Семицветик

      Л. Гальперштейн.
      Ракета.
      Недавно я прочёл про ракету в одной старой книжке, там сказано, что ракета служит для подачи военных сигналов. И ещё для салютов и фейерверков. Вот и всё!
      А теперь совсем другое дело! Теперь не только учёные люди,— мы с вами и то все до одного знаем, что ракета может делать замечательные вещи!
      Ракета уносит в небо искусственные спутники Земли. Ракета забрасывает космические корабли на Луну, Марс, Венеру. Ракета подняла в небо отважных космонавтов.
     
      В. Порудоминский.
      Машины делают наш труд легче.
      Над городом поворачивает свои длинные шеи железные жирафы подъемные краны. Растут новые дома. А кран на стройке — первый помощник. Раньше, когда не было кранов, рабочие грузили кирпич на спину и по гибким деревянным трапам бежали наверх туда, где каменщики клали стену. Кран освободил людей от тяжёлой работы.
      Теперь про землекопа. Прежде у него только и было инструментов — лопата да тачка. А потом пришёл к нему на подмогу экскаватор. Один могучий экскаватор раз копнёт — и сотне землекопов делать нечего.
      Вот и выходит: больше будет машин больше вырастет городов, заводов, электростанций, больше ракет и самолётов взмоет в небо, больше каналов прорежет землю, больше садов зацветёт. Больше будет машин — больше изготовят рабочие разных вещей: автомобилей, книг, часов, костюмов, велосипедов, туфель, конфет. Богаче урожай соберут с полей колхозники.
     
      Ласточка.
      У всех, у каждого есть имя. Только иногда получается так, что по имени тебя не зовут.
      Подрался, например, недавно Гешка с Костей, и Костина мама сказала: «Ты, Гешка, настоящий петух».
      А вчера надулся Гешка за что-то на папу, и тот его весь вечер дразнил: «Индюк!»
      Конечно, быть индюком или петухом обидно. А вот Гешкину сестру Лену зовут Ласточкой. Это хорошо. В прошлом году я отдыхал у бабушки и видел, где живут ласточки. На скале. Под самым небом.
      Лена — крановщица. Подъёмный кран, на котором она работает, высокий. Другим здесь страшно, а Лена во время работы даже поёт.
      За такой весёлый характер и прозвали Лену Ласточкой. Очень красиво. И Гешке тоже нравится. Ещё бы!
      Придёт он, допустим, на стройку, и спросит его кто-нибудь: «А ты чей, мальчик?»
      И мальчик гордо ответит: «Я Ласточкин. Знаете такую?» И все улыбнутся. Ведь каждый знает, кто такая Ласточка. Вон она там, вверху, в кабине, похожей на большое ласточкино гнездо, под белыми облаками.
     
      М. Жестев
      Волшебные крошки.
      Собирал Гриша в лесу грибы и заблудился. Вышел на поляну, присел на пенёк, достал из кармана ломоть хлеба и стал есть. Съел Гриша хлеб, а крошки собрал осторожно в ладонь и в рот. Это он сделал по привычке, как всегда его учили мать и отец.
      — Хлеб нельзя бросать даже корочку, даже крошечку. Вот станешь постарше, сам поймёшь, что крошки эти — волшебные.
      Вспомнил об этом Гриша и подумал: «Вот было бы хорошо, если бы эти крошки и в самом деле оказались волшебными. Пусть бы они меня на дорогу вывели».
      И только успел Гриша так подумать, как увидел на поляне старика. Старик весело взглянул на него и спросил:
      — Далече путь держишь?
      — На дорогу,— ответил Гриша.
      — И мне туда, — сказал старик,— идём вместе.
      Пошли. И вскоре среди деревьев Гриша увидел знакомую дорогу, а потом и автобусную остановку. Вот здорово?
      Но когда подошли к остановке, оказалось, что последний автобус уже отошёл и теперь надо ждать до утра.
      Легко сказать — до утра! А где ждать? На большой дороге? И молча, про себя Гриша произнёс: «Если вы, хлебные крошки, такие волшебные, то найдите мне место, где бы я мог до утра поспать».
      И только так подумал, как старик ему говорит:
      — Раз автобус ушёл — идём ко мне ночевать, я тут неподалёку в деревне живу.
      Переночевал Гриша у старика, а утром собрался к автобусу. Хватился — денег нет. Наверное, потерял, когда грибы собирал. Идет к остановке и думает: «Вот бы сделали волшебные крошки так, чтобы у меня в кармане появились деньги на дорогу».
      И только так подумал, видит — догоняет его старик:
      — Постой-ка! А деньги у тебя на дорогу есть?
      — Нет. Я их в лесу потерял.
      — То-то невесёлый такой пошёл. Вот, возьми.
      Гриша взял деньги и рассмеялся:
      — А ведь верно, крошки-то волшебные. — И рассказал старику, как он в лесу заблудился и как он просил хлебные крошки вывести его на дорогу, найти ему место, где переночевать, достать деньги на автобус.
      — А что ж, и впрямь волшебные,— ответил старик.— Вышел я на поляну, вижу, сидишь ты, хлеб ешь. Ну, мало ли мальчишек по лесу ходят, грибы собирают. Хотел идти дальше. И тут вижу, хлеб ты доел, а крошки в рот. Вот, думаю, настоящий парень! Уважает хлеб! А кто уважает хлеб, тот уважает чужой труд, а кто уважает труд, уважает человека. И решил: «Дай-ка поговорю с ним». Вот видишь, с чего началась наша дружба — с волшебных хлебных крошек.
      — Так какое же тут волшебство? — спросил Гриша.
      — А то, что через эти крошки мы сами можем стать волшебниками.
      — И чудеса делать?
      — Где волшебники—там и чудеса. Скажем: «Встань перед нами, хлебная гора»,— и встанет.
      — Самая настоящая? — усомнился Гриша.
      — А как же! Самая настоящая. Потому что крошки хлеба сбережём — они нам ломоть дадут. Ломоть сбережём — лишнюю буханку. А сколько таких буханок получится, если каждый будет хлеб беречь! Миллионы! Сложи их вместе — самая высокая гора на земле вырастет.
      Вот они какие, волшебные хлебные крошки. И вот какими можем мы быть волшебниками.
     
      Загадка.
      Словно рубанок, землю строгаю, делать дороги я помогаю.
      Где новостройка —
      всюду вниманье славной машине
      с трудным названьем.
     
      А. И. Куприн.
      Скворцы.
      Наконец, девятнадцатого вечером (было ещё светло), кто-то закричал: «Смотрите — скворцы!»
      И правда, они сидели высоко на ветках тополей и, после Воробьёв, казались непривычно большими и чересчур чёрными.
      Мы стали их считать:
      один, два, пять,
      десять,
      пятнадцать... И рядом у соседей, среди прозрачных по-весеннему деревьев, легко покачивались на гибких ветвях эти темные неподвижные комочки. В этот вечер у скворцов не было ни шума, ни возни.
      Два дня скворцы точно набирались сил и всё навещали и осматривали прошлогодние знакомые места. А потом началось выселение воробьев.
      Особенно бурных столкновений между скворцами и воробьями я при этом не замечал.
      Обыкновенно скворцы по два сидят высоко над скворечниками и, по-видимому, беспечно о чём-то болтают между собой, а сами одним глазом, искоса, пристально заглядывают вниз. Воробью жутко и трудно. Нет-нет — высунет свой острый хитрый нос из круглой дырочки — и назад. Наконец голод, легкомыслие, а может быть, робость дают себя знать. «Слетаю, думает, на минутку и сейчас же назад. Авось перехитрю. Авось не заметят». И только успеет отлететь на сажень1, как скворец камнем вниз и уже у себя дома.
      Сажень — старинная русская мера длины, равная 2,13 метра.
      И уже теперь пришёл конец воробьиному временному хозяйству. Скворцы стерегут гнездо поочерёдно: один сидит — другой летает по делам. Воробьям никогда до такой уловки не додуматься: ветреная, пустая, несерьёзная птица.
      И вот, с огорчения, начинаются между воробьями великие побоища, во время которых летят в воздух пух и перья.
      А скворцы сидят высоко на деревьях да ещё подзадоривают: «Эй ты, черноголовый. Тебе вон того, желтогрудого, во веки веков не
      осилить».— «Как? Мне? Да я его сейчас!».— «Ану-ка,ну-ка...» И пойдёт свалка. Впрочем, весною все звери и птицы и даже мальчишки дерутся гораздо больше, чем зимой.
      Обосновавшись в гнезде, скворец начинает таскать туда всякий строительный вздор: мох, вату, перья, пух, тряпочки, солому, сухие травинки. Гнездо он устраивает очень глубоко для того, чтобы туда не пролезла лапой
      кошка или не просунула свой длинный хищный клюв ворона. Дальше им не проникнуть: входное отверстие довольно мало, не больше пяти сантиметров.
      А тут скоро и земля обсохла, душистые берёзовые почки распустились. Вспахиваются поля, вскапываются и рыхлятся огороды. Сколько выползет на свет божий разных червяков, гусениц, слизней, жучков и личинок! То-то раздолье!
      Скворец никогда весною не ищет своей пищи ни в воздухе на лету, как ласточки, ни на дереве, как поползень или дятел. Его корм на земле и в земле. И, знаете, сколько истребляет он в течение лета всяких вредных для сада и огорода насекомых, если считать на вес? В тысячу раз больше собственного веса! Зато и проводит он весь свой день в непрерывном движении.
      Интересно глядеть, когда он, идя между грядок или вдоль дорожки, охотится за своей добычей. Походка его очень быстра и чуть-чуть неуклюжа, с перевалочкой с боку на бок. Внезапно он останавливается, поворачивается в одну сторону, в другую, склоняет голову то налево, то направо. Быстро клюнет и побежит дальше. И опять, и опять... Чёрная спинка его отливает на солнце металлическим зеленым или фиолетовым цветом, грудь в бурых крапинках. И столько в нём во время этого промысла чего-то делового, суетливого и забавного, что смотришь на него подолгу и невольно улыбаешься.
     
      Р. Погодин.
      Кто нагрел море?
      Когда Кеша был совсем маленьким, он ездил с мамой далеко на Чёрное море в Крым. Все ленинградские знакомые говорили: «Чёрное море не такое, как наше Балтийское,— оно тёплое и очень большое». И ещё говорили, что по Чёрному морю проходит государственная граница с Турцией, Болгарией и Румынией... Кешка был очень гордый оттого, что всё это увидит своими глазами.
      Приехали они к морю поздно вечером и едва дотерпели до утра,— так им хотелось увидеть Чёрное море.
      Рано утром мама разбудила Кешку, велела ему надеть сандалии, и они отправились на пляж.
      Море действительно было очень большое. По краям густо-синее, а посередине сверкало разными красками: и золотыми, и розовыми, и серебряными. Солнце висело ещё низко, там, где море с небом сходится, — у горизонта.
      Кешка сразу захотел купаться. Он скинул сандалии и побежал к воде. Но мама сказала:
      — Подождц, нужно воду попробовать.— Подошла к самому берегу и сунула ногу в воду.— Холодная вода. Купаться ещё нельзя.
      Кешка тоже пощупал воду ногой. Конечно, мама немножко преувеличивала, но вода всё-таки была холодная. Зато круглые камушки, на которых стоял Кешка, были тёплые. Эти камушки назывались смешно — галька.
      — Ляжем загорать,— предложила мама,— утром загар самый лучший.— Мама постелила свой халат, немного полежала и уснула.
      Кешка спать не хотел. Он ходил по пляжу и всё смотрел на море — хотел увидеть турецкую, румынскую и болгарскую границы. Но так ничего и не увидел, кроме белых ленивых чаек. Потом Кешка начал собирать гальку. Камушки были очень красивые и все как один тёплые.
      «А что,— подумал Кешка,— если эти камушки побросать в море,— оно нагреется, и тогда можно будет купаться». Он пошёл к морю и бросил в него камушки. Потом ещё и ещё.
      На пляже стал собираться народ; все смотрели на Кешку и думали, что он просто балуется — пускает «блинчики». А Кешка никому не говорил, какое он делает нужное дело.
      Солнышко поднималось всё выше. Камушки становились всё горячей. А Кешка кидал и кидал их в воду.
      Маленькие волны, которые тоже смешно назывались — барашки, закатывались на берег и тихо одобрительно шуршали: «Пр-ра-вильно, малыш-ш-ш...»
      Потом проснулась мама, посмотрела на солнышко, подошла к воде и опять сунула в неё ногу.
      — Ну вот,— сказала она,— тёплая вода... Теперь можно купаться. Солнышко постаралось.
      Кешка засмеялся, но спорить с мамой не стал. Мама спала и, конечно, не видела, кто нагрел море. Можно ведь ей ошибиться.
     
      Л. Карпов
      Как зимуют рыбы.
      Толстой ледяной крышкой закрыл мороз пруды, реки, озёра. Только в проруби, как в отдушине, видна прозрачная притихшая вода.
      В зимней реке сумрачно и глухо. Не просвечивает солнце сквозь воду, не блестит песок, не цветут водяные травы... В глубокой тишине среди холмов и долин речного дна неподвижно стоят рыбы. Они стоят большими стадами, головами все в одну сторону. Ни плавником не шевельнут, ни хвостом. Только жабры чуть-чуть приподнимаются, дышат.
      Ещё осенью рыбы собираются в стада и выбирают местечко для зимовки.
      Летом толстоголовый сом медленно ходит в самых глубоких местах, двигая длинными усами, высматривает ямку или рытвину, которая была бы поглубже и попросторнее. Любит он лежать в таких ямках. Днём выспится, а ночью выходит на охоту: рыбку схватит, и рака сцапает, и лягушку съест. Но зимой он лежит в ямке совсем неподвижно.
      Широкий, плоский лещ перед зимовкой, как только покажется первый ледок у берегов, быстро поднимается на повеохность, опрокиды-
      вается на воде на бок и так лежит несколько минут, словно прощаясь со светом и воздухом. А потом стремглав бросается в глубину и ложится на дно. Лещи лежат рядками, как дрова в поленнице, без всякого движения.
      Сазаны выбирают дно илистое и зарываются в грязь. Иногда отыщут мягкую яму и улягутся в ней всем стадом.
      Весёлый, проворный окунь любит камни и упавшие на дно полусгнившие деревья. Тесно прижимаясь друг к другу, опустив свои красные плавники, засыпают окуни в таких местах на всю зиму.
      Широкой лентой припадают к песку стада пескарей и ершей. Наверху, под самым льдом, около трав и камышей, неподвижно стоят серебристые стада плотвы. Щуки и судаки рядками дремлют в тёмных ложбинках.
      Прожорливой щуке плохо спится. Узкая, с хищными глазами, с огромной пастью, нет-нет да и прогуляется она по реке, поглотает сонной рыбы. Но движения её медленные, не то что летом, когда она молнией бросается на добычу.
      И только один налим всю зиму живо и весело разгуливает по реке. Проворно ходит он между спящими рыбьими стадами, ищет и глотает молоденьких сонных рыбок.
      Но пойдёт время к весне, солнышко сгонит лёд и заглянет в реку. Рыбы проснутся и поплывут, раздувая жабры... А налим уже не бросится за ними. Вялый, полусонный, он примется искать место для спячки. Забьётся под камень или под корчевье и уснёт, как мёртвый, на всё лето, до самых морозов.

      Самый главный завод.
      — Мой отец на самом главном заводе работает,— гордо заявил один мальчик.— Он автомобили делает. Грузовики, самосвалы.
      — Не хвались,— сказал другой.— Часовой завод тоже главный. Мой папа там работает. Там все в белых халатах, как врачи...
      — У меня папа главнее... Он дома строит.
      Но какой завод самый главный?
      Может быть, и вправду автомобильный? Без машины не обойдёшься, это верно. Вот автобус проехал, повёз людей на работу. Крытые грузовики-фургоны товары развозят по магазинам. Звучит сирена—«Скорая помощь» мчится к больному... Всюду нужны автомобили. Выходит, самый главный — автомобильный завод? Нет, не он самый главный. Остановился автомобильный завод, перестал выпускать автомобили. Что ж, это не сразу все и почувствуют, не сразу узнают о случившемся.
      А часовой завод, который часы выпускает? Конечно, если совсем не будет часов, то всё перепутается. Люди станут на работу опаздывать, в школу приходить не вовремя.
      Поезда пойдут без расписания, аварии начнутся, крушения... Всё это так. Но если часовой завод остановится не насовсем, а так, ненадолго, на несколько дней? Никто даже и не заметит. Нет, это не самый главный завод.
      Самый главный завод не останавливается ни на минуту, ни на секунду.
      Подойдём к нему поближе. Сейчас откроются ворота, и мы увидим, что будут вывозить с этого завода... Не открываются ворота. Тогда, может быть, нас пустят посмотреть на склад? Но на этом заводе нет складов. Всё, что выработано, сейчас же, сию же секунду и потребляется. Видишь, сколько проводов отходит отсюда...
      Электростанция — вот как называется самый главный завод. День и ночь работает электростанция, без праздников, без выходных дней, без перерыва на обед. Нельзя ей останавливаться, никак нельзя. Ведь без электричества ни один завод не может работать: ни автомобильный, ни часовой. Даже хлебозавод перестанет хлеб выпекать, если нет электричества. Трамваи остановятся, замрут электропоезда. И лампочки погаснут везде: и на заводах, и в школе, и дома.
      Значит, чуть что случилось на станции,— и весь город без света, без энергии? Жди, пока починят? Нет, это не так.
     
      Три таинственные буквы — ЕЭС.
      Необъятна наша страна... В Архангельске зима, снег, холодно, а в Ялте в это время люди в море купаются и загорают. В Ленинграде ещё темно, ночь, а в Иркутске уже солнце встало, день начинается. Утро наступает в Сибири на четыре часа раньше, чем в Москве или Донбассе. Юные сибиряки уже свою «Пионерскую зорьку» слушают, в школу собираются, а московские пионеры спят крепким сном, отдыхает столица.
      Но электростанции московские не отдыхают, работают, как и днём. Только энергию им девать некуда. Как некуда? В Сибирь надо её отправлять, где уже утро, где начали работать все заводы и фабрики. Зато потом, к московскому утру, сибирские станции сполна возвратят свой долг. Ведь в это время в Сибири будет уже середина дня, на заводах качнутся обеденные перерывы, энергии потребуется меньше.
      Случается, что печенье или, к примеру, конфеты в одном городе вкуснее, чем в другом. Может быть, и слаще немного. А вот электричество везде одинаково, где бы оно ни родилось: на Волге или на Енисее, на тепловой или атомной станции. Попробуй угадать, от какой именно станции горит лампочка в твоей комнате или работает станок на заводе,— никак нельзя угадать. Общее у нас электричество, государственное. И таким общим, государственным его делают... три таинственные буквы: ЕЭС. Что это за буквы? Что они означают?
      Три слова скрыты за этими буквами: единая энергетическая система.
      Многие станции соединяются в Советском Союзе в одну общую, единую. Электрической энергии легко путешествовать по линии ЕЭС в любое место, где она нужнее.
      По доброму, хорошему правилу работают электростанции Советского Союза: «Один — за всех, все — за одного».
      А вот в капиталистических странах — другое. В Америке, в городе Чикаго, однажды взорвалась паровая турбина на крупной электростанции. Вся станция вышла из строя. К ни одна из соседних электростанций не помогла ей, так и оставила в беде. Огромный город Чикаго с крупными промышленными предприятиями оказался без света, без энергии.
      «Ведь взорвалась не своя, а чужая электростанция, — рассуждали владельцы работающих станций.— Зачем же мы чужим помогать будем?»
      Дело было так.
      Купались ребята в реке. Вдруг видят: с шоссе, которое вилось над рекой, свернула какая-то машина. Вначале на неё никто внимания не обратил. По шоссе день и ночь взад и вперёд мчались автомобили: и «Волги», и «ЗИЛы», и «Чайки».
      Но это была необычная машина. Она подъехала к берегу и бросилась в воду. Только брызги в разные стороны.
     
      Автомобиль купается.
      — Смотрите, автомобиль купается! — закричали ребята.— Сейчас утонет.
      Что правда, то правда — автомобиль купался, но тонуть и не думал. Он оказался превосходным пловцом и вмиг переплыл реку. Видно, лень ему было до моста добираться, так он прямо через реку махнул.
      На обратном пути автомобиль-пловец снова бросился в воду. Вылез на берег и остановился.
      Тут-то ребята и разглядели его как следует.
      Автомобиль-пловец похож на лодку. Только у этой лодки четыре колеса. А сзади у неё винт, как у катера. И мотор у лодки есть. На суше мотор колёса автомобиля крутит, а в воде винт вращает. Винт своими лопастями, словно гребец вёслами, загребает воду, и автомобиль плывёт.
      Хорошо чувствует себя в воде плавучий автомобиль. Как рыба. Но в отличие от рыбы ему и на земле неплохо. Колёса его так хитро устроены. Поэтому он хорошо бегает и по гладкой дороге и по ухабистой. А если надо, то и вовсе без дороги обходится. Ни река, ни пашня, ни глубокий снег, ни крутой берег или склон холма такому автомобилю — не преграда. Поэтому его и зовут «Вездеход».
      Он везде пройдёт!
     
      Ракета.
      Недавно я прочёл про ракету в одной старой книжке, там сказано, что ракета служит для подачи военных сигналов. И ещё для салютов и фейерверков. Вот и всё!
      А теперь совсем другое дело! Теперь не только учёные люди,— мы с вами и то все до одного знаем, что ракета может делать замечательные вещи!
      Ракета уносит в небо искусственные спутники Земли. Ракета забрасывает космические корабли на Луну, Марс, Венеру. Ракета подняла в небо отважных космонавтов.