8

  mp3 — VBR до 128kbps — 44Hz — Stereo  

MP3

Честертон Гилберт Кийт

Причуда рыболова

Порой явление бывает настолько необычно, что его попросту невозможно запомнить. Если оно совершенно выпадает из общего порядка вещей и не имеет ни причин, ни следствий, дальнейшие события не воскрешают его в памяти; оно сохраняется лишь в подсознании, чтобы благодаря какой-нибудь случайности всплыть на поверхность лишь долгое время спустя. Оно ускользает, словно забытый сон...

В ранний час, на заре, когда тьма ещё только переходила в свет, глазам человека, спускавшегося на лодке по реке в Западной Англии, представилось удивительное зрелище. Человек в лодке не грезил; право же, он давно освободился от грёз, этот преуспевающий журналист Гарольд Марч, который намеревался взять интервью у нескольких политических деятелей в их загородных усадьбах. Однако случай, свидетелем которого он стал, был настолько нелеп, что вполне мог пригрезиться; и всё же он попросту скользнул мимо сознания Марча, затерявшись среди дальнейших событий совершенно иного порядка, и журналист так и не вспомнил о нём до тех пор, пока долгое время спустя ему не стал ясен смысл происшедшего.

Белёсый утренний туман стлался по полям и камышовым зарослям на одном берегу реки; по другому, у самой воды, тянулась тёмно-красная кирпичная стена. Бросив вёсла и продолжая плыть по течению, Марч обернулся и увидел, что однообразие этой бесконечной стены нарушил мост, довольно изящный мост в стиле восемнадцатого века, с каменными опорами, некогда белыми, но теперь посеревшими от времени. После разлива вода стояла ещё высоко, и карликовые деревья глубоко погрузились в реку, а под аркой моста белел лишь узкий просвет.

Когда лодка вошла под тёмные своды моста, Марч заметил, что навстречу плывёт другая лодка, в которой тоже всего один человек. Поза гребца мешала как следует его разглядеть, но как только лодка приблизилась к мосту, незнакомец встал на ноги и обернулся. Однако он был уже настолько близко от пролёта, что казался чёрным силуэтом на фоне белого утреннего света, и Марч не увидел ничего, кроме длинных бакенбард или кончиков усов, придававших облику незнакомца что-то зловещее, словно из щёк у него росли рога. Марч, разумеется, не обратил бы внимания даже на эти подробности, если бы в ту же секунду не произошло нечто необычайное. Поравнявшись с мостом, человек подпрыгнул и повис на нём, дрыгая ногами и предоставив пустой лодке плыть дальше. Какой-то миг Марчу были видны две чёрные болтающиеся ноги, затем - одна чёрная болтающаяся нога, и, наконец, - ничего, кроме бурного потока и бесконечной стены. Но всякий раз, как Марч вспоминал об этом событии долгое время спустя, когда ему уже стала известна связанная с ним история, оно неизменно принимало всё ту же фантастическую форму, словно эти нелепые ноги были частью орнамента моста, чем-то вроде гротескного скульптурного украшения. А в то утро Марч попросту поплыл дальше, оглядывая реку На мосту он не увидел бегущего человека - должно быть, тот успел скрыться; и всё же Марч почти бессознательно отметил про себя, что среди деревьев у въезда на мост, со стороны, противоположной стене, виднелся фонарный столб, а рядом с ним - широкая спина ничего не подозревавшего полисмена.

Покуда Марч добирался до святых мест своего политического паломничества, у него было немало забот, отвлекавших его от странного происшествия у моста: не так-то легко одному справиться с лодкой даже на столь пустынной реке. И в самом деле, он отправился один лишь благодаря непредвиденной случайности. Лодка была куплена для поездки, задуманной совместно с другом, которому в последнюю минуту пришлось изменить все свои планы. Гарольд Марч собирался совершить это путешествие по реке до Уилловуд-Плейс, где гостил в то время премьер-министр, со своим другом Хорном Фишером. Известность Гарольда Марча непрерывно росла; его блестящие политические статьи открывали ему двери всё более влиятельных салонов; но он ни разу не встречался с премьер-министром. Едва ли хоть кому-нибудь из широкой публики был известен Хорн Фишер; но он знал премьер-министра с давних пор. Вот почему, если бы это совместное путешествие состоялось, Марч, вероятно, ощущал бы некоторую склонность поспешить, а Фишер - смутное желание продлить поездку. Ведь Фишер принадлежал к тому кругу людей, которые знают премьер-министра со дня своего рождения. Должно быть, они не находят в этом особого удовольствия, что же касается Фишера, то он как будто родился усталым. Этот высокий, бледный, бесстрастный человек с лысеющим лбом и светлыми волосами редко выражал досаду в какой-нибудь иной форме, кроме скуки. И всё же он был, несомненно, раздосадован, когда, укладывая в свой лёгкий саквояж рыболовные снасти и сигары для предстоящей поездки, получил телеграмму из Уилловуда с просьбой немедленно выехать поездом, так как премьер-министр должен отбыть из имения в тот же вечер Фишер знал, что Марч не сможет тронуться в путь раньше следующего дня; он любил Марча и заранее предвкушал удовольствие, которое доставит им совместная прогулка по реке Фишер не испытывал, особой приязни или неприязни к премьер-министру, но зато испытывал сильнейшую неприязнь к тем нескольким часам, которые ему предстояло провести в поезде. Тем не менее он терпел премьер-министров, как терпел железные дороги, считая их частью того строя, разрушение которого отнюдь не входило в его планы. Поэтому он позвонил Марчу и попросил его, сопровождая просьбу множеством извинений, пересыпанных сдержанными проклятиями, спуститься вниз по реке, как было условлено, и в назначенное время встретиться в Уилловуде. Затем вышел на улицу, кликнул такси и поехал на вокзал. Там он задержался у киоска, чтобы пополнить свой лёгкий багаж несколькими дешёвыми сборниками детективных историй, которые прочёл с удовольствием, не подозревая, что ему предстоит стать действующим лицом не менее загадочной истории.

Незадолго до заката Фишер остановился у ворот парка, раскинувшегося на берегу реки, это была усадьба Уилловуд-Плейс, одно из небольших поместий сэра Исаака Гука, крупного судовладельца и газетного магната. Ворота выходили на дорогу со стороны, противоположной реке, но в пейзаже было нечто, постоянно напоминавшее путнику о близости реки Сверкающие полосы воды, словно шпаги или копья, неожиданно мелькали среди зелёных зарослей; и даже в самом парке, разделённом на площадки и окаймлённом живой изгородью из кустов и высоких деревьев, воздух был напоён журчанием воды. Первая зелёная лужайка, на которой очутился Фишер, была запущенным крокетным полем, где какой-то молодой человек играл в крокет сам с собой. Однако он занимался этим без всякого азарта, видимо, просто чтобы немного попрактиковаться, его болезненное красивое лицо выглядело скорее угрюмым, чем оживлённым. Это был один из тех молодых людей, которые не могут нести бремя совести, предаваясь бездействию, и чьё представление о всяком деле неизменно сводится к той или иной игре. Фишер сразу же узнал в темноволосом элегантном молодом человеке Джеймса Буллена, неизвестно почему прозванного Бункером. Он приходился племянником сэру Исааку Гуку, но в данную минуту гораздо существенней было то, что он являлся к тому же личным секретарём премьер- министра.

- Привет, Бункер, - проронил Хорн Фишер. - Вас-то мне и нужно. Что, ваш патрон ещё не отбыл?

- Он пробудет здесь только до обеда, - ответил Буллен, следя глазами за жёлтым шаром. - Завтра в Бирмингеме ему предстоит произнести большую речь, так что вечером он двинет прямо туда. Сам себя повезёт. Я хочу сказать, сам поведёт машину. Это единственное, чем он действительно гордится.

- Значит, вы останетесь здесь, у дядюшки, как и подобает пай-мальчику? - заметил Фишер. - Но что будет делать премьер в Бирмингеме без острот, которые нашёптывает ему на ухо его блестящий секретарь?

- Бросьте свои насмешки, - сказал молодой человек по прозвищу Бункер. - Я только рад, что не придётся тащиться следом за ним. Он ведь ничего не смыслит в маршрутах, расходах, гостиницах и тому подобных вещах, и я вынужден носиться повсюду, точно мальчик на побегушках. А что касается дяди, то, поскольку мне предстоит унаследовать усадьбу, приличие требует, чтобы я по временам бывал здесь.

- Ваша правда, - согласился Фишер. - Ну, мы ещё увидимся. - И, миновав площадку, он двинулся дальше через проход в изгороди.

Он шёл по поляне, направляясь к лодочной пристани, а вокруг него, по всему парку, где царила река, под золотым вечерним небосводом словно витал неуловимый аромат старины. Следующая зелёная лужайка сперва показалась Фишеру совершенно пустой, но затем в тёмном уголке, под деревьями, он неожиданно заметил гамак; человек, лежавший в гамаке, читал газету, свесив одну ногу и тихонько ею покачивая. Фишер и его окликнул по имени, и тот, соскользнув на землю, подошёл ближе. Словно по воле рока на Фишера отовсюду веяло прошлым: эту фигуру вполне можно было принять за призрак викторианских времён, явившийся с визитом к призракам крокетных ворот и молотков. Перед Фишером стоял пожилой человек с несуразно длинными бакенбардами, воротничком и галстуком причудливого, щегольского покроя Сорок лет назад он был светским денди и ухитрился сохранить прежний лоск, пренебрегая при этом модами. В гамаке рядом с "Морнинг пост" лежал белый цилиндр.

Это был герцог Уэстморлендский, последний отпрыск рода, насчитывавшего несколько столетий, древность которого подтверждалась историей, а отнюдь не ухищрениями геральдики Фишер лучше чем кто бы то ни было знал, как редко встречаются в жизни подобные аристократы, столь часто изображаемые в романах. Но, пожалуй, куда интереснее было бы узнать мнение мистера Фишера насчёт того, обязан ли герцог всеобщим уважением своей безукоризненной родословной или же весьма крупному состоянию.

- Вы тут так удобно устроились, - сказал Фишер, - что я принял вас за одного из слуг. Я ищу кого-нибудь, чтобы отдать саквояж. Я уехал так поспешно, что не взял с собой камердинера.

- Представьте, я тоже, - не без гордости заявил герцог. - Не имею такого обыкновения. Единственный человек на свете, которого я не выношу, - это камердинер. С самых ранних лет я привык одеваться без чужой помощи и, кажется, неплохо справляюсь с этим. Быть может, теперь я снова впал в детство, но не до такой степени, чтобы меня одевали, как ребёнка.

- Премьер-министр тоже не привёз камердинера, но зато привёз секретаря, - заметил Фишер. - А ведь эта должность куда хуже. Верно ли, что Харкер здесь?

- Сейчас он на пристани, - ответил герцог равнодушным тоном и снова уткнулся в газету.

Фишер миновал последнюю зелёную изгородь и вышел к берегу, оглядывая реку с лесистым островком напротив причала. И действительно, он сразу увидел тёмную худую фигуру человека, чья манера сутулиться чем-то напоминала стервятника; в судебных залах хорошо знали эту манеру, столь свойственную сэру Джону Харкеру, генеральному прокурору. Лицо его хранило следы напряжённого умственного труда: из трёх бездельников, собравшихся в парке, он один самостоятельно проложил себе дорогу в жизни; к облысевшему лбу и впалым вискам прилипли блёклые рыжие волосы, прямые, словно проволоки.

- Я ещё не видел хозяина, - сказал Хорн Фишер чуточку более серьёзным тоном, чем до этого, - надеюсь повидаться с ним за обедом.

- Видеть его вы можете хоть сейчас, но повидаться не выйдет, - заметил Харкер.

Он кивнул в сторону острова, и, всматриваясь в указанном направлении, Фишер разглядел выпуклую лысину и конец удилища, в равной степени неподвижно вырисовывавшиеся над высоким кустарником на фоне реки. Видимо, рыболов сидел, прислонившись к пню, спиной к причалу, и хотя лица не было видно, но по форме головы его нельзя было не узнать.

- Он не любит, чтобы его беспокоили, когда он рыбачит, продолжал Харкер. - Старый чудак не ест ничего, кроме рыбы, и гордится тем, что ловит её сам. Он, разумеется, ярый поборник простоты, как многие из миллионеров. Ему нравится, возвращаясь домой, говорить, что он сам обеспечил себе пропитание, как всякий труженик.

- Объясняет ли он при этом, каким образом удаётся ему выдувать столько стеклянной посуды и обивать гобеленами свою мебель? - осведомился Фишер. - Или изготовлять серебряные вилки, выращивать виноград и персики, ткать ковры? Говорят, он всегда был занятым человеком.

- Не припомню, чтобы он говорил такое, - ответил юрист. - Но что означают эти ваши социальные нападки?

- Признаться, я устал от той "простой, трудовой жизни", которой живёт наш узкий кружок, - сказал Фишер. - Ведь мы беспомощны почти во всём и подымаем ужасный шум, когда удаётся обойтись без чужой помощи хоть в чем-нибудь. Премьер-министр гордится тем, что обходится без шофёра, но не может обойтись без мальчика на побегушках, и бедному Бункеру приходится быть каким-то гением-универсалом, хотя, видит бог, он совершенно не создан для этого. Герцог гордится тем, что обходится без камердинера; однако он доставляет чёртову пропасть хлопот множеству людей, вынуждая их добывать то невероятно старомодное платье, которое носит. Должно быть, им приходится обшаривать Британский музей или же разрывать могилы. Чтобы достать один только белый цилиндр, пришлось, наверное, снарядить целую экспедицию, ведь отыскать его было столь же трудно, как открыть Северный полюс. А теперь этот старикан Гук заявляет, что обеспечивает себя рыбой, хотя сам не в состоянии обеспечить себя ножами или вилками, которыми её едят. Он прост, пока речь идёт о простых вещах, вроде еды, но я уверен, он роскошествует, когда дело доходит до настоящей роскоши, и особенно - в мелочах. О вас я не говорю: вы достаточно потрудились, чтобы теперь разыгрывать из себя человека, который ведёт трудовую жизнь.

- Порой мне кажется, - заметил Харкер, - что вы скрываете от нас одну ужасную тайну - умение быть иногда полезным. Не затем ли вы явились сюда, чтобы повидать премьера до его отъезда в Бирмингем?

- Да, - ответил Хорн Фишер, понизив голос. - Надеюсь, мне удастся поймать его до обеда. А потом он должен о чем-то переговорить с сэром Исааком.

- Глядите! - воскликнул Харкер. - Сэр Исаак кончил удить. Он ведь гордится тем, что встаёт на заре и возвращается на закате.

И действительно, старик на острове поднялся на ноги и повернулся, так что стала видна густая седая борода и сморщенное личико со впалыми щеками, свирепым изгибом бровей и злыми, колючими глазками. Бережно неся рыболовные снасти, он начал переходить через мелкий поток по плоским камням несколько ниже причала. Затем направился к гостям и учтиво поздоровался с ними. В корзинке у Гука было несколько рыб, и он пребывал в отличном расположении духа.

- Да, - сказал он, заметив на лице Фишера вежливое удивление. - Я встаю раньше всех. Ранняя пташка съедает червя.

- На свою беду, - возразил Харкер, - червя съедает ранняя рыбка.

- Но ранний рыболов съедает рыбку, - угрюмо возразил старик.

- Насколько мне известно, сэр Исаак, вы не только встаёте рано, но и ложитесь поздно, - вставил Фишер. - По-видимому, вы очень мало спите.

- Мне всегда не хватало времени для сна, - ответил Гук, а сегодня вечером наверняка придётся лечь поздно. Премьер-министр сказал, что желает со мной побеседовать. Так что, пожалуй, пора одеваться к обеду.

В тот вечер за обедом не было сказано ни слова о политике, произносились главным образом светские любезности. Премьер-министр лорд Меривейл, высокий худой человек с седыми волнистыми волосами, серьёзно восхищался рыболовным искусством хозяина и проявленными им ловкостью и терпением, беседа мерно журчала, точно мелкий ручей между камнями.

- Конечно, нужно обладать терпением, чтобы выждать, пока рыба клюнет, - заметил сэр Исаак, - и ловкостью, чтобы вовремя её подсечь, но мне обычно везёт.

- А может крупная рыба уйти, оборвав леску? - спросил политический деятель с почтительным интересом.

- Только не такую, как у меня, - самодовольно ответил Гук. - Признаться, я неплохо разбираюсь в рыболовных снастях. Так что у рыбы скорей хватит сил стащить меня в реку, чем оборвать леску.

- Какая это была бы утрата для общества! - сказал премьер-министр, наклоняя голову.

Фишер слушал весь этот вздор с затаённым нетерпением, ожидая случая заговорить с премьер-министром, и, как только хозяин поднялся, вскочил с редким проворством. Ему удалось поймать лорда Меривейла, прежде чем сэр Исаак успел увести его для прощальной беседы Фишер собирался сказать всего несколько слов, но сделать это было необходимо. Распахивая дверь перед премьером, он тихо произнёс:

- Я виделся с Монтмирейлом: он говорит, что, если мы не заявим немедленно протест в защиту Дании, Швеция захватит порты.

Лорд Меривейл кивнул.

- Я как раз собираюсь выслушать мнение Гука по этому поводу.

- Мне кажется, - сказал Фишер с лёгкой усмешкой, - мнение его нетрудно предугадать.

Меривейл ничего не ответил и непринуждённо проследовал к дверям библиотеки, куда уже удалился хозяин. Остальные направились в бильярдную, Фишер коротко заметил юристу:

- Эта беседа не займёт много времени. Практически они уже пришли к соглашению.

- Гук целиком поддерживает премьер-министра, - согласился Харкер.

- Или премьер-министр целиком поддерживает Гука, подхватил Хорн Фишер и принялся бесцельно гонять шары по бильярдной доске.

На следующее утро Хорн Фишер по своей давней дурной привычке проснулся поздно и не торопился сойти вниз; должно быть, у него не было охоты полакомиться червяком. Видимо, такого желания не было и у остальных гостей, которые ещё только завтракали, хотя время уже близилось к полудню. Вот почему первую сенсацию этого необычайного дня им не пришлось ждать слишком долго. Она явилась в облике молодого человека со светлыми волосами и открытым лицом, чья лодка, спустившись вниз по реке, причалила к маленькой пристани. Это был не кто иной, как журналист Гарольд Марч, друг мистера Фишера, начавший свой далёкий путь на рассвете в то самое утро. Сделав остановку в большом городе и напившись там чаю, он прибыл в усадьбу к концу дня, из кармана у него торчала вечерняя газета. Он нагрянул в прибрежный парк подобно тихой и благовоспитанной молнии и к тому же сам не подозревал об этом.

Первый обмен приветствиями и рукопожатиями носил довольно банальный характер и сопровождался неизбежными извинениями за странное поведение хозяина. Он, разумеется, снова ушёл с утра рыбачить, и его нельзя беспокоить прежде известного часа, хотя до того места, где он сидит, рукой подать.

- Видите ли, это его единственная страсть, - пояснил Харкер извиняющимся тоном, - но в конце концов он ведь у себя дома, во всех остальных отношениях он очень гостеприимный хозяин.

- Боюсь, - заметил Фишер, понизив голос, - что это уже скорее мания, а не страсть. Я знаю, как бывает, когда человек в таком возрасте начинает увлекаться чем-нибудь вроде этих паршивых речных рыбёшек. Вспомните, как дядя Тэлбота собирал зубочистки, а бедный старый Баззи - образцы табачного пепла. В своё время Гук сделал множество серьёзных дел, - он вложил немало сил в лесоторговлю со Швецией и в Чикагскую мирную конференцию, - но теперь мелкие рыбёшки интересуют его куда больше крупных дел.

- Ну, полно вам, в самом деле, - запротестовал генеральный прокурор. - Так мистер Марч, чего доброго, подумает, что попал в дом к сумасшедшему. Поверьте, мистер Гук занимается рыболовством для развлечения, как и всяким другим спортом. Просто характер у него такой, что развлекается он несколько мрачным способом. Но держу пари, если бы сейчас пришли важные новости относительно леса или торгового судоходства, он тут же бросил бы свои развлечения и всех рыб.

- Право, не знаю, - заметил Хорн Фишер, лениво поглядывая на остров.

- Кстати, что новенького? - спросил Харкер у Гарольда Марча. - Я вижу у вас вечернюю газету, одну из тех предприимчивых вечерних газет, которые выходят по утрам.

- Здесь начало речи лорда Меривейла в Бирмингеме, ответил Марч, передавая ему газету. - Только небольшой отрывок, но, мне кажется, речь неплохая.

Харкер взял газету, развернул её и заглянул в отдел экстренных сообщений. Как и сказал Марч, там был напечатан лишь небольшой отрывок, но отрывок этот произвёл на сэра Джона Харкера необычайное впечатление. Его насупленные брови поднялись и задрожали, глаза прищурились, а жёсткая челюсть на секунду отвисла. Он как бы мгновенно постарел на много лет. Затем, стараясь придать голосу уверенность и твёрдой рукой передавая газету Фишеру, он сказал просто:

- Что ж, можно держать пари. Вот важная новость, которая даёт вам право побеспокоить старика.

Хорн Фишер заглянул в газету, и его бесстрастное, невыразительное лицо также переменилось. Даже в этом небольшом отрывке было два или три крупных заголовка, и в глаза ему бросилось:

"Сенсационное предостережение правительству Швеции" и "Мы протестуем".

- Что за чёрт, - произнёс он свистящим шёпотом.

- Нужно немедленно сообщить Гуку, иначе он никогда не простит нам этого, - сказал Харкер. - Должно быть, он сразу же пожелает видеть премьера, хотя теперь, вероятно, уже поздно. Я иду к нему сию же минуту, и, держу пари, он тут же забудет о рыбах. - И он торопливо зашагал вдоль берега к переходу из плоских камней.

Марч глядел на Фишера, удивлённый тем переполохом, который произвела газета.

- Что всё это значит? - вскричал он. - Я всегда полагал, что мы должны заявить протест в защиту датских портов, это ведь в наших общих интересах. Какое дело до них сэру Исааку и всем остальным? По-вашему, это плохая новость?

- Плохая новость, - повторил Фишер тихо, с непередаваемой интонацией в голосе.

- Неужели это так скверно? - спросил Марч.

- Так скверно! - подхватил Фишер. - Нет, почему же, это великолепно. Это грандиозная новость. Это превосходная новость. В том-то вся и штука. Она восхитительна. Она бесподобна. И вместе с тем она совершенно невероятна.

Он снова посмотрел на серо-зелёный остров, на реку и хмурым взглядом обвёл изгороди и полянки.

- Этот парк мне словно приснился, - проговорил Фишер, - и кажется, я действительно сплю. Но трава зеленеет, вода журчит, и в то же время случилось нечто необычайное.

Как только он произнёс это, из прибрежных кустов, прямо над его головой, появилась тёмная сутулая фигура, похожая на стервятника.

- Вы выиграли пари, - сказал Харкер каким-то резким, каркающим голосом. - Старый дурак ни о чём не хочет слышать, кроме рыбы. Он выругался и заявил, что знать ничего не желает о политике.

- Я так и думал, - скромно заметил Фишер. - Что же вы намерены делать?

- По крайней мере, воспользуюсь телефоном этого старого осла, - ответил юрист. - Необходимо точно узнать, что случилось. Завтра мне самому предстоит докладывать правительству. - И он торопливо направился к дому.

Наступило молчание, которое Марч в глубоком замешательстве не решался нарушить, а затем в глубине парка показались нелепые бакенбарды и неизменный белый цилиндр герцога Уэстморленда. Фишер поспешил ему навстречу с газетой в руке и в нескольких словах рассказал о сенсационном отрывке. Герцог, который неторопливо брёл по парку, вдруг остановился как вкопанный и несколько секунд напоминал манекен, стоящий у двери какой-нибудь лавки древностей. Затем Марч услышал его голос, высокий, почти истерический:

- Но нужно показать ему это, нужно заставить его понять! Я уверен, что ему не объяснили как следует! - Затем более ровным и даже несколько напыщенным тоном герцог произнёс: Я пойду и скажу ему сам.

В числе необычайных событий дня Марч надолго запомнил эту почти комическую сцену: пожилой джентльмен в старомодном белом цилиндре, осторожно переступая с камня на камень, переходил речку, словно Пикадилли. Добравшись до острова, он исчез за деревьями, а Марч и Фишер повернулись навстречу генеральному прокурору, который вышел из дома с выражением мрачной решимости на лице.

- Все говорят, - сообщил он, - что премьер-министр произнёс самую блестящую речь в своей жизни. Заключительная часть потонула в бурных и продолжительных аплодисментах. Продажные финансисты и героические крестьяне. На сей раз мы не оставим Данию без защиты.

Фишер кивнул и поглядел в сторону реки, откуда возвращался герцог; вид у него был несколько озадаченный. В ответ на расспросы он доверительно сообщил осипшим голосом:

- Право, я боюсь, что наш бедный друг не в себе. Он отказался слушать: он... э- э... сказал, что я распугаю рыбу.

Человек с острым слухом мог бы расслышать, как мистер Фишер пробормотал что-то по поводу белого цилиндра, но сэр Джон Харкер вмешался в разговор более решительно:

- Фишер был прав. Я не поверил своим глазам, но факт остаётся фактом: старик совершенно поглощён рыбной ловлей. Даже если дом загорится у него за спиной, он не сдвинется с места до самого заката.

Фишер тем временем взобрался на невысокий пригорок и бросил долгий испытующий взгляд, но не в сторону острова, а в сторону отдалённых лесистых холмов, окаймлявших долину. Вечернее небо, безоблачное, как и накануне, простиралось над окружающей местностью, но на западе оно теперь отливало уже не золотом, а бронзой; тишину нарушало лишь монотонное журчание реки. Внезапно у Хорна Фишера вырвалось приглушённое восклицание, и Марч вопросительно поглядел на него.

- Вы говорили о скверных вестях, - сказал Фишер. - Что ж, вот действительно скверная весть. Боюсь, что это очень скверное дело.

- О какой вести вы говорите? - спросил Марч, угадывая в его тоне что-то странное и зловещее.

- Солнце село, - ответил Фишер. Затем он продолжал с видом человека, сознающего, что он изрёк нечто роковое:

- Нужно, чтобы туда пошёл кто-нибудь, кого он действительно выслушает. Быть может, он безумец, но в его безумии есть логика. Почти всегда в безумии есть логика. Именно это и сводит человека с ума. А Гук никогда не остаётся там после заката, так как в парке быстро темнеет. Где его племянник? Мне кажется, племянника он действительно любит.

- Глядите! - воскликнул внезапно Марч. - Он уже побывал там. Вон он возвращается.

Взглянув на реку, они увидели фигуру Джеймса Буллена, тёмную на фоне заката, он торопливо и неловко перебирался с камня на камень. Один раз он поскользнулся, и все услышали негромкий всплеск. Когда он подошёл к стоявшим на берегу, его оливковое лицо было неестественно бледным.

Остальные четверо, собравшись на прежнем месте, воскликнули почти в один голос:

- Ну, что он теперь говорит?

- Ничего. Он не говорит... ничего.

Фишер секунду пристально глядел на молодого человека, затем словно стряхнул с себя оцепенение и, сделав Марчу знак следовать за ним, начал перебираться по камням. Вскоре они были уже на проторённой тропинке, которая огибала остров и вела к тому месту, где сидел рыболов. Здесь они остановились и молча стали глядеть на него.

Сэр Исаак Гук всё ещё сидел, прислонившись к пню, и по весьма основательной причине. Кусок его прекрасной, прочной лески был скручен и дважды захлёстнут вокруг шеи, а затем дважды - вокруг пня за его спиной. Хорн Фишер кинулся к рыболову и притронулся к его руке: она была холодна, как рыбья кровь.

- Солнце село, - произнёс Фишер тем же зловещим тоном, и он никогда больше не увидит восхода.

Десять минут спустя все пятеро, глубоко потрясённые, с бледными, насторожёнными лицами, снова собрались в парке. Прокурор первый пришёл в себя; речь его была чёткой, хотя и несколько отрывистой.

- Необходимо оставить тело на месте и вызвать полицию, сказал он. - Мне кажется, я могу собственной властью допросить слуг и посмотреть, нет ли каких улик в бумагах несчастного. Само собой, джентльмены, все вы должны оставаться в усадьбе.

Вероятно, быстрые и суровые распоряжения законника вызвали у остальных такое чувство, словно захлопнулась ловушка или западня. Во всяком случае, Буллен внезапно вспыхнул или, вернее, взорвался, потому что голос его прозвучал в тишине парка подобно взрыву.

- Я даже не дотронулся до него! - закричал он. Клянусь, я не причастен к этому!

- Кто говорит, что вы причастный, - спросил Харкер, пристально взглянув на него. - Отчего вы орёте, прежде чем вас ударили?

- А что вы так смотрите на меня? - выкрикнул молодой человек со злобой. - Думаете, я не знаю, что мои проклятые долги и виды на наследство вечно у вас на языке?

К великому удивлению Марча, Фишер не принял участия в этой стычке. Он отвёл герцога в сторону и, когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не услышали, обратился к нему с необычайной простотой.

- Уэстморленд, я намерен перейти прямо к делу.

- Ну, - отозвался тот, бесстрастно уставившись ему в лицо.

- У вас были причины убить его.

Герцог продолжал глядеть на Фишера, но, казалось, лишился дара речи.

- Я надеюсь, что у вас были причины убить его, продолжал Фишер мягко. - Дело в том, что стечение обстоятельств несколько необычное. Если у вас были причины совершить убийство, вы, по всей вероятности, не виновны. Если же у вас их не было, то вы, по всей вероятности, виновны.

- О чём вы, чёрт побери, болтаете? - спросил герцог, рассвирепев.

- Всё очень просто, - ответил Фишер. - Когда вы пошли на остров, Гук был либо жив, либо уже мёртв. Если он был жив, его, по-видимому, убили вы: в противном случае непонятно, что заставило вас промолчать. Но если он был мёртв, а у вас имелись причины его убить, вы могли промолчать из страха, что вас заподозрят. - Выдержав паузу, он рассеянно заметил: - Кипр - прекрасный остров, не так ли? Романтическая обстановка, романтические люди. На молодого человека это действует опьяняюще.

Герцог вдруг стиснул пальцы и хрипло сказал:

- Да, у меня была причина.

- Тогда всё в порядке, - вымолвил Фишер, протягивая ему руку с видом величайшего облегчения. - Я был совершенно уверен, что это сделали не вы: вы перепугались, когда увидели, что случилось, и это только естественно. Словно сбылся дурной сон, верно?

Во время этой странной беседы Харкер, не обращая внимания на выходку оскорблённого Буллена вошёл в дом и тотчас же возвратился очень оживлённый, с пачкой бумаг в руке.

- Я вызвал полицию, - сказал он, останавливаясь и обращаясь к Фишеру, - но, кажется, я уже проделал за них главную работу. По-моему, всё ясно. Тут есть один документ...

Он осёкся под странным взглядом Фишера, который заговорил, в свою очередь:

- Ну, а как насчёт тех документов, которых тут нет? Я имею в виду те, которых уже нет. - Помолчав, он добавил: Карты на стол, Харкер. Просматривая эти бумаги с такой поспешностью, не старались ли вы найти нечто такое, что... что желали бы скрыть?

Харкер и бровью не повёл, но осторожно покосился на остальных.

- Мне кажется, - успокоительным тоном продолжал Фишер, именно поэтому вы и солгали нам, будто Гук жив. Вы знали, что вас могут заподозрить, и не осмелились сообщить об убийстве. Но поверьте мне, теперь гораздо лучше сказать правду.

Осунувшееся лицо Харкера внезапно покраснело, словно озарённое каким-то адским пламенем.

- Правду! - вскричал он. - Вашему брату легко говорить правду! Каждый из вас родился в сорочке и чванится незапятнанной добродетелью только потому, что ему не пришлось украсть эту сорочку у другого. Я же родился и пимликских меблированных комнатах и должен был сам добыть себе сорочку! А если человек, пробивая себе в юности путь, нарушит какой-нибудь мелкий и, кстати, весьма сомнительный закон, всегда найдётся старый вампир, который воспользуется этим и всю жизнь будет сосать из него кровь.

- Гватемала, не так ли? - сочувственно заметил Фишер.

Харкер вздрогнул от неожиданности. Затем он сказал:

- Очевидно, вы знаете всё, как господь всеведущий.

- Я знаю слишком много, - ответил Хорн Фишер, - но, к сожалению, совсем не то, что нужно.

Трое остальных подошли к ним, но прежде чем они успели приблизиться, Харкер сказал голосом, который снова обрёл твёрдость:

- Да, я уничтожил одну бумагу, но зато нашёл другую, которая, как мне кажется, снимает подозрение со всех нас.

- Прекрасно, - отозвался Фишер более громким и бодрым тоном, - давайте посмотрим.

- Поверх бумаг сэра Исаака, - пояснил Харкер, - лежало письмо от человека по имени Хуго. Он грозился убить нашего несчастного друга именно таким способом, каким тот действительно был убит. Это сумасбродное письмо, полное издёвок, - можете взглянуть сами, - но в нём особо упоминается о привычке Гука удить рыбу на острове. И главное, человек этот сам признаёт, что пишет, находясь в лодке. А так как, кроме нас, на остров никто не ходил, тут губы его искривила отталкивающая улыбка, - преступление мог совершить только человек, приплывший в лодке.

- Постойте-ка! - вскричал герцог, и в лице его появилось что-то похожее на оживление. - Да ведь я хорошо помню человека по имени Хуго. Он был чем-то вроде личного камердинера или телохранителя сэра Исаака: ведь сэр Исаак всё-таки опасался покушения. Он не пользовался особой любовью у некоторых людей. После какого-то скандала Хуго был уволен, но я его хорошо помню. Это был высоченный венгерец с длинными усами, торчавшими по обе стороны лица.

Словно какой-то луч света мелькнул в памяти Гарольда Марча и вырвал из тьмы утренний пейзаж, подобный видению из забытого сна. По-видимому, это был водный пейзаж: залитые луга, низенькие деревья и тёмный пролёт моста. И на какое-то мгновение он снова увидел, как человек с тёмными, похожими на рога усами прыгнул на мост и скрылся.

- Бог мой! - воскликнул он. - Да ведь я же встретил убийцу сегодня утром!

В конце концов Хорн Фишер и Гарольд Марч всё-таки провели день вдвоём на реке, так как вскоре после прибытия полиции маленькое общество распалось. Было объявлено, что показания Марча снимают подозрение со всех присутствующих и подтверждают улики против бежавшего Хуго. Хорн Фишер сомневался, будет ли венгерец когда-нибудь пойман; видимо, Фишер не имел особого желания распутывать это дело, так как облокотился на борт лодки, и покуривая, наблюдал, как колышутся камыши, медленно уплывая назад.

- Это он хорошо придумал - прыгнуть на мост, - сказал Фишер. - Пустая лодка мало о чём говорит. Никто не видел, чтобы он причаливал к берегу, а с моста он сошёл, если можно так выразиться, не входя на него. Он опередил преследователей на двадцать четыре часа, а теперь сбреет усы и скроется. По-моему, есть все основания надеяться, что ему удастся уйти.

- Надеяться? - повторил Марч и перестал грести.

- Да, надеяться, - повторил Фишер. - Прежде всего, я не намерен участвовать в вендетте только потому, что кто-то прикончил Гука. Вы, вероятно, уже догадались, что за птица был этот Гук. Простой, энергичный промышленный магнат оказался подлым кровопийцей и вымогателем. Почти о каждом ему была известна какая-нибудь тайна! одна из них касалась бедняги Уэстморленда, который в юности женился на Кипре, и могла скомпрометировать герцогиню, другая - Харкера, рискнувшего деньгами своего клиента в самом начале карьеры. Поэтому-то они и перепугались, когда увидели, что он мёртв. Они чувствовали себя так, словно сами совершили это убийство во сне. Но, признаться, есть ещё одна причина, по которой я не хочу, чтобы наш венгерец был повешен.

- Что ж это за причина? - спросил Марч.

- Дело в том, что Хуго не совершал убийства, - ответил Фишер.

Гарольд Марч вовсе оставил вёсла, и некоторое время лодка плыла по инерции.

- Знаете, я почти ожидал чего-нибудь в этом роде, сказал он. - Это было никак не обосновано, но предчувствие висело в воздухе подобно грозовой туче.

- Напротив, необоснованно было бы считать Хуго виновным, - возразил Фишер. - Разве вы не видите, что они осуждают его на том же основании, на котором оправдали всех остальных? Харкер и Уэстморленд молчали потому, что нашли Гука убитым и знали, что имеются документы, которые могут навлечь на них подозрение. Хуго тоже нашёл его убитым и тоже знал, что имеется письмо, которое может навлечь на него подозрение. Это письмо он сам написал накануне.

- Но в таком случае, - сказал Марч, нахмурившись, - в какой же ранний час было совершено убийство? Когда я встретил Хуго, едва начинало светать, а ведь от острова до моста путь не близкий.

- Всё объясняется очень просто, - сказал Фишер. Преступление было совершено не утром. Оно было совершено не на острове.

Марч глядел в искрящуюся воду и молчал, но Фишер продолжал так, словно ему задали вопрос:

- Всякое умно задуманное убийство непременно использует характерные, хотя и необычные, причудливые стороны обычной ситуации. В данном случае характерно было убеждение, что Гук встаёт раньше всех, имеет давнюю привычку удить рыбу на острове и проявляет недовольство, когда его беспокоят. Убийца задушил его в доме вчера ночью, а затем под покровом темноты перетащил труп вместе с рыболовными снастями через ручей, привязал к дереву и оставил под открытым небом. Весь день рыбу на острове удил мертвец. Затем убийца вернулся в дом или, вероятнее всего, пошёл прямо в гараж и укатил в своём автомобиле. Убийца сам водит машину. - Фишер взглянул в лицо другу и продолжал: - Вы ужасаетесь, и история в самом деле ужасна. Но не менее ужасно и другое. Представьте себе, что какой-нибудь человек, преследуемый вымогателем, который разрушил его семью, убьёт негодяя. Вы ведь не откажете ему в снисхождении! А разве не заслуживает снисхождения тот, кто избавил от вымогателя не семью, а целый народ?

- Предостережение, сделанное Швеции, по всей вероятности, предотвратит войну, а не развяжет её, и спасёт много тысяч жизней, гораздо более ценных, чем жизнь этого удава. О, я не философствую и не намерен всерьёз оправдывать убийцу, но то рабство, в котором находился он сам и его народ, в тысячу раз труднее оправдать. Если бы у меня хватило проницательности, я догадался бы об этом ещё за обедом по его вкрадчивой, жестокой усмешке. Помните, я пересказывал вам этот дурацкий разговор о том, как старому Исааку всегда удаётся подсечь рыбу? В определённом смысле этот мерзавец ловил на удочку не рыб, а людей.

Гарольд Марч взялся за вёсла и снова начал грести.

Да, помню, - ответил он. - И ещё речь шла о том, что крупная рыба может оборвать леску и уйти.