DjVu

      В СТЕПИ
     
      Близко подходила дикая степь к границе Руси в XI веке. Ранней весной неизмеримые пространства степи покрывались лиловыми пятнами: то цвели анемоны; а когда становилось жарче и лето вступало в свои права, — целые луговины принимали голубую, лазурную окраску: здесь распускались незабудки, а кое-где будто проступала на земле алая кровь — это расцветали маки; пушистая, белая, как кудри старика, степная трава ковыль росла по пояс человеку.
      Берёза, бобозник, вишенник образовывали густые непролазные кустарниковые заросли. Звери и птицы наводили здесь приют от людских взоров. И до чего плодородна была эта степная земля! Проведёт конь плугом борозду, бросит пахарь зёрна в землю, и даст она обильный урожай! Степь обещала русскому человеку привольную, сытую жизнь, но она таила постоянную угрозу — смертельную опасность.
      С незапамятных времён на огромных пространствах Причерноморья, Приазовья и Прикаспия кочевали чуждого вида враждебные люди.
      В XI веке здесь жили половцы. Они пасли свои стада, перегоняя их с места на место в поисках лучших пастбищ, разоряли пашни и попутно грабили мирных земледельцев, захватывали в плен их самих, а потом гнали товар на продажу в приморские города. Этот живой товар и был главным богатством степных разбойников.
      Русские люди, жившие вблизи степи, знали о грозной опасности. Знал о ней и старый Петрило. Но, однако, каждое утро, лишь солнце поднималось на небе, он уходил в поле; с ним вместе уходил и сын его, пятнадцатилетии» Жданко.
      Радостны были Жданке и птичий щебет, и таинственный шорох в кустарнике, и тёплые солнечные лучи, ласково пригревающие спину.
      Когда Петрило боязливо оглядывался, не движется ли из глубины степи половецкий отряд, Жданко утешал его:
      — Не бойся, батя, в случае чего неужто мы не удерём от злых коршунов?!
      — Помалкивай, малый! Глуп ты! Ещё беды не видал, не навлечь бы зла!
      Жданко беззаботно засвистал, подражая звуку дрозда, и, поправив поводья на коне, послал его вперёд:
      — Ну, Гнедко, шевелись!
      Утро было погожее. В вышине заливались жаворонки. Петрило, слегка покряхтывая, работал на пашне и не чуял ничего дурного в этот ясный день. Солнце поднималось всё выше и выше; скоро око станет над головой. Пора приниматься за обед. Петрило велел Жданку распрягать коня и пустить его на простор. Пусть пощиплет сочную травку! А сам вытащил краюху ржаного хлеба, густо посыпанную солью, разломил её пополам и одну половину подал сыну. Петрило поглядел вокруг, приметил широкий густой куст, забрался туда с Жданком, и оба принялись за обед.
      Когда Жданко доел свою краюху, он почувствовал, что его клонит ко сну.
      «Вздремнуть бы чуток!» — только успел он подумать, как отец сказал испуганным шёпотом:
      — Эй, Жданко, сынок! Слышишь?
      Жданко ничего не слыхал, но ему показалось, что туча заволокла небо, поднялась пыль и наступила внезапная темень. Жданко стал прислушиваться. Какие-то звуки долетали до его ушей: не то стон и звук плетей, не то заунывная песня.
      Петрило и Жданко ещё ниже нагнулись, ещё глубже старались спрятаться в кустах.
      — Ой, батя! Что это?
      — Молчи, сынку! — Петрило схватил Жданко за руку, крепко сжал её. — А теперь не чуешь? То степняки проходят со своими полоняниками.
      — Хоть бы сгинули, проклятые!
      В это мгновение как будто совершилось чудо: топот стал глуше, замолкла унылая песня, словно и вправду враги исчезли; но вдруг до слуха Петрилы и Жданка донеслось жалобное конское ржание.
      — Увели коня, проклятые! Гнедушко, родимый! — закричал Жданко, забыв всякую осторожность. — Что же мы делать будем без нашего коня!
      — Молчи! — ещё раз прикрикнул старый Петрило, — молчи! Хорошо, что тебя самого не увели! А то, как услышат проклятые человеческий голос, — вернутся и будут искать нас
      Жданко не дослушал отца. Он уже выскочил из кустов и бросился к тому месту, где он оставил распряжённого коня. Он увидел отброшенное в сторону рало.1
      1 Р а л о — пашенное орудие.
      — Не нужно им рало, степнякам проклятым! — Жданко взвалил рало на плечи. — Теперь я за Гнедка пахать буду!
      Петрило тоже вышел из кустов и подошёл к сыну:
      — Пусти, малый, я покрепче тебя, я и потащу!
      Когда доплелись до родной хаты, — навстречу им
      вышла бледная, исхудалая женщина:
      — Пришли, родимые! уберёг господь вас!
      Из соседних хат выползли старики, выбежали ребятишки и, притихшие, окружили Петрило и Жданка.
      А жена продолжала радоваться, что муж и сын вернулись целы и невредимы:
      — Слышно было, как окаянные проходили стороной, где-то в другом месте, видно, насытили свою утробушку.—Потом, вспомнив, спросила:—А где же Гнедко?
      Петрило закрыл лицо руками и ответил глухим голосом, точно с трудом выдавливая из себя слова:
      — Нету Гнедка, мать! Увели
      — Что же делать-то будем без коня! Как будем жить без Гнедушки! Кормилец он ведь наш!
      И мать залилась слезами.
      Петрило не произнёс ни слова, а потом поднялся, затянул кушак и сказал твёрдо:
      — Полно плакать, — этим не поможешь! Без коня работать не можно! Задамся1 за боярина, за Гордяту нашего.
      Мать внимательно посмотрела на мужа, а потом перевела глаза на Жданка.
      — Ас ним-то как? И на него ряд? 2
      — Упаси бог! Увезу его в Киев! Пусть поживёт в городе покуда, он малый смекалистый — выучится рукомеслу какому-нибудь! А там, гляди, и мне поможет откупиться. Вот хотя бы Тудор, отвезу к нему; помнишь Тудора?
      — Как не помнить!
      — Знатный он мастер — кузнец по золоту.
      Сначала у матери глаза заблестели, а потом, как
      вспомнила, что надо расстаться со старшим сыном, глаза у неё наполнились слезами.
      Через пять дней Петрило отправился на боярский двор, потолковал там и вернулся, ведя под уздцы коня. Конь был добрый: широкая спина, узкая морда, правый глаз немного косил, — видать, хитрый конь, умный. Петрило похлопал его по спине:
      — Шерсть-то у него какая, мать! ровно шёлковая, и блестит!
      Малуша, — так звали жену Петрилы, — сказала с укором:
      — А Гнедка ты уже и позабыл!
      — Нет, зачем забывать! Но нет Гнедушка, так что же делать?
      Малуша побежала в клеть и принесла охапку свежего сена. Сено так вкусно пахло, что конь тихо заржал, и Малуша прослезилась: «Живи у нас, Воронок! может быть, мы тебя навсегда выкупим». Но тут же снова, как
      1 «Задаться за кого-нибудь» — получить ссуду либо деньгами, либо инвентарём; получивший ссуду земледелец должен был её отрабатывать владельцу, то есть попадал к нему в зависимость.
      2 Р я д — договор.
      вспомнила про отъезд Петрилы и то, что он увезёт с собой сына, так горько ей стало, что уже не могла сдержать горючих слёз. Теперь того и гляди, чтоб не попал Петрило в холопы навсегда; и сын уезжает в город — надолго ли? Кто знает, когда она увидит кудрявого своего любимца?!
     
     
      У ЗОЛОТЫХ ВОРОТ
     
      Высоко на горах стоит Киев.
      К востоку от города, у подножья гор течёт Днепр. Широкая, могучая река — надёжная защита от неприятеля: нелегко перебраться через такую реку; с северной стороны крутые горы и глубокие пропасти — помеха врагу.
      Не добраться ему и с юга. Здесь густые, дремучие леса, непролазные дебри, тоже кручи, тоже пропасти
      А вот с запада нет Киеву природной защиты: ни высоких гор, ни глубоких оврагов. Поэтому враг всегда норовит ринуться на город с западной стороны.
      Так, в начале XI века напали на Киев хищные степняки-печенеги; они совсем близко подошли было к городу, но киевляне, во главе с князем Ярославом, вышли навстречу врагу в открытое поле. Произошла злая сеча; киевляне разбили печенегов.
      Однако после этой битвы пришлось задуматься киевлянам, как оградить себя от новой напасти, от новых набегов из степи; стали насыпать валы, сооружать деревянные стены на валах — «ставить столпие».
      На том месте, где киевляне доблестно сразились с врагами, князь Ярослав построил храм и назвал его
      храмом святой Софии, подобно тому, как назывался главный храм в Константинополе — столице Византийской! империи.
      Золотом сверкают купола на киевской Софии, прекрасны обширные галереи, примыкающие к храму, сквозь которые открываются несравненные по красоте виды на холмы и долины, окружающие Киев.
      Сильно разросся Киев к середине XI века.
      Трое ворот вели теперь в Киев: одни с севера — отсюда шла дорога на Галич; другие, Лядские, — с юга, из дебрей, и Золотые — с запада.
      Главные ворота — Золотые; их называли ещё Великими. Это две параллельные стены, соединённые сводом. Над сводом находилась церковь с золочёным куполом. Створки ворот были окованы вызолоченной медью.
      Золотые створки, золотой купол
      Когда солнце бросало свои прощальные лучи на купол церкви и скользило вниз по сверкающей плоскости, проезжий и прохожий останавливались в изумлении и долго не могли забыть ослепительной красоты киевских западных ворот.
      Слава о прекрасном сооружении шла по всему миру.
      Крепкая и многочисленная стража стережёт ворота. На ночь они крепко запираются, но лишь подует лёгкий предрассветный ветерок и птицы загомонят в листве зелёных дубов, что придвинулись к земляному валу, огородившему Киев, — ворота должны раскрыться.
      Солнечный луч уже скользнул по белым, прижавшимся друг к другу берёзкам, позолотил корявую ель, опустившую до земли свои мохнатые лапы, и пополз вверх по стройному стволу тополя. Наступал весёлый летний день, а между тем городские стражи до сих пор не раздвигали створок ворот.
      Народ всё прибывает и прибывает; скрипят колёса, лошади ржут, мычат волы.
      Начальник стражи и его помощники спят ещё в своей каморе, которая помещается в нижней части воротной башни, слева от въезда.
      Широкоплечий молодец, расположившийся на толстом войлоке, постланном на деревянной лавке, проснулся; он знает, что пришло время вставать: солнечный луч прокрался сквозь продолговатое окошечко. Слышит страж и скрип колёс и мычание волов. Однако он лежит неподвижно, покуда не проснётся старшой; а тот упёрся ногами в нижнюю часть каменного свода, будто прирос могучим телом к лавке и к стене.
      Однако шум за воротами всё усиливается. Уже достигают ушей воина недовольные возгласы прибывших. Он поднимается и думает: «Разбужу старшого — заругает, не разбужу — ещё того больше заругает». И, как назло, все остальные воины, что сторожат воротную башню, тоже спя г мертвецким сном.
      Подумал, подумал страж и решился:
      - - Микита, а Микита!
      Тот на сразу понял, в чём дело, но вдруг пробудился, вскочил с места и закричал зычным голосом, что пора приниматься за дела, раскрывать ворота.
      — Поторапливайтесь! — распоряжался Микита.
      Гул голосов, топот ног становились всё явственнее.
      Жданко с отцом приехали ещё ночью и вот стоят,
      дожидаются.
      Воронок нетерпеливо мотает головой, топчется на месте, будто хочет сбросить Петрилу. Всю ночь просидел Петрило верхом на лошади. Тяжело Воронку, устал он, утомился и Петрило.
      Жданко хоть и не верхом, — он приткнулся на возу, — а тоже нисколько не мог соснуть. Отец поручил ему зорко следить за грузом, что везли они из-под Василёва,1 глядеть, не ослабли ли верёвки, которыми были перевязаны кадушки с мёдом, не покачнулись ли глиняные корчажцы с хмельным медовым напитком, не скатились ли с воза свёртки сетей для ловли птиц и рыб, которые они везли на киевский торг.
      1 Василёв — так в древности называли город Васильков Киевской области.
      Жданко с отцом ехали долго и трудно. Сперва от своего сельца до города Василёва 7 поприщ (а каждое поприще — тысяча шагов), затем от города Василёва до Киева целых пятьдесят поприщ! И не по ровному пути ехали Жданко с отцом: приходилось беспрерывно то спускаться, то вновь подниматься на гору; случалось пробираться сквозь дебри лесные, переезжать бурные потоки и речушки да приглядываться зорко к встречным, нет ли среди них лихих людей.
      Первый раз в жизни выехал Жданко из родного сельца. Многое видел он на пути. И город Василёв на берегу Стугны, валы его, и стены, и люди, которых встречал, — всё было ново, обо всём этом думал Жданко; но больше всего думал он о чудесах стольного города, что предстоит ему увидеть. В густой зелени сверкает золото кровель да золотятся створки ворот, выложенных медью, и розовеют стены. Вглядывается Жданко — поскорей бы проникнуть туда, внутрь города!
     
      КОНЕЦ ФРАГМЕНТА КНИГИ