На главную Тексты книг БК Аудиокниги БК Полит-инфо Советские учебники За страницами учебника Фото-Питер Техническая книга Радиоспектакли Детская библиотека

Василий Макарович Шукшин

РАССКАЗЫ

литературные чтения



Василий БочкарёвМихаил УльяновСергей Юрский

Крепкий мужик

читает Василий Бочкарёв


Микроскоп

читает Михаил Ульянов


Ноль-ноль целых

читает Михаил Ульянов


Обида

читает Михаил Ульянов


Осенью

читает Михаил Ульянов


Раскас

читает Михаил Ульянов


Сапожки

читает Сергей Юрский


Срезал

читает Михаил Ульянов


Стёпкина любовь

читает Михаил Ульянов


Верую

читает Михаил Ульянов

 

Все рассказы Шукшина в формате TXT с буквой Ё: shukshin-rasskazy.txt

 

  «Крепкий мужик», «Микроскоп»
 
  Крепкий мужик
 
  В третьей бригаде колхоза «Гигант» сдали в эксплуатацию новое складское помещение. Из старого склада — из церкви — вывезли пустую вонючую бочкотару, мешки с цементом, сельповские кули с сахаром-песком, с солью, вороха рогожи, сбрую (коней в бригаде всего пять, а сбруи нашито на добрых полтора десятка; оно бы ничего, запас карман не трёт, да мыши окаянные… И дегтярилн, и химией обсыпали сбрую — грызут), метла, грабли, лопаты… И осталась она пустая, церковь, вовсе теперь никому не нужная. Она хоть небольшая, церковка, а оживляла деревню (некогда сельцо), собирала её вокруг себя, далеко выставляла напоказ.
  Бригадир Шурыгин Николай Сергеевич постоял перед ней, подумал… Подошёл к стене, поколупал кирпичи подвернувшимся ломиком, закурил и пошёл домой. Встретившись через два дня с председателем колхоза, Шурыгин сказал:
  — Церква-то освободилась теперь…
  — Ну.
  — Чего с ней делать-то?
  — Закрой, да пусть стоит. А что?
  — Там кирпич добрый, я бы его на свинарник пустил, чем с завода-то возить.
  — Это её разбирать — надо пятерым полмесяца возиться. Там не кладка, а литьё. Чёрт их знает, как они так клали!
  — Я её свалю.
  — Как?
  — Так. Тремя тракторами зацеплю — слетит как миленькая,
  — Попробуй.
  В воскресенье Шурыгин стал пробовать. Подогнал три могучих трактора… На разной высоте обвели церковку тремя толстыми тросами, под тросы — на углах и посреди стены — девять брёвен…
  Сперва Шурыгин распоряжался этим делом, как всяким делом,— крикливо, с матерщиной. Но когда стал сбегаться народ, когда кругом стали ахать и охать, стали жалеть церковь, Шурыгин вдруг почувствовал себя важным деятелем с неограниченными полномочиями. Перестал материться и не смотрел на людей — вроде и не слышал их и не видел.
  — Николай, да тебе велели али как? — спрашивали.— Не сам ли уж надумал?
  — Мешала она тебе?!
  Подвыпивший кладовщик, Михаиле Беляков, полез под тросами к Шурыгину.
  — Колька, ты зачем это?
  Шурыгин всерьёз затрясся, побелел:
  — Вон отсудова, пьяная харя!
  Михаиле удивился и попятился от бригадира. И вокруг все удивились и примолкли. Шурыгин сам выпивать горазд и никогда не обзывался «пьяной харей», Что с ним?
  Между тем брёвна закрепили, тросы подровняли… Сейчас взревут тракторы, и произойдёт нечто небывалое в деревне — упадёт церковь. Люди постарше все крещены в ней, в пей отпевали усопших дедов и прадедов, как небо привыкли видеть каждый день, так и её…
  Опять стали раздаваться голоса:
  — Николай, кто велел-то?
  — Да сам он!.. Вишь, морду воротит, чёрт.
  — Шурыгин, прекрати своевольничать!
  Шурыгин — ноль внимания. И всё то же сосредоточенное выражение на лице, та же неподкупная строгость во взгляде. Подтолкнули из рядов жену Шурыгина, Кланьку… Кланька несмело — видела: что-то непонятное творится с мужем — подошла.
  — Коль, зачем свалить-то хочешь?
  — Вон отсудова! — велел и ей Шурыгин. — И не лезь!
  Подошли к трактористам, чтобы хоть оттянуть время — побежали звонить в район и домой к учителю. Но трактористам Шурыгин посулил по бутылке на брата и наряд «на исполнение работ».
  Прибежал учитель, молодой ещё человек, уважаемый в деревне.
  — Немедленно прекратите! Чьё это распоряжение? Это семнадцатый век!..
  — Не суйтесь не в своё дело,— сказал Шурыгин.
  — Это моё дело! Это народное дело!..— Учитель волновался, поэтому не мог найти сильные, убедительные слова, только покраснел и кричал: — Вы не имеете права! Варвар! Я буду писать!..
  Шурыгин махнул трактористам… Моторы взревели. Тросы стали натягиваться. Толпа негромко, с ужасом вздохнула. Учитель вдруг сорвался с места, забежал с той стороны церкви, куда она должна была упасть, стал под стеной.
  — Ответишь за убийство! Идиот…
  Тракторы остановились.
  — Уйди-и! — заревел Шурыгин. И на шее у него вспухли толстые жилы.
  — Не смей трогать церковь! Не смей!
  Шурыгин подбежал к учителю, схватил его в беремя и понёс прочь от церкви. Щуплый учитель вырывался как мог, но руки у Шурыгина крепкие.
  — Давай! — крикнул он трактористам,
  — Становитесь все под стену! — кричал учитель всем.— Становитесь!.. Они не посмеют! Я поеду в область, ему запретят!..
  — Давай, какого!.. — заорал Шурыгин трактористам.
  Трактористы усунулись в кабины, взялись за рычаги.
  — Становитесь под стену! Становитесь все!..
  Но все не двигались с места. Всех парализовало неистовство Шурыгина. Все молчали. Ждали,
  Тросы натянулись, заскрипели, затрещали, зазвенели… Хрустнуло одно бревно, трос, врезавшись в угол, запел балалаечной струной. Странно, что всё это было хорошо слышно — ревели же три трактора, напрягая свои железные силы. Дрогнул верх церкви… Стена, противоположная той, на какую сваливали, вдруг разодралась по всей ширине… Страшная, чёрная в глубине, рваная щель на белой стене пошла раскрываться. Верх церкви с маковкой поклонился, поклонился и ухнул вниз.
  Шурыгин отпустил учителя, и тот, ни слова не говоря, пошёл прочь от церкви, Два трактора ещё продолжали скрести гусеницами землю. Средний по высоте трос прорезал угол и теперь без толку крошил кирпичи двух стен, всё глубже врезаясь в них. Шурыгин остановил тракторы. Начали по-новой заводить тросы. Народ стал расходиться. Остались самые любопытные и ребятишки. Через три часа всё было кончено. От церкви остался только невысокий, с неровными краями остов. Церковь лежала бесформенной грудой, прахом. Тракторы уехали.
  Потный, весь в пыли и извёстке, Шурыгин пошёл звонить из магазина председателю колхоза.
  — Всё, угорела! — весело закричал в трубку.
  Председатель, видно, не понял, кто угорел.
  — Да церква-то! Всё, мол, угорела! Ага. Всё в порядке. Учитель тут пошумел малость… Но! Учитель, а хуже старухи. Да нет, всё в порядке. Гробанулась здорово! Покрошилось много, ага. Причём они так: по три, по четыре кирпича — кусками. Не знаю, как их потом долбать… Попробовал ломиком — крепкая, зараза. Действительно, литьё! Но! Будь здоров! Ничего.
  Шурыгин положил трубку. Подошёл к продавщице, которую не однажды подымал ночами с постели — кто-нибудь приезжал из района рыбачить, засиживались после рыбалки у бригадира до вторых петухов.
  — Видела, как мы церкву уговорили? — Шурыгин улыбался, довольный,
  — Дурацкое дело нехитрое,— не скрывая злости, сказала продавщица.
  — Почему дурацкое? — Шурыгин перестал улыбаться,
  — Мешала она тебе, стояла?
  — А чего ей зря стоять? Хоть кирпич добудем…
  — А то тебе, бедному, негде кирпич достать! Идиот!
  — Халява! — тоже обозлился Шурыгин. — Не понимаешь, значит, помалкивай.
  — Разбуди меня ещё раз посередь ночи, разбуди, я те разбужу! Халява… За халяву-то можно и по морде получить, Дам вот счас гирькой по кумполу, узнаешь халяву.
  Шурыгин хотел ещё как-нибудь обозвать дуру продавщицу, но подошли вездесущие бабы.
  — Дай бутылку.
  — Иди промочи горло-то,-заговорили сзади.— Пересохло.
  — Как же — пыльно!
  — Руки чесались у дьявола…
  Шурыгин пооглядывался строго на баб, но их много, не перекричать. Да и злость их — какая-то необычная: всерьёз ненавидят. Взял бутылку, пошёл из магазина. На пороге обернулся, сказал:
  — Я вам прижму хвосты-то!
  И скорей ушёл.
  Шёл, злился: «Ведь всё равно же не молились, паразитки, а теперь хай устраивают. Стояла — никому дела не было, а теперь хай подняли».
  Проходя мимо бывшей церкви, Шурыгин остановился, долго смотрел на ребятишек, копавшихся в кирпичах. Смотрел и успокаивался. «Вырастут, будут помнить: при нас церкву свалили. Я вон помню, как Васька Духанин с неё крест своротил. А тут — вся грохнулась. Конечно, запомнят. Будут своим детишкам рассказывать: дядя Коля Шурыгин зацепил тросами и…— Вспомнилась некстати продавщица, и Шурыгин подумал зло и непреклонно: — И нечего ей стоять, глаза мозолить».
  Дома Шурыгина встретили форменным бунтом: жена, не приготовив ужина, ушла к соседкам, хворая мать заругалась с печки:
  — Колька, идол ты окаянный, грех-то какой взял на душу!.. И молчал, ходил молчал, дьяволина… Хоть бы заикнулся раз — тебя бы, может, образумили добрые люди. Ох горе ты моё горькое, теперь хоть глаз не кажи на люди. Проклянут ведь тебя, прокляну-ут! И знать не будешь, откуда напасти ждать: то ли дома окочурисся в одночасье, то ли где лесиной прижмёт невзначай…
  — Чего эт меня проклинать-то возьмутся? От нечего делать?
  — Да грех-то какой!
  — Ваську Духанина прокляли — он крест своротил? Наоборот, большим человеком стал…
  — Тада время было другое. Кто тебя счас-то подталкивал — рушить её? Кто? Дьявол зудил руки… Погоди, тебя ишо сама власть взгреет за это. Он вот, учитель-то, пишет, сказывали, он вот напишет куда следоват — узнаешь. Гляди-ко, тогда устояла, матушка, так он теперь нашёлся. Идол ты лупоглазый,
  — Ладно, лежи хворай.
  — Глаз теперь не кажи на люди…
  — Хоть бы молиться ходили! А то стояла — никто не замечал…
  — Почто это не замечали! Да, бывало, откуда ни идёшь, а её уж видишь. И как ни пристанешь, а увидишь её — вроде уж дома. Она сил прибавляла…
  — Сил прибавляла… Ходят они теперь пешком-то! Атомный век, понимаешь, они хватились церкву жалеть. Клуба вон нету в деревне — ни один чёрт ни охнет, а тут — загоревали. Переживут!
  — Ты-то переживи теперь! Со стыда теперь усохнешь…
  Шурыгин, чтобы не слышать её ворчанья, ушёл в горницу, сел к столу, налил сразу полный стакан водки, выпил. Закурил. «К кирпичам, конечно, ни один дьявол не притронется,— подумал.— Ну и хрен с ними! Сгребу бульдозером в кучу и пусть крапивой зарастает».
  Жена пришла поздно. Шурыгин уже допил бутылку, хотелось выпить ещё, но идти и видеть злую продавщицу не хотелось — не мог. Попросил жену:
  — Сходи возьми бутылку.
  — Пошёл к чёрту! Он теперь дружок тебе,
  — Сходи, прошу…
  — Тебя просили, ты послушал? Не проси теперь и других. Идиот.
  — Заткнись, Туда же…
  — Туда же! Туда же, куда все добрые люди! Неужели туда же, куда ты, харя необразованная? Просили, всем миром просили — нет! Вылупил шары-то свои…
  — Замолчи! А то опояшу разок…
  — Опояшь! Тронь только, харя твоя бесстыжая!.. Только тронь!
  «Нет, это, пожалуй, на всю ночь. С ума посходили все».
  Шурыгин вышел во двор, завёл мотоцикл… До района восемнадцать километров, там магазин, там председатель колхоза. Можно выпить, поговорить. Кстати, рассказать, какой ему тут скандал устроили… Хоть посмеяться.
  На повороте из переулка свет фары выхватил из тьмы безобразную груду кирпича, пахнуло затхлым духом потревоженного подвала.
  «Семнадцатый век, — вспомнил Шурыгин.— Вот он, твой семнадцатый век! Писать он, видите ли, будет. Пиши, пиши».
  Шурыгин наддал газку… и пропел громко, чтобы все знали, что у него — от всех этих проклятий-прекрасное настроение:
 
  Что ты, что ты, что ты, что ты!
  Я солдат девятой роты,
  Тридцать первого полка…
  Оп, тирдар-пупия!
 
  Мотоцикл вырулил из деревни, воткнул в ночь сверкающее лезвие света и помчался по накатанной ровной дороге в сторону райцентра. Шурыгин уважал быструю езду.
 
 
 
  Микроскоп
 
  На это надо было решиться. Он решился. Как-то пришел домой — сам не свой — желтый; не глядя на жену, сказал:
  — Это... я деньги потерял. — При этом ломаный его нос (кривой, с горбатинкой) из желтого стал красным. — Сто двадцать рублей.
  У жены отвалилась челюсть, на лице появилось просительное выражение: может, это шутка? Да нет, этот кривоносик никогда не шутит, не умеет. Она глупо спросила:
  — Где?
  Тут он невольно хмыкнул.
  — Дак если б я знал, я б пошел и...
  — Ну не-ет!! — взревела она. — Ухмыляться ты теперь доолго не будешь! — И побежала за сковородником. — Месяцев девять, гад!
  Он схватил с кровати подушку — отражать удары. (Древние только форсили своими сверкающими щитами. Подушка!) Они закружились по комнате...
  — Подушку-то, подушку-то мараешь! Самой стирать!..
  — Выстираю! Выстираю, кривоносик! А два ребра мои будут! Мои! Мои!..
  — По рукам, слушай!..
  — От-теньки-коротеньки!.. Кривенькие носики!
  — По рукам, зараза! Я ж завтра на бюлитень сяду! Тебе же хуже.
  — Садись!
  — Тебе же хуже...
  — Пускай!
  — Ой!
  — От так!
  — Ну, будет?
  — Нет, дай я натешусь! Дай мне душеньку отвести, сква-жина ты кривоносая! Дятел... — Тут она изловчилась и больно достала его по голове. Немножко сама испугалась...
  Он бросил подушку, схватился за голову, застонал. Она пытливо смотрела на него: притворяется или правда больно? Решила, что — правда. Поставила сковородник, села на табуретку и завыла. Да с причетом, с причетом:
  — Ох, да за штоже мне долюшка така-ая-а?.. Да копила-то я их, копила!.. Ох, да лишний-то раз кусочка белого не ела-а!.. Ох, да и детушкам своим пряничка сладкого не покупала!.. Все берегла-то я, берегла, скважина ты кривоносая-а!.. Ох-х!.. Каждую-то копеечку откладывала да радовалась: будут у моих детушек к зиме шубки теплые да нарядные! И будут-то они ходить в школу не рваные да не холодные!..
  — Где это они у тебя рваные-то ходют? — не вытерпел он.
  — Замолчи, скважина! Замолчи. Съел ты эти денюжки от своих же детей! Съел и не подавился... Хоть бы ты подавился имя, нам бы маленько легче было.
  — Спасибо на добром слове, — ядовито прошептал он.
  — М-хх, скважина!.. Где был-то? Может, вспомнишь?.. Может, на работе забыл где-нибудь? Может, под верстак положил да забыл?
  — Где на работе!.. Я в сберкассу-то с работы пошел. На работе...
  — Ну, может, заходил к кому, скважина?
  — Ни к кому не заходил.
  — Может, пиво в ларьке пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол... Беги, они пока ишо отдадут.
  — Да не заходил я в ларек!
  — Да где ж ты их потерять-то мог, скважина?
  — Откуда я знаю?
  — Ждала его!.. Счас бы пошли с ребятишками, примерили бы шубки... Я уж там подобрала — какие. А теперь их разберут. Ох, скважина ты, скважина...
  — Да будет тебе! Заладила: скважина, скважина...
  — Кто же ты?
  — Што теперь сделаешь?
  — Будешь в две смены работать, скважина! Ты у нас ху-дой будешь... Ты у нас выпьешь теперь читушечку после бани, выпьешь! Сырой водички из колодца...
  — Нужна она мне, читушечка. Без нее обойдусь.
  — Ты у нас пешком на работу ходить будешь! Ты у нас покатаешься на автобусе.
  Тут он удивился:
  — В две смены работать и — пешком? Ловко...
  — Пешком! Пешком — туда и назад, скважина! А где, так ишо побежишь — штоб не опоздать. Отольются они тебе, эти денюжки, вспомнишь ты их не раз.
  — В две не в две, а по полторы месячишко отломаю — ничего, — серьезно сказал он, потирая ушибленное место. — Я уж с мастером договорился... — Он не сообразил сперва, что проговорился. А когда она недоуменно глянула на него, поправился: — Я, как хватился денег-то, на работу снова поехал и договорился.
  — Ну-ка дай сберегательную книжку, — потребовала она. Посмотрела, вздохнула и еще раз горько сказала: — Скважина.
  С неделю Андрей Ерин, столяр маленькой мастерской при «Заготзерне», что в девяти километрах от села, чувствовал себя скверно. Жена все злилась; он то и дело получал «скважину», сам тоже злился, но обзываться вслух не смел.
  Однако дни шли... Жена успокаивалась. Андрей ждал. Наконец решил, что — можно.
  И вот поздно вечером (он действительно «вламывал» по полторы смены) пришел он домой, а в руках держал коробку, а в коробке, заметно, что-то тяжеленькое. Андрей тихо сиял.
  Ему нередко случалось приносить какую-нибудь работу на дом, иногда это были небольшие какие-нибудь деревянные штучки, ящички, завернутые в бумагу, — никого не удивляло, что он с чем-то пришел. Но Андрей тихо сиял. Стоял у порога, ждал, когда на него обратят внимание... На него обратили внимание.
  — Чего эт ты, как... голый зад при луне, светисся?
  — Вот... дали за ударную работу. — Андрей прошел к столу, долго распаковывал коробку. И наконец, открыл. И выставил на стол... микроскоп. — Микроскоп.
  — Для чего он тебе?
  Тут Андрей Ерин засуетился. Но не виновато засуетился, как он всегда суетился, а как-то снисходительно засуетился.
  — Луну будем разглядывать! — И захохотал. Сын-пяти-классник тоже засмеялся: луну в микроскоп!
  — Чего вы? — обиделась мать.
  Отец с сыном так и покатились.
  Мать навела на Андрея строгай взгляд. Тот успокоился.
  — Ты знаешь, что тебя на каждом шагу окружают микробы? Вот ты зачерпнула кружку воды... Так? — Андрей зачерпнул кружку воды. — Ты думаешь, ты воду пьешь?
  — Пошел ты!
  — Нет, ты ответь.
  — Воду пью.
  Андрей посмотрел на сына и опять невольно захохотал.
  — Воду она пьет!.. Ну не дура?..
  — Скважина! Счас сковородник возьму.
  Андрей снова посерьезнел.
  — Микробов ты пьешь, голубушка, микробов. С водой-то. Миллиончика два тяпнешь — и порядок. На закуску! — Отец и сын опять не могли удержаться от смеха. Зоя (жена) пошла в куть за сковородником.
  — Гляди суда! — закричал Андрей. Подбежал с кружкой к микроскопу, долго настраивал прибор, капнул на зеркаль-ный кружок капельку воды, приложился к трубе и, наверно, минуты две, еле дыша, смотрел. Сын стоял за ним — смерть как хотелось тоже глянуть.
  — Пап!..
  — Вот они, собаки!.. — прошептал Андрей Ерин. С ка-ким-то жутким восторгом прошептал: — Разгуливают.
  — Ну пап!
  Отец дрыгнул ногой.
  — Туда-сюда, туда-сюда!.. Ах, собаки!
  — Папка!
  — Дай ребенку посмотреть! — строго велела мать, тоже явно заинтересованная.
  Андрей с сожалением оторвался от трубки, уступил место сыну. И жадно и ревниво уставился ему в затылок. Нетерпеливо спросил:
  — Ну?
  Сын молчал.
  — Ну?!
  — Вот они! — заорал парнишка. — Беленькие...
  Отец оттащил сына от микроскопа, дал место матери.
  — Гляди! Воду она пьет...
  Мать долго смотрела... Одним глазом, другим...
  — Да никого я тут не вижу.
  Андрей прямо зашелся весь, стал удивительно смелый.
  — Оглазела! Любую копейку в кармане найдет, а здесь микробов разглядеть не может. Они ж чуть не в глаз тебе прыгают, дура! Беленькие такие...
  Мать, потому что не видела никаких беленьких, а отец с сыном видели, не осердилась.
  — Вон, однако... — Может, соврала, у нее выскакивало. Могла приврать.
  Андрей решительно оттолкнул жену от микроскопа и прилип к трубке сам. И опять голос его перешел на шепот.
  — Твою мать, што делают! Што делают!..
  — Мутненькие такие? — расспрашивала сзади мать сына. — Вроде как жиринки в супу?.. Они, што ли?
  — Тиха! — рявкнул Андрей, не отрываясь от микроскопа. — Жиринки... Сама ты жиринка. Ветчина целая. — Странно, Андрей Ерин становился крикливым хозяином в доме.
  Старший сынишка-пятиклассник засмеялся. Мать дала ему подзатыльник. Потом подвела к микроскопу младших.
  — Ну-ка ты, доктор кислых щей!.. Дай детям посмотреть. Уставился.
  Отец уступил место у микроскопа и взволнованно стал ходить по комнате. Думал о чем-то.
  Когда ужинали, Андрей все думал о чем-то, поглядывал на микроскоп и качал головой. Зачерпнул ложку супа, показал сыну:
  — Сколько здесь? Приблизительно?
  Сын наморщил лоб:
  — С полмиллиончика есть.
  Андрей Ерин прищурил глаз на ложку.
  — Не меньше. А мы их — ам! — Он проглотил суп и хлопнул себя по груди. — И — нету. Сейчас их там сам организм начнет колошматить. Он-то с имя управляется!
  — Небось сам выпросил? — Жена с легким неудовольствием посмотрела на микроскоп. — Может, пылесос бы дали. А то пропылесосить — и нечем.
  Нет, Бог, когда создавал женщину, что-то такое намудрил. Увлекся творец, увлекся. Как всякий художник, впрочем. Да ведь и то — не Мыслителя делал.
  Ночью Андрей два раза вставал, зажигал свет, смотрел в микроскоп и шептал:
  — От же ж собаки!.. Што вытворяют. Што они только вытворяют! И не спится им!
  — Не помешайся, — сказала жена, — тебе ведь немного и надо-то — тронешься.
  — Скоро начну открывать, — сказал Андрей, залезая в тепло к жене. — Ты с ученым спала когда-нибудь?
  — Еще чего!..
  — Будешь. — И Андрей Ерин ласково похлопал супругу по мягкому плечу. — Будешь, дорогуша, с ученым спать.
  Неделю, наверно, Андрей Ерин жил как во сне. Прихо-дил с работы, тщательно умывался, наскоро ужинал... Косился на микроскоп.
  — Дело в том, — рассказывал он, — что человеку положе-но жить сто пятьдесят лет. Спрашивается, почему же он шестьдесят, от силы семьдесят — и протянул ноги? Микробы! Они, сволочи, укорачивают век человеку. Пролезают в организм, и как только он чуток ослабнет, они берут верх.
  Вдвоем с сыном часами сидели они у микроскопа, исследовали. Рассматривали каплю воды из колодца, из питьевого ведра... Когда шел дождик, рассматривали дождевую капельку. Еще отец посылал сына взять для пробы воды из лужицы... И там этих беленьких кишмя кишело.
  — Твою мать-то, што делают!.. Ну вот как с имя бороться? — У Андрея опускались руки. — Наступил человек в лужу, пришел домой, наследил. Тут же прошел и ребенок босыми ногами и, пожалуйста, подцепил. А какой там организм у ребенка!
  — Поэтому всегда надо вытирать ноги, — заметил сын. — А ты не вытираешь.
  — Не в этом дело. Их надо научиться прямо в луже уничтожать. А то — я вытру, знаю теперь, а Сенька вон Маров... докажи ему: как шлепал, дурак, так и впредь будет.
  Рассматривали также капельку пота, для чего сынишка до изнеможения бегал по улице, потом отец ложечкой соскреб у него со лба влагу — получили капельку, склонились к микроскопу...
  — Есть! — Андрей с досадой ударил себя кулаком по ко-лену. — Иди проживи сто пятьдесят лет!.. В коже и то есть.
  — Давай опробуем кровь? — предложил сын.
  Отец уколол себе палец иголкой, выдавил ярко-красную ягодку крови, стряхнул на зеркальце... Склонился к трубке и застонал.
  — Хана, сынок, — в кровь пролезли! — Андрей Ерин рас-прямился, удивленно посмотрел вокруг. — Та-ак. А ведь зна-ют, паразиты, лучше меня знают — и молчат.
  — Кто? — не понял сын.
  — Ученые. У их микроскопы-то получше нашего — все видят. И молчат. Не хотят расстраивать народ. А чего бы не сказать? Может, все вместе-то и придумали бы, как их уничтожить. Нет, сговорились и молчат. Волнение, мол, начнется.
  Андрей Ерин сел на табуретку, закурил.
  — От какой мелкой твари гибнут люди! — Вид у Андрея был убитый.
  Сын смотрел в микроскоп.
  — Друг за дружкой гоняются! Эти маленько другие... Кругленькие.
  — Все они — кругленькие, длинненькие — все на одну масть. Матери не говори пока, што мы у меня их в крове видели.
  — Давай у меня посмотрим?
  Отец внимательно поглядел на сына... И любопытство, и страх отразились в глазах Ерина-старшего. Руки его, натруженные за много лет — большие, пропахшие смольем... чуть дрожали на коленях.
  — Не надо. Может, хоть у маленьких-то... Эх вы! — Анд-рей встал, пнул со зла табуретку. — Вшей, клопов, личинок всяких — это научились выводить, а тут каких-то... меньше же гниды самой маленькой — и ничего сделать не можете! Где же ваша ученая степень!
  — Вшу видно, а этих... Как ты их?
  Отец долго думал.
  — Скипидаром?.. Не возьмет. Водка-то небось покреп-че... я ж пью, а вон видел, што делается в крове-то!
  — Водка в кровь, что ли, поступает?
  — А куда же? С чего же дуреет человек?
  Как-то Андрей принес с работы длинную тонкую иглу... Умылся, подмигнул сыну, и они ушли в горницу.
  — Давай попробуем... Наточил проволочку — может, су-меем наколоть парочку.
  Кончик проволочки был тонкий-тонкий — прямо воло-сок. Андрей долго ширял этим кончиком в капельку воды. Пыхтел... Вспотел даже.
  — Разбегаются, заразы... Нет, толстая, не наколоть. Надо тоньше, а тоньше уже нельзя — не сделать. Ладно, счас поужинаем, попробуем их током... Я батарейку прихватил: два проводка подведем и законтачим. Посмотрим, как тогда они будут...
  И тут-то во время ужина нанесло неурочного: зашел Сергей Куликов, который работал вместе с Андреем в «Заготзерне». По случаю субботы Сергей был под хмельком, потому, наверно, и забрел к Андрею — просто так.
  В последнее время Андрею было не до выпивок, и он с удивлением обнаружил, что брезгует пьяными. Очень уж они глупо ведут себя и говорят всякие несуразные слова.
  — Садись с нами, — без всякого желания пригласил Андрей.
  — Зачем? Мы вот тут... Нам што? Нам — в уголку!..
  «Ну чего вот сдуру сиротой казанской прикинулся?»
  — Как хочешь.
  — Дай микробов посмотреть?
  Андрей встревожился.
  — Каких микробов? Иди проспись, Серега... Никаких у меня микробов нету.
  — Чего ты скрываешь-то? Оружию, што ли, прячешь? Научное дело... Мне мой парнишка все уши прожужжал: дядя Андрей всех микробов хочет уничтожить. Андрей!.. — Сергей стукнул себя в грудь кулаком, устремил свирепый взгляд на «ученого». — Золотой памятник отольем!.. На весь мир прославим! А я с тобой рядом работал!.. Андрюха!
  Зое Ериной, хоть она тоже не выносила пьяных, тем не менее лестно было, что говорят про ее мужа — ученый. Скорей по привычке поворчать при случае, чем из истинного чувства, она заметила:
  — Не могли уж чего-нибудь другое присудить? А то — микроскоп. Свихнется теперь мужик — ночи не спит. Што бы — пылесос какой-нибудь присудить... А то пропылесосить — и нечем, не соберемся никак купить.
  — Кого присудить? — не понял Сергей.
  Андрей Ерин похолодел.
  — Да премию-то вон выдали... Микроскоп-то этот...
  Андрей хотел было как-нибудь — глазами — дать понять Сергею, что... но куда там! Тот уставился на Зою как баран.
  — Какую премию?
  — Ну премию-то вам давали!
  — Кому?
  Зоя посмотрела на мужа, на Сергея...
  — Вам премию выдавали?
  — Жди, выдадут они премию! Догонют да ишо раз выда-дут. Премию...
  — А Андрею вон микроскоп выдали... за ударную работу... — Голос супруги Ериной упал до жути — она все поняла.
  — Они выдадут! — разорялся в углу пьяный Сергей. — Я в прошлом месяце на сто тридцать процентов нарядов назакрывал... так? Вон Андрей не даст соврать...
  Все рухнуло в один миг и страшно устремилось вниз, в пропасть.
  Андрей встал... Взял Сергея за шкирку и вывел из избы. Во дворе стукнул его разок по затылку, потом спросил:
  — У тебя три рубля есть? До получки...
  — Есть... Ты за што меня ударил?
  — Пошли в лавку. Кикимора ты болотная!.. Какого хрена пьяный болтаешься по дворам?.. Эх-х... Чурка ты с глазами.
  В эту ночь Андрей Ерин ночевал у Сергея. Напились они с ним до соплей. Пропили свои деньги, у кого-то еще занимали до получки.
  Только на другой день, к обеду, заявился Андрей домой... Жены не было.
  — Где она? — спросил сынишку
  — В город поехала, в эту... как ее... в комиссионку.
  Андрей сел к столу, склонился на руки. Долго сидел так.
  — Ругалась?
  — Нет. Так, маленько. Сколько пропил?
  — Двенадцать рублей. Ах, Петька... сынок... — Андрей Ерин, не поднимая головы, горько сморщился, заскрипел зу-бами. — Разве же в этом дело?! Не поймешь ты по малости своей... не поймешь...
  — Понимаю: она продаст его.
  — Продаст. Да... Шубки надо. Ну ладно — шубки, ладно. Ничего... Надо: зима скоро. Учись, Петька! — повысил голос Андрей. — На карачках, но ползи в науку — великое дело. У тя в копилке мелочи нисколь нету?
  — Нету, — сказал Петька. Может, соврал.
  — Ну и ладно, — согласился Андрей. — Учись знай. И не пей никогда... Да они и не пьют, ученые-то. Чего им пить? У их делов хватает без этого.
  Андрей посидел еще, покивал грустно головой... И пошел в горницу спать.

 

 

От нас: 500 радиоспектаклей (и учебники)
на SD‑карте 64(128)GB —
 ГДЕ?..

Baшa помощь проекту:
занести копеечку —
 КУДА?..

 

На главную Тексты книг БК Аудиокниги БК Полит-инфо Советские учебники За страницами учебника Фото-Питер Техническая книга Радиоспектакли Детская библиотека


Борис Карлов 2001—3001 гг.