DjVu

      ГЛАВА ПЕРВАЯ

      Что заставило Яшку выйти на промысел. — Некоторые сведения для Желающих ловить рыбу в Белом-море. — Насколько бывают опасными для мальчиков приливо-отливные течения. — Рыбаки не всегда берут мелкую рыбу. — Палтус. — К чему приводит непослушание.

      В последний раз с берега донесся крик:
      — Яшка, воротись!
      Но лодка уже обогнула мыс, и теперь ничто не мешало Яшке продолжать плавание.
      Впереди раскинулось просторное море. Волны торопливо катились одна за другой, и каждая как будто хотела обогнать бегущую впереди.
      Яшка налег на левое весло и тремя гребками развернул лодку так, чтобы она шла по волнам. Затем он плюнул на палец, поднял его и стал ждать, с какой стороны будет хшодить кожу на пальце.
      Ветер дул с берега. Стало быть, тем скорее Яшке
      удастся добраться до места. Но когда мальчик взглянул на берег, то поколебался в своем решении. Там на камне стояла мать и грозила кулаками. Голоса ее не было слышно, но Яшка знал, о чем кричала ему мать. Пели он немедленно не вернется, — она задаст ему. А возвратиться он не мог. Он должен выйти в море и наловить рыбы больше, чем соседский Колька. Подумаешь, привез вчера двенадцать пикшуев и хвастает. Эка невидаль, да и пикшуи-то крохотные. Вот Яшка сегодня надергает самых крупных. Уж он утрет кос этому хвастуну Кольке! ..
      Набежавшая волна ударилась в корму лодки, и брызги воды плеснули мальчику на лицо и на руки. А как грести мокрыми руками? Вмиг натрешь на ладонях пузыри.
      Полами куртки Яшка насухо протер рукоятки весел и ладони.
      Берег удалялся. Вот справа выдвинулся высокий обрывистый мыс. Там, за мысом, впадает в море река Тихая. Еще правее между холмами залегло яшкино село; оно тоже называется Тихое. За селом лес, вот как ровненько стоит, будто под гребень причесан, в одном тслько месте шапкой поднялся. Ох, и грибов же на том месте! А село — словно на ладони, можно все избы пере-' считать. Вон Бородкипых изба, новенькая, беленькая. А вон в прошлом году построены, эти уже потемнели. Раз, два, три.. . Да, почитай, полсела новых. Недаром Тихое на всю округу славится. Ладное село! Влево от реки протянулся низкий берег с песчаными холмами. А вот открылась Чуркина гора. Напротив этой горы как раз хорошо бралась рыба. Туда-то и лежал яшкин путь.
      Мальчик греб изо всех сил и рассчитывал в уме, как быстро нужно ему управиться, чтобы на обратном пути его не захватило отливным течением, к тому же ветер дул с берега, так что, задержись Яшка, выгребать обратно было бы нелегко.
      Стая чаек парила над лодкой. Птицы внимательно следили за каждым движением мальчика и кричали при этом так, словно они уже делили между собой яшкину добычу.
      — Ту! — крикнул Яшка, но чайки не обратили никакого внимания на его окрик. Только одна сделала петлю
      вокруг лодки и, возвратясь, застыла в падете над его головой.
      Яшка притворился, будто чайки ему нипочем, и стал смотреть вперед — не показалась ли веха. ' Наследственный рыбак, он знал, как на поддеве мечется в воде рыба, сильная и скользкая, как она норовит вырваться на свободу из цепких рыбачьих рук. До чего глупая эта треска! Попадается на такую нехитрую снасть: веревка, грузило и большой крючок, у которого спинка сделана похожей на серебряную рыбку. Бросай поддев на дно и дергай вверх-вниз, — вот и вся техника.
      Мечтая, Яшка не заметил, как проскочил веху. Что ж, надо поворачивать.
      Грести стало гораздо труднее. Лодка шла теперь поперек волны, и ее здорово раскачивало.
      Чайки забеспокоились. Они вдруг неистово закричали, словно встревоженные тем, что рыбак свернул куда-то с правильного пути.
      Яшка усмехнулся: хитрые эти. птицы чайки. . .
      Наконец показалась веха. Мальчик убрал весла и, размотав поддев, опустил его за борт. Когда грузило ударилось о грунт, он подобрал чуть-чуть лесу и начал дергать: вверх-вниз, вверх-вниз. Внезапно поддев отяжелел.
      Яшка быстро выбрал лесу. У поверхности воды блеснул чешуей первый пикшуй: серебряный, с черными полосами на боках, красивый, но что из того? Яшка мечтал о крупной рыбе, чтобы Колька ни про одну не мог сказать: «И я этаких поймал!» Интересно будет, когда вернется Яшка домой и выложит перед ребятами свой улов — полюбуйтесь! Так ему, Кольке, и надо. Пусть знает, перед кем задирает нос. Подумаешь, наловил дохлой мелюзги.. .
      Мальчик снял пикшуя с крючка и отпустил его обратно за борт.
      Какой крик подняли чайки! Они галдели, метались, точно негодуя. Самая отчаянная камнем бросилась в воду в погоне за пикшуем, но рыба уже скрылась под водой.
      Яшка всё дергал поддев. Он вытащил еше несколько
      'Веха — длинный шест на поплавке, стоящий вертикально на воде.
      пикшуев, но и этих отпустил обратно. Казалось, чайки сейчас заклюют его с досады.
      Лодка мерно раскачивалась на волнах, и вдруг поддев рвануло так, что мальчик едва не вылетел за борт. Каким-то чудом удержал он в руках лесу, успев обернуть ее два раза вокруг уключины. Вряд ли это ударила вмна. Но почему леса так внезапно ослабела? Яшка проверил — подергал за нее снова. Ничто не держало. Он хотел было размотать снасть, но в тот же миг ее рвануло опять.
      На этот раз лодка чуть-чуть не перевернулась. Яшка всё понял. Без сомнения, на поддев поймалась большая рыба. Мальчик знал не один случай, когда рыбаки ловили на поддев огромных рыб. С трудом они подтаскивали рыбу под борт и глушили ее веслами. Так то были мужчины. Что же делать Яшке? У него и сил не хватит подтянуть рыбу к борту.
      Пока он раздумывал, леса снова ослабла. И вот тут-то Яшка сообразил: рыбу нужно подтягивать именно тогда, когда леса ослабевает. Решено и сделано! Он быстро подбирал слабину снасти, чувствуя уже по толчкам, как рыба буйствовала в воде. И в воображении Яшки она представлялась чуть ли не китом. Что будет с Колькой, когда он увидит такую рыбину?
      Лодку бросало и дергало всё резче и сильнее. Яшка то и дело выглядывал за борт, но в прозрачной зеленой воде еще ничего не было видно. Пот крупными бусинами выступил на яшкином носу. Мальчика трясло от нетерпения; он едва удерживал снасть, накинутую петлей на форштевень, ' и ждал появления рыбы. Но рыба ие показывалась. Она бешено металась где-то в глубине и рвала лесу.
      Прошел час, а может быть и больше. Яшка ни за что не хотел отпускать свою добычу. Мало-помалу он всё выбирал снасть, и вот за бортом у самой поверхности воды мелькнуло что-то серебристое. Это был палтус, огромный, длиной с пол-лодки. Ну и палтус! Он бился на поддеве, поворачиваясь то своей темнобурой стороной, то серебристо-белой. Такого палтуса можно поймать один раз в сто лет! Смотреть на него соберутся не только
      1форштевень — передний брус, сделанный по форме носа корабля или шлюпки. Он является продолжением киля.
      мальчишки, а всё село. Колька теперь навсегда признает над собой яшкин верх.
      Но нечего было и думать втащить такую рыбину в лодку.
      Маленький рыбак действовал самым решительным образом. Он накрепко привязал лесу и взялся за весла.
      Изо всех сил греб Яшка к берегу, а палтус тащил лодку в другую сторону. Рыба оказалась сильнее. Кормой вперед лодка медленно уходила всё дальше в море. Был миг, когда мальчик хотел уже перерезать лесу и отпустить добычу, но это только один миг. И Яшка за это даже выругал себя. Пусть, пусть палтус тащит лодку хоть до самого горла Белого моря, всё равно он изнурит и одолеет рыбу.
      А страх не проходил. Яшка всматривался в берег и не узнавал его. Не было видно ни села, ни Чуркиной горы, ни знакомых холмов. Куда ни глянь, — берег, низкий, пустынный, чужой.
      Чайки давно перестали преследовать рыбака. Они уже не надеялись, видимо, полакомиться рыбой. Лишь одна птица, особенно упорная, еще парила над лодкой, но скоро и она, описав в воздухе большой круг, улетела к берегу. На лету чайка крикнула как-то очень протяжно и тоскливо. И этот птичий крик напомнил мальчику последнее предупреждение матери: «Яшка, воротись!»
      Будто она знала, что с Яшкой случится такое. А теперь, поди, тревожится, у соседей пороги оббила: «Выйти бы за ним надо, выйти бы надо. Уж я ему, такому-сякому, как вернется! .. Хоть и один он, единственный мужчина в доме!» Но тут же Яшка представил себе коль-кину физиономию с его наглыми глазами. Как будет смеяться над ним Колька, если он возвратится без рыбы! И потом, рыбачил Яшка не только ради мальчишеской затеи. Приволочет он палтуса домой, так мать и наварит и нажарит. А ходил он по рыбу впервой, что ли?
      Яшка крепче привязал к лодке палтуса, уселся на кормовую банку' и опустил в воду весло так, чтобы оно действовало наподобие руля.
      — Но, пошел! — весело крикнул Яшка рыбе. — Давай к берегу!
      Банка — скамейка в лодке.
     
     
      ГЛАВА ВТОРАЯ
     
      Сведения по навигации и морской практике. — Оплошность второго помощника капитана Жука. — Капитан парохода «Большевик» Александр Петрович Степанов. — Странное поведение шлюпки. — Палтус упрямится. — Другие члены экипажа. — Палтус побежден. — Встреча на палубе.—Допрос.— Подробное описание Якова Кубаса.
     
      В полночь с четверга на пятницу пароход «Большевик» вышел из Архангельска в бухту Мелкую, чтобы взять там груз и доставить его в Архангельск. По пути предстояло высадить небольшую экспедицию на Новую Землю, затем зайти на остров Заветный — выгрузить там продовольствие и топливо для зимовщиков полярной станции.
      Наступило время смены вахт. Третьего помощника капитана Савелия Илларионовича Пиатровского сменял второй помощник. Жук.
      Третий четко передал, как надо держать на курсе.
      — Есть, — ответил Жук и пошел к главному компасу проверить курс.
      А Савелий Илларионович поспешил в рубку, чтобы записать в Судовой журнал все происшествия за вахту. Он был молод, и, как всякому молодому штурману, ему нравилась эта обязанность. Он с удовольствием записывал в журнал самые незначительные события, как, например, однажды в Норвежских шхерах: «На берегу показался автомобиль», или: «Вдоль борта прошли две акулы». Некоторое время спустя возле этих записей все прочли пометки капитана. «При самом большом желании пароход не может столкнуться с автомобилем».
      И относительно акул: «Ой, как страшно!»
      Но это не смутило аккуратного штурмана. И в дальнейшем Савелий Илларионович больше не записывал в журнал таких пустяков, а со временем капитан даже поставил его записи в пример другим своим помощникам, как следует вести Судовой журнал.
      Старпом Матвеев и Жук три дня косились за это на Савелия Илларионовича, но потом всё наладилось.
      'Вахта — дежурство на корабле.
      Держать на курсе — править кораблем, идти по курсу.
      Р у б к а — всякого рода закрытое помещение на верхней палубе корабля.
      и каждый помощник продолжал записывать вахту в журнал по-своему, разумеется, не нарушая инструкции.
      А записи Жука в журнале были на удивление понятными и короткими. Может быть, поэтому и выработалась у капитана привычка называть второго помощника просто «товарищ Жук», а третьего не иначе, как «Савелий Илларионович». Кто знает, капитан таков! Никогда он ничего не делал и не говорил напрасно. Вот и сейчас Жук заметил: капитан стоял неподвижно на левом крыле мостика и наверняка что-то обдумывал.
      Жук дождался, когда пароход пришел точно на курс, и крикнул вниз рулевому:
      — Курс?
      Снизу донесся ответ:
      — Сорок семь!
      — Так держать!
      — Есть так держать!
      И вдруг третий голос вмешался в этот служебный разговор:
      — А по-моему, не так держать.
      То был скрипучий голос капитана Александра Петро-"вича Степанова.
      Жук насторожился.
      — Определитесь по церкви села Тихого и по знаку на Чуркнной горе. Проверьте, как сейчас работает течение, — приказал капитан и снова замолчал, глядя куда-то вперед.
      — Есть проверить течение, — повторил Жук.
      Пароход шел на расстоянии четырех-пяти миль от
      берега. Видимость была на редкость отличная, и Жук заметил невдалеке множество рыбачьих лодок. Под парусами и на веслах, они сновали туда и сюда. Удивительно! Рыбаки обычно стоят на месте или идут к какой-нибудь определенной цели. А здесь творилась совершенная неразбериха. Но сейчас было некогда гадать: отчего это и почему?
      Жук спустился в рубку и рассчитал, как действует течение. Потом снова вышел на мостик.
      — Александр Петрович, — обратился он к капитану, — что бы могло там быть? Странно это для рыбаков, такая сутолока.
      Капитан сердито кашлянул:
      — А может быть, вы, голубчик, доложите про течение?
      Да, получилось неловко. Штурман обращался к капитану с пустяковыми расспросами, а сам забыл сообщить о главном.
      — Течение работает ' от берега. Нас отнесло влево на полмили, — сказал он, стараясь не смотреть капитану в глаза и мысленно браня рыбаков, так некстати отвлекших его внимание.
      — Есть влево, возьмите два градуса вправо, — ответил капитан и пошел с мостика. — А рыбаки что-то ищут, может быть, утонул кто-нибудь, — миролюбиво проскрипел его голос уже внизу.
      От досады на самого себя штурман Жук помрачнел и насупился.
      — Два право! — буркнул он.
      — Есть два право, — отозвался рулевой и добавил: — Слева по носу видна шлюпка.
      — Откуда их набралось!
      Жук не хотел даже слушать об этих шлюпках, и он зашагал по мостику с борта на борт.
      Наступила тишина. Рулевой уставился в компас, время от времени поворачивая рукоятку рулевого управления. Палуба мелко тряслась под ногами от работы машины где-то в глубине парохода.
      — Не ходи! — вдруг крикнул Жук. — Куда ты?
      Рулевой вздрогнул и оторвался от компаса. Но штурман кричал не ему.
      С опаской оглядываясь вниз, на мостик поднялся человек в белой тужурке и с удивительным колпаком на голове. Когда тесто убегает из квашни, то оно свешивается по ее краям рыхлыми складками. Этот колпак в точности походил на квашню с убегающим тестом, и одна складка свесилась человеку прямо на брови. Это был повар.
      — Не ходи, — сказал Жук повару еще раз.
      А повар приложил палец к губам, прошипел «ш-ш» и, не обращая внимания на запрет, подошел к штурману.
      — Уйди, — взмолился Жук, — сейчас капитан придет. Я на вахте при исполнении служебных обязанностей.
      Течеиие работает — течение направлено.
      — Нет, ты скажи
      Но здесь повар словно поперхнулся и умолк. Внизу хлопнула дверь. Раздался голос капитана:
      — Товарищ Жук, что там под носом у парохода бап-тается?
      — Да это не я, это дядя Миша, — поспешил оправдаться Жук.
      — Ерунда, — проворчал капитан, — я вас спрашиваю: что за шлюпка болтается под носом у парохода?
      — Рыбачья, — наугад ответил штурман и, взглянув на шлюпку, удивился. Совсем недавно она была слева по носу, а теперь ушла вправо.
      Повар притаился за углом рулевой рубки и, вытянув шею, тоже следил за шлюпкой.
      — Иваныч, — шептал он, — ты подворачивай к рыбакам. Купим свежей рыбки — пирогов испеку. Вдруг у них семга!
      Тут разъяренный Жук наверное сказал бы что-нибудь весьма неодобрительное по поводу пирога, если бы не подошел капитан.
      — Держите прямо на шлюпку, — приказал Александр Петрович.
      Повара будто ветром сдуло, — так стремительно скатился он с мостика вниз по трапу.
      Капитан взял бинокль и долго разглядывал шлюпку. Она покачивалась на волнах прямо перед пароходом.
      — Ничего не понимаю, — проговорил капитан:—людей нет, а движется.
      Жук тоже взял бинокль.
      — Шевелится кто-то! — крикнул он.
      И верно, теперь даже простым глазом было видно, как в шлюпке приподнялась низкая коренастая фигура и сразу же исчезла.
      — Малый ход! — скомандовал капитан.
      Пароход приближался к шлюпке. Капитанские команды следовали одна за другой.
      — Дайте длинный гудок!
      Штурман дернул за канатик, и воздух задрожал от мощного протяжного гудка.
      — Стоп! .. Принесите мегафон! .. '
      Жук поставил рукоятку машинного телеграфа на
      'Мегафон — рупор больших размеров.
     
      «стоп». Сразу же пароход перестало трясти и сделалось тихо.
      В это время в шлюпке поднялся рыжий подросток и заорал в сторону парохода:
      — Э-эй, посторонись!
      Он старался кричать басом, но на первых же нотах голос его сорвался и перешел в дискант. Тогда, видно для убедительности, парнишка яростно замахал руками, показывая под нос шлюпки.
      — Что за чертовщина! — сказал капитан. — Мальчишка один в море, не гребет, а шлюпка движется Ничего не понимаю. — И, вскинув к губам мегафон, капитан крикнул в шлюпку: — А ну-ка, подходи, голубчик!
      В ответ мальчишка только махнул рукой, а шлюпка сама по себе быстро двинулась в сторону от парохода.
      Внизу на палубе засмеялись. Там уже собралась добрая половина команды и пассажиров «Большевика». В море ведь не часто приходится ловить таких рыжих мальчишек.
      — Ну, знаете, — капитан развел руками, — малый вперед!.. Лево руль! .. Взять его с подветренного борта!,.
      — А вдруг не догоним? ! . — произнес кто-то внизу, то ли насмешливо, то ли сомневаясь.
      Но шлюпка уже перестала двигаться. Теперь она находилась под бортом парохода, защищенная им от ветра и волнения.
      — Боцман, выбросить штормтрап! ' — приказал капитан.
      — Е-есть!
      Веревочная лестница, постукивая балясинами о железный борт парохода, спустилась прямо к шлюпке.
      — Боцман, в шлюпку, да живей!
      — Е-есть!
      — Поднимите всё на палубу!
      — Е-есть!
      Боцман, громадный и с виду неуклюжий человек, с удивительной легкостью перемахнул через фальшборт и в один миг очутился в шлюпке. Он лихо исполнял все
      Штормтрап — веревочная лестница.
      Фальшборт — легкая невысокая обшивка борта иад верхней палубой.
      приказания. Но на этот раз произошла длительная заминка. Одна минута. Две. Три. .. Боцман возился в шлюпке с чем-то непонятным.
      — Да что вы там, голубчик, вздремнули? — волновался на мостике капитан.
      — Рыба тут, — отозвался боцман, — ба-а-альшущая!
      — Тащите ее.
      — Не пускает.
      Это была правда: рыба держала человека.
      Боцман едва спустился в шлюпку — понял, в чем дело, и сразу же ухватился за лесу. Рыжий мальчишка крикнул:
      — Не трожьте! Мой палтус!
      Боцман только грозно сдвинул брови, и мальчик присмирел.
      — Чорт, морской чорт, — бормотал боцман, стараясь размотать снасть. Из этого ничего не получалось. Тогда он взмолился: — Ребята, подсобите!
      Маленький кочегар Вася Томушкин первым ринулся с палубы вниз по штормтрапу.
      — А ну, пусти, — отстраняя боцмана, сказал он и взялся за лесу. — Тоже рыбаки, с одной рыбиной справиться не могут. Соображать надо. Законов механики не знаете.
      Леса выбиралась совершенно свободно.
      — Сорвалась, — застонал боцман, — сам видел, такая рыбища, вот! — он развел руки в стороны и в тот же миг грохнулся на дно лодки. Это Вася Томушкин ударил его в живот головой, устремившись за лесой, которую рванула рыба.
      — Остановить! — закричал Томушкин.
      Боцман, лежа на спине, схватил лесу и задержал ее.
      — Пусти!—горячился Томушкин. — Тоже рыбаки, одну рыбину вытащить не могут! Элементарных законов физики не знаете!
      Но боцман стряхнул с себя маленького кочегара и не выпускал из рук лесы.
      — Самойленко! — крикнул он на палубу.
      — Есть! — донесся оттуда ответ.
      — Падай сюда!
      — Зараз!
      Третий человек спустился в шлюпку.
      — Може, его з ружья, — сказал он, — в голову, а?
      — Солью лучше, — заметил кто-то из зрителей на палубе, — на хвост сыпьте!
      — А можно и табаком, — посоветовал другой, — в глаза если. Рыба зажмурится, тут и хватай ее.
      Десятки советов неслись сверху из толпы зрителей: серьезные и насмешливые, они слились в общий гул. Даже Яшка перестал отталкивать моряков от своей добычи и сам понукал их, но на него никто не обращал внимания. Матрос Самойленко с боцманом решительно взялись за лесу. Вася Томушкин уже оправился от замешательства и снова командовал:
      — Раз-два, взяли! Раз-два, дружно!.. Ну, как тянете? — горячился он. — Кто так тянет? Вместе надо!
      — Правильно, — подтвердили сверху, — ты их, Вася, по равнодействующей.
      А боцман и Самойленко медленно, но верно подтягивали рыбу к борту. Лодка ходила ходуном: так металась в воде рыба.
      — Лом подайте! — приказал боцман. — Я ее ломом по голове!
      В лодку спустили лом.
      — Держи крепче, — приказал боцман матросу, — я ее сейчас!
      Теперь рыба была под самым бортом. Она рвалась со. страшной силой, словно понимая, что пришел ее конец.
      На палубе притихли. Наступил решающий момент. Боцман замахнулся ломом.
      — Э-эх! . .
      И лом опустился на голову рыбы. Но боцман вложил в удар слишком много силы и потерял равновесие. Всё это произошло мгновенно. Томушкин хотел было удержать его, но сам вместе с боцманом кувырнулся за борт.
      Теперь два незадачливых рыбака и рыба, испускающая дух, барахтались воде.
      — А что я говорил, — дрожащим голосом кричал из воды Томушкин, — надо было рассчитать направление удара! . .
      — Поздновато, Вася, — крикнули ему с палубы, — сейчас рассчитывай скорость погружения!
      А боцман, будто нечаянно, ухватился за Томушкина и толкнул его с головой в воду.
      — Всё равно, — вынырнув, завопил Томушкин, — неправильно! Кто так бьет?
      Через несколько минут на палубу «Большевика» подняли Яшку, лодку и двухметрового палтуса.
      Рыбу насилу поворачивали два человека. Она была с одной стороны совершенно белая, а с другой светлобу-рого цвета, и на этой стороне у нее находились оба глаза.
      — О це карась! — заявил Самойленко.
      На мостике звякнул машинный телеграф. Пароход двинулся дальше. И только теперь на палубе люди разглядели мальчишку. Раньше было не до него. Внимание всех поглотила охота на палтуса.
      Мальчишка стоял перед командой «Большевика», смело смотря всем в глаза.
      — Ты кто? — спросил его повар.
      Яшка вместо ответа отмахнулся. Очень уж смешной колпак был на голове у повара. А вот рядом с поваром стоял человек в тужурке с золотыми пуговицами, в фуражке с золотой эмблемой и с золотыми галунами на рукавах. То был старший помощник капитана Борис Владимирович Матвеев.
      — Пускай начальник спрашивает, а вам не скажу, — сердито буркнул Яшка повару.
      Все расхохотались.
      — Так кто же ты? — спросил тогда старпом.
      — Рыбак, — с достоинством ответил мальчик. — Яшка Кубас.
      — Из какого села?
      — Из села Тихого. Колхоз наш называется «имени Первого Мая».
      — Из Тихого? — удивился кто-то наверху.
      Все подняли головы. Капитан с мостика с.педил за допросом.
      — Голубчик, — не выдержал он, вмешиваясь в разговор, — село-то Тихое сколько миль отсюда?
      — Ну и что, — невозмутимо сказал Яшка, — вот подует межзапад-побережник, — я мигом доберусь.
      — А ну-ка, поднимись сюда.
      Старпом стал подталкивать Яшку к трапу, но мальчик заупрямился. Он заметил, как повар отделился от толпы и присел над палтусом, что-то вымеряя ладонью.
      — Не трожьте! — крикнул Яшка повару. — Не ваш палтус!
      И только когда повар отошел от рыбы, он сказал старпому:
      — Куда идти?
      Многим хотелось подняться на мостик следом за старпомом и мальчиком, но без надобности входить туда запрещалось.
      Разговор продолжался при закрытых дверях. Однако начался он не сразу. Яшка, как вошел в рубку, так и застыл от изумления. Сын рыбака, и сам рыбак, потомственный помор, в первый раз в жизни он стоял на мостике большого океанского парохода. Сколько здесь было разных диковинок! Одна стена сплошь обвешена всякими часами: большие, поменьше, какие-то четырехугольные — все они блестели так, что глаза разбегались. А стрелки? Одни щелкали, вздрагивали, другие тихо перескакивали с черточки на черточку. Дальше стояли ящики со стеклянными стенками, а в ящиках стрелки что-то рисовали по бумаге.
      Наконец Яшка увидел старика, который сидел на диване и очень сердито смотре.п на нового пассажира. Кто он такой, этот старик, и чего надулся? Яшке хорошо запомнилось, как говорил отец: «У которого человека губы толстые — у того сердце доброе, у которого тонкие — тот злой». Яшка после того и ста.п различать людей по губам. Старик, сидевший на диване, нисколько не пугал Яшку. Подходящие губы, сразу видать, что добрый.
      — Кто выпустил тебя в море одного? — спросил капитан.
      — Сам, — спокойно ответил Яшка.
      — Родители у тебя есть?
      — Маманя одна.
      — Зачем ты в море вышел?
      — По рыбу, — Яшка улыбнулся, — поди-ткось какого словил. Маманька с неделю жарила бы.
      Капитан сердито хмыкнул и отвернулся к иллюминатору: он не мог сдержать улыбки.
      — Товарищ Жук, — приказал Александр Петрович, — запишите всё в журнал, и пусть радист сообщит об этом в Архангельск, кроме того, пусть свяжется с ближними судами. Сдадим рыболова на встречный пароход.
      Капитан вышел из рубки.
      Жук немедленно взялся за журнал и по своему обыкновению тут же при Яшке записал всё очень коротко:
      «В 15 час. 10 мин. подобрали в море лодку и рыжего мальчишку. Грубиян ужасный».
      Яшка узнал про эту обидную для себя запись, едва капитан возвратился в рубку. Старик взглянул в журнал и нахмурился.
      — Это что, юмористический журнал?!.. Разве это запись? «Подобрали рыжего мальчишку» Журнал есть официальный документ! Для журнала этот молодой человек может быть хоть яркосиним. Кого подобрали? Имя? .. Фамилия? .. Возраст? .. А если с ним что-нибудь случится? Мы должны будем отвечать! Это же человек, гражданин Советского Союза!
      — А то как же! — подтвердил Яшка.
      — Позовите Савелия Илларионовича, пусть он всё запишет! — приказал капитан.
      Старик опустился на табурет.
      — Сами-то откуда? — осторожно спросил Яшка. Надо же было ему узнать, что это за пароход и куда он шел; может, попросить как следует, и на этом пароходе его подвезли бы до дому.
      Но Александр Петрович молча показал на дверь.
      Вскоре на мостик пришел третий помощник, Пиатров-ский. Очень довольный тем, что капитан вызвал именно его, он подробно расписал в журнале обстоятельства, при которых «Большевик» повстречался с яшкиной лодкой, а также самого мальчика описал с предельной точностью: «Возраст — одиннадцать лет и семь с половиной месяцев, глаза — серые, рост—145 сантиметров, особые приметы — небольшое количество веснушек, цвет волос — золотистый».
      Когда Савелий Илларионович вслух прочел свою запись, Яшке больше всего понравилось, как бы.по написано про волосы.
     
     
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     
      Знакомство с пароходом. — К чему иногда приводит любопытство. — Первая вахта. — Капитан сердится. — Куда идет пароход «Большевик». — Что Яшка прочитал о капитане Степанове.
     
      Палтуса Яшка пожертвовал в общий котел команды, и повар дядя Миша испек к обеду замечательных пирогов с палтусиной. Кроме пирогов, рыба была жареная, отварная, каждая под разными соусами. А для особых
      друзей дядя Миша приготовил из печени палтуса уху. Что за уха! Прозрачная, желтая! На поверхности ее плавали кругляшки жира размером с пятачок.
      Яшка ходил героем по пароходу и слышал одни только Похвалы. В этот день у него нашлось немало друзей и доброжелателей. То его хлопали по одному плечу, то по другому, ташили из каюты в каюту и в конце концов признали «первым рыбаком Белого моря». Что ж, за такой обед не грешно было признать его и первым рыбаком всего мира.
      Словом, к вечеру Яшка умаялся так, что клевал уже носом, а перед ним один за другим всё появлялись и появлялись новые люди, двигалась прямо-таки бесконечная пестрая вереница людей. Он уже не мог различать отдельные лица, задержать внимание на каком-нибудь одном. И все непременно спрашивали его о чем-то, говорили сами, шумели, смеялись. Голоса людей тоже смешались, стали глухими и доносились откуда-то издалека.
      Лишь один мягкий голос, чем-то напоминавший Яшке материнский, выделялся еще из общего спутанного хора голосов.
      — Пора и спать, пора, — говорила уборщица Зина, обняв Яшку за плечи, — идем, я покажу, где тебе место отведено.
      Они вошли в пустую темную каюту.
      — Совсем отдельная, это у нас запасная, для пассажиров, — объяснила Зина, поворачивая выключатель. — Ты не боишься один?
      — Чего бояться-то?
      Яшка прошелся по палубе и чуть стряхнул с себя дремоту. А тут еще Зина говорила такое — спать в отдельной каюте на большом морском пароходе! Как же спать, если всё здесь было настоящее морское? Разве мог он оставить что-нибудь без внимания и не потрогать руками? Колпак, например, белый, что висел под потолком, — его, хочешь не хочешь, а надо отцепить и посмотреть: почему он вроде стакана с молоком, который выставлен на солнце? Или же вбитые в стенку блестящие крючки, — для какой они надобности?
      Зина стянула с Яшки куртку и повесила ее на один такой крючок.
      «Правильно, — подумал мальчик, — для того они и есть».
      Кроватей в каюте стояло две: одна застланная, другая нет. На пустой была натянута прекрасная пружина. Про эту пружину Яшка тоже подумал: «Зачем?»
      Над маленьким столиком на особой двойной полке стояли пузатый графин с водой и стакан. Рядом на стенке висело зеркало.
      Заметил Яшка, как Зина глянула в зеркало и тут же поправила прядку волос. А Зина поймала взгляд мальчика и улыбнулась ему. Это опять чем-то напомнило Яшке мать. «Любит, видно, порадок, — подумал Яшка. — У маманьки в дому какой порядок, а здесь поважней». Зина ему понравилась, хотя и сказала: «Не боишься один?» Чудная!
      Но нечаянно возникшие мысли о Зине не отвлекали Яшку от главного — от каюты.
      Стул возле стола был прицеплен к полу большим медным крюком. Яшка был не таков, чтобы оставить без внимания этот крюк. Отцепить его и, главное, разгадать — зачем он нужен? — решил Яшка.
      Зина вдруг нагнулась и стала откручивать что-то под стулом. Крюк звякнул и упал. Зина взяла отцепленный стул и приставила его к кровати:
      — Сюда складывай платье. А стулья у нас прикрепляются к палубе на случай шторма. Во время качки знаешь, как всё- ездит?
      — Знаю, — кивнул Яшка, —- это я давно еще знаю.
      Но про себя он, конечно, удивился такому открытию.
      До чего же ловко всё придумано на пароходе!
      — Ну, раздевайся, — сказала Зина, взбивая подушку и отворачивая одеяло. — Помочь тебе?
      Яшка сердито сдвинул брови и надулся. Он даже не тронулся с места. «Вот придумала. Уходила бы скорей».
      А Зине показалось, будто Яшка стеснялся ее. Она ласково потрепала его волосы:
      — Ладно, ладно, ухожу. Ложись. Спокойной ночи.
      И ушла.
      Яшка первым делом принялся за незастланную кровать. Надавил на проволочную сетку. Она скрипнула, прогнулась и тотчас же оттолкнула яшкины руки. Яшка надавил крепче. Сетка сердито крякнула и толкнула Яшку энергичней. Яшке вдруг вспомнилось, как в школе учительница не позволяла ребятам прыгать на диване. А здесь качайся сколько хочешь. Ну-ка! Яшка уселся на
      кровать и давай подпрыгивать. Сетка заскрипела и завизжала. Напротив стояла другая кровать, приготовленная для Яшки. Как-то она?
      Яшка надбавил на постель. Она скрипнула и тоже прогнулась. Тогда Яшка подпрыгнул и плашмя кинулся на мягкое-премягкое одеяло.
      Сетка подбросила его вверх, а потом несколько раз качнула, только раз за разом слабей. Хорошо было. Яшка лежал вытянувшись и покачивался на кровати. Как всё это получилось? Даже самому не верилось. В памяти вдруг возникли и побежали одна за другой картины. Вот он тянет палтуса. .. Пароход «Большевик» сначала вдалеке, маленький
      Уснул Яшка нечаянно. Он закрыл глаза, чтобы лучше представить в воображении надвигающийся на его лодку пароход Высокий черный борт заслонил всё.. Этой чернотой и окутало Яшку. Он не услышал, как снова вошла Зина. Она сняла с мальчика ботинки, постояла над ним, улыбнулась чему-то и, выключив свет, осторожно вышла.'
      Проснулся Яшка рано, быстро собрался и выбежал на палубу.
      Каюты теперь интересовали его мало. Сколько вокруг было другого интересного: белые шлюпки, установленные на самой верхней палубе, труба с яркой красной полосой! Всюду хотелось побывать, залезть, заглянуть и непременно потрогать всё руками.
      За кормой парохода в воде тянулась длинная веревка, прицепленная на поручнях к небольшим часам. Раз есть стрелки — значит, это часы, — так решил Яшка. Сму-ш,ала веревка. Что, если это была особая рыболовная снасть, а часы поставлены для счета, чтобы считать, сколько поймалось рыб? Ладная техника!
      Яшка потянул за веревку, но кто-то удержал его. Он обернулся и увидел знакомого матроса.
      — Лаг ' нельзя трогать.
      — А чего ему будет?
      — Он скорость парохода измеряет.
      — Будто я не знаю.
      Конечно, было обидно, что нельзя всего трогать.
      Потом Яшка оглядел лодки. Решил залезть в одну из них и чуть не сорвался за борт. Хорошо, что во-время уцепился за веревочную петлю, прибитую к лодке. Правильно! Эти петли прибиты вокруг всей лодки, чтобы спасать людей. Если человек плавает в воде возле лодки, то можно ухватиться за петлю, а потом вылезть. Придумают же! ..
      В шлюпку ему не удалось заглянуть: она оказалась плотно закрытой брезентом. Ладно, Яшка пошел к мачте. Ох, дерево! Ну, и толщина! Где его спилили такое? А высь-то! Этаких деревьев он даже в лесу не видел.
      Мальчик стукнул косточками пальцев по мачте и вздрогнул. Мачта загудела. Железная! Тогда Яшка взобрался по стальному тросу на площадку, расположенную невысоко вокруг мачты, и давай стучать. Как всё гудело и пело на разные лады!
      На корме стоял боцман и грозил Яшке пальцем. Вот порядки! Ничего толком и посмотреть нельзя. Яшка слез, а проходя по коридору, заметил приоткрытую дверь, через которую доносился шум, похожий на тяжелые вздохи.
      'Лаг — мореходный инструмент; он показывает, сколько миль прошел корабль.
      -Трос — название всякой веревки на корабле.
      Мальчик просунул голову в дверь и чуть не вскрикнул от удивления. Так ведь это машина!
      Он стоял над большущим погребом. Вниз уходили железные лестницы и всякие трубы, а весь погреб был накрыт железной решеткой. Зачем это?
      Человек в промасленной тужурке и сам весь измазанный маслом, заметив Яшку, крикнул:
      — Иди, иди прямо по решеткам, спускайся сюда!
      Яшка ступал по решеткам осторожно, с опаской поглядывая на толстые разноцветные трубы.
      — Приветствую от имени всех духов, обитателей преисподней! — встретил его внизу машинист и сразу же куда-то убежал за машину. Там раздался свисток.
      Яшка остался один на один с огромнейшей машиной. Вот кто так страшно вздыхал и чавкал!
      Громадные железные балки в машине раскачивались легко, словно тростинки. Блестящие железные щиты ползали по другим щитам и только шелестели. Увидал бы всё это Колька! Или учительница узнала бы, что Яшка стоит перед такой машинищей. «Кубас, — сказала бы она, — опишите нам, что вы видели?»
      Яшка закрыл глаза и стал придумывать, как это описать. Нет, никто не сумеет. Про это разве что напишешь? Ух, ух! — и здесь же: ш-ш! чух! чэх!..
      — Это наша главная машина! — крикнул кто-то над самым яшкиным ухом. Он открыл глаза. Машинист уже тащил его за руку. — А это паро-динамо. Погоди-ка, — машинист нагнулся и, подняв железную крышку, показал Яшке, как крутится толстенный вал. — Это упорный подшипник, трется он сильно, и его надо щупать, чтобы не перегрелся, не то беда! — машинист засунул в ящик руку и потрогал вал. — Всё в порядке!
      Яшка всегда всё проверял сам, поэтому, едва машинист отвернулся, мальчик осторожно приподнял крышку и тоже засунул в подшипник руку. От толстого, гладкого и намасленного вала сначала сделалось руке приятно — тепло, щекотно, но вдруг как потянуло за ноготь! Хорошо, что Яшка успел выдернуть руку, а то прощай бы палец!
      Мальчик вскрикнул, и машинист, даже не обернувшись, догадался, в чем дело.
      — Во-первых, — строго сказал он, — никогда не суй пальцы куда не следует. А, во-вторых, если будешь
      работать в машинной команде, то ногти надо остричь, это тебе не в матросах: узелочки ноготками завязывать да шкертики переплетать.
      Но Яшка больше не хотел оставаться здесь. Он выбрался из машинного отделения и снова зашагал по палубе. Набрел на коров. Две настоящие коровы, они стояли в специальном загоне, жевали сено и равнодушно смотрели на Яшку, как будто думали про него: ну, чего ты всему удивляешься? Вот мы тоже попали на пароход и ничуточки не удивляемся. Всё очень обыкновенно.
      Коровы Яшке не понравились. Что здесь, деревня, что ли?
      Он посмотрел на мостик, вспомнил, сколько интересного там, и полез по трапу,' но неожиданно натолкнулся на самого капитана.
      — Хороша была рыбка, — Александр Петрович погладил Яшку по голове и кивнул старпому. — Вы бы, Борис Владимирович, приспособили молодца к делу. Пусть он с вами на вахте стоит, — глядишь, нашему полку прибыль.
      Капитан был доволен .хорошим началом рейса. Правда, появилась неожиданная забота — мальчик. Как отправить его домой?
      Яшка с интересом следил за капитаном. Старик подо- шел к блестящей медной тумбе, верхушка которой была похожа на часы, только не с цифрами по кругу, а со словами: «вперед», «назад», «стоп».
      Александр Петрович взялсй за ручку и осторожно передвинул ее к стрелке.
      У Яшки разгорелись глаза: «Зачем это?»
      — Так!. . Я пошел к радисту, — сказал Александр Петрович. — Попробуем связаться с ближними судами. Может быть, кто-нибудь из идущих в Архангельск заберет молодца.
      Конечно, всё обстояло хорошо. Капитан спустился с мостика и, мурлыча какую-то песенку, не торопясь зашагал к радисту. Но на мостике внезапно и пронзительно-долго затрезвонил машинный телеграф. Пароход затрясло, словно в лихорадке. Что такое? Дали задний ход.
      Капитан поспешил обратно на мостик. В шестьдесят три года немногие так бегают.
      Трап — лестница на корабле.
      — Почему дали задний ход?
      На мостике возле машинного телеграфа стояли старпом и Яшка.
      — Что это значит? Почему вы дали задний ход?
      — Понимаете, Александр Петрович, — виновато стал докладывать старпом, показывая на Яшку, — он меня спрашивает: «Что это за штука?» Я ему и объясняю, что это, мол, машинный телеграф, по нему передают приказания в машинное отделение. Поставь, мол, ручку на «стоп» — механик тебе сразу остановит машину. Поставь на «полный назад» — и механик переведет назад. Потом я отвернулся, а товариш, решил проверить.
      Капитан слушал хмуро, но в душе смеялся. Он приблизился к телеграфу, зачем-то потрогал его и, не взглянув на Яшку, пошел с мостика. Спускаясь по трапу, проворчал:
      — Высадить на любой пароход, куда бы он ни следовал!
      Яшка обиделся:
      — Да, — заявил он вслед капитану, — палтуса моего съели, а теперь высаживать.
      — Марш вниз! — скомандовал Борис Владимирович.
      Так прошла первая яшкина вахта.
      Вечером в каюте у старшего помош,ника Яшка вспомнил про капитанскую угрозу.
      Старпом что-то быстро записывал, будто не замечая Яшку.
      — Куда высаживаться-то? — ворчал Яшка, но это только для отвода глаз. Думал он о другом: как бы загладить свою вину. Конечно, не дело, если все начнут дергать за ручку да останавливать пароход.
      Старший помош,ник отодвинул бумаги, встал и, сердито кашляя, прошелся несколько раз по каюте.
      — Как ты отвечал капитану? Как ты смел? — Борис Владимирович наступал на Яшку, тряся поднятым пальцем.
      — А как?
      — Да знаешь ли ты, какой это капитан?
      — Поди особенный, — буркнул Яшка, но сам внимательно следил за пальцем Бориса Владимировича.
      Тогда старпом решительно выдвинул из стола один ящик, порылся в бумагах,, достал газету и разложил ее на столе.
      — А вот посмотри! — и ткнул пальцем в картинку.
      Там была фотография парохода «Большевик», а поверх, в кружочке, — портрет капитана Степанова. Да, да, именно его. А под картинками написано
      Яшка читал и не вдруг всему поверил. Как же это так? Оказывается, он попал на пароход, который шел в самую арктическую даль: из Архангельска в бухту Мелкую. И он, Яшка, едет на «Большевике», сидит вот в каюте.
      Над головой у него круглое окошко. Он уже знал, что эти окошки называются иллюминаторами. На фотографии они вышли маленькими точками. Интересно, за которой помещается он, Яшка? ..
      А в бухте той «Большевик» собирался взять груз, доставить его в Архангельск, и всё это без помош,и ледоколов. «Врут, не пробьются через такие льды, — подумал Яшка. — Вот и в газете написано:
      «.. .в прошлую навигацию ледовые условия оказались черзвычайно трудными. В Арктике зазимовало много судов и в том числе ледоколы »
      Яшка знал об этом раньше. В прошлом году учительница другую газету читала им в классе. Как замерзли во льду и зазимовали в Арктике не то чтобы простые пароходы, а ледоколы: «Малыгин», «Садко» и «Седов». Их понесло в такое место, где ничего не было, кроме льда и белых медведей, а дальше — к Северному полюсу. Но Советское правительство узнало об этом и приказало знаменитым летчикам лететь туда и забрать людей. Оставить только тридцать три человека: корабли стеречь, а также изучать арктическую погоду, вроде как папа-нинцы год тому назад. Но папанинцы жили на льдине. Ох, и досталось, верно, им! Ну-ка, на льдине чуть не целый год сидеть и погоду изучать. На корабле-то удобней! Каюты там, поди, такие же, как эта, и на мачты можно залезать, чтобы кругом всё разглядывать. Нет, каюты, пожалуй, на тех кораблях не такие. Стенки у них потолще, крепче, раз в этаких льдах А как же «Большевик» сумеет пробиться в бухту Мелкую? Это еще ничего не значит, что он ледокольный пароход — не ледокол ведь.
      Прочитав статью и вспомнив рассказ учительницы, Яшка запутался в своих рассуждениях.
      Как же так? Самые знаменитые полярники на льдинах по океану плавать, могут, а ледоколов не сумели вы-
      зволить. Целых три ледокола замерзли во льдах. Значит, трудно, значит, такая арктическая страна. Чтобы победить ее, ого, сколько сил надо!
      Про капитана Александра Петровича Яшка прочел несколько раз подряд:
      «.. .пароходом «Большевик» командует старейший советский капитан дальнего плавания Степанов, участник едва ли не всех арктических экспедиций. Его многолетний опыт не раз выручал суда из беды».
      Мальчик всматривался в лицо капитана, стараясь найти в нем что-нибудь особенное, значительное, — словом, такое, на что можно было бы йоложиться. А видел Яшка маленького, совсем обыкновенного старика. И вдруг это знаменитый капитан!
      — Ну что, — спросил Борис Владимирович, — всё понятно?
      — А чего ж непонятно? — Яшка отложил газету, но сам не мог оторваться от фотографии «Большевика». «Вот такую бы привезти домой! И капитан на своей фотографии выглядит молодцом! Может, и правда всё, что было написано про него?» — Понятно; пойду я.
      Старпом пошел к двери, раскрыл ее настежь и опять погрозил Яшке пальцем:
      — Гляди у меня! — и тихонько вытолкал мальчика из каюты. — Спокойной ночи.
      А когда Яшка уходил, Борис Владимирович смотрел ему вслед, пока тот дошел до конца коридора, и всё улыбался, покачивая головой. У старшего помощника было в Ленинграде двое сыновей. Он не видел их уже полгода.
     
     
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
     
      Мечты и собаки. — Разговор с поваром. — Спор иногда начинается с пустяков. — Новые знакомства. — Профессор Дроздов.
     
      Море катило зеленоватые волны навстречу «Большевику». Яшка лежал на полубаке и смотрел, как нос парохода резал волны. Вода пенилась и шипела. Пена заплеталась в белые лоскуты и обволакивала ими нос парохода.
      Далеко у горизонта солнце окунулось в воду, и. широкая блестящая дорога протянулась оттуда прямо к «Большевику». Эту солнечную дорогу будто всё время осыпали серебряными полосками и кружками, — так она искрилась и сверкала. А небо покрасили яркой голубой краской, но на всё, видно, не хватило краски, поэтому дальше осталось оно бледное, подернутое редкой дымкой.
      Больше что увидишь в открытом море, когда над тобой ни облачка?
      Стая чаек летела за пароходом. Так от них одно беспокойство: гам, крик. Потом, они больше норовят крутиться за кормой. Ждут: вдруг с парохода выкинут какие-нибудь объедки?
      Яшка лежал и думал: «Бабка Настасья, поди, уж одолела соседей причитаньями: «талан-то наш горе-горький! . . Другие-то тихо-смирные» Ох, будет разговору! Кольке что! Отец пойдет по рыбу, мать с малыми возится, Колька и подался со двора. А Яшка чуть с крыльца — вслед кричат: «Яш, ты куда запропастился-то?» Когда батя был жив, тогда другое дело. Ну, иной раз даст подзатыльник, но чтоб причитаньями донимать, это нет А растревожились, верно, мать с бабкой. Жалко их, конечно, но что Яшка мог сделать, если пой-мался такой'палтус? Пароход, опять же, шел в другую, сторону.. . Во, как волны рассекает! Ладный п-ароход, Кольке рассказать — не поверит. И пускай. А другие ребята поверят, как он, Яшка, на настоящ,ем пароходе, по названию «Большевик», морем шел. Ни берега нигде не видать, ни камня, ни дерева.
      Кто-то схватил Яшку за ногу и стал тормошить. Он обернулся и увидел пушистую собачью морду.
      — Иди, иди, — рассердился Яшка.
      Пес отпрыгнул назад, тряхнул мордой и снова с наскока вцепился в яшкин башмак, но без злобы, — видно хотелось ему поиграть. И сколько Яшка ни отталкивал его, — он не отставал. Ну, погоди!
      И минут через пять пес уже не знал, куда ему деваться от мальчишки. . .
      Остаток утра Яшка провел забавляясь с собаками. Их на пароходе было множество; ехали они на далекую зимовку. Собаки эти были ездовые, драчливые, но в непривычной корабельной обстановке они ласкались к Яшке, который затеял с ними возню.
      Повар дядя Миша из камбуза ' украдкой глядел ка мальчика и втайне радовался. Свора собак сломя голову металась по палубе за Яшкой, а он вдруг останавливался, и собаки проносились мимо, сбиваясь в кучу и визжа от удовольствия.
      Дяде Мише не терпелось поговорить с мальчиком. И повар пустился на хитрость. Нарезав мелких кусков всякой еды, он улучил момент, когда собаки бежали к кухне, и, будто нечаянно, бросил эти куски к порогу.
      Собаки сразу же забыли про мальчика и набросились на еду. Что оставалось делать Яшке? Он тоже подошел к кухне.
      — Ну, как, пироги вкусные? — осведомился дядя Миша.
      — Вкусные.
      — А уха?
      —Малость без соли.
      — А жареная?
      — А чего вы колпак такой носите? — вдруг спроси; Яшка повара.
      — Форменный, полагается, —ответил дядя Миша.
      — А вы не носите: уж больно смешной.
      — Нельзя.
      Собаки подобрали с палубы все куски и жалобно заскулили.
      — И собаки смешные, — сказал Яшка, — у нас на селе — злюш,ие.
      — И много?
      — Собак-то? Да, почитай, в каждом дворе.
      Разговор становился более сердечным.
      — Эх, — вздохнул дядя Миша, — вот если бы ты еш.е в преферанс умел играть!
      Яшка не понял, о чем говорил повар, но ему не хотелось показать, будто он чего-то не знал.
      — А я могу.
      — Вот это замечательно! — дядя Миша потер руки.— Значит, сразимся.
      — Ага, — подтвердил Яшка, тоже потирая руки и не имея никакого представления, что это будет за сражение.
      — Ну, а скажи, — дядя Миша не поверил, чтобы мальчик умел играть в такую сложную игру, и решил
      'Камбуз — кухня на корабле.
      проэкзаменовать его: вот играли мы, и у меня на руках было: четыре старших пики в коронке, туз треф, три старших бубны, тоже в коронке, король и валет червей. В снос я сбросил две маленьких червы и нечаянно объявил: девять червей! Сколько, по-твоему, набрал я взяток, если ход был мой?
      Мальчик с испугом смотрел на повара и спросил:
      — Вы про что это?
      — Игра такая.
      — Какая «такая»?
      — В карты. Играешь в карты?
      — В карты играют жулики! — сердито закончил разговор Яшка и пошел прочь от кухни.
      — Погоди, Яша! — крикнул ему вдогонку повар.
      Но Яшка не обернулся. Лучше он будет бегать с собаками, чем разговаривать с картежником.
      Дядя Миша очень огорчился, а тут еще появился Са-мойленко. Этот матрос ненавидел карты и при каждом удобном случае изводил всякого, кто играл в них.
      — О це знаменитый хлопец, гарно вин тебе! — обрадовался матрос. Он слышал разговор.
      — Ну, ладно, ладно, — заворчал дядя Миша. — Не твое дело, смоленая душа.
      А Самойленко разошелся и гремел уже на весь пароход:
      — От хлопец! От здорово! Як вин тебе! «В карты играют жулики! ..»
      К камбузу подошло еще несколько человек.
      — Чего ты пристал к нему? — сказал кочегар Томуш-кин, грозно наступая на Самойленко.
      Томушкин в команде по росту был самым маленьким человеком, но не самым незаметным. Ни одно происшествие на пароходе не обходилось без его участия.
      — А тоби що за дило? — хохотал Самойленко.
      — Мое дело простое, — заявил Томушкин, — возьму тебя за шиворот и провожу к капитану. Зачем мешаешь человеку трудиться?
      И для острастки Томушкин привстал на цыпочки, будто он и в самом деле мог достать шиворот высокого матроса.
      — Тихо, тихо! — примирительно сказал Самойленко, но сам попятился от грозного маленького кочегара. — Видали, який комендант знайшовся?
      Не торопясь и что-то пережевывая на ходу, в камбуз вошел боцман.
      — Так, — сказал он и наклонился, чтобы прикурить от огня под плитой, — мальчишку этого необходимо посадить в канатный ящик.
      — Так уж и в канатный? — раздался с палубы голос старшего помош,ника капитана.
      Старпом проходил мимо камбуза. День был солнечный и теплый. Почему же не остановиться лишний раз на палубе? Кроме того, здесь что-то происходило.
      Яшка стоял у борта и не мог понять, из-за чего спорили люди.
      И вдруг среди всеобщего шума резко выделился один голос:
      — А что, собственно, здесь происходит?
      Спорщики обернулись.
      На палубе стоял человек небольшого роста, очень молодой с виду и коренастый.
      Одет он был совсем неподходяще для северных мест: в одной легкой рубашке, в трусиках с большими карманами и в сандалиях на босу ногу.
      Все спорщики разом притихли и почтительно поздоровались.
      Старший помощник выступил вперед.
      — Понимаете, Александр Николаевич, хотим мальчишку в канатный ящик посадить.
      — Отлично! — воскликнул человек в коротких штанах. (Яшка мысленно уже назвал его «физкультурником.) — Занятно! Которого же?
      — Этого, — показал старпом на Яшку.
      — Так, понятно, — физкультурник тряхнул головой. — А зовут тебя как?
      Яшка отступил от него и тоже спросил:
      — А чего вы в таких трусиках ходите?
      — А вот хочу и хожу, — улыбнулся физкультурник.
      — Ну и ходите.
      Матрос Самойленко крякнул:
      — Ось, який хлопец!
      А старший помощник из-за спины погрозил кулаком.
      Яшка ничего не понимал. Почему люди молчали и как-то странно переглядывались? Кто этот человек в трусиках? Может быть, главный какой? Но разве главные ходят в этаком виде?
      в один миг в яшкином уме возникло сто вопросов. И на всякий случай он решил отвечать.
      — Яшкой меня зовут.
      Физкультурник снова улыбнулся,
      — А фамилия?
      — Кубас.
      — Кубас? Стой, стой, а из каких же Ты мест?
      — Тихое — наше село называется.
      — Из Тихого?
      Физкультурник подошел к ЯШке, бзял его за подбородок и стал разглядывать яшкино лицо.
      — Кубас из села Тихого, — бормотал он, — постой, а не твоего ли отца звали Иваном Кондратьевичем?
      — Звали, — удивился Яшка.
      — А мать у тебя Анна Михайловна?
      — Она.
      — Стойте, стойте, — обратился человек в трусиках к команде, — я данного товарища очень хорошо знаю.
      Яшка от изумления вытаращил глаза. Веснушки на его лице стали словно выпуклыми.
      — Отец этого мальчика, — сказал физкультурник, — лучший промышленник. Иван Кондратьевич Кубас три
      . года ходил со мной в экспедиции, и мы с ним были большими друзьями.
      — Медаль ему выдали за зверя, — робко пояснил Яшка.
      — Правильно. А ну-ка, пойдем ко мне.
      Диковинный человек сделал мальчику знак следовать
      за ним, но Яшка пропустил его на несколько шагов вперед, подбежав к старшему помощнику, тихо спросил:
      — А кто это?
      — Это профессор Александр Николаевич Дроздов, — ответил старпом, — очень знаменитый профессор.
      — Ого, — Яшка сердито посмотрел на старпома, — знаю я, какие бывают профессоры.
      Но любопытство одолевало Яшку, и он со всех ног пустился догонять занятного физкультурника.
      Вскоре известие о случившемся облетело пароход. Все узнали, что профессор Дроздов хорошо знал яшкиного отца и что будто сам Яшка тоже друг профессора чуть ли не от рождения. Оно и понятно: ведь если новость передается устно от одного к другому, к ней всегда что-нибудь и прибавится по пути.
     
     
      ГЛАВА ПЯТАЯ
     
      Настоящие признаки учености. — Профессор Дроздов рассказывает про яшкиного отца. — Как можно поймать глупыша.
     
      Яшка сидел в каюте профессора уже с полчаса и без особого желания отвеча.п на его вопросы. Мальчику самому хотелось узнать побольше о своем новом знакомом, поэтому он разглядывал всё до мельчайших подробностей.
      Каюта как каюта: стол, шкаф, диван, полка с графином для воды и повсюду птичьи перья. Наверное, вспороли здесь огромную подушку и перья из нее раскидали куда попало.
      Почему этого человека называли профессором? Что это за профессор? Яшка знал, какие должны быть профессора. Два года назад к ним в село приезжал настоящий профессор; он изучал всевозможных рыб. Так у того ученого профессора была борода. Кроме того, одних ножиков и щипчиков он привез целый ящик. А микроскоп какой! В две тысячи раз увеличивал! Тот профессор подложил под микроскоп яшкин волос и дал всем ребятам посмотреть. Ну и волос оказался —толстенный, словно палка! Соседский Колька чуть не заплакал от зависти, что не его волос. Тогда настоящий профессор пожалел Кольку и увеличил в микроскопе его волос, но колькин оказался тоньше.
      Мальчик еще и еще оглядывал своего нового знакомого и каюту. Нет, не похож он на ученого. Ученые не имеют права ходить в этаких штанах. И зачем он едет куда-то на пароходе, где лед да медведи?
      А Дроздов всё допрашивал Яшку.
      — Значит, ты ушел без разрешения матери?
      — Ушел, — угрюмо отвечал Яшка.
      — И она кричала, чтобы ты вернулся?
      — - Кричала.
      А ты не послушал?
      — У нас все ребята в море по рыбу ходят, — кто больше надергает. Колька намедни двенадцать пикшуев привез.
      — Да, — сказал Дроздов, будто не расслышав яшкиного объяснения, — мать у тебя хорошая женщина. — Он вздохнул. — И отец был хороший.
      — Чего и говорить, — с умилением вспомнил Яшка, — в газетах про него писали.
      — Отец твой был замечательный человек. Помню, работал я с ним на Пантелеевой полуострове. Время случилось позднее, осеннее, возвращаться пора, а парохода всё нет и нет: задержался где-то. У нас уже продукты кончались, и патрона ни одного не оставалось. Верно, запасы большие были сделаны на острове Заячьем, но туда сто километров пути. Уйдешь за продуктами, а здесь пароход явится и не застанет нас. Вот беда-то! Я тогда говорю твоему отцу: «Ты, Иван Кондратьевич, останешься здесь пароход караулить, а я пойду на остров Заячий». — «Ладно», — только и сказал он. Ну, оставил я ему еды, сколько возможно оставить было, а сам двинулся в путь. Думал я в неделю управиться, и продуктов у него было не более, чем на это время, да вышло всё не так. Ударили морозы, пурга закрутила, и вернулся я только через три недели. Но отец твой не трогался с места. Как приказано ему было, так он и сделал; голодный сидел уже вторую неделю, а никуда не ушел. Вот какой это был человек.
      Профессор умолк. Мальчик сидел как завороженный. Разве не герой его отец? Этот рассказ можно было слушать без конца.
      — А пароход? — с нетерпением спросил Яшка.
      — Пароход пришеп и забрал нас, — сказал профессор.
      — Во! — заключил Яшка.
      — Да, — вздохнул Дроздов, — а вот ты матери не послушался. Значит, не похож ты на своего отца.
      И тут только Яшка понял, зачем профессор рассказал ему эту историю.
      — А почему у вас перьев в каюте столько? Подушка рвется, что ли? — поспешил он перевести разговор на другую тему.
      Дроздов улыбнулся.
      — Это я птиц изучаю, специальность у меня такая.
      — Изучать всё надобно сквозь микроскоп, — с видом знатока заявил Яшка, — а перья в каюте от подушки бывают.
      — Хочешь помогать мне? — вдруг предложил профессор.
      — Как это?
      — Глупышей умеешь ловить?
      — Которых?
      — Чаек, большие такие.
      Яшка привык с ребятами говорить про всё: «умею» и здесь чуть бьшо не сказал, но посмотрел на профессора и понял, что с ним следует держаться осторожно.
      — Не умею, — сознался он чистосердечно.
      — Дело не хитрое, — сказал профессор, — идем, научу.
      Они вместе вышли на палубу и направились к корме.
      Собаки кинулись за ними, но Дроздов пугнул их, и они отстали.
      Уже на корме он достал из кармана несколько мотков шпагата с крючками и подал их Яшке.
      — Держи.
      Из другого кармана он вытащил пригоршню хлебных крошек.
      — Вон тех маленьких чаек, — показал профессор, — никак не поймаешь, осторожные они очень. А вот большие белобрюхие — это глупыши, они, словно рыбы, на крючок ловятся.
      — Не пойдут, — усумнился Яшка, — надо бы из ружья.
      — Чудак-человек, тогда они в воду упадут, а мне нужно чучела из них делать. А ну, смотри.
      Профессор, нацепив на крючок большую корку хлеба, бросил ее на палубу и сам отошел за угол надстройки. Яшка тоже притаился.
      К великому его удивлению, сразу же четыре чайки, отделясь от стаи, бросились на приманку. Но профессор отдернул ее от чаек.
      Яшка рассердился:
      — Зачем рано дергаете? Пущай ухватятся!
      — Эти мне не годятся, — пояснил Дроздов. И он снова закинул приманку.
      Несколько раз чайки пытались схватить хлеб, и каждый раз профессор, отдергивал его. Но вот, наконец, подлетел глупыш — большой, больше всех.
      Птица кинулась на корку, схватила ее и заглотала. Только этого и ждал ученый-птицелов.
      Чайка поймалась. Она взметнулась в воздух, рвалась в стороны и старалась выплюнуть приманку.
      — Держите, держите! — кричал Яшка.
      Огромные крылья глупыша гнали ветер на мальчика
      и профессора. Все другие птицы носились вокруг и неистово кричали.
      Дроздов всё подтягивал веревку, подтягивал и вдруг ловко схватил глупыша за крылья.
      Яшка торжествовал. Он готов был кричать, плясать, свистеть и вообш,е переловить всех в мире глупышей.
      — Дядя профессор, еш.е одну, — взмолился он.
      Но Дроздов строго посмотрел на него.
      — Птиц нельзя мучить: они твари полезные.
      — А чего ей будет?
      — Нельзя, — решительно сказал профессор и направился в каюту. — Я птицу усыплю сейчас, — крикнул он от двери, — а ты потом приходи. Научу тебя шкурки с них снимать.
      Какое там! Яшка ничего не слышал. Да он сейчас всех глупышей для профессора переловит. Пускай изучает.
      Едва Дроздов скрылся, Яшка стремглав кинулся на кухню, забыв даже о своих неладах с поваром.
      — Дядя, дайте кусочек хлебца, — попросил он.
      Повар в это время как раз вынимал из духовки
      торт.
      — Что, — торжествующе проговорил дядя Миша и нарочно повернул торт в разные стороны, чтобы мальчик разглядел, какое это угощенье, — ругать — так меня, а поесть — тоже ко мне?
      — Ну и не надо, — обиделся Яшка.
      — Ладно уж, бери.
      Дядя Миша не прочь был побеседовать с мальчиком, но тот, схватив хлеб, убежал обратно на корму.
      Яшка быстро соорудил удочку с приманкой и уже собрался закинуть ее подальше на палубу, но чья-то рука протянулась из-за его спины и забрала удочку.
      Яшка обернулся. Перед ним стоял Дроздов. Он обнял Яшку за плечи и повап его с кормы.
      — Идем, одной нам хватит. Зачем птиц напрасно истреблять?
     
     
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
     
      Совещание в капитанской каюте. — По мнению капитана, «Большевик» оказался в затруднительном положении. — Радиограммы. — Разговор капитана и профессора о судьбе Яшки. — Кочегар Вася Томушкин. — Капитан и профессор разговаривают на некоторые отвлеченные темы. — Еще одна заступница.
     
      В капитанской каюте шло совещание. — Первая наша задача, — объяснял Александр Петрович, — высадить профессора Дроздова и его сотрудников в бухте Якорной. Затем надо спуститься в проливы для встречи с пароходом «Ладога», который идет в Архангельск. На «Ладогу» сдадим пассажира Кубаса.
      Но вся беда в том, что «Ладога» может прийти в назначенное место раньше нас, и мы с нею разойдемся.
      — Предлагаю идти прежде в проливы, тогда всё получится, — сказал старший механик.
      — Превосходное предложение, благодарю! — капитан сердито покосился на стармеха. — Пароход, видите ли, будет развозить по морю мальчишек, вместо того чтобы выполнять государственное задание.
      В дверь каюты осторожно постучали. Сидевший у входа старший помощник приоткрыл дверь и, увидев Дроздова, впустил его. Профессор вошел и тихонько уселся у двери.
      — Вот, — капитан обратился к профессору, — это мы, Александр Николаевич, обсуждаем вопрос, касающийся вашей экспедиции. Всё осложнилось из-за нашего неожиданного пассажира. Понимаете, мы можем разойтись с «Ладогой».
      — Сначала высадите мальчика, — предложил Дроздов.
      — Не советуйте, попадет! — шепнул профессору старший механик.
      — Очень сердит? — тихо спросил Дроздов.
      — Еще как.
      Капитан вымерял что-то на карте.
      — Ну, что ж, — сказал он, откладывая циркуль. — Так и сделаем.
      Дроздов встал и, видно, хотел сказать еще что-то, но в каюту постучали. Вошел радист.
      — Александр Петрович, срочные радиограммы: вам и профессору Дроздову.
      Капитан и профессор одновременно прочли радиограммы и взглянули друг на друга.
      — Ну, как? — спросил Дроздов.
      — Вполне, — капитан протянул свою радиограмму Дроздову и объявил: — Совещание окончено. Получено распоряжение: экспедицию профессора-орнитолога Дроздова срочно высадить на остров Перовый вместо бух1ы Якорной. Встреча с «Ладогой» отпадает.
      Все поднялись и стали расходиться.
      Дроздов и капитан остались одни.
      — У меня к вам, Александр Петрович, просьба.
      — Слушаю вас.
      — Насчет Якова Ивановича Кубаса.
      — Что такое? — проворчал капитан. — Опять этот Кубас?
      — Да, занятный мальчишка
      Стук в дверь и приход новых посетителей перебил разговор капитана с профессором. Вошли третий помощник Пиатровский и кочегар Томушкин. На одного капитан глянул приветливо, на другого сердито.
      К Васе Томушкину капитан относился особенно, и тот, кто не знал историю маленького кочегара, считал, что Александр Петрович чересчур строг с ним.
      Томушкин учился в школе юнг, а до того несколько лет беспризорничал. Четыре года тому назад во время стоянки в Одесском порту на «Большевик» понадобился камбузник. Капитан послал старшего помощника в отдел кадров. Но не успел Борис Владимирович сойти с трапа, как на палубу с важным видом поднялся небольшого роста мальчишка, очень подвижной, с веселыми плутоватыми глазами.
      — Мне, собственно, капитана, — важно сказал он.
      Александр Петрович находился тут, на палубе, и,
      конечно, заинтересовался мальчишкой. Одет капитан был как всегда: в простом пиджаке и в кепке, так что при-, знать его сразу за самого старшего на пароходе незнакомому человеку было трудно.
      — Вам сюда позвать или передать ему что-нибудь?— спросил в шутку Александр Петрович.
      Вася поглядел на него снисходительно.
      — Передайте, что прибыл Василий Никанорович То» мушкин! Может занять на пароходе должность камбузника.
      — Вот как?— опять ради шутки удивился Александр Петрович. — Это очень любезно с вашей стороны. Я, видите ли, капитан. ..
      Вася вдруг съежился, закашлялся, и вся спесь слетела с него в один миг. Он растерянно оглядывался по сторонам, на трап и на улыбающиеся лица людей, которые слышали его разговор с капитаном. Вася готов был ринуться по трапу вниз и бежать, бежать без оглядки.
      Но капитан, видно, хотел Поговорить еще. Он отошел к трапу раньше Васи, загородив этот единственный путь
      для ОТСТУПЛЕНИЯ.
      — Так, так,— сказал Александр Петрович — значит, можете занять должность камбузника. А штурманом не можете послужить, Василий Никанорович?
      Что оставалось делать Васе? Исправлять ошибку. Конечно, не так он начал действовать. Узнав от одного матроса о свободной должности на «Большевике», ему следовало бежать в отдел кадров. Оттуда ведь посылали на работу всех моряков. И пришел бы Вася на пароход с бумагой, как полагалось, ну и надо было разговаривать поскромней. Но кто мог признать в этом старике капитана?
      Тот ждал ответа.
      Будущий моряк собрался с духом и жалобно пробормотал что-то невнятное.
      — Не понимаю, — прищурился капитан.
      — Я больше никогда не буду, — теперь Вася глядел на капитана умоляюще.
      — Чего не будешь?
      — Проситься в камбузники.
      — Почему? Пойдем-ка, поговорим.. .
      И в тот день, и спустя четыре года так никто н не узнал, что капитан говорил Томушкину у себя в каюте и что отвечал Вася. Разговор у них длился по крайней мере час, а после этого Вася в сопровождении помощника капитана направился в отдел кадров.
      Томушкин стал камбузником, а через два года — угольщиком и, наконец, кочегаром первого класса. У него часто спрашивали: что же именно произошло тогда в каюте? Вася каждый раз отвечал на это многозначительно:
      — Уговаривал!
      Но никто не верил Васе, потому что очень скоро все узнали, какой он любитель поболтать и приврать.
      Во всем остальном Вася Томушкин оказался вполне подходящим моряком. Исполнительный, быстрый, а главное, любознательный и способный к наукам, за четыре года службы на «Большевике» Вася прошел курс школы-семилетки и почти два курса мореходного училища. Занимались с ним все: штурмана, механики и даже сам капитан. Впрочем, если говорить начистоту, то Вася был на «Большевике» не столько кочегаром, сколько воспитанником команды. Надо было учить ето, воспитывать. Пошел на море — так будь моряком.
      Только вот много бились с Васей и никак не могли отучить его от болтовни. Любил он поговорить, много говорил лишнего. Наказывали его часто.
      Впрочем, и здесь обнаружилась одна странность в отношениях капитана к Васе. Когда старший помощник или старший механик намеревались наказать Васю строго, Александр Петрович заступался за него. Каждый раз напоминал:
      — Вы мальчишками были? Были. А беспризорниками? Не были. То-то.
      Конечно, капитан жалел Васю.
      И со временем Томушкип стал болтать меньше. Капитана же он очень боялся, особенно, если при встрече Александр Петрович не разговаривал с ним, а то и вовсе не замечал.
      Капитан поступал так умышленно: по-своему наказывал Васю за какую-либо провинность. Ведь когда с тобой не разговаривает близкий человек — это плохо. Да, худшего наказания для Васи не было.
      Вот и сейчас, когда в каюту вошли Пиатровский и То-мушкин, капитан очень строго глянул на маленького кочегара. А когда Вася начал докладывать, старик махнул рукой и велел Савелию Илларионовичу:
      — Говорите, в чем дело?
      — Мы, Александр Петрович, от комсомольской группы.
      — А если без вступлений?
      — Насчет мальчика Яши Кубаса.
      — По решению комсомольской группы, — вставил было Вася.
      Капитан подошел к иллюминатору и, видно нарочно, заговорил громко:
      — Смотрите. Будете отвечать за каждый шаг, за каждый поступок этого пассажира. — Он осторожно выглянул в иллюминатор, но никого там не увидел. Хмыкнул и снова сердито уставился на Васю, как будто тот был виноват и в этом. — Почему мальчишка без надзора? Надо было заняться им сразу, а не ждать, когда парторг носом ткнет. Это ваша святая обязанность. Идите, и советую запомнить: вам поручили серьезное дело, — не смешивайте его с забавой; идите!
      — Есть! — ответили разом делегаты и вышли.
      Александр Петрович не торопясьзакрыл иллюмина-
      тор, постоял, глядя сквозь стекло вдаль, и, не оборачиваясь, спросил:
      — Вашему старшему сколько лет?
      Дроздов сидел, щурился и чуть покачивал головой. Похоже было, что он думал о чем-то с грустью. И улыбка у него вышла грустная:
      — Сергею — тринадцатыр!.
      Александр Петрович уселся в кресло рядом с ним и тоже задумался, постукивая пальцами по локотникам.
      В каюте установилась тишина, какая-то особенная, мирная. И ритмичное вздрагивание корпуса парохода от работы машины нисколько не нарушало этой тишины, наоборот — усиливало ее, подчеркивало.
      Волны изредка поднимали «Большевик» на своих могучих спинах, медленно кренили его на один борт, на другой.
      — От норд-оста, — заметил Дроздов.
      — Да, — отозвался капитан.
      — Перед самым моим отъездом Сережка сочинил стихотворение и посвятил его мне. «Норд-ост свирепый и холодный». .
      Помолчали.
      Счетчики приборов осторожно постукивали над капитанским письменным столом.
      Александр Петрович откинулся на спинку кресла и пристально, долго смотрел на профессора.
      Когда человек уходит в море, будь он первым из первых закоренелых моряков, всё равно грусть нападет на него. Он будет часто вспоминать дом, семью, друзей, просто думать о чем-то приятном на берегу.
      — Вот гляжу я на вас, Александр Николаевич, — заговорил, наконец, капитан, — и не могу надивиться. Какой вы профессор?
      — Молод?
      — Нет. Беспокойный. Ученый человек, имеете троих детей, которые, наверное, скучают без отца, а вы по Арктике гоняетесь за какими-то жар-птицами.
      — И я о том же думал сейчас, — улыбнулся профессор. — Один мой университетский товарищ, тоже орнитолог, он на юге директором крупнейшего птицеводческого треста. Какая птица у него? Куры, утки, гуси, индейки — новых пород сколько! Четыре правительственных награды
      человек имеет, золотые медали с сельскохозяйственных выставок.
      — И ничего?
      — То есть как ничего? Да он своей продукцией сотни, тысячи людей снабжает. Кормилец страны!
      — Я про другое. Не тянет его никуда?
      — А-а! — протянул Дроздов и задумался. — Впрочем, кто его знает.
      Профессор, в точности как Александр Петрович, откинулся на спинку кресла и в упор разглядывал своего собеседника.
      Так они посидели молча еще несколько минут.
      Пароход сильно накренило подкатившейся снизу мертвой волной. В другой раз кинуло стремительней.
      — Ненавижу мертвую зыбь, — проворчал капитан, — всю душу вымотает.
      — За столько лет пора бы уж и привыкнуть, — ухмыльнулся Дроздов.
      — Прошу уволить.
      Профессор, подражая капитану, забарабанил пальцами по локотникам кресла.
      — А я, Александр Петрович, глядя на вас, тоже не могу надивиться. Вы, старый, прославленный морской волк, поплавали, кажется, вволю. Неужели у вас не появилось желания спокойно посидеть в кабинете, при мягком освещении большой настольной лампы? Домашний уют
      — Прикажете записаться в пенсионеры?
      — Зачем же? С вашим опытом и знаниями вы были бы незаменимым преподавателем в Мореходном училище.
      — Я учу у себя на судне.
      — Здесь у вас учеников единицы, а там будут сотни, тысячи. Так нет, вы вот предпочитаете болтаться на мертвой зыби.
      — Это моя профессия.
      — Что справедливо, то справедливо. А больше за этим разве ничего не кроется?
      Капитан наклонился, стиснул голову ладонями и некоторое время сидел так, ничего не отвечая на профессорский вопрос. Потом, не отнимая от головы рук и медленно раскачиваясь, продекламировал:
      — «Норд-ост сЬирепый и холодный. .
      Вдруг Александр Петрович поднялся и направилсй к столу. Выдвинул ящик, порылся в нем й достал какое-то письмо. Вернулся в кресло.
      — Вот это пишет мой ученик, — он быстро пробежал страничку, бормоча:—Так, так, так. Вот. «Это было в школе, на комсомольском собрании. Один старший товарищ всё допытывался у меня: почему я так стремлюсь в море, в дальнее плавание? Я отвечал, что мне нравится море, я хочу быть моряком, плавать по всем морям и океанам земного шара. Нет, — говорил он мне, — тебя прельщает диковинная заграница. Если бы ты хотел путешествовать, то родины твоей достаточно для того. Взгляни, куда простерлись ее границы: от Черного моря до Камчатки, от Ледовитого океана до Индии. Я всё-таки стал моряком дальнего плавания, побывал во многих странах. Александр Петрович, как бы я хотел встретить сейчас того товарища и объяснить: до чего я рад, что стал моряком! Вы-то хорошо это знаете. Какая гордость охватывает меня, когда, стоя в заграничном порту, я вижу людей, собравшихся на причале. ' С какой завистью они смотрят на красный флаг моей страны! Нет, границы моей Родины простерлись гораздо дальше. Они за океанами в сердцах сотен миллионов людей. Спасибо вам, Александр Петрович » — капитан торопливо свернул письмо.
      Они опять долго сидели молча. В каюту постучали.
      — Что там еще? — спросил капитан.
      Вошла уборщица Зина.
      — Александр Петрович, разрешите графин взять, воды я налью.
      — Возьмите.
      Зина взяла с полки графин и с улыбкой пошла к выходу.
      — Погодите, остановил ее капитан. — Что это вам весело так?
      — Ой, Александр Петрович, — Зина терла фартуком графин, — до чего занятный мальчишка, этот Кубас! Вот нам бы такого.
      — Ладно, идите, — заворчал капитан, нахмурившись. — Видали, еще одна поклонница.
      'Причал — место вдоль пристани для стоянки судов.
     
     
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
     
      Какими, по мнению Яшки, должны быть настоящие моряки. — Корова. — Странное поведение капитана. — Омлеты. — Поварское искусство. — Яшка пробует подражать повару. — Для чего существуют уши? — Мнение Дроздова о моряках. — Подарок. — Яшка просит
      прощения.
     
      Сначала Яшка довольно спокойно отнесся к сообщению о перемене пароходом курса, но потом, когда ему объявили, что на новом пути можно вовсе не встретить судна, идущего на Архангельск, он встревожился и сказал профессору:
      — Ох, и достанется от матки! Домой мне надобно.
      И еще он грустил оттого, что завтра в полдень профессор собирался оставить пароход. Дроздов полюбился Яшке. За короткое время мальчик успел привязаться и доверял ему вполне. Пу-ка, сколько Александр Николаевич знал про птиц!
      К другим людям на пароходе Яшка относился осторожно, хотя многие не прочь были подружить с ним.
      Особенно сторонился Яшка второго штурмана Жука и повара. Зачем Жук записал в журнал, будто Яшка рыжий? Ну, и повар — про него даже думать не хотелось. Во-первых, картежник, и, во-вторых, какой же он моряк," если плавает на кухне с горшками? Вообще не дело это. Что, он не мог выбрать себе другую специальность?
      Яшка всё это время приглядывался к людям на «Большевике», но они'казались ему какими-то ненастоящими моряками.
      Сколько раз бывало просиживал он на берегу и смотрел на море, где медленно передвигались пароходы, распуская за собой облака дыма.. .
      Ветер взрябит бывало зеленоватую воду, исполосует ее, нашьет всюду белых дорожек из пены — до самого горизонта, где едва чернеют тонкие полоски дыма. Там долгими зимними вечерами разливались по небу сполохи — северные сияния, блистая всеми цветами: такими чудесными, что иным и названья нельзя было дать. Из яшкнного села не один мужчина ходил в Арктику. Сколько рассказывал каждый, возвращаясь домой на побывку! Но яшкин отец рассказывал всех интересней. Вернись он в прошлом году из последнего своего плавания, — вот, поди, рассказал бы еще! Как бывало часто собирались ре-
      бята вечерами в их избе и слушали отца! Был ли другой такой смелый помор? Он ничего не боялся. Ходил на рыбу, на морского зверя. Вон даже профессор Дроздов не мог обойтись без него. И Яшка вырастет таким же. Минет еше года четыре-пять, так он сам пойдет в Арктику, заберется туда, где никто еще пе бывал, где рыбы — не переловить, зверя и птицы — не перестрелять. . .
      А иной раз Яшка смотрел подолгу иа море: пароходы маленькие, а потом он зажмуривал глаза — и всё становилось будто на ладони. Вот палуба, вот капитанский мостик, на нем стоит капитан, высокий, с черной бородой, и в руках у него подзорная труба такая, что за сто километров всё видать. А по палубе матросы бегают.
      Здесь же на этом пароходе всё было не так. Капитан без бороды, матросы формы не посят. Вот боцман, пожалуй, немного походил на заправского моряка: и руки у него разрисованы, и трубку он курил, и ругался громовым голосом. Так ведь это единственный человек
      До утра Яшка не мог заснуть, всё думал; что с ним будет, когда встретится пароход, когда доберется до дому?
      Где-то наверху пробили в колокол два двойных удара.
      Яшка встал и вышел на палубу. Было свежее раннее утро. Роса посеребрила мачты и надстройки парохода, а на иллюминаторных стеклах она собралась крупными каплями, и некоторые капли от тяжести скатились вниз, поэтому стекла казались полосатыми.
      Лучи солнца едва пробивались сквозь серые расплывчатые облака. Рваные края облаков свесились до горизонта.
      Справа по курсу виднелась темная полоса берега. Яшке даже померещилась Чуркина гора. А что если это его село Тихое? Вот здорово бы
      А справа под горой школа. Крышу собирались красить. Верно, уже сделали. А не сделали, — учительница Марисанна (ребята зовут так Марию Александровну) всё равно это дело не оставит. Бегает по селу и спрашивает: «Не видали Евграфа Тимофеевича, председателя? Он мне насчет крыши,нужен!» Хлопотунья! Евграфу Тимофеевичу от нее прямо житья нет.
      Яшка прислонился к поручням и долго смотрел иа берег. Но очертания берега постепенно менялись и всё больше и больше становились чужими. Из тумана вырос-.ми высокие холмы, потом горы, скалистые и угрюмые.
      Берег доХИул на мальчика холодом. Яшка поднял Ейзрютник куртки и подумал: «Маманя уж, поди, корову подоила». Ему отчетливо представилось, как мать вносит в избу ведро молока и первым долгом наливает сыну большую кружку. Яшка не отрываясь пьет молоко; оно густое, пахнет коровой, а главное — теплое-теплое.
      Еще вспомнилось ему, как обещал он матери непременно разыскать две дощечки, чтоб заколотить дырку :в воротах.
      И вдруг на палубе парохода совсем рядом замычала корова. Яшка даже вздрогнул от неожиданности, хотя он ;и раньше видел эту корову на пароходе; ее предназна-чили на мясо. Но зачем она замычала — как раз, когда юн мечтал о доме?
      У трюма ' номер один, в загородке возле коров, хлопотал бойгман.
      — Здорово рыбак! — крикнул он Яшке.
      — Здорово.
      — Чего поднялся такую рань?
      — А чего вы делаете?
      — Коров доить буду.
      — Ну, да!
      Но боцман на самом деле подставил под корову ведро :и уселся на ящик рядом с коровой.
      Первые струйки молока звонко ударили по жестяным к")аям пустого ведра. Странно было видеть, как огромный щеуклюжнй боцман доил корову, и делал он это ловко. А с другой стороны, брала досада: ведь только одного бощмана он считал настоящим моряком, и вот вам, нате..
      Яшка тяжело вздохнул и пошел прочь.
      Он долго бродил по палубе. В конце концов очутился у трапа, ведущего на мостик, и хотел уже подняться наверх, но увидел там капитана.
      Капитан, словно повар, был подпоясан передником и неизвестно для чего склонился над машинным теле-ир.а:фом.
      Мальчик отошел в сторону и стал разглядывать, что делал капитан. Оказывается, он чистил медную тумбу телеграфа.
      — Еще мелу, — попросил капитан.
      Трюм — внутреннее помещение на грузовом судне, предна значенное для перевозки в нем грузов.
      Старший помощник принес из рубки мел.
      Яшке и это не понравилось. Зачем капитан сам чистил медяшку? Матросов на то не было, что ли? Будто пароход утонул бы с этакой нечищенной трубой? Шел же он своей дорогой, винт за кормой крутился, и по следу парохода до самого горизонта протянулась вспененная винтом полоса воды.
      Из камбуза доносился какой-то вкусный запах. В носу у мальчика приятно защекотало.
      Дверь камбуза была открыта. Яшка подошел и заглянул туда. Дядя Миша возился у плиты, где стоял ряд сковородок с длинными ручками.
      Повар обернулся и увидел мальчика. Яшка хотел сразу же уйти, но дядя Миша смотрел на него приветливо.
      — На завтрак омлеты с зеленым луком, — объяснил он и, взяв одну сковороду, как-то особенно встряхнул ее. Омлет взлетел вверх, перевернулся в воздухе и шлепнулся обратно на сковородку. Сделано это было лихо.
      — А ну еще, — попросил Яшка.
      — Пожалуйста, — сказал повар.
      Второй омлет так же быстро и точно перевернулся в воздухе без всякого вмешательства ножа.
      — Вот это да! — оценил Яшка ловкость дяди Миши.
      А тот насыпал на один омлет кучку мелко нарезанного лука и встряхнул сковородку уже совсем другим способом. Теперь только край омлета загнулся к середине, прикрывая собой лук. Потом второй край загнулся так же, и, в результате, омлет оказался сложенным втрое с луком в середине.
      У Яшки по рукам как будто поползли мурашки. Ему очень захоте,пось перевернуть омлет так же ловко. И случай вскоре представился.
      — Дядя Миша, — загудел на палубе боцман, — иди берп молоко!
      Повар выскочил на палубу, а Яшка подбежал к плите и, схватив сковородку, встряхнул ее так, что омлет взлетел выше его головы. Только упал он обратно не на сковородку, а на пол.
      Мальчик оглянулся. В дверях никого не было. Но если бы он поглядел в иллюминатор, то как раз увидел бы там лицо штурмана Жука.
      Присев, Яшка хотел подобрать яичницу, но она развалилась. Что делать? Сейчас войдет дядя Миша и всё увидит. Эх, так скорее всего! Яшка затолкал омлет под стол. В этот момент чья-то рука потянула Яшку за ухо.
      Перед ним стоял второй помощник капитана.
      — Ты чего же это делаешь? А? — тихо проговорил Жук, не отпуская яшкиного уха.
      — Пусти, больше не буду, — взмолился Яшка.
      — Нет, погоди, сейчас дядя Миша придет.
      Но Яшка изловчился и рванулся к двери. Жук кричал ему вслед:
      — Стой, бездельник! Кому я говорю? Стой!
      Яшка мчался в профессорскую каюту. Ему казалось, что только там он будет в полной безопасности. И, толкнув дверь, Яшка чуть не сбил с ног профессора.
      Ученый-птицелов укладывал свои пожитки. Он поднял голову и внимательно посмотрел на гостя:
      — Помогать пришел?
      Кто его знал, этого профессора, догадывался он или не догадывался, почему Яшка прибежал к нему так рано?
      — Не останусь я здесь! — решительно ответил профессору Яшка.
      — Как это не останешься? А куда же ты денешься? — Дроздов на минутку перестал укладывать веш,и.
      — С вами поеду.
      — Куда?
      — Не хочу я здесь.
      — Да-а, — неопределенно протянул профессор. — А мать как же?
      Яшка не знал, что ответить. Тогда профессор взял его за подбородок и посмотрел в глаза.
      — Не годится это никуда. Мать, знаешь, как беспокоится сейчас о тебе, — хоть и получила радиограмму, — ты где, да что с тобой? Глаз, наверное, ночами не смыкает.
      — А если мне худо здесь? — спросил Яшка.
      — Почему худо? Ты осмотрись как следует, а вдруг понравится и сам захочешь стать моряком, когда большим вырастешь.
      — Ого, — с горечью усмехнулся Яшка, — какие же это моряки? Один на капитанском мостике в фартуке, другой блины печет, а третий — вон даже корову доит. Такие настоящие моряки не бывают.
      — Какие же они, по-твоему, должны быть?
      — Разные, — уклончиво ответил Яшка.
      — Правильно, разные. А среди разных это самые лучшие моряки. Капитан, например, он любит чистоту и порядок, без них на море никак нельзя. А медяшку он сам чистит, так это вместо физкультуры: и приятно, и полезно. Повар, дядя Миша, тоже отличный моряк, только специальность у него обыкновенная. Но работать поваром или кочегаром на берегу — это одно дело; а на море, когда шторм, на кухне с плиты от качки всё соскочить может, и самому около горячей плиты устоять надо,— это, думаешь, просто? Ты приглядись, как дядя Миша заботится о команде, как кормит. А насчет боцмана и говорить нечего: он образцовый хозяин. Такого порядка на палубе, как у него, и не сыщешь. Коровы? Так это просто здорово. Нельзя же уйти надолго в море и есть солонину да консервы. Мяска свежего надо. Вот и заколют коров на мясо. Видишь, всё правильно.
      Разговаривая, профессор укладывал вещи, но один пиджак никак не влезал в туго набитый мешок. Александр Николаевич и так и этак складывал, а тот не помещался.
      — Ну, и не надо, — сказал тогда сам себе ученый и протянул пиджак Яшке: — На, дарю.
      — Зачем? — удивился мальчик.
      — Дарю в знак нашей дружбы. Пиджак хороший, морской, только без форменных пуговиц. Я его всё собирался своему Сережке подарить. Ну, а Сережка далеко. Бери. Мать перешьет его. Будешь носить и вспоминать меня. Погоди, не осталось ли чего нужного в карманах?— Александр Николаевич стал поочередно проверять в пиджаке все карманы и вытащил из одного какие-то бумаги. Перелистал их. — Это тоже дарю — лотерейные билеты Осоавиахима. Вдруг что-нибудь выиграешь по ним, например охотничье ружье.
      — Не надо, — Яшка застеснялся. Столько подарков! Да еше билеты! Зачем?
      — Как это зачем? А вдруг автомобиль выиграешь и будешь на нем в школу ездить. Подкатишь к школе на своем автомобиле. ..
      — Школа-то через две избы, — ухмыльнулся Яшка.
      — Всё равно. Ребята просить будут: «Яков Иванович, прокатите!» — профессор накинул на мальчика пиджак с торчащими из кармана билетами. — Так что ступай, а когда будем съезжать, ты уж, пожалуйста, проводи меня до острова. Проводишь?
      — Провожу.
      — Вот и хорошо.
      Яшка первым делом с опаской огляделся. В коридоре никого не было. Значит, Жук не подкарауливал.
      В каюте, разложив пиджак на койке и разглядывая его со всех сторон, Кубас дивился: «Ну, подарок! Новый, из черного сукна. А если к пиджаку пришить золотые пуговицы, тогда наверняка сам капитан ахнет. Молодец всё-таки профессор, настоящий ученый, хоть и без микроскопа. Палтуса того надо было подарить профессору и сразу сознаться. Конечно, он узнает. Или пойти к самому повару, ну и. . . сказать: простите, мол, больше не буду. А что, и пойти!» — решил Яшка. Неохотно переставляя ноги и продолжая размышлять — идти, не идти, он побрел на камбуз.
      Повар стоял спиной к двери, что-то насыпая в начищенную медную кастрюлю.
      Момент был самый опасный, ведь дядя Миша свободно мог не только отругать Яшку, но даже наказать.
      — Дайте напиться, — пробормотал Яшка, готовый и любой миг кинуться прочь.
      Дядя Миша обернулся. Лицо у него блестело и раскраснелось, совсем как медная кастрюля на плите.
      — Напиться? Это пожалуйста.
      Он зачерпнул из ведра кружку воды и подал ее Яшке. Пришлось пить, хоть и не хотелось, а вода была холодная, даже зубы от нее ныли.
      — Еще, — попросил Яшка, лишь бы повар не ругался. Он готов был выпить целое ведро воды.
      Но дядя Миша смотрел на него не сердито. И тогда Яшка решил заговорить о самом главном.
      — А чего он за ухо?
      — За которое? — дядя Миша сочувственно покачал головой.
      — За оба.
      — Ну?! — повар улыбнулся и погладил Яшку по голове. — Только ты этого больше не делай.
      Яшка тоже улыбнулся. «Всё обошлось так просто. Действительно, повар из хороших моряков».
      — А ну, сделайте еше так с яичницей, — попросил Яшка.
      — Не могу, — ответил дядя Миша. — Все уже изжарились. Я тебе лучше другую штуку покажу. Вот попробуй-ка вычистить картошку так, чтобы шелуха с нее ни разу не порвалась, а осталась бы целой лентой.
      — Как это?
      — Могу показать, пожалуйста.
      Повар высунулся из камбуза и взял у своего помощника несколько клубней картофеля, потом ловко стал вертеть один клубень на острие ножа. От картошки потянулась длинная лента шелухи. Здорово получалось. На клубне не осталось ни одного пятнышка, а шелуха ни разу не порвалась, хотя была тоненькая-претоненькая.
      — Попробуй-ка, — сказал дядя Миша, подавая Яшке другой клубень и нож.
      Но у Яшки ничего не вышло. Нож всё время соскакивал с картошки, а шелуха счищалась отдельными мелкими кусочками, как мальчик ни старался.
      — Ну и что, — сказал тогда Яшка, — я поваром не буду, я капитаном буду.
      И он пошел на палубу, довольный тем, что всё закончилось так просто.
     
     
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
     
      Остров Перовый. — Проводы. — Рассказ профессора Дроздова: «Какую пользу могут принести кайры». — «Птичий базар».
     
      «Большевик» стоял на якоре возле острова по названию Перовый. Дальняя, западная часть острова, возвышаясь над водой крутым утесом, была удивительно белая.
      — Что это там, снег? — спросил Яшка у профессора и, не дожидаясь ответа, заключил: — Поганые места!
      Дроздов, наблюдая, как погружали на катер экспедиционное имущество, обернулся:
      — Почему поганые?
      — А снег, — Яшка показал на остров, — лето и снег.
      Тогда профессор как будто рассердился:
      — Осторожно!
      Но оказалось, что крикнул он это на катер одному своему помощнику.
      — Какой же там снег! — Александр Николаевич снова обратился к Яшке: — Это, братец мой, птиц здесь столько, кайр. Они прилетают сюда на лето птенцов выводить.
      Яшка перегнулся через фальшборт, чтобы разглядеть: . правду или неправду говорил профессор. Разве на одном месте может собраться столько птиц? Верно, в яшкином селе Тихом воронья иной раз такая силища налетит, а то чаек соберется возле рыбаков — с тысячу. А здесь никаких рыбаков нет и весь остров от птиц белый.
      Но Яшка ничего не разглядел. Только показалось ему, будто белизна на утесе как-то колебалась, тряслась. Ну и что ж, море тоже сверкало и дрожало от солнца. Выдумает тоже, хоть и профессор.
      Яшка недоверчиво глянул на Дроздова, потом еще раз — на белый утес. Нет, всё-таки там мелькало что-то. И название у острова подходящее. Перовый — от птиц, значит. А также профессор — он ведь сюда в экспедицию ехал, да не один: пять человек с ним.
      — Иди-ка ты надень пиджак, — сказал Дроздов.
      — А то что?
      — Скоро пойдем на остров, прохладно будет.
      Голос ученого звучал сегодня как-то особенно по-прия-
      тельски. А мог ли человек с таким голосом выдумывать про остров и птиц?
      в каюте, примеряя пиджак (наверное, в сотый раз), Яшка подвернул рукава еще на толщину пальца и опять думал о профессоре. Вот остаться бы с ним на острове изучать птиц. Ого, сколько они вдвоем изучили бы! Всех птиц переловили бы на удочки. А потом ребята на селе узнали бы, что у него есть друг — настоящий профессор.
      Яшку очень занимала эта мысль. Но вдруг ему так отчетливо представилось лицо матери. Плачет она, поди, убивается. А уж про бабку и думать страшно.
      Яшка ощупал карманы. Билеты были на месте. Целых двадцать пять штук. Решил он вернуть их профессору. Пускай ему автомобиль достанется. Будет на этом автомобиле по разным островам разъезжать и всяких птиц ловить.
      Правый карман у пиджака оттопыривался. Туда Яшка положил несколько костяных пластинок с зубами, которые он вытащил из палтусовой головы. Эти пластинки он сохранял, чтобы показать Кольке, какой был палтус. Их непременно сберечь надо. Колька так про палтуса не поверит.
      Он вышел на палубу. У трюма номер три были в сборе все обитатели «Большевика» — провожали Дроздова и сто пятерых спутников.
      Удивительное дело, ведь совсем чужие люди, а расставались словно родные. Обнимались, хлопали друг друга по спинам. А капитан обнял профессора, долго держал его в объятиях, и, наконец, они трижды поцеловались.
      За капитаном уже стояла очередь желающих прощаться с профессором.
      Яшка дернул за рукав старшего помощника:
      — Это он мне пиджак подарил, — и поднял локоть, чтобы Борис Владимирович лучше разглядел профессорский подарок.
      — Чистая шерсть.
      — Поди-ткось, — сважничал Яшка, — он мне хотел еще брюки подарить. Знаете, какие брюки, и пальто.
      Сейчас Яшка наврал бы еще с три короба. Но его ок.ликнули:
      — Яков, на катер! '
      Катер моторный — небольшого размера судно, снабженное мотором. Служит для сообщения корабля с берегом и для перевозки грузов.
      Это звал профессор.
      — Во, — сказал Яшка старпому, — опять зовет. Без меня ему, как без бати, никуда.
      Яшка зашагал на зов профессора.
      — Вы со мной садитесь.
      — С тобой, с тобой, — засмеялся Дроздов, — марш в катер!
      Под бортом звонко тарахтел мотор.
      Яшка перелез через фальшборт и стал нащупывать ногами перекладину штормтрапа, но из-за маленького роста еле достал до нее.
      — Поддержали бы, сорвется ведь, — сказал кто-то в катере.
      Яшка узнал по голосу второго штурмана Жука, который схватил его за ухо. Он и теперь нарочно позорит.
      Мальчик, назло штурману Жуку, вцепился в боковую веревку штормтрапа и, решительно откинув туловище, повис на одних руках. Так и спустился в катер, не касаясь ногами ни перекладины, ни веревки.
      Наверху кто-то с восторгом произнес:
      — Отлично, молодец!
      Яшка с гордо задранной головой хотел перешагнуть на корму, но катер качнуло набежавшей волной и Кубаса отбросило на дно катера.
      Следом за Яшкой в катер спустился профессор.
      — Разрешите отходить? — спросил он капитана, стоящего наверху на палубе.
      — Разрешаю, с самыми наилучшими пожеланиями.
      Теперь Яшке показалось, будто Александр Петрович
      недовольно глянул на него. А на палубе все разом закричали, замахали фуражками, желали экспедиции счастья и успехов.
      — Отдать носовой! — скомандовал Жук. — Малый вперед!
      Катер скулой' мягко стукнулся о борт парохода и двинулся вперед. Мотор стучал то звонко и раскатисто, то тяжело и захлебываясь. Это волны, набегая, закрывали выхлопную газовую трубу.
      Высокий черный борт парохода отодвинулся, и катер
      'Скула — изгиб на корпусе катера, где борт закругляется, переходя в носовую часть.
      вышел из теневой полосы. Солнышко выглянуло из-за трубы, и лучи его засверкали на медной отделке катера.
      «Большевик» был теперь виден от носа до кормы Могучий его корпус незыблемо покоился на воде, хотя волна катилась крупная и катер изрядно качало.
      Снизу волны кажутся больше и опасней. В обыкновенный ветреный день с высокой палубы парохода глядишь на них, и хоть бы что. А вот когда волны поднимаются выше катера, выше головы, тут начинаешь к ним относиться по-другому.
      Сквозь гребни волн просвечивало солнце. Зеленая
      вода пенилась от пузырьков и кипела, будто в нее набросали кусков ваты. И вдруг она становилась чистой, зеленой, прямо-таки стеклянной. А в ямах между волнами вода была темная, густая.
      Красиво, когда над этим голубое, тоже чуть зеленое небо, и по нему всюду разбросаны чистые белые облака.
      Профессор сидел, обняв Яшку за плечи, и мечтательно глядел на «Большевик».
      — Великолепный пароход, — тихо говорил он, — замечательный!
      У Яшки и без того ш,емило сердце. Что же это в самом деле, дом-то оставался позади всё дальше и дальше. Пароход хоть немножко напоминал село. Всё-таки людей на нем много, да и коровы и собаки есть.
      — А что вы там на острове делать будете? — нарочно спросил Яшка, чтобы не думать о пароходе.
      Дроздов отодвинул ящик, съезжавший от качки им на ноги, и сел удобней.
      — Птиц изучать будем, кайр.
      — А как их изучать, — чучелы делать?
      — Не только чучела, яйца собирать будем. А главное — узнать, какая может быть польза от птиц. Здесь на острове поселяется на лето больше миллиона кайр. Пред--ставь себе, если от каждой взять по одному яйцу или по два. Яйца кайр не меньше куриных и на вкус не хуже.
      — Ну, да. — Яшка подозрительно покосился на профессора. (Мыслимое ли это дело, чтобы собрать от каких-то глупых птиц целый миллион яиц? Собери-ка миллион вороньих яиц, полазай по деревьям!) — Вы что же в курятник их какой посадите?
      Яшка не отрывал глаз от острова, о котором ученый рассказывал этакие чудеса. Над утесами будто тучи мошкары вились. И шум оттуда доносился какой-то особенный, не похожий на шум прибоя.
      Профессор снова поправил ящик и с увлечением рассказывал:
      — Допустим, что соберем мы миллион яиц. А курица снесет в год около двухсот пятидесяти. Сколько же надо развести кур, чтобы собрать миллион яиц? Пять тысяч кур, не меньше. А кормить их, а строить помещения? Мои же курятники даровые! Это ты правильно назвал: курятники! Вообще-то их называют «птичьими базарами».
      Знаешь, сколько в Арктике островов с «птичьими базарами»?
      Профессор рассказывал это так интересно, что у Яшки пропали всякие сомнения.
      — Ты представь, — всё больше воодушевляясь, говорил он, — что это значит для нашего государства. Громадные промыслы! Это большие птицефермы. Здесь на островах можно построить заводы по переработке яиц в порошок и меланж. Тысячи тонн меланжа!
      — Ага, — согласился Яшка, — а то еще можно яичницы жарить, и жареные продавать, даже с луком.
      — Всё можно! — воскликнул в увлечении профессор. Вдруг он привлек к себе Яшку и, словно по большому секрету, сказал ему на ухо: — Это моя мечта. Не могу сидеть на месте. Я мечтаю освоить не только эти «птичьи базары». Надо изучить нравы диких птиц, создать подходящие условия на всех наших островах, чтобы к нам слетались птицы всей Арктики и Антарктики. Какие это будут курятники!
      — Ну, так, — подтвердил Яшка, — надо только, чтобы мальчишки не воровали, а то птиц попугают.
      Профессор растрепал яшкины волосы и громко рассмеялся:
      — Чудак! Какие же здесь мальчишки иа необитаемых островах? В этом вся и загвоздка: как будут вести себя кайры, когда рядом с ними поселятся люди. Пока на «птичьих базарах» у кайр есть только один враг — чайка-бургомистр. Это настоящий разбойник; он ворует у них яйца и птенцов
      Голос профессора был уже где-то далеко; его заглушал шум, который доносился с острова. Даже рокот мотора стал едва слышен. Впереди слева из-за крутого утеса выдвинулся другой утес, а на нем будто построили три огромных ступени и набросили на них белые покрывала. Столько было птиц.
      — Вот это да, — пробормотал Яшка, уставясь на птичью гору.
      А что творилось в воздухе! Птиц носилось видимо-невидимо. Нет, профессор сказал неправду. Здесь был не миллион птиц, а сотни миллионов. Мошкары на болоте и то меньше. Кайры суматошно летали во все стороны, взмывали кверху, словно камни, падали вниз на воду, поспешно плыли куда-то, ныряли, опять поднимались —
      и всё с криком, с гамом. Шум стоял — не описать. Волны разбивались о скалы и взлетали вверх белыми всплесками, но рокота прибоя не было слышно.
      Яшка не знал, куда поворачивать голову, на что смотреть.
      — Вон, — крикнул ему профессор, — вон бургомистр, видишь, высоко в воздухе — большой, черный!
      Мальчик схватил ружье, но Дроздов удержал его:
      — На птичьих базарах стрелять ни-ни!
      Яшка даже не успел спросить: почему?
     
     
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
     
      Экспедиция высаживается. — Забытое ружье. — Яшка изучает кайр. — Бургомистр. — Выстрел. — Почему нельзя стрелять на «птичьих базарах». — Последствия одного выстрела.
     
      Катер несколько раз черкнул килем ' по мягкому песку и уселся на грунт всем корпусом, не дойдя до берега каких-нибудь пять-шесть метров. Бухта была маленькая, защищенная С трех сторон высокими выступами скал. Крикливых неугомонных кайр летало здесь мало. «Базарный» гул доносился откуда-то сверху.
      Люди сразу выпрыгнули из катера в воду и, ухватившись за борта, протащили его еще немного. Потом, шагая по колено в воде, стали переносить имущество экспедиции.
      Яшка тоже хотел выпрыгнуть, но профессор крикнул ему:
      — Сиди! Будешь подавать вещи из катера. Куда ты в таких башмаках!
      «Эка важность, — подумал Яшка, — что у всех высокие сапоги, а я в своих воды зачерпнуть могу. Ну и что ж, потом высохнут».
      Но профессор, когда брал ящик, объяснил:
      — Простудишься если да заболеешь, куда мы тогда тебя положим, в птичью больницу, что ли?
      Это в яшкины расчеты никак не входило. Пускай бо-
      Киль — продольный брус, идущий по днищу вдоль корпуса катера.
      леет кто-нибудь другой, а он будет помогать знаменитому профессору строить на острове курятники для диких птиц и считать, сколько они яиц снесут. В этих вот ящиках, наверное, микроскопы увеличительные.
      Работали все дружно, особенно старался штурман Жук. Другие таскали вещи вдвоем, а он свободно вскидывал на плечи самые большие ящики и нес их далеко на берег, широко и легко перешагивая с камня на камень. Видно было, что штурман очень сильный. Но мальчик, украдкой наблюдая за ним, решил по-своему: это Жук нарочно старался, хвастал.
      Яшка никак не мог забыть своей обиды.
      Последний большой ящик пытались поднять трое, да так и не справились; но тут подошел Жук, взял его и понес на берег. В одном месте, переступая через высокий камень, второй штурман поскользнулся и едва не упал в воду вместе с ношей, однако удержался на коленке и ящика не уронил.
      — Во, — невольно вырвалось у Яшки.
      Затем все опять взялись за борта разгруженного катера и потащили его меж камней к берегу.
      На песке белели клочья пены от волн, потому что волны, набегая на берег и откатываясь обратно, процеживались сквозь песок, оставляя на нем пену и всякий морской мусор.
      Яшка взобрался на борт и прыгнул с него насколько мог дальше. Чуть-чуть не упал носом в песок, потом Яшку качнуло назад, накренило в сторону.. .
      Странно, земля качалась у него под ногами, совсем как корабельная палуба. Неужели весь остров качался?
      Профессор взглянул на мальчика и догадался, почему у того такое растерянное лицо.
      — А з1'ясшь, отчего это? — спросил он.
      — Известно, от волн, — сказал Яшка, — зыбкий, значит, остров.
      Позади громко засмеялись.
      — А чего, — рассердился Яшка, — не знаете, а смеетесь. Вон как на болоте земля трясется.
      Дроздов потянул его за полу тужурки, чтобы он сел на камень, и объяснил:
      — Вот это почему: пароход в море качало долго, мы и привыкли к тому, что палуба у нас под ногами качает-
      ся. и на земле первое время такое ощущение. Это пройдет скоро.
      Люди отдыхали. Кто сидел на земле, а кто разлегся. От папирос тянулись струйки дыма. Яшка искоса следил за Дроздовым. Как здорово знал всё профессор: и про птиц, и про морскую качку. Пожалуй, неправильно, что назначили его профессором по птицам. Ему бы надо быть самым первым морским профессором. Если бы Яшка учился на ученого профессора, — обязательно пошел бы по морской части. А птиц могут и другие изучать. Да и чего их изучать? Пускай несут яйца, собирай только.
      — Что ж, товарищи, двинулись дальше. — Дроздов поднялся. — Нам нужно взобраться вон на ту скалу. Туда меж камней тропинка ведет. Берите вещи. А ты, Яша, понесешь этот вон ящичек, только осторожно, тут самое ценное мое имущество.
      Яшка раскрыл рот и едва выговорил:
      — Микроскоп? ..
      Мальчик бережно поднял драгоценный груз.
      Шли гуськом.
      Поднимались по тропинке вверх, Яшка даже кайрами интересовался меньше. Ну-ка, на плечах у него покачивался настоящий микроскоп, в который можно увеличивать всё, что хочешь.
      На уступах скал стали чаще встречаться кайры. Они сидели с высоко задранными головами и походили на маленьких солдат в белых куртках и черных фуражках. Сидели как в строю: плечом к плечу, отделениями, взводами, ротами. Всё больше и больше попадалось их.
      Воздух оглашался несмолкаемым и раскатистым криком. На первой террасе еще можно было различать голоса отдельных кайр: «Ар-р! .. Ар-рр-ра! ..» — но дальше всё слилось в одно протяжное: «Рр-рр-а!» Иногда кайры пролетали над головами людей так низко, что казалось, они своими крыльями посбивают шапки.
      Профессор кричал, иначе не слышно было:
      — Складывайте сюда, на эту скалу! Тут от ветра хорошая защита и от птиц скрытно; не будем тревожить их!
      Каждый укладывал свою ношу на том месте, где показал профессор, а сам он пересчитывал имущество, проверяя, всё ли взяли.
      Вдруг лицо его сделалось озабоченным. Он еще раз оглядел вещи и крикнул:
      — А ружье? Кто нес ружье? Где оно?
      Но никто не знал, где профессорское ружье.
      — Я видел его в катере, — сказал Жук. — Не иначе, забыли его там.
      — Ай-я-яй! — покачал головой Дроздов. — Значит, это Яков Иванович проморгал. В таком случае мигом спускайся вниз и принеси ружье.
      Чего бы Яшка не сделал для своего друга — профессора!
      Ни одна кайра не перегнала бы мальчишку, когда он помчался вниз за ружьем. Зато на обратном пути Яшка не спешил. Ведь он нес настоящее двуствольное ружье. Черные стволы блестели!
      Пробираясь с одного выступа скалы на другой, он всё еще наталкивался на сидящих кайр. И странное дело, птицы его не боялись. Кайры не только спокойно, а даже с любопытством разглядывали рыжего, веснущатого мальчишку, который нес какой-то длинный предмет.
      Яшка остановился возле одной кайры шагах в трех, но она хоть бы что, только смотрела на него и моргала. Тогда он взял ружье за ствол и стал осторожно придвигать его прикладом к кайре. Надо же было дознаться: испугается она или нет?
      Птица чуть нахохлилась и уставилась на приклад. А когда незнакомый для нее предмет придвинулся совсем ей под клюв, она оглядела его со всех сторон и, равнодушно прохрипев «ар-рр», клюнула. Приклад, видно, оказался невкусным, и кайра снова принялась разглядывать мальчика.
      Яшка, осторожно передвигая ноги, совсем забыл про ружье. Еще шаг, и удивительная птица была бы у него в руках. Но тут ружье толкнуло кайру в грудь.
      Птица сердито закричала и, поднявшись, смешно и быстро заковыляла к обрыву скалы. Яшка кинулся за нею, да не тут-то было. Кайра раньше добежала до обрыва и бросилась вниз, словно желая разбиться. Яшка хорошо видел, как птица, раскинув крылья и ни разу не взмахнув ими, упала до самой воды, а там ударилась о воду, скользнула по ней и взлетела в воздух. Дальше за кайрой было невозможно следить. Она затерялась в туче других птиц.
      Мальчик вернулся к тому месту, где сидела кайра. Неужели там находилось ее гнездо? И верно, он увидел
      ямку в камнях, а в ямке лежало одно яйцо. Яшка потрогал его. Еще теплое, как под курицей-наседкой. Значит, кайра тоже хотела вывести цыпленка. Вот глупая птица! Как же это можно высидеть цыплят на голом месте? Мать вон как устраивала для наседки корзину: и солому туда подстилала, и тряпки
      Вторая кайра сидела неподалеку и привлекала внимание Яшки. Он положил во внутренний карман найденное яйцо и осторожно приблизился к другой птице. Но любознательность Яшки пришлась ей не по вкусу сразу. Пробежав к обрыву, эта кайра тоже кинулась вниз. Яйцо под нею оказалось такое же теплое.
      Яшка забрал и его.
      Он вскарабкался на площадку повыше и справа от себя услышал голоса людей, но Яшке было не до них.
      — Пора бы ему вернуться, — говорил профессор.
      — Отодрать его надо как следует, — сердито заявил Жук.
      — Вот это вы напрасно, Дмитрий Иванович, — возразил Дроздов. — Лучше поищем его.
      И он стал кричать:
      — Яша!.. Яша! .. Мы здесь! ..
      Несколько голосов присоединились к нему.
      — Яша!..
      — Э-й! ..
      — Яков Иванович! ..
      Яшка видел, как люди разошлись в разные стороны, но с верхней площадки, смешно вытянув шеи, на него таращили глаза кайры. Поди, сотня их здесь. И Яшка вскарабкался туда, наверх, по выступам на камнях. На небольшой площадке, обращенной к морю, сидела не сотня, а несколько сотен птиц, и над ними, с другой площадки, высовывались головы любопытных кайр.
      Яшка стал осторожно подходить к самой ближней, чтобы поймать птицу. Вдруг все птицы задрали головы и тревожно закричали. Мальчик остановился — что такое? Но он только поднял голову и понял всё сразу. Прямо над ним парила большая черпая птица. Бургомистр!
      Птицы на карнизах закричали так, будто всех их сейчас собирались зажарить живьем. А те, что сидели на яйцах, растопырив крылья, приподнялись, чтобы защищать своих будущих птенцов.
      Яшка, не раздумывая, вскинул ружье и прицелился.
      Бургомистр был не очень-то близко. Вот его левое крыло оказалось на мушке, потом чайка упала вниз, но мушка снова подобралась под брюхо. Ага, голова. . .
      Яшка нажал на курок. .. Выстрела он не услышал; отдало только в плечо прикладом. И сразу же что-то громадное с грохотом обрушилось на него.
      Он упал и больно ударился о камень головой. Потерял сознание. А когда открыл глаза, то увидел, как птицы с неистовым криком отовсюду бросались в море. Их было так много, что небо едва просвечивало между птичьими крыльями, шум походил на штормовой грохот.
      Несколько птиц, падая, ударили Яшку крыльями по груди и лицу.
      Он не запомнил, как долго это продолжалось, но когда поднялся, то увидел возле себя профессора Дроздова и штурмана Жука. Их платье было измазано и разодрано так, будто провели они ночь в курятнике и над ними ночевали куры со всего света.
      Кайры уже успокоились и занялись своим обычным делом. Одни летали в воздухе и выкрикивали: «Ар-рр», а другие сидели на яйцах, вертели головами и тоже кричали: «Ар-рр».
      Жук поднял ружье и осмотрел его. Александр Николаевич ощупывал свой бок и правое плечо.
      — Ты цел? — спросил профессор у Яшки.
      Но Яшка еще не пришел в себя как следует. Да и что мог он сказать? Профессор попросил штурмана передать другим его спутникам, что всё обошлось благополучно, а сам сел возле Яшки и долго молчал. Яшка готов был спрыгнуть в море вместе с кайрами, только чтобы профессор перестал молчать.
      — Тебя кто учил стрелять? — спросил Дроздов.
      — Батя.
      — Да, — громко вздохнул профессор, — по выстрелу чидно, что учил тебя стрелять Иван Кондратьевич Кубас. Отличный выстрел. Видел я, как упал тот бургомистр; прямо в голову ты его. Но как я тобой недоволен! — Александр Николаевич смотрел куда-то вдаль через яшки-но плечо. — Очень недоволен. Я ведь тебя предупреждал: на «птичьих базарах» стрелять нельзя. Ты вспугнул всех кайр, а им, чтобы взлететь, надо броситься в воду, и только рикошетом от воды они могут подняться в воздух. Ты
      видел, сколько их бросилось? Они могли увлечь за собой нас.
      Яшке было стыдно. Кроме того, у него очень болела поясница и хотелось почесать ушибленное место.
      — Простите, — сказал он профессору, —я больше никогда не буду.
      — Хорошо, посмотрим, — ответил на это Александр Николаевич и поднялся. — Идем, пора.
      Молча они дошли до лагеря. И здесь Яшка увидел, что он натворил. Люди все грязные, исцарапанные, а имущества экспедиции прямо не узнать было, до того всё испачкалось во время птичьего переполоха.
     
     
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
     
      Кайры. — Яшка фотографируется с кайрами. — Как отличить насиженное яйцо от свежего. — Возвращение на пароход.
     
      Расставаясь здесь на острове, люди обнимались не так крепко и энергично, как на палубе «Большевика». Все устали. А когда пароходские собрались обратно к катеру, их пошли провожать Дроздов и еще два человека. Профессор для чего-то взял ведро и повел всех не по тропинке, а по выступам карнизов на виду у любопытных кайр.
      — Удивительные это птицы, — говорил он, останавливаясь возле кайр, — они совсем не боятся нас. Особенно там, где сидят густо. Вот, обратите внимание.
      Перед ним в ряд сидели три кайры. Вытянув шеи, они смотрели куда-то в сторону и совсем не обращали внимания на людей.
      — Послушайте, любезные, это даже неприлично, мы всё-таки ваши гости. — Он взял одну кайру за голову и повернул ее к Яшке. — Поздоровались хотя бы.
      Кайра завертела головой, стараясь высвободиться из рук человека, и хрипло закричала: «Ар-р! ..»
      — Очень приятно. Ар-ра! .. — засмеялся Дроздов и повернул головы двух других птиц. — Здрасте!
      Все стояли и с интересом смотрели, как ученый возился с кайрами.
      — Яша. подойди-ка сюда, встань рядом с ними.
      — А зачем? — угрюмо буркнул Яшка. — Ему было еще не по себе.
      — Подойди, узнаешь!
      Яшка подошел.
      —Встань между ними, вот так. Я тебя сейчас сниму на память вместе с кайрами.
      — Ну да? — Яшке не верилось. Как же это профессор будет его снимать, как он сделает карточки?
      Но Дроздов сказал правду. Он отошел шага на три и расстегнул на боку кожаную сумочку. Яшка думал раньше, что сумочка для денег, а в ней оказался маленький фотографический аппарат.
      — Присядь, только осторожно, птиц не испугай, — приказал Александр Николаевич, глядя в стеклышко на аппарате. — Так, хорошо, а теперь обнимись с кайрами.
      — Не буду! — вдруг решительно запротестовал Яшка.
      — Почему?
      — Что я, девчонка — обниматься?
      — Правильно, отставить обниматься! Спокойно, снимаю!
      Аппарат щелкнул.
      — Минз'тку! — сразу же крикнул профессор. — Еш,е раз, — и он опять нацелился аппаратом.
      — Александр Николаевич, надо торопиться, — напомнил штурман Жук, — вода-то убывает. Наш катер обсохнет совсем; до воды мы его не-дотащим.
      — Да, да, Дмитрий Иванович, может получиться неприятность. Вы идите все, а мы с Яшей быстро вас натопим.
      — Ведро ваше давайте.
      — Нет, оно мне понадобится.
      К большой яшкиной радости. Жук ушел вместе со всеми, и тогда профессор снял Яшку еще несколько раз: четыре раза с птицами, а один раз отдельно, так, что море виднелось позади.
      — Карточки я тебе обязательно пришлю, — пообещал Александр Николаевич, — как вернусь на «Большую землю», отпечатаю и пришлю. Адрес твой я знаю.
      — Ага, — мотнул головой Яшка, — вы прямо мне шлите. На конверте так и пишите: Якову Ивановичу Кубасу в село Тихое, только марку не забудьте наклеить.
      — Обязательно, а теперь давай собирать яйца. Отвезешь их в подарок повару дяде Мише.
      — А вдруг болтунов наберем?
      — Ну, это мы узнаем.
      — Для этого ж их сварить надо и почистить, — усмехнулся Яшка.
      — Не обязательно. Давай-ка соберем раньше.
      Александр Николаевич осторожно столкнул с гнезда
      ближнюю кайру и взял яйцо.
      Яшка вспомнил, что у него в кармане спрятаны два подобранных яйца, и сунул в карман руку, но там оказалась сырая яичница. Яйца разбились, когда кайры чуть не сбросили Яшку в море.
      Он ничего не сказал об этом профессору, но птиц сталкивал теперь с гнезд осторожно и даже боялся громко кричать.
      Очень быстро они набрали полное ведро яиц. Потом вышли на знакомую тропинку и увидели внизу бухту, где стоял катер.
      Отсюда сверху было видно, как вода отступила от берега и на осушенном песке торчали камии, обросшие зелеными водорослями. Штурман Жук правильно говорил. Нос катера тоже обсох
      — Надо помочь, идем побыстрей, — сказал профессор.
      Но катер уже покачивался на воде, когда они спустились. Некоторые люди из команды «Большевика» забрались в катер, а другие, сидя на корточках у воды, умывались.
      Дроздов прежде всего подошел с ведром к большому плоскому камню у воды и позвал Яшку.
      —Гляди, — сказал профессор и стал погружать в воду яйца кайр, — те, которые тонут в соленой морской воде, — свежие, а насиженные всплывают. Вот и вся премудрость. Теперь проверь каждое, а потом возьми в катере ведро и освободи наше.
      Яшка так и делал, но тут его стало мучить сомнение: неужели это правда? Может быть, придумал профессор?
      Он глянул на Дроздова, чтобы убедиться, не следил ли тот за ним. Пет, Александр Николаевич разговаривал со штурманом. Тогда Яшка взял яйцо, тонувшее быстрей всех, и стукнул его о камень. Разломал. Совсем свежее яйцо. Хорошо, а которое всплывает? Он разбил сразу два
      подозрительных яйца. Здорово! Внутри они были совсем мутные, пронизанные красными жилками. Насиженные!
      Все яшкины сомнения улетучились разом. Значит, его друг — профессор из профессоров. Другого такого на всем свете не сыскать. Даже яйца он умеет угадывать сквозь скорлупу!
      Яшка долго не подходил к катеру — так хотелось задержаться на берегу возле своего лучшего друга. Веки у Яшки щекотало, а в горле застряло что-то неудобное и горькое. Думал: «Только бы не расплакаться, а то Жук расскажет всем»
      — Что ж, давай прощаться, — сказал Александр Николаевич, обняв Яшку и поднимая его голову за подбородок. — Ну, ну, что же ты это, братец, — лохматил он яшкины волосы, — держись, — и, прижав мальчика к груди, профессор крепко-крепко поцеловал его. — Прощай, фотографии я тебе пришлю.
      Яшка ничего не мог сказать. Комок в горле давил и мешал ему говорить. Вдруг он рванулся от профессора и, прямо по воде, побежал к корме катера, вспрыгнул внутрь и с головой забился под свернутые паруса.
      Не слышал Яшка, как, прощаясь, кричали люди, как застучал мотор и волны стали биться о борта. Мальчик помнил только, как профессор ткнулся холодным носом в его лоб. А какой профессор! Ведь если бы Яшка остался с ним, то всегда, всегда слушался бы его
      Уже на полпути между берегом и «Большевиком» Жук осторожно заглянул под паруса и увидел спящего Яшку.
     
     
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
     
      Собачье сражение. — Яшка унимает собак. — Поединок. — Побежденная собака. — «Скорая помощь». — Доктор сердится. — Операция. — Собака спасена. — Расчет с поваром.
     
      Как только катер подняли на борт, пароход снялся с якоря и взял курс на пролив. Часы показывали за полночь.
      Расставшись с профессором, Яшка не находил себе места. Бродил по палубе и всё вспоминал
      Говорят и пишут, будто собака — друг человека. Что верно, то верно. И яшкино горе развеяли собаки.
      Драка — любимое занятие северных ездовых лаек. На «Большевике» они дрались круглые сутки, если не спали, конечно. Люди давно уже привыкли к собачьим распрям и перестали обращать на них внимание.
      Яшка шел на корму и услышал истошный собачий визг. Казалось, что резали сразу всех собак и делали это не торопясь. Яшка поспешил к месту происшествия.
      Собаки дрались на корме у четвертого трюма. Сначала ничего нельзя было разобрать. Яшка увидел какой-то разношерстный клубок из собачьих тел. Никакие его угрозы не помога.ми, да их и не было слышно, — так визжали лайки. Тогда он заметил на палубе кусок доски. Подходящий! Поднял его и принялся разгонять собак.
      К слабым ударам они относились без должного уважения и только огрызались. Ах, так?! Яшка поплевал на руки и взялся за драчунов всерьез.
      От увесистых ударов разбежалось несколько собак, должно быть, менее драчливых, но самый клубок стал кружиться и визжать еще яростней, потому что те, отогнанные, только мешали настоящей драке.
      Палуба вокруг поля боя была вся в крови. Экое безобразие! Яшка рассердился и начал орудовать доской так, что лучше бы забияки и не начинали сражения.
      Он старался не покалечить собак, и на долю каждой приходилось всего-навсего два-три удара. Но наказанная немедленно .Забывала о драке и даже без визга, только слабо скуля, отползала на брюхе далеко в сторону, потом поднималась и улепетывала во весь дух.
      Так удалось Яшке разогнать всех собак, кроме двух. Эти уже получили по двойной порции и, видимо, без всякой пользы. Они сцепились до того свирепо, что только по двум хвостам можно было определить, сколько в клубке собак. Большая черная с коричневыми подпалинами дралась с маленькой белой, рыжехвостой. Яшка разглядел: маленькая крепко вцепилась в горло большой, а большая уперлась в нее лапами и судорожно старалась освободиться от своего 1.ростного врага. Напрасно. Белая собачонка держала черную за горло мертвой хваткой. Яшка два раза ударил ее доской, — и опять без толку. Что же было делать?
      Черная собака уже не могла визжать. Она глухо хрипела, и кровь текла у нее из разинутой пасти. Близился страшный исход собачьего поединка.
      К счастью, мальчик заметил на трюме какой-то чехол. Яшка накинул его на животных, а сам навалился сверху. И это помогло.
      Маленькая собака завизжала и, выскочив из-под брезента, без оглядки кинулась бежать.
      Яшка встал и отбросил брезент в сторону. Спасенный им пес, поджав хвост, лежал на боку с открытыми глазами и дышал тяжело, хрипло.
      — Вставай! — крикнул Яшка.
      Собака вздрогнула и с трудом поднялась на передние лапы. Из горла у нее струйкой текла кровь.
      Яшке стало жалко ее. Он протянул руку, чтобы погладить, но собака вдруг ощетинилась и угрожающе зарычала.
      — Что?! — рассердился Яшка. Он схватил доску и пригрозил псу.
      Лайка распласталась перед ним и жалобно заскулила.
      — То-то, — посоветовал Яшка.
      Он присел над собакой и стал гладить ее. Теперь она смотрела на него так преданно, с такой благодарностью, будто понимала, что этот решительный, хотя и небольшой, человек спас ее от неминуемой смерти. И всякий раз, когда яшкина рука приближалась к ее морде, лайка норовила лизнуть руку мальчика.
      — Ишь, как она тебя, — приговаривал Яшка,— пу, погоди, рыжий хвост, я тебе покажу. Вставай-ка, идем!
      Он обнял собаку, помогая ей подняться, но она опять повалилась на бок и застонала, совсем как человек.
      — Не можешь? Доктора, стало быть, позвать. Вот напасть-то! Нельзя же оставить тебя одну, вдруг собаки накинутся!
      Яшка нерешительно огляделся: «А что, если накрыть
      собаку тем же брезентовым чехлом? Правильно! Пока другие собаки доберутся до нее »
      Он набросил на раненого пса брезент и побежал за доктором.
      Постучал в каюту. Никакого ответа. Постучал громче. Тишина. Яшка вошел.
      Доктор, слегка отдуваясь, безмятежно спал.
      — А? Что такое? — вскочил он, когда Яшка подергал за одеяло.— В чем дело?
      — Поранили там, — объяснил Яшка, — горло и еще чего-нибудь.
      — Где?
      — На палубе. Скорей надо бы.
      Доктор, как был в нижнем белье, так и выскочил следом за Яшкой; схватил только сумку с красным крестом. Увидев же на месте происшествия кровь и что-то накрытое брезентом, он на миг остановился. «Кажется, медицина опоздала», — можно было прочесть на его лице.
      Но, преодолев минутную нерешительность, доктор отбросил в сторону брезент, и то, что представилось ему, рассердило его крайне.
      — Тьфу ты! — плюнул он с досадой. — Кто тебя послал? Зачем разбудили из-за таких пустяков?
      — Никто, сам, — ответил Яшка. — Она ж тяжело раненная.
      Мальчик сказал это с горечью и взглянул с таким упреком, что доктор смутился.
      —Понятное дело, — пробормотал он, — но почему не предупредил, что это собака, а не человек? Чего я только не передумал! Видишь, в одном белье выскочил?
      — А чего вам будет?
      — Как чего? Простудиться можно.
      — Какой же вы тогда морской доктор, если простуживаетесь?
      — Чудак ты.
      Он присел над собакой и стал ее ощупывать. Пес было зарычал, но Яшка пригрозил ему кулаком, тоже присел и осторожно держал собачью морду, пока доктор осматривал раны.
      — Перелом задней ноги и глубокое ранение с повреждением дыхательных путей,— сказал врач поднимаясь. — Надо пристрелить.
      — Почему пристрелить? — испугался Яшка. — А лекарства?
      — Лекарства тут ни при чем. Собака, если даже она и выздоровеет, всё равно работать не сможет. Это уже не ездовая собака.
      — А сторожить?
      — Что же ей в Арктике сторожить? Тебя разве, чтобы белые медведи не украли.
      Яшке не понравился такой несерьезный разговор. Он решил защищать собаку от расстрела, как защищал только что от собак. Он докажет доктору, что это неправильно.
      Что-то теплое прикоснулось к яшкиной руке. Раз и еще раз. .. Собака лизала его руку. От этого Яшка чуть не заревел и даже злость на доктора прошла.
      — Ну, и не надо,— буркнул он обиженно, — сам лечить буду.
      Доктор не ушел. Он расстегнул сумку и ворчал:
      — Откуда ты взялся такой? Будит человека среди сна ради какой-то собаки. Наконец, я не собачий доктор. Придумал тоже. Погоди, где мы ее положим?
      — Известно, в лазарете, — предложил Яшка.
      . — А ты в своем уме?
      — Ну, в каюту ко мне.
      — До утра, пожалуй, можно, — согласился доктор,— а потом подыщем другое место. Но смотри, чтобы капитан не узнал про каюту.
      — Не узнает.
      — Давай брезент.. .
      Спустя час в каюте доктор с Яшкой заканчивали операцию. Искалеченную собачью ногу поместили в гипс, а на горло наложили повязку. Доктор даже похвалил Яшку, как ассистента:
      — Теперь, если мне придется еше делать операции над собаками или кошками, я обязательно буду вызывать тебя.
      — А где же кошки?
      — Ну тебя! — зевая, отмахнулся доктор. — Откуда ты взялся такой дотошный? — И он ушел, что-то бормоча.
      Усталый Яшка уснул.
      Проснулся он, разбуженный странными хрустящими звуками. Открыл глаза и увидел: собака лежала возле ведра с яйцами, привезенными с острова, а перед ее мордой валялась груда яичной скорлупы.
      Глядела собака на мальчика с благодарностью и вкусно облизывалась.
      Яшка подбежал и забрал ведро, потом, протянув собаке под нос кулак, погрозил. Яйца он собирался подарить дяде Мише за тот испорченный омлет. Но, глядя, как повеселели у раненой собаки глаза, Яшка передумал и пошел на кухню.
      Поздоровавшись с поваром, он спросил:
      — А в той яичнице сколько яиц было?
      Около трех, — ответил повар.
      — Как же это около трех, — усмехнулся Яшка. — Яйцо всё время запечатанное и никуда отлиться не может.
      — Так ведь я их с молоком смешиваю и наливаю на сковороды ложкой. На одну больше попадет, на другую меньше. На омлет около трех яиц выходит.
      — Ровно надо разливать, — заявил Яшка.
      Скоро он возвратился и выложил перед поваром на стол пять яиц.
      — Нате вот.
     
     
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
     
      Каюта капитана. — Бесчисленное количество диковинок. — Задушевный разговор. — Остров Кузькин. — Рассказ об архангельских мореходах. — Небольшое, ко выгодное сравнение для них.
     
      За завтраком боцман сказал Яшке:
      — Когда поешь, — явишься к капитану.
      — Зачем?
      — Кто его знает? Велел.
      Но Яшка знал, зачем звал его к себе капитан. Конечно, насчет спасенной собаки. Раскричится, наверное: «Выкину ее за борт, выкину за борт!» Нет уж, пускай выкидывает их обоих, а пострадавшую собаку он в обиду не даст.
      С этим твердым решением мальчик и постучал в каюту капитана.
      — Очень прошу, — раздалось за дверью.
      Эх, до чего не хотелось Яшке открывать дверь! Если бы не тревога за собаку, ни за что не пошел бы он в эту каюту.
      Яшка толкнул дверь. Но через порог он не смог переступить. С ним произошло то, что бывает с человеком, которого из совершенно темной комнаты выталкивают на яркий свет. Такой человек обязательно в первый момент зажмуритря и отступит назад. Яшка вел себя так же. Ошеломленный, он попятился к двери.
      Каюта капитана была полна невиданных чудес. Яшка никогда в жизни не был в музее, но слышал, что есть гакие дома, где собирают всякие красивые и редкие веш,и. А теперь он увидел сам
      И верно, капитанская каюта походила на музей. Здесь были собраны не иначе как со всего света самые интересные предметы.
      На стенке против двери разместились какие-то морские приборы. Одни в блестящих футлярах, другие в деревянных, а на- них сколько было цифр и стрелок! С такими приборами не пропадешь, наверняка угадаешь всё, что захочешь.
      На другой стене висело оружие. Копья, стрелы, огромные пистолеты с узорами на стволах, дубинки с шипами, чтобы крепче попадало, изогнутые сабли, ножи и еще множество предметов, о которых он, Яшка, не знал даже понаслышке.
      А в углу на шкафу стоял настоящий маленький корабль, весь одетый парусами. Когда-то давно Яшке попалась книга, в которой был нарисован такой парусник под названием «баркентина». На том корабле каждый парус имел свое имя. Ну-ка, сколько их! Но Яшка почти все выучил. Вот этот треугольный спереди называется бом-кливер. ' Смешное название! А этот, большой, на корме — бизань. Но есть и трудные названия: крюйс-стень-стаксель. Надо же придумать!
      На другом шкафу под стеклянным колпаком красовался пароход «Большевик», почти всамделишный, только маленький. Вон мачты с грузовыми стрелами. Вон знакомый катер. А тут иллюминаторы капитанской
      'Бом-кливер — треугольный парус на (первой) фок-мачте.
      2 Б и 3 а н ь —большой четырехугольный парус на (последней) бизань-мачте.
      Крюйс-стень-стаксель — треугольный парус на (последней) бизань-мачте.
      Грузовая стрела — приспособление для разгрузки и по-гоузки тяжестей
      каюты. Интересно, что там в ней в этот миг делалось? Может, также стоял маленький Яшка
      Он с замершим сердцем приблизился к модели парохода. Боялся шелохнуться. Вдруг только привиделась ему?
      — Нравится модель? — спросил Александр Петрович и впервые за всё время знакомства с Яшкой улыбнулся.. .
      Есгш бы Яшка мог читать в глазах чужие мысли, то сейчас он наверняка пожалел бы старого капитана.
      Каким бы там ни был Александр Петрович «морским волком», как бы ни привык он к долгим плаваниям, сколько бы ни командовал своими штурманами и матросами, — всё равно по настоящим мальчишкам он тосковал, по мальчишкам, которым всё надо знать, которые суют свой нос всюду, которые порой приносят большие и маленькие огорчения, а то и вовсе ввергают взрослых в уныние. Без них, без этих мальчишек, да и без девчонок, особенно тоскливо бывает в море, вдалеке от берега, от дома, от семьи. А у капитана вообще никакой семьи не было. Уж так сложилась его жизнь. И вот сейчас, в редкую для себя свободную минуту, нарядился он специально для Яшки, чтобы парень поглядел и позавидовал, чтобы захотелось Яшке в будущем выучиться на капитана дальнего плавания.
      Вон какие мысли затаил Александр Петрович, улыбаясь. И Яшку капитанская улыбка удивила не меньше, чем золотая отделка мундира и фуражка.
      — Так, нравится модель?
      Яшка разинул рот и, в знак согласия, мотнул головой.
      — Отлично, — капитан с удовольствием потер руки, — великолепно, присаживайся.
      Яшке показалось, будто в мире произошло что-то необъяснимое.
      Перед ним стоял совсем другой капитан, — подменили его, что ли? Нет, это был самый настоящий Александр Петрович.
      Понемногу Яшка стал приходить в себя.
      — Что же ты! Садись, — снова предложил Александр Петрович. — Как тебе нравится у нас?
      — Хорошо. — Яшка всё-таки робел и не знал, куда девать шапку, куда сесть самому. Он видел разложенные на столе карты, и ему очень захотелось поглядеть не них
      Как раз к ним капитан и придвинул кресло.
      — Садись сюда.
      Яшка сел.
      — Ты, что же, потомственный помор? — спросил Александр Петрович.
      — Какой это потомственный?
      — А такой, что и отец твой, и дед, и прадеды — все были поморами.
      — Сказывали.
      — И ты пойдешь промышлять зверя?
      — Пойду.
      — Похвально.
      Яшка никак не мог приладиться к разговору, чтобы самому спрашивать.
      — Вы, небось, по этим плаваете? — наконец решился он и показал на карты.
      — И по этим и по другим, — с охотой объяснил Александр Петрович.
      Яшка чуточку посмелел. Лиха беда — начало, как говаривала его бабушка.
      — А куда вы по ним дальше поплывете?
      — Отсюда не видать, — капитан улыбнулся, вытащил из стопки карту с названием «Карское море» и разгладил ее, — а по карте смотри сюда.
      Яшка глянул на карту и сразу увидел на ней непорядки. Кто-то исписал карту в нескольких местах красными чернилами.
      — Куда годится, — заметил Яшка, — перепачкали.
      Он не мог терпеть беспорядков. Карта была новая, на
      толстой бумаге.
      Как видно, яшкино замечание понравилось капитану.
      — Резонно, сразу видать, — правильный глаз. Только это не напачкано, а исправлено, — он погрузился в кресло удобней. — Видишь ли, карта отпечатана несколько лет тому назад, но за это время многое на море изменилось, открыли немало нового. Вот мы и отмечаем всё на карте.
      — А вам, что, пишут про это? — недоверчиво хмыкнул Яшка.
      — Пишут. Специально печатают и рассылают всем такие книжки — «Извещения мореплавателям», чтобы моряки знали, где что делается, что изменилось на море.
      — Правильно, — заключил Яшка. Ему тоже понрави-
      лись капитанские объяснения. Хорошо старик знал всё, точно. Надо было побольше у него расспросить. — Это что же? — Яшка ткнул пальцем в одно название на карте. — Для баловства напечатано: «Остров Кузькин», или мальчишка был такой Кузька?
      Александр Петрович погладил ладонью по острову, словно был он для него чем-то заветным, потом откинулся в кресле и сложил руки на коленях. Так приготавливаются рассказывать длинную историю.
      — Что ж, — начал он, — это тебе полезно знать. Мореход Кузьма был твоим земляком.
      И капитан рассказал, почему остров назывался таким не очень серьезным именем.
      — В царствование Екатерины Второй в Архангельске жил богатый купец Лобанов. Он, по совету мезенского морехода Рахманина, решил построить на Енисее судно, нагрузить его там же в Енисее местными товарами и через моря Карское, Баренцово, Белое привезти эти товары в Архангельск.
      — - А то как же, — вставил Яшка, — это к нам.
      — Рахманин забрал с собой около ста архангельских плотников-мореходов и отправился с ними на Енисей.
      Через два года они выстроили отличное судно. Но только это судно вышло осенью из Енисейского залива, как ударилось о камень и разбилось.
      — Разбилось! — воскликнул раздосадованный Яшка.
      — Людей понесло течением кого куда, а морехода по имени Кузьма принесло на обломках судна к большому острову. Кузьма, один-одинешенек, жил на острове и всё приглядывался к течениям: как приливы и отливы носили льды возле острова, то в одну сторону, то в другую. Он решил во что бы то ни стало переплыть на левый материковый берег Енисея и поискать там, не спасся ли еще кто-нибудь.
      Однажды Кузьма перебрался на льдину и на ней благополучно достиг желанного берега, а там нашел многих своих товарищей. Этот Кузьма был очень смелым человеком и после точно так же на льдинах не раз плавал по Енисейскому заливу на свой остров и обратно.
      С того времени открытый им остров начал называться «Кузькиным». Товарищи настолько уважали Кузьму, что даже остров назвали его именем. Так стали и на картах печатать.
      — Ого! — воскликнул Яшка. — Наш он, архангельский. Только надо бы не «Кузькиным» называть. Кузьками мальчишек кличут.
      А капитан, видно, увлекся собственным рассказом:
      — Правильно! Да что Кузьма! Знаешь, сколько других твоих земляков плавало по арктическим морям гораздо раньше, в более давние времена? Какие люди, сколько проявили они мужества, выносливости и находчивости! Федот Алексеев в тысяча шестьсот сорок восьмом году вместе с Семеном Дежневым обогнули восточную оконечность Азии. Иные утверждают, будто старшим в этом походе был Семен Дежнев, но есть документы, которые говорят обратное: Федот Алексеев стоял во главе экспедиции. Как бы там ни было насчет старшинства, главное в другом. Алексеев и Дежнев сделали огромное географическое открытие. Они доказали, что Азия не соединяется с Америкой. Архангельский промышленник, друг Михаила Васильевича Ломоносова, Амос Корнилов плавал на Шпицберген пятнадцать раз, где зимовал не одну зиму. В тысяча семьсот сорок девятом году во время плавания там же, на Шпицбергене, он случайно подошел к острову Эдж и обнаружил на нем промышленника Алексея Химкова с товарищами. Эти архангельские мореходы жили на необитаемом полярном острове шесть лет и три месяца.
      Яшка перестал даже вздыхать, не то чтобы вставлять замечания или выражать свои восторги. Он притих, замер, собрался весь в комочек. Вот это была история! Как мореход по имени Алексей Химков, которому до того не раз доводилось плавать на Шпицберген, в тысяча семьсот сорок третьем гду снова поплыл туда.
      Яшка прикинул в уме: «Ого-го! Без малого двести лет тому назад».
      — Русские промышленники хотели бить зверя у западной стороны Шпицбергена, а штормом их отнесло к восточной, да еще зажало льдами. И решили они зимовать здесь. Сам Химков вместе с сыном Иваном и матросами Степаном Шараповым да Федором Веригиным отправился на остров, чтобы разыскать избу, построенную здесь когда-то другими русскими мореходами. Об этой избушке Химков знал.
      Избу они нашли, переночевали в ней и утром отправились обратно на корабль. Но корабля на месте не ока-
      залось. Ночью поднялся противоположный ветер и угнал .'1ед вместе с кораблем.
      Так и остался Алексей Химков со своими матросами на острове. А съезжая с корабля накануне, они взялн с собой имущества очень мало. Кто же думал, что придется оставаться на острове? Шли ведь на разведку, тащиться с тяжестью трудно. Было у них' немного пороха, топор, маленький- котел, ножик, 20 фунтов муки, огниво, трут и пузырек с табаком. С этим снаряжением они, словно робинзоны, прожили на острове шесть лет с лишком, пока их не нашел Амос Корнилов, приплывший сюда случайно. Как жили? Рассказывать надо особо. Или взять того же Федота Рахманина, с которым отправился в Енисей Кузьма. Рахманин зимовал на Шпицбергене шесть раз и двадцать шесть зим провел на Новой земле. А промышленник Иван Старостин? Он жил на Шпицбергене тридцать две зимы, и пятнадцать из них подряд. Ведь это же прямо коренные жители Шпицбергена, они не боялись самой суровой арктической природы, потому что хорошо изучили, мало того, полюбили ее. И совсем другое случалось с иноземными мореплавателями, когда их постигали беды в наших морях. Например, в последней экспедиции голландца Вильяма Баренца экипажу его корабля, затертого льдами, пришлось зимовать на Новой Земле. Экспедиция была снабжена отлично: оружием, инструментом, платьем и продуктами. Но мужество часто покидало голландцев: они голодали, болели, ссорились и, конечно, не перенесли бы второй такой зимовки.
      - А нынче? — Александр Петрович подался весь к Яшке, словно дожидаясь от него ответа на этот вопрос. — Возьмем нынешнее время. Поди, слышал ты про знаменитую семью мореходов Ворониных
      Капитан развернул на столе другую карту, должно быть, собирался он начать новый рассказ, но в каюту постучали.
      «Эх, досада!» — вздохнул про себя Яшка. Капитан теперь нравился ему больше всех. Ну-ка, сколько Александр Петрович зпал про морские дела! Взять хотя бы профессора, тот морских птиц изучал, а капитану про всех архангельских моряков такое известно было. Люди-то поглавней птиц. Люди открывают моря, острова. Да. это был капитан так капитан!
      — Что там еще? — спросил А.мександр Петрович.
      Вошел матрос Самойленко
      — Товарищ капитан, — доложил он, — вахтенный штурман просит вас на мостик. Ох, и туман же!
      Капитан поднялся.
      — Час от часу не легче. Идем-ка, — кивнул он мальчику.
      Яшка чуть не плакал, когда плелся следом за капитаном.
     
     
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
     
      О туманах. — Постановка на якорь. — Вахта на полубаке. ' — Туманные сигналы.
     
      Туманы бывают разные.
      Случаются такие, что горизонт и поверхность моря затягивается легкой занавеской, и она делает очертания всех предметов расплывчатыми и неясными. Моряки называют это «мглой». Если же горизонт и дальний берег или корабли не видны вовсе, в таких случаях говорят, что это «слабый туман». При простом же тумане можно различать предметы на расстоянии до ста сажен.
      «Густой туман» — это уже несчастье. Корабль слепнет, двигаясь как бы на ощупь. Он непрерывно бросает лот, щупая под собой грунт и измеряя глубину моря, и, чтобы не столкнуться с другими судами, всё время дает гудки. Разумеется, в густом тумане передвигаются медленно-медленно.
      Но бывают туманы, когда человек протягивает перед собой руку и не видит концов своих пальцев. Залезьте с головой в мокрую вату, и вы узнаете то, что испытывают моряки в таком тумане. Но кто полезет в мокрую вату? А от туманов никуда не денешься, особенно в Арктике, где они случаются весьма часто.
      Александр Петрович, открыв дверь рубки, заявил:
      — Туманчик, надо заметить.
      — Туманчик, доложу я вам.
      — Ну, туманище, — стал докладывать старпом, — на-
      ' Полубак — надстройка в носовой части корабля. -Лот — прибор, с помощью которого измеряют глубину.
      крыл сразу. Машину я застопорил совсем. Место наше вот, — он показал на маленький треугольник, нарисованный на карте. — Савелий Илларионович определялся перед самым туманом.
      — Спасибо. — Капитан склонился над картой и* позвал: — Яша, — он наклонил Яшку к карте. — Смотри сюда. Вот пролив, а вот наше место, как раз у входа в пролив. Так-то, Борис Владимирович, идите, становитесь на якорь. Якова Ивановича с собой прихватите. Правильно, пусть учится морскому делу. Да-с, товарищи, придется стоять на якоре. Ступайте.
      — Есть, — ответил старпом и кивком головы приказал Яшке следовать за собой.
      Будто слепые, они спустились с мостика и шли по палубе, протянув вперед руки. Яшка то и дело натыкался на старшего помощника.
      Поднимаясь на полубак, Борис Владимирович крикнул:
      — Боцман!
      — Есть!
      — Правый якорь к отдаче!
      — Оба готовы.
      . — Смотрите, — предупредил старпом, — чтобы всё безотказно.
      — Есть смотреть, — пробасил боцман и в свою очередь спросил у кого-то: — Правый стопор ' отдан?
      — А як же! — весело отозвался из тумана Самой-ленко. — Вы, боцман, тильки подумали, а мы уже зро-били.
      Яшка в душе радовался. Он ничего не видел в тумане, но то, что происходило вокруг, было так интересно. Как это люди, ничего не различая, ловко работали. Приказания одно за другим передавались и повторялись строго и точно, словно было это совсем не трудно.
      Возле боцмана что-то стукнуло железом о железо, щелкнуло, и вдруг палуба под ногами задрожала.
      Брашпиль 2 загромыхал, опуская в воду якорь.
      Ударили один раз в колокол.
      'Стопор- приспособление, с помощью которого останавливаются или придерживаются веревки и цепи.
      Б р а ш п и л ь — машина, служащая для подъема и спуска якорей.
      Самая тихая жизнь наступает в море, когда пароход стоит на якоре в тумане. В море вообще морякам живется спокойнее (как это ни странно), нежели на берегу во время стоянки.
      На берегу, например, обедают не все сразу, и повар и буфетчицы постоянно ворчат: еда у них, видите ли, стынет и посуду нужно мыть после каждого в отдельности. А что сделаешь, если один ушел на берег по делам, другой — домой, а третий. . . Да мало ли дел на берегу?
      Особенно часто нарушают корабельный распорядок посторонние люди. Тот пришел ради погрузки или выгрузки парохода. Разве можно не пригласить его в кают-компанию и не угостить стаканом крепкого чая или еще чем-нибудь? .. А то начальство придет на пароход.. ,
      То ли дело в море на ходу! Жизнь протекает размеренно, строго по распорядку дня. А когда пароход отстаивается в тумане, все сидят по каютам или в других помещениях, и никому не хочется высовывать носа на палубу. Только вахтенный помощник капитана ходит по мостику и, вглядываясь в туман, слушает, как бы кто не наскочил на пароход. Да на палубаке расхаживает вахтенный матрос. Он тоже смотрит, слушает и каждую минуту бьет в судовой колокол, чтобы проходящие суда знали, что здесь на якоре стоит пароход. Такое на море правило.
      Когда постановку на якорь закончили, старший помощник здесь же назначил Яшку помощником вахтенного матроса дяди Саши Костюничева.
      Дядя Саша научил Яшку, как полагается бить в колокол и слушать по сторонам.
      Скоро с мостика спросили:
      — Кто в колокол бьет?
      — Яков это, — ответил Костюничев.
      — Молодец! —- похвалил старпом. — Точно отбивает, как по хронометру. ' Ты, Костюничев, пройди-ка по палубе, послушай кругом, а Яша один потрезвонит,
      — Есть, — ответил матрос, — понятное дело, управится.
      Жалко, что в тумане никто не видел, как Яшка бил в колокол.
      'Хронометр — особого устройства точные часы
      Колокол гудел, будто радовался за мальчика, Яшка брался за маленькую веревочку, привязанную к колокольному языку, и ударял им в обе стороны с одинаковой силой. Звон получался гулкий, ровный, похожий на музыку. Конечно, Колька, да и никто из ребят, не сумел бы так. Или кто из ни?; знал, что эта плетеная веревочка называется «рында-булинь», а Яшка сейчас «бьет рынду»? Слова-то всё какие. Морские!
      Кто-то позвал его:
      — Ядаа!
      — Чего?
      — Это ты здесь?
      То был капитан. Силуэт Александра Петровича возник в тумане сначала неясным пятном, а потом приблизился и стал виден отчетливо.
      — Отбиваешь?
      — Отбиваю.
      — А ес-ли туман вдруг рассеется, что будешь делать тогда?
      — Известное дело, тоже бить, только потише малость.
      — Напрасно. Зачем же шуметь, если вокруг всё видно? Не твердо знаешь обязанности вахтенного матроса. Смотреть надо, когда туман рассеется, смотреть, что делается вокруг. Возьми-ка.
      Капитан передал Яшке какой-то предмет и пропал в тумане.
      Это оказался бинокль, правда не целый, а только половина, для одного глаза. Но самое главное, капитан не прогнал Яшку с вахты. Давеча наверху в рубке обнял, сейчас принес бинокль. Значит, и вправду Яшка толково стоит на вахте, — может быть, за это время он уже спас пароход от гибели? Надо и дальше стараться. А тогда с машинным телеграфом, конечно, неладно вышло.
      Яшка приложил бинокль к глазу, но ничего не разглядел. Всё застелило непроницаемой молочной мглой. И с оборотной стороны тоже ничего не было видно. Ладно, и такой бинокль пригодится. Пусть только туман разгонит.
     
     
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
     
      «Большевик» задерживается из-за тумана. — Когда товарищам трудно, — им надо помогать.
     
      Туман не разрежался двое суток. Это всех очень огорчало. Ведь надо было идти вперед. Навигация ' в Арктике короткая. Успеешь пройти во-время, когда льды ненадолго освобождают море, — хорошо, не успеешь — придется зимовать во льдах.
      'Навигация — время года, когда по местным условиям возможно судоходство.
      Так случилось в прошлом году. В арктических морях зазимовало три каравана транспортных судов вместе с ледоколами. Сколько принесло это хлопот и тревог! «Седова», «Садко» и «Малыгина» льды утащили в высокие полярные широты. Людей с пароходов снимали самолетами. Недавно еш,е сняли двадцать два человека. Могучий «Ермак» собирался идти вызволять из плена вмерзшие в лед суда. Эфир Арктики наполнился сигналами, сводками, запросами. Судьба зазимовавших людей и пароходов тревожила не только хозяйственные организации. Вся страна, весь народ, партия, правительство следили за мужественной работой советских полярников.
      Яшка нес вахту на полубаке по расписанию за матроса Егорова, который немножко прихворнул.
      Когда Яшка стоял на вахте первый раз, то чувствовал себя будто в потемках и не знал, что творилось вокруг. Но теперь он хорошо различал всё.
      Вот заскрипела и охнула железная дверь внизу под полубаком. Это плотник дядя Сережа пошел в свою плотницкую. Вот раздались грузные шаги, и другая дверь лязгнула металлической скобой. То боцман пошел в малярную. А в фонарной дверь открывалась чуть слышно и только под конец издавала жалобный писк. Так играют на скрипке, на самой тонкой струне.
      Закрываясь, каждая дверь гоже издавала свои собственные звуки. И походка у людей была разная. Дядя Сережа, шагая, задевал за палубу каблуками, причем левым — сильнее. Боцман ступал широко и ставил ноги грузно, словно хотел вдавить их в палубу. Матрос дядя Саша Костюничев волочил ноги по палубе, как старик, а на самом деле ему недавно исполнилось сорок лет.
      Много еще чего узнал Яшка, но из всего самой интересной была история капитана Александра Степановича. Ее рассказал Яшке Вася Томушкин во время одной вахты. А на матросской вахте кочегар Томушкин оказался вот как.
      Капитан приказал старшему помощнику объявить палубной команде, чтобы на время тумана вахта наверху состояла из шести человек вместо обычных двух.
      Ясно, что матросам отдыхать не приходилось. А кочегары и машинисты были заняты мало. Пароход стоял на якоре, машина не работала.
      Вечером в столовой собралось несколько человек из машинной команды. Судили-рядили про текущие дела. Сочувствовали матросам. А Вася Томушкин без особых сочувствий и размышлений возьми да и скажи:
      — Надо помочь матросам.
      Машинист Петров даже икнул, поперхнувшись:
      — Почему в твою безалаберную голову приходят такие простые и правильные мысли?
      — От природы!— Вася гордо вскинул патлатую голову.
      Подобные поступки молодого кочегара объяснялись не
      глупостью. Просто Вася любил поговорить. Слова текли из него струей во все стороны, как из испорченного :фана
      Вскоре три человека поднялись в рубку. Уговорились — докладывать капитану будет Вася Томушкин.
      Вася начал сразу:
      — Принимая во внимание, что при незначительном расходе пара и работе машины на слабом режиме у нас, членов машинной команды, рабочий день не загружен интенсивно и полностью, мы пришли к выводу
      — Погодите, — остановил его капитан. Он высунулся из рубки и крикнул: — Савелий Илларионович!
      — Есть! — штурман вошел в рубку.
      — Очень прошу, переведите, что говорит этот джентльмен.
      Томушкин как-то съежился, пятясь к двери.
      — Значит, отказываетесь от нашей помощи? — жалобно спросил он.
      — Позвольте, — оживился капитан, — вы великолепно говорите по-русски. Зачем же вы сразу понесли такую тарабарщину?
      — А я как в протоколе написано.
      — Нехорошо, нехорошо; надо по-русски и говорить и протоколы писать. Что ж, а помощь — это превосходно. Товарищам всегда помогать надо. Матросам тяжело очень. Благодарим за внимание и заботу. Пройдите к старшему помощнику и скажите, чтобы он вместе со старшим механиком включил бы вас в расписание.
      Есть, Александр Петрович, — обрадовался Томушкин. — Мы в целях ускорения выполнения производственного задания.
      — Что такое? — поморщился капитан. — Кто так го-рорит?
      — я больше не буду. — взмолился Вася. — Разрешите идти?
      — Да, конечно. . Нет, погодите, — толстые, губы Александра Петровича растянулись в улыбке и стали заметно тоньше. — Да, погодите. Это вы правильно придумали. Правильно. Может статься, что и матросы вам когда-нибудь помогут. Хорошо. Очень хорошо. — Капитан вдруг повернулся к Васе и наставительно, даже строго постучал в его грудь пальцем.- - Вот как надо, товарищ. Томушкин!
      Спустя час трое из машинной команды вышли на вахту. Яшку назначили на полубак вместе с Васей Томушкиным.
     
     
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
     
      Краткое изложение рассказа про капитана Степанова. — Некоторые пояснения Васи Томушкина к этому рассказу.
     
      Рассказ Васи Томушкина был длинный и пересыпан- ный многими непонятными для Яшки словами. Любил Вася щегольнуть мудреным словечком. Он всё время перебивал рассказ посторонними замечаниями. Например, говорит-говорит про капитана, а потом "начинает разглагольствовать, как он сам, Вася Томушкин, думает про то да про се.
      Но Яшке уже приходилось слушать всякого рода рассказы об Александре Петровиче от других членов экипажа, главным образом от дяди Миши, так что васины лишние рассуждения не помешали Кубасу составить полную биографию знаменитого капитана Степанова.
      Александр Петрович рано осиротел. Мать умерла от чахотки, когда мальчику не исполнилось еще трех лет. Отец служил мелким чиновником по морскому ведомству, переписывал бумаги. Тогда ведь пишущих мащинок не было и всё переписывали от руки. Александр Петрович учился мало: нечем было платить за учение. Жили в нужде. Отец приносил домой бумаги, иной раз переписывал их ночи напролет. Это были всякие циркуляры, извещения, уведомления Гидрографического департамента. В них говори.пось, что там-то открыли неизвестный
      остров, там построили новый маяк, а там затонуло судно и ходить по тому месту надо с опаской.
      Александр Петрович читал всё до последней строчки, и для него эти служебные уведомления и циркуляры были как самые интересные книжки. Ничего, что в бумагах говорилось об всем не так увлекательно, как пишется в книжках. Книжки тоже бывают разные. Говорилось ведь о море: как люди открывали новые острова, как боролись с ураганами и течениями. Сколько нового, неизведанного. ..
      Здесь Вася Томушкин прервал рассказ, объясняя Яшке, до чего это интересно, увлекательно — открывать неизвестные материки и страны. Как, например, Христофор Колумб открыл Америку. И сам он, Вася Томушкин, когда был маленьким, тоже мечтал открыть неизвестный материк. Но потом выяснилось, что все материки уже открыты. Остались, вероятно, неоткрытыми кой-где в Арктике и Антарктике небольшие острова, которые в науке называются «белыми пятнами». Но их Вася запросто стер бы с карты. Они не подходили для него по масштабам. И по здравом размышлении, Вася решил пойти в механики.
      Отец Александра Петровича умер в 1889 году. Хоронить его помогал Александру Петровичу один отцов--ский товарищ. Когда гроб опускали в могилу, товарищ отца наклонился, взял горсть земли и горько сказал: «Если б такому человеку образование — сколько он сделал бы!»
      Эти слова запомнились Александру Петровичу на всн) жизнь.
      Потом отцовские сослуживцы выхлопотали для Александра Петровича место юнги на гидрографическом судне. ' Работы было много. Юнга помогал повару, драил медяшку, чистил офицерские башмаки и одежду, убирал каюты, мыл посуду. Хорошо, если на сон оставалось пять-шесть часов. Но всё равно, так много Л-ле-ксандр Петрович не спал. Ведь только в это свободное время он мог учиться. А тогда уже Александр Петрович решил во что бы то ни стало сделаться образованным
      'Гидрографическое судно — судно, которое занимается специальными работами иа море; иными словами, — изучает море.
      -Драить медяшку — чистить, начитать.
      человеком. Па его счастье, на судне была богатая библиотека й хорошие люди. Боцман отчаянно ругал Александра Петровича за то, что тот не спал и ночи просп живал над книжками. Но после всякой стоянки в порту Александр Петрович находил в своем рундуке' новые учебники, тетради. Много времени спустя Александр Петрович узнал, от кого были эти подарки. Когда он поступил в Мореходное училище, боцман Павел Дани-лыч часто навещал его, и каждый раз, после ухода боцмана, Александр Петрович находил у себя в кармане десятирублевую бумажку.
      Павла Данилыча расстреляли за участие в Свеаборг-ском восстании матросов. И этого Александр Петрович не мог забыть всю жизнь. В то время он плавал уже старшим помощником капитана.
      Все, кто плавал с ним, не могли надивиться, как много он знал. Была в нем какая-то неутолимая жажда, страх, будто он чего-то не узнает, не изучит. По морской судоводительской части вряд ли нашелся бы другой такой образованный моряк.
      Но царская полиция давно начала следить за капитаном Степановым. С какой стати его помощники обу-"чали матросов и кочегаров всевозможным наукам, без которых, по мнению полиции, можно было отлично стоять на руле и забрасывать в топки уголь!
      Однажды (это случилось в Лиепайе) капитан Степанов отказался выйти в море, потому что пароход был старый и нуждался в большом ремонте, а владелец парохода не хотел даже разговаривать ни о каком ремонте.
      Александр Петрович, в знак протеста, ушел с парохода, и в ту же ночь вся команда последовала его примеру.
      После такой забастовки Александра Петровича не брали на службу ни в одно пароходство. Он долго бедствовал без работы и, наконец, с большим трудом устроился на промысловое зверобойное судно.
      Разгорелась империалистическая война. Понадобились опытные и смелые моряки. Тут и вспомнили про Александра Петровича Степанова. Его вызвали и предложили ему должность капитана на большом новом пароходе.
      'Рундук — шкафчик или ящик, ларь для хранения личны.х вещей.
      Тогда все русские и заграничные газеты писали о бесстрашном капитане Степанове: как он проводил свой пароход под носом у немецких подводных лодок.
      Когда произошла Октябрьская революция, пароход стоял в южноамериканском порту Вальпарайсо. .
      Прямо невозможно было слушать Васю. Рассказал он до этого места, и ладно; сам был бы в том порту Вальпарайсо, — ну и рассуждал бы, что это за город. Так нет же, не видел его издалека, а туда же: да какая это страна, да можно круглый год в трусах ходить. . .
      Тогда Александр Петрович хотел немедленно сняться с якоря и вести пароход на родину. Судовладелец узнал об этом и телеграфировал портовым властям, чтобы пароход не выпускали без его, хозяйского, разрешения. Портовые власти так и сделали. Началась забастовка, дошло до столкновения с полицией.
      Капитана Степанова вместе с другими шестью моряками арестовали. Судили их как бунтовщиков.
      Александра Петровича приговорили к пожизненному тюремному заключению. Заступиться за русских моряков было некому. Кроме того, судовладелец не щадил денег на взятки и подкупы.
      Четыре года капитан Степанов просидел в особой морской тюрьме, но он и там не тратил времени по-пустому. Каких только моряков не было в тюрьме! И за четыре года Александр Петрович выучил четыре языка: испанский, итальянский, норвежский и датский. А до того он знал: английский, французский и немецкий.
      В 1921 году Александр Петрович бежал из тюрьмы. Это был смелый, дерзкий побег.
      Капитан Степанов решил разыскать пароход и отвести его к настоящим владельцам — рабочим и крестьянам, взявшим в России власть в свои руки. Ведь новому Советскому государству нужны были пароходы.
      План Александра Петровича, составленный еще раньше, казался его друзьям в тюрьме неосуществимым Конечно, пароход — не иголка и разыскать его в каком-либо порту удастся. Но как отвести пароход в Россию?
      Под вымышленным именем Александр Петрович переехал в Северную Америку и по объявлениям в газетах узнал, что его пароход скоро прибудет в небольшой порт на Кубе, где сдаст груз, после чего направится на Канарские острова.
      Александр Петрович перебрался на Кубу. Еще в тюрьме он отпустил большую бороду и усы, так что спустя столько времени вряд ли кто-нибудь из старых знакомых при встрече узнал бы его.
      И вот он разыскал пароход, в команде которого еще сохранилась половина русских матросов и кочегаров. В портовом кабачке Александр Петрович подслушал разговор. Русские были недовольны капитаном-иностранцем и мечтали попасть на родину.
      Об этом когда-нибудь напишут большую книгу, — как Александр Петрович Степанов нанялся на пароход матросом, как на ходу в море поднял он восстание и как русские моряки привели свой пароход в родной порт.
      С тех пор капитан Степанов не оставлял мостика. Он одним из первых ходил под советским флагом за границу. Ему не раз предлагали перейти на работу в училище начальником или преподавателем. Но он упорно отказывался. Он продолжал плавать, и прежняя страсть — жажда знать больше — не оставляла его в покое. Но он не только постоянно учился сам. Александр Петрович учил других.
      Вот каков был капитан дальнего плавания Александр Петрович Степанов. Даже чванливые английские моряки считали его «экстра-мастером», то есть «капитаном с высшим дипломом».
     
     
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
     
      «Большевик» снимается с якоря. — Меры предосторожности. — Туман рассеивается. — Пролив. — Сборы. — Яшка прощается с каютой. — Капитан меняет решение. — На пороге настоящей Арктики.
     
      Решение капитана было неожиданным для многих, в том числе и для Яшки. Александр Петрович приказал, не дожидаясь, когда рассеется туман, сниматься с якоря и следовать в пролив.
      Якорь до конца не подняли. Он остался висеть под пароходом на глубине пятнадцати метров, — это для предосторожности. Если бы пароход приближался к мелкому месту, то якорь раньше зацепился бы за грунт и не
      позволил бы «Большевику» усесться на мель. Такой способ очень помогает, когда идешь в тумане, но всё-таки самое главное — вахта.
      «Большевик» шел самым малым ходом и гудел, но казалось, что гудки эти застревают здесь же возле парохода и никому они не слышны.
      Вахта на полубаке состояла теперь из трех человек. Яшке приказали смотреть вперед и слева по носу, слушать тоже, конечно. Но как смотреть, если у тебя перед глазами густое месиво? Хоть пальцем протыкай его. Редко-редко где-то сверху проступит мутное белесое пятно, а ты верь, что это солнце.
      Рядом в тумане тихо разговаривали другие вахтенные — Томушкин и матрос Колычев.
      — Самая главная специальность на пароходе — ко-чегарская, — разглагольствовал Вася. — Если кочегары дадут мало пару, то машина будет крутиться медленно, а постараются кочегары — всё закрутится веселей, и пароход пойдет соответственно.
      — А если матросы будут плохо на руле стоять? — спросил Колычев.
      — Неважные, значит, матросы.
      — Я не про то. Если матросы будут плохо управлять рулем, то пароход пойдет не по прямой линии, а будет всё время уклоняться от курса то в одну, то в другую сторону. Путь парохода удлинится, и пойдет он дольше. . . Погоди, — проговорил шопотом матрос, — смотри, что это?
      Они оба тяжело и учащенно задышали. И вдруг Томушкин громко вскрикнул:
      — Прямо по носу видно что-то темное; полагаю, что это скала. Обнаружил кочегар первого класса Василий Никанорович Томушкин!
      — Ну, и ловкач же ты! — обиделся Колычев. — Я же первый увидел.
      На мостике зазвенел телеграф.
      Впереди перед «Большевиком» туман раздвинулся, словно занавес в театре.
      Какая картина! Ничто не возмущало море. Казалось, что оно накрыто огромным стеклом, а перед носом парохода и по обоим его бортам возвышались высокие бурые горы. Снег лежал на вершинах. Ослепительный его блеск повторялся в глубине пролива, там, куда уходили отра-
      жения берегов. И тишина, потревоженная только дальней перекличкой чаек, стояла удивительная.
      Когда капитан нарушил эту тишину, было даже жалко.
      — Отлично вышли! — громко объявил Александр Петрович и крикнул на полубак: — Якорь на место! Впередсмотрящим ' вниз! ..
      Но Яшка не ушел в каюту. Он еще долго стоял на палубе и смотрел.
      «Большевик» иаел по блестящей полосе воды. Берега пролива сдвигались всё тесней, словно не хотели пропускать пароход. Вода в широкой части пролива сверкала то голубыми, то зелеными тонами, потом сделалась, точь в точь как небо, бледносиней, а дальше, чем больше сужался пролив, тем больше она темнела: стала синей, густосиней; наконец, горы сдвинулись так узко, что, казалось, пароход идет прямо на них. Было даже немножко жутко смотреть, как скалы надвигались на судно. Оно стало вдруг таким маленьким и хрупким.
      К Яшке подошел старший помощник.
      — Скоро тебе высаживаться. Какой-нибудь пароход пойдет обратно и заберет.
      — Ладно, — отмахнулся Яшка.
      Он стоял словно завороженный тем, что видел. Страшно было. А вдруг «Большевик» стукнулся бы о скалу? Этакий пароходище, самый лучший на свете! А команда какая, а капитан!
      — Ит-ка, собирайся, — старпом дотронулся до плеча мальчика. — Поселок уже близко.
      К ногам Яшки будто привязали гири: так трудно было идти в каюту.
      Там ждал его дядя Миша. На столе выстроились тарелки с булками и румяными пирогами.
      — Это подорожники тебе; когда еще домой попадешь! — сказал повар. — И письмо на вот, матери отдашь.
      — Письмо-то зачем?
      — Поклон я ей написал, ну, и как тебе жилось у нас.
      — А еще про что?
      'Впередсмотрящий — матрос, выставленный в непогоду для наблюдения за обстановкой на море.
      7 А. Е. Пуичёнок 97
      — Больше ни про что.
      Яшка недоверчиво глянул на дядю Мищ'.
      — Поди, про яичницу?
      — Нет.
      В каюту вошел Томушкин. Он выложил перед Яшкой ворох вещей и, откашлявшись, заговорил:
      — Товарищ Кубас, по поручению машинного звена экипажа парохода «Большевик», передаю вам эти двенадцать с половиной предметов для полного и безвозмездного пользования. Машинное звено выражает уверенность, что вы. . .
      Здесь вошли боцман и Поля. Они принесли еще два свертка.
      — От нас это, от палубной, — объяснил боцман.
      А через полчаса вся яшкина кровать и стол были завалены подарками. Трудно даже перечислить, что там собралось: белье, очки с дымчатыми стеклами, туалетные принадлежности, книги, две пары подтяжек, карандаши, будильник, внутри которого части звенели, как деньги в копилке. Но ничто в этой коллекции не могло сравниться с одним — с портретом товарища Ленина, — его сложил из разноцветных морских раковин плотник дядя Сережа. На этот портрет многие поглядывали с завистью.
      Вася Томушкин показал на портрет и шепнул Яшке:
      — Сменяем?
      Но дядя Миша завернул портрет в полотенце и немедля спрятал в мешок.
      В каюту набилось людей полным-полно. Говорили все наперебой, и в этом гуле нельзя было ничего разобрать. Яшку окликали со всех сторон. Кричали что-то про школу, про будущую работу на море, про письма и телеграммы — куда их присылать.
      Как не хотелось Яшке съезжать с парохода! Ведь он привык ко всему здесь: вот к этой тесной каюте, где щелкала и стучала грелка парового отопления, к трясущейся под ногами палубе. Даже сердитый капитан стал таким близким, почти родным. Правда, мать дома, поди, места не находит. А что, он виноват, если так всё вышло? Этакого палтуса никто не одолел бы, разве что батя.
      — Дома уже видны! — крикнули в коридоре. — Старший помощник велат Яшке собираться!
      Дядя Миша выпроводил всех из каюты и уложил последние вещи. Получилось два мешка, один из них Яшка поднимал с трудом.
      — Что ж, пошли, — сказал дядя Миша.
      Они вышли в коридор. В последний раз закрыл Яшка за собой дверь. Неужели всё так вот и кончится, словно сон или интересная книга?. .
      — Постой здесь, — сказал Яшка дяде Мише и вернулся в каюту. Больше Кубас не в силах был сдерживать ачез и бросился иа свою бывшую койку.
      Дядя Миша тихо вошел следом за ним в каюту. Яшка поднял заплаканное лицо.
      — Не хочу я.. .
      — Ничего не сделаешь, — вздохнул дядя Миша, — я тоже не хочу.
      — Яша! ., Яков! . . — неслось с палубы.
      Они вышли на палубу, когда пароход поравнялся с поселком и приветствовал его жителей протяжным гудком.
      С берега отвечали залпами из ружей..
      Дома отсюда выглядели, как игрушечные, сложенные из спичек. На одном доме развевался красный флаг. Позади возвышалась большуш,ая гора, и флаг тот будто прикололи ей на грудь.
      Высокую радиомачту с боков поддерживали тросы. Яшка ente успел подумать: «Если бы взять большую-пребольшую холстину и накинуть сверху на мачту, то сделалась бы такая палатка. Она накрыла бы весь поселок».
      Солнце ярко освещало громадные бурые горы.
      К «Большевику» подходил катер. Выбросили штормтрап. На палубу поднялись четыре зимовщика. Самый первый назвался: «Доктор Кольцов».
      Шум поднялся, разговоры. Корабельный доктор Виктор Петрович протиснулся к береговому, и они обнялись,— ни дать, ни взять давнишние знакомые.
      — Я насчет пассажира, — сказал приехавший доктор, — о котором вы сообщали по радио. Начальник поселка согласился. Оставить мальчика можно, но, понимаете, две недели тому назад на самолете к нам прибыло несколько новых сотрудников. Один товарищ прилетел с сыном-подростком. И представьте, мальчик заболел. Есть подозрение на скарлатину.
      — Что, что, скарлатина? — Александр Петрович на спардеке ' свесился через поручни.
      — Очень вероятно, — ответил доктор, — но мы можем вашего мальчика изолировать.
      — Отставить! — Капитан приподнял кепку и поклонился береговому доктору. — Извините нас за беспокойство. Передайте Семену Семенычу, что я передумал. Мы этого пассажира постараемся доставить домой в целости и сохранности.
      — Вам видией, — доктор развел руками, — а Семен Семенович собирался сам, но не смог — дела! Передавал вам наилучшие поже,лания.
      --- Как его сердце?
      Доктор оживился, будто бы разговор зашел о самом интересном для него:
      — Неважно. А я считаю, что даже скверно, и возражал против назначения Семена Семеновича на эту зимовку. Но подите уговорите упрямца. Он заявляет, что его сердце образцово-показательное для всей Арктики. Да, а как ваше здоровье, не лучше?
      Последний вопрос относился к Александру Петровичу, но береговой доктор очень выразительно при этом взглянул на доктора Виктора Петровича.
      Виктор Петрович безнадежно махнул рукой, а капитан нахмурился.
      — Передайте Семену Семенычу привет, — сказал капитан и пошел на мостик.
      Гости стали прощаться. Один за другим полезли по штормтрапу за борт.
      В катер сбросили несколько кип газет.
      Мотор зафыркал. Люди с отвалившего катера помахали шапками, а рулевой крикнул:
      — Мы трех медведей живьем поймали!
      «Больи1евик» ответил приветственными гудками.
      Про Яшку будто забыли. Он стоял у фальшборта и растерянно и радостно озирался по сторонам. Что же произошло? Он плыл дальше, в настоящую Арктику. Сколько Яшка слышал о ней от отца, сколько думал! С какой гордостью отец говаривал: «Мы живем на пороге, в сенях Арктики». Но ведь это уже был не «порог», а сама «горница».
      'Спардек — палуба на средней корабельной надстройке.
      Впереди виднелась серая полоска Карского моря. По проливу навстречу «Большевику» плыла небольшая льдина
      Берега всё отодвигались, оставались позади. Скоро «Большевик» пошел чистой водой.
      К востоку море протянулось темной хмурой равниной. На севере оно наглухо, будто с головой, накрылось громадным одеялом-тучей. И только на юге в облаках беле,ли полоски кое-как освещенного неба. А позади за кормой по всему горизонту точь в точь стелился густой черный дым. Но то были угрюмые неприветливые берега Новой Земли.
      Потянуло ветерком, холодным и колким. Вода как будто морщилась, ежилась от стужи, а Яшка и не думал уходить с палубы. То, что он видел теперь, поражало его не суровостью и однообразием, - - нет; в воображении Яшки море теперь сверкало ослепительными льдами. Всюду меж льдин голубели майны, ' и диковинные морские звери высовывали из воды головы, чтобы осмотреться: не заметил ли их новый полярный охотник Яков Кубас.
      Ведь это было настоящее арктическое море!
     
     
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
     
      Краткие сведения по истории открытия Восточного прохода из Европы в Азию. — Специальный выпуск стенной газеты.
     
      Стенная газета вышла под заголовком:
      «БОЛЬШЕВИК» В КАРСКОМ МОРЕ
      Возле газеты собралась толпа. Вася Томушкин читал вслух: «Люди искали проход из Атлантического океана в Тихий еще четыреста лет тому назад. Португалец Васко де Гама прошел из Европы в Индию, обогнув Южную Африку. Другой португалец, Магеллан открыл путь на Дальний Восток, огибая Южную Америку. Но этого было мало».
      Майна — разводье, промоины, как бы проруби во льдах.
      — А? — Вася гордо оглядел стоявших вокруг. — Здорово написано! Талантливо!
      — А кто это писал? — спросили из толпы.
      — KaKofi-TO «Вэ-Эн-Тэ», видно, очень способный и знающий человек, сразу чувствуется — с образованием.
      Так ведь это ты сам — Василий Никанорович То-мушкин!
      — Может быть, — равнодугино заметил Вася, — да, так: «Люди /искали другие пути, ведущие из Европы к берегам Восточной Азии. Первую экспедицию на поиски Северо-Восточного прохода снарядили англичане в 1553 году. Командовал экспедицией Гуго Виллоуби. Ио из трех ушедших кораблей только один достиг устья русской реки Северной Двины, а два погибли. В 1580 году опытные моряки Артур Пит и Чарльз Джекмен в поисках северного пути из Европы в Китай впервые проникли в Карское море »
      — Извините, — раздался голос капитана, — это что же вы читаете?
      Люди расступились, и Александр Петрович подошел к газете. Все стояли и молчали, ожидая, что будет дальше.
      — Ерунда-с, чепуха, — сказал капитан, прочитав всю статью, — должен вам заметить, товарищ «Вэ-Эн-Тэ», что ваши соотечественники, русские мореходы, раньше всяких там иностранцев и португальцев знали путь из Белого моря в Карское и плавали по нему. Уже в 1614 году из устья Оби и Енисея прибыл в Европу первый груз пушнины, — его доставили русские моряки на маленьких плоскодонных судах. Ни один ваш иностранец ни за какие деньги не вышел бы в море на таком чудо-корабле, сколоченном одними деревянными костылями. ' А русские плавали, и плавали по неисследованным полярным морям! А известно ли вам, что отважный русский штурман Федор Размыслов в 1768 году на небольшом судне, водоизмещением в восемь тонн, ходил в Карское море искать путь в Северную Америку? Да, ходил. А вам не советую забывать заслуг своих бесстрашных соотечественников. Не со-ве-тую! ..
      Александр Петрович резко повернулся и сердитый пошел прочь.
      Неожиданная его речь всем очень понравилась, особенно Яшке, который был здесь же.
      А Вася исчез, и никто не заметил — когда
      Через несколько часов вышел специальный номер стенгазеты, посвященный завоеванию Арктики русскими. Опять у газеты стояли свободные от вахт и работы люди. Вася снова читал, но теперь не с таким жаром:
      «В 1914 и 1915 годах два русских парохода ледокольного типа, «Таймыр» и «Вайгач», прошли из Владивостока на запад Северным морским путем. После Октябрьской революции в Арктику пришли новые люди. Они были настойчивы и бесстрашны».
      — Ну, как? - - Вася оглядел слушателей. — Суховатая статья.
      — Чего? — спросил Яшка. — Почему это суховатая?
      — Бойкости мало.
      К о с т ы ль — большой гвоздь.
      — Будет молоть-то! — обиделся Яшка. — Думаешь, кто эту статейку написал? Я знаю, это капитан. «А» — это Александр, «Пэ» — Петрович, «Сэ» — Степанов.
      — Разве? — насмешливо спросил Вася. — А я, признаться, думал, что это ты написал.
      Но матрос дядя Саша Костюничев отодвинул от газеты и Яшку и Васю Томушкина. Принялся читать сам:
      — «В 1932 году советский пароход ледокольного типа «Сибиряков» прошел северо-восточным проходом в одну навигацию», — лицо Костюничева расплылось в широкой улыбке. — Мы это прошли, я прошел, правильно это, в одну навигацию! — он любовно погладил газету широкими заскорузлыми ладонями и снова стал Читать:
      «Издавна много людей мечтало попасть в Карское море и, переплыв его, проникнуть дальше на Восток, но это оказалось доступным только для большевиков, для русских моряков новой, социалистической эпохи. Будем же достойными этого! Выполним наше рейсовое задание так, чтобы нас похвалил советский народ».
      Костюничев прочитал вслух всю газету, и люди долго не расходились.
      Яшка после того прочитал капитанскую статью -еще раз. Гордиться ему было чем. Он плыл сейчас по тому самому Карскому морю, которое пересекали знаменитые мореплаватели в поисках Северного морского пути.
     
     
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
     
      Первые льды. — Капитан издает приказ об охоте. — Вахта на мостике. — Краткие сведения о плавании во льдах. — Белый медведь. — Два выстрела. — Яшкин позор.
     
      Всё утро «Большевик» шел чистой водой. К полудню повстречались первые льдины, маленькие, круглые, похожие на ватрушки. Но чем дальше продвигался пароход, тем лед становился крупней. Наконец перед «Большевиком» простерлось сплошное ледяное поле, покрытое ослепительно белым снегом. Нос парохода врезался в это поле, и по белому льду во все стороны побежали черные трещины. Словно взял кто и расчертил льдину на квадратики, треугольники.
      Однако ледяное поле пересекли довольно скоро. Опять пошли по чистой воде.
      Жизнь на пароходе как-то сразу изменилась. После вахты, вместо того чтобы идти отдыхать, люди подолгу стояли на палубе и, вглядываясь вдаль, ве-пи разговоры о погоде, льдах.
      Стал попадаться зверь. Сначала увидели морского зайца. Совсем близко, под бортом, он высунул свою гладкую блестящую голову, но, пока охотники бегали за ружьями, на воде остались одни круги.
      На первом ледяном поле вдалеке видели небольшое стадо тюленей. По ним открыли беспорядочную пальбу. Конечно, перепуганные животные побросались в воду, а возбужденные стрельбой охотники долго спорили. Каждый доказывал, что именно он попал, все же остальные промахнулись.
      Вскоре после того на «доске объявлений» появился свежий приказ капитана, в нем были написаны правила охоты. Стрелять мог в зверя только тот, кто первым увидел его, чтобы не было беспорядочной стрельбы.
      Тогда и стрелковый кружок вывесил свое объявление о занятиях. Извещалось, что занятия по стрелковому де,лу будут проводиться ежедневно: по теории — в столовой, а практические — на палубе. Желающие заниматься записывались на этом же листке. Список оказался большой.
      Это совпало с другим объявлением. Капитан разрешил всей команде давать на «Большую землю» радиограммы.
      Раньше тоже поддерживалась постоянная радиосвязь с берегом, но лишь служебная. Радисты принимали последние известия и другие сообщения о том, что происходило на «Большой земле», и сами посылали сводки: сколько миль прошел «Большевик» за сутки, сколько сэкономили топлива и смазочного масла, как работали, соревновались вахты, чем занимались в свободное время. Так что «Большевик» ни на минуту не переставал быть маленькой частицей своей страны, хотя п плавал он где-то далеко-далеко на Севере.
      Но теперь многие получили сообщение из дому, рассказывали друг другу об этом, радовались, и от того Арктика казалась не такой далекой и суровой.
      Яшку, по распоряжению капитана, старпом брал на свою вахту на мостике.
      Как-то на вахте, едва они приняли от Жука курс, на мостик поднялся капитан.
      — Поверните на пятнадцать градусов влево, — приказал он.
      — Есть.
      — А зачем это? — тихо спросил Яшка у старпома.
      Но Борис Владимирович раньше повернул пароход
      и лишь тогда показал на небо впереди.
      — Видишь, кругом облака темносерые, а впереди светлые. Это значит, что там лед. На облаках всё отражается, как в зеркале. Если вода внизу синяя, — и облака над ней синеватые. А ледяные поля белые, — и облака над ними светлые.
      Яшка не сразу поверил.
      — Так уж и светлые?
      — Именно, — сказал Борис Владимирович, — вот в одном месте на светлых облаках виднеется темная полоска. Это значит, что там во льду есть полынья. ' Вот мы и нацелились на эту полынью.
      Яшка недоверчиво посмотрел на старпома и подумал; «Ох, и выдумщик!».
      Мальчик уже давно стал приглядываться к старшему помощнику. Удивительный он всё-таки человек: обыкновенный, незаметный какой-то, а всё знает. Никогда не кричит, не бегает, делает всё как будто медленно, а получается быстро и хорошо. Поругает если кого-нибудь, на него не сердятся, а похвалит — люди стараются работать еще лучше.
      — Яков! — позвал вдруг Борис Владимирович.
      — Есть.
      — Иди-ка ты .лучше в сто,ловую. Занятия там сейчас начнутся по стре,лковому делу, — подучишься, потом нормы сдашь на Ворошиловского стрелка.
      — Я и так умею стрелять.
      В другой раз Яшка не пошел, а побежал бы на такие занятия, но сейчас он не мог. Надо было проверить, правильно или нет говорил Борис Владимирович насчет полыньи.
      Старпом что-то проворчал и пошел на верхний
      'Полынья — участок свободной (чистой) воды среди .льдов.
      мостик к главному компасу. А Яшка всё всматривался в горизонт и размышлял: «Неужели повстречается лед да еще с полыньей?»
      На мостик опять поднялся Александр Петрович. Не говоря ни слова, он прошел на левое крыло и долго стоял там, наблюдая, как пароход приближался к кромке ледяного поля.
      Вскоре показалась темная лента полыньи. «Большевик» шел прямо на нее.
      «Правильно, — подумал Яшка, — будем идти как по реке, только берега ледяные».. .
      Приказание старшего помощника прервало его размышления:
      — Яков, переведи телеграф на малый ход.
      — Есть перевести телеграф на малый ход! — ответил Яшка.
      Он теперь знал, как надо отвечать по всем правилам.
      Подбежав к машинному телеграфу, Яшка взялся за рукоятку и перевел ее с «полного вперед» на «малый».
      «Большевик» ткнулся в льдину своим стальным носом.
      Яшка с Борисом Владимировичем стояли на правом крыле мостика и смотрели, как глыбы льда топорщились под бортом парохода. Льдины с треском крошились, шуршали осколками и взбирались одна на другую, словно надеясь уберечься от крепких ударов надвигавшейся на них громады. Края многих обломков окрасились в черный и красный цвета.
      — А чего на них красное? — спросил Яшка.
      — Краска, — ответил Борис Владимирович. — Корпус нашего парохода сначала окрашен красной краской, а сверху черной. От ударов краска сдирается и остается на льдинах.
      — Чудно! — улыбнулся Яшка. — Будто кровь. Оцарапался пароход, вот и потекла кровь, как у человека.
      Пароход вдруг остановился. Впереди оказалась трудная ледяная преграда; она простиралась вперед саженей на двести, а там дальше снова тянулась полынья, уже более широкая.
      Капитан перевел машину на «задний ход», а затем на «средний вперед». «Большевик» возвратился немного назад и с разгона ринулся на льдину. Но льдина выдержала.
      — Не пробьемся, - - с тревогой сказал Яшка.
      — Пройдем, — успокоил его старпом, — корпус у нас усиленный.
      — К-ак это?
      — Очень просто, у нашего парохода корпус потолще и покрепче обычного, вроде как бы у ледокола, но всё же слабей, чем у ледокола.
      В это время «Большевик» второй раз ударил по льдине, и она треснула. Пароход пошел вперед, протискиваясь между двумя половинами ледяного поля.
      — Ну, и что, — сказал Яшка, — настоящий ледокол не такой лед сломать может, это мне батя говорил. Ледокол как ударит, так только держись. ..
      По просторной и чистой полынье пароход шел больше часа. Наконец полынья стала суживаться. Впереди вновь лежало сплошное ледяное поле.
      — Яков, стоп! — скомандовал Борис Владимирович.
      — Есть стоп.
      Яшка бросился к телеграфу и перевел рукоятку. В этот момент справа от парохода из-за ледяного торчка вышел белый медведь. Яшка увидел его и застыл от удивления. Большой медведь, красивый. Задрав морду, он обнюхивал пароход и в упор глядел на Яшку.
      — Борис Владимирович, — охнул Яшка, — медведь вон!
      Старпом глянул и тихо потребовал:
      — Винтовку!
      — Мой медведь, — взмолился Яшка, — я его увидел, мне стрелять. В приказе так написано.
      — Немедленно винтовку!
      Яшка кубарем скатился с мостика и побежал в каюту Бориса Владимировича.
      Пока он бегал, весть о медведе облетела пароход. Вся команда выскочила на палубу.
      Яшка залез на верхний мостик и улегся на живот. От усердия он старался не дышать.
      Зверь стоял под бортом, удивительно спокойно разглядывая пароход. Ноздри медведя шевелились, он вынюхивал, чем бы поживиться. И черное вздрагивающее пятно медвежьего носа оказалось очень удобной целью. Яшка подвел под него мушку. Теперь сквозь прицел медведь словно обнюхивал дуло винтовки.
      Раздался выстрел. Медведь равнодушно поднял го-
      лову, поглядел на Яшку и не тронулся с места. Мало того, еще покачал головой, будто укоряя мальчика.
      — В голову целься, — откуда-то снизу раздался шо-пот Бориса Владимировича.
      Яшка прицелился еш,е раз, задержал дыхание и снова нажал на спусковой крючок.
      Грянул второй выстрел, но медведь и на этот раз остался невредимым.
      — Шляпа! — рассердился старший помощник. — Из самоварной трубы тебе стрелять. Слезай вниз, отсюда ближе.
      Яшка готов был спуститься на самый лсд и убить медведя кулаком — так разъярился. Но как спустишься вниз? Медведь обязательно заметит его, испугается и убежит. От волнения у Яшки зуб не попадал на зуб. И тут явилась отличная мысль: спуститься не по трапу, на виду у медведя, а прямо по стенке рубки.
      Не медля Яшка протиснулся под поручни. В чем-то запутался. Он с силой дернул ногой, и вдруг что-то страшное загудело над пароходом.
      Это был пароходный гудок. Яшка зацепил ногой за канатик.
      - В тот же миг над пароходом повисли белые клочья пара. Они вырвались из медного начищенного гудка. Всё последующее произошло очень быстро. Медведь кинулся бежать.
      Снизу с палубы по нему выстрелили, но он скрылся за длинным торосом.
      Яшка, словно мешок, свалился с верхнего мостика, подбежал к машинному телеграфу и решительно перекинул рукоятку на «полный вперед».
      Внизу на палубе захохотали. Кто-то крикнул:
      — По коням! За медведем галопом арр-рш! ..
      А Борис Владимирович подошел к телеграфу и перевел его обратно на «стоп».
      — Мы для тебя следующий раз медведя на мостик приведем, — строго сказал он. — Почему промазал?
      Яшка молчал.
      — Я тебя спрашиваю, как ты стрелял, покажи оружие.
      Борис Владимирович повертел винтовку в разные стороны, долго и пристально осматривал прицел и, наконец, сунул его Яшке под нос.
      — Полюбуйся, снайпер, прнцел-то у тебя на две тысячи метров поставлен, а до медведя было рукой подать.
      Но мальчику теперь было всё равно.
      - - Марш на занятия, — приказал Борис Владимирович.
      Пристыженный и опозоренный, Яшка побрел в столо-ную, там он забрался в самый дальний угол и уселся V теплой батареи парового отопления. Какой позор! Ему было стыдно перед старшим помощником, перед всеми стыдно. Лучше он остался бы в том поселке, в проливе.
      Занятие вел боцман. Он объяснял, как надо прицеливаться.
      Яшка зажмурил глаза, и вдруг ему отчетливо представился черный медвежий иос, вздрагивающие ноздри
      Боцман говорил:
      — Мушка должна быть ровной, потом нужно щекой прижаться к прикладу и задержать дыхание. Кто первый хочет прицеливаться?
      Яшка открыл глаза и сказал:
      — Я!
     
     
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
     
      Яшкины учителя. — Первый шторм. — Осколки битой посуды. — Производственное совещание. — Капитан знает всё.
     
      Очень скоро лед и пустынное море всем надоели, хотя моряки привыкли к однообразию.
      Для того, чтобы узнать, что такое настоящее однообразие, надо пересечь Тихий океан на пароходе, у ко-горого скорость 10—11 узлов.' Двадцать пять суток пути! Двадцать пять раз день сменяется ночью, а кругом вода, вода и ничего больше. Проходит неделя, две, горизонт чист, н не видно на нем даже дымка.
      'Узел — единица длины, оставшаяся на флоте со старинных времен. 1 узел равен 50 футам и 8 дюймам. Пользуются узлом как мерой длины следующим образом: сколько корабль пройдет узлов в по.пми1|уты, столько, следовательно, он прошел ми.пь в час.
      Не потому ли моряки, возвратясь домой, так интересно рассказывают о заморских странах? Когда долго пробудешь в море да натоскуешься без земли, тогда тебе на первом попавшемся берегу самые обыкновенные вещи покажутся диковинными.
      «Большевик» шел Карским морем третьи сутки. Тяжелые льды не встречались.
      В эти дни мало кто выходил иа палубу. Любоваться там было нечем. Жизнь протекала во внутренних помещениях: в каютах, в столовой, в кают-компании. Свободные от вахт люди занимались: изучали историю партии, международное положение, технику и посвящали много времени общеобразовательным предметам.
      Случись постороннему человеку побывать на «Большевике» в один из таких дней, наверное, он подумал бы, что попал в какое-то пловучее учебное заведение. Да, в эти дни ничего чрезвычайного не происходило, и жизнь была похожа на береговую.
      Яшка тоже учился. Первым его учителем был Вася Томушкин. Начали они с арифметики, а кончилось тем, что капитан отстранил Томушкина.
      Вася объяснял Яшке, насколько важно для человека знать арифметику. По словам Томушкина, выходило так: за арифметикой следует алгебра с геометрией, потом — высшая математика. А механику, например, никак не обойтись без высшей математики, как пароходу не обойтись без механика. С другой стороны, почти все механики были когда-то кочегарами. Следовательно, утверждал Вася, первый спеш1алист на пароходе и чуть ли не на всем свете — кочегар. %
      На следующем уроке Васе не удалось развить свою теорию дальше. Дверь осталась чуть открытой, и капитан услышал всё. В результате — Васина отставка.
      С Яшкой стал заниматься Савелий Илларионович Пиатровский. До чего ж он оказался строгим, — куда гам учительница! Сиди — не шелохнись, посторонних вопросов — никаких. А тут слышно, как иа мостике звякнул телеграф, — значит, что-то произошло. Надо бежать на палубу и смотреть. Или вдруг пароход дал задний ход. Тоже ведь надо знать — почему?
      Но Савелий Илларионович был глух ко всяким таким происшествиям, а Яшку прямо бросало в жар от любопытства.
      Впрочем, задачи по арифметике Савелий Илларионович решал здорово: как-то по-своему, в уме, сразу. Это Яшке понравилось. Вообще третий помощник капитана нравился Яшке. Хотя и молодой, Савелий Илларионович был всегда серьезный, степенный, но он не важничал, не надувался, вроде Васи, а всегда был такой — задумчивый. Может быть, он всё время решал в уме арифметические задачи?.
      К утру четвертого дня барометр резко упал. От зюйд-веста пришел шторм.
      Ветер за ночь взволновал море. Ма юге и востоке тяжелые тучи заволокли горизонт и, растекаясь по небу, пологом нависли над морем.
      Проснувшись, Яшка не сразу понял, что случилось. Как будто его хотели перевернуть через голову, бросали с боку на бок, поднимали, опускали. ..
      С головой вообще творилось неладное. Вдруг она завертелась на плечах. Остановилась. Перед глазами возникло несколько иллюминаторов, именно несколько: шесть, семь, восемь, но от них в каюте не стало светлей. И тотчас же всё вернулось к своему прежнему виду. Иллюминатор, как полагалось, находился на месте один, по его бокам висели две занавески, которые освободились от шнурков и медленно раскачивались: к Яшке и-от него.
      В дверь просунулся повар.
      — Как чувствуешь себя?
      Хорошо, - - насилу выговорил Яшка: до того давило у него в горле.
      - Вставай и выходи работать, тогда легче будет.
      Пароход вдруг резко бросило, и дядя Миша, не удержав дверь, больно стукнулся. Дверь захлопнулась сама собой.
      Яшка слез с койки и принялся одеваться. Он никак не мог попасть ногой в штанину. Она всё время прова- ншалась куда-то вместе с палубой. Наконец мальчик втиснулся между бортом и столом и всё-таки надел н1таны. Тьфу! Оказалось, что задом наперед. Пришлось снова переодевать.
      Он вышел на палубу.
      Ого! Огромные водяные валы шумной и озлобленной стеной гнались за пароходом и, настигнув, казалось, хотели обрушиться на него. Но корма парохода вздыма-
      лась, пропуская волны под собой. Они с ревом неслись вдоль корабельного корпуса, напоследок в бессильной злобе подбрасывая его нос.
      Тут Яшка вспомнил, как отец однажды рассказывал про трехэтажные волны. Но тогда же возникали и сомнения. Как это волны могут быть в три этажа? Дом — понятно, но откуда окна на волнах?
      Сейчас, вспомнив этот отцовский рассказ, Яшка всё понял. Было так. Катилась большущая, похожая на ладную гору, волна. Перед у нее был крутой. И вдруг с волны опрокидывался шумный пенистый гребень, а уж потом она вытягивала свою длинную отлогую спину, а на этой спине ветер разгонял другие волны, меньшие, конечно, но такие же, с крутыми передними скатами, с пенистыми гребнями и отлогими спинами. Их [la каждой большущей волне бежало не меньше десятка. Получались волны на волнах. Но и эти верхние волны были вовсе не гладкие, как стол или бумага. На них ветер тоже будоражил, взъеро-иивал воду и умудрялся разгонять маленькие волночки, срывая с каждой шипучий белый гребешок.
      Яшка прислушивался, как шумела каждая волна, но не сумел разобраться в звуках. Всё шумело, щипаю, плескалось, булькало на разные лады.
      И всюду сверкали белые пенистые гребни: большие, поменьше, совсем маленькие, а под ними, вздымаясь, просвечивала вода то синим цветом, то зеленым.
      Людей на палубе Яшка не встретил. Цепляясь с трудом за поручни, он поднялся на мостик. Штурман Жук в рубке навалился животом на стол и чертил на карте, а рулевой стоял, широко расставив ноги и крепко Biie-пившись в штурвал. Увидев Кубаса, матрос подмигнул ему:
      — Как оно?
      - Подходяще, — Яшка прошелся по палубе и чувствовал себя лучше.
      — Держись, — посоветовал матрос, — главное - ке ложиться, а работать. Тогда обойдется.
      В столовой Яшка увидел, как уборщица, ползая па коленях, шваброй что-то загоняла в угол.
      — Ты чего? - - спросил он девутику.
      — Тарелки разбились, — Зина жалобно поглядела на мальчика.— собрать надо. Александр Петрович узнает
      и можег подумать: «Разини!» Производственное совещание всей команды будет.
      — Эх ты! — Яшка хотел улыбнуться, но только скривил рот. Опять всё завертелось вокруг и перехватило дыхание.
      Пароход резко накренило. Черепки выкатились из углов на самую середину столовой и несколько секунд лежали на месте, точно дразня: вот и мы, берите нас!
      Яшка схватил швабру и кинулся за черепками. Напрасно! Весело побрякивая, они рассыпались по углам и закуткам. «Большевик» накренился на другой борт. Тогда Яшка атаковал большой кусок донышка от та-
      релки; его удалось придавить шваброй, но тут Яшку качнуло, и он чересчур надавил на швабру. Черепок разлетелся на мелкие осколки.
      В тот миг, когда дядя Миша вошел в столовую, большая волна так стремительно положила пароход на борт, что Зипа не удержалась и на четвереньках ринулась к Яшке. А он как раз перед тем поймал два черепка и не хотел выпускать их из рук. Вместо того, чтобы остановить Зину, он налетел на нее, и они крепко стукнулись лбами.
      — А мне можно так поиграть с вами? — улыбнулся дядя Миша. — Занятная игра.
      — Ну вас! — рассердился Яшка, растирая лоб.
      Зина часто-часто моргала глазами.
      — Кочегары это, — пожаловалась она, — набили посуды, а капитан сейчас придет. Кто будет отчитываться? Мне же и попадет.
      — Что верно, то верно, — посочувствовал повар и нагнулся за черепком, катившимся ему под ноги, но не поймал его. — Уж эти кочегары!
      Ворча, дядя Миша полез под стол искать исчезнувший там осколок.
      — Простите, как это понимать? — спросил появившийся в дверях Вася Томушкин. — Это выпад против нас, кочегаров?
      Зина, увидев Васю, поднялась, забрала у Яшки швабру и с видом, не обещавшим ничего хорошего, направилась к маленькому кочегару.
      — Ах, как понимать?! А кто ночью ел? — Швабра в ее руках выглядела очень грозно.
      — Простите, гражданка, — Томушкин быстро оглянулся: куда, в случае чего, отступать? — я не привык к такому обращению. У меня характер деликатный. Какие тарелки вы имеете в виду? И потом, простите, Зиночка, но кто учил вас так собирать черепки во время качки при курсе бакштаг? ' Где они могут находиться? Как известно, здесь внизу, вдоль борта проходят трубы парового отопления. Эти трубы, носящие название магистрали, прикрыты металлическими щитками, которые, в свою очередь, именуются кожухами
      'Бакштаг — курс судна относительно ветра. При курсе «бакштаг» ветер дует под углом 10—80° от кормы.
      Томушкин засунул руку за железный щиток и вдруг взвыл, тряся обожженной рукой, но сразу же, как ни в чем не бывало, он продолжал свою болтовню.
      — Нисколько и не больно. А черепки всё равно так не ловят. Это средневековый, давно отживший способ.. .
      Пока он болтал, Зина, Яшка и повар собрали все черепки.
      — Нету больше, — сказал Яшка, — начисто все.
      Но едва он это произпес, как на самую середину столовой неведомо откуда выкатился черепок. Все бросились за ним и, конечно, не поймали. Он откатился к То-мушкину. Вася поднял и положил его в карман.
      — Вот как надо ловить!
      Времени было без десяти минут два. В коридоре послышался голос Александра Петровича:
      — Веселей, товарищи, веселей!
      Свободные от вахт люди собирались быстро, входили, рассаживались. Каждый садился в кресло или на диван; надежней, покрепче, чтобы не выбросило качкой, а те, что стояли вдоль переборки, то и дело приседали, расставляли ноги, точно занимаясь физкультурой.
      Машинист Иван Матвеевич Петров, упершись животом в стол и обняв левой рукой сидящего рядом боцмана, открыл совещание.
      — Нам поручен очень ответственный рейс, — начал он.
      В это время пароход круто положило, и всех, кто стоял возле переборки, бросило к столу. Когда люди разместились, — кто на коленях у товарищей, кто на диване, — Иван Матвеевич продолжал:
      — Без помощи ледоколов мы должны пройти в бухту Мелкую и, взяв там груз, возвратиться в Архангельск в эту же арктическую навигацию.
      Иван Матвеевич говорил убежденно, решительно. Этим рейсом «Большевик» еще раз подтвердит, что плавание в Арктике возможно не на одних ледоколах, но и на пароходах.
      — О том, что нам предстоит выполнить, подробно сообщит Александр Петрович, — закончил Петров.
      Александр Петрович встал и, что Яшку сразу удивило, — старик ни за что не держался, он стоял на согнутых ногах и только приседал да наклонял туловище в стороны, когда пароход кренило.
      — Шторм продлится три дня, — сказал капитан, — нас сорок семь человек. Мы должны выгрузить на остров Заветный триста пятьдесят тонн груза за эти три штормовых дня. Задерживаться нельзя ни на минуту. Это значит. .
      Третий помощник быстро [фоизвел расчет и подсказал:
      - По две тысячи четыреста восемьдесят два килограмма в день на человека, а если включить Кубаса
      — На товарища Кубаса рассчитывать нельзя. Iv острову, наверное, подойдет «Володарский» и заберет мальчика, — следовательно, на человека приходится две с лишним тонны за три штормовых дня.
      — В два с половиной дня надо выгрузить, а не в три. Вот машинная команда хвалилась, будто они вахту за нас в тумане стояли. Ну, стояли, а теперь я предлагаю выгружать сразу из двух трюмов. Мы, палубная команда, — нз одного, а они — из другого. Это я со своими хлопцами уже обсудил. Так что, пожалуйста, пускай отличаются!
      — А чего ты разошелся? — накинулся на боцмана председатель судового комитета Петров. Именно накинулся, потому что пароход опять положило, и Петров всей грудью навалился на боцмана.
      Страсти разгорелись. Спорили матросы с кочегарами, третий помощник доказывал что-то старшему механику, а Вася Томушкин наскакивал на всех поочередно.
      Яшка впервые за всю свою жизнь был на таком совещании. Обсуждали государственное дело, а его.. . А он даже не шел в расчет. Опять собирались ссаживать его с парохода. . .
      Производственное совещание длилось уже около часа. Говорили обо всем: как перегружать груз из трюмов в катера, как обходиться с грузом, чтобы не побить его и не подмочить, как обедать и ужинать, не прерывая работу, как спать. В конце концов решили работать в две смены по двенадцать часов и закончить выгрузку в два с половиной дня.
      Как только собрание закрылось, Яшка шагнул было к Александру Петровичу, но тот взял под руку Зину и ушел с нею.
      Мне надо с вами посекретничать, — шепнул ей
      Александр Петрович. Глаза его весело блестели. Он был доволен результатами производственного совещания.
      Зина вздрогнула: «Неужели начнет стыдить?»
      Но Александр Петрович снова заговорил шопотом:
      — Да, Зиночка, состарился ваш капитан.
      Зина ждала, когда начнется самое главное.
      — Александр Петрович, понимаете. . — начала было оправдываться она.
      — Да, да, состарился, — капитан вздохнул, — вчера, ложась спать, я не убрал со стола вазу для цветов, а барометр падал катастрофически. Вы понимаете, что это такое — ждать шторма и не позаботиться о вазе? Это старость, ста-рость! От вазы остались кусочки. Поля пришла утром убирать каюту, и я не разрешил ей. Стыдно было.
      — Я после ужина уберу, Александр Петрович, — у Зины на душе стало легче.
      — Пожалуйста, — капитан как-то подозрительно лукаво глянул на Зину, — у вас это отлично получается. Я видел, как вы в столовой черепки от тарелок ловили.
      У Зины как будто оборвалось что-то внутри, но Александр Петрович ласково похлопал ее по плечу:
      — Ну, ничего, ничего!
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
     
      Остров Заветный. — Начало разгрузки. — Поручение. — Яшка едет на остров. — Диковинный доктор. — Что было в пакете? — На первом месте машинная бригада.
     
      Ветер, не ослабевая, задул от оста, а за ним изменила свое направление волна. Пароход испытывал теперь весьма изнурительную для людей бортовую качку.
      Но за островом, у места разгрузки, волнение уменьшилось.
      «Большевик» подошел к острову совсем близко. Остров выглядел одиноким и унылым. Западная часть его возвышалась над морем холмом с пологими склонами, а к востоку остров снижался и, наконец, вовсе сровнялся с морем. Не будь этого холма, то острова не
      заметить бы, а разгуляйся волна — и вовсе смыло бы остров.
      С палубы видели на берегу людей и носившихся там собак. Впрочем, почти все зимовщики выехали на катерах в море встречать долгожданный пароход.
      Один катер подошел к борту «Большевика», и люди на ходу по штормтрапу перебрались с него на пароход. Другой катер шел, словно в почетном конвое. Два человека на нем держали па крыше рубки пагефон и всё время поправляли спадавшую от качки мембрану. Конечно, мотор заглушал патефон, но на это не обращали внимания. Все ведь видели, что встречали с музыкой.
      «Большевик» встал на якорь. Под приспущенными грузовыми стрелами уже висели катера, готовые к спуску на воду.
      — Майна! По малу! — раздались первые команды.
      Корабельные катера спустились за борт, а еще через несколько минут за ними последовали громадные связки досок и ящиков.
      На широкой черной доске, выставленной возле входа в столовую, появилась надпись:
      ПЕРВЫЕ 500 КИЛОГРАММОВ ГРУЗА ПЕРЕГРУЖЕНЫ В КАТЕР БРИГАДОЙ МАШИНИСТА ПЕТРОВА.
      ЧЕСТЬ И ХВАЛА ПЕТРОВЦАМ!
      В камбузе повар ворчал на Зину, назначенную ему в помощницы вместо камбузника, которого забрали на выгрузку. Дядя Миша втихомолку готовил для лучшей бригады торт. А Зина разболтала: да какой это чудесный торт, да какая премия, да какая надпись пз крема.. . Она даже показывала торт Яшке и немного повредила художественную отделку. Кроме того, дядя Миша сам спешил на выгрузку.
      Всё на пароходе вдруг преобразилось. На ходу жизнь протекала спокойно, по вахтам, по привычному распорядку дня. Прежде только собаки нарушали тишину да хлопали ружейные выстрелы по зверю. А здесь всё ожило. Грохотали лебедки, ' стучали подъемы груза, и люди разговаривали громко, иногда кричали, иначе не слышно было.
      'Лебедка — грузоподъемная машина.
      в этом оживлении больше всего удивлял Яшку капитан. Как Александр Петрович поспевал всюду? Как он помнил, что и где находится, что кому нужно? Но, главное, он поспевал всюду. Чуть где заминка — Александр Петрович гут как тут и объясняет, как надо поправить, иаладить. При этом Яшка не заметил, чтобы капитан суетился, спешил или подгонял других. С виду Александр Петрович нисколько не изменился. Дивно!
      Сам Яшка считался при старшем помощнике, выполнял разные поручения: то передавал приказания, то спускал в трюм чайник с водой для питья. Но чаще всего Яшку просили сбегать и прочесть, что нового написано на доске. Это очень волновало каждого.
      А когда на доске появилось (Яшка видел, как Александр Петрович писал сам. Надо же, всё успевал!):
      ЗА ПЕРВЫЕ ЧЕТЫРЕ ЧАСА БРИГАДА БОЦМАНА БЕССЕРДЕЧНОГО ВЫГРУЗИЛА ВОСЬМИЧАСОВУЮ НОРМУ! —
      тогда машинисты и кочегары устроили на пять минут перерыв и обсудили эту новость.
      — С моей точки зрения, — заявил Томушкин, — такое явление вполне закономерно. Они матросы, палубная, команда, следовательно, работают по специальности. А наша стихия — машины, механизмы
      — Стоп травить! ' — сердито перебил его Петров. — В катере вы копаетесь, ну и.. . вообще. Будешь в катере копаться, — переведу в камбуз вместо Зины. Она просилась в нашу бригаду.
      После этакого предупреждения бригадира комсомольцы машинного звена отошли на минутку в угол трюма и стали там шептаться.
      Вася громко запротестовал, но его окружили и сказали ему что-то весьма серьезное.
      Работать было очень трудно, особенно в катере. Он подпрыгивал на волнах, высоко вскидывал корму и старался отбросить ее от борта парохода или норовил уда риться в борт. Мешкать здесь не приходилось. Сверху спускались тяжелые кипы груза: бревна, доски, дрова,
      Травить — ослаблять, выпускать снасТь. Моряки часто употребляют это выражение в переносном смысле: болтать, рассказывать небылицы.
      мешки с продовольствием. Их надо было аккуратно уложить на днище катера. А катер раскачивался и куда-то проваливался.
      После перерыва Вася работал на удивление всем. Он успевал отталкивать от парохода корму катера, чтобы она не ударялась о железную громаду, а когда катер падал с гребня волны на подошву, - Вася кричал наверх:
      — Майна! '
      И груз быстро опускался следом за катером, мягко и безошибочно укладываясь на свое место.
      — Вира! . Шевели конечностями! . . — снова кричал Вася.
      Из боцманской бригады нсскатько раз специально прибегали смотреть на работу кочегаров в катере.
      К исходу восьмого часа на доске появилась новая запись: машинная бригада обогнала матросов, выгрузив на семь тонн больше. Ну, и радовались же машинисты с кочегарами!
      Яшку вызвал к себе старпом.
      — Поедешь на катере вот с этим пакетом, — сказал Борис Владимирович, — и сдашь его на острове доктору. Обязательно привезешь расписку, да не мешкай.
      — Есть привезти расписку!
      Пакет оказался легким. Яшка, не задерживаясь ни на секунду, перебрался с пакетом в катер и с нетерпением ждал отхода. Боялся, как бы Борис Владимирович не передумал и не вернул.
      Наконец застучал мотор. Тяжело взбираясь на волну, груженый катер отошел от «Большевика».
      Шли недолго. Высадились на прибрежных камнях и по ним перебрались на берег. Голый берег — ни кустика на нем, ни травинки. И в воде ничего не росло. Только гладкие отполированные камни валялись всюду.
      Так же, как иа пароходе, здесь работали люди сосредоточенно, дружно. Это были зимовщики. Одни разгружали катер, другие оттаскивали привезенный груз подальше от воды.
      — Доктора мне надо, — спросил Яшка у встречавших катер.
      Майна! — команда: трави, опускай! В и р а! — команда: подтягивай! тяни!
      — Там! — неопределенно махнул зимовщик куда-то вглубь острова.
      Яшка побежал по тропинке и увидел спешившую ему навстречу девушку. Они встретились.
      — Здравствуй! — приветливо сказала девушка.
      — К доктору мне надо. — Яшка снисходительно протянул ей руку.
      -- Я — доктор.
      Яшка попятился от нее и первым делом спрягал за спину привезенный пакет. Девушка мало была похожа на доктора. Ну-ка, такая молодая, будто школьница! Он рассматривал ее очень подозрительно. Поразили Яшку ее глаза — черные-черные, но не тусклые, а вроде блестящих окошек ночью. Одно ему не понравилось в ней: зачем на голове накручены из волос какие-то завитушки? И потом туфли — к ним были приколочены деревяшки, похожие, на длинные тонкие ручки от пилы
      Девушка тоже с любопытством рассматривала маленького мореплавателя. Волосы яшкины растрепало ветром, а на лице брызги от волн причудливо перемешались с веснушками. Осанка у мальчика была, как у заправского моряка. Стоял он, чуть расставив ноги, и глядел на девушку серьезно, упрямо, а руку пожал-крепко, по-мужски.
      — Честное слово, я доктор, — смеясь повторила девушка. — Что тебе?
      — Настоящий доктор?
      — Настоящий, могу лечить больных, только у нас на острове никто не хочет хворать.
      — А если живот болит, — что делают? — вдруг спросил Яшка, уверенный, что таким хитрым и неожиданным вопросом уличит самозванного доктора на месте.
      — Касторку принять. Надо? У тебя болит живот?
      — Чего? — Яшка нахмурился. Он не собирался шутить с девчонкой, которая бегает по острову в ту пору, когда все работают. — Где помещение? Расписку мне получить надо.
      Девушка тряхнула головой, и одна завитушка в ее волосах раскрутилась.
      — А кто ты такой, как тебя зовут?
      — Яков Иванович.
      — А меня зовут Тамарой Николаевной,
      — Ладно, куда идти?
      — Догоняй!
      Она побежала удивительно легко, и еще не известно, как угнался бы за ней Яшка. Поэтому он не торопясь зашагал следом.
      Она вернулась.
      — В самом деле, у тебя болит что-нибудь, да?
      Яшке надоел такой разговор. Вот уж девчонка так
      девчонка и есть.
      — Почему не работаете? — спросил он строго.
      — Я во вторую смену буду работать, — девушка поравнялась с Яшкой и пошла рядом. — А пока выполняю разные поручения — вроде рассыльного.
      Яшка покосился на нее. Интересно, что она навыпол-няет, да еще на таких каблуках. И вообще — кто разрешил ей приехать сюда, иа арктический остров? Яшка никак не мог успокоиться. Рассыльный!! Выходило, что сам он выполнял такую же работу, как девчонка.
      Они дошли до большого жилого дома.
      И дом стоял один-единственный, как остров, одинокий. Низкий, он будто прижался к каменному острову, чтобы его ветром не опрокинуло в море. Восемь больших окон, а в каждом по шестнадцать стекол. На крыше торчали железные трубы. Углы у дома гладко зашиты досками.
      В комнате, куда ввела Тамара Николаевна Яшку, пахло лекарствами, а в углу на столике стояли такие же блестящие коробки для бинтов, как в каюте доктора Виктора Петровича.
      — Это наш лазарет, — докторша обвела рукой комнату, — и я живу здесь. Садись; чаю с конфетами хочешь?
      Яшка промолчал, положил на угол табурета сверток, а на другой угол присел.
      — Для лекарств это? — показал он на коллекцию бутылочек, выстроенных под зеркалом.
      — Нет, для духов. Я очень люблю духи. Хочешь, подушу тебя?
      Яшка отстранился, но так резко, что уселся прямо иа привезенную посылку. Она отлетела в сторону, треснула и расползлась. По всему полу рассыпались мелкие белые семечки. Ох, и досада напала тут на Яшку! Семечки! А он так бережно нес этот пакет.
      Но Тамара Николаевна расстроилась больше Яшки.
      — Эх ты! — сказала она, опускаясь на колени и сгребая семечки. — Это же огуречные семена для нашей теплицы. Ты все сорта перепутал.
      — Какие там сорта? — Яшка сердито сдвинул брови. — Сказали бы, что семечки любите.
      Девушка всё ползала по полу на коленях и собирала семечки.
      — Чего ты стоишь? Помогай!
      Но Яшка не стал больше разговаривать и пошел прочь. Он не верил такой молодой докторше. Конечно, это для нее забава, лакомство. Хотя какое лакомство огуречные семена? Баловство. Или, может, не для нее эта посылка? Но ведь Яшка отдал кому велено было, а теперь у него есть дела поважней. Да, теперь он знал, что ему делать. Не такими вот пустяками заниматься, а требовать, чтобы его назначили работать в бригаду. Только в какую? ..
      Об этом он размышлял на обратном пути.
      На пароходе Яшка первым делом побежал к доске с объявлениями, и все его колебания немедленно пропали. Там крупными буквами было написано:
      БРИГАДА МАШИНИСТОВ И КОЧЕГАРОВ — 240% БРИГАДА МАТРОСОВ-238%
      ЧЕСТЬ И ХВАЛА ТАКИМ, КАК ТОМ УШКИ Н!
      ОН ВЫЗВАЛСЯ РАБОТАТЬ ВТОРУЮ СМЕНУ ПОДРЯД. ЕГО ПРИМЕРУ ПОСЛЕДОВАЛА ВСЯ БРИГАДА ПЕТРОВА.
      Сам Томушкин стоял возле доски и ел огромный кусок премиального торта. Увидев Яшку, Вася подозвал его и поделился с ним половиной своей порции. '
      Разве можно было после этого колебаться и раздумывать: в какой бригаде работать? Конечно, с машинистами.
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
     
      Яшку принимают в машинную бригаду. — Матросы впереди.
     
      Как Яшка попросил, так его и назначили в бригаду Петрова. Работать пришлось в трюме. Петров сначала руками развел:
      — Какую я тебе работу дам? Помогать кряхтеть, что ли?
      А потом придумал.
      Мешки и ящики накладывали на веревочные стропы,' затем строп вдевали петлей в петлю, — словом, груз укладывали на подъем, как вязанку дров. Но вязанку, раньше чем вскинуть на плечи, встряхивают, чтобы она не развалилась по дороге и не отбила бы человеку пятки. А как встряхнешь подъем груза, если он весом больше тонны? Развались он — беды не оберешься. Может и насмерть задавить.
      Петров объяснил Яшке:
      — Гляди сюда! Вот строп натягивается, а петля ке захлестнулась. Непременно рассыплется подъем. Так, а мы его ломиком! — Он несколько раз ударил небольшим ломом по петле, и строп затянулся.
      — Вира, веселей! — крикнул Петров наверх.
      Подъем отделился от трюмного настила, качнулся и
      взмыл кверху.
      Петров передал Яшке ломик. Как раз в этот момент очередной строп натягивался. Яшка, что было сил, ударил по нему, и от одного удара строп захлестнулся будто навеки-вечные.
      — Правильно, лиха беда — начало!- -одобрил Петров.
      Яшка под.мигнул ему. Он радовался. Вот они где, настоящие друзья, которые ценят его. А тут Петров вылез наверх и через некоторое время крикнул оттуда:
      — Молодцом, Яков! Знаешь, как мы теперь боцманскую бригаду?
      Как же было не стараться после этаких похвал? Яшка не только осматривал каждый мешок, но проверял их на ощупь — ладно ли завязаны — и уже не волновался, как вначале, а разговаривал, размахивая ломиком. Несколько раз даже предупредил взрослых, чтобы они посторонились от подъема.
      Полундра! 2- -кричал Яшка.
      Через два часа объявили перерыв. Все вылезли наверх. Ждали Петрова: он ушел узнавать результаты. Но никто не сомневался в успехе, потому что каждый рабо-
      Строп — петля, кольцо из веревки.
      Полундра — предостерегающее восклицание: берегись!
      тал старательно и не произошло ни одной оплошности, ни одной задержки.
      — Дорогие товарищи, — сказал Вася Томушкин, — людей в обеих бригадах одинаковое количество, у нас даже на Яшку больше, следовательно, наша производительность должна быть тоже больше.
      Каково было слушать Яшке новую похвалу? Значит, не будь его, как бригада тягалась бы с матросами? А ну, погодите!
      Пришел Петров. Вид у бригадира был совсем растерянный.
      — В три раза больше. — Он не сказал, а выдавил слова из себя.
      — А я что говорил?! — Вася от радости даже подпрыгнул. — На основании всех данных мы должны сделать больше. Им только штурвал ' крутить.
      Петров положил Томушкину на плечо ладонь и посадил его на место.
      — Они выгрузили в три раза больше, — не мы.
      — Как же это так? — пробормотал Яшка.
      — А так,— Петров почему-то укоризненно поглядел на него, будто Яшка был виноват в этом. — Они на подъем сразу по три стропа давали; соображаешь?
      — Так они ж матросы, их обучали этому. . - — То-' мушкин вдруг поперхнулся. Взгляд бригадира сулил мало хорошего.
      Петров потер виски, покачался с носков на пятки и вдруг поднял веселое лицо.
      — Ну, духи, чего загрустили? Чтоб работать у меня! Понятно? Чтоб пар шел! Будем тоже по три стропа на подъем давать. Попробуем по четыре! Яша, лети к боцману за стропами. А вы. . .
      Яшка уже мчался по спардеку и не слышал, что там дальше приказывал Петров. Одна мысль, одно желание гнало мальчика: боцманскую бригаду надо опередить!
      Боцман стоял у люка и командовал, но не голосом, а поднятым пальцем. Когда боцманский палец крутился
      'Штурвал — рулевое колесо. С его помощью поворачивают руль.
      2 Л ю к — отверстие в палубе, через которое сходят вниз или опускают и поднимают груз.
      в воздухе, тогда матрос пускал лебедку так, что груз поднимался. И чем быстрей крутился палец, тем быстрей работала лебедка.
      Вот палец застыл. Лебедка остановилась. Палец стал загибаться крючком, словгю кланяясь кому-го, — груз начал опускаться.
      Яшке это очень нравилось. Работали матросы без крика, только моторы у лебедок гудели. Может быть, боцманская бригада и обогнала потому?
      Яшка подошел к боцману.
      — Стропа нам надо.
      — Вон бери у того трюма.
      Мальчик забрал в охапку сколько мог стропов и пошел обратно.
      Когда он вернулся к своему трюму, наверх поднималось сразу четыре стропа с грузом, и Яшка заметил, что ни один строп НС был как следует обтянут. Разве это порядок?
      Подбежав к люку, Яшка крикнул вниз:
      — Куда это годится?
      Снизу раздался спокойный и приятный голос машиниста Петрова:
      — Стропа давай и сам бросайся сюда.
      Яшка скинул вниз принесенные веревки и следом за ними полез сам. Это было в шесть часов пополудни.
      В девять часов бригада Петрова выгрузила в два раза больше заданного, но боцманская всё равно шла впереди.
      Люди работалр! с азартом, без передышек и перекурки, ни о чем другом не думая. Разделись до трусов. От разгоряченных блестящих тел валил пар.
      Яшка старался изо всех сил, он ловко и точно обстукивал ломиком стропы, а их теперь в каждом подъеме было по три. И на каждый следующий подъем приходилось готовить три новых веревки.
      Стали попадаться плохо завяза1Н1ые мешки, но Яшка успевал завязынать их. Петров уже два раза кричал ему:
      — Герой! Если бы не ты, — нам бы труба!
      — Ну да, — Яшка важничал и старался еще больше.
      А ломик сделался тяжелым. В самом начале работы
      вскидывать его было легко. Сейчас же Яшке казалось, словно кто-то держал его сзади за плечи и мешал поднимать железную палку. Руки точно скрутило веревкой. Но Яшка храбрился, не подавал виду, что вот-вот свалится с ног или сядет, — и всё тут.
      Ломик настолько отяжелел, что, даже взявшись за середину, им трудно было взмахивать.
      Спустя некоторое время Яшку уже не держали за плечи, а как будто несколько человек схватили его и пригибали к палубе. Во рту пересохло.
      Где-то далеко-далеко крикнули:
      — Шабаш!
      Но так почудилось Яшке. Кричали вовсе не далеко. Бригадир Петров стоял над люком:
      — Ша-баш! Неровен час, всё выгрузите!
      В просвете люка болтался последний отправленный наверх подъем. Он ударился о край люка и убрался из просвета. Над трюмом голубело чистое прозрачное небо. Как там свободно!
      Яшка взялся за железные скобы трапа. Он словно полез на небо.
      — Ну, как? — спросил Петров.
      Трудно было, но всё-таки Яшка тряхнул головой:
      — Могу еще смену работать, только поесть бы.
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
     
      Настоящий аппетит приходит после работы. — Действительность и воспоминания. — Благодарность в приказе. — Простой расчет: сколько проспал Яшка.
     
      Никогда в жизни Яшка не ел с таким удовольствием, как после этой работы. Бывало он одно попробует, другое пожует, поест немножко, и если понравится, то еще съест, — словом, когда как. А теперь всё было вкусно. Чудесный обед! Яшка даже не мог сказать, что, собственно, он ел. Обедал будто во сне. Только когда Петров крикнул:
      — Позвать сюда дядю Мишу, — за такие пирожки благодарность ему выразить надо! — Яшка очнулся и подтвердил:
      — Точно!
      То был особенный обед. Люди тут же вставали и говорили, как работали, как соревновались бригады.
      Матросы всё-таки взяли верх, больше выгрузили.
      Во всем этом Яшка не мог понять одного. Ну, тягались, соревновались — кто кого одолеет. Да он, Яшка, как помнит себя, всегда тягался с Колькой: кто крупнее рыбу на поддев надергает или кто больше вороньих яиц соберет. Бегали наперегонки. Но, если Яшка одолевал Кольку, тот был готов лопнуть от досады, целый день не разговаривал. А потом старался, чтобы самому взять верх. Ну, и добивался, конечно, своего. Тогда Яшка с ним не разговаривал.
      А здесь, на «Большевике», всё делалось по-иному. Матросы пересилили машинную бригаду, и никто на них не злился за это. Кочегары и машинисты сидели с матросами в обнимку, шутили, смеялись. Грозились, верно, одолеть матросов. Нет, что-то было не так: или у Яшки с Колькой или на пароходе?
      Бригадир машинной команды поднялся и сказал:
      — Ну, хорошо, вы больше выгрузили или мы,— дело ведь не в этом. Соревнуемся мы не ради того, чтобы узнать, кто сильней, дружней и лучше может работать. Вместе, сообща должны мы разгрузить пароход как можно скорей. Это забота не только наша, а государственная забота. Вот и предлагаю..
      Удивительную штуку предлагал Петров: чтобы к нему в бригаду перевели самого лучшего матроса дядю Сашу Костюничева взамен одного кочегара, который обжег себе руку. Тогда в машинной бригаде всё будет ладно, а боцманская от этого тоже не ослабнет. Но в общем для работы так будет лучше, и работа пойдет скорей.
      Все согласились с Петровым. Чудеса! Выходит, что у Яшки с Колькой так должно быть: соберет Яшка, к примеру, двадцать вороньих яиц, а Колька — двадцать пять, — вот Колька и говорит Яшке: «Давай я тебе помогу, чтоб у тебя больше было».
      И вдруг Яшке вспомнилось, как в прошлом году рыбаки из соседнего села Коряжного не могли наловить рыбы, сколько надо было по плану. Тогда рыбаки из яшкиного села Тихого поехали помогать тем, коряжин-ским. А колхозы тоже соревнуются. Правильно. Рыбы тогда вместе в два раза больше взяли. Колька, конечно, вредный. Яшка теперь вот как будет делать: решит свою задачу раньше, потом Кольке поможет. Этак куда интересней. Не просто одолеть Кольку, а еще помочь ещ. Яшка и другим ребятам помогать станет. Все будут лучше учиться, и школа сделается первой по району, а может, и во всем государстве.
      Под шум и разговоры как-то быстро, стремительно-унеслись яшкины мысли далеко-далеко.. . Окончат ребята школу, пойдут учиться дальше. Один станет профессором и соберет на каком-нибудь острове всех чаек, которые летают над морем попустому. Они снесут не миллион яиц, как на острове у профессора Дроздова, а сто миллионов. А он, Яшка, выучится на капитана самого дальнего плавания, чтобы плавать еще дальше, чем Александр Петрович. А кто-нибудь таким же поваром будет, как дядя Миша. Это в Арктике очень нужная специальность.
      И вспомнилось Яшке другое: страсть хороши у дяди Мнши кладовые. Повар водил его по ним и показывал все богатства. На полках стояли банки с вареньем, ящики с шоколадом, печеньем, конфетами, яблоки, лимоны. А сахару — горы мешков. Ну, и крупа всякая, консервы рыбные, мясные. Их Яшка, конечно, не так разглядывал.
      Дядя Миша не просто показывал, а открыл банку с вареньем и позволил есть прямо ложкой. Разговари-
      вали они. Повар опять расспрашивал про мать, про дом. А Яшка нахваливал клубничное варенье и тоже спрашивал: похоже ли оно на мандариновое и на вишневое? Дядя Миша дал ему попробовать и тех варений, но только по одной ложке. Тогда Яшка спросил: «Зачем такие запасы сделаны на пароходе? Их на сколько лет хватит, особенно варенья».
      Дядя Миша долго рассказывал, как советское правительство заботится о своих полярниках. Это не то, что за границей. Там ученые больше на собственные деньги в экспедиции снаряжаются. Взять хотя бы знаменитого Пири, который на Северный полюс не раз пешком ходил и едва-едва дошел. Много ли на себе да на собаках продуктов возьмешь? Ну, и голодали. Собак ели, а собаки-то сами отощавшие, — какое на них мясо?
      Яшка представил, как этот иностранный ученый Пири тащился по льду, а рядом плелись худущие собаки
      Подали торт и мороженое, но Яшка уже крепко спал.
      Боцман забрал мальчика в охапку, отнес в каюту и уложил в постель.
      Проснулся Яшка, когда солнце светило прямо в иллюминатор. Пароход всё так же плавно покачивало, но с палубы не доносилось ни звука.
      Он вскочил и выбежал на палубу. Возле трюма — никого. Собак-то давно уже выгрузили. Трюм почему-то закрыт, как на ходу в море, хотя «Большевик» стоял на якоре на прежнем месте.
      Яшка побежал в столовую и по пути увидел на доске надпись:
      ВЫГРУЗКА ПРОИЗВЕДЕНА ЗА ДВОЕ СУТОК.
      КОМАНДА ВВЕРЕННОГО МНЕ ПАРОХОДА ВЫПОЛНИЛА ЗАДАНИЕ НА СУТКИ РАНЬШЕ СРОКА.
      ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ
      Больше Яшка ничего не видел, кроме собственной фамилии. Да, он прочитал это своими глазами: «.БЛАГОДАРНОСТЬ», а потом — «ПАССАЖИРУ ЯКОВУ КУ-БАСУ». Это ему, Яшке, «ЗА ОТЛИЧНУЮ РАБОТУ!» Ишь ты! Выгрузили всё за два дня.. . Но почему же за два? Ведь первая смена работала двенадцать часов, потом Яшка работал во второй — тоже двенадцать. Значит, всего получается: сутки. А откуда же вторые? .. Не мо-
      жет быть! Неужели он проспал целые сутки и за это время пароход разгрузили?
      Кто-то тронул Яшку за плечо.
      — Герой, ты почему не на собрании? Там про тебя говорили, хорошо говорили. Александр Петрович хвалил.
      Дядя Саша Костюничев втолкнул Яшку в столовую.
      Собрание продолжалось, говорил яшкин бригадир, парторг Петров:
      — Мы закончили выгрузку на сутки раньше срока, но грош цена нашей работе, если груз погибнет на берегу! Коммунисты парохода «Большевик» решили помочь зимовщикам острова перетащить груз в безопасное место. Капитан дал согласие на это. Мы надеемся, что вся команда последует нашему примеру.
      Оказывается, груз находился в опасности. Зимовщики на острове не управились и выгрузили всё слишком близко к воде. Прилив и волны могли смыть груз.
      Речь Петрова одобрили все. Собрание зашумело, загудело. Савелий Илларионович крикнул:
      — Комсомольцы берут на себя обязательство! ..
      И Яшка не выдержал:
      — И я тоже! — крикнул он.
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
     
      Зачем привезли на остров семечки. — Удивительная докторша. — Не менее удивительная теплица. — То ли еще будет? — Экскурсия на заполярный огород. — Прощай, остров Заветный!
     
      На берег отправлялось пятнадцать человек во главе со старшим помощником. Как только отвалили и взяли курс на остров, многие улеглись в катере на решетчатые настилы и сразу же уснули.
      — Да, оно бы не плохо вздремнуть, — Борис Владимирович растирал ладонями виски и глаза.
      — Поспите, — осторожно предложил Яшка.
      — Что же, — оживился старпом. — Становись на руль и держи прямо на тот камень; видишь, серый с коричневыми пятнами, на собачью морду похож?
      — Есть держать на собачью морду!
      Яшка дрожащими руками взялся за руль. Вот это дожил! Сам управляет катером!
      Борис Владимирович улегся на кормовую банку и, изредка приоткрывая глаза, следил за Яшкой.
      Катер, переваливаясь через волны, шел прямо на остров. Вдоль берега тянулась белая полоса: это галька там — круглые белые камешки, обточенные морем. Их занятно по воде пускать блинчиками.
      Мальчик хорошо держал катер на курсе. Отец при жизни много раз ставил Яшку на руль и нередко хвалил за уменье. Правда, тот катер был не такой быстроходный, а этот — во как ныряет с волны на волну. И от камня нельзя отрывать глаз.
      Берег приближался. Яшка забеспокоился: «Как же подходить к такому крутому берегу? Груз ведь возили не сюда, а совсем в другое место. Разбудить старшего помощника, что ли? А он скажет: «Эх ты, шляпа!»
      Но Борис Владимирович поднялся сам.
      — Молодец, Яков Иванович, хорошо держал!
      Штурман резко положил руль влево. Катер, раскачиваясь с борта на борт, пошел поперек волны, прямо к месту выгрузки.
      На берегу собрались зимовщики, шумно приветствуя гостей. Старпом сразу объяснил бородатому начальнику зимовки, зачем прибыли люди. Тот запротестовал:
      — Сами управимся. Отдохнуть вам надо, — ну-ка, двое суток так поработать: без сна, без отдыха. Ей-ей, управимся. Гляньте, что за молодцы у меня. Одна Тамара Николаевна чего стоит!
      Яшка стоял рядом со старпомом и тайком разглядывал Тамару. Она была в синем комбинезоне и в больших резиновых сапогах. От работы Тамара раскраснелась, и глаза ее блестели.
      Весь берег вокруг был завален грузом: досками, бревнами, мешками, бочками. Какого только не было здесь добра!
      — А далеко ли таскать? — спросил Яшка у старпома.
      Но Борис Владимирович отмахнулся от него и, взяв
      под руку начальника зимовки, зашагал вдоль штабеаей груза.
      Тамара подошла к Яшке. У него не хватило смелости, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Он уставился
      в землю. Тогда девушка присела перед ним на корточки и снизу заглянула в его лицо.
      — Ты в самом деле рассердился на меня? Перестань! Я уже всё поправила. К счастью, разорвался один только пакетик, а остальные целы, так что семена не перепутались.
      Яшка ухмыльнулся;
      — Не семена, а семечки.
      — Всё не веришь? Хорошо, вот будет перерыв, посмотришь сам, какие у нас растут овощи: редис, укроп, лук, шпинат, огурцы, вот увидишь!
      В это время подошли Борис Владимирович и начальник зимовки. Все собрались вокруг них, и получилось как-то само собой: собрание не собрание, но вроде. Начальник зимовки поднялся на ящик и стал рассказывать, как они жили и работали здесь, на острове Заветном. Этакая даль от «Большой земли», верно. А с другой стороны, если разобраться, то зимовщики будто бы совсем никуда и не уехали. Новости они каждый день по радио принимали, письма из дому — тоже, но, главное, работали не то чтобы сами по себе, где-то за тридевять земель, а вместе со всеми советскими людьми. Строили новую электростанцию, дом, изучали погоду.
      — Короче говоря, — заявил начальник зимовки, — еще не известно, где «Большая земля», а где «Малая», кто живет в центре общественных событий, а кто па окраине, в стороне от них. В начале года, когда самолеты снимали с ледоколов людей, вся страна волновалась, беспокоилась, — только бы благополучно! А мы даже волноваться не успевали. Мы попали, что называется, в самую гущу событий. Снабжали сводками погоды, обеспечивали связь. А недавно, когда Коккинаки летел на самолете «Москва» на Дальний Восток, — вот были денечки!..
      Начальник очень благодарил всю команду «Большевика» за такую заботу и помощь зимовщикам.
      Потом всех распределили по работам Яшке и Тамаре велели таскать тонкие доски. Он чуть не заспорил, — почему его назначили с девчонкой, но смолчал. Хотелось взглянуть на диковинный огород, про который говорила Тамара. Неужели росли здесь огурцы? Ерунда! Не могут! Тут зима чуть ли не круглый год.
      Работали долго, а когда, наконец, объявили перерыв, Тамара предложила посмотреть их огород.
      Теплица находилась за домом: длинная постройка, сплошь застекленная сверху.
      Тамара открыла дверь и пропустила Яшку вперед, но он не пошел дальше.
      Теплица была полиым-гюлна всякой зелени. От двери к дальней стене в два ряда протянулись деревянные ящики. Над ними свисали большие колпаки с электрическими лампами, а из самих ящиков в разные стороны торчала ботва. Вот справа лохматые метелки укропа, там остроконечные стрелки лука, а вон огуречные плети навились на палки.. .
      — Проходи, проходи, — подталкивала Тамара Яшку. — Я тебе что говорила? Вот, пожалуйста, редис,— она раздвинула густую зеленую листву и, noHjapHB в ней, выдернула яркокрасный с белым хвостиком клубень редиски. — Можешь попробовать, он нисколько не хуже того, который растет на «Большой земле». А вот укроп, вот лук цитаусский, сельдерей. — Девушка тащила Яшку вглубь теплицы и на ходу проводила рукой по шуршащей ботве. Но вдруг горько вздохнула. — С огурцами только у нас несчастье. Может, семена были негодные, может, мы обожгли их, когда подсвечивали электричеством. Мы посевы освещаем сверху лампами. — Тамара подала Яшке пучок редиса, улыбнулась. — Чисти и ешь,—цынги не будет. А то несколько лет назад зимовала тут партия, еды у них было всякой, а овощей никаких. И все заболели цыигой. С нами-то этого не случится! Погоди, мы еще не такое здесь разведем. Апельсины, бананы. Представляешь, заполярные апельсины? ..
      Тамара обвела рукой теплицу и замолчала. Видно, представилась ей сейчас будущая геплица с диковинными растениями.
      Яшка на минутку закрыл глаза и увидел длинные ледяные торосы, только они недолго оставались ледяными. Вдруг их покрыла густая огородная земля.
      — Это всё возможно, — мечтательно говорила Тамара, — конечно, не сразу. Пройдет много лет.
      Яшка открыл глаза и улыбнулся Тамаре. Хорошо, что он подружился с ней. Понятно, она настоящая докторша, хотя и молодая.
      — Вот они где, голуби, а мы-то ищем, — раздался громкий голос.
      В дверь теплицы протискивались начальник зимовки, Борис Владимирович, а за ними человек десять с «Большевика». Они подошли к Яшке и Тамаре Николаевне.
      — А вот наш самый главный агроном, и не просто
      агроном — энтузиаст полярного огородничества. Так что прошу любить и жаловать.
      Тамара Николаевна зарделась от смущения. На нее смотрело столько незнакомых глаз. Она заговорила тихо и нескладно:
      — Это салат ромэп, это лук цитаусский, это редис
      — Простите, Тамара Николаевна, — перебил ее Борис Владимирович, — кажется, вас так величают? Мы редис от лука отличим. Вы расскажите: как вам удалось всю эту прелесть вырастить?
      Тамара смутилась еще больще. Яшка видел ее смущение и решил ей помочь.
      — Самое главное, — он, в точности как Тамара, обвел теплицу рукой, — это электрические лампы.
      Борис Владимирович толкнул тихонько Яшку и, чугь подняв полу кителя, показал кончик ремня. Яшка обиделся и замолчал.
      — Это всё правда, — сказала девушка, — без искусственного освещения здесь овощи не вырастут. Без света растения растут бледные, худосочные. Огурцы вот, один только завязался, — Тамара раздвинула огуречную листву и осторожно вытащила единственный огурец, — но
      и это уже большая удача. Мы дадим ему созреть и получим свои, полярные семена. Это будет новый сорт огурцов. Мы назовем его: «северное сияние».
      Моряки разглядывали теплицу и радовались. Они-то отлично знали, что такое Арктика, поэтому все улыбались докторше, точно благодарили ее за то, что она, такая маленькая и хрупкая, отважилась приехать сюда, делать такое нужное и трудное дело.
      Тамара, уже никого не смущаясь, шла вдоль ящиков и рассказывала, как зимовщики строили теплицу, в лютые морозы и пургу таскали со двора снег и растапливали его на плите в кастрюлях. Вода нужна для поливки. А ведь у каждого была своя обязательная работа: метеорологические ' и гидрологические наблюдения, разные сводки, дневники. Бывало сутками не спали, но теплицу построили и вот вырастили первые овощи.
      Метеорологические наблюдения — наблюдения над погодой: ветром, температурой, облачностью и др.
      Гидрологические наблюдения — в этом случае наблюдения над морем: течениями, льдами, температурой, соленостью и др.
      Яшка теперь не отходил от Тамары. На обратном пути он даже взял ее за руку. Что, разве не удивительная докторша? Чем-то она напомнила профессора Дроздова, но Яшка долго не мог сообразить: чем именно? А потом Тамара снова заговори-ла про овощи, про невиданные арбузы, и Яшка догадался, — ведь она говорила точно так же, как профессор. Слушая обоих, можно подумать, что им принадлежит вся арктическая земля. Захочет Дроздов — и слетятся к нему любые птицы. А Тамара Николаевна такие яблоки разведет! Ну, дела! ..
      Они дошли до места выгрузки. На остров высаживалась другая смена моряков.
      — Жалко, что ты уезжаешь, — Тамара крепко стиснула яшкину руку. — Братишка у меня, Павлик, точно такой же, как ты, драчун, всегда дрался со мной. Дома остался, в Апапе
      — Яков! — крикнули с катера.
      Докторша поспешно чмокнула Яшку в обветренный веснущатый лоб. К катеру она не пошла. Долго стояла на том месте, где прощалась с Яшкой, и всё махала рукой
      Яшка сидел против дяди Саши Костюничева нахохленный и сумрачный. Потом вспомнил про редис, вынул клубень и стал, не торопясь, чистить его — нарочно не торопясь, — полюбуйтесь! Карман его отвис от редиса.
      — Вишь, сколько натаскал! — заметил Борис Владимирович.
      Но Яшка пропустил это замечание мимо ушей.
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
     
      Щедрость Васи Томушкина. — «Большевик» снимается с якоря. — Встреча с ледоколом. — Новое огорчение. — Расчеты 3-го штурмана и заход солнца. — В бухте Мелкой. — Томушкин радуется.
     
      Вторая смена возвратилась с острова через четыре часа. Сделали там всё.
      В знак благодарности зимовщики прислали команде «Большевика» корзину свежих овощей из своей теплицы. Подарок привез Вася Томушкин. Возле маленького кочегара на палубе собралась толпа,
      Для вас стараюсь, для общества, — разглагольствовал Вася, раздавая редиску: приятелям — покрупней, а прочим — помельче. Но, па васину беду, откуда ни возьмись, появился дядя Миша.
      — Ты что же это? — не кипел, а клокотал разгневанный повар. - Овощи мне к столу прислали, а ты. . .
      При таких объяснениях с сердитым поваром маленький рост весьма кстати. Вася Томушкин исчез, будто сквозь палубу провалился.
      Пожалуй, это было последним значительным событием за время стоянки у острова Заветного.
      «Большевик» снялся с якоря и за сутки дошел чистой водой до Архипелага.
      На пароходе снова водворилась спокойная и размеренная жизнь: вахты сменялись занятиями, занятия — отдыхом. Погода держалась хорошая. Льды встречались редкие и нетрудные.
      Еще через трое суток повстречали ледокол. Корабли обменялись приветственными гудками и разошлись. Яшка долго смотрел вслед большому и могучему ледоколу. Корпус ледокола с закругленными бортами напоминал раздутое брюхо сытой коровы. Из двух высоченных труб валил густой черный дым, словно шел здесь не один корабль, а десять, двадцать.
      Перед самой бухтой Мелкой Яшка случайно услышал разговор капитана с Борисом Владимировичем. Оказывается, в бухту должен прилететь самолет, и Александр Петрович решил отправить Яшку на этом самолете. Конечно, новое путешествие сулило много интересного; но как же Яшка мог расстаться с «Большевиком», если теперь фамилию Кубас писали в приказе эгакими крупными буквами? Предстояло грузить пароход, идти обратно. А вдруг снова напал бы туман? Кто снова будет стоять на вахте? Да чего говорить, сколько было у Яшки забст и дел на пароходе! По одной арифметике он с Савелием Илларионовичем нарешал задач на всю зиму. Иной раз Яшка решал быстрей своего учителя. И вот опять — счастливый путь, высаживайтесь!
      А каждый день жнзнн на «Большевике» приносил что-нибудь новое.
      Савелий Илларионович встретил па палубе Яшку и радостно сообщил:
      — Сегодня солнце зайдет.
      — Как это зайдет? — удивился Яшка.
      И впрямь, как это могло быть? Столько светило не заходя, к этому уже привыкли все, словно так и надо, и вдруг — зайдет!
      — А я высчитал. Заход будет точно в двадцать два часа тридцать одиу минуту. Приходи на мостик и увидишь. А потом оно через два часа взойдет.
      Яшка промолчал, но в душе не очень поверил, хотя, занимаясь с Савелием Илларионовичем, он проникся к нему большим уважением.
      Задолго до назначенного срока, вооруженный биноклем, мальчик поднялся на мостик. К этому времени на палубу высыпали все свободные люди. Каждому хотелось увидеть, как будет заходить солнце, — ведь оно без устали кружилось по небу много дней.
      Большое огненно-красное солнце висело над горизонтом. Прошло уже полчаса, а оно едва-едва склонилось к воде.
      — Не зайдет, пустое это! — Зина махнула рукой и пошла с палубы.
      — Стой-кось, мил-человек, да поглядывай, — вступился тут дядя Саша Костюничев, — оно-от, если штурман посчитал, — значит, так и будет. Учили штурмана этому.
      Капитан несколько раз прошелся по палубе, искоса поглядывая на зрителей.
      Багровый солнечный диск опустился еще и снизу стал незаметно сплющиваться, как будто ему не хотелось лезть в воду.
      «Как бы оно и в самом деле не зашло?» — подумал Яшка.
      Штурман побежал наверх к главному компасу и принялся смотреть на солнце сквозь пеленгатор. ' Глянул. Прикрыл глаза ладонью. Снова гляну.л. Опрометью кинулся вниз, на ходу крикнув Яшке:
      — Зашло!
      Савелий Илларионович скрылся в рубке, а Яшка стоял и таращил глаза на солнце. Больше половины его еще виднелось из-за горизонта. «Выдумщик! — решил Яшка. — Где же зашло»?
      'Пеленгато р— в данном случае имеется в виду приспособление у компаса, служащее для определения углов и направлений на предметы.
      — Яша! — донеслось из рубки. Приоткрыв осторожно дверь, Яшка отозвался Савелий Илларионович вычислял что-то на карте и,
      не отрываясь от нее, показал на часы.
      — Гляди, точно: двадцать два часа тридцать одна минута, как я сказал.
      Яшка окончательно рассердился на штурмана: «Ну, чего он мелет?..»
      — Гляди, — в свою очередь показал он на солнце, — это что? — И, хлопнув дверью, ушел.
      — Погоди, — крикнул штурман, — иди сюда, я тебе объясню. Ведь я рассчитывал истинный заход, а тебе нужен видимый.
      Яшка остановился и с недоверием поглядел на Савелия Илларионовича.
      — Иди сюда. Происходит всё от астрономической рефракции. Тебе это трудно понять, но я постараюсь объяснить.
      Савелий Илларионович говорил мудреные слова, каких Яшка отродясь не слышал: что-то про воздух, про лучи, и всё к тому, будто настоящее солнце уже зашло, а иа небе остался его след.
      Колебаться здесь нельзя было. Яшка решил как можно скорей рассказать обо всем старшему помощни)чу. К счастью, рулевой что-то спросил у штурмана и тем самым отвлек его.
      Яшке удалось убежать, но Бориса Владимировича он ни в каюте, пи в кают-компании не нашел. У кого ни спрашивал, — никто не знал. Мальчик выбежал обратно на палубу. Что такое?
      На том месте, где недавно висело солнце, горизонт опустел. Оттуда по воде тянулась только широкая красная дорога.
      И снова Яшка ходил по пароходу сумрачный и ни с кем не разговаривал. Потом, как назло, к нему привязался Вася Томушкин.
      «Большевик» уже отдал якорь в бухте Мелкой.
      Яшка было взялся за свой бинокль, чтобы разглядеть хорошенько берег, но кто-то хлопнул его по плечу, Вася Томушкин стоял перед Яшкой испачканный с ког до головы угольной пылью. Только белки у Васи сверкали да губы остались розовыми.
      — Привет бывшему пассажиру!— Вася отдал честь.— Привет бывшему ученику!
      Яшка чуть не обругал Васю за это слово «бывший», но кочегар не дал ему говорить:
      — Завтра. Знаменательная дата наступит завтра! — Вася говорил каким-то особенным голосом, будто объявлял по радио новость. — Кочегар первого класса Василий Никанорович Томушкин сдаст экзамен за перьый курс судомеханического отделения! Довольно, хватит! Василий Ннкаиорович займет надлежащее место в славных рядах механиков!
      — Погоди, — перебил его Яшка, — как это «механик»?
      — Проще простого! Сейчас капитан мне сказал: «Ва-
      силий Никанорович, — сказал он мне, — приготовьтесь! На завтра назначаю комиссию, будете сдавать экзамен».
      — Сдашь?
      — Кто, я? — Вася гордо закинул голову. — То есть как это понимать: «сдашь»? При своей высококачественной подготовке я уже считаю, что сдал.
      — Смотри, — сказал Яшка, — у нас вон Колька здорово считал, а по арифметике двойка.
      Вася рассмеялся. Белки его глаз так живо и весело блестели, что Яшка на минуту забыл про свои огорчения, про самолет и тоже засмеялся. Всё-таки Томушкин был веселый парень.
      — Чудак ты, Яков Иванович! — воскликнул Вася. — Чтобы мне, Томушкину, поставили двойку? Ну, насмешил. Пятерку с плюсом, да не пятерку, а шестерку!
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
     
      Пропавший огурец. — Кто виноват? — Вася Томушкин обращается к Яшке. — Экстренное собрание. — Кто это сделал? — Яшка признается. — «Духи» и «ангелы».
     
      Не оправдались васины предсказания. Взволнованный, он прибежал к Яшке в тот же вечер и заговорил без всяких мудреных слог, просто, как говорят все:
      — Беда!
      И после того долго-долго не мог сказать ничего другого. Яшка никогда раньше не видел Васю таким.
      — Экзамен не сдал?
      — Не «не сдал», а не сдам, — тяжело вздохнул Вася.
      — Что так?
      — Радиограмма с острова Заветного пришла.
      — Нельзя сдавать, да?
      — Нет, огурец там пропал.
      — Какой?
      — Из теплицы.
      — Назначенный на семена? «Северное сияние»?
      — Ага.
      — Значит, не будет полярных огурцов?
      — Какие там огурцы! — махнул рукой Вася. — Горечь одна.
      — Откуда знаешь?
      Вася уставился на Яшку и молчал, но в глазах у него бегали виноватые огоньки.
      — Ты съел, да? — спросил Яшка.
      Вася только вздохнул.
      — Целый сорт?
      Опять вздох.
      Как Яшка презирал в этот миг Томушкина! Надо же сделать такую гадость. Что там сейчас бедная докторша, поди, плачет?
      — Что же теперь будет?
      — Будет, будет! — в отчаянии просипел Вася.—Да он теперь со мной разговаривать не будет, а мне ему экзамен сдавать.
      — А зачем огурец брал?
      — Зачем, зачем! Огурец-то никудышный был. Горечь одна.
      — А Тамара Николаевна его электричеством бы. От электричества, знаешь, какие огурцы сладкие?
      — Тоже учитель! Лучше научи: как мне экзамен сдать?
      — А капитан про огурец знает?
      — Знает, раз получил радиограмму. Только не знает, что я съел.
      Яшка вдруг чуть сгорбился, словно капитан, заложил за спину руки и несколько раз прошел по каюте.
      — Благодарю вас, Василий Никанорович, — да-с, уважил и-с!
      Вася стоял с лицом чернее тучи. Он даже не сразу сообразил, что Яшка издевается над ним.
      — Хватит тебе, — тихо попросил Томушкин. В голосе его не оставалось и капли былой важности. — Ты лучше вот что, тебя всё равио спишут с парохода, на самолете домой полетишь. Скажи, будто ты съсл огурец.
      — Что? — Яшка прямо остолбенел.
      — Ну, скажи, будто ты съел. Чего тебе капитан сделает? А у меня вся жизнь испорчена.
      — Наврать, значит?
      — Пока только, а потом я всю правду скажу.
      Яшка задумался. Конечно, Томушкин свинья-свиньей, и, конечно, Александр Петрович не станет с ним разговаривать, да и другие «спасибо» не скажут. Ой, плохо будет Васе на пароходе. А всё почему? Болтун, молодой, — со старшими разговаривает так, как будто они ему равные. Поделом. . .
      Но, может, всё-таки выручить Васю? Работать ему надо, экзамены сдавать. .. Так-то оно так. А если на своем острове Тамара Николаевна узнает, что Яшка съел огурец? Вдруг капитан пошлет ей радио? Как она возненавидит Яшку! Правда, он всегда может сказать, что наврал, и попросит, чтобы это передали по радио Тамаре Николаевне.
      Ох, и трудно решить такое, когда тебе идет всего лишь двенадцатый год, когда перед тобой стоит виноватый человек, которого должны наказать и который жа-лостно-прежалостно смотрит на тебя! Конечно, хочется помочь ему, выручить из беды. Может быть, он перестанет таскать огурцы. И ведь один огурец всего-навсего, а попадет за него, ого, как!
      Словом, — запутался Яшка, придумывая: как ему поступить? Стой перед ним друг его Колька — тут всё с самого начала решилось бы просто. Виноват? Иди сознавайся. Попадет как следует? Так и надо, в следующий раз не будешь. Но Вася был уже большой, настоящий кочегар, учился на механика
      Экая напасть из-за одного огурца!..
      — Ладно уж, — согласился Яшка, — пускай я, вроде, съел, только ты никогда не воруй больше огурцов.
      — Не буду! — обрадовался Вася. — А ты, верно, скажешь?
      — Скажу.
      — Дай честное слово.
      — Рехнулся ты, — вспыхнул Яшка, — врать да еш,е честное слово давать!
      — Ладно, ладно, — Томушкнн замахал руками.
      Но они только вышли из каюты, как Яшка понял, почувствовал: не гоже сделал он. И даже самому себе стал Яшка противен. Экое геройство — врать! И для какой надобности? Чтобы выручить иастояш,его вруна. Нет, никогда в жизни Яшка больше не сделает так. А сейчас пообещал.. ,
      В коридоре их встретила Зина.
      — Александр Петрович велел всем собраться сейчас же в столовой, — сказала она:—экстренное собрание.
      Яшка твердой и решительной походкой направился в столовую.
      Томушкин, словно побитая собака, семенил за ним следом.
      В столовой собралась вся команда. Шептались. Спрашивали друг у друга:
      — По какому это поводу?
      — Насчет погрузки, наверное?
      Но никто не знал, зачем капитан назначил собрание. Ждали самого.
      Александр Петрович вошел, ни на кого не глядя, хмурый, сердитый. Вид его не предвещал ничего доброго. -1икто не решился заговорить с ним. Он открыл собрание и снова уставился куда-то вниз, под ноги, как будто ему было стыдно.
      Наступила томительная тишина. Старший помощник стоял у двери и пристально разглядывал всех собравшихся.
      — Я получил с острова Заветного радиограмму, — почти шопотом заговорил капитан. — Там из теплицы пропал единственный огурец. Кто сделал это?
      Яшка глянул в угол и увидел васины глаза, испуганные и молящие. Жалко выглядел этот заносчивый коче-
      rap. У Яшки даже мелькнула было мысль — не выручать его за то, что трусит. Но ведь обещал
      Кубас вышел на середину столовой.
      — Я это сделал, — он сознался негромко, но поглядел прямо в лицо капитана.
      Александр Петрович только чуть сдвинул брови:
      — Считаю со'брание закрытым!
      Яшке было очень плохо. Зачем он так сделал? Все CMOTpejm на него сердито и думали, поди, самое что ни на есть последнее.
      — Можешь идти, - сказал капитан.
      Собрание закончилось, по следом за Яшкой из столовой вышло лишь несколько человек. Оставшиеся завели разговоры о том, о сем, а главным образом — о Яшке.
      — Да, виноваты мы сами, потому что мало уделяли ему внимания, — сердился капиган. И вот — результат! Стыд! Взрослые люди, у самих ребята, а попал на пароход один-единственный мальчик — и пожалуйста!
      — Ну, это вы чересчур, Александр Петрович, — за-
      протестовал старший механик. — Конечно, мы все виноваты, но.. .
      — У вас была возможность взять его к себе в машинное, — сказал капитан, — и занять делом.
      — Так ведь штурманы забрали его к себе, можно сказать, с мостика не отпускали.
      — Значит, сумели заинтересовать, — вставил свое слово старший помощник.
      — И вот результат налицо, — старший механик торжествующе оглядел собеседников, — мальчишка опозорил всю команду, весь пароход. Действительно, позор!
      И здесь началось] Машинная команда поднялась против палубной.
      Спор этот давнишний.
      Как известно, около ста лет тому назад по морю плавали только парусные корабли. На них не было ни кочегаров, ни машинистов, а лишь палубная команда — матросы. Потом стали строить паровые суда, но еще долгое время ходили на них под парусами и на машинах. Тогда и команда разделилась на две части: на палубную и машинную. И возник спор: какая специальность нужней на корабле?
      Матросы доказывали, будто они важней, раз корабль оснащен парусами, которыми надо управлять. А машинисты утверждали, и тоже правильно, будто благодаря их стараниям судно может двигаться в любую погоду. Матросы же пускай попробуют в штиль дуть на паруса и сдвинуть судно хоть иа дюйм. Что из этого получится?
      Спор оказался неразрешимым и часто заканчивался настоящей ссорой и враждой. Машинисты окрестили матросов «ангелами», потому что матросы лазили на мачты и реи куда-то в «поднебесье», а матросы прозвали кочегаров и машинистов «духами» за то, что машинная команда всегда работала внизу, в «преисподней», в духоте.
      Потом настала пора парового и моторного флота. Люди научились строить быстроходные и оснащенные сложной техникой огромные пароходы. Казалось, что здесь-то и конец спору. Раз нет парусов, — значит, не нужны и матросы. Да получилось не так. Управлять быстроходными судами трудно и сложно. Только успевай поворачивать то вправо, то влево, расходясь со встречными судами. А мало ли оживленных мест на земном
      шаре? А какой груз перевозят нынче суда! Целые паровозы и мосты. Надо такую штуку установить и закрепить на палубе, чтобы она во время шторма не скатилась за борт. Это опять же обязанность матросов. Они выполняют все работы на палубе.
      Так и не разрешился спор: кто важней. Собственно, каждый понял, что всякая специальность на судне стала «самой главной». Все нужны. Не будь матроса — некому управлять судном. Не будь кочегара — не будет пара, а следовательно, не закрутится машина. Не будь повара — не будет горячего и вкусного обеда. Впрочем, есть такие повара, у которых обеды всегда невкусные и холодные.
      Прозвиш,а «дух» и «ангел» остались на флоте. И спор продолжается. Он возникает по самым неожиданным и, казалось бы, невинным поводам. Вот как на этом собрании. Из-за чего спорили?
      — Вы его к себе на мостик взяли, а у мальчишки склад ума любознательный, его надо было определить в машину, — доказывал штурманам старший механик, — он от природы наш, машинный. Глядишь, вырос бы и пошел в механики.
      — Это как сказать,— горячился старший помощник.— Яша — он сообразительный, лихой моряк, и его призвание — штурманское дело
      Ведь не из-за Яшки спорили, а всё по той же старой-престарой причине: чья специальность лучше и важней.
      Когда спорш,ики мало-помалу успокоились, снова заговорил Александр Петрович. До того он не мешал спорить.
      — Следовательно, — сказал капитан, — решил я поступить так: пассажира Якова Кубаса с вверенного мне парохода списать на берег в распоряжение начальника зимовки. Пусть ожидает самолета и ест огурцы там. Но надо объяснить мальчику, внушить, что он заслужил наказание большее. Кому бы поручить это?
      — Да хоть мне, — вызвался старпом.
      — Могу и я, — поднялся стармех.
      — Разрешите, Александр Петрович, мне? — дядя Миша стоял в дверях и чему-то улыбался. — У меня, правда, своих детей не водилось, и как им объяснять такое, — я не особенный мастер, но попробую.
      — Добро, — согласился капитан.
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
     
      О дружбе и расставании. — Яшка возвращает подарки. — Сборы. — Последние советы дяди Миши.
     
      На берегу, где много людей, часто бывает так, что расстаешься с другом и скоро начинаешь забывать о разлуке. Встречаются другие люди, заводятся новые знакомства и дружба, а память о старых друзьях мало-помалу сглаживается.
      В морс совсем иначе. На пароходе людей мало, все живут друг у друга на виду и работают бок о бок. И если человек покидает судно, своих друзей, то сразу становится как-то пусто, не хватает его на вахте, в столовой, в каюте. Да, морская дружба — особая дружба, и в море расставание с товарищем гораздо тяжелей, нежели на берегу.
      Когда дядя Миша вошел в яшкину каюту, мальчик раскладывал на столе свои пожитки. Повар сел и молча стал наблюдать за ним. Яшка несколько раз перекладывал вещи то так, то этак, что-то озабоченно бормотал, пересчитывал. Дядя Миша хотел уже сказать о решенни капитана, но Яшка выбрал кисточку для бритья, подтяжки и подал их повару.
      — Это дяде Саше Костюничеву.
      — Костюничеву? — удивился дядя Миша. — Хорошо, передам.
      — А это Поле, — Яшка протянул кусок розового душистого мыла.
      — Спасибо.
      — А это тебе, — мальчик вертел в руках старый, негодный будильник, — его если починить,— он, знаешь, как ходить будет? Со звоном. — Яшка встряхнул будильник над ухом повара. — Слышишь? Тут одних колесиков сколько, и еще два запасных. А пружина, ого!
      Дядя Миша и пришел-то расстроенный, а тут совсем разжалобился. Значит, Яшка всё уже знал, раскаялся и вот наказывал себя, возвращая подаренные ему вещи.
      Повар отложил будильник в сторону и притянул к себе Яшку:
      — Стыдно, конечно, виноват ведь.. . Эх-хе, и как у тебя поднялась рука на огурец на тот, горе ты мое]
      — Какой там огурец! — усмехнулся Яшка, вспомнив слова Томушкина. — Горечь одна.
      — Какой бы там ни был, а всей команде стыд.
      — Капитан срамил? — угрюмо спросил Яшка. — Здорово срамил? Поди, и сейчас не унялся. Чего же вы? Берите — Он отвернулся, чтобы не смотреть на будильник. Не хотелось отдавать его. Но забирать всё с собой тоже нельзя было. Об этом Яшка уже думал. Скажут потом: «Вот мы ему подарки подарили, а он огурец стащил».
      Дядя Миша обнял Яшку крепче и тихо сказал:
      — Александр Петрович очень огорчен. Старый он, ты ему лучше подари это. Приятно ему будет, память как-никак.
      — Верно, — согласился Яшка, — и это ему тоже, — он подал дяде Мише книгу и несколько красивых папиросных коробок, — в такие коробки можно прятать что хочешь.
      Дядя Миша собрал все вещи и пошел к двери. Сказал, не оборачиваясь:
      — Собирайся. Катер скоро пойдет на берег.
      Едва дверь закрылась, Яшка выдвинул из шкафа ящик. Там лежало самое заветное, самое дорогое его имущество, всё завернутое в обрывки старых флагов. Хмыкнул. Пускай думают, будто Яшка всё отдал. Вот он, бинокль, зубы палтуса, лотерейные билеты Осоавиа-хима. Автомобиль не автомобиль, но ружье по ним обязательно выиграется. И самое главное — портрет товарища Ленина, сделанный из ракушек.
      Яшка развернул клад и проверил. Всё было на месте. Да, это богатство так богатство. Будильник, пожалуй, он напрасно отдал, [ly да пусть его! .. Яшка снова завернул всё и стал укладывать в мешок.
      В каюту кто-то скребся. Мальчик быстро спрятал мешок за спину и открыл дверь. Вошел Томушкин, жалкий, сморщенный.
      — Ну, как?
      — Чего «как»? — хмуро спросил Яшка. Ему не хотелось ни встречаться, ни разговаривать с Томуш-киным.
      — Никому не сказал?
      — Сам не забудь сказать, врун! — Вся злость, что накипела в Яшке, вырвалась здесь наружу. — Как сдашь
      экзамены, так и говори, что Кубас, мол, не виноват, не такой он. Сразу говори, понятно?
      — Понятно, Яшенька.
      —Прощай, — Яшка протянул Васе руку.
      — Прощай, Яшенька, спасибо тебе, — Томушкин пятился из каюты и в дверях натолкнулся на дядю Мишу.
      — Чего он? - - спросил повар, когда Вася ушел.
      — Попрощаться забежал, — неохотно ответил Яшка и отвел глаза в сторону, чтобы дядя Миша, чего доброго, не заметил, как Яшка врал. — Капитан-то что?
      — Сердился, но подарки взял.
      — Правильно! — Но обида и горечь душили Яшку. За что его так наказывают — выгоняют? Эх, рассказать сейчас дяде Мише всё, всё, по-честному, по правде! Пускай наказывают Томушкина. Что за механик выйдет из него? Разве механик должен врать и таскать огурцы?..
      — Ты вот что, — дядя Миша заметил мешок, — сходи всё-таки попрощаться к Александру Петровичу и к Борису Владимировичу, поблагодари их.
      У Яшки сердце разрывалось на части. Чуть-чуть он не крикнул: «Не виноват я! Это всё ваш Томушкин!» Но смолчал, насилу удержался. А слезы как хлынули из яшкиных глаз!
      — Не буду прощенья просить! — крикнул Яшка, рванулся к двери и выбежал.
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
     
      Проводы Яшки. — На берегу. — Еще один знакомый ученый. — Новое местожительство. — Что оказалось в мешке. — Дарственная
      надпись.
     
      Провожать Яшку вышли многие. Он уже не думал о том, что у пего по лицу текли слезы. Ему хотелось поскорей спуститься в катер, а тут подходили один за другим: боцман, Савелий Илларионович, дядя Сережа. Пес Живучий, который всё-таки поправился, как нарочно, помахивал хвостом. Этот, видно, не забывал, кто спас его.
      Капитан, будто невзначай, прошелся два раза по спардеку. Все оглядывались на Александра Петровича, но каждый обязательно говорил Яшке что-нибудь.
      Савелий Илларионович велел писать об успехах в школе, потом наклонился и сказал на ухо:
      — А когда будешь вступать в комсомол, — смотри, чтобы к этому подготовился, чтобы духом прямой, честный, железный.
      Поля .всхлипнула и застегнула на яшкииом пиджаке все пуговицы.
      — Будь здоров! — Она ушла, даже забыв отдать Яшке что-то приготовленное для него.
      Старший машинист Петров покачал головой:
      — Надо же было.. .
      И вдруг со спардека спустился капитан. Он подошел к Яшке, поглядел строго, но ничего не сказал. Верно, передумал. Поднялся обратно на спардек, погрозил оттуда пальцем и крикнул:
      — Будешь знать!
      А из катера донеслось:
      — Скоро вы там?
      Мальчика подтолкнули к штормтрапу. Дядя Миша с яшкиным багажом за плечами уже спускался вниз.
      Остальное Яшка видел, как во сне. На мостике капитан выглядывал из двери рубки. Поля с Зиной махали платками. А пес Живучий просунул голову в клюз. '
      Катер пересекал. рейд. Раскатисто стучал мотор, и сердце у Яшки колотилось часто-часто.
      До самого берега никто не проронил ни слова. Смеркалось.
      Яшка вышел из катера и, не оглядываясь, пошел вдоль плохо наезженной дороги. Он не знал, куда надо идти, хотат только одного — как можно скорее спрятаться куда-нибудь от этого шума волн, от приглушенных перестуков мотора, от «Большевика», стоящего бли-з берега, и даже от собственных мыслей. . .
      Яшку догнали дядя Миша и незнакомый человек, должно быть зимовщик.
      — Самолет, значит, будешь ждать? — спросил этот незнакомый.
      Яшка ничего не ответил, — не до того ему было.
      — Жди, жди, — зимовщик оставил Яшку в покое и
      'Клюз — отверстие в борту для пропуска цепей и веревок.
      2 Р е й д — более или менее значительное водное пространство у берегов, представляющее собой удобную якорную стоянку для судов, закрытую от ветра и волнения.
      повернулся к дяде Мише. — Мы вот дождались. Сразу три парохода.
      Зимовщик оказался разговорчивым. Он без передышки рассказывал о здешнем житье-бытье; как строили баню и жилые дома, как в полярную ночь выезжали на собаках за триста километров по льду в море и как однажды в пургу такая научная партия, сбившись с пути, вышла обратно на берег чуть ли не за пятьсот километров от своей зимовки. Хорошо, что повстречались с охотниками. Они и вывели обессилевших людей к дому.
      Яшка сначала плохо слушал зимовщика, а когда тот стал рассказывать про охоту на белых медведей, тут мальчик заинтересовался. Он сам охотился на белого медведя; конечно, интересно послушать, как охотились другие. Оказывается, один раз, тоже полярной ночью, здесь в бухте огромный медведь, почуяв запах кухни, зашел в сени, а в это время повар вынес в кладовую зажаренный окорок. В темных сенях он натолкнулся на медведя, но подумал, что это собака, и стал гладить ее. Показалось лишь повару, будто собака чересчур большая и толстая. Он повернул выключатель и при свете рассмотрел, кого гладил: рядом с ним стоял огромный медведь. Повар выронил окорок и потом долго не мог вспомнить, как выскочил из сеней. Поднял тревогу. Сбежались охотники. Трое, держа ружья наготове и крадучись, вошли в сени. То, что они увидели, рассердило их. Свора собак терзала брошенный окорок. Конечно, над поваром и посмеялись и поругали его, да не долго, пока не вошли в кухню. Там-то и увидели нахального гостя. Опрокинув мешок с сахарным песком, медведь старательно и не торопясь слизывал с половиц сладкие крупинки. Залпом из трех ружей его убили наповал. Повар зажарил потом два отличных окорока из туши этого медведя.
      — Диковинная охота. Вы, наверное, давно здесь? — поинтересовался дядя Миша.
      — Нынче, — сказал зимовщик, — второй месяц, а вообще уже две зимовки провел, по гидрологии' я работаю.
      Яшка смотрел на гидролога. Уж очень много он го-
      1Гидрология — наука о воде во всех ее состояниях: жидком, твердом, газообразном. Гидрология моря — наука о море.Гидролог — специалист, занимающийся гидрологией,
      ворил, пожалуй, не меньше, чем Вася Томушкин, хотя совсем не так. Вася надувался, важничал, сыпал мудреными словами, а этот рассказывал просто и не повторял всё время «я» да «я». И чем-то он даже напоминал профессора Дроздова. Удивительные люди! Рассказывают о своих делах так, будто па всем свете нет ничего интересней и важней. Для Александра Николаевича — птицы, для докторши — огурцы, а для этого вот — какие-то течения, соленое море. О науке — гидрологии — Яшка услышал впервые. Что же получалось? Она, по рассказам зимовщика, была чуть ли не самой главной наукой. Кораблям без нее плавать невозможно. Электрическую станцию на реке тоже не построишь. И рыбы не поймаешь. . . Ну, это как сказать! Яшка без всякой гидрологии ловил рыбу — только держись. Верно, другие ребята не могли столько наловить, потому что Яшка и места знал, и повадки рыбьи, и какие где течения. Батя всему научил его. Стало быть, и Яшка гидролог. Чудно! .
      С размышлениями да с разговорами Кубас не заметил, как они дошли до большого деревянного дома с резным крыльцом. Дом совсем новенький, от него приятно пахло сосновой смолой. Этот запах сразу напомнил Яшке родное село. В Тихом тоже много новых домов выстроили. Но здешний почище был сделан. Под крышей и вокруг окошек узорчатые доски приколочены. Красиво!
      — Сейчас я доложу начальнику зимовки, — сказал гидролог, — и насчет койкн разузнаю.
      Яшка остался с дядей Мишей. Они присели на камни.
      — Хочешь, я к тебе завтра приеду? — сказал повар.
      — Попадет тебе.
      — За что же? Ты теперь не наш, а вроде зимовщика.
      Больно и досадно прозвучало это «не наш». Давно
      ли Яшка был моряком, стоял на вахте, жил в каюте, ходил по палубе? А теперь «вроде зимовщика».
      — Полный порядок! - крикнул с крыльца гидролог. — Прошу!
      Комната, куда они вошли, освещалась тусклой электрической лампочкой. По стенам протянулись ряды коек. Все обитатели комнаты спали. Свободной оказалась самая дальняя койка.
      — Это ночное освещение, — словно оправдываясь, шепнул гидролог, — а днем свету хоть отбавляй.
      Какой большой и неуютной показалась Яшке комната! Это не каюта на «Большевике».
      Дядя Миша подошел к кровати, потрогал матрас и неопределенно сказал:
      — М-да.. . А мне на катер пора.
      И Яшка вдруг понял, что значили для него эти слова. Ведь не дядя Миша уходит, а весь пароход уплывал далеко-далеко. Уйдет «Большевик», и останется одна память, будто не сам Яшка плавал на пароходе, а прочитал всё это в интересной книге.. .
      — С тобой я пойду, — взмолился Яшка.
      — Поздно уже, спи.
      — Провожу только.
      Они вышли на двор. Луна, обгрызанная с одного бока, висела над бухтой. Тянуло свежим ветерком. Собаки где-то лаяли, но не просто, как на пароходе, от безделья, а по-хозяйски, по-деловому, словно в деревне.
      — Ночь-то какая! — вздохнул дядя Миша, опускаясь на камень. — Хрчешь, я тебе писать буду?
      — Хочу.
      — А ты мне отвечать будешь?
      — Буду.
      — Вот и хорошо, — повар встал. — Ну, мне пора, давай, по старорусскому обычаю, поцелуемся.
      Он нагнулся к мальчику, обнял его и без труда приподнял. Яшкины глаза очутились вровень с дядиными Мишиными. Мальчик даже заметил в них крохотные отражения луны.
      — Чудпой ты, — улыбнулся Яшка, — а я сперва думал, что жулик.
      — Почему жулик?
      — Раз в карты играешь.
      — Так я не на деньги играю, а так просто, провожу время.
      — Ты бы так и сказал тогда. А лучше всего — не играй.
      Яшка обхватил повара за шею и поцеловал.
      — Пора, а завтра вечером я приеду. — Дядя Миша потрепал Яшку по щекам и пошел. Несколько раз оборачивался, махал рукой. Потом его не стало видно вовсе.
      Яшка не хотел идти в дом и долго сидел, глядя на пустую дорогу. Чего он только не передумал! . . Почему так получалось каждый раз? Он должен расставаться
      с самыми замечательными людьми: с профессором, с докторшей, с дядей Мишей.
      Повар-то оказался настоящим другом, — небось, не побоялся дружить с Яшкой. И как дружить! И в беде вот не бросил.
      Но почему надо расставаться с ними, неужели потому, что они взрослые, большие и спешат работать, заниматься своими делами? Так Яшка тоже вырастет и станет настоящим моряком, может быть, даже профессором или гидрологом. Трудно решить, кем лучше быть. Вой дядя Миша — простой повар, а как работает, как его уважают все Яшкин батя тоже простым рыбаком был Ну, не очень-то простым. В газетах про него писали и медаль «За трудовую доблесть» выдали. Вот и выходит, что главнее всего работа. Понятное дело, слушаться старших тоже надо. А то другой, как Вася Томушкин, наврет, на-самовольничает, потом и получается, что стыдно людям в глаза смотреть. Лучше быть, как Савелий Илларионович — молодой, а говорят про него: первейший комсомолец, вообще самый дисциплинированный. А ведь если бы не Вася, Яшка еще бы работал на «Большевике» и еще благодарность в приказе получил бы
      Что-то случилось тут с Яшкой. Думал он о Васе, злился на него, и вдруг на самого себя злость закипела." А чем он был лучше Васи? Наврал перед капитаном, перед всей командой. Уезжал как с парохода? Выходит, что правильно говорила бабушка: «Эх, Яша, Яша, талан ты наш горе-горький!» Вот тебе и талан! ..
      Наконец Яшка почувствовал озноб и пошел в дом. Лег не раздеваясь. Стал думать про «Большевик». Неужели никогда не придется больше растянуться на самом носу парохода и смотреть, как внизу перед форштевнем с сердитым шумом расступается вода? Она пенится, бурлит. .. Почему это на воду, когда она неспокойная, хочется смотреть без конца? На огонь — тоже. Посиди-ка у костра и узнаешь.
      Что-то твердое давило Яшке в спину. Он повернулся. Матрас был неудобный, жесткий. Ну и койка! На такой много не поваляешься. То ли дело на «Большевике», коечка так коечка, спи — не хочу! А хорошо всё-таки вечером смениться с вахты — и в каюту. Нет, раньше надо зайти в столовую, попить чаю, потом сесть возле патефона и завести пластинку: «Раскинулось море широко »
      Яшка крутил ее раз по десять подряд, капитаи даже бранился. А на вахте каково! Ходишь по мостику, смотришь кругом, — нет ли чего? Вдруг показалось! А что? Непонятно. Берешь бинокль Ой, а бинокль-то здесь?
      Яшка вытащил из-под койки мешок. Что это? Ага, зубы палтуса. А это? Что-то мягкое. Но где же бинокль?
      Развязав мешок, мальчик выкладывал имущество па койку. Достал какой-то незнакомый пакетик и большой сверток. Откуда они взялись и что в них? Яшка еще не распаковал сверток совсем, по уже догадался — так вкусно запахло. Оказалось, целых двеггадцать пирожных! Вот хитрец дядя Миша, — это он положил, когда Яшка выходил из каюты. А пирожные-то ладные.. . Да, пакетик еще раскрыть надо, — в нем что? Яшка развернул. Прежде всего он увидел фотографию дяди Миши, а на ней надпись: «На долгую добрую память товарищу по арктическому плаванию Якову Кубасу от дяди Миши». Даже не верилось, что всё это настоящее. Сам дядя Миша хорошо снялся на карточке, молодой, красивый, осанистый.
      Яшка отложил фотографию. Под ней лежало письмо: «Анне Михайловне Кубас». Это матери, значит. Яшка отложил и письмо. А это что? Деньги. Ох ты! По сто рублей каждая бумажка. Сколько же всего? Двенадцать бумажек. Зачем же ему, Яшке, такое богатство? Может, они самому дяде Мише нужны? Конечно, надо отдать завтра!
      Яшка запрятал деньги и письмо в мешок, уложил все вещи, оставил только карточку. Долго разглядывал дядю Мишу, перечитывал надпись: «Товарищу по арктическому плаванию Якову Кубасу».. . Так и заснул, уронив на грудь фотографию дяди Миши.
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
     
      Яшка выходит на гидрологические работы. — Последние угрызения совести. — Неожиданное, но правильное решение. — Почему нельзя врать. — Снова на «Большевике».
     
      Кто-то растолкал Яшку:
      — А ты что же?
      — Чего «что же»? — проворчал Яшка, озираясь спросонок.
      В комнате, кроме вчерашнего знакомого гидролога, никого не было.
      — Вставай быстренько — и бегом за мной. Столько, брат, дел!
      Теперь Яшка вспомнил всё, что произошло вчера и что ожидало его сегодня, может быть, даже сейчас.
      — Прилетел? — спросил он у гидролога.
      Тот зачем-то взлохматил свои белые, словно растрепанный манильский трос, ' волосы и замотал головой:
      — Не прилетел, а мне улетать. Ну-ка, бегом!
      Но Кубас опять ничего толком не понял: почему и при чем здесь он, Яшка? Мешок вот следовало уложить и завязать. А гидролог схватил Яшку за руку и потащил за собой. Уже по дороге ученый спрашивал:
      — Ты катером управлять умеешь?
      — Могу.
      — А где учился?
      — Батя учил, и на «Большевике».
      — Превосходно! Будешь помогать мне. Здорово выручишь меня.
      Но Яшка так-таки ничего и не понял: при чем здесь «катер», «помогать», «выручишь»?
      — Зовут-го как тебя? — всё допрашивал гидролог.
      — Яков.
      — А меня Леонид Алексеевич Это ты на острове Заветном огурец съел?
      — Нет.
      — Рассказывай! — Леонид Алексеевич погрозил пальцем. — Это очень нехорошо.
      Они обогнули гряду камней и вышли иа отлогий берег к катеру, возле которого на мостиках стояли двое.
      Гидролог крикнул им еще издалека:
      — Миша, с тебя приходится! Нашел тебе замену. Павлик, заводи мотор!
      Всё это произошло как-то быстро, сразу. Озадаченный Яшка на одну короткую секунду остановился. Этакого катера он еще не видел никогда. Понаставлено на нем разных тумбочек, железных катушек. Может, и управлять им надо иначе.
      — Прыгай! — приказал Яшке Леонид Алексеевич.
      'Манильский трос — веревка, свитаЯ из ыанильской пеньки.
      Моторист отдал концы,' и катер отвалил от мостков. Гидролог управлял сам. Он вдруг рассмеялся:
      — Поди, ничего не понимаешь. Просто у нас не хватает людей. А тут, гляжу я, ты спишь. Вот, думаю, по-мош,ник! Вставай на руль и держи вон на ту большую веху, а дальше мои маленькие поставлены. Так и пойдем от вешки к вешке. Посмотрим, какой ты есть рулевой; огородник-то, говорят, неважный.
      Гидролог, конечно, шутил, потому что улыбался, когда говорил про огурец и называл Яшку огородником. Но для Яшки эти слова были, как ножи: один в грудь, другой в голову, а потом еще топором сверху! И если бы не любопытство к этой таинственной науке гидрологии, крикнул бы Яшка: «Не хочу!» — н потребовал бы: «Высаживайте»! . . Ведь он не воровал огурца.
      Яшка встал на руль. Катер слушался хорошо.
      Погода выдалась будто нарочно для научной работы. Ветерок теплый и приятный. Вода почти гладкая. Воздух чистый. Только над горизонтом облака собрались стогами, большие, маленькие, иные круглые, совсем как мячики.
      Гидролог с удивлением поглядывал на маленького рулевого. Яшка отлично управлялся с катером.
      — Молодец! — одобрил Леонид Алексеевич. — Будешь так стоять, мы не десять станций сделаем, а все двенадцать и на погрузке еще поработаем часика два.
      Катер дошел до назначенного места.
      — Стоп! — скомандовал гидролог. — Отдать якорь!
      Моторист побежал на нос, погремел там цепью н сбросил в воду небольшой якорь.
      Катер задержало и развернуло по ветру.
      А дальше стали появляться диковинки за диковинкой. Сначала опустили на веревке в воду какой-то белый круг, похожий на крышку от кастрюли. Смотрели, как он постепенно скрывался в воде.
      — Зачем это? Яшка потянул Леонида Алексеевича за. рукав.
      — Не мешай, — отмахну. 1ся гн.чролог.
      Но моторист повернулся к Янгке н шепнул:
      Отдать концы — отвязать веревки, которыми судно привязано к причалу.
      Встать на руль править рулем, управлять судном.Отдать якорь — спустить якорь на дно, чтобы судно встало на якоре.
      — Для определения прозрачности и цвета воды.
      Гидролог, услышав, проворчал:
      — Не отвлекаться!
      Что с ним случилось такое? Подумаешь, трудно ответить! Яшка вначале обиделся, хотя моторист украдкой продолжал объяснять:
      — Сейчас будем опускать эту вертушку, — скорость и направление течения определять
      Двенадцать раз они становились на якорь и пускали в ход всевозможные инструменты. И с каждым разом Яшке всё больше нравилась новая профессия. Он, Яшка, — гидролог! Выходило, что, кроме вахты, есть и другие интересные дела. Гидрология! Это очень важная наука. Верно, — Яшка ничего не понимал в ней. Зачем это надо раскручивать над головой градусник, привязанный к веревке? Зачем выставлять на ветер маленькую шуструю вертушку с приделанными к ней часами? Конечно, знаменитая наука!..
      Яшка даже перестал думать о пароходе, — так занимали его эти диковинные приборы и дела.
      Леонид Алексеевич спешил. Он работал молча, отдавая короткие приказания и непрестанно напоминая:
      — Не отвлекаться! Мы должны поработать на погрузке.
      Удивительно, как люди меняются во время работы. Впрочем, Яшка сам не любил болтать, когда работал.
      И вот они двинулись обратно. Гидролог велел держать ' прямо на «Большевик». А вдруг оттуда кому-нибудь надо на берег? . . Можно забрать. Леонид Алексеевич снова разговорился, рассказывал о своих вертушках и термометрах. Он оказался бывалым гидрологом. На скольких морях работал! А мечтателем был почище профессора Дроздова — на сто лет вперед заглядывал. Так сам и говорил:
      — Мы не просто мечтатели. Наши мечты осуществятся. Пускай через пятьдесят лет, через сто, но осуществятся! Вы, — он ткнул в Яшку пальцем, — осуществите эти мечты. Мы сейчас выполняем черную, подготовительную работу, а вы завершите покорение Арктики. Вы превратите ее в цветущий край.
      Держать (на какой-нибудь предмет) — править, вести судно по направлению на этот предмет.
      А Яшка управлял катером и поглядывал на свой бывший пароход. Палуба «Большевика» в точности походила на муравейник. Погрузка шла полным ходом. Мальчику и хотелось пройти мимо, чтобы все увидели, как он стоял на руле, и не хотелось. Больно было смотреть. Его пароход грузился, а сам он, Яшка, находился в стороне, будто чужой. Как смотреть на иллюминатор своей каюты? Пес Живучий, поди, заметит и залает.. . Этот всегда, где не нужно, объявляется. Небось, на остров Заветный вместе со всеми не поехал. А жалко. ..
      У Яшки от такой нечаянной выдумки на минутку даже пропала злость на Васю. В самом деле, взять бы тогда с собой на остров Живучего да поставить его сторожить огурец.
      А Вася. . . Чтоб ему неладно было, этому Васе То-мушкину! Сам огурец съел, а теперь за него отвечай.
      Гидролог же не унимался и снова перебивал яшкины мысли:
      — Ладный пароход; таких пароходов нам побольше бы! Мы бы тогда в Арктике, о! . . А что за капитан на этом «Большевике»! Александр Петрович Степанов — это даже не морской волк, а настоящий морской тигр!
      Яшка в душе уже проклинал, ненавидел Васю. Виданное ли дело — огурец съел Вася, а Яшка отвечай!
      И всё-таки где-то в глубине души Яшка немножко радовался. Говорили-то про его знакомого капитана. Как-никак, а с Александром Петровичем они стояли на вахте на одном мостике. Вон тот мостик. Машинный телеграф на нем, тоже хорошо знакомый Яшке
      Грузовые стрелы «Большевика», покачиваясь и вздрагивая, медленно вытягивали из барж огромные черные кадки с углем.
      Обратно в баржи опорожненные кадки опускались быстро, с грохотом падая там на уголь. И так одна за другой.
      Угольная пыль окутала грязным туманом баржи и пароходы. И каждый раз, когда в трюме «Большевика» опоражнивалась кадка, наверх вздымалось новое облако пыли. Оно редело, расползалось и, свешиваясь по борту едва различимыми, будто кисейными клочьями, растворялось в большом облаке, что накрыло весь пароход и расползалось по рейду.
      Угольная пыль оседала на воду и тянулась от паро-
      хода серыми лентами. Эти ленты были словно живые, оттого что непрестанно изгибались и двигались на зыби.
      — Да, — вздохнул Леонид Алексеевич, — представляю, как на тебя капитан обиделся. Я ведь его знаю. Для него дисциплина — это! .. — гидролог многозначительно поднял палец. — Досталось, а? Хотя, с другой стороны, хорошо, что ты сознался. Александр Петрович терпеть не может вранья. Для него правда — это!. .
      Куда же больше? Яшка чуть не выпустил из рук штурвала, чтобы закрыть кулаками глаза, лицо — спрятаться от стыда.
      А на палубе «Большевика» несколько человек подбежало к борту. Лица у всех были измазаны углем: у кого полосами, у кого пятнами, а у иных сплошь. Только глаза да зубы блестели от радостных улыбок. Яшка даже не сразу узнал двоих, эдак разрисованных.
      Дядя Саша Костюничев махал кепкой. Боцман крикнул:
      — Огороднику привет!
      Все засмеялись, а Поля стала что-то убедительно говорить, должно быть упрашивая не смеяться над Яшкой.
      И вдруг Яшка увидел Александра Петровича. Капитан стоял на мостике. Мальчику показалось, будто старик издалека в упор сверлил его своими ястребиными глазами. И странно, это не пугало, не отталкивало Яшку, а наоборот, как-то притягивало, звало.
      — Дядя! — Яшка с мольбой глянул на Леонида Алексеевича.
      — Что такое?
      — Подойдемте.
      — Зачем?
      У Яшки первым делом мелькнула мысль сказать: «Забыл я тетрадку по арифметике» или что-нибудь в этом роде, но прошла самая короткая секунда, и явилась другая мысль — простая и прямая. От нее в сердце, а может быть где-то около сердца, стало даже тепло;
      — С капитаном мне надобно поговорить, с Александром Петровичем.
      — Одобряю! — воскликнул гидролог, забирая у Яшки штурвал.-— Разговор по душам —это, о! . .
      Он резко переложил руль, и катер накренился, поворачивая к «Большевику».
      Ha палубе парохода боцман готовил веревку, чтобы катер мог задержаться па ней возле трапа.
      — Самый малый, — скомандовал Леонид Алексеевич, — стоп! — и спросил у Яшки: — Длинный у тебя разговор?
      — Пет.
      Катер еще не остановился, а Яшка уже перепрыгнул на баржу, что стояла под бортом «Большевика», в один миг пробежал к трапу и полез наверх.
      Никогда Яшка не взбирался по штормтрапу с такой легкостью и быстротой. Почему? Да потому, что он слышал веселые голоса капитана и гидролога.
      — Здравствуйте, Александр Петрович!— крикнул гидролог за спиной у Яшки.
      И капитан ответил сверху:
      — Леонид Алексеевич, т! ;оячу лет! Где встретились!
      Яшка радовался тому, что капитан и гидролог — давнишние знакомые, прямо как из одной деревни оба. Вот так у Александра Петровича и с профессором Дроздовым было.
      — А знаете, Леонид Алексеевич, говорил капитан, — я в ваших последних таблицах «Приливных часов» грешки нашел. Хотел написать вам, а потом подумал: «Не на луие ведь живете, встретимся где-нибудь!»
      — А я уже исправил грешки! — радостно сообщил гидролог. — Здоровье как ваше?
      — Скрипим!
      — Далеко скрип слышно. Опять первое место по флоту завоевали?
      А когда Яшка перебрался через фальшборт и увидел свои руки, испачканные угольной пылью, это окончательно и бесповоротно прогнало нз его головы все мра1[ные размышления. Он снова стоял на своем пароходе, такой же измазанный, как все, словно работал. . . И, конечно, теперь будет работать!
      Но Александр Петрович встретил Яшку строгим взглядом:
      — Здравствуй, — и протянул руку.
      Яшка хотел сначала вытереть свою грязную ладонь о штаны, а потом увидел, что капитанская тоже измазана, так и поздоровался.
      — Проходи-ка, — Александр Петрович открыл дверь и прежде пропустил в каюту Яшку, — садись.
      Яшка не сел.
      Капитан прошел в другую свою каюту и через некоторое время вернулся оттуда, вытирая полотенцем руки.
      — Я сказал: садись.
      — Не буду я, — тихо ответил Яшка, — никогда не буду.
      в уголках капитанских губ от легкой усмешки образовались две ямочки.
      — Садиться не будешь?
      — Нет, врать.
      Тогда Александр Петрович подошел к Яшке, взял его за плечи и усадил в кресло. Сам стал расхаживать по каюте, хмуря брови да искоса сердито поглядывая на Яшку.
      — А я думал, ты раньше явишься, — как-то медленно, будто придумывая каждое слово, говорил Александр Петрович.— Что ты обязательно придешь, в том я ничуть не сомневался. Мне интересно было: сколько ты можешь прожить с нечистой совестью? Ну что ж, вот я и узнал: почти целые сутки. Это в такое время, когда всем нужно быть вместе, дружнее, сплоченнее. Ведь ты был у нас не просто пассажиром, а почти матросом
      — Не надо, — взмолился Яшка.
      — Чего не надо?
      — Ругать меня.
      Капитан вздохнул и сокрушенно покачал головой:
      — Так что же, прикажешь хвалить тебя за то, что врал?
      Яшка молчал.
      — Или ты думаешь, что сделал хорошее дело? Чего, мол, такого здесь: выручил товарища из беды! Так? Да? Хотел выгородить дружка?
      — Хотел, — мог ли Яшка отпираться? — Вы его на экзамене зарезали бы, а ему надо механиком быть.
      — Механиком? — капитан погрозил пальцем (словно это Яшка собирался стать механиком). — Нет, дорогой товарищ, механик из него не скоро выйдет. Экзамен, между прочим, сдал он вчера на отлично, но мало в человеке серьезности. Ему еще надо многому научиться. А ты врал из-за такого друга. Запомни хорошенько, — это капитан говорил уже не сердито, наоборот, мягко, — из вранья, даже из самого маленького вранья, никогда
      ничего путного не получится. Один вред от вранья бывает. Ну, почему в глаза не смотришь, стыдно?
      — Стыдно, — буркнул Яшка,— а экзамены-то сдал он, верно?
      — Сдал, но на комсомольском собрании всыпали ему. Был бы ты, — тебе досталось бы больше.
      В каюту осторожно постучали.
      — Заходите, — разрешил Александр Петрович.
      Вошел дядя Миша, состроив такое лицо, будто он жалел, что пришел. Помешал, вроде. А капитан, судя по всему, обрадовался:
      — Нет, вы полюбуйтесь этим молодцом, — обратился к повару Александр Петрович, — все работают на погрузке, спешат, а он, видите ли, занимается научной работой. Забирайте-ка его и немедленно на работу. Самолет можно ждать на пароходе. Марш!
      Яшка не успел опомниться, как стоял уже с дядей Мишей на палубе.
      — Молодец, — тихо говорил ему повар, — вот это ты хорошо придумал. Спасибо тебе, что утешил Александра Петровича. Он был так расстроен!
      И вдруг что-то большое, лохматое скатилось по трапу .сверху прямо на Яшку. Чуть не сбило его с ног. То был пес Живучий. Он терся о яшкины ноги, толкал мальчишку боками, спиной, и не понятно, — то ли лаял, то ли визжал от удовольствия.
      Вот сколько радости можно пережить за один день!
     
     
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
     
      Снова в ожидании. — Что не положено делать вахтенному. — Самолет. — Прощай, «Большевик»!
     
      Команда «Большевика» дала обязательство закончить погрузку на пять дней раньше срока.
      Грузились углем. Работали в две смены по двенадцати часов, но никто не знал, где была первая смена, а где вторая. Люди из первой смены оставались работать во второй, а назначенные во вторую выходили раньше и работали вместе с первой. Словом, работа у острова Заветного казалась теперь пустячной, вроде забавы.
      Облако угольной пыли висело над пароходами даже Е ветреную погоду. А когда ветер крепчал, он разгонял черный туман по всему рейду. И вода, на сколько было видно кругом, запылилась. Прямо хоть смывай с нее пыль.
      Когда Яшка вернулся, старший помощник велел ему поселиться в каюте с поваром, а камбузника переселили в бывшую яшкину каюту. Дядя Миша был теперь для Яшки словно родной.
      Яшка хотел было разложить свои веши, чтобы жить в каюте основательно, попрежнему, но дядя Миша не посоветовал:
      — Не надо. Самолет прилетит в любую минуту и обратно полетит сразу.
      Что верно, то верно. Яшка забыл: ведь вся эта радость могла продлиться один короткий час или того меньше. Прилетит самолет.. .
      Больше они об этом не говорили. Тяжело было.
      Но прошло три дня, а самолет всё не прилетал. И Яшка вытащил кое-какое имущество, разложил, развесил по каюте.
      Жизнь на пароходе лишилась тишины и покоя. Днем и ночью громыхали лебедки. На зыби корпус «Большевика» вздрагивал от толчков тяжелых барж с углем. Ветер далеко уносил разноголосые команды бригадиров:
      — Вира!
      — Майна!
      О покое и тишине люди вспоминали теперь, как о чем-то смутно-далеком, чуть ли не сказочном. Неужели было такое время, когда по часам выходили на вахту и минута в минуту сдавали ее, собирались на занятия, смотрели кинофильмы, слушали радио? Пускай даже в шторм, в туман, в пургу, — всё равно жизнь тогда текла размеренно, по строгому распорядку. Сейчас же понятие «часы» утратило свое значение вовсе. Времени не существовало; оно, собственно, проходило своим чередом, но с ним никто не считался. Люди старались обогнать время.
      Всё было охвачено и подчинено одному — авралу.
      Аврал — старинное морское слово; оно значит: общекорабельная работа, в которой принимают участие все, начиная от капитана и кончая камбузником. Но сейчас
      это значение и впрямь оказалось старинным. Что за диво — работать всем? Нет, такое не удовлетворяло никого. А вот работать всем да так, чтобы погрузить суда вдвое, строе скорей всех первоначальных расчетов и планов, — это было к лицу советским людям.
      Это был аврал не по морской старинке, а новый, настоящий большевистский аврал. Никто никого не подгонял и не уговаривал. Каждый понимал, что в эти дни работать иначе нельзя было. И когда в конце смены на доске появлялось: «такая-то бригада выполнила дневное задание на 300%», тогда к людям возвращался покой, но и то лишь на несколько коротких секунд. А потом снова являлось беспокойство: как-то другие смены? Сколько погрузят они?
      Лебедки громыхали, и гулко на весь рейд свистели буксиры, подтаскивая к пароходам новые баржи, насыпанные жирным лоснящимся углем.
      Грузили сразу во все четыре трюма. В самый разгар погрузки пришла неприятная радиограмма. Суда ледовой разведки сообщали: северо-западные ветры забили Карское море трудными льдами.
      В ответ на это люди принялись за работу с каким-то ожесточением.
      Яшку чаще всего ставили вахтенным на палубе. Он уже вовсе забыл про самолет, ходил веселый, даже учился в укромных местах отбивать чечетку, любил сидеть на кнехте ' и распевать свою любимую: «Раскинулось море широко.. .»
      Один раз капитан, спускаясь со спардека, задержался на середине трапа.
      — Вахтенный?
      — Есть вахтенный! — Яшка спрыгнул с кнехта.
      — Что-то я хотел себе сказать? Ах да, сходи-ка в Красный уголок, возьми гитару и принеси сюда.
      — Есть принести гитару сюда!
      Яшка, не переводя дух, исполнил капитанское приказание. С гитарой навытяжку стоял перед Александром Петровичем.
      — Садись, — капитан указал на кнехт.
      — Зачем? — не понял Яшка, но сел.
      'Кнехт — пара металлических или деревянных тумб, за которые крепятся (завязываются) снасти.
      — Пой, с гитарой гораздо лучше получается, веселей. Не стыдно?
      Капитан сердито кашлянул, повернулся на каблуках и пошел прочь.
      Ну, конечно, опять Яшка оплошал. Не полагалось петь на вахте.
      Но капитан не проихел и десяти шагов, снова вдруг остановился, задрал голову, как будто выискивая что-то там наверху.
      И тогда Яшка услышал далекий гул моторов.
      Самолет шел со стороны материка. Сначала он был ростом с кузнечика, потом с чайку, а потом стал виден весь. Огромный, с двумя моторами, он влетел на рейд, и от его гула на «Большевике» дрожала палуба.
      Прилетел всё-таки.. .
      Кто-то обнял Яшку.
      — Иди, собирайся.
      Это Александр Петрович обнял Яшку за плечи и шагал с ним по палубе.
      В каюте дядя Миша поспешно собирал яшкины вещи, но он делал это так, что ему на сборы не хватило бы и двух дней.
      Пришел Вася Томушкин. За эти дни он очень изменился, почти ни с кем не разговаривал, а работал за пятерых.
      — Не сердись, — попросил Вася, протягивая Яшке руку, — мне и так досталось.
      — А я не сержусь.
      Яшке было жалко даже Васю. Парень-то хороший, работяга, учится. Верно, болтун невозможный, но дядя Миша говорит: «Это от ветра в голове». А ветер-то не всё время дует. Подует, подует и перестанет.
      Савелий Илларионович принес Яшке настоящую морскую книжку — «Спутник моряка».
      — Когда будешь вступать в комсомол, то напиши. Мы тебе от всей нашей организации дадим рекомендацию. Но смотри, чтобы успеваемость и дисциплина. ..
      Третий помощник советовал еще что-то, но Яшка уже ничего не разбирал. Всё окутало туманом
      Прибежал боцман и крикнул:
      — У меня всё готово!
      Дядя Миша выпроводил всех из каюты, и остались они только с Яшкой. Дядя Миша стоял отвернувшись к иллюминатору. Тихо сказал:
      — Может, у меня отпуск будет, так я приеду в ваши края порыбачить, — вдруг тоже, как ты, палтуса поймаю.
      — Верно, приедешь? — Яшка прижался к дяде Мише.
      — Приеду, — повар хлопнул иллюминатором и накрепко завинтил его. — Осенью жди.
      Едва они вышли на палубу, раздалась нестройная музыка. Это несколько человек, свободных от работы, собрались на спардеке с инструментами и заиграли в честь яшкииых проводов.
      Яшка не мог двинуться к трапу, его словно привинтили к палубе. Откуда-то появился машинист Петров. Он поднял руку, чтобы оркестр умолк.
      — Товарищи, — заговорил Петров, как на собрании, — мы провожаем нашего пассажира дальнего плавания Якова Кубаса. Сегодня он пассажир, но я уверен в том, что из него выйдет настоящий советский моряк дальнего плавания. Будешь, Яша, работать, — будет тебе счастье и благополучие. Вот сколько пожеланий! Ну, ни пуха тебе, ни пера!
      Несколько рук подхватили Яшку, подняли и пота,-щили на спардек к парадному трапу. Яшка протестовал. ..
      Но Яшку подняли на спардек. Оказывается, боцман по случаю яшкиного отъезда спустил там парадный трап. Катер, уже с заведенным мотором, стоял наготове.
      Яшку несли, а над ним с криком летали чайки.
      Корабельные мачты упирались в голубое небо, где плыли белые облака.
      И вдруг Яшка очутился в своей лодке, в той самой, в которой он когда-то повстречался с «Большевиком».
      — Это твое хозяйство, — крикнул боцман, — на нем сейчас съедешь на берег! А будем возвращаться в Архангельск, ты карауль нас, тогда я верну ее тебе в полном порядке.
      Яшка сквозь слезы видел лишь чаек да голубое небо. Музыка доносилась откуда-то сверху. . .
      Лодка рванулась на буксире следом за катером. С парохода закричали:
      — Прощай!
      — Попутный ветер!
      Да, прощай, «Большевик», прощайте, друзья! . . Вот он, черный корпус самого лучщего на свете парохода, вот возвыщается над водой. ..
      На катере штурман Жук держал не прямо на берег, а вокруг «Большевика», чтобы Яшка в последний раз мог полюбоваться пароходом.
      Закричали чайки, словно прощаясь с Яшкой. На палубе гудели моторы лебедок, поскрипывали блоки, хлопали доски. . . Кто-то командовал зычным голосом :
      — Вира, веселей!