недовольно заметил неизвестный. — И если...
      — У вас есть машина? — Валя уже не слушала его. — Или мне попросить на строительстве?
      — Как вам будет угодно. Если желаете, то могу предложить место в моём автомобиле.
      Машина тронулась. Валя оглянулась. У подъезда разрушенного здания стоял Колосков и смотрел ей вслед.
      Блестящая асфальтированная дорога казалась узкой речкой, протекающей среди холмов, покрытых выжженной жёлтой травой. Человек, сидевший за рулём, видимо, совершенно позабыл о Вале и не обращал на неё никакого внимания.
      Наша лаборантка ещё не успела раскаяться в своём опрометчивом поступке, ей не впервые принимать самостоятельные решения. Она, вероятно, думала только об одном: как обрадуемся мы вместе с Колосковым, когда узнаем, что ей удалось собственными глазами увидеть место, где спрятан сейф.
      По своей привычке Валя верила всем, поэтому у неё не было никакого сомнения в правдивости слов незнакомца, и она уже решила, что завтра мы будем искать сейф в том месте, где она укажет. Впрочем, надо было знать нашу Валю: раньше она сама обследует это место, ведь с нею был «Всевидящий глаз».
      Валя отчистила запачканный известью рукав, достала сумочку, вынула оттуда зеркальце и посмотрелась. Грязная полоса тянулась по щеке до самого подбородка. Валя взяла сумку, хотела достать платок, и...
      Грохочущая лавина сорвалась с высоты. Взметнулось облако белой пыли. Машина подпрыгнула и резко повернула влево.
      — Обвал... — проговорил сквозь зубы человек у руля.
      Он остановил машину. В пыльном тумане, повисшем над дорогой, ничего нельзя было разобрать.
      — Да-а. История, — задумавшись, вздохнул Валин спутник и пустил машину на полную скорость, как бы стараясь отъехать возможно дальше от опасного места.
      Через несколько минут машина свернула с асфальтированного шоссе на просёлочную дорогу. Валя с любопытством смотрела на светлые холмы, из-за которых то там, то здесь блестели кусочки моря. Только тогда она хватилась сумочки... Досадная потеря, но Валя сочла неудобным просить своего спутника возвратиться.
      Наконец машина остановилась возле невысокого холма с плоской вершиной, точно высеченного из ракушечника — ноздреватого камня светло-жёлтого цвета. Подножье холма заросло кустарником и бурьяном.
      — Вот здесь! — Валин спутник указал палкой на глубокую расщелину, которая тянулась с вершины холма. — Я не считаю необходимым докладывать вам все подробности. Скажу лишь самое главное. Поздней осенью сорок первого года сюда подъехали два человека и выгрузили сейф довольно странной цилиндрической формы. Вот и всё...
      — Почему же вы думаете, что это был сейф с чертежами? — спросила Валя, выходя из машины.
      — У меня есть к тому основания, — сухо заметил человек в очках.
      — И до сих пор вы никому об этом не рассказывали? — недоверчиво расспрашивала Валя.
      — К этому тоже были основания, — уже не скрывая своего раздражения, проворчал неизвестный. — Вы всегда задаёте столько вопросов?
      Валя обиженно отвернулась.
      Её раздражительный спутник вышел из машины и, опираясь на трость, прихрамывая, побрёл к расщелине. Вскоре он уже скрылся в ней, оставив Валю наедине со своими сомнениями. Поведение его было довольно странным.
      Через несколько минут из пещеры, где скрылся старик, показался белый прямоугольный ящик. Он выполз из темноты и словно повис в воздухе.
      Валя бросилась помогать, но непонятный старик — это он нёс ящик на плече — вежливо отстранил её.
      Он погрузил его в машину и посмотрел на часы.
      — Запомните это место. Сто метров вправо от дороги. Если не надеетесь на память — запишите. Едемте. У меня срочные дела.
      — А сколько времени нужно, чтобы обследовать эту пещеру? — робко спросила Валя.
      Старик усмехнулся и сердито взглянул на неё из-под очков:
      — Не советую этим заниматься без проводника. Перед вами один из входов в здешние катакомбы. Садитесь скорей, — торопил он, открывая дверцу машины.
      Вот тут-то и проявился хорошо знакомый нам Валин характер. Ясно, что она решила сделать по-своему. Ещё бы, находиться совсем близко у цели и вдруг уехать! Этого она никогда бы себе не простила. Валя была уверена, что сейф спрятан чуть ли не у самого входа, во всяком случае недалеко.
      — Скажите, здесь есть поблизости телефон? — спросила она.
      — Возле ларька на берегу.
      — Я хочу позвонить товарищам и подождать их здесь,
      — Как вам будет угодно. — Ворчливый старик блеснул стёклами очков. — Но советую отложить это дело до завтра.
      — Почему?
      Старик поморщился, застегнул пуговицы плаща и, садясь за руль, сурово заметил:
      — В вашем возрасте я меньше бы задавал подобных вопросов.
      Он включил стартёр, молча приподнял шляпу и уехал.
      Валя пошла к морю. Около закрытого ларька стояла телефонная будка.
      Несколько раз девушка набирала номер, но редкие гудки убеждали её, что ни меня, ни Андрея в гостинице не было. Мы в это время ещё не успели приехать из горсовета.
      Валя подождала немного, затем снова позвонила, но гудки скучные, как надоедливые жалобы, твердили одно и то же.
      Несомненно, что Валя не поехала обратно. Обидно ждать утра, когда сейф находится рядом. Кроме того, упрямица самой себе доказывала, что завтра не найдёт входа в пещеру. Или, скажем, завтра нас срочно вызовут в Москву, или случится землетрясение. Да мало ли что могло произойти.
      Поэтому Валя и решила, преодолев страх, немедленно осмотреть пещеру у самого её входа. Дальше идти не собиралась.
      Здесь я должен рассказать о том, что представляли гобой местные катакомбы, куда намеревалась пойти наша Валя. Они возникли из многочисленных шахт и каменоломен, в которых добывали ракушечник — дешёвый и прочный строительный материал.
      Почти двести лет добывался в них этот ноздреватый камень, похожий на пенобетон. Около города образовались подземные ходы, шахты и огромные пещеры. Говорили, что в этих подземных лабиринтах мог бы разместиться целый город с пригородами.
      Мрачные своды катакомб видели на своём веку немало примечательного. В 1905 году в подземных убежищах скрывались боевые организации городского пролетариата. В 1918 году здесь находили убежище большевики, готовившие отпор врагу, который тогда оккупировал Украину.
      В глухих подземных лабиринтах располагался подпольный ревком, руководивший разгромом белогвардейских банд Деникина и Врангеля.
      О многом могли бы рассказать эти закопчённые стены. Но больше всего они видели в суровые дни Отечественной войны. Здесь жили бесстрашные партизаны, отсюда они наносили удары по врагу.
      Нетрудно было понять, с каким чувством глубокого волнения Валя вступила тогда на эту священную землю, политую кровью героев.
      У входа в расщелину она заметила несколько позеленевших гильз. Ясно, что Валя трусила. Но стремление найти сейф, причём самостоятельно, без нашей помощи, заставило её войти в пещеру. Она боялась увидеть летучих мышей, повисших над головой, может быть даже змей, но, осветив фонариком подземелье, убедилась, что ничего этого нет. Пустое холодное помещение почти правильной кубической формы. Стены — белые, только в одном углу слегка закопчённые, наверное, от костра.
      Мелкая каменная пыль толстым слоем покрывала землю и поднималась вверх при каждом шаге, как будто Валя ступала по сахарной пудре, блестевшей в лучах фонарика.
      Валя включила аппарат. Ярко вспыхнул экран, похожий на стеклянное блюдце, наполненное светящейся зелёной жидкостью. Валя шла осторожно, словно боялась расплескать её, боялась, что из блюдечка вдруг выплеснется тень круглого сейфа, а она этого не заметит.
      В зелёной воде экрана мелькали гильзы, обоймы, пулемётные ленты, осколки гранат и взрывателей, обрывки телефонных проводов. Всё это было погребено под толстым слоем осевшей пыли.
      Многое видела Валя, но пока не замечала очертаний железного сейфа, причём она уже обследовала не только пол, но и все стены пещеры.
      Наша лаборантка позабыла все свои страхи. Деловито и вдумчиво она занималась проверкой аппарата, хотя и была взволнована столь романтическими условиями испытаний. Вполне понятно, что они встречаются не каждый день. Кроме того, Валя не хотела возвращаться без результатов, стремление найти сейф во что бы то ни стало удерживало её в подземелье. «
      А что, если пройти немного дальше?» — подумала она, остановившись перед узким проходом. Он темнел в глубине катакомб.
      В других условиях Валя никогда бы не смогла решиться на такой поступок, но тут она, наверное, представила себе уже выстроенный «Воздушный дворец», чертежи которого она нашла, и... поборола малодушие. Валя пригнулась, мысленно попрощалась с друзьями и вошла в тёмный узкий коридор.
      По экрану скользили тени от проводов полевого телефона, обоймы патронов. Вот появился знакомый силуэт разбитой радиолампы, и больше ничего.
      Дойдя до разветвления ходов, Валя остановилась и подумала, что здесь совсем нетрудно заблудиться. В голубом свете фонарика, которым она освещала стены, можно было заметить начерченные углём или просто нацарапанные буквы и цифры. Поэтому не случайно Валя решила обозначать повороты какими-нибудь условными знаками.
      Но Валя считала, что рядом с этими историческими знаками, оставленными героями, делать свои отметки будет просто нехорошо.
      На светящемся экране «Всевидящего глаза» она заметила силуэт пулемётной ленты. Достать патроны из слоя мягкой пыли было нетрудно.
      Валя решила ими отметить дорогу. Луч аппарата всегда их найдёт, даже если патроны будут засыпаны пылью. Их можно увидеть даже сквозь каменные стены, если случайно она пойдёт по другому, параллельному ходу. Эта мысль Вале понравилась. Не стоит страшиться самых запутанных лабиринтов, так как аппарат поможет найти обратную дорогу. Впрочем, Валя прислушивалась и к голосу благоразумия: очень далеко идти не собиралась.
      Она вынула из пулемётной ленты два позеленевших патрона и положила их под углом друг к другу у разветвления ходов.
      Отойдя несколько шагов, Валя повернула объектив в обратную сторону и посмотрела на экран. Внизу зелёного круга темнел уголок, указывающий дорогу. Таким образом Валя могла вернуться обратно, пользуясь радиолокацией: «Всевидящий глаз» был самым совершенным локатором, он видел даже под землёй.
      Мне трудно восстановить в памяти все приключения нашей лаборантки.
      Помню, что ей приходилось идти по очень узкому коридору. Стены вплотную придвинулись к локтям. Невозможно было разогнуться, а этого ей хотелось, как никогда. Валя раньше представляла себе, что в катакомбах должно быть холодно, однако чем больше она удалялась от входа, тем становилось жарче, словно она приближалась к центру земли. Ход поднимался, опускался, поворачивал в разные стороны и, как тогда казалось Вале, выписывал самые невероятные и замысловатые зигзаги.
      Валя прошла несколько разветвлений, аккуратно укладывая патроны в тех местах, где пересекались коридоры.
      Она подумала о том, каким надо было обладать мужеством, чтобы добровольно поселиться среди этих мрачных лабиринтов, и кто был тот первый смельчак, прошедший здесь неизвестными путями?
      Валя верила в аппарат и чувствовала себя спокойной. Остановившись, она попробовала крикнуть. Звук её голоса на мгновение застрял в нависших ребристых стенах и, словно обессилев, упал к её ногам. Здесь кричать бесполезно. Никто не услышит.
      С сожалением Валя убедилась, что уже обследовала весь длинный коридор, но тени сейфа так и не увидела. Придётся возвращаться.
      Она сделала ещё несколько шагов и заметила на экране тень металлической трубки с каким-то кружком. Валя опустилась на колени и, порывшись в мягкой пыли, нашла небольшую бутылочку от лекарства, с жестяной трубкой и фитильком. Это была коптилка. Кто-то её здесь либо бросил, либо потерял. Как же этот человек мог идти дальше без света? Валя с ужасом представила себе его состояние: он шёл по лабиринту, догорели последние капли керосина, и вдруг наступила тьма...
      Валя огляделась, поворачивая в разные стороны луч фонарика. Вот-вот он выхватит из темноты скелет погибшего здесь человека.
      С опаской прошла она ещё несколько шагов и вдруг оступилась. Фонарик выпал из рук и покатился по каменным ступеням куда-то вниз. На стенах запрыгал голубой луч, мелькая на гранях выступающих камней и пропадая в чёрных глубоких нишах.
      Валя побежала за фонариком. Она царапала себе руки о шершавые стены, спотыкалась об острые камни. Вдруг фонарик обо что-то ударился и погас.
      В первое мгновение Валя растерялась, похолодела, испугавшись темноты. Попробовала ощупью найти фонарь, но он, вероятно, закатился в какую-нибудь трещину.
      В темноте было очень страшно. Казалось, что тяжёлые каменные глыбы опускаются на неё, давят тысячетонной тяжестью. Уже трудно дышать, будто её засыпали землёй...
      Упрямо ползая в пыли, Валя ощупывала каждый камешек, каждый кусочек обвалившейся породы...
      Наконец отёрла со лба холодный пот, села на камень. Спокойным зеленоватым светом мерцал экран «Всевидящего глаза». Валя чуточку успокоилась. Всё-таки она не одна, с ней как бы живой аппарат. Он поможет ей найти фонарик, тень его должна быть видна на экране.
      Валя вскочила на ноги и больно ударилась головой о каменный свод. Слёзы брызнули из глаз. Превозмогая боль, Валя искала фонарик.
      На светлом поле промелькнул тёмный силуэт. Вот он где. Валя сразу повеселела. Но... фонарик не горел. «Ничего, ничего, — мысленно повторяла она, — просто плохой контакт». Валя сняла верхний колпачок с линзой, хотела повернуть лампочку, но острые края разбитого стекла обрезали ей палец...
      Со слезами на глазах, откинув в сторону уже бесполезный фонарик, она поставила аппарат на землю и стала обдумывать своё положение: ясно, что без фонаря идти будет труднее. «Всевидящим глазом» не увидишь ни камней, ни ям, которые часто встречались на пути. На стенах подстерегали её каменные выступы, о них она и при свете ударялась головой. Но Валя всё-таки успокаивала себя: будет осторожней и ничего не случится.
      Самое главное — нельзя было заблудиться, ведь обратная дорога отмечена патронами; правда, их не видели обыкновенные глаза, но «Всевидящий глаз» по этим отметкам должен привести её к выходу.
      Валя надела аппарат и направилась в обратный путь. Она пожалела, что не сделала отметки у поворота, прежде чем бросилась за фонариком. Но это ничего, до поворота всего лишь несколько шагов.
      Ощупывая стены, Валя продвинулась немного вперёд и остановилась. Зная, что тут должно быть узкое отверстие, она опустилась на колени. Но прохода здесь не оказалось, и Валя с удивлением заметила, что, даже приподнявшись, она не упирается головой в каменный свод. Подняв руку, Валя достала до потолка. Шагнула в сторону, в другую и убедилась, что находится в большой пещере.
      Нервная дрожь пробежала по телу. Валя не проходила эту пещеру... В этом она была уверена, но не хотела и думать, что заблудилась.
      Взглянув на экран, она надеялась увидеть тень указателя направления. На светлом круге сколько угодно было теней от разбросанных патронов, но двух патронов, положенных под углом, не находилось, Валя видела патроны даже в ящиках. В стене пещеры выдолблена ниша, где стояли винтовки. Рядом темнели железные ящики, вероятно с пулемётными лентами.
      Здесь раньше находился лагерь партизан. Так определила Валя. В эту минуту она забыла о сейфе с чертежами и даже о потерянной дороге.
      По стенам скользил луч аппарата. Мелькали тени простых домашних вещей: вёдер, кружек, самодельных ложек, вырезанных из жести. В другой стороне пещеры Валя заметила обломки приёмника, его знакомые детали, гранату и пружину от патефона, котелок для варки пищи, сломанную вилку.
      Здесь жили люди-герои. Окружённые врагами, они боролись и не сдавались. Враг уже подходил к Сталинграду. Сотни километров отделяли партизан от своих, и всё же они были сильны и мужественны.
      Валя вспомнила рассказ о старом архитекторе, его веру в торжество жизни. Он не отдал врагу своё творение, созданное во имя мира, а не войны.
      Словно ободрённая этими промелькнувшими перед ней образами, Валя победила чувство растерянности и стала спокойно, шаг за шагом искать оставленные ею отметки. Вытянув руки, осторожно ощупывая ногой землю, она продвигалась вперёд. Валя уже не помнила, проходила ли она по этим узким тоннелям и просторным пещерам. На пути встречались многочисленные разветвления ходов, но нигде не видела она патронов, положенных углом.
      Выбившись из сил, Валя присела отдохнуть, хотела посмотреть на часы, но вспомнила, что в темноте ничего не увидишь. Она знала, времени прошло много, аккумулятор, питающий «Всевидящий глаз», должен скоро разрядиться, и поэтому решила экономить энергию. Она включала аппарат лишь у поворотов или при пересечениях ходов. Без ободряющего зелёного зрачка прибора Валя не могла бы идти дальше.
      В подземелье стояла мёртвая тишина, как тогда на экскурсии в Петропавловской крепости. Сколько часов она бродила в этом бесконечном лабиринте, Валя даже не представляла, но думала, что там, наверху, давно уже зажглись звёзды.
      Она была уверена, что мы будем её искать. Узнаем, в какую сторону уехала машина, и помчимся спасать нашу Валю.
      Не хотелось думать о том, что случится завтра или через три дня. Она не могла допустить мысли, будто никто не придёт к ней на помощь, но в то же время понимала, сколь призрачна эта надежда...
      Она шла и шла, ощупывая стены руками, и у каждого поворота включала аппарат.
      Вдруг на экране мелькнул узкий прямоугольник. Валя мгновенно остановилась и, затаив дыхание, стала разглядывать знакомую тень. Она долго не могла поверить, что видит футляр испорченного фонарика, который бросила несколько часов тому назад. Сомнений не было. Тут же нашла и колпачок с линзой. Значит, все эти часы она кружилась на одном месте.
      Устало опустившись на землю, Валя снова заставила себя встать. Это повторялось много и много раз.
      Сожалея о своей безрассудной выходке, она уже думала, что не имела права подвергать и аппарат и себя такому риску, — если останется жива, то ей никогда не простят этого поступка. Как она доверилась старику, который словно нарочно заманил её к пещере?
      Скоро иссякнет энергия аккумулятора, погаснет экран аппарата, а с ним и последняя надежда на спасение.
      Она во всём виновата, она достойно примет любое наказание, но неужели придётся расплачиваться жизнью за свою неосторожность? С этим Валя не могла примириться.
      И вот уже начал тускнеть, словно подёргиваясь мёртвой плёнкой, «зелёный глаз» аппарата...
      Стараясь использовать эти последние минуты, пока «Всевидящий глаз» ещё смотрел, пока совсем не помутнел его зрачок, Валя шла вперёд, надеясь, что всё-таки мелькнёт знакомая тень двух патронов.
      Вдруг чёрная тень закрыла весь экран. Неужели это конец? «Совсем разрядился аккумулятор», — подумала Валя и задрожала. Она знала, что это придёт, но не так скоро.
      Она остановилась, в последней надежде повернула ручку яркости и от волнения бессильно сползла вниз.
      На экране отчётливо вырисовывался круг.
      Пытаясь овладеть собой, Валя подрегулировала фокусировку, опустила объектив ниже и увидела очертания большой металлической коробки, напоминающей картонку от шляп.
      Она нагнулась и с большим трудом отвалила от стены плоский камень. Он упал с глухим стуком, больно ударил по ноге. За этой каменной дверью Валя нащупала нишу, протянула туда руку и почувствовала холод шероховатого от ржавчины металла.
      Сердце её стучало так сильно, что казалось, слышно было наверху.
      Чтобы увидеть на экране запоры сейфа, она приподняла объектив и в страхе отшатнулась.
      На зеленоватом фосфоресцирующем поле двигалась тень. Она приближалась.
      Слышался шорох шагов...

      Мы будем видеть всё!

      Вы представляете себе наше волнение, когда настала ночь, пробило два часа, затем три, четыре, а о Вале всё ещё не было никаких вестей.
      Андрей пришёл ко мне в номер и лёг на диван. Говорить ему не хотелось, он чутко прислушивался к шагам в коридоре, — видно, хотел услышать частый стук каблучков, так хорошо ему знакомый.
      Мне не спалось, да это было и понятно. Вспоминались разговоры с Андреем. Мне он как-то рассказывал, причём очень сдержанно, о том, при каких романтических обстоятельствах он встретил нашу будущую лаборантку.
      Это было в прошлом году весной. Андрей возвращался после неудачной охоты. Густой туман опустился на землю. Не видно было ни одной тропинки, к тому же становилось темно. Долго блуждал Андрей около озера, отыскивая оставленную лошадь, но туман мешал ему ориентироваться.
      Андрею не хотелось ночевать в лесу. Он прислушался: нет ли лошади где-нибудь поблизости, она вывела бы его на тропинку. Но, кроме плеска воды и крика ночных птиц, он ничего не услышал. И вдруг до него донеслись какие-то странные хрипящие звуки. Что это было — Андрей не знал, но инстинкт охотника заставил его пойти в ту сторону. Совершенно неожиданно блеснул огонёк. Андрей раздвинул мокрые ветки. Среди деревьев, освещённый маленькой лампочкой, стоял радиоприёмник на треножнике. Около него сидела какая-то странная фигура в дождевом плаще и прислушивалась к хриплым звукам, которые вырывались из репродуктора.
      Она повернулась, и Андрей увидел девушку, которая молча указала на еловые ветви, лежавшие рядом, как бы приглашая сесть.
      Андрей спросил у девушки, откуда она, что она здесь делает и как ему выйти на дорогу, но та, ничего не ответив, стала что-то быстро записывать в тетрадь, изредка подкручивая ручки приёмника. Накрапывал дождь, девушка его не замечала. Вероятно, для неё не существовало ничего более важного, чем неприятные хриплые звуки в репродукторе.
      Это была Валя Чернихова — она принимала сигналы, отражённые от далёких атмосферных слоёв. Но всё это стало известно Андрею гораздо позже. А в ту ночь он молча сидел рядом и с любопытством наблюдал за тем, как быстро менялось выражение её лица.
      Она узнавала свою старую знакомую, капризную волну, прилетевшую из ионосферы, и тогда по её сосредоточенно-суровому лицу пробегала детская радостная улыбка.
      Андрей понимал её чувство. Он знал по собственному опыту, как напряжены бывают нервы учёного, изобретателя, проводящего сложный эксперимент. В эти минуты можно забыть обо всем на свете. Так было и с Валей. Она не замечала случайного охотника, сидевшего рядом, не замечала, что давно уже настала ночь, что струйки дождя текут за воротник... Андрей снял тогда с себя охотничью куртку и осторожно прикрыл её ноги.
      Только на рассвете закончились испытания, и Андрей обнаружил, что дорога проходила в десяти шагах от того места, где он просидел всю ночь. Неподалёку стоял фургон испытателей.
      Всё это я вспоминал, глядя на Андрея. Он вертелся на узком диванчике, курил, вскакивал и не давал мне уснуть.
      Ночь тянулась томительно долго. Наконец свет фонаря на потолке побледнел. Наступало утро. Андрей не мог больше ждать, вскочил с дивана и выбежал из номера.
      Вскоре он уже будил меня:
      — Вставай, поедем!
      — Вали нет? — спросил я, протирая глаза.
      Но об этом можно было и не спрашивать — стоило только взглянуть на бледное, хмурое лицо Андрея.
      Он успел съездить в отделение милиции, где узнал, что сегодня рано утром человека, с которым, по нашему предположению, уехала Валя, видели на том шоссе, где мы вчера нашли её сумочку.
      — Поедем, — нетерпеливо сказал Андрей.
      — Куда?
      — Ну куда же ещё! — рассердился он. — Конечно, искать того человека. С нами поедет Колосков, он знает дорогу.
      Мы мчались по знакомому шоссе. Мелькали цветники, фруктовые сады, дачи, сложенные из ракушечника, похожие на светло-жёлтые бруски масла, проносились мимо придорожные кусты шиповника с красными жёсткими ягодами. Мы проезжали мимо домов отдыха, теннисных площадок, посыпанных золотистым песком. Затем пошли холмы, покрытые выцветшей под солнцем сухой травой.
      Издали я увидел канатную дорогу, по ней скользила вагонетка. Я провожал её глазами до тех пор, пока она не добралась до вершины холма и словно указала на синюю с красной полосой машину, которая могла меня заинтересовать. Возле неё стояли два человека в милицейской форме.
      — Ты видишь их? — обратился я к Андрею, указывая на милиционеров. — Может быть, узнаем?
      Прищурив глаза, Андрей взглянул вверх и попросил шофёра остановиться. Щёлкнула дверца машины. Мой друг побежал по узенькой тропинке к подножью холма.
      — Я об этом догадался ещё вчера, — сочувственно сказал Колосков, провожая его взглядом. — Зря он мучается. Что может случиться с Валентиной Николаевной?
      Мы вышли из машины. На всякий случай я взял с собой аппарат. Фёдор Григорьевич, тяжело поднимаясь вверх по склону, говорил:
      — После вчерашних поисков сейфа я что-то начинаю сомневаться. Даже вашему аппарату такая задача не под силу. Бесполезно потеряете время.
      Он сокрушённо вздохнул.
      — Странно, Фёдор Григорьевич. Непонятно. Вы уже перестали верить в нашу технику. Не слишком ли рано?
      — Обиделся? Этого ещё не хватало! — Колосков отобрал у меня чемодан. Я вчера думал, причём не без оснований, что для таких аппаратов есть дела поважнее, чем искать чертежи.
      — Например?
      — Будто вы и сами не знаете? Не пойму, что это — авторская скромность или просто недооценка своего труда? Да мало ли на какие дела способен этот ваш «зелёный глаз»! Ну, к примеру сказать:, вчера, когда вы нашли склад оружия в подземной пещере, я подумал, что ваш аппарат может применяться для поисков, так сказать, уже отработанного «металла войны». Представь себе, это совсем не маленькая задача, — сказал Колосков, заметив мою улыбку. — У нас огромные запасы руды, больше, чем у любой страны мира, но и потребности в металле велики, ты это прекрасно знаешь. Мы должны ежегодно выплавлять десятки миллионов тонн стали. Так почему бы нам не использовать и ту прекрасную сталь, миллионы тонн которой лежат и ржавеют в верхних пластах земли? Мы с тобой были на фронте, знаем, сколько её скрылось в земле: осколки снарядов, мин и бомб, колпаки дотов, старое оружие, рельсы, танковая броня, части машин и орудий. Постепенно они уходят всё глубже в землю, заносятся песком, зарастают травой...
      Он остановился и перевёл дух.
      — Почему бы этот металл войны, — снова продолжал Колосков, — не использовать нам во имя мира. В нашей земле остались не только гусеницы немецких танков, но и осколки английских, американских, французских снарядов. Металл четырнадцати держав вещественно напоминает об их бесславном походе, хотя память наша и так не потускнела.
      Я помню, что Фёдор Григорьевич говорил тогда довольно убедительно. Его взволновала мысль об использовании военного металла, и он развивал её со всей присущей ему страстностью.
      Он ударил в землю каблуком.
      — Вот здесь под нами — железо из многих стран мира. Какой-нибудь осколок снаряда, изготовленного в Пенсильвании, кусок брони из стали, выплавленной в Бирмингеме. Все они очистятся огнём, переплавятся и пойдут на многие наши стройки.
      Колосков замолчал и вопросительно взглянул на меня. Я сказал, что он удивительный выдумщик — каждый день новые проекты — и что мы всё-таки будем искать не только металл войны, но и чертежи дворца, для которого этот металл может быть использован.
      Разговаривая, мы не заметили, как подошли к машине. Один из сидевших в ней был знакомый нам лейтенант, другой — шофёр.
      Машина стояла возле обвалившейся пещеры, где вчера нашли оружие. Колосков опустил чемодан на землю и сочувственно посмотрел на разочарованного Андрея.
      — Ваше описание, — обратился ко мне лейтенант, — оказалось удивительно точным. Мы чуть ли не сразу узнали того человека.
      — Так где же он? — спросил я нетерпеливо.
      — В катакомбах, — спокойно ответил лейтенант.
      — Вы его ждёте?
      Он утвердительно кивнул головой.
      — Но ведь он может выйти другим ходом? — сказал Колосков, наклонившись над провалом.
      Лейтенант улыбнулся:
      — Не думаю. Если это не секрет, то покажите, пожалуйста, ваш аппарат. Очень много о нём рассказывают. Ходят слухи, будто вы этим «глазом» всё насквозь видите....
      Я ответил, что, к нашему сожалению, видим мы ещё далеко не всё — только металл. Тут же я предложил убедиться в этом, раскрыл чемодан, надел на себя аппарат и пошёл вперёд.
      Лейтенант и Фёдор Григорьевич зашагали рядом со мной, наклонившись с обеих сторон над светящимся экраном. Андрей проводил нас недовольным взглядом и опустился на землю около выхода из подземелья.
      — То, что вы видите здесь, вам должно быть знакомо, — говорил я, указывая пальцем на мерцающее стекло.
      На экране появлялись и исчезали тени каски, немецкого автомата, согнутой трубы миномёта. Здесь проходила война, её чёрные тени остались в земле.
      — Как говорится, «перевернём страницу истории», — сказал я и повернул ручку сбоку аппарата. — Заглянем в более глубокие слои.
      Жёлто-зелёные искры пробежали по экрану. Я настроил поточнее и увеличил яркость. Исчезли расплывчатые линии верхних слоёв, и вдруг выплыл из зелёной глубины, как из аквариума, странный предмет, похожий на наконечник пики. Под ним чернел силуэт одноглазого орла. Тёмная полоса, постепенно сужающаяся книзу, пересекала его крылья.
      — Вот вам загадочная картинка, — сказал я своим спутникам. — Как вы думаете, что это может быть?
      — Не знаю, — ответил лейтенант и пожал плечами. — Это похоже на какой-то германский орден?
      — Во всю грудь? — спросил Колосков и усмехнулся. — Впрочем, вы этого не помните. Таких орденов у них не было. Вот так история! — с восхищением говорил он. — Аппарат действительно как бы перелистывает толстую книгу земли по слоям. Перед нами — одна из страниц первой мировой войны. Вы видите немецкую каску с латунным остроконечным шишаком. Тогда каски были кожаные, с блестящим орлом. А вот эта полоса, идущая сверху вниз, вам ничего не говорит?
      Признаться, я не догадывался, что она обозначала.
      — Штык, — подсказал лейтенант. — За смертью пригоняли сюда немца... Идёмте дальше.
      Колосков, не моргая, смотрел на мелькающие тени, словно выплывшие из глубин времени.
      — Да, вот она, живая история! — сказал он. — Наш народ отходчив и незлобив, но, как ни говори, иной раз вспомнишь былое и крепко задумаешься...
      Мы молча бродили по холму, смотря на дрожащие тени, и я думал тогда о словах Колоскова... Давно уж поросли травой поля, где прокатилась война, земля скрыла следы минувших битв, а всё же, проходя по этим местам, я мысленно видел куда больше, чем самый совершенный аппарат.
      Мне казалось, что на этой земле до сих пор ещё не высохли слёзы женщин и кровь моих товарищей, погибших за счастье человечества.
      Я оставил своих спутников и пошёл вперёд. Под ногами словно звенели сухие травинки.
      На экране мелькали тени каких-то странных угловатых предметов, может быть тени войны ещё более давних лет.
      Невидимый луч указывал, что подо мной проходил подземный коридор. Позади себя я услышал торопливые шаги: оглянулся — меня догонял Андрей.
      — Могу тебя заменить, — предложил он, запыхавшись от быстрой ходьбы. — Устал?
      — Ничего, ничего, Андрей. Мы с Колосковым нашли интересное применение этому «зелёному глазу», как он его называет.
      — Дай мне аппарат.
      — Что случилось? — удивился я. — Зачем он тебе?
      — Вдруг мне удастся увидеть его?
      — Кого?
      Андрей замялся и раздражённо ответил.
      — Ведь ты же сам рассказывал, что видел... очки... запонки...
      — Очень хорошо помню. Кстати, ты смеялся над этим.
      — Послушай, Виктор, ну как тебе не стыдно?.. Ты же понимаешь, что сейчас мне не до шуток... Мало ли какие бывают ошибки.
      Я обнял Андрея и попытался его успокоить. Он должен был догадаться, что тогда я не только испытывал аппарат, но искал и знакомые тени. Они всё время стояли у меня перед глазами: очки, ключи, запонки.
      Вместе с Андреем мы шли по жёлтой, ломкой траве.
      Скользили тени по стеклу. Промелькнул силуэт стабилизатора авиабомбы, щит пулемёта, изуродованный ствол противотанковой пушки. Я думал о том, что прав Колосков. Сколько тысяч тонн металла можно было бы достать только из одного этого холма!
      Я направил луч аппарата глубже, желая узнать, не тянется ли там ещё один подземный коридор.
      Сбоку на экране показался небольшой круг. Я посмотрел на него с другой стороны и тут же убедился, что это был не круг, а шар. Мне почему-то представилось, будто нашёл я тогда ядро от пушек Суворова. Около полутораста лет назад он проходил здесь на Балканы, так же как совсем недавно по этим историческим местам шли советские войска.
      Я старался не выпускать подземный ход из поля зрения аппарата. Колючий кустарник цеплялся за одежду, словно хотел задержать нас... Боясь потерять направление подземного коридора, мы двигались напрямик, не обходя кустов.
      Помню, как на экран выплыл большой прямоугольник. Мне пришлось тщательно отрегулировать чёткость изображения, затем отступить назад и повернуть объектив под косым углом к земле. На зелёном стекле резко вырисовывался эллипс.
      Осторожно, затаив дыхание, и почему-то на цыпочках я пошёл вправо. Эллипс постепенно терял свою форму, превращаясь в правильный круг.
      — Сейф, — прошептал Колосков, до боли сжимая моё плечо. — Вон, вон, смотри! По бокам запоры... Узнаю...
      Фёдор Григорьевич оторвался от экрана и прильнул к земле, будто стремясь скорее добраться до чертежей, которые так долго от него скрывались.
      — Как глубоко он спрятан? — спросил Колосков и быстро поднялся с земли.
      — Судя по фокусному расстоянию, на глубине около трёх метров, — ответил Андрей, доставая линейку.
      Колосков побежал к машине и уже на ходу крикнул, чтобы мы отметили место. Он привезёт рабочих с каменоломни.
      — Дай мне аппарат! — нахмурившись, сказал Андрей.
      Я молча отстегнул ремни, всё ещё не понимая, зачем это ему потребовалось.
      Дрожа от нетерпения, Андрей никак не мог застегнуть пряжку. Я хотел ему помочь, но он отбросил мою руку и направил объектив совсем в противоположную сторону от сейфа, затем повернул ручку фокусировки, точно установил её на шестнадцатое деление и максимально увеличил яркость.
      Метр за метром он тщательно просматривал участок подземного хода, который был виден за сейфом.
      Помню, что, совершенно того не ожидая, мы вдруг узнали тень двойника нашего аппарата. В первый момент я даже не подумал о том, как он очутился под землёй. Мне никогда не приходилось наблюдать, как «Всевидящий глаз» выглядит на экране, поэтому я невольно заинтересовался, встретив под землёй его скелет, который был очень похож на чертёж. Я даже подумал о практическом использовании подобного явления, но тут же отбросил эту мысль. Мне так же, как и Андрею, тогда было не до технических проблем.
      Наша находка говорила о том, что под землёй была либо Валя, либо человек, взявший у неё аппарат. Андрей побледнел, лицо, освещённое зеленоватым отблеском, сделалось буквально страшным.
      Да и было отчего. На экране появился силуэт медленно плывущего кольца. Вдруг кольцо метнулось в сторону и замерло.
      — Она! — услышал я шёпот Андрея. — Её часы с браслеткой.
      Он с трудом удерживал аппарат, чтобы тот не дрожал.
      В зеленоватом тумане на стекле я различал крючки, еле заметные шпильки, кнопки. Помню, что было видно особенно чётко — это силуэт комсомольского значка.
      — Я пойду к ней? — вдруг твёрдо заявил Андрей, торопливо отстёгивая пряжки и передавая мне аппарат.
      Мне пришлось доказывать абсолютную нелепость его намерения. Ясно, что Валю он бы не нашёл, а заблудился бы сам в бесчисленных ходах. Я убеждал его подождать Колоскова, он должен приехать с рабочими. Они выроют здесь проход, тогда мы спустимся вниз.
      Однако Андрея трудно было уговорить. Он даже рассердился.
      — Как так? — чуть ли не кричал он. — Человек заживо погребён под землёй. Ему нужна помощь, а ты говоришь — ждать!..
      Не помню, что ещё он кричал. Я никогда не видел Андрея в таком состоянии.
      Куда девались его благоразумие, точный расчёт и осторожность! В те минуты, о которых я рассказываю, он мог броситься в подземелье только затем, чтобы там встретиться с Валей. Нельзя было допустить такой опрометчивости, и в то же время мы никак не могли сообщить Вале о близкой помощи. Я вспоминаю этот момент. Валя была неподвижна, лишь тень браслета дрожала на экране.
      Не знаю, чем бы кончились мои споры с Андреем, но вдруг вмешался лейтенант. За всё время нашего разговора он не отрывал взгляда от экрана.
      — Смотрите, что-то здесь движется!
      Я взглянул на светящееся поле, куда ткнул пальцем лейтенант, и вздрогнул.
      Почему-то я никак не мог привыкнуть к столь знакомому мне сочетанию теней, которые видел тогда уже в четвёртый раз.
      По экрану ползли тени очков, зубных протезов, застёжки «молния», пуговиц, связки ключей, железной трости...
      Лейтенант ожидал ответа, но мне было не до него. Я видел, что тени приближались к силуэту аппарата. Они подплывали к часам с браслеткой...
      Сжимая кулаки, Андрей с отчаянием смотрел на ползущие тени. Да и что он мог тогда сделать? Между ним и Валей — почти три метра каменистой породы... Глухая толстая стена...
      Я всё себе представлял иначе. Моё воображение дополняло виденное на экране.
      Вот по зелёному полю ползёт паук. Это — тень запонки. Паук приближается к браслету. Браслет вздрагивает. Похоже на то, что там, внизу, завязалась борьба.
      Беззвучно мечутся запонки, очки, извивающаяся «молния». Движутся зубные протезы: человек что-то говорит. Часы с браслетом поднимаются вверх...
      Должен сознаться, тогда я представлял себе Валину руку, поднятую как в последней мольбе о помощи.
      Думаю, что в подобном случае мои предположения могли иметь все основания, особенно если учесть волнение Андрея, который буквально повис на мне и задыхался. Я просто не знал, что делать.
      Вдруг тени предметов стали отползать в сторону. Надо было скорее переключить аппарат на общий план, что я и сделал. Тени быстро скользили по стеклу. Я понял, что Валя побежала и старик преследует её. Я бежал поверху, перепрыгивая через колючие кусты и камни, стараясь не отстать.
      Экран неожиданно потемнел, словно закрыла его плотная дымовая завеса. Зеленоватые искорки вспыхивали на чёрном поле, как бы прорываясь откуда-то из глубины...
      Аппарат был исправен, в этом я сразу убедился, — значит, радиолуч упирался в препятствие. Такой случай, как вы помните, уже встречался нам при испытаниях на городской площади. Там луч не мог пройти сквозь чугунные тюбинги. Я не мог предполагать, что в холме, под нами, находились какие-нибудь металлические постройки, созданные руками человека.
      Надо было узнать: где же кончается эта чёрная завеса? Через двадцать шагов экран снова вспыхнул, но на нём уже не было никаких теней.
      Валя и человек с тростью исчезли, будто растаяли в густом дыму...
      К подножью холма подъехала машина. Из неё вышли рабочие с лопатами. Впереди бежал торжествующий Колосков.
      — Где это место? — закричал он ещё издали.
      Занятый мыслями о сейфе, он не заметил нашей тревоги и тут же отдал приказание рабочим рыть в очерченном нами круге. Сам он тоже взялся за лопату.
      Андрей попросил у кого-то лом и с ожесточением принялся долбить каменистый грунт.
      — Без привычки я, конечно, не могу понять, что сейчас видел ваш аппарат, — тихо сказал мне лейтенант. — Какие-то кружки да палочки. Это так и должно быть?
      Мне пришлось сознаться:
      — Мы с вами видели того человека, о котором я уже рассказывал.
      Лейтенант недоверчиво взглянул на меня.
      — По каким же приметам вы его узнали? — заинтересовался он.
      Мне было как-то неловко рассказывать о пустяках, о всяких пуговицах, которые я видел на экране. И, кроме того, было обидно за наше детище, что мы его используем далеко не по назначению. Но, вспомнив, как он помог найти Валю и сейф, я поборол это чувство и решил поделиться с лейтенантом своим открытием в области неожиданного применения «Всевидящего глаза». За Валю я был относительно спокоен. Она исчезла под тёмной завесой, которая занимала небольшой участок. Мы спустимся вниз и несомненно найдём её.
      — Прошу не принимать моих наблюдений всерьёз, — прежде всего предупредил я лейтенанта. — Во многом я, наверное, ошибаюсь, но думаю, что вы сразу это определите. Зрительная память у меня скверная. Но, глядя на экран «Всевидящего глаза», я невольно фиксировал каждую мелочь. Ведь это же технические испытания. Человека, которого мы сейчас обнаружили под землёй, я видел позавчера вечером за дверью. По мелким деталям на экране мне удалось представить себе его внешний облик. Например, по очкам. Они находились не очень высоко, и я понял, что рост у него ниже среднего. Что он худощав, показали близко расположенные пуговицы на двубортном плаще. Запонки с камнями нетрудно было определить по лапкам, удерживающим камни. Искусственные зубы, застёжка «молния», кольцо, металлическая трость дополняли моё представление об этом человеке.
      Лейтенант слушал с интересом, но по его губам скользила улыбка недоверия.
      Гора известковой породы росла. Была выкопана уже порядочная яма. Андрей работал без устали. Голова его то появлялась над землёй, то исчезала.
      Видимо, лейтенанту захотелось узнать дальнейшие подробности.
      — Все это очень тонко подмечено, — похвалил он меня. — Но каким образом вы узнали, что этот человек одинок, что у него отдельная квартира, что он был ранен, занимается фотографией, и даже определили, что у него больной желудок? Вы сказали, что он посещает рентгеновский кабинет. Неужели и эти подробности видит ваш «зелёный глаз»?
      Мне и самому не терпелось кому-нибудь рассказать о своих предположениях, домыслах и наблюдениях, о необыкновенной зоркости «зелёного глаза», поэтому я постарался удовлетворить любопытство лейтенанта.
      — По большой связке ключей от квартиры, от комнат и шкафов я догадался, что он, вероятно, одинок, — продолжал я свои объяснения. — Ранение в ногу подтверждалось застрявшим в ней осколком. Что касается занятия фотографией, то догадаться об этом труднее всего. Я заметил, что примерно на высоте жилетного кармана у человека, которого я рассматривал через дверь, находится кольцо. Сначала я не мог понять, для чего оно предназначалось, но потом заметил небольшой кружок в центре кольца. Мне было ясно, что это светофильтр в кожаном кармашке с кнопкой. Отсюда я сделал вывод, что человек занимается фотографией.
      — Ну, а насчёт больного желудка? — не унимался лейтенант.
      — Я увидел, правда, довольно расплывчатое изображение его желудка на экране. Будто он питается железными опилками.
      Лейтенант вежливо рассмеялся.
      — А на самом деле? — спросил он.
      — Я предположил, что утром он был в рентгеновском кабинете, где перед просвечиванием желудка обычно дают питьё с окисью бария. Следы этого металла я видел на экране. Всё вместе взятое дало мне возможность так подробно описать человека, и если бы не наш аппарат, то я бы не заметил не только, какие у этого человека зубы или запонки, но не обратил бы на него никакого внимания. А сейчас я его прекрасно представляю, он передо мной стоит как живой.
      — Охотно верю, — загадочно усмехнулся лейтенант. — Вы удивительно точно определили его внешность, — и указал на тропинку среди кустарника.
      Я посмотрел туда и замер от неожиданности.
      Раздвигая кусты, тяжело опираясь на блестящую металлическую трость и сверкая на солнце стёклами больших круглых очков, к нам поднимался человек, которого я видел на экране «Всевидящего глаза».
      В этом я не мог сомневаться.
      Он снял шляпу и, вытирая платком мокрый лоб, обратился к лейтенанту:
      — Операция закончена. Я очень рад исполнить вашу просьбу. Чернихова внизу... Отдыхает...
      Он посмотрел на меня и пожевал губами. Протягивая руку, представился:
      — Будем знакомы, молодой человек. Фамилия моя — Никитченко, археолог.
      Я машинально пожал ему руку, всё ещё не веря, что передо мной человек, которого я видел только как тень на экране. Всё у него было на месте: и трость, и очки, и застёжка «молния», и пуговицы на плаще. Мне даже показалось, что в кармане у него звенели ключи.
      — Вы уж извините за беспокойство. Из-за нас вы отложили свою поездку, — с улыбкой проговорил лейтенант, поклонившись Никитченко. — Но я рад, что наконец-то вам удалось встретиться с изобретателем «зелёного глаза».
      — Так это вы? — взглянул на меня поверх очков Никитченко.
      — Я пойду предупредить товарища Ярцева, — сказал лейтенант, — чтобы он больше ни о чём не беспокоился. Потом я прошу извинения, — и смущённо признался мне: — Вы бы могли раньше узнать о том, что я попросил товарища Никитченко найти вашу сотрудницу, но, сами понимаете, у нас не было уверенности, что она обязательно пошла в катакомбы. Я не хотел говорить об этом преждевременно. Зачем тревожить вас понапрасну.
      Лейтенант отошёл, а Никитченко начал восторгаться нашим аппаратом.
      — Прошу понять меня, — говорил он, пытаясь открутить пуговицу на моём пиджаке. — Нам, археологам, совершенно необходим такой аппарат. Ваш «зелёный глаз», как называет его лейтенант, сразу определит, где нужно производить раскопки. У меня, правда, несколько другая специальность. Мои коллеги интересуются глубокой стариной, — они изучают далёкое прошлое человеческой культуры, отыскивают её следы в пещерах доисторических времён. А вот я изучаю совсем иное. Меня интересует не культура вообще, а люди, которые её защищали и спасли от гибели. Я говорю о тех героях, которые жили и боролись в этих подземельях. Вы там не были?
      Я отрицательно покачал головой.
      — Обязательно покажу, — пообещал Никитченко. — Там каждая надпись на стене, каждый оставленный партизанами предмет, будь то самодельная кружка или радиостанция, собранная из трофейных деталей, говорят о великих делах. И как хотите, дорогой друг, меня больше волнуют эти вещи, чем каменные топоры неандертальцев... — Он замолчал, и лицо его сделалось суровым.
      — Но как же вы один находите там дорогу? — удивился я.
      — Я там часто бываю. У меня составлена карта этого района катакомб. Мне знакома каждая отметка на стене. По ним я нахожу подземные лагери партизан. Вчера вот отвёз целый ящик исторических предметов для местного музея.
      Он задумался, словно что-то припоминая.
      — Видите ли, мне очень недостаёт вашего «Всевидящего глаза». Я ещё многого не знаю. Убедительный пример: я был уверен, что сейф находится в катакомбах. Мне даже было известно, через какой вход его туда внесли, но я ничем не мог помочь в поисках.
      — Но почему же вы не сказали об этом раньше? — удивился я. — Этот сейф искали несколько лет, и ваши указания были бы очень полезны.
      Археолог нетерпеливо махнул рукой:
      — О том, что ищут сейф архитектора Бродова, мне стало известно только после вашего приезда. Узнал я об этом от одного из моих знакомых. Он сказал, что в наш город прибыла группа инженеров, которые будут искать сейф с помощью особого аппарата. Тогда-то я и вспомнил, что ещё осенью сорок первого года видел, как поздним вечером ко входу в катакомбы, то есть вот сюда... — он указал вниз, — два человека привезли на тележке какую-то круглую железную коробку. Я тогда должен был встретиться с представителем партизанского штаба, чтобы передать ему некоторые сведения из города. Пока я его дожидался, сидя в кустах, люди с железной коробкой скрылись в подземелье. Через полчаса они вышли обратно и направились в город. При свидании я, конечно, сообщил о сейфе, но тогда не придал этому большого значения. У входа в катакомбы всегда дежурил кто-нибудь из партизан. Если он пропустил людей с ящиком, значит всё в порядке. Я совершенно забыл обо всём этом и, только узнав о ваших поисках, решил сообщить вам, так сказать, свои наблюдения. Позавчера вечером отправился в старую гостиницу. Мне сказали, что вы дома, но в номере было темно, и я не решился вас беспокоить. Вчера искал вас на строительстве, но мне удалось познакомиться только с вашей сотрудницей. Узнав о сейфе, она забросала меня вопросами и так деятельно принялась за поиски исчезнувших чертежей, что, как я полагаю, — он пожевал губами и насмешливо взглянул на меня поверх очков, — доставила вам немало тревожных минут. — Но, поверьте, я никак не мог предвидеть, что эта девушка решится на столь рискованное путешествие. Я торопился к врачу, а она захотела остаться и вызвать вас по телефону.
      — Да, вы были у врача, — подтвердил я. — Видел вас сквозь стену в его кабинете. А потом случайно заметил под городской площадью, на строительстве подземного перехода. Но что вы там делали, не понял.
      — Там попадаются довольно интересные вещи! Возвращаясь домой, я заглянул туда. Пришлось немного поползать. Зато нашёл оружие времён Пугачёва... Но что же это?.. — Он удивлённо взглянул на меня, приподняв очки. — Оказывается, от «Всевидящего глаза» и под землёй не спрячешься?
      — Выходит, что так, — сказал подошедший к нам лейтенант. — Мы прекрасно видели, как вы встретились под землёй с молодой девушкой, нежно взяли её за руку и пошли к выходу.
      Археолог сердито фыркнул.
      — Да, представьте себе, этот молодой человек, — он указал на лейтенанта, — предъявил мне вполне основательное обвинение в злоумышленном похищении юной лаборантки. До этого я предполагал, что мои почтенные седины исключают такие подозрения. Я меньше всего похож на лермонтовских героев. Лейтенант следовал за мной по пятам, и не успел я прибыть на место обвала, где вчера обнаружили пещеру с оружием партизан, как он остановил меня и категорически потребовал, чтобы я в два счёта отыскал вашу неосторожную сотрудницу. Ну, это куда ни шло. Поиски — моя специальность.
      — Так оно и есть, — добродушно подтвердил лейтенант. — Я был уверен, что вам это удастся сделать скорее, чем кому-либо другому. Удивительно, как быстро вы её нашли.
      — Дело пустяковое. Я заметил её следы в известковой пыли. Кроме того, мне хорошо известен этот участок катакомб. — Никитченко сочувственно покачал головой: — Бедная девушка! Она совсем измучилась и почти потеряла надежду выбраться на свободу. Ничего. Впредь не будет поступать так опрометчиво.
      Я не мог не возразить:
      — Ну нет! Плохо вы её знаете. Она всегда будет делать по-своему.
      — Пожалуй, это верно. Она даже там поспорила со мной, утверждая, что идём неправильно. Чуть ли не силой пришлось вести её.
      — Куда же вы потом исчезли? — поинтересовался я. — Аппарат перестал вас видеть, словно вы скрылись под железным куполом. Там имеются какие-нибудь сооружения.
      — Насколько мне известно, нет. Зачем они?
      По тропинке, раздвигая ветки желтеющего кустарника, поднимались Андрей и Валя. Она осунулась, побледнела. В её тёмно-синий костюм глубоко въелась известковая пыль.
      Валя еле шла. Андрей в одной руке нёс аппарат, а другой поддерживал нашу сумасбродную лаборантку. Мне было жаль Валю, но на её измученном лице я не заметил никаких признаков смущения и потому решил высказать ей то, что полагалось.
      — Мне кажется, — начал я возможно строже, — ваш безрассудный поступок, когда вы одна отправились в горящую тайгу отыскивать метеорит, ничему не научил вас...
      Валя молчала. Андрей растерянно глядел на неё. Остальные предусмотрительно отвернулись и отошли в сторону, не желая мешать нашему разговору.
      — А всё-таки мы его отыскали, — наконец сказала Валя, и в глазах её появилось выражение лукавого торжества.
      Я решил отложить этот бесполезный разговор. Не позволяла, если можно так сказать, душевная мягкость. Девушка только что свет божий увидела, от смерти была на волоске, а тут — с нотациями. К тому же Андрей смотрел на меня такими умоляющими глазами, что я не выдержал и уже больше не стал журить нашу упрямицу.
      К нам подошёл Колосков и сказал, что всё уже готово. Сейчас будут доставать сейф.
      Мы подошли к глубокой яме. Я всматривался в зияющую пустоту, но ничего не мог там разглядеть, как в бездонном колодце.
      — Разрешите, я спущусь, — попросила Валя, и глаза её загорелись от нетерпения. — Я знаю, в какой стороне сейф.
      Андрей безнадёжно махнул рукой. Дескать, и этот урок не пошёл ей на пользу.
      По вырубленным ступенькам на стенках колодца я и Колосков спустились вниз. Под землёй нас встретила темнота, сырость, тяжёлый, пахнущий плесенью воздух.
      В узком отверстии светился ослепительно голубой кусок полуденного осеннего неба. Я шагнул в сторону и включил фонарик. Передо мной открылась пещера с очень низкими сводами.
      — Видишь его? — прошептал Колосков.
      Он опустился на колени рядом с большим железным цилиндром и, дрожа от нетерпения, стал сбивать коротким ломиком заржавевший замок.
      С глухим стуком к нашим ногам упала тяжёлая крышка. Луч карманного фонарика осветил свёрнутые в трубки чертежи.
      С лихорадочной поспешностью Колосков схватил один из них и развернул влажный от сырости лист.
      Я увидел тонкие линии высокого ажурного здания. Это были чертежи «Воздушного дворца».
      Мы лежали на траве. Вдали шумело море, а мне казалось, что шелестят сухие листья. Сквозь желтеющие ветви кустарника просвечивало солнце.
      Уже давно уехали в город счастливый Колосков с чертежами, Никитченко и лейтенант. А мы всё ещё спорили, говорили, вспоминали неожиданности, с которыми встретились во время испытаний. Мы в эти дни испытывали не только аппараты, но и самих себя на новых, ещё неведомых путях.
      Андрей протянул мне белый ноздреватый камень с тонкими блестящими прожилками.
      — Смотри. Я нашёл его на том месте, где аппарат ничего не видел. Мы думали, что в земле скрыта металлическая преграда.
      Я долго вертел в руках белый камень, похожий на вулканический туф, царапал его ногтем, стараясь определить твёрдость, и наконец сказал:
      — Похоже на то, что мы нашли руду какого-то неизвестного металла.
      Валя подложила руки под голову и смотрела на облака. Она молчала, видимо думая о чём-то своём, и не слышала нашего разговора.
      — О чём задумались, Валентина Николаевна? — спросил Андрей.
      Валя встрепенулась, провела загорелой рукой по лбу, будто отгоняя какую-то навязчивую мысль.
      — Я не знаю, как это объяснить... Вы мне сейчас рассказывали, что видели прошлое родной земли, находили оружие отгремевших войн. Вы бродили по городу и видели наше сегодня. Но как увидеть будущее? Какой для этого нужно придумать аппарат? Я хочу посмотреть «Всевидящим глазом» на то, что будет через десятки лет. Я хочу знать, как изменится лицо нашей страны, лицо мира.
      — А я никогда об этом не думал, — с растерянной улыбкой признался Андрей. — Мне казалось, что я вижу завтрашний день уже сегодня. Я вижу его в строгих цифрах наших планов, в сводках добытого угля, нефти, металла, в процентах трудовых успехов на заводах и полях... Я привык мыслить математически. Это у вас вызывает улыбку, Валентина Николаевна, но для меня все такие цифры становятся живыми и, если хотите, полными романтики и настоящей поэзии.
      Он задумался, взял у меня камень и подкинул его на руке.
      — Может быть, этот камень завтра изменит лицо всего района. Я не геолог, не знаю, что за металл скрывается в нём. Цинк ли это, свинец, серебро... Может быть, другой какой-нибудь металл, в десятки раз дороже золота... Нам ещё неизвестны многие тайны земли. Наш «Всевидящий глаз» пока близорук. Но мы хотим всё видеть, всё знать. И если сегодня мы увидели то, что лежит у нас под ногами, то будем мечтать и работать над тем, чтобы завтра взглянуть, ну... скажем, на ядро Земли.
      Андрей замолчал... Я смотрел на радужную паутинку. Спускаясь с ветки, она трепетала от дуновения ветерка, но мне казалось, что колеблется она от моего горячего дыхания.
      Я чувствовал, как кровь приливает к голове, горит лицо, тревожно замирает и как бы останавливается сердце, чтобы потом забиться ещё сильнее.
      Бывают яркие радостные минуты, когда первая, ещё неясная, но дерзкая мысль на мгновение сдавливает дыхание, заставляет блестеть глаза. В ней ещё нет ничего реального, но торопливая мечта уже пытается различить общие контуры нового чудесного аппарата.
      Я мечтал о том, чтобы наш будущий аппарат смог увидеть бронзовый век далёких предков. Я хотел перелистывать земные слои, как страницы книги о прошлом, чтобы они стали прозрачными под взглядом «Всевидящего глаза» и смелой мечты.
      Проникнув в глубь земли целым спектром различных частот, послушный луч отразит на экране всё, что скрыто в её недрах: угольные пласты, нефть, подземные реки и пещеры, кости вымерших животных.
      Может быть, мы откроем исчезнувшие города, запрятанные клады... Ничто не скроется от наших глаз!




      Аппарат «СЛ-1»


      Почти два года прошло с той памятной осени, когда мы впервые испытывали «Всевидящий глаз». Учтены были ошибки, накоплен опыт, поэтому я никак не мог себе представить, что при испытаниях нашего нового аппарата, о котором несколько позже я расскажу подробнее, мы опять встретимся с загадками и приключениями.
      Это странное явление в известной мере закономерно, так как речь идёт о первых испытаниях ранее не существовавших аппаратов. Эти довольно капризные приборы нас очень часто озадачивали, так как мы ещё многого не знали и недооценивали скрытые возможности созданных нами конструкций. Правда, и «Всевидящий глаз» и «СЛ-1» не были похожи на многие известные нам аппараты, применяемые для геологической разведки. Даже у нас в институте видные специалисты относились к нашим аппаратам с недоверием. Немудрёно, что испытания приборов, которые казались нашим инженерам фантастическими, тоже бывали не совсем обычными.
      Вероятно, вас интересует, почему я не стал совершенствовать «Всевидящий глаз», а вдруг занялся новым аппаратом? Вопрос, конечно, резонный. Мне не удалось добиться, чтобы радиолуч проникал глубоко в землю. Решение этой проблемы передали другим инженерам, а я настолько увлёкся одним изобретением, которое лежит в основе «СЛ-1», что почти целый год только им и занимался. Некоторые мои товарищи уже рукой махнули, считая, будто у меня появилась навязчивая идея, и я уже стал потерянным человеком для института.
      Однако и директор и главный инженер верили мне так же, как и моим друзьям, поэтому предоставили нам все возможности, чтобы сделать опытную конструкцию.
      Я не буду рассказывать, как создавался аппарат «СЛ-1», для этого нужно довольно много времени, да и вряд ли это вас заинтересует. Если хотите, я могу поделиться впечатлениями о наших последних испытаниях на Урале, но прежде всего я должен хоть немного рассказать о самом аппарате и о том, что мы, техники, понимаем под определением:
      «Забытое чувство»
      Я очень хорошо помню этот день, когда мне вдруг пришлось наблюдать, как на лесной поляне молодой инженер и светловолосая девушка, позабыв, что они давно вышли из детского возраста, играли в прятки.
      Это было особенно удивительным, потому что в игре участвовали мои друзья, которых вы уже знаете: Андрей Ярцев и лаборантка Валя Чернихова.
      Они играли, если можно так сказать, сосредоточенно и торжественно. Андрей стоял лицом к дереву, закрыв глаза рукавом, и будто ожидал той минуты, когда спрятавшаяся Валя крикнет: «Готово!»
      Однако она и не думала скрываться: перебегая с места на место, наша лаборантка что-то прятала в редкой и низкой весенней траве.
      — Готово! — звонко крикнула она.
      Я всё-таки не ошибся, игра продолжалась, хотя и несколько иного характера.
      Андрей повернулся, щурясь от яркого солнца, огляделся вокруг, взял в руки небольшой чемоданчик и пошёл искать спрятанный предмет.
      Медленно бродил он по поляне, вдруг быстро нагнулся, поднял какую-то коробочку и передал её Вале.
      Никогда я не мог предполагать, что мои друзья будут испытывать аппарат таким необычным способом. Я подождал ещё немного и вышел на поляну с другой стороны.
      Первая удача, видимо, их ободрила. Они были так заняты своими опытами, что на моё появление не обратили внимания. Откровенно говоря, я даже почувствовал некоторую обиду, но потом подумал, что друзья не виноваты. Испытания оказались увлекательными, — в это время многого не замечаешь.
      Андрей в голубом комбинезоне, из-под которого виднелись широкие белые рукава и отложной воротник шёлковой рубашки, был похож на фокусника, демонстрирующего сложный номер. Утреннее солнце, пробивающееся сквозь листву, будто золотыми блёстками разукрасило его скромный наряд. Движения Андрея были торжественны и эффектны, как у иллюзиониста.
      Театральным жестом он взял аппарат и приподнял его над землёй. По бокам чемодана блестели никелированные пластинки с чёрными дырочками. Андрей откинул верхнюю крышку, под которой находилось молочно-белое стекло, и повернул выключатель. Послышалось глухое гудение мотора, зажглась контрольная лампочка, и по стеклу забегал яркий синий луч.
      — Итак, продолжаем, — торжественно объявил Андрей. — Заказывай, Валюша, что сейчас искать. Посмотри в свою алфавитную книжку.
      Валя с серьёзным видом кивнула головой и лёгким движением поправила непослушные светлые волосы.
      — На какую букву?
      — На любую.
      Андрей отошёл с аппаратом в сторону.
      Валя зажмурилась и раскрыла книгу. Я не хотел мешать начатым испытаниям, поэтому из-за спины Вали осторожно заглянул в книгу, где в странном сочетании были выписаны слова, начинавшиеся на букву «с»: сено, сера, сухарь, судак, слива...
      Помню, эта новость меня удивила. Я тогда ещё не знал, что Валя завела такой перечень.
      — Какая строка? — нетерпеливо спросила Валя. — Да быстрей же! — Она поморщилась от досады.
      — Семнадцатая сверху, — наугад ответил Андрей. — Что там?
      — Сосна!
      — Попробуем. Лес лиственный, но думаю, что наш прибор найдёт здесь и сосну. Какой у неё индекс?
      — ЗД-644, — прочитала Валя.
      Андрей повернул два переключателя на аппарате, установил шкалу индексов на соответствующее деление и медленно стал вращать ручки, как на приёмнике, когда выискиваешь далёкую станцию.
      Аппарат, как ему и полагалось, молчал. Короткий синий луч весело бегал по тёмному экрану. Наконец луч успокоился и стал вытягиваться, одновременно отклоняясь вправо. Андрей поворачивал чемодан до тех пор, пока светящаяся черта не перестала расти.
      — Направление прямо на юг! — воскликнул он, глядя на компас, который находился рядом с экраном.
      Мне надоела роль безмолвного зрителя. Признаться откровенно, программа полевых испытаний нашего «СЛ-1», утверждённая главным инженером, была совсем иного характера. Мне следовало бы тут же пресечь «детскую самодеятельность» инженера Ярцева и лаборантки Черниховой, раз они проявили ненужную инициативу без согласования с начальником лаборатории, то есть со мной. Но неожиданные возможности, которые открывались перед созданным нами аппаратом, как вы понимаете, увлекли и меня. Аппарат «СЛ-1» испытывался по принципу своеобразного пеленгатора.
      Мы углубились в лес. Деревья только что распустились, и сквозь их свежую зелень белели похожие на взбитую мыльную пену облака.
      Андрей шёл быстро, лавируя между деревьями. Наша лаборантка ревностно следила за ним, ей самой хотелось взять аппарат. Наконец Ярцев замедлил шаг, повернул чемодан, не опуская глаз с экрана, и остановился.
      — Здесь...
      Мы с Валей одновременно подняли головы. Будто упираясь в облака, стояла сосна. Её лилово-розовый ствол поднимался из кустов орешника.
      — Без ошибки, — обрадованно сказала Валя и рассмеялась.
      Я смотрел на чуть выпуклое стекло экрана, где застыл синий луч, и мне почему-то вспомнилась старая сказка, слышанная ещё в детстве. Будто существовал на свете таинственный хрустальный шар. Если поднести его к глазам, то внутри шара, в мерцающей полутьме, можно увидеть тонкий синий луч. Он дрожит и движется, как стрелка компаса, указывая дорогу. Луч, бегающий по стенкам хрустального шара, находил клады, отыскивал живую и мёртвую воду, приводил путника к скрытому в тёмной чаще заколдованному цветку.
      Конечно, в это трудно поверить, но синий луч из старой сказки вдруг очутился на испытательном полигоне Института прикладной радиотехники.
      Мы продолжали испытания. Меня не могли удовлетворить первые успехи «синего луча». Найти дерево в лесу нехитро. Уж если друзья решили пробовать аппарат столь странным образом, то следует ставить перед ним более сложные задачи. Надо искать то, чего в лесу обычно не бывает... Всё это я высказал Андрею.
      Валя упрямо смотрела в землю и, видимо, была недовольна моим вмешательством. Ей, как всегда, хотелось показать свою самостоятельность. В этих испытаниях она даже Андрея старалась оттеснить на второй план, но понятно, что ей одной ничего не удалось бы сделать.
      Андрей согласился с моим предложением.
      — Теперь заказывай ты, — сказал он. — Где книга индексов?
      Валя подняла голову и, обрадовавшись случаю, решила похвастаться, что она совершенно самостоятельно определила и записала в алфавитной книге 940 названий. Всё это можно было искать нашим аппаратом.
      Я удивился её настойчивости и вполне искренне одобрил эту работу. Несмотря на все недостатки нашей лаборантки, её, я бы сказал, не совсем уравновешенный характер, работником она была золотым. Никто не мог так хорошо смонтировать прибор, наладить его и провести измерения, как Валя Чернихова.
      Вы меня простите, что я отвлекаюсь от основного рассказа, но для объективности нужно подчеркнуть эти особенности нашей лаборантки, иначе вы подумаете, будто она просто вздорная, упрямая девчонка, которая доставляла нам только одни хлопоты и волнения, как это случилось при испытаниях «Всевидящего глаза».
      Итак, я решил дать более сложное задание для проверки «СЛ-1».
      — Представьте себе, Валентина Николаевна, что нам нужно найти каучуконосное растение.
      — Ничего особенного. — Валя пожала плечами. — Я это предусмотрела. В книге есть хондрилла.
      — А резина, каучук?
      — Индекс ВГ-342, — сказала Валя, заглянув в книгу.
      — Ищите.
      Тут я подумал, что мы сейчас подойдём с аппаратом к моему прорезиненному плащу. Его я снял и оставил в кустах, так как мне было жарко.
      Но аппарат повёл нас совсем в другую сторону.
      Пришлось усомниться в точности показаний и предупредить Валю, которая уже завладела аппаратом, что она неправильно идёт. Вероятно, надо взять правее.
      — Этого я не замечаю, — упрямо сказала лаборантка, выходя из чащи на дорогу. — Пока я верю в аппарат.
      — Как же не верить? Он уже нашёл каучук в автомобильных шинах, насмешливо проговорил Андрей, указывая на грузовик, видневшийся на дороге.
      Мы подошли ближе. Из кабины выглядывал шофёр. Он спросил нас, как проехать в Иваньково. Андрей подробно объяснил, «индекс ВГ-342» нажал кнопку на руле, благодарно погудел и скрылся за поворотом.
      — Ну что ж, — сказал я Андрею, — прибор не виноват. Попробуем теперь, как он отзывается на полезные ископаемые. Скажем, на нефть, как он чувствует её продукты, включая керосин, газолин, парафин...
      — Опять придём к автомобилю, — проворчал Андрей. — Хоть бы с дороги ушли.
      Валя недовольно взглянула на него, поставила аппарат на землю и снова раскрыла книжку.
      — «Нефть и её продукты — КР-818», — прочитала она и установила требуемый индекс.
      Я следил за лучом на экране прибора. Вначале синяя черта была еле заметна и стояла на месте, потом понемногу начала расти, одновременно отклоняясь в левую сторону.
      Андрей посмотрел на экран и улыбнулся.
      — Сейчас мы откроем «третье Баку».
      Видимо, желая ещё раз убедиться в правильности поставленного индекса, Валя проверила переключатели и торопливо пошла в ту сторону, куда указывал луч.
      Мы снова возвратились в лес. Под ногами лежал мягкий ковёр из прошлогодних листьев, похожих на обрывки коричневой обёрточной бумаги. Сквозь них пробивалась молодая трава.
      Валя вдруг остановилась и осторожно, точно боясь кого-то спугнуть, стала приближаться к кусту бузины. Не скрывая улыбки, Андрей раздвинул ветви и достал мой плащ. Я был смущён и разочарован. На этот раз прибор явно ошибся.
      С досадой смотрела Валя на синий луч, застывший на экране. Он упрямо показывал на плащ.
      Андрей с озабоченным видом приподнял крышку аппарата и начал искать в нём неисправность.
      Я понимал, что дело не в этом. При испытаниях «СЛ-1» мы встретились с более серьёзными осложнениями, чем обычные неполадки в схеме. Об этом догадывалась и Валя.
      Опустившись на землю, она сорвала одуванчик и, напряжённо о чём-то думая, рассеянно водила им по губам.
      — Может быть, я перепутала индекс? — неуверенно проговорила она, взглянув на шкалу. — Нет, правильно.
      — Всё правильно, — сказал со вздохом Андрей, закрывая крышку прибора. Он молча достал портсигар и протянул его мне.
      Я машинально полез в карман, стал искать зажигалку. Её там не оказалось. Пришлось попросить Андрея посмотреть, нет ли её в кармане плаща. Откровенно говоря, мне было очень досадно, что первые испытания «СЛ-1» не оправдали наших ожиданий. Глядя на экран, я жевал мундштук папиросы.
      Вдруг синий луч стал увеличиваться и в короткое мгновение достиг края рамки.
      Андрей прикуривал. Он протягивал и мне голубой огонёк зажигалки.
      — Вот она, нефть. В зажигалке бензин, как я полагаю? — торжествующе сказала Валя и с некоторой снисходительностью посмотрела на нас.
      — Возможно, это случайное совпадение, — осторожно заметил Андрей.
      Он был прав. Такие неожиданности всегда требуют проверки, поэтому я потушил зажигалку и, размахнувшись, бросил её подальше. Она блеснула на солнце и упала в заросли осоки высохшего болотца.
      — Однако! — проворчал Андрей. — Смелое решение.
      Мне было понятно его недовольство. Ему не понравилось подобное обращение с подарками. Зажигалку подарил он. Это его собственная конструкция, рассчитанная на вечность.
      Валя усмехнулась, взяла чемодан, приподняла его повыше, чтобы он оказался на траектории полёта «вечной зажигалки», и, смотря на луч, направилась в осоку. Там она ходила довольно долго, затем быстро нагнулась и молча подняла зажигалку над головой.
      — Не то, друзья мои, не то, — доказывал я, когда мы стали подводить итоги первых испытаний. — Нужна настоящая, серьёзная проверка по утверждённой программе. Нельзя же заниматься игрой в прятки, хотя этот метод испытания вы сегодня и пытались использовать.
      Андрей недовольно нагнулся к аппарату и повернул выключатель. Лёгкое жужжание сразу прекратилось.
      — Охотно принимаю ваши замечания, — поджав губы, сказала Валя. — Каюсь и в легкомысленности и несерьёзности. Но мы совсем не знаем возможностей аппарата, поэтому так и получается. Программа испытаний слишком узка. Она не охватывает даже и десятой доли всего того, на что способен «СЛ-1».
      Далее наша лаборантка начала доказывать необходимость скорейшего окончания монтажа упрощённого аппарата «СЛ-3». Для геологических поисков, по её мнению, такой прибор более удобен.
      — Не согласен, но спорить не хочу, — улыбнувшись, сказал Андрей.
      — Да это и бесполезно.
      Упрямство Вали нам было известно по её приключениям в тайге и катакомбах.
      Несомненно, что из всего этого рассказа о первых испытаниях «СЛ-1» вы ещё не представляете себе сущности нашего прибора. Должен оговориться. «СЛ-1» оставался загадкой довольно продолжительное время не только для учёных, работающих в области электрорадиоразведки, но и для универсальных специалистов широкого профиля, каких было немало в нашем институте.
      Всё стало более или менее ясным после одного несколько необычного технического совещания, где я впервые докладывал о принципах действия «СЛ-1». Вот об этом совещании я и хотел рассказать.
      Представьте себе конференц-зал научно-исследовательского института. В окна тянулись солнечные лучи, я сидел в кресле у самого окна и не без волнения думал о предстоящем докладе. В первый раз мне приходилось выступать с таким ответственным и, пожалуй, очень смелым сообщением перед видными учёными, представителями самых разнообразных отраслей науки. Мои друзья, Андрей и Валя, доказывали, что не следует особенно смущаться, если некоторым специалистам наше изобретение покажется явно фантастическим и даже кое у кого вызовет улыбку. Об этом же предупреждал меня и директор. Он подолгу засиживался в лаборатории нашей молодёжной бригады, принимая самое близкое участие в разработке аппарата «СЛ-1».
      Вспоминая об этом, я должен сказать, что мы испытали много тревог и радостей, работая над аппаратом, но никогда не чувствовали такого волнения, как в день моего доклада. Собрание было необычным. В зале встретились физики, химики, биологи, инженеры-радисты, инженеры-светотехники, конструкторы и даже врачи.
      В первом ряду сидели мои друзья и помощники. Среди них были Андрей и Валя. Они безуспешно старались сделать вид, что им безразлично, как учёные отнесутся к нашему изобретению. День, мол, обычный, собрание как собрание. Волноваться не следует.
      Я, помню, подошёл к столу президиума и, еле передохнув от неожиданной колющей боли в сердце, посмотрел на лица слушателей. Я заметил только одно выражение — жадный, нескрываемый интерес. Это объяснялось просто: о «синем луче» ходило много легенд.
      В своём докладе я не стал говорить о значении геологической разведки для нашего хозяйства. Всем известно, какое важное место занимает она в планах наших пятилеток. Я перечислил существующие способы разведки ископаемых, говорил о том, что железные руды обнаруживаются по их магнитным свойствам — с помощью приборов, в принципе похожих на компас. Другие металлы находят по их электрическим свойствам методами электро— и радиоразведки. Пласты каменной соли и озёра нефти, залегающие глубоко под землёй, исследуют, сейсмическим путём, устраивая искусственные землетрясения.
      — Прошу извинить меня за смелость, — сказал я и тут же невольно подумал: «за отчаянную смелость». — Но я хотел бы доложить собранию, что нашей небольшой группой, с помощью других работников института, найден новый универсальный способ разведки, который позволяет обнаруживать многие химические элементы и их соединения на расстоянии нескольких сот метров.
      Во рту у меня стало сухо. Я увидел, нет, вернее, почувствовал, что по залу как бы прокатилась неторопливая волна. Слушатели приподнялись в креслах. Однако не всех взволновало моё заявление. Лицо нашего главного инженера ничего не выражало, кроме спокойного внимания. Зато его сосед, профессор, с квадратной бородой и седыми длинными волосами, беспокойно ёрзал на месте, порываясь задать вопрос.
      — Наш аппарат обнаруживает не только химические элементы, — продолжал я, но и многие их соединения, в том числе входящие в организм животных...
      Оживление в аудитории усилилось.
      — ...растений, насекомых. — Я говорил, повышая голос, но сдержанный шум не умолкал.
      Помню, что меня тогда охватило сомнение: удастся ли при таком недоверии слушателей убедительно рассказать о сущности нашего изобретения? Но это была минутная слабость, я сразу ринулся в атаку, прекрасно понимая, что каждая смелая мысль требует абсолютных доказательств и её нужно защищать.
      — Действительно, на первый взгляд моё заявление может показаться абсурдным, — говорил я, — но прошу меня выслушать внимательно. На чём же основан принцип действия нашего прибора?
      Профессор с квадратной бородой приложил руку к уху и словно боялся пропустить хоть одно слово.
      Далее, мне помнится, я стал рассказывать примерно так:
      — В аппарате «СЛ-1» мы попытались как бы усовершенствовать одно из наших пяти чувств, несправедливо обойдённое вниманием учёных.
      Для того чтобы улучшить зрение, люди изобрели очки, микроскопы, телескопы и другие приборы. Изобрели аппараты, чтобы видеть сквозь дерево, камень, живое тело. Телевизор позволяет нам видеть то, что делается за сотню километров от нас.
      Чтобы лучше слышать, человек выдумал телефон и радио. Он слышит голос издалека, за многие тысячи километров. Он изобрёл чувствительные микрофоны и усилители, с их помощью можно слышать даже, как растёт трава. Он создал звукозапись, чтобы услышать то, что сказано вчера.
      Человек изобрёл термометры, показывающие сотые доли градусов, пирометры для измерения температур в печах, где плавится сталь. Он выдумал специальные индикаторы — аппараты, определяющие шероховатость поверхностей, для того чтобы усовершенствовать наше чувство осязания.
      Мы с каждым годом всё больше вооружаем наши чувства. Хитроумные приборы делают наше зрение всё острее, слух тоньше, осязание чувствительнее.
      Но кто скажет, что мы стали сильнее чувствовать запах или вкус?
      — Почему такое пренебрежение к этим двум человеческим чувствам? — спрашивал я слушателей.
      Уверенный, что слушатели не могут мне возражать, я уже совсем осмелел и докладывал так, будто привык это делать ежедневно.
      — Оставим в стороне чувство вкуса, — говорил я. — Здесь человек не пользуется приборами. Опытный дегустатор по глотку вина уверенно определяет его тип, может назвать сорт винограда, из которого оно сделано, год урожая и даже указать местность, где этот виноград вырос. Это настоящее искусство, так же как и дегустация чая, табака, сыров и так далее. Здесь не всегда помогут приборы.
      А что вы скажете о чувстве обоняния? Оно у нас в полном пренебрежении. Мы его почти не используем в нашей жизни для каких-нибудь серьёзных целей, если не считать такой отрасли хозяйства, как парфюмерия. Но разве это чувство не нужно человеку? У нас удивительно беспомощно чувство обоняния. Оно очень слабо развито, примерно как у курицы.
      В зале прошелестел смех. Я поднял руку, как бы призывая к вниманию, и снова заговорил:
      — Прошу извинения за этот пример, не совсем обычный для научного доклада, но в данном случае я пользуюсь точной терминологией: да, именно, как курица или другая птица, мы можем, чувствовать запах и в этом отношении далеко отстаём от многих животных, обладающих весьма совершенным чувством обоняния. Только птицы, обезьяны и лягушки имеют такое же слабое обоняние, каким природа наделила человека.
      Для нас совершенством кажется чутьё собаки. Мы с завистью говорим: «У него собачий нюх».
      Мы так мало придаём значения обонянию, что даже не придумали названия человеку, который вовсе лишён этого чувства, а таких, кстати, довольно много. Мы говорим «слепой», «глухой», а как назовём человека, утратившего чувство обоняния? Мы ничего достоверно не знаем о физической природе этого чувства. Существует несколько теорий: одни учёные говорят, что мы ощущаем запах благодаря механической бомбардировке нервных клеток в нашем носу частицами пахучего вещества, легко улетучивающимися и потому обильно рассеянными в воздухе. Другие утверждают, что это химическая реакция между молекулами пахучего вещества и протоплазмой нервной клетки. «Нет, ничего подобного, — доказывает третий учёный, — это молекулы пахучего вещества воздействуют на клетки особыми внутримолекулярными колебаниями, вызывая явление резонанса!»
      Мы практически проверили эти теории, поставили сотни экспериментов и сейчас можем продемонстрировать новый прибор, который назвали «СЛ-1» или «Усилитель запаха».
      Я поднял с пола чемодан из жёлтой кожи, поставил его на письменный стол и продолжал:
      — Наше обоняние несовершенно, однако должен сказать, что нос человека всё же весьма чувствительный орган при всех его недостатках. Никакими приёмами химического анализа нельзя определить одну двадцатипятимиллионную грамма пахучего вещества в литре воздуха. А между тем эту ничтожную примесь ощущают клетки слизистой оболочки нашего носа.
      Но этого нам кажется мало. Аппарат «Усилитель запаха» обладает, — тут я попросил извинения за не совсем научную терминологию, — чутьём собаки, увеличенным в двести раз.
      А как известно, собаки различают по запаху металлы и многие другие вещества. Вспомните, что во время минувшей войны собаки обнаруживали по запаху тола мины, закопанные в землю. Даже несовершенное человеческое обоняние может отличить медь от железа, мы не спутаем запах медного пятачка и запах лезвия ножа. В данном случае речь идёт о запахе окислов этих металлов.
      Мы живём в мире запахов, но знаем лишь немногие. Мы их просто не замечаем, хотя каждое вещество и даже каждый предмет обладает своим особым, неповторимым запахом. Это свойство позволяет нам различать сорта дерева, материи, строительных материалов. Вспомните, как пахнет глина, известь, мел? Усилив свою способность воспринимать запах и умея точно анализировать его, человек несоизмеримо расширит границы познания. Перед ним как бы заново раскроется мир. Он воспользуется поистине новым чувством, которое не только поможет ему изучать тайны земных недр, но и многие неясные ещё для него особенности животного и растительного мира...
      Я мог бы фантазировать без конца, так как твёрдо верил в будущее нашего аппарата, к тому же перестал смущаться, чувствуя внимание аудитории, но мои мечтания прервал директор института.
      — О перспективах потом, — сказал он, — вы ничего не сообщили об устройстве прибора.
      Замечание было вполне справедливое, оно сразу мне напомнило, что я говорю уже долго, а самого главного ещё не сказал. Перейдя к объяснению принципа работы «СЛ-1», я прежде всего рассказал, как он устроен.
      — В нашем приборе, — говорил я, — с двух сторон имеются решётки. — Тут я повернул чемодан, чтобы их всё видели. — За решётками находятся всасывающие рупоры, через них компрессор засасывает воздух. Вот в этих камерах, — я открыл крышку чемодана и указал на овальные блестящие коробки, — воздух сжимается. Здесь концентрируются все запахи, которые улавливаются правым и левым рупорами. Сквозь камеры пробегает тонкий, как волосок, луч света и падает на фотоэлементы, расположенные сзади камер.
      Всё это я демонстрировал не только на аппарате, но и на чертеже.
      — Теперь о самом принципе, — торжественно заявил я. — Известно, что учёными открыта способность рассеянных молекул различных веществ поглощать ультрафиолетовую часть светового спектра. Но ведь эти находящиеся в воздухе молекулы разных пахучих веществ мы воспринимаем как запах. Установлено, что каждый запах, или, точнее, рассеянные молекулы каждого данного вещества, обладает способностью поглощать световые волны только определённой длины. Вот на этом принципе и построен селектор — та часть прибора, которая из множества запахов, окружающих нас, отбирает только один искомый.
      Среди моих слушателей, как я уже говорил, были представители разных специальностей, поэтому я хотел возможно яснее рассказать о принципе работы «СЛ-1», так, чтобы он был понятен и биологу, и физику, и просто грамотному человеку.
      Я показывал основные детали нашего аппарата,
      — Смотрите, — говорил я, берясь за ручку шкалы. — Сейчас я поворачиваю дисковое устройство, состоящее из сотен миниатюрных призмочек, расположенных по кругу. Настраивая аппарат на требуемый индекс, я прохожу, как по диапазону приёмника в поисках станции. При этом то одна, то другая призмочка пересекает световые лучи, направленные на фотоэлементы.
      Далее я рассказал о том, что в отделе оптики нашего института доктором технических наук Голубевым разработаны особые призмы, которые пропускают только строго определённую часть спектра. Каждая такая призмочка пропускает узкий пучок света одной какой-нибудь волны, поглощаемой тем или иным запахом. Предположим, я ставлю ручку шкалы на индекс КР-848, что соответствует нефти. Если в одной из камер среди многих миллиардов различных молекул находятся молекулы нефти, то свет от лампочки будет ими поглощён и через фотоэлемент пойдёт ослабленный ток.
      Эти ничтожные изменения тока усиливаются в миллионы раз многоламповыми радиоусилителями и подаются на отклоняющую систему электронно-лучевой трубки, на экране которой и появляется синий луч. Ток, приходящий от правого усилителя, от правого рупора прибора, отклоняет светящийся луч на экране вправо, а от левого усилителя — влево. Значит, если запах приходит справа, то и луч будет указывать именно в эту сторону.
      Всасывающие рупоры направлены несколько книзу, поэтому аппарат хорошо чувствует запахи на земле. Это обеспечивает точную направленность прибора при поисках, например, полезных ископаемых.
      — Не буду отвлекать вашего внимания на всем известные особенности электронно-лучевой трубки, когда в зависимости от напряжения увеличивается светящаяся черта, — продолжал рассказывать я. — Это явление мы использовали в «СЛ-1», где при большой интенсивности запаха луч увеличивается по длине.
      Я говорил ещё долго, чертил схемы, приводил формулы. Конечно, я не мог рассказать обо всём. Да и не ждали от меня собравшиеся учёные, чтобы я поведал им долгую историю создания аппарата, историю бесконечных поисков, в которой успехи слишком часто сменялись разочарованиями. Я не хочу говорить о какой-то особой стойкости моих друзей, о жертвенности в науке, когда ради неё учёные забывают всё на свете, не спят, не обедают и не улыбаются. Мы работали, как все, дружно и упорно.
      Идея аппарата, правда, ещё очень смутная, впервые появилась у меня. Дальнейшую работу мы вели все вместе. Андрей делал расчёты, я конструировал, Валя занималась измерениями и исследованиями деталей. Потом, когда первый макет аппарата был собран, Андрей в стремлении к исчерпывающей точности начал исследовать молекулы всех веществ, которые только попадались ему на глаза.
      Валя хоть и спорила с ним, но также была увлечена этими неожиданными испытаниями. В результате были проверены физические свойства молекул нескольких сот веществ.
      Несомненно, что только успехи советской оптики, в частности работы доктора Голубева, который изготовил по нашей просьбе свои чудесные призмочки, позволили осуществить наш смелый замысел. Инженеры из конструкторского бюро показали исключительное мастерство и уместили чрезвычайно сложный и громоздкий прибор в небольшом чемодане.
      Но разве я мог обо всём этом рассказать в кратком научном докладе? Может быть, и вам уже наскучили мои пояснения, но ничего не поделаешь. Без них трудно будет понять, чем были вызваны те неожиданные приключения, с которыми мы встретились на Урале. Они по-своему определялись техническими особенностями аппарата.
      Но вернёмся к нашему совещанию.
      Я спешил закончить доклад, то и дело поглядывая на часы. Отведённое мне время истекло.
      Я налил из графина воды и с жадностью выпил. Помню, что от волнения зубы застучали о край стакана. Ещё бы, я ждал самого страшного. До нас никто не занимался усилением запаха. Больше того: об этой возможности никто ничего не знал и даже не представлял себе, что когда-нибудь люди станут усиливать запах и увидят его на экране вполне реального аппарата.
      Наступила томительная пауза. Словно издалека я услышал первый вопрос:
      — Существующими приборами мы обнаруживаем металл на глубине сотен метров. Каковы преимущества вашего аппарата?
      Это спросил геолог.
      — Вы проверяли аппарат в поисках ископаемых? — нетерпеливо спросил профессор с квадратной бородой.
      Я почувствовал, что у него накопилось много вопросов. Но что ему ответить? Видимо, мы слишком поторопились с сообщением о нашем изобретении, так как многое требовало тщательной проверки...
      С места поднялся невысокий старичок в аккуратном коричневом пиджаке и недовольно заявил.
      — Если бы мне сказали, что изобретён прибор, который может найти иголку в песке морском, то я поверил бы. Это можно сделать хотя бы миноискателем высокой чувствительности. Но когда мне говорят, что вот на столе стоит прибор, который может отыскать арбуз, зарытый в песке, я, извините, не верю. Прошу подробнее рассказать о результатах испытаний.
      Не буду перечислять всех вопросов. Чувствовал я себя довольно скверно. Точно на экзамене, каждый специалист спрашивал меня, как говорится, «по своему предмету», а я не мог быть и физиком, и химиком, и биологом одновременно. Многие из учёных глубоко заинтересовались идеей, вложенной в новый прибор, но они хотели знать исчерпывающие данные о его работе и притом вполне конкретные...
      Наши испытания в лесу показались мне и вправду детской игрой в сравнении с теми требованиями, которые — совершенно резонно — предъявляли учёные к нам и к нашему аппарату.
      Последним взял слово высокий человек с розовым лицом и аккуратно расчёсанным пробором.
      Он говорил сдержанно, деловым тоном, с подчёркнутой вежливостью, словно боялся чем-то обидеть докладчика. Отрекомендовал он себя представителем Института редких металлов, причём оговорился, что на мой доклад попал случайно. Доклад его серьёзно заинтересовал. В прошлом году комплексная экспедиция, посланная на Урал, обнаружила в одном районе следы рубидия, но есть ли там месторождение, пригодное для эксплуатации, точно не определила. Наш прибор «Всевидящий глаз» не мог им помочь. На его экране было полное затемнение, так как в уральской земле находятся чуть ли не все существующие в мире металлы.
      Представитель Института редких металлов хотел уточнить возможности нашего нового аппарата. Об этом он сказал примерно следующее:
      — Насколько я понял докладчика, предлагаемый им метод позволяет вести ускоренную разведку и находить тот или иной металл даже там, где встречаются лишь его микроскопические вкрапления. У меня есть практическое предложение: не желаете ли вы испытать свой аппарат в указанном районе? Если вы действительно найдёте месторождение рубидия, пригодное для эксплуатации, то тем самым докажете бесспорную возможность практического использования разработанного вами «Усилителя запаха». Это будет тем более ценно, что все обычные методы разведки в этом районе не дали желательных результатов. Вам, вероятно, известно, что даже самые опытные геологи не могут определить без сложного химического анализа минералы, в которых содержатся редкие металлы: цезий, рубидий, индий, рений и другие. Если вам это удастся, то лучшего доказательства практической ценности вашего аппарата не потребуется.
      Что мне оставалось делать? Я невнятно подтвердил целесообразность этого предложения, сказал, что вообще мы не отказываемся от подобной практической проверки «синего луча», выразил уверенность в успехе, обещая когда-нибудь найти и рубидий, однако заявил, что область применения нашего аппарата гораздо шире. Хотел было вновь пуститься в доказательства, но меня прервал директор.
      — Об этом мы поговорим потом, — сказал он и повернулся к представителю Института редких металлов. — Я думаю, ваше предложение весьма полезно. Оно сразу разрешит многие споры. Ну, а вы, товарищ Петров, — спросил он, — согласны, не откладывая дела в долгий ящик, выехать на Урал?
      Я посмотрел на Андрея. Он выразительно кивнул головой.
      Валя, как всегда в этих случаях, поджала губы и сидела с непроницаемым видом. Она несомненно думала, что с выездом нужно подождать, пока не закончится монтаж и наладка аппарата «СЛ-3».
      Нельзя было отказываться, и, несмотря на явное недовольство нашей лаборантки, я всё же согласился на предложенные испытания, в надежде, что нам удастся доказать практическую ценность «СЛ-1».

      Омегин — наш сосед

      Да, именно о нём, о нашем загадочном соседе, я и хотел сейчас рассказать после того, как вам стало известно о сущности аппарата «СЛ-1», переставшего быть научной загадкой.
      В испытаниях «Усилителя запаха» и всех приключениях, связанных с нашей поездкой на Урал, Омегин играл главную роль «героя». Впрочем, в этом вы убедитесь из дальнейшего.
      Я помню одно утро. И не потому, что оно было особенно прекрасным. Так же, как всегда, розовело безоблачное небо, отражаясь в воде. Такими же розовыми казались верхушки сосен. Но в это памятное утро у меня не было тех розовых надежд, с которыми я приехал сюда на испытания.
      Мы уже целую неделю ездили с двумя аппаратами по району, где были обнаружены следы редкого металла — рубидия. Через два дня должна приехать комиссия и сделать своё заключение о практической пригодности нашего аппарата. Но нам ещё нечем было похвастаться. Мы не нашли ни одного месторождения. Взятый нами «Всевидящий глаз» тоже ничего не обнаружил. Его экран, как правильно заметил представитель Института редких металлов, часто темнел, что указывало на присутствие в земле металла, но какого — неизвестно. Этого не мог определить «Всевидящий глаз». Наши новые аппараты находили разные металлы, однако нужного нам рубидия мы не встречали.
      Валя с нами не поехала. Она хотела во что бы то ни стало закончить сборку прибора «СЛ-3». А для него ещё не были готовы призмы, их обещали дать через три недели. За это время Валя собиралась пополнить книжку индексов.
      Вместо Вали со мной и Андреем поехал техник Сандро Беридзе. Несмотря на темпераментность характера, он бывал очень усидчив, когда брался за исследовательскую работу.
      В экспедиции Сандро оказался незаменимым. Он отлично знал силовое хозяйство аппаратов, которые работали на аккумуляторах Ярцева.
      — Будьте уверены, — убеждал нас Сандро, — у меня аккумуляторы никогда не откажут.
      Они в самом деле никогда не отказывали, аппараты работали исправно, но тем не менее рубидия мы не нашли.
      Я, помню, сидел тогда на берегу, думал обо всём этом и смотрел на высокие известковые ступени, спускавшиеся к реке. По ним могли бы шагать только великаны. Я даже представил их живыми.
      Наконец мне надоело бесцельное созерцание красот природы, я со злостью бросил камень в воду и побрёл к палатке. Навстречу мне шли с полотенцами Андрей и Сандро: видимо, решили искупаться.
      Сандро, по обыкновению, всё время вертел головой и удивлённо смотрел на окружающее, словно впервые увидел мир. У него был острый глаз и настоящее любопытство исследователя.
      В этот раз его заинтересовал шофёр. Он лежал на спине под машиной, разбросав по земле ноги в огромных жёлтых ботинках. Сандро дёрнул Андрея за рукав.
      — Смотри, — указал он взглядом на башмаки, — как две сковороды с яичницей.
      Андрея привлекло другое. Он остановился у машины и концом полотенца провёл по никелевой решётке радиатора. На полотенце появилось рыжее пятно. Ярцев досадливо поморщился и недовольно сказал шофёру:
      — Вот что, молодец, у тебя совесть есть? Неужели ты не видишь, до чего машину довёл?
      Шофёр с недовольным видом вылез из-под кузова.
      — Сырость здесь большая, — проворчал он. — Каждый день вытираю. От реки, что ли?
      Парень вертел в руках тряпку, покрытую грязными бурыми пятнами.
      Сандро снисходительно и в то же время понимающе смотрел на его растерянное лицо.
      — Нельзя спокойно смотреть на эту рыжую проказу, — с неожиданной горячностью заговорил Андрей, стараясь убедить шофёра. — Ты подумай, сколько нужно затратить труда, чтобы превратить бесформенный кусок руды в этот радиатор. Сотни часов! Не сосчитать! — Он выхватил линейку из кармана и выразительно помахал ею. — И если мы не будем ухаживать за металлом, сохранять его, то весь наш труд превратится в рыжий порошок. Тебе это понятно?
      Мне было жалко смущённого парня: он не знал, что ему делать, — то ли скорее вытирать радиатор, то ли слушать лекцию строгого начальника. Надо было как-то смягчить неуместную горячность Андрея, поэтому я стал доказывать ему, что он преувеличивает опасность, что человек успешно борется с упрямством природы. Он придумал различные способы предохранения металла от окисления: тут и хромирование, и кадмирование, и никелирование, и оцинковка, и окраска. Я также усомнился в виновности шофёра, утверждая, что облицовка радиатора заржавела давно.
      Однако Андрея трудно было убедить. Его уже не интересовала первопричина нашего спора, он позабыл о шофёре и с упорством, достойным лучшего применения, стал защищать свои принципиальные позиции.
      — Ты говоришь о разных покрытиях, никеле, хроме, кадмии, о всяких таких известных вещах, — доказывал он, — но, несмотря на все эти способы защиты металла, человечество теряет из-за ржавчины ежегодно половину всего добываемого железа. Сколько труда пропадает даром! И всё почему? Я уверен, что по крайней мере половина уничтожаемого ржавчиной железа пропадает именно потому, что мы ещё не научились его хранить как величайшую ценность, как золото! Да, да, именно как золото, — подчеркнул он, поймав недоумевающий взгляд шофёра. — Это наша сила. Чугун, сталь — ведь это наравне с углём, нефтью первые показатели, определяющие наше хозяйство и его оборонную мощь. — Андрей пристально взглянул в глаза шофёра. — И вот эта ржавчина на радиаторе, и вон те ржавые болты на колёсах — всё это непоправимые потери в нашем хозяйстве. Когда я иду по улице, — продолжал он, — и вижу проржавевшую водосточную трубу, мне хочется взять ведёрко с краской и самому густо закрасить эти рыжие лишаи... Я иной раз думаю, что надо бросить все наши фокусы с аппаратами и заняться более полезным делом: поисками нового способа предохранения металлов от ржавчины, абсолютно надёжного, не похожего на все существующие. Вот это, я понимаю, благодарная работа для исследователя. Сколько металла можно спасти!..
      Андрей замолчал, потом встряхнул головой и, перекинув полотенце через плечо, быстро зашагал к реке. За ним отправился Сандро.
      Шофёр растерянно посмотрел им вслед, затем, как бы опомнившись, схватил тряпку и с ожесточением стал тереть никелированную решётку радиатора.
      Я забрался в палатку, лёг на разостланную кошму и стал бесцельно смотреть на туго натянутое полотно, просвечивающее желтоватым светом. На этом фоне, как на экране кино/проносились силуэты птиц и стрекоз, трепетали тёмные очертания веток.
      На мгновение появился профиль шофёра, и сразу же застрекотал — мотор, как своеобразная звуковая иллюстрация. Послышались неразборчивые голоса, как это бывает иногда в плохом кино, и на экран выплыл женский профиль. Хорошо были видны только лоб, нос и волнистые волосы, потому что нижняя часть лица закрывалась силуэтом стакана. Я видел, как постепенно убывала в нём вода.
      Мелькнуло в воздухе красное пятно прозрачного платочка, которым женщина вытирала рот, и всё исчезло. Слышался лишь рокот удаляющегося мотоцикла.
      Несколько минут экран был пуст. Потом на нём появилось новое лицо, тоже мне незнакомое. Человек в широкой шляпе вытащил из кармана пробирку, посмотрел её на свет и осторожно спрятал в карман.
      — Где я могу видеть начальника экспедиции? — спросил незнакомец басом.
      — Пожалуйста, он в палатке, — ответил шофёр.
      Я приподнялся на локте. В палатку, согнувшись, вошёл человек в соломенной шляпе, какие носят обычно курортники. Просторный белый костюм подчёркивал его огромный рост и ширину плеч.
      — Разрешите быть знакомым, — забасил он. — Омегин — ваш сосед. Сетую на свою фамилию: каждая девчонка на почте обязательно переврёт и напишет «Онегин». А на самом деле моя фамилия Омегин. Видимо, назван в честь последней буквы греческого алфавита — омеги.
      Я предложил ему сесть.
      — Благодарствую, — сказал он, деловито размещая своё огромное тело на походном табурете.
      — Наслышаны мы о вас и ваших чудесных аппаратах, — гудел Омегин. — Слухом, как говорится, земля полнится. Привычны мы к успехам советской науки, но я, грешник, хоть убей, не могу поверить, что такие аппараты существуют. Я даже по темноте своей не могу представить, на каком таком хитром принципе можно такую штуку соорудить? — Он выжидательно помолчал.
      Несомненно, что у меня не было намерения сразу же рассказывать о принципе действия нашего аппарата, поэтому Омегин, не дождавшись ответа, вздохнул и спросил:
      — Ну, как успехи? Чай, всякие органические и неорганические ископаемые находите в земле?
      Помню, я отвечал немногословно и даже несколько насторожённо, хотя был уверен в полезности этого человека для наших поисков. Я сказал ему, что мы занимаемся в основном металлом, что ищем рубидий и до сих пор безрезультатно. Рассказал о том, как неподалёку от лагеря обнаружили огромный пласт железной руды. По этому случаю я должен поехать в город и дать телеграмму.
      — Наверное, пришлют сюда изыскательскую партию для пробного бурения, — закончил я.
      — Опять железо, опять медь, теперь ещё рубидий! — недовольно воскликнул гость и пожал плечами. — Все силы брошены на то, чтобы искать металл. Не понимаю я этого одностороннего увлечения. Нельзя же забывать и другие материалы.
      Признаться, меня удивило это странное заявление. Я никогда не мог себе представить, что широкое использование металла в нашей жизни можно называть «односторонним увлечением».
      — Металл — самый прочный из материалов, — говорил я, чувствуя, что вряд ли тут нужны доказательства. — Мы им пользуемся на каждом шагу.
      — Вот именно на каждом шагу, — буркнул Омегин. — Это оттого, что мы с вами не умеем хозяйничать. Пора понять, что сейчас на смену железному веку идёт новый век...
      В этот момент у входа в палатку появились Андрей и Сандро. Они уже выкупались, и на их мокрых волосах, как мельчайшие бриллиантики, сверкали капельки воды.
      Омегин не заметил моих друзей, так как сидел спиной к выходу. Он поднял палец вверх и торжественно произнёс:
      — Настал век... пластических масс! — Ударив себя кулаком по колену, странный гость горячо продолжал: — Они уже давно были испытаны в самых ответственных деталях машин: из пластмассы делались шестерёнки, подшипники, части автомобилей и самолётов. Сейчас всюду, где только нужен дешёвый, лёгкий или, скажем, прозрачный материал, применяются пластмассы.
      — Ну, а турбины, цилиндры двигателей или, например, металлорежущие станки тоже будут делаться из пластмассы?
      — Конечно, нет, — рокочущим басом возразил Омегин и опасливо посмотрел на скрипевшую под ним табуретку. — Во многих случаях металл незаменим, этого я не отрицаю, — продолжал он. — Но если металл нужен для двигателей и резцов, для деталей, где нужна особая прочность и противодействие высокой температуре, то давайте только для этой цели и использовать металл, будем беречь его. Зачем, скажите пожалуйста, нужно человеку совать в рот ложку из нержавеющей стали, когда имеется великолепная пластмасса, прочная и красивая, как слоновая кость? — Он даже закрыл глаза от удовольствия и умиротворённо добавил: — Вот приходите ко мне. Здесь неподалёку находится моя, так сказать, резиденция — опытная станция Главхимпрома, — там вы увидите, как можно обойтись в жизни без металла.
      Из-за широкой спины гостя выглядывали удивлённые лица Андрея и Сандро.
      — Знаете что, дорогой коллега, — решительно сказал Омегин. — Будьте моим добрым союзником!
      — То есть противником металлов? — переспросил я, не в силах сдержать улыбку. — Думаю, что и без меня у металла достаточно врагов. Одна ржавчина чего стоит! Только полчаса назад я прослушал довольно убедительную лекцию моего товарища на тему «Коррозия — заклятый враг металлов». Так что же вы мне предлагаете? — в шутку спросил я у гостя.
      Но он, видимо, не хотел её принимать и снисходительно смотрел на меня, как бы говоря о неуместности иронического скептицизма, когда разговор идёт о серьёзных вещах.
      — Оставьте металлы! — небрежно махнул он рукой. — Помогите мне искать новую смолу для пластмассы, если ваши аппараты на это способны. Где-то здесь поблизости залегает совсем особенная горная смола, а я не могу её выследить.
      — Видите ли, товарищ Онегин... — осторожно начал я.
      — Омегин, — мрачно поправил он.
      Я извинился и сказал ему, что задание нашей экспедиции согласовано с Институтом редких металлов, но Омегин не дослушал.
      — Опять металлов! — загромыхал он басом, уже не сдерживая своей досады. — Да знаете ли вы, что можно сделать из этой смолы, которую я предлагаю вам искать?
      Он быстро вытащил из кармана оранжевый диск, затем геологический молоток и передал их мне.
      — Вот, — закричал он, — бейте, колите «хрупкую пластмассу», можете греть её и морозить, травить кислотами и щелочами, строгать и пилить. Она не ржавеет. Она... — тут Омегин остановился и закончил почти шёпотом: — она вечная. Из неё можно памятники делать. Помните стихи? — Он привстал и с чувством продекламировал: — «Металлов твёрже он и выше пирамид». Разве это не мечта о пластмассе, мой молодой коллега? Как вы думаете?
      Омегин усмехнулся и грузно сел. Табуретка жалобно пискнула и покачнулась.
      — Разве это материал? — пренебрежительно сказал гость, придерживая покосившуюся ножку. — Из пластмассы можно сделать такое кресло, которое будет в десять раз прочнее и в десять раз легче этой колченогой табуретки.
      — И в сто раз дороже, — не удержался я.
      — Ну, это ещё как сказать, — возразил Омегин. — Погодите годик, другой, тогда увидите. Ну, колите, бейте её, — вдруг вспомнил он о переданном мне образце пластмассы.
      Я неловко стукнул молотком по диску. Он остался целым, не было даже царапины. Не успел я положить молоток на место, как из-за спины моего гостя просунулась голая волосатая рука, взяла молоток и со всего размаху стукнула по кружку.
      Омегин изумлённо взглянул на меня.
      — Сандро Беридзе, — услышал он за спиной голос нашего техника и с некоторым смущением пожал протянутую руку. Так оригинально представился гостю Сандро.
      Кряхтя и вздыхая, Омегин повернулся, чтобы посмотреть на него, и увидел у входа в палатку уже не одного, а двух невольных свидетелей своего горячего выступления в защиту пластмассы.
      — Омегин, — хмуро поклонился он, пожимая руку Андрею. — Значит, металл будете искать? — спросил наш сосед, уже обращаясь ко мне.
      Он поднялся во весь свой огромный рост, касаясь головой верха палатки.
      — Да, до тех пор, пока не выполним свою задачу.
      — Не одобряю, — лениво бросил Омегин и медленно вышел из палатки.
      Мы с интересом рассматривали пластмассовый диск, оставленный неожиданным гостем. Он был зеркально-блестящим, лёгким, от удара звенел, как металл, и походил на странное небьющееся стекло. Действительно, можно было поверить, что этому материалу принадлежит большая будущность.
      Снова на полотняном экране палатки появилась огромная шляпа Омегина.
      — Простите, коллега, что я вам надоедаю, — сказал он, останавливаясь у входа. — А где это всё-таки найден рудный пласт, о котором вы говорили? Если, конечно, не секрет?
      — В двух километрах отсюда.
      — А по какой дороге? Направо или налево?
      — Направо.
      — Так ведь там же моя опытная станция! — в отчаянии воскликнул он и снова исчез.
      Андрей рассмеялся.
      — Вот энтузиаст! Ненавидеть ложку только за то, что она сделана из металла! Это уже чудачество, — сказал он с досадой.
      — А знаешь, мне нравятся такие люди, — возразил я Андрею. — Они всегда одержимы какой-нибудь большой идеей. Именно такие люди и двигают творческую мысль. Вот это человек! — восхищался я. — Абсолютная последовательность. Он не терпит никакого металла. Наверное, способен разорвать в клочки рецепт врача, если тот пропишет ему железо от малокровия.
      — Нет, дорогой, на малокровного он совсем непохож, — со смехом сказал Сандро и вышел из палатки.
      Ему ещё нужно было проверить укладку багажа, так как настало время собираться в дорогу.
      — Этот энтузиаст «пластмассового века» пришёлся тебе по вкусу, — с усмешкой сказал Андрей.
      Он угадал. Мне нравились в нашем соседе его настойчивость и уверенность в своей правоте. Я решил поближе познакомиться с Омегиным и даже готов был искать его горную смолу. Всё это я высказал Андрею, на что он не замедлил выразить своё недовольство.
      — Узнаю любвеобильное сердце и довольно странные принципы, — иронически заметил он. — Ты всегда утверждал, что при первом знакомстве надо думать о каждом человеке как можно лучше. Ты восторженно наделяешь его самыми лучшими качествами, а потом, если он оказывается совсем не таким, как ты предполагал, глупо и растерянно спрашиваешь себя: «Как же это так получилось? Ума не приложу!»
      Андрей даже передразнил меня, но, как известно, на друзей редко обижаются, поэтому я просто не обратил внимания на его не очень добрую шутку.
      — Да, это мой принцип, — согласился я. — Зачем я буду заранее скверно думать о человеке? Какое я на это имею право? Но вот ты, Андрей, чересчур насторожённо относишься к людям.
      — Ничего не поделаешь, печальный опыт многотрудной жизни, — усмехнулся он. — Не везёт. Иному человеку одни ангелы встречаются, а мне слоны. Обязательно ногу отдавят. Причём я даже не могу на них сердиться: всё это не со зла.
      Он замолчал, смотря на бабочку, застывшую на горячем от солнца полотне.
      Должен сказать, что настроение Андрея мне было понятным. Перед самым отъездом ему не повезло с одним изобретением. Впрочем, о нём вы уже знаете. Я говорю об аккумуляторах Ярцева. На технической конференции, которая происходила у нас в институте, выступил начальник лаборатории аккумуляторного завода и довольно убедительно, в резких выражениях, буквально уничтожил изобретение Андрея. Как ни старались другие выступавшие смягчить эту не очень справедливую оценку, данную аккумуляторам Ярцева, всё же у многих остался неприятный осадок и тем более у самого изобретателя.
      Но не это определяло настроение моего друга, а совсем иное, о чём я и хотел с ним поговорить.
      — Сколько лет ты знаешь Валю? — спросил я.
      Андрей вздрогнул и сурово ответил:
      — Давно. Но какое это имеет отношение к вопросу об «одержимых»?
      Помню, я обнял его за плечи и стал горячо убеждать, что он тоже одержим манией недоверчивости. Он не доверяет даже самому себе. Сомневается в своём чувстве к Вале. Всё время испытывает его, как бы взвешивает, проверяет чуть ли не на счётной линейке. Причём происходит это не из-за того, что Андрей расчётлив по натуре, совсем нет. Он просто боится, не за себя, а за Валю, что она ошибётся в нём и испортит свою жизнь на долгие годы.
      Всё это я ему сказал по-дружески и по-деловому, так как давно уже наблюдал за не совсем обычными взаимоотношениями своих подчинённых, что подчас вредило нашей лабораторной работе.
      Может быть, не совсем тактично я вмешивался в сугубо личные переживания инженера и лаборантки, но, во-первых, мне надоели их страдающие хмурые лица, а во-вторых, я злился и никак не понимал, какие ещё выдуманные препятствия могли стоять на пути к их общему счастью.
      Впрочем, вы знаете Валин характер. Он многому мешал.
      — Всё-таки Валя по тебе скучает, — сказал я Андрею. — Письма шлёт. Ждёт, беспокоится.
      — Ещё бы! — горько усмехнулся он. — Спорить не с кем.
      Как от сильного порыва ветра, закачалась палатка. Ворвался Сандро, протягивая мне ржавый болт.
      — Ехать нельзя: все лопнули.
      Андрей взял болт и внимательно осмотрел его свежий излом.
      На железе выступили тёмно-красные пятна, похожие на капли запёкшейся крови.
      Что-то новое и неизвестное встретилось на нашем пути.
      Наклонившись друг к другу, мы рассматривали ржавчину странного вида, словно кристалликами покрывшую болт.
      — Удивительно! Просто удивительно, — говорил Сандро, растерянно разводя руками. — Все болты на передних колёсах разъедены. Ехать нельзя! А болты новые — шофёр недавно менял. Обыкновенная ржавчина так не разъест.
      В моём воображении мгновенно возник силуэт человека в огромной шляпе, рассматривающего пробирку. «Чепуха какая», — сразу отогнал я эту мысль. Однако спросил:
      — Кто был около машины?
      — А это мы сейчас узнаем, — с загадочной улыбкой ответил Сандро.
      Он взял аппарат, стоявший в углу палатки, включил и поднёс к нему диск из пластмассы, оставленный Омегиным.
      — Пусть понюхает!
      Сандро медленно вращал ручку настройки, щёлкая переключателями при переходе на другую серию индексов. Наконец ему удалось определить индекс пластмассы, вернее — её примесей, оставшихся после прессовки кружка.
      — СК-448, — сказал Сандро.
      Андрей с обычной своей методичностью занёс индекс в тетрадь.
      — Сейчас проверим, какой гость бродил у нашей машины! — торжественно заявил Сандро и нетерпеливо выбежал из палатки.
      Андрей рассмеялся и пошёл вслед за ним. Меня тоже заинтересовали опыты нашего техника. Ещё бы, новое применение аппарата! Но в это мало верилось.
      Когда я вышел из палатки, то увидел, как Сандро, низко опустив чемодан, медленно водил им по траве. Я с понятным вам интересом наблюдал за нашим техником. Использовать прибор для разведки ископаемых в таком необычном применении может только он.
      Впрочем, чего тут греха таить, не менее интересное применение я когда-то нашёл для «Всевидящего глаза».
      Ползая с аппаратом по траве, Сандро напоминал комического сыщика из старого детективного фильма.
      Неожиданно луч на экране метнулся вправо.
      Сандро приподнялся и, глядя на экран, как на компас, быстро пошёл в ту сторону, куда указывал луч. Я, не отставая, шёл за техником и из-за его плеча видел, как постепенно луч вырастал. Наконец, Сандро упёрся в переднее колесо автомашины.
      Андрей поднял валявшийся на земле обломок болта и поднёс его к аппарату. Луч готов был выпрыгнуть за пределы экрана, с такой силой он устремился к болту.
      — Как хочешь, но факты — упрямая вещь. Этот болт трогал человек, который держал в руках пластмассу, — заявил Андрей. — Я не знаю, чему верить, то ли аппарату, то ли здравому смыслу. Выходит, что наш «СЛ-1» доказывает возможность существования научного фанатизма.
      Мне было, признаться, не по себе. Опять аппарат, как нарочно, толкал нас на всякие нелепые умозаключения. Причём тут фанатизм? Нельзя же всерьёз поверить, что поборник «века пластмасс» решил над нами «весело подшутить», показав на практике, сколь хрупки и ненадёжны металлические детали.
      — Болты могли лопнуть на полном ходу, — будто угадывая мои мысли, сказал Андрей. — Тогда нам бы пришлось продолжать испытания «в царстве теней». Стоит ли после этого думать о каждом впервые встретившемся человеке так уж восторженно, как это рекомендуете вы, дорогой Виктор Сергеевич?
      Как я уже говорил, Андрей никогда не упускал случая, чтобы съязвить. Правда, это он делал по-дружески, однако в тот момент я был не на шутку раздосадован и его иронию счёл неуместной.
      Нашему технику не терпелось как следует освоить аппарат. Он переключал его на разные индексы, ходил с ним возле машины, обнаруживая то нефть, то каучук, то хром, то свинец, десятки разных органических и неорганических соединений, из которых был создан автомобиль.
      — Рубидий! — вдруг изумлённо проговорил Сандро. — Здесь где-то есть рубидий... Я поставил на него индекс.
      Андрей подбежал к тому месту, куда указывал синий луч, наклонился и поднял осколок какой-то породы.
      — Да это лепидолит! — воскликнул он, протягивая мне розоватый камень.
      Я был ошеломлён. Рубидиевая руда у нас в лагере? Мы ведь тысячи раз проверяли здесь свои аппараты и ничего не находили.
      — Кто мог принести сюда этот осколок? — спросил я у друзей.
      Сандро удивлённо взглянул на меня и снова занялся аппаратом. Он наклонился над экраном и вдруг увидел в траве кусочек яркого шёлка.
      — Ещё одна новость, — сказал он вполголоса, разворачивая перед нами красный платок. — Ай, как хорошо пахнет!
      Я вспомнил светлый экран палатки, взмах прозрачного платка в руках незнакомки. Не она ли обронила кусок рубидиевой руды? Кроме неё и Омегина, в лагере никого не было.
      Опустившись на колени, Сандро разглядывал следы на примятой траве.
      — Здесь проезжала другая машина, — растерянно заметил он. — Но почему я вижу следы только одной пары колёс?.. Скажи, пожалуйста!
      — Не ищи, Сандро. У неё всего два колеса, — пояснил я, — это просто мотоцикл.
      — Мотоцикл и был, — подтвердил шофёр. — Тут барышня одна проезжала, останавливалась, камеру подкачивала.
      — А какая она собой? — спросил Сандро, поднимаясь.
      — А такая, — ответил шофёр, — обыкновенная.
      Сандро с восторгом и завистью взглянул на аппарат. Мне показалось, что он потрясён его неожиданными возможностями. В. самом деле, почему ему, Сандро, не поручают испытать «СЛ-1»? Не месторождения лепидолита отыскать, не минерал, а просто-напросто найти человека, который знает, где скрывается эта рубидиевая руда.
      Он повернул ручку индексов, на минуту задумался и с живостью обратился к Ярцеву:
      — Андрей! Скажи, пожалуйста, духи «Тубероза» — это какая цифра? Наверное, у нас в книжке есть. Я помню, Валя записывала.
      Ярцев посмотрел на меня с улыбкой, пожал плечами и, заглянув в книгу, сообщил индекс туберозы.
      Сандро поставил ручки прибора, как требуется по инструкции, настроил на индекс, подсказанный Андреем и несколько раз обошёл с аппаратом вокруг машины.
      — Так и знал, — объявил он, с укоризной глядя на шофёра, — ваша «обыкновенная» всю машину захватала своими лапками, надушёнными «Туберозой». Я этот запах на всю жизнь запомнил. Не ошибусь. Пока мотоциклистка тут возилась, водитель, я так думаю, дремал под деревом.
      — А я что? Я ей и не препятствовал, — с обидой сказал шофёр. — Пусть интересуется. Машина наша новой марки, сибирского завода, здесь ещё таких не видали. А девушка ничего, обходительная: всё расспрашивала, зачем мы приехали, да сколько нас, да как фамилия начальника, да что делаем...
      Нас удивил рассказ шофёра. Даже Сандро возмутился.
      — Ну, а ты рад стараться. Все подробности выложил?
      Шофёр рассердился.
      — Да что вы за дурака меня считаете? Я этих любопытных страсть как не терплю. Я ей прямо сказал, что нас семь охотников, а нашего начальника зовут Кузьмой. А она всё не унимается, спрашивает, а чья, дескать, эта машина? А сама так и норовит в неё залезть. Тут уж я ей такое сказал, что она вскочила на свой мотоцикл и мигом ускакала.
      На нашем небольшом совете мы наметили план дальнейших действий.
      Испытания откладывались до тех пор, пока не будет отремонтирована машина. Я предложил выяснить с помощью «СЛ-1», кто оставил у нас в лагере кусок породы, которую мы безуспешно искали. Мы с Андреем решили воспользоваться любезным приглашением Омегина и отправиться к нему в гости. Ведь лепидолит мог обронить и он. Сандро должен был попробовать найти мотоциклистку. Несомненно, кто-то из них знал, где находится месторождение рубидиевой руды. Правда, я сомневался, чтобы по запаху на дороге можно было отыскать человека. Для этого «СЛ-1» не предназначался. Мы никогда об этом не думали.
      Андрей инструктировал Сандро.
      — Тщательно учитывай интенсивность запаха, направление ветра, характер почвы. Помни, — говорил он, — что это научные испытания, а не весёлая прогулка.
      У Сандро блестели глаза от радостного волнения.
      — Ай, спасибо! — воскликнул он. — Сейчас будем пробовать. Ну, Сандро, везёт тебе... Давайте скорее чемодан! Надо торопиться, иначе я эту рассеянную девушку, теряющую платочки, тоже потеряю.
      Попрощавшись с нами, он взял аппарат и, наклонившись над экраном, быстро зашагал по дороге к мосту.
      — Не увлекайся, Сандро! — крикнул я вслед. — Возвращайся скорее!
      Но он уже не слышал меня.
      Андрей приготовил свой мотоцикл и к заднему щитку пристегнул ремнями второй аппарат. Этим нехитрым приспособлением мы пользовались для ближних разведок.
      Я вскочил на багажник. Мотор затрещал, и мотоцикл вынес нас на дорогу.
      Мчались мы в облаке пыли. До боли чесалась шея от колючих песчинок, точно обдували её из пескоструйного аппарата. Я не мог даже на секунду отнять руку, чтобы поправить воротник и защитить себя от песка, так как нужно было крепко держаться.
      Вдруг мотоцикл резко затормозил, — я чуть было не перелетел через голову Андрея.
      Он соскочил с седла. Я увидел идущую в сторону от дороги тропинку.
      — «Наш сосед», вероятно, живёт в том леске, куда ведёт тропинка, — заметил Андрей, поворачивая мотоцикл. — Как этот медведь называл свою берлогу? «Опытная станция Главхимпрома»?
      Я не совсем понимал цели нашего визита. Узнать о месторождении рубидиевой руды? Но ведь Омегин и сам бы сказал об этом. Ведь ему известно, зачем мы сюда приехали. Если же мы хотим полюбопытствовать насчёт странной коррозии болтов, то это неудобно и щекотливо. Он может обидеться.
      — Ты хоть подумал о том, что мы будем говорить хозяину? — спросил я Андрея. — Глупо подозревать его в странных шуточках. Дескать, не вы ли, товарищ Омегин, проводили опыты с болтами нашей машины?
      Андрей виновато посмотрел на меня.
      — Нет, надо полагать, что подобные вопросы выясняются несколько иначе.
      — А всё-таки? Не искушён я в дипломатических тонкостях. Научи, пожалуйста.
      — Ну... прежде всего выясним некоторые детали путём наводящих вопросов.
      — А дальше?
      — Там видно будет. Разве можно в таких случаях составлять подробный план действий?
      — Ну, смотри, как бы нам не испортить всё дело. Здесь нужен народ поопытнее, чем мы с тобой.
      Андрей ничего не сказал, видимо соглашаясь со мной.
      Мы снова заняли свои места на мотоцикле и помчались по тропинке. Начинался редкий лес.
      Я раздумывал об испорченной машине и сильно досадовал. Мы не могли ехать дальше продолжать испытания. Я укорял себя, что не послушал Валю. Может быть, она была права, предлагая нам ждать окончания монтажа «СЛ-3» и только тогда выехать на испытания. Она считала, что именно этим «карманным» прибором, работающим контактным способом, можно найти рубидий. Мне не совсем нравился «СЛ-3». При поисках ископаемых его обязательно нужно прикладывать к земле или к породе, которую хочешь обследовать. Кроме того, «СЛ-3» настраивался заранее только на один запах. В данном случае на запах одного из соединений рубидия, часто встречающегося в породах. Маленький, буквально карманный «Усилитель запаха», который так нравился Вале, отличался сравнительной простотой. В нём не было всасывающего компрессора — его мы заменили электрическим подогревателем для активизации запаха, — не было диска анализатора и других сложных элементов. Поэтому и чувствительность этого прибора была меньше, чем у «СЛ-1».
      В тот день, когда мы с Андреем ехали к дому Омегина, я особенно много думал об этом приборе, живо представляя себе его небольшую коробку с дырочками. Тут же я мысленно дорабатывал указатель интенсивности запаха, напоминающий термометр. В то время он не совсем точно отмечал процент содержания металла в руде, что меня очень беспокоило. Однако прежде всего нужно было что-то придумать для увеличения чувствительности аппарата. Помню, что тогда я решил попробовать добавить ещё одну лампу в усилителе. Я, как и многие конструкторы, думаю над своими приборами не только в лаборатории, но часто и в дороге, стараясь использовать бесцельно пропадающее время.
      Мне не пришлось тогда как следует обдумать новые усовершенствования в «СЛ-3».
      Андрей сделал крутой разворот, и наш мотоцикл остановился около небольшой усадьбы, обнесённой белой узорчатой изгородью, вырезанной, точно из слоновой кости.
      Ярцев толкнул меня в бок. На воротах висела прозрачная табличка: «Опытная станция Главхимпрома». Стараясь не показать в данном случае неприличного любопытства, Андрей подошёл к ограде, осторожно потрогал её завитки и одобрительно заметил, что сделать решётку столь тонкого рисунка, пожалуй, нельзя ни из какого другого материала, кроме как из пластмассы.

      Мир без металла

      Не знаю, насколько был прав Омегин, доказывая, что можно обойтись без металла чуть ли не во всех отраслях нашего хозяйства, но во всяком случае после посещения «Опытной станции Главхимпрома» я убедился, что «век пластмассы» действительно не за горами.
      Думаю, что об этом надо рассказать подробно.
      Не успели мы с Андреем войти в ворота, как хозяин уже спешил нам навстречу. Он с любопытством взглянул на аппарат и широким жестом пригласил нас в дом.
      Мы поднимались по лестнице, сложенной, как я подумал, из прозрачного розового мрамора. Хозяин стукнул по ступени каблуком:
      — Вот если бы древние греки строили свои храмы не из недолговечного мрамора, а из того материала, что у вас под ногами, до нас дошли бы их архитектурные творения, не тронутые временем.
      — Ну, ещё неизвестно, что будет с вашей пластмассой, скажем, через сотню лет, — возразил Андрей.
      — Вот для этого и выстроен опытный домик. Нам надо знать, как переносят новые материалы жару, холод, дожди, не старятся ли они от времени. Вы, наверное, спросите, почему, мол, поставили дом в этом районе? А вот почему. Климат здесь резкий. Морозы бывают приличные, да и солнышко поджаривает. Испытывать пластмассы надо как следует, без всяких скидок на особенности этих новых материалов. Тут у меня их десятки сортов. Я за ними наблюдаю и произвожу различные опыты. Внизу у меня большая лаборатория.
      Я обратил внимание на стены вестибюля. Они были сделаны из знакомой мне пористой пенопластмассы. Этот новый материал не пропускает ни жары, ни холода, совершенно звуконепроницаем, очень лёгок, в два раза легче пробки. Из него можно делать не только стены, но и лодки, которые никогда не потонут, обувь необычайной лёгкости, даже одежду.
      Плитки из разноцветных пластмасс служили как бы облицовкой нижней части дома Омегина. Они были пронумерованы и, видимо, тоже испытывались, как и все другие элементы этого сооружения.
      — Покорнейше прошу взглянуть на дверные петли, — сказал Омегин, останавливаясь у входа. — Наверное, думаете, железные? Смотрите внимательнее — это тоже пластмасса.
      Мы вошли в вестибюль, где нас встретил приятный полумрак, подчёркивавший необычайную голубизну стоявших вдоль стен прозрачных колонн. Дневной свет проникал в самую их толщу, поэтому они казались светящимися, как бы повисшими в воздухе.
      Прозрачная лестница вела на второй этаж. Поднимаясь вверх, мы испытывали необыкновенное ощущение: под нами была твёрдая, но почти невидимая опора.
      Открылась дверь, тёмно-синяя, как вечернее небо. Мне представилось, что мы входим в какой-то сказочный замок. Но мы вошли... в столовую.
      Снопы солнечного света падали сквозь прозрачный огромный купол. В круглом зале не было ничего прямолинейного, острого. Мягкими округлыми линиями, совершенством спокойных форм здесь отличалось все: мебель, окна, рамы картин.
      Я приподнял стул из белой пластмассы, он оказался удивительно лёгким.
      Хозяин дома постучал по его ножке.
      — Совсем недавно мы научились делать тонкие и прочные трубки из пластмассы, — говорил он. — Причём они так же хорошо изгибаются, как и металл. Теперь смотрите, встречали вы когда-нибудь такую прочную мебель? — Он с размаху бросил стул на пол.
      Стул высоко подпрыгнул, но остался цел.
      Мы осматривали диваны, кресла, какие-то тумбочки, своими очертаниями повторяющие плавные линии самой комнаты. Все они были светлыми и создавали неповторимую гамму голубых, зеленоватых и бледно-жёлтых тонов.
      Я видел кресла очень лёгкие и удобные, из мягкой пористой пластмассы, похожей на губку. На ножках мебели я заметил номера: видимо, каждая вещь в этом пластмассовом доме тоже проходила длительные испытания.
      — А почему окна прорезаны в виде иллюминаторов, как на корабле? — спросил Андрей.
      — Материал определяет архитектуру. Мы пока ещё строим наши дома из дерева или камня, поэтому изготовление круглых окон и рам требует довольно большого труда в обработке столь прямолинейного, если можно так выразиться, материала. А для пластмассы это самая выгодная форма. Легче всего сделать именно круглую прессформу, так как её можно выточить на токарном станке. Вы представляете будущее подобного строительства? — с увлечением продолжал Омегин. — Если нам удастся найти надёжную пластмассу, которая бы стоила так же дёшево, как строительные материалы, вроде пенобетона, то мы можем буквально прессовать, штамповать такую «массовую продукцию», как маленькие дачи, железнодорожные будки и так далее. Уже сейчас выгодно делать из пластмассы кузова автомашин и даже вагоны.
      Мы прошли в кабинет. Пользуясь гостеприимством хозяина, заглядывали в каждый шкафчик, на каждую полочку. Всюду лежали вещи только из пластмассы.
      — Когда я проектировал этот дом, — говорил Омегин, — то поставил себе задачу: ни одного куска металла для бытовых надобностей. Металл нужен только технике, да и то лишь там, где он действительно незаменим.
      — Например?
      — Ну, скажем, в электрическом моторе, в осветительных проводах, в электролампочках, холодильниках, утюгах, пылесосах и другой домашней технике. Здесь этого ничего нет.
      — Одну минуту, я вас сейчас уличу в некоторой неточности, — сказал Андрей улыбаясь. — Вы утверждаете, что в этой комнате нет ни одной металлической вещи?
      — Готов держать пари!
      — Хорошо, — Андрей подошёл к письменному столу, взял ручку с пером и поднёс её хозяину.
      — Ну и что же? — спокойно спросил тот.
      — А перо?
      — Из пластмассы. Очень прочное и к тому же нержавеющее. Писали же раньше гусиными перьями. Правда, мы здесь придумали специальное перо, трубчатое, по мере его стирания о бумагу оно выходит из корпуса ручки. Смотрите, как хорошо пишет, мягко, не царапает.
      Широким росчерком Омегин поставил свою фамилию на листке блокнота, сделанном тоже из пластмассы.
      Сколько ни шарил я среди десятков безделушек, расставленных на письменном столе, я не нашёл ни одного металлического предмета. Даже замки на ящиках стола, которыми заинтересовался Андрей, были тоже из пластмассы.
      Я водил рукой по стенам, украшенным тиснёным цветным рисунком, рассчитывая найти хотя бы гвоздь, но безрезультатно. В стенах кое-где торчали заранее вделанные крючки из белого материала, похожего на фарфор.
      Вдруг Андрей поднял голову и рассмеялся.
      — А часы?
      — Тоже штампованные из пластмассы.
      — И шестерёнки?
      — Совершенно верно.
      — Вы проиграли пари, — торжественно заявил Андрей. — Не будете же вы всерьёз утверждать, что в ваших часах даже пружина не металлическая?
      — Буду и совершенно серьёзно.
      — Ну, это уж просто из упрямства! — Андрей снисходительно улыбнулся.
      Хозяин быстро повернулся к стене, снял большие круглые часы и, открыв заднюю крышку, сказал:
      — Смотрите, Фома неверующий!
      Мы во все глаза глядели на необыкновенную белую пружину, свёрнутую в тонкую спираль. Она была видна сквозь прозрачные шестерёнки.
      — Неужели из пластмассы? — Андрей удивлённо покачал головой.
      — Нет, до этого мы ещё не дошли, — с сожалением сказал Омегин. — Это керамическая пружина, иначе говоря — фарфоровая. Сравнительно давно наши учёные открыли в некоторых сортах керамики замечательные свойства упругости.
      — А знаешь что? — обратился ко мне Андрей. — Не так уж плох будущий мир без железа.
      Омегин подсмеивался над нами, доказывая, что наш чудесный аппарат, о котором он уже слышал, мы используем не по назначению.
      — Подумаешь, какая великая ценность — рубидий, — говорил он. — Этот металл имеет крайне ограниченное применение, вроде какого-нибудь таллия, его солями травят мышей.
      Ярцев не стерпел такой несправедливости. Он прежде всего упрекнул энтузиаста «пластмассового века» в необъективности и сказал, что нам нужны все металлы, в том числе и таллий, который применяется в разных сплавах, в некоторых специальных фотоэлементах, медицине и так далее. Затем мой друг стал доказывать, причём не без оснований, что рубидий чрезвычайно ценный металл. Так же, как и цезий, он применяется в фотоэлементах. А фотоэлементы, как известно уважаемому товарищу Омегину, совершенно необходимы для нашего хозяйства, говорил он. Они автоматически сортируют изделия по цвету и по объёму, сами включают уличные фонари. Применяются в автоблокировке, станкостроении, химической и текстильной промышленности. Без фотоэлементов невозможно звуковое кино, телевидение, многие оптические приборы, даже в нашем аппарате «СЛ-1» стоят два фотоэлемента. Невозможно обойтись без этих зеркальных колбочек. Кроме того, рубидий и цезий — металлы, которым принадлежит будущее в открытии новых путей использования внутриатомной энергии.
      — Поверьте, что только ради этого можно заниматься поисками рубидия, — закончил Андрей.
      — Сдаюсь! — воскликнул Омегин и комично взмахнул руками. — Когда мне говорят об атомной энергии, реактивных двигателях, радиолокации, телевидении и ультразвуке, то есть о самых модных и самых интересных достижениях техники, то я покорно поднимаю лапы вверх. Тут уж мои скромные пластмассы пасуют, хотя их и считают чудом современной химии. Мне однажды довелось приобщиться к весьма занятным делам. Познал всю прелесть буквально фантастической техники мощного ультразвука.
      — Оказывается, у вас разносторонние интересы, — заметил Андрей.
      — Ерунда, — отмахнулся Омегин. — Дальше способа изготовления пластмасс дело не пошло.
      Он рассказал, что ему приходилось иметь дело с мощными ультразвуковыми колебаниями, которые он применял для молекулярного размельчения пластмасс в жидком состоянии. Этот метод позволил ему получить особенно стойкие и прочные материалы. Их мы видели в «доме без металла».
      Я спросил у Омегина, в каком институте он занимался подобными опытами, так как мне были известны многие работы в области ультразвука.
      Хозяину дома не хотелось вспоминать о прошлом, это я почувствовал по тону его разговора, однако он назвал мне один из крупнейших исследовательских институтов, где проводилось комплексное изучение новых строительных и поделочных материалов, необходимых для нашего хозяйства.
      — Эх, молодёжь! — со вздохом сказал Омегин. — Позавидуешь вашей любознательности, оптимизму. И жизнь хороша, и наука светла и безоблачна, и все в ней вы видите, будто на ладони. Как говорится, не клевал вас жареный петух. — Он поморщился, словно не желая вспоминать о каких-то неприятностях, но ему все же хотелось высказаться, и он продолжал, тяжело опускаясь на тонкий стул: — Бывают иной раз в нашей, так сказать, строго научной жизни весьма забавные конфликты. Года три сидишь над решением наисложнейшей задачи, ночами не выходишь из лаборатории, можно сказать, высохнешь, как вобла...
      Тут Андрей с усмешкой взглянул на меня, видимо не совсем принимая это сравнение.
      — Начинает что-то получаться, — продолжал Омегин. — Ты, конечно, на седьмом небе, к тебе уже ходят с цветами и поздравлениями. Ты глупо ухмыляешься, дескать спасибо, пустяки, мол, мы ещё не на то способны. В общем — пребываешь в райском блаженстве. Вдруг в одно прекрасное голубое утро разворачиваешь технический бюллетень, где печатаются аннотации на изобретения, и видишь, что какой-то щуплый паренёк-техник, скажем, из Тьмутаракани, предложил наипростейший способ решения задачи, над которой ты пыхтел три года. После этого твоё изобретение кажется бездарной чепухой вроде зонтика для собак. Беспокойное дело — изобретательство. Лучше уж служить сторожем пластмассового дома, — и Омегин криво усмехнулся.
      Ярцеву не понравился этот разговор. Он запальчиво возразил:
      — Вы опровергаете законы развития советской науки. В нашей стране редко встретится такой учёный, который бы не радовался успеху молодого изобретателя, даже если этот смелый новатор, пусть из Тьмутаракани, полностью опровергает устаревшие труды своего учителя. Иначе и быть не может.
      Омегин, вытирая лоб, с усмешкой смотрел на моего друга.
      — А я разве этого не понимаю? Слова-то, они очень хорошие, да и выводы тоже. Ну, а если по-человечески? — иронически спросил он. — Поверьте, что я сделан не из железа и даже не из пластмассы. Врачи утверждают, что у инженера Омегина есть, правда, расширенное, но вполне человеческое сердце. Природа довольно щедро наградила меня такими неприятными свойствами людского характера, как злость... зависть, наконец чувство обиды... К сожалению, я испытываю его до сих пор.
      — Почему? — удивился Андрей.
      — Вопрос поставлен прямо, — сухо сказал Омегин. — Но, извините меня, очень наивно. Идёмте завтракать.
      Он распахнул дверь в столовую.
      Зеленоватый, словно лунный, свет падал на белоснежный стол.
      Взглянув вверх, я увидел, что, пока мы отсутствовали, купол изменил свой цвет. Из белого стал ярко-зелёным, как абажур настольной лампы.
      — Будьте столь любезны, объясните нам эти чудеса светотехники, — с подчёркнутой вежливостью обратился Андрей к хозяину дома.
      Я почувствовал, что задето самолюбие моего друга. Он не хотел простить Омегину его ответа на вполне естественный вопрос, который, по мнению не совсем вежливого хозяина дома, выглядел наивным.
      Однако тот, наверное, уже позабыл об этом и стал с увлечением рассказывать:
      — Пластмасса, из которой сделан купол, пропускает ультрафиолетовые и инфракрасные лучи. Сейчас слишком жарко. Вот и понадобился зелёный экран.
      Самодовольно улыбнувшись, Омегин вытер шею платком и подошёл к стене, где повернул какую-то ручку.
      Купол постепенно начал светлеть, сначала внизу, потом все выше и выше, пока в комнату не ворвались яркие солнечные лучи.
      Он снова повернул ручку. По куполу снизу вверх побежала прозрачная синева. Над нами засияло ночное небо.
      Омегин действовал, будто осветитель в театре. Он демонстрировал всю свою светотехнику. Помню, как оранжевым парашютом повис купол над головой, чтобы через минуту расцвести бледной сиренью.
      Это был совершенно необычайный калейдоскоп красок.
      — Прозрачный купол, как вы понимаете, вещь приятная, — рассказывал хозяин. — Солнышко светит прямо на лысину, хоть загорай. Но иной раз хочется посидеть в холодке. Делать шторы, — он поморщился, — значит пыль собирать, да и хлопотно закрывать ими купол. Прямо скажу, не конструктивное решение. К тому же тряпки плохо защищают нас от тепловых лучей. Вот я и придумал устроить в толще прозрачной пластмассы капиллярные каналы, в них под давлением сжатого воздуха нагнетается цветная жидкость. В зависимости от положения ручки, вверх поднимается то зелёная, то синяя, то оранжевая жидкая «штора»... Впрочем, прошу к столу.
      По-видимому, Омегин жил в своём пластмассовом доме не один. В наше отсутствие кто-то накрыл стол и все приготовил к завтраку.
      Украдкой я наблюдал за Андреем, который придирчиво рассматривал сервировку в надежде отыскать на столе какой-либо металлический предмет. Но его усилия оказались тщетными: ложки, вилки, даже ножи были сделаны из совершенно особого материала зеленоватого цвета, очень твёрдого и чем-то напоминающего нефрит.
      Андрей уже попробовал остроту ножа, после чего смущённо разглядывал порезанный палец.
      Гранёные графины, бокалы, похожие на хрустальные стаканы с опаловым блеском, тарелки, сделанные словно из перламутра, — все это было из пластмассы.
      Омегин набил табаком трубку и не спеша вытащил из кармана плоскую цветную коробочку. Андрей оживился, я тоже: колёсико у зажигалки могло быть только стальное...
      Хозяин нажал кнопку — вспыхнуло голубое пламя. Выпустив кольцо дыма, Омегин подшутил:
      — Я заметил, как вы сейчас насторожились, думали: «Вот поймаем!» И все же наш спор выигрываю я, потому что эта зажигалка без камня и колёсика, она химического действия: соединение двух капель разных жидкостей вызывает вспышку. Теперь-то вы, надеюсь, убедились, что у меня в доме ни кусочка металла?
      — Не знаю, — недоверчиво заметил Андрей. — Может быть, в толще пластмассы скрыт железный каркас. Я хоть и не строитель, но мне трудно представить себе междуэтажное перекрытие, — он постучал по полу каблуком, — без балок. Я знаю, что бывает армированная пластмасса с железной сеткой внутри. Может быть, и здесь...
      — Смею вас уверить... — начал Омегин, но Андрей его перебил:
      — Выходит, что у вас и в лаборатории нет металла?
      — Ну, это совсем другое дело, — недовольно сказал Омегин, видимо не желая говорить о своих работах, но потом, как бы извиняясь, заметил: — Знаете, скучно человеку моего склада быть только хранителем этого дома-музея, вот я понемногу и вожусь с кое-какими опытами.
      — Значит, все-таки не бросили изобретать? — не без ехидства спросил Ярцев.
      — Куда мне! — Омегин застучал по столу короткими толстыми пальцами. — Укатали сивку крутые горки. Я уж лучше погляжу на вас, молодых. Завидно, конечно, но что поделаешь? Каждому своё. Один строит дом, а другой его сторожит.
      Все это Омегин говорил с чувством горечи и сожаления. Создавалось впечатление, что ему тяжело было вспоминать о своих прежних работах.
      Я не понимал Омегина. Меня раздражала его манера разговаривать, подчёркнутая снисходительность к молодым, плохо скрытая зависть и в то же время стремление как-то принизить себя.
      Чувства мои были противоречивы. Я не мог не заметить в Омегине вдумчивого и страстного учёного, преданного своей научной идее, человека знающего и талантливого. Несмотря на свой скептицизм, он горел желанием найти «горную смолу» и создать новые виды пластмасс.
      Мне хотелось узнать Омегина поближе, поэтому я осторожно спросил его о характере опытов, которые могут производиться в лаборатории пластмассового дома.
      Он ответил уклончиво, говоря только об испытаниях стойкости пластических масс, где многое решает время.
      — Я помню, — рассказывал Омегин, — задолго до войны учёные придумали прекрасную пластмассу для радиодеталей — она называлась «полистирол». Её электрические свойства и механическая прочность были идеальны. Многие американские и европейские фирмы выпустили приёмники с деталями из полистирола. Из него были сделаны ламповые панельки, каркасы катушек, переходные изоляторы. Все было хорошо, приёмники работали, но вдруг через два года лампы стали вываливаться из панелей, катушки лопаться. Новый материал не выдержал проверки временем. Теперь полистирол совсем другой.
      — Вы не опасаетесь, что и ваш дом скоро рассыплется? — с улыбкой спросил Андрей и посмотрел себе под ноги.
      — Не бойтесь, мой друг, — в тон ему ответил хозяин. — Мы теперь стали умнее. В наших лабораториях мы заставляем пластмассы искусственно стариться, причём за очень короткое время.
      Андрей сказал о металле, который может жить века, если к нему относиться по-хозяйски.
      Но Омегин рассердился.
      — По-хозяйски, по-хозяйски, — повторял он. — Прежде всего надо навсегда уничтожить коррозию. Плохо мы этим делом занимаемся. Ходим вокруг да около. Тут нужны решительные меры... Широкий фронт работ.
      С этим не мог не согласиться Андрей, но беспокойный дух противоречия заставил его вновь возражать.
      — У нас есть прочные сплавы, многие из них совсем не окисляются, — сказал он. — Трудно представить себе даже мало изученный металлический сплав, который бы рассыпался в порошок, как ваш злополучный полистирол.
      — Коротка память у моего молодого коллеги, — забасил Омегин, и его круглые щёки затряслись от негодования. — Точно такая же история, как и с полистиролом, произошла в своё время с магниевым сплавом, который назывался «электроном». Он был необыкновенно лёгок и прочен, из него даже собирались строить самолёты, наделали много разных аппаратов, но через некоторое время они также рассыпались в порошок, превратились в магнезию, которую врачи прописывают как слабительное. Вот вам и хвалёный металл! Зато новые сорта специальных пластмасс, — их я вам уже показывал, — очень стойки. Они не подвержены действию щелочей и кислот, даже очень сильных. Не то что, например, железо. От капли кислоты оно мгновенно ржавеет и лопается.
      Мы с Андреем переглянулись.
      — Так вы и над металлами проводите свои опыты? — с подчёркнутым равнодушием спросил Андрей.
      — Конечно. Я должен знать все достоинства и недостатки тех материалов, которые будут заменяться пластмассами.
      — Значит, вам нужно проверять свойства металлов, например, в части их сопротивляемости коррозии? — допрашивал Андрей. — Думаю, что это вы делаете, не ограничиваясь пробирками, а детально исследуете ржавчину на поверхности готовых изделий, предположим, на железной ограде, на машинах?
      — Вы прекрасно представляете себе мой творческий метод, — согласился хозяин, попыхивая трубкой.
      Тут я не удержался и сказал, что на болтах нашей машины вдруг появилась странная коррозия, причём настолько сильная, что некоторые из болтов лопнули.
      Омегин насмешливо взглянул на меня.
      — Ещё одно доказательство того, что мы не умеем пользоваться металлом.
      — Простите, пожалуйста, — сказал Андрей, протягивая Омегину найденный в лагере кусок породы. — Вам никогда не попадался такой минерал?
      — Что это?
      — Рубидиевая руда — лепидолит.
      Омегин взял камень, внимательно посмотрел на него, подкинул на руке и, отдавая его обратно Андрею, с улыбкой, проговорил:
      — Как я люблю свой дом! Без железа и даже рубидия.
      Андрею, видимо, показался несколько странным такой неожиданный поворот в разговоре.
      — Да, но ничего не поделаешь, — с притворным сожалением заметил он. — Совсем рядом с вашими владениями залегает пласт железной руды. Думаю, что через некоторое время вместо пластмассового дома здесь будет стоять... домна.
      Омегин замахал на него руками:
      — Да что вы в самом деле! Разве можно из-за этого переносить мою опытную станцию. Я так привык к здешним местам. — Он подошёл к рычагу на стене и опустил его вниз. — Смотрите!
      Сначала из купола, затем из наружной стены медленно убегала наполнявшая капилляры тёмная краска. Стена заметно посветлела, а потом, постепенно проясняясь, стала прозрачной, как глыба сверкающего льда.
      Невольно вздрогнув, Андрей схватил меня за руку.
      Впечатление было такое, словно, проснувшись в яркое солнечное утро, ты увидел, как исчезла, растаяла стена твоей комнаты и перед тобой открылись невиданные дали.
      Я навсегда запомнил эти минуты, когда смотрел на чудесную картину: луга, серебристый ивняк, зеленовато-дымчатые холмы, сверкающая река, её крутой берег с известковыми террасами. Все это я видел сквозь почти неуловимую дымку прозрачной стены.
      Глядя на плывущие облака, Омегин мечтательно сказал:
      — Конечно, жалко привычных мест, но все же не это главное. Небольшую работку я тут начал. Хотелось бы закончить до отъезда. Признаюсь откровенно, думаю заменить металл во многих частях машин.
      Он вытащил из бокового кармана пробирку с прозрачной жидкостью. Наверное, это её я видел на просвечивающем экране палатки.
      — Здесь горная смола, которую мне удалось найти вон у тех холмов. — Он указал пробиркой вдаль. — Она войдёт в состав новой пластмассы, и если я получу такой материал, о котором мечтал, то из него можно будет делать все, даже болты, не уступающие стальным. Сегодня я уже снимал их размеры. Целый час ползал возле вашей машины.

      Сказка о двух петухах

      Об этой сказке мы узнали от Сандро. Он подробно доложил нам не только результаты испытаний «СЛ-1» в поисках девушки, видимо потерявшей интересующий нас кусок руды, но и честно рассказал о всех своих встречах и приключениях.
      Пока мы вели дипломатические переговоры с Омегиным, выясняя его отношение к осколку лепидолита и странным опытам, касающимся нашей машины, Сандро Беридзе занимался, как он считал, серьёзнейшими испытаниями «СЛ-1», которые ему были поручены.
      Он шёл по дороге к городу и внимательно смотрел на экран аппарата.
      Изредка Сандро останавливался, чтобы вытереть пыль с решёток у всасывающих рупоров и записать кое-какие данные, связанные с испытаниями.
      До этих испытаний он не мог себе представить, что синий луч покажет ему не только направление, куда идти за мотоциклисткой, но и поведёт его за ней по невидимой «запаховой дорожке».
      Чемодан тянул нашего Сандро вперёд, как собака, почуявшая дичь. Дрожащая синяя черта приказывала ему идти за собой. Сандро попытался свернуть с дороги и пройти перелеском, там было не так жарко, но черта резко дёрнулась в сторону и заставила шагать по пыльной дороге.
      Как мне рассказывал Сандро, его в то время мучило странное название «Тубероза». Он старался представить себе, как выглядит этот цветок, и решил, что он чем-то должен походить на розу.
      Солнце стояло уже высоко. День обещал быть жарким. Со лба Сандро катились капли пота, он ставил на землю тяжёлый чемодан и вытирал лицо. «Не даёт ему покоя нежный запах тубероз», — повторял он привязавшуюся фразу. Он не мог вспомнить, откуда эта строчка, и, главное, не соглашался с ней. Нежного запаха нет в научной классификации. Сандро при мне читал инструкцию к аппарату, где говорилось, что запахи делятся на шесть классов: пряный, цветочный, фруктовый, смолистый, гнилостный и пригорелый. Это Сандро хорошо запомнил и дорогой определил, что тубероза попала во второй класс.
      Следя за экраном, Сандро заметил, как синий луч вдруг дёрнулся, точно поплавок, когда клюёт рыба. Сандро остановился и поднял глаза.
      На крыльце небольшого домика сидел старик башкир в чёрной тюбетейке, с редкой седой бородой и, попыхивая трубкой, удивлённо смотрел на него.
      — Добрый день, хозяин, — низко поклонившись, сказал Сандро. — Я извиняюсь, вы не видели тут девушку на мотоцикле?
      Старик не спеша, с расстановкой ответил:
      — Зачем смотреть за чужими мотоциклами? Видишь, сколько своих. — Тут старик указал на гору трофейного лома, где лежали десятки покрытых ржавчиной машин.
      Здесь были мотоциклы с остатками колёс, сломанными рулями, разбитые броневики, обгорелые, заржавевшие танки. Все они ожидали своей очереди, чтобы в пламени плавильных печей очиститься от проклятого клейма паучьего креста и разлиться чистым металлом в изложницах. Здесь находился склад металлолома завода «Белогорсксталь», о чём и узнал Сандро, прочитав вывеску на двери домика. Внизу была прибита эмалированная табличка с надписью «Экспериментальный цех».
      Наш техник, как он сам потом признался, не представлял себе, что за эксперименты могли производиться с этим ржавым металлом спустя столько лет после войны. Он был уверен, что и старик сторож тоже об этом ничего не знает.
      — Действительно большое у вас хозяйство, дедушка. За ним глаз да глаз нужен, — сказал Сандро, желая польстить старику. — У вас глаза, как у степного орла: все видят. Почему же девушку не приметили?
      — Была здесь такая, камеру клеила. Тут гвоздей натыкано, как иголок на еже. Вот и напоролась. А кто ей велел у самых машин ехать? — ворчливо заметил старик, посасывая потухшую трубку. — Хорошая дорога вон там в стороне идёт.
      Сандро подошёл к разветвлению шоссе, чтобы решить, в какую сторону идти. Старик не заметил, куда свернула девушка.
      Луч прибора вёл себя довольно странно. Он отклонялся как в одном, так и в другом направлении. Ясно, что в этом случае нельзя было узнать, по какой дороге поехала мотоциклистка.
      Сандро свернул к сторожке, присел на ступеньки крыльца, раскрыл блокнот, чтобы записать свои наблюдения, и задумался. Как же решить, куда идти, — вправо или влево.
      Сторож искоса наблюдал за хмурым парнем, наконец поправил спадающую тюбетейку и участливо спросил:
      — Девушку ищешь, а куда ходить не знаешь?
      Техник молча кивнул головой и вытащил из кармана карту. Он хотел знать, куда ведёт шоссе. Потом он признавался нам, что в те минуты его уже ничего не радовало. Ему надоели испытания, надоело бежать по следу, будто он не человек, а собака на охоте. Правда, вскоре он отбросил эту мысль. Все, что Сандро начинал делать, доводилось им до конца. И в этот раз он не мог отступиться, если взялся за серьёзные испытания. Надо было только решить, по какой дороге идти.
      Старик лукаво поглядывал на задумавшегося парня. Наконец сказал:
      — Девушку твою найти — непростое дело. Она — как ветер. Вот две дороги, — указал он на них сухим пальцем. — Куда пойдёшь? Послушай сказку про двух петухов. Сказка тоже совет даёт...
      Тут я должен заметить, что эту сказку мы услышали в исполнении Сандро. Он представлял её в лицах, с мимикой и жестами, причём мы искренне смеялись и даже на время позабыли обо всех наших злоключениях.
      Вот что рассказал хитрый старик, сидя на крылечке своей сторожки.
      — Давно это было. У старого башкира жили два петуха: чёрный и белый. Башкир бедный был, кушать надо, петуха резать надо. Какого зарежешь? Белого зарежешь — чёрный скучать будет, чёрного зарежешь — белый будет скучать. Пошёл башкир к самому старому, самому мудрому старику во всём улусе. «Скажи, какого петуха резать надо?»
      Много думал учёный, мудрый старик, час думал, другой час думал. Книги смотрел, Коран читал, потом сказал: «Иди домой, а завтра с солнцем приходи. Мне ещё нужно древние египетские письмена прочитать. Книги санскритских мудрецов смотреть. Там я, наверное, найду тебе ответ».
      Высоко поднялось солнце на небе. Приходит башкир к мудрецу и видит, что тот все ещё книги читает. Спать ещё не ложился. «О мудрейший, какого петуха резать надо?»
      Мудрец опять долго думал и потом сказал: «Чёрного резать надо». «Но тогда белый скучать будет». «А чёрт с ним, пускай скучает!»
      Так заканчивалась легенда о мудром философе.
      Хитро ухмыльнувшись, сторож спросил у Сандро:
      — Какую же дорогу выбирать будешь?
      Сандро рассмеялся, обеими руками пожал сухую ладонь старика и, взяв чемодан, зашагал по шоссе.
      Направляясь в город (который, судя по карте, был километрах в трёх, за невысокой горой), Сандро думал о двух петухах, о том, как иной раз бывает трудно сделать выбор между двумя какими-нибудь вещами. Пожалуй, в таких случаях следовало бы вспоминать мудрую сказку о двух петухах.
      Вскоре Сандро увидел белеющие здания города, выросшего здесь, на Урале, совсем недавно. Само название — Белогорск — городок получил от большой известняковой горы, у подножия которой он находился. Такие селения быстро возникают при крупных промышленных стройках, затем развиваются по мере роста самого предприятия. Даже при своём зарождении они носят уже черты большого советского города.
      Сандро вышел на перекрёсток широких асфальтированных улиц, обсаженных молодыми елями. Милиционер в белом кителе и белых перчатках указал направо, затем повернулся на каблуках и плавным движением вытянул руку в сторону главной улицы.
      Но что было самым удивительным — синий луч точно повторил жесты милиционера: скользнул сначала вправо, потом влево и, наконец, вытянулся в сторону главной улицы.
      Растерявшись, Сандро стал вертеться вместе с чемоданом, но синий луч, как бы в нерешительности, покачивался и дрожал. Милиционер уже подозрительно поглядывал на танцующего человека, который не знает, что делать с чемоданом.
      Вдруг Сандро вспомнил о двух петухах и, не задумываясь, свернул направо.
      Пройдя несколько кварталов, он невольно остановился возле огромного розового здания. Широкая мраморная лестница вела к порталу, украшенному величественными колоннами. По фасаду здания тянулся орнамент из чугунного литья. Решётки балконов, карнизы, балюстрады были также отлиты из чугуна.
      Нашего любознательного техника не могло не удивить, что из такого материала, как чугун, были сделаны изумительные по тонкости отделки листья и цветы. Он, как и все, много слышал о знаменитом каслинском литье, известном во всём мире, которое производится на Урале в городе Касли. Однако в украшении нового здания Белогорска каслинцы буквально превзошли самих себя. Сандро долго не мог оторвать взгляда от этого чуда художественной отделки.
      Он тогда не без основания решил, что Омегин с его пластмассой, из которой, как он говорил, можно делать все, должен был бы позавидовать такой тонкой работе, выполненной из неподатливого и грубого чугуна. Видно, все материалы хороши, — если они используются с толком. В будущем мире, который мы строим, найдут себе применение и металлы, и пластмассы, и стекло, и новые не виданные ещё материалы, созданные советскими учёными.
      Сандро вышел на бульвар. Сквозь весеннюю зелень просвечивало яркое голубое пятно искусственного пруда. Подойдя ближе, Сандро увидел маленький островок. На нём сильная струя фонтана взлетала метров на двадцать вверх и рассыпалась мириадами алмазных капель.
      Фонтан бил из центра скульптурной группы, изображающей мальчиков-пловцов, приготовившихся нырять. Скульптура была выполнена, видимо, из какой-то особой, нержавеющей стали. Под дождём фонтана фигурки мальчиков блестели, словно облитые ртутью, что очень удивило Сандро, так как он не заметил на поверхности металла никаких признаков окисления. От воды скульптура даже не потускнела.
      Луч на экране начал проявлять признаки беспокойства. С каждым шагом увеличивалась светящаяся черта, пока не коснулась края экрана.
      Сандро поднял голову. Луч привёл его к живой изгороди из цветущего кустарника, за которым на небольшом возвышении, под цветным тентом летнего кафе стояли тонконогие столики.
      За одним из них сидела весьма миловидная девушка в спортивном костюме с эмблемой «Динамо».
      И, как ни странно, синий луч упорно указывал на спортсменку.
      Считаю своим долгом пояснить, что «СЛ-1» не мог обладать столь большой точностью в определении направления запахов, как представлял себе наш молодой техник. Аппарат хорошо чувствовал запахи на земле, на вещах, он мог определить направление, откуда ветер принёс тот или иной запах, но вряд ли синий луч прямо бы указывал на источник запаха, как об этом думал Сандро, разыскивая девушку, которая любит духи «Тубероза».
      Во всяком случае, наш аппарат мог определить без ошибки присутствие тяжёлых молекул «Туберозы» возле кафе, что и заставило Сандро остановить своё внимание на этом «научном объекте».
      Он поднялся по ступенькам на террасу и, чувствуя, что интенсивность запаха «Туберозы» увеличивается возле правого барьера, направился к нему.
      В кафе было мало народу. Девушка сидела за столиком одна и, позабыв о мороженом, рассматривала кусок блестящего розовато-жёлтого минерала.
      У Сандро заколотилось сердце только при одной мысли, что он уже близок к цели. Девушка могла быть геологом.
      Она спрятала камень и искоса взглянула на странного посетителя, который зачем-то направляется к ней и в то же время увлечён подробным изучением своего чемодана.
      — Я извиняюсь, здесь не занято? — вежливо спросил Сандро и поставил чемодан на стул.
      — Нет, — отрывисто сказала девушка, не поднимая головы от вазочки с мороженым.
      — Я вам не помешаю? — слегка волнуясь, снова спросил Сандро.
      Впервые в жизни он почувствовал себя таким навязчивым и бесцеремонным, но он был уверен, что девушка может рассказать ему о потерянном куске лепидолита. Сандро понимал, что дело касалось не только открытия месторождения рубидия, но и восстановления чести нашего аппарата.
      Мы должны были выяснить, почему «СЛ-1» не чувствовал рубидиевых окислов, если есть в районе лепидолит, если кусок этого минерала валялся даже возле нашей машины.
      Ради такого дела Сандро мог побороть свою нерешительность и расспросить у девушки все, что она знала о месторождении рубидия.
      Это было не так-то просто. Незнакомка упорно молчала или отвечала односложно, нехотя. Сандро с трудом удалось выяснить, что она днём работает, а вечером учится в геологическом техникуме, что она любит спорт и, несмотря на занятость, выбирает для него время.
      Но вот Сандро подошёл к самому главному — спросил о лепидолите. Девушка недоуменно посмотрела на него. Вполне понятно, ей показался подозрительным столь активный интерес незнакомого парня к месторождению редкого и очень ценного металла.
      Сандро тоже секретничал, ему не следовало говорить об «СЛ-1» и тем более рассказывать о наших испытаниях.
      Он решил обойти этот скользкий вопрос, касающийся рубидия, и выяснить у студентки, не была ли она утром в нашем лагере.
      Разговор начался о спорте.
      — Простите меня, — говорил Сандро, — человек я приезжий, из Москвы, никого здесь не знаю. Но я тоже занимаюсь спортом. Увидел своего одноклубника и решил к вам подсесть.
      — Вы, значит, из «Динамо»? — недоверчиво спросила девушка, подцепив ложечкой шарик мороженого.
      Сандро не на шутку смутился. Собственно говоря, он никогда не был членом спортивного общества «Динамо» и всегда выступал под флагом «Молнии». К тому же занимался спортом, который мало интересовал девушек, — городками.
      В этом он не мог признаться, боясь, что начатый с таким трудом разговор может наскучить незнакомке и она уйдёт. Очень ей нужны городки!
      Сандро пытался определить, может ли она быть мотоциклисткой. На вид ей лет двадцать пять, у неё волевое открытое лицо, сильные руки. Наблюдательный Сандро, который все больше склонялся к этому предположению, мог даже утверждать, что в еле заметных трещинках на её ладони остались несмываемые следы масла от мотора.
      Девушка спросила, каким спортом занимается Сандро.
      — Видите ли, тут дело сложное... — нерешительно мямлил он. — Я все люблю: городки, футбол или, например, греблю...
      — Как ходите? В шестёрке, восьмёрке, в одиночке? — заинтересовалась собеседница.
      Городошник не имел никакого понятия об этом спорте.
      — По-всякому, — ответил он, — когда какая компания подберётся, иной раз столько ребят насядет, чуть лодку не перевернут. А я плавать не умею...
      Девушка широко раскрыла глаза.
      — Зачем не умею? — поправился Сандро, — кролем не умею, я больше на спине плаваю. Ну и вообще вольным, так сказать, стилем. Этими... как их, саженками...
      Спортсменка нахмурилась, взглянула на часы и стала поспешно доедать мороженое. Это совсем не входило в планы Сандро.
      — А больше всего я люблю мотоцикл! — выпалил он и уставился на незнакомку: какое это произведёт впечатление?
      Окинув его равнодушным взглядом, девушка ничего не ответила.
      — Замечательный спорт! Очень интересный, — продолжал разглагольствовать Сандро. — Несёшься, как ветер. Мотор рычит, вздрагивает. У него свой характер. Понимаете, я хочу сказать, что для меня мотор — как живой человек. Я никогда на него не сержусь, — уже позабыв обо всём, говорил Сандро, затронув свою любимую тему. — Если ты его знаешь и немножко ухаживаешь, он никогда не подведёт.
      — По-разному бывает, — неожиданно возразила спортсменка. — Иной раз засорится карбюратор, загрязнятся свечи или, скажем, в бензин попадёт вода. За всем не углядишь.
      Сандро сразу же вернулся к действительности.
      — Вам тоже приходится возиться с моторами? — спросил он, чувствуя, что ещё немного — и он узнает, была ли эта спортсменка у нас в лагере.
      — Да, уж и натерпелась я от него! Помню как-то на соревнованиях на последнем километре чихать начал, — с не меньшим увлечением, чем Сандро, рассказывала она. — Смотрю, «Крылья Советов» меня обходят, а он все чихает. Потом «Молния» вырвалась, а он опять чихает, как простуженный. Ну, думаю, из-за его насморка все пропало. Вдруг он опомнился, чихнул в последний раз и уже не сдавал до самого конца. Две секунды я тогда выиграла.
      Спортсменка вновь посмотрела на часы.
      У Сандро не оставалось сомнений. Ясно, что она мотоциклистка! Теперь надо выяснить: не интересовалась ли она в то утро нашим лагерем? Сандро буквально торжествовал.
      — Хорошо промчаться на заре. Понимаете, птички... роса... Замечательная прогулка...
      Девушка молчала, уткнувшись в вазочку с мороженым.
      — Кажется, я видел вас сегодня утром, — тоном следователя заметил Сандро.
      — Где? — насторожённо перебила его собеседница.
      — Ну, я точно не помню, — сказал Сандро, наслаждаясь её замешательством, своей проницательностью и, главное, успешными испытаниями «СЛ-1».
      Он решил, что аппарат привёл его к желанной цели. Ещё немного — и станет известно, откуда девушка взяла осколок лепидолита. В том, что она была в лагере, Сандро уже не сомневался. Аппарат не солжёт.
      Откинувшись на спинку стула, он помешивал ложечкой мороженое, которое уже давно превратилось в молоко.
      — Предположим, я вас видел у моста, — продолжал он, вспомнив мост неподалёку от нашего лагеря.
      Девушка обеспокоенно посмотрела на него.
      — Вы от них? — спросила она.
      Тут Сандро растерялся. Не понимая странного волнения девушки, он не знал, что ответить. Ему пришла в голову невероятная мысль: видимо, она знала об испорченных болтах в нашей машине и имела к ним какое-то отношение.
      — Простите мою ошибку, — смущённо сказала девушка. — Мотор был в порядке, и я не могла себе представить, что получится такая неприятность.
      — Не понимаю, — перебил её Сандро, — о чём вы говорите?
      — Мне нужно было заранее проверить, не случится ли чего на предельной скорости.
      Сандро открыл рот, потом снова закрыл, не зная, что сказать, так как девушка обезоружила его своим признанием.
      — Я очень извиняюсь, — наконец вымолвил он. — Но при чем же тут наша машина? Испытания можно проводить и на своём мотоцикле.
      Девушка с удивлением посмотрела на Сандро.
      — Какие мотоциклы? Какие машины? Я же о моторной лодке говорю. Утром ездила к мосту... — Она потупилась и тихо добавила: — без разрешения. Мотор почему-то испортился. А сегодня вечером соревнования. Меня не хотят допускать к ним. Наши говорят, что доложат судейской коллегии. А вы разве не от них?
      Потом она рассказала, что судьи должны были приехать ещё вчера, что она не виновата, так как хотела испытать мотор на самых больших оборотах, и если это не получилось, то спрашивать надо не с неё, а с завода, который делает эти моторы, и вообще сейчас ей нужно спешить на работу.
      Сандро уже не слушал её. Он чувствовал себя в глупом положении. Аппарат вёл его по ложному следу. Огорчённый Сандро пробормотал что-то насчёт жизненных ошибок и попросил показать камень.
      Убедившись, что это не лепидолит, он подозвал официанта, молча расплатился и быстро вышел из кафе. «Ну и дурака же я свалял», — думал наш незадачливый помощник, растерянно шагая по улице.
      Опять не зная, куда идти, Сандро остановился на перекрёстке. Оказывается, не так-то просто найти человека по бегающей черте на экране. Сандро с укоризной взглянул на неё и поднял брови от удивления.
      За углом улицы трещал мотоцикл. Ветер гнал бумажки по тротуару. Синий луч медленно пополз навстречу ветру. Треск усилился, и из-за угла выскочил детский самодельный автомобиль. За рулём сидел курносый веснушчатый парнишка лет двенадцати.
      Его друзья мчались за машиной, провожая восторженными криками. Вероятно, этот автомобиль с мотоциклетным мотором сделали юные техники из местного Дома пионеров.
      Сандро разозлился. «При чём же здесь тубероза? — думал он, глядя, как синий луч будто вздрагивает от ветерка, который приносил запах духов. — Неужели индекс туберозы совпадает с индексом бензина?»
      Что это не так, Сандро знал хорошо, но надо же как-то объяснить поведение синей черты.
      В данном случае оно объяснялось довольно просто: за самодельной машиной шла кокетливо одетая девушка, которая, видимо, не имела никакого отношения к этим испытаниям.
      Затем с аппаратом стало твориться что-то совсем непостижимое: синий луч указывал на каждую девушку, проходившую мимо. «Издевательство! — искренне негодовал Сандро. — Вот тебе и универсальный прибор! Не удивительно, что мы до сих пор не нашли рубидия».
      От огорчения он даже выключил аппарат. Долго Сандро ходил по городу, надеясь, что, может быть, какая-нибудь счастливая случайность натолкнёт его на потерянный след.
      Шагая по главной улице, он вдруг почувствовал сильный запах туберозы, точно весь воздух был насыщен этим ароматом.
      Наш техник хорошо изучил инструкцию «СЛ-1», где упоминалось, что пахучие вещества обладают довольно крупными молекулами с большим удельным весом. Ему представилось, что они действительно тяжёлые, — уж очень трудно дышать. Такой сильный запах можно чувствовать и без всякого аппарата, просто «невооружённым носом». «Почему так нельзя сказать? — размышлял Сандро, смотря себе под ноги. — Говорят же «невооружённым глазом».
      Проходя мимо нарядной витрины парфюмерного магазина, он невольно задержался. Там висел яркий плакат. «Получены духи и одеколон «Тубероза»! Очень стойкий запах!»
      Сандро толкнул дверь. За прилавком стояла знакомая ему девушка — будущий геолог, а пока продавщица и спортсменка. Видимо, перерыв на обед в магазине кончился, и случайная знакомая Сандро была снова за работой. Здесь она ему показалась ещё более приятной и миловидной, чем тогда, в кафе.
      Почему-то смутившись, он молча подошёл к прилавку и стал деловито рассматривать флаконы. Не хотелось, чтобы девушка подумала, будто он искал с ней встречи. Впрочем, Сандро ничего не имел против того, чтобы увидеть её на соревнованиях, причём даже победительницей.
      Девушка ему нравилась, хотя позже, в своём рассказе об испытаниях «СЛ-1», он это упорно отрицал.
      Заметив нерешительность, с которой странный посетитель выбирает духи, она порекомендовала:
      — Возьмите «Туберозу». Чудесный запах. Все спрашивают.
      Сандро почувствовал, как в нём закипает злость. Эта девчонка смеет ещё издеваться! Однако она ничего не знала о его неудачах, и под взглядом её смеющихся глаз Сандро растаял и вдруг неожиданно для самого себя сказал:
      — Попрошу образец. Для научного исследования.
      Девушка снова — уже не в первый раз за сегодняшний день — удивлённо посмотрела на Сандро, в глазах её прыгали весёлые искорки.
      — Самый лучший подарок, — лукаво заметила она, заворачивая флакон в розовую бумагу.
      Собственно говоря, этой «находкой» и закончились поиски Сандро в тот день, о котором я рассказываю.
      Опустив голову и волоча чемодан, Сандро возвращался в лагерь. Почти совсем стемнело, когда он, сойдя с шоссе, вступил в мелкий перелесок и стал пробираться по тропинке. Голубая черта, ярко светившаяся в темноте, указывала ему обратный путь. Упорный техник решил продолжить испытания, желая проверить, остался ли ещё запах туберозы на земле.
      Флакон с духами пришлось выбросить, так как, несмотря на притёртую пробку, запах все же проходил. Он был настолько сильным, что совершенно не давал возможности пользоваться аппаратом.
      Стояла тишина, ветер слегка шелестел листьями. В такой вечер не хотелось думать о неудачных испытаниях. Перед глазами нашего Сандро вставало смеющееся девичье лицо...
      Он шёл, еле передвигая ноги. До лагеря было далеко.
      Впереди, в листве орешника, мелькнул луч фонарика. Запрыгала неясная тень: кто-то прятался в кустах. Сердце в груди Сандро заколотилось от волнения. Ему показалось, что сквозь листья он различает даже руль мотоцикла.
      В это время мы с Андреем вели технический спор, оценивая, каждый по-своему, результаты испытаний.
      — По-моему, нельзя требовать от нашего аппарата, чтобы он отыскивал месторождение металла, признаков которого здесь нет, — недовольно проговорил Андрей и повернул выключатель. — Следует признаться, что испытания и поиски рубидия проходят пока неудачно.
      С этим нельзя было не согласиться, и я промолчал, осматривая при свете фонаря наш мотоцикл.
      Андрей, вынул из кармана потерянный мотоциклисткой платочек и аккуратно разгладил его на колене.
      Из кустов вынырнул Сандро.
      — А ну вас к чёрту с вашим аппаратом, — сконфуженно проговорил он, опуская чемодан на землю.

      На железном кладбище

      Меня удивила и обрадовала способность «СЛ-1» чувствовать запах на расстоянии в несколько километров. Ясно, что в данном случае запах «Туберозы» от платочка, с которым не расставался Андрей, был перенесён ветром. Навстречу ему шёл Сандро с аппаратом.
      Однако наш техник несколько иначе определял этот успех в испытаниях «по ветру». Он чувствовал себя обманутым: искал мотоциклистку, а «СЛ-1», как бы подсмеиваясь, привёл его к нам.
      Мы втроём шли через луг. Издалека доносилось кваканье лягушек. Воздух был насыщен запахами трав, цветов и реки. Я подумал, что, пожалуй, даже наш аппарат не смог бы проанализировать все запахи, которые приносил тёплый ночной ветер.
      Мотоцикл был испорчен: сломался болт у задней втулки. Опять болт, как тогда в машине... Я вёл мотоцикл за руль, будто за рога, и он, как упрямый козёл, то отставал, оттягивая мне руки, то толкал меня в бок. Мы надеялись подобрать подходящий болт на складе трофейного металлолома.
      После посещения дачи Омегина мы решили продолжать поиски рубидия. Пробродили с аппаратом весь остаток дня, но никаких признаков редкого металла не обнаружили. Завели мотоцикл и пустились было в обратный путь. Но не проехали и двух километров, как мотоцикл испортился.
      — Хорошо ещё, что мы ехали медленно, — рассказывал Андрей, шагая рядом с Сандро. — Представляешь, вдруг в задней втулке лопается болт! А в месте поломки мы обнаружили то же самое...
      — Что «то же самое»? — не понял Сандро.
      Андрей вместо ответа осветил фонариком втулку колеса. Возле свежего излома как бы запеклась кровь.
      — И на машине так же, — подтвердил Сандро.
      — Точно болезнь какая-то, — мрачно сказал Андрей.
      Сандро кисло усмехнулся.
      — Это уж слишком. Я извиняюсь, металл — не живое тело. Разве можно про него говорить: заболел, заразился? Ещё скажешь: насморк получил, простудился...
      — Напрасно смеёшься, — ответил Андрей серьёзно. — Металл может и простудиться и заболеть. Такие случаи известны науке.
      И он напомнил нам историю «оловянной чумы». Это случилось в прошлом столетии. Однажды из Голландии в Москву была отправлена большая партия олова. От низкой температуры и ряда других невыясненных причин олово в дороге «простудилось» и действительно «заболело». Когда по прибытии в Москву стали открывать вагоны, в них вместо металла оказалась серая порошкообразная масса. Все олово превратилось от «простуды» в порошок. Эту не изученную ещё как следует «болезнь» называли «оловянной чумой». Причём выяснилось, что она заразна. На один интендантский склад, где в старину хранились оловянные солдатские пуговицы, случайно занесли эту «чуму», отчего все пуговицы «заболели» и рассыпались.
      — Не думаешь ли ты... — начал было Сандро, но Андрей прервал его:
      — Погоди! Кажется, мы пришли.
      Перед нами выросла чёрная гора со странными угловатыми очертаниями. Зубцы неправильной формы вырисовывались на фоне ночного неба.
      — Смотри, — прошептал Сандро, указывая вперёд.
      У подножья горы бегал голубоватый луч, он появлялся то здесь, то там, мигая, как болотный огонёк.
      Мы не спеша подходили к горе. Это был невысокий естественный холм, на его склоне громоздились груды железного лома. При свете луны уже можно было рассмотреть скелет грузовика с разбитым радиатором, голые рёбра транспортёра, смятые и сплющенные колёса, поднявшийся на дыбы растерзанный танк, чем-то напоминающий страшное допотопное чудовище.
      — Кладбище... — прошептал Андрей.
      — Нет, это падаль, — резко заметил Сандро, — железная падаль. Я был здесь днём...
      Опять появился мерцающий огонёк. Он мелькнул справа от танка с зубчатым, как у ихтиозавра хребтом.
      Мы решили, что сторож с фонариком осматривает своё хозяйство, хотя время было позднее и вряд ли подобное усердие вызывалось особой необходимостью. Кому нужны обломки трофейных машин!
      — Пойдём, друзья, на огонёк, — предложил Сандро.
      Андрей вцепился мне в плечо.
      — Погоди! — прошептал он и указал на гору.
      Я до сих пор не могу понять, это было в действительности или нет, но мне тогда почудилось, что скелет грузовика пополз вниз.
      Огонёк погас. Танк с зубчатой спиной вдруг исчез из поля зрения, словно провалился. Мы стояли, насторожённо прислушиваясь. Доносились глухой скрежет и как бы придушенное лязганье железа. Звуки эти казались очень громкими в тишине спокойной летней ночи. Вдруг все стихло.
      Я молчал, слыша рядом с собой прерывистое дыхание друзей. Мне думалось, что для одного дня вполне достаточно романтических приключений и без ожившего железа.
      С подчёркнутым равнодушием, притворно зевая, я согласился на предложение Сандро идти на огонёк.
      Андрей обернулся, вероятно желая рассмотреть выражение моего лица.
      Мотоцикл мы спрятали в кустах у дороги и двинулись вперёд.
      Стояла тишина, только откуда-то издалека доносилось стрекотание кузнечиков. Освещённые луной, неподвижно чернели силуэты танков и машин.
      Совсем неподалёку от нас мигнул и погас короткий луч.
      — Пойду вперёд, — решительно сказал Сандро. — Сторожа найду.
      Через минуту его светлая фигура растаяла в ночном тумане.
      Мы устали, поэтому с радостью опустились на траву, ожидая возвращения Сандро. Я машинально, видимо уже по привычке, включил аппарат и с чувством досады заметил, что на шкале стоит индекс туберозы. Откровенно говоря, мне даже стало немного стыдно, — вместо поисков рубидия мы вдруг начали заниматься пустяками.
      С досадой я повернул ручку шкалы и поставил её на законное место, на индекс рубидия. Взглянув на светящуюся черту, я буквально раскрыл рот от изумления: черта указывала на присутствие рубидия, была направлена прямо на склад железного лома. Может быть, там, под ним, и находится месторождение этого ценного металла? Я знал, что рубидий обычно не входит в сплавы стали. Значит, он не мог быть в этом ломе, он — только в земле... Это необходимо проверить, причём немедленно.
      — Андрей, пошли! — крикнул я.
      Ярцев нехотя встал и побрёл за мной.
      Вы можете мне не поверить, но в ту ночь, путешествуя по складу металлического лома, я испытывал совершенно необычайное чувство, будто мне пятнадцать лет и я стал героем фантастического романа.
      Нас окружал железный лес. Причудливо изогнутые куски металла преграждали нам путь, мы пробирались, как сквозь таёжный бурелом, перелезали через упавшие деревья с вывороченными корнями. В ту ночь мы путешествовали среди разорванных, погнутых стволов танковых орудий, скелетов машин, продирались сквозь лианы ржавых канатов и проводов.
      Андрей шёл за мной и недовольно ворчал. Он никак не мог понять, зачем нужно ночью лазить в этом железном хламе, даже если под ним скрыты тысячи тонн рубидия. Надо было все детально рассчитать, промерить и взвесить, потом уже начинать поиски.
      Мы пробирались сквозь железный кустарник из обрезков проводов. Кругом нас, куда бы ни направлял я луч фонарика, возникали, как омерзительные призраки, паучьи кресты свастики, белевшие на броне изуродованных машин и танков.
      Я не мог освободиться от мысли, что на этом железном кладбище похоронен огромный человеческий труд, который мог быть направлен на созидание, а не на разрушение.
      Как нельзя воскресить человека, погибшего в огне войны, так и не вернуть к жизни плоды человеческого труда, уничтоженные войной, — они исчезают навеки: тысячи машин, зданий, многие тонны металла... Войны постепенно разоряют нашу планету, уничтожая накопленные человеческим трудом богатства.
      Глядя на поверженные танки, я думал о будущем планеты Земли. Её счастье, что есть страна, которая заботится о судьбе мира.
      Размышляя таким образом, я совсем позабыл о поисках рубидия и вдруг увидел, что светлая черта почти выползла за пределы экрана. Значит, здесь должен быть рубидий. Я взял Андрея за руку и вместе с ним спустился в развороченную снарядом дыру в крыше штабной машины.
      Внутри железной коробки было холодно и сыро. Пол проржавел насквозь. Я поставил аппарат прямо на землю и, чтобы лучше видеть черту, погасил фонарик. В наступившей темноте ослепительно ярко горел тонкий голубой луч.
      — Ну? — сухо спросил Андрей. — Что это значит?
      Я указал ему на шкалу.
      — Прекрасно вижу, — сказал он. — Индекс БС-435?
      — Ведь это же рубидий!
      Стараясь скрыть свою радость, я быстро включил фонарик и стал как бы ощупывать лучом бледные травинки, торчавшие из земли.
      Среди обломков металла блеснула яркая кровавая капелька, около неё был рассыпан какой-то белый порошок, похожий на толчёное стекло.
      Андрей наклонился, поднял с земли осколок цветного стекла и сказал:
      — Теперь все ясно. Смотри, — он пошевелил ногой стеклянную пыль. — Это рубидиевое стекло. Наверное, попало сюда от какого-нибудь прибора... Итак, ты нашёл месторождение, годное для эксплуатации.
      Мой друг явно издевался надо мной, оставалось только молчать. Нас опять постигла неудача. Стоило лазить в этом железном мусоре! Заметив моё огорчение, Андрей стал доказывать, что все идёт к лучшему, так как мы теперь знаем, что наши аппараты исправны. Или по крайней мере один из них, обнаруживший рубидий.
      Для меня это было слабым утешением.
      — Чего вы от меня спрятались? — послышался над головой голос Сандро.
      Мы молча вылезли из машины. Сандро вернулся ни с чем. Ему не удалось найти человека, который бродил по складу с фонариком.
      На шкале аппарата Сандро стоял индекс туберозы.
      — Черта указывала прямо на огонёк, — смущённо пояснил он.
      Не было никакого сомнения: Сандро опять искал мотоциклистку. Я пожалел, что разрешил использовать аппарат для подобных поисков.
      Мы долго ещё лазили среди железных завалов и, наконец, поняли, что кружим на одном месте.
      — Заблудились! Скажи пожалуйста! — удивлённо проговорил Сандро и обернулся ко мне.
      Он стоял у лафета крупнокалиберной осадной пушки. Её треснувший ствол, задранный вверх, напоминал старое дерево с тёмным дуплом.
      Не успели мы опомниться, как Сандро, цепляясь за расщелины в ржавом металле, взобрался вверх по стволу.
      Но и оттуда он не увидел ничего нового. Луч его фонарика освещал только груды изломанного металла.
      Сандро спустился вниз и молча уселся на ржавый рельс.
      Андрей злился:
      — Но ведь это смешно — заблудиться в железном хламе.
      Он вытащил из кармана компас, но, сконфузившись, спрятал его обратно в карман. «Да, в железном лесу компас не поможет», — подумал я.
      Сандро полез через разбитые каркасы к огромному танку, стоявшему невдалеке. Он надеялся с его башни увидеть дорогу.
      Но когда он дотронулся до броневой плиты танка, чтобы вскарабкаться наверх, руки его прилипли. Броню покрывала какая-то липкая мазь. Сандро провёл по ней пальцем, и в свете фонарика мы увидели полоску блестящего металла.
      — Что такое? — удивился Сандро и написал на поверхности броневой плиты, покрытой бурой массой, букву «С». Она засверкала, как зеркальная.
      Сандро спрыгнул на землю, поскользнулся и, падая, оттолкнул каркас легковой машины. Тут же сдвинулся с места, заскрипел ещё какой-то ржавый металлический остов. По склону холма покатились, громыхая и дребезжа, крылья, дверцы, мосты разбитых машин, радиаторы, зазвенели, подпрыгивая, железные гильзы.
      Мы спрятались под машинами. Железная лавина прокатилась мимо нас, и снова все затихло.
      — Надо выбираться отсюда, — сказал Сандро, беспокойно оглядываясь, — и как можно скорее!
      Он заботливо осмотрел аппарат, который, к счастью, не пострадал.
      — Понимаешь, идея! — обратился ко мне Сандро. — Попробуем по запаху туберозы выбраться из этого чёртова леса. Ты только не смейся. Я научно доказываю. Ведь Андрей шёл все время со своим ароматным платочком. По этому следу мы и пойдём. Здорово я догадался!
      — Фокусник ты, Сандро, — с ласковой усмешкой сказал Андрей. — Платок, значит, пригодился?
      Я должен был вмешаться и сказать, что из затеи Сандро ничего не выйдет. Мешает платок, его нельзя выбросить, так как обязательно придём к нему обратно, а взять его с собой тем более нельзя.
      — Вот ещё одна задача, — рассмеялся Андрей. — Мы с самого утра сталкиваемся с непонятными вещами и попадаем в нелепейшие положения. Кто бы поверил, что трое взрослых заблудились вдруг на складе железного лома и не могли оттуда выбраться, потому что им мешал душистый платочек.
      Я предложил сжечь платок или уничтожить его запах, вспомнив, что при соединении некоторых пахучих веществ запах полностью исчезает. Например, если налить в канадский бальзам несколько капель хлороформа, то вообще не будет никакого запаха — ни бальзама, ни хлороформа.
      — Давай твою зажигалку, Сандро! — попросил я.
      — Только не жечь! — предупредил Андрей.
      Я смочил бензином платок и свернул его в трубочку. Показания на приборе стали еле заметными.
      Сандро очень понравился этот опыт, и он повёл нас через машины и завалы.
      — Смотри, что с ним делается, — недовольно проговорил Андрей. — Дал ты ему аппарат, теперь пеняй на себя. Взяли с собой замечательного техника, а привезём домой «одержимого». Пропал Сандро!
      Он сокрушённо покачал головой.
      Я ничего не ответил, вспомнив, как часто поддавался подобным увлечениям. «В молодости всякое бывает», — подумал я и неожиданно почувствовал себя умудрённым богатым житейским опытом.
      Стараясь не потерять Сандро из виду, мы прошли ещё несколько десятков метров и между грудами железного лома заметили просвет — невдалеке блестело под луной шоссе. Наконец-то мы выберемся из этого проклятого кладбища.
      Сандро сидел на вершине горы из железных гильз, протягивая руку вперёд. Я посмотрел в сторону, куда он указывал, и увидел тёмную фигуру. Перед ней светился фонарик.
      Сандро неосторожно повернулся. Посыпались гильзы. Скатываясь вниз и ударяясь о броню, они гудели, как колокола. Огонёк исчез.
      Когда звон гильз замолк, мы услышали удаляющийся рокот мотоцикла.
      Сандро утверждал, что синий луч не ошибся, он привёл нас к девушке, которая потеряла в нашем лагере осколок рубидиевой руды и платок. Он даже советовал догнать её, но у нас не было оснований верить его интуиции, да, кстати, и аппарату.
      Посовещавшись, мы решили отложить поиски болтов до утра. Можно было пойти ночевать к сторожу, но он уже, конечно, спал, а мы не хотели беспокоить старика. Ночь стояла очень тёплая, и Сандро предложил переночевать в леске, поблизости от склада железного лома. Так мы и сделали.
      Я долго не мог заснуть, лежал, подложив руки под голову, глядя в ночное небо. Казалось, что землю покрыли огромным тёмным пологом, но яркий день, который наступит завтра, уже светился сквозь листву деревьев. Я вспомнил крохотные отверстия в нашей палатке — через них так же угадывалось утро; эти случайные отверстия были словно нарочно проколоты в странном сочетании, напоминающем созвездие Ориона. Часто, просыпаясь по утрам, я видел над головой, будто в маленьком мире, ограниченном палаткой, только звезды Ориона. А в ту ночь надо мной раскидывался огромный звёздный мир, будто я видел его впервые. Не хотелось думать об испытаниях, о неудачах, о злоключениях прошедшего дня.
      Нет, меня не интересовали загадки звёздных островов Галактики, что светились серебряной пылью Млечного Пути. Я думал о Земле, о чудесах, с которыми мы встречаемся каждый день. И невольно мысль моя возвращалась к... «синему лучу».
      Почему аппарат почувствовал запах рубидия в штабной машине за десятки метров от неё? По каким отпечаткам этого запаха мы пришли к нему? Их не могло быть. Значит, случайный ветерок поднял в воздух пыль разбитого рубидиевого стекла.
      Как далеко может распространяться запах? Я взглянул на светлую дорожку Млечного Пути и вспомнил рассказ одного моряка. Они плыли в море, далеко от берегов, и вот однажды ночью почувствовали запах свежего сена. Откуда мог донестись этот запах? Только на другой день, придя в порт, моряки увидели, что на один из теплоходов грузили сено. Его запах чувствовался за многие десятки километров... «Как много ещё неизвестного! — думал я тогда. — Мы прекрасно знаем законы распространения радиоволн. А как распространяется запах? Это совершенно неизученная область».
      Я засыпал, мысли путались. На мгновение, уже в полусне, вспомнил о девушке, потерявшей красный шёлковый платок. Она ли это была на складе?.. Если так, то мы обнаружили мотоциклистку не по отпечаткам запаха на земле, а непосредственно по его молекулам в воздухе. Видимо, запах туберозы долетел до нашего аппарата.
      Мои товарищи давно спали. Храп Сандро превращался в моём сонном сознании в звук удаляющегося мотоцикла. Больше я уже ничего не помнил...
      Проснулись мы бодрыми, готовыми к любым испытаниям. Решили прежде всего пойти к сторожу и попросить у него болты для мотоцикла.
      Шамсудинова — так звали старика — мы застали в плохом настроении. Его комната выглядела как после землетрясения. Оторванная дверь, разломанная на части кровать, вода, разлитая по всему полу...
      Вот что нам рассказал Шамсудинов.
      Он тихо и спокойно сидел на крыльце своего маленького домика, допивая остатки крепкого кумыса.
      Солнце уже давно село. Только красное зарево над лесом напоминало о закатившемся дне.
      День этот не был богат впечатлениями для сторожа Шамсудинова. Обычный, как и сотни других за последнее время. Редко кто бывал на складе трофейного металлолома. Только раз в неделю подъезжали сюда машины. Рабочие, тщательно сверяя номера по накладным, грузили сломанные мотоциклы, сплюснутые кузова и развалившиеся на куски танки. Так и в прошедший день сторож помогал отбирать железо на завод. За этот день, кроме рабочих, он видел только девушку с мотоциклом и парня с чемоданом.
      Шамсудинов привык к одиночеству. Он допил кумыс, поднялся со скамьи и нетвёрдой походкой направился к двери, «Хорош кумыс, — подумал он, — так по жилам и переливается. Хорош. Ай, хорош!»
      Он толкнул дверь, но дверь не открывалась, как бы припёртая изнутри. Тогда сторож навалился на неё всем телом и вдруг вместе с дверью упал внутрь комнаты.
      Лёжа на двери и рассматривая её сломанные петли, которые он только вчера смазывал маслом, чтобы не скрипели, Шамсудинов ещё раз подумал: «Кумыс хорош! Вот какая сила!»
      Надо было вставать, он поднялся на ноги и, нагнувшись над дверью взялся за ручку. Ручка оторвалась. Старик удивлённо посмотрел на неё. «Нет, кумыс не хорош. Так весь дом сломать можно».
      Он подошёл к питьевому баку и, подставив кружку, взялся за кран. Кран не поворачивался. Шамсудинов рассердился; дёрнул ручку крана и отскочил. Сломанный кран упал на пол, вода фонтаном била из дыры.
      Сторож схватил ведро, чтобы подставить под струю, но дужка повисла в руке.
      Вода разливалась по комнате. Шамсудинов вспомнил, что под кроватью стоял сундук с праздничной одеждой, — она могла подмокнуть, — взялся за спинку кровати, чтобы отодвинуть, но железная дуга с хрустом лопнула, и сторож, поскользнувшись, сел на пол. «Нет, кумыс не хорош, ой как не хорош!»
      Он с трудом встал на ноги и, шлёпая туфлями по мокрому полу, подошёл к выключателю. Вспыхнул свет. Глазам представилась удивительная картина: кровать с отломанной спинкой, дырявый бак, ведро с отломанным ушком, ручка от двери и сама дверь, — как плот, плавающий в луже.
      Вот примерно и все, что мог рассказать нам сторож о необыкновенных явлениях, которые впервые в жизни он наблюдал у себя дома.
      Мы понимали, что мог разрушиться ржавый трофейный хлам, лежащий под открытым небом. С этим мы и встретились во время путешествия по «железному лесу». Но нельзя же было всерьёз предполагать, что странная ржавчина нападает на домашние вещи.
      Сандро посоветовал сторожу хорошенько выспаться.
      Обиженный Шамсудинов молча указал на обломки кровати, кран, петли от двери, дверную ручку и ушко от ведра.
      Я взял один из обломков и стал рассматривать. Сомнений не было: такая же красная ржавчина. Вспомнился рассказ Андрея об «оловянной чуме» и других болезнях металла. Я уже стал верить в невозможное и подумал о том, что в мёртвом железном городе, где скопилось столько ржавчины, зародилась какая-то новая «болезнь» металла, особый вид коррозии, развивающейся стремительно, как чума.
      Мы с Андреем переглянулись, как бы угадывая мысли друг друга. Но тут Сандро своим острым глазом заметил под столом зелёную бутылку.
      — Это ещё что за напиток? — спросил он, рассматривая её содержимое на свет. Внутри были остатки какой-то маслянистой жидкости.
      Шамсудинов объяснил, что этим «маслом» он мазал у себя в домике дверные петли и протирал все металлические предметы, чтобы они блестели.
      Я взял у Сандро бутылку, открыл пробку и понюхал. Пахло азотной кислотой и как будто бы камфарой. Желая поточнее определить этот смешанный запах, я настроил аппарат. Пришлось довольно долго крутить ручки, пока, наконец, луч не указал на индекс ДЗ-577. Состав жидкости угадать было трудно.
      Однако на этом я не мог закончить эксперименты и вылил несколько капель неизвестной мне жидкости на железный прут. Его поверхность сразу покрылась лопающимися жёлтыми пузырьками. Я согнул прут, и он треснул именно в том месте, где пузырилась необыкновенная ржавчина.
      Сандро спросил старика, откуда он взял бутылку. Оказалось, нашёл у себя на складе, где она стояла прямо на земле, среди ржавого хлама.
      — Загадка «железной чумы» разрешилась довольно просто, — задумчиво проговорил Андрей. — Но меня все-таки смущает бутылка с таинственным снадобьем. Не слишком ли далеко зашли опыты современного отшельника из пластмассового дома?
      — Зачем так говоришь? — обиженно возразил Сандро. — Причём тут наш сосед?
      Андрей снисходительно взглянул на него.
      — Не хочу утверждать ничего определённого, но ты, дорогой друг, не знаешь, на что способен человек с оскорблённым самолюбием. Ты бы послушал, что говорил этот непризнанный гений «пластмассового века»!..
      Я не разделял подозрений Андрея. Смешно было думать, что Омегин способен доказывать преимущества своих пластмасс опытами по уничтожению металла. Как я говорил и раньше, странные, непонятные на первый взгляд, поступки следует прежде всего объяснять не какими-нибудь тёмными свойствами души, а, наоборот, стремлением к чему-то хорошему, к торжеству справедливости и добра.
      Об этом я напомнил Андрею, но тот посмотрел на меня, как на наивного ребёнка, и, видимо, остался при своём мнении.

      Что таит земля?

      Мы подобрали нужные болты к мотоциклу и пошли в лагерь. Но не успели мы добраться до реки, как начался сильный дождь. Буквально в несколько минут он промочил нас насквозь.
      Когда мы пришли в палатку, дождь кончился.
      После обеда, пока мои друзья занимались своими костюмами, я решил посмотреть, нет ли возле машины следов разъедающей жидкости, которой, как я предполагал, могли быть смазаны болты. Кто знает, не попало, ли «масло» Шамсудинова к нашему шофёру? Не повторил ли он печальный опыт хранителя трофейного металла?
      Настроив «СЛ-1» на индекс найденного нами реактива, я прежде всего исследовал аппаратом детали машины. Никакого отклонения светящейся черты я не заметил. Не было следов реактива и возле машины. Вероятно, все смыло дождём.
      Раздумывая над событиями последних дней, я рассеянно ходил по мокрой траве, потом вышел на дорожку, идущую от нашего лагеря к мосту. Моё внимание привлекли следы больших резиновых сапог и рядом следы собаки. Они были свежими и ещё не успели наполниться водой.
      Вероятно, здесь проходил какой-то охотник.
      Случайно взглянув на экран аппарата, я, к удивлению своему, заметил, что голубая черта быстро растёт, отмечая запах индекса ДЗ-577, то есть разъедающего реактива. Я заинтересовался, какой охотник мог бы применять этот реактив для протирки стволов?
      Я быстро пошёл по следам. Дрожащая черта на экране отклонялась вправо, указывая в сторону от дороги. Отбрасывая мокрые ветки кустарника, пробирался я сквозь чащу. Путешествие было не из приятных, за воротник лилась вода. Но что поделаешь, когда тебя ведёт синий луч, обещая показать нечто интересное.
      Так оно и получилось. Раздвинув ветви орешника, я увидел высокую плотную фигуру в чёрном дождевом плаще. Это был Омегин.
      Мне не хотелось с ним встречаться, так как я вовсе не ожидал, что догадка Андрея окажется правильной. Изобретатель новых пластмасс производил какие-то опыты с сильнодействующими реактивами, разрушающими металл. Это было и непонятным и странным.
      Спрятавшись в орешнике, я выждал, когда Омегин пройдёт мимо, и возвратился в лагерь.
      Неподалёку от палатки стоял незнакомый автомобиль. Это был низкий лимузин обтекаемой формы, необыкновенного золотистого цвета. Такого автомобиля я ещё не видел. Подойдя к нему, я, если так можно сказать, с нежностью провёл рукой по его полированным бокам и удивился, что это был чистый металл, ничем не покрашенный.
      Золотистые головки болтов торчали вокруг колёсной втулки. «Такие, вероятно, не заржавеют, даже если мазать реактивами», — подумал я с завистью.
      — Изучаете, так сказать? — спросил кто-то совсем рядом.
      Я поднял глаза и увидел невысокого толстого человека в охотничьих сапогах и с двустволкой в руке.
      Он церемонно поклонился.
      — Разрешите представиться. Коваль, инспектор здешнего складского хозяйства. Приехал пострелять немножко. Вижу, машина вам понравилась. Да, экземпляр редкий, прямо надо сказать — замечательный. Изготовлена по специальному заказу из металла нашей «Белогорской стали».
      На правах вежливого хозяина лагеря мне пришлось объяснить, кто мы такие и что в этой местности делаем, после чего я попросил разрешения поближе ознакомиться с машиной.
      Коваль рассыпался в любезностях. Ну как же! Он все прекрасно понимает. Мы с ним коллеги... так сказать, преследуем общую цель.
      — Вы ищете металл, — сказал словоохотливый инспектор, — а я слежу за тем, чтобы его хорошо сохраняли.
      Я с нетерпением поднёс свой аппарат к блестящему колесу. Меня интересовали в первую очередь болты.
      И — странное дело! — ни в болтах, ни в других частях машины аппарат не обнаружил ни малейших следов окислов железа. Металл, из которого была сделана машина, не имел запаха. Но этого же не могло быть! Любая железная или стальная вещь несёт на себе хотя бы тончайшие следы коррозии. Даже нержавеющая сталь, когда её нагревают при сварке, чуть-чуть ржавеет, так как в этом случае хром, добавляемый в сталь, чтобы сделать её нержавеющей, частично выгорает. Я ничего не понимал. Не из золота же был сделан этот автомобиль? Я злился на себя, когда встречался с непонятными вещами.
      При дальнейшем осмотре машины я вдруг заметил несколько тщательно заделанных швов электросварки.
      — Что это за металл? — теряясь в догадках, спросил я Коваля.
      Он пожал круглыми, как мячи, плечами.
      — Изготовляет экспериментальный цех. Я, право, не специалист. Поговорите с нашими инженерами, если вы, так сказать, интересуетесь. Они часто на наш склад ездят, тут недалеко, к Шамсудинову.
      Я не выдержал и совсем невежливо набросился на гостя:
      — Значит, это ваш склад? Почему же там металл зря пропадает? Столько лет валяется без присмотра...
      — Как так «без присмотра»? — обиженно проговорил инспектор, видимо задетый за живое. — Вы напрасно, так сказать, обвиняете наших честных работников. Шамсудинов вполне добросовестный сторож, не раз премированный. Вас удивляет, что железо лежит под открытым небом? Так это по особому распоряжению. Собрали сюда разный трофейный хлам и решили изучать, как сохраняется металл в естественных, так сказать, условиях. Ну и разные испытания там проделывают... Да вы уж лучше с инженерами поговорите.
      Я подумал, что это надо сделать немедленно, но тут же снова поймал себя на мысли: опять интересуюсь не тем, чем нужно. Рубидий и только рубидий должен был интересовать меня.
      Опять я занялся аппаратом и по привычке набрал знакомое сочетание: БС-435 — индекс рубидия.
      Взглянув на экран, я обомлел. Светящаяся черта резко выросла, указывая на кузов автомобиля. К какому бы месту машины я ни подносил аппарат, всюду был... рубидий.
      Это было невероятно.
      Ковалю наскучили мои опыты, и он, кивнув благосклонно головой, — дескать, изучайте, сколько влезет, — направился к опушке леса, держа наготове ружьё.
      Я подозвал Андрея и Сандро. Моё открытие не произвело на них того впечатления, какого я ожидал.
      Сандро решил, что испорчен аппарат, а Ярцев мрачно заметил:
      — Мы почему-то находим рубидий только в готовых изделиях. Насколько я помню, его никогда не добавляют в сталь.
      Во всяком случае, Андрей об этом не слышал и привёл пример: в нержавеющую сталь иногда добавляют ниобий. Даже доли процента этого редкого металла позволяют сваривать нержавеющую сталь без нарушения её антикоррозирующих свойств.
      — Ты не перепутал индексы? — спросил он у меня.
      — Давай проверим ещё раз.
      — Ниобий... — бормотал Андрей, доставая записную книжку. — Пятая группа таблицы Менделеева. Порядковый номер сорок один. Вот, нашёл! Индекс КС-200.
      Я поставил как можно точнее указатель шкалы на этот индекс и поднёс аппарат к машине Коваля. Синяя черта не шевелилась. Она замёрзла, словно сосулька.
      — Я говорю, аппарат расстроили! — убеждённо заявил Сандро.
      Из кустов выбежала низкая кривоногая собака. За ней шёл Омегин.
      Андрей недовольно поморщился и негромко сказал:
      — Твой друг. Спроси у него, не забыл ли он у Шамсудинова бутылочку с милой этикеткой «Долой металл!»
      Я промолчал. Мне было неприятно вспоминать о странных опытах Омегина.
      Сандро хотел подзарядить аккумуляторы и пошёл к машине, где у него находился зарядный агрегат.
      Через минуту Сандро вытащил оттуда синий чемодан. В нём был аппарат «СЛ-2». Я не понимал, зачем Валя его положила, когда я твёрдо сказал, что эту игрушку не возьмём на серьёзные испытания.
      Даже не в лаборатории, а где-то на Урале мы опять столкнулись с упрямством нашей дорогой лаборантки.
      Сандро поставил чемодан на траву и почему-то выразительно подмигнул мне. Затем вытащил из палатки «СЛ-2» и исчез между деревьями.
      С противоположной стороны поляны вышел, видимо очень довольный собой, Коваль. Сбоку у него болтались две крошечные пичужки, пристёгнутые к петлям охотничьей сумки. Странно, что мы не слыхали выстрелов.
      Охотники познакомились.
      — Тоже ружьишком балуетесь? — спросил я Омегина.
      — Да так, иногда, — равнодушно ответил он и полез в карман за табаком.
      Набивая трубку, он иронически спросил:
      — Ну, как ваши успехи, молодые люди? Как рубидий? Не нашли ещё?
      Я ничего не ответил.
      — Кстати, — не скрывая усмешки, продолжал Омегин, — я знаю место, где вы найдёте лепидолит.
      — Будем вам очень признательны за сообщение, — в тон ему заметил Андрей. — Где же?
      — На выставке «Горные богатства нашего района». Завтра открывается во Дворце культуры. Советую посмотреть.
      Омегин либо смеялся над нами, либо просто хотел подчеркнуть, что рубидий действительно есть в этом районе.
      Я настраивал аппарат, а Омегин насмешливо улыбался, раскуривая трубку.
      — Надо полагать, что луч вашего аппарата сейчас укажет на меня, — сказал он, следя за моими манипуляциями. — Тем самым он обнаружит месторождение рубидия в моём кармане. Ох уж эти изобретатели!
      С нарочито равнодушным видом я повернул ручку настройки.
      И, словно в насмешку, в тот самый момент, когда указатель шкалы проходил мимо индекса рубидия, светящаяся черта вздрогнула, увеличилась и действительно указала на Омегина.
      Я должен был сделать единственный вывод: рубидий находился не только на выставке во Дворце культуры, но и в кармане Омегина. Вероятно, он знал, где скрываются месторождения этого редкого металла, и даже взял пробу — куски лепидолита или другой какой-нибудь рубидиевой руды.
      Меня удивляло, почему Омегин не сказал нам об этом, а только подтрунивал над нашими бесплодными поисками. Вспоминая замечания Андрея насчёт оскорблённого самолюбия этого современного отшельника, я, к своему стыду, почувствовал, что мой друг по-своему был прав. Старая обида, видимо, не забывалась Омегиным — он ревниво относился к успехам молодых исследователей, поэтому держался с ними по меньшей мере странно. Впрочем, вполне возможно, что он не верил в наши аппараты. Я хотел думать о нём хорошо, гораздо лучше, чем заслуживало его поведение.
      Омегин дымил трубкой и украдкой позёвывал. У ног его виляла хвостом длинная приземистая такса. Казалось, сама природа подсмеялась над этим животным, вывернув ему передние ноги и прижав заднюю часть туловища к земле.
      — Не по специальности собачку используете, товарищ охотник, — заметил Коваль. — Не по птице, а по лисице гонять её надо. Для этого подобная собачка и сконструирована — лисьи норы разрывать.
      — Ничего, у меня и такая пойдёт. Универсальный тёс. А вы без собаки ухитряетесь? Ну и как?
      — Да вот сейчас двух взял тут в кустах, — небрежно промолвил Коваль. Потом, взглянув на меня, почему-то смутился и неестественно быстро заговорил: — Ну, пошли, пошли. Если идти, так сейчас.
      — И мы с вами, — сказал я. — У нас тоже собака найдётся.
      Я решил во что бы то ни стало заставить Омегина поверить в наши аппараты. Показать ему все, на что они способны.
      — Какой же породы ваш пёс? — равнодушно спросил Омегин.
      Я сказал, что такой породы вообще не существует и наша собака — единственный экземпляр в мире.
      Омегин посмотрел на меня удивлённо и недоверчиво.
      — Как же её прикажете величать?
      — Да пока ещё никак...
      — На какую же кличку она отзывается?
      — А она не отзывается.
      — Глухая? — с насмешливым сочувствием спросил Омегин.
      — Вот именно, глухая, поэтому и клички у неё нет, — подтвердил я. — Между собой мы этого пса зовём Мартыном.
      Я подвёл гостей к синему чемодану.
      — Вот здесь и держим.
      — Ну и конура! — рассмеялся Коваль.
      Я открыл крышку. В чемодане лежал пластмассовый макет собаки.
      Вытащив эту игрушку, я поставил её на дорогу. Собака была сделана преувеличенно карикатурно: белая с рыжими пятнами, с большой головой и огромными ушами. Одно ухо было опущено, другое поднято вверх. Левый глаз косил. Морда с широко расставленными ноздрями — у самой земли, как будто собака к чему-то принюхивалась. Лапы её были вытянуты, а между ними по всему брюху тянулись ленты рубчатых резиновых гусениц. На спине находились ручки управления.
      Этой необычайной игрушкой в основном занималась Валя. Любительница оригинальной техники доказывала, что для демонстрации принципов действия «Усилителя запаха» надо сделать особую и в то же время очень наглядную модель. По вечерам с группой молодых, таких же, как она, лаборантов Валя разрабатывала «СЛ-2» — аппарат, которому была придана столь необычная форма.
      Перед самым отъездом Валя попросила взять эту модель на испытания, но мы категорически возражали.
      Мне казалось по меньшей мере несерьёзным демонстрировать кому-нибудь такую игрушку. Однако Валя добилась своего и в самый последний момент положила Мартына в машину, видимо надеясь, что мы все-таки испытаем эту демонстрационную модель. Такая возможность представилась. Омегин не на шутку заинтересовался нашим Мартыном.
      — Ну и черти! Ай да пёс, умора! — Он раскатисто захохотал, так что с деревьев посыпались капли.
      Я нажал пусковую кнопку на спине у собаки.
      В её глазах загорелись синим светом контрольные лампочки.
      Загудел мотор, и игрушка ожила.
      Подойдя к разостланной на земле скатерти с остатками нашего обеда, я взял кусочек булки, затем вернулся к собаке и поставил ручку шкалы на индекс хлеба.
      Стоило отойти с хлебом в сторону, как Мартын, шлёпая по дорожке резиновыми гусеницами, двинулся ко мне. Я водил куском хлеба по траве, и собака, меняя направление, все время бегала за мной.
      — Хороший пёс, умный, — говорил я, ласково поглаживая Мартына по блестящей спине.
      Демонстрация продолжалась. Я выключил аппарат, затем провёл куском хлеба «линию запаха» по траве и оставил его возле дерева. Нажал кнопку — Мартын вырвался из моих рук, побежал по дорожке запаха и упёрся неподвижной мордой в кусок хлеба.
      — Хлеба он не ест, — шутливо пояснял я гостям, — питается исключительно электроэнергией. Сегодня после охоты придётся подкормить его аккумуляторы добавочной порцией.
      — Занятная игрушка! — восхищённо промычал Омегин. — Наглядно. Ничего не скажешь.
      Я видел, что Мартын произвёл на него довольно выгодное впечатление.
      — Это — демонстрационная модель «Усилителя запаха», — рассказывал я. — Обычно такие приборы делаются в виде прямоугольных ящиков. Но наши хитроумные ребята решили сделать вот эту смешную модель и назвать её «собачий робот».
      Коваль рассмеялся.
      — Можно сказать, блоху подковали.
      — Считайте как хотите, — вмешался Андрей, — но, может быть, в этой забавной игрушке и есть что-то от своеобразного технического озорства наших предшественников — искусников мастеров-туляков.
      — Как же движется ваша игрушка? — спросил Омегин.
      Мне надо было рассказать о принципе работы всего устройства, поэтому я начал с того, что обратил внимание Омегина на широко расставленные ноздри Мартына. Через них засасывался воздух. Я объяснил, что запах, приходящий справа, попадает в правую ноздрю, а идущий слева — в левую. Затем используется обычное телемеханическое устройство. Грубо говоря, ток от правого усилителя попадает в электромагнит, который включает левую гусеницу, и тогда модель пойдёт вправо. Так же работает и левый усилитель. Следовательно, где сильнее запах, туда и ползёт аппарат.
      — Эта механическая собака по тонкости чутья превосходит вашу, уважаемый товарищ Омегин, — сказал Андрей.
      — Продемонстрируем, — предложил я. — На какую дичь настроить Мартына?
      — Ставьте на тетерева, — поспешно сказал Коваль. — Уверен, что без тетеревиного петушка я домой не приду.
      — Смело вы загадали, — заметил Андрей. — Обычно охотники редко бывают столь уверены.
      — Ну, какие это охотники, — снисходительно сказал Коваль.
      Я посмотрел в Валину записную книжку и поставил ручку шкалы на индекс тетерева.
      В книжке с большой точностью были записаны индексы не только минералов, растений и разных предметов, но также и дичи, встречающейся в наших местах. Видно, Валя рассчитывала на испытания Мартына.
      Я включил компрессор и мотор гусениц.
      Мартын шумно втянул в себя воздух. Мелкие капельки воды, оставшиеся на траве после дождя, исчезли в его широких ноздрях.
      Вдруг он вздрогнул и медленно двинулся вперёд. Он прополз два или три метра, затем повернул и направился к Ковалю. Коваль смущённо отошёл в сторону. Но Мартын снова подполз к нему.
      Леди, собака Омегина, тоненько тявкнула и, дрожа всем телом, прижалась к хозяину.
      — Так вот кто тетеревиный петушок, — Омегин широко улыбнулся. — Ну что ж, будем считать первый опыт натаскивания искусственной собаки на тетеревов неудачным.
      — Нет, этого не может быть, обычно эта игрушка довольно хорошо работала, — возразил Андрей, не без удивления глядя, как Мартын тычется носом в высокие сапоги охотника.
      Коваль растерянно хихикнул, открыл свою сумку с бахромой и вытащил оттуда черноперую птицу.
      — Не хочу порочить аппарат, совесть не позволяет, — скрывая смущение, сказал он. — Каюсь, повстречался мне тут недалеко от лагеря охотник, я и купил у него двух пичужек и тетерева. Не хотелось, как говорится, для первого знакомства в грязь лицом ударить — вот и обзавёлся на всякий случай готовыми трофеями.
      — Ну и собака! — загремел бас Омегина. — Учуяла, что в сумке лежит. Надо прямо сказать — здорово!
      Наконец-то этот скептик по-настоящему оценил нашего Мартына.
      — Может, к реке спустимся? — все ещё виновато улыбаясь, предложил Коваль.
      Я посмотрел в Валину книжку, поставил шкалу на новый индекс и поднял Мартына на руки.
      Мы направились к реке.
      Стоял один из тех погожих вечеров, которые так радуют любителей природы. Я до сих пор помню зеркальную гладь засыпающей реки и два медленно плывущих друг к другу солнца — на небе и в воде...
      Я опустил модель в небольшую луговину, заросшую осокой.
      — Смотри, чтобы в камыши не удрал, а то не найдёшь, — предупредил Андрей.
      Уже начинало темнеть. Мартын, чуть слышно шурша, полз по высокой траве. За ним шагал Омегин. Он держал ружьё наготове, но, видимо, не верил, что с Мартыном можно охотиться всерьёз. Ведь живая собака делает стойку, когда почует дичь. А «собачий робот» лишён этой прелести. Настоящая красивая стойка, с поднятой лапой, не предусматривалась конструкторами Мартына.
      Вдруг Омегин вздрогнул. Мартын неожиданно остановился, и у него на хвосте зажглась красная лампочка.
      Звучный хохот Коваля прогремел вместо выстрела.
      Совсем близко, почти из-под носа Мартына, взлетела утка. Омегин вскинул ружьё, громыхнул запоздалый выстрел, но птица уже исчезла.
      — В таких случаях собака оборачивается и посылает охотника к чёрту, — ехидно заметил Андрей.
      — Мартын это может, — подхватил я. — Надо только поставить у него внутри маленький магнитофон, усилитель уже есть. А включаться все это будет от выстрела.
      — Вполне осуществимо, — поддержал меня Андрей. — Нужны только микрофон и реле. От сотрясения воздуха микрофон пропустит ток в реле, оно включит моторчик, кассета с плёнкой закрутится, и наш Мартын гаркнет басом: «Надо лучше стрелять, мазила!»
      — Но ведь он будет гаркать так при каждом выстреле, все равно — убил охотник или не убил, — задыхаясь от смеха, говорил Коваль, ему, видимо, понравилась эта затея.
      — И правильно сделает! — проворчал Омегин.
      — Почему? — спросил Андрей.
      — Потому что никакой уважающий себя охотник с вашей игрушкой не пойдёт.
      — Верю, — согласился Андрей. — Но докажите, почему?
      — А потому, — как я и ожидал, пояснил Омегин. — Можно сказать, вся романтика охоты пропадает. Вместо хорошей собачьей стойки, из-за которой иной раз и ходит на охоту настоящий любитель, изволите видеть, красная лампочка на хвосте. Вы бы ему ещё плакат сзади пристроили, чтобы он освещался вашей лампочкой. А на нём надпись: «Целься вернее, добыча твоя».
      — Ну, уж если так, то пусть сама собака и стреляет, — все ещё смеясь, предложил Коваль. — Нажал у неё на спине кнопку с надписью «утка» и, так сказать, пустил в камыши. Смотришь, через час она приносит утку.
      — И это можно сделать, — согласился Андрей. — Пристроим на спине дробовичок. Почует Мартын какую-нибудь дичь, подкрадётся поближе, запах, как говорится, достигнет максимальной интенсивности, реле сработает, и дробовичок автоматически выстрелит прямо в цель.
      — Нет, этого никак нельзя делать, — возразил я серьёзно. — Слишком опасно...
      — Отчего же? — удивлённо посмотрел на меня Коваль. — Хорошая идея. Мне нравится.
      — Нельзя, — убеждённо повторил я. — Кое-кому тогда не поздоровится.
      — Изобретателям, что ли? — попытался съязвить Коваль.
      — Нет, охотникам, которые покупают дичь заранее и прячут её в сумку. Весь заряд может попасть не по адресу. Вспомните, как вы бегали от Мартына.
      Громкий смех нарушил вечернюю тишину. Смеялись все. Казалось, что смеялся даже Мартын, — на хвосте его мигала красная лампочка.
      Я опустился рядом с ним на мокрую от вечерней росы траву и стал придумывать, какой бы ещё показать интересный фокус, чтобы расположить к себе Омегина и вызвать его на откровенность. Вращая ручку шкалы, я невольно останавливался на индексе рубидия.
      — Товарищ Омегин, — сказал я, — давайте ещё раз попробуем, как наша модель... — Но я не закончил и удивлённо оглянулся. Омегин исчез.
      Андрей и Коваль остановились у тёмных кустов лозняка и о чём-то оживлённо спорили.
      Мне было до боли обидно, что нам никак не удавалось подобрать ключи к сердцу странного хозяина пластмассового дома. Он третировал нас, как мальчишек, а мог бы серьёзно помочь в поисках или во всяком случае не скрывать от нас известные ему месторождения рубидия.
      Скоро ли настанет время, когда уже никто не сможет сказать, что наш аппарат не нужен? Необходимо найти месторождения хотя бы для того, чтобы узнать, почему «СЛ-1» не чувствовал запаха рубидиевых окислов под землёй. Если бы мы доказали практическую ценность нашего аппарата, то скоро начался бы выпуск первой опытной серии этих приборов.
      Я думал об этом, возвращаясь в лагерь вместе с Андреем, и представлял себе новую конструкцию, совсем непохожую на прежние модели. Палка с рогулькой на конце. У разветвления рогульки — утолщение. Здесь укреплена стеклянная трубка. В ней бегает синий луч и указывает направление запаха. От палки идёт резиновый шланг и провода. Шланг с проводами присоединён к аппарату, по своим размерам похожему на противогаз. В нём находится все хозяйство «синего луча» — компрессор, втягивающий воздух, аккумуляторы, фотоэлементы, призматический диск анализатора и другие детали. Я уже думал о том, как все их спрятать в маленькую коробку.
      Мы подошли к палаткам и убедились, что Сандро где-то бродит. По-видимому, поиски лепидолита завели его куда-то далеко.
      Мы тоже решили не терять времени даром: остался один день до приезда комиссии.
      Объяснив шофёру, где сможет нас найти Сандро, когда вернётся, мы с Андреем углубились в лес. Мне пришлось тащить Мартына. Желание Вали исполнилось, и мы волей-неволей вынуждены были испытывать её игрушку, — три аппарата лучше, чем два.
      Места, где мы бродили с Андреем, были поистине живописны.
      Представьте себе горы, покрытые тёмными соснами. Высокий, слоистый кряж. На его обрывистой стене вычерчены тёмные полосы, строгие, параллельные, как на огромном чертеже. А совсем рядом — золотистая гора с застывшим песчаным водопадом. Казалось, стоит только вымолвить неведомое волшебное слово, — и оживёт застывший водопад, закипит песок и, все сметая на пути, понесётся вниз лавина.
      Андрей сосредоточенно и молча бродил в стороне, ни на минуту не отрывая взгляда от экрана. Мартын оттягивал мне руки, нести его было неудобно, а пустить на землю нельзя: он все время застревал в кустах.
      Я устал и присел на бугорок. Вскоре ко мне подошёл взволнованный Андрей.
      — Нет, Виктор, я этому не верю! Что-то случилось с нашим аппаратом.
      — В чём дело? Скажи толком.
      — Я хотел проверить его на разных индексах.
      — И что же?
      — Аппарат нашёл все: и уголь, и нефть, медь, олово, свинец...
      — Ничего не понимаю! — возмутился я. — Так что же тебе нужно?
      — Что нужно? — протянул Андрей, пристально глядя на застывший синий луч. — Достать все это из земли. Я никогда не представлял себе вот так, воочию, насколько богата наша страна. Я, конечно, знаю о неисчислимых богатствах Урала. Но все-таки невозможно, чтобы здесь были почти все ископаемые, чуть ли не все металлы по таблице Менделеева.
      — А почему бы и нет? — с неожиданной для себя горячностью возразил я. — Что же здесь невозможного? Ведь это Урал!
      Андрей растерянно пожал плечами и, посмотрев на окошечко шкалы, начал медленно вращать ручку призматического анализатора. В окошке замелькали цифры индексов.
      — Ну вот, смотри, — сказал он. — Синий луч отклоняется на индекс НА-428. — Он взглянул на таблицу, укреплённую в крышке, и пояснил: — Это медь, то есть окись, конечно. Теперь дальше... Кстати, ты знаешь, у меня такое впечатление, будто я сижу у радиоприёмника и ловлю не станции, а запахи всех ископаемых этого района. Необыкновенное путешествие. Смотри, смотри! — взволнованно говорил он. — Синий луч отмечает ржавчину. Здесь огромные пласты железа. А вот индекс кобальта, ванадия...
      — Все, кроме рубидия. А он здесь есть. И найти его — дело нашей чести. Сам понимаешь.
      Андрей ничего не ответил. Он опустился на прохладную землю и смотрел сквозь зелёную листву кустарника на вечернее темнеющее небо.
      — Помнишь, ты меня вчера спрашивал о Вале, — после недолгого молчания сказал Андрей. — Я тебе тогда не хотел говорить... Но сейчас... Она уже получила моё письмо. Как видишь, я решился!
      — Ну?!
      — Теперь жду ответа.
      На полянку торопливо вышел Сандро. За ним с заливистым лаем бежала такса Омегина.
      Сандро в изнеможении опустился на землю.
      — Вот вы где! — еле выговорил он усталым голосом. — А меня замучили, совсем замучили. Невозможный народ!
      — О ком это ты? — нетерпеливо спросил Андрей и взял у него аппарат, — Кто невозможный народ?
      — Да все они... Археологи, ихтиологи... Иду я с аппаратом, а навстречу какие-то люди. Один из них увидел мой чемодан и говорит: «Очень приятно познакомиться. Профессор Касаткин советовал испробовать ваш «синий луч». Ну, я, конечно, интересуюсь: «А кто вы такие?» — «Комплексная экспедиция», — отвечают. Бумаги показывают. Вдруг молодой такой, в очках, говорит: «Не стоит время тратить. Ничего не получится. Мне известно от директора Института редких металлов, что они все ещё не могут выполнить их задания. Вообще дело сомнительное».
      Мы с Андреем переглянулись.
      — Ну и что же ты? — не вытерпел Андрей.
      — Я сказал, что мне некогда. Мне и в самом деле некогда: к вам торопился. Зачем буду спорить? Вот найдём рубидий, тогда...
      — Все же отпустили тебя археологи? — поинтересовался Андрей.
      — Нет, не отпустили. Сначала просили искать скелет мамонта, потом заказы так и посыпались. Биологи замучили. Одному червяков каких-то надо найти, другому корешки, какой-то необыкновенный цветок, гриб, лишайник. — Сандро перевёл дух. — Ещё один захотел узнать, где тут выдра проходила и не могу ли я гнездо гадюк найти. Тут я просто не вытерпел... Зачем гадюки? Почему гадюки?
      Андрей не мог сдержать улыбку.
      — И после этого ты сбежал от них?
      — Сбежал, — сознался Сандро.
      Взгляд его остановился на «собачьем роботе». Сандро даже присвистнул от удовольствия.
      — Вот хорошо! Значит, и Мартын здесь. Теперь у каждого из нас будет аппарат.
      Он с радостью рассматривал его.
      — А что, если таких Мартынов начнут выпускать в серийном порядке?
      Сандро подозвал к себе таксу, почесал у неё за ухом и обнял её.
      — Ты скоро будешь безработной собакой. Понимаешь? Хочу с тобой прощаться. Ты долгие тысячелетия служила человеку. Честно и верно служила. У тебя было много специальностей. Ты выслеживала зверя и птицу, сторожила дом, находила по следу преступников. Во время войны даже мины искала. Что же, мы ценим все это. Но мы уже не нуждаемся в твоих услугах. Понимаешь? Не нуждаемся. Без тебя отыщем и зверя и птицу... Скоро и сторожа не потребуются. Воровать незачем будет. Расчёт получишь. Но это ничего, — Сандро ласково посмотрел в глаза собаке, — ты останешься другом человека, верным и преданным другом. Согласна? Ну, дай же лапу...
      Пока Сандро прощался с таксой, Андрей проверял настройку «собачьего робота», вертел ручку, словно искал нужный индекс. Вдруг Мартын сорвался с места и быстро зашлёпал гусеницами прямо к таксе.
      — Познакомьтесь! — весело крикнул Сандро. — Это Леди, а это Мартын.
      Такса испуганно подпрыгнула и бросилась в кусты. Развернувшись, как маленький танк, Мартын понёсся за ней. Собака выскочила на тропинку. Мартын не отставал.
      — Андрей, какой индекс ты поставил? — удивлённо спросил я.
      — Туберозы.

      Кипящий аквариум

      Вспоминая эти дни, я должен сказать, что испытания наших аппаратов превратились в довольно странное занятие по распутыванию узелков и разгадыванию несуществующих тайн.
      Особенности «Усилителя запаха» привели к тому, что мы стали искать рубидий далеко не научными методами. Все началось с той самой минуты, когда я увидел тень мотоциклистки на экране палатки. Дальше, как вы помните, были найдены сломанные болты в машине, затем кусок лепидолита. Мы осматривали дом из пластмассы, путешествовали по железному кладбищу...
      Иной раз мне представлялось, что все это было сном. Я не мог понять, в чём же тут дело? Неужели все загадки объяснялись только случайными совпадениями.
      Совсем стемнело. Я сидел в палатке и ждал возвращения Сандро, который пошёл искать Валину модель. Я
      боялся, как бы не потерялась эта, единственная в своём роде, игрушка, досадовал, что в работу нашей экспедиции опять вмешиваются всякие непредвиденные обстоятельства. Вместо серьёзных испытаний мы занимались чепухой, вроде поисков демонстрационной модели, которая взяла и удрала за таксой, причём, как вы знаете, по следам, пахнущим «Туберозой».
      Сандро долго не появлялся. Я решил пойти за ним.
      Ничего не говоря Андрею, занятому обработкой результатов сегодняшних испытаний, я неслышно вышел из палатки.
      Тусклые звёзды робко выглядывали из-за облаков. Было совсем темно. Я включил фонарик и пошёл по тропинке.
      Раздвигая кусты и закрывая лицо от света, ко мне приближался человек. Он поднял голову. Старое, сморщенное лицо, чуть раскосые мигающие глаза показались мне знакомыми. Ну, конечно, передо мной был сторож железного кладбища.
      Я спросил, какие дела привели его в расположение нашего лагеря.
      Старик вынул изо рта длинную трубку и выпустил через нос облако дыма.
      — Барышня дожидался, — ответил он неторопливо. — Зачем на склад без спроса ездит? Кусок железа взяла, повезла на мотоцикле. Почему не спросила? Почему потихоньку?
      — Она должна сюда приехать?
      — Зачем сюда? — удивился сторож. — Барышня поехала дальше, отвезёт железо, поедет обратно.
      — Куда отвезёт?
      — Почём я знаю куда? Два раза уже ездила. Туда по этой дороге.
      Он махнул в сторону, где был домик Омегина, и, не прощаясь, скрылся в темноте.
      Я не знал, что делать. Значит, и Омегин и мотоциклистка работают вместе. Она потеряла кусок лепидолита, а Омегин носит образцы рубидиевой руды прямо в кармане. Меня заинтересовали эти люди и, главное, их опыты. Снова перед глазами встали воспоминания вчерашнего дня: болты, покрытые кровавой ржавчиной, разговор с хозяином пластмассовой лаборатории, мотоциклистка на складе трофейного лома... Я старался понять, дать объяснение их опытам, но из этого ничего не получалось.
      Занятый своими мыслями, я не заметил, как вышел на дорогу. Включил фонарик. Старик был прав: на песке темнела узорчатая линия — свежий след от мотоцикла. Он вёл к лаборатории Омегина.
      Какая-то непонятная сила заставила меня идти по этому следу. Вы не можете себе представить, сколько мучений испытывает исследователь, если ему не удаётся найти разгадку тех или иных научных явлений. Поверьте, что не пустое любопытство заставляло нас интересоваться Омегиным и его помощницей. От них зависела разгадка непонятных капризов нашего аппарата, который не хотел обнаруживать рубидиевую руду в земле и нашёл её только у хозяев пластмассового дома.
      Луна скупо просвечивала сквозь рваные облака. В её призрачном сиянии я заметил округлые очертания дома Омегина. Слабый свет едва теплился в иллюминаторах первого этажа. Я в нерешимости остановился у стены и в этот момент увидел Сандро. Он ходил вокруг дома с аппаратом.
      Мне не хотелось, чтобы он встретил меня здесь, поэтому я притаился в кустах.
      Из окна вырвался ослепительно синий луч. В тот же момент послышалось мощное рычание мотора. Синий свет то вспыхивал, то угасал, мотор угрожающе ревел; казалось, что хрупкие стены здания вздрагивали от внутреннего напряжения.
      Не успел я по-настоящему поразмыслить над этими странными опытами, как моё внимание отвлекло появление весьма знакомой мне хмурой личности.
      Из-за угла дома вышел Андрей.
      Видимо, тайна пластмассового дома, а вместе с ней и загадка рубидия не давали покоя всем членам нашей немногочисленной экспедиции.
      Я решил наблюдать, что будет дальше.
      Рука Андрея тяжело опустилась на плечо Сандро. Он испуганно обернулся.
      — Зачем ты здесь? — понизив голос, строго спросил Ярцев.
      Сандро виновато потупился.
      — Понимаешь, никак Мартына не найду. Может, он к Омегину приполз.
      — Этого ещё недоставало! — рассердился Андрей. — Надо было следить.
      Сандро сконфуженно приподнял чемодан и наклонился над экраном.
      Синий свет снова вспыхнул в окне. Загудел мотор.
      — Ты понимаешь, что все это значит? — спросил Сандро и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я хотел проверить, нет ли в стенках этой пластмассовой коробки железного каркаса. Не верил я тебе, что такой дом можно построить. И что же выяснилось. Вся эта коробка будто напихана доверху железом. — Он рассмеялся: — А ты говоришь — «мир без металла»...
      Свет в окне неожиданно погас. Через несколько минут Сандро и Андрей подошли к зданию поближе.
      — Тебе не удалось заглянуть в окно? — вполголоса спросил Сандро.
      — Ну, знаешь, мой милый, любопытство тоже имеет свои пределы.
      — Зачем любопытство? Ничего тут плохого нет. Если бы опыты Омегина были секретны, то нас бы и близко сюда не пустили, — убедительно доказывал Сандро. — А так мы вправе разрешить наши сомнения... Я, например, уверен, что здешний хозяин производит опыты с металлом и, главное, что ему известны месторождения рубидия. Почему он нам об этом не скажет? Почему? Мы же его просим. Все шуточками отделывается.
      — Да не кричи ты! — остановил его Андрей. — Услышит.
      — Ну и пусть слышит. Не наш это человек, если все от друзей скрывает. Собака на сене.
      Сандро недовольно огляделся по сторонам, поплевал на руки и вскарабкался на узорчатую ограду, пытаясь заглянуть в круглое окно. Но тут же спрыгнул и разочарованно заметил:
      — Стекло матовое, ничего не видно.
      В этот момент свет в окнах мигнул, и снова в таинственной лаборатории загудела какая-то мощная установка.
      Андрей и Сандро обошли вокруг здания.
      — Видал, какая техника! — удивился Сандро, указывая на огромные шары, укреплённые на стене здания.
      От них шли цветные пластмассовые трубы к окнам и внутрь помещения. По-видимому, это были резервуары с цветной жидкостью, которая заполняла стены и купол здания.
      Сандро приподнялся на носки.
      — Тут какая-то рукоятка. Может быть, окно отпирается?
      — Осторожно, — предупредил Ярцев.
      Но было уже поздно. Сандро дёрнул за ручку, как за тормозной кран.
      Тихо зашипел выпускаемый из баллона воздух. И вот тёмные стены постепенно начали снизу светлеть. Они становились почти прозрачными, словно за ними поднимался театральный занавес. Похоже, что уже приоткрывается тайна этого странного дома.
      Занавес дополз почти до половины стены. Я видел ярко освещённую комнату, вероятно лабораторию.
      — Довольно, Сандро, — прошептал Андрей, не отрывая глаз от прозрачной стены. — Закрывай кран.
      В лаборатории, заполненной колбами и аппаратами, склонились над столом три фигуры. Благодаря особенности преломления света в прозрачной стене они были в радужных ореолах и двигались словно в сетке из разноцветных нитей.
      В одной из фигур я сразу узнал широкоплечего Омегина в белом халате. Другая, в синем комбинезоне, по-видимому, была мотоциклистка. С третьим человеком я не встречался.
      Люди, работающие в лаборатории, не заметили, что стена стала прозрачной.
      Омегин поднял с пола длинный предмет, завёрнутый в тёмную ткань, — наверное, этот свёрток привезла мотоциклистка.
      Тёмное покрывало соскользнуло на пол. По характерным очертаниям можно было узнать кусок рельса.
      Все трое склонились над ним, как врачи над больным, будто они готовились к трудной операции.
      Омегин взял пробирку, взболтнул несколько раз и вылил её содержимое на кусок рельса. Трудно было рассмотреть, но мне определённо показалось, что обломок сразу покрылся красной, похожей на киноварь, ржавчиной, такой же, как тогда на болтах.
      Затем хозяин лаборатории взял рельс и положил его в камеру, откуда лился синий дрожащий свет. В лаборатории потемнело.
      Незнакомка вышла из комнаты. За ней — Омегин.
      Андрей и Сандро быстро спрятались за домом. «Чёрт знает, в какое неудобное положение можно попасть», — подумал я, затаив дыхание.
      Открылась дверь у подъезда, и оттуда вышли Омегин в белом халате, с трубкой во рту и девушка в комбинезоне, шлеме и очках.
      — Так помните, — услышал я голос Омегина: — Завтра в пять утра. Обратите внимание на волковские карналлиты. Инструкции вы получили. Напоминаю: будьте осторожны, не подходите к окнам дворца! — и передавая ей тёмный чемодан, предупредил: — Не разбейте!
      Девушка пристегнула чемодан к багажнику, завела мотоцикл и помчалась по направлению к городу.
      Омегин некоторое время смотрел вслед мотоциклу, исчезнувшему в темноте, затем резко повернулся.
      Около ступенек, уткнувшись носом в землю, стоял Мартын, как бы ожидая дальнейших распоряжений. Он, по-видимому, где-нибудь застрял в траве, но благополучно выбрался и теперь пришёл по следу.
      Омегин вынул трубку изо рта и развёл руками. «Неужели он увидел собаку?» — с тревогой подумал я. Нет, хозяин смотрел на прозрачные стены своей лаборатории.
      Хлопнула дверь. Послышался стук сапог по лестнице. Омегин ушёл. Сандро выбежал из укрытия, схватил Мартына и снова спрятался. Почти тотчас же возвратился Омегин в сопровождении помощника. Они огляделись по сторонам. Указав помощнику на цветные баллоны, Омегин подошёл к крану. Коричневый занавес начал медленно опускаться.
      На ступеньках Омегин оглянулся и вместе с помощником скрылся в доме. Я видел теперь сквозь прозрачные стены только нижнюю часть лаборатории. Вот появились ноги Омегина. Он нервно шагал из угла в угол.
      Сандро лёг на землю, вероятно, стараясь рассмотреть приборы и узнать, для какой цели они служат. Но было уже поздно. Тёмная жидкость заполнила все капилляры, занавес опустился до конца.
      Я не стал дожидаться своих друзей и решил, не теряя времени, ехать в город. Надо было во что бы то ни стало узнать о волковских карналлитах. Инструктируя свою помощницу, Омегин упоминал о них, причём, как мне было известно, в карналлитах часто содержатся соединения рубидия.
      Несмотря на позднее время, я надеялся застать кого-нибудь в геологическом управлении, где обычно консультировался по разным вопросам, связанным с нашими испытаниями.
      Шофёр уже починил машину, я взял на всякий случай аппарат и сел за руль.
      Мне не повезло — в управлении никого не было. Вы понимаете мою торопливость. Знаешь, что вот-вот приедет комиссия, а у тебя ничего не получается. Я помчался на «Белогорсксталь», чтобы там ознакомиться с рецептом нержавеющей стали, в которую почему-то входил рубидий. Золотистый лимузин Коваля, сделанный из этого сплава, представлял для меня неразрешимую загадку.
      Мне думалось, что на заводе знали, откуда им поставлялся рубидий. Не из волковских ли карналлитов?
      К сожалению, разумные мысли приходят не всегда вовремя. Я приехал на завод тоже очень поздно — лаборатория была закрыта. Решил дождаться утра и, оставив машину, отправился побродить по городу.
      Шагая по опустевшим улицам, я на всякий случай включил аппарат. Совершенно неожиданно синий луч, установленный на индекс рубидия, почему-то показал на металлическую балюстраду. Она блестела в свете уличного фонаря.
      Я пригляделся: это был тот же золотистый сплав, который удивил меня в машине Коваля. И здесь был рубидий... Я пошёл к центру города, не выключая аппарата.
      Голубая черта указывала то на одно, то на другое новое здание. Из золотистого металла делались литые украшения, ограды, решётки и даже фасонные водосточные трубы. Мне представлялось, что я попал в сказочный золотой город. «Неужели сплав с примесями рубидия так дешёв?» — подумал я. Уж очень щедро его применяли в этом городе. Однако на соседней улице я не встретил ни одного здания, отделанного золотистым металлом. По-видимому, эти блестящие решётки и трубы были установлены для опыта только на новых зданиях одной улицы.
      Пройдя несколько кварталов, я очутился возле сияющего огнями Дворца культуры.
      Об этом прекрасном здании восторженно рассказывал Сандро. Действительно, было на что полюбоваться!
      На тумбе у входа в клуб висела афиша. Она шевелилась от ветра. Я подошёл к ней и прочёл: «Дворец культуры. Торжественное открытие! Концерт. Бал».
      Стоя с чемоданом у афиши, я почувствовал себя растерявшимся пассажиром, вышедшим на незнакомой станции.
      Но что же делать дальше. Все перепуталось. Тысячи загадок, ошибок, нелепостей. Почти с ненавистью я взглянул на аппарат.
      Светился экран. Словно издеваясь надо мной, подмигивал синий луч. «Так тебе и надо! А ну-ка посмотри». Луч дёрнулся и указал вправо.
      Из-за поворота выехала необыкновенная машина с огромным медным цилиндром и чёрным блестящим, как крышка рояля, прожектором.
      Широко раскрытыми глазами я смотрел на этот цилиндр, где дрожал красноватый отблеск уличного фонаря. В кузове машины, около прожектора стоял Андрей.
      Загадки продолжались.
      Хлопнула дверца кабины, и на тротуаре появилась знакомая фигура с дымящейся трубкой.
      От удивления я даже присел.
      Это был Омегин.
      Но прежде чем продолжать рассказ о том, что случилось далее, я хотел бы возвратиться к Сандро, который, как вы помните, оставался возле пластмассового дома.
      Сандро окончательно убедился в том, что Омегину и его помощнице известны месторождения рубидия. Волковские карналлиты. Омегин советовал обратить на них внимание, когда давал инструкции мотоциклистке. Сандро считал, что с ней надо поговорить откровенно. Если чудаковатый эгоист Омегин способен скрывать от молодых изобретателей известные ему месторождения, то какой смысл это делать девушке, которая, надо полагать, не так уж нетерпимо относится к своим друзьям, по общему делу. Должна понимать их. «А что, если встретиться с ней во Дворце культуры завтра в пять утра?» — подумал Сандро. Ему понравилась эта мысль. Он решил объясниться с девушкой начистоту. Его также интересовало, что она будет делать во Дворце культуры. Опять какие-нибудь странные опыты?
      Обойдя вокруг дома, Сандро заглянул в кусты возле ограды, но Ярцева нигде не было. «Наверно, зашёл к Омегину», — подумал Сандро и обиделся: почему Андрей ничего не сказал? Так друзья не поступают.
      Но делать было нечего: Сандро вздохнул, поднял чемодан, взял под мышку Мартына и зашагал в лагерь.
      Тащить два аппарата было трудно. Мокрые ветви больно хлестали по лицу.
      Подходя к лагерю, Сандро услышал треск мотора. Это шофёр проверял мотоцикл.
      Наш техник удивился, что я уехал в город. Но это как нельзя лучше способствовало его планам. Он самостоятельно, без моих указаний, решил встретиться с помощницей Омегина.
      До пяти часов утра времени было много — можно отдохнуть.
      Сандро растянулся на кошме и долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к плеску реки.
      Как потом он мне рассказывал, за эти часы ему удалось почти полностью продумать новый вариант «Усилителя запаха» для количественного анализа сплавов на расстоянии. К сожалению, из-за каких-то пустяков изобретение не получилось, и хмурый, невыспавшийся Сандро вскочил на мотоцикл и помчался в город во Дворец культуры.
      Мелкие камешки больно били по ногам, взлетали перед фарой, вспыхивая, как алмазные искры.
      В рассветном тумане город казался голубым. Сандро свернул влево, проехал одну или две улицы и остановился около знакомого ему здания Дворца культуры. Парадный подъезд был закрыт.
      Он зашёл со двора и взглянул на часы. Рано, всего лишь половина пятого. «Интересно, — подумал он, — эта неуловимая девушка вовремя приходит на свидания или запаздывает? Нет ли её сейчас здесь?». Сандро подошёл к служебному входу и, включив аппарат, стал обследовать ступеньки. Синий луч дёрнулся и застыл.
      За спиной послышалось осторожное покашливание. Сандро оглянулся. Перед ним стоял человек невысокого роста, в полувоенном костюме и щегольски начищенных блестящих сапогах.
      — Будем знакомы, — вежливо сказал он, но в голосе его слышалась скрытая насмешка. — Кудашов — комендант здания. Осмелюсь спросить, чем вы изволите здесь заниматься?
      В нескольких словах Сандро рассказал ему о задачах экспедиции, добавив, что в здании он должен встретиться с сотрудницей Омегина.
      — Что же, очень хорошо, — радушно сказал комендант. — Милости просим сегодня вечером.
      Сандро сделал нетерпеливое движение.
      — Да нет, мне именно сейчас надо поговорить с ней.
      — Ни в коем случае! — отрезал комендант. — Имеется категорическое приказание: никого до десяти часов утра не впускать. Исключение сделано только для этой женщины.
      Сандро огорчился не на шутку. Если он её не встретит, они разойдутся, то где же после этого искать сотрудницу пластмассовой лаборатории? Ведь не мог же Сандро обратиться с этим щекотливым делом к самому Омегину. Дело осложнялось ещё и тем, что, вероятно, к вечеру должна приехать комиссия.
      Видя замешательство незнакомого юноши, комендант уже более мягко сказал:
      — Напрасно вы так расстраиваетесь, молодой человек. Я и сам не имею права сегодня входить туда. Категорически запрещено. Понимаете? Чтобы ни одна душа! Вот только женщине и разрешили...
      Он дал какие-то указания сторожу и ушёл.
      Недовольно поглядывая на сторожа, Сандро несколько минут постоял около входа. Надо было на что-то решиться...
      Вполне дисциплинированный представитель нашего института, уважающий порядки, установленные для посетителей театров, клубов и других общественных мест, техник Сандро Беридзе убедил себя, что он не нарушит инструкции, если этим утром проникнет в клуб. Во всяком случае, ничего преступного он в этом не видел.
      Сандро спрятал во дворе мотоцикл и пробрался в здание по пожарной лестнице. Сначала он попал на чердак, затем быстро сбежал вниз лестницей служебного хода. «Начну снизу, — решил он, останавливаясь в вестибюле, — не может быть, чтобы я её не нашёл. Тем более по запаху туберозы».
      Везде горел свет. Видимо, электротехники пробовали вечером освещение, да так его и оставили включённым, получив приказ немедленно покинуть здание. По широкой лестнице из зеленоватого камня спускалась голубая бархатная дорожка, словно водопад скатывался по порогам.
      Празднично сияли люстры с хрустальными подвесками. Вот-вот грянет музыка и сами собой распахнутся двери в огромный, наполненный нарядными гостями зал.
      Сандро не был особенно восторженным романтиком, но вся эта обстановка, пышное убранство дворца, таинственная тишина невольно настраивали его на торжественный лад.
      Он подошёл к дубовым дверям. За ними увидел зал со строгими колоннами, будто сделанными из омегинской пластмассы. Свет ослепительной люстры отражался в зеркале блестящего паркета.
      Пройдя весь зал, затем ещё какие-то комнаты, Сандро забрёл в кабинет техники, где стояли стенды с образцами опытных изделий завода «Белогорсксталь», прошёл шахматную комнату и очутился в коридоре. «Странно, — подумал он. — Куда же могла скрыться сотрудница омегинской лаборатории? Или её совсем здесь не было?»
      Он приоткрыл массивную дверь и снова увидел колонны и люстры. Не было никакого сомнения, что здесь он уже проходил. Но Сандро интересовало: проходила ли по этому залу девушка в комбинезоне? Он может узнать это, пользуясь аппаратом. Щёлкнул переключатель. На экране заметалась синяя светящаяся точка, постепенно вырастающая в линию. Она резко увеличилась и указывала в правый угол зала, Сандро взглянул на шкалу. Рубидий? Странно.
      В углу стоял столик из тонких блестящих трубок. Сандро дотронулся до него. Столик сдвинулся с места, словно был сделан не из металла, а из камыша. Приподняв столик, Сандро убедился, насколько он лёгок. Но Сандро не мог понять, почему в сплав, из которого сделан столик, входит рубидий. Он вспомнил наставления Андрея о необходимой точности при испытаниях и ещё раз внимательно проверил установку шкалы. Индекс стоял неточно. Взглянув в записную книжку, Сандро понял, что аппарат указал на присутствие в сплаве не рубидия, а родственного ему металла — цезия. Эти металлы встречаются часто в одних и тех же месторождениях — карналлитах.
      За последнее время он познакомился с технологией металлов, узнал, что цезий добавляется к магниевым сплавам, отчего сплав делается твёрдым, как сталь, и, главное, не коррозируется. Замечательный сплав будущего! Сандро с уважением погладил голубоватую поверхность лёгкого столика. Наверное, он был сделан на каком-нибудь опытном заводе. Может быть, здесь, во Дворце культуры, стол испытывается на действие времени, так же как Омегин проверяет временем свой прозрачный дом.
      Сандро повернул ручку шкалы, ещё не зная, на какой индекс её поставить.
      Вращая ручку настройки, он обнаруживал множество редких металлов, применяемых теперь в технике. Луч указывал на огромные фарфоровые вазы, стоящие у окон зала. В составе их керамики — редкий металл цирконий.
      Луч привёл к радиатору отопления. Радиатор был выкрашен краской из солей титана, то есть обычными титановыми белилами.
      Даже в искусно замаскированных противопожарных установках применялся редкий металл галлий.
      Снова неожиданно резко метнулся луч, указывая на зеркало. Сандро считал, что обычно зеркала покрываются хромом или серебром. Но на шкале «СЛ-1» индекс был совсем другой. Техник посмотрел в записную книжку — индекс соответствовал редкому металлу индию. Им раньше покрывали отражающие поверхности прожекторов и зеркала телескопов. Дошла очередь и до обычных зеркал. Сандро взглянул на себя в это необычайно яркое зеркало, и хотя остался не очень доволен своим усталым видом после бессонной ночи, но по достоинству мог отметить исключительную ясность изображения.
      Он увлёкся испытаниями.
      Встретился хорошо известный ему индекс, которого пришлось упорно избегать, так же как и некоторых других материалов, при конструировании «СЛ-1». Он соответствовал бериллию. Из сплавов этого металла делают контактные пружины для разных электро— и радиоприборов, они особенно были знакомы нашему технику.
      Удивительное путешествие продолжалось.
      Сандро поднялся на третий этаж. «Техническая библиотека», — прочитал он вывеску.
      В библиотеке вдоль стены тянулись витрины, сделанные из металлических трубок и стекла, где были разложены иностранные журналы. Сразу бросилась в глаза голубая обложка. На ней был нарисован огромный болт, покрытый ярко-красной ржавчиной и перечёркнутый крест-накрест двумя жирными линиями. Сандро взял журнал. Этот рисунок ему многое напомнил. С трудом переводя мало понятные ему слова, Сандро прочёл: «Величайшее достижение американской техники», «Навсегда уничтожена коррозия металла».
      Захлопнув дверь библиотеки, Сандро снова вышел в коридор. Никого не было. Стояла абсолютная тишина.
      Над площадкой широкой лестницы висела прозрачная хрустальная доска с золотой надписью: «Бельэтаж, левая сторона».
      Сандро огляделся, представил себе примерно, какую часть дворца он уже обследовал, и, перешагивая через две ступеньки, поднялся вверх.
      В зрительном зале было почти темно, горела только одна лампа. Смутно вырисовывались пустые ряды кресел.
      За барьером третьего яруса медленно двигалась тёмная фигура.
      Сандро побежал вверх. Лестницы во дворце показались ему нескончаемыми. Осмотрел первый, второй, третий ярусы. Нигде никого. Наконец поднялся на узенькую площадку.
      Сквозь стеклянные двери светилась надпись из неоновых трубок: «Кафе». Это был выход на крышу.
      От ветра распахнулась широкая дверь. Как огромные водяные лилии в чёрной воде, белели круглые мраморные столики. Высокая колоннада поднималась к небу.
      Сандро снова побежал вниз. Мелькали золотые надписи: «Балкон», «3-й ярус», «Бельэтаж».
      Откинув тяжёлую портьеру, он остановился: здесь была гостиная с мебелью, обтянутой зелёным шёлком. Мягкий ковёр во весь зал, пушистый, как свежий газон, радовал глаз весенней зеленью.
      Огромный круглый аквариум стоял у окна. В воде отражались бронзовые вазы с цветами. От пола до потолка, почти во всю стену, синело окно. Оно было открыто, и лёгкий ветерок скользил по воде, оставляя на её гладкой поверхности еле заметную рябь. По сторонам от окна — высокие пальмы, с перистыми листьями под потолком. Праздничную обстановку зала дополняла необыкновенная люстра из сотен стеклянных цветов: голубых колокольчиков, бледных лилий, синих анютиных глазок, маков и жёлтых тюльпанов.
      Красные и золотые рыбки с бледными прозрачными хвостами плавали в зеленоватой воде аквариума, освещённой изнутри слабым рассеянным светом.
      Сандро задержался в этом зале. Он заметил, как вдруг заколыхалась тяжёлая портьера у окна. Осторожно подойдя к окну и положив руку на металлический каркас аквариума, он хотел было приподнять зелёный бархат занавеси. Железо каркаса вдруг стало горячим. Сандро отдёрнул руку. Со злостью распахнул портьеру. За ней никого не было.
      Он подул на обожжённые пальцы, и в нём опять заговорил экспериментатор. Можно ли успокоиться до тех пор, пока не выяснишь этого неизвестного явления.
      Снова дотронулся до каркаса, но ничего не почувствовал.
      Пожав плечами, Сандро взялся за бронзовую ручку окна. Острая боль, будто коснулся он раскалённой плиты, заставила его вскрикнуть.
      Чудеса какие!..
      Он притронулся ещё раз — никакого впечатления. «Нет, такие сказки мне совсем не нравятся, — думал Сандро, помахивая обожжённой рукой. — Надо приложить что-нибудь холодное», — и прикоснулся к стеклу. Приятная прохлада успокаивала боль. Вдруг и стекло стало горячим. Сандро снова отдёрнул руку.
      Вода в аквариуме кипела, выплёскиваясь через край. Золотые, красные и вуалехвостые рыбы трепетали на поверхности, будто варились в сказочной ухе для гостей дворца.
      Кипение прекратилось сразу.
      Ни одного пузырька не поднималось со дна. Сандро не мог удержаться и сунул руку в аквариум. Вода оставалась холодной, а на поверхности плавали мёртвые рыбы.
      Сандро покачал головой и, все ещё под впечатлением увиденного, подошёл к двери в соседний зал. Случайно взглянул на стеклянную табличку: «Постоянная выставка. Горные богатства нашего района».
      Он открыл дверь и прежде всего увидел стеклянные витрины, укреплённые на подставках из блестящих изогнутых трубок.
      Возле одной из витрин стояла фигура в синем комбинезоне. Это была мотоциклистка. Низко наклонившись, она что-то рассматривала...
      Осторожно, чтобы она его не заметила, Сандро подошёл к окну, закрытому тёмно-синим занавесом, откуда было удобнее наблюдать за тем, что её интересовало. Тут Сандро случайно зацепил оконную раму.
      Девушка вздрогнула и обернулась.
      В тот же миг зазвенели стёкла в окне и какая-то страшная сила ударила Сандро по затылку. Он закричал. Острая обжигающая боль электрическим током пронеслась по телу. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и Сандро потерял сознание.

      Опыты Омегина

      Да, именно об этих опытах я и хочу рассказать для того, чтобы вам было ясно дальнейшее развитие событий.
      Случай с нашим техником Сандро Беридзе, тот, о котором я только что упоминал, был тесно связан с испытаниями установки Омегина. Впрочем, разрешите начать с того самого момента, когда возле Дворца культуры я увидел подъезжающую машину с медным цилиндром.
      Вы помните, — из неё вышел Омегин.
      Протягивая руки и широко улыбаясь, он направлялся ко мне.
      — Вот теперь и я могу показать вам опыты... — басовито пророкотал он.
      — Какие? — нетерпеливо спросил я.
      — Одну минутку... — Омегин подозвал коменданта. — Машину поставьте во дворе.
      Он взял меня под руку и, шагая вслед за машиной, продолжал прерванный разговор:
      — Итак, вы спрашиваете о моих опытах? Я, дорогой коллега, понимаю, что спросили вы не из любопытства. Мы с вами занимаемся общим делом. Вы ищете металл, а я, по силе возможности, защищаю его от коррозии. За последнее время врагом своим считаю обыкновенную ржавчину.
      Трудно было этому поверить.
      — Вы занимаетесь защитой металла?
      — А почему вас это удивляет? — все так же весело спросил Омегин. — Я хочу идти по двум путям: замены металла, где это возможно, и сохранения его от гибели, то есть от ржавчины.
      — Каким же образом вы это делаете? — спросил я.
      И Омегин рассказал подробно.
      Ещё во время войны был изобретён советскими инженерами реактив, названный ими «уникод». Он уничтожал ржавчину на железе и применялся для очистки оружия, если оно долго пролежало под снегом или в воде. Омегин вместе со своим коллективом работал над усовершенствованием реактива. Ещё в Москве он изобрёл два состава, которые не только уничтожали ржавчину, но и предохраняли от неё металл. Реактив номер один полностью снимал ржавчину, а реактив номер два как бы закреплял на металле его зеркальный блеск. После этого никакие сырость и вода на него не действовали.
      В пятом секторе склада трофейного лома, отведённом для опытов Омегина, он покрывал этим составом танковую броню, разорванные орудийные стволы, детали автомашин и другие металлические предметы, изготовленные из самых различных марок стали, в том числе и таких, в состав которых входят молибден, хром, кобальт и другие металлы.
      Исследователи из пластмассового дома хотели установить, как влияет разработанный ими состав на различные сорта стали. Через некоторое время на поверхности металла появлялась характерная для этих опытов красно-бурая ржавчина.
      — Товарищ Ярцев рассказал мне о ваших ночных похождениях на складе, — улыбаясь, говорил Омегин. — Вы там видели, что под бурым налётом ржавчины скрывался совершенно чистый, словно отполированный до зеркального блеска металл. Сознайтесь, это вас сильно удивило? — спросил он.
      Я вспомнил, как Сандро написал пальцем на танковой броне букву «С». Под липкой мазью светилось зеркало.
      Мне пришлось сказать, что мы многому удивлялись и особенно тому, как эта зеркальная сталь, предохранённая им от ржавчины, через некоторое время лопалась и распадалась на куски. Так было и с болтами у нашей машины. Тут же я высказал предположение, что шофёр взял их из очередной партии лома, доставленного на завод «Белогорсксталь» для переплавки.
      — Совершенно верно, — спокойно согласился Омегин и посмотрел на горизонт: — Скоро светать начнёт... Как у вас там, готово? — крикнул он кому-то в машине.
      Я рассердился. Омегин явно пытался увильнуть от ответа.
      — Что «верно»? — переспросил я. — То, что сталь лопается, или то, что шофёр воспользовался болтами, покрытыми вашим составом?
      — И то и другое, — так же невозмутимо ответил он. — Но, должен вам сказать, сталь после обработки нашими реактивами не лопается на куски, как вы говорите. Процесс дальнейшего разъедания металла под действием реактива номер один нейтрализуется реактивом номер два, которым мы потом покрываем металл. Вот он-то и создаёт прочную защитную плёнку на металле. Вы, вероятно, видели в городе фонтан с купающимися мальчиками? Он обработан по нашему способу. Вода совершенно не действует на эти стальные скульптурные фигуры.
      — Я достаточно хорошо познакомился с действием вашего снадобья, — не скрывая своего недовольства, говорил я. — Вы знаете, что произошло в домике сторожа?
      — Нет. А что такое?
      — Ваш реактив, который, по-видимому, вы беспечно оставили на пятом секторе, сторожем использовался для смазки дверных петель и других железных предметов.
      Омегин был явно обеспокоен.
      — Вот как? Догадываюсь, к чему это привело... Да, помню, кто-то из моих сотрудников оставил на складе флакон с реактивом, но я не придал этому особого значения.
      — Напрасно. Кстати, может быть, подобной рассеянностью отличается ваша сотрудница, увлекающаяся мотоциклом?
      Омегин чему-то усмехнулся и, повернувшись к машине, спросил:
      — Павел Андреевич! Готово?
      — Одну минуту, Алексей Константинович, — ответил из машины человек, одетый в синюю рабочую куртку.
      — Что так долго возитесь? Надо было перед выездом проверять, а то вот на охоту ехать...
      Он не договорил. Человек в синей куртке спрыгнул на землю, потянул за собой толстый, чёрный кабель, намотанный на барабан сзади кузова, и скрылся в подъезде.
      — Начнём! — крикнул Омегин, включая рубильник.
      Загудел трансформатор, голубым светом вспыхнули колбы мощного выпрямителя. Сквозь отверстия в цилиндре стали видны раскалённые аноды генераторных ламп.
      Я с большим вниманием следил за тем, что происходило.
      Подошла другая машина, по-видимому, с сотрудниками лаборатории Омегина.
      Они быстро разбежались по своим местам, как орудийный расчёт, готовый к бою.
      Двое из них застыли у медного цилиндра, третий устанавливал чёрный прожектор, направляя его куда-то вверх.
      Я смотрел на розовое здание дворца, выплывающее из утреннего тумана, как огромный фантастический корабль.
      Тонкий пронзительный свист прорезал тишину. Над машиной мгновенно выросла высокая прозрачная колонка, будто сделанная из голубого стекла.
      Вдруг колонна закачалась, скользнула по крыше дворца и исчезла.
      Луч солнца прорвался из-за горизонта, заблестел на мраморных колоннах, уходящих далеко к небу.
      Кто-то тихо потянул меня за рукав. Передо мной стоял Андрей. Под мышкой он держал Мартына. «Зачем он привёз эту игрушку?» — подумал я.
      — Мне надо тебе что-то показать, — проговорил Андрей.
      Он явно был чем-то встревожен.
      Мне очень не хотелось отрываться от наблюдений за опытами Омегина, но Ярцев потащил меня за рукав.
      — В чём дело? — спросил я, когда мы вышли в ворота и свернули в маленький сквер.
      Андрей поставил модель на дорожку, густо посыпанную жёлтым песком, и нажал кнопку. Мартын медленно пополз по песку. На мгновение он остановился и затем шмыгнул в неглубокую канавку сбоку от дороги. Его раздутые ноздри упёрлись в землю.
      — Кому это нужно? — недоумевающе спросил я. — Нашёл время заниматься игрушками!
      — А что ж мне оставалось делать? — с обидой возразил Андрей. — Хотел проверить некоторые участки в окрестностях города. Да не тут-то было! Вы захватили оба аппарата и, словно в насмешку, оставили мне Мартына. Очень хорошо с вашей стороны!
      — Постой, а разве Сандро в лагере нет?
      — Шофёр говорит, что он уехал часа два тому назад.
      — Неужели опять гоняется за мотоциклисткой? Вот чудак!
      Андрей махнул рукой.
      — Не в этом дело. Смотри! — Он указал на Мартына. — Настроен на индекс рубидия. Мы искали рубидий в лесах и горах, а он себе спокойно лежит в самом центре города. Сейчас проверим.
      Он побежал во двор к машине, вытащил из кузова лопату и, возвратившись ко мне, стал разрывать землю. Через несколько минут лопата стукнулась обо что-то твёрдое, и мы увидели блестящую, совершенно не тронутую ржавчиной водопроводную трубу золотистого цвета.
      — Ничего не понимаю! — в недоумении проговорил Андрей, вытирая пот со лба.
      Я тоже был обескуражен.
      Как вы помните, я находил рубидий в водосточных трубах, в балконных решётках, всюду, но только не в земле.
      — Не будем торопиться с выводами, — сказал Андрей. — Рубидий должен быть и в породе. Проверим в другом месте.
      Он взял Мартына, оттащил его от канавы и через несколько шагов снова поставил на дорожку. Мартын немного пробежал и упёрся носом в землю уже в противоположной стороне дороги.
      Там мы нашли точно такую же трубу.
      Андрей разочарованно вздохнул. Опыты не удались. Впрочем, за последнее время это нас уже не удивляло.
      Возле машины с чёрным прожектором хлопотал Омегин. Залезал в кузов, смотрел там на какие-то приборы и выпрыгивал оттуда с ловкостью юноши.
      Я помню, как он ходил вокруг неё, потирая руки и любовно поглядывая на чёрный прожектор. Откровенно говоря, мне стало даже завидно.
      Ярцев попросил мой аппарат, для того чтобы убедиться, не ошибся ли Мартын.
      Пришлось сознаться, что разрядился аккумулятор. Мой друг помрачнел, как всегда при упоминании о его аккумуляторах, взял Мартына под мышку и пошёл к машине с чёрным прожектором.
      Испытания продолжались. Омегин озабоченно смотрел на пульт с приборами.
      Вдруг он привстал, повернул прожектор и включил какой-то рычаг.
      Загудел трансформатор, задрожали в зеркале цилиндра неясные изображения людей.
      Голубой луч скользнул по зданию дворца. Вместе с лучом на свободу вырвался, как я предполагал, мощный поток неизвестной мне энергии.
      Луч метался по чугунным балконам, барельефам, упирался в украшенные металлическим литьём колонны, как бы стараясь опрокинуть их. Тонкая белая пыль, словно туманом, окружила здание.
      Омегин выключил генератор, чтобы дать охладиться чёрной поверхности прожектора. Когда осела белая пыль, прекрасное здание дворца стало ещё ярче и светлее, будто омылось голубым очищающим лучом.
      Андрей поставил Мартына на землю, сунул руку в карман, вынул оттуда тонкую книжку в зелёном переплёте и передал мне:
      — Посмотри, какой он железоненавистник.
      Я взял книгу и на обложке прочёл: «А.К. Омегин. Новые методы защиты железа от коррозии».
      — Кто же вы по специальности: химик или металлург? — обратился я к автору.
      Он не спеша сошёл со своего дирижёрского пульта, поднёс руку к прожектору и, как бы про себя, сказал:
      — Долго остывает, нужно придумать какое-нибудь охлаждение.
      Потом ответил на мой вопрос. Выяснилось, что Омегин уже давно занимался исследованием металла. Сначала работал над созданием защитного покрова от коррозии, применяя поверхностную закалку в поле высокой частоты. Но, как он говорил, этот способ не дал положительных результатов. Затем, не оставляя своих забот о сохранении металла, Омегин увлёкся вопросом заменителей и стал изучать пластмассы. Одновременно он продолжал разрабатывать проблему защиты металла от коррозии.
      — Мы не хотим, чтобы наши мосты и другие стальные конструкции, в которые люди вложили столько труда, — басом гудел Омегин, — как короедом, подтачивались рыжей проказой. — Он вытащил из кармана трубку и закурил. Проходят века, и железо постепенно разрушается. До нас дошло не много изделий из этого металла. Раньше люди не умели его сохранять. Не то что сейчас.
      Он рассказал нам о двух способах, разработанных в его лаборатории, причём заметил, что наиболее эффективен последний.
      — Любая металлическая конструкция, обработанная при помощи этого аппарата, — тут Омегин похлопал по медному цилиндру, — навсегда становится свободной от болезни, именуемой коррозией.
      Я слушал Омегина и с удивлением наблюдал за Мартыном. Он медленно развернулся, подполз к инженеру вплотную и уткнулся ему в ноги.
      Омегин поднял глаза, и я почувствовал в его взгляде упрёк и сожаление. «Какие несерьёзные ребята!» — наверное, думал он.
      Я был смущён и поспешил объяснить Алексею Константиновичу, что мы с ним занимаемся общими делами: у него испытание нового аппарата, у нас то же. И ничего, что наша модель похожа на игрушку. Работает она надёжно. Нам нужен рубидий, и мы его, конечно, найдём.
      — Вероятно, в своих поисках горной смолы вы встречали карналлиты или лепидолит? — спросил я. — Почему вы об этом не говорите нам? Больше того, — я продолжал наступать, — мне кажется, что сейчас в одном из ваших карманов лежит кусок минерала, в состав которого входит рубидий. Смотрите, наш Мартын все время около вас крутится...
      — Что вы пристали со своим Мартыном! — проворчал Омегин, но тут же рассмеялся.
      Мартын помчался в глубину двора. Торопливо шлёпая гусеницами, он догонял пожилую женщину. В руках она держала разрисованный фарфоровый чайник, из которого шёл пар. Женщина уже свернула к жилому корпусу, но, вероятно, услышав за собой странное шлёпанье гусениц, быстро обернулась.
      На лице её отразилось удивление, затем страх, и женщина, расплёскивая чай, со всех ног побежала к двери.
      Мартыну словно больше ничего и не нужно было. Он, как живой, самодовольно и лихо развернулся, выключив левую гусеницу, затем остановился и упёрся блестящим носом в лужицу дымящегося чая.
      Я подбежал к нему. На шкале стоял все тот же индекс рубидия. Мне было непонятно: при чём же тут чай? Почему модель пошла по этому запаху?
      Андрей поднял Мартына и смущённо посмотрел на дверь, где скрылась испуганная женщина.
      — Может быть, наши аппараты просто не чувствуют рубидия, — хмуро заметил он. — Наверно, запахи этих окислов очень слабы. Вот тубероза — это другое дело.
      — Надо проверить усилители, — раздражённо оборвал я Андрея. — Сейчас Мартын и туберозы не почувствует. Гоняется за всеми, как обыкновенный дурашливый пёс.
      — Нет, этого не может быть, — Андрей повернул ручку шкалы на спине модели. — Сейчас проверим...
      — Скорее ко мне, молодёжь! — крикнул Омегин. — Да бросьте же вашу собаку. Включаю на полную мощность!
      Андрей понёс Мартына к машине.
      Возле неё стоял человек в щегольских сапогах и с любопытством смотрел на наши опыты. Андрей недоверчиво покосился на него.
      — Ничего, ничего, — заметил Омегин, — это здешний хозяин — комендант дворца. Можете смело доверить ему свою игрушку.
      Я в волнении шагал по двору. Гудела установка Омегина. Да, его успехам можно было позавидовать. Нас же встречали одни только неудачи. Рубидий всюду... Какая насмешка!.. Я подошёл к воротам и вдруг во дворе среди кустарника заметил жёлтый обод колеса. Это был наш мотоцикл. Значит, Сандро где-то здесь.
      Тонкий, высокий до боли в ушах свист прорезал воздух. Омегин повернул ручку на пульте. Голубой луч пополз с этажа на этаж, осторожно обходя окна и балконные двери. Омегин слегка повернулся назад, прислушиваясь к гудению мотора. Голубой луч скользнул вправо, и оконное стекло со звоном рассыпалось в прозрачную стеклянную пыль.
      Я подбежал к машине. Омегин нахмурился и сердито махнул рукой.
      — Вот досада! Комендант нас за это не похвалит. Вы, конечно, понимаете, что сам луч, который сейчас выдавил стекло, невидим. Но для того, чтобы избежать таких неприятностей, — он указал на разбитое окно, — пришлось соединить невидимый луч с цветным прожектором. Иначе бы ни одного стекла не осталось.
      Омегин снова повернул прожектор.
      Из-за угла здания к нам бежал пожилой человек в тёмном пальто с золотыми позументами. Я обратил внимание на золотые буквы «Д.К.», блестевшие у него на петлицах. По-видимому, это был швейцар из Дворца культуры.
      — Товарищ Кудашов, — звал он коменданта, — надо подняться наверх. Там кто-то кричал... Как бы беды не было.
      Омегин резко выключил рубильник и спрыгнул с машины. Прекратилось гудение трансформатора — синий луч погас.
      — Как же так? — прошептал Омегин. — Я предупреждал её... Нельзя подходить к окнам.
      Вдруг я вспомнил о Сандро. Наверно, он был в здании.
      — Что могло случиться? — спросил я также шёпотом.
      Омегин указал на прожектор.
      — Ультразвук. Может быть смертельным.
      Помню как Омегин; Андрей и я бежали по коридорам дворца. Андрей на ходу доказывал, что невероятно получение столь огромной мощности ультразвука, которая бы представляла опасность для человека. Два круглых плафона у входа в бельэтаж, как жёлтые глаза тигра, зло смотрели на нас, не предвещая ничего хорошего. «А вдруг это кричал Сандро? — думал я. — Если что-нибудь с ним случилось, то его надо искать именно на третьем этаже, где синий луч разбил окно. Сквозь стены ультразвук проходит уже ослабленным. Это не страшно».
      Во многих комнатах окна были открыты. Значит, требовалось обследовать весь дворец. Мы распределили между собой секции здания. Мне досталось правое крыло.
      Я ходил по лекционным залам, гостиным. Заглянул в читальный зал, но нигде не видел ни одной живой души.
      Странно выглядел этот пустой дворец в яркое солнечное утро, освещённый жёлтым светом электрических ламп.
      Обойдя верхние этажи правого крыла здания, по стенам которого ползал луч ультразвука, я почему-то успокоился и решил, что Сандро, видимо, все-таки успел уйти из дворца до испытаний установки. Мы договорились с Андреем и Омегиным после проверки здания встретиться в гостиной на четвёртом этаже. Скоро я был уже на месте.
      Подойдя к окну, я приподнял тяжёлую бархатную портьеру. На полу стоял квадратный ящичек из пластмассы с металлической решёткой и двумя круглыми циферблатами. Такие приборы я видел в машине Омегина. Они отмечали интенсивность ультразвуковых колебаний, проходящих сквозь стены.
      Я открыл дверь в соседнюю комнату. Там никого не было. Перешёл в следующую...
      Опять гостиная. «Может быть, здесь я должен встретиться с Омегиным и Андреем?» — подумал я и, приподняв тяжёлую портьеру, увидел зелёный, как луг, ковёр, шёлковую обивку кресел, угол аквариума, стеклянные яркие цветы люстры. Совсем низко над водой висел лиловый колокольчик.
      Распахнул портьеру пошире и в смущении остановился. В глубине гостиной, на фоне светло-зелёного гобелена, стояли две фигуры.
      Это был Сандро и таинственная мотоциклистка.
      Из двери напротив вышел Андрей. Он в изумлении посмотрел на девушку и вдруг радостно протянул ей руки. Она бросилась к нему.
      Ну конечно это — Валя. Вряд ли кому-нибудь другому так бы обрадовался Андрей.

      Загадки и ошибки

      Мы расселись в мягких креслах и этот утренний час решили посвятить разгадке всех «тайн» и ошибок.
      Разговор начала Валя. Удобно свернувшись в кресле, она прежде всего рассказала, что примерно через неделю после нашего отъезда, во время налаживания нового портативного аппарата, нашла более сильные запахи рубидиевых соединений, чем те, которые были нами записаны. К сожалению, она не могла установить этого точно без дополнительной проверки на наших аппаратах.
      Валя порылась в кармане комбинезона и вынула оттуда маленькую стеклянную баночку с притёртой пробкой.
      — Вот наиболее распространённое рубидиевое соединение, — сказала лаборантка. — Оно имеет совсем другой запах и встречается не только в лепидолите.
      — Проверим, — тут же решил Сандро и взял из рук Вали баночку.
      Он включил «СЛ-1», настроил его на старый индекс рубидия и заявил:
      — Никакого впечатления, настройка не соответствует.
      — Итак, это наша первая ошибка, — отметил я, загибая палец. — Мы поехали не с тем индексом, поэтому целая неделя поисков пропала даром.
      — Узнаю свою молодость, — покачав головой, сказал Омегин. — Не то ещё бывало.
      Валя продолжала рассказывать. Посоветовавшись с товарищами и узнав, что отъезд комиссии задерживается, она решила вылететь к нам. В городе никто точно не знал, где мы находимся. Приехала в наш лагерь, но шофёр сказал, что в палатках живут охотники. Она не сомневалась, что найдёт нас, но не хотелось напрасно терять время, поэтому занялась поисками рубидия.
      — Ты искала рубидий? — удивился Андрей.
      — А почему бы и нет? Ведь со мной был новый аппарат «СЛ-3». Вы ему мало доверяете, а я считаю, что он наиболее пригоден для геологических изысканий.
      — Зачем так говорить, Валя! — смеясь, перебил её Сандро. — Удобнее всего Мартын: он сам ищет.
      — Ну и что же? Нашёл?
      — А твой?
      Валя замялась и почему-то покосилась на Омегина:
      — Пока ничего стоящего внимания не найдено, но я надеюсь.
      — А мы? — опять перебил её Сандро. — Мы тоже надеемся.
      — Дорогой товарищ Беридзе, разрешите мне договорить, — недовольно сказала Валя. — Вы можете взять слово в конце заседания.
      Сандро удивлённо взглянул на неё, но Валя уже продолжала:
      — Неподалёку от города я нашла несколько кусков минерала, очень похожего на лепидолит. Я, конечно, не была в этом уверена... Вы же знаете, какой я геолог... Аппарат не показал присутствия рубидия. Я не могла понять, чья это ошибка, — моя или аппарата. Надо было сделать химический анализ минерала. Меня направили в лабораторию к Алексею Константиновичу. Рубидия в этой породе не было. Пришлось снова продолжать поиски.
      — Неужели за два дня ты ничего не могла узнать о нас? — недоверчиво спросил Андрей.
      Валя отрицательно покачала головой, хотела что-то сказать, но покраснела от смущения и отвернулась.
      Она не умела лгать, поэтому чистосердечно покаялась. В первый день Валя действительно искала нас, а потом, когда ей попался минерал, похожий на лепидолит, увлеклась испытаниями и позабыла обо всём. Хотела доказать нам, что только простенький аппарат «СЛ-3» может найти рубидий. Омегин сказал, что мы находимся неподалёку, и Валя хотела немедленно мчаться к нам, но потом решила подождать дня два. Возможно, ей повезёт, и тогда мы убедимся в преимуществах новой модели.
      — Но ведь Алексей Константинович мог выдать вас, — заметил я.
      Валя рассмеялась.
      — Ну, нет. Он обещал не говорить вам раньше времени.
      — Вот как! — воскликнул Андрей. — Целый заговор...
      Омегин снисходительно улыбнулся.
      — А что тут плохого? Она хотела самостоятельно проверить новый прибор. Валентина Николаевна — дочь моего старого друга, помню её ещё девочкой.
      — Вот теперь многое становится понятным, — сказал я. — Сначала вы ей, а потом она вам начала помогать! Видимо, так?
      — Услуга за услугу, — согласилась Валя. — Я считала своим долгом...
      Андрей не мог скрыть лёгкой обиды:
      — Узнаю Валю. Начала экспериментировать из чувства долга, да так увлеклась, что и о нас забыла.
      Валя вспыхнула, исподлобья посмотрела на Андрея.
      — Зачем вы так?
      — Дорогая Валентина Николаевна, — обратился — к ней Сандро, — вы сама вызвались расставить аппараты во дворце?
      — Конечно, сама, — ответила она и рассказала, что ей очень хотелось побывать во Дворце культуры, где была открыта выставка горных богатств района, да заодно и проверить, нет ли в выставленных минералах следов рубидия. Алексей Константинович советовал ей обязательно исследовать карналлиты, найденные около деревни Волково.
      Валя нашла их, но, к сожалению, процент содержания рубидия в этой породе оказался ничтожным. Она хотела проверить ещё некоторые образцы, но помешал Сандро. Пришлось довольно долго приводить его в чувство.
      — Однако я до сих пор так и не знаю, что со мной случилось, — сказал Сандро. — Кипящий аквариум, обжигающий металл, потом этот удар по затылку. До сих пор в голове звенит...
      — Счастливо отделались, молодой человек, — заметил Омегин. — Это значит, что мощность моей установки не так уж велика, как я думал. — Он помолчал и добавил: — Теперь я не знаю, осталась ли в здании коррозия или нет.
      Андрей поднялся с кресла.
      — Сейчас проверим, — сказал он, потирая руки. — Посмотри, Валюша, индекс ржавчины.
      Валя достала записную книжку, перелистала странички и назвала нужный индекс.
      Наблюдая за экраном аппарата, Андрей пошёл вдоль стен.
      Омегин объяснил Сандро сущность тех явлений, которые выглядели чудесами. Впрочем, и нам было многое непонятным. Он напомнил, что под действием ультразвука вода кажется кипящей, оставаясь вместе с тем совершенно холодной. Он говорил, что тонкие металлические части аквариума и даже стекло вибрировали с частотой ультразвука. Когда Сандро прикасался к ним, то чувствовал ожог — обычное ощущение, знакомое всем, кто работал с ультразвуком.
      — К сожалению, меня не предупредили о том, что в здании есть аквариум, посетовал Алексей Константинович. — Рыба погибла.
      — Но разве ультразвук может уничтожить коррозию? — спросил я. И получил примерно такое объяснение.
      Оказывается, Омегину удалось установить, что при некоторых ультразвуковых частотах и одновременном подогреве высокой частотой полностью распадаются молекулы окиси железа. Достаточно сообщить окружающей среде колебания такой частоты, чтобы в молекулах окиси возникли какие-то, пока ещё недостаточно изученные, резонансные явления, приводящие к разрушению этих молекул. Таков был второй способ борьбы с коррозией.
      — Мне рассказывал профессор Стукалов, он работает с ультразвуком, что в его лаборатории творятся чудеса, — вспомнила Валя. — Он может приостановить скисание молока, он старит сыры и вино, стерилизует жидкость, размельчает до совершенно невероятных пределов частицы вещества...
      — Все это верно, я сам пробовал, — отозвался Омегин, вглядываясь в полумрак коридора, где скрылся Андрей. — Но ультразвук размельчает не только эмульсии, он полностью разрушает и кровяные шарики. Вот почему я так боялся, что кто-нибудь может попасть в сферу действия ультразвука.
      В комнату вошёл Андрей и торжественно поставил чемодан на ковёр.
      — Я проверил этажи, где прошла «дезинфекция» ультразвуком. Никаких следов ржавчины. Ваши аппараты, Алексей Константинович, освободят нас навсегда от этой рыжей плесени!
      — Да, — согласился Омегин, — но и ваши аппараты могут много сделать в этой области. Я не знаю другого более простого способа определения коррозии металла, чем ваш. Как можно определить ржавчину под краской, внутри изделия, в закрытых местах сложных машин? Как найти её в ферме моста, в строительной балке, внутри железобетонной конструкции? Только ваш аппарат может сделать это.
      Я вздохнул и развёл руками:
      — Так-то оно так... И все же испытания наших приборов не дали нужных результатов. Не получилось!
      Сандро беспокойно заёрзал в кресле.
      — Почему не получилось? Зачем так говоришь?
      Я подтвердил, — ведь мы не выполнили основного задания, потому что «синий луч» пока ещё неопытен и часто указывает ложную дорогу.
      — Мне думается, что это вы, Виктор Сергеевич, идёте сейчас по ложной дороге, — запальчиво воскликнула Валя.
      Её лицо покрылось красными пятнами, губы дрожали. Валя еле сдерживала себя,
      — Мы вместе с вами почти два года работали над этими аппаратами, продолжала она. — Мы добились многого, потому что знали: идём по правильному пути. И вдруг первая неудача — и вы опускаете руки!
      — Неправда, — возразил я. — Но надо иметь мужество признаться в своих ошибках. Наши аппараты недоработаны, вот и все. Они не должны допускать ошибок, иначе им никто не будет верить. Разве можно верить аппаратам, которые показывают, что весь город пропитан солями рубидия, что из рубидия изготовлены машины, решётки, водосточные и даже водопроводные трубы? Чепуха!
      Андрей нахмурился, взял аппарат и подошёл к оконной решётке.
      Омегин проводил его взглядом и улыбнулся.
      — Постойте, друзья, не горячитесь, — заговорил он, набивая трубку. Давайте рассудим, отчего это могло быть. Вы встречали рубидий в опытных изделиях лаборатории завода «Белогорсксталь». Там создан неокисляющийся металл золотистого цвета, который совсем ненамного превышает стоимость обычных сталей. В этот сплав добавляется ничтожное количество солей нескольких редких металлов. Может быть, и рубидия?
      Я возразил Омегину, зная, что магниевым сплавам придаёт свойства стали и защищает их от коррозии другой, родственный рубидию металл — цезий.
      — Да, цезий здесь тоже есть, — отозвался Андрей. — Поди сюда.
      Я подошёл. Андрей покрутил ручку настройки.
      — Видишь, в решётке не только рубидий, но и цезий... Смотри, его индекс совсем рядом. Ты знаешь, что мне кажется?.. — задумчиво проговорил он.
      — А именно? — нетерпеливо спросил я.
      — Вероятно, ты прав. Надо ещё работать над аппаратом. Он недостаточно избирателен. Несовершенный радиоприёмник принимает одновременно несколько станций. Так и синий луч одинаково реагирует на запахи, похожие друг на друга. Смотри!
      Андрей ещё раз повернул ручку настройки.
      — Как трудно отличить цезий от рубидия! Точности нет, я всегда об этом говорил.
      — Точность есть, — упрямо сказала Валя. — Я убедилась в этом при испытании «СЛ-3». Наши аппараты способны отыскивать даже совсем малоизученные металлы. Уверена, что с помощью синего луча будут найдены и металлы, ещё не открытые, но предсказанные великим Менделеевым, — мечтательно добавила она.
      — Да, Валентина Николаевна, — сказал я, отходя с чемоданом от окна, мечтать мы с вами умеем, а вот аппарата своего ещё не изучили как следует. Мы не знаем всех его особенностей и капризов. Вот, к примеру, объясните: почему синий луч, установленный на рубидий, указывает сейчас на Алексея Константиновича?
      Омегин улыбнулся, раскуривая трубку.
      Немного подумав, Валя попросила у Алексея Константиновича его трубку. Тот удивлённо вынул её изо рта и передал Вале.
      Наша пытливая лаборантка решила сделать опыт, для чего отнесла трубку к окну и положила на подоконник.
      — Теперь смотрите, куда указывает луч.
      Мы наблюдали за мерцающим экраном. Синяя черта вытянулась в сторону окна.
      — Все понятно! — торжествующе воскликнула Валя. — Мы забыли, что в листьях табака имеются следы рубидия. Соли рубидия высасываются этим растением из почвы. Они встречаются также в чае.
      Ярцев захохотал:
      — Так вот почему Мартын бегал за женщиной с чайником! Как он её напугал, бедную!
      — Удивительный аппарат.
      — Удивительный, — забасил Омегин, похлопывая себя по коленям. — Я очень доволен, что наконец-то с меня сняли подозрение, будто я прячу у себя кусок рубидиевой руды.
      Андрей добродушно взглянул на Омегина.
      — Собственно говоря, мы уже давно догадались, что странная ржавчина, которая разъедала многие металлические предметы вокруг нас, явилась результатом ваших необычных опытов.
      Он достал из кармана зелёную книжечку и протянул её Сандро.
      — На, учись, как побеждать врага!
      — Ржавчину? — спросил Сандро, взглянув на обложку.
      Он быстро просмотрел чертежи и, ни слова не говоря, бросился к двери.
      — Куда ты, Сандро? — окликнула его Валя, но он уже скрылся.
      Мы переглянулись.
      Через несколько минут техник возвратился с журналом в ярко-голубой обложке.
      — Вот здесь! Что вы на это скажете? — Сандро развернул журнал и передал его Омегину. — Почитайте, может быть, я ошибаюсь...
      — Этот номер я ещё не видел. — Омегин пробежал глазами страницу и со злостью закрыл журнал. — Вот уж не думал, что скромные результаты моей ранее опубликованной работы будут приписаны другому. А вот он и сам. Полюбуйтесь.
      Я посмотрел на портрет. Заурядное одутловатое лицо с квадратным подбородком. Большие очки, голый череп. Этот человек нисколько не напоминал взломщика сейфов. Его методы присвоения чужой собственности оказались более простыми.
      Сандро смотрел на портрет, словно изучая его.
      Мы ещё долго сидели в мягких креслах зелёной гостиной Дворца культуры.
      — Итак, подведём итоги, мои молодые друзья, — сказал Омегин. — Прекрасна и увлекательна романтика поисков. Чего вы только не нашли вашими аппаратами! Уголь, нефть, железо, кобальт...
      — Все, кроме рубидиевой руды, — вздохнул Андрей.
      — Валя хотела найти её под стеклом витрины, да и то я помешал, — грустно улыбнулся Сандро.
      — Нет, Валя искала не только на витрине, — возразил я, — а там же, где и мы, но не нашла ничего, хотя и располагала индексом наиболее распространённого соединения рубидия.
      Я высказал мнение, что аппараты требуют проверки в нашей лаборатории, где мы должны ещё заняться увеличением их избирательности, и что не следует терять времени, дожидаясь комиссии. Надо немедленно возвращаться в институт.
      — Возвращаться? — воскликнул в замешательстве Андрей. — Возвращаться, не выполнив задания?..
      — Нельзя, — поддержал его Сандро. — Надо искать. Днём искать, ночью тоже искать.
      — А как же испытания «СЛ-3»? — с подчёркнутой твёрдостью спросила Валя.
      С горечью и волнением смотрел я на своих друзей. «Может быть, в самом деле, попробовать ещё поискать по новому индексу?» — думал я, но мало верилось, что Валя смогла его точно определить, тем более таким аппаратом, как «СЛ-3».
      — Не сердись, Валюша, — говорил я как можно мягче, объясняя упрямой лаборантке, что если мы не могли найти рубидия более совершенными аппаратами, то что можно сделать простеньким «СЛ-3»? Он предназначен только для быстрого количественного определения содержания металла в руде. — Вы же пробовали искать даже с новым индексом и ничего не нашли, — убеждал я Валю.
      — Неправда, нашла! — неожиданно заявила она. — Не верите? Вот!
      Валя вынула из кармана баночку с притёртой пробкой, подала её мне и отошла к окну.
      Сандро подбежал к ней.
      — Где, где нашла? — допытывался он.
      Валя не отвечала. Она, видимо, колебалась, не зная, что сказать.
      — Если нашла в соседней комнате на выставке, — говорил Сандро, — то этого ещё мало.
      Валя передёрнула плечами.
      — Нет, не на выставке. В земле.
      — Дайте-ка мне этот загадочный минерал, дорогой друг, — обратился ко мне Омегин. — Может быть, я подскажу, где его искать.
      Он взял баночку и начал внимательно рассматривать желтоватые осколки.
      — Рубидиевая руда?
      Валя кивнула головой.
      — Найдена в карьере около моей лаборатории?
      Валя молчала.
      — Разрешите ваше молчание считать подтверждением?
      Вздохнув, наша лаборантка робко взглянула на Омегина.
      — Алексей Константинович, — чуть слышно прошептала она, — пласт проходит под самым домом и дальше на целый километр. Я все проверила.
      — Почему же вы не сказали? Поздравляю! — Он крепко пожал Вале руку. Завтра же начнём рыть шурфы, проверим все как следует. И, может быть, скоро на месте моего маленького «мира без металла» начнутся разработки ценнейшего металла, найденного вами!
      — А как же дом? — спросила Валя. — Я знаю, как вам дороги эти места. Вы же сами сказали, что не можете расстаться с ними. Я поэтому и хотела сравнить минерал, найденный около вашей лаборатории, с образцами на выставке. Может быть, такая же порода есть в других местах. Тогда бы все осталось на месте. Она смущённо улыбнулась. — Если говорить откровенно, я из-за этого и не хотела встречаться с друзьями, пока не найду залежей рубидиевой руды в другом месте.
      — Видали вы это странное существо? — возмутился Омегин, обращаясь к нам, словно призывая в свидетели. — Ради чего вы хотели заставить меня сидеть на этом скрытом под землёй богатстве? Дом? Да его можно построить в любом месте. У меня единственная просьба к вам, мои молодые друзья: найдите вашим аппаратом какое-нибудь местечко, куда бы я мог перетащить свою лабораторию. Условие такое: под ней не должно быть никаких металлов, никаких полезных минералов, ни угля, ни нефти — ничего. А то снова появятся такие же, как вы, искатели и заставят меня ещё раз переезжать.
      — Вы хотите, чтобы мы нашли такое место здесь? — спросил я.
      — Конечно, здесь, на Урале.
      — На Урале? — переспросил Андрей. — Ничего не выйдет. Здесь нет таких мест. Это я могу сказать совершенно точно. Сами понимаете: нет в мире земли богаче уральской.
      Омегин почесал затылок.
      — Да, это задача!..
      — Алексей Константинович, дорогой, — горячо заговорил Сандро, — переезжай к нам на Кавказ. Будешь спокоен. Найдём такое место.
      — Есть ещё хорошие места и в Сибири, где я работала на ионосферной станции, поезжайте туда, — предложила Валя.
      Я тоже посоветовал:
      — А лучше всего к нам под Москву. Построите себе лабораторию около нашего института. Надо полагать, что под ним нет ни железа, ни нефти, ни рубидия. Правда, мы не проверяли, — предупредил я.
      — Вот в том-то и дело, — подчеркнул Андрей. — Мы ещё не достаточно хорошо знаем недра своей родины. Например, говорят, что геологи изучили не больше десяти процентов Сибири. А что таится в землях Подмосковья на глубине, ну, скажем, в две тысячи метров? Мы этого тоже не знаем.
      — Но скоро узнаем, — уверенно сказал Омегин. — Все узнаем, дорогие друзья!
      Он взял меня под руку и, понизив голос, спросил:
      — А как насчёт... горной смолы?
      — Найдём! Ручаюсь вам.
      Валя и Андрей вышли на балкон. У них, видимо, нашлась иная тема для разговора.
      Я смотрел на горы, покрытые лесом, на лёгкие облака и думал: «Чего только нет в уральской земле...»
      Мы пройдём с синим лучом по горам Урала и составим карту наших подземных складов. Именно складов. Потому что скоро мы точно узнаем, где лежит железо, олово, медь, хром и рубидий.
      Как у хорошего хозяина, будут лежать они до поры до времени. Мы станем заботливо ухаживать за нашими кладовыми, отводить горные потоки, чтобы они не размыли защитный покров. И это будет продолжаться до тех пор, пока нам не скажут: «А ну-ка, где там у вас марганец? По плану новой пятилетки нам его потребуется столько-то миллионов тонн. Сколько в ваших кладовых?» И тогда мы ответим: «В кладовой номер четыреста сорок его столько-то тонн, в шестьсот двадцать первой его больше на пятьсот двадцать две тонны...»
      Я уже представлял себе схемы расположения этих складов. Мы должны найти их. Что может быть благороднее этой задачи — искать скрытые в недрах богатства?
      Издали я смотрел на своих друзей. Они смеялись, оживлённо размахивали руками, указывая куда-то на далёкий горный кряж.
      Эти люди казались мне новыми аргонавтами, нашедшими золотое руно, но им не нужно было пересекать море на утлых кораблях.
      Неисчерпаемые богатства, которые таила природа, они нашли на своей земле.
      1947-1951