На главную Тексты книг БК Аудиокниги БК Полит-инфо Советские учебники За страницами учебника Фото-Питер Техническая книга Радиоспектакли Детская библиотека

К списку: sheba.spb.ru/lit/index.htm

Осип Эмильевич Мандельштам 18911938

Четвертая проза — Эссе (19291938)

Одни люди пытаются спасти других от расстрела. Но действуют они при этом поразному. Мудрая расчетливость одесского ньютонаматематика, с которой подошел к делу Веньямин Федорович, отличается от бестолковой хлопотливости Исая Бенедиктовича. Исай Бенедиктович ведет себя так, словно расстрел — заразная и прилипчивая болезнь, и поэтому его тоже могут расстрелять. Он все время помнит, что в Петербурге у него осталась жена. Хлопоча, обращаясь к влиятельным людям, Исай Бенедиктович словно делает себе прививку от расстрела.

Животный страх управляет людьми, строчит доносы, бьет по лежачим, требует казни для пленников. Люди требуют убийства за обвес на рынке, случайную подпись, припрятанную рожь. фонтаном брызжет черная лошадиная кровь эпохи.

Автор жил некоторое время в здании Цекубу (Центральной комиссии улучшения быта ученых). Тамошняя прислуга ненавидела его за то, что он не профессор. Приезжающие в Цекубу люди принимали его за своего и советовались, в какую республику лучше сбежать из Харькова и Воронежа. Когда автор наконец покинул здание Цекубу, его шуба лежала поперек пролетки, как у человека, покидающего больницу или тюрьму.

В словесном ремесле автор ценит только «дикое мясо, сумасшедший нарост», а произведения мировой литературы делит на разрешенные и написанные без разрешения. «Первые — это мразь, вторые — ворованный воздух». Писателям, пишущим разрешенные вещи, следовало бы запретить иметь детей. Ведь дети должны будут досказать главнейшее за своих отцов, отцы же запроданы рябому черту на три поколения вперед.

У автора нет ни рукописей, ни записных книжек, ни даже почерка: он единственный в России работает с голосу, а не пишет как «густопсовая сволочь». Он чувствует себя китайцем, которого никто не понимает. Умер его покровитель, нарком МравьянМуравьян, «наивный и любопытный, как священник из турецкой деревни». И никогда уже не ездить в Эривань, взяв с собой мужество в желтой соломенной корзине и стариковскую палку — еврейский посох.

В московские псиные ночи автор не устает твердить прекрасный русский стих: «...не расстреливал несчастных по темницам...» «Вот символ веры, вот подлинный канон настоящего писателя, смертельного врага литературы».

Глядя на разрешенного большевиками литературоведа Митьку Благого, молочного вегетарианца из Дома Герцена, который сторожит в специальном музее веревку удавленника Сережи Есенина, автор думает: «Чем была матушка филология и чем стала... Была вся кровь, вся непримиримость, а стала псякрев, стала всетерпимость...»

Список убийц русских поэтов пополняется. На лбу у этих людей видна каинова печать литературных убийц — как, например, у Горнфельда, назвавшего свою книгу «Муки слова»... С Горнфельдом автор познакомился в те времена, когда еще не было идеологии и некому было жаловаться, если тебя кто обидит. В двадцать девятом советском году Горнфельд пошел жаловаться на автора в «Вечернюю Красную Газету».

Автор приходит жаловаться в приемную Николая Ивановича, где на пороге власти сиделкой сидит испуганная и жалостливая белочкасекретарша, охраняя носителя власти как тяжелобольного. Он хочет судиться за свою честь. Но обращаться можно разве что к Александру Ивановичу Герцену... Писательство в том виде, как оно сложилось в Европе и особенно в России, несовместимо с почетным званием иудея, которым гордится автор. Его кровь, отягощенная наследством овцеводов, патриархов и царей, бунтует против вороватой цыганщины писательского племени, которому власть отводит места в желтых кварталах, как проституткам. «Ибо литература везде и всюду выполняет одно назначение: помогает начальникам держать в повиновении солдат и помогает судьям чинить расправу над обреченными».

Автор готов нести ответственность за издательство ЗИФ, которое не договорилось с переводчиками Горнфельдом и Карякиным. Но он не хочет носить солидную литературную шубу. Лучше в одном пиджачке бегать по бульварным кольцам зимней Москвы, лишь бы не видеть освещенные иудины окна писательского дома на Тверском бульваре и не слышать звона сребреников и счета печатных листов.

Для автора в бублике ценна дырка, а в труде — брюссельское кружево, потому что главное в брюссельском кружеве — воздух, на котором держится узор. Поэтому его поэтический труд всеми воспринимается как озорство. Но он на это согласен. Библией труда он считает рассказы Зощенко — единственного человека, который показал трудящегося и которого за это втоптали в грязь. Вот у кого брюссельское кружево живет!

Ночью по Ильинке ходят анекдоты: Ленин с Троцким, два еврея, немецшарманщик, армяне из города Эривани...

«А в Армавире на городском гербе написано: собака лает, ветер носит».



Осип Эмильевич Мандельштам 1891-1938

Четвертая проза - Эссе (1929-1938)

ПРОСТОЙ ТЕКСТ В ZIP-е:

КАЧАТЬ

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

  ВЕРНУТЬСЯ К СПИСКУ  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Занимательные и практические знания. Мифология.


      Как звали праиндоевропейскую Великую богиню? Благодаря широкому распространению культа фригийской богини Кибелы в Западной Азии и в Риме мы знаем Великую богиню под именем Кибелы. Но есть еще одна богиня, древность которой глубже, чем Кибелы. Это -Лето в древнегреческой мифологии, Латона - в римской и Лада - в ликийском языке.
      Ликийский язык - очень архжчный. Его пытались расшифровывать, отталкиваясь от разных индоевропейских языков (иранских, албанских, греческого, этрусского, карийского, лидийского и даже славянских). После работ Э. Стертеванта и Э. Лароша родство ликийского с хеттским и лувийским не представляет сомнений.
      "Лада" из ликийского языка расшифровывается как "жена, мать". На Крите, откуда вышли ликийцы, есть город с названием "Лето", где проживало догреческое крито-пеласгическое население. На Родосе с пеласгиче-ским населением существовала, по сообщению Страбона,
      священная роща Лето. А.Ф. Лосев указывал на догре-ческое происховдение Лето как дочери титанов и на ее малоазийские корни. С современных позиций сравнительного индоевропейского языкознания населением Малой Азии являлись с III тыс. до н. э. фрако-пеласги и лувийцы.
      Мы рассуждаем так. Лето - богиня крито-пеласги-ческого населения, которое стало частью ликийского народа. В ликийском языке есть слово "лада", означающее "жена", "мать". Архаичный ликийский — один из лувий-ских языков. Кроме того, имя "Лада" есть и в балтийских, и в славянских языках. Значит, "Лада" - не только праславянское, или древнеевропейское имя, но и праин-доевропейское, причем, скорее финала среднеевропейского периода, представленное началом цивилизации Винча, датирующимся от середины V до конца IV тыс. до н. э. (102) Об этом же свидетельствует подчеркнутая многими исследователями архаичность хетто-лувийских языков. А.В. Десницкая утверждает, что "в ряде своих форм лувийский язык сохранил несколько более архаичное состояние индоевропейской языковой структуры, чем хеттский".
      Таким образом. Лада — имя более древнее, чем Кибела и, возможно, именно так все праиндоевропейцы сначала называли Великую богиню, хотя это — имя нарицательное скорее, чем имя собственное, и означает
      "мать", "жена"
      Великая богиня обеспечивала плодородие растительного мира. Ее могущество могло проявиться при помощи бога растительности — духа священного дерева. Возлюбленного Кибелы — духа дерева — звали Атгисом. А как могли бы звать духа растительности при Великой богине Ладе?
      Иасион - дух священного Мирового древа. 1а8юп и 1а85уа - формы имен, которые произведены от слова "ясень"; по-польски - по-полабски - аозеп",
      по-сербо-хорватски - аазеп", по-литовски — "110818по-латышски - по-немецки "Езске". В этом случае, если этимология имени "Ясион" или "Яссий" правомерна, то первоначально Ясион=Иасион был духом растительного мира, духом дерева, как и возлюбленный богини Кибелы - Атгис.
      Евразийская древность культа Ясиона и Лады (ЕХ тыса до Б. эО Какова же древность этих верований? Вероятно, этот культ мог существовать до возникновения земледелия, отражая смену природных циклов. С цикличностью природных явлений были связаны жизненные циклы, ритмы человека эпохи собирательства. Урожайность даров природы интересовали человека не менее, чем урожай хлеба земледельца.

 

К списку: sheba.spb.ru/lit/index.htm

 

На главную Тексты книг БК Аудиокниги БК Полит-инфо Советские учебники За страницами учебника Фото-Питер Техническая книга Радиоспектакли Детская библиотека


Борис Карлов 2001—3001 гг.