DjVu

      ЮЛЬКА И ПАВЛИК
     
      Павлик был круглый, ушастый, очень упрямый и в руки никому не давался. Даже мать порою не знала с ним сладу, и только Юлька, десятилетняя девчонка, жившая по соседству, умела к нему подойти.
      — Вот погоди, Юльке скажу, — грозилась, бывало, мать. И — удивительное дело — мальчик моментально утихал.
      Не то чтобы девочка очень уж была с ним ласкова или выдумывала необыкновенные затеи, а просто, наверно.
      глаз у неё был такой: посмотрит, так сразу почему-то хочется сделать всё, о чём ни попросит.
      Когда Павлику было пять лет, его прозвали «Юлькин жених». Дразнилка не обижала, он ещё больше привязался к девочке. Вместе пропадали они на речке, вместе ходили по грибы, но к старым немецким окопам, где росла густая малина, Юлька старалась ходить без него.
      — На мине подорвёшься! — кричала она. — Помнишь, бычок убился?
      — А как же ты? — пугался Павлик и тайком, прячась по кустам, следовал за ней, пока случайно не попадался ей на глаза.
      Юлька колотила его, Павлик даже плакал, но всё же дальше шли они вместе. Теперь он уже не боялся, что Юлька подорвётся на мине. Ему казалось, что если это и могло произойти, то лишь тогда, когда она уходила в лес без него.
      Ростом Юлька не вышла, чуть повыше Павлика, и со стороны казалось — приятели как приятели, а чужие принимали их за брата и сестру. Павлик рос в семье один, он часто мечтал о сестре, которую представлял такой же, как Юлька.
      Юлька научила его читать первые буквы. Отец привозил иногда из города книн^ку. Павлик брал её и тут же бежал к своей приятельнице.
      — Во какую батя книжку купил! Почитай!..
      Хотя книжки были для самых маленьких, но Юльке и самой было очень интересно — она читала и перечитывала их, а потом пересказывала Павлику своими словами. Ото было ещё интереснее, потому что девочка так увлекалась, что не замечала, как придумывала новые подробности, которых не было в книжке.
      — А теперь давай буквы учить, — говорила она. — Я буду учитслыпща, а ты ученик.
      — Давай, — соглашался Павлик и впивался глазами в Юлькин палец, который медленно, с остановками, полз по строчкам.
      — Это вот какая буква?
      — «П».
      — А это?
      И он выискивал буквы, пока из них удивительным образом не возникало слово «Павлик». Вторым же словом, которое он научился складывать, было «Юля». Так они прошли всю азбуку ещё задолго до того, как мальчик пошёл в школу.
      Павлик часто проводил у соседей целые дни. Вместе с Юлькой они кормили поросёнка, бегали на огород и прятались на сеновале. Юлька была худенькая, быстроглазая и смелая, как мальчишка. В сено она прыгала прямо головой. А когда, набегавшись, Юлька садилась за уроки, Павлик брал какую-нибудь книжку и делал вид, что тоже учит уроки.
      — Павлика домой не допросишься, — жаловалась мать. — Присушила парня.
      Дружба у них была крепкая и, казалось, на всю жизнь.
      Но вдруг Юлька уехала. Уехала далеко и надолго.
      Павлик еш,е никогда ни о ком не горевал, и это была первая разлука в его маленькой жизни. Он никак не мог понять, почему же Юлька не взяла его с собой, а вот так покинула его, легко и не спросясь. Погрустил он, погоревал да и забыл про Юльку. Так в жизни бывает: сперва тяжело, а потом проходит.
      Шли годы. Из круглого, ушастого малыша Павлик превратился в худого, сильного мальчишку, на лице и на руках выступили веснушки, серые глаза стали озорные и опасные — в деревне среди ребят он слыл отчаянным драчуном.
      Нежданно-негаданно вернулась в деревню Юлька. Первой сообщила об этом Павлику мать.
      — Пошёл бы навестил, — сказала она. — Только сперва лицо умой.
      Но Павлик не пошёл — постеснялся. Зато вскоре пришла сама Юлька. Она была какая-то другая и незнакомая: в голубом платье с цветочками, в туфлях на высоком каблучке, а косички, когда-то растрёпанные и тонкие, теперь были собраны в светлую косу. Тугая, с мохнатым кончиком-метёлочкой, коса лежала в ложбинке между лопатками, и вся она, Юлька, стала какая-то ладная, плотная, глаза взрослые и смелые, только ростом, как и раньше, не очень поднялась — выше Павлика всего на полголовы.
      Юлька долго и молчаливо разглядывала мальчика, а потом легко и весело рассмеялась:
      — На улице ни за что бы не узнала. Ну, здравствуй!
      У Павлика зарделись уши. Он скосил глаза в сторону
      и, не глядя, сунул руку лодочкой, но тут же выдернул обратно, словно обжёгся.
      — Вот и поздоровкались! — усмехнулась Юлька. — Так-то встречаешь старых друзей? Да? А помнишь, как
      И вдруг, задумчиво глянув в окно, притянула к себе Павлика и показала в поле, туда, где за стогами тянулись кустарники, прятавшие Хворостянку — маленькую извилистую речку.
      — Ой, посмотреть как хочется! Пойдём туда сходим, Павлик, а?
      Вернулись они поздно, обойдя все памятные места. Они держались за руки, изредка взглядывая друг на друга. И от смущения у Павлика не осталось и следа: снова друзья, как встарь. Об одном он мечтал теперь: с кем-нибудь подраться, защищая Юльку. Только кто её тронет? Сама сдачи даст!
      Вскоре наступил учебный год. Павлик пошёл в четвёртый класс. День, icoi'oporo с нетерпением ждали ребята, наконец настал.
      Прозвенел звонок, широко открылась дверь, и в класс вошёл Антон Сергеевич, директор школы, а за ним, несмело остановившись в дверях, — Юлька. Она была в том же платье с цветочками, коса строгим и аккуратным венком лежала вокруг головы. Глаза её с любопытством скользили по ребячьим лицам. Она увидела Павлика и слегка кивнула ему. Антон Сергеевич подождал, пока в классе стихло.
      — Ваша старая учительница Клавдия Михайловна, как вы знаете, уехала в город, к сыну, ну, а теперь у вас будет Юлия тоже Михайловна. — Антон Сергеевич улыбнулся и обнял её за плечи, отчего вся она закраснелась.
      Когда-то Юлька была его ученицей, а теперь вот сама должна учить ребят, — к этой мысли она ещё, наверно, не успела привыкнуть.
      — Пожалуйста, Юлия Михайловна, — сказал Антон Сергеевич и вышел из класса.
      И осталась Юлька, Юлия Михайловна — странно и непривычно звучало это имя — наедине с классом.
      Все сели за парты, не сел один только Павлик. Он стоял и во все глаза смотрел на новую учительницу и никак не мог взять в толк: неужели Юлька, его Юлька, старая его приятельница, будет их учить? И неужели её надо будет звать теперь не просто Юлька, а Юлия Михайловна? Ведь все ребята знают её, помнят, как она ещё бегала по деревне босая и растрёпанная, — как же она сможет учить их? А вдруг случится беда, страшная беда — ребята не станут её слушаться и она не сможет с ними сладить?
      — Садись, — сказала ему Юлька и положила на стол толстую тетрадь. — Начнём урок.
      и урок начался.
      Впрочем, ничего страшного не произошло. Она стала одного за другим вызывать к доске. Кого просила почитать, кого решить задачку, внимательно слушала ответы и что-то коротко записывала в тетрадь. Все так и рады были ей угодить. Видно, глаз у неё был такой: посмотрит, так сразу и хочется сделать, о чём ни попросит.
      И Павлик постепенно успокоился. Страх за Юльку прошёл, и теперь он вертелся в разные стороны и радостно поглядывал на ребят: вот, мол, Юлька-то наша какая! И страсть как хотелось ему, чтобы все знали, что он, Павлик, не кто-нибудь, не простой там ученик, как все, а Юль-кин сосед и старый приятель. Его ещё «Юлькин жених» называли когда-то. Эх, жаль, наверно, уже никто не помнит про это! Павлик подмигивал ребятам, кивал на учительницу, показывал на себя, но никто не понимал, отчего он крутится, никому не было дела до него, — все слушали ответы, словно ничего удивительного не произошло. Но Павлик Нет, он не мог успокоиться. Он жадно ловил Юлькин взгляд и нетерпеливо ждал, что она подойдёт к нему, потреплет чубчик и, может быть, скажет: «А это вот Павлик Одинцов. Мы с ним большие друзья».
      Но как он ни вертелся, как ни заглядывал в глаза учительнице, она не замечала его, словно его и не было здесь, и это становилось невыносимым. Павлик уже не слушал урока и сердито сопел. Беспокойная ревность закрадывалась в мальчишеское сердце.
      И он добился своего: учительница заметила его. Она улыбнулась Павлику и вызвала к доске. Жарко краснея, он стоял у доски и не мог решить задачки, а задачка была куда уж проще. Ребята шептали, подсказывая, но он смотрел на чистые половицы, покрытые крошками мела, и ничего, ну ни капельки не соображал.
      — Ну что ж, садись на место,
      Павлик сидел, ничего не видя перед собой, и не слушал, как, брызгая мелом и объясняя, за него решал задачку его сосед по парте Колька Кожухов.
      — Это мне пара пустяков, — довольно шепнул Колька, усаживаясь рядом, а Павлик вдруг ни с того ни с сего громко хлопнул крышкой парты.
      — Ты чего мешаешь? — ткнула его в спину Зинка, сидевшая сзади.
      Павлик обернулся и ловко смазал её по шее.
      — Юлия Михайловна! — Зинка подняла руку и встала. — Павлик Одинцов по шее бьётся.
      Павлик развалился на парте и кривил в ухмылке губы.
      — Одинцов! — сказала Юлия Михайловна. — За что ты бьёшь её?
      Глаза у Павлика забегали, точно зверьки.
      — А что? — спросил он вызывающе. — У ней, может, комар на шее сидел
      — Ой, врёт он, Юлия Михайловна, никаких комаров нет, он просто лупцуется.
      — Ну хорошо. Он больше не будет, — мягко, словно извиняясь за него, сказала учительница. — Продолжим урок.
      Но Павлика как будто завели, и он уже не мог остановиться.
      «Это она меня ещё по дружбе так. А другого бы враз выставила», — подумал он и показал Зинке кулак.
      Девочка опять подняла руку.
      — Чего тебе?
      — Одинцов стращает: как, мол, выйдем, он мне задаст
      — Ну вот что, — сказала Юлия Михайловна, подходя к спорщикам. — Ты, Зина, пересядь, пожалуйста, к Одинцову, а тебя. Кожухов, попрошу пересесть на её место. Надеюсь, теперь вы поладите.
      и странное дело: Зинка не стала возражать — она послушно пересела и даже покраснела от удовольствия, а Павлик, расставшись с дружком, с которым мечтал просидеть весь год, вдруг смертельно обиделся и ткнул изо всей силы свою новую соседку в бок. На этот раз Зинка почему-то даже не пикнула, а только, хихикнув, шлёпнула его по руке, словно только и ждала, чтобы их посадили вместе.
      — Опять, Одинцов? — удивилась Юлия Михайловна и чуть побледнела. — Ну что с тобой делать? Придётся тебе оставить класс.
      Павлика словно стукнули: он сидел и не верил. Может, ему показалось или он ослышался? Нет, Юлия Михайловна, быстро стуча каблучками, подошла, крепко взяла его за руку и повела из класса вон.
      Он стоял за дверью, сопел и прислушивался, но урок шёл как обычно, как будто ничего не произошло. Все сидели за партами, не шумели, не просили за Павлика, не возмущались несправедливостью, а глядели новой учительнице в рот, потому что теперь она сама им что-то оживлённо рассказывала. Даже его лучший друг, Колька Кожухов, забыл о нём. Только одна Зинка таращила глаза на дверь. Но разве от этого легче? Он был вышвырнут, как нашкодивший щенок, и кем? Юлькой, своей соседкой, с которой так дружил! Все они, взрослые, только прикидываются, что дружат с ребятами, а на самом деле обманщики и предатели. Павлик терзался от горькой обиды.
      Пришёл Павлик домой и прямо с порога запустил ранец в угол. Подвернулся под ноги кот Кудеяр — он поддал его носком и выбросил за дверь, как мяч.
      — Ты чего разоряешься? — спросила мать, хлопотавшая у печи.
      — Нам Юльку в школу прислали. Тоже нашлась учительница! Не пойду я больше в школу.
      — Это что такое ты говоришь? Чем она тебе не угодила? Сколько училась, похвальную грамоту привезла, а тебе не нравится?
      — Да ну её!. . Я лучше в Пеструхинскую школу попрошусь.
      — Ишь чего надумал!
      — И попрошусь!
      На другой день Павлик собрал книги в ранец, отломил краюху хлеба и пошёл в Пеструхино — в шести верстах от Карповки.
      Но до Пеструхина не дошёл — застрял в лесу. Лес, прихваченный осенней позолотой, был тихий и грустный. Под ногами мягко хрустела опавшая листва, на верхушке берёзы сидел кобчик и молча следил за Павликом. Скрипнула где-то пичуга, но тут же умолкла.
      «Рти-ти-ти-ти?» — несмело спросила синичка.
      «Цвиу-цвиу!» — ответила другая.
      И на этом кончился их разговор. Лес жил предчувствием осени — всё казалось в нём теперь недолговечным и прощальным.
      Павлик бродил, охваченный неясной болью, и вглядывался в знакомые места. Вот здесь, на озере, затянутом палыми листьями, они не раз бывали с Юлькой. Там, под осокорем, есть мосточек, с которого можно нырнуть и не достать дна. Он не раз, желая похвастать ловкостью, прыгал в озеро и выплывал далеко от берега.
      Юлька кричала, чтобы вылезал, а потом выбирала у него из мокрого чубчика водяную сосенку и расчёсывала его своим гребнем.
      А вот и старые, обвалившиеся блиндажи, заросшие густым малинником. Здесь надо быть осторожным — до сих пор валялись неприметные в зелени мотки колючей проволоки. Сколько собирали они здесь с Юлькой малины!..
      Павлик долго бродил по малиннику, а когда проголодался, съел краюху, напился воды из озера и пошёл домой.
      «Раз так, — думал он,— навовсе школу брошу и попрошусь в леспромхоз плотником или сторожем. Вон Васька Кузин в бочарной учеником работает, а что я, хуже его, что ли? Он старше меня, а я, может, посильней».
      Домой Павлик пришёл под вечер. В горнице, запахнувшись в пуховый платок, сидела Юлька. Она озабоченно осмотрела его:
      — Где пропадал?
      Павлик весь напрягся и застыл. Глаза его, холодные и злые, уткнулись в пол.
      — Не буду учиться у тебя, — буркнул он.
      Юлька подошла к нему, выпростала руку из платка и осторожно погладила голову. Павлик чуть вздрогнул и сгорбился, будто на плечи ему взвалили тяжёлый мешок.
      — Это почему же? — спросила она удивлённо. — Или думаешь, по старому знакомству всё тебе можно?
      — Не буду, — повторил Павлик и повернулся, чтобы уйти.
      — Нет, ты постой, от меня никуда не уйдёшь.— Юлька решительно и сильно повернула его к себе. — Это как же «не буду»? Что ж, Ксения из Гриднева лучше меня, что ли? Вместе кончали, тоже в своей деревне учит ребят. Или хуже я Лиды Семидворовой? Просилась она к себе, да места не нашлось. Это что же получится, если никто не захочет у своих учиться?
      И пошла его ругать, и пошла — долго не могла остановиться.
      — Так вот ты, оказывается, друг какой, приятель называется!
      — Не буду, — упрямо бубнил Павлик. — Не буду!
      Тогда Юлька обхватила вдруг горячими ладонями голову мальчика и повернула к себе лицом.
      — Что это с тобой?
      Сквозь туман Павлик увидел её глаза — большие, серые, участливые. Она притянула его к себе и тепло дохнула в нахмуренный лоб. Сердце его беспомощно и быстро заколотилось, глаза зачесались, и по щеке покатилась слеза.
      — Ах ты, парень, бедовый мой парень! — дрогнувшим голосом сказала она так, как никогда ещё не говорила.
      Павлик всхлипывал, хватая воздух. А Юлька мягким платком, тёплым от плеча, вытерла его красный, заплаканный нос, растрепала его чубчик и рассмеялась:
      — Ой, мамочки, слезищи какие! Как жучищи!
      Неизвестно, что здесь было смешного, но смеялась сна всё пуще и никак не могла остановиться, и в смехе этом, как льдинки весной, таяли последние остатки его обиды. А потом она успокоилась, накинула на плечи платок и покачала головой:
      — Сколько из-за тебя переволновалась. В Пеструхино звонила, мать тут вся избегалась.. . А сейчас пришла сказать, какие уроки на дом заданы. Вот, как поешь, достанем учебники и будем заниматься.
      Сперва они вместе поели, а потом долго сидели за столом, склонившись головами, и Юлька, как давным-давно, в то время, когда Павлик был ещё маленький и не ходил в школу, читала ему книжку, а потом помогала готовить уроки.
      И между прочим, попросила решить задачку, ту самую, с которой он не смог справиться в классе. И, странное дело, Павлик без всякого труда решил её.
      Видно, лето уже прошло, и всё теперь в голове укладывалось по местам.