Глава пятая

На следующий день события развивались в порядке, обратном событиям дня предыдущего. В том смысле, что лифт поднимался вверх, пеший переход извилистыми тропами имел уклон скорее вниз, нежели вверх, а спортивный самолёт полетел шмелём не к югу, а наоборот, — прямиком в аэропорт города Мехико. Потом Фриц Диц и Курт заняли места в роскошном трансатлантическом воздушном лайнере и начался долгий перелёт через океан в Старый Свет.

На этот раз в чемоданчике для Пети была оборудована серебряная табакерка с кроваткой, умывальником, буфетом и туалетом. Немец также сунул в чемоданчик термос с колотым льдом, от которого исходила приятная прохлада. Воздух свободно поступал в табакерку через просверлённые в её стенках дырочки.

Фриц Диц пожалел мальчика и не отдал его в лабораторию. Одно дело стереть с лица земли восемь миллиардов абстрактного человечества, а совсем другое — решить судьбу одного единственного мальчика.

У него, конечно, существовали теоретические варианты использовать чудо-ребёнка в своей шпионской деятельности, но ещё больше он склонялся к тому, чтобы попросту отдать мальчика его родителям.

Как только шасси лайнера оторвались от земли, Фриц прикрыл глаза и постарался задремать.

Совсем не то — его спутник. Юноша впервые в жизни вырвался на волю и вёл себя, как это говорят, неадекватно. В аэропорту он шарахался от людей, смеялся и показывал пальцем на инвалида, а также потребовал у полицейского, чтобы тот арестовал негра. В самолёте он долго отчитывал стюарда за соринку с наружной стороны стекла иллюминатора, а при взлёте едва не сдвинулся от страха и просидел всю дорогу с одеревеневшими мышцами и широко открытыми глазами.

Вечером того же дня путешественники прибыли в рассвеченный огнями аэропорт Пулково города Санкт-Петербурга.

Едва они расположились в забронированном люксе «Палас-отеля» Курт принял душ и завалился спать.

Диц раскрыл на столе чемоданчик и поздоровался с Петей:

— Гутен абенд, майне кляйне фроинд. С возвращением вас в родные пенаты.

— Гутен морген гутен таг, — отозвался Петя довольно грубо — я с фашистами не разговариваю. Вас в милицию надо сдать.

Искренне удивлённый, Фриц вскинул брови:

— Вот это номер! Как вас понимать, молодой человек?

— У вас в тайном бункере фашистское логово и Гитлер. Я уж не знаю, родственник или просто похож…

— Так вы его видели?! — Фриц соображал, как это могло случиться.

— Видел, видел. И слышал всё, что вы говорили. Только выглядит он у вас как-то не очень… Кормите вы его что-ли плохо?

— Ферштейн! Понял! — хлопнул себя по лбу немец. — Вы ходили по трубе и слушали из бассейна. Поздравляю вас, герр Огоньков, вы и есть самый настоящий шпион, рад вас видеть, коллега.

Диц протянул огромную, как ворота, ладонь. Петя отвернулся.

— Так вы, коллега, владеете немецким?  Это, знаете ли, для меня приятный сюрприз. Наверное, вы так же свободно владеете диалектами? Отныне беседы с вами будут доставлять мне истинное наслаждение.

По правде говоря, знание иностранных языков было слабым звеном в шпионской подготовке Питера Огонькова. По английскому ещё туда-сюда, а про немецкий и упоминать стыдно.

— Не сомневайтесь, я понял всё, что мне нужно, — заявил Петя, набивая себе цену.

До ужина ещё оставалось время, и Фриц был не прочь поболтать с мальчиком.

— Что ж, поскольку мы с фюрером говорили исключительно о вас, — начал он, состроив серьёзное лицо, — то мне бы хотелось знать ваше собственное мнение по этому делу.

Сопоставив те десятка два слов, значение которых он всё-таки понял, Петя решил бить наугад.

— Вы желаете знать моё мнение, коллега, следует ли меня ликвидировать, или пока только стерилизовать? Моё мнение по этому вопросу в обоих случаях отрицательное.

Диц с трудом удержался от улыбки.

— Да, я вижу, вы крепкий орешек. Однако что же вы понимаете под  термином стерилизация?

— Не думайте, что я совсем тупой. Стерилизовать что-либо — это значит погрузить на хранение в спирт или другой раствор, убивающий бактерии. Но смогу ли я быть вам чем-либо полезен, будучи заспиртованным в склянке, господин человеконенавистник?

Фриц Диц вышел, бесшумно отсмеялся в ванной комнате, вернулся, развалился в кресле и закурил.

— Знаете, коллега, — сказал он, пуская дым в потолок, — я всё обдумал и пришёл к выводу, что вы не можете представлять для меня интереса ни живым, ни мёртвым, ни стерилизованным, ни посаженным в банку. Итак, господин Огоньков, вы немедленно возвращаетесь домой к своим родителям. Пожалуйста, продиктуйте номер вашего телефона.

Диц снял трубку и выжидательно уставился на Петю.

Но тот испугался и растерялся. Он не мог показаться родителям в таком виде.

— Погодите, погодите, вы не можете меня просто так отпустить. Я много знаю, я могу расколоться.

— О да, вы можете много чего рассказать. Про волшебную палочку, золотую рыбку, путешествие в Америку, засекреченный бункер неизвестно где и про живого Адольфа Гитлера, которому от роду сто двадцать три года и который выглядит как десятилетний мальчик. За такие ценные сведения вас несомненно наградят и повысят в шпионском звании. Итак, номер? Впрочем, его не сложно узнать через справочное…

— Погодите! — Петя испугался не на шутку. — Стойте! Не надо звонить. Я не могу показаться родителям в таком виде, вы не должны…

Фриц положил трубку на аппарат.

— Что же мне с вами делать? может быть, передать лейтенанту Яблочкину? Он, кажется, вас разыскивает… Вот пускай он и прячет вас у себя дома, а мне достанет ещё хлопот с господином спортсменом. Не хватало мне нянчить сразу двоих — титана и карлика.

— Нет, нет, Яблочкину говорить тоже нельзя. Я только теперь это понял. Он человек военный, обязан доложить.

— А я, по вашему, человек, который не в своём уме: прятать мальчишку, находящегося во всемирном розыске. Может быть, вы хотя бы поговорите со своими родителями — ну, допустим, из Австралии? Это можно легко устроить.

— Как же я поговорю с таким голосом? Они сразу догадаются.

— О, это не проблема, — Фриц распахнул чемоданчик. — Вот этот маленький синтезатор, — он прикрепил к трубке своего мобильного телефона коробочку, — может делать любой голос. В вашем случае необходимо просто понизить частоты. Вот, смотрите, я выставляю прибор в положение «мужской бас», а теперь скажите что-нибудь.

— Раз, два, три, — сказал Петя и одновременно услышал в трубке свой нормальный голос. — Десять! Двадцать! Сто! Тысяча! Мама! Папа! Ура! Набирайте, набирайте скорее!

— Итак, юноша, не забывайте, что вы в Австралии: английская королева, доллар, кенгуру и всё такое. Алло, фрау Елена? Сделайте мне звонок через Канберру… Мельбурн? хорошо, пусть будет Мельбурн.

Диц положил трубку на стол:

— Можете говорить, коллега.

Петя вдруг, словно во сне, услышал голос мамы. Он бросился к дырочкам микрофона и закричал:

— Алло! Мама! Это я!..

— Петя! Петечка! Где же ты, сынок?!

— Я здесь! Я в этой… в Австралии!

— Что же ты там делаешь, Петечка?.. Сынок, мы тебя во сне видели, и я и папа.

— Мама, это не сон! Это было, было на самом деле!

— Петя, тебя похитили? Тебя пытают?

— Нет, нет, с чего ты взяла?! Я так, сам путешествую…

— Ты здоров? Тебя кормят?

— Да, мама, всё хорошо, здесь тепло, кенгуру, бананы, английская королева…

— Что?.. Вот папа рвётся, хочет с тобой поговорить…

Почувствовав лёгкое головокружение от этого крикливого и бессмысленного диалога, Фриц Диц вышел на балкон и закурил.

Внизу горел огнями Невский проспект. Огромное световое табло на Знаменской площади напоминало горожанам и приезжим туристам о том, что до открытия Тридцатых летних Олимпийских игр осталось 112 часов и 55 минут.