DjVu

Пилле-Рийн – это девочка. У неё есть папа и мама. Вернее, у папы и мамы есть Пилле-Рийн. А у неё у самой есть кукла Анне и резиновая собака. Из собаки можно выпустить воздух, и тогда она как неживая. Когда в собаке воздух, её зовут Понту. А когда она пустая, у неё имени вообще
      У самой Пилле-Рийн даже два имени – Пилле и Рийн. Это потому, что когда Пилле-Рийн родилась, мама хотела назвать её Пилле, а папа – Рийн. Оба имени были красивые вот и получилось: Пилле-Рийн. И так и осталось – Пилле-Рийн.
      Пилле-Рийн пять лет. Это очень важно, потому что как раз позавчера у неё был день рождения, и дедушка подарил ей копилку. Эта копилка – четырёхугольная деревянная коробка. В крышке у неё щель – туда можно просунуть монетку. А ещё на крышке картинка: серая башня Длинный Герман, зелёные деревья, синее небо, а на башне флаг. Флаг красный и развевается, как настоящий.
      Пилле-Рийн копит пятаки, потому что ей самой пять лет. Их там уже три штуки. Но от всего этого у Пилле-Рийн новая забота: в будущем году ей исполнится шесть лет, а шестикопеечных монет вообще не бывает. Это точно, потому что так сказал папа. И когда Пилле-Рийн спросила: «Что же тогда будет?» – папа только улыбнулся и сказал: «Тогда будет видно».
      Папа Пилле-Рийн пишет книги. Но только для взрослых, а не для Пилле-Рийн.
      Мама по утрам учит детей в школе, а вечерами она дома. Днём Пилле-Рийн – с папой. Папа в своей комнате работает, а Пилле-Рийн в другой комнате играет. А третья комната пустая. Когда Пилле-Рийн уходит гулять, тогда и вторая комната пустая тоже.
      У Пилле-Рийн две жёлтые, как солома, косички, на их концах – ленты. Ленты синие, или красные, или в клеточку – какие мама утром завяжет.
      Глаза у Пилле-Рийн синие, а когда светит солнце, в них золотые крапинки. Так сказал дедушка, и так оно, наверное, и есть.
     
     
     
      Пилле-Рийн и мороз
     
      Это было утром. Небо за окном было тёмное, и даже луна ещё не ушла и чуть-чуть виднелась из-за ветки большой сосны.
      Пилле-Рийн стояла у окна и смотрела, как мама уходит на работу. Сначала внизу, под окном, промелькнула мамина шапка. Мама оглянулась у ворот и помахала Пилле-Рийн. Потом она пропала за углом дома, где автобусная остановка. Пилле-Рийн помахала ещё немножко и перестала.
      Всё это было рано утром, и Пилле-Рийн была ещё не совсем одета. На ней были только трусы, и рубашка, и лифчик, и пристёгнут был один чулок. И только Пилле-Рийн начала натягивать второй чулок, как пришлось остановиться, потому что она увидела на окне что-то очень странное. Оконное стекло снизу было затуманено, и вдруг кто-то нарисовал на нём ветку сосны. Но не такую, как рисует Пилле-Рийн: одна черта, а от неё маленькие чёрточки, а сразу пушистую, как будто покрытую инеем. Пилле-Рийн хотела лизнуть её, но не могла, потому что окна были с двойными рамами, а нарисовано было снаружи. Но тут на стекле появилась вторая ветка, ещё красивее. Пилле-Рийн сказала:
      – Ой!
      Сначала она немного испугалась, но потом ей вспомнилось что-то такое, что говорил дедушка… Ну конечно, это был Мороз, который рисует на окнах!
      Пилле-Рийн потянулась посмотреть, но никого не увидела. Тогда она притащила стул и влезла на него. На стул можно было становиться ногами, потому что она ещё была не обута.
      Пилле-Рийн тихонько постучала по внутреннему стеклу и I попросила:
      – Нарисуй собаку.
      А Мороз нарисовал звёздочку. Тогда Пилле-Рийн сказала погромче:
      – Нарисуй кошку, слышишь?
      – Нарисуй человека, ну!
      А Мороз опять нарисовал цветок.
      Она быстро спрыгнула со стула, подбежала к своей полке взяла оттуда бумагу и карандаш и снова залезла на стул.
      Она стала рисовать, чтобы Мороз видел, как это делается. Пилле-Рийн нарисовала собаку.
      Потом нарисовала кошку.
      Пилле-Рийн приложила картинку к стеклу и запела:
      – Я умею, а ты нет!
      Я умею, а ты нет!
      Но Мороз на всё это не обращал внимания. Тем более, что он зарисовал уже всё стекло, и больше всё равно ничего не поместилось бы.
      И тут из соседней комнаты раздался голос папы:
      – Пилле-Рийн, Пилле-Рийн! Ты одета? Иди завтракать!
      Пилле-Рийн оставила рисунок Морозу, чтобы он мог хорошенько поглядеть, соскочила со стула и стала торопливо пристёгивать резинку.
     
     
     
      Пилле-Рийн и два черноглазых снегиря
     
      Пилле-Рийн сидела на кухне за столом. Перед ней была большая тарелка с манной кашей. Манная каша глядела на Пилле-Рийн своим жёлтым масляным глазом и даже, кажется, улыбалась ей. И мальчик с молочной чашки тоже улыбался. Зовут этого мальчика Сассь, и обычно он очень нравится Пилле-Рийн. И Пилле-Рийн ему тоже нравится – иначе он не улыбался бы ей. Папа говорит, что Чашкин-Сассь оттого такой весёлый, что всегда допивает молоко, которое оставляет Пилле-Рийн. Это, может быть, и правда, потому что Пилле-Рийн часто оставляет молоко.
      Но сегодня Сассь ей не нравится. И каша совсем не нравится. Пилле-Рийн дуется и расковыривает пальцем дырку в клеёнке.
      Папа не любит, когда на столе клеёнка. Но сейчас хорошо, что она есть, потому что из глаз Пилле-Рийн вдруг – кап-кап! – закапало на стол.
      Чашкин-Сассь удивлённо поглядел на Пилле-Рийн: сам он не плачет никогда. Ему-то нечего плакать, ведь не он должен есть эту кашу!
      На дне тарелки Пилле-Рийн два снегиря. Один сидит, а другой летает. И у обоих красные грудки и чёрные глаза. Пилле-Рийн всегда радуется, когда видит их. Но сегодня она не может радоваться, потому что снегирей не видно… Только каша подмигивает Пилле-Рийн своим жёлтым глазом.
      Тогда Пилле-Рийн взяла ложку, сунула в кашу и перемешала её так, что даже снегирям там, внизу, стало плохо.
     
      Теперь каша была без глаза и уже не улыбалась. От этого Пилле-Рийн надулась ещё больше и сказала:
      – Ты глупая каша. Так тебе и надо. Ты вообще негодная каша. – И Пилле-Рийн стала плакать и глядеть в окно.
      За окном висела большая сосулька. Она блестела и капала – кап-кап! Но она не капризничала, а капала из-за тёплой погоды: похоже, что собиралась прийти весна.
      На небе лежали большие белые облака, а из-за облаков выглядывал жёлтый, весёлый глаз солнца. Всё это опять напомнило Пилле-Рийн про манную кашу, и она ещё сильнее заплакала.
      Но вдруг – подумать только! – глаза у Пилле-Рийн сами высохли: за окном были два снегиря. Один сидел на берёзе, а другой летал. И у обоих – красные грудки и чёрные глаза. Пилле-Рийн так и ахнула: а вдруг… Ведь снегири на её тарелке точно такие же!
      Ветки берёзы качались и вздрагивали, когда снегири задевали их крыльями. А на тарелке берёзы не было. Может, это и не её снегири?
      Пилле-Рийн взяла ложку и быстро-быстро начала есть кашу, а одним глазом всё поглядывала на улицу. И вдруг каша кончилась. И на дне тарелки были снегири Пилле-Рийн. Один сидел, а другой летал, и оба глядели на неё чёрными глазами.
      Пилле-Рийн быстро посмотрела в окно.
      Ну конечно! Снегирей на берёзе уже не было!
     
     
     
     
      Весёлая улица
     
      Финские санки
     
      Настоящая весна ещё не наступила. Улицы снова занесло снегом, но это не так плохо, иначе Ану из синего дома не подарили бы финские санки. А теперь подарили. Их привезли не из Финляндии, а из магазина, что на улице Ряннаку.
      Таких красивых санок, как у Ану, нет ни у кого! Сиденье у них жёлтенькое, а полозья длинные, блестящие, и на одном – волнистая ступенька, чтобы нога не соскальзывала.
      Весь вчерашний день Пилле-Рийн ждала у ворот, когда выйдет Ану со своими санками. Но Ану не выходила, а санки стояли в коридоре синего дома и были видны через коридорное стекло. Зато сегодня утром Ану пришла и позвонила в дверь Пилле-Рийн. И санки ждали у ворот!
      Пилле-Рийн и Ану пошли на дорогу, которая называется Тууле – Ветряная. Там машины не ходят, потому что там бульвар, а вдоль него стоят только что построенные, новенькие пятиэтажные дома.
      Ану и Пилле-Рийн стали кататься по дороге Тууле. Пилле-Рийн сидела в санях, а Ану подталкивала их сзади – и все дома, и сосны между домами, и цветные скамейки, и гаражи с жёлтыми дверями скользили мимо, и в ушах гудел ветер. И было это не потому, что дорога Тууле – Ветряная, а потому, что такие санки! Они мчались к лесу и потом обратно, до улицы Ряннаку, и оставляли за собой два прямых ровных следа.
      – Зачем сворачивать туда-сюда? – спросила Ану.- Не надо. От этого санки портятся.
      – А вот Юри на своих санях по-всякому ездит, – сказала Пилле-Рийн, – даже задом наперёд!
      – Но прямо можно быстрее ехать,- сказала Ану.- И потом, ты посмотри, на что стали похожи санки у Юри.
      На это Пилле-Рийн ничего не умела ответить. Она долго молчала и тихонько толкала санки: толк, толк, толк.
      И вдруг ей пришла в голову хорошая мысль.
      – Ану, – сказала Пилле-Рийн, – давай заезжать в каждый дом, будто мы почтальоны.
      Это понравилось и Ану. И тогда они стали сворачивать туда-сюда и останавливаться у дверей каждого дома. Будто они почтальоны и опускают в почтовые ящики газеты для пап, книжки о школе для мам, а для детей журналы с картинками: «Мурзилку», и «Звёздочку», и «Бумми», и открытки ко дню рождения – много-много открыток. За санями с длинными блестящими полозьями оставалась волнистая дорога, и она не обходила ни одной двери, ни одних ворот.
      И Ану решила, что ничего, если даже сани от этого немного портятся. Ради доброго дела могут они, наконец, немного испортиться, а иначе для чего же эти санки вообще сделаны?!
     
     
     
      Следы
     
      Пилле-Рийн и дедушка пришли на высокий склон.
      Далеко внизу чернел лес. За ним начиналось болото. А через болото широко шагали столбы высоковольтной линии.
      – Это край света,- сказала Пилле-Рийн.
      – Ну? – удивился дедушка. – Что за вздор!
      – Это вовсе не вздор, – сказала Пилле-Рийн. – Это совсем правда. Папа всегда говорит, что здесь край света.
      И Пилле-Рийн поглядела далеко через лес и болото, где сливались земля и небо.
      – А этот лес разве уже за краем? – спросил дедушка.
      – Да, он уже за краем,- подтвердила Пилле-Рийн.- И болото тоже на другой стороне.
      Из-за края света выглядывало желтоватое солнце. Снег на склоне был розовый и чистый.
      Первым делом Пилле-Рийн хотела показать дедушке ту большую сосну, под которой она нашла летом три лисички. Сосна была вся в снегу, и грибов под ней, конечно, не было. Зато было что-то другое.
      – Смотри, смотри, – крикнула Пилле-Рийн,- здесь кто- то был! – И она присела на корточки.
      Под сосной было много следов.
      – Разве ты по следам угадал, что пёстрая? – удивилась Пилле-Рийн.
      – Конечно, – сказал дедушка и улыбнулся.
      – Коричневая с белым, да? – допытывалась Пилле-Рийн.
      – Мне кажется, да, – сказал дедушка. – А хвост у неё был торчком.
      – Откуда ты это знаешь? – спросила Пилле-Рийн.
      – Ну, если бы хвост висел, он бы тоже оставил след,- сказал дедушка. – А ведь следа нет.
      Следя от хвоста и правда не было. Но зато на снегу было много птичьих следов – как вышито.
      – Смотри, к собаке приходила птица, сказала Пилле-Рийн. – Может, они друзья, раз вместе тут бегали?
      – Должно быть, друзья, – ответил дедушка.
      – Смотри, смотри, дедушка, здесь был ребёнок! Видишь, маленькие следы с узорами на подмётках! – закричала Пилле-Рийн.
      – Так и есть,- сказал дедушка. – Все следы от красных сапожек.
      – Тогда это была девочка,- обрадовалась Пилле-Рийн. – А разве собака и птица не боялись девочки?
      – Должно быть, не боялись, – сказал дедушка. – Должно быть, они все трое были друзья – девочка, и птица, и собака.
      На склоне было тихо-тихо. Только высоковольтная линия, которая шла через лес, тихо гудела.
      – Эти следы здесь потому вот так все вместе, – спросила Пилле-Рийн, – что теперь всегда будет мир?
      – Да, это верный знак, – ответил дедушка. – Они ведь здесь стояли и смотрели на лес и на край света – эта девочка, и птица, и собака. И, наверное, слушали, как поёт высоковольтная линия.
      – А эта линия тоже идёт через край света? – спросила Пилле-Рийн.
      – Да, идёт,- сказал дедушка.
      – И это тоже знак, что войны не будет? – спросила Пилле-Рийн.
      – Это действительно верный знак.
     
     
      Заводная рукоятка
     
      Недалеко от дома Пилле-Рийн автобусная остановка. Там белая будка из кирпича и рядом железный столб с дощечкой. На дощечке большая красная буква «А» и цифры 22, 5 и 7. Это номера автобусов. Двадцать второй автобус – синий, со стеклянной крышей и жёлтой полосой на боку – мамин. Мама в нём каждый день ездит на работу и возвращается тоже. Седьмой, красный, идёт к тёте Ану, а пятый – ничей автобус.
      Иногда Пилле-Рийн вместе с папой приходит сюда встречать маму. С папой хорошо ходить. С ним всегда больше увидишь. И мама быстрее приедет. Когда автобус с грохотом вылетает из-за угла улицы Рянну, папа говорит: «Слушай, Пилле-Рийн, у этого автобуса такой хороший голос, наверное, в нём наша мама». И так оно и бывает.
      Но сегодня Пилле-Рийн пришла одна, потому что папе некогда.
      И вот стоит и ждёт. Приехал двадцать второй автобус, но мамы в нём не было. Пилле-Рийн вошла в будку и села на скамейку. Но ей сразу стало скучно, и она снова вышла и обошла вокруг будки. Это был красивый маленький домик, как кукольный. По обеим сторонам – широкие окна, и на одной стене синий почтовый ящик.
      А за автобусной остановкой, в воротах, стоял мальчик. Такого же роста, как Пилле-Рийн. У него на голове была белая шапка с помпоном, а в руке какой-то крюк. Мальчик этим крюком стучал по воротам и смотрел на Пилле-Рийн. И Пилле-Рийн долго смотрела на него. Потом она подошла к почтовому ящику и сунула палец в щель, куда опускают письма. Там есть такая железка, её можно толкнуть внутрь, и потом она сама возвращается и делает – щёлк!
      Мальчик перестал стучать и подошёл к будке. Но к Пилле-Рийн не подошёл.
      Пилле-Рийн покрутилась немного вокруг столба с буквой "А". И мальчик тоже потоптался возле столба, потом присел на корточки совсем рядом с Пилле-Рийн и стал выковыривать своим крючком снег между каменными плитами.
      Тут подъехал красный автобус № 7, и мальчик и Пилле-Рийн стояли и смотрели, как две тёти и дядя в кожаном пальто вышли из автобуса и двери снова захлопнулись.
      Когда автобус ушёл, мальчик начал стучать крючком по почтовому ящику и тарахтеть, как машина.
      Потом они несколько раз друг за другом обошли вокруг будки и снова постояли.
      – У меня сегодня красное платье, – сказала Пилле-Рийн и чуточку распахнула пальто.
      – А у меня заводная рукоятка, – сказал мальчик и протянул свой крючок: это был большой кривой гвоздь.
      – А я достаю до почтового ящика, – сказала Пилле-Рийн
      и сунула палец в щель, и железка сделала «щёлк». – А ты достанешь?
      – Почему же не достану? – И мальчик тоже сделал железкой «щёлк». А потом спросил: – Хочешь, я прокачу тебя на машине?
      – А где же твоя машина? – спросила Пилле-Рийн.
      – Здесь, – сказал мальчик и показал на будку. – А вот это – мотор. – И он постучал крючком по почтовому ящику.
      – Как тебя зовут? – спросила Пилле-Рийн.
      – Март Лаас. А тебя?
      – А меня Пилле-Рийн.
      И тогда мальчик повернул крючок в щели почтового ящика, и мотор заработал. Они оба сели в машину, и мальчик согнул руки, будто держит руль. И они поехали. Они ехали долго. Потом мальчик крикнул:
      – Площадь Победы! – и остановил машину всё той же рукояткой.
      – Пойдём в магазин, – сказала Пилле-Рийн.
      – Ты иди, а я останусь у машины, – сказал мальчик. Пилле-Рийн побежала к воротам, где раньше стоял мальчик, – это был магазин, и вернулась опять к будке.
      – Теперь поехали обратно, – сказал мальчик.
      Но они не успели вернуться из города, потому что к остановке подошёл автобус, и в нём была мама Пилле-Рийн.
      – Моя мама приехала, – сказала Пилле-Рийн.- Я пойду домой.
      – Ну ладно,- ответил мальчик и побежал к своим воротам.
      Когда Пилле-Рийн с мамой отошли от автобусной будки, Пилле-Рийн оглянулась и сказала:
     
     
      Куклу Пилле-Рийн зовут Анне.
      Анне живёт в углу за шкафом. Там она спит на кровати под серым шерстяным одеялом, которое соткала для неё тетя Юули.
      В этом углу хорошо. Почти так же хорошо, как если идёшь в гости к Ану и Юри.
      Анне не какая-нибудь обыкновенная кукла. Она как живая. Всё понимает, что Пилле-Рийн ей говорит, и ни одной тайны Пилле-Рийн не выдаёт, не то что Юри. Под матрац к Анне Пилле-Рийн прячет для мамы конфеты, которые приносит ей дедушка. Анне никогда их тайком не съест. И самой Пилле-Рийн брать неудобно, раз она отдала их на сбережение.
      Пилле-Рийн получила куклу в подарок от тёти Юули, когда жила у неё в деревне. Папа и мама тогда уехали в Тарту, а Пилле-Рийн осталась у тёти Юули.
      Был дождливый день. С неба лилась и лилась тёплая вода и шуршала в листьях сирени. Пилле-Рийн забралась с ногами на кухонную скамейку и глядела в окно.
      Тётя Юули мыла у плиты посуду. Жужжали мухи, и капли ударяли в стекло, и Пилле-Рийн захотелось, чтобы мама была здесь. Когда светило солнце, об этом так не думалось. И она спросила у тёти Юули:
      – Мама уже села в поезд?
      – Нет ещё, – ответила тётя Юули. – Маму будем встречать через неделю.
      Пилле-Рийн стало грустно. И дедушка тоже не приходил, и неделя – это очень долго. А дождь всё шумел, и теперь Пилле-Рийн вспоминала дедушку.
      – А кто дедушкин ребёнок? – спросила она.
      – Дедушкин ребёнок? Ну конечно, твой папа, – ответила тётя Юули.
      – Но папа ведь не ребёнок. Он взрослый, – сказала Пилле-Рийн.
      – И он был ребёнком, а потом вырос, – ответила тётя Юули.
      – А дедушка тоже чей-нибудь ребёнок? – спросила Пилле-Рийн.
      – Конечно. Дедушка ребёнок моей мамы,- сказала тётя Юули.
      – Почему – твоей? Разве у него своей мамы не было? – опять спросила Пилле-Рийн.
      – Просто моя мама была и его мамой,- сказала тётя Юули.- Дедушка мой брат. А наша мама – Аэт из Пахклепа.
      – А где она сейчас? – спросила Пилле-Рийн.
      – Она уже давно на том свете, – сказала тётя Юули.
      – Это далеко? – спросила Пилле-Рийн.
      – Очень далеко,- ответила тётя Юули.
      Пилле-Рийн хотела спросить ещё, но почему-то не стала. Ей опять вспомнилась мама. Дождь всё шёл. По стеклу бежали светлые струи, встречались и снова разбегались.
      – А кто твой ребёнок? – спросила она у тёти Юули.
      – Мой? Мой ребёнок Анне.
      – Какая Анне? Где она у тебя?
      – Маленькая Анне, – сказала тётя Юули.
      И Пилле-Рийн были видны в темноте кухни добрые глаза тёти Юули.
      – Она у меня всюду. Зимой дома, летом на улице, и в огороде, и на чердаке, в свежем сене.
      – Как? – удивилась Пилле-Рийн. – А почему я её никогда не видела?
      – Ты плохо смотрела, – сказала тётя Юули. – Она часто приходит ко мне.
      – Она живёт там же, где твоя мама? – спросила Пилле-Рийн.
      – Нет, она живёт здесь.
      – Так покажи мне её. Мы будем вместе играть!
      – Нет, я не могу. Она показывается только мне.
      – Как гномы?
      – Да, как гномы.
      – А какого цвета у неё волосы? – спросила Пилле-Рийн.
      – Волосы у неё светлые. А глаза тёмные, – ответила тётя Юули.
      – Я хотела бы такого ребёнка, как твоя Анне, – сказала Пилле-Рийн.
      – Такого невозможно, – ответила тётя Юули. – Но пойдём в комнату, посмотрим. Может, я сделаю тебе тоже Анне.
      Тётя Юули вытерла руки, а таз, в котором мыла посуду, поставила вверх дном на край плиты.
      И они пошли в комнату. Тётя Юули открыла ящик комода, где у неё лежали всякие интересные вещи. Она достала из-под чистого белья фотографию какого-то дяди. Дядя был в военной форме. И улыбался.
      – Он милиционер? – спросила Пилле-Рийн.
      – Нет, он отец моей Анне, – сказала тётя Юули. – Он был солдат. Он давно умер.
      – Почему умер? – спросила Пилле-Рийн.
      – На первой войне погиб,- сказала тётя Юули. – Это было очень давно.
      Голову, руки и ноги она сделала из розовой рубашки.
      Глаза – из пуговиц.
      Рот вышила красной шерстью.
      Брови – коричневой.
      Нос и уши – розовой.
      Потом тётя Юули покопалась в нижнем ящике комода и достала оттуда что-то странное: не то пряжу, не то волосы, не то вату.
      Это лён, – сказала тётя Юули. – Из него будут волосы у нашей Анне!
      И она сделала волосы Анне изо льна.
     
     
     
      Светло-жёлтая лопатка
     
      Мама давно ушла на работу. В комнате никого нет, и Пилле-Рийн скучно. Она успела уже два раза открыть мамин стол и поглядеть на мамину красную брошку, выпустить воздух из Понту и снова надуть, два раза вымыть Понту под краном в ванной и разок прополоскать. Но так как водой баловаться нельзя, Пилле-Рийн отложила Понту, влезла с ногами на стул и стала глядеть в окно.
      На улице светило солнце. Мимо дома проехал синий автобус с жёлтой полоской на боку, потом серый автомобиль и ещё один серый автомобиль, только потемнее. А зелёного или красного не было, хотя зелёные и красные – самые красивые.
      Пилле-Рийн отошла от окна. Она решила сварить для Понту кашу из воды и зубного порошка.
      И вдруг ей что-то вспомнилось.
      Вчера во дворе, в песочной куче, она нашла свою светло- желтую лопатку, которую потеряла ещё летом, Снег на песке растаял, и лопатка лежала тут же, свержу. Жёлтой краски на ней почти не осталось – только на верхней части ручки, – и лопатка теперь стала серой. Пилле-Рийн спрятала лопатку в коридоре, за корзиной с мусором, потому что мама не разрешила приносить её в комнату. Теперь Пилле-Рийн забеспокоилась: там ли ещё лопатка? А вдруг кто-нибудь взял её или она сама потерялась? Пилле-Рийн тихонько открыла дверь, чтобы папа не слышал, и быстро сбежала вниз по лестнице.
      Лопатка была на месте, только упала набок. Но она была цела и даже как будто стала чуть желтее. Пилле-Рийн захотелось скорее попробовать, может, лопатка и копает теперь
      тоже лучше. Она приоткрыла входную дверь и выглянула на улицу. Там было уже тепло. Снег почти весь растаял, и только у забора стоял ещё сугроб.
      Пилле-Рийн выбежала на улицу и отгребла лопаткой немного снега от сугроба. Лопатка копала хорошо. Но снег был грязный и очень уж хрупкий и, кроме того, промочил тапочки Пилле-Рийн. Пилле-Рийн посидела ещё немного на корточках возле сугроба, потом перебежала на дорожку, выложенную каменными плитами, и проскакала по ней на одной ноге до крыльца.
      Дорожка была совсем сухая и гладкая, и прыгать по ней было приятно.
      Потом Пилле-Рийн придумала игру, будто сама она мама, деревянная лопатка – ребёнок, весь двор – это вода, а каменная дорожка – мост. Мост был узкий, и Пилле-Рийн шла очень осторожно. Всё это заняло много времени.
      Потом Пилле-Рийн вспомнила, что вчера во дворе синего дома видела живых кур, и теперь ей захотелось показать их ребёнку. Она подбежала к поленнице, что была сложена у забора. Возле дров снега не было вовсе, а была прошлогодняя трава. Некоторые травинки были даже зелёные. Пилле-Рийн положила лопатку на землю и сказала:
      – Посиди здесь, на траве, мама сейчас придёт, – а сама забралась за поленницу.
      Там, между забором и дровами, было сыро и прохладно и с веток берёзы капало: кап-кап… Пилле-Рийн нашла в доске забора дырку от сучка и поглядела через эту дырку во двор синего дома. Кур сегодня не было.
      Пилле-Рийн вышла из-за поленницы и сказала лопатке:
      – Милая детка, сегодня зоопарк закрыт. Но ты не плачь, мама возьмёт тебя в кино. – И она подняла лопатку и пошла с ней в другой конец двора.
     
      Там, в подвале дома, был погреб с одним окном, и на его подоконнике лежало красивое тёмно-зелёное стёклышко, которое Пилле-Рийн нашла ещё давно. Если смотреть в него, и небо, и дома, и забор – всё становилось другим: тёмным и зелёным. Пилле-Рийн посмотрела в стёклышко сама и показала ребёнку. Когда они обе насмотрелись, она положила осколок на прежнее место, и кино кончилось.
      Тогда Пилле-Рийн нарисовала палочкой на песке большой квадрат – это был дом. И квадрат поменьше – это было окно. И ещё – трубу и дым из трубы. Она положила ребёнка в комнату и сказала:
      – Ну, детка, не шали. Мама уходит на работу, – и отошла на несколько шагов от дома.
      Тут вдруг она вспомнила что-то и вскрикнула:
      – Боже мой, ребёнок остался один в комнате, а электроплитка не выключена! – Пилле-Рийн побежала обратно и ладонью стёрла дым, который шёл из трубы. Потом она пошла к большой сосне. Там у неё была работа.
      На сосну светило солнце, и кора была шероховатая, будто сделана из сушёного хлеба. В коре были щели и трещины, и в одной щели виднелось что-то жёлтое. Пилле-Рийн не знала можно ли это взять, не перестанет ли от этого расти дерево. Она потрогала это пальцем, а потом языком: оно было как стекло, только не такое твёрдое, а вкуса не было никакого.
      И вдруг на ствол сосны села божья коровка, очень красивая. У нее было шесть ног, и Пилле-Рийн не видала такой с самого лета.
      Божья коровка поползла по сосне вверх, но на пути была трещина, и она остановилась и задумалась, а потом повернула направо. Наверное, она не могла узнать сразу, где правая сторона.
      Пилле-Рийн тоже раньше не умела узнавать сразу, особенно когда на ней были рейтузы, и нельзя было посмотреть на коленку. По коленке Пилле-Рийн всегда знала, потому что на правой коленке у неё родинка. А теперь она уже знает и так и редко путает.
      Но ведь ей пять лет, а божьей коровке только четыре, потому что у неё на спине четыре чёрные точки. И потом, у Пилле-Рийн две ноги, а у божьей коровки целых шесть, так ничего удивительного, что она чуточку задумывается, когда хочет повернуть.
     
      загородила ей дорогу пальцем. И она вскарабкалась на палец. Это было приятно и немножко щекотно. Божья коровка пошла-пошла по пальцу, а потом остановилась и подняла свои красные крылья. Из-под них выглянули другие – тоненькие и прозрачные.
      Пилле-Рийн испугалась, что божья коровка улетит, но она не улетела, а только чуть-чуть пошевелила прозрачными крыльями, чтобы показать их Пилле-Рийн, а потом опять накрыла их красными. Но совсем аккуратно крылья не сложились, и нижние немножко выглядывали из-под верхних. Но ведь божьей коровке было только четыре года. Когда Пилле-Рийн было четыре года, она тоже не умела застёгивать лифчик, и ей застёгивала мама.
      «Может быть, у божьей коровки тоже есть мама, и она помогает ей складывать крылья?» – подумала Пилле-Рийн. Но тут божья коровка убрала свои нижние крылья под верхние, и Пилле-Рийн было даже чуточку жаль, что божья коровка в четыре года такая умная.
      А божья коровка добралась до кончика пальца и – фью! – улетела. И вот её уже нет.
      Вдруг наверху постучали в окно. Пилле-Рийн испугалась: ведь на ней не было ни пальто, ни рейтузов. И ребёнок один… И божья коровка улетела.
      Пилле-Рийн быстро отковырнула от сосны это жёлтое, схватила ребёнка на руки и побежала домой.
     
     
     
      Триста грамм сметаны
     
      Деньги Пилле-Рийн положила в варежку, банка для сметаны была в сумке, а ручку сумки она два раза обмотала вокруг ладони. Так она шла и повторяла вполголоса:
      – Один маленький батон
      И триста грамм сметаны. Один маленький батон
      И триста грамм сметаны, -
      чтобы не забыть, потому что до магазина далеко.
      Раньше Пилле-Рийн не пускали в магазин. А вот теперь она шла, и встречные улыбались ей, а она размахивала сумкой, чтобы все видели, куда она идёт.
      Раньше Пилле-Рийн боялась ходить одна, а сегодня нет. Кроме того, мама сказала, что собаки, которые бегают по улицам, не кусаются.
      – Один маленький батон И триста грамм сметаны.
      И вот она на углу Скворечной улицы. Пилле-Рийн быстро оглянулась: её дом уже был за поворотом, а забор ещё виднелся. В воротах стоял Юри, и Пилле-Рийн было приятно, что он видит, как она одна идёт в магазин:
      – Один маленький батон И триста грамм сметаны.
      Сейчас начнётся тротуар из каменных плит и зелёный забор. За забором живёт эта страшная жёлтая собака, огромная, как телёнок. Она лает хриплым голосом: «Краух-краух», и зовут её «Инспектор». Пилле-Рийн свою собаку никогда бы
      так не назвала. А назвала бы лучше Пеку. И подзывать легче – Пеку, Пеку! А кошка могла бы быть Интс
      – Один маленький батон
      И триста грамм сметаны.
      Вот уже первая плитка каменного тротуара. Пилле-Рийн пошла поближе к мостовой – ведь собака может неожиданно выскочить, и тогда сразу забудешь, что мама велела купить в магазине.
      Пилле-Рийн уже почти прошла мимо зелёного забора, и казалось, что всё обойдётся, как вдруг скрипнула калитка. «Вот теперь она выскочит!» – подумала Пилле-Рийн и припустилась бежать. Но лая не было слышно, и она оглянулась: вдоль зелёного забора шёл высокий человек в синем шарфе. Он тоже свернул к магазину.
      Пилле-Рийн шагала впереди него, размахивала сумкой и повторяла вполголоса:
      – Один маленький батон И триста грамм сметаны. Один маленький батон И триста грамм сметаны.
      Начался песчаный тротуар. Теперь только завернуть за угол улицы Лахе – и вот он, магазин, – три больших окна и над ними надпись: «Здоровье». Но за углом было препятствие, и Пилле-Рийн остановилась.
      Незнакомый мальчик, чуть побольше Пилле-Рийн, копал лопатой канаву посреди тротуара. Когда подошла Пилле- Рийн, мальчик встал на её пути и сказал, что за канавой запретная зона. Пилле-Рийн объяснила, что ей надо в магазин, но мальчик сказал, что трёхлетних вообще в магазин не пускают. Тогда Пилле-Рийн сказала, что ей уже пять, но мальчик сказал «нет» и загородил ей дорогу лопатой.
      Но тут из-за угла вышел человек в синем шарфе. Мальчик убежал в свой сад, а Пилле-Рийн пошла за синим шарфом:
      – Один маленький батон И триста грамм сметаны, -
      и скоро пришла к магазину. Около магазина стояла хлебная машина, с неё сгружали хлеб и уносили в магазин.
      В магазине Пилле-Рийн пошла сначала к тому прилавку, где продавали конфеты и разные фигурки из марципана. Но хлеба там не продавали.
      Пилле-Рийн осмотрела все конфеты. Они были разные – с васильками и с медведями и некоторые в серебряной бумаге. Потом Пилле-Рийн пошла туда, где продавали хлеб, и масло, и сметану. Там стояло много народу, потому что хлеб ещё только вносили. Пилле-Рийн тоже стала ждать. И скоро очередь дошла до неё. Продавщица спросила, чего желает девочка, и Пилле-Рийн сказала:
      – Один батон, пожалуйста, и сметану, -и поставила банку на край прилавка.
      Продавщица спросила, сколько сметаны, но Пилле-Рийн никак не могла вспомнить и молчала. Тогда продавщица спросила, сколько у неё денег, и Пилле-Рийн достала из варежки деньги – там был рубль и копейки были тоже, но продавщица так и не поняла, сколько же надо сметаны.
      И вдруг тётя, которая стояла в очереди дальше Пилле-Рийн, стала сердиться, – почему так долго, а другие тёти стали подбадривать Пилле-Рийн, чтобы она вспомнила. И Пилле-Рийн совсем собралась заплакать, как вдруг человек в синем шарфе громко сказал:
      – Что вы там путаете? Дайте ребёнку
      Один маленький батон И триста грамм сметаны.
      Тогда все стали глядеть на человека в синем шарфе и говорить, что отцам нельзя доверять детей и пусть бы сам сказал, что нужно купить, а не отнимал время у других. Но некоторые тёти были за него, и Пилле-Рийн сметану отвесили.
      Она взяла банку со сметаной и батон, и ещё ей вернули деньги обратно: все копейки, что были в варежке, и новые вдобавок. И Пилле-Рийн поскорее пошла к двери, потому что ей было стыдно, что она так плохо покупала. Но никто уже не сердился, а человек в синем шарфе, который знал, сколько ей надо сметаны, улыбнулся и крикнул:
      – Осторожней переходи дорогу!
     
     
     
     
     
      Летний день
     
      Утро
     
      Пилле-Рийн открыла глаза и сначала совершенно не поняла, где она. Комната была другая, со светло-зелёными стенами. Под окном стоял большой берёзовый стул, который вполне мог быть из сказки. Только он был не такой крошечный, как у гномов. Но трём медведям он, конечно, мог принадлежать, особенно самому большому медведю. На стуле сидела кукла Анне – льняные волосы растрёпаны, сама без платья, – и, значит, это всё было настоящее, а не в сказке, потому что в сказке на Анне непременно было бы новое розовое платье.
      Пилле-Рийн медленно нагнула голову, чтобы всё это вдруг не пропало, и поглядела на пол.
      Маминого серого ковра возле кровати не было. Но вместо него там было большое жёлтое пятно от солнца. Оно двигалось и переливалось, и маленькие светлые волны в нём убегали друг от друга.
      Окно тоже было не её. Оно было немного меньше, но зато открытое, и занавеска вздувалась от ветра. Занавеска белая, и на ней крошечные фиолетовые цветы. А на окне в коричневой маминой вазе стояли жёлтые цветы – златоглавы.
      Теперь Пилле-Рийн всё вспомнила. Она была в деревне. И эти златоглавы сама собирала вчера вечером, когда они с мамой шли на пастбище встречать тётю Юули.
      В деревню они приехали только вчера, и Пилле-Рийн видела корову так близко, что могла бы до неё дотронуться, если бы только захотела.
      Пилле-Рийн быстро вскочила с кровати, схватила со стула Анне и прыгнула обратно в постель.
      Пол под ногами был прохладный, только солнечное пятно было тёплое.
      Когда Пилле-Рийн снова очутилась под одеялом, она крикнула:
      – Мама, я проснулась! Мама, ты знаешь, мы в деревне!
     
     
      Всё началось с того, что на Пилле-Рийн надели платье с яблоками.
      Папа сказал, что солнцу пришлось встать рано, чтобы высушить оба платья – платье куклы Анне и платье Пилле-Рийн, которые вчера вечером постирала мама. И тётя Юули встала на полчаса раньше, чтобы их выгладить.
      Туфли Пилле-Рийн не обула, потому что в деревне можно ходить босиком. И мама сказала, что Пилле-Рийн может идти гулять, только пусть не шалит.
      На улице было красиво. Перед домом цвели яблони куст лиловой сирени тоже уже немножечко цвёл. По небу плыли белые облака, похожие на цветы.
      Рядом с кустом сирени был колодец, а на нём – ведро с цепью. Колодец был покрыт крышкой, но вставать на него всё равно нельзя. Папа вчера сказал, что так и до смерти рукой подать, если лазать на колодец.
      Возле колодца была зелёная ванна с водой. Пилле-Рийн любит воду и поэтому сразу подошла к ванне. В ванне стоял ещё бидон с молоком. Это для того, чтобы молоко не скисло и чтобы было холодное.
      Пилле-Рийн присела у ванны на корточки. Вода в ванне блестела и была чёрной, потому что солнце сюда не доходило – ему мешал сиреневый куст.
      Пилле-Рийн потрогала воду пальцем. Вода была холодная как лёд. И ванна тоже холодная, потому что она из жести. А стенка ванны сплошь покрыта пузырьками и каплями.
      Пилле-Рийн наклонилась над ванной и посмотрела в воду. Там виднелись ветки сирени, и небо, и белые облака. Так смотреть было даже лучше, потому что настоящее небо очень уж светлое и от него больно глазам.
      Но самое интересное было то, что среди этого неба, и веток, и облаков виднелась ещё одна Пилле-Рийн в платье с яблоками и с красными бантами в косичках. Пилле-Рийн сказала:
      – Здравствуй.
      И водяная Пилле-Рийн тоже сказала:
      «Здравствуй».
      Пилле-Рийн наморщила брови, и водяная Пилле-Рийн наморщила брови. Пилле-Рийн засмеялась, и водяная Пилле-Рийн – тоже.
      Тогда Пилле-Рийн обмакнула одну косичку в воду. Водяная Пилле-Рийн протянула ей навстречу свою косичку. И когда их косички встретились, вода покрылась рябью. Лицо водяной Пилле-Рийн стало неровным и расплылось в разные стороны, так что Пилле-Рийн опять засмеялась.
      Когда водяная Пилле-Рийн снова стала гладкой, настоящая Пилле-Рийн показала ей язык. И та показала в ответ. И они обе смеялись и говорили друг другу:
      «Ты смешная! Ты смешная! И у тебя веснушки на носу!» Веснушки – это хорошо. Правда, маме они не нравятся, но папе нравятся. И тётя Юули говорит, что солнце даёт их на лето только тем, кого оно любит, а другим не даёт ничего.
      Потом Пилле-Рийн взяла палочку, что лежала у колодца, и сказала:
      – Хочешь, я сделаю тебя неровной?
      И водяная Пилле-Рийн спросила то же самое. Пилле-Рийн сказала:
      – Сделай! А ты меня не достанешь. И водяная Пилле-Рийн сказала: «Ты меня не достанешь».
      Тогда Пилле-Рийн тихонько покрутила палочкой в воде, так что водяная Пилле-Рийн распалась на разноцветные кусочки, и эти кусочки убежали к краям ванны. И молочный бидон отплыл к краю ванны и сделал – тук! Пилле-Рийн подождала, когда водяная Пилле-Рийн вернётся, и сказала:
      – Смотри, я вовсе и не была неровной, а ты была!
      И водяная Пилле-Рийн сказала то же самое. Но она говорила неправду, потому что Пилле-Рийн видела, до чего водяная Пилле-Рийн была неровной.
      И всё-таки Пилле-Рийн сунула руку в воду, чтобы помириться. И они обе стали смотреть на небо.
      Пилле-Рийн смотрела на небо, которое в ванне. А водяная Пилле-Рийн – на небо, которое наверху. В ванне плавали белые облака. Но когда Пилле-Рийн захотела их потрогать, они расплылись.
      Тогда Пилле-Рийн пошла в комнату и принесла ведёрко для песка. Она снова села на корточки и сказала небу, которое было в ванне:
      – Я твои облака поймаю.
      И водяная Пилле-Рийн сказала настоящему небу то же.
      Пилле-Рийн стала черпать ведёрком воду из ванны. А что делала водяная Пилле-Рийн, не было видно, потому что вода перемешалась.
      Пилле-Рийн черпала долго, так что даже трава кругом стала мокрой. Но облака всё ещё были в ванне. Тогда Пилле-Рийн кинула туда камешек, чтобы узнать, глубоко ли до неба. Но камешек только щёлкнул, и Пилле-Рийн ничего не поняла.
      Но тут случилось плохое дело. Водяная Пилле-Рийн толкнула ведёрком молочный бидон. Бидон сделал бульк! – и всё молоко растеклось между облаками.
      Пилле-Рийн испугалась и заплакала. На крик прибежали мама и тётя Юули и, наконец, вышел папа. Папа и мама ругали Пилле-Рийн и хотели отправить обратно в город. Но тётя Юули сказала, что неприятности всегда могут случиться. И что если теперь Пилле-Рийн будет хорошей девочкой, то корова даст ещё молока.
      Пилле-Рийн долго плакала на руках у тёти Юули и только ей одной сказала, что бидон перевернула как раз водяная Пилле-Рийн, а не она. Пилле-Рийн потому другим этого не говорила, что жаловаться вообще нехорошо. И тогда они вместе с тётей Юули постирали платье с яблоками, то самое, с которого всё началось.
     
     
     
      Отъезд
     
      В воскресенье вечером папа и мама уехали обратно в город.
      Пилле-Рийн вместе с тетей Юули ходила на станцию провожать их. Станция была маленькая, только навес – даже билетов здесь не продавали. И платформа дощатая.
      Пока ждали поезда, мама разговаривала с тётей Юули о том, как Пилле-Рийн должна вести себя в деревне. А Пилле-Рийн с папой ходила по платформе из конца в конец и всё по одной доске. А кто сойдёт с доски, тот даст фант. Пилле-Рийн дала папе ленту из косички и жестяную песочницу. А папа дал Пилле-Рийн карандаш – один конец красный, другой – синий и трубочку конфет-леденцов.
      Но разыграть фанты уже не успели, потому что из-за леса показался поезд, и запыхтел, и остановился у платформы.
      Папа и мама вошли в вагон. Папа вошёл с лентой от косички и с жестяной песочницей Пилле-Рийн. Мама и папа махали из вагона. Мама велела Пилле-Рийн быть хорошей девочкой, а папа сказал, что Пилле-Рийн может съесть конфеты. И тут поезд свистнул и поехал. Только дымок остался над станцией. А у последнего вагона сзади светилось пятнышко, как у косули, чтобы косулёнок видел и бежал следом – так рассказывал папа.
      Когда поезда не стало видно, тётя Юули сказала:
      – Ну что же, пошли. Уже вечер.
      – Пошли,- сказала Пилле-Рийн и отдала тёте Юули карандаш на сохранение. Пилле-Рийн молча шагала рядом с тётей Юули и держала в руке трубочку с конфетами. Ни одной конфеты она не взяла. Просто не хотелось.
     
     
     
      Лийза
     
      Пилле-Рийн поела на кухне хлеба с молоком. Потом она взяла в сенях железные грабли и пошла к кусту сирени делать грядку для куклы. Пилле-Рийн сегодня была хозяйкой, а хозяйка не может сидеть без дела. В три часа вернётся с птицефермы тётя Юули, и тогда уже она будет хозяйкой.
      На грядках Пилле-Рийн скоро всё было посеяно, и даже начали, как будто, появляться ростки. Потом Пилле-Рийн эти грядки полола. И тут уже стало немного надоедать.
      Вдруг она увидела: через пастбище кто-то идёт в красном платье. А в руке что-то жёлтое.
      Девочка! Совсем незнакомая девочка!
      И вот она дошла до тёти Юулиных ворот. Открывать не стала, а ловко перелезла через них. И у нее были такие светлые волосы, совсем белые. А жёлтое в руке – это была корзинка. Девочка не заметила Пилле-Рийн и вошла в сени и заглянула через дверь в комнату. В комнате никого не было, и девочка вышла на улицу, а корзину поставила возле двери на скамейку.
      Пилле-Рийн расхрабрилась, подошла к крыльцу и спросила:
      – Извините, вы ищете тётю Юули?
      Если бы Пилле-Рийн не была сегодня хозяйкой, она сказала бы девочке «ты». Но хозяйки всегда говорят чужим «вы» и «извините». И потом, девочка была старше Пилле-Рийн.
      – Мама прислала тёте Юули долг – яйца, – сказала девочка и снова взяла корзину в руки. – А тётя Юули скоро придет? – И лицо у девочки стало розовое.
      – Подождите, пожалуйста, – сказала Пилле-Рийн. – Тётя Юули придёт в три часа.
     
      – Это ты должна была приехать из города? – сказала девочка. – Говори мне «ты». Мне ещё никто не говорит «вы»
      – А сколько тебе лет? – спросила Пилле-Рийн.
      – Восемь. А зовут меня Лийза.
      На ней было выгоревшее платье с красными цветочками, а на ногах ничего не было.
      – А мне пять, – сказала Пилле-Рийн. – Мне мама тоже позволила ходить босиком.
      – Только в лесу Лоху нельзя, – сказала Лийза. – Там змеи.
      – Где это? – спросила Пилле-Рийн.
      – Это рядом с нашим Островом.
      – Какой это – остров? Разве здесь тоже море, как под Таллинном? – удивилась Пилле-Рийн.
      Девочка засмеялась, и лицо её опять стало розовым.
      – Да это же не морской остров,- сказала она.- Это хутор такой.
      – А почему он так называется? – спросила Пилле-Рийн.
      – Не знаю, – сказала Лийза. – Папа говорит, что мы – как остров среди полей и лугов.
      – А какие тут в колхозе ещё хутора? – спросила Пилле-
      Рийн.
      – У нас тут двадцать хуторов,- сказала девочка. Матсу, Пиллермаа, Лоху, потом твой – Пахклепа, потом в лесу Лаане…
      – Как много! – удивилась Пилле-Рийн. – И как ты их все помнишь?
      – И ты, если будешь здесь жить, запомнишь, – засмеялась Лийза.
      – Здравствуйте,- ответила Лийза, и опять лицо у неё стало таким розовым, что волосы казались совсем белым
      – Пусть завтра мама придёт на ферму,- сказала тётя Юули. – Сегодня появились свежие цыплята.
      – Это как – свежие цыплята? Откуда они взялись? – спросила Пилле-Рийн.
      – Из машины, – ответила тётя Юули. – Ты ещё увидишь.
      – Ты приходи завтра на ферму, – сказала Лийза.- Тогда увидишь. И в школу поиграем.
      – Пойдём сегодня, – сказала Пилле-Рийн. – Тётя, я пойду с Лийзой.
      – Мне нужно сегодня огурцы полоть,- сказала Лийза.
      – Где ты полешь? – спросила Пилле-Рийн. – А грядки настоящие?
      – Ну конечно, настоящие. Я в колхозе полю.- И она быстро попрощалась и убежала.
      Пилле-Рийн забралась на ворота и долго смотрела, как мелькает среди кустов красное платье Лийзы.
      – Тётя Юули, – спросила она, – со скольких лет дети могут полоть?
      – Ну, так лет с пяти, – сказала тётя Юули.
     
     
      Пилле-Рийн сидела на воротах тёти Юули и ждала, когда появится стадо. Она смотрела в сторону леса Лоху. Оттуда, с пастбища, пойдут коровы и впереди старая Кирьяк. Старая Кирьяк всегда идёт впереди стада и всюду суёт свой нос, в каждую щель изгороди. Схватит пучок травы и идёт дальше, жуёт. Лийза говорит, что Кирьяк передовик, она даёт двадцать пять литров молока в день. Вот она и может всюду совать свой нос.
      А вообще-то коровы не злые, только их очень много. Пилле-Рийн знает сколько – пятьдесят восемь. И как это Лийза гонит их одна? А ещё Лийза умеет полоть и картошку варить умеет. Скоро Пилле-Рийн тоже всему этому научится.
      И вот со стороны Лоху показалось стадо. Коровы подошли к воротам, и внизу, у ног Пилле-Рийн, поплыли их широкие чёрные с белым спины. За стадом шла Лийза с длинным прутом в руке. Пилле-Рийн слезла с ворот, тоже взяла прут и пошла рядом с Лийзой. Лийза знала, что Пилле-Рийн её ждёт. Даже здороваться не надо было. Они шли, махали прутьями и кричали:
      – Смотри у меня!
      – Пошла!
      – Вот я тебе!
      Когда уже стала видна изгородь коровника, старая Кирьяк побежала и все коровы – за ней. Им, наверное, поскорее хотелось попить. Девочки тоже побежали и вошли за загородку вслед за коровами. Там уже была мама Лийзы и ещё три доярки.
      Доярка тётя Мари понравилась Пилле-Рийн больше всех.
     
      потому что она была такая молодая и весёлая. Тётя Мари лила воду из пруда в жёлоб, а по желобу вода бежала в длинное корыто. Те коровы, что не поместились на берегу пруда, пили из жёлоба.
      Иногда в ведро попадалась лягушка, тогда её Пилле-Рийн. Они с Лийзой разглядывали лягушку, потом давали ей имя и отпускали. И тётя Мари помогала выдумывать имена. Там была лягушка Розалия, лягушка Юрка, лягушка Расмус…
      Когда коров стали доить, Лийза и Пилле-Рийн стояли тут же. А когда тётя Мари стала доить старую Кирьяк, она дала попробовать Лийзе. И Лийза доила совсем как большая.
      А молоко так пенится, и струйки ударяются о подойник – кхх-кхх!
      Потом тётя Мари позволила Пилле-Рийн тоже немного подоить. Пилле-Рийн села на скамейку, и это было так странно: соски у коровы были мягкие, и никакой косточки там внутри не было. Молоко шло, но почему-то всё попадало в рукав свитера и на землю.
      А потом вдруг пошло почти гладко – кхх-кхх, кхх-кхх…
      Мама Лийзы и тётя Мари смотрели, как Пилле-Рийн доит, и говорили, что из неё может выйти доярка что надо, если несколько лет поупражняться.
     
     
     
      Вечер
     
      Вечером жёлтые ноготки все свои лепестки собирают в зелёный домик. А яблоне нечего собирать, потому что она отцвела. Зато у неё среди листьев маленькие яблоки. Пилле-Рийн на них уже насмотрелась и некоторые даже надкусила, потому что яблоня низкая и ветки её почти на земле, так что яблоки легко достать.
      Мама говорит, что Пилле-Рийн должна ложиться вместе с жёлтыми ноготками, чтобы яблоки могли ночью спокойно расти и не бояться, что Пилле-Рийн увидит и съест те, которые побольше. А папа сказал, что зелёные яблоки в животе будут громко звать на помощь, потому что у них было полное право расти дальше.
      И дни теперь раньше закрывают свои лепестки, и сумерки входят в сад и в комнату. Потому что уже август – месяц плодов.
      Пилле-Рийн уложили в кровать. Папа велел ей быстро закрыть глаза и постараться, чтобы сон пришёл раньше, чем тётя Юули подоит корову. А сам ушёл из дому. И мама вместе с ним.
      Пилле-Рийн осталась одна. Из сеней ещё донеслись шаги, скрипнула дверь, было слышно, как мама и папа прошли мимо окна и папа тронул рукой ветку яблони. Потом стало тихо. Только часы тикали громким голосом.
      Пилле-Рийн прижала к себе куклу Анне и сказала ей:
      – Ты глупая, если боишься. Потому что кикимор вообще нет.
      Потом чуточку помолчала и добавила:
      А часы стучали всё громче, точно у них колотилось сердце.
      Пилле-Рийн приложила губы к уху Анне и сказала:
      – Усни. Тогда яблоки будут расти.
      Вдруг часы заскрипели, и Пилле-Рийн испугалась. Но они ничего плохого не сделали, только пробили: бомм!
      И Пилле-Рийн сказала Анне:
      – Ты зря испугалась. Часы отбили от часа кусок, и теперь осталась половинка.
      Пилле-Рийн уселась на кровати и увидела, что по стене, рядом с окном, движутся странные чёрные пятна вперемежку с белыми. Она подтянула одеяло повыше и сказала Анне:
      – Ты не бойся. Это луна. Она светит сквозь ветки яблони. А то, что прыгает по стене, – это тени.
      За окном стояла яблоня. Даже яблоки были видны, потому что ещё не совсем стемнело. Пилле-Рийн сказала Анне:
      – Хочешь, я покажу тебе, как растут яблоки. Это можно увидеть только ночью. – Она взяла куклу под мышку, вылезла из постели и пошла на цыпочках к окну.
      Тут было лучше. И светлее было тоже. И по другую сторону стекла качалась ветка яблони. На ней было два яблока.
      Пилле-Рийн усадила Анне на подоконник, а сама забралась с ногами на стол, что стоял у окна, и на ноги натянула ночную рубашку. Она прижала нос к стеклу и долго рассматривала ветку яблони и яблоки. Одно было маленькое и зелёное, а другое – с кулак Пилле-Рийн – было уже с розоватой щекой.
      Вдруг Пилле-Рийн испугалась и поскорее отлепила нос от стекла. На хвостике розоватого яблока сидел большой блестящий жук.
      стеклом. Смотри, это он и надувает яблоко через хвостик – видишь, какое оно большое. Только нос к стеклу не прижимай, потому что некрасиво прижимать нос к стеклу.
      А большой жук всё сидел и сидел на яблоке, и качался вместе с веткой, и блестел при свете луны.
      Пилле-Рийн сказала Анне:
      – А плакать я тебе не позволю. В сказочной стране у каждого яблока свой жук, который его надувает. Пойдём спать, а то жук нас боится, и яблоко не может расти.
      Но Пилле-Рийн не успел слезть со стола. На крыльце задребезжал подойник тёти Юули, и сладко скрипнула дверь. И вместе с тётей Юули в комнату вошёл запах свежего сена. А руки её пахли парным молоком, когда оно обняла Пилле-Рийн. И Пилле-Рийн заплакала неизвестно почему.
      Потом она лежала в постели, и кругом было тихо. Часы не стучали. Их голоса совсем не было слышно.
      Пилле-Рийн, наверное, задремала. А может, это было наяву, но она увидела, как большой жук улетел вместе с яблоком. И сквозь его жужжание было слышно, как тётя Юули зовёт кошку пить молоко:
     
     
     
     
     
      Путешествие с воздушными шарами
     
      Часы
     
      Пилле-Рийн скакала перед домом Юри: так-так-так – били прыгалки об асфальт. Она уже раз десять проскакала мимо окна, но Юри не было видно. А кухонная занавеска была сдвинута, и окно открыто.
      Тогда Пилле-Рийн провела ручкой прыгалки по жёлтому забору: тыт-тыт-тыт-тыт – протарахтел забор.
      Кошка, что жила в квартире напротив Юри, встала со ступеньки, зевнула, выгнула спину и снова улеглась в солнечном пятне.
      Пилле-Рийн больше не выдержала. Она вошла в ворота и крикнула:
      – Юри, выходи!
      Никто не ответил. Пилле-Рийн крикнула ещё раз, погромче. Из окна высунул голову папа Юри. Пилле-Рийн испугалась. Папа Юри работает на железной дороге, и если он днём дома, значит, у него ночная смена, и он должен спать. Мама Пилле-Рийн говорила, что тогда к Юри нельзя ходить, – ведь если папа Юри не отдохнёт, он может завести поезд в канаву. Пилле-Рийн испуганно замолчала.
      – Что, Пилле? – спросил папа Юри. Папа Юри всегда говорил Пилле, а не Пилле-Рийн.
      – А Юри выйдет? – спросила Пилле-Рийн.
      – Его нет дома, – сказал папа Юри.
      – А когда вернётся, выйдет?
      – Не знаю. Юри чинит часы.
      На это Пилле-Рийн не знала, что сказать. А почему бы ему не уметь? Может быть, и умеет.
      Папа Юри отошёл от окна, а Пилле-Рийн упрыгала на улицу.
      И вдруг Юри сам показался из-за угла.
      – Ты гулять выйдешь? – спросила его Пилле-Рийн ещё издалека.
      – Не знаю, – сказал Юри. – Наверное, нет. Я часы чиню.
      – Выходи, – сказала Пилле-Рийн. – На улице чини.
      Они вместе вошли во двор Юри и остановились у крыльца. Юри вытащил из кармана коробку «Казбека».
      – Ясь, уходи, – сказал он коту. – Брысь. Кот выгнул спину и убежал.
      Тогда Юри открыл коробку. Там были всякие колесики и винтики, и маленький часовой ключ, как у дедушки, и циферблат. Юри вынул из кармана маленький нож и стал скоблить эти колесики.
      – Тут больше и делать нечего, только почистить и собрать,- сказал он. – Хочешь, я приведу эти часы в порядок и дам их тебе?
      У Пилле-Рийн даже сердце заколотилось. Она достала из кармана передника красный носовой платок и дала Юри.
      – На, бери, им можно протереть. Он совсем чистый.
      – Положи на угол ступеньки, – сказал Юри.
      – Знаешь, – сказала Пилле-Рийн,- у меня есть конфета с белым медведем, хочешь, принесу?
      И побежала к себе во двор, где на подоконнике подвального окна лежала завёрнутая в пёстрый лоскут конфета. Она развернула лоскут и дала конфету Юри.
      – Я могу тебе ещё жёлтый шарик дать, – сказала Пилле-Рийн. – Завтра принесу.
      Юри откусил половину конфеты, а другую половину дал Пилле-Рийн. Потом он снова занялся часами.
      – Ну, к вечеру будет сделано. А Пилле-Рийн сказала:
      – Давай так: один день часы будут у меня, а другой у тебя, ладно?
      – Как хочешь, – сказал Юри. – Но ты можешь взять их и насовсем.
     
     
     
      Месяц Пилле-Рийн
     
      Взрослые люди всегда хорошие. По крайней мере, они знают, как быть хорошими, и поэтому учат детей: делайте так и не делайте эдак.
      Пилле-Рийн средняя, потому что иногда она хорошая, а иногда плохая. Она бывает нарочно плохая – когда капризничает, но чаще она плохая нечаянно. А хорошая всегда нечаянно и только изредка – нарочно, когда хочет за это что-нибудь получить.
      У взрослых людей за то, что они хорошие, есть всякие красивые вещи.
      У мамы – светло-жёлтая тонкая чашка, у папы – фотоаппарат, у тёти Юули – белая собака Туке, которая лает на каждого чужого человека, а тёте Юули ничего не делает.
      У папы, и у мамы, и у тёти Юули за то, что они хорошие, у каждого есть свой месяц.
      Папин месяц август, потому что папу зовут Август. Мамин месяц май, потому что у неё, оказывается, есть имя, и это имя – Майя.
      Раньше Пилле-Рийн вообще не знала, что у мам есть имена, но летом узнала, потому что тётя Юули называла маму по имени.
      У тёти Юули тоже есть свой месяц – июль.
      Только у Пилле-Рийн нет месяца, и это очень обидно. Правда, папа сказал, что если Пилле-Рийн будет хорошей девочкой и будет есть как следует, то он попросит, чтобы тому месяцу, который в небе, дали имя Пилле-Рийн, потому что он до сих пор без имени, как Пилле-Рийн без месяца.
     
     
     
      Три воздушных шара
     
      Теперь этот день уже прошёл, но остались воздушные шары, и вот дедушка привязывает их к гвоздю за окном, чтобы им было прохладно и чтобы они не лопнули.
      Воздушные шары кажутся Пилле-Рийн такими же праздничными, как и весь сегодняшний день. Хотя начался он совсем худо.
      Но ведь и шары были совсем худые и жалкие, когда дедушка их принёс и они были ещё не надутые.
      В этот день был парад, потому что это был Октябрьский праздник, хотя теперь уже ноябрь. Папа и мама не захотели взять Пилле-Рийн с собой на парад и сказали, что она ещё маленькая, а погода холодная. А сами ушли.
      Пилле-Рийн сидела одна на своём белом стуле и плакала для собаки Понту. Как вдруг у входной двери прозвенел звонок.
      Звонок! Пилле-Рийн сразу догадалась, кто это пришёл.
      Она схватила Понту за хвост и помчалась в переднюю. А звонок прозвенел ещё раз: тнрр-тнрр…
      Пилле-Рийн приложила ухо к двери и притаилась.
      За дверью кто-то очень знакомо кашлянул, и Пилле-Рийн бросила Понту и крикнула в замочную скважину:
      – Кто стучит ко мне в окно? – Хотя в окно ведь не стучали, потому что до окна Пилле-Рийн никому не дотянуться.
      А грубый голос за дверью ответил:
      – Это я, твоя мама-козочка, я принесла тебе молока!
      Тогда Пилле-Рийн засмеялась и крикнула:
      – Ты ведь де, ты ведь ду, ты ведь шка, ты ведь дедушка Пилле-Рийн!
      И Пилле-Рийн открыла дверь.
      А дальше всё пошло весело и без слез.
      Дедушка вынул из кармана воздушные шары, только они были сначала смешные и сморщенные, и надул их. Один был синий, другой красный, третий жёлтый. Красный – самый большой. Потом дедушка сказал:
      – Ну, мальчик, надевай брюки! – хотя ведь Пилле-Рийн была девочка.
      Пилле-Рийн надела пальто и шапку. А папе и маме они вместе написали записку:
      Обед в духовке. Будьте хорошими детьми и не шалите.
      Мы пошли на парад. Дед и Пилле-Рийн.
      Хотя обеда в духовке не было, а папа и мама ведь были взрослые, а не дети.
      Пилле-Рийн с дедушкой пошли к поезду.
      Это была электричка. Все вагоны снаружи были зелёные и блестящие, а внутри жёлтые. Пилле-Рийн никогда не ездила на таком поезде. А может, он был потому такой новый, что Пилле-Рийн ехала на парад.
      В городе, сразу у вокзала, началось интересное.
      Дедушка поднял Пилле-Рийн к себе на плечи, Пилле-Рийн подняла над головой воздушные шары. Улица была полна людьми, она вся плыла и
      качалась, и Пилле-Рийн плыла и качалась над улицей, рядом с красными флагами, цветами и воздушными шарами. Впереди гремел и сверкал оркестр. Дедушка знал, куда идти, и скоро отыскал людей со своей работы, и все улыбались Пилле-Рийн, и дедушка был такой праздничный и сказал, что сегодня день рождения целого мира.
      Потом колонна двинулась с места, и шары Пилле-Рийн запрыгали вверх и вниз. У щеки Пилле-Рийн плыл и шелестел на ветру флаг, так близко, что она могла его потрогать рукой.
      Громко звучала музыка, по обеим сторонам улицы стояли дети и с ними много взрослых людей, и все махала воздушными шарами и флажками и хлопали в ладоши, и было так весело, что Пилле-Рийн время смеялась
      На краю площади было что-то такое, как огромный стол. И дедушка сказал, что это трибуна. Там кричали: «Да здравствует!» И когда второй раз кричали. Пилле-Рийн кричала тоже.
      Потом шествие кончилось. Только позади еще слышалась музыка, и было видно, как идут, плывут, качаются флаги.
      Дедушка поставил Пилле-Рийн на землю, и они пошли и сели на скамейку. И дедушка рассказал Пилле-Рийн, почему Октябрьские праздники в ноябре. Получалось так, что по старому календарю сейчас октябрь. Но как это так получилось, Пилле-Рийн не совсем поняла. Дедушка сказал, что он всё это расскажет снова, когда Пилле-Рийн будет ходить в школу.
     
     
      Новогодний вечер
     
      Елочные украшения
     
      Пилле-Рийн и дедушка шли по улице.
      Фонари уже горели, и наступили сумерки. Падал снег. Пилле-Рийн крепко держала дедушку за руку, потому что было бы обидно заблудиться под Новый год в этих огнях и в снегопаде.
      Снежинки садились на красную варежку Пилле-Рийн, которая и так была в белых крапинках. И теперь настоящие снежинки перемешались с мамиными, шерстяными.
      И на чёрном пальто дедушки тоже были белые крапинки.
      В город они приехали, чтобы купить свечи для ёлки. Но Пилле-Рийн хотелось ещё ёлочных украшений. Во всех витринах стояли ёлки, и на них было полно стеклянных шаров – синих, жёлтых, красных и зелёных, и ещё висели блестящие зайцы, пряничные домики, мухоморы… И у двери каждого магазина Пилле-Рийн тянула дедушку за рукав:
      – Ну, пойдём, ну, купи!
      Но дедушка купил в уличном ларьке только пачку белых свечей и сказал, что ёлка и так красивая. А так как Пилле-Рийн чуть не плакала, то дедушка купил ей ещё коробочку серебряных нитей.
      Такие нити Пилле-Рийн могла бы сама сделать из серебряной бумаги от шоколада. Только дедушке пришлось бы купить ещё шоколаду, и притом довольно много.
      Теперь в городе дел не оставалось, и пора было возвращаться домой.
      Но дедушка ответил:
      – Елка ведь зелёная. Почему же она некрасивая?
      А Пилле-Рийн сказала:
      – Зелёное вовсе и не красивое.
      Дедушка ничего не ответил, и они молча завернули за угол, к автобусной остановке. Пилле-Рийн ещё раз сказала:
      – Правда-правда некрасивое.
      Дедушка улыбнулся, дёрнул Пилле-Рийн за косичку с зелёным бантом и сказал:
      – Деревья в лесу зелёные. И трава под деревьями тоже зелёная. И мох. На тёмно-зелёном мху остаются светло-зелёные следы, когда по нему скачет косуля с зелёными глазами.
      – А ствол у ёлки коричневый, – сказала Пилле-Рийн. – Разве коричневое красивое?
      Дедушка мельком взглянул на Пилле-Рийн и улыбнулся:
      – Коричневое и вовсе не красивое.
      Тогда Пилле-Рийн сказала:
      – А шоколад коричневый.
      Дедушка подмигнул Пилле-Рийн и тронул краешек её воротника:
      – Белка зимой серая, вот такая. А летом коричневая и прыгает. И орехи, которые она ест зимой, тоже коричневые и щёлкает коричневым голосом. И майские жуки коричневые. И грибы боровики – тоже. Их Пилле-Рийн может есть вместо шоколада.
      Тогда Пилле-Рийн сказала:
      – Я видела в витрине майского жука из шоколада. И, знаешь, брат Лийзы ел в деревне смолу с ёлки, хотя тётя Юули не разрешала. А мне сунул майского жука за воротник. Только этот жук жёлтый.
      Дедушка сказал:
      – А жёлтое тоже некрасивое. – И прибавил: – У нашей Пилле-Рийн жёлтые волосы, как смола на ёлке. И издалека Пилле-Рийн похожа на цветок одуванчик, только у одуванчика нет косичек. И потом, он никогда не сердится, потому что похож на солнышко, а солнышко тоже жёлтое, хотя желтое вовсе не красивое.
      – Осенью берёзы и клёны жёлтые, – сказала Пилле-Рийн. – И когда листья опадут, земля жёлтая.
      А дедушка добавил:
      – Только ели в лесу зелёные. И изредка на зелёной ёлке красная шишка.
      Тогда Пилле-Рийн сказала:
      – А красное красивое. У лисы тоже красный хвост.
      Дедушка посмотрел на Пилле-Рийн, сжал ее руку в красной варежке и добавил:
      – А некоторые лисы и сами красные.
      А Пилле-Рийн сказала:
      – Волки серые, а у Красной Шапочки красная шапка.
      – Там, в ельнике, – сказал дедушка, – где Красная Шапочка увидела волка, были красногрудые дятлы, только она их не заметила. И земляника была красная, только Красная Шапочка её не собирала. А одна крошечная красная букашка попала в корзину Красной Шапочки и всё видела. Но она была такая маленькая, что в сказке о ней не говорится. Она была ещё меньше, чем точка на варежке Пилле-Рийн. Только она была красная, а точка белая. Тогда Пилле-Рийн спросила:
     
      Ёрр
     
      Это всё было не во сне, потому что во сне вещи нельзя потрогать, и запаха у них тоже нет. А Пилле-Рийн уткнулась носом в мягкую лапу медвежонка, что лежит у неё на подушке, и эта лапа пахнет мёдом. Наверное, потому она так пахнет, что все медведи любят мёд. И ещё потому, что сам медвежонок такой жёлтый, будто сделан из мёда, хотя он лохматый и меховой. А немножко пахнет он мёдом от пряников из мешка Деда-Мороза. Ведь медвежонок лежал среди пряников в этом мешке.
      Пилле-Рийн дала медвежонку имя. Имя это Ёрр, потому что, когда его хочешь уложить спать, он говорит: «Ёрр!». Но папа, когда узнал, засмеялся и сказал, что у неё у самой должно быть имя Пилле-Ёрр, потому что когда её укладывают спать, она ворчит ничуть не меньше, чем этот медвежонок, а иногда и плачет тоже.
      Но это не совсем верно, потому что когда уж Пилле-Рийн наконец закроет глаза, тогда с ней нет никаких хлопот. А Ёрр глаза совсем не закрывает. Пилле-Рийн уже несколько раз подсматривала: глаза у него всё время открыты и блестят.
      Теперь уже ночь, но Пилле-Рийн не спит, потому что на ёлке горит ещё одна белая свечка и с неё капает воск.
      Эту свечку оставила для Пилле-Рийн мама, чтобы ей было светлее спать. А мама, и папа, и дедушка в другой комнате.
      Свечка горит, а Пилле-Рийн молчит и думает, как всё сегодня было.
      грудками. Пилле-Рийн даже думала, что они влетят за ёлкой в комнату. Только когда Пилле-Рийн с папой пришли за ёлкой, снегири улетели.
      Но зато мама вернулась с работы совсем рано, и они вдвоём с Пилле-Рийн делали эти пряники, что лежат на столе возле ёлки.
      Мама лепила цветы и звёзды, а Пилле-Рийн – собак, зайцев и полумесяцы. Полумесяцам она сделала глаза из орехов, чтобы они смотрели на ёлку и на Пилле-Рийн. И зайцам тоже сделала, чтобы они убегали от собак. Собакам Пилле-Рийн глаза сначала не сделала, но мама сказала, что так им грустно и что без глаз они не видят, как надо вилять хвостом. Тогда Пилле-Рийн всем собакам вставила по глазу и каждой отдельно сказала:
      – Только за зайцами не подглядывай!
      Потом пришёл вечер и стемнело, и ёлка стала пахнуть ещё сильнее. Весь дом наполнился этим запахом.
      А сердце у Пилле-Рийн стало – тук-тук! – постукивать, будто она боялась чего-то. Это, наверное, из-за Деда-Мороза.
      Когда стали зажигать свечи на ёлке, вдруг прозвенел звонок. Пилле-Рийн сначала подумала, что это дедушка, потому что дедушка как раз на минутку вышел за газетой.
      Но когда Пилле-Рийн открыла дверь, за дверью был Дед- Мороз!
      Пилле-Рийн испугалась, оставила дверь открытой и побежала в комнату, а Дед-Мороз шёл за ней и спрашивал:
      – Здесь живёт Пилле-Рийн?
      Деду-Морозу ответила мама, что да, здесь. Потому что Пилле-Рийн была за маминой спиной и молчала.
      У Деда-Мороза была большая белая борода и красное пальто. Опушка пальто была сделана из бороды. А сапоги были почти такие же, как у дедушки.
      Мама подтолкнула Пилле-Рийн ближе к Деду-Морозу, и Дед-Мороз стал спрашивать у неё стихи. А сам улыбался и покашливал так дружески, что Пилле-Рийн стала меньше бояться. Но стихи она всё равно не говорила, а рассказала про ежа и зайца.
      Этот рассказ, наверное, понравился Деду-Морозу, потому что он развязал мешок и стал раздавать подарки.
      Пилле-Рийн получила мяч и большой кулёк с конфетами и пряниками. Папа – новую авторучку, а мама – две книги. Для дедушки Дед-Мороз тоже оставил свёрток, хотя дедушки ведь не было, и он не говорил стихов.
      Потом Дед-Мороз стал снова завязывать мешок. И вдруг мешок сделал – ёрр! Все переглянулись. Дед-Мороз стал ругать кого-то в мешке:
      – Куда ты лезешь, непоседа!
      А мешок в ответ на это снова сделал – ёрр.
      Вот тогда-то Дед-Мороз и выпустил из мешка жёлтого медвежонка, выпустил его за ворчание, хотя за это обычно никому ничего хорошего не делают.
      Пилле-Рийн думала, что медвежонка непременно посадят обратно в мешок, но не посадили. И Пилле-Рийн получила его в придачу ко всему.
      И вот теперь медвежонок Ёрр лежит на подушке у Пилле-Рийн.
      И ей кажется, что он моргнул и стал засыпать. Но тут и свечка на ёлке стала засыпать – пламя вздрогнуло и погасло. И Ёрр закрыл глаза. По крайней мере, так казалось, но точно нельзя сказать, потому что стало темно.
     
     
     
      Последний рассказ
     
      Зелёное стёклышко
     
      Атс не верит, что Пилле-Рийн есть на самом деле.
      – Что ты, мама, – говорит он, – никакой Пилле-Рийн нет, – и идёт играть со своими машинами.
      У него их много, и они жужжат на весь дом, особенно машина «скорой помощи» – у неё сирена. И ещё у него есть ружьё, которое делает два выстрела сразу.
      Но если у автомобилей кончится бензин или все уже развезены, а пистонов для ружья не осталось Атс возвращается ко мне и спрашивает:
      – Мама, а на какой улице живёт Пилле-Рийн, если она ходит в магазин на улицу Лахе?
      – Но ведь ты говоришь, что её нет, какое это тогда имеет значение? – отвечаю я.
      – Да, – говорит он. – Но ведь улица-то есть…
      А сегодня Атс принёс мне зелёное стёклышко и сказал:
      – Смотри, мама, я нашёл стекло Пилле-Рийн.
      – Правда, – сказала я. – Это, наверное, то, что лежало на подоконнике подвального окна.
      Я посмотрела сквозь стекло. Какой зелёный, какой красивый мир! Я такой видела где-то давно.
      – Дай мне обратно стёклышко, – попросил Атс. – Я сделаю из него светофор.
      – Подожди, – сказала я. – Я посмотрю ещё немножко. Это, наверное, и есть моё стекло, я когда-то давно потеряла его на Карьяаллика.
      Я конечно, отдала. Атс ушёл, и я осталась со своими делами. И всё мне казалось, будто я смотрю сквозь зелёное стёклышко или будто еду, а передо мной всё зелёные светофоры. Ехала бы, ехала – прямо туда, где за домом было сколько хочешь зелёных стёклышек! И Вайке была там. Вайке Куллеркан – девочка с самым красивым на свете именем. Вайке Куллеркан, и я сама, и Пилле-Рийн…
      Всё всплывало вперемешку: цветные стёклышки, и зелень деревьев, и сине-зелёная вода, и Вайке, и я, и Атс, и Пилле-Рийн. И словно сквозь зелёный туман слышала я, как Атс в другой комнате препирается с Маарьей:
      – Глупая! Не бери в рот! Дай-ка сюда, если смотреть
      не умеешь.
      Потом хлопнула дверь и всё утихло. А вскоре Атс прибежал ко мне со стёклышком в руках.
      – Мама! – закричал он. – А папа говорит, что это вовсе его стёклышко. У него было такое там, знаешь, на улице Силла, ну в том жёлтом доме, про которое у него стихотворение… Ну, откуда мальчишки летят на Млечный Путь!
      – Неужели? – удивилась я. – Разве у него тоже было такое?
     
      Вечером ещё до того, как дедушка собрался уходить, все рассматривали рисунки Пилле-Рийн. Картины были развешены в комнате прямо на стене, как на настоящей художественной выставке. Мама помогала их развесить. И дедушкины рисунки – утюг и чернильница тоже были выставлены. Папе больше всего понравился рисунок, на котором кукла Анне едет на красной машине, деревья цветут и цветы тоже красные, а на небе большое жёлтое солнце.
      «Это пожарная машина?» – спросил папа.
      «Нет, – ответила Пилле-Рийн, – это такой автобус без крыши, и сиденье возле каждого окна, чтобы лучше было видно».
      «А это что за деревья?» – поинтересовалась мама.
      «Это помидорные деревья, – объяснила Пилле-Рийн, – ты же видишь, на них красные цветочки».
      «А знаешь что? Нарисуй-ка здесь ещё и тыквенное дерево, – предложил папа, – с жёлтыми цветочками, и огуречное с зелёными».
      «Ну, ты глупишь, Август, – сказал дедушка, – взрослый человек, а не знаешь, где растут тыквы и огурцы: на деревьях или на земле».
      «На дереве могут расти даже ботинки, – возразил папа, так почему бы не расти и тыквам? У нас с Пилле есть одна красивая книжка, а в ней картинка: дерево, на котором растут ботинки».
      «Хорошо было бы, если бы росли такие деревья, – согласился дедушка, – у меня как раз ботинки прохудились».
      Маме больше понравился рисунок, на котором был Юри в школьной кепке. Всего несколько дней назад выдали в школе ему кепку, и он ею очень гордился. На рисунке у Юри было гордое выражение лица, а уши были оттопырены.
      «Посмотрите, какие уши у Юри, – заметил папа, – наверное, мама снова наказала его за то, что он гулял во дворе в школьной кепке?»
      «Ну, теперь-то его кепка до осени будет лежать в шкафу, – сказала Пилле-Рийн, – этот рисунок про осень, когда Юри в школу пойдёт».
      Дедушке больше всего понравилась принцесса в золотых туфельках. Волосы её были тоже золотыми. Она стояла возле дома с высокой башней, на голове корона, в руке – алый цветок.
      «Кому же принцесса подарит этот цветок?» – спросил дедушка.
      «Своему папе», – ответила Пилле-Рийн.
      «А до чего же красив этот дом с башней! – восхитился папа, – наверное, это королевский замок?»
      «Королевский замок? – удивилась Пилле-Рийн, да это же фабрика».
      «Вот как? – сказала мама, – а что за фабрика?»
      «На этой фабрике работает папа принцессы. Она пришла, чтобы встретить его с работы. А эти длинные – совсем не башни, это же фабричные трубы, как на дедушкиной фабрике».
      После этого Пилле-Рийн подарила каждому по рисунку. Папе – автобус без крыши, маме – Юри в школьной кепке, дедушке – принцессу в золотых туфельках, уж очень этот рисунок дедушке понравился.
      «Хорошая принцесса, – похвалил дедушка, – даже цветочек своему папе принесла, такой красивый, красный».