Весёлый трамвай

DjVu

      НА МОРЕ
     
      У одной мамы было две девочки.
      Одна девочка была маленькая, а другая побольше. Маленькая была беленькая, а побольше — чёрненькая. Беленькую звали Белочка, а чёрненькую Тамарочка.
      Девочки эти были очень непослушные.
      Летом они жили на даче.
      Вот они раз приходят и говорят:
      — Мама, а мама, можно нам сходить на море — покупаться?
      А мама им отвечает:
      — С кем же вы пойдёте, доченьки? Я идти не могу. Я занята. Мне надо обед готовить.
      — А мы, — говорят, — одни пойдём.
      — Как это одни?
      — Да так. Возьмёмся за руки и пойдём.
      — А вы не заблудитесь?
      — Нет, нет, не заблудимся, не бойся. Мы все улицы знаем.
      — Ну, хорошо, идите, — говорит мама. — Но только смотрите, купаться я вам запрещаю. По воде босичком походить — это можете. В песочек поиграть это пожалуйста. А купаться — ни-ни.
      Девочки ей обещали, что купаться не будут.
      Взяли они с собой лопатку, формочки и маленький кружевной зонтик и пошли на море.
      А у них были очень нарядные платьица. У Белочки было платьице розовенькое с голубеньким бантиком, а у Тамарочки — наоборот — платьице было голубенькое, а бант розовый. Но зато у них у обеих были совсем одинаковые синенькие испанские шапочки с красными кисточками.
      Когда они шли по улице, все останавливались и говорили:
      — Вы посмотрите, какие красивые барышни идут!
      А девочкам это приятно. Они ещё и зонтик над головой раскрыли: чтобы ещё красивее было.
      Вот они пришли на море. Стали сначала играть в песочек. Стали колодцы копать, песочные пирожки стряпать, песочные домики строить, песочных человечков лепить...
      Играли они, играли — и стало им очень жарко.
      Тамарочка говорит:
      — Знаешь что, Белочка? Давай выкупаемся!
      А Белочка говорит:
      — Ну что ты! Ведь мама нам не позволила.
      — Ничего, — говорит Тамарочка. — Мы потихоньку. Мама и не узнает даже.
      Девочки они были очень непослушные.
      Вот они быстренько разделись, сложили свою одёжку под деревом и побежали в воду.
      А пока они там купались, пришёл вор и украл всю их одёжку. И платьица украл, и штанишки украл, и рубашки, и сандалики, и даже испанские шапочки с красными кисточками украл. Оставил он только маленький кружевной зонтик и формочки. Зонтик ему не нужен — он ведь вор, а не барышня, а формочки он просто не заметил. Они в стороне лежали — под деревом.
      А девочки и не видели ничего.
      Они там купались — бегали, брызгались, плавали, ныряли...
      А вор в это время тащил их бельё.
      Вот девочки выскочили из воды и бегут одеваться. Прибегают и видят ничего нет: ни платьиц, ни штанишек, ни рубашек. Даже испанские шапочки с красными кисточками пропали.
      Девочки думают:
      «Может быть, мы не на то место пришли? Может быть, мы под другим деревом раздевались?»
      Но — нет. Видят — и зонтик здесь, и формочки здесь.
      Значит, они здесь раздевались, под этим деревом.
      И тут они поняли, что у них одёжку украли.
      Сели они под деревом на песочек и стали громко рыдать.
      Белочка говорит:
      — Тамарочка! Милая! Зачем мы мамочку не послушались! Зачем мы купаться пошли! Как же мы с тобой теперь домой попадём?
      А Тамарочка и сама не знает. Ведь у них даже трусов не осталось. Неужели им домой голыми придётся идти?
      А дело уже к вечеру было. Уж холодно стало. Ветер начинал дуть.
      Видят девочки — делать нечего, надо идти. Озябли девочки, посинели, дрожат.
      Подумали они, посидели, поплакали и пошли домой.
      А дом у них был далеко. Нужно было идти через три улицы.
      Вот видят люди: идут по улице две девочки. Одна девочка маленькая, а другая — побольше. Маленькая девочка — беленькая, а побольше — чёрненькая. Беленькая зонтик несёт, а у чёрненькой в руках сетка с формочками.
      И обе девочки идут совершенно голые.
      И все на них смотрят, все удивляются, пальцами показывают.
      — Смотрите, — говорят, — какие смешные девчонки идут!
      А девочкам это неприятно. Разве приятно, когда все на тебя пальцами показывают?!
      Вдруг видят — стоит на углу милиционер. Фуражка у него белая, рубашка белая и даже перчатки на руках — тоже беленькие.
      Он видит — идёт толпа.
      Он вынимает свисток и свистит. Тогда все останавливаются. И девочки останавливаются. И милиционер спрашивает:
      — Что случилось, товарищи?
      А ему отвечают:
      — Вы знаете, что случилось? Голые девочки по улицам ходят.
      Он говорит:
      — Эт-то что такое? А?! Кто вам позволил, гражданки, голышом по улицам бегать?
      А девочки так испугались, что и сказать ничего не могут. Стоят и сопят, как будто у них насморк.
      Милиционер говорит:
      — Вы разве не знаете, что по улицам бегать голышом нельзя? А?! Хотите я вас за это сейчас в милицию отведу? А?
      А девочки ещё больше испугались и говорят:
      — Нет, не хотим. Не надо, пожалуйста. Мы не виноваты. Нас обокрали.
      — Кто вас обокрал?
      Девочки говорят:
      — Мы не знаем. Мы в море купались, а он пришёл и украл всю нашу одежду.
      — Ах вот оно как! — сказал милиционер.
      Потом подумал, спрятал обратно свисток и говорит:
      — Вы где живёте, девочки?
      Они говорят:
      — Мы вот за тем углом — в зелёненькой дачке живём.
      — Ну, вот что, — сказал милиционер. — Бегите тогда скорей на свою зелёненькую дачку. Наденьте на себя что-нибудь тёплое. И никогда больше голые по улицам не бегайте...
      Девочки так обрадовались, что ничего не сказали и побежали домой.
      А в это время их мама накрывала в саду на стол.
      И вдруг она видит — бегут её девочки: Белочка и Тамарочка. И обе они совсем голые.
      Мама так испугалась, что уронила даже глубокую тарелку.
      Мама говорит:
      — Девочки! Что это с вами? Почему вы голые?
      А Белочка ей кричит:
      — Мамочка! Знаешь, — нас обокрали!!!
      — Как обокрали? Кто же вас раздел?
      — Мы сами разделись.
      — А зачем же вы раздевались? — спрашивает мама.
      А девочки и сказать ничего не могут. Стоят и сопят.
      — Вы что? — говорит мама. — Вы, значит, купались?
      — Да, — говорят девочки. — Немножко купались.
      Мама тут рассердилась и говорит:
      — Ах вы, негодницы этакие! Ах вы, непослушные девчонки! Во что же я вас теперь одевать буду? Ведь у меня же все платья в стирке...
      Потом говорит:
      — Ну, хорошо! В наказание вы у меня теперь всю жизнь так ходить будете.
      Девочки испугались и говорят:
      — А если дождь?
      — Ничего, — говорит мама, — у вас зонтик есть.
      — А зимой?
      — И зимой так ходите.
      Белочка заплакала и говорит:
      — Мамочка! А куда ж я платок носовой класть буду? У меня ж ни одного кармашка не осталось.
      Вдруг открывается калитка и входит милиционер. И несёт какой-то беленький узелок.
      Он говорит:
      — Это здесь девочки живут, которые по улицам голые бегают?
      Мама говорит:
      — Да, да, товарищ милиционер. Вот они, эти непослушные девчонки.
      Милиционер говорит:
      — Тогда вот что. Тогда получайте скорей ваши вещи. Я вора поймал.
      Развязал милиционер узелок, а там — что вы думаете? Там все их вещи: и голубенькое платьице с розовым бантом, и розовенькое платьице с голубым бантом, и сандалики, и чулочки, и трусики. И даже платки носовые в кармашках лежат.
      — А где же испанские шапочки? — спрашивает Белочка.
      — А испанские шапочки я вам не отдам, — говорит милиционер.
      — А почему?
      — А потому, — говорит милиционер, — что такие шапочки могут носить только очень хорошие дети... А вы, как я вижу, не очень хорошие...
      — Да, да, — говорит мама. — Не отдавайте им, пожалуйста, этих шапочек, пока они маму слушаться не будут.
      — Будете маму слушаться? — спрашивает милиционер.
      — Будем, будем! — закричали Белочка и Тамарочка.
      — Ну, смотрите, — сказал милиционер. — Я завтра приду... Узнаю.
      Так и ушёл. И шапочки унёс.
      А что завтра было — ещё неизвестно. Ведь завтра-то — его ещё не было. Завтра — оно завтра будет.
     
     
      В ЛЕСУ
     
      Однажды вечером, когда мама укладывала девочек спать, она им сказала:
      — Если завтра с утра будет хорошая погода, мы с вами пойдём — знаете куда?
      — Куда?
      Мама говорит:
      — А ну, угадайте.
      — На море?
      — Нет.
      — Цветы собирать?
      — Нет.
      — А куда же тогда?
      Белочка говорит:
      — А я знаю куда. Мы в лавку за керосином пойдём.
      — Нет, — говорит мама. — Если завтра с утра будет хорошая погода, мы с вами пойдём в лес за грибами.
      Белочка и Тамарочка так обрадовались, так запрыгали, что чуть не свалились со своих кроваток на пол.
      Ещё бы!.. Ведь они ещё никогда в жизни не были в лесу. Цветы они собирали. На море купаться ходили. Даже в лавку за керосином с мамой ходили. А вот в лес их ещё никогда, ни одного раза не брали. И грибы они до сих пор только жареные видели — на тарелках.
      От радости они долго не могли заснуть. Они долго ворочались в своих маленьких кроватках и всё думали: какая завтра будет погода?
      «Ох, — думают, — только бы не плохая была. Только бы солнышко было».
      Утром они проснулись и сразу:
      — Мамочка! Какая погода?
      А мама им говорит:
      — Ох, доченьки, погода неважная. Тучи по небу ходят.
      Выбежали девочки в сад и чуть не заплакали.
      Видят, и правда: всё небо в тучах, а тучи такие страшные, чёрные вот-вот дождик закапает.
      Мама видит, что девочки приуныли, и говорит:
      — Ну, ничего, доченьки. Не плачьте. Может быть, их разгонит, тучи-то...
      А девочки думают:
      «Кто же их разгонит? Кому в лес не идти — тому всё равно. Тому тучи не мешают. Надо нам самим разгонять».
      Вот стали они бегать по саду и разгонять тучи. Стали руками махать. Бегают, машут и говорят:
      — Эй, тучи! Уходите, пожалуйста! Убирайтесь! Вы нам мешаете в лес идти.
      И то ли они хорошо махали, то ли тучам самим надоело на одном месте стоять, только вдруг поползли они, поползли, и не успели девочки оглянуться, — показалось на небе солнце, заблестела трава, зачирикали птички...
      — Мамочка! — закричали девочки. — Посмотри-ка: тучки-то испугались! Убежали!
      Мама в окно посмотрела и говорит:
      — Ах! Где же они?
      Девочки говорят:
      — Убежали...
      — Вот вы молодцы какие! — говорит мама. — Ну что ж, теперь можно и в лес идти. Давайте, ребята, одевайтесь скорей, а то они ещё раздумают, тучи-то, — обратно придут.
      Девочки испугались и побежали скорей одеваться. А мама в это время сходила к хозяйке и принесла от неё три корзины: одну большую корзину — для себя и две маленьких корзиночки — для Белочки и Тамарочки. Потом они попили чаю, позавтракали и пошли в лес.
      Вот они пришли в лес. А в лесу тихо, темно и никого нет. Одни деревья стоят.
      Белочка говорит:
      — Мамочка! А волки здесь есть?
      — Здесь, на опушке, нет, — говорит мама, — а подальше туда — в глубине леса — там, говорят, их очень много.
      — Ой, — говорит Белочка. — Я тогда боюсь.
      Мама говорит:
      — Ничего, не бойся. Мы с вами очень далеко не пойдём. Мы здесь на опушке будем грибы собирать.
      Белочка говорит:
      — Мамочка! А какие они, грибы? Они на деревьях растут? Да?
      Тамарочка говорит:
      — Глупая! Разве грибы на деревьях растут? Они на кусточках растут, как ягодки.
      — Нет, — говорит мама, — грибы растут на земле, под деревьями. Вот вы сейчас увидите. Давайте искать.
      А девочки и не знают, как их искать — грибы. Мама идёт, под ноги себе смотрит, направо смотрит, налево смотрит, каждое дерево обходит, каждый пенёчек разглядывает. А девочки сзади идут и не знают, что делать.
      — Ну, вот, — говорит мама. — Идите сюда скорей. Я нашла первый гриб.
      Девочки прибежали и говорят:
      — Покажи, покажи!
      Видят — стоит под деревом маленький, беленький грибочек. Такой маленький, что его и не видно почти, — из земли одна только шапочка торчит.
      Мама говорит:
      — Это самый вкусный гриб. Он называется: белый гриб. Видите, какая у него головка светленькая? Совсем как у Белочки.
      Белочка говорит:
      — Нет, у меня лучше.
      Тамарочка говорит:
      — Зато тебя есть нельзя.
      Белочка говорит:
      — Нет, можно.
      — А ну, давай съем, — говорит Тамарочка.
      Мама говорит:
      — Хватит вам, девочки, спорить. Давайте лучше дальше грибы собирать. Вот видите — ещё один!
      Присела мама на корточки и срезает ножом ещё грибок. У этого грибка шапочка маленькая, а ножка длинная, мохнатая, как у собачки.
      — Этот, — говорит мама, — называется подберёзовик. Видите, он под берёзой растёт. Потому он так и называется — подберёзовик. А вот это масленыши. Посмотрите, какие у них шапочки блестящие.
      — Ага, — говорят девочки, — как будто маслом намазаны.
      — А вот это — сыроежки.
      Девочки говорят:
      — Ой, какие хорошенькие!
      — А вы знаете, почему они называются сыроежки?
      — Нет, — говорит Белочка.
      А Тамарочка говорит:
      — А я знаю.
      — Почему?
      — Наверно, из них сыр делают?
      — Нет, — говорит мама, — вовсе не потому.
      — А почему?
      — А потому они называются сыроежками, что их в сыром виде кушают.
      — Как в сыром? Так просто — не варёные, не жареные?
      — Да, — говорит мама. — Их моют, чистят и кушают с солью.
      — A без соли?
      — А без соли нельзя, невкусно.
      — А если с солью?
      — С солью — можно.
      Белочка говорит:
      — А если без соли — что?
      Мама говорит:
      — Я уже сказала, что без соли их есть нельзя.
      Белочка говорит:
      — А с солью можно, значит?
      Мама говорит:
      — Фу ты, какая бестолковая!
      Рассердилась мама, взяла корзинку и дальше пошла. Идёт и всё время нагибается, всё время грибы находит. А девочки сзади плетутся с пустыми корзинками, сами ничего не находят и только спрашивают всё время:
      — А это какой гриб? А это какой гриб?
      И мама им всё объясняет:
      — Это вот красный гриб. Подосиновик. Это груздик. Это — опёнки.
      Потом она вдруг под одним деревом остановилась и говорит:
      — А это вот, девочки, это очень нехорошие грибы. Вы видите? Их есть нельзя. От них заболеть можно и даже умереть. Это поганые грибы.
      Девочки испугались и спрашивают:
      — А как они называются, поганые грибы?
      Мама говорит:
      — Они так и называются — поганки.
      Белочка села на корточки и спрашивает:
      — Мамочка! А потрогать их можно?
      Мама говорит:
      — Потрогать можно.
      Белочка говорит:
      — А я не умру?
      Мама говорит:
      — Нет, не умрёшь.
      Тогда Белочка потрогала одним пальцем поганку и говорит:
      — Ой, как жаль неужели их даже с солью кушать нельзя?
      Мама говорит:
      — Нет, даже с сахаром нельзя.
      У мамы уж полная корзина, а у девочек ни одного грибка.
      Вот мама и говорит:
      — Девочки! Что же вы грибы не собираете?
      А они говорят:
      — Как же нам собирать, если ты все одна находишь? Мы только подойдём, а ты уже и нашла.
      Мама говорит:
      — А вы сами и виноваты. Зачем же вы за мной, как хвостики, бегаете?
      — А как же нам бегать?
      — Бегать и не нужно совсем. Надо в других местах искать. Я здесь ищу, а вы куда-нибудь в сторону идите.
      — Да! А если мы потеряемся?
      — А вы кричите всё время «ау», вот и не потеряетесь.
      Белочка говорит:
      — А если ты потеряешься?
      — И я не потеряюсь. Я тоже буду кричать «ау».
      Вот они так и сделали. Мама пошла по тропинке вперёд, а девочки свернули в сторону и зашагали в кусты. И оттуда, из-за кустов, кричат:
      — Мамочка! Ау!
      А мама им отвечает:
      — Ау, доченьки!
      Потом опять:
      — Мамочка! Ау!
      И мама им:
      — Я здесь, доченьки! Ау!
      Аукали они так, аукали, и вдруг Тамарочка говорит:
      — Знаешь что, Белочка? Давай нарочно сядем за кустиком и будем молчать.
      Белочка говорит:
      — Это зачем?
      — А так просто. Нарочно. Пускай она думает, что нас волки съели.
      Мама кричит:
      — Ау! Ау!
      А девочки сидят себе за кустом и молчат. И не откликаются. Как будто их и в самом деле волки съели.
      Мама кричит:
      — Девочки! Доченьки! Да где же вы? Что с вами?.. Ау! Ау!
      Белочка говорит:
      — Давай побежим, Тамарочка! А то она ещё уйдёт, — потеряемся.
      А Тамарочка говорит:
      — Ладно. Сиди, пожалуйста. Успеем. Не потеряемся.
      А мама всё дальше и дальше уходит. Всё тише и тише её голос:
      — Ау! Ау! Ау!..
      И вдруг совсем тихо стало.
      Тогда вскочили девочки. Выбежали из-за куста. Думают — надо маму позвать.
      Закричали они:
      — Ау! Мамочка!
      А мама и не отвечает. Мама уж далеко ушла, не слышит их мама.
      Испугались девочки. Забегали. Стали кричать:
      — Мамочка! Ау! Мамочка! Мама! Где ты?
      А вокруг — тихо, тихо. Только деревья над головами скрипят.
      Поглядели девочки друг на дружку. Белочка вся побледнела, заплакала и говорит:
      — Вот что ты наделала, Тамарка! Наверно, теперь мамочку нашу волки съели.
      Стали они ещё громче кричать. Кричали, кричали, пока не охрипли совсем.
      Тогда и Тамарочка заплакала. Не выдержала Тамарочка.
      Сидят обе девочки на земле, под кустом, плачут и не знают, что делать, куда идти.
      А идти куда-нибудь надо. Ведь в лесу жить нельзя. В лесу — страшно.
      Вот поплакали они, подумали, повздыхали, да и пошли потихоньку. Идут со своими пустыми корзинками — Тамарочка впереди, Белочка сзади — и вдруг видят: полянка, а на полянке этой очень много грибов. И все грибы разные. Одни маленькие, другие побольше, у одних шапочки беленькие, у других жёлтенькие, у третьих ещё какие-нибудь...
      Обрадовались девочки, даже плакать перестали и кинулись собирать грибы.
      Белочка кричит:
      — Я подберёзовик нашла!
      Тамарочка кричит:
      — А я целых два нашла!
      — А я, кажется, масленыш нашла.
      — А я — сыроежек целую кучу...
      Увидят — под берёзой гриб растёт, — значит, подберёзовик. Увидят шапочка будто маслом намазана — значит, масленыш. Шапочка светленькая значит, белый гриб.
      Не успели оглянуться, — у них уже полные корзинки.
      Столько набрали, что даже не поместилось всё. Даже пришлось очень много грибов оставить.
      Вот взяли они свои полные корзинки и пошли дальше. А идти им теперь тяжело. Корзинки у них тяжёлые. Белочка еле-еле плетётся. Она говорит:
      — Тамарочка, я устала. Я не могу больше. Я есть хочу.
      А Тамарочка говорит:
      — Не хнычь, пожалуйста. Я тоже хочу.
      Белочка говорит:
      — Я супу хочу.
      Тамарочка говорит:
      — Где ж я тебе тут возьму суп! Тут супов нет. Тут — лес.
      Потом помолчала, подумала и говорит:
      — Знаешь что? Давай грибы есть.
      Белочка говорит:
      — Как же их есть?
      — А сыроежки?!
      Вот высыпали они поскорей грибы на землю и стали их разбирать. Стали искать, которые среди них сыроежки. А грибы у них все перемешались, ножки у них отвалились, не поймёшь, где что...
      Тамарочка говорит:
      — Эта вот сыроежка.
      А Белочка говорит:
      — Нет, эта!..
      Спорили они, спорили и наконец отобрали штук пять или шесть самых лучших.
      «Вот эти уж, — думают, — обязательно сыроежки».
      Тамарочка говорит:
      — Ну, начинай, Белочка, кушай.
      Белочка говорит:
      — Нет, лучше ты начинай. Ты — старшая.
      Тамарочка говорит:
      — Не спорь, пожалуйста. Маленькие всегда первые грибы едят.
      Тогда Белочка взяла самый маленький грибок, понюхала его, вздохнула и говорит:
      — Фу, как пахнет противно!
      — А ты не нюхай. Зачем ты нюхаешь?
      — Как же его не нюхать, если он пахнет?
      Тамарочка говорит:
      — А ты его суй прямо в рот, вот и всё.
      Зажмурилась Белочка, открыла рот и хотела уже сунуть туда свой грибок. Вдруг Тамарочка закричала:
      — Белочка! Стой!
      — Что? — говорит Белочка.
      — А соли-то у нас нет, — говорит Тамарочка. — Я и забыла совсем. Ведь без соли их есть нельзя.
      — Ой, правда, правда! — сказала Белочка.
      Обрадовалась Белочка, что не нужно гриб кушать. Уж очень ей страшно было. Уж очень плохо он пахнет, этот гриб.
      Так и не пришлось им сыроежек попробовать.
      Сложили они свои грибы обратно в корзинки, встали и поплелись дальше.
      И вдруг, не успели они и трёх шагов сделать, где-то далеко-далеко гром загремел. Вдруг ветер подул. Темно стало. И не успели девочки оглянуться пошёл дождь. Да такой сильный, такой страшный, что девочкам показалось, будто на них сразу из десяти бочек вода полилась.
      Испугались девочки. Побежали. И сами не знают, куда бегут. В лицо им ветки стегают. Ноги им ёлки царапают. А сверху так и течёт, так и хлещет.
      Промокли насквозь девчонки.
      Наконец добежали они до какого-то высокого дерева и под этим деревом спрятались. Сели на корточки и дрожат. И даже плакать боятся.
      А над головой у них гром гремит. Молния всё время сверкает. То вдруг светло-светло станет, то вдруг опять темно. Потом опять светло, потом опять темно. И дождь всё идёт, идёт, идёт и переставать не хочет.
      И вдруг Белочка говорит:
      — Тамарочка, посмотри-ка: брусничка!
      Тамарочка посмотрела и видит: действительно, совсем близко от дерева растёт под кустом брусника.
      А сорвать её девочки не могут. Им дождик мешает. Они под деревом сидят, на брусничку смотрят и думают:
      «Ох, поскорей бы дождик кончался!»
      Только дождь кончился — они сразу бруснику рвать. Рвут её, торопятся, прямо горстями в рот пихают. Вкусная брусника. Сладкая. Сочная.
      Вдруг Тамарочка побледнела и говорит:
      — Ой, Белочка!
      — Что? — говорит Белочка.
      — Ой, посмотри: волк шевелится.
      Посмотрела Белочка, видит: и верно, что-то шевелится в кустах. Какой-то зверь мохнатый.
      Закричали девочки и кинулись со всех ног бежать. А зверь за ними несётся, храпит, фыркает...
      Вдруг Белочка споткнулась и упала. А Тамарочка на неё налетела и тоже упала. И грибы у них все по земле раскатились.
      Лежат девочки, съёжились и думают:
      «Ну, наверно, сейчас нас волк есть будет».
      Слышат — уже подходит. Уже ногами стучит.
      Тогда Белочка голову подняла и говорит:
      — Тамарочка! Да это не волк.
      — А кто это? — говорит Тамарочка.
      — Это телёночек.
      А телёночек вышел из-за куста, посмотрел на них и говорит:
      — Му-у-у...
      Потом подошёл, понюхал грибы — не понравились ему, поморщился и пошёл дальше.
      Тамарочка встала и говорит:
      — Ох, какие мы глупые!
      Потом говорит:
      — Знаешь что, Белочка? Телёночек — он, наверно, умный зверь. Давай куда он пойдёт, туда и мы пойдём.
      Вот они быстренько собрали свои грибы и побежали догонять телёночка.
      А телёночек увидел их, испугался да как пустится бежать.
      А девочки за ним.
      Они кричат:
      — Телёночек! Погоди, пожалуйста! Не убегай!
      А телёночек всё шибче и шибче бежит. Девочки еле-еле за ним поспевают.
      И вдруг видят девочки — лес кончается. И стоит дом. А около дома забор. И около забора — железная дорога, рельсы блестят.
      Телёночек подошёл к забору, голову поднял и говорит:
      — Му-у-у...
      Тогда выходит из дома какой-то старик. Он говорит:
      — А, это ты, Васька? А я думал, это поезд гудит. А ну, иди спать, Васька.
      Потом увидел девочек и спрашивает:
      — А вы кто такие?
      Они говорят:
      — А мы заблудились. Мы — девочки.
      — А как же вы заблудились, девочки?
      — А мы, — говорят, — от мамочки спрятались, думали, что нарочно, а мамочка в это время ушла.
      — Ах вы, какие нехорошие! А где вы живёте? Вы адрес знаете?
      Они говорят:
      — Мы на зелёненькой дачке живём.
      — Ну, это не адрес. Зелёненьких дачек много. Может быть, их сто дач, зелёных-то...
      Они говорят:
      — У нас сад.
      — Садов тоже много.
      — У нас окна, двери...
      — Окна и двери тоже во всех домах бывают.
      Подумал старик и говорит:
      — Вы вот что... Вы, наверное, на станции Разлив живёте?
      — Да, да, — говорят девочки. — Мы на станции Разлив живём.
      — Тогда вот что, — говорит старик, — идите по этой тропиночке, около рельсов. Идите всё прямо и придёте к вокзалу. А там спросите.
      «Ну, — думают девочки, — нам бы только до вокзала дойти, а там-то уж мы найдём».
      Поблагодарили старика и пошли по тропиночке.
      Отошли немного, Тамарочка и говорит:
      — Ах, Белочка, какие мы с тобой невежливые!
      Белочка говорит:
      — А что? Почему?
      Тамарочка говорит:
      — Телёночку-то мы спасибо не сказали. Ведь это он нам дорогу показал.
      Хотели вернуться, да думают: «Нет, лучше домой поскорей пойдём. А то ещё опять потеряемся».
      Идут и думают:
      «Только бы мамочка дома была. А что, если мамы нету? Что мы тогда делать будем?»
      А мама ходила, ходила по лесу, кричала, кричала девочек, не докричалась и пошла домой.
      Пришла, сидит на крылечке и плачет.
      Приходит хозяйка и спрашивает:
      — Что с вами, Марья Петровна?
      А она говорит:
      — У меня девочки потерялись.
      Только сказала это — вдруг видит: идут её девочки. Белочка впереди идёт, Тамарочка сзади. И обе девочки грязные-грязные, мокрые-премокрые.
      Мама говорит:
      — Девочки! Что вы со мной делаете? Где вы пропадали? Разве можно так?
      А Белочка кричит:
      — Мамочка! Ау! Обед готов?
      Побранила мама как следует девочек, потом покормила их, переодела и спрашивает:
      — Ну, как — страшно было в лесу-то?
      Тамарочка говорит:
      — Мне так нисколечко.
      А Белочка говорит:
      — А мне так сколечко.
      Потом говорит:
      — Ну, ничего... Зато посмотри, мамочка, сколько мы с Тамарой грибов набрали.
      Притащили девочки свои полные корзинки, поставили их на стол...
      — Во! — говорят.
      Стала мама грибы разбирать и ахнула.
      — Девочки! — говорит. — Миленькие! Так ведь вы ж одних поганок набрали!
      — Как поганок?
      — Ну конечно, поганок. И это поганка, и это поганка, и эта, и эта, и эта...
      Девочки говорят:
      — А мы их есть хотели.
      Мама говорит:
      — Что вы?! Девочки! Разве можно? Это ж поганые грибы. От них животы заболят, от них умереть можно. Их все, все на помойную яму выбросить надо.
      Девочкам стало жалко грибов. Они обиделись и говорят:
      — Зачем выбрасывать? Не надо выбрасывать. Мы лучше их куклам нашим отдадим. У нас куколки хорошие, не капризные, они всё кушают...
      Белочка говорит:
      — Они даже песочек кушают.
      Тамарочка говорит:
      — Даже траву кушают.
      Белочка говорит:
      — Даже пуговицы кушают.
      Мама говорит:
      — Ну вот и хорошо. Устройте вашим куклам праздник и угостите их поганками.
      Девочки так и сделали.
      Сварили они из поганок обед. На первое суп из поганок, на второе котлеты из поганок, и даже на сладкое — компот из поганок сварили.
      И куклы у них всё это съели — и суп, и котлеты, и компот, — и ничего, не жаловались, не капризничали. А может быть, у них и болели животики — кто их знает. Они ведь народ неразговорчивый.
     
     
      БОЛЬШАЯ СТИРКА
     
      Один раз мама пошла на рынок за мясом. И девочки остались одни дома. Уходя, мама велела им хорошо себя вести, ничего не трогать, со спичками не играть, на подоконники не лазать, на лестницу не выходить, котёнка не мучить. И обещала им принести каждой по апельсину.
      Девочки закрыли за мамой на цепочку дверь и думают: «Что же нам делать?» Думают: «Самое лучшее — сядем и будем рисовать». Достали свои тетрадки и цветные карандаши, сели за стол и рисуют. И всё больше апельсины рисуют. Их ведь, вы знаете, очень нетрудно рисовать: какую-нибудь картошину намазюкал, красным карандашом размалевал и — готово дело — апельсин.
      Потом Тамарочке рисовать надоело, она говорит:
      — Знаешь, давай лучше писать. Хочешь, я слово «апельсин» напишу?
      — Напиши, — говорит Белочка.
      Подумала Тамарочка, голову чуть-чуть наклонила, карандаш послюнила и готово дело — написала:
      ОПЕЛСИН
      И Белочка тоже две или три буковки нацарапала, которые умела.
      Потом Тамарочка говорит:
      — А я не только карандашом, я и чернилами писать умею. Не веришь? Хочешь, напишу?
      Белочка говорит:
      — А где ж ты чернила возьмёшь?
      — А у папы на столе — сколько хочешь. Целая банка.
      — Да, — говорит Белочка, — а ведь мама нам не позволила трогать на столе.
      Тамарочка говорит:
      — Подумаешь! Она про чернила ничего не говорила. Это ведь не спички чернила-то.
      И Тамарочка сбегала в папину комнату и принесла чернила и перо. И стала писать. А писать она хоть и умела, да не очень. Стала перо в бутылку окунать и опрокинула бутылку. И все чернила на скатерть вылились. А скатерть была чистая, белая, только что постланная.
      Ахнули девочки.
      Белочка даже чуть на пол со стула не упала.
      — Ой, — говорит, — ой... ой... какое пятнище!..
      А пятнище всё больше и больше делается, растёт и растёт. Чуть не на полскатерти кляксу поставили.
      Белочка побледнела и говорит:
      — Ой, Тамарочка, нам попадёт как!
      А Тамарочка и сама знает, что попадёт. Она тоже стоит — чуть не плачет. Потом подумала, нос почесала и говорит:
      — Знаешь, давай скажем, что это кошка чернила опрокинула!
      Белочка говорит:
      — Да, а ведь врать нехорошо, Тамарочка.
      — Я и сама знаю, что нехорошо. А что же нам делать тогда?
      Белочка говорит:
      — Знаешь что? Давай лучше выстираем скатерть!
      Тамарочке это даже понравилось. Она говорит:
      — Давай. А только в чём же её стирать?
      Белочка говорит:
      — Давай, знаешь, в кукольной ванночке.
      — Глупая. Разве скатерть в кукольную ванночку залезет? А ну, тащи сюда корыто!
      — Настоящее?..
      — Ну конечно, настоящее.
      Белочка испугалась. Говорит:
      — Тамарочка, ведь мама же нам не позволила...
      Тамарочка говорит:
      — Она про корыто ничего не говорила. Корыто — это не спички. Давай, давай скорее...
      Побежали девочки на кухню, сняли с гвоздя корыто, налили в него из-под крана воды и потащили в комнату. Табуретку принесли. Поставили корыто на табуретку.
      Белочка устала — еле дышит.
      А Тамарочка ей и отдохнуть не даёт.
      — А ну, — говорит, — тащи скорей мыло!
      Побежала Белочка. Приносит мыло.
      — Синьку ещё надо. А ну — тащи синьку!
      Побежала Белочка синьку искать. Нигде найти не может.
      Прибегает:
      — Нет синьки.
      А Тамарочка уже со стола скатерть сняла и опускает её в воду. Страшно опускать — сухую-то скатерть в мокрую воду. Опустила всё-таки. Потом говорит:
      — Не надо синьки.
      Посмотрела Белочка, а вода в корыте — синяя-пресиняя.
      Тамарочка говорит:
      — Видишь, даже хорошо, что пятно поставили. Можно без синьки стирать.
      Потом говорит:
      — Ой, Белочка!
      — Что? — говорит Белочка.
      — Вода-то холодная.
      — Ну и что?
      — В холодной же воде бельё не стирают. В холодной только полощут.
      Белочка говорит:
      — Ну, ничего, давай тогда полоскать.
      Испугалась Белочка: вдруг её Тамарочка ещё и воду заставит кипятить.
      Стала Тамарочка скатерть мылом намыливать. Потом стала тискать её, как полагается. А вода всё темней и темней делается.
      Белочка говорит:
      — Ну, наверно, уже можно выжимать.
      — А ну, давай посмотрим, — говорит Тамарочка.
      Вытащили девочки из корыта скатерть. А на скатерти только два маленьких белых пятнышка. А вся скатерть — синяя.
      — Ой, — говорит Тамарочка. — Надо воду менять. Тащи скорей чистой воды.
      Белочка говорит:
      — Нет, теперь ты тащи. Я тоже хочу постирать.
      Тамарочка говорит:
      — Ещё что! Я пятно поставила, я и стирать буду.
      Белочка говорит:
      — Нет, теперь я буду.
      — Нет, не будешь!
      — Нет, буду!..
      Заплакала Белочка и двумя руками вцепилась в корыто. А Тамарочка за другой конец ухватилась. И корыто у них закачалось, как люлька или качели.
      — Уйди лучше, — закричала Тамарочка. — Уйди, честное слово, а не то я в тебя сейчас водой брызну.
      Белочка, наверно, испугалась, что она и в самом деле брызнет, отскочила, корыто выпустила, а Тамарочка его в это время как дёрнет — оно кувырком, с табуретки — и на пол. И, конечно, вода из него тоже на пол. И потекла во все стороны.
      Вот тут-то уж девочки испугались по-настоящему.
      Белочка от страха даже плакать перестала.
      А вода уж по всей комнате — и под стол, и под шкаф, и под рояль, и под стулья, и под диван, и под этажерку, и куда только можно течёт. Даже в соседнюю комнату маленькие ручейки побежали.
      Очухались девочки, забегали, засуетились:
      — Ой! Ой! Ой!..
      А в соседней комнате в это время спал на полу котёнок Пушок. Он как увидел, что под него вода течёт, — как вскочит, как замяучит и давай как сумасшедший по всей квартире носиться:
      — Мяу! Мяу! Мяу!
      Девочки бегают, и котёнок бегает. Девочки кричат, и котёнок кричит. Девочки не знают, что делать, и котёнок тоже не знает, что делать.
      Тамарочка на табуретку влезла и кричит:
      — Белочка! Лезь на стул! Скорее! Ты же промочишься.
      А Белочка так испугалась, что и на стул забраться не может. Стоит, как цыплёнок, съёжилась и только знай себе головой качает:
      — Ой! Ой! Ой!
      И вдруг слышат девочки — звонок.
      Тамарочка побледнела и говорит:
      — Мама идёт.
      А Белочка и сама слышит. Она ещё больше съёжилась, на Тамарочку посмотрела и говорит:
      — Ну вот, сейчас будет нам...
      А в прихожей ещё раз:
      «Дзинь!»
      И ещё раз:
      «Дзинь! Дзинь!»
      Тамарочка говорит:
      — Белочка, милая, открой, пожалуйста.
      — Да, спасибо, — говорит Белочка. — Почему это я должна?
      — Ну, Белочка, ну, милая, ну ты же всё-таки ближе стоишь. Я же на табуретке, а ты на полу всё-таки.
      Белочка говорит:
      — Я тоже могу на стул залезть.
      Тогда Тамарочка видит, что всё равно надо идти открывать, с табуретки спрыгнула и говорит:
      — Знаешь что? Давай скажем, что это кошка корыто опрокинула!
      Белочка говорит:
      — Нет, лучше, знаешь, давай пол поскорее вытрем!
      Тамарочка подумала и говорит:
      — А что ж... Давай попробуем. Может быть, мама и не заметит...
      И вот опять забегали девочки. Тамарочка мокрую скатерть схватила и давай ею по полу елозить. А Белочка за ней, как хвостик, носится, суетится и только знай себе:
      — Ой! Ой! Ой!
      Тамарочка ей говорит:
      — Ты лучше не ойкай, а лучше тащи скорей корыто на кухню.
      Белочка, бедная, корыто поволокла. А Тамарочка ей:
      — И мыло возьми заодно.
      — А где оно — мыло?
      — Что ты — не видишь? Вон оно под роялем плавает.
      А звонок опять:
      «Дз-з-зинь!..»
      — Ну что ж, — говорит Тамарочка. — Надо, пожалуй, идти. Я пойду открою, а ты, Белочка, поскорей дотирай пол. Как следует, смотри, чтобы ни одного пятнышка не осталось.
      Белочка говорит:
      — Тамарочка, а куда же скатерть потом? На стол?
      — Глупая. Зачем её на стол? Пихай её — знаешь куда? Пихай её подальше под диван. Когда она высохнет, мы её выгладим и постелим.
      И вот пошла Тамарочка открывать. Идти ей не хочется. Ноги у неё дрожат, руки дрожат. Остановилась она у двери, постояла, послушала, вздохнула и тоненьким голоском спрашивает:
      — Мамочка, это ты?
      Мама входит и говорит:
      — Господи, что случилось?
      Тамарочка говорит:
      — Ничего не случилось.
      — Так что же ты так долго?.. Я, наверно, двадцать минут звоню и стучу.
      — А я не слышала, — говорит Тамарочка.
      Мама говорит:
      — Я уж бог знает что думала... Думала — воры забрались или вас волки съели.
      — Нет, — говорит Тамарочка, — нас никто не съел.
      Мама сетку с мясом на кухню снесла, потом возвращается и спрашивает:
      — А где же Белочка?
      Тамарочка говорит:
      — Белочка? А Белочка... я не знаю, где-то там, кажется... в большой комнате... чего-то там делает, я не знаю...
      Мама на Тамарочку с удивлением посмотрела и говорит:
      — Послушай, Тамарочка, а почему у тебя такие руки грязные? И на лице какие-то пятна!
      Тамарочка за нос себя потрогала и говорит:
      — А это мы рисовали.
      — Что ж это вы — углём или грязью рисовали?
      — Нет, — говорит Тамарочка, — мы карандашами рисовали.
      А мама уже разделась и идёт в большую комнату. Входит и видит: вся мебель в комнате сдвинута, перевёрнута, не поймёшь, где стол, где стул, где диван, где этажерка... А под роялем на корточках ползает Белочка и что-то там делает и плачет во весь голос.
      Мама в дверях остановилась и говорит:
      — Белочка! Доченька! Что это ты там делаешь?
      Белочка из-под рояля высунулась и говорит:
      — Я?
      А сама она грязная-прегрязная, и лицо у неё грязное, и даже на носу тоже пятна.
      Тамарочка ей ответить не дала. Говорит:
      — А это мы хотели, мамочка, тебе помочь — пол вымыть.
      Мама обрадовалась и говорит:
      — Вот спасибо!..
      Потом к Белочке подошла, наклонилась и спрашивает:
      — А чем же это, интересно, моя дочка моет пол?
      Посмотрела и за голову схватилась:
      — О, господи! — говорит. — Вы только взгляните! Ведь она же носовым платком пол моет!
      Тамарочка говорит:
      — Фу, глупая какая!
      А мама говорит:
      — Да уж, это действительно называется — помогают мне.
      А Белочка ещё громче заплакала под своим роялем и говорит:
      — Неправда, мамочка. Мы вовсе и не помогаем тебе. Мы корыто опрокинули.
      Мама на табуретку села и говорит:
      — Этого ещё недоставало. Какое корыто?
      Белочка говорит:
      — Настоящее которое... Железное.
      — А как же, интересно, оно попало сюда — корыто?
      Белочка говорит:
      — Мы скатерть стирали.
      — Какую скатерть? Где она? Зачем же вы её стирали? Ведь она же чистая была, только вчера постлана.
      — А мы на неё чернила нечаянно пролили.
      — Ещё того не легче. Какие чернила? Где вы их взяли?
      Белочка на Тамарочку посмотрела и говорит:
      — Мы из папиной комнаты принесли.
      — А кто вам позволил?
      Девочки друг на дружку посмотрели и молчат.
      Мама посидела, подумала, нахмурилась и говорит:
      — Ну, что же мне теперь с вами делать?
      Девочки обе заплакали и говорят:
      — Накажи нас.
      Мама говорит:
      — А вы очень хотите, чтобы я вас наказала?
      Девочки говорят:
      — Нет, не очень.
      — А за что же, по-вашему, я должна вас наказать?
      — А за то, что, наверно, мы пол мыли.
      — Нет, — говорит мама, — за это я вас наказывать не буду.
      — Ну, тогда за то, что бельё стирали.
      — Нет, — говорит мама. — И за это я тоже наказывать вас не буду. И за то, что чернила пролили, — тоже не буду. И за то, что писали чернилами, тоже не буду. А вот за то, что без спросу взяли из папиной комнаты чернильницу, — за это вас действительно наказать следует. Ведь если бы вы были послушные девочки и в папину комнату не полезли, вам бы не пришлось ни пол мыть, ни бельё стирать, ни корыто опрокидывать. А заодно и врать бы вам не пришлось. Ведь, в самом деле, Тамарочка, разве ты не знаешь, почему у тебя нос грязный?
      Тамарочка говорит:
      — Знаю, конечно.
      — Так почему же ты сразу не сказала?
      Тамарочка говорит:
      — Я побоялась.
      — А вот это и плохо, — говорит мама. — Сумел набедокурить — сумей и ответить за свои грехи. Сделала ошибку — не убегай, поджав хвост, а исправь её.
      — Мы и хотели исправить, — говорит Тамарочка.
      — Хотели, да не сумели, — говорит мама.
      Потом посмотрела и говорит:
      — А где же, я не вижу, скатерть находится?
      Белочка говорит:
      — Она под диваном находится.
      — А что она там делает — под диваном?
      — Она там сохнет у нас.
      Вытащила мама из-под дивана скатерть и опять на табуретку села.
      — Господи! — говорит. — Боже ты мой! Такая миленькая скатерть была! И вы посмотрите, во что она превратилась. Ведь это же не скатерть, а половая тряпка какая-то.
      Девочки ещё громче заплакали, а мама говорит:
      — Да, милые мои доченьки, наделали вы мне хлопот. Я устала, думала отдохнуть, — я только в будущую субботу собиралась большую стирку делать, а придётся, как видно, сейчас этим делом заняться. А ну, прачки-неудачки, снимайте платья!
      Девочки испугались. Говорят:
      — Зачем?
      — Зачем? А затем, что в чистых платьях бельё не стирают, полов не моют и вообще не работают. Надевайте свои халатики и — живо за мной на кухню...
      Пока девочки переодевались, мама успела на кухне зажечь газ и поставила на плиту три больших кастрюли: в одной — вода, чтобы пол мыть, во второй бельё кипятить, а в третьей, отдельно, — скатерть.
      Девочки говорят:
      — А почему ты её отдельно поставила? Она ведь не виновата, что запачкалась.
      Мама говорит:
      — Да, она, конечно, не виновата, но всё-таки придётся её в одиночку стирать. А то у нас всё бельё синее станет. И вообще я думаю, что эту скатерть уже не отстираешь. Придётся, наверно, выкрасить её в синий цвет.
      Девочки говорят:
      — Ой, как красиво будет!
      — Нет, — говорит мама, — я думаю, что это не очень красиво будет. Если бы это было действительно красиво, то, наверно, люди каждый бы день кляксы на скатерти ставили.
      Потом говорит:
      — Ну, хватит болтать, берите каждая по тряпке и идёмте пол мыть.
      Девочки говорят:
      — По-настоящему?
      Мама говорит:
      — А вы что думали? По-игрушечному вы уже вымыли, теперь давайте по-настоящему.
      И вот девочки стали по-настоящему пол мыть.
      Мама дала им каждой по уголку и говорит:
      — Смотрите, как я мою, и вы тоже так мойте. Где вымыли, там по чистому не ходите... Луж на полу не оставляйте, а вытирайте досуха. А ну, раз-два начали!..
      Засучила мама рукава, подоткнула подол и пошла пахать мокрой тряпкой. Да так ловко, так быстро, что девочки за ней еле успевают. И конечно, у них так хорошо не выходит, как у мамы. Но всё-таки они стараются. Белочка даже на коленки встала, чтобы удобнее было.
      Мама ей говорит:
      — Белочка, ты бы ещё на живот легла. Если ты будешь так пачкаться, то нам придётся потом и тебя в корыте стирать.
      Потом говорит:
      — А ну, сбегай, пожалуйста, на кухню, посмотри, не кипит ли вода в бельевом баке.
      Белочка говорит:
      — А как же узнать, кипит она или не кипит?
      Мама говорит:
      — Если булькает — значит, кипит; если не булькает — значит, не вскипела ещё.
      Белочка на кухню сбегала, прибегает:
      — Мамочка, булькает, булькает!
      Мама говорит:
      — Не мамочка булькает, а вода, наверно, булькает?
      Тут мама из комнаты за чем-то вышла, Белочка Тамарочке и говорит:
      — Знаешь? А я апельсины видела!
      Тамарочка говорит:
      — Где?
      — В сетке, в которой мясо висит. Знаешь, сколько? Целых три.
      Тамарочка говорит:
      — Да. Будут нам теперь апельсины. Дожидайся.
      Тут мама приходит и говорит:
      — А ну, поломойки, забирайте вёдра и тряпки — идём на кухню бельё стирать.
      Девочки говорят:
      — По-настоящему?
      Мама говорит:
      — Теперь вы всё будете делать по-настоящему.
      И девочки, вместе с мамой, по-настоящему стирали бельё. Потом они его по-настоящему полоскали. По-настоящему выжимали. И по-настоящему вешали его на чердаке на верёвках сушиться.
      А когда они кончили работать и вернулись домой, мама накормила их обедом. И никогда ещё в жизни они с таким удовольствием не ели, как в этот день. И суп ели, и кашу, и чёрный хлеб, посыпанный солью.
      А когда они отобедали, мама принесла из кухни сетку и сказала:
      — Ну, а теперь вы, пожалуй, можете получить каждая по апельсину.
      Девочки говорят:
      — А кому третий?
      Мама говорит:
      — Ах вот как? Вы уже знаете, что и третий есть?
      Девочки говорят:
      — А третий, мамочка, знаешь кому? Третий — самый большой — тебе.
      — Нет, доченьки, — сказала мама. — Спасибо. Мне хватит, пожалуй, и самого маленького. Ведь всё-таки вы сегодня в два раза больше, чем я, работали. Не правда ли? И пол два раза мыли. И скатерть два раза стирали...
      Белочка говорит:
      — Зато чернила только один раз пролили.
      Мама говорит:
      — Ну, знаешь, если бы вы два раза чернила пролили, — я бы вас так наказала...
      Белочка говорит:
      — Да, а ведь ты же не наказала всё-таки?
      Мама говорит:
      — Погодите, может быть, ещё и накажу всё-таки.
      Но девочки видят: нет, уж теперь не накажет, если раньше не наказала.
      Обняли они свою маму, крепко расцеловали её, а потом подумали и выбрали ей — хоть не самый большой, а всё-таки самый лучший апельсин.
      И правильно сделали.
     
      1938-1947
     
     
      ВЕСЁЛЫЙ ТРАМВАЙ
     
      Тащи сюда стулья,
      Неси табуретку,
      Найди колокольчик,
      Тесёмку давай!..
      Сегодня нас трое,
      Давайте устроим
      Совсем настоящий,
      Звенящий,
      Гремящий,
      Совсем настоящий
      Московский
      Трамвай.
      Я буду — кондуктор,
      Он будет — вожатый,
      А ты — безбилетный пока
      Пассажир.
      Поставь свою ножку
      На эту подножку,
      Взойди на площадку
      И так мне скажи:
      — Товарищ кондуктор,
      Я еду по делу,
      По срочному делу
      В Верховный Совет.
      Возьмите монету
      И дайте за это
      Мне самый хороший
      Трамвайный
      Билет.
      Я дам вам бумажку,
      И вы мне — бумажку,
      Я дёрну тесёмку,
      Скажу:
      — Поезжай!..
      Вожатый педали
      Нажмёт у рояля,
      И медленно
      Тро
      нется
      Наш
      настоящий,
      Как солнце блестящий,
      Как буря гремящий,
      Совсем настоящий
      Московский
      Трамвай.
     
      1939
     
     
     
     
      ЗАГАДКА
     
      Меня искали
      Днём с огнём
      И не нашли
      В траве густой...
      Вот я какой!
      А ночью
      Даже без огня
      Нашли меня
      В траве густой...
      Кто я такой?
     
     
      ДВЕ ЛЯГУШКИ
     
      Жили-были две лягушки. Были они подруги и жили в одной канаве. Только одна из них была храбрая, сильная, весёлая, а другая — ни то ни сё: трусиха была, лентяйка, соня.
      Но всё-таки они жили вместе, эти лягушки.
      И вот однажды ночью вышли они погулять.
      Идут себе по лесной дороге и вдруг видят: стоит дом. А около дома погреб. И пахнет из него очень вкусно: плесенью пахнет, сыростью, мохом, грибами. А это как раз то самое, что лягушки любят.
      Вот забрались они поскорей в погреб, стали там играть и прыгать. Прыгали, прыгали и нечаянно свалились в горшок со сметаной.
      И стали тонуть.
      А тонуть им, конечно, не хочется.
      Тогда они стали барахтаться, стали плавать. Но у этого глиняного горшка были очень высокие скользкие стенки. И лягушкам оттуда никак не выбраться.
      Та лягушка, что была лентяйкой, поплавала немного, побарахталась и думает:
      «Всё равно мне отсюда не выбраться. Зачем же я буду напрасно барахтаться? Только мучиться зря. Уж лучше я сразу утону».
      Подумала она так, перестала барахтаться — и утонула.
      А вторая лягушка — та была не такая. Та думает:
      «Нет, братцы, утонуть я всегда успею. Это от меня не уйдёт. А лучше я ещё побарахтаюсь, ещё поплаваю. Кто его знает, может быть, у меня что-нибудь и выйдет».
      Но только — нет, ничего не выходит. Как ни плавай — далеко не уплывёшь. Горшок маленький, стенки скользкие — не вылезти лягушке из сметаны.
      Но всё-таки она не сдаётся, не унывает.
      «Ничего, — думает, — пока силы есть, буду барахтаться. Я ведь ещё живая, значит, надо жить. А там — что будет!»
      И вот из последних сил борется наша храбрая лягушка со своей лягушачьей смертью. Уж вот она и память стала терять. Уж вот захлебнулась. Уж вот её ко дну тянет. А она и тут не сдаётся. Знай себе лапками работает. Дрыгает лапками и думает:
      «Нет! Не сдамся! Шалишь, лягушачья смерть...»
      И вдруг — что такое? Вдруг чувствует наша лягушка, что под ногами у неё уже не сметана, а что-то твёрдое, что-то такое крепкое, надёжное, вроде земли. Удивилась лягушка, посмотрела и видит: никакой сметаны в горшке уже нет, а стоит она, лягушка, на комке масла.
      «Что такое? — думает лягушка. — Откуда взялось здесь масло?»
      Удивилась она, а потом догадалась: ведь это она сама лапками своими из жидкой сметаны твёрдое масло сбила.
      «Ну вот, — думает лягушка, — значит, я хорошо сделала, что сразу не утонула».
      Подумала она так, выпрыгнула из горшка, отдохнула и поскакала к себе домой, в лес.
      А вторая лягушка осталась в горшке.
      И никогда уж она, голубушка, больше не видела белого света, и никогда не прыгала, и никогда не квакала.
      Ну что ж! Если говорить правду, так сама ты, лягушка, и виновата. Не падай духом! Не умирай раньше смерти!
     
     
      ТРУС
     
      Дело было в Крыму. Один приезжий мальчик пошёл на море ловить удочкой рыбу. А там был очень высокий, крутой скользкий берег. Мальчик начал спускаться, потом посмотрел вниз, увидел под собой огромные острые камни и испугался. Остановился и с места не может сдвинуться. Ни назад ни вниз. Вцепился в какой-то колючий кустик, сидит на корточках и дышать боится.
      А внизу, в море, в это время колхозник-рыбак ловил рыбу. И с ним в лодке была девочка, его дочка. Она всё видела и поняла, что мальчик трусит. Она стала смеяться и показывать на него пальцем.
      Мальчику было стыдно, но он ничего не мог с собой сделать. Он только стал притворяться, будто сидит просто так и будто ему очень жарко. Он даже снял кепку и стал ею махать около своего носа.
      Вдруг подул ветер, вырвал у мальчика из рук удочку и бросил её вниз.
      Мальчику было жаль удочки, он попробовал ползти вниз, но опять у него ничего не вышло. А девочка всё это видела. Она сказала отцу, тот посмотрел наверх и что-то сказал ей.
      Вдруг девочка спрыгнула в воду и зашагала к берегу. Взяла удочку и пошла обратно к лодке.
      Мальчик так рассердился, что забыл всё на свете и кубарем покатился вниз.
      — Эй! Отдавай! Это моя удочка! — закричал он и схватил девочку за руку.
      — На, возьми, пожалуйста, — сказала девочка. — Мне твоя удочка не нужна. Я нарочно её взяла, чтобы ты слез вниз.
      Мальчик удивился и говорит:
      — А ты почём знала, что я слезу?
      — А это мне папа сказал. Он говорит: если трус, то, наверно, и жадина.
     
      1941
     
     
      ЗАДАЧА С ЯБЛОКАМИ
     
      Нам из Гомеля тётя
      Ящик яблок прислала.
      В этом ящике яблок
      Было в общем немало.
      Начал яблоки эти
      Спозаранок считать я,
      Помогали мне сёстры,
      Помогали мне братья..
      И пока мы считали,
      Мы ужасно устали,
      Мы устали, присели
      И по яблочку съели.
      И осталось их — сколько?
      А осталось их столько,
      Что пока мы считали —
      Восемь раз отдыхали,
      Восемь раз мы сидели
      И по яблочку ели.
      И осталось их — сколько?
      Ох, осталось их столько,
      Что когда в этот ящик
      Мы опять поглядели,
      Там на дне его чистом
      Только стружки белели...
      Только стружки-пеструшки,
      Только стружки белели.
      Вот прошу угадать я
      Всех ребят и девчонок:
      Сколько было нас братьев?
      Сколько было сестрёнок?
      Поделили мы яблоки
      Все без остатка.
      А всего-то их было —
      Пятьдесят без десятка.
     
     
      БУКВА «ТЫ»
     
      Учил я когда-то одну маленькую девочку читать и писать. Девочку звали Иринушка, было ей четыре года пять месяцев, и была она большая умница. За каких-нибудь десять дней мы одолели с ней всю русскую азбуку, могли уже свободно читать и «папа», и «мама», и «Саша», и «Маша», и оставалась у нас невыученной одна только, самая последняя буква — «я».
      И тут вот, на этой последней буковке, мы вдруг с Иринушкой и споткнулись.
      Я, как всегда, показал ей букву, дал ей как следует её рассмотреть и сказал:
      — А это вот, Иринушка, буква «я».
      Иринушка с удивлением на меня посмотрела и говорит:
      — Ты?
      — Почему «ты»? Что за «ты»? Я же сказал тебе: это буква «я»!
      — Буква ты?
      — Да не «ты», а «я»!
      Она ещё больше удивилась и говорит:
      — Я и говорю: ты.
      — Да не я, а буква «я»!
      — Не ты, а буква ты?
      — Ох, Иринушка, Иринушка! Наверное, мы, голубушка, с тобой немного переучились. Неужели ты в самом деле не понимаешь, что это не я, а что это буква так называется: «я»?
      — Нет, — говорит, — почему не понимаю? Я понимаю.
      — Что ты понимаешь?
      — Это не ты, а это буква так называется: «ты».
      Фу! Ну в самом деле, ну что ты с ней поделаешь? Как же, скажите на милость, ей объяснить, что я — это не я, ты — не ты, она — не она и что вообще «я» — это только буква.
      — Ну, вот что, — сказал я наконец, — ну, давай, скажи как будто про себя: я! Понимаешь? Про себя. Как ты про себя говоришь.
      Она поняла как будто. Кивнула. Потом спрашивает:
      — Говорить?
      — Ну, ну... Конечно.
      Вижу — молчит. Опустила голову. Губами шевелит.
      Я говорю:
      — Ну, что же ты?
      — Я сказала.
      — А я не слышал, что ты сказала.
      — Ты же мне велел про себя говорить. Вот я потихоньку и говорю.
      — Что же ты говоришь?
      Она оглянулась и шёпотом — на ухо мне:
      — Ты!..
      Я не выдержал, вскочил, схватился за голову и забегал по комнате.
      Внутри у меня уже всё кипело, как вода в чайнике. А бедная Иринушка сидела, склонившись над букварём, искоса посматривала на меня и жалобно сопела. Ей, наверно, было стыдно, что она такая бестолковая. Но и мне тоже было стыдно, что я — большой человек — не могу научить маленького человека правильно читать такую простую букву, как буква «я».
      Наконец я придумал всё-таки. Я быстро подошёл к девочке, ткнул её пальцем в нос и спрашиваю:
      — Это кто?
      Она говорит:
      — Это я.
      — Ну вот... Понимаешь? А это буква «я»!
      Она говорит:
      — Понимаю...
      А у самой уж, вижу, и губы дрожат и носик сморщился — вот-вот заплачет.
      — Что же ты, — я спрашиваю, — понимаешь?
      — Понимаю, — говорит, — что это я.
      — Правильно! Молодец! А это вот буква «я». Ясно?
      — Ясно, — говорит. — Это буква ты.
      — Да не ты, а я!
      — Не я, а ты.
      — Не я, а буква «я»!
      — Не ты, а буква «ты».
      — Не буква «ты», господи боже мой, а буква «я»!
      — Не буква «я», господи боже мой, а буква «ты»!
      Я опять вскочил и опять забегал по комнате.
      — Нет такой буквы! — закричал я. — Пойми ты, бестолковая девчонка! Нет и не может быть такой буквы! Есть буква «я». Понимаешь? Я! Буква «я»! Изволь повторять за мной: я! я! я!..
      — Ты, ты, ты, — пролепетала она, едва разжимая губы. Потом уронила голову на стол и заплакала. Да так громко и так жалобно, что весь мой гнев сразу остыл. Мне стало жалко её.
      — Хорошо, — сказал я. — Как видно, мы с тобой и в самом деле немного заработались. Возьми свои книги и тетрадки и можешь идти гулять. На сегодня — хватит.
      Она кое-как запихала в сумочку своё барахлишко и, ни слова мне не сказав, спотыкаясь и всхлипывая вышла из комнаты.
      А я, оставшись один, задумался: что же делать? Как же мы в конце концов перешагнём через эту проклятую букву «я»?
      «Ладно, — решил я. — Забудем о ней. Ну её. Начнём следующий урок прямо с чтения. Может быть, так лучше будет».
      И на другой день, когда Иринушка, весёлая и раскрасневшаяся после игры, пришла на урок, я не стал ей напоминать о вчерашнем, а просто посадил её за букварь, открыл первую попавшуюся страницу и сказал:
      — А ну, сударыня, давайте-ка, почитайте мне что-нибудь.
      Она, как всегда перед чтением, поёрзала на стуле, вздохнула, уткнулась и пальцем и носиком в страницу и, пошевелив губами, бегло и не переводя дыхания, прочла:
      — Тыкову дали тыблоко.
      От удивления я даже на стуле подскочил:
      — Что такое? Какому Тыкову? Какое тыблоко? Что ещё за тыблоко?
      Посмотрел в букварь, а там чёрным по белому написано:
      «Якову дали яблоко».
      Вам смешно? Я тоже, конечно, посмеялся. А потом говорю:
      — Яблоко, Иринушка! Яблоко, а не тыблоко!
      Она удивилась и говорит:
      — Яблоко? Так значит, это буква «я»?
      Я уже хотел сказать: «Ну конечно, «я»! А потом спохватился и думаю: «Нет, голубушка! Знаем мы вас. Если я скажу «я» — значит — опять пошло-поехало? Нет, уж сейчас мы на эту удочку не попадёмся».
      И я сказал:
      — Да, правильно. Это буква «ты».
      Конечно, не очень-то хорошо говорить неправду. Даже очень нехорошо говорить неправду. Но что же поделаешь! Если бы я сказал «я», а не «ты», кто знает, чем бы всё это кончилось. И, может быть, бедная Иринушка так всю жизнь и говорила бы — вместо «яблоко» — тыблоко, вместо «ярмарка» тырмарка, вместо «якорь» — тыкорь и вместо «язык» — тызык. А Иринушка, слава богу, выросла уже большая, выговаривает все буквы правильно, как полагается, и пишет мне письма без одной ошибки.
     
      1945