DjVu

      Глава первая ПЛЕМЯННИК
     
      Мальчик сопротивлялся молча. Но возле самого отделения милиции он вдруг закричал: «Пустите!..» — и, вытягивая из воротника полинялой футболки тонкую шею, попытался укусить руку милиционера. Из толпы вынырнул остроносый парень в клетчатой кепке, с папироской, зажатой в мелких белых зубах.
      — Кто дал право издеваться над ребёнком?
      Он огляделся, ожидая поддержки, и не ошибся. Сразу раздалось несколько голосов:
      — Ну, чего к малышу пристал?
      — Нашёл под силу!
      — Руки ломать — это они умеют!
      — Никто ему рук не ломает, граждане. А наказать его следует. Он хотел вырвать сумку у женщины в магазине.
      И милиционер втолкнул мальчика под арку высоких ворот.
      В конце длинного коридора за дверью с надписью «Оперуполномоченный» сидел, ссутулясь над письменным столом, молодой лейтенант в очках.
      Мальчик сразу сник. Исподлобья косясь на лейтенанта, отошёл к окну, устало присел на табурет, вытирая ладонью вспотевшее лицо. Оно было покрыто синяками и ссадинами.
      — Встать! Не в гости пришёл.
      Пока милиционер, пристроившись у края стола, писал рапорт, лейтенант хмуро смотрел поверх очков на мальчика — узкоплечего, худого, растрёпанного, обутого в тяжёлые рабочие ботинки, которые были ему явно велики.
      Пробежав глазами рапорт, лейтенант отпустил постового. Потом вынул из стола папку, сердито зашелестел в ней бумагами.
      — Вот, пожалуйста: ровно неделю назад в трамвае залез кому-то в карман, а теперь — подымай выше! Грабёж! Сумку хотел вырвать. Ну, что волком глядишь? Тебе на меня обижаться не приходится, я своё слово сдержал: ни в школу, ни домой не сообщил тогда. Поверил тебе. А ты... Нет, Фёдор Новиков, на этот раз ты поедешь у меня в исправительную колонию. Как дважды два.
      В раскрытое окно доносился шум улицы, отчётливо слышались голоса играющих во дворе детей; клочок осеннего голубого неба просвечивал сквозь листву старого тополя. Порыв ветерка шевельнул бумаги на столе.
      Новиков шмыгнул носом.
      — Ну и отправляйте. Всё равно я бы и сам уехал...
      Лейтенант поправил очки, внимательно поглядел на мальчика.
      — Подойди-ка поближе. Это кто же наставил тебе синяков?
      — Ребята с нашего двора, — неохотно ответил Новиков и отвернулся.
      Его потёртые брючишки вздувались на коленях бугорками, один карман сильно оттопыривался. Лейтенант быстро запустил руку в этот карман. Там оказались плоскогубцы и отвёртка.
      — Отдайте, дяденька! Это, это...
      — Вижу что это. Решил, значит, заняться кражей со взломом? Сядь и расскажи, куда ты собрался уезжать. Ты и сумку украсть решил, чтобы запастись деньгами на дорогу?
      Новиков смотрел на свои инструменты и молчал, только губы его кривились — вот-вот заплачет.
      Лейтенант снял очки, подышал на них, долго протирал носовым платком стёкла, потом сказал:
      — Иди домой, Федя.
      Но мальчик не обрадовался. Он умоляюще смотрел на лейтенанта.
      — Отдайте, дяденька... Это мне тракторист с лесного склада подарил. Я ему целый месяц помогал брёвна на берег вытаскивать.
      — Брёвна? Как же ты ему помогал?
      — А так: залезу в воду, бревно тросом запутаю, а он раз — и выдернет. Отдайте, дядя...
      — Какой я тебе дядя? Тоже племянник выискался. — Лейтенант помолчал. — Хорошо, отдам. Только не сейчас. — Он надел очки и полистал настольный календарь. — Приходи ко мне в среду, сразу после школы. Получишь свой инструмент. Я ведь не ты, слово держать умею. Как дважды два!
      Мальчик потупился и медленно, нехотя двинулся к двери.
      Лейтенант подошёл к окну. Мальчик стоял под аркой ворот и смотрел по сторонам, словно не зная, куда ему идти. Ветер трепал его свалявшиеся волосы.
      Мимо ворот — руки в карманах, во рту папироска — прошёл остроносый парень в клетчатой кепке. Федя, опустив голову, побрёл следом за ним.
      Лейтенант вернулся на место. Он был широк в плечах и очень высок ростом — потому и сутулился, сидя за столом. На столе лежали отобранные у мальчика инструменты. На ручки плоскогубцев были надеты куски резиновых трубок — так делают монтёры, чтобы не ударяло током. Отвёртка блестела. Видно, Федя Новиков старательно чистил её наждачной бумагой.
     
     
      Глава вторая СЛЕДЫ ВЕДУТ НА ЧЕРДАК
     
      В углу светлого кабинета рядом с бюстом Карла Маркса — переходящее знамя, на стенах развешаны аккуратно вычерченные диаграммы, за стёклами книжного шкафа — корешки переплётов. Всё здесь строго и солидно. На сидящей за столом женщине надето коричневое платье, тёмное, и гладкое, только на рукавах узенькие полоски белых манжет.
      — Как же всё-таки получилось, что все ребята из класса провели лето на даче или в лагере, а Федя Новиков остался в городе? И почему родители не внесли денег?
      Инна Андреевна ответила не сразу.
      — Я не совсем в курсе дела... Правда, я знаю этого мальчика, и не с плохой стороны. Однажды, например, когда в школе погас свет, он сразу наладил пробки... А что он натворил, товарищ Петров?
      Лейтенант тоже помедлил с ответом.
      — Ничего он не натворил... Просто мы обратили внимание, что
      мальчик целыми днями слоняется по улицам. — Он встал со стула, надел фуражку. — Извините за беспокойство. Я думал, воспитатель класса больше знает о своём ученике.
      Инна Андреевна вспыхнула.
      — Видите ли, в шестом классе, где учится Новиков, классный воспитатель болен, я его временно заменяю. — Как бы желая оправдаться, она с некоторым вызовом добавила: — Вот о своих ребятах из восьмого «В» я знаю всё.
      — Из восьмого «В»? Это ваш класс? — Петров вернулся от двери и с интересом посмотрел поверх очков на учительницу. — На ловца и зверь бежит. Как раз хотел встретиться с вами, товарищ Алиева. Я интересуюсь и вашими учениками.
      — Какими? Да вы садитесь, товарищ Петров.
      — Сейчас скажу. Минутку... — Лейтенант полистал записную книжку. — Так. Соломин Игорь, Воронов Серафим, Оболин Вячеслав. Есть такие в вашем восьмом «В»?
      — Да. Неужели и они что-то натворили?
      — Пока ещё нет. Но сейчас самое время получше к ним приглядеться.
      — Получше? — Инна Андреевна нервно обдёрнула белые манжеты на рукавах. — К вашему сведению, товарищ Петров, я с первого класса только и делаю, что приглядываюсь к ним. Они честные, трудолюбивые ребята. Все трое — пионеры-инструкторы.
      — Не обижайтесь, — миролюбиво сказал Петров. — Давайте обратимся к фактам. Эта троица облюбовала чердак одного дома. Частенько после школы собираются там, приносят какие-то пакеты, свёртки. На дверях нарисовали мелом букву «Ф» с завитушками, для усиления конспирации, должно быть. Кстати, и девочки туда заглядывают. Вот вы мне сказали, что о своих учениках знаете всё. А ведь этого не знали?
      Петров говорил, а сам украдкой поглядывал на Инну Андреевну. Щёки у неё порозовели, глаза смотрели насторожённо, — пожалуй, надо ей всё как следует объяснить, а то ещё, чего доброго, перепугается насмерть.
      Но она не испугалась. Наоборот, упрямо, без всякого смущения подтвердила:
      — Да, не знала. Ну и что же? Всё равно не поверю, чтобы эти ребята занимались чем-то плохим. Скорее всего какую-то игру придумали. В конце концов, им ещё пятнадцати нет и они такие фантазёры! В особенности Сима Воронов.
      Слова учительницы прозвучали уверенно и, пожалуй, даже немножко гневно. Петров улыбнулся.
      — А вы, оказывается, за ваших птенцов горой стоите. У меня в своё время такой учительницы не было. — Он помолчал. — Вот вы.
      товарищ Алиева, педагог, стало быть, передовой человек, а взгляды у вас, извините, отсталые. Во всяком случае, на нашего брата. Ну, скажите, почему, если милиционер заинтересовался вашими ребятами, значит они обязательно творят что-то плохое?
      Учительница сразу остыла, смутилась немножко, задумалась; в самом деле: почему?
      В кабинете наступила тишина. Только откуда-то доносились стройные ребячьи голоса. Это в зале шла спевка школьного хора.
      — Кстати, товарищ Алиева, у Воронова есть прозвище Шестикрылый. Откуда оно?
      Инна Андреевна засмеялась:
      — В этом тоже нет ничего плохого. Видите ли, его имя — Серафим, а у Пушкина есть стихотворение...
      — «Пророк»? — Петров хлопнул себя по лбу. — Как это я сразу не догадался? Ну, конечно, «Пророк».
      ... И шестикрылый Серафим На перепутье мне явился.
      Милиционер и учительница весело посмотрели друг на друга, словно какая-то преграда между ними вдруг исчезла.
      — Простите... Какое у вас образование, товарищ Петров?
      — Кончил педагогический техникум.
      — А почему же работаете в милиции?
      — Так вышло. Случай один был... — Петров взял со стола фуражку.
      — Погодите. Как же с моими учениками? Чем они всё-таки занимаются на этом чердаке?
      — Да, чего же это я?.. — Петров опять снял фуражку и уселся поплотнее. — Сейчас всё вам расскажу. У меня насчёт ваших ребят есть один план. Понимаете,..
      Он не успел договорить: в кабинет вошла молодая женщина. Уже с порога она заговорила быстро и взволнованно:
      — Инна Андреевна, голубушка, пришла к вам посоветоваться. Мой-то, мой бездельник что творит... — Увидев лейтенанта милиции, она смутилась, замолчала.
      — Здравствуйте, Вера Васильевна. Да вы скажите толком, — что случилось?
      Поглядывая с опаской на Петрова, женщина сказала нерешительно :
      — Как же не случилось... Давеча в магазине какой-то мальчик хотел у меня сумку вырвать. Вот я и расстроилась... Не из-за сумки — бог с ней! А ведь и мой таким стать может. Без отца растёт. А я полный день на работе.
      — Да ну что вы, Вера Васильевна! Какие у вас основания?
      — А такие... — Вера Васильевна озабоченно нахмурила своё румяное лицо с родинкой на щеке, расстегнула пальто и вынула из кармана белого халата листок бумаги. — Этот стишок я у него в тетрадке нашла. Вы послушайте, слова-то какие: «...Не только чернилами, кровью напишем!..» Представляете, кровью?..
      Петров взял листок и принялся рассматривать его. Учительница тоже задумалась. А Вера Васильевна встревоженно продолжала:
      — Всё пристаёт: купи фотоаппарат. Может, и правда купить: занялся бы делом. А то невесть что творит. Вот сегодня, к примеру, прихожу я домой с дежурства, вижу — на кухне все банки раскрыты!
      — Какие банки?
      — Обыкновенные, стеклянные. У меня к празднику было припасено : огурцы, горошек, варенье, майонез... Все раскрыл! И крышки невесть куда девал...
      — Крышки? — неожиданно перебил Петров. — Простите, гражданка, где вы живёте?
      Вера Васильевна замялась, вопросительно взглянула на учительницу. Та успокоила её взглядом и сама назвала адрес.
      — Так я и думал. — Лейтенант ткнул пальцем в свою записную книжку и приблизил её к глазам Инны Андреевны. — Это как раз тот дом, где ваша троица орудует. — Он помолчал, что-то соображая.
      Вера Васильевна побледнела.
      Г лава третья ПОД ЗНАКОМ Ф
      Клим сидит у окна. Окно выходит во двор; там, внизу, желтеет небольшой садик. В садике играют ребята. Они качаются на качелях, гоняют мяч. Ещё в садике есть кирпичный домишко. Совсем недавно в нём помещалась домовая контора. Там усатый дядька с выпученными глазами ставил печати на всякие справки и кричал на ребят, зачем они топчут газоны. Теперь контора переехала в другое помещение, а кирпичный домишко ремонтируют — чинят крышу, белят стены, вставляют стёкла.
      Это всё внизу, во дворе. А наверху, на соседней крыше, между трубами виднеется полукруглое чердачное окно. Если выглянуть из того окошка, увидишь почти весь город: набережную, буксиры на реке, мосты и много, много улиц; по улицам ползут трамваи, движутся автобусы, а люди шныряют туда-сюда. Очень интересно смотреть; лучшего наблюдательного пункта и не придумаешь! Жаль, фотоаппарата нет, а то можно было бы весь город сфотографировать. Раньше
      Клим тайком от мамы забирался на этот чердак и даже иногда отваживался вылезать на крышу, правда, только одною ногой, и при этом держался обеими руками за раму окошка. Но всё-таки это достижение. Вряд ли кто гз ребят решился бы на такое.
      Клим считал себя хозяином чердака. На чердаке таинственный полумрак, запах нагретого железа и мягкая труха под ногами. Солнечный луч пробивается из окошка, кишит пылинками. За толстыми деревянными балками — большой старый ларь, на дне ларя — перепрелые верёвки. А что, если сейчас забраться на чердак?
      Клим прислушивается к звукам, доносящимся из кухни. Это мама там возится, печёт что-то. Чего она так торопится? Пришла с дежурства, даже свой белый халат не убрала, бросила прямо на стул и сразу — в кухню. Эх, и скучное же сегодня воскресенье! Скорее бы оно прошло!
      В комнату входит мама. Она не обращает на Клима никакого внимания, только сердито гремит посудой в буфете.
      — Мам, я хочу гулять...
      — Не пойдёшь, пока не скажешь, зачем банки пооткрывал.
      Я больше не буду... Все ребята во дворе, мам.
      — А куда крышки девал? Теперь всё испортится. Вот вредитель!
      Клим молчит. Мама снова уходит в кухню, хлопнув дверью.
      Эх, и скучища! Не везёт Климу последнее время. А всё началось после возвращения из лагеря. Там-то было хорошо. Там Клима не все считали маленьким, его даже приняли в фотокружок, в котором занимались и восьмиклассники. За лето Клим здорово вырос — вот на дверном косяке отметки: до и после лагеря — целых два сантиметра! Кроме того, Клим сильно загорел. Ребята говорят, что, если не мыться, загар продержится всю зиму. Но разве мама понимает в этом что-нибудь? Она так трёт мочалкой — какой уж тут загар!
      Когда Клим вернулся в город, он первым делом полез на свой чердак. Но тут его ждали всякие новости: во-первых, на чердачной дверке кто-то нарисовал мелом букву Ф. Пока Клим думал, откуда она взялась, на лестнице послышались чьи-то шаги. Тогда Клим бросился в тёмный угол чердака и притаился там за старым листом фанеры.
      Вошли трое. Расселись возле ларя на бревне, болтая ногами.
      Один спросил:
      — Ну, кто сколько принёс? У меня — тридцать три.
      — У меня только двадцать.
      — А у меня — пятьдесят, будь я проклят!
      — Молодец, Шестикрылый! Где это ты раздобыл столько?
      — В ресторане «Балтика»; я там с одним человеком познакомился.
      — Ладно, — сказал первый. — Выкладывайте добычу.
      Скрипнула крышка ларя; в него что-то посыпалось со звоном. Клим напрягся, вытянул, сколько мог, шею, но рассмотреть, что именно сыпалось в ларь, не сумел.
      — Всё-таки мало, — сказал первый.
      — Тебе всё мало, Ига. Вечно ты недоволен!
      — А что, много? Ну-ка, Профессор, ты написал расчёт?
      — Чего там писать, я и в уме сосчитаю.
      — Ну, давай.
      — Пожалуйста. Значит, так: каждая весит в среднем пятнадцать граммов, в день мы добываем примерно двести штук — три кило. Множим на триста шестьдесят пять, получается одна тысяча девяносто пять. Следовательно, за два года добудем две тысячи сто девяносто килограммов. Сбрасываем на пустые дни и разные неудачи — остаётся две тонны. Не так уж плохо.
      — Ну и голова у тебя, Славка! Прямо кибернетика.
      — Само собой. Это ведь не то, что стишки сочинять для Ниночки.
      — Что ты сказал? Вот я сейчас тебе...
      — Ладно, — оборвал первый, — хватит вам. Ближе к делу. Славка подсчитал верно, как часы. Но фактически должно быть гораздо больше. Для этого надо завербовать ещё подходящих людей. Предлагаю: пусть Лера и Нинка выберут кое-кого из подруг. Девчонкам легче выманивать эту добычу.
      — Правильно, Ига. Только надо следить, чтобы под знаком Ф не оказались лентяи. О™ могут завалить всё дело, будь я проклят!
      Клим смотрел в оба; он боялся перевести дыхание. Густая пыль лезла в нос и щекотала.
      Шестикрылый вдруг начал декламировать:
      Нас трое, но грудью одною мы дышим,
      Не лёгок наш путь и не прост!
      Не только чернилами — кровью напишем Железное слово...
      Клим не выдержал и громко чихнул. Все трое так и подскочили на бревне. Тесня друг друга, попятились к дверям.
      Клим тоже перепугался и вылез из своего угла. Вид у него тогда был, наверно, жалкий: во-первых, он весь перевалялся в пыли, а во-вторых, всё чихал и чихал и никак не мог остановиться.
      Трое молча и удивлённо разглядывали его. Шестикрылый презрительно выпятил подбородок.
      — Да ведь этот сопляк, кажется, из нашего четвёртого «Б». Он всё возле взрослых отирается.
      — Сам ты сопляк. Это мой чердак, — сказал, осмелев, Клим и чихнул прямо в противную рожу Шестикрылого.
      — Сопляк, чердак, — Славка рассмеялся. — Да он стихами шпарит не хуже тебя, Симка.
      — Ах ты, шпион! Да я из тебя печёнку вырву, будь я проклят!
      — Да брось ты! — Игорь отстранил Симку. — Ты чего здесь делал, пацан?
      — Это мой чердак, — повторил Клим. Он тоже узнал всех троих и больше не боялся.
      — Что значит «мой»? — сказал Славка. — В социалистическом обществе частной собственности не существует. Надеюсь, это тебе объяснили в твоём четвёртом «Б»? Иди отсюда, чихай в другом месте.
      — Ребята... Я тоже хочу быть под знаком Ф! А какую добычу вы собираете?
      Игорь нахмурился, а Симка крикнул:
      — Видите, он всё слышал! Теперь разболтает.
      — Что я — девчонка, что ли? — обиделся Клим.
      Все расхохотались. Даже Симка. А Игорь взял Клима за плечи и повёл к двери.
      — Иди, иди, не упирайся. Ты ещё маловат для этого дела. И смотри, больше сюда не лазай.
      ... Не лазать? Как бы не так! На следующее же утро Клим проник на чердак, заглянул в ларь и увидел там целую кучу крышек от консервных банок.
      Вот тогда-то он и отодрал крышки со всех маминых майонезов.
      * * *
      — Ну, чего ты к окну прилип? Иди вымой руки, — сейчас будем обедать.
      Мама говорит по-прежнему сердито, но Клим, по одному ему известным приметам, догадывается, что она уже «отошла». Так быстро? С чего это? Обычно, если проштрафишься, «сердитость» продолжается три — четыре дня, а тут...
      Клим подозрительно оглядывает маму: волосы причесала по-праздничному, лиловое платье надела; это платье она надевает, когда кто-нибудь приходит в гости...
      — Ты что, оглох, Климочка? Я же сказала: иди мой руки. И лицо вымой.
      Клим задумчиво идёт на кухню, мылит руки. В прихожей раздаются два звонка. Может, это Инна Андреевна к маме?
      Когда Клим, вытираясь на ходу, вбежал в комнату, он увидел... милиционера.
      Ещё новости!.. От удивления Клим чуть не выронил полотенце. А милиционер ни капельки не удивился. Он протянул Климу свою большую руку и сказал:
      — Здравствуй, Клим Горелов. Давно хотел с тобой познакомиться.
      Он высокого роста, этот милиционер. На глазах у него очки, на погонах две звёздочки, через плечо висит кожаная сумка.
      Клим так растерялся, что спросил невпопад:
      — А почему у вас нет револьвера?
      — Зато у меня есть фотоаппарат. — Милиционер расстегнул сумку и действительно вытащил аппарат. — Я принёс его для тебя. Держи.
      — Для меня?.. — Клим посмотрел на аппарат, на милиционера, потом опять на аппарат и, наконец, на маму.
      Лицо у неё стало розовым, как абажур над столом.
      — Ну что вы, Иван Сергеевич, зачем...
      Но Иван Сергеевич разговаривал только с Климом.
      — Понимаешь, — сказал он очень серьёзно, — всё-таки аппарат этот, в общем-то, юношеский, а я, как видишь, вышел из такого возраста. Был у меня братишка, вроде тебя, ну, может, чуть постарше... От него осталось. Словом, мне он ни к чему. Бери.
      Ну, как тут удержишься? Клим взял. Кожа на футляре потёрта, зато сам аппарат как новенький: все рычажки блестят и на чёрном корпусе белые буковки: «Смена-2».
      — А спасибо кто за тебя скажет? — спросила мама.
      Клим с трудом оторвал глаза от аппарата, посмотрел на Ивана Сергеевича.
      — Ладно-ладно, — сказал тот. — Свои люди, сочтёмся.
      — Садитесь же к столу, — позвала мама. — Клим, повесь аппарат в шкаф.
      Нет! Ни за что! Клим надел аппарат через плечо и уселся за стол поближе к Ивану Сергеевичу.
      — Иван Сергеевич! Спасибо вам болыное-болыное! Аппарат очень хороший, будь я проклят!
      — Клим!.. — испуганно воскликнула мама.
      Но Иван Сергеевич сказал:
      — Ничего, Вера Васильевна. Это чисто мужские слова. — И он чуть заметно подмигнул Климу.
      Но самое необыкновенное было впереди. Едва мама вышла в кухню, как Иван Сергеевич вытряхнул из коробка спички и сложил из них на скатерти... букву Ф.
      Клим так и замер от изумления. В голове молнией пронеслось: «Хочет выпытать». Но Иван Сергеевич приложил палец к губам.
      — Тс-с-сс... Отпираться бесполезно. Я знаю всё и согласен помочь. Можешь передать это своим начальникам.
      — Они меня не принимают, — шёпотом сказал Клим. — Говорят, что я маловат.
      — Маловат? Ты? Да нет, ты уже не маленький. Погоди-ка... — Иван Сергеевич опять раскрыл сумку и на этот раз вынул несколько мятых жёлтых крышек. — Спрячь, быстро...
      Клим схватил крышки, пулей метнулся к кровати и засунул их далеко под матрац — туда, где уже лежали прежние семь штук.
      Когда с кастрюлей в руках вошла мама, Иван Сергеевич объяснял Климу, как обращаться с фотоаппаратом.
      Мама, конечно, ничего не заметила. Зато Иван Сергеевич и Клим, склонившись над своими тарелками, нет^нет да и переглядывались. А суп показался Климу таким вкусным, что он попросил добавки, — нельзя же в самом деле отставать от Ивана Сергеевича!
      — Иван Сергеевич, а вы ещё придёте?
      — Вот чудак! Так я же пока ещё не ухожу.
      — Клим! — укоризненно воскликнула мама.
      В этот вечер он засыпал счастливый. Всё ворочался в темноте: ощупывал то крышки под матрацем, то висящий над кроватью фотоаппарат.
     
     
      Глава четвёртая МАЛЬЧИК НЕ НОЧЕВАЛ ДОМА
     
      Ветер поднимал волны на реке, срывал с трубы буксира клочья дыма, раскачивал баржи у причала, гнал вдоль набережной жёлтые листья; закручивал их вместе с пылью, бросал в лицо. Петров на ходу придерживал фуражку, а Инна Андреевна защищала глаза шарфом.
      — Подумать только, какой ветер! Наверно, вода поднимется.
      — Возможно, — рассеянно откликнулся Петров. Он думал о чём-то своём. — Расскажите мне ещё про ваших учеников, Инна Андреевна.
      — Про кого же?.. Ну, взять хоть Леру Дружинину. Чудесная девчонка, правда? Мечтает быть актрисой. Она уже и сейчас в школьном драмкружке отличается. Я убеждена, что у Леры настоящий талант.
      — Угу, — кивнул Петров. — У каждого ребёнка наверное есть к чему-нибудь способность, только надо её вовремя увидеть и вытянуть. Вот, например, Федя Новиков: уже сейчас можно сказать — будет электриком... Нам сюда, Инна Андреевна, в этот переулок.
      В переулке ветер дул слабее, чем на открытой набережной. Петров посмотрел на номер дома.
      — По-моему, здесь. Вход с парадной.
      В длинном коридоре они чуть не натолкнулись на девочку. Петров погладил её по аккуратно причёсанной голове.
      — Покажи-ка мне, где здесь комната Новиковых?
      — А у нас целых две комнаты, — бойко ответила девочка. — Только мама пошла в магазин, а папа на работе, а Федя — не знаю где.
      В простенке между окнами стоял комод, накрытый кружевной салфеткой, на нём зеркало в деревянной раме с резными розочками, а выше на стене — две увеличенные фотографии: пожилой мужчина в форме связиста и совсем ещё молодая круглолицая женщина с мелко завитыми волосами.
      Мимо двухспальной кровати с взбитыми подушками Инна Андреевна и Петров прошли в соседнюю комнату, где стоял детский столик с игрушечной посудой. Девочка взяла в руки куклу, одетую в нарядное платье, но с дырками вместо глаз. Из затылка куклы торчал электрический шнур с вилкой на конце.
      Петров и Инна Андреевна невольно засмеялись. А девочка сказала обиженно:
      — Это Маша. Смотрите! — Она подошла к стене и вставила вилку в штепсель. Глаза куклы зажглись электрическим светом.
      Инна Андреевна и Петров переглянулись.
      — Здорово придумано. Это, наверно, Федя? Молодец.
      Девочка сдвинула бровки.
      — А папа его сильно побил. А Федя убежал и даже ночью не пришёл.
      Учительница порылась в сумке, вынула конфету и подала девочке.
      — За что же он его бил?
      — Зачем куклу испортил. Мама кричала: за куклу много денег заплатили, а этот хулиган ей всю голову расковырял. — Девочка взяла конфету и разломила её. Одну половину сунула в рот, а другую — в игрушечную кастрюлю. — Это Феде, — объяснила она. — А то мама ему не даёт. И буфет запирает.
      Петров прошёлся по комнате, внимательно осмотрелся, прищурился на портреты хозяев. Потом вдруг сказал:
      — Хочешь, я сейчас всё угадывать буду? Ну, слушай. Вот на этой красивой кроватке спишь ты, а Федя — на раскладушке за шкафом, и прикрывается он той старой шинелью. У тебя для игрушек есть вот этот столик, а Федины учебники и тетради валяются на подоконнике; и уроки он делает за обеденным столом, а мама всегда кричит, что он пачкает чернилами клеёнку. Вот эти хорошенькие красные туфельки тебе купили совсем недавно, а Феде ничего не купили. Ему отдали старые папины ботинки. Угадал?
      — Я думаю, вы угадали, — невесело заметила Инна Андреевна.
      — Угадали, угадали! — девочка захлопала в ладоши. — Все угадали!
      — И ещё угадаю. — Петров кивнул на портреты хозяев. — Ты папина и мамина, а Федя... Вот Федя не знаю чей...
      Инна Андреевна глядела на него взволнованно.
      — Я тоже сразу увидела, что это мачеха. Подумать только, Иван Сергеевич! Мальчик не ночевал дома. Где он, с кем?..
     
     
      Глава пятая ТРОС, РЕШЁТКА И ЯБЛОКО
     
      Сильный ветер дул против течения, а Федю, наоборот, подгонял в спину, словно хотел выдуть прочь из города — ничего, мол, хорошего ты здесь не дождёшься, уезжай, пока не поздно. А домой лучше не ходи...
      Федя остановился в нерешительности у ворот своего дома, потом стиснул зубы, повернулся и, сжавшись, зашагал против ветра, с трудом волоча ноги в своих скрипучих тяжёлых ботинках. Ветер бил в глаза, высекал слёзы.
      В дымном небе вставал огромный башенный кран Судоремонтного завода, торчали трубы и мачты кораблей. Волны колотились в берега, накатывались на гранитные ступени; брызги летели на панель.
      Навстречу шли ребята и девочки из Фединой школы, они размахивали портфелями, весело перекликались.
      Один мальчишка крикнул:
      — Эй, Новиков! Ты почему сегодня пропустил? Попадёт тебе!
      Федя не ответил.
      «Требуются... Требуются... Требуются...» — это слово значилось на круглых афишных тумбах, на щитах, прислонённых к длинному забору, за которым строился дом. Везде требовались бетонщики и каменщики, слесари и шофёры, токари, наладчики станков, но нигде не было написано, что кому-то нужен мальчик, который умеет чинить перегоревшие пробки и помогать трактористу вытаскивать брёвна на берег...
      Какой-то плакат, сорванный ветром, бился о водосточную трубу. Со смутной надеждой Федя расправил его. На нём было написано: «Судоремонтному заводу требуются электромонтёры 5—6 разр. Предоставляется общежитие».
      Вот бы куда пойти!.. Да нет, и слушать не станут, прогонят. Надо уехать в Братск, — не отправят же обратно за столько километров. В ученики примут. Эх, не вовремя отобрали плоскогубцы и отвёртку.
      Федя побрёл дальше. Никто не обращает на него внимания. Никому нет до него дела...
      Кто-то схватил его за плечо, дёрнул назад. Перед самым носом с воем и рёвом промчались две пожарные машины.
      — Ты что?.. Тут нельзя переходить улицу! Я вот тебе задам!
      Это крикнул дворник в белом фартуке. Федя вывернулся из-под
      его руки и отбежал в сторону.
      Ветер дул всё сильнее; он опрокидывал урны, гнал окурки, бумажки, целые ветки с листьями. Прохожие поворачивались и шли спинами вперёд, женщины придерживали подолы платьев; на проводах вовсю раскачивались дорожные знаки и подвесные фонари.
      Промчались ещё пожарные машины. Федя свернул за ними на Гаванскую улицу. И вдруг у него под ногами захлюпала вода. Она набегала на булыжник мостовой, ползла на низкие тротуары. Прохожих здесь почти не было, зато машины шли сплошным потоком — санитарные, военные; в грузовиках сидели люди с шестами, с лопатами, с мотками верёвок через плечо.
      В узком переулке возле окна полуподвального этажа толпились люди. Окно было забрано толстой решёткой; сквозь разбитое стекло вода сочилась в комнату. Оттуда нёсся крик.
      Милиционер и какие-то мужчины старались выломать решётку. Толстая женщина, хлюпая по воде, толкала их кулаками в спину.
      — Да поднатужьтесь вы, черти! Пропадёт ребёнок...
      — Пойдём, со двора пробьёмся, — предложил кто-то.
      — Пробовали уже. Там всё залило.
      Милиционер вытер рукавом лицо и, разбрызгивая сапогами воду, выбежал из переулка на Гаванскую улицу, прямо на середину, загородив проезд пожарной машине-лестнице.
      Автомобиль начал заезжать задним ходом в переулок. Пожарный с ломом в руках подбежал к решётке и принялся выламывать её.
      Решётка не поддавалась, скобы едва погнулись. Крик из окна доносился всё слабее.
      Подскочил шофёр и тоже налёг на лом. Ветер сорвал с него синюю фуражку и унёс, шофёр даже не повернул головы — он весь напрягся, впалые щёки сделались как каменные.
      — Да поднатужьтесь, черти! Мальчик, чего под ногами мешаешься? Только тебя тут не хватало!
      Федя не обратил внимания на этот окрик, потому что смотрел во все глаза на буксирные крюки машины, обмотанные тросом, вспомнил, как помогал трактористу вытаскивать брёвна на берег.
      Он бросился к машине и, обдирая кожу на пальцах, начал разматывать'трос.
      Подбежал шофёр.
      — Молодец!.. Балда! Как же я сразу не сообразил?..
      Они быстро опутали решётку тросом, шофёр прыгнул в кабину и дал газ. Решётка вместе со штукатуркой и кирпичами отлетела прочь.
      Пожарный сбросил брезентовую куртку и полез в окно; подковки его сапог блеснули и скрылись.
      Все молчали. Даже ветер, казалось, поутих. Глухо шумела вода под колёсами машин на Гаванской улице.
      Опять появился милиционер. На этот раз он подъехал на подножке «Скорой помощи».
      В окне показалась мокрая головёнка с расплетённым бантиком. Девочку подхватили санитары и унесли в машину. Пожарный тоже вылез. Он отплевался, откашлялся и стал выжимать воду из гимнастёрки.
      — Давай и ты в скорую; простудишься, — сказала толстая женщина.
      Пожарный только рукой махнул:
      — Не впервой, мамаша. Разве это наводнение? Вон глядите, уже отходит.
      Действительно, ветер стих. Люди стали расходиться. Женщина сидела на ступеньках крыльца и, кряхтя, выкручивала подол платья. Шофёр отыскал свою фуражку и сел за руль. Прежде чем тронуть машину, он нашёл глазами Федю и сказал ему, как взрослому:
      — Сварил твой котелок вовремя. Повезло той девчонке. Будь жив...
      Машина умчалась, а Федя опять побрёл, куда глаза глядят.
      В нескольких минутах ходьбы от Гаванской улицы асфальт был совершенно сухой, — сюда не добралась вода. Люди спокойно шли по сзоим делам, лоточницы торговали конфетами, яблоками. Федя прошёл было мимо одного лотка, но остановился и оглянулся. Лоточница отошла к продавщице эскимо и судачила с ней, оживлённо размахивая руками.
      Федя вернулся, боком проскользнул возле лотка и перешёл на Другую сторону улицы.
      Ушам его было жарко, а спине холодно. Зато теперь в кармане лежало целое антоновское яблоко — всё же в трудную минуту помогла наука остроносого.
      Какое большое яблоко! Даже карман оттопыривается. Очень хочется съесть его поскорее, но надо отойти подальше; спине всё ещё холодно, но бежать нельзя. «Никогда не беги зря, не привлекай к себе внимания», — так говорит остроносый.
      И вдруг Федя вспомнил женщину, у которой хотел вырвать сумку. Совсем явственно увидел её лицо с родинкой на щеке; вспомнил, как бежал, как за ним гнались...
      Он заставил себя пройти спокойным шагом целый квартал и только тогда присел на скамейку в скверике возле ресторана «Балтика». Из открытых окон ресторана доносились вкусные запахи.
      Через силу дожевав яблоко, Федя уже хотел встать со скамейки, но тут чья-то рука схватила его сзади за ворот.
      Федя дёрнулся, попытался вывернуться, как давеча из-под руки дворника, но на этот раз его держали крепко. Он получил сильный подзатыльник, второй, третий.
      — Вот где ты шляешься, паршивец! Ну погоди, спущу я с тебя шкуру!
      Услыхав голос отца, Федя перестал сопротивляться. Он только мелко дрожал, глотая слёзы...
     
     
      Глава шестая ФОТОАППАРАТ В ДЕЙСТВИИ
     
      — За нами идёт слежка, Профессор, будь я проклят!
      — Ну что ты, Симка, всё фантазируешь? Какая там слежка! Это же чихалыцик из четвёртого «Б». Он тащится за нами от самой школы.
      Мальчики шли по тротуару плечом к плечу: Игорь, как всегда, в середине, засунув руки глубоко в карманы куртки. Симка и Славка несли под мышкой пустые портфели.
      — Скоро мы дойдём до этой «Балтики»?
      — Ещё полквартала, Ига. Вон уж и вывеска видна.
      — А не обманет твой знакомый?
      — Ещё чего! Он же, знаешь, кто? Помощник повара, железный человек, у него в руках все продукты!
      — Ладно. Идите вдвоём, а я здесь постою. Неудобно всем вваливаться.
      — Правильно, Ига! Ты будешь тыл наш охранять и Леру с Нинкой поджидать. А если...
      — Опять ты заговорил стихами! Неопубликованный поэт Серафим! — Славка дал ему пинка в спину. — Хватит, пошли.
      Они юркнули во двор ресторана, а Игорь присел на уличную тумбу. Сейчас должны подойти Нинка с Лерой. Следующий рейд за крышками намечен в столовую Судоремонтного завода, там работает Нинкина мама. Игорь взглянул на ручные часы. Вечно они опаздывают. Ну, толстуха Нинка — ладно, она известная растяпа, а на Леру это не похоже — опаздывать. Недаром же ещё с первого класса её выбрали старостой. Первый класс! Какая она тогда была смешная — косички торчат, уши торчат, ноги голенастые, длинные, как у цапли. Когда Инна Андреевна сказала: «Дети, сейчас вы сядете за парты и эти места будут вашими много лет» — Лера подошла к Игорю: «Я буду сидеть с тобой на этой первой парте!» Симка тогда принялся дразнить Игоря «девчоночным хвостом», а Славка отчего-то обиделся. Но Лера посмотрела на них своими прищуренными глазами. «Да, а зато он умеет влезать к себе в окно по водосточной трубе. И ещё он может бегать по верхушке забора, я сама видела. А вам слабо!» Но Игорь не хотел, чтобы его защищали девчонки, и на первой же перемене вздул Симку, чтоб не дразнился. А тот после этого, как ни странно, сделался его самым лучшим другом. А Славка... Ну, Славка Оболин — совсем другое дело. Он никогда не дразнил Игоря. Но в позапрошлом году Игорь нечаянно услышал, как он в раздевалке сказал Лере: «Да, я не умею бегать по кромке забора. Но я устно решаю любой пример, а Пушкина выучу наизусть всего. Тебе назло, вот увидишь!»
      Игорь опять посмотрел на часы. Где же девочки? Он огляделся и вдруг увидел: в соседнем скверике мужчина бьёт мальчика.
      Сам здоровенный, а мальчик — худышка. Да что же это такое! Игорь вскочил с тумбы и побежал в сквер. Эх, жаль, Симка со Славкой ушли. Но всё равно нельзя же допустить, чтобы так дрался этот жирный боров! Вон какой у него живот...
      Игорь не остановился, не помедлил и секунды, только опустил свою остриженную под короткий бобрик голову и прямо с разбега боднул мужчину в живот. Тот даже покачнулся, но успел свободной рукой схватить Игоря и больно сдавил ему плечо. От мужчины разило вином.
      — Ты откуда взялся, хулиган? Вот я сейчас с вами обоими справлюсь!
      Но расправляться ему не пришлось: из соседних кустов выскочил мальчишка с фотоаппаратом. Он нацелил объектив на мужчину и щёлкнул затвором.
      Мужчина оторопело посмотрел на фотоаппарат,
      — Это что?.. Ты это зачем?
      — Зачем, зачем! — передразнил _ „ „ Клим.—А зачем вы дерётесь? Не трогай-
      те Игоря. Вот отнесу вашу карточку лейтенанту милиции, он вас быстро найдёт!
      А к скверу уже спешили Симка и Славка. Они подбежали, бросили на землю битком набитые портфели.
      — Что он от тебя хочет, Ига? Что случилось?
      Клим поколебался немного и тоже подошёл к Игорю, — маленький, на две головы ниже всех, но решительный — будь, что будет!
      Мужчина растерянно смотрел на мальчиков. Он, видимо, струхнул, однако Федю держал по-прежнему.
      — Да ведь это же, извиняюсь, мой сын. Я его сутки разыскиваю. — Он покосился на фотоаппарат и повторил: — Мой сын Федька, понимаете, собственный!
      25
      — В социалистическом обществе нет частной собственности. Надеюсь, вам это объясняли там, где вы работаете? На почте, кажется?—• насмешливо спросил Славка, разглядывая форменную фуражку мужчины. — А за то, что бьёте ребёнка, чей бы он ни был, знаете, что полагается в СССР?
      — Да я же его не бил. Шлёпнул два раза — и всё.
      — Ничего себе шлёпнул! Я видел... Это ещё на улице. А дома вы с него шкуру спустите? — Игорь вынул сжатые кулаки из карманов куртки; губы его дрожали, бобрик на голове щетинился. Внезапно он неожиданным сильным толчком выбил Федю из рук мужчины. —• Беги!
      Федя стремглав пустился наутёк. Славка бросился за ним. На бегу крикнул:
      — Я его так спрячу, ребята, что этот пьяный боров ни за что не найдёт!
      Мужчина вспыхнул, но сдержался.
      — Я его больше не трону, обещаю. А ты карточку никакому лейтенанту не носи. Договорились, малыш?
      — Я вам не малыш, — бесстрашно отрезал Клим, но на всякий случай всё же отступил за скамейку.
      В сквер вошли толстуха Нинка и Лера. Они ели на ходу эскимо и с любопытством смотрели вслед уходящему мужчине.
      — Что здесь у вас произошло, мальчики? Отчего ты, Игорь, такой злой и всклокоченный, как ёж?
      — Да вот, — сказал Симка, — этот дядька лупил своего сына, а Ига заступился.
      — А за меня вступился вот он. — Игорь хлопнул Клима по плечу. — Спасибо, давай лапу.
      Клим даже покраснел от радости. «Давай лапу». Это сказал сам Игорь Соломин. Тот Игорь, который не побоялся схватиться один на один с этаким боровом.
      Все смотрели на Клима. Толстуха Нинка сразу отдала ему своё эскимо, а высокая красивая Лера так и прищурила синие глаза.
      — Да это Климка Горелов с нашего двора. Как же он вступился за тебя, Игорь? Вот интересно!
      Тут Игорю пришлось рассказать всё по порядку. Лера и Нинка только ахали, а Симка воскликнул:
      — Ия ещё назвал его сопляком — такого орла! Беру свои слова назад.
      Клим умоляюще посмотрел на Игоря.
      — Я хочу под знак Ф. Ребята... — голос его дрогнул.
      — С сегодняшнего дня — ты с нами, — твёрдо сказал Игорь.
      Симка угрожающе выпятил подбородок, рявкнул страшным голосом :
      — Поклянись кровью, дай железное слово...
      — Брось свои глупости, — перебил Игорь. — А ну, Клим, дай-ка сюда твой аппарат. Пойдёмте проявим этого типа на всякий случай.
      Клим послушно протянул аппарат, испуганно шмыгнул носом.
      — Не сердись, Игорь. Там, наверно, нет никакой плёнки. Я ещё не умею заряжать...
     
     
      Глава седьмая С БОЛЬШОЙ БУКВЫ
     
      Так Клим Горелов из четвёртого «Б» класса был принят в Чердачное Братство под знаком Ф.
      Правда, Клим ещё не всё знает. Например, какое это «железное слово», которое не успел на чердаке досказать Шестикрылый Симка Воронов? Клим запомнил стишок и переписал его в тетрадку:
      Нас трое, но грудью одною мы дышим,
      Не лёгок наш путь и не прост!
      Не только чернилами — кровью напишем Железное слово...
      Клим уж по-всякому ломал голову, но разгадать это недостающее слово так и не сумел. Или вот сам знак. Что обозначает эта буква Ф? Расспрашивать нельзя. Ещё передумают и не примут опять. А ведь пока ему доверяют. Иначе разве поручили бы Климу в тот же вечер отнести на чердак оба портфеля, набитые консервными крышками?
      С сознанием всей ответственности, с портфелями в руках, стараясь не привлечь внимания дворника, Клим проскользнул в ворота, пробежал по двору и уже готов был скрыться на лестнице, когда вдруг услышал знакомый голос:
      — Отравить воздух запахом старого тряпья? Загрязнить такое хорошее помещение? Нет, это никуда не годится.
      Клим огляделся. В садике возле кирпичного домишки разговаривали Иван Сергеевич и усатый домуправ.
      Клим хотел было послушать, про какую это отраву они говорят, но домуправ так и зыркнул своими глазищами на Клима и даже как будто пошевелил усами. Ещё привяжется — что несёшь, куда? — н Клим поскорее юркнул на лестницу.
      Он поднимался медленно, на каждой площадке оглядывался, — не следит ли домуправ? Вот, наконец, и дверка с буквой Ф, знакомый полумрак, запах нагретой солнцем крыши; полоска света упирается в ларь.
      Клим опустил на пол свою ношу, подошёл к ларю и... отшатнул-
      ся. Из ларя высунулась всклокоченная голова. Клим чихнул от ужаса, попятился к двери. Но полоса света из окошка осветила лицо, перепачканное в пыли, и страх у Клима сразу прошёл.
      — Это ты? — спросил он.
      — Я, — ответила голова. — А ты кто?
      — Я видел, как тебя бил твой отец. Я сидел за кустами, — может, заметил? У меня ещё фотоаппарат был с собою. Я его отдал Игорю, тому мальчику, который тебя спас.
      — A-а. Такой стриженый? Он — смелый. У тебя пожрать ничего нет?
      Клим посмотрел на мальчика. Лицо у того было заспанным, с грязными следами от слёз; светлые свалявшиеся волосы топорщились вроде мочалки.
      — Знаешь что? Пойдём к нам, мама накормит.
      — А она не прогонит?
      — Моя мама? Что ты! Вот увидишь, пойдём!
      Ивана Сергеевича и домуправа в садике уже не было. Клим, держа Федю за руку, пробежал с ним через двор, поднялся по своей лестнице и отпер дверь квартиры.
      — Это ты, Климочка? Почему так поздно? — донёсся из кухни мамин голос. — Видите, опять он где-то болтался, — сказала она кому-то.
      — Мам, дай нам поесть. Скорей!
      Вера Васильевна вышла в коридор.
      — Кому это нам? — Она повернула выключатель, посмотрела на Федю. Кружка выпала из её руки и со звоном покатилась по коридору.
      Клим бросился догонять кружку. А мама всё смотрела на Федю.
      — Клим, где ты познакомился с этим мальчиком?..
      — Мамочка, он боится идти домой. Его там колотит пьяный отец! Он голодный!
      А мама всё молчала и как-то странно смотрела на Федю.
      — Мамочка, надо же покормить его! Ну, чего ты так смотришь?
      Он потянул Федю за руку, но тот тихонько высвободил руку, повернулся и пошёл к выходу.
      — Не туда, — сказала вдруг мама. — Вот сюда иди. Надо сперва помыться, смотри, какой ты грязный. — Она подтолкнула его к двери ванной.
      Клим услышал шорох и только теперь заметил, что на пороге кухни стоит Петров.
      — Иван Сергеевич, здравствуйте! Я только что видел вас... Я привёл мальчика. Он...
      Иван Сергеевич приложил палец к губам.
      — Тс-с-сс... Не надо его зря пугать. Он и так уже напуган достаточно. Я потом зайду, ты мне всё расскажешь.
      Но на площадке лестницы он задержался и поманил Клима.
      — Передай твоей маме, что она — человек с большой буквы.
      — С какой?.. С буквы Ф?
      Но Иван Сергеевич уже спускался по лестнице.
     
     
      Глава восьмая ЖЕЛЕЗНОЕ СЛОВО
     
      Плёнка в аппарате, однако, оказалась. Просто Клим сам не знал этого. Очень давнишняя плёнка. И, конечно, снимок получился дрянной. Но на нём всё-таки был виден мужчина и как он одной рукой держит мальчика, а другой замахнулся.
      Игорь отпечатал эту карточку, и на следующий день она уже ходила из рук в руки по всему классу. Симка Воронов с важностью рассказывал об «опасном» происшествии, не скупясь на свои любимые словечки, вроде «Будь я проклят!» и «Вырву печёнку!» Он даже нарисовал на классной доске план местности, где «развёртывались кровавые события». Никто ему не мешал, времени было достаточно, потому что пятый урок оказался пустым — математичка заболела.
      Главным героем дня был Клим Горелов — вот так малыш из четвёртого «Б»! Отколол номер, отчаянный фотограф! Надо бы снести фотокарточку в милицию, чтобы этого мужчину разыскали и привлекли как следует!
      И тут — словно кто-то подслушал эти слова — дверь раскрылась и в класс вошла Инна Андреевна. Да не одна, а с лейтенантом милиции.
      — Ну, конечно, — сказала она, — в классе шум и гам, парты сдвинуты, доска перепачкана и, как всегда, Серафим Воронов кричит громче всех. А я-то ещё говорила вам, Иван Сергеевич: «Посмотрите, какие у меня образцовые ребята».
      Все сразу разбежались по своим местам. Один Клим остался возле учительского столика смущённый и растерянный, словно его вызвали к доске, а он не знает урока.
      — Ты что здесь делаешь? — удивилась Инна Андреевна. — Почему не ушёл домой? Уроки в четвёртом давно закончились. Опять твоя мама будет беспокоиться. Что это значит, староста?
      — У нас пустой час. Ольга Игнатьевна заболела, — отрапортовала Лера. — А Клима Горелова мы... — Она запнулась, посмотрела на Славку.
      Первый ученик, как всегда, нашёлся: а чего зря хитрить с Инной Андреевной? — сказал просто:
      — Клима Горелова мы сами позвали. Мы с ним дружим.
      Милиционер пригнулся к учительнице, шепнул ей что-то, и она
      смилостивилась.
      — Хорошо, Клим может остаться. Садитесь, мы займём этот пустой час. Вот познакомьтесь с товарищем Петровым; он хочет поговорить с вами. Пожалуйста, Иван Сергеевич.
      Вот ещё новости! Бывало, в класс приходили из редакции «Пионерской правды» или комсомольцы-новаторы производства с Судоремонтного завода. Но чтобы милиционер, — это в первый раз. О чём же он будет говорить? Наверно о том, как вести себя на улице: держитесь правой стороны, следите за сигналами светофора и те де, и те пе.
      Но милиционер вдруг сказал:
      — Сейчас я буду читать стихи.
      Что?.. Может быть, все ослышались?
      Петров достал из кармана гимнастёрки очки, протёр их не торопясь. Потом из того же кармана вынул листок тетрадочной бумаги и громко, с чувством прочёл:
      Нас трое, но грудью одною мы дышим,
      Не лёгок наш путь и не прост!
      Не только чернилами — кровью напишем Железное слово...
      Тут милиционер сделал паузу и внимательно поверх очков оглядел класс.
      Все были в недоумении. Славка иронически посмотрел на Симку, насмешливо пробормотал: «Сильно сказано —одна грудь». Игорь нахмурился, а девчонки захихикали. Но больше всех поразился Клим — да ведь это же листок из его арифметической тетрадки! Как он попал к Ивану Сергеевичу?
      — Последнее слово здесь не дописано, — продолжал Петров. — Но мы с Инной Андреевной подумали и, кажется, догадались^ какое это слово:
      ... Не только чернилами — кровью напишем Железное слово форпост.
      Я угадал? Это так, Серафим Воронов?
      Симка кивнул смущённо и испуганно. Чего он добивается, этот милиционер? Уж Инна-то Андреевна наверняка знает, зачем он пришёл.
      Но Инна Андреевна не вмешивалась. Она сидела за учительским столиком и молчала.
      Петров снял очки, задумчиво повертел их и тоже присел к столу.
      — Вот теперь давайте выясним, что же обозначает слово «форпост»? Пусть нам ответит автор стихотворения.
      Симка встал.
      — Это... это... — он заморгал ресницами и беспомощно оглянулся на Славку.
      — Эх ты!.. — сердито воскликнула Нинка.
      Но Славка пришёл на помощь другу.
      — Видите ли, Иван Сергеевич, наш Серафим, как все неопубликованные поэты, очень скромный. Разрешите, я скажу за него?
      — Ну, говори.
      И Славка уверенно, солидно, с настоящим профессорским видом выдал целую речь:
      — Латинская приставка «фор» в сочетании с некоторыми словами означает нечто, находящееся впереди. Например, форвард — игрок передней линии в футболе; форштевень — передняя острая кромка корпуса корабля. Так же и форпост — передовой пост.
      Казалось, на этом можно бы кончить, но Славка явно решил блеснуть.
      — Пионеры, открыватели новых земель, продвигаясь вперёд, называли свои первые поселения форпостами; часто, впрочем, это были колониальные захватчики, притеснители слабых народов, например индейцев в Америке, негров в Африке. Но теперь, как показывает ход международных событий, колониализму приходит конец, и в этом большая заслуга стран социалистического лагеря, и особенно Советского Союза. В высоком значении слово «форпост» является синонимом передового, прогрессивного. Например, метеорологическая станция на Северном полюсе — форпост советской науки.
      Весь восьмой «В» с нескрываемой гордостью смотрел на своего первого ученика, хотя многие и не поняли, что означает словечко «синоним». Инна Андреевна и Петров с трудом сдерживали улыбки.
      — Исчерпывающий ответ, — сказал Петров. — Но позвольте спросить, что имели в виду ребята, которые назвали пыльный чердак одного дома форпостом? Какие высокие прогрессивные задачи поставили они перед собой — неужели только сбор крышек от стеклянных консервных банок?
      Кто-то громко фыркнул.
      Встал Игорь Соломин.
      — Ну, что здесь смешного? Знаете, сколько стоит крышка? Не знаете. Тогда нечего смеяться. Все собирают металлолом и всякую там бумажную макулатуру, но никто почему-то не замечает маленьких круглых крышек! Тысячи их валяются в мусорных вёдрах, ржавеют на свалках, затаптываются в грязь. А вот пионеры города Ростова ва-метили. Почитайте «Комсомольскую правду», тогда узнаете, что эти ребята набрали таких крышек на целый комбайн, и он уже работает на целине! Так что же тут смешного?
      — А я и не говорил, что это смешно, — сказал в наступившей тишине Петров. — Наоборот, я сам принёс несколько крышек. Вот спросите у Клима Горелова. Это очень хорошее дело, только почему вы окружили его тайной? Ведь чем больше привлечь ребят, тем больше крышек было бы.
      Игорь смутился, с упрёком посмотрел на Симку.
      — Никакой тайны мы не делали. Это всё шестикрылый Серафим со своими выдумками: загадочное Ф... Кровью напишем... Железное слово...
      Все засмеялись. Но Петров сказал серьёзно:
      — «Железное слово» — не так уж плохо. В слове «форпост» действительно есть что-то железное. Не правда ли? Только форпост должен быть более зорким, смотреть вдаль. Нельзя же в самом деле заниматься одним сбором утиля.
      — А что же нам ещё делать?
      — Вы уже делаете, — сказал Петров и встал со стула. — Вчера Игорь Соломин и его товарищи вступились на улице за незнакомого мальчика, не дали его бить. Разве этот поступок не достоин солдат форпоста?
      Петров выдержал паузу. В классе стояла полная тишина.
      — Ив тот же день Клим Горелов, встретив этого забитого голодного мальчугана — Федю Новикова, — отвёл его к себе домой к своей маме. Федю накормили, уложили спать. А все мы? Можем ли мы остаться в стороне, не помочь этому мальчику?
      Секунду — две в классе ещё стояла тишина, а потом все заговорили сразу, перебивая друг друга:
      — Мы уже знаем!
      — Возьмём шефство над Федой.
      — Такого папашу нужно как следует наказать!
      — А вот об этом ещё подумать надо, — сказал Петров. — Знаете пословицу? «Семь раз примерь...» Отрезать недолго: ославим мы этого человека — на службе позор, неприятности. Такие меры часто бывают необходимы, но в данном случае нет: мальчику от этого только хуже станет. Ну ладно, с Фединым отцом мы как-нибудь справимся. А вот с самим Федей посложнее. Главная опасность грозит ему с другой стороны.
      И Петров рассказал ребятам о том, как и почему Федю дважды приводили в милицию.
      В классе заговорили хором. Все до одного захотели тут же, не откладывая, броситься в бой за Федю Новикова.
      — Тише! — сказал Петров. — О подробностях поговорим позже. А сейчас скажите, — где я могу увидеть вашего вожатого?
      — В мастерских Энергостроя, — сказала Нинка.
      — В райкоме комсомола, — сказала Лера.
      — Ничего не понимаю, — сказал Петров.
      Симка толкнул Славку под бок — объясни!
      Славка встал.
      — Так получилось, Иван Сергеевич. В мастерских — мы там работаем два раза в неделю — есть бригадир монтажников. Мы с ним подружились, и он согласился стать нашим вожатым. А ещё у нас есть инструктор райкома комсомола Вася Мельников, и ещё он — мастер спорта. Мы с ним тоже подружились, и он тоже стал нашим вожатым.
      — Значит, у вас их двое. Гм...
      Теперь, наконец, пришла очередь смутиться Ивану Сергеевичу. Он, оказывается, не в курсе пионерских дел.
      — Но и для форпоста обязательно нужен постоянный вожак, — сказал Петров. — Как вы на это смотрите, Инна Андреевна? Я бы предложил...
      Но Инна Андреевна, видно, твёрдо решила сегодня ни ва что не вмешиваться.
      — Я думаю, ребята сами назовут своего вожака. Пусть первая говорит староста.
      Но Лера ничего не успела сказать. Клим не удержался, крикнул:
      — Игорь Соломин!
      — Ну ясно, Игорь Соломин! — подтвердили пионеры. — Кто же ещё?
      В дверях класса появилась уборщица. Она с громом поставила ведро на пол и выжидательно оперлась на швабру.
      — Тётя Катя, мы сейчас уходим домой, — сказала Лера.
      — Нет, ещё не домой. Есть одно дело. Кто пойдёт со мной ненадолго?
      Все в один голос вызвались пойти с Иваном Сергеевичем.
      — А вы, Инна Андреевна, не опоздаете в райсовет? — спросил Петров.
      — Нет, конечно. У меня-то будет всё в порядке. Смотрите вы, не оплошайте.
      Милиционер и учительница переглянулись, как заговорщики.
      В чём дело? Что ещё за новая загадка? Но разве тётя Катя даст подумать, разобраться! Она уже обернула швабру тряпкой и тычет ею прямо под ноги...
     
      Глава девятея БОРЬБА С ДОБЕРМАНОМ
     
      Пионеры едва поспевали за Иваном Сергеевичем. Куда же он ведёт их? Вот вышли с набережной, миновали проспект, свернули в ворота... Неужели к Климу домой? Всех ребят? Это здорово! Там же Федя Новиков. Интересно, что он делает сейчас?
      Но Клим не угадал. Иван Сергеевич пересёк садик во дворе и подвёл пионеров к кирпичному домишке, на дверях которого раньше было написано «Жилищная контора», а теперь приколочена железка и на ней свежей масляной краской намалёваны корявые буквы:
      СКЛАТ АРТЕЛИ УТИЛЬЗБОР
      Когда же успели повесить эту железку? Да ещё безграмотную! Утром, когда Клим бежал в школу, никакой вывески на двери не было.
      — Помещение пока не успели занять, — сказал Петров. — Но, по моим сведениям, как раз сегодня собираются привезти сюда утильтряпье. Мы должны не допустить этого, а потому давайте возьмём этот домик штурмом.
      Повторять команду не пришлось. Штурм — вот настоящее слово!
      Первым долгом отодрали вывеску и хотели было перебросить её через забор, но Иван Сергеевич не позволил:
      — Она ещё пригодится. Вот деньги, сбегайте кто-либо в хозяйственный магазин, купите баночку краски и кисть. А кто живёт поблизости, тащите молоток и несколько гвоздей. Серафим Воронов, приказываю тебе занять пост у ворот. И если покажется грузовик с тряпьём, доложить немедленно. А остальные — на штурм.
      Дверь ясно оказалась запертой и оконная рама тоже. Но форточка была открыта. Вмиг составили пирамиду, по спинам ребят вскарабкался Клим, извиваясь, как змея, проскользнул в форточку и открыл изнутри окно. Подсаживая друг друга, таща за руки девчонок, ребята проникли в домик. Последним влез Иван Сергеевич; он просто перешагнул через подоконник.
      В домике было пусто. Голые побелённые стены, мебели никакой, только на табурете стоял телефонный аппарат; от него тянулся шнур к розетке, а в углу лежали лопаты, ломы и мётлы.
      Тем временем ребята принесли молоток и гвозди. Тут-то и пригодилась вывеска.
      Иван Сергеевич сказал:
      — Хватит вам ютиться на чердаке. Теперь это помещение — ваше. Давайте действуйте!
      И Славка своим красивым почерком первого ученика и уж, конечно, без ошибок написал на обороте «склата утильзбора>>:
      ПИОНЕРСКИЙ ФОРПОСТ
      Стараясь не смазать краску, Игорь приколотил вывеску к двери. Уж он не пожалел гвоздей — пусть-ка попробуют отдерут!
      Когда с этим было покончено, Иван Сергеевич, который то и дело поглядывал на часы, взял из угла лом и подпёр им дверь изнутри. Потом подошёл к телефону, набрал загадочный номер 02 и произнёс не менее загадочные слова:
      — Коммутатор? Дайте АХО... Товарищ Котельников? Говорит Петров. У меня всё на мази. А у вас?.. Два сержанта? Спасибо.
      Петров положил трубку.
      — Ребята, запомните: если утильщики не появятся, всё в порядке. Если же всё-таки приедут, ваша задача — выиграть время, не дать завалить помещение тряпьём. А то потом утильщиков так просто не выживешь, да и с уборкой намучаетесь. Ни в коем случае не грубите им, но и молчать тоже нельзя, а то они ещё, чего доброго, начнут выламывать дверь. Тяните сколько возможно, ну хотя бы с полчаса продержитесь.
      С этими словами Иван Сергеевич перешагнул через подоконник и исчез.
      ЗТ
      35
      Как же теперь без него?.. Клим невольно поёжился.
      — Закрыть окно на все задвижки, — скомандовал Игорь. — Портфели и сумки сложить вон в тот угол и сами там садитесь, чтобы со двора не было видно. Быстро!
      Только успели выполнить это приказание, как в дверь кто-то постучал.
      Ребята замерли.
      — Ах, Симка, Симка!.. — прошептала Нина. — Неужели он прозевал эту машину?
      Лера подкралась к окну.
      — Ложная тревога. Это какая-то женщина. Кого вам надо, тётенька?
      — Управдома, — ответила женщина.—Справку надо заверить.
      Игорь открыл форточку.
      — Теперь здесь не жилконтора. Теперь здесь пионерский форпост. Скажите это, тётенька, всем, всем!
      Не успел Игорь захлопнуть форточку, как раздался Симкин голос ; он так и срывался от возбуждения:
      — Едут, едут!.. Я сразу их узнал — полный грузовик тряпья, от него воняет на всю улицу!..
      — Влезай быстрей! — крикнул Игорь. — Окно закрыть, всем затаиться!
      Пионеры отбежали в дальний угол комнаты, уселись на сумки и портфели, затихли. Наступила мёртвая тишина.
      — Не бойтесь, ребята, — подбодрил Игорь и посмотрел почему-то на Клима.
      Но разве он, Клим, боится? Совсем не боится. Только в носу опять чего-то щекотно...
      — Опять ты... Ты смотри у меня, чихалыцик! — сердито прошептал Славка.
      И вот задрожали стёкла от гула мотора, в домике потемнело: окно заслонил высокий борт грузовика. За дверью раздался скрипучий голос:
      — Что это за вывеска, товарищ управдом?
      — Ей-богу, не знаю. Да ерунда какая-нибудь, товарищ Доберман.
      — Ой, боюсь, что не ерунда, — проскрипел в ответ невидимый товарищ Доберман. — У нас ещё нет ордера, а здесь уже есть слово «пионерский». Поверьте мне, стреляному воробью, это добром не кончится.
      — Да зря вы тревожитесь. Наверно, дворовые мальчишки опять наозорничали. Всё будет нормально, вот сейчас увидите... *
      В замке заворочался ключ, потом нажали на дверь, встряхнули её несколько раз.
      — Что за чертовщина такая?.. Эй, есть там кто-нибудь?
      Игорь ответил басом:
      — Ну, допустим, есть. Что дальше?
      — Как вы туда попали? Кто вы такой?
      — А вы?
      — Я?.. Да я управхоз, чёрт возьми!
      — Аа-а-а, это другое дело. Только почему вы ругаетесь? Я же вас не ругал.
      — Отвечайте, как вы туда попали?! — заорал управхоз и сильно задёргал дверь.
      Игорь прошептал:
      — Славка, я не знаю, что дальше говорить. Давай ты...
      Первый ученик задумался на мгновенье, погрыз ноготь большого
      пальца, потом вежливо ответил:
      — Одну минуту, товарищ управхоз. Сейчас я всё объясню, и вы поймёте. — И шёпотом: — Где мой портфель, ребята? Скорее! надо пустить по ложному следу этих доберман-пинчеров.
      Он выхватил из портфеля книгу, раскрыл её где попало и принялся читать монотонно:
      «...План его заключался в том, чтобы наполнить мину зажигательной смесью, прикрепить её к воздушному шару и пустить с горящим фитилём. При помощи своего изобретения Гекльберри хотел захватить Сент-Луис. Добыть зажигательную смесь ему не удалось. Он, правда, сконструировал мину, вполне отвечающую его целям, но первая же опытная мина взорвалась раньше времени в его дровяном сарае — сарай взлетел на воздух, а дом загорелся».
      За дверью некоторое время было тихо. Потом управхоз неуверенно спросил:
      — Чего ты там мелешь?.. Какой ещё дровяной сарай? Чей дом загорелся?
      — Ой, что-то вся эта история мне мало нравится, — испуганно проскрипел Доберман. — Взрыв, пожар... Я же чувствовал, что добром это не кончится.
      Но управхоз уже пришёл в себя и опять затряс дверь.
      — Бездельники! Если немедленно не откроете, вызову милицию!
      Пионеры переглянулись — что дальше-то делать? Но тут раздался" знакомый спокойный голос Ивана Сергеевича:
      — Кому понадобилась милиция? Я вас слушаю.
      Дверь перестала трястись.
      — Товарищ лейтенант! Вот кстати. Забрались туда какие-то безобразники, и ничего с ними не можем поделать. А машина простаивает, её нужно разгрузить...
      — Разгрузить? Здесь? Да вы что, милые, ума решились? — это уже новый голос — женский.
      Пионеры бросились к окну. Борт грузовика мешал, но Игорь и
      Симка вскочили на подоконник и увидели, что происходит снаружи: окна многих квартир открыты, выглядывают жильцы, а в садике собрались женщины.
      Одна бабка, держа за руку малыша, подступила к управхозу. Сквозь форточку отчётливо доносился её плаксивый голос:
      — И не стыдно тебе, милый? Вон какие усища отростил, а ума не нажил. Здесь наши дети играют, а он инфекцию разводить придумал. Что же вы молчите, хозяйки?
      Женщины всполошились:
      — Ах, вон оно что, — утильтряпье хотят здесь сложить.
      — Мы в райсовет пойдём!
      — Правильно, пионеры, не впускайте их!
      — Безобразие! Чего смотрит милиция?
      Управхоз озадаченно дёргал усы, а толстенький румяный товарищ Доберман так и откатился к своей машине.
      Только один Иван Сергеевич был совершенно спокоен.
      — Слышите, что народ говорит? И я вас, товарищ домуправ, в своё время предупреждал: не дело задумали. А вы, гражданки, не волнуйтесь, в райсовете уже всё известно... Да вот, кстати, и учительница идёт. Сейчас будет полная ясность.
      Действительно, под аркой ворот появилась Инна Андреевна. Она подошла к спорщикам, достала из сумочки лист бумаги и отдала его Петрову.
      Тот развернул бумагу.
      — Ага, ну вот, пожалуйста: «Выписка из решения районного Совета Депутатов трудящихся». Тут написано, что бывшее помещение жилконторы закрепляется за пионерским форпостом; расходы по освещению, отоплению и другие коммунальные услуги — за счёт домоуправления, согласно существующего положения об отчислении 5 % из фонда квартплаты на культурно-бытовые нужды. И так далее. Председатель, секретарь — подписи в порядке, даже печать стоит.
      — Открыть дверь и вынести отсюда посторонние предметы,— скомандовал Игорь и спрыгнул с подоконника.
      Пионеры отставили лом от двери, расхватали лопаты и мётлы, вскинули их на плечи, как ружья, и высыпали из форпоста под одобрительные возгласы женщин.
      Лом, которым была подпёрта дверь, остался на долю Клима. Он схватил его обеими руками, поднатужился и поволок прочь из домика. На ходу с беспокойством спросил:
      — Ведь я же ни капельки не боялся, — правда, Игорь?
      Во двор въехал ещё один автомобиль — синий грузовик с красной полосой по борту. В кузове были скамейки и простой некрашеный стол; его придерживал сержант милиции. А из-за руля вышел другой сержант. Он доложил Петрову:
      — Товарищ лейтенант. Нас начальник АХЧ прислал. Для форпоста, значит. — И повернулся к шофёру «тряпичной» машины. — А ну-ка, будьте добры, отъезжайте. Мы разгружаться будем.
      Так полным и безоговорочным провалом окончился заговор управхоза и скрипучего Добермана.
      «Тряпичная» машина ещё, наверно, и не успела отъехать далеко, а в форпосте уже расставили скамейки и вокруг етола расселись пионеры.
      — Эту битву мы выиграли сравнительно легко, — сказал Иван Сергеевич. — Но впереди ещё много сражений. Прежде всего, у кого есть дома телефоны? Необходимо установить оперативную круговую связь, этакую цепочку «передай дальше».
      Телефоны оказались у всех, кроме Симки. Но это не беда. Сим-кина квартира в первом этаже, и ему могут постучать в окно Клим или Лера, они ведь живут в этом же доме.
      — Очень хорошо, — сказал Иван Сергеевич. — Теперь, ребята, по домам. Инна Андреевна требует, чтобы вы отдохнули и сели за уроки. А завтра приступим к разработке операции, которая будет условно называться: «Человек с подвязанной щекой».
      Глеве десятая ОПЕРАЦИЯ „ЧЕЛОВЕК С ПОДВЯЗАННОЙ ЩЕКОЙ"
      — Извиняюсь, кто здесь будет Петров?
      — Я — Петров. Гражданин Новиков? Подойдите, пожалуйста.
      Однако посетитель остался на пороге, теребя в руках форменную
      фуражку.
      Петров смотрел на него выжидательно. У его стола сидел мужчина в модном сером костюме. Вид у этого мужчины был унылый, правая щёк а подвязана.
      Поколебавшись с минуту, Новиков вдруг решительно подошёл к столу, положил перед Петровым повестку, пришлёпнул её ладонью и заговорил наглым, повышенным тоном:
      — А позвольте спросить, какое вы имели право прийти на квартиру, когда не было взрослых, и морочить голову ребёнку? Я буду жаловаться! У меня, извиняюсь, нет времени ходить по вашим детским комнатам. Зачем вызывали?
      — Я постараюсь отпустить вас побыстрее, — сдержанно сказал Петров. — Вот только закончу разговор. Присядьте пока. — Он кивнул ему на тот самый табурет у окна, на котором совсем недавно сидел усталый и избитый Федя Новиков.
      Потом повернулся к человеку с подвязанной щекой.
      — Продолжим, гражданин Сидоренко. Итак, сколько лет вашей старшей дочери Тане?
      — Скоро четырнадцать.
      — Она у вас от первой жены?
      Сидоренко потрогал марлевую повязку на своей щеке, прищурился.
      — А какое это имеет значение, товарищ лейтенант?
      — Очень большое. Четырнадцать лет — это уже почти девушка.
      Вы хорошо зарабатываете, а она ходит в дрянных обносках вашей молодой жены. Ваша младшая дочь получает всё — игрушки, книжки, нарядные платья. Вы с женой заласкали ребёнка. А от старшей даже конфеты запираете на ключ. Обижаете её на каждом шагу. Немудрено, что девочка плохо учится, уходит из дому, бродит по улицам, подпадает под влияние всяких тёмных элементов.
      — Мне об этом ничего не известно, — пряча глаза, лживым голосом сказал Сидоренко.
      — А избивать Таню за то, что она сломала иголку в швейной машине вашей жены, — это вам известно? А где ваша дочь находилась целые сутки после того, как убежала из дому? Это вам тоже не известно? Так я скажу: её приютила на ночь одна сердобольная старушка, а утром потащила в какую-то молельню. Это вместо школы! Чёрт знает что такое.
      — Позвольте, позвольте...
      — Не позволю.
      Петров вышел из-за стола, открыл дверь в соседнее помещение и позвал:
      — Таня!
      В комнату вошла худая голенастая девочка в потёртом, перепачканном в извёстке платье, в рваных чулках и в стоптанных туфлишках на непомерно высоком каблуке. Выражение лица у неё было какое-то тупое, отсутствующее.
      Сидоренко вскочил было со стула, но Петров жестом приказал ему сидеть и просил у девочки:
      — Скажи, бьёт тебя отец?
      Девочка молитвенно сложила руки ладонями вместе, закатила к потолку пустые синие глаза.
      — Господь бог простит ему, — сказала она бесцветным вялым голосом.
      — Что?.. Что она говорит? Где её так обработали?.. — в ужасе воскликнул Сидоренко. — Да ведь я её не бил, товарищ лейтенант! Только так — приструнил по-отцовски немного______
      Петров взял со стола раскрытую папку. ч
      — Вот акт. Здесь подписи свидетелей из вашей же квартиры. Вас надо отдать под суд, но мы этого не делаем, потому что понимаем: от этого вашей дочери будет хуже.
      Сидоренко нервно поправил повязку, которая всё время сползала у него со щеки, покосился на сидящего с опущенной головой Новикова и сказал недовольно:
      — Вы могли бы, товарищ лейтенант, и без посторонних поговорить со мной.
      — Ничего. Пусть люди знают, какие у нас ещё попадаются
      отцы.
      В наступившем молчании было слышно, как скрипнул табурет под Новиковым.
      — Я вас больше не задерживаю, гражданин Сидоренко. Идите и помните: повторится — не поздоровится вам, будут судить. Как
      дважды два.
      — Нет-нет Даю слово! Пойдём, Таня, — сказал Сидоренко я
      схватил дочь за руку.
      Девочка безучастным взглядом обвела комнату и вдруг остановила ожившие глаза на лице Новикова. Тот вздрогнул, испуганно отодвинулся, невпопад пробормотал: «Извиняюсь...»
      — Идите, идите, — поторопил Петров.
      Сидоренко тоже вдруг заспешил. Но, уходя, не забыл попросить:
      — Вы уж, товарищ лейтенант, пожалуйста, не сообщайте ничего на службу. '
      Петров подождал, пока отец с дочерью вышли, вернулся за стол и сказал Новикову:
      — Ну, теперь ваша очередь. Простите, что заставил ждать.
      — Ничего, ничего, товарищ начальник... — Новиков мял лежащую на коленях форменную фуражку. Пальцы его вздрагивали.
      Петров, казалось, не замечал настроения посетителя. Он очень долго протирал очки — сначала носовым платком, затем кусочком замши; потом перебирал какие-то бумаги на столе. Тишина в комнате становилась гнетущей.
      Наконец он сказал:
      — Жалуются на вашего сына: говорят, болтается по улицам чёрт знает с кем, пропускает уроки в школе. А жаль. Ведь ваш Фёдор любознательный, даже талантливый мальчик. У него способности к электротехнике. Конечно, это не дело — портить хорошие вещи, например дорогую куклу. Но и мальчика надо понять, направить его. Вот я и решил поговорить с вами.
      Новиков поднял голову и недоверчиво глянул на лейтенанта. Но лицо у того было спокойно, глаза смотрели прямо.
      — Я потолковал с одним товарищем; он руководит кружком юных электриков в Доме пионеров нашего района. Согласен взять Федю в кружок — пусть ходит, занимается. Кто знает, может быть, наступит время, и вы станете гордиться сыном. Как вы думаете?
      — Да я что... Я, извиняюсь, рад. — Новиков упорно избегал встречаться глазами с Петровым.
      А тот словно не замечал этого.
      — Простите, вы, кажется, работаете начальником отделения связи? Работа ответственная; наверно, отдаёте ей много времени, пользуетесь у сотрудников авторитетом? Это хорошо. — Петрову на-
      конец удалось поймать взгляд Новикова. — Так берегите вашего сына. У него сейчас переломный возраст, — легко попасть под дурное влияние. Ему необходимо спокойно проучиться в школе ещё год хотя бы. А потом он сможет поступить в ремесленное училище, и мальчик войдёт в колею. Вот всё, что я вам хотел сказать.
      Петров встал. Новиков тоже поднялся с табурета. Он помялся и вдруг подозрительно спросил:
      — А этот, как его... Вы и вправду не будете сообщать к нему на службу?
      — Вы про этого мерзавца Сидоренко спрашиваете? Если он не изменит отношения к дочери, обязательно сообщу, и не только на службу. Напишу статью в газету и фотографию его вывесим в витрине народных дружинников. Как раз его тут недавно ребята из пионерского форпоста сфотографировали.
      Новиков испуганно моргнул, побледнел. Хотел было ещё о чём-то спросить, но не решился. Только пробормотал:
      — До свиданья, товарищ лейтенант... — и как-то боком, неловко выскользнул из комнаты.
      Петров постоял у окна, пока Новиков не скрылся под аркой ворот, потом вернулся к столу, не присаживаясь, снял телефонную трубку.
      — Форпост? Здравствуй, Игорь. Ну, всё хорошо. Поднимись к Гореловым и скажи Феде, пусть спокойно идёт домой. Теперь можно. Только сначала подружи его с вашими ребятами.
      Окончив разговор, Петров вышел в коридор и запер «Детскую комнату». Весело пощёлкивая на ходу пальцами, он поднялся во второй этаж и открыл дверь с табличкой «Начальник оперативного отдела».
      Там за письменным столом сидел мужчина в модном сером костюме. На подоконнике валялась снятая со щеки марлевая повязка, а рядом в кресле, поджав ноги в стоптанных туфлишках, устроилась девочка. Она щурила свои синие глаза и, показывая на своё платье, оживлённо говорила:
      — Уж такое старенькое — заплата на заплатке! Знаете, Антон Дмитриевич, мы с Нинкой Логиновой всё перерыли, пока догадались — у девчат на стройке выпросили!
      Мужчина взглянул на Петрова, усмехнулся.
      — Ну, Ваня, посидел я в шкуре Сидоренко, хватит. Чего тебе ещё от меня надо?
      — Пока ничего, Антон Дмитрич. Пойдём перекусим чего-нибудь. Смотри, сколько уж времени. А тебе, Лера Дружинина, большое спасибо. Между прочим, я слыхал от Инны Андреевны, что ты после школы собираешься подавать в театральный? По-моему, тебе это очень подходит.
     
     
      Глава одиннадцатая МАСТЕР
     
      В светлой кухне за накрытым клеёнкой столом сидели Федя Новиков и Клим с фотоаппаратом через плечо. Перед мальчиками стояли чистые стаканы, а на газовой плите постукивал крышкой чайник. Вера Васильевна в полосатом бумазейном халате возилась в углу возле открытого холодильника. Её румяное лицо выражало крайнее удивление:
      — Что с ним сделалось? Ему бы студить, а он греть начал! По-глядите-ка, всё масло растаяло.
      Федя привстал несмело.
      — Можно, я починю?
      — А ты разве понимаешь?
      Федя оживился,
      — Он так просто испортиться не может! Видите? Вот здесь плом-бочка и здесь. Они на заводе поставлены, чтобы никто зря не ковырялся. Да и лампочка не горит. Скорее всего в проводе получилось... Можно, теть Вера?
      — Гляди не доломай.
      Вера Васильевна сняла с плиты чайник, достала из шкафчика сахар, принялась нарезать батон, колбасу. А Федя начал ощупывать электрошнур, идущий от штепселя к холодильнику.
      Клим вертелся тут же — чем бы помочь?
      — Федя, может, нам сфотографировать холодильник?
      — Это ещё зачем?
      — Ну... Крупно увеличим, найдём повреждение.
      — Да я и так нашёл. Гляди, оплётка цела, а провод в серединке лопнул. Давай ножницы!
      Клим метнулся в комнату, принёс ножницы. Федя быстро и ловко сделал всё, что полагалось.
      — Можно теперь, я включу, Федя?
      — Давай.
      Клим с опаской сунул вилку в штепсельную розетку. Лампочка в холодильнике зажглась.
      — Вот здорово, мама!
      Вера Васильевна взъерошила Федины светлые волосы, подтолкнула его к столу.
      — А ты, однако, мастер. Спасибо. Теперь монтёра вызывать не надо.
      — Теть Вера, может, ещё чего починить? Может, пробки барахлят или радио?
      — Полно тебе. Садись чай пить, бери хлеб, колбасу. Да не стесняйся, ты сейчас это честно заработал.
      Федя вздрогнул, а Вера Васильевна прикусила свою яркую губу. «Дура безмозглая!» — обругала она мысленно себя. Разливая по стаканам чай, быстро заговорила, стараясь рассеять неловкость.
      — Да... Так на чём мы остановились? Про кого я вам начала рассказывать?
      — Про шофёра, мама. Как его в прошлом году привезли к вам в больницу, на нервной почве. Он испугался, да?
      — Нет, Климочка, не испугался. Он был очень смелый человек. С ним произошло нервное потрясение. Этого шофёра вызвали с его пожарной лестницей на одно строительство. Там у сварщика лопнуло предохранительное приспособление на поясе, но он зацепился курткой за какой-то выступ и повис. Понимаете, ребята, высоко над землёй!..
      Ну вот, пожарные примчались, подняли свою лестницу — и, оказывается, она не достаёт, метра, что ли, не хватало. Тогда шофёр взял деревянную лесенку — рабочие дали её, — полез наверх, приспособил как-то эту лесенку к пожарной и держал руками, пока пожарник снимал сварщика. Этот шофёр не был верхолазом, его дело — управлять машиной. А тут он стоял на большой высоте на конце лестницы — она ещё раскачивается, — представляете? — и знал, что от него зависит жизнь двух людей. Какие нервы иметь надо!
      Мальчики слушали с горящими глазами, напряжённо; чай в стаканах остывал.
      Федя вдруг спросил:
      — А этот шофёр, тётя Вера, такой худой, в синей фуражке, да?
      — Ну, уж этого я не знаю. Вот фамилию его помню — Лыков.
      В коридоре звякнул два раза колокольчик. Клим побежал открывать. Из прихожей донёсся его чёткий голос:
      — Разрешите доложить, товарищ начальник форпоста, Федя находится под моей охраной. Происшествий никаких нет, только холодильник забарахлил, да мы его починили... Игорь, я на пустыре за лесным складом высмотрел одно место. Там крышки должны быть!
      — Молодец! — сказал Игорь, входя в кухню. — Здравствуйте, Вера Васильевна. Здорово, Федя!
      — Здравствуй, Игорек. Садись с нами чай пить.
      — Спасибо, не могу. Я только на минуту — вот за ним.
      Федя с готовностью встал, подтянул свой солдатский ремень,
      преданными глазами посмотрел на Игоря. Даже не спросил, куда и зачем идти.
     
     
      Глава двенадцатая ПАРАДОКС
     
      — Что же мне — теперь совсем не сочинять стихи, что ли?
      — Ну уж это твоё дело, смотри сам.
      — Послушай, Славка, будь я проклят! Вовсе не такое плохое это стихотворенье: «Нас трое, но грудью одною мы дышим...» Помоги его поправить, а?
      Славка сделал скучное лицо, зевнул. В помещение форпоста вошли девочки.
      — А где Игорь? — спросила Лера.
      Она уже успела переодеться; на ней были красные туфли, синее платье и шерстяная кофточка. Славка даже старался не смотреть в сторону Леры, такой она показалась ему красивой.
      Нинка тоже разрядилась: надела плиссированную юбку, прицепила на косу бант. Под мышкой она держала какой-то пакет. Оття-
      нув двумя пальцами кончик юбки, Нинка так и завертелась, чтобы показать, сколько на ней складок. Но Симка не обратил на это никакого внимания: у него было совсем другое в голове.
      — Послушайте, девчата, воздействуйте на него! Пусть он поправит моё стихотворенье. Что тут такого? Каждый поэт имел своего редактора. Даже А. С. Пушкина редактировал В. А. Жуковский.
      — Никогда он его не редактировал. Просто они соревновались. И, между прочим, В. А. восхищался стихами А. С., а я твоими при всём желании восхищаться не могу.
      — Неправда! — вступилась Нинка. — Нечего тебе задаваться, профессор. У Симы есть абсолютно хорошие стихи.
      — Какие же хорошие? Может эти, например?
      Славка встал в позу и продекламировал, подвывая в конце каждой строки:
      Там, где набережных грани-ит Поступь пушкинскую храни-ит.
      Хорошо с тобой, Нина, гуля-ать И стихи его повторя-ать...
      Симка шагнул к Славке, сжал кулаки, но Нинка взглядом усмирила его. Сама она нисколько не смутилась. Наоборот, ещё тряхнула бантом.
      — Да, эти. А что же в них плохого?
      — Действительно, почему бы тебе не помочь Симке? — спросила Лера. — Ведь ты же редактор школьной стенгазеты, Славик.
      Славка сразу сдался.
      — Хорошо, давайте попробуем. Только предупреждаю: это Сим-кино «одногрудое» стихотворение... — Он сосредоточенно погрыз ноготь большого пальца. — Ну, оно что-то вроде необратимого процесса: можно подправить, подчистить, заменить строчку, наконец, но сделать так, чтобы оно чувства добрые лирой пробуждало, — это невозможно. Это...
      — Ладно, ближе к делу, — прервала Нинка.
      Славка пожал плечами.
      — Пожалуйста. Берём первую строчку: «Нас трое, но грудью одною мы дышим». Почему трое? Нас же много.
      — Ну, значит, так и надо написать, — снова вмешалась Нинка: «Нас много, но грудью одною мы дышим». Очень хорошо получается! Давай вторую строчку: «Не лёгок наш путь и не прост».
      — Пожалуйста. Но здесь я не знаю, что и делать. «Не прост» взято явно для рифмы, вопреки смыслу. Ведь нам никто не мешает. Наоборот, все помогают — Инна Андреевна, Петров и даже Климкина мама. Выходит, что наш путь очень ясен и прост...
      — Ну, значит, так и надо написать! — с торжеством воскликнула Нинка. — И опять хорошо получается:
      Нас много, но грудью одною мы дышим,
      Наш путь очень ясен и прост...
      — Постойте, у меня идея! — вмешалась Лера. — Ведь наступает знаменательная дата. Давайте все вместе напишем стихи к двадцать девятому сентября.
      — Правильно!
      — Молодец, Лера!
      — Давайте бумагу, карандаш!
      Ребята сразу воодушевились, сблизили головы над тетрадкой.
      Дверь раскрылась. Вошли Игорь и с ним Федя. Федя задержался на пороге, несмело оглядел ребят. Но Игорь легонько подтолкнул его вперёд.
      — Знакомься, Федя. Это — Лера Дружинина, а это — Нина Логинова. Остальных ты знаешь. Кстати, Нинка, ты выполнила задание?
      — Ещё бы! Целый вечер вчера возилась. Даже запасные сделала.
      Нинка развернула пакет. В нём оказались голубые повязки с нашитыми из белых тесёмок буквами ПФ, что означало «пионерский форпост».
      Повязки мгновенно расхватали, обернули их вокруг правой руки. Все, кроме Феди.
      Наступило неловкое молчание.
      — Бери и ты, Федя, — неуверенно сказала Нинка.
      Но Лера одёрнула её.
      — Погоди! А понимает ли Федя, что значит стать членом пионерского форпоста?
      Федя ответил негромко, но твёрдо:
      — Я больше не буду. Никогда не буду... воровать.
      — Пусть он кровью поклянётся! Будь я...
      — Отстань ты, Симка, со своей кровью, — сердито перебил Игорь. — Здесь не до глупостей. Надо говорить по-серьёзному. Кто хочет, ребята?
      Лера посмотрела на Славку, но тот пробормотал насмешливо:
      — Оказывается, не так уж ясен и прост наш путь, — и отвернулся к окну, задумчиво грызя ноготь.
      Симка и Нина усиленно зашептались. Игорь ждал.
      Тогда Лера сказала:
      — Я буду говорить прямо. Не обижайся, Федя. Или обижайся, как хочешь. Но твои поступки... Ну, ты сам понимаешь. В общем, ребята, нельзя. Мы пока ещё не имеем права принять его!
      Славка резко повернулся. Федя стоял отдельно от всех и, опустив голову, теребил конец солдатского ремня.
      — Интересное дело, Лера...
      Ведь ты же сама боролась за Федю, правда? И вдруг — не принимать. Значит, пусть опять болтается в одиночку, начинает всё сначала? — Славка развёл руками. — Парадокс какой-то получается!
      — А если он сорвётся, опозорит форпост, что тогда? Ты можешь поручиться за него?
      — Что такое «парадокс», Сима? —шёпотом спросила Нинка.
      — Это, это... это...
      — Не надо ломать голову, — сказал Игорь. — Я тоже не знаю, что означает это Славкино словечко, но я — за парадокс. — Он подошёл к Феде. — Я поручусь. Мы назначим тебе испытательный срок. И смотри у меня!.. Нинка, дай ему повязку.
     
     
      Глава тринадцатая РАВНОВЕСИЕ СИЛ
     
      Ученики встали все, как один, бесшумно и торжественно.
      — Здравствуйте, ребята. Садитесь.
      Инна Андреевна смотрит на них, потом на учительский столик. Там в пузатом глиняном кувшинчике стоит букет цветов — её любимые осенние гвоздики. Из букета выглядывает листок бумаги. Она берёт листок, улыбаясь, разворачивает, читает вслух:
      Нас много, но грудью одною мы дышим,
      И эти стнхн коллективно мы пишем;
      Мы вас с днём рожденья опять поздравляем,
      Успеха н радости в жизни желаем.
      Желаем сердечно, желаем душевно!
      Примите цветы эти, Инна Андревна!
      Примерно такая история повторяется ежегодно 29 сентября, но Инна Андреевна всё равно растрогана. Она прячет лицо в гвоздиках, мечтательно говорит:
      — А я помню, ребята, как вы меня поздравляли во втором классе. Сима Воронов тогда ещё сочинил считалку:
      Мы вас дружно поздравляли,
      Поздравленье сочиняли...
      И класс подхватывает нестройным хором:
      Целый вечер сочиняли,
      Две тетрадки исписали.
      Сочиняли — сочинили,
      Про уроки позабыли.
      Про уроки позабыли,
      Все по двойке получили.
      Раз, два, три, четыре, пять,
      Серафиму отвечать!
      Инна Андреевна смеётся. Она садится за стол, поправляет привычным движением узенькие белые манжеты на рукавах и раскрывает классный журнал.
      — Вот и посчитались. Получилось, что отвечать Воронову. Иди же, Серафим.
      Симка плетётся к доске. Долго вытирает её. Наконец берёт мел.
      — Итак, на прошлом уроке мы установили: если на тело действуют несколько сил, то может случиться, что они вместе не изменят его скорость, то есть не вызовут ускорения. Такой случай называется... Ну?..
      — Равновесием сил, — неуверенно отвечает Симка.
      — Молодец, Серафим. Вот и напиши формулу, приведи пример.
      В классе тихо. Через приоткрытое окно доносится с улицы шипение троллейбуса, потом гудок буксира с Невы. Инна Андреевна ждёт.
      — Ну, что же ты? Положи тряпку на место. Доска же совершенно чистая. Итак?
      Симка переступает с ноги на ногу, оглядывается на сидящую ближе всех Леру. Но та смотрит куда-то в сторону.
      Инна Андреевна огорчённо одёргивает свои белые манжеты.
      — Не знаешь. Ну, садись, пусть другие отвечают. Нина Логинова, иди к доске.
      Нинка встаёт, но из-за парты не выходит. Она стоит вся красная, как букет гвоздики.
      Инна Андреевна мрачнеет.
      — Как!.. И ты не приготовила домашнего задания?
      Нинка молчит. Краснеть дальше уж некуда, похоже на то, что она сейчас разревётся.
      — Ну, а ты, Соломин?
      Игорь тоже не знает урока. Но он не мнётся, как Симка, а прямо говорит об этом Инне Андреевне, хотя ему должно быть стыднее всех, ведь он начальник форпоста.
      — Кажется, я начинаю понимать, в чём здесь дело. Леру Дружинину спрашивать, как видно, тоже незачем. Но ты, Вячеслав, ты, надеюсь, приготовил задание?
      Первый ученик стоит длинный и тощий, неловко ссутулив плечи. Он усердно грызёт ноготь большого пальца, смотрит на учительницу, на ребят и в конце концов решительно заявляет:
      — Извините, Инна Андреевна, я не могу отвечать.
      — Так... — Инна Андреевна отодвигает от себя на край стола глиняный кувшинчик таким движением, словно это не её любимые цветы, а пучок крапивы.
      Как хорошо начался этот день, и вот, пожалуйста! Контакт доверия и дружбы нарушен. Между учениками и учительницей физики проскочила искра, как между электродами индукционной катушки. Сейчас будет разнос.
      Но разноса не последовало. Инна Андреевна спрашивает совершенно спокойно, только немножко сухо:
      — Что нужно сделать, чтобы проверить правильность гипотезы?
      Ребята оживились — обыкновенный вопрос! Неужели Инна
      Андреевна простила и продолжает урок? Симка поспешно поднял руку, обрадовался: наконец-то он сумеет блеснуть.
      — Надо поставить опыт.
      — Вот и поставим. — Инна Андреевна скользит глазами по рядам учеников и останавливает взгляд на девочке с огромным капро-
      новым бантом в кудрявых волосах. — Рита Галкина, ты, кажется, не принимаешь участия в делах форпоста?
      — Нет, Инна Андреевна. Мама не позволяет...
      — А ты приготовила домашнее задание?
      — Да, Инна Андреевна. Идти к доске?
      — Не надо. Я верю тебе, Рита. Садись. И ты садись, Воронов.
      Симка глупо открыл рот и сел. А Инна Андреевна встала.
      В классе наступила зловещая тишина.
      Но разноса всё-таки не последовало. Инна Андреевна заговорила ровно и отчётливо, словно она продолжала вести обычный урок.
      — Физика, как и всё, что мы изучаем в школе, не есть наука сама по себе. Она была бы мёртвой, если б мы её оторвали от жизни. Этого делать нельзя. В жизни тоже необходимо равновесие сил. Я не буду напоминать вам, как распределяли своё время и силы Владимир Ильич, Ломоносов, Дзержинский, Горький. Вы сами отлично знаете, как эти люди работали, как умели сделать за день многое и ничего не забыть. Приведу один простой пример. В нашем районе на Судостроительном заводе есть бригадир кузнечного цеха — товарищ Бондаренко. Ежедневно он выполняет свою главную обязанность — работает. Кроме того, Бондаренко — гроза всех хулиганов и других бездельников, мешающих людям жить, потому что он является начальником районного штаба народной дружины. А ещё Бондаренко ведёт два раза в неделю кружок молодых кузнецов, повышает их квалификацию.
      Инна Андреевна помолчала. Класс слушал внимательно, насторожённо.
      — Теперь представьте себе, что в одно прекрасное утро Бондаренко приходит на завод и вдруг не знает, как правильно расставить своих рабочих, кому дать какую операцию, за что взяться самому; ведь дневное задание бригады нужно предварительно изучить, тщательно продумать и подготовиться, чтобы перевыполнить норму. А иначе какая же это коммунистическая бригада? Или, скажем, пришёл Бондаренко вести кружок, но не подготовился дома к занятиям... Может ли служить оправданием то, что он накануне хорошо потрудился в народной дружине? Да и вообще, может ли быть дружинником человек, который не выполнил план на производстве или сорвал занятия кружка? Я тебя спрашиваю, Игорь Соломин.
      Игорь стоял молча — чего говорить, когда учительница кругом права? Эх, как скверно всё получилось! А Славка тоже хорош. Не мог хоть он выучить урок! Выручил бы всех, а то...
      — Так вот, товарищи, нам по программе пора изучать условия равновесия тел на наклонной плоскости...
      Неожиданно Инна Андреевна повернулась к доске, взяла мел и принялась чертить, поясняя:
      — Одну силу Р можно заменить двумя силами, где против силы Г1, скатывающей тело по наклонной плоскости, будет действовать сила Г2, удерживающая его...
      Застучали крышки парт, зашелестели тетради.
      — Не надо пока записывать. Мы это потом разберём как следует. — Инна Андреевна повернулась и внимательно оглядела весь класс. — Я думаю, участвовать в рейдах форпоста надо не всем сразу. Если поразмыслить, рассчитать свои силы, то что-нибудь обязательно придумаете. Можно, например, так: сегодня дежурит одно звено, скажем, из двух человек, завтра другое, и так далее. Тогда останется время и для приготовления уроков. А если не будет равновесия сил, то ваша работа в форпосте окажется наклонной плоскостью, по которой можно скатиться к двойкам. Как ты считаешь, Соломин?
      Игорь встал весь красный, не хуже Нинки Логиновой. К счастью, тут раздался звонок.
      — Больше так никогда не будет, Инна Андреевна...
      Но Инна Андреевна даже не улыбнулась, как всегда, на прощанье. Просто взяла со стола журнал и вышла из класса.
      Что тут началось! Все заспорили, зашумели. Какая обида! День начался так хорошо, а теперь всё испорчено. Больше всех ругали Славку: не мог выучить урок!
      — Хоть бы один из всех ответил. Всё же не так было бы позорно! — в сердцах воскликнула Лера. — Не сумел объяснить какое-то равновесие сил. А ещё профессором называется!
      И тут Славка первый раз в жизни нагрубил Лере.
      — Дура! — сказал он и схватил мел. — Смотри: вот груз висит на верёвке. На него действует сила Р, притягивает его к земле, но груз не падает. Это происходит потому, что на него действует две силы, понимаешь? Сила Р тянет груз вниз, а натянутая верёвка с такой же силой Q — вверх. В результате действия этих сил груз остаётся в состоянии покоя, ускорение его равно нулю.
      И Славка, кроша о доску мел, со стуком написал формулу.
      Все так и ахнули, вот это номер!
      — Чего же ты не пошёл отвечать? — растерянно спросила Лера.
      — Что ж, ты хотела, чтобы я один оказался пай-мальчиком, получил пятёрку? А вам всем — колы? Если б меня первым вызвали, — другое дело...
      В наступившей тишине кто-то сзади негромко кашлянул.
      Все повернули головы. В дверях стояла Инна Андреевна.
      — Я забыла свои цветы.
      Больше она ничего не сказала. Взяла со стола букет и пошла к дверям.
      Но Симка Воронов потом клялся, что, нюхая на ходу гвоздики, учительница улыбалась.
     
     
      Глава четырнадцатая КУДА ЗАЛЕТЕЛ ЗМЕЙ
     
      Ещё утром было пасмурно, как глубокой осенью. А сейчас, когда ребята вышли из школы, — даже не верится, на небе ни облачка, в воздухе тихо и тепло. Купол Исаакиевского собора блестит, будто его только что надраили; стёкла магазинов и трамваев тоже блестят на солнце. Весь противоположный берег Невы отражается в воде. Стрела плавучего крана движется вкруговую; издали видно, как ока выволакивает из баржи связки досок. На стене соседнего дома висит кровельщик на верёвке: меняет водосточную трубу; он работает ловко и бесстрашно, перекидывается шутками со стоящим внизу напарником и покуривает, словно сидит за столом у себя дома, а не болтается высоко над улицей.
      Симка сказал:
      — Ты бы тоже так смог, Ига?
      Пионеры постояли, полюбовались, как работает кровельщик, и двинулись вдоль улицы. Впереди идёт Симка. Он так и вертит головой, — нет ли где какого происшествия? Нинка то и дело ощупывает складки на своей плиссированной юбке, проверяет, не смялись ли. Лера смеётся. Видно, Славка рассказывает ей что-то интересное, а Федя шагает плечо в плечо с Игорем и всё время посматривает на свой правый рукав. Прохожие оборачиваются: что это за такие повязки у ребят?
      Какая-то девчонка перебежала с противоположного тротуара, подскочила к Симке.
      — А что это у тебя за буквы — пе фе?
      — А ты зачем перебегаешь улицу под самым носом у троллейбуса? Вот вырву у тебя печёнку!
      Девочка шарахается прочь. Лера сердито говорит Симке:
      — Ты дискредитируешь наш патруль. Разве так надо?
      На пустыре за лесным складом мальчишка пускает змея. Бумажный ромбик парит над штабелями брёвен, над дровяными сараюшками и железными гаражами. Мальчик стоит, задрав голову, и осторожно наматывает нитку на деревяшку, не даёт змею подняться слишком высоко.
      — Это Митька Рыжков с нашего двора. У него отец водку пьёт, — говорит Федя.
      Пионеры идут, не задерживаясь, приближаются к шумному перекрёстку. Митя Рыжков смотрит им вслед; он узнал Федю Новикова. Что за компания с ним? Что за повязки? Догнать ребят, что ли?..
      От резкого движения нитка лопнула, змей взмыл вверх, закувыр-
      кался в воздухе и упал за дальним штабелем брёвен. Митя поспешил туда, прыгая на бегу через горки битого кирпича и кучи мусора.
      Змей угодил прямо в большую ржавую лужу; он совсем размок; куда его теперь?
      Возле штабеля брёвен сидели трое парней. Митя подошёл. На положенной на четыре кирпича фанерке валялись карты вперемежку с монетами и мятыми рублями.
      Один парень, лениво зевая, спросил у Мити:
      — Ну, потонула твоя авиация? Что теперь будешь делать?
      — Можно, я посмотрю, как вы играете?
      Другой парень, остроносый, в клетчатой кепке, внимательно оглядел Митю, улыбнулся ему, оскалив мелкие белые зубы.
      — Факт, можно. А хочешь — садись. — И подмигнул своим партнёрам. — Нам как раз четвёртого для компании не хватает.
      — У меня нет денег.
      — Ништо, одолжу. — И остроносый тут же отделил от своей кучи горстку мелочи. — Бери.
      — Да я не умею.
      — Чего тут уметь? Научим.
      Началась игра. Действительно, чего тут уметь? Бери карту — одну, другую, пока двадцать одно очко не наберёшь. И даже семнадцать или, там, девятнадцать, всё равно считается выиграл, если у другого меньше.
      Митя легко выигрывал. У его партнёров всё перебор получался, их деньги постепенно переходили в Митину кучку. Он даже вспотел от радости, начал лихорадочно подсчитывать: сколько же можно будет всего накупить?.. А потом и не заметил, как сразу всё проиграл.
      Но остроносый дал ещё денег — бери, мол, бери, свои люди, сочтёмся. Митя разгорячился; по спине бегали мурашки. И всё ему казалось: вот-вот ещё немного, ещё одну карту взять, и он обязательно отыграется.
      Один из парней вдруг бросил карты.
      — Хватит. Надо посчитаться.
      Посчитались. И вышло, что Митя Рыжков проиграл десять рублей. Десять!.. Да у него таких денег ещё никогда не бывало.
      Остроносый молчал. Зато его дружки потребовали:
      — Давай, Митенька, расплачивайся.
      — У меня нет. Я же говорил...
      — Говорил, говорил! Это тебе не змея пускать. Нет денег, снимай ботинки. Ну!
      Они угрожающе подступили к Мите. Один уже взял его за ворот, но тут вмешался остроносый.
      — Эй ты, убери руки. Я звал Митяя в игру, я за него и отвечу.—
      Он сгрёб с фанерки все свои деньги швырнул их парням. — Заткните глотки, акулы. Пойдём, Митяй, ну их к чёрту!
      Парни сразу отступились.
      — Нам-то что, — примирительно сказал один.
      А второй ядовито усмехнулся и подмигнул остроносому.
      — Вот только чем он тебе отдавать будет?
      «Да, чем?..» Митя тревожно посмотрел на своего нового друга. Но тот успокоил:
      — Ништо. Я научу как добыть гроши. И со мной рассчитаешься, и тебе ещё останется. Пошли.
      Он крепко сжал Митино плечо и продолжал доверительно:
      — В нашем деле, Митяй, трусить нельзя, но опасаться сам бог
      велел. Особенно дружинников и милиции. Милиционер есть наш самый главный враг. Запомни.
      Они не заметили мальчика, копающегося на свалке. Зато мальчик обратил на них внимание. Он поднял голову и посмотрел им вслед удивлённо: милиционер — самый главный враг? Это про таких, как Иван Сергеевич? Нет, тут что-то не так! Опасаться милиционеров могут только гады. А вдруг это шпион?..
      Мальчик быстро рассовал по карманам найденные на свалке консервные крышки и, пригибаясь к земле, помчался наперерез уходящим, придерживая рукой на бегу фотоаппарат.
      Хорошо, что на пустыре за лесным складом так много надёжных укрытий. Теперь-то и пригодятся лагерные навыки, четвёртое умение второй ступени: маскироваться на пересечённой местности... Вот
      здесь — удобное место, лучше и не придумаешь! И новая плёнка как раз заряжена. Мальчик снял с плеча фотоаппарат, навёл объектив в узкий просвет между двумя сарайчиками, отвёл затвор и затаился, прильнув к глазку видоискателя. Отлично виден кусочек дороги, сейчас по ней пройдут парень в клетчатой кепке и мальчишка. Вот уже их шаги скрипят по щебёнке.
      — Что-то щёлкнуло... — настороженно сказал остроносый.
      Митя тоскливо огляделся. Солнце освещало безлюдный пустырь.
      Вокруг стояла тишина, лишь ветерок позванивал листом ржавого железа на крыше сарайчика.
      — Да нет, мне показалось. Пошли.
      Клим лежал, распластавшись по всем правилам четвёртого умения, в высокой траве за сарайчиком.
      «Я тебе покажу — показалось!» — но коленки у него дрожали.
      * * *
      А ребята всё идут по городу со своими голубыми повязками, смотрят по сторонам, ищут, где какой беспорядок, кому надо помочь. Пионерский форпост совершает сегодня свой первый рейд.
      Впереди идёт Симка Воронов. Он всё вертит головой, — нет ли где какого происшествия?
      Эх, ребята, а ведь вы прошли мимо пустыря, проглядели Митю Рыжкова...
     
     
      Глава пятнадцатая ТРЕТИЙ ВОЖАТЫЙ
     
      На Феде были новые ботинки. Они блестели и легонько поскрипывали; полинялую футболку заменила фланелевая рубашка с «молнией» и двумя карманами. За ремень были заткнуты тетрадки и книжка. Видно, Федя пришёл сюда сразу после школы.
      — А, это ты, Фёдор Новиков? Я уж думал, ты не явишься за своими инструментами. А потом, признаться, и вовсе забыл про тебя. Что ж ты делал все эти дни, где пропадал?
      — Меня в форпост приняли.
      — Да-а? — Петров как будто удивился. — Ну, ты входи, входи. Чего в дверях застрял? Ты явился очень кстати. — Он достал из ящика стола Федины плоскогубцы. — Понимаешь, что-то сделалось с моеё настольной лампой. Я сунул вилку в штепсель, а оттуда вылетела искра. Посмотри-ка, ты на эти дела мастер.
      Федя подбежал к столу, взял плоскогубцы и мгновенно развинтил вилку.
      — Ага! Видите, волоски соединились. Потому, что плохо заизо-лированы, а ещё петельки неправильно закручены.
      Петров с удовольствием наблюдал за Федей. Тот уже вытащил из кармана моточек изоляционной ленты, ножик, сделанный из обломка пилки, и гвоздь, быстро и умело зачистил концы проводов.
      — Вот смотрите, накручиваю на гвоздик конец провода. Теперь — раз! — гвоздик вынул. Видите, какая хорошая петелька! И нигде не торчит!
      Петров смотрел, как мелькают проворные пальцы мальчика. А сам Федя оживлён, заинтересован; изменился он, однако, за эти дни.
      — А хочешь, я устрою тебя в кружок, где ребята делают электрические звонки, разные приборы? Чинят утюги, плитки. Там даже есть модель турбины, как на Братской ГЭС.
      Федя оторвался от работы.
      — Правда, Иван Сергеевич?
      — Правда. — Петров взял Федю за локти и придвинул к себе. — И не надо будет тебе тогда дырявить куклам головы, а главное — бросишь болтаться по улицам с подлецами, которые учат тебя воровать.
      Федя вздрогнул. Выражение тоски появилось в его глазах. Петров встал, прошёлся по комнате.
      — Слушай, я тебе историю расскажу. В одном суде разбиралось дело: судили мерзавца, который заставлял ребят воровать. Этот тип присматривался на улице к мальчикам. Видит, что парнишка чем-то недоволен, обижен, посочувствует, задурит голову, наобещает с три короба, залезет* можно сказать, в душу. Много он ребят покалечил, а поймать его было невозможно, потому что сам он не воровал. Если мальчика схватят, уходил, а если кража удавалась, большую часть денег забирал себе. Это уж как дважды два. — Петров опять заходил по комнате. — Но всё же нашёлся один мальчик, который не поддавался на уговоры и отказался воровать. Тогда этот бандит ударил мальчика ножом...
      Петров оборвал рассказ, посмотрел на Федю. Глаза у того были широко раскрыты, лицо побледнело.
      — Что же с тем мальчиком стало?
      — Он умер в больнице... Но перед смертью успел рассказать всё, и бандита поймали. На суд собралось много народа; это были родители пострадавших ребят. Они требовали самого сурового наказания. — Петров провёл рукой по волосам, вздохнул. — А в первом ряду сидел студент педагогического техникума, и душа у него горела, потому что убитый мальчик был младшим братом этого студента. Вот тогда студент и дал себе слово поступить "в милицию и бороться за ребят, чтобы не калечили им жизнь...
      Федя схватил лейтенанта за рукав.
      — Я расскажу, расскажу, Иван Сергеевич! Он от меня отстать не хочет. Вчера грозился...
      Петров наклонился к Феде, посмотрел ему в глаза, спросил прямо:
      — Это тот остроносый, в клетчатой кепке? Ты за ним пошёл, когда я отпустил тебя в прошлый раз?
      — Да... Он теперь ходит с Митькой Рыжковым с нашего двора. Я хотел своим форпостовцам рассказать, да побоялся: он ведь их порезать может. Я не за инструментами пришёл, а чтобы вам всё открыть... Честное пионерское! Пойдёмте вместе к ребятам, у нас сегодня как раз сбор форпоста, они меня наверное ждут...
      — Погоди, Федя. Здесь есть начальник оперативного отдела — Антон Дмитриевич. Надо сначала с ним потолковать, а потом уже пойдём к ребятам. — Петров взял Федю за подбородок. — И не дрожи. Теперь все твои страхи кончились.
      * * *
      Ребята уже действительно собрались в домике форпоста: сегодня должен решаться особо важный вопрос. Ещё в школе они долго совещались с Инной Андреевной, а потом Игорь объявил, что сразу после уроков все должны явиться в форпост без опоздания, «как часы». Климу на большой перемене было дано задание сбегать на третий этаж в шестой «А», известить Федю. А Феди всё нет.
      — Где дисциплина? Форменное безобразие! — кипятилась Лера.
      Славка смотрел на неё и думал: «Сейчас ей сказать, что ли?»
      Но тут Игорь постучал карандашом по чернильнице.
      — Хватит тебе, Лера. Начнём пока без Феди. Ближе к делу, ребята. Значит, насчёт вожатого мы решили...
      Но ближе к делу не получилось. Неожиданно в форпост вошла молодая женщина — светловолосая, светлоглазая, очень красивая.
      «И всё-таки Лера красивее», — успел подумать Славка.
      — Здравствуйте, товарищи. Мне посоветовали обратиться к вам. Можно?
      — Ясно, можно. А по какому вопросу? — важно спросил Симка.
      — А можно мне сначала сесть? — спросила женщина. — Я, видите ли, администратор кинотеатра...
      — Садитесь, садитесь! — закричал Симка и с грохотом придвинул ей длинную скамейку.
      — Спасибо. Я пришла к вам с просьбой. У нас по воскресеньям на дневных сеансах бог знает что творится. Ребята носятся по фойе, толкаются, опрокидывают стулья, обижают младших, таскают в зрительный зал эскимо; потом приходится убирать горы бумаги и деревяшек. Однажды чуть не разбили трюмо. Вы, форпостовцы, смогли бы навести порядок. У вас такие замечательные голубые повязки, их уже знает весь район. Вас будут слушаться. Ну, согласны подежурить на детских сеансах?
      — И нас бесплатно пустят в кино?
      — Клим!.. — воскликнула Лера.
      Женщина улыбнулась.
      — Ничего. Это законный вопрос. — Она раскрыла лакированную сумку и достала несколько плотных зелёных бумажек. — Это пропуска. Приготовлены специально для вас.
      — А откуда вы узнали про нас? — удивлённо спросил Игорь.
      — От Инны Андреевны. Мы подруги. Она мне даже рассказала, что среди вас есть поэт.
      — Конечно, есть, — гордо сказала Нинка.
      — Вот пусть и сочинит стихи для ребят. А наш художник их красиво перепишет и повесит в фойе.
      Симка сразу загорелся. Нацелился глазами в потолок, задумался, прижмурился и вдруг выпалил:
      — Есть! Такие годятся?
      Не порти мебель, не бей трюмо,
      Не таскай в зрительный зал эскимо!
      Администраторша от души расхохоталась.
      — А я их сфотографирую, нарушителей! — торжествующе закричал Клим и вдруг спохватился, таинственно зашептал Игорю в ухо: — Я на пустыре сфотографировал шпиона. Сегодня отпечатаю.
      — Шпиона? — недоверчиво переспросил Игорь — Ну, ладно., ты мне потом всё расскажешь. Сейчас надо разобраться с пропусками.
      Клим опять спохватился.
      — А на меня есть пропуск, тётя?
      во
      — Конечно. Эти пропуска ваш начальник Игорь Соломин будет выдавать по очереди тем, кто пойдёт дежурить. Возьмите, Игорь. Значит, договорились? Жду вас в воскресенье к девяти часам утра.
      Женщина ушла. Её неожиданный приход был как подарок. Шутка ли сказать, можно каждое воскресенье ходить в кино, прямо через контроль, с почётом* Вот они лежат на столе — зелёные пропуска.
      Пионеры принялись рассматривать зелёные картонки. Славка улучил минуту, решился, тем более, что Лера случайно сама подошла к нему. «Сейчас или никогда!» Стараясь держаться как можно небрежнее, он сказал:
      — Есть два билета... Пропуска ведь только по воскресеньям, а я взял на сегодня. Идёт фильм — балет «Лебединое озеро». Может, пойдём?.. — голос его вдруг некстати дрогнул.
      Но Лера ничего не заметила. Бывает, она задаётся, а сейчас и не подумала. Только спросила:
      — А на сколько?
      — На восемь сорок...
      — Поздновато. Ну да ничего, нас всё равно пропустят. Мы ведь с тобой долговязые. Правда, Славик? — И засмеялась.
      Фу... Вот и сошло. Славка вздохнул с облегчением. Совсем ещё недавно всё было просто: «Пошли в кино, Лерка?» — «Пошли,
      Славка!» — и никаких гвоздей. А с восьмого класса будто что-то перевернулось. Лера теперь вся какая-то...
      Игорь опять стучит карандашом по чернильнице.
      — Ближе к делу! Так, значит, мы твёрдо решили...
      Нет, видно, Игорю не удастся сегодня провести сбор. Снова кто-то открывает дверь.
      Но теперь уже пришли свои — Иван Сергеевич и Федя.
      Игорь радостно воскликнул:
      — Как хорошо, что вы пришли именно сейчас, Иван Сергеевич!
      — А что случилось?
      — А то, что мы решили: вы должны стать нашим пионервожатым!
      — Как?.. Третьим?..
      — Да! Ну и что же? Это совершенно необходимо, Иван Сергеевич. Мы к вам привыкли, мы вас просим... Нинка, чего же ты ждёшь? Ну!
      Нинка выхватила из портфеля новенький красный галстук.
      — Лера, ты самая высокая, давай!..
      И Лера, встав на цыпочки, быстро заарканила галстуком Ивана Сергеевича.
      Именно заарканила, потому что лейтенант здорово растерялся.
      А пионеры тесно стояли вокруг и смотрели на него весело и преданно.
      — Так... — сказал наконец Иван Сергеевич. — Не будем произносить лишних слов. Время не ждёт. Садитесь, форпостовцы. Приступаем к разработке операции, которая условно будет называться «Клетчатая кепка».
     
     
      Глава шестнадцатая ЦЕПОЧКА
     
      После кино Слава провожал Леру домой. И это было так удивительно — идти вдвоём по затихающей улице и не спорить, не толкаться, а разговаривать обо всём на свете. Ва-ле-ри-я... Валерия! Какое звучное имя!..
      Они подошли к Лериному дому. Как? Уже? Нет, это совершенно невозможно — расстаться сейчас...
      — Послушай, Лера, давай немножко погуляем. Ведь ещё только десять! Смотри, какая погода. Только до Невы дойдём и обратно.
      Лера подумала чуть-чуть.
      — Хорошо. Но я должна сказать маме, а то она забеспокоится. Ты постой здесь, я быстро.
      Она убежала. А Славка встал у ворот, как часовой.
      За аркой в глубине двора темнел садик, и в нём маленький домишко — форпост. Тот самый форпост, который так сдружил его с ребятами, с Лерой... то есть с Валерией.
      Мимо прогремел самосвал с углём; с перекрёстка доносилось мерное постукиванье трамвайных колёс. Над самой Славкиной головой в окне первого этажа горел слабый свет, через открытую форточку было слышно, как кто-то мурлычет песенку, укачивает ребёнка. Город затихал. Неужели это тот самый город, где когда-то, ещё до школы, до форпоста жил Славка и не знал ни Леры, ни Игоря, ни даже маленького Клима? А теперь все они связаны одной цепочкой, не только в переносном смысле, но и в прямом: ведь если необходим экстренный сбор, то Славка звонит коротышке Климу, а тот передаёт дальше...
      В конце улицы появились двое парней. Они шли в обнимку и горланили нескладную песню — фальшиво, хриплыми голосами, которые так портили этот тихий задумчивый вечер, как если бы, например, в «Лебедином озере» Одетта и принц вдруг начали бы танцевать румбу.
      Парни приблизились, горланя во весь голос. Окно над Славкиной головой раскрылось.
      — Что же вы делаете, бездельники? Только-только укачала ребёнка, а вы...
      Парни ответили женщине бранью. Мало того, один ещё засунул пальцы в рот и принялся пронзительно свистеть.
      В доме пооткрывались окна, раздались возмущённые возгласы, а хулиганы продолжали сыпать отборной руганью.
      Сейчас вернётся Лера и услышит эти грязные слова. Этого нельзя допустить. Просто невозможно!..
      Славка втиснулся между парнями, начал их уговаривать и повёл прочь от дома. К его удивлению, они не тронули его и вообще не стали сопротивляться. Может, спьяна даже не заметили, что между ними влез третий. Славка вёл их, обняв за плечи; всех троих кидало от стены дома к краю тротуара и обратно. А вдогонку неслось:
      — Скандалисты, хамы! Чего смотрит милиция?
      Только бы довести их до угла, а там пусть катятся сами, — ещё Леру прозеваешь...
      Вдруг за спиной раздались быстрые шаги. Славку и его «дружков» окружили люди с квадратными значками на пиджаках.
      — Постойте! Я же ни при чём! — крикнул Славка и попробовал вырваться, но рыжий дядька в кожанке держал его, как клещами.
      — Пойдём, пойдём. Там будешь оправдываться, — хмуро сказал он. — Вот отвалят всем вам по десять суток за хулиганство.
      Славка оглянулся. Кажется, в воротах дома мелькнуло чьё-то платье. Неужели это Лера?..
      Думать — это замечательная способность человека, она отличает его от животных и от всяких неодушевлённых предметов. Но сейчас лучше бы не обладать этой способностью, потому что о чём же хорошем можно думать, когда попал в такой переплёт?
      Надо было думать, прежде чем связываться с этими пьяными болванами. А теперь... А что, если Лера видела, как его волокли по улице, будто последнего хулигана? Что она подумает?
      Мысли, одна другой досаднее, лезли Славке в голову; на душе было погано. Должно быть, на его лице всё это отражалось достаточно ясно, потому что когда его, наконец, вызвали в соседнюю комнату к рыжему дядьке, тот сказал:
      — Ишь, как тебя перевернуло, сразу шёлковый стал. А ведь ещё только десять минут у нас погостил.
      На столе возле телефонного аппарата лежали Славкины часы и деньги — всего девять копеек. А зелёный пропуск дядька держал в руке.
      — Где ж ты, Вячеслав Оболин, сыскал себе таких неподходя-
      щих дружков? Их-то мы сразу отправили куда следует, а с тобой буду разговаривать. Садись.
      Славка сел.
      Дядька строго свёл рыжие брови.
      — Ну, может быть, скажешь, как попал в такую компанию? Ведь ты, по всему видать, ещё школьник. Где твоя школа помещается?
      Славка не успел ответить — за дверью раздались пьяные выкрики, возня. Дядька на ходу бросил: «Посиди-ка»—и поспешил из комнаты.
      Славка осмотрелся. Поколебался, но всё же снял телефонную трубку и быстро набрал номер.
      — Вера Васильевна? Это Слава, извините. Клим ещё не спит? Всё равно, позовите. Мне очень нужно...
      Секунды томительного ожиданья, оглядыванье на дверь... Но вот уже в трубке знакомый голосишко:
      — Слава, это ты? Это я, Слава! Я ещё не спал, я ещё только укрылся одеялом...
      — Погоди, Клим. Понимаешь, меня притащили в штаб народной дружины. Что у моста, знаешь? Передай по цепочке. Выручайте...
      Славка едва успел положить трубку. Вернулся рыжий дядька.
      — Ещё красавцев приволокли. И сколько же оболтусов по городу шатается, портят людям жизнь.
      — Знаете что Як этим... Ну, к тем двоим никакого отношения не имею. Я их даже совсем не знаю.
      — Вот как? Не знаешь, а в обнимку разгуливаешь?
      — Это случайно вышло.
      Славка посмотрел на сидящего напротив человека. У него тяжёлые, грубые руки со следами машинного масла, лицо широкое, скуластое, глаза пристальные, но не злые; может, он всё-таки поймёт? Славка встал, словно собирался отвечать трудный урок.
      — Я... Я ждал одну девочку. А тут они. А она вот-вот выйдет. А они ругаются кошмарными словами... Я и хотел отвести их от её ворот. Понимаете? А получилось... В общем получился какой-то парадокс!
      — Как ты сказал?
      — Ну, в общем несообразие.
      Дядька усмехнулся. Подумал немножко, потом придвинул к Славке его часы и девять копеек.
      — Ну, вот что, парадокс, забирай свой капитал и иди-ка ты домой спать. Только номер школы всё-таки скажи, для всякого случая.
      Славка замялся, — зачем ему? Сообщит ещё, Инна Андреевна узнает, объясняй потом...
      Но тут дверь раскрылась. В комнату вошла Вера Васильевна, а с нею Клим. Он был в полном параде: на шее красный галстук, на рукаве голубая повязка.
      — А вы, гражданка, зачем пришли?
      Но Клим опередил свою маму:
      — А зачем вы нашего Славика захватили? Вот я пожалуюсь на вас Ивану Сергеевичу...
      Эмиль Офин 6»
      — Клим! — воскликнула Вера Васильевна. — Как ты разговариваешь?
      — Ничего не понимаю, — сказал дядька.
      А дверь опять раскрылась, и в комнату вдруг вбежали пионеры с голубыми повязками на рукавах. Симка и Федя сразу подошли к Славке, а Игорь решительно подступил к столу, наклонив по-боевому свою стриженую голову.
      Но тут на пороге появился Петров. Из-за его широкой спины выглядывали заинтересованные лица дружинников.
      — Что здесь происходит? Здравствуй, товарищ Бондаренко. Ты чего это забрал ребят?
      — Кто забрал? Это они меня забрали. Оккупировали, можно сказать, в собственном штабе. Смотри, этот стриженый вроде побить меня хочет. Чистый парадокс.
      Дружинники засмеялись, а громче всех сам Бондаренко.
      — Кажется, я начинаю понимать: это и есть твой знаменитый форпост, Иван Сергеевич? Все за одного. Ну, сильны хлопцы!
      — Почему только хлопцы? Я здесь тоже есть, — пискнула Нинка.
      Славка огляделся — а где же Лера?
      Петров поздоровался за руку с Верой Васильевной.
      — Спасибо, что позвонили мне. Но сами-то вы зачем пришли?
      — Как зачем? Не могла же я так поздно пустить Клима одного. Я говорю: «Спи, там без тебя разберутся». А он: «Ты меня
      хочешь сделать предателем! Славка в опасности!»—пришлось идти.
      — Я оделся по боевой тревоге, Иван Сергеевич, а она не пускает!
      Теперь хохотал уже весь штаб народной дружины.
      — Ладно, — сказал Бондаренко, — нет худа без добра. Давайте знакомиться, форпостовцы. Ведь одно дело делаем. Вы — наша смена. Да не плохая, как я вижу.
      Славка шёпотом спросил у Нинки:
      — Ты звонила Лере?
      — Да. Её нет дома.
      —- Нет дома? Странно. Где же она?..
     
     
      Глава семнадцатая ОБЩИЙ РЕБЁНОК
     
      У Леры в каждой руке было по яблоку: одно — для Славки, другое — для себя. Она шла по двору и тихонько посмеивалась. Чуд ные всё-таки мальчишки! Им бы только заниматься чем-то смелым, отчаянным, чтобы опасность была. А коснётся самого простого, и они вдруг делаются нерешительными, глупыми какими-то. Вот, например, Славка сегодня на сборе. Как будто она, Лера, не видела, что он всё время хочет ей что-то сказать. Ну и сказал бы сразу: «Пошли в кино» — чего проще? Так нет, мнётся, поглядывает искоса и никак не может решиться. Наверно, ничего и не сказал бы, если б она сама, когда начали рассматривать пропуска, нарочно не подошла к нему поближе. Ничего, в другой раз она его проучит. А может, сейчас подразнить? Сказать, что уже поздно, что ей чего-то не хочется гулять, пусть поуговаривает.
      Довольная своей выдумкой, Лера с удовольствием надкусила яблоко, ускорила шаги и выбежала из ворот.
      Вот тебе и на! А где же Славка? Улица была пустынной, никого. Только мимо прогрохотал грузовик с углём. Неужели ушёл, не дождался? Не может этого быть! Лера ещё огляделась, даже наверх посмотрела, будто Славка мог оказаться на крыше.
      Над её головой в окне первого этажа метнулась тень, послышался стук чего-то опрокинутого. В окно высунулась растрёпанная седая женщина, заголосила на всю улицу:
      — Помогите, спасите! Проглотил, проглотил, помирает...
      Женщина кричала так страшно, что у Леры захолонуло сердце.
      Откуда-то появились усатый домуправ и дворник, от проспекта, придерживая на боку кобуру пистолета, бежал милиционер. А женщина в окне вопила истошным голосом:
      — Спасите, милые! Задыхается, помирает...
      Управхоз и милиционер бросились в парадную, взбежали по ступенькам, и Лера за ними. Дверь квартиры была раскрыта, в комнате поперёк кровати лежал ребёнок; его тело в короткой рубашонке выгибалось и подпрыгивало, словно в него была вставлена пружина, пальцы на ручонках растопырены, лицо посинело.
      — Что он проглотил? — быстро спросил милиционер.
      — Игрушечку! Шарик такой пластмассовый, беленький...
      — Чёрт с ним, что он беленький! — гаркнул управхоз. — «Скорую» надо. Телефон есть?
      — Есть, вон в той комнате!..
      — Так чего ж сразу не вызвали? Эх, вы...
      Бабка бестолково металась у кровати, причитала, захлёбываясь слезами. Лера не могла отвести взгляд от ребёнка; он бился уже слабее, пальчики на руках вздрагивали, глаза закатывались...
      В соседней комнате милиционер яростно щёлкал телефонным диском, кричал в трубку, зычно повторяя адрес. Наконец они с управхозом вернулись в первую комнату и... не нашли там никого.
      На кровати белела смятая простыня, подушка валялась на ковре...
      Весёлый шофёр Гриша Бубликов гнал свой самосвал с углём в последний рейс. Стрелка спидометра на щитке приборов показывала 50 — наивысшая разрешённая для грузовиков скорость, а стрелки часов — всего ещё только четверть одиннадцатого. Как тут не веселиться? На целый час раньше вернётся домой к жене и дочурке. И между прочим, две ездки сверх плана сделаны.
      Город наплывал ровными рядами фонарей, шурша проносились встречные автомобили, мелькали неоновые вывески магазинов. Оживлённый проспект остался в стороне; Гриша свернул в пустынную боковую улицу. Прибавить скорость, что ли? А вдруг автоинспектор вынырнет, откуда ни возьмись? Нет, пожалуй, не стоит...
      И хорошо, что Гриша не прибавил скорости: внезапно в свете фар мелькнули старуха и девочка с поднятой рукой. Гриша едва успел бросить педаль газа и давнуть на тормоз. Тяжёлый самосвал споткнулся, завизжал резиной по асфальту, дёрнулся вперёд-назад и застыл, отдуваясь компрессорным воздухом.
      Гриша открыл дверку, заорал:
      — Вы что, обалдели — под машину лезете? Жить надоело?.. Да ещё с ребёнком!
      Девочка схватила из рук бабки ребёнка, стремительно обежала грузовик, вскочила на подножку и плюхнулась прямо на сиденье.
      — В больницу! Скорей, скорей! Смотрите, он уже синий...
      Гриша не стал задавать вопросов. А чего спрашивать? Одного
      взгляда достаточно; он дал газ. Бабка осталась где-то позади, навстречу рванулась улица, ветер ударил в окно, грузовик с места набрал ход.
      — Товарищ шофёр, миленький, скорее, скорее!
      Скорее? Спидометр и так уже показывает полных пятьдесят. Но даже сквозь шум мотора слышно прерывистое надсадное дыхание ребёнка. Эх... Гриша выругался про себя и нажал на акселлера-тор до отказа.
      Мотор ответил басовым гулом, задрожал, завибрировал под ногами металлический пол; стрелка спидометра мотнулась и пошла вправо — шестьдесят... семьдесят... семьдесят пять...
      В окно кабины хлестнул заливистый милицейский свисток, за ним второй, третий. Надвигался перекрёсток — там люди... Рука нажала кнопку на руле, заревел гудок. Гриша знал: его номер записывают на каждом углу, может, уже гонятся на мотоцикле?..
      — Скорее, миленький товарищ шофёр! Скорее...
      Вот наконец и больница — огромный дом на площади. У подъезда — легковая машина. Из дверей с портфелем в руке выходит человек в шляпе; под ней поблёскивают очки. Его провожают люди в белых халатах, он им что-то говорит, а они почтительно слушают.
      Неожиданно в их кружок вихрем врывается девочка с ребёнком на руках.
      — Товарищи! Посмотрите, он уже совсем синий...
      Человек в шляпе посмотрел. Бросил портфель, схватил ребёнка и вбежал в подъезд быстро, совсем как молодой.
      За ним устремились остальные. Торопливое хлопанье дверей, топот ног по гулкому коридору, отрывистые возгласы:
      — Халат Борису Григорьевичу!
      — Свет в операционную...
      И вот уже Лера сидит возле белой двери, на которой светится надпись: «Операция. Не входить!»
      Женщина в белом халате трясёт Леру за плечо.
      — Откуда вы его взяли? Где родители?
      — Не знаю. Там одна бабушка.
      Лера машинально называет адрес. Женщина записывает и уходит.
      Минуты текут медленно, насторожённо. Вокруг тишина, а в ушах у Леры ещё звучат милицейские свистки и рёв сигнала, перед глазами маячит покрытое угольной пылью лицо шофёра; она его даже не рассмотрела как следует, не поблагодарила даже...
      В гулком больничном коридоре медленно текут минуты. Сколько их прошло — две или двадцать?
      Дверь, наконец, раскрывается. Выходит Борис Григорьевич, за ним люди в белых халатах.
      Можно не спрашивать чем кончилось. По их лицам всё понятно, особенно по улыбке Бориса Григорьевича. Он улыбается и в то же время говорит страшные слова:
      — Ещё бы несколько секунд — и было бы поздно.
      Леру окружают врачи, задают наперебой вопросы, гладят по голове, кто-то даёт конфету. Зачем ей конфета, что она, Лера, маленькая?
      — Он уже в палате. Будет жить до ста лет, отличные лёгкие, — говорит Борис Григорьевич и вдруг спохватывается: — Мой портфель! Где он?
      — В приёмном покое. У дежурной сестры, — отвечает сразу несколько голосов.
      Врачи, сёстры и санитарки следуют за Борисом Григорьевичем будто на параде. А он идёт в развевающемся халате, как генерал в плаще. Ясно, генерал, ведь он только что выиграл сражение. Вот бы такого вожатого!
      В приёмном покое собралась целая толпа. Это бабка, усатый управхоз, Славка, Нина Логинова и какой-то милиционер с мотоциклетными очками на фуражке.
      К докторам бросается бабка. Её седые волосы совсем распустились, по щекам текут слёзы. Она хватает руку Бориса Григорьевича и норовит поцеловать её.
      — Позвольте, позвольте, — сердито говорит Борис Григорьевич и подталкивает вперёд Леру. — Вот её благодарите.
      Лера смущённо отводит глаза и вдруг замечает в дверях лицо, измазанное угольной пылью.
      — Вот кого надо!.. Вот его, это он!
      — Виноват, граждане, — говорит шофёр. — Я на обратном пути завернул сюда. Как там мальчонка?
      Теперь все начинают благодарить шофёра, словно ребёнок не бабкин, а общий. И тут выясняется, что милиционер с мотоциклетными очками — это автоинспектор, и что он уже во всём разобрался и, конечно же, не будет наказывать Гришу за превышение скорости.
      А Нинка тем временем уже успевает рассказать Лере про Славку, как его забрал патруль народных дружинников.
      — Понимаешь, — возбуждённо шепчет она на ухо подруге, — он не хотел, чтобы ты услышала их всякие слова. Прямо рыцарь без страха и упрёка! Подумай, не побоялся связаться с двумя пьяными, абсолютно взрослыми балбесами. А потом, когда до тебя не дозвонились, он первый помчался к твоему дому. Там-то мы и встретили бабку с управхозом; они бежали в больницу... Послушай, Лера, а я тут познакомилась со старшей медсестрой Фаиной Львовной...
      Но Лера уже не слушает. Она смотрит на Славку. И правда, он похож на рыцаря Печального Образа — высокий, худой, только Рос-еинанта и пики ему не хватает. С хулиганами не побоялся связаться, а тут смелости не наберётся. Как будто она, Лера, не видит, что ему очень хочется сказать ей что-то.
      — Понимаешь, Лера, глупо у меня получилось... Я тебе всё объясню...
      — Не надо объяснять. — Лера смеётся и достаёт из кармана яблоко. — На, возьми.
     
     
      Глава восемнадцатая УВАЖАЕМАЯ НИНА
     
      Что в этой главе может происходить, если главное действующее лицо в ней — Нинка Логинова? Ну, какая из неё героиня? Другое дело, например, — Игорь Соломин. Тот станет верхолазом или, может, пожарным; пока ещё он не решил. Клим Горелов будет, наверное, знаменитым фотографом; правда, у него семь пятниц на неделе: то он хочет быть милиционером, как Иван Сергеевич, то начальником штаба народной дружины. Ну, Славка сделается учёным, а Симка — поэтом. Впрочем, он уже опубликованный поэт, — ведь его стихотворение про эскимо написано крупными разноцветными буквами в фойе кинотеатра. Симка при каждом удобном случае напоминает об этом, хвастунишка несчастный! Федя Новиков — будущий электрик, это ясно. А Лера метит в артистки. В общем все они уже расхватали себе самые лучшие специальности. А что же остаётся Нинке? Ничего? Ну, это только так кажется!
      Во-первых, она в детской больнице хорошо познакомилась со старшей медицинской сестрой — Фаиной Львовной. У неё белый-белый халат с разутюженными складками, которые так накрахмалены, что далее потрескивают, а на голове — косынка с красным крестиком. Фаина Львовна сидит за своим столиком и говорит очень серьёзные и абсолютно непреклонные слова. Например, такие:
      — Больной Саша Матвеев, почему ты бродишь по коридору, когда уже был отбой? Вот прими этот порошок и немедленно отправляйся в постель.
      И Саша Матвеев проглатывает горький порошок и шлёпает тапками в свою палату. Попробовал бы он не послушаться Фаины Львовны — ого!
      Почему бы не стать медицинской сестрой, а потом врачом-хи-рургом? Фаина Львовна говорит, что у неё, у Нинки, сильные ловкие руки, которые быстро научатся справляться со шприцем. Вот бы здорово! Допустим, Симка заболел, лежит и охает. Вдруг приходит Нинка и говорит абсолютно непреклонно: «Больной Серафим Воронов, повернитесь вот так, лежите спокойно» — и раз! — иголку ему в одно место!
      Нинка уже сейчас кое-чего добилась, сдала на звание пионера санинструктора. А потом потихоньку от всех сшила себе белый халат и косынку с крестиком. В таком виде однажды после школы она явилась в детскую больницу к Фаине Львовне; та засмеялась и отвела её прямо к Борису Григорьевичу. И профессор, к которому, чтобы попасть на приём, надо ждать очень долго, её, Нинку, принял сразу, посадил в кресло и повёл такой разговор:
      — У меня есть идея, уважаемая Нина...
      Подумать только! «Уважаемая Нина»! Никто её сроду так не называл! Вот бы Симка услышал...
      — Идея заключается в том, чтобы познакомить ваш форпост с моими пациентами. Как вы на это смотрите?
      Да чего тут смотреть? Нинка готова для Бориса Григорьевича сделать всё. Только ей что-то не очень понятно: зачем знакомиться?
      — А затем, — объяснил профессор, — что для больных ребят это будет замечательным развлечением. Вот, например, у нас лежит такой Серёжа Овсянников, уже почти месяц. Сложный перелом голеностопного сустава. Он перебегал улицу и угодил под грузовик. Или Алёша Багрецов. Тот съезжал по лестничным перилам и в результате — сломанная ключица и забинтованная голова. Эти и другие ребята лежат подолгу, им тоскливо. А тут вдруг к ним в гости придут прославленные форпостовцы. Такая встреча безусловно поднимет их жизненный тонус. Это лучше всяких лекарств, уж вы мне поверьте, уважаемая Нина. — И Борис Григорьевич потёр свои белые руки. — Ну-с, договорились?
      Ещё бы!
      Нинка шла на сбор форпоста счастливая, гордая, возбуждённая. Какие возможности открываются! Так замечталась, что сама чуть не угодила под трамвай.
      Первым делом она спросила у ребят:
      — Послушайте-ка, вы знаете, что такое жизненный тонус? Это,
      например, если происходит сложный перелом голеностопного сустава и приходится долго лежать...
      Словом, Нинка рассказала всё по порядку и передала разговор с Борисом Григорьевичем.
      Идея профессора понравилась. Посыпались предложения, начались жаркие споры. Посоветовались с Инной Андреевной и Иваном Сергеевичем; они тоже подсказали много интересного. Так был составлен план и проведена детальная разработка операции, которую назвали условно «Жизненный тонус».
      И вот в один прекрасный день — этот день надолго запомнился Нинке — Игорь сказал:
      — Веди нас. В этой операции ты главная.
      А к тому же в этот день выдалась удивительная неповторимая погода. Напрасно некоторые думают, что в Ленинграде осенью постоянно дожди. А знают ли эти некоторые, какие дни бывают в октябре, когда в Летнем саду дошкольники ещё копаются в песке вокруг памятника И. А. Крылову, а над их головами старые липы, про которые Симка сочинил, что они какие-то задумчивые, словно собираются уснуть надолго? А Славка сказал, что это типичное бабье лето. Почему бабье? Женское тогда уж! Всё самое красивое пишется именно в женском роде. Например: Нева, Александровская колонна, золотая осень, мечта, верность, дружба и, уж конечно, любовь... Ах, любовь! Симка сочинил такое стихотворение;
      Я увидал тебя в халате белом,
      Ты стала выше, строже и милей.
      О как прекрасно, благородно, смело —
      Лечить и оперировать детей!
      Да, решено. Нинка будет врачом-хирургом. Начало уже положено; сегодня она ведёт ребят в больницу. «В этой операции ты главная»,— так сказал Игорь. Пусть эта операция ещё не хирургическая, а только «жизненный тонус», — не беда. Наступит время, и Нинка будет делать настоящие операции.
      И вот она идёт впереди ребят. Все они уже в пальто и куртках, потому что октябрь, стало холодно, хоть солнце и светит вовсю. А Нинке жарко, как в июле, она волнуется больше, чем на экзаменах.
     
     
      Глава девятнадцатая НА ЧТО ЭТО ПОХОЖЕ!
     
      Борис Григорьевич довольно улыбался и, слегка наклонив седоватую голову, подмигивал поверх очков своим пациентам.
      — Ну-с, итак я сдержал слово. Вот к вам пришли обещанные форпостовцы. Встречей поручаю руководить Нине Логиновой, она
      пионер-инструктор по санитарной части у себя в школе. А я, увы, должен идти. С вами остаётся старшая медсестра.
      Борис Григорьевич ушёл. А Нинка оглянулась на Фаину Львовну, расправила складки своего белого халата и, стараясь, чтобы её голос звучал как можно непреклоннее, обратилась к больным:
      — Товарищи, во-первых, мы принесли разные интересные книжки. Их собрали наши школьники специально для вас. Сима и Клим, раздавайте книжки. Во-вторых, наступают длинные осенние вечера, и читать с верхним освещением вам будет трудно. Вот в этой картонной коробке лежат маленькие настольные лампы системы «гриб». Их дал завхоз больницы, а наш электрик Федя Новиков сейчас проверит эти лампы и установит каждому на тумбочку. Приступай, Федя. А мы будем знакомиться.
      Мальчик с забинтованной головой поднялся на койке.
      — Пускай ваш Игорь Соломин расскажет про форпост.
      — Да-да, — попросили больные, — пусть расскажет.
      Нинка посмотрела на Игоря: «Что же ты молчишь?» А тот посмотрел на Славку.
      — Я не умею говорить, ребята. Не сердитесь. Вот если бы Славка...
      — Это наш первый ученик, товарищи. Вячеслав, расскажи за Игоря.
      И Славка принялся рассказывать про чердак, про Ивана Сергеевича, про то, как отвоевали домик для форпоста, и про разные другие дела.
      Больные ребята слушали затаив дыхание, стараясь не пропустить ни одной подробности. Особенно, когда Славка красочно расписывал, как самый маленький форпостовец Клим Горелов на безлюдном глухом пустыре, в трудных условиях пересечённой местности, сфотографировал опасного преступника в клетчатой кепке.
      — А если бы этот Клетчатая Кепка поймал вашего Клима и проломил бы ему башку? — спросил Забинтованная Голова. — Его бы так же ругали родители и доктора, как меня, да?
      — Сравнил, — строго сказала Нинка и торжественно добавила: — Клим ведь рисковал для Родины! А для кого рисковал ты, когда катался по перилам? Что я, не знаю, что ли? Я смотрела твою историю болезни, не думай!
      И Нинка многозначительно посмотрела на Фаину Львовну.
      Забинтованная Голова обиженно засопел и скрылся под одеялом, — подумаешь, косынку с крестиком нацепила! Маленькая, а уже вредная, вроде Фаины Львовны.
      Дальше Славка начал показывать свой номер. Он решал устно любые упражнения на трёхзначные цифры. Больные задавали, а он отвечал очень быстро. Когда потом проверяли на бумаге, оказывалось тютелька в тютельку. Ясно, этот парень всегда будет хватать только пятёрки! Ему-то что!
      Но самый «гвоздь программы» Нинка приберегла под конец.
      — Сейчас выступит участница нашего школьного драмкружка — Валерия Дружинина. Вы, наверно, слыхали про неё?
      Ещё бы не слыхали? Ведь здесь же, в больнице, лежал ребёнок, которого эта Лера Дружинина спасла от смерти.
      Мальчишки даже привстали на койках, чтобы получше разглядеть Леру.
      А она вышла на середину палаты и звонким, уверенным голосом сказала:
      — Во-первых, спасла не я, а шофёр Гриша Бубликов и Борис Григорьевич. А во-вторых, я прочту вам стихотворение Серафима Воронова «На что это похоже».
      Здесь хорошо, но дома ведь Гораздо лучше всё же.
      Зачем, ребята, вам болеть?
      На что это похоже!
      Здесь надо целый день лежать,
      Ни поиграть,
      Ни погулять,
      Пить горькие лекарства —
      Ужасные мытарства!
      Вот забинтованный лежит Овсянников Серёжа.
      Он потому здесь и лежит,
      Что всё по улицам бежит,
      Ходить, как все, не может;
      Под носом у грузовика Перебегал дорогу,
      А грузовик, хоть и слегка,
      Задел Серёже ногу,
      Но грузовик, ведь он Как слон —
      Уж налетит,
      Так не простит...
      И вот лежит Серёжа.
      На что это похоже!
      А вот Алёша Багрецов:
      Он, удалец из удальцов,
      Катался по перилам.
      Ох, здорово же было!
      Он словно ласточка летит,
      Скользит,
      Летит...
      И вот — лежит,
      Как и Серёжа,
      Тоже.
      В бинтах рука и голова,
      Хрипит,
      Кряхтит
      Едва-едва.
      На что это похоже!
      А рядом с вами за стеной,
      В соседнем помещенье,
      Болеет Яша Гаевой Нелёгким воспаленьем.
      А почему?
      Да потому —
      Купаться вздумалось ему.
      Занятие негодное, —
      Когда
      Вода
      Холодная.
      Хоть воспаленье лёгких, ио Ох и тяжёлое оно!
      Совсем вставать не может.
      Лежит,
      Грустит,
      Глядит В окно.
      На что это похоже!
      Чтоб вам сюда не попадать,
      Не надо вниз с перил съезжать,
      Перед машиной пробегать И в воду осенью нырять.
      Совет понятен мой и прост:
      Скорее поправляйтесь И в пионерский наш форпост Весёлыми являйтесь.
      Мы приглашаем в гости вас,
      Но только заявляем:
      Здоровым надо быть у нас!
      Больных не приглашаем!
      Ох, к нахлопали же Валерии Дружининой! Да и Симке пришлооь кланяться. Аплодировали даже те ребята, которых продёрнули, даже
      Забинтованная Голова — Алёша Багрецов. Он колотил по тумбочке одною рукой — другая-то в гипсе. Фаине Львовне пришлось усмирять их, но они все кричали:
      — Не уходите, не уходите! Приходите ещё! Обязательно! Слышите?
      На прощанье Клим Горелов сфотографировал всю палату. После этого Нинка сказала важно:
      — Теперь лежите спокойно. Сейчас вам будут измерять температуру. До свиданья.
      И вот уже форпостовцы идут по предвечерней набережной. Странное дело, ведь кажется, не случилось сегодня ничего особенного — никого не спасли, ни с кем не боролись, в общем никаких героических приключений не произошло, а настроение такое, словно выполнили важное задание, сделали большое дело. И на душе как-то хорошо.
      Симка начинает бормотать стихи, но Игорь говорит сурово:
      — Хватит лирики. Забыли, что ли, про равновесие сил? Пошли по домам, надо готовить уроки. А завтра у нас опять ответственная операция. Кажется, её смело можно будет назвать хирургической.
     
     
      Глава двадцатая СИЛА, О КОТОРОЙ НЕ СКАЗАНО В УЧЕБНИКЕ
     
      — Рита Галкина, иди к доске.
      Рита встаёт не сразу. Возится, перекладывает в парте что-то с места на место; на пол падает носовой платок с кружевной оборочкой и учебник физики; из него вываливается открытка с алыми розочками. Рита суетливо подбирает свои пожитки. Капроновый бант тревожно вздрагивает на её голове.
      В классе улыбаются, раздаются смешки — ну и копуша-расте-ряха!
      Не улыбается только Инна Андреевна. Глазами воспитателя она видит больше, чем ребята.
      Подождав немного, Инна Андреевна говорит уверенно:
      — Ты не приготовила домашнего задания, Рита. Почему?
      Рита молчит. Стоит и дёргает кружевную оборку платочка.
      Симка Воронов ёрзает за партой. И как это все учителя всегда
      ухитряются спросить именно того, кто не знает урока? Небось его, Симку, не вызвала сегодня, когда он мог бы блеснуть. Нет, упускать момент нельзя, надо срочно обратить на себя внимание.
      — Инна Андреевна, как правильно пишется: блеснуть или блест-нуть?
      — Странный вопрос для ученика восьмого класса, Серафим.
      И к тому же неуместный. Спросишь потом у кого-нибудь из ребят. Итак, Рита, почему ты не приготовила урока? Ведь ты одна у папы с мамой и времени у тебя сколько угодно.
      Рита упорно молчит. За неё отвечает староста насмешливо:
      — Ей некогда, Инна Андреевна. Её тело находится в состоянии покоя на горизонтальной плоскости: она все вечера лежит на тахте.
      А Нинка подхватывает:
      — Или крутится перед зеркалом, причёски себе разные изобретает, вроде «бабетты».
      Тут Риту прорывает:
      — А тебе какое дело? — шипит она Нинке. — Сама в плиссированной юбке ходишь!
      — Ты Нину Логанову не укоряй, — вмешивается Симка; он всё ещё пытается обратить на себя внимание. — Подумаешь — плиссированная юбка! Зато Нинка активно работает в форпосте. Вчера провела операцию «Жизненный тонус» и уроки успела выучить... Вот вызовите её, Инна Андреевна... Или меня. Всё равно.
      — Будь по-твоему, Серафим, отвечай. Даю возможность тебе «блестнуть».
      Все дружно смеются. Но Симка остаётся необычайно серьёзным. Выпучив глаза и уставившись в потолок, он выпаливает, как из пулемёта :
      — На предыдущих уроках мы ознакомились с двумя видами сил: силой упругости и силой тяжести. Третий вид сил, который изучается в механике, представляет собой силы трения. В чём особенность этих сил? Обратимся к хорошо знакомым примерам...
      — Постой, постой, Серафим. Вижу, что знаешь. К хорошо знакомым примерам пусть обратится Нина Логинова.
      Симка огорчённо умолкает. А Нинка с готовностью вскакивает с места.
      — Примеры такие: пустим круглое тело по горизонтальной плоскости...
      — Подожди, Нина. Какая это горизонтальная плоскость и что это за круглое тело? Не нужно говорить так строго по учебнику. Приведи примеры, действительно хорошо знакомые. Те, что сама видела.
      Нинка задумывается, но ненадолго.
      — Хорошо, Инна Андреевна. Вот когда мама шьёт, бывает, упадёт катушка ниток и покатится по полу. Покатится, покатится да и остановится. Или когда на коньках катаешься. Оттолкнёшься и поедешь. Пусть каток гладкий-прегладкий, всё равно, если не работать ногами, — остановишься. Это потому что трение.
      — Вот теперь хорошо, Нина. Вячеслав, обобщи.
      Славка отвечает, как всегда, неторопливо и складно:
      — Во всех случаях при движении одного твёрдого тела по по-
      верхности другого на движущееся тело действует сила, направленная против движения и противодействующая движению. Эта сила называется силой трения.
      — Молодец, Вячеслав. А что такое трение покоя? Лера Дружинина, ты знаешь?
      — Знаю, Инна Андреевна. Существует ещё сила трения между соприкасающимися предметами, хотя они и находятся в состоянии покоя. — Лера косится на Риту Галкину и продолжает с невинным видом: — Если тело, например, лежит в состоянии покоя на горизонтальной плоскости. Попробуем его сдвинуть. Для этого потребуется некоторая сила. Если на тело нажать слабо, оно вовсе не двинется с места. Удерживающая его сила называется силой трения покоя.
      Инна Андреевна с трудом сдерживает довольную улыбку.
      — Очень хорошо, Валерия. Игорь Соломин, приведи нам какой-нибудь производственный пример.
      — Могу, Инна Андреевна. Вот на стройке кирпичи удерживают-
      ся на наклонной ленте транспортёра силой трения покоя. С помощью этой силы и другие материалы подаются строителям. Также эта сила помогает и кровельщику. Крыша ведь тоже наклонная, а он работает и не скатывается.
      — Ещё пример, из жизни.
      — Из жизни?.. — Игорь вдруг наклоняет свою стриженую голову, словно собрался кого-то боднуть. — Могу. Вот Ритка Галкина валяется вечерами на тахте или торчит у телевизора, потому что мать не пускает её в форпост. На этой почве между ними происходит трение. А если б она ходила к нам, мы бы у неё быстро установили равновесие сил!
      — Каким же образом?
      — А таким: мы теперь проводим специальные двадцатиминутки на сборах — проверяем домашние задания. У всех вместе здорово получается. За это отвечает Славка. Он так вчера нас гонял по состоянию покоя, что даже Федя Новиков из шестого класса всё выучил наизусть. Даже маленький Клим, наверное, смог бы ответить. А Ритка... Нет, это никуда не годится, Инна Андреевна! Поговорите с её мамой, пусть не думает, что форпост напортит Ритке. Мы её живо подтянем. Ведь мы же знаем, что ей охота к нам.
      Рита сидит потупившись. Теперь она уже теребит край своего фартука и говорит чуть слышно:
      — Правда, Инна Андреевна, поговорите с моей мамой.
      — Хорошо, поговорю...
      В классе наступает странная тишина, потому что Инна Андреевна как будто забывает, что ведёт урок. Она сидит за своим столиком, и лицо у неё такое, словно случилось что-то очень важное. И никто из ребят не смог бы догадаться, о чём она думает.
      А Инна Андреевна с удивлением думает о том, как выросли её ребята и какая это чудесная сила — коллектив. Никакая сила из физики не может сравниться с нею.
      Стукнула крышка чьей-то парты. Инна Андреевна спохватывается и говорит совсем просто:
      — Спасибо вам, ребята...
     
     
      Глава двадцать первая ЕЩЁ ОДИН ПЛЕМЯННИК
     
      Девушка бережно прижимает к груди кожаную сумочку.
      — Мне что-нибудь получше покажите. На тонком каблуке, номер тридцать пять. Завтра у нас в институте бал...
      Продавщица снимает с полки коробку, раскрывает её.
      — Такие?
      — Да! Я примерю?
      — Конечно. Садитесь, пожалуйста.
      Девушка торопливо заняла освободившееся кресло, сунула сумочку за спину и, счастливо улыбаясь, принялась рассматривать маленькую остроносую туфлю на высоком каблуке.
      Мимо прошмыгнул подросток. В тот момент, когда девушка наклонилась, чтобы примерить туфлю, он подхватил сумочх-су и затерялся в толпе покупателей.
      Этой ловкой кражи не заметил никто, кроме, пожалуй, одного маленького мальчика. Но он не последовал за похитителем сумки. Он смотрел совсем в другую сторону — туда, где, небрежно облокотясь на прилавок, остроносый парень в клетчатой кепке перебирал разложенные продавщицей носки.
      Вот когда остроносый, наконец, выбрал себе пару носков, расплатился и пошёл из магазина, тогда, не отставая от него ни на шаг, вышел и мальчик.
      Остроносый не спешит, идёт по проспекту в развалочку, руки в карманах, во рту папироска.
      На углу стоит здоровенный рыжий дядька в кожанке. Он будто вовсе и не замечает ни мальчика, ни остроносого — читает себе газету на стене.
      Мальчик, видно, тоже заинтересовался «вечоркой». Остановился рядом с дядькой, задрал голову.
      А за остроносым теперь уже идёт другой мальчик. Этот повыше ростом, коренастый, стриженный под бобрик. Откуда он взялся? Наверное, тоже стоял где-то поблизости.
      Подросток, укравший сумочку, ждал в сквере. Сидел на скамейке и, тревожно оглядываясь, ощупывал добычу, спрятанную под курткой.
      Остроносый подошёл, сел рядом.
      — Молодец, Митяй. Чисто сработал. Давай её сюда... Постой, пусть пройдёт вон тот тип.
      По аллее медленно шёл человек в модном сером костюме. Он никак не мог прикурить сигарету: ветер то и дело гасил спички. Но, поравнявшись со скамейкой, он вдруг бросил сигарету и тихо приказал :
      — Не вставать!
      Подросток метнулся прочь, но налетел на появившихся с боковой дорожки дядьку в кожанке, Игоря, Симку и Славку; они вмиг окружили его, а из кустов выскочил Клим и поднял с земли обронённую сумочку.
      — Ведите, ребята, Митю Рыжкова, — приказал Антон Дмитриевич. — А мы с товарищем Бондаренко пойдём за вами.
      Бондаренко уже крепко держал остроносого под руку — небось.
      не вырвется. Славка-то знает, какие пальцы у начальника штаба народной дружины, на себе испытал, — как клещи!
      У выхода из сквера их ждали Петров и Нинка с Лерой, которые уговаривали заплаканную девушку:
      — Ну, успокойтесь же! Видите, вон ваша сумочка уже у Клима.
      — Я попрошу вас пройти с нами в отделение, — обратился к девушке Антон Дмитриевич.
      — В чём дело? — запротестовал остроносый. — А при чём здесь я? — И он нагло усмехнулся. — Всё равно вы ничего не докажете: я
      этого шкета никогда в глаза не видел. Просто на одну скамейку случайно рядом сели.
      — Случайно? Не видел? Ах ты!.. — закричал Клим. — Да я тебя сфотографировал, когда ты с Митей Рыжковым шёл по пустырю и ещё учил его, что милиционер есть главный враг! А карточка давно уже в милиции!
      Остроносый неопределённо хмыкнул, пожал плечами. Однако не выдержал и метнул на Клима угрожающий взгляд из-под козырька своей клетчатой кепки.
      Но Клим стоял между Игорем и Славкой. Он чувствовал совсем рядом их локти; не страшен теперь остроносый никому.
      — В отделении милиции Петров увёл Митю Рыжкова к себе в комнату. Там он сел к столу и достал новенькую пустую папку.
      Митя тоскливо смотрел в раскрытое окно. Оттуда доносился шум улицы, слышны были голоса играющей детворы, сквозь жёлтую, поредевшую листву тополя просвечивало пасмурное небо.
      — Я не буду больше! Отпустите, дяденька...
      — Я тебе покажу дядю. Нет тут дядей с вами возиться. Пойдёшь у меня за решётку, как дважды два. Скажите, пожалуйста, ещё один племянник выискался...
      ... Ну вот и кончилась наша повесть о форпосте Зорком, но жизнь его продолжается. И чем старше, умнее и опытнее становятся ребята, тем больше полезных дел на их счету. О них мы расскажем в другой книжке.
      И пусть не думают наши читатели, что форпост этот — достояние и гордость одной только школы, в которой счастливая случайность свела в одну семью Игоря Соломина, Леру Дружинину, Славу Обо-лина, Нину Логинову и других мальчиков и девочек из восьмого «В» класса, сблизила их с Федей Новиковым, подружила с маленьким Климом и его мамой... Пусть не думают читатели, что всем этим ребятам как-то особенно повезло: у них случайно оказались такие друзья, помощники и наставники, как Инна Андреевна, Иван Сергеевич.
      Нет! Осмотритесь, ребята, повнимательнее, вглядитесь, вдумайтесь: кто около вас, кто идёт рядом? Ведь наверное среди ваших учителей есть Инна Андреевна, и не одна! А вон тот милиционер, который сердито гонит с мостовой ребят, — быть может, это Иван Сергеевич?
      Они на каждом шагу — друзья, помощники и наставники. И если вы не заметили их, обидно за вас!
      А сколько интересных и полезных дел кругом! Нужно зорче смотреть, и вдруг окажется, что повсюду вы, ребята, нужны до зарезу, вас ждут, вас ищут...
      Ведь как это приятно сознавать, что ты, ещё пионер, ещё школь-
      ник, а уже запомнился чем-то хорошим, о тебе говорят в школе и дома: «Он растёт настоящим человеком. Он будет...» И тут тебе
      подбирают и прочат самое лучшее будущее, потому что ты уже чем-то порадовал людей.
      Каждый из вас может быть и трудолюбивым, и смелым, и добрым. Мы в этом уверены, честное пионерское!
      Смотри! Потом ведь кто-то спросит.
      Не трусь, а значит — и не лги,
      Тогда друзья в беде не бросят И побоятся бить враги.