|
ПРЕДИСЛОВИЕ
к руководству по старославянскому языку Андре Вайана
Старославянский язык, представляющий собой литературную обработку одного из древних западно-македонских говоров IX века, является важнейшим источником для сравнительно-исторического изучения славянских языков. Засвидетельствованный памятниками X и XI веков, старославянский язык по времени своего возникновения отстоит относительно очень недалеко от той эпохи, когда начали свою обособленную жизнь отдельные группы славянских племён, создающие в ходе последующего исторического развития особые славянские языки. Эта хронологическая близость старославянского языка ко времени существования общеславянского языка-основы, сказывающаяся в общности основного словарного фонда, грамматической и фонетической системы, позволяет восстанавливать языковые черты, свойственные системе общеславянского языка-основы, с полнотой и достоверностью, недоступной для большей части других языковых семей.
В своей работе «Относительно марксизма в языкознании» И. В. Сталин, говоря о ценности сравнительно-исторического метода, который «толкает к работе, к изучению языков», не случайно поэтому приводит в качестве примера языкового родства, устанавливаемого этим методом, именно семью славянских языков: «языковое родство, например, таких наций, как славянские, не подлежит сомнению». Чрезвычайно важно в этом отношении и указание И. В. Сталина, что «изучение языкового родства этих наций могло бы принести языкознанию большую пользу в деле изучения законов развития языка».
Действительно, сравнительное изучение славянских языков даёт возможность не только с большой полнотой восстановить доисторическую, не засвидетельствованную на письме систему общеславянского языка-основы, но и проследить её развитие в процессе становления новых славянских языков. Общие у различных славянских языков изменения, определяемые общностью исходной общеславянской системы языка, наряду с различными изменениями вопреки этой общности, дают ценные данные для определения сущности законов внутреннего развития языка, изучение которых, как указывает И. В. Сталин, является «главной задачей языкознания».
Плодотворные результаты применения сравнительно-исторического метода при изучении славянских языков в значительной мере объясняются существованием у славян с очень ранних времён богатой письменности и в первую очередь древнейшей письменности на старославянском языке. Отсюда понятно исключительное внимание, уделяемое языковедами-славистами изучению старославянского языка, о котором имеется огромная научная литература. Большой вклад в разработку вопросов, связанных с изучением старославянского языка, внесли русские исследователи. Достаточно назвать здесь имена А. X. Востокова, И. И. Срезневского, Ф. Ф. Фортунатова, А. И. Соболевского, Г. К. Ульянова, В. Н. Щепкина, А. М. Селищева и др.
Значением старославянского языка для изучения славянских языков вполне оправдывается настоящий перевод «Руководства по старославянскому языку» видного французского слависта А. Вайана.
Книга А. Вайана представляет собой описательную грамматику старославянского языка. В этом, пожалуй, заключается основная её ценность и новизна для русского читателя. Руководство А. Вайана прежде всего ставит своей целью дать точное представление о свойственной старославянскому языку грамматической системе. А. Вайан отказывается от исторического истолкования старославянских языковых явлений, от сопоставления их с явлениями общеславянского языка и современных славянских языков и ограничивается лишь внутриязыковыми сопоставлениями. Вместе с тем он не стремится полностью устранить элементы историзма из своего изложения. Напротив, давая описание системы языка, он старается, насколько это возможно при современном состоянии знаний о старославянском языке, показать эту систему в её движении, отмечая живые, продуктивные явления и непродуктивные, смену одних элементов другими на протяжении существования старославянского языка. Историзм в работе А. Вайана сказывается в стремлении представить язык в его истории, и хотя его руководство не есть ещё собственно история старославянского языка, но в нём, как он сам говорит, «много элементов истории».
В своём изложении грамматики А. Вайан опирается на существующую научную литературу, однако его книга всё же не является простой сводкой установленных научных данных о старославянском языке. В ней много собственных наблюдений и свежего материала, почерпнутого из старославянских текстов, которые, по словам автора, были им «внимательно прочитаны и сличены с греческими оригиналами». В освещении некоторых языковых явлений А. Вайан основывается на своих специальных разысканиях, опубликованных им ранее. Таковы, например, параграфы книги, содержащие сведения о сравнительной степени прилагательных.
Основное содержание руководства А. Вайана составляет именно грамматика старославянского языка. Фонетике в нём отведено относительно небольшое место. В грамматике главное внимание уделяется изложению морфологической системы языка. Она изображена с большой полнотой, иллюстрируется обширным фактическим материалом.
Причём при описании нерегулярных явлений или непродуктивных форм языка автор стремится дать возможно полный перечень соответствующих фактов. Это создаёт впечатление известной перегруженности изложения деталями, мелочами, которые как бы заслоняют основные, определяющие морфологическую систему языковые соотношения и затрудняют пользование руководством в качестве учебника для высшей школы; но это же повышает научную ценность работы, позволяя прибегать к ней за различного рода справками по частным вопросам, что делает руководство А. Вайана полезным пособием для преподавателей высшей школы, в особенности при отсутствии других аналогичных пособий по старославянскому языку.
Из двух основных разделов грамматики — морфологии и синтаксиса — полно представлен в книге А. Вайана только первый — морфология. Изложению собственно синтаксиса старославянского языка отведена всего лишь одна, последняя глава. Эта неравномерность в освещении различных сторон грамматического строя языка, — конечно, существенный недостаток книги. Однако в нём повинен не только автор. Вопросы синтаксиса старославянского языка разработаны настолько слабо, что трудно требовать от А. Вайана в этом отношении многого. Следует, впрочем, отметить, что синтаксической главой не исчерпываются сведения по синтаксису, сообщаемые в руководстве. Немало их рассеяно в других главах грамматики в виде отдельных замечаний, и, кроме того, им посвящены некоторые параграфы и даже главы в разделе морфологии. Например, такие главы руководства, как «Употребление именных форм» и «Употребление глагольных форм», являются скорее синтаксическими, чем морфологическими. Вопросам синтаксиса, таким образом; А. Вайан уделяет не так уж мало внимания, как это может показаться на первый взгляд, если судить о содержании его грамматики лишь по её построению.
Известная нерасчленённость в изложении вопросов синтаксиса и морфологии весьма показательна для работы А. Вайана. Она свидетельствует о том, что А, Вайан вовсе не ставит перед собой теоретических задач при освещении грамматики языка. Стремясь дать представление о грамматической системе, он не задаётся целью уяснить сущность этой системы и в том числе вопроса о взаимоотношении в этой системе синтаксических и морфологических явлений. В общем описание грамматики старославянского языка строится А. Вайаном на основе традиционных представлений о её системе, так, как они сложились в результате изучения этого языка сравнительно-историческим методом у тех исследователей, которые не ставили перед собой задачи собственно грамматического его истолкования и исходили в понимании грамматической системы из традиционных схем школьной грамматики. Ценность руководства А. Байана заключается, таким образом, не в новизне грамматического освещения старославянского языка, а прежде всего в богатстве привлекаемого им фактического материала, в полноте сообщаемых им сведений по морфологии в широком смысле этого термина, т. е. включая сюда не только грамматическую морфологию — учение о формах словоизменения, но и лексическую морфологию — учение о формах словообразования. Интересно оно также самостоятельными наблюдениями автора над старославянскими текстами и истолкованием, хотя и не всегда бесспорным, отдельных, частных явлений грамматики старославянского языка.
Спорность некоторых утверждений, а иногда даже очевидная их ошибочность не порочит в целом интересной и полезной книги А. Вайана. Это только лишний раз говорит о том, что она, как, впрочем, и всякая серьёзная научная работа, требует к себе критического отношения.
В настоящей статье нет возможности подвергнуть всестороннему рассмотрению всё содержание руководства А. Вайана. Остановимся поэтому лишь на некоторых общих положениях автора, которые представляются сомнительными.
Прежде всего следует указать на спорность очень суженной и нечёткой трактовки А. Вайаном самого понятия «старославянский язык» в его взаимоотношении с церковнославянскими языками. Согласно А. Вайану, старославянский язык — это древний литературный болгаро-македонский язык. Он подразделяется на два диалекта — древнемакедонский и древнеболгарский. Более древним из них является первый, связанный с деятельностью
уроженцев Солуни, Кирилла и Мефодия, и в особенности школы епископа Климента, действовавшей в западной Македонии. Позднее, в X веке, этот диалект принимает несколько иную форму, становясь древнеболгарским, поскольку развитие старославянской литературы находит своё продолжение в восточной Болгарии, где при царях Симеоне и Петре находился центр болгарского государства. Ещё позднее, в XI веке, распространившийся среди славян старославянский язык в связи с распадением в это время единого славянского языка на отдельные языки принимает различные формы в соответствии с теми странами, где он применялся, и превращается в разные церковнославянские языки: моравский, хорвато-моравский, русский, среднеболгарский.
Согласиться с таким построением А. Вайана (изложенным им во «Введении», см. § 4, 5) трудно. На самом деле, старославянский язык в дошедших до нас текстах не представляет собой полного единства. В зависимости от места, где он применялся в качестве церковного и литературного языка, в нём отражались соответствующие диалектные черты, которые проводились в нём как языковые нормы, в результате чего он подразделялся на варианты, типы, или, как принято называть их в русской лингвистической литературе, изводы. Древнейшим изводом является чехо-моравский, представленный Киевским Миссалом и Пражскими листками. Такие же изводы старославянского языка представляют собой и те «диалекты», древнемакедонский и древнеболгарский, о которых говорит А. Вайан, применяя только по отношению к ним термин «старославянский язык». Наконец, нет никаких оснований исключать из состава старославянского языка и образовавшийся в XI веке на основе древнеболгарского извода русский извод, представленный такими памятниками, как Остромирово евангелие 1056—1057 г., Изборник Святослава 1073 г., Чудовская псалтирь XI века, Пандекты Антиоха, XIII слов Григория Богослова и др.
Относя к старославянскому языку только древнемакедонский и древнеболгарский изводы, а чехо-моравский и русский — к церковнославянским языкам, А. Вайан искажает историческую перспективу развития старославянского языка и впадает в противоречие с самим собой.
Действительно, древнемакедонский извод, или, как он его называет, «диалект», не является первичным образованием. А. Вайан объединяет под общим названием, с одной стороны, язык переводов Кирилла и Мефодия и, с другой, язык, сложившийся в западной Македонии в результате деятельности школы епископа Климента. Вместе с тем он сам же говорит, что книги, переведённые Кириллом и Мефодием, были перегружены моравизмами, и в Болгарии, точнее, в Македонии, куда их перенесли ученики Кирилла и Мефодия, от этих многочисленных моравизмов остались лишь следы (стр. 19). Следовательно, тексты кирилло-мефодиевской редакции отличались от дошедших до нас древнемакедонских. Древнемакедонский «диалект» старославянского языка сложился на основе кирилло-мефодиевских переводов, отразив в своих нормах местные диалектные черты и устранив чуждые этим диалектам моравизмы.
Если признавать, согласно А. Вайану, церковнославянским языком такую разновидность старославянского языка, которая сложилась путём видоизменения старой основы на местной диалектной почве, то придётся считать церковнославянскими языками, подобно моравскому и русскому церковнославянским языкам, и древнемакедонский и древнеболгарский диалекты старославянского языка. Все известные нам разновидности старославянского языка определялись приспособлением его к местным диалектным условиям. Одни из них являются в этом отношении параллельными историческими образованиями, а именно, моравский и древнемакедонский изводы, другие образуются последовательно — один на основе другого. Так, на основе древнемакедонского извода образовался древнеболгарский, а на основе последнего — русский. Между тем А. Вайан совершенно произвольно считает моравский и русский изводы церковнославянскими языками, а древнемакедонский и древнеболгарский — диалектами старославянского языка.
Под такое деление А. Вайан пытается подвести некоторые исторические основания. Как это видно из его слов (см. § 5), церковнославянские языки являются относительно поздними образованиями, сложившимися примерно в XI веке на основе старославянского языка в результате распада в это время единого до того общеславянского языка. Мысль о позднем, после возникновения старославянского языка, распадении общеславянского языка на отдельные языки была высказана в своё время Н. С. Трубецким. Он опирался при этом на общее положение, что язык можно считать единым, несмотря на наличие в нём значительных диалектных различий, до тех пор, пока он не утратил способности переживать общие языковые процессы на всей территории своего распространения. Последним таким общим процессом, захватившим все славянские диалекты, был, по его мнению, процесс падения глухих, который происходил в течение X — XII веков. Он-то и является тем рубежом, который отделяет время существования общеславянского языка от времени, с которого начинается история новых славянских языков.
Можно согласиться, что общность переживаемых диалектами языковых изменений свидетельствует о принадлежности их единому языку, но лишь учитывая, что само единство языка обусловлено действительным единством исторической жизни народа, говорящего на этом языке. Между тем говорить о каком-либо единстве славян в X — XII веках, когда происходил процесс падения глухих, вряд ли возможно. А если это так, то падение глухих свидетельствует не о единстве ещё не распавшегося общеславянского языка, а о тождественном изменении родственных языков по внутренним законам их развития, определяемым унаследованной ими общностью языковой структуры. По существу же процесс падения глухих вообще нельзя считать языковым изменением, общим для всех славянских говоров X — XII веков. Он происходил не в тождественных условиях и различался по результатам изменения, что указывает скорее именно на отсутствие единства языка. Общим в этом изменении было только то, что во всех славянских языках глухие были утрачены в качестве самостоятельных фонем. Результаты же этой утраты качественно различались не только в отдельных языках, но и в диалектах внутри этих языков.
Таким образом, можно полагать, что распадение единого общеславянского языка на отдельные славянские языки происходило и до процесса падения глухих и до создания Кириллом и Мефодием старославянского языка. А. Вайан напрасно увлёкся внешне эффектным, но совершенно необоснованным построением Н. С. Трубецкого. Понятно, что оно не могло помочь А. Вайану в его стремлении объяснить распадением общеславянского языка развитие старославянского языка в местные церковнославянские языки, так как вся история этого языка развёртывалась в то время, когда славянские языки уже существовали в качестве самостоятельных языков.
Но если даже согласиться с А. Вайаном относительно даты образования отдельных славянских языков из единого общеславянского языка, то всё равно остаётся непонятным, как связать с этим процессом образование «моравского церковнославянского языка». Церковнославянские языки, по А. Вайану, образовались в XI веке на основе македоно-болгарского старославянского языка. На самом же деле «моравский церковнославянский язык», во-первых, образовался значительно раньше XI века и хронологически является не менее древним, чем старейший из «диалектов» старославянского языка — древнемакедонский, и, во-вторых, он генетически вообще не связан с тем языком, который А. Вайан называет старославянским, а непосредственно восходит к традиции кирилло-мефодиевских переводов, иначе говоря, к кирилло-мефодиевскому изводу старославянского языка, так же как и древнемакедонский «диалект». Заметим кстати, что по отношению к местным разновидностям литературного языка применять термин «диалект» вряд ли целесообразно.
Вопрос о соотношении старославянского языка в его различных изводах — кирилло-мефодиевском, чехо-моравском, древнемакедонском, древнеболгарском и русском — с церковнославянскими языками, образовавшимися на почве отдельных славянских языков, весьма сложный. Постепенное накопление качественных различий в местных церковнославянских языках делает очень трудным, а, может быть, даже и невозможным, проведение чёткой границы, отделяющей изводы старославянского языка от развившихся из них церковнославянских языков. Этот процесс, надо думать, был связан с сужением роли старославянского языка, который из литературного языка, каким он был в Болгарии, в особенности в эпоху царя Симеона, становился специальным языком церкви, при параллельном развитии собственно литературного языка с более широкими функциями. Вопрос этот не разработан пока в лингвистической литературе, но безусловно он будет разрешён иначе, чем его разрешает А. Вайан.
Ограничиваясь указанными замечаниями по основной проблематике книги А. Вайана, затронутой им во вводной главе, отметим, что в известной степени эти его взгляды нашли своё отражение и в дальнейшем изложении фактического материала в книге.
В. Сидоров.
|
