DjVu

      В ПЛЕНУ У КРАСНОКОЖИХ
     
      Все трое сразу остановились и посмотрели в одну сторону. В густом осиннике вдруг открылся солнечный просвет и сверкнула речка. Оттуда доносились всплески воды и дружные вопли множества голосов.
      — Ну их... — сказал большой, но смирный Олег. — Пойдёмте лучше ещё куда-нибудь. Привяжутся ещё... Ну их...
      Щуплый востроносый Борька, по прозванию Буратино, ухмыляясь неизвестно чему, объявил:
      — Мне ихний Стасёк так и сказал: «Поймаю — удавлю». А за что, — спроси. Тоже мне, приходит раз: на, говорит, тебе черепаху. Пускай пока у тебя поживёт, а то у меня мать ругается. Это, говорит, черепаха водяная, ей полезно быть в воде. Я её и посадил в кадушку с дождевой водой, чтобы плавала. Прихожу, а мать говорит: я, говорит, твою пакость на помойку выкинула. Ишь, чертёнок, чего обдумал! У ней голова, как у змеи, а он её в кадушку. А потом в этой воде бельё стирать! Я скорей на помойку, но черепахи там никакой уже не было. Её Федька Калиныч украл и продал за шесть рублей и резину на рогатку. Резину потом я у него отнял, а шесть рублей — он клялся, аж заплакал, — мать
      отняла. Успел он только за шестьдесят копеек мороженое съесть. А Стасек: ты, говорит, мне черепаху представь...
      — Тебя бьют, а мы без грибов оставайся, — сказал Артур.
      — Что ты! Что ты! — замахал руками Буратино. — Ты думаешь, я боюсь? Я ничего не боюсь! Он, может, и не тронет...
      — А они сейчас кто?
      — Как же, Робин Гуды! Этот лес у них теперь не Братковский, а Шервудский. Устраивают засады и стреляют королевскую дичь. Только раз у них королевской дичью была кордонщикова коза. А кордонщик как увидит, да как схватит палку, да как ударится за ними! Гнался от самого кордона аж до займища, а от займища через Яблоневую поляну до самого Склизкого брода. Начал разуваться, а они — через речку и убежали.
      — Жалко, не поймал, — чмокнул языком Артур.
      — А то Ленка Петрова пошла раз с братишкой за орехами, а они — вот они! Все с луками, а у Игорька — шляпа, а на шляпе перо! «Стой! Кто смеет ходить по нашему Шервудскому лесу!?», и всё такое... Всё по книжке. Книжка у Игорька есть — страшно старинная... И он всё наизусть!..
      — Зазнайка! — степенно поджав губы, сказал Артур.
      — Это, конечно, не все... Только они, Ленка с братишкой, испугались, а Игорек говорит: не бойтесь, говорит, прекрасная леди! Смех, а? Это Ленка — прекрасная леди! Вся белобрысая, ободранная! Уж ладно была бы Галя с Набережной! Да, а орехов они не набрали. А у этих Робин Гудов целый вот такой мешочек, они наотнимали. Так Игорек велел все орехи этой Ленке отдать! Не верите? Мне Васяня рассказывал — он в Игорьковском отряде был. Знаешь, говорит, как было жалко, а отдали, потому что, говорит, нельзя: сам Робин Гуд так делал — у богатых брал, а бедным отдавал. Я б, говорит, не отдал.
      — А я слышал, что они сейчас индейцы, — сказал Олег. — Как будто теперь Игорек про одних индейцев читает и всем читать даёт...
      — Вот видишь, — повернулся к Буратино Артур. — А индейцы должны быть очень добрыми. Мы и по географии так учили. Они нас не только не тронут, а ещё нам чего-нибудь дадут.
      Но Буратино почему-то мало верил в прославленную доброту индейцев и тоскливо сказал:
      — Да-a, дадут... Добрые... Стаська хоть разиндейцем сделай, черепахи-то всё равно нет...
      — Вот что, — сказал Олег. — Чего мы будем зря Борьку подводить? Мало в лесу грибов?
      — Ну и идите! — отрезал Артур. — Мне и здесь хорошо. Я чужих черепах не терял. Мне бояться некого... А! Чур, мой!
      Под кустом стоял стройный подосиновик на толстой, не обхватить
      пальцами, высокой ножке. К его твёрдой рыжей шапке прилип сухой листок. Это был могучий гордый гриб — грибной богатырь.
      Артур подскочил к нему, сорвал и положил в .корзинку, в то же время шаря глазами по сторонам:
      — Чур, вон тот я заметил! И вон те два! И окола пенька! — Волоча корзинку, он проворно шнырял на корточках по кустам.
      Олег шагнул в сторону и чуть не наступил на целое грибное семейство: большой, с тарелку, гриб-отец, гриб поменьше — мать, трое крепких подросших детей и один, совсем малютка, с трудом сумел поднять несколько сухих листьев и выглядывал из-под них, как из-под крыши.
      — Эй, Борька! Вот гриб — это гриб! Иди скорей, пока не сорвал!
      — Олег, Олег! Смотри! Мухомор! Ой и мухомор! Красивый!
      Олег и Буратино поминутно бегали друг к другу. Артур молча
      ползал по кустам, наполняя корзину: одному лучше — никто твой гриб не сорвёт.
      Все трое были довольны.
      Они не заметили, как в стороне, из-за толстой осины, высунулся и опять спрятался загорелый мальчуган с быстрыми внимательными глазами. Он был в одних трусах и держал в кулаке подобранного где-то сорочонка. Сорочонок резко вскрикивал, вертел головой и уже несколько раз ухитрился ущипнуть мальчишку до крови своим толстым чёрным клювом. Мальчишка же, не обращая на сорочонка внимания, пригляделся к веселившимся Олегу и Борьке, потом осторожно, от дерева к дереву, пригибаясь и прячась за кустами, побежал к реке...
      Артур набрал полную корзинку. Больше класть было некуда. Впрочем, если отломать ножки и оставить только шляпки, место освободится. Артур оглянулся по сторонам — куда бы присесть, но вдруг лёг на землю и пополз прочь: от реки, бесшумно перебегая от дерева к дереву, двигались шоколадные индейцы.
      Это были настоящие индейцы: голые, страшно раскрашенные, на головах — перья, на шеях — ожерелья из раковин, в руках — копья, луки и дубинки.
      Индейцами предводительствовал сам Игорек. Огромный головной убор индейского вождя из меха и перьев красовался у него на голове, а всё лицо было разрисовано сложными завитушками.
      Можно было бы крикнуть Борису и Олегу, чтоб спасались, но Артур не крикнул. Таща за собой корзинку с грибами, он пополз на животе глубже в кусты. Наткнувшись на размытую дождём ямку, забился в неё, пригнул к себе ветки и замер.
      Если здраво рассудить, Олег и Буратино сами виноваты: нечего было кричать на весь лес. Подумаешь, сокровище какое — мухомор! Как будто никогда не видели. Вот и докричались! Им-то что: у них и огобрать-то нечего, а у Артура полная корзина. Да ещё Буратино со
      своей черепахой: он потерял черепаху, а через это Артуру, который этой черепахи и вообще не видал, достанется за компанию. Да и Олег хорош...
      Олег, присев на корточки, снимал пласты прошлогодних листьев с семейства груздей. Грузди жили очень дружно: самые большие своими твёрдыми, как хрящ, шляпками, вогнутыми блюдечками, прикрывали груздочки поменьше, к груздочкам поменьше тесно прижимались совсем маленькие, а под ними прятались и совсем крошечные...
      По знаку вождя индейцы набросились на свою жертву.
      С перепугу Олег сильно лягнул одного из краснокожих ногой в живот. Другому, насевшему сзади, он, сильно дёрнув головой назад, угодил в глаз. Краснокожий зажал глаз рукой и выбыл из сражения. Остальные повалили Олега на землю и, толкаясь, мешая друг другу, связали ему руки и ноги какими-то лохматыми верёвками.
      Сам вождь в борьбе участия не принимал. Он гордо стоял, изукрашенный браслетами, амулетами, ожерельями, одной рукой опираясь на копьё, другую держа на поясе, где висел колчан из шкуры «дикой»
      кошки, вышитый ёлочными бусами мешочек и огромный деревянный нож в причудливо разрисованных ножнах.
      — Поднять бледнолицую собаку и привязать её к дереву! — крикнул он.
      — Здорово, тихо вы подкрались... Я даже не услышал, — миролюбиво сказал ему Олег, чтобы дать товарищам время скрыться, а самому, может быть, завязать с краснокожими мирные переговоры.
      — Враг узнает о присутствии гурона, только когда томагавк дробит ему череп, — мрачным голосом сказал Игорек, не меняя каменного выражения лица, потому что главное достоинство индейца — хладнокровие. — А где второй бледнолицый? Большой Змей!
      — Здесь! — вылез вперёд быстроглазый мальчуган. Сорочонка он уже где-то оставил, а сам весь разрисовался полосами грязи, так что сделался похож на зебру. — Они вместе были. эти...
      — Ну!
      — Эти бледнолицые... — смутившись, добавил Большой Змей. Игорек одобрительно кивнул.
      — Пусть самые быстроногие разведчики обыщут весь лес. Кто его догонит, тому будет принадлежать его скальп!
      Большой Змей первым сорвался с места.
      Но другого «бледнолицего» искать не пришлось. Он и сам шёл, торопясь, спотыкаясь и не сводя глаз с привязанного Олега.
      — Вот и сам Буратинушка прётся! — злорадно сказал один из индейцев. Он с трудом таскал за собой топор, такой громадный и ржавый, что Олегу такого и видеть не приходилось. — Говори, Буратинушка, куда ты мою черепаху дел?
      — Что вы с ним делаете? — заорал Буратино оглушительным петушиным голосом. — Что вы делаете? А ну бросьте его! Подумаешь... Индейцы! Расхвалились! Кому говорят! Отойди, тебе говорят! — И он с ходу толкнул Игорька в грудь: — Ты подожди, ты дохвалишься...
      Игорек схватил Буратино за руку и свалил на землю.
      Индейцы с воплями подволокли Буратино к дереву и привязали рядом с Олегом.
      Игорек, обращаясь к Олегу, сказал:
      — Когда гуроны выходят на военную тропу, бледнолицым остаётся только зарываться в землю, как змеи, прятаться под водой, как бобры, или убегать, как олени. Так было всегда с тех пор, как текут воды... Слушай, бледнолицый, зто не ты Васяне продал крольчиху?
      — Шиншилловую? — спросил Олег. — Я, а что?
      — Твой дух скоро будет гоняться за дичью в лесах предков, поэтому знай: она сейчас у меня и у неё крольчата. Как мыши. Двенадцать штук. Но об этом мы поговорим потом.
      Буратино бесновался, угрожая гуронам самыми лютыми карами, если они их сейчас не отпустят.
      Но хладнокровные гуроны, не обращая внимания на вопли пленника, сели в круг, скрестив ноги. Первым заговорил Игорек:
      — Бледнолицые вытесняют краснокожих из наших обильных лесов. Они отнимают у нас главные средства к жизни. Краснокожий преследует белого и ведёт с ним постоянную войну. Великий Дух помог нам захватить двух из них. Мы отомстим им за скальпы, снятые с наших братьев.
      Артур в своей яме затаил дыхание.
      Успокоившийся Буратино с большим интересом прослушал речь вождя, толкнул Олега локтем и с завистью прошептал:
      — Вот жарит, а? Наверное, наизусть...
      Олегу показалось, что это же самое он читал в одной книжке, которая называлась «Охотники на бобров». Там также белые были связаны, а вождь говорил. Олег старался припомнить, что ответили белые.
      — Итак, решайте, о старейшины, что делать с пленными?
      — Надавать им хорошенько! — предложил было Большой Змей, но тут же спохватился, наморщил лоб и вдруг без запинки отчеканил, сияя от радости: — Гуроны желают видеть их скальпы на своих поясах!
      — Великий Дух улыбается, когда молодой воин приходит с тропы войны с сотней скальпов на шесте, — сказал Игорек и потрепал по спине счастливого мальчугана. — Но не будь жестоким, Большой Змей. Не начинай своего пути воплями женщин и плачем детей. Наша пирога на реке никем не охраняется. Иди туда.
      — Ху-у-у... — заныл Большой Змей, — пускай ещё кто-нибудь... Я тут бу-у-д-у...
      — Иди, иди! — сказал Стасёк, которому Большой Змей приходился братишкой. — Это почётное поручение...
      Но почёт не соблазнял Большого Змея.
      — Сам иди-и-и... Я этих бледнолицых выследил, а теперь пирогу карауль... Хитрые какие... Сам карауль!..
      — Иди, тебе говорят, а то из индейцев выгоним, — сказал Игорек.
      Большой Змей сразу смолк, печально прислонил к дереву Игорьково копьё и поплёлся к реке, бормоча сквозь слёзы:
      — «Выгоним»... Всё меня да меня... Пирогу карауль... Я и по-индейски разговариваю, и всё делаю, а они... пирогу... хитрые какие...
      — Скажи ты, о Расщеплённый Дуб! — обратился вождь к воину, который сидел, держась за глаз. Синяк был виден даже сквозь загар и военную окраску.
      Тот быстро вскочил:
      — О Чёрный Орёл, этот бледнолицый подставил мне под глазом...
      — Ты хочешь сказать, ранил тебя своим томагавком? — сморщился Чёрный Орёл.
      — Во-во! Своим томагавком... За это его нужно отдать мне. Я ему покажу...
      — Привесишь его скальп к поясу, ты хочешь сказать, о Расщеплённый Дуб?
      — Ну да... Привесишь скальп... точно... В другой раз будет знать...
      — А что скажешь ты, о Владелец Железной Секиры, Виновницы Стонов?
      Владелец Железной Секиры, Стасёк, весело подмигнув в сторону Буратино, начал было:
      — Я голосую за то, чтобы бледнолицего Буратинушку, который, как известно, зажилил...
      Но тут Чёрный Орёл стукнул кулаком по земле, оратор спохватился, прикусил язык и задумался. Наконец он, тужась, приподнял свою Секиру и воткнул её в пень:
      — Душа их будет погребена в их стонах!
      И сел. Игорек, поморщившись, кивнул. А Буратино отозвался:
      — Не бойся, не застонем... Это ещё неизвестно, кто застонет. Как бы сам не застонал...
      Олег решил попытать счастья:
      — Чёрный Орёл! Разве гуроны так плохо бегают, что привязали нас к дереву? Разве они так плохо стреляют, что... что...
      — Что думают, что ты уйдёшь от их быстрых и лёгких стрел? — живо докончил просветлевший Игорек. — Мой старший пленник очень МУДР — великий воин, мудрый советник! Развязать их!
      Краснокожие с охотой бросились выполнять приказание. Один шепнул Буратино:
      — Не дрейфь, Буратино! Здорово мы?
      Вождю, очевидно, надоело выслушивать советы своих бестолковых и невежественных старейшин, и он встал, опираясь на копьё:
      — Старейшины! По законам гуронов пленников надо было закопать в муравейник, сжечь живьём, убить томагавком и содрать скальпы. Но если мы убьём безоружных, мы покроем себя позором, и за это Великий Дух отнимет у гуронов своё покровительство. Наши пленники должны были родиться гуронами. Один поразил в бою двух лучших воинов племени гуронов... Другой бледнолицый, который носит странный тотэм Буратино (тут краснокожие, забыв о приличествующем индейцам хладнокровии, захихикали, а один из бледнолицых покраснел и насупился), рискуя своим скальпом, пришёл ему на помощь. Олег не закроет лица от стыда за друга. Он достоин чести ходить по тропе войны рядом с гуронами...
      — А что?.. — вставил польщённый Буратино. — Верно... Это мы можем... Даже с удовольствием...
      — И мы должны закопать с ними томагавк, чтобы... чтоб... не было облака между нашими вигвамами!
      Владелец Железной Секиры и остальные гуроны с восторгом слушали своего красноречивого вождя, только Расщеплённый Дуб мрачно смотрел в землю, изредка притрагиваясь к своему синяку.
      — Вот что решил я, Чёрный Орёл! Мы покажем пленников нашим девушкам. Если какая-нибудь выберет их себе в мужья, то пусть они живут между нами. Я, Чёрный Орёл, сказал!
      Бледнолицые забеспокоились. Так всё хорошо шло, так умно и, главное, справедливо говорил Игорек и вот, пожалуйста, свёл всё на какую-то глупость.
      — Очень нам нужны ваши девушки, — сказал Буратино. — Всё равно я убегу. И нипочём вы нас не заставите... А если в индейцев играть, это мы можем... Даже сколько угодно. Лучше отдайте нам наши грибы, а девчонок не надо. Да и где вы их ещё возьмёте-то?
      Чёрный Орёл только сейчас сообразил, что девчонок и в самом деле взять неоткуда, и был озадачен.
      Его выручил Стасёк, Владелец Железной Секиры, который, плюнув на церемонии, просто сказал:
      — Да чего там! Принимаем их в наше племя. Я Олега знаю — он хороший. И Буратино тоже. Ты, Борис, не беспокойся. Черепаха нашлась. Она у одного мальчишки была. И яйцо снесла. С обеих сторон острое. Потом покажу. А если Одинокий Бизон и Расщеплённый Дуб на Олега обижаются, пусть стукнутся один на один — и квиты!
      — Ты прав, о Владелец Железной Секиры! — сказал Игорек. — Одинокий Бизон, хочешь вступить в единоборство с бледнолицым?
      — Не... — сказал Одинокий Бизон. — У меня живот болит...
      — А ты, о Расщеплённый Дуб?
      — Всегда и всюду! — кровожадно сказал Расщеплённый Дуб, потрогал синяк и крепче взял копьё.
      В это время раздался вой, отчаянный и пронзительный. К месту совета бежал Большой Змей и орал так, будто с него только что содрали скальп. Слёзы почти смыли с его лица военную краску.
      — Ты чего?
      — Сорочонка отня-а-али!.. — пролепетал Большой Змей и завыл горше и громче.
      — Кто осмелился напасть на храбрейшего из племени гуронов? — сдвинул брови Чёрный Орёл.
      — Д-д-девчонки...
      — Девчонки? Ты можешь описать их окраску? Да не плачь! Ты же Большой Змей — великий воин!
      — Ик... Ик... Галя с Набережной, — запинаясь, бормотал великий воин, — -и маленькие девчонки... Они... ик... в нашу пирогу залезли... и стирают там... Я хотел их прогнать, а они... сорочонка отняли! Ты... говорят, его замучаешь, а мы... говорят, его... выпустим...
      — Мы окрасим воду их кровью! — воскликнул Чёрный Орёл.
      — Душа их будет погребена в их стонах! — дико заорал Владелец Железной Секиры, с трудом взваливая её на плечо. — Гуроны, становись на военную тропу! Олег, Борька — с нами?
      — Идём? — спросил Олег Буратино.
      — А что ж... конечно... — сказал Буратино и уже уверенно взял у одного из краснокожих свою корзинку.
      Одна только мысль огорчала его:
      — Эх, Олег! Жалко, вот у нас таких костюмов нету, как у них... Даже стыдно... Ну ладно, завтра я у своего петуха все перья повыдергаю... А ты у своего! Верно?
      Гуроны скрылись. В осиннике опять стало тихо. Только листья шелестели. Распрямлялась примятая трава. Застукал дятел.
      Артур подождал, пока голоса стихли, вылез из своего убежища и... нос к носу столкнулся с вернувшимся зачем-то Расщеплённым Дубом.
      — Ага! Вот он! — радостно вскричал Расщеплённый Дуб и схватил Артура за шиворот. — Вот ты где мне попался, рыжий барбос! А помнишь, как ты тогда кидался?
      Артур с ужасом вспомнил, что однажды зимой он действительно, сидя на своей крыше, кидал снегом в Расщеплённого Дуба, когда тот, размахивая портфелем, смирно шёл в школу.
      У Артура ослабели коленки. А Расщеплённый Дуб взял Артура за плечи, повернул к себе спиной, примерился и так ловко поддал его ногой, что тот пролетел с вытянутыми вперёд руками несколько шагов и ткнулся головой в куст. Расщеплённый Дуб тотчас же подскочил к нему с намерением повторить эту весёлую операцию. Но тут его осенила новая мысль. Он достал из кармана тоненькую бечёвку и сказал:
      — Я тебя взял в плен и сейчас отведу в лагерь.
      Артур, как заяц, прыгнул в сторону и помчался, петляя между деревьями и слыша сзади треск ветвей, гиканье и ужасные вскрики:
      — Не беги! Не беги! А то копьём!
      Потом пролетело копьё, которым Расщеплённый Дуб пытался поразить беглеца. Наконец гурон запыхался и отстал. Он подобрал копьё и пошёл назад.
      Увидев оставленную Артуром корзину, он остановился, подумал, вытряхнул грибы на землю, а пустую корзину долго подкидывал вверх, стараясь, чтобы она застряла в ветвях какого-нибудь дерева. Наконец корзина большим гнездом осталась висеть на толстом суку старой осины, а Расщеплённый Дуб, помахивая копьём, уверенно пошёл в ту сторону, где среди деревьев открывался солнечный просвет, сверкала речка и дружно вопило множество голосов.
     
     
      КАК ПРОГНАЛИ ВИТАЛЬКУ
     
      Солнце пекло так, что даже ватным облакам в небе лень было двинуться. Река чуть пошевеливала камышинки. На них, опустив блестящие крылья, замерли стрекозы. Рыбы уплыли в тень, под кусты, лягушки попрятались в воду, выставив наружу выпученные глаза. Ивы на берегу как тянулись своими ветвями к воде, так и сникли, сморённые жарой. И только кузнечики под каждой травинкой играли себе на своих скрипках — им жара была нипочём.
      Да ещё посреди реки на крошечном островке, поросшем ивняком, изо всех сил трудились «американские поселенцы»: ковыряли лопатами твёрдую, как свинец, землю, выдёргивали кусты. Поселенцев было четверо: Витька Витамин, братья-близнецы Коська и Котька и Виталька — Витькин родня.
      Сначала они входили в одно могущественное индейское племя, потом Витька Витамин поссорился с вождём и сказал:
      — Ну и ладно, мы сделаемся «поселенцами». Это пусть будет ваша территория, а вот там — наша. Если кто перейдёт границу, станем воевать.
      Всё своё индейское снаряжение — луки, копья, головные уборы из перьев — схоронили в дупло — до времени и ещё потому, что поселенцам обязательно полагалось иметь где-нибудь в лесных дебрях тайный склад оружия.
      Теперь на головах у них свободно болтались дырявые и грязные соломенные шляпы, которые Витьке посчастливилось найти на чердаке среди всякого хлама и пыли, а за широкими поясами торчали самодельные пистолеты и кинжалы.
      Если б Витьке не попались на глаза эти самые шляпы, он, может быть,, так и остался б индейцем на вечные времена, но индейцу носить шляпу не полагалось, поэтому Витька и стал поселенцем.
      Сейчас поселенцы строили себе «форт», чтобы сидеть там в осаде, когда нападут индейцы.
      Ещё вчера трое индейцев, предводительствуемых Стаськом — Владельцем Железной Секиры, — поймали Витьку и отняли у него почти совсем ручного ужа, громадного, как маленький удав, и половинку бинокля, которая была ценнее, чем целый бинокль, потому что походила на подзорную трубу.
      В тот же день вечером братья-близнецы Коська и Котька захватили врасплох индейца Серую Сову, который приплёлся с ведёрком на песчаную отмель за ракушками курам, раскачали за руки и за ноги и бросили с обрыва в речку. А ведёрко унесли с собой как трофей.
      Вот-вот должна была начаться большая война. Поэтому надо было торопиться закончить строительство.
      — Здорово мы сегодня поработали! — сказал Витька Витамин, обтерев рукой мокрое от пота веснушчатое и облупленное лицо и разглядывая ладони, до кровавых пузырей натёртые лопатой. — Похоже уже немножко на форт?
      — Ещё как! — в один голос воскликнули Коська и Котька, хотя фортов никогда не видели и не знали, какие они есть.
      Зажаренные солнцем, замученные непосильной работой, поселенцы поснимали свою одежду и полезли в речку.
      Витамин горделиво оглядел будто свиньями изрытый островок:
      — Докопаем — начнём делать кругом частокол. Чтоб всё было по правилам...
      — А где возьмём колья? — осторожно спросил Виталька.
      — У старой вышки. Там этого валежника-бурелома — уйма!
      — Так до неё три километра!
      — А ты как думал? Для поселенца пройти три километра — всё равно что раз шагнуть. Настоящим поселенцам и за двадцать километров ничего не стоило сходить. Вообще-то они, конечно, строили свои крепости в лесу, где сколько угодно всяких брёвен... А за двадцать километров они могли таскать, например... камни!
      — Зачем камни?
      — Как зачем? Построить каменные стены, чтоб индейцы не могли их поджечь. Или какому-нибудь убитому положить на могилу вместо памятника. Мало ли зачем могут пригодиться камни...
      — В овраге много камней, — сказал Котька. — Верно, Коськ?
      — Да, там камней хватает, — подтвердил Коська. — Две крепости можно состроить.
      — Вот и хорошо! — обрадовался Витамин. — Вот закончим копать — эти камни сюда перетаскаем. Будем стену класть.
      — Мы её илом обмажем! — подхватил Котька. — Чтоб крепче была, верно, Коськ?
      — Здорово крепкая будет стена, — сказал Коська. — Никаким индейцам её не развалить.
      — Это мы так, пожалуй, надорвёмся, — покачал головой Виталька.
      — Ничего не надорвёмся! — сказал Витамин. — А ты думал — поселенцами быть легко? Они, знаешь, как работали! Строили разные форты, плантации обрабатывали... Хватало им работы... Для них эти камни перетаскать было пустяк.
      — А у нас тоже будут плантации? — спросил Коська.
      — Конечно!
      — А что посадим?
      — Мало ли что можно посадить. Главное — чтоб плантация была, чтоб её разные звери, птицы могли растаскивать, а мы бы с оружием в руках охраняли. Настоящим поселенцам было наплевать, что у них там посажено, потому что всё равно ничего не вырастало. Только они что-нибудь посадят, как набегут откуда-то обезьяны и всё подёргают.
      В одной книжке даже картинка такая есть — «Нападение обезьян на кукурузную плантацию».
      — Можно тыкву посадить, — подумав, сказал Котька. — Тыква вырастет. Верно, Коськ?
      — Сколько угодно может тыквы вырасти, — подтвердил Коська.
      — Из тыквы мы сделаем кувшины, — сказал Витамин, — чтоб было в чём хранить запасы пресной воды.
      — А зачем нам пресная вода? — спросил Виталька.
      — Мы ж путешествовать-то пойдём или нет? Вот чудак! Настоящие поселенцы никогда на одном месте не жили. Противно им было на одном месте жить. Они построят форт, посадят плантацию и идут себе дальше — другие места открывать...
      — Бесполезно всё, — задумчиво проговорил Виталька, — трудимся,, трудимся, а без пользы. Когда нас не будет, придут индейцы и этот самый форт разорят с плантацией вместе.
      — Ничего не разорят! Какой им интерес просто так разорять? Пришёл — и разорил! Это и дурак сумеет. Индейцы так не делают. Это, пожалуй, и мы — придём ночью да их вигвам разломаем. Что толку? Люди старались, трудились... Это не по правилам. Вот закончим, устроим всё, тогда валяй — ломай, если сумеешь... Только сначала надо договориться, из-за чего будет война, когда и как...
      — Сейчас им некогда воевать, — сказал Котька. — Карась у них в озере здорово клюёт и линь. Аж в полруки линь попадается. По ведру налавливают.
      — Давайте с ними помиримся, — предложил Виталька. — Хоть на время... На что он нам сдался — форт какой-то... Бесполезное же дело! А то — порядочной бы рыбки поели, домой бы понесли. Плохо, что ль?
      — Нипочём нам с ними мириться нельзя, — покачал головой Витамин. — Где это слыхано, чтоб поселенцы с индейцами мирились?
      — Верно, — сказал Котька. — Нигде. Они у нас будут ужей отнимать, а мы иди к ним мирись. Не нужна нам их рыба. Лучше мы будем форт достраивать. Как, Коськ?
      — Мы и без рыбы проживём. Пусть они к нам идут.
      — Конечно! Если б они, конечно, первые пришли, тогда — ладно. Поселенцы иногда тоже с индейцами мирно жили.
      Они бы могли к нам в форт в гости приходить, мы — к ним. Что-нибудь на что-нибудь обменивать. Поторгуем-поторгуем, и — воевать! А так — нельзя.
      — Да, ребята... Чуть не забыл! — сказал Виталька. — Мне домой надо. Я б с удовольствием, да мать велела к обеду обязательно домой прийти...
      — Ступай, — сказал Котька, — мы за тебя выкопаем. Эти родители всегда только и знают от дела отрывать: то им воды принеси, то дров наруби, то обедать иди! Очень много времени зря пропадает. Что бы мы тут понастроили, если б не они! Когда у нас рыли погреб, мы с Коськой за один день полпогреба вырыли. Даже отец тогда удивился. Помнишь, Коськ?
      — Помню, — кивнул Коська. — Очень сильно отец удивился.
      — А если б кто видел, как мы копали огород! Вот будем делать плантацию, сами посмотрите, как мы умеем копать всякие огороды. Мы можем весь берег вскопать!..
      Поселенцы нахлобучили шляпы, подпоясались поясами, навесили оружие и так набросились на упорную землю, что комья полетели во все стороны, как из вулкана.
      Виталька ушёл, а они долго ещё мечтали, как весело будет таскать камни и вскапывать под плантацию речной берег.
     
      Враждебное поселенцам индейское племя в своём лагере на берегу лесного озера, где из палок и камыша был построен вигвам, тоже не сидело сложа руки.
      У индейцев появился новый бог. Раньше богом был старый разросшийся вширь дуб. Вождь племени Игорек — Чёрный Орёл — объявил его священным и велел вешать на ветки всякие жертвы. Сам он повесил красный лоскут и ожерелье из ракушек, после того как выудил невиданно громадного линя. Однако какой-то неизвестный зверь проник ночью в погреб, где хранился линь, и отъел у него больше половины. Игорек обозлился и забрал свои пожертвования назад.
      — Тогда и я свою жертву возьму, — сказал Владелец Железной Секиры, которого недавно покусали осы, — не мог он этих ос заколдовать, чтоб не так больно кусались. Дуб — он дуб и есть.
      И сиял с дуба свой дар — пучок петушиных перьев.
      Таким образом, авторитет Священного Дуба был подорван в самом начале.
      Теперь у индейцев был коршунёнок, пойманный во время похода племени в ещё не исследованные лесные области.
      Вождь понял, что как раз коршунёнка-то им всё время и не хватало. Как они до сих пор умудрялись без него обходиться — даже удивительно! Какая пустая и бесполезная жизнь была до сих пор, и какое неожиданное счастье привалило вместе с этим коршунёнком, которого можно кормить, воспитывать. Да трудно придумать такое дело, где не пригодился бы живой коршунёнок!
      Коршунёнка привязали за ногу возле вигвама и нарекли Мише-Киню, что по-индейски значило — Великий Орёл. Впрочем, необразованные индейцы называли его сокращённо Мишкой. Сам вождь не отходил от него ни на шаг, непрерывно бормоча индейские заклинания. Остальное племя, свалив под дубом своё оружие и наряды, неутомимо трудилось над прокормлением нового божества, которое, как и положено божеству, оказалось страшно прожорливым. Оно всё время разевало клюв и хрипло орало, требуя пищи. В его бездонном желудке безвременно погиб прекрасный, почти ручной уж, отобранный Стаськом у Витьки Витамина.
      Двое голых краснокожих, перепачканных с ног до головы чёрной болотной грязью, по пояс проваливаясь в тину, обследовали берег озера в поисках лягушек, двое других ловили удочками рыбу.
      Самый маленький, но самый бесстрашный и удачливый индеец Большой Змей убил из лука водяную крысу. А его старший брат Стасек, Владелец Железной Секиры, он же по совместительству Жрец Солнца, чья очередь была сидеть на дереве дозорным, — тоскливо ёрзал в устроенном там гнезде и поминутно свешивался вниз, рискуя свалиться:
      — Чёрный Орёл, а Чёрный Орёл! Скоро мне сменяться?
      Вождь смотрел на солнечные часы, устроенные из палок по индейскому способу, и производил какие-то сложные расчёты на пальцах:
      — Ещё подожди. Тогда скажу. Ты лучше смотри — нет ли каких врагов.
      В это время кому-то удалось поймать зазевавшегося лягушонка. Счастливец огласил окрестности озера ужасным боевым кличем, и всё племя сломя голову сбежалось к вигваму, чтобы насладиться торжественным и захватывающим зрелищем кормления.
      — Съешь, о могучий Мише-Киню, этого недостойного лягушонка и пошли нам счастливой ловли! — сказал вождь. — Ман-Го-Тейзи!! Сан-Джи-Тэги!!
      Мише-Киню проглотил угощение и противным голосом потребовал ещё.
      — Вот жрёт! — восхищались краснокожие. — Ну и прорва!
      — Отойди! Куда лезешь? Не трогай его за хвост! Он боится.
      — Верно. Пусть привыкнет. Он уже почти привык.
      С дерева закричал дозорный:
      — На горизонте плетётся бледнолицый переселенец Виталька! Там, где горелый пень!
      — Одинокий Бизон! Серая Сова! Взять его в плен! — приказал Игорек. — А ты, о Владелец Железной Секиры, Виновницы Стонов, слезай скорее, надевай свой боевой наряд!
      Двое краснокожих, схватив копья, нырнули в кусты.
      Дозорный кубарем скатился с дерева, напялил головной убор из перьев и выволок из вигвама свою громадную ржавую Железную Секиру, Виновницу Стонов.
      Скоро совсем близко послышались вопли:
      — Чего бьёшь?! Ну чего... чего ты тянешь? Я сам пойду! Не бей, говорю! Не знаешь, зачем я иду, а бьёшь!
      Из кустов появились воины, подбадривавшие пленника тупыми концами копий.
      — Бледнолицый пойман! — бодро доложили они. — Шёл в наш лагерь не иначе как со шпионскими целями. Витамин его, наверное, послал!
      — Чего врёшь? «Со шпионскими»! — плачущим голосом говорил Виталька. — Я на вашу сторону перехожу, а ты дерёшься.
      — Бледнолицый ослабел от ран и испуга, — насмешливо сказал вождь. — Дайте ему место у костра.
      Виталька, озираясь, неловко присел.
      Краснокожие пересмеивались и потихоньку перешёптывались — ждали, что скажет вождь. Они были очень заинтересованы.
      — Так отвечай, бледнолицый, зачем ты вступил на землю гуронов?
      — Я же сказал: хочу быть за вас. Ну их! У вас лучше.
      — А чем сейчас занимаются остальные бледнолицые?
      Виталька с презрением махнул рукой и засмеялся:
      — Землю копают... форт какой-то строят. Витамин всё... А те, дураки, уши развесили — слушают... А потом плантации будут устраивать...
      — Неплохо выдумали, — сказал вождь, — очень неплохо...
      — Витамин — этот придумает! — восхищённо подпрыгнул Владелец Секиры. — Голова!
      — Надо напасть на них и всё разорить, — продолжал перебежчик. — У меня вот какой план. Их сейчас всего трое. Олег уехал в санаторий, Буратино — к тётке в Житомир. А оружие у них спрятано: знаете, где большая ива с дуплом? Там, на дне, листьями закидано. Так, значит, принимаете меня в своё племя?
      — А что ты собираешься делать у гуронов?
      — А всё... Говорят, у вас карась хорошо клюёт?.. Помногу домой носите? И крупный попадается?
      — Да, Великий Дух послал нам хорошую ловлю. А насчёт тебя мы посоветуемся с богами. Спросим у них совета. Гуроны чтут своих богов: Священный Дуб и орла Мише-Киню — вон, видишь, сидит, за ногу привязанный? Был у нас ещё Священный Уж, но Мише-Киню его съел. А ты будешь чтить наших богов?
      — Конечно! Мне всё равно... то есть ваши боги, конечно, лучше, не то что у...
      — Тогда подойди к Священному Дубу и попроси у него покровительства.
      — Как?
      — Так. Подойди, подними руки и крикни: «Хай-йю, Священный Дуб! Помоги мне! Вели храбрым гуронам пустить меня в свой вигвам!» Валяй!
      Гуроны закричали от радостного нетерпения.
      — Может, я в другой раз? — неуверенно сказал перебежчик, видя вокруг себя восторг и ликование краснокожих. — Мне сейчас как-то неохота... Охрип...
      — А неохота — ступай, откуда пришёл! — буркнул Владелец Железной Секиры.
      — Верно! — загорланили краснокожие.
      — Да нет... Почему же... Я могу... Хочу даже...
      Перебежчик подошёл к дубу, поднял руки:
      — Хай-йю, Священный Дуб, помоги мне!.. Чтоб гуроны приняли меня в вигвам!
      Краснокожие полегли на землю от хохота.
      — Так я? — спросил, возвратясь, перебежчик, красный и потный.
      — Ничего... Ну, возьми вон у вигвама удочку и червей в консервной банке, пойди полови, а мы посоветуемся...
      Обрадованный Виталька схватил удочку и побежал к озеру.
      Краснокожие, ухмыляясь, поглядели ему вслед и полезли в вигвам. Минут через десять оттуда выскочил Большой Змей в полной одежде индейского воина и скрылся в лесу.
      За ним вылезли остальные краснокожие, разлеглись на травке — стали ждать.
      Через полчаса на поляне, насторожённо поглядывая по сторонам, появились Витька Витамин и братья-близнецы в сопровождении гордого выполненным поручением Большого Змея.
      Игорек — Чёрный Орёл — встал им навстречу:
      — Приветствую бледнолицых у своего костра!
      — Привет и тебе, вождь краснокожих! Зачем позвал нас в свой лагерь? — торжественно начал Витька Витамин, но, заметив коршунёнка, моментальца забыл о своей войне с краснокожими и спросил прерывающимся от зависти голосом:
      — Где взяли?
      — Поймали, — подмигнул Владелец Железной Секиры. — У нас ты думал как? У нас, брат, всё — будь уверен! Мы не то что какие-то переселенцы!
      — Его можно научить ловить уток, — не обращая на него внимания, сообщил Витамин, осматривая коршунёнка со всех сторон. — И приносить. У одного старика есть книжка. Там всё описано: как и что...
      Краснокожие взволновались:
      — А других птиц может ловить?
      — Может.
      — А голубей?
      — И голубей.
      — А кур?
      — Кур он тоже может ловить, да только хозяева будут... обижаться. А вообще курицу ему поймать — пустяк. Кур он мог бы по сто штук в день приносить.
      — Витек, а он твоего ужака съел! Не веришь?
      — Ну и ладно. Я себе другого заведу, А где моя подзорная труба?
      — У нас! А где Серой Совы ведёрко?
      — И ведёрко у нас. Отдайте трубу! А то она мне как раз ужасно требуется.
      — Отдайте ведёрко, тогда мы отдадим трубу!.. Вы, говорят, крепость против нас строите?
      — Строим, — сказал Котька. — Только давайте уговор: раньше времени не ломать. Верно, Коськ?
      — Верно. Настанет время воевать — мы сами скажем.
      — Им сейчас нечем воевать, — хихикнул кто-то из краснокожих. — У них оружие в дупле. А потом достанут из дупла, как начнут...
      — Из какого дупла? — поразился Витамин.
      — Я увидел вещий сон, и Великий Дух сообщил мне, что... — начал было Игорек, но краснокожие не выдержали:
      — Дезертир один от вас есть! — заорали они.
      — Все ваши военные тайны выдал! Эге!
      — За рыбу! Хи-хи-хи!
      — Хотите глянуть? — опять подмигнул Витамину Владелец Железной Секиры. — Пошли, тихо!
      Смешанная толпа краснокожих и поселенцев вышла к озеру. На берегу под кустиком спиной к ним сидел Виталька и просовывал хворостинку сквозь жабры толстого бронзового карася.
      — Эй, рыболов! — позвал Игорек.
      Виталька обернулся и уронил хворостинку вместе с карасём:
      — И вы, значит, тоже?.. Я так и знал... думаю...
      Игорек молча взял его за плечо и вывел на тропинку:
      — Видишь эту тропинку, ты, трус? Иди по ней как можно быстрее и не оглядывайся. И чтоб след твоего мокасина не видели в окрестностях этого озера на пять миль. Вороны голодны. Ну!
      Виталька поглядел на лица краснокожих и, втянув голову в плечи, бросился прочь по тропинке.
      Владелец Железной Секиры хлопнул оторопевшего Витьку Витамина рукой по спине:
      — Ну как? То-то! У нас всё — будь уверен! Не как у вас. Пойдём поговорим у костра...
     
     
      НАЧАЛО РЫБАЧЬЕГО ПАТРУЛЯ
     
      Опустевший вигвам
     
      Раньше это был хороший крепкий шалаш. Он назывался вигвамом. В нём обитало могучее и хитрое индейское племя. В обычное время все индейцы жили по улице Садовой в посёлке Зеленоград.
      Сейчас, размытый дождями, вигвам обветшал, стенки его продырявились.
      Случилось это потому, что вождь племени Игорек целый месяц гостил в деревне у бабушки. Приехав, он отправился проведать свой вигвам на берегу лесного озера, но никого из ребят там не застал, один только щуплый длинноносый Борька, по прозванию Буратино, обняв исцарапанные коленки, скрючился на берегу, уныло поглядывая на неподвижную закидушку.
      Ребята залезли в шалаш и принялись горевать.
      — Разваливается наш вигвам... — печально сказал Буратино, — теперь ему только и дела — разваливаться... Разбрелись все индейцы кто куда...
      Игорек подумал.
      — Так и полагается, — сказал он. — Должно же племя в конце концов когда-нибудь погибнуть? Чтобы вождь его мог одиноко умереть в своём вигваме... Вот как сейчас мы с тобой. Могикане, на что было могучее племя, и то вымерли.
      — Это верно, — подтвердил Буратино, — даже последний из могикан вымер.
      Они немного посидели молча, предаваясь горестным мыслям.
      — А что сейчас ребята делают? — спросил Игорек.
      — Кто что... — пожал плечами Буратино. — Пришёл я к Стаську, спрашиваю у матери: «Стасёк дома?» А она смеётся: а то где же, говорит. Он у нас с некоторых пор на потолке проживает, вроде домового. Его, говорит, теперь голой рукой не хватай: в науку ударился. Смотрю — верно: выглядывает Стасёк с чердака в окошечко: лезь, говорит, сюда. Залез я к нему, а у него там столик, стульце. Сидит — читает. Три здоровенные толстые книжки, как утюги. Называются «Основы жизни». Только две картинки дал из своих рук поглядеть: на одной — бой скорпиона с бихоркой — такой страшный волосатый паук, на другой — человек двухголовый. Буду, говорит, изучать всё по порядку, с первой до последней странички. На стенке у него гвоздиком бумажка прибита, на ней написано, по скольку ему в день страничек заучивать. Говорит: «Уже всё введение до конца изучил, дошёл до первой главы «Элементарный организм». Знаешь, что такое цитология?» Нет, говорю, не знаю. Ну, скажи. Был, говорит, такой учёный — Треверинус... Да как закричит: «Чего смеёшься? Пришёл мешать, да ещё смеёшься! Зажилил весной мою черепаху, а сам смеётся! Уходи отсюда!» Чуть меня с чердака не спихнул!
      — Интересно, — сказал Игорек. — Может, он и вправду станет каким-нибудь учёным? Он и на второй год в пятом классе потому остался, что читал много всяких научных книг. Ты как думаешь?
      — Я тоже так думаю, — сказал Буратино. — Вообще сейчас все ребята занялись научной деятельностью. Витька Витамин, например, с Коськой и Котькой откапывают корову...
      — Какую корову?!
      — Древнюю первобытную корову — правда, правда! Витамин взял в библиотеке книжки про раскопки. Сам прочитал и дал почитать Коське и Котьке. И теперь они никуда не показываются — раскапывают старую яму у. Витамина в саду. Достают разные кости, железки и прячут их в ящик. Поглядеть никого не пускают. Уходи, говорят, это раскопки секретные. Мы, говорят, откопали место погребения первобытной коровы. Скелет с рогами хорошей сохранности... Тебе, мол, такой скелет и не снился... Рады — ужасно! Только эта яма возле самого соседнего дома, где одна старая бабка живёт. Вот Витамин и боится: как бы, говорит, не пришлось под самый бабкин дом подкопать. Хотя, говорит, настоящие учёные на такую ерунду не обращают внимания: им всё равно, что там — бабкин дом или дворец какой. Для науки любая маленькая косточка от первобытной коровы дороже, чем'всякие там бабкины дома. Да от этой бабки и пользы никакой нет: другая бы сама пришла и сказала: «Копайте у меня, ребята, где хотите, в огороде или во дворе». А с этой попробуй договорись, ещё и грозится. Но я, говорит, не боюсь. Учёных всегда преследовали. Одного даже на костре сожгли.
      — Здорово, братцы-разбойнички! — К ребятам подошёл пожилой коренастый дядька с красным лицом, рыжей бородой и весёлыми голубыми глазами .На плечи у него была накинута ватная фуфайка, а за поясом торчал маленький топорик. — Разрешение дадите отдохнуть-по-курить возле вашего шалаша?
      Это был лесник дядя Коля.
     
      Лесник
     
      Дядя Коля присел рядом с ребятами, вынул кисет, бумагу, не спеша свернул толстую цигарку, закурил и повернул своё весёлое лицо к Буратино:
      — А ведь я тебя угадал. Ты намедни мою козу преследовал.
      — Не... — испугался Буратино.
      — Чего «не»? Что я, ослеп? А спросить у тебя, чего ты из ней выгадывал, небось, и сам не знаешь.
      — Он думал, она дикая, — сказал Игорек.
      — «Дикая»! Откуда ей взяться дикой? Обыкновенная коза. И чем она перед вами провинилась? Видеть её хладнокровно не можете! Первое дело: заявились в лес — сейчас за мою козу приниматься. Уж она, бедная, чуть где ребят заслышит — давай бог ноги! Забьётся в закуток, аж запалится. Другая, побойчей, пырнула бы тебя рогами — ты в другой раз поостерёгся бы! Что, иль неправду говорю?
      Игорек и Буратино сочли нужным промолчать.
      — Где ж вы своих дружков-приятелей порастеряли? — перевёл разговор дядя Коля. — Бывало, намажутся краской, перьев в голову по-навтыкают — чистые туземцы в книжке! А теперь глядь-поглядь: нету, куда-то все подевались. И штаб-квартира ваша скоро обрушится. Закидушка-то ваша на щуку стоит?
      — На щуку, на окуня, — солидно сказал Буратино.
      Дядя Коля выплюнул цигарку и встал.
      — Ну, это мечты ваши, прямо скажу, напрасные. Ничего вы тут не возьмёте.
      — Почему?
      — А вот идите-ка за мной. Покажу вам одну штуку.
      Он быстро зашагал по берегу. Игорек и Буратино пошли следом, переглядываясь и толкая друг друга локтями.
      Они продрались сквозь густой тальник к зелёному травянистому мыску. Несколько коршунов сразу шарахнулись от озера за деревья. Где-то в кустах ссорились сороки — похоже, что слетелись со всего леса.
      Лесник прошёл по измятой, затоптанной траве к самой воде:
      — Вот!
      Над большой кучей мёртвой рыбёшки кружились тысячи мух. В куче были крошечные краснопёрки, окуньки и плотвички.
      Ребята, присев на корточки, поворошили их палкой:
      — Ой-ой-ой! Это что же?
      — А то! — зло сказал лесник. Должно, аммоналом, дьяволы, глушили. Ишь, птицы-то налетело! Птицам глушеную рыбу только подай: самое их первое кушанье... Теперь мелочь всплыла, а на дне ровно в десять раз больше осталось. Сейчас он, какой есть линь, карась, — дохлый на дне лежит. Он, глушеный, не имеет, значит, такой привычки — кверху всплывать. Щука, щурёнок, белая рыба — те всплывают. Через недельку вода протухнет, какая рыба живая осталась, сдохнет. Они какую покрупней выбрали, а эту бросили: тяжело, значит, им её всю-то брать, должно, уморились очень! Я-то сперва на вас подумал, потом гляжу — э, нет, следок-то побольше моего! Стало быть, не маленькие тут орудовали!..
      — И вы их не поймали?
      — Поди поймай! У меня участок — раз обойдёшь и язык вывалишь. Да и в город надо когда-то сходить: купить мелкого припасу по хозяйству. Хозяйка моя глухая и тоже к делу определена: внучонка сторожит. Внучонок у меня — пять годов, бедовый парень! Пусти его с глаз — он живо тебе поганых грибов наестся либо в колодец попадёт — Еедь вас, шутоломов, где только не носит!
      — Всё равно можно б поймать! — воскликнул Игорек.
      — Наладил! «Поймать, поймать»! За дядиной-то спиной вы ловки! А вот соображения-то в тебе настоящего и нету! Ты подумай так: один ли я обязан озера-то блюсти? А ты кто? Да ваша-то армия мало карася с этого озера перетаскала? Никто вам слова не сказал. Чем зря без дела по лесу-то шляться, подкараулили б того ловкача да мне указали. Я б его враз угомонил! Ведь это один какой-то завёлся, ну, два! А убытку может нанесть — без числа!
      — А что! — твёрдо сказал Игорек. — И подкараулим! Верно, Буратино?
      — Ещё как! — сказал Буратино.
      — Про то и толк! — повеселел лесник. — Он, небось, думает, ловчей его и на свете нет, ну а вы немножечко поумней себя покажите: нет, мол, браток, погодишь! Из каких ты таких мест, что законов для тебя нету?
      — А если мы с ним не сладим? — спросил Буратино.
      — А вам на что с ним сражаться? Добежите до меня, собачка у меня смирная, стук-стук в окошко: Николай Трофимыч, айда за нами, углядели вредителя народного добра! А я бы уж с ним обошёлся... С вредителями я умею ловко обойтись! Имею, значит, против них такое средство... Вы народ молодой. Вам это вместо игры. А пользу принесёте громадную! Поладили, что ль?
      — Поладили. С сегодняшнего дня прямо и начнём! — пообещал Игорек, не сводя глаз с кучи дохлой рыбёшки.
      — А уж я вас уважу! Енота живого представлю. Умильный зверь, как кошка, а вредный — до бесконечности: как выйдет на промысел, харч себе добывать, чисто под метлу всё уничтожает. Птицу, птенчат, яйца, рыбу — всё подай сюда! А из себя — сытый, аккуратный, как купец. К курицам моим он давно подкрадывался, да, видно, все собачки пугался...
      — Мы и так, без енота... Хотя енот нам тоже нужен.
      — Тогда, стало быть, скликайте свою армию и — за дело! А пока — бывайте здоровы, разбойнички!
      И лесник, раздвинув кусты, бесшумно скрылся.
      — Хороший дядька, — помолчав, сказал Буратино, — если б раньше знал, я б его козу и не трогал. На что она мне нужна?..
     
      Первобытная корова
     
      На калитке дома, где жил Витька Витамин, было написано мелом: «Меня нет дома, я уехал». Калитка была заперта изнутри на засов.
      — Видел, Игорек, как у них всё засекречено? — сказал с восхищением Буратино, заглядывая в щёлку забора. Он постучал по забору и крикнул: — Вить-ка! Вить-ка!
      — Это ты тут, Буратинушка, орёшь? — раздался из-за забора голос самого Витамина. — Я думаю, кто это так орёт, а это, оказывается, сам Буратинушка пришёл! Для кого там написано... О, Игорек! Подожди, я сейчас открою!
      Витамин долго гремел какими-то сложными запорами, наконец калитка отворилась и появился он сам, весь, с ног до головы, в глине, растрёпанный и, как всегда, рот до ушей.
      — Здорово, Игорек! Я, понимаешь, закрываюсь, чтоб всяких приходящих шпионов не пускать. Как, например, Буратину и прочих. Какие мы тут без тебя дела развернули — ужасно! В индейцев уже не играем. Но зато мы раскопки производим. Небось, Буратино уже разболтал? Но тебе — можно. Мы открыли ужасно ископаемую корову! Для профессоров имеет громадный интерес. Пошли, покажу. Пускай уж и Буратино пойдёт поглядит — так и быть! Рад, небось, Буратино?
      Яма с останками первобытной коровы была скрыта от посторонних густыми зарослями жимолости и сирени.
      Двое трудолюбивых братьев-близнецов Коська и Котька, такие же чумазые, как Витамин, отдыхали, сидя на куче свежей земли.
      — Каких-нибудь три дня, а сколько вырыли! — похвалился Витамин. — Погляди-ка, какие у нас мозоли! А если бы мы додумались взяться за эту работу с начала каникул, то успели бы прокопать подземный ход до самого твоего, Игорек, дома! Лазили б мы тогда по'подземному ходу!..
      — А это у вас зачем? — Игорек показал на три деревянных лакированных кружка с прибитыми к ним жестяными скобками.
      — Это щиты, — объяснил Витамин. — Сами сделали. Из стульев. Стояли эти стулья у нас на чердаке без всякой пользы. Я даже не ожидал, что из таких ерундовых стульев такие хорошие щиты могут получиться!
      — А зачем они вам?
      — Да тут, понимаешь, повадились Герка с братишкой приходить дразниться... Зло их берёт, что не пускаем поглядеть корову. Придут и начинают: «Эй вы, могильщики, идите, мы вам покажем, где дохлая кошка зарыта». И кидают камнями через забор. Вот зачем щиты. Но это нам не мешает. Даже лучше. Как будто на нас напали дикари. На настоящих учёных всегда кто-нибудь нападал. Приходилось им одной рукой рыть, а другой воевать!..
      — А где же ваша ископаемая корова?
      — Она у нас спрятана.
      Витамин залез в самую гущу сирени, выволок оттуда большую картонную коробку, открыл её и с нежностью заглянул внутрь:
      — Вот.
      Коробка была полна каких-то больших чёрных костей. Там же лежал череп с рогами и очень длинными зубами.
      — Приходится прятать... пока! Если родители об этих раскопках прознают, им ничего не стоит все кости куда-нибудь выбросить. Пускай уж мы сами пострадаем, зато кости целы будут!
      — А они точно первобытные?
      — А как же! — возмутился Витамин. - Самые первобытные гляди, какие чёрные! Они уже почти окаменели. Череп был такой крепкий, что я насилу его молотком прошиб! А рога! Ты только пощупай! Щупать разрешается. Давай, не стесняйся! Пускай уж и Буратино потрогает — так и быть! Трогай, Буратино!
      Игорек и Буратино осторожно потрогали чёрные рога, причём Буратино с опаской спросил:
      — А они не заразные?
      — Заразные? Ах ты, Буратинушка! «Заразные»... Они в земле, может быть, миллион лет пролежали, как же они могут оказаться заразными? За это время любой микроб успеет умереть от старости! А зубы? Вы пощупайте зубы!
      Пришлось пощупать и зубы. После этого Витамин закрыл коробку, спрятал её в кусты и сказал:
      — Всё это мы в самый первый день вырыли. Теперь не хватает позвоночника, рёбер, хвоста и всякой там ерунды. В общем, есть только голова и три ноги. Куда остальное подевалось? Возможно, ледник полз и эту корову задавил: ноги, голова остались, а туловище с хвостом дальше поехало. Или её зверь какой-нибудь ел и не доел. Но это ничего. Профессора, если даже один зуб найдут, и то рады без памяти! Хорошо, Игорек, что ты приехал: будешь нам помогать! А Буратино не возьмём — пусть даже и не мечтает. Он не достоин!
      — И не надо, — нахмурился Буратино. — У нас с Игорьком есть дела поважнее.
      Витамин насмешливо скривил губы: мол, какие же это дела могут быть важнее раскопок коровы? Но когда ему рассказали о предложении дяди Коли, он немного подумал и решил:
      — Это здорово! Как будто специально придумано для меня. Я давно об этом мечтал. А раскопки придётся отложить. К тому же настоящие раскопки всегда ведутся долго. Например, Помпею раскапывали сто лет. И мы так будем. Вы как? — обратился он к Коське и Котьке.
      Те немедленно согласились:
      — Как ты, так и мы. Верно, Котьк?
      — Верно! Хоть отдохнём немножко. А то очень трудно каждый день эту корову раскапывать...
      — А дядя Коля — мой друг! — объявил Витамин. - Он мне показал, где грибы-дождевики растут. Круглые и большие, как футбол. Дашь по нему ногой — так он и разлетится! А внутри - пыль. Бывало, встретимся в лесу, сядем, покурим...
      — Ты ж не куришь!
      — Ну, он покурит, а я так посижу. Поговорим, посоветуемся. Он меня сильно уважал. Раз достал я заряженный патрон от ружья, прострелите, говорю, мне из него шапку. Пускай, думаю, у меня будет шапка простреленная, как на войне! А мать, спрашивает, не забранит? Не-е, говорю, эта шапка старая, у меня дома новая лежит. Подкинул её вверх, высоко-высоко, он как даст! Так вся серёдка и выскочила — остался от моей шапки один козырёк! А дома у меня никакой другой шапки и не было! Ха-роший дядька!
      Откуда-то упал камень, и с улицы послышались радостные возгласы:
      — Эй, коровы!
      — Витамин, где ты там? Пусти поглядеть!
      — Они! — шепнул Витамин. — Всегда в это время. Вот делать людям нечего...
      Это явились дразниться Герка и его младший брат Симка...
     
      Учёный отшельник и Муся
     
      Когда все ребята пришли к Стаську, знаменитый учёный-отшельник, посвятивший свою жизнь науке, сосредоточенно прыгал на одной ножке, гоняя по «классам» баночку из-под помады. Тут же стояла его белокурая сестрёнка Муся с косичками, торчащими в стороны, и, ожидая своей очереди прыгать, считала:
      — Раз... два...
      Увидев ребят, Стасёк так растерялся, что застыл на месте, забыв опустить ногу.
      — - Это вы?.. — пробормотал он. — А я так... Для физкультуры... Чтоб мозги лучше работали... По совету докторов...
      И вдруг, выпучив глаза, страшно заорал на сестрёнку:
      — Ну, чего ты тут встала? Не видела, как я сам с собой в классы играю? Ступай прочь!
      Муся с удивлением оглядела его, подняв тоненькие брови, и безжалостно сказала:
      — Можешь не кричать. Никто тебя не боится. Только не проси больше, чтоб я с тобой поиграла. — Махнула косичками и, поджав губы, прошла мимо ухмылявшихся мальчишек, тоненькая, строгая, — только украдкой взглянула из-под ресниц на красивого Игорька.
      Стасёк покраснел:
      — Вот врёт! Ну и врёт! Вы не обращайте внимания, она всегда так врёт. Такой у неё характер.
      Муся услышала и обернулась:
      — Вовсе у меня не такой характер! Это у тебя такой характер! Всем говоришь, что книжку изучаешь, а сам только и знаешь со своего чердака по кошкам да по воробьям из рогатки стрелять.
      — А твоё какое дело? — закричал Стасёк, топая ногами. — Покоя нет!
      Муся, пожав плечами, ушла в дом. Стасёк сразу успокоился:
      — Вы чего пришли? Если куда звать, то я не пойду — времени нет. Вот кончу «Основы жизни» — буду китайский язык учить. Я уже знаю, как по-китайски написать «Николай». Сначала нарисовать такого
      трёхногого человечка с растопыренными руками, под ним окно, под окном — ещё такого же человечка, а в самом низу чёрточку, вроде тире. Вот и всё. Очень легко. Это меня один солдат научил.
      И даже, когда ему сказали, в чём дело, он всё равно упорствовал:
      — Не могу. Нет времени. И Муська то и дело мешает. Хоть по ночам занимайся. Я уж и так хочу свою постель на чердак перетащить. Там можно будет мышей, простых и летучих, наблюдать в естественных условиях...
      — Как хочешь,- — равнодушно сказал Игорек — Наблюдай мышей. А нам лесник обещал енота дать.
      — Какого енота?
      — Живого. Который в лесу водится.
      — Хе! Енота... А где он его возьмёт?
      — Поймает.
      — Хе! А что вы с ним собираетесь делать?
      Воспитывать.
      — Вы его не сумеете хорошо воспитывать. Надо по книгам. У меня для него самые лучшие условия. У меня была черепаха, совсем уж стала привыкать, если б её Буратино не зажилил. Ладно, и я с вами участвую...
      Мальчишки уселись на скамейку возле крыльца.
      — Значит, надо сперва договориться, как и что... и чтоб всё было в секрете... — начал было Игорек, но в это время на крыльцо вышла Муся в новом платьице и с другими ленточками в косичках. Игорек замолчал, ожидая, когда она уйдёт. Но Муся и не собиралась уходить. Она присела на ступеньку и, тихонько напевая, принялась пересматривать какие-то лоскутки в коробочке.
      Стасёк подождал-подождал и снова разозлился:
      — Чего припёрлась? Ишь, расфуфырилась! Это она, Игорек, перед тобой выхваляется.
      — Дурак ты, — сказала Муся и ушла в дом.
      — Так вот, - продолжил Игорек, — начнём с завтрашнего
      дня...
      В это время в сенях за дощатой стеной послышался подозрительный шорох.
      — Тьфу! — плюнул Стасёк. — Теперь она не отвяжется! Пойдём ко мне на чердак. И зачем это только сёстры бывают?
      На чердаке ребята могли своими глазами увидеть таинственные книжки «Основы жизни». Одна из них была раскрыта на главе «Элементарный организм». Стасёк поспешно её захлопнул.
      — Много уже страничек заучил? — справился у него Буратино.
      — Хватит! — буркнул Стасёк.
      — А расписание где твоё?
      — Я его снял. Ну его! Без расписания лучше. Я решил сначала выучить самое интересное. А неинтересное — про всякие там клетки — потом прочитать. Я уже всё знаю про обезьян, про рака-отшельника, про' муравьёв, про вымершую морскую корову...
      — Морскую? — сразу оживился Витамин. — А какие у неё рога?'
      — Она без рог. Похожа на тюленя.
      А-а-а... Ну, это что за корова... Это никуда не годная корова...
      Стасёк поднял руку, прислушиваясь к чему-то внизу:
      — Тихо...
      И вдруг затопал по полу ногами:
      — Муська! Хватит подслушивать! Я слышу! Поняла? Уходи, пока не слез! Поняла? Уже начал слезать, слышишь? Уходи лучше! — И тихонько добавил: — Это я так. На всякий случай...
     
      Штаб сыщиков
     
      — Я думаю, что в первую очередь нам надо устроить штаб, — сказал Игорек, — Чтоб было где собираться, докладывать, прятать разные карты, планы...
      — А зачем штаб? — спросил Буратино.
      — Хо-хо! — со смехом ткнул в него пальцем Витамин. — Гляньте на него! А как же без штаба? Без штаба нам нипочём нельзя!
      — Нужно, чтоб всё было научно сделано, — пояснил Стасёк. — Не как-нибудь...
      — Во-вторых, снаряжение и оружие. Фонарики... ну, это есть у всех. Парики и грим, чтоб маскироваться... Лупу, чтоб рассматривать следы...
      — Надо бы микроскоп... — соображал Стасёк. — Да где его. взять? А микроскоп очень даже необходим...
      — У меня в волшебном фонаре есть громадное увеличительное стекло, — успокоил его Витамин. — Не хуже твоего микроскопа. Я его оттуда выну. Мне фонарь не нужен: он всё равно скоро сломается... А без увеличительного стекла ни одного сыщика не бывает, посмотри хоть в какой книге.
      — Вот грим взять надо... Также и парики... А самое главное — начальника выбрать.
      — Игорька! — крикнул кто-то.
      — Ладно, — сразу согласился Игорек, — я буду. Только, чтоб все подчинялись. И потом необходимо избрать... метод! Вы как?
      — Обязательно! — подхватил Стасёк. — Метод — это великое дело, он у всех знаменитых учёных... когда они...
      — Метод вот какой, — перебил его Витамин. — Караулить. А кто подозрительный, того задерживать и обыскивать.
      — Верно! — обрадовались сыщики.
      — Это самый лучший метод, он мне очень нравится. А того, у кого что-нибудь найдём, сразу тащить к леснику, — сказал Герка. Он узнал о новой затее бывших краснокожих и напросился в компанию, дав слово камнями больше не кидаться.
      — А если это будет взрослый? — робко осведомился Буратино.
      Игорек сморщился:
      — Ну, «взрослый, взрослый»... Вечно ты вмешиваешься... Вот через тебя я мысль потерял. Ну, взрослых будем просто выслеживать.
      — Надо записывать, — сказал Стасёк, — чтоб не забыть. Только на чём?
      — Вот какая-то тетрадка, — сказал сидевший за Стаськовым столиком Витамин. — Совсем чистая. Только на первой страничке написано: «Научная работа, глава первая», а дальше нарисован заяц в шляпе и с зонтиком, и два человечка дерутся...
      — Это так... — покраснел Стасёк. — Для научной работы у меня другая...
      — Ну, я пишу... — сказал Витамин. — «Устра-и-вать за-са-ды... обыскивать и тащить к леснику. Больших выслеживать». Так?
      — Вообще-то необходимо изобрести какой-нибудь шифр особый, — сказал Игорек, — чтоб никто не мог прочитать, кроме нас. Можно будет переписываться на заборах, деревьях...
      — Это здорово! — подхватил Витамин. — Даже два шифра! Или лучше всего семь! И все заучить! В понедельник можно одним писать, во вторник — другим, в среду — третьим...
      Буратино хотел что-то сказать, но Стасёк ему не дал:
      — Ты, Буратинушка, помалкивай... Ты в таких делах не смыслишь... Сбегай-ка лучше вниз, глянь — не подслушивает Муська? Если она там, стукни её раза два на всякий случай, только не очень сильно, а то она нарочно, из ехидства, будет реветь, пока мать с работы не придёт...
      — Да ну её, — заупрямился Буратино, — за что её стукать?
      — Ага! — радостно сказал Стасёк. — За что стукать? Знаем, знаем, почему ты не хочешь! Сказать одну вещь, а? Сказать?
      — Чего говорить-то?
      — Сейчас скажу. Слушайте все! Раз идём я и Витамин с базара, денег у нас не было, а ходили мы просто так — посмотреть, какие там кролики продаются. А впереди нас идёт Муська — корзину тащит: картошка там, лук и всякая чепуха. Ну, мы с ней связываться не стали, идём себе, как будто не видим... Вдруг откуда ни возьмись — Бура-
      тинушка! И к Муське: «Здрасьте» — «Здрасьте». А нас не видят. Дальше говорить? — повернулся он к Буратино.
      — Да нечего говорить-то!..
      — Давай, давай! — закричали сыщики. — Сейчас мы Буратину разоблачим! Испугался, Буратино? Глядите, как он покраснел!
      — Ничего не покраснел, — прошептал Буратино.
      — Ещё как! Давай дальше! — надрывались ребята.
      — И говорит ей, — продолжал Стасёк: — «Давай, Муся, я тебе помогу, а то тебе тяжело». В общем, взвалил он корзину себе на спину и потащил. А она сзади идёт. Ах, ах, говорит, какой ты, Буратинушка. миленький и какой, говорит, ты, Буратинушка, трудолюбивенький...
      — Врёшь! — вскипел Буратино. — Нагло врёшь! Не говорила она так!
      — Как это вру? Может, скажешь, и корзину не помогал нести? Вот Витамин может подтвердить. Он ещё мне тогда сказал: «Гляди, как Буратино корзинку потащил — прямо как какой-нибудь силач!»
      — Верно, — кивнул Витамин. — Так я и сказал, потому что очень тогда удивился...
      Окончательно осмеянный, Буратино скрылся в тёмный угол за печную трубу.
      — Ну, к делу... — сказал Игорек.
      — У меня вопрос! — Стасёк поднял руку. — Про енота. Где его будем держать? Я предлагаю — вот здесь, на чердаке! Здесь ему тепло и никто не помешает.
      — Ладно. Пиши, Витамин: «Енота содержать у Стаська». Но где взять клетку?
      — Клетку мы можем сделать, — вызвались Коська и Котька — Только вот досок у нас нет.
      Витамин немного подумал:
      — Доски я вам могу дать. Хорошие доски, новые. Они, правда, пока ещё к нашему забору прибиты, но я их немножко оторву, чтоб еле-еле держались, а вы ночью придёте и возьмёте. Нам такой высокий забор не нужен: он улицу загораживает и тень от него. А у меня там белена посажена. Для добывания яда.
      — А зачем тебе яд?
      — Я его в землю зарою. Чтоб через тысячу лет его могли откопать и посмотреть, какие в наше время были яды.
      Буратино вылез из своего угла:
      — Можно мне сказать?
      Сыщики загалдели:
      — Валяй, Буратино, не стесняйся! Давай!
      — Да я., это самое... такое дело... По-моему, надо сперва у ребят по городу расспросить и ещё... сходить на базар...
      — Всё бы ему на базар! — захохотал Витамин. — Ишь, привык! Как какой-нибудь спекулянт!
      — Ты, Буратинушка, зря волнуешься, — сказал Стасёк. — Мы тебя ещё, может быть, не возьмём. Ребята, давайте не возьмём Буратино?
      — Почему? — заморгал Буратино.
      — Да так, - веселился Стасёк. — Не годишься. Мы с такими носами не берём!
      У Буратино задрожали губы:
      — Смеётесь, да? Такие, да?.. Ну и не надо... и уйду... Нос, да?.. И уйду...
      Часто всхлипывая, он полез вниз по лестнице.
      — Эй! — крикнул Игорек. — Подожди! Чего скажем!
      — Мы шутим! Слышишь, Буратино?
      Но Буратино, не оглядываясь, пошёл через двор к калитке.
      — Вот чудак! — удивился Витамин. — Обиделся! И чего мы ему такого сделали?
     
      Метод Шерлока Холмса
     
      Солнце ещё не собиралось всходить, на сером небе кое-где ещё оставались не успевшие скрыться звёзды и улицы были пусты, когда Герка и Симка подошли к дому, где жил Игорек.
      Вчера он им сказал: «Мяукните мне под окном, как Том Сойер, я сразу проснусь. Я вообще спать не буду. Буду обдумывать план операции».
      Окно в Игорьковой комнате было завешено изнутри, а форточка открыта.
      Герка мяукнул раз, другой — занавеска не шевельнулась. Герка уже уморился мяукать, но занавеска была неподвижна.
      Затем его сменил Симка. Тот умел мяукать так, что и вблизи было не отличить его от настоящего кота. Он даже фыркал и шипел. Кроме того, он прыгал и махал руками, растопырив пальцы, как когти.
      В соседних домах захлопали форточки, и недалеко от ребят хлопнулся о землю обломок кирпича, кинутый кем-то через забор.
      Наконец занавеска отдёрнулась, мелькнуло в окне сонное лицо Игорька, а через минуту он сам выбежал на крыльцо, одной рукой застёгивая рубашку, другой — запихивая в карман какие-то таинственные предметы.
      — Ну и шум же вы подняли! — весело сказал он. — Я и не знал, что Симка так здорово умеет котов изображать — прямо талант! Я не спал, но думал, что это не вы, а настоящие коты воют. Поэтому мне приснилось, будто я в Африке, а возле меня дерутся лев и тигр. И мне никак нельзя было проснуться, пока я не узнаю, кто из них победит.
      Но вы мне так и не дали этот интересный сон досмотреть. Как думаете, кто победил: тигр или лев?
      Этот интересный вопрос обсуждался до самой реки. В конце концов решили, что победит лев. Хотя и тигр себя обидеть не даст и тоже заслуживает всякого уважения.
      Ребята уселись на перилах моста и огляделись кругом.
      — Никого, — сказал Симка.
      — Подождём! — бодро сказал Игорек. — А холодновато здесь... но ничего! Шерлоку Холмсу, когда он жил на болоте, распутывая тайну баскервильской собаки, было ещё холоднее! Ты, Симка, знаешь, кто был Шерлок Холмс?
      — Конечно, знаю! — ответил Симка. — Хотя сейчас немножко позабыл...
      — Это был знаменитый сыщик. Он действовал особым методом. Понял?
      — Ага!
      — Приходит, скажем, совсем незнакомый человек. А тот ему говорит: вы приехали из деревни, много занимались физическим трудом, были в Китае, а сейчас у вас есть маленькая собачка. Как он узнал?
      — Как? — очень заинтересовались братья.
      — Совсем просто. Что этот человек приехал из деревни, он узнал потому, что у него на башмаках была деревенская грязь.
      — А чем она отличается? — спросил Герка, внимательно разглядывая свою босую ногу.
      — Ну, чем... — немного замялся Игорек. — Значит, отличается... Наверное, в Англии в деревнях какая-нибудь особая грязь!.. Не как в городе... Дальше. Почему он был в Китае? Потому что у него к часам привешена китайская монетка... Почему занимается физическим трудом? Потому что правая рука у него развита больше, чем левая, — так всегда бывает.
      Герка и Симка долго с сомнением сравнивали свои руки, но ничего не сказали, только Симка спросил:
      — А собака?
      — Собака? Ну, это тоже просто. Человек пришёл c палкой, которая вся изгрызена. Легко, правда?
      — Куда легче!
      — Так вот я все эти приёмы изучил. До трёх часов ночи читал «Записки о Шерлоке Холмсе». Теперь у меня всё как на ладони!
      Симка помолчал, что-то обдумывая, потом сказал:
      — Умная собака не станет грызть палку. Наверное, у того человека не собака была, а дура...
      Между тем показалось солнце и немного согрело продрогших сыщиков. Приплыл на лодке рыболов — устроился возле свай. Из крайних
      дворов вышли, направляясь к реке, отряды гусей. Через мост прошли две женщины с серпами и свёрнутыми мешками под мышками.
      — Идут в лес за травой, — безошибочно определил Игорек. — Об этом говорят мешки и серпы. Дома у них есть козы.
      — У одной даже пара, — добавил Симка, как видно, хорошо усвоивший метод Шерлока Холмса, — рыжая и белая.
      — Как ты узнал?
      — Это Лёвкина мать. Они весной купили.
      Прошёл угрюмый красноносый старичок с кожаным портфелем в руке.
      — Иван Онисимович. Идёт на работу в лесничество. В портфеле — завтрак.
      — Ага! — встрепенулся Игорек и соскочил с перил. — Приготовиться!
      По мосту шли двое мальчишек. Один нёс сачок из марли.
      — Виталька и Сорока с Базарной, — сказал Герка.
      Виталька и Сорока шли весёлые, ничего не подозревая.
      Игорек загородил им дорогу:
      — Стой! Куда? Рыбу травить?
      — А хоть травить... — независимо сказал Виталька. — Вам-то что? Вы кто такие?
      — Чем? — с интересом осведомился Герка. — Сулемой или борной?
      — Ну, борной... А что?
      — А вот сейчас узнаешь! — сказал Игорек, хватая Витальку за рукав. — Стой, не беги! Герка, смотри, чтоб Сорока не убежал! Возьми у Сороки сачок! А ты показывай, что в карманах!
      — Ты чего? Ты чего хватаешься? — вскипел Виталька, изо всех сил пытаясь вырвать рукав. — Ты смотри, ты дохватаешься!
      — Где хлеб с борной?
      — Вот он! — Герка достал из кармана у Сороки большой ком намятого с борной кислотой хлеба.
      — Чего хватаешь? Чего хватаешь? — заголосил Сорока. — Отдай!..
      — Вы знаете, что травить не разрешается?
      — Ну, знаем. А вам что? Вы ж не в милиции работаете!
      — А ты почём знаешь, что мы в милиции не работаем? — ухмыльнулся Герка. — Может, и работаем. У меня, может, и наган в кармане есть. Показать? Нет, не покажу. Ты ещё недостоин его смотреть. Оштрафуем вас сейчас, вот ты и узнаешь, где мы работаем!
      — Хоть сачок отдайте! — взмолился Виталька.
      Игорек строго покачал головой:
      — Нельзя. Он теперь называется «вещественная улика». Мы вам квитанцию выпишем. Всё чин чинарём!
      — На что она нам нужна?
      — Как это не нужна? Чего ещё ты в этих делах понимаешь? Гер-ка, держи их, не пускай! Чтоб не убежали, пока я им буду квитанцию писать!
      Игорек достал записную книжку, вырвал из неё листок и написал карандашом:
      «Квитанция. У преступников у Витальки и Сороки конфискованы вещественные улики — сачок и отравленный хлеб».
      Расписался и подал «квитанцию» Витальке:
      — На, держи. Ещё раз пойдёте травить — лучше не попадайтесь!
      Виталька взял бумажку, прочитал, что в ней написано, скривился
      и пошёл. Отойдя, он злобно порвал «квитанцию», кинул обрывки в воду и, обернувшись, погрозил кулаком:
      — Ладно! Придёте в наши края!
      Но сыщики не обратили внимания на его бессильные угрозы и как ни в чём не бывало опять уселись на перила моста — дослушивать страшную историю о баскервильской собаке, которую длинно и интересно начал рассказывать Игорек.
      Они чуть не пропустили какого-то незнакомого дядьку, очень подозрительного вида. Он был в плаще, в резиновых сапогах, с корзиной, из которой торчала автомобильная камера.
      — Он! — ахнул Игорек, когда дядька уже прошёл. — В резиновых сапогах, чтобы ходить по болотам, — раз! В плаще, если пойдёт дождь, — два! Камера, чтоб плавать — рыбу вылавливать, — три! Корзинка, куда эту рыбу класть, — четыре! А самое главное усики, видели, у него какие? Как у шпиона! А сам так по сторонам и озирается, так и озирается! Айда за ним!
      И сыщики, крадучись, последовали за преступником по пятам.
     
      Экспедиция к Щипучам
     
      Тем временем другая группа сыщиков под водительством Витьки Витамина (кроме него, были ещё его верные Коська и Котька) отправилась на Новоместовскую улицу — выполнять другое очень ответственное задание штаба.
      Стаська, учтя его способности к усвоению всевозможных наук, решили оставить дома, чтобы он придумал шифр и, не теряя зря времени, хорошенько порылся в своих научных книгах: выяснил, о какой еде больше всего мечтает енот, что у него за характер и привычки и как за ним ухаживать, чтобы он, переселившись из леса на чердак, не так уж сильно расстраивался и горевал о своей дикой лесной жизни и о покинутом семействе.
      Новоместовская улица была в посёлке самая крайняя. Прямо за огородами начинались заливные луга, и сама улица сплошь заросла густой муравой, клевером и лютиками. В пушистой дорожной пыли на припёке целыми днями загорали куры: гусиные отряды маршировали в луга и на реку мимо низких плетней, за которыми цвели подсолнухи и разноцветные мальвы.
      Однако на этой тихой улице обитало племя мальчишек, воинственных и опасных.
      Среди них самыми знаменитыми были семь отчаянных братьев Щипучевых, по кличке Щипучи; все одинаковые — белоголовые, чёрные от загара, ободранные и горластые.
      Старшему, Ваньке, уже стукнуло тринадцать лет, а самому маленькому, Тимошке, — шесть. Имелась у них ещё и сестра, но она не считалась.
      С утра до ночи над щипучевским двором раздавались крики: то щипучевская мать бранила какого-нибудь провинившегося Щипуча, а тот ревел басом; то братья совместно наказывали какого-нибудь постороннего мальчишку, и ревел мальчишка; то братья дрались между собой. В остальное время они трудились, как муравьи: тащили домой воду, траву, дрова. Один только маленький Тимошка, освобождённый от работы по малолетству, целыми днями торчал на заборе, дразня и задирая проходящих мимо мальчишек. А так как Щипучи терпеть не могли, когда кого-нибудь из них, особенно Тимошку, обижали чужие, и дружно набрасывались на обидчика, то человеку робкому мимо их двора и вовсе не стоило ходить.
      Витька Витамин был со Щипучами в самых дружественных отношениях: одно время он менялся с ними кроликами, пока всё его кроличье хозяйство в один прекрасный день не вымерло от какой-то совершенно непонятной болезни.
      Когда сыщики проникли в щипучевский дом, пятеро младших Щипучей чинно сидели вокруг стола, на котором стояла такая громадная сковорода, что Коська и Котька, мало знакомые с нравами этого семейства, только рты раскрыли. Но братья умудрились всё с неё съесть, и у двери стояло почти полное ведро рыбьих голов и костей.
      Очевидно по этой причине Щипучи находились в хорошем настроении и встретили гостей громкими криками.
      - А мы рыбу ели! — тотчас сообщил Тимошка, блестя жирными щеками и подпрыгивая на табуретке. — А вам не хватило, ага! А сейчас мы будем есть арбуз, а вам не дадим, ага!
      И захохотал, очень довольный, что напугал гостей. Немного подождав, чтоб гости напугались получше, он их успокоил:
      — Не бойтесь, вам тоже дадим! У нас арбузов много — полсарая. Вчера привезли. На рыжей лошади.
      Щипучи мигом притащили из другой комнаты ещё табуретки, а их сестра внесла два разрезанных гигантских арбуза. Тимошка ухватил самый большой кусок и въелся в него по уши, не переставая поглядывать на гостей.
      Когда арбузы были съедены, а корки очутились в ведре, Тимошка сполз с табуретки, обеими руками взял ведро за дужку и поволок к двери.
      На пороге он обернулся:
      — Сейчас буду кормить поросёнка. Из рук, а вас не пущу посмотреть, ага! — И ушёл, волоча за собой ведро.
      Щипучи и сыщики тоже вышли во двор.
      — А где Ванька с Пашкой? — спросил Витамин.
      — Рыбу пошли ловить. Мы теперь каждый день рыбу ловим! — ответили Щипучи, а Витамин незаметно толкнул своих подчинённых. — По очереди ловим. Озера пересыхают, а рыбы в них - - страсть!..
      — Чем же вы ловите?
      — А когда как! И маленьким бреденьком, и руками, озеро совсем пересохло. Хотите с нами?
      — Ну, это что! — начал хитрый Витамин. — Вот глушануть бы... У вас тут никто не глушит?
      Щипучи сразу примолкли.
      — Как это? — насторожённо спросил один из братьев.
      — А так, — небрежно сказал Витамин, — как кинешь что-нибудь — бум! Так вся рыба и всплывёт кверху.
      — А ты пробовал?
      — О! Сколько раз!
      — Вы тоже? — спросил Щипуч Коську и Котьку
      — Тоше... то есть нет... Ну, да!
      — Так вот оно в чём дело, — задумчиво сказал Щипуч. — Понятно... А мы-то думали...
      — Да нет, — испугался Витамин. — Сам-то я не глушил! Ну, может, давно... ещё в детстве... Тут такое дело. Сделали мы недавно ценное научное открытие ископаемой коровы... Мирового значения... Профессора ахнут! Так что ужасно мы сейчас заняты, даже...
      Двое Щипучей отошли в сторонку и принялись о чём-то шептаться...
      — Вы не так поняли! — выкручивался Витамин, а Коська и Коть-ка с тоской поглядывали на калитку. — Спросите хоть у кого! Все дни раскопки производим... Выкопали череп! Зубы — как у тигра, рога — пять с половиной метров...
      Один из Щипучей, кончив шептаться с братом, куда-то побежал»
      Витамин заторопился:
      — Ну, пока! Мы пошли. Очень уж у нас времени не хватает. Настоящие раскопщики исключительно...
      — Подожди, — сказал Щипуч, кладя ему руку на плечо, — сейчас Ванька придёт.
      — Я уж лучше завтра... А то отец заругается...и вообще... Кролики-то у вас живые? А мои померли.
      — Подожди, дело есть. Говорят тебе, подожди, значит, подожди!
      Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы в сарайчике не раздался грохот покатившегося ведра, довольное хрюканье поросёнка и отчаянные крики Тимошки: «Ой! Ой! Ой!» Щипучи ринулись туда.
      Перепуганные сыщики выскочили на улицу и по пушистой пыли, по мураве и лютикам, распугав кур, прыгая через гусей, пустились наутёк.
      — Ух! — сказал Витамин, добежав до конца Новоместовской улицы. — Бестолковые люди эти Щипучи! Ну их...
      Свернув за угол, они столкнулись с Игорьком. Он еле двигал ногами. На спине у него сидел такой же измученный Герка. Симка брёл сзади.
      — Вот! — вздохнул Игорек, ссаживая Герку. — Прямо ноги не идут. Хорошо ещё, что под конец нам пришла в голову мысль — ехать друг на друге по очереди... А то б не дошли... И где мы только не были...
      Оказалось, что подозрительный дядька почти весь день ходил по лесу, осматривая разные деревья, что-то измерял и записывал, а дойдя до лесной сторожки, километров за десять от посёлка, вошёл в неё и больше не выходил. Сыщики долго напрасно поджидали его, лёжа в кустах, потом пошли назад.
      Словом, если не считать отобранного сачка, день был неудачным.
      Да ещё, когда они пришли к Стаську, оказалось, что шифра он не выдумал, потому что сильно расстроился из-за енота.
      Родители сказали, что никаких енотов они на чердаке не потерпят: хватит того, что их сын учится плохо. Стасёк заверил их, что если у него будет енот, то только по этой причине он сразу сделается отличником. Но родители проявили поразительную мелочность и злопамятность, припомнив прошлое лето, когда он завёл голубей и также обещал учиться на одни пятёрки, а сам вместо этого остался на второй год. И вообще они сказали, что пусть он сначала попробует учиться даже на четвёрки, а там может заводить себе хоть слона.
      Кроме того, Стасёк уличил свою сестру в шпионских отношениях с коварным изгнанником Буратино, который, по всему видно, замыслил измену и вредительство: он злобно шнырял по соседней улице и о чём-то разговаривал с Мусей.
      После короткого совещания сыщики записали в тетрадке: «Поиски продолжать, Буратино объявить вне закона и заклеймить при помощи карикатур на заборе его дома».
      Карикатуры вызвался нарисовать Витька Витамин. Найдя кусок мела, он добросовестно увековечил все позорные поступки, которые Буратино совершил и может ещё совершить. Карикатур для этого понадобилось так много, что забора не хватило и часть их пришлось перенести на стену соседнего дома. К несчастью, хозяином его оказался человек на редкость грубый, вспыльчивый и ничуть не способный понимать смешное. Витька Витамин, который никогда не любил криков, скандалов и хватания за ухо, вынужден был уйти, даже не успев снабдить свои рисунки соответствующими подписями, как это было им задумано. Впрочем, любой и так узнал бы Буратино по носу, а Мусю — по косичкам.
      Словом, во всех отношениях этот день был неудачным.
     
      Ловцы в ловушке
     
      На другое утро возле моста опять сидели Игорек, Герка и Симка. К ним присоединился Стасёк, который так обиделся на своих родителей, что больше уже не мог плодотворно заниматься наукой.
      Витамин с Коськой и Котькой устроили засаду возле брода.
      С моста речка была видна до самого поворота: старые вётлы, нагнувшиеся к воде, жёлтые песчаные отмели, обрывистые берега в чёрных точках норок береговых ласточек. По обрыву ползали маленькие ребятишки, тыча в норы палками.
      — Глядите-ка, это они ласточкины гнёзда разоряют, — сказал Игорек, — надо бы их прогнать. Ласточки полезные: мошку ловят, комаров... и вообще речка от них красивее...
      — Я прогоню! — охотно вызвался Симка.
      — Ну, беги. Только ты не очень... Растолкуй им по-хорошему.
      — Я по-хорошему, — кивнул Симка, но зачем-то подобрал с земли хворостину и побежал, рубя ею воздух, как саблей.
      Над обрывом он остановится и начал что-то говорить, грозно потрясая хворостиной, случайно глянул в сторону и вдруг помчался обратно, крича и махая рукой.
      Ребята бросились к нему навстречу:
      — Ты что?
      — Там... Витамина поймали!
      — Кто?
      — Щипучи! Повели куда-то. И Коську и Котьку... Как набросятся!' Витамин не идёт, а они...
      — Айда на выручку!
      Щипучи совсем было осилили сыщиков. Они неожиданно набросились на них всем семейством. Даже маленький Тимошка, выпачканный ежевичным соком, был тут и радостно кричал:
      — Ага, попались! Ага, попались!
      Двое старших Щипучей волокли самого Витамина, он отчаянно отбивался ногами и головой:
      — Пусти! Пусти! Послушай сперва, что скажу! Пусти! Пусти, а то хуже будет! Ошибка произошла!.. Ошибка, говорю!.. Игорек, Гер-ка-а-а! Сюда-а-а!
      Выручка подоспела вовремя.
      — Эй, вы! Чего делаете?
      — А вам что?
      — Ничего! А ну — пусти его!
      Щипучи выпустили пленников и сбились в грозную кучу. Теперь разговаривали только Игорек и самый старший Щипуч, Ванька. Остальные презрительно друг друга осматривали. Разговор вёлся по правилам, принятым как на Садовой, так и на Новоместовской улицах.
      — Вы кто такие будете?
      — А вам чего не хватает?
      — Иди отсюда, а то...
      — Чего «а то»?
      — А то получишь...
      — От кого? От тебя?
      — А хоть и от меня!
      — Ты? Мне?
      — Тебе!
      — Ты легче, — зловеще сказал Игорек. — Это вам не Новые места!
      — А вам не Садовка. Это вы там грозные...
      — Ты забыл, как тебя весной около кино били? Мало?
      — А ты забыл, как удирал со стадиона? Ещё хочешь?
      Игорек бросил главный козырь:
      — Скажу два слова Марату — он приведёт со своей улицы пацанов, все ваши Новые места разгонит!
      — Боялись мы твоего Марата, — уже тише сказал Ванька, — и против него найдутся...
      — У кого? У вас?
      — А хоть и у нас!
      — Ну, кто? Ну, кто?
      — Кто? Да хоть Цыган!
      — Хо! Марат твоему Цыгану знаешь что сделает! Да Цыган за тебя и не заступится!
      — А ты откуда знаешь?
      — Знаю!
      — Ну, увидим...
      — Увидим...
      Противники помолчали.
      — Чего вы их трогаете? — спросил Игорек.
      — А вот пусть с нами в одно место сходят — .узнают, — ответил Ванька.
      — Куда в одно место?
      — А там увидят...
      В разговор вмешался Витамин:
      — Они надумали, будто это мы рыбу глушим!
      — А что — неправда? — повернулся к нему Ванька.
      - А то правда?
      — Сам вчера хвалился, забыл?
      — Это я так. Это я вас на пушку брал. Если хотите знать, мы сами этих людей ловим уже второй день.
      — Рассказывайте!
      - А хочешь — спросим?
      — У кого?
      — У дяди Коли, вот у кого!
      — Так мы вас к нему и вели. Чудаки!
      И Щипучи и сыщики понемногу заулыбались. Драке, как видно, не суждено было состояться.
      — Он нас просил помочь, — совсем миролюбиво сказал Игорек.
      — Нет, это он нас просил! — сказал Тимошка. — А вас не просил, ага!
      — Ну, вы поймали? — спросил Ванька.
      Нет. А вы?
      — Вот их поймали! — Ванька кивнул на Витамина.
      — Ребята, гляньте-ка, кто идёт! — воскликнул вдруг Стасёк. — Сам Буратинушка!
      По берегу, спотыкаясь, шёл Буратино. В руке он нёс мешок, а в мешке что-то шевелилось.
      Его сразу окружили:
      — Здорово, Буратино! Чего несёшь?
      — Да так... — смутился Буратино. — В общем... енота.
      — Енота?! Где взял?
      --- Дядя Коля дал.
      Так он нам обещал, если поймаем...
      — Так я вам его и несу... А того уже поймали...
      — Кто?
      — Дядя Коля... ну... в общем... и я... и ещё... был один дядька. Я не то, что... Я хотел, чтоб вместе... А вы меня прогнали... насмехались... Вы не думайте, я так и сказал дяде Коле, что мы вместе...
      — Знаем! — сказал Витамин. — Ты единоличник известный!.. Небось, одному себе хотел енота забрать! Ну-ка, покажи, какой он!
      Буратино немного приоткрыл мешок. Ребята по очереди с восхищением туда заглядывали:
      — Ух ты-ы...
      — Ка-а-кой!
      — Морда умная! Как у собаки!
      Буратино виновато моргал:
      — На что он мне? Я вам его нёс... У меня мать даже черепаху Стаськову выбросила...
      Витамин подобрел и понимающе кивнул:
      — Это так. За любой пустяк готовы ругаться до самого вечера. Енота нельзя, раскопки нельзя... какую-нибудь паршивую козу, от которой никакого толку нет, — это можно, а полезного енота нельзя. По-моему, козы — животные ненужные, даже вредные. Они деревья объедают, корма им не натаскаешься, а пользы почти что никакой...
      — А молоко?
      — Без молока можно вполне прожить. Пить ситро, чай... Вот буду совсем большой, заведу себе енотов... сразу десять штук! Пять собак, самых громадных! Дикобраза!..
      — А сейчас даже голубей нельзя, — горестно сказал Стасёк.- — Ты, говорит, распустился... учишься плохо... А чем тут голуби виноваты?
      — Этот енот, оказывается, у дяди Коли был уже пойманный, — рассказывал Буратино, — на цепочке сидел... Это такая порода, называется полоскун. Потому что он так ничего не станет есть — сначала в воде пополоскает, а потом ест...
      — Вот это да! — вздохнул Игорек. — Даже полоскуна и то не разрешает, а? Герка, может, у тебя?
      — Не, — угрюмо мотнул головой Герка. — Даже вторую собаку не велят... не то что енота. Скажут: «Что это ещё за зверинец?»...
      — Енота хочу-у... — вдруг заревел Тимошка. — Рыжего... чтоб полоскал...
      — Игорек, — сказал осторожно Ванька Щипуч, — может, вы его нам отдадите? Нам отец разрешает!
      — А клетка у вас есть? — спросил Витамин. — А то я могу вам досок дать. Хорошие доски...
      — Клетка есть! — хором воскликнули обрадованные Щипучи.
      — Ну, как хотите... — пожал плечами Витамин. — Есть, значит, есть...
      Тогда надо будет гвозди обратно прибить. Пускай уж доски пока на заборе побудут.
      Щипучи, забрав мешок с енотом, ушли. Сыщики уселись под кустом и принялись тормошить Буратино:
      — Валяй, рассказывай!
     
      Приключения Буратино
     
      — Когда вы надо мной смеялись, — начал Буратино, — ужасно я тогда обиделся... Потому что всегда меня дразнят ни за что... А между прочим, я все порядки выполнял — и когда мы индейцами были, и вообще... А вы вон карикатуры нарисовали какие-то несуразные...
      — Хо! «Несуразные»! — сощурился Витамин. — Чем же это они несуразные? Самые настоящие карикатуры, хоть перерисовывай да в «Крокодил» посылай! А вообще обижаться не стоит. Карикатуры даже на всех писателей рисуют, и то они ничуть не обижаются. А не понравилось, возьми да сотри! Или можно снова забор покрасить. Я тебе могу и краску дать, отец зачем-то купил, в сарае у нас стоит. Хорошая краска, красная. Я сегодня утром встал пораньше и много всяких предметов покрасил.
      — Ушёл я тогда, — продолжал Буратино, — и думаю себе: ладно, не хотите принимать, и не надо... как будто вам нос не понравился...
      — Это что — твой нос! — опять вмешался Витамин. — У одного моего знакомого бондаря — вот это нос! И ничуть ни на кого не обижается!
      — Да хватит тебе, — дёрнул его за рубашку Игорек. — Дай человеку рассказать.
      — Да... Значит, я себе думаю: кто бы это мог глушить рыбу? Посёлок наш маленький, рыбаков мы по пальцам знаем. Дай, думаю, пойду на базар...
      Витамин было захихикал, но Игорек стукнул его кулаком по спине, и тот умолк.
      — Чего смеёшься? — обиделся опять Буратино. — Смеётся, смеётся, а чего, сам не знает! А то не буду рассказывать! Ты думаешь, я зачем пошёл? Я — посмотреть, кто там рыбой торгует. Во-первых, старик с Набережной — линей продаёт и карасиков. А они, я знаю, от взрыва не всплывают — остаются на дне... Во-вторых, судака продают, а он водится только в реке. И вдруг у одной тётки, смотрю — щурята, краснопёрки и окуни с чёрной спиной, озёрные. Ага, думаю... и дёшево продаёт. Теть, говорю, это вы где столько рыбы поймали? А она: а тебе что? Ступай, ступай. Знаешь, говорит, одному такому любопытному нос в театре прищемили дверью...
      Витамин опять тихонько затрясся, но когда Буратино с негодованием взглянул на него, моментально сделал серьёзное лицо.
      — Я говорю: это я знаю. Только вот не пойму, почему у меня рыба никак не ловится, наверное, я не умею. А она говорит: «А не умеешь, так не берись, ступай отсюда...» Ну, я ушёл. А она всё торгует. Походил я ещё по базару, посмотрел, что продают, один старик даже сома
      продавал, хороший сом, с усами. Потом смотрю: моя тётка уже домой идёт. Я незаметно — за ней. Оказывается, живёт она рядом с нашей улицей. Сел я недалеко на лавочке и думаю: что дальше делать? И тут подходит... в общем...
      — Муська, — ухмыльнулся Витамин. — Села рядом с тобой и говорит: «Добренький, хорошенький Буратинушка...»
      — Постой! Ты... ты чего?.. — растерялся Буратино.
      Витамин ликовал:
      — Нам всё известно! За тобой всё время следили наши переодетые сыщики!
      — Ух ты-ы-ы, — оторопел Буратино. — Ну, ладно... раз знаете... Только уговор: не смеяться. А то вам серьёзно говорят, а они сразу: ги-ги-ги, как дурачки всё равно.
      — Говори, не стесняйся!
      — В общем, она, оказывается, весь наш разговор на чердаке слышала...
      — Вот! — торжествующе воскликнул Стасёк. — Я что говорил? Знаменитая шпионка! Никакой жизни от неё нет!
      — Она и говорит: могла бы я вам помочь, только не хочу. Вы, говорит, ко мне плохо относитесь, я на вас обиделась. Я её просить! Она поломалась, поломалась и говорит: «Рыбу глушит племянник Марии Андреевны, которая сейчас вон в ту калитку зашла. Он приехал в отпуск и привёз с собой чем взрывают, потому что он какой-то техник. У него есть дочка Цецилия — задавака, сил нет! Я с ней сначала играла, а теперь поссорилась, потому что она похожа на цаплю... и я знаю, что они завтра в три часа утра опять пойдут в ольховник...» Я хотел сразу к вам, а потом гляжу — на заборе на меня карикатуры...
      — А что — очень похожие? — заинтересовался Витамин. — Сразу себя узнал?
      — Ничего не похожие...
      — Хо! Рассказывай! Если не похожие, как же ты узнал, что это ты?
      — Витамин, небось, рисовал?
      — Военная тайна: может, я, а может, и не я... но ты не горюй: там внизу можно подписать, что это не ты. Возьми мел и подпиши. Только, конечно, никто не поверит... ну, дальше говори!
      — А дальше уже неинтересно... Сбегал я к дяде Коле. Там ещё один был из лесничества, с усиками... Товарищ Петров его фамилия.
      — Усики, как у шпиона? — спросил Игорек.
      — Ну да! А вы откуда...
      — Мы знаем! Мы за ним целый день следили. По способу Шерлока Холмса! Ну и что?
      — Ну и всё. Пошли они пораньше в ольховник и сразу этого племянника накрыли. Только вы не беспокойтесь: я дяде Коле сказал, что мы вместе его выслеживали.
      — Эх ты... — помолчав, сказал Игорек. — Всё у тебя как-то глупо получилось... не по правилам. Так-то и дурак сумеет.
      — Да вы ж меня не захотели принимать! Откуда же я мог знать правила? А вон сам дядя Коля!
      Дядя Коля шёл вместе с усатым дядькой из лесничества. Ещё издали он весело закричал:
      — Вот они где, разбойнички-то! Всё войско налицо! Командир их тут! Грозное у меня ополчение, товарищ Петров?
      — Да... Ребята хоть куда! — улыбнулся товарищ Петров. — Командира я немного знаю... и вот этих... — показал он на Герку с Симкой. — Народ, я заметил, бдительный! Где-то, не припомню, ребята, мы с вами виделись? А?
      — Да так, — застеснялся Игорек, — где-нибудь... мало ли где...
      Дядя Коля хлопнул его по плечу:
      — А чего же вы, вояки, пригорюнились, головы свесили?
      — А чего нам делать? — сказал Игорек. — Только мы, было, начали...
      — Э-э... Вон оно!.. Это в таком-то лесу дела мало? Да тут, братки, только поспевай поворачивайся! Вы хозяева — стало быть, давай, помогай! Нам расторопные помощники позарез необходимы.
      — А что нужно делать? — спросил Витамин.
      — Это я вам растолкую. Все будете при деле!
      — Витька, — тихонько шепнул Витамину Котька, — а как же наша корова?
      — А ну её! — махнул рукой Витамин. — Пускай уж бабка пока в своём домике поживёт. А то завалится он у неё, — придётся бабке строить себе в огороде шалаш и жить в нём, как какому-нибудь индейцу!
      Он обратился к братьям-близнецам Коське и Котьке:
      — Верно я говорю?
      И те разом ответили:
      — Ещё как!
     
     
      ВИТЬКА ВИТАМИН
     
      Витьку прогоняют из кружка
     
      На отлогом берегу реки под ветлой заседали члены кружка юных открывателей.
      Вожатая Марина читала им научную книжку, а они слушали, смирно сидя на прохладном песочке.
      Сзади всех неизвестно чему ухмылялся Витька Витамин.
      Нос у него весь облупился. Только Витька успел появиться в пионерском лагере и уже загорел. Он загорел в один день. Он очень здорово загорел, но только сразу облез. По всей спине у него кожа висела лохмотьями. Поэтому Витька сильно перед всеми гордился:
      — Слезла с меня верхняя кожа, как с какого-нибудь питона! Это кожа старая, зимняя. А под ней, видишь, новая, хорошая! Смотри, какая розовая — очень интересная! Всю зиму пришлось ей дожидаться, когда же старая в конце концов облезет. А под этой есть ещё одна — про запас. А под той — ещё. Штук пять, наверное, у меня этих самых запасных кож, на два лета хватит загорать!
      Он не сидел, поджав ноги, как все. Он стоял на одном колене, странно и неестественно изогнувшись.
      — Ты почему так сидишь? — подозрительно спросила его Марина, оторвавшись от книги.
      — Просто, — обратил к ней своё ухмыляющееся лицо Витька. — Так сидят индейцы и всякие дикари. Чтоб сразу вскочить, если какие-нибудь враги...
      Марина ничего не сказала, только покачала головой.
      Витька с торжеством на неё посматривал: откуда ей знать, что никакие дикари так вовсе и не сидят. Просто была одна причина.
      Когда сегодня купались, Витька всем показывал, как он умеет плавать. Он плавал «по-морскому», «по-лягушечьи», «по-лошадиному», «велосипедом» и всеми остальными доступными человечеству способами. Потом нырял и достал со дна длинную железку, изогнутую, как сабля. Может, это и в самом деле была сломанная старинная сабля, а то зачем же ей быть в реке? Для любого эта находка имела громадную ценность. А Марина сразу приказала:
      — Выбрось её сейчас же: она ржавая!
      Витька ей объяснил:
      — Чем же она ржавая? Ничего не ржавая. Просто немного заржавела. Так её чуть-чуть почистить — и всё! Взять песок и почистить. А потом отремонтировать, приделать ручку, наточить! А выбросить всё можно... Это найти трудно, а выбросить...
      — Выбрось!
      Витька был человек сговорчивый:
      — Ладно. Так уж и быть. Если уж вы так хотите, могу и выбросить. Может, она и вправду ржавая. Только надо подальше отнести от берега, чтоб её кто-нибудь не укр... обратно в воду не закинул!
      Сейчас эта железка была надёжно запрятана у Витьки под рубашкой.
      Марина опять перестала читать и глянула на Витьку:
      — Знаешь, Витя, мне кажется, что ты зря записался в кружок...
      Витька и сам думал, что зря. Не верилось ему, что в этом кружке
      откроют что-нибудь путное. А записался он просто так — посмотреть, что из этого получится. Он уже был раз записан в одном кружке — мотоциклетном, а там нет чтобы учить кататься на мотоцикле (в день можно выучиться, был бы мотоцикл!) — заставили всех зубрить какие-то схемы...
      И здесь никаких открытий, по всему видно, делать не собираются: занимаются всякой ерундой — камушками, травинками, букашками... Читают скучные, неинтересные книги...
      На всякий случай Витька спросил:
      — А почему так думаете?
      — Не получится из тебя исследователь.
      — А почему?
      — Характер у тебя не такой.
      — А какой у меня характер?
      — Несерьёзный. Усидчивости нет...
      — Ну, это вы напрасно так думаете, — сказал Витька. — Сколько угодно у меня этой самой усидчивости есть. Я раз в кино на «Острове сокровищ» подряд пять сеансов усидел. Чуть с голоду не помер. Только чего зря время-то проводить?.. Пора начинать какие-нибудь открытия делать, куда-нибудь идти или ехать... Где мы ещё ни разу не были. А чего так-то сидеть? На одном месте открытия не сделаешь!
      — И что же ты собираешься открывать?
      — Да мало ли что можно открыть! Что-нибудь такое... громадное! Много можно разных вещей наоткрывать — стоит взяться...
      Сильно же Витька смутил Марину! Ей на это и сказать было нечего. Поэтому она и спросила:
      — А неужели тебе неинтересно знать всё о природе?
      — Очень интересно, — равнодушно согласился Витька.
      — Посмотри-ка, что за красивая птичка сидит во-он на том корне! Вот о ней хочешь всё знать?
      Витька и все остальные члены кружка, как по команде, повернули головы и посмотрели на другой берег, где из жёлтой глины обрыва высовывались чёрные, изогнутые, похожие на щупальцы, корни дервеьев. На одном из них на самом кончике пристроилась удивительная птичка: крохотная, сине-зелёная, пёстрая — сидела, уставив длиннющий нос в воду.
      — Хочу знать, — ехидно сказал Витька. — Да только я уже знаю. Это зимородок. Иван Иваныч его звать. Так всех зимородков рыбаки зовут, спросите хоть у кого! Он рыбу ловит: увидит рыбку, оттолкнётся от корня и ныряет в воду, как какой-нибудь спортсмен! Поймает и понесёт себе в нору — детей кормить. Мы раз с Коськой и Котькой...
      — Очень хорошо, что ты всё знаешь, — сказала Марина, — но не всё это знают, поэтому посиди смирно.
      И снова стала читать. Витька смолк, не сводя глаз с её лица. Зато остальные кружковцы завозились, зашуршали. Книжку никто не слушал. Все смотрели на другой берег, на зимородка.
      — А зимородковы дети что, рыбу едят? — громким шёпотом спросил новый Витькин дружок Колька.
      — Ага, — таким же шёпотом ответил Витька. — Только они в клетке жить не любят — сразу помирают. У нас с Коськой и Котькой был зимородок, но помер... Мы его в лесу схоронили, даже с музыкой. Сходили за Валериком, который учится в музыкальной школе играть на такой громадной трубе. Он нам и продудел похоронный марш... А ещё у нас сыч был. Сам маленький, как голубь, а глаза как у кошки. Дашь ему рыбу — он съест. Потом отрыгнёт и опять ест...
      — Хи-хи-хи-хи-хи!.. — затрясся Колька.
      Марина захлопнула книжку:
      — Знаешь, Витя! Не хочешь слушать — иди куда-нибудь по своим делам, другим не мешай! Иди!
      Витька встал и, прижимая локтем железку, которая всё норовила выскользнуть, пошёл боком, говоря:
      — Что ш... Я, конечно, могу уйти. Если, конечно, я мешаю, то могу... пожалуйста.
      Ребята смотрели ему вслед.
      — Он такой, — сказал Петя Сорокин, когда Витькин стриженый затылок исчез в зарослях кипрея. — Он прошлый год из дома убегал.
      — Куда?
      — В Крым. Взял лески, крючки, чтоб рыбу ловить, и убежал. А с ним его оруженосцы Коська и Котька. Они его во всём слушают. Только их на станции поймали милиционеры и домой отвели. Но он всё равно задавался: я, говорит, сам не захотел, я лучше поеду с одной экспедицией в уссурийскую тайгу — тигров ловить. Их, говорит, легко ловить — всё равно как каких-нибудь котов. На них надо сразу из кустов набрасываться и хватать, пока они от страху не опомнились! Потом я его встретил, спрашиваю: «Почему же ты не поехал ловить тигров?» А он: «Почему, почему, потому что нипочему!» Да ка-ак даст мне портфелем! Он такой!
      — А, «такой»? — раздался вдруг из кустов голос самого Витьки Витамина. — Ах ты, Сорока-белобока! Попадись мне теперь!
      Затрещали сухие ветки, закачались алые макушки кипрея — Витька удалился.
     
      Блестящие планы
     
      На изнанке листа перед Витькиным лицом сидела гусеница, чёрная и мохнатая, как ламповый ёжик. Голова у неё была красная. Эту страшную гусеницу ребята называли Попова Собака.
      Витька опасливо — такая эта Попова Собака была мохнатая, страшная — поймал её и рассмотрел со всех сторон. Потом достал из кармана спичечную коробку. В ней трепыхалась и шуршала помятыми крылышками пленная стрекоза. Стрекозу Витька отпустил — пускай летит, куда хочет, а на её место водворил Попову Собаку. Пригодится зачем-нибудь. После этого опять лёг и стал глядеть на облака.
      Такие эти облака интересные: как горы. Среди пустыни горы. А по горам карабкается неутомимый исследователь и знаменитый путешественник Виктор Иванов. Ростом он в три раза больше теперешнего Витьки. Голос у него грубый от всяких ветров и холода. На нём вместо слишком широких и длинных трусов, у которых то и дело сползает ре-
      зинка, надет костюм из кожи оленя, на ногах высокие сапоги, подкованные шипами. На шее висит бинокль, за плечами — авоматическое ружьё. За поясом — сабля. Усы и борода у него — точь-в-точь как у путешественника Миклухи-Маклая. Сзади бежит учёная собака. Даже не собака, а приручённый волк, громадный, как ...тигр! Ага, вот и сам тигр ползёт следом, извивая хвост и кровожадно выпустив когти... Но только он собрался прыгнуть, верный волк увидел его и вцепился полосатому хищнику в горло!..
      Витька вскочил на ноги и выхватил свою саблю.
      Сражаться с тигром пришлось долго. Ряд за рядом падали на землю побеждённые лопухи и крапива! Даже убитые, они продолжали колоть и кусать босые Витькины ноги. Но Витька не остановился до тех пор, пока последний враг не погиб, а сабля сделалась блестящей и мокрой. Ржавчина с неё почти вся исчезла.
      Отдыхая, Витька подумал, что лучше будет того тигра не убивать, а приручить. Еду он сам себе достанет, зато на нём можно будет возить разный груз...
      Как это получится здорово: возвращается экспедиция по улицам Зеленограда мимо школы № 2. Все ученики и учителя глядят в окна, а за Витькой идёт живой тигр, навьюченный, как какой-нибудь осёл! Можно будет его хворостинкой подгонять, но не больно, а то вдруг тигр обидится!.. А потом привести этого тигра с собой в школу: пусть сидит на крыльце.
      Недалеко раздался свист. Витька тотчас откликнулся.
      Из кустов появились двое одинаковых мальчишек — братья-близнецы Коська и Котька. В пионерский лагерь им полагалось ехать в третью очередь, а пока они бродили, где хотели.
      Произошёл такой разговор:
      — Ну, как?
      — Принесли.
      — А ну!
      Коська достал из-за пазухи свёрток. В нём было несколько сушенных на солнце тоненьких кривых щурят и штук пять сухарей.
      Витька взял одного щурёнка, понюхал его, помял:
      — Ничего. Лезь — прячь.
      Ловко, как обезьяна, залез Коська на корявую дуплистую липу и заглянул в дупло.
      — Всё цело там? — спросил, задрав голову, Витька.
      — Всё. Только муравьёв тут полно! И каких-то мух...
      — Ничего. Теперь скоро. Скоро поднимем мы паруса, и поминай как звали... Прячь и слезай.
      Коська сунул в дупло свёрток и спрыгнул на землю.
      — А как шхуна? — спросил Витька.
      — Ключ от замка уже узнали, где лежит. А весло возьмём в любое время.
      — Тогда всё в порядке. Значит, завтра в это время мы уже будем в открытом море! Уплывём подальше и будем шить там... Вот переполоху будет! Куда делись?.. А мы уже где-нибудь за сто километров на острове! И никто нас никогда не найдёт, хоть тысячу собак пускай по нашему следу! Давно я об этом мечтал, с самого детства!
      Обсудив вместе детали предстоящего путешествия, Коська и Коть-ка заторопились:
      — Теперь нам надо домой...
      — Мы за клевером отпросились.
      — Надо к обеду поспеть.
      И ушли. Витька посидел ещё немного, мечтая о завтрашнем дне. План путешествия возник уже давно. Долго — целую неделю — длились приготовления. И теперь настаёт время покрыть себя неувядаемой славой.
      Знали б о такой штуке кружковцы — полопались бы от зависти! Это не то что всякие букашки-таракашки!
      Витька приоткрыл коробочку, проверил, как чувствует себя Попова Собака, не сбежала ли она, встал и не спеша пошёл к домикам лагеря, белевшим среди деревьев.
     
      Витька принимает новое решение
     
      Возле кухни вкусно пахло лавровым листом и жареным луком.
      Под навесом над кирпичной плитой, уставленной большими кастрюлями, в которых что-то булькало и кипело, колдовала повариха с круглым добрым лицом — тётя Поля. Витька остановился неподалёку и, заложив руки за спину, молча уставился на кастрюли и сковороды.
      — Ты чего заявился? Обедать целишься? — спросила его тётя
      Поля.
      — Нет, я так...
      — Оно и видно, что так... Взял бы вон под деревом чайник да побежал воды зачерпнул. Видишь — тётя Поля вконец замоталась.
      Витька подхватил чайник и помчался за водой. В сырой лощинке под кустами орешника среди сочной травы тёк ручей — маленький, в любом месте перешагнуть можно. Назывался ручей Громок.
      Витька присел возле ручья на корточки и опустил в воду чайник. Если сильно сощурить глаза, то получится, что ручей — это большая река, а кусты по берегам — непроходимый тропический лес. Течёт в лесных дебрях быстрая и глубокая река Громок, и нависают над ней чудесные громадные деревья — шиповник и крапива, переплетённые колючими лианами — ежевикой.
      Если самому сделаться маленьким, с палец, то чайник будет как корабль. Залезть в него и плыть. Носик у чайника — как труба. Устроить в нём маленький моторчик — и можно плыть против течения среди ска-
      зочных лесов далеко-далеко — туда, откуда этот ручей вытекает. Захватить побольше продовольствия, вплыть под землю, в сырую тёмную пещеру, где... У Витьки даже дух захватило. Расплёскивая воду, он побежал к тёте Поле.
      — А я уж розыск хотела посылать, — проворчала она, когда запыхавшийся Витька бухнул чайник на стол. — Думаю: может, он там заснул...
      — Тётя Поля, а тётя Поля! — горячо заговорил Витька. — Вы не знаете, откуда Громок вытекает?
      — А бог его знает... Из-под земли... откуда ж ему течь?
      — Значит, там и пещера есть?
      — Может, и есть, почём я знаю... А тебе на что?
      — Вот хорошо, тётя Поля! Правда хорошо? Ну, скажите — хорошо?
      — Может, и хорошо, а может, и плохо... А ты чего возрадовался-то? Да не вертись ты под ногами, юла, а то ошпарю вот нечаянно кипятком, и будет тебе пещера!
      — Теть Поля, давайте я вам чего-нибудь помогу!
      — Что же, помоги, потрудись... Ha-ко, поверти мясорубку.
      Витька изо всех сил завертел ручку мясорубки и загорланил на весь лес:
      Шалтай-болтай, горилла!
      Горилла!
      Горилла!
      Тётя Поля укоризненно покачала головой:
      — И песни-то все у него какие-то чудные! Горилла да крокодила... И где они только научаются?! Какие хорошие песни с ними разучивают — заслушаешься... Вот, к примеру сказать, «Синичка». Давай-ка лучше споём «Синичку».
      Ты, синичка, где была.. —
      запела тётя Поля тоненьким голосом.
      Но Витька терпеть не мог петь «Синичку».
      — Это ерундовая песня, — сказал он. — Это малышей учат петь...
      — А тебя чему учат? — разозлилась тётя Поля. — Хулиганничать? Ну-ка иди отсюда! Мясорубку ещё сломаешь со своей ухваткой!
      Витька, отойдя немного, спел ещё раз «Гориллу», вызывая тётю Полю погнаться за ним, но она погрозила ему тряпкой, и Витька ушёл.
      Однако подземная пещера не давала ему покоя. И Витька решил обязательно её найти.
     
      Приятный разговор
     
      Во время обеда все только и говорили о завтрашнем походе к Моховому озеру.
      Витька в общем ликовании участия не принимал. Он напустил на себя вид задумчивый и таинственный, потому что за маленьким столиком сидели вместе с ним две девочки — Галя и её подруга Маруся.
      Витька давно хотел заговорить с Галей, да всё не было случая. До этого он много всяких подвигов совершил только для того, чтобы она могла сразу увидеть, какой Витька бесстрашный, ловкий и весёлый человек, не какой-нибудь там тихоня и слюнтяй.
      Правда, сейчас мешала Маруся, чёрная и остроносая, как галка. Она и глазом косила по-галочьи, пытаясь влезть в разговор. Но Витька ей не давал.
      А разговор был очень интересный.
      — Я могу вовсе никогда не обедать, — начал Витька, когда принесли суп. — Это что за суп? Это ерундовый суп. Вот ракушки — это да! Я ел.
      — Ой-ой-ой! — испугалась Галя. — Ну... и что?
      — Ничего. Самая лучшая индейская еда. Если б можно было, я б одни ракушки ел, больше ничего бы не стал...
      — А вот и врёшь, — сказала Маруся, но Витька только презрительно покосился на неё через плечо, а Галя, глядя на Витьку с восхищением и ужасом, спросила:
      — И... много ты их уже съел?
      — Три штуки. Для пробы. Ещё не время. Вот скоро все удивятся... — загадочно пообещал Витька. — Надоели мне эти всякие завтраки, обеды, ужины... Скоро меня — поминай как звали... Вот тогда наемся я ракушек.
      — А у меня есть маленькая сестрёнка, — задумчиво сказала Галя, — она один раз бусинку проглотила...
      — Ну, маленькие, чего они понимают... У одного моего товарища есть маленький братишка. Два месяца ему. Ерундовый — весь какой-то лысый... Всё спит... Начали мы его будить — он орёт... Никакого от него толку!
      — У нас кошка может есть водоросли из аквариума... Знаешь, какой у нас большой аквариум, а в нём — золотые рыбки...
      Витька немного подумал и спросил:
      — А мыши у вас есть?
      — Ой, нет! Я их боюсь...
      — А у нас есть. Сколько угодно у нас есть мышей. Как начнут они ночью играть. Даже ко мне под одеяло одна залезла, когда я в сарае спал. Такие ручные! Я давно думаю их совсем приручить. А то очень у нас много разной живности, но от неё пользы мало. Хочу я с отцом поговорить, чтобы он кур куда-нибудь дел, а на их место павлинов завёл. Ведь павлинов держать куда интереснее, чем всяких ерундовых кур! Тогда я могу сколько угодно перьев кому-нибудь дать... Тебе нужны павлиньи перья?
      — Очень! Ты мне дай, — попросила Галя.
      — Ладно. Ещё придётся Коське и Котьке по одному дать, потому что я ила уже обещал... Сейчас-то мне этила некогда заниматься. Надо два открытия сделать... маленькое и большое.
      — Воображаю! — фыркнула Маруся. Но Витвка не обратил на неё внимания.
      — Одно даы уже почти сделали. Чуть-чуть не прославились на весь Советский Союз! Выкопали мы с Коськой и Котькой ископаемый череп первобытной коровы. Понесли в музей, а он возьлаи да и окажись не первобытным. А то представляешь, какое бы это было ценное открытие?!
      — Ты уж много всего наоткрывал, Витамин несчастный! — опять влаешалась Маруся — со зла, что не с ней разговаривают.
      — Ага, Витамин? — злорадно сказал Витька. — Значит, ты дразниться? Хорошо же... А вот это видела?
      Он достал из карлаана спичечный коробок, извлёк оттуда Попову Собаку, давно с нетерпением дожидавшуюся, когда ей дадут возможность сделать какое-нибудь полезное дело, и кинул на Марусю.
      Маруся завизжала, опрокинула тарелку с супом, суп потёк по столу и ей на платье.
      Витька быстро подобрал Попову Собаку и спрятал в карлаан. Потом как ни в чём не бывало смирно уселся на своём стуле, весело поглядывая по сторонам. Когда пришла Марина, он ей кротко объяснил:
      — Суп пролила. И орёт.
      — Он... на меня... червяка... — всхлипывала Маруся, указывая на Витьку.
      — Чего врёшь! — обратился к ней Витька. — «Червяка»!
      — А ну встань! — сказала Марина. — Какой червяк? Где он?
      — Мохна-а-тый, стра-а-шный... — заикалась Маруся.
      — Врёт, — сказал Витька. — Это даже и никакой не червяк, а Попова Собака.
      — Всё равно! — рассердилась Марина. — Где она у тебя, эта самая... собака?
      — Нету... Уползла... Или, может, спряталась. Испугалась сильно. Я что-то не залаетил.
      — Витя! — торжественно произнесла Марина. — Всякому терпению бывает конец! Сегодня ты пообедаешь один, а завтра не пойдёшь со всеми в поход! Я считаю, что ты поймёшь, одумаешься...
      — Ничего я не пойму, — нарочно захныкал Витька, делая плаксивое лицо, — и одумываться не буду... Не хотите меня брать, и не надо...
      Марина была добрая:
      — Впрочем, если ты дашь честное слово, что больше...
      — Не буду я давать никаких честных слов, — опять затянул Витька. Он испугался: а вдруг его и вправду простят? А остаться завтра в лагере Витьке было необходимо для выполнения его нового плана.
     
      Витька вербует экипаж
     
      Витька и Колька спали в палатке рядом.
      После отбоя Витька улёгся на свою койку и принялся сильно моргать, чтобы Колька видел, что он не спит.
      — Ты чего моргаешь? — спросил, наконец, Колька.
      — Я не моргаю. Я думаю. План один выдумываю. — Витька замолчал, уставившись в потолок.
      Любопытный Колька приподнялся на локте и повернулся к Витьке. Витька лежал тихо.
      Колька немного подождал и спросил:
      — А... какой план?..
      Витька молчал.
      — Ну, Витьк...
      Молчание.
      — Какой план, Витька, а? Ты что, оглох, что ли?
      — Обыкновенный. Сильно вы скоро все удивитесь.
      — Почему?
      — А так. Очень просто. Не берут меня завтра в поход, и не надо. Я и сам не хочу. Я завтра пойду в одно место...
      Витька отвернулся и засопел, будто спит. Колька долго ворочался, потом тихо позвал:
      — Витьк...
      Молчание.
      — Витька, а Витьк...
      Ни звука.
      Колька дёрнул Витьку за одеяло.
      — Ну, чего тебе? — совсем сонным голосом спросил Витька
      — А мне не скажешь?
      — Нет.
      Колька помолчал немного и сказал:
      — Ладно-ладно... Такой стал? А ещё товарищ...
      Витька ровно сопел.
      — Я ему всегда всё говорю...
      Витька начал тихонько похрапывать.
      — И никогда не ябедничаю...
      Хр-р-р...
      — А когда ты на Марину карикатуру нарисовал...
      — Чего врёшь! — сразу «проснулся» Витька. — Это Женька нарисовал, а на меня свалил.
      — Может, и Женька...
      — Вот тебе и «может»! Не знаешь, а говоришь... Ладно. Если пойдёшь со мной завтра, тогда и скажу. Очень интересное дело. В поход не ходи... Скажи, заболел, голова болит...
      — Так это... соврать?
      — Ничего не соврать. Потому что, если сегодня захочешь, она и вправду заболит. Немножко... Так всегда бывает. Захоти — и заболит. У меня сколько угодно так было. Ну, спи, хватит разговаривать...
     
      Экспедиция пускается в путь
     
      В небе гудели самолёты. Сквозь слюдяное окошечко палатки светило яркое солнце. В щёлочку под парусиновой дверью виднелась голубая полоска неба. Солнце уже прогрело парусину.
      Сегодня лагерь проснулся рано.
      И как только пропел горн, все мальчишки и девчонки выскочили из палаток и помчались умываться. Вокруг умывальников царила весёлая толкотня.
      Витька, с зубной щёткой в одной руке и полотенцем в другой, не суетился. Вид у него был высокомерный и снисходительный, как у древнего учёного, который разрешил сжечь себя на костре для пользы науки. Зато Колька выглядел растерянно и жалко: такой это был безвольный и непредприимчивый человек.
      — Не раздумал? — толкнул его в бок Витька.
      — Н-нет... — промямлил Колька, — только вот голова у меня не разбаливается. Старался, старался...
      — Это ничего, — бодро сказал Витька, — зато вид у тебя... Хоть сейчас бери и неси хоронить.
      Когда Колька разговаривал с Мариной, на него и вправду жалко было смотреть.
      — Что же у тебя болит? — спрашивала Марина.
      — Голова, — печально говорил Колька, держа руку у лба.
      Витька, оказавшийся тут как тут, вмешался:
      — Верно. Он всю ночь ворочался и кашлял, как какая-нибудь овца!
      Марина обеспокоилась:
      — И кашлял? Надо тебе немедленно к врачу!
      Колька испуганно глянул на товарища:
      — Нет-нет! Не кашлял я вовсе!
      Витька сразу догадался:
      — Верно. Это я спутал. Я теперь точно вспомнил. Он не кашлял, а стонал. Потому что он за ужином манной каши объелся. Две тарелки съел, я даже удивился... Но вы за него не беспокойтесь: он полежит и всё пройдёт.
      Марина подозрительно на него посмотрела:
      — А ты чего стараешься? Выдумал что-нибудь?
      — Ничего я не выдумал... И всегда вы, Марина, во всём меня подозреваете. Как будто я какой-нибудь хулиган...
      — Иди в палатку ляг! — сказала Марина Кольке. — Через час придёт врач, обязательно сходи к нему.
      И вот, наконец, все ушли в поход! Кроме Кольки и Витьки, в лагере остался ещё один больной — Сорока. У него от вчерашнего купания заболело горло, и он лежал в палатке.
      — Айда за мной! — скомандовал Витька, когда стихли голоса ребят. — Чтоб никто не видел.
      Он нырнул в кусты и пополз бесшумно, как пантера. Колька послушно пополз следом.
      Очень густые были эти кусты! Как будто кто нарочно посадил в одном месте шиповник и переплёл его колючей ежевикой. Там, где шиповника и ежевики не было, росла мощная крапива. А где ничего не росло, валялись острые сучки, колючки и камушки, только и дожидавшиеся, как бы побольнее воткнуться в руку или в коленку.
      Витька полз, раздвигая шиповник, разрывая ежевику и бесстрашно поднимая крапиву. Колька пыхтел и шёпотом ойкал сзади.
      Наконец мальчишки выбрались в лощинку, где тёк ручей. Там Витька сразу кувыркнулся в густую траву, всю покрытую росой, и начал перекатываться с боку на бок. Колька сделал то же самое.
      Руки и ноги у них стали покрываться красными пятнами. При виде их Витька развеселился:
      — Здорово! Ты только глянь! Ни у кого, наверное, не было такой пятнистой кожи!
      Колька оглядывал себя без особой радости:
      — Ишь ты... Это похоже, как у меня в детстве была крапивная лихорадка. Теперь понятно, почему она так называется...
      — Пойдём, — сказал Витька, вставая. — В путь!
      — А куда?
      — Пойдём по ручью. Будем смотреть, откуда этот ручей вытекает!
      Колька вытаращил глаза:
      — Только и всего? Э-эх! Знал бы, лучше б в поход пошёл!..
      Витька окинул его взглядом, полным презрения:
      — В поход? И шёл бы! Чего же ты не идёшь? Иди! Иди! Хоть сейчас! Только ты знаешь, зачем мы идём? Не знаешь, а говоришь! Может быть, мы там обнаружим какие-нибудь полезные ископаемые! У ручьёв, где они из-под земли вытекают, бывают пещеры, а в них полно всяких полезных ископаемых! Мы это и по географии проходили: всякие сталактиты, сталагмиты... Понял?
      — Понял, — нерешительно сказал Колька. — Только... и долго мы будем путешествовать до этой самой пещеры?
      — Как дойдём... Может, день, может, год, а то и всю жизнь...
      — Это долго, — сказал Колька. — Зима настанет, мы и замёрзнем.
      — Ерунда! — сказал Витька. — Знаменитый путешественник
      Амундсен всю жизнь добирался до Северного полюса и добрался только к старости!
      — То Амундсен... А что мы есть будем?
      — Продовольствие имеется, — важно сказал Витька. — Идём!
      Подойдя к дуплистой липе, Витька залез на неё и вынул принесённый вчера Коськой и Котькой свёрток. Колька с удивлением и недоверием потрогал сушёных щурят:
      — Это... что?
      — Продовольствие.
      Колька рассмеялся:
      — Ну и продовольствие! Надо бы хоть по бутерброду от завтрака спрятать!
      Витька обозлился на этого смешного и невежественного чудака так, что покраснел:
      — Бутерброды! Эх ты — бутерброд! Ты, может, ещё суп с собой в кастрюле понесёшь? А знаешь, у путешественников какое бывает продовольствие?
      — Какое? — испуганно спросил Колька.
      — Такое! Очень обыкновенное. Книжки надо читать! Всегда у них сухари бывают и юкола — рыба сушёная. Бывает ещё пеммикан, но его взять негде, потому что он делается из бизонов, а бизоны у нас не водятся. Понял?
      — Понял. Это ты правду... Я тоже читал... Ты зря говоришь^ что я ничего не читаю. Верно, верно...
      — То-то... — сразу успокоился Витька. — Бутерброды!
      Потом он достал из кустов вчерашнюю железку и заткнул её за пояс.
      — Оружие, — пояснил он.
      Колька ничего не сказал, боясь, как бы Витька опять не уличил его в незнании каких-нибудь необходимых для путешествия правил.
     
      Вверх по ручью. Бунт экипажа
     
      Верхушки деревьев смыкались над головами путешественников.
      В чаще ветвей щебетали птицы. Самих птиц было не видно: они порхали в листве, отчего солнечные блики на земле дрожали и перемещались.
      Там, наверху, были у них гнёзда, птенцы, свои дороги и убежища — целое птичье царство, таинственное и интересное.
      Витька шёл и размышлял: хорошо бы на время сделаться птицей, пожить немножко в этой зелёной чаще, поговорить с птицами и всё у них разузнать.
      — А зачем нам полезные ископаемые? — спросил Колька.
      Витька промолчал.
      — Если откроем, про нас в «Пионерской правде» напишут? — не унимался Колька.
      — Напишут.
      — А как?
      — «Ценная находка», — сказал Витька. — «Ученик школы № 2 будущий знаменитый путешественник Виктор Иванов после долгих исследований... с опасностью и риском... открыл полезные ископаемые... громадного значения»... Вот так.
      — Здорово! Только почему это — «открыл»? Надо — «открыли»... Вместе ведь откроем-то?!
      Витька усмехнулся:
      — Ты не понимаешь. Пишут только о начальнике экспедиции.
      — А кто начальник?
      — Я, конечно! Кто же ещё?
      — А я кто?
      — Ты? Ну... экипаж, что ли.
      Колька остановился:
      — Если так... если я экипаж... то захочу вот, перейду на другой берег, и получится другая экспедиция. Сам буду и начальник и экипаж. А моя экспедиция ещё вперёд твоей до пещеры допутешествует. Вот и будет тебе — экипаж...
      Колька перепрыгнул на другой берег, и вот по ручью отправились уже две экспедиции!
      Колька шёл всё быстрее и скоро опередил Витьку. Витька прибавил шагу. Колька тоже. Витька побежал. И Колька побежал.
      Наконец Витька запыхался, сел на землю и расхохотался.
      Колька с удивлением обернулся к нему, очень злой:
      — Эх ты! — сказал Витька. — Дурак!
      — Ты, Витька, не очень... — ещё больше озлился Колька. — Ты не задавайся, а то...
      — Конечно, — продолжал Витька, — Дело не в том, напишут о нас или нет. Это я нарочно, чтоб тебя испытать. Самое главное — польза. А то читаешь: в одном месте мальчишка руду открыл, в другом месте другой мальчишка — торф, третий ещё что-нибудь, а мы ничего...
      — Это так, — согласился Колька, остывая.
      — Мы вот что сделаем: сейчас я буду начальник, а на обратном пути — ты. Идёт?
      — Ладно, — сказал Колька и перепрыгнул опять к Витьке.
      Мир был установлен, экспедиция продолжала свой путь.
     
      Путешественники у цели
     
      Непонятно, откуда бралась жара в лесной чаще. Она, как видно, исходила отовсюду: и с неба, и от земли, и от нагретых стволов деревьев, и даже от сухой горячей травы.
      — Это нам здорово повезло, что такая страшенная жара! — с удовлетворением говорил Витька. — А жарче — так ещё лучше было б! Как в какой-нибудь пустыне! Тогда бы кого-нибудь из нас стукнул солнечный удар, а мы всё шли бы и шли! Даже ползли! «Несмотря на убийственный климат, путешественники продвигались вперёд!»
      Колька молча плёлся сзади, на каждом шагу вздыхая и ойкая. Он сопел и обливался потом. Он то и дело спотыкался. Каждый сучок обязательно норовил зацепить его за рубашку или оцарапать, а любая колючка на тропинке — воткнуться в босую ногу.
      А Витька горевал:
      — Чаща не особенно густая — вот беда! Надо, чтоб она была непроходимая, а мы бы сквозь неё прорубались — по одному метру в час! И чтоб вся она кишела змеями, скорпионами, громадными волосатыми пауками...
      Колька встрепенулся и начал с подозрением смотреть себе под ноги и заглядывать в кусты.
      — А ещё плохо, — продолжал Витька, — что вода в ручье не солёная. Была б она солёная, мы бы могли испытывать зверские муки жажды. А это что!
      Колька молчал.
      Всё гуще становилась роща. Всё таинственнее и непроходимее попадались места. И такие среди мелколесья встречались толстые, сучковатые и корявые деревья, такие уютные в цветах полянки, что ничуть Витька не удивился бы, если б увидел на одной такой полянке избушку на курьих ножках.
      И тишина стояла, вся полная запахов трав и цветов, которых, конечно, вблизи жилья век не увидишь. Это, наверное, были какие-нибудь
      особенные, секретные дикие цветы и травы. Их нюхают, может быть, одни только медведи и волки, да лечат ими своих детей.зайцы...
      И плохо, что все эти звери куда-то попрятались, так их Витька ни разу и не увидел.
      Путешествовать стало труднее, потому что ребятам пришлось подниматься в гору. Ручей теперь протекал в овраге. Поэтому чем выше поднимались мальчишки, тем ниже, казалось им, опускался ручей и скоро стал похож на горную речку, которая нарисована на картинке в «Географии» для четвёртого класса.
      Когда же путешественники преодолели подъём, то, как пишут в книжках, взорам их предстала поляна — большая лысина на макушке горы, вся седая от кустиков полыни. На горе дул ветерок.
      Витька перебежал полянку и остановился в восторге: она заканчивалась обрывом — великолепной огромной пропастью, с угрюмыми выступами и нависшими кустами, с промоинами от ручьёв, со змеями корней.
      Даже Колька был тронут.
      — А красивый вид, — сказал он, становясь рядом с Витькой. Ручей начинался в этом овраге. Среди кустов.
      Витька нашёл место, где можно спуститься, и полез вниз, хватаясь за корни, за камни, и с середины спуска стремительно съехал по глине, напрасно стараясь зацепиться за что-нибудь. Вместе с ним съехала целая лавина сухой комковатой глины.
      Очутившись на дне, Витька подождал, пока пыль рассеется, и помахал Кольке, торчавшему маленькой фигуркой наверху:
      — Давай сюда!
      Колька боязливо опустил одну ногу, другую... и вдруг в туче пыли обрушился прямо к ногам Витьки.
      Он сидел, тяжело дыша и не выпуская из кулака сломанную ветку. Потом молча встал и попытался увидеть сзади свои штаны, которые от пыли из чёрных сделались жёлтыми.
      — Ничего, — утешил его Витька, — в ручье постираем. В мокрых будет даже лучше.
      — Да-а-а... — затянул Колька, — тебе всё лучше... Где ж твоя пе-щера-то? '
      Витька огляделся.
      Никакой пещеры в овраге не было. Ручей вытекал из какой-то дыры, среди частых и страшно колючих кустов.
      ВитьКа смело влез в воду и пошёл, чавкая ногами по глиняному дну, одной рукой раздвигая кусты, в другой держа наготове свою саблю.
      Он добрался до дыры, посовал в неё саблей. Никаких полезных ископаемых не было видно. Сталактитов и сталагмитов тоже.
      Колька исподлобья наблюдал за ним.
      Наконец Витька вернулся, воткнул саблю в землю и сел.
      — Ну, где ж твои ископаемые? — спросил Колька.
      — Нигде, — сказал Витька. — Но это ничего, что их нет... даже лучше... Со всеми знаменитыми путешественниками обязательно так бывает: идут они, идут куда-нибудь, например на Северный полюс, год идут, два года идут, придут, наконец, а там и нет ничего...
      — Как нет?
      — А так. Снег и льдины, и больше ничего. Ну, может быть, тюлень сидит или пингвин, и всё. Давай лучше поедим.
      Путешественники съели своё продовольствие. Колька немного повеселел.
      — Теперь давай пить, — сказал Витька. — Давай пить как можно больше. Эта вода особенная. Такой врды нигде нет.
      — Почему?
      — Потому что она прямо из-под земли вытекает. Загрязниться не успела. Видишь, какая чистая?
      Путешественники легли на животы и принялись пить. Они пили и пили, так что и встать потом было трудно.
      — Вот, — сказал Витька, немного отдышавшись, — хоть мы и не открыли полезных ископаемых, зато открыли новый овраг. И этот овраг очень хороший. Сразу видно, что здесь не ступала ещё нога человека! Надо его назвать. Я уже придумал, как назвать. Овраг Выбитой Головы — вот как!
      — Какой выбитой? — без интереса спросил Колька.
      — А глянь! — Витька показал на большой глиняный выступ на самом неприступном склоне оврага, — Видишь? Это голова. Посредине — нос, по бокам — два глаза, внизу — рот. Видишь?
      — Ну... вижу, — неуверенно промямлил Колька.
      — А вон то — усы, пониже — борода... Это богатырь! — торжественно сказал Витька. — Его древние люди сделали. Понял?
      — Ну, понял. Только... как они туда залезли?
      — Хо! Древние люди куда угодно могли залезть! Им было всё нипочём! Любили они везде лазить!
      Колька вяло кивнул и закрыл глаза, примериваясь задремать. А Витька отправился поглядеть, не забыли ли чего-нибудь в этом овраге древние люди.
      Они многое могли забыть или потерять: каменные ножи, топоры, свои черепа или скелеты. Может быть, какие-нибудь надписи, которые придётся потом учёным разбирать целых сто лет.
      Витька пошёл по ручью, поднимая большие камни и тыча саблей в дно. Он ковырял стенки оврага, ожидая, что вот-вот вывалится какая-нибудь кость или железка. Но, кроме различных камушков и известковых скорлупок, ничего не попадалось.
      И вдруг Витька оторопел, как Робинзон Крузо, увидевший след на песке.
      Возле ручья была постлана газета и валялись пустая бутылка из-под лимонада, огрызки яблок, конфетные бумажки, яичная скорлупа и спичечный коробок с остатками соли. Тут же на кустике висело кукольное платьице, которое маленькая хозяйка куклы, очевидно, постирала, повесила сушить и забыла.
      Витька проткнул эту позорную тряпицу своей саблей и стряхнул в ручей. Потом схватил бутылку и запустил ею в далёкий камень с намерением разбить вдребезги, но не попал, и бутылка мягко шлёпнулась о землю.
      Больше в этом паршивом овраге делать было нечего.
      Он подошёл к дремавшему Кольке и толкнул его в бок:
      — Вставай, что ли! Чего зря торчать тут?! Не спать шли!
      Колька угрюмо поднялся и начал карабкаться вверх по откосу.
      Витька за ним.
      Экспедиция тронулась в обратный путь.
     
      Возвращение. Сорока и муравьи
     
      Всю обратную дорогу Колька отмалчивался. Да и Витьке было неохота разговаривать. Теперь ребята спешили поскорее попасть в лагерь, до возвращения Марины с отрядом.
      От нечего делать Витька предложил было:
      — Давай нарочно заблудимся...
      — Зачем? — буркнул, не оборачиваясь, Колька.
      — А так. Тогда можно будет терпеть бедствие. Компаса нет. Продовольствия нет. Кореньями будем питаться, луковицами...
      — Сам ты луковица! — враждебно сказал Колька и пошёл быстрее.
      Витька промолчал, потом злорадно сказал:
      — А то можно змей ловить. Они тут кишмя кишат! Самые их места! Я даже видел: сейчас две штуки в кусты поползли. Метра по полтора будут!
      — К-какие ещё змеи? — плачущим голосом спросил Колька.
      — А такие, — с удовольствием объяснил ему Витька. — Самые что ни есть ядовитые. Вот как тяпнет тебя какая-нибудь за ногу — сразу узнаешь какие!
      — Ты что? Ты что? — По щекам у Кольки потекли слёзы. — Смеёшься, да?
      — Смеху тут мало, — сказал Витька. — Да-а-а... Но ты не очень бойся. Я знаю, как спастись: надо будет сразу ногу отрубить! Нечем
      вот только. Разве что этой саблей... Можно, но больно она у нас тупая. На целый день хватит рубить!
      Глотая слёзы, Колька опрометью помчался вперёд. Витька, посмеиваясь. шёл сзади.
      ...Лагерь оказался неожиданно близко.
      Туда шли, было вроде далеко, а сейчас — вот уж и палатки белеют за деревьями, вот место, где Витька вчера черпал воду для тёти Поли.
      Витька осторожно прошёл вдоль низкой изгороди. Лагерь был пуст. Ребята ещё не пришли из похода. Стало быть, и беспокоиться нечего!
      Витька огляделся по сторонам, ища, чем бы заняться.
      Рядом, за кустами, что-то шевельнулось. Витька сжал саблю и, крадучись, пошёл узнать, что там такое.
      Это оказался Петя Сорока. Он стоял согнувшись и, как видно от нечего делать, расковыривал палкой большой муравейник, высоким пра-_ вильным холмом возвышавшийся возле кривой ёлки.
      Это было большое, могучее муравьиное государство. Все его жители были молодцы, им всё было нипочём — ни дождь, ни жара, они постоянно работали и жили счастливо. Витька каждый день проведывал их, приносил подарки: дохлых мух, бабочек, кусочки сахару. Муравьи с благодарностью их брали и несли прятать в свои подземные склады.
      Витька схватил с земли хворостину и, как тигр, выпрыгнул из кустов.
      Сорока вздрогнул, оглянулся и сразу же пустился бежать, не оглядываясь и не выбирая дороги. Витька нёсся за ним. Как по воздуху, перелетели они колючий шиповник, крапиву и выскочили на просеку, прямо навстречу возвращавшемуся из похода отряду.
      Ребята, сломав строй, окружили их и смотрели с громадным любопытством.
      — Что такое? — спросила Марина, взглядывая то на разъярённого Витьку, то на перепуганного Сороку.
      — Он... муравейники разорять! Я дам!..
      — Какие муравейники?
      — Он знает, какие!
      Марина никак ничего не могла понять:
      — Да что случилось?
      — У него спросите!.. Муравейники портить!
      — Муравьи... приносят... вред... — слабым голосом, икая с перепугу, оправдывался Сорока.
      — Ах ты!.. — бросился к нему Витька. — Вот я тебе сейчас...
      — Дай-ка сюда. — Марина взяла у Витьки хворостину и бросила в сторону. — Кто тебе дал право самому расправляться? Да и откуда ты знаешь, полезные муравьи или...
      — Знаю!
      — Вредные, — лепетал Сорока. — Отец их всегда в саду керосином травит. Они ползают везде и портят.
      — У вас с отцом всякая живность вредная, — презрительно сказал Витька.
      — Его отец даже скворцов стреляет из ружья. Будто они у них рассаду помидорную дёргают! — заметил кто-то из ребят.
      — Во-во! — обрадовался Витька. — А то — «керосином». Их надо самих...
      — Витя! Вместо того чтобы оскорблять товарища, ты лучше выясни, правда ли они полезные...
      — А вы разве не знаете? — удивился Витька. — Они едят всяких вредных червяков, мушек...
      — А может, и полезных? Как это узнать?
      Витька подумал:
      — Очень легко. У них проложены такие тропинки... Все к муравейнику. Они всякую свою добычу только по тропинкам несут. Так вот надо проследить, сколько и чего они таскают по одной. А потом умножить на все тропинки и сосчитать. Очень просто.
      — Это не так просто, — сказала Марина. — У кого же на это хватит терпения?
      — У меня, например, — скромно сказал Витька и вдруг опять заволновался: — Только, Марина... а это правда ещё неизвестно? Этого никто не делал?
      — Не знаю, — улыбнулась Марина. — Во всяком случае, я не слышала.
      — Марина! А это — здорово, а? Правда ведь здорово? Марина, ну, скажите... Ну, здорово, а?
      Витьке стало жарко: вот это да! Все остальные планы по сравнению с этим были просто забавой для малышей.
     
      Витька занят
     
      На другой день весь лагерь облетела весть: Витька Витамин лежит возле муравейника, где кривая ёлка.
      Любопытные бродили в почтительном отдалении. Близко подходить никто не решался. Витька сразу начинал злиться, ругаться и швырять палками. Он грозил самой страшной расправой тому, кто будет шляться возле муравейника, мешать ему и пугать муравьёв.
      С разрешения Марины Витька поднялся на рассвете. К восходу солнца он уже лежал возле большой муравьиной дороги.
      За остаток вчерашнего дня молодцы муравьи успели полностью отремонтировать свой муравейник.
      Витька терпеливо дождался, когда первый, самый добычливый и расторопный муравей возвратился, таща крохотную розовую личинку.
      Только полезная эта личинка или вредная?
      Витька поразмыслил и решил: если будут попадаться неизвестные насекомые, отбирать по одному образцу и потом определить всем вместе в кружке.
      Рассерженному муравью он сказал:
      — Ты не горюй! Отдадут тебе твою личинку! Определю и отдам. Сыпь за другой!
      ной книжке:
      «И ещё муха жёлтая с чёрными крыльями... Кусучая...»
      «Двадцать первая розовая личинка...»
      «Ножка от кузнечика...»
      «Зелёненький червячок...»
      Образцы неизвестных насекомых были разложены у него на бумажке. Обиженные муравьи все пытались утащить обратно отобранную у них добычу, но Витька им не позволял.
      Да ещё мешали всякие любопытные.
      Пришла Галя, присела на корточки:
      — Ну как, Витя?
      — Ничего, — буркнул Витька. — Та-ак... Двадцать вторая личинка...
      — Ой, какой красивый мотылёк! — и Галя протянула руку к бумажке с образцами.
      — Не тронь! — сурово сказал Витька. — И не мешай — иди!
      — Ах, так...
      И Галя, дёрнув плечиком, ушла — обиделась. Ну и пусть. Тоже — лезет. Думает, игрушки ей тут...
      В кустах раздался пиратский свист.
      Витька нехотя откликнулся.
      К нему подошли Коська и Котька.
      — Привет, атаман!
      — Привет, — сказал Витька, отбирая у муравья маленькую чёрненькую куколку, кладя её на бумагу с образцами и записывая: «Чёрненькая куколка».
      — Ты чего? — шёпотом спросил Коська,
      — Срочная научная работа, — сказал Витька. — Ужасно важная. Громадный интерес... Та-ак, дохлый паук...
      — Витьк, а Витьк... А как же... У нас ведь всё готово...
      — Я не поеду. Та-ак, белая бабочка, наподобие моли...
      — Совсем? — поразились Коська и Котька.
      — Не знаю... Потом скажу... Ага, гусеница... Говорю, очень важная работа. Может, и совсем не поедем, потому что громадная у меня усидчивость появилась, прямо как у профессора! А вы пока идите — не мешайте... Занят я... Потом расскажу...
      Удивлённые Коська и Котька пошли через полянку, то и дело оглядываясь на Витьку.
      А Витька записывал себе:
      «Обыкновенная муха — девятнадцатая».
      Ему некогда было заниматься пустяками: он делал своё первое научное открытие.
     
     
      МЮНХАУЗЕН
     
      Вруном Витька никогда не был. Всё как-то само собой получалось. Пришёл к нему раз длинный Юрка и сообщил, что за городом, в поле — он знает где, — стоит самолёт. Всякий, кто захочет, может в него залезть и сидеть там, пока не надоест, — разрешают. Только, конечно, нельзя ничего трогать и ломать. И надо туда поскорее поспеть, пока самолёт не улетел: такой случай бывает раз за всю жизнь.
      В поле никакого самолёта не оказалось. Зато стояла машина с кирпичом. Шофёр, у которого они спросили, где самолёт, сказал, что самолёта нет, а вот если они помогут сгрузить кирпич, то он их прокатит в своей машине до самой деревни Синички.
      Часа за полтора Витька с Юркой разгрузили и сложили весь кирпич, и шофёр не обманул: провёз их в своей машине до самой деревни Синички. Плохо было одно: доехали быстро, а домой шли пешком до самого вечера.
      Поэтому когда на другой день в школе начали проверять домашнее задание по арифметике, Витька сказал, что ночью к ним в квартиру забрались воры и всё покрали. Даже задачник и тетрадку. И вообще у него не было времени, так как он помогал милиционеру с розыскной
      собакой этих воров ловить. Их, конечно, поймали, и все вещи нашлись. Не нашли только задачник и тетрадку, которые воры где-нибудь потеряли или спрятали. Учительница ничего не сказала, только покачала головой и вздохнула.
      А через несколько дней по дороге в школу тот же Юрка встретил Витьку на улице и говорит:
      — Какая погода хорошая! Давай сходим на речку, посмотрим, как там, в речке, вода течёт.
      Вода текла так здорово, что Витька нечаянно уронил в неё портфель, и он утонул. Его долго доставали со дна, но не достали. Юрка сказал, что это пустяк, он даст Витьке точно такой же портфель и учебники даст. Только не сейчас, потому что портфель спрятан под комодом и вынуть его никак невозможно, пока не уйдёт на работу отец. В этом портфеле сложены всякие боеприпасы, их отец и так уже два раза отбирал.
      — Не горюй! Чего-нибудь придумаем! Ну, например, скажи... что украли!
      — Уже говорил...
      — Ну и что? Могут же второй раз украсть? Мне один старик рассказывал, что у него лошадь воровали не то два, не то три раза...
      — Сравнил! То — лошадь, а то — портфель... А скажут: почему в школе не был?
      — Да-а!.. И мне скажут... Вот дела! Что бы мне придумать? Почему я не был? А, есть: мать на работу ушла, меня случайно на ключ закрыла, и я никак не мог выйти. Потом достал разные верёвки, сделал из них лестницу... Или про лестницу не надо, а то придерутся: мог бы ив школу прийти... Ну, я себе придумал, теперь ты думай.
      — Как же?
      — А так. Ты думай и думай. По дороге думай, домой придёшь — думай, спать ляжешь — тоже думай: чего-нибудь и надумаешь. И завтра утром можно думать. Ну, всего! Я побежал!
      Всю дорогу Витька усиленно думал, но ничего не выдумывалось.
      В подъезде Витькиного дома управдом разговаривал с какой-то женщиной и кричал, как на собрании:
      — А отвечать кто будет? Я им так и сказал: будьте любезны, про-верь-те! Потолок провалился — управдом виноват? Я в JKKO три раза сигнализировал!
      Витька, очень заинтересованный, приостановился было, но разъярённый управдом закричал на него:
      — Ты откуда взялся? Ты чего тут заглядываешь? Ты из какой квартиры? Это ты ко мне в калориферное отопление лазил? Нет? А кто?
      Витька прошмыгнул мимо и, не оглядываясь, побежал по лестнице. Выдумалось!
      В школе Витька чувствовал себя превосходно. Другие боялись, что их вызовут, листали учебники, тетрадки, а Витька просто так сидел.
      — Ты чего, Иванов, как в гостях? — спросил классный руководитель Андрей Кондратьевич.
      — А у меня ничего нет...
      — Это как понять?
      — Так. У нас крыша обвалилась.
      — То есть... Что-то я не пойму... Что значит обвалилась? Совсем обвалилась?
      — Совсем. Мы в ЗККО три раза сигнализировали! Ну, и всё завалило. Книжки, тетрадки — всё... Уроки учить негде.
      Все в классе с интересом Витьку разглядывали: такое не с каждым случается...
      — Ну и ну! — проговорил наконец Андрей Кондратьевич. — На тебя, брат, несчастья сыплются, как из рога изобилия: то воры у тебя тетрадку с домашним заданием украли, теперь вот — крыша обвалилась. Был в библии такой герой — многострадальный Иов... вроде тебя...
      Кто-то захихикал.
      — Тихо! Что за смех? Ну, а вообще-то всё благополучно обошлось? Без жертв? Если не считать, конечно, преждевременной гибели твоих тетрадок. Впрочем, судя по твоему жизнерадостному лицу, ты это дело не так уж трагически переживаешь...
      — Почему?.. — испугался Витька. — Я переживаю... Очень даже сильно переживаю... У нас даже соседу Ивану Ивановичу — прямо бревном по голове! Все его детишки плачут, голосят, никак учить нельзя. И тетрадки засыпаны к тому же... Вы бы, Андрей Кондратьич, попросили других учителей, чтобы меня сегодня не спрашивали! И завтра тоже... Пока крышу не починят.
      — Раз такой случай... Ты, однако, не сиди сложа руки. Дайте ему кто-нибудь листок бумаги и карандаш. Погорельцу, так сказать...
      На первой же перемене Витька получил сразу два прозвища: Иов и Погорелец. Это немного испортило его превосходное настроение.
      Длинный Юрка принёс вечером портфель и учебники. Портфель был точно такой же, как утонувший, даже новей.
      — Ну и единицу мне сегодня влепили по русскому! — похвалился Юрка. — Во всю клеточку! Такой толстой единицы, наверное, никому ещё в школе не ставили! Это я точно знаю: Сашка Рындин говорил. А уж он-то знает: он этих единиц получал — не сосчитать. А в скобках учительница написала «ед.» Это значит, чтоб я не мог её на четвёрку переправить. Я всё толком объяснил ей насчёт ключа, а она говорит: ты мог домашнее задание сделать, время у тебя было. И верно, а? Я ведь об этом позабыл. А вообще-то несправедливо: она же не знает — может, я не врал!
      Проводив Юрку, Витька проник в свой двор не через ворота, а сквозь дыру в заборе. И хорошо сделал. Посреди двора стоял Андрей Кондратьевич и, задрав голову, смотрел на крышу. Потом к нему подошёл управдом. Витькиным щекам сразу сделалось жарко, по спине закололи горячие иголочки. Скрываясь за штабелями недавно привезённого тёса, Витька подобрался совсем близко.
      — Ничего подобного! Категорически вам заявляю как ответственное лицо! — пронзительно кричал управдом. — В данном случае обвал не имел места!.. Кто? Шустрый такой, ушастенький? В бобриковом пиджачку? Он! Он — Мюнхаузент! Это первый во дворе выдумщик! Одиннадцатого числа ко мне в калориферное отопление залез. Это, говорит, отопление устаревшее... Вы понимаете, товарищ педагог? Я тебе, говорю, дам устаревшее. Ты у меня... Ну, ладно... Только раз истопник отойди — один уж там сидит, ковыряется... Как на грех сапоги мне тесные пошили, а то б я... Ишь! Ишь! Какой-то уже выглядывает! Это не он? А ну вылазь! Ты чей?
      Витька, пригибаясь, бросился за сарай и залез в пустую собачью будку. Андрей Кондратьевич с управдомом медленно прошли мимо.
      ...Прекрасная была погода, когда на другой день Витька шёл в школу. Вовсю светило солнце. Распускались листочки. Травка зеленела. На улицах кишела детвора.
      А Витька шёл и угрюмо размышлял: «Сколько этих самых малышей... Зимой и не подумаешь, что их в городе так много. Пожалуй, когда они все подрастут, на них никаких учителей не хватит... Откуда им возьмут столько учителей?..»
      Вот навстречу — целая армия: человек пятнадцать маленьких ребятишек. Держась по двое за руки, не идут, а плетутся: зевают по сторонам, спотыкаются, о чём-то друг с другом лопочут.
      Пожилая тётя, которая их провожает, прямо с ног сбилась: отведёт одного на место, а другой уж увидел под ногами какое-то стёклышко, присел и из земли его выковыривает; тётя — к нему, а впереди двое остановились и таращатся, разинув рты, на курицу, как будто курицы не видали.
      У всех — маленькие лопаточки, ведёрки, совки. Витька сразу догадался, куда их ведут. Это туда, где вон в конце улицы зеленеет: там недавно сделали новый садик. В огромные ящики навезли песку, белого, чистого, чтоб этим карапузам лепить свои пирожки, без толку перетаскивать в ведёрках, возить в машинах или зря раскидывать по дорожкам.
      — Теть, гляньте, вон рыжий хочет под ворота лезть, — сказал Витька и, обернувшись, обомлел.
      Тётя сидела на крылечке, расстёгивала рукой воротник и дышала так громко, как сам Витька дышал только на приёме у врача. Круглое лицо её было совсем белое.
      Малыши шли себе и шли, ничего не замечали.
      — Теть, а теть! — подскочил к ней Витька. — Вы что... Теть, да тётя же... Тётя, вам плохо, да? Слышите, тётя?
      Из калитки выбежала какая-то женщина:
      — Гражданка, что с вами? Дурно? Сейчас, сейчас... Это — сердце!.. У моего покойника точь-в-точь было! Уж я это всё знаю. Верочка! Куда ты запропастилась?! Неси скорее воду и мою коробку с лекарствами!
      Пожилая тётя показала рукой в сторону сквера:
      — Детей...
      — Понимаю! — отозвался Витька. — Я их — в сквер? Я доведу! Вы, тётя, самое главное, не беспокойтесь — отдыхайте себе! Все целы будут.
      Витька догнал растянувшихся ребятишек.
      На ходу он подхватил рыжего, который, присев на четвереньки, пытался подсунуть голову под ворота и посмотреть, что это там, во дворе, тарахтит.
      — Ты чего заглядываешь? Марш в строй!
      Рыжий подозрительно взглянул исподлобья, сморщился, но всё-таки послушно пошёл, не сводя глаз с Витьки.
      Витька выпятил грудь и скомандовал, прямо как физрук:
      — - Не растягиваться! Под-тя-нись!
      Он решил сразу установить у малышей военную дисциплину.
      Но бестолковые карапузы то ли испугались его бравого вида, то ли вообще не признавали военной дисциплины, только они остановились, сбились в кучу и начали озираться по сторонам.
      Потом один крикнул, вытянув шею, как гусь:
      — Галдыбанна?!
      И остальные, как гусиное стадо, жалобно подхватили:
      — Галдыбанна!
      - Калдыванна!
      — Калдиванна!
      Но Витька недаром был человек находчивый:
      — Эй, вы! Глядите все сюда! Сюда глядите! Эт как называется? Эт называется — цирк! — Кинул портфель на землю и несколько раз перекувырнулся через голову.
      — А теперь вот! — И Витька, встав на руки, хотел показать, как он ловко пройдётся, но не удержал равновесия и больно хлопнулся о землю:
      — Во! Ну как?
      Ребятишки окружили его и доверчива улыбались.
      Рыжий тоже встал на четвереньки, упёрся головой в землю и начал поднимать то одну, то другую ногу.
      — Дальше пошли, — сказал Витька, отряхиваясь. Дальше будет другой фокус. Ещё интересней!
      Малыши послушно потянулись вслед за ним к скверу. Какая-то девчонка вспомнила:
      — А Клавдиванна?
      — Эй, смотрите! Да смотрите скорее! — не давая малышам опомниться, во всю мочь загорланил Витька. — Вон он! Вон он сидит!
      Под забором сидел тощий глазастый котёнок. Витька коршуном налетел на него, схватил за шиворот и поднял над головой:
      — Видали? Эт кто? Эт называется кто? Эт котёнок! Эт какой котёнок? Эт — маленький котёнок! Как он кричит?
      — Гав, гав... — нерешительно сказал жизнерадостный синеглазый толстяк, который стоял впереди всех и улыбался.
      Малыши заволновались.
      — Мяу! Мяу! Мяу! — закричали разные голоса. Толстяк обрадовался и закричал громче всех:
      — Мяу!
      Витька потихоньку продвигался к скверу. Малыши, не сводя глаз с котёнка, шли за ним и весело кричали «Мяу!»
      В воротах сквера Витька остановился:
      — Кому дать погладить?
      — Мне! Мне!
      Со всех сторон потянулись руки. Толстяк, каким-то образом отставший, принялся толкаться, как настоящий богатырь.
      — Айда за мной! — И Витька гордо прошёл мимо удивлённой старушки с метлой, изредка покрикивая на своих подчинённых:
      — Не растягиваться! Равняйся!
      На песке Витька стал давать гладить котёнка всем по очереди. Каждый старался погладить первым. А кто уже погладил, не хотел отходить. Рыжий прямо-таки окостенел, одной рукой вцепившись котёнку в шею, а другой толкая в грудь синеглазого богатыря. Кто-то кого-то стукнул совком, кому-то насыпали на голову песку. Наконец котёнку надоело, он вырвался и убежал. Малыши приуныли. Только общительный рыжий уже пытался открыть Витькин портфель, а возле него стоял синеглазый толстяк и улыбался.
      Тогда Витька решительно скинул куртку, встал на колени и упёрся кулаками в землю.
      — Вот я — лошадь! Кто хочет кататься? Ну, лезь, садись! Иго-го-го-о-о!
      Рыжий первый очутился у Витьки на спине. За ним вскарабкался толстяк, крикнул <гНо!» и больно стукнул Витьку ведёрком по спине. Витька пополз по песку, стараясь не уронить орущих от страха и счастья всадников. Полз и думал: «Маленькие, а тяжёлые...»
      Остальные ребятишки теснились кругом и кричали:
      — Иго-го-го!
      Один из малышей накинул Витьке на шею верёвочку, другой всё время пытался запихнуть ему в рот какую-то грязную траву:
      — Ешь, лошадка, ешь...
      А синеглазый толстяк, когда не катался, ходил сзади и добросовестно погонял Витьку тяжёлым и твёрдым ведёрком.
      Сколько времени Витька изображал лошадь — неизвестно, но ему показалось очень долго.
      И когда, наконец, в воротах скверика появилась воспитательница, Витька почувствовал громадное облегчение. Он встал, выплюнул песок, траву и вытер грязное, потное лицо. Его тянули за штаны:
      — Меня!
      — Меня, меня!
      — Хватит! — сказал Витька. — В другой раз. Вон идёт ваша Калдиванна.
      В школу он поспел только ко второму уроку. Звонок уже прозвенел. По пустому коридору проходили учителя с классными журналами в руках.
      Витька, осторожно приоткрыв дверь, заглянул в свой класс. Андрей Кондратьевич уже сидел за столом, дежурный вытирал доску. С первых парт Витьке замахали: скройся... Андрей Кондратьевич оглянулся.
      — Ну? — спросил он.- — На этот раз какая катастрофа? Извержение вулкана? Нашествие диких зверей? Чего молчишь?
      — Вы вот не верите, Андрей Кондратьевич... — забормотал Витька, — а я, честное слово, шёл... а одна женщина вела детей... Таких — маленьких... Один даже рыжий был... И вдруг заболела... Знаете, есть такая болезнь...
      — Все болезни я знаю, — сказал Андрей Кондратьевич, — самая опасная — лень. Особенно, когда она осложняется враньём. Оказывается, ты, брат, настоящий Мюнхаузен! На перемене зайдёшь ко мне. А сейчас выйди и закрой дверь.
      Когда началась перемена, Витька одёрнул пиджачок, наморщил лицо как можно жалобнее и отправился в учительскую.
      Андрей Кондратьевич встретил его в дверях, очень смущённый:
      — Тут, брат, такое дело... Сейчас звонили из детского сада. Ты, брат, оказывается, молодец... Ну-ка, расскажи теперь...
      ...На следующий день по дороге в школу Витька опять встретил длинного Юрку.
      День был ещё лучше, чем вчера. Везде пели скворцы, листья на деревьях совсем распустились. Пахло разогретой землёй. Мальчишки копошились у ручья, все мокрые, грязные, пускали кораблики, подталкивали их палками.
      — Какая, Витёк, хорошая погода... — вкрадчиво сказал Юрка. — Сейчас в лесу птиц полно... Можно берёзовый сок пить... Я знаю, где есть берёзовый сок.
      — Угу, — сказал Витька. — Пошли скорей, а то опять в школу опоздаем...
      — Да-а... Такая погода, а мы — иди в школу... Сейчас полезно на свежем воздухе быть, это даже и врачи по радио говорят. Пойдём на речку!
      — Нет.
      — Ну, как хочешь. А я пошёл!
      В школу Юрка пришёл в конце большой перемены. По коридору ходил Витька с красной повязкой дежурного на рукаве и кричал на первоклассников:
      — Звонок кому был? А ну — в класс! Не опаздывать!
     
     
      ШМЕЛИНАЯ ПАСЕКА
     
      Чемоданы, ещё не открытые, стояли в передней. Бабушка радостно охала. Мама сидела на стуле, не успев снять измятый в вагоне пыльник. А Толя уже бежал по саду.
      В конце сада был высокий забор. В заборе — скрытая кустами сирени дыра. За дырой — другой сад. Там жил Юрик, самый лучший Толин друг. Толя с мамой целый месяц были в Крыму, а Юрик жил дома, скучал, писал Толе письма и просил скорее приезжать.
      Дыра была по-прежнему на месте. Никто её не заколотил. Только сирень разрослась гуще. Толя лёг на живот, пролез в соседний сад, встал, стряхивая с себя налипшие травинки и комочки земли, и увидел Юрика.
      В зарослях черёмухи и сирени скрылась маленькая лужайка. Никто про неё не знал, кроме Толи и Юрика. Они всегда там играли. Это была очень уютная лужайка, вся в жёлтых одуванчиках и беленьких кашках.
      Юрик сидел на корточках спиной к Толе и что-то делал.
      — Юрик! — крикнул Толя.
      Юрик оглянулся, вскочил и, улыбаясь всё шире и радостнее, шагнул к Толе:
      — А... Приехал? Как здорово, а? Уж приехал! А я тебя и не ждал так скоро! Здорово, а?
      Дома Толю ждал.запертый на замок жёлтенький чемоданчик, а в нём хранились несметные сокровища, собранные в Крыму: отполированные морем разноцветные камешки, удивительные ракушки, кипарисовые шишки, засушенные мухи-цикады с крыльями как из жести, сухая змеиная шкура, которую Толе посчастливилось найти во время экскурсии в горы и с огромными трудностями сохранить и спрятать от мамы в чемодане. Была ещё плетёная корзиночка е -фруктами, которую Толя всю дорогу держал на коленях. Она предназначалась в подарок Юрику.
      А в эту минуту ТоляГзабыл обо всём и смотрел мимо Юрика, разинув от удивления рот.
      Было чему удивляться!
      Часть лужайки была расчищена от травы, выровнена, посыпана песком и огорожена крошечным заборчиком из выстроганных планок. Заборчик был как настоящий, только маленький. Даже маленькая калитка привешена на маленьких петлях. И закрывалась она на маленький засов. Заборчик огораживал четыре маленьких улья, тоже как настоящие — на ножках, с покатыми крышами и летками.
      Толю удивило не это. Юрик считался известным мастером и вечно стругал всякие палки и щепки своим перочинным ножом.
      Толя увидел чудо: прилетел откуда-то мохнатый шмель с золотым кольцом на брюшке, весь измазанный цветочной пыльцой, тяжело приземлился на дощечку у летка, повозился и заполз в улей. А второй шмель пулей вылетел из другого улья и скрылся в голубом небе.
      — Ну... как ты... Ух ты, загорел! — заговорил Юрик, моргая длинными ресницами и протягивая руку. А Толя всё смотрел на узкую щель-леток, куда залез шмель.
      — Это... что? — спросил он.
      — Шмелиная пасека, — просто сказал Юрик, как будто удивляясь, что можно не знать такой простой вещи. — Разве я тебе про неё не писал? Правда, здорово?
      — Ага, — сказал Толя. — А... какая она внутри?
      — Сейчас покажу, — сказал Юрик. — Иди сюда. Только осторожно, забор не поломай.
      Шмель вылез из летка и взвился в небо. Друзья осторожно вошли в ограду и присели. Юрик поднял над одним ульем крышу, и Толя увидел внутри соты с ячейками, как у пчёл. Одни были заделаны, в других что-то блестело. По сотам ползал громадный пузатый шмель, не похожий на других.
      — Это матка, — шёпотом сказал Юрик. — Она не кусается, не бойся.
      — А блестит что? — спросил Толя тоже шёпотом.
      — Мёд. Хочешь попробовать?
      Толя кивнул.
      Юрик взял соломинку, один конец вставил в ячейку, другой себе в рот и выпил из ячейки капельку мёда.
      — На, попробуй.
      Толя попробовал. Какой этот мёд был чудесный! Не какой-нибудь простой, а особенный, шмелиный!
      — Пей ещё, не бойся, — сказал Юрик. — Шмели натаскают. И Толя выпил мёд ещё из нескольких ячеек.
      Но не мёд было главное. Главное, что пасека своя, маленькая, вроде игрушечной. За ней можно самим ухаживать, следить, огораживать её заборчиком, посыпать песком. Вот это было здорово!
      — Во всех ульях шмели?
      — Нет. Только в том и в том. А те — пустые. Но и туда наловим.
      — Как же наловишь? По одному, что ли?
      Юрику стало смешно:
      — Что ты! По одному разве их наловишь? Всех сразу. Вместе с гнездом. Я потом покажу, как. Можно даже сегодня.
      — А кто тебя научил эту пасеку делать?
      — А когда тебя не было, к нам один мальчишка приезжал. Из колхоза. Тоже Толькой звать. Хороший мальчишка, только какой-то смешной. Такой весь конопатый. Всё книжки читал. У меня, сколько было, все перечитал. Я говорю «Давай играть», а он читает, «Золотой ключик» себе выпросил. Я ему отДал. Пусть. У него там, в колхозе, журавель есть. Ручной. Головастиков ест. У них у всех ребят там такие пасеки. Мы, говорит, из них скоро колхоз организуем. А сейчас рассказывай про Крым. Привёз чего-нибудь?
      Пришлось с пасеки уходить. У Толи дома Юрик ел виноград и персики, жадно перебирал камешки, нюхал кипарисовые шишки, щупал змеиную шкуру и всё расспрашивал про Крым — как там да что, а Толя думал только про шмелиную пасеку и про шмелей — как их ловят. Но Юрик спрашивал, и Толик рассказывал про девятый вал, про ловлю крабов среди камней, про кипарисы, горы, пароходы и ядовитых сколопендр. Юрик, никогда не бывавший в Крыму* слушал и завидовал. А Толе Крым за месяц надоел, и он жалел, что вот без него приезжал конопатый Толька, который не хотел играть, а читал книги, держит у себя ручного журавля, питающегося головастиками, и знает секрет шмелиной пасеки.
      Наконец они отправились на охоту за шмелями.
      Юрик взял с собой маленькую лопатку, которую он сам наточил, и картонную коробку с круглыми дырками по бокам.
      — Это что? — спросил Толя.
      — Это временный улей, — сказал Юрик.
      Толя думал, что шмели водятся где-нибудь в дремучем лесу. Но Юрик, выйдя за посёлок, остановился возле большой мусорной кучи, где когда-то давно сваливали навоз и мусор со всего посёлка, положил коробку и лопату на землю и присел на ржавое ведро.
      — Ты что — устал уже? — удивился Толя, приготовившийся к длинному и трудному пути.
      — Нет, — сказал Юрик. — Мы уже пришли. Тут где-то гнездо.
      Толя удивился ещё больше: вот уж не думал, что красивые чернозолотистые шмели, которых все привыкли видеть лишь на цветах, могут жить на этой отвратительной мусорной куче, где валяются ржавые консервные банки, битые стёкла, рваные калоши да дохлые кошки.
      — Где-то здесь, — сказал Юрик, внимательно оглядываясь. — Видишь, какой старый навоз и мусор. Наверное, года три лежит. Такой они любят. Тут где-то и норка. Только я позабыл. Как прилетит шмель, надо проследить.
      Плохо веря, Толя сел на землю и стал смотреть в небо. Он долго смотрел. Солнце уже закатывалось, глазам было больно. И шея болела, потому что Толя всё вертел головой, ожидая шмелей. Вдруг что-то загудело.
      Совсем близко опустился мохнатый шмель, покопался возле маленькой норки и залез в неё.
      — Есть! — сказал Юрик, схватывая лопатку.
      Когда шмель отнёс свой мёд и улетел, Юрик посовал в норку хворостинкой.
      — Определяем направление.
      Потом принялся быстро копать, стараясь, чтобы земля не засыпалась в норку. То и дело он определял хворостинкой направление. Когда прилетали нагруженные шмели, Юрик и Толя отходили в сторону. Шмели, гудя, летали кругом — беспокоились за своё гнездо.
      — А они на нас не набросятся? — с опаской спросил Толя, прислушиваясь, как гудит шмель, делая вокруг него круги.
      — Нет, — сказал Юрик, стоя на коленях и разгребая землю руками и ножом. — Эти — смирные. А вообще-то могут укусить — надо осторожнее. А вот есть жёлтые — те ужасно злые. Мне Толька всё рассказал. Смотри: вот оно, гнездо.
      Толя увидел большой кокон, сделанный из соломы, травинок и каких-то неизвестных хлопьев. Юрик осторожно разворошил кокон, и в нём оказались соты, такие же, как в маленьком улье в саду, а по ним ползала матка.
      Юрик взял обеими руками соты вместе с маткой и переложил в картонную коробку.
      — Вот, — сказал он, вытирая лоб. — Самое главное — матка здесь. Теперь для них гнездо не там, а в коробке. К вечеру они сюда все соберутся. Они матку не бросят, потому что она их мать, а они её дети. Она их всех вывела. А теперь других выводит.
      Они с Толей отошли и стали смотреть.
      Шмели прилетали и, натыкаясь на развалины своего гнезда, лезли в коробку. Увидев, что соты с мёдом там, а их матка жива и здорова, они успокаивались и летели по своим делам.
      — Надо дождаться вечера, — сказал Юрик. — Они соберутся в коробку, тогда мы её заткнём и отнесём на пасеку. А завтра пересадим в улей. Так и будут у нас жить.
      Солнце опускалось всё ниже, и шмели стали по одному возвращаться в своё гнездо. Сначала они беспокоились, потом находили, где их матка, лезли в коробку и оставались там. Скоро их собралось очень много, а когда совсем стемнело и шмели больше не прилетали, Юрик заткнул коробку, взял её под мышку, и они с Толей пошли домой.
      Утром Толя встал рано-рано и побежал посмотреть, что там делают шмели. Но, оказывается, шмели встали ещё раньше и разлетелись по своим делам — такие они были работяги: вставали чуть свет и летели за мёдом. Одна только большая шмелиная матка ползала по ячейкам — прибиралась по хозяйству. В ячейках блестел мёд. Толя нашёл на земле огрызок соломинки, выпил мёд из одной ячейки и из другой. Матка злилась и шевелила лапками — жалко ей было мёду. Толя боязливо косился на неё — как бы не вцепилась. Хоть Юрик и сказал, что она не кусается, а всё-таки лучше быть от неё подальше. Но матка крепко берегла своё добро и, улучив момент, вползла Толе под палец. Почувствовав её колючие лапы, Толя изо всей силы махнул рукой: матка полетела в одну сторону, коробка — в другую, а сам Толя сел прямо на заборчик. Заборчик хрустнул и повалился.
      — Что ты сделал! — раздался сзади отчаянный крик.
      Подоспевший Юрик поднял коробку и заглянул туда.
      — А матка... матка где?
      — Там... — Толя, глупо улыбаясь, ткнул пальцем в ту сторону, куда улетела матка. Юрик, ползая по траве на коленях, отыскал матку, посадил обратно в коробку и набросился на Толю:
      — Кто тебя просил трогать? Хозяйничает тут! Забор сломал...
      — А чего она кусается? — вызывающе сказал Толя, перестав улыбаться.
      — Вот и не ври! Матка не кусается. Сам ты кусаешься, наверное.
      — Я-то не кусаюсь... — сказал Толя. — А вот ты так кусаешься. Потому что ты пёс, собачий нос. Вот ты кто. Гав-гав!
      Фамилия у Юрика была Песков, и Юрик не обижался, когда его так дразнили, а сейчас почему-то обиделся, покраснел и сказал звонким от слёз голосом:
      — А, ты ещё и дразнишься... Ну и уходи отсюда... Это не твой сад, и пасека не твоя... и я с тобой больше не играю.
      — Ну и уйду, — сказал Толя. — Подумаешь, расхвалился своей пасекой. Я сам сделаю получше твоей. Гав-гав-гав!
      И ушёл. Очутившись в своём саду, он ещё немного полаял возле забора, но Юрик не отозвался. И Толя решил дыру в заборе забить, потому что больше никогда с этим жадобой он играть не будет, а пасеку заведёт свою. Он принёс молоток и гвозди и прибил поперёк дыры большую доску. Юрик со своей стороны прибил другую доску, потому что каждому было ясно, что поссорились они на веки веков.
      Толя, не откладывая, приступил к строительству своей пасеки.
      Он выбрал в саду подходящее местечко — бугорок на солнышке, выщипал всю траву, выровнял землю, принёс с речки песочек, белый и мелкий, как сахарный, посыпал пасеку песочком. Вокруг пасеки сделал плетень: вбил колышки и оплёл их тоненькими хворостинками. Хороший получился плетень, совсем как настоящий, потому что вокруг пасек всегда не заборы бывают, а плетни. Трудился и радовался: вот я строю свою маленькую пасеку, и не какую-нибудь, а шмелиную! Игрушечная пасека — как хорошо!
      В сарае Толя разыскал ящик, сбитый из тоненьких липовых дощечек, разорил его и сделал три маленьких улья. Ульи получились лучше, чем у Юрика. Крышки у них Толя обил жестью, чтобы не затекал дождь. Раскрасил ульи яркими красками. Шмелям в таких нарядных домиках будет жить веселее и приятнее.
      Когда пасека была готова, Толя долго любовался ею со всех сторон, придумывал, что бы ещё подделать. Но больше подделывать было нечего.
      Теперь только шмелей наловить, и — посмотрим, чья пасека лучше!
      На другой день Толя отправился на ловлю. На знакомой мусорной свалке ему сразу повезло: за какой-нибудь час он отыскал шмелиную нору. Толя собрался бежать за лопатой, но потом подумал: а что если, пока он будет бегать, придёт Юрик и захватит это место?
      Он остановился, размышляя, и вдруг увидел тщедушного мальчишку, который шёл мимо с сачком и банкой в руке. Это был Мухолов. Он всю жизнь собирал какие-то коллекции и поэтому ловил всех жуков, мух и бабочек, которые ему только попадались, и насаживал их на булавки. За это, а ещё за хитрость мальчишки его не любили и гнали ото-всюду.
      — Эй, Мухолов! — крикнул Толя.
      Мухолов несмело приблизился, готовый в случае чего сразу удрать.
      — Хочешь абрикос?
      — Какой абрикос?
      — А вот. На! — Толя достал из кармана абрикос и дал Мухолову.
      Тот взял, подозрительно оглядел со всех сторон, помял пальцем:
      не начинён ли подарок чем-нибудь, осторожно разломил, надкусил, потом моментально съел, а косточку рассмотрел и положил в карман.
      — Хороший, — сказал он. — А ещё есть?
      — Есть.
      — Ну дай.
      — Дам. Только надо за ним сходить домой. Побудь здесь, а я принесу. Я сразу вернусь.
      Мухолов подозрительно посмотрел на Толю:
      — Э, я знаю! Ты уйдёшь и не придёшь. Лучше я с тобой схожу.
      Там и дашь, чем обратно идти. А?
      — Нет, — сказал Толя, — кому-нибудь надо здесь побыть. А придёт Юрик — не пускать его. Так и скажи: «Это место Толя занял». И пусть ищет другое себе.
      Мухолов подумал.
      — Да-а... Ему так скажешь, а он мне как надаёт. Я с ним не слажу.
      — Я сразу вернусь! Да он, может, и не придёт.
      — А что тут караулить-то? — упорствовал Мухолов.
      — Шмелей. Мы шмелей ловим.
      — А, шмелей! — сразу успокоился Мухолов. — Шмелей у меня сколько хочешь разных. А вам зачем? Для коллекции?
      — Низачем! — рассердился Толя. — Хочешь — карауль, а не хочешь — не карауль, иди, куда шёл. За абрикосы мне кто угодно будет караулить!
      — Ладно, — поспешно сказал Мухолов. — Я покараулю. Только за это, знаешь, сколько мне нужно абрикосов? Три.
      — Ладно, — сказал Толя и побежал домой.
      Мухолов положил сачок и банку на землю, заметил какую-то козявку и присел над ней, раздумывая, достойна ли она быть наколотой на булавку.
      Скоро прибежал запыхавшийся Толя с лопатой:
      — Юрик был?
      — А как же! — сказал Мухолов. — Пришёл с сачком. Как разорался! «Ты чего тут делаешь?» Я говорю: «Уходи, это наше с Толей место», а он как за мной погонится, как закричит: «Дурак твой Толя! Я его на одну руку вызываю! Только связываться неохота, а то бы я всех шмелей переловил и Тольке надавал. И пусть он лучше мне не попадается!» И ушёл. Принёс абрикосы?
      — Врёшь ты, — сказал Толя. — Что-то на Юрика не похоже. А ты свисток известный.
      — А вот не вру! Спроси хоть кого! И даже меня по голове стукнул, не то два раза, не то три... Ну, где же абрикосы-то? Вот, попробуй, какая у меня на голове шишка! Я, говорит, ему покажу, будет знать! А ты обманываешь, абрикосы не отдаёшь...
      — «Покажу»! — сказал Толя. — Это мы ещё посмотрим, кто кому покажет... Да на твои абрикосы, пристал.
      — Ишь какие, — ухмыльнулся Мухолов, жадно пряча два абрикоса в карман, а третий засовывая в рот. — А у тебя их дома много?
      — Нет больше. Ты лучше вот что... Ты не видел, где шмели живут?
      — Нет, — равнодушно сказал Мухолов, подбирая сачок и банку. — Только мне и дела за вашими шмелями гоняться. Сам ищи. А мне надо траурницу — бабочка такая — ловить.
      — Траурница твоя — ерунда, — сказал Толя. — А вот, если найдёшь, где шмели живут, я тебе дам цикаду.
      — Цикаду? — сразу заинтересовался Мухолов. — А это кто?
      — Муха такая. В Крыму живёт. Во — большая. А крылья, как из слюды.
      — Я знаю сколько угодно шмелиных гнёзд! — У Мухолова загорелись глаза. — А когда ты покажешь эту цикаду? У меня в коллекции её как раз нет. Почти всё есть, а её нет.
      — Когда ты покажешь, тогда и я покажу! Завтра утром, хочешь?
      — Ладно. Я к тебе приду. Только ты её никому не отдавай, мне отдашь.
      Отойдя, Мухолов крикнул:
      — А Юрик тоже шмелей собирает?
      Толя не ответил, и Мухолов ушёл.
      Вечером к Толе на пасеку переехала шмелиная семья. Одно плохо: порадоваться не с кем — не с Мухоловом же! Что-то там, у Юрика? Толя тихонько походил вокруг забора, заглядывая во все щели: ничего не видно.
      Утром пришёл Мухолов. Он стоял на улице и вызывал Толю: посвистит, посвистит, потом крикнет «То-ля!», потом опять посвистит.
      — Чего так долго? — сказал он, когда Толя вышел. — Я уже думал, тебя дома нет. Где цикада-то?
      Толя вынес ему цикаду. Мухолов с любовью осмотрел её, пощупал жёсткие крылья, радостно захихикал, достал из кармана картонную коробочку и спрятал цикаду туда. После этого он сделался скучный и сказал:
      — Знаешь, Толь, надо её домой отнести. А то она испортится. А шмелиное гнездо я тебе покажу потом... завтра...
      — Ну и цикаду завтра получишь! Дай сюда! Дай, тебе говорят! Врёшь ты всё, никакого ты гнезда не знаешь!
      — Знаю, — запищал Мухолов, вцепившись в карман. — Честное слово, знаю! Окола моста! Только там сейчас Юрик ходит... Он, наверное, подсмотрел... Ты его прогони. А какие там шмели большие! А Юрик этот меня увидел, как крикнет: «Я, говорит, тебя с твоим Толькой — в речку! Всех шмелей моих половили!».
      — «Моих»! — рассердился Толя. — Купил он их, что ли? А в речку ещё неизвестно кто кого закинет! Тоше мне — силач! Вот он сейчас узнает, чьи шмели. Может, я давно их нашёл! Пошли!
      Сжав кулаки, Толя быстро пошёл к мосту. У моста он оглянулся и увидел, что Мухолова с ним нет. И Юрика нигде не было видно. Наверное, соврал Мухолов.
      На всякий случай Толя решил обследовать окрестности моста. Шмелиное гнездо он увидел ещё издали. Да какое! Такая огромная шмелиная семья Юрику и не снилась: шмели поминутно влезали в нору и вылетали обратно, они носились в воздухе и пили воду в лужицах. Это были совсем особенные шмели — жёлтые. Такой породы и у Юрика не было.
      Толя подошёл поближе и посовал в норку прутиком. Под землёй раздался гневный гул. Толя выдернул прутик, и из норы вырвалось несколько разъярённых шмелей.
      Раз! Похоже было, что раскалённая иголка вонзилась Толе
      в ухо. Раз! Раз! Сразу две иголки, одна — в шею, другая — в другое ухо.
      — Ай-ай! — закричал Толя, махая руками и прыгая то туда, то сюда. Но злющие шмели налетали на Толю со всех сторон: укол в щёку, в затылок!
      — В воду, Толька, в воду! Это — жёлтые! Скорей!
      Неизвестно откуда появившийся Юрик в одних мокрых трусах,
      отчаянно отмахиваясь от шмелей, которые с радостью набросились на его голое тело, схватил Толю за руку и потянул к реке.
      Толя опомнился, только очутившись в холодной зелёной воде. Когда кончился воздух, Толя вынырнул, огляделся, рядом с ним вынырнула голова Юрика, скороговоркой сказала:
      — По течению плыви, как можно дальше, ныряй! — и скрылась, потому что несколько злых жёлтых спикировали сверху.
      Толя и Юрик долго ныряли по течению, пока последний шмель не отстал. Потом они вылезли на берег и стали считать «раны». У Толи распухли уши и повисли, как у слона, щека раздулась, ныл затылок. У Юрика заплыл глаз, и всё тело покрылось красными шишками с беленькой серединой.
      — Что ж ты, не видел, что ли? Это же жёлтые! — сказал Юрик. — Их нельзя трогать — страшно кусучие! Мне это гнездо сегодня Мухолов показал. Я увидел, что жёлтые, и не стал трогать.
      — Как? — спросил Толя. — Мухолов?
      — Ну да! — сказал Юрик. — Пришёл ко мне и говорит: я знаю, где живут шмели. Дай мне вот в эту коробку маленьких гвоздиков, я тебе покажу. А Тольке, говорит, ничего не рассказывай, а то он обещал тебя и меня в речку спихнуть.
      — Чего врёшь? Это ты мне грозил, а не я! За то, что я будто всех твоих шмелей переловил.
      — Он мне тоже так говорил! — обрадовался Юрик. — Значит, он врал. Я и не думал грозить. А шмелей — хочешь, я тебе своих отдам?
      — Нет, — сказал Толя. — У меня пасека хуже, давай лучше я тебе своих отдам.
      Они долго спорили, кто кому должен отдать своих шмелей, и, наконец, решили устроить одну общую пасеку у Юрика.
      Потом пошли искать Мухолова.
      Они свернули на тихую Садовую улицу, где жил Мухолов, и неожиданно столкнулись с ним.
      — Вот он! — крикнул Толя. — Где моя цикада?
      — Попался! — крикнул Юрик и схватил Мухолова за воротник. — Отдавай гвоздики!
      Мухолов вдруг заревел таким отвратительным кошачьим голосом, что Толя и Юрик на миг оторопели. Мухолов пустился бежать, втянув голову в плечи и подвывая на бегу.
      Толя и Юрик помчались за ним.
      К счастью Мухолова, навстречу шла какая-то тётя с кошёлкой. Мухолов вцепился ей в руку:
      — Тётя! Тётечка! Гляньте, что они делают. Они меня бить хотят!
      Тётя остановилась:
      — Это что за хулиганство? За что вы его?
      — За то, что он Мухолов!
      — Он всех букашек мучает!
      — И обманщик!
      — Врут они, теть! — выл Мухолов, прячась за её спину. — Я никого не трогаю, ловлю себе коллекцию, а они как на меня напали, как начали бить... Вот, попробуйте, какая у меня на голове шишка...
      Толя и Юрик шли следом, не отставая. Они надеялись, что тётя зайдёт сейчас в какой-нибудь дом и оставит Мухолова им на расправу. Но добрая тётя проводила Мухолова до самого его двора. Мухолов заскочил в калитку и задвинул засов.
      Ещё некоторое время Толя и Юрик слонялись возле Мухоловова дома, заглядывали в щели забора, изо всех сил кричали, вызывая Мухолова на бой.
      Наконец из калитки выскочил какой-то большой парень и погнался за ними, но не догнал.
      — Скажите Мухолову, пусть он нам не попадается! — крикнули ему Толя и Юрик.
      И они, дружно взявшись за руки, отправились домой. Укушенные места болели. Но теперь всё случившееся вспоминалось с удовольствием. Юрик, махая руками, рассказывал, как неожиданно напали на него жёлтые шмели, и как было больно, и как он бежал к речке, ничего не видел, а шмели нападали на него сверху.
      — Прямо самолёты! — восхищался Юрик.
      — Здорово! А что нас шмели покусали, даже хорошо. Это, говорят, для здоровья полезно. Я по радио слышал. Только это было про пчёл. Но шмели ведь всё равно что пчёлы. Правда?
      — Конечно!
      — Мухолов будет помнить! Теперь побоится нос за калитку высунуть.
      Придя домой, Толя схватил клещи и побежал в сад. Там уже раздавался скрежет выдираемых гвоздей. Это Юрик со своей стороны отрывал доску, которая загораживала дыру в заборе.