Юрий Маркович Нагибин 19201994

Встань и иди Повесть (1987)

Повесть «Встань и иди» — история взаимоотношений отца и сына, от имени которого выступает рассказчикавтор. Разделенная на относительно короткие двадцать две главы, она честно рассказывает о сыновних чувствах, искренних и спонтанных, переходящих от обожания к жалости, от глубокой преданности к исполнению долга, от искренней любви к снисходительности и даже злобе. Благополучно сложившаяся судьба сынаписателя вступает в постоянное противоречие с судьбой отцаарестанта, отцассыльного, не имеющего приличного и постоянного места жительства.

Первые впечатления сына об отце — красивые отслужившие денежные знаки, связанные со словом «биржа», где работает отец, их дают играть детям. Потом у мальчика появляется впечатление, что его отец самый сильный, самый быстрый и самый находчивый. Это мнение поддерживается домашней легендой. В первую мировую отец заслужил два Георгиевских креста, ходил в штыковую атаку, заменил в бою убитого командира. Он был дерзок, его боялись поклонники матери. Он был победителем. Известная в Москве красивая женщинаписательница написала целую книгу о том, как она любила отца и как ревновала его к своей сестре, еще более известной и красивой женщине. Но вот однажды отца арестовывают, осуждают на три года «вольного» поселения в Сибири. Сын с матерью, оставшиеся почти без денег и без поддержки, как подарок воспринимают летнюю поездку к отцу в Иркутск.

Следующее место ссылки отца — Саратов, где сын чувствует себя счастливым, он начинает заниматься здесь коллекционированием бабочек и получает первый урок от ссыльного биолога, погасившего его неистовство собирательства, ставшее разрушительным началом его характера. Чуть повзрослев, он начинает коллекционировать карты и атласы. Все стены его комнаты увешаны картами земного шара и пяти материков, земной флоры и фауны. Вернувшийся наконец из ссылки отец рад встрече с изменившимся домом и семьей, но вынужден уехать на жительство в поселок Бакшеево, центр, обслуживающий Шатурскую электростанцию. Однако и здесь в период майской предпраздничной чистки 1937 г. отца арестовывают, обвинив в поджоге торфяных разработок. Не помогает и доказанный факт, что во время пожара он находился в Москве.

В 40м г. в исправительнотрудовом лагере происходит новая встрече сына с отцом. Это один из самых счастливых дней, прожитых ими вместе. Во время пирушки в холодном бараке сын чувствует себя добрым и героическим, с ним раскланиваются начальники и заключенные, симпатичные люди и мерзавцы. Все смотрят на него с восторгом и надеждой, как будто он наделен какойто властью, и «власть эта несомненно от литературы», от тиражированного печатного слова. «А ты выглядишь настоящим мужчиной, — говорит отец. — Это самая прекрасная пора, молодость куда лучше отрочества и юности». После войны отец живет в Рохме, в забытой Богом глуши. Он худ, кожа да кости, обтянутые желтоватой кожей, лоб, скулы, челюсти, нос и какието костяные бугры около ушей, которые бывают лишь у умерших от голода. На нем ботинки, скроенные из автомобильных покрышек, штаны из мешковины с двумя синими заплатами на коленях и застиранная рубаха. Расфранченный сын, ставший богатым писателем, женатый на дочери советского вельможи, испытывает к отцу чувство глубокой жалости, смешанное с гадливостью. «Я ощутил прикосновение, вернее, тень прикосновения на своем колене. Опустил глаза и увидел чтото желтое, пятнистое, медленно, с робкой лаской ползущее по моей ноге. Какието косточки, стянутые темной, черножелтой перепонкой, лягушачья лапка, и эта лягушачья лапка была рукой отца!» Грустно и тяжко видеть сыну отца на предельной стадии физиологической униженности. Но при всем этом отец, как человек, обладающий гордостью, рассказывает сыну о прошедших годах горя и унижений очень скупо, не жалуясь, не возмущаясь, возможно, потому, что хотел пощадить сына, который молод и которому еще жить и жить.

В Рохме отец снова работает в плановом отделе с арифмометром в руках, но уже без прежнего блеска, часто морща лоб, видимо забывая какуюто цифру. Он попрежнему добросовестен, но сотрудники не понимают его и часто унижают. Сына угнетает бесперспективность судьбы отца. Но вот наконец отец получает возможность приехать в Москву, войти в старую знакомую квартиру, принять ванну, сесть вместе с родными за стол. Близкие прячут отца от друзей и знакомых, для чего часто просят его выйти в коридор, оставаться в темной комнате или в уборной.

Возвращение в Москву было не таким, каким оно виделось отцу. Его поколение сильно поредело, кто пропал в ссылке, кто погиб на войне. Уцелевшие могикане — люди старомоднопорядочные, отец встречается с ними, но с первых же попыток отказывается от возобновления былых связей. Безнадежно постаревшие, ни в чем не преуспевшие, задавленные страхом люди ему неинтересны.

Незадолго до смерти помолодевший, как будто обретший свою прежнюю уверенность, отец приезжает в Москву и как бы заново с ней знакомится: столько изменилось вокруг. Но, уехав в Рохму, он заболевает и уже больше не встает. Сыну так и не удалось вернуть его в лоно семьи.

Юрий Маркович Нагибин 1920-1994

      По мере возрастания роли Японии в международном разделении труда и усиления тенденций к интернационализации экономической жизни объем международных связей Японии значительно расширился, ее политика стала носить глобальный характер. «Потребности Японии в источниках сырья и в рынках колоссально выросли, и сфера ее действий включает не только Азию, но и весь мир,— писал в одной из своих статей бывший премьер-министр Японии Масаёси Охира. — ...Япония не может ни на мгновение позволить себе изоляцию от всего остального мира. Для Японии позиция стороннего наблюдателя может означать лишь ее упадок»
      Принцип «глобализма» на практике нашел свое проявление в выдвижении в течение 70-х годов японскими правяш,ими кругами концепции так называемой многополюсной дипломатии, под которой понимался взвешенный, сбалансированный подход к отношениям со всеми развитыми государствами современного мира независимо от их социально-экономического строя. «Мы не будем делать упор на отношения с одной из стран за счет отношений с другими» отмечал М. Охира, говоря о принципах подхода к отношениям Японии с США, СССР и Китаем.
      Но на практике Япония оказалась неспособной добиться проведения в жизнь широко разрекламированных принципов «многополюсной дипломатии» как основы
      независимого внешнеполитического курса. Безусловный приоритет в японской политике был отдан отношениям с США и странами Западной Европы. Это наиболее ярко проявилось в активной поддержке различных вариантов концепции «трехсторонности», теоретически обосновывавших необходимость установления и развития самых тесных связей между тремя «центрами силы» капиталистического мира в интересах укрепления позиций империализма в соревновании с добиваюш,ейся все новых успехов мировой социалистической системой.
      Еш,е с конца 50-х годов нравянцие круги Японии стали активно выступать за установление широкого и разностороннего сотрудничества с США и странами Западной Европы. Они исходили из того, что интересам Японии, обладаюш,ей весьма ограниченными средствами достижения своих внешнеполитических целей, отвечало бы налаживание совместных и согласованных действий с другими империалистическими державами как в отношениях со странами социализма, так и в проведении политики коллективного неоколониализма. Эти стремления нашли свое выражение в доктрине «трех столпов» капиталистического мира, которая была выдвинута в конце 1962 г. премьер-министром Японии Хаято Икэда. Ставя Японию в один ряд с США и странами Западной Европы, правя-щие круги Японии делали тем самым заявку на признание за ними соответствуюш,ей роли в решении международных проблем.