|
Минуточку внимания!
Давно, ещё в детские годы, я узнал и навсегда полюбил людей, обладающих чувством юмора. Я учился у них стойкости, умению переносить трудности и сохранять бодрое настроение в минуты, когда иные вешали нос и канючили. Тогда же я сделал первую попытку понять, что такое чувство юмора.
Случилось так. В сарае, превращённом в театральное здание, мы поставили инсценировку «Принца и нищего» Марка Твена. Декорации мы сделали сами, костюмы тоже.
Роль принца исполнял мой друг Генка Новиков, а колоритный образ нищего создал я.
Спектакль шёл с большим успехом при переполненном зале. На премьере присутствовали наши родители. Генкин отец Василий Павлович громко аплодировал и смеялся. Мой отец тоже аплодировал и тоже смеялся, ю потом он вдруг перестал смеяться. Заметив это, я с грустью подумал о том, что мой отец, в отличие от Генкиного, лишён чувства юмора.
После спектакля выяснилось, что отец перестал смеяться в тот самый момент, когда разглядел на мне свою жилетку, с помощью ножниц превращённую в живописные лохмотья. Тогда же во время обсуждения спектакля отец собственноручно познакомил меня с формулой — искусство требует жертв.
Короткое время пребывая в роли жертвы, я уяснил вот что:
почти никогда не смеётся тот, кто задет. Позднее мне не удавалось встретить героев своих фельетонов в весёлом расположении духа. Я обратил внимание и на то, что на сатириков и юмористов частенько обижаются и даже сердятся. Всегда в подобных случаях я мысленно произношу вслух: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав!»
Однажды я услышал такую историю.
Два человека заблудились в лесу и вдруг увидели объявление: «Дорога на станцию — прямо по просеке, первый поворот налево. Неграмотных просят обращаться к леснику». Оба прочитали это и переглянулись. Первый засмеялся, а второй продолжал оставаться серьёзным. Позднее, уже подходя к станции, засмеялся и второй. Первый спросил: «Ты чего смеёшься?» Второй ответил: «Я вспомнил объявление. Действительно смешно. Представляешь, человек придёт к леснику, а его дома нету!..»
Эта забавная история помогла мне понять, что один обладал чувством юмора, а другой, к сожалению, нет.
Позднее, сочиняя комедии для кино и театра, сатирические и юмористические рассказы и фельетоны, я с удовольствие.ч убеждался в том, что наши читатели в абсолютном большинстве щедро наделены чувством юмора. А юмор, как всем известно, верный признак силы и душевного здоровья народа.
А сейчас, уважаемые друзья, я предлагаю ваше.иу вниманию тридцать три рассказа, в надежде вызвать вашу улыбку, а может быть, даже и смех. Кроме того, мне хочется надеяться, что некоторые рассказы вызовут у вас желание и призадуматься и поразмышлять о жизни. Если надежды мои оправдаются, я буду рад.
Борис Ласкин.
СЮРПРИЗ
Вы знаете, какой мой главный недостаток? Не знаете? Я сейчас скажу.
Надежда Яковлевна — наша учительница — говорит:
— Колымагин Дима, в чём твой главный недостаток? Ты никак не можешь сосредоточиться на чём-то основном. Когда ты что-нибудь рассказываешь, ты всё время отвлекаешься, вспоминаешь какие-то второстепенные детали, никому не нужные подробности, и в результате твой рассказ теряет стройность. Ты понял?
Я сказал, что понял и больше отвлекаться не буду, чтобы мой рассказ не терял стройность.
Сейчас я вам расскажу, почему я больше не езжу на дачу к Юрке Белоусову.
Вообще у нас с Юркой отношения очень хорошие. Мы с ним товарищи. Сейчас лето, и Юрка гостит у своего дяди. Его дядя Лев Иваныч, а у него дача. Собственная.
Этот Лев Иваныч очень любит свою дачу. Он её охраняет прямо как пограничник. Я как-то приехал, а у них возле дачи rfa цепи страшной силы собака, всё время лает — «хау-хау».
Я сказал:
— Лев Иваяыч, вашей собаке, наверно, трудно без перерыва лаять. Вы купите магнитофон «Яуза-Ю», стерео, и запишите собаку на магнитофон, а петом запустите зту запись через уси-
литель. Знаете, какой будет звук! Его даже на станции услышат.
Вообще с магнитофоном много трюков можно сделать. Один изобретатель записал на плёнку крик испуганных ворон и потом эту запись у себя на огороде включил на полную мощность. И всё. Больше ни одна ворона не залетела.
Но это я про ворон просто так вспомнил. К слову пришлось. А вообще меня Лев Иваныч последнее время не любит, и я к ним на дачу не езжу. Лев Иваныч мне сказал:
— Чтоб и твоего духу здесь не было! Твоё счастье, что тебе лет мало, а то как миленький помахал бы метлой пятнадцать суток, хулиган ты этакий!..
Ну, раз он мне прямо так сказал, я, конечно, ушёл. Пожалуйста. Подумаешь... Он считает, что во всем только один я виноват.
Лично вы на Цейлоне никогда не были? Да? Я тоже не был. По я вообще кое-чего знаю про Цейлон. Во-первых, Цейлон — остров, так? ?Кивут на Цейлоне сингалы, тамилы, малайцы и мавры. Чай там растёт, каучуконосы... Но я вам подробно не буду про Цейлон рассказывать. У нас мальчишка один есть в классе, Дугин, его старший брат целый год на Цейлоне проработал, а до этого где-то в Африке дороги строил. Он к нам в школу приходил, интересно рассказывал, но, конечно, дело не в этом.
Я про другое хочу сказать.
Вы грибы любите собирать? Я лично здорово грибы нахожу. Я их издалека вижу.
Мы когда на даче были у Белоусовых, Лев Иваныч говорит:
— Ребята! В воскресенье раненько утром приедет к нам дорогой гость Бабкин Фёдор Константинович, начальник отдела, человек, от которого очень многое зависит.
Мы с Юркой спрашиваем:
— А от нас что зависит?
А Лев Иваныч говорит:
— А от вас вот что зависит. Фёдор Константинович заядлый грибник. Давайте создадим ему условия. Чтобы выщел ои на полянку, а там сплошь грибы, одни белые...
Я говорю:
— Лев Иваныч, а где же такую полянку найти?
А он говорит:
— А смекалка где?.. Мы в субботу с вами пройдём, наберём белых грибков, только срезать их не станем, а под корень будем брать, прямо с землёй. После эти грибы я лично расфасую по полянке, натурально, чтобы никакого подозрения. Фёдор Константинович пойдёт и — пожалуйста!..
Я говорю:
— Лев Иваныч, это будет жуткое подхалимство.
А Лев Иваныч говорит:
— Молодой ты ещё и потому дурак. Дурак ты. Дурачок. Никакого в этом подхалимства нету, а есть сюрприэ для руководства.
Тогда мы с Юркой сказали:
— Ладно.
— Сделаем.
Но я вам опять хочу про Цейлон сказать и про Африку. Брат Дугина, который в школу приходил, интересно рассказывал, как там местные жители хищных зверей ловят. Они делают глубокие ямы, сверху маскируют их лианами, ветками разными и такое устройство применяют, что хищник, который в яму провалится, сам ни эа что оттуда не вылезет...
А теперь я вам хочу одну тайну открыть. Хотя это, конечно, больше не тайна. Нам уже за неё знаете как попало...
В общем, за неделю до того воскресенья мы с Юркой и ещё с одним мальчишкой решили сделать ловушку, как на Цейлоне или в Африке. Мы вырыли на полянке глубокую яму и здорово её замаскировали. Конечно, у нас хищников особых нету, но вдруг волк попадётся или там барсук. Да, я ещё забыл сказать, мы туда, в яму-ловушку, таз с водой поставили. Если хищник попадётся, чтобы его там не томила жажда. В Африке тоже так делают. И правильно. Идёт леопард, р-раз! — и провалился. Что делать? Спокойно, не нервничай, попей водички и зкди, пока за тобой придут охотники...
Ловушку мы закончили во вторник вечером, а в пятвицу у одного дачника, у зубного врача, пропала коза. У этого зубного врача на калитке вывеска: «Удаление зубов без боли». Это вообще простая штука. Укол, все замерзает, и можешь тащить любой зуб. Ерунда.
Зубной врач сразу в милицию заявил. В милиции сказали: не волнуйтесь, доктор, ваша коза, наверно, куда-нибудь приблудилась, придет.
Когда мы узнали, что коза пропала, у нас с Юркой сразу подозрение, но в лес мы не пошли. А Юрка сказал:
— Дима, если всё в порядке, и коза т а м, то это даже лучше. Хищник, привлечённый запахом козы, придёт и обязательно туда свалится.
Я сказал:
— Юрка, об этом лучше даже не думать, потому что, если коза зубного врача сидит в яме и вся эта штука откроется — кто яму копал, нам с тобой несдобровать, зто точно!..
Набрали мы корзину грибов и принесли Льву Иванычу. Он говорит:
— Молодцы! Нате вам на кино.
Мы с Юркой пошли на «Три мушкетёра», а Лев Иваныч отправился готовить свой сюрприз начальнику.
После кино я уехал на электричке в город, а в воскресенье рано утром опять приехал на дачу.
Прихожу, смотрю, на террасе за столом сидит толстый такой дядька — тот самый начальник, от которого многое зависит. Он завтракает, Юркнна тётка всякую еду носит, а Лев Иваныч чокается с гостем и просто-таки сияет от удоБОльствия.
— Ещё посошок на дорожку! Пей до дна! Пей до дна!.. Вот так. А сейчас, после завтрака, объявляется культпоход за грибами. Ребята пойдут в дальнюю рощу, я налево, а вы, Фёдор Константинович, вдоль опушки с правом углубиться в лес...
Мы с Юркой переглянулись. Юрка сказал:
— Дядя Лева, лучше мы с Димкой пойдём вдоль онутки с правом углубиться...
А Лев Иваныч.говорит:
— Нет!.. Маршрут разработан лично мною. Вперёд! Возвращаемся ровно через два часа. Подводим итоги, премируем победителя.
Тогда мы с Юркой опять переглянулись. Наверно, Лев Иваныч насовал грибов на ту самую полянку, но раз он не попал в ловушку, возможно, что он свой сюрприз на другой полянке подготовил.
В общем, мы с Юркой пошли в дальнюю рощу.
Ровно через два часа мы вернулись. Принесли десяток подберёзовиков.
Фёдор Константинович ещё не вернулся.
Лев Иваныч подмигнул нам с Юркой.
— Сейчас явится. Наше дело маленькое: увидим его трофеи и руками разведём — дескать, вот это да!..
Прошёл ещё целый час, а Фёдора Константршовича всё не было и не было.
Лев Иваныч посмотрел на часы и как-то даже весело сказал:
— А вдруг наш дорогой гость заблудился и погибает в лесу от голода и жажды? Кто будет отвечать, а?
Тогда Юркина тётка сказала:
— От голода он не умрёт.
— И от жажды он не умрёт,— сказал я.
У меня, наверно, было какое-то неестественное выражение-лица, потому что Лев Иваныч очень подозрительно на меня поглядел.
— Дядя Лева, пойдём его поищем,— предложил Юрка,— может, он правда заблудился.
— Сейчас придёт,— сказал Лев Иваныч.
А Юрка отозвал меня в сторонку и тихо сказал:
— Спорим, что он т а м.
- Почему ты думаешь?
— Спорим?
Я сказал:
— Нет, спорить я не буду. Я лучше поеду в город.
Юрка ничего не ответил. Вдруг тррр...— едет милицейсхшй мотоцикл, а в коляске зубной врач.
Лев Иваныч кричит:
— Ну как, сосед, коза нашлась?
А зубной врач говорит:
— Тысяча и одна ночь!
Мы с Юркой не поняли, что он хотел этим сказать, но почему-то подумали, что коза — там.
А сержант милиции затормозил у калитки и спросил:
— У вас случайно лесенки не найдётся?
— А что случилось, если не секрет?
— Цирковой номер. Гражданин верхом на козе.
Когда я услышал эти слова, я сказал:
— Юрка, я сейчас поеду в город. И ты поедешь в город. Мы вместе поедем в город.
Лев Иваныч принёс лесенку и говорит:
— Если разрешите, я с вами.
— Поехали! — сказал сержант, и мотоцикл умчался.
Когда мы с Юркой прибежали на нашу полянку, мы увидели там старшину и сержанта милиции, Льва Иваныча, зубного врача и козу.
Тут же на пеньке сидел Фёдор Константинович и, закрыв глаза, растирал свою поясницу. У Фёдора Константиновича было ужасно сердитое лицо.
— Значит, будем считать так,— сказал сержант,— первой в яму рухнула коза, а за ней проследовал этот вот гражданин...
— Этот гражданин — руководящий работник в системе нашей торговли,— сказал Лев Иваныч.
— Ясно,—сказал сержант.— Виноват. Значит, перйой свалилась коза, а за ней руководящий работник.
— Не будем на этом останавливаться,— сказал Лев Ива-
ныч,— коза меня мало интересует. У козы что? Одни рога, а у человека репутация.
— Это точно,— подтвердил сержант. Он покосился на Фёдора Константиновича и сказал: — Ведь это надо же, а?.. Козе простительно, ну а вы-то как в яму попали?
Фёдор Константинович, вместо того чтобы ответить, погрозил козе пальцем и сказал расплывчатым голосом:
— Мелкий... рогатый... скот...
Потом он немножко подумал и тихо запел:
— Коза-коза... Ах, эти чёрные глаза...
— Всё ясно,— сказал сержант,— гражданин находится в состоянии опьянения.
— Эго вам показалось,— сказал Лев Иваныч и вдруг увидел таз, который ещё до нашего прихода кто-то достал His ямы.— Юра! Как сюда попал наш таз?
Пока Юрка думал, как ему выкрутиться, я решил всё взять нa себя. Во-первых, я хотел выручить Юрку, а потом рядом два милиционера, и мне было не страшно.
Я сказал:
— Этот таз я сюда принёс.
— Зачем?
— Чтобы не страдал от жажды тот, кто туда попадёт.
— Куда — туда? В таз? — не понял Лев Иваныч.
— Нет. Не в таз. В яму-ловушку, которую мы вырьши..,
— Вы только послушайте, граждане, что он говорит! — закричал Лев Иваныч.
— Тихо!.. Довольно! — сказал Фёдор Копстантштович.— За это хулиганство виновные понесут ответственность!.. А сейчас прошу проводить меня на станцию. Немедленно!..
Лев Иваныч сразу растерялся:
— Фёдор Константинович... Вы не волнуйтесь... Так получилось.
А зубной врач говорит:
— Прошу прощения, меня ждут пациенты. Если милиция не возражает, я уведу свою козу. Боюсь, что от всех её переживаний она перестанет доиться.
— Милиция не возражает,— сказал старшина и вместе с сержантом уехал на мотоцикле.
Лев Иваныч, взявшись за голову, пошёл вслед за начальником. Потом он обернулся ко мне и сказал то, что вы уже знаете:
— Чтоб и твоего духу здесь не было!.. Твоё счастье, что тебе лет мало, а то как миленький помахал бы метлой пятнадцать суток, хулиган ты этакий!..
Вот и всё.
Теперь вы понимаете, почему я больше не езжу на дачу?
АНКЕТА
Слушай меня внимательно,— сказал Басов,— Если позвонит мама, сообщи ей, что вопрос с моим переходом практически решён. Понял?
— Понял.
— Смотри только не забудь.
Севка улыбнулся. Как он может забыть, если это поручение отца, который уже давно оказывает ему безраздельное доверие. Вообще отец хороишй человек, просто замечательный. Подумать — всего неделю назад, когда мала с Зойкой уезжали в Саратов, всё, можно сказать, висело на волоске. «Сева, едем с нами к бабушке, а?» — нред.чожила мама, и тут папа заявил: «Нет, нет, он останется со мной. Мне нужен дома помощник и товарищ, с которым я могу в трудную минуту посоветоваться, и так далее и тому подобное». В результате Севка остался с папой, и теперь они — двое мужчин, живут дружно и весело.
— Я вернусь не поздно,— сказал Басов.— В холодильнике молоко, сыр, масло. Хлеб — знаешь где. Поешь, посмотри телевизор. Но в десять отбой. Договорились?
— Будет сделано,— вздохнул Севка,— но ты возвращайся поскорей, а то мне скучно спать одному.
— Будет сделано.
— Папа, а ты куда идёшь?
— К Стрельцову.
— К футболисту?
— Нет, не к футболисту. К инженеру.
— А зачем ты к нему идёшь?
Собственно говоря, он мог и не задавать этого вопроса. Если отец уходит, значит, надо. Севка хитрил — очень уж ему хотелось оттянуть неприятный момент, когда за отцом гулко за-х.чопнется дверь и в квартире наступит неуютная и какая-то совершенно бесполезная тишина.
— По делу я иду,— сказал Басов,— я же тебе говорил: перехожу на другую работу, на завод, где Малыгин работает...
— Какой Малыгин?
— Если я отвечу на все твои вопросы, мне уже надо будет не на работу переходить, а на пенсию.
Севка засмеялся. Это папа сострил, потому что он, наверно, уже разгадал его хитрость.
— Мне молоко разогреть? — спросил Севка.
— Обязательно. Ты ведь обожаешь тёплое молоко с пенками. Жить без него не можешь.
«Без молока я очень свободно могу обойтись, тем более без тёп.чого. А вот без тебя, папа, я жить никак не смогу»,— подумал Севка и протянул отцу руку:
— Пока!.. Только ты мне скажи, папа, насчёт Валдая зто точно?
— Совершенно точно.
— Значит, в пятницу поедем?
— Да. На плотине жить будем, в палатке. И рыбачить будем, и бриться не станем — бороды отпустим.
— Как лешие, да?
— Да. Ещё вопросы будут?
Покраснев от натуги, Севка снсал в руке широкую ладонь отца. Лицо Басова выразило неописуемое страдание. Это была их давняя, уже привычная игра.
— Что ты со мной сделал? — простонал Басов.— Я же теперь работать не смогу.
— Ничего, сможешь,— сказал Севка и ободряюще подмигнул отцу.— Я ещё хочу спросить...
— Ну-ну, давай спрашивай скорей, а то я опоздаю. Меня человек ждёт.
— Папа, гладиаторы в цирке за деньги выступа.чи?
— На общественных началах.— Басов легонько щёлкнул Севку по лбу и вышел.
«Сейчас выскочит на балкон,— подумал Басов, спускаясь по лестнице,— хорошо с Севкой и совсем не трудно».
Уже неделю опи были неразлучны. Гуляли, стряпали, прилежно драили паркет и обстоятельно беседовали на самые разные темы. И в эти дни, словно бы сызнова знакомясь с сыном, Басов и удивлялся и радовался тому, что Севка меняется прямо на глазах. Мальчишка всем интересуется, рвётся к самостоятельности (отменная мужская черта) и страшно гордится, ес.чи отец спрашивает у него совета и ведёт себя с сыном на равных, как мужчина с мужчиной.
Выйдя из подъезда, Басов поднял голову. Ну конечно, так и есть — Севка стоял па балконе и махал ему рукой.
Басов вернулся около одиннадцати.
Самостоятельный Севка, не любивший темноты, ywte спал. Он лежал на боку, поджав боги. Правая рука его была отброшена за спину, как у дискобола. На указательном пальце синело свежее чернильное пятно.
«Моей ручкой писал,— подумал Басов,—кстати, её давно бы надо привести в порядок, течёт, окаянная».
Возле Севкиной кровати на тумбочке лежала записка. «Пана! Мама звонила, я ей всё сказал. Зойка уже три раза купалась в Волге. Здорово, да?»
Басов погасил свет и прошёл в столовую.
Разговор со Стрельцовым окончательно убедил его в том, что он принял правильное решение. В КБ завода его ждёт, вне всякого сомнения, интересная и по-настоящему перспективная работа. Одним словом, решено. Догуляет свои дни, порыбачит с Севкой на Валдае и начнёт с пятнадцатого...
Басов подошёл к столу. Там лежала анкета, которую он сегодня взял на заводе в отделе кадров.
Басов надел очки и удивлённо поднял брови.
Произошло подобие чуда.
Анкета была заполнена Севкинои рукой.
«Ну, ты подумай, испортил анкету. Хорошо, я захватил два экземпляра».
Басов с любопытством взял в руки анкету. Он читал медленно, качая головой н улыбаясь.
«Фамилия, имя, отчество.— Басов Всеволод Васильевич.
Год, число, месяц и место рождения,— 1955, 22 октября, город Москва.
Национальность.— Русский.
Социальное происхождение.— Не известно.
Семейное положение.— Сын, брат и ещё внук.
Партийность.— Член КПСС с 1917 года, с 7 ноября.
Состоите ли членом ВЛКСМ.— Пока ещё не состою, но вступлю и буду состоять.
Образование.— Отлнчиое, школа 152, Ленинградского района.
Какими иностранными языками владеете.— Пока не владею, но буду владеть.
Учёная степень, звание.— Ученик.
Какие имеете научные труды и изобретения.— У меня бьши труды на школьном огороде (прополка и поливка из шланга). Сейчас изобретаю автомат для газировки. Это будет такой автомат, что, когда попьёшь, нажмёшь кнопку — и копейка сразу вылетит обратно, и можно пить опять сколько хочешь. Только это изобретение секретное, потому что, если кто узнает, за это здорово попадёт.
Место работы (выполняемая работа с начала трудовой деятельности).— Сперва я работал на Братской ГЭС включателем, потом работал на космодроме, потом старшим мастером шоколадного цеха на фабрике «Красный Октябрь» и кинооператором. Сейчас я временно не работаю, потому что ещё учусь.
Бывали ли за границей.— Много раз. Был помощником Рихарда Зорге в Токио. Был в Париже, где участвовал в международном футбольном матче центром нападения (запасным). Был в Лондоне, где жил Оливер Твист. Был в Греции, где живёт Манолис Глезос. Я бы ещё написал, где я был, но здесь мало места.
Участие в выборных органах.— Когда меня выбирают, я всегда участвую.
Какие имеете правительственные награды,— Ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды и медаль «За отвагу» и другие награды за успехи в учёбе и спорте (стометровка — 10,2).
Служба в Советской Армии.— Я командовал «катюшами», летал на истребителях под командованием трижды Героя Cti-ветского Союза Александра Покрышкина и сбил двадцать фашистских самолётов, а до этого ещё участвовал в героическом штурме рейхстага. Ходил в разведку и привёл в расположение наших частей двадцать восемь «языков» и одного полицая.
Воинское звание.— Генерал-лейтенант ракетных войск и сводного духового оркестра на Красной площади.
Отношение к воинской обязанности.— Хорошее. Я был в тылу врага и возглавлял подпольную антифашистскую организацию. После работы взрывал вражеские эшелоны с техникой и боеприпасами.
Домашний адрес.— Верхняя Масловка, дом 5, квартира 69».
Прочитав анкету, Басов аккуратно сложил её вчетверо, достал листок бумаги и написал:
«Люба! У нас всё в полном порядке. За меня не беспокойся. Я жиау иод руководством тов. В, В. Басова. Это легендарная
личность. Пересылаю тебе его анкету. Скажи Зойке, что она может гордиться своим старшим братом. Целую ббеих. Привет маме. Василий».
Басов вложил письмо и анкету в конверт и написал на нём саратовский адрес.
За окном совсем по-летнему тепло. Сейчас он выйдет, опустит письмо и пройдётся перед сном.
Басов заглянул к Севке.
Слегка утомлённый своей бурной трудовой жизнью и славным боевым прошлым, Басов-младший спал, тихоньк® посапывая, отбросив назад уже обе руки, как человек, готовый к прыжку.
КАК ЗАКАЛЯЛСЯ ГАМЛЕТ
то было просто удивительно, честное слово, если не сказать больше. Игнатий Васильевич спал. Мало того — он ещё улыбался во сне. Тяжко вздохнув, Анна Ви-кентьевна смотрела на мужа. Как он может спать, этот человек?.. Впрочем, нет, он, конечно, не спит. Он притворяется. Он, видите ли, устал от её разговоров. Она сто раз повторяет одно и то же, она переливает из пустого в порожнее, а он?.. А он отмахивается и ещё позволяет себе острить: «Анюта, если записать твои разговоры на плёнку, то их вполне можно потом передавать в эстрадном концерте». Чёрствый, равнодушный человек!
А ведь поначалу вое было хорошо, даже замечательно. Юр-1KI отлично сдал экзамены и был принят в театральное училище. Анна Викентьевна поздравила сына, отец подарил ему бритву «Спутник», директор училища высказался о Юрке в столь высоких и обнадёживающих выражениях, что Анна Викентьевна живо представила себе будущего артиста Юрия Сорокина, стоящего на сцене театра и озарённого жемчужным светом рампы. Она уже видела его в роли Гамлета. «Быть или не быть?» — вопрошал Гамлет, и зрительный зал молчал, позволяя принцу датскому лично ответить на волнующий его вопрос.
В первый же день, явившись домой из училища, Юрка принёс новенький студенческий билет. И уже после того как мать
всласть налюбовалась этим документом, подтверждающим принадлежность её сына к волшебному миру искусств. Юрка спокойно сообщил, что весь первый курс, и он в том числе, выезжает в Березовский район помочь колхозникам убрать картофель.
Анна Викентьевна безмолвно опустилась на диван. Movkct быть, Юрка пошутил? Нет, он сказал истинную правду, и это было ужасно.
Служителей муз бросали на картошку.
Наутро, облачившись в брезентовую куртку и в резиновые сапоги. Юрка в бодром расположении духа отбыл в Березовский район. Что Hte касается Анны Викентьевны, то она с момента отъезда сына начисто лишилась душевного покоя.
Прошло уже целых двенадцать дней, как Юрки нет дома. Сегодня воскресенье. Анна Викентьевна подошла к окну. Сентябрь, осенняя хмурь. Стекло исчертили косые полоски дождя. В такую погоду самое милое дело сидеть дома. Впрочем, эгоистично позволять себе думать об этом, когда именно сейчас в далёком Березовском районе её Юрка, Гамлет, стоит nti колено в сырой земле и копает картошку...
Апна Викентьевна растолкала мужа:
— Вставай! Уже девять часов.
Игнатий Васильевич открыл глаза и потянулся.
— Ах, Анюта-Анюта, какой сон не дала досмотреть! Можешь представить — я, Мохов и Каретников, секретарь партбюро, поехали на рыбалку. Рассвет, вода блестит. Закинули мы удочки, поплавки тут же р-раз!.. Подсекаю — и, можешь представить, вот такая щука!
— Видишь, что тебе снится — рыбалка, прогулка! Ты Юрке насчёт трудовых процессов всё разъяснял, а сам норовишь посмотреть что полегче. А Юрка сейчас, наверно, в поле. Погода как назло. Дождь.
— Картошку, конечно, лучше копать, когда сухо,— рассудительно заметил Игпатий Васи.т1ьевич.
— Смотрю я на тебя, Игнатий, и, клянусь чесгью, просто
поражаюсь. Поражаюсь твоему спокойствию. Юрке семнадцать лет.
— Скоро восемнадцатъ.
— Он же ещё малышк.
— Я этому мальчику бритву подарил.
— Он ещё слабый совсем.
— Слабый?.. А ты видела, когда они волейбольную площадку де.чали, он такое вот бревно волок на себе, и нипего.
— Ничего? Тебе всё ничего.
— Правильно. Я в его годы, мамочка, вкалывал от зари до зари и, как видишь, устоял. Не согнулся.
— Я одного понять не могу: зачем будущих артистов на такую работу посылать? Они ж не агрономы, не мичуринцы, они ж люди искусства.
— Ну и что? Я где-то читал, что народный артист Советского Союза Хмелёв в юные годы работал то ли в Сормове, то ли ещё где, в общем, на заводе. И что, помешало это ему стать большим артистом?
— Может, не помешало, но и не noMorjio.
— Напрасно так думаешь. Артист -— это художник, да? А художник обязан знать жизнь: и труд, и людей, и то, что творог не из ватрушек добывают.
— Я смотрю, очень ты сознательный. Чем так красиво рассуждать, ты бы поехал Юрку подменил.
— Нет, мамочка, так дело не пойдёт. Он своё отработает, картошечки накопает и приедет. А тогда, пожалуйста, может приступать: «Карету мне, карету!.. Пойду искать по бе.чу свету...»
Анна Викентьевна вздохнула:
— Ну хорошо, а если я достану справку от врача, что ему это дело противопоказано?
— Если такую справку достанешь, его сразу же снимут с работы...
В глазах у Анны Викентьевны затеплился огонёк яадеяады.
— Да?..
— Врача с работы снимут,— пояснил Игнатий Васильевич,— за обман.
— Ну ладно,— рассердилась Анна Викентьевна,— с тобой говорить — это как с глухим дуэты петь. Имей в виду, я найду ход, не беспокойся. Прилетишь из Челябинска через три дня — Юрка тебя встречать будет.
Теперь уже рассердился Игнатий Васильевич:
— Если ты это сделаешь, Анюта, учти — отвезу Юрку обратно. Лично отвезу и попутно так ему всыплю, что он после сидячие роли стоя играть будет!..
Игнатий Васильевич улетел в понедельник на рассвете. В тот же день Анна Викентьевна вызвала с завода Лёшу — шофёра Игнатия Васильев1гча.
— Вот что, Лёша,— сказала Анна Викентьевна,— у меня к вам личное дело. Игнатию Васильевичу ни слова, поняли? Ни слова! Вы Юрку нашего знаете?
— Пока не знаком. Ведь я совсем недавно с Игнатием Васильевичем.
— Ну, это неважно. Наш Юрка поступил учиться на артиста.
— На киноартиста?
— На театрального.
— Это, конечно, похуже, но тоже неплохо.
— Так случилось, Лёша, что наш сын уже две недели выступает не в своей роли. Его послали копать картошку...
— Ну что ж, это, я считаю, роль неплохая. Современная роль.
— Лёша, у меня к вам просьба. Вы знаете, где Березовский район?
— Найду.
— Там есть колхоз «Знамя труда». Поезжайте туда, найдите студента Юрия Сорокина, помогите ему немножко и через пару дней обратно, вместе с ним. Я вам за вашу работу, конечно...
— Да это ни к чему. А вдруг его не отпустят?
— А вы там объясните — отец в командировке, мать, скажем, больна, то-сё, пятое, десятое...
Лёша почесал в затылке.
— М-да... Игнатий Васильевич не в курсе?
— Его в это дело посвящать совершенно необязательно. Он приедет, а сын дома.
Спустя два часа, получив из рук Анны Викентьевны письмо и ворох домашней сноди, Лёша выехал в Березовский район.
Одолев семьдесят километров асфальтового шоссе за час с небольшим, Лёша свернул на просёлок. Дорогу размыли осенние дожди, и ехать пришлось медленно, почти со скоростью пешехода. В колхоз Лёша добрался только к вечеру. Разузнав, как доехать до поля, Лёша ещё с полчаса петлял по просёлку и остановил машину у дороги.
Выйдя из машины, он увидел идущего по полю паренька, который, к Алёшиной удаче, оказался бригадиром студенческой бригады Игорем Цветковым.
Услышав о цели Лёшиного приезда, Игорь помолчал, потом вдруг постучал себя нальцем по лбу и бодро сказал:
— Друг Горацио, есть чудная идея!
Лёша вопросительно смотрел на Игоря.
— Значит так,— продолжал Игорь,— вы приехали сюда с заданием увезти от нас Сорокина. Так и будет. Вы уедете и увезёте Сорокина!..
— Легко вы отпускаете человека,— заметил Лёша,—видать, не больно шибко вы им дорожите.
Игорь не ответил. Глаза его выражали активную работу мысли.
— Вот что,— сказал он,— давайте, что вы ему привезли. Я передам ему в собственные руки. А вы посидите, отдохните. Он соберёт свои шмутки п придёт. Договорились?
— Ладно.
Взяв у Лёши письмо и посылку, Р1горь ушёл.
Далеко в поле горели костры. Холодный осенний ветер срывал с колеблющихся гребней огня хлопья сизого дыма. В свете
костров виднелись работающие шоди —парни и девушки с лопатами. Рядом высились горы картофеля.
Дойдя до костра, Игорь окликнул одного из парней:
— Сорокин! На минуточку...
Подошёл Сорокин. Это был высокий юноша с пухлыми, по-детски очерченными губами. Из-под сдвинутой на затылок кепки выбивалась светлая прядь волос.
— Юрка,— негромко сказал Игорь,— там к тебе приехал товарищ на машйне из города. Привёз тебе письмо от мамы и вот, судя по запаху, весьма вдохновляющие харчи.
— Спасибо...— Сорокин наклонился к костру и начал читать письмо.
Игорь увидел: по мере того как Сорокин читал, менялось выражение его лица. Сперва растаяла улыбка, потом на лбу появилась тяжёлая складка, потом смущение сменилось сначала обиженным и под конец строгим, почти сердитым выражением.
— Ой, мама-мама! — сказал он, укоризненно покачав головой, после чего, секунду подумав, опустил письмо в огонь костра.— Мама моя — неисправимый человек,—с виноватой улыбкой пояснил он,— просто смешно. Она наивно полагает, что я всё ещё ребёнок. А вот насчёт харчей, это мы сейчас разберёмся.— Сорокин заметно повеселел.— Налетай, ребята! Прибыли пирожки домашнего изготовления!..
Если бы Анна Викентьевна пожелала узнать мнение о её кулинарных талантах, она могла бы получить послание, полное восхищения и подписанное двумя десятками фамилий друзей и подруг её сына.
Известие о соблазнительной посылке мгновенно разнеслось далеко окрест, и тут же вокруг костра собралась шумная компания будущих артистов. В куртках, ватниках, в сатиновых штаиах, в сапогах, перемазанные землёй, усталые и весёлые, они стояли у костра, с аппетитом уплетая стряпню Анны Бикентьевны.
— Ваше копательство! — крикнул Юрка кому-то из ребят.— Кушать подано!
Сорокин репетирует первую роль,— смеясь, сказала одна из девушек.
А Сорокин, примостившись у костра, торопливо писал ответное письмо.
Игорь вырвал страничку из блокнота и тоже принялся что-то писать.
— Давай, Юрка,— сказал Игорь и взял у Сорокина исписая-иый листок. Он положил его в измятый конверт и туда же сунул свою записку.— Банкет окончен. Продолжим наши игры, как говорил Остаи Бендер.
Когда все разошлись по своим участкам, Игорь зашагал куда-то в темноту, светя себе под ноги карманным фонарём. Пройдя сотню шагов, он поравнялся с брезентовой туристской палаткой. Подняв полог, вошёл.
Там сидел унылого вида парень в лыжной куртке. Шея его была обмотана клетчатым шарфом. Парень брезгливо перетирал тарелки.
— Сорокин,— сказал Игорь,— бросай свою нервную работу. Все!.. Береги интеллект. Считай, что тебе здорово повезло. Пришла машина из города, сейчас она возвращается обратно. Собирай своё хозяйство и езжай.
Сорокин-второй сделал вид, что он обижен.
— Значит, отчисляешь? — спросил он, и в голосе его прозвучало плохо скрываемое оживление.
— Ты ведь давно жалуешься, что тебе здесь трудно. Taк что поезжай домой, грейся, сушись, читай Станиславского «Моя жизнь в искусстве».
— Ну что ж, пожалуйста,— сказал Сорокин-второй.— Где машина?
— Я тебя провожу...
Машина стояла там, где Игорь её оставил.
Когда они подошли с Сорокиным, выяснилось, что машина пуста.
— Садись,— сказал Игорь,— я пойду найду водителя. Он, наверно, ушёл погреться к костру.
Так оно и было. У ближнего костра Лёшу угощали печёной картошкой.
— Сорокин ждёт в машине,—сказал Игорь Лёше.—Счастливого пути!..
— Привет, Юра! — сказал Лёша, садясь в машину. Он испытывал большую неловкость, увозя из компании таких славных ребят сына Игнатия Васильевича, достойного и уважаемого на заводе человека.— Сейчас поедем,— сказал шофёр, но не услышал ответа.
Обернувшись, он увидел, что его пассажир спит. «Наверно, ему и самому неловко,— подумал Лёша.— Делает вид, что спит, а на самом деле небось переживает».
Но Сорокин спал, и спал крепко. Его не разбудили ни тряска, ни ухабы.
В город они приехали поздно ночью. Остановив машину у подъезда, Лёша увидел Анну Викентьевну. Она возвращалась домой.
Не тревожа спящего пассажира, Лёша вышел ш машины.
— Лёша! — удивилась Анна Викентьевна. Она была испугана.— Что случилось? Почему вы вернулись?
— Не отпускают вашего сына,— сказал Лёша, улыбаясь, и, увидев лёгкое смятение на лице Анны Викентьевны, торопливо добавил: — Я смеюсь. В машине он. Спит. Получайте сво-его Юрку.
— Спасибо, Лёша!..
Анна Викентьевна бросилась к машине.
— Вставай, мальчик, вставай! Довольно спать!
Открыв дверцу, она просунула голову в машину и тут же испуганно подалась наружу.
— Кто это?.. Кто это?..
— Сорокин. Сын ваш,— ответил Лёша, но по выражению лица Анны Викентьевны понял, что случилось что-то не то.
— Где мой сын? Кого вы привезли?
Лёша влез в машину и растормошил пассажира:
— Эй, товарищ! Вы кто такой?
Парень открыл глаза и, слабо что соображая, ые сразу ответил:
— Я?.. Я Сорокин...
— Какой вы Сорокин? — возмутилась Анна Викентьевна.
— Эдуард Сорокин. А в чём дело?.. Где мы находимся?
— В городе мы находимся,— сухо сказал Лёша,— попрошу выйти из машины.
Эдуард Сорокин выбрался из машины н, испуганно глядя на Лёшу и незнакомую женщину, пятясь, пошёл по тротуару и потом вдруг побежал.
Когда Сорокин скрылся за углом, Анна Викентьевна посмотрела на Лёшу и жалобным голосом спросила:
— Лёша, что это такое?
Лёша развёл руками:
— Мне сказали, что это Сорокин.
— Лёша, по-моему, вы пьяны.
Лёша не ответил на эту более чем обидную реплику. Он просто её не слышал.
— Посадили человека в машину,— растерянно говорил он,— сказали, что Сорокин,— Он полез в карман.— Вот письмо какое-то сунули...
Анна Викентьевна дрожащими руками раскрыла конверт и узнала Юркин почерк.
«Дорогая мамочка,— писал Юрка,— спасибо тебе за вкусную посылку. Чувствую я себя отлично. Закаляюсь. Работаю, говорят, не хуже других. Твой план эвакуировать своего слабого, беззащитного ребёночка рухнул. Вернусь вместе со всеми, когда кончим дело. Привет папе. Скажи ему, что его «Спутник» имеет шумный успех в полевых условиях. Им бреются все ребята, даже те, кому и брить-то нечего, а таких, скажу тебе по секрету, большинство. Да, и вот ещё что: если тебя спросят, что такое полезное ископаемое, знай — это картошка, добытая собственными руками, испечённая на костре и пахнущая дымком. Целую ещё раз. Твой Юрка».
Анна Викентьевна молча передала Юркино письмо Лёше и
достала из конверта вторую записку. Её автор писал твёрдым, размашистым почерком.
«Уважаемая мама Юрия Сорокина! Горячий привет вам от товарищей Вашего сына! Как бригадир благодарю Вас за то, что Вы воспитали такого хорошего, скромного парня, который не боится трудностей и прекрасно работает. Коллективное спасибо за посылочку! Незабываемые пирожки! Это первое. Теперь второе: извините, что мы воспользовались машиной, но мы давно ждали удобного случая, чтобы отгрузить в городцрупнейше-го симулянта и выдающегося дармоеда нашего времени Эдуарда Сорокина. Желаем Вам здоровья и всего хорошего. Игорь Цветков, бригадир.
Прочитав записку Игоря, Анна Викентьевна также молча протянула её Лёше.
Лёша читал, улыбаясь н восхищённо покачивая головой:
— Бот черти, а!.. Сильны!.. Ну что ж, Анна Викентьевна, надо понимать, всё в порядке!
— Да... Вообще, конечно, всё в порядке...
Она улыбалась, радуясь таким неожиданным письмам. Взглянув на Лёшу, который уже уселся в машину. Айна Викентьевна сказала:
— Спасибо вам, Лёша, за то, что вы туда съездили. Я очень рада, что вы теперь знаете, какой Сорокин — Сорокин и какой Сорокин не Сорокин!..
НЯНЯ
Дружески похлопав меня по плечу, Аркадий сказал:
— Ты прекрасный человек. И что в тебе особенно ценно — ты гармонически развит. Казалось бы, любовь к науке владеет тобой без остатка. Нет!.. Томик стихов, ветка сирени, час, проведённый в открытом бассейне, делают тебя счастливым!..
— Фнзнк и лирик слились в тебе воедино,— добавила Нииа, и в её голосе явственно прозвучала льстивая нотка.
По мнению друзей, простодушие — одна из моих добродетелей. Простодушие, но ие наивность. Слушая Аркадия и Ни-иу, я догадывался, что их неумеренные похвалы в мой адрес не бескорыстны. А если к тому же учесть, что разговор наш происходил в кафе «Космос», куда меня специально пригласили супруги Аркадий и Нииа Корнеевы, было ясно, что мне надлежало держать ухо востро.
Попивая кофе, я смотрел на Аркадия, на Нину, неизменно встречая ответные взгляды, полные преданности и негасимой любви.
— Ты знаешь, о чём мы жалеем,— продолжал Аркадий,— мы жалеем о том, что одна из главных радостей жизни ещё не коснулась тебя своим ласковым крылом...
— Аркадий, не говори красиво! — сказал я, безуспешно пытаясь понять, куда он клонит.
— Знакомо ли тебе чувство материнства? — нежно спросила Нина и по недоумению, отразившемуся на моём лице, видимо, поняла, что вопрос её требовал более точной редакции.
— Господа присяжные заседатели,— сказал я,— не трудитесь. Я разгадал ваш нехитрый замысел. Вы хотите меня женить.
— Ничего похожего,— сказал Аркадий.
— Женишься ты и без нашей помощи,— добавила Нина,
— Между прочим, дети — наше будущее! — неожиданно заявил Аркадий.
— Я, пожалуй, это запишу,— сказал я. Мне надоела игра в загадки, и я стал держаться независимо и даже вызывающе.— В порядке культурного обмена могу предложить новую формулу, ни разу не бывшую в употреблении: «Дети — цветы жизни».
— Правильно! — воскликнул Аркадий.
— Ты сейчас очень образно выразился,— заметила Нина, п я готов поклясться, что это было сказано без тени иронии.
— Давай, старик, перейдём к делу,— сказал Аркадий и принялся энергично потирать руки. Сие, по-видимому, означало, что меня ждёт какая-то большая и нечаянная радость.— Ты вшшего Мишку знаешь?..
— Да... Знаю...— осторожно, после паузы ответил я.
Пауза длилась ровно столько, сколько мне нужно было, чтобы вспомнить свой недавний визит к Корнеевым. В тот самый вечер оставленный без внимания малолетний Мишка быстро смастерил на кухне птичье гнездо. Добыв для этой цели из холодильника полдесятка яиц, он бережно сложил их в мою новую шляпу, беспечно брошенную на стул в передней. В результате этой операции девушка, которая на следующий день принимала пострадавшую шляпу в чистку, укоризненно заметила, что только убеждённые и не приспособленные к жизни холо-СТЯ1СИ пользуются столь неподходящей тарой.
— Скажи честно, нравится тебе Мишка? — спросил Аркадий.— Ты только скажи — да или нет?
— Да.
— Он совсем самостоятельный,— сказала Нина,— с ним уже можно разговаривать, как со взрослым...
— Вчера был номер,— усмехнулся Аркадий,— напустил я воды полную ванну, буквально на минутку отлучился, прихожу — и что же я вижу? Вода синяя-синяя, и мои тапочки плавают, как кораблики... Я говорю: «Мишка, ты что же это наделал? Зачем ты в ванну чернила вылил?,.» А он говорит: «Папа, это море!..»
Родители Мишки засмеялись счастливым смехом, а я терпеливо ждал, когда же наконец Аркадий перейдёт к делу.
— Значит, так...— Аркадий с нескрываемой надеждой посмотрел на меня.— Дело, значит, такое... Такое, значит, дело...
— Ещё вариант остался — «дело такое, значит»,— иронически добавил я. Меня уже начала забавлять робость супругов Корнеевых, и я решил перехватить инициативу.— Ну, вот что. €удя по твоей заискивающей улыбке, ты собираешься меня о чём-то попросить. Так не теряй же времени, проси! Проси, пока я добрый!..
Выслушав меня, Аркадий благодарно улыбнулся и подмигнул жене:
— А ты сомневалась, Ниночка!..
— Я-то не сомневалась. Это ты...
— Я?! Да я был совершенно убеждён, что он согласится.
— А чуткий человек и не мог поступить иначе.
— Ты права!..
— Хватит! — сказал я,— Всё! Прощайте!.. Я ухожу. Ну вас к лешему! Вы мне надоели!..
— Подожди! — сказал Аркадий.— Ладно. Слушай. Значит, так. У нас с Ниной отпуск. Нинин брат — Андрей — женится. Андрей живёт в Серпухове. Мы с Ниной поедем в Серпухов...
— Понимаю. Вы с Ниной поедете в Серпухов, а Мишка не поедет в Серпухов. Он останется в Москве.
— Но не один,— жалобно сказала Нина,— смекаешь?
— Смекаю,— сказал я и тяжело вздохнул,—Мишка останется со мной...
— Старик, всё будет прекрасно! — не давая мне опомниться, горячо начал Аркадий.— Ты переедешь на три денёчка к нам. Двухкомнатная квартира. Мусоропровод. Светло. Чисто. Удобно. Три дня ты будешь работать над своим дипломом. Полная тишина. Телефон. Мусоропровод. Пока ты будешь чертить и считать, где-то у твоих ног или в соседней комнате будет тихо играть Мишка. Продуктов хватит на три дня. Всё будет в холодильнике. Устанешь от работы, пойдёшь погуляешь, - Мишку с собой захватишь для компании. Три дня пролетят — не успеещь оглянуться! Спасибо! Мы были уверены, что ты нам не откажешь. Спасибо!..
— Это вам спасибо,— растеряяяо сказал я,— спасибо за внимание... и мусоропровод...
Вообще говоря, последняя моя фраза могла быть и более осмысленной, но в эту минуту мной овладело лёгкое смятение. Я живо представил себе грядущие трое суток в обществе Кор-неева-младшего.,.^
Назавтра, лучезарно улыбаясь, Аркадий и . Нина покинули столицу.
Мы остались с Мишкой.
Мы позавтракали, выпили чайку и вместе вымыли посуду. Потом я начал работать. Мишка сидел на тахте и прилежно вырезал из бумаги птичек. Светило солнце. За окном звенела панель...
Углубившись в свои вычисления, я не заметил, что Мишка израсходовал всё сырьё. В руках у него оказалась «Динамическая устойчивость сооружений». Об этом я догадался чуть позже,, когда на столе совершила посадку бумажная птичка и принесла на своих крыльях ряд полезных сведений о симметричиых конструкциях.
Пришлось отложить работу и заняться с Мишкой, Назидательная речь об уважении к науке и технике должного впечатления на Мишку не произвела.
Тогда я сделал попытку придать беседе максимально достун-1И.ГЙ характер.
— Видишь, Мил'Г;а, ты вырвал страничку и вырезал птпчку. Это очень нехорошо!..
— Почему?
— Потому что на этой страничке есть буковки, которые составляют очень важные слова...
— Какие?
— А вот какие... «В случае симметричной конструкции следует основную систему выбирать симметричной п заменить нагрузки симметричными и антисимметричными силовыми группами...»
Мишка громко засмеялся.
— Напрасно смеёшься... «...силовыми группами в совокупности эквивалентными заданным нагрузкам».
Мишка перестал смеяться. Он слез с тахты и молча удалился. Через пять минут из кухни раздался дикий грохот.
Ничего страшного не случилось. Это любознательный Мишка вывалил из шкафчика пирамиду кастрюль.
Когда приспело время обедать, я сказал Мишке:
— Вот что, Михей, чем нам есть манную кашу, которая только и делает, что подгорает, рубанём-ка мы с тобой, братец мой, любительской колбаски!.. Кто за это предложение, прошу поднять руку!..
Мишка поднял обе руки.
Сейчас уже всё позади, и я помню, что к концу первого дня богатырский сон свалил нас обоих. Было от чего устать. Сперва я долго рассказывал разные разности. Это был причудливый и хрупкий сплав житейских историй, полузабытых басен и анекдотов. Потом мы долго слушали магнитофон. Убаюканный музыкой, я задремал. Не желая терять время. Мишка успел за несколько минут с ног до головы обмотаться магнитофонной лентой. Потом я проснулся, и мы смотали ленту обратно на кассету. После небольшого перерыва я показывал Мишке, как стоять на голове, упираясь ногами в стену. В заключение мы всласть поиграли в лошадку и наездника.
Под утро мне приснилась защита диплома. Зал. Играет музыка. Я вхожу на четвереньках и, вместо того чтобы что-нибудь сказать, изображаю цокот копыт. Председатель ученого совета тут же садится на лгеня верхом. Он кричит: «Но-о!», теребит меня за нос и говорит тонким голосом: «Мама! Мамочка!»
На следующий день я обзвонил друзей и знакомых. Я рассказал о своих переживаниях и получил совет. Теперь я могу сказать, что это был самый счастливый совет из всех полученных мною в жизни.
Я узнал номер телефона и позвонил в Бюро добрых услуг.
— Припшите, пожалуйста, человека для ухаживания!
— Что?!
— Прошу прислать няню,— сказал я, и в голосе моём прозвучало, наверное, такое отчаяние, что на другом конце провода торопливо ответили:
— Не волнуйтесь. Няня будет. Пожалуйста, ваш адрес.
Я назвал адрес и услышал, что няня придёт к шести.
Как я ждал няню!..
Ровно в шесть раздался звонок, и на пороге возникла она.
Она пе вошла, не появилась, а имено возникла, как добрая фея из сказки.
Радостно улыбаясь, я смотрел на неё и ждал, что она скажет: «Здравствуй, добрый люлодец! Баба-Яга превратила меня в лягушку, но ты улыбнулся, и я снова красна девица!»
Девушка сняла плащ и сказала:
— Здравствуйте. Вот наряд. Я из Бюро добрых услуг. Меня зовут Вероника.
— Здравствуйте, Вероника! Мы очень рады. Мишка!.. Где ты?..
Мы вошли в комнату. Мишки не было.
— Михей, ты куда девался?
В ответ из-под тахты раздалось мяуканье.
— Это он,— сказал я.— Садитесь, прошу вас.
— Мама уехала, да? — спросила Вероника.
«Какая же вы славная! Глаза у вас серые, большие. И улыбка у вас необыкновенно милая!»
Всё это я хотел сказать Веронпке, но сказал другое:
— Мама наша уехала. Но не только мама. Папа тоже уехал.
— А кто же там под тахтой мяукает? Это ваш племянник?
— Нет. Это приятель. Товаршц мой. Друг детства.
Вероника села на тахту.
— Мяу!..— раздался голос Мтпки.
— Мяу! — ответила Вероника.
Тогда и я решил внести свою лепту. Я залаял.
— Нет, если здесь собачка, котёнок нв за что не выйдет, правда? — сказала Вероника.
— Не выйду! — подтвердил котёнок и тут же вышел.
— Знакомься, Михей. Эту тётю зовут Вероника.
Мишка протянул Веронике руку, потом, сложив губы трубочкой, изобразил паровозиьш гудок, затем влез на тахту и, кряхтя, сделал попытку встать на голову.
Я с гордостью слютрел на Мишку. Не зря я его учил. Сейчас он демонстрировал свои достижения.
— Тебя зовут Миша,— сказала Вероника.— Здравствуй!..
— Здравствуй.
— У меня есть знакомый мальчик, его зовут так же, как тебя.
— А он может на голове стоять?—ревниво спросил Мишка.
— Может. Но ему сейчас некогда. Он готовится к весенней сессии. Мы с ним вместе учимся. В одном институте, понял?
Мишка кивнул. Потом он влез на тахту, спрыгнул на пол и сказал:
— «Умывальников начальник и мочалок командир!..»
Потом Мишка испытующе поглядел на Веронику и вдруг выпалил:
— Рубанём-ка мы с тобой, братец мой, любительской колбаски!
Вероника засмеялась:
— Спасибо, я сыта.
— А папа с мамой уехали на свадьбу,— сообщил Мишка.— А ты поедешь на свадьбу?
— В своё время надеюсь поехать,— ответила Вероника и почему-то покраснела.
— Тётя Вероника на свадьбу поедет с дядей Мгшхей,— сказал я и вдруг поймал себя на том, что больше всего хочу услышать в ответ: «Нет, я не поеду на свадьбу с дядей Мишей».
— Нет. Я не поеду с дядей Мгшхей на свадьбу,— адресуясь к Мшпке, сказала Вероника и, метнув на меня иронический взгляд, спросила: — Вам, вероятно, нужно уйти? Пожалуйста. Я побуду с малышом. Я ведь, собственно, для этого и пришла.
«Не надо подчёркивать, что вы пришли к Мишке. Я очень
рац, что вы пришли. И не как няня, а просто так, как Вероника!..»
Именно это я собирался сказать Веронике, но сказал другое:
— Нет, я никуда не ухожу. Мне нужно поработать. Я ntnny диплол!, и этот злодей Nfne страшно мешает...
Мишка молчал. Потом, вспомнив, что давно ничего не демонстрировал, он ловко пролез под стулом, после чего весьма доверительно заявил:
— «Пошла муха па базар и купила самовар».
Какой же это был приятный вечер!..
После того как я часика два поработал, мы вместе отужинали — Вероника, Мишка и я.
Укладывая Мишку спать. Вероника что-то спела. Потом уже не Мишке, а мне рассказала, что учится на втором курсе педагогического института, а в вечерние часы работает няней.
Мишка спал. Я расписался в каком-то наряде, заплатил деньги и, провожая Веронику, спросил, смонгет ли она прийти снова.
— А вы позвоните, оформите заказ,— сказала она и ушла.
Назавтра я позвонил в Бюро добрых услуг.
— Няня будет в шесть,— сказали мне.
Днём, когда мы с Мишкой гуляли, п купил торт.
К шести часам у нас дома был полный порядок.
Poвно в шесть пришла няня — старая полная женщина с добрым лицом.
у неё, вероятно, был богатейший опыт обращения с ребятишками. Через полчаса она кормила Мишку. Я работал, и до меня доносился голос старой няни:
— Ещё ложечку. Вот так... А йотом пришли старик со старухой в райжилотдел, а уж там колотая рыбка сидит — дожидается с ордером...
На следующий день я позвонил в Бюро добрых услуг и, сколько мог деликатно, объяснил, что прошу прислать няню Веронику, потому что ребёнок привык к ней и без неё очень скучает.
Вероника пришла в шесть часов и тут же отправилась с Мшпкой на прогулку.
Потом они вернулись румяные и весёлые. Мы пили чай с остатками торта и говорили о жизни. Мишка участия в беседе не принимал. Он лишь время от времени делал стойку.
Когда Вероника ушла, я написал телеграмму в Серпухов:
«У нас всё хорошо точка Можете гулять ещё несколько дней точка Мы себя прекрасно чувствуем точка».
Телеграмму я отправил вечером.
А с утра мы с Мишкой начали с нетерпением смотреть на часы.
Мы ждали нашу Веронику.
ИСЦЕЛЕНИЕ КОПЫТОВА
Сперва была гроза. По тёмному небу летали молнии, но грома почему-то не было слышно. Потом сразу показалась река. Покачиваясь на волнах, плыл большой бревенчатый плот. На плоту стояли лошади. Потом лошади исчезли, а на плоту появился кабинет председателя горсовета. За столом сидели члены президиума. Они громко смеялись, а председатель сказал: «Послушаем товарища Копы-това». Копытов начал говорить, но голос его не был слышен. Тогда члены президиума переглянулись и спросили: «Макнём?» Председатель сказал: «Макнём!» — и, подойдя к Конытову, взял его за шиворот. Это было обидно и настолько непонятно, что Копытов протестующе замахал руками и проснулся.
Лёжа с открытыми глазами, Копытов испуганно смотрел в темноту. Какой странный сон! И с чего бы это могло привидеться такое?.. Ну, плот — это ещё, скажем, понятно: накануне он смотрел у себя в клубе кинокомедию «Верные друзья». Но почему гроза? И почему президиум горсовета?
Копытов пожал плечами, потом вспомнил. Его вызывали на заседание исполкома, где ему досталось за непорядки в клубе, которым он, Копытов, руководит. Ему указали, что он увлекается танцами и мало занимается культурно-массовой работой.
Всё это действительно было, но давно. Он уже учёл критику
и перестроился. В клубе появились крулши, проводились беседы о воспитании, о любви я дружбе и даже об устройстве Вселён гюй. Потом состоялась популярная лекция о борьбе с суевериями, па которой он испытал несколько неп|)йятпых минут.
После слов лектора: «Стыдно признаться, что есть ещё среди нас отсталые люди, которые верят в различные приметы»,— неожиданно раздался чей-то голос: «Попросим выступить заведующего клубом!» В зале послышались смешки. Копытов покраснел и строго сказал: «Товарищи, не будем мешать лектору».
Копытов повернулся на другой бок и вздохнул. Кому какое дело, верит он в приметы пли не верит? Да, он верит в приметы, у него есть для этого достаточно веские основания. Взять, например, прошлое лето. Он тогда работал в парке культуры и отдыха. Стоило ему по неосторожности уехать в командировку тринадцатого числа, да к тому же ещё в понедельник, как, пожалуйста, по приезде его уяче ждал выговор в приказе за перерасход государственных средств.
Или, чтобы далеко не ходить за примером, можно вспомнить зимнюю историю.
В декабрьскую стужу в город нагрянул бродячий театр оперетты. Умные люди предупредили Копытова, что этот табор халтурщиков художественного интереса не представляет, но Копытов тем не менее принял решение познакомить местную общественность с приезжей «Сильвой». Когда он шёл подписывать договор с опереттой, дорогу ему перебежала чёрная кошка. Ему бы, конечно, следовало вернуться, но он, трижды плюнув через левое плечо, дошёл до гостиницы и подмахнул договор. В итоге, как и следовало ожидать, были крупные неприятности.
Герой «Сильвы» Эдвин уже в первом акте затянул кучерским голосом арию из «Ыарицы». Но это ещё было полбеды. В дальнейшем ходе спектакля весельчак Бони, начав танец на сцене, завершил его в оркестровой яме. Артист рухнул в оркестр вопреки действию оперетты, в результате действия винных паров.
После «Сильвы» Копытова пригласили в горсовет, где ему, фигурально выражаясь, изрядно намылили шею.
Возвращаясь домой п напевая: «Сильва, ты меня погубишь...» — Копытов понял, что во всём виноват он саль На то и су1цествуют приметы, чтобы им верить.
Поделившись этими соображениями со своей тёщей, Копытов нашёл в её лице полное сочувствие и наделшую опору.
Месяцем позже, страдая зубной болью, он по совету тещн отправился в Дубровку к бабке Аифпсе — знахарке и универсальной целительшще всех болезней. Там под руководством вышеупомянутой бабкн Копытов самоотвергкенно лазил в печь и окунал голову в ведро с «заговорной» водой. Вскоре зубная боль прошла, и, вообще говоря, всё было бы хорошо, но, на беду, о его лечении узнали в клубе. Сначала Копытов всё отрицал, но потом сообщил, что бабка Анфиса — сказительница и он ездил к ней как любитель фольклора.
Жена Копытова с детьми была в деревне, и в доме временно хозяйничала тёща.
— Сон МПС приспплся...
— Что за сон? — Лпцо тёщи обрело озабоченное выражение. Виднейшая толковательница снов, оиа выслушала нодроо-иый рассказ зятя и деловито спросила: — Какой масти?
— Чего «какой масти»?
— Кони были какой масти?
— Чёрт их там помнит! Кони как кони.
— Ежели кони белые, хорошо. Ежели гнедые, это похуже, но всё же ничего. Ну, а ежели серые в яблоках, плохой сон. Ожидай взыскания.
Тёща явно лукавила. Для того чтобы предсказать зятю очередное взыскание, мог подойти любой сон, без лошадей и даже без грозы.
Копытов тяжело вздохнул:
— Знал бы, что такое приснится, спать бы не ложился. Клянусь честью!
Копытов потёр глаза и поморщился. Подойдя к зеркалу,
хмуро посмотрел на своё отражение. На левом глазу у него красовался заметный ячмень.
— Вот ещё не было печали...
— Поезжай к бабке,— посоветовала тёща,— враз поможет.
— Аферистка твоя бабка,— мрачно сказал Копытов,— за ней милиция в два глаза смотрит.
— Это ты почему знаешь?
— Говорили.
— Кто?
— «Кто, кто»... Кто надо, тот и говорил.
Копытов отвернулся. Не станет те он докладывать тёще, что о крушении бабкиной карьеры он по секрету узнал у работника районной прокуратуры Еропкина, который тоже посещал знахарку в надежде спастись от преждевременного облысения. '
Копытов отправился па работу.
Клубный киномеханик Федя Малышев, взглянув на глаз заведующего, бодро заметил:
— Скоро уборочная. Факт налицо.
К вечеру ячмень разросся, паполовииу закрыв глаз. А па другой день Копытов явился с повязкой. Он уже решил было зайти в поликлипику, по по дороге встретил женщину, которая направилась к колонке за водой. «Пустые кедра — плохая примета»,— подумал Копытов и, не заходя в поликлинику, свернул в клуб.
Сидя в кабинете и просматривая одним глазом заявку на Егинофильмы, Копытов увидел клубную уборщицу тётю Дусю. Она молча стояла на пороге.
— В чём дело? — спросил Копытов.— Видите, я занят?
— Товарищ Копытов! Пантелеймон Иванович,— тётя Дуся, оглянувшись, закрыла дверь,— что я вам посоветовать хочу. Только вы па меня не серчайте и не смейтесь. Если желаете, чтоб ячмень ваш сразу прошёл, сходите вот по этому адресу...— Достав из кармана вчетверо сложенную бумажку, она ггротянула её заведующему; — Вот. Луговая улица, дом пять.
Копытов повертел в руке бумажку с адресом.
— Поликлиника, что ли?
Тётя Дуся снова оглянулась и благоговейно прошептала:
— Старец Ульян там проживает. Целитель.
Копытов испытующе покосился на уборщицу. «Нет ли здесь какого подвоха!» — подумал он и, усмехнувшись, сказал:
— Что ещё за Ульян? Что за глупости?
— Старец он столетний,— продолжала тётя Дуся,— чудеса делает. Истинные чудеса. Людей исцеляет всем на удивление.
Копытов помолчал.
— И когда же он принимает этих вот... страждущих? — с деланной иронией спросил он.
— Раз в месяц. В первый четверг. С десяти вечера.
Копытов посмотрел на календарь.
— Четверг. Выходит, сегодня у него приём.
— Точно. Сходите, Пантелеймон Иванович. Не пожалеете.
— Вот что...— Копытов встал.— Ладно. Пойду я к нему или не пойду — это особ статья. Только об этом нашем разговоре прошу ни гугу.
— Господи, разве я не понимаю! — Перекрестившись на несгораемый шкаф, тётя Дуся приложила руку к сердцу.— Молчу.
Уборщица вышла.
Копытов некоторое время подумал, потом, решившись, махнул рукой.
В десять часов вечера он подошёл к приземистому домику на окраине и, оглянувшись по сторонам, постучал в дверь.
Ему отворили. В дверях стояла сгорбленная старуха в чёрном платье.
— Як старцу Ульяну,— нерешительно доложил Копытов.
Старуха поклонилась ему в пояс:
— Входи, болезный, входи.
Старуха, с трудом передвигая ноги, ввела пациента в ком-пату.
В полутёмной комнате в неверном свете коптилки Копытов увидел дряхлого старика с седой окладистой бородой.
— Стань на колени, муж страждущий,— не теряя времени, иластно сказал старик.
Копытов безропотно опустился на колени.
Старик протянул бумагу и карандаш:
— Напиши имя своё, фамилию, год, в коем на свет родился, и номер паспорта.
Копытов написал.
— Сожги бумажку на вечном плалгеии до пепла чёрного.
Обжигая пальцы, Копытов сжёг бумажку.
— Высыпь пепел в сосуд сей,— старик подал ему наполненную водой стеклянную банку с уцелевшей этикеткой «Соус яблочный»,— размешай в воде святой и выпей в семь глотков.
Копытов выпил. В семь глотков.
— А теперь повторяй за мной,— сказал старик.— «Святой Ульян, елико веруешь, елико разумеешь и явствуешь...»
Охрипшим от волнения голосом Копытов послушно повторял за стариком:
— «Помоги елико разум, елико жажда исцеления тьму отгонит кромешную. Помоги, родимый отец, шлю лобзания, охрани, господи, обеспечь...»
Произнеся последнее слово, Копытов удивлённо поднял брови. «Чересчур конкретно к господу обращается,— подумал он.— «Обеспечь». Это уж прямо как в отдел снабжения».
Процедуры целителя продолжались долго — минут двадцать. Выполняя волю старца, Копытов сначала лёг на пол, потом сжевал щепотку табаку, затем, надувая щёки, дул на все стороны света, потом, получив на руки текст только что произнесённого обращения к святому Ульяну, прочитал его вслух девять раз подряд.
В заключение, в соответствии с указанпем, поцеловав руку святому Ульяну, Копытов положил на стол гонорар — пять целковых. Получив взамен знакомый уже текст, он кивнул старику и направился к выходу.
Ночь Копытов провёл неспокойно. Он не спал. Глаз болел по-пренгиему, ничуть пе ме1[ьше.
Утром, наложив при содействии тёщи повязку на глаз, Ко-пытов направился на работу.
Войдя к себе в кабинет, он увидел на столе конверт с цадписью: «Тов. Копытову. Лично».
Копытов раскрыл конверт. В нём лежали пять рублей и записка:
«Товарищ Копытов! После вашего ухода я понял, что вам лучше всего обратиться в городскую поликлинику к глазному врачу. Он вас быстро вылечит. О вчерашнем сеансе лечения знают следующие лица: я, то есть «старец Ульян», и члены нашего драмкружка: уборщица клуба тётя Дуся и Тося Погоже-ва — иснолнительница роли старухи. Если вы сделаете из вчерашнего правильные выводы, обещаем всё сохранить в тайне.
Посылаем вам текст вчерашней «молитвы». Если вы думаете, что в ней нет никакого смысла, вы ошибаетесь. Вот эта «молитва»: «Святой Ульян, Елико Веруешь, Елико Разумеешь И Явствуешь, Помоги Елико Разум, Елнко Жажда Исцеления Тьму Отгонит Кромешную. Помоги, Родимый Отец, Шлю Лобзания, Охрани, Господи, Обеспечь».
Если вы, товарищ Копытов, прочтёте подряд первые буквы кагкдого слова «молитвы», вы всё поймёте».
Копытов вытер со лба пот. Прочитав первые буквы подряд, как советовал автор письма, он в изнеможении упал в кресло.
Полчаса спустя Копытов вьппел из клуба.
Из ворот прямо ему под ноги вылетела чёрная кошка. Копытов на мгновение остановился, потом погрозил кошке кулаком и направился в городскую поликлинику.
ЦЕНТР НАПАДЕНИЯ
Когда, умело овладев мячом. Костя мчался к воротам, шум на стадионе, нарастая подобно лавине, катился по бетонным ступеням трибун.
А когда, оставив позади себя ошеломлённых защитников, Костя прорывался па вратарскую площадку противника и точным ударом с ходу посылал мяч в сетку, стадион стоя приветствовал его. Ребята, ликуя, размахивали кепками, кричали: «Тама!» — и выпускали в поднебесье голубей.
Костя Семёнов слыл выдающимся футболистом, незаменимым центром нападения и давнишним кумиром великого, благородного племени болельщиков.
В описываемый нами день команда, в которой играл Костя, неуклонно штурмовала ворота противника. Вся пятёрка нападающих вырвалась вперёд. Молниеносно обойдя защитника. Костя передал мяч правому полусреднему и, получив от него ответный пасс, отправил мяч в левый угол ворот.
Неотразимый удар!
Диктор в стеклянной будке восхищённо всплеснул руками.
— Блестящий гол!
В перерыве в раздевалку пробился дядя в пенсне. Близоруко щурясь и пытаясь обнять Костю, он шептал:
— Вы чудо!.. Вы феноменальное явление!.. Умоляю вас, пройдём со мной в буфет. Здесь рядом...
Костиного поклонника вежливо вывели из раздевалки, но он ещё долго кричал в коридоре:
— Талант! Уникум!..
На последних минутах встречи Костя забил ещё один мяч.
После игры он вышел со стадиона. В светлом костюме, свежий после душа, но ещё не остывший от жаркой игры. Костя свернул в боковую аллою —там его ждала Люся. Радостно помахав ей рукой, оп вдруг помрачнел. Рядом с девушкой Костя заметил стайку ребят в возрасте от восьми до двенадцати лет.
— Привет, Константин! — хором сказали ребята.
— Привет!—рассеянно ответил Костя и бережно взял Люсю под руку. Ему очень хотелось провести остаток бурного дня вдали от людей, в уютной аллее парка, где бы он. Костя, мог долго смотреть в глаза .любимой.
После шума трибун в аллее стояла особенная тишина.
Костя сел на скамью рядом с Люсей, а она, немного помолчав, нежно взглянула на него.
— Ты замечательно играл сегодня. Я просто любовалась! Ты подумай: сто шестьдесят тысяч глаз одних зрителей, не считая милиции, следили за тобой!..
— Да...— прошептал Костя.
— И сто шестьдесят тысяч ладоней хлопали тебе,— продолжала Люся.
— А если пальцы считать,— послышался из-за кустов чей-то высокий голос,— то, выходит, хлопало вам восемьсот тысяч пальцев!
Влюблённые вздрогнули.
Из-за кустов вышла группа юных болельщиков.
— Вы, конечно, не заметили, а мы за вами шли,— начал один из ребят,— чтоб сказать вам, что вратарь «Локомотива» верхние мячи хуже берёт.
— Вы им, пожалуйста, бейте под штангу! — любезно посоветовал паренёк лет восьми и в припадке застенчивости скрылся за спины товарищей.
Наскоро пообещав ребятам, что он с сегодняшнего дня будет
стараться бить только под штапгу, Костя взял Люсю под руку и попел её в неопределённом паправлепии.
Ребята молча пошли вслед.
Сверкая глазами, полными любви, один из почитателей поравнялся с Костей и предложил:
— Хотите, я ваш чемоданчик понесу?
— На надо,— сухо сказал Костя,— я сам.
— Моя Тюкин фамилия. Меня звать Геша,— ггредставился паренёк.— Я только до того дерева донесу.
Костя молча передал ему чемоданчик.
Тюкин бережно принял драгоценный груз и, шатаясь от счастья, пошёл за Костей.
Почётный эскорт неотступно следовал позади.
Когда Костя, проводив Люсю, прощался с ней, корректный Тюкин понимающе отошёл в сторонку.
— Завтра пет игры, Люся, может быть, встретимся, погуляем? — робко предложил Костя.
— С удовольствием,— улыбнулась Люся,— я очень люблю большую компанию.
Конвой проводил зргамепитого футболиста до самых ворот.
Во дворе Костю встретил дворник Пахомыч. Похлопав в ладони и чуть покачиваясь, Пахомыч сказал:
— Официально заявляю: «Ура!» Я возле палатки трансляцию слушал со стадиона. Молодец! — PI, ещё раз похлопав, дворник пошёл спать, громко, но маломузыкально напевая: — «Эй, вратарь, готовься к бою!..»
Под утро Косте приснился Геша Тюкнн в пенсне. Он аплодировал и говорил: «Если ещё и пальцы па ногах считать, то всего вам хлопало сто миллионов пальцев!»
Всю следующую неделю, свободную от соревнований, Костя ежедневно встречался с Люсей. Они два раза посетили театр, ездили в Химки и были счастливы. Ребята преследовали их меньше. Ежедневно Костя получал приветственные открытки, подписанные: «Уважающий вас Тюгаш Геннадий».
Десятого августа состоялся очередной ответственный матч.
В первой половине левый край противника открыл счёт. Потом «остязапие шло с переменным успехом, атака сменяла атаку. К конце игры, уже после гонга. Костя прорвался вперёд и очутился один па один с вратарём. Стадион затаил дыхание. Костя спокойно остановил мяч и пробил... мпхш ворот!
Так «промазать» мог кто угодно, но только не Костя Семёнов. Люди на трибунах не могли успокоиться до финального свистка, а когда он прозвучал, наступила зловещая тишина.
Люся ждала в парко.
— Вот мы и одни,— грустно сказала она,— нет худа без добра, как говорится.
Невесело усмехнувшись, Костя взял девушку под руку, и в тот же миг из-за кустов послышался знакомый шёпот:
— Он подумает, что мы его позабыли, а у него сейчас тяжёлое моральное состояние. Сейчас его нельзя одного оставлять. Надо чуткость проявить.
Костя и Люся, не оглядываясь, быстро пошлп по аллее.
Пассажир в троллейбусе — толстяк с печальным выражением лица — укоризненно покачал головой:
— Чуть бы поточнее ударили — и гол! А вы... Эх!..
Сидевший иа коленях у отца мальчуган с любопытством
посмотрел на Костю и громко спроспл:
— Папа! Это тот дядя, да?
— Да. Тот самый...
Домой они шли пешком.
У ворот Костя встретил мрачного Пахомыча.
— Не ожидал,— сухо сказал дворник.
В ящике для писем Костя увидел какие-то бумажки. Среди них была телеграмма: «Не падайте духом. Надеемся дальнейшем хорошую игру. Привет. Семья Халамеевых».
На другой бумажке знакомым почерком Геши Тюкина было нанисаио: «Держись, не теряйся, всё будет в порядке, Я отвечаю!»
|
