Глава десятая

Проснувшись однажды в середине дня, Петя услышал голоса. С перепугу он ещё глубже зарылся в вату и осторожно, через щёлочки заплывших глаз, начал следить за происходящим.

Комнату заполнили взявшиеся как всегда непонятно откуда достоинства и недостатки. Места было не так много, и все они приняли подходящие для случая размеры.

Печка сделалась не больше кирпича и стояла у самой клетки; она потрескивала тлеющими в топке дровами и чавкала кипящими на ней кастрюлями. От неё шёл такой жар, что Петя взмок, но всё-таки сглотнул слюну, невольно принюхиваясь к настоящей горячей пище. Вот уже две недели он не ел ничего кроме сырой размоченной крупы.

Гусак был величиной с обыкновенного гусака, а «Чингисхан» — с лесную гадюку.

Луч света пристроился на иконке в углу комнаты.

Джокер усох до размеров крошечной мартышки и болтался, свесив ножки, на перекладинах люстры.

Маленькие «Генсек», «Помпадур» и монашка стояли, словно игрушечные, на книжной полке.

Молоток, коньяк и блюдо со студнем парили прямо в воздухе.

Только двое — «Сократ» и «д'Артаньян» — имели свою нормальную величину и сидели в креслах, которых до того в комнате не было.

Тем временем проснувшийся хомяк совершенно невозмутимо принялся за свой четвёртый завтрак. Он вёл себя так, будто в комнате по-прежнему никого не было... или, в комнате действительно никого не было?..

— Тише, тише, он уже не спит! — зашептал студень и заколыхался.

— Тем лучше, если не спит, — негодующе заявил «д'Артаньян». — Пусть послушает, если его мозги ещё не окончательно заплыли жиром.

— Ну зачем же так... — прошептала монашка.

— Парень заслуживает хорошей порки! — громко отчеканил молоток.

— Запорроть, запорроть, — прошипел «Чингисхан».

— Господа, не будем заострять внимание на этом эпизоде, продолжим игру, — заявил молоток. — Это очко, разумеется, снова не в нашу пользу. Следует это признать.

— Признать... — печальным эхом отозвался луч света.

— Что за тон! — прицепилась вдруг к молотку «Помпадур». — Вы будто делаете нам одолжение. Эй, вы, господин двуличие, — обратилась она к висящему на люстре джокеру. — Коли вы порываетесь быть председателем, объявите счёт три-ноль в нашу пользу. Мы не нуждаемся ни в чьих дурацких комментариях.

— Бекеша в электричке, — сообщил джокер с люстры.

— Господин генеральный секретарь, — обратилась «Помпадур» к глупости, — вы со мною согласны?

Жаба-референт быстро подсунула «Генсеку» бумажку с текстом. Тот нацепил очки и стал читать:

— Я вот что хочу заметить, товарищи. Тут вот некоторые горячие головы осуждают поведение товарища пионэра. Подчас распространяются клеветнические измышления о том, что он якобы только и делал, что ел, да спал... Но кто вам дал право, господа хорошие, делать столь непозволительно скороспелые выводы? Как знать, может быть именно в эти часы и дни в черепной коробке у товарища пионэра происходила как никогда мощная работа мысли. Работа, товарищи, а не то, в чём иные господа пытаются нас уверить!..

«Сократ» вдруг захохотал, а «Помпадур» с запозданием сообразила, что «Генсек» всё перепутал, и его понесло не в ту сторону. Брызгая слюной, она злобно зашептала на него:

— Да замолчите же вы, идиот!

«Генсек» удивлённо замолчал. Жаба-референт привычно захлопнула ему рот и вытерла слюни.

— Нет-нет, пусть продолжает! — потребовал «д'Артаньян».

— Молчать!! — завопил гусак. — Это подло!

— Что вы сказали?! — мушкетёр выхватил шпагу. — Вы только что назвали меня подлецом? Защищайтесь!..

— Да! да! Подлец! — наскочил на него гусак и внезапно приставил к его животу дуэльный пистолет.

Кое-как их растащили.

— Бекеша в метро едет, — пропищал джокер с люстры.

— Ах ты боже мой! — ласково захлопотала печка. — Надо же успеть мальчонку накормить! Мальчонка бедный изголодался! Как это можно, на сырой крупе и воде!..

И она стала просовывать через прутья решётки миски с наваристыми щами, кашами, котлеты, соления, ватрушки…

Но Петя уже совсем не хотел есть. Его ватная голова пыталась осмыслить происходящее и он с нетерпением дожидался, чем закончится для него непонятный спор между достоинствами и недостатками.

— Что за глупости, уберите ваши дурацкие кастрюли, — раздражённо потребовала «Помпадур». Из-за близости печки она вся вспотела, пудра на её лице свалялась катышками и сыпалась, когда она начинала энергично обмахиваться веером. — И вообще, остыньте немедленно, в комнате и без вас душно.

Снедь растаяла в воздухе, печка перестала топиться и обиженно притихла.

— Господа, пора заканчивать, — объявил джокер, обратился в лист бумаги и спорхнул с люстры. «РЕЗОЛЮЦИЯ» успел прочитать Петя мелькнувший заголовок.

А уже в следующее мгновение джокер стоял перед мольбертом, манерно откинув голову и прищурив один глаз. На нём были блуза, бант и берет, в одной руке он держал кисть, в другой — палитру. В два счёта он набросал портрет Пети Огонькова на фоне бескрайней колосящейся нивы, отскочил, внимательно оглядел своё творение, неудовлетворённо поморщился, разорвал холст в клочки и бросил во вспыхнувший перед ним на мгновение горящий камин.

— Нет, нет, не то… — проговорил он сокрушённо. — Всё не то. Истёкшие две недели слишком бездарны для того, чтобы иметь право на существование. — Господа, я предлагаю вернуть фишку на четырнадцатую позицию.

— Что вы имеете ввиду? — насторожённо прищурилась «Помпадур». — Вы предлагаете совсем не засчитывать третий кон?

Недостатки заволновались и зашумели. Джокер обернулся в безликую каплю-чиновника и зазвенел в председательский колокольчик:

— Господа, вы неправильно меня поняли, третье очко засчитано и не обсуждается!

Недостатки притихли, джокер принял свой обычный вид.

— Я только предлагаю, — продолжил он, — вернуться на четырнадцатую позицию и продолжить игру со счётом «три-ноль».

— Не возражаю, — пробасил «Сократ».

Все остальные, каждый по-своему, выразили своё одобрение или безразличие к такому решению. Только обиженная печка ворчала: «Вот ещё фокусы, всё сначала, всё им неймётся, а мальчонка две недели не ел горячего...»

— Бекетов у подъезда, — шёпотом сообщил джокер и вдруг завопил что есть мочи: — А теперь — дискотека!!!

В ту же секунду из стен-колонок ударила музыка «рок».

Всё затряслось, завибрировало в бешенном танце.

Молоток и коньяк запрыгали, застучали по полу «шейк»; мушкетёр взял за талию и прижал к себе стыдливую монашку; печка, студень и «Помпадур» закружили хоровод; луч света зачертил пронзительные паутины зигзагов; «Генсек» солидно двигаясь, прищёлкивая пальцами; «Чингисхан» волнообразно извивался, словно одурманенный наркотиками, прикрыв глаза; гусак, сменивший чиновничий мундирчик на украинскую косоворотку, лихо отплясывал гопака; «Сократ», не поднимаясь с кресла, притоптывал сандалией, подкрикивал и хлопал в ладоши.

Шумная вакханалия, способная вызвать панику в квартале, продолжалась не более минуты: проводку замкнуло, из гигантских стен-колонок пошёл едкий дым.

Стало тихо.

И в этой тишине во входной двери защёлкал замок.

Словно застигнутые врасплох школьники, все замерли в разных позах, испуганно глядя друг на друга.

— Пора сматываться, мальчики и девочки, — сказал джокер.

Отталкивая друг друга, достоинства и недостатки смешались в кучу, зависли в воздухе, и их всех, словно дымок, затянуло в настенные часы, стрелки которых начали вдруг вращаться в обратную сторону, всё быстрее и быстрее…

Залетавший последним «д'Артаньян» кончиком шпаги растворил дверцу клетки, и Петю тоже затянуло в часы, закрутило в шестернях, завертело куда-то в чёрную воронку, и он потерял сознание.

Петя открыл глаза, сидя на самом краешке карниза шестого этажа, рядом с окном любителя рыбалки. Он осторожно отполз, прижался спиною к стене и поднялся на ноги.

Ощупав себя, он с приятным удивлением убедился, что его талия и щёки, в последние дни уже мало чем отличавшиеся от талии и щёк хомяка Гриши, снова приняли свои прежние здоровые формы. Во всём теле ощущалась привычная лёгкость, а из головы словно продули тягучий сгусток сонной лени.

В ближайшем окне послышался треск и сопение. Петя вспомнил про «Кашалот» и вредного мальчишку. «Так вот что значит «вернуть на четырнадцатую позицию», — догадался он. — А фишка это я и есть. Что ж, надо быть осмотрительнее, двигая собою в такой игре…»

Задержавшись у окна собиравшегося на дачу художника Бекетова и подмигнув равнодушно смотревшему на него хомяку, Петя двинулся по карнизу дальше.