DjVu

      Глава I
      ПУТЬ ВО ТЬМЕ
     
      Дети слушали старую Кубаниху, не сводя с неё глаз. Одни сидели, другие стояли на коленях, крепко держась за подолее широкой юбки. А Лацо примостился поближе к окошку; он опёрся о спинку стула и поглядывал на улицу. Там завывал холодный ветер, а в избе было тихо-тихо, только стенные часы мерно вторили голосу рассказчицы: «Так-так, право-так, право-так».
      — ..И тогда Яношик подошёл к могущественному пану и смело посмотрел ему в глаза, — неторопливо говорила старая Кубаниха. — Ничего он не боялся и, размахивая валашкой *, закричал так, что паны затряслись от страха: «Придёт время, народ перестанет работать на вас и уничтожит все панские законы!..» Вот какие у нас в старину бывали смелые парни!..
      Валашка — пастушеский посох с топориком на конце.
      Вдруг Лацо кинулся к окошку, прижался лбом к стеклу и на мгновение застыл в этой позе. Потом он быстро обернулся, и с губ его сорвался тихий, жалобный крик, похожий на стон:
      — Тётя, к нам идут жандармы!
      Кубаниха быстро поднялась, бросилась к окну и в ужасе закрыла лицо руками. Ребятишки тоже вскочили и рассыпались по комнате, как стайка вспугнутых воробьёв.
      — Патруль!
      — Я иду домой!
      — И я!
      К Лацо подбежал братишка, маленький Ферко, и крепко обнял его.
      — И я, Лацко, и я! — повторял он.
      — Да, да, ступайте, дети, а то матери будут беспокоиться.
      Но ребят уж и след простыл. Через распахнутую дверь в избу ворвался ледяной февральский ветер.
     
      * * *
     
      Войдя в кухню, Лацо перехватил тревожный взгляд матери. Он приблизился к ней, не выпуская руки Ферко, а малыш протиснулся между ними и прильнул лицом к жёсткой материнской ладони.
      Возле стола стояли два жандарма в зелёных шинелях. Один курил сигарету, другой протирал очки большим жёлтым носовым платком. Оба свирепо глядели на отца Лацо, а на вошедших детей не обратили никакого внимания.
      — Где ваш старший сын, Главка? — сурово спросил жандарм, который возился с очками. — Отвечайте!
      Отец стоял, уперевшись обеими руками в край стола. Он сгорбился и, как мальчику показалось, осунулся и стал меньше ростом. Жилет и ворот рубашки были расстёгнуты. Но смотрел он на жандармов так, что у Лацо сердце запрыгало от радости. Отец смеялся над ними! Лацо хорошо знал эту хитрую отцовскую усмешку: глядит тебе прямо в глаза, а уголки рта чуть-чуть шевелятся. Он никогда громко не смеялся; бывало, только подожмёт губы, а Лацо уже знает: не очень-то верит отец его рассказу о том, что он упал на льду и разбил коленку только лишь потому, что ребята его толкнули.
      Вот и теперь отец так же насмешливо смотрит на жандармов. Но они ничего не замечают, хотя и таращат на него глаза. Лацо очень хочется подойти к отцу и загори дить его собой от этих двух зелёных.
      Жандармы стали совещаться, искоса поглядывая на мать и детей. Потом очкастый схватился за кобуру револьвера и заорал:
      — Пойдёшь с нами, раз ты такой упрямый!
      Мать тихо застонала. По лицу её текли слёзы. Отец нагнулся, чтобы взять куртку, висевшую на спинке стула, и незаметно подмигнул матери. Три пары любяших глаз следили за каждым его движением.
      — Ну, живо, пошевеливайся! Если не возьмёшься за ум, заберём и мальчишку! — Очкастый жандарм ткнул пальцем в Лацо.
      А другой, с погасшей сигаретой в уголке рта, быстро преградил отцу дорогу, мешая подойти к жене, окаменевшей от горя. Отец выпрямился, шагнул к двери и с порога крикнул:
      — До свиданья, Ганка! Береги детей!
      Жандармы вытолкнули его и, уходя, сильно хлопнули дверью.
      Маленький Ферко со страху заревел во всю глотку. Мать отстранила детей, с трудом добралась до постели и упала на неё ничком. Ферко затих и заковылял вслед за матерью.
      — Мама, боюсь! Не плачь, мама!
      Лацо видел, как мать встревожена — ей жалко отца, она беспокоится о его участи. А он, Лацо, даже с места не сдвинулся, когда отца уводили! Как будто отец шёл не в тюрьму, а к дяде Матушу за пивом... Мальчик подбежал к двери и распахнул её настежь.
      Затемнённая деревня словно вымерла. На той стороне улицы, в доме тётушки Кубанихи, тоже было темно. Наверно, старушка ушла к соседям — рассказать, что за Главкой пришли жандармы. Неслышно падал снег, холодные снежинки мягко ложились на лицо Лацо.
      Мальчик вернулся в кухню. Мать держала на руках сонного Ферко и едва слышно баюкала его. Лацо медленно подошёл к столу и сел на лавку.
      Жандармы пришли сегодня к Главке не впервые. Они бывали здесь и раньше, надеясь застать дома старшего
      брата Лацо — Якуба, которого уже давно разыскивают. Но Якуб никогда не ночует дома: лишь изредка он приходит с товарищами из леса и снова исчезает в ночной мгле. Ну и дураки же жандармы! Сбрасывают на пол постели, вспарывают штыками перины, шарят в печке, в горшках, выстукивают стены, словно там мог спрятаться Якуб. А сегодня увели отца.
      Мальчику стало страшно. Чего жандармы хотят от его отца? А вдруг они вздумают его бить?.. Якуб как-то говорил, что арестованных бьют! Значит, отца тоже... Нет, они не посмеют его тронуть!
      Лацо опустился на колени у постели матери:
      — Что они сделают с отцом?
      Главкова с тоской поглядела на сына.
      — Мама, отец не боится их, правда?
      — Нет, отец их не боится.
      Мать произнесла это очень громко, и в тишине кухни её слова прозвучали как угроза. Лацо поднял голову и хотел было улыбнуться, но лицо матери по-прежнему оставалось печальным.
      У Лацо учащённо забилось сердце. Мать права. Отец, конечно, не боится, но мальчик знает: раз за ним пришли жандармы — значит, дело плохо. Как ему помочь? А что, если Лацо побежит вдогонку за отцом и попытается освободить его? Нет, одному ему это не под силу.
      Мальчик в полном отчаянии смотрел на мать. Она почувствовала на себе его взгляд и невольно повернулась к нему. Долго-долго длился этот немой разговор матери с сыном.
      «А ты не побоишься?» — казалось, спрашивали глаза матери.
      «Нет, мамочка, я ни капельки не боюсь».
      Мать встала, перенесла Ферко на кровать и заботливо укрыла его. Потом постояла над ним с минутку, прислушиваясь к дыханию малыша, и наконец выпрямилась и глубоко вздохнула.
      Она подошла к сундуку, достала большую чёрную шаль, но, взглянув на Лацо, вынула ещё и серый шерстяной платок, который Главка привёз ей с ярмарки в первый год замужества. Тщательно укутав голову и плечи мальчика, она завязала концы платка узлом на его спине.
      — Сможешь в нём идти?
      — Конечно, смогу! — Лацо большими шагами прошёлся по комнате.
      — Ш-ш-ш! Тише, разбудишь Ферко.
      Лацо с виноватым видом остановился, повернулся к матери и молча стал её ждать.
      — Открой дверь!
      Мальчик осторожно приотворил дверь. Из сеней потянуло холодом, и Лацо невольно вздрогнул.
      Мать погасила лампу, бесшумно ступая, приблизилась к Лацо, легонько подтолкнула его, и они вышли.
      На улице притаилась насторожённая тишина. Ни одного огонька не было видно, хотя никдо в деревне ещё не спал. Люди научились жить впотьмах и говорить шёпотом. В тихие, ясные ночи они засыпали с таким же трудом, как под гром пушек.
      Лацо взял мать за руку и огляделся по сторонам: ни живой души. На небе мерцали первые звёзды, они словно плыли вслед за путниками. Снег скрипел под их ногами, а в тех местах, где ветер его сдул, чернела твёрдая, промёрзшая земля. Мороз обжигал лицо, щипал уши, не позволял открыть рта. Лацо хотелось разглядеть выражение лица матери, но она теперь шла впереди, ему видна была только её спина. Он прибавил шагу. «Что ж это я плетусь, как маленький Ферко, — подумал Лацо, — а мама, слабая, больная, должна вести меня за ручку? Отец рассердился бы, если бы знал. Без него я должен заботиться и о маме, и о маленьком Ферко, и о доме. Ведь я всё понимаю, что на свете делается, — продолжал размышлять Лацо, — а взрослые считают, что я ещё маленький и со мной нельзя всерьёз разговаривать. Когда осенью я спросил, почему Якуб не вернулся из армии вместе с другими солдатами, отец сказал, будто Якуб где-то очень далеко, от него нет известий и никто точно не знает, жив он или нет. Отец был хмурый, а мама спокойно чинила разорванную рубашку и только вздыхала, но не плакала. Мне стало очень грустно, хотя в тот раз я и в самом деле ничего не понял. Почему они так спокойны? Ведь они любят Якуба. Отец всегда им гордился. Бывало, Якуб появится в кухне, а отец кричит ему: «Смотри не сшиби головой лампу да потолок не проломи!» — и при этом прячет лицо за газетой, чтобы не видно было, как он улыбается.
      Мама всегда ласково поглядывала на Якуба и то и дело спрашивала, не хочет ли он есть. Якуб обычно молча шагал взад-вперёд по кухне. Потом вдруг останавливался, словно спохватившись, брал куртку и говорил на прощанье: «Ну, я пошёл. Вернусь поздно, не ждите!»
      Какое там — не ждите! Всегда ждали, я отлично помню, даже спать не ложились».
     
     
      Лацо крепко стиснул руку матери и, когда она вопросительно на него посмотрела, прижался к ней и горячо прошептал:
      — Мамочка, я тебя люблю!
      — Знаю, сыночек. А тебе не холодно?
      — Нет, совсем нет, я не замёрз!
      Лацо показалось, что мать улыбнулась, и от этого ему сразу стало теплее.
      Они вошли в лес, наезженную дорогу сменила тропинка. Идти стало труднее, снегу намело больше, чем в деревне. Вершины сосен сомкнулись над их головами, образуя высокий свод. Чтобы не свалиться в сугроб, Лацо осторожно ступал по следам, протоптанным матерью, которая снова шла впереди.
      У края леса дорожка спускалась в лощину. Неожиданно из-за туч выглянул месяц и осветил всё вокруг. Мать свернула вправо, где узкая стёжка вела в гору. Лацо нагнал её и тревожно прислушивался к тому, как тяжело она дышит. «А что, если и за мамой придут жандармы? — подумал Лацо, и вдруг ему стало жутко; он крепко стиснул зубы и сжал кулаки. — Нет, я не позволю увести маму! И отца освобожу. Ведь мы идём к Якубу. Взрослые думают, будто я ничего не знаю, а я знаю всё. Якуб и его товарищи — коммунисты. Потому они и скрываются в лесах. Мне сказали, будто Якуб умер, боялись, что я разболтаю, где прячется Якуб. Но разве я выдам родного брата?!»
      При одной мысли об этом у Лацо выступили на глазах слёзы обиды. Он утёр их рукавом. Снег па рукаве охладил разгорячённое лицо мальчика.
      «Ладно, я не буду хныкать. Только зачем они так плохо обо мне думают? Всякий раз, как они ждали Якуба, меня выгоняли из дому, отсылали к тётушке Кубанихе или к другим соседям. Я, конечно, догадывался, в чём дело. Недаром они прячут за сундук караваи хлеба. А когда мне разрешали вернуться домой, глаза у мамы бывали красные, а отец молча ходил из утла в угол и курил трубку. За сундуком уже было чисто выметено.
      «Уложи мальчика спать, Ганка!» — говорил отец.
      «Не пойду спать! — злился я. — Мне тоже хотелось повидать Якуба... Зачем вы меня прогнали!»
      Однажды, когда я так орал, отец подошёл ко мне и вынул трубку изо рта. Мама побледнела и села на лавку, а я насмерть перепугался: сейчас отец угостит меня ремнём...»
      Вспомнив этот вечер, Лацо улыбнулся. Ему даже стало жарко — то ли от быстрого подъёма, то ли от волнующих воспоминаний.
      Вдруг мать остановилась и в изнеможении прислонилась к сосне. Лацо кинулся к ней:
      — Мамочка, мама!
      — Ничего, ничего, Лацо, пройдёт. Я так и знала, что не дойду. Для меня это слишком дальний путь.
      Дыхание у Главковой было прерывистое, расширенные, потемневшие от боли глаза выдавали отчаяние.
      — Ты не боишься, Лацо?
      — Нет, мамочка, совсем не боюсь.
      — И без меня не струсил бы?
      Лацо хотел было сразу же ответить, что ничего не боится, но понял, что маме это нужно знать наверняка. Он огляделся. Темно. Тропинка убегает вдаль, теряется где-то между деревьями, а в глубине леса и вовсе ни зги не видать. Куда ведёт эта тропинка? Что скрывается там, в самой чаще?
      Мальчик нерешительно посмотрел на мать. Глаза её теперь ярко блестели. Она ждала ответа. И Лацо показалось, что именно от этого горящего материнского взгляда здесь светлее, чем в гуще леса. Собравшись с духом, он сказал твёрдо и убеждённо:
      — Нет, мамочка, я и без тебя не струшу.
      — Сыночек, я дальше идти не смогу, очень в боку колет, придётся тебе добираться одному. Да ничего, ты уже большой.
      Мать привстала и горячей рукой погладила сына по щеке.
      — Иди по этой тропинке, — она кивнула в сторону чащи, - там ты найдёшь Якуба и его ребят...
      — Товарищей, — поправил мальчик.
      — Да, Якуба и его товарищей... А подле Якуба тебе и с темноте не страшно, правда?
      — Подле Якуба я никого не побоюсь, — сказал мальчик так торжественно, словно произносил слова клятвы.
      Он чувствовал, что говорит чистейшую правду, и на душе у него стало спокойней.
      — Тебе придётся долго идти, но ты запасись терпением и шагай всё прямо, никуда не сворачивая.
      — Мамочка... — начал было Лацо.
      Но мать прервала его:
      — Помоги нам спасти отца! Ступай, а я подожду тебя тут. Помни, сынок, я тоже жду твоей помощи.
      — Мама, а здесь нет жандармов?
      — Что ты, Лацо! Фашисты не рискнут ночью сунуться в лес. Если товарищи Якуба тебя остановят, объясни, что ты брат их командира и должен ему кое-что передать. Ну, а Якубу обо всём расскажешь.
      Мать обняла его, и мальчик почувствовал, что лицо у неё мокрое от слёз.
      — Не плачь, мама. Ты ведь сама сказала, что я большой: мне уже девять лет.
      Лацо встал, отряхнулся от снега, растёр затёкшие колени.
      — Прощай, Лацо.
      Мальчик с решительным видом зашагал по узкой тропинке.
      «Мама увидит, что я не трушу, тогда и она перестанет плакать. А разве я трушу? Вовсе нет. Вот нарочно сейчас остановлюсь и буду глядеть в темноту. Ничего я не боюсь, и ничего со мной не случится! Здесь, в лесу, — мой брат Якуб, командир. Пусть внизу, в деревне, лютуют гардисты1 и жандармы — сюда они не посмеют прийти, а Якуб, когда захочет, спустится в деревню... Ему ничего не страшно».
      Сердце Лацо преисполнилось гордости. Приятно иметь брата, которому даже в избе тесно — такой он высокий и сильный!
      1 Гарда — словацкая фашистская военизированная организация.
      Мать остановилась и в изнеможении прислонилась к сосне.
      «Я так и думал, что Якуб — командир, а теперь и мама сказала: «Объясни, что ты брат их командира»... А мамочка лежит в лесу больная. Она не велела говорить об этом Якубу, но я скажу, пускай знает».
      Идти становилось всё труднее. Ноги у Ладо совсем закоченели. Он то и дело стряхивал с ботинок снег, но мокрые, тяжёлые комья вновь налипали на них. Мальчик поскользнулся, упал, больно ушибся. Поднялся, немного погодя снова упал, снова ушибся, но, несмотря на это, упорно шёл вперёд. Наконец он остановился, поправил платок н с тревогой стал прислушиваться.
      «Нет, никого не слыхать. Страшно! От мамы я уже далеко, а где Якуб, не знаю».
      Лацо вздохнул и зашагал дальше. И снова на него нахлынули воспоминания.
      «В тот вечер, когда приходил Якуб, я испугался порки, а ведь всё кончилось хорошо... И сегодня должно хорошо кончиться. Отец тогда строго поглядел на меня, а мама стала рядом со мной. Наверно, подумала, что отец будет меня бить. Но он сказал: «Садись за стол». Я сразу послушался и сел, как гость, а они стояли подле меня. Потом отец тоже сел. «Ты ведь умный мальчик, Лацо, сумеешь держать язык за зубами?»
      Вся эта картина, в мельчайших подробностях, ожила перед глазами Лацо.
      «Ты уже большой, — тихо сказал отец. — Если со мной что-нибудь случится, тебе придётся заботиться о маме и о Ферко».
      Глаза у отца были такие серьёзные, словно перед ним сидел не маленький школьник Лацо, а взрослый солдат Якуб.
      «Никому не говори, что у нас бывают Якуб и его товарищи. Ты никогда их не видел. Понятно тебе? Никогда! Сейчас война, а на войне это не считается обманом, если нужно спасти кому-нибудь жизнь. Понял?»
      Лацо всё понял; он только спросил, кто такие коммунисты. Отец удивлённо посмотрел на него и, должно быть, подумал, что Лацо всё-таки ещё маленький, но объяснил:
      «Коммунист — это человек, который готов отдать свою жизнь, чтобы беднякам жилось лучше. Коммунист борется за то, чтобы дети были сыты, чтобы женщины не плакали. Коммунист не лжёт, не ворует, заступается за тех, кого
      несправедливо обидели. Твой брат Якуб коммунист. Значит, ты тоже должен быть мужественным и честным, чтобы ему не пришлось за тебя краснеть».
      Мальчик медленно продвигался вперёд, тщетно вглядываясь в окружавший его мрак. Всё тело у него ныло, ноги подкашивались, он то и дело спотыкался. И вдруг тропинка исчезла. От ужаса у Лацо мурашки пробежали по спине. Как же теперь найти дорогу? И в отчаянии он закричал тоненьким голоском:
      — Якуб, товарищ Якуб!
      «То-ва-а-рищ!» — донёсся едва слышный зов до партизанского поста.
      — Якуб! — уже совсем тихо произнёс измученный мальчик.
      ...В темноте блеснул фонарик, чьи-то сильные руки подхватили Лацо и подбросили высоко-высоко.
      — Якуб! — обрадовался Лацо, повиснув на шее брата. — Мамочка там, внизу, в лесу... не смогла дойти, отца увели жандармы.
     
      Глава II У ЯКУБА
     
      Одинокая свечка на большом чурбане посередине землянки напрасно пыталась рассеять ночную темень. В густом мраке тонули фигуры людей и сваленные в кучу веши. Лишь время от времени мигающее пламя свечи отбрасывало на них тусклые пятна света.
      Партизаны разместились вдоль стен. Якуб присел на полу, возле матери, лежавшей на ворохе веток хвои, и рассеянно поглядывал то на мать, то на товарищей.
      «Та-ак, та-ак», — повторял юн про себя.
      Мать лежала пластом, только голову повернула к сыну. Боль в боку всё ещё мучила её, и дышать было трудно. Но с сердца свалилась страшная тяжесть, погнавшая её ночью в горы, и, пусть ненадолго, она наслаждалась покоем.
      — Не понимаю, чего ты тратишь попусту время! — раздался чей-то нетерпеливый голос. — Ночь близится к концу, а днём мы напасть на них не сможем. Нужно теперь же, немедля, спуститься с гор и отбить у них старика.
      Якуб обернулся на голос. В темноте выразительно сверкнули чьи-то большие, горящие отвагой глаза. Партизаны молча ждали, а Главкова с надеждой и страхом смотрела на сына. Якуб встал, медленно прошёлся по землянке, потом подошёл к матери, снова сел рядом с ней, ласково погладил её руку и, не глядя на мать, обратился к партизанам:
      — Фашисты арестовали не только моего отца. Вам это хорошо известно, товарищи. И вы знаете также, что мы не можем идти всем отрядом на риск... — Он крепко сжал руку матери, повернулся к ней и вдруг отчётливо увидел морщинки на её лице, бескровные губы, потускневшие от горя глаза, бледные щёки, с которых болезнь согнала румянец. Он с горечью сознавал, как слаба и беспомощна мать, но голос его звучал твёрдо и уверенно: — Скоро мы будем выполнять важное боевое задание. До этого мы не должны ничего предпринимать. Подождём. Будем начеку, проследим, чтобы наших людей не угнали на край света. ( пт-гока к нам на помощь пробивается Советская Армия.
      Она ударит с одной стороны, мы — с другой, и тогда с фашистами разом будет покончено.
      Якуб замолчал. В землянке снова наступила тишина. Никто не решался её нарушить. Из глаз матери катились слёзы.
      — Ты, мама, — не торопясь продолжал Якуб, — пошли отцу хлеба да пригляди за Ферко. А Лацо отправь в город к Марковым, к тётке с дядей, чтобы и его не забрали, и помни: в случае чего — мы здесь, близко от тебя... Придёт время, так и отца освободим и других, а от гардистов тогда и следа не останется.
      Главкова доверчиво внимала каждому слову сына, но страх за мужа не покидал её.
      — А не убьют они отца? — спросила она с дрожью в голосе. — Ведь гардисты — чистые звери, с немецкими фашистами держатся заодно... каждый из наших — им враг.
      Якуб ничего не ответил, только выпустил руку матери. Главкова лежала не шевелясь, стиснув зубы. Горькие мысли одолевали её. Потом она подумала, что и Якубу нелегко, дотронулась до его лба, до волос, нащупала шрам, знакомый ей с незапамятных времён. Якуб тогда был совсем маленький. Как давно это было! Теперь сын стал взрослым, и она не всегда его понимает, но он по-прежнему её мальчик. Разве не она вырвала его из объятий смерти, когда в деревне детей душил дифтерит? В тот год она отправила Якуба в город, к своей бездетной сестре. Он прожил там несколько лет, рос среди чужих и обучился у мастера ремеслу. А теперь туда же поедет Лацо. Вот и окажутся её дети в разных местах, далеко друг от друга. Каждого ждёт своя судьба. А нити их судеб ведут к её материнскому сердцу, и что бы с ними ни случилось, оно всегда будет отзываться на все их горести и радости. Мать смутно сознавала, что жизнь её сыновей отныне тесно переплетётся с событиями в стране, но смысл их был для неё пока ещё неясен, и поэтому они пугали её. Как объяснить всё это взрослому сыну?
      — Ты веришь мне, мама? Наберёшься терпения?
      Пламя догоравшей свечки осветило лицо Якуба. Он напряжённо ждал ответа.
      «Он ведь тоже страдает, болеет душой за отца», — подумала мать и решительно сказала:
      — Я верю тебе, сынок, верю. Только помни об отце.
      В этот момент к Главковой подошёл один из партизан. Он так сильно оброс и лицо у него так обветрилось, что трудно было догадаться, стар он или молод.
      — Хороший у вас сын, — сказал он. — Родителей любит и свою родину любит. Верьте ему, мать, как верим мы.
      Главкову со всех сторон обступили люди, их было много — старики и молодёжь, у всех ружья за плечами. Она приподнялась, закусив от боли губы, потом встала и растерянно посмотрела на сына.
      — Ну, я поплетусь домой, а вы... дай вам бог счастья, дай вам бог всегда быть на верном пути, — прошептала она.
     
      Глава III. ЗУЗКА
     
      Мать последовала совету Якуба: отправила Лацо к своей сестре в Жилину. Тётя Тереза, встретившая племянника на вокзале, ворчливо, без особой радости, поздоровалась с ним. Ещё бы — поезд опоздал на целый час и она промёрзла до мозга костей. По дороге домой тстка так быстро шагала, что Лацо с чемоданчиком едва поспевал за ней.
      Всё удивляло Лацо в незнакомом городе: широкие улицы, по которым мчались автомобили и понуро брели лошади, постукивая копытами по мостовой, каменные дома, витрины. Лацо с любопытством поглядывал на свою тётку: маленькая, кругленькая, глаза у неё сердитые, а лоб низкий. Похожа на маму, только гораздо толще и ниже ростом. Можно подумать, что это мама стоит перед кривым зеркалом, Лацо однажды видел такое на ярмарке. Просто страх, как оно уродовало людей.
      В центре города тётя свернула в переулок. Обойдя лужи, покрытые тонкой корочкой льда, она остановилась, поджидая мальчика. Марковы жили в двухэтажном доме. Во дворе было два подъезда и ещё одни ворота, выходившие. на другую улицу. Тётя достала из кармана ключи, вошла в подъезд и отперла дверь на площадке первого ч’аЖа.
      Дядя Иозеф сидел в кухне и слушал радио.
      Л, вот и вы! Здорово, Лацко! Нос у тебя покраснел, видно, па улице недурной морозец, а?
      Мальчик, робко потирая озябшие руки, сел на краешек пула.
      — Есть хочешь?
      Лацо отрицательно покачал головой. Ему было не по себе. Дядя разглядывал мальчика так пристально, будто собирался распотрошить его, как куклу, и посмотреть, что там у него внутри.
      — Когда обещают выпустить отца? — допытывался дядя.
      — Нам ничего не сказали.
      — Угу, — невнятно промычал дядя.
      Тётя разогревала на плите кофе и вздыхала:
      — Вот беда, господи боже!
      Дядя подсел ближе к Лацо.
      — А о Якубе что слыхать? — спросил он, глядя в упор па мальчика.
      — Ничего, — прошептал Лацо и залился густым румянцем.
      — Бедная Ганка, каково ей там одной! До смерти ведь намучается, — причитала тётка.
      — Намучается — не намучается, а хорошо, что мальчишку к нам прислала. По крайней мере, о глупостях думать не будет. — Дядя снова повернулся к Лацо: — Школа близко, все ребята из нашего дома ходят туда. Ну, остальное сам увидишь. Занимайся прилежно и слушайся учителей. В школе не болтай о том, что отец сидит в тюрьме. Им до этого нет дела, а к нам полиция может придраться.
      — Но отец ведь никому зла не причинил, его зря посадили! — поспешно сказал Лацо.
      — Замолчи! — рассердился дядя. — Не твоего ума дело, и нечего рассуждать. Ты знай одно: учись и слушайся старших... По улицам не бегай, играй лучше во дворе, да стёкол смотри не бей, а то нам платить за тебя нечем.
      Дядя вскочил и в раздражении зашагал взад и вперёд. Лацо никак не мог взять в толк, чем он так его прогневил.
      Тётя Тереза принесла горячего кофе и ласково стала уговаривать мальчика поесть. А когда он поел, тётя сказала:
      - — Сейчас я тебе покажу, куда убрать вещи. А спать будешь в кухне, на раскладушке. Там до тебя спал Якуб.
      Лацо вынул из своего сундучка бельё. Под бельём, на самом дне, лежали перчатки, которые мама связала сёстры. Тётя натянула одну перчатку на руку и залюбовалась.
      — Ловкая наша Ганка, а вот мается на белом свете, видно господь бог её невзлюбил.
      Лацо вступился за мать:
      — Маму все любят — и свои, и соседи.
      — Ладно, не петушись, я ведь только к слову сказала.
      В дверь позвонили. Тётя открыла, и в квартиру Марковых вошёл какой-то человек, видимо рабочий. Под мышкой он нёс парусиновый портфель, из которого торчали инструменты.
      — Добрый день! У нас была срочная работа, пан Марко, задержали в мастерской. Если позволите, я завтра починю кран в прачечной.
      — Хорошо, хорошо, пан Сернка, входите. У нас гость — братишка Якуба. Помните, того самого, что с вами работал. Он будет ходить в школу вместе с вашей Зузкой.
      Сернка дружелюбно взглянул на Лацо и весело подмигнул ему:
      — Так, так. Значит, у Зузки будет кавалер. Ну что ж, паренёк, хочешь познакомиться с новой подружкой?
      — Возьмите его к себе наверх, пан Сернка, — сказала тётя. — Пусть дети поиграют вместе.
      — С удовольствием. Ты в каком классе?
      — В четвёртом.
      — А моя Зуза уже в пятом. Ну, пойдём, я тебя с ней познакомлю.
      Лацо с охотой принял приглашение. Войдя в тот подъезд, где жили Сернки, они столкнулись с темноволосой девчуркой, спускавшейся со второго этажа. Девочка несла большой глиняный кувшин.
      — Вот, Зузочка, веду к тебе товарища. Это племянник Марко. Он будет ходить в вашу школу, — пояснил Сернка.
      Зузка смело, как взрослая, протянула мальчику руку:
      — Как тебя зовут?
      — Лацо, — ответил он смутившись.
      Зузка была совсем не похожа на тех робких деревенских девочек, которых он встречал до сих пор. Держалась она независимо и смотрела ему прямо в глаза.
      — Пойдёшь со мной за пивом? — с места в карьер предложила Зузка.
      — Пойду, — согласился Лацо. — Дома я тоже ходил за пивом для отца.
      Сернка поднялся наверх. Когда дети остались одни, Зузка внимательно поглядела на мальчика, потом быстро наклонилась к самому его уху:
      — Твой папа за гардистов?
      — Вот ещё! Конечно, нет! — воскликнул удивлённый Лацо.
      — А вы за немцев? — неумолимо продолжала девочка.
      Лацо ответил не сразу. Он вдруг почувствовал себя ещё более одиноким, чем у дяди. И вовсе не потому, что девочка так неожиданно накинулась на него с вопросами. Просто ему невероятно захотелось сейчас же, немедленно, побежать в трактир к дяде Матушу и попросить: «Дайте, пожалуйста, одну большую кружку светлого пива для отца. Вот деньги». Но он вспомнил, как жандармы уводили отца,и печально произнёс:
      — Нет, и немцы и гардисты — все они против нас.
      Зузку, видимо, вполне удовлетворил такой ответ, но всё же она не унималась:
      — А ты станешь гардистом, когда вырастешь?
      Лацо возмутился:
      — Скажешь тоже! Я буду коммунистом!
      Девочка вздрогнула и с опаской оглянулась. К счастью, кроме них двоих, в подъезде никого не было.
      — Нельзя так говорить, а то арестуют и тебя и твоего отца. Пойдём за пивом. Папа, наверно, уже умылся и ждёт меня.
      Дети вышли на пустынную улицу, слабо освещённую редкими синими фонарями на высоких столбах. Город был затемнён.
      Лацо изредка бросал взгляд на Зузку, стараясь делать это незаметно. Ростом девочка была немного поменьше, чем Лацо, по плечам её вились две тёмные косички, а на румяном лице весело сверкали большие чёрные глаза. Зуз-жа украдкой разглядывала Лацо. Он быстро об этом догадался, лукаво посмотрел ей в глаза, и оба улыбнулись.
      Когда они вернулись домой с пивом, Сернка уже сидел за столом.
      — Где вы запропастились? Я уже думал, не дождусь, сгорю от жажды! — пожурил он детей.
      Зузка поставила кувшин на стол.
      Жена Сернки пригласила Лацо к столу:
      — Садись, паренёк. Поешь с нами галушек!
      — Нет, спасибо, я только что пил кофе.
      — Ешь, не стесняйся, — уговаривала его Серикова.
      — Почему ты приехал в город? Разве у вас в школе стоят солдаты? — полюбопытствовал Сернка.
      — Нет, просто мама решила, что мне здесь будет лучше.
      Мальчик краснел, ёрзал на стуле, ему было неприят-
      но, что приходится изворачиваться. Зузка сидела рядом с Лацо и не сводила с него своих чёрных глаз.
      — А что, отец по-прежнему работает у хозяина? — продолжал спрашивать Сернка.
      — Да...
      — Значит, вы нисколько не разбогатели с тех пор, как здесь был твой брат? А как у вас в деревне люди живут?
      — Плохо, — вырвалось у мальчика.
      — Почему? — испытующе поглядел на него Сернка.
      Лацо стиснул зубы. Он не знал, куда деваться от этих настойчивых расспросов. Наконец он ответил, медленно выговаривая каждое слово:
      — У нас много гардистов, а жандармы то и дело по домам шныряют.
      Сернка нагнулся над столом:
      — Ну, и как? Обижают?
      — Да.
      — Кого?
      Мальчик ещё сильнее покраснел. Но дружелюбный взгляд Зузки подсказал ему, что он здесь среди своих. Да и Сернка, вероятно, хорошо относится к Якубу — они ведь вместе работали.
      — Ломятся в хаты, обыски устраивают, вынюхивают, словно...
      — А у вас что искали? — серьёзно спросил Сернка.
      — Брата, — ответил Лацо и побледнел, сообразив, что сболтнул лишнее.
      — Нашли? — так и впился в него Сернка.
      — Нет.
      — Вот здорово! — Сернка встал, погладил мальчика по голове и шутливо дёрнул его за ухо. Потом вдруг насупился, покачал головой и, разглаживая на скатерти несуществующие складки, заметил: — Только будь осторожен, никому не говори об этом, а то брату навредишь. И у нас в городе гардисты всюду нос суют, да и эсэсовцев полно. Услышат краем уха словечко, да и бегут выслуживаться. Так-то, Лацо, ты уже большой парень. Понимаешь?
      — Понимаю, — ответил мальчик.
      — Я твоего брата отлично знаю. Он хоть и молод, да вокруг пальца его не обведёшь, — сказал Сернка и о чём то задумался.
      — Ешь, Лацо, остынет, — вмешалась в разговор Зузка.
      Жена Сернки подошла к столу:
      — Я думаю, Лацо пора домой. Марковы, наверно, ждут его к ужину.
      — Правда, паренёк, беги! А в другой раз приходи к нам запросто, как к себе домой.
      Зузка живо спрыгнула со стула и взяла мальчика за руку:
      — Лацо ещё не знает дороги, я провожу его.
      — Хорошо, — согласилась мать, — но сейчас же возвращайся.
      Едва дети закрыли за собой дверь, как Зузка выпалила:
      — Ты понравился папе. С другими мальчишками он так много не разговаривает.
      — Твой отец знает моего брата. А мой брат...
      Тут Лацо спохватился и замолчал, но немного погодя всё-таки закончил:
      — Мой брат никого не боится и никого не позволит обижать.
      Ему очень хотелось побольше рассказать Зузке о Якубе, но он понимал, что этого делать нельзя.
      — Мой отец тоже такой и даже ещё смелее!
      Лацо не стал ей возражать. На площадке лестницы Зузка вдруг спросила:
      — А ты умеешь прыгать через две ступеньки?
      — Никогда не пробовал. У нас нет таких высоких лестниц.
      — Это нетрудно, погляди!
      И девочка запрыгала, как воробей. Внизу она подождала Лацо, проводила его до подъезда, где жили Марковы, дала на прощанье руку и торжественно предложила:
      — Давай дружить! Хочешь?
      — Хочу.
      — Где ты родился?
      — В деревне Вербовое.
      — А я знаешь где? В Советском Союзе.
      — В Советском Союзе? — недоверчиво переспросил Лацо.
      — Да. Папа там работал, мы вернулись в тридцать иосьмом году.
      Зузка говорила чуть слышно, но видно было, что она очень гордится этим обстоятельством. Довольная впечатлением, которое произвели на Ладо её слова, она убежала. Лацо в задумчивости постоял с минутку у дверей, потом встряхнулся и позвонил.
      Дверь ему открыла тётя. Она провела мальчика на кухню. Дядя был в соседней комнате и вместе с каким-то человеком просматривал бумаги.
      — Что же ты у них так засиделся? — сказала тётя, подвигая к Лацо тарелку с лепёшками и чашку чая. — О чём они тебя расспрашивали?
      — Ни о чём. Просто Зузка рассказывала мне о школе, — уклончиво ответил Лацо.
      — Об отце смотри никому не говори. Славы тебе это не прибавит, а нам может повредить... Ешь досыта и ложись. Утром я тебя разбужу и отведу в школу. Если там потребуют, чтобы пришёл отец, скажем, будто он в больнице. Ну, спокойной ночи.
      — Спокойной ночи, тётя.
      Лацо остался в кухне один. Ему не хотелось есть. У окна стояла постланная складная кровать. Он разделся, погасил свет и скользнул под одеяло.
      Ему вспомнился родной дом, и стало грустно. Мама, наверно, уже уложила Ферко, сидит теперь у его постели и, может быть, думает о нём, о Лацо. Нет, пожалуй, она думает об отце: как он себя чувствует, не бьют ли его. А может, беспокоится о Якубе: здоров ли, не холодно ли ему. Да, конечно, о Лацо она не думает — ведь он у тёти, здесь его никто не обидит...
      Лацо заново пережил весь этот шумный первый день, проведённый вдали от родных. Большой город, о котором он так много слышал, показался ему совсем чужим. Вот тётя и дядя, до чего же они боятся, чтобы им не попало из-за Лацо! А Зузка, наверно, хороший товарищ. И родилась в Советском Союзе! Об этой стране Лацо уже слышал. Как-то вечером Якуб читал вслух газету отцу с матерью; Лацо тоже к ним подсел и старался не упустить ни слова, хотя многое тогда осталось для него непонятным.
      — В Советском Союзе рождается новая жизнь, ч люди там совсем другие, чем у нас, — объяснял Якуб. — Подумать только — ведь всюду на земле могло быть так же
      чудесно... Живи, работай, радуйся жизни — всё для тебя, и завидовать некому...
      Зузка родилась в Советском Союзе. Значит, Зузка «другой» человек? Не такая, как Лацо? И настанет ли на всей земле чудесная жизнь? Да, настанет, когда отец вернётся. Лацо тогда возьмут назад в деревню. Может быть, сам Якуб приедет за ним.
      Лацо уснул с мыслью о будущей поездке домой и о встрече с Якубом, который всё может объяснить и никогда не сердится, если Лацо чего-нибудь не понимает.
     
      Глава IV СТРЕМЕНЬ И ИВАН
     
      Тётя Тереза повела Лацо в школу, которая помещалась на той же улице, в красивом белом угловом доме. В канцелярии мальчика сразу записали, даже не спросив про отца. Тётя поспешила вытолкнуть Лацо в коридор, чтобы не мозолить глаза директору, носившему мундир гардиста, и не пробудить в нём излишнего любопытства. Она живо разыскала дверь с табличкой «IV А» и простилась с племянником.
      Изо всех классов в коридор доносился отчаянный шум. Робея, крепко зажав под мышкой привезённые из Вербового тетради и книги, Лацо приоткрыл дверь. Ученики сразу же притихли — видимо, подумали, что пришёл учитель, — но, увидев Лацо, снова зашумели. Толстый мальчик в клетчатой рубашке подбежал к Лацо, засунул руки в карманы и высокомерно спросил:
      — Что тебе здесь нужно?
      — Я буду учиться в вашем классе, - спокойно ответил Лацо.
      -- А ты откуда явился? -продолжал мальчик, бесцеремонно оглядев новичка с ног до головы.
      — Я приехал из Вербового.
      — Кто он такой? — спросил другой ученик; он был маленького роста и залез на парту, чтобы лучше видеть.
      — Должно быть, деревенщина, — насмешливо сказал толстяк. — Так откуда, говоришь, ты приехал?
      Лацо не ответил. Теперь вокруг него собралась уже целая группа ребят. Они с любопытством уставились на но-
      вичка и ждали, что он скажет. Лацо чувствовал себя неловко.
      — Телёнок какой-то, он и говорить толком не умеет, — издевался мальчик в клетчатой рубашке.
      Ребята засмеялись. Вдруг вперёд протиснулся высокий, худой паренёк.
      — Не лезь к новичку, Ланцух! — прикрикнул он на толстяка. — Ну чего ты задаёшься!
      Вмешательство высокого мальчика ещё больше распалило Ланцуха. Он презрительно повёл плечом и сжал кулаки.
      — Погоди, я с тобой разделаюсь так, как тебе и не снилось! — огрызнулся Ланцух, наступая на защитника Лацо.
      Но сочувствие ребят было явно не на его стороне. В толпе раздались выкрики:
      — А ну-ка, дай ему, Ондра!
      — Всыпь как следует!
      — Иди, садись со мной, новичок! — весело окликнул Лацо какой-то паренёк.
      Когда Лацо стал пробираться к парте, Ланцух подставил ему ножку. Лацо споткнулся и уронил на пол связку книг и тетрадей. Нагибаясь, чтобы поднять книги, Лацо услышал вызывающий голос Ланцуха:
      — Может, хочешь драться?
      Какой-то мальчик оттеснил плечом ребят и подбежал к Лацо, чтобы помочь ему.
      — Эй, Иван, возьми, — крикнул он, бросив тетради и ниги на парту. — Ондра, держись! — И он стал протис-иваться к тому месту, где высокий мальчик наступал на Ланцуха.
      Толпа расступилась. Одни ребята, оглушительно топя, повскакали на парты, другие загородили Ланцуху дорогу и дружескими возгласами подбадривали Ондру.
      В этот момент дверь распахнулась и в класс вошли щректор и учитель. Ребят как ветром сдуло. В одно мгновение все уже были за партами. Лацо сел рядом с Иваном.
      Директор занял место учителя и, нахмурившись, открыл классный журнал. Учитель печально поглядел на учеников, с минуту молча постоял у стола, потом с немым вопросом повернулся к директору, сердито барабанившему пальцами по столу.
      - I Ужимок? А ну-ка, иди сюда.
      Лацо встал и, замирая от страха, подошёл к доске. Ему очень хотелось чётко и ясно ответить на все вопросы, что-nu рсбяга не смеялись над ним, но, как он ни старался держать себя в руках, в голове у него был туман. Точь-в-точь так же он чувствовал себя незадолго до этого, когда тётка привела его в канцелярию школы и он впервые увидел директора в мундире гардиста.
      — Фамилия, имя? — спросил директор.
      — Главка. Лацо Главка.
      Директор встал, жестом предложил учителю занята его место, а сам подошёл к Лацо:
      Ну, чему же тебя учили?
      — Всему.
      — Вот здорово — всему! Стало быть, ты знаешь, что сейчас идёт война?
      — Знаю, — едва слышно ответил мальчик.
      В классе царила тишина. Лацо не сводил глаз с мундира директора и вдруг вспомнил вербовского старосту, по прозвищу «Цибуля», которого все стали бояться с тех пор, как он сделался гардистом.
      Директор взял мальчика за подбородок и в упор посмотрел на него:
      — Коли ты всё знаешь, то скажи, когда мы победим. Только не мямли, говори громко, чтобы все слышали!
      Лацо ничего но ответил. Не мог же он сказать директору, что скоро придёт Советская Армия и настанет конец хозяйничанью гардистов. Директор всё равно бы не поверил.
      — Ну, что же, Главка?
      Лацо растерянно переминался с ноги на ногу.
      — Да, вижу я, немногому тебя научили... Стремень!
      Ондра встал и выжидательно поглядел на директора.
      — Помоги новичку, Стремень! От него, как видно, мы ничего не добьёмся!
      Ондра втянул голову в плечи и покосился на Лацо.
      — Так что же, Стремень, долго я буду ждать? Ведь я вас учил, как следует отвечать. Разве ты забыл?
      Ондра побледнел, опустил глаза и упрямо молчал.
      Ученики, затаив дыхание, с напряжённым вниманием следили за каждым его движением.
      — Ты что, язык проглотил? — рассердился директор.
      Учитель что-то тихо сказал директору, но тот раздражённо махнул рукой.
      — Ланцух, — вызвал он.
      Мальчик в клетчатой рубашке проворно вскочил, встал «смирно» и отчеканил, глядя прямо в лицо директору:
      — Мы вместе с немцами победим русских и всех ком-v унистов. На страж! 1
      Директор от удовольствия кивал головой в такт каждому его слову; потом знаком разрешил Ланцуху сесть и нова обратился к Ондре:
      — Ты слышал? Повтори!
      Ондра поднял голову и нерешительно посмотрел на учителя. Казалось, он искал у него поддержки.
      — Советую тебе повторить, — с угрозой в голосе сказал директор и резко оборвал учителя, который снова попытался что-то сказать. — Молчишь? В таком случае, убирайся вон! — загремел директор, указывая Ондре на
      1 Клич словацких гардистов.
      дверь. — Пришли в школу мать, а мне не показывайся на глаза, пока не запомнишь того, чему я вас учил, и не напишешь только что услышанную фразу на трёх страницах в тетради чистописания.
      Ондра с минуту не шевелился, потом поспешно стал собирать свои тетради и учебники. Директор обернулся, увидел, что у доски всё ещё стоит Лацо, о котором он успел уже забыть, и погрозил ему пальцем:
      — Ты слышал?
      — Да, — ответил совершенно подавленный мальчик.
      Директор отпустил его на место и с укоризной сказал
      учителю:
      — С ними надо обращаться построже, не то они совсем вам на голову сядут!
      Хлопнув дверью, он вышел вслед за Ондрой, даже не удостоив взглядом вставших при его уходе учеников. Учитель кивком головы разрешил им сесть, потом усталой походкой подошёл к столу и, не поднимая глаз, долго перелистывал классный журнал.
      Лацо было жаль Ондру. Его очень огорчало, что директор так жестоко поступил с мальчиком, который заступился за него. Лацо заметил, что многие ученики мрачно склонились над книгами, и понял, что они тоже возмущены несправедливостью директора.
      Мысли Лацо путались.
      «Победим русских»! Вот как приказывает отвечать директор... А там, в Советском Союзе, хотят, чтобы всем честным людям жилось хорошо... Лацо стало страшно: сможет ли Якуб освободить отца? А сам Лацо ещё мал и должен ходить в школу, где детей заставляют говорить такую чепуху.
      Лацо поглядел на опустевшее место Ондры, на Ланцуха, который напыжился, как индюк, и его охватила нестерпимая тоска. Внезапно он почувствовал на себе ласковый взгляд учителя и понял, что между директором и учителем идёт скрытая борьба и все ребята, кроме него, знают об этом.
      Раздался звонок. Учитель тоже поглядел на парту, за которой ещё недавно сидел Ондра, ничего не сказал и быстро вышел из класса. Ученики высыпали в длинный коридор. Они так беззаботно бегали и кричали, словно ничего и не произошло.
      Лацо покинул класс последним. В коридоре бурливый поток расшалившихся ребят подхватил его и увлёк в соседнюю комнату. Здесь Лацо остановился, прижавшись к косяку. Оказалось, что рядом с ним стоит тот самый Ланцух, который хотел уничтожить всех русских. Повернувшись лицом к стене, Ланцух уписывал за обе щеки булку с ветчиной. У Лацо невольно потекли слюнки, но он тут же с негодованием сказал себе:
      «Если бы он даже предложил мне попробовать ветчины, я всё равно не взял бы. Я и разговаривать с таким типом не хочу».
      Вдруг от толпы ребят отделился Иван. Он дружелюбно подмигнул Лацо, кивнув в сторону Ланцуха. Потом Иван обнял своего нового приятеля за плечи и потащил в дальний угол.
      — Ондра — мой товарищ, — прошептал он на ухо Лацо. — Директор к нему придрался, потому что...
      Он не договорил, видимо сомневаясь, можно ли открыть Лацо причину гнева директора, но мгновение спустя снова зашептал:
      — Ланцух живёт возле нас. У его родителей мясная лавка. Мама говорит, что они здорово нажились на поставках мяса армии. Его отец считается у гардистов большим начальником. А твой?
      — Где там! У нас в семье нет гардистов. А твой отец в гарде? — спросил Лацо.
      Иван презрительно улыбнулся.
      — Нет и никогда не будет, — гордо ответил он.
      Снова пронзительно зазвенел звонок, и дети устремились в классы, обгоняя и толкая друг друга в узких дверях.
      На следующем уроке была арифметика. Лицо у учителя было бледное, сосредоточенное. Он ни одним словом не обмолвился о том, что случилось во время предыдущего урока, и, не обращая внимания на перешёптывания за его спиной, взял мел и стал писать на доске цифры.
      Сейчас Лацо почувствовал себя более уверенно. Арифметики он не боялся, у него всегда по ней были единицы1. В Вербовом, когда Лацо ещё был маленьким, его часто посылали в кооперативную лавочку за продуктами. Тогда там был продавцом дядя Матуш, который теперь работает
      1 В чехословацкой школе единица — высшая отметка, пятёрка низшая.
      у трактирщика. Дядя Матуш иногда проверял его по устному счёту и всегда хвалил.
      Если бы Лацо вызвали, он легко решил бы задачу, но его не вызвали. Какой-то мальчик стоял уже у доски. Он крошил в пальцах мел и растерянно повторял:
      — ..Пятнадцать... будет пятнадцать...
      Учитель не торопил мальчика, напротив — всячески старался ободрить его.
      Теперь школа уже не казалась Лацо такой страшной, как утром. Глядя на Ивана, склонившегося над задачей, Лацо с радостью думал о том, что у него будут хорошие товарищи — Иван, Зузка, да и другие. Он постарается получше учиться. И ему больше не будет так грустно.
     
      Зузка ждала Лацо у ворот школы. Ещё издали завидев его, она приветственно помахала рукой.
      — Понравилась тебе наша школа? — спросила она с любопытством.
      — Да, вроде ничего, — уклончиво ответил Лацо; он высматривал Ивана в толпе ребят — они условились вместе идти домой.
      Зузка дёрнула Лацо за рукав и шёпотом сказала:
      — Это верно, что Стременя прогнали домой?
      — Да.
      — А почему?
      Лацо колебался. Ну как объяснить ей, чего хотел директор? Ведь заявил же он, будто родину Зузки — Советский Союз — уничтожат. Зачем пугать девчонку? Лацо тоже сдрейфил бы, если бы ему сказали, что его родную деревню сотрут с лица земли. Не отвечая на её вопрос, Лацо в свою очередь спросил:
      — Ты знаешь Ланцуха из нашего класса?
      — Знаю. Раньше мы покупали мясо у его отца, а теперь берём у Рабяка. А что? — Девочка нетерпеливо теребила кончик своей косички.
      — Ничего, я просто так... Зузка, ты родилась в Советском Союзе, скажи: они сильные?
      — Кто? — удивилась девочка.
      — Русские, конечно.
      — Будто не знаешь? Они сильнее всех на свете и никого не боятся.
      — А гитлеровцы вместе с гардистами их не одолеют?
      — Какая ерунда! Спроси-ка моего папку, он тебе объяснит, А твой отец разве иначе думает?
      — Мой отец терпеть не может гардистов, но со мной он никогда об этом не говорил. — Мальчик покраснел, застыдившись того, что отец ему так мало доверяет. — А теперь он в тюрьме.
      Зузка вздрогнула от неожиданности и даже перестала теребить косичку.
      — Ты смотри никому не рассказывай, а то подведёшь моих родных.
      Зузка понимающе кивнула.
      Шёл густой, мягкий снег. Пушистые белые хлопья медленно кружились в воздухе, садились на пальто прохожих, устилали мостовую и там вскоре превращались в жидкую кашицу. Зузка протянула ладонь, поймала маленькую снежную звёздочку, которая тотчас же растаяла; на руке у девочки осталась только блестящая капелька.
      Дети подняли воротники и не спеша вышли из ворот школы. На стенах домов были налеплены большие плакаты с изображением какого-то толстого священника. В одном месте, на пустом пространстве между двумя такими плакатами, кто-то вывел крупными буквами: «ДОЛОЙ ФАШИЗМ!» Возле суетились два дюжих полицейских. Дети остановились, и Зузка прочла надпись вслух.
      Один из полицейских замахнулся на неё дубинкой:
      — Нашлась умница! А ну-ка, проходите, пока я вам рёбра не переломал!
      Другой полицейский примирительно заметил:
      — Не воевать же нам с детьми. Их учат читать, вот они и читают.
      Дети быстро отбежали прочь, спрятались в подъезде соседнего дома. Подождав немного, Зузка не вытерпела и выглянула на улицу. Полицейские замазывали лозунг извёсткой, а люди, проходя мимо, посмеивались.
      — Видишь, взрослых они не трогают, только на нас кидаются! — воскликнула Зузка и потащила Лацо обратно в подъезд.
      Здесь она отворила какую-то дверцу. Загорелся свет. Дети очутились в маленькой, напоминавшей клетку кабинке без окон. У задней стены стояла лавочка, а над ней висело зеркало. Зузка захлопнула дверцу и пояснила:
      — Это лифт. Он испорчен, и мы можем здесь сидеть сколько угодно. Никто нас не найдёт.
      Лацо не знал, что такое лифт, но, занятый своими мыслями, не стал расспрашивать.
      Разговор начала Зузка:
      — Ты хорошо знаешь Стременя?
      — Нет. Ведь его же прогнали с первого урока.
      Лацо решил, что теперь Зузка может узнать, чего тре
      бовал директор от Ондры, и рассказал ей о случившемся.
      Внимательно выслушав, Зузка заметила:
      — Я хорошо знаю Стременя. Его отец уже два года сидит в тюрьме, он коммунист. Поэтому Ондра и не согласился отвечать, как приказывал директор.
      — Понимаю. И у меня отца арестовали. Мама осталась дома одна, а если бы гардисты знали, где Якуб...
      — А ты знаешь, где он? — перебила его Зузка.
      Лацо нахмурился:
      — Выспрашиваешь, как жандарм!.. Пойдём, а то холодно!
      — И не стыдно тебе обзывать меня жандармом! Вот не буду с тобой дружить, ступай к своему Ланцуху! — вскипела Зузка. В глазах её сверкнули слёзы.
      Лацо испугался, что Зузка заплачет, а он вовсе не хотел обижать девочку.
      — Ладно, — виновато произнёс он. — Я больше не буду. Только ты не расспрашивай меня о Якубе. Я ведь и так тебе сказал, что мой отец в тюрьме, хотя не должен был этого делать.
      — Мне ты можешь всё говорить и моему папе тоже. А вот своему дяде не очень-то доверяй. Папа говорит, что он служит и нашим и вашим. Он тут заменяет управляющего домами, к нему ходят гардисты — справляться о жильцах: кто как живёт да чем занимается. Вот какой твой дядя.
      Лацо часто заморгал глазами и недоверчиво посмотрел на Зузку:
      — Это правда?
      — Конечно. Каждый подтвердит. В его присутствии все стараются помалкивать.
      Лацо растерялся. Страшная новость ошеломила его. После того, что он узнал о дяде, ему не хотелось идти домой. Его выручила Зузка.
      — Пойдём к нам, — предложила она. — Папа <^рйчас дома. Он работает в ночной смене.
      Лацо послушно поднялся за девочкой на второй этаж.
      Зузка изо всех сил нажала кнопку. Хрипло задребезжал звонок. Открыв дверь, Серикова укоризненно покачала головой:
      — Ох, дочка, как ты меня напугала! Звонишь, словно па пожар.
      Зузка, весело улыбаясь, повисла у неё на шее:
      — Мамочка, не сердись! Где папка?
      — В комнате. Здравствуй, Лацко, я тебя и не заметила. Зузка ворвалась, как вихрь, чуть с ног меня не сбила.
      — Нам надо срочно поговорить с ним!
      — У вас, конечно, важные дела. Но всё-таки подождите, отец занят. Сбегай, дочка, пока за хлебом и принеси нива. Вот деньги. И гляди поскорее возвращайся.
      — А если я приду не скоро?
      — И не спрашивай, что будет!
      Мать с дочерью рассмеялись. Лацо тоже улыбнулся.
      — Я пойду домой, — сказал он, — а то тётя хватится.
      — Приходи к нам попозже, Лацко, — ласково сказала Серикова.
      — До свидания, обязательно приду.
     
      Глава V КОСТКА ПРИНГЕЛ
     
      Дяди не было дома. Тётя стряпала на кухне и была в дурном настроении. Она проверила, хорошо ли Лацо вытер ноги, но и после этого не разрешила ему войти в комнату, чтобы не наследил.
      — Целый день скребу и чищу, а никто это работой не считает. Ну, как было в школе? Вызывали тебя? Хороший у вас учитель?
      Лацо сел у окна.
      — Учитель у нас не злой, но директор прогнал одного ученика, потому что тот не захотел сказать, будто мы вместе с фашистами выиграем войну.
      — Почему же он не сказал? Ребята должны слушаться старших и говорить, что им прикажут. Таким соплякам, как вы, рано соваться в политику.
      Лацо порывисто вскочил:
      — Тётя, отец этого мальчика сидит в тюрьме, как и мой папа. Разве мог он сказать, что фашисты победят?
      — Ты себя с ним не равняй. Твой отец порядочный человек, и его, наверно, скоро выпустят, а тот, может быть, жулик. И вообще, ты в такие дела не вмешивайся. Ещё на нас беду накличешь.
      Лацо сел на прежнее место к окошку и взял книгу.
      — Родители у тебя люди достойные, честь им и хвала. Мы с Ганкой из хорошей семьи, и о твоём отце я ничего плохого не скажу. А вот у Якуба дурной характер. По нынешним временам, так даже вредный.
      Мальчик раскрыл книжку и стал читать, стараясь не слушать тётку. Но его глаза машинально скользили по строчкам, а в ушах назойливо звучала воркотня тётки:
      — Твой отец сам виноват, надо было с Якубом обходиться покруче. Ни разу парня ремнём не стеганули. Вот его и потянуло к политике.
      Лацо не отрывался от книжки. Тётка чистила картошку, гремела кастрюлями и всё больше горячилась:
      — Беднякам нечего лезть в политику, до добра это их не доведёт! Они должны знать своё место: отработал, сколько положено, и ступай домой, о семье позаботься. Политика — не их дело, политикой пусть господа занимаются. Они лучше знают, что к чему.
      Лацо стало обидно за Якуба, но что толку спорить с тёткой? Её всё равно не переубедишь.
      — Надеюсь, ты не вздумаешь подражать брату? Твоя мать больна, ей нужен покой.
      Лацо не успел ничего ответить, потому что в этот момент щёлкнул замок входной двери и в кухне появился дядя Иозеф, а с ним какой-то толстяк в мундире гардиста.
      — Подавай, жена, обед, мы голодны как собаки.
      Тётя Тереза поставила на стол тарелки, а Лацо пошёл в комнату за стульями.
      — Я тебе не велела ходить в комнату! — заворчала тётка. — Зачем полез? А ты где пропадал весь день? — накинулась она на мужа. — В прачечной кран течёт. На нашей улице украли с чердака бельё! Надо замки проверить, а тебя всё нет и нет!
      — Тише, жена, не видишь разве — у нас гость, пан Костка! Накорми его да водочки поставь, — сказал Марко, не обращая внимания на упрёки жены.
      Тётя Тереза покорно принесла бутылку и рюмки, потом принялась разливать в тарелки суп.
      — За ваше здоровье, — поднял рюмку Марко.
      — И за ваше, — ответил гость и залпом выпил водку. — Хороша! Здорово согревает.
      Мужчины налили по второй.
      — Иозеф, мой нюх меня не обманывает, — говорил тем временем гардист. — Это где-то близко от вас, а может быть, и в вашем доме. Ты к каждому жильцу приглядывайся, в квартиры заходи, только осторожно, чтобы никого не вспугнуть. Захватим медведя в его берлоге. За ваше здоровье!
      Дядя слушал, исподлобья поглядывая на угрюмо молчавшую жену, потом снова налил водки себе и Костке.
      — За ваше здоровье! Выпей с нами, жена.
      — Вот ещё! Того и гляди, голова закружится. По мне, так хоть бы водки и вовсе не было! — довольно нелюбезно ответила тётя.
      — Эх, мать, без водки весь мир кувырком полетел бы! — пошутил гардист.
      — Мир и так вверх дном перевернулся, коли мой старик за политику взялся.
      — Откуда вам знать, с каких пор ваш муж занимается политикой? Иозеф — старая лиса, чует,куда ветер подул. Не мешайте ему.
      Дядя с явным неодобрением фыркнул на жену, а она ещё сильнее нахмурилась, отошла к плите и принялась перемывать посуду.
      Подвыпивший Костка между тем разговорился:
      — Я думал, меня удар хватит, когда услыхал, что Войту Судка из Спаленой назначили командиром отряда. Он вступил в гарду позднее меня, но ему повезло: пронюхал, где спрятано красное знамя. Крупная была дичь, и почти всех выловил он сам. Ты что на меня глаза таращишь? Это твой сын, Иозеф?
      — Нет, свояченицы. Учится здесь в школе, — поспешно ответил дядя.
      — Ишь, глаза как у разбойника. Славный из него выйдет гардист. Ну что, парень, небось хочешь стать гарди-стом? Как тебя зовут? Иозеф или Ян?
      — Меня зовут Лацо, — ответил мальчик и тут же повернулся к тётке: — Можно, я пойду к Зузке готовить уроки?
      — Ступай, ступай. Только веди себя смирно, чтобы жалоб на тебя не было.
      Быстро собрав книги и тетради, Лацо со всех ног кинулся вон из кухни. Костка бросил ему вдогонку:
      — Ну и шустрые у нас ребята! Ха-ха-ха!
     
      Глава VI РАЗГОВОР С СВРИКОЙ
     
      Одним духом взбежав на верхнюю площадку лестницы, Лацо остановился у дверей квартиры своих новых друзей. Оттуда доносился густой бас Сернки и звонкий голосок Зузки:
      Ведь разбойник тоже пан,
      Распрягай-ка коней сам...
      Лацо робко позвонил. Дверь отворила мать Зузки.
      — Эй, дочка, Лацо пришёл! — весело крикнула она.
      — Лацо, Лацо, иди сюда скорее! Папа ждёт тебя, он уже всё знает.
      Зузка стремительно влетела в кухню — косички так и прыгали у неё по плечам — и потащила Лацо в комнату. Сернка встал, принял торжественную позу; сперва низко поклонился, потом сделал широкий приветственный жест правой рукой и, ткнув указательным пальцем в Лацо, громко пропел последнюю строчку припева:
      Распрягай-ка коней сам...
      Внезапно он шагнул к Лацо, поднял его и подбросил высоко, к самому потолку, раз, другой... Вся комната заплясала перед глазами Лацо. Тут Сернка так крепко прижал его к груди, что у мальчика дыхание спёрло, и так же внезапно посадил за стол. Сам Сернка и его жена сели рядом, а Зузка нетерпеливо топталась у стола и не сводила с отца своих чёрных глаз, которые теперь казались мягкими, как бархат. Сернка пододвинул своп стул поближе к Лацо.
      — Значит, твоего отца арестовали, паренёк. Ну, будь молодцом! Опиши всё подробно, может быть, вместе что-нибудь придумаем. Мы живём в тяжёлые времена и обязаны друг друга поддерживать, иначе нас растопчут. Итак, как же это случилось? Только не спеши, выкладывай всё по порядку.
      Лацо открыл было рот, но осёкся и покосился на Зузку и её мать. Он вспомнил, что Марковы запретили ему рассказывать про отца, хотя не совсем понимал почему. А что ни с кем нельзя говорить о Якубе, он и сам хорошо знал. Сернка догадался, какие мысли тревожат мальчика, и увёл его в соседнюю комнату. Они сели на кушетку. Сернка закурил сигарету, затянулся и пустил к потолку колечко дыма. Лацо всё ещё молчал, не зная, как быть. Не обидится ли Сернка, если Лацо откроет ему не всё?
      — Не знаю, можно ли рассказать вам... — начал Лацо.
      Сернка не обиделся и не рассердился. Он внимательно
      поглядел на озабоченное лицо мальчика, кивнул головой и очень серьёзно сказал:
      — Мне нравится, паренёк, твоя осторожность. Ты правильно поступаешь. У тебя украли семью, лишили детства. Ты рано перестал быть маленьким. Сам небось убедился, что бывают люди хуже ядовитых гадов. Значит, надо уметь молчать, вести себя, как подобает мужчине. Трудная это школа! Ты до конца жизни не забудешь нынешних испытаний, как бы хорошо тебе потом ни жилось. Никто из нас не забудет.
      — Чего они хотят? Почему они такие злые? — шёпотом спросил мальчик.
      — Эх, Лацко, как бы тебе попроще это объяснить?
      Сернка встал и медленно, большими шагами начал прохаживаться от окна к двери и обратно. Мальчик следил за ним и ждал, что будет дальше. Наконец Сернка остановился возле него, глубоко затянулся, стряхнул пепел в пепельницу, которую держал в руке, и снова затянулся.
      — Видишь ли, Лацко, всё дело в том, что эти господа хотят жить богато, а работать не желают. Поэтому им нужны рабы, которые бы для них всё делали. Паны продали родной народ и с лёгким сердцем гонят его на смерть, потому что это сулит им большие барыши. Они все могут продать. Что для них мать, брат, республика, когда им платят деньги за измену!
      Сернка погасил сигарету, поставил на подоконник пепельницу и подошёл к мальчику:
      — Я тебя только смутил, да? Непонятно я говорю?
      — Нет, дядя, нет, я всё понял, — из вежливости ответил Лацо.
      На самом деле у него возникло много вопросов, но задать он их не успел — отец Зузки заговорил снова:
      — Не огорчайся, Лацо, не все люди такие скверные. Правда, многие готовы молча сносить несправедливость, согласны годами терпеть, лишь бы кругом было тихо да спокойно. Но такое положение возможно только до поры до времени. Когда господа начинают торговать свободой народа, пытаются отнять у него всё, даже язык дедов-прадедов, тут терпение у честного словака лопается. Он восстаёт. И твой брат Якуб борется с угнетателями, и твой отец, и многие другие смелые люди...
      В комнате стало очень тихо, только из кухни по временам доносился задорный смех Зузкп. Лацо надеялся, что Сернка расскажет ещё много интересного, по тот замолчал.
      — Что же будет с ними? — с дрожью в голосе спросил мальчик.
      — Они будут бороться до победы.
      — Когда же придёт победа? — Лацо даже побледнел, вспомнив, что говорил по этому поводу Ланцух.
      — Трудно предсказать, когда она придёт. Ведь надо рассчитаться и с немецкими фашистами, которые грабят нашу страну и убивают честных людей, и со словацкими изменниками, которые помогают им. Подрастёшь немножко, Лацо, и сам поймёшь, за что пошли в бой твой отец и брат.
      — Я, пан Сернка, и теперь понимаю, — поспешил заверить его Лацо. — Всё, всё понимаю, только одно у меня в голове не укладывается: почему дядя и тётя против Якуба?
      Сернка ответил не сразу. Казалось, он подыскивает нужные слова. А Лацо меж тем покраснел до ушей. Поздно спохватился! Наверно, не надо было даже спрашивать! Взгляд мальчика упал на мозолистые руки Сернки. И у Якуба и у отца такие же. Лацо представил себе отца,
      вспомнил, как задрожала его рука, когда он потянулся за курткой, и слёзы выступили на глазах у мальчика.
      Сернка наконец нарушил затянувшееся молчание:
      — Твой дядя, может быть, и не злой человек, но отчаянный трус. Всё новое его пугает. Он и за старое поэтому держится. От страха... Так вот, Лацо, я тебе кое-что объяснил, в остальном ты сам разберёшься. Думай, гляди в оба да помалкивай. А если тебе что-нибудь понадобится, приходи прямо ко мне. Я всегда буду рад тебе помочь.
      Лацо слушал и размышлял о том, как сложен мир взрослых. Ребята тоже бывают разные: одни гордые и смелые, как Стремень, другие надутые и жадные, как Ланцух, третьи весёлые и отзывчивые, как Зузка. Но Лацо сразу чувствует, кому из них можно верить, а кому нельзя. Со взрослыми другое дело. У них всё гораздо запутаннее. Почему? Лацо раньше хотелось поскорее вырасти, но теперь он решил, что неплохо быть и мальчиком, если взрослые говорят с ним, как с равным, и доверяют ему.
     
      Глава VII ЧЕЛОВЕК ИЗ КАМЕНОЛОМНИ
     
      Стремени прежде жили в первом этаже обветшавшего дома, но, когда мать Ондры потеряла надежду на скорое возвращение мужа, они переселились в подвал — в каморку под лестницей, с маленьким окном за решёткой. Платить за квартиру было трудно. Отец уже второй год сидел в тюрьме. Ондра видел его за всё это время только один раз. Мальчика не пропускали к отцу, да и матери всего два раза давали с ним свидание.
      С тех пор как арестовали отца, мать сильно переменилась. По ночам её терзала бессонница — она не смыкала глаз и всё к чему-то прислушивалась. В волосах у неё появились седые пряди, лицо осунулось и поблёкло, веки покраснели от горячего пара. Ежедневно, с самого рассвета, она стирала бельё в разных домах и только к вечеру, усталая, возвращалась к себе в подвал. Сына мать не баловала: ей пришлось перенести столько страшных ударов, пусть и сын с детства привыкает к трудностям.
      Вернувшись из школы, Ондра достал ключ, спрятанный под тряпкой у порога, открыл дверь и вошёл в тёмную, нетопленную комнату. Он положил на стол тетради и книги и растянулся на кровати, закинув руки за голову.
      Стёкла в окне замёрзли. С улицы доносились сигналы автомобилей, фабричные и паровозные гудки, крики возчиков. Мальчик любил бродить по улицам, прислушиваясь к разнообразным звукам, сливавшимся в нестройный хори Но сегодня Ондре никуда не хотелось идти.
      Он укутал одеялом свои озябшие ноги. Угля запасено мало, пожалуй и до весны не хватит. Затопить печку можно только попозднее, к приходу матери. Теперь Ондра все дни будет сидеть дома, придётся ему мириться с холодом. А что, если достать денег на уголь?
      Взгляд мальчика остановился на единственной висевшей над кроватью фотографии. Фотографию эту он хорошо знал, но всё-таки приподнялся, снял её со стены и принялся рассматривать.
      Мать с отцом после свадьбы... На маме белое платье, в руках — цветы. И глаза у неё весёлые — большие, чёрные и блестящие, как спелые вишни. Мама положила руку на плечо мужу и улыбается, а он хмурится, и его густые усы почти закрывают верхнюю губу. Отец в праздничном костюме — широкие брюки, жилет и пиджак; из верхнего карманчика торчит краешек платка, как у настоящего щёголя.
      Ондра много раз слышал, как мать в шутку упрекала отца за то, что он выглядит на снимке слишком мрачным. Испортил, мол, памятку о свадьбе. Как бы там ни было, мальчику отец и таким нравится. Он смотрит с фотографии на сына сурово и серьёзно, а Ондре сейчас именно это и нужно. Сегодня Ондра принял важное решение, и отец должен его одобрить.
      Старший Стремень был носильщиком на вокзале. Уходя на работу, он брал с собой связку толстых верёвок. Иногда он нанимался грузчиком к людям, которые переезжали с квартиры на квартиру, и таскал по лестницам шкафы и другую тяжёлую мебель. В такие дни он возвращался домой измученный, в пропитанной потом, а нередко и порванной одежде. Мать тогда засиживалась допоздна, латая его штаны или рубашку.
      Трудно, конечно, угадать, как отнёсся бы отец к известию, что его сыну запретили посещать школу. Но ведь Ондра ни в чём не виноват, он хорошо учился. Да и всё
      равно, как бы Ондра ни старался, директор всегда нашёл бы повод, чтобы к нему придраться, раз он знает, что его отец сидит в тюрьме.
      — Рабочий должен учиться, иначе он не сумеет отстоять свои права, — часто говорил отец. — То, что ты узнаешь из книг, никто у тебя не отнимет.
      Как всё грустно складывается. Чего там гадать!.. Папа, наверно, огорчится, если узнает, что сына выгнали из школы. А вдруг директора переведут в другой город и Ондра сможет вернуться?
      Но когда это будет? А пока что надо зарабатывать и помогать маме. Тогда они купят ещё угля, перчатки для мамы, тёплое бельё для отца. Всё можно купить, лишь бы деньги были. Ондра уже знает их силу.
      Он невольно вспоминает пана Ланцуха, отца его одноклассника, хозяина этого дома и колбасной. Ланцух очень любит деньги. Мама целый год копит, чтобы заплатить ему за квартиру, даже по воскресеньям гладит дома чужое бельё. Непонятно, зачем богатому Ланцуху столько денег и почему он забрал у мамы швейную машину. Если маме нужно шить, она ходит к Ланцухам, и за это он заставляет её бесплатно стирать на них. А сами Ланцу-хи могут шить сколько им угодно, хотя это и не их машина.
      Колбасник не живёт в этом доме, он только иногда бывает здесь — в первом этаже у него склад. Однажды он пришёл вместе с сыном, и с тех пор Ланцух-младший не разговаривает с Ондрой. Наверно, отец запретил ему водиться с сыном коммуниста. Ну и пускай! Очень он нужен Ондре! Ланцух много о себе воображает, и ребята его терпеть не могут.
      Ондра совсем застыл. Уголком глаза он покосился на печку, потом перевёл взгляд на фотографию, с которой весело улыбалась мама, и решил не топить. Нет! Сейчас он пойдёт на вокзал, предложит какому-нибудь пассажиру поднести его свёрток или чемодан, и хоть мелочь, да заработает. А маме он ничего не скажет, пока не накопит немного денег.
      Вскочив с постели, Ондра пробежал несколько раз по комнате, чтобы согреться, и вышел на улицу. Его так и обожгло колючим морозным ветром, который, наверно, примчался к ним в город прямо с Ледовитого океана.
      Ондра поспешил на вокзал; он промёрз до костей, и ему очень хотелось есть.
      Бывало, отец не раз брал его с собой, и Ондра знал, где обычно дежурят носильщики. Он остановился на почтительном расстоянии от них и, чтобы хоть немножко согреться, притопывал на месте и стукал ногой о ногу.
      Носильщики обратили внимание на посиневшего от холода мальчика, и один из них даже подошёл к нему:
      — Ты кого ждёшь, паренёк?
      — Никого, — ответил Ондра. Он испугался, решив, что его сейчас прогонят отсюда.
      — Тогда беги домой, ещё простудишься, чего доброго: сегодня холодно. Ну, живей, раз-два!
      — Я хочу отнести кому-нибудь чемодан, — робко пояснил Ондра.
      Носильщик, видимо, удивился. Он пристально поглядел на Ондру и вдруг спросил в упор:
      — Послушай, а ты не сынок ли Стременя?
      Ондра кивнул головой.
      Носильщик ещё раз внимательно вгляделся в его лицо и повёл в буфет, где заказал две порции горячего супа — для себя и для Ондры. Ондре было неловко, он отказывался, но носильщик, казалось, даже не слушал, что он говорит, и с аппетитом глотал ложку за ложкой. Тогда, опасаясь, как бы не остыл его суп, Ондра последовал примеру своего неожиданного покровителя и почувствовал, как приятное тепло разливается по всему его телу.
      — Твоя мать больна?
      Ондра и не заметил, что носильщик кончил есть и теперь наблюдает за ним.
      — Нет, мама стирает. Директор прогнал меня из школы, и я решил заработать хоть несколько крон на уголь.
      — А почему тебя прогнали? — спросил носильщик.
      Ондра честно рассказал, как всё было. Его слова поразили носильщика.
      — Значит, вот чему они учат вас! Ничего, паренёк, ты ещё вернёшься в школу, получишь образование и сам сможешь стать учителем. Эта комедия недолго протянется. Всё наверстаешь, и никого не бойся. Недалеко то время, когда бояться придётся другим. А теперь ступай домой. Держи. — Он достал из кармана деньги. — Купи угля и не падай духом. Отец скоро вернётся.
      Ондра быстро спрятал руки за спину.
      — Нет, не надо. У нас пока ещё есть уголь. Просто я хотел маме сюрприз сделать.
      — Возьми, говорю я тебе! Отец мне отдаст. Сколько раз он ссужал меня деньгами, — настаивал носильщик.
      — Да ведь нам сейчас они не нужны, — не сдавался мальчик. — Позвольте лучше мне подождать, может быть, подвернётся какая-нибудь лёгкая поклажа...
      — Придёшь завтра, если потеплеет. А сейчас даже горячий суп у тебя в животе замёрзнет. Айда домой! Не хочешь денег, не надо. Я на днях зайду к твоей маме.
      Носильщик расплатился с буфетчиком и протянул мальчику руку:
      — Ну, брат, беги быстрее ветра, а то без ушей останешься! Будь здоров!
      — До свиданья, дядя. Значит, я завтра приду, ладно?
      — Приходи, приходи.
      Носильщик ушёл.
      Ондра остался один. Домой возвращаться не хотелось: здесь было теплее и ему нравилась вокзальная сутолока. Мимо него то и дело проходили пассажиры — кто с набитым мешком, кто с чемоданом, кто с корзиной, перевязанной верёвками, а кто со свёртком.
      Ондра глядел на эту пёструю толпу с не свойственным ему прежде интересом. Он мысленно взвешивал чемодан, который почему-то казался ему не тяжёлым, или узел, который тащила женщина, радовался, что пассажиров так много и почти все они с вещами. Завтра носильщик подскажет ему, как предложить пассажирам свои услуги.
      У него снова озябли ноги; недолго думая он вошёл в зал ожидания и занял свободное место на скамейке, стоявшей у стола. Несколько рабочих читали за столом газеты, кто «Словака», кто «Словацкую политику».
      Ондра съёжился, попробовал было потопать подошвами по грязному полу, но это не помогло. Согреться не удалось. Тогда мальчик решил разуться и растереть застывшие пальцы. Он нагнулся и стал развязывать шнурки, но вдруг заметил, что под столом кто-то наступил ногой на ногу соседа. Так ребята в школе предупреждают зазевавшегося товарища, что к его парте подходит учитель.
      Стараясь не привлекать к себе внимания, Ондра исподтишка наблюдал, что будет дальше. Люди, сидевшие за
      столом, казалось, были поглощены чтением, но Ондра видел, что один из рабочих искоса поглядывает на человека в чёрном драповом пальто, расположившегося на скамейке у входа. Человек этот уткнулся носом в газету «Гардист» и делал вид, будто его совершенно не занимает, что творится вокруг. Однако рабочие явно встревожились. Они только притворялись, что читают, а сами переговаривались, не поднимая глаз и почти не шевеля губами.
      — Это он, — процедил сквозь зубы рабочий, предупредивший соседа об опасности.
      — Угу, — ответил его товарищ, сидевший рядом с Ондрой, и с опаской взглянул на мальчика.
      — Тихо, — прошептал первый.
      А третий, который до сих пор молчал, теперь глубоко вздохнул; одна нога у него вдруг начала сильно дрожать. Ондра не отрываясь смотрел па эту странно дёргавшуюся ногу.
      «По крайней мере, согреется», — подумал мальчик.
      Однако рабочий, сидевший посередине, — молодой атлет, похожий на циркового борца, — крепко наступил на дрожавшую ногу соседа. Нога сразу застыла, словно в ней выключили какой-то мотор. Никто не произнёс ни слова, и рабочий, напоминавший борца, снова уткнулся в газету.
      Мальчик повернулся к двери и заметил, что человек в чёрном пальто осторожно поднял голову над развёрнутым «Гардистом» и смотрит в их сторону. И вдруг Ондра обмер; он узнал шпика, который в тюрьме принимал от него с мамой передачу для отца.
      Да, да, он самый!
      Ондра хорошо его запомнил. Этот шпик вскрыл тогда принесённый ими пакет, перетряхнул бельё, осмотрел все швы, разломал булочки. Сало он отказался принять, утверждая, будто свёрток и так уж слишком велик. Мама хотела вместо раскрошенных булок передать сало, а булочки унести домой, но он пригрозил, что вообще всё отнимет, и выгнал их.
      Ондра поближе пододвинулся к рабочим, облокотился о стол и подпёр рукой голову с таким расчётом, чтобы гардисту не было видно его лицо.
      — Это шпик, — прошептал он.
      Рабочие прикинулись, будто не слышат, потом тот, который походил на циркового борца, словно невзначай по-
      косился на мальчика, подмигнул ему и сдвинул берет на затылок.
      — Ты кто? — спросил он беззвучно, одними губами.
      — Сын Стременя.
      Рабочий снова подмигнул. Может быть, он знает отца Ондры? Многие в городе знали его и до сих пор помнят, хотя он уже давно в тюрьме. Иногда к маме заходят какие-то люди — проведать её, передать привет из тюрьмы, где они были «на свидании». Ондра узнал это слово после того, как отца посадили.
      Когда они с мамой впервые пришли на свидание, их заставили долго ждать в мрачном коридоре. Потом кто-то вызвал маму по фамилии. Их провели в небольшую комнатку и обыскали.
      — Ондра! — закричала мама и подбежала к решётке.
      Но гардисты оттолкнули её. Тут только мальчик словно сквозь туман разглядел отца. Стремень-старший так похудел и побледнел, что у Ондры сжалось сердце.
      — Ондришка мой! Ондришка!
      Мама плакала, плакали и другие женщины. Солёные слёзы текли из глаз Ондры и почему-то попадали в рот.
      — Подойди-ка поближе, сынок!
      Ондра шагнул вперёд. Отец улыбался и махал ему рукой. Мальчик протиснулся к самой решётке и обнял отца за ноги.
      — Папа, когда же ты вернёшься домой?
      Больше он ничего не смог сказать. Гардист кинулся к нему и изо всех сил стал трясти за плечи, стараясь оттащить назад, но мальчик крепко вцепился в отцовские брюки. Отец успел погладить сына по голове и мокрым от слёз щекам.
      Так он узнал значение слова «свидание».
      Прямо из тюрьмы мать вместе с Ондрой зашла к её знакомым — Юраевцам, передать привет от их сына. Маму там закидали вопросами, и на каждый из них она нашла ответ. Рассказала, что их сын Яно нисколько не похудел, что его не бьют, что у него хорошие товарищи и он часто думает о своих родителях.
      Ондра до сих пор не может понять, каким образом мать всё это узнала. Неужели сама придумала, чтобы успокоить их? Уже на улице, когда Ондра спросил её об этом, мама в ответ весело улыбнулась и сразу стала такой
      же молодой и красивой, как на фотографии, но всё-таки ничего ему не объяснила.
      Ондра вернулся к действительности, почувствовав, что кто-то легонько толкает его под столом ногой. Он поднял голову и встретил устремлённый на него взгляд «борца».
      — - Хочешь нам помочь? — услышал Ондра его шёпот.
      — Хочу, — не задумываясь, ответил мальчик.
      — Ладно, сиди тихо.
      Ондра старался сохранить невозмутимый вид, хотя его всего трясло от волнения. Ему льстило доверие «борца», он радовался, что может помочь этим людям. Отец и раньше иногда посылал его с серьёзными поручениями, и Ондра хорошо знал, как это делается: ни о чём нельзя спрашивать, ничего не надо говорить — твоя задача передать, что приказано, и уйти.
      Дверь с перрона отворилась. Вошёл швейцар и стал объявлять время отхода и путь следования ближайшего поезда. Обычно Ондра любил слушать, как он выкликает названия станций, но сегодня мальчику было не до того.
      — Возьми пакет, который лежит возле тебя. Если станут обыскивать, скажи, что нашёл. Купи побыстрее билет до Митавских Лучек и войди в вагон, следующий за нашим. В Лучках спокойно сойдёшь с поезда и пойдёшь следом за нами. Дай ему денег, — обратился «борец» к соседу.
      Ондра слушал, боясь проронить хоть слово, потом осторожно взял деньги и пакет и тут же смешался с толпой отъезжающих. Через минуту, уже с билетом в кармане, он бежал к поезду, отыскивая глазами своих новых знакомых. Рабочие стояли у первого вагона, а в нескольких шагах от них — шпик, читавший газету. Крепко прижимая к себе пакет, Ондра прошёл мимо них, как было условлено. Рабочие поднялись на площадку, шпик — за ними, а Ондра вскочил на ступеньку своего вагона. Внутри было битком набито. До станции Лучки ехала очередная смена рабочих каменоломни. Всю дорогу Ондра простоял в коридоре, поближе к выходу, и смотрел в окно. Его толкали, но он не обращал на это внимания. Как жаль, что Лучки так близко, всего вторая остановка. Ему хотелось бы ехать далеко-далеко со своим драгоценным пакетом. А проклятого шпика здорово надули, он так ничего и не заметил.
      Когда поезд остановился в Лучках, Ондра первым выпрыгнул на платформу, а следом за ним другие пассажиры. Из соседнего вагона вышел «борец» и незаметно, знаком дал понять Ондре, чтобы он шёл за ним. Немного погодя вышли из вагона ещё двое рабочих и шпик.
      Рабочие пошли вдоль железнодорожного полотна — -jto был самый короткий путь к каменоломне. Шпик засунул руки в карманы и старался не отставать от них. А Ондра, напротив, замедлял шаг, чтобы не нагнать шпика. Было очень холодно. Пронизывающий ледяной ветер рвал полы пальто Ондры, застилал слезами его глаза.
      Навстречу рабочим шёл человек в высокой бараньей шапке.
      — Поглядите-ка, — громко крикнул товарищам «борец», — у паренька нос побелел от мороза. Зато он уже работу кончил, а нашей смене ещё только начинать в этакую стужу.
      — Так вам и надо.
      Человек в бараньей шапке равнодушно кивнул ему, спрятал лицо в воротник и прошёл мимо. Но как только рабочие отошли, он загородил дорогу Ондре и толкнул его в кусты. Ондра открыл было рот, собираясь закричать, но незнакомец предупредил его:
      — Тише, ради бога! Не бойся меня. Разве ты не слышал, как они кричали: «У паренька»? Давай сюда!
      Ондра с беспокойством озирался — рабочие были уже далеко, они шли так быстро, что шпик едва поспевал за ними. Лицо у незнакомца преобразилось. Только что он хмурился, а теперь его раскосые глаза весело глядели на мальчика.
      — Здорово придумано! — засмеялся он. — А где этот чёрт их выследил?
      Ондра догадался, что речь идёт о шпике. Страх, который он испытал в первую минуту, прошёл. Ондра чувствовал, что этому человеку можно довериться.
      — Кажется, он пристал к ним на вокзале, — ответил мальчик.
      — Ладно, пёс с ним! Ну, давай скорее.
      Ондра нерешительно протянул пакет.
      — Ты что, всё ещё боишься меня? — спросил незнакомец.
      — Нет, какое там, — замотал головой Ондра.
      — А возьмёшь поручение в город?
      — Конечно, возьму!
      Ондра старался вести себя, как настоящий мужчина. Незнакомец достал из кармана деньги.
      — Купи себе что-нибудь в лавке Гарни и поешь. Сверни направо, увидишь красную вывеску. Подожди меня там. На улице стоять холодно. Я туда приду за тобой. Только не подавай виду, будто знаешь меня. Мы с тобой незнакомы. Понимаешь?
      — Понимаю. А денег мне не надо. Те дяди, — Ондра кивнул в сторону каменоломни, — мне уже дали и ещё осталось.
      — Бери. Не забывай, что тебе придётся купить обратный билет. Держи, а я сейчас вернусь.
      Человек в бараньей шапке зашагал по направлению к деревне и вскоре скрылся за первыми домами. А мальчик быстро разыскал лавку с красной вывеской: «Иозеф Гария».
      Едва он приоткрыл дверь, как оглушительно зазвенел колокольчик и в нос ему ударил аппетитный запах колбасы и свежего хлеба. Ондра сразу почувствовал, как сильно проголодался, и попросил лавочника отвесить ему сала.
      — А деньги у тебя есть?
      — Есть.
      — Сколько тебе?
      Ондра пальцем показал, какой кусочек отрезать.
      — Хлеб нужен?
      — Дайте, пожалуйста. — У мальчика от голода уже текли слюнки.
      — Можешь здесь закусить, — милостиво разрешил лавочник, протягивая Ондре сдачу.
      Ондра сел за столик и озабоченно пошарил в карманах. Как подобает настоящему мужчине, он всегда носил с собой складной ножик. Ножик был на месте. Ондра нарезал сало тоненькими ломтиками и принялся уписывать его вместе с хлебом. Снова задребезжал колокольчик. На пороге показался человек в бараньей шапке, но тут же попятился назад, резко захлопнув дверь, словно не туда попал. Ондра встал, запихнул остатки сала в карман, вы- шёл из лавки и нагнал своего нового знакомого. Они вместе пошли на станцию.
      У табачного киоска человек опасливо огляделся. Кругом не видно было ни души. Тогда он вручил Ондре туго набитый портфель.
      — Ты смелый мальчик. Это очень хорошо. Возьми портфель, отнеси его домой, за ним придут.
      — Постойте, — немножко растерялся Ондра. — Они ведь не знают, где я живу.
      — Не знают? — с беспокойством переспросил его спутник. — Как же они доверили тебе пакет?
      Ондра коротко рассказал, что произошло на станции.
      — Ты сын Стременя? — Человек в бараньей шапке наклонился и расцеловал Ондру в обе щёки. — Стало быть, ты сын Ондрея? Вот оно что!
      Мальчик просиял: человек этот знает отца, называет его запросто Ондреем! Теперь он казался Ондре таким родным и близким, что жаль было с ним расставаться.
      — Как тебя зовут? — услышал Ондра.
      — Ондрой, по отцу, — с гордостью ответил он.
      — Это хорошо, что по отцу. Где вы живёте?
      — За церковью. Нижний вал, если знаете.
      — Там же, где и раньше? Найду!
      — Да, в том же доме, только в подвале.
      — Ладно, паренёк. Спрячь портфель как следует, только подальше от огня. Запомнишь? Подальше от печки. А теперь прощай, Ондришка... Передай привет маме, скажи ей, пусть не тревожится, отец скоро вернётся. Всей этой петрушке конец придёт. Ну, я пойду взгляну ещё, как там шпик поживает.
      Он пожал мальчику руку и быстро ушёл.
      Ондра купил билет, и, на его счастье, как раз в этот момент поезд подошёл к станции. Теперь мальчик чувствовал себя увереннее. Он смело вошёл в вагон и сел на первую свободную скамейку, положив рядом портфель, который совсем оттянул ему руки.
      Встретится ли Ондра ещё когда-нибудь с человеком в бараньей шапке? Может быть, он сам придёт за портфелем и расскажет, что был у отца на свидании. Наверно, он захочет навестить отца, раз они давно знакомы.
      Ондра и не заметил, как подъехал к городу. Смеркалось. На улицах уже горели синие фонари, окна домов были завешены тёмными шторами. Мальчик продрог и устал. Но, придя домой, он первым делом стал соображать, куда бы получше спрятать портфель. Осмотрев чуланчик, в котором мать хранила картофель и уголь, Ондра засунул портфель в самый дальний угол и прикрыл мешками; потом вернулся в комнату и растопил печку. От неё уже потянуло приятным теплом, когда на лестнице послышался знакомый кашель. Мать возвращалась с работы.
      Ондра вспомнил, что в кармане лежат хлеб и сало, и улыбнулся.
      Мама уже давно не ела сала...
     
      Глава VIII. КЛЯТВА
     
      Лацо вскоре перезнакомился со всеми ребятами в классе. Сперва он удивлялся, что ребята называют его «Главка», а не Лацо, как в вербовской школе, но потом привык и тоже стал звать их по фамилии.
      Дружил Лацо только с Иваном и от него узнал, что Ланцух фискал и ябедник, обо всём доносит директору, и го надо остерегаться. Ланцух списывает уроки у Брока и г. награду за это даёт ему булку с ветчиной, да и то почти всю ветчину съедает сам, а Броку оставляет маленький кусочек.
      Однажды Брок неправильно решил задачу, и Ланцух потребовал булку обратно. Тогда Брок назвал его дубиной. Ребята смеялись. Разгневанный Ланцух отозвал Лацо в сторону и попросил помогать ему, посулив за это булку с ветчиной. Лацо даже не ответил ему. Другие ребята тоже отказались давать Ланцуху свои тетради. Пришлось ему снова идти на поклон к Броку, а тот потребовал двойную порцию ветчины, иначе и слышать ничего не хотел.
      Ребята издевались: так и надо Ланцуху!
      Лацо очень привязался к Ивану. Они сидели на одной парте и вместе возвращались из школы. У ворот их обычно поджидала Зузка. Она шла между ними, посредине, и всю дорогу весело щебетала.
      Зузка была на год старше Лацо, но меньше его ростом, и мальчик считал себя её защитником. В Вербовом он не годился с девочками. Они без причины визжали, портили любую игру, трещали без умолку да к тому же ещё и любили приврать.
      Другое дело Зузка. Она многое понимала лучше, чем Лацо, и, главное, не задирала нос. Она, конечно, немножко рисовалась тем, что родилась в Советском Союзе, но Лацо её не осуждал, он тоже гордился бы этим.
      Вот и сегодня дети вместе вышли из школы. Морозы кончились, город был залит солнцем. Ледяные корки на стёклах витрин оттаяли. Только по краям тротуаров ещё лежал грязный снег.
      Ребята остановились перед большим окном игрушечного магазина и с увлечением отдались своей любимой игре.
      Начала Зузка.
      — Бот эту девочку, — она указала на нарядную куклу в витрине, — зовут Вера, и живёт она в той комнатке. Там её тётя, а здесь — злая ведьма, которая хочет погубить Верочку.
      — А в углу стоит её брат, — подхватил игру Иван. — Его зовут Янко. Большая пушка, и самолёты, и поезд, и сабля — всё принадлежит ему. — Иван высматривал, не найдётся ли на витрине ещё оружие, но больше ничего не нашёл. — Янко будет защищать Верочку.
      — И тётю тоже, — поправила его Зузка.
      — Ну да, всех.
      — А там стоит гардист, — сказал Лацо, глядя на куклу, опиравшуюся на туннель электрического поезда. — Он собирается на них напасть и спрятался, чтобы они его раньше времени не узнали. А я его хорошо вижу. Эй, Янко, обернись, враг у тебя за спиной!
      Из магазина вышел хозяин волшебной витрины.
      — Не балуйтесь! — сердито крикнул он. — Убирайтесь отсюда, а то стекло разобьёте, чего доброго. Матери вас давно дома ждут.
      Дети убежали.
      На площади они остановились, чтобы перевести дух. Здесь были большие магазины готового платья. В витринах красовались образцы одежды самых разнообразных цветов и фасонов. Лацо залюбовался манекеном в зимнем дамском пальто. Как раз для мамы. Рядом висела курточка — в самую пору для Ферко. Лацо подобрал для себя коричневый костюм, а для отца — в полоску; Якубу, пожалуй, подойдёт тот серый, только не мал ли ему будет? Эх, если бы у Лацо были деньги, сколько чудесных вещей он купил бы!
      Зузке надоело глазеть на витрины, и она потащила своих друзей дальше. Ребята свернули за угол. На этой улице совсем не было магазинов, зато дома тут были гораздо красивее, с террасами и балконами и у каждого дома сад.
      — Летом тут так чудесно пахнут цветы, а дома едва видны за деревьями, — сказала Зузка. — Папу иногда зовут сюда чинить водопровод, а я тогда играю в саду. Когда мы в следующий раз пойдём сюда с папой, я и вас возьму. Ладно?
      Мальчики молча кивнули. Улица полого спускалась вниз по склону холма. Кое-где на мостовой сохранились
      маленькие островки льда. Дети придумали новую игру. Весело смеясь, они разбегались и скользили по льду. У Зузки подвернулась нога, и, громко вскрикнув, девочка упала. Какой-то мальчик помог ей встать и собрать рассыпавшиеся тетради.
      — Стремень! — удивлённо воскликнула Зузка.
      Дети окружили Ондру, немножко растерявшегося от такой неожиданной встречи.
      — Зачем катаешься по льду, если не умеешь? — укоризненно сказал он Зузке.
      — Нет, умею, я только нечаянно поскользнулась. Здесь очень круто.
      Дети смущённо переглядывались, не зная, о чём говорить.
      — Разве уроки уже кончились? — спросил Стремень у Ивана, хотя и знал, что по пятницам ребята занимаются только до одиннадцати.
      — Кончились, — ответил Иван, мучительно соображая, что бы такое ещё сказать. Ему почему-то было стыдно перед Ондрой.
      — А директор всё там? — продолжал Ондра.
      — Да, — совсем тихо сказал Иван.
      Лацо молчал. Стремень не глядел в его сторону, словно Лацо здесь вовсе и не было. А Зузка всё это время о чём-то напряжённо думала.
      — Хочешь, — вдруг выпалила она, заметно волнуясь, — давай вместе учить уроки? Иван и Лацо каждый день будут тебе рассказывать, что проходили в школе. А если ты чего-нибудь не поймёшь, я объясню. Вот ты и не отстанешь от своего класса.
      У Ондры загорелись глаза.
      — Когда же мы начнём заниматься?
      — Завтра, — в полном восторге закричали дети. — Мы придём к тебе после обеда и вместе приготовим уроки. Хорошо?
      — По рукам, — коротко сказал Ондра и пошёл своей дорогой.
      — -. Ему тоскливо без школы, — задумчиво прошептала Зузка, глядя вслед мальчику.
      — Понятное дело, — подтвердил Иван.
      — Будем дружить с ним, а то нас трое, а он всё один да один, — тихо добавил Лапо.
      — Правильно, — согласилась Зузка. — И отец у него сидит в тюрьме. Надо ему помочь!
      — Теперь многих забирают, особенно коммунистов, потому что гардисты больше всех их боятся, — тихо пояснил Иван и тут же обернулся — не подслушивают ли их.
      — А чего их бояться? — неуверенно спросил Лацо. — Ведь они не желают людям зла. Мой отец всегда говорил: коммунисты стоят за то, чтобы всем жилось лучше.
      — А гардистам надо, чтобы только им одним жилось хорошо, — отрезала Зузка. — Но их царство скоро кончится: Советский Союз победит фашистов и наведёт порядок.
      Лацо с завистью поглядел на Зузку. Ему очень хотелось сказать, что в его родном Вербовом партизаны тоже наведут порядок и установят там справедливую жизнь. Он подумал о партизанах, которые с оружием засели в горах, о брате, который делает такое важное дело, о том, что немцы его ищут и ни за что не найдут. На сердце у Лацо сразу стало легче, и он уже совсем спокойно сказал:
      — У нас есть в деревне коммунисты, которые борются против фашистов. Их хотят арестовать, да не удаётся.
      — Факт, — подтвердил Иван.
      — Жалко, что мы не можем участвовать в борьбе против гардистов, — продолжал Лацо. — Взрослые думают, что мы проболтаемся, что на нас нельзя положиться.
      — Я ничего бы не выболтала, — вздохнула Зузка, — и тюрьмы бы не побоялась. Поиграла бы там во что-нибудь, а потом папа пришёл бы за мной.
      — А если бы тебе пришлось пробыть там долго-долго, как моему отцу? — спросил Иван.
      Зузка тряхнула косичками.
      — Ну и что же? Долго, так долго, — твёрдо сказала она. — Только маму жалко: она бы беспокоилась обо мне.
      — И мне грустно без отца, — тихо заметил Иван. — И Ондра потому такой скучный.
      — Знаете что, ребята? Давайте организуем свою команду и примем в неё Ондру. Тогда никому из нас не будет грустно, — предложила Зузка.
      — Только, чур, никому об этом не говорить! Если кто выдаст нашу тайну, исключим его из команды, — строго сказал Иван.
      — А потом станем коммунистами, — шепнул Лацо. — Мы тоже будем бороться за справедливость и никого не позволим обижать.
      — Правильно, Лацо! — воскликнул Иван.
      — Но папе всё-таки можно сказать? — спросила Зузка.
      — Никому, — возразил Иван.
      — Да ведь мой папа против гардистов, и мама тоже! — защищалась Зузка.
      — Всё равно. Это наша и только наша тайна! Поклянёмся, что никому её не выдадим.
      — Ладно, -- скрепя сердце согласилась Зузка, — поклянёмся. А когда гардисты смоются, то-то все удивятся, что ничего не знали о нашей команде! Тогда уже можно будет сказать.
      — Подождём, пока вернётся домой мой папа, — решил Иван.
      — И мой отец с Якубом, — загоревшись, добавил Лацо. План Зузки привёл его в восхищение.
      — Только чем мы поклянёмся?
      Ребята задумались. Солнце ярко сияло, рассеивая по снегу ослепительные блёстки. Завыл фабричный гудок, оповещая о полдне. На улице было пустынно.
      — Я поклянусь возвращением отца, — торжественно заявил Иван.
      — Я тоже, — с дрожью в голосе проговорил Лацо.
      — Но после такой клятвы мы непременно должны будем сдержать слово.
      — Клянусь! — тихо сказала Зузка.
      — Клянусь! — повторил за ней Иван.
      — Клянусь! — подхватил побледневший Лацо.
      Ребята пожали друг другу руки.
     
      Глава IX. ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ
     
      Носильщики взяли Ондру под своё покровительство. Уже на следующий день он вместе с ними ожидал на перроне прихода поездов. Когда позволяло время, носильщики шли в буфет, чтобы согреться горячим супом, и брали с собой мальчика. Сначала Ондра смущался, уверял, что не голоден. Но его новые друзья настаивали:
      — Ешь, парень. Мы люди рабочие, знаем, что такое голод и холод. Нечего тебе нас стесняться.
      И Ондра подчинялся.
      Носильщики помогали ему зарабатывать. Они направляли его к таким пассажирам, у которых багаж был полегче. Теперь Ондра каждый день приносил домой несколько крон. Мать сперва опасалась, что мальчик надорвётся, таская тяжести, но мало-помалу успокоилась. Может быть, с ней переговорил кто-нибудь из товарищей отца и обещал приглядывать за Ондрой. Во всяком случае, она больше не возражала, только готовила сыну обед поплотнее.
      Ондра обычно отправлялся на вокзал рано утром, чтобы поспеть к первому скорому поезду. Случалось, ему поручали донести вещи до такси, сбегать за сигаретами или за газетой.
      Но вчера Ондре не повезло. Вообще вчера был какой-то сумасшедший день. Утром на вокзал нагрянули гардисты и шпики. Они заполнили весь перрон, засели в зале ожидания, в буфете, на кухне, караулили у входа. Приезжающих обыскивали всех подряд, осматривали багаж. Пассажиры сердились, и никто не подзывал Ондру.
      Напряжение особенно возросло перед приходом дневного скорого поезда из Братиславы, который всегда опаздывал.
      — Говорят, важные господа приедут, — мрачно бросил Михал, когда носильщики грелись в буфете.
      У Михала болела печень, и он старался не брать тяжёлый багаж.
      — То-то они уже с вечера готовятся к встрече, — сказал Адам, тот, который больше всего заботился об Ондре. — Ничего, в крупного зверя целиться легче, — добавил он, понизив голос.
      — Кончайте еду, пора идти, — проворчал Павел.
      Его сынишка, чуть постарше Ондры, иногда приносил ему обед из дому.
      По перрону метался совершенно запаренный гардист. Пот градом катился по его багровому лицу и шее и стекал за воротник. Охрипшим от крика голосом он приказывал носильщикам отойти к весам, подальше от выстроившихся в ряд «отцов города», как насмешливо называл Адам гар-дистских начальников.
      Ондра заметил, что встревожен не только толстый гардист, суетившийся на платформе. «Отцы города» были взволнованы не меньше, чем он. Они задыхались, и тесные воротнички парадных мундиров всё глубже впивались им в шею. Глаза у них лихорадочно бегали по сторонам.
      — Цвет гардистов собрался, — шепнул мальчику Адам и шутливо щёлкнул его по носу. — Гляди и учись, каким не надо быть.
      Поезд с грохотом подкатил к перрону. Гардисты вытянулись в струнку и ещё сильнее побагровели. Чей-то голос прокричал какие-то слова на чужом, непонятном языке.
      Двери вагонов открылись. Первыми вышли гардисты с повязками на руках, за ними — немецкие чиновники и офицеры гарды в мундирах, увешанных орденами. Быстро, не разговаривая, прошли они между рядами почётного караула и сели в поджидавшие их машины. Моторы загудели. Цепь почётного эскорта распалась, и «отцы города» столпились у выхода.
      Носильщики поспешили навстречу пассажирам, которым только теперь разрешили сойти с поезда. Ондра стоял поодаль, возле камеры хранения, и поджидал товарищей.
      — Это, наверно, какие-нибудь министры приехали, — вслух размышлял Ондра. — Я читал про министров в учебнике по истории.
      Носильщики удивлённо посмотрели на Ондру, а его друг Адам усмехнулся:
      — Не болтай чепуху! Придумал тоже! Смешно! Да таких прохвостов одним махом из истории вычеркнут.
      Ондра смутился и прикусил язык. Почему их вычеркнут из истории? Конечно, если в учебнике написано неправильно, так можно стереть резинкой, как в школьной тетради... А может быть, гардисты вообще появились на свет божий по ошибке? Да, да! Если бы их не было, Ондра по-прежнему учился бы в школе...
      Так было вчера. А сегодня Ондра топчется на вокзале с самого утра и до сих пор ничего не заработал. Пришли скорые поезда из Прешова, Кошиц, Братиславы, потом несколько пассажирских, но Ондре не везло. Он приуныл. Хорошо ещё, что после обеда придут ребята, будут готовить уроки. Солнце припекает вовсю, хотя ещё только середина марта. Можно заложить меньше угля в печку.
      Мальчик стоял у входа на вокзал и грелся на солнце.
      Он жмурился, а сверкающие лучи, пробиваясь сквозь его опущенные густые ресницы, переливались всеми цветами радуги.
      Мимо Ондры взад и вперёд сновали люди, улыбавшиеся приветливому мартовскому солнцу. Тёплый весенний ветерок развевал полы их распахнутых пальто.
      Вдруг Ондра широко открыл глаза, да так и замер. К вокзалу подкатила зелёная полицейская машина. Из неё вышли какие-то люди в штатском и повели на перрон четырёх арестованных со связанными руками. Арестованные шли с гордо поднятой головой. Казалось, они отдают честь невидимому знамени. А вокруг сиял такой ослепительный весенний день, так весело синело безоблачное небо...
      Ондра оцепенел от ужаса. Среди арестованных был тот самый кареглазый рабочий с каменоломни, которого Ондра окрестил «борцом». Усилием воли он заставил себя встряхнуться, подбежал к автомату, опустил монетку. В автомате что-то затрещало, из узкой щёлки выпал перронный билет. Ондра прошмыгнул мимо контролёра, издали показав ему билет, и в плотной толпе стал пробивать себе дорогу к вагонам.
      Он нашёл их не сразу. Арестованных поместили в одном из вагонов пассажирского поезда, который через десять минут отходил на Братиславу. Мальчик остановился у этого вагона и заглянул в окно. Арестованные уже сидели на скамьях. «Борец» заметил Ондру. Нет, он не поздоровался с ним, но по тому, как он посмотрел на Ондру, мальчик понял, что «борец» узнал его.
      Арестованный что-то сказал конвоиру, тот кивнул и открыл окно. Тогда «борец» высунул голову наружу, бросил на перрон монету и крикнул:
      — Эй, мальчик, принеси две кружки пива!
      Ондра глубоко втянул в себя воздух и помчался за пивом. Изо всех сил работая локтями, он протискивался к буфету. Слёзы душили его.
      Наконец он добрался до стойки.
      — Дайте поскорее две кружки пива, для пассажиров.
      — Ладно, поспеешь!
      Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Ондра горящими глазами следил за медлительными движениями буфетчика. Может быть, Ондре только казалось, что буфет-
      чик назло ему копается, но пиво и в самом деле сильно пенилось.
      — Дядя, поторопитесь, ради бога, а то поезд уйдёт! — умолял мальчик. От волнения он то сжимал, то разжимал кулаки. Скорей взять кружки и бежать бегом!
      — Вот вам деньги! За сдачей зайду потом!
      К перрону подошёл поезд. Вот беда! Пассажиры теперь не интересовали Ондру. Больше всего он боялся, что не сможет пробиться с пивом к вагону, в котором ехали арестованные. Ах, чёрт бы побрал этот поезд! Придётся обогнуть его с хвоста.
      В отчаянии он побежал вдоль перрона.
      — Зй, мальчик, стой!
      Ондра даже не оглянулся. Он уже вырвался на второй путь и со всех ног мчался к вагону, где его ждал «борец». Но едва он добежал до цели, как поезд тронулся. Ондра просто не верил своим глазам: до чего же не повезло! Тут он не выдержал и расплакался, как маленький. «Борец» стоял у окна и весело кивал ему.
      — Ничего, мальчик, выпей за наше здоровье! — донеслось до Ондры.
      Кто-то оттащил арестованного в глубь вагона и закрыл окно.
      Поезд удалялся с оглушительным грохотом, оставляя за собой клубы густого, чёрного дыма. А заплаканный Ондра всё стоял с кружками в руках и печально глядел в неведомую даль, куда увозили его друга.
      — Что с тобой, Ондришка?
      Мальчик вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним стоял человек из Лучек, который поручил ему спрятать портфель. Ондра не удивился, увидев его, и кивнул в сторону скрывшегося за горизонтом поезда.
      — Увезли его и ещё троих.
      — Кого?
      Человек из каменоломни побледнел; потом из предосторожности огляделся кругом и взял из рук мальчика кружку с пивом.
      — Того рабочего, который мне тогда дал пакет.
      Собеседник Ондры побледнел ещё сильнее. Он поднёс
      кружку ко рту, но не стал пить, а только заслонил ею лицо.
      — А кто с ним был ещё?
      — Не знаю, я их плохо разглядел. А его сразу узнал. Такая жалость, не успел передать ему пиво! Только я подбежал, а уж они поехали.
      У мальчика вырвался вздох. Он поднял голову, посмотрел на своего взрослого товарища и понял, что сообщение об аресте четырёх рабочих очень его взволновало.
      — Наши господа хотят обеспечить «порядок», чтобы спокойно отпраздновать четырнадцатое марта — тихо, словно про себя, сказал он. — А у вас всё по-старому?
      — Да. Портфель я спрятал.
      — Молодец, Ондриш! Сейчас я отправлюсь в город, разузнаю подробности, а потом приду к вам. Не горюй, малыш, все они скоро вернутся. И твой отец тоже. Ну, до скорого свидания!
      Рабочий скрылся между вагонами, а Ондра медленно пошёл к выходу.
      — Эй, Ондра, где ты запропастился? — услышал он голос Адама.
      Мальчик живо подбежал к приятелю.
      — Помоги этой даме поднести чемоданчик, он не тяжёлый. А в другой раз не убегай далеко, будь под рукой.
      Перед Ондрой стояла высокая бледная женщина в сером платке.
      — Не тяжело ли для такого парнишки? — неуверенно сказала она.
      — Да что вы, он уже большой. А заработать ему нужно. Верно ведь?
      Ондра не вмешивался в их разговор. Случись это в любой другой день, он похвастал бы своей силой, подхватил бы чемодан, как пёрышко. Но сегодня на душе у него тяжело.
      Ему вспомнился хмурый осенний день, когда они с матерью напрасно ждали отца к обеду. Лил дождь, ветер врывался в печную трубу, гудел и выл, грозя сорвать крышу. Они долго ждали. Потом кое-как перекусили, оставив отцу еду в той самой кастрюле, в которой мама теперь оставляет обед для Ондры. Отец не пришёл и к ужину. Мама разволновалась, надела пальто и уже собралась пойти на вокзал. Вдруг на пороге их комнаты появился товарищ отца — Матей Клинчак. Он промок насквозь, вода в три ручья стекала с его пальто, и вскоре у его ног образовалась делая лужа.
      — Вашего мужа арестовали, — брякнул он.
      Мать только тихо вскрикнула. А Ондришка сперва даже не сообразил, что случилась беда. В комнате воцарилась страшная тишина, и только тогда Ондра понял, что произошло нечто ужасное. «Мы тебя не оставим. Комитет послал меня к вам», — сказал Матей маме.
      Наверно, и «борец» тоже коммунист. Недаром тогда на вокзале его выслеживал шпик.
      «Ничего!» — крикнул ему на прощанье «борец» и весело прищурился.
      Сердце Ондры сжалось при этом воспоминании. Однако времени на размышление у него не было. Он взял чемоданчик и, вздыхая, побрёл вслед за женщиной.
      — Куда? — осведомился Ондра с профессиональным безразличием.
      — Долгая улица, номер тридцать два, — ответила женщина и прошла вперёд.
      Ондра медленно следовал за ней, сердито косясь на прохожих. Ходят тут, болтают о пустяках, а честных рабочих среди белого дня арестовали, и никому до этого дела нет!
      — Мальчик, как зовут тебя? — спросила женщина.
      Она шагала теперь рядом с ним, с любопытством разглядывая своего маленького носильщика.
      — Ондра, — сухо отрезал он, не намереваясь поддерживать разговор.
      Женщина заметила, что глаза у него заплаканы.
      — У тебя есть отец?
      — Есть.
      Настойчивые вопросы женщины раздражали Ондру. Не станет же он делиться своим горем с каждым встречным!
      — Отец, верно, болен?
      Мальчик нахмурился.
      — Он в тюрьме сидит, — вдруг выпалил Ондра и сразу же пожалел о своей откровенности.
      Как это ей удалось вытянуть из него такое признание? Ондра исподлобья поглядел на женщину. Она побледнела и закусила губы.
      — Перейдём на другую сторону, — проворчал Ондра.
      Он нарочно обогнал женщину и шёл большими шагами. Она едва поспевала за ним. Так ей и надо! Нечего приставать со своими дурацкими расспросами. Как он ненавидел это бледное лицо! Ишь, любопытная! Да ну её! Они остановились перед домом номер 32.
      — Теперь куда? — угрюмо спросил он.
      — На первый этаж, к привратнику Марко.
      Мальчик поставил чемодан у дверей. Он устал, и злость его уже улеглась. У женщины в глазах стояли слёзы. Она вынула из кармана ассигнацию и протянула мальчику. Ондра смутился и отрицательно замотал головой.
      — Возьми, Ондришка, это тебе, — улыбнулась женщина сквозь слёзы.
      Она насильно всунула деньги ему в руку.
      — Тут слишком много, — пробормотал он.
      Женщина нагнулась и хотела погладить его по голове,
      но мальчик уже исчез.
      — Будь здоров, Ондришка! — крикнула она вслед ему. Ондра в полном смятении выбежал из ворот. Он был несправедлив к этой женщине. Ему стало очень стыдно.
     
      Глава X. КОМАНДА ПОМОГАЕТ АРЕСТОВАННОМУ
     
      — Можете пока погулять в саду, — сказал детям учитель. — После звонка приходите в гимнастический зал. Только не шумите. У нас совещание.
      Дети выбежали во двор. Вдоль низкой решётчатой ограды понуро стояли безлистые в эту пору года каштаны. Солнце то скрывалось за тёмными тучами, то снова выплывало, и от этого казалось, будто тень от висевшего у входа в школу немецкого флага со свастикой беспокойно мечется из стороны в сторону. Город торжественно отмечал прибытие гостей.
      Кое-где на загнивших, скользких прошлогодних листьях ещё лежал снег. Но играть в снежки или лепить снежную бабу было уже нельзя. Дети бегали по саду. Их смех звенел в прозрачном воздухе, поднимаясь ввысь, над крышами и флагами. Лацо и Иван ловко увёртывались от Зузки и прятались от неё за деревьями. Наконец девочке удалось поймать Ивана, и она, ликуя, тянула его за рукав.
      Вдруг с улицы донеслись крики и громкая ругань. Дети сразу притихли и с любопытством подбежали к ограде. Из дома, стоявшего напротив школы, двое полицейских выволокли на тротуар какого-то рабочего. Следом за ними вышел гардист с дубинкой. Рубаха на рабочем была разорвана в клочья, лицо вымазано чёрной краской, а из рассечённого виска текла кровь. Он отчаянно боролся, безуспешно пытаясь вырваться из железных тисков больших и толстых полицейских.
      Иван с Зузкой так и вцепились в прутья ограды. Лацо протиснулся между товарищами и с ужасом смотрел на исказившееся от боли лицо арестованного.
      Ланцух прижался к решётке и крикнул во всё горло:
      — На страж, пан Костка!
      Гардист с дубинкой оглянулся на его голос и ухмыльнулся.
      — Я его знаю, — важно сообщил Ланцух.
      Лацо тоже узнал гардиста. Это был давешний дядин гость.
      Рабочий всё ещё боролся с полицейскими, хотя ясно
      было, что ему одному не справиться с тремя. И всё-таки он не сдавался. Взгляд его случайно упал на бледные, испуганные лица ребят.
      — Да здравствует коммунистическая партия! — воскликнул он.
      И в тот же момент гардист с силой ударил рабочего резиновой дубинкой по голове. Из носа у него хлынула кровь. Гардист снова ударил арестованного. Кровь потекла сильнее. Лацо до боли закусил губу и, дрожа всем телом, ухватился за плечи товарищей, чтобы не упасть. Били беззащитного человека — ведь ему скрутили за спину руки. Мальчик плохо разглядел его лицо — оно было в краске и в крови, но кто бы ни был этот человек, Лацо очень ему сочувствовал и от всей души желал, чтобы он вырвался.
      Якуб как-то рассказывал, что немецкие фашисты мучают наших людей, а вот, оказывается, словацкие гардисты тоже их бьют. Лацо увидел это собственными глазами.
      У мальчика потемнело в глазах, и вне себя от ужаса он закричал хрипло, не своим голосом:
      — Не бейте его!
      Дети вздрогнули. Полный отчаяния голос Лацо, казалось, заставил их выйти из оцепенения, и они бросились к воротам. А Лацо, Иван и Зузка уже прокладывали себе дорогу, расталкивая локтями толпу ребят. Они первыми пробились к выходу и выбежали на улицу. За ними устремились остальные школьники.
      — Отпустите его, не бейте! — нёсся по улице многоголосый вопль.
      Дети всей толпой кинулись под ноги полицейским.
      Вдруг из-за поворота с рёвом вылетела санитарная машина. Она мчалась прямо на людей, громко сигналя и почти не замедляя хода. Дети бросились врассыпную. С криком и плачем они побежали назад к воротам.
      Полицейские растерялись. Пытаясь уступить дорогу машине, они изо всех сил толкали арестованного на тротуар, но он бешено сопротивлялся. В конце концов им пришлось выпустить рабочего и отскочить в сторону, чтобы не попасть под колёса. А когда они опомнились, арестованный был уже далеко и вскоре исчез за углом. В неописуемом смятении полицейские бросились вслед за ним, вопя во всю глотку:
      — Держите его!
      Санитарная машина резко затормозила. Из кабины высунулся не на шутку испуганный шофёр.
      Костка бешено ругал шофёра, грозил ему тюрьмой, размахивал перед его носом кулаками, а шофёр так быстро тараторил, что никто не мог разобрать, о чём, собственно, идёт речь: о больной, которую он вёз в машине, или о повреждённом моторе. Разъярённого Костку и
      оправдывавшегося шофёра обступили школьники, с любопытством прислушивавшиеся к их спору.
      Между тем полицейские кинулись вдогонку за арестованным; Лацо стоял посередине мостовой, загораживая им дорогу. Полицейские хотели было оттолкнуть его, но Лацо, как заправский футболист, упал им под ноги.
      Один из полицейских больно лягнул мальчика сапогом, другой отшвырнул его в сторону и крепко выругался, после чего они устремились дальше, но, пробежав всего несколько шагов, наткнулись на Ивана, который также загородил им дорогу.
      Костка от ярости лишился дара речи и не мог двинуться с места. Шофёр захлопнул дверцу кабины и завёл мотор.
      Лацо поспешно поднялся с земли и нырнул в толпу детей.
      Раскрасневшаяся от волнения Зузка схватила его за руку и хитро подмигнула, указывая на надрывавшихся от крика полицейских, которые только теперь сворачивали за угол. Раздались оглушительные свистки. Костка тоже засвистел, замахнулся дубинкой на ребят, в страхе подавшихся к воротам, и, пыхтя, бросился вслед за полицейскими. Похоже было, что он сейчас лопнет от злости.
      Пронзительно зазвенел звонок, объявляя о конце перемены. Дети возвращались в школу, с опаской оглядываясь на опустевший двор. Когда Лацо был уже в дверях, на улице, протяжно завывая, пронеслась зелёная полицейская машина.
      Учителей приятно поразила необычная тишина в зале. Школьники ещё не пришли в себя от пережитого испуга.
      Слово взял директор:
      — Высокоуважаемые гости оказали нам большую честь, посетив наш город. Вы уже, конечно, заметили, дети, что здание школы украшено флагами. Уроков сегодня не будет. После обеда вы все должны явиться сюда в праздничных платьях. Сбор во дворе, ровно в два часа. Мы пойдём на площадь, где будут выступать дорогие гости — члены нашего правительства и немецкие офицеры. Вас ожидает великое будущее под руководством таких людей. Все как один должны быть здесь к двум часам! На страж!
      — На страж! — нестройным хором ответили дети.
      Иван вышел вместе с Лацо. У ворот к ним, как всегда, присоединилась Зузка. В каменном доме на противоположной стороне улицы было тихо, занавески на окнах задёрнуты, на крыше — флаг со свастикой.
      Зузка первая нарушила молчание:
      — Как вы думаете, ребята, удалось ему убежать?
      — Наверно, удалось, раз он в одно мгновение исчез. Видно, хорошо знает эти места, — задумчиво ответил Иван.
      — Нет, едва ли он смог ускользнуть от них, его нетрудно узнать, — вздохнул Лацо. — Он в одной рубашке, всё лицо у него в крови. Его легко поймать.
      Дети шли, понуро опустив головы.
      — А может быть, всё-таки кто-нибудь поможет ему спрятаться. Один он, конечно, ничего не сможет сделать, раз его ищет целая орава, — тихо сказала Зузка.
      Лацо, казалось, не слышал, что она говорит. Он шёл глубоко задумавшись, глядел прямо перед собой широко раскрытыми глазами и нервно кусал губы. Вдруг остановился и проговорил растерянно, дрожащим голосом:
      — Я боюсь, что они отца тоже бьют.
      Иван побледнел. Зузка судорожно сжимала ремешок своей сумки. Ей был понятен страх товарищей. Ведь и она беспокоилась бы об отце, если бы его арестовали. Какое счастье, что он дома! Зузка с облегчением вздохнула, взяла мальчиков за руки и, сочувственно глядя на них, сказала:
      — Не горюйте. Может быть, не все полицейские такие. А твой отец, Лацко, не даст себя бить. Он сам так стукнет одного, что другие с перепугу сразу отстанут.
      Иван нахмурился и вопросительно поглядел на Лацо, словно ожидая от него поддержки и совета.
      — Если бы я узнал, кто из гардистов бил моего отца, — размышлял вслух Лацо, — я сейчас же сказал бы брату. А он уж с ним расправился бы! Может быть, даже и застрелил бы его.
      — Как же ты можешь сказать, если сам не знаешь, где твой брат? — заинтересовалась Зузка.
      Лацо ничего не ответил, только покосился на Зузку. В глазах его сверкали лукавые огоньки. Он-то отлично знает, где скрывается его брат, но никому не скажет. Да и не в этом дело. Якуб далеко. Ни он, ни Лацо пока ничем
      не могут помочь отцу. Мальчик снова глубоко вздохнул, потом сказал с горячей убеждённостью:
      — Если бы я был взрослым, так никого бы не позволил бить. Я сам стал бы командиром и наводил бы страх на гардистов. Мы бы сколотили большую команду. И нас было бы уже не четверо, а много-много. И тогда мы приказали бы выпустить из тюрем отцов. И оружие мы бы раздобыли и всех людей сами освободили бы.
      — Вот было бы здорово! — мечтательно воскликнула Зузка.
      — Факт, мы показали бы фашистам, где раки зимуют! — добавил Иван.
      — До чего мне было жаль того рабочего, — взволнованно продолжал Лацо. — Конечно, он в одну минуту справился бы с полицейскими, если бы у него руки не были связаны!
      — Ну и дураки же они! Их было так много, а он всё-таки удрал, — вставила Зузка.
      — Я думал, Костка изобьёт шофёра, а тот нисколько не струсил, даже ещё отругивался, — прибавил Лацо.
      — А ты здорово, Лацо, крикнул: «Не бейте его!» Голос у тебя был сильный, как сирена, я сперва даже не сообразил, что это ты кричишь, — искренне восторгался Иван. — Все ребята вслед за нами бросились на улицу. Фьюить! Арестованный исчез, а гардист остался с носом.
      — Хорошо, что директор ничего не видел, — шепнула Зузка.
      — Ланцух ему донесёт, — мрачно заметил Лацо.
      — Ах, опять этот жирный боров! — сердито воскликнула девочка.
      — Ничего, пусть доносит, мы постоим друг за друга! — гордо заявил Иван.
      — А можно мне рассказать дома, как всё было? Я и словечком не обмолвлюсь о нашей команде. Только про то скажу, что случилось на улице, — спросила Зузка.
      Мальчики неуверенно переглянулись.
      — Можешь рассказать, но не говори, что сделал Лацо, — решил Иван.
      — Девчонка обязательно должна трепать языком! — проворчал Лацо.
      — Факт, — подтвердил Иван и свысока посмотрел на Зузку.
      На глазах у девочки показались слёзы.
      — Вот и неправда! Я собиралась рассказать родителям с вашего разрешения. Это не значит трепать языком!
      Ребята подошли к дому, где жили Лацо и Зузка.
      — Расскажем Ондре о нашей тайне, — шёпотом сказал Иван.
      — А про то, что случилось возле школы, тоже скажем? — спросила Зузка.
      — Разумеется, — сказал Иван. — Ты согласен, Лацо?
      — Конечно. Раз он входит в нашу команду, значит, должен всё знать. Только уговор: расскажем, когда соберёмся у него все вместе, — потребовал Лацо.
      На этом дети расстались. Лацо побежал к себе на первый этаж и весело позвонил. Дверь ему открыл дядя. В кухне у стола сидела мать...
     
      Глава XI. ВСТРЕЧА
     
      Сколько раз уже Лацо представлял себе тот радостный день, когда вся семья снова соберётся дома, в Вербовом! Жизнь пойдёт совсем по-новому. Раньше, случалось, мама ворчала, отец спорил с Якубом, а иногда и с мамой, а Ферко ни с того ни с сего начинал реветь. Но теперь... Это будет славный большой праздник. Мама напечёт ватрушек, Якуб подстрелит в лесу зайца, куропатку или фазана. Они устроят самый настоящий пир. Мама поджарит мясо, разрежет на ломтики и разложит на тарелки — каждому достанется вдоволь. Только для Ферко мясо нужно нарезать мелко-мелко, а то он подавится. Бывало, перед ним стоит полная тарелка, а он уже кричит, что ему мало, и тянется к миске.
      Отец любил удить рыбу. Чаще всего он приносил домой форель. Но случалось ему поймать и щуку; правда, то бывало редко. По воскресеньям обычно он с рассветом уходил на реку, просиживал там долгие часы, но больше поглядывал на небо, чем на воду.
      Отец никогда не брал с собой Лацо, потому что мальчик ни минутки не мог усидеть на месте и пугал рыбу. Бели улов был хороший, мама делилась рыбой с соседями.
      Тётушка Кубаниха всегда получала свою долю. Однажды она рассказала детям сказку о рыбаке и рыбке, и, когда отец вернулся с реки, Лацо долго искал у него в корзинке золотую рыбку. Якуб, узнав, в чём дело, рассмеялся и сказал, что у каждого есть своя золотая рыбка, только не каждый знает, как с ней надо обращаться, и поэтому упускает своё счастье. Что он имел в виду, Лацо толком не понял, но перестал рыться в корзинке.
      ...По случаю такого праздника мама обязательно купит орехов и конфет в пёстрой обёртке и поставит их в миске на стол. Хорошо бы добавить туда и крашеных яиц, хотя бы выдутых. Лацо может выдуть сколько угодно. Это совсем не трудно. Нужно только проколоть в скорлупе с обоих концов по дырочке и дуть, пока яичко не выльется на блюдце.
      ...А тётушка Кубаниха будет хлопотать у них с самого раннего утра. Она всегда помогает маме по праздникам. Любо-дорого смотреть, как она выбирает на растопку щепки, разводит огонь и всё бормочет что-то про себя, словно колдует. К тесту никто близко подойти не смеет. Когда оно поднимется, тётушка запирает двери и никого не впускает в кухню, потому что дрожжи не любят сквозняка. Поставит ватрушки в духовку и то и дело заглядывает в маленькое круглое отверстие в дверце. Лацо тоже смотрел в это отверстие, но ничего не увидел: наверно, одна тётушка разбирается в своём колдовстве. Поглядит, усмехнётся с таинственным видом и ходит, ходит возле печки на цыпочках. Присядет на минутку с полотенцем в руке, подложит в топку полено и снова заглянет в дверцу.
      — А ну как ватрушки подгорят? — смеётся мама.
      — Не говори, Ганка, ещё сглазишь! Лучше нос утри мальчонке!
      Мама спешит к Ферко, а тётушка улыбается, заглядывает через дырку в непроницаемую, только ей доступную темноту. В кухне удивительно приятно пахнет яблоками, ванильным сахаром, корицей и повидлом. Дрова в печке трещат, и Лацо уже чувствует на языке вкус свежей ватрушки, тёплой и лёгкой, как пена.
      Ещё раз заглянув в духовку, тётушка торжественно распахивает дверцу и вынимает на редкость удачные, румяные, покрытые блестящей корочкой, душистые ватрушки.
      — Гляди-ка, Ганка, они сами в рот просятся, — радуется тётушка и скромно отходит от стола, чтобы все могли полюбоваться ватрушками.
      Ферко не терпится, он хочет сейчас же попробовать, по мама ставит ватрушки на шкаф, где никто до них не дотянется, и даёт Ферко кусок хлеба.
      — Подожди, пусть остынут, пока поешь хлеба!
      Ферко сперва тихо всхлипывает, потом начинает реветь
      по всё горло. Тётушка утирает ему слёзы, уговаривает, но теперь уже с Ферко ничего не поделаешь. Как закатится, так конец — ничем его не успокоишь, пока не выплачется.
      Столы для ужина, конечно, они возьмут у соседей — один у тёти Кубанихи, другой у дяди Матуша, — сдвинут их, накроют белыми скатертями, а Лацо посадят подле Ферко — следить, чтобы малыш не запачкал скатерть.
      Когда гости усядутся за стол, Матуш первый чокнется с отцом. Женщины будут вытирать слёзы, мама заплачет. У Лацо глаза тоже повлажнеют.
      На этом мечты Лацо всякий раз обрывались: очень трудно представить себе, что скажут люди, когда вернётся Якуб, и вообще, как всё это произойдёт. Заранее угадать невозможно, даже если тысячу раз будешь рисовать в уме картину встречи.
      Так, бывало, Лацо размышлял о будущем, лёжа в постели или гуляя по улице. Он уже поверил в свою мечту и с нетерпением ждал её осуществления.
      И вдруг... Лацо вернулся из школы, а в кухне у дяди его встретила бледная, чем-то сильно озабоченная мать.
      — Подойди ко мне, сыночек! — слабым голосом окликнула она Лацо.
      Он кинулся к матери, спрятал на её груди лицо и крепко обнял её, а мать ласково гладила его волосы и старалась успокоить.
      — Ну, покажись, как ты выглядишь, сынок!..
      Такой оказалась их встреча наяву. Совсем не похоже на то, что видел мальчик в своём воображении.
     
      Глава XII ЗУЗКУ ПОСЫЛАЮТ ЗА ПАЛЬТО
     
      Весь мелкий ремонт в доме производил Сернка. Марко в таких делах не разбирался. А в доме всегда что-нибудь портилось: то водопровод, то центральное отопление, то звонки, то электричество. И на этот раз отец Зуз-ки что-то чинил в подвале. Сернки жили наверху, на третьем этаже, и сегодня, ещё до обеда, Сернка заявил Марко, что у них в квартире холодно; вероятно, котёл не в порядке. Если уж он, Сернка, платит такие большие деньги за квартиру, то, совершенно естественно, не желает мёрзнуть.
      Марко очень обрадовался, когда Сернка согласился отремонтировать котёл, не требуя его помощи, и охотно дал ключи от подвала. Он пояснил, что у них гостит свояченица и ему неудобно уйти из дому.
      — Это мать Лацо, пан Сернка. Она только сегодня приехала. Не сердитесь на меня, пожалуйста. Сами понимаете, неудобно — родня.
      Сернка в ответ вежливо улыбнулся, пригласил Главко-ву в гости, поклонился и ушёл. Потому-то Зузка и не застала отца дома.
      Серикова готовила на кухне обед. Зузка надела белый фартучек в крупную синюю горошину и молча подошла к плите. Она была уверена, что мать не устоит перед её немой просьбой и поручит ей какую-нибудь приятную работу. Зузке очень нравилось выжимать лимонный сок или взбивать белки до тех пор. пока не образуется белая пена.
      Зузка не отказалась бы и от любого другого задания, только бы ей не велели поджаривать муку для заправки супа. Этого Зузка не любила. И в самом деле, что за удовольствие; стоишь у плиты, непрерывно помешиваешь, а мука всё не хочет темнеть, и потом вдруг сразу пригорает. Лучше бы мама придумала для неё что-нибудь поинтереснее. Но мать равнодушно передвигала кастрюли, хмурилась, щурила глаза от пара и словно не замечала Зузки. Пожалуй, лучше отойти от плиты, пока не попало. Вид у матери был какой-то отсутствующий. Похоже, что она думает о чём-то совсем не радостном. Зузка начала было рассказывать ей о том, что произошло возле школы, но мать слушала краем уха и в самом интересном месте, когда Зузка описывала, как дети замерли от ужаса, вдруг спокойно заметила:
      — Хорошо вам, ребятам: никаких забот не знаете!
      Нет, неверно. Она произнесла эти слова совсем не спокойно. Напротив, она глубоко вздохнула, и губы у неё задрожали. Но почему же ей всё-таки пришла в голову
      мысль, будто детям живётся легко? Очевидно, она ничего пе поняла из того, что ей говорила Зузка. Девочка попыталась возразить матери, но та не на шутку рассердилась:
      — Трещишь как сорока, просто в ушах звенит! Садись-ка лучше за уроки.
      — Мы готовим уроки у Ондры. Честное слово, мамочка, всё, что я тебе рассказала, чистая правда. Можешь спросить V Лацо.
      — Вот ещё! Стану я его расспрашивать о всяких пустяках! Знаешь что, дочка? Пообедай поскорей да сходи к тёте. Попросишь её дать папе на время дядино пальто: папа своё пальто порвал, и я отнесла его к портному.
      Зузка от радости подпрыгнула и повисла у матери на шее:
      — Бегу, бегу, мамочка! А можно мне надеть голубое платье?
      — Ладно, надень, не то от тебя не отвяжешься! Только повесь школьное платье в шкаф, чтобы не измялось.
      — Разве я когда-нибудь бросаю свои вещи? — обиделась Зузка. — Ты сердишься зря, потому что не любишь меня. Только папа меня любит.
      Зузка крепко обняла мать и потащила в комнату.
      — Пусти, озорница, мне сегодня не до шуток!
      — Скажи, что любишь меня, скажи, что любишь! — не отставала девочка.
      — Люблю, люблю, только отпусти!
      Зузка достала из шкафа голубое платье с белым воротничком. Ей очень хотелось надеть и новые туфли, но мама ни за что не позволит. На улице тает, а в пригороде, где живёт тётя, очень грязно. Можно было бы, конечно, объяснить маме, что с туфельками ничего не случится. Зузка потом вычистит их. Но, пожалуй, не стоит и начинать. Мама всерьёз рассердится и никуда её не пустит. Лучше идти в старых туфлях.
      Взобравшись на стул, Зузкя стала вертеться перед зеркалом, висевшим на стене. Тётя всегда радуется, если Зузка хорошо одета. Бедняжка тётя живёт теперь совсем одна — дядя в прошлом году умер — и очень тоскует. Мама говорит, что у неё разбито сердце.
      Зузкя быстро глотает горячий суп.
      — Осторожно, обожжёшься, — предостерегает её мать.
      Но Зузка только потряхивает косичками и уплетает ложку за ложкой.
      — Мама, если за мной зайдёт Лацо, скажи, что я буду у Ондры немножко позднее.
      — Хорошо, хорошо, только скорей возвращайся и не забудь, за чем тебя послали.
      Зузка чмокнула мать в щёку, взяла деньги на дорогу и ушла. Пока она спускалась по лестнице, ей пришло в голову, что стоило бы рассказать отцу о том, что случилось сегодня у школы. Вот он удивится! Она подкрадётся сзади, закроет ему ладонями глаза, а он будет угадывать.
      Зузка неслышно, на цыпочках, подошла к двери котельной и неожиданно споткнулась о какой-то предмет, невидимый в полутьме подвала. Вот тебе и сюрприз!
      Отец стремительно выбежал из котельной и остановился как вкопанный, увидев дочь.
      — Ты здесь зачем? — крикнул он, бледнея от гнева. — Почему крадёшься, как вор? Убирайся отсюда!
      Зузка обмерла от страха. Ни разу отец так не кричал на неё, даже когда она действительно бывала виновата. На рождестве, например, она разбила фарфоровую чашку, но отец нисколько не сердился — он только нахмурил брови и велел ей убрать осколки.
      Хорошо ещё, что другой механик, возившийся у котла, в этот момент повернулся к ним спиной. По крайней мере, он не видел, как Зузка покраснела.
      — Я иду к тёте, — сказала она, дрожа от пережитого оскорбления. — За пальто.
      — Ну, беги, да поживей возвращайся, — сказал отец более мирным тоном.
      — До свиданья! — уже с лестницы крикнула смертельно обиженная Зузка.
      Она не поцеловала отца, надеясь, что он сам окликнет её: ведь она тотчас бы простила его! Но отец ничего не сказал, ни единого словечка.
      Зузку душили слёзы. Родители не любят её, хотя она ни в чём перед ними не провинилась. За что же такая несправедливость? Другие девочки ведут себя намного хуже. Вот взять, к примеру. Маню, дочь кондитера. Она крадёт дома конфеты и угощает ими Иожо. Маня и Иожо ходят вместе, а когда станут взрослыми, поженятся. Может быть, лучше родиться дочерью кондитера, чем дочерью
      механика? Нет, Зузка ни за что бы не согласилась иметь другого отца, хоть он и кричит на неё без причины.
      Зузка никогда не считала Маню своей подругой. Но однажды Маня дала Зузке пять крон и попросила купить в их кондитерской конфет. Маня с Иожо поджидали её в воротах, а Зузка отправилась исполнять поручение. Маня велела взять шоколадное драже — оно самое лёгкое и в ста граммах его больше, чем других конфет. И ещё Маня сказала, что покупать сладости надо только в их магазине, потому что они самые лучшие, а к тому же и деньги останутся в кассе. Ведь так или иначе, всё равно они отцовские. Потом она дала Зузке две самые маленькие шоколадные горошинки и убежала.
      Когда Зузка рассказала об этом дома, мать запретила ей дружить с Маней: ведь ясно было, что Маня стащила деньги у своих родителей. Конечно, Зузкины родители не хотели бы иметь такую дочь, как Маня. А Зузку они не ценят, потому что она для них слишком хороша, с горечью рассуждала про себя девочка.
      Возле аптеки сидела старуха с попугаем на плече, на коленях у неё в большой коробке из-под сигарет лежали крошечные конвертики. На каждом была надпись: «Счастье. Один пакет — одна крона».
      Зузка, увидев попугая, сразу догадалась, в чём дело.
      Конечно, попугай вытащит для Зузки именно то, что ей нужно.
      — Что я смогу выиграть? — спросила она, притворяясь, будто это ей совершенно безразлично.
      — Счастье, — кисло ответила старуха и зевнула.
      Искушение было велико. Зузка достала из кармана
      крону. Попугай уставился на Зузку своими круглыми, как бусинки, глазками. Ах, если бы он вытащил для неё сердечко с цепочкой, такое, как у Евы, которая учится в одном классе с Зузкой! Ева всегда играет этим сердечком. Однажды цепочка разорвалась, и сердечко куда-то закатилось. Девочки искали его, весь пол облазили, а сама Ева всё время плакала, но даже пальцем не пошевельнула, чтобы найти его. Потом Катька отыскала сердечко и отдала Еве.
      Зузка протянула старухе монету. Откинув полу своего пальто, старуха сунула монету в грязный мешочек, висевший у неё на боку, потом посадила попугая на левую ладонь и покружила его над коробкой. Зузка с волнением следила за каждым движением старухи, стараясь думать только о сердечке и цепочке. Птица прыгнула на коробку и взяла в клюв один из пакетиков.
      Дрожащими пальцами Зузка вскрыла пакетик. В нём оказались семена неизвестного растения.
      — Что это такое? — разочарованно спросила Зузка.
      — Счастье. Лечит от боли в спине и отгоняет дурные сны, — невозмутимо ответила старуха.
      — Я хотела вытянуть цепочку. А такое счастье мне не нужно, — надулась девочка.
      — Отдай кому-нибудь. Подарить счастье — доброе дело, — прошамкала старуха.
      Ну что ж, Зузка сделает доброе дело — подарит выигрыш тёте.
      — Значит, от чего оно лечит? — спросила она ещё раз, чтобы действовать наверняка.
      — От одышки и зубной боли.
      Старуха аккуратно уложила рассыпавшиеся конвертики и застыла в своей прежней позе — с попугаем на плече.
      — А от разбитого сердца не помогает? — настойчиво выспрашивала Зузка.
      — Помогает, помогает.
      На морщинистом лице гадалки появилась тень улыбки. У Зузки мелькнуло подозрение, что старуха смеётся над ней. Можно было бы снова попытать счастья, на последнюю крону, но девочка не решилась.
      Поборов искушение, Зузка помчалась со всех ног и остановилась, чтобы перевести дух, только когда отбежала от старухи на такое расстояние, что возвращаться за цепочкой не имело смысла...
      Поцеловавшись с тётей и выждав, пока она перестанет бурно выражать свой восторг по поводу прихода дорогой племянницы, девочка таинственно прошептала:
      — Тётя, знаешь, что я тебе скажу?
      — Что, радость моя? Погоди, я сейчас вскипячу чайник, напьёшься горяченького чаю.
      Она сняла с Зузки, как с маленькой, пальто и шапочку, которую ей к рождеству связала мама.
      — Тётя, я принесла тебе счастье! — выпалила Зузка.
      — Ты сама моё счастье, Зузочка, — улыбнулась ничего не подозревавшая тётка.
      — Да, да, но... — нетерпеливо махнула рукой Зузка. — Я выиграла счастье, которое лечит от разбитого сердца. Вот, смотри!
      Зузка торжественно положила на стол свой измятый трофей.
      — Ну, это другое дело. Покажи-ка! — Тётя с нескрываемым любопытством вскрыла пакетик.
      — Тётечка, я тебе дарю счастье, а ты мне подари крону, ладно? Моё счастье от зубной боли тоже помогает, — весело добавила Зузка, силясь вспомнить, о чём ещё говорила старуха. У тёти, правда, зубов уже нету, но какое это имеет значение! Главное — ей надо вылечиться от разбитого сердца.
      — Вот, душенька, тебе крона. А как поживают родители? Ничего не просили мне передать?
      — Конечно, просили! Папа разорвал пальто, и его пришлось отдать в починку, поэтому папа просит вас одолжить ему дядино пальто.
      — Разумеется, я дам пальто, а то как бы отец не простудился.
      Пока тётя накрывала к чаю, Зузка поиграла маятником старинных часов, красовавшихся на комоде. Это было очень интересно. Стоило прикоснуться к маятнику, и он начинал мерно раскачиваться, прячась за мраморные столбики; постепенно колебания его затухали, и наконец он совсем останавливался. Часы никогда не заводили, потому что у них внутри лопнула какая-то пружина. Но Зузкиной вины тут не было. Часы испортились давным-давно, ещё до её рождения.
      Зузка возвращалась домой уже в сумерки, очень довольная прогулкой. Дядино пальто она перекинула через руку, в кармане у неё позвякивали две монетки. Удачно получилось: и счастье выиграла и доброе дело сделала.
      Теперь скорее домой, а то ещё попадёт: и мама и папа сегодня не в духе, зачем их зря сердить. Зузку уже начинала немножко мучить совесть — засиделась у тётки и не может пойти к Ондре, как обещала.
      «Всё потому, что не умеешь правильно рассчитывать своё время», — скажет отец.
      А как его рассчитаешь? Ведь это не яблоко делить! Да и яблоко, если делить на троих, не делится поровну. Зуз-ке в таких случаях обычно достаётся самая большая
      часть. В школу на сбор по случаю приезда важных гостей она тоже не пошла. Правда, папа напишет объяснение, — надо будет ему напомнить. Милый папа, зато теперь он уже не простудится.
      Зузка расчувствовалась и даже погладила дядино пальто. Нет, она ни на кого не променяла бы своих родителей. Её отец лучше всех отцов на свете, а мать лучше всех матерей.
      Когда Зузка наконец добралась до своего дома, ей показалось, что во дворе промелькнула фигура отца — только он почему-то пошёл не навстречу ей, а по направлению к воротам, выходившим в переулок.
      — Папочка! — радостно воскликнула Зузка.
      Отец не обернулся на её зов, напротив — зашагал быстрее. Значит, это не он? Странно, неужели Зузка могла так ошибиться? Наверно, потому, что темно. Теперь, вглядевшись повнимательней, она увидела, что человек, которого она приняла за отца, меньше его ростом и походка у него другая. Только пальто точь-в-точь такое, как у папы.
      «Я совсем с ума сошла! — вздохнула Зузка. — Ведь папино пальто у портного».
      И, перепрыгивая через две ступеньки, она взбежала наверх.
     
      Глава XIII ЧТО СДЕЛАЕТ ОТЕЦ?
     
      Отца Лацо перевезли в Жшшнскую тюрьму.
      Целых четыре дня он был здесь, так близко, а Лацо ничего и не узнал бы, если бы мама ему не сказала. Он старался вспомнить, как провёл эти четыре дня, и не смог.
      Мать беспомощно облокотилась о стол. Тётя сидела рядом с ней, скрестив руки на груди, и озабоченно хмурилась. Дядя пододвинул свой стул к швейной машине, прислонился к ней и не глядел в их сторону.
      Нарушила молчание тётя. Она осторожно дотронулась до плеча сестры:
      — Не вешай голову, Ганка! Возьми себя в руки. Нельзя так убиваться. Сейчас я сварю тебе кофе, выпей горячего!
      Мать сказала усталым голосом:
      — Потом, Тереза, потом. Я немножко передохну.
      Дядя весь этот день ходил мрачный, насупленный и волком смотрел на домашних. С матерью Лацо он не обменялся ни единым словом с самого её приезда, да и сейчас сел поодаль.
      — Я так и знал, что из Якуба ничего путного не выйдет! — не поднимая глаз, проворчал дядя. — Всегда был шалопаем. Тысячи раз я тебе говорил, правда, Тереза?
      — Ох, чего ты только не говорил! Разве всё запомнишь? — вздохнула тётя.
      — Вот именно! Не запомнишь! — сердито передразнил её дядя. — А ты обязана помнить, на то ты и жена! Верные мои слова, теперь сама видишь. Пророческие, прямо-таки пророческие слова!
      Лацо вдруг понял, почему в его снах встреча с родителями неизменно происходила в Вербовом.
      У них в долине весело. Меж высоких берегов, таинственно журча, извиваясь, бежит по гладким камням ручей, опоясывая его родную деревню. В голубом небе сияет солнышко. Его лучи, пробиваясь сквозь гущу листвы, согревают даже самый маленький, поросший мохом камешек. Склоны холмов покрыты буйной зеленью, воздух напоён ароматом цветов. А в летний зной, когда разгорячённые, усталые косари укрывались от палящих полуденных лучей под раскидистой грушей, Лацо подносил им жбан с ледяной водой. Пили они с наслаждением, большими, глубокими глотками, и Лацо подмечал, с каким уважением косари поглядывают на лучшего среди них, как любуются его могучей спиной, лёгкой походкой, с каким удовольствием слушают старинную и такую близкую им песню его косы.
      Якуб Главка считался первым косарём в деревне. Он всегда приезжал в Вербовое на время сенокоса.
      Лацо вспомнил, что на светлом пиру, о котором он столько раз мечтал, никогда не бывало ни дяди Йозефа, ни тёти Терезы. Он почему-то всегда забывал их позвать, а сейчас даже не жалел об этом...
      Главкова с удивлением поглядела на дядю:
      — Что ты говоришь, зять? Ты никогда мне не жаловался на мальчика. Я и не подозревала, что ты им недоволен. А когда Якуб лежал в больнице и я навестила его, туда пришёл также мастер. Он очень хвалил Якуба, уверял, что у него просто золотые руки.
      — Я не о работе говорю. — Дядя смутился было, но тотчас снова перешёл в наступление: — Дурных товарищей он себе выбирал, с плохими людьми водил компанию, против властей бунтовал.
      Мать плотнее закуталась в шаль. Лацо показалось, что она вдруг озябла.
      — В каждой демонстрации участвовал, — брюзжал между тем дядя. — Со всякой голытьбой заодно держался. Полиция уже тогда гоняла его, как пса безродного.
      — Ещё неизвестно, кто хуже: собака или полицейский, — прошептала мать.
      Марко ходил из угла в угол, время от времени бросая на Главкову косые взгляды. Тётя Тереза молчала и только после каждого слова кивала головой, словно оба были правы — и сестра её и муж.
      — У самого молоко на губах не обсохло, — продолжал гудеть Марко, не обратив внимания на реплику Главко-вой, — а в день Первого мая вздумал народ на площади поучать! Я слушал его и чуть со стыда не сгорел. Порадовал меня родственничек! В бой против всего света рвался, нищих да голых на помощь призывал. Будь его воля, он бы и церковные земли им роздал. А голодранцы наши хлопали ему как бешеные! Ещё бы! Им его речи по душе пришлись! Чужое-то раздавать легко, не своими мозолями заработано!
      Лацо вспомнил, что в трсицын день его заставили поцеловать руку священника. Она была белая, холёная. Какие там мозоли!
      Тенистая дубрава по ту сторону ручья в Вербовом и тучные нивы, тянувшиеся до самого железнодорожного туннеля, принадлежали церкви. Если бы Якуб поделил их между бедняками, никто бы не стал называть их голодранцами.
      Тётка злит Лацо ещё больше, чем дядя. Почему она кивает головой? Ведь дядя рассуждает неправильно!
      — Чужое хватать им нравится! Только плохо кончит тот, у кого такой аппетит! — с раздражением заключил дядя.
      — Что ты придираешься к Якубу, зять? Мой сын никого не ограбил. Он гол, как сокол. Одно богатство у него было — богатырское здоровье, и того лишился. Лёгкие ему отбили, — прошептала мама.
      — Зачем он сунулся не в своё дело? Кто его заставлял на телегу взбираться и речи произносить, когда на фабрику солдат вызвали? Сам полез в петлю, вот вся история боком ему и вышла, — негодовал дядя.
      — Когда черти воду мутят, всегда так получается. Что уж теперь о прошлом говорить, — заметила мать Лацо и вытерла навернувшиеся на глаза слёзы.
      — Не чёрт, а бог того хотел. Господа над нами поставлены богом, а кто им противится, того он и карает.
      — Нет, Иозеф, бог тут ни при чём. Это богачи голову потеряли от жадности и свирепствуют, лишь бы сохранить своё добро. Большая кривда на свете творится; велики обиды бедняков...
      Голос матери слегка дрожал, она медленно подбирала слова. Сразу видно — не привыкла много говорить. А Лацо с удивлением вспоминал её давнишние споры с Якубом. Что же получается? Оказывается, мать на его стороне. Как хорошо, что она вступилась за Якуба!
      — Выходит, ты его оправдываешь, Ганка? Сама повторяешь речи бунтовщиков! — вскричал дядя.
      — Что поделаешь? Якуб плоть от плоти моей, он мне сын.
      Теперь мамин голос звучал спокойно, но Лацо видел, как крепко стиснула она под столом руки.
      — Да, да, твой сын! Только он позорит тебя! — орал дядя. При этом он яростно водил пальцем в воздухе, будто подводил черту после каждого слова.
      — Не пойму я, чего ты горячишься? У тебя нет ни земли, ни фабрики, ты такой же бедняк, как и Якуб. Вам друг у друга отнимать нечего. Почему ты так против него настроен?
      — Я законы чту. Господа мне работу дают, я ихний хлеб ем.
      — Да ведь этот хлеб ты горбом своим добываешь. Задарма тебя никто кормить не станет. А законы должны быть для всех одинаковые. У нас страна богатая, на каждого хватило бы, если по совести делить.
      — Советую тебе, Ганка, быть поосторожнее. Опасные вещи ты говоришь.
      Тётя Тереза с тревогой смотрела то на сестру, то на мужа.
      — Иозеф, опомнись, ради бога, что ты несёшь! Ганка
      совсем больна, на ней лица нет. И ты ещё вдобавок её терзаешь, покою не даёшь. Ей нужны совет и помощь, она, бедняжка, и без тебя достаточно намучилась.
      Дядя нетрпеливо покусывал ногти.
      — Я перед Ганкой ни в чём не виноват, она это знает, — сказал он уже более спокойным тоном. — А помочь ей трудно. Пока Адам не скажет, где прячется Якуб, его из тюрьмы не выпустят.
      Лацо едва сдержал горестный крик. Значит, отец так и останется в тюрьме?
      Мать вздрогнула и откинулась назад, словно её больно хлестнули бичом. Потом тяжело поднялась со стула, поправила на плечах шаль и отошла к окну.
      Лацо с ужасом думал о страшной угрозе, таившейся в словах дяди, и у него дрожали колени.
      «Отца не отпустят, пока он не скажет, где Якуб, — мысленно повторял Лацо. — А потом посадят Якуба».
      Кто объяснит Лацо, почему жизнь такая сложная?
      Ферко сейчас у тёти Кубанихи. Наверно, плачет без мамы. Якуб всю зиму мёрзнет в горах с товарищами и выполняет какое-то важное задание. Папа в тюрьме, а он, Лацо, у Марковых и беспомощно глядит на мать, согнувшуюся под бременем горя.
      — Темно уже, ничего не видать, — сказала тётя, зажигая лампу.
      От резкого света Лацо зажмурился, глазам стало больно.
      Как найти выход? Если отец скажет, где Якуб, его отпустят домой, но зато арестуют Якуба, а может быть, и всех его товарищей. Но разве отец выдаст Якуба? Разве он откроет гардистам, где скрывается его сын?
      «Нет, — едва не вырвалось у мальчика, — нет, он не согласится никогда, никогда! Отец не подведёт Якуба и его товарищей!»
      И тут в голове Лацо неожиданно родилась догадка. Вспыхнув маленькой искоркой, она разгорелась в большое, жаркое пламя.
      Отец — коммунист!
      Да, да, конечно! Как жаль, что нельзя его сейчас же спросить об этом. Он ответил бы, хотя это тайна, такая же большая тайна, как и многое другое из того, что за последнее время узнал Лацо. Отец коммунист, это факт!
      И потому он ничего не скажет гардистам. Не предаст Якуба! Пусть сами ищут!
      А что, если они его найдут? Нет. Не найдут!
      Партизаны сумеют спрятаться. У них оружие и сильные руки. Ведь они несли маму с холма, как пёрышко. И никого-то они не боятся, даже гардистов.
      Сколько времени ещё продлится такая жизнь? Всем тяжело, и никто друг другу помочь не может. Мама... Что же мама? Лацо внимательно поглядел на мать, словно впервые увидел её. Синие, потрескавшиеся губы, восковые щёки, на которых пламенеет лихорадочный румянец, обострившиеся скулы, тёмные тени под ввалившимися глазами, серебряная паутина в волосах. Болезнь извела её, от неё остались только кожа да кости, В чёрном платье, худенькая, она стоит, сгорбив плечи, и смотрит куда-то вдаль потухшим взглядом.
      Мама боится, чтобы отца не увезли ещё дальше. Она тревожится и за Якуба — как бы его не выследили в лесу и не застрелили, как дикого зверя. Якуб в прежние времена ставил силки на зайцев, а гардисты открыто охотятся за людьми и ещё хвастают этим. Конечно, мама не захочет, чтобы отец сказал, где Якуб. И сама ни за что Якуба не выдаст. Лацо бросился к матери. Она обняла мальчика, прижалась щекой к его щеке.
      — Мы будем крепко стоять друг за друга, не правда ли, милый? — прошептала она, нежно проведя рукой по светлым волосам Лацо.
      — Да, мамочка, всегда! Все как один, вся семья! — восторженно ответил мальчик, но так, что расслышала только она одна.
     
      Глава XIV. КОСТКА ИЩЕТ ЧЕЛОВЕКА ВЁЗ ПАЛЬТО
     
      Мама пила кофе. Тётя Тереза сидела рядом и тихо плакала. Ей было неприятно, что муж так грубо разговаривал с её сестрой. Вдруг пронзительно зазвенел звонок. Дядя Иозеф пошёл открывать дверь. В кухню ввалился Костка, а за ним ещё несколько человек в гардистской форме.
      — Я посижу у вас минутку, умаялся бегать по лестницам, — сказал Костка и плюхнулся на стул. — Дай-ка, Иозеф, ключи от чердака и подвала, мы обыскиваем все дома.
      Дядя снял с гвоздя ключи и молча протянул Костке. Гардисты с гиком и свистом затопали по лестнице. Они были сильно пьяны. Костка, видно, тоже подвыпил.
      — Кто это у тебя? — спросил он, в упор глядя на побледневшую маму.
      — Свояченица, мать этого паренька, — ответил дядя, тоже изменившись в лице.
      — Выпейте чашку кофе, пан Костка, — предложила тётя.
      — Нет, лучше угостите водкой, хозяйка, меня жажда томит, точно огнём жжёт. Вот тут горит, — он стукнул себя в грудь.
      — Что случилось? — спросил дядя, ставя бутылку на стол.
      При виде водки лицо гардиста прояснилось, и он немедля налил две стопки.
      — Ты, Иозеф, всё у печки греешься, совсем не интересуешься тем, что на белом свете происходит. Почему никогда ко мне в участок не зайдёшь, не спросишь, не надо ли в чём помочь? — по-приятельски упрекнул Костка дядю и чокнулся с ним.
      После второй стопки гардист расстегнул воротник, вытер платком потную шею, потом достал из бокового карманчика часы, сверил их со стенными часами и снова засунул в карман.
      — Ещё три дома обыскать нужно, а мы с утра на ногах. Я этого мерзавца готов на куски разорвать и скормить собакам!
      — Кого? — спросил дядя.
      — Такой позор, такая неприятность! — жаловался гардист. — Именно теперь, когда в городе знатные гости, этот красный бандит вырвался прямо из наших рук. Исчез, из-под самого носа удрал, сквозь землю провалился! Если бы ты видел, Иозеф, как всё это было, сам бы заревел. — Костка с безнадёжным видом махнул рукой. — Стеклограф мы захватили, а пташка — фьюить! — улетела.
      Жирное лицо Костки обмякло; казалось, он и вправду сейчас расплачется. Но он не заплакал. Внезапно рассвирепев, он ударил кулаком по столу и обвёл всех присутствующих мутным взглядом.
      — Мы его найдём! — рявкнул он. — Всё вверх дном перевернём, а разыщем. Далеко уйти он не мог. Где-то здесь скрывается, ведь без пальто убежал. Мы весь район па ноги поставили. Его песенка спета!
      Костка отвёл душу и немного остыл. Затем налил себе ещё водки. Лацо устроился в углу возле шкафа так, чтобы гардист его не видел.
      Значит, рабочему всё-таки удалось бежать. Его ищут, а он притаился где-нибудь под лестницей или в тёмном подвале. Сколько раз случалось в Вербовом — мальчишки угодят камнем в чужое окошко, а потом давай бог ноги и прячутся от погони. Бывало, лежишь в подполе, не шелохнёшься, только слушаешь, не идёт ли кто. А кругом полно мышей. Лацо мышей не боится, хотя и терпеть их не может. Вот крысы похуже. Если в подполе появлялись крысы, ребята с криком удирали — любая взбучка казалась им менее страшной.
      Рабочий, который сегодня убежал и где-то прячется, вероятно, слышит, какая поднялась суматоха, и радуется, что его не могут найти.
      А что, если этот рабочий заболел? Ведь у него всё лицо было в крови. Только бы ему не потерять сознания на улице! Если бы Лацо мог хоть чем-нибудь ему помочь — укрыть его в безопасном месте!.. Тогда он созвал бы всю команду и сказал: «Всё в порядке! Не бойтесь за него, я его спрятал так, что никакой Костка не найдёт, даже если все закоулки в доме обшарит». Лацо уже кое-что придумал. Правда, пока ещё он не нашёл тайника, но обязательно присмотрит что-нибудь подходящее.
      Испорченный лифт для этого, пожалуй, непригоден. Во-первых, Зузка считает его своим открытием, а во-вторых, туда в любую минуту могут заглянуть монтёры. На-чо подыскать что-нибудь получше. Гардистов легко протеста — лишь бы Зузка с перепугу не наболтала лишнего, когда они придут к Сернкам. Но нет, Зузка на них и не взглянет. А сам Лацо — чего он струхнул и забился за шкаф? Что они ему сделают? Костка вряд ли разглядел его утром в толпе ребят. Лацо только выдаст себя, если будет прятаться. Вот нарочно он возьмёт сейчас и подойдёт к столу.
      С бьющимся сердцем Лацо вышел из своего уголка. Взглянув на него, Костка сразу оживился:
      — Ты в какой школе учишься, паренёк?
      Лацо обмер — такое же чувство он испытывал, когда его вызывали к доске, а он не знал урока. Нет, на этот раз, пожалуй, всё обстояло ещё хуже. Гардист, чего доброго, начнёт расспрашивать, как было дело утром.
      — В этой, — ответил Лацо и махнул рукой в сторону плиты, где тётя разогревала ужин.
      Костка оглушительно расхохотался. Его огромное брюхо так и заколыхалось.
      — У тёти кухарничать учишься?
      Лацо густо покраснел.
      — Стало быть, ты ходишь в школу на вашей же улице?
      — Да, — еле слышно ответил мальчик.
      — А кто вам разрешил сегодня выбегать на улицу?
      — Да ведь он ещё ребёнок, что вы от него хотите? —
      вступилась за сына Главкова.
      — Хорош ребёнок! — огрызнулся Костка. — Из-за таких сопляков я, можно сказать, в дураках остался. В гарде показаться стыдно.
      Дядя вопросительно вскинул глаза и ещё больше нахмурился.
      — Отвечай, коли я спрашиваю! — свирепо гаркнул Костка.
      Лацо вцепился обеими руками в шаль матери.
      — Я ничего не знаю, — пролепетал он, окончательно оробев.
      Главкова привлекла к себе сына и крепко прижала его к груди.
      Гардист сердито сопел, над столом разносился запах водочного перегара.
      С лестницы донёсся топот подкованных железом сапог и гул голосов, потом всё стихло. Лампа над столом слегка закачалась, по стенам пробежали зыбкие тени.
      — Мои парни пошли в погреб, — сказал Костка. — Не удрать ему от нас. Найдём!
      Потом он посмотрел на мальчика и кисло усмехнулся:
      — Что с тобой разговаривать! В школе всех допросим. Наведём порядок.
      Костка потянулся к бутылке. Рука плохо его слушалась, и он пролил водку на стол. Тогда, обмакнув в луже указательный палец, Костка принялся писать на клеёнке своё имя печатными буквами. Лысина его покрылась блестящими капельками пота, а редкие волосы на висках слиплись. Размазав водку на клеёнке, Костка самодовольно вытаращил помутневшие глаза и залюбовался своей работой.
      Дядя попытался было прибрать на столе.
      — Пусти, — зарычал Костка, резко оттолкнув его руку. Потом, спохватившись, добавил: — Погоди, я напишу и твоё имя.
      И он снова принялся размазывать водку на столе.
      На площадке за дверью вновь послышались шаги, и в кухню бесцеремонно ворвались гардисты. Костка стукнул кулаком по мокрому столу и, пошатываясь, встал:
      — Нашли его?
      — Никого не обнаружили, — доложил один из гарди-стов.
      — По квартирам ходили?
      — Во всех побывали.
      — Ещё эту обыщите, — Костка ткнул пальцем в дверь спальни Марковых и повернулся к дяде: — Приходится соблюдать формальности, приятель, ничего не поделаешь.
      Гардисты устремились в спальню. Открыли шкафы, разворошили постели.
      — Кончать! — нетерпеливо гаркнул Костка, застёгивая мундир. — Иозеф! — обратился он к дяде, торжественно указывая на стол. — Запомни моё имя. Оно когда-нибудь прославится. Я найду этого прохвоста хотя бы в аду...
      Наконец гардисты ушли вместе с Косткой.
      Дядя сел за стол, засунул руки в карманы и тупо уставился в одну точку.
      Тётя, громко причитая, принялась приводить в порядок спальню. Мать вытерла стол. Дядя Иозеф мрачно прохаживался по кухне, о чём-то размышляя.
      — И ты с ним водишь компанию, зять? — спросила Главкова.
      Тётя, вернувшаяся в кухню за щёткой, злобно сверкнула глазами.
      — Да, это его приятель, закадычный друг! Всю мою квартиру в хлев превратили! Напрасно ты его напоил, Иозеф, никакой тебе от него пользы. Он одно знает — налижется, как свинья, напачкает всюду, насорит да пол истопчет.
      — Тише, жена. Ты в мои дела не лезь, раз ничего в них не понимаешь! — осадил её дядя. — Лучше подумай, куда гостей уложить.
      — Лацо ляжет вместе с нами, а Ганке я постелю на кухне, вот и всё! — сердито ответила жена.
      — Мальчик мечется во сне, я сколько раз слышал. Свалится с кровати, да и нам не даст спать. Спрошу-ка я у Сернки, не пустит ли его переночевать. У них в кухне стоит свободная кушетка.
      — Поступай как знаешь, мне всё равно, — сказала тётя и снова ушла в спальню.
      Матери было неприятно, что она доставляет родственникам столько хлопот.
      — Я ведь ненадолго к вам. Неудобно как получается, — бормотала она, как бы извиняясь: — чужих людей приходится беспокоить.
      — Пусть тебя это не тревожит. Я поручаю Сернке весь текущий ремонт по дому, в свободное время он у меня
      очень прилично подрабатывает, почему бы и ему не оказать мне услугу? Тем более, что его это нисколько не затруднит.
      Тётя покончила с уборкой и подала ужин.
      — Завтра ты сможешь лежать здесь целый день, а если захочешь, я постелю тебе в комнате, — обратилась она к маме. — Тебе необходимо отдохнуть. Побереги себя хотя бы ради семьи.
      — Нет, сестра, мне не до отдыха. Пойду кланяться начальникам, просить буду, чтобы вернули отца детям.
      — Куда ты пойдёшь? Ты никого здесь не знаешь, — вмешался в разговор дядя.
      — Есть ведь среди них словаки, такие же, как мы. Может быть, посочувствуют моим страданиям, детей пожалеют.
      — Не хочется мне тебя разочаровывать, Ганка, но всё-таки я скажу — не слишком на них надейся. По всей стране аресты. Солдаты бегут с фронта, в горах скрываются банды. Теперь гардисты решили даже открыть концлагерь. Пока немцы сильны, гардисты под их крылышком ничего не боятся. В участке мне показывали листовку, которую им кто-то подкинул. Мятежная листовка — видно, сочинил её порядочный прохвост. Сам он удрал. Его до сих пор не поймали. Но раз нашли стеклограф, доберутся и до печатника.
      Дядя перевёл дух, напился воды и продолжал просвещать свояченицу:
      — Разыщут его, так уж навсегда отобьют охоту к бу-магомаранью. Поговаривают, будто в нашем городе действует комитет коммунистической партии. Какой такой комитет? Где нет партии, там не может быть и комитета. А теперь придёт конец и листовкам и комитету.
      Мать Лацо вздохнула, но ничем не выразила желания поддержать беседу на эту тему. Дядя встал и накинул на плечи пальто.
      — Пойду к Сернке, — сказал он.
      Тётя отодвинула в сторону стол и постелила для мамы раскладушку.
      — Хватит с тебя одной подушки?
      — Спасибо, Тереза, больше и не нужно.
      Дядя очень скоро вернулся, вполне удовлетворённый результатами переговоров с Сернкой.
      — Ну, что я говорил? Лацо может идти к ним хоть сейчас.
      Мальчик нерешительно взглянул на мать. Она сразу его поняла.
      — Я провожу тебя, сынок. Посмотрю, как ты там устроишься. А заодно познакомлюсь с паном Сернкой. Якуб часто вспоминал о нём.
      Лацо, не скрывая удовольствия, повёл её к своим друзьям.
      Глава XV СОН
      — Мой старший сын Якуб шлёт вам привет, — сказала мать, пожимая руку Сернке.
      Он приветливо улыбнулся, пригласил гостью сесть и, стараясь её ободрить, заметил, набивая трубку:
      — У вас храбрый сын, вы его хорошо воспитали.
      Щёки матери покрылись румянцем, и Лацо показалось, что она вдруг помолодела.
      — Да, наш Якуб не трус. Только его храбрость доставляет мне одни мученья.
      — Вы говорите это от чистого сердца? — с сомнением спросил Сернка.
      — И сама не знаю. Зять совсем меня сбил с толку, — смутилась Главкова.
      Сернка весело рассмеялся и шутливо погрозил ей пальцем:
      — Неужели прощелыга Марко сумел сбить с толку мать Якуба?
      — Вы с Марко под одной крышей живёте, а будто в двух разных мирах: совсем друг на друга не похожи, ну просто день и ночь, — задумчиво сказала она. — А я совершенно извелась. Мужа моего мучают, сына преследуют. На сердце так тяжело!..
      Сернка встал, прошёлся несколько раз по кухне, остановился у кушетки, на которой уже лежал Лацо, притворяясь, будто спит, потом снова молчаливо зашагал от плиты к окну и назад. За стеной заплакал ребёнок соседей, а Лацо сперва никак не мог понять, где это плачут. Шум шагов прекратился, скрипнул стул, и вдруг стало так тихо, словно кругом ни души. Лацо подумал, что его
      оставили одного, но не решался открыть глаза, и тут он услышал голос Сернки:
      — Вы очень правильно сказали. Два мира существуют и в нашем доме и во всей стране. Под одним небом проходят наши дни, одна ночь опускается над всеми, но есть люди, которые хотят, чтобы солнце светило только для них, люди, которые не моргнув пойдут на убийства и измену для своей выгоды. Так-то, мать. Да что толку жаловаться. Слезами их не победишь. Против них надо бороться. И лучшие сыны нашего народа борются. Нас большинство! Ваш Якуб — в первых рядах, он среди тех, кто ведёт народ в бой. А Лацо? Из него вырастет настоящий человек, который пойдёт вместе с народом по правильному пути. Не вешайте головы! Вы — мать бойца, вам нельзя плакать. Не сомневайтесь — мы обязательно победим.
      Сернка выколотил погасшую трубку. Лацо слышал, как он размял в пальцах табак, потом зажёг и погасил спичку. Но что ему ответила мама, Лацо так и не узнал. Веки его отяжелели, он крепко заснул. Неожиданно он очутился на лесной поляне. У самого горизонта заалел край неба, высоко над верхушками деревьев запел жаворонок. А вот и солнце взошло. На поляну вышла мать.
      «Где Якуб?» — крикнул Лацо и хотел броситься к матери, но споткнулся и упал.
      Сернка постучал трубкой о корень развесистого явора, и тотчас из-за дерева выбежал волк. Он посмотрел на Лацо и сказал голосом Зузки:
      «Ты никогда не будешь стоять в первых рядах, если выдашь нашу тайну».
      За могучим стволом явора прятался Костка. Он обеими руками манил к себе Лацо:
      «Поди сюда, Лацо, поди сюда, мой мальчик! Скажи скорей, где Якуб?»
      «Нет, никогда не скажу, ни за что! Нет, нет!» — вне себя закричал Лацо.
      — Лацко, Лацко, проснись, паренёк, что с тобой?
      Лацо открыл глаза и с удивлением увидел склонившуюся над ним жену Сернки.
      — Ты весь в поту. Испугался? Что тебе приснилось? — ласково шептала она, плотнее укрывая Лацо одеялом.
      — Где мама? — спросил Лацо, приподнимаясь на локте.
      — Мама уже давно дома, и все дети спят. Тебе привиделся дурной сон? Не бойся. Завтра увидишь маму.
      Мальчик с облегчением вздохнул:
      — Значит, это был только сон?
      — Да, да, дурной сон, забудь о нём. Спи спокойно!
      Лацо лёг и закрыл глаза. Как хорошо, что это был
      только сон! Но всё равно, он ни за что, никогда не выдаст Якуба...
     
      Глава XVI. ОНДРА ЧИТАЕТ ГАЗЕТЫ
     
      Ондре было знакомо слово «процесс», оно давно уже мелькало в разговорах взрослых. Впервые Ондра услышал его два года назад в связи с судебной тяжбой, которую затеял Ланцух против одного из жильцов. Ондра и родился и вырос в этом доме, поэтому ему многое было известно о Ланцухе.
      Тогда отец ещё был на свободе. На той же площадке, что и Стремени, жила семья Гарая. Гарай долгое время был безработным, потом получил место ночного сторожа на каких-то складах и днём спал. Его жена частенько просила ребят не шуметь под окнами, чтобы не разбудить Гарая. Оба они, и жена и муж, были худые, бледные и никогда не смеялись. Соседи говорили, что они кругом в долгах: ведь Гарай столько месяцев не имел работы. Каждый день жена Гарая выносила на двор плетёную корзинку, прикрытую полосатой подушкой, а по вечерам забирала её домой. В корзине лежала девочка, но никто никогда не слышал её голоса. Малютка перенесла детский паралич, и, должно быть, поэтому она стала такая тихая. Гараи вскоре переехали на другую улицу. Тогда-то Ондра впервые услышал слово «процесс».
      Вот как это случилось.
      Однажды Гарай, возвратившись со склада, не лёг, как обычно, спать, а у жены с самого утра глаза были красные, заплаканные. Днём пришли какие-то люди, предъявили бумаги с печатями и потребовали, чтобы Гараи освободили квартиру.
      Жена Гарая, вся в слезах, принесла корзинку с ребёнком к Стременям, и мать Ондры старалась успокоить взволнованную женщину. Ондра выбрал из своих переводных картинок три самые красивые — двух коней и слона — и положил их на подушку девочке. Ручки у неё были как у куколки — чистые, беленькие, с тонкими, как паутинка, синими жилками. Ондра сейчас же попробовал получше отмыть свои собственные руки, но всё же они не стали такими белыми, как у дочки Гараев.
      По двору расхаживали какие-то люди с портфелями и что-то объясняли полицейскому. Потом Гарай надел пальто, ушёл, вернулся с тележкой и погрузил на неё свой убогий домашний скарб. Жена его взяла девочку на руки, попыталась улыбнуться, но не смогла и выбежала на улицу. Гарай подал отцу руку и сказал, что хотя Ланцух процесс выиграл, но скоро его будут судить другие судьи, и тогда все увидят, на чьей стороне правда.
      С тех пор в опустевшей квартире Гараев уже никто не жил — Ланцух устроил там склад. Во двор теперь часто въезжали грузовики; рабочие под присмотром самого Ланцуха перетаскивали в дом свёрнутые ковры, мебель, какие-то тяжёлые предметы в ящиках. Ондра выбегал на лестницу поглядеть, что происходит, но его сердито гнали прочь. А мальчик всё ждал, когда же придут другие судьи. Однако Гараи давно выехали, а хозяина пока что никто не судил.
      Сегодня Ондра снова услышал слово «процесс». На этот раз дело было так. Его приятель, носилыцик Адам, читал газету; потом он подошёл к другому носильщику — Йозефу, и они вместе ещё раз перечитали какое-то место, после чего Адам скомкал газету, швырнул её в угол и сплюнул сквозь зубы.
      — Значит, решили судить. Готовят процесс, чёрт бы их побрал — проворчал Иозеф.
      — А потом передадут наших людей в гестапо, — нахмурившись, сказал Адам.
      — Нельзя сидеть сложа руки! Надо действовать. Может, стоило бы попытаться отбить их в пути? Иначе всем до одного грозит смерть1
      — Кому грозит смерть? — тихо спросил Ондра.
      — Тебя это не касается! — грубо отрезал Иозеф.
      — Чего ты огрызаешься? Отец Ондры в тюрьме. Мальчик вправе интересоваться тем, что на свете делается, — вступился Адам.
      Сердце у Ондры учащённо забилось. Он нерешительно
      покосился на носильщиков. Они курили в угрюмом молчании. А мальчику не терпелось узнать, что это за процесс. Собравшись с духом, он даже открыл рот, но тут же сделал вид, будто всего-навсего хотел зевнуть. Может, сами скажут. Лучше не приставать, а то ещё прогонят прочь.
      — Когда будут судить? — всё же спросил он немного погодя, да так спокойно, словно вопрос этот его очень мало занимал.
      — Через две недели, — машинально ответил Адам.
      Докурив сигареты, носильщики не торопясь пошли на
      перрон встречать пассажирский поезд, прибывавший из Прешова. Ондра осторожно огляделся, поднял брошенную ими газету, сунул её в карман и помчался домой.
      Мать перед уходом всё прибрала, приготовила, даже золу выгребла и заложила в печку уголь. Ондра чиркнул спичкой, и огонь сразу так ярко разгорелся, будто только и ждал прихода Ондры, чтобы весело затрещать: «Ха-ха-ха, я здесь! Я раньше прятался, а теперь с тобой поиграю».
      Ондра погрел руки у печки, потом вытащил из кармана газету и расправил её. Отец тоже приносил домой газеты или тоненькие книжечки и просиживал над ними целые ночи. Он даже сына учил читать по газетам. Тогда Ондра ещё не ходил в школу, и каждая буква была для него настоящим открытием, но складывать из букв слова он не умел. Сегодня дело другое: ученик четвёртого класса Ондра Стремень может прочесть любую книжку.
      Разложив газету на столе, Ондра быстро пробежал глазами заголовки статей. Он по нескольку раз прочёл всё набранное большими буквами, но слова «процесс» нигде не обнаружил.
      — Как же так? Адам только взял в руки газету и сразу сказал: «Будет процесс».
      Мальчйк вздохнул. Оказывается, нелёгкое дело — читать газету. Ему тоже захотелось швырнуть её на пол, но надо всё-таки узнать, какой же это процесс так расстроил всегда спокойного, рассудительного Адама.
      Ондра аккуратно водил пальцем от строчки к строчке, и вдруг наткнулся на слово «процесс». Вот оно! Написано маленькими буквами. Теперь понятно, почему Ондра не сразу нашёл его. Он посмотрел на заголовок: «Врагов государства призовут к ответу!» Как же он мог догадаться, что именно здесь говорится о процессе?
      Мальчику нелегко было осилить длинную, непонятную статью. Он читал медленно, возвращался назад к отдельным фразам, чтобы установить связь между ними. Наконец до него дошёл общий смысл, и от ужаса у него потемнело в глазах.
      Отец! Отец!
      Это об отце написано. Будут судить тех, кого арестовали после демонстрации в Поважской Быстрице. В статье не было названо имя отца, но и так всё ясно. Из груди мальчика вырвался стон, на стол закапали крупные слёзы. Какие могут быть сомнения? В газете чёрным по белому напечатано, что скоро начнётся процесс над коммунистами. Их называют преступниками, врагами общества и государства. Ругают их и по-иному, но Ондра не понимает и не хочет понимать эти слова.
      Отец его никакой не преступник. Кому это знать, как не Ондре! Все хорошие люди с уважением вспоминают о нём, говорят, что он справедливый, честный и смелый. Всё, что написано в газете, — это сплошное враньё, а люди, которые не знают отца, прочтут и поверят.
      Однажды, когда Ондре не удалось ничего заработать на вокзале, он решил продавать газеты. Но он ведь понятия не имел, что они так врут!
      «Обязательно надо её сжечь, пока мама не вернулась», — подумал мальчик.
      Огонь в печке почти совсем погас. Ондра изо всех сил принялся дуть. Когда угли снова разгорелись, он бросил на них газету, и она, ярко вспыхнув, моментально сгорела.
      Возня у печки немножко успокоила Ондру, и он вспомнил о своих товарищах. Вчера он напрасно прождал их целый день. Наверно, директор приказал всем школьникам идти на площадь. Но сегодня-то они непременно явятся. Ондра разложил на столе книги и тетради. Он постарается хорошо учиться. Отец будет им доволен, когда вернётся. А вернётся он очень скоро. Отец, конечно, сумеет доказать судьям, что он не разбойник, и выиграет процесс. Через две недели он будет дома. Это значит — всего через четырнадцать дней! Маме больше не придётся так много работать, а Ондра снова пойдёт в школу. По воскресеньям у отца опять будут собираться друзья, он будет
      играть с ними в шахматы, а мать, вооружившись иголкой, сядет рядом — чинить бельё, как раньше.
      «Придётся, Ондришка, покупать тебе железные рубашки», — улыбнётся она отцу и погрозит пальцем.
      Отец, не отрывая глаз от шахматной доски, кивнёт:
      «Да, пожалуй, придётся...»
      На лестнице послышались осторожные шаги. Ондра бросился к двери и распахнул её пошире, чтобы осветить полутёмные сени. Впереди шла Зузка, за ней Лацо и Иван. В комнате сразу стало шумно и весело. Ондра совсем не сердился на ребят за то, что они вчера его обманули. Если бы он ходил в школу, ему тоже ведь пришлось бы идти на митинг.
      Ребята, не мешкая, принялись делать уроки. Иван прочёл задачу, мальчики записали её. Зузка пристроилась рядом с Ондрой и то и дело заглядывала в его тетрадь. Кому же, как не ей, пятикласснице, подобало быть учительницей. Мальчики единодушно признали за ней это право, и всё-таки Лацо беспокойно ёрзал на стуле. Ему
      было немножко обидно, что Зузка всё время сидит возле Ондры и не обращает внимания на других учеников. Можно подумать, что Лацо для неё кто-то посторонний и не живёт с ней в одном доме.
      А Зузка увлеклась своей ролью. Полуоткрыв рот, она сосредоточенно следила за тем, как Ондра выводил цифры на бумаге, и одобрительно кивала головой.
      — Ондра решил первым! — воскликнула она.
      Столь явное предпочтение, оказанное Ондре, оскорбило Лацо.
      — Я раньше его кончил, да ты не глядела в мою сторону.
      — Покажи, что у тебя, - — Зузка протянула руку за тетрадкой.
      Стараясь придать строгое выражение своему лицу, она внимательно просмотрела решение задачи и вернула Лацо его тетрадку:
      — Ничего. Ты тоже решил правильно. А как у тебя, Иван?
      Учительница проверила тетрадь Ивана и осталась довольна.
      Ребята перешли к следующему упражнению. Зузка снова подсела к Ондре, её левая косичка упала к нему на плечо. Лацо это сразу заметил. Теперь Ондра в самом деле первым решил пример. А у Лацо цифры мелькали перед глазами и разбегались во все стороны, он никак не мог их подсчитать.
      — Ну и черепаха же ты, Лацко! — издевалась безжалостная Зузка. — Ведь задача совсем пустяковая.
      — Я знаю, что пустяковая. Просто я думал о другом, — вскипел Лацо.
      — А зачем отвлекаешься во время урока? — рассердилась Зузка.
      Лацо захотелось всем показать, как быстро он умеет считать, но второпях он посадил в тетради кляксу. Зузка расхохоталась, а Лацо ничего не сказал, только надул губы. Он досадовал на Зузку. Надо поступать по справедливости. А она ведёт себя не по-товарищески. Иван посочувствовал Лацо и дал ему свою промокашку. Ондра тем временем подбросил угля в печку и вернулся на своё место.
      — Ты сам затопил печку? — спросила Зузка.
      — Сам, — коротко ответил Ондра.
      И Лацо почувствовал, что на Зузку его слова произвели сильное впечатление.
      — Дома я тоже топил печку, когда мама болела. Подумаешь, как трудно! — сказал Лацо, повернувшись к Ивану и нарочно не глядя на Зузку.
      Девочка, освоившись со своей новой ролью, нетерпеливо постучала карандашом по столу и сурово призвала к порядку нарушителей тишины:
      — Главка, Овчак! Не болтать!
      Мальчики заскрипели перьями. На этот раз Лацо первым подал свою тетрадь.
      — Ну вот, ты уже исправился, — с удовлетворением сказала Зузка.
      Она пробежала глазами пример, и вдруг, позабыв о том, что она учительница и должна вести себя солидно, захлопала в ладоши и выскочила из-за стола.
      — Что я придумала, что я придумала! — восклицала она, и глаза её горели от возбуждения. — Скажите, что согласны, ребята, ну, скорее скажите!
      — Как же мы можем согласиться, если не знаем, в чём дело? — холодно возразил Лацо.
      — Тебе лишь бы спорить! Не любо — не соглашайся, обойдёмся без тебя, — отрезала Зузка. — Ты согласен, Ондришка?
      — Да.
      — А ты, Иван?
      — И я.
      Лацо было обидно, что Зузка не переспросила его, и в то же время не хотелось показывать, как больно его задела резкость девочки, поэтому он поспешил заявить:
      — Я тоже согласен.
      Зузка расцвела от удовольствия, тряхнула косичками и гордо выпрямилась:
      — - Вот что, мальчики! Давайте играть в настоящую школу. Я буду ставить отметки после каждого урока, а в конце года выдам вам табель. Не бойтесь, я буду справедливой учительницей, честное слово.
      — Ни мне, ни Ивану табель не нужен, раз мы ходим в школу. Правда, Иван? — возразил Лацо.
      Иван нерешительно поглядел на Зузку, а девочка, по-
      краснев от гнева, быстро обежала вокруг стола, остановилась возле Лацо и принялась его отчитывать:
      — Я прямо скажу, ты плохой товарищ! А согласиться ты всё равно должен, раз давал слово. Иначе мы тебя исключим из команды.
      Лацо промолчал. Он наперёд знал, что Зузка лучшие отметки поставит Ондре, но вслух говорить об этом ему было неловко.
      — Что за команда? — удивился Ондра.
      — Сейчас объясню, — сказала Зузка, вернувшись на прежнее место. — Видишь ли, мы условились, что все вчетвером всегда будем стоять горой друг за друга и друг дружку поддерживать.
      — И станем коммунистами, — добавил Лацо.
      — Да, это верно. Только ты не перебивай меня, пожалуйста, — строго осадила его Зузка. — Мы решили стать коммунистами, но пока что это нужно держать в тайне. Никому нельзя рассказывать, даже родителям!
      — И мы найдём тайник и будем прятать в нём от гар-дистов кого надо, — не удержался Лацо, несмотря на предупреждение.
      Мысль о команде необычайно понравилась Ондре:
      — Вот красота! Только как бы кто не пронюхал!
      — И помните: все члены команды должны поступать справедливо, — подчеркнул Лацо.
      — Факт! А вы с Зузкой перестаньте спорить из-за каждого пустяка, — рассудительно заметил Иван.
      — Когда вернётся мой отец, примем и его в команду, — предложил Ондра.
      — Что ты! — возразила Зузка. — Ведь отцам ничего нельзя говорить. Это только наша тайна. Мы уже дали клятву, и ты теперь поклянись.
      — А как вы поклялись?
      — Свободой наших отцов, — опустив голову, едва слышно прошептал Лацо. Спутанная прядка белёсых волос упала ему на глаза.
      Ондра встал и произнёс очень серьёзно и твёрдо:
      — Клянусь свободой отца!
      Друзья окружили его.
      — Теперь ты вступил в нашу команду и во всех испытаниях должен стоять с нами заодно, — торжественно сказал Лацо.
      — Правильно, — подтвердил Иван.
      — Я готов, — коротко ответил Ондра; к горлу у него подкатил какой-то странный комок, и больше он ничего не смог сказать.
      Ондра поспешно отошёл к печке и принялся старательно разгребать кочергой угли.
      — На что нам тайник, ребята? — справившись с волнением, спросил он, закрывая дверцу печки.
      — Можно, я ему расскажу, что случилось вчера утром у школы? — обратилась Зузка к товарищам.
      — Погоди, у меня получится короче, — остановил её Иван.
      — Почему же надо короче? Ведь всё было так здорово, так замечательно! Позвольте мне, ребята, я-то уж ничего не пропущу, — настаивала девочка.
      — Зузка трещит, как сорока, — рассердился Лацо. — Лучше послушай, что я скажу, Ондра. На перемене мы бегали в саду...
      — Играли в прятки, потому что учителя пошли на со-
      вещание, — быстро перебила его Зузка. — И вдруг мы услышали страшный крик. Двое полицейских и один гар-дист выволокли из дома напротив какого-то человека, рн бочего. Он был весь в крови и вымазан краской. Они ci о ужасно били, а он вырывался. Ребята испугались, а мы нет.
      — Рабочий крикнул: «Да здравствует коммунистическая партия!» — напомнил Лацо. — Наверно, он был коммунист и его хотели посадить в тюрьму.
      — А потом он всё-таки вырвался и побежал. Мы бросились на улицу, чтобы помешать полицейским его поймать. Ведь мы поклялись бороться за справедливость, -продолжала Зузка.
      — Гардист и полицейские свистели и гнались за ним, но он, видно, сумел от них уйти. Теперь они не знают, где его искать, — все дома обшарили, а на след не напали, — закончил Лацо.
      — Трудно ему будет спрятаться, — вздохнула Зузка: — его очень избили, и он без пальто.
      — Давайте устроим убежище, и в следующий раз, если понадобится, мы сможем такого человека спрятать, — предложил Лацо.
      — Значит, он убежал? — с волнением спросил Ондра.
      — Ну да, в два счёта скрылся, — весело подтвердил Лацо.
      — Нелегко нам отыскать тайник. Полиция живо догадается, — с сомнением в голосе заметил Иван.
      — Ведь мы поклялись помогать коммунистам, поэтому мы должны найти для них тайное укрытие. Не позволим мучить рабочих! — решительно сказал Лацо.
      — Лацо прав, пусть каждый из нас постарается, вместе что-нибудь придумаем, — высказал своё мнение Ондра.
      — Хорошо. Только теперь пора по домам. А завтра снова поиграем в школу. Я буду хорошей учительницей, вот увидите. Сегодня уже поздно, но завтра я поставлю вам отметки, ладно? — Зузка с мольбой поглядела на ребят.
      Мальчики дружно кивнули. Ондре затея Зузки особенно пришлась по душе. Через две недели вернётся отец, и Ондра покажет ему свои отметки. «Хоть Зузка и не на-
      стоящая учительница, но с отметками как-то солиднее получится», — подумал он, а вслух сказал:
      — Табель мне тоже не нужен, потому что через две недели и я пойду в школу.
      — Как так? — в один голос воскликнули дети.
      — К тому времени вернётся мой отец, — не очень уверенно ответил Ондра.
      — Откуда ты знаешь? — недоумевала Зузка.
      — Из газет.
      Ондра с сознанием своего превосходства посмотрел на товарищей, разинувших рты от удивления.
      — Ты читаешь газеты? — Зузка даже растерялась. — И там писали о твоём отце?
      - — Через две недели будет процесс, а потом отца освободят. Я сегодня прочитал об этом.
      — А мой папа? О нём там ничего не написано? — Лацо так и вцепился в рукав Ондры.
      Ондра смутился.
      — Да нет, там ничего не сказано и о моём отце. Пишут только, что будут судить тех, кого арестовали два года назад во время демонстрации в Поважской Быстри-це. Мой отец там был и произнёс речь. Я много раз слышал об этом от его товарищей. Процесс будет через две недели.
      — А моего отца арестовали недавно. Значит, его не будут судить? — спросил Иван.
      — Нет, — ответил Ондра так твёрдо, как будто ему были известны сроки всех судебных процессов.
      — И моего, наверно, тоже не будут, — с грустью предположил Лацо.
      — Лишь бы их не судили гардисты, — с опаской сказала Зузка.
      — Отец гардистов не боится, — поспешил её успокоить Ондра. — Когда всё кончится, их уже не будет.
      — А кто же останется? — загорелся Иван.
      — Только коммунисты! — восторженно крикнул
      Лацо.
      — А куда же денутся гардисты?
      — Никуда! Их вообще не будет!
      — Пора домой, дети, уже поздно, — сказала Зузка тоном классной наставницы. — На сегодня занятия окончены. Завтра после обеда снова приходите в школу.
      Мальчики послушно собрали тетради и направились к выходу.
      — А может, мы и в воскресенье поиграем в школу? — предложила Зузка. - — Ведь тогда на уроках в своём классе вы будете отвечать лучше всех.
      В этот момент из сеней донёсся лёгкий шорох. И тут же без стука в комнату вошёл высокий человек в очках. Дети оробели и попятились от двери.
      — Как поживаешь, Ондришка?
      Услышав его голос, Ондра радостно бросился навстречу гостю. Это был давешний знакомый из каменоломни, тот самый, который дал ему спрятать портфель.
      — Ты что, стал директором школы? — спросил он у Ондры, с удивлением глядя на детей.
      — Мы просто играем в школу.
      — А я учительница, — осмелев, вставила Зузка.
      Она не отрываясь, с любопытством смотрела на незнакомца.
      — У вас точь-в-точь такое же пальто, как у моего папы, только папа своё разорвал, его отнесли к портному.
      — А как тебя зовут, девчурка? Давай познакомимся, коли я тебе напоминаю отца.
      — Зузка Серикова.
      По лицу гостя пробежала тень, он даже чуть-чуть поморщился, словно у него внезапно разболелись зубы, но тут же весело рассмеялся:
      — Хорошая фамилия у тебя, Зузочка. И ты в самом деле умеешь бегать, как серна?
      — Даже лучше, — шутливо ответила девочка.
      — В таком случае, серночки, мчитесь домой. На дворе темнеет, и погода портится. Осторожнее только, не поскользнитесь на лестнице.
      — Мы как раз собирались уходить: занятия наши закончены, — сказала Зузка, упрямо не сводя глаз с Ондри-ного гостя. — А можно мне потрогать ваше пальто? Я посмотрю на верхнюю пуговицу. Д папиному пальто я сама её пришивала, а мама сердилась, что я слишком крепко затянула и потом дырка останется.
      — На моём пальто все пуговицы хорошо пришиты, Зузочка, в другой раз посмотришь, — сказал гость, отступив на шаг.
      — А кто вам их пришивает? — не сдавалась неугомонная Зузка.
      Незнакомец улыбнулся:
      — Моя дочурка, её тоже зовут Зузкой.
      — Правда? А в каком она классе?
      — Я тебе всё расскажу при следующей встрече, а сегодня уже поздно, родители ваши беспокоятся.
      Дети убежали, а гость подсел к печке. Ондре показалось, что у него очень утомлённый вид.
      — Я не сразу узнал вас в очках, — робко сказал Ондра.
      — Глаза болят, — рассеянно ответил гость. — Но не очень, — с улыбкой добавил он и снял очки. — Ондри-шка, дай мне напиться и притащи мой портфель. Я спешу.
      Ондра подал кружку воды:
      — Я завернул его в бумагу и спрятал в чулане, под кучей угля. Так никто не мог заметить.
      — Молодец, Ондришка. Отец, когда вернётся, будет тобой доволен. А теперь поживей неси портфель.
      Гость дружески кивнул Ондре, и в его глубоко запавших глазах блеснули тёплые искорки.
      Ондра не заставил просить себя дважды. Он бегом кинулся в сени, открыл дощатую дверцу чулана и так и застыл от удивления: в том углу, где валялись старые ящики Ланцуха, сквозь узкую щель в потолке проникал свет. Мальчик стал напряжённо прислушиваться, но в чулане было тихо, он слышал только стук своего сердца. Сверху падали две полоски света. Ондра хотел было выяснить, откуда взялся этот свет, но вспомнил, что его ждут. Он выглянул на лестницу, стараясь не производить шума, поднялся на несколько ступенек и внимательно огляделся вокруг. Ни души. Ондра часто ходил в чулан за углём, и его присутствие здесь никого бы не удивило. Но теперь, когда он пришёл по такому важному делу, никто не должен был его видеть. Ондра вернулся в чулан и быстро выгреб из-под угля драгоценный свёрток.
      — Хорошо спрятал, Ондришка, умница! — похвалил его гость. — А когда мама будет дома?
      — Вечером.
      — Ондришка, до вечера я ждать не могу. Может, ты и без мамы мне поможешь? Нет ли у отца какого-нибудь костюма?
      — Только брюки и ботинки остались, — недоумённо ответил Ондра.
      - — Покажи-ка!
      Мальчик покорно исполнил его просьбу.
      — Ботинки рваные, я их не возьму, а брюки мне подойдут.
      Ондра не на шутку испугался:
      — Брюки уносить нельзя! Они отцу скоро понадобятся: ведь он через две недели вернётся.
      Гость от удивления выронил один ботинок.
      — Откуда ты знаешь?
      — Из газеты.
      — Из какой такой газеты? Покажи! — почти крикнул гость.
      — Её у меня уже нет, я сжёг. — Ондра показал на печку и своими словами рассказал всё, что прочёл о процессе.
      Гость некоторое время глядел на него мрачно насупившись, но мало-помалу лицо его прояснилось. Он даже засмеялся.
      — Ондришка, чертёнок этакий, напугал ты меня до смерти! — сказал он с явным облегчением и крепко стиснул мальчика в своих могучих объятиях.
      Ондра едва не задохся.
      — Отдайте брюки! Отец выиграет процесс, — настаивал мальчик.
      — Когда отец придёт домой, купим ему новый костюм. Вместе выбирать пойдём, ладно?
      — У нас нет денег на новый костюм, — недоверчиво сказал Ондра.
      — Ну, ладно, прячь брюки в шкаф; как-нибудь обойдусь. А о деньгах не беспокойся, деньги дело наживное.
      Он взял портфель, бросил тревожный взгляд на затемнённое окошко и протянул мальчику руку.
      — Ну, Ондришка, будь здоров. Скоро увидимся снова. А гардистские газеты больше не читай, правды там не найдёшь. Не верь им, паренёк: всё, о чём они пишут, — сплошное враньё.
      Он погладил мальчика по голове и вышел. Ондра напрасно прислушивался к звукам его шагов на лестнице. Гость исчез, словно бесплотный дух, растворился в ночном мраке.
     
      Глава XVII. ТАЙНИК
     
      Оставшись один, Ондра вспомнил про свет в чулане и тихонько вышел в тёмные сени. Он решил, что свет пробивается из бывшей квартиры Гараев. Бесшумно взбежав по лестнице, Ондра выглянул во двор. Да, он прав. Недолго думая он вскарабкался на мусорный ящик, стоявший под ярко освещённым окном, уселся поудобнее, чтобы не свалиться, и приник к стеклу.
      Ланцух сидел в глубоком кожаном кресле, а перед ним на полу была навалена целая гора шёлка в рулонах. Время от времени он потирал руки, дышал на пальцы, потом нагибался и вытаскивал приглянувшийся ему кусок материи.
      Вся комната была заставлена мебелью и какими-то машинами, а между ними в беспорядке громоздились бесчисленные узлы и чемоданы.
      Ланцух встал и завернул в бумагу несколько отрезов шёлка, потом выключил свег, с трудом протиснулся к двери и вышел из комнаты. Почти тотчас загорелся свет в кухне, и Ондра увидел, что Ланцух впустил туда Костку и какого-то другого гардиста, с расплющенным, как у боксёра, носом. Некоторое время они о чём-то совещались, и внезапно все трое повернулись лицом к окну. У Ондры душа ушла в пятки. Не помня себя от страха, он спрыгнул с ящика, стремглав влетел в подъезд и одним духом спустился в подвал. Нерешительно поглядев на дверь своей комнаты, Ондра прошмыгнул в чулан и спрятался в самом тёмном углу. Но этого ему показалось недостаточно. Бее ещё дрожа от страха, он залез в пустой ящик. Сердце его громко стучало. Ондра прижал руку к груди, словно надеясь унять этот беспокойный стук, и напряжённо стал прислушиваться. Однако ничьих шагов на лестнице не было слышно. Никто за ним не гнался. И тут только мальчик почувствовал, как больно колют его в спину гвозди, торчащие в ящике. Он слегка наклонился вперёд, теперь всё тело у него немилосердно ныло, а по щеке медленно стекала липкая жидкость. «Должно быть, кровь, содрал кожу», — подумал мальчик.
      Кругом по-прежнему царила немая тишина. Ондра понял, что зря убежал. Ведь гардисты, находясь в освещён-
      ной комнате, не могли его разглядеть на тёмном дворе. Счастье ещё, что они не обратили внимания на его возню в чулане. Ондра поднял голову — светлые полосы на потолке исчезли.
      Осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, он вылез из ящика. Ободранные колени болели при каждом движении. «Хорошо, что наша команда не видела, как я удирал, — подумал Ондра, сгорая от стыда. — Бежал, как заяц, и весь исцарапался».
      Он заставил себя идти ровно, не хромая, — теперь ему казалось, что на него смотрит вся команда, — поднялся по лестнице, вышел во двор и остановился, широко открыв глаза от изумления.
      В квартире Гараев ещё горел свет. Гардисты возились на кухне с какими-то узлами. Ланцух похлопал по плечу гардиста с перебитым носом. Потом он зажёг свет в первой комнате, и все перешли туда.
      Ондра недоумевал: почему исчезли светлые полосы на потолке чулана, если в квартире горит лампа? Он спустился в подвал — и замер у входа в чулан совершенно ошарашенный. Полосы света опять появились над его головой. Он услышал топот ног и голоса. Вытянув перед собой руки, чтобы не наткнуться в темноте на какой-нибудь предмет, Ондра пробрался в дальний угол к самым щелям в потолке. Шаги над его головой затихли.
      — Мне нужно освободить побольше места. Тащите все вещи в комнату, — явственно прозвучал голос Ланцуха. — А в кухне я сложу вещи, которые привезу завтра.
      Ондра не раз слышал этот хриплый голос, когда хозяин приходил к ним за квартирной платой.
      — Да ведь мы загородим дверь, если составим здесь все эти шкафы, — сказал один из гардистов.
      — Не имеет значения. Лишь бы они уместились. Мне незачем ходить в эту комнату.
      — Собачья работа! Дай мне отрез на приличный костюм, а не хочешь, так передвигай сам, — произнёс, очевидно, тот же гардист.
      — Ты в своём уме? Ну и не двигай, если тебе не нравится. Другой бы в ножки мне поклонился за такой материал, а он...
      Ланцух орал во всю глотку. Ондра на мгновение представил себе, как хозяин кричал бы на него, если бы узнал, что он всё слышал, и ему стало не по себе.
      Ссоры гардистов не занимали Ондру. Гораздо интереснее было заглядывать в освещённое окно. Поэтому мальчик занял свой прежний пост — снова вскарабкался на мусорный ящик, скрипевший при каждом его движении.
      Гардисты теперь перетаскивали мебель и скатанные ковры из кухни в комнату. Кривоносый притащил на спине огромный мешок и сбросил его на пол возле Ланцуха, стоявшего у окна. Очевидно, мешок упал хозяину на ногу, потому что он подскочил, схватился за ушибленное место и скорчил дикую гримасу. Ондра чуть не прыснул со смеху, увидев, как Ланцух, выпучив от ярости глаза, кричит на гардиста. Вероятно, они подрались бы, если бы их не разнял Костка.
      Кривоносый презрительно повёл плечами и принялся передвигать большой шкаф светлого дерева. Страх Ондры как рукой сняло. Лихо засунув руки в карманы, он с любопытством глядел в окно. Как жаль, что команда теперь его не видит!
      Потом гардисты загородили окно каким-то другим большим шкафом, и Ондра больше ничего не мог разглядеть. Сквозь узкую щель проникал такой же тоненький луч света, как тот, на потолке в подвале. Ондре вдруг вспомнилась его бабушка, мамина мать. Он гостил у неё как-то целое лето, пока за ним не приехала мама и не сказала, что его записали в школу. Бабушка жила в маленьком домике, и там в полу была откидная дверца от погреба. Для того чтобы её открыть, приходилось отодвигать стол. Ондра однажды залез туда, но очень быстро вернулся назад. В погребе было темно и пахло гнилой картошкой, а Ондра боялся темноты — он тогда был ещё маленький.
      Неожиданно у Ондры мелькнула блестящая догадка: а что, если из комнаты Гараев тоже есть вход в чулан и свет проникает через откидную дверцу?
      От волнения мальчик едва не потерял равновесие, и ему пришлось срочно покинуть свой наблюдательный пост, чтобы не свалиться в мусор. Ондре не терпелось, он хотел сразу же исследовать потолок в чуланчике. Но,
      вспомнив, что там сейчас темно и он ничего не увидит, Ондра вновь занял свою прежнюю позицию. Ящик под ним скрипел и качался, потревоженные мыши шелестели бумагой. Но, увлечённый своим замыслом, мальчик ничего не замечал.
      Безусловно, Ланцух даже не подозревает о существовании тайного лаза — ведь он никогда здесь не жил. Теперь, когда дверь со стороны кухни загорожена, Ланцух не сможет проникнуть в комнату, а команда могла бы...
      Ондра снова спрыгнул на землю. В самом деле, не торчать же ему целую вечность на трухлявом ящике, раз он сделал такое важное открытие! У них есть тайник! У команды будет скрытое от всех убежище! А кто нашёл его? Ондра!
      «Ондришка, ты молодец!» — скажет завтра Зузка, тряхнув косичками.
      «Я бы тоже до этого додумался!» — проворчит Лацо, хотя всем будет ясно, что он только хвастает.
      Ондра размечтался. И всё же его неприятно поразило одно странное обстоятельство, вначале почему-то ускользнувшее от его внимания. В квартире Гараев нет затемнения, в то время как весь город погружён во мрак. Ондра испугался, что полиция придёт штрафовать хозяина и это поставит под угрозу весь его план. Мальчик досадовал на Ланцуха; неужели ои не знает, что нельзя зажигать свет, если окна не затемнены?
      К счастью, гардисты уже окончили свою работу. Ланцух сунул каждому из них по свёртку с отрезом. Гардисты долго ощупывали материал, и Ондра понял, что они недовольны. Кривоносый сердито надул губы, а Косгка нахально тыкал своим свёртком в лицо Ланцуху. Хозяин притворился, будто ничего не замечает, надел пальто и шапку, затянул пояс, потом погасил свет, и все трое вышли.
      Ондра тихонько прокрался в подъезд. В дверях квартиры Гарая щёлкнул замок, заскрипел ключ. Мальчик усмехнулся.
      «Спасибо, пан Ланцух, что вы позаботились о тайнике для нас», — подумал он и поспешил домой — подкинуть в печку угля, чтобы маме не было холодно, когда она вернётся с работы.
     
      Глава XVIII. ОНДРА ПОЙДЁТ В ШКОЛУ
     
      Ондра услышал знакомые шаги: мама идёт! Но кто это с ней? Ему показалось, что она с кем-то разговаривает. Дверь открылась, и в комнату вошла мать, а за ней — школьный учитель. Ондра отказывался верить своим глазам. Да, это был его классный наставник, учитель Гиль. Он смущённо улыбался и вертел в руке шляпу.
      — Пожалуйста, садитесь, пан учитель, — пригласила его мама.
      Гиль подошёл к столу, сел и только теперь заметил в упор глядевшего на него Ондру.
      — Ну, что скажешь, братец мой? Не скучаешь без школы? — спросил он.
      Ондра опустил глаза.
      — Что с тобой? — огорчилась мать. — И поздороваться толком не умеешь.
      — Добрый вечер, пан учитель, — сказал Ондра, густо покраснев.
      Учитель кивнул головой и поманил мальчика, чтобы подошёл поближе.
      — Не скучаешь без школы? — повторил он свой вопрос.
      Ондра, не поднимая глаз, переминался с ноги на ногу и молчал так упорно, словно язык проглотил. Учитель тем временем обратился к матери:
      — Очень рад, что встретил вас, пани Стременова. Я давно собирался зайти к вам, да всё откладывал со дня на день.
      Он помолчал и внимательно поглядел на мать, но она ничего не сказала. Тогда он продолжал, заметно волнуясь:
      — Директор у нас очень плохой человек... А мальчику не годится сидеть дома. Его могут отправить в исправительный дом Нельзя этого допустить. Вы не тревожьтесь, я позабочусь об Ондре. Правда, время сейчас невыносимо трудное, но попытаемся что-нибудь придумать. Вы сами, конечно, ничего не добьётесь. Мне кажется, что как раз сейчас представляется удобный случай, и надо им
      В буржуазной Чехословакии детей бедняков, не посещавших школу, власти помещал» в исправительный дом.
      воспользоваться. Директор уехал на какие-то торжества в Братиславу. За время поездки он забудет об Ондре, и, я надеюсь, всё обойдётся благополучно. Не огорчайтесь. Поверьте, мне тоже не сладко. Если бы не дети, я давно бы плюнул на школу. А детей бросать жалко, они-то ни в чём не виноваты.
      Голос учителя дрогнул. Он старательно счищал с шляпы какое-то невидимое пятно и не глядел на мать Ондры, возившуюся у плиты.
      — Видите, какая я плохая хозяйка: даже угостить вас нечем. Были у нас булочки, да Ондра съел, — извиняющимся тоном сказала мать.
      Лицо учителя просветлело. Он переглянулся с ней, и оба улыбнулись.
      — Спасибо вам, — сказала мать почти шёпотом. — Доброе слово так редко услышишь! А оно человеку нужно.
      — Время сейчас такое, приходится язык на привязи держать. Сболтнёшь лишнее, да и оглянуться не успеешь, как тебе квартирку за решёткой приготовят...
      Мать утвердительно кивнула головой. Две горькие морщинки возле её губ словно говорили: мне это хорошо известно.
      Ондра с трепетом прислушивался к разговору матери с учителем, ожидая решения своей судьбы.
      Учитель встал, пододвинул стул для Стременовой, и они оба сели у стола. Теперь он настойчивее стал уговаривать её послать сына в школу. После долгих колебаний мать согласилась. Ей хотелось, чтобы Ондра учился, как все другие дети, но она боялась возвращения директора: кто знает, какая ещё пакость взбредёт ему в голову, и тогда он вконец изведёт её мальчика.
      Учитель, довольный достигнутым успехом, крепко пожал руку Стременовой и, весело кивнув Ондре, направился к двери. С порога он обернулся и пожелал Стременовой получить добрые вести о муже.
      Как только дверь за учителем захлопнулась, Ондра подбежал к матери:
      — Мама, я в школу не пойду! Слышишь, не пойду!
      Ондре показалось, что мать думает о чём-то своём и не слышит его. Тогда он дёрнул её за рукав.
      — Ведь я учусь дома вместе с ребятами, — убеждал он мать. — А повторять глупости директора всем на хочу. Вот увидишь, дёрнет его нелёгкая, и он снова вцепятся в меня.
      Вт», «он» — так Ондра называл директора. Сейчас он ненавидел -лого человека больше чем когда-либо.
      Ничего не отвечая, мать продолжала готовить обед, а мальчик вертелся у плиты, говорил без умолку, с мольной заглядывая ей в глаза.
      Подумай только: учитель сам пришёл к нам, советует вернуться в школу. Ведь тебя и вправду упекут в исправительный дом. Ну, перестань! Довольно! Почисть лучше картошку.
      — Подождём хотя бы, пока отец вернётся после процесса, — настаивал Ондра.
      — Откуда ты знаешь о процессе? — удивилась мать.
      — Вот и знаю, - сухо ответил Ондра, разочарованный тем, что его слова не произвели на мать ожидаемого впечатления. Видно, она тоже читала газету, а ему ничего не сказала.
      — Ну, коли знаешь, так знай, а зря не болтай. И никому не рассказывай, что учитель у нас был. После обеда приготовь уроки, завтра пойдёшь в школу. И больше об этом пи слова. Ну, живей, чего ты канителишься? Обещал полную кастрюлю начистить!
      Ондра надулся и замолчал.
      Мать ещё некоторое время возилась у плиты, потом вытерла руки и взяла у мальчика корзинку с картофелем.
      — Учитель Гиль не стал бы тебя звать, если бы думал, что у тебя могут быть из-за этого неприятности... Не спорь! — прикрикнула она на сына, заметив, как он нетерпеливо тряхнул головой. — Если бы отец узнал, что ты отказываешься идти в школу, он не похвалил бы тебя.
      — Если бы отец... — начал Ондра уже менее уверенно.
      Но мать перебила его:
      — Как только отец вернётся, поговорим с ним обо всём, а теперь занимайся своими делами.
      Чем дольше Ондра возражал, тем сильнее сомневался в своей правоте. А после того как мать сослалась на авторитет отца, он окончательно решил послушаться, но ему хотелось ещё немножко поворчать.
      — Хорошо, я пойду в школу, раз ты требуешь, и буду стараться ещё больше, чем раньше. Но директор всё равно ко мне будет приставать, вот увидишь.
      — Учись, учись, Ондришка. Я буду гордиться тобой, — ласково сказала мать.
      Ондра вздохнул:
      — Ладно, пусть пристаёт, а я назло ему буду учиться лучше всех!
     
      Глава XIX. ВАЖНОЕ РЕШЕНИЕ
     
      Снег уже сошёл. Сорванец ветер весело порхал по городу и ласково обвевал лица прохожих. Он прилетел прямо с полей, чтобы напомнить людям о приближении сева, принёс с собой запах влажной, свежевспаханной земли; а может быть, его прислали сюда горные склоны и пробуждающиеся долины — ведь одновременно на улицах появились целые корзины фиалок и ландышей.
      А ветер всё носился по городу, врывался в открытые окна, раздувал занавески. Он привык летать над бескрайными полями, и ему было тесно среди серых каменных стен, в узком лабиринте улиц. Поэтому, неуклюже покружившись на перекрёстках, он к вечеру становился грустным, от него веяло холодом, и, вздыхая, он жаловался, что тоскует по родным просторам и не может найти к ним пути. «j
      В один из таких вечеров по Долгой улице медленно брела усталая, немолодая женщина в сером платке.
      В квартире Марковых её с нетерпением поджидал Лацо. Он только что вернулся от Ондры. Дядя Иозеф читал у окна газету, тётя Тереза записывала в замусоленную тетрадь текущие расходы по хозяйству. Это была сложная задача — надо было составить меню на всю неделю и высчитать его стоимость. Лацо молча наблюдал за тёткой.
      Тётя Тереза низко склонилась над столом и, прикусив губу, старательно выводила буквы и цифры. Потом она, подперев голову рукой, с явным беспокойством поглядела на свои записи. Лацо слышал, как она прошептала:
      — Ещё нужно молока по крайней мере на пятнадцать крон в месяц, а если понадобится купить что-нибудь из одежды, так где же взять, если на еду не хватает?
      В это время женщина в сером платке вошла в подъезд и позвонила в квартиру Марковых. Лацо кинулся открывать. В дверях стояла его мать. Она едва держалась
      на ногах от усталости. Ладо бережно подвёл её к столу и усадил.
      — Ну что, Ганка, как дела? — спросила тётя.
      — Никак, — безнадёжно махнула рукой мать.
      — Взял он деньги? — полюбопытствовал дядя.
      Главкова едва заметно улыбнулась. Сперва чуть дрогнули её губы, потом блеснули глаза. Все выжидательно смотрели на неё, и Лацо не терпелось услышать её ответ. Вчера вечером, до того как он пошёл ночевать к Сернкам, взрослые долго совещались. Маме нужно было получить в гарде справку, что её муж ранее никогда не привлекался к суду.
      — Такую бумажку тебе и здесь дадут, незачем за ней ехать домой, — уверял дядя.
      — Да ведь Адама тут никто не знает, — возражала мать.
      — Подумаешь, важность! Сунь чиновнику пять крон, и он с благодарностью выдаст тебе любую справку.
      Мать была в нерешительности, она боялась, что не сумеет достаточно ловко сунуть взятку и только испортит всё.
      Дядя советовал вложить деньги в конверт, а тётя считала, что лучше держать их наготове в руке.
      Мать в полной растерянности запихнула в карман и конверт и деньги и пошла.
      Теперь она с победоносным видом смотрела на зятя и сестру, совсем как девочка, которая очень хитро сумела выполнить необычайно сложное поручение.
      — Как ты дала ему? Да говори же! — раздражённо допытывался дядя.
      Мать сразу стала серьёзной и принялась рассказывать:
      — Едва он меня выслушал, как тут же взялся писать справку. А я стою ломаю голову, как вручить ему деньги, да так ничего и не могу придумать. Он всё о чём-то спрашивает, что-то приписывает. Вижу — он уже кончил и ждёт, а я держу и думаю: «Что же дальше делать?» Вдруг он как рявкнет: «Уж не воображаете ли вы, что я обязан бесплатно трудиться?» Я хоть испугалась, но в душе поблагодарила его за то, что он избавил меня от лишних забот. Сам дорожку указал.
      — Я ведь тебе говорил, что без взятки ты шагу не ступишь, — самодовольно сказал дядя.
      — Столько денег, — огорчалась тётя, — и ни за что ни про что, лишь бы пьяница на водку мог содрать.
      — Что поделаешь! Такие они люди. Давай им денег, а не то... — Мама махнула рукой.
      — - Что верно, то верно. Хочешь от себя беду отвести — плати, — рассуждал дядя, закуривая сигарету. — Деньги каждый любит.
      — Кто привык жить честным трудом, тому и на ум не взбредёт с других тянуть, — заметила мать.
      — Жизни ты не знаешь, — поучительным тоном произнёс дядя.
      — Эх, зять, и вправду не знаю. У меня голова кругом идёт от всех этих дел: боюсь, как бы моё прошение не выбросили в мусорную корзинку. Гардисты — они все бездушные, жестокие. Человеческая жизнь для них гроша ломаного не стоит.
      — Всякие люди среди них есть, не спорю. Да тебе-то что до них? Ведь ты же им объяснила, что не знаешь, где Якуб. Я думаю, и старика твоего выпустят. Зачем его зря держать?
      Дядя погасил сигарету и продолжал:
      — Ничем тебе помочь не могу. Я в гарде никого не знаю, разве одного только Костку. Но Костке теперь не до меня, он гоняется за коммунистом, который удрал от пего. Говорят, у этого молодца была машина для размножения листовок. Наверно, стреляный воробей. Костка не оберётся неприятностей. Я-то сам не гардист, с моей рекомендацией никто считаться не станет.
      — Завтра я пойду с этой бумажкой к начальнику, — сказала мать. — Ведь он же наш, словак. Пожалуюсь ему на свою беду...
      Лацо тоже хотелось высказать своё мнение, но он промолчал — неудобно вмешиваться в разговор старших. Он-то никогда ещё не видел больших начальников, которые сидят в комендатуре гарды. С такими мальчишками, как Лацо, они, конечно, и говорить бы не стали.
      А что, если и Лацо пойдёт в комендатуру и попросит отпустить отца? Объяснит, что мама больна, а Ферко совсем ещё маленький. Лацо скажет, что ни он, ни его мама понятия не имеют о том, где Якуб. И тут Лацо почувствовал, как краска залила его щёки. А вдруг он покраснеет и все сразу догадаются, что он говорит неправду? Но, может быть, ему всё-таки Поверят и отпустят отца?
      Лацо подошёл к матери и робко положил руку на её плечо:
      — Мама, возьми меня завтра с собой.
      Мать испуганно поглядела на мальчика:
      — Вот ещё выдумал! В такие места дети не ходят.
      — Не бойся, — настаивал Лацо, — мы вместе пойдём в комендатуру, и я попробую уговорить их. Ведь не побьют же меня за это. А если даже побьют, не страшно.
      Мать покачала головой и хотела что-то возразить, но дядя перебил её:
      — Мальчик прав, Ганка. Пусть пойдёт с тобой. Может, на них это подействует. И не бойся, ему-то они ничего дурного не сделают.
      Мать не знала, на что решиться.
      — И мне-то не сладко, — сказала она, — зачем ещё ребёнка с собой таскать?
      — Послушайся Йозефа, Ганка, — вставила своё слово тётя Тереза. — Может быть, ребёнка они скорее пожалеют, чем тебя. Почему не попробовать?
      Мать притянула к себе Лацо и заглянула ему в глаза:
      — А если тебя станут спрашивать об отце, о Якубе, если начнут приставать, слово за словом из тебя вытягивать? Как ты поступишь?
      У Лацо от возмущения даже глаза засверкали. Он крепко прижался к матери и прошептал ей на ухо тихотихо, чтобы остальные не слышали:
      — Будь спокойна, мамочка, я никому не скажу о том, что знаем только мы с тобой...
     
      Глава XX. ПРИМПРЕНИЕ
     
      К Сернкам Лацо пришёл поздно, потому что тётя долго возилась с ужином и задержала его. Зузка уже лежала в постели, и Лацо даже был доволен: значит, ему не придётся с ней разговаривать.
      Возможно, она и стала бы выкручиваться, чтобы оправдать своё сегодняшнее поведение, но Лацо не хотелось объясняться с нею. Зузка была к нему несправедлива, вот и всё. Она нарочно всячески выделяла Ондру, а ему, Лацо, только мешала считать. Арифметику он всегда знал хорошо, а на этот раз непростительно копался. Нет, Зузка должна одинаково относиться ко всем троим. Директор школы, тот по-разному подходит к ученикам: одних, вроде Ланцуха, хвалит, по головке гладит, а других теснит. Но ведь Зузка свой человек, товарищ. Она не имеет права так себя вести.
      Сернка, разложив на столе инструменты, подпиливал какой-то ключ. Мальчик внимательно следил за осторожными, ловкими движениями его пальцев и тут же решил, что, когда вырастет, тоже станет механиком. Мама купит ему рабочий комбинезон со множеством больших и малых карманов и сумку для инструментов. Он выучится ремеслу и будет всё чинить, как Зузкин отец.
      — О чём ты задумался, Лацко? — спросил Сернка.
      — Хотел бы я знать, — тихо ответил Лацо, — может ли человек, родившийся в Советском Союзе, поступать несправедливо?
      Сернка рассеянно поглядел на мальчика, и Лацо показалось, что он не догадывается, о ком идёт речь.
      — Несправедливо поступать вообще плохо. А уж если кто родился в Советском Союзе, тот обязан во всех случаях быть справедливым, — отчеканил Сернка; он говорил громче обычного, чтобы Лацо смог его расслышать за шумом напильника.
      Но, очевидно, его слова были произнесены настолько громко, что их услышали и в соседней комнате. Дверь спальни стремительно распахнулась, и Зузка, босая, в длинной ночной рубашке, с плачем бросилась к отцу на шею.
      — Он всё выдумал, честное слово, папочка! Ему не нравится, что я похвалила Ондру, но ведь Ондра первый решил задачу, а Лацо после него. Ондру выгнали из школы, он всё один да один, и ему очень грустно. Я хотела его поддержать! А Лацо ничего не понимает и вдобавок жалуется. Стыдно!
      Выпалив всё это одним духом, Зузка убежала. Сернка положил на стол напильник и набил трубку. В этот момент щёлкнул замок входной двери — вернулась домой жена Сернки. Она вошла в кухню и, услышав, что из спальни доносятся всхлипывания, с удивлением поглядела на мужа. Сернка кивнул головой в сторону Лацо:
      — Маленькое расхождение во взглядах. Ну как, ты всё успела сделать?
      — Он передаст, — коротко ответила жена.
      Жалобный плач Зузки смутил Лацо, он густо покраснел. Сернка вновь принялся за работу, а жена его налила себе чашку чая.
      — Пора и тебе ложиться, Лацо, а то ещё завтра проспишь, — сказала она.
      Лацо разделся и залез под одеяло. Мать Зузки отставила пустую чашку и громко спросила:
      — Интересно знать, отчего ты плачешь? Тебя обидели или ты сама была неправа?
      Плач в соседней комнате затих. Некоторое время слышен был только скрежет напильника. Потом к нему примешался другой звук — шлёпанье по полу босых ног, и в дверях появилась Зузка.
      — Мне обидно, — тихо сказала она.
      — И очень?
      — Да, — вздохнула Зузка, шмыгая носом.
      — Тогда расскажи, как было дело.
      — Лацо пожаловался, будто я несправедливая, а это неправда! — Зузка снова заплакала.
      — Как же это случилось, Лацо? — настаивала мать Зузки.
      Лацо сел на постели, натянул одеяло до подбородка и откинул со лба непослушную прядку.
      — Нельзя сказать, что она поступила совсем уж несправедливо, но кое в чём всё-таки... — сказал Лацо.
      — Подойди сюда, Зуза! — окликнул дочь Сернка.
      Зузка нерешительно, маленькими шажками приблизилась к отцу. Чёрные волосы беспорядочно падали на плечи девочки, глаза были полны слёз. Сернка обнял дочь, притянул к себе и спросил, глядя на неё в упор:
      — Как ты думаешь, он прав?
      Зузка молчала.
      — Очень жаль, что ты этого не знаешь, — печально сказал Сернка, отвернулся от дочери и снова принялся за работу. :
      Зузка робко поглядела на родителей, потом прильнула к груди отца.
      — Лацо прав, — прошептала она.
      — ’Так скажи ему сама об этом, — посоветовал отец.
      Зузка подошла к мальчику и протянула руку:
      — Ты прав, Лацо.
     
      Глава XXI. В КОМЕНДАТУРЕ ГАРДЫ
     
      С самого утра в квартире Марковых началась необычная суматоха. Должно быть, дяде Йозефу было не больно по душе то, что его свояченица собралась к начальнику гарды. Хотя он прямо этого не говорил, но, видимо, не на шутку боялся, как бы его не впутали в неприятную историю. Он места себе не находил, бегал взад-вперёд по кухне, пыхтел трубкой и ворчал. То ему казалось, что кофе за завтраком подали холодный, то он жаловался, что жена устраивает сквозняки, не считаясь с его больными почками, то вдруг принимался поучать Главкову, как надо вести себя у начальника.
      — Смотри не вздумай и там распускать язык, как в разговоре со мной; тебе это не поможет, а их ты обозлишь. И незачем ссылаться на родство со мной; ещё, чего доброго, и меня заподозрят чёрт знает в чём. Потом хлопот не оберёшься.
      — Не беспокойся, зять, ведь я иду туда не затем, чтобы роднёй хвастать, — раздражённо ответила Главкова.
      Марко надулся, сердито махнул рукой и вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Тётя Тереза сокрушённо покачала головой.
      — Беда мне с ним! Всего-то он боится, а почему, и сам толком не знает, — пожаловалась она.
      Главкова молча налила в тазик горячей воды, засучила рукава и принялась мыть чашки.
      — Да брось ты с посудой возиться, — остановила её сестра. — Тебе сейчас не до того, ещё разобьёшь ненароком. Эти чашки мне подарили к свадьбе, обычно мы из них не пьём. А сегодня я поставила их в твою честь. Ты ведь наша гостья. Видишь, одна чашка с трещинкой, а остальные совсем как новенькие.
      — Хорошо, — покорно согласилась Главкова, — в таком случае, перемой их сама. А я оденусь, и мы пойдём.
      Лацо скромно сидел возле швейной машины, поджидая мать. В своём длинном чёрном платье она показалась ему
      не такой, как всегда, — более строгой, торжественной. Мать закалывала брошкой чёрный бархатный воротничок, и руки у неё сильно дрожали. Лацо вспомнил, что эту брошку подарил ей Якуб. Он сделал её сам, когда работал в механической мастерской.
      — Пойдём, сынок, — сказала мать.
      Лацо вскочил, но вдруг почувствовал, что голова у него закружилась так, будто он заглянул на дно пропасти, а сердце бешено заколотилось.
      — Да поможет вам бог! — напутствовала их тётя Тереза.
      — Ах, если бы помог! — вздохнула мать и взяла Лацо за руку.
      На улице был туман, тяжёлое пепельно-серое небо, казалось, подступало к самым крышам зданий. Мать шла медленно; она нахмурила брови и сосредоточенно вглядывалась в даль.
      Главкова с Лацо поравнялись со школой. На улице было слышно, как там, в зале, хором поют дети. Лацо подумал об Ондре: как ему, наверно, было бы неприятно очутиться здесь, под самыми окнами, не имея права войти в школу! Хотя директор порой заходит в классы и ни с того ни с сего орёт на учеников, а Ланцух по-прежнему фискалит, но с ребятами всё-таки весело. С тех пор как у них образовалась команда, Лацо уже не томится от одиночества и ему всё больше и больше нравится школа.
      Надо будет спросить у Ондры, ходил ли он к начальникам гарды хлопотать об отце. Ведь и его отец давно сидит в тюрьме, но Ондра, кажется, так ничего и не предпринимал. У Лацо дело другое: гардисты хотят узнать, где находится его брат. Вспомнив об этом, мальчик невольно вздрогнул.
      Как его будут допрашивать? Сколько там будет гардистов? Может быть, они выстроятся у него за спиной с дубинками, как стоял Костка возле рабочего, которого поймали в доме напротив школы, и начнут кричать: «Где твой брат? Сейчас же скажи, где скрывается Якуб Главка?»
      Лацо стиснул зубы и упрямо тряхнул головой. Он ответит гардистам: «Я знать ничего не знаю, я маленький! Верните нам отца, а то мама умрёт». Ес.чи бы рядом с ним
      была его команда или ребята из его класса, гардисты не посмели бы тронуть Лацо. Но он всё равно будет защищаться. Ему наплевать на их резиновые дубинки.
      — Вот мы и пришли, Лацко.
      Тихий голос матери вывел мальчика из задумчивости. Лацо увидел двухэтажное белое здание, стоявшее в глубине двора. Большой шёлковый флаг, свисавший из окна второго этажа, мягко полоскался на ветру. У двери стоял часовой. Мальчик вздрогнул и машинально, привычным жестом откинул со лба волосы.
      — Начальник ещё не приехал, подождите в приёмной, — сказал им дежурный гардист.
      В приёмной уже толпились люди. Рослый мужчина, видимо приехавший из деревни, притащил с собой чемодан, перевязанный ремнями, и то и дело поглядывал на него, словно опасался, как бы его не украли. Среди посетителей были только взрослые: дети, наверно, боятся ходить в гарду, а может быть, родители не берут их с собой. Но Лацо, как взрослый, сопровождает свою мать. И ночью в лес они тоже ходили вместе, и сейчас к начальнику гарды пришли вдвоём. Лацо с благодарностью поглядел на мать и сел на стул, стараясь держаться как можно прямее. Так он будет казаться выше. А то, не приведи бог, войдёт сюда какой-нибудь гардист, решит, что он маленький, и прогонит прочь.
      В комнате было очень тихо. Все ждали молча. Дежурный гардист встал и начал прохаживаться от стены к стене; сапоги у него скрипели, как немазаная телега. Посетители нервно ёрзали на стульях и с беспокойством следили за ним. Владелец чемодана открыл было рот, должно быть хотел обратиться к дежурному с вопросом, но раздумал и только покачал головой.
      Лацо показалось, что они ждут очень долго. Неприветливая обстановка приёмной нагоняла на него тоску. Он подошёл к окну и выглянул на улицу. Погода резко изменилась. Теперь уже ярко светило солнце, и пряжка на ремне у часового ослепительно сверкала. В ворота въехал большой жёлтый лимузин. Часовой стал навытяжку и так и застыл в этой позе, пока машина не проехала. «Верно, начальник прикатил», — подумал Лацо.
      Дверь кабинета отворилась, дежурный объявил, что начальник приехал, и первым впустил человека с чемоданом.
      Лацо от нечего делать подошёл к двери и прочёл висевшую на ней табличку:
      Районный начальник гарды Антонин Ланцух.
      Донесения и жалобы.
      За дверью раздался крик. Лацо быстро отбежал назад и сел на своё прежнее место. Мысль у него лихорадочно работала. А что, если этот Ланцух — отец его одноклассника? В таком случае, он, наверно, уже знает, что Лацо отказался помогать его сыну. Младший Ланцух, который обо всём доносит директору, конечно, и отцу пожаловался на Лацо. Ну что ж, Лацо исполнит просьбу Ланцуха, но не станет брать у него булок с ветчиной. Он согласен готовить за него все уроки, лишь бы отца отпустили домой. Но тут Лацо вдруг сообразил, что такой поступок с его стороны был бы предательством. Ведь Ланцух всё равно будет ябедничать на ребят; недаром на двери в кабинет его отца написано, что он принимает донесения. Ланцух доносчик, а Лацо собирается ему помогать! Команда осудит поведение Лацо и будет права. Коммунисты не поддерживают предателей!
      — Сейчас подойдёт наша очередь. Держись молодцом, Лацко, — услышал он, словно сквозь сон, голос матери.
      Приёмную уже заполнили новые просители. Лацо и не заметил, как подошла их очередь. Из кабинета начальника донёсся громкий смех, потом дверь распахнулась, и оттуда вышел гардист в сапогах со скрипом.
      Мать ввела Лацо за руку. Начальник стоял у большого письменного стола. Увидев женщину с ребёнком, он сел.
      Это был высокий, плотный человек. Он так часто поводил плечами, что создавалось впечатление, будто мундир ему тесен.
      — Ну, садитесь и выкладывайте, с чем к нам пришли, мамаша, — добродушно сказал он.
      Страх Лацо как рукой сняло. Начальник вовсе не казался злым. На всякий случай Лацо поискал глазами дубинку, но не нашёл. Под столом стоял неплотно закрытый чемодан, из него выглядывали головки бутылок.
      Мать села.
      — Я пришла к вам искать защиты против несправедливости, — едва слышно проговорила она и замолчала, словно испугавшись своей смелости.
      Начальник закурил короткую сигару. Выпуская дым, он сопел и пыхтел, совсем как маленький Ферко, когда тот делал вид, будто курит. Он внимательно смотрел на мать Лацо и сочувственно кивал головой.
      — Мой старший сын не вернулся с Восточного фронта, — продолжала мать, — мужа, точно вора какого, по тюрьмам гоняют, а мне приходится одной двоих детей кормить и воспитывать.
      — Этот мальчик — ваш младший? — спросил начальник, уставившись на Лацо. Глаза у него были круглые, навыкате, как у рака.
      — Средний. Младшему осенью минет четыре года.
      — Поди сюда, мальчик. Ты ведь не боишься меня? Да ты совсем большой, настоящий жених. Мать, наверно, тебе уже и невесту подыскала. Ну, не робей, выше держи голову, иначе девчата засмеют, ни одна за тебя замуж не пойдёт.
      Покраснев до ушей, Лацо подошёл поближе. Неожиданно Ланцух подхватил его и посадил к себе на колени.
      Стараясь не показать, что ему страшно, Лацо робкс пытался высвободиться из цепких объятий гардиста.
      — Да, ты не храброго десятка, паренёк. Как тебя зовут?
      — Лацо.
      — Скажи-ка, Лацо, тебе жалко, что брат не вернулся?
      Мальчик смутился и с немым вопросом повернулся к
      матери. Она сильно побледнела и чуть заметно кивнула головой.
      — Да, мне жалко, — прошептал Лацо.
      «Эх, до чего же он хитрый! Вот какую ловушку расставил. Надо быть начеку, — решил про себя Лацо. В первую минуту, правда, он едва не расплакался с перепугу, но теперь был спокоен. — Нехорошо только, что мама так разволновалась».
      У Ланцуха были большие жёлтые зубы, выпиравшие изо рта, а зрачки его круглых, выпуклых глаз беспокойно шмыгали по сторонам. Мальчику было очень противно сидеть на коленях у отвратительного гардиста.
      — Можно мне встать? — осмелев, спросил он.
      — А что, разве тебе тут неудобно? — притворно удивился Ланцух. — Сидишь на мягком. У меня есть сынишка — такой же сопляк, как и ты, и он готов целыми днями
      сидеть у меня на коленях. Ну ладно, скажи, хочешь стать гардистом?
      Лацо опустил глаза. Широкие плечи в сером мундире заслонили от него сноп солнечных лучей, ворвавшихся в окно.
      — Ведь я ещё мал, — прошептал он, украдкой, из-под опущенных ресниц, поглядывая на начальника: не прибьёт ли он его?
      И тут у Лацо родилась остроумная идея: а что, если сейчас заговорить о цели их прихода? Лацо поднял голову и сказал с самым невинным видом:
      — Может быть, отец и записал бы меня, если бы он был дома. Пан начальник, когда вы вернёте нам отца? Вам он не нужен, а мы без него скучаем и мама болеет.
      Лацо почудилось, что в этот момент его слышит вся команда. Ондра, наклонив набок голову, наморщил нос и спокойно кивает Лацо. У Зузки лицо очень серьёзное, а Иван дружелюбно улыбается, и на щеках у него появились две ямочки.
      Лацо с облегчением вздохнул. Команда одобрила бы его.
      — А кого тебе жаль больше — отца или брата? — спросил начальник.
      — Отца, — уверенно ответил Лацо.
      — Почему? Твой брат ведь уже умер?
      — Нет, жив, — выпалил Лацо.
      — Откуда ты знаешь?
      Начальник быстро схватил мальчика за подбородок и подозрительно впился в него своими рачьими глазами. Лацо даже показалось, что они стали ещё более круглыми, чем раньше.
      — Тётушка Кубаниха говорит, если бы он умер, так... гак нам бы пришло письмо.
      — Дурачок, разве покойник может писать письма? — не отставал гардист.
      — Не знаю, — пробормотал Лацо.
      — Ему дурно! — вскричала Главкова. — Посмотрите, как он побледнел...
      — Я обращаюсь с этим сопляком, как с родным сыном! Никто его не обидел, — рассердился начальник и спустил Лацо с колен.
      Мать встревоженно посмотрела на сына.
      — Выйди, погуляй немного на воздухе, я скоро приду, — нетвёрдо сказала она.
      Лацо отрицательно мотнул головой. Он боялся оставить мать одну.
      Начальник, побагровев от злости, встал:
      — Я могу позвонить отсюда прямо в тюрьму. Стоит мне сказать одно слово, и вашего мужа выпустят. Будьте благоразумны, помогите мне. Я отвечаю за порядок во всём районе. Мы никого не притесняем, мы только следим за порядком. Так вот, нам сообщили, что в ваших лесах скрываются солдаты, бежавшие с Восточного фронта. В деревнях им оказывают помощь, иначе они давно погибли бы от голода и холода. Я не успокоюсь до тех пор, пока не переловлю всех этих бандитов. Вы, вероятно, знаете кое-кого из них. Вспомните, Главкова. Подумайте!
      Начальник закашлялся, долго не мог выговорить ни слова и только стучал кулаком по столу.
      — Мы ничего плохого им не сделаем, — продолжал он, когда кашель затих. — Как только они сдадутся нам, мы дадим им работу... Наш уважаемый друг, немецкий военный советник, требует, чтобы мы как можно скорее очистили леса от мятежников. Ставлю вас в известность, что в самое ближайшее время мы направим в горы карательную экспедицию, и тогда эти безумцы захлебнутся в собственной крови.
      В кабинет без стука вошёл дежурный гардист и что-то шепнул начальнику на ухо. Лацо насторожился, откинул со лба волосы и внимательно оглядел комнату. Аппарат, с помощью которого начальник мог единым словом освободить отца, стоял на столе. Мальчик с отчаянием смотрел на тёмный диск. Начальник сказал, что гардисты никого не притесняют, а между тем угрожает утопить в крови Якуба и его товарищей.
      Дежурный вышел. Начальник приблизился к Главко-вой.
      — Я предоставляю вам исключительную возможность. Всё теперь зависит лично от вас, Главкова, — сказал он. — Ваш муж умнее, он уже давно во всём сознался. Нам остаётся только выяснить мелкие подробности. Если вы откажетесь их сообщить, мы и без вашей помощи обойдёмся. У нас на это есть свои верные способы. Но вы можете нам помочь, и тогда ваш муж вместе с вами поедет
      домой. — Начальник нагнулся к Главковой. — Скажите, кто командир этих негодяев? — прошипел он прямо ей в лицо, отвратительно оскалив свои жёлтые зубы.
      Главкова вздрогнула и невольно откинулась назад. Лацо сидел ни жив ни мёртв. Отец? Нет! Отец никого не предаст, это неправда! Разве он не говорил Лацо, что коммунисты никогда не бывают предателями? Нет, нет! Гардисты не знают, кто командир партизан, потому что от папы они ничего, ничего не добились.
      — Не понимаю, господин начальник, чего вы от меня хотите! — нервно сказала мама.
      Ланцух снял телефонную трубку, и у Лацо замерло сердце. Мальчик не сводил глаз с гардиста.
      — Соедини меня с тюрьмой и вызови к аппарату Главку! — приказал Ланцух кому-то в трубку.
      У Лацо похолодели руки, ему чуть было снова не стало дурно. Он судорожно вцепился в руку матери. В комнате было тихо, весело сверкавшие солнечные лучи теперь потускнели. Мать не отрываясь глядела на маленький чёрный аппарат.
      — Алло! Главка? У телефона районный начальник гарды Ланцух. Ваша жена и сын Лацо у меня. Убедите их вести себя благоразумно. Пусть они назовут имя командира банды, орудующей в ваших горах, и я немедленно отпущу вас домой... Поди сюда, — обратился Ланцух к Лацо,
      Мальчик неуверенно подошёл к столу.
      — Скажи что-нибудь отцу... Говори в эту трубку всё, что хочешь, а он тебе ответит, — объяснил Ланцух и погладил мальчика по голове.
      Лацо дрожащей рукой взял трубку.
      — Ну, долго я буду ждать? — нетерпеливо гаркнул Ланцух.
      — Папа, ты слышишь меня? — в полном отчаянии закричал Лацо.
      — Лацо, сыночек мой, — раздался в трубке голос отца.
      Слёзы застлали глаза мальчика, скрыв от него ненавистную фигуру в мундире.
      — Папа, мама тоже здесь... папочка...
      Больше Лацо ничего не мог сказать, мысли у него путались. Он не видел отца, не мог броситься ему на шею, а как же ещё говорить с ним по этому аппарату в присутствии гардиста!
      Ланцух наклонился к нему:
      — Скажи, что ты просишь его вернуться, что мама очень больна, — шептал он на ухо мальчику.
      Лацо испуганно поглядел в тёмные злые глаза начальника, упорно следившие за ним.
      — Папа, тебя били? — крикнул Лацо.
      Начальник резко вырвал у него трубку и грубо оттолкнул.
      — А вы хотите разумно поговорить с мужем? — спросил он у Главковой.
      — Да, — ответила она коротко и решительно подошла к столу.
      — Адам, это ты, Адам?
      Её голову осветил сноп солнечных лучей. Они снова дрожали в воздухе, ложась косой полосой от окна до стены, на которой висела карта. В ореоле этих лучей лицо матери показалось мальчику небывало прекрасным.
      — Дети здоровы и я... — быстро проговорила она. — Мужайся, Адам, и будь здоров.
      — Довольно! — взревел начальник, швырнув трубку на стол. — Я с вами по-хорошему, а вы нахально используете мою доброту!.. Смотрите, пожалеете. Убирайтесь вон отсюда и больше мне на глаза не попадайтесь. Вон!
      Они не заставили себя просить, быстро вышли из кабинета и, не оборачиваясь, поспешно спустились вниз. Мать шла с высоко поднятой головой, по лицу её текли слёзы.
      — - Мамочка, что тебе сказал папа? — отважился спросить Лацо.
      Главкова повернулась к сыну, и в её глазах засветилась улыбка, словно отгонявшая всю её усталость и горе.
      — Он сказал: «Будьте терпеливы и мужественны». Мы не обманем его, не правда ли, Лацо?
      Мальчик прильнул щекой к руке матери.
     
      Глава XXII. КОМАНДА ВЫРУЧАЕТ ТОВАРИЩА
     
      Команда собралась у Ондры после обеда. Первой прибежала Зузка, очень довольная тем, что она и впредь будет учительницей, хотя Ондра снова ходит в настоящую школу.
      Зузка весело поздоровалась с Ондрой, повесила пальто на гвоздик и, даже не передохнув, принялась готовиться к занятиям: вытерла тряпочкой стол, с помощью Ондры расставила стулья и теперь нетерпеливо поглядывала на дверь, прислушиваясь, не идут ли остальные её ученики.
      Наконец-то! Ондра побежал им навстречу и впустил запыхавшихся мальчиков.
      — Что же вы так запаздываете? А мы ждали, ждали!.. — с упрёком сказала им Зузка.
      — Над нами не каплет. Чего ты кипятишься, Зузка? — спокойно заметил Лацо.
      Ребята заняли свои места. Ондра поставил чернильницу на середину стола и осторожно обмакнул перо в чернила. Сегодняшнее утро прошло на редкость приятно. Ведь он снова стал посещать школу. Ребята встретили его радостно, а учитель, войдя в класс и увидев Ондру, дружески подмигнул ему. Ну что Ондре до директора, если у него такой хороший учитель! Он даже не спросил, написал ли Ондра заданные ему директором три страницы.
      — Как жаль, что у нас нет звонка! А то мы могли бы начинать и оканчивать урок по звонку, как в настоящей школе, — вздохнула Зузка.
      Вдруг на лестнице послышались тяжёлые шаги. Дети с беспокойством переглянулись. До них донеслись незнакомые, грубые голоса — кто-то ворчал, что на лестнице темно, кто-то скверно выругался. Потом дверь распахнулась, и в комнату вошли три гардиста. Одного из них, Костку, ребята сразу узнали. Оторопевшие дети сбились в кучку у стола.
      — Кто из вас Стремень? — рявкнул один из гардистов, державший в руке какую-то бумагу.
      — Я, — выступил вперёд Ондра.
      Лацо придвинулся поближе к Ондре и обнял его за плечи, готовый при первой же надобности вступиться за товарища. Пусть только гардисты тронут его!
      Ондра прищурился, исподлобья глядя на гардистов, Иван и Зузка застыли в напряжённом ожидании. Да, вся команда будет защищать Ондру. Встревоженные, но полные решимости лица ребят говорили о том, что они помнят о своей клятве.
      Только что, перед самым приходом гардистов, Ондра собирался показать товарищам свой тайник. Он уже всё разведал. Из чулана туда можно проникнуть через откйд-ную дверцу в потолке. Правда, там было очень много паутины, но Ондра всё-таки легко обнаружил эту лазейку. Хорошо, что гардисты нагрянули к нему раньше, чем он повёл товарищей в тайник. У Ондры мурашки пробежали по коже при одной мысли о том, что случилось бы, если бы ребят там застали.
      Но чего же хотят от него гардисты? Зачем они ворвались сюда с таким шумом? И мамы дома нет...
      — Вы что здесь делаете? — крикнул, наступая на детей, Костка.
      — Учимся, — поспешно ответил Лацо.
      Гардисты быстро перелистали тетради и учебники и швырнули их на стол. Потом они принялись обыскивать комнату: рылись в постели, в шкафу, просматривали обрывки газет, приготовленных для растопки печки, совали нос в каждую кастрюлю.
      Костка между тем заметил Лацо:
      — Ты ведь живёшь у Марко, так, что ли?
      — Да, — несмело подтвердил Лацо.
      — А что тебе здесь надо?
      — Мы вместе готовим уроки.
      — Марш домой, чтоб духу твоего тут не было!
      Лацо отступил на шаг:
      — Я не могу идти домой, мы ещё не все задачки решили, дядя рассердится.
      — Сегодня никаких уроков вы здесь готовить не будете, — угрюмо заявил Костка, потом подошёл к Ондре, схватил его за ворот, тряхнул изо всех сил и заревел: — Говори, где твой отец?
      Ондра широко раскрыл глаза, не понимая, чего от него хотят, и с отчаянием выкрикнул:
      — В тюрьме!
      Костка в бешенстве тряс его за плечи:
      — Когда он писал вам в последний раз?
      — Уже давно, — с трудом выговорил Ондра.
      — Вы оторвёте ему воротник! — воскликнула Зузка.
      — Я ему голову оторву! — огрызнулся Костка.
      Он вывернул у Ондры карманы, но, не обнаружив в них ничего интересного, разочарованно оттолкнул мальчика и сел к столу. Потом вскочил, сорвал со стены застеклённую фотографию, повертел её в руках и с раздражением бросил на пол. Стекло зазвенело и раскололось.
      — Где мать?
      — Стирает у хозяина, — ответил Ондра.
      — Когда вернётся?
      — Вечером.
      — Продолжайте обыск, — приказал Костка гарди-стам. — А вы, дети, садитесь сюда, к столу, — сказал он уже более спокойным тоном и даже попытался улыбнуться, но его кислая улыбка ещё больше испугала ребят.
      Всё же они сели у стола, отодвинув стулья подальше от гардистов.
      — Вы знаете его отца? — Костка ткнул пальцем в Ондру.
      — Нет, — в один голос ответили Лацо и Зузка.
      — А ты? — Костка строго посмотрел на Ивана.
      — Знаю.
      — Откуда ты его знаешь? — загорелся Костка.
      — Я ходил к Ондре и раньше. Его отец иногда играл с нами, — объяснил Иван.
      — Когда это было?
      — Давно, я тогда ещё был маленький.
      — А сейчас ты большой? — загоготал Костка.
      Иван не удостоил его ответом. Он выпрямился, стиснув зубы, и на всякий случай сполз на самый краешек стула — чтобы легче было убежать, если Костка станет угрожать ему. Но тот уже забыл про Ивана, расстегнул воротник мундира и вытер потную шею.
      — Когда ты в последний раз видел отца? — снова напустился Костка на Ондру.
      — На свидании.
      — На каком ещё свидании? Если будешь врать, я с вас всех шкуру спущу! — Костка грозно стукнул кулаком по столу.
      — В тюрьме.
      Ондра уже не испытывал никакого страха, он только старался понять, почему гардисты вздумали искать отца здесь, в то время как он давно сидит в тюрьме, что им отлично известно.
      — Когда ты ходил на свидание? — настойчиво допытывался Костка.
      — Летом, — сказал Ондра, не скрывая своего недоумения. — Ведь вы там были и ещё не позволили передать отцу сало.
      — Жаль, что я вообще разрешил принять от вас передачу! Дай сюда последнее письмо отца.
      — Оно у мамы.
      — О чём он писал?
      — Что здоров и ни в чём не нуждается, — скороговоркой выпалил Ондра. Письмо отца он помнил наизусть.
      — Ага, вы слышали? — с торжествующей улыбкой обратился Костка к своим помощникам. — Ни в чём не нуждается... Видать, он уже тогда готовился... Когда пришло письмо? — снова накинулся он на Ондру.
      — Зимой, — сквозь зубы процедил Ондра, испугавшись, что выдал тайну отца.
      Костка достал из кармана пять крон и положил на стол перед Ондрой.
      — Вот тебе, купи конфет. Какие ты больше любишь?
      — Никакие не люблю, заберите ваши деньги! — Голос Ондры звучал враждебно, он быстро отдёрнул руку.
      — Возьми и спрячь, купишь себе летом мороженое, — уговаривал Ондру Костка. — И расскажи, сынок, кто у вас бывает. Не приходил ли сюда какой-нибудь дядя с поручением от твоего отца? — Костка очень выразительно поглядел на Ондру.
      Мальчик поперхнулся, на него вдруг напал кашель, и он быстро нагнулся, чтобы поднять платок, который Костка бросил на пол, когда выворачивал у него карманы.
      Перед глазами Ондры возникло лицо человека с каменоломни, который недавно был у них и рассматривал отцовские брюки. Что всё это значило? В голове у мальчика роились бесчисленные вопросы, сердце сжималось при мысли, что отцу грозит новая опасность. Он ещё немножко покашлял, чтобы Костка не заметил его волнения, потом мельком взглянул на побледневшие лица товарищей и снова сел на место.
      — Никто к нам не ходит, — упрямо ответил он. — Мама стирает с утра до ночи.
      — Я не говорю — сегодня, а вообще, кто заходил к вам в последнее время? Скажем, по воскресеньям или в праздники. Наверно же, и у вас бывают гости?
      — По воскресеньям мама стирает и чинит наше бельё. Никто к нам не ходит, — повторил мальчик.
      Упорство Ондры окончательно взбесило Костку. Он вскочил из-за стола и рявкнул во всю глотку:
      — Убирайтесь отсюда, щенки! Я ведь сказал, чтобы вы испарились! Чего вы тут торчите? Пошли вон, пока целы!
      — Вы приказали нам сесть, — оскорблённо заметила Зузка.
      — Вон, сопляки, разбойничье семя, вон!
      — Разрешите, мы только соберём тетради, — на этот раз вполне вежливо попросила Зузка.
      — А можно Ондре уйти вместе с нами? — спросил Иван. — Нам нужно готовить уроки.
      — Убирайтесь, или я вам всыплю! — погрозил ему кулаком Костка.
      Ребята украдкой подмигнули Ондре — не надо, мол, трусить — и выскользнули из комнаты.
      — Зря мы ушли. Нужно было остаться. Вдруг гардист начнёт его бить? — сказала Зузка, когда ребята очутились на улице.
      — Факт. Это тот самый гардист, который бил рабочего возле нашей школы, — мрачно подтвердил Иван.
      Ребята в растерянности стояли перед домом.
      — Нужно помочь Ондре! Какая же мы команда, если бросаем товарища в беде? — волновалась Зузка.
      — Давайте сбегаем за его мамой, — предложил Лацо. — Ондра сказал, что она стирает у хозяина. Ты знаешь, Иван, кто это?
      — Отец нашего Ланцуха. Они живут совсем близко отсюда, в новом доме, — шёпотом сообщил Иван. — Пойдём все вместе.
      — Нет, нет! — Лацо внезапно изменил первоначальное решение. — Ты знаком с его мамой, беги за ней и расскажи, что случилось. А мы с Зузкой останемся караулить; может быть, мы понадобимся Ондре.
      — Зачем же вам стоять на улице? Лучше пойдём со мной, — настаивал Иван.
      — Беги! — строго сказал Лацо. — Ты ведь поклялся!
      — Факт! — Иван помчался стрелой и в один миг был на другой стороне улицы.
      — Я спущусь в подвал на разведку. Притворюсь, будто потерял ручку или карандаш, а ты жди меня здесь и, если услышишь крик, беги на помощь, — каким-то не своим голосом произнёс Лацо.
      Девочка с удивлением поглядела на него.
      — Приду, — коротко ответила она, бодро тряхнув косичками.
      Волнуясь, Лацо сбежал по тёмной, неосвещённой лестнице, открыл дверь и замер на пороге. Гардисты, как сумасшедшие, метались по комнате. Ондра печально стоял у печки. Увидев друга, он обрадовался и подбежал к нему.
      — Чего тебе здесь надо? — заревел Костка, возмущён-
      ный неожиданным появлением Лацо. — Хочешь, чтобы я вытянул тебя ремнём пониже спины?
      — Я потерял карандаш, тётя заругает, — с озабоченным видом бормотал Лацо.
      — Инти живей и убирайся! — проворчал Костка.
      Лацо встал на четвереньки, полез под стол и принялся
      искать карандаш, который никогда не терял. Ондра кинулся помогать ему.
      — Стремень, отойди к печке, или я тебя так разделаю, что родная мать не узнает! — злился Костка.
      Нащупав под грудой набросанных гардистами бумаг руку товарища, Ондра горячо пожал её, после чего послушно побрёл к печке.
      — Долго ты будешь тут возиться? — раздался грубый окрик над самой головой Лацо.
      — Нашёл, нашёл, большое вам спасибо! — пробормотал мальчик, поднимаясь с пола.
      Костка замахнулся на Лацо, но паренёк ловко увернулся, пулей выскочил за дверь и в следующий момент уже был рядом с нетерпеливо ожидавшей его Зузкой.
      — Теперь ступай ты, только держись подальше от гар-дистов, а то они тебя прибьют, — наставительно поучал он девочку. — Скажи, что потеряла ручку...
      Зузка слегка побледнела, но стиснула зубы и без малейших колебаний спустилась в подвал.
      — Скоро я избавлюсь от вас? — заорал Костка.
      — Извините... я забыла ручку... — робко начала Зузка, смущённая нелюбезной встречей, хотя ничего другого она и не ждала.
      — Завтра найдёшь! Пошла вон, скверная девчонка!
      Зузка крепко вцепилась в край стола. Ведь ребята засмеют её, если она позволит гардисту так быстро выпроводить себя.
      — Я не уйду без ручки... я боюсь!.. — всхлипнула девочка, часто-часто моргая ресницами.
      Ондра отошёл на шаг от печки:
      — Я помогу ей искать. Пускай не плачет...
      — Ни с места!.. Сколько раз тебе надо повторять... Бездельник!.. А ты, негодница, уходи... Сейчас же... Выметайся! — Костка указал Зузке на дверь.
      Зузка испуганно попятилась к выходу, но не ушла.
      — Кончайте! — приказал Костка гардистам. — Нечего
      здесь больше канителиться. Так мы ничего не узнаем. Возьмёмся за дело с другого конца.
      Он застегнул шинель на все пуговицы, отшвырнул ногой валявшуюся на полу кастрюльку и с руганью покинул подвал. За ним вышли и его помощники...
      А в это время Иван уже подходил к прачечной в новом доме Ланцухов. Мать Ондры стирала бельё, низко склонившись над корытом, и была так поглощена своей работой, что не заметила мальчика.
      — Тётя! — окликнул её Иван.
      Стременова вздрогнула от неожиданности и удивлённо оглянулась:
      — Как ты сюда попал, Иво?
      — К вам пришли гардисты... Трое... Расспрашивают о вашем муже, — выпалил Иван.
      — О моём муже? — переспросила она, не веря своим ушам.
      — Да! Интересовались, о чём он писал вам и когда его видел Ондра в последний раз...
      — А где Ондра? — встревожилась мать.
      — Дома... Команда... то есть Лацо с Зузкой остались с ним.
      Иван был до такой степени взволнован, что незаметно для себя чуть не проговорился.
      Но Стременова не придала значения его словам. Она подошла к печке, вытащила из кармана открытку — очевидно, именно ту, которую искали гардисты, — быстро пробежала её глазами и бросила в огонь. Когда открытка сгорела, Стременова сказала уже более спокойно, кивком указав на корыто:
      — Пойдём, Ивко, пусть сами достирают.
      Ондра, Лацо и Зузка стояли посреди комнаты, не зная, с чего начать уборку, когда двери распахнулись и на пороге появились Стременова с Иваном.
      — Они уже ушли! — воскликнула Зузка, подразумевая гардистов.
      Мать Ондры даже не пошевелилась, она словно приросла к порогу и только растерянно смотрела на детей.
      — Ушли уже, — отозвался наконец и Ондра.
      Мать сделала несколько шагов, молча оглядывая мрачные следы хозяйничанья гардистов.
      — Они искали отца, — глухо проговорил Ондра.
      — «Искали отца», — машинально повторила за ним мать, тяжело опустилась на стул и, казалось, целиком ушла в свои невесёлые мысли.
      Зузке очень хотелось хоть как-нибудь её утешить.
      — Не огорчайтесь, тётя Стременова, — сказала девочка. — Мы поможем вам прибрать в комнате. Правда, ребята? — повернулась она к Ивану и Лацо.
      Мальчики дружно кивнули головой и принялись за работу. Зузка отряхивала от пыли выброшенную из шкафа одежду, Ондра вешал её на место, Иван подбирал раскиданные на полу кастрюли и ставил их на полку. Лацо подметал. Вскоре комната приняла свой обычный вид.
      Стременова подняла голову, взгляд её упал на детей, и она чуть заметно улыбнулась.
      Ондра, раздувавший огонь в печке, в этот момент оглянулся, перехватил улыбку матери и с явным облегчением подумал: «Ну, теперь всё в порядке, мама успокоилась».
     
      Глава XXIII "ОТПУСТИТЕ ЕГО!"
     
      К зданию школы подкатили три легковые машины. Из них вышли гардисты в чёрных мундирах и тотчас скрылись в воротах. Прохожие проводили их глазами и кто с любопытством, кто с удивлением, а кто с гневом покачали головой. И что только на белом свете творится! Даже детям покоя не дают!
      Комиссии по расследованию чрезвычайного происшествия заседали во всех классах; в состав каждой из них входило три человека: классный наставник, гардист и представитель учащихся.
      В четвёртом классе было тихо-тихо. Учитель Г иль стоял спиной к окну, скрестив руки на груди, и выжидательно смотрел на директора, вошедшего в класс сразу после звонка.
      — Сегодня ровно в одиннадцать к вам придёт сам районный начальник, — важно сообщил директор. — Проследите, коллега, чтобы всё было в порядке!
      Он окинул строгим взглядом ряды учеников, не смевших даже пошевельнуться, и нетерпеливо взглянул на часы. По всему было видно, что директор нервничает: он то
      садился за стол, то вскакивал и подбегал к окну, чтобы посмотреть, не прибыла ли машина начальника. Потом он снова смотрел на часы, без конца поправлял свой безукоризненно повязанный галстук или вдруг принимался чистить пилочкой ногти, но тут же бросал и уже в который раз кидался к окну.
      Да, ему было из-за чего волноваться! Шутка ли сказать — в школу прибудет сам районный начальник, чтобы лично допросить соучеников своего сына! Может быть, он обратит внимание на директора, повысит его.
      Директор провёл со школьниками специальную репетицию. Он несколько раз выходил из класса и тут же возвращался, а дети при его появлении вскакивали из-за парт, выстраивались по стойке «смирно» и во всё горло орали: «На страж!» Директор поглаживал свои светлые усики, и, хотя выражение лица у него было холодное и строгое, ребята догадывались, что он всё-таки доволен ими. От громкого крика «На страж!» дребезжали оконные стёкла, зато, когда директор выходил из класса, на задних скамейках раздавался смех. Учитель Гиль молчал. Он делал вид, что ничего не слышит, а Ланцух-младший злился, видя, что ребята позволяют себе смеяться в ожидании прихода его отца. Из всего класса он один всерьёз стоял «смирно» и, пыжась изо всех сил, орал: «На страж!» Но усердие юного гардиста трудно было оценить, его голос тонул в общем шуме.
      В полдень у ворот школы остановилась жёлтая машина. Директор отпрянул от окна, ребята притихли. Учитель с немым вопросом поглядел на директора.
      — Я сам буду его приветствовать, — заявил директор.
      Минуту спустя в класс вошёл Ланцух в мундире, плотно облегающем фигуру, и в до блеска начищенных сапогах. Директор вытянулся в струнку и по-военному отрапортовал, сколько учеников присутствует в классе. Ланцух сел за стол учителя.
      — Уважаемый пан районный начальник, — торжественно начал директор. — Разрешите в качестве представителя учащихся ввести в комиссию по расследованию Антонина Ланцуха-младшего, — здесь директор с умильной улыбкой поклонился, — который принадлежит к числу самых способных учеников нашей школы.
      Старший Ланцух самодовольно ухмыльнулся и кивнул
      головой в знак согласия. Его сын тотчас подошёл к столу и сел рядом с отцом, окинув высокомерным взглядом своих одноклассников.
      Лацо вздрогнул, крепко поджал губы и упёрся коленями в край парты. До чего оба Ланцуха похожи друг на друга! У младшего такое же красное лицо, как и у его папаши, он так же коротко острижен, так же поводит плечами.
      С бьющимся сердцем Лацо ждал, что будет дальше.
      Тем временем Ланцух-старший, не мешкая, приступил к делу.
      — Печальное событие, о котором у нас пойдёт речь, — это чёрное пятно на чести вашей школы, и я хочу с вашей помощью его смыть, — заявил он.
      Директор в ответ учтиво поклонился. Он призвал виновных добровольно во всём признаться, обещая раскаявшимся полное прощение. Затем, по-фашистски выбросив вперёд руку, приветствовал начальника гарды и твёрдой походкой вышел из класса.
      Ланцух принялся расспрашивать каждого ученика в отдельности, что ему известно об утреннем происшествии: почему он выбежал на улицу, что там делал? Каждый отвечал, что он выбежал последним и ничего не делал, только глядел на других. А те тоже ничего не делали, просто стояли и глазели. Некоторые ребята показали, что они слышали, как кто-то кричал, но кто именно, они не разобрали.
      То же самое заявил и Ланцух-младший. Он, мол, всего-навсего хотел выяснить, что там происходит, и действительно слышал возглас: «Отпустите его!», но не видел, кто кричал. Тогда старший Ланцух начал по очереди вызывать каждого к столу и велел ему кричать: «Отпустите его!», а Ланцух-младший внимательно прислушивался, стараясь по голосу опознать преступника. Он до предела напряг слух, весь вспотел, широко разинул рот, но толку не было.
      — Громче! — приказал он одному из мальчиков и стал рядом с ним.
      — Отпустите его! — крикнул парнишка.
      Ланцух-младший отрицательно покачал головой.
      — Следующий, — торопил начальник, очевидно начиная терять терпение.
      Но дальнейший допрос ещё больше всё запутал.
      Само Каплан, самый высокий мальчик в классе (он уже тайком ходил на фильмы для взрослых), заявил, что у арестованного в каждой руке было по револьверу и он, Само, бросился защищать гардиста, вооружённого одной лишь резиновой дубинкой. Потом по требованию начальника Само заревел: «Отпустите его!» — и скорчил такую рожу, точно перед ним стояла целая шайка бандитов.
      Другой мальчик клятвенно заверял, что крик «отпустите его» донёсся из окна учительской, где происходило совещание, и ребята высыпали на улицу, желая разобраться, в чём же дело.
      Лацо насторожённо следил за ходом допроса. Он старался держать себя в руках, хотя поджилки у него ещё тряслись. В ушах настойчиво звучал голос отца: «Если идёт война и ты не говоришь врагу правды, это не обман». А ведь как знать — может быть, Лацо и в самом деле помог тому человеку скрыться? Скорее бы кончился проклятый допрос.
      Начальник здорово устал от всей этой канители, однако он сразу узнал Лацо и так и впился в его лицо своими рачьими глазами.
      — Мы с тобой уже знакомы, молодой человек. Я не знал, что ты посещаешь эту школу. А почему, собственно, ты не учишься у себя в деревне?
      В классе залегла гробовая тишина.
      Лацо ничего не ответил. Начальник, наверно, обо всём догадался, и теперь Лацо грозит что-то ужасное.
      — Почему ты молчишь? Язык проглотил? — гаркнул Ланцух.
      Ланцух-младший злорадно усмехнулся: так Главке и надо, раз отказался решать за него задачи.
      — Я живу у дяди Марко, — ответил Лацо, замирая от страха.
      — С каких пор?
      — Давно...
      — Ты был в то утро на улице?
      — Был.
      — Как всё произошло? Рассказывай.
      — Мы играли в саду... было холодно, — медленно начал Лацо; он глядел куда-то в сторону, чтобы не встречаться глазами ни с кем из членов комиссии, жадно ловивших каждое его слово.
      — Потом я услыхал крик... — неуверенно продолжал Лацо, он едва держался на ногах от волнения.
      — Кто кричал?
      — Пан Костка, — словно со стороны вдруг услышал Лацо свой собственный голос и помертвел от ужаса.
      — Откуда тебе известно, как его зовут? — удивился начальник.
      Мальчик оживился. Теперь ему казалось, что Ланцух отодвинулся куда-то далеко-далеко и он, Лацо, смотрит на него в полевой бинокль.
      — Я хорошо знаю пана Костку. Он ходит в гости к дяде Марко, — уже вполне твёрдо ответил Лацо.
      — А кто кричал: «Отпустите его!»?
      — Не знаю. — Лацо тряхнул белокурым чубом. — Не я.
      Он прекрасно помнил, что крикнул только одно: «Не бейте его!» Больше ничего.
      — Ладно, посмотрим. Ну-ка, давай погромче: «Отпустите его!»
      — Отпустите его! — повторил за ним Лацо и сразу почувствовал облегчение. Ему даже почудилось, что он вовсе и не стоит перед комиссией, а бегает с деревенскими ребятишками по родным холмам, громко кричит вдаль, а горы отзываются звонким эхом.
      — Ещё громче! — скомандовал Ланцух-младший.
      — Отпустите его! Отпустите его! — надрывался Лацо.
      — Ну? — поглядел начальник на сына.
      Тот, преисполненный сознания важности своей роли, произнёс с видом знатока:
      — Нет. У того был более грубый голос. Да и Главка ни за кого не станет заступаться. Он и в школе никому не помогает.
      — А мне помог, — раздался тоненький голосок с задней парты.
      — Факт! Мне тоже! — вскричал Иван.
      — Тише! — стукнул по столу старший Ланцух. — А ты, Главка, ступай на место.
      Лацо не заставил себя просить дважды. Уголком глаз он поглядел сперва на мрачно насупившегося Ондру, а потом на Ивана. Иван сидел с каменным лицом, опустив под крышку парты руки. Лацо увидел, как он сжал кулак и медленно повернул его большим пальцем книзу.
      Лацо явственно расслышал его шёпот: «Один — ноль в нашу пользу. Ура!»
     
      Глава XXIV. НОЧНОЙ ГОСТЬ
     
      Вечером ребята только и говорили о посещении школы гардистами. Зузка громко хохотала, когда Лацо со множеством подробностей, иногда привирая, описывал сцену допроса. А мать Зузки штопала чулки и с улыбкой прислушивалась к болтовне детей.
      — Покажи, как ты кричал, — уже в который раз просила Зузка и заливалась весёлым смехом.
      Девочек комиссия не заставляла кричать: доносчики единодушно утверждали, будто кричал мальчик. Девочек только спрашивали, как всё произошло, а это было далеко не так забавно. Восторги Зузки вдохновили Лацо, и он стал привирать с таким увлечением, что в конце концов сам поверил в свой вымысел.
      — Ну как, покажи еше разок! — не унималась Зузка.
      Лацо снова стал в боевую позу, тряхнул вихрами и уже открыл было рот, когда Зузкина мать остановила его:
      — Хватит, успокойтесь! От вашего крика соседи оглохнут. Зузка, ты допрашиваешь его дольше, чем начальник гарды.
      Зузка подмигнула Лацо, и оба прыснули.
      — Начальник ничего не понимает, а Ланцух-младший просто осёл, — заявила Зузка.
      — Если ты считаешь, что из тебя вышел бы лучший начальник, мы запишем тебя в гарду, — предложила мать.
      — Ну нет, мамочка, я не хочу! Гардисты подлые и бесчестные, они бьют беззащитных детей. Мы получше их своё дело сделали. Правда, Лацо?
      — Что же вы сделали? — заинтересовалась Серикова.
      — Мы доказали, что не боимся их, — быстро нашёлся Лацо и с укором поглядел на Зузку.
      Девочка смутилась, поняв, что сболтнула лишнее. Мать вдевала нитку в иголку и, как бы невзначай, спросила:
      — А как они поступят, если не найдут виновного среди учеников?
      — Начальник пригрозил, что допросят учителей, — ответил Лацо
      — Ну и пускай! — фыркнула Зузка. — Вот мы посмеёмся!
      — Довольно, дети! Спать пора. Всю вашу историю я уже наизусть знаю, — строго сказала Серикова.
      — Я подожду папу, он ещё не слышал, — ластилась Зузка к матери.
      — Папа очень поздно вернётся с работы. Расскажешь ему завтра, Зуза. — Сернкова высвободилась из объятий дочки и озабоченно посмотрела на стенные часы. — Вам-то хорошо, дети, у вас жизнь вся впереди, и, я надеюсь, вас ждёт много радостей, — прибавила она, глубоко вздохнув.
      — Почему ты говоришь, что нам хорошо? — горячо возразила Зузка. — Неужели ты думаешь, что нам легко было выдержать допрос? Вовсе нет! Ты всё повторяешь: «Вам хорошо, хорошо», а если хочешь знать, так у нас побольше неприятностей, чем у взрослых. Правда, Лацо?
      — Ложитесь спать, ребятки. У меня голова что-то разболелась, я сегодня устала, — сказала Сернкова и снова посмотрела на часы.
      Зузка поморщилась, но всё-таки поцеловала мать и пожелала ей доброй ночи. Лацо постелил себе на кушетке, лёг и закрыл глаза. В комнате стало тихо. Башенные часы лениво пробили десять. Сернкова бесшумно ходила по кухне; Лацо почувствовал приятный запах свежезажарен-ного кофе. Он свернулся клубочком под одеялом, ему было тепло и уютно. Начальник гарды, школа, бульканье кипящей в кофейнике воды — всё провалилось куда-то во тьму, и Лацо уснул.
     
      * * *
     
      Ночью мальчика разбудил странный шорох; ему показалось, что кто-то шаркает босыми ногами по сухим листьям. Лацо беспокойно повернулся на спину. Звуки сразу прекратились, снова стало тихо. «Должно быть, мне приснилось», — лениво подумал он и хотел было лечь на бок, как вдруг шорох возобновился, и где-то совсем рядом, за изголовьем кушетки. Лацо слышал его теперь совершенно отчётливо.
      — Мальчик всегда мечется во сне, — шёпотом произ-
      нёс знакомый голос. (Лацо тотчас сообразил, что принадлежит он отцу Зузки.) — Так ты говоришь, Руде удалось бежать?.. И малыши ему помогли?.. Неплохо, неплохо.
      Второй голос звучал не так ясно, то замирал, то усиливался.
      — Руда человек крепкий, в нашей работе он незаменим.
      Сернка снова что-то сказал, но на этот раз невнятно, Лацо даже померещилось, будто до него доносится не человеческая речь, а журчанье ручья лунной ночью в долине Вербового.
      — Да, есть у нас люди, и какие ещё!.. С горячим, живым сердцем... — Собеседник Сернки говорил теперь более спокойно, легче было разобрать его слова.
      — Комитет уже принял решение... Руда будет связным между обеими группами, твоей и моей, — продолжал Сернка. — Он верный товарищ. Впрочем, сам убедишься.
      Как же я рад, Ондришка!.. Мы так тревожились, удастся ли тебе, не помешают ли...
      Сернка, увлёкшись, заговорил почти полным голосом.
      Лацо старался не пропустить ни слова. У мальчика трепетно забилось сердце. Ему и самому страстно хотелось бороться, помогать старшим товарищам.
      — Да, народ просыпается. Кое-кто пока ещё заботится только о своём родном гнезде. Но ничего, такие тоже вскоре прозреют, убедятся, что пришла пора защищать землю, на которой стоит их хата... научатся... — тихо заметил ночной гость.
      Потом он заговорил о чём-то непонятном для Лацо. Мальчику никак не удавалось ухватить смысл его слов.
      — Знаешь, Ондриш, — снова раздался голос Серн-ки, — иногда меня охватывает неудержимое желание выбежать из мастерской, подойти к некоторым трусам и крикнуть им прямо в лицо: «Эй вы, слепые кроты!» Понимаешь ли...
      — Но мы же всё время только это и делаем! И наши ребята отлично доказали им, на что они способны, — нетерпеливо прервал Сернку его собеседник.
      — Твоим бегством мы им здорово насолили. Но меня беспокоит судьба остальных заключённых. Как бы их после процесса не услали в Германию. Наше так называемое правительство ведь ни шагу не ступит без указки немецких фашистов...
      Сернка умолк. Скрипнул стул, потом послышались тяжёлые шаги незнакомца — похоже было, что он передвигается с большим трудом.
      — Я немножко постою, — произнёс гость. — У меня всё тело болит. Должно быть, печень отбили.
      — Ондриш, — озабоченно сказал Сернка. — Выпей чаю...
      — Здорово придумал! — Незнакомец весело рассмеялся. — Мы разбудим паренька. Ничего мне не надо. Я чувствую себя так, словно заново на свет родился... Главное, что мне дали район. Эх, поскорей бы за работу! Хватит с меня безделья.
      ...Когда Лацо проснулся, в кухне было светло. Серикова готовила завтрак. Мальчик удивлённо огляделся. Нет, это был не сон — у окна всё ещё стояли два стула, на полу валялись окурки.
     
      Глава XXV. НА ВОКЗАЛЕ
     
      — В узелке — яички, а в бумажке — соль. Смотри не рассыпь, — поучала Главкову тётя Тереза.
      Лацо рассматривал зелёный грузовичок с чёрными колёсами, купленный тётей для Ферко. Интересная машина — на неё можно погрузить настоящий песок или щебень. Лишь бы Ферко не пришло в голову перевозить целые булыжники.
      Когда они, бывало, играли у речки, Ферко всегда выбирал для плотины самый большой камень. Пытаясь сдвинуть булыжник с места, малыш пыхтел, сопел, а потом принимался реветь, и Лацо приходилось бежать на помощь братишке. Однажды они провозились так полдня, и их застигла в поле гроза.
      — Мама, проследи, чтобы Ферко не сломал грузовичок. Когда я вернусь, мы придумаем интересную игру, — сказал Лацо.
      — Хорошо, — задумчиво ответила мать. — Лишь бы с Ферко ничего не случилось без меня. Тёте Кубанихе за ним не уследить, а он и минутки на месте не посидит.
      — Полно, Ганка, не расстраивайся зря. Собери вещи, скоро будешь дома — увидишь мальчонку. Как приедешь, черкни несколько строчек, напиши, всё ли в порядке, — попросила тётя.
      — Да, я надеюсь, ты напишешь, — поддержал жену дядя Иозеф. — Мы, кажется, тебя не обижали. А если и поспорили малость, не беда. В семье всякое бывает. Правда?
      — Правда, правда, что ты ни скажешь — всё сущая правда. Я это слышу уже десять лет, одиннадцатый пошёл! — проворчала тётя Тереза.
      — Может быть, ты другого мужа себе заведёшь, коли я тебе не по вкусу? — вскипел дядя.
      — Вы уж как-нибудь без меня между собой договоритесь, — прервала начинавшуюся ссору Главкова. — Мне у вас было хорошо, и о мальчике вы сердечно заботитесь. Большое вам за всё спасибо. Вернётся Адам, получше вас отблагодарим. Ох, тяжело мне домой возвращаться, когда он за решёткой!
      — Ведь я тебя сразу предупредил, Ганка, что ты ничего не добьёшься. Хоть теперь подтверди, Тереза, что я
      прав. Нечего смеяться, я всегда всё наперёд знаю и никогда не ошибаюсь, — самодовольно заявил дядя, выпустив облако дыма.
      — Да, зятёк, теперь и я стала умнее. Вот только не знаю, как мне дальше быть, — тихо сказала Главкова.
      — Не вешай голову, Ганка. Думай о детях, и тебе легче станет.
      — А детей ведь кормить надо, — горько усмехнулась мать. — Ладно, Тереза, оставим этот разговор. Я поднимусь к Сернкам, попрощаюсь с ними и поблагодарю их за внимание к Лацо.
      — А мне можно с тобой? — встрепенулся мальчик.
      — Хорошо, пойдём. Скажешь им спасибо за приют.
      Когда мать с сыном позвонили в квартиру Сернки,
      дверь им открыла Зузка. Она тотчас потащила Лацо в свой уголок и показала ему чёрную классную доску, которую сделал для неё отец.
      — Наша доска меньше школьной, но это даже удобнее, иначе мы не дотащили бы её к Ондре. Ну, как она тебе нравится? — Зузке не терпелось услышать от Лацо изъявления восторга.
      — Неплохо, — с деланным безразличием ответил мальчик. — А ты помнишь, что доску всегда поручают вытирать лучшему ученику?
      Зузка упрямо тряхнула косичками.
      — Неправда! Новую доску, тем более такую, которую красил папа, вытирает учитель, чтобы ученики её не портили. Я тебе тоже разрешу вытирать, только не часто, а писать буду на ней сама.
      Лацо внимательно осмотрел доску и царапнул ногтем её чёрную блестящую поверхность.
      — Не трогай! — одёрнула его Зузка.
      — Я хотел только проверить, крепко ли держится краска. Иногда она сразу же облупливается, — с видом знатока сказал Лацо.
      — Не выдумывай! Папа лучше твоего понимает в этом. К Ондре мы её с тобой вдвоём отнесём. Вот наши ребята удивятся! — Зузка заранее предвкушала удовольствие. — Жалко, что сегодня у нас нет занятий, а завтра воскресенье, придётся ждать до понедельника.
      — Я скажу Ивану, когда увижу его в школе, — предложил Лацо.
      — Нет, нет! Никому не говори. Я хочу устроить им с юрприз. Обещай, что не скажешь.
      — Я не болтун, — с достоинством ответил Лацо и прошёл в спальню.
      Его мать сидела на кушетке рядом с матерью Зузки, а возле них стояли Сернка и какой-то незнакомый человек. Прямые пряди каштановых волос падали ему на лоб, глаза лихорадочно блестели. Когда он внезапно распрямил плечи, Лацо поразился, до чего он высок и худ. Незнакомец вынул из кармана дымчатые очки в коричневой роговой оправе, надел их и посмотрел в зеркало, висевшее в простенке между окнами. Все окружили незнакомца и почему-то так глядели на него, словно в нём было что-то особенное. Между тем перед ними стоял самый обыкновенный человек в поношенном, слишком просторном для него костюме. Когда он засмеялся, Лацо заметил, что у него недостаёт передних зубов.
      — Ну, теперь бери палку в руки и можешь идти, — весело сказал Сернка. — А куда ты засунул паспорт, Ондриш?
      Лацо вздрогнул, как ужаленный, и впился глазами в лицо незнакомца, ощупывавшего карманы.
      — Паспорт здесь. Всё в порядке, — ответил тот глухим голосом и провёл пальцами по верхней губе.
      — Нет, брат, усов у тебя уже нет, — засмеялся Сернка.
      — Хорошо хоть голова уцелела, — улыбнулся в ответ незнакомец.
      Да, сомнений быть не могло: этот самый голос слышал Лацо тогда ночью. Мальчик не отрываясь смотрел на таинственного ночного гостя. Значит, вот как выглядит этот человек, полуслепой, с палкой. А ночью он так хорошо говорил!
      — Зузка, поди сюда, — позвал Сернка.
      Девочка осторожно прислонила доску к столу и подошла к отцу.
      — Пани Главкова уезжает, вы проводите её на вокзал, — сказал Сернка, обращаясь к детям. — С вами пойдёт и этот дядя. Лацо или Зузка, кто-нибудь из вас, поведёт его за руку, он плохо видит. Дядю зовут Ян Бразда, он едет лечиться.
      Лацо едва не вскрикнул от удивления. Почему Ян? Да
      ведь и ночью и сейчас Сернка называл его Ондрой. Видно, от ребят что-то скрывают. А может быть, скрывают вовсе не от них, а от гардистов?
      Зузка тотчас взяла гостя за руку.
      — Я вас поведу, дядя, вы не упадёте, — заботливо сказала она.
      Лацо взял его за другую руку.
      — Не беспокойтесь, мы вас не бросим, — пообещал он и многозначительно заглянул в глаза незнакомца: понял ли он его?
      Но тот беззаботно рассмеялся и похлопал Лацо по плечу:
      — Покровителей у меня много, да какие удалые! Мой мальчишка был бы как раз вам под стать.
      - — А у вас есть сын? — загорелась от любопытства Зузка.
      — Да, есть, — как-то неохотно ответил гость и сразу помрачнел.
      — Как его зовут? — не унималась Зузка.
      — Замолчи, Зуза, или ты не пойдёшь на вокзал, — строго оборвал дочку Сернка. — Видишь, дядя нездоров. Ты бы постыдилась так приставать к нему!
      Зузка виновато потупилась и от растерянности стала мять подол передника.
      — Проводишь дядю на вокзал, только смотри по дороге не надоедай ему вопросами. Сама можешь болтать сколько душе угодно.
      — Хорошо, папочка, — ответила девочка, участливо глядя на гостя. — Я не стану ни о чём расспрашивать, не сердись.
      Лацо крепко сжимал руку незнакомца. Какая Зузка непонятливая! Совсем ещё ребёнок!
      Конечно, это тот самый человек, который ночью беседовал с Сернкой. Он коммунист, и раньше его звали Ондриш. А теперь его зовут Ян, и он куда-то уезжает. Понятно, болтать об этом не следует, а глупая Зузка донимает его расспросами.
      — Пора собираться, — сказал Сернка. — Вы, пани Главкова, идите вместе с Лацо за вещами, а Зузка с дядей Яном подождут вас в подъезде.
      Главкова поцеловалась с Сериковой, а Зузкин отец пожал ей руку и шепнул:
      — Спасибо матери Якуба Главки.
      У Главковой в глазах стояли слёзы.
      — Это я вас должна благодарить! Вы приняли Лацо как родного. Если доживём до лета, пришлите ко мне Зу-зочку на каникулы, ей вдвоём с Лацо будет весело. И воз-чух в Вербовом для детей полезен.
      Лацо выпустил руку «дяди Яна» и ушёл вслед за матерью.
      — Мамочка, Зузка в самом деле приедет к нам на дето? — спросил он, едва они вышли за дверь.
      — А почему бы и нет? Перед каникулами я им напишу, чтобы обязательно прислали её к нам погостить. Тебе ведь хочется, чтобы она приехала?
      Лацо даже подпрыгнул от радости:
      — Очень хочется, мамочка!
      Как только Лацо с матерью вернулись от Сернки, тётя Тереза сняла с вешалки своё пальто. Догадываясь, что сестра собирается проводить их на вокзал, Главкова твёрдо сказала:
      — Нет, Тереза, оставайся дома. Я и без того достаточно всем вам причинила беспокойства. Мы пойдём с Лацо одни. Мне нужно с ним поговорить очень серьёзно, чтобы он хорошо вёл себя и слушался. Не сердись на меня — он мальчик застенчивый.
      — Неужели ты при мне поговорить с ним не можешь? Или мы чужие? — обиделась тётя.
      — Ганка права, — вмешался дядя. -Пока отца дома нет, мать должна его заменять. Оставь их одних. Лацо донесёт вещи. Время у них ещё есть, могут идти не спеша. Правильно я говорю?
      — Да, зять, и я так думаю, — с признательностью поглядела на него Главкова, накидывая на голову серый платок.
      Тётя при прощании расплакалась и долго обнимала сестру.
      — Бедная ты моя! — всхлипывала она. — Не забывай обо мне! Напиши, если у тебя в чём-нибудь нужда будет.
      — Прощай, Ганка, — сдержанно сказал дядя. — Желаю тебе удачи. А с Адамом всё как-нибудь уладится. Запасись терпением.
      Зузка с дядей Яном уже ждали их в подъезде. Дядя Ян был в тёмных очках, опирался на палку и горбился. Не
      мешкая они двинулись в путь. Зузка повела дядю за руку. Лацо нёс чемоданчик и время от времени с любопытством поглядывал на таинственного дядю. Главкова медленно шла рядом с сыном.
      — Я учусь в пятом классе, — трещала Зузка, — а после обеда сама становлюсь учительницей. У нас есть классная доска и два куска мела, и я очень справедливая. Правда, Лацо?
      — Теперь ты стала справедливой, но ещё неизвестно, как дальше дело пойдёт, кому ты позволишь вытирать доску, — осторожно заметил Лацо.
      Он всё время думал о том, что у дяди Яна есть ещё и другое, тайное имя, и поэтому не решался говорить с ним запросто. Лацо очень боялся, что не вытерпит и спросит его об этом. Тогда, чего доброго, Якубу пришлось бы за него краснеть! Но можно ведь в присутствии дяди Яна произнести имя «Ондра»?
      — Зузка не всегда бывает справедливой, — пояснил Лацо, испытующе глядя на дядю. — Раньше она постоянно держала сторону Ондры.
      Дядя Ян буквально на секунду остановился, но Лацо заметил это, и ему стало стыдно. Как быть? Получается, что он хочет выведать чужую тайну. Лацо вконец смутился и замолчал, но Зузка ничего не поняла и рассердилась.
      — Мы уже давно помирились, и не к чему вспоминать старое. А раз ты на меня жалуешься, так и я скажу: ты фискал... как Ланцух! — выпалила Зузка и сама испуга- лась своих слов.
      Лацо понурился. «Зузка права, — подумал он. — Я суюсь не в свои дела и вдобавок ябедничаю на неё. Не надо было об этом даже упоминать».
      — Нельзя, доченька, такими словами бросаться. Лацо не хотел тебя обидеть. Верно, мальчуган? — Дядя Ян повернулся к Лацо: — Ну, не огорчайся, Зузка сказала не всерьёз. А кто такой Ондра?
      — Стремень, — быстро ответил Лацо, обрадовавшись, что разговор перешёл на другую тему.
      — Директор выгнал его, и мы с ним занимаемся, чтобы он не отстал, хотя теперь он снова ходит в школу, — подхватила Зузка.
      — А... вы любите... этого... Стременя? — медленно, растягивая слова, спросил дядя Ян.
      — Он наш друг, — коротко пояснил Лацо.
      — Мы с ним дружим, — снова затараторила Зузка. — Ондра лучший из моих учеников. Из него, как говорится, со временем выйдет толк, — назидательно закончила она фразой, очевидно услышанной от взрослых.
      И тут Зузка, к великому своему ужасу, вдруг заметила, что раскачивает руку дяди Яна так, как она обычно это делала, гуляя с отцом. Девочка испуганно покосилась на «дядю». Нет, ничего, он весело смотрит на неё сквозь толстые стёкла очков.
      — Вы славные ребята. Правильно поступаете. Всегда надо поддерживать друга в беде. А ваш Ондра, видно, неплохой парень, — как-то задумчиво и печально заключил дядя Ян.
      — Ещё бы! Конечно, неплохой. И какой храбрый! Он даже директора не боится, а наш директор — гардист!- — воскликнул Лацо, от всей души желая загладить свою вину.
      — Не кричи так, ведь мы на улице, — остановила его мать.
      Лацо оглянулся; к счастью, поблизости никого не было.
      — Вот мы и пришли, — сказал дядя Ян. — Теперь мы с Зузкой и тётей Ганной посидим в зале ожидания, а Лацо купит билеты. Знаешь, как это делается? — спросил он.
      — Знаю. Я уже дома покупал, — заверил его Лацо.
      — Возьми два билета до Вербового.
      Мать вручила Лацо деньги.
      — Касса налево у входа, — напомнил дядя Ян.
      Когда они вошли в помещение вокзала, дядя Ян остановился, прислушиваясь к зычному голосу швейцара, объявлявшего часы отбытия и прихода поездов. Потом мрачно сказал:
      — Наш поезд опаздывает на полчаса.
      Пройдя в зал ожидания, они сели у окна на свободную скамью.
      — Садись ко мне поближе, Зузка, я расскажу тебе интересную историю, — предложил дядя Ян.
      Зузка немедленно вскарабкалась к нему на колени и обвила рукой его шею.
      — Что же вы мне расскажете?
      — Всё, что пожелаешь. До самого отхода поезда я тебе буду шептать на ухо сказки. Согласна? — засмеялся дядя Ян.
      — Да. Только самые таинственные.
      — Идёт, — согласился он.
      В этот момент в зал ожидания вошли два гардиста и начали проверять документы у отъезжающих. Подошли они и к скамейке, стоявшей у окна. Главкова показала им справку, выданную начальником гарды, дядя Ян протянул свои документы.
      — Скорее, — торопила Зузка гардистов, — мы тут сказки рассказываем.
      Гардисты улыбнулись девочке, отдали назад документы и отошли к другим пассажирам.
      — А что случилось с мальчиком? — вернулась Зузка к прерванной сказке.
      — Ему очень хотелось есть, но он не решился взять тот хлеб, — рассеянно продолжал дядя Ян, искоса наблюдая за шпиками.
      Зузка заметила его беспокойство и тоже поглядела в ту сторону. Гардисты потребовали у одного из пассажиров, чтобы он открыл чемодан.
      — Хлеб лежал на скатерти, и аромат его разносился по всей комнате, — рассказывал далее дядя Ян.
      А Лацо между тем встретил у кассы Ондру, который и теперь иногда приходил на вокзал после школы.
      — Мне нужно купить билеты, — сообщил Лацо. — Мама едет домой, и с ней какой-то дядя.
      — Давай деньги, я быстро куплю, меня тут все знают, — важно сказал Ондра и протянул руку.
      Лацо сунул ему деньги, и Ондра смело подошёл к окошечку кассы.
      — Куда? — спросил он Лацо.
      — Вербовое.
      — Какого класса?
      Лацо растерялся.
      — Пойду спрошу, — сказал он и хотел было бежать к матери, но Ондра придержал его за рукав.
      — Постой, — весело рассмеялся он. — Наверняка надо брать третий класс. Я ведь знаю, кто как ездит.
      Лацо стоял около Ондры и с уважением слушал, как его друг разговаривает с кассиром.
      — Пан Мозола, прошу выдать два билета до Вербового, третьего класса, на пассажирский, — деловито потребовал Ондра.
      — Скорее, — торопила Зузка гардистов, — мы тут сказки рассказываем.
      — Что же ты, Лацо, так долго возишься? — прозвучал за спиной Лацо голос матери, когда Ондра передавал ему билеты и сдачу.
      Ондра оглянулся. Перед ним стояла та самая женщина в сером платке, которой он нёс чемодан в день ареста «борца». Она тогда о чём-то расспрашивала Ондру, а ему это было неприятно. Теперь она не обратила внимания на мальчика, повернулась и ушла с Лацо. Значит, это мать Лацо?
      Ондра как угорелый помчался домой, стремглав влетел в комнату, быстро снял с полки горшок, вытащил спрятанную там ассигнацию — ту, которую ему дала мать Лацо, — сжал её в кулаке, захлопнул дверь и со всех ног кинулся назад. Он купил им билеты до Вербового, а поезд, к счастью, опаздывает на полчаса. Однако, чтобы застать их, нужно бежать без передышки всю дорогу.
      Когда запыхавшийся Ондра прибежал на вокзал, поезд уже подали. Лацо и Зузка стояли на перроне, из окна вагона выглядывала женщина в сером платке. Главкова с улыбкой протянула ему руку — и в руке её осталась ассигнация. Она с удивлением поглядела на Ондру, на его разгоревшееся от быстрого бега лицо, уловила смущение в устремлённом к ней взгляде его светлых глаз.
      — Ондришка, это ты? — сказала она дрогнувшим голосом. — Возьми назад, это твоё...
      Последние её слова слились со стуком колёс. Поезд неожиданно тронулся. Главкова успела только кивнуть ребятам, которые изо всех сил замахали платочками. Ондре показалось, что какой-то человек в дымчатых очках, стоявший за её спиной, тоже приветливо кивнул ему головой и даже крикнул: «Ондришка!» Но, должно быть, ему это только померещилось. В купе было полутемно, и Ондра смотрел главным образом на мать Лацо. Она долго ещё выглядывала из окна, а вместе с ней и человек в очках, но вдали уж вовсе ничего нельзя было разобрать.
     
      Глава XXVI ОБЪЯВЛЕНИЕ
     
      Дети медленно поплелись к выходу. Лацо взгрустнулось, потому что мама уехала и он снова остался один. А Зузка огорчалась, что дядя Ян не досказал ей сказку
      про волшебный хлеб, который приносит людям счастье: на самом интересном месте подали поезд, и все поспешили на перрон. Только Ондра был доволен. Ему повезло: он смог вернуть деньги, которые, по его мнению, ему дали не за работу, а из жалости.
      — Сегодня я уже не буду у вас ночевать, — первым нарушил молчание Лацо.
      — Почему? — живо откликнулась Зузка. — Приходи, поиграем вечером.
      — Дядя может рассердиться. Но я всё равно буду к вам ходить.
      — Давайте пойдём сейчас к Ондре, — предложила Зузка.
      — Ладно, — согласился Ондра, — только зайдём по дороге за Иваном.
      — А мы забежим домой за доской. Хорошо, Лацо? — спросила Зузка.
      — Хорошо, — кивнул головой мальчик.
      Вдруг Зузка увидела впереди знакомый силуэт, с разбегу кинулась к этому человеку, подпрыгнула и повисла у него на плечах.
      Прохожий резко обернулся, и дети узнали Сернку.
      — Да ты, дочурка, таким манером с ног меня свалишь, — засмеялся он. — Ну, бегите вперёд, ребятки. Мне некогда.
      — Почему ты не проводил их? Опоздал, наверно? — Зузка, по привычке, приставала к отцу с расспросами.
      — Я... да... опоздал, — уклончиво ответил Сернка.
      — А почему ты вместе с нами не пошёл?
      — Я не знал, смогу ли. Ну, мне пора, прощайте, — заторопился Сернка и ушёл.
      — С чего это он рассердился? Ведь я ничего плохого не сделала, — прошептала Зузка, печально глядя вслед отцу.
      — Ты ещё зареви! — подтрунивал Лацо. — Не понимаешь, что отец занят, работает? Он к поезду опоздал, так она уже нос повесила!
      — А мне показалось, что я его видел. Дядя Сернка стоял по ту сторону вагона, — сказал Ондра.
      — Может быть, он забежал на минутку, чтобы посмотреть, всё ли в порядке. Ведь мама больная, а дядя Ян ходит с палкой, — предположил Лацо.
      — Наверно, так и было, — решила Зузка.
      Ондра неожиданно замедлил шаг. На стене возле билетной кассы приклеивали какую-то афишу с портретом. Дети подошли поближе.
      — Объявление, — прочитал Лацо, с недоумением глядя на товарищей. — В чём дело?
      И вдруг Ондра побледнел как смерть, рассеянно обвёл глазами зал и снова уставился на объявление.
      — Смотрите, на улице тоже вывешивают, — тихо сказала Зузка.
      — Пошли, — сквозь зубы процедил Ондра и подтолкнул ребят к выходу.
      На заборе, примыкавшем к зданию вокзала, висело такое же объявление. Ондра остановился перед ним, осторожно огляделся по сторонам. Вдали медленно тащился с чемоданом какой-то человек. Поблизости не было никого. Мальчик быстро сообразил, что в это время дня в Жилину не прибывает ни один поезд, а пассажирский на Спиш-скую Новую Весь уйдёт только через час — значит, бояться нечего. Ондра ещё раз посмотрел на мокрое от клея объявление.
      — Загородите меня, — попросил он товарищей, быстро сорвал листок и сунул под куртку.
      Потом все трое побежали к дому Ондры. Иван увидел друзей из окна и поспешил им навстречу. Еле переводя дыхание от усталости, дети спустились в подвал, и Ондра плотно притворил дверь. Он расстелил объявление на столе, и только теперь дети сообразили, что добрая его половина осталась на заборе. Дрожащими руками Ондра разглаживал смятую бумагу.
      — Это про отца, — пролепетал он.
      — Факт, — подтвердил Иван.
      — Слушайте, я прочитаю, — сказала Зузка. — «Награду в три тысячи словацких крон получит каждый, кто сообщит органам безопасности о местонахождении Ондрея Стременя и этим окажет содействие его задержанию.
      Для того чтобы граждане могли помочь государственным органам, помещаем здесь фотографию этого опасного большевика и агента Москвы, непримиримого врага самостоятельного Словацкого государства.
      Рост вышепоименованного Ондрея Стременя — 184 сантиметра, возраст — тридцать восемь лет. Приметы: широкие плечи, рыжеватые усы, нос прямой, рот умеренный, волосы каштановые, зачёсанные назад, передние зубы отсутствуют. Одет в тёмно-синий костюм со светлыми полосками, на голове — серая кепка из тонкой материи, размером пятьдесят шесть, со значком фирмы «Спорт»...»
      Далее лист был оторван.
      — Что это значит? — удивлённо спросила Зузка.
      — Не знаю, — тихо ответил Ондра.
      Он стоял у стола и не мог отвести глаз от портрета отца. Потом подбежал к шкафу, вынул оттуда свадебную фотографию без стекла, в повреждённой рамке и положил её рядом с листком. Как отец изменился! Лицо вытянулось, щёки впали, подбородок ещё больше заострился. Глаза стали другими, теперь выражение у них не просто озабоченное, но какое-то суровое. Только усы по-старому закрывают верхнюю губу.
      — Если твоего отца ищут, — рассудил Лацо, — значит, его уже нет в тюрьме.
      — Убежал! — воскликнула Зузка.
      — Убежал, — повторили поражённые ребята.
      — Но где он может быть? — попытался возразить Ондра. — Раз он на свободе, так должен был домой прийти.
      — Как ты не понимаешь! — перебил его Лацо. — Если бы он заглянул сюда, гардисты непременно бы его выследили.
      Ондра развёл руками:
      — Может быть, они затем и приходили в прошлый раз, что рассчитывали поймать его? Спрашивали, где отец, а я ничего не понял.
      — Твой отец на свободе! — радовался Лацо.
      — Мой отец... да... видно, так... — Ондре казалось, что он бредит. — Но... где же он?
      — Скрывается, — лаконично и убеждённо сказал Лацо. Он хорошо помнил, как приходилось прятаться его брату Якубу. Лацо единственный в команде разбирается в таких сложных делах.
      — Значит, твой отец убежал! — крикнул Иван, словно до него только сейчас это дошло.
      Лацо подошёл к печке, уселся на поленьях и попытался восстановить в памяти образ дяди Яна, которого они сегодня провожали. Правда, усов у него нет, за толстыми дымчатыми стёклами очков не видно глаз, но весь он чем-то напоминал портрет Ондриного отца.
      Сернка ночью называл его Ондрой, они говорили о тюрьме и какой-то удачной операции. Наверно, имели в виду побег.
      Лацо был сам не свой. Невольно подслушав ночной разговор взрослых, он проник в замечательную тайну. Но
      об этом нельзя никому рассказывать. Ондра склонился над бумагой, и Лацо стало очень жаль его. Как бы между прочим, он задал вопрос:
      — У твоего отца все зубы целы?
      — Все, — ответил Ондра, не понимая, куда он клонит.
      Лацо закрыл лицо руками, чтобы ребята не видели выражения его глаз. Да, ночной гость Сернки был не кто иной, как отец Ондры. Тут нет никаких сомнений. Л зубы он мог потерять, что тут особенного? У Лацо совсем недавно тоже выпадали зубы.
      И, ещё не зная, как ему быть со своей тайной, Лацо твёрдо решил во что бы то ни стало самому во всём разобраться.
      — Скажи, о чём ты думаешь, Лацо? — застала мальчика врасплох Зузка.
      — Ты сейчас не учительница, не выспрашивай, — отразил нападение мальчик. — Лучше сама шевели мозгами. Я не знаю, можно ли вам рассказать, о чём я думаю.
      — Раз мы команда, значит, ты должен нам всё говорить, иначе мы тебя исключим, — пригрозила Зузка. — Ну, скорее! Мы не будем тебя ругать, честное слово, даже если ты думал о чём-нибудь плохом.
      — Если бы дело касалось твоего отца, я сразу бы тебе всё выложил, — с огорчением заметил Ондра.
      — Ия тоже, факт, — поддержал друга Иван.
      Пристыженный Лацо решил открыть товарищам часть
      своей тайны.
      — Я думаю, что твоему отцу помогали... коммунисты.
      — Факт, — согласился Иван. — Без посторонней помощи дело не обошлось. Здесь тоже действовала какая-нибудь команда, вроде нашей. Помните, как мы помогли тому рабочему у школы?
      Ондра грустно склонился над фотографией отца. Лацо был в очень затруднительном положении. Ведь Сернка обязательно рассердится, узнав, что дети проникли в его тайну. А вдруг это и в самом деле отец Ондры? Ведь он похвалил их за то, что они занимаются вместе с Ондрой и помогают товарищу не отстать от класса.
      — Я думаю, — неуверенно начал Лацо, — что твой отец убежал, раз его ищут...
      — Совсем заболтался! — нетерпеливо махнула рукой Зузка. — Ведь мы уже об этом говорили. Чего же ты
      выставляешься: «я думаю, думаю»!.. Слишком много о себе воображаешь, а толку никакого.
      Лацо обиделся. Зузка по-прежнему несправедлива. Но как ей объяснить? Разве он может вот так, с бухты-барахты, всё им выложить? Ведь это важная тайна!
      — Отец, наверно, не надеялся, что выиграет процесс, и потому убежал, — предположил Ондра.
      — Конечно, так оно и было, — кивнули в ответ дети.
      — Если бы я хоть знал, где он теперь! — горевал Ондра.
      — Должно быть, это тайна. Смотри, какие деньги обещают тому, кто донесёт на твоего папу, — прошептала Зузка.
      — Неужели найдётся негодяй, который его выдаст? — беспокоился Ондра.
      — Коммунисты ни за что его не выдадут! — с горячим убеждением сказал Лацо и облегчённо вздохнул, точно с его сердца свалилась непомерная тяжесть.
      Пусть он и мал, по он тоже коммунист и никогда не проболтается. Да ведь он ничего в точности не знает, только догадывается. Ночной гость уже уехал, а Ондреев на свете сколько угодно. Да, коммунист должен уметь молчать. Отец не говорил ему, где находится Якуб. Так и Лацо ничего не скажет о своих догадках. Всё равно ведь он этим никому не помог бы.
      — А вдруг кто-нибудь прочтёт объявление и захочет получить награду? — робко заметил Иван.
      — И правда, какой-нибудь гардист может позариться на деньги, — присоединилась к его мнению Зузка.
      — Я пойду в город и сорву все объявления, — решительно заявил Ондра.
      — И мы с тобой пойдём, всей командой поможем тебе... Согласны? — быстро спросил Лацо.
      — Да, да! — хором ответили Иван и Зузка.
      — Хорошо, — сказал Ондра. — По крайней мере, если не будут знать, как выглядит мой отец, может быть, его и не станут искать.
      — А портрет мы можем вырезать для тебя, — предложила Зузка.
      — Нет, — нахмурился мальчик. — Отец красивее на другой фотографии. А на этом листке он совсем на себя по похож, какой-то чужой, словно это и не он вовсе. Я ни-
      когда не видел у отца такой карточки. И мне она не нужна.
      — Надо сорвать и вторую половину листа, ведь мы не знаем, что там написано, — сказал Иван.
      Дети выбежали на улицу.
      — Вот он висит! — крикнул Лацо, указав пальцем на киоск, стоявший возле аптеки.
      — Не показывайте руками, а то заметят, — предостерёг Ондра.
      Мальчики засунули руки в карманы, а Зузка принялась старательно завязывать красную ленту, вплетённую в косичку. Как ни в чём не бывало, с независимым видом они подошли к киоску и, улучив удобную минуту, сорвали объявление и поспешили к Ондре.
      — Ну, читай, — поторопил Зузку Ондра.
      Палец девочки быстро скользил по бумаге, отыскивая место, с которого надо начать. Дети с нетерпением ждали.
      — Слушайте, — наконец взволнованно объявила Зузка: — «Вышеуказанный уехал в легковом четырёхместном автомобиле чёрного цвета марки «Прага-Леди», без номера. Его соучастники, до сих пор не выявленные, были вооружены автоматами неизвестной системы, калибра 9 миллиметров.
      Ведутся розыски опасных преступников. Ценны все указания о лицах, которые по своему поведению, роду деятельности, политическим убеждениям, высказываниям и т. п. могут быть заподозрены в том, что каким-либо образом помогали вышепоименованному в бегстве или поддерживают с ним связь. Донесения принимаются во всех жандармских отделениях». Вот и всё, — закончила Зузка.
      — Мы правильно угадали, только про машину не знали. Помогали ему коммунисты с оружием, как у... — Лацо снова поперхнулся, — каждого солдата... а гардисты перепугались. Ура!
      — Чего ты орёшь! — сердито одёрнул его Ондра. — Кричишь так, будто сам помогал ему.
      — Я думаю, что...
      — Ты сегодня слишком много думаешь, — презрительно фыркнула Зузка.
      Ондра поглядел на товарищей и грустно улыбнулся:
      — Может быть, его не найдут, раз до сих пор не поймали.
      — Конечно! И ты радуйся! Я бы тоже хотел, чтобы мой папа убежал, да, видно, он не может, — вздохнул Лацо.
      — Не каждому выпадает такое счастье! А это объявление надо выбросить. Остальные сорвём вечером, когда стемнеет, — заявил Иван.
      - — Я думаю... — начал Лацо.
      — Хватит, надоело!. — перебила его девочка.
      — Оставь его, Зузка, — миролюбиво сказал Иван. — Хорошо, когда человек сперва подумает, а потом скажет что-нибудь дельное.
      — Я думаю, — продолжал Лацо, не обращая внимания на реплики Зузки, — о том, как это хорошо, что коммунисты помогли твоему отцу бежать. Значит, они сильнее гардистов. И машина у них есть. Твой отец так долго сидел в тюрьме, а они ведь его не забыли. Вот это партия, а? Могучая! Справедливая!
      — И храбрая! — восторженно подхватил Иван.
      — Это же коммунисты, — многозначительно сказал Ондра.
      Зузка с виноватым видом подошла к Лацо:
      — Не сердись на меня, я не знала, что ты думаешь про такое хорошее.
     
      Глава XXVII. КОМАНДА ПРИНИМАЕТ ПОЧЁТНОГО ЧЛЕНА
     
      Узнав, что Ондра нашёл тайник, друзья пришли в неописуемый восторг. Ребята вдруг начали говорить только шёпотом и ходить на цыпочках, словно за ними следит уже целый десяток шпиков.
      — А я то спущусь в подвал, то выгляну во двор. Так мне и удалось всё хорошенько высмотреть. Пойдёмте, я покажу вам, — закончил Ондра свой рассказ.
      Ондра повёл ребят на площадку первого этажа, где на входной двери бывшей квартиры Гарая красовалась табличка с надписью: «Дом и квартира — собственность районного начальника гарды Антонина Ланцуха».
      — Он очень редко сюда ходит, — прошептал Ондра. — Я нарочно следил.
      — А кто ещё живёт в доме? — спросила Зузка.
      — Только мы с мамой. Квартира, в которой мы раньше жили, теперь пустует. Раньше её занимал Гарай, но потом он получил работу на стекольном заводе и переехал, — объяснил Ондра.
      — А можно нам посмотреть на тайник, раз там никого нет? - — с мольбой в голосе сказала Зузка.
      — Ну что ж. Только один из вас пусть покараулит и, если кого-нибудь заметит, даст нам сигнал, — решил Ондра.
      Кому-то из них надо остаться на посту.
      Лацо и Иван переглянулись. Наконец Лацо решился на самоотверженный поступок и, тряхнув светлыми вихрами, произнёс:
      — Я останусь, постерегу, только вы меня потом тоже позовите.
      Ондра, Иван и Зузка спустились в подвал. Они осторожно нащупывали дорогу в полутьме, стараясь не наткнуться на беспорядочно сваленные здесь поломанные ящики и жестянки из-под консервов. Наконец они очутились в маленьком, низеньком чулане.
      — Теперь глядите. Сейчас хорошо видно, — Ондра поднял руку к потолку.
      По правде говоря, Ондра сильно преувеличил. Из крошечного грязного окошка сюда проникал только тоненький луч света, а весь потолок был затянут плотной пеленой из паутины и пыли. Всё же ребятам удалось различить наверху две параллельные светлые щёлки.
      — И это всё? — разочарованно спросила Зузка.
      — «Всё»! Какая ты умная! — обиделся Ондра. — Тут только вход, тайник за ним.
      Иван сосредоточенно рассматривал загадочные светлые щёлки, боясь упустить какие-либо важные подробности.
      — Факт! - — самодовольно заключил он. — Зузка таких вещей не понимает.
      — Поди, Иван, смени Лацо, — скомандовал Ондра.
      Он был уверен, что Лацо быстрее, чем Зузка, сможет оценить его открытие.
      Иван, не говоря ни слова, ушёл, и вскоре уже Лацо с видом знатока разглядывал щели в потолке. Надежды Ондры не оправдались: Лацо с некоторым недоверием отнёсся к его открытию. Наконец, после долгого молчания, он повернулся к Ондре и с сомнением покачал головой:
      — А как мы туда попадём? Ведь это высоко.
      Ондра почувствовал, что от первоначального восторга ребят не осталось и следа, они явно были разочарованы.
      — Пустяки, — поспешил он заверить товарищей. — Я обо всём подумал. Там, в углу, стоит стремянка.
      Лацо подошёл к стремянке и критически осмотрел её.
      — Коротка, — рассудил он, — не достанет.
      — Ну и что же, раз длиннее нет, — нетерпеливо отмахнулся Ондра.
      Ему стало досадно, что даже Лацо, не разобравшись толком, выискивает в его тайнике одни недостатки.
      — Ничего, Ондра. Я притащу от дяди лестницу подлиннее, — утешил его Лацо. — Я знаю, где она стоит, и, как только дядя уйдёт, раздобуду её. Я думаю...
      — Снова думаешь? — проворчала Зузка.
      — ..думаю, что принесу её сегодня же вечером.
      — Я тебе помогу, ты один не донесёшь. И пусть она остаётся здесь, — обрадовался Ондра.
      — А если нам станет страшно? — спросила вдруг Зузка.
      — Я-то не струшу, — усмехнулся Лацо.
      — Чего мне бояться, ведь это мой тайник! — -свысока поглядел на девочку Ондра.
      — Факт, — пропищал Иван.
      — Ты как здесь очутился? Твоё дело стоять в карауле! — вскипел Ондра.
      — Всё равно никто сюда не придёт. А мне надоело там стоять. Вы слишком долго меня не сменяли, — оправдывался Иван.
      — Ты не имел права уйти с поста! — рассердился Ондра. — Пошли отсюда!
      — Вот видишь, ты всё испортил, — негодовала Зузка.
      — Да ведь я же стою у дверей и всё равно вроде как
      караулю, — доказывал свою правоту Иван.
      — Этого мало, — раздался за его спиной густой бас, — Приказы нужно выполнять точно. Правда, Ондришка?
      Зузка с перепугу кинулась к Ондре, но мальчик отстранил её и поспешил к двери. Этот голос, ласково произносивший «Ондришка», он узнал сразу. Так называл его человек с каменоломни. И, широко улыбнувшись, Ондра ответил:
      — Правда!
      Ребята вздохнули с облегчением. Потом всей гурьбой пошли в комнату Ондры. Они с любопытством разглядывали гостя, щека которого была повязана чёрным платком, а тот, в свою очередь, посматривал на них.
      — Я всё слышал, — сказал он. — Ваше счастье, ребята, что это был я, а не кто-либо чужой. В армии за такое грубое нарушение дисциплины очень строго наказывают. А теперь, поскольку я проник в вашу тайну, примите и меня в команду. Что вы на это скажете?
      — Вы всё-всё слышали? — растерялись ребята.
      — Разумеется! Пусть это послужит вам уроком. Всегда надо соблюдать осторожность. Поэтому и я скоро от вас уйду. — Гость весело рассмеялся. — Но в наказание расскажите мне про свой тайник. Ведь я уже почти всё о нём знаю и, если захочу, сам смогу найти его.
      — Не ходите туда, пожалуйста, — взмолился Ондра. — Вы не член нашей команды. Мы не можем вам открыть наши секреты.
      — В таком случае, примите меня в свою команду, и дело с концом. Правильно, Ондришка? И вообще вы мне ничего не открыли, я сам всё узнал.
      — В нашей команде только ребята, — всё ещё пытался возражать Ондра.
      — Не имеет значения. Вы можете принять и взрослого. В качестве почётного члена. А я обязуюсь следовать вашим правилам и помогать вам, — объяснил гость.
      — У взрослых тоже бывают почётные члены? — поинтересовался Ондра.
      — Конечно, — уверенно сказал гость.
      — Ив гарде такие же порядки? — сурово спросил Лацо.
      — Что тебе взбрело в голову! Почётный — это честный человек, а в гарде все негодяи и подлецы, — ответил гость очень серьёзно. — Ну как, примете меня в команду или нет? Я ведь вам могу пригодиться. К примеру, стремянка у вас коротка, а я вон какой высокий, правда? — И он весело подмигнул.
      — Да ведь мы вас совсем не знаем, — колебался Лацо.
      — Правильно, паренёк, поступаешь. Мне это нравится. Видите, какой он осторожный. Зато Ондриш меня знает. Как ты думаешь, Ондришка, выдам я вас?
      — Нет, не выдадите, — улыбнулся Ондра.
      — Ия так думаю, — вставил Лацо, которому незнакомец всё больше нравился.
      — Хорошо, мы примем вас в команду, но при одном условии: вы должны дать клятву, — заявила Зузка.
      — Факт, — подтвердил Иван.
      — Отлично. А какую клятву? — с интересом спросил гость.
      — Мы поклялись возвращением наших отцов, — пояснил Ондра.
      — Я вижу, что попал в замечательную команду, и горжусь этим. Клянусь, что буду бороться за то, чтобы все отцы возвратились домой, клянусь, что не опозорю и не выдам вас, — торжественно сказал гость. — И разрешите мне, как старшему члену команды, обнять каждого из вас.
      Дети засмеялись. «Почётный член» поочерёдно обнял каждого из них, а Зузке влепил в щёки два звонких поцелуя. После этой весёлой процедуры он повторил свой прежний вопрос:
      — Скажите, ребята, зачем вам понадобился тайник?
      Лацо шагнул вперёд.
      — Тайник нам нужен на всякий случай. Вдруг кому-нибудь из наших людей придётся скрываться от гарди-стов? Ведь может так быть, правда?
      — Конечно, может.
      Ондра рассказал всё по порядку, как получилось, что он обнаружил тайник, а человек с каменоломни слушал и напряжённо о чём-то думал.
      — По совести говоря, на языке закона это называется «ворваться в чужую квартиру». Но для нас такие пустяки не имеют значения. Ну-ка, ребята, покажите мне свой тайник. Только пусть один из вас покараулит на улице. Хотя бы ты, Ондришка, хорошо?
      Иван смущённо опустил голову и уступил дорогу Ондре. Ребята повели гостя в чулан и показали ему откидную дверцу в потолке. Он осматривал её до тех пор, пока Ондра не вернулся с сообщением, что в квартире Ланцуха никого нет. Потом Ондра снова занял свой пост перед домом, а гость подтащил стремянку, приставил её к стене и стал взбираться наверх. Ребята с трепетным волнением следили за ним. Они были несколько обескуражены тем, что взрослый человек вступил в их команду. Но «почёт-
      пый член» держал себя так, словно давным-давно знает их и у них никогда не было друг от друга секретов. Он уже доставал рукой до потолка и теперь старался открыть дверцу. Однако, сколько он ни бился, это ему никак не удавалось.
      - — Там что-то лежит, не пускает, — заключил он.
      Поднявшись ещё на две ступеньки, человек с каменоломни подпёр дверцу спиной. Наверху что-то с грохотом упало — должно быть, опрокинулся стул. Дверца вдруг подалась, и «почётный член» осторожно пролез в образовавшееся в потолке отверстие. Сперва дети слышали над головой только шум его шагов, потом до них донёсся неясный гул; можно было подумать, что он пустил в ход какую-то машину. Немного погодя гул прекратился; новый друг ребят появился в отверстии и осторожно стал спускаться вниз.
      — Не совсем подходит для тайника ваша находка, придётся искать что-нибудь получше. Ну, пошли, ребята, к Ондришке, мне надо умыться, — сказал он, показывая разочарованным детям свои грязные руки.
      Ребята пропустили его вперёд, а Лацо побежал за Ондрой.
      — Какая жалость, — вздохнула Зузка. — Как было бы славно, если бы у нас тут был тайник!
      — Поищем другой, — мрачно сказал Иван.
      «Почётный член» внимательно поглядел на опечаленных ребят:
      — Вам хотелось иметь тайник, чтобы кому-нибудь помочь, не так ли?
      — Да, — хором ответили ребята.
      — Мне рассказывали про ребят, которые помогли одному товарищу убежать из-под ареста.
      Ребята просияли.
      — Кто же вам рассказал? — спросил Лацо.
      — Я знаком с этим товарищем.
      — А его не поймали? — забеспокоилась Зузка.
      — Нет, благодаря этим ребятам он может продолжать свою работу.
      — Передайте ему от нас привет, — сказал Лацо. — Если бы он был здесь, мы тоже приняли бы его в команду. Правда, ребята?
      — Конечно, приняли бы, — ответили все в один голос.
      — Его-то мы и хотели спрятать там, наверху, — вставил Ондра.
      — Он мой близкий друг, я передам ему ваш привет, — улыбнулся гость.
      — А я ведь вас знаю. Вы уже здесь были, и на вас было пальто точь-в-точь как папино, только тогда у вас не болели зубы, — вспомнила Зузка.
      — А ты не ошибаешься? — засмеялся гость.
      — Нет, нет, теперь я вас окончательно узнала, — убеждённо сказала девочка.
      Человек с каменоломни с минуту помолчал: казалось, он изучает своих союзников.
      — А мне вы хотите помочь? — спросил он.
      — Да, да! — дружно закричали ребята.
      — Спасибо. Сейчас я объясню вам, какая помощь мне от вас нужна. Только сперва выберите командира. Кого вы предлагаете?
      — Ондру! — воскликнула, не задумываясь, Зузка.
      — Лацо или Ондру, — нерешительно сказал Иван.
      — Мне кажется, что трудно выбирать между ними... Лацо — серьёзный, осторожный мальчик, на него можно положиться. И Ондра такой же. Что же нам делать? Придётся пока выборы отложить. Вот когда примемся за дело, посмотрим, кто из них лучше справится. Согласны?
      — Согласны! — закричали все.
      — Хорошо, что в нашей команде есть взрослый, — заметила Зузка: — взрослые всё-таки лучше во всём разбираются.
      — Слушайте, ребята, — начал человек с каменоломни. — Наверху, в квартире, есть печатная машина, которая очень нужна нашим товарищам. Мы сможем на ней работать, если вы будете держать язык за зубами.
      — Да ведь мы поклялись хранить тайну, — твёрдо сказал Ондра.
      — - Ведь мы... тоже... коммунисты, — прибавил Лацо и покраснел, боясь, что его слова покажутся смешными.
      — Факт, мы коммунисты и должны молчать, — подтвердил Иван.
      — Ни папе, ни кому другому не скажу, — заверила Зузка их взрослого друга.
      — Отлично! Вы настоящая боевая команда. А теперь караульте получше — я снова полезу наверх. Играйте или
      готовьте уроки, но один из вас пусть дежурит у подъезда. Мы спустим в люк верёвку. Если посторонний войдёт в дом, вы дёрнете за верёвку, и я остановлю машину.
      — А если вас там найдут? — испуганно спросила Зузка.
      — Мы не дадим вас арестовать, — поспешил успокоить нового друга Лацо.
      — Наверху есть окно, я вылезу через него. А вы, коли успеете, уберёте лестницу, чтобы никто не догадался о гайнике. Ну, смотрите караульте хорошенько.
      — Я больше никогда не покину свой пост, — поклялся Иван; ему всё ещё было стыдно, что он сегодня так опозорился.
      — Гардисты однажды уже тут были, — предостерегла гостя Зузка.
      — Они ещё не раз придут сюда, ничего не поделаешь... Машина должна работать, — серьёзно сказал он.
      — Ещё не раз придут... — как эхо, повторила Зузка.
      Ондра с суровой решимостью поглядел на человека с
      каменоломни.
      — Вы читали про отца? — отрывисто спросил он.
      — Читал, голубчик. Что же, ты рад?
      — Рад. Только боюсь, как бы они его не поймали. Вдруг какой-нибудь негодяй выследит его, чтобы получить награду.
      — Не бойся. Он у таких людей, которые не подведут товарища. А теперь, дети, за работу. Кто пойдёт в караул?
      — Я, я! — закричали все вместе.
      — Первым назначим Ондришку. Ну, беги, мальчик. В случае опасности свистни, а они дёрнут верёвку. Верёвка ведь у тебя найдётся?
      — У нас много верёвок. Ещё папины сохранились.
      Ондра притащил большой клубок и ушёл на свой сторожевой пост, а «почётный член» с помощью ребят поспешно принялся разматывать верёвку. Минуту спустя он уже поднимался по стремянке. Дети притихли. Немного погодя из квартиры Ланцуха донёсся приглушённый, равномерный шум стеклографа.
      — Вот наш тайник и пригодился, — прошептал Лацо.
      — Факт, — отозвался Иван.
      — Я сменю Ондру, он уже давно дежурит, — вызвался
      Лацо.
      — А после тебя я, — попросила Зузка. — Я буду очень внимательно стеречь, вот увидите.
      — Ладно. Последним пойдёшь ты, — повернулся Лацо к Ивану.
      Иван потупился:
      — Я готов стоять хоть до ночи.
      Лацо ушёл. Вскоре вернулся Ондра и, не произнеся ни слова, подсел к своим притихшим друзьям. Сверху по-прежнему доносился гул машины, звучавший, как героическая песнь об отважной, самоотверженной работе коммунистов.
     
      Глава XXVIII. БИРЮЧ В ВЕРБОВОМ
     
      1 Бирюч — должностное лицо в словацких деревнях, объявляющее крестьянам официальные известия.
      Лацо выглянул в окно вагона. Позади осталось широкое поле, принадлежащее священнику. Блеснула на солнце башенка костёла, и перед глазами взволнованного мальчика промелькнули первые домики родной деревни.
      — Вербовое, паренёк! — предупредительно сказал проводник и открыл дверь вагона.
      Тёплый ветер, налетевший с гор, растрепал в знак привета белокурый чуб Лацо. Мальчик, по привычке, тряхнул головой, откинул со лба волосы и огляделся вокруг. В голубом небе ослепительно сверкало солнце, а над горизонтом, над грядой холмов медленно проплывали в соседнюю долину нежные мохнатые облака, очень напоминавшие белых барашков. Огромная остроглавая гора Высокая мирно дремала, греясь в солнечных лучах. Её неровные, крутые склоны были ещё покрыты снегом, из-под которого то здесь, то там выглядывали иссиня-чёрные верхушки кустарника, точно маковые зёрнышки на пироге, обсыпанном сахарной пудрой.
      Мальчик бодро месил грязь на дороге; всё радовало его: дремотный шум леса, отдалённое журчанье горного потока, синицы, носившиеся друг за дружкой, голубоватый дымок, вьющийся над крышами и тающий в прозрачном весеннем воздухе.
      Лацо не сводил глаз с холмов.
      Где-то там скрываются Якуб и его товарищи. Может быть, им холодно — весна ещё не добралась до гор. Мальчик пристально вглядывался в синеющую даль. Нигде не заметно и человеческого жилья. Но партизаны ведь именно там, только отсюда их не видно. Вздохнув, Лацо зашагал дальше.
      Ферко пускал кораблики в луже перед хатой.
      — Но, но, вперёд! — командовал он.
      Малыш сидел на корточках, пыхтел и направлял пальчиком свой бумажный флот. Лацо подошёл к нему сзади, и тень его упала на маленького адмирала. Ферко сердито оглянулся, но, увидев брата, просиял.
      — Ты сделаешь мне настоящий кораблик? — спросил он вместо приветствия.
      Лацо достал из кармана пряник и протянул его Ферко:
      — Вот что я тебе привёз. И корабль сделаю большой. Погоди только, сбегаю на маму поглядеть.
      — Мама готовит обед, сделай сейчас, — настаивал малыш.
      — Не успеешь оглянуться, как я вернусь, Ферко! — весело крикнул Лацо и убежал на кухню.
      Главкова возилась у печки, а рядом с ней на лавке сидела тётя Кубаниха, вытянув больные ноги, распухшие, тяжёлые, словно чужие.
      — Ты приехал, Лацко! — обрадовалась мать.
      Лацо бросился к ней.
      — Видишь, птички слетаются, Ганка. Весна пришла, всё обновляется, скоро начнётся другая жизнь, — ласково сказала тётушка Кубаниха.
      Мальчик взволнованно оглядывал кухню. Сейчас она казалась ещё тесней и темней, чем раньше. Он прошёл в горницу. Посмотрел на кровати, на шкаф, на горшки с цветами, на подоконник, на календарь, висящий над отцовской постелью, и вздохнул полной грудью. Он снова дома, снова в Вербовом! Всё ему здесь знакомо, всё памятно до малейших подробностей. Знает, например, какое платье висит в шкафу, какие веши лежат в сундуке; не раз он помогал маме укладывать туда одежду и бельё.
      Из-под кровати выглядывал зелёный грузовичок, подарок тёти Терезы. Лацо поднял его, убедился, что он поломан, и, огорчившись, вернулся в кухню.
      — Смотри, мама, Ферко уже его покалечил! Ты ведь обещала дать ему грузовичок, когда я приеду.
      — Не беда, сам починишь его или отнесёшь к дяде Матушу. Опять будет как новенький, — успокоила мальчика мать. — Ферко у нас ещё глупый. Слышишь, он зовёт тебя, беги!
      В самом деле, Ферко нетерпеливо звал брата.
      — Вот если бы Якуб вернулся, — продолжала мать, — он наделал бы вам столько игрушек, что и девать их некуда было бы.
      Лацо покраснел до ушей и смущённо вертел в руках грузовичок.
      — Попробую его починить. — прошептал он.
      — Сделаешь мне кораблик? Настоящий? — обрадовался малыш, когда Лацо подошёл к нему.
      — Видишь, уже делаю, — ответил Лацо.
      Он разгладил выпрошенный у матери лист бумаги, сложил его в несколько раз, загнул по краям, потом расправил и спустил на воду готовый кораблик.
      — Кораблик, кораблик! Стой, стой! — восторженно кричал Ферко.
      Лацо рассмеялся, увидев, как доволен братишка. Потом они вышли на дорогу, где была лужа побольше. Ферко осторожно спустил кораблик на воду и принялся изо всех сил дуть на него.
      — Вот тебе прутик, Ферко. Так... греби... — учил Лацо братишку.
      Ферко неистово хлестал прутиком по воде и весь забрызгался, даже ботинки промочил насквозь. Зато кораблик плыл.
      — Лацо, Ферко! — позвала мать. — Идите обедать!
      Ферко выташил кораблик и положил его на камень:
      — Пускай обсохнет!
      — Тётя здорова? — спросила мама, когда все сели за стол.
      — Здорова, и дядя тоже. — лаконично ответил Лацо.
      — А дядя ничего не просил мне передать? Он не узнал об отце?
      — Нет. — Мальчик искоса взглянул на мать и сердито добавил: — Они всё время ругают Якуба.
      Мать ничего не сказала, только покачала головой и пригладила волосы сына.
      В это время через открытое окно до них долетела ба-
      рабанная дробь. Лацо мгновенно вскочил и стрелой вылетел на улицу.
      Появление в Вербовом бирюча всегда было для детей целым событием, но сегодня Лацо показалось, будто бирюч барабанит в честь его приезда. Барабанщик обычно останавливался под навесом у трактира. Ребята обступали бирюча весёлой гурьбой, а потом провожали его до другого конца деревни — к самому пруду. Там деревен-
      ский посыльный Матьо Шуба, он же бирюч, снова бил В барабан и ещё раз читал приказ.
      Через мгновенье Лацо был уже у трактира. Барабанщик стоял на самом солнцепёке, и казалось, что тень свернулась клубочком у его ног. На голове у Шубы красовалась форменная фуражка, а его козлиная бородка трепыхалась на ветру. Барабан был прикреплён к поясу широким ремнём, сверху его придерживал ещё один ремешок, перекинутый через шею. Шуба барабанил с такой быстротой, что мелькавшие перед глазами палочки сливались в сплошную дугообразную линию. Заслышав тревожный бой барабана, жители деревни, побросав свои дела, спешили на площадь.
      Матьо колотил в барабан до тех пор, пока не собралась вся деревня. Стоявшие рядом с бирючом люди затыкали уши и сердито на него косились. А Матьо, ничего не замечая, сохранял невозмутимый вид, как подобает официальному лицу.
      Лацо протиснулся к матери, которая пришла позднее других, и стал рядом с ней.
      Наконец Матьо сложил палочки и засунул их за пояс. Площадь погрузилась в гнетущую тишину; казалось, что-то тяжёлое легло на плечи людей. Всякий раз бирюч сообщал только неприятные новости. Наверно, и теперь власти будут вымогать для армии лошадей, коров или свиней. А может быть, снова объявлен призыв?
      Матьо Шуба вытащил из кармана объявление и начал громко читать:
      — «Доводится до всеобщего сведения! Командованию Глинковской гарды стало известно, что в горах близ деревни Вербовое скрываются лица, уклоняющиеся от воинской повинности. Призываем всех жителей деревни немедленно сообщить об их местопребывании в отделение жандармерии. Оказание помощи или предоставление ночлега бандитам с гор либо иным подозрительным личностям повлечёт за собой арест виновных, а также взыскание большого денежного штрафа. На страж!»
      Матьо наконец перевёл дух. Лацо стиснул руку матери. Главкова побледнела и, казалось, была близка к обмороку. Крестьяне расходились по домам в угрюмом молчании. Мимо Главковой, жуя торчавшую в уголке рта сигарету, прошёл Томаш, перекупщик краденых коней. Он
      остановился, насмешливо посмотрел на Главкову и злобно прошипел:
      — Ну как, довольна? — после чего сплюнул, засунул руки в карманы и хотел идти дальше.
      Но дядя Матуш схватил Томаша сзади за рукав, сорвал с него шапку, швырнул её в грязь и пригрозил:
      — Я тебя научу, как разговаривать со старшими!
      Томаш вырвался, но ничего не ответил, только недобро
      сверкнул глазами.
      — Иди, Ганка, домой. Стоит ли волноваться? Зачем обращать внимание на всяких подлецов?
      Сказав это, Матуш повернулся и большими шагами пошёл к трактиру.
      Тётя Кубаниха ждала их на пороге хаты. Она с трудом держалась на своих больных ногах. Главкова помогла ей добраться до печки, заботливо усадила на скамеечку. Лацо сел к столу и нахмурился. Впервые в своей жизни он не побежал провожать Матьо до пруда. Ему не хотелось больше слышать барабанный бой и это страшное: «Доводится до всеобщего сведения». Сегодня перед лицом всей деревни его брата назвали бандитом. Томаш даже сплюнул. Ну, Томаш злился на Якуба из-за Катки Соларовой. Она ждёт Якуба, а на Томаша глядеть не хочет. Это понятно. А другие? Ведь один только Матуш заступился за маму.
      В дверь тихо постучали. В кухню вошла Ганичка Зазворова с небольшим узелком в руках.
      — Мамочка вам кланяется и посылает гостинец. А я пришла поиграть с Лацо, — прошептала девчурка и застенчиво улыбнулась мальчику.
      В узелке оказались тёплые шерстяные носки. Мать Ганички вязала лучше всех в Вербовом и всегда придумывала новые узоры. Под носками лежал завёрнутый в бумагу кусок сала. Главкова со слезами на глазах обняла Ганичку. От волнения она не могла произнести ни слова.
      — Видишь, — сказала тётя Кубаниха. — Наш народ добрый. В беде откликнется, последним поделится, если тебя кто обидел.
      — Но ведь я никогда не жаловалась, — ответила Главкова. — Я только беспокоюсь, что наши будут страдать от голода, если им перестанут помогагь. Каждый ведь боится и немцев и своих.
      — Ничего, станут осторожнее, только и всего. А наши ребята ловкие, не пропадут. Зимы не испугались, так и с голоду не умрут.
      Лацо слушал с удивлением. Тёте Кубанихе известно про партизан? И Матушу и Зазворовым? Мальчик сразу почувствовал, как давно он не был дома — родную деревню теперь не узнать.
      — Хочешь играть, Лацо? — окликнула его Ганичка.
      — Пойдём к Ферко, я обещал ему сделать ещё один кораблик, — предложил мальчик.
      — А хорошо в городе? — спросила девочка, когда они вышли во двор.
      — Не очень-то, — бросил Лацо. — Здесь лучше.
      Ганичка недоверчиво поглядела на него. Уж не смеётся ли он над ней? Лацо нетерпеливо тряхнул вихрами:
      — Правда. Там... там всё чужое. А здесь и мама и Ферко...
      Он замолчал, не зная, что ещё добавить. Ганичка маленькая, она всё равно не поймёт его. И незачем ей рассказывать, что в городе много дурных людей, а директор школы прогнал Ондру за то, что его отец коммунист.
      — Лацо, Лацо, посмотри! — захныкал Ферко.
      Кораблик больше не плыл. Он размок и упрямо опрокидывался набок. Ферко старался выровнять его, но у него ничего не получалось.
      — Я сделаю тебе новый, сейчас принесу бумаги, — утешил малыша Лацо и побежал домой.
      «Вот если бы здесь была наша команда, — размечтался Лацо, — всё сложилось бы иначе». Может быть, Лацо и не огорчился бы так из-за сегодняшнего объявления. Больше всего его расстроила выходка Томаша. Как жаль, что Лацо ещё не взрослый, а то бы он перекинул Томаша через забор. Пришлось бы негодяю просить у мамы прощения. Лацо сжал кулаки. Ох, как медленно растёт человек! И ничего нельзя сделать, чтобы расти быстрее!
      Лацо вошёл в кухню. На лавке сидела бабка Катарина. Все её так звали. У неё был сын Лойза — невысокого роста, зато необыкновенный силач. Катарина хорошо разбиралась в лекарственных травах и кореньях и лечила народ. А дети её боялись. И если им доводилось встретить её в горах, они кидались врассыпную с громким криком: «Бабка Катарина, бабка Катарина!...»
      «...ина...ина...» — отвечали горы, и эхо перекатывалось из долины в долину.
      Бабку Катарину приглашали и в соседние деревни. Она умела лечить не только людей, но и скотину. Взрослые её не боялись, только детей пугали ею.
      Лацо исподлобья поглядел на старуху и сторонкой прошёл в комнату, чтобы взять зелёную бумагу, которую видел утром на шкафу. Он влез на стул и снял свёрток. Оказалось, что в зелёной бумаге были инструменты Якуба. Лацо снова аккуратно завернул их и спрыгнул со стула. Он собирался уже войти в кухню и попросить бумагу у матери, но вдруг замер на месте.
      — Мой Лойза плюёт на их приказы. Он приходит по ночам: взглянет на меня, возьмёт буханку хлеба, и только его и видели. Явятся наши ребята на помощь, явятся! Не оставят нас. И мы им помогаем чем можем, — быстро бормотала бабка Катарина.
      — Трудно им, — вздохнула мать.
      В открытое окно врывался свежий весенний воздух, согретый солнечными лучами и прокалённый утренними заморозками. Лацо незаметно проскользнул через кухню и выбежал на улицу. Значит, сын Катарины, тот самый силач, который на последней ярмарке уложил всех своих противников, вместе с Якубом! Когда Лацо уехал из Вербового, Лойза ещё был дома.
      Лацо медленно подошёл к луже, у которой Ганичка играла с Ферко.
      — У меня нет бумаги, — сказал он с виноватым видом.
      — А я хочу кораблик! Кораблик! — благим матом заревел Ферко.
      — Я ведь тебе говорю: сегодня у меня нет бумаги, я тебе сделаю кораблик завтра, — уговаривал его Лацо.
      Но мальчик не унимался.
      — Иди сюда, я тебе дам бумаги! — крикнул ему с соседнего двора дядя Барта. — Пусть малыш успокоится.
      Лацо подбежал к дяде.
      — Что же ты поздороваться даже не зашёл, разбойник? Забыл про меня? — ласково пожурил мальчика дядя Барта.
      — Я не забыл... я только сегодня приехал, — оправдывался Лацо.
      — Бумага там, за шкафом, возьми сколько тебе нужно.
      Лацо вошёл вслед за Бартой в хату.
      — Что у вас нового? Не слышно, когда отец вернётся? — тихо спросил дядя Барта.
      — Не знаю, нам ничего не говорили, — грустно ответил Лацо.
      — Ну, не печалься. Подрастёшь, ума наберёшься — будешь отцом гордиться.
      — Я и сейчас горжусь им и... — мальчик осёкся на полуслове, насторожённо поглядев на дядю Барту.
      А тот весело подмигнул ему и выпустил из трубки облачко дыма.
      — И брат твой тоже неплох. Ну, ступай, а то Ферко орёт. Ты сейчас старший в доме, обо всём должен заботиться, матери помогать. Она у тебя больная.
      — А почему сегодня тех, кто в горах... назвали бандитами? Матьо так сказал, все слышали, а Томаш...
      — Беги к Ферко и не обращай на Матьо внимания. Пусть себе барабанит, как ему приказали господа. Они чуют, что им приходит конец, вот и отгоняют страх барабанным боем! А ты не вешай нос, беги!
      С новым корабликом дети пошли к ручью. Солнце уже клонилось к горе Высокой, его лучи окрасили багрянцем плотную стену леса. Небесный купол переливался всеми оттенками золота и лазури. В долину спускалась вечерняя тишина.
      Вдруг где-то далеко в горах прозвучали выстрелы, отзвуки их прокатились по склонам, дробясь о гранитные скалы, сотрясая долину.
      — Якуб услышал бой барабана... — прошептал мальчик, и ему стало весело. — Якуб всё знает...
     
      Глава XXIX. ПОСЛАНЕЦ ПАРТИИ
     
      Мать Лацо слегла. У неё так мучительно кололо в груди, что она едва добралась до лавки. Лацо принёс из спальни одеяло и подушку и постелил их тут же, в кухне, чтобы матери было удобней присматривать за хозяйством. Тёте Кубанихе в тот день пришлось хозяйничать одной.
      К вечеру она сильно устала и задремала в уголке, у печки. Ферко тоже спал, утомлённый беготнёй на свежем воздухе. Лацо сидел возле матери, тревожно прислушиваясь к её тяжёлому дыханию. Мать не жаловалась, но мальчик понимал, что ей худо.
      Лацо глубоко вздохнул. Завтра ему нужно возвращаться в город, а мама останется одна, больная, слабая. Бабка Катарина принесла ей вчера какое-то снадобье, велела принять и закутаться потеплее. Лацо весь вечер колол дрова, чтобы матери не пришлось обращаться за помощью к чужим. Потом сбегал в лавку, подмёл двор, принёс из погреба картошку. А теперь, сидя возле матери, он напряжённо думал, что бы ещё для неё сделать.
      В кухне было тихо. Тётушка на миг открыла глаза и снова задремала. Лацо посмотрел на руки матери; сейчас они мирно покоились на одеяле. Вероятно, ей стало легче.
      Миновала безрадостная пасхальная неделя. Лацо всё надеялся, что Якуб хоть разочек заглянет домой, но он не пришёл. Так и не довелось им встретиться. А завтра Лацо уедет в Жилину, останется там до конца учебного года и не скоро увидит старшего брата.
      Вдруг мальчику показалось, что за окном мелькнуло чьё-то лицо. Словно кто-то заглянул в хату и исчез...
      — Я забыл затемнить окно, — забеспокоился Лацо и, перегнувшись через лавку, захлопнул внутреннюю раму, заклеенную чёрной бумагой.
      Мать открыла глаза и насторожилась. Снаружи раздались тихие шаги. Потом в дверь постучали. В кухню вошёл незнакомец, одетый по-городскому — в пальто и шляпе; в руке у него был чемоданчик, с какими обычно разъезжают бродячие торговцы.
      — Добрый вечер, — сказал он с порога.
      Мать, слегка приподнявшись на подушке, устало посмотрела на него.
      — Не трудитесь, — прошептала она, — я ничего у вас не куплю... У меня и денег-то нет.
      — Меня прислал пан Сернка, — улыбнулся незнакомец, дружелюбно глядя на Главкову.
      — Пан Сернка? — встрепенулся Лацо.
      Перед ним стоял «почётный член» команды. Мальчик радостно кинулся к нему.
      — Вы приехали к нам? — вскричал он, сияя от удовольствия.
      — Лацко, милый, откуда ты здесь взялся? — удивился гость.
      — Мы здесь всегда живём, а я приехал на праздники.
      — Ну и как, нравится тебе дома?
      Гость поставил на стул чемоданчик и с интересом поглядел на Лацо. Очевидно, он не подозревал, что едет к его матери. Это недоразумение показалось мальчику очень забавным. Мать между тем села на лавке и даже хотела было встать, но гость решительно запротестовал.
      — Лежите, лежите, пожалуйста, я ведь не экзекутор , — засмеялся он. — Расскажи, как ты поживаешь, паренёк?
      — Я-то хорошо... да вот мама больна, — ответил Лацо.
      — Я пришёл навестить вас и передать поклон от Серн-ки, — обратился гость к Главковой.
      — Ая была уверена, что вы ходите по домам и предлагаете свои товары, — засмеялась она.
      — Я так и поступлю в случае, если сюда войдут посторонние...
      Он открыл чемоданчик и разложил на столе пёстрые фартуки и зеркальца для бритья. Лацо робко их потрогал и стал разглядывать себя в зеркальце. Тётя Кубаниха очнулась от дремоты и сонным взглядом окинула незнакомца.
      — Ничего не бери, Ганка. Когда муж вернётся, купишь всё, что душе угодно, а сейчас об этом и не думай...
      — Спите, спите, тётушка, я не собираюсь тратиться, — успокоила её Главкова.
      Тётушка откинула голову назад, закрыла глаза, и вскоре снова послышалось её тихое похрапывание. Мать опёрлась о подушку и с беспокойством ждала, когда гость наконец скажет, зачем он пришёл. Может быть, он принёс весточку от мужа? Надежда на это слабая, но всё же...
      — Значит, ты бросил товарищей и умчался на праздники домой? — спросил гость.
      — Я приехал к маме, она больна... А завтра после обеда уеду, — ответил Лацо.
      — Правильно сделал, что навестил маму, — похвалил
      1 Экзекутор — чиновник, отбиравший имущество у тех, кто не уплатил налогов.
      его гость, а потом тихо добавил, пристально глядя на Главкову: — Мне нужно увидеть Ондриша.
      У мальчика учащённо забилось сердце. Ондриш — это тот самый дядя, которого они провожали на вокзал. Он ведь уехал тогда вместе с мамой... Стало быть, он в Вербовом? А Лацо не знал. Ну конечно, это и есть Ондриш. Пожалуй, он всё-таки на самом деле отец Ондры.
      Главкова беспомощно развела руками.
      — Видите, никуда я не гожусь, — с виноватым видом прошептала она. — Больна, не смогу идти в гору, а вы без меня не найдёте...
      Гость в задумчивости барабанил пальцами по столу. Лацо так и впился глазами в лицо матери. Он весь горел от нетерпения, но заговорить с ней не осмеливался. Его друг ещё рассердится, скажет, чтобы Лацо не вмешивался в дела взрослых.
      Но мать не замечала устремлённых к ней с мольбой глаз. Она растерянно смотрела на незнакомца, сидевшего у стола, и даже не повернулась ни разу в сторону сына. А гость о чём-то думал, не видя, что происходит вокруг него, и, казалось, забыл, где находится.
      Лацо нахмурился. Непослушный вихор упал ему на лоб, и, понурив голову, он подошёл к матери.
      — Мама, — робко окликнул он её.
      Главкова вопросительно посмотрела на сына. Мальчик опустился возле неё на колени.
      Мать с тревогой заглянула в глаза Лацо и тотчас наклонилась к нему.
      — Мамочка, можно я?.. — сказал он, набравшись храбрости.
      Мать ответила не сразу. Сперва она испытующе поглядела на гостя, потом нерешительно кивнула головой.
      — А ты найдёшь дорогу в темноте? — с сомнением в голосе спросила она.
      — Найду, мама. Сначала по выпасам, потом через ручей и в лес, потом спуститься в долину и у креста подняться на Высокую.
      — Молодец, всё запомнил! — слабо улыбнулась она. — Лацо проводит вас.
      Лицо гостя сразу просветлело.
      — Да здравствует команда! — Он бодро протянул руку мальчику: — Значит, вместе пойдём?
      — Пойдём! — весело ответил Лацо и положил свою руку на его широкую ладонь.
     
      * * *
     
      — Стой! Кто идёт? — прозвучал в темноте строгий окрик.
      Лацо и его взрослый друг долго плутали по узеньким лесным тропинкам и уже решили, что заблудились, как вдруг раздался этот голос. Они никого не видели. В ночной тиши сухо щёлкнул затвор винтовки. Но теперь Лацо уже ничего не боялся. Ведь где-то поблизости находится Якуб.
      — Мне нужно поговорить с командиром. Очень важно, — громко ответил спутник Лацо.
      — Пароль? — настойчиво произнёс невидимый часовой.
      «Сторожевой пост!» — взволнованно подумал мальчик.
      — Пароля я не знаю. Я представитель партии и пришёл по её поручению.
      Ответа не последовало. Очевидно, там, в чаще леса, совещались.
      — Якуб, командир Якуб — мой брат! — закричал Лацо, желая рассеять недоверие часового. Он радовался, что сейчас увидит брата, и в то же время опасался, что их не пропустят к нему.
      Минуту спустя они услышали свист.
      — Ни с места, — уже более миролюбиво приказал тот же голос.
      И неожиданно их ослепил яркий луч карманного фонаря. Лацо быстро зажмурил глаза.
      — А, наш маленький герой! — пробасил кто-то в темноте.
      Лацо был счастлив. Ему тоже захотелось увидеть часового. Наверно, Лацо узнал бы его — ведь в прошлый раз он видел кое-кого из партизан и хорошо их запомнил. Но фонарика у него не было, да, пожалуй, и не полагается светить в лицо часовому. Конечно, нет!
      Со стороны леса кто-то поспешно приближался к ним; они отчётливо слышали, как хрустит хворост под их ногами. Из густой тьмы вынырнули две фигуры. Снова зажёгся фонарик, и Лацо ещё крепче зажмурился, а когда он открыл глаза, патрульные уже стояли за их спиной.
      — Идите вперёд, товарищи, мы пойдём за вами, — произнёс чей-то приятный голос.
      Лацо едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Они идут к Якубу! «Товарищи», — обратился к ним партизан. Значит, он имел в виду и Лацо. «Идите вперёд, товарищи»...
      Если бы ребята из команды слышали, вот бы они удивились! Как жаль, что нельзя им про это рассказать!
      Лацо даже вздохнул. До чего же обидно! Нельзя даже словечком обмолвиться о самом большом событии, которое ему довелось пережить в Вербовом. Никто об этом не должен знать.
      — Стойте! — сказал один из конвойных.
      Они остановились. На поляне белела палатка — настоящая большая палатка, только Лацо заметил её не сразу, потому что кругом лежал снег.
      Изнутри пробивался слабый свет, окрашивая полотно в бледно-жёлтый цвет. Кто-то откинул полог и, согнувшись, вышел из палатки.
      — Якуб! — воскликнул Лацо и замер на месте, испугавшись, что брат на него рассердится.
      На этот раз мальчику показалось, что Якуб стал ещё выше ростом и шире в плечах, чем прежде. Как же иначе! Якуб теперь командир! Он командует всеми партизанами — и теми, которые сейчас спят, и часовыми, и теми двумя, которые привели их сюда. А сам Якуб ещё не спал, он, наверно, думал о том, как поскорее избавиться от немцев и гардистов.
      — Лацо! — удивлённо воскликнул Якуб.
      Он быстро шагнул к ним навстречу, взял брата за плечи, приподнял его и заглянул в глаза, словно стараясь прочесть в них что-то важное.
      — Растёшь, парень. Скоро можно будет тебе доверить пулемёт. Придёшь к нам? — засмеялся он.
      — Приду, — убеждённо сказал мальчик.
      — А ты как к нам попал? Зачем? — уже совсем другим, очень серьёзным тоном спросил Якуб у спутника Лацо.
      — По поручению Центрального комитета. Пароль постоянный: «Смерть фашизму, да здравствует Коммунистическая партия!» — ответил тот.
      Якуб сердечно обнял его. Лацо было лестно, что он
      привёл к партизанам такого важного гостя, да к тому же члена своей команды. В этот момент из палатки вылез второй великан — пожалуй, он был ещё выше Якуба. Лацо узнал в нём дядю Яна, которого они с Зузкой провожали на вокзал.
      — Руда! — радостно воскликнул дядя Ян, разглядев в темноте лицо товарища из Жилины.
      С минуту они стояли молча, потом вдруг развеселились и принялись тузить друг друга по спине.
      — Ты, старина, вырастаешь всюду, где тебя не сеяли, — пошутил великан.
      — Я сам сею и, надеюсь, дождусь жатвы, — со смехом ответил Руда.
      Все кругом тоже рассмеялись.
      Увлёкшись разговором, товарищи не спеша подошли к лагерному костру. В куче пепла ещё тлело несколько головешек. Лацо опустился на колени и стал раздувать огонь, стараясь набрать в лёгкие как можно больше воздуха. Когда угольки разгорелись, он принялся осторожно подбрасывать хворост. Веточки быстро вспыхнули, затрещали, и яркие языки пламени взметнулись ввысь.
      Лацо не раз приходилось разводить в поле костёр, и он хорошо знал, как это делается. Теперь он выбирал поленца покрупнее и всё подкладывал и подкладывал. Дрова были сухие и не дымили. В воздухе стоял приятный запах смолистой хвои.
      А Руда тем временем оживлённо беседовал с Якубом и Ондришем.
      — ..Главное, не оставлять немцам решительно ничего. Угнать коров, запасы продовольствия зарыть в землю, — объяснял он.
      Лацо украдкой поглядывал на них. Товарищи внимательно слушали Руду, а Лацо плохо разбирал, что он им объясняет. Руда говорил тихо и быстро, порой обрывал на полуслове начатую фразу, перескакивая от одного вопроса к другому. Всё это было непонятно мальчику.
      — Завтра, — сказал Якуб, — наши отряды начнут открыто действовать против фашистов по всему краю. Среди нас есть несколько русских. Они бежали из концлагеря. Это опытные, закалённые фронтовики — знают, как обращаться со взрывчаткой, умеют изготовить мины из
      любого материала, хоть из щепок. Они нам помогут организовать взрывы на железной дороге.
      Лацо продолжал подбрасывать в огонь поленья и сухие ветки. Пламя ярко разгорелось, и от костра веяло приятным теплом. Мальчик согрел руки и теперь сушил ботинки — осторожно, чтобы не прожечь подмётки.
      Ветер колыхал верхушки деревьев, и они таинственно шумели. Время от времени Лацо улавливал скрип сапог на снегу: кто-то ходил по лесу. Хорошо, что кругом партизаны, с ними он ничего на свете не боится, но одному ему было бы здесь страшновато.
      — Некоторые из моих ребят ушли на задание и вернутся только к утру. Созовём всех, кто остался в лагере, и скажем им... — предложил Якуб.
      — Прекрасно, — согласился Руда.
      Великан Ондриш тоже кивнул головой.
      Якуб подошёл к караульному и что-то ему шепнул. Вскоре со всех сторон к костру стали подходить вооружённые люди.
      — Смотри, как мальчишка здорово работает, — шутливо сказал один из них, протягивая к огню замёрзшие руки.
      Плечистый парень в короткой куртке широко, во весь рот, улыбнулся и похлопал Лацо по спине.
      — Ты партизан, да? Скажи, молодец, кто ты такой? — задорно рассмеялся он, заметив смущение Лацо.
      Парень говорил не по-словацки, и Лацо плохо понимал его. Но мальчику понравились и его смех и весёлые глаза.
      — Разрешите познакомиться! Я Миша, Миша. Понял? — сказал парень, протягивая Лацо руку.
      — Понял. Вы, наверно, русский? А меня зовут Лацо, Лацо Главка.
      — Уж не брат ли ты нашего командира? — спросил партизан, стоявший немного поодаль от костра.
      — Брат, — гордо ответил Лацо.
      — И ты тоже хочешь стать партизаном? — дружески улыбаясь, спросил Миша.
      — Я... я хочу стать коммунистом, — со всей решимостью заявил Лацо.
      Люди, столпившиеся у костра, рассмеялись.
      — Мы тоже коммунисты, паренёк. Сейчас мы воюем
      с оружием в руках, а потому и зовёмся партизанами, — объяснил Лацо его сосед.
      — Понимаю, — густо покраснел Лацо. — Ия рад был бы воевать, да мне велят пока что ходить в школу, — робко пожаловался он.
      — Ну, воевать тебе, пожалуй, рановато. Наше дело добыть для тебя лучшую жизнь. А ты учись, брат, хорошенько, а когда выучишься, сможешь как следует во всём разобраться и по-настоящему оценишь свободу и справедливость, — задумчиво сказал длинноусый партизан.
      Лацо сразу узнал его по голосу. Это был тот самый старик, который в прошлый раз разговаривал с Главко-вой.
      — Ясно тебе, товарищ Лацо? — добродушно потрепал его белокурый чуб Миша.
      — Ясно, — улыбнулся Лацо.
      — Внимание! — крикнул Ондриш.
      Якуб подошёл к костру. Рядом с ним плечом к плечу встали Руда и Ондриш. Партизаны обступили их тесным кругом и приготовились слушать. Лица у всех были серьёзные, сосредоточенные.
      — Товарищи! — громко сказал Якуб. — К нам прибыл представитель Центрального комитета, чтобы сообщить о решениях, принятых нашей партией. Мы боремся не одни. Наша партия знает и помнит о нас. Предоставляю слово её посланцу.
      По толпе прокатился приветственный гул. Люди ещё теснее сомкнулись вокруг костра. Всем хотелось видеть оратора, говорившего от имени партии. Лацо взволнованно смотрел на оживлённые, давно не бритые лица с широко открытыми, горящими глазами. Да, эти бойцы, собравшиеся ночью в чаще леса, — сильная, непобедимая команда.
      — С каждым днём Советская Армия и сражающаяся бок о бок с ней Чехословацкая бригада всё ближе подходят к нашей границе и несут нам освобождение. А мы здесь должны помочь им. Ведь это наша земля! Мы пахали её с давних пор, мы строили здесь дома и фабрики. И мы не хотим быть рабами. Мы не позволим угнетать нас и наших детей...
      — Не позволим! — воскликнул партизан, стоявший рядом с Лацо.
      Люди теснее сомкнулись вокруг костра.
      — Попили они нашей крови! Хватит! — подхватили другие.
      — Покончим с бесправием! Долой фашистские порядки!
      — Верно, товарищи! Нам нужен совсем другой, наш порядок. Мы не прекратим борьбы, пока не построим новую, сильную демократическую республику, в которой чехи и словаки будут дружно жить и работать. Будем же высоко держать знамя партии!
      — Коммунистическая партия наздар! — крикнул партизан, стоявший рядом с Лацо.
      — Наздар! — вырвалось у Лацо. Он был счастлив, что и его голос сливается с общим хором.
      «...Наздар, наздар...» — вторило им горное эхо, радостно встречая нарождающийся светлый день.
      1 Наздар! — Да здравствует!
     
      Глава XXX. КОЛОКОЛЬЧИК
     
      Лацо приехал в Жилину после обеда. На вокзале его никто не встретил, да и незачем было: он уже хорошо знал город и не мог заблудиться. Лацо кратчайшей дорогой добрался до Долгой улицы и с бьющимся сердцем позвонил в квартиру Марковых. Дверь открыла тётя Тереза.
      — А, Лацко, здравствуй, — приветливо встретила она мальчика. — Значит, кончились каникулы. Небось и оглянуться не успел, как неделька пролетела?
      Дядя Иозеф был на кухне. Он наблюдал за тем, как Сернка чинит засорившуюся раковину водопровода.
      — Вот и Лацо вернулся, — довольно любезно сказал дядя. — Ну как, мама здорова?
      — Нет, больна, лежит, — тихо ответил мальчик.
      Сернка сочувственно поглядел на Лацо, и мальчику
      даже почудилось, что он дружески подмигнул ему.
      — А к Зузке ты не заглянешь? Разве вы поссорились? — спросил Сернка.
      — Мы и не думали ссориться. Она, наверно, у Ондры? Я тоже сейчас пойду туда, — весело ответил Лацо.
      — Сперва положи на место свои вещи, — остановила его тётя Тереза, — а потом гуляй. Мама ничего нам не передавала?
      — Просила кланяться и вам, и дяде Йозефу, и пану Сернке, — одним духом выпалил Лацо.
      — А о брате ничего не слыхать? — поинтересовался дядя.
      У Лацо ярко запылали щёки. Низко нагнувшись, чтобы дядя не заметил, как он покраснел, мальчик медленно доставал бельё из своего сундучка. «Снова начнутся расспросы!» — с тоской подумал он.
      — Нет, ничего не слыхал, — пробормотал Лацо и украдкой покосился на Сернку. Ему показалось, что тот улыбнулся.
      Сернка вставил в кран резиновые прокладки, но вода всё ещё просачивалась.
      — А вы, пан Сернка, слыхали что-нибудь о партизанах? — словно невзначай, обронил дядя.
      Мастер потуже подвернул ключом гайку, поднял лежавший на полу инструмент и равнодушно повернулся к Марко:
      — Недавно в поезде люди вели всякие разговоры, да я не больно прислушивался. Помнится только, говорили, будто в лесах скрываются тысячи партизан. А ещё болтали, будто партизаны намерены ворваться в город, чтобы разделаться с фашистами и с их приспешниками.
      Сернка вытирал тряпочкой замасленные руки и, весело щурясь, поглядывал на дядю Йозефа.
      — Какие там тысячи! В гарде считают, что партизан в горах совсем мало, жалкая горстка. Сейчас готовят на них облаву. В город их, конечно, не впустят. Какое там! — насмешливо скривил губы дядя.
      — Не знаю, сосед, не знаю. Мне просто показалось, будто люди, которых я видел в поезде, кое-что пронюхали.
      — Такие разговоры следовало бы запретить, — вмешалась тётя Тереза.
      — Да они давно запрещены, — усмехнулся Сернка.
      Дядя Иозеф, наморщив лоб, задумался, потом закурил
      сигарету.
      — А вообще, пускай их приходят, — рассудил он. — Мне бояться нечего. Во-первых, здесь достаточно гар-дистов, чтобы с ними расправиться. А во-вторых, что они мне сделают? Я человек бедный. В гарду я не вступал, зять мой арестован, в политику не вмешиваюсь. Кто зава-
      рил кашу, тот пусть и расхлёбывает. А я всегда считал, что политика — дело господское. Правда, Тереза, я так говорил? — обратился он к жене.
      — Ну, тут вы не совсем правы, — задумчиво ответил Сернка. — Я слыхал, что в партизаны пошли бедняки — крестьяне и рабочие, такие же, как и мы. Они хотят переделать мир и построить новую жизнь не для господ, а для себя.
      — Ещё неизвестно, чем это всё кончится. Эх, чего только люди не придумают! А если и придут партизаны, ничего не поделаешь, будут они у нас командовать, — вздохнул дядя.
      Сернка закончил работу и принялся собирать инструменты. Лацо бросился помогать ему.
      — Ну, надеюсь, теперь всё будет в порядке, — сказал Сернка. Он пустил воду и ещё раз проверил, не протекает ли раковина. — Хороша, пока снова не испортится, — рассмеялся он.
      — Спасибо вам, пан Сернка, — сказала тётя. — А то текло так, что лужи на полу стояли.
      Сернка ушёл, а дядя Иозеф сел за стол.
      — А ты что слыхал в поезде? — обратился он к Лацо.
      — Ничего.
      — А в Вербовом о чём шепчутся? Тоже о партизанах?
      Лацо совсем растерялся.
      — Не знаю, — прошептал он.
      Дядя Иозеф махнул рукой.
      — Сплетни всё это, ерунда! Даром только людей баламутят. И в гарде говорят глупости, и Сернка повторяет всякие небылицы, словно старая баба... Собирает слухи в поезде...
      — Можно мне пойти к Ондре? — спросил Лацо.
      — Беги куда хочешь, только поздно не возвращайся, а то тебе попадёт, — пригрозил дядя.
      Радуясь тому, что его так легко отпустили, Лацо выбежал на улицу. Стоял ясный солнечный день, почти все прохожие уже были в весенних пальто. Лацо шёл очень быстро. То и дело он опускал руку в карман, проверяя, на месте ли подарок для Зузки. Ему не терпелось поскорее увидеть своих друзей. За время каникул он очень по ним соскучился. Жаль только, что нельзя им рассказать о ноч-
      ном походе в горы. Ну, ничего, они узнают об этом позже, когда партизаны уже победят. Лацо понравилось, как говорил о них сегодня Сернка. Лацо мог бы вставить пару слов, он разбирается в этом получше дяди.
      Ондра стоял у ворот своего дома, засунув руки в карманы и беспечно поглядывая по сторонам. Он ещё издали заметил Лацо и не без удовольствия подумал, что вся команда наконец в сборе. Но стоило Лацо к нему приблизиться, как Ондра равнодушно проговорил:
      — Поди в подвал и смени там Зузку, а её пошли на пост вместо Ивана. Ты ездишь отдыхать, а мы, как видишь, работаем.
      Холодный приём не обидел Лацо. Напротив, он сразу же почувствовал себя дома. Осторожно спустившись по лестнице, он разглядел в полумраке Зузку — она сидела на нижней ступеньке и тревожно прислушивалась к его шагам.
      Узнав Лацо, девочка вздохнула с облегчением, однако не удержалась, чтобы не упрекнуть его:
      — Не успел приехать, как уже напугал!
      — Ондра велел сменить тебя.
      — Хорошо, а я пойду сменю Ивана. Он сильно кашляет. Мама велела ему побольше бывать на воздухе, — сказала Зузка и уже повернулась к Лацо спиной.
      Но мальчик остановил её.
      — Постой, — сказал он смущённо. — Я тебе кое-что привёз.
      Он вынул из кармана таинственный маленький предмет, завёрнутый в бумагу. Зузка с любопытством взяла свёрточек, развернула его и даже взвизгнула от восторга:
      — Колокольчик!
      Лацо очень обрадовался, что его подарок доставил Зузке столько удовольствия, но сурово заметил:
      — Чего ты визжишь? Колокольчика никогда не видела? Беги смени Ивана и не ори! — Он указал пальцем на потолок, откуда доносился равномерный гул. — Ещё испугаешь своим криком нашего друга.
      Это резонное замечание не умерило Зузкиной радости.
      — Я не буду шуметь и позвоню, только когда он кончит, — заверила она Лацо и вприпрыжку побежала к Ивану.
     
      ПАКЕТЫ В ТАЙНИКЕ
     
      Мать Ондры наскоро поела и принялась мыть посуду.
      — Ты пойдёшь сегодня со мной, Ондриш, — сказала она. — Поможешь мне резать у Ланцухов тряпки.
      — Весь день? — разочарованно протянул Ондра. — Мы ведь хотели ещё учить уроки.
      — Нет, всего часа на два — три, а то я не справлюсь до вечера, тряпья очень много. Успеешь и позаниматься.
      Ондра кивнул головой, и они отправились к Ланцухам. Хозяйка тотчас провела их на кухню; там под окном лежала целая груда тряпья — рваные рубашки и бельё.
      — Знаете, как надо резать? — спросила она.
      — Да, знаю, на тонкие полоски, — ответила мать Ондры.
      Мать с сыном дружно взялись за работу; Ондра вооружился ножницами и старался резать ровные полоски, хотя от тряпья несло затхлой плесенью и мальчика тошнило от этого запаха. Просторная кухня Ланцухов была обставлена красивой мебелью. Ондра заглянул через приоткрытую дверь в соседнюю комнату. Там мебель была ещё лучше. Жаль, что у мамы нет такой же светлой, нарядной кухни, как у Ланцухов, — ведь ей приходится стирать по целым дням.
      Ланцухова готовила жаркое. Молоденькая служанка чистила картошку. В кухне приятно запахло топлёным маслом.
      — Мой муж простудился, — говорила Ланцухова, — всю ночь не спал, кашлял. Я не пустила его сегодня на службу, пусть полежит, пока не оправится.
      Зазвенел звонок у входной двери — почтальон принёс письма. Ланцухова унесла их в комнату, плотно затворив за собой дверь.
      — Ондришка, не зевай, не вертись, режь, — прошептала мать.
      Передавая мальчику рубашку, она обнаружила на ней монограмму. Выдернула из кучи наудачу другую тряпку, посмотрела и покачала головой:
      — Натаскали со всего города. Я по меткам узнаю, ведь я многим здесь стирала. Это бельё тех, кого вывезли в Польшу. А Ланцухи прикарманили его.
      — Ведь у них много ковров, там, в нашем доме, зачем им эти половики? — удивился Ондра.
      — Те, вероятно, на продажу, — ответила мать. — А откуда ты знаешь, что они прячут в той квартире?
      — Я видел, как туда привозили ковры, — объяснил Ондра.
      — Эх, скорее бы отец вернулся! А то ты так одичаешь, что он тебя и не узнает.
      — Узнает, пусть только скорее возвращается, — печально вздохнул мальчик.
      В соседней комнате стало шумно. Ланцух как бешеный метался из угла в угол и раздражённо ругал кого-то... Жена робко пыталась его успокоить.
      — Отстань, не желаю слушать твои глупости! — истошно вопил хозяин. — Это случается не в первый раз! Всякое терпение может лопнуть! Подумать только — нищие, рвань подзаборная, а что себе позволяют! Угрожать мне, начальнику гарды! Ну, им это даром не пройдёт! Я с ними расправлюсь...
      — Как ты можешь с ними расправиться, Тоничка, если даже не знаешь, кто тебе это прислал? Ищи ветра в поле.
      Ланцухова заикалась от страха.
      — Не беспокойся, найду. И больше ждать я не намерен. А посмотри, как здорово сделано. Словно в типографии напечатано. Видно, у них хороший стеклограф.
      — Кто бы это мог напечатать? — недоумевала Ланцухова.
      Разъярённый Ланцух вбежал в кухню, ни на кого не глядя открыл дверцу кладовки и достал оттуда бутылку вина.
      — Постой, Тоничка, не пей холодное. Дай я его подогрею, — умоляла Ланцухова своего разбушевавшегося повелителя.
      В руке у Ланцуха была листовка с красной звездой!
      Ондра замер, вспомнив, что их взрослый друг приносил в тайник именно такую бумагу, а потом уносил отпечатанные листовки.
      Зазвонил телефон. Ланцух резко снял трубку. Ондра с тревогой следил за ним.
      — Да, и мне, мне тоже прислали... Что? Невозможно! Обыски? Да... да... в поездах... Я сейчас приду.
      Ланцух сердито оборвал разговор.
      — Подай мне пальто, я еду на службу! — крикнул он жене.
      — Подожди, вино подогреется. Ты ведь болен, куда ты поедешь? — уговаривала его Ланцухова.
      — Мне некогда ждать! Такая уж моя жизнь. И больной я должен работать!
      В этот момент снова позвонили, и в кухню вошёл Костка. Он был очень бледен.
      — Мне нужно с тобой поговорить... с глазу на глаз, — прохрипел он, обращаясь к Ланцуху.
      — Пройдём в комнату, — довольно грубо буркнул Ланцух.
      Гардисты долго о чём-то спорили, кричали, перебивали друг друга. Руки Ондры плохо ему подчинялись. А что, если они выследят человека с каменоломни! Мальчик испытывал мучительное беспокойство; нужно немедленно предупредить товарища. Но где его искать? Он не знал ни его адреса, ни его имени. А может быть, и гардисты не знают? — робко утешал себя Ондра.
      — Совершенно исключено! — орал Ланцух. — В нашем городе нельзя было бы их напечатать. Мы ведь отобрали у них стеклограф, откуда же...
      Гардисты внезапно понизили голос. Ондра ясно представил себе весёлого человека с каменоломни, почётного члена их команды. Вдруг его схватят? Нет, Ондра этого не допустит! Они не найдут его, не найдут!
      — Обыскивать всех подряд, особенно в поездах... Подозрительных задерживать... Все они партизаны... — снова донёсся до Ондры хриплый голос Костки.
      — Ты помешался на партизанах... Какие партизаны? Сила в йаших руках...
      Больше Ондра ничего не расслышал. Гардисты перешли на шёпот. Мальчик старался работать как можно прилежнее, чтобы мать не заметила его волнения, но, взяв в руки несколько полосок, нарезанных им, она так и ахнула:
      — Ондришка, смотри, что ты наделал! Режь ровнее, а то нам не заплатят.
      — Ладно, — ответил мальчик.
      Он нетерпеливо ёрзал на стуле. Из соседней комнаты по-прежнему доносились приглушённые сердитые голоса.
      Гардисты всё ещё спорили, пока наконец заговорили более спокойно — очевидно, пришли к соглашению.
      — Подай нам вина! — крикнул Ланцух.
      И жена его поспешила принести им кувшин.
      Выпив, оба заговорили громче, уже не опасаясь, что их услышат. Ондра пододвинул свой стул поближе к двери.
      — Мне тут плохо видно, — объяснил он, чтобы не вызвать подозрения у хозяйки.
      Но Ланцухова не обращала на мальчика ни малейшего внимания. Она то вздыхала у плиты, то заглядывала в комнату, то снова возвращалась в кухню и сердито бормотала:
      — Господи, минуты не дадут отдохнуть человеку!
      — Старуха, поди-ка сюда, — позвал жену Ланцух.
      — Иду, иду! — живо откликнулась она, сняла с огня кастрюлю, вытерла о фартук руки и шмыгнула в комнату.
      — Во второй половине дня к тебе придёт человек от пана Костки. Ты пойдёшь с ним на склад и дашь ему ковёр. Выбери какой-нибудь побольше, — приказал Ланцух.
      — Ковёр? — с кислой миной переспросила жена.
      — Да, ковёр! — гаркнул Ланцух.
      — Не беспокойтесь, свои люди — сочтёмся. Правда, Тони? Вы можете положиться на нас, — утешил расстроенную хозяйку Костка.
      С минуту было тихо. Затем разговор в комнате возобновился.
      — Налей-ка мне ещё винца, да я пойду, — послышался голос Костки.
      — Отправляйся в гарду, я приеду следом за тобой, — сказал Ланцух.
      — Шофёр ждёт! — крикнула из кухни девушка.
      — Пусть подождёт, — небрежно бросил хозяин.
      Костка ушёл, а Ланцухй вдвоём заперлись у себя. Говорили они тихо, из комнаты доносились лишь шаги Лан-цуха. Он нервничал.
      — Мамочка, у меня болит голова, — пожаловался Ондра.
      — Это от пыльных тряпок. Ступай домой, отдохни. Обед стоит в духовке, разогрей, только смотри пожар не наделай, — сказала мать.
      Ондра, словно нехотя, поднялся, сбросив с колен тряпьё.
      — Не болтай чепухи! — заорал за дверью Ланцух. — Не стану я ссориться с Косткой из-за ковра! Я знаю, что делаю. А ты будь наготове, держи золото под руками. Если что случится, махнём на машине в Германию.
      Ондра бесшумно открыл дверь, выскользнул из кухни и со всех ног бросился домой. Ланцухова после обеда пойдёт на старую квартиру, она может сунуть нос и в их тайник, а их товарищ оставил там пакеты с листовками. Вдруг она найдёт их?
      Ондра недолго раздумывал. Он вбежал в чулан, подтащил под люк пустой ящик и опрокинул его вверх дном, потом приволок стремянку и попытался установить её на ящике. Но это ему никак не удавалось. Стремянка соскальзывала на пол. Наконец, собрав все силы, он приподнял её и прислонил к стене. Потрогал — как будто держится. Тогда Ондра осторожно вскарабкался по лесенке, приподнял плечами дверцы, как это делал их взрослый друг, и пролез в тайник. Там лежали отпечатанные листовки, точно такие же, как та, которую он видел у Ланцухов. Не теряя времени, Ондра запихнул пакеты, краски и чистую бумагу за шкаф, накинул на стеклограф валявшийся рядом чехол. Ничего не заметно! Теперь пусть Ланцухова является сюда, когда ей угодно, ей и в голову не придёт, что здесь печатали листовки.
      Ондра облегчённо вздохнул, отбросил со лба слипшиеся, мокрые волосы и, приподняв дверцы, осторожно пролез в отверстие. Нащупав ногой перекладины, он ухватился руками за верхний край стремянки и, придерживая спиной дверцы люка, стал потихоньку спускаться. Дверцы захлопнулись, и Ондра услышал, как на них упал ковёр, прикрывавший лаз.
      Но вдруг стремянка резко качнулась и рухнула вместе с ним. На минуту мальчик потерял сознание, потом, очнувшись, открыл глаза. К счастью, нижний конец стремянки удержался на ящике, иначе она раздавила бы его. Ондра попробовал встать, но почувствовал в левой руке такую острую боль, что у него снова потемнело в глазах.
      С огромным трудом отодвинув лестницу, он доплёлся до комнаты. Рука висела как плеть — тяжёлая, неподвижная. Мучительно ныло плечо.
      «Наверно, я сломал руку», — подумал Ондра. Он боялся, что не выдержит и расплачется. Стиснув зубы, осторожно, чтобы не задеть больное плечо, мальчик лёг на постель и закутался в одеяло.
     
      Глава XXXII. РЕБЯТА ГОРДЯТСЯ ОНДРОЙ
     
      Первым пришёл Иван. У него было отличное настроение, и, спускаясь по лестнице, он весело напевал. Однако улыбка исчезла, едва он вошёл в холодную, нетоплеиную комнату и увидел на постели свернувшегося в комочек, бледного, измученного друга. Ондра хотел было сесть, но резкая боль, пронзившая плечо и руку, вынудила его откинуться на подушку.
      — Пойдём к доктору, — потребовал Иван. — Твоя мама придёт только вечером, нельзя откладывать.
      — Нет, лучше подождём, я не знаю, где искать доктора, — ответил Ондра, скрипя зубами от боли.
      — А я знаю, он живёт совсем недалеко. Ну, пойдём же, — настаивал Иван.
      — Надо предупредить остальных ребят, а то они удивятся, что мы исчезли. Когда я тихо лежу, мне не так больно.
      Тут на лестнице послышались быстрые шаги, и мгновение спустя в комнату вбежали Лацо и Зузка.
      — Ондра болен, — мрачно сказал Иван.
      Ребята на цыпочках подошли к постели и с беспокойством поглядели на своего товарища.
      — Мы собираемся идти к доктору, добавил Иван.
      — Пойдёмте все вместе, — предложила Зузка; она голова была тут же бежать.
      — Пет, погоди, — остановил её Ондра. - Вы с Лацо останьтесь тут. Если придёт тот человек, передайте ему, чтобы он не тревожился. Все пакеты в тайнике я спрятал так, что их никто не найдёт. После обеда Ланцухова придёт туда за ковром вместе с каким-то гар-дистом. Предупредите его, пусть он сегодня не лазит наверх.
      — Мы всё ему скажем. Но что с твоей рукой? — спросила Зузка.
      — Стремянка сорвалась и придавила меня. Когда я очнулся, так сперва ни ногой, ни рукой пошевелить не мог, — объяснил Ондра.
      — Ну, идём к доктору, — торопил его Иван.
      Ондра медленно поднялся, всячески оберегая больное плечо. Ребятам было очень жаль товарища, и от переполнявшего их сочувствия они так же, как и он, морщились и скрипели зубами. Зузка с Лацо остались ждать почётного члена команды, а Иван повёл Ондру к врачу.
      — Словно иголками колет! — пожаловался Ондра.
      Иван с нескрываемым восхищением поглядел на него:
      — Знаешь, мне и в голову не пришло бы залезть туда н спрятать пакеты. Да я, наверно, и не сумел бы. Факт!
      — Я боялся за нашего друга... И за тайник... Ведь я же нашёл его.
      — Нy ещё бы! Конечно, жалко было бы...
      Доктор ощупал руку Ондры и попробовал её согнуть.
      — Больно! — застонал мальчик.
      — Иу, рассказывай, что ты натворил, — спросил доктор.
      Я упал с лестницы, — коротко ответил Ондра.
      — Твоё счастье, что так обошлось, могло быть хуже. Надеюсь, в следующий раз ты будешь осторожней, особенно летом. Яблоки и груши ведь высоко висят. С дерева упасть — не то что с лестницы. Смотри берегись!
      Доктор ловко обложил покалеченную руку прохладным гипсом:
      — Тебе полезно было бы провести лето на свежем воздухе. Есть у тебя родные в деревне?
      — Не знаю. Кажется, нет, — неуверенно сказал Ондра. — Была бабушка, да уже умерла.
      Доктор усадил ребят в приёмной и дал им журналы с картинками.
      — Посидите немножко, потом можете идти. А ты денька через два покажешься мне, — сказал он Ондре.
      — Хорошо, — послушно ответил мальчик.
      Сломанная рука теперь болела гораздо меньше; во
      рту исчез кислый вкус порошка, который дал ему доктор. Придерживая здоровой рукой забинтованную, Ондра пошёл вместе с Иваном домой.
      Не успели они войти, как Иван сообщил ребятам:
      — Доктор сказал, что Ондре нужно провести лето в деревне.
      — Вот и чудесно! — воскликнул Лацо. — Ты поедешь к нам. Мама сама мне уже об этом написала. Вот посмотрите, — он достал из кармана письмо. — Постойте, где же это место? — Он быстро водил пальцем по бумаге. — Ах, вот оно, слушайте. Мама пишет: «Пригласи к нам Ондришку на лето. Зузочка тоже приедет. Вам будет весело». Обязательно поедем, у нас очень хорошо, — уговаривал друга Лацо.
      — Не знаю... Как же мама одна останется? — колебался Ондра.
      — Меня тоже пригласили, а тебе доктор велел провести лето в деревне. Значит, все вместе и поедем, — радовалась Зузка.
      — Посмотрим, что скажет мама.
      — Твоя мама безусловно разрешит тебе, — убеждала его Зузка. — Когда я болею, меня тоже больше балуют, чем в другое время.
      Тут Ондра обратил внимание, что Иван понурил голову и печально стоит в сторонке, не принимая участия в общем разговоре.
      — Никуда я не поеду, — решительно сказал Ондра. — Останусь здесь е Иваном. Ему будет скучно в городе одному. Хочешь, Иван, останемся вместе?
      — Факт! — просиял мальчик. -Мы и вдвоём будем командой.
      Лацо подошёл к Ивану и порывисто обнял его:
      — Ты тоже приезжай к нам. Мама тебя не знает, иначе она обязательно позвала бы и тебя. Непременно приезжай! Вербовое — лучшее место в мире! Поедем! Мы будем ходить на речку, в лес, найдём новый тайник. А может быть, и сами построим его где-нибудь в горах. Значит, мы договорились, Иван...
      Зузка вскочила на стул и зазвонила в колокольчик.
      — До урока ещё далеко, а ты уже звонишь, — засмеялся Ондра.
      — Знаете, что я придумала? Давайте пригласим в деревню почётного члена команды, — предложила Зузка. — Если он к нам приедет, то вся команда будет в сборе.
      Мальчики с сомнением переглянулись.
      — Вряд ли он согласится.
      — А как быть со стеклографом? Кто без нас ему поможет? Кто будет караулить? — размышлял вслух Ондра.
      — И без нас обойдётся, — решила Зузка.
      — Нет, не обойдётся, — возразил Ондра. — Лучше останемся.
      — Тогда и я не поеду. Может быть, мама позволит,-неуверенно сказал Лацо.
      — Факт, — подхватил Иван.
      — Нет, ребята, поедем в Вербовое всей командой, — неожиданно раздался за их спиной знакомый голос.
      Ребята кинулись к гостю.
      — Вы всегда приходите так неслышно! — словно оправдываясь, заметила Зузка.
      — Это ещё полбеды. Зато я всегда слышу, о чём вы говорите, и это уже хуже. А что, е^ли бы на моём месте был кто-то посторонний? Например, какой-нибудь гардист? — Руда очень серьёзно посмотрел на ребят.
      Они смутились.
      — Правильно, — сказал Ондра. — Ведь сегодня сюда придёт Ланцухова с гардистом.
      — Откуда ты знаешь? — насторожился Руда. — И что у тебя с рукой?
      — Я был с мамой у Ланцухов — помогал ей резать лоскуты для половиков — и вдруг слышу, что Ланцухова собирается сюда прийти после обеда за ковром. Я побежал домой. Спрятал пакеты за шкаф, а когда спускался, упал со стремянки...
      Руда с трудом сдерживал волнение:
      — Молодец парень!.. Я загляну наверх, а потом по беседуем.
      — Не беспокойтесь, Ланцухова ничего не пронюхает, — - успокоил его Ондра. — Не станет же она всё вверх дном переворачивать, да н в комнату попасть трудно. Я накинул на машину чехол, а краски и бумагу спрятал за шкаф. Вам ходить туда незачем. Она ведь вот-вот явится.
      — Ну, если ты прикрыл стеклограф, я, пожалуй, и в самом деле не стану туда подниматься, — сказал Руда.
      А сейчас я уйду, чтобы меня здесь не застали. Значит, мы договорились, ребята: летом всей компанией едем в Вербовое. Я буду вашим гостем. Хорошо?
      — Да, да! Ура! — закричала Зузка.
      — А вы обязательно приедете? — допытывался Ондра, не вполне веря, что Руда говорит серьёзно.
      — И машину привезёте? — полюбопытствовал Иван.
      — Приеду, непременно приеду. Только мы обойдёмся без машины, у нас будет другая работа, — рассмеялся Руда.
      Лацо показалось, что Руда ему подмигнул, и мальчик покраснел до ушей. Ему льстило, что у них общая тайна — они и там вместе работали, не только здесь.
      — Болит рука, Ондришка? — спросил на прощанье Руда.
      — Теперь полегче стало, выдержу. — Ондра старался придать своему лицу беспечное выражение, словно речь шла не о нём.
     
      Глава XXXIII. АТТЕСТАТ
     
      Незаметно подкрался конец учебного года. В последний школьный день мальчики после обеда собрались у Ондры, разложили на столе выданные им табели и теперь поджидали Зузку. Она, как всегда, прибежала запыхавшаяся и первым делом, ещё с порога, помахала своим табелем: Зузка очень гордилась тем, что у неё одни единицы. Серьёзно, как и подобает учительнице, она взяла табели мальчиков.
      — Видишь, Лацо, я всегда говорила, что ты не пишешь, а царапаешь, как курица. А по поведению тройка? — негодовала Зузка.
      — Директор узнал, что мой папа сидит в тюрьме. Посмотри, у Ондры тоже тройка, — оправдывался Лацо.
      — А учитель перед всем классом похвалил и Ондру и Лацо, — вступился за товарищей Иван.
      — Он сказал, что эта тройка не имеет никакого значения, — перебил его Лацо.
      — И пожелал нам хорошо провести каникулы, а Лан-цуху ни слова не сказал, — весело добавил Ондра.
      — Эх, будь у нас другой директор, а не этот... — мечтательно произнёс Лацо.
      В эту минуту дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошёл Руда. Ребята повскакали с мест и наперебой стали показывать ему свои табели.
      — Мой, и мой посмотрите!
      Руда проверил у всех отметки и, увидев тройки по по-
      ведению, шутливо поморщился, но тут же постарался ободрить своих юных друзей:
      — Ничего, не горюйте, ребята. В будущем году, я надеюсь, другие люди дадут оценку вашему поведению. Кстати, я принёс вам подарки.
      Он достал из-за пазухи большой пакет, перевязанный бечёвкой. Команда обступила Руду, жадно следя за каждым его движением. Зузка, сгорая от любопытства, перерезала бечёвку.
      — Книги! Четыре книги! — воскликнула она и раскрыла лежавшую сверху. На первой странице было написано: «Моему товарищу Ивану Овчаку на память от Руды». Зузка нашла и свою книгу с надписью: «Моему товарищу Зузке Сериковой от Руды».
      — Это моя! — крикнула она в полном восторге.
      — А это моя, — ликовал Иван.
      — И мне подарили, — показал свою книгу Лацо.
      Сияя от удовольствия, Ондра перелистал свою книгу,
      потом положил её на стол. Его левая рука всё ещё была на перевязи.
      — Ты, Зузочка, не всё достала, — сказал Руда.
      Зузка засунула руку в пакет и извлекла из него несколько чистых бланков со штампом: «Табель».
      — Ведь у вас есть ещё и своя школа. Теперь пускай ваша учительница выдаст вам табели, — улыбаясь, пояснил Руда.
      Мальчики весело загалдели, а Зузка отчаянно зазво нила в колокольчик.
      — Скорее по местам! — приказала она, когда шум несколько поутих. — Сейчас начнём. На завтра нельзя откладывать. Завтра мы будем собираться в дорогу.
      — Погодите, — прервал Зузку Руда. — Вам придётся сперва выполнить более срочное задание.
      — Какое? — воскликнули хором дети.
      - Я полезу в тайник, а вы покараульте. Один из вас пусть ждёт сигнала во дворе. Когда я открою окно, он должен будет подбежать к грузовику, который стоит у соседнего дома, и сказать людям, сидящим в кузове: «Привет вам от Руды».
      — Я пойду, — вызвался Ондра.
      — Хорошо, Ондришка. Запомни: машина зелёная и в ней, кроме шофёра, ещё три пассажира.
      — Но... окно загорожено шкафом, — напомнил Ондра.
      — Ничего, я соображу, как быть. Главное — ты хорошенько карауль.
      Ребята заняли сторожевые посты на лестнице и у входа, Ондра — во дворе. Руда взобрался на стремянку и исчез в тайнике. Вскоре Ондра увидел, что он отодвинул шкаф в комнате Ланцуха и переставляет мебель. Мальчик смотрел как зачарованный, не мог отвести глаз от ок-
      на. Он очень гордился тем, что у него такой храбрый друг. Только бы Ланцуху не вздумалось сейчас сюда прийти.
      — Беги! — услышал Ондра негромкий окрик из полуоткрытого окна.
      Мальчик кинулся на улицу и сразу увидел зелёный грузовик. В кузове сидели три человека и преспокойно курили, равнодушно поглядывая по сторонам. Они тоже сразу заметили мальчика.
      — Привет вам от Руды, — прошептал Ондра.
      — И ему от нас, — сказал один из них, и все трое разом спрыгнули на мостовую.
      Двое направились к дому, шагая так уверенно, словно дорога им была отлично знакома, а третий остановился у ворот. Ондра вошёл в подъезд, чтобы оттуда следить, не подаст ли стоящий у ворот сигнал об опасности. В этот момент Руда широко распахнул окно, а один из его товарищей подтянулся на руках и влез в комнату. Вдвоём с Рудой он поднял с пола стеклограф и поставил на подоконник, затем спрыгнул во двор и вместе с поджидавшим его товарищем осторожно снял стеклограф. Человек, стоявший у ворот, приложил руку к шапке, словно прощаясь, и ушёл. Ещё момент — и оба человека очутились со своей ношей на улице. Почти одновременно загудел мотор отъезжающей машины.
      Руда закрыл окно, подмигнул Ондре и поставил шкаф на прежнее место. Потрясённый всем виденным, Ондра поспешил в подвал. Не сказав ни слова, он пробежал мимо стоявших на карауле ребят. Руда уже успел спуститься в чулан и отставить стремянку. Теперь вся команда снова собралась в комнате Стременей.
      — Ну, товарищи, благодарю вас за помощь, — торжественно сказал Руда. — Желаю вам хорошо отдохнуть в Вербовом. Играйте, веселитесь, наслаждайтесь летом. А книги, которые я вам подарил, прочтите, и вы узнаете из них, как счастливо живут ребята в Советском Союзе. Когда я приеду к вам в гости, то проверю, все ли вы запомнили. — Руда шутливо погрозил детям пальцем. — А о нашем тайнике никому ни слова, — уже серьёзно добавил он.
      — Никому, никому не скажем! — горячо пообещала Зузка.
      — Конечно! Ведь мы же поклялись, — Поддержал её Лацо.
      — Хотел бы я увидеть, как они будут искать пропавшую машину, — лукаво улыбнулся Ондра.
      — Ия тоже, — подхватил Иван.
      — Лучше, чтобы вас при этом не было, — засмеялся Руда. — Они, я полагаю, не так уж скоро обнаружат пропажу — ведь они редко туда заходят.
      — Ланцухова недавно была. Я слышал, как она возилась там, выбирая ковёр, — сказал Ондра.
      — Её, вероятно, больше интересовало, не пропал ли какой-нибудь отрез шёлка, — хихикнула Зузка.
      — Ну, а теперь, учительница, заполни им табели, — предложил Руда.
      Зузка с достоинством села за стол и, держа наготове ручку, выжидательно посмотрела на своего взрослого друга. Он кивнул головой и улыбнулся.
      — Кто первый? — спросил Руда.
      — Конечно, Ондра! — воскликнула Зузка.
      — Ну, хорошо. А какие отметки мы ему поставим?
      — Только единицы, — предложил Лацо.
      — Он всё знает лучше нас, — добавил Иван.
      Руда ласково посмотрел на всю команду, потом, наклонившись к Зузке, стал диктовать:
      — Аттестат ученика Ондрея Стременя. Готово? Пиши дальше. За мужество — единица.
      Мальчики подошли поближе и с интересом наблюдали за тем, как красиво выводит буквы Зузка.
      — Под этим напиши: за правдивость — единица, — продолжал Руда.
      — За то, что хороший товарищ, — единица, — не выдержал Иван.
      — Правильно, Иво! — похвалил его Руда.
      — За настойчивость тоже единицу и по поведению тоже, — выпалил Лацо.
      Зузка уже давно забыла о чистописании, перо её так и летало по бумаге.
      — А я за что поставлю? — задумалась она, постукивая по зубам кончиком ручки. — Ага, знаю: за отвагу! И тоже единицу! — воскликнула она, радуясь, что не отстала от мальчиков.
      Ондра, раскрасневшись, слушал, что говорят его то-
      Варнщи. Как хорошо, что у них есть команда! А такого умного и храброго почётного члена нет ни в одной команде во всём мире.
      — Внимание! Теперь все подпишемся, а потом проставим отметки остальным ребятам.
      — Мне следующему, мне! — требовал Иван.
      — Зузка, я не впущу тебя в Вербовое с колокольчиком. Ты всё время звонишь, мы просто оглохнем! — смеялся Лацо.
      — А наша команда останется навсегда, — перекричал всех развеселившийся Ондра.
     
      Глава XXXIV. В САДУ МАТУША
     
      Ребятам привольно жилось в Вербовом. Они окрепли, загорели, в глазах появился весёлый блеск. На задорно вздёрнутом носу Ондры высыпали веснушки. Плечо у него теперь совсем не болело, хотя левая рука всё ещё была слабее правой и лазать на деревья ему было труднее, чем другим ребятам.
      У дяди Матуша, служившего в трактире, был фруктовый сад, примыкавший к усадьбе Главковых. Посередине сада стояла раскрашенная фигура гномика с длинной бородой, в остроконечной красной шапке, со жбаном в руке. Дядя Матуш разрешил детям играть в его саду и рвать фрукты сколько душе угодно. За ребятами неотступно бегал Хияпош, кудлатый пёсик со свёрнутым в колечко хвостиком. Хияпош особенно привязался к Ферко. Малышу очень нравилось наполнять водой жбан гномика и бросать в него камешки до тех пор, пока вода не перельётся через край. Хняпоша эта игра приводила в неистовый восторг. Он вилял хвостиком, визжал, приносил в зубах камни и лакал вытекавшую из жбана воду. Ферко обычно проводил возле гномика всё утро, а случалось, и после обеда возвращался к нему.
      — Ого-го! — разнёсся по саду громкий клич.
      Это Ондра, приставив к губам сложенные рупором ладони, подавал сигнал ребятам, затаившимся в густых ветвях деревьев.
      — Угу-гу! — отозвались весёлые голоса из разных концов сада.
      Ферко поднял голову и печально огляделся вокруг. Он держал в своих мокрых ручонках большой камень, который никак не хотел влезть в жбан. Малыш слышал голоса ребят, но никого не видел. Хняпош, нетерпеливо помахивая хвостиком, тёрся у его ног.
      — Лацо! — жалобно хныкнул Ферко.
      Но Лацо не мог откликнуться на зов братишки, потому что Ондра тогда сразу нашёл бы его. И так как малышу никто не ответил, он швырнул камень в траву и вышел на дорожку.
      — Ого-го! — завывал Ондра.
      — Ого-го! — начал вторить ему Ферко. Он тоже сложил лодочкой ладони и старался изо всех сил.
      — Ого-го!.. о-го!..
      — Я здесь! — прозвучал где-то совсем близко голос Лацо.
      Ферко подбежал к вишнёвому дереву, но обнаружил там одного Ондру, который, как и он, искал Лацо.
      — Я здесь! — кричал Лацо уже откуда-то из другого конца сада.
      — Где ты? — сердился Ферко.
      — Не злись, Ферко, сейчас всех найдём и побежим на речку, — пообещал малышу Ондра.
      — Я тоже с вами пойду? — недоверчиво спросил Ферко.
      — Обязательно, — твёрдо ответил Ондра.
      — Угу-гу!.. — подала голос Зузка.
      — Ищи и меня! — жалобно попросил Ферко. — Я спрячусь.
      — Ладно, спрячься и сиди тихо.
      Ферко нырнул в кусты, притаился под грушей и следил из-за её ствола за удаляющимся Ондрой.
      — Я здесь! — крикнул Ферко.
      Ондра весело помахал ему рукой и пошёл дальше.
      «Потом он найдёт и меня», — подумал Ферко, поднял с земли большую грушу, откусил кусочек, потом ещё и ещё. Из сердцевины груши выпал жирный червяк. Ферко едва не подавился, выплюнул всё, что у него было во рту, и закашлялся. Как обидно! Хорошая груша, а в ней такой гадкий червяк!
      — Ого-го! — кричали ребята.
      «А меня найдёт Лацо», — решил Ферко и лёг на траву. Раскидистые ветви груши охраняли его от палящих лучей солнца. Ферко закрыл глаза и заснул.
      — Нашёл! — радостно объявил Ондра, увидев белевшую в кустах малины рубашку.
      Ивану волей-неволей пришлось покинуть своё убежище. Он уселся у ног гномика и стал оглядываться: где же Ферко? Обнаружив, что малыш мирно спит под грушей, он лёг рядом с ним. Как здесь прохладно! Красота! А после обеда все пойдут на речку.
      — Ого-го! — надрывался Лацо.
      Где же он? Сад огромный, даже конца ему не видно. Есть где прятаться. А сколько фруктов!
      «Ешьте, ребята. Фрукты очень полезны для здоровья», — часто говорил им дядя Матуш.
      Здоровье Ивана и в самом деле поправилось. В начале лета дети всласть поели черешен и вишен. Первое спелое яблоко разделили поровну на всю команду. А в последние дни стали лакомиться малиной. В Вербовом Иван почти не кашлял. Может быть, к осени он окончательно выздоровеет.
      — Слезай! — смеялся Ондра. После долгих поисков он нашёл и Зузку.
      Иван вернулся к гномику. Здесь было место сбора команды. Вслед за ним прибежала Зузка — загорелая, босая, вся исцарапанная. Немного погодя пришли Лацо с Ондрой.
      — А где же Ферко? — встревожился Лацо.
      — Спит под грушей, — успокоил его Иван.
      В воздухе плыл полуденный звон колоколов. Небо стало бледно-голубым; казалось, солнце выпило все его краски. А над самым горизонтом плыли маленькие белые, как пушинки, облачка.
      — Будет гроза, — авторитетным тоном заявила Зузка.
      Лацо иронически усмехнулся. В деревне он во многих вещах разбирался куда лучше, чем городские ребята, знал всякие интересные игры, о которых они даже не слыхали, из любого места находил дорогу домой. С чего это Зузка взялась предсказывать погоду? Как глупо!
      — От белого облачка не бывает грозы, — объяснил ей Лацо.
      — В грозу тучи всегда чёрные, — поддержал его Иван.
      — Давайте разбудим Ферко, — предложил Лацо.
      Зузка дёрнула малыша за босую ножку. Ферко открыл глаза и с недоумением поглядел на ребят:
      — Вы меня нашли? Да?
      — Пойдём обедать, уже отзвонили полдень, — тормошил его Лацо.
      Когда они проходили мимо гномика, Ферко увидел в траве брошенный им большой камень.
      — Не хочет туда влезать, — пожаловался Ферко, указывая на жбан.
      — Он слишком большой, — сказал Ондра.
      Лацо поднял камень и размахнулся.
      — Лови, Хняпош! — крикнул он и отшвырнул камень подальше.
      В ту же секунду раздался такой страшный грохот, что вся земля, казалось, содрогнулась. Гулкое эхо прокатилось в горах. Ребята испуганно переглянулись, а Лацо смущённо рассматривал свою руку. Неужели, сам того не желая, он вызвал этот ужасающий шум и треск?
      — Камень, наверно, был заколдованный, — прошептала Зузка.
      Замирая от страха, ребята глядели то на горы, громоздившиеся у линии горизонта, то на залитый солнцем сад.
      — Нет, это гром, — сказал рассудительный Ондра. — Колдовства на самом деле не бывает. Ну кто мог заколдовать камень?
      — Пошли домой, — предложил Лацо и схватил Ферко за руку.
      Ребята выбежали на улицу. В деревне чувствовалось непривычное для этой поры дня оживление. Люди, столпившиеся у ворот, смотрели куда-то вдаль, показывали руками на лес, за которым пролегала железнодорожная ветка.
      — Партизаны взорвали воинский транспорт! — крикнул кто-то.
      Лацо застыл на месте. «Якуб!» — пронеслось у него в голове.
      Дети тоже повернули головы в сторону железной дороги, но ничего не увидели.
      — Наверно, взорвали дальше, за туннелем, — решил Лацо.
      — Пойдём поглядим, — встрепенулась Зузка.
      Мимо ребят торопливой походкой прошёл староста в мундире гардиста. Он услышал, что сказала Зузка, и сердито на ходу погрозил ей пальцем:
      — Никуда не смейте ходить, а то я вас...
      Ребята повернули к дому. Они шли в глубокой задумчивости. Солнце по-прежнему сияло над долиной. В чистом небе — ни облачка. Нет, это был не гром! Это партизаны взорвали немецкий транспорт.
      — Теперь уже здесь не пройдут поезца с немецкими солдатами, — прошептал Ондра.
      Лацо чуть заметно улыбнулся, обнял Ферко и ничего не сказал.
     
      Глава XXXV. ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ СТЁКЛА
     
      Быстро пролетели каникулы. С полей уже увезли последние снопы, в садах дозревали зимние сорта яблок. Но солнце ещё сильно припекало, дни стояли по-летнему знойные, и над раскалённой землёй поднимались облака пыли.
      Дети пошли в лес. Приятно было укрыться от жары в прохладной тени деревьев, ступать босыми ногами по мягкому мху. Зузка несла кружку с черникой; она собирала только самую крупную. Поседевший от пыли Хняпош непрерывно чихал, но старался не отставать от детей.
      — Хняпошу хочется пить, — заметил Иван, — мы уже долго гуляем.
      Лацо оглянулся. Пёсик плёлся за ними, высунув язык, еле дыша.
      — Тут неподалёку есть ключ, пойдём напьёмся, — предложил Лацо.
      — Ия хочу! — захныкал Ферко.
      Они подошли к пробивавшемуся из-под большого камня роднику. Дно его устилали мелкие камешки и песок, вода была чистая, прозрачная.
      Хняпош окунул морду в родник и, громко фыркая, с жадностью начал лакать. Напившись, он вильнул хвостиком и отряхнулся, обдав ребят холодными брызгами. С него, дескать, хватит, теперь пусть пьёт команда. Воды в ручье вдоволь, пей сколько душе угодно.
      Зузка наполнила водой кружку, в которую она собирала чернику. Кверху всплыло несколько крупных иссиня-чёрных ягод. Ребята пили по очереди, вылавливали из воды чернику, как изюм из пирога, и громко хохотали.
      У Ферко вода стекала по подбородку, заливая рубашку. Но и он весело смеялся. Расшалившись, малыш опрокинул кружку вверх дном и вылил на себя всю воду. Ягоды рассыпались. Теперь ребята набирали полные пригоршни воды н брызгали друг на друга. Родник помутнел. Дети огорчились.
      - Ничего, песок осядет, и вода снова станет прозрачной, — утешил друзей Лацо.
      Они пошли дальше по склону горы, заросшей буком. Тропинка вывела их на опушку. У Лацо на шее висел старый бинокль — его дал детям дядя Барта, который когда-то был проводником в горах.
      — Посидим здесь, — предложила Зузка, — а потом снова пойдём за черникой.
      У подножия горы раскинулось Вербовое, а чуть поодаль виднелась соседняя деревня. Внизу, в речке, плескались утята.
      — Скоро домой, в Жилину, — вздохнула Зузка.
      — На будущее лето снова сюда приедем, — отозвался Иван.
      Ондра не мог оторваться от бинокля.
      — Что за штука! — восхищался он. — Приставишь к глазам маленькие стёклышки — и весь мир как будто подошёл к тебе ближе.
      — Дай и мне посмотреть, — попросил Иван.
      — Подожди, подожди... Каждое дерево передо мной как на ладони, я даже вижу, что на том берегу делается, — сообщил Ондра.
      — И мне дай, и мне! -потребовала Зузка.
      Она приложила бинокль к глазам, с интересом посмотрела на ребят и весело рассмеялась:
      — Ух, какие у вас большие головы, даже в стёкла не вмещаются! А у Ивана ручищи огромные!
      — Я ещё ни разу не глядел в бинокль, дай-ка мне.
      Иван выхватил у Зузки бинокль и тоже посмотрел на
      друзей.
      — Замечательные стёкла! — подтвердил он и приставил бинокль к глазам другой стороной.
      — Нет, с этого конца плохо видно, — разочарованно сказал он и вернул бинокль Лацо.
      Теперь Лацо разглядывал долину.
      — Я вижу наш дом, — обрадовался он. — Мама варит обед.
      — Не сочиняй! Обед варят на кухне, и отсюда не может быть видно.
      — Из трубы валит дым, значит, мама стряпает.
      — Дай мне ещё разок, — сказал Ондра.
      — Сейчас.
      Лацо перевёл взгляд с горных вершин на сосновый бор, потом внимательно оглядел долину «У креста» и гору Высокую. Никого не видно. Наверно, все ушли в чащу.
      Печально вздохнув, Лацо протянул другу бинокль.
      — За туннелем идёт поезд, — минуту спустя сообщил Ондра.
      Дети рассмеялись:
      — Ведь мы его слышим и видим и без твоих стёкол.
      Ондра вернул бинокль Лацо. Ни к чему, и без него всё видно!
      На том берегу реки по рельсам медленно полз длинный товарный состав с немецкими солдатами.
      — Уже отремонтировали колею, снова пустили воинские поезда, — угрюмо заметил Ондра.
      — Вот если бы его сейчас взорвали, нам отсюда хорошо было бы видно, — предположил Иван.
      Ему было всё-таки страшновато, хотя и очень хотелось присутствовать при таком зрелище.
      — А где здесь партизаны? — спросил Ондра.
      — У них в лесу тайники, как и у нас, — ответил за Лацо Иван.
      Лацо сдержанно улыбнулся, однако глаза у него ярко заблестели. А Ондра между тем размечтался.
      — Я бы к ним ушёл, если бы они согласились меня принять, — подумал он вслух.
      Зузка удивлённо на него поглядела:
      — А что бы ты стал там делать?
      — Воевал бы с гардистами, потому что они ищут отца. А может быть, его уже и поймали.
      — Тебя не взяли бы в партизаны, — наставительно изрёк Лацо, — ты ещё мал.
      — Почему не взяли бы? Я носил бы им еду, таскал бы вещи.
      — Тётя Кубаниха говорила, что им нечего есть, — печально сказал Лацо.
      — Они совсем ничего не едят? Не завтракают, не обедают? — ужаснулась Зузка.
      — Ничего не едят, даже по воскресеньям, — убеждал друзей Лацо.
      Ребята недоверчиво посмотрели на него.
      — Не выдумывай! Всё равно мы тебе не верим. Ничего не едят даже по праздникам? Этого не может быть! — возмутился Ондра.
      — Факт, — подтвердил Иван. — Человек без еды умирает.
      Зузка встала и украдкой глянула на ребят: догадываются ли они, что ей страшно?
      — Пойдёмте за черникой, я проголодалась.
      Дети неохотно поднялись. Ветер утих, солнце палило ещё сильнее, чем раньше.
      — Смотрите, машина! — закричал Ондра.
      У подножия горы, на которую взобрались дети, лентой вилась дорога, и по этой дороге мчалась легковая машина.
      — Она отсюда кажется совсем маленькой, почти игрушечной, — засмеялась Зузка.
      Ондра потянулся за биноклем.
      — В ней сидят немецкие офицеры. Пожалуй, даже генералы, — прошептал он.
      Машина быстро удалялась. Вдруг в лесу хлопнул выстрел. Шофёр резко затормозил. Ондра плотнее прижал бинокль к глазам. Ребята не отрываясь глядели на дорогу. Из лесной чащи выбежали люди.
      — У них ружья! — сказал Ондра.
      Ребята пытались вырвать у него бинокль.
      — Покажи скорее! — требовал Лацо.
      — Мне, Ондра, мне! — просила Зузка.
      Иван вырвал бинокль у Ондры и быстро поднёс к глазам:
      — Генералы уже вылезли из машины, а те...
      Лацо бросился к нему, но Иван быстро отвёл руку. Зузка воспользовалась этим и вырвала у Ивана бинокль. Лацо рассердился не на шутку:
      — Что же вы мне-то не даёте? Я должен видеть, кто пришёл из лесу.
      Зузка покорно отдала бинокль Лацо, и он с волнением навёл его на дорогу. Какие-то вооружённые люди, Лацо ни одного из них не узнал, повели в лес двух немецких офицеров и шофёра. Потом Лацо увидел, как два рослых партизана подошли к машине и что-то стали в ней искать. Лацо вернул бинокль Ондре:
      — Погляди на тех двоих у машины.
      Ондра с восторгом схватил бинокль, но оба партизана уже скрылись в лесу. «Наверно, там был и Якуб, а я не узнал родного брата», — огорчился Лацо.
      — Бинокль ничего не стоит, — проворчал он. — Даже лица не различишь, сколько в него ни гляди.
      — Ишь ты, какой прыткий! Если бы он чего-нибудь стоил, нам бы его не дали, — резонно заметила Зузка.
      — Дядя Барта побоялся бы, что мы его потеряем, — добавил Иван.
      На дороге уже никого не было; на обочине стояла пустая машина.
      — Куда они повели немцев? Кто они? — трещала Зузка.
      — Может быть, это и были партизаны? — задумчиво прошептал Ондра.
      Ребята тревожно прислушивались, но из лесу не доносилось ни звука. Ферко, сидя на корточках, запихивал в кружку сухие листья, старательно уминая их ручонками. Лацо наконец не вытерпел:
      — Да, это были они. Партизаны! Сейчас они дадут жару немецким генералам.
      — Останемся здесь, услышим стрельбу, — загорелся Ондра.
      Лацо отрицательно покачал головой:
      — Стрельбу мы услышим и в деревне. Пора возвращаться.
      Ветер слегка раскачивал верхушки деревьев, и они тихо шелестели. Дети медленно побрели по лесной тропинке и наконец вышли на дорогу. Зузка всё время беспокойно оглядывалась. Она хотела повести Ферко за руку, но мальчик вырвался и спрятал руку за спину.
      — Пойду сам! Я уже большой.
      Лацо шёл последним и тоже оглядывался. Но вокруг не было ни души, в лесу стояла тишина, даже птички замолкли от жары.
      «Конечно, это был Якуб, — размышлял мальчик. — Он механик, хорошо разбирается в машинах. А тот, другой, вероятно Ондриш. Жаль, что они не обернулись, я разглядел бы их лица. А может, и Ондра узнал бы своего отца».
      — - Сегодня мы видели партизан, — торжественно сказала Зузка, когда они подходили к деревне.
      — А я тоже видел? — с любопытством спросил Ферко.
      Дети расхохотались.
      — Нет, они были далеко, — ответил Лапо.
     
      Глава XXXVI. ВПЕРЁД!
     
      Солнце опускалось за гору, красное, большое. А на горизонте, над самым лесом, небо окрасилось в цвет крови. Бледный, ущербный месяц робко прятался за прозрачным
      облачком. Чуть слышно дрожала от ветра листва. Приятно пахло свежескошенным сеном.
      Дети печально сидели на берегу речки. Завтра нужно возвращаться в город. Начинается новый учебный год. Хорошо прошли каникулы, да как-то слишком быстро.
      Солнце уже скрылось за горой, медленно исчезало и красное сияние. На горизонте кудрявились жёлто-розовые облачка. Небо теперь отливало серебром.
      Главкова вышла за калитку.
      — Лацо! Дети!.. — позвала она, издали показывая ребятам кувшин со свежим пахтаньем.
      Сейчас она чувствовала себя гораздо бодрее, чем зимой.
      Дети встрепенулись и тотчас откликнулись на её зов.
      Осторожно ступая по скользким камням, они перешли вброд речку. Лацо вёл Ферко и заботливо показывал ему, куда надо ставить ножки.
      По дороге к деревне мчалась машина. Она пронеслась мимо детей и вдруг резко затормозила. Из машины вышли двое мужчин и направились навстречу ребятам, улыбаясь н махая руками. Зузка первая бросилась навстречу взрослым, а следом за ней побежали мальчики.
      Это были Сернка и Руда. Зузка повисла у отца на шее, обвила её загорелыми руками.
      — Ты посмотри, папа, как я выросла! — гордо сказала она.
      Действительно, голова девочки уже доставала отцу до подбородка.
      — А ведь я без туфель!
      Руда заботливо трогал руку Ондры.
      — Не болит, Ондришка? — справился он.
      — Какое там! Я уже лазаю по деревьям, — похвастал Ондра.
      — А книги свои вы прочли?
      — Прочли, прочли, можете нас проверить! — ответила за всех Зузка.
      Ребята наперебой стали рассказывать гостям о своих летних приключениях.
      — Мы косили сено, — деловито сообщил Ондра.
      — У нас есть бинокль, дядя Барта дал нам, — тараторила Зузка.
      — Мы научились удить рыбу, — заявил Иван.
      — А я тоже всё умею! — перекричал всех Ферко.
      — Ты, стало быть, и есть маленький Ферко? — обратился к малышу Сернка.
      — Нет, — решительно ответил мальчуган. — Я уже большой.
      Гости гладили ребят по растрёпанным вихрам, весело похлопывали их загорелые плечи.
      — Покатайте нас на машине, — ластилась девочка к отцу.
      — Покатаем, садитесь, садитесь, — тотчас согласился Сернка.
      Руда усадил Ферко к себе на колени. Рядом пристроились Ондра, Лацо и Иван. Сернка вёл машину, а Зузка, сидевшая рядом с ним, с гордостью и восхищением следила за отцом.
      Машина медленно подкатила к дому Главковых. Мать Лацо, смущённо оправляя фартук, открыла дверь. Взрослые и дети вошли в кухню.
      — К нам приехали дорогие гости, сказала мать, обернувшись к тёте Кубанихе: — отец Зузки и товарищ нашего Якуба.
      — Дай им бог счастья и здоровья! — Тётушка приветливо поклонилась, но встать не смогла.
      — Садитесь, пожалуйста, - пригласила гостей Главкова, вытсрев тряпочкой стол и скамейки.
      Гости сели за стол, ребята окружили их. Мать принесла каравай свежего хлеба, кринку с пахтаньем, поставила перед каждым глиняную кружку.
      — Угощайтесь, пожалуйста. Вы, наверно, проголодались. Время обеда давно прошло, — потчевала она гостей.
      Пахтанье было холодное и приятно освежало.
      — Папка приехал за нами, он отвезёт нас на машине! Правда, папочка? — говорила Зузка.
      — Не знаю ещё, дочка. У нас есть дела тут поблизости Мы оставим машину здесь, а сами пойдём. Если кто-нибудь станет о нас расспрашивать, скажите, что мы вон в той деревне, — Сернка показал в неопределённом направлении.
      — Когда же вы вернётесь? — приставала Зузка.
      — Вы будете здесь ночевать? — спросил Ондра. — Мы разведём костёр и напечём картошки.
      — Нет, — ответил Руда, — мы вернёмся только к утру.
      Выспитесь хорошенько, а завтра я вам сообщу о наших планах.
      Гости простились с Главковой, дети проводили их до речки, грустно поглядели им вслед и вернулись домой.
      — Что мы будем делать? — зевнул Иван.
      — Пошли к кроликам, — решил Лацо.
      Кролики принадлежали хозяину трактира, за ними ухаживал Матуш. Ребята подошли к клеткам. Кролики лениво открыли свои розовые глазки и равнодушно поглядели на ребят. Только один трусик вскочил и убежал подальше от дверцы.
      — Им жарко, — шепнула Зузка.
      — У них ведь есть вода. Могли бы выкупаться, — сказал Иван. — Хняпош всегда бросается в воду, когда ему жарко.
      — Как много здесь клеток! — удивилась Зузка.
      — А я не стал бы разводить кроликов, — заявил Ондра. — Зачем они мне?
      Ребята уселись на траву и молча смотрели на установленные в два ряда клетки. Дядя Матуш окликнул их:
      — Не уходите, я сейчас буду поить их свежей водой.
      Вдруг с дороги донёсся гул моторов. Дети кинулись к пролому в садовой ограде и высыпали на улицу.
      Перед домом старосты остановились два грузовика. Из кузова один за другим прыгали молодчики в военных и гардистских мундирах. Дети поспешно тем же путём вернулись в сад и сталинаблюдать из-за ограды.
      Вслед за грузовиками подкатила жёлтая легковая машина. Команда застыла от удивления. Из кабины выскочил шофёр и предупредительно открыл дверцу перед Ланцухом и каким-то немецким офицером.
      — Гестапо, — шепнул ребятам дядя Матуш.
      Вслед за Ланцухом из машины вылез Костка.
      — Что они тут будут делать? — недоумевал Лацо.
      — Людей хватать, — взволнованно ответил дядя Матуш.
      Подъехала ещё одна легковая машина. Из неё вышли два гардиста. Пронзительно вскрикнув, дрожа всем телом, Лацо приник к ограде. Гардисты вели его отца. Он очень похудел, костюм висел на нём, как на вешалке, лицо было пепельно-серое. Руки у него были связаны за спиной. Слёзы брызнули из глаз Лацо. Он хотел броситься к отцу, но дядя Матуш удержал его и заткнул ему рот ладонью:
      — Не шевелись и не кричи, а то они изобьют тебя.
      Отец шёл медленно, гордо подняв голову. Его отвели в сарайчик возле дома старосты, куда обычно сажали арестованных. У дверей поставили вооружённого гардиста. Лацо с надеждой смотрел на дядю Матуша:
      — Зачем они его привезли?
      Дядя Матуш мрачно насупился:
      — Пойду в трактир, авось там узнаю.
      Он ушёл, а ребята сбились в кучку у пролома в ограде.
      — Надо бы маме сказать, что привезли папу, — прошептал Лацо, но в ту же минуту он увидел мать.
      Бледная, растерянная, она бежала, приложив руки к груди. Свернув к сарайчику, который служил в Вербовом тюрьмой, она попыталась заглянуть в окошечко. Лацо кинулся к матери. Гардист отогнал их:
      — Ступайте к командиру, здесь вам делать нечего!
      Лацо опешил.
      — Ведь это мой папа, я хочу его видеть, — с трудом выговорил он и крепко стиснул руку матери.
      Часовой равнодушно пожал плечами.
      — Почему вы не позволяете ему поглядеть на отца? — возмущённо сказала Зузка.
      Вместе с остальными ребятами она прибежала вслед за Лацо.
      Часовой ничего не ответил, он делал вид, будто не замечает ни взволнованных детей, ни расстроенной женщины.
      — Он должен увидеть отца, вы слышите? — бесстрашно закричал Иван.
      Гардист толкнул Ивана прикладом, и мальчик упал бы, если бы Лацо его не поддержал.
      — Убирайтесь отсюда со своей мелюзгой! — прошипел часовой, наступая на Главкову.
      — Да разве вы люди? — с горечью воскликнула несчастная женщина.
      Слёзы обильно текли по её лицу. Она закусила губы, подавила рыдание и обняла Ивана.
      — Пойдёмте домой, — шепнул ей Ондра. — Может быть, что-нибудь решим.
      Главкова безропотно позволила увести себя. Дети
      искоса посматривали на неё; их пугал её полный отчаяния взгляд.
      Так команда вплотную столкнулась с суровой действительностью. Жизнь грубо захлопнула двери за радостным летом. Ребят охватила невыразимая тоска, им горько было сознавать свою беспомощность. Как много понаехало гардистов! Что они собираются сделать с отцом Лацо?
      Придя домой, мать тяжело упала на лавку. У Лацо, как в лихорадке, стучали зубы, в горле пересохло.
      — Я сбегаю к дяде Матушу, — шепнул он матери.
      Она молча кивнула головой.
      Лацо вбежал в трактир и остановился у порога. Он искал глазами дядю Матуша. За столиками в густых облаках табачного дыма распивали пиво приехавшие из города гардисты. Дядя Матуш, ловко лавируя, пробирался между столиками. В каждой руке он держал поднос с шестью кружками.
      — Ступай на кухню, пострел, помоги тётке! — крикнул он, едва завидев Лацо в дверях.
      Мальчик проскользнул в заднюю комнату и робко подошёл к жене дяди Матуша.
      — Каратели приехали. Желают утром в горы идти. Го-ворят, они решили всех партизан перестрелять в отместку за того немецкого генерала. Чёрт бы его побрал! Отца твоего привезли, требуют, чтобы он показал им дорогу. Если он откажется, плохо ему будет... Беги, мальчик, расскажи маме, может, она что-нибудь придумает... — Она отёрла концом платка слёзы и подтолкнула Лацо к двери; — Беги!
      Но Лацо не мог бежать, ноги у него стали тяжёлые, как свинцовые гири. Какую расправу они готовят отцу? Что сказать дома? Что делать?
      Друзья сидели на лавке возле Главковой, нетерпеливо ожидая возвращения Лацо. Когда он вошёл, все повскакали с мест.
      — Они собираются идти утром в лес, с облавой на партизан. Папу, говорят... заставят вести...
      — Адам! — с отчаянием крикнула Главкова.
      — Хотят его заставить... Не знаю как... — лепетал мальчик.
      Дети в ужасе глядели на мать и сына.
      — Если бы хоть мой папа вернулся! — всхлипнула Зузка. — Он, наверно, что-нибудь посоветовал бы.
      — Пойду на улицу, может, ещё что-нибудь услышу, сказал Лацо. Губы у него дрожали.
      — Я с тобой, — встал рядом с ним Ондра.
      Зузка и Иван бросились к мальчикам.
      — Раз уж мы команда, так все пойдём, — храбро заявила Зузка.
      Ферко подбежал к девочке, вцепился в её юбочку:
      — Ия тоже пойду!
      Главкова поднялась с лавки и погладила девочку по голове:
      — Останься дома, Зузочка, и ты, Иван, тоже. Поиграйте с Ферко, чтобы он не плакал. Может, и я на минутку выбегу.
      Зузка взяла Ферко за ручку и подвела к скамейке.
      — Давай, Иван, посидим с Ферко, — вздохнула она.
      Иван грустно поглядел на товарищей и молча кивнул головой.
      Лацо с Ондрой вышли на улицу и направились к дому старосты. У входа в сарайчик теперь стояли два гардиста. Мальчики спрятались за каштаном, у ограды, и не отрываясь глядели на маленькое окошечко. Сердца их тревожно стучали.
      Из дома старосты вышли вооружённые гардисты. Один из них отпер дверь сарая и вошёл туда. Мальчики стояли ни живы ни мертвы. Лацо стиснул зубы, чтобы не крикнуть.
      В дверях показался отец, конвоируемый гардистами. Он глубоко глотнул воздух и бросил взгляд в сторону своего дома. Может быть, надеялся увидеть кого-нибудь из близких. Не Лацо ли?
      Мальчик в три прыжка очутился рядом с отцом:
      — Папа!
      Отец вздрогнул, шагнул навстречу сыну, но один из гардистов оттолкнул его прикладом, а двое других набросились на Лацо. Но мальчик увернулся, стремглав кинулся назад и юркнул в пролом садовой ограды. Гардисты побежали за ним вдогонку. Один попытался протиснуться между прутьями ограды, но застрял, другой устремился к калитке.
      Ондра бросился к крольчатнику, где забор был ниже, перелез в сад и пополз по траве, мучительно вглядываясь в тёмные ряды деревьев.
      — Лацо! — тихо позвал он.
      — Я здесь! — шёпотом откликнулся Лацо.
      Лацо притаился за кустом смородины. Ондра помог ему встать и перескочить через ограду.
      Не чуя под собою ног, мальчики добежали до речки, перешли её вброд и разошлись в разные стороны, чтобы обоим не попасться. Лацо залёг в густой лебеде, скрывшей его с головой, и отдышался.
      Вода сонно журчала по камешкам. Где-то вдалеке раздался крик, потом странный, пьяный смех, и снова всё затихло. Лацо насторожился. Может быть, Ондра уже вернулся домой и теперь рассказывает маме, как за ними гнались? Лацо с тоской поглядел на свой уютный, тихий домик, утонувший в зелени садов. «Эх, как здесь хорошо, какая тишина, а отца сейчас будут допрашивать. Снова начнут его мучить, снова потребуют, чтобы он выдал партизан». Мальчик горько вздохнул. Над безмолвствующей деревней уже спустились сумерки. Лацо почудилось, будто на том берегу — между липами и крайним домом их деревни — кто-то прохаживается размеренным шагом взад и вперёд.
      Вглядевшись попристальней, он, к своему изумлению, различил солдата с ружьём.
      «Оцепили все Вербовое», — пронеслось у пего в голове.
      Вдали в чьём-то окошке зажёгся и сразу же потух огонёк. Должно быть, кто-то чиркнул спичкой.
      «Караулят и наш дом», — с ужасом подумал Лацо и сразу же вскочил. Мать там одна, немецкий фашист стоит у ворот. А может быть, это не немец, а гардист. Не всё ли равно — маму могут обидеть. Мальчик мгновение колебался, потом тряхнул головой и решительно зашагал по направлению к лесу. Перед ним возвышалась Чёрная гора; огромные скалы, казалось, сокрушённо глядели на мальчика, отважившегося идти навстречу ночи.
      В лесу было прохладно, со всех сторон Лацо обступили плотные тени. Деревья над головой шелестели, под ногами трещал валежник. Тьма быстро густела. Она словно выползала из-за деревьев, погружая лес в непроницаемый мрак.
      Лацо долго шёл почти ощупью, вытянув вперёд руки. Ветви деревьев хлестали его по плечам, шипы и колючки впивались в ноги, но, упрямо стиснув зубы, Лацо взбирался всё выше и выше в гору, напряжённо вслушиваясь в шум ветра, боясь упустить даже самый слабый звук, свидетельствующий о близости партизанского лагеря. Мальчик ни на мгновение не переставал думать об отце. Лишь бы не опоздать, лишь бы поспеть вовремя! Ему казалось, что он идёт слишком долго, давно бы пора уже прийти в лагерь. Скорее, скорее бы добраться туда, рассказать брату о случившейся беде! Сегодня Якуб уже не откажется идти на выручку к отцу.
      Лацо собрался с духом и крикнул раз, другой. Наверно, партизаны услышат, они должны быть где-то недалеко.
      — Яку-уб, Яку-уб! — отчаянно звал мальчик.
      Лацо карабкался теперь по крутому склону, а над головой его не переставая что-то шелестело и шуршало, в ушах шумело так, что казалось, будто где-то рядом бурлит и клокочет горный поток.
      «Всё-таки сегодня мне не так страшно, как в первый раз, — старался подбодрить себя Лацо. — Только бы найти их».
      — Якуб, Якуб! — нетерпеливо звал он брата. И вдруг явственно услышал голоса; за деревьями сверкнул огонёк.
      «Наконец-то! — Мальчик едва дышал от волнения. — Это они, партизаны!»
      Страх покинул его. Лацо бежал прямо к часовым. От пережитого напряжения и усталости он едва держался на ногах. Ни о чём не спрашивая, часовые повели мальчика к лагерному костру.
      На поляне шёл митинг. Лацо сразу же увидел Якуба и возле него — великана Ондриша, Сернку и Руду. Их окружали партизаны. Пламя костра освещало тех, кто стоял к ним поближе, остальные не были видны в ночной тьме, только порой поблёскивали их ружья. Внезапно человек, стоявший возле Сернки, повернулся лицом к костру, и Лацо узнал учителя Гиля! Учитель Гиль! Вот здорово! Всё лето учитель был здесь, совсем рядом с ними, а команда и не догадывалась об этом. И оружие у него висело на боку, как у других партизан, и глаза так же блестели. Учитель борется вместе с братом! Все хорошие люди — у партизан!
      Лацо отчаянно заработал локтями, пробивая себе дорогу к Якубу. Партизаны неохотно расступались перед ним. Мальчик поднялся на цыпочки, чтобы получше видеть
      брата, которого с таким вниманием слушают эти суровые люди.
      — Настало время разделаться с врагами нашей родины, — звучал сильный голос командира. — Мы готовы к этому, товарищи! — И Якуб вдруг широко улыбнулся, словно прочитав мысли каждого. — Правда, ребята?
      — Долой фашизм! — прогремел дружный ответ.
      Поднялся невообразимый шум, люди устремились вперёд, увлекая за собой Лацо. Мальчик задыхался, его стиснули со всех сторон.
      В этот момент глухо прозвучали два выстрела. Вероятно, стреляли в деревне. И одновременно раздался громкий крик:
      — Якуб!
      Лацо рванулся вперёд, с силой отчаяния растолкав партизан, и подбежал к брату. Якуб с недоумением смотрел на полуголого, исцарапанного в кровь брата.
      — Отец... отец... — лепетал Лацо задыхаясь. — Внизу... гардисты.. немцы, начальник... каратели... привезли папу...
      Немного успокоившись, Лацо рассказал брату обо всём, что увидел и услышал в деревне.
      — ..А сейчас начальник его допрашивает, — закончил Лацо.
      То, что случилось потом, промелькнуло перед Лацо, как сон.
      На глазах у него выстраивались ряды бойцов. Сверкало оружие. Кто-то звал какого-то Грегора, кто-то пел, кто-то смеялся. И среди всего этого шума властно звучали голоса командиров.
      К Лацо подбежал русский партизан Миша. Миша краем глаза поглядел на израненные ноги Лацо и взял его на руки, как маленького.
      — Товарищи, идём в первый открытый бой! Ура!..
      Лацо показалось, что он узнал голос Руды, но он не был уверен в этом.
      — Да здравствует партия! — раздалось где-то впереди.
      — Товарищи! С нами победа! — крикнул Миша, держа на плече Лацо.
      — На Вербовое! — приказал Якуб.
      Колонна двинулась. Шум и говор утихли. Каждый
      теперь думал о том, что ему предстоит совершить. Якуб, возглавлявший колонну, оглянулся и весело воскликнул:
      — Товарищи!.. За свободу! Вперёд!..
     
      Глава XXXVII. В ВОЙ ЗА СВОБОДУ
     
      Оставшись один, Ондра задумался: куда идти? Если он вернётся домой, Главкова больше не пустит его на улицу. Не лучше ли попытаться найти Лацо? Наверно, он теперь прячется где-нибудь в саду Матуша.
      Стараясь избежать и малейшего всплеска воды, мальчик перешёл вброд речку, залёг в кустах и осторожно выглянул оттуда. У дома Главки стояли часовые. По дорогам расхаживали группами немцы и гардисты. Ондра обошёл деревню задами, бесшумно влез на забор и спрыгнул в сад дяди Матуша. Подтянувшись ползком к пролому в ограде, он стал наблюдать за домом старосты. Во дворе суетились вооружённые гардисты и солдаты. Ондра долго прислушивался, не раздастся ли голос Лацо. Наконец, обеспокоенный длительным отсутствием друга, он решил наведаться к дяде Матушу — может быть, старик что-либо знает. Никем не замеченный, Ондра проскользнул в трактир, но Матуша там не было. Посетителей обслуживала его жена. Ондра поспешно выбежал и снова очутился в саду у ограды. Его беспокойство росло с каждой секундой.
      Гардисты сгоняли жителей деревни во двор старосты. Оттуда доносился громкий плач. Две молодые женщины пробежали мимо Ондры. Мальчик услышал, как одна из них испуганно прошептала:
      — Всех заберут, вот увидишь! У кого не окажется дома сына или мужа, тех самих угонят в Германию.
      У Ондры мороз пробежал по коже. Он вспомнил про Главкову и решил вернуться домой. Наверно, и Лацо давно уже там.
      Ферко спал, Иван с Зузкой, пригорюнившись, сидели около Главковой.
      — Где вы были, ребята? Я тут с ума схожу, волнуюсь, — встретила Ондру мать Лацо.
      Ондра тревожно огляделся по сторонам.
      — Разве Лацо ещё не приходил? — спросил он с дрожью в голосе.
      — Нет! Вы ведь вместе ушли! Что с ним случилось?
      Ондра виновато опустил голову. Да, надо было подождать товарища.
      — Пойду поищу его. Он где-нибудь недалеко, — неуверенно сказал Ондра.
      — Оставайтесь все здесь, — возразила Главкова,- — я сама пойду посмотрю, что там происходит. Незачем вам бегать по деревне в такую пору.
      — Я пойду с вами, — возразил Ондра. — Там полно гардистов, нельзя вам идти одной. Я и свою маму не пустил бы.
      Главкова беспомощно развела руками.
      — Мы скоро придём... обязательно... только никуда не выходите, — сказала Главкова уже в дверях.
      Взяв за руку Ондру, она направилась к дому старосты. Не успели они пройти и нескольких шагов, как от забора отделилась тёмная фигура, и взволнованный голос прошептал прямо в ухо Главковой:
      — Твоего старика мучают, требуют, чтобы выдал, где Якуб...
      Главкова зашаталась. Ондра поддержал её за локоть, испугавшись, что она сейчас упадёт.
      Человек так же неожиданно исчез, как и появился, словно растворился в сгущающихся сумерках.
      — Тётя Ганка, возвращайтесь вы лучше домой, — робко сказал Ондра. — Я погляжу, что там делается, и сейчас же вернусь. Всё-всё вам расскажу.
      Но Главкова, казалось, не слышала, что говорит мальчик. Она рванулась вперёд. Теперь они шли быстро, почти бегом.
      У дома старосты собралась почти вся деревня.
      Люди подступили к самому забору и с гневом следили за тем, что творится во дворе. Гардисты выстроили в ряд согнанных сюда крестьян, мужчин и женщин. Часовые не позволяли им переговариваться и время от времени уводили их по одному в дом. Люди ворчали, причитали, а кто посмелее, бранился вслух, не обращая внимания на грубые окрики солдат. Главкова стала протискиваться вперёд, Ондра не отставал от неё.
      — - Утром они двинутся в горы. Говорят, прочешут ле-
      са насквозь, живой души там не оставят, — шепнул кто-то из толпы.
      — А зачем партизаны похищают немецких генералов? Всей деревне за это приходится держать ответ, а толку никакого! — проворчал его сосед.
      Голоса умолкли. Главкова с Ондрой пробились уже к воротам. Мальчик потянул её за рукав:
      — Я пойду в сад. Влезу на каштан и, если что увижу, прибегу и скажу вам. Может, и Лацо найду.
      Главкова рассеянно кивнула головой; Ондра понял, что она даже не слышала его. Он нырнул в толпу, с трудом добрался до противоположной стороны улицы, перелез через ограду и взобрался на дерево, огромные ветви которого протянулись до самого дома старосты. Ондра сел верхом на сук; оттуда он мог видеть всё, что происходит в большой комнате. За столом сидели староста, Ланцух и Костка.
      У стены лицом к окну стоял отец Лацо. В комнату поминутно вводили всё новых и новых свидетелей и, указывая на Главку, о чём-то их расспрашивали.
      Свидетели испуганно кивали головами, разводили руками, кто крестился, а кто даже пошевелить пальцем не мог от страха. Пожилой крестьянин подошёл к Главке и что-то стал ему объяснять, но тот, казалось, не обратил на его слова ни малейшего внимания.
      Ланцух что-то зло сказал Главке, а Костка стукнул кулаком по столу. Но Главка только пожал плечами и ничего не произнёс.
      Вдруг где-то вдали почти одновременно раздалось несколько выстрелов. От неожиданности Ондра едва не свалился с дерева. Сидевшие за столом гардисты тревожно поглядели на открытые окна и что-то приказали часовому, охранявшему дверь. Тот выбежал, а они с ещё большим ожесточением продолжали допрашивать Главку. Ондре давно уже следовало бы спуститься вниз и рассказать Главковой о том, что он видел, но мальчик не мог отвести глаз от окна. Вдруг Ланцух подскочил к Главке, схватил его за ворот рубашки и рванул к себе что есть силы, потом резко оттолкнул. Главка упал.
      У Ондры защемило сердце от жалости. Слёзы ручьём потекли по щекам мальчика, плечи сотрясались от рыданий. На миг ему представилось, что гардисты так же му-
      чили и его отца. Что же делать? Может быть, кинуться в цзбу и потребовать, чтобы гардисты отпустили Главку, просить, чтобы они его не били? Нет, не поможет! В это г момент он заметил приближавшуюся к дому группу гарди-стов — они несли чьё-то тело. Ондра слез с дерева и припал к ограде. Теперь он ясно видел: мертвец, которого притащили сюда гардисты, был дядя Матуш! Это в него стреляли, когда Ондра сидел на дереве. Голова дяди Матуша бессильно повисла, покачиваясь из стороны в сторону.
      Ондра выбежал из своего укрытия.
      — Пустите меня к дяде Матушу! — глотая слёзы, жалобно молил он гардистов.
      Какой-то крестьянин опустил руку на плечо мальчика и ласково шепнул:
      — Успокойся, сынок. Матушу уже ничем не поможешь. Вечная ему память!
      Точно в тумане, увидел Ондра заплаканное лицо старой Катарины.
      — Он хотел предупредить партизан, — услышал Ондра тихий говор у себя за спиной.
      Мальчик поискал глазами Главкову. Она стояла неподалёку. Ондра стал протискиваться к ней.
      Со двора старосты вышли гардисты, держа винтовки наперевес. Похоже было, что они боятся безоружных людей, стоящих здесь в угрюмом молчании. Толпа расступилась. Один из гардистов указал пальцем на Главкову:
      — Вот она!
      Ондра. широко расставив руки, заслонил собою мать Лацо.
      — Вы жена Главки? — крикнул гардист.
      Главкова кивнула головой. Гардисты грубо оттолкнули Ондру, мальчик упал, а когда он поднялся, мать Лацо уже была во дворе старосты.
      Ночь спустилась на деревню. В темноте слабо вырисовывались ближайшие домики, чуть подальше ничего не было видно. Крестьяне всё ещё теснились перед домом старосты. Никто и не помышлял о сне. Где-то лаяли и выли собаки, мычала непоеная скотина. В доме старосты продолжался допрос.
      Ондра решил вернуться в сад Матуша. Может быть, Лацо всё-таки там. Надо сообщить ему, что и мать арестовали.
      — Главку опять отвели в сарай, — услышал он приглушённый шёпот.
      Задыхаясь от слёз, Ондра прополз в сад и стал вглядываться в темноту. Как здесь печально и пусто! Нет уже славного дяди Матуша, который так любил ребят.
      — Лацко! — в отчаянии крикнул Ондра.
      Никто не отозвался.
      Он сделал несколько шагов и снова крикнул:
      — Лацо!
      Тишина.
      Лацо в саду не было. Вероятно, он уже дома. Ондра обошёл весь сад, с трудом перелез через забор, потом берегом реки побрёл к дому. И тут он услыхал в камышах шорох.
      Кто-то тихо окликнул Ондру. От неожиданности мальчик вздрогнул.
      — Ондра! — послышалось снова.
      Теперь ошибиться было невозможно. Это Лацо.
      Ондра прыгнул в кусты и, споткнувшись, упал на какого-то человека.
      — Мой брат, — прямо в ухо ему прошептал Лацо.
      Ондра старался разглядеть таинственного Якуба и скорее угадал, чем увидел его и других прятавшихся в кустах вооружённых людей.
      «Откуда здесь взялся брат Лацо, да и все остальные?» — ломал голову Ондра.
      Вдруг Якуб издал короткий, тихий свист и стремительно выбежал на дорогу. За ним из-за кустов непрерывным потоком хлынули его люди. Ондре казалось, что за каждой травинкой, совсем как в сказке, вырастает рыцарь в доспехах.
      Лацо остался с Ондрой. Отряд ушёл в сторону деревни и скрылся из виду.
      — Твою маму повели к старосте, — скрепя сердце сказал Ондра.
      Лацо не сразу понял, что он ему говорит.
      — Маму? — вдруг вскрикнул он.
      Ондра молчал. Лацо схватил его за руку:
      — Бежим, бежим туда! Пусть Якуб и запретил, но всё равно бежим. Может, удастся чем-нибудь помочь им, — шептал он быстро и невнятно.
      Ондра вдруг встрепенулся.
      — Это партизаны? — взволнованно спросил он.
      — Да.
      Ондру охватила бурная радость. Партизаны пришли на помощь деревне!
      — Бежим! — воскликнул он.
      В деревне прогремели первые выстрелы, за ними — несколько залпов.
      Та-та-та, бум! — неслось в ночи. Всё смешалось — крики, чёткие слова команды, топот быстро бегущих пог. Отчаянно лаяли собаки. От грохота выстрелов дребезжали оконные стёкла.
      В Вербовом начался бой.
      Близость огня ошеломила ребят. Они пробирались то ползком, то быстрыми, короткими перебежками, держась ближе к заборам. Так они добрались до сада дяди Матуша и залезли на дерево.
      На площади у дома старосты теперь было пусто. Свет в окне погас. По двору время от времени пробегали вооружённые люди.
      «Где искать маму? — мучительно думал Лацо. — Может быть, её посадили вместе с отцом».
      Ондра почувствовал на своём лице горячее дыхание товарища.
      — Давай проберёмся к сараю, освободим папу!
      — Давай!
      Они спустились с дерева, с минутку постояли, прислушиваясь, потом перебежали через дорогу.
      — Хальт! Хальт! — раздалось за их спиной.
      Щёлкнул курок, пули просвистели над самыми головами мальчиков. Они прижались к стене. Сердца у них отчаянно стучали.
      — Сюда, — шепнул Лацо и спрятался за выступом дома.
      Ондра кинулся за ним. Лацо протянул руку и нащупал члечо товарища.
      — Надо подождать, — сказал он.
      Где-то впереди снова раздались выстрелы.
      Когда стрельба немного затихла, мальчики снова поползли. Вот и сарай. Часовых и след простыл. Собравшись с духом, Лацо забарабанил в дверь.
      — Папа, папа! — кричал он срывающимся голосом.
      — Лацко, сыночек! — услышал мальчик в ответ.
      У Лацо закружилась голова, он вдруг ясно осознал свою беспомощность.
      — У нас нет ключа, — проговорил он.
      — Позовём кого-нибудь на помощь! — предложил Ондра.
      Ондра весь горел от желания помочь Лацо. Они обязательно должны освободить его отца.
      Какой-то солдат пробежал мимо мальчиков и по-немецки выругался. Грянул выстрел. Фашист упал, и его винтовка при падении разрядилась. Мальчики, согнувшись, втянув голову в плечи, подошли к тому месту, где лежал фашист. Он был мёртв.
      — Возьмём его винтовку и выломаем дверь, — предложил Ондра.
      Быстро нагнувшись, он подобрал винтовку.
      В этот момент из-за туч выплыла луна и залила всю деревню тусклым светом. Со стороны улицы послышались чьи-то тяжёлые шаги. К ним приближался гонимый страхом, тревожно озирающийся толстяк в мундире гардиста, и вдруг мальчики узнали его: Костка! Он не видел стоявших в тени ребят. Ондра молниеносным движением опустил на землю винтовку. Гардист споткнулся и упал. Мальчики подскочили к нему. Ондра замахнулся прикладом. Лацо с неожиданной силой навалился на Костку.
      — Лежите смирно, или я буду стрелять! — грозно приказал Ондра, хотя и не имел представления о том, как стреляют из винтовки.
      Гардист даже не пытался встать, он со страхом глядел на мальчика, целившегося ему прямо в лоб.
      «Испугался!» — с удовлетворением подумал Ондра. ,Пацо лежал на гардисте, высматривая, нельзя ли кликнуть кого-либо на помощь. Завидев наконец великана Ондри-ша, который с винтовкой наперевес преследовал убегавшего гитлеровца, мальчик громко крикнул:
      — Дядя Ондриш!
      Великан остановился, выстрелил в спину фашисту и стал искать глазами Лацо.
      Жирная туша гардиста вдруг резко дёрнулась. Костка заворочался, стремясь сбросить с себя мальчика.
      — Сюда, сюда! — настойчиво звал Лацо.
      Костка уже готовился вскочить на ноги, когда грозный окрик «Смирно!» заставил его застыть на месте. Ондра
      хладнокровно нацелился в округлившиеся от страха свиные глазки гардиста. И как раз в эту секунду раздался громкий возглас:
      — Ондришка, сынок!
      Мальчик выронил винтовку и кинулся в объятия отца.
      Гардист сбросил с себя Лацо и поднялся.
      — Помогите! — отчаянно завопил Лацо; он боялся, что гардист удерёт.
      — Руки вверх! — строго приказал отец Ондры.
      Гардист покорно поднял руки.
      — А ну, ребята, снимите-ка с него пояс, — распорядился Ондра-старший.
      Мальчики тотчас отстегнули ремень Костки.
      — И подтяжки тоже.
      Мальчики отстегнули и подтяжки. Гардисту пришлось расставить ноги, чтобы с него не свалились брюки, — ведь руки он не смел опустить.
      — Пусть теперь попробует бежать.
      Мальчики расхохотались.
      — Это ваш пленник, стерегите его, — серьёзно сказал им Ондриш.
      — Помогите нам, пожалуйста, отпереть сарай. Там мой папа, — повернулся Лацо к отцу Ондры.
      Ондриш старший ударил прикладом по заржавленному замку. Потом оглушительно свистнул. Почти тотчас к нему подбежали два партизана, вооружённые автоматами.
      — Уведите этого. Его взяли в плен ребята. Должно быть, какой-то гардистский начальник, — обратился к партизанам отец Ондры, не переставая молотить по замку, который в конце концов уступил и с глухим звоном упал на землю.
      Дверь распахнулась, на пороге появился Адам Главка. Лацо бросился к нему на шею, а Ондра крепко обнял своего отца.
      — Они искали тебя, — шептал ему Ондра, — но мы сорвали все объявления.
      Старший Ондра ласково прижал сына к своей груди.
      — Ондришка, дружок, мне надо уйти! Товарищи дерутся, — сказал он. — Идите вместе с Главкой домой, да держитесь стен, будьте осторожны. И мы с Рудой туда
      придём, как только заварушка эта кончится... И Якуб придёт, — улыбнулся он Лацо.
      Ондриш побежал в ту сторону, где шла перестрелка. Ондра глядел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом. Потом повернулся к Лацо.
      — Это мой папка, — с гордостью прошептал мальчик. — Он партизан.
      — А я давно уже думал, что он у партизан, — лукаво прищурился Лацо.
      Бой близился к концу. Выстрелы слышались всё реже. Партизаны осматривали дома, ища спрятавшихся фашистов. Вдруг Главка и мальчики услышали, что их кто-то догоняет. Лацо обернулся и столкнулся лицом к лицу с матерью. Её сопровождали два партизана.
      — Адам, Адам! — всхлипывала Главкова, припав к груди мужа.
      Лацо шмыгнул носом, стараясь не разреветься. Ондра неловко переминался с ноги на ногу. Ему не терпелось рассказать матери Лацо, что он тоже нашёл своего отца и что его отец — с партизанами.
      — Ну и ночка! Первый бой — и такая крупная добыча! Сколько начальства! — сказал один из партизан.
      — Говорят, одного прохвоста поймали совсем малые ребята, — весело сообщил второй.
      Лацо толкнул локтем Ондру и подмигнул ему. И вдруг он вспомнил, как Матьо Шуба читал грозный приказ властей. Сейчас всё переменилось! Гардисты бегут сломя голову, а они с Ондрой взяли в плен свирепого Костку.
      Лацо побежал назад. Главковы даже не заметили, как он исчез.
      Ондра бросился вслед за Лацо.
      — Куда ты? — удивлённо спросил он.
      Лацо с таинственным видом прошептал:
      — Пойдём, увидишь!
      Мальчики свернули за угол, подошли к маленькому домику у трактира и толкнули калитку.
      — Матьо, Матьо! — нетерпеливо позвал Лацо.
      Никто не отозвался.
      — Может быть, он спит? — разочарованно сказал он.
      — Кто? — спросил Ондра.
      Лацо не ответил.
      — Матьо, вы спите? — крикнул он ещё раз.
      В домике было тихо.
      Мальчик шагнул вперёд, таща за собой Ондру, и решительно нажал ручку двери. Они вошли в тёмную, душную комнатушку. Лацо нащупал выключатель, повернул его и зажмурился от яркого света. Где же всё-таки Матьо? И вдруг он увидел торчащую из-под кровати ногу, быстро нагнулся и дёрнул её:
      — Матьо, вылезайте!
      Деревенский бирюч, охая и кряхтя, вылез из своего убежища. Сперва появились стоптанные башмаки и обтрёпанные брюки, потом выцветшая рубаха и наконец всклокоченная голова Матьо Шубы. Он недоумённо глядел на ребят:
      - Чего вы от меня хотите?
      — Пойдёмте, Матьо, надо бить в барабан! — восклик нул Лацо, довольный, что нашёл бирюча.
      — Би-ить в ба-арабан? — У Матьо от страха язык заплетался.
      — А вы что, отказываетесь? строго спросил мальчик.
      Бирюч послушно встал. Ему и в голову не пришло отказываться. Всю ночь он пролежал под кроватью, заткнув уши, чтобы не слышать стрельбы, и ждал смерти с минуты на минуту. А теперь, очевидно, должно случиться нечто ужасное, и мальчики пришли, чтобы ему об этом сообщить. Он засуетился, стал рыться в беспорядочно раскиданных вещах, разыскивая ремень от барабана.
      — Скорее, дядя Матьо, — торопил его Лацо.
      Неизвестно, сколько времени он ещё провозился бы, если бы мальчики не помогли ему найти злосчастный ремень. Потом они вытолкнули ошеломлённого бирюча на улицу и повели его к трактиру. Откуда-то издалека ещё доносились одиночные выстрелы. Над деревней плыла луна.
      — Ну, начинайте! — приказал Лацо барабанщику.
      Матьо Шуба привычным движением вскинул палочки и начал выбивать барабанную дробь. В окнах хат замелькали встревоженные лица.
      — Кто барабанит? Зачем?
      Со всех сторон к трактиру сбегались партизаны, держа оружие наготове.
      — Кто барабанит?
      А Матьо знай себе колотил в барабан. В эту ночь он вообще ничего не понимал. Например, кто дал право маленькому мальчику, сыну арестованного Главки, приказывать ему, старшему во всей долине бирючу? Впрочем, Матьо и не задумывался над этим. Он бил в барабан и ждал дальнейших распоряжений.
      В голове Лацо вихрем проносились мысли, обгоняя одна другую. Казалось само собой разумеющимся, что старый Матьо подчинялся ему. Вообще всё происходившее вокруг казалось сегодня совершенно естественным и неожиданно прекрасным. Эта лунная ночь сразу прогнала воспоминания о тяжёлых, безрадостных месяцах.
      С гор потянуло предутренней свежестью. Лацо с наслаждением вдыхал прохладный, чистый воздух. Площадь заполнялась людьми. Ондра окликнул своего размечтавшегося товарища.
      — Давай-ка полезем наверх, — он указал на кузов грузовика.
      — Матьо, марш наверх! — крикнул Лацо.
      Бирюч снова не посмел ослушаться. Лацо и Ондра вскарабкались туда вслед за ним.
      Заалела заря. Вершины гор окутались лёгкой дымкой тумана. Небо над деревней посветлело и словно стало ещё выше. Из сада потянуло ароматом созревающих яблок.
      По дороге к площади шла мать Лацо, высоко подняв голову. Рядом с ней шагал муж. Ветер ласково трепал его длинные белые волосы. Держась за руки, подбежали к грузовику Зузка и Иван. Они с удивлением посмотрели на мальчиков, стоявших возле бирюча.
      Лацо чуть не крикнул от восторга, увидев русского партизана Мишу, который дружески улыбался ребятам. В руках у него был автомат, на шапке горела пятиконечная красная звезда. Звезда Советского Союза! Лицо Миши сияло. Лацо быстро заморгал веками, чтобы стряхнуть с ресниц радостные слёзы.
      Матьо Шуба бил в барабан. Но сегодня он никому не грозил страшным наказанием за связь с партизанами. Сегодня партизаны сами пришли в Вербовое. Они обратили в бегство врагов и спасли отца. Лацо никогда не представлял себе, что бывает такое огромное, ликующее счастье.
      Тут на платформу машины взобрались Руда, Якуб и Ондриш. Улыбающийся Сернка стоял внизу вместе с учителем Гилем и родителями Лацо и держал за руку Зузку.
      Руда отошёл к самому борту машины. Рубашка висела на нём клочьями, лицо почернело от грязи и пота. Лацо смотрел на него не отрываясь, ему казалось, что перед ним привидение. И вдруг он всё вспомнил. Конечно, однажды он уже его видел таким. Школьный сад... ограда... арестованный рабочий, удравший от гардистов... Лацо обхватил плечи Ондры и взволнованно прошептал:
      — Смотри, это он... он... наш рабочий... Мы его спасли... возле школы... наш почётный член... я сейчас только узнал его...
      Потом Лацо посмотрел вниз — на Зузку и Ивана. Они тоже узнали. Лацо сразу понял это по широко раскрытым глазам Зузки и побледневшему лицу Ивана.
      Руда поднял руку. Воцарилась тишина.
      — Товарищи! Дорогие братья! Нам удалось выгнать фашистов из деревни Вербовое. Во всём нашем крае сегодня народ с оружием в руках поднялся против врага. Советская Армия приближается к нашим границам и несёт нам помощь и свободу. Борясь бок о бок с этой славной армией, победим и мы. А потом создадим на нашей любимой родине новую, счастливую жизнь.
      Партизаны и крестьяне плотнощстепой обступили машину.
      Слова оратора утонули в восторженных возгласах:
      — Да здравствует Коммунистическая партия!
      — Да здравствует свобода!
      — Да здравствует Советский Союз!
      Руда стоял с непокрытой головой у красного знамени, которое высоко поднял Якуб. Вдруг он притянул к себе Лацо и Ондру и крепко их обнял. Гул голосов на мгновение утих.
      — Эти дети уже нашли своих отцов. Но многие наши товарищи, подготовившие сегодняшнюю победу своей самоотверженной работой, ещё ждут в тюрьмах часа освобождения. Товарищи, поклянёмся, что не обманем надежды наших детей! Будем стойко, до конца бороться и освободим их отцов!
      Слёзы катились по щекам Лацо, и он не стыдился их.
      — Долой фашизм! — гудела толпа.
      — Вперёд за мир и свободу! — восторженно кричали люди.
      — За мир и свободу! — гремел голос Якуба.
      «Мир... свобода...» — гулко вторило им эхо.
      Из-за гор восходило солнце. Рождался новый день.