|
ВЕЛИКИЙ ПОЭТ И МЫСЛИТЕЛЬ
1
Своего наивысшего развития в политическом, экономическом, социальном и культурном отношениях древняя Грузия достигла в XII веке — в период царствования Давида Строителя (1089—1125), Георгия III (1156—1184) и особенно Тамар (1184—1213). Страна тогда представляла собой централизованное феодальное государство, густо населенное, богатое и могучее, пользующееся известным военно-политическим влиянием на международной арене. В жизни грузинского народа это была эпоха расцвета ее материальных и духовных сил.
Восхищают величие и красота дошедших до нас от этой эпохи монументальных памятников зодчества, изумительная тонкость и изящество живописи, ювелирного дела, чеканного искусства, художественного ремесла и т. д.
В Грузии того времени был достигнут высокий уровень развития в области науки, общественно-политической и философско-богословской мысли, в значительной степени свободной от церковной догматики и схоластики. Академик Н. Я- Марр писал, что в XI—XII веках грузины интересовались «теми же вопросами, какие занимали передовые умы тогдашнего христианского мира как на Востоке, так и на Западе, с тем отличием от других, например от европейцев, что тогда грузины отзывались раньше других на наиболее новые течения философской мысли и работали во всеоружии образцовой для своего времени текстуальной критики непосредственно над греческими подлинниками».1
Венцом грузинской поэтической культуры XII века, ее и по сей день непревзойденной вершиной является знаменитая поэма Шота Руставели «Вепхисткаосани» («Витязь в тигровой шкуре»).
«Витязь в тигровой шкуре» состоит из трех частей: пролога, собственно поэмы и эпилога.
Пролог, имеющий особое значение для разъяснения ряда важных вопросов, поднятых в поэме, — лучшая часть творения Руставели. «Здесь и по музыкальности, и по сжатости слога, и образности мысли, — писал Н. Я- Марр, — мы находим лучшее, что только вышло из-под пера Шоты».1
Согласно традиции того времени, пролог построен по определенным правилам. Вначале прославляется создатель вселенной, божественно-небесная сила, у которой поэт просит содействия и покровительства:
Боже, ты единый создал образ каждого творенья!
Укрепи меня, владыка, сатане на посрамленье!
Дай гореть огнем миджнура до последнего мгновенья!
Далее автор поэмы почтительно говорит о сильных мира сего — царях-патронах, а в заключение сообщает некоторые сведения о себе, о своем творческом замысле, излагает свои воззрения на поэзию и любовь (миджнуроба).
Архитектоника пролога стройна и последовательна. Он органически связан с повествовательной частью поэмы. В нем в обобщенном, вернее теоретическом, аспекте намечен замысел автора, обретший художественную плоть в самой поэме. Как в увертюре оперы, во вступлении к «Витязю в тигровой шкуре» четко звучит лейтмотив всей поэмы. Будучи блистательной прелюдией к ней, концентрированным выражением ее идей и мотивов, пролог служит ключом к пониманию идей, воплощенных в поэме Руставели, истинным ее украшением.
В седьмой и восьмой строфах вступления автор говорит о себе:
Сел я, Руствели, с пронзенным из-за него (Тариэла)
сердцем...
Я, Руствели, обезумевший от любви, взялся
за подобное дело.2
Руставели как автор произведения дважды назван и в эпилоге «Витязя в тигровой шкуре». Его перу приписывает поэму и вся грузинская литература XV—XVIII вв.
Таким образом, автор «Витязя в тигровой шкуре» — Руставели. Разумеется, исторически правильнее архаическая форма: Руствели — именно так называет себя автор (форма Руставели впервые появляется в конце XVIII века).
Но Руставели — это не имя, не фамилия и даже не псевдоним поэта. Так назывался владетель замка или поместья Рустави. Возможно, что слово Руставели обозначает вообще уроженца Рустави.
В Грузии известно несколько Рустави. Два из них — Рустави, расположенный в Месхетии (по дороге Ахалцихе — Аспиндза на расстоянии двадцати километров от Ахалцихе), и Рустави тбилисский (на территории современного города металлургов) — связывают с именем творца поэмы.
В некоторых литературных источниках и особенно преданиях Руставели называют месхом или джавахом. В эпилоге «Витязя в тигровой шкуре» мы читаем:
Пишу я это, некий месх-стихотворец, по-руствелевски.
Значит, есть основание полагать, что Руставели был по происхождению месхом. Однако автор только что приведенного стиха заявляет, что он пишет по-руствелевски, вслед за Руствели, подобно Руствели или подражая ему. Стало быть, стихотворец-месх — не Руставели, а его подражатель.
Как известно, поэма завершается патетической строфой, из которой следует, что во владениях победивших рыцарей ими установлена счастливая жизнь и истинная социальная справедливость:
Милосердные дела их всюду сыпались, как снег.
Вдов, сирот они кормили, престарелых и калек. Усмирен был в их владеньях недостойный человек И на пастбище с козою волк не ссорился вовек.
Между тем в эпилоге сообщается о том, что герои «Витязя в тигровой шкуре» закончили свое бренное существование на этом свете.
Очевидно, это высказывание подразумевало не финал «Витязя», а другое произведение, являющееся его продолжением, где действительно рассказывается о старости, болезни и смерти героев. Поэтому месхский стихотворец печально заключает: «Пронеслась их жизнь земная, как ночное сновидение».
В процессе необычайно длительного рукописного бытования поэмы у Руставели появились многочисленные «соавторы», которые изменяли и дополняли текст произведения. Наиболее одаренным среди них, бесспорно, является «некий месх-стихотворец», живший, надо полагать, на рубеже XV—XVI веков. В рукописи поэма дошла до нас в так называемой пространной редакции (со вставками и дополнениями). Первую удачную попытку очистить творение Руставели от позднейших наслоений сделал Вахтанг VI (1675—1737), опубликовавший «Витязя» в 1712 году в краткой редакции. Эта редакция и положена в основу всех последующих изданий поэмы.
Итак, месхский стихотворец является одаренным представителем руставелевской школы, но не самим Руставели. Кстати, вполне резонно предположить, что и Руставели был месхом. Это тем более вероятно, что, во-первых, в Месхети «Витязь в тигровой шкуре» пользовался широкой популярностью, а, во-вторых, именно там появляется один из первых и весьма талантливых продолжателей этой поэмы. Народное предание также считает Руставели месхом.
Автор «Витязя» носил имя Шота. Об этом свидетельствуют поэтические памятники первой половины XVII века и материалы грузинского Крестового монастыря в Иерусалиме. Имя Шота было широко распространено в Грузии в XII—XIII веках. Интерес вызывает и то обстоятельство, что некий Шота изображен на фреске Мариа.мц-миндской церкви в Квабисхеви, т. е. в Месхети.
Грузинские исторические хроники не упоминают имени Шота Руставели. Почти все данные о поэте и его творении мы черпаем из вступления к поэме.
Как уже отмечалось, Руставели начал свой пролог хвалой творцу мироздания. Далее, переходя к прославлению земных владык, он признается, что берет на себя слишком большую смелость — воспеть льва царицы Тамар, которого украшает оружие храбрых — копье, щит и меч. Слово «лев» употребляется здесь метафорически и означает витязя, богатыря, героя, рыцаря. Разумеется, «львом» Тамар мог быть только ее супруг. В эпилоге он назван уже своим собственным именем — Давид и охарактеризован как воин, устрашающий врагов Грузии на востоке и на западе. Четвертая строфа славит царицу Тамар:
Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!
Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то.
Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата.
Кто внимал моим твореньям, был сражен клинком булата.
Почти вся эта строфа метафорична. Пользуясь поэтическими образами, автор пишет, что в ходе работы над поэмой чернилами ему служило озеро черных, как агат, очей Тамар, а пером — ее стройный, как тростник, высокий, тонкий, гибкий и трепещущий стан. Судя по этим признаниям, Тамар была для Руставели подлинно поэтической фигурой. Автор «Витязя в тигровой шкуре» вдохновлен Тамар, поэма посвящена ей. С нее он лепил прекрасные образы Нестан и Тинатин (особенно Нестан). Так как вместе с Тамар поэт воспевает ее супруга — Давида Сослан», становится совершенно очевидным, что «Витязь в тигровой шкуре» создан в период царствования Тамар и Давида, т. е. между 1189—1207 годами (в 1189 году Тамар сочеталась браком с Давидом Сослани, а в 1207 году Давид скончался).
Смело можно утверждать также, что «Витязь в тигровой шкуре» не мог быть первым произведением Руставели. Об этом говорится в прологе:
Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!
Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то.
Поэма «Витязь в тигровой шкуре» написана Руставели в зрелом возрасте, в период, когда его творчество достигло художественного совершенства. Как уже отмечалось, она была создана на грани XII— XIII веков, это дает нам все основания полагать, что дата рождения Руставели приходится на 60-е годы XII века (возможно, даже на конец 60-х или начало 70-х годов). 800-летие Руставели, которое отмечалось в 1966 году, было отсчитано на основе именно этого предположения.
Подробности жизни и деятельности Шота Руставели нам неизвестны. Однако в результате Иерусалимской научной экспедиции 1960 года выявлен важнейший факт из биографии поэта: теперь очевидно, что он был крупным сановником при дворе Тамар, вазиром, мечурчлетухуцеси (государственным казначеем), а значит, лицом, приближенным к Тамар и Давиду Сослани, выдающимся общественным и государственным деятелем. Это обстоятельство проясняет специфический характер пролога «Витязя в тигровой шкуре», делает более понятным содержание ряда исторических реалий. Теперь уже не так трудно увязать отраженную в поэме художественную действительность с исторической.
Спорным представляется довольно распространенное мнение о том, будто поэма «Витязь в тигровой шкуре» и, в частности, ее пролог дают почувствовать читателю интимные переживания Шота Руставели, трагическая, непреодолимая любовь которого к Тамар якобы довела его до безумства.
В прологе Руставели действительно говорит о том, что сходит с ума, умирает ради той, «кому послушны рати»; что она источник его жизни. Однако эти взволнованные слова не следует толковать столь прямолинейно: языком поэтических гипербол автор передает свое воодушевление, выражает чувство искреннего уважения к своим повелителям — царю и царице Грузии, к прекраснейшей из женщин — Тамар. С глубочайшим почтением говорит поэт о достойном супруге Тамар, славном Давиде Сослани. Патетика Руставели не имеет ничего общего с риторикой придворного поэта. Руставели, как истинный сын своего отечества, не мог искренно не восхищаться человечностью Тамар, ее острым умом, принципиальностью, царственным величием. Поэт был современником, свидетелем и участником невиданного расцвета и успехов родной страны, достигнутых при Тамар. Все это, разумеется, вдохновляло его на создание поэтического шедевра и, естественно, нашло отражение в его поэме.
Некоторые исследователи считают, что основной причиной или хотя бы непосредственным поводом для изгнания поэта из Грузии и тех преследований, которым он будто бы подвергался, была опять-таки трагическая любовь Руставели к Тамар.
Предположения, согласно которым Руставели преследовали и даже изгнали из Грузии, малоубедительны: историческая действительность того времени, высокое общественное положение поэта, занимаемое им до конца его жизни, опровергают эту точку зрения. Иное дело те нападки, которым подвергался Руставели как автор поэмы (что засвидетельствовано сравнительно поздними источниками). Гонения эти — о них речь впереди, — по-видимому, были обусловлены той новой историко-идеологической обстановкой, которая возникла в Грузии с установлением монгольского господства.
Имя Шота Руставели — мечурчлетухуцеси тесно связывается с иерусалимским Крестовым монастырем — одним из блистательных памятников древнегрузинской архитектуры. В одной из рукописных книг этого монастыря сохранилась поминальная запись о Шота-ме-чурчлетухуцеси. Там же, на одной из монастырских колонн, изображен портрет Шота с подписью: «Руствели», а вверху была приписка: «Расписавшего это Шота да помилует бог. Аминь». Это свидетельствует о том, что фреска была выполнена по заказу Крестового монастыря. На этой картине Руставели выглядит почтенным старцем, с большой белой бородой, одетым в дорогое облачение светского вельможи. Портрет и надпись, несомненно, древнего происхождения, хотя на них заметны следы последующей реставрации.1
1 Иерусалимский портрет Руставели одно время считали утерянным. Он был вновь открыт, с возможной точностью скопирован и доставлен в Грузию научной экспедицией, которая находилась в Иерусалиме осенью 1960 года. В экспедицию входили действительные члены АН ГССР И. Абашидзе, А. Шанидзе, Г. Церетели.
Монастырь счел необходимым не только изобразить Шота Руставели на одной из колонн, но и узаконить день его поминания скорее всего потому, что поэт оказал большие услуги Крестовому монастырю. Это подтверждается сохранившейся на портрете надписью. Имеются и другие материалы. Крестовый монастырь описал посетивший его в 1757—1758 годах церковный деятель и писатель Тимофей Габашвили, который сообщал: «Крестовый монастырь пришел в ветхость, колонну под сводом обновил и разрисовал Шота Руставели — мечурчлетухуцеси, который сам изображен на ней в виде старца». И тут же на всякий случай клерикал Габашвили добавил порочащие Руставели слова: «Это был автор злых стихов, который научил грузин вместо святости порокам и развратил христиан. А прежде нас невежды толковали его стихи как божественные».1 «Невеждой», назвавшим стихи Руставели божественными, был не кто иной, как первый издатель и комментатор «Витязя в тигровой шкуре» Вахтанг VI.
В исторических документах ничего не говорится о конце жизни Шота Руставели. Легенды же рассказывают, что в старости Руставели покинул родину, постригся в монахи, поселился в Крестовом монастыре, там же скончался и был похоронен.
Источником существующих легенд о поселении и смерти Шота Руставели в Иерусалиме, видимо, являются иерусалимский портрет и поминальная запись. Поскольку Шота Руставели был государственным казначеем царицы Тамар, именно он должен был заботиться о зарубежных (и не только зарубежных) памятниках грузинской культуры. Причем для этого вовсе не обязательно было посылать вазира в далекие края для руководства реставрационными работами на месте. Он мог просто переслать необходимые средства из Грузии (как поступил, например, в XVII веке владетельный князь Леван Да-диани). Даже если он и отремонтировал монастырь на собственные средства, то и тогда его личное присутствие в Иерусалиме не было необходимым. Словом, нет ни одного аргумента, который бы бесспорно свидетельствовал о пребывании Руставели в Иерусалиме и его смерти там. Но все же эту версию нельзя совершенно сбрасывать со счета. По традиции того времени, Руставели мог на старости лет постричься в монахи, поселиться в Иерусалиме и там же кончить свою жизнь.
Вернемся, однако, к прологу. Привлекает внимание его девятая строфа, содержащая указание на литературный источник поэмы («Это персидское сказание, переложенное на речь грузинскую, я нашел и пересказал стихами»). На самом деле это была мнимая ссылка. Руставели в своэм произведении пользуется широко распространенным в средневековой мировой литературе приемом сюжетной маскировки, искусственного отчуждения (этот прием применяется и в новые времена). Автор поэмы сознательно переносит ее сюжет на иноземную почву. Необходимость такой маскировки, видимо, была вызвана событиями грузинской действительности, под влиянием которых поэт создавал «Витязя в тигровой шкуре», а также радикальностью его социально-политических и философских воззрений. Объявив источником своей поэмы «персидское сказание», Руставели развертывает повествование на широком географическом фоне (Аравия, Индия, Хатайя и вымышленные страны — Мульгазанзари, Гуланшаро, Каджети). Соответственно некоторых персонажей, в том числе и Не-стан-Дареджан, автор именует на чужеземный лад. Но некоторым героям он все же оставил грузинские имена (Тинатин, Тариэл). По мнению первого издателя «Витязя в тигровой шкуре», большого знатока творения Руставели — Вахтанга VI, и сюжет, и стих поэмы принадлежат самому ее автору.
В строфах пролога декларируются авторские воззрения на поэзию (шаироба) и любовь (миджнуроба). В двенадцатой строфе Руставели говорит:
Поэзия (стихотворство) изначально одна из сфер мудрости, Божественное (в ней) следует постигать божественно, внимающим от нее великая польза,
И здесь насладится внимающий ей достойный человек.
Длинная речь сказывается кратко, тем и хороша поэзия.1
Определяя поэзию как «сферу мудрости», Руставели подчеркивает ее познавательный характер. Хотя поэзия и «божественна», она имеет земное назначение, даруя достойным слушателям и читателям радость эстетического наслаждения.
Руставели разъясняет природу и специфику поэзии. По его мнению, этот вид искусства, ограниченный метрическими рамками стиха, требует экономии слова, краткого, ясного и четкого выражения мысли. Согласно поэтике Руставели, стихотворные строки должны украшаться глубокомысленными, выразительными и музыкальными «сладостными словами», «сладкозвучным грузинским языком».
Руставели сравнивает творчество с богатырским ристалищем. Боевым вооружением поэту служат просвещенный ум, утонченный вкус, высокая поэтическая техника и глубокая восприимчивость. И горе тому поэту, которому в процессе творчества это оружие откажет. Такой художник никогда ие сможет благополучно достигнуть финиша в творческом состязании.
По убеждению Руставели, поэт — рыцарь слова. Для того, кто им стать не может, поэзия — не призвание.
В прологе произведения кратко характеризуются поэты нескольких типов. В те далекие времена (XII век) грузинская поэзия была весьма богатой и разнообразной как по содержанию, так и по жанрам. Предпочтение Руставели отдает эпическим жанрам («Но поэтом не зовут того, кто не способен сложить длинное произведение»). Именно эпическое полотно, реализация большой темы выявляют даровитость и мастерство поэта, его способность преодолевать трудности словотворчества. Ибо разве тот поэт, «кто лишь раз иль два случайно рифму сплел», да и то нескладно?
Далее поэт говорит о трех видах любви. Первый — это божественная любовь, «отпрыск высоких родов (понятий)». Признавая ее важнейшей, самой ценной формой любви, которую «трудно выразить, высказать ясным (понятным) языком», Руставели, однако, отдает предпочтение второму виду любви. Ратуя за возвышенную любовь, он все же признается, что воспевает в своем творении лишь земные, человеческие («плотские») чувства. Решительно отвергает поэт третий вид любви — любовь грубо-чувственную, низменную, которая иногда тщится принять облик высокой страсти. Проповедуемая им любовь — нэ беспредметное духовное горение, а глубоко волнующее человеческое чувство. Руставели идеализирует это чувство, морально и духовно возвышающее и облагораживающее людей, возводящее их на ступень высокого достоинства. Таким образом, в прологе декларируются основы гуманистического мировоззрения Руставели: в центре внимания поэта — свободный человек и свободная любовь, материальный мир, богатая и многогранная действительность.
Уже в прологе Руставели нарисовал тот обобщенный образ идеального влюбленного — миджнура, который обрел художественную плоть в самой поэме:
Должен истинно влюбленный быть прекраснее светила,
Для него приличны мудрость, красноречие и сила,
Он богат, великодушен, он всегда исполнен пыла...
Те не в счет, кого природа этих доблестей лишила.
Так непосредственно, естественно и органично пролог смыкается с поэтическим повествованием Руставели.
При сравнительно простой фабуле «Витязя в тигровой шкуре» архитектоника поэмы чрезвычайно сложна. Краткое содержание зе можно передать следующим образом.
Амнрбар (военачальник Индии) Тариэл и дочь индийского царя Нестан-Дареджан горячо полюбили друг друга. Поскольку родители собирались выдать девушку замуж за другого, Тариэл, по совету Нестан, убил ее жениха. Царь и амирбар вступают в острый конфликт. Нестан подвергается суровому наказанию (ее отдают двум рабам-неграм, которым поручено увезти девушку далеко, в просторы океана). Тариэл безуспешно ищет свою возлюбленную. Разочаровавшись, он покидает общество людей и поселяется в пустыне (в пещере). Здесь Тариэла находит спаспет (военачальник Аравии) Автандил, влюбленный в царевну своей страны Тинатин. Юноши побратались, и Автандил взял на себя дальнейшие поиски Нестан. Вскоре след ее обнаружился. Солнцеликая Нестан оказалась заточенной в неприступной Каджетской крепости. Тариэл с помощью Автандила и третьего побратима — Фридона штурмом берет Каджетскую крепость и освобождает возлюбленную («Спасли луну из пасти дракона»). Победившие витязи возвращаются в родные края, женятся на своих возлюбленных, крепят братский союз и успешно управляют государствами.
Если эти события изложить в той последовательности, в какой они даны в поэме, картина существенно изменится.
Поэма начинается рассказом об Аравии (о царе Ростеване, Тинатин и Автандиле). Пожилой царь этой страны Ростеван, не имея сына-наследника, возводит на престол свою единственную дочь, прекрасную и мудрую Тинатин, питающую любовь к славному полководцу Автандилу, который отвечает ей взаимностью. Однажды во время охоты Ростеван и Автандил заметили на берегу реки чужеземного витязя, объятого скорбью. Царь пожелал познакомиться с ним. Однако все попытки заговорить с витязем оказались тщетными — он бесследно исчез. Ростевана охватило уныние. Тогда Тинатин поручила Автандилу отыскать неизвестного. В результате трехлетних поисков он находит таинственного чужестранца, который поведал Автандилу свою скорбную историю. Автандил обещал помочь витязю. И действительно, ему удалось напасть на след возлюбленной Тариэла. В конце концов побратимы (Тариэл, Автандил и Фридон) спасают плененную каджами Нестан.
В поэме Руставели представлены две сюжетные линии. Локально прикрепленные к двум странам (Индия и Аравия), они тесно переплетаются друг с другом. Повествование «Витязя в тигровой шкуре» едино, цельно и динамично. Сюжетные ситуации поэмы естественно следуют друг за другом. Центральные и периферийные сюжетные узлы крепко связаны между собой. Основное повествование в поэме обогащено органически входящими в него эпизодами (охота, история царя Фридона, купеческая страна Гуланшаро и другие). Эпизоды насыщены большим количеством конкретных деталей и сложных ситуаций, каждая из них с безупречным художественным вкусом и чувством меры вливается в единый поток сюжетного развития.
В качестве примера можно сослаться на один из начальных эпизодов— рассказ об охоте. На пиру после воцарения Тинатин Росте-ван неожиданно загрустил. Заметив это, спаспет Автандил и вазир Сограт в шутку сказали царю, что он имеет повод для кручины, ибо Тинатин, раздав все богатства, опустошила царскую казну. Царь ответил, что грусть вызвана совсем иной причиной — тем, что он не видит человека, способного заменить его в ратном деле. Тогда Автандил смело предлагает ему состязаться с ним. На состоявшейся вслед за этим большой охоте Автандил превзошел царя, который искренне радовался успехам соперника. Отдыхая под деревом, охотники вдруг увидели сидящего у реки опечаленного витязя-чужестранца. Ростеван пожелал познакомиться с ним.
Рассказ об охоте представляет собой единый, вполне законченный интересный эпизод. Он имеет все необходимые сюжетные компоненты: экспозицию, завязку, кульминацию и развязку. В то же время рассказ об охоте подводит к магистральной линии повествования (истории неизвестного витязя). Как одна из ветвей сюжетной периферии, этот эпизод, помимо описания охоты, важен и обрисовкой характера Автандила, и подробностями сюзеренно-вассальных взаимоотношений. Автор как бы готовит читателя к будущему возвеличению Автандила, почти незаметно внушает мысль о целесообразности его воцарения: в Аравии не будет чувствоваться отсутствие наследника-мужчины — ведь Автандил по своим достоинствам стоит не ниже Ростевана, а кое в чем даже превосходит его. Поэтому-то Автандил окажется желанным зятем для Ростевана...
Будучи частным звеном поэмы, эпизод охоты включен автором в ткань повествования для того (и это главное), чтобы Ростеван и Автандил в естественной обстановке встретились с загадочным витязем (Тариэлом). Случайно заметив у речки плачущего витязя, они, естественно, заинтересовались им. Тем самым эпизод охоты становится отправным пунктом сюжетного развития. С такой же непосредственностью переплетаются и другие сюжетные линии, эпизоды и отдельные ситуации «Витязя в тигровой шкуре».
Руставели строит действие в быстром темпе, не отклоняясь от основной линии поэмы, хотя поэта и подстерегало немало соблазнов. Показательно в этой связи путешествие Автандила. Отправившись на поиски Тариэла, Автандил преодолел огромные расстояния, объехал множество стран. За повествованием о Тариэле следует рассказ о возвращении Автандила в Аравию. Затем снова возвращение в пещеру, беседа с Фридоном, отъезд в Гуланшаро...
Средневековые авторы в подобных случаях, как правило, растягивали рассказ, перегружая основное повествование дополнительными приключенческими эпизодами. Руставели не следует этому правилу. Он придерживается своей собственной системы сюжетостроения, не перегружает его второстепенными ситуациями, не заостряет внимания на мелочах, не снижает темпа действия. Поэт вводит в сюжет только те подробности, которые усиливают к нему интерес, способствуют плавному, естественному течению главного повествования. Так Руставели описывает встречу Автандила с хатавами. Эта встреча была необходима для того, чтобы обнаружить следы Тариэла. Интересы развития главной линии повествования продиктовали встречу Автандила с караваном: Автандил должен был прибыть в Гуланшаро инкогнито. Поэтому Руставели создает соответствующую ситуацию (спасение каравана’ от пиратов, переодевание Автандила старейшиной купцов), которая предоставила поэту прекрасную возможность и для характеристики купечества, и для раскрытия таких черт славного героя, о которых читатель до этого не имел понятия.
И в теории, и в творческой практике Руставели является противником перегруженного событиями, растянутого повествования, убежденным сторонником гибкого, лаконичного рассказа. «Витязь в тигровой шкуре» и по сей день остается увлекательной книгой. Появление на сцене неизвестного витязя создает напряженную атмосферу. С этого момента читатель с неослабевающим вниманием следит за его судьбой. Вместе с тем внимание читателя естественно обращается к злоключениям Нестан. Интерес к событиям поэмы еще более усиливается благодаря путешествию Автандила, отправившегося на поиски Тариэла.
Приключения Тариэла богаты драматическими коллизиями, острыми конфликтами. Бурной экспрессией пронизан, например, конфликт Тариэла с Фарсаданом, вызывают живое сочувствие переживания заточения Нестан, возбуждает участие обезумевший от горя и страсти миджнур. Читателя восхищает бескорыстная самоотверженность Автандила. Рассказ о Фридоне обогащает поэму яркими общественно-бытовыми деталями. Сюжетное развитие «Витязя в тигровой шкуре» достигает кульминации в картине штурма Каджетской крепости.
Руставели с редким умением и совершенством последовательно и логично осложняет и обостряет ситуации, поддерживает интерес читателя к дальнейшему ходу событий. Динамичности повествования вовсе не мешают, а, наоборот, подчеркивают ее так называемые статические места (завещания, описания, лирические отступления, афоризмы, поучения и т. п.). Все они мастерски привязаны к сюжету. У Руставели трудно найти стихотворные строки, замедляющие или перегружающие повествование. Как динамические, так и статические элементы композиции «Витязя в тигровой шкуре», гармонически сочетаясь друг с другом, способствуют наиболее убедительному воплощению художественного замысла.
В движении сюжета Руставели раскрывает характеры своих персонажей, показывает их богатый духовный мир. Глубокая психологическая характеристика героев и проникновенное раскрытие внутренней сущности явлений — яркая черта новаторства Руставели, непревзойденного мастера грузинского художественного слова и грузинского стиха. Архитектоника «Витязя в тигровой шкуре» так же безупречна в целом, как совершенно каждое ее отдельное звено.
«Витязь в тигровой шкуре» является в первую очередь гимном пламенной и свободной любви. «Любовь возвышает», — заявляет устами своего славного героя великий поэт. Эта возвышающая сила любви — неиссякаемый и животворный источник нравственного благородства Нестан и Тариэла, Тинатин и Автандила. Она придает ёйысл их жизни и зовет на подвиги. Нестан-Дареджан с самого начала говорит обезумевшему от любви Тариэлу:
Жалкий обморок и слабость — их ли ты зовешь любовью? Не приятней ли миджнуру слава, купленная кровью?
Любовь, воспетая Руставели, закаляет волю человека, обостряет сознание общественного долга, призывает к патриотической самоотверженности. «Истинная любовь в понимании Руставели, — говорит Н. Заболоцкий, — возвышает человека, одухотворяет его, обогащает высокими моральными качествами, придает силы в борьбе с трудностями жизни».1 Любовь сокрушила Каджетскую крепость, она наделила несгибаемой моральной силой Нестан-Дареджан. В необычайно тяжелых условиях эта хрупкая телом, но могучая духом девушка произносит полные глубокой мудрости слова:
Не дожив еще до смерти, кто кончает сам с собою?
Нужен разум человеку, чтобы справиться с бедою.
Заточенная в Каджетскую крепость девушка проявила поразительную твердость рассудка, подавила мучительные страсти и чувства, потребовав от возлюбленного преодолеть нетерпение сердца и поспешить на помощь попавшей в беду родине. Из Каджети Нестан писала своему возлюбленному:
Лучше в Индию, мой витязь, отправляйся ты с полками.
Там беспомощный отец мой окружен теперь врагами.
Ты утешь его, больного, — он скорбит в разлуке с нами.
Любовь в этом произведении не имеет ничего общего ни с восточной суфистической мистикой и эротикой, ни с западноевропейской идеальной рыцарской любовью или так называемым платоническим чувством. Руставели явно отмежевывается от божественной любви, смело признаваясь: «Я воспел лишь плоть земную».
Великий поэт последовательно развивает идею свободного союза мужчины с женщиной, вырастающего из чувства взаимной любви. Описанная в поэме человеческая драма вызвана роковым решением царя Фарсадана выдать свою дочь замуж против ее воли.
Царь Фарсадан и царица не могли не заметить взаимной любви Нестан и Тариэла. Однако они желали выдать Нестан за сына хо-резмийского шаха и для утверждения своего решения созвали специальное совещание. На совет был приглашен и Тариэл, поставленный в тяжелое положение. Сердце его обуревали противоречивые чувства. Рыцарский долг преданности, покорности своему воспитателю и патрону призывал пылкого юношу к сдержанности. Страш: ными были мучения влюбленного. Фарсадан, как видно, не пощадил ни Тариэла, ни родную дочь, не посчитался с невинными чувствами влюбленных. Он руководствовался якобы высшими государственными интересами. Фарсадан так изложил суть дела:
... По божьей воле мы — на склоне наших дней.
Время старости подходит, время бедствий и скорбей.
Даровал нам бог царевну, не послал нам сыновей.
Мы ее, как сына, любим и заботимся о ней.
Нынче мы царевну браком сочетать должны законным.
Ей супруг достойный нужен. Где, скажи, найти его нам? Будет он хранить державу и владеть индийским троном, Угрожать стране войною он не даст иноплеменным.
Царь Фарсадан считал совершенно естественным тот обычай, согласно которому женщину не спрашивали, за кого ей следует выходить замуж. В эпоху средневековья повсюду, в том числе и в Грузии, выбором жениха или невесты занимались родители. Брак Нестан с хорезмийским царевичем давал Фарсадану сильного союзника и покровителя, фактического преемника престола и будущегс суверенного государя. Какое же значение, спрашивается, должны были иметь при этом личные чувства его дочери или воспитанника?
Ф. Энгельс подчеркивал, что в средние века «для рыцаря или барона, как и для самого владетельного князя, женитьба — политический акт, случай для увеличения своего могущества при помощи новых союзов: решающую роль должны играть интересы дома, а отнюдь не личные желания».1
«В практике господствующих классов, — писал далее Ф. Энгельс, — с самого начала было неслыханным делом, чтобы взаимная склонность сторон преобладала над всеми другими соображениями».2
Данный эпизод поэмы может служить прекрасной иллюстрацией к приведенным высказываниям Ф. Энгельса. Руставели отвергает типично средневековую точку зрения на замужество женщины, разоблачая и осуждая ее порочность. Всей художественной логикой своего произведения он доказывает благо добровольного супружества, скрепленного свободной любовью сторон.
Кроткая по природе, нежная Нестан пришла в ярость от бездушия родителей. Она не допустила унижения своего человеческого достоинства, проявила поразительную смелость и упорство — не только не подчинилась решению родителей, но и открыто взбунтовалась, посоветовав возлюбленному убить его чужеземного соперника и, в случае необходимости, взять в свои руки власть («Я и ты сядем владыками», — наставляла она возлюбленного). Разумеется, это не было бы узурпацией власти. Дело в том, что в свое время Фарсадан усыновил Тариэла, объявив его наследником престола, и воспитал при дворе для управления царством. Индийский престол по праву принадлежал либо Нестан (как родной дочери царя), либо Тариэлу (как усыновленному царем юноше, специально воспитанному для управления государством). Предложив престол Индии чужестранцу, сыну хорезмийского шаха, царь-родитель поступил бездушно и несправедливо. Его поведение вызвало возмущение миролюбивой по натуре, скромной, покорной и любящей родителей дочери.
Совсем иначе поступил в аналогичном случае царь Ростеван. У него также не было сына-наследника. Однако он заблаговременно возвел на престол свою единственную дочь Тинатин. Вазиры одобрили выбор царя и присовокупили:
Хоть и женщина, но богом утверждается царица.
Мы не льстим: она способна на престоле потрудиться.
Не напрасно лик царевны светит миру, как денница: Дети льва равны друг другу, лев ли это или львица.
В Аравии взошла на престол женщина (дочь царя). Впоследствии, когда Ростеван узнал о взаимной склонности Тинатин и Автандила, он обрадовался и благословил их брак. Однако престарелый царь сразу же твердо оговорил фактическую и правовую сторону дела. Он заявил:
Мне не найти зятя лучше, чем Автандил,
Сам я отдал царство дочери моей, она игл владеет,
оно ей под стать.1
Следовательно, и после замужества Тинатин оставалась законной владычицей страны и продолжательницей царского рода. Супруг женщины-государыни стал ее помощником, ближайшим советником и соправителем. Ростеван собрал вельмож, представил им своего зятя и возвестил собравшимся:
Вот ваш царь. По воле божьей он царит в моей твердыне.
Подтекст анализируемых эпизодов и их политический смысл совершенно ясны для нас: в них своеобразно отразилась конкретная историческая действительность Грузии XII столетия.
Как известно, в период царствования Георгия III (1156—1184), у которого не было наследника-сына, возникла угроза династического кризиса. Георгий нашел выход: он возвел на престол в качестве соправителышцы свою дочь Тамар. Это обстоятельство вызвало недовольство у части знати, побудив ее к феодально-династической борьбе. Особенно осложнилось положение молодой царицы после смерти отца. Участились заговоры и восстания, направленные против Тамар. Вначале ее принудили к замужеству с чужестранцем. Когда же Тамар отвергла нелюбимого мужа, влиятельные феодальные круги избрали его своим главарем, объединились под его знаменем и поставили страну перед страшной опасностью, которую удалось ликвидировать благодаря самоотверженности передовых сил страны и политической проницательности царицы.
Воцарение женщины являлось острейшей социально-политической проблемой в жизни тогдашней Грузии. После смелого шага Георгия III «борьба не затухла»,1 она лишь приняла внешне иные формы. Вопрос о правах женщины и женском достоинстве стал одним из основных вопросов грузинской общественной мысли и литературы. Не случайно на него откликнулись, с одной стороны, церковный писатель Николоз Гулаберисдзе, а с другой — гений светской поэзии Шота Руставели. Для того чтобы обосновать права Тамар, Николоз Гулаберисдзе привлек предание о святой Нине — просветительнице Грузии. По рассказу Гулаберисдзе, господь направил ее в Грузию для распространения христианства, продемонстрировав тем самым свое особое уважение к достоинствам женщины. Отсюда вытекал логический вывод: если сам господь избрал в качестве просветительницы Грузии женщину, нет ничего удивительного в том, что в этой стране у кормила государственной власти выдающаяся представительница женского пола. Опираясь на эту легенду, Гулаберисдзе прославляет женское достоинство и окольным путем аргументирует правомочность царствования Тамар.
Всей силой художественного слова Руставели решительно выступил в защиту законности и разумности воцарения женщины. Совершенно справедливо выдающийся историк академик И. Джавахишвили отмечает, что в сочинении Шота Руставели нашла достаточно ясное отражение тогдашняя политическая ситуация Грузии, и в частности— перипетии личной жизни Тамар.
Доказывая правомерность царствования женщины, Руставели предлагает свою поэтическую формулу: «Дети льва равны друг другу, лев ли это или львица». Этим афоризмом поэт утверждает равноправие царевны с царевичем.
Но Руставели отнюдь не удовлетворился мудрым афоризмом и описанием воцарения Тинатин. Он создал бессмертный образ высоконравственной и умной женщины-государыни — Нестан. Если воцарение Тинатин прошло безболезненно, то Фарсадан не пожелал отдать престол дочери, намереваясь возвести на него чужестранца. Это обстоятельство и обусловило трагедию главных героев «Витязя в тигровой шкуре». Руководствуясь тонким художественным расчетом, Руставели сопоставил друг с другом аравийские и индийские события государственного значения. Более того, поэт противопоставил друг другу Ростевана и Фарсадана, встав целиком на сторону первого. Руставели поэтически доказал читателю разумность поступка Ростевана, прославил его мудрость, человечность и благородство.
Как показывает поэт, Нестан по своим моральным и умственным качествам также была вполне достойна занять царский трон. Однако Фарсадан не проявил ни государственного ума в решении вопроса о преемнике престола, ни простого человеческого великодушия, ни родительской доброты. Во весь свой могучий поэтический голос Руставели осудил насильственное отношение к чувствам женщины.
Обе героини «Витязя в тигровой шкуре» — Нестан и Тинатин являются совершенными личностями. Они властвуют над своими желаниями, не отделяют чувства от разума, ставят государственные интересы страны выше личных. Следует отметить, что среди женских персонажей в поэме Руставели выведены не только дочери царей, но и представительницы сравнительно низкой социальной среды. Особенно выделяется из них обаятельный образ безупречно чистой и бесконечно преданной Асмат.
Своей поэмой Руставели провозгласил, что женщина интеллектуально и морально равноправна с мужчиной. История мировой литературы средних веков, пожалуй, не знает женского художественного образа, подобного образу мудрой, любящей и высоконравственной Нестан, являющейся в свою очередь поэтическим воплощением Тамар (в посвященной ей строфе пролога поэт говорит: «Ниже вновь ее я песней славословлю сокровенно»). Так Руставели ответил на вопрос, волновавший Грузию XII века, так естественно и ясно отразилась в «Витязе в тигровой шкуре» характерная картина исторической действительности тогдашней Грузии.
Нельзя забывать, что уважение к женщине имеет богатые традиции в Грузии. Грузинское народное творчество всегда воспевало высоконравственную, преданную родине и семье женщину. Грузинская литература еще в V веке прославила царицу Шушаник — несгибаемую женщину-героиню. Шушаник считала несправедливым унижающее женщину положение в семье и в обществе. Она мечтала о мире, где не было бы правового неравенства между мужчиной и женщиной. Не удивительно, что в условиях той эпохи осуществление этой мечты представлялось Шушаник возможным лишь в потусторонней, загробной жизни. Анонимный грузинский писатель IX века сравнивал просветительницу Нину с львицей. А Георгий Мерчуле (X век) оставил нам целую галерею женских образов, наделенных глубиной чувств, самостоятельностью характера, большой силой воли. И это не удивительно, так как в гражданской и политической жизни древней Грузии женщины играли активную роль.
Шота Руставели опирался и на эту историческую традицию уважения к женщине.
Торжество любви, описанное в «Витязе в тигровой шкуре», было бы невозможно без дружеской поддержки и братской преданности. Гуманная идея дружбы и взаимопомощи передана Руставели в одном из блестящих афоризмов:
Верный друг, спеша на помощь, не дрожит перед напастью, Посвятит он сердце сердцу, ведь любовь — дорога к счастью.
Согласно Руставели, «кто друзей себе не ищет, тот враждует сам с собою». Дружба сама по себе подразумевает в ряде случаев отказ от личных интересов, принесение их в жертву ради блага друга. Именно дружба, побратимство лежат в основе рыцарской самоотверженности. «Верный друг не бросит друга, если он попал в беду» — такова дружба Тариэла с Автандилом. Со всей щедростью своего таланта Руставели нарисовал образ третьего побратима — Фридона. Дружба, воспетая в «Витязе в тигровой шкуре», служит прежде всего возвеличению любви, которая усиливает и укрепляет братские чувства. Поразительная самоотверженность, проявленная Автандилом ради Тариэла, обусловлена и тем, что сам Автандил охвачен пламенем л$обви. На первый же вопрос, заданный при встрече с Тариэлом: «Кто ты сам? Откуда родом?» — Автандил признается незнакомцу:
Я сюда к тебе приехал из Аравии счастливой.
Жжет меня огонь любовный, пламя страсти молчаливой.
Поистине братскую помощь оказал Фридону обезумевший от любви Тариэл. Впавший в тяжкую душевную депрессию, вызванную похищением возлюбленной, витязь как бы очнулся и снова вернулся к жизни, узнав о несправедливости к собрату и об опасности, грозящей ему. Тариэл рассказал Фридону о своих злоключениях, ибо признал его товарищем по несчастью. Разумеется, и Фридон не остался в долгу, многое сделав для освобождения Нестан.
Величие «Витязя в тигровой шкуре» состоит и в том, что воспетое в поэме побратимство не ограничивается рамками индивидуальных взаимоотношений людей. Братство героев Руставели естественно перерастает в идею дружбы народов. Как известно, Тариэл был индийцем, Автандил — арабом, а Фридон — мульгазанзарийцем (представителем вымышленного народа). Тариэл — выразитель лучших доблестей и чувств индийского народа. Автандил олицетворяет арабский народ, а Фридон — мульгазанзарийцев. Индивидуальный характер героев поэмы в то же время носит общечеловеческие социальные черты. Несмотря на различное национальное происхождение и на индивидуальные черты характеров, сердца героев «Витязя в тигровой шкуре» бьются в унисон. Все они руководствуются благородными человеческими побуждениями, с одинаковым усердием служат родине, как один самоотверженно борются за торжество справедливости.
Славные витязи, воодушевленные чувством братской солидарности, преодолевают все преграды, побеждают силы зла, восстанавливают справедливость, освобождают Нестан, изгоняют из Индии захватчиков. Герои-побратимы единодушно действуют не только в годину войн и лихолетья. Даже после окончательной победы они продолжают крепить старые связи и дружбу. Герои поэмы и в мирное время поддерживают закаленную в битвах и несчастьях нерушимую основу побратимства, добрососедские отношения. И это помогает им добиваться все новых и новых успехов — усилить свое могущество, ликвидировать внешнюю опасность и установить образцовый внутренний порядок в своих странах.
Впечатляющие картины братства и дружбы, которые так живо нарисовал Шота Руставели еще в XII столетии, перекликаются с нашей современностью; поэтому-то его поэзия так близка и понятна всем народам Советского Союза.
Ясно и наглядно отражает «Витязь в тигровой шкуре» характерный институт грузинской социальной жизни XI—XII веков — систему патрональных, сюзеренно-вассальных отношений. Поэт клеймит феодальную разобщенность и обособленность. Он выступает за единовластие, за существование сплоченной, централизованной государственности. Жизненную силу этих принципов Руставели показывает на примере Индии. Раньше она была разделена на семь царств, шесть из которых принадлежали Фарсадапу, а седьмое — отцу Та-риэла Саридану, который добровольно отказался от власти и принял покровительство царя Фарсадана. Благодаря разумному шагу Саридана Индия объединилась, расширилась и усилилась. На всей ее территории утвердилось единовластие, что способствовало процветанию государства. В период средневековой феодальной разобщенности единовластие и система централизованного управления, как правило, представляли собой прогрессивное явление. Руставели воспевает объединенное, могущественное государство. От начала до конца «Витязь в тигровой шкуре» проникнут патриотическим чувством. Любовь к родине, самоотвержение во имя ее благополучия являются священным долгом идеализированных героев Руставели. Достаточно вспомнить трогательное письмо пленницы Каджетской крепости Нестан, которое она отправила Тариэлу.
В целом письмо Нестан-Дареджан к возлюбленному — ярчайшее поэтическое выражение величия женской души, торжества разума над страстями, вдохновенная исповедь человека, готового на любые подвиги и на любые жертвы во имя светлых идеалов добра, во имя чистой любви.
С большим поэтическим подъемом описаны в «Витязе» славные походы Тариэла против вероломного Рамаза. Горячие патриотические чувства охватили индийцев в тревожные дни столкновения между царем Фарсаданом и его амирбаром (Тариэлом). Тариэл и Нестан выше своих личных интересов поставили интересы отечества, интересы государственные. Они гневно выступили против ущемления суверенных государственных прав родной страны. «Нет, не должно чужестранцу в Индостане утвердиться», — говорит Нестан и убежденно продолжает: «Наша Индия вовеки не достанется врагам», имея в виду хорезмийцев (в поэме хорезмиец отождествлен с персом).
Руставели внушает своим читателям чувство безграничной любви к родине и безграничной ненависти к ее врагам.
Политическим идеалом Руставели является единодержавное, сильное государство во главе с просвещенным и гуманным царем. Поэт осуждает феодальные распри и сепаратистские устремления вассальных царьков и владетельных князей, он стоит за полную централизацию власти, некоторым образом ограниченную советом мудрых государственных (феодальных) мужей. Однако и от самих владык поэт требует справедливости и благоразумия. Устами учтивого витязя Тариэла Руставели напоминает царю Фарсадану:
Но царям, владыкам нашим, правый суд творить пристало.
Определенный интерес вызывает финал «Витязя в тигровой шкуре». Обезвредив внешних врагов и установив внутренний порядок в своих владениях, руставелевские герои как будто уничтожили всякое насилие и бесправие, положив конец гнету и бедствиям людей.
В государствах Тариэла, Автандила и Фридона была искоренена любая форма эксплуатации, как будто осуществились идеалы полной свободы и социально-имущественного равноправия:
И на пастбище с козою волк не ссорился вовек.
В этом поэтически-фантастическом апофеозе Руставели рисует картину всеобщего счастья и благоденствия людей. Разумеется, она носит насквозь утопический характер. Но сама эта утопичность свидетельствует о том, что великого поэта не удовлетворял современный ему общественный строй, что он мечтал о лучшем будущем. Ему рисовалось то время, когда будет уничтожено господство одного человека над другим, когда все почувствуют себя свободными, смогут одинаково пользоваться благами природы, жить счастливо на этом свете. Эта мечта Руставели — свидетельство поразительной глубины и мудрости дум и чаяний грузинского поэта-гуманиста XII века. Знаменательно, что примерно такую же утопическую картину социальной жизни рисует старший современник Руставели, великий персоязычный азербайджанский поэт Низами в поэме «Искандер-наме».
Бесспорную склонность проявляет Руставели к христианскому религиозному мышлению. В его поэме определенно чувствуется воздействие так называемого ареопагитского учения. В начальных строках к главе «Тариэл возвращается к пещере.и видит свои сокровища» читаем:
Мудрый Дивное человека учит тайне сокровенной:
«Нам добро ниспосылает, а не зло творец вселенной.
Он добру отводит вечность, злу дает он срок мгновенный.
Он стремится к совершенству, сам от века совершенный».
Мудрый Дивное — Дионисий (точнее, псевдо-Дионисий) Ареопагит, христианский мыслитель V века, которому приписывается так называемый ареопагитский корпус, оказавший огромное влияние на средневековую философию. Дионисиевская идея об абсолютности и вечности добра и ирреальности, безвременности зла с исключительной точностью отражена в цитированной строфе Руставели.1 Однако
1 По мнению Ш. И. Нуцубидзе (1888—1969) и бельгийского ученого Эрнеста Хонигмана (1892—1954), под именем Дионисия Арео-пагита скрывался сирийский деятель V века, грузин по происхождению, Петр Ивер (Грузин). Интересно отметить, что к подобному мнению пришли грузинский и бельгийский ученые независимо друг религиозные воззрения Руставели не вмещаются в догматические рамки христианского православия. Поэт избегает показывать обрядовые стороны религии, ни разу прямо не упоминает Христа, апостолов и святых. Руставели порицает фаталистическое смирение и созерцательность. Его любимые персонажи выражают воинственность, героический дух, активное начало. Поэтому-то они и смогли сокрушить Каджети (символ земного мрака и зла) и утвердить торжество справедливости и добра:
Встало солнце над землею, бездна мрака просветлела,
Зло убито добротою, доброте же нет предела.
В противовес христианскому учению, Руставели считает, что земная жизнь — высшее благо. Руставели воспевает героическую, общественно-полезную, прекрасную жизнь человека, резко осуждая в то же время жизнь «позорную и постыдную». Поэт с мудрым спокойствием расценивает смерть как жестокое, но непреодолимо закономерное явление природы. Именно это обстоятельство стало источником проникнутого мужественным, оптимистическим настроением известного руставелевского афоризма:
Смерть сквозь горы и ущелья прилетит в одно мгновенье,
Храбрецов она и трусов — всех возьмет без промедленья.
И детей, и престарелых ожидает погребенье.
Лучше славная кончина, чем постыдное спасенье.
По мысли Руставели, арена жизни — это поприще для испытания человека, его физических и духовных сил. Только мужественно преодолевая препятствия на тернистом, полном опасностей жизненном пути, он может завоевать достойную его участь. Кто способен выдержать испытания, перебороть их, только тот и сможет насладиться жизнью, только тот вправе вкусить сладостные плоды победы:
Только тот оценит радость, кто печаль переживет!..
Поэту особенно ненавистны внутренние враги, скрывающие под личиной благожелательства и дружбы свои коварные, гнусные замыслы:
Из врагов всего опасней враг, прикинувшийся другом.
Руставели бичует, поносит всех тех, кто нарушает слово клятвы, изменяет родине и другу, кто хвастливой бравадой и шумихой прикрывает свое ничтожество, свою бездеятельность. Устами Автандила поэт клеймит презрением малодушие и трусость. Воина, витязя, всякого мужчину, дорожащего своим достоинством, украшают смелость, дерзновение, отвага и мужество:
Муж не должен убиваться в столкновении с судьбою.
Муж в беде стоять обязан неприступною стеною.
Руставелевский герой, самоотверженно-стойкий и беспощадный в борьбе с врагами, являет собой образец добросердечия, великодушия, вежливости, он — покровитель и защитник слабых, немощных, неимущих и угнетенных.
Любимые персонажи Руставели — люди совершенного характера. Поэт, конечно, преувеличивает их достоинства, идеализирует витязей и их избранниц. Но, черпая творческий материал из реальной современной ему жизни, Руставели щедро наделил своих героев лучшими чертами, свойственными грузинскому народу. Подобная гиперболизация совершенно закономерна в эпико-романтическом произведении средневековья.
Руставели создал изумительные художественные образы живых людей, поведение которых не предопределяется ни божественным провидением, ни роком. Поступки героев поэмы обусловлены их свободной волей. Некоторые из них повинуются голосу сердца (например, Тариэл), другие персонажи больше руководствуются разумом (например, Автандил), однако первопричина их поступков и самого действия — собственная воля героев. Н. Заболоцкий правильно подметил, что идеализированные герои Руставели иногда как буД*тб оправдывают довольно предосудительные поступки (например, убийства хорезмийского царевича и чачнагира). Но, как трезвый поэт-мыслитель, Руставели «отказался от прямолинейной проповеди своей жизнеутверждающей правды... Более того, и положительных своих героев он не побоялся представить во всей противоречивости их поведения».1
Значительное место уделяется в «Витязе в тигровой шкуре» описанию быта и нравов торгово-купеческого общества. К сословию купцов Руставели относится явно отрицательно. В купеческой стране Гуланшаро место Тариэла и Автандила занимает купец Усен, ариф, т. е. ближний приятель и советник царя. Это предприимчивый, ловкий в торговых делах, но морально падший человек. Физическое уродство является как бы отражением его низменных душевных побуждений. Именно к купцу Усену относятся презрительные слова поэта:
Позабыл свою он клятву — что ему Коран и Мекка!
Не идут рога ослице, хмель не красит человека!
Жене Усена, Фатьме, суждено играть в Гуланшаро весьма важную роль. Руставели к ней великодушно-снисходителен, но в то же время в характеристике, данной ей поэтом, сквозит легкая ирония:
По летам немолодая, но красивая собою, Смуглолицая хозяйка притворялась молодою. По душе ей были пляски, а не то и пир горою. Песни, музыка, наряды не давали ей покоя.
Фатьма — женщина легкого поведения, увлекающаяся натура. Она поносит мужа за внешнюю непривлекательность:
Надоел мне муж-торговец, неказистый, тощий, вздорный.
Образ Фатьмы художественно правдивый, реалистически полнокровный. Несмотря на свои пороки, она способна к проявлению и глубокого чувства, и душевной теплоты, свойственных женщине. Она многое сделала для спасения Нестан-Дареджан, рискуя собственной жизнью.
Руставели один из первых в мировой литературе дал колоритную реалистическую, хотя, быть может, и несколько одностороннюю картину купеческой жизни. Люди из купеческой среды в поэме Руста-взди, как правило, скупы, жадны, корыстолюбивы, падки на подачки, трусливы. Здесь не знают настоящей любви, место ее занимают низменные вожделения и похотливая чувственность, осуждаемые в прологе поэмы.
Живые, индивидуализированные образы Руставели вместе с тем носители характерных, типических черт. Например, хотя Тариэл подчеркнуто индивидуализированный образ, он являет собою почти повсеместно распространенный тип вассала-рыцаря. Характер Тариэла отличается от характера Автандила, точно так же как Нестан отличается от Тинатин, Фарсадан — от Ростевана.
В своей поэме Руставели избегает излишней фантастичности, свойственной литературе средневековья. Явно сказочных элементов в «Витязе» очень мало. Собственно сказочными эпизодами являются лишь легенды о дэвах и каджах. Но и каджи представлены у Руставели как живые люди. Даже при описании небывалых событий и фантастических существ Руставели даст своему воображению реалистическую устремленность. Гиперболизируя физическую и моральную силу героев, а также их внешнюю красоту, поэт всегда поверяет свои изображения мерками действительной жизни.
Поэтическая речь «Витязя в тигровой шкуре» столь же прекрасна и богата, как замечательно по своей глубине и новизне идейное содержание поэмы. Язык «Витязя в тигровой шкуре», по сути дела, является новым грузинским литературным языком. Он резко отличается от книжно-архаичных языковых норм древнегрузинской церковной письменности и приближается к живой, разговорной народной речи. Вместе с тем язык Руставели настолько близок к современному литературному грузинскому языку, что содержание поэмы и сейчас почти целиком понятно читателям и не нуждается в переводе (за вычетом отдельных слов и выражений, значение которых является предметом спора даже для специалистов). Руставели — великий мастер языка, впитавший все богатства из сокровищницы речи родного народа. Он отточил грузинскую речь, придав ей еще большую гибкость и блеск.
Поэма Руставели написана в величаво-степенном стиле. Поэтическими тропами автор пользуется для ясного, точного и эмоционального изложения своих мыслей. Поэму украшают яркие метафоры и сравнения, неожиданные эпитеты, различные параллелизмы, повторы, аллитерации... Сколько таких истинно художественных жемчужин разбросано по всей поэме щедрой рукой величайшего мастера!
Монументальность руставелевского стиля еще более усиливают многочисленные афоризмы, придающие ему чеканность и красочность. Кратко и живо, порой всего в нескольких словах выражает Руставели глубочайшую мысль, понятную для всех времен и народов.
Поэма написана изящными, гибкими, звучными, музыкальнонапевными стихами, известными под названием «шаири». Эти стихи берут начало из полноводной реки богатейшего грузинского народного творчества. Шаири — шестнадцатисложный стих. Для того чтобы избежать монотонности, Руставели максимально использует вариации ритмического строя шаири. Поэт предпочитает два основных вида шаири — так называемый высокий (4+4+4+4) и низкий (5+3+5+3).
Строфы шаири обоих видов состоят из четырех строк. Высокий шаири преимущественно употребляется при быстром темпе повествования, а низкий шаири более соответствует замедленному темпу. Строки шаири рифмуются друг с другом по схеме: а — а — а — а. Рифмы высокого шаири всегда двухсложные (женские), а низкого — трехсложные (дактилические). Рифмы руставелевских стихов отличаются разнообразием, точностью, звучностью. К сожалению, стихи гениального грузинского поэта теряют в переводе свое неподражаемое очарование.
В основе этики и творчества Руставели лежит гуманистическое мировоззрение. Гуманизмом пронизаны его социально-политические и религиозно-философские взгляды, проповедь братства, дружбы и солидарности народов, любовь к родине. Гуманистически освещает поэт вопрос о правах и достоинстве женщины. С позиции гуманизма решает он и проблему языка, смело нарушая церковно-книжные архаичные нормы и сближая народно-разговорную речь с литературной.
В центре внимания Руставели — проникнутый высокими этическими и моральными устремлениями человек, поступки которого не ограничены ни божественным провидением, ни слепым роком. Поэт рисует идеал свободной личности, не скованной религией и отжившими свой век предрассудками и обычаями. Поэт воспевает земное благо, земное счастье, лучшие чувства и устремления человека. «Витязь в тигровой шкуре» — «древний и вечно юный эпос».1 «Героический пафос, идеи патриотизма и интернационализма, воплощенные в поэме Руставели, близки духовному миру советских людей, свободолюбивых народов земли».2
Руставели — певец лучших идеалов и чаяний своего народа, он пламенный патриот отечества, но ему чужда какая-либо национальная ограниченность или замкнутость. Его идеи и его творчество имеют общечеловеческое, интернациональное значение. Конечно, не только грузинам присущи такие идеалы, как борьба за справедливость, чувство братства и дружбы, героизм, патриотизм, возвышенная любовь и т. д. Подобные идеалы вдохновляли все свободолюбивые народы, и большие и малые. Всемирное значение «Витязя» заключается в том, что Руставели сумел в условиях господства религиозно-мистической мысли средневековья могучим поэтическим словом воспеть свободу чувств, земную жизнь человека, возвышенную любовь... В период всеобщей феодальной разобщенности и взаимной вражды государств он провозгласил прекрасные идеалы братства и дружбы народов. Нет сомнения, Руставели является поэтом-мыслителем раннего Ренессанса, ярко отразившим веяния нового времени, ренессансные чувства и настроения.
В жанровом аспекте «Витязь в тигровой шкуре» имеет много общего с персоязычными любовно-романтическими поэмами и с западноевропейскими стихотворными романами средневековья. «Если сравнить поэму Руставели с восточными и западными поэтическими романами, относящимися к этому же столетию, то мы можем увидеть много общего», — говорит известный английский литературовед Морис Бовра. Однако, подчеркивает он, Руставели идет «по собственному пути».1 Такого же мнения придерживаются и крупнейшие советские медиевисты — академики В. Шишмарев, А. Белецкий и другие.
В течение многих веков «Витязь в тигровой шкуре» был любимейшей книгой грузинского народа, неразлучным спутником его в бедах и радостях. Значение бессмертной поэмы правильно определил в своем стихотворении поэт Арчил (1647—1713). От лица самого Руставели он сказал:
Наполнив Грузию до края, мои стихи гремят везде, Их в час веселья повторяют и утешаются в беде.
Оптимистические и жизнеутверждающие идеи «Витязя в тигровой шкуре» ободряли грузин, вселяли надежду в свои силы, поднимали боевой дух в годы лихолетья, последовавшего за руставелевской эпохой. Говоря словами академика Н. Марра, Руставели и его поэма «ярко показывают, на что был способен гений маленького грузинского народа, когда он обеспечивал себе урывками мирное, но свободное развитие своих культурных сил». 2
Грузинские поэты XV—XVIII веков обращались к Шота Руставели как к источнику вдохновения, поэтической музе, верховному законодателю поэтической культуры и утонченного художественного вкуса.
Что касается грузинской общественности, которая вела национально-освободительную борьбу в XIX столетии, то она воспринимала «Витязя в тигровой шкуре» как художественный памятник, утверждающий законные права грузинского народа на социальную свободу и национальную независимость. Благотворное воздействие гения Руставели испытывали такие корифеи грузинской литературы XIX века, как Николоз Бараташвили, Илья Чавчавадзе, Акакий Церетели, Важа Пшавела.
Многие деятели национальной литературы из поколения в поколение объединялись вокруг имени Руставели, высказывая свои проникновенные чувства в стихах, посвященных великому мастеру. Поэма и ее автор жили и живут в памяти народной, во вдохновении грузинских писателей.
Для советского поэта академика Ираклия Абашидзе, например, Руставели был и остается живым путеводителем на дальних чужеземных перепутьях. Так был создан замечательный цикл его лирических стихотворений — «По следам Руставели». Изданный в виде отдельного сборника под названием «Палестина, Палестина...», он принес его автору Государственную премию имени Шота Руставели.
Тут же следует указать, что гуманистическое мировоззрение Руставели, его поэзия, вся светящаяся жизнелюбием, вызывали не только восхищение, но и злобные нападки консервативно-клерикальной части грузинского общества. Видимо, гонения на Руставели и на его поэму были обусловлены той исторической обстановкой, которая привела к переоценке достигнутых при Тамар духовных и культурных ценностей. Все беды, которые обрушились на Грузию в результате нашествия хорезмийцев и монголов, грузинский летописец XIV века считал божьей карой, которая была якобы вызвана моральным упадком общества и ослаблением христианской веры. Иначе говоря, причина божественного гнева, согласно убеждению летописца, крылась в увлечении грузинского общества земной жизнью и в недостатке религиозного благочестия. Ясно, что в эпоху сгущения религиозного ’ тумана и насаждения аскетизма Шота Руставели как певец земной жизни выглядел одиозно.
Сведения о тех гонениях, которым подвергался «Витязь в тигровой шкуре», сообщает Вахтанг VI. По его свидетельству, клери-ужальные круги считали поэму Руставели сочинением, проповедующим аморализм. Ученый царь попытался оградить «Витязя в тигровой шкуре» от «злобных хулителей», истолковав поэму с мистико-аллегорической точки зрения. Вахтанг VI объявил поэму Руставели произведением, выражающим божественную любовь. Однако издатель тщетно пытался образумить клерикалов. Положение все более обострялось. Представитель клерикалов архиепископ Тимофей Габашвили (скончался в 1764 году) осмелился отвергнуть мнения самого Вахтанга VI, называя Руставели «автором злых стихов, которые научили грузин вместо святости порокам и развратили христиан».
Выступление Тимофея послужило сигналом. Клерикальные круги не удовлетворились идейной борьбой, направленной против Руставели. Во второй половине XVIII века была совершена кощунственная попытка уничтожить вахтанговское издание «Витязя в тигровой шкуре». Литературное предание приписывает эту попытку католикосу Антонию I (1720—1788). Возможно, Антоний I не был непосредственным инициатором гонений, которым подверглось творение Руставели (так думают некоторые исследователи), однако его моральная ответственность за них несомненна. Антоний I был идейным руководителем клерикалов, отрицательно оценивавшим значение поэмы Руставели («Всуе он потрудился; печально это»).
Борьба вокруг поэтического наследия Руставели продолжалась в течение веков. В конце концов она тесно переплелась с борьбой за самобытную грузинскую культуру, за национальные и народные традиции. Поэтому в защиту Руставели самоотверженно выступали такие представители национально-патриотической поэзии, как Арчил Багратиони, Давид Гурамишвили, Мамука Бараташвили и другие.
Вдохновляя и воодушевляя свой народ и родную поэзию, Руставели долго оставался безвестным за пределами своей страны. Впервые русский (и зарубежный) читатель узнал имя замечательного грузинского поэта XII века по книге митрополита Евгения Болховитинова «Историческое изображение Грузии в политическом, церковном и ученом ее состоянии» (СПб., 1802). Вскоре эта книга была переведена на немецкий язык и ее содержание изложено по-французски. Ныне же стихи Руставели звучат почти на всех языках мира (на русском, немецком, французском, английском, итальянском, испанском, еврейском, китайском, японском), на языках стран социалистического содружества и народов Советского Союза. На некоторые языки Руставели переводили несколько раз. Например, на русском языке имеется пять полных и свыше десяти частичных переводов, пять полных переводов осуществлено на немецком языке, по п ри — на английском, французском, венгерском... Руставели стал доступным почти всем грамотным людям земного шара. Он вносит свой вклад в сокровищницу мировой поэзии, занимает и волнует умы множества людей.
Вспоминая чрезвычайно тревожные для всего советского народа дни ленинградской блокады, академик И. А. Орбели, бывший тогда директором Государственного Эрмитажа, между прочим писал: «Очень характерным для нас и для восприятия творчества Руставели грузинским народом является один стих, который ... после Великой Октябрьской революции стал хорошо знаком героям, бойцам Советской Армии, — стих, в течение короткого времени обошедший все фронтовые газеты. Обычно он переводится не совсем точно, но мысль сохранена: „Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор"».1 В не менее тревожные для вьетнамского народа дни вьетнамский ученый-литературовед готовил в джунглях работу о Руставели, по памяти цитируя афоризм «Витязя»: «Кто друзей себе не ищет, самому себе он враг», и говорил изумленному советскому журналисту: «Современным людям, коммунистам, следует больше черпать из (этого) древнего кладезя мудрости». Репортаж из борющегося Вьетнама был обнародован в центральной советской газете под очень колоритным заглавием: «Руставели в джунглях». 2
Чилийский композитор Педро Наварате написал симфоническую поэму на сюжет «Витязя в тигровой шкуре», которой присужден приз на конкурсном соревновании в Южной Америке, а еврейский перевод поэмы Руставели, выполненный Борисом Гапоновым, один швейцарский ученый назвал сенсационным. Говоря словами русского поэта Николая Тихонова, Руставели постепенно занимает подобающее ему место в пантеоне мировой поэзии. Это заслуга нашей великой советской эпохи, это заслуга плеяды переводчиков, в первую очередь переводчиков русских.
Как говорилось, на русском языке имеется пять полных переводов поэмы «Витязь в тигровой шкуре». Авторами их являются: Константин Бальмонт, Пантелеймон Петренко, Георгий Цагарели, Шалва Нуцубидзе и Николай Заболоцкий.3 Переводы некоторых фрагментов принадлежат признанным мастерам русского переводческого искусства (П. Антокольскому, Вл. Державину). Неполным переводом был и первый стихотворный перевод Ипполита Бартдинского (под заглавием «Тариэль. Барсова кожа»), опубликованный в 1845 году в журнале «Иллюстрация» (№ 6, 7). Подстрочник для этого перевода подготовил профессор Петербургского университета Д. И. Чубинашвили (Чубинов).
Все русские переводы сами по себе очень ценны. В деле популяризации произведения Руставели, безусловно, исключительную роль сыграл К. Бальмонт. Его перевод (Париж, 1933; Москва, 1936, 1937) — блестящий, но вместе с тем чрезвычайно манерный и трудночитаемый.1
Перевод Г. Цагарели в значительной своей части выполнен непосредственно с оригинала, хотя он пользовался также подстрочником С. Иорданишвили 2 Цагарели определенно удались афоризмы Руставели (например: «Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор»; «Надо другу ради друга не страшиться испытаний, откликаться сердцем сердцу и мостить любовью путь»). Однако нельзя не признать преувеличенной оценку его перевода, данную С. Коцюбинским: «Только читая Руставели в переводе Цагарели, можно представить себе подлинный монументализм его искусства». 3
В передаче монументальности стиля и общей поэтичности звучания большой похвалы заслуживает перевод П. Петренко,4 выполненный при участии и под редакцией известного руствелолога и поэта Константина Чичинадзе. Но и перевод Петренко далеко не безупречен.
Перевод профессора Ш. И. Нуцубидзе выгодно отличается от других русских переводов в первую очередь близостью к оригиналу. Этот перевод выполнен руствелологом, к тому же одаренным талантом поэта. Как ученый-руствелолог, Нуцубидзе предварительно тщательно изучил текст поэмы и уже потом приступил к его переводу. Показательно в этом смысле одно важное признание, которое сделал Нуцубидзе во введении к переведенной им поэме XII века «Абдул-1Мессия» Иоанна Шавтели: «Наше исследование, базируясь на тексте оригинала, должно осветить и одновременно оправдать, почему при переводе и раскрытии поэмы мы шли таким, а не иным путем».1 Сказанное в полной мере относится и к переводу поэмы Руставели, хотя автор специально оговаривает: «приспосабливать же текст (Руставели) к своему толкованию абсолютно недопустимо».2 Эти установки Нуцубидзе отразились в переводе отдельных стихов. Как философ и историк общественно-политической и философской мысли древней Грузии, Нуцубидзе нередко предлагал интерпретацию стихов переводимого художественного памятника XII века применительно к собственному пониманию этой эпохи. Для наглядности сошлемся на один характерный пример. В знаменитом завещании Автандила говорится (по подстрочнику С. Иорданишвили):
Если мгновенный мир, уничтожающий всё, уничтожит и меня,
Странником умру в странствовании, не оплачет меня мой родитель,
Не закутают меня в саван воспитанники и доверенные мои,
Пусть тогда твое милостивое и сострадальное сердце пожалеет
обо мне.
А вот перевод Нуцубидзе:3
Если буду я низвергнут разрушающим всё миром
И умру один, не слыша плача тех, чьим был кумиром,
Не одет рукой питомцев и святым не мазан мирром,
Пусть твое благое сердце эту весть приемлет с миром.
Сопоставив тексты оригинала, подстрочника и перевода Нуцубидзе, нетрудно заметить существенную разницу в осмыслении содержания третьей строки. Переводчик сознательно допускает явное отклонение от оригинала и предлагает христианско-обрядовую интерпретацию этого стиха Руставели, хотя в свое время и было указано на неправомочность подобного толкования.4
Не останавливаясь на других фактах отклонения переводчика от переводимого текста, отмечу, что в целом этот перевод наиболее близок к грузинскому оригиналу. Обыкновенно он не только правильно передает на русский язык смысловые оттенки стихов Руставели, но и удерживает богатство его художественного слова и даже музыкальное звучание (звуковые повторы, аллитерации, мелодику). Знаменательно, что в ряде случаев Нуцубидзе удались переводы очень сложных, так называемых маджамных, т. е. содержащих омонимические рифмы стихов.1
«Ни один из русских переводов не может вполне удовлетворить взыскательного читателя», — докладывали Второму Всесоюзному съезду советских писателей П. Антокольский, М. Ауэзов и М. Рыльский.2 Вскоре после этого появился новый русский перевод «Витязя», выполненный выдающимся русским поэтом Н. Заболоцким.3 В целом его перевод заслуживает высокой оценки. Он «свеж, изящен, звонок и высокопоэтичен. В нем в полной мере нашли свое выражение сила, красота, динамика, точность и гибкость русского языка, неотразимая прелесть русского поэтического слова...».4 Перевод Заболоцкого заслуженно удостоен Государственной премии Грузии имени Руставели. Справедливости ради надо все же заметить, что и Заболоцкий допускает излишние вольности и нередко значительные отклонения от текста оригинала. И конечно, более чем спорно мнение Н. Чуковского относительно этого перевода: «Поэму Руставели переводили несколько раз и до Заболоцкого, но труд Заболоцкого перечеркнул все сделанное раньше, и теперь, в следующий раз, Руставели будут переводить не скоро, — разве тогда, когда русский язык изменится».5 Нет, перевод Заболоцкого превосходен, но он далеко еще не предел.
А. БАРАМИДЗЕ
|
