«На памяти моего поколения»

PDF

Борис Степанович Рябинин известен читателю своими краеведческими произведениями, документальными повестями и очерками, но особенно — рассказами и книгами о животных. Представленный здесь сборник «На памяти моего поколения» вышел в связи с 50-летием писателя. В нём содержатся рассказы о собаках и других питомцах. Кроме рассказов, в данный сборник вошли воспоминания Б.С. Рябинина о своих детских и юношеских годах, о героизме советских солдат в годы Великой Отечественной войны, о самоотверженном труде в тылу, а также небольшие статьи, в которых автор рассказывает о своем творчестве, об отношении к жизни. Некоторые из них публикуются впервые. Эта книга поможет читателю глубже раскрыть внутренний мир писателя и научит понимать и любить братьев наших меньших. — С. С.

      КОГО Я ЛЮБЛЮ

      Из далеких, детских лет всплывает передо мной эпизод, который я однажды слышал от отца.
      Всю гражданскую войну отец провел в знаменитой 28-й дивизии Азина. Вместе с нею он отступал от Царицина, вместе с нею, наступая по пятьдесят верст в сутки, освобождал Урал.
      Землемер по образованию и мирной деятельности, Отец возглавлял топографический отряд штаба дивизии. Вероятно, только тот, кто сам прошел через подобное испытание, сможет по достоинству оценить, что это была за адова работа.
      Карты тогда отсутствовали начисто. Но карты были нужны для артиллеристов, для того, чтобы разрабатывать планы операций. Приходилось, рискуя головой, вести топографическую глазомерную съемку местности под огнем противника, а потом ночью, при свете огарка, перенеся наскоро вычерченный чертеж на мастику, печатать на самодельном множительном аппарате.
      Я видел этот аппарат, устроенный отцом, напоминающий гектограф. В железную плоскую коробку ровным слоем наливалась смесь из столярного клея и еще чего-то. Затвердев, она давала зеркально-чистую, резинящую поверхность, на которую краской наносились текст или чертеж. Оттиски получались весьма четкие.
      В юности отец был мастером на все руки. Он перепробовал много профессий, изучил конторское дело, переплетал книги, чинил сапоги, умел мастерить что угодно с самым ограниченным запасом и выбором материалов и несложным подручным набором инструментов. Ему нельзя было отказать в сметливости, трудолюбии, находчивости. На войне такие качества потребны вдвойне.
      Вероятно, все это вместе взятое помогало ему выходить из самых затруднительных положений. Но раз от него понадобилось нечто совсем из ряда вон выходящее.
      Дивизия находилась на рубеже Камы. Начдив потребовал карты. Я уже не припомню названия того городка, где, по сведениям, имелись готовые карты близлежащих районов и куда надо было поехать, да это и неважно. Существенно то, что выполнить это поручение выпало на долю моего отца.
      Он оседлал своего мерина Атамана и поскакал.
      Я хорошо помню этого серого, в яблоках, рослого мерина. Он обладал удивительно спокойным нравом, в походах мог питаться самыми несъедобными вещами, вплоть до древесной коры, палок и мочалы, обладал завидной выносливостью и неутомимостью. Верхом на Атамане отец проделал всю кампанию 1918—1919 годов.
      Не забыть, как после трудного броска частей Крас ной Армии к Красноуфимску отец примчался на взмыленном Атамане в деревню Межевую, где мы с мамой, укрывшись в крестьянской семье, переживали грозное развитие событий (маме, как жене «красного», постоянно грозил расстрел). Наутро, хорошо отоспавшийся, чисто выбритый, в портупее и с расстегнутым воротником гимнастерки, отец вышел со мной во двор, вздохнул полной грудью, радуясь, что снова видит свой родной край, нас, затем сходил в конюшню, оседлал Атамана, подвел и посадил меня на него. Оробевший, я уцепился ручонками за луку седла, а Атаман, словно сразу почуяв, что седок на нем слабый, неопытный, того и гляди свалится, повернул голову, потянул ноздрями воздух и, плавно покачиваясь, мерно зашагал по двору...
      В походе, случалось, отец даже спал верхом на Атамане. И ни разу не бывало, чтобы Атаман уронил седока.
      Да, так вот на этом самом Атамане отец мой и отправился выполнять важное и неотложное задание «железного начдива» Азина.
      Дорогу преградила Кама. Отец туда-сюда — никакой переправы. Канат ближайшего парома оказался перерубленным, от самого парома не осталось и следа. А дело происходило весной. Кама была полноводная, широкая. Что делать?
      Повернуть назад, не солоно хлебавши, без карт? Вернуться и доложить, что, мол, так и так, нипочем невозможно...
      Как бы не так! Отступать перед трудностями было не в характере этого человека.
      Отец разыскал пожилого рыбака с лодкой и стал просить перевезти на другой берег. Тот долго упорствовал; потом, наконец, махнул рукой — а, была не была! — и согласился.
      До сих пор я не представляю, как отцу удалось завести Атамана в утлую рыбацкую долбленку, не перевернув ее. По-видимому, помогли взаимная дружба, до верие, выработавшиеся между человеком и животным, а также поразительный инстинкт коня. Но, как бы там ни было, Атаман, храпя и косясь на быстро катившиеся за бортом мутные воды Камы, переступая осторожно, как бы на цыпочках, и вытягивая шею (отец легонько подергивал его за узду), вошел — и точно окаменел. Рыбак с веслом примостился на корме, отец сидел на носу, продолжая сжимать уздечку в руке и не отрывая •глаз от лошади, и они медленно двинулись поперек течения.
      По реке плыли отдельные запоздалые льдины, пронизывающий ветерок вспенивал верхушки волн. Лодка шла, чуть покачиваясь. Атаман стоял посередине, широко расставив ноги, ворочая налитыми кровью белками глаз, весь напряженный;'слегка всхрапывая время от времени, прядал ушами...
      Он не шелохнулся, пока лодка не ткнулась в песок. Так же осторожно отец свел его на берег. Коня била дрожь...
      Вот, пожалуй, и все, ибо,я думаю, можно не распространяться о том, что приказ был выполнен, карты доставлены в срок. Х'отя добавлю одну деталь: отец не умел плавать и даже, мне кажется, побаивался воды...
      Человеком, преданным долгу, человеком несгибаемой воли, — таким я запомнил отца.
      Вспоминаю другой эпизод, очевидцем которого явился я сам. Это произошло в дни Великой Отечественной войны.
      Далеко на Севере Урала раскинулись рудники знаменитой Красной Шапочки. День и ночь там извлекают из капризных уральских недр и гонят «на-гора» красную алюминиевую руду — боксит.
      Алюминий — один из важнейших металлов современности. Это он проносится над нашими головами, сверкая серебром комфортабельных «ТУ-104» и сверхскоростных истребителей. Алюминий в те годы был стратегическим сырьем, от его наличия зависел успех на фронте.
      Спеша дать больше руды заводам, горняки Северо-уральска ввели в эксплуатацию одну недостроенную шахту.
      Шахта не имела запасного выхода. Еще два-три дня, и этот выход появился бы, оставались считанные метры, но... Получилось так, как бывает иной раз в приключенческих рассказах: кажется, все хорошо, и вдруг нежданно-негаданно — беда.
      Рядом со стволом шахты оказалась скрытая карстовая полость, неведомая пустота, наполненная водой. Внезапно вода прорвалась и стала топить шахту.
      А в шахте — люди, сто человек. Сбившись в верхней части выработки, куда еще не подступила вода, они ждали помощи.
      Спасение было только в одном: взрывом соединить восстающую незаконченную выработку с дневной поверхностью и тем самым расчистить путь шахтерам. Но прежде, чем взорвать, надо их предупредить, а вода сорвала все средства связи...
      Спуститься в затопленную шахту вызвался доброволец.
      Николай Перцовой. Комсомолец. Скромный, незаметный парень, по специальности слесарь. Право, глядя на него, никто бы и не подумал, что в груди у этого розовощекого юнца бьется бесстрашное сердце истинного героя,— львиное сердце! Парня закрыли в скип — железный ящик, по которому молотила вода, и он ринулся вниз. На канате, разумеется, как вообще проходят спуск и подъем в шахте, но с такой скоростью (иначе вода могла сбросить скип с рельсов), что это скорей напоминало падение, чем спуск.
      Я не буду останавливаться на подробностях. Важно было решиться на такой поступок. Перцовой решился — и добился своего. Рискуя жизнью, он добрался до товарищей внизу; взрыв был сделан, и все шахтеры благополучно выбрались наверх.
      Этот эпизод я положил в основу рассказа «Вековая вода», там вы найдете и вое детали этого события. Сейчас же я хочу подчеркнуть, что каждое произведение я строю на каких-то действительно имевших место случаях из жизни. Да и никакой фантазии не хватит, чтоб заменить то, что дает жизнь.
      У каждого писателя есть свой любимый герой. Говорят, что мой «конек» — собаки, четвероногие друзья. Это и так, и не так. Верно то, что в работе над этой темой мне пока что дались наибольшие удачи, очевидно, потому, что в моем творчестве ощутимо пробивается анималистская струя. Однако в то же время я хотел бы высказать и такое соображение.
      Ведь собака в моих книгах «Твои верные друзья», «Рассказы о верном друге» и других — это, если можно так выразиться, только передний план; за собакой, за животным стоит человек. У меня нет чисто «биологических» рассказов, посвященных только раскрытию повадок животного. Все мои четвероногие персонажи активны и действуют так, как того требует их наставник-человек. Каждый отдельный случай с собакой мне служит лишь поводом рассказать о каком-то общественном явлении. И основное в этих рассказах — любовь к Родине, идея ее защиты, воспитание советского патриотизма, гуманности, трудолюбия, чувства чести, долга.
      Собака — как и прочие домашние животные — творение человека. Он сделал ее такой, какой мы ее знаем, заставил служить себе. Именно так я и вижу ее как литературного героя и, думается, те из критиков, которые отделяют мои книги о собаках от книг о людях, труде и воспитании, просто еще не удосужились проанализировать написанное мною в этой области.
      Итак, главное — это человек. Мысль не новая. Но какой человек? Это ведь тоже не последний вопрос...
      Мой идеал — человек действия.
      Я привел здесь два невыдуманных рассказа. А сколько подобных подвигов мужества, воли, героизма, самопожертвования свершается ежедневно в окружающей наа действительности!
      Таких людей я хочу, только таких, видеть в жизни; их хотел бы почаще встречать и в нашей советской литературе.
      Таких людей, я знаю, много. Это они отправились на Качканар, когда комсомол бросил клич среди молодых строителей коммунизма. Они досрочно построили и задули в послевоенные годы самую мощную в Европе челябинскую домну. Они совершили многие и многие чудеса героизма, трудолюбия и совершат еще больше.
      Нам нужен человек, который смело врубается в девственную чащу, останавливает течение рек, спускается на дно океанов, поднимается на самые высокие горы. Человек, который, как говорится, в огне не горит и в воде не тонет, рыцарь без страха и упрека. Он упорно стремится к цели, его не остановят никакие препятствия, не испугают никакие лишения и испытания. Меньше всего он расположен к пассивному миросозерцанию, к ненужному копанию в мелких чувствах. Высокая преданность общественному долгу, понимание того, что ждут от него, бестрепетность в принятии самых высоких решений — вот его отличительные черты.
      Никогда мы не сомневались, что именно наш, советский человек первым отправится в путешествие в космос. Так и вышло, этим первым суждено было стать Гагарину, за ним — Титову... Мужественные, простые, сердечные, они по праву стали эталоном нового героя для всего борющегося человечества.
      Такого человека воспитывает Коммунистическая партия и ленинский комсомол. Давайте же мы, литераторы, будем пестовать его и на страницах наших сочинений!
      Между тем, здесь, мне кажется, еще не все благополучно. Мы все еще любим развешивать на граммы черное и белое, положительное и отрицательное, в равных долях награждая ими своего героя. Прочитаешь иной раз и не знаешь, хороший он или плохой, непонятно, чему хотел научить писатель. Получается какое-то раздвоение, половинчатость. Вроде и талантливо, а чему служит этот талант?
      Нет страсти, не хватает горения.
      Кажется, Гельвеций сказал, что человек без страсти подобен пустому сосуду. Такими пустыми или, во всяком случае, полупустыми сосудами представляются мне герои подобных произведений и (да простят мне это признание!) сами создавшие их авторы.
      Читая такие рассказы, не можешь отделаться от ощущения, что тут скрыта тайная проповедь всепрощения грехов. «Все мы люди, человеки, — как бы нашептывает автор, — все не без изъяна, так уж не судите нас строго... да не судимы будете!»
      Шаткая позиция!
      Вдумаемся, почему такую славу завоевали «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Овод» Войнич, «Спартак» Джиованниоли? Я не случайно ставлю эти три произведения в один ряд. Все три главных героя этих книг — люди действенной, целеустремленной воли. Они знают, за что борются, и знают, как им бороться.
      В этом смысле мне очень дорого признание такого выдающегося мастера слова, как Константин Федин.
      «Когда становишься взрослее, — говорит он, — начинаешь понимать, что самое главное — все-таки простота и ясность изобразительных средств. Но они приходят лишь тогда, когда художнику ясна сама мысль, которую он хочет внушить читателю. А если этого нет, вот тут-то и начинаются всякие украшения, витиеватости, литературные излишества, которыми писатель пытается прикрыть некие идейные туманности».
      Я люблю героя активного, ясного. Я люблю героя, который не теряется, не тушуется, не падает духом ни при каких обстоятельствах, и презираю вялого, нерешительного, бездеятельного и безынициативного, который, в лучшем случае, способен лишь бить себя в грудь кулаком да каяться в собственных недостатках. Кому нужно это покаяние? Нужны дела. Нужны сильные цельные чувства, которые вели бы на эти дела. По поступкам судят человека!
      Особенно важна такая ясность в детской и юношеской литературе, призванной формировать сознание подрастающего поколения, дающей образец для подражания.
      И если рассматривать с этой точки зрения, подходить к делу с таких позиций, то, может быть, действительно, не случайно близким спутником моего творчества стал образ верного друга — собаки, символа верности, активной преданной силы...
      Мне кажется, даже само понятие «герой», которым мы собирательно обозначаем персонажей в своих произведениях, несет в себе какое-то активное начало, какую-то борьбу за утверждение определенных, ясных понятий, требований, какую-то меру оценки человека.
      Герой — это... герой, а не мямля, не гнилушка, без конца копающаяся в своих переживаниях, стиснутая узким мирком обывательских устремлений и чувств.
      Наш герой — тот, кому под силу осуществить грандиозные планы семилеток и двадцатилеток, свершить все предначертания партии. Только такой герой — герой нашей эпохи, нашего с вами времени, дорогие читатели, только он способен дать достойный отпор заокеанским атомщикам, оградить мир от губительной термоядерной войны, дать счастье человечеству, превратить Программу Коммунистической партии в живую реальность.
      Утверждению такого образа я и посвящаю свои скромные силы, свою жизнь, вое свои способности.
      За героя действенного, борющегося, жизнеутверждающего!