Глава седьмая

Держа детей с двух сторон за руки, лейтенант Яблочкин и курсант Мушкина вышли на улицу из здания Главного Управления.

— Валентина Николаевна, вы уже сдали спецкомбинезоны в Секретный отдел? — поинтересовался Яблочкин.

— Нет, товарищ лейтенант, — отвечала Мушкина. — Я думаю, что Секретному отделу сейчас нет никакого дела до наших спецкомбинезонов.

— В таком случае, мне бы хотелось поговорить с вами. Дело в том, что я не верю во внезапную болезнь Потапова.

— И её причину следует искать в недрах ведомства майора Мракобесова, не так ли?

Молчавшие до тех пор, Славик и Маринка не выдержали и наперебой заговорили:

— Это он, этот дядька, отравил Михал Михалыча, мы точно уверены! Его надо арестовать, его надо пытать, его надо расстрелять!..

«Знали бы они всю правду…» — одновременно подумали Яблочкин и Мушкина. А вслух начали осаждать разбушевавшихся детей:

— Во-первых, — строго сказала Мушкина, — это надо ещё доказать.

— Во-вторых, — строго сказал Яблочкин, — никакого самоуправства быть не должно.

— А в-третьих, мы сейчас же увезём вас в такое место, откуда вы носа не покажете — до тех пор, пока мы сами за вами не приедем, — закончила Мушкина.

— Почему? — обиженно воскликнули дети.

— Потому, что окончание на «у», — объяснил Яблочкин. — Приказы старших по званию не обсуждаются.

— А что родители скажут?..

— А родители как раз пускай поинтересуются у нового начальника Управления, где теперь находятся их дети. Интересно, как он будет выкручиваться, — ответила Мушкина. — Не волнуйтесь, если повезёт, до завтра всё постараемся уладить.

Яблочкин поймал такси, и детей отвезли в один из расположенных недалеко от города дачных посёлков. Там их передали на руки пожилой женщине, школьной учительнице курсанта Мушкиной.

— Только пока не говорите им, что вы учительница, — шепнула ей Мушкина, обо всём условившись. — У них вроде как каникулы…

Татьяна Сергеевна оказалась женщиной спокойной и покладистой. Даже удивительно, что она работала в школе. Она разрешила детям пастись на грядках с клубникой и рвать из земли тоненькую, едва созревшую морковку. Сама она сидела на веранде с вязанием и только следила, чтобы Славик и Маринка не выходили за пределы участка. Впрочем, на этот счёт они уже дали честное слово.

Маринка и Славик были, конечно, не дураки до клубники, но сейчас их волновали гораздо более серьёзные проблемы. И едва Татьяна Сергеевна отлучилась в продуктовую лавочку собрать что-нибудь на ужин, оба принялись искать по всему дому телефон.

Мобильная трубка, наконец, нашлась в стоящем под вешалкой резиновом сапожке, аккуратно примятая сверху шерстяным носком. Трубка «прокололась» тем, что по номеру Татьяны Сергеевны кто-то позвонил, и оба сыщика, грохоча ногами по лестнице, сбежали в прихожую.

Голосом, каким, наверное, должны говорить изнеженные своим достатком барышни, Маринка Корзинкина промяукала:

— Будьте любезны Катю пожалуйста. Спасибо.

Славик тут же выхватил у неё трубку:

— Алло! Алло! Катя? Это Подберёзкин!..

— Привет, привет. — промяукала Катя скучающим голосом. — Да, да, как раз сейчас я её читаю, довольно занятная книжка.

— Вам неудобно говорить? Вас слушают? — догадался Славик.

— Да-да, именно это мне не очень нравится. Есть в этом роде немножко похожая, перевод с французского… как же его… Погоди минуточку, я перейду в библиотеку.

Послышались реплики, шаги и щёлканье замка.

— Теперь можно, — зашептала Катя. — Я закрылась от них в туале… в другой комнате.

— Катя! — зашептал Славик. — У меня к вам чрезвычайно важное дело!

— Послушайте, а вы-то зачем говорите шёпотом? Вас тоже родители наказали?

— Нет, нет, — заговорил Славик нормальным голосом. — Это я так, от волнения.

— Я слышала, что вас Михал Михалыч к себе вызывал… Это что, из-за немца? Из-за ресторана?

— А разве ваш папа знает?…

— Мой папа знает всё. Между прочим, он в трансе от этой истории. Знаете чем это пахнет? — Катя передразнила Потапова: — Это пахнет международным скандалом!

— Вам тоже влетело? — сказал Славик, чувствуя себя виноватым.

— Это не то слово. Меня не выпускают на улицу даже погулять с собакой. Вместо поездки в Испанию — залив и дурацкие грядки на даче в Репине.

— Катя! Мы говорим совсем не о том! Ваш папа знает, что Потапов в больнице?

— Нет, этого он, кажется, ещё не знает. Хотя трудно сказать с уверенностью. А что с ним случилось?

— Это долго рассказывать. В Главном Управлении милиции захватил власть ужасный человек. Но это не телефонный разговор, вы должны как можно скорее приехать. Всё настолько чудовищно и нелепо, что ваш папа не станет меня даже слушать.

— Погодите, вы меня совсем сбили с толку. Как я могу куда-то поехать, если меня не пускают даже… впрочем, это я, кажется, вам уже говорила. Пускай папа съездит в больницу к Михал Михалычу и поговорит с ним.

— Им не позволят увидеться! С вашим папой сделают то же самое или ещё хуже!..

— Ой, мальчик, вы меня пугаете!

— Катя, приезжайте сюда как можно скорее; приезжайте с охраной или приезжайте тайком, если вас совсем не отпускают, но только скорее! Может случиться нечто ужасное, и это уже начинается: на месте генерала Потапова сидит опасный маньяк!

— Хорошо, хорошо, я приеду, говорите адрес.

За ужином Славик и Маринка, стараясь быть вежливыми, разговаривали с Татьяной Сергеевной, но только очень рассеянно и невпопад. А едва допив чай, прилипли к забору, вглядываясь в серую ночную пелену.

Вдруг дорога осветилась: несколько больших автомобилей свернули с шоссе и, переваливаясь на стоках и рытвинах, двинулись прямо на детей, всё больше ослепляя их мощными фарами.

— Вот! Вот же они! — послышался голос Кати.

Двое охранников вышли из первой, двое из третьей машины, заняли позиции и начали зыркать по сторонам. А из средней вылез небольшого роста лысый упитанный мужчина. Катя схватила его за руку и подвела к забору.

— Знакомьтесь: Слава Подберёзкин, Маринка Корзинкина. А это Спартак Васильевич Баев, мой папа.

До глубокой ночи Славик и Маринка рассказывали губернатору всё, что знали. Обалдевшая от такого визита хозяйка тактично удалилась на веранду и перемывала там уже вымытые банки для будущих варений и солений. Охранники, потушив фары автомобилей и рассредоточившись, стерегли дом со всех сторон.

Тут можно сказать несколько слов о губернаторе, который ещё сыграет немаловажную роль в этой истории.

Спартак Васильевич родился в Ленинграде в 1955 году. Он был послушным мальчиком, и родители были им довольны, хотя изредка замечали за ним две нехорошие черты: уж очень он любил сладкое и ещё при случае мог наябедничать.

В младших классах школы Спартак тоже ябедничал по привычке, но постепенно заметил, что учительница, хотя и пользуется его информацией, но относится к нему ничуть не лучше, чем к провинившемуся, а часто даже и хуже. А после того, как его за это самое несколько раз поколотили одноклассники, от этой отвратительной и глупой привычки в его характере не осталось и следа.

Являясь мальчиком способным и прилежным, Спартак имел в дневнике одни пятёрки, за исключением одной позорной тройки по физкультуре. И действительно, это было довольно странно: добегая всегда первым на переменке до столовой, в спортивном зале и на стадионе он был неизменно последним.

В шестом классе, болтаясь словно сарделька на турнике, он начал стыдиться девочек и решил записаться в какую-нибудь спортивную секцию. Но за что бы он ни брался, — плаванье, настольный теннис, бокс или борьбу — везде в первые же дни терпел неудачу и отчаивался. Тренеры искали перспективных спортсменов и не желали возиться с маменькиными сынками и неудачниками.

Но вот однажды школьный учитель физкультуры посоветовал ему попробовать заняться штангой и — о чудо! — дело пошло. Тренера как нельзя лучше устраивал пухленький невысокий мальчик с широкой костью и спокойным целеустремлённым характером. Он мог лепить такой материал словно пластилин, и уже через полгода мышцы у маленького Спартака Васильевича окрепли. Он стал брать очень приличный для своего возраста вес, а брюшной пресс не мог пробить на спор ни один его сверстник.

Ещё через год Спартак выступил на городских юношеских соревнованиях и занял второе место. После этого он стал самым сильным и авторитетным мальчиком в классе, а может быть, и во всей школе. Прилипшее к нему, казалось, уже навсегда обидное прозвище «Плохиш» никто больше не произносил даже за глаза.

Закончив школу с отличием, Спартак поступил на юридический факультет ленинградского университета. Не то, чтобы ему очень нравилась работа адвоката или нотариуса, а потому что это был один из самых престижных в городе факультетов с огромным конкурсом двадцать человек на место. И он уверенно занял это место, заставив посторониться девятнадцать других претендентов.

К этому времени юный Спартак Васильевич был уже мастером спорта и двукратным чемпионом города в своём весе. А поскольку он был к тому же отличником и весёлым, компанейским парнем, то ко второму курсу сделался комсоргом своего факультета. Теперь ему даже не приходилось особенно много заниматься по специальности: пятёрки и зачёты ему ставили автоматически. В перспективе у него была карьера освобождённого комсомольского, а затем и партийного работника.

Всё это рухнуло на четвёртом курсе, перед самым дипломом.

В канун Первого мая — дня солидарности трудящихся против мирового капитала — Спартак узнал, что один из студентов, которого собирались отчислить за хвосты и прогулы, готовит подрывную акцию.

Ничего глупее этой акции придумать было невозможно: во время прохождения под трибунами и транслирующими демонстрацию видеокамерами, студент намеревался поднять свой транспарант с лозунгом «Я НЕ УДОВЛЕТВОРЁН». На английском языке, как у «Роллинг Стоунз». Таким образом, он хотел прославиться если не на поприще юриспруденции, то хотя бы как борец за свободу запрещённой тогда музыки «рок».

Молодой Спартак Васильевич был обязан донести обо всём университетскому особисту, но вместо этого зажал героя рок-н-ролла в тёмном углу, взял двумя руками за грудки, приподнял над паркетом и, глядя на него снизу вверх, сказал несколько слов. Проблема в ту же минуту была исчерпана.

Проблема была исчерпана для двоечника, но не для комсорга факультета Баева Спартака Васильевича. За недонесение он был лишён всяческих перспектив на идеологическом фронте и после выпуска уехал по распределению в город Петрозаводск. Там он работал на должности юриста древесностружечного комбината, разбирая трудовые конфликты, связанные с прогулами и пьянством на рабочем месте. Знания, полученные в университете ему не пригодились, потому что все разбираемые им конфликты были предусмотрены тоненькой брошюркой с названием «Кодекс о труде».

На комбинате он вступил в партию и был выдвинут кандидатом в депутаты Областного совета.

Отчаянно сопротивляясь провинциальной скуке, Спартак занимался спортом с удвоенной энергией, уже не только штангой, но и классической борьбой. Часто ездил на соревнования, иногда в страны социалистической демократии, и неизменно возвращался с медалью.

В Ленинград он вернулся в 1982 году, можно сказать, на белом коне. Случай с недонесением ему простили, и его партийная карьера продолжалась вплоть до перестройки.

Потом были четыре года работы в первом демократическом Ленсовете, а потом Спартак Васильевич неожиданно забросил спорт и карьеру и целиком погрузился в бизнес.

К 2000 году он стал самым богатым человеком в городе, третий раз женился, тогда же у него родилась дочь Катя.

В 2004 он стал градоначальником, а в 2008 — губернатором, и совсем недавно, в мае 2012-го, был переизбран на второй срок. Он мог бы стать президентом, но не выдвигал свою кандидатуру. Во-первых потому, что очень любил свой город; а во-вторых потому, что, как выражалась Катя, «был маленьким, лысеньким и толстеньким». Спартак Васильевич не обижался; недостаток роста ему заменяли сила, ловкость, ум, прилежание, знание жизни и, самое главное, неунывающий весёлый характер.

Выслушав Славика Подберёзкина и Маринку Корзинкину, губернатор долго молчал. Наконец он поднял глаза и спросил:

— Кто ещё кроме вас видел этого мальчика?

— Генерал Потапов видел, Яблочкин видел, Мушкина Валентина Николаевна видела, — заговорили дети наперебой. — Немец ещё видел…

— Генерал Потапов, говорите, видел?

— Да, да, он точно видел. Вы к нему в больницу ещё не ездили?

Спартак Васильевич нервно потёр лицо ладонями.

— Ездил-то ездил… Только он на операционном столе, под наркозом.

— Папа! — дёрнула губернатора за рукав Катя. — Прикажи скорее арестовать этого Мракобесова, иначе он и тебя отравит. А то ещё нашу маму…

Губернатор вздрогнул, посмотрел на неё расширенными глазами, достал из кармана трубку и быстро набрал домашний номер. Все находившиеся в комнате услышали, женский голос:

— Спартак! Где ты! Они только что были здесь!.. они увезли Бориску!.. Кто? кто вы? что вы делаете?..

В трубке послышался незнакомый мужской голос:

— Спартак Васильевич? Хорошо, что вы позвонили. Надеюсь, вы уже понимаете, что всё слишком серьёзно. И если вы хотите, чтобы вашего дражайшего сыночка вернули матери целым и невредимым…

Губернатор перебил его:

— Слушай ты, передай всем своим: я не веду переговоров с преступниками, даже если дело касается жизни моих родных. Запомни это и передай другим. Я просто найду вас и раздавлю как насекомых.

И он решительно дал «отбой».

— Яблочкин и Мушкина, — заговорил Славик, облизав сухие от волнения губы, — они сегодня прилетели с какого-то важного задания…

— Да, я знаю.

— Мне кажется, они собираются сами, вдвоём расправиться с Мракобесовым. Этой ночью. Уже утром они обещали забрать нас отсюда.

— Герои-одиночки, — грустно улыбнулся Спартак Васильевич. — Если только они знают, что именно следует делать…

— Они знают, наверняка знают!

— Мама!.. Бориска!.. — крепившаяся в течении нескольких минут Катя всё-таки разрыдалась.

Этой ночью город жил своей обычной жизнью, не зная, что решается его судьба, а может быть, судьба всей страны и всего мира.