|
«Есть роли, которые проходят, не оставляя глубокого следа ни в сердце их создателя, ни в памяти зрителя. Есть роли, которые долго еще напоминают о себе в творчестве актера. А есть роли, к которым, кажется, мы готовимся всю жизнь, как к большому и очень личному событию, свершению. Такие актерские работы обычно называют этапными. Вероятно, так оно и есть. Такой этапной в моей творческой биографии стала работа над образом Пушкина. Мне кажется, что все роли, все спектакли, сыгранные мною ранее, были как бы подготовкой к этому образу, а вся моя последующая работа в течение многих лет находилась под мощным его влиянием. В работе над этим образом многое из того, что я знал, открылось мне заново.
…Работа над „Пушкиным“ продолжалась в течение целого года. Наконец наступил день премьеры. Я ужасно волновался, ничего не понимал, не чувствовал, кроме ужаса, все забыл. Собирал всю свою волю, чтобы освободиться от этого состояния, и не мог. Все с волнением ждали, когда я буду готов начать спектакль, а я цепенел от одной мысли, что надо выйти на сцену. И вдруг я ощутил какое-то странное в этой ситуации, абсолютное спокойствие, я подумал: „А чего я, собственно говоря, боюсь? Ведь я же Пушкин! Нет, я не должен прятаться, таиться?“ — Давайте занавес! — сказал я. Занавес дали, и я вышел на сцену?»
Вс. Якут «Мой мир — театр»
«Однажды с классом мы пошли на спектакль с коротким названием „Пушкин“. Конечно, уже искушенные театром, мы прекрасно знали, что артист на сцене играет ту или иную роль… Но впечатления того вечера на всю жизнь отозвались как встреча с самим Пушкиным. С первой секунды, с первой сцены захватила трагедия, очевидцами которой мы стали. Как и все настоящие трагедии, она заключалась не в самом выстреле, не в смерти, что, собственно, уже развязка, а проявлялась в напряженном тайном смысле каждого мгновения. В начале спектакля на балу, которому было отдано все пространство сцены, где кружили в вальсе, проплывали в менуэте, как шампанское в бокале, искрились в мазурке дамы и кавалеры, почти у края сцены, почти под парадной лестницей, Пушкин неуютно ел мороженое из вазочки и бросал отрывистые фразы. Высший свет шокирован его колкостями, но, Боже, как хочется защитить Поэта — сколько затравленности в его умных едких замечаниях! Другая сцена — Пушкин обменивается репликами с красавицей женой, пробивается к ней через ее вальяжное спокойствие и полный неги взгляд — сколько здесь трагического недопонимания! Пушкин веселится с друзьями в доме Нащокина, но почему такая тоска ложится на душу?.. Почему охватывает чувство неотпускающей боли, почему ночью, после спектакля, просыпаешься в слезах?.. Почему чуть надтреснутый голос артиста режет не слух, а пронзает сердце? Это была другая мера искусства, ранее неведомая. Сегодня не возьмусь определить одним словом, что свершалось в этом спектакле Московского театра имени Марии Николаевны Ермоловой. Но там было и мастерство Всеволода Якута, и его актерское прозрение образа Пушкина.
В спектакле словно разыгрывалась вечная мистерия судьбы Таланта в России. Когда Якут сыграл своего Пушкина к 150-летию юбилея Поэта, артисту было 37 лет — столько же, сколько и его герою. Он был признанный артист, обласканный государственными наградами и званиями. Прошел год со дня премьеры, не успел завершиться другой, как на голову артиста обрушился ряд уничтожающих статей в центральной печати. Если какие-то запоздалые рецензенты пытались назвать белое черным и наоборот, то есть доказать бездарность Всеволода Якута, то тогдашняя „Комсомольская правда“ в 1951 году в статье „Искаженный образ“ впрямую взывала: запретить евреям играть наших русских поэтов! Послевоенный террор против интеллигенции, начавшийся с травли Ахматовой и Зощенко, перешедший в разоблачение космополитов, затем — в жесткую антисемитскую волну, чуть позднее — в дело врачей-вредителей, был прекращен лишь после смерти Сталина. Все эти годы спектакль „Пушкин“ в театре не шел. Основная тема спектакля — травля поэта — вошла в жизнь самого артиста и стала частью его судьбы. Мы, школьники хрущевской оттепели, конечно же, еще не знавшие всего этого, стали свидетелями возрождения спектакля на сцене Ермоловского театра. В репертуаре Ермоловского театра спектакль „Пушкин“ трепетно сохранялся не одно десятилетие и с годами становился все интереснее. Однажды, на рубеже шестидесятых — семидесятых годов, я оказалась в командировке в городе Саратове. В июне там целый месяц с аншлагами проходили гастроли Московского театра имени Ермоловой. Спектакль, на который стремились попасть все без исключения саратовские театралы, — „Пушкин“ с Всеволодом Якутом в главной роли. К тому времени это был уже легендарный спектакль. С опасением угасить в душе образ спектакля, пережитый более пятнадцати лет назад, я все же переступила порог театра. И снова это было Чудо. И снова сквозь сон и рыданья пережила видение смерти Пушкина, где Пушкин был собой и был в то же время в облике Якута… Тогда пришло осознание, что артист на сцене уже не играет Поэта, а живет им. Это было то же светлое волшебство театра, которым владела великая русская трагическая актриса Мария Николаевна Ермолова?»
Юлия Большакова «Образы нашей юности»
|
