Мелетий Смотрицкий

Мелетий Герасимович Смотрицкий (1577—1633)

Грамматика Смотрицкого.— 1648 г.

Полный текст книги

      ПРЕДИСЛОВИЕ
     
      Бывают в истории личности, которые рождены своей эпохой, но их значение и известность выходят далеко за ее пределы. Бывают и такие, которых нельзя представить вне своего времени, вне тех условий, в которых они воспитывались и жили. Смотрицкий совмещает в себе черты одних и других. В самом деле, когда мы произносим его имя, мы вспоминаем его прежде всего как автора известной «Грамматики» церковнославянского языка, которую Ломоносов вместе с «Арифметикой» Магницкого назвал «вратами своей учености». Менее. известна общественно-литературная деятельность Смотрицкого как писателя-полемиста. Она тесно связана с эпохой, непонятна и необъяснима без нее. Без Смотрицкого трудно представить развитие литературы и общественной мысли в один из сложнейших периодов истории Белоруссии — в I четверти XVII в. Как сын своего.времени, он отразил всю его сложность и противоречивость.
      Мелетий Смотрицкий привлекал к себе внимание многих исследователей. О нем писали польские, немецкие, русские, украинские, белорусские и другие ученые. Публиковались отдельные архивные документы о жизни Смотрицкого, печатались его сочинения в переводе и в подлиннике, писались монографические исследования и короткие статьи о жизни и о различных сторонах деятельности Смотрицкого. Особенно значительна группа работ, посвященная анализу филологических взглядов Смотрицкого. И это внимание естественно, ибо его «Грамматика» сохраняла свое научное значение в течение 150 лет после издания.
      Основным достоинством всей дореволюционной литературы о Омотрицком является выявленный и собранный большой фактический материал. В своих выводах и интерпретациях одни авторы были более объективны и беспристрастны (К. Харлампович, К. Еленевский, А. Осинский), другие — тенденциозны (М. Коялович, С. Голубев, А. Демьянович, иезуитские и униатские историки).
      Однако для всех них характерен один недостаток, который вытекает по существу из ограниченности мировоззрения. Для них важно было выяснить значение церковной деятельности Смотрицкого, сущность религиозной борьбы того периода и в зависимости от этого оценить его место в истории религиозной жизни. Дореволюционные историки видели в общественной борьбе того периода одни только страстные и яростные «богословские перебранки». По их мнению, «если бы только люди того времени могли столковаться между собой относительно небесных вещей, то у них не было бы никаких оснований ссориться из-за земных дел». Они либо недостаточно, либо совсем не касались анализа классовой позиции Смотрицкого в той религиозно-политической борьбе, которая развернулась после Брестской церковной унии. Поэтому роль социальных и классовых идей в становлении личности и в характере творчества Смотрицкого они игнорировали, а весь упор делали на одну сторону — религиозную, которая освещалась ими как центральная и единственная и в деятельности Смотрицкого, и в общественной жизни того времени.
      В послеоктябрьский период советские исследователи уделяли недостаточное внимание изучению общественной мысли Белоруссии и Украины этого периода, деятельности и взглядов Смотрицкого в частности. И только в последние годы, в основном в трудах белорусских и украинских ученых, посвященных истории общественной мысли и литературы, Смотрицкого не обходят молчанием. Среди этих работ в первую очередь следует отметить «Хрэстаматыю па старажытнай беларускай лггаратуры» А. Коршунова (Млнск, 1959), сборник «Из истории философской и общественно-политической мысли Белоруссии» (Минск, 1962), книгу «Украгнсью письменники-полемшти конца XVI — початку XVII ст. в боротьб1 проти Ватжану i Унп» П. Загайко (КиТв, 1957), «Во славном месте виленском» А. Анушкина (М., 1962), «Из истории общественно-политической жизни городов Белоруссии в XVI — половине XVII в.» 3. Копысского («Труды Института истории АН БССР», вып. 3. Минск, 1958) и др.
      Нельзя не указать также последних работ П. Яременко «Пересторога» — украшський антиушатський памфлет початку XVII ст.» (Ки1в, 1963) и «Украшський письменник-полемист Христофор Фшалет и його «Апокрисис» (Льв1в, 1964), где дается подробная характеристика изучаемого нами периода, анализ крупных полемических трактатов того времени и оценка религиозно-литературной полемики, активным участником которой был и Мелентий Смотрицкий.
      Нам кажется, что пробел в изучении личности и деятельности Смотрицкого советскими учеными не был случайным: своей противоречивой непоследовательной позицией в национально-освободительном движении он не вызывал интереса у исследователей. Тем не менее без Смотрицкого нельзя полно представить общественную и культурную жизнь в Белоруссии начала XVII в. Все это требует тщательного и объективного изучения его деятельности, чем и руководствовался автор этого исследования.
     
      КАЖДАЯ ЭПОХА СВОЕОБРАЗНА
      Годы жизни М. Смотрицкого приходятся на один из критических периодов в истории Белоруссии. Великое княжество Литовское того времени, в составе которого находились Белоруссия и Украина, — это экономический гнет и произвол светских и духовных феодалов, это классовая борьба народных масс за свои права и человеческое достоинство, это национальное и религиозное унижение и угнетение. Картина жизни в общих чертах представляется довольно яркая: огромные владения князей с многочисленными поселениями крестьян, либо полностью, либо частично зависимых, закабаленных бесчисленными поборами, чиншами и т. п.; оживленные города с разнообразным ремеслом, с купцами, ведущими торговлю, с различными религиозными храмами; многочисленные монастыри-крепости, имеющие свои аптеки и «шпитали», типографии, библиотеки и школы — ведь это было время, когда «монополия на интеллектуальное образование досталась попам, и само образование приняло тем самым преимущественно богословский характер»
      Две унии — политическая Люблинская и церковная Брестская — влияли на умонастроение и общественное движение того времени. В 1569 г. на сейме в Люблине был утвержден договор, по которому Великое княжество Литовское и Польское королевство образовали единое государство — Речь Поспо-литую. Это был союз, который фактически утверждал политическое, социально-экономическое и национальное господство Польши и определил собой ее захватническую, колониальную политику в отношении княжества Литовского. Из всех последствий этого политического акта мы рассмотрим коротко лишь некоторые.
      В силу договора польские феодалы могли иметь в Литовском княжестве земельные владения, чем они не замедлили воспользоваться. Теперь эксплуатировали крестьян не только свои магнаты — Радзивиллы, Слуцкие, Чарто-рыские, Воловичи, Хрептовичи, Ходкевичи, Тышкевичи, Кишки, Соломерецкие и др., но и польские, которые создавали на свободных еще землях свои фольварки, основанные на барщинном труде. Польские короли щедро раздавали белорусские земли в пожизненное владение. Магнату Лукомскому было, пожаловано целое Кричевское староство с десятками тысяч крестьян. Владения феодала Войткевича насчитывали несколько поветов, самому королю принадлежали большие земельные вла,-дения — Могилевское, Бобруйское, Городец-кое староства с городами и селами. Свои и иноземные феодалы, чувствуя силу и поддержку королевской власти, усилили экономическую эксплуатацию в своих владениях. Стремление белорусских князей и шляхты во всем быть похожими на польских магнатов и шляхту требовало все больших и больших расходов, что, естественно, выливалось в стремлении выжать из своих владений как можно больше доходов.
      В результате унии образовалось большое многонациональное государство. Но правящий класс Польши, поддерживаемый верхушкой католической церкви, начал наступление на национальную культуру белорусского, литовского и украинского народов, всячески вознося польскую нацию и культуру и унижая национальное достоинство других народов, их язык, культурные традиции, национальные нравы и обычаи. Это был курс на духовное порабощение непольских народов, на уничтожение их языка, культуры, на полонизацию. Стали постепенно вытесняться национальные языки, а польский становился общепринятым в общении и в делопроизводстве; подвергались осмеянию и унижению национальные особенности, поруганию национальные обычаи. Местные феодалы в подавляющем большинстве довольно быстро стали отказываться от всего своего, национального. Литовский гуманист XVI в. Даукша «с горечью и укором говорит о литовской шляхте, которая уже через тридцать лет после Люблинской унии стала стыдиться своего родного языка».
      Литовские, белорусские и украинские феодалы и шляхта не хотели ни в чем казаться хуже и ниже польских собратьев по классу. Это выразилось как во внешнем подражании, так и в заимствовании образа мыслей, определенных норм нравственности. Образование молодежь княжеских и шляхетских родов стремилась получить в польских высших учебных заведениях. Стали исчезать национальные особенности в строительстве и устройстве жилищ, в одежде, забывались свои, «дедовские» обычаи в быту. Стали строить свои дома по западному образцу: имения-замки, имения-крепости; заводить роскошные экипажи и богатую обстановку, держать множество слуг, щеголять оружием и роскошью. Язык, одежда, кухня, вероисповедание,. весь образ жизни — все изменилось, ничего не осталась из того, что напоминало бы свое, национальное, самобытное. Осталось одно сословное звание «паны и Шляхта закону римского и греческого», а позднее и это различие по вере исчезнет совсем во всем шляхетском сословии Речи Посполитой.
      Естественно, в этих условиях низшие сословия, особенно крестьянство, испытывали национальное угнетение не только со стороны польских властей и магнатов, но и со стороны своих местных феодалов, которые проявляли во всем «к хлопам» презрение и нетерпимость к малейшим их требованиям независимости и былых прав, к проявлениям национального духа и характера.
      К классово-экономическому и национальному угнетению прибавлялось и религиозное преследование. Неограниченная светская и духовная власть феодалов давала им возможность бесконтрольно распоряжаться совестью своих подданных. Если тот или иной князь был католической веры, последователем Лютера или сторонником арианства и других религиозных сект, то он насильно обращал своих подданных в новую веру. Но это религиозное насилие имело, если можно сказать, локальное значение, оно лишний раз подтверждало и без того бесправное и угнетенное положение подданных феодалов и особенно плебейских и крестьянских масс. С конца же XVI в. религиозное угнетение и насилие превратилось в государственную политику феодально-католической верхушки в отношении белорусского и украинского народов.
      С течением времени католическая церковь, заняв господствующее положение в Польше, начала осуществлять свои давнишние планы — планы соединения православной церкви с католической под главенством римского папы. Люблинская уния во многом помогла осуществлению их замыслов. Благодаря церковной унии римская курия пыталась возместить тот урон, который ей был нанесен реформацией, когда многие страны — Германия, Англия, Нидерланды и некоторые другие — вышли из-под власти католицизма. Путем унии папство пыталось поднять свой престиж и расширить сферу господства. Уния церквей должна была также облегчить возможность подчинения римскому папе в будущем богатого Русского государства. Все это подогревало космополитические притязания римских пап в этот период.
      Планы католической церкви нашли отклик в разных слоях общества. Их поддерживал польский король Сигизмунд III, на которого иезуиты имели огромное влияние. Польские магнаты их приветствовали, так как видели в них одно из средств подчинения и эксплуатации народов, населявших земли Литовского княжества. Для большинства местных феодалов уния не представляла особого интереса в делах веры, потому что они уже приняли ка- толичество или протестантскую веру. Некоторые же магнаты вели переговоры об унии и были согласны проводить ее в жизнь, но при этом стремились как-то даже в этом вопросе сохранить, если это можно вообще было сделать, какую-то самостоятельность и независимость. В частности, К. Острожский вел переговоры об унии, но при этом ставил свои условия: не принимать в католическую веру православных, а не только не принуждать к этому; не обращать церкви в костелы; предоставить митрополиту и епископам места в сенате, на сейме и другие права. Эти условия не устраивали вдохновителей унии — отцов общества Иисуса, которые преследовали свои захватнические цели.
      Однако в большинстве своем белорусские и украинские князья поддерживали идею унии в надежде укрепить свои позиции и получить помощь от королевской Польши в борьбе с антифеодальным движением крестьянских и плебейских масс, которое начало шириться в конце XVI в.
      Объединение церквей вполне отвечало и властолюбивым замыслам иерархов православной цериви. Их давно уже тяготило участие и надзор братств и светских людей, они надеялись с принятием унии избавиться от этого контроля и к тому же получить вместе с расположением короля уравнение в правах и привилегиях с католическим духовенством.
      Таким образом, те общественные силы, от которых зависели подготовка и проведение церковной унии, были налицо. Остались формальности — огласить ее и. утвердить на соборе, что и было сделано в 1596 г. в Бресте. Со стороны светских и духовных (Ьеодалов кня-
      жества Литовского это был акт предательства национальных интересов, со стороны католической церкви, польских магнатов и шляхты — начало открытой узаконенной политики насильственной полонизации белорусского и украинского народов.
      Появилась новая униатская церковь, которая не имела самостоятельного значения как особое вероисповедание. Она сохраняла обрядность православия, но признавала догматы католической церкви и власть римского папы. Уния — это коварный и хитрый план окатоличивания и ополячивания, который был придуман римской курией. Расчет был, казалось бы, верный — простой народ, не понимавший догматических тонкостей и обманутый сохранностью обрядов православия, без особых размышлений должен принять унию, от которой переход в католичество был уже закономерен.
      Но расчеты папства не оправдались. Подавляющее большинство православного населения Белоруссии и Украины унию не приняло. Поэтому правительственные учреждения, католическая церковь, иезуиты и униаты сообща начали насильственно насаждать унию. Методы были уже испытанные католической церковью в многовековой истории борьбы с иноверцами, еретиками и атеистами. Это насилие всех видов — от различных ограничений в правах и привилегиях до убийств. Позднее появились различные проекты эффективного осуществления изуверских планов. Так, известен «Проект об уничтожению православного и униатского вероисповеданий, равно и русской народности в русских областях, подвластных некогда Польше» (1717).
      Авторы проекта исходят из основной идеи о том, что не может быть обеспечена целостность и безопасность Польского королевства до тех пор, пока существуют народы, испове: дующие разную веру. Следовательно, в целях сохранения целостности своего отечества чины королевства и каждый, в особенности поляк, «должны вменить себе в обязанность греческий закон, противный закону римскому, уничтожать: презрением, преследованием, притеснением последователей оного и, наконец, другими, сколь возможно действительнейшими средствами». Далее перечисляются методы, необходимые для истребления и искоренения «суеверных». Например, лиц непольского происхождения и православной веры не допускать ни к каким государственным должностям. Необходимо всегда «чуждаться русского, по соседству не заводить с ним никакой дружбы, разве для своей выгоды»; не допускать случаев, чтобы они получали образование, тогда «русины, оставаясь в невежестве, дойдут до большей нищеты и будут в крайнем презрении». Довести до нищеты зажиточные слои населения, «дабы они не могли ни умом, ни деньгами помочь себе». Отстранять их от начальствующих ц других должностей, доставляющих им какой-либо доход. Писать веб документы на польском языке, а не на русском, чтобы сделать их еще большими невежами, не имеющими в городах ни силы, ни значения. Епископов не допускать в сенат, попов держать в невежестве и в нищете, чтобы они не имели никакого влияния среди своих прихожан. Простой народ, более стойкий и непреклонный, нужно держать в темноте и невежестве, чтобы он покорно служил своему господину. Не допускать, чтобы дети крестьян обучались в сельской школе или при церкви (нужно «строго наблюдать за тем, чтобы русские крестьянские дети приучаемы были не к книгам, но к плугу, сохе, ралу и цепу»). Одним словом, этими и другими подобными средствами стараться создать такие условия для народа, чтобы он сменил свою веру и отказался от своей национальности (т. е. забыл о том, что был и есть русский). Но так как простой народ готов взбунтоваться, отстаивая свою веру и право на существование, то «если трудно будет перебить или, по малочисленности польских войск, усмирить бунтующих, республика не должна жалеть той потери, если всех таковых ревнителей отдаст в рабство татарам... а оставшийся после них край заселит народом польским и мазовецким». Таковы были планы польско-католической, верхушки — «поступая таким образом с русинами, мы, без всякого сомнения, достигнем со временем того, что... Польша сделается почетнее, сильнее и страшнее для иностранцев, что римско-католическая религия процветет на пространстве более 160 кв. миль, словом, что все мы сделаемся сильными и будем вне всякой опасности».
      В ответ началось активное сопротивление всего населения, для которого были дороги честь и достоинство, свои древние права и привилегии, национальные свободы, обычаи и традиции отцов и вообще все то, что составляет понятие «национальность». Эта борьба то затухала, то разгоралась с новой силой. Она велась открыто и упорно в течение почти двух столетий и принимала самые разнообразные формы: от протеста и литературной полемики до вооруженного восстания.
      В рассматриваемый период после заключения церковной унии эта борьба велась активно, в ней приняли участие различные слои общества. Введение унии задевало феодальные права православных магнатов, которые теряли возможность распоряжаться имуществом и земельными владениями подвластных им церквей, монастырей. Поэтому и часть магнатов вела борьбу против унии. Но их оппозиция была легальна, борьба шла главным образом на сеймах, в форме суплик и протестов.
      Так, сразу же после Брестского собора посыпались протесты со стороны как некоторых феодалов, епископов, шляхты, так и других сословий. Вот какую запись-протест внесли во Владимирские гродские книги К. Острож-ский, воевода киевский, Г. Балабан, епископ львовский, Ларисш Масальский, архимандрит супрйсльский, Никифор, архимандрит Киево-Печерского монастыря, Елисей, игумен пинский, «от всего рыцарства — Д. Гулевич» и др. Они расценивают акт унии «за неслушный поступок» и ему «не только подлегати але за помочою божою всеми силами боронити и против него быти собе обецуем, а свой против их уделаный моцнити твердати и всяким кштал-том подпирати и помогати будем водлуг на-булших сил и преможеня нашого и прозбами нашими у его королевской милости».
      Но на путь открытой борьбы феодалы не встали и не могли встать в силу своей классовой ограниченности. Их в большей мере пугало крестьянско-казацкое движение, развернувшееся в Белоруссии и на Украине против крепостного гнета, которое уже давало о себе знать. Уже в середине XVII в. белорусские и украинские феодалы объединились и с помощью Польши выступили против восставших.
      Народ же выступил против унии и католицизма более смело, решительно и последовательно. Благодаря этой длительной и бескомпромиссной борьбе он отстоял свою национальную свободу. Белорусская шляхта обращалась на сейме в 1786 г. с предложением в силу важных причин «русский обряд совершенно заменить латинским», так как едва ли кто из шляхетских родов и помещиков принадлежит к этому обряду, который «удержался только между простонародьем». Воссоединение Белоруссии с Россией помешало окончательному ополячиванию белорусского народа.
      Политика и действия католической и униатской церквей, иезуитов вызывали осуждение и протест передовых людей и общественности Польши. В речи на вальном сейме в Варшаве (1610) польский шляхтич Нарбут утверждал, что ссора и раздоры с «единокровным русским народом» есть не что иное, как смертельная опасность для отечества. Осуществляются «невозможные» цели — кчтобы Русь не была в Руси» — и самыми жестокими мерами. Он протестует против насилия, которым прикрываются только якобы «духовные цели» приобщения к католической вере. «А если духовных дел ищут, почему же не духовными средствами?.. А если же ищут в числе выгод деревень, то почему же их не забирают вдруг насильно, подобно неприятелю»2. Как умный и мудрый политик польский, он, как и некоторые другие общественные деятели Польши в то время, призывал соблюдать права, сохранить обычаи русского народа, тем самым получить свободу и спокойствие Польши. Народные массы также еще не были заражены неразумным фанатизмом. На улицах Варшавы вслед И. Рутско-му и И. Кунцевичу, которые прибыли на сейм в 1621 г., раздавались возгласы: «Turbatores pacis» (нарушители мира). Эта прогрессивная тенденция у польской общественности сохраняется. Передовые польские мыслители XVIII в. были также противниками отчужденности и вражды между славянскими и другими народами.
      Организованной силой, которая оказала сильное сопротивление наступлению католической реакции в этот период, были братства, общественно-религиозные организации.
      В начале своего существования это были объединения купцов, торговцев, ремесленников либо по роду деятельности, либо по месту жительства. Возглавляли их ежегодно избираемые староста, писарь и кассир 3. Создавались братства обычно при церквях или монастырях, имели свои здания, где проходили общие собрания или совместные беседы, особенно в дни праздников. Целью их была защита профессиональных и других интересов своих членов, забота об их жизни, благотворительная деятельность среди братчиков.
      С усилением феодального и национальнорелигиозного гнета их деятельность активизировалась, со второй половины XVI в. она выходит далеко за пределы своих узкопрофессиональных интересов и местных церковных деЛ. Для вступления в братства не было ограничений, поэтому они представляли почти все слои общества, но основную массу их составляли городские слои.
      Братства по существу возглавляют борьбу против католико-униатского засилия. Социальная борьба городских мещан и крестьян получила религиозную окраску. Защищая свою веру, простой народ, братства защищали право на свою культуру, на самостоятельное развитие белорусского населения. Братства явились основными центрами общественной и культурной деятельности, они активно противостояли окатоличиванию и полонизации! В этой борьбе не раз обращались за помощью и поддержкой к Москве.
      Братства располагали денежными средствами, благодаря чему развивали активную просветительскую деятельность. Братства имели шпитали, помогали «убогим», строили школы, заводили свои типографии, издавали различную учебную, церковную и светскую литературу, боролись против феодальных привилегий церкви, ограничивали права духовенства и т. п. Деятельность братств была самой разнообразной и имела большое значение в истории культуры и общественной жизни.
      В конце XVI в. число братств увеличивается. Одно за другим возникают могилевское братство (1590), брестское и гродненское (1591), оршанское и минское (1592), второе могилевское (1597), минское петропавловское (1612), пинское и др. С братствами связана деятельность таких видных образованных людей того времени, как братья Стефан и Лаврентий Зизании, Леонтий Карпович, Мелетий Смотрицкий, Андрей Мужиловский, Иосиф Бобрикович, Касьян Сакович и др. Деятели братств возглавляли широко развернувшуюся литературную полемику с идеологами и защитниками католицизма и унии. Вся полемическая антиуниатская литература того времени издавалась в основном в братских типографиях. Эта обличительная по своему характеру литература объективно служила сплочению патриотических сил белорусского и украинского общества для борьбы против национальнорелигиозного гнета. Она призывала к сопротивлению, защищала национальные традиции и разоблачала своих противников.
      Центром антикатолической борьбы в Литовском княжестве стали г. Вильно и виленское православное братство, основанное в 1584 г. Оно было связано с другими братствами как в Белоруссии, так и на Украине, в частности с львовским. В противовес усиливающемуся влиянию иезуитов в Вильно в 1585 г. братство открыло свою школу, пригласив учителей из Львова и Бреста. При школе имелась большая библиотека. Из типографии братства вышли основные полемические сочинения того периода, которые создавали общественное мнение непримиримости с происками иезуитов и униатов. Братство оказывало сильное влияние на горожан.
      Братство подвергалось непрестанным преследованиям и гонениям. С этим братством в течение многих лет жизни связывал свою деятельность и Мелетий Смотрицкий.
      Чем была вызвана столь длительная и мучительная борьба белорусского народа? Неужели в самом деле народ был исключительно религиозен и предан православной вере, как это представляли помещичье-буржуазные историки?
      В действительности все представляется гораздо сложнее.
      Дореволюционные историки и особенно историки религии и церкви, которые тщательно изучали этот период, не могли писать иначе. Для них религиозные мотивы были главными, поэтому экономические, социальные, национальные и другие аспекты имели либо подчиненный характер, либо вообще игнорировались. Вся борьба этого периода представ-
      лялась ими как борьба за сохранность в чистоте «веры отцов», которая как бы отождествлялась с национальным характером, образом мыслей народа. Но факты говорят о другом. Действительно, если бы все дело было в вере и только, то почему бы народу не принять унию, которая сулила столько благ и ничего не меняла в вере? Ведь уния не меняла веру. Иезуит Петр Скарга с лицемерной наивностью пишет в своем сочинении «Берестейский собор и его оборона», отстаивая унию: «Ничого не
      утратите, усе вам цало заставает, в науце правоверной, в церемониях, и обрадах, и в звы-чаях церкви вашое кгрецькое». А идея единства с Римом не была в то время новостью, о ней мечтали все время, и эта уния была провозглашена за 150 лет до Брестской. Поэтому уния как событие церковной жизни меньше всего тревожила народ. Но все то, что за унией шло, что скрывалось за ней, народ понимал. Поэтому и сопротивлялся, поэтому боролся. А то, что эта борьба принимала религиозную окраску, то «это нисколько не меняет дела и легко объясняется условиями времени».
      А время было такое, когда богословие господствовало во всех областях умственной деятельности общества, когда все науки являлись простыми отраслями богословия, когда «догматы церкви стали одновременно и политическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона», когда церковь занимала положение «наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя». Естественно, что национально-освободительная борьба белорусского народа в этих условиях проходила под религиозным лозунгом защиты православной веры, веры большинства населения белорусского и украинского народов. Она сливалась с антифеодальным протестом беднейших городских и крестьянских масс. Крестьяне, городской плебс не выдерживали феодального гнета, протестовали и в одиночку и группами, и целыми городами и поветами. Сопротивлялись, как могли: отказывались выполнять барщину, платить подати, убегали от своих господ, переходили к другим в надежде найти более сносные условия жизни 2. Обычным явлением были побеги белорусских крестьян и горожан в пределы Русского государства, где для них помещики в первое время предоставляли некоторые льготы, где они не испытывали и национально-религиозного насилия.
      Вся тяжесть борьбы против социального, политического, национального и религиозного гнета пала на народные массы. В этой борьбе белорусский и украинский народы, имеющие одинаковую историческую судьбу, общую культуру, родственный язык и общие интересы, объединили свои усилия, выступали вместе, поддерживая друг друга. С особой остротой борьба проявлялась в восстаниях против феодалов и католической церкви.
      На Украине накапливалась огромная реальная сила, способная отстаивать свои права, свободу и национальное достоинство, свои идеалы и принципы демократического равенства. Это было казачество Запорожской Сечи. В Сечи находили прибежище беглые белорусские и украинские крестьяне, все те, кто скрывался от произвола и жестокой эксплуатации. Казачество выступало всегда зачинщиком народных восстаний, объединяло крестьян и поддерживало их выступления. Казацкие отряды появлялись и на территории Белоруссии, где они находили помощь и поддержку среди крестьян и горожан и сами оказывали помощь им в борьбе с феодалами. Эта взаимная выручка и поддержка были единственной моральной и действенной силой в тех условиях.
      Одно за другим проходили восстания в конце XVI — начале XVII в. на Украине и в Белоруссии. Автор Барколабовской летописи сообщает, что в Белоруссии, от Могилева «аж до Минска», в начале 1590 г. действовали отряды казаков, которыми командовали Матю-ша.и Голый. Они расправлялись с попами, шляхтой, «приставство по волостях брали, а кривды шкоды не чинили». Наиболее мощным и продолжительным было казацко-кре-стьянекое восстание 1594 — 1596 гг. под руководством Северина Наливайко. Большие отряды казаков появились в Белоруссии в 1595 г. К ним со всех сторон стали присоединяться белорусские крестьяне. Повстанцы нападали на феодальные поместья, разрушали их, убивали панов. Так, стремительной атакой казаки напали на слуцкий замок магната Ходке-вича, захватили в нем много пушек и боеприпасов. Затем, как сообщает тот же летописец, 30 ноября Наливайко с отрядом в 2000 человек с пушками занял г. Могилев. Казаки и крестьяне убивали «мещан, бояр, людей учтивых», громили склады. Две недели занимали казаки Могилев. Под ударами шляхетского войска, состоящего «из 4 тыс. татар, 14 тыс. литвин», отряд Наливайко оставил Могилев и отступил по направлению к г. Быхову. Панское войско преследовало казаков до Рогачева, «да ничого эгала не вчинили казакам» Из Быхова направились крестьянско-казацкие полки через Пинск снова на Украину, громя на своем пути епископские и шляхетские именья, убивая феодалов, разрушая костелы и замки. Одновременно с отрядами Наливайко действовали отряды других предводителей — Савулы, Панчохи. Все эти выступления казаков и крестьян потерпели неудачу, руководители их были жестоко казнены, восставшие — наказаны. Но ничто не могло устрашить казаков и крестьян. В начале XVII в. казаки вновь неоднократно появляются в Белоруссии. В 1602 г. известны в истории действия отряда казаков Дубины в районе городов Витебска и Полоцка. Несмотря на жестокую расправу с восставшими, и в последующие годы народные выступления не прекращались. В истории известны восстания Трясилы (1630), Ивана Сулимы (1635), Павла Бута (Павлкжа — 1637), Яцко Острянина и Скидана (1637), которые, собрав несколько сот казаков, после битв с польскими войсками перешли в Русское государство.
      Неоднократно появлялись казацкие отряды в окрестностях городов Орши, Мстиславля, Кричева, Гомеля, Речицы и других, привлекая на свою сторону много крепостных крестьян и недовольных и расправляясь со своими угнетателями — светскими и духовными феодалами. Выступления казацких и крестьянских масс проходили также под лозунгом борьбы против национального и религиозного угнетения, борьбы против унии и католичества.
      Усиление феодального гнета в городах вызывало огромное недовольство и протест среди городского населения. В городах широко развернулась борьба за самоуправление, независимое от феодальной власти. Нередки были столкновения между зажиточными слоями, в руках которых была сосредоточена вся городская власть, и беднотой, составлявшей свыше 70% горожан. История сохранила све-
      1 Межигорская летопись. Сборник летописей, относящихся к истории Южной и Западной Руси... Киев, 1888, стр. 96.
      дения о крупном восстании городских нйзой В Могилеве в 1606 г. Возглавил это восстание Могилевский мещанин Стахор Миткович, который и раньше «неоднократ чинити звыкл бунты». Восставшие разогнали старую городскую раду, состоявшую из богатых купцов и ростовщиков, и образовали новую, в которую вошли мелкие ремесленники. Два года управляла эта рада и находила поддержку среди большинства населения. О деятельности новой рады и ее отношении к членам старой, купцам и ростовщикам, можно судить по охранной грамоте Сигизмунда III, в которой король писал: «Нам известно, что вы, пренебрегая властью тамошнего войтовского управления, сопротивляясь ему, и более того, будучи привлечены к ответственности перед нашим судом за упорное сопротивление, не ожидая нашего решения, устроили заговор наподобие бунта, захватили в свои руки власть и городские доходы, вершите суды, хватаете насильно людей и приказываете сажать их в тюрьму, принуждаете к разверстке налогов, или иначе, к уплате взносов для поддержки этого вашего своеволия» 2. Стахор Миткович, его сторонники и единомышленники выступали против той «правды», которую весь люд посполитый терпел от «панов бурмистров, радец, лавников», которые «пожитками мескими водлуг воли своее без ведомости нас справуют, себе и повинных своих вспомогают, личбы не чинят меты албо податки частые, без ведомости на-шое, на нас вкладают, и выбирать часом кгвал-товне кажуть».
      Король и феодалы не смогли подавить восстание открыто. Предпринимались попытки расколоть восстание изнутри, попытки найти соглашение с радой. В течение долгого времени все эти попытки вызывали все новые и новые волнения и протесты среди восставших. И только в 1610 г. королевские войска сумели подавить восстание. Пять членов новой рады были казнены, многие участники восстания и члены рады были брошены в тюрьмы, подвергнуты штрафам, изгнаны из города и т. п.
      Известно также крупное и жестоко подавленное восстание горожан Витебска, в результате которого был убит униатский епископ Иосафат Кунцевич. С усилением феодального гнета и католической реакции ширится и народный протест. Движение широких народных масс против всяческого угнетения и насилия было разрозненным, но оно являлось внушительной силой, всколыхнувшей умы того времени.
      Это было мощное общественное движение, в котором антифеодальные выступления сливались в едином потоке с борьбой против национального угнетения, с сопротивлением наступлению католицизма и унии. Его нельзя было игнорировать или быть к нему нейтральным. Можно было выступать либо с ним, либо против него.
     
      НАЧАЛО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
      иография Смотрицкого — трудная, но интересная страница в истории общественной мысли и общественного движения Белоруссии.
      Непоследовательность позиции Смотрицкого в тяжелой и упорной борьбе обусловила в его жизни и деятельности два периода, противоположные по своему характеру и содержанию, а следовательно, и неравноценные по своей общественно-политической значимости, и неодинаковые по времени. Первый период его деятельности имел большое общественное значение и был связан с его пребыванием в Белоруссии. В этот период Смотрицкий, украинец по национальности, писатель, писавший свои сочинения «а польском языке, создатель «Грамматики сл эвенски я...» живет в разных городах и местечках Белоруссии, в Вильно, столице Великого княжества Литовского и центре развернувшейся в нем нацио-иально-религиозной борьбы. Поэтому мы и уделяем основное внимание анализу жизни и деятельности Смотрицкого в этот период.
      Мелетий (Максим Герасимович) Смотрицкий — выходец из шляхетской семьи. Родился в м. Смотричь в Подолии в 1572 г. Биографы указывают различные годы с 1577 тао 1579, не ссылаясь при этом «и на какие свидетельства. Между тем имеется сообщение Иерофея в «Записке о Дермансиом монастыре» \ которое заставляет пересмотреть даты жизни М. Смотрицкого. Иерофей приводит надпись на сохранившемся. портрете Смотрицкого: «М. Смот-рицкий, архиепископ иеропольский, архимандрит Дерманский, преставился року 1630 от рождества своего в 58 лет». Об этом же имеется запись в монастырской книге. Отсюда следует, что годом рождения Смотрицкого нужно считать 1572-й. Это предположение подтверждается и фактами его жизни и деятельности.
      Отец Смотрицкого, Герасим Данилович, был известен как один из способных полемистов XVI в., выступавших против католицизма. Он написал такие известные полемические трактаты, как «Ключ царства небесного и нашей христианское духовное власти нерешимы узел» (1587), «Календар римски новы» 2 и др. О нем у современников сохранилось мнение как о муже «благочестиво мудрствующем и многу помощу и утеху верным противу еретиков и отступников писаниями своими подавшем». Отец Смотрицкого долгое время занимал должность каменецкого писаря, которого, как писал Мелетий Смотрицкий в своем сочинении «Защита оправдания», «знала вся Волынь». Это был широко образованный человек, знакомый с литературой на разных языках. Он принимал активное участием издании Острож-ской библии (1581), которая была им переведена с латинского и греческого языков на старославянский. Существует также мнение, что Герасим Смотрицкий был ректором созданной в 1585 г. в Остроге школы, в которой изучался не только старославянский язык, но и греческий, и латинский. Князь К. К. Острожский щедро наградил его за труды — подарил два хутора из Острожского княжества: Баклеевку и Борисовку2.
      У Г. Смотрицкого было два сына. Первыми их учителями были отец и учитель из Греции Кирилл Лукарис, получивший образование в Падуанском университете, разносторонне эрудированный человек, который после смерти Г. Смотрицкого был ректором Острожской школы, а с 1612 г. — константинопольским патриархом.
      В Острожской школе Максим получил начальное образование. Как сообщают современники, он был воспитан «во благочестии и наказании книжном и грамматическом, обучен славянски, гречески и латински». После смерти Герасима Смотрицкого его детям стал покровительствовать князь К. Острожский. Старшего, Стефана, он устроил у себя в качестве писаря, а младшего, Максима, как более способного отправил в 1594 г..в Вильно для продолжения образования в иезуитскую академию.
      Вильно в тот период стал центром католической реакции в княжестве Литовском. Первая колония иезуитов появилась тайно уже в 1569 г., они пришли налегке «с четками и книгою в руках». А за несколько лет они уже прочно обосновались в городе, где насчитывалось около 10 иезуитских школ и одно высшее учебное заведение — академия с двумя факультетами: философским и богословским2.
      Она была утверждена в 1579 г., при ней были библиотека, типография, аптека, общежития для учащихся. Засилие иезуитов в Вильно и других городах Великого княжества Литовского объясняется особой ролью, которую отводили им король и феодально-католические круги в подчинении своему влиянию.
      Иезуитам были предоставлены большие возможности, им было поручено, в частности, воспитание и образование молодежи в Литве и Белоруссии. Они воспитывали и развивали у молодежи дух обскурантизма, внушали идеи-нетерпимости к иноверцам и фанатизм. Организация преподавания в основном строилась по принципу состязания-конкуренции между учащимися. Все приемы воспитания и обучения сводились к тому, чтобы развить у студентов недоверие и подозрительность друг к другу, лицемерие и ханжество, слепое подчинение учителям и т. п. Одним словом, все было подчинено основной цели — воспитанию фанатически преданных слуг католической церкви. Все это не могло не оказывать своего тлетворного влияния. Можно привести один из многочисленных примеров разнузданного поведения учащихся иезуитских школ в отношении к иноверцам. Студенты Поликовский и Руневич с тремя своими товарищами хитростью заманили учителя святодуховской братской школы Мартина Войславского в дом, обещая продать ему диалектику и латинскую библию, вызвали его на спор и за несогласие с ними избили, отпустив еле живого2.
      Иезуиты нанесли огромный вред развитию науки и культуры белорусского народа. Они в первую очередь стремились оказать свое влияние на воспитанников из среды имущих слоев белорусского общества.
      Максим Смотрицкий несколько лет провел в стенах иезуитского учебного заведения, занимался, как сообщает Я. Суша, изучением точной и умозрительной философии и других свободных наук1. Из этого перечня изучаемых Смотрицким предметов можно заключить, что он учился на философском факультете. Годы учебы в академии совпали с периодом подготовки и проведения церковной унии. Уже в это время Смотрицкий заявляет о себе как противнике ее. Он пишет свое первое сочинение (1595), направленное против брошюры «Уния». К сожалению, больше ничего о нем неизвестно, ибо оно не сохранилось, а сам Смотрицкий, кроме указания своего авторства 2, не передает его содержания.
      С большим успехом закончил Максим Смотрицкий Виленскую академию. Но пребывание в стенах иезуитского учебного заведения, видимо, не могло остаться бесследным, сказалось на воспитании его характера. Его общение с людьми, многие факты жизни и деятельности и переписка, особенно в последние годы жизни, представляют Смотрицкого как человека неустойчивого.
      После окончания Виленской академии Максим Смотрицкий остается в Литве, занимаясь педагогической деятельностью. В ответ на просьбу кн. Б. Соломерецкого прислать учителя для их сына Богдана 1 князь К. Острожский рекомендовал своего воспитанника М. Смотрицкого как хорошего и знающего педагога, имеющего достаточную учительскую практику. Автор Барколабовской летописи, описывая события, происшедшие в 1600 г., сообщает: «Того ж року, месяца апреля у понеделок на святого Мартина папы римского, взявши (сына Богдана. — Е. П.) з науки от Лаврентия зараз дано до науки латинския до пана Максима Герасимовича Смотрицкого»2. С этого времени Смотрицкий надолго связывает свою судьбу с семьей кн. Богдана Соломерецкого и его жены Елены Корсаковны, часто и долго живет в их имениях в Соло-меречье, в Боровлянах под Минском, в Барколабове. В качестве домашнего учителя он с их сыном Богданом совершает заграничное путешествие для продолжения образования. В те времена такие поездки были не редкостью — немало деятелей Белоруссии, Литвы, Украины завершало свое образование в Европе.
      М. Смотрицкий провел несколько лет за рубежом, был в Силезии и в Словакии (Братиславе), жил в немецких городах Лейпциге, Виттенберге, где жил Лютер и где рождались идеи протестантизма, в Нюрнберге и слушал лекции в этих университетах. О пребывании его за границей имеются весьма скудные сведения, даже не указываются годы этой поездки. Поэтому мы можем только предполагать, что он вернулся в Белоруссию около 1604 г. Именно за границей, видимо, Смотрицкий получил и ученую степень доктора медицины, о чем говорит титульный лист его сочинения «Апология» (1629).
      По возвращении из заграницы Смотрицкий вновь поселяется у князей Соломерецких под Минском. На него производят угнетающее впечатление преследования и гонения белорусского населения, и Смотрицкий включается в активную борьбу против униатов. Как свидетельствует Я. Суша, Смотрицкий пользовался большим доверием у населения в Минске, Со-ломеречье и т. д.: «К нему, как оракулу, стекались люди с разных сторон». Многие, будучи уже униатами, переходили снова в православие, в Минске горожанами была построена новая церковь и основано Православное братство. В это время Смотрицкий пишет статьи, на которые сам указывает современникам: «Известны мои сочинения... против Разговоров Брестянина с братчиком, против Воскресшего Наливайко» 2.
      Вскоре, вероятно, Смотрицкий отправляется в Вильно и вступает в православное братство, от имени которого в 1608 г. выходит сочинение «Антиграфи или ответ на язвительное сочинение», написанное М. Смотрйцким. Это сочинение было ответом на униатские брошюры «Ереси, невежество и политика попов и мещан виленского братства» и «Гармония». Смотрицкий в этом полемическом трактате заявил с глубокой уверенностью о правоте.тех, кого преследуют. Он пишет в предисловии к читателю, что такова сила и особенность правды: если кто-либо стремится задушить ее, то тем больше утверждает ее, кто хочет ее затмить, тот больше придает ей света 2. Последовательно и спокойно он разбивает все доказательства, опровергает выдвигаемые униатами обвинения, сам раскрывает все те «беззакония, своеволия и эксцессы», которые творят католики и униаты. Им, пишет Смотрицкий, дана большая власть, дабы они находились в подчинении у высших духовных сановников, это же делается с целью, чтобы каждый почти вслепую стремился к такой же всепозволяю-щей власти, видя, что «нет никакого столь большого преступления, столь страшного эксцесса, столь отвратительного греха... который нельзя было бы прикрыть этим их дырявым плащом послушания...»3.
      Уже с самого начала своей литературной деятельности Смотрицкий включился в борьбу против политики насильственного окатоличивания и ополячивания. Он оказался в гуще событий, был свидетелем бесчинства распоясавшихся фанатиков. Униаты выхлопотали королевский указ, по которому запрещалась покупка и продажа книг, напечатанных в братских типографиях. Они получили право не только закрывать типографии, но и отбирать, сжигать книги, наказывать авторов. Католики и униаты в свою очередь писали и распространяли свои книги, в которых возводили клевету на членов православного Виленского братства, обвиняли белорусское и русское население в создании беспорядков и волнений. Все это побудило Смотрицкого вновь выступить в защиту своих соотечественников, в защиту православной веры и ее догматов.
     
      ЧТО НИ СЛОВО, ТО — ЯД...
      В короткий срок Смотрицкий пишет свое сочинение «Фринос то есть Плач восточной церкви» , которое издает Виленское братство в 1610 г.
      И. Потей прислал в Вильно своего наместника Иосифа Рутского, который различными способами, тайно стремился отнять у виленского братства Троицкий монастырь. И. Рут-ский был разоблачен настоятелем Троицкого монастыря С. Сенчило, за что тот был отдан под суд и изгнан из Вильно по приказу И. Рутского. Это явилось поводом к выступлению против униатов, католиков и иезуитов.
      Виленские горожане требовали возвращения им Троицкого монастыря, прекращения преследований. Начались волнения. Когда И. Потей прибыл в Вильно, горожане напали на него и избили, заявив, что не признают власти униатского владыки. Потей в письме к И. Тризне и Л. Сапеге, виленскому воеводе и канцлеру Литовского княжества, жаловался на неповиновение горожан, сравнивая их выступление с восстанием Наливайко, называя горожан «наливайковцами». И. Потей требовал сурового наказания восставших — «отрезать крылья этим разнузданным людям».
      Осенью 1609 г. в Вильно вошли королевские войска, направлявшиеся для завоевания Москвы. С их помощью иезуиты и униаты расправились с непокорным городом. Они громили братские церкви, школы, дома, убивали православных, обвиняя их в мятеже и неповиновении королю.
      Смотрицкий в «Плаче» выразил свое отношение к этим беззакониям и преследованиям. Он нарисовал яркую картину жизни белорусского и украинского населения в подвластных Польше областях и пришел к выводу, что только на словах обещаются права и свободы, а на деле” существует такое тяжелое рабство, в сравнении с которым даже власть татар кажется куда более сносной.
      Смотрицкий остро и метко критикует католичество и унию, их духовенство. Уния, по мнению Смотрицкого, незаконное «творение» высших иерархов православия, таких, как М. Рогоза, И. Потей, К. Терлецкий, Г. Полоцкий и др. Их он клеймит, называя предателями и изменниками.
      «Плач» является самым лучшим, цельным и острым сочинением как самого Смотрицкого, так и всей полемической литературы того периода. В нем проявились большие дарования Смотрицкого: способность живо и с чувством передать свои мысли, обширные познания, особый, образный и красивый стиль, Смотрицкого называли Златоустом, «Плач» в широких кругах тогдашнего общества получил высокую оценку, его передавали по наследству как реликвию, сохраняли как дорогой подарок. Его оценили современники, так же к нему отнеслись потомки. Экземпляры этого сочинения уже в свое время были величайшей редкостью. Но значение и влияние книги было настолько велико, что ее переписывали от руки в последующее время или полностью, или отдельными отрывками. Так, например, в рукописном сборнике XVII в. «Розница» содержатся самые интересные, критикующие католичество отрывки из «Плача». До тех пор пока шла борьба с унией и католичеством, это сочинение Смотрицкого сохраняло свое значение. Его хранили, читали, переписывали. В рукописном сборнике XVIII в. на нескольких страницах, исписанных мелким шрифтом, дана титульная страница и тот раздел, который понравился автору, — яркая и смелая критика католицизма, папства и Рима 2. Имеется также рукописный экземпляр «Фриноса», который был переписан в 1743 г. в Вильно «Плач» объективно, хотел того Смотрицкий или нет, сыграл большую роль в деле объединения усилий патриотических сил современного ему общества в борьбе против окатоличивания и ополячивания и защите своей свободы, культуры, веры. В нем слышался призыв не к покорности и терпению, а к твердости и сопротивлению. Для тех условий это был призыв к сопротивлению иезуитам, католической церковной власти, а также и королевской, гражданской властям, выступающим с церковью единым фронтом.
      Именно поэтому на братство и братскую типографию, издавшую «Плач», обрушились репрессии. Король Сигизмунд III в 1610 г., находясь. под Смоленском, не замедлил издать особый приказ закрыть типографию, наложить штраф в 5000 черв, злотых на тех, кто будет распространять книги, уничтожить изданные книги, наказать автора. Братская типография была закрыта, уничтожены шрифт и часть книг (часть удалось спасти); корректор виленской братской типографии активный борец против унии Леонтий Карпович был посажен в мае 1610 г. в тюрьму. Автор не был наказан, так как был неизвестен (книга вышла под псевдонимом Феофил Орфолог).
      1 Рукописный отдел библиотеки Вильнюсского университета, № 567. (Рукописная книга «Фриноса» была передана Виленскому общественному книгохранилищу А. Червяковским из г. Пружан).
      Есть и другие причина жестокой расправы королевской власти над братством и книгой. Это сочинение мешало осуществлению захватнических планов не только шляхетской Польши, но и римской курии, мечтавших о Русском соседнем государстве. Войска Сигизмун-да III уже осаждали Смоленск, продвигаясь вглубь к Москве. Появление такого сочинения в этот период было более чем нежелательно. Представленная картина жизни белорусского населения, близкого по языку, культуре, вере, обычаям русскому народу, воспринималась как перспектива и для русских в случае их завоевания Польшей. Поэтому вполне понятно королевское обвинение автора «Фриноса» в неблагонадежности и измене.
      О значении «Фриноса» говорит и то, что иезуиты и униаты поспешили выпустить в свет свои сочинения, которые бы как-то нейтрализовали впечатление от появления такой крамольной книги. Первым выступил П. Скарга в 1610 г. с сочинением «Пересторога» , где он пытается опровергнуть все основания к тревоге и беспокойству. В 1612 г. появляется новое сочинение Иоахима Мороховского «Параго-рия» 2, а в 1617 г. фанатик-униат Леон Кревза Ржевуский вновь выступает с «Обороной унии», против которой Смотрицкий выпустил такой смелый трактат. Они стараются опорочить автора «Плача», называя его изменником отечества, агентом Москвы, учеником Лютера и т. п.
      Чем же выделялось сочинение Смотрицкого в ряду других полемических трактатов? Оно было первым в княжестве Литовском настолько открытым и резким нападением на своего идейного противника — папство и католицизм. В нем Смотрицкий доказывал действительный вред, который несет с собой уния народам Литовского княжества, и практически воспринималась окружающими мысль о невозможности любого компромисса с этим врагом.
      Богато идейное содержание «Фриноса». Как показывает история, ни одна религиозная борьба не обходилась без кровопролития и жестокостей. Это в первую очередь опровергает миролюбивый и гуманный, по мнению церковников, характер религиозного учения и морали, главной заповедью которой провозглашается — «не убий». В действительности же наблюдается иная картина: когда в том или ином общественном движении замешаны церковники, особенно иезуиты, «вороны Игнатия», по характеристике Л. Таксиля, дух исключительности и нетерпимости, дух фанатизма характеризует эти движения и вызывает самые гнусные и жестокие методы борьбы. Так было во время крестовых походов, так было в контрре-формационном движении, так было всюду, где затрагивались интересы церкви, где церковь принимала участие. ЦеркОвь запятнала себя кровью. «Церковь испытывает ужас, — с сарказмом замечает Поль Гольбах, — перед кровью. У нее такое чувствительное сердце, что она упала бы в обморок от одного ее вида...» 1
      Острая религиозная борьба оставила и в истории Белоруссии свой кровавый след. Религиозный фанатизм католической церкви, подогреваемый и поддерживаемый господствующими светскими и духовными властями, еще более усугубил противоречия между борющимися сторонами. И именно это придало этой борьбе наиболее острый характер. Этим мы не хотим обелить православие. Оно также фанатично и нетерпимо в своем отношении к иноверцам или атеистам. Достаточно, например, только вспомнить историю раскола. Но в тот период эти качества неярко проявлялись, так как православие было религией гонимой, преследуемой.
      Тысячи исторических документов свидетельствуют о неравной и жестокой борьбе, о несправедливости, гонениях и преследованиях белорусского населения в этот период. В этом отношении сочинения Смотрицкого представляют богатейшее хранилище подобных свидетельств, обличающих кровавые планы папства, тесно связанные с вожделенными желйнййМй польских магнатов и короля. Но это не бесстрастная хроника летописца, фиксирующего исторические факты, это гневное осуждение необузданных издевательств униатов и иезуитов, это протест против попрания элементарных человеческих и национально-политйческих прав, это, наконец, глубокое сочувствие страданиям и мучениям преследуемого населения.
      Автор «Плача» был активным участником общественно-политического движения и непосредственным свидетелем разыгравшейся народной трагедии. Объективное значение этого сочинения, сила доводов Смотрицкого в «Плаче», сила правды, логики и чувства таковы, что и впоследствии, несмотря на последовавший в конце жизни отказ Смотрицкого от своих взглядов, притягательная сила его произведения не ослабла. «Плач» по-прежнему ценят и, как указывает неизвестный автор в 1663 г., читают наряду с произведениями Л. Древин-ского, П. Могилы и др.1
      Как же характеризует и описывает Смотрицкий положение населения в Белоруссии? «Внимайте моей печальной повести все народы, — пишет автор «Плача», — слушайте меня все, кто живет на земле...» (1).
      Смотрицкий нарисовал мрачную картину жизни белорусского населения под гнетом католической Польши. «Отовсюду крики, отовсю-
      1 Рукописный сборник «Наветы» XVII в., № 220,42 л. и др. (Рукописный отдел Публичной библиотеки г. Ленинграда).
      Ду страх, Отовсюду преследование... Нигде нет ни спокойного места, ни безопасного пристанища» (1). В образе страдающей и плачущей матери он аллегорически изобразил состояние православной церкви в тот период. Этот образ был, по-видимому, навеян картинами страдания народа, гонений, бесконечных издевательств, картинами разрушения обычной жизни и опустошения в крае: «Горе мне несчастной!.. Руки в оковах, ярмо на шее, путы на ногах, цепь на бедрах, обоюдоострый меч над головой, глубокая вода под ногами, неугасимый огонь по сторонам» (1).
      Автор «Плача» правильно расценивал перемену веры, как измену родине, измену вековым традициям своего народа, его культуре. Он посылал страстные проклятия изменникам: «Будь проклят всяк, кто мной забавляется...», «Горе всем, кто мною пренебрег, кто меня выгнал», «Придет то время, когда вам стыдно станет за все это...» (15 — 16).
      Длительная и ожесточенная борьба белорусского народа принимала религиозную окраску не в силу каких-то особых свойств человеческой натуры, не в силу врожденной религиозной потребности, а вследствие исторической особенности времени, знавшем только одну форму идеологии — религию и теологию. Поэтому на страницах полемических трактатов того времени шел большой спор вокруг различий догматов католицизма и православия. Обе стороны обвиняли друг друга в «еретичестве» и заблуждениях, в отступниче-
      стве от4чистого христианского учения «святых отцов», от священного писания. Это были вопросы об исхождении святого духа, о таинствах, о главенстве и непогрешимости римского папы и ряд других. Каждая из сторон доказывала свою правоту, основываясь на доказательствах исторического характера, на выдержках из библии и сочинений отцов церкви. Но сущность этой религиозной борьбы состояла не в поисках и установлении богословских истин, а в защите и отстаивании определенных политических интересов и экономических выгод.
      Среди большого разнообразия тем и вопросов, которые поднимала и освещала церковно-полемическая публицистика I четверти XVII в., выделяется как главный вопрос вопрос о причинах осуществления Брестской унии и неудержимого процесса окатоличивания высших слоев белорусского общества.
      Ко времени написания «Фриноса» большая часть белорусских княжеских родов и высших духовных сановников православия изменила своим национальным интересам и традициям. Естественно, многие общественные деятели и писатели пытались найти причины столь губительного для народа и родины процесса денационализации и окатоличивания, так как процесс этот продолжал охватывать шляхту, торговцев, богатое мещанство и т. п.
      Ни одно из полемических сочинений не обошло молчанием этот волновавший всех вопрос. И все они сходились в своих ответах на
      него, считая главной причиной как возникновения унии, так и процесса окатоличивания и ополячивания «бедственное положение православной церкви», не видя иных, классовых ее источников.
      Мелетий Смотрицкий одним из первых также поднимает и решает эту выдвинутую самой жизнью проблему. В освещении ее он не оригинален, разделяя существующую в его время точку зрения. Но вместе с тем трудно найти среди сочинений того времени такое, где бы так же страстно и с такой полнотой было раскрыто и обосновано это мнение. Каждый из авторов выдвигал как главную ту или иную сторону при характеристике и описании состояния церкви. Смотрицкий же нарисовал общую неприглядную картину внутреннего разлада в самой церкви, больших беспорядков в церковной иерархии, крайней деморализации и большого невежества в большинстве своем как высших сановников, так и рядовых служителей церкви. И это заслуживает особого внимания с нашей точки зрения.
      Советская историческая наука дает правильное научное объяснение такому общественному явлению, как уния церковная. Поэтому в данном случае мнение Смотрицкого не имеет какого-либо значения и не оно обращает на себя внимание, тем более что Смотрицкий в силу своего религиозного и идеалистического миропонимания и не дал ей верного толкования. Но критика православия во «Фриносе» во всех отношениях примечательна, и для своего времени она является смелой и объективной. Не случайно о ней умалчивали историки церкви Макарий, Филарет, Голубев и др. Именно за нее впоследствии такие историки церкви, как Демьянович, осуждали Смотрицкого, считая, что он «лил воду на мельницу своих врагов-униатов». Именно в этой критике видели они (Еленевский и другие) элементы униатско-католических воззрений, которые якобы определили потом логический переход Смотрицкого в лагерь врагов. Такая оценка дворянско-буржуазными историками смелого выступления Смотрицкого с критикой православной церкви интересна тем, что показывает, насколько она правильна и злободневна была не только во времена Смотрицкого, но и впоследствии, когда православная церковь уже занимала господствующее положение в Белоруссии и на Украине после воссоединения с Россией.
      Смотрицкий вынужден признать, что вероучение церкви подвергается сомнению. В ней существуют различные секты, она засорена ересями. «Денно и нощно тревожат церковь различные куколи» (14 об.), — пишет он. Их множество, это сторонники Ария и последователи Нестора, новокрещенцы и социнианцы. Они то отрицают таинство святого причастия, то подвергают сомнению божественность Христа, то принижают божественное значение писания и т. п. Смотрицкий сетует, что и в простом народе нет прежней веры и прежнего послушания. И князья, и духовные пастыри заботятся о своих земных делах. Эти признания и тревоги характеризуют Смотрицкого как правоверного православного идеолога, но в то же время они показывают, насколько и в самой православной церкви были сильны брожение и оппозиция ее догматике и обрядности, насколько низок был ее авторитет.
      Особенно беспокоят Смотрицкого полная дезорганизация и беспорядки в церковноиерархических отношениях, которые существуют в ней снизу доверху. Высшие церковные владыки считают в порядке вещей различные злоупотребления своей властью, обычными стали купля-продажа всех, а чаще всего высших церковных должностей. Утвердился неправильный и порочный обычай назначения светских лиц на духовные должности, в результате чего появилось много священников по названию, мало — по делам. «Ради золота и серебра вторглись без всякого избрания и хорошего отзыва одни — из корчмы, другие: — из солдат и рекрутов... Сами ослеплены, а покушаются быть руководителями других. Сами хромают на обе ноги, а хотят быть другим опорой. Сами, будучи невеждами, осмеливаются учить других. О, непорядочный, двуличный, безбожный обычай посвящения» (13 об.).
      По церковному уставу раньше не посвящали в пастыри лиц, не достигших 30 лет, а теперь, сетует Смотрицкий, и пятнадцатилетние утверждаются; у некоторых «не обсохло молоко на губах», а их сделали священниками, многие не умеют еще хозяйничать у себя
      дома, а им позволили управлять церковью, иные не научились читать по слогам, а им поручили проповедовать. В результате всего этого «посеяли по всей русской земле священников как моль, грызущую невинные души, незрелых мальчиков и невежд, нахалов, необычайных грубианов и отвратительных обжор, бесстыдных пустомель, заносчивых болтунов, безнаказанных пьяниц, равнодушных льстецов, безбожных торгашей святостью, ненасытных лакомок, слепых вождей... развратных святош, подозрительных проповедников... лицемерных фарисеев, хитрых иуд... Они более приспособлены прикладываться к кабацким кружкам и картам, нежели правильно исполнять церковные дела» (25).
      Почти всему духовенству присущ такой порок, как непомерная жадность, страсть к серебру и золоту, которые сумели подчинить его своей всепоглощающей власти. Смотрицкий разоблачает хищнические замашки святых отцов: «Вы — не пастыри, а хищные волки, не вожди, а голодные львы, которые нещадно терзают одних овечек, а других бросают без жалости в драконьи пасти» (12 об., 13). Правда, он выступает только против злоупотреблений — чрезмерной, необузданной жадности и стяжательства, признавая «право» за духовенством стричь шерсть со своих овечек. Он упрекает их: «Недостаточно вам молока и шерсти, вы жаждете крови». Перед читателем встает яркая и убедительная картина жизни священников, когда в церкви царят разложение и разгул, церкви и монастыри в запустеньи, все делается для удовлетворения своих прихотей. Пастыри считают своей единственной заботой «пополнить свои шкатулки, сундуки и подвалы».
      Духовенство, погрязшее в пороках, своими грязными делами и поступками обесславило себя, уронило в глазах верующих свой авторитет. Смотрицкий, например, дает такую характеристику нравственного облика шести епископов, подписавших унию: «Это произошло от их неверия, от их гордости, от их честолюбия, от их стремления к роскоши и богатству» (20 об.). Это — люди развращенного ума и сомнительной веры, люди, думающие прежде всего о наживе, о своих корыстных целях, любящие свет и славу, богатство и роскошь. «Упряжка шестериком» положила начало предательству и обману. Невероятно, утверждает Смотрицкий, но факт, что в «адовые силки» первыми попались те, кто призван быть вождем, учителем народа. «О, вы церковные светильники... учителя и наставники младшей вашей братии, как же вы раздобрели и растолстели... Вы — выветренная соль, потемневшее сияние, потухшие светильники, одичавшие учителя, ослепленные вожди. Вы скатились в болото небрежности и туда же тянете доверенных вам...» (11 об.).
      Надеясь еще как-то повлиять на них, устыдить, Смотрицкий просит их, «пока не пришла погибель», покаяться, одуматься и вернуться в лоно своей церкви. «Если вы, безрассудные сыновья, бога не боитесь, постыдитесь хотя бы людей. Обратитесь к сердцу и спросите свою совесть, придите в чувство и, оглянувшись на себя, кайтесь. Человеческой гордости случается пасть, это — не страшно, но упав, не встать, это — дьявольская закоренелость» (упрямство) (15 об.).
      Смотрицкий, сам хорошо знавший среду священников, дает всестороннюю и обобщающую характеристику современного ему духовенства: «Ни жизнь, ни обычаи, ни поведение ваше, ни одежда не делают вас учителями; ни мудрость ваша, ни набожность, ни речи не свидетельствуют о посвящении вас в пастырский сан. В жизни вы шинкари и купцы, по привычкам — лежебоки, в разговоре — неучи, в обхождении — лицемерные лисы, а по одежде — ¦ хищные волки. Что сказать вам о свойствах вашего ума? Ваши мудрость, знание, речь — глупые, ненужные и бесстыдные; ваши развлечения — распутные. Это все губит и вас самих, и тех, кто вам подражает» (15).
      Может быть, Смотрицкий в пылу полемики сгустил краски и преувеличил недостатки? Или, как утверждал Демьянович, эта критика была одним из проявлений его истинной враждебности, которую он скрывал всю жизнь и обнаружил только в последние годы? Ни то, ни другое. Критика Смотрицкого далека от злобствующих обличения и брани врагов, она проникнута чувством, горечи о столь жалком и печальном состоянии, в котором оказалась церковь и ее пастыри. И в то же время она объективна, и в этом ее ценность. Автор «Плача» отразил то, чему был свидетелем. Общественные нравы были на весьма низком уровне. Все писатели того времени не обходят этого вопроса и единогласно жалуются на упадок нравов: пьянство, разврат, тайные убийства с помощью ядов, буйства и грабеж, захват чужой собственности и т. д. Эта нравственная распущенность, особенно высших слоев общества, относилась и к духовенству, как католическому, так и православному. Известный публицист конца XVI — начала XVII в. Иоанн Вишенский не находил достаточно выразительных слов, когда обличал высших иерархов, архимандритов, иезуитов в стяжательстве, корыстолюбии, пьянстве, чревоугодии и других излишествах. Сохранились судебные акты, по которым можно судить о моральном облике таких церковных деятелей, как луцкий епископ К. Терлецкий, львовский епископ Г. Балабан, И. Потей, И. Рутский, Н. Шибинский и многие другие: «Владея громадными средствами, получаемыми от церковных доходов, они содержали многочисленные отряды слуг, гайдуков и ратных людей, вооружали их огнестрельным оружием, даже пушками, и часто лично предводительствовали ими в поездках, разбоях, штурмом брали и отнимали чужие имения, местечки и села и в свою очередь.нередко выдерживали в своих укрепленных замках и монастырях настоящие осады со стороны таких же самоуправцев»
      В подобных баталиях были замешаны и такие видные антиуниатские деятели, как Иов Борецкий, Афанасий Пузына, Петр Могила и др.1
      Автор «Плача» правильно и наиболее полно отразил состояние церкви и ее иерархии. Будучи хорошо знаком с жизнью и положением православного духовенства, видя его пороки и отрицательные стороны, он обнажает их с тем, чтобы устранить их, тем самым оздоровить его и улучшить, упрочить его позиции в тяжелой борьбе. Он ярко рисует картину разложения и гибели белого и черного духовенства, чтобы вызвать к жизни новые и свежие силы, способные выстоять против наступления унии и католичества. Смотрицкий здесь же, во «Фриносе», создает тот образ пастыря, который бы отвечал требованиям времени.
      Для нас же критика православного духовенства интересна своим разоблачительным характером, несмотря на односторонние и ограниченные рамки. Она лишний раз подтверждает мысль о том, что духовенство никогда не играло и не может играть роль руководителя, учителя и вождя народа, на которую оно претендовало и претендует, которую ему отводил Смотрицкий. И если народные массы отстояли свою национальную самостоятельность, то не благодаря церкви и духовенству, как это объективно показал и Смотрицкий, а несмотря на предательство и измену высшего духовенства, благодаря своей твердости и ясности понимания, благодаря готовности на самопожертвование. А духовенство во все времена лицемерило, проповедуя одно, а следуя в жизни противоположному, ведя паразитический образ жизни. Смотрицкий сорвал эту маску лицемерия и ханжества с лица всего духовенства своего времени. Эта критика не теряет своего объективного значения и в наше время, обличая современных церковников,, ибо все они черпают правила своей нравственности из одного источника — «священного писания».
      Чем же привлекает внимание критика духовенства православной церкви, хотя бы и его защитником? Отвлекаясь от субъективного стремления Смотрицкого, преследовавшего свои цели, в этой критике следует видеть нечто большее, чем он хотел сказать. Она интересна и для нашего времени, когда пережитки православия цепко держатся у части советских людей, тем, что объективно отражает основные пороки, присущие духовенству во все времена вообще. Они тем более разительны, что противоречат тем целям, которые ставят перед духовенством церковь, священное писание. В этом и состоит исторический комизм, и в него впадает церковь. Нет ни одной эпохи, ни одного сколько-нибудь мыслящего деятеля, которые не отразили бы этого комического положения. И Смотрицкий занимает в этом ряду одно из видных мест. Ведь до настоящего времени вопрос «улучшения» пасторов стада христова стоит перед церковью. В научноатеистической пропаганде критика морального облика служителей культа является способом разоблачения религиозной идеологии и морали. Поэтому и такую критику нужно умело использовать для целей атеистического воспитания трудящихся.
      Одна из основных тем «Фриноса» — разоблачение планов папства, критика догматов, духовенства католической церкви.
      История знает немало примеров мужественной борьбы с католической церковью во все времена, особенно в XVI в., когда ее господство в Западной Европе было подорвано реформационным движением. Она жестоко расправлялась с теми, кто осмеливался выступать против ее авторитета. Занимая в этот период господствующее положение не только в Польше, но и во всей Западной Европе, римско-католическая церковь, по словам Ф. Энгельса, была «крупным интернациональным центром феодальной системы...
      Она объединяла всю феодальную Западную Европу в одно большое политическое целое, которое находилось в противоречии одинаково как с схизматическим греческим, так и с магометанским миром». Католическая церковь, будучи самым крупным феодалом, освящала, поддерживала и укрепляла феодальный строй там, где она господствовала. Главным вдохновителем феодальной реакции, направленной против народов восточных окраин Речи Посполитой, была католическая церковь во главе с папой римским.
      Любое разоблачение католической церкви в этих условиях играло положительную роль в борьбе за национальную, независимую от влияния католичества культуру и свободу. Эти выступления к тому же требовали известной смелости и одновременно осторожности, ибо борьба не была равной. Католическая церковь была сильна и могущественна, пользовалась безоговорочной поддержкой королевской власти.
      Мелетий Смотрицкий активно выступил в этой борьбе на стороне противников унии. Он обличал посягательства католической церкви на мировое господство, и в частности на господство в украинских и белорусских землях.
      Смотрицкий подчеркивает необычайно губительное влияние католичества на всю жизнь государств, которые ему подвластны. Он сравнивает жизнь в этих государствах с рабством, от которого они стремятся освободиться. В связи с этим Смотрицкий выражает удивление близорукостью главарей унии, добровольно идущих в это «рабство»: «Расскажи мне о той правде, ради которой ты отдал себя в рабство и других пытаешься силой увлечь туда. От этого рабства освободились многочисленные народы и теперь радуются своей свободой. Англия, Норвегия, Болгария, Шотландия, Дания... в большей части Галлия и Наварра, множество других известных королевств Европы и днем, и ночью как бы говорят: избранные божьи народы, пусть будут предупреждением всем наши несчастья, зло, вы живете в христовой свободе, не отдавайте себя в рабство, которое мы сбросили и теперь на свободе процветаем» (31).
      Как известно, уния была заключена при условии признания главенства римского папы и сохранения обрядности православной церкви. Униаты и католики в своих сочинениях всеми способами исторически и логически старались доказать правомерность унии, оправдывали основное положение католической церкви о высшей и неограниченной власти римских пап. Усилия полемистов были направлены на доказательство ложности этого догмата. Смотрицкий очень остроумно опровергает все многочисленные доводы о главенстве папы. Как блестящий полемист, владеющий огромными фактическими и историческими знаниями, Смотрицкий показывает, что все их аргументы не выдерживают критики.
      Корень учений о главенстве римского священника и о непогрешимости пап лежит в давно известном стремлении папства к обладанию целым миром. Римские папы сочинили в IX в. фальшивку, известную в истории под названием «Лжеисидоровых декреталий». Суть их состоит в том, что они провозглашают римского епископа наследником мифического апостола Петра, который якобы воплощается во всех своих преемниках.
      Смотрицкий показывает, что против этих попыток пап захватить верховную власть в христианской церкви вели борьбу ее лучшие представители, которым были чужды «волчьи» устремления. Он опровергает все аргументы, выдвинутые святыми отцами католической церкви для защиты тезиса о главенстве пап. Так, он приводит в доказательство этого «Определения Первого Вселенского собора», по которым римский епископ считался равноправным с другими епископами — александрийским, антиохийским, иерусалимским, константинопольским. Смотрицкий подчеркивает при этом, что богатство церкви не было и не может быть мерилом власти. Опровергая легенду о римском папе как наследнике Петра, он поясняет, что каждый из пяти епископов, а не только римский, получил от св. Петра в наследство этот епископский священный сан. И только в этом смысле их нужно считать наследниками. Римские же папы истолковали это в ином значении — в приравнивании своей власти к апостольской.
      Смотрицкий опровергает эти измышления простым методом сравнения власти и положения апостола Петра и римских пап, что является наглядным разоблачением их властолюбивых устремлений. Вот некоторые моменты этого сравнения: Петр является апостолом, т. е. учителем всех, римский епископ им не является; Петр посвящал епископов, римский епископ этого делать не может; Петр в вопросах веры и то «споткнулся», римский папа якобы непогрешим (значит, он превосходит Петра, иронизирует Смотрицкий); апостол
      Петр был бедный, худой, озябший, «покрытый рыбацким плащом», а его «наследники», римские епископы, наряжаются в богатые одеяния, украшенные драгоценностями, окружают себя «телохранителями в четыре ряда» и т. п. Смотрицкий не видит никаких оснований для незаслуженного преувеличения власти римского папы, которую ему приписывают «льстецы» его двора. Они, например, утверждают, что веским основанием этому может служить сама подпись римского епископа, в которой указан город — Рим. Смотрицкий же в ответ иронически недоумевает: «Часто случается, что епископы в своих письмах не упоминают своего епископского сана, и разве поэтому они его лишаются? А иной, написав свое епископское имя, опускает название города, и разве поэтому он становится высшим» (45 об.). При этом Смотрицкий оперирует историческими свидетельствами других ученых, императоров и многочисленными документами. Этими доводами Смотрицкий доказывал всю нелепость утверждений римской церкви о верховной и неограниченной власти римских пап.
      Развенчав римского папу как наследника апостола Петра и высшего епископа, Смотрицкий нарисовал черными красками образ самого папы как обыкновенного смертного человека, не оставаясь при этом бесстрастным и холодным писателем. Смотрицкий впитал всю силу ненависти, которой была полна окружающая его обстановка, и обрушил ее на римского папу, «властолюбца и хищника», «Это льстецы и ветрогоны-писатели папского двора, — утверждает Смотрицкий, — создали образ римского епископа, всемогущего, безгрешного и непорочного владыки, который везде и над всеми властвует, покоряет и требует поклонения и подчинения себе, а на самом деле папа «не святой, не благословенный, не справедливый, а льстец, губящий душу, любитель дутой славы мира и спесивой блажи» (48).
      Смотрицкий показывает, что папа — обыкновенный человек, которому присущи человеческие недостатки, поэтому и возвеличивать порочного человека нельзя. Смотрицкий ссылается на факты из истории папства. Римский папа, ришет Смотрицкий, «может впасть в симонию, как Бонифаций IX и все современные; может быть еретиком, как Либерий, Гонорий и все современные; может быть хищником, как Бенедикт; может быть мракобесом, как Мар-целлин и все современные и т. п.» (35 об.). В действительности папа не только может сут дить, говорит Смотрицкий, но и быть судимым. Яркий пример тому — римский папа Гонорий, который был осужден на Вселенском соборе, расстрижен и проклят.
      Многочисленные восхваления и приписывания могущества папе, вроде: папа — наместник бога на земле, обладает небесной волей, может изменить природу вещей, несправедливость сделать справедливостью, власть его бесконечна, мощь его безгранична и т. п. и пр. — все это не что иное, как сказки, в которые могут поверить лишь дети, все это плод
      «человеческой глупости». Смотрицкий при этом ссылается на свидетельства самих же римских епископов, которые осуждали папское высокомерие. Например, папа Григорий так определил их стремление к неограниченной власти: «Я уверен, что тот, кто по-своему высокомерию называет себя высшим жрецом или желает быть назван таковым, предвосхищает антихриста, ибо только из-за зазнайства возвеличивают сами себя» (56). Смотрицкий не видит никаких объективных оснований для признания главенствующей власти римских пап, для благоговейного преклонения перед их авторитетом.
      М. Смотрицкий осуждает также роскошь и пышность папского двора, что является результатом безудержного честолюбия пап. Император окружает себя придворными, имеет стражу — того же хочет папа, император ездит на белом коне — то же делает и папа, император и сенаторы носят обувь с загнутыми носками, такую же обувь носит папа; папа имеет также золотую корону, кесарский воротник, пурпурное одеяние, кесарский жезл, великолепный дворец и т. д. Вся эта излишняя роскошь, говорит Смотрицкий, отражает безграничное тщеславие и высокомерие римских пап.
      Богатство и деньги папы тянут отовсюду, куда только добрались папские щупальцы. Смотрицкий с болью и горечью пишет о безнаказанных действиях римских пап и их наместников на его родине: «...Эти изобретатель-
      ные папочки все захватывают, все забирают, все пожирают и чувствуют себя в безопасности, ибо в Риме их суд, в Риме — законы, в Риме — возмездие» (77).
      Смотрицкий в своей острой критике папства обнаруживает большие познания, опровергая «глупые побасенки» святых отцов католицизма, приводя свидетельства ученых, императоров, постановлений и т. п.
      Смотрицкий использует высказывания тех, кто боролся против притязаний пап на верховное и неограниченное руководство всеми христианскими церквями. В основной направленности своего обличения он перекликается с представителями средневековой оппозиции папской власти, с которыми римские папы жестоко расправлялись как с еретиками: ведь они подвергали сомнению правильность папских устремлений или выступали с требованием ограничения их власти. По меткому определению П. Гольбаха, еретиками будут всегда те из богословов, которые «не смогут вооруженной силой доказать свою ортодоксальность».
      Так казнен был как еретик Арнольд Бреши-анский (1151), итальянский средневековый реформатор, выступивший против папы и др. В XV в. широко развернулось так называемое соборное движение, которое провозгласило основным положением признание главой церкви собор, а не римского папу. Падению авторитета католической церкви и римского папы
      содействовал гуманизм, великие представители которого (Петрарка, Боккаччо и др.) дали нелицеприятную критику католической церкви и папства. Вся эта борьба была настолько упорной и действенной, что римские папы, как они ни старались, не смогли добиться в то время утверждения догмата о непогрешимости. Эта доктрина была принята собором уже в XIX в. 18 июля 1870 г. и остается в силе и по сей день. Догмат о непогрешимости папы гласил: «1) Первенство над всей церковью было обещано и дано Христом апостолу Петру; кто будет отрицать это, тому да будет анафема; 2) Петр был епископом Рима и епископы, последующие Петру на этом престоле, приобретают первенство над церковью во всем мире, и кто будет отрицать, что римские епископы являются преемниками Петра в первенстве над церковью, тому да будет анафема; 3) Римская церковь имеет высшую власть над всеми церквями, и все епископы, равно как и миряне, отдельно и вместе должны подчиняться римскому епископу, он является высшим судьей верующих; ошибается тот, кто апеллирует на решение папы Вселенскому собору, а кто не признает власти папы — высшей, тому да будет анафема; 4) Римский папа, когда он говорит с амвона, т. е. выполняет службу пастыря всех христиан, обладает непогрешимостью и кто этому осмелится противоречить, тому да будет проклятие» 1.
      Как видно из содержания догмата, критика Смотрицкого касалась полностью всех пунктов его, поэтому она, хотя и ограничена рамками богословия, является злободневной и в настоящее время.
      С критикой папства и догмата о непогрешимости тесно связано разоблачение Смотриц-ким захватнических целей католической церкви, морального облика ее духовенства, иезуитизма. Смотрицкий убедительно показал, что дух стяжательства и наживы властвует не только в папских владениях — им заражена вся католическая церковь. Католические священники и монахи погрязли в своей жадности, научились «ловить своими сетями лишь серебро и золото». В своем изобличении он пользуется высказываниями историка Платины, великого итальянского гуманиста Петрарки, представителей монашества Баптиста, Бернарда, Климанга и многих других, кто не мог мириться с растленной атмосферой, царящей в католической церкви. Он присоединяется к словам аббата Конрада Успергенского, в которых разоблачается агрессивная и хищническая сущность католической церкви: «Веселись наша мать, Рим: открываются запоры сокровищниц на земле и стекаются к тебе реки денег и богатства. Радуйся греховности людей, ибо за это получаешь ты вознаграждение (имеется в. виду продажа индульгенций. — Е. П.). Утешайся помощницей своей — раздорами, благодаря которым твои воины добывают огромные богатства. Ты имеешь все, что желала. Спой песенку о том, что покорила мир человеческой злобой, а не своей верой» (69).
      Смотрицкий приводит и Слова оппозиционного монаха Мантуана Баптисты: «Рим, почему ты безумствуешь и радуешься крови, готовя жестокие стрелы для невинных? Твой бешеный гнев, исходящий из твоей непомерной гордыни, как змеиный яд, вреден каждому. Ты свирепствуешь, как раздраженный лесной кабан, когда что-нибудь попадает на его зуб. Ты разжигаешь войну между родными братьями, ты ссоришь отцов с их собственными детьми» (71). Все эти высказывания были созвучны с тем, что происходило в это время в Речи Посполитой, где католическая церковь, верная себе, вместе с феодалами проводила грабительскую политику. С помощью иезуитов католическая церковь обворовывала и разоряла Литву, Белоруссию, Украину, угнетала их народы. Смотрицкий называет иезуита «вызу-вита» от польского слова «wyzuwac», которое означает «лишать», подчеркивая уже самим названием основную их роль — роль грабителей. Он говорит: «Иезуит есть вызувита, ибо лишает людей имущества». Эти преподобные отцы самыми различными способами, прикрываясь законом, «свободную и независимую шляхту лишают хлеба». «Везде, — пишет СмО-трицкий, — много на это слезных жалоб — в земствах, гродах, дворных судах и сеймах, о трибуналах уже не говорю. Об этом свидетельствуют шляхтичи, изгнанные из домов,
      вдовы, лишенные имущества, сироты, обманутые в своем наследстве» (77).
      Смотрицкий дал меткую и блестящую критику морального облика католического духовенства. Нет тех пороков, которые бы не были ему присущи. Оно, словно губка, впитало в себя все дурное, злое и гнилое, что есть в жизни. Все, от римского папы до низших костельных слуг, погрязли в болоте пороков. В римской-церкви царит постыдная купля-продажа всех церковных должностей. Из-за епископств, аббатств и разных церковных постов ведется беспощадная борьба высших сановников церкви. Все в церкви продажно и корыстно: ради богатства становятся священниками, ради денег отправляют мессы и поют псалмы, из-за коры-, сти посещают церковь. Из всего стараются извлечь барыш. А там, где царствуют деньги, приводит Смотрицкий высказывание М. Баптисты, «там не воздают почестей добродетели».
      Смотрицкий называет омерзительным стремление католического духовенства к наживе, жадность. Из всех прав, предоставленных духовным пастырям богом над овечками, они, как остроумно замечает Гольбах, пользуются одним правом — стричь своих овец. Смотрицкий же обвиняет их в непомерной жадности, как и православных пастырей: «Вы не довольствуетесь шерстью и молоком, а жаждете крови». Отсюда проистекают и все другие неприглядные стороны духовного облика божьих слуг, которыми, как напоминает Смотрицкий, они призваны быть, но сами служат антихристу. Велики пьянство и распутство в их среде. Они не уважают правду, об руку с жадностью идут лицемерие и преступления, которые церковь не может, да и не пытается скрыть. Дьяконы, архидьяконы, епископы и црхиепископы не уступают мошенникам в своих преступлениях и темных делах. Всех пороков так много, утверждает Смотрицкий, что симония, разного рода ереси и клятвопреступления уже не почитаются за грех. Церковь потворствует злу и не творит добро. Смотрицкий повторяет вслед за Баптистой, что не хватило бы времейи и места для перечисления всех тех недугов, которыми больна католическая церковь и которые неизлечимы. «Распространяется зловонный нарыв по всему телу церкви, и чем шире, тем хуже, чем глубже, тем опаснее» (73 об.). Для большей убедительности Смотрицкий ссылается на признание самого римского папы Адриана о существовании заразной болезни в церкви, что «с головы церкви она перешла на все ее члены». В ней с давних времен существует «множество отвратительных вещей, злоупотреблений в вопросах веры, все служит злу...», в ней не было никого, кто бы сделал добро (79 об.).
      Критика Смотрицким католической церкви и ее духовенства выходит за рамки простого констатирования язв и пороков, которыми она страдала. Вслед за Бернардом Смотрицкий советует народу противодействовать таким священникам и «сбрасывать с себя их ярмо»
      (74 об.). Несомненно, такой совет находил горячий отклик в белорусском обществе.
      Сила и значение («уничтожающей» даже по мнению иезуитских историков) критики Смотрицким католицизма заключались в том, что она была непосредственно связана с жиз-. нью и отвечала самым насущным требованиям и задачам времени. Всю силу своих чувств Смотрицкий обрушивает на папство и католическую церковь не из праздного желания уличить своих противников по вере в их заблуждениях, а по требованию времени и борьбы не на жизнь, а на смерть. Этим также объясняется и тот круг богословских вопросов, который обсуждался или подвергался критике на страницах полемических религиозных трактатов. Догмат непогрешимости папы, его неограниченной власти явился тем «политическим лозунгом», вокруг которого разгорелась ожесточенная борьба. Критика Смотрицкого служила делу разоблачения главного врага — католицизма, нанесла значительный моральный ущерб ему и его идейным и политическим лозунгам и, несомненно, способствовала активному сопротивлению его влиянию.
      Но хотя споры вращались в основном вокруг церковной догматики и религиозных вопросов, полемика с католицизмом имела отнюдь не только значение борьбы между двумя религиями. Народные массы любое выступление против католицизма истолковывали по-своему, как выступление против феодального гнета, санкционированного католической церковью и папством.
      Я. Суша, выражая мнение иезуитов о «Фриносе», писал, что он наполнен смертельным ядом для католицизма: «Никогда никто из еретиков не делал на св. престол таких желчных iH а падок, какими наполнен «Фринос». Здесь что ни слово, то язва, что ни мысль, то отрава, тем более пагубные, что автор растворил их изяществом слога, как сладкою приманкою».
      Тем не менее эта критика имеет ограниченный характер, сущность которого может быть прекрасно выражена словами Гольбаха, который пишет: «Христиане различных сект, бесспорно, имеют полное право насмехаться друг над другом, особенно если они не стоят как раз перед зеркалом» 2. Смотрицкий критикует католичество как христианин-ортодокс, с позиции иной, но равно чуждой науке и социальному прогрессу веры — православия. Его критика была ограничена религиозным мировоззрением и классовой позицией. Смотрицкий далек от глубокого проникновения в суть религиозной доктрины христианства, он лишь обнажает те нелепости, которые ему видны с позиций православия.
      Но основа этой критики — разоблачение притязаний папства на мировое господство — сохраняет значение и для наших дней. Об этих притязаниях до цинизма откровенно говорил генерал иезуитов Аквавива: «Если бы можно было перейти на другие планеты, то и там мы утвердили бы свое владычество, для которого земля стала слишком тесна». Поэтому до сего времени критика Смотрицким папства и иезуитизма, поднятая из глубин веков, актуальна, она вновь обличает католическую церковь, которая и сейчас стремится основывать свои миссии, школы, институты и университеты в странах Азии, Африки, Америки, чтобы подчинить своему влиянию их народы, помешать.национально-освободительному движению, бороться против демократии и социализма.
      Критика во «Фриносе» и других полемических произведениях морального облика белого и черного духовенства православной и католической церквей, исторические факты того времени затрагивают еще один интересный момент. Христианские богословы сейчас всесторонне муссируют тезис о религии как основе нравственной жизни людей: «Вера и нравственность так тесно между собой соединяются и так глубоко одна в другую проникают, что даже трудно означить пределы, где оканчивается область одной и начинается область другой» ]. Верующие также единодушно утверждают, что только вера в бога может удержать людей от зла, что с падением ее растет безнравственность в обществе, что раньше, когда жива была эта вера, люди боялись бога и нравы были чище.
      В опровержение этого мнения как один из многих аргументов не мешает обратить внимание на эти далекие времена, когда религия господствовала и не могла удержать от нравственной распущенности людей и в первую очередь духовенство, о чем так правдиво свидетельствует автор «Плача».
      «Фринос» свидетельствует также о большой эрудиции его автора. Достаточно сказать, что он приводит ссылки на 143 автора, чтобы убедиться в его эрудиции, разносторонности взглядов и интересов. Обширны и основательны знания его в области истории и истории христианской церкви в частности. Он широко пользуется постановлениями вселенских соборов, посланиями и грамотами епископов. Он знает произведения древних историков — иудейского И. Флавия, римского Платины, польских Длугоша и Кромера, литовского летописца Стрыйковского и др. У Смотрицкого всегда под рукой кодекс Юстиниана и другие сборники юридических постановлений, грамоты польских королей, сеймовых конституций и т. п. Он использует для критики католичества и сочинения раннехристианских авторов, «отцов» церкви — Василия Великого, св. Иоанна Златоуста, Иеронима Пражского, И. Дамаскина и других докторов православия, богословов Греции, Византии, Египта; столпов католической церкви Тертуллиана, Августина и др. Он хорошо знаком с оппозиционной папству французской, итальянской, немецкой литературой и блестяще применяет высказывания Иоахима Флорского, обличителя папства, Иоанна Жерсона, канцлера Парижского университета, представителя так называемого соборного движения во Франции, Бернара Клер-восского, Мюнстера Дж. Савонаролы и многих других. Умелым подбором материала анти-католического характера писатель раскрывает темные стороны жизни католической церкви.
      Автор «Фриноса» обнаруживает основательное знание философии как древней, так и средневековой, высказывает.свои оценки, пропагандирует ее идеи. Он осуждает Эпикура и враждебен Оригену, часто цитирует Платона и Сократа, Сенеку и других древних мыслителей. Он знает Абуленуса-Авиценну, таджикского философа, медика, математика и поэта, еврейского ученого и философа Абенезрама, цитирует антицерковные сочинения «Кимвал мира» Иоанна Фиданца (Бонавентуры), фи-лософа-номиналиста Дуранда, последнего отца церкви и первого схоластика Ансельма Кентерберийского, великого фйЭюсофа, по оценке Смотрицкого, Эразма Роттердамского и многих других.
      Мелетий Смотрицкий проявлял большой интерес к поэзии. Он больше, чем его современники — другие писатели-полемисты, — применяет поэтические произведения в борьбе против католицизма и папства. Для обличения римской церкви и католического духовенства он использует стихи Вергилия, стихотворные памфлеты Мантуана Баптисты и Михаила Гея, сонеты великого итальянского поэта Ф. Петрарки. Автор «Фриноса» опубликовал, впервые в нашей стране-один из острых соне-1 тов Петрарки «Папскому двору в Риме» 1 в собственном переводе с латинского языка на польский.
      Rzymie zrodto nieszczescia, domie gniewu pelny, Szkola bledow, haereziy kosciele odmienny.
      Rzymem byles, a teraz iestes Babylonem;
      Skgd taik wiele kfopotdw plynie, w kazda strone.
      О miasto zdrad, о dobrych okrutne wiezienie,
      A zlych tarczo, у wdzieczne nadder opatrzenie.
      Zywych piekle, dziw bdzie wielki nieslychany Iesli ci§ w swym nie zetrze gniewie, Pan nad Рапу.
      W ubostwies fundawane, w pokorze, w czystosci,
      Teraz wszystko tlumisz rogiem twey hordosci.
      (s. 69 odw., 70).
      Неоценимо для своего времени значение «Фриноса» как популяризации античных мыслителей и их сочинений, всего лучшего, что дала эпоха средневековья; Смотрицкий знакомит общественность с писателями и поэтами Возрождения, пропагандируя идеи гуманизма.
     
      УЧИТЕЛЕМ ШКОЛЬНЫМ, АВТОР...
      мотрицкий ставит на службу интересам отечества в борьбе против иноземного гнета все свои дарования и разносторонние знания. Разоблачением католицизма в «Плаче» он по существу активно включился в смелую и опасную борьбу против феодально-католической реакции. Максим Герасимович Смотрицкий занимается педагогической деятельностью в братских школах в Вильно, а также Киеве, где был ректором в 1616 — 1617 гг.1 В братских школах он ведет большую преподавательскую работу, которая была подчинена одной цели — защите и развитию самобытных культурных традиций. Католицизм с необычайной быстротой распространял свою идеологию, проводником ее были коллегии, которые открывались во многих городах и местечках, коллегия была основана даже в Орше после захвата Смоленска в 1610 г. по приказу короля Сигизмунда; затем по его примеру белорусские феодалы стали основывать такие же учебные заведения: князья Ходкевичи — в Кражах, Лев Сапега — в Бресте, Головня — в Новогрудке, Альберт Станислав Радзивилл — в Пинске, А. Кор-вин-Госевский — в Витебске и т. д.
      На долю братских школ выпала большая честь защитить национальную культуру, и они в этом отношении сыграли важную роль, хотя по сравнению со школами иезуитов, францисканцев, доминиканцев и других орденов католического толка школы, существующие при православных братствах, были более скромными. Они не давали ни высшего образования, ни ученых степеней, как это было, например, в иезуитских коллегиях. Не наблюдалось также особой заботы в развитии научных знаний,
      которое он принял при пострижении. Поэтому Смотрицкий был, видимо, еще светским человеком, а монашество он принял в 1617 г. в Вильно, где и жил многие годы безвыездно. Поэтому время ректорства можно отнести именно на 1616 — 1617 гг. Оно было непродолжительным, поэтому не осталось более точных следов его деятельности как ректора.
      мало уделялось внимания всей программе обучения. Школы очень нуждались в учителях. Но при всех этих отрицательных явлениях братские школы выполняли трудную и ответственную задачу — отстоять целостность и независимость самобытной культуры, языка, веры, заботиться о грамотности населения. Принципы обучения и воспитания в них были более демократическими, чуждыми духу мертвой схоластики и силлогистики . Процесс обучения проходил на разговорном языке, но в программах школ было обязательным изучение старославянского, греческого, польского и латинского языков.
      Мелетий Смотрицкий как один из образованнейших людей своего времени свободно владел греческим, польским, немецким языками, знал латинский, не говоря уже о старославянском языке. Интересы и возможности Смотрицкого как преподавателя были разносторонни и разнообразны. Он читал свободные науки — философию, риторику на латинском. язьлке, учил греческому, латинскому и старославянскому языкам.
      Результатом его многолетней кропотливой исследовательской и преподавательской работы по церковнославянскому языку явилась «Грамматика», которая была одним из лучших пособцй в то время. Созданием новой грамматики был сделан еще один шаг по пути укрепления позиций этого языка, вокруг которого велись горячие споры, ведь выход такой грамматики диктовался необходимостью суровой борьбы против попыток уничтожить всякие ростки просвещения.
      В Речи Поеполитой, представлявшей многонациональное государство в исследуемый период, была сложная обстановка в отношении языков. На ее территории жили поляки, литовцы, белорусы, украинцы, русские, евреи и другие народности, которые отличались д]руг от друга своими обычаями, языком и культурой. При установившемся политическом господстве Польши это в первую очередь отразилось на положении языков этих народов, которые постепенно теряли равноправие. Польский язык постепенно вытеснял из употребления другие языки, пока в 1696 г. не был признан государственным. Языком господствовавшей католической церкви и науки была латынь.
      В период господства феодально-католической реакции поруганию подвергся язык, на котором писало и говорило белорусское население. При этом следует иметь в виду, что это был не однородный язык. Языком православной церкви являлся церковнославянский язык, в Других сферах общественной жизни употреблялся белорусский письменный язык, население говорило на своем простом языке — белорусском наречии. То же самое было не только в Белоруссии, но и на Украине, и в Русском государстве, где церковнославянский, книжный язык соседствовал с разговорным вплоть до ломоносовских времён.
      В церковно-полемической литературе велись жаркие споры между двумя религиознополитическими партиями о значении старославянского языка. Иезуитские писатели всячески поносили этот язык, высказывали пренебрежительное отношение к старославянскому языку. Например, иезуит П. Скарга пытался доказать, что и сами русские не знают его и знать его не хотят, потому что он никогда не был и не будет языком науки. Защищая его, И. Вишенский писал: «Диавол толикую зависть имает на словенский язык, то ледва жив от гнева; рад бы его ку щеты погубил, и всю борбу свою на тое двигнул, да его обмер-зить в огиДу и ненависть приведет; и штоне-котории наши на словенский язык хулят и не любят да знаешь запевно, яко того майстра действом и рычанием, духа его поднявши, творять» 2.
      Писатели, ставшие на защиту национальных интересов и культуры, всячески старались отвести эти незаслуженные оскорбления и в свою очередь, в пылу полемической борьбы, нападали на латинский язык, который для них являлся символом лжи, «поганской» хитрости и фарисейства. Например, И. Вишенский в своих посланиях призывал не внимать «латинской лже пестро украшенной»1, несомненно имея в виду схоластическое мудрствование.
      Борьба за церковнославянский язык против господства и распространения латинского языка и латинской мудрости явилась отражением того общественно-политического движения, знаменем которого были свобода и независимость белорусского и украинского народов. Поэтому увлечение «латиной» расценивалось как отступление от заветов отцов, от своей культуры, от своей народности. Отсюда такие крайности в суждениях о языках, отсюда запрет «знакомиться чужой мудростью».
      Полемическо-эмоциональный дух взаимных оценок не дает возможности выяснить истинные отношения к тому и другому языку. Но фактическое положение дел позволяет говорить о том, что, например, со стороны образованных представителей белорусского и украинского общества, со стороны братств не было такого огульного отрицания латинского языка. Его преподавание в братских школах стало постепенно вводиться наряду с обязательным изучением греческого и церковнославянского языков. Образованным человеком в то время считался тот, кто знал латинский язык.
      Защищая от нападок церковнославянский язык, ратуя за его распространение и развитие, писатели и ученые Белоруссии, защищая вековые традиции своего народа, отстаивали право его на существование как равного и полноценного: «На Украине и в Белоруссии церковнославянский язык наряду с православной церковью служил знаменем борьбы за восточнославянскую национальную культуру против политики религиозного и национального угнетения, проводившейся правящими кругами Польши...»1
      Иезуит П. Скарга в своем сочинении «О единстве церкви...» в третьей части пишет, что не было и не будет ни одной академии, где бы богословие, философия и другие науки на другом (кроме латинского) языке преподавались, что с помощью славянского языка никто никогда не может быть ученым, его не понимает никто, не знает, так как и книг нет на нем, не имеет он своих правил и грамматики2. Это писал Скарга в 1577 г. И как бы в ответ на этот вызов появляются первые печатные словари и грамматики в Белоруссии и на Украине, откуда они проникают в Россию и другие страны.
      Одной из первых и значительных грамматик этого периода считается «Кграматыка славеньска языка с газофилакш славнаго града Острога...», изданная в Вильно в 1586 г. в типографии Мамоничей. Это была небольшая по объему книжечка, в которой впервые в систематизированном виде излагались некоторые наблюдения и рассуждения о современном церковнославянском языке, том языке, на котором была издана Острожская библия.
      За виленской вскоре появилась новая грамматика, которая издается лывовским братством в 1591 г., «Адельфотес». Но это была грамматика по греческому языку. Она являлась образцом, которому подражали последующие грамматики. Из греческой грамматики заимствовалась терминология. Именно эта грамматика оказала влияние на создание грамматик Лаврентием Зизанием, Мелетием Смотрицким, которые взяли за основу терминологию «Адель-фотеса» и ее строение, соответственно внося характерные для церковнославянского языка изменения.
      Наконец, в 1596 г. из типографии Виленского троицкого братства появляется предшественница «Грамматики» Смотрицкого известная «Грамматика словенска съвершеннаго ис-куства осми частш слова и иныхъ нуждныхъ» Лаврентия Зизания, педагога виленской братской школы. Эта книга отличается своеобразием изложения материала, который дан в форме вопросов и ответов. Автор указывает особое практическое ее назначение: научить хорошо и правильно читать и говорить... К «Грамматике» приложен поэтому «Лексис сиреч речения, въкратьце събранны», который представляет также большой интерес как собрание и свидетельство уровня научных знаний и понятий того времени.
      В 1619 г., через 23 года, была издана «Грамматики славенския правилное синтагма» Мелетия Смотрицкого, которой была суждена долгая и почетная жизнь.
      «Грамматика» Мелетия Смотрицкого не являлась единственным учебным пособием. Но она единственная из всех сохранила и свое научное значение на протяжении всего XVII в. вплоть до появления «Грамматики» М. Ломоносова в 1755 г. «Грамматика» Мелетия Смотрицкого оказала большое влияние на закрепление и установление норм церковнославянского языка, литературного языка многих славянских народов того времени.
      Мелетий Смотрицкий в предисловии к «Грамматике» мечтает о том времени, когда будут читаться лекции в школах на церковно-славянском языке. Он ратует за широкое распространение среди народа этого языка. Смотрицкий создает свою «Грамматику», целью которой было научить хорошо писать и правильно излагать материал.
      С этого времени по существу появилась возможность говорить о грамотности, так как были сформулированы правила и законы правильного, грамотного употребления языковых форм, ударений и пр. «Грамматика» Смотрицкого определила собой развитие грамотности. В 1621 г. в типографии виленского братства была напечатана «Грамматика албо сложение письмена, хотящим ся учити словеньского языка младолетним отрочатом»1. Она представляет собой не что иное, как азбуку, извлечение букваря из «Грамматики» Смотрицкого с некоторыми дополнительными сведениями о склонениях, о спряжении и о других грамматических правилах. В ней приведены также отрывки из богослужебных книг, советы родителям по воспитанию детей и т. п. Этот букварь как извлечение из «Грамматики» предназначался для школ начального образования. Смотрицкий писал: «Деткам учитися починаючимъ букварь, звыкле рекомый Алфавитарь, з той же грамматики вычерпненный, абы склонениямъ грамматичным зъ летъ детинныхъ зъ мовою заразъ привыкали, до выученьиа подаванъ не-хай будетъ»2.
      В «Грамматике» Смотрицким был исследован грамматический строй церковнославянского языка. Но это был не древний старославянский язык, который существовал во времена его создателей — Кирилла и Мефодия. Это был новый язык, который претерпел в своем историческом развитии значительные изменения.
      В древности славянские диалекты были очень сходны между собой и славянские племена понимали друг друга так же, как жители Архангельска понимают москвичей или сибиряков. Только спустя три-четыре столетия в связи с образованием государств и политическим разделением славянских-народов произошло более сильное разделение между диалектами, которые уже по существу стали самостоятельными отдельными языками. Но все они имели много общего в грамматическом строе, в звуках, лексике со своим прародителем — древним славянским языком. Сам древнеславянский язык с течением времени изменился и во времена Смотрицкого вступил в средний этап своего развития, когда на него оказали сильное влияние непосредственное общение с польским языком, простая разговорная речь и т. п.
      «Грамматика» Смотрицкого явилась обобщением на основе анализа многообразных форм грамматических законов и правил церковнославянского языка, но Смотрицкий не ставил перед собой задачу восстановить древнеславянский язык в его первоначальном виде, таким, каким он был во времена Кирилла и Мефодия. Он изучал язык по рукописям XV и XVI вв., в которых тот уже был свободен от древних форм и особенностей, таким и представил его в «Грамматике». В старославянском языке этого периодаразличались элементы и формы народных наречий, проникшие нз живой речи, заимствования из польского языка.
      Для более наглядного представления исследователи-филологи отмечают, что изучаемый Смотрицким язык находится в таком отношении к древнему славянскому языку, как язык времен Пушкина относится к языку ломоносовской эпохи.
      При создании своей «Грамматики» Смотрицкий пользовался методом описательным, а не сравнительно-историческим, благодаря которому ему, может быть, удалось бы избежать этих упущений.
      Для написания своей «Грамматики» Смотрицкий взял за образец греческую грамматику Ласкариса, изданную в Милане в 1476 г. Формы и правила греческого языка он иногда механически, поэтому и некстати, переносил в церковнославянский язык, нарушая его логику и внутреннюю структуру.
      Например, многие историки языкознания считают, что в «Грамматике» Смотрицкого получили жизнь также формы «фиктивные», т. е. придуманные самим Смотрицким по аналогии с латинским, греческим или же с подлинно славянскими формами1. Таково, например, созданное Смотрицким гТо аналогии с греческим и латинским языками причастодетие («нам словяномъ причастодетие речено: есть ж глаголъ причастен нужду будущаго действия знаменующий, iano читательно»).
      Смотрицкий особое внимание обращает на практическую сторону грамматики и видит главное назначение ее в том, чтобы научить правильно говорить и писать («Что есть грамматика: есть известное художество благо и глаголити и пиеати учащее»).
      По аналогии с греческой грамматикой Смотрицкий разделяет грамматику церковнославянского языка на четыре части: орфографию, этимологию, синтаксис, просодию.
      Назначение первой части грамматики — орфографии Смотрицкий видит в том, чтобы научить правильно писать и произносить слова («ортография учит право писати, и гласом в речениях прямо ударяти»), В ней он рассматривает звуки церковнославянского языка и по-своему классифицирует их. Смотрицкий дает систематизацию ударений, которые раньше употребляли без разбора, не придерживаясь каких-либо правил. Хотя и в этом вопросе, как и во всей грамматике, ученый использует греческую терминологию, но по существу он разбирает ударение, свойственное только старославянскому языку. Именно поэтому ему удается сформулировать и систематизировать эти ударения, выделяя три вида и вводя соответствующее надстрочное обозначение. Это — Смотрицкий также вводит другие надстрочные знаки, кроме выражающих ударение, которые в какой-то мере отражают и соответствуют звуковым особенностям церковнославянского языка.
      Смотрицкий также систематизировал и ввел строчные знаки, т. е. знаки препинания. Таких знаков он выделяет 10: черта, запятая, двоеточие, точка, разъятная, единитная — оэначает перенос слова с одной строки на другую, вопросная, удииная, вместная, в такие скобки обычно берется слово, имеющее отношение к предыдущему или последующему слову, отложная заключает в себе поясняющую мысль, но независимую ни от предыдущих, ни от последующих слов.
      Во второй части «Грамматики» — этимологии (самой большой по своему объему) Смотрицкий рассматривает учение о частях речи, которых он насчитывает, восемь: имя, местоимение, глагол, причастие, наречие, предлог, союз, междомётие. Смотрицкий вносит изменения в традиционный состав частей речи: различие, как не свойственное церковнославянскому языку,-он заменил местоимением и ввел междометие.
      Рассмотрим некоторые характеристики, данные Смотрицким частям речи. Части речи он разделяет на склоняемые и несклоняемые.
      Склоняемые — имя, глагол, местоимение, причастие; несклоняемые — наречие, предлог, союз, междометие.
      Часть речи — имя есть «вещи наречение». Имя характеризуется им со стороны склонения, рода, числа, вида, падежа, начертания, уравнения, категории, которая относится к прилагательному. Смотрицкий называет 7 родов для имени, 4 склонения для существительных и 5-е для прилагательных. (Ломоносов принял в своей «Грамматике» I, II и V склонения).
      Смотрицкий называет семь падежей: именительный, родительный, дательный, винительный, звательный, творительный, сказательный; указывает три числа: единственное, двойственное и множественное. По начертанию существительные разделяются на простые, сложные и пресложные.
      Большая заслуга Мелетия Смотрицкого состоит в разработке учения о глаголе, особенно о его видах. Он определяет глагол как «действо или страсть или среднее, что знаменующая», характеризующееся наклонением, временем. По классификации Смотрицкого различаются глаголы личные, безличные, стропотные, лишаемые. Личные глаголы также подразделяет на существительные убываю), звательные (называюсь), прилагательные, а также на преходительные (люблю) и самостоятельные (стою). Категории, характеризующие глагол: залог, начертание, вид, число, лицо, наклонение, время, род, спряжение. В вопросе описания категорий времени и наклонения Смотрицкий следует тому порядку, который был принят в греческой грамматике, а именно: насчитывает 6 наклонений — изъявителное, по-велителное, молителное, сослагателное, подчи-нителное, неопределенное; шесть времен — настоящее, преходящее, прешедшее, мимошедшее, непределное и будущее. Так же, как Зизаний, Смотрицкий указывает два спряжения у глаголов: с окончанием 2 л. ед. ч. «еши» для I спряжения и для II спряжения.
      У Смотрицкого очень верно найден главный признак, который явился основой деления глаголов на спряжения. Это же деление с указанным признаком принято и у Ломоносова для русского языка, оно сохраняет свое значение и в настоящее время. Смотрицкий впервые обращает внимание на виды глагола, подразделяя их на первообразный, производный и два подвида производного: начинательный (каменею) и учащателыный (читаю).
      Как дань тому, что Смотрицкий исследовал современный ему церковнославянский язык, в его грамматике анализируется отглагольная форма — деепричастие, отглагольное прилагательное — причастодетие (читательно), как не свойственные ему формы1.
      В третьей части «Грамматики» — синтаксисе Смотрицкий в основном следует за греческим синтаксическим строением и излагает материал в том же порядке, что и в учебниках древних языков. В нем изложены правила сочетания прилагательного с существительным, глагола с именем в родительном падеже, глагола с именем в дательном падеже и т. д. Все правила о сочетаниях восьми частей речи изложены в части синтаксиса, которая называется «простая». Вторая часть — «синтаксис образная» есть образ «глаголения противу правилом синтаксисное искусных писателей употреблением утверженый». Смотрицкий указывает 9 видов и каждый из них характеризует.
      Просодию — четвертую и последнюю часть «Грамматики» Смотрицкий предназначает для обучения стихосложению — «метром, или мерою количества стихи слагати». Он считает, что на этом языке можно так же, как и на других языках, создавать поэтические произведения. Поэтому он предлагает краткие правила стихотворного «художества» — ведь «стих есть правилное степеней воизвестном роде сочинение».
      На протяжении почти всего XVI в. из-за отсутствия грамматики, в которой были бы сформулированы просодические особенности языка, писатели и поэты пользовались силлабическим стихосложением, основанным на числе слогов, свойственном польскому языку. Этот стихотворный размер не соответствовал правилам и законам старославянского и русского языков. Поэтому поэтические образцы того времени были подражательны, а сам слог — искусственный. JI. Зизаний, а вслед за ним и Смотрицкий, подметив это несоответствие, создали учение о просодии для церковнославянского языка. Но как и во всей «Грамматике»,
      а может быть, более всего в этой части, были приняты за основу греческие образцы. Зизаний и Смотрицкий пытаются ввести метрическое стихосложение, Смотрицкий для примера предлагает вниманию читателей стихи, написанные метрическим размером, излагает по аналогии с греческой грамматикой основы стихосложения. Смотрицкий при этом делит слоги на короткие, долгие и общие в соответствии с делением гласных и согласных и их положением в словах. Впоследствии М. Ломоносов отверг такое деление слогов, как не свойственное, чуждое русскому языку, а также и церковнославянскому, который немногим отличается от русского. Он писал: «В Российском языке те только слоги долги, над которыми стоит сила, а прочие все кратки. Сие самое природное произношение нам очень легко показывает. Того ради совсем худо и свойству словенского языка, который с нынешним нашим немного рознится, противно учил Смотрицкий. когда ом «е, о» — за короткие, «а» — за общие, «и, -Ь.а» с некоторыми двугласными и со всеми гласными, что перед двумя или многими согласными стоят, за долгия почел». Для своего времени даже такое несовершенное представление о.стихосложении.в церковнославянском языке давало возможность освободиться от силлабического стихотворного строя, столь искусственного. и чуждого церковнославянскому языку, и выйти на свой путь.развития. Но это произошло только в XVIII в. в России.
      При характеристике стихотворного слога Смотрицкий заимствует двух- и трехсложные стопы: спондий, пиррихий, трохей, ямб, дактиль, анапест, амфибрахий, амфимакр, вакхий, пализвакхий, триврахий, тримарк. Тредьяков-ский очень осуждал Смотрицкого за подражательность в разработке стихотворной системы: «Автор «Славенския грамматики»... желая наше сложение стихов подобным учинить греческому и латинскому, так свою просодию количественную смешно написал, что сколько раз за оную не примешься, никогда не можешь удержаться, чтобы не быть, смотря на оную, смеющимся Демокритом».
      Не оправдывая автора «Грамматики», следует все-таки отметить, что эти заимствование и подражательность объясняются определенным сходством строя церковнославянского языка с греческим. А современный Смотрицкому церковнославянский язык был в высшей степени эллинизирован, т. е. насыщен его лексикой, строение предложений также шло по образцу греческому и т. п.
      Весьма, примечательной для объяснения подражательности Смотрицкого в своей «Грамматике» является мысль Кузнецова: «Трудно на первых порах осознать все грамматические особенности своего родного языка или близкого к нему церковнославянского книжного языка человеку, получившему грамматическое воспитание на базе классических языков: очень сильна грамматическая традиция» Тём не менее многие ясно видимые искажения и натяжки, которые допустил Смотрицкий, тем более досадны, что он глубоко проникал в структуру языка, знал его естественные свойства и выявил наиболее интересные формы.
      Однако достоинства «Грамматики» как первого систематизированного и полного обобщения форм и законов церковнославянского языка неоспоримы. И если кто порицает ее, то только за излишнюю приверженность греческим грамматическим образцам. Никто из ученых в тот период не ставил перед собой задачу обратиться к начальным древним формам и оборотам церковнославянского языка, что и является в свою очередь главным недостатком этих грамматик.
      Отсюда, естественно, и многие натяжки, неточности и искажения. Следует удивляться, может быть, тому, что их в труде Смотрицкого оказалось сравнительно мало. Поэтому верным нам кажется замечание Н. Вышнеградского, русского историка церковнославянского языка, о современном ему состоянии изучения русского языка. «Не оттого ли, может быть, — пишет он, — страдает и русская грамматика такой страшной запутанностью, что не хочет наперед исторически пройти развитие форм языка нашего: многое различное, может быть, сошлось бы, темное уяснилось бы, если бы мы имели терпение начинать свои грамматические труды с самого начала».
      Научные заслуги Смотрицкого в создании грамматики церковнославянского языка особенно рельефно выделяются при сравнении с предшествующей «Грамматикой» Лаврентия Зизания, современника Смотрицкого. Обе грамматики исследуют один язык одного и того же периода. Однако «Грамматика» Смотрицкого была более полной и основательной попыткой обобщения законов, форм и правил этого языка. Смотрицкий находит и вводит многие новые языковые нормы и правила, которые отсутствовали в «Грамматике» Зизания. Это седьмой сказательный падеж, новая часть речи — междометие, отказ от части речи — различия. Смотрицкий усовершенствовал систему склонений имени, впервые ввел понятие видов глагола, установив два основных. И хотя Смотрицкий не углубляется в разработку этого вопроса, все же нельзя не оценить его верную догадку. Он также положил в основу деления глаголов на спряжения достаточное основание — существенный признак глагола — окончание 2 л. ед. ч., который сохраняет свое значение до настоящего времени и для русского, и для белорусского языков. Смотрицкий значительно усовершенствовал грамматическую терминологию: например, у Зизания — делательный залог, у Смотрицкого — действительный и т. п. Созданная Смотрицким терминология во многом сохраняет свое значение и в настоящее время в русском языке. Е. Карский также предлагал пересмотреть терминологию белорусского языка, обращаясь по мере необходимости к созданной Смотрицким.
      Последующие издания новых грамматик по церковнославянскому языку лучше всего свидетельствуют о том высоком уровне грамматической мысли, которого достиг Мелетий Смотрицкий в своем труде, изданном в начале XVII в. После выхода в свет в 1619 г. «Грамматики» Мелетия Смотрицкого не вышло ни одного сколько-нибудь оригинального и самостоятельного исследования. Все, что появилось в последующее время вплоть до «Грамматики русского языка» М. Ломоносова, было либо сокращением, либо незначительной переделкой этой знаменитой «Грамматики». Это наблюдается не только в Белоруссии, но и на Украине, в России и в других славянских странах. В течение длительного времени эта «Грамматика» была лучшим руководством при изучении церковнославянского языка. Недаром И. Добровский называет ее автора «первым из славянских грамматиков». Книга Смотрицкого послужила основой для последующих переизданий грамматик по церковнославянскому языку и прототипом для создания многих грамматик русского языка.
      Одной из первых переделок явилась «Грамматика, или письменнида языка словянского», напечатанная в Кременце (1638). Эта небольшая по своему объему книжка предназначена в качестве учебного пособия для братской школы. Автором ее считают Афанасия Лузину. В ней излагаются основные грамматические формы и законы церковнославянского языка, заимствованные из «Грамматики» Смотрицкого.
      В 1634 г. в Москве была напечатана первая азбука Василия Бурцева, основой для которой послужил указанный «Букварь» Смотрицкого, изданный в 1621 г. Бурцев в своей азбуке воспроизвел полностью издание Смотрицкого, снабдив его послесловием, направленным против иноверцев.
      Известны также московские издания самой «Грамматики» Смотрицкого. Первое вышло в 1648 г. без указания автора, но с большим предисловием, которое приписывается историками языка Максиму Греку. Эта грамматика вышла с незначительными изменениями, которые касались главным образом ударений и некоторых особенно непонятных грамматических форм.
      В. Тредьяковский указывает еще одно московское издание «Грамматики» Смотрицкого от 1651 г.
      В 1721 г. была по существу переиздана «Грамматика» 1648 г. под названием «Грамматика в царствующем великом граде Москве». Автором ее значился Федор Поликарпов, предисловие Максима Грека было опущено и дано новое. Через два года, в 1723 г., была издана новая «Грамматика» по церковнославянскому языку Федора Максимова, учителя Новгородской славяно-греко-латинской школы. Она называлась «Грамматика славенская, вкратце собранная в грекославянской школе, еже в великом Новеграде при доме архиерейском...» В предисловии указаны мотивы, по которым были внесены изменения по сравнению с изданием 1721 г. Например, он указывает, что «стихотворная просодия, славяном яко не нужна и едва употребляема, оставися» (стр. 6). В то же время он высоко ценит значение знания «Грамматики», которая является орудием и искусным наставником. «Грамматика» «научает нас право писати и в разглагольствиях бесгрешно глаголати, в трудном же сочинении свободно разбирати и рассуждати, в чуждых диалектах свойства познавати; ясно и чисто на свой диалект преводити» (стр. 2).
      Известно также переиздание «Грамматики» Смотрицкого в Сербии в 1755 г. под названием «Грамматика в пользу и употребление отроков сербских, желающих основательного научения словенскага диалекта напечатася в Епископии Рымнической». Это буквальная перепечатка «Грамматики» Мелетия Смотрицкого, предназначенная для обучения в сербских школах.
      Несколько отличное влияние знаменитое сочинение Смотрицкого оказало на выход в свет труда Юрия Крижанича в 1666 г. в г. Тобольске под названием «Праматично исказаHie об руском je3biKy» (грамматическое исследование)1. Юрий Крижанич — видный сербско-хорватский ученый, историк" и филолог XVII в. Он дал высокую оценку труда Смотрицкого: «Мелетиь Смотритскиь дльа ради CEoero трудо“льуба, и дльа печалности, Kojy jecT носил про общену ползу, пишущ Граматику, достоен eer памети и вногие хвали; и бил би доспил вещи народу пособите, даби сене бил соблазнил по обзору на Греческие преводи: и даби небил захотил нашего ]езика на гречески]е и на латинские узори претворит»2. При этом Крижанич первым отмечает главный недостаток «Грамматики» Смотрицкого — излишнюю приверженность греческим и латинским образцам.
      Ю. Крижанич был приверженцем и пропагандистом идеи славянского объединения. Практическим первым шагом в этом отношении явилось создание Крижаничем общеславянского языка, которому он и посвятил свое исследование. Это очень интересное историческое явление само по себе, но научного или практического влияния труд Крижанича не оказал из-за искусственности созданного им языка и объективной неподготовленности современного ему общества к восприятию и осуществлению его идеи. Основой этого нового языка был русский язык, особенно лексический состав. Но как таковой он включал в себя элементы почти всех славянских языков, которые Крижанич очень хорошо знал и метко характеризовал их состояние в тот период. Например, он считал, что болгарский язык едва существовал, польский засорен иностранными словами, а белорусский — полонизмам1И, сербский и хорватский языки годятся только для обиходного разговора, церковный язык также не избежал влияния не только греческого, но и латинского, немецкого языков. Новый язык, по мысли Крижанича, должен был избегнуть всех этих недостатков и вместе с тем быть одинаково понятным как русским, болгарам, сербам и хорватам, так и чехам, и полякам.
      Не останавливаясь на достоинствах и недостатках этой своеобразной грамматики своеобразного языка, следует отметить, что она включала в себя грамматические формы и положения, почерпнутые из «Грамматики» Смотрицкого. Видя главный недостаток труда Смотрицкого в искусственном перенесении законов латинского и греческого языков на славянский, Крижанич в то же время нарушает то правило, что «всякиь (бо) je3HK MajeT ceoja властита правила, разнита от ниХ; и неможётсе по jHoro je3HKa узорех йлити правилех из-правльат»1.
      Крижанич, несмотря на это, совершенно произвольно, без учета особенностей каждого из славянских языков, смешивает их, создавая чуждые им формы, слова, правила и т. п. Но и в этом первом начинании Крижанич впервые применил сравнительный метод и за это получил имя «отца сравнительной славянской грамматики»2.
      В «Грамматике» Смотрицкого нет и намека на сравнительное изучение языковых форм; они изложены в схоластическом и формалистическом духе. Не разбирая дальше моментов сходства и различия грамматических трудов Смотрицкого и Крижанича (что может быть предметом специального филологического исследования), следует иметь в виду их главное различие. М. Смотрицкий создал свое произведение, в котором отразил состояние современного ему книжного языка, не преследуя целей исправления его ни в настоящем, ни в будущем. Ю. Крижанич же написал грамматику будущего, по его мнению, общеславянского языка; осуществляя свою цель, он изменил русский язык и положил его в основу нового языка.
      Первой «Грамматикой» русского языка считается оксфордское издание 1698 г. Генриха Вильгельма Лудольфа на латинском языке. Лудольф ограничился буквальными выписками из «Грамматики» Смотрицкого, исказив при этом формы русского языка.
      По заказу Петра I в Голландии, в Амстердаме, белорусским просветителем Ильей Ко-пиевичем в 1706 г. была издана грамматика русского языка на русском языке — «Рукове-дение во грамматику во славянороссийскую или московскую, ко употреблению учащихся языка московского». Это был сокращенный вариант «Грамматики» Смотрицкого применительно к особенностям русского языка. Это было по существу первое учебное пособие по русскому языку в России.
      В 1731 г. в Санкт-Петербурге была издана грамматика русского языка, но на немецком языке в приложении к «Немецко-латинско-российскому лексикону» Вейсмана под названием «Основания русской грамматики», составил ее Василий Ададуров. Она опять-таки представляла собой не что иное, как основательное извлечение из «Грамматики» Смотрицкого.
      Ададуров по существу указанные правила и формы церковнославянского языка применил к русскому языку, при этом не обошлось без изменений. Например, он излагает учение о глаголе не-во всей полноте, как Смотрицкий, ничего своего не добавляя. Автор сам указывает на несамостоятельный характер своей грамматики, но это была одна из первых грамматик по русскому языку, которую оценил Ломоносов.
      На основании грамматики В. Ададурова в 1750 г. Михаилом Грёнингом для шведов издана русская грамматика («Grammatika Rus-sika, aber Grundlig Haudledlingtil Ruska Spraket»).
      «Грамматика русского языка» М. Ломоносова, изданная в 1755 г., явилась последней, испытавшей на себе влияние грамматического сочинения М. Смотрицкого. В. Белинский, рецензируя многочисленные «российские» грамматики, вынужден сделать вывод, что «русская грамматика до сих пор находится в состоянии младенчества», по-прежнему со времен М. Смотрицкого и М. Ломоносова она представляет какой-то «странный сколок» с латинской, французской, немецкой, греческой грамматик1.
      При создании своей «Грамматики» Ломоносов имел в распоряжении небольшое наследие. Он писал: «Ни на едином языке совершенной грамматики никто не сделал... сию грамматику не выдаю за полную, но только за опыт: ибо аще никакой нет, кроме «Словенской» и маленькой в «Лексиконе», весьма несовершенной и во многих местах неисправной»2. Ломоносов во многом следовал за Смотрицким: то же расположение материала, некоторые частные правила повторяются буквально, без особой надобности приводятся даже те же примеры, разделы о вспомогательных и служебных частях речи даются почти полностью, с незначительными изменениями. Вместе с тем «Грамматика» Ломоносова является самостоятельным и совершенным исследованием сущности грамматических форм и правил, законов русского языка. Он исследовал язык кропотливо, как натуралист, хорошо чувствовал дух языка и потому пришел к таким выводам и обобщениям, которые и определили научное значение его грамматики. При изучении языка Ломоносов ставил одну цель — как лучше практически использовать, употреблять язык. Но он понимал, что создание такой совершенной грамматики — дело не одного человека, и его «Грамматика» — только начало этой большой творческой работы: «Хотя меня другие мои дела воспящают от словесных наук... однако начну, то будет другим после меня легче делать... Убавить и других трудов и показать возможность, и чтобы то не потерялось, что я собрал и о том думал...» 2.
      До середины XVIII в. грамматический труд Смотрицкого сохранил свое научное значение. Весьма редкое явление, чтобы книга подобного характера сохраняла свое значение и в то же время определяла собой в известной мере развитие грамматических идей на время, исчисляемое более чем столетием. Объяснение такому авторитетному влиянию «Грамматики» следует искать как в научных ценностях, так и в тех исторических условиях, в которых развивалась в то время филологическая наука.
      В XVI и XVII вв. изучению, а вернее, исследованию языков не придавалось никакого значения, т. е. сам язык с этой целью не изучался, языками занимались с единственной целью — приобрести знания. Собственно ведь и Смотрицкий предпринял свой труд ради того, чтобы дать свод правил по церковнославянскому языку, на котором следует читать лекции по другим наукам, а не только церковные книги.
      Появление столь фундаментальной грамматической системы для этих целей явилось вполне достаточным средством, чтобы удовлетворить нужды просвещения, и отвечало полностью скромным запросам филологической науки того времени.
      Нельзя упускать из виду и другое не менее важное обстоятельство. Это было время, когда церковнославянский язык являлся литературным, книжным языком. Он был в свою очередь и языком православной церкви, что определило в основном церковный, богословский характер господствующей в то время литературы. Поэтому на его изучение смотрели как на подсобное дело, помогающее изучению священного писания. Всякие реформы, нововведения в области грамматики рассматривались как покушение на неприкосновенность священных книг и могли навлечь на авторов обвинения в еретичестве. Об этом свидетельствовал
      Трёдьякбйский, когда писал, борясь против Господствовавшего мнения: «...новость или перемена в ортографии не церковная татьба: за нея не осуждают на смерть. Так же, новость оная и не еретичество; проклятию за сию не могу быть предан, что ее буду употреблять, утвердившись в правости ея. Вся распря орто-графическая есть распря токмо грамматическая, а не теологическая, которая толь много упрямых произвела еретиков: но скоро свец-ких науках от часу больше приводит разум в просвешчение»1. Поэтому в области исследования церковнославянских грамматических форм наблюдался застой, не считая незначительных отклонений от созданной Смотрицким «Грамматики». И только в XVIII в. стал высказываться протест против отождествления целей грамматических с богословскими.
      Таким образом, указанные условия, в которых развивалась грамматическая наука, объясняют отчасти тот факт, что «Грамматика» Смотрицкого определила собой целый этап в развитии науки о языке. Но они не снимают и не снижают научной ценности труда Смотрицкого.
      Созданием своей «Грамматики» Смотрицкий неопровержимо доказал и показал, как нужно служить действительным, а не отвлеченным потребностям времени.
     
      ФАКТЫ ОБЛИЧАЮТ
      еятельность Смотрицкого в это время была тесно связана с православным братством. Он живет в Вильно, в 1617 г. постригается в монахи Святодуховского монастыря и принимает имя Мелетий. Вступив в монастырь, Смотрицкий оказался в центре борьбы, которую по существу возглавляло братство. Своей педагогической деятельностью, изданием «Грамматики», активностью и скромностью Смотрицкий снискал уважение членов братства.
      Католическая реакция уже не стесняла себя в выборе средств борьбы, и ей казалось, что победа близка — не осталось ни одной епископской кафедры, не занятой униатами в православной церкви, князья и шляхта постепенно поддавались польско-католическому влиянию, не было открытых выступлений горожан и крестьян. Но вопреки унии и воле короля, под нажимом и защитой казачества Запорожья была восстановлена высшая иерархия в православной церкви. В 1620 г. Феофан, уполномоченный константинопольского патриарха в Киеве,* назначил 7 новых епископов и митрополита. В числе их Мелетий Смотрицкий был утвержден архиепископом полоцким, кафедра которого была уже занята, как и в других епископствах. Иов Борецкий стал митрополитом. По конституции митрополита и епископов должен утверждать сам король, после чего они получают власть в своих владениях. М. Смотрицкий ждал своего утверждения после возвращения из Киева в Вильно, в Святодуховском монастыре.
      В это время скончался Л. Карпович, видный деятель братства, ректор братской школы, настоятель братского монастыря. Смотрицкий в своей надгробной речи «Казанье на честный погреб пречестного и превелебного мужа... о. Леонтия Карповича» (1620) отдал должное этому мужественному человеку, неутомимо боровшемуся с «богомерзкой унией». «Казанье» характеризует также настроение и мысли Мелетия в. это время. Он выразил глубокое удовлетворение восстановлением высшей иерархии, мечтая о полном уничтожении унии, и выразил желание увидеть на месте настоятеля монастыря достойного преемника Карповича, который бы возглавил борьбу братства, направляя его усилия на «всякую правду».
      Мелетий Смотрицкий единодушно был избран архимандритом монастыря. Избранием ему было оказано большое доверие не только со стороны монахов, во и всего евятодуховекого братства, которое возлагало надежды на то, что он возглавит борьбу с иезуитизмом и униатством.
      И Смотрицкий с первых же дней развернул широкую и активную деятельность. Он вместе с членами братства Феофилом Леоновичем, Виталием, Леонтием Бобровичем, Самуилом Сен-чило и другими выступал с проповедями перед горожанами в церкви, на площадях города, на рынке, в ратуше; Смотрицкий рассылал своих послов с письмами, своими проповедями и книгами в города, местечки, хутора, замки магнатов. Все это еще больше активизировало борьбу с униатами в полоцкой епархии, где с 1618 г. был утвержден архиепископом униат Иосафат Кунцевич. Бесчинства униата не имели предела. Кунцевича звали не иначе, как «душехватом». Он насильно закрывал православные церкви, передавал их униатам и католикам, запрещал богослужения, преследовал священников, православных горожан, убивал и бросал их в тюрьмы. В ответ горожане вместе с крестьянами «заговоры и бунты против него и его жизни учинять начали», невзирая ни на какие охранные королевские грамоты и мандаты. Так, еще осенью 1619 г., разъезжая с вооруженными слугами по своей епархии, Кунцевич направился в Могилев, но горожане встретили его во всеоружии, не пустили в го-, род, а на стенах приготовили пушки к бою и вооруженных людей. Встретили его как неприятеля, ругали, оскорбляли. Кунцевич с ¦большим «срамом» повернул обратно. Горожане поплатились многими жизнями за свое «своеволие», за непокорность. Но никакие казни и расправы не смогли погасить возмущений и новых народных волнений. Где бы ни появлялся Кунцевич, его встречали так же, как в Могилеве. В Орше мещане чуть не утопили его в Днепре, но ему удалось бежать.
      Восстановление православной полоцкой епископии было встречено с энтузиазмом: распоряжения Кунцевича не выполнялись, в ви-ленское братство шли за советами со всех концов, возвращали силой отнятые церкви и монастыри. Все это являлось поводом со стороны католиков и униатов для новых политических обвинений против братства и его деятелей, а следовательно, для новых репрессий.
      В королевской грамоте от 1 февраля 1621 г. приказывалось не впускать в Полоцк, при возможности схватить и арестовать М. Смотрицкого и И. Борецкого как самозванцев. Униаты в своих доносах королю обвиняли Смотрицкого и братство в заговоре и измене государству, называли Феофана, уполномоченного патриарха, шпионом турецкого султана.
      Кунцевич жаловался Рутскому, что Смотрицкий и словом, и писанием оспаривает у него полоцкую епископскую кафедру. Вскоре новый королевский указ объявляет Борецкого и Смотрицкого врагами государства и повелевает населению не признавать их власти. Создается следственная комиссия из нескольких сенаторов, которой поручают изыскать средства для установления спокойствия, для усмирения. Рутский в свою очередь приказывает Смотрицкому явиться на суд и указывает сроки явки 12, 20 и 21 марта 1621 г. Смотрицкий на суд не явился, Рутский предал его проклятию и отлучил от церкви.
      Почти в это же время был объявлен приговор Смотрицкому и виленскими гражданскими властями. В марте король издал специальную грамоту на имя виленского магистрата относительно Смотрицкого, всего евятодуховекого монастыря и православного братства. В ней Смотрицкий обвинялся в оскорблении короля, в агитации и возмущении виленских горожан, братство обвинялось в признании над собой власти самозванца и лжеепископа. В грамоте также содержался приказ виленскому магистру наказать Смотрицкого как шпиона и бунтовщика, а также исключить из состава магистрата лиц, которые оказывали содействие Смотрицкому. Распоряжения короля стали приводиться тотчас в исполнение. Смотрицкий как очевидец пишет, что униаты врывались в дома жителей, останавливали прохожих на улицах и заточали их в тюрьмы, где их морили голодом, пытали до крови: «Изумленный народ в замешательстве метался во все стороны, не зная, что с ним делают, бегал туда и сюда, спрашивал, что все это значит, откуда эти неслыханные вопли, это небывалое презрение, эти страшные вражеские жестокости?»2
      Волна преследований прокатилась по всем городам Белоруссии и Украины. В Киеве многие церкви были обращены в питейные заведения, в Минске — закрыты, церковные земли отданы под постройку татарских мечетей; нежелавших присоединиться к унии заключали в оковы, удаляли из городов, священников подвергали пыткам и т. п. Среди всеобщего гонения более всего претерпели члены братства и святодуховского монастыря в Вильно.
      Несмотря на эти преследования и запугивания, виленское святодуховское братство явилось центром, вокруг которого сосредоточились силы, поднявшие свой голос в защиту своих прав. Во главе этой борьбы стоял Меле--тий Смотрицкий, но он не имел иного оружия, кроме пера. Смотрицкий явился невольным виновником этой новой волны репрессий, был непосредственным свидетелем кровавых злодеяний униатов и иезуитов и очевидцем той стойкости и упорства, которые проявило белорусское население в неравной борьбе. Все это не могло не заставить его выступить в их защиту.
      М. Смотрицкий пишет в этот период серию полемических сочинений. В два месяца он создает «Оправдание невиновности...» В нем Смотрицкий раскрывает всю несправедливость отношений католиков и униатов к белорусскому населению, которое должно быть равноправным и свободным. Он утверждает, что уния приносит только вред и государству, и народам, является виновницей неисчислимых бед и страданий белорусского народа. Писатель опровергает все измышления, возводимые униатами на митрополита, епископов, всех горожан. Это сочинение, вышедшее в самый разгap событий, произвело сильное впечатление на белорусское население, придало ему силы и уверенность. Униаты недаром сочли его вредным и запретили чтение книги, опасаясь ее влияния в своей среде.
      Униаты не замедлили выступить с ответом. Началась горячая полемика, которая велась вокруг вопросов, связанных с событиями этих лет. Было издано униатское сочинение — «Двойная вина» Иосифа Рутского.
      Основное содержание его сводилось к доказательству виновности Смотрицкого и Борецкого в происходящих событиях. Рутский высказывается в духе феодально-католической политики, грозит православному населению лишением всех гражданских прав в случае непринятия уний. В том же году Смотрицкий издает новое сочинение — ответ на «Двойную вину» И. Рутского. Он пишет «Защиту оправдания...»2 С присущей ему страстностью Смотрицкий старается рассеять опасения соотечественников в осуществлении униатских угроз. Униаты отвечают новым сочинением — брошюрой «Испытание защиты» 3 и выпускают в свет ряд трактатов, чтобы противодействовать влиянию, которое оказывают сочинения Смотрицкого. На все эти брошюры Смотрицкий снова пишет свой ответ — «Обличение язвительных писаний»4, в котором дает уничтожающие отзывы об авторах униатских писаний, называет их невежественными и недобросовестными людьми, которые руководствуются не разумом, а религиозным фанатизмом и ненавистью к белорусскому народу, поэтому свои писания наполнили вымыслами и клеветой, всем тем, что может внушить ненависть и злоба. Он опровергает их наговоры и обвинения, доказывая в свою очередь, что ни вилен-ское братство, ни епископы, ни он сам, а именно униаты-отступники явились виновниками беспокойства и волнений в Белоруссии и во всей Речи Посполитой. При этом следует отметить, что писатель-полемист выступает сторонником смелой в то время идеи веротерпимости и никаким образом не проявляет враждебности к польскому народу.
      Эти сочинения воспринимались населением живо и с одобрением и воспитывали у патриотов «отвращение к унии более худшее, чем отвращение к собаке и змее», как утверждали сами иезуиты.
      Одновременно Смотрицкий от имени Виленского братства пишет протест против беззаконий и притеснений на имя короля и на имя сената — «Обоснование невиновности» 1 и «Прошение» 2.
      Эти сочинения представляют собой обличительные документы против католической церкви и верных исполнителей ее планов — иезуитов и униатов.
      Смотрицкий в «Суппликации» называет многие города Белоруссии, где «творится нехристианское насилие над русским народом». Это Минск, Гродно, Слоним, Брест, Браслав, Кобрин, Пинск, Мозырь, Рогачев; Гомель, Полоцк, Витебск, Мстиславль, Орша, Могилев и др. Всюду православные смещаются с городских должностей, изгоняются из цехов, подвергаются истязаниям; тюрьмы ими переполнены, отбирают их имущество, на них клевещут. «Вот, — свидетельствует Смотрицкий, — сама жестокость, невероятное зверство и дикость! В белорусском Полоцке отступник издевательски приказал откопать мертвецов, похороненных недавно на кладбище, и бросить их на съедение собакам, как какую-нибудь падаль. Христианские тела выбрасывать из гробов. О, безбожие! О, невыносимое рабство!» 1
      С документальной точностью Смотрицкий описывает бесчинства и произвол в Белоруссии. Католические и униатские власти «бросают в тюрьмы наших священников, — сообщает сенату Смотрицкий, — лишают имущества и хлеба, бьют и убивают; они запрещают свободное богослужение, крещение детей, взрослых без причастия заставляют уходить из мира сего; они выносят решения на аресты и изгнания невинных людей; попирают наши права и свободы, сами выдумали и распространили ложь об измене, своими доносами возвели подозрения на честных людей... В настоящее время все знают, что это — клевета, но следует помешать тому, чтобы в будущие времена это не сочли за правду».
      Смотрицкий неоднократно высказывает мысль, что все это — нечеловеческие страдания и бесконечные преследования — заставляет бороться за свои права, защищать себя, а не покорно подчиниться католическим властям или терпеть подобные надругательства и фанатизм: «Если вам разрешается попирать наши права, то разве нам запрещается защищать их»2. В своих трактатах он выступает смелым защитником всего белорусского населения от преследований, от разных ложных обвинений, выражая глубокое сочувствие его страданиям. С негодованием он клеймит и отвергает униатские наговоры и ругательства на казачество. Ему нравятся их преданность традициям своих отцов и безмерный патриотизм, их воинственный дух, благодарякоторым они без страха выступают на защиту своих npjae и свободы. Смотрицкий высоко оценивает воинские доблесть, героизм и отвагу казачества. «Многим рыцарям, — пишет Смотрицкий, — следовало бы поучиться у них; они и в вере не уступают более набожным, а отвагой превосходят и римских сципионов и карфагенских каннибаллов. Как мальтианец в итальянской земле, так запорожский воин в Польском королевстве охраняет границы родины от язычников и дает нашей родине отважных рыцарей. Следовательно, обидно унижать их перед людьми, зная об их верности и бесстрашии..» 1
      Смотрицкий являлся представителем и выразителем идей шляхетского сословия. Но в го--ды напряженной борьбы он очень сочувственно относился и к простому народу, видел, с какой непреклонностью последний отстаивает свою свободу и независимость. Он восхищался его твердостью, но как идеолог шляхетства считал необходимым разделять хлопам хлоп-ское, шляхте шляхетское. Для общей же борьбы он считал нужным объединиться 2, чтобы успешнее себя защищать. Смотрицкий понимал, какую силу таит в себе народ, но, как шляхтич, впоследствии ее испугался.
      Мелетий Смотрицкий расценивал политику насильственного окатоличивания белорусского народа как опасную и губительную для судьбы всего польского государства. Он считал, что своей политикой феодально-католические круги вызвали волнения и беспокойство во всей Речи Посполитой. Они «разожгли искру внутренних смут и вот уже двадцать восемь лет, — пишет Смотрицкий в «Суппликации», — не принося никому пользы, горит- этот неугасимый огонь...» 3 Католическая церковь, насильственно распространяя свое влияние на белорусские и украинские земли, попирала все права народа. Смотрицкий поэтому на основании исторических документов доказывал правомерность требования белорусского народа быть свободным и равноправным во всем с польским народом. Он напоминал, что при образовании Речи Посполитой белорусский и другие народы были свободными и равноправными, им были гарантированы польскими королями их права и привилегии, но католическая церковь и при ее поддержке униатская попирают их, лишают их законных человеческих и гражданских прав, приказывают жить без этих прав, а следовательно, «свободу превращают ib рабство».
      В первую очередь Смотрицкий считал, что такая политика в отношении белорусского и украинского народов связывалась с изуверскими планами уничтожения этих народов. Католические власти «стремятся к тому, чтобы в Руси не было русских, чтобы русская вера... не была в русской церкви. Вера же не может быть уничтожена раньше, чем будет уничтожен русский народ, следовательно, попытка изменить веру русского народа является стремлением уничтожить русский народ, а стремление уничтожить русский народ — немалую часть населения нашей отчизны — является безумием». Не касаясь мысли Смотрицкого о верности православию как якобы врожденном свойстве народа, мысли, которая является данью времени и религиозным взглядам его, следует подчеркнуть другое — его выступление против безумных планов феодально-католической реакции.
      Мелетий Смотрицкий надеялся на защиту короля, сената, куда направлялись тысячи протестов и прошений, которые, однако, оставались безответными. Сейм принимал конституции, король издавал привилеи о сохранности их прав и свобод на словах, а на деле все оставалось по-прежнему — гонения не прекращались, права попирались. Смотрицкий предлагал в основном пассивные методы борьбы — прошения, протесты, жалобы: «... пока они незаконно будут хозяйничать в нашей русской церкви, до тех пор народ русский древней греческой религии не будет иметь покоя, а пока наш народ не будет удовлетворен, до тех пор мы будем беспокоить нашего милостивого короля, вас, сенат, всю Речь Посполитую, ибо нельзя запретить плакать обиженным». Смотрицкий надеялся на активность масс, но без насилия.
      В это же время, когда Смотрицкий обращается с прошениями к королю, несмотря на постоянные преследования и ограничения, несмотря на измену имущих сословий, народ продолжает борьбу всеми возможными средствами. Крупные города один за другим предъявляли свои требования, политические и экономические. Борьба становилась все более внушительной, так как связывалась с действиями казачества на Украине и находила поддержку у своего соседа — Русского государства.
      Кульминационным моментом в борьбе этих лет было восстание горожан Витебска, когда был убит фанатик-еиископ И. Кунцевич. Восстание готовилось долго, его поддерживали оршанские, могилевские, полоцкие, виленские горожане, восставшим обещали помощь казаки, но вспыхнуло восстание стихийно. Поводом для выступления горожан явилось очередное глумление над народом. 12 ноября 1623 г. был схвачен, избит и брошен в тюрьму православный священник, который совершал тайное богослужение в шалаше за городом. Весть об этом быстро разнеслась по городу, раздался звон церковных колоколов, все население города вышло на улицу. Толпа народа в несколько тысяч направилась к дому Кунцевича. Восставшие осадили дом, ворвались в комнаты и убили епископа; тело его волокли по улицам под возгласы и проклятья горожан, затем бросили в Двину. Началась расправа с его слугами, громили дом.
      Преждевременно вспыхнувшее восстание проходило уже «е по плану. Казаки вовремя не подоспели, руководство не возглавило восстания. Члены магистрата и богачи уехали из города, испугавшись восстания бедноты. В Витебск были спешно направлены войска, и восстание было подавлено. Для расследования была создана специальная комиссия во главе с самим канцлером Л. Сапегой, который учинил жестокую расправу над восставшими.
      К смерти было приговорено 120 человек (из них казнено 20, остальные бежали из города), более 100 человек были посажены в тюрьмы, более 200 человек подверглись наказанию кнутом, многих изгнали из города и конфисковали имущество. Была разрушена городская ратуша. Город лишили магдебургского права. Это восстание — яркий пример сочетания национально-религиозной борьбы с классовой, поэтому власти так жестоко расправились с восставшими.
      На все эти жестокости благословил короля сам папа Урбан VIII: он требовал сурового наказания всем, кто осмелился «пролить кровь блаженного Иосафата». «Державный король, — писал папа, — ты не должен удержаться от меча и от огня... будь проклят тот, кто удержит свой меч от крови».
      Католическая церковь причислила И. Кун-цевича к лику «святых»; установила в его честь праздник. Как известно, канонический кодекс требует, чтобы на «счету» у кандидата «в святые» было не менее четырех чудес. Неизвестно, какие чудеса Кунцевича усмотрела римская курия. Но то, что она ореолом святости хотела прикрыть, как это она всегда делала и делает сейчас, необыкновенную жестокость и злодеяния этого человека, это бесспорно.
      События в Витебске явились решающими и для Смотрицкого. Дело в том, что католики, униаты и иезуиты использовали факт убийства
      1 «Вестник Юго-Западной и Западной России», т. II, стр. 83.
      Кунцевича для расправы со Смотрицким, обвинив его в соучастии в убийстве. Они начали его травлю:, писали об этом в своих, статьях и брошюрах, пересылали ему письма,, угрожа-ли. Иоахим Мороховский считал его участником заговора и требовал от короля наказать «разбойников-убийц», это и будет местью за кровь Иосафата. Александр Острожский также считал его косвенным виновником убийства Кунцевича. В своем письме к Смотрицкому он утверждал, что он своими посланиями «внушал пастве сбросить его (Кунцевича, — Е. П.) власть и тебя признать своим пастырем. Таким образом, зверство и жестокость дошли до того, что овцы убили пастыря... Но кто больше виноват, тот ли, кто делает или кто подает мысль» 2. Одни требовали немедленной расправы, другие считали, что представился случай, чтобы повлиять на Смотрицкого и вырвать раскаяние. И униаты были отчасти правы. Смотрицкий явился невольным виновником убийства Кунцевича, своей публицистической деятельностью он вызвал активность масс, принявшую такую форму насилия, хотя Смотрицкий этого и не хотел. И он вскоре это понял.
      Обстоятельства, в которых оказался Смотрицкий, были довольно сложными. Даже его жизни грозила опасность. И братство, оберегая его от разбушевавшихся фанатиков, посоветовало покинуть Вильно. Члены братства, монахи собрали его в путь, и он тайно выехал из города. Больше Смотрицкий в Вильно не вернулся. Он направился в Киев, а оттуда в Египет, Палестину, Грецию.
      Вопрос о мотивах этой поездки Смотрицкого является довольно запутанным и сложным. Он освещается различными исследователями по-разному. Некоторые историки рассматривают поездку его как бегство от ответственности за убийство Кунцевича. Это те исследователи, которые считают участие Смотрьцкого в убийстве не подлежащим сомнению, фактом (Мартынов, Стебельский, Бантыш-Ка-меискйй, Коялович, Еленевский и др.).
      Проф. С. Голубев высказывает своеобразное объяснение путешествию Смотрицкого. Он утверждает, что Смотрицкий ехал туда с ходатайством об уничтожении ставропигиальных (автономных) прав братств. При этом он ссылается на высказывания современников о том, что Смотрицкий привез с собой грамоты патриарха по этому вопросу1. Ставропигиальным-было и виленское братство. События в Витебске якобы ускорили эту поездку, которую Смотрицкий собирался совершить.
      Если даже допустить, что Смотрицкий из личных соображений хотел уничтожения ставропигиальных прав, то нет все-таки основания считать, что такое желание было основным в его поездке в столь трудное время. Ведь в это время опасность грозила в первую очередь православному виленскому братству и желать уничтожения его автономии, не представляя его будущей участи, было бы неблагоразумным. В то же время имеются сведения о том, что идея уничтожения автономии братств уже имелась у самого патриарха.
      Сам Смотрицкий по-разному объясняет причины, побудившие его предпринять эту далекую поездку. С одной стороны, в «Апологии» как отчете о своей поездке он приводит объяснения чисто религиозного характера — хотел выяснить, чиста ли христианская наука: «Я ходил на Восток узнать — та ли у нас вера, что была и у отцов наших... Хотел я вызнать все это. наверное, а узнав, сообщить все по совести Вам, честные люди русские» 2. И, предвидя сомнения и возражения в неубедительности его доводов, пускается в пространные риторические рассуждения об истинном пастыре: «Действительно, если не вникнешь в дело...ответ мой должен показаться невероятным. Вероятно ли, например, чтобы море или источник были без воды? Естественно ли, чтобы солнце не светило и огонь не грел? А между тем я должен признаться по совести, что несмотря на звание епископа и даже архиепископа русской церкви, я поистине не знал, во что веровал» 3.
      Но имеются и другие признания Смотрицкого о своей поездке. В письме к кцХрептови-чу от 7 июня 1626 г. вскоре после возвращения Смотрицкий в ответ, видимо, на совет предпринять что-то для церковного объединения и, разделяя эту идею, замечает, что «не иная была цель путешествия к константинопольскому патриарху и к святым местам, а та же самая (курсив наш. — Е. Д.), чтобы дать обет господу богу на это служение согласию и любви разъединенных братьев, и чтобы узнать у патриарха надежный способ для согласия (курсив наш. — Е.-П.)... удастся ли достигнуть и совершить это согласие».
      Из этих признаний Смотрицкого видно, что он склонялся к идее унии до отъезда. И есть основание считать, что именно события 1623 г. в Витебске явились решающими для эволюции взглядов Смотрицкого. Может быть, правы униаты, утверждающие, что Смотрицкий испугался возмездия за соучастие в убийстве Кунцевича? Отчасти да, сложившиеся обстоятельства послужили непосредственным поводом для отъезда из Вильнр, но главной причиной явился страх перед народом, перед его силой и ненавистью, его неудержимой волей к свободе, к осуждению всякого насилия и сопротивления ему.
      Поездка его длилась до 1626 г. В Киеве Смотрицкого ожидал нерадушный прием, как говорил он сам в своем сочинении «Увещевание...» 1 На родине о Смотрицком шли уже слухи о том, что он склонялся к унии. Например, 3, Кодыетенский, архимандрит Киево-Печер-CKOFO монастыря, не разрешил Смотрицкому остановиться в его монастыре. Он потребовал этого и от других. Некоторое время Смотрицкий живет в Барколабове у князя Соломерец-кого. Но в Вильно Смотрицкий не решился возвратиться, боясь и там враждебного приема. А виленское братство действительно выражало недовольство поступками Смотрицкого, оно стало обвинять потом и Борецкого, и Смотрицкого в связи их с униатами. Борецкому пришлось, защищая себя, оправдывать и Смотрицкого от тех обвинений, которые им предъявляли. В 1626 г. «а большом соборе перед всем «поспольством православным» они доказали свою невиновность и состоялось примирение с виленским братством. Но в Вильно Смотрицкий не вернулся, продолжая жить «на чужих хлебах».
      Пользуясь его стесненным материальным положением, недоверчивым и враждебным отношением к нему со стороны православных, униаты, давно мечтавшие привлечь на свою сторону столь опасного и талантливого писателя, поняли, что для этого наступил нужный момент. В это время сам Смотрицкий обращается к князю А. Заславскому с просьбой предоставить ему свободное место настоятеля Дерманского монастыря, который являлся одним из самых богатых монастырей того времени. Желанием Смотрицкого занять место настоятеля монастыря и воспользовались униаты, надеясь перетянуть его на свою сторону. Митрополит И. Рутский разрешил дать монастырь с условием перехода его в унию. Смотрицкий дал согласие.
      Сами униаты мало верили в искренность Смотрицкого и поэтому хотели заручиться письменным подтверждением, чтобы пресечь путь к отступлению. В письме к Смотрицкому кн. Заславский писал: «Итак поелику непо-
      стоянна воля человеческая даже до смерти: то я очень хотел бы иметь письменное удостоверение, не потому, чтобы не доверял тебе, досточтимый владыка, — нет, а для собственного спокойствия». В этом письме кн. Заславский давал также понять Смотрицкому, что униаты еще считают его виновником убийства Кунцевича. Это была своего рода угроза. Под давлением вновь ожившего обвинения Смотрицкий дал письменное обязательство с условием сохранить на время в тайне факт перехода в унию. Это произошло в Дубнах в июне 1627 г. На этом заканчивается плодотворный период деятельности автора «Фриноса» и «Грамматики», борца против католицизма и унии. Долгие и трудные годы стоял Смотрицкий вместе с другими деятелями во главе борьбы с феодально-католической реакцией, но неравная борьба сломила его.
     
      НА ЗАКАТЕ ЖИЗНИ
      Несколько лет Смотрицкий скрывал
      факт перехода в унию, а затем в католичество. Он знал, какое отношение всей общественности его ожидало и боялся этого, оттягивая неприятный момент. Вот что он писал И. Рутскому 2 марта 1628 г.: «...как скоро я объявлю себя католиком, то потеряю все уважение и буду всеми оставлен, как это случилось с другими, в особенности с начальными лицами нашего духовенства». Поэтому он исподволь приводит различные обоснования в пользу объединения церквей и высказывает их православным иерархам, тем более что среди многих из них идея унии обсуждалась. Ему было поручено изложить собору идеи возможного объединения, те незначительные богословские расхождения, которые имеются у церквей. Все свои мысли Смотрицкий излагает в своей «Апологии», которая былаиздана Саковичем во Львове в 1628 г. и стала известна еще до открытия собора. Кроме объяснения причин своего путешествия на Восток, Смотрицкий защищает основную мысль о необходимости унии как единственного средства избавления от страданий и преследований.
      Это сочинение изобилует.натяжками, противоречиями. Оно не искренне. Оно показывает, что Смотрицкий просто выполнял социальный заказ имущих сословий и групп общества. С унией,.пишет Смотрицкий, «восстановятся древние.права и овобода народа, шляхетское сословие получит доступ в земские уряды и сенат, мещане будут заседать в ратуше.;.», русский народ, «несчастный страдалец, отрет свои слезы и получит бесчисленное множество других благ».
      На соборе встретили Смотрицкого враждебно, к нему приходили с требованием отказаться от книги, не допускали к участию в соборе. Поведение его в это время выдает Смотрицкого как человека честолюбивого, нерешительного. Ведь он по существу был уже в лагере католиков и униатов, но на соборе под давлением присутствующих, среди которых были и казаки, грозившие расправиться с ним за измену, он отказался от «Апологии», участвовал з процедуре предания анафеме своей книги. Собор также поставил ему условия: не выступать больше ни словесно, ни письменно против православной церкви и не отступать от нее; не возвращаться в Дерман, а остаться в Киеве. Смотрицкий условия принял, однако поеле окончания собора, тайно выехал в Дерман й написал свое сочинение «Протест на Киевский собор»1, в котором оправдывает себя, свою «Апологию» и поведение на соборе. Произведение это тенденциозно и лицемерно, его доводы путаны, они не отражают истинного настроения Смотрицкого, а скорее предназначаются для своего оправдания в глазах общественности, как якобы совершенно невиновного, незаслуженно подозреваемого и обиженного.
      Это сочинение не оставило сомнения в том, что Смотрицкий «поет не своим голосом». Вскоре он пишет «Паренезис» и «Экзетезис», в которых отстаивает и защищает разными доводами идею унии. Хотя стиль их красноречив и образен, они бесстрастны и слишком безлики. Он использует всю имеющуюся у униатов и католиков аргументацию, которая была уже известна. А ссылка на свой личный пример, как это лучше всего знал и видел сам Смотрицкий, не имела того значения, которое придавали ему католики и униаты. Произведения Смотрицкого этих лет имел у себя кардинал Барберини, для папы Урбана VIII Смотрицкий сам переводил их на латинский язык. Смотрицкого расхваливают, называют польским Цицероном. JHe было в это время и позднее ни одного униатского сочинения, где бы не упоминался этот факт как акт «божеской справед-. ливости» и т. п.1
      Но не оправдались надежды Смотрицкого, католиков и униатов на то, что многие последуют его примеру. Наоборот, поведение Смотрицкого вызвало возмущение и суровое осуждение. Уже на Киевском соборе казаки готовы были рассчитаться по-своему со Смотрицким, если он будет обвинен в униатстве 2. В ответ на «Апологию» слуцкий протоиерей Андрей Мужиловский написал свой «Антидот» 3, в котором высказал мнение об этом поступке Смотрицкого.
      Со страниц «Антидота» предстает Смотрицкий как человек лицемерный и двоедушный, самолюбивый, тщеславный. Эти качества Смотрицкого, по мнению Мужиловского, явились причиной его непостоянства в борьбе, его отступления. Он опровергает все доводы автора «Апологии» в пользу унии. Против Смотрицкого свою «Антапологию» пишет также Геласий Диплиц. Появляется памфлет «Тропар и кондак догмат и припев едногласник. Слепого и преполовленного осла нашего Мегментия СМердицКого новопресмрдевшегося ребеле-зантскою вониею». Можно представить всю низость падения Смотрицкого, если в этом памфлете не осталось и следа от прежних симпатий к автору «Фриноса». Авторы, прежде не находившие слов для похвал, теперь осыпали его разными прозвищами: «А демонскому житию поревновал еси и свое благочестие ниво-чтоже воменил еси Архиарие враживый, святого града Герусалиму достигл, еси, и хул-ник святых местцов непоколебимый показался, и не укротимый звер место доброго пастиря обретеся, оригенскими силогизмами и своим высоким суемудрием обуздался еси, церкви божое разоритель быти тшишися, муки вечное желая сподобитися, Арию тезоименитному делом и словом уподобился, отцу своему сатане, во всем волю свою исполнил еси. Темже осле наш богомерзкий, Мегментие Смердицкий, молим Христа бога от твоея прелести спастися душам нашим». Чем больше было уважение раньше, тем теперь стало выразительнее осуждение.
      Оскорбленное в своих надеждах и чувствах белорусское население всеми способами выражало негодование поведением Смотрицкого. Что раньше прощалось, теперь припоминалось. От имени виленского братства, которое раньше высоко ценило его деятельность и выражало полное доверие ему, в 1629 г. И. Бобрикович, настоятель Святодуховского монастыря, записал, протест в луцкой-гродской книге на присвоение М. Смотрйцким, будучи еще православным, многих книг, принадлежащих библиотеке монастыря, а также много золотых, серебряных церковных украшений, драгоценных камней, т. е. всего на сумму 10 тыс. польских злотых.
      В своих сочинениях последних лет («Паренезисе», «Экзетезисе») Смотрицкий защищал и оправдывал то, что раньше отвергал. Кажется невероятным, что один человек может написать об одном и том же общественном явлении два таких взаимоисключающих сочинения, какими являются «Фринос» и «Паренезис». Если раньше автор «Плача» видел в унии причину раздоров и страданий для народов, то теперь автор «Напоминания» видит в ней путь к спасению и благополучию. Если раньше он восторгался мужеством казаков, упорством в борьбе простого народа, то теперь видит в этом «старую и тяжелую» болезнь. Если раньше он смело и страстно обличал беззаконие и насилие, то сейчас призывает «употребить железо» для усмирения непокорных. Если раньше он видел в унии угрозу уничтожения народа, его культуры, языка, то теперь только в ней видит спасенье народа, избавление от медленной, но неминуемой гибели и т. п. И так по всем вопросам идейной борьбы. Позиции полярные, противоположные. Но в последние годы видно, что Смотрицкий не задумывался, прав он или нет. Истина его не интересовала. Он брал готовые доводы и аргументы и только выдавал их от своего имени. А угрызения совести, потеря чести и патриотизма — все было подавлено чувствами собственного бессилия и беспомощности и страха перед движением и гневом народным.
      Основная мысль, которую развивает Смотрицкий в сочинениях последних лет, во многом объясняет и его позицию, и его аргументацию. Он считает напрасным и бесполезным сопротивление унии, так как на ее стороне стоят могущественные силы во главе с королем и римским папой. Это как нельзя лучше раскрывает всю глубину личной трагедии Смотрицкого и позиции шляхетского сословия, идеи которого он выражал.
      А идейный разброд в этот период был особенно показательным. Среди имущих слоев появилось мнение о несущественных различиях в церквях, которые не могут быть препятствием к объединению. Другая часть склонялась к необходимости объединения ради прекращения беспорядков и гонений. Третьи из-за экономических выгод, различных привилегий и общественных преимуществ принимали унию или католичество, т. е. практически осуществляли ту программу, которую отстаивал Смотрицкий. Широким крестьянским и плебейским массам в основе своей чужды были колебания и компромиссы. Для него путь был один и он был ясным — сопротивление н борьба, борьба за то, чтобы не утратить свое национальное лицо, свое достоинство, свои свободы.
      Деятельность Смотрицкого как писателя-защитника католицизма и унии была непродолжительной и не получила того общественно-политического звучания, на которое рассчитывали феодально-католические круги. Смотрицкий последние годы жил в Дерман-ском монастыре, место настоятеля которого было «куплено» очень дорогой ценой. Письма этих лет выдают его смятение и беспокойство. Материальное благополучие, казалось, его не радовало, а чрезмерное внимание со стороны униатов и католиков даже тяготило, хотя и льстило его честолюбию. В 1629 и 1630 гг. он почти безвыездно жил в монастыре, был тяжело болен и большую часть времени проводил в одиночестве. Умер 17 декабря 1630 г., похоронен при церкви Дерманского монастыря.
      Для биографов Мелетия Смотрицкого, автора знаменитого «Плача», переход его в унию был «крепким орешком», фактом труднообъяснимым и малопонятным. Ведь историки имеют только крупицы фактов, которые как бы проливают свет на мотивы этого поступка. Поэтому, естественно, возникало много самых разнообразных объяснений и предположений. Вот основные из них. Историки униатско-католического толка и некоторые другие считают, что причиндй резкой перемены во взглядах и деятельности Смотрицкого явилось убийство Кунцевича, вдохновителем и соучастником которого они считали Смотрицкого. Чтобы избежать заслуженной расплаты, он и перешел в унию, и тем самым якобы старался искупить свою вину. К. Еленевский старался показать, что переход в унию был подготовлен всей жизнью и не был неожиданным и резким поворотом. Элементы униатства он находил во всех его сочинениях до перехода в унию. Внешне убедительное объяснение это не выдерживает критики потому, что касается только эволюции религиозных взглядов Смотриц-кого, не затрагивая основных классовых и общественно-политических аспектов той борьбы. А. Голубев утверждает, что Смотрицкий вообще не имел прочных религиозных убеждений, что его переход в унию вызван только материальными соображениями. Он считает его талантливым и отличным адвокатом сначала православия, а потом католичества и унии. В зависимости от жизненных обстоятельств он изменял и свою адвокатскую деятельность. Оригинальное мнение высказывает А. Демьянович 2. Он считает, что Смотрицкий всю жизнь был католиком и только временно с коварной целью защищал православие. При этом он ссылается на свидетельство иезуита Кор-тисция. Нам кажется, что источник, из которого Демьянович берет основание для своего вывода, заслуживает критического подхода, ему нельзя доверять полностью. Католики, иезуиты, униаты, не получив при жизни Смотрицкого ожидаемого эффекта от перехода его в унию, все силы прилагали к тому, чтобы после смерти возвеличить его деятельность как их единомышленника, тем самым умалить и перечеркнуть его борьбу с той же унией.
      Все эти мнения разноречивы и основываются только на тех или иных моментах жизни и деятельности Смотрицкого, взятых вне соотношения классовых сил в борьбе с католичеством и унией, вне той общественной атмосферы, которая его окружала. Религиозное мировоззрение и идеалистическое понимание общественного развития мешало им обнаружить истинные мотивы деятельности Смотрицкого и ее противоречивости в разные периоды времени.
      Не сбрасывая со счета все жизненные перипетии и обстоятельства, личные качества Смотрицкого, основную причину перемены взглядов следует искать в общественных условиях того времени. Жизненный путь Смотрицкого — типичный путь представителя имущих сословий. Смотрицкий не был одинок. Можно назвать имена таких видных деятелей, как И. Рутский, К. Сакович, Скуминович. Правда, если И. Рутский еще в начале борьбы вынес сильное впечатление о могуществе римской курии, присутствуя на площади де Фиори в.Риме при сожжении Дж. Бруно1, и, вернувшись домой, он уже, не колеблясь, выбрал унию, то М. Смотрицкому предстояло пройти мучительный путь испытаний, борьбы и, отчаявшись, он пришел к тому же выводу — силы реакции могущественнее, борьба бесполезна. Частные Мотивы у каждого различные, а общие классовые истоки их — одни, и они позволяют объективно объяснить эту перемену. И это была позиция всего шляхетского сословия.
      В национально-освободительной и религиозно-политической борьбе украинского и белорусского народов сплотились различные классы тогдашнего общества. Основную часть составляли крестьянские и плебейские массы, к ним присоединились многочисленные средние сословия — шляхта, рыцарство, низшее духовенство, богатые мещане и отдельные феодалы (А. Хрептович, Б. Соломерецкий, Ф. Скумин и другие в Белоруссии, К. Острожский, Л. Дре-винский и другие на Украине).
      Магнаты и князья в подавляющем своем большинстве денационализировались и окатоличились уже к концу XVI в. Ф. Энгельс отмечает, что со времени присоединения Великого княжества Литовского к Польше «дворянство Белоруссии и Малороссии сильно ополячилось»1. Смотрицкий в «Фриносе» оплакивает от имени церкви потерю таких княжеских родов, как Острожские, Слуцкие, Заславские, Вишневские, Сангушки, Чарторыские, Вронские, Рутские, Мосальские, Пузины, Кишки, Глебовичи, Ходкевичи, Сапеги, Воины, Доро-гостайские, Тышкевичи, Корсаки, Гулевичи, Мелешки, Потей и многие другие. Процесс гго-лонизации и окатоличивания для шляхты растянулся на многие десятилетия XVII в., но он шел неудержимо. Сопротивление народных масс усиливалось, принимая все больший размах и все более острые формы борьбы. Оно грозило благополучию и жизни других имущих сословий, которые перед лицом более серьезной опасности, не имея ощутимых результатов многолетней борьбы, согласны были на компромиссы. И местная шляхта, ничего не добившись жалобами и протестами, поступалась, как и феодалы, своими национальными интересами и свободами, языком и верой, чтобы вернуть и получить желанные привилегии и права. 20-е и 30-е годы XVII в. следует считать началом отступления от борьбы всего «благочестивого среднего сословия». Последовательными и революционными в этой борьбе были и остались широкие народные массы. «Как всегда бывает в политической жизни страны, — пишет Бонч-Бруевич, — подобные смешанные протесты представителей различных классов населения против общего, опостылевшего всем гнета и несправедливости продолжаются недолго. Классовые интересы и противоречия с неумолимостью законов природы довольно быстро приводят в порядок эти хаотические толпы протестантов, страстно охваченных, на первый взгляд, одной и той же идеей, одним и тем же стремлением. С успокоением первого взрыва энтузиазма, с возвращением к обыденной жизни в свои права вступают временно будто бы не проявлявшиеся силы эконо-
      мической необходимости и указывают каждому из протестантов свое место, беспощадно разрушая якобы-.однообразную- форму , проте ста й превращения- вчерашних союзников, в се.-, годняшних врагов»1.
      М. Смотрицкий в своей классовой позиции был последовательным. Он отражал интересы и умонастроение среднего сословия, но они с течением времени изменились от открытой оппозиции и протеста против лишения своих привилегий и прав до реакционной позиции примирения и предательства своих национальных интересов ради разных экономических и политических выгод. Смотрицкий как идеолог шляхетства не мог не отразить этих перемен в настроениях и действиях его представителей. Поэтому предательство его — это предательство национальных интересов шляхтой перед усиливающимся национально-освободительным движением и антифеодальным выступлением трудящихся. Именно упорство и революционная настроенность народа, этого «многоголового зверя» (по его выражению), испугало умеренного в протесте и поэтому колеблющегося в своих действиях Смотрицкого. Все это в первую очередь и обусловило его деятельность в последние годы жизни.
      Определив как ключевой классовый мотив изменения общественно-политической деятельности Смотрицкого, не следует, конечно, упускать из виду и личные качества Смотрицкого, особые сложившиеся у него в жизни условия и обстоятельства, влияние окружающих его людей и т. п. В данном случае определенную роль сыграло и иезуитское воспитание, полученное Смотрицким в коллегиуме в Вильно, и бесконечные преследования и гонения самого Смотрицкого. Оставило неизгладимый след у него и убийство Кунцевича, в чем он увидел силу и решительность простого народа. Не прошло бесследно недоверие и нерадушие к нему, как человеку тщеславному и гордому. Стесненные материальные условия, видимо, также сыграли свою роль. Но в большей степени на его убеждениях и поступках сказалось все же влияние ренегатства своего класса, дух примирения и половинчатости которого он выразил. Поэтому он покинул поле идеологической битвы в трудную для национально-освободительного движения пору, отказавшись от дальнейшей борьбы, а призывом к покорности и принятию унии как единственного спасительного выхода скатился на реакционную позицию в понимании общественно-политического развития современного ему общества.
      Народные массы отстояли свою национальную культуру и самостоятельность. Белорусский народ сохранил свой язык, пронес через испытания сознание национального достоинства, сознание единства происхождения, близости языка и культуры, сознание общности судьбы» 1 с украинским и русским народами.
      В постановке и в освещении многих общественно-политических вопросов Смотрицкий был ограничен религиозным мировоззрением. Поэтому в центре внимания его была вера, православие, а затем уже другие проблемы. Смотрицкий ратовал за спасение православия и защищал его, так как считал, что это ведет и к защите народа, его культуры, в то время как вопрос стоял как раз наоборот. Шла упорная и жестокая борьба за право народа на национальную самостоятельность против феодального и религиозного угнетения. А поскольку это была эпоха господства феодализма и ее религиозной идеологии, то и эта борьба приняла религиозный оттенок, она проходила под религиозными лозунгами. За богословскими рассуждениями о том, от отца или от сына исходит дух святой, стояли силы, выдвигающие определенные экономические и политические цели.
      Несмотря на ограниченность мировоззрения и непоследовательность в общественно-литературной деятельности, первым периодом своей жизни Смотрицкий объективно внес известный вклад в историю национально-освободительного движения белорусского и украинского народов. Как ученый-филолог, как педагог и общественный деятель Мелетий Смотрицкий сыграл видную роль в истории развития культуры. В антиуниатских и антикатолических сочинениях им воссозданы картины жизни общества первой четверти XVII в., перипетии борьбы, фанатизм и произвол отцов Лойолы и униатов. Смотрицкий нарисовал разобла-
      чающую все духовенство картину. Эта критика служителей культа имеет объективное, важное значение. Она убедительна, остра и пока актуальна. Как борца против унии и католичества Смотрицкого еще долго после его смерти, невзирая на перемену в его взглядах, признавали, читали. Разоблачение и критика католицизма Смотрицким, хотя и с позиции православия, яркая страница в истории борьбы с католицизмом. Перефразируя известное выражение В. И. Ленина, можно сказать, что когда сторонники религии критикуют друг друга, от этого всегда выигрывает атеизм.
     
      ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      Факты истории белорусского народа интересны не только сами по себе, но они служат и сегодняшнему дню.
      Многие дореволюционные историки, освещая этот период, представляли белорусский народ глубоко религиозным и поэтому самоотверженно боровшимся за чистоту и сохранность своей веры — православия. Мы уже указывали ограниченность и неправильность такого понимания общественного движения того времени. Религия явилась лишь внешней оболочкой мощного протеста широких народных масс против экономического гнета, политических ограничений, наступления на национальные интересы, и наконец, против религиозного насилия. Более того, религиозность носила иногда чисто формальный характер и приближалась иногда к равнодушию.
      Даже со стороны православного духовенства не было чистой идейной религиозной борьбы. Смысл ее сводился часто к захвату более широких сфер влияния экономического, политического и культурного, к борьбе за свои земные интересы: за места в сенате, за земли и другое имущество, за «божьих овец», с которых можно было «стричь шерсть».
      В настоящее время идеологи православия также обращаются к истории, чтобы идеализировать свое прошлое, представляя церковь руководящей силой исторического процесса и выступающей на стороне народа, разделяющей его радости и печали. Если даже иметь в виду только рассматриваемый период, то следует коротко сказать, что церковь и здесь не разделяла страданий народа, а усугубляла их. Она апеллировала к народному бедствию, чтобы ярче изобразить свое положение, в котором она оказалась в борьбе с католицизмом. Так что ни о какой особой исторической роли православия не может быть речи, хотя отрицать полностью значение религиозной веры в тех исторических условиях нельзя. Она служила своеобразной преградой против насильственной полонизации.
      В этом же плане следует рассматривать и роль церкви в истории просвещения, культуры и т. п. В подтверждение этому можно привести высказывания таких мыслителей, как М. Налбандян, который говорил, что ни один народ не достиг высших ступеней просвещения под руководством духовенства, что просвещение тем основательнее, чем оно свободнее от всяких религиозных пут. Бебель писал, что «все хорошее, что возникло во время господства христианства, принадлежит не ему, а всего того огромного зла и несчастья, которые принесло оно с собой, мы не хотим».
      Другое дело, когда мы оцениваем роль того или иного представителя христианской религии, его деятельность в конкретной исторической обстановке. В данном случае огульный, дедуктивный вывод о реакционности или отрицательной деятельности религиозных деятелей был бы неверным, не отвечал бы истине. Ярким примером этому может быть личность и деятельность Мелетия (Максима Герасимовича) Смотрицкого, как и значительного числа мыслителей и деятелей прошлого, связавших так или иначе свою жизнь с религией.
      Несмотря на то что Смотрицкий жил в эпоху господства религии во всех сферах общественной жизни, получил религиозное образование, был монахом и занимал высокие церковные должности, несмотря на это в своих ученых трудах, и в полемических трактатах, в своей педагогической деятельности Смотрицкий вышел далеко за рамки религии. Все, что не связано с религией, звучит свежо, самобытно и талантливо, все, что связано с религиозной идеологией, мешает ему, является данью эпохе, ее тенью. Как большой художник, проницательный и талантливый писатель, а не религиозный деятель он ярко отражает свою эпоху, жизнь общества, его интересы, видит остро, но как церковный деятель делает угодные церкви выводы. Как большой гуманист и ученый он объективно и субъективно призывает к борьбе с произволом, с надругательством над человеческой личностью, с несправедливостью, царящей вопреки «божеским и человеческим» законам, но как идеолог религии он скатывается на защиту власть имущих, признавая за «хлопом» только право быть рабом.
      Как гражданин и патриот своего отечества Смотрицкий долгие годы выступал на стороне всех патриотически настроенных слоев общества против иноземного и католического влияния на жизнь и культуру своего народа, а как высший духовный сановник он отошел от этой борьбы, избрав роль примирителя.
      На всех сторонах деятельности Смотрицкого религия оставила свое отрицательное влияние. Но мы оцениваем его мировоззрение, жизнь и деятельность в первую очередь как ученого, писателя, гражданина и человека, а затем как деятеля церкви. Поэтому то, чем вошел Смотрицкий в историю культуры и науки, принадлежит не религии, а тому историческому опыту человечества, который оно выстрадало в колоссальных усилиях на пути к своему будущему часто вопреки власти религии.