Евгений Иванович Носов р. 1925

Шумит дуговая овсяница — Рассказ (1966)

В середине лета по Десне закипали сенокосы. Тут же на берегу выкашивали поляну под бригадное становище, плели из лозняка низкие балаганы, каждый на свою семью, поодаль врывали казан под общий кулеш, и так на много верст возникали временные сенные селища. Был шалаш и у Анфиски с матерью. Росла Анфиска в Доброводье, никто не примечал в ней ничего особенного: тонконогая, лупоглазая. В один год саперная рота доставала со дна всякий военный утиль. В Анфискиной избе остановился на постой саперный лейтенантик. Месяца через три рота снялась. А у Анфиски под Новый год народился мальчонка.

Шли дни. Колхозная страда закончилась, и косари тем же вечером переправились на другой берег Десны разбирать деляны: покосы, неудобные для бригадной уборки, председатель Чепурин раздавал для подворной косьбы. Уже в сумерках Анфиса с сыном запалили костерок, ели поджаренное на прутиках сало, крутые яйца. За темными кустами разгоралась луна. Витька прилег на охапку травы и затих. Анфиса взяла косу, подошла к краю поляны. Луна наконец выпуталась из зарослей — большая, чистая и ясная. На зонтах цветов тончайшим хрусталем заблестела роса.

Скоро уже Анфиска косила широко и жадно. Прислушиваясь, уловила ворчливый гул мотоцикла. Он протарахтел мимо, потом заглох, долго молчал, снова застрекотал, возвращаясь. Вынырнул на поляну. Из тени кустов вышел рослый человек. По белой фуражке она узнала Чепурина — и замерла. «Помочь, что ли? — «Я сама», — тихо воспротивилась Анфиска.

Долго и напряженно молчали. Вдруг Чепурин порывисто отбросил окурок и пошел к мотоциклу. Но не уехал, а вытащил косу и молча принялся косить прямо от колес мотоцикла, Анфиска растерялась. Кинулась будить Витьку, потом тихо, будто крадучись, прошла к незаконченному прокосу и стала косить, все время сбиваясь. Вспомнилось, как весной он подвозил ее со станции, как цепенела от его редких вопросов о самом обыденном. «Тьфу! Заморила», — сплюнул, наконец, Чепурин, постоял, глядя вслед продолжавшей косить Анфиске, и вдруг нагнал, обнял, прижал к груди.

Луна, поднявшись в свой зенит, накалилась до слепящей голубизны, небо раздвинулось, нежно просветлело и проливалось теперь на лес, на поляну трепетнодымным голубым светопадом. Казалось, уже сам воздух начинал тихо и напряженно вызванивать от ее неистового сияния.

...Они лежали на ворохе скошенной травы, влажной и теплой.

«Не хочется, чтоб ты уходил...» — Анфиска задержала его руку на своем плече и сама придвинулась теснее. Вспоминала, как все эти годы думала об этом человеке. Однажды увидела на дороге мотоцикл. Ехали незнакомые мужчина и женщина. Он за рулем, а она сзади: обхватила его, прижалась щекой к спине. Она бы тоже вот так поехала. И хоть знала, что никогда тому не бывать, а все примеряла его к себе.

Чепурин рассказывал, как в Берлине в него уже напоследок швырнули гранату, как лежал в госпитале. Как вернулся с войны, учился, женился, стал председателем.

Потом перекусили. На востоке робко, бескровно просветлело.

«Да... — чтото подытожил Чепурин и рывком встал на ноги. — Бери Витюшку, поедем». — «Нет, Паша, — потупилась Анфиска. — Поезжай один».

Препирались, но ехать вместе Анфиска отказалась наотрез. Чепурин надел на Витюшку свой пиджак, подпоясал ремнем и отнес в коляску. Завел мотоцикл и уже за рулем поймал ее взгляд, закрыл глаза и так посидел... Потом резко крутанул ручку газа.

Десна клубилась туманом. Анфиска плыла, стараясь не плескаться, прислушалась. Откудато пробился еле уловимый гул мотоцикла.

Красное вино победы — Рассказ (1971)

Весна 45го застала нас в Серпухове. После всего, что было на фронте, госпитальная белизна и тишина показались нам чемто неправдоподобным. Пал Будапешт, была взята Вена. Палатное радио не выключалось даже ночью.

«На войне как в шахматах, — сказал лежавший в дальнем углу Саша Селиванов, смуглый волгарь с татарской раскосиной. — Едва — ечетыре, бац! И нету пешки!»

Сашина толсто забинтованная нога торчала над щитком кровати наподобие пушки, за что его прозвали Самоходкой.

«Нешто не навоевался?» — басил мой правый сосед Бородухов. Он был из мезенских мужиковлесовиков, уже в летах.

Слева от меня лежал солдат Копёшкин. У Копёшкина перебиты обе руки, повреждены шейные позвонки, имелись и еще какието увечья. Его замуровали в сплошной нагрудный гипс, а голову прибинтовали к лубку, подведенному под затылок. Копёшкин лежал только навзничь, и обе его руки, согнутые в локтях, тоже были забинтованы до самых пальцев.

В последние дни Копёшкину стало худо. Говорил он все реже, да и то безголосо, одними только губами. Чтото ломало его, жгло под гипсовым скафандром, он вовсе усох лицом.

Както раз на его имя пришло письмо из дома. Листочек развернули и вставили ему в руки. Весь остаток дня листок проторчал в неподвижных руках Копёшкина. Лишь на следующее утро попросил перевернуть его другой стороной и долго рассматривал обратный адрес.

Рухнул, капитулировал наконец и сам Берлин! Но война все еще продолжалась и третьего мая, и пятого, и седьмого... Сколько же еще?!

Ночью восьмого мая я проснулся от звука хрумкавших по коридору сапог. Начальник госпиталя полковник Туранцев разговаривал со своим замом по хозчасти Звонарчуком: «Выдать всем чистое — постель, белье. Заколите кабана. Потом, хорошо бы к обеду вина...»

Шаги и голоса отдалились. Внезапно Саенко вскинул руки: «Все! Конец!» — завопил он. И, не находя больше слов, круто, счастливо выматерился на всю палату».

За окном сочно расцвела малиновая ракета, рассыпалась гроздьями. С ней скрестилась зеленая. Потом слаженно забасили гудки.

Едва дождавшись рассвета, все, кто мог, повалили на улицу. Коридор гудел от скрипа и стука костылей. Госпитальный садик наполнялся гомоном людей.

И вдруг грянул неизвестно откуда взявшийся оркестр: «Вставай, страна огромная...»

Перед обедом нам сменили белье, побрили, потом зареванная тетя Зина разносила суп из кабана, а Звонарчук внес поднос с несколькими темнокрасными стаканами: «С победою вас, товарищи».

После обеда, захмелев, все стали мечтать о возвращении на родину, хвалили свои места. Зашевелил пальцами и Копёшкин. Саенко припрыгал, наклонился над ним: «Ага, ясно. Говорит, у них тоже хорошо. Это где ж такое? Аа, ясно... Пензяк ты».

Я пытался представить себе родину Копёшкина. Нарисовал бревенчатую избу с тремя оконцами, косматое дерево, похожее на перевернутый веник. И вложил эту неказистую картинку ему в руку. Он еле заметно одобрительно закивал заострившимся носом.

До сумерек он держал мою картинку в руках. А самого его, оказывается, уже не было. Он ушел незаметно, никто не заметил когда.

Санитары унесли носилки. А вино, к которому он не притронулся, мы выпили в его память.

В вечернем небе снова вспыхивали праздничные ракеты.

Евгений Иванович Носов р. 1925

      В структуре совокупного спроса Японии относительно высока норма накопления (см. § 3 гл. II). На удовлетворение инвестиционного спроса в Японии расходуется 31,3 % конечного общественного продукта (1975 г.), а в США — 15,6 % (1972 г.). Поскольку Япония обеспечивает свои инвестиционные потребности более чем на 90 % изделиями собственного производства, постольку в составе ее промышленной продукции высока доля товаров, покрывающих инвестиционный спрос,— продукции металлообработки и машиностроения. Кроме того, опережающие темпы развития отраслей, производящих товары длительного пользования (автомобилестроение, электромашиностроение), широко раздвинули рамки крупносерийного и массового машиностроения, доведя выпуск продукции до таких масштабов, которые рассчитаны на постояпдый экспорт по ряду изделий в размерах 20—30 % мировой торговли (производство автомобилей, судов, телерадиоаппаратуры, фото- и кинооптики). В пределах машиностроения сложилась и продолжает расширяться группа производств, реализующих на внешних рынках значительную долю своей продукции (см. табл. 8).
      С ростом экспортной ориентации отраслей, выпускающих преимущественно крупносерийную продукцию, связано повышение экспортной квоты всего машиностроения с 14,3 % в 1960 г. до 39,5 % в 1975 г., а также всей обрабатывающей промышленности с 15,3 % в 1960 г. до 27,8 7о в 1975 г. Для сравнения укажем, что из США экспорти-
      * Уровень цеп па сырье па внутреннем рынке Японии между 1973 и 1979 гг. удвоился, а уровень цеп на топливо и электроэнергию поднялся в 2,4 раза (рассчитано по: Кэйдзай токэй нэмпо 1979, с. 302).
      Химические, нефтеперегонные, коксогазовые заводы и металлургические комбинаты, дающие всего 10,7 % промышленной продукции, используют 21,9 % земельной площади, находящейся под предприятиями обрабатывающей промышленности, и потребляют половину пресной воды, поступающей для технических нужд (рассчитано по: Когё токэй хё. ети ёсуй-хэн (Использование ресурсов земли и воды). Токио, 1975).
      руется только 8,6 % продукции машиностроения и 5 % всей промышленной продукции В составе японской экспортной торговли продукция машиностроения занимает 66 7о» а в американской — около 30 %. Японское машиностроение чрезвычайно сильно ориентировано на удовлетворение практически всех потребностей инвестиционного спроса своей страны и на экспорт. Оно составляет главный экспортный потенциал Японии и служит крупнейшим источником оплаты сырьевых и энергетических ресурсов.