|
Сделал и прислал Кайдалов Анатолий.
_____________________
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ КНИГИ
ДОЛЖНА БЫТЬ ТАКАЯ ЗЕМЛЯ!
Маленький Шарль, низко опустив голову, брёл по берегу реки и плакал. Обеими руками он прижимал к животу старую соломенную шляпу.
— Эй, малыш, чего ревёшь? — вдруг услышал Шарль.
Он поднял голову. Перед ним стоял соседский мальчишка Этьен.
Шарль молча показал ему шляпу. В ней копошились три рыжих котёнка.
— Топить послали? — спросил Этьен.
Шарль кивнул и всхлипнул.
Этьен задумался, потом сказал:
— Погоди реветь! Отнесём твоих котят Луизе Мишель, дочке горничной из замка.
— Я уж всех в деревне обошёл — никто не берёт. И она не возьмёт.
— Она добрая. У неё полно всякого зверья живёт... Пошли!
Ребята зашагали по тропинке к видневшемуся невдалеке господскому замку.
Через лазейку в ограде они пробрались в парк. И сразу увидели Луизу.
Она стояла на берегу небольшого пруда под старым каштаном.
На зеленоватой воде, у самого берега, покачивался кораблик под белыми парусами.
— Луиза! — позвал Этьен.
Луиза оглянулась.
Это была высокая худенькая девочка с большими тёмными глазами на смуглом лице.
— Хорошо, что вы пришли, — сказала она. — Мой корабль как раз отправляется в дальнее плаванье. Я буду капитаном, ты, Этьен, матросом, а этот малыш — юнгой. Мы покинем Францию и поплывём далеко-далеко, через моря и океаны...
Шарль шмыгнул носом:
— Я не поеду. Меня мама не пустит.
Этьен засмеялся:
— Вот дурачок! Это же понарошку!
— Ничего не понарошку! — горячо возразила Луиза. — Мы станем искать землю, где люди не знают горя, где нет бедных...
— Так не бывает, — перебил её Этьен. — Отец говорит: бедняки есть везде.
— Где-то должна быть такая земля! Мы её найдём, вот увидишь...
Шарль дёрнул Этьена за рукав.
— А котята? — напомнил он.
Этьен взял у него шляпу и протянул её Луизе.
— Возьмёшь?
— Возьму! — Луиза подхватила шляпу с котятами и побежала к дому, крича на ходу: — Мама! Посмотри, какие хорошенькие!..
СТУК ДЕРЕВЯННЫХ БАШМАКОВ
В небольшой деревенской церкви шла воскресная служба.
Девочки-школьницы в праздничных платьях и новых деревянных башмаках чинно сидели возле своей молоденькой учительницы мадмуазель Луизы Мишель.
На коленях они держали раскрытые книжечки-молитвенники и прилежно молились.
Но вот священник стал читать молитву о здравии императора Франции.
А вчера на уроке учительница говорила, что император — угнетатель народа и что лучше бы его вовсе не было на свете.
Девочки переглянулись: «Как быть?» Они посмотрели на учительницу.
Луиза решительно встала и пошла к выходу.
Школьницы захлопнули молитвенники и, стуча деревянными башмаками по каменным плитам пола, гуськом потянулись за ней.
Все в церкви перестали молиться и удивлённо, испуганно смотрели им вслед.
На другой день Луизу вызвали в полицию.
Полицейский начальник сухо сказал:
— Мадмуазель Мишель, вы — учительница. Ваш долг — воспитывать в детях преданность правительству и любовь к императору...
— Нет, господин префект, — возразила Луиза. — Мой долг — научить их любить Францию и её народ...
— Замолчите, мадмуазель!
Префект вскочил, прошёлся
по кабинету, потом снова сел и уставился на Луизу через толстые стёкла очков.
— Должен вам сказать, мадмуазель, что вы уже давно у нас на заметке. Вы ведёте себя возмутительно. Распеваете
в школе «Марсельезу»... Хотя это революционная песня, и вы великолепно знаете, что она запрещена строжайше! Мало того: вы сами сочиняете подобные стихи. Вот, извольте...
Он положил перед собой листок из ученической тетради и прочёл вслух:
Моря и долы мы пройдём.
Вперёд, друзья, вперёд!
Смелей, друзья! Уж скоро
Свободы час пробьёт...
Брезгливым жестом он слегка отодвинул от себя листок:
— И эту заразу ваши девчонки разносят по всей деревне! Как видите, мадмуазель, нам всё известно.
— Я и не скрываю своих взглядов, — сказала Луиза.
— Тем хуже! А вчерашний скандал в церкви? Это же настоящий бунт! Довольно! — Префект пристукнул ладонью по столу. — Я настаиваю, мадмуазель, чтобы вы немедленно уехали отсюда. Иначе пеняйте на себя. Мы умеем расправляться с бунтовщиками...
Луиза уехала в Париж. Там, в рабочем квартале, она стала учить детей бедняков.
АПРЕЛЬСКИМ УТРОМ 1871 ГОДА
Луиза ушла из дому на рассвете, когда мать ещё спала.
Старушку разбудил тихий, но настойчивый стук в стекло.
— Иду, иду, — отозвалась тётушка Мари. Она подошла к окну.
На подоконнике сидел старый сизый голубь.
Тётушка Мари открыла окно и высыпала на подоконник щепотку хлебных крошек.
Уже не первый год прилетал голубь сюда за кормом. Прежде он был толстым и очень важным. Старушка называла его „господин Жак“ и любила поболтать с ним о том, о сём. Голубь не торопясь склёвывал зёрна и, казалось, с интересом выслушивал новости.
Потом времена переменились: новостей стало больше, а корму меньше.
Шла война между Францией и Пруссией. Французская армия отступала. Немцы захватили треть страны и осадили Париж. В столице начался голод.
Французское правительство признало поражение и согласилось выполнить все требования немцев. Даже впустить их войска в столицу Франции.
Народ был возмущён изменой правительства. Он не хотел мира на таких унизительных условиях.
Парижские рабочие стали вооружаться и вступать в Национальную гвардию, чтобы самим защищать Париж.
Правительство боялось народа больше, чем неприятеля. Поэтому оно решило разоружить рабочих Парижа, отобрать у Национальной гвардии всю артиллерию.
О том, что из этого вышло, тётушка Мари уже не раз рассказывала господину Жаку. Сегодня она припомнила новые подробности:
— Рано утром, восемнадцатого марта, мы с Луизой ещё спали, как вдруг слышим — палят из ружей. «Что такое?» — думаем. Стреляли неподалёку, на Монмартре. А ведь там, на холме, стоят пушки Национальной гвардии. Мы — туда. Оказывается, солдаты, посланные правительством, напали на часовых, стоявших у орудий, обезоружили их и уже собираются увезти пушки.
Луиза побежала за подмогой на улицу Розье, в штаб Национальной гвардии.
Скоро возле пушек собралась целая толпа. Гляжу, тут и сапожник Огюст, и прачка Сюзанна, и вдова угольщика с двумя своими ребятишками. Мы загородили собою пушки и принялись стыдить солдат.
— Неужели, — говорим, — у вас хватит совести отнять у нас пушки? Предатели, вот вы кто!
Видим, с улицы Розье спешат национальные гвардейцы. Тогда какой-то важный генерал приказал солдатам стрелять в нас. Вы только подумайте, господин Жак!
Но солдаты отказались стрелять в женщин. Офицеры испугались, что солдаты перейдут на сторону народа, и поскорее увели их из рабочих кварталов.
Тут мы стали кричать: «Долой правительство! Да здравствует революция!» Голубь давно уже склевал крошки и, нахохлившись, смотрел на старушку круглым оранжевым глазом.
— Да, господин Жак, — продолжала тётушка Мари
с задумчивой улыбкой, — этот день никто из нас вовек не забудет.
Правительство перепугалось до смерти и убежало из Парижа. Следом укатили богачи да разные чиновники, а генералы увели армию.
Они тут неподалёку, в Версале обосновались. Говорят, и сам городок, и парк Версальский превратили в военный лагерь. Теперь все эти версальцы собираются с силами, чтобы напасть на нас. Не по нутру им, что власть взяли рабочие. Никогда ещё такого не бывало! Ведь мы выбрали своё, народное, правительство — Парижскую Коммуну. Теперь у каждого бедняка будет кусок хлеба и крыша над головой...
Голубь постучал клювом по пустому подоконнику.
— Больше нету, — старушка развела руками. — В городе голодно... Вы сами, господин Жак, поглядывайте, как бы не угодить в кастрюлю... А теперь, извините, я прикрою окно. Прохладно, даром, что на дворе апрель.
Тётушка Мари закрыла окно. Голубь улетел.
Вскоре пришла Луиза.
Она была в синем мундире национального гвардейца, перепоясана широким красным шарфом. На голове — кепи с кантом, на ногах — сапоги.
Мать сначала удивлённо оглядела дочь с ног до головы, потом улыбнулась:
— А знаешь, тебе к лицу...
— Мама, — сказала Луиза. — Я ухожу на передовые позиции: версальские войска двинулись на Париж!
НА ПОДСТУПАХ К ПАРИЖУ
Целый день коммунары удерживали вокзал Кламар, отбивая атаки версальцев.
К вечеру версальцы укрылись за насыпью и беспрерывно стреляли по вокзальным окнам. Коммунары несли большие потери, они могли отвечать врагам лишь одиночными выстрелами.
Луизе приходилось и стрелять, и перевязывать раненых.
К ночи стрельба утихла.
Пользуясь темнотой, к вокзалу подъехал санитарный фургон и забрал раненых.
В здании вокзала стало очень тихо. В разбитые окна вливалась ночная сырость. Сильно пахло фиалками.
Коммунары, усталые и измученные, лежали на широких вокзальных скамьях.
— Если они начнут орудийный обстрел — всем нам крышка, — неожиданно сказал один гвардеец. — Надо уходить отсюда, пока не поздно.
— Правильно! — поддержал его другой. — Всё равно нас слишком мало. Долго нам не продержаться.
Луиза поднялась, вышла из зала и скоро вернулась с зажжённой свечой в руке.
— В соседней комнате сложены снаряды, — сказала
она. — Одна спичка — и всё взлетит на воздух. Если вы уйдёте, я останусь и взорву вокзал. Врагам он не достанется. Никто не посмеет утверждать, что коммунары трусы.
Все напряжённо молчали.
Потом кто-то сказал:
— Мы не уйдём, мадмуазель! Будем держаться до последнего...
«К ОРУЖИЮ, ГРАЖДАНЕ!»
В воскресенье 21 мая канонада версальских пушек была слышна уже у самых стен Парижа.
г
Но это не омрачало приподнятого настроения парижан. В Париже — солнце, в Париже — весна...
Толпы народа — рабочие с жёнами и детьми, принарядившиеся девушки, национальные гвардейцы из отведённых на отдых батальонов — спешат в парк Тюильри. Сегодня музыканты военных оркестров дают здесь большой концерт патриотической музыки.
Торжественно звучит «Марсельеза»...
А в это самое время предатель проводит отряд версальцев через ворота Сен-Клу в Париж. За первым маленьким отрядом прошёл второй, а там — двинулись батальоны.
В Париже коммунары бьют в набат:
— Враг в городе! К оружию, граждане! Стройте баррикады! Остановим версальцев! Да здравствует Парижская Коммуна!
За одну ночь улицы, площади и бульвары Парижа покрылись баррикадами.
Но версальцы двигались, как лавина, и невозможно было их остановить.
К концу недели они захватили почти весь город...
Узенькая улочка в рабочем квартале.
Баррикада из булыжника и мешков с песком.
Над баррикадой — красное знамя. Оно изорвано пулями. На знамени слова: «Да здравствует Коммуна! Свобода или смерть!»
Рядом с Луизой, держа наготове карабин, стоял светловолосый парнишка лет четырнадцати в синей блузе рабочего. Как и Луиза, он был перепоясан красным шарфом.
Версальцы обстреливали баррикаду из небольшой пушки, установленной на перекрёстке.
Осколком снаряда перебило древко знамени.
Светловолосый парнишка отложил карабин и проворно вскарабкался на баррикаду. Вокруг него засвистели пули. Он связал концы сломанного древка своим красным шарфом, укрепил знамя на прежнем месте и спрыгнул на землю.
Луиза облегчённо вздохнула.
Вскоре версальцы пошли на приступ.
Выстрелы коммунаров уложили нескольких солдат. Остальные попрятались: кто в подворотнях и подъездах домов, кто за каменными тумбами на тротуарах.
— Вперёд! — кричал офицер. — Вперёд!
Но огонь с баррикады не давал солдатам высунуться из-за укрытий.
И тогда они решили пойти на хитрость...
Пороховой дым ел глаза, горьким комом стоял в горле.
Луиза поудобнее приладила ружьё между мешками с песком и на минуту закрыла глаза.
Спала ли она хоть одну ночь за эту неделю? Она не помнила. Баррикады, баррикады... В кварталах Батиньоля, на Монмартре... На площади Бланш она сражалась в рядах женского батальона... Теперь она здесь. Дальше отступать некуда...
Луиза открыла глаза и увидела, что по боковой улице к баррикаде подходят несколько национальных гвардейцев.
— Эй, друзья! — крикнула им Луиза. — Идите скорее! Нас тут осталось совсем мало!
Вдруг один из них выхватил гранату и швырнул её в баррикаду.
Это были переодетые версальцы!
Взрывом Луизу отбросило в траншею. Она ударилась головой о камень и потеряла сознание.
РАСПРАВА
Луиза очнулась ночью.
Стояла какая-то странная тишина, в небе полыхало зарево огромного пожара.
Луиза огляделась. Повсюду лежали убитые. У самой баррикады, прижав к груди карабин, лежал светловолосый парнишка. Возле него — знамя. Древко связано красным шарфом...
Луиза поднялась, но ноги у неё подкашивались. Ей вспомнилось, что где-то тут, на соседней улице, живёт Николь, её давнишняя подруга.
Держась за стены домов, добралась Луиза до знакомого подъезда и провела у подруги остаток ночи.
Наутро Николь пошла разузнать, что творится в городе. Она скоро вернулась.
— Луиза, всё кончено! Париж в руках версальцев. Коммуна разгромлена! Солдаты повсюду ищут коммунаров... Тебе опасно выходить на улицу. Оставайся у меня, я тебя спрячу.
— А мама? Что будет с нею? — возразила Луиза. — Нет, я пойду домой.
— Тогда хотя бы переоденься. Снимай мундир, я дам тебе своё платье...
Луиза переоделась. Она спрятала на груди красный шарф и вышла на улицу.
На первом же углу она увидела версальский патруль.
Солдаты остановили молодого мужчину в синей блузе:
— А ну, покажи-ка руки! Ага, вон следы пороха! Сражался против нас, каналья!
Прикладами они подтолкнули рабочего к стене дома.
Раздался залп.
— Да здравствует Коммуна! — падая, крикнул рабочий.
Солдаты свернули в переулок. Скоро оттуда послышались выстрелы.
Луиза опустила голову и пошла дальше.
Вот и улица У до, вот и школа, а при школе — её квартира.
Дверь была не заперта. Луиза вошла в прихожую.
— Мама! — позвала она. — Мама!
Никто не отозвался.
Луиза кинулась к соседям:
— Где моя мать?
— Её арестовали, — сказала соседка. — Версальцы приходили за вами, мадмуазель. Вас не нашли, вот и увели мадам Мишель.
Луиза побежала на версальский пост.
— Я Луиза Мишель, — сказала она офицеру. — Что вы сделали с моей матерью?
— Сейчас узнаю, — ответил офицер.
Он вышел в соседнее помещение, и Луиза слышала, как он сказал:
— Сержант, старуху Мишель ещё не расстреляли? Тогда гоните её отсюда. Теперь её дочь в наших руках!..
Суды над коммунарами были короткими, приговоры — жестокими: смертная казнь, каторга, ссылка.
Луизу Мишель много месяцев продержали в тюрьме, а потом судили и приговорили к десяти годам ссылки на далёкие острова.
В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ
Коммунаров, приговорённых к ссылке, привезли в порт Ла-Рошель.
Среди пароходов, стоявших в порту, Луизе сразу бросился в глаза старинный фрегат с высокими деревянными мачтами и белыми парусами.
Он-то и принял на борт ссыльных коммунаров.
Горечь изгнания, тоска по матери, тревожные мысли о будущем — всё на какое-то мгновение забылось, когда Луиза поднималась по трапу. Всю жизнь она мечтала о далёких путешествиях! И вот она на корабле, а перед нею — океан. Его вода сверкает под синим небом, дует влажный ветер, кричат чайки...
Но коммунаров, как диких зверей в зверинце, заперли в клетках с толстыми железными прутьями.
И мгновенная радость померкла.
Клетка, куда попала Луиза, была больше других. В неё посадили двадцать женщин.
Возле молодой женщины, сидевшей на полу в углу клетки, примостился мальчик лет шести.
— Мама, а куда мы едем? — спросил он.
Женщина не отвечала. Она тяжело о чём-то задумалась и не слышала сына.
— Мама, почему ты молчишь?
Луиза присела рядом с мальчиком.
— Мы с тобой поплывём далеко-далеко, к островам Новой Каледонии, — сказала она.
— В другую тюрьму? — спросил мальчик.
Луиза притянула его к себе, погладила по волосам. Почти два года этот малыш провёл в тюремной камере...
— Нет, милый, нет!.. Там не будет решёток.
— Правда? — обрадовался мальчик. — А скоро мы туда приедем?
— Не знаю. Месяца через три... А может быть, раньше. Лишь бы ветер был попутным. Видал, какие у нас паруса?
Мальчик кивнул.
Коммунар, сидевший в соседней клетке, сказал:
— Эту старую посудину давно пора пустить на дрова, а не отправлять на край света. При первой же буре фрегат развалится на части и пойдёт ко дну.
— А по мне, — отозвался другой, — уж лучше сразу погибнуть, чем десять лет маяться в ссылке. Ссылка — та же казнь, только растянутая на годы...
— Не надо отчаиваться, друзья, — сказала Луиза. — Пусть Коммуна побеждена, но ведь это была не последняя битва.
В эту ночь Луиза написала стихи. В них были такие строки:
...Когда же «Марсельез» дыханье Раздует новых битв пожар,
Воспрянет вновь в огне восстаний Святое имя — Коммунар...
О ночь, я не хочу проснуться,
Не отлетай, чудесный сон!
Я вижу, как со всех сторон Восходят солнца революций...
КРАСНЫЙ ШАРФ
Вот уже пять долгих лет Луиза отбывала ссылку в Новой Каледонии...
Однажды вечером она сидела у окна своей хижины с раскрытой книгой на коленях. Но ей не читалось: мысли были заняты другим. С тревогой думала она о своих темнокожих друзьях — канаках.
Луиза уже давно подружилась с ними, коренными обитателями этих островов. Она часто бывала в их селениях, научилась их языку, полюбила их сказки и песни.
Вначале канаки относились к ней недоверчиво. Долгие годы терпели они гнёт белых завоевателей и знали: белый человек — это враг, он несёт зло.
Но Луиза сумела убедить их, что не всякий белый — угнетатель, что дело тут вовсе не в цвете кожи.
Она рассказывала канакам о Парижской Коммуне, о том, как в далёкой Франции народ боролся за свою свободу.
Канаки жадно слушали её рассказы.
И вот недавно вождь племени — старик Атаи — открыл Луизе тайну: канаки задумали поднять восстание против французских властей острова...
Ветер шелестел в тростниковой крыше, залетал в окно, перелистывал страницы книги.
Было ещё совсем светло, но Луиза приготовила свечу и спички: в этих местах не бывает сумерек.
Как только заходящее солнце окунулось в море — сразу же наступила тёмная ночь.
Дикими голосами заквакали лягушки.
Небо, всё в ярких звёздах, придвинулось совсем близко к земле.
Изогнутые ветрами белоствольные деревья — ниаули стали похожи на какие-то таинственные призраки...
Луиза зажгла свечу.
Вдруг кто-то снаружи откинул циновку, прикрывающую вход в хижину.
Вошли два юноши-канака с копьями в руках. Один из них сказал:
— Мы решились... Атаи, наш вождь, ведёт нас. Мы выступаем с первым лучом солнца... Прощай, тайо!
На языке канаков «тайо» — это «друг».
— Прощай, тайо! — повторил другой юноша.
Канаки повернулись, чтобы уйти, но Луиза остановила их:
— Подождите!
Она открыла свой сундучок и достала красный шарф.
— Возьмите этот шарф, друзья. Он был со мной на баррикадах Парижской Коммуны. Пусть он будет с вами, когда вы пойдёте в бой за свободу!..
|
