Зимние гости

PDF

      КОГДА ИХ ЦВЕТЁТ БОЛЬШЕ?
     
      Встретились весной на опушке леса поползень — по деревьям ползун — и коростель — в траве скрипун. Разговорились о том, о сём, и зашла у них речь о цветах.
      — Много их сейчас появилось, — сказал поползень,— На тополях, на берёзах висюльками качаются, на клёнах хохолками торчат, на ивах жёлтыми птенчиками распушились.
      — Летом цветов будет больше, — сказал коростель, — ромашка расцветёт и колокольчики, и лютики, и кашка. А чина да мышиный горошек так все травы перепутают, что и не продерёшься.
      — Летом цветов будет меньше.
      — Нет, больше.
      — А вот и меньше!
      Спорили, спорили, ни к чему не пришли и решили позвать товарищей — пусть решат, кто прав.
      Поползень полетел в еловый лес и захватил оттуда чижа. А коростель пробрался к болоту и пригласил кулика.
      — Прав поползень, — сказал чиж. — Весной всё цветёт: и ёлки, и сосны, и лиственницы, и можжевельник.
      — Нет, прав коростель, — сказал кулик. — Летом на берегу тростники, камыши цветут, пурпуровые хвосты плакун-травы в воду смотрятся, а в озере — круглые жёлтые кубышки, белые водяные лилии. Летом цветов больше.
      Нет, меньше.
      — А вот и больше.
      Спорили, спорили, ни к чему не пришли и решили позвать на помощь ещё двоих товарищей.
      Поползень позвал с ближнего кустика славку. А коростель привёл из лесу рябчика.
      Прав поползень, — сказала славка. — Сейчас, весной, чуть не каждый куст в цветах: смородина, крыжовник, боярышник. Маленькие кустики черники и те с белыми колокольчиками.
      — Нет, прав коростель, — сказал рябчик.— Сейчас цветов ещё мало, то ли дело летом: везде в лесу белеют майнички, грушанки, седмичники. Да и ландыши запаздывают до первых дней лета.
      Тут опять заспорили. И не кончить бы птицам этого спора, если бы на их крик не прилетела ворона. Мудрая птица, везде бывает, всё знает.
      — Цветущих деревьев и кустов больше всего весною.
     
      КТО ХИТРЕЕ?
     
      Каких только лесных жителей не побывает летом на полянке! У одних — две ноги, у других — сотня. У одних — пара глаз, у других — тысяча. Одни в густом меху, другие — как яблочко голые.
      Но, бывает, перезнакомятся между собою разные существа и увидят, что не похожи-то они друг на друга — не похожи, а всё-таки много у них и общего, есть о чём поболтать.
      Да и что удивляться? Все на одной земле живут, одним воздухом дышат.
      Собрались как-то на полянке: ёж, муравей, гусеница (дочка бабочки-златогузки) и ящерица. Посидели, поговорили, и начался у них спор: кто хитрее всего обороняется от врагов?
      — Нет лучшей защиты, чем мои колючки, — сказал ёж. — Крепкие, острые, торчат во все стороны. Попробуй-ка схвати меня за шиворот! Мой предок, тот, что впервые надел колючую шубу, был величайший умник. Величайший!
      Тут все на ежа напустились:
      — Подумаешь, как много надо ума, чтобы выдумать колючки!
      — Я знаю, что даже совсем безголовые существа, даже растения защищаются колючками, — сказала гусеница (дочка бабочки-златогузки). — Я раз попробовала взобраться на шиповник. Но это было совершенно невозможно. Колючки у шиповника поострей ежовых!
      Еж запыхтел и умолк.
      — Лучше всего вцепиться, укусить врага и впрыснуть в рану кислоты, — сказал муравей. — Мы, муравьи, всегда так делаем. И умнее, хитрее ничего не придумаешь.
      — Но ведь и безголовая крапива поступает так же,— возразил ёж. — Крапива вся в тонких иглах. И только тронь её, они вонзятся и впрыснут под кожу чистейший огонь! Не забуду, как крапива ужалила мой нос, когда я был ещё совсем маленьким.
      — Крапива научилась жалить у нас, муравьёв. И кислоту она впрыскивает нашу — муравьиную.
      Однако словам муравья никто не поверил. А гусеница (дочка бабочки-златогузки) сказала:
      — Сражаться с врагами липом к лицу — это просто ужасно! Их и близко-то подпускать не следует!
      Я никого не отравляла, но мои враги — птицы — знают, что дети бабочек-златогузок ядовиты. Верно, когда-то попробовали!
      И теперь всё наше спасенье в одежде: красные полоски и пятнышки, белые полоски и пятнышки, а поле чёрное. Вот как ярко мы одеты! Птицы видят нас издалека. Видят, узнают и понимают: «Этих трогать нельзя: будет плохо!» — Всё это очень хитро, но мои предки предпочли колючки,— пробормотал ёж.
      — Колючки — ерунда! — возразил ему муравей. — А яд и яркая одежда — это хорошо, но придумали их не гусеницы, а мухомор. Во всём нашем лесу нет никого ярче и наряднее ядовитого мухомора!
      - Так что же получается? Безголовые растения не глупее нас? Это просто ужасно! — возмутилась гусеница.— Неужели же никто из наших предков не придумал такой защиты, какой нет у растений?
      — Мои предки придумали, — неожиданно отозвалась ящерица. Она дремала на солнце, и никто не догадывался.
      — Отбросить свой хвост!— возмутился ёж. — Какой дикий поступок!
      А муравей и гусеница отнеслись к рассказу ящерицы спокойно: у них хвостов не было. Однако ни тот, ни другая не захотели признать, что ящерица победила.
      — Когда приближается зима, деревья сбрасывают листья, — нерешительно начал муравей.
      -- Но они же не спасаются от зимы бегством, — возразила ящерица.
      Все поняли, что она права. Однако ёж так сердито покосился на её хвост, что ящерица поспешила скрыться, не дожидаясь поздравлений с победой.
     
      СНЫТЬЕВЫЙ МЁД
     
      Поспорили как-то муха с бабочкой, в каком цветке мёд слаще.
      — В сныти, — сказала муха.
      — А цветки у неё розовые? — спросила бабочка.
      — Нет, белые.
      — Ну, так неправда: самый сладкий мёд в розовых цветочках. Не знаю, как они называются, но мёд в них такой - сладкий, что слаще и быть не может.
      — Нет. Самый сладкий мёд снытьевый, снытъевый, снытьевый!
      — А может, и неснытьевый!
      — Не спорь, пожалуйста. Меня, муху, не переспоришь. Летим на сныть.
      И они полетели. Летят над канавой, опушённой жёлтыми кустиками свербиги. Летят над цветущим лугом — над яркой зеленью, посыпанной, как снежинками, крошечными белыми цветочками.
      Муха огляделась.
      — Вот и сныть! — сказала она и опустилась на сквозную тарелочку из белых цветков.
      — Эта?—удивилась бабочка.—Я такую мелочь и цветами не считала! Думала, это просто так, трава балуется.
      Муха устроилась удобно: села сразу на два цветка и наклонилась над третьим.
      А бабочка помахала, помахала крылышками и уселась рядом на разрезном пахучем листе сныти.
      — Я сажусь только на настоящий пол, — сказала бабочка. — А уж это не пол: цветочки-кружочки, а между ними пусто.
      Муха не сразу ответила. Она была занята. Она то прижимала свой хоботок к блестящей мокрой серединке цветка, • то втягивала его обратно.
      — До чего же сладок снытьевый мёд! —сказала она наконец. — Не бойся, эти цветки очень прочные: по ним можно бегать, как по столу. Лети сюда! Пробуй снытьевый мёд!
      — Да не могу я его попробовать! — ответила бабочка.— Я пью только из бокала. А тут дно цветка помазано не-
      Зря я сюда прилетела. Полечу-ка на свои розовые цветочки. Буду пить мёд из бокалов.
      — И я с тобой, — сказала муха. — Я тоже хочу пить из полного бокала. Так скорее напьёшься. Но снытьевый мёд самый сладкий на свете. И ты меня не переспоришь!
      Они прилетели к песчаному берегу реки, где цвели голубые колокольчики, а на них глядели во все глаза ярко-розовые гвоздики.
      — Здесь, — сказала бабочка, села на широко раскинутые лепестки гвоздики и стала раскручивать свой длинный хоботок. Он был у неё
      свёрнут, как пружинка. Развернула и опустила его в длинную трубочку цветка.
      Муха села на вторую гвоздику. Заглянула в серединку. Ну и колодец! До чего глубок! И есть там мёд, и наверно его немало, но нос не дорос: не достанешь! Вот тебе и «полный бокал!»
      — Нравится? — спросила бабочка. Она ни о чём не догадывалась.
      — Так себе, — ответила муха.— Я была права: снытьевый гораздо лучше!
      И муха полетела на свою сныть.
     
      ХОРОШИЙ ДОКТОР
     
      1
      Осенью, когда стали облетать золотые листья липы и до последней пряди пожелтела косматая берёза, заяц заболел. Стал скучный-скучный и потерял аппетит. Что тут делать? Ясно — идти к доктору. И заяц побежал к знаменитому звериному врачу Айболиту.
      — У тебя тоскит, — сказал доктор. — Скучаешь по зелени деревьев, вот и нажил тоскит. Постарайся во что бы то ни стало найти дерево и куст с зелёной листвой. Посиди под деревом, а потом под кустом по полчаса. Дыши ровно и глубоко. Поправишься!
      Заяц призадумался: посидеть да подышать — это чего проще. А вот попробуй-ка найди сейчас, осенью, хоть одно дерево с зелёными листьями! Впрочем, на свете уйма разных деревьев и кустов. Может, не все ещё пожелтели?..
      И заяц решил попытать счастья. Бежит по лесу — под лапами мягкие жёлтые листья и вверху осенние жёлтые листья.
      Да нет, не все они жёлтые! Вон клён. Он так и пылает. Такие краски, такой огонь можно увидеть только на небе при закате. Тут и красное, и оранжевое пламя, и нежно-розовое, и бледно-жёлтое.
      Хорош клён, дивно хорош! Но зелёного листочка на нём ни одного не оста-
      А вот стоят осинки. Одни из них жёлтые, другие пурпуровые. И земля под осинками разноцветная.
     
      2
      Долго бегал заяц по лесу. Много видел деревьев и кустов: видел бурый дуб, пунцовую рябину, пурпуровую черёмуху, фиолетовый бересклет, бледно-жёлтую с красными ягодами калину.
      Но зелёного, по-летнему зелёного дерева или куста заяц так и не встретил.
      — Эх, видно, болеть мне тоскитом до самой весны! — воскликнул он в отчаянии.
      И вдруг увидел прямо перед собою ольху. Как будто эта ольха подслушала его горькие слова и выбежала ему навстречу. Выбежала в зелёной, по-летнему свежей одежде!
      Вот здорово! — сказал заяц. — Ну и молодец же ты, ольха, что не поддаёшься осенней непогоде!
      Заяц сел под зелёный шатёр и, по совету врача, стал дышать ровно и глубоко. Часов у зайца, конечно, не было, и, должно быть, он просидел под целебным деревом гораздо дольше, чем полчаса.
     
      3
      Уже стало смеркаться. Только тогда заяц почувствовал, как сильно он проголодался. Вблизи темнели постройки посёлка. Заяц хорошо знал это место и решил свернуть на задворки, чтобы подкрепиться капустой.
      Но ему не повезло.
      Не успел он сунуться в огород, как туда явились люди.
      Заяц проскочил незамеченным вдоль забора в палисадник и притаился в кустах сирени. Уши он повернул в сторону огорода. Там было тихо. Должно быть, люди уже ушли.
      Заяц понемногу успокоился. Осмотрелся. И вдруг сделал открытие: он сидел под ветвями совершенно зелёного куста! У сирени не пожелтел, не покраснел ни один листочек!
      — Чудесно! — сказал заяц. — Значит, я недаром здесь отсиживаюсь! Я лечусь.
      И он стал дышать по предписанию врача: ровно и глубоко.
     
      4
      Через полчаса совсем стемнело.
      Заяц выбрался из кустов и отправился было на огород. Но вдруг из сеней выбежала визгливая собачонка. Она была так мала, что заяц её не испугался. Но на лай собачонки откликнулись соседние собаки: и справа, и слева, и через дорогу.
      Нужно было удирать.
      Заяц выпрыгнул на дорогу. Тут из двора напротив выскочил огромный чёрный пёс и помчался за ним.
      Заяц собрал все свои силы и полетел, как вихрь. Пёс с лаем гнался по пятам. Но разве догнать старой дворняге сильного молодого зайца! Вот враг уже и не -слышен...
      Заяц дома — в разноцветном осеннем лесу. До чего же хорош родной лес! В целом свете не найти ничего красивее! А в этом лесу нет сейчас зверя счастливее и здоровее, чем
      Слава доктору Айболиту: точно определил болезнь, правильно назначил лечение!
     
      ОБИДЫ МЫШОНКА
     
      На опушке леса жил непослушный мышонок. Братишек и сестрёнок у него не было, папа уже давно куда-то убежал. Вот мышонок и остался вдвоём с мамой, и она его очень избаловала. Мама этому сама не рада: не даёт ей мышонок по коя своими капризами, да и только.
      Однажды надумала мама-мышь пойти в гости к своему брату: «Авось мышонок постесняется дядю, и я хоть капельку отдохну».
      На другой день рано утром мама-мышь и мышонок от- • правились в путь. Только вышли — мышонок заметил что-то под ёлкой, поднялся на задние лапки и говорит:
      - Мама, посмотри, какой шляпастый дядя-гриб! Я хочу посидеть у него под шляпой, я хочу отдохнуть.
      А мама отвечает:
      — Рано ещё, сынок, отдыхать. Ведь ты только что с постельки. Всю ночь отдыхал.
      — А вот и нет, — сказал мышонок очень неприятным, капризным голосом. — А вот и нет! Ты ведь не знаешь, что я делал во сне. А я охотился на волков. Я всю ночь за ними бегал. Как же тут не устать!
      И непослушный мышонок убежал от мамы и сел под гриб. Посидел, посидел, да вдруг как — чих!
      Мама-мышь испугалась:
      — Ты что это, сыночек, чихаешь? Уж не грипп ли под грибом схватил?
      А мышонок всё: чих да чих! И глаза лапками трёт, и в ушах скребёт, и сквозь слёзы кричит:
      — Мама! Дядька-гриб моросит на меня чёрной пылью! Мама!
      Мать смотрит, — и правда: сын весь в чёрной пыли. Тут мама-мышь стала его отряхивать, лизать, успокаивать:
      — Не плачь, сынок! Уж я этого гриба, старого дурня! Да как он смеет моего сыночка обижать! Вот погоди, мой маленький, пойдём обратно, я у него ножку вкруговую подгрызу, он и бухнет!
      — Он и бухнет! — сказал мышонок и немного успокоился.
      Пошли дальше, всё под горку. А когда спустились в низинку, мышонок что-то заметил, поднялся на задние лапки и говорит:
      — Мама, посмотри, что на кустике-то висит — маски!
      А там, под ольхой, росла недотрога. Стебли у неё точно из прозрачного камня выточены. А жёлтые цветки — фунтиками. Спереди у них широкий вход, а на конце — хвост.
      — Мама! — закричал мышонок. — Я сейчас сорву себе такую маску, надену её на мордочку и буду всех пугать. Никто не догадается, что я за зверь: морда жёлтая да ещё с хоботом!
      — Не надо, сыночек, — сказала мама-мышь. — Мыши никогда не ходят в масках.
      — Вот зато их никто и не боится, — ответил мышонок. — А я буду ходить в маске и всех пугать.
      Тут он подбежал к недотроге и стал карабкаться по её стеблю. Вдруг видит: над головой какая-то длинненькая зелёная штучка. Он её — толк! — головой: не мешай! А в ответ: «Бах! Бах! Бах!» —И в лоб, и в нос, и в грудь стрельнуло.
      — Мама! — закричал мышонок. — Мама, тётка недотрога из рогатки стреляется!
      Прибежал к маме. Мама-мышь стала его лизать, успокаивать:
      — Не плачь, сынок! Уж я ей задам! Да как она смеет моего сыночка обижать! Вот погоди, мой маленький, пойдём обратно, я у неё все корни перегрызу, она и завянет.
      — Она и завянет! — сказал мышонок и немного успокоился.
      Пошли дальше. С горки — на горку, потом через мостик. Мышонок подбежал к самому краю мостика, увидел в канаве воду и говорит:
      — Мама, я сейчас побегу к воде и вымою ушки.
      — Не надо, сынок, — сказала мама-мышь. — Сейчас придём к братцу, он тебе чистой росы подаст умыться.
      — А я росой не хочу, — сказал мышонок очень неприятным, капризным голосом. — Я хочу канавной водой умываться.
      Он сбежал с мостика и стал спускаться к воде. А на берегу канавы росла трава череда. На стеблях у неё были круглые корзинки, такие, какие бывают у цветов: простые, без ручек. Из одних корзинок выглядывали жёлтые лепесточки, а из других — тёмные рогатые плодики.
      Мышонок на череду и не смотрел, видел только, как блестит впереди вода. Вдруг его что-то кольнуло в бок. Да как больно!
      — Пи-и-и! — закричал мышонок. А тут —в другой бок! И кто же это нападает? Череда!
      — Мама, тётка череда бодается! — закричал мышонок.
      Прибежал к маме. Она вытащила у него из шёрстки две твёрдые тёмные штучки. А у каждой из них по паре острых рогов.
      — Не плачь, сынок! Уж я ей задам! Да как она смеет моего сыночка обижать! Вот погоди, мой маленький, пойдём обратно, я у неё все корзинки отгрызу, пусть стоит безголовая!
      — Пусть стоит безголовая! — сказал мышонок и немного успокоился.
     
      Пошли дальше. Поднялись на последний пригорочек — а там и дядина нора.
      — Здравствуй, сестрица! Здравствуй, малыш! — сказал дядя. Поцеловал их. Подал свежей росы умыться и пригласил к столу. Чего-чего там не было! Даже яблочек-падалиц дядя для родни не пожалел. Попили, поели; тут дядя и спрашивает:
      — Ну, а как, сестрица, вы ко мне добрались?
      — Ох, братец, лучше и не вспоминать! Такой народ по пути повстречался нехороший, озорной. И все-то на моего сыночка! Сперва гриб его чёрной пылью запорошил. Потом недотрога давай стрелять в него. А -в канаве напала череда. Совсем с ума сошла: воткнула ему в бок две рогульки. Всего натерпелся мой бедненький, еле жив к тебе пришёл.
      — Еле жив, — запищал мышонок, — до сих пор всё болит, даже шёрстка — и та побаливает.
      — Не хнычь, малыш, — сказал дядя.—Я вижу, никто на тебя не нападал. Гриб не простую пыль сыпал, а споры. Это для нас пыль, а для него споры — дети. Упадут на землю, прорастут, вырастут новые грибочки. А у недотроги дети — семена. Но недотрога хитрее гриба: только дотронешься до стручочка, где семена, он и стрельнёт, чтобы семена-дети подальше от мамы отлетали. Чтобы им жить было просторнее и сытнее. И череда за тем же своих детей отсылает, к разным зверям прицепляет: уносите моих ребят подальше! Вот какие дела! Никто тебя не обижал. Ты, наверно, сам совал нос, куда не следовало, вот тебе и попало.
      Мышонок обиделся и сказал:
      — Мама, пойдём домой! Я уже наелся!
      Тогда дядя улыбнулся и сказал:
      — На-ка ещё маковое зёрнышко на заедки. Для него место наверняка найдётся. Я бы, племянничек, на твоём месте не хныкал бы, а радовался, что я хоть и малыш, а кое-кому помог. У гриба детишек подхватил и в сторонке на землю стряхнул — живите здесь. Недотроге помог стрельнуть — летите, детки, на новоселье! Ребят череды перенёс в новый дом. Вот сколько удалось сделать добра!
      Мышонок повеселел и сказал:
      — Мама, ты смотри, дома никому не рассказывай, что я кричал и плакал. А я буду хвастаться, что, пока к дяде бежал, всем, всем по пути помогал!
     
      ПАУЧОНКА-СЕРЕБРЯНКА
     
      Паучонка-серебрянка родилась в пруде летом, а к осени выросла и поумнела. И когда водяные жители стали поговаривать о зимних квартирах, паучонка, как большая, задумалась, где бы ей спрятаться на зиму.
      Можно было бы выбраться на берег. Ведь паучонка была хоть и водяным, но самым настоящим пауком. Тело у неё, как у всех пауков, перетянуто пополам. В передней половинке — голова с восемью глазками и грудь с восемью лапами, в задней — брюшко. Лапы у паучонки длинные и сильные, такие по берегу побегут во всю прыть.
      Но на берег вылезать страшно: ведь там совсем другой мир! Проглотит тебя кто-нибудь, и ты даже не узнаешь — кто.
      Может, закопаться в ил? Но там нет воздуха.
      Паучонка-серебрянка дышала воздухом. Для этого она носила на себе как платье серебряный воздушный пузырь. Оттого-то её и звали серебрянкой. Когда становилось душно, паучонка всплывала на поверхность, высовывала из воды кончик брюшка и набирала в своё платье-пузырь свежего воздуха.
      Кроме того, у неё был ещё и воздушный замок: серебряный прозрачный колпачок, такой лёгкий, что мог улететь, если бы не был привязан паутинками к водяным сосенкам.
      Паучонка построила замок из паутины и сама натаскала в него воздух по пузырьку. Вход в замок был снизу. В этом замке паучонка подкарауливала добычу, ела и спала.
      Но зимовать за прозрачными тоненькими стенками страшно. Спать будешь крепко и не заметишь, как подкрадётся враг.
      Так где же устроиться на зиму?..
      Паучонка решила посоветоваться со своей мамой и поплыла её разыскивать. По дороге она встретила братишку. Тот сидел на листе камыша и тискал пустую шкурку водяного ослика. Паучонка позвала брата с собою, но он взглянул на неё восемью сонными глазками и сказал:
      — Зачем я пойду? Ты узнаешь и расскажешь.
      Маму-паучиху найти было нелегко: она сидела под листом стрелолиста, прицепившись к какому-то круглому гладкому тёмному предмету.
      — Ты пришла вовремя, дочка, — сказала мама-паучи-ха. — Смотри, я уже построила себе зимнее жилище. Скоро я заберусь туда и наглухо заплету вход паутиной.
      Тут только паучонка рассмотрела, что тёмный круглый предмет — это тот же воздушный замок, но только с толстыми непрозрачными стенками.
      — Я боюсь, что мне так не сделать, — сказала паучонка. — А нельзя ли, мама, устроиться как-нибудь попроще?
      — Пойди, спроси у отца, — ответила мама-паучиха.— Он собирается зимовать иначе.
      Отец-паук сидел в пещерке между тремя зелёными веточками, и если бы паучонка нечаянно не задела его длинные лапы, она его и не нашла бы.
      — Я останусь на зиму здесь, — сказал отец-паук,— и строить ничего не буду, а только хорошенько надую свой пузырь-костюм, так надую, что хватит воздуха на всю зиму.
      — Я боюсь, что мне так не надуть, -- сказала паучонка. — А нельзя ли, папа, устроиться ещё проще?
      — Найди пустую раковину, — сказал отец-паук, — наноси в неё воздуха, залезай туда и спи до весны.
      — Вот это мне нравится! — сказала паучонка, простилась с отцом и поплыла искать раковину.
      Ей посчастливилось найти сразу две большие раковины-катушки. Тогда паучонка позвала брата, и они стали носить воздух каждый в свою раковину.
      Всё было бы хорошо, но раковины от воздуха стали легче, поднялись бочком, а потом всплыли прямо под зелёные лепёшечки ряски, которая плавала на воде.
      Паучонка огорчилась: наверху было совсем не так уютно, как на дне. И она спросила ряску:
      — А ты не боишься здесь зимовать?
      — Я отсюда уйду, — ответила ряска.
      — Куда? — спросила паучонка.
      Ряска не ответила: она не любила разговаривать. Но паучонка не растерялась, прочно привязала паутинками свою раковину к зелёным лепёшечкам и братишке посоветовала сделать так же.
      — Не мешай мне спать, — проворчал братишка. — Я ничего больше делать не буду.
      — Ну, как знаешь. — сказала паучонка. И плотно закупорила вход в свою раковину паутиной н ряской.
      Когда стало холодно и вода собралась замерзать, ряска опустилась на дно и утянула с собою раковину паучонки. Там, на дне, она лежит и сейчас.
      А раковина её братишки вмёрзла в лёд. Но всё бы ничего, если бы её не заметила гулявшая по замёрзшему пруду ворона. Она расклевала и лёд и раковину. И паучишка погиб.
     
      ЗИМНИЕ ГОСТИ
     
      1
      Одежда у свиристелей неяркая: розовато-сероватая. Но как она нарядно отделана! На голове — хохолок. На хвосте — широкая жёлтая кайма. А крылья!.. Вверху белая полоска, под нею невиданное для птиц украшение — красные пуговицы, точь-в-точь как из пластмассы. Ещё ниже по крылу — жёлтые уголочки, «галочки».
      Удивительно хороши свиристели! Но вот беда: характер у них непривлекательный — чересчур прожорливы. А тот свиристель, о котором я хочу рассказать, был просто ненасытным. Мало того, что ел он с утра до вечера, так и во сне-то ничего не видел, кроме еды.
      Ну, зато и настрадался же этот молодой свиристель из-за своего обжорства!
      Осенью он вместе с товарищами покинул родной таёжный лес и полетел на юг, под Ленинград. По пути свиристели кормились только невкусными смолистыми ягодами можжевельника. Но когда, наконец, дорвались до шиповника с уцелевшими ярко-красными крупными плодами, тут уж попировали! Ягода за ягодой, ягода за ягодой попадала в щипчики клюва и мгновенно исчезала.
      Вдруг, в самый разгар пира, из леса донёсся тревожный крик синиц:
      — Тэррр! Близок враг! Тэррр!
      Свиристели разом поднялись в воздух и скрылись в чаще густых елей. Но главный обжора остался на месте: он так отяжелел, что не мог взлететь.
      По счастью, враг его не заметил. Но товарищей молодой свиристель потерял и остался один-одинёшенек в незнакомом краю.
      — Это бы ещё ничего, — рассуждал сам с собою свиристель.— Только бы поскорее найти те роскошные деревья-столовые, о которых толковали старики!
      И он полетел на поиски. Невесёлое путешествие! Вверху—серые расползающиеся облака, внизу — тёмная сеть голых веток. И нигде — ни ягодки!
      Летел, летел свиристель, но видит — деревья-столовые сами навстречу не выбегают. Решил спуститься да порасспросить местных жителей.
     
      2
      По изборождённому трещинами стволу дуба проворно бегала вверх и вниз головою серо-голубая птица — поползень. Хвостик — коротышка, голова большая, длинная. А клюв... Если бы свиристель видел Буратино, ну хотя бы на картинке, он сразу заметил бы, что клюв поползня очень похож на нос Буратино.
      — Я хочу есть, — сказал свиристель поползню. — Где здесь дерево-столовая?
      — Рядом, — ответил поползень. Втиснул клювом в трещину коры маленький орешек. Тюкнул его клювом. Проглотил ядрышко и сказал:
      — Зит! Летим! Покажу.
      Они прилетели к рыженькой красавице липе. Она была разукрашена букетиками, в которых вместо цветов были орешки. У каждого букетика торчало рыжеватое крылышко. От этого липа и стала рыженькой.
      — Вот! — сказал поползень, подлетев к липе. — Вот тебе и дерево-столовая!
      Тут он отломил клювом один из орешков.
      — Но ведь это же не ягоды! Это дрянь! — сказал свиристель.
      — Зит! — крикнул поползень, не выпуская из клюва орешка. И полетел обратно к дубу.
      А свиристель отправился искать счастья и другом месте. Вскоре он увидел дерево, на котором краснели неведомые ягоды величиною с него самого.
      — Сумею ли я проглотить их целиком? — взволновался свиристель. Когда же он подлетел поближе, ягоды оказались пухлыми красногрудыми снегирями.
      — Юч! — ответили в один голос снегири на вопрос свиристеля о дереве-столовой. — Юч! Сейчас проводим тебя туда.
      И проводили его на ясень. Дерево было увешано густыми кистями узких крылатых семян.
      — Видишь, какая вкусная пища? — спросили снегири. Степенно расселись на ветках и молча принялись за еду: не спеша срывали крылатки и старательно их лущили.
      — Вот бестолочь! В какую столовую меня затащили! — разозлился свиристель. — Да и есть-то не умеют! Мямли!
      И, не дожидаясь ответа, свиристель полетел дальше. Ох, как он был голоден и зол! Отлетел он недалёко — только чтобы не видеть снегирей. Сел на берёзу и стал ждать; а чего, — и сам не знал.
      Вдруг на берёзу как ветром надуло стайку весёлых чечёток. Красные шапочки, хвостик вилочкой. А щебетуньи, а непоседы: с ветки на ветку перепархивают, лазают, вниз головою подвешиваются. Подлетели к свиристелю.
      — Ты откуда? Отчего грустный?
      — Отстал от своих. Голоден. Ой, как голоден!
      — От своей стайки отбился? Какой ужас! Голоден? Не беспокойся. Мы покажем, где много еды. Четчёк! Летим!
      И вся стайка взлетела. Свиристель нехотя присоединился к ней. Он не верил, что эти маленькие птички приведут его в приличную столовую.
      И не ошибся. Их столовой была ольха — круглое деревцо всё в чёрных растопыренных шишечках. Чечётки очень ловко вытаскивали из шишечек семена.
     
      3
      А свиристель, не сказав ни слова, перелетел на другое дерево. Он ослабел от голода, его клонило ко сну. Но не успел он задремать, как услышал тихие нежные трели. Свиристель встрепенулся. Стал прислушиваться. Да, это пели они, его товарищи. Какое счастье!
      Свиристель взлетел и через несколько мгновений был уже среди своих. Ему обрадовались, его окружили, его о чём-то расспрашивали. Но свиристель не отвечал: ему было некогда. Ведь он находился в самой роскошной столовой, какую только можно вообразить. Это было дерево, увешанное гроздями оранжево-красных ягод — рябина.
      И свиристель глотал ягоду за ягодой до тех пор, пока зоб не отказался растянуться ещё шире. С трудом проглотив последнюю, свиристель туг же заснул.
      И тогда первый раз в жизни он увидел во сне не пишу, не ягоды, а птиц: проворного поползня, спокойных снегирей и весёлых акробатов чечёток.