Почти смешная история

Сначала Иллария Павловна довольно легко достала сверху, с багажной полки, этюдник и здоровенный холщовый зонт, ручка которого имела внизу металлическое острие.
      Картонки, перехваченные бечевкой, и чемодан лежали в ящике под нижней полкой. Таисия Павловна приподняла полку, а Иллария Павловна легко выволокла картонки. Зато чемодан никак не давался. Иллария раскраснелась и запыхтела, чемодан то отрывался от пола, то снова бухался на место.
      — Надо было брать не один большой, а два маленьких! — сказала Таисия Павловна.
      — Тогда получалось пять предметов, как их нести в четырех руках? — Иллария собрала все свои силы, выдернула проклятый чемодан из ящика и опустила на пол.
      Поезд уже тормозил, за окном потянулись почернелые кирпичные строения — депо и склады, — поезд приближался к станции.
      Иллария ногой проталкивала чемодан по коридору. Чемодан, комкая ковровую дорожку, нехотя продвигался к тамбуру.
      Таисия Павловна вынесла на платформу этюдник и зонт, приняла у Илларии картонки и теперь смотрела, как сестра мучается с чемоданом, который отказывался покидать поезд.
      — Безобразие! — злилась Таисия Павловна. — Ни одного носильщика!
      Иллария догадалась и стала сдвигать чемодан на край, словно собираясь скинуть его вниз, потом накренила и сначала одним углом поставила на ступеньку, потом другим. Так чемодан сошел на платформу.
      — Слава Богу! — обрадовалась Таисия. — Пошли!
      — Сейчас! — попросила Иллария. — Я немножечко наберусь сил.
      Левой рукой она подхватила картонки, правой сжала ручку чемодана, оторвала его от платформы, сделала несколько шагов и остановилась:
      — Я пас… Он меня одолел!..
      — Давайте-ка вашу бандуру! — внезапно раздался мужской голос.
      Обе сестры подняли головы и увидели мужчину, ничем не примечательного мужчину, шляпа, усы щепоткой, глаза серые, прищуренные, плащ стандартный, румынский. Зимой этот плащ можно носить на подстежке. Мужчина был уже немолод, лет так что-нибудь около пятидесяти. Он тоже шел с поезда, в руках у него был только портфель.
      Мужчина приподнял чемодан.
      — Ого! — сказал мужчина. — Что вы туда напихали, золото?
      — Краски! — объяснила Иллария. — Краски в тюбиках. Большое вам спасибо. Без вас мы бы просто пропали…
      Теперь мужчина шел впереди. А за ним едва поспевали сестры. Иллария несла теперь картонки и зонтик, а Таисия этюдник.
      Мужчина шел быстро, и Таисия прошептала:
      — А он не хочет украсть чемодан? Почему он спросил, что там внутри?
      — Зачем ему твои краски? — вопросом ответила Иллария.
      В этот момент чемодан вырвался у мужчины из рук и грохнулся на перрон. Мужчина засмеялся.
      — Не вижу ничего смешного! — возмутилась Таисия Павловна. — Вы оторвали ручку! Как мы теперь его понесем?
      — Возьмите ручку и ждите меня здесь, — коротко приказал мужчина и исчез.
      — Исчез! — Таисия была вне себя. — Не надо было давать чемодан этому проходимцу.
      — Ручка совсем развалилась, — вздохнула Иллария. — Я думаю, он пошел за тачкой.
      — За тачкой, за телегой! — передразнила сестра. — Какая ты хилая стала, чемодан не можешь нести. Я бы запросто донесла, только мне нельзя перегружать руку, мне потом трудно рисовать.
      Возле пострадавших остановился элегантный пассажир в элегантном пальто, элегантной шляпе и с элегантным чемоданчиком «дипломат».
      — Я вам сочувствую, — деликатно сказал он. — У меня был похожий случай в Чернигове. Иду по перрону, несу чемодан, о чем-то задумался. Как вдруг ощущаю — мой чемодан стал необычайно легким. Смотрю — в руке у меня только ручка, а чемодана нет… до сих пор.
      — Всего хорошего! — попрощалась Таисия Павловна.
      — Вам тоже всего наилучшего, и вам, и вашему чемодану! — Незнакомец элегантно приподнял шляпу и элегантно двинулся в направлении вокзала.
      Тут вновь появился мужчина в румынском плаще, принес моток веревки.
      — В камере хранения выклянчил… — сказал он, приподнимая чемодан и перевязывая его.
      — Веревка не выдержит! — заметила Таисия, а Иллария поблагодарила:
      — Огромное вам спасибо за веревку!
      — Вы куда, на квартиру, в гостиницу? — спросил мужчина, снова пускаясь в путь.
      — Нам на такси, мы в гостиницу!
      — На такси жуткий хвост! — возразил мужчина. — Поедем на трамвае!
      — Конечно, — проворчала Таисия Павловна, — если бы вы не устроили всю эту катавасию с чемоданом, мы были бы одними из первых.
      Мужчина взглянул на Илларию и подморгнул ей.
      — Не моргайте ей! — вспыхнула Таисия Павловна. — Что вы ей моргаете!
      — Тася! — взмолилась Иллария.
     
      Площадку трамвая на поворотах поводило из стороны в сторону, тогда мужчина ногой придерживал чемодан, а сам цеплялся за решетку, которая была укреплена на окнах. Иллария тоже держалась за решетку, а старшая сестра стояла широко расставив ноги, не выпускала из рук этюдника, и у трамвайного вагона не хватало силы сдвинуть ее с места. Была Таисия Павловна широкая в кости, крепкая женщина что-нибудь под сорок. Лицо имела даже приятное, если бы не выражение решительности, которое его никогда не покидало.
      — Художники? — спросил мужчина.
      — Только Таисия Павловна, — охотно отозвалась Иллария, — а я сбоку припека…
      — Прекрати! — поморщилась сестра.
      — Художники любят старинные города, — продолжал мужчина.
      Таисия Павловна мотнула головой:
      — Да! Я больна стариной! Я была в Италии! Я была в Ассизи! — При этом она посмотрела мужчине прямо в глаза. Но тот даже не моргнул.
      — В Ассизи работал Джотто… — подсказала Иллария. И теперь лицо мужчины не изменилось. Он не вздрогнул и не ахнул.
      Художница презрительно отвернулась, не головой, всем телом.
      — Джотто был великий итальянский живописец! — Это опять Иллария.
      — Я по этой части темный… — Мужчина взялся за чемодан. — Нам вылезать!
      — Каждый человек должен… — начала было Таисия Павловна, но мужчина ее перебил:
      — Нет, не должен! Я никому и ничего не должен!.. Позвольте пройти с багажом…
     
      — Да, признательны! — Таисия Павловна протянула крепкую, чисто мужскую длань. — Только можно ли починить в этом городе чемодан, который вы поломали!
      — Граждане, здесь не переговорный пункт! — одернула администратор.
      — Я давала телеграмму… — начала Таисия Павловна, но администратор прервала:
      — Минуточку! — и вопросительно поглядела на мужчину.
      — По брони. Мешков! — представился мужчина.
      — Заполните карточку! — Администратор протянула Мешкову бланк, а сама повернулась к художнице: — Телеграмму мы получили, но помочь не можем. Мест нет. У нас областное совещание.
      — Пустое! — отрубила Таисия Павловна. — Все эти совещания, конференции — перевод государственных денег. Всех отрывают от дела! Я художник. Мне, в отличие от тех, которые на совещании, надо работать. Вызовите директора! Вы меня не знаете, я вас всех наизнанку выверну!
      — Я в Новгороде работала в гостинице «Садко», — администратор сохраняла спокойствие, — меня один клиент лыжей по голове трахнул!
      — Что же нам, на тротуаре жить? — грустно произнесла Иллария.
      Мешков, который уже заполнил карточку, протянул ее администраторше, поглядел на расстроенную Илларию и предложил:
      — Завтра сюда должен приехать Лазаренко, я его к себе возьму, а вы уж поселите товарищей!
      — Послушайте, — Иллария вся просияла счастьем, и сейчас можно было догадаться, что если бы маленькая Иллария следила за своей внешностью, причесывалась бы у хорошего парикмахера, употребляла косметику, одевалась бы с подобающим вкусом, то и сегодня, в свои тридцать пять лет, Иллария оставалась бы хорошенькой, — вы просто маг и волшебник. Мне надо знать, как вас зовут.
      — Виктор Михайлович! — сухо представился Мешков.
      — Значит, внесем раскладушки! — Администратор протянула сестрам бланки для приезжающих.
      — А что это вы за палочка-выручалочка! — Таисия Павловна гневно поглядела на Мешкова. — Я не люблю быть обязанной.
      — Не хотите, так не надо! — пожал плечами Мешков.
      — Нет, надо! — Таисия Павловна рванула у администратора бланки.
      — Минуточку! — Администратор протягивала еще какие-то бумаги. — Вот, распишитесь, что я предупредила, — она успела передать Мешкову ключи и сказать: «Триста восьмой», — если Лазаренко будет протестовать, я вас, товарищи женщины, выселю!
     
      — Все-таки на свете есть благородные люди! — патетически воскликнула Иллария, пряча пальто в шкаф. — Вот этот Мешков…
      — Я не верю в бескорыстие, — Таисия отвернулась от окна, — есть у него какой-нибудь свой интерес…
      — Зачем мы ему сдались?
      — Должно быть, у него есть виды на тебя, либо на меня, либо на нас обеих.
      Иллария расхохоталась:
      — Как это — «на обеих»?
      — Завтра к нему приезжает приятель… Ты слышала?
      — Лазаренко, — запомнила Иллария.
      — Я знаю этих командировочных наизусть. На безрыбье и рак рыба…
      — Не согласна, — обиделась Иллария, — мы еще не раки, мы вполне симпатичные, обаятельные женщины!
      Раздался стук.
      — Кто там?
      Вошел Мешков:
      — Давайте чемодан, я знаю, где есть мастерская.
      — Иллария Павловна пойдет с вами, — сказала старшая сестра. — Мы не нуждаемся в том, чтобы в довершение ко всему вы еще платили за починку нашего чемодана!
     
      — Скажите, Виктор Михайлович, почему вы вздумали так о нас заботиться? У вас есть какой-нибудь свой интерес?
      Мешков промолчал.
      — Таисия Павловна не верит в бескорыстие.
      Мешков опять ничего не ответил, только лишь выразительно посмотрел на Илларию.
      — Вы всегда такой молчаливый? — спросила она.
      — Нет.
      — Это я вас раздражаю своей болтовней?
      — Да.
      — Я буду молчать, — пообещала Иллария. — Но в самом деле, вдруг ни с того ни с сего вы беретесь нести этот проклятый чемодан, потом устраиваете номер в гостинице, из-за этого вам придется жить вдвоем, потом вы сами несете чемодан в мастерскую. Я думаю, вы добряк, а вот Таисия Павловна считает, что вы за кем-то из нас ухаживаете или за нами обеими ухаживаете…
      Мешков уничтожающе взглянул на Илларию, но ее это нисколько не смутило, она лишь сказала:
      — Я молчу, я рта не раскрываю…
     
      В проеме двери на табурете, заложив нога на ногу, сидел мастер и щурясь смотрел на улицу, залитую солнцем. В руках вихрастый мастер с модными бакенбардами держал транзисторный приемник «Старт». Маленький приемник производил довольно большой шум. Увидев клиентов, которые несли чемодан, мастер неохотно выключил приемник, поставил его куда-то за спину и, не встав с табурета, сказал:
      — Чем могу быть полезен?
      Мешков протянул чемодан, а Иллария добавила, показав сломанную ручку:
      — Видите, совсем рассыпалась.
      Интеллигентный мастер осматривал чемодан.
      — Вырвана с корнем, какая жалость! Вы клали в чемодан что-нибудь весомое?
      — Краски в тюбиках, а это такая тяжесть! — охотно пояснила Иллария.
      — Это была ошибка, — вздохнул мастер. — На полный желудок не ходят гулять. Чемоданам полезнее, когда их возят пустыми.
      — Хватит пылить мозги! — разозлился Мешков.
      — Принимайте элениум, — посоветовал мастер, — или седуксен, потому что ручек не завезли, как и многого другого, но обещают. И я вот слушаю радио и третий месяц жду обещанного.
      — В городе есть еще мастерская? — сердито спросил Мешков.
      — Увы! — сказал мастер. — Новый чемодан можно приобрести в универмаге. Если вам старый дорог как память, можно взять ручку от нового и переставить на старый.
      — Я вас понял, — кивнул Мешков. — Мы согласны сделать частным образом, без квитанции.
      — Нет, не поняли, частный сектор давно отменен. Вы газеты читаете? — Мастер отдал Мешкову чемодан и достал из-за спины приемник. — Плохое обслуживание всегда портит нервы. Я вам сочувствую.
      Мешков рванул прочь от мастерской.
      — Куда вы? — Иллария помчалась вдогонку.
      Мешков несся по улице, которая круто брала вверх. Там наверху высилась медного цвета церковь, и шпиль на золотой шатровой главе упирался в облако, которое нависло над самой церковью.
      Мешков передвигался так быстро, что Иллария задыхалась. Но спросить, куда он спешит, не смела.
      Наконец Мешков остановился возле проходной огромной автобазы. Сквозь раскрытые ворота были видны фургоны, окрашенные в синий цвет, а по синему цвету желтым было выведено — «Хлеб».
      Мешков попытался пройти внутрь, но на его пути возник вахтер.
      — Без пропуска не пускают, — сказал вахтер. — Вся моя работа в том, чтобы не пускать без пропуска.
      — Вызовите мне слесаря! — попросил Мешков.
      — Валера! — закричал сторож. — Выдь-ка!
      Медленно, враскачку вышел Валера, роста он был баскетбольного. Его большую круглую голову венчала копна белокурых волос.
      Мешков протянул ему чемодан:
      — Слушай, будь человеком, сделай… Тут можно приварить пластину…
      Валера послушал и отрицательно помотал головой.
      — Понимаешь, — продолжал Мешков, — сломал чужой чемодан, видишь, женщина, она меня со свету сживает…
      Валера посмотрел на Илларию, вытянул руку и большим пальцем указал направление вниз по улице.
      — Да были мы там, — объяснил Мешков, — там не хотят чинить. Выручи, друг!
      Теперь указательным пальцем Валера поманил Мешкова. Мешков привстал на цыпочки, и Валера зашептал ему на ухо.
      Когда он кончил шептать, Мешков вновь опустился на всю ступню.
      — Этот кент — вездеход, может все. Понял? — спросил Валера.
      — Понял.
      — Но обдираловка. Штаны снимет, трусы возьмет, плавки. Башли есть?
      — Башли есть.
      — Иди провокай до него и скажешь, Валера Кремнев послал. Учти, он любит крутить динаму. Замазано?
      — Замазано.
      Валера повернулся к Мешкову спиной и пошел обратно в гараж, а Мешков снова заторопился по улице. Иллария припустилась следом.
      — «Кент» — это американские сигареты, — сказала Иллария, — при чем тут сигареты?
      — Кент — значит мужчина.
      — А откуда у вас башли, что это такое?
      — Башли — это деньги! — Мешков отвечал с нескрываемым раздражением.
      — А провокать, а что вы с ним замазали?
      — Провокать — значит гулять, а замазать — договориться.
      — И что значит — крутить динамо?
      — Это значит тянуть резину.
      — А на каком это языке? — спросила Иллария.
      — На птичьем! — почти закричал Мешков.
      Они подошли к часовой мастерской. Мешков, к полному удивлению Илларии, зашел внутрь и спросил Ивана Матвеевича. Ему ответили, что Иван Матвеевич будет с минуты на минуту.
      Мешков вышел на улицу и повторил Илларии:
      — Он скоро придет!
      — Будем чинить чемодан в часовой мастерской, вот потеха! — засмеялась Иллария.
      Мешкову было не смешно.
      — Боюсь, что теперь я всю жизнь буду таскаться с вашим чемоданом.
      В это время появился маленький сухонький старичок в белом халате. При виде белого халата Мешков с надеждой спросил:
      — Вы Иван Матвеевич?
      — Допустим.
      — Я от Валеры Кремнева. Вот чемодан.
      — Вы бы еще холодильник приволокли, — сказал Иван Матвеевич, — я часовщик.
      — Мы хорошо заплатим, — пообещал Мешков.
      Иван Матвеевич взял чемодан, взял ручку от чемодана и пошел в мастерскую.
      — Ждите. Мне тут еще надо пылесос закончить, потом кастрюлю запаять, а только потом я займусь вашим чемоданом, — сказал напоследок часовой мастер.
      — Ждите! — сказал Мешков Илларии. — У меня времени нет, я, между прочим, в командировке!
      — Замазано! — с удовольствием отозвалась Иллария.
      Мешков улыбнулся; когда он улыбался, глаза его щурились, становились лукавыми. Он быстро зашагал обратно к гостинице.
     
      Мешков подошел:
      — Налейте-ка кружечку! Квас-то хороший?
      — Хороший требует ягоды. — Продавец был человеком рассудительным. — Можно рябину, клюкву. А этот — плановый квас.
      — Какой? — переспросил Мешков, делая глоток из граненой кружки.
      — План гонят. Еще хорошо квас на вишне.
      — А я в Ростове Ярославском, — сказал Мешков, — пил потрясающий квас — фирменный, на меду.
      — Мед я предпочитаю темный, гречишный, — продавец охотно поддерживал разговор.
      — Я, наоборот, светлый, липовый, — сообщил Мешков. Одним словом, разговор получился живой. Мешков отхлебывал квас и уже никуда не торопился.
      — А я тягучий мед люблю, чтобы во рту все друг к дружке приклеивалось! — вмешался кто-то третий.
      — Ну что ж, — с радостью заметил Мешков, — можно сказать, образовалась медовая компания. Нас уже трое.
      И новые приятели понимающе засмеялись.
     
      — Три часа ждала, можно с ума сойти!..
      Таисия лежала на кровати и не отрываясь смотрела на эскиз картины, который она привезла с собой и поставила теперь у противоположной стены на раскладушке.
      — Ты в жизни, Тася, не догадаешься, где починили наш чемодан.
      — Самое главное, что починили! — сказала Таисия.
      — В часовой мастерской!
      — Это что, остро?та?
      — Нет, правда. В чемоданной мастерской не оказалось ручек, их не завезли.
      — Зато их завезли в часовую мастерскую. А в мастерской по ремонту чемоданов чинят часы. Прекрати врать! — рассердилась Таисия. И это в свою очередь рассердило Илларию:
      — Когда в мастерской, где чинят сумки и чемоданы, нам отказали, мы пошли на автобазу…
      — Я едва живая, — взмолилась Таисия, — замолчи. Я совсем не спала в этом душном поезде.
      — Мы пошли на автобазу, — упрямо повторила Иллария.
      — Для чего? — простонала Таисия.
      — Чинить чемодан.
      — Почему на автобазу? — съязвила Таисия. — Почему не в аптеку или городской суд?
      — Мы пошли на автобазу! — закричала Иллария. — И оттуда нас послали в часовую мастерскую.
      — Не ори! — в свою очередь вскричала Таисия. — Хватит!
      Иллария поднялась с кресла, приблизилась к кровати, на которой лежала Таисия, и сказала тихо-тихо, почти шепотом:
      — Вот что я скажу тебе, моя любимая сестра, по большому секрету: в этом городе пылесосы, кастрюли и чемоданы чинят исключительно в часовой мастерской!
      И прежде чем Таисия успела отреагировать, Иллария вышла из номера вместе со злополучным чемоданом…
     
      — Да! — крикнул Мешков.
      Вошла Иллария, вместе с чемоданом, и остановилась у самого входа.
      Мешков обернулся, увидел Илларию, перевел взгляд на чемодан и испуганно вскочил.
      — Не расстраивайтесь, — успокоила Иллария, — он присобачил ручку так крепко, что ее ничем не оторвешь.
      — Я рад. — Мешков смотрел на Илларию с подозрением, явно ожидая подвоха.
      — И я рада, — сказала Иллария. — Иван Матвеевич тоже рад, потому что содрал с меня четыре рубля. А к вам я по делу.
      — По какому еще делу! — Мешков по-прежнему был настороже.
      — Таисия Павловна не верит, что чемодан починили в часовой мастерской. Вы не можете зайти к нам и подтвердить это?
      Мешков облегченно захохотал. Он смеялся долго и заразительно. Иллария тоже начала улыбаться. Потом Мешков резко оборвал смех и спросил:
      — Какое это имеет значение, верит она или нет?
      — Большое значение, принципиальное.
      Светлые глаза Мешкова хулигански заблестели.
      — А нельзя вашу сестру послать подальше?
      — Нельзя. А кроме того, неприлично, — ответила Иллария.
      Мешков продолжал веселиться:
      — Давайте я возьму плоскогубцы, снова оторву ручку, и пусть ваша сестра побегает с чемоданом по городу.
      Иллария оставалась совершенно серьезной:
      — Она не станет бегать, она пошлет меня.
      Эта сцена уже начинала Мешкову надоедать.
      — Вам не кажется, что тогда, на перроне, подняв ваш чемодан, я совершил ошибку?
      — Роковую! — продолжила Иллария. — Лучше бы вы прошли мимо.
      Мешков усмехнулся:
      — Порядочным родился.
      Иллария тотчас согласилась:
      — Порядочным всегда достается. Беспардонным нахалам живется легче. Нахальство — второе счастье.
      — Сейчас я выставлю вас за дверь и стану счастливым!
      — Значит, вы не пойдете к Таисии Павловне? — с отчаянием в голосе прошептала Иллария.
      Мешков рванул мимо нее к выходу. Иллария побежала следом.
      Мешков промчался по коридору, ногой распахнул дверь номера триста восемнадцать и закричал:
      — Этот чемодан действительно починили в часовой мастерской по Садовой улице, дом сорок четыре!
      Таисия приподнялась на постели:
      — Что вы кричите? Какое мне дело, где починили этот чемодан. Вы его сломали, вы его и починили.
      Мешков круто повернулся и исчез.
      — Какой он внимательный и чуткий! — восхитилась Иллария.
      — Ты всегда не разбиралась в людях, — уточнила Таисия. — Он хам и грубиян!
      Иллария обиделась и горячо вступилась за Мешкова:
      — Ты не права, ты его мало знаешь. Я с ним провела времени на два часа больше, чем ты!
     
      Мешков чертыхнулся, лицо его приняло свирепое выражение. Он вскочил, отпер дверь, открыл ее, намереваясь задать Илларии как следует. В дверях стояла уборщица с раскладушкой.
      — Так я же просил завтра, — простонал Мешков.
      — Берите сегодня, завтра может не быть.
     
      Таисия Павловна надвинула кепочку по самые брови, сощурилась, выбросила руки вперед и в воздухе обозначила ими границы будущего холста. Затем опустила руки, отошла на шаг в сторону, снова выбросила руки вперед…
      Вдруг возле художницы, с подозрением следя за ее манипуляциями, возник старик, одетый в пиджак покроя пятидесятых годов и широченные бесформенные брюки.
      — Что это вы тут выделываете? — строго осведомился старик.
      Вместо ответа Таисия Павловна опять отошла на шаг в сторону, опять выбросила руки вперед.
      — Что это вы здесь высматриваете? — не отвязывался старик.
      — Художник я. Не мешайте работать, пожалуйста!..
      Но старик был приставучий.
      — Которые художники, те теперь срисовывают старые темные церкви, вместо того чтоб срисовывать новую, светлую жизнь. А вы собираетесь скопировать наш городской порт? Это с какой же целью?
      Таисия Павловна огляделась по сторонам, отыскала палку и воткнула ее на то место, где потом будет стоять этюдник. Затем раскрыла альбом, собираясь сделать набросок.
      Но шустрый старик встал так, чтобы загородить пейзаж.
      — У вас разрешение есть, или направление, или ходатайство с резолюцией?
      В это время раздался крик: «Дедушка, дедушка!» — и появился мальчишка лет двенадцати. Он взял дедушку за руку и потащил за собой.
      — Это художница, — презрительно сказал внук, достойный наследник своего деда, — их тут полно шляется. Срисует пристань, а потом рванет за это большие деньги.
      — Они все такие! — поддержал дед.
      Милая пара ушла. Таисия вздохнула и принялась набрасывать рисунок…
     
      — Доброе утро, Виктор Михайлович! Можно, я к вам подсяду?
      Услышав голос Илларии, Мешков вздрогнул.
      — Здравствуйте, можно. — Он насторожился.
      — Спасибо. — Иллария поставила на стол тарелку и стакан кофе и села на свободный стул. — Это было просто замечательно, как вы вчера гаркнули: «Садовая улица, дом сорок четыре!..»
      Мешков порывисто встал и сказал лысому:
      — Ну, я помчался!
      — Куда? — спросила Иллария.
      — На стройку! — буркнул Мешков.
      — Ты же не доел свой завтрак!.. — напомнил лысый, но Мешков уже ушел.
      Иллария повернулась к лысому:
      — Зачем он поехал на стройку, он строитель?
      — Он инженер по технике безопасности. Моя фамилия Лазаренко. Догадываюсь, что из-за вас я лишился номера.
      — Из-за нас с сестрой.
      — Вы с Мешковым друзья?
      — Нет, мы познакомились на перроне, где он нас подобрал вместе с чемоданом.
      — Подобрал?
      Иллария отхлебнула глоток кофе:
      — Чего нет в этом кофе, так это кофе… А потом в гостинице нам не дали номера, и Виктор Михайлович сказал, чтобы нас впихнули в его номер, а он будет жить вместе с вами.
      — Трогательно, — сказал Лазаренко, — а все-таки, почему он отдал вам номер?
      — Не знаю, — искренне ответила Иллария, — я сама заинтересована, скорее всего, он необыкновенный человек, не такой, как все.
      — Что-то я раньше этого не замечал.
      — Вы ненаблюдательны: у него отзывчивое сердце и добрая, светлая душа!
      — У Мешкова?! — переспросил Лазаренко.
      — Да.
      — Я это обязательно расскажу нашему управляющему, может быть, он повысит ему зарплату.
      — И еще, — Иллария даже раскраснелась, — он человек высоких порывов!
      — Остановитесь! — потребовал Лазаренко. — И ешьте, а то все остынет. Мешков действительно мужик компанейский и может помочь человеку, но вашим братом он в принципе не интересуется. Спокойно! — добавил Лазаренко, потому что Иллария вся будто напружинилась.
      — Что значит «спокойно»? — гневно повторила Иллария. — Вы что, считаете, что я могла… Что мне пришло…
      — Могло и прийти, почему бы нет. Вы так вдохновенно про него говорите.
      — Да как вы смеете? Это неслыханно!
      Иллария резко встала и направилась к выходу.
      — Вы же не доели свой завтрак! — крикнул ей вдогонку Лазаренко, но Иллария уже ушла.
     
      Какой-то мужчина — он направлялся в буфет — заметил Илларию и озабоченно спросил:
      — Вам плохо?
      — Нет, мне непонятно…
      — Что? — переспросил мужчина.
      — Может ли такое со мной случиться, и тем более за один день?
      Мужчина шарахнулся от Илларии и исчез в буфете. Иллария оторвалась от стены и двинулась по коридору. Она закрыла глаза и шла слегка пошатываясь. Мысли у нее заплетались, ноги тоже. Она медленно шла и шла по длинному коридору, как вдруг натолкнулась на кого-то. И этот «кто-то» была ее родная сестра Таисия Павловна.
      — Ты что, рехнулась? Ты зачем ходишь с закрытыми глазами?
      — Чтобы отключиться от внешних раздражителей, — искренне объяснила Иллария, — и разобраться в своих чувствах и ощущениях.
      — Разбираться некогда. Я нашла гениальный мотив. Может быть, он вырастет в картину. Пошли посмотришь!
      — Пошли!
      — Только не вздумай закрывать глаза, споткнешься и упадешь!
      — Хорошо. Я буду думать с открытыми глазами, — пообещала Иллария.
     
      — Я просто счастлива. Приехать и сразу напасть на мотив!
      Они взобрались на холм, и отсюда на самом деле открывался такой захватывающий вид, что Иллария на какое-то время забыла про все свои личные заботы.
      — Ну? — торжествующе воскликнула сестра, и Иллария отозвалась:
      — Колоссально! Просто неслыханная красота!
      Вскоре на том самом месте, где художница прежде воткнула в землю палку, уже стоял треногий этюдник. Над ним возвышался холщовый зонт. На этюднике держателями была укреплена картонка, и на этой картонке быстрый уголь Таисии успел начертить изгиб реки, и контуры пристани, и чередование домишек на крутом берегу. Таисия отставила уголь и тоненькой кисточкой маленькими, звонкими мазками взяла тон неба и тон земли на другом берегу реки…
      Таисия Павловна работала стоя, а Иллария сидела неподалеку на складном стульчике и задумчиво глядела в пространство.
      — Иля! — вдруг спохватилась Таисия. — Мы забыли дать телеграмму!
      — Да, да, — согласилась Иллария. — Я пойду поищу почту…
      Иллария покорно встала, намереваясь уходить, но сестра задержала ее:
      — Слушай, в отношении этого, как его, Виктора Михайловича… Я вчера усталая была, с дороги, ну, конечно, он симпатичный, столько для нас сделал…
      — Нет! — горячо возразила Иллария. — Он малопривлекательный и вообще мрачный тип! — И ушла на почту.
     
      Мешков почувствовал на себе взгляд, обернулся и обнаружил Илларию:
      — Вы как здесь очутились?
      Иллария молчала.
      — Телеграмму мужу, чтобы не волновался? — продолжал Мешков.
      Иллария по-прежнему не произнесла ни звука.
      — Вы что, воды в рот набрали? — улыбнулся Мешков.
      Иллария молчала и не двигалась.
      — Эй, — забеспокоился Мешков. — Что с вами? Очнитесь!
      Он осторожно взял Илларию за плечи, встряхнул. Иллария даже не почувствовала, что ее трясут.
      — Пошли-ка на свежий воздух, ну-ка! — Мешков обнял Илларию и потащил к выходу. Иллария обмякла, и ее ноги волочились по полу.
      — Дверь крашеная, черт бы ее побрал! — Мешков отворил дверь, придержал ее ногой, подтолкнул Илларию. Она вылетела на улицу, скатилась по ступенькам и, наверно, упала бы, если бы не оперлась спиной о телеграфный столб. И этот толчок привел в чувство.
      — Извините, — вдруг заговорила Иллария, когда Мешков снова приблизился к ней, — на меня напал молчун!
      — Кто напал?
      — Я суеверная, я почему-то про вас подумала — и вдруг вы… как с неба упали. Вот я и оцепенела!
      — Нервы! — сказал Мешков. — Надо взять себя в руки!
      — Сама взять себя в руки я не могу, а меня взять в руки некому…
      В это время появился Лазаренко, злой как сатана.
      — Ты тут ля-ля-ля… — закричал он на Мешкова. — А я должен сдыхать в раскаленной машине. Главный инженер уже весь расплавился, а шофер матерится…
      На Илларию Лазаренко не смотрел, будто ее и не было.
      — Прости, я совсем забыл… — ахнул Мешков и заторопился к автомобилю. Лазаренко за ним.
      Иллария вернулась на почту, заполнила за столиком телеграфный бланк, подошла к окошку, чтобы отослать телеграмму, и здесь, на прилавке, возле окошка, увидела другой бланк, с телеграммой Мешкова, которую он в суматохе позабыл отправить. И невольно прочла текст и фамилию адресата: «Москва Планетная… Мешковой».
      Иллария поколебалась, потом взяла мешковскую телеграмму:
      — Тут гражданин жене написал, а отправить позабыл.
      — Может быть, передумал? — спросила телеграфистка.
      — Нет, позабыл, я точно знаю. Текст очень оригинальный: «Доехал благополучно целую». Примите, пожалуйста…
     
      — Зачем тебя леший в конце месяца принес, когда у меня план горит! — злился тенор.
      — А то ты не знаешь, — отвечал голос Мешкова, — что несчастные случаи чаще всего в конце месяца, когда аврал…
      Иллария осторожно приотворила дверь.
      За маленьким столиком, на котором торчала бутылка водки, ссорились Мешков и главный инженер строительства. Толстый-претолстый, он сидел на стуле, отодвинувшись от стола — притиснуться мешал живот.
      — Извините, я стучу, стучу! — подала голос Иллария.
      — Что вам от меня нужно?! — взвился Мешков. — Что вы за мной по пятам ходите?
      — Я… — растерялась Иллария, — я только хотела отдать квитанцию, вы позабыли отпразить вашу телеграмму… вы заполнили бланк и оставили его возле окошка, и я… вот вам ваша квитанция…
      Мешков вскочил со стула, бесцеремонно схватил Илларию за руку и усадил. Он был в скверном настроении, и ему было теперь на ком отыграться.
      — Видишь, Кира, — он обращался к главному инженеру, — как меня окружают заботой. Я в буфете — она в буфете, я на почте — она на почте, я пью водку — сейчас она будет пить водку!
      — Я, я не буду, — испугалась Иллария, — я терпеть не могу…
      Мешков плеснул водку в стакан и подал Илларии:
      — Валяйте!
      — Чего издеваешься, Виктор? — заступился за Илларию главный инженер.
      — Он не издевается, — возразила Иллария, — просто он невоспитанный! Он меня с вами даже не познакомил.
      — Кирилл Петрович! — представился главный инженер.
      — Иллария Павловна, — ответила Иллария. — Имя у меня редчайшее, но красивое.
      — Ну, за ваше красивое имя! — поторопил Мешков.
      Иллария отважилась, залпом выпила содержимое стакана и отчаянно замахала руками.
      — Чего крыльями машете? — улыбнулся Мешков.
      — Закусить! — простонала Иллария.
      Главный инженер поспешно достал из банки соленый огурец. Иллария выхватила огурец из рук главного инженера, отправила в рот, хрустнула огурцом, проглотила его и перевела дух.
      — Все равно я рабочих тебе не дам, — сказал Мешкову главный инженер.
      — Дашь! — усмехнулся Мешков. — А не то я тебе стройку остановлю!
      Иллария неожиданно всхлипнула и… начала валиться со стула.
      Мешков быстро нагнулся и успел ее подхватить:
      — Это у нее привычка такая, она уже на почте валилась. Кира, помоги, она тяжелая.
      Но главный инженер не успел прийти на помощь.
      — Отпустите меня, не прикасайтесь ко мне!
      Мешков покорно отпустил Илларию, она выпрямилась и прислонилась к стене:
      — Я не пьяна, я отравилась! Известно, что водка — это яд! И вы, Виктор Михайлович, вы меня отравили ядом. Надеюсь, обойдется без «скорой помощи»…
      Иллария собрала последние силы и направилась к выходу.
      — Я вас провожу! — метнулся Мешков.
      — Нет! — обрезала Иллария. — Я пойду своим ходом. — И захлопнула за собой дверь.
      Мешков вновь отворил ее и стал следить, как Иллария идет по коридору.
      Почувствовав на себе его взгляд, Иллария обернулась:
      — Виктор Михайлович, вы мне должны пятьдесят четыре копейки за телеграмму!
      Мешков полез в карман.
      — Не мелочитесь, — сказала Иллария, — я вам их дарю! — И вошла к себе в номер.
     
      — Ну? — спросила она.
      — Плохо, — честно призналась Иллария.
      — К двенадцати, как всегда, принесешь мне перекусить?
      — Если доживу…
      — Алкашница! — Таисия ушла.
      Иллария сползла с постели, открыла дверцу платяного шкафа и погляделась в зеркало, укрепленное на внутренней стороне:
      — Кошмар!
      В дверь постучали.
      — Кто там еще? — недовольно откликнулась Иллария.
      — Это я, Мешков.
      — Нельзя! — Иллария испугалась.
      — Мне надо поговорить.
      — Сейчас я тапочки надену, а то пол холодный. — Иллария сунула ноги в тапочки, подошла к двери. — Я в разобранном виде. А вы о чем хотите говорить?
      — Наверно, надо извиниться, — объяснил Мешков, — я не знал, что это на вас так подействует.
      — Ничего, — прошептала Иллария, срывая с головы повязку и пытаясь привести в порядок волосы. — Я выжила. А из-за чего вы вчера с инженером ругались? Я не поняла.
      — Там пролет, — начал рассказывать Мешков, продолжая стоять за дверью.
      Подошла уборщица — она волочила по полу пылесос, — остановилась и с удивлением стала глазеть на жильца, который разговаривает с дверью.
      Иллария отбросила тапочку и надела босоножки.
      — Этот пролет, — продолжал рассказывать Мешков, — между строениями на высоте семнадцати метров, его положили две недели назад, ширина восемь метров. Надо ставить ограждение, а если он снимет на это людей, сорвется план, все останутся без прогрессивки…
      Пока Мешков рассказывал, Иллария успела поменять халат на юбку и кофту.
      — Теперь поняла, — закричала Иллария, потому что уборщице надоело слушать, она включила пылесос и стала чистить ковровую дорожку, — если за две недели никто не свалился, почему кто-нибудь упадет именно сегодня? — Иллария уже красила губы.
      — Я ушел на стройку! — прокричал Мешков, которого раздражал пылесос.
      — Дайте им получить прогрессивку! Входите, пожалуйста! — закричала Иллария, распахивая дверь, но Мешков уже действительно ушел.
     
      — Возьмите сметану и подсаживайтесь!
      Иллария поколебалась — подсаживаться к Лазаренко или нет, но он приветливо махал рукой, и Иллария, со стаканом сметаны и с булочкой, села к нему за столик. Лазаренко наклонился к ней и таинственно прошептал:
      — Сметана сегодня неразбавленная. Ни молока не завезли, ни кефира, нечем разбавлять! Сидите тихо и не привлекайте внимания.
      Иллария изумленно воззрилась на Лазаренко:
      — А почему, собственно говоря, я должна…
      — Тсс… — перебил Лазаренко и заговорщицки подмигнул. — Давайте говорить на посторонние темы, ну, например, кто вы по профессии?
      — Делаю чертежи для технической книги. Удобно, работаю дома, распоряжаюсь своим временем сама. Но все же скажите, почему я должна…
      Лазаренко опять не дал договорить:
      — Ешьте сметану! Конечно, это великое дело — не ходить на работу точно к девяти… И все-таки нельзя себя так распускать, надо уметь собой владеть!
      Иллария резко встала, явно намереваясь уйти, но Лазаренко схватил ее за руку и усадил:
      — На меня нельзя обижаться, я абсолютно лысый!
      Иллария улыбнулась против собственной воли.
      — Вам надо развлечься, — продолжал Лазаренко, — пойдите, например, в парикмахерскую, посидите там пару часов в очереди, обсудите все мировые проблемы, выйдите оттуда красивой — и перестанете психовать.
      — Да с чего вы взяли? — возмутилась Иллария.
      Лазаренко перегнулся через стол, поманил Илларию пальцем и, смеясь одними глазами, сообщил:
      — У вас одна босоножка застегнута, а другая нет, а главное, кофточка вообще надета наизнанку!
      Иллария вспыхнула, не нашла что ответить и стала боязливо оглядываться по сторонам, теребя руками кофту.
      — Выйдем вместе, — сказал Лазаренко, — я вас загорожу!
     
      Стеклянный куб парикмахерской Иллария приметила издалека.
      Мастеров в парикмахерской было двое, оба были заняты, а очереди дожидалась только одна женщина лет тридцати с густо намазанными ресницами и с высокой тяжелой прической.
      — Вы последняя? — спросила Иллария.
      — Я же первая, я же крайняя, — оживилась женщина, заполучив собеседника, — сегодня народу нет, напротив в универмаге выбросили импортные кофточки.
      — Значит, мне повезло, — сказала Иллария.
      — Крым в этом году ужасно подорожал! — доверительно пожаловалась женщина. — Койка — рубль пятьдесят!
      — А было?
      — Рубль. Но мне очень надо в Крым — я безмужняя…
      — Надеетесь там выйти замуж? — заинтересовалась Иллария.
      — Что вы? — Женщина даже хлопнула Илларию по руке. — Серьеза на курортах не бывает. Так — пляжный перепляс. — И понизила голос: — Мне загар очень идет. На мой загар мужики на улице оборачиваются.
      — Так он же быстро сходит!
      — Мне мазь достали, два месяца держится, даже два с половиной. Только мыться надо без губки.
      — Следующий! — позвал освободившийся мастер.
      Женщина встала, оправила платье.
      — А разве здесь нельзя загорать, у речки? — быстро спросила Иллария.
      — Здесь я работаю, а не загораю! — И женщина с высокой прической заторопилась к парикмахеру готовиться к поездке в Крым.
      Когда подошла очередь Илларии и она уселась в кресло, мастер поглядела на голову клиентки и вздохнула, потому что работа предстояла тяжелая:
      — Голова у вас сильно запущенная, не волосы, а бурьян. Вы из провинции?
      — Из Москвы, — смущенно созналась Иллария, — да и немолодая я.
      — Немолодых нет, есть смирившиеся, — возразила парикмахерша. — В Москве теперь парики носят, а что… напялил — и никаких забот, и мужики тоже напяливают.
      — Они-то зачем?
      — Потому что наука против лысины бессильна, — разъяснила образованная парикмахерша. — Лысеют ведь по наследству. Так что будем с вами делать? Раз в неделю будем ходить на укладку? Или химическую? Потом сами будете накручиваться. Сумеете?
      — Сумею, бигуди у меня есть.
      — Накручиваться надо на пиво, лучше на «Жигулевское»…
      — Потом от головы будет пахнуть пивом… — поморщилась Иллария.
      — Хотите парик? Могу достать, маде ин Гонконг. На тонкой сетке, голова не потеет. Девяносто рублей.
      — Делайте химическую! — вздохнула Иллария.
     
      — Ну что? — обернулась Таисия Павловна. — Очухалась? — вырвала из рук сестры пакет, ловко надкусила угол, сделала большой глоток, отломила, сунула в рот кусок булки. — Сегодня идет хорошо, кажется, я поймала свет на этих домишках, там на склоне в этом свете они как живые. — И снова повернулась к этюду.
      Иллария оскорбленно поджала губы:
      — Разве ты не заметила, что я изменилась?
      — Нет, я вижу тебя слишком часто и поэтому не могу заметить, как ты меняешься.
      — Я сделала прическу.
      — Не ври! — сказала Таисия, увлеченная работой. — Прическу я бы заметила, и помолчи, не мешай мне писать.
      — Я исчезаю! — сухо, суше не бывает, сказала Иллария. — Может быть, я пойду к реке загорать, а может, пойду в гостиницу, а может, пойду в кино, а может, пойду на вокзал и уеду домой.
      — Ты когда-нибудь замолчишь?
      Иллария резко повернулась и поспешила прочь.
     
      На реке трудились буксиры и рыбачьи лодки и шел рейсовый пароход, на борту которого было выведено: «Художник Василий Мешков», в честь знаменитого живописца, который писал когда-то эту реку. Иллария увидела на пароходе фамилию Мешков, вздрогнула, отвернулась и обратила свой взгляд на мальчишку, который отсюда, с обрыва, удил рыбу.
      Мальчишка почувствовал за спиной Илларию, обернулся и приказал:
      — Отойди!
      — А ты мне что тыкаешь?
      — Над душой стоишь, рыбу пугаешь!
      — Чем я ее пугаю, стою себе. Это ты языком молотишь.
      — Нервы мне тянешь, — злился юный рыбак, — от взрослых и так податься некуда. И тут, на тебе, надзор!
      — Лопух ты! — обругала его Иллария. — Может, я тебе рыбу приваживаю.
      — Ты что, ведьма?
      — Смотри лучше на поплавок!
      Мальчишка глянул вниз, ахнул, потянул, подсек — на крючке болтался подлещик.
      — Тетенька, — завизжал мальчишка, — не уходи! — И поправился: — Не уходите!
      Иллария шла дальше по берегу, села на поваленную иву, подставила лицо солнцу, прикрыла веки.
      Так она сидела, не двигаясь и блаженствуя, как вдруг кто-то потряс ее за плечо.
      — Не трясите меня! — возмутилась Иллария. — Терпеть не могу, когда меня трясут.
      Она открыла глаза и увидела женщину, с которой встретилась в парикмахерской.
      — Вы чего? — спросила та. — Радикулит схватите.
      — Загораю!
      — Как это вы загораете, когда на небе вон какая туча.
      — А я и не заметила! — засмеялась Иллария. — Бездельничаю, вы в отпуск на юг, а я к вам в отпуск. — И встала.
      — Я вас очень хорошо понимаю, — задушевно произнесла женщина из парикмахерской, — только на местный загар мужики не клюют, они клюют только на южный загар.
      — Выходит, я зря приехала к вам в город?
      Но женщина, в сумочке которой лежал билет в Симферополь, ответила совершенно серьезно:
      — Конечно, зря… Что к нам ездить? Ничего у нас нет. Вода и церкви…
     
      Вот у гостиницы остановилась старенькая «Волга». Мешков открыл дверцу, выставил на мостовую ногу…
      Иллария, уронив в кресло журнал, кинулась к выходу, толкнула дверь и степенно стала спускаться по ступенькам, вскинув голову, чтобы видна была прическа.
      Мешков — он поднимался по ступеням — поравнялся с Илларией и прошел бы мимо нее, не заметив. Иллария сама его окликнула:
      — Хорошо бы поздороваться!
      — А мы же утром виделись. — Мешков остановился, кинул на Илларию веселый взгляд, таким еще Иллария его не видела.
      — Нет, не виделись, мы разговаривали через дверь.
      — Это правда! — Мешков улыбнулся. — Слушайте, что отколол этот толстый Кира, главный инженер. Сидел у меня весь вечер, каля-маля, а в это время на стройке ставили ограждение!
      — Молодец! — похвалила инженера Иллария. — Он хочет, чтобы коллектив получил прогрессивку.
      — Идея! — внезапно воскликнул Мешков. Видно, сейчас у него было такое настроение, что не хотелось оставаться одному. — Вы футбол любите?
      — Нет.
      — Жаль, я вас хотел на стадион пригласить.
      — А я поехать на стадион не отказывалась! — нашлась Иллария.
     
      — Что это у вас глаза печальные? Как у женщины, у которой нет мужа? — спросил Мешков.
      — А у меня нет мужа! — просто ответила Иллария.
      Мешков даже поперхнулся, ему захотелось выпрыгнуть на ходу из вагона, от безвыходности он начал выкручиваться и глупо шутить:
      — Это даже лучше. Зачем женщине муж, действительно! То он пьет, то в преферанс играет, готовь ему, стирай ему, дети от него…
      — А у меня двое детей!
      Мешков почувствовал, как у него остановилось сердце. И чтобы сердце сдвинулось с места, он продолжал балагурить:
      — Конечно, что за жизнь без детей. Великое предназначение женщины — мать. И материнские чувства…
      — А у меня не свои дети, — спокойно перебила Иллария, — это племянники — дети Таисии. Только ей некогда, и ее мужу некогда, и поэтому я их воспитываю.
      — Приехали! — простонал Мешков.
     
      Мешков перехватил взгляд Илларии и пояснил:
      — Это строят тот самый цементный завод, где я скандалил…
      Мешков устроился на скамейке свободно, привычно, уперся о скамейку руками, ноги раскинул.
      — Вот вы в трамвае учинили мне допрос, — сказала Иллария.
      — Да ни о чем я вас не спрашивал. Просто что ни скажу, все невпопад.
      — У вас, наверное, создалось впечатление, — продолжала Иллария, — что я никогда не была замужем. А у меня был муж, настоящий, с отметкой в паспорте. Химик. Таисия Павловна этого химика терпеть не могла, и, как всегда, оказалась права. Потом он от меня сбежал к одной… У нее обнаружились ноги сто семнадцать сантиметров.
      — Это много или мало?
      Иллария погрустнела, поджала ноги под себя, нижняя губа вздрогнула.
      — Очень много. И еще у нее папа генерал, новая «Волга», дача со всеми удобствами, зеленые глаза, и еще она пела в ансамбле «Звездочеты» в мини-юбке. Мужчины в зале не слушали ее пения, они смотрели на ее ноги.
      — Теперь я буду знать, — широко улыбнулся Мешков, — что к женщинам надо подходить с рулеткой. Благо она у меня всегда с собой.
      Он достал из кармана рулетку и потянул за металлический кончик…
      Наконец на поле выбежали футболисты. Мешков оживился.
      — Ну! — Мешков потер ладошкой о ладошку. — Скинемся по рублику? Будет интереснее глядеть.
      — Скинемся! — охотно согласилась Иллария. — Обожаю скидываться, только что это значит?
      — Вы за каких, за синих или за белых?
      По полю бегали футболисты, одни в белых майках, другие — в синих.
      — Я буду за белых! — сказала Иллария.
      — Тогда я за синих!
      — Тогда я тоже буду за синих!
      — Да нет, вы будете за белых, — покрутил головой Мешков, — мы должны болеть за разные команды. Ваши забьют — я вам рубль. Мои забьют — вы мне рубль. Расчет после игры. Все понятно?
      — Я уж не такая дура! — обиделась Иллария. — Только я запуталась — я за синих или я за белых?
      — Вы за белых, белых.
      — Я за белых, белых, — повторила Иллария.
      Команда синих перешла в атаку, правый защитник прошел по краю, навесил мяч в штрафную площадку, синий нападающий упал, в падении ударил мяч головой, и мяч угодил в сетку ворот.
      Мешков подпрыгнул на месте, потом вскочил и восторженно заорал. Иллария испуганно посмотрела на Мешкова.
      Мешков плюхнулся обратно на скамейку, от бурной радости обнял Илларию и звонко поцеловал.
      — Это вы меня за рубль целуете? — спросила Иллария.
      Мешков ее не слышал. Он снова не отрываясь следил за игрой.
      Синие продолжали атаковать, как вдруг совершенно неожиданно полузащитник белых перехватил мяч, через все поле сильным ударом передал его центрфорварду, тот рванулся вперед, сильно ударил — и мяч влетел в ворота.
      Мешков в горести обхватил голову руками.
      — Кажется, мои забили? — Иллария не была в этом уверена. — Я ведь болею за белых?
      — Ваши, — сердито ответил Мешков.
      Иллария внимательно поглядела на Мешкова, повернулась к нему, как бы раздумывая — обнять его или не надо…
      Но в это время Мешков вскочил на ноги, захохотал и, веселясь, упал обратно на скамейку.
      Иллария отважилась, наклонилась к Мешкову и осторожно клюнула его в щеку.
      Мешков изумленно обернулся к Илларии:
      — Вы что?
      — Целуюсь, — разъяснила Иллария, — подражаю вам. Мои гол забили.
      — Так ведь не было гола, судья его не засчитал.
      — Как «не засчитал»? — возмутилась Иллария. — Почему? Вашим можно забивать, а моим нельзя?!
      — А ваш нападающий бил из офсайта!
      — Не было офсайта! — закричала Иллария. — Судья жулик. Его подкупили!
      Мешков опешил:
      — Откуда вы понимаете про офсайт?
      — У меня два мальчика! — улыбнулась Иллария.
      — Мороженое хотите? — предложил Мешков.
      — Хочу! Давайте завтра снова пойдем на стадион. Вон на щите написано, завтра опять матч. Мне здесь определенно нравится.
      — Не получится, сегодня я уезжаю. Двадцать один двенадцать. Дела закончил, и делать мне здесь больше нечего.
      Мешков взял у разносчицы мороженое и протянул Илларии:
      — Есть только это, стаканчики. За девятнадцать копеек.
      Иллария оттолкнула руку Мешкова, встала и начала протискиваться к выходу.
      — Вы куда? — ахнул Мешков. — До конца еще уйма игры.
      Иллария остановилась в проходе и подождала Мешкова, который приближался к ней с явно недовольным видом. Он шел, не глядя на Илларию, рискуя наступить на чьи-то ноги, потому что его взгляд не отрывался от футбольного поля.
      — Это хорошо, что вы смотрите в сторону, а не на меня, — сказала Иллария, — я, вероятнее всего, должна сообщить вам, Виктор Михайлович, что влюбилась в вас!
      Мешков замер, боясь пошевелиться.
      — Возможно, — продолжала Иллария, — это случилось еще на перроне…
      Когда Мешков заставил себя обернуться и случившееся несчастье было написано у него на лице, он увидел Илларию, которая уже уходила со стадиона. Мешков сунул мороженое первому попавшемуся мальчишке и кинулся догонять.
     
      — Конечно… спасибо…
      — Ешьте на здоровье. Между прочим, я сделала для вас прическу, а вы даже не заметили.
      — Разве?.. Я думал, всегда так было…
      На кругу стоял трамвай. Иллария полезла в пустой задний вагон и осталась на площадке.
      — Это уже традиция. Мы все время едем на площадке, как школьники.
      — Тогда уж давайте не платить за билеты! — предложил Мешков.
      — А вы не мучайтесь, — печально улыбнулась Иллария. — Я вижу, вы мучаетесь и не знаете, что мне сказать. Вы делайте вид, будто ничего не произошло. Мои слова не накладывают на вас никаких обязательств. Вы вообще можете вернуться на стадион, я сама доеду!
      Трамвай тронулся с места, зазвенел, задребезжал. Некоторое время оба молчали, потом заговорил Мешков:
      — Иллария Павловна, я вечно мотаюсь по всяким командировкам. Я почти не бываю дома, я живу в самолетах, поездах, гостиницах. Я езжу со стройки на стройку. И везде меня не любят, потому что инженеров по технике безопасности нельзя любить. Они ко всему вяжутся, и от них одни неприятности.
      — Перестаньте оправдываться, — перебила Иллария. — Я вас информировала, и все!
      — Я не оправдываюсь, я объясняю, — повысил голос Мешков. — Какая бы вы ни были замечательная, я все равно не гожусь для романа. Мне ровно пятьдесят! Я, в конце концов, стар!..
      — Не кричите на меня! — осадила Мешкова Иллария, а затем подвинулась к нему и сказала не без едкости: — Вовсе не нужно, чтобы все пассажиры слышали, что вы старый и не годитесь для романа. Нашли чем хвастаться!..
     
      — Явилась, — сердито сказала сестра, — все-таки пришла! Большое тебе спасибо. Я тут с ума схожу, может, уже сошла!
      — Я была на стадионе с Виктором Михайловичем.
      — А зачем ты ходила на стадион?
      — Болеть за белых, тебе этого не понять.
      Таисия отвлеклась от живописи и испытующе взглянула на сестру.
      — Он к тебе пристает?
      — Нет, это я к нему пристаю! — гордо сообщила Иллария. — Он от меня на стенку лезет!
      Таисия искренне заволновалась:
      — Ты доверчивая, честная, тебя обмануть — пара пустяков! А он прожженный, опытный…
      — Послушай, Тася, ты совсем обалдела со своей прекрасной живописью! Это я за ним бегаю, а он от меня увертывается.
      Таисия Павловна слезла с кровати и сунула ноги в туфли.
      — Как ты далека от реальной жизни, это хитрый ход, это он тебя заманивает!
      Иллария покраснела от возмущения:
      — Ты стала похожа на моего начальника. Он тоже слушает только самого себя!
      — С этим прохиндеем Мешковым я поговорю! — И прежде чем Иллария успела опомниться, сестра уже выскочила за дверь, и было слышно, как в замке повернулся ключ.
      Иллария дернула дверь: заперто. И в бешенстве забарабанила по ней кулаками.
     
      Мужчина, которого оттолкнули, удивленно обернулся:
      — Ну и ну!
      — А вы уступайте дорогу женщине! — Таисия Павловна уже стучала в номер триста восьмой.
      Едва прозвучало: «Войдите», как она ворвалась внутрь и сразу начала на высокой ноте:
      — Оставьте в покое мою сестру! Вам нужна гостиничная интрижка, приключение в командировке! Ищите другой объект!
      Мешков весь будто ощетинился:
      — Ишь как вы о себе заботитесь! Очень вы себя уважаете, себя и свои удобства.
      — Что вы несете? — вспыхнула Таисия Павловна.
      — Думаете, я не помню, как Иллария волокла чемодан, а вы налегке шли? Здесь ваши шмотки таскает, а дома ваших детей стережет. Боитесь лишиться домработницы!
      — Да вы негодяй!
      Таисия Павловна подскочила к Мешкову, явно намереваясь влепить ему пощечину, но Мешков ловко схватил ее за руки, завел руки за спину, под локотки поднял художницу в воздух, вынес в коридор, ногой открыв дверь, и сразу наткнулся на солидную пару пенсионного возраста. Оба замерли от удивления.
      — Эта дамочка, — сказал Мешков, — ошиблась номером!
      Он поставил Таисию Павловну на пол и быстро вернулся к себе, не забыв запереть дверь.
      — Я всегда говорила, — нахмурилась жена пенсионера, — что гостиница — это гнездо разврата. Вова, пойдем и не смотри на нее!
      И пара чинно проследовала к соседнему номеру триста десять, оставив Таисию Павловну, задыхавшуюся от ярости и бессилия.
      Она сделала было шаг к двери Мешкова, потом передумала, направилась обратно к себе в номер, потом снова передумала и направила свои стопы в буфет.
      Здесь, у буфетной стойки, очередь была небольшая, человека три, но Таисия Павловна все равно полезла без очереди:
      — Моя очередь давно прошла, я забыла в номере деньги и ходила за ними. Вы мне не верите? — Она с вызовом повернулась к военному, который стоял первым.
      — Верю, — ответил военный. — Только вы здесь не стояли!
      Но Таисия Павловна уже делала заказ:
      — Стакан чая!
      — Сахар класть? — спросила буфетчица.
      — Нет. Нет, положите ложечку, нет, две ложечки… Нет, не кладите сахару!
      — Так класть вам сахар в чай или не класть? — устало переспросила буфетчица.
      — Я вам не говорила — чай, я вам сказала — кофе! Я никогда не пью чай!
      — Извините, но вы сказали — чай! — мягко вставил военный,
      — Я не могла этого сказать, я сказала — кофе! — гневно повторила Таисия Павловна.
     
      Затем Иллария открыла дверь на балкон, вышла, держа пакет в руках, и закрыла за собой дверь. Балкон сплошняком тянулся вдоль здания гостиницы, но чтобы из одного номера нельзя было забраться в другой, соседний, балкончики разделялись кирпичным барьером высотой в половину человеческого роста.
      Иллария поглядела на кирпичное препятствие, подтянулась на руках, села на узкий конек этой стенки, перекинула ноги на другую сторону и спрыгнула на соседний балкон. Затем, чтобы ее не заметили из номера, согнувшись в три погибели, чуть ли не на коленках, пересекла этот балкон и взобралась на следующую стенку. Эту сложную операцию она проделала несколько раз.
      — Триста шестнадцать, — считала Иллария, — триста четырнадцать, триста двенадцать, триста десять, триста восемь…
      Спрыгнув на балкон номера триста восемь, Иллария выпрямилась и заглянула в окно. Но отсюда ничего нельзя было разглядеть.
      Иллария постучала в стекло балконной двери.
      И сразу возле окна возникли две вопросительные фигуры — пенсионер и его жена.
      — Что вы здесь делаете? — возмутилась Иллария.
      — Это я вас хочу спросить, — голос у женщины был визгливый, — зачем вы влезли на чужой балкон?
      — Это триста восьмой?
      — Нет, это триста десятый!
      — Извините, — сказала Иллария, — значит, я ошиблась при подсчете! — И снова полезла через барьер.
      — Опять к нему! — заметил пенсионер не без ехидства.
      — Это все потому, — заверещала жена, — что теперь все разрешается! Сначала женщинам разрешили ходить в мужских брюках, потом разрешили ходить без брюк и почти без юбок, потом разрешили длинные юбки, а мужчинам длинные волосы, как у девиц! Потом…
      — Что будет потом?
      — Потом я не знаю, но опять что-нибудь разрешат…
     
      Мешков озабоченно обернулся и обнаружил Илларию. Подбежал, распахнул балконную дверь:
      — Ну, знаете, с вами не соскучишься!
      — Сестра меня заперла, поэтому я с этой стороны. Тут легко, — успокоила Иллария, — между балконами барьерчики невысокие, — и прыснула, — только я сначала в чужой номер угодила… Вот я принесла: здесь сыр «Виола», два яйца, крутых конечно, кусок кекса. В поезде всегда есть хочется.
      — А если сестра хватится?
      — Скажу, сама все слопала.
      — Тогда большое спасибо. — Мешков, не колеблясь, положил пакет в портфель.
      — И еще, — набралась храбрости Иллария, — я хочу вас проводить! — И испытующе поглядела на Мешкова. Тот храбро выдержал ее взгляд.
      — Значит, давайте сразу смываться, а то Таисия Павловна вас разыщет и опять арестует!
      — Правильно, — поддержала Иллария. — Уходим сразу!
      Мешков взял портфель, и оба направились к двери.
      — Я навязчивая, да? — спросила Иллария.
      — Вы выдумщица, вы все про себя выдумываете!
      Мешков отворил дверь и… увидел Таисию Павловну, которая сердито выпалила:
      — Я жду, чем это все закончится!
      — Она совершеннолетняя! — напомнил Мешков.
      — Я вполне совершеннолетняя, — повторила Иллария. — Я еду на вокзал, провожать.
      — Ах, вы уезжаете. — Таисия Павловна подарила Мешкову обворожительную улыбку. — Я так рада была с вами познакомиться. Счастливого пути. Смотрите не опоздайте на поезд!
     
      — Вы к Таисии несправедливы, — говорила Иллария, — у нее дарование, она заслуженный деятель. Ее выставляют во всем мире. Я служу таланту, это лучше, чем служить министерству.
      — Я не в министерстве, я в тресте. Был бы умный, не сидел бы на ста восьмидесяти, а давно ушел в НИИ и сделал диссертацию. — Мешков сам себе удивился и вспылил: — Слушайте, что это я с вами начинаю разговоры разговаривать?
      — Вы ко мне привыкаете, — объяснила Иллария.
      — Вот что. — Мешков поглядел на часы. — До поезда еще… тридцать шесть минут, мы можем дойти до вокзала пешком, а там, к вопросу о привыкании, пожмем руки и — никаких телефонов, адресов…
      — Вы правы, — согласилась Иллария, — баб, которые на шею вешаются, — их никто не любит!
      — Лично я, — рассердился Мешков, — люблю пельмени, дальневосточные, с уксусом и перцем, поговорили, повыясняли, хватит, дальше идем молча…
      Здесь им повстречался Лазаренко.
      — Уезжаешь?
      — Уезжаю.
      — Провожаете? — Лазаренко взглянул на Илларию.
      — Провожаю.
      — Новая прическа вам идет. Общий привет. — И Лазаренко пошел своей дорогой.
      Тут Мешков, против собственной воли, поглядел на прическу Илларии.
      — Ну что? — Иллария замерла.
      — Прическа идет, и мы идем, а то поезд уйдет без меня…
     
      — Отъезжающие, пройдите в вагон! — объявила проводница.
      — Ну все, счастливо! — Мешков взял руку Илларии, потряс, быстро выпустил руку и поднялся по ступеньке вагона.
      Вдруг Иллария тоже начала подниматься в вагон.
      — Пожалуй, я поеду с вами до ближайшей станции.
      — Не надо! — испугался Мешков и стал легонько подталкивать Илларию. — Зачем? Это бред!
      — Вы что, спихиваете меня со ступенек?
      — Отправляемся! — крикнула проводница. — Товарищи, отойдите от выхода, пройдите внутрь вагона! Вы что стоите на ступеньках? — накинулась она на Илларию. — Вы едете или нет?
      — Нет! — поспешно сказал Мешков.
      — Я бы поехала, — Иллария улыбнулась проводнице, — только, слышите, он не хочет! — Она спрыгнула на платформу и повернула к вокзалу, не оборачиваясь.
      Мимо нее задвигались, застучали вагоны, она шла по бетонной платформе, не смотрела на уходящий поезд и не глядела ни на кого.
      Когда длинная платформа кончилась, Иллария вошла в здание вокзала, прямиком направилась к аптечному киоску и спросила у продавщицы, старенькой, в седых буклях:
      — У вас продается цианистый калий?
     
      — Ваш билет! И не трогайте вы занавески, вечно все их дергают, вот они и залапанные!
      — Пожалуйста! — Мешков достал билет и отдал.
      — Место номер пятнадцать. — Проводница уложила билет в папку, в коленкоровый карман под пятнадцатым номером. — Что же вы жену-то с собой не взяли?
      — Это не жена, — раздраженно ответил Мешков. На душе у него было неспокойно. Вся эта нелепая история с Илларией выбила его из колеи. Так бы он уже давно завалился в вагон-ресторан, занял место, пока его еще можно найти, и завел бы симпатичный разговор с таким же командированным. А сейчас никуда не хотелось идти.
      — Ишь ты, — услышал Мешков издевательский голос проводницы, — не жена… Сам-то подержанный, можно определить, вторичное сырье, а все одно — завел! И конечно, наобещал!
      — Да никого я не заводил! — взбеленился Мешков. — И вообще, какое ваше дело!
      — Мое дело бабье, а вас всех, мужиков-шустряков, пересажать надо!
      — Чай принесите! — приказал Мешков.
      — Не принесу! — с вызовом отказалась проводница. — Все вы по городам шастаете, нам жизнь портите. Всухомятку живите, без чаю, а не нравится — жалуйтесь! Меня уволить нельзя, пусть такую другую дуреху ищут в этой трясучке вкалывать…
      И заторопилась по служебному делу — собирать билеты…
      Мешков опустил сигарету в металлическую пепельницу и вернулся в купе. На верхней полке кто-то спал. Внизу над крупной бельевой корзиной колдовал толстяк. Он доставал из корзины продукты и густо заставлял ими маленький вагонный столик.
      Увидев Мешкова, толстяк обрадовался, что-то прожевал, проглотил:
      — Помидорчиков хотите?
      — Нет, спасибо! — Мешков уселся на полку напротив.
      — Огурчиков соленых? — Толстяк один огурец отправил в рот, а другой протянул Мешкову. — Они из рассола, мыть не надо!
      — Спасибо, нет! — опять отказался Мешков.
      — Кабачок фаршированный? Жинка моя…
      — Спасибо, не хочется, настроения нет! — Приставучий толстяк уже начинал злить.
      — Еда от всего лечит — от болезней, от настроений! Хотите пирог с яйцами, с луком-порей… Жинка моя…
      — Нет!
      — Хлебушка черного с копченой грудинкой?
      — Нет!
      — Вот… рыбец… фантастический рыбец, будто бриллиантовый!!
      — Нет!
      — Ну тогда курочку… — растерялся толстяк. — Больше она мне ничего не поклала!
      — А гусятины в вашем магазине нет? — с издевкой спросил Мешков.
      Толстяк принял вопрос Мешкова, как говорится, на полном серьезе.
      — Вот беда… Гусяки нету…
      — А я ем только, как вы его зовете, гусяку! — Мешков поднялся, снова вышел в коридор и стал продвигаться по вагону. Навстречу шел другой пассажир.
      — Чувствую, в ресторан?
      — А куда же еще?
      — Ни одного местечка.
      — Спасибо. — Мешков вернулся к своему окну и стал в него глядеть.
      Сквозь окно просачивался летний вечер. И поля, и леса, и проезжие деревушки заливало закатом. Настроение у Мешкова было противное. За его спиной прошла проводница и сказала ему в спину:
      — Душегуб!
     
      Потом, уже в другом районе, он вышел из метро, свернул за угол…
      А вскоре он уже входил к себе на работу, сел за стол, положил на него портфель и поздоровался:
      — Общий привет!
      — Прямо с вокзала? — спросил Гаврилов, худой очкастый мужчина, он сидел напротив Мешкова.
      — С вокзала.
      Гаврилов пристально посмотрел на прибывшего:
      — Болен?
      — Нет.
      Гаврилов перегнулся через стол:
      — В поезде перебрал?
      — Нет! — ответил Мешков своим любимым словом.
      Гаврилов покрутил головой:
      — Чего-то ты весь перекошенный!
      И тут Мешков засмеялся, не разжимая губ, вздернув вверх уголки:
      — Очень может быть, что меня перекосило… Ты лучше скажи, какие новости?
      — Бороздин на пенсию уходит, на его место берут Корешкова, того, который марки собирает, а управляющий намеревается срочно послать тебя в Тамбов.
      — Я не могу скакать по городам! — взорвался Мешков. — Я живой человек.
      — Это ты ему скажи, — посоветовал Гаврилов, — все-таки, что случилось, Витя?
      Мешков усмехнулся:
      — А вообще-то мне бы лучше не в Тамбов, а куда-нибудь на Курильские острова, а еще лучше в Антарктиду!
      — Скоро будут уже отправлять на картошку, — напомнил Гаврилов, — ты можешь попроситься, и я тебе гарантирую, что тебя возьмут!
     
      Мешков жил когда-то в тихом доме, который выходил в тихий двор, а потом, совершенно неожиданно, прорубили улицу. Теперь дом стал смотреть окнами на широкую шумную магистраль, которую в духе космической эры окрестили Планетной. Однако с другой стороны дома уцелели корявые липы, и старый тополь, и кусты черемухи.
      Мешков сошел с автобуса, сделал несколько шагов, завернул во двор… и сразу почувствовал себя дома. И сразу забылось все — эта суматошная поездка, Иллария, Таисия…
      Во дворе на скамейке сидели женщины с детьми.
      — Ну? — обратился к ним Мешков. — Здравствуйте, мои хорошие! Какие последние известия?
      — В пятой квартире Глеб женился, а в сто шестой Семен выиграл по спортлото…
      Мешков покрутил головой, прошел в глубь двора. По пути остановил Мешкова человек с пуделем:
      — Ну что, берете щенка?
      — Еще не решил! — помялся Мешков.
      — Смотрите, жалеть будете. Хотите купить за деньги верную любовь — купите собаку! В доме надо иметь верного друга. А без собаки — собачья жизнь!
      Под тополем играли в домино.
      Мешков подсел к играющим. Блаженная, глупая улыбка поползла по его лицу. Да, он приехал домой!
      Седой старик с пышной артистической прической — он стоял возле играющих — предложил Мешкову:
      — Михалыч, могу взять в компанию, сейчас подойдет наша очередь!
      — Спасибо, Вадимыч, я только из командировки.
      — Тогда прощаю! — развел руками Вадимыч.
      Теперь Мешков от души улыбнулся персонально Вадимычу, поднялся со скамейки и повернул к подъезду.
      Вскоре Мешков вышел из лифта на пятом этаже. Открыл ключом дверь квартиры. Повесил на вешалку плащ. Положил портфель. Вошел в комнату и увидел дочь, которая разговаривала с соседкой из другого подъезда.
      При виде соседки Мешков изменился в лице и обессиленно опустился на диван. Эта болтливая женщина напрочь сняла с него то радостное спокойствие, которое он ощутил, едва войдя во двор своего дома.
      — Здравствуй, папа! — Дочери было лет двадцать. Мешков не успел ответить, потому что соседка затараторила с невероятной скоростью:
      — С приездом, Виктор Михайлович! Я забежала на минутку, у меня совершенно нет времени. Посмотрите, вот я достала бра, оно из ГДР. Я купила его у метро «Войковская». У меня обои золотистые, в цветочках. Вы с дороги, вам надо отдохнуть! В квартире шестнадцать сказали, что бра подходит, в квартире восемнадцать — что не подходит, я могу сдать бра обратно. У меня есть чек, в двадцать второй сказали…
      — Хорошее бра! Прекрасное! — прорычал Мешков.
      — А что думаете вы, Машенька? — спросила соседка у его дочери. — Я так дорожу вашим мнением.
      — Под старину теперь модно! — закивала Маша, только чтоб отвязаться. — Папа, ты будешь есть рыбные котлеты?
      — Машенька! — счастливым голосом пропела соседка. — Хотите, я вам дам гениальный рецепт, как готовить рыбные котлеты из морского окуня. Надо взять филе, положить в молоко…
      — Поменяйте ваше бра. — Мешков угрожающе поднялся с дивана. — На филе морского окуня! А филе сдайте обратно, если у вас сохранился чек!
      Соседка в испуге вылетела из квартиры.
      Потом отец и дочь сидели за столом на кухне. И смотрели друг на друга, при этом отец ел рыбные котлеты, он, не глядя, цеплял их на вилку и отправлял в рот. По тому, как они смотрели, видно было, что отец и дочь не только любят друг друга, но еще и большие приятели. Это на сегодня редкость.
      — Ты царапаешь вилкой по пустой тарелке, — заметила Маша. — Ты умял восемь штук!
      Мешков захохотал. Он хохотал от души, запрокидывая назад голову и показывая зубы. Затем оборвал смех:
      — Скажи, Маня, можно ли влюбиться в твоего отца, когда он несет на вокзале чужие вещи?
      — Много вещей? — строго спросила Маша.
      — Один чемодан.
      — Всего один?
      — Но зато такой тяжелый, что отломилась ручка.
      — Если отвалилась ручка — тогда можно! — И дочь серьезно продолжила: — Папа, я тебя наизусть знаю, что у тебя произошло?
      В это время раздался звонок в дверь. Мешков повернулся к двери, собираясь встать, но дочь остановила его:
      — Обожди, это Павлик. Он, между прочим, предлагает мне идти за него замуж.
      Мешков растерялся:
      — Но почему замуж?
      — Он сильно высокий, — рассуждала Маша, — это модерново, он на бас-гитаре играет.
      Мешков осторожно спросил:
      — Ты его любишь?
      — Конечно, нет, но мне уже двадцать, пожалуйста, не возражай, сейчас всеобщая акселерация. Двадцать лет — самый замужний возраст.
      — Маня, — простонал отец, — но если ты его любишь…
      — Папочка, когда ты ко мне привыкнешь? Я ведь шучу, я всегда шучу, и поэтому мы не откроем дверь!
      Павлик продолжал звонить, проявляя характер.
     
      Вскоре Лазаренко спешил по длинному коридору и заглянул в комнату, где работал Мешков. В комнате никого не было.
      Лазаренко прошел дальше по коридору.
      В зале заседаний была распахнута дверь. Лазаренко осторожно, через голову женщины, которая сидела при входе, заглянул внутрь и увидел Мешкова.
      — Вызовите-ка мне Мешкова! — шепотом попросил он женщину.
      Женщина нагнулась к соседу и, как при игре в телефон, шепнула ему на ухо: «Мешкова спрашивают!» Тот нагнулся к следующему и повторил: «Мешкова спрашивают!»
      Мешков поднялся с места и, аккуратно переступая через чужие ноги, выбрался в коридор.
      — Здорово! — сказал он Лазаренко. — С приездом. Что стряслось?
      — Тебе привет!
      — Какой привет? От кого?
      — От изумительной и неповторимой Илларии Павловны.
      — Ты за этим меня вызвал с совещания?
      — За этим.
      Мешков повернулся к нему спиной, возвратился в комнату, где шло совещание, и занял свое место.
      Лазаренко потоптался в коридоре, потом снова наклонился к женщине, которая сидела в дверях:
      — Извините, еще раз Мешкова!
      Женщина покрутила головой, но все-таки нагнулась к уху соседа и передала поручение. Мешков мрачно поднялся со стула.
      — Что происходит, Виктор Михайлович? — Управляющий проявил неудовольствие.
      — Все время междугородная вызывает! — соврал Мешков, снова с трудом выбрался в коридор и кинулся на Лазаренко: — Что тебе еще, что ты пристал?
      — Двадцать девятого у нее день рождения.
      — Вот и давай телеграмму!
      Лазаренко взял Мешкова за локоть:
      — Нет, это ты посылай телеграмму. Ты ей заморочил голову!
      — Да ничего я не морочил! — в сердцах воскликнул Мешков.
      — Она просила передать про день рождения, — уже с раздражением повторил Лазаренко, — я передал. А дальше — это дело твоей порядочности.
      — При чем тут порядочность, когда ничего не было!
      — Меня это не касается — было или не было. — И Лазаренко быстро зашагал по коридору.
      Мешков помчался за ним, догнал его на лестничной площадке, возле лифта:
      — Ты что, мне не веришь?
      — Если ты не виноват, почему ты оправдываешься? И почему у Илларии Павловны все время глаза на мокром месте? — И Лазаренко прыгнул в лифт.
      Кабина лифта умчалась вверх.
      Мешков задрал голову и заорал, обращаясь к невидимому Лазаренко:
      — Она вовсе меня не интересует! И мне наплевать на ее день рождения!
      Кто-то сзади потрепал Мешкова по плечу. Мешков обернулся. Сзади стоял управляющий трестом:
      — Это вы разговариваете по междугородному телефону?
      — Разве вы не видите, что по междугородному! — отшутился Мешков.
     
      На здании почты было написано: «Почта — телеграф — телефон».
      Мешков вошел внутрь как приговоренный. Он проследовал в телеграфный зал и спросил у телеграфистки:
      — Я не знаю ее фамилии, только имя и отчество, примете телеграмму?
      — Приму!
      — Но это не домашний адрес, это номер в гостинице!
      — Все равно приму!
      — А вдруг ее перевели в другой номер?
      — В гостинице разыщут. — Телеграфистка разрушила последнюю надежду Мешкова. — Пишите, приму!
      — Это неправильно, — разозлился Мешков, — вы не имеете права принимать без фамилии!
      Телеграфистка высунулась из окошка и поглядела на Мешкова:
      — С утра пьете?
      — Только кофе.
      — Хорошо, — сказала телеграфистка, — я не приму, но рядом переговорный пункт. В гостиницу можно позвонить!
      — Зачем вы подали мне эту мысль? — взвился Мешков.
      — А я ненавижу всех мужчин, — призналась телеграфистка. — Я уже четвертый раз замужем!
     
      — Ленинград, кто вызывает «Электросилу» — первая кабина.
      — Рига, Кубланова, пройдите в девятую кабину!..
      Рядом с Мешковым, в таком же красном кресле, вскакивал и снова садился высокий молодой человек со светлыми глазами. Его тонкую шею перехватывал желтый шарф. В очередной раз упав в кресло, нервный молодой человек потеребил шарф и сказал Мешкову:
      — Ее нигде нет!
      — Кого? — машинально вступил в разговор Мешков.
      — Жены.
      — А я здесь при чем? — обрезал Мешков.
      — Вы ни при чем. Вы в Москве, я в Москве, она в Златоусте. Ее нет ни дома, ни у родственников, ни у друзей. Ни днем, ни вечером, ни ночью.
      — Позвоните ей на работу! — посоветовал Мешков.
      — Она недавно уволилась. В больнице ее тоже нет, я проверял. Я живу в этом красном кресле и трезвоню по всему Златоусту. Если она от меня ушла, я не дотерплю до Златоуста, я убью первого попавшегося!
      Мешков встал и пересел подальше от опасного соседа.
      — Древнегорск. Тринадцатая кабина.
      Мешков прошел к кабине под несчастливым номером. Там уже зажегся свет. Мешков закрыл за собой дверь, поднял трубку и услышал:
      — Триста восемнадцатый не отвечает!
      — Тогда, — решился Мешков, — тогда соедините с администратором.
      — Администратор слушает. — Это была та самая администраторша, которая поселяла Мешкова. Чтобы ей не мешали разговаривать, она повернулась спиной к вестибюлю.
      А из лифта вышли Таисия Павловна, с этюдником и зонтом, и Иллария, которая волокла все тот же чемодан.
      — Жаль, что нет твоего Виктора Михайловича, поднес бы вещи! — усмехнулась старшая сестра.
      — Он тебе не носильщик! — отрубила Иллария.
      — Постой, отдохни, я ей напоследок кое-что скажу! — Таисия Павловна решительно направилась к администратору.
      — Зачем опять нервы трепать… — начала было Иллария, но махнула рукой и села на чемодан.
      — Я узнала вашу фамилию, товарищ Тихонравова, — грозно произнесла Таисия Павловна в спину администраторше, — я напишу министру…
      — Минуточку, не мешайте! — отмахнулась администратор, не оборачиваясь. — У меня на проводе Москва, поскандалим через несколько минут. Это я не вам! — сказала она в трубку.
      Илларии расхотелось сидеть на чемодане, она встала и тоже подошла к стойке администратора.
      — У вас там в триста восемнадцатом живут две женщины, — говорил в трубку Мешков, но администратор его перебила:
      — А мы их выселили!
      — Может, это меня? — Иллария пальцем постучала администраторше по спине.
      — Вот люди! — взорвалась администратор, по-прежнему не оборачиваясь. — Даже с Москвой не дают поговорить! — И опять повторила в трубку: — Это я не вам!
      — Как «выселили»? — повысил голос Мешков.
      — У нас заезд иностранцев, сим-по-зиум, — по слогам произнесла администратор.
      — Безобразие! — возмутился Мешков.
      Администратор в сердцах повесила трубку:
      — Все скандалят, все! — И повернулась к сестрам: — Это вы? А вас Москва вызывала.
      — Да я же тут рядом стою! — обозлилась Таисия Павловна.
      — Я же к вам в спину стучалась?! — добавила Иллария.
      — Что я, спиной вижу, что ли?
      — А кто звонил? — Иллария разволновалась, толком сама не зная почему.
      — Не спрашивала! А хотите, товарищи, писать министру, я тоже подпишусь — пусть строят побольше гостиниц, тогда я вас буду не выселять, а поселять!
     
      — Почему вы от меня отсели?
      — Я не должен отчитываться, дайте пройти! — потребовал Мешков.
      Но молодой человек упрямо загораживал ему дорогу.
      — Помогите мне! Мне плохо.
      — Я с вами не знаком.
      — Знакомым помогать труднее, они могут к этому привыкнуть и сесть на шею.
      Мешков невольно улыбнулся:
      — Почему вы прицепились именно ко мне?
      — Я почувствовал к вам симпатию. Знаете, собака иногда привязывается к прохожему. Вы прохожий, я собака. Пойдемте выпьем пива тут, за углом.
      — Первый раз в жизни вижу собаку, которая пьет пиво! — сказал Мешков.
      И они пошли рядом.
     
      — Все зовут меня Толей. Знаете, я подслушивал ваш телефонный разговор.
      — Что? — ахнул Мешков.
      — Любопытство в науке или в искусстве называется поиском, а в жизни — пороком. Почему? Кого и за что выперли из гостиницы?
      — Одну знакомую, подхалимничают перед любым иностранцем!
      — У нас деньги, у них — валюта, — вздохнул Толя. — Смотрите!
      На дощатом павильоне, где обычно торговали пивом, висело объявление: «Пива нет».
      — Я пошел домой, — попрощался Мешков. — Привет, Толя!
      — И я к вам пойду, можно? — Толик глядел на Мешкова невинными голубыми глазами.
      — Нет!
      — Я вам все наврал, — признался Толя, — жена меня бросила. Зачем ей рядовой инженер, который сидит на зарплате. Она в Сочи спуталась с пожилым, с материально обеспеченным, ему уже тридцать пять. Я ей звоню, умоляю вернуться…
      — Я тоже инженер.
      Мешков сказал это так, что Толя понял и пошел рядом с ним.
     
      — Ненавижу жить на частной квартире, — говорила Таисия Павловна. — Куда он нас везет? На край света?
      — В прошлом году ты говорила, что не любишь гостиниц, — возразила Иллария. — Может быть, это не тебе звонили, а мне? Поздравляли с днем рождения.
      — Все, кто знает, уже прислали телеграммы.
      — Виктор Михайлович! — гордо произнесла Иллария.
      Таисия взглянула на сестру с нескрываемым сожалением:
      — Он сразу про тебя забыл. У него наверняка жена, дети, может быть, даже внуки…
      — Внуков я буду любить, — сказала Иллария, — я ведь хорошо воспитываю детей. Верно?
      — Ты всю его семью будешь любить?
      — Семью я разобью! — скромно пообещала Иллария.
      Таисия ужаснулась:
      — Ты сошла с ума!
      — Нет, я вошла в азарт!
      — Приехали! — Шофер остановил машину. Он вышел из нее, обошел вокруг и открыл багажник. — Вещи поднести?
      — Да, пожалуйста, большое спасибо! — с неожиданной для нее вежливостью сказала Таисия Павловна. Сестры тоже уже вылезли из машины и оглядывались по сторонам.
      — Номер квартиры? — спросил шофер.
      Иллария поглядела на записку, которую она держала в руке:
      — Седьмая.
      Шофер поднял чемодан и этюдник, взял под мышку картонку, зонт и со всем этим имуществом вошел в подъезд.
      — Ты делаешь мне больно, — прошептала сестре Таисия, — выкинь его из головы. Ты его больше не увидишь.
      — Я его из-под земли добуду! — ответила Иллария.
      — Вот тир! — Таисия показала на противоположную сторону улицы. Там действительно синела вывеска, где возле белого круга мишени белым было выведено: «ТИР». — Пойди отвлекись!
      Иллария отрицательно помотала головой:
      — Люди делятся на тех, кто стреляет и в кого стреляют. Я, к сожалению, отношусь ко второй категории…
     
      Дома была только Маша, она сидела в кресле, одетая в пальто. Пальто было длинное-предлинное.
      — Почему ты сидишь в пальто? — не понял Мешков.
      — Голландское, под замшу, я его достала в комиссионке, оно совершенно новое.
      — Это надо, чтобы такое длинное?
      — Очень надо!
      — Тогда я счастлив!
      — Сейчас ты перестанешь быть счастливым, — сказала Маша, — я взяла деньги из тех, что мы откладываем на цветной телевизор!
      — Здравствуйте! — поздоровался Толя. — Можно, я сяду? У меня голова кружится!
      — Кто это? — Маша обернулась к отцу.
      — Не знаю, зовут его Толей. Все-таки, Маня, так мы никогда не купим цветной телевизор! Ты же сама придумала на него откладывать. А мне все равно, какого он цвета.
      — Вы, Маня, — сказал Толя, — вы поразительно похожи на мою жену, которая ушла от меня к пожилому!
      — Отец! — Маша поднялась и прильнула к Мешкову. — Я сто лет мечтала о таком пальто! Давай потанцуем, отец! — Она включила проигрыватель.
      Мешков танцевал старательно, подражал движениям дочери, а дочь смеялась, показывая белые зубы:
      — Папа, ты скован. Современные танцы требуют внутренней свободы, в этом их смысл! Расслабься! Подумай, нет ничего — ни управляющего трестом, ни годового отчета, ни техники безопасности, ни времени, ни пространства…
      Они танцевали, отец и дочь. Тела их стали невесомыми. Тела изгибались и извивались, взлетали и опускались, головы танцевали, руки, и ноги, и животы. А потом музыка оборвалась.
      Это кончилась пластинка.
      Отец и дочь упали на диван. Дочь сказала:
      — Двадцатый век. Семидесятые годы.
      А отец сказал, с трудом дыша:
      — Я был на почте, звонил в Древнегорск. Ту женщину, помнишь, я рассказывал, что подносил чемодан, выселили из гостиницы.
      — Хамство! Но почему ты ей звонил?
      — День рождения!
      — Красивая?
      — Нет!
      — Маня, — вмешался в разговор Толя, — зато вы такая же красивая, как моя жена! Она от меня ушла…
      — Не смейте звать меня Маней, — разозлилась Маша, — это отец меня так зовет!
      — А как вас звать?
      — Никак!
      В дверь позвонили.
      — Это Павлик, — узнала звонок Маша, — мы идем в кино! — И сняла пальто. — Жалко его в кино мять!
      И ушла.
      — Теперь мы можем спокойно страдать вдвоем! — Толя пересел на диван.
      — Почему это я тоже должен страдать? — усмехнулся Мешков. — Меня никто не бросал.
      — Разве вы не переживаете, что не дозвонились той женщине?
      — Нет.
      — Я вам не верю!
      — Послушайте, какое ваше дело! — вспыхнул Мешков.
      — Видите, вы нервничаете!
      — Уйдите! — приказал Мешков.
      — Хорошо, я уйду. Только посоветуйте мне, как называть вашу дочь? Машей, Мусей, Русей?.. Я ухожу, ухожу!..
      Настырный Толя окончательно вывел Мешкова из состояния равновесия, и теперь настроение у Мешкова стало отвратительным. Он сел в кресло и взял газету. Потом отложил газету и взял книжку. Потом отложил книжку…
      В дверь позвонили.
      Мешков встал, отворил дверь. На лестничной площадке пожилой мужчина с заискивающим лицом держал в руках большую плетеную корзину:
      — Копчушки в коробочках. Один рубль. Не желаете?
      — Копчушки — это вещь! — Мешков взял коробочку и отдал рубль.
      Но когда внимательно рассмотрел коробочку, то кинулся вниз по лестнице догонять продавца.
      — Вы что, всех за идиотов держите? Написано «Тюлька», двадцать восемь копеек…
      Продавец, ничего не говоря, вернул Мешкову рубль, взял обратно коробочку и как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице.
      — Жулье! — возмущенно заорал Мешков, перегнувшись через перила. — Обманывают на каждом шагу!
     
      Мешков решительно надел плащ и ушел во двор играть в домино. Но его желанию не удалось сбыться.
      Первым, кого увидел Мешков, был Толя. Он с блеском ударил костяшкой о стол:
      — Мы выиграли! Считайте!
      Широко улыбаясь, Толя поднялся со скамейки навстречу Мешкову и сказал ему, доверительно понизив голос:
      — Я на вас не сержусь, потому что вы переживаете! Хотя сами этого еще не осознали. Мы два сапога пара!
      Мешков взял Толю за локоть и повел прочь со двора.
      — А эта женщина, — заискивал по дороге Толя, — как вы думаете, она огорчена, что вы не дозвонились?
      — Я думаю, что вижу тебя последний раз в жизни!
      Они вышли на Планетную, и как раз возле них остановилось такси, из которого выскочила Маша.
      — Минуточку. — Мешков наклонился к водителю, дал ему рубль и втолкнул Толю в машину. — Отвезите его подальше от моего дома!
      Когда машина отъезжала, Толя успел крикнуть:
      — Я вас навещу! Обоих!
      Отец и дочь повернули домой.
      — С Павликом покончено, — сообщила Маша. — После кино он повел меня в компанию, где пьют чернила, а я этих юных пьяниц терпеть не могу!
      — Пьют чернила! — Мешков даже остановился.
      — Так они называют портвейн, самый дешевый, рубль восемьдесят семь и бутылка большая — ноль восемь. За что ты так обошелся с Толей?
      — К нам в дом принесли поганую тюльку, — уклонился от ответа Мешков, — а продают за копчушки. Я чуть не накололся.
      — Папа, почему ты такой возбужденный? Неужели из-за тюльки?
      — Почему ты не занимаешься? — перешел в стандартную атаку отец. — Шляешься неизвестно где!
      — Вот видишь, — мягко улыбнулась Маша, — ты забыл, что у меня каникулы.
      Мимо них прошел продавец, теперь уже с пустой корзиной.
      Мешков цепко схватил корзину:
      — Всех облапошил?! А ну пойдем в милицию!
      Теперь каждый тянул корзину в свою сторону.
      — Папа! — Маша схватила отца и оттащила от злополучной корзины. — Прекрати. Что с тобой сегодня, папа?!
      Продавец воспользовался неожиданной помощью и мгновенно исчез.
      — Папа, ты… — Тут дочь фыркнула, засмеялась, потом оборвала смех, строго спросила: — Папа, ты… ты не влюбился там, в этом Древнегорске?
      — Нет! — ответил Мешков и, не удержавшись, добавил: — Я-то нет, а она в меня — да!
      И пошел играть в домино.
      Маша смотрела вслед отцу и улыбалась… отечески.
      — Мужчины, они любят прихвастнуть, да?
      Маша резко обернулась.
      Рядом стоял Толя:
      — Ваш отец дал водителю рубль, я отъехал сколько положено, дал еще рубль и вернулся обратно.
      — Не провожайте меня! — Маша помчалась домой.
     
      Поезд недавно отошел от московского перрона и в вагоне-ресторане было еще полупусто.
      — Пассажир или командировочный? — окликнул Мешкова блондин, лет тридцати двух — тридцати четырех с нахальным красивым лицом. Одет он был по-современному, в джинсовый костюм.
      — Командировочный, — улыбнулся Мешков.
      — Тогда тэйк ер плэйз! — Красавчик, которому скучно было сидеть одному, предложил Мешкову стул.
      Мешков тоже не любил сидеть один и поэтому принял предложение и сел напротив за тот же стол.
      Парень через стол протянул Мешкову руку и представился за обоих:
      — Иванов-Петров!
      — Вот и познакомились! — одобрил Мешков. Ему было хорошо.
      — Галстуку — пива! — Красавчик отдал приказ подошедшей официантке.
      — Есть соленый миндаль, сейчас открываем ящик! — таинственно сообщила официантка, вовсю тараща глаза на блондина.
      — Сказка! — отреагировал Мешков. — Тащите весь ящик!
      — Иди за миндалем! — отослал официантку блондин. — Если завтра отменят командировки, — продолжал он, уже обращаясь к Мешкову, — скажут, работайте, а не гоняйте туда-сюда, я с Останкинской башни вниз головой… Я снабженец, тяни-толкай!
      — А мои командировки нужные, — поддержал разговор Мешков. — Без техники безопасности…
      Официантка принесла пиво и тарелочки с миндалем.
      — Знаю, — сказал блондин, успев кивком поблагодарить официантку, — как они, ваши правила, называются? СНиП? Вторая книга, тысяча двести пунктов? Любому начальнику можно плешь проесть.
      — Да нет, мы-то здоровье оберегаем, речь ведь идет о человеческой жизни.
      — А я в жизни — кумир! — скромно признался красавец.
      — Кто?
      — Кумир, то есть мужчина со Знаком качества. Видали, как на меня официантка зарится! А почему? Внешний вид — это конечно, но решающий фактор другой! Я в каждой вижу женщину и каждую уважаю. Независимо, какая у нее расфасовка и какая дата выпуска. Но только в командировке! В Москве я семьянин высший класс, экстра!
      — Ну и ну! — Мешков с удовольствием грыз соленый миндаль.
      — В Москве, будь она хоть заслуженная артистка, я на нее моргаю! Жена как бессрочный паспорт, надо беречь!
      К столику опять подошла улыбающаяся официантка.
      — Что вам от нас нужно, сервис? — спросил Мешков.
      — От вас ничего! — грубо отбрила официантка и отошла, нарочито раскачиваясь всем телом.
      Красавчик ухмыльнулся.
      — Ну а вы в командировках уже в преферанс играете? Вы сколько женаты, тысячу лет?
      — Нет, я уже очень давно один…
      — Ушла на все четыре стороны?
      — Рак легких, курила много, — тихо сказал Мешков.
      — А я тут треплюсь! — с неожиданной для него искренностью воскликнул красавчик. — Галстук, прости! Хочешь, я на колени встану?
      Видя, что блондин действительно готов упасть на колени, Мешков вскочил и успел его придержать:
      — Не надо, что ты! Пожалуй, я расплачу?сь и пойду.
      — Ни в коем случае, — возразил красавчик. — Человек не должен быть один, тем более мужчина! — Он крикнул официантке: — Девушка хорошая!
      Официантка кинулась к красавчику.
      — Что есть у нас из горячих? — выразительно начал блондин. — Что-нибудь невозможное и выдающееся?
      — Ничего! — растерялась официантка.
      — А если подумать, покумекать и сообразить?
      — Яичница с помидорами! — нашлась официантка.
      — Мало! — покачал головой блондин.
      — Сверху ветчины накрошить! — официантка старалась изо всех сил.
      — Лучше, но еще не конец.
      — И еще посыпать брынзой и укропом. — Упоенная творчеством, официантка даже задохнулась.
      — По-моему, принято! — Красавчик поглядел на Мешкова. — Мы это будем есть, Галстук?
      — Будем, — ответил Мешков. — Как тебя все-таки зовут, Джинсовый Костюм?
     
      — Иллария, сними шляпу!
      — Не хочу!
      — Ну как хочешь! — Таисия Павловна откинулась назад и прислонилась к стенке. — По-моему, мы прекрасно съездили, я наработала будь здоров! Там еще уйма мотивов, мы обязательно еще раз съездим.
      — Без меня! — Иллария встала, вышла в коридор и стала смотреть в окно. Иллария оперлась руками о металлический прут, на котором висели занавески, прут выскочил из гнезда. Иллария принялась нервно устанавливать его на место.
      — Дайте-ка… — Подошедшая проводница отобрала у Илларии прут, укрепила его, расправила занавески. — Все на него опираются, все калеки, что ли, всех ноги не держат? — Проводница взглянула на Илларию и сразу широко заулыбалась: — Здрасте пожалуйста, а я вас признала! — На недоуменный взгляд Илларии добавила: — Это ведь вас хахаль со ступенек сталкивал?
      — Меня! — гордо подтвердила Иллария.
      — Мерзавец! Я бы ему все ноги повыдергивала!
      — Совершенно зря, — возразила Иллария, — это не хахаль, а любимый человек!
      Дверь в купе была полуоткрыта, Таисия услышала слова сестры и изменилась в лице.
      — Он мне потом звонил, — рассказывала проводнице Иллария, — прощения просил.
      — Надо же, как повезло! — сказала проводница. — Они теперь не просят.
      — Он мне писем прислал восемь штук, на дне чемодана лежат, а то я бы показала.
      — Надо же, писучий, — вздохнула проводница.
      — И звонил девять раз.
      — А каждый разговор, он денег стоит! — Проводница опять вздохнула.
      — Мы бы поженились, только вот сначала надо решить вопрос с жильем, — вдохновенно сочиняла Иллария. — Я живу с сестрой, у меня, конечно, комната, но не могу же я его привести в чужую семью, где еще двое детей. А он свою квартиру обязан жене оставить, надо всегда быть порядочным.
      — С квартирами проблема, — согласилась проводница. — Надо в кооператив вступать. Опять же за кооператив дерут какие бешеные деньги!
      — У нас любовь, — сказала Иллария, — а когда любовь, всегда найдется выход, верно?
      — Это, конечно, верно. — Проводница вздохнула в который раз. — Но, конечно, выход бывает в разные стороны.
      Поезд стал замедлять ход.
      — На тебе, станцию прозевала. — Проводница бегом кинулась к тамбуру.
      Иллария, оставшись одна, увидела полуоткрытую дверь купе и сразу подумала, что Таисия могла все слышать. Иллария боязливо заглянула в купе и, не глядя на сестру, сказала:
      — Я выйду подышу, — и поспешно двинулась по коридору.
      Таисия еще немного сдерживалась, а потом заплакала. И было странно, и даже немного смешно, потому что плакать Таисия Павловна не умела, привычки такой не было. Слезы стекали по ее лицу, и она беспомощно подставляла под них ладони…
     
      На втором пути уже стоял другой поезд.
      Над платформами разносился металлический голос станционного диктора:
      — Граждане пассажиры, будьте осторожны, по третьему пути пройдет товарный состав. Граждане пассажиры, будьте осторожны…
      йллария, равнодушно оглядываясь по сторонам, вдруг увидела Мешкова. Просто она поглядела на третий путь, по которому должен был пройти товарный состав, затем посмотрела на платформу второго пути и на ней увидела Мешкова, он разговаривал с кем-то в джинсовом костюме. Иллария не поверила своим глазам, она их даже закрыла и снова открыла. Нет, это все-таки был Мешков. Ноги у Илларии сделались ватными, и Иллария прислонилась к фонарному столбу, украшенному объявлениями с призывом страховать свою жизнь.
      А Мешков внезапно оборвал свой разговор с блондином, потому что совершенно отчетливо увидел на другой платформе Илларию в нахлобученной на голову нелепой и милой соломенной шляпе, произведенной наверняка в кустарной мастерской города Древнегорска.
      Мешков побледнел и сделал шаг вперед, как бы желая удостовериться, как бы желая поверить в такое неслыханное совпадение.
      Иллария просто была не в силах сделать шаг. Она только улыбнулась, виновато и жалко, как улыбаются слепые.
      И Мешков тоже вдруг улыбнулся, потому что абсолютно неожиданно для самого себя почувствовал, что ему видеть Илларию приятно.
      Совершив это открытие, он сделал еще один шаг вперед, словно намереваясь спрыгнуть на железнодорожный путь и перебежать его…
      Иллария испуганно замахала руками.
      И в этот момент по третьему пути пошел стучать кирпичного цвета вагонами, серыми вагонами, цистернами с бензином, открытыми платформами, груженными углем, бесконечный и шумный товарный состав.
      Теперь Мешков стал видеть Илларию в какие-то короткие, мгновенные промежутки, а потом и вовсе перестал видеть.
      Когда товарный состав кончился так же неожиданно, как и начался, Мешков обнаружил пустую платформу. Илларии на ней не было, и не было поезда на четвертом пути.
      — Все-таки я неотразимый, — гордо выпрямился блондин. — Заметили эту вот, в идиотской шляпе? Вперилась в меня, в глазах тоска, а я на нее моргал!
      Мешков яростно схватил блондина за его синие джинсовые лацканы.
      — Пустите! — закричал красавец. — Вы что, миндалем объелись? Да пустите вы, поезд уходит!
      Мешков выпустил красавчика, кинулся к поезду, вскочил на ступеньку ближайшего вагона, подал красавчику руку и втащил его в вагон…
     
      — Тася, догадайся, кого я встретила на перроне?
      — Английскую королеву!
      — Ты не угадала. Мешкова!
      — Это фантастика! — Таисия недоверчиво покосилась на сестру.
      Иллария села рядом.
      — Он стоял на второй платформе, мы-то прибыли на четвертую, а по третьему пути шел товарный поезд, поэтому мы не смогли поговорить. В промежутке между вагонами было хорошо видно, и ты знаешь, он смотрел на меня с симпатией.
      — Я все поняла, вы не разговаривали, вы только поцеловались и разошлись по своим вагонам! — с иронией произнесла Таисия.
      — Как я могла с ним целоваться, — пожала плечами Иллария, — когда между нами на скорости шел товарный поезд.
      — Ладно, только сними наконец шляпу!
      — Ему моя шляпа, я это заметила, определенно понравилась, и я ее теперь долго не сниму! — решительно заявила Иллария.
     
      Иллария вся съежилась, сидя на скамейке во дворе мешковского дома. В руке Иллария сжимала костяную ручку зонта. Даже в субботу по такой погоде в домино никто не играл. Иллария торчала здесь под мокрым тополем одна. Иллария толком не знала, зачем она пришла. То ли увидеть Мешкова, вот так неожиданно выйти ему навстречу и мужественно сказать: «Здравствуйте, не ожидали?», то ли спрятаться, увидев его, просто увидеть, и все, и достаточно. Иллария не хотела сюда приходить, однако пришла, мерзла теперь на скамейке и ждала неизвестно чего.
      Возле Илларии вдруг объявился Толя.
      — Можно, я тоже присяду?
      — Можно! — позволила Иллария. — Только подстелите газету, скамейка сырая.
      Толя сел, не постелив газеты, и сказал:
      — Холод собачий! Долго здесь не просидишь!
      — Я терплю уже два часа. — Иллария не умела ничего скрывать. — Правда, меня немножечко бьет озноб, но я не могу двинуться с места. У меня здесь наблюдательный пункт.
      Толя полез в карман, достал пачку печенья и протянул Илларии:
      — Вы из уголовного розыска?
      Иллария надорвала пачку, достала печенье и сунула в рот.
      — Нет! Я по личному розыску, мне нужно увидеть одного человека.
      — Мне тоже. Но ожидание, даже самое мучительное, часто приятнее самой встречи. Кажется, я уже дождался!
      К дому шла Маша, несла сумку, наверное, возвращалась из магазина. Толю она не видела.
      — Почему вы не кидаетесь ей наперерез? — удивилась Иллария.
      — А зачем? — Толя взял еще одно печенье. — Совсем недавно я плакался, что от меня ушла жена и жизнь кончена. Теперь она не верит, что я позабыл про жену и жизнь только начинается! Я сам в это не верю, но это так!
      — Она тоже замужем?
      — Маша Мешкова выйдет замуж только за меня! — торжественно объявил Толя. — Несмотря на то что ее отец меня терпеть не может. Что с вами? — перепугался Толя, увидев, что Иллария пошатнулась.
      — Ничего особенного, наверное, у меня начинается воспаление легких, не обращайте внимания! — Иллария выдержала паузу и с усилием задала вопрос: — А как к вам относится… жена… этого отца?
      — А он холостяк! — со злостью ответил Толя. — Самый тяжелый случай. Вся жизнь в дочери, и все, кто посягает на дочь, — его враги!
      — Я была почти уверена, что у него нет жены! — Иллария встала со скамейки и с трудом распрямила спину. — Пожалуйста, проводите меня до подъезда, у меня ноги сами не идут.
      Толя послушно встал и взял Илларию под руку. Они двинулись к подъезду, в который недавно вошла Маша.
      Когда они приблизились к подъезду, Иллария попросила:
      — Теперь откройте мне дверь, оказывается, у меня нет никаких сил!
      Толя, толком не понимая происходящего, послушно открыл дверь и впустил Илларию.
      Иллария обернулась:
      — Спасибо вам за компанию и за печенье!
     
      — Вы ждете кого-нибудь?
      — Да. — Но видя, что женщина не двигается с места и с подозрением смотрит на нее, Иллария поправилась: — То есть нет! Я сюда. — И позвонила в двадцатую квартиру.
      Дверь отворила Маша.
      — Виктор Михайлович дома? — неожиданно громко спросила Иллария.
      — Нет, он в командировке.
      — Тем лучше, это очень хорошо, что он в командировке! — И Иллария вошла в квартиру.
      Маша смотрела на нее с явным недоумением. Надо было что-то говорить, и Иллария сказала:
      — Здравствуйте, я знакомая Виктора Михайловича. Он когда вернется?
      — Обещал сегодня, жду! Может, вы пройдете в комнату? На вас лица нет!
      — А куда же оно подевалось, мое лицо? — Иллария проследовала в комнату и опустилась на стул. — Я узнала ваш номер телефона, но оказалось, что вам недавно переменили номер и в справочном еще нет сведений.
      — Вы запишите наш новый телефон! — предложила Маша.
      — Пожалуй, не стоит, — покачала головой Иллария, — и приходить не стоило! Вы лучше не говорите отцу, что я здесь была.
      Маша улыбнулась:
      — Как я ему скажу, когда не знаю, кто вы!
      — Я Иллария Павловна. С вашим отцом мы познакомились в Древнегорске.
      — Тогда я про вас знаю.
      У Илларии почти что остановилось сердце.
      — Если знаете плохое, лучше мне не передавайте!
      — Он вам звонил, — улыбнулась Маша, — но не застал, вас выселили из гостиницы.
      — Вы уверены, что он звонил именно мне?
      — Конечно, он звонил в Древнегорск!
      — Похоже, что мне! — Иллария побледнела. — Нет, наверное, мне, даже наверняка мне, ну безусловно мне! Извините, это слишком сильное потрясение!
      Встала и поплелась к выходу.
      Затем Иллария остановилась возле лифта, лифт был занят, горела красная лампочка.
      Иллария начала спускаться по лестнице.
      А мимо нее в кабине лифта проехал Мешков, который возвращался домой после командировки.
      Он открыл ключом дверь, снял в коридоре плащ, повесил его на вешалку, положил портфель и объявился в комнате.
      — Здорово, Маня! — Он поцеловал дочь в щеку.
      — Ну что? Ты ее встретил?
      — Кого?
      — Илларию Павловну, она только что ушла.
      — Иллария Павловна была здесь? — поразился Мешков. — Как она меня разыскала?
      Раздался звонок в дверь.
      — Наверное, она что-нибудь забыла. — Мешков улыбнулся и, продолжая улыбаться, пошел открывать.
      В двери стоял Толя.
      — С приездом! — сказал он Мешкову.
      Тот рванул с вешалки плащ, оттолкнул Толю и, на ходу надевая плащ, кинулся вниз по лестнице.
      — Ты не боишься, что я в этом промозглом дворе умру? — Толя обращался к Маше. — Почему ты не зовешь меня в дом?
      — Потому что ты мне абсолютно не нужен!
      — Это обидно слышать, — искренне высказался Толя. — Неужели нельзя мне найти какое-нибудь применение? Любое применение! — добавил Толя.
      — Применение? — повторила Маша. — В этом что-то есть… Кажется, меня осенило… Поди-ка в овощной магазин и принеси картошки… Два пакета… Ну а если картошка крупная, можно три пакета…
     
      Мешков успел подбежать и, подняв вверх руки, подхватить Илларию. Он снял ее со ступенек, поставил на тротуар и повернул лицом к себе.
      — Здравствуйте, Иллария Павловна! — Все-таки он был рад ее видеть.
      Иллария дернула плечами, высвободилась из рук Мешкова:
      — Здравствуйте. Вы не надорвались?
      — Это было бы неправильно, если б я вас прозевал. Пошли обратно. Маня нас покормит.
      — Спасибо, не могу, — вежливо отказалась Иллария. — Я ведь забегала на минуточку. У меня срочная работа и дети заброшены.
      — Ерунда! — — махнул рукой Мешков.
      — Нет, не ерунда! — Иллария обиделась. — Совсем даже не ерунда! До свидания! Вон, кажется, автобус идет. Тем, что я к вам пришла, я уже уронила свое достоинство.
      — Чем вы его уронили? — изумился Мешков.
      — Тем, что я вас разыскала. Я все-таки женщина. Вы-то не ходили в справочное бюро!
      — Да не мог я пойти в справочное бюро. Я не знаю вашей фамилии! Вернемся ко мне, — снова предложил Мешков, — я прямо с дороги, в поезде сосед всю ночь храпел, я перемучился, я голодный.
      — Ну и идите к себе домой, — разрешила Иллария, — я вас не держу, я жду автобуса.
      — А ну вас к аллаху! — разозлился Мешков. — То вы сами приходите, то вас силой не затащишь!
      — Вот теперь я вас узнаю, вы в своем репертуаре! — И, мило улыбнувшись, Иллария быстро вскарабкалась по ступеням подошедшего автобуса.
      — Будьте вы неладны! — выругался Мешков и полез в автобус вслед за Илларией.
      Водитель закрыл двери, и автобус номер сто пять тронулся с места и покатил по Планетной улице.
      Мешков подошел к Илларии, которая уже успела пройти вперед и занять свободное место.
      — Возьмите билет! — напомнила Иллария. — Я вам не взяла, я не знала, что вас угораздит поехать.
      — Ах да… — Мешков вернулся, взял билет и вновь подошел к Илларии. — Куда мы едем?
      — Я еду домой. А вы куда? Наверное, вы меня провожаете.
      — Зря вы мне этот концерт устроили!..
      Мужчина, который сидел рядом с Илларией, встал. Иллария поджала ноги, мужчина вышел в проход и направился к выходу. Однако Иллария не подвинулась, и поэтому Мешков продолжал стоять.
      — Да не мог я узнать ваш адрес. Ну хорошо, я пришел бы в справочную и сказал: «Мне, пожалуйста, адрес, зовут Иллария Павловна, фамилии не знаю, цвет волос шатеновый». Так, что ли?
      — Понятия не имею.
      — Что «не имею»? — передразнил Мешков. — Вы мне толком объясните, как я мог узнать?
      — Откуда я знаю как? — передернула плечами Иллария. — Если б вы хотели, наверняка узнали бы!
      — В городе восемь миллионов, — кипятился Мешков. — Да, у вас редкое имя, может, единственное, может, только вас так обозвали…
      — Спасибо! — вставила Иллария. Но Мешков ее не слышал:
      — Но по именам, даже по самым дурацким, адресов не сообщают и телефонов тоже! И где вы работаете, я не знаю! А вы вбили себе в голову и бубните — хотели бы… узнали…
      — Вот вы опять на меня кричите! — Иллария поднялась. — А все уже сошли, и автобус уже стоит на конечной остановке.
      Иллария быстро зашагала к выходу. Мешков — за ней.
      Автобус остановился у стадиона «Динамо», напротив Северной трибуны.
      Иллария спрыгнула с подножки на мостовую и пошла назад, пересекая неприметную и неширокую улицу, правда всю в зелени, которая роскошно именовалась Дворцовой аллеей.
      — Мне на двадцать четвертый троллейбус, — сообщила Иллария. — Он останавливается возле моего дома, и не вздумайте меня опять провожать.
      Она резко повернулась к Мешкову.
      — Виктор Михайлович, ведь вы бы обо мне и не вспомнили, если б я сама вас не отыскала, я вас, конечно, не обвиняю…
      — Неправда! — возражал Мешков. — Я звонил в гостиницу…
      — Знаю… Но это потому, что я попросила Лазаренко передать вам про день рождения. Ведь это я за вами бегаю…
      — Давайте пойдем в шашлычную! — перебил Мешков. — Тут недалеко!..
      — Конечно, вам приятно, — грустно продолжала Иллария, — что есть на свете женщина, которая все время о вас думает, это льстит вашему самолюбию…
      — Да бросьте вы ерундить!
      Мешков сказал это мягко, снова пытаясь остановить Илларию, но это было бесполезным занятием.
      — Сегодня я сделала открытие, вот я вас увидела, и, знаете, у меня сердце даже не екнуло!
      — Нисколько? — Мешкову вдруг стало обидно.
      — Нисколько! — Иллария понизила голос: — Значит, это было временное увлечение. Извините, если я вас огорчила. Давайте попрощаемся, и без адресов, без телефонов.
      — Бьете меня моими же словами?
      — Повторяю ваши слова, учусь. Школа жизни! — Иллария улыбнулась Мешкову, правда, улыбка веселой не вышла, и забралась в троллейбус.
      Мешков смотрел, как троллейбус трогается, затем сквозь заднее стекло увидел Илларию, она помахала ему рукой. Мешков тоже поднял руку и помахал в ответ.
     
      Мысли Илларии прервал раздраженный мужской голос:
      — Гражданка, я к вам обращаюсь!
      Иллария вздрогнула и подняла голову:
      — Это вы ко мне?
      — А к кому же!
      — Вы кто такой, я вас не знаю!
      Пассажиры захихикали, а контролер побагровел:
      — Контроль, предъявите билет!
      — А у меня нет билета! В автобусе я еще брала билет. — Иллария порылась в кармане. — Не знаю, где он. В троллейбусе мне уже было не до билета. Я заплачу штраф! — Она вынула из кармана кошелек и отдала его контролеру: — Возьмите сколько полагается.
      Контролер кошелька не взял:
      — Сами платите три рубля.
      — Как вы думаете, а сколько я должна заплатить, — совершенно серьезно спросила Иллария, — чтобы наш троллейбус поехал обратно и свернул на Планетную улицу, по которой вообще-то троллейбусы не ходят?
     
      Именно в этом состоянии Мешков возвратился домой и на вопрошающий взгляд дочери придал лицу равнодушное выражение:
      — Сплавил ее, от ворот поворот! Какое, в конце концов, мне до нее дело? Никакого мне нет до нее дела! — В этот момент Виктор Михайлович увидел Толю.
      Держа в руках пылесос, Толя стоял посредине комнаты.
      Присутствие Толи было спасением.
      — Ну? — прогремел Мешков. — Что ты здесь делаешь, голубчик?
      — Собираюсь пылесосить квартиру, картошку я уже принес, — бесстрашно объяснил Толя.
      — Папа, пожалуйста… — попыталась предотвратить скандал Маша, но безуспешно.
      Мешков нагнулся к Толе и грозно встал перед ним:
      — Твоя жена сбежала к другому, и поэтому ты страдаешь, не так ли? Или ты переметнулся? Может быть, тебе нужна московская прописка?
      Мешков теснил Толю, и тот отступал к стене.
      — Папа, умоляю! — то опять была Маша.
      — Ваша профессия, Виктор Михайлович, — вспомнил Толя, — не наносить увечья, а, наоборот, техника безопасности, то есть оберегать чужое здоровье.
      — Сейчас я должен обезопасить мою единственную дочь. Поставь пылесос на место и выкатывайся отсюда! — приказал Мешков.
      Толя преспокойно уселся в кресло:
      — Наверное, вы поссорились с вашей дамой и вымещаете зло на мне!
      — Моей дамой? — заревел Мешков и вырвал у Толи из рук пылесос.
      Прозвенел звонок.
      — Нет у меня никакой дамы! — орал Мешков.
      Маша открыла дверь.
      Вбежала соседка. Сейчас на ней было длинное синее платье, в котором она, молодящаяся особа лет сорока пяти, выглядела смешно и вульгарно.
      — Я погляжусь в ваше зеркало, — пропела соседка. — Идет ли мне это платье?..
      — Сейчас мы очень заняты. — Маша попыталась избавиться от этого визита, но соседка как ни в чем не бывало стала вертеться перед зеркалом.
      — Что, у вас дома нет своего зеркала? — кинулся к ней Мешков.
      — У меня другое освещение! С приездом, Виктор Михайлович! Как — мне это идет? Машенька, ваше мнение мне очень дорого. Вы кто? — обратилась она к Толе. — Машенькин друг? Вы каждый день мелькаете во дворе.
      — Каждый день? — в ужасе прогремел Мешков. — Маша, забери у меня пылесос. Зачем ты мне его дала?
      — Ну как я в этом платье? — не унималась соседка. — Убирать мне в бедрах или не надо?
      — Сожгите это платье! — прошипел Мешков. — Вы в нем похожи на… на… — Мешков подбирал оскорбление, — посиневшую мороженую курицу!
      — У вас что-нибудь случилось? — с приторным сочувствием спросила соседка. — Вам требуется моя помощь?
      Снова прозвенел звонок.
      — Что это за проходной двор? — Мешков самолично бросился открывать.
      В двери стоял пожилой мужчина с заискивающим лицом. Он держал в руках большую плетеную корзину:
      — Копчушки не желаете?
      — Ага, голубчик! — Мешков выхватил у продавца корзину, отнес в комнату и водрузил на стол. — Теперь ты не отвертишься!
      — Папа, прекрати, стыдно! — нервничала Маша.
      — Отдайте корзину! — потребовал продавец.
      — Молчи, мошенник! — Мешков полез в корзину. — Смотрите, вот как обманывают людей среди бела дня в Москве! Смотрите!
      Он развернул пакет… В нем лежали упитанные копченые рыбешки.
      — Машенька, — пропела соседка, — хотите, я дам вам рецепт, как готовить салат из копчушки?
      И тут захохотал Толя, за ним не выдержала, засмеялась Маша, захихикал продавец… и, наконец, рассмеялся сам Мешков.
      — Это вы надо мной смеетесь? — загрустила соседка. — Я что, в самом деле похожа на мороженую курицу?
      А продавец опомнился:
      — Копчушки будете брать?
      И Мешков ответил:
      — Будем!
     
      В зале заседаний была распахнута дверь. Мешков осторожно подошел и через голову женщины, которая сидела при входе, заглянул внутрь и отыскал глазами глянцевую лысину Лазаренко.
      — Вызовите мне, пожалуйста, Лазаренко! — шепотом попросил он женщину.
      Женщина нагнулась к соседу и, как при игре в телефон, шепнула ему на ухо: «Лазаренко спрашивают!» Тот нагнулся к следующему и повторил: «Лазаренко спрашивают».
      Лазаренко поднялся с места и вышел в коридор.
      — Здорово! — сказал Лазаренко Мешкову. — Ты когда приехал?
      — В субботу, и, пожалуйста, догадайся, кто в этот день у меня был?
      — Иллария Павловна! — мгновенно сообразил Лазаренко, как будто Иллария каждый день ходила в гости к Мешкову.
      — Значит, это ты ее подослал? — с укором воскликнул Мешков. — Зачем ты ей дал мой адрес?
      Женщина, сидевшая в дверях, обернулась, и мужчина рядом с ней тоже обернулся:
      — Тсс!..
      Лазаренко схватил Мешкова за руку и поволок его в коридор:
      — Да я ее в глаза не видел!
      — А почему ты тогда догадался?
      — Про кого же еще ты стал бы мне так срочно сообщать.
      Мешков улыбнулся:
      — Значит, действительно сама разыскала!
      — Молодец!
      — Кто?
      — Иллария Павловна!
      — А почему она молодец? Ну, разыскала, пришла, а мне это до лампочки!
      — Я пошел! — отвернулся Лазаренко. — Наверное, уже слушается мой вопрос.
      Но Мешков загородил ему дорогу:
      — Эта история меня выматывает. Ну зачем мне Иллария Павловна? Для чего мне она?
      — Если ты не знаешь, то я тем более, — ответил Лазаренко.
      — Что мне теперь делать, подскажи!
      — Раз так, — насмешливо засмеялся Лазаренко, — позвони ей!
      — Не хочу я звонить, и, кроме того, я не знаю ее телефона!
      — Узнай! Хотя я забыл, тебе ведь до лампочки! — И Лазаренко ушел, оставив Мешкова в полной растерянности.
     
      — Скажите, пожалуйста, можно ли узнать домашний адрес?
      Киоскер протянула Мешкову бланк:
      — Заполните фамилию, имя, отчество, желательно год рождения, хотя бы приблизительно.
      — Я могу заполнить все, кроме фамилии!
      Киоскер рассердилась:
      — Вы что, пришли сюда шутки шутить?
      — У нее имя, единственное в своем роде, — Иллария! Это вообще не имя, а не поймешь что.
      — Нельзя! — Киоскер в сердцах захлопнула окошко.
      — Это мне повезло, что нельзя! — сказал Мешков закрытому окошку. — Теперь моя совесть чиста.
      Но он не успел отойти от киоска, как сразу увидел на стенде афишу: «Всероссийская художественная выставка».
      Мешкова будто насквозь пронзило. Он замер как вкопанный и оторопело уставился на афишу.
      Отошел от нее, тотчас снова вернулся, с недовольным видом прочел адрес выставки и рядом: «Открытие 15 сентября».
      Мешков опять постучал в окошко справочного бюро. Когда киоскер открыла, Мешков мрачно спросил:
      — Какое сегодня число?
      Киоскер узнала Мешкова и ехидно потребовала:
      — За справку платите.
      Мешков заплатил и получил официальный ответ на фирменном бланке: «Сегодня шестое октября тысяча девятьсот семьдесят шестого года».
     
      Снег пошел, и поэтому в залах художественной выставки свет зажгли днем. От света забликовали стекла на картинах, а толстые лепные багеты заблестели фальшивым бронзовым цветом.
      Все посетители шли от картины к картине, а Мешков — от одной рамы к другой, потому что на каждой раме были прикреплены этикетки с фамилией художника и, что самое главное, с его инициалами.
      Мешков задирал голову, беззвучно шевелил губами:
      — А-Эм… Ве-Ве… И-Эл…
      Мешков опускал голову, читал инициалы на картинах в нижнем ряду:
      — А-Эм, А-Эм… Ве-Ве… Ве-Ве…
      И вдруг!
      — Овчаренко! — вслух прочел Мешков и тотчас спросил у молодого человека, стоявшего рядом: — Как вы думаете, Овчаренко Тэ-Пэ… мужчина или женщина?
      — Понятия не имею.
      Мешков пошел разыскивать служительницу. Она дремала на табуретке, в полусне следя за тем, чтобы никто не попортил произведений изобразительного искусства.
      — Скажите, пожалуйста, — разбудил ее Мешков, — Овчаренко Тэ-Пэ — мужчина или женщина?
      — А я почем знаю? — приоткрыла глаза служительница.
      — Вот беда, каталога нет, — вздохнул Мешков.
      — К закрытию выставки наверняка напечатают! — утешила дежурная по залу.
      — Вы случайно не знаете, кого из художников зовут Таисией Павловной?
      — Не знаю, мой хороший. Вот Репина знаю — звали Ильей Ефимовичем, а что за Таисия Ивановна, с чем ее едят?
      — Павловна, — поправил Мешков, сделал несколько шагов, присел на стул отдохнуть и пожаловался соседу: — Сколько картин понавесили, пока все пересмотришь!
      — Мало! — взорвался сосед. — Очень мало, самые лучшие не повесили! — И исчез.
      Мешков изумленно поглядел ему вслед, встал со стула, собираясь продолжать осмотр, и в этот момент заметил саму Таисию Павловну.
      Она шла по залу, энергично размахивая руками.
      Мешков напустил на себя вальяжность.
      — Здравствуйте, Таисия Павловна! — Он почти пропел эти слова.
      — Вот это да! — удивилась Таисия. — Вот это не ожидала! С каких это пор вы интересуетесь живописью?
      — А я ею не интересуюсь, забыли, что я ничего не знаю про Джотто?
      — Тогда зачем вы сюда пришли?
      — По делу! — Он достал из кармана листок бумаги. — Как ваша фамилия, тут у меня записано, есть Алсуфьева Т. П., Гусарова Т. П. и, наконец, Овчаренко тоже Т. П., правда, я не все картины обошел, может, еще есть Т. П.?
      — Овчаренко зовут Тихоном Петровичем! — Таисия Павловна поначалу не угадала, к чему клонит Мешков. — Зачем вам сдалась моя фамилия?
      — Хочу взглянуть на ваши картины! — схитрил Мешков.
      — Пойдемте!
      Художница резко взяла с места. Мешков заторопился за ней, как вдруг она остановилась.
      — Чуть было не купилась, вот что значит авторское тщеславие! Вы разыскиваете Илларию, да?
      — Да! — не стал темнить Мешков.
      — Не должны вы ей звонить, зачем это, к чему это приведет?
      Тут Таисию окликнули:
      — Алсуфьева, Таисия Павловна! Там вас из редакции спрашивают!
      — Всего доброго! — попрощался с ней Мешков и язвительно добавил: — Телефон я узнаю в вашей организации.
     
      Как всегда, он сошел с автобуса возле своего дома, однако не завернул во двор, а прошел вперед по улице.
      Будка телефона-автомата оказалась свободной. Мешков занял будку и плотно прикрыл за собой дверь.
      На телефонный звонок трубку сняла Иллария:
      — Алло!
      — Иллария Павловна, это вы?
      — Да! Это я! — проговорила Иллария недрогнувшим голосом. — Таисия мне рассказала, что вы разыскиваете мой телефон, и я уже третий день боюсь из дому выйти.
      — Совершенно зря, — покачал головой Мешков, — вот что я вам хочу сказать…
      — Ненавижу объясняться по телефону! — решительно объявила Иллария. — Все, что вы захотите мне сказать, скажете лично.
      — Пусть будет по-вашему, — согласился Мешков. — Тогда давайте посидим в шашлычной.
     
      Вот появилась Иллария, пошла навстречу Мешкову и, высвободив из перчатки, протянула ему руку.
      — Привет!
      — Привет! — Мешков легонько пожал протянутую руку. — На вас опять новая шляпа!
      — Да, я люблю шляпки. — Иллария весело улыбнулась. — Я представляю, как вы ходили по выставке, все таблички изучали, искали Т. П. Грандиозно! Я потрясена!
      — Пришлось потрудиться! — Мешков тоже улыбнулся. — Вы извините, я думал, мы посидим в шашлычной, но видите, какое безобразие — санитарный день.
      — У меня все равно времени в обрез. — Иллария двинулась по направлению к станции «Динамо». — Мы с Таисией сегодня выезжаем на этюды, вернемся к праздникам, пятого ноября, я набрала чертежей с собой, буду работать в гостинице. Ну, что вы хотели мне сообщить?
      Мешков ничего не ответил. Некоторое время они молчали, а возле метро, не сговариваясь, вошли на территорию стадиона. Они пошли по дорожке, давя на асфальте мокрые листья.
      — Ну все-таки, что вы мне хотели сообщить? — спросила Иллария. — Зачем-то вы меня вызывали?
      — До вас у меня была спокойная жизнь, — невесело признал Мешков, — я мотался по своим командировкам, ходил на футбол, в домино играл, в преферанс. Душевная тишина, вот что у меня было.
      — Значит, из-за меня вы бросили преферанс?
      — Из-за вас одно беспокойство. — Мешков не глядел на Илларию. Он поглядел на афишу, которая висела у входа в кинотеатр. — Вас нету, а все равно у меня сплошная нервотрепка!
      — Может, вы по мне скучаете?
      — Никогда! — заверил Мешков. Теперь он увидел, что штакетник у входа на Южную трибуну, чуть правее кинотеатра, был раздвинут. И, не дожидаясь ответа Илларии, Мешков втиснулся в узкий проход. Иллария за ним. — И давайте договоримся, — продолжал Мешков. Он продирался сквозь заграждения. — Я думаю, так будет лучше. Вы ко мне не приходите, я вам не звоню, мы друг друга не ищем.
      Иллария даже развеселилась:
      — Чтоб это сообщить, вы разыскивали меня с такими трудностями? Вы непостижимы!
      Сейчас они прошли на трибуну и оказались одни на всем стадионе. Они стояли между одиннадцатым и двенадцатым рядами, и было непривычно тихо, поразительно тихо. Они смотрели на поле стадиона, застеленное огромным брезентом, и на безжизненные сетки на футбольных воротах. Мешков достал из кармана газету, расстелил ее на деревянной, облезлого голубого цвета трибуне, и они присели рядом.
      Они опять помолчали, самую малость. Потом Мешков усмехнулся и предложил:
      — Скинемся по рублику? Вы за каких будете, за синих или за белых?
      Иллария тоже усмехнулась:
      — Скинемся! А вы за каких?
      — Я за синих!
      — Тогда я тоже буду за синих!
      — Да нет, — покрутил головой Мешков, — мы должны болеть за разные команды! Вы будете болеть за белых, белых!
      — Я буду за белых, белых! — повторила Иллария.
      Оба улыбнулись.
      И тут возле них возник служитель и грубо спросил:
      — Вы еще как сюда попали? Посторонним запрещено! Уходите!
      Иллария и Мешков покорно встали и ушли. Они снова гуляли по асфальту, густо закиданному листьями. И уже возле метро Мешков поинтересовался:
      — Вы куда едете?
      — Снова в Древнегорск!
      — Меня туда силой не затащишь! Вы поймите, я люблю свою бродячую профессию, люблю таскаться со стройки на стройку, вокзалы люблю, аэродромы. Сидишь себе на скамейке, жуешь бутерброд, а самолета все нет… Это моя привычная жизнь. Я не оседлый. Я не могу ходить с женой в кино и к родственникам…
      Иллария резко повернулась, сделала несколько быстрых шагов, толкнула тяжелую дверь метро и исчезла.
     
      — Ты знаешь, Виктор Михайлович приедет ко мне в Древнегорск!
      — Только этого нам не хватало! — отозвалась Таисия Павловна.
     
      — Меня обождите, пожалуйста! — И поздоровался: — Добрый вечер!
      — Стоп! — Мешков не пускал Толю в лифт. — Ты когда-нибудь занимаешься в своей аспирантуре?
      — Изредка.
      — Мне не нравится, что ты женатый!
      — Мне тоже!
      Сверху закричали: «Лифт отдайте!»
      — Сегодня я хочу побыть с дочерью наедине!
      — Я должен с вами подружиться, — искренне пояснил Толя. — Вы должны понять, что я хороший, и поэтому я, как всегда, посижу во дворе!
      Он сам захлопнул Мешкову дверь лифта. Когда Мешков пришел домой, то торжественно водрузил на стол вино и торт «Подарочный».
      — Маня, у меня тут событие, в общем-то, даже не событие, одним словом, гора с плеч, а может, и не гора с плеч, словом, надо отметить.
      — Хорошо, папа, — согласилась Маша и поглядела на часы. — Только давай обождем Толю, он должен прийти с минуты на минуту!
      У Мешкова перехватило дыхание.
      — Он сегодня уезжает в Златоуст, с женой разводиться… — добавила Маша.
      — Он уже пришел…
      — Он во дворе?
      — Во дворе, — кивнул Мешков. — Ему нравится наш двор.
     
      Одета Таисия была в овчинный тулуп, на ногах валенки, на валенках галоши. Писала Таисия Павловна церкви, которые зимой особенно светлы и чисты.
      Таисия отчаянно била кистью по картине и не заметила, как подбежала Иллария.
      — Тася, ты с ума сошла, мы ведь уже опаздываем на поезд!
      — Кофе принесла? — с трудом выговорила художница.
      — Какой кофе? Давай скорей сворачивайся! Ты совершенно окоченела!
      — Вранье! — возразила Таисия. — Когда я пишу, я никогда не мерзну!
     
      Бежали за окном белые пейзажи.
      Таисия и Иллария стояли в коридоре у окна.
      — Раз он не приехал, не написал, не позвонил, — говорила Иллария, — значит, действительно все…
      — Он тебе не пара!
      — Да, он мне не подходит, точнее, я ему не подхожу. Я ему не нравлюсь, вот в чем закавыка…
      — Ты само загляденье, — вспыхнула Таисия. — Просто он не мужчина, а так… солома!
      — Пойдем я достану чемодан!.. — Иллария прекратила разговор и вошла в купе.
      Как всегда с трудом, она выволокла из-под полки чемодан с блестящей ручкой, которую поставил когда-то часовщик Иван Матвеевич.
      Потом Иллария ногой проталкивала тяжеленный чемодан по коридору. Чемодан, комкая ковровую дорожку, медленно продвигался к тамбуру.
      Таисия Павловна спрыгнула на платформу первой:
      — Носильщик! Носильщик!
      — Нам, как всегда, не везет… — Когда чемодан соизволил наконец покинуть поезд, Иллария перевела дух: — Достали билеты в последний вагон, всех носильщиков разобрали по дороге.
      — Носильщик! — кричала Таисия. — Иля, стой здесь, я его найду и приведу.
      — Не надо, — без всякого выражения проговорила Иллария. — Я сама донесу, если я надорвусь, это не имеет теперь никакого значения.
      — Не суетитесь, — посоветовала проводница, — ждите, народ схлынет — явятся носильщики по второму заходу.
      Иллария покорно присела на чемодан. Таисия стояла рядом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, злилась.
      На платформе становилось свободнее.
      Пассажиры исчезали в темной глубине вокзала, появились какие-то люди с тележками, и проводницы складывали в них тюки с бельем.
      — Где же носильщики? — У Таисии Павловны истощилось терпение. — Все-таки я пойду поищу…
      Продолжая говорить, она сделала несколько шагов, как вдруг смолкла.
      Иллария медленно поднялась с чемодана и осторожно выпрямилась, еще не веря.
      По перрону быстро шел Мешков. Он взялся за поручни и заглянул в предпоследний вагон, явно собираясь войти.
      — У нас все сошли, — сказал ему проводник предпоследнего вагона.
      Мешков двинулся дальше по перрону и увидел Илларию.
      Он увидел Илларию и теперь направлялся к ней.
      Иллария не шевелилась и только смотрела на Мешкова расширенными глазами.
      Мешков приблизился к Илларии. Он не поздоровался, не обнял Илларию, не поцеловал ее, он только сказал:
      — Давайте-ка вашу бандуру!
      Он взялся за новенькую ручку, оторвал чемодан от бетонной платформы и пошел с ним к вокзалу. Иллария засеменила рядом с Мешковым.
      Таисия с этюдником и с овчинным тулупом потащилась сзади.
      Мешков и Иллария не говорили ни слова. Они шли как чужие, как незнакомые. Потом Иллария не выдержала, всхлипнула и заплакала. Она заплакала, как плачут маленькие дети. Слезы градом покатились по лицу, губы запрыгали. Тогда Мешков свободной левой рукой обнял Илларию за плечи.
      — Дурочка, — сказал Мешков, — глупая женщина!..
      Так они шли дальше, левой рукой Мешков держал Илларию за плечи, и они оба не заметили, как вдруг чемодан отделился от ручки, боком, тяжело ударился о платформу, перевернулся, дернулся и остался лежать.
      Теперь вместо чемодана Мешков нес только ручку, новенькую и блестящую.
      — Чемодан.. Вы опять сломали чемодан, что это у вас за странная привычка ломать чужие чемоданы! — закричала Таисия Павловна.
      Но Иллария и Мешков ее не слышали. Они уходили все дальше и дальше.
      Таисия стояла над поверженным чемоданом, что-то кричала и размахивала руками.
      Иллария и Мешков были уже далеко. Он все крепче прижимал ее к себе…