Ю. Н. Жуков

      Репрессии и Конституция СССР 1936 года

      Конституционная реформа второй половины 30-х годов до сих пор практически не привлекала внимания историков. За последние тридцать лет данной проблемы касались И. Б. Берхин и В. В. Кабанов. Однако в силу существовавшей на момент подготовки их работ ограниченности источниковой базы они смогли лишь проследить деятельность конституционной комиссии, да и то в общих чертах. В 1991 г. американский историк Д. Арч Гетти пришел к выводу о намерении Сталина провести первые выборы в Верховный Совет СССР как альтернативные, состязательные. Несколько позже отечественный исследователь О. В. Хлевнюк и американский — П. Соломон, анализируя события 1934-1936 годов, обратили внимание на весьма существенное обстоятельство. Целый ряд важных, откровенно либеральных по характеру политических решений, принятых именно тогда, когда шла подготовка текста новой конституции, обусловил значительное смягчение внутриполитической обстановки. Потому-то оба исследователя назвали этот период «потеплением », «умиротворением», «возвращением к традиционному правовому строю».
      Все названные авторы, однако, не рассматривали вопросы конституционной реформы. Между тем, уже выявленные ими и введенные в научный оборот данные, а также современная источниковая база позволяют более углубленно исследовать проблему. Прежде всего выяснить: случайно или нет совпали по времени с конституционной реформой массовые репрессии — ведь одновременно с ними и разрабатывался новый избирательный закон, проходили выборы в верховные советы СССР и союзных республик. Вместе с тем и установить истинную цель конституционной реформы.
      25 июня 1934 г. политбюро ЦК ВКП(б) приняло два постановления, которые стали определяющими для внутренней политики СССР. Правда, из-за скупости сведений о них, они поначалу не привлекли к себе слишком большого внимания. Дело в том, что они лишь утверждали даты созывов и повестку дня очередных съездов Советов, XVI всероссийского и VII всесоюзного. Предусматривали также доклады «по конституционным вопросам»4. При такой формулировке речь в них могла идти о чем угодно, но скорее всего — о внесении в основной закон перечня только что образованных наркоматов, либо о чем-то похожем. Между тем настораживала весьма необычная процедура принятия этих решений, нарушавшая все существовавшие правила.
      29 мая 1934 г. секретарь Президиума ЦИК СССР А. С. Енукидзе направил в политбюро письмо, в котором отмечалось, что «партгруппа ВКП(б) президиума ЦИК Союза ССР наметила созыв VII съезда Советов Союза ССР 15 января 1935 года и приняла следующий порядок дня:... Конституционные вопросы». По поручению партгруппы Енукидзе просил обсудить этот вопрос на одном из заседаний политбюро. Двумя днями позже появилось еще одно аналогичное по содержанию обращение в политбюро. М. И. Калинин и секретарь партгруппы президиума ВЦИК Н. Новиков просили утвердить созыв съезда Советов республики 5 января 1935 г. и повестку дня, в которой шестым пунктом также значился «доклад об изменениях и дополнениях конституции РСФСР».
      Почти месяц оба документа лежали «без движения», хотя рассмотреть их можно было уже 6 июня, на ближайшем протокольном заседании политбюро, либо раньше или чуть позже, ибо никаких сколько-нибудь существенных замечаний эти обращения не должны были вызывать. Однако решение последовало только 25 июня, накануне очередного заседания политбюро. Скорее всего, именно в тот день Сталин и внес в оба документа незначительные поправки: был вычеркнут второй пункт повестки дня (доклад о втором пятилетнем плане), а двум схожим по смыслу пятым пунктам придали единообразие — «доклад по конституционным вопросам». После этого заведующий особым сектором ЦК А. Н. Поскребышев зафиксировал, что решения приняты «без голосования», но в «опросе» почему-то приняли участие лишь два члена политбюро, В. Я. Чубарь и А. А. Андреев 5. Только они, а отнюдь не Сталин, Каганович, Молотов, кто-либо иной. Как показали последующие события, такое необычное оформление решений вряд ли явилось результатом простой небрежности.
      Полная идентичность обращений партгрупп президиумов ЦИК СССР и ВЦИК позволяет утверждать, что Енукидзе и Калинин готовили их вдвоем, тщательно согласуя содержание и последовательность докладов. Наверняка при прямом участии Сталина и, вполне возможно, тех, кому по должности следовало быть в курсе таких вопросов — главы правительства В. М. Молотова, второго секретаря ЦК Л. М. Кагановича. Так как подобная встреча, даже в узком составе, непременно должна была произойти до 29 мая, ее следует отнести к 10 мая. К тому дню, когда Енукидзе и Калинин во второй раз после 10 марта побывали в кремлевском кабинете Сталина, где присутствовали также Молотов, М. М. Литвинов, К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе, В. В. Куйбышев, А. А. Жданов, Г. Г. Ягода.
      Неоспоримые, хотя опять же косвенные, данные позволяют установить и иное. Подготовку доклада «по конституционным вопросам» поручили Енукидзе. Вызвано же это было, судя по всему, двумя обстоятельствами. Прежде всего тем, что он с дореволюционной поры, еще по подпольной работе являлся очень близким Сталину человеком. Мало того, никогда не принимал активного участия в политических баталиях, долгие годы сотрясавших партию, не участвовал ни в одной из оппозиций. С июля 1919 г. бессменно занимал пост секретаря сначала ВЦИК, а с образованием Советского Союза — ЦИК СССР. Безукоризненно исполнял весьма нелегкие обязанности, повседневно руководя высшим законодательным и исполнительным органом власти страны.
      Кроме того, такое поручение, данное политически нейтральному Енукидзе, могло иметь и иное, не менее значимое основание. Стремясь максимально обезопасить себя от вполне возможной критики, от вероятных нападок со стороны бывших активных, наиболее известных участников оппозиции, Сталин попытался некоторых из них привлечь на свою сторону или хотя бы нейтрализовать, назначая на ответственные, но далеко не ключевые посты.
      Для выполнения ответственного задания Енукидзе располагал достаточным временем: в его распоряжении было шесть месяцев. Однако, судя по всему, работа над «дополнениями и изменениями в конституции», которые предстояло утвердить в январе 1935 г., а также их обоснованием в виде доклада практически началась только в конце ноября или в начале декабря
      1934 года. Придти к такому выводу заставляет журнал «Посетителей кремлевского кабинета И. В. Сталина», зафиксировавший встречи Енукидзе и Сталина после четырехмесячного перерыва 1, 4 и 5 декабря 7, за месяц до открытия XVI Всероссийского съезда Советов.
      О ходе предварительного обсуждения Сталиным и Енукидзе сути и этапов конституционной реформы мы можем судить на основании сохранившихся трех документов, которые объясняют, почему в повестке дня открывшегося не 5 января 1935 г., как намечалось, а десятью днями позже XVI съезда Советов РСФСР оказалось только четыре доклада, а пятый, по конституционным вопросам, заявленный 15 января, который должен был делать секретарь ВЦИК А. С. Киселев, так и не был произнесен. Раскрывают три документа и открытое расхождение между Енукидзе и Сталиным по вопросу о коренном изменении избирательной системы.
      С опозданием по меньшей мере на неделю, 10 января 1935 г., Енукидзе завершил работу над теми предложениями, которые должны были лечь в основу докладов на всероссийском и всесоюзном съездах Советов. «Основываясь на Ваших указаниях, — писал он Сталину, — о своевременности перехода к прямым выборам органов советской власти (от райисполкомов до ЦИК СССР), представляю на обсуждение ЦК следующую записку об изменениях порядка выборов органов власти Союза ССР и союзных республик». А далее пространно, на восьми страницах он излагал то, что сам сумел кратко выразить во втором документе — проекте постановления VII съезда Советов СССР.
      «Установленный Конституцией 1918 года и действующей до настоящего времени порядок многостепенных выборов местных исполкомов, ЦИК'ов союзных и автономных республик и ЦИК СССР был вызван необходимостью подавления сопротивляющихся советской власти буржуазно-помещичьих классов, вооруженной борьбой с ними рабочих и беднейших слоев крестьянства при малочисленности в те годы по сравнению с крестьянством ведущего революционного класса — пролетариата, распыленностью и отсталостью крестьянских масс и преобладанием в хозяйстве нашей страны капиталистического уклада. В настоящее время социалистический уклад является безраздельно господствующим. Коллективизированное более чем на 75% крестьянство... превратилось в многомиллионную организованную массу...
      Учитывая все эти изменения и в целях дальнейшего непосредственного приближения органов власти к массам трудящихся на основе все более полного осуществления ими советского демократизма на практике, VII съезд Советов Союза ССР постановляет:
      I. Признать целесообразным и своевременным переход к выборам районных, областных и краевых исполкомов, ЦИК'ов союзных и автономных республик и ЦИК'а Союза ССР прямым и открытым голосованием избирателей непосредственно на избирательных собраниях, на которых избираются члены городских и сельских советов, с установлением одинаковых норм представительства для городского и сельского населения».
      Заслуживает особого внимания начало пояснительной записки. Оно подтверждает ранее высказанное предположение о том, что именно Енукидзе была поручена разработка дополнений и изменений, утверждения которых Сталин хотел добиться, как свидетельствуют факты, уже в январе
      1935 года. Столь же примечательна и формулировка названия проекта постановления. Несомненно предложенная Сталиным, она гораздо шире той, что предлагал Енукидзе — введение прямых выборов, а также изложенного им как бы между прочим, о равных правах городского и сельского населения или рабочих и крестьян, что фактически вело к отказу от диктатуры пролетариата. Наконец, весьма значима еще одна деталь объяснительной записки: предложение вынести ее на обсуждение пленума ЦК. При действовавшей и хорошо известной Енукидзе процедуре это могло затянуть решение вопроса и даже привести к отказу от конституционной реформы или весьма серьезному корректированию ее.
      Правка Сталиным проекта постановления дает основание предположить, что Енукидзе не полностью выполнил данное ему поручение, заменил
      дважды использованное слово «открытые» (выборы) на «тайные». Следовательно, на первом этапе реформы он стремился полностью отказаться от советской избирательной системы, достоинства которой пропагандировались более 16 лет, и перейти к иной, уничижительно называвшейся буржуазно-демократической. В связи с этим уже 14 января (вполне возможно, что и на день-два ранее) Сталин перепоручил подготовку проекта постановления ЦИК СССР и его обоснование Молотову. Когда же удостоверился, что Молотов выполнил то, что требовалось, воспользовался переносом даты открытия съезда Советов СССР сначала на десять дней, а затем еще на три — в связи со скоропостижной кончиной Куйбышева. 25 января Сталин направил членам и кандидатам в члены политбюро, а также Енукидзе и Жданову письмо, раскрывающее его замысел. «По-моему, — отмечал он, — дело с Конституцией Союза ССР обстоит куда сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. Во-первых, систему выборов надо менять не только в смысле уничтожения ее многостепенности. Ее надо менять еще в смысле замены открытого голосования закрытым (тайным) голосованием. Мы можем и должны пойти в этом деле до конца, не останавливаясь на полдороге». И предложил в ближайшие дни собрать пленум, чтобы «принять решение о необходимых изменениях в Конституции Союза ССР», а на самом съезде поручить Молотову выступить с мотивированным предложением об одобрении такого решения ЦК. Кроме того, Сталин рекомендовал «поручить ЦИК Союза ССР создать конституционную комиссию для выработки соответствующих поправок к конституции с тем, чтобы одна из сессий ЦИК Союза ССР утвердила исправленный текст конституции, а будущие выборы органов власти производились на основе новой избирательной системы» 9. Как считал Сталин, новая избирательная система должна была быть принята не позднее осени 1936 года.
      Сталину удалось настоять на своем. Через два дня после открытия съезда, когда Молотов уже заявил о необходимости внести изменения в конституцию, 30 января политбюро опросом приняло нужное решение, а пленум ЦК, собранный 1 февраля 1935 г., своей резолюцией повторил слово в слово все предложенное Сталиным, а именно изменить конституцию «в направлении: а) дальнейшей демократизации избирательной системы в смысле замены не вполне равных выборов равными, многостепенных — прямыми, открытых — закрытыми; б) уточнения социально-экономической основы конституции в смысле приведения конституции в соответствие с нынешним соотношением классовых сил в СССР» 10. Доклад об этом предстояло сделать Молотову.
      5 февраля с докладом о поправках и изменениях в конституции выступил Енукидзе, а на следующий день — Молотов. Как предусматривали записка Сталина и резолюция ЦК, Молотов проанализировал обе выдвинутые проблемы. Сначала он дал оценку классовых сил в стране, которые вынуждали изменить конституцию, а затем перешел к собственно изменениям, названным предельно четко — «демократизацией советской избирательной системы». И, наконец, заявил о следующем: «Единственное ограничение советская конституция устанавливает для эксплуататорских элементов и для наиболее враждебных трудящимся прислужников старого строя (бывшие полицейские, жандармы, попы и т. п.)». Затем он напомнил, что еще в 1931 г. ЦИК СССР установил порядок возвращения избирательных прав лишенным их, благодаря чему число лишенцев сократилось до немногим более 2 миллионов человек, или 2,5% от общей численности взрослого населения страны, и добавил: «В Советском Союзе открыта дорога к полноправной жизни для всех честных тружеников и круг лишенцев все более сокращается. Мы идем к полной отмене всех ограничений в выборах в советы, введенных в свое время «в качестве временных мер».
      Только затем Молотов обосновал изменение избирательной системы, заметив, что тайные выборы, против чего выказался Енукидзе, прежде всего «ударят со всей силой по бюрократическим элементам и будут для них полезной встряской». Завершил же доклад словами, прямо повторившими высказанное Сталиным год назад, на XVII съезде ВКП(б), о парламентаризме: «Мы получаем таким образом дальнейшее развитие советской системы в виде соединения непосредственно выбранных местных советов с непосредственными же выборами своего рода советских парламентов в республиках и общесоюзного советского парламента».
      VII съезд Советов СССР единогласно, как и пленум, без каких-либо замечаний или поправок принял постановление, сформулированное Сталиным 25 января: о внесении в конституцию СССР изменений и о необходимости «ближайшие очередные выборы органов советской власти в Союзе ССР провести на основе новой избирательной системы» 12. Делегаты съезда не случайно, видимо, не захотели даже обсуждать постановление об изменении Конституции. Сообщения, опубликованные всеми газетами страны 18 января «О приговоре военной коллегии Верховного суда по делу Зиновьева Г. Е., Евдокимова Е. Г., Гертик А. М. и других», а также «В народном комиссариате внутренних дел СССР», информировавшем об осуждении 78 видных сторонников Зиновьева, убедительно продемонстрировали, что ожидает несогласных с новым политическим курсом.
      Предусмотренную постановлением VII съезда Советов СССР конституционную комиссию сформировали сразу же, 7 февраля, при открытии первой сессии ЦИК Союза ССР седьмого созывы. Включили в нее тридцать одного члена ЦИК, представлявших три группы широкого руководства страны: сопредседателей ЦИК СССР — Н. Айтакова, М.И.Калинина, Г. Мусабекова, Г. И. Петровского, А. Р. Рахимбаева, Ф. Ходжаева,
      А. Г. Червякова, а также А. С. Енукидзе и ответственного редактора «Известий» Н. И. Бухарина; председателей союзного и республиканских совнаркомов — В. М. Молотова, П. П. Любченко, Н. М. Голодеда, Д. Е. Сулимова, зампреда СНК СССР В. Я. Чубаря, наркомов А. С. Бубнова, К. Е. Ворошилова, Л. М. Кагановича, Н. В. Крыленко, М. М. Литвинова, А. М. Микояна, прокурора СССР И. А. Акулова, его заместителя А. Я. Вышинского, зампреда Верховного суда СССР П. А. Красикова; партийных работников — Сталина, А. А. Жданова, избранного на пленуме ЦК 1 февраля 1935 г. кандидатом в члены политбюро, ответственного редактора «Правды» Л. 3. Мехлиса, заведующего Бюро международной информации ЦК ВКП(б) К. Б. Радека, председателя ЦК МОПР СССР Е. Д. Стасову, 1-го секретаря ЦК компартии Узбекистана А. И. Икрамова, 1-го секретаря Бурят-Монгольского обкома партии М. Н. Ербанова.
      Сразу же после этого узкое руководство перенесло усилия в совершенно иную область. На основе предложений, внесенных в политбюро новым прокурором СССР Вышинским, сменившим Акулова, была предпринята попытка подвергнуть критике деятельность НКВД и несколько ограничить его права, определенные менее года назад. В записке от 13 мая Вышинский предложил пересмотреть законность акции НКВД по «очистке Ленинграда от социально чуждых элементов», проведенной в марте 1935 г. в связи с убийством 1 декабря 1934 г. С. М. Кирова и приведшей к высылке 11702 человек подчеркнув при этом, что проверка «выявила ряд грубейших ошибок и просчетов», заставивших прокуратуру уже на 1 мая отменить 13,4% такого рода решений ленинградского УНКВД.
      Неделей ранее политбюро получило от Вышинского проект постановления «О порядке производства арестов», утвержденного только 17 июня. Им устанавливалось, что аресты по всем без исключения делам органы НКВД впредь могут производить лишь с согласия соответствующего прокурора. Помимо этого, для ареста членов ЦИК'ов СССР и союзных республик, руководящих работников накроматов всех уровней, директоров и заместителей директоров заводов и совхозов, инженеров, агрономов, врачей, профессуры, руководителей учебных и научно-исследовательских учреждений требовалась не только санкция прокурора, но и согласие соответствующего наркома.
      По предложению Вышинского 26 июля политбюро утвердило еще одно важное решение — «О снятии судимости с колхозников», призванное создать юридическую базу, позволяющую ликвидировать лишенцев, сделав возможным осуществление пока еще части того, о чем заявил Молотов —
      возвратить избирательные права тем, кто был их лишен по суду. В соответствии с новым актом, официально ЦИК и СНК СССР, предписывалось «снять судимость с колхозников, осужденных к лишению свободы на сроки не свыше 5 лет, либо к иным, более мягким мерам наказания и отбывшим данные им наказания или досрочно освобожденных до издания настоящего постановления, если они в настоящее время добросовестно и честно работают в колхозах, хотя бы они в момент совершения преступления были единоличниками» “. В результате за первые семь месяцев, к 1 марта 1936 г., с 768989 человек сняли как судимость, так и сопровождавшее ее временное поражение 16в правах, лишавшее их возможности пять лет участвовать
      в выборах.
      По решению конституционной комиссии подкомиссии должны были подготовить свои предложения в двухмесячный срок, то есть к середине сентября. На деле первые наброски статей новой конституции начали поступать лишь полтора месяца спустя после назначенного срока. Задержка объяснялась выявившимися серьезными расхождениями о допустимых пределах отступлений от конституций 1918 и 1924 годов. Так, Крыленко резко выступил против разделения власти, а также выборности судей (последнее предложил Вышинский, видимо, после предварительной консультации со Сталиным). Члены правовой подкомиссии сошлись на компромиссе — сохранить выборность судей только низшей инстанции, народных. Бухарин со своей стороны настойчиво требовал не предоставлять избирательные права всем без исключения гражданам, к чему призывал Молотов на VII Всесоюзном съезде Советов, но вместе с тем согласился на замену советской избирательной единицы — производственной на свойственную буржуазным странам территориальную.
      Так обнаружилось, что уже на начальном этапе переработки конституции обозначились принципиальные разногласия между Сталиным и видными в прошлом ортодоксальными партийными деятелями, отказывающимися поступиться своими принципами. Видимо, потому-то Сталин передоверил дальнейшую подготовку нового основного закона лишь тем, кому он мог полностью доверять. Уже входившему в подкомиссию по общим вопросам А. И. Стецкому — заведующему отделом культуры и пропаганды ЦК, по экономическим — Я. А. Яковлеву, заведующему сельхозотделом ЦК, а также Б. М. Талю — первому заместителю Стецкого, до того момента не входившему в какую-либо подкомиссию.
      Вряд ли данный выбор оказался случайным, сделанным в последнюю минуту. Скорее всего неблагоприятный вариант развития событий Сталин, задумывая конституционную реформу, полностью не исключал. А раз так, то ему следовало готовиться к нему и вполне возможно, именно такой расчет и лег в основу решения политбюро от 25 мая 1935 г. о разделе культпропа на пять самостоятельных отделов — партийной пропаганды и агитации (Стецкий); печати и издательств (Таль); культурно-просветительной работы (А. С. Щербаков); школ (В. М. Волин); науки, научно-технических изобретений и открыты (К. Я. Бауман по совместительству)18. Тем самым, Стецкого и Теля избавляли от значительной части обязанностей, позволяя при необходимости и без ущерба для дела надолго сосредоточиться на иных, срочных проблемах. Яковлева включили в эту группу как надежного соратника Сталина и знающего сельское хозяйство администратора, а также редактора (с 1923 по 1929 год) созданных им популярных, с огромными по тем временам тиражами, газет — «Крестьянской газеты» и «Беднота».
      В феврале 1936 г. Стецкому, Талю и Яковлеву удалось создать «черновой набросок», который вполне устраивал Сталина. Он включал в себя все те основополагающие разделы и статьи, на которых настаивал Сталин и которые вскоре практически без изменений вошли в утвержденную новую Конституцию СССР: система выборов; предоставление избирательных прав всем гражданам страны; разделение власти на две самостоятельных ветви — законодательную, Верховный Совет, и образуемый им Совнраком, власть исполнительную; выборность народных судей; ликвидация ЗСФСР
      и вхождение Азербайджана, Армении, Грузии непосредственно в Союз; переименование советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов в советы депутатов трудящихся. Только получив «черновой вариант», Сталин окончательно уверовал в успех своего начинания, почему и позволил себе открыто заявить о самой значительной, призванной полностью изменить всю политическую жизнь Советского Союза грядущей перемене.
      5 марта 1936 г. «Правда» опубликовала запись беседы Сталина с председателем американского газетного объединения «Скриппс-Говард ньюс-пейперс» Роем Говардом, в ходе которой американский журналист задал вопрос о том, насколько новая конституция, новая избирательная система может «изменить положение в СССР, поскольку на выборах по-прежнему будет выступать только одна партия». Отвечая Сталин сказал: «...Вас смущает, что на этих выборах будет выступать только одна партия. Вы не видите, какая может быть в этих условиях избирательная борьба. Очевидно, избирательные списки на выборах будет выставлять не только коммунистическая партия, но и всевозможные общественные организации. А таких у нас сотни... Вам кажется, что не будет избирательной борьбы. Но она будет, и я предвижу весьма оживленную избирательную борьбу... Миллионы избирателей будут подходить к кандидатам, отбрасывая негодных, вычеркивая их из списков, выдвигая лучших и выставляя их кандидатуры. Да, избирательная борьба будет оживленной, она будет протекать вокруг множества острейших вопросов, главным образом вопросов практических, имеющих первостепенное значение для народа. Наша новая избирательная система подтянет все учреждения и организации, заставит их улучшить свою работу. Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР буд19ут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти» 19.
      Так Сталин раскрыл суть конституционной реформы. Как оказалось, ради мирной, бескровной — в ходе предвыборной борьбы, в ходе альтернативных, состязательных выборов, — смены власти.
      В середине апреля Сталин вернулся к работе над текстом конституции. Вместе с Молотовым 22 апреля он закончил редактировать «черновой набросок», уточнив формулировки ряда статей и окончательно согласовав их между собой, после чего передал его в редакционную подкомиссию. Последняя, не внеся в текст никаких изменений или дополнений, 28 апреля утвердила его, назвав «первоначальным проектом». 15 мая конституционная комиссия согласилась с представленным документом и единогласно «постановила вынести его на рассмотрение ближайшей сессии» ЦИК СССР. Тогда же комиссия избрала Яковлева секретарем вместо Акулова.
      Через две недели, 1 июня 1936 г., открылся очередной пленум ЦК ВКП(б). Открылся докладом Сталина «Конституция Союза Советских Социалистических Республик». Он остановился на пяти проблемах: изменениях в области экономики, классовой структуры, взаимоотношений народов СССР, изменениях в условиях работы высших органов власти и управления, внутреннем и международном значении новой конституции. После перерыва в заключительном слове Сталин остановился на сроках утверждения конституции:
      «Сталин:...Видимо, дело пойдет так, что, скажем, ко второй половине июня президиум ЦИК СССР соберется и одобрит в основном проект конституции или не одобрит — это его дело. И если одобрит, то примет решение насчет того, чтобы созвать съезд Советов для рассмотрения проекта конституции. Ну, скажем, в ноябре, раньше ноября едва ли целесообразно.
      Голоса: Правильно.
      Сталин: В начале ноября или в середине ноября.
      Голос: В середине ноября.
      Сталин: Президиум имеет право передать рассмотрение проекта конституции более высшему органу, чем сессия ЦИК. А коль скоро это решится, то скоро будет опубликован проект конституции. Значит, для обсуждения в прессе проекта конституции у нас будет июль, август, сентябрь, октябрь — четыре месяца. Люди могут обсудить, рассмотреть
      проект, обмозговать его с тем, чтобы на съезде Советов в середине ноября принять или не принять его. Для того, чтобы не получилось такого положения, что в ноябре у нас будет Верховный Совет СССР вместо ЦИК, а в союзных республиках будут по-старому существовать ЦИК'и, и чтобы этого неудобства не случилось, чтобы на долгое время оно не продлилось, придется дело поставить так, чтобы немедленно взялись за выработку своих конституций применительно к нашему проекту конституции, а также за выработку конституций автономных республик с тем, чтобы после Всесоюзного съезда Советов, скажем, через месяц созвать свои республиканские съезды и там уже иметь готовые республиканские проекты для обсуждения и утверждения. На этих же съездах нужно создать свои верховные органы, республиканские Верховные Советы. Это для того, чтобы не получилось большого интервала между созданием Верховного Совета СССР и Верховных Советов союзных и автономных республик...
      Голос: Товарищ Сталин, выборы пока что по-старому проводим?
      Сталин: Очевидно, да.
      Любченко: Нельзя ли созвать Всесоюзный съезд не в середине ноября, а первого декабря, тогда вторая половина ноября пойдет на выборы.
      Молотов: Предлагаю окончательно закончить выработку проектов республиканских конституций к сентябрю.
      Сталин: В середине сентября (реплика вычеркнута).
      Петровский: Не позже десятого (реплика вычеркнута).»
      А перед тем Молотов изложил проект решения пленума, содержавший три пункта. Одобрить в основном проект конституции СССР; «ввиду особой важности вопроса считать целесообразным созыв Всесоюзного съезда Советов для рассмотрения проекта конституции СССР»; «предложить руководящим центрам» одиннадцати республик (включая Казахстан и Киргизию) «приступить к выработке проектов своих конституций... применительно к проекту конституции СССР» 21.
      Необычная из-за своей безликости, аморфности оппозиционность вскоре получила продолжение. 11 июня президиум ЦИК СССР в соответствии с требованием пленума принял постановление, одобрившее проект конституции и назначившее созыв Всесоюзного съезда Советов на 25 ноября, а не на начало или середину месяца, чего настойчиво добивался Сталин. На следующий день все газеты страны опубликовали проект нового основного закона, а 14 июня в них появилась и предусмотренная рубрика «Всенародное обсуждение проекта конституции СССР», под которой начали помещать письма граждан. Рабочих, крестьян, инженеров, врачей, учителей... Кого угодно, но только не членов широкого партийного руководства. Исключением стали статьи в «Правде» всего лишь двух первых секретарей крайкомов, Закавказского — Л. П. Берии, и Сталинградского — И. М. Ва-рейкиса. Кроме них из видных партийных и государственных деятелей страны откликнулись в «Правде» лишь те, кто участвовал в подготовке проекта: Молотов, Калинин, Крыленко, Вышинский, Стецкий, Радек. Но не высказали мнение о новой конституции Орджоникидзе, Микоян, А. П. Розе-нгольц, выступавшие в те дни на заседаниях советов при НКТП, НКпищп-роме, Наркомвнешторге. Первые секретари компартий Белоруссии Н. Ф. Гикало и Армении А. Ханджян ушли от обсуждения, дав в «Правду» экономико-географические очерки о своих республиках, а Н. С. Хрущев, первый секретарь МК, нашел, что наиважнейшей темой дня является подписанная его именем статья «Как мы организовали Дом пионеров и детские парки». Тогда же первый секретарь донецкого обкома С. А. Саркисов обратился к проблеме технологии добычи угля, а нарком просвещения РСФСР Бубнов задним числом — только после соответствующего постановления ЦК, подготовленного Ждановым, — обрушился с критикой на сторонников педологии, которую он еще недавно открыто поддерживал.
      Складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, все члены ЦК дружно, единогласно проголосовали за проект конституции, но с другой никто из них не выступил открыто в ее поддержку, пропагандируя достоинства демократии и парламентаризма по-советски, разъясняя их
      населению страны, неискушенному в знании, понимании обретенных прав. Разумеется, окружение Сталина, к которому безусловно можно отнести членов политбюро Молотова, Кагановича, Ворошилова, Калинина, членов ЦК Вышинского, Литвинова, Стецкого, а также Таля, должно было оценить положение, в котором оказалось. Оценить и выработать ответные меры — в соответствии с навязанными им правилами игры.
      Всю первую половину 1936 г. Сталин и его окружение проводили своеобразную внутреннюю политику, сохраняя, но в латентной форме и в минимальных масштабах, жесткое отношение к бывшим активным сторонникам Троцкого и Зиновьева. В январе с арестом немецкого политэмигранта, преподавателя Горьковского педагогического института В. П. Ольберга и обвинения в контрреволюционной и террористической деятельности более ста человек из Горького, Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, началась волна репрессий. 9 февраля первый заместитель наркома внутренних дел Г. Е. Прокофьев подписал директиву НКВД, констатировавшую «возросшую активность троцкистско-зиновьевского подполья». Эта директива, порожденная январской акцией, послужила, вместе с тем поводом для ареста пятисот человек. Только 31 марта политбюро дало поручение Ягоде и Вышинскому «представить список лиц, подлежащих суду по закону от 1 декабря 1934 года». Под «лицами» имелись в виду троцкисты. Продолжая эту тактику, 4 апреля политбюро санкционировало возбуждение «дела вредителей Кузбассугля и Кузнецкого отделения Томской железной дороги», а 20 мая приняло
      решение по записке Ягоды от 25 марта, признав необходимым немедленную высылку троцкистов в отдаленные лагери на срок от 3 до 5 лет.
      И все же в то время Сталин отнюдь не намеревался обрушить всю мощь карательных органов против своих противников. На том же июньском пленуме неожиданно для его участников — его доклад не был предусмотрен политбюро, утвердившим 13 мая повестку дня и перенесшим дату созыва с 5 на 1 июня 23 — выступил председатель КПК Н. И. Ежов с отчетом «О ходе обмена партийных документов». Начав с итогов, он сообщил: «при проверке партдокументов мы исключили свыше 200 тысяч коммунистов». Последовала реплика Сталина:
      «Очень много.
      Ежов: Да, очень много. Я об этом скажу. Сколько у нас есть апелляций, сколько мы вероятно восстановим в результате апелляций, но свыше 200 тысяч мы имеем исключенных.
      Сталин: Если исключить 30 тысяч..., а 600 бывших троцкистов и зиновьевцев тоже исключить, больше выиграли бы».
      В прениях по докладу Сталин вновь заговорил о мягкосердечии. «Нельзя ли, — сказал он, — некоторых из тех, которые апеллируют, восстановить как кандидатов?.. Почему нельзя было бы часть апеллирующих, поскольку их невозможно по имеющимся материалам, восстановить полностью как членов партии, восстановить их в качестве кандидатов в члены партии? Почему этого нельзя сделать?».
      Не предавая огласке шедшие аресты троцкистов и зиновьевцев, не проводя ни одного нового открытого политические процесса, Сталин весьма активно и результативно продолжал борьбу с оппозицией, одновременно пытаясь как-либо смягчить последствия прошлых репрессивных мер. 15 января политбюро по предложению Вышинского от 11 декабря своим решением поручило Верховному суду, Прокуратуре и НКВД СССР создать региональные комиссии для «проверки правильности применения постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года». То есть того самого указа «об охране социалистической собственности», который обрушился в основном на сотни тысяч крестьян. Политбюро потребовало также возбудить ходатайства о смягчении наказания или о досрочном освобождении осужденных. За шесть последующих месяцев комиссии рассмотрели 115 тысяч дел, 91 тысячу из них признали «неправильными» и освободили от наказания свыше 37 тысяч человек.
      8 мая политбюро, вновь по инициативе Вышинского, потребовало от прокуроров Северо-Кавказского края, Ленинградской и Ивановской
      областей «принять необходимые меры» для ускорения снятия судимости с отбывших наказание колхозников. Объяснялось это тем, что если в целом по Союзу отказы при пересмотре дел составили 5 процентов, то в указанных регионах — 21,7, около 20 и 12,2 процента соответственно26.
      Большой эффект произвели также другие решения политбюро, в частности, принятое по предложению Ворошилова от 20 апреля и опубликованное на следующий день как постановление ЦИК СССР — «О снятии с казачества ограничений по службе в РККА». «Учитывая преданность казачества советской власти, — отмечалось в нем, — а также стремление широких масс советского казачества наравне со всеми трудящимися Советского Союза активным образом включиться в дело обороны страны,., отменить для казачества все ранее существовавшие ограничения в отношении их службы» в РККА. Тем же решением восстанавливались казачьи части с их старой традиционной формой — цветными околышами фуражек и лампасами, папахами, кубанками и бешметами. 10 территориальная кавказская дивизия становилась 10 Терско-Ставропольской казачьей, 12 кавказская — 12 Кубанской казачьей, началось формирование 4 и 13 донских и 6 Кубано-Терской казачьих дивизий 27.
      Своеобразная массовая реабилитация не ограничилась лишь крестьянством и казачеством. Еще в декабре 1935 г. от имени ЦИК СССР были отменены все «установленные при допущении к испытаниям и при приеме в высшие учебные заведения и техникумы ограничения, связанные с социальным происхождением»28. Три месяца спустя, 4 апреля 1936 г., политбюро приняло решение, означавшее полный отказ от господствовавшей в годы " первой пятилетки махаевщины, выразившейся в наиболее одиозных процессах того времени, дискредитировавших всю интеллигенцию. Л. К. Рамзина,
      В. А. Ларичева, В. И. Огнева и других известных инженеров, осужденных на десять лет по делу «Промпартии», не просто вдруг помиловали, но и «восстановили их во всех политических и гражданских правах». Опубликованное на следующих день как постановление президиума ЦИК СССР, оно стало весомой пропагандистской акцией, призванной повлиять на настроения технической интеллигенции.
      Тогда же политбюро приняло еще два, внесенных Сталиным и Молотовым, решения, касавшихся, правда, предельно ограниченного круга лиц — «социально-чуждых элементов», высланных в начале 1935 г. из Ленинграда. 28 февраля НКВД и Прокуратуру СССР обязали пересмотреть постановление областного управления наркомата внутренних дел «в отношении учащихся высших учебных заведений или занимающихся самостоятельным общественно-полезным трудом,.. лично ничем не опороченных», отменить им высылку «и разрешить свободное проживание на всей территории Союза ССР». А 23 июля по предложению Вышинского, Сталина и Молотова политбюро признало необходимым «лиц, высланных из Ленинграда, но не виновных в конкретных преступлениях, на время высылки не лишать избирательных прав и права на пенсию».
      Всеми этими решениями и постановлениями Сталин стремился к главной своей цели: принципиально изменить массовую базу избирателей. Загодя, еще до принятия новой конституции и основанного на ней избирательного закона, он хотел предельно расширить круг лиц, кому вернули гражданские права, отбиравшиеся начиная с 1918 года. Продолжая одновременно репрессии по отношению к «врагам» партии и государства.
      Опираясь на подготовленный Ягодой и Вышинским список подлежащих аресту 82 троцкистов, подозреваемых в терроризме, политбюро в июне дало поручение НКВД подготовить процесс над троцкистами и зиновьев-цами. В соответствии со сложившейся традицией его предварили закрытым письмом ЦК «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока» 3.
      О нескрываемой, даже нарочитой искусственности первого из открытых «московских» процессов, проходившего с 19 по 24 августа 1936 г., свидетельствовал пестрый состав шестнадцати подсудимых. Ими оказались зиновьевцы — сам Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Е. Евдокимов,
      И. П. Бакаев, уже второй год отбывавшие срок заключения и троцкисты —
      С. В. Мрачковский, И. Н. Смирнов, еще в 1933 г. осужденные на пять лет, В. А. Тер-Ваганян, в мае 1935 г. высланный в Казахстан. Вторую группу подсудимых составляли арестованные за месяц или два до процесса бывшие оппозиционеры — Е. А. Дрейцер, И. Н. Рейнгольд, Р. В. Пикель, Э. С. Голь-цман. Наконец, в третью входили никому не известные политэмигранты — бывшие члены компартии Германии, чье присутствие на скамье подсудимых призвано было подтвердить связи Троцкого с его единомышленниками в Советском Союзе.
      Такой подбор подсудимых, представших на августовском процессе, призван был продемонстрировать советскому народу ту «жалкую роль», к которой «скатились» те, кто всего десять лет назад возглавлял партию и страну. Продемонстрировать, кроме того, партократии, отвергшей предложение Сталина на пленуме, чего следует ожидать и им в случае дальнейшей конфронтации. Наконец, процесс должен был показать Западу: Кремль полностью отказался от ориентации на мировую революцию. Именно потому и приговорен к высшей мере наказания Зиновьев — совсем недавно глава Коминтерна, олицетворявший в глазах Запада «руку Москвы», «организатор» в 1926 г. всеобщей забастовки в Великобритании.
      И все же августовский процесс 16-ти выглядел слишком символичной акцией. Страшной, но всего лишь безадресной угрозой всем, а потому никому. Ведь и Зиновьев, и Каменев, и Евдокимов, и Бакаев, несмотря на свою известность, даже популярность в определенных партийных кругах, давно выпали из политической жизни. Главной же целью задуманной акции оставалось прямое воздействие на членов ЦК, делегатов предстоящего Всесоюзного съезда Советов. Потому-то Сталин решил нанести еще один удар, более действенный. По тем, кто в прошлом играл значительную роль в оппозиции, преимущественно троцкистской, а ныне занимал ответственные посты.
      С 26 июля по 16 сентября, то есть на фоне августовского процесса и сопровождавшей его шумной пропагандистской кампании, тихо, без огласки арестовали — по показаниям Зиновьева! — первого заместителя наркома тяжелой промышленности Г. Л. Пятакова, заместителя наркома лесной промышленности Г. Я. Сокольникова, замначальника Цудортранс'а Л. П. Серебрякова, заведующего Бюро международной информации ЦК К. Б. Радека, заместителей командующих войсками военных округов, Ленинградского — В. М. Примакова, Харьковского — С. А. Туровского, военного атташе в Великобритании В. К. Путну, заместителя наркома путей сообщения Я. А. Лившица, начальника Главхимпрома НКТП С. А. Ратай-чака, первого секретаря ЦК компартии Армении Ханджяна, а также других, в том числе и восстановленных в партии всего год назад Л. С. Сосновского, сотрудника «Известий», Н. А. Угланова, хоть и прощенного, но оставленного на скромной должности в Тобольске.
      Все они оказались своеобразными заложниками. Их, как то было четыре-пять лет назад, могли после допросов вскоре освободить, понизив в должности, выведя из ЦК и ЦИК СССР. Но могли и сделать подсудимыми ближайшего открытого процесса — всего лишь в зависимости от обстоятельств, от дальнейшего развития событий. Трезво оценить такое положение сумел лишь М. П. Томский, директор крупнейшего издательства страны, ОГИЗ'а. Он понял, какая участь рано или поздно ждет его, а потому 21 августа на партсобрании издательства покаялся в своих «преступных связях» с осужденными по процессу 16-ти, 1 а следующим утром на даче в Болшеве покончил жизнь самоубийством.
      Как уже не раз происходило за последние полтора года, процесс и связанные с ним очередные аресты, имевшие чисто политический характер, — ведь они не основывались на уликах, бесспорных доказательствах преступных если не действий, то хотя бы намерений, — оказались вполне достаточным основанием для далеко идущих обобщений и выводов. Но прежде всего для чистки руководства НКВД. 26 сентября началась сложная кадровая перестановка. С поста наркома связи сняли А. И. Рыкова, вместо него назначили Ягоду, а наркомом внутренних дел утвердили Ежова, сохранив за ним и пост председателя Комиссии партийного контроля при ЦК. Затем направили к Ягоде его прежнего первого заместителя Г. Е. Прокофьева; начальника секретно-политического отдела Г. А. Молчанова перевели в провинцию, наркомом внутренних дел Белоруссии; начальника особого отдела М. И. Гая понизили до должности начальника управления НКВД по Восточно-Сибирскому краю. Также поступили и с секретарем НКВД СССР П. П. Булановым, назначив всего лишь секретарем особого совещания наркомата.
      Но еще большего внимания заслуживает решение о создании в НКВД отдела охраны. Создание этого отдела, чистка центрального аппарата НКВД свидетельствовали о недоверии к тем, кто по долгу службы обязан был своевременно информировать узкое руководство о подлинных настроениях членов ЦК, но не сделал этого. Своим бездействием (или саботажем?) поставил и самого Сталина, и его приближенных в ложное положение, обрек в ходе июньского пленума на неожиданное и бесславное поражение, вынудил смириться с волей партократии, оказавшейся сильнее. Ну, а выбор, павший именно на Ежова, был предопределен лишь одним. Той оставшейся в рукописи книгой, которую он написал к концу 1935 г., обобщив на свой лад материалы следствия по делу об убийстве Кирова, с которыми его знакомили как председателя КПК. В своем большом, объемом в 230 машинописных страниц, труде «От фракционности к открытой контрреволюции» Ежов пришел к явно надуманным, в основном, выводам, поначалу категорически отвергнутым Сталиным, но затем пригодившимся как нельзя кстати. Ведь автор утверждал: «программа зиновьевско-каменевской и троцкистской организаций был по существу программой второй коммунистической партии». И тут же, при полном пренебрежении логикой, заявлял: и зиновьевцы, и троцкисты давно «встали на путь террористических групп».
      Эта-то рукопись и стала с конца сентября 1936 г. программой действий для НКВД, предварительно явившись основой подготовленного Ежовым текста постановления политбюро от 29 сентября «Об отношении к контрреволюционным троцкистским элементам» 32. Уже своим названием она сделала всех тех, кто когда-либо голосовал за резолюции, предлагавшиеся Троцким, или открыто разделял его взгляды, или участвовал в организованных им или при его участии оппозициях, или тех, кто в годы гражданской войны служил под его началом, контрреволюционерам. Другими словами, явными преступниками, подлежавшими немедленному аресту и приговору, выносимому без суда и следствия.
      Подобное откровенно антиправовое, формально-анкетное установление «виновности» троцкистов, а вместе с тем и зиновьевцев, сразу же породило новую волну пока еще относительно небольших репрессий. Выборочных, ограниченных по своим масштабам. Об их размерах в октябре — ноябре 1936 г. можно судить по докладу Ежова на пленуме ЦК ВКП(б) 4 декабря 1936 года. Отчитываясь о работе по «ликвидации троцкистского подполья», он привел данные, к которым следует относиться с полным доверием, ибо они вряд ли были занижены. На Украине за два месяца арестовали свыше 400 человек, в Ленинградской области — свыше 400, в Грузии — свыше 300, в Азово-Черноморском крае — свыше 200, в Западно-Сибирском — 120, в Свердловской области — свыше 100 33. По этим, неполным и отрывочным, данным можно предположить, что поначалу политическим репрессиям подверглось в целом по стране от 4 до 6 тысяч человек. Во много раз больше, нежели предлагал Сталин на июньском пленуме — всего лишь исключить из партии 600 троцкистов и зиновьевцев. Но несравненно меньше числа оппозиционеров узкому руководству, названному Троцким тогда же — 20 — 30 тысяч человек 34.
      Однако ни установление численности «врагов», ни перечисление их преступлений — шпионаж, диверсии на промышленных предприятиях и транспорте, подготовка терактов, не стали главным в докладе Ежова. Дважды по ходу выступления он подчеркнул иное. Мол, троцкисты и зиновьевцы «активизировали свою работу в 1935 и 1936 годах, вернее — в начале 1936 года» 35. Установление же именно такого периода, и особенно подчеркивание как наиболее серьезной и опасной его заключительной фазы, должно было быть понято участниками пленума, и понято однозначно. Указывало им вполне конкретно на время подготовки новой конституции, на заявление Сталина об альтернативности предстоявших выборов. Заставляло только так и воспринимать слова нового наркома внутренних дел еще и то, что сам пленум посвятили, в основном, конституционному вопросу, а первый из двух дней его заседания проходил в канун решающего голосования на съезде Советов — за или против утверждения новой конституции.
      К сожалению, основные материалы декабрьского (1936 г.) пленума остаются недоступными. Выступления Сталина о проекте конституции, в прениях по докладу Ежова, и заключительное слово, впрочем как и полный текст его доклада на июньском пленуме, все еще засекречены. Потому-то и невозможно установить, до пленума или в ходе его работы Сталин отказался от вынесения на съезд Советов помимо собственно текста конституции еще и нового избирательного закона. Правда, доклад Сталина 25 ноября при открытии съезда говорит в пользу второго варианта. Ведь вряд ли случайно он, как и на июньском пленуме, начал с напоминания о безусловно самом важном для себя. Снова полностью процитировал постановление VII Всесоюзного съезда Советов о необходимости изменения избирательной системы, проведении на ее основе очередных выборов. Мало того, разбирая поступившие поправки и дополнения к проекту, больше всего полемизировал с теми, кто продолжал настаивать на сохранении института лишенцев.
      «Советская власть, — заявил Сталин, — лишила избирательных прав нетрудовые и эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно, до известного предела... Не пришло ли время пересмотреть этот закон? Я думаю, что пришло время. Говорят, что это опасно, так как могут пролезть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т. д. Но чего тут особенно бояться? Волков бояться — в лес не ходить. Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо, и мы вполне заслужили такой позор».
      Молотов, выступивший на съезде 29 ноября, в целом сказал гораздо больше, нежели мог себе позволить Сталин при сложившихся обстоятельствах. «Кандидатов в советы, — заявил он, — наряду с организациями большевистской партии будут выставлять также многочисленные у нас беспартийные организации». Сразу же пояснил смысл сказанного, фактически повторив интервью Сталина Рою Говарду: «Эта система... не может не ударить по обюрократившимся, по оторвавшимся от масс. С другой стороны, эта система облегчает выдвижение новых сил,., которые должны придти на смену отсталым или очиновнившимся элементам. При новом порядке выборов не исключается возможность выбора кого-либо из враждебных элементов, если там или тут будет плоха наша агитация. Но и эта опасность в конце концов должна послужить на пользу дела, поскольку она будет подхлестывать нуждающихся в этом организации и заснувших работников».
      Так Молотов разъяснил причины возвращения почти миллиону осужденных или раскулаченных крестьян избирательных прав и одновременно обрушился на троцкистов, рассматривая только их, большевиков-ор-тодоксов, как реальных политических противников. Поначалу развивал эту мысль безлично: «Все лучшее в демократическом устройстве других государств мы берем и переносим в нашу страну и применяем к условиям советского государства. За бортом остается только право на легальность для политических партий, кроме партии коммунизма... В нашей стране.. , другие политические партии, как показал весь наш опыт, являются
      агентурой реставраторов капитализма; не может быть места для их легализации».
      Завершил же мысль предельно конкретно, адресно: «В волчьей стае врагов коммунизма, — жестко и грубо бросил он в зал, — не последнее место занимают теперь господа троцкисты, у которых одни цели с буржуазией. Эти люди, как известно, пошли в угоду и по указке буржуазных государств на самые грязные и на самые гнусные контрреволюционные дела. Известно, что у них есть подпевалы и пособники из правых отщепенцев. Что же? Мы знаем, как поступить с отбросами революции».
      За несколько дней до открытия VIII чрезвычайного съезда Советов СССР Яковлев, 29 сентября назначенный в дополнение к занимаемым должностям еще и первым заместителем председателя КПК, представил в политбюро записку. «Тов. Радченко, — говорилось в ней о начальнике Заготлен, — направил управляющим своих контор распоряжение, в котором написано: «Предлагаю Вам всех исключенных из партии при проверке партдокументов уволить». Считаю, что этот способ себя страховать и подкидывать ЦК исключенных из партии как безработных, по меньшей мере непартийный. Предлагаю проект постановления ЦК ВКП(б) для публикования в печати». Спустя неделю проект, — «отменить распоряжение... Радченко, ибо оно противоречит политике партии», предложенный Яковлевым и одобренный 21 ноября Сталиным, Молотовым, Андреевым, Ждановым, Калининым, Чубарем, а перед тем и Ежовым, появился во всех газетах.
      Затем Сталин провел сложные кадровые перестановки. Исходя, несомненно, из выявившегося отношения к конституционной реформе, из одного региона в другой были переброшены ряд первых секретарей. В декабре Л. И. Картвелишвили (Лаврентьева) перевели из Дальневосточного края в Крымскую АССР, И. М. Варейкиса — из Сталинградского края в Дальневосточный, Б.А.Семенова — из Крыма в Сталинград. В январе 1937 г. рокировку продолжили. В Северном крае В. И. Иванова заменили Д. А. Конториным, в Курской области И. Иванова, за неудовлетворительное руководство хозяйством — Б. П. Шеболдаевым, последнего «за политическую близорукость» в Азово-Черноморском крае — Малиновым, в Куйбышевской области В. П. Шубрикова — П. П. Постышевым. Кроме того, первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии вместо Н. Ф. Гикало, отправленного в Харьковскую область, поставили В. Ф. Шаранговича, а руководителя компартии Таджикистана С. К. Шадунца отозвали в Москву для работы в КПК, утвердив вместо него У. Ашурова.
      Сочтя, видимо, такие меры недостаточными, 22 января политбюро санкционировало проведение второго «московского» открытого процесса — суда над семнадцатью видными в прошлом сторонниками Троцкого, арестованными минувшей осенью — Г. Л. Пятаковым, Г. Я. Сокольниковым, К. Б. Радеком, Л. П. Серебряковым, Н. И. Мураловым, Я. Н. Дробни-сом и другими 40. Однако сам процесс не породил очередной, третьей волны арестов. Он как бы завершил вторую, после чего воцарилось кратковременное затишье, использованное для самой оголтелой пропагандистской кампании, вылившейся практически сразу же в безудержную шпиономанию, массовую «охоту на ведьм».
      Сходную по сути роль сыграл и открывшийся месяц спустя очередной пленум ЦК (23 февраля — 5 марта 1937 г.), который привел к предрешенному, неизбежному аресту правых — снятому с должности лишь 16 января Бухарина, Рыкова. Принятая 2 марта по докладам Молотова и Кагановича резолюция, — «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» определяла троцкистов уже не столько политической оппозицией в партии, сколько врагами всего советского народа, всей страны. Содержание резолюции при желании можно было трактовать и таким образом, что мол с вредительством уже покончено. Ведь она «в целях ликвидации последствий диверсионно-вредительской деятельности немец-ко-японско-троцкистских агентов и искоренения причин, делающих возможной подрывную работу фашистской агентуры», потребовала не от «ор-
      ганов» НКВД, а от наркоматов разработать «меры разоблачения и предупреждения вредительства и шпионажа по своему наркомату», представив их «в месячный срок в Политбюро ЦК и Совнарком СССР». Под требуемыми мерами подразумевались прежде всего строгое соблюдение технологических процессов производства, регулярный планово-предупредительный и капитальный ремонт оборудования, жесточайший контроль за соблюдением положений об охране труда и технике безопасности, переподготовка кадров. Именно это, утверждала резолюция, должно предотвратить те аварии на предприятиях и транспорте, которые и расценивались теперь как «вредительство».
      Такой же подход к определению «врагов» содержался в заключительном слове Молотова 2 марта. В отличие от Ежова, в декабре сообщившего о количестве арестов по парторганизациям, он информировал участников пленума о числе уже осужденных по наркоматам и ведомствам: за пять месяцев репрессировали две с половиной тысячи человек. Правда, в это число не вошли данные по НКО и НКИД, а также по большинству республиканских наркоматов 42, что вполне могло удвоить или утроить количество осужденных. Но даже и в таком случае столь огромная цифра все еще не давала оснований говорить о массовых репрессиях.
      О «врагах» на пленуме говорил в своем докладе и Сталин. Он начал с осуждения зиновьевцев и троцкистов, неожиданно связав их с беспартийными «шахтинцами» и «промпартийцами», затронул международные дела — «капиталистическое окружение», сказал о новой опасности — «одуряющей атмосфере зазнайства и самодовольства, атмосфере парадных и шумливых восхвалений». К концу доклада он еще раз намекнул на все тех же троцкистов: «современные вредители, обладающие партийным билетом, обманывают наших людей на политическом доверии к ним как к членам партии», «слабость наших людей составляет... отсутствие проверки людей не по их политическим декларациям, а по результатам их работы». И еще назвал тех, кто должен был быть готов лишиться своих постов, партийных руководителей — 3—4 тысячи высших, 30—40 тысяч средних и 100—150 тысяч низового звена. Указал и срок — шесть месяцев, когда придется «влить в эти ряды свежие силы, ждущие своего выдвижения». То есть, перед выборами в Верховный Совет СССР.
      По докладам Ежова, Молотова, Сталина, Кагановича, Ворошилова невольно могло сложиться впечатление, что суть пленума и есть поиск «врагов», проблема «вредительства». Однако главным все же было другое — предстоящие выборы в Верховный Совет СССР, о чем говорилось в докладе Жданова, которым поначалу и хотели открыть пленум. «Нам предстоят, — сказал он, — очевидно или осенью или зимой этого года перевыборы в Верховный Совет СССР и в Советы депутатов трудящихся сверху донизу по новой избирательной системе», которая даст мощный толчок к улучшению работы советских органов, ликвидации бюрократических недостатков и извращений в их работе. Потому-то «наши партийные органы, — подчеркнул Жданов, — должны быть готовы к избирательной борьбе. При выборах нам придется иметь дело с враждебной агитацией и враждебными кандидатами». «Тайное голосование — предупреждал он далее — предоставляет гораздо более широкие возможности отвода нежелательных и негодных с точки зрения масс кандидатур, чем это было до сих пор», при этом «партийные организации должны научиться отличать дружескую критику от враждебной. У нас нередко бывает так, что недовольство трудящихся отдельными недостатками и извращениями в деятельности наших советских органов расценивается и рассматривается как враждебная критика». И заключил: «Было бы очень вредным и опасным, если бы при новых выборах были повторены ошибки, имевшие место в старой тактике выборов и которые заключались в невнимательном отношении к кандидатурам беспартийных, когда в целях обеспечения партийного влияния в Советах беспартийные кандидатуры не пользовались необходимым вниманием и поддержкой, которые вытекают из основ большевистского понимания руководства и связи с массами. Имейте в виду, что коммунистов в нашей стране 2 миллиона, а беспартийных «несколько» больше». «Если мы хотим, — продолжал Жданов, — добиться уважения у наших советских и партийных работников к нашим законам и масс к советской Конституции, — то мы должны обеспечить перестройку партийной работы на основе безусловного и полного проведения начал внутрипартийной демократии, предусмотренной уставом нашей партии». В заключение Жданов сказал о необходимости проведения тех мероприятий, которые уже содержались в проекте резолюции по его докладу: ликвидация кооптации; воспрещение голосовать списком; переход от открытого голосования к тайному; обеспечение неограниченного права отвода членами партии выдвигаемых кандидатур и неограниченного права критики этих кандидатур.
      Перестановка узким руководством доклада Жданова с первого места в повестке дня на второе оправдала себя полностью. После выступлений Ежова и Сталина члены ЦК не могли не поддержать предложенную им резолюцию. Тем более, что собственно они должны были проголосовать всего лишь за точное соблюдение устава партии, а не за новое положение о выборах, которое весьма интересовало их, но о котором они так ничего и не узнали. В прениях, правда, этот вопрос все же прозвучал. Р. И. Эйхе, первый секретарь Западносибирского крайкома, заметил, что мол «следовало бы начать со скорейшего ознакомления с избирательным законом. До сих пор мы ничего не знаем». Однако Жданов не стал на него отвечать, предоставил это Калинину, который уклонился от прямого объяснения. Все «вопросы, — сказал он, — будут разрешены, когда будет обсуждаться проект... Опубликовывать раньше проект нет оснований. Обсуждаться проект, очевидно, будет на сессии, и вы тогда внесете свои поправки».
      Судя по всему, на этот раз ход пленума вполне удовлетворил Сталина, который в заключительном слове 5 марта свел суть требующих быстрого решения задач к проблеме кадров — в основном, первых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий. Прежде всего он объявил о том, что необходимо разграничить функции органов партии и исполнительной власти. Партийные организации, — сказал он, — будут освобождены от хозяйственной работы, хотя произойдет это далеко не сразу. «Для этого необходимо время. Надо укомплектовать органы сельского хозяйства, дать туда лучших людей. Промышленность, она крепче построена, и ее органы не дадут вам подменить их. И это очень хорошо». И пояснил: «Надо усвоить метод большевистского руководства советскими, хозяйственными органами, не подменять их и не обезличивать, а помогать им, укреплять их и руководить через них, а не помимо их».
      Сталин пытался также внушить членам ЦК, что необходимо разделять бывших оппозиционеров на две категории. На лидеров и рядовых участников, думая и заботясь при том о судьбе последних. Вспомнил о тех 1,5 миллионах человек, которых исключили из партии по различным причинам начиная с 1922 г., и счел сохранявшееся негативное к ним отношение неверным, ничем не оправданным.
      И, наконец, остановился на проблеме партократии, осудив зазнайство некоторых ее представителей. Для исправления положения Сталин предложил обязать всех секретарей пройти обязательное обучение или переподготовку на полугодовых курсах, которые скоро будут созданы 47. Секретари понимали, что после курсов их скорее всего переместят, направят на какую-нибудь иную должность, и не обязательно — прежнюю, пусть даже в иной райком, обком или крайком. И Сталин, догадываясь о том, постарался подсластить горькую пилюлю. «Мы, старики... скоро отойдем, сойдем со сцены. Это закон природы. И мы бы хотели, чтобы у нас было несколько смен».
      Так Сталин попытался подстраховать и себя, и намеченные политические реформы, гарантировать осуществление столь насущной ротации кадров широкого руководства не только в ходе выборов в Верховный Совет СССР, но и выборов в партийных организациях, которые, несомненно, должны были привести к смене регионального руководства — на уровне обкомов и крайкомов. Того же опасалась и партократия, осознавшая
      реальную для себя угрозу после первых же результатов районных партконференций. Многие секретари райкомов не попали в бюро вновь избранных райкомов, а секретари обкомов и крайкомов получили предельно минимальное число голосов «за» в ходе выборов делегатов на областные и краевые партконференции. И потому попытались проводить выборы по-старому.
      Информация об этом заставила узкое руководство, Сталина, немедленно откликнуться. 20 марта, всего через две недели после окончания пленума, политбюро утвердило циркуляр, подтверждающий резолюцию, принятую членами ЦК единогласно. «Воспретить, — говорилось в циркуляре, — при выборах партийных органов голосование списком. Голосование производить по отдельным кандидатурам, обеспечив при этом всем членам партии неограниченное право отвода кандидатов и критику последних. Установить при выборах партийных органов закрытое (тайное) голосование» 49. Однако и самой резолюции, и повторявшего ее основные положения циркуляра, как вскоре выяснилось, оказалось недостаточно. И потому спустя полтора месяца, 8 мая, политбюро пришлось утверждать еще один сходный по содержанию документ. На этот раз — как постановление ЦК, что несомненно свидетельствовало о возросшем сопротивлении партократии, пытавшейся любой ценою предотвратить утрату своих властных полномочий — постановление «О нарушении порядка оглашения результатов закрытого (тайного) голосования». ЦК ВКП(б), — говорилось в нем, — «стали известны факты о том, что в отдельных партийных организациях на партийных конференциях и собраниях при оглашении результатов тайного голосования счетные комиссии не сообщают количество голосов «против», полученных членами ЦК ВКП(б) при голосовании их кандидатур в состав партийных органов или делегатов на конференции. ЦК ВКП(б) разъясняет, что такая практика является неправильной и считает необходимым полностью устно (не печатно) оглашать результаты голосования, кого бы оно не касалось».
      Но этим подготовка к предстоящим выборам не ограничилась. За тот же период политбюро приняло два чрезвычайно важных документа, существенно расширявших число будущих избирателей за счет тех, кто совсем недавно считался врагом советской власти. 13 марта как постановление ЦИК СССР «О прекращении производства дел о лишении избирательных прав граждан СССР по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности и о ликвидации Центральной избирательной комиссии ЦИК СССР» (последняя и занималась составлением списков лишенцев). 5 мая политбюро приняло постановление ЦК «О пересмотре судебных приговоров в отношении инженеров и техников угольной промышленности Донбасса». Им предлагалось «прокурору СССР т. Вышинскому пересмотреть судебные приговоры и снять судимость (вернув избирательные права. — Ю. Ж.) с инженеров и техников в угольной промышленности Донбасса, осужденным по производственным делам без достаточных оснований, или на протяжении последующей работы показавших себя добросовестными и преданными делу работниками». Данный акт означал реабилитацию не одной тысячи человек, осужденных начиная со знаменитого «Шахтинского процесса» чаще всего без каких бы то ни было юридических оснований и вместе с амнистированием осужденных по делу «Промпартии» должен был радикально изменить отношение к Сталину и его окружению, проводимым ими политическим реформам, в лучшую сторону.
      Подготовка публикации избирательного закона проходила в обстановке разраставшейся шпиономании. Чуть ли не ежедневно публиковались газетные статьи, сборники и брошюры под шаблонным названием «коварные методы и приемы разведывательных органов и их троцкистско-бухаринской агентуры». Шпиономания в любую минуту могла, перейти в массовый психоз с непредсказуемыми, катастрофическими для всех, в том числе и для узкого руководства, для Сталина, последствиями.
      Для того, чтобы не утратить власть, попытаться сохранить контроль за развитием событий, направляя их, пока это было еще возможным, в нужное
      русло, Сталин пошел на решающий шаг, на полную узурпацию власти. Нарушив устав партии, а заодно и положение о полномочиях Совнаркома СССР, пренебрегая только что утвержденной новой конституцией, узкое руководство фактически присвоило себе полномочия политбюро и секретариата.
      Основанием для оформления принципиально новой конструкции власти стала записка Сталина, адресованная членам политбюро. «Вопросы секретного характера, — говорилось в ней, — в том числе вопросы внешней политики, должны подготавливаться для политбюро по правилу секретариатом ЦК ВКП(б). Так как секретари ЦК, за исключением т. Сталина, обычно работают либо вне Москвы (Жданов), либо в других ведомствах, где они серьезно перегружены работой (Каганович, Ежов), а секретарь ЦК т. Андреев бывает часто по необходимости в разъездах, между тем как количество секретных вопросов все более и боле нарастает, секретариат ЦК в целом не в состоянии выполнять вышеизложенные задачи. Я уже не говорю о том, что подготовка секретных вопросов, в том числе вопросов внешней политики, абсолютно невозможна без участия тт. Молотова и Ворошилова, которые не состоят членами секретариата ЦК. Ввиду сказанного предлагаю политбюро ЦК ВКП(б) создать постоянную комиссию при политбюро ЦК ВКП(б) для подготовки, а в случае необходимости — для разрешения вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова».
      14 апреля политбюро утвердило предложенное решение, расширив его по смыслу: «1. В целях подготовки для политбюро, а в случае особой секретности — и для разрешения вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики, создать при политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова. 2. В целях успешной подготовки для политбюро срочных текущих вопросов хозяйственного характера создать при политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича Л.».
      Так оформилось двухуровневое узкое руководство, присвоившее себе все властные права не только в партии, но и в СНК СССР. В высшую, постоянную его группу, являвшуюся подлинным узким руководством, вошли Сталин, Молотов, Ворошилов и Каганович, а во вторую, дополнительную или вспомогательную — Ежов, Чубарь и Микоян. Отныне они, и только они брали на себя право решения всех жизненно важных проблем страны. Объявляли, что будут обходиться не только без участия членов ЦК, но и остальных членов и кандидатов в члены политбюро, секретариата.
      Однако этим реформа властных структур не завершилась. 25 апреля был сделан еще один решительный шаг на пути концентрации абсолютной власти в руках узкого руководства. «В целях объединения всех мероприятий и вопросов обороны СССР, — констатировало очередное решение политбюро, — создать при СНК СССР Комитет обороны Союза Советских Социалистических Республик в количестве семи человек: Молотов (председатель), Сталин, Каганович Л., Ворошилов, Чубарь, Рухимович, Межла-ук В.». Одновременно упразднялся Совет труда и обороны — орган, в функции которого входили вопросы, которые отныне брал на себя неконституционный Комитет обороны.
      Предельно укрепившись во власти, Сталин продолжил начатое в конце 1936 г. перемещение вызывавших опасение первых секретарей. В период с 17 марта по 17 мая руководителя компартии Туркмении Я. А. Попка перевели секретарем обкома АССР Немцев Поволжья; первого секретаря Донецкого обкома С. А. Саркисова — директором объединения Донуголь, а на его место перевели Э. К. Прамнэка из Горького, где секретарем стал брат Л. М. Кагановича — Ю. Л. Каганович; в Ярославском обкоме Райнова заменили Н. Н. Зиминым, ранее заведовавшим отделом транспорта ЦК, а потом занимавшим должность замнаркома путей сообщения; И. П. Разумова, долгие годы руководившего парторганизацией Восточносибирского края,
      заменили А. С. Щербаковым, прошедшим своеобразную стажировку на посту завотделом ЦК. Однако самые серьезные события произошли в Свердловске. Там И. Д. Кабакова, около десяти лет возглавлявшего всю партийную и хозяйственную деятельность этого важнейшего для экономики страны региона, сняли с должности, вывели из состава ЦК, а «дело» его — первого из партработников такого высокого ранга, — передали следственным органам, в НКВД.
      Перетряски, перестановки и чистки не ограничились только партийными работниками. 28 марта без каких-либо объяснений Н. Н. Крестинского, в прошлом одного из ближайших соратников Троцкого, с 1921 г. (правда, с двухлетним перерывом) работавшего в НКИД и лишь недавно утвержденного первым заместителем наркома, перевели в Наркомюст, тоже замнар-комом; Л. М. Карахана, профессионального дипломата, отозвали с поста полпреда в Турции, долго подбирали новое назначение, но в конце концов арестовали. 11 апреля освободили как не справившегося с работой от обязанностей наркома совхозов СССР М. И. Калмановича, пока лишь понизив в должности. 20 мая с поста наркома легкой промышленности РСФСР освободили старого «хозяйственника» К. В. Уханова. А тремя днями ранее отправили в ссылку в Астрахань видных большевиков с дореволюционным стажем — И. Д. Орахелашвили, замдиректора ИМЭЛ и члена ЦРК, Ш. 3. Элиаву, заместителя наркома легкой промышленности СССР. Наконец, 24 мая за «извращение колхозной политики» сняли с поста председателя СНК Белоруссии Н. М. Голодеда.
      Массовые репрессии обрушились также на высший и старший начсостав РККА, на тех, кто прошел гражданскую войну, а значит прямо был связан с председателем РВСР Троцким. Подчинялся ему, выполнял его приказы и распоряжения.
      Поначалу счет арестованных командиров шел на единицы. 11 марта 1937 г. арестовали командующего войсками Уральского военного округа И. И. Гарькавого и его заместителя М. И. Василенко, затем только что утвержденного в должности нового командующего войсками Уральского военного округа Б. С. Горбачева, заместителя командующего Приморской группы И. С. Кутякова, помощника командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА) А. Я. Лапина, начальника Военной академии им. М. В. Фрунзе, А. И. Корка, начальника управления по комсоставу РККА Б. М. Фельдмана. В начале мая были произведены перемещения командующих округами. И. П. Уборевича из Белорусского направили в Среднеазиатский; И. Э. Якира из Киевского в Ленинградский и почти сразу же в Закавказский; М. К. Левандовского из Закавказского в Ленинградский, а потом в Приморскую группу; П. Е. Дыбенко из Сибирского в Ленинградский; И. П. Белова из Московского в Белорусский; М. Н. Тухачевского с должности замнаркома обороны СССР в Приволжский, Я. Б. Гамарника — членом Военного совета Среднеазиатского.
      С середины мая счет арестованных из числа высшего командного состава пошел уже на сотни. Среди них оказались заместитель начальника Разведуправления Генштаба РККА А. X. Артузов, М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич, председатель Центрального совета ОСОАВИ-АХИМ'а Р. П. Эйдеман и многие другие.
      Если проанализировать, кого же отстранили от должности или арестовали с февраля по май, то станет ясно основное. Грубо, без достаточных юридических оснований, исходя лишь из показаний последственных, Ежов сделал то, на что не решился или почему-либо не захотел пойти Ягода. Завершил на свой лад расследование по делу «Клубок», делу о заговоре против узкого руководства во главе со Сталиным, против проведения ими только намечавшихся на рубеже 1934 — 1935 годов заключения оборонительного антигерманского пакта, введения новой конституции страны. Гордиев узел — подлинный или мнимый — был рассечен одним ударом. И не когда-либо, а в самый последний момент, за несколько недель до вынесения нового избирательного закона сначала на политбюро, затем на пленум ЦК, а потом уже, в случае успеха, и на сессию ЦИК СССР.
      Только после чистки начсостава РККА, после ареста Енукидзе, Руд-зутака — устранения, по мнению узкого руководства, самой серьезной угрозы их замыслам, 20 мая политбюро, наконец, отважилось сделать то, что намеревалось предпринять еще год назад. Утвердило решение, гласившее: «I. Созвать пленум ЦК ВКП(б) на 20 июня. Утвердить следующий порядок для пленума ЦК: а. Новый избирательный закон и подготовка советов к предстоящим выборам (докладчик т. Яковлев); б. О введении правильных севооборотов (докладчик т. Чернов); в. Об улучшении семян зерновых культур (докл. т. Яковлев); г. О мерах улучшения работы МТС (докл т.Чернов)». На оригинале Сталин сделал приписку — «д. Текущие дела» 5б. 26 мая, когда аресты высшего начсостава практически завершались, политбюро пошло еще дальше и рассмотрело давно подготовленную Я. А. Яковлевым записку с проектом самого главного для судеб политической реформы решения. «Согласно Вашим указаниям, — писал он Сталину, — представляю на Ваше утверждение проект постановления политбюро: «Поручить комиссии в составе тт. Яковлев (председатель), Акулов, Вышинский, Крыленко, Калинин, Любченко, Стецкий рассмотреть вынесенный президиумом ЦИК'а проект «Положения о выборах в Верховный Совет СССР» и представить на утверждение политбюро проект «Избирательного закона». Решение тут же было утверждено Сталиным (он и на этот раз сделал приписку — «не позднее 30 мая», но в тот день ни один документ политбюро не зафиксировал чего-либо в этой связи), Молотовым, Кагановичем и опросом — Чубарем, Калининым, Ворошиловым, Микояном.
      В данном решении, естественно, соблюдались правила аппаратной игры. Проект «Положения о выборах» отнюдь не вносился президиумом ЦИК СССР, а был давно разработан Яковлевым, Стецким и Талем, поступление же его в политбюро с подписью Калинина и на соответствующем бланке являлось чистой формальностью. Также никто, судя по всему, не ожидал хоть какой-либо конкретной работы от только что образованной комиссии. Ведь Сталину достаточно хорошо было известно если не открыто отрицательное, то по меньшей мере настороженное отношение к практически готовому проекту троих членов комиссии — Акулова, Крыленко, Люб-ченко. Настороженное, несмотря на предельно завуалированное изложение основного его положения — непременной состязательности кандидатов во время выборов, которая ни разу достаточно четко и однозначно не провозглашалась.
      Яковлеву удалось обойти все острые углы, утопив суть в бессчетном количестве деталей и их разъяснениях. И все же состязательность будущих выборов просматривалась вполне достаточно, чтобы действительно стать законом. Так, статья 80-я отмечала: «Избиратель... оставляет в каждом избирательном бюллетене фамилию того кандидата, за которого он голосует, вычеркивая остальные». То же нашло выражение и в главе VIII — «Определение результатов выборов». «В протоколе голосования участковой избирательной комиссии, — устанавливала статья 93-я, — должно быть указано:...е/ результаты подсчета голосов по каждому кандидату». Аналогичное требование предъявлялось и к протоколу окружной избирательной комиссии (статья 102-я). Лишь две статьи, 104-я и 107-я, прямо констатировали особенность предстоящих выборов: «Кандидат в депутаты Верховного Совета СССР, получивший абсолютное большинство голосов, то есть больше половины всех голосов, поданных по округу и признанных действительными, считается избранным». «Если ни один из кандидатов не получил абсолютного большинства голосов, соответствующая окружная избирательная комиссия объявляет перебаллотировку двух кандидатов, получивших наибольшее число голосов».
      Но даже такая, предельно осторожная редакция проекта, вынесенная на обсуждение пленума, вполне могла привести к неожиданной дискуссии с непредсказуемыми последствиями. Осознавая, что ей предстоит пройти по тонкому льду, узкое руководство вновь пошло на крайние меры — провело первую чистку ЦК, в котором при избрании на XVII съезде насчитывался 71 человек. За три года, с февраля 1934 по февраль 1937 года из них выбыло четверо: убитый Киров, умершие Куйбышев и Орджоникидзе и лишь один выведенный — Енукидзе. 31 марта из ЦК вывели второго члена — Ягоду, а за последующие неполные три месяца — 21 человека. Среди них оказались первые секретари крайкомов и обкомов Л. И. Лаврентьев, Б. П. Шеболдаев, И. П. Разумов, И. Д. Кабаков, И. П. Румянцев; заместитель Стецкого по Агитпропу В. Г. Кнорин; четыре члена правительства СССР — Я. Э. Рудзутак, И. К. Антипов, М. И. Калманович, И.Е.Любимов; пять республиканских наркомов — К. В. Уханов, В. А. Балицкий, И. П. Жуков, С. С. Лобов, Д. Е. Любимов. За тот же срок число кандидатов в члены ЦК сократилось на шестнадцать человек. Кроме того, в качестве устрашения была применена и более мягкая мера наказания — пока просто снятие с ответственных постов. Ей подвергли первых секретарей ЦК компартий Киргизии — М. Л. Белоцкого, Туркмении — Я. А. Попка, Северо-Кавказского крайкома Е. Г. Евдокимова, наркома внешней торговли СССР А. П. Розенгольца, заместителя наркома юстиции СССР Н. Н. Крестинского.
      Сочтя такую акцию устрашения вполне достаточной, узкое руководство открыло, хоть и с запозданием на три дня, очередной пленум. Однако начался он не с предусмотренного повесткой дня доклада Яковлева о проекте нового избирательного закона, а с сообщения Ежова о только что проведенной чистке в широком руководстве. После чего участники пленума без комментариев заслушали доклад Яковлева, который подчеркнул, что 141-я статья Конституции, представляющая «каждой общественной организации и обществу трудящихся право выставления кандидатов,., внесена по предложению товарища Сталина; ее цель — развить, расширить демократию,.. эта статья обеспечивает подлинный демократизм на выборах в советы». Столь же спокойно участники пленума восприняли и главное положение проекта закона, уже содержавшееся в розданном членам ЦК проекте: "(Избранным считается только кандидат, получивший абсолютное большинство голосов; если ни один из кандидатов на выборах не получил абсолютного большинства голосов, то обязательна не позднее, чем в двухмесячный срок, перебаллотировка двух кандидатов, получивших наибольшее количество голосов».
      Трудно усомниться в том, что члены ЦК, все участники пленума отлично поняли смысл первых двух дней работы — и сообщения Ежова, и последующих, ими же единогласно одобренных резолюций. Только потому открыто и не выступили против альтернативности предстоящих выборов. Поступили иначе, использовав тот самый метод устрашения, который до того был направлен только против них. Еще до завершения пленума кандидат в члены политбюро, первый секретарь Западносибирского крайкома Р. И. Эйхе решил вновь истребовать от узкого руководства то право, которое он уже трижды получал осенью 1934 г. во время хлебозаготовок. Право единолично, бесконтрольно, без суда и следствия выносить смертные приговоры. В записке, адресованной политбюро, он в самых мрачных красках описал ситуацию, сложившуюся в крае после раскрытия «контрреволюционной повстанческой организации», созданной «уголовниками и высланными в Западную Сибирь кулаками». Он заявил, что вскрыта лишь верхушка «организации», слишком многие ее члены все еще остаются на свободе и потому проведение выборов на основе нового избирательного закона заведомо означает избрание только «антисоветчиков». Шантажируя таким образом узкое руководство, Эйхе вынудил политбюро утвердить, — 29 июня, в день закрытия пленума, нужное решение: образовать «тройку» в составе начальника УНКВД по Западносибирскому краю Миронова, краевого прокурора Баркова и его лично. Дать им возможность установить число лиц, подлежащих расстрелу и сколько людей необходимо незамедлительно выслать из края.
      Трудно установить, каким образом инициатива Эйхе мгновенно стала известна широкому руководству, которое сумело добиться и для себя тех же прав на создание «троек», установление «лимитов» на расстрелы и высылки. 2 июля политбюро утвердило решение, фактически повторявшее записку Эйхе. «Замечено, — констатировало оно, — что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечение срока высылки, вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых других отраслях промышленности». Таким образом, направленность репрессий, прежде устремленных на членов партии, когда-либо причастных к оппозициям, резко менялась. Превращала в объект будущих акций уже не два-три десятка, а сотни тысяч людей. «ЦК ВКП(б), — говорилось в решении, — предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих выселению».
      Срок, установленный всего в пять дней, по замыслу политбюро должен был предельно сократить возможные требования с мест, свести к минимуму число возможных жертв. К сожалению, узкое руководство и в этом ошиблось. Шифротелеграммы с составом «троек» и взятыми заведомо «с потолка» цифрами подлежащих репрессиям, пошли в ЦК нескончаемым потоком. Только за месяц они поступили из 50 краев, областей и автономных республик из 63, от семи ЦК нацкомпартий, не имевших областного деления. Общее же число указанных в них тех, кто по твердому убеждению первых секретарей подлежал расстрелу или немедленной высылке, достигло четверти миллиона.
      Только тогда стало совершенно очевидным, что практически невозможно добиться выполнения циркуляра, перемещая одни и те же «антисоветские элементы» из одного региона в другой. Именно это обстоятельство и предопределило фактическую замену высылки заключением в исправительно-трудовые лагери, создаваемые в отдаленных местах Севера и Северо-востока, складыванию печально знаменитой системы ГУЛАГ'а. Более того, растянувшееся более чем на месяц определение количества подлежащих расстрелу или высылке, слишком быстро возраставшее их число вьшудило НКВД приказом по наркомату установить срок проведения специальной операции в масштабах всей страны. Начать ее 5—15 августа и завершить 5—15 декабря. Иными словами, приурочить ее окончание ко дню первых выборов в Верховный Совет СССР, сделать такую акцию устрашения той самой «предвыборной кампанией», которая и призвана была обеспечить бюрократии заведомую победу на выборах. А заодно помочь свести счеты со своими местными конкурентами. Так, например, свели счеты первые секретари ЦК компартий Казахстана — Л. И. Мирзоян с председателем ЦИК республики Кулумбетовым, Белоруссии — В. Ф. Шарангович — с председателем СНК БССР А. Г. Червяковым, Узбекистана А. Икрамов — с председателем СНК УзССР Ф. Ходжаевым. То же происходило повсеместно, и на более высоком, и на более низком уровнях.
      Тем временем Яковлев продолжал готовить документы для альтернативных выборов. По его предложению политбюро утвердило 27 августа образцы избирательных бюллетеней с несколькими условными фамилиями кандидатов, с прямым указанием: «Оставьте в избирательном бюллетене фамилию ОДНОГО кандидата, за которого Вы голосуете, остальных вычеркните». А 31 августа — стандартный образец протокола голосования, в котором также устанавливалось то же обязательное условие состязательности: «В соответствии с результатами голосования... Окружная избирательная комиссия установила, что из общего числа поданных по округу голосов, признанных действительными, ни один из кандидатов не получил абсолютного большинства голосов. Ввиду этого на основании статьи 107-ой Положения о выборах в Верховный Совет СССР...Окружная избирательная комиссия объявляет перебаллотировку нижеследующих двух кандидатов, получивших наибольшее число голосов...» 64. Но все эти документы уже не имели никакого смысла. В тяжелой атмосфере все возраставшего числа доносов, порожденных лишь отчасти шпиономанией, готовностью «троек» осудить любое, желательно наибольшее число людей, о состязательности на выборах больше не приходилось и думать. Потому-то на октябрьском пленуме ЦК, обсуждавшем вопросы предвыборной кампании, об альтернативности больше никто не вспоминал.